Типовые синтаксические структуры и их семантика в уральских языках Сибири тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.20, доктор филологических наук Кошкарева, Наталья Борисовна

• Кошкарева, Наталья Борисовна
• доктор филологических наук
• 2007

Оглавление диссертации доктор филологических наук Кошкарева, Наталья Борисовна

Введение

Общая характеристика работы

Социолингвистическая ситуация

Ареальные контакты хантыйского и ненецкого языков

Глава первая. Структура и семантика элементарных простых 71 предложений в уральских языках Сибири

§1. Предложение как основная единица синтаксиса и принципы его 71 описания

1. Предложение как единица языка и речи

2. Элементарное простое предложение как основная единица 74 синтаксического уровня языка

3. Понятие «пропозиция»

4. Парадигма элементарного простого предложения

5. Классификация моделей элементарных простых предложений

6. Системность на синтаксическом уровне

7. Подходы к описанию предложения в зарубежной лингвистике

§2. Типовые синтаксические структуры простого предложения в уральских языках Сибири

1. Бытийно-пространственные ТСС

2. ТСС - репрезентации акциональных пропозиций

3. ТСС - репрезентации статальных пропозиций

4. ТСС - репрезентации логических пропозиций

Глава вторая. Структура и семантика полипредикативных 238 конструкций в уральских языках Сибири

§ 1. Принципы классификации полипредикативных конструкций в уральских языках Сибири

§2. Структура и семантика полипредикативных конструкций 244 в уральских языках Сибири

1. Система полипредикативных конструкций с инфинитными 244 формами глагола

2. Способы выражения модус-диктумных отношений 262 в уральских языках Сибири

3. Временные синтетические полипредикативные конструкции 304 с инфинитными формами глагола в уральских языках Сибири

4. Изменения в стратегии построения текста 323 как результат адаптационных процессов на территории Сибири

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Типовые синтаксические структуры и их семантика в уральских языках Сибири»

Общая характеристика работы

Данная работа посвящена сравнительно-сопоставительному описанию синтаксического строя двух уральских языков Сибири - хантыйского (финно-угорского) и ненецкого (самодийского). Названные языки характеризуются большой диалектной раздробленностью, поэтому для сопоставления были выбраны по два диалекта каждого языка, относящиеся к разным диалектным массивам. Хантыйский язык в данном исследовании представлен материалами по казымскому и сургутскому диалектам, относящимся к западному и восточному ареалам соответственно; ненецкий - тундровым (преимущественно говорами п-ва Гыдан) и лесным.

На начальном этапе исследования было выполнено первичное синтаксическое описание каждого из диалектов, а затем проведено сравнение диалектов между собой, выявлены общие для изучаемых языков черты и диалектные особенности. На этой основе осуществлено сопоставление синтаксического строя хантыйского и ненецкого языков. В дальнейшем для сравнительно-сопоставительного анализа привлекались данные русского и тунгусо-маньчжурских языков.

Носители хантыйского и ненецкого языков проживают на смежных (часто на одних и тех же) территориях северной части Западной Сибири и находятся в постоянных контактах. Между представителями лесных ненцев и сургутских и казымских хантов очень высок процент смешанных браков, что приводит к широко распространенному хантыйсконенецкому двуязычию, которое способствует взаимному влиянию этих языков друг на друга. Сравнительно-сопоставительное изучение хантыйского и ненецкого языков оправдано, с одной стороны, их предполагаемым генетическим родством, а с другой стороны, интересно с точки зрения ареальных контактов, результаты которых своеобразно преломляются в диалектах и говорах, находящихся в разных контактных зонах.

Выбор для сопоставления тунгусо-маньчжурских языков обусловлен тем, что они, как и уральские языки, принадлежат к урало-алтайской типологической общности, однако географически значительно удалены друг от друга: уральские языки занимают крайний западный ареал распространения урало-алтайских языков, тогда как тунгусо-маньчжурские - восточный, поэтому специфика исследуемых уральских языков на фоне тунгусо-маньчжурских проявляется наиболее ярко.

Русский язык, не являющийся ни генетически родственным, ни типологически близким языкам урало-алтайской общности, оказывает существенное влияние на языки коренных народов Сибири, так как представляет собой язык межнационального общения. Привлечение к анализу данных русского языка обусловлено процессами адаптации, которые происходят между разными языками, функционирующими на территории Сибири.

Теоретической и методологической базой исследования послужили труды отечественных и зарубежных лингвистов по структурному, семантическому, функциональному синтаксису и когнитивной семантике: Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Л. Г. Бабенко, В. А. Белошапко-вой, Р. Ван Валина, М. В. Всеволодовой, В. Г. Гака, Т. Гивона, А. Голд-берг, С. Дика, Г. А. Золотовой, С. Д. Кацнельсона, У. Крофта, Р. Ланга-кера, Т. П. Ломтева, И. А. Мельчука, А. Мустайоки, Е. В. Падучевой, А. Ф. Прияткиной, Ф. де Соссюра, Л. Талми, Л. Теньера, Ч. Филлмора, Н. Ю. Шведовой, Е. Н. Ширяева, Т. В. Шмелевой и др.

Диссертация выполнена в традициях новосибирской синтаксической школы. В ней на материале уральских языков Сибири развиваются теоретические взгляды Е. И. Убрятовой [1976, 1981], М. И. Черемисиной [1979, 1980, 1981 и мн. др.], Т.А.Колосовой [1980 и др.] на природу простого и сложного предложения в языках разных систем.

Исследование базируется на представлении о том, что предложение являет собой двусторонний языковой знак, обе стороны которого -план выражения и план содержания - взаимно обусловливают друг друга. Элементарное простое предложение (ЭПП) и полипредикативная конструкция (ППК) представляют собой две основные знаковые единицы синтаксического уровня, предикативным значением которых является выражение «отношения».

Средствами ЭПП передается отношение между предметными участниками ситуации, выразителем которого является предикат (глагольный или именной): система его валентностей структурирует описание ситуации. К обязательным компонентам ЭПП относятся предикат и его обязательные распространители: подлежащее, прямое дополнение, некоторые косвенные дополнения, а при пространственных предикатах (глаголах бытия, местонахождения, движения, перемещения) также и обстоятельства места. Состав обязательных компонентов ЭПП варьирует в зависимости от типа предиката. Определения и обстоятельства являются факультативными членами предложения, их наличие (или отсутствие) существенно не влияет на обобщенную семантику предложения, хотя в аспекте актуального членения может быть необходимым. Они являются средством свертывания пропозиций, вносят в предложение дополнительные смыслы, переводящие его в разряд неэлементарных. План содержания ЭПП соответствует одной пропозиции. Между типом пропозиции и прототипическим способом ее выражения имеется определенное соответствие. Все компоненты ЭПП выражаются изосемически, и ни один из них не может быть развернут в самостоятельную предикативную единицу. Морфологическая природа предиката и его валентностные потенции чаще всего предопределяют тип предложений, в которых они могут использоваться. Однако синтаксические структуры обладают собственной семантикой, которая может отличаться от лексического значения предиката.

ППК является знаком отношений между двумя событиями или явлениями действительности. Отношения между предикативными частями ППК эксплицируются при помощи показателя связи.

Способом репрезентации ЭПП и ППК как единиц языка является модель - метаязыковой знак, символически отображающий их структуру и отношения между компонентами. Модели ЭПП и ППК представляют собой единство семантических, морфологических и синтаксических свойств целого и его составляющих.

Возможность сравнительно-сопоставительного анализа синтаксических систем исследуемых языков и диалектов обеспечивается введением понятия «типовые синтаксические структуры» (ТСС). ТСС представляют собой устойчивые синтаксические построения с прототипиче-скими значениями, своего рода «синтаксические примитивы» - базовые простейшие конструкции.

Набор ТСС невелик и для языков номинативно-аккузативного строя в целом одинаков. Для ЭПП он соответствует основным типам пропозиций и представлен двумя разновидностями в соответствии с характером передаваемой информации и способом ее выражения:

1) событийные пропозиции (бытийно-пространственные, акцио-нальные и статальные), описывающие положение дел в реальной действительности. Изосемическим способом их выражения являются ТСС с глагольными предикатами;

2) логические пропозиции (характеризации и реляции), отражающие умозаключения о наблюдаемых признаках и свойствах субъектов в форме ТСС с именными предикатами.

1. ТСС, являющиеся репрезентациями событийных пропозиций. птрр хтЕх жт Loc/DF/DS т 7 Ex/Mot ~ г /

1) ТСС N nom Nj Vf с семантикои бытия / местонахождения и движения, где NExnom - субъект-экзисциенс в форме основного падежа; ]y.Loc/DF/DS обязательная позиция локализатора, которая может выражаться морфологически разными способами, на что указывает нижний дескриптор «i»; при глаголах местонахождения - это статический локализатор-локатив, обозначающий местонахождение субъекта в пределах определенного локума, при глаголах движения - динамический локализатор, обозначающий начальную (директив-старт) или конечную (директив-финиш) точку движения; yfEx/Mot глагол бытия, местонахождения или движения.

2) ТСС NAgNOM NPatAcc VfAct с семантикой акционального воздействия. Обязательными компонентами являются агенс NAgNoM (активно действующий субъект) и пациенс NPatAcc (испытывающий воздействие объект), грамматически различающиеся при помощи номинатива и аккузатива, а также акциональный глагольный предикат VfAct.

3) ТСС NExpnom VfStat с семантикой состояния, в состав которой входят позиции субъекта-экспериенцера и статального предиката. Наиболее характерной реализацией пропозиции состояния является ТСС с глагольным одновалентным предикатом. Однако в зависимости от типа субъекта (лицо или окружающая среда) и разновидности претерпеваемого состояния способы выражения данной пропозиции варьируют в широких пределах: позицию субъекта может занимать имя в форме одного из косвенных падежей, а длительное пребывание в некотором состоянии может грамматически интерпретироваться как характеризация и выражаться при помощи именных предикатов.

2. ТСС, являющиеся репрезентациями логических пропозиций.

1) ТСС NDescrNOM ADJ/NQual (сор) с семантикой характеризации, где NDescrNOM - позиция субъекта-дескриптива, ADJ/NQual (сор) - позиция предиката-квалитатива, который выражается именем прилагательным в случае качественной характеризации и именем существительным при таксономической (вписывание в класс) характеризации. Компонент (сор) символизирует факультативную позицию вспомогательного глагола - выразителя предикативных категорий модальности, темпоральности и персональности.

2) ТСС NRellNoM NRel (сор) NRel2 с семантикой реляции (отношения субъекта к другим субъектам или отношения между разными номинациями одного и того же субъекта) включает обозначения двух участников ситуации - релянтов (NRellNoM и NRel2) и реляционного предиката NReI (сор).

ЭПП является изосемической реализацией определенной ТСС. В зависимости от лексического наполнения одна и та же ТСС может быть репрезентацией элементарного либо неэлементарного простого предложения. Переходу элементарного предложения в неэлементарное способствует замещение актантных позиций словами абстрактной семантики, а также процессы метафоризации: преломление типовой ситуации в психической, интеллектуальной, эмоциональной или социальной сферах приводит к сдвигу в семантике и ее усложнению.

На основе ЭПП путем компрессии, редукции и др. механизмов упрощения или усложнения структуры и семантики предложения образуются неполные речевые реализации простых предложений, а также неэлементарные простые, осложненные и сложные предложения. В данной работе используется термин «полипредикативная конструкция». Он трактуется как родовой по отношению к предложениям, за которыми в европейской терминологической традиции закреплены термины «осложненные»1 и «сложные» предложения. И те, и другие выражают отношения между событиями и явлениями действительности, но противопоставляются друг другу на формальном основании - использовании разных стратегий кодирования нередко одних и тех же отношений.

Использование термина «полипредикативная конструкция» способствует актуализации представления о том, что независимо от структурных особенностей и сложные, и осложненные предложения предназначены для выполнения одной и той же синтаксической функции - экспликации определенного типа отношения между предикативными частями.

Применение теории полипредикативного синтаксиса мотивировано также спецификой грамматического строя уральских языков Сибири, в которых основным способом оформления отношений между предикативными частями являются монофинитные конструкции. Финитное выражение в них получает только сказуемое главной предикативной единицы (ГПЕ), сказуемое зависимой (ЗПЕ) принимает инфинитную форму причастия, деепричастия, имени действия, супина и др. Собственно сложные (бифинитные) предложения с финитными сказуемыми в главной и зависимой частях и аналитическим показателем связи между ними мало употребительны.

При нейтральном порядке следования частей ЗПЕ находится в препозиции по отношению к ГПЕ. Инфинитная форма, занимающая конечную позицию в составе ЗПЕ, содержит синтетический показатель связи, который формально принадлежит этой форме, но функционально служит выразителем отношений между частями. Этому способствует и

1 Говоря об осложненных предложениях в данном контексте, мы имеем в виду предложения с обособленными причастными, деепричастными, инфинитивными, разного рода субстантивными оборотами, оставляя в стороне предложения, осложненные вводными словами и вставочными конструкциями, обращениями, а также однородными членами, связанными между собой сочинительной связью. его промежуточное расположение на границе между ГПЕ и ЗПЕ, подобно тому, как аналитический показатель связи в нейтральных бифинит-ных конструкциях формально принадлежит ЗПЕ, но занимает в ней инициальную позицию - также между ГПЕ и ЗПЕ.

Для ППК набор основных ТСС соответствует трем функционально-семантическим типам:

1)ТСС [(NSnom/gen) Tv=PART=//]ше [SUBST . (Nsnom) Vf]rnE предназначена для выражения атрибутивных отношений в релятивных (относительных, определительных) ППК. ЗПЕ относится к субстантиву (SUBST) в составе главной части, который в ГПЕ может выполнять разные роли - субъекта, прямого или косвенного объекта, сирконстанта. Сказуемое ЗПЕ изосемически выражается причастием (PART), которое может получать лично-числовое оформление (=//), однако при определенных условиях возможны и другие инфинитные формы глагола. Факультативную позицию субъекта ЗПЕ занимает имя в форме основного или родительного падежей.

2) ТСС [(Nsn0m/gen) Tv=PART/VN=ACC/NOM=//]зпе [LEXoh .

S ГПЕ

N nom) Vf] используется в модус-диктумных (изъяснительных) ППК, в которых ЗПЕ относится к лексеме оперирования информацией (LEXOH) и замещает одну из ее актантных валентностей (подлежащего или дополнения). Сказуемое ЗПЕ выражается либо причастием, либо именем действия (VN) в форме винительного или основного падежей.

3) ТСС [(NSnom/gen) Tv=PART/VN=CASE=//]ШЕ [(Nsnom) Vf]rnE является основной, но далеко не единственной в блоке диктум-диктумных (обстоятельственных) ППК, при помощи которых передаются разнообразные сирконстантные отношения - темпоральные, каузальные, сравнительно-сопоставительные. Сказуемым ЗПЕ выступает одна из инфинитных форм глагола - причастие, деепричастие, имя действия, супин, инфинитив и др. Изосемическим средством мы признаем формы, способные изменяться по падежам (CASE), так как падежный показатель явно указывает на тип отношения, тогда как деепричастия в уральских языках Сибири передают отношения между событиями в самом недифференцированном виде, лишь указывая на зависимость одного события от другого, никак не дифференцируя ее разновидности. Для хантыйского и ненецкого языка изосемическими для данной ТСС мы признаем причастие и имя действия. Они могут оформляться показателями локальных падежей (например, дательного, местного, исходного и др.), которые в системе предикативного склонения в результате процесса мета-форизации приобретают способность обозначать отношения времени или обусловленности.

Системы моделей ЭПП и ППК в конкретных языках индивидуальны и насчитывают десятки единиц. Каждая система обладает уникальными дифференциальными признаками. В наши задачи входит описание только ядра этой системы, которое, по нашим представлениям, является более или менее универсальным, что позволяет проводить сопоставление языков на уровне синтаксических систем.

Использование понятия «типовая синтаксическая структура» делает сопоставимым многообразие синтаксических построений в каждом конкретном языке и предопределяет структурно-семантический подход к описанию синтаксического строя изучаемых языков.

В качестве объекта исследования используются тексты на казым-ском и сургутском диалектах хантыйского языка и лесном и тундровом диалектах ненецкого языка.

Предметом исследования является моделирование структуры и семантики предложения как единицы языка, выявление универсальных для исследуемых языков ТСС, сходств и различий в их функционировании.

Цель работы - описание семантики ТСС, сопоставление возможностей ТСС для выражения определенных типов отношений в уральских языках Сибири в сопоставлении с тунгусо-маньчжурскими и русским.

Для достижения этой цели решались следующие задачи:

1) определить состав ТСС и критерии их выделения;

2) выявить возможности морфологического выражения компонентов ТСС в каждом из исследуемых языков и продемонстрировать их структурные различия в зависимости от объема морфологических парадигм;

3) обнаружить возможности парадигматического варьирования предложений в рамках одной ТСС;

4) установить возможности метафорических переносов значения каждой ТСС;

5) проследить пути осложнения семантики ТСС каузативными, модусными, дополнительными диктумными смыслами;

6) сопоставить семантику однотипных ТСС в уральских и тунгусо-маньчжурских языках и вскрыть различия с опорой на лексические, морфологические, синтаксические особенности конкретных языков;

7) выявить сходства и различия исследуемых языков в области синтаксического строя простого и полипредикативного предложений;

8) проследить тенденции адаптации синтаксического строя изучаемых языков и их диалектов под воздействием окружения: хантыйско-ненецкие параллели в разных контактных зонах, а также проявление влияния русского языка.

Положения, выносимые на защиту.

1. Элементарные простые предложения и полипредикативные конструкции как две основные синтаксические единицы языка базируются на типовых синтаксических структурах, представляющих собой предикативное выражение элементарных синтаксических смыслов. Набор

ТСС невелик и соответствует основным типам пропозиций для ЭПП (бытия и местонахождения, движения, состояния, акционального воздействия, характеризации и реляции) и основным типам отношений между предикативными частями в ППК (релятивные, модус-диктумные и диктум-диктумные).

ЭПП является доминантной реализацией ТСС: в нем представлено прямое однозначное соответствие между пропозицией и способом ее выражения. ТСС могут иметь неэлементарные реализации, в которых типовая семантика осложняется модусным, каузативным, дополнительным диктумным смыслами. В любом языке имеются специфичные, уникальные системы моделей ЭПП и ППК, в основе которых лежат универсальные ТСС.

2. Исследуемые в работе языки урало-алтайской общности характеризуются тенденцией к предикатному выражению каждой пропозиции. В сфере ЭПП это проявляется в том, что подавляющее большинство реализаций ТСС представляют собой ЭПП, модусные смыслы выражаются при помощи морфологических категорий глагола эвиденциаль-ного типа. Поэтому лексемы с модусной и абстрактной семантикой в хантыйском и ненецком языках немногочисленны. Этим исследуемые языки принципиально отличаются от русского, в котором многие реализации ТСС являются неэлементарными, могут передавать разнообразные модус-диктумные отношения, служить средством свертывания нескольких пропозиций. В позицию предиката в таких ТСС выдвигается обозначение интерпретации события, а не самого события, которое номина-лизируется и выражается девербативами или существительными абстрактной семантики. Русскому языку присущ также широкий спектр мо-дус-диктумных ППК с разнообразными и многочисленными модусными глаголами. В уральских языках Сибири модус-диктумные отношения средствами ППК выражаются значительно реже. Тем самым основная нагрузка в выражении модус-диктумных отношений в русском языке ложится на синтаксические и лексические средства, тогда как в уральских языках - на морфологические.

3. ЭПП и ППК как единицы языка имеют парадигмы, объем которых зависит от состава грамматических категорий в каждом конкретном языке. К предикативным категориям предложения мы относим: модальность; темпоральность; персональность - определенность (1-е, 2-е, 3-е) / неопределенность / обобщенность лица / безличность; утвердительность / отрицательность; вопросительность; аспектуальность; определенность / неопределенность предметных участников ситуации; их одушевленность / неодушевленность и др. Эти категории могут выражаться средствами глагольной и именной морфологии. Например, на определенность объекта в хантыйском и ненецком языках указывает особый тип спряжения глагола, а в тунгусо-маньчжурских языках - возможность оформления объектной позиции разными падежами.

4. ТСС допускают метафоризацию, направления которой в целом универсальны для разных языков. В системе ЭПП перенос осуществляется с физической сферы на социальную, психическую, интеллектуальную и эмоциональную, в области ППК - с физической сферы на темпоральную и каузальную.

Реализация выявленных возможностей метафоризации доступна не для всех ТСС изучаемых языков. При сходстве прототипического значения однотипных конструкций в разных языках каждая из них обладает разным потенциалом для развития переносных смыслов. На базе одной и той же ТСС регулярно возникает разветвленная система поли-семантов и омонимов.

Возможности и степень вторичной метафоризации ЭПП и их парадигматического варьирования определяются объемом падежной парадигмы: чем более разветвленной является система склонения, тем меньше парадигматических и семантических вариантов имеет каждое ЭПП, и наоборот. Особое место среди изучаемых уральских языков занимают западные диалекты хантыйского языка, которые характеризуются самой свернутой из всех финно-угорских языков падежной системой. В приуральском диалекте в нее входит всего два, а в казымском и шурышкар-ском - три падежа (ср. 8 падежей в склонении имен существительных и 10 падежей в склонении личных местоимений в сургутском диалекте хантыйского языка, 7 падежей в ненецком языке; обширные падежные системы в других финно-угорских языках, в частности в генетически наиболее близком венгерском). Вероятно, это объясняется субстратным влиянием. Свернутая падежная система является причиной небольшого количества ТСС в казымском диалекте хантыйского языка. Многим из них свойственна широкая полисемия. Говоры лесного диалекта ненецкого языка, непосредственно соприкасающиеся с казымским диалектом хантыйского языка, приобретают аналогичную ареальную черту: в них также утрачивается ряд падежных аффиксов. В сургутском диалекте хантыйского языка и в ненецком языке ТСС в большей степени специализированы на выражении определенных типов отношений.

5. Для ППК наиболее типичен монофинитный принцип построения, при котором финитным является только сказуемое ГПЕ. Сказуемое ЗПЕ выражается инфинитной формой глагола (причастием, деепричастием, глагольным именем и др.). Таким образом в текстах маркируется разграничение событий, представляющих основную линию повествования, и сопутствующих обстоятельств их совершения.

Отношения между событиями выражаются преимущественно синтетически: либо показателем самой инфинитной формы, либо падежным аффиксом, входящим в состав причастия или глагольного имени, либо при помощи послелога. В тунгусо-маньчжурских языках используется большое количество синтетических конструкций с деепричастиями узко специализированной семантики, тогда как в уральских языках деепричастные конструкции имеют самое широкое недифференцированное значение, а в построении ППК прослеживается тенденция к аналитизму. В частности, в казымском диалекте хантыйского языка используются в основном причастно-послеложные конструкции, а также насчитывается большое количество бифинитных построений с аналитическими показателями связи. Соответственно, в восточном ареале распространения языков урало-алтайской типологической общности преобладает синтетический способ выражения отношений между частями ППК, тогда как в западном намечается тенденция к их аналитическому оформлению.

Во всех исследуемых в работе языках наблюдается системное разграничение трех структурно-семантических типов ППК: релятивных (относительных, определительных), модус-диктумных (изъяснительных, актантных) и диктум-диктумных (обстоятельственных, сирконстант-ных). Оно находит свое выражение в структуре ЗПЕ: а) в способах выражения субъекта ЗПЕ; б) в составе инфинитных форм в позиции сказуемого ЗПЕ и особенностях их личного и падежного оформления.

6. В связи с развитием средств массовой информации и публицистического стиля в уральских языках Сибири происходят процессы адаптации их структуры к новым задачам, в том числе приспособление ТСС для передачи новых смыслов, а также появление аналитических бифинитных ППК для выражения отношений, не свойственных традиционным сферам функционирования хантыйского и ненецкого языков. Прямое заимствование средств выражения отношений между двумя событиями в целом не характерно, инновации развиваются на базе исконных грамматических средств и представляют собой закономерный этап развития данных языков, обусловленный расширением сферы их функционирования.

Актуальность исследования определяется тем, что хантыйский и ненецкий языки относятся к языкам, находящимся под угрозой исчезновения: количество носителей данных языков, в полной мере владеющих их лексическими и грамматическими ресурсами, неуклонно сокращается. В связи с этим одной из неотложных задач лингвистики является документация данных языков, создание подробных лексикографических и грамматических описаний. Кроме того, ни хантыйский, ни ненецкий языки до сих пор не имеют грамматик академического типа. Несмотря на то, что интерес к этим языкам велик как в России, так и за рубежом, их описания по-прежнему остаются фрагментарными. Имеются фундаментальные исследования фонетики хантыйского языка, морфологии ненецкого языка, синтаксис изучен в значительно меньшей степени. Это приводит к тому, что статус изучаемых лингвистических объектов как диалектов одного языка или самостоятельных языков все еще не ясен. И лесной диалект ненецкого языка, и сургутский диалект хантыйского языка настолько специфичны, что неоднократно предлагалось считать их самостоятельными языками. Приведенные в диссертации материалы могут способствовать уточнению их места на карте языков коренных народов Сибири, а также прояснению путей формирования лингвистического ландшафта данной территории.

Новизна исследования состоит в комплексном подходе к изучению синтаксического строя двух уральских языков Сибири. Оно ориентировано на выявление и описание разных типов предложений в единстве их структуры и семантики с учетом особенностей функционирования в речи, на установление соответствия между определенными ТСС и свойственными им типовыми значениями. В работе реализован подход к предложению как знаку языка, между планом выражения и планом содержания которого устанавливается мотивированная взаимосвязь. Впервые проводится системное описание синтаксического строя данных языков в сравнительном освещении, которое последовательно осуществляется на уровне сопоставления диалектов, языков, языковых семей. В научный оборот вводятся новые материалы по малоизученным языкам Сибири, полученные в полевых условиях.

Основным методом является метод моделирования структуры и семантики предложения, позволяющий представить множество фраз (речевых реализаций предложений как языковых единиц) в виде абстрактного образца, объединяющего как структурные, так и семантические свойства данного множества. В работе использовались также методы первичного лингвистического наблюдения и описания, компонентного анализа, сравнительно-сопоставительный, трансформационный, классификационный.

Теоретическая значимость работы заключается в дальнейшей разработке теории предложения как двустороннего языкового знака. Такое понимание сущности предложения последовательно реализовано на примере двух малоисследованных уральских языков Сибири. Выработана методика, позволяющая проводить сравнительно-сопоставительный анализ синтаксического строя языков разных систем с опорой на понятие типовых синтаксических структур.

Практическая значимость и внедрение результатов исследования. Предложенная в работе модель представления простого и полипредикативного предложения в уральских языках Сибири может быть распространена на описание аналогичных объектов в других языках. Результаты исследования используются при чтении спецкурса «Уральские языки» для студентов-филологов гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета, а также при разработке курсов, посвященных синтаксису хантыйского языка, в Югорском государственном университете.

Апробация работы. Результаты работы неоднократно обсуждались на заседаниях Сектора языков народов Сибири Института филологии СО РАН и кафедры общего и русского языкознания Новосибирского государственного университета, а также были представлены на научных конференциях, симпозиумах и семинарах:

- международных: 7-й, 8-й, 9-й Международные конгрессы финно-угроведов (1990 г., г. Дебрецен, Венгрия; 1995 г., г. Ювясюоля, Финляндия; 2001 г., г. Тарту, Эстония), «Shamans - Epics and Ecology» (1999 г., г. Тампере, Финляндия); «Variierende Markierung von Nominalgruppen unterschiedlichen Typs» (1999 г., университет г. Ольденбурга, Германия); «Shamanhood: The endangered language of ritual» (1999 г., Norwegian Academy of Science and Letters, Center for Advanced Study, г. Осло, Норвегия); «The minor Languages of Russia» (1999 г., университет г. Лейдена, Нидерланды); «Cognitive Syntax and Semantics» (2000 г., г. Дубровник, Хорватия); симпозиум по синтаксису ненецкого языка (2001 г., отделение финно-угроведения, университет г. Хельсинки, Финляндия); «Русский язык: исторические судьбы и современность» (2001 г., филологический факультет МГУ, г. Москва, Россия); «А workshop and conference on Role and Reference Grammar (2001 г., LSA Summer Institute at the University of California, г. Санта-Барбара, США); «International Semposium on Deixis and Quantification in Languages Spoken in Europe and North and Central Asia» (2001 г., Удмуртский государственный университет, г. Ижевск, Россия); «Язык и общество на пороге нового тысячелетия: итоги и перспективы» (2001 г., Институт языкознания РАН, г. Москва, Россия); «Uralic Languages today: A linguistic and cognitive approach» (2002 г., университет Сорбонна IV, г. Париж, Франция); «6th Seoul International Altaistic Conference. Researches on Endangered Altaic Languages» (2004 г., университет г. Сеула, Корея); «Создание нового поколения учебников для высших учебных заведений по языкам коренных народов Сибири» (2004 г., Институт филологии СО РАН, г. Новосибирск, Россия); «Три столетия академических исследований Югры: от Миллера до Штейница» (2005 г., г. Ханты-Мансийск, Россия); LENCA-3 «Грамматика и прагматика сложных предложений в языках Европы и Северной и Центральной Азии» (2006 г., Томский государственный педагогический университет, г. Томск, Россия);

- всероссийских: «Сложное предложение: традиционные вопросы теории и проблемы описания» (2001 г., Русский учебный центр, Москва, Россия); «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении. Третьи филологические чтения» (2002 г., Новосибирский государственный педагогический университет, г. Новосибирск, Россия); «75 лет Ямало-Ненецкому автономному округу: итоги, уроки, перспективы» (2005 г., г. Салехард, Россия);

-региональных: «Языки народов Сибири и сопредельных регионов» (2001 г., Институт филологии СО РАН, г. Новосибирск, Россия); «Фольклор коренных народов Югры и Ямала: общее и особенное» (2006 г., г. Березово, Ханты-Мансийский АО, Россия); Второй Сибирский лингвистический семинар руководителей научных школ и проектов (2006 г., Новосибирский государственный университет, г. Новосибирск, Россия); и др.

Материалом для исследования послужили все доступные нам публикации на изучаемых диалектах хантыйского и ненецкого языков, анкетные материалы и собственные полевые записи бытовых и фольклорных текстов, полученные в 16 экспедициях в места проживания хан-тов и ненцев:

- по лесному диалекту ненецкого языка: 2000 г. - пос. Варьёган и стойбище Ю. К. Вэлла (аганский говор); 2001 г. - пос. Варьёган (аган-ский говор); 2002 г. - пос. Тарко-Сале и Харампур, стойбища Военто и Медвежья Гора (пуровский говор); 2003 г. - пос. Тарко-Сале (пуровский говор); пос. Варьёган (аганский говор); 2004 г. - пос. Варьёган (аганский говор); 2005 г. - пос. Нумто (нумтовский говор); 2006 г. - пос. Казым (нумтовский говор);

- по тундровому диалекту ненецкого языка: 2006, 2007 гг., пос. Лаборовая (п-ов Ямал, приуральский говор) и пос. Антипаюта (п-ов Гы-дан, тазовский говор);

-по сургутскому диалекту хантыйского языка: 1989, 1990, 1991 гг. - экспедиции к тром-аганским ханты (стойбище И. С. Сопочина на р. Воки рэп ягун); 2000, 2001, 2004 гг. - экспедиции к аганским ханты (пос. Варьёган);

- по казымскому и шурышкарскому диалектам хантыйского языка: 1984 г. - г. Ханты-Мансийск; 1985 г. - пос. Казым; 1987 г. - пос. Полноват, Ванзеват, Тугияны; 1989 г. - пос. Теги, Восяхово, Усть-Войкары, Шурышкары, Мужи, Питляр и др.

Структура работы обусловлена целью, задачами, проблематикой и методологией исследования и состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы. Первая глава посвящена описанию ЭПП, вторая - ППК. Главы имеют симметричное строение, каждая состоит из двух параграфов: в первом вводятся основные термины и понятия описания ЭПП и ППК соответственно, формулируются теоретические предпосылки исследования, во втором анализируются основные ТСС уральских языков Сибири, являющиеся реализациями ЭПП и ППК.

Социолингвистическая ситуация

Ненецкий язык (вместе с энецким и нганасанским) относится к северной ветви самодийской семьи языков. Хантыйский вместе с мансийским и венгерским составляют угорскую подгруппу финно-угорских языков. Самодийские и финно-угорские языки образуют уральскую макросемью, входящую в урало-алтайскую типологическую общность языков на территории Евразии.

Ненецкий язык. Ненцы проживают на обширной территории вдоль побережья Северного Ледовитого океана от п-ва Канин на западе до п-ва Таймыр на востоке. Административно занимаемая ими территория входит в состав трех автономных округов: Ненецкого автономного округа Архангельской области (окружной центр - г. Нарьян-Мар), Ямало-Ненецкого автономного округа Тюменской области (центр -г. Салехард), Долгано-Ненецкого (Таймырского) автономного округа Красноярского края (центр - г. Дудинка).

Общая численность ненцев в течение последних десятилетий устойчиво возрастает. По данным переписи населения 1989 г., количество ненцев составляло 34665 чел., в 2002 г. - 41302 чел., из них владеющих родным языком — 31311 чел., владеющих русским языком - 36695 чел. На сегодняшний день ненцы - наиболее крупный этнос среди коренных малочисленных народов Крайнего Севера.

Доля ненцев, считающих язык своей национальности родным, постепенно снижается, хотя и остается более высокой, чем у большинства других народов Севера: в 1989 г. 77,1% ненцев считали язык родным, а в 2002 г. эта цифра уменьшилась до 70% за счет естественной смертности представителей старшего поколения. Тенденция к вытеснению родного языка из сферы повседневного общения особенно ярко наблюдается у представителей молодого поколения, в первую очередь среди проживающих в поселках и городах. Монолингвами являются либо пожилые люди старшего поколения, либо дошкольники, воспитывающиеся в условиях традиционного хозяйствования в тундре.

В ненецком языке выделяется два диалекта: тундровый и лесной [Терещенко 1993: 326]. Они значительно отличаются друг от друга по звуковому и словарному составу. На тундровом диалекте говорит основная масса ненцев (95%). Он распространен в тундровой зоне от побережья Белого моря на западе до нижнего течения реки Енисей на востоке, от побережья Северно-Ледовитого океана на севере до северной границы лесов на юге.

Носители лесного диалекта проживают в зоне таежных лесов по р. Пур и по притоку Оби - р. Аган, а также в районе озера Нумто, на границе Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского автономных округов Тюменской области.

В разных работах, посвященных лесным ненцам, указывается их приблизительная численность - около 2000 чел. В статистических данных, которые составляются в районных администрациях, лесные и тундровые ненцы по отдельности не выделяются. Так, по данным на 2002 г. численность ненцев, проживающих на территории Пуровского района Ямало-Ненецкого АО, составляла 2915 чел. Из них 1652 проживают в пос. Тарко-Сале, Харампур и Халесовая - основных центрах расселения лесных ненцев на территории Ямало-Ненецкого АО. Можно предположить, что большинство из них составляют лесные ненцы. По переписи 2002 г., в Ханты-Мансийском АО проживает 1290 ненцев. По сведениям Э. Тулуз, все они относятся к группе лесных ненцев [Toulouze 2003]. Если суммировать эти данные по двум округам, то общая численность лесных ненцев составит около 3000 чел. Конечно, это весьма условная цифра, но она дает приблизительное представление о возможной численности лесных ненцев в двух округах Тюменской области.

Фонетические и лексические различия между тундровым и лесным диалектами затрудняют взаимопонимание их представителей. Это связано с обособленным положением группы лесных ненцев, которые в течение длительного времени не имели контактов с другими группами носителей ненецкого языка. Различия на грамматическом уровне менее существенны и не затрагивают структуры языка в целом [Терещенко 1965: 9].

По нашим наблюдениям, лесной диалект по ряду фонетических черт близок восточным говорам тундрового диалекта (особенно граничащим с ним тазовскому и надымскому говорам). Это проявляется в отсутствии оппозиции глухих и звонких согласных, исчезновении в определенных позициях гортанного смычного и др.

Первые публикации на ненецком языке были осуществлены в связи с исследованием фольклора ненцев. Так, в XVIII в. была опубликована сказка, на основе которой в 1811 г. И. С. Фатер попытался составить грамматику ненецкого языка [Терещенко 1990: 13].

В 40-50-е гг. XIX в. исследованиями языка и фольклора ненцев занимался М. А. Кастрен. Собранные им фольклорные материалы были изданы в 1940 г. Т. Лехтисало [Samojedische Volksdichtung 1940]. Записанные самим Т. Лехтисало в 1911-1912 гг., а также в 1914 г. ненецкие фольклорные тексты были опубликованы в 1947 г. [Juraksamojedische Volksdichtung 1947]. В 1960 г. вышло еще одно собрание самодийского фольклора, куда вошли записи Т. Лехтисало и М. А. Кастрена [Samojedische Sprachmaterialen 1960].

М. А. Кастрен является автором первой грамматики самодийских языков [Castren 1854]. В разделе «Фонетика» дается обзор вокализма, консонантизма и основных чередований. Морфологический раздел содержит основные парадигмы глагольного и именного словоизменения.

Глубокие традиции самоедологии в Финляндии развиваются финскими учеными и в настоящее время. Монография Ю. Янхунена «Glottal stop in Nenets» [1986] посвящена вопросам фонетики и выяснению статуса гортанного смычного {glottal stop) в системе фонем, в ней подробно описываются типы основ и чередований согласных фонем с гортанным смычным. Вопросы морфологии ненецкого языка, в частности глагольное и именное словоизменение, послужили предметом исследований Т. Салминена [Salminen 1997, 1998 и др.].

Велик вклад венгерских ученых в изучение самодийских языков. Общим вопросам самоедологии и уралистики посвящены работы Г. Дечи [Decsy 1966], П. Хайду [Хайду 1985; Hajdu 1968, 1975, 1988; и др.], Я. Пустаи [1976, 1980, 1984]. Особенности глагольного спряжения ненецкого языка в общем охарактеризованы Э. Кёртвэй [Kortvely 2005].

В России начало научному исследованию самодийских языков было положено Г. Н. Прокофьевым. Ему принадлежит ряд грамматических и диалектологических очерков по самодийским языкам, в том числе по ненецкому [1937]. В рамках работы Института народов Севера развернулась деятельность его учеников - Н. М. Терещенко (тундровый диалект) [1965, 1973 и мн. др.] и Г. Д. Вербова (лесной диалект) [1973 и др.], а позднее и их последователей, во многих работах которых собственно языковые данные неразрывно переплетаются с исследованием мировоззрения и культуры: А. В. Алмазовой, М. Я. Бармич, 3. Н. Куприяновой, В. И. Рубкалевой, JI. В. Хомич, А. М. Щербаковой. Результатом их деятельности явилось издание разнообразных учебно-методических пособий [Куприянова, Хомич, Бармич 1985; Бармич, Вэлло 1999; и др.], а также ряда исследований фонетического и морфологического строя языка.

Грамматические категории ненецкого глагола в синхронии и диахронии послужили предметом исследований К. Лабанаускаса [1974,

1975, 1976; Labanauskas 1992, 1993 и др.]. Вопросы синтаксиса тундрового диалекта ненецкого языка рассматриваются в монографии Н.М.Терещенко «Синтаксис самодийских языков» [1973]. Сопоставительное изучение синтаксического строя лесного и тундрового диалектов проводится С. И. Бурковой [2003 и др.], В. В. Шиловой [2003 и др.], М. А. Ерченко [2005]. Современная социолингвистическая ситуация у ненцев, а также фонетическая система ненецкого языка является предметом изучения М. Д. Люблинской [1986, 1988, 2000, 2003 и др.].

Несмотря на значительное количество работ, посвященных различным аспектам фонетики, лексики, морфологии и синтаксиса ненецкого языка, обобщающей грамматики академического типа, в которой были бы последовательно и систематически проанализированы все ярусы языка, еще не создано. Лесной диалект изучен в значительно меньшей степени, чем тундровый. Это является одной из актуальных задач самоедологии.

Первым достоверным упоминанием о лесных ненцах в русских письменных источниках являются сведения о военной экспедиции 1602 г. казачьего атамана Богдана Чубакина к самоедским князькам Акубе, Скамче и Салыме с жалованным царским словом и предложением платить ясак.

Исторические источники фиксируют, вероятно, северо-восточную границу расселения лесных ненцев, вплоть до р. Таз: «А по реке по Тазу Мангазея, самоядь Пяки.»2. Материалы М. А. Кастрена (середина XIX в.) и Т. Лехтисало (начало XX в.) относятся к юго-западному ареалу их обитания - на притоках Оби перед ее слиянием с Иртышом.

Первые образцы языка лесных ненцев были записаны М. А. Кастреном летом 1845 г. в дер. Торопково (ныне Скрипуново,

2 «Книга большому чертежу» 1627 г. СПб, 1838. С. 211 (Цит. по: [Вербов 1973: 17]).

Ханты-Мансийский р-н) от шести информантов из рода Иуси, а также в районе дер. Селиярово от двух информантов из рода Ничу, проживающих в окрестностях Лямина Сора. Всего им было зафиксировано около 700 слов и несколько парадигм [Вербов 1973; Salminen 2003]. М. А. Кастрен именует их «казымскими» или «кондинскими» самоедами, что отражает, вероятно, их постоянное место проживания. Первоначально он принял их за тундровых ненцев, перешедших на оседлый образ жизни.

М. А. Кастрен писал, что язык лесных ненцев существенно отличается от прочих самодийских языков и он счастлив и удовлетворен тем, что подтверждаются многие его гипотезы, поскольку через маленький, не известный ранее народ, теперь можно установить практически непрерывную цепь самодийских народов от Архангельска и Мезени до района Байкала (цит. по [Salminen 2003]), а сами лесные ненцы представляют собой переходное звено, связывающее «кочующих на Севере у Ледовитого моря самоедов с южными - алтайскими» (цит. по [Вербов 1973: 20]).

Следующий этап в изучении лесного диалекта ненецкого языка связан с именем еще одного финского исследователя - Т. Лехтисало. В 1914 г. он записал фольклор лесных ненцев в приобских деревнях между Самарово (Ханты-Мансийском) и Сургутом на реках Лямин, Назым (Нялин), Киселевская и Майковская, которые текут с севера на юг и впадают в Обь восточнее Ханты-Мансийска. Его информантом на р. Лямин был охотник по имени Иуси Нечу, в дер. Нялино он работал со слепым пожилым шаманом Калят Е[аханы (современный вариант написания фамилии - Логаны), родом с р. Назым, на р. Киселевская его информантом был Николай Вен-Е[амса, а на р. Майковская - мужчина средних лет, имя которого неизвестно.

Таким образом, первые сведения о языке лесных ненцев были собраны в районах их обитания в Приобье - по рекам Нялин и Лямин. В настоящее время лесных ненцев в этих районах, по-видимому, не осталось. Еще в 30-е гг. XX в. лесные ненцы проживали в пос. Дарко-Горшково на р. Лямин, но после укрупнения колхозов в 50-е гг. его жители были переселены в другие места. В течение последующего времени границы расселения лесных ненцев менялись, и в будущем еще предстоит уточнить пути их миграций.

В настоящее время лесные ненцы проживают на территории Ямало-Ненецкого АО (пос. Тарко-Сале, Харампур, Халясавэй) и Ханты-Мансийского АО (пос. Варьёган, Нумто), а также на близлежащих стойбищах.

Лесные ненцы занимают выгодное географическое положение, проживая у истоков всех крупных рек северной части ЗападноСибирской низменности: Лямин течет на юг и впадает в Обь в ее среднем течении, Казым - на восток и также впадает в Обь, но в ее нижнем течении, тогда как Надым и Пур, текущие на север, впадают в Тазов-скую губу.

Впервые развернутое научное описание лесного диалекта было предпринято в диссертации Г. Д. Вербова, материалы к которой он собирал в 1934-1935 гг. в бассейне р. Аган. Она была издана в 1973 г. и содержит очерк фонетики и морфологии, а также отдельные замечания об особенностях построения предложения. Фонетика этого диалекта получила всестороннее системное описание в трудах Я. Н. Поповой [1978 и др.]. В книге П. Саммаллахти также приводится краткий обзор фонетических и морфологических особенностей пуровского говора лесного диалекта, выполненный на основе нескольких часов записей одного информанта - М. С. Агичевой (Приходько), владеющей пуровским говором лесного диалекта [Sammallahti 1974]. Характеристика материалов, относящихся к лесному диалекту в работах Т. Лехтисало, представлена в работах Я. Пустаи [Lehtisalo, Pusztay 1984; Pusztay 1976, 1980]. Отдельные фрагменты синтаксической системы лесного диалекта в сопоставлении с тундровым исследованы в работах С. И. Бурковой [2003] и В. В. Шиловой [2003]. Современные образцы текстов на разных говорах лесного диалекта опубликованы сотрудниками Института филологии СО РАН [Кошкарева, Буркова, Шилова 2003; Буркова, Баркалова, Шилова 2003; Буркова 2004].

В лексикографической практике лесной диалект представлен двумя словарями - Я.Н.Поповой [1978] и М. Я. Бармич и И. А. Вэлло [1994], объем которых составляет около 3500 и 4000 слов соответственно.

Разнообразную информацию об истории, культуре, фольклоре, языке лесных ненцев собрали ученые тартуского университета (Эстония) Э. Тулуз и К. Мяги (http://home.uninet.ee/~eva/).

Таким образом, и в отечественной, и в зарубежной лингвистике ненецкий язык, и особенно его лесной диалект, остается недостаточно изученным.

Степень сохранности этого диалекта в разных районах его распространения разная.

В Пуровском р-не Ямало-Ненецкого АО лесные ненцы проживают достаточно компактно и составляют большинство в таких национальных поселках, как Харампур и Халясавэй. Многие из них продолжают вести традиционный образ жизни. Дети, выросшие на стойбищах, свободно владеют родным языком, как мы могли это наблюдать, например, на стойбище Военто в районе пос. Харампур.

Аганские ненцы в пос. Варьёган Нижневартовского р-на Ханты-Мансийского АО сохраняют родной язык в меньшей мере, что объясняется как условиями проживания в поселке, расположенном в непосредственной близости к таким нефтяным новостройкам, как Новоаганск и Радужный, так и постоянными контактами с преобладающими по численности хантами. По данным переписи 2002 г., из 1290 ненцев, проживающих в Ханты-Мансийском АО, ненецким языком владеет только 337, 156 ненцев владеют также хантыйским, 53 - коми, 31 - мансийским языками (при этом лишь 75 хантов владеют ненецким языком). Эти данные показывают высокую степень дву- и многоязычия на данной территории.

Г. Д. Вербов отмечал, что «большинство аганских ненцев владеет хантыйским языком; ненцы же, кочующие в бассейне Пура - хантыйского языка, как правило, не знают. Владеющих русским языком нам среди лесных ненцев встречать не приходилось. На основании расспросов нам известно, что русский язык знают лишь единицы» [Вербов 1973: 31]. Хантыйско-ненецкое двуязычие до сих пор сохраняется среди лиц старшего и отчасти среднего поколения. Однако владение русским языком в настоящий момент, естественно, является нормой, хотя до сих пор наблюдается весьма заметное влияние родного языка на русский, которое проявляется и в артикуляционных особенностях речи, и в специфике лексической сочетаемости. Многие поселковые дети изучают в школе ненецкий язык практически как иностранный.

В пос. Нумто Белоярского р-на Ханты-Мансийского АО и на окружающих его стойбищах ненецкий язык стабильно сохраняется в условиях хантыйско-ненецкого двуязычия, хотя и претерпевает значительные изменения и существенно отличается от аганского и пуровского говоров.

Национальная интеллигенция стремится сохранить и передать потомкам родной язык и культуру. В начале 90-х гг. в пос. Варьёган Нижневартовского района ненецкий поэт Юрий Кылевич Айваседа (Вэлла) предпринял попытку издавать сельскую газету «Тщивсама» («Наша жизнь») на лесном диалекте ненецкого языка. Вышло восемь номеров газеты, но, к сожалению, издание газеты прекратилось. В Пуровском районе Ямало-Ненецкого АО, в пос. Тарко-Сале, регулярно выходит телевизионная программа «Хаер» на лесном диалекте ненецкого языка (Пуровская телерадиокомпания «Луч»). Усилиями национальной интеллигенции изданы сказки лесных ненцев на русском и на ненецком языках (автор-составитель П. Г. Турутина [2000, 2003, 2004 и др.]), букварь и словарь [Бармич, Вэлло 1994, 1999, 2002], картинный словарь для детей [Приходько 2002] и др. Происходит интенсификация изучения родного языка в школах. Лесной диалект преподается в начальных классах, хотя учебного материала явно недостаточно.

Хантыйский язык. Народность, говорящая на хантыйском языке, расселена по Оби и Иртышу и их притокам от Обской губы на севере до реки Васюган на юге [Хонти 1993].

Основная занимаемая хантами территория входит в состав Ханты-Мансийского (окружной центр - г. Ханты-Мансийск) и Ямало-Ненецкого (центр - г. Салехард) автономных округов Тюменской области. Немногочисленные группы хантов проживают в Нарымском районе Томской области.

Согласно переписи 1989 г. общая численность ханты составляла 22521 чел., из которых 60,5% считали хантыйский язык родным. По данным переписи 2002 г. численность народа ханты возросла и составила 28678 чел. Но при этом доля владеющих родным языком сократилась до 47%.

Единого литературного варианта хантыйский язык фактически не имеет. В 30-е гг. XX в. была сделана попытка его создания на основе северного наречия (казымского диалекта). В настоящее время различные материалы печатаются на разных диалектах.

Хантыйский язык характеризуется большой диалектной раздробленностью и при этом недостаточной изученностью диалектной ситуации.

Исследование отдельных хантыйских диалектов проводились неоднократно, однако системной диалектологии хантыйского языка до сих пор не создано. Некоторые работы содержат информацию о каких-либо отдельных диалектных чертах, как, например, работы JI. Хонти, в которых собран обширный материал по фонетике разных хантыйских диалектов [Honti 1981, 1982а, 1982b, 1999; см. также Ganschow 1973; Karjalainen 1905; Steinitz 1950; Vertes 1983]. Другие представляют собой описание какого-либо одного диалекта или говора [Животиков 1942; Те-решкин 1961; Николаева 1995; Csepregi 1998] и построены по разным принципам, часто делающим последовательное сопоставление диалектов затруднительным.

Вопрос о диалектном членении хантыйского языка до сих пор не решен окончательно. Дискуссионным остается не только его членение на те или иные диалекты и / или говоры, но также и единство самого языка.

Так, по отношению к хантыйскому одни и те же единицы членения называются то самостоятельными языками: «язык сургутских ханты», «язык ваховских ханты», «язык васюганских ханты» [Баландин 1955: 78]; то наречиями, например: сургутское, вах-васюганское и др. «наречия» [Терешкин 1966: 320]; то диалектами, например: сургутский и вах-васюганский «диалекты» [Основы 1976: 245; Штейниц 1937: 195]; то говорами, например: говор ваховских ханты, говор васюганских ханты [Терешкин 1974]. Термины «язык» и «говор», которые должны быть полюсами в системе диалектного описания, используются применительно к одному и тому же объекту. Недифференцированное использование терминов «наречие», «диалект», «говор» по отношению к хантыйскому языку в отечественной и зарубежной лингвистике отмечают многие авторы [Основы 1976: 244; Ganschow 1984; Schiefer 1985; и др.].

Количество выделяемых единиц членения хантыйского языка широко варьирует в работах разных авторов: от шести [Русская 1961: 3] до тринадцати [Терешкин 1966: 320].

Такой разброс объясняется, с одной стороны, слабой теоретической разработкой различий между понятиями «язык», «наречие», «диалект», «говор» и трудностями в определении оснований их выделения -лингвистическими, социально-экономическими, культурными и др.; с другой стороны, недостаточной изученностью диалектного членения хантыйского языка и сложностями этого членения, которые вызваны особенностями самой диалектной ситуации. Фонетические и морфологические различия от одного хантыйского поселка к другому нарастают очень плавно. В этом мы убедились в экспедиции 1989 г., во время которой было проведено обследование многих поселков, расположенных по берегам Большой и Малой Оби от Ханты-Мансийска до Салехарда. Поэтому провести четкие границы между говорами и диалектами часто практически невозможно [ср.: Nikolajeva 1990; Николаева 1995: 6]. На этом фоне характерно выделение некоторыми учеными «смежных», «промежуточных» диалектов, совмещающих в себе черты соседних групп диалектов [Штейниц 1937: 196; Животиков 1942], а также попытки отразить переходный характер говоров и диалектов не в виде групп с четко очерченными границами, а в виде непрерывного континуума [Honti 1984: 14].

В решении вопроса о диалектном членении хантыйского языка можно выделить два подхода, которые различаются количеством основных, наиболее крупных единиц.

В материалах Патканова - Фукса, а позднее В. Штейница хантыйское языковое единство делится на три диалектных массива (диалектных группы, наречия): северную, южную и восточную [Patkanov, Fuchs 1911; Штейниц 1937]. Основанием для такого деления является ряд фонетических и морфологических различий, которые отличают южные диалекты в равной степени как от восточных, так и от северных [Штейниц 1937].

В соответствии со второй точкой зрения, в хантыйском языке выделяется два диалектных массива - западный (собственно хантыйский) и восточный (кантыкский). Основным критерием диалектного членения

Н. И. Терешкин считает способ отражения прахантыйского к: в западных диалектах в виде/, в восточных - в виде к [Терешкин 1958; 1961].

Аналогичное бинарное деление представлено и Ю. Н. Карауловым в томе «Основы финно-угорского языкознания» [1976: 245], а затем воспроизведено и в учебнике для педучилищ [Хантыйский язык 1988: 7].

Различия в классификациях незначительны и касаются, прежде всего, терминологии - употребления терминов «группа диалектов», «массив диалектов» или «наречие» по отношению к двум основным единицам членения хантыйского языка.

Некоторые авторы считают, что «троичная классификация, восходящая к В. Штейницу, сейчас является наиболее признанной» [Николаева 1995: 5], мы же придерживаемся другого мнения. На наш взгляд, «двоичная» классификация наиболее адекватно отражает современное положение дел в хантыйском языке. По сути дела, спорным в проблеме диалектного членения хантыйского языка является лишь один вопрос -о статусе южных диалектов: занимают ли они самостоятельное место в кругу других хантыйских диалектов либо вместе с северными формируют западный диалектный массив. Но этот вопрос относится скорее к истории хантыйского языка, а не к его синхронному состоянию. С исчезновением южных диалектов и ассимиляцией их носителей противопоставление западных и восточных диалектов друг другу стало более ярким и однозначным.

Проблематичным для нас остается вопрос о статусе тех объединений, за которыми закрепился термин «наречие» или «диалектный массив». Восточное и западное наречия существенно отличаются друг от друга. Многочисленные различия между ними в области фонетики и грамматики и трудности взаимного понимания между носителями обусловили мнение некоторых ученых о том, что они представляют собой не разные наречия одного и того же языка, а разные, хотя и близкородственные, языки [Баландин 1955: 88].

Если границы между языком и диалектом определять только лингвистически, то, на наш взгляд, действительно, следует говорить о двух языках - западных и восточных ханты.

Анализ литературы по проблемам диалектного членения хантыйского языка показал, что при всем многообразии подходов разными авторами выделяются, в принципе, одни и те же единицы членения. Различия состоят в установлении разных иерархических отношений между ними. По отношению к восточным диалектам разнообразия во мнениях меньше. Это может являться свидетельством либо их большей однородности, либо меньшей изученности.

Современная ситуация требует возобновления систематической работы по описанию диалектов хантыйского языка с привлечением новейших методик и технологий.

Степень сохранности хантыйского языка весьма различна в разных районах его распространения. Лучше всего он сохраняется в тех регионах, где коренное население продолжает вести традиционный образ жизни - в Шурышкарском и Приуральском районах Ямало-Ненецкого АО и Сургутском р-не Ханты-Мансийского АО. На стойбищах и в небольших национально однородных поселках владение родным языком сохраняется среди детей дошкольного возраста. На территориях, подвергающихся интенсивному промышленному освоению (особенно в среднем Приобье), язык утрачивается. В наименьшей степени, очевидно, он сохранился у васюганских ханты. Однако среди казымских хантов, у которых очень высок процент людей с высшим образованием, а также ученых - лингвистов, историков, фольклористов и этнографов, непосредственно связанных с изучением родного языка, наблюдается резкий подъем престижности употребления родного языка. Звучащую хантыйскую речь можно услышать не только в стенах научных и учебных учреждений, но также и на научных конференциях, на которых хантыйских язык используется в новой для него сфере научного общения.

Изучение хантыйского языка проводится в настоящее время очень интенсивно. Сложилось несколько исследовательских центров, специализирующихся на изучении его разных территориальных разновидностей: центром изучения казымского диалекта является г. Ханты-Мансийск. В Югорском государственном университете исследования хантыйского языка проводят Н. А. Лыскова [1984, 1986, 1987 и др.], В. Н. Соловар [1988, 1989, 1990 и др.], С. В. Онина [2001] и др., в Обско-угорском институте практических исследований и разработок -А. Д. Каксин [1990, 1992, 1994 и др.], Ф. М. Лонгортова и др. Шурыш-карский диалект изучается в Ямальском филиале Института истории и археологии УрО РАН в г. Салехарде [Вальгамова 2003], восточные диалекты хантыйского языка - на Кафедре языков народов Сибири Томского государственного педагогического университета [Воробьева 2002; Главан 2006; Диденко 2006; Кузнецов 2004; Мымрина 2006; Осипова, Фильченко 2001; Осипова, Шаламова 2001; Потанина 2007; Рогожина 1999; Фильченко 2002; Шаламова 2001; и др.]. В Институте филологии СО РАН (г. Новосибирск) проводятся исследования и западных, и восточных диалектов хантыйского языка.

Хронологически первое описание сургутского диалекта принадлежит К. Ф. Карьялайнену [1964], который в начале XX в. составил описание ряда хантыйских диалектов. В статье о сургутском диалекте не содержится характеристики фонетической системы и синтаксиса этого диалекта, тогда как именная и глагольная морфология рассмотрена относительно подробно. Например, описаны значения падежей, а также даны парадигмы ряда имен и глаголов. Описание данного диалекта содержится также в книге «Языки мира. Уральские языки», статья для которой была написана Л. Хонти [1993]. Краткий обзор морфологических категорий имени и глагола сургутского диалекта хантыйского языка содержится в хрестоматии М. Чепреги в виде вводной статьи к собранию текстов на сургутском диалекте хантыйского языка [Csepregi 1998].

За рубежом хантыйский язык интенсивно исследуется в таких странах, как Германия, Венгрия, Финляндия, Эстония [Ganchow 1970,

1972, 1973 и др.; Hartung 1986, 1987; Honti 1978, 1982, 1983 и др.; Kulonen 1989; Redei 1965; Riese 1984; Schiefer Е. 1973, 1985; Schiefer L.

1973, 1977; Steinitz 1950 и мн. др.; Vertes 1983; и мн. др. ]

Несмотря на большое количество частных исследований по фонетике, лексике, морфологии и синтаксису хантыйского языка, он все еще не имеет грамматики и словаря академического типа. Однако наличие большого количества высоко квалифицированных исследователей, и в первую очередь из числа носителей хантыйского языка, позволяет надеяться на их скорейшее появление.

Ареальиые контакты хантыйского и ненецкого языков

Хантыйский и ненецкий языки соседствуют друг с другом на территории Западной Сибири. Их носители часто являются билингвами, владеющими обоими этими языками. Поэтому в контактных зонах происходит взаимодействие языков, приводящее к заимствованию из одного языка в другой не только лексики, но и системных признаков языковой структуры, которые воспринимаются не прямо, а в виде типичных тенденций.

В этом отношении уникальные языковые материалы дает лесной диалект ненецкого языка. Он не имеет такой зоны своего распространения, на которой бы его носители составляли абсолютное большинство. На всех территориях он сосуществует с другими языками, прежде всего с языками казымских и сургутских ханты (см. карту 1 на с. 39). В разных контактных зонах этот диалект приобретает черты, сближающие его либо с казымским диалектом хантыйского языка, либо с сургутским диалектом хантыйского языка, либо с другими самодийскими языками.

Язык лесных ненцев как лингвистический объект трактуется по-разному. Некоторые рассматривают его, наряду с тундровым, в качестве одного из диалектов ненецкого языка [Вербов 1973]. Другие называют его наречием [Попова 1978]. Встречается в литературе также и термин «язык лесных ненцев», а его территориальные разновидности, соответственно, называются «диалектами».

Затруднения во взаимопонимании между тундровыми и лесными ненцами приводят к тому, что некоторые представители национальной интеллигенции предлагают считать его самостоятельным, отдельным языком - нешанским (от слова нешац 'человек'; ср. тундр, ненэцъ' 'человек') [ср.: Хелимский 2002: 135]. Это мнение разделяют и некоторые зарубежные исследователи, например, Т. Салминен и Й. Лааксо [Toulouze 2003: 96].

Наиболее распространенной на сегодняшний день является точка зрения, в соответствии с которой ненецкий язык членится на два диалекта - тундровый и лесной. Однако исторически существовал, вероятно, и еще один диалект ненецкого языка, исчезнувший не позднее середины XIX в., носители которого проживали в северной части междуречья Таза и Енисея. Словник этого диалекта был составлен Г. Ф. Миллером во время 2-й Камчатской экспедиции (1733-1743 гг.) и исследован Е. А. Хелимским, который предложил называть его старовосточным диалектом ненецкого языка и отмечал его близость энецкому [Хелим-ский 2000].

Я. Пустаи считает лесной диалект более архаичным по сравнению с тундровым [Pusztay 1984: 17], а из всех говоров лесного диалекта, по мнению Т. Лехтисало, наиболее архаичными чертами обладает пуров-ский, «ибо в нем более всего сохранилось древних черт, которые в других местах исчезли или нивелировались» (Цит. по: [Иоки 1997: 6]). К таким чертам относятся исходные ауслаутные согласные -t, -s, -п, -tj, на месте которых в номинативе в этом типе основ в тундровом диалекте выступает гортанный смычный [Pusztay 1984: 57].

Между тундровым и лесным диалектами наблюдаются значительные различия. Фонетическая система лесного диалекта во многом похожа на хантыйскую: в области консонантизма отсутствует оппозиция согласных по звонкости / глухости - все согласные являются глухими; кроме того, имеется ряд среднеязычных согласных, типичных для хантыйского языка, и др. [Попова 1978]; отмечаются также и многочисленные лексические хантыйско-ненецкие параллели, характерные именно для лесного диалекта и не имеющие аналогов в тундровом [Терещенко 1957, 1959; Попова 1976: 102-103].

Хотя в некоторых исследованиях говорится о том, что различия между тундровым и лесным диалектами исчерпываются фонетикой [Попова 1978: 6] и не затрагивают существенно грамматического строя [Терещенко 1965: 9], наши наблюдения показывают, что в области лексики и грамматики также имеются значительные расхождения. Диалекты различаются и набором морфологических форм (в частности, наличие формы эвазива и супина в тундровом диалекте и их отсутствие в лесном), и способами образования некоторых наклонений глагола (см. о синтетическом способе образования условного наклонения в тундровом и аналитическом в лесном в работе С. И. Бурковой [2003: 181-184]) и т. д. Даже при наличии однотипных конструкций в двух диалектах их семантика и функционирование могут существенно различаться.

Вследствие того, что лесные ненцы на всей территории проживают в тесном контакте с другими окружающими их народами, говоры лесного диалекта, даже при столь небольшом количестве носителей, весьма различны, так как в разных контактных зонах они испытывают воздействие разных языков.

Т. Лехтисало по отношению к ситуации, зафиксированной им в 1914 г. и с опорой на материалы М. А. Кастрена, а вслед за ним и Г. Д. Вербов выделяли три говора: ляминский, нялинский и пуровский. Основным различием между ними они считали отражение в лесном диалекте тундровых гиг' либо как гиг', либо как / и I' [Вербов 1973: 124125; Sammallahti 1974: 32-33], а также ряд других признаков (см. Таблицу1).

Закономерности отражения этих звуков следующие: - в нялинском говоре лесного диалекта расхождений с тундровым не наблюдается: в нем представлены гиг';

Таблица 1

Различительные признаки говоров лесного диалекта ненецкого языка

Пуровский Нялинский Ляминский

Чередование г /1 1 г 1 Г

Наличие полузвонких Ъ, d, g, z - + +

Наличие конечного у + - +

Среднеязычный d' j j

Таблица 2

Примеры отражения г и г' в разных говорах

Пуровский 1,1' Нялинский r, r' Ляминский r,V шерсть, волос tal tar tar llrlr нож kal kar kar цена mil mir mir весло lap'а rap'a rap'a плоский lapta rapta rapta толстый hto rdto rdto снег hbla hbra hbra журавль kalu karu karu

ДОЖДЬ kal'o kar'o kal'o l'/r'/Г рыба kal'a kar'a kal'a щука pit 'a pjr 'a pit 'a день jal'a jar 'a jal 'a

Вербов 1973: 125; Попова 1978: 6]

- в пуровском говоре на месте гиг' последовательно употребляются глухие латеральные I и /';

- в ляминском говоре твердый г отражается как г, а мягкому г' соответствует мягкий глухой латеральный I' (см. Таблицу 2). Таким образом, нялинский говор пос. Торопково, зафиксированный М. А. Кастреном, существенно отличается от всех других говоров наличием звуков г и г', и в этом отношении он ближе всего к тундровому диалекту. Т. Салминен предлагает три варианта объяснения сложившейся ситуации: 1) в этом говоре сохраняются общие с тундровым диалектом корни, которые в результате инноваций изменились в других говорах лесного диалекта; 2) наличие черт, сближающих его с тундровым диалектом, является результатом более поздних ареальных контактов, т. е. исконно лесные характеристики сменились тундровыми, которые являются вторичными; 3) субъективный фактор: хорошее знание М. А. Кастреном тундрового диалекта могло повлиять на фиксацию данных [Salminen 2003].

Т. Салминен считает наиболее вероятной третью гипотезу, принятие которой приведет к пересмотру отношений между разными говорами лесного диалекта и их большей унификации, так как противопоставленность нялинского говора всем остальным нивелируется. о

Приведем несколько примеров из материалов Т. Лехтисало , демонстрирующих наличие в лесном диалекте звуков гиг':

1) говор р. Майковская

Пийоку1 марама : «Кадита мэна пу'ща манъ катасо"цам». Патоку ма-6 1 рама: «Тарсёв нюрсемкат кимёв качутаца» [Lehtisalo 1947: 81] 'Горностай сказал: «Я иду убивать одиноко живущую старуху». Доска сказала: «Кто же откажется от такого развлечения».'

•з

В связи со сложной системой графических обозначений, принятой в работе

Т. Лехтисало, и невозможностью воспроизвести ее в данном исследовании, мы используем упрощенную транслитерацию.

4 Ср. пур. пидя 'горностай'.

5 Ср. пур. мсщама 'сказал, говорит'.

6 Ср. пур. тсиуыиа 'такой'.

Ср. пур. нюцъшме'кума 'шутка'.

В текстах, записанных от того же информанта, встречаются также следующие слова: ниратц1 'рубанок', пары9 'сверло', мара10 'песок',

11 ^ яре 'ёрш', пётур'самэсъ 'ругаться'и др.

Несмотря на то, что для всех современных говоров характерно отражение тундровых гиг' как I и I', в фольклорных произведениях, хронологически относящихся к концу XX в., записанных в пос. Нумто, встречаются единичные примеры употребления слов со звуками гиг': тёр 'сто' (ср. с аган. тёд, пур. дёц, тундр, юр" 'сто'), менаруй 'кастрированный недрессированный олень-вожак' (ср. аган. и пур. менаууй, тундр. менаруй), перицкош 'смочь, выдержать' (ср. тундр, пересъ 'держаться (во время чего-л.), переносить что-л.', пур. пецаги 'мочь, быть в состоянии (сделать что-л.), суметь'), чор 'крик' (ср. пур. чоцеги 'крикнуть', тундр, тёр 'крик'). Например:

2) нумтовский говор

Мань ца чепъцат: тёркат яцкня шеев тю " вай'таны хщю хэм тсщям кутчсщпюян. мань ija чепь=н,а=т тёр=кат яц=кня я опять Ha4aTb=AOR=SUBJ/lSg cro=ABL/Sg ряд^ОС/Sg шеев тю" вай'та=ны хацю хэм талрш семь десять составить=РгР дождь глаз как кутчаг5пю=я=н перепрыгивать=оЬ]/р1=ОВ J/1 Sg/Pl

Я опять начал: сто семьдесят соединенных (нарт), подобно капле дождя, перепрыгиваю.'

3) нумтовский говор

Вынит перицку", чуки шана'комта"манъ цай техеца'цкацат. вы^ни-т перицку-' чуки

Beflb=NEG=SUB J/1 Sg выдержать=СОШЕО этот

Ср. пур. нелу"ма 'стружка', нецпаш 'строгать', нецвшац 'рубанок'.

9 Ср. пур. псщыц 'сверло'.

10 Ср. пур. мсща 'песчаный берег, песчаная отмель'.

11 Ср. пур. дщв 'ёрш'.

1 9

Ср. пур. пётоцъш, пётуцым 'ругаться'. шана'ко=м=та=" мань цай mpa=ACC/Sg=POSS/3Sg/Sg=PRGM я опять Texejja-jjKa=ija=T не 3HaTb=APPROX=AOR=SUBJ/lSg

Я, конечно, не выдержу, эту игру я почти не знаю.'

4) нумтовский говор

Каньтяманч шец тщъшати" тян] цамы цайтсщёта тоца чоранта помна мщкаявунота. ijaMbi ^айтал[ё=та то=^а=0 что ехать на легковой нарте=РгР приехать=AOR=SUB J/3 Sg чор=ан=та помна миц=кая=вуно=та

KpHK=GEN/Sg=POSS/3Sg/Sg по flBHraTbCfl=CHAR=AUD=OBJ/3Sg/Sg [Пока они охотились на диких оленей,] слышно, (что) едущий на оленьей упряжке с криком едет, бедненький.'

Рассказчик воспроизводил фольклорные произведения, услышанные когда-то от матери, уроженки пос. Дарко-Горшково, расположенного на р. Лямин. Можно предположить, что он сохранил в памяти не только сюжет, но и особенности речи, свойственные некогда ляминским ненцам.

Чередование г Н является чертой, характерной и для других самодийских языков, в частности для энецкого [Castren 1854]. Е. А. Хелимский отмечает отражение в современном лесном диалекте энецкого языка *-г- и *-/- как -г- [Хелимский 2000: 57].

Другой признак, по которому противопоставляются говоры лесного диалекта ненецкого языка, - отражение среднеязычных согласных: пуровскому d' в нялинском и ляминском говорах соответствует у, ср.: 'невод' ёлъща (пур. дёдецъи), 'котел' йет (пур. дет) и др. Приведем несколько примеров Т. Лехтисало:

5) говор р. Майковская

Хап йет пщёкоца [Lehtisalo 1947: 83]. хал йет=0 пил,ёко=1}а=0 жир котел=1чЮМ^ BapHTb=AOR=SUBJ/3Sg

Варит котел с жиром.'

6) ляминский говор

Конахсщи"дихэ", тайнай" юрокхсщи"дихэ" [Lehtisalo 1947: 71]. кона=хал,и="ди=:хэ" тайнай" лечь cnaTb=INCH=refl=REFL/3Du потом 1 юрок =хал,и="ди=хэ" np0CHyTbCH=INCH=refl=REFL/3Du 'Легли спать, потом проснулись.'

7) ляминский говор

Цамы юты"цан? [Lehtisalo 1947: 71] н,амы юты14="ца=н что видеть CHbi=AOR=SUBJ/2Sg

Что ты видел во сне?'

Однако в материалах Т. Лехтисало j на месте d' встречается преимущественно в корневых морфемах, в аффиксах возможен и среднеязычный d'. Например, показатель рефлексивного спряжения встречается в двух вариантах -d'nj:

8) ляминский говор Куняминдян? [Lehtisalo 1947: 71] куня мин:=дя15=н куда H#m=refl=REFL/2Sg

Куда ты идешь?'

9) говор р. Майковская

Хылъмик няма'таят. [Lehtisalo 1947: 80] хыльмик=0 няма'та=й=ат co6onb=NOM/Sg no6e>KaTb=refl=REFL/3 Sg 'Соболь побежал.'

Наличие оппозиции среднеязычных j I d' также не является сугубо ненецкой специфической чертой. Аналогичное чередование отмечается и в диалектах нганасанского языка: среднеязычному d' в языке авамских

13 Ср. пур. дюлку'таш 'встать после сна, проснуться'.

14 Ср. пур. дютъщъш 'видеть сны'.

15 Ср. ожидаемое в этой форме миньян. нганасанов соответствует звук j в языке хатангских нганасанов [Терещенко 1979: 4].

Имеются также и другие диалектные признаки, общие для ряда самодийских языков, в том числе позиционное озвончение глухих в интервокальном положении в селькупском языке [Хелимский 2000: 73], характерное также и для контактирующего с самодийскими хантыйского языка.

Ни один из выявленных нами на современном этапе говоров лесного диалекта ненецкого языка не находит точных соответствий с говорами, выделенными Т. Лехтисало и Г. Д. Вербовым. Хотя Г. Д. Вербов называл описанный им говор «пуровским», свои материалы он собирал на одном из притоков р. Аган - Ампуте. На данной территории, в районе пос. Варьёган, в настоящее время мы фиксируем аганский говор, отличающийся от современного пуровского говора наличием среднеязычного t' на месте j, зафиксированного Г. Д. Вербовым.

С другой стороны, наши материалы, относящиеся к современному пуровскому говору, полностью соответствуют данным, собранным и опубликованным Я. Н. Поповой в 70-е гг. XX в. Очевидно, процессы миграции в середине прошлого века привели к ассимиляции одних говоров и изменениям под воздействием нового окружения в других.

Результаты экспедиций 2000-2006 гг. показали, что по сравнению с ситуацией начала XX в. в диалектном членении и распространении лесного диалекта ненецкого языка произошли существенные изменения. Прежде всего это связано с переселением лесных ненцев из Приобья вверх по притокам Оби, на север, вызванным интенсивным развитием Ханты-Мансийского района, укрупнением колхозов и закрытием «неперспективных» населенных пунктов. В тех поселках, в которых М. А. Кастрен и Т. Лехтисало проводили свои исследования, лесных ненцев практически не осталось.

Говоры всех обследованных нами поселков (Нумто, Варьёган, Ха-рампур, Тарко-Сале) характеризуются последовательным отражением тундровых гиг' как i и Г. Таким образом, оппозиция, выдвинутая Т. Лехтисало и Г. Д. Вербовым как основная, в настоящее время для разграничения говоров лесного диалекта ненецкого языка не релевантна.

С утратой оппозиции г 11 на первый план для разграничения говоров выходит оппозиция среднеязычных: пур. d' / аган. t' / нумт. j, которая соблюдается последовательно и не знает исключений (см. Табли-дуЗ).

Таблица 3

Разграничение пуровского, аганского и нумтовского говоров лесного диалекта ненецкого языка на основе чередования среднеязычных согласных

Пуровский Аганский Нумтовский d' t' j земля, место дя тя я день дяця тял,я сирота деваку теваку еваку когда дёцъшкана тёцыикана ёцъщкана проснуться дюцъкаги тюцъкаш юцъкащ нюк16 дедя тетя ея имеется тадя татя тая выйти замуж кыдипёш кытипёш кыйипёщ охотиться каньдяш канътяш канъящ доехали тэвдят тэвтят тэвьят едет миндя минтя минья

16 Нюк - верхняя меховая покрышка для чума.

Таблица 4

Фонетические и лексические отличия нумтовского говора

Пуровский Аганский Нумтовский m м ребенок цашки цащки отец неша неща женщина, старуха пу'ша пу'ща

W] [р] топор тувка тупка

W] [mw] гроб, могила певц пемв сон нева немва го гганный смычный кровать ва"в ваав вав семь ше"в шеэв шее вверх чу"ц чууц чу конечный -у скоро навыц навы сейчас четац чета дикий олень дщъшац тщъшац йщъща просто детциц тетциц етци лексика осень мьщичу цьщю лес петаца тьщия шапка шомя халка зыряне цышва цысма ханэл,

Кроме того, нумтовский говор противостоит пуровскому и аган-скому по ряду других фонетических признаков (см. Таблицу 4). При этом по некоторым параметрам он сближается с ляминским говором. Очевидно, это не случайно, так как лесные ненцы, проживавшие по р. Лямин и Нялин, были оттеснены на север, многие из них переселились в р-н озера Нумто.

Во-первых, в нумтовском говоре последовательно используется среднеязычный s на месте s. Очевидно, это происходит под влиянием казымского диалекта хантыйского языка, в котором среднеязычный i широко употребителен, в отличие от сургутского диалекта хантыйского языка (с его носителями контактируют аганские ненцы), в котором ка-зымскому среднеязычному i соответствует t'. Вероятно, наличие среднеязычного s относится к ареальным чертам, так как характерно не только для нумтовского говора лесного диалекта ненецкого языка и ка-зымского диалекта хантыйского языка, но также и для говоров кежем-ского диалекта коми языка, носители которого проживают на той же территории в тесном контакте с лесными ненцами и казымскими ханта-ми.

В материалах Т. Лехтисало знак i (ss) в таких словах, как si't -щит 'ты.АСС', рй ussse - пу'ща 'старуха', ruessse - неща 'человек' обозначает, по всей видимости, среднеязычный согласный, аналогичный нумтовскому.

Во-вторых, происходят чередования в области губно-губных согласных: в нумтовском говоре на месте пуровского и аганского билабиального спиранта w употребляется либо билабиальный глухой смычный р, либо сочетание двух билабиальных согласных - спиранта w и носового т, например:

10) нумтовский говор Немвата ни'щту ту". немва=та ни-щту17=0 ту=" coH=POSS/3Sg/Sg NEG=HAB=SUBJ/3Sg прийти-CONNEG Букв.: Сон ее не приходит (постоянно). 'Никогда ее не клонит ко сну.'

11) нумтовский говор Кукехе"на" ксщвээй пэмват коходе"ца. кукехе"на" кацв=ээй пэмв=ат потом лиственница=А1Ю rpo6=DAT/Sg

17 Ср. пур. и аган. -шту. ko=xojje="^a=0 Haftra=SMLF=AOR=SUB J/3 Sg 'Потом лиственничный гроб нашел.'

В-третьих, в нумтовском говоре гортанный смычный употребляется значительно реже, чем в пуровском и аганском. В частности, он полностью утрачивается в позиции, соответствующей интервокальной позиции в тундровом диалекте, в которой гортанный смычный стоит между долгим и кратким (редуцированным?) гласным. Ср.: тундровому ва"ав 'постель, спальное место в чуме' в пуровском говоре соответствует ва"в, в котором выпадает краткий гласный после гортанного смычного, количественные характеристики первого гласного не изменяются (v?v —> v?); в аганском говоре - ваав, в котором выпадает гортанный смычный, за счет чего происходит удлинение второго гласного (v?v —» w); в нумтовском говоре - вав как результат выпадения и гортанного смычного, и следующего за ним краткого гласного (v?v —> v).

Аналогично и в других примерах:

Тундр. Пур. Аган. Нумт. v?v V? VV V семь' си "ив18 ше"в шеэв щев вверх' тю"уня' чу"ц чууц чу

12) нумтовский говор

Хэм'та кэвы" куняна кэмчаптащиямай". хэм-та кэв=ы" куняна кэмчапта19=щия20=май=" raa3=POSS/3Sg/Sg 6ok=PRGM где noKpacHeTb=OBLIG=PP=SUBJ/3Pl

А веки-то у него покраснели, оказывается.'

18

В слове си"ив 'семь' второй гласный - краткий.

19 Ср. пур. кэмча"пташ, аган. кэмчаапташ, нум. кэмчапташ 'покраснеть'.

20 Ср. OBLIG пур. =шидя, аган. =шитя, нумт. =щия.

В материалах Т. Лехтисало гортанный смычный в позиции между двумя гласными сохраняется, например:

13) говор р. Майковская

Кукэхэна ще"эв чимя немета няц йщицаха. [Lehtisalo 1947: 85] кукэхэна ще"эв чимя неме=та ня^ однажды семь сажень MaTb=P0SS/3Sg/Sg с йи.ци=ца=ха aam,=AOR=SUBJ/3Du

Жил однажды Семь-Саженей со своей матерью.'

В-четвертых, в нумтовском говоре отсутствует конечный -у основы, лично-притяжательных и лично-предикативных суффиксов:

- конечный -у основы:

14) нумтовский говор Чикен ка'куе чи цампи'та ни. чикен ка-куе21=0 чи там yMepeTb=CHAR=SUBJ/3Sg тот 'Там и умер, бедный, на своих лыжах.'

15) пуровский говор

Тайна цамы туцчщдяай ниц тайвай"хыцьирианта мэт. тайна ^амы ту^ча^=дяай24 ниц тайва=й-' там какой возвышенность=АиО на AOCTH4b=refl=REFL/3Sg хьщьщ=ма=н=та мэт

CM0TpeTb=YNimprf=GEN/Sg=3Sg для

Поднялся на какое-то высокое место, чтобы осмотреться.'

16) ляминский говор

Пыт щитээй" цайян няцмоца". [Lehtisalo 1947: 71] пыт щит=эй" цай я=н няц ты Tbi.ACC=PRGM опять 6eper=:GEN/Sg на

21

Ср. пур. =куде, аган. =куте, нум. =куе. Ср. пур. и аган. ниц 'на' (послелог).

23

Парные предметы грамматически оформляются показателем ед. ч.

24 Ср. пур. =дяай, аган. =тяй, нум. =яй. цампи-та ни22 лыжи=Р088/3 Sg/Sg23 на

MO=ija="

6pocaTb=AOR=SUB J/3 PI

А тебя (они) бросают на берег.'

Ср. также в материалах Т. Лехтисало: купта - пур. куптац 'далеко', куня - пур. куняц 'куда', чепта - пур. чептац 'завтра'.

- конечный -у в лично-притяжательных аффиксах:

17) нумтовский говор Щейту каяай" чикен хитаят. щей=ту25 кая=ай=" чике=н cepfl4e=POSS/3Pl/Sg noKHHyTb=refl=REFL/3Sg TOT=DAT/Sg хита-я=т nepecTaTb=refl=REFL/3 PI

Букв.: Их многих одно сердце ушло, к тому перестали. 'Испугались они, перестали (драться).'

18) пуровский говор

Псщицотант цашке"э няцтуц шщи цайца". пал]ицота=н=т цашке="=э ijapb=GEN/Sg=POSS/2Sg napeHb=NOM/Pl=PRTCL юп}=туц ши=ци=0 poT=POSS/3Pl/Sg OTBepcTne=PRTCL=NOM/Sg цт=ц&="

OTKpbiTb=AOR=SUBJ/3Pl

Царские слуги-то только рты раскрыли.'

- конечный -у в лично-предикативных аффиксах:

19) нумтовский говор Че'пты няна"мюще" пяхсщееши. че'пты няна=" мюще-' пя=хаце=ей=хи26 завтра oкoлo=PRTCL кочевать=СУ Ha4aTb=SMLF=refl=REFL/3Du

Назавтра собрались откочевывать.'

25 Ср. POSS/3Pl/Sg пур. и аган. =туц.

26 Ср. REFL/3Du пур. и аган. =хиц.

20) пуровский говор Тсщям каматайхиц. тацям камата=й=хив[ так npHr0T0BHTb=refl=REFL/3Du

Так приготовились.'

21) говор р. Майковская

Хыльмик цут коцаха. [Lehtisalo 1947: 79] хыльмик цут-0 Ko=ija=xa соболь cnefl=NOM/Sg HafiTH=AOR=SUBJ/3Du '(Они=двое) нашли след соболя.'

Показатель -у используется также для образования формы Род. п. в тундровом диалекте (в котором происходит его чередование с гортанным смычным) и в пуровском и аганском говорах лесного диалекта. Типично его употребление в посессивной конструкции, например:

22) пуровский говор

Кахэц тонт хэды кэмцэ цэтхсщацатуц. кахэ=в[ то=н=т xajjbi кэм=н,э uyx=GEN/Sg 03epo=GEN/Sg=POSS/2Sg/Sg лед кровь-TRLAT ij3T=xaj3a=ija=Tyij npeBpaTHTb=SMLF=AOR=OBJ/3Pl/Sg 'Лёд озера Духа кровью залили.'

23) аганский говор

Тувшацай мюня копа'кум таманта тайхана тятпыц цетяай татя. тувша^а=й мюня копа'ку=м

TyBinaH27=POSS/l Sg/Sg внутри nycToft=ACC/Sg та=ма=н=та тайхана тятпы=в[ дaть=VNimpf=GEN/Sg-POSS/ЗSg/Sg чтобы не лeбeдь=GEN/Sg е=тяай=0 татя=0

KOCTb=AUG=NOM/Sg иметься=8ив J/3 Sg

Чтобы пустой тувшан не давать, внутри лебединая кость.'

В нумтовском говоре показатель родительного падежа в посессивных конструкциях чаще всего отсутствует. Ср.:

27

Тувшац - женская сумочка для рукоделия.

Лесной диалект (нумтовский говор)

Тундровый диалект кап кансат нарта полоз 'полоз нарты' хан=' дата [Терещенко 1965: 734] HapTa=GEN/Sg деревянный настил 'деревянный настил нарты'

При образовании лично-притяжательных форм пространственных падежей (дательно-направительного, местно-творительного, отложительного и продольного) в тундровом диалекте и в пуровском и аган-ском говорах лесного диалекта лично-притяжательный суффикс присоединяется к посессивной основе родительного падежа (см. Таблицу 5 и пример 24).

24) аганский говор Ксщю нщихатант катюмэй. icajpo нил|и=хата=н=:т катю=мэй=0 однако дед=АВШе=СЕ1Ч^=Р088/28^ ocTaTbca=PP=SUBJ/3Sg 'Однако (упряжка) от деда твоего досталась.'

В связи со сложными и до сих пор не изученными морфонологии-ческими процессами деление аффиксов на генитивный и посессивный не бесспорно. Обычно в подобной словоформе деление аффиксов не проводится, морфему представляют в нерасчлененном виде =нт GEN/Sg/POSS/3Sg/Sg (ср., например, образцы лично-притяжательного склонения существительных в [Куприянова, Бармич, Хомич 1985: 74

77]).

Таблица 5

Фрагмент парадигмы лично-посессивных аффиксов при единственном числе субъекта

Падеж Число Говор Склонение Лично-притяжательное склонение предмета Лицо субъекта

1 2 3

GEN Ед. ч. GEN/Sg GEN/lSg/Sg GEN/2Sg/Sg GEN/3Sg/Sg ножа моего ножа твоего ножа его ножа пур. кал,=д кщ=ай кщ=ан=т ксщ=ан=та аган. кал,, ксщ=щ кщ=ай кщ=ат кщ=та

Вербов kal, kat=y kal=aj kal=an=t kal=an=ta нум. кщ кщ=ай кщ=ат ксщ=та

Дв. ч. GEN/Du GEN/lSg/Du GEN/2Sg/Du GEN/3Sg/Du двух ножей ^ моих двух ножей твоих двух ножей его двух ножей пур. кщ=хац кщ=хадё=й кщ=хадё=т кщ=хадю=та аган. кщ=хыщ кщ=хатё=й кщ=хатё=т кщ=хатю=та

Вербов Jcai=haiJ kat=hajo=j kal=hajo=t kal=hajo=ta нум. ксщ=хы ксщ=хаё=й кщ=хаё=т кщ=хаё=та

ABL Ед. ч. ABL/Sg ABL/lSg/Sg ABL/2Sg/Sg ABL/2Sg/Sg от ножа от моего ножа от твоего ножа от его ножа пур. кщ=хат кщ=хата~й кщ =хат а=н =т кщ =хата=н=та аган. кщ =хат ксщ=хата=й кац=хата=п=т кщ=хат=та

Вербов kal=hat kal=hata=j kal=hata=n=t kal=hata=n==ta нум. кщ=хат кщ=хата=й кац=хата=т кщ=хат=та

Мы будем условно проводить границу между морфемами, относя показатель Род. п. к падежному аффиксу и допуская тем самым вариативность падежных показателей и неизменность лично-притяжательных суффиксов. Подобную словоформу мы будем членить в дальнейшем следующим образом: нщи=хатан=т (flefl=ABL/Sg=POSS/2Sg/Sg) 'от твоего деда', чтобы не перегружать поморфемную разбивку.

В нумтовском говоре в связи с описанным выше отсутствием показателя Род. п. лично-притяжательные суффиксы присоединяются непосредственно к падежному аффиксу, структура притяжательной словоформы приобретает иной вид:

25) нумтовский говор Чета"мя'кат ятъщщейхаты. чета-1 мя'=ка=т28 Tenepb=PRTCL 4yM=DAT/Sg=POSS/2Sg/Sg

29 -30 ятьи] =щеи =ха=т=ы пойти neuiKOM=OBLIG=HORT=SUBJ/l Sg=PRTCL 'Теперь-то ведь придется мне сходить к тебе домой.'

В послеложных конструкциях также послелог сочетается с именем в форме именительного, а не родительного падежа.

26) нумтовский говор Пихиня канта ниня цамчуца. пихиня кан=0=та ниня цаичу=ца=0 на улице HapTa=NOM/Sg=POSS/3Sg/Sg на CHfleTb=AOR=SUBJ/3Sg

На улице на нарте сидит.'

27) пуровский говор

Шомянта лемпяку, лемпякуди дялкаташту, пщша дяц ниня цамту дяц ниня пиищита хо.

28 Ср. пур. и аганск. мя'=ка=н=т (flOM=DAT/Sg=GEN/Sg=POSS/2Sg/Sg) 'в твой дом'.

90

Ср. пур. дятальш, аган. тятсщыи, нум. ятъщщ 'пойти пешком'. Ср. пур. =шедя, аган. =шетя, нум. =щея / =щей. шомя=н=та лемпяку=0 лемпяку=^и=0 manKa=GEN/Sg=P0SS/3Sg/Sg MaKyniKa=NOM/Sg MaKyniKa=PRTCL=NOM/Sg дял ката=шту=0 пшрпа дя=д ниня bKaTb=HAB=SUBJ/3Sg низкий MecTO=GEN/Sg на jjaMTy дя=Ц ниня пиш=^и=та высокий MecTO=GEN/Sg на cMex=PRTCL=POSS/3Sg/Sg хо=0 звучать=8иВ J/3 Sg

На высоких местах мелькает только верхняя часть его шапки, а на низких местах только хохот его слышится.'

В материалах Т. Лехтисало показатель Род. п. в притяжательной конструкции, в сочетаниях имени с послелогом также отсутствует, например:

28) говор р. Майковская

Хылъмик цу"мна кэха. [Lehtisalo 1947: 79] хыльмик=0 ijy'-мна кэ=ха собольНЧОМ/Sg cnefl=PROLAT/Sg WH=SUBJ/3Sg '(Они=двое) отправились по следам соболя.'

29) ляминский говор

Кукыхэнай" вихэна яре кэвмана кынай". [Lehtisalo 1947: 71] кукыхэнай" вихэна=0 ярв=0 кэвмана одныжды oceTp=NOM/Sg epm=NOM/Sg рядом кына=й=" двигаться^ей^КЕРЬ/З Sg

Однажды плывет осетр рядом с ершом.'

Перестройка системы склонения не ограничивается утратой формы Род. п. Форма Вин. п. в нумтовском говоре также используется значительно реже, чем в тундровом диалекте и других говорах лесного диалекта ненецкого языка.

Ср. также отсутствие показателя Вин. п. прямого дополнения в текстах Т. Лехтисало:

30) говор р. Майковская

Тайна пу'ща нюкуйи кораманы"ца. [Lehtisalo 1947: 132] тайна пу'ща=0 ню=куйи=0 кора=0 там CTapyxa=NOM/Sg pe6eHOK=DIM=NOM/Sg олень-самец^ОМ/Sg маны="ца=0 yBwib=AOR=SUB J/3 Sg

Там сын старухи увидел оленя.'

31) говор р. Майковская

Тайна копата кырацач. [Lehtisalo 1947: 80] тайна копа=0=та кыра=ца=ч там niKypa=NOM/Sg=POSS/3Sg/Sg o6c^paTb=AOR=OBJ/3Du/Sg 'Там (они=двое) шкуру (соболя) ободрали.'

Особенностью лесного диалекта по сравнению с тундровым в области глагольной морфологии является более широкое использование показателя =(")ца при образовании форм субъектного и объектного спряжения.

В тундровом диалекте он употребляется ограниченно, только при определенном типе основ - на гортанный смычный, например: мицъ 'отдать' (основами"= (с)):

SUBJ/lSg ми="ца=дм'

SUBJ/2Sg ми="ца=н

SUBJ/3Sg ми="ца=0 и т. д. [Куприянова, Бармич, Хомич 1985: 143].

Однако Н. М. Терещенко отмечает, что «в речи наблюдаются случаи, когда указанная морфема вставляется между основой глагола и личным показателем также у глаголов, относящихся по фонетической структуре основы к первому классу (т. е. у глаголов, основа которых не оканчивается на гортанный звук)» [Терещенко 1973: 168].

В лесном диалекте, как указывает Н. М. Терещенко со ссылкой на рукопись диссертации Г. Д. Вербова, личные формы всех глаголов образуются, как правило, при посредстве морфемы -ца [Там же].

Г. Д. Вербов, опираясь на параллели из селькупского и нганасанского языков, считает этот аффикс временным показателем аориста [Вербов 1973: 93, 152] (в терминологии Н. М. Терещенко — показатель неопределенного времени [Терещенко 1973: 168]).

Н. М. Терещенко интерпретирует его как результат исторического процесса дифференциации имени и глагола, при котором личные показатели лица и числа присоединялись не непосредственно к основе, а к вспомогательному глаголу цэсъ 'быть, существовать', к которому, вероятно, генетически и восходит показатель -ца. Ср. формы глагола цэсъ с личными окончаниями глагола, приведенными выше.

SUBJ/lSg ца=дм' 'я существую'

SUBJ/2Sg ца=н 'ты существуешь'

SUBJ/3Sg ца=0 'он существует'

По мере дифференциации имени и глагола этот показатель глагольного спряжения утратился в тех случаях, когда противопоставление глагольных и именных основ наиболее очевидно [Терещенко 1973: 169].

Предварительные наблюдения над функционированием форманта ~(")ца в лесном диалекте показывают различия в его употреблении в разных говорах.

Так, в пуровском говоре частотность его употребления составляет не более 30% от всего количества глаголов в форме субъектного и объектного спряжения, при этом одна и та же глагольная основа при словоизменении может выступать как с данным аффиксом, так и без него.

32) пуровский говор

Мят чу, тай мят цылика мякнанта тотюташ цымты. мят чу=0 тай мят цылика чум 3afiTH=SUBJ/3Sg береста чум хозяин мя=кнан=та тотюта=ш

4yM=LOC/Sg=POSS/3Sg/Sg надеть ягушку=СУ цымты=0

CKweTb=SUBJ/3g

В чум вошел, хозяин берестяного чума, Нгылика, сидит в своем чуме, накинув ягушку.'

33) аганский говор

Вайсы 'ку канта гиацца татя мят чуца. вайсы'ку=0 кан=0=та шщ=ца=0

CTapnK=NOM/Sg HapTa=NOM/Sg=POSS/3Sg/Sg npHBS3aTb=AOR=SUBJ/3Sg татя=0 мя=т чу=^а=0 иметься=СУ 4yM=DAT/Sg B0fiTH=AOR=SUBJ/3Sg

Старик нарту привязал, в чум вошел.'

Данный показатель может сочетаться с показателями прошедшего и будущего времен:

34) пуровский говор

Чики пяй мятуудима " тадяцаши чики пяй мякна дщгштут няханай. чики пяй мяту-уди=0=ма" тот деревянный 4yM=DIM=NOM/S g=POSS/l Pl/S g тадя=ца=0=ши чики пяй мя=кна

HMeTbCfl=AOR=SUBJ/3Sg=PAST тот деревянный 4yM=LOC/Sg дш]е=шту=т ня=хана=й жить=Н AB-SUB J/1S g TOBapHui=LOC/Sg=POSS/l Sg/Sg

Тот деревянный домишко у нас был, в том деревянном доме я жила, у родственника.'

35) пуровский говор

Тсщъша коцам дятамай чахананта дикуцаш.

Tajjbina кол,а=м дята=май чахананта такой олень-caMei^ACC/Sg встретить=РР раньше дику=в[а=0=ш

0TcyTCTB0BaTb=AOR=SUB J/3 Sg=PAST

Такого [сильного] хора встретил, раньше [такого] не было.'

36) пуровский говор

Нешац ватамана Вэйсэш нимта нешай неша, нешата пы 'та Уп нимкцП аш. нешац вата=мана Вэйсэ=0=ш ненецкий слово-PROLAT/Sg B3ftcbi=SUBJ/3Sg=PAST ним=та неша=й неша неша=та hmk=P0SS/3Sg/Sg OTeu:=POSS/l Sg/Sg отец OTey=POSS/3Sg/Sg пы'та Уп ними=ца=0=ш он Уп называться=А(Ж=8иВ J/3 Sg=PAST

По-ненецки имя отца моего отца было Вэйсы, а его отца звали Уп.'

37) пуровский говор

Мэмт, канацам, цансмыудемт канацам. мэ=м=т кана=на=ца=м

3TO=ACC/Sg=POSS/2Sg/Sg yHecTH=FUT=AOR=SUBJ/l Sg цамсны=уде=м=т кана=на=да=м

OB4a=DIM=ACC/Sg=POSS/2Sg/Sg yHecra=FUT=AOR=SUBJ/3Sg 'Это, уведу, овечку у тебя уведу.'

Н. М. Терещенко также отмечает, что данный аффикс возможен в формах прошедшего времени в тундровом диалекте [Терещенко 1973: 168]. Это опровергает предположение Г. Д. Вербова о временном характере данной морфемы.

Частотность употребления глаголов с суффиксом =(")ца в нумтов-ском говоре составляет около 90% от всех употреблений глагольных лексем. Тем самым особенности функционирования данного аффикса, описанные Г. Д. Вербовым, более всего соответствуют ситуации в современном нумтовском говоре. Можно предположить, что под влиянием казымского диалекта хантыйского языка, в котором представлена оппозиция настояще-будущего (суффикс -/-) и прошедшего (суффикс -s-) времен, показатель ~(")ца в нумтовском говоре начинает переосмысляться как временной, в оппозиции суффиксу прошедшего времени =щ. Ср.:

38) нумтовский говор

Мань ка'птай чахсщиц нэхэ"ца. мань ка'пта=й чахаци^ нэхэ=пца=0 я 6biK=P0SS/lSg/Sg очень cHflbHbm=AOR=SUBJ/3Sg

Мой бык очень сильный.'

39) нумтовский говор

Пы'т ка'птаёт чахсщиц нэхэ"цахац. пы'т ка'пта=ёт чаха^иц нэхэ="ца=хац ты 6bnc=P0SS/2Sg/Du очень cHnbHbifi=AOR=SUBJ/3Du

Твои два быка очень сильные.'

40) нумтовский говор

Пы 'т ка 'птаёт чахсщиц нэхэхацаш. пы'т ка'пта=ёт чахацин, нэхэ=хац=аш ты 6biK=POSS/2Sg/Du очень cmibHbm=SUBJ/3Du=PAST

Твои два быка были очень сильными.'

В материалах Т. Лехтисало этот суффикс тоже высоко частотен. В одном из текстов, относящихся к говору р. Майковская [Lehtisalo 1947: 79-80; текст 33], встречается 24 глагольные формы в разных типах спряжения, из них 6 - глаголы движения в рефлексивном спряжении, с показателем которого суффикс ="ца не сочетается:

SUBJ О] BJ

Всего форм Из них с показателем ="ija Всего форм Из них с показателем ="ца

8 7 (88%) 10 1 (70%)

Как видим, формы субъектного и объектного спряжения принимают показатель ="ца в подавляющем большинстве случаев.

Ср. аналогичную статистику для фольклорных текстов, относящихся к современным нумтовскому и пуровским говорам:

Нумтовский текст - 223 предложения:

SUBJ О] BJ

Всего форм Из них с показателем ="ца Всего форм Из них с показателем ="н,а

75 62 (83%) 10 9 (90%)

Пуровский текст - 305 предложений:

SUBJ О] BJ

Всего форм Из них с показателем ="qa Всего форм Из них с показателем ="ija

257 59 (23%) 50 26 (52%)

В аганском говоре лесного диалекта ненецкого языка подобного переосмысления показателя =(")ца как временного не происходит, очевидно потому, что окружение, в котором данный говор функционирует, не способствует возникновению подобной тенденции: в сургутском диалекте хантыйского языка, с которым контактирует аганский говор лесного диалекте ненецкого языка в бассейне р. Аган, в системе времен маркированным является только одно - настояще-будущее время (суффикс тогда как прошедшее время образуется безаффиксально - присоединением лично-числовых показателей непосредственно к глагольной основе.

Возможна интерпретация данного суффикса как показателя субъектного и объектного спряжений в противопоставлении их рефлексивному, для маркировки которого довольно регулярно в разных лицах и числах используется показатель пур. =дя / аган. =тя / нумт. =я / =й. Однако при глоссировании мы будем условно обозначать его знаком «АОЫ» за неимением убедительных объяснений его природы.

Признаки ареальных контактов наблюдаются также и в других частях глагольной парадигмы, в частности, в показателях объектного спряжения.

Аганский говор лесного диалекта нененецкого языка и сургутский диалект хантыйского языка, непосредственно взаимодействующие между собой в бассейне р. Аган, характеризуются наличием ряда показателей для дв. ч. объекта в объектном спряжении, тогда как и в тундровом диалекте ненецкого языка, и в других говорах лесного диалекта, так же как и для западных говоров хантыйского языка, показатели дв. и мн. ч. объекта не различаются. Ср. две парадигмы: 1) записанную Г. Д. Вербовым в 30-е гг. XX в. (таблица 6) и 2) характеризующую современное состояние аганского говора (таблица 7).

Личные аффиксы при дв. ч. объекта совпадают с аффиксами мн. ч., они присоединяются к показателю дв. ч. =хатё / =хатю, который идентичен показателю дв. ч. предмета в лично-притяжательном склонении имен существительных.

41) аганский говор

Лампа Шату'тэй ню нуцта"маханта налрхана тяныиацяхатёташ, чи ка'пта'дъшеейхи" шича'пты мантайцахаши", тэхэтёта. Лампа Шату'тэй ню=0 нул;та="ма=хан=та

Лампа Шату'тэй pe6eHOK=NOM/Sg 0CTaH0BHTbCfl=VN=DAT7Sg=3Sg наця=хана тянынаця=хатёта=ш наконечник хорея^ОС/Sg npoTKHyrb=OBJ/3Sg/Du=PAST чи ка'пта'л;ьш=еей=хи" шича'пты этот Ba>KeHKa=AUG=NOM/Du обе мантай=ца=ха=ш=и" тэ=хэтёта ynacTb=AOR=SUBJ/3Du=PAST=PRGM (MieHb=POSS/3Du/Sg 'Сын Лампа Шату'тэй, когда подъехал, проткнул их наконечником хорея, эти две важенки тогда обе упали, его олени.'

Таблица 6

Спряжение глагола в лесном диалекте ненецкого языка

Г. Д. Вербов)

Спряжение Лицо Sg Du PI

1 =tm =зЪ =mafj

SUBJ 2 =n =tafj

3 =0 =hVrj

1 =m =mafj

OBJ Sg 2 =t =щ =Щ

3 =ta =Щ

1 =n =]<э =na§

Du, PI 2 =t =ta§

3 =ta =toq

1 =mfj =nafj

REFL 2 =n =tafj

3 =hVr,

Таблица 7

Образец спряжения глаголов в разных типах спряжения в современном аганском говоре лесного диалекта ненецкого языка хайтуцаш 'шить, заниматься шитьем'; хэташ 'шить (что-либо)'; цамтаъи 'сесть'

Тип Лицо Число субъекта спряжения субъекта Sg Du PI

1 xaflTyjja=ija=T хайтуца=^а=й xaftTyjja=tja=Ma"

SUBJ 2 xafiTyjja=ija=H xafiTyjja=Fja=4 хайту^а=ца=та"

3 хайту;]а=ца=0 xaiiTyjja=ija=xaq xaHTyjja=ija="

1 xafnyjja=ija=in хайту^а=1)а=й xaftTyjja=i}a=Ma"

Sg 2 xatrryjja=fja=jj xaihyjja=ija=jji> xaflryjja=ija=jja"

3 xaftTyjja=ija=Ta xaHTyjja=ija=Tyq xai4Tyjja=fja=Tyij

OBJ 1 xaiiTyjia=ija=xaTS=F{ xaHTyjja=ija=xaTt!=H xafiTyjja=ija-x a i id "на "

Du 2 xaiiTyija=i}a=xaTg=T хайтуз5а=1}а=хатё=ч хайтуца=1}а=хатю="га"

3 хайту^а=1{а=хатю=та xathyj]a=fja=x'aTe=4 xaflryi]a=ija=xaTio=ryij

1 xafnyjja=Ta=H хайту^а=тя=й xamyjja=ii=na"

PI 2 xafnyjja=TH=T хайтуг)а=тя=ч хайтул|а=й=та"

3 хайту^а=й=та хайту^а=тя=ч хайту^а=й=ту^

1 1^амт=тя=м" цамт=гя=й намт=тя=на"

REFL 2 1}амт=тя=н ^амг=тя=ч [;амт=тя=та"

3 цамт=ай=" цамт=ихиц цамт=тя=т"

Во всех имеющихся описаниях сургутского диалекта хантыйского языка [Karjalainen 1964; Хонти 1993; Csepregy 1998] формы дв. ч. объекта представлены однотипно (см. Таблицу 8), что указывает на устойчивый характер этого фрагмента парадигмы. Образование форм дв. ч. объекта в хантыйском и ненецком языках одинаково: показатели лица и числа субъекта едины для форм дв. и мн. ч. объекта, они присоединяются к показателям дв. или мн. ч. соответственно.

Ареальные контакты влияют также и на способы оформления связи между компонентами атрибутивного словосочетания. Основной стратегией построения атрибутивного словосочетания в хантыйском языке является использование связи «отражение», при которой «подчинительные отношения находят свое морфологическое выявление в форме подчиняющего слова, а форма подчиненного слова остается нейтральной по отношению к подчиняющему слову» [Аврорин 1981: 6]. Соответствующий этой связи структурный тип атрибутивного словосочетания N + N=POSS актуален прежде всего для нумтовского говора лесного диалекта ненецкого языка, который находится под воздействием казым-ского диалекта хантыйского языка и в котором, как и в казымском диалекте, отсутствует Род. п.

42) нумтовский говор лесного диалекта ненецкого языка

Кукехена" цай няёй" вичуюта" пяха"на пащюца", пы'тата" куняха'цтна йику. кукехена" 1$ай ня=ёй=0=" потом опять TOBapni4=SLCT=NOM/Sg=PRGM вичу=ю=0=та" пя=ха"на

KHinKa=SLCT=NOM/Sg=POSS/2Pl/PI дерево=ЬОС/Р1 пайфо=ца=" завязаться=АСЖ=8иВ.Г/ЗР1 пы'тата" куняха'цтна йику=0 он сам нигде отсутствовать=8иВJ/3 Sg

Потом (видит:) а на деревьях только кишки его товарища висят, а его самого-то нигде нет.'

Таблица 8

Объектное спряжение глагола в сургутском диалекте хантыйского языка

Karjalainen Хонти Csepregy

Объект в ед.ч.

Ед.ч. 1л. =em =еш =ет

2л. =е =е =е

Зл. —tsy =tsy =tsy

Дв.ч. 1л. =1эшэп =4эшэп =t9m9n

2л. =t9n =t9n =9tt9n

Зл. =t9n =tsn =9tt9n

Мн.ч 1л. —t9W =tsy =t9W

2л. =t9n =t9n =9tt9Il

Зл. =iX

Объект и дв.ч. t \ .Г' У-V =: J " 'А v > ''- 1 .Т. С?- ' '■Ь-'У:'--?-'-* - " . ' " Г,':'": ■ - -? -V />-,.= ■* > • 1.':1' ■ •v 1.

Пд.ч. 1: ДЙ Ш /i;: i: ;il ii щЩ \ 1л. уэ/„=ат yo/.--am уэ/.- am

2л. =у,эА,=а =уэА,=а =уэА,=а

Зл. -- уз/=0 уэл.=0 ^--y?/. О

Дв.ч. 1л. =узАрЭ1П31] =уэЛ,=этэп =уэА,=зтэп

2л. =уэХ=эп =уэА,=эп =уэХ=эп

Зл. =уэХ=эп =уэХ=эп =7эХ=эп

Мн.ч, l;i. =уэА,=э\у =узА,=Эу =jqX~SW

2:i. =уэХ=еп =уэА,=эп =уэХ=эп

Зл. =уэХ=аА, =уэХ,=аА,

Объект в мн.ч.

Ед.ч. 1л. =А,=ат =(э)А,=аш =Х=ат

2л. =А,=а =(э)Х=а =Х=а

Зл. =1=0 =(э)А,=0 =Х=0

Дв.ч. 1л. =А,=этэп =(э)А,=этэп =Х=этэп

2л. =А,=эп =(э)А,=эп -А,=эп

Зл. =А,=эп =(э)А,=эп =А,=эп

Мн.ч. 1л. =A,=3W =(э)А,=эу =X=3W

2л. =Х=ЭП =(э)Х,=эп =А,=эп

Зл. =Х=аХ =(э)А,=аХ =Х=аХ

В пуровском говоре для выражения связи между двумя именами наиболее последовательно используется конструкция N=GEN + N, в которой показатель зависимости располагается на зависимом слове:

43) пуровский говор лесного диалекта ненецкого языка Цисыдяайц нёц дятан тэвмай, [цайлямэц чикехеты"мя'т чуца\. дисы=дяай=ц нё=ц дят=ан ct<m6m4e=AUG=GEN/Sg Bxofl=GEN/Sg Kpafi=DAT/Sg тэв=май=0 npmmi=PP=SUBJ/3Sg

К порогу стойбища он приехал, оказывается, [в дом, конечно, потом зашел].'

44) пуровский говор лесного диалекта ненецкого языка Вэ"коди конъчеейц нюхудт катанана нимай ца". вэ"ко=0=ди коньчеей=ц iiio=x\jji-0 My>K=NOM/Sg=PRTCL KyponaTKa=GEN/Sg AeTeHbim=PRTCL=NOM/Sg ката=на=на ни=май=0 jja=" y6HTb=IMPF=PrP NEG=PP=SUB J/3 Sg 6biTb=C0NNEG

Муж мой даже птенца куропатки не может добыть.'

Итак, особенности географического положения лесных ненцев обеспечивают их тесные и постоянные контакты с представителями других народов, что существенно сказывается на особенностях их языка в разных контактных зонах. Ни в одном из своих хабитатов они не составляют преобладающего большинства и являются полиязычными. Значительно чаще на одной и той же территории наблюдается ситуация, в которой лесные ненцы владеют, например, и ненецким, и хантыйским языками, чем ханты - хантыйским и ненецким.

Так, на востоке, в бассейне реки Пур (пос. Тарко-Сале, Харампур, Халясавэй) лесные ненцы проживают относительно более компактно и однородно и соседствуют с другими самодийскими народами - тундровыми ненцами, энцами, селькупами. Вероятно, поэтому пуровский говор лесного диалекта обладает наиболее выраженными самодийскими чертами: в частности, последовательным сохранением в системе склонения родительного и винительного падежей, наличием гортанного смычного во всех позициях, типичных для тундрового диалекта.

На западе, в бассейне реки Казым (пос. Нумто), лесные ненцы проживают на одной территории с казымскими хантами, среди населения этого района преобладают смешанные семьи, что приводит к многочисленным заимствованиям из хантыйского языка как непосредственного характера (на уровне лексических заимствований отдельных слов), так и опосредованного (на уровне заимствования тенденций формирования грамматической системы). Так, в соседстве с хантыйским языком, в котором отсутствуют родительный и винительный падежи, система склонения лесного ненецкого начинает разрушаться, винительный и родительный падежи утрачиваются, зато активизируется суффикс «аориста» по аналогии с временной системой казымского диалекта хантыйского языка, в которой противопоставлены маркированные формы двух времен. Фонетическая система нумтовского говора также приобретает ярко выраженный «казымский» характер, в частности на месте пуров-ского и аганского дифтонга [ае] произносится открытый гласный, акустически совпадающий с казымским [в]. Однако эти предварительные наблюдения требуют детального инструментального исследования.

По целому ряду параметров нумтовский говор противостоит пу-ровскому и аганскому вместе взятым, так как в изоляции от других самодийских языков он в большей мере подвержен влиянию со стороны обско-угорского языка, приобретает многие его черты, утрачивая некоторые самодийские черты. При этом по ряду признаков он сближается с говорами Приобья, зафиксированными Т. Лехтисало.

Заключение диссертации по теме «Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание», Кошкарева, Наталья Борисовна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Уральские языки Сибири характеризуются небольшим количеством типовых синтаксических структур, служащих основой для формирования большого количества разнообразных моделей элементарных и полипредикативных предложений, индивидуальных для каждого конкретного языка. Для хантыйского и ненецкого языков характерен изоморфизм в построении простого и сложного предложений. Он заключается в использовании однотипных морфологических средств для выражения отношений в простом и сложном предложении. Это особенно отчетливо видно при использовании для сопоставления данных разных языков типовых синтаксических структур.

Так, типовая синтаксическая структура Nnom NLoc Vf в зависимости от характера заполнения каждой позиции служит репрезентацией простого элементарного предложения с семантикой местонахождения или полипредикативного с семантикой временных отношений между событиями. Это зависит от того, какое имя стоит в позиции Nloc -предметной или событийной семантики. Если эту позицию занимает имя существительное, служащее обозначением географического ориентира, то данная ТСС реализуется в своем элементарном варианте - в виде предложения с семантикой пространственной локализации. Если же в этой позиции оказывается инфинитная форма - причастие или имя действия, служащее средством свертывания пропозиции, то происходит закономерный метафорический перенос из пространственной сферы во временную. Конкретное пространственное или временное значение зависит от семантики падежа в каждом языке, равно как и сфера и частотность употребления данной конструкции, которая от языка к языку сильно варьирует. В области ЭПП различия касаются возможностей метафорических переносов в разные сферы: социальную, интеллектуальную, психическую, эмотивную. В некоторых языках, как, например, в русском, данная ТСС допускает широкий спектр метафорических переносных употреблений, включая и возможность выражения модус-диктумных отношений. В хантыйском языке, наоборот, в сфере простого предложения для этой ТСС возможны реализации только в физической сфере, тогда как в полипредикативной реализации она характеризуется возможностью передавать самые разные временные отношения: общей временной соотнесенности, одновременности, следования; в ненецком языке разновидности временных отношений ограничены.

Таким образом, наблюдается определенная корреляция между семантикой падежа в именном и предикативном склонении: чем более полифункционален падеж в склонении имен существительных, тем большими возможностями он обладает для формирования полипредикативных конструкций разных типов.

ТСС NNom NAcc Vf в сфере простого предложения реализуется в предложениях акциональной семантики - воздействия на объект. Данная ТСС допускает метафорический перенос в интеллектуальную и психическую сферу, если позицию предиката занимают глаголы соответствующей семантики. Такое заполнение предикатной позиции обеспечивает следующий шаг вторичной метафоризации и образование на базе этой ТСС полипредикативной модус-диктумной конструкции, в которой позицию второго или первого актанта занимают инфинитные формы глагола - причастия или имена действия, номинализованные для выполнения данной функции.

Одноактантные ТСС реализуются только в сфере простого предложения и не имеют полипредикативных вариантов.

Сложным и еще до конца не изученным является характер взаимосвязи между ТСС - репрезентациями логических пропозиций и их реализациями в полипредикативном варианте. Можно предположить, что определительные ППК возникают, во-первых, как средство свертывания последовательности описания событий при тождестве референтов. Если один и тот же субъект, его действия, признаки и свойства описываются на определенном участке текста, то вступает в действие тенденция к экономии языковых ресурсов, которая осуществляется путем свертывания пропозиций и оформления их в виде определительной полипредикативной конструкции. Во-вторых, определительные ППК могут возникать как полипредикативные реализации ТСС, описывающих логические пропозиции характеризации и идентификации, если характеризация дается через событийные, а не предметные признаки.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Кошкарева, Наталья Борисовна, 2007 год

1. Абдуллаев С. Н. Модели простого предложения в современном уйгурском языке: Автореф. дис. . докт. филол. наук. Алма-Ата, 1993.

2. Аврорин В. А. Материалы по нанайскому языку и фольклору. JL, 1981.

3. Адамец П. Образование предложений из пропозиций в современном русском языке. Прага, 1978.

4. Айпин Е. Ма мэх,эв кэдэнтэ^эм: Я слушаю землю. СПб, 2003а.

5. Айпин Е. Ohsjj j.bix,3j] сайнэ: В тени старого кедра. СПб, 20036.

6. Актуализация предложения. Том 1, 2. СПб., 1997.

7. Алисова Т. Б. Опыт семантико-грамматической классификации простых предложений // Вопросы языкознания. 1970. № 2. С. 91-97.

8. Алисова Т. Б. Дополнительные отношения модуса и диктума // Вопросы языкознания. 1971. №1. С. 54-64.

9. Алисова Т. Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка. М., 1971.

10. Алисова Т. Б. К вопросу о так называемых «стативных» предикатах // Всесоюзная научная конференция по теоретическим вопросам языкознания. М., 1974. С. 55-60.

11. Алмазова А.В. Самоучитель ненецкого языка. JL, 1961.

12. Альвы. Вып. 1 / Сост. и пер. JI. Е. Куниной. Томск, 2005.

13. Апресян Ю. Д. Значение и употребление // Вопросы языкознания. 2001. № 4. С.3-22.

14. Апресян Ю. Д. Фундаментальная классификация предикатов и системная лексикография // Грамматические категории: иерархии, связи, взаимодействие: Материалы международной научной конференции. СПб.: Наука, 2003. С. 721.

15. Арват Н. Н. Об аспекте лексического наполнения структурной схемы предложения // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. Л., 1975. С. 3-16.

16. Арват Н. Н. Компонентный анализ семантической структуры предложения: текст лекций. Черновцы, 1976.

17. Арват Н. Н. О семантике предложения // Филологические науки. 1979. № 5. С. 52-61.

18. Арват Н. Н. Семантическая структура простого предложения в современном русском языке. Киев, 1984.

19. Арутюнова Н. Д. Семантическое согласование слов и интерпретация предложения // Грамматическое описание славянских языков. М., 1974. С. 158-171. Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. Логико-семантические проблемы. М., 1976.

20. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М.: Наука, 1988.

21. Арутюнова Н. Д., Ширяев Е. Н. Русское предложение: бытийный тип (структура и значение). М., 1983.

22. Арутюнова Н. Д. Пропозиция // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 401.

23. Арутюнова Н. Д., Ширяев Е. Н. Русское предложение: бытийный тип (структура и значение). М., 1983.

24. Арем-моныцем ejj ки манл,: Если моя песня-сказка дальше пойдет. Вып. 1. Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2002.

25. Арем-моныцем ejj ки ман.ц: Если моя песня-сказка дальше пойдет. Вып. 2. Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2003.

26. Ахматов И. X. Структурно-семантические модели простого предложения в современном карачаево-балкарском языке. Нальчик, 1983. Бабайцева В. В. Семантика простого предложения // Предложения как многоаспектная единица языка. М., 1983. С. 56-72.

27. Баландин А. Н. Определительные предложения в обско-угорских языках // В помощь учителю школ Крайнего Севера. Вып. 5. Л.; М.: Учпедгиз, 1955. С. 69-74.

28. Баландин А. Н. О языках и диалектах ханты // В помощь учителю школ Крайнего Севера. Вып. 5. Л.; М.: Учпедгиз, 1955. С. 75-90.

29. Баландин А. Н. Мансийско-хантыйские соответствия сложноподчиненным предложениям русского язьжа // В помощь учителю школ Крайнего Севера. Вып. 6. Л.; М.: Учпедгиз, 1956. С. 111-121.

30. Баландин А. Н. Падежи субъекта и объекта на службе номинативной и эрга-тивной конструкций глагольного предложения в ваховском диалекте хантыйского языка// Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та. № 158. Серия востоковедческих наук. Вып. 2. Л., 1958. С. 301-315.

31. Баландина М. П. Простые предложения с причастными конструкциями в хантыйском языке (на материале средне-обского диалекта) // XXIV Герценовские чтения. Филол. науки. Л.: Изд-во Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, 1971. С. 164-165.

32. Баландина М. П. Падежная система существительного в языках обских угров // XXV Герценовские чтения. Филол. науки. Лингвистика. Л., 1972. С. 161163.

33. Баландина М. П. О грамматикализации лексических элементов в обско-угорских языках // Языки и фольклор народов Крайнего Севера. Л., 1973. С. 204-212.

34. Баландина М. П. Выражение значения времени и места в языках угорской группы // Вопросы финно-угроведения. Языкознание. Петрозаводск, 1974. С. 36-38.

35. Баландина М. П. Обстоятельственные предложения времени в хантыйском языке // Вопросы лексики и грамматики языков народов Крайнего Севера СССР. Л.: Изд-во Ленингр. гос. пед. инта им. А. И. Герцена, 1983. С. 97-100.

36. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.

37. Бармич М. Я., Вэлло И. А. Букварь для 1 -го класса ненецких школ (лесной диалект). СПб.: Просвещение, 1999.

38. Бармич М. Я., Вэлло И. А. Словарь ненецко-русский и русско-ненецкий (лесной диалект): Пособие для учащихся начальной школы. 2-е изд-е. СПб., 2002. 288 с. (1-еизд.-СПб, 1994).

39. Барыс-Хоо В. С. Глаголы с инкорпорированной семантикой цели движения в современном тувинском языке // Языки коренных народов Сибри. Вып. 14. Новосибирск, 2004. С. 40-47.

40. Белошапкова В. А. Минимальные структурные схемы русского предложения // Русский язык за рубежом. 1978. № 5. С. 55-59.

41. Белошапкова В. А. Расширенные структурные схемы русского предложения // Русский язык за рубежом. 1979. № 5. С. 63-68.

42. Белошапкова В. А., Шмелева Т. В. Деривационная парадигма предложения // Вестник МГУ. 1981. № 2. С. 46-51.

43. Белошапкова В. А., Милославский И. Г. Вопросы идеографической грамматики русского языка // Идеографические аспекты русской грамматики. М., 1988. С. 3-12.

44. Белошапкова В. А., Менькова Н. Б. Пропозитивная семантика сложного предложения (количественный аспект) // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В. В. Виноградова). М., 1995. С. 53-62.

45. Белошапкова В. А. Синтаксис // Современный русский язык. М., 1997.

46. Белошапкова Т. В. Аспектуальная парадигма простого предложения // Традиционное и новое в русской грамматике: Сб. ст. памяти В. А. Белошапковой / Сост. Т. В. Белошапкова, Т. В. Шмелева. М.: Индрик, 2001. С. 20-31.

47. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1975.

48. Богданов В. В. Семантико-синтаксическая организация предложения. Л., 1977.

49. Богданов В. В. Актанты и сирконстанты // Проблемы членов предложения в индоевропейских языках. Грозный, 1978. С. 26-31.

50. Богданов В. В. О перспективах изучения семантики предложения // Синтаксическая семантика и прагматика. Калинин, 1982. С. 22-38.

51. Богданов В. В. Структурная схема и семантика предложения // Исследование по семантике. Уфа, 1985. С. 18-25.

52. Богданов В. В. Прикладное языкознание. СПб., 1996.

53. Болотина Ю. Н. Модели русских элементарных простых предложений пространственной семантики с локативным компонентом в форме винительного падежа без предлога: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2006.

54. Бондарко А. В. Принципы функциональной грамматики. JL, 1983.

55. Бондарко А. В. Основы функциональной грамматики. СПб., 2001.

56. Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики (на материале русского языка). М., 2002.

57. Боргоякова Т. И. Способы выражения временных отношений между двумя событиями. М., 2002.

58. Бродская Jl. М. Сложноподчиненное предложение в эвенкийском языке. Новосибирск, 1988.

59. Бродская Jl. М., Скрибник Е. К., Черемисина М. И. Сопоставительный анализ некоторых причастно-падежных конструкций в алтайских языках // Лексика и грамматика языков Сибири. Барнаул, 1985. С. 128-135.

60. Булыгина Т. В. К построению типологии предикатов в современном русском языке // Семантические типы предикатов. М., 1982. С. 7-86.

61. Буркова С. И. Условные конструкции в ненецком языке // Языки коренных народов Сибири. Вып. 8. Новосибирск, 2002. С. 85-106.

62. Буркова С. И. Сопоставительное описание функционально-семантических полей обусловленности в лесном и тундровом диалектах ненецкого языка. Новосибирск, 2003.

63. Буркова С. И. Образцы текстов на лесном диалекте ненецкого языка (пуров-ский говор) // Языки коренных народов Сибири. Вып. 13. Экспедиционные материалы. Новосибирск, 2004. С. 149-162.

64. Буркова С. И. Эвиденциальность и эпистемическая модальность в ненецком языке // Исследования по теории грамматики. М.: Гнозис, 2004. Т. 3. Ирреа-лис и ирреальность. С. 353-374.

65. Буркова С. И. Условная форма глагола в ненецком языке Языки коренных народов Сибири. Вып. 14. Новосибирск, 2004. С. 143-170.

66. Вальгамова С. И. Глагольное словообразование в хантыйском языке: Авто-реф. дис. . канд. филол. наук. Йошкар-Ола, 2003.

67. Ванников Ю. В. Полная синтагматическая модель предложения и типы ее реализации в тексте // Инвариантные синтаксические значения и структура предложения. М., 1969. С. 49-58. Васильев Jl. М. Семантика русского глагола. М., 1981.

68. Васильев Jl. М. Исследование по семантике: семантические аспекты синтаксиса. Уфа: Изд-во БГУ, 1985.

69. Величко А. В., Овчинникова JI. А. К вопросу о соотношении одноместной, двухместной и трехместной моделей предложения (на материале предложений с глаголами-сказуемыми семантики речи, передачи, отчуждения) // Филологические науки. 1973. № 3. С. 93-101.

70. Вербов Г. Д. Диалект лесных ненцев // Самодийский сборник. Новосибирск, 1973. С. 3-190.

71. Володин А. П. Ненецкие «прилагательные» // Вопросы урало-алтайской лингвистики. СПб, 2004. С. 56-61.

72. Володина Г. И. Описание простого предложения с позиций семантического синтаксиса // Семантические и прагматические аспекты высказывания. Новосибирск, 1991. С. 54-67.

73. Воробьева В. В. Дейктические слова восточных и северных диалектов хантыйского языка (сопоставительный аспект): Дис. . канд. филол. наук. Томск, 2002.

74. Воронцова М. И., Рахилина Е. В. Об иконичности выражения глагольных ролей и грамматике конструкций. URL статьи: http://www.infolex.ru/VORONTS.HTML

75. Всеволодова М. В. Уровни организации предложений в рамках функционально-коммуникативной прикладной модели языка // Вестник МГУ. Филология. 1997. № 1.С. 53-67.

76. Всеволодова М. В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса: Фрагмент прикладной (педагогической) модели языка: Учебник. М.: Изд-во МГУ, 2000.

77. Всеволодова М. В., Шуфень Го. Классы моделей русского простого предложения и их типовых значений. Модели русских предложений со статальными предикатами и их речевые реализации (в зеркале китайского языка). М., 1999.

78. Гайсина Р. М. К семантической типологии глаголов русского языка // Семантические классы русских глаголов. Свердловск, 1982. С. 15-21.

79. Гайсина Р. М. Семантическая категория релятивности // Категория отношения в языке. Издание Башкирск. ун-та. Уфа, 1997. С. 13-28.

80. Гак В. Г. Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики. 1972. М., 1973. С. 349-373.

81. Герасимова А. Н. Полипредикативные конструкции нанайского языка в сопоставлении с русским: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2006.

82. Главан А. А. Имя числительное в диалектах хантыйского языка (сопоставительный аспект): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 2006.

83. Горелова JI. М. Функции эвенкийских причастий и их отношения к деепричастиям // Инфинитные формы глагола. Новосибирск, 1980. С. 3-31.

84. Горелова JI. М. Способы выражения подчинения в полипредикативных конструкциях в маньчжурском языке // Грамматические исследования по языкам Сибири. Новосибирск: Наука, 1982. С. 40-57.

85. Грамматика русского языка / Под ред. В. В. Виноградова и др.; АН СССР, Инт языкознания. М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т.2: Синтаксис. Ч. 1.

86. Грамматика современного русского литературного языка / Под. ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1970.

87. Греймас А. Ж. Размышления об актантных моделях // Вестник МГУ. Филология. 1996. № 1.

88. Греймас А. Ж. Структурная семантика. Поиск метода. М.: Акад. Проект, 2004.

89. Гришина Н. И. Еще одна парадигма предложений // Традиционное и новое в русской грамматике: Сб. ст. памяти В.А. Белошапковой / Сост. Т. В. Белошапкова, Т. В. Шмелева. М.: Индрик, 2001. С. 215-218.

90. Горелова JI. М. Модели полипредикативных конструкций в эвенкийском языке // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база. Новосибирск, 1980. С. 83-97.

91. Горелова JI. М. Способы выражения подчинения в полипредикативных конструкциях в маньчжурском языке // Грамматические исследования по языкам Сибири. Новосибирск, 1982. С. 40-57.114)115)116)117)118)119)120)121)122)123)124)125)126)127)128)129)130)131)

92. Горцевская В. А., Колесникова В. Д., Константинова О. А. Эвенкийско-русский словарь. Л., 1958.

93. Данеш Фр. Опыт теоретической интерпретации синтаксической омонимии // Вопросы языкознания. 1964. № 6. С. 4-16.

94. Диденко А. В. Категория императива в угорских языках: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 2006.

95. Доржиева Д. С. Модели простого предложения с именным сказуемым в бурятском языке: Дис. . канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2005. Дорофеева Т. М. Синтаксическая сочетаемость русского глагола. М.: Русский язык, 1986.

96. Ефремов Н. Н. Полипредикативные конструкции в якутском языке. Новосибирск, 1988.

97. Животиков П. К. Очерк грамматики хантыйского языка. (Среднеобской диалект). Ханты-Мансийск, 1942.

98. Золотова Г. А. О структуре простого предложения в русском языке // Вопросы языкознания. 1967. №6. С. 90-101.

99. Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса. М., 1973. Золотова Г. А. О субъекте предложения в современном русском языке // Филологические науки. 1981. № 1. С. 33-42.

100. Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982. Золотова Г. А. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988.

101. Золотова Г. А. Монопредикативность и полипропозитивность в русском синтаксисе // Вопросы языкознания. 1995. №2. С. 99-109.

102. Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004.

103. Иванчикова Е. А. О структурной факультативности и структурной обязательности в синтаксисе // Вопросы языкознания. 1965. №5. С. 84-94.

104. Ильенко С. Г. К вопросу об общей типологии сложного предложения // Переходность в системе сложного предложения современного русского языка. Казань: Изд-во Казанского гос. ун-та, 1982. С. 10-17.

105. Каксин А. Д. Система значений категории неочевидного наклонения в хантыйском языке // Морфология глагола и структура предложения Новосибирск, 1990. С. 106-114.

106. Каксин А. Д. Личное оформление хантыйских причастий как средство выражения залоговых значений // Известия СО РАН. Серия истории, филологии и философии. 1992. № 3. С.20-26.

107. Касевич В. Б., Храковский В. С. Общие вопросы семантики конструкций с предикатаным актантом // Семантика и синтаксис конструкций с предикатными актантами. Л., 1981. С. 7-23.

108. Касевич В. Б., Храковский В. С. Конструкции с предикатными актантами // Категории глагола и структура предложения (конструкции с предикатными актантами). Л.: Наука, 1983. С. 5-27.

109. Касум мув моныцат-путрат: Сказки-рассказы земли казымской. Вып. 1. Пер., сост. С. С. Успенской. Томск, 2002.

110. Кань кунш ojjaij: Земля кошачьего локотка / Сост. Т. А. Молданов. Вып. 1. Ханты-Мансийск, 1997.

111. Кань Kjfaui ojjaij: Земля кошачьего локотка / Сост. Т. А. Молданов. Вып. 2. Томск, 2001.

112. Кань кунш ojjaij: Земля кошачьего локотка / Сост. Т. А. Молданов. Вып. 3. Томск, 2003.

113. Кань кунш ojjaij: Земля кошачьего локотка / Сост. Т. А. Молданов. Вып. 4. Томск, 2004.

114. Категории глагола и структура предложения. Конструкции с предикатными актантами. Ленинград, Наука, 1983.

115. Кибрик А. Е. К проблемам ядерных актантов и их «неканонического кодирования»: свидетельства арчинского языка // Вопросы языкознания. 2000. №5.

116. Кибрик А. Е. Константы и переменные языка. СПб.: Алетейя, 2003.

117. Кильдибекова Т. А. О некоторых семантических типах предложений глагольного строя // Синтаксис и интонация: Межвуз. сб. Башк. ун-та. Уфа, 1976. С. 42-64.

118. Кильдибекова Т. А. Глаголы действия в современном русском языке. Саратов, 1985.

119. КривошееваИ. В. Структурные схемы русского простого предложения с глаголами эмоциональной деятельности. Автореф. дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1999.

120. Коваленко Н. Н. Инфинитные формы глаголы нганасанского языка. Новосибирск, 1992.

121. Ковган Е. В. Причастные определительные конструкции в западных диалектах хантыйского языка: Дис. канд. филол. наук. Новосибирск, 1991.

122. Козинцева Н. А. Категория эвиденциальности (проблемы типологического анализа) // Вопросы языкознания. 1994. № 3.

123. Козырева Р. Д. Структурно обязательные обстоятельственные члены предложения в русском языке: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Воронеж, 1984.

124. КокоринаС. И. О реализации структурной схемы предложения // Вопросы языкознания. 1975. № 3. С. 73-82.

125. КокоринаС. И. О семантическом субъекте и особенностях его выражения в русском языке. М., 1979.

126. Колесникова В. Д. Синтаксис эвенкийского языка. М.; Л.: Наука, 1966.

127. Колосова Т. А. Русские сложные предложения асимметричной структуры. Воронеж, 1980.

128. Колосова Т. А., Черемисина М. И. О терминах и понятиях описания семантики синтаксических единиц // Синтаксическая и лексическая семантика. Новосибирск: Наука, 1986. С. 10-32.

129. Колосова Т. А., Черемисина М. И. К проблеме моделирования предложений наличия / отсутствия в русском языке // Языковые единицы в семантическом и лексикографическом аспектах. Новосибирск, 1998. С. 3-9.

130. Копров В. Ю. О компонентном анализе семантики простого предложения. Воронеж, 1983.

131. Копров В. Ю. Аспекты сопоставительной типологии простого предложения (на материале русского, английского и венгерского языков). Воронеж, 1999.

132. Копров В. Ю. Сопоставительная типология предложения. Воронеж, 2000.

133. Копров В. Ю. Ситуативно-структурное устройство простого предложения // Предложение. Текст. Речевое функционирование языковых единиц. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. Елец: ЕГУ, 2003. С. 6-16.

134. Копров В. Ю., Логвинова В. В. Взаимодействие лексических и синтаксических значений в семантической структуре предложения // Семантические процессы в структуре языка. Воронеж, 1984. С. 100-104.

135. Кормилицына М. А. Семантически осложненное (полипропозитивное) простое предложение в устной речи. М.: Едиториал УРСС, 2003.

136. Кормилицына М. А., Новоженова 3. Л. Семантическая структура предложения в русском языке. Саратов, 1985.

137. Короляк С. Об обязательных и факультативных компонентах высказывания // Грамматическое описание славянских языков. М., 1974. С. 147-158.

138. Космарская И. В. Наблюдения над приглагольным девербативом // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста. М.: Эдиториал УРСС, 2002. С. 211-215.

139. Кошкарева Н.Б., Буркова С.И., Шилова В.В. Образцы текстов на лесном диалекте ненецкого языка // Языки коренных народов Сибири. Вып. 7. Часть 2. Новосибирск, 2003. С. 3-91.

140. Кронгауз М. А. Семантика. М., 2001.

141. Кубик М. Трансформационный синтаксис русского языка. SPN, 1970.

142. Кузнецов П. М. Средства выражения признака предмета в диалектах хантыйского языка: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 2004.

143. Кузнецова Е. С. Модели предложений со значением передачи информации // Принципы моделирования структуры и семантики предложения. Новосибирск, 2004. С. 96-107.

144. Кузнецова Е. С. Полисемия предложений, построенных по структурной схеме Nj VfN4N3: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2006.

145. Кулятина Т. С. Одноактантные модели элементарных простых предложений с непереходными глаголами в современном русском языке: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2006.

146. Куприянова З.Н., Бармич М.Я., Хомич JI.B. Ненецкий язык. Учебное пособие для педагогических училищ. JL, 1957 (2-е издание JL, 1985).

147. Лабанаускас К. И. Система времен ненецкого глагола // Аспекты лингвистического анализа. М., 1974. С. 112-119.

148. Лабанаускас К. И. Ненецкий перфект // Советское финно-угроведение. X. Таллин, 1974. С. 45-52.

149. Лабанаускас К. Неопределенное время ненецкого глагола // Советское финноугроведение. Таллин, 1975. № 1. С. 43-49.

150. Лабанаускас К. И. Ненецкий претерит // Советское финно-угроведение. XII. Таллин, 1976. № з. с. 208-213.

151. Лабанаускас К. Будущее первое время в ненецком языке // Советское финноугроведение. Таллин, 1976. № 2. С. 108-112.

152. Лабанаускас К. Предположительное наклонение в ненецком языке // Советское финно-угроведение. Таллин, 1981. № 1. С. 49-61.

153. Лабанаускас К. Наклонение кажущегося действия в ненецком языке // Советское финно-угроведение. Таллин, 1982. № 4. С. 283-292.191)192)193)194)195)196)197)198)199)200)201)202)203)204)205)206)207)208)

154. Лабанаускас К. К изучению прошедших времен ненецкого и энецкого языков

155. Советское финно-угроведение. Таллин, 1982. № 2. С. 125-133.

156. Ледкова Т. Г., Себурова Т. С. Тутые. Книга для дополнительного чтения вподготовительном и первом классах (на языке казымских ханты). Л., 1983.

157. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. М., 1978.

158. Лакофф Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. Сб. / Пер. с англ. инем. М: Прогресс, 1996. С. 143-184.

159. Лазарев Г. И., Райшев Г. С., Юрьева И. А. Падежи хантыйского языка соотносительно с падежами русского языка // Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Л., 1959. Т. 169. С. 135-143.

160. Лебедев В. А. К вопросу о факультативности и обязательности в синтаксисе // Вопросы грамматики английского языка (Уч. зап. МГПИ им. В. И. Ленина). М„ 1969.

161. Лебедева Е. П., Константинова О. А., Монахова И. В. Эвенкийский язык. Л., 1979.

162. Лекант П. А. Грамматическая форма простого предложения и система его структурно-семантических типов в современном русском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1972.

163. Лекант П. А. Виды предикации и структура простого предложения // Лингв, сб. МОПИ им. Н. К. Крупской. Вып. 4. М., 1975. С. 70-80. Лекант П. А. Предложение и высказывание // Строение предложения и содержание высказывания. М., 1986. С. 3-8.

164. Лекант П. А. Проблема структурно-семантического осложнения простого предложения // Семантическая структура слова и высказывания. М., 1993. С. 93-103.

165. Ломтев Т. П. Структура предложения в современном русском языке. М., 1979. Ломтев Т. П. Структура предложения в современном русском языке. М., 1979.

166. Луценко Н. А. О слоях в семантике предложения // Семантика имени, глагола, предложения: Сб. науч. тр. Донецкого ун-та. Донецк, 1993. С. 53-72.

167. ЛысковаН. А. Подлежащее, выраженное именем существительным, в обско-угорских языках (на материале северных диалектов хантыйского и мансийского языков) // Вопросы финно-угорской филологии. Вып. 4. Л: Изд-во Ленингр. гос. ун-та, 1984. С. 61-80.

168. ЛысковаН. А. Именное сказуемое в обско-угорском предложении (на материале северных диалектов хантыйского и мансийского языков) // Советское финно-угроведение. 1986. № 2. С. 128-136.

169. ЛысковаН. А. Предикативная связь в обско-угорском предложении // Советское финно-угроведение. 1987. № 1. С. 45-53.

170. Лыскова Н. А. Подлежащее в обско-угорском предложении // Советское финноугроведение. 1987. №З.С. 186-190.

171. ЛысковаН. А. Составное глагольное сказуемое в обско-угорском предложении (на материале северных диалектов хантыйского и мансийского языков) // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 776. Fenno-ugristica. № 14. Тарту, 1987. С. 63-68.

172. ЛысковаН. А. Исследование синтаксиса финно-угорских языков // Вопросы лексики и синтаксиса языков народов Крайнего Севера СССР. Л.: Изд-во Ленингр. гос. пед. ин-та, 1988. С. 92-107.

173. ЛысковаН. А. Подлежащее и сказуемое в хантыйском и мансийском языках: Автореф. дис. канд. филол. наук. Тарту, 1988.

174. Лыскова Н. А. Главные члены обско-угорского предложения // Вопросы финно-угорской филологии. Вып. 5. Л.: Изд-во Ленингр. гос. ун-та, 1990. С. 44-59.

175. ЛысковаН. А. Локатив в обско-угорском предложении // Minor Uralic Languages Structure and Development. Tartu, 1994. S. 113-119.

176. ЛысковаН. А. Семантический аспект синтаксиса имени существительного в обско-угорских языках. С.-Петербург: Образование, 1996.

177. Лыскова Н. А. Номинативный тип обско-угорского предложения // Перспективные направления развития в современном финно-угроведении. Тезисы международной научной конференции. М.: Диалог-МГУ, 1997. С. 61-64.

178. ЛысковаН. А. Глагольное сказуемое в обско-угорском предложении // Языки народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. СПб: Образование, 1998. С. 94-111.

179. Лыскова Н. А. Семантика падежа в обско-угорских языках. СПб, 2003.

180. Майсак Т. А., Татевосов С. Г. Пространство говорящего в категориях грамматики, или Чего нельзя сказать о себе самом // Вопросы языкознания. 2000. № 5. С. 68-80.

181. Майтинская К. Е. Обско-угорские языки. Введение // Языки народов СССР. Т. III: Финно-угорские и самодийские языки. М.: Наука, 1966. С. 316-318.

182. Майтинская К. Е. Служебные слова в финно-угорских языках. М.: Наука, 1982.

183. Малащенко В. П. Роль детерминантов в формировании семантической структуры предложения // Семантическая структура предложения. Ростов-на-Дону, 1978. С. 70-86.

184. Мальчуков А. Л. Синтаксис простого предложения в эвенкийском языке: структурные и семантические аспекты. СПб., 1999.

185. Мартынова Е. И. Временные конструкции с именами действия в тазовском диалекте селькупского языка и их аналоги в других диалектах // Предложение в языках Сибири. Новосибирск, 1989. С. 100-113.

186. Мартынова Е. И. Temporal constructions in Selcup // Congressus septimus international fenno-ugristarum. 3C. Debrecen, 1990. P. 362-368.

187. Матханова И. П. Высказывания с семантикой состояния в современном русском языке. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2000.

188. Матханова И. П. Статальные ситуации и статальные предикаты // Теоретические проблемы функциональной грамматики: Материалы Всероссийской научной конференции. СПб.: Наука, 2001. С. 69-75.

189. Матханова И. П. Вариативность высказываний с семантикой непроцессуального состояния в современном русском языке // Проблемы функциональной грамматики: Семантическая инвариантность / вариативность. СПб., 2003. С. 101-118.

190. Матханова И. П. Поле состояния в современном русском языке: прототип и его окружение // Проблемы функциональной грамматики. Полевые структуры. СПб.: Наука, 2005. С. 103-114.

191. Мельчук И. А. Курс общей морфологии. В 4-х т. М.; Вена, 1998.

192. Можарский Я. Г. Обско-угорские языки // Младописьменные языки народов СССР. М.; Л., 1959. С. 455-461.

193. МонинаТ. С. Влияние семантики предиката на возможность трансформации простого предложения // Семантика слова и словоформы в тексте. М., 1988. С. 49-55.

194. Монина Т. С. О взаимодействии лексического и синтаксического уровней в предложении // Строение предложения и содержание высказывания. М., 1986.

195. Монина Т. С. Проблемы тождества предложения. М., 1995.

196. Москальская О. И. Проблемы семантического моделирования в синтаксисе // Вопросы языкознания. 1973. №6. С. 33-44.

197. Москальская О. И. Проблемы системного описания синтаксиса. М., 1974.

198. Москальская О. И. Вопросы синтаксической семантики // Вопросы языкознания. 1977. № 2. С. 45-57.

199. Мустайоки А. Теория функционального синтаксиса: от семантических структур к языковым средствам. М.: Языки славянской культуры, 2006.

200. Мымрина Д. Ф. Категория падежа в диалектах хантыйского языка (сопоставительный аспект): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 2006.

201. Нанайский фольклор. Нингман, сиохор, тэлунгу. Новосибирск, 1996.

202. Невская И. А. Пространственные отношения в тюркских языках Южной Сибири (на материале шорского языка). Новосибирск, 2005.

203. Невская И. А. Употребление дательного падежа в статическом значении в шорских пространственных конструкциях // Алтайская филология. Горно-Алтайск, 2000. С. 75-81.

204. Немтушкин А. Чипичал, мучудавэр. Красноярск: Красноярское книжное изд-во, 1987.

205. Ненецкий фольклор. М., 1960.

206. Николаева И. А. Обдорский диалект хантыйского языка. Москва; Гамбург, 1995.

207. Николаева И. А. Конструкции со вторичным топиком // Лингвистический беспредел: Сборник статей к 70-летию А. И. Кузнецовой. М.: Изд-во Моск. Ун-та, 2002. С. 274-288.

208. Нильссон Б. Девербативы и коммуникативная организация текста // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста. М.: Эдиториал УРСС, 2002. С. 198-210.

209. Онина С. В. Оленеводческая лексика хантыйского языка: семантические группы и словарь. Йошкар-Ола, 2001.253)254)255)256)257)258)259)260)261)262)263)264)265)266)267)268)

210. Основы финно-угорского языкознания. Марийский, пермские и угорские языки. М., 1976.

211. ПадучеваЕ. В. О семантике синтаксиса. М., 1974.

212. Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 1985.

213. Падучева Е. В. Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и семантики // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998. С. 82-108. ПадучеваЕ. В. Динамические модели в семантике лексики. М.: Языки славянской культуры, 2004.

214. Перлмуттер Д. М., Постал П. М. О формальном представлении структуры предложения // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XI. М.: Прогресс, 1982. С. 76-82.

215. Покусаенко В. К. Переходные явления в области сложного и простого предложения: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1984.

216. Попова 3. Д. Структурная схема простого предложения и позиционная схема высказывания как разные уровни синтаксического анализа // Словарь. Грамматика. Текст. М, 1996. С. 255-268.

217. Попова Я. Н. Фонетические особенности лесного наречия ненецкого языка. М., 1978.

218. Попова Я. Н. Ненецко-русский словарь (лесное наречие). Szeged, 1978 (Studia Uralo-Altaica 12).

219. Поспелов Н. С. Предложение как формула и предложение как высказывание // Мысли о русской грамматике: Избранные труды. М.: Наука, 1990.

220. Предикативное склонение причастий в алтайских языках. Новосибирск: Наука, 1984.

221. Принципы моделирования структуры и семантики предложения. Новосибирск, 2004.

222. Прияткина А. Ф. Русский язык. Синтаксис осложненного предложения. Учеб. пособие для филол. спец. М.: Высшая школа, 1990.

223. Прокофьев Г. Н. Ненецкий (юрако-самоедский) язык // Языки и письменность народов Севера. Часть I. М., JL, 1937. С. 5-52.

224. Распопов И. П. Несколько замечаний о синтаксической парадигматике // Вопросы языкознания, 1969. №4. С. 24-40.

225. Распопов И. П. Строение простого предложения в современном русском языке. М., 1970.

226. Распопов И. П. Очерки по теории синтаксиса. М., 1973.

227. Распопов И. П. Что же такое структурная схема предложения? // Вопросы языкознания, 1976. №2. С. 65-70.

228. Распопов И. П. Несколько замечаний о так называемой семантической структуре предложения // Вопросы языкознания. 1981. №4. С. 24-34.

229. Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М., 2000.

230. Рогожина И. В. К вопросу о локальных уточнителях хантыйского глагола (васюганский диалект) // Проблемы исчезающих языков и культур. Материалы международной конференции. Ч. 1. Томск Уфа, Восточный университет. 1999. С. 200-204.

231. Русская грамматика. Academia Praha. Praha, 1979.

232. Русская грамматика. Т. I, II. М.: Наука, 1980.

233. Русская Ю. Н. Самоучитель хантыйского языка. JL: Учпедгиз, 1961. 261 с.

234. Русская Ю. Н. О некоторых особенностях падежной системы приуральского говора хантыйского языка // Вопросы финно-угорского языкознания. К 70-летию со дня рождения чл.-кор. АН СССР Д. В. Бубриха. М.; JL: Изд-во АН СССР, 1962. С. 257-264.

235. Русский язык. Энциклопедия / Гл. ред. Ю. Н. Караулов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1997.

236. Савосина Jl. М. Трансформационная парадигма предложения и ее соотнесенность с актуализационной парадигмой // Вопросы языкознания. 2000. № 1. С. 66-74.

237. Салминен Т. К вопросу о классификации ненецких диалектов и говоров // Congressus Septimus Internationalis Fenno-Ugristarum. 2A: Summaria dissertationum. Debrecen, 1990. P. 243.

238. Самойлова E. Г. Глагольные модели элементарного простого предложения в эвенкийском языке // Языки коренных народов Сибири. Новосибирск, 2003. Вып. 11. С. 60-107.

239. Самойлова Е. Г. Бытийно-пространственные модели элементарного простого предложения в эвенкийском языке // Языки коренных народов Сибири. Новосибирск, 2002.С. 67-114.

240. Самойлова Е. Г. Элементарные простые предложения с именным сказуемым в эвенкийском языке // Языки коренных народов Сибири. Вып. 14. Новосибирск, 2002. С. 218-235.

241. Сверчкова Ю. Д. Типы простых предложений в эвенкийском языке (по материалам говоров эвенков Катанского района Иркутской области) // Лексико-грамматические исследования языков народов Севера СССР. Л., 1980. С. 9-26.

242. Северные россыпи. Салехард, 1962.

243. Серээдар Н. Ч. Основные типы предложений с именным сказуемым в тувинском языке: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1995.

244. Серээдар Н. Ч., Черемисина М. И., Скрибник Е. К. Структурно-семантическая организация предложений наличия, локализации, количества и отсутствия в тюркских языках Южной Сибири. Новосибирск, 1996.

245. Сеше А. Очерк логической структуры предложения. М.: УРСС, 2003.

246. Сильницкий Г. Г. Семантические типы ситуаций и семантические классы глаголов // Проблемы структурной лингвистики. М., 1973. С. 373-392.

247. Сильницкая Г. В., Сильницкий Г. Г. Модель глагольного действия и семантическая классификация глаголов с предикатными актантами // Категории глагола и структура предложения (конструкции с предикатными актантами). Л.: Наука, 1983. С. 28-41.

248. Сказки варьёганских хантов / Сост. Н.Б. Кошкарева. Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2006.

249. Скрибник Е. К. Падежные аффиксы причастий как показатели связи в полипредикативном предложении // Инфинитные формы глагола. Новосибирск, 1980. С. 44-58.

250. Скрибник Е.К. Полипредикативные синтетические предложения в бурятском языке. Новосибирск, 1998.

251. Скрибник Е. К. К описанию системы моделей простого предложения в мансийском языке (предложения с именным сказуемым) // Системность на разных уровнях языка (на материале языков Сибири). Новосибирск, 1990. С. 95-125.

252. Смирницкий А. И. Синтаксис английского языка. М., 1957.

253. Современный русский язык: Фонетика. Лексикология. Словообразование. Морфология. Синтаксис. / Под общ. ред. Л. А. Новикова. СПб.: Лань, 2000.

254. СокороваО. В. Структура и семантика русских глагольных предложений с обязательной позицией имени в форме предложного падежа: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2006.

255. Соловар В. Н. Семантические группы глагольных сказуемых безактантных иодноактантных предложений в казымском диалекте хантыйского языка // Компоненты предложения. Новосибирск, 1988. С. 82-87.

256. Соловар В. Н. Модели простых предложений хантыйского языка с двухместными предикатами // Предложение в языках севера Сибири. Новосибирск, 1989. С. 47-55.

257. Соловар В. Н. Структурно-семантические типы простого предложения хантыйского языка // Сборник докладов Международного финно-угорского конгресса. Дебрецен, 1990. С. 326-331.

258. Соловар В. Н. Средства выражения отрицания в хантыйском предложении // Морфология глагола и структура предложения. Новосибирск, 1990. С. 93-99.

259. Соловар В. Н. Структурно-семантические типы простого предложения ка-зымского диалекта хантыйского языка: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1991.

260. Соловар В. Н. Модели простого предложения в хантыйском языке // Материалы международного финно-угорского конгресса. Синтаксис. Ювяскюля, 1996. С. 138-140.

261. Соловар В. Н. Соматическая лексика хантыйского языка (на материале ка-зымского диалекта) // Финно-угроведение. № 1-2. 1998. С. 51-56.

262. Соловар В. Н. Соматические фразеологизмы хантыйского языка // Linguistica Uralica. Tallinn. 1999. № 4. С. 286-290.

263. Соловар В.Н. Средства выражения отрицания в хантыйском предложении // Финно-угроведение. № 2. Йошкар-Ола, 2001. С. 124-129.

264. Соловар В. Н. Фразеологизмы хантыйского языка, связанные с укладом жизни и обычаями // Материалы IX Международного конгресса финно-угроведов. Тарту, 2001. Т. 6. С. 240-243.

265. Соловар В. Н. Модели элементарных простых предложений с именным сказуемым в хантыйском языке // Народы Северо-западной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. С. 36-45.

266. Соловар В. Н. Флористическая лексика хантыйского языка // Народы Северозападной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. С. 49-53.

267. Соловар В. Н. Модели элементарных простых предложений хантыйского языка // Актуальные вопросы финно-угроведения и преподавания финно-угорских языков. М., МГУ, 2002. С. 300-310.

268. Содовар В. Н. Модели элементарных простых предложений с прямым объектом в хантыйском языке // Языки коренных народов Сибири. Вып. 8. Новосибирск, 2002. С. 58-67.

269. Соловар В. Н., Лонгортова О. И. Названия диких и домашних животных в хантыйском языке // Северный регион: Экономика и социокультурная динамика. Сб. тезисов к Всероссийской научной конференции. Ноябрь 2000 г. Сургут, 2000. С. 194-195.

270. Соловар В. Н., Озелова Е. В. Оленеводческая лексика хантыйского языка // Europa et Sibiria. Harrassowitz Verlag. Wisbaden. 1999. Band 51. S. 421-428.

271. Соловар В. H., Рандымова Т. А. Орнитонимическая лексика хантыйского языка // Lingustica uralica. № 4, 2000. С. 282-286.

272. Соловар В. Н., Спирякова Л. Т. Имя числительное в хантыйском языке // Фин-но-угроведение. № 2. Йошкар-Ола, 2000. С. 66-71.

273. Соловар В. Н., Черемисина М. И. Выражение отрицания в хантыйском языке // Lingvistica uralica. №1. Tallinn, 1994. С. 35-46.

274. Соловар В. Н., Черемисина М. И. Междометия хантыйского языка // Народы северо-западной Сибири. Вып. 7. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2000. С. 14-18.

275. Сорокина И.П. Зависимые предикаты с падежными формантами в энецком языке // Падежи и их эквиваленты в строе сложного предложения в языках народов Сибири. Новосибирск, 1981. С. 138-149.

276. Сорокина И.П. Инфинитные формы глаголы в энецком языке // Congressus nonus internationalis fenno-ugristarum. Pars VI. Tartu, 2001. P. 244-251.

277. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. Пер. со 2-го фр. изд. А. М. Сухотина, ред. пер. Н. А. Слюсарева. М.: Логос, 1998.

278. Стексова Т. И. Семантика невольности в русском языке: значение, выражение, функции. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2002.

279. Степанов Ю. С. К универсальной типологии предикатов // Изв. АН СССР. Сер. Лит. и яз. 1980. Т. 39. Вып. 4. С. 311-323.

280. Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. М.: Наука, 1981.

281. Супрун А. В. Грамматика и семантика простого предложения. М., 1977.

282. Сусов И. П. К взаимодействию синтаксиса и семантики // Вопросы английской и французской филологии. Тула, 1971. С. 3-24.339)340)341)342)343)344)345)346)347)348)349)350)351)352)353)354)355)356)

283. Сусов И. П. Ситуация как означаемое предложения на реляционном уровне // Вопросы английской и французской филологии. Тула, 1972. Сусов И. П. Семантическая структура предложения. Автореф. дис. . д-ра филол. наук. JL, 1973.

284. Сусов И. П. Семантика и прагматика предложения. Калинин, 1980. Структурные типы синтетических полипредикативных конструкций в языках разных систем. Новосибирск: Наука, 1986. Суник О. П. Ульчский язык. JL, 1985.

285. Телякова В. М. Простое предложение в шорском языке в сопоставлении с русским: Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1994. Теньер JI. Основы структурного синтаксиса. М., 1988. Тестелец Я. Г. Введение в общий синтаксис. М., 2001.

286. Тихонова В. В. Парадигматика двусоставных предложений с бытийным значением // Семантические и грамматические аспекты предикации в современном русском языке. М.: МПУ, 1998. С. 39-40.

287. Терешкин Н.И. О некоторых особенностях ваховского, сургутского и казым-ского диалектов хантыйского языка // В помощь учителю школ Крайнего Севера. Вып. 8. Л.; М.: Учпедгиз, 1958. С. 319-330.

288. Терешкин Н.И. Очерк диалектов хантыйского языка. Ч. 1. Ваховский диалект. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961.

289. Терешкин Н. И. Хантыйский язык // Языки народов СССР. Т. III: Финноугорские и самодийские языки. М.: Наука, 1966. С. 319-343.

290. Терешкин Н. И. Система склонения в диалектах обско-угорских языков //

291. Склонение в палеоазиатских и самодийских языках. Л., 1974. С. 67-77.

292. Терещенко Н. М. В помощь самостоятельно изучающим ненецкий язык. Л.,1959.

293. Терещенко Н. М. Ненецко-русский словарь. М., 1965.

294. Терещенко Н.М. Синтаксис самодийских языков. Простое предложение. Л., 1973.

295. Терещенко Н.М. Склонение в самодийских языках // Склонение в палеоазиатских и самодийских языках. Л., 1974. С. 33-51.

296. Терещенко Н.М. Особенности употребления падежных форм в самодийских языках // Склонение в палеоазиатских и самодийских языках. Л., 1974. С. 233-243.

297. Терещенко Н.М. Ненецкий эпос. Л., 1990.

298. Тимофеева Г. Е. К проблеме импликации элементов смысла в структуре простого предложения // Проблемы семантики предложения: выраженный и невыраженный смысл. Красноярск, 1986.

299. Тулина Т. А. Предикатные актанты как компоненты семантической структуры предложения и текста // Словарь. Грамматика. Текст. М., 1996. С. 432-441.

300. Тулина Т. А., Харитонова М. М Семантика предикатных актантов и их синтаксическая организации в простом предложении // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1983. №4. С. 47-52.

301. ТурутинаП. Г. Нешаь} ванл;ат шотпял,с": Легенды и сказки лесных ненцев. Новосибирск, 2003.

302. Тыбыкова А. Т. Структурно-семантическая характеристика простого предложения в алтайском языке: Дис. . д-ра филол. наук. Горно-Алтайск, 1989.

303. Убрятова Е. И. Исследования по синтаксису якутского языка. Том I. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950; Том II. Книга I, II. Новосибирск: Наука, 1976.

304. Убрятова Е.И. Исследования по синтаксису якутского языка. И. Сложное предложение. Кн. 1-2. Новосибирск, 1976.

305. Убрятова Е.И. Предикативное склонение в якутском языке // Падежи и их эквиваленты в строе сложного предложения в языках народов Сибири. Новосибирск, 1981.С. 3-12.

306. Филистович Т.П. Темпоральные полипредикативные конструкции алтайского языка. Новосибирск, 1991.

307. Филипенко М. В. О лексических единицах с плавающей и фиксированной сферой действия (к вопросу об актантах и не-актантах предиката) // Семиотика и информатика. Вып. 36. М.: Языки рус. культуры: Рус. словари, 1998. С. 120-140.

308. Филлмор Ч. Дело о падеже // Новое в зарубежной лингвистике, Вып. 10. М.: Прогресс, 1981. С. 369-495.

309. Филлмор Ч. Дело о падеже открывается вновь // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 10. М.: Прогресс, 1981. С. 496-530.3 70) Фольклор ненцев. Новосибирск, 2001.

310. Фильченко А. Ю. Причастные формы в уральских языках: ситуация и проблемы // Этносы Сибири: Язык и культура. Материалы Международной конференции. Ч. 1. Томск, 1997. С. 32-37.

311. Фильченко А. Ю. Инфинитные глагольные формы в системе васюганского диалекта хантыйского языка: Дис. . канд. филол. наук. Йошкар-Ола, 2002.

312. Фоменко Ю. В. Семантические классы многоместных глаголов в современном русском языке. Дис. . докт. филол. наук, Новосибирск, 1984.

313. Фонтаньский Г. Об элементарной модели предложения в связи с его актуальным членением // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста / Сборник статей, посвященный юбилею Г. А. Золотовой. М., 2002. С. 173-177.

314. Хантыйский язык: Учебник для учащихся педагогических училищ // Сенгепов А. М., Немысова Е. А., Молданова С. П., Волдина М. К., Лыскова Н. А. Л.: Просвещение, 1988. 223 с.

315. Хватай-Муха К. Ф. Местно-творительный падеж в значении совместности в языке северных ханты (средне-обской и казымский диалекты) // Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Т. 101. Л., 1954. С. 233-238.

316. Хватай-Муха К. Ф. Местно-творительный падеж с обстоятельственным значением в языке северных ханты (среднеобской, казымский диалекты) // Родной и русский язык в школах народов финно-угорской группы. М., 1956. С. 197-207.

317. Хегай В. М., Шмелева Т. В. Предикативность и пропозитивность в простом и сложном предложении // Синтаксис сложного предложения. Калинин, 1987. С. 114-127.

318. Хонти Л. Хантыйский язык // Языки мира: Уральские языки. М.: Наука, 1993. С. 301-319.

319. Хонти Л. Ваховский диалект хантыйского языка // Народы Северо-Западной Сибири. Томск: Изд-во Томск, гос. ун-та, 1995. Вып. 2. С. 3-22.

320. Храковский В. С. Понятие сирконстанта и его статус // Семиотика и информатика. Вып. 36. М.: Языки рус. культуры: Рус. словари, 1998. С. 141-153.

321. Цейтлин С. Н. Главные и второстепенные значения синтаксических моделей // Семантика языковых единиц. Программа и содержание научных докладов. Л., 1975.

322. Цейтлин С. Н. Синтаксические модели со значением психического состояния и их синонимы // Синтаксис и стилистика. М.: Наука, 1976. С. 161-182.

323. Цинциус В. И. Негидальский язык. Л., 1982.

324. Цой А. А. Семантическая структура нераспространенных двусоставных глагольных предложений в современном русском языке. Ташкент, 1980.

325. Чаирова В. Т. Русские бытийные предложения и их эквиваленты в сфере предложений характеризадии. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1991.

326. Чейф У. Значение и структура языка. М.: Прогресс, 1975.

327. Чепреги М. Проблемы категоризации финитных глаголов в хантыйском языке // Linguistica Uralica. XXXI. 1995. № 4. С. 272-276.

328. ЧеремисинаМ. И. Союз как лексическая единица языка: (Лексема или функция?) // Актуальные проблемы лексикологии. Новосибирск, 1973. С. 36-57.

329. Черемисина М. И. О сложных предложениях с бесподлежащными придаточными // Синтаксис и интонация. Вып. 2. Уфа, 1973. С. 69-74.

330. Черемисина М. И. Деепричастия как класс форм глагола в языках разных систем // Сложное предложение в языках разных систем. Новосибирск: Наука, 1977.

331. Черемисина М. И. Некоторые вопросы теории сложного предложения. Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 1979. 82 с.

332. Черемисина М. И. Моносубъектная конструкция. Понятие и типология // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база (на материале сибирских и европейских языков). Новосибирск: Наука, 1980. С. 6-33.

333. Черемисина М. И. О содержании понятия «предикативность» в синтаксисе сложного предложения // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база (на материале сибирских и европейских языков). Новосибирск: Наука, 1980. С. 154-180.

334. Черемисина М. И. Сложное предложение как знак языка (об отдельных моделях сложного предложения) // Синтаксис алтайских и европейских языков. Новосибирск, 1981. С. 3-36.

335. Черемисина М. И. Предикативное склонение как база зависимой предикации в алтайских языках Падежи и их эквиваленты в строе сложного предложения в языках народов Сибири. Новосибирск, 1981. С. 12-39.

336. Черемисина М. И. Структурно-функциональные типы конструкций с падежными формами зависимых предикатов // Структурные и функциональные типы сложных предложений. Новосибирск, 1982.

337. Черемисина М.И. Уровни и единицы синтаксиса // Строение и функционирование синтаксических единиц. Иркутск: Изд-во Иркутск, гос. ун-та, 1983. С. 3-12.

338. Черемисина М. И. Специфические функции финитных и инфинитных (зависимых) сказуемых в языках разных систем // Теоретические аспекты лингвистических исследований. Новосибирск, 1984. С. 3-36.

339. Черемисина М. И. О системе спряжения хантыйского глагола // Языки народов Севера Сибири. Новосибирск, 1986. С. 3-19.

340. Черемисина М. И. О теоретических вопросах модельного описания предложений // Предложение в языках Сибири. Новосибирск, 1989. С. 3-18.

341. Черемисина М. И. К проблеме синтаксического статуса некоторых не вполне сложных конструкций // Системность на разных уровнях языка (на материале языков Сибири). Новосибирск, 1990. С. 3-23.

342. Черемисина М. И. О системности в сфере моделей предложения // Строение предложения в языках разных систем. Новосибирск, 1992.

343. Черемисина М. И. О структурно-семантических типах простого предложения в тюркских языках Южной Сибири // Языки, духовная культура и будущее народов Арктики. Якутск, 1993. С. 11-12.

344. Черемисина М. И. О моделировании простых предложений // Актуальные проблемы филологии. Тезисы. Вып. 1. Усть-Каменогорск, 1993. С. 64-65.

345. Черемисина М. И. О системности в сфере моделей предложения (на материале языков Сибири) // Языки коренных народов Сибири. Вып. 1. Новосибирск, 1995. С. 3-21.

346. Черемисина М. И. Исследование предложения в языках Сибири // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 1995. № 4. С. 63-68.

347. Черемисина М. И. Исследование моделей ЭПП в тюркских языках Южной Сибири // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 1997. № 4. С. 56-61.

348. Черемисина М. И. Модель (гипермодель) описания действия {N=1 N=4 (N=7) Vtr} //Языки коренных народов Сибири. Новосибирск, 1998. Вып.4. С. 35-60.

349. Черемисина М. И. Структура и типология именных предложений // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 1998. № 4. С. 96-104.

350. Черемисина М. И. Итоги исследования простого предложения в языках Сибири //Языки коренных народов Сибири. Новосибирск, 1998. Вып. 4. С. 3-30.

351. Черемисина М. И. Парадигма элементарного простого предложения как единицы языка // Языки коренных народов Сибири. Новосибирск, 2003. Вып. 11. С. 3-29.

352. Черемисина М. И., Колосова Т. А. О структурной модели и семантике предложения // Вопросы грамматики и лексикологии в историческом и синхронном освещении. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1994. С. 107-119.

353. Черемисина М. И., Колосова Т. А. Очерки по теории сложного предложения. Новосибирск, 1987.

354. Черемисина М. И., Колосова Т. А. К проблеме моделирования предложений наличия / отсутствия в русском языке // Языковые единицы в семантическом и лексикографическом аспектах. Новосибирск, 1998. Вып. 2. С. 3-9.

355. Черемисина М. И., Озонова А. А. Синтаксис тюркских языков Южной Сибири. Простое предложение. Новосибирск, 2005.

356. Черемисина М. И., Скрибник Е. К. Опыт формального описания причастно-послеложных конструкций бурятского языка // Подчинение в полипредикативных конструкциях. Новосибирск: Наука, 1980. С. 38-76.

357. Черемисина М. И., Скрибник Е. К. О системе моделей элементарных простых предложений в языках Сибири // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 1996. № 4. С. 46-57.

358. Черемисина М. И., Скрибник Е. К. Системные отношения в сфере сложного предложения (корреляция между формальным и содержательным аспектами) // Системные отношения на разных уровнях языка. Новосибирск, 1988.

359. Черемисина М. И., Содовар В. Н. Залоговость, переходность, прямой объект в языках разных систем // Языки Сибири. Грамматические исследования. Новосибирск: Наука, 1991. С. 66-84.

360. Черемисина М. И., Соловар В. Н. Выражение сравнения в хантыйском языке //Народы Северо-Западной Сибири. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1995. Вып. 2. С. 23-39.

361. Чесноков П. В. Семантическая структура предложения // Семантическая структура предложения. Ростов-на-Дону, 1978. С. 3-20.

362. Чугунекова А. Н. Глаголы движения и формируемые ими модели простого предложения (на материале хакасского языка): Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1998.

363. Шаламова Н.Н. О некоторых суффиксах, выражающих аспектуальность в ва-сюганском диалекте хантыйского языка // Этносы Сибири: Язык и культура. Томск, 1997. С. 43-46.

364. Шаламова Н. Н. Выражение способов действия в вах-васюганском диалекте хантыйского языка: Дис. . канд. филол. наук. Томск, 2001.

365. Шатуновский И. Б. Семантика предложения и нереферентные слова (значение, коммуникативная перспектива, прагматика). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996.

366. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. М., 1941.

367. Шведова Н. Ю. Парадигматика простого предложения в современном русском языке // Русский язык. Грамматические исследования. М., Наука, 1967.

368. Шведова Н. Ю. Существуют ли детерминанты как самостоятельные распространители предложения // Вопросы языкознания. 1968. №2. С. 39-51.

369. Шведова Н. Ю. О соотношении грамматической и семантической структуры предложения // Славянское языкознание (7-1 Международный съезд славистов). М., 1973. С. 459-483.

370. Шведова Н. Ю. Спорные вопросы описания структурных схем простого предложения и его парадигм // Вопросы языкознания. 1973. № 4. С. 25-36.

371. Шведова Н. Ю. Теоретические результаты, полученные в работе над «Русским словарем» // Вопросы языкознания. 1999. № 1. С. 3-16.

372. Шведова Н. Ю. Русский язык: Избр. работы. М.: Яз. славян, культуры, 2005.

373. Шамина JI.A. Временные полипредикативные конструкции тувинского языка. Новосибирск, 1987.

374. ШаминаЛ.А. Полипредикативные синтетические предложения в тувинском языке. Новосибирск, 2001.

375. Шилова В. В. Семантическая классификация глаголов движения ненецкого языка (тундровый и лесной диалект) // Linguistica Uralica. Tallinn. XXXVIII. 2002а. №4. С. 255-270.

376. Шилова В. В. Семантическая классификация бытийных глаголов ненецкого языка // Материалы XL Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Языкознание. Новосибирск, 20026. С. 107-109.

377. Шилова В. В. Семантический анализ глаголов движения ненецкого языка (тундровый и лесной диалект) // XIII Дульзоновские чтения. Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур. Часть I. Томск, 2002в. С. 357-365.

378. Шилова В. В. Пространственные модели элементарных простых предложений в ненецком языке. В 2-х ч. - Новосибирск, 2003.

379. Шилова В. В. Семантическое описание глаголов перемещения в ненецком языке // Языки коренных народов Сибири. Вып. 14. Новосибирск, 2004. С. 22-39.

380. Шмелева Т. В. Смысл предложения и семантика минимальной структурной схемы // Русский язык за рубежом. 1978. № 5. С. 64-67.

381. Шмелева Т. В. Пропозиция и ее репрезентация в предложении // Вопросы русского языка. М., 1980. Вып. 3. С. 131-137.

382. Шмелева Т. В. Предложение и ситуация в синтаксической концепции Т. П. Ломтева // Филологические науки. 1983. № 3. С. 42-47.

383. Шмелева Т. В. Модус и средства его выражения в высказывании // Идеографические аспекты русской грамматики. М., 1988. С. 168-202.

384. Шмелева Т. В. Семантический синтаксис. Красноярск, 1988.

385. Штейниц В.К. Хантыйский (остяцкий) язык // Языки и письменность народов Севера. Ч. 1. М.; Л.: Учпедгиз, 1937. С. 193-228.

386. Щербакова A.M. Причастные и деепричастные обороты в ненецком языке // Ученые записки Ленинградского государственного пед. ин-та им. А.И. Герцена. Л., 1960, т. 167.

387. Юрченко В. С. Простое предложение в современном русском языке. Саратов, 1972.

388. Ядобчева-Дресвянина В. Я. Склонение и спряжение в обдорском диалекте хантыйского языка: Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб, 2002.

389. Якушко Г. Т. Модели простого предложения с глагольным сказуемым (на материале мансийского языка): Дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1997.

390. Ahlqvist A. Ueber die Sprache der Nord-Ostjaken. Helsingfors, 1880.

391. Castren M. A. Grammatik der samojedischen Sprachen. St. Petersburg, 1854.

392. Castren M. A. Versuch einer ostjakischen Sprachlere nebst kurzem Worterverzeichniss. Sankt-Petersburg, 1858.

393. Comrie B. The syntax of action nominals: A cross-linguistic study. Lingua № 40. 1976. P. 177-201.

394. Comrie B. General features of the uralic languages. // The uralic languages. Description, history and foreign influences. Ed. by Denis Sinor. Leiden, New York, Kobengavn, Koln, 1988. 469 477.

395. Constructions grammars: Cognitive grounding and theoretical extensions. Amsterdam, John Benjamins, 2005.

396. Croft W. Radical construction grammar. Oxford University Press, 2001.

397. Csepregi M. Szurguti osztjak chrestomathia. Studia uralo-altaica. Suppl. 6. Szeged 1998.

398. Decsy G. Yurak Chrestomathy. Indiana University Publications, Uralic and Altaic Series 50. - Bloomington & The Hague: Mouton, 1966.

399. Dik S. C. The Theory of Functional Grammar / Ed. K. Hengeveld. 2nd ed., rev. Berlin; N. Y.: Mouton de Gruyter, 1997.

400. Evidentials: Turkic, Iranian and Neighbouring Languages / L. Johanson, Bo Utas (Eds) Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2000.

401. DeLancy S. Mirativity: the grammatical marking of unexpected information // Linguistic typology. 1997. Vol. 1. № 1.

402. Fillmore C., Kay P. Construction grammar course book. Berkeley, 1992.

403. Ganschow G. Wege zur Strukturbeschreibung des einfachen Satzes im Ostjakischen // Symposion uber Syntax der uralischen Sprachen. Gottingen, 1970. P. 65-76.

404. Ganschow G. Az osztjak targyas hasznalatanak kerdesehez // Nyelvtudomanyi Kozlemenek. 1972. № 1. P. 183-185.

405. Ganschow G. Zur Vokalgeschichte des Obugrischen // Finnisch-Ugrische Forschungen. Helsinki, 1973. P. 12-19.

406. Ganschow G. Die temporalen Satzmorpheme des Sherkal-Ostjakischen // Journal de la Societe Finno-Ougrienne. 72. Helsinki, 1973. S. 65-71.

407. Ganschow G. Kriterien zur klassifizierung der Dialekte des Ostjakischen // Mitteilungen der Societas Uralo-Altaica. 6. Hamburg, 1984.

408. Ganschow G. Die lokalen Satzmorpheme des Scherkal-Ostjakischen // Ural-Altaische Jahrbuche. Wiesbaden, 1986. Bd. 6. S. 68-75.

409. Givo'n T. Functionalism and Grammar. Amsterdam, 1995.

410. Goldberg Adele E. Constructions: a construction grammar approach to argument structure. The University of Chicago Press, 1995.

411. Gulya J. Eastern Ostyak Chrestomathy. Uralic and Altaic Series. 51. Bloomington, 1966.

412. Hajdu P. Der Genitiv im Waldjurakischen // Ural-Altaische Jahrbiicher. 31. 1959. P. 116-119.

413. Hajdu P. The form of the object in Forest Yurak // Acta linguistica Academiae Scientiarum Hungaricae. 10. 1960. P. 95-115.

414. Hajdu P. A targy jelolese az erdei jurakban. A jurak-szamojed nyelvtan ket kerdeserol //Nyelvtudomanyi Kozlemenyek. 61. 1959. P. 223-246.

415. Hajdu P. Chrestomathia Samoiedica. Budapest, 1968.

416. Hajdu P. Samojedologische Schriften. Szeged, 1975 (Studia Uralo-Altaica 6).

417. Hajdu P. Die samojedischen Sprachen // The Uralic languages: description, history and foreign influences. / Ed. by Denis Sinor. Leiden: Brill, 1988. P. 3-40.

418. Hartung L. Zur Asyndese und Syndese in chantischen Texten // Nyelvtudomanyi Kozlemenek. 88. 1986. 229-237.

419. Hartung L. Zur Syntax des Parallelismus in der ostjakischen Prosadichtung // Linguistische Studien. A. 161/1. Berlin, 1987. P. 55-110.

420. Honti L. Tromagani osztjak szovegek // Nyelvtudomanyi Kozlemenyek 80. Budapest, 1978. P. 127-131.

421. Honti L. Zur Frage nach der Herausbildung der Ostostjakischen Mundarten imLichte der Lautgeschichte // Acta Linguistica Academiae Scientiarum Hungaricae. Tomus 31. Budapest: Akademiai Kiado 1981. Pp. 87-106.

422. Honti L. Geschichte des obugrischen Vokalismus der ersten Silbe // Bibliotheca Uralica 6. Budapest, Akademiai Kiado, 1982a.

423. Honti L. Vergleichende Analyse der Phonologie der nordlischen Mundarten der obugrischen Sprachen // Finnisch-Ugrische Forschungen. Helsinki, 1982b. P. 1121.

424. Honti L. Nordostjakisches Worterverzeichnis. Studia Uralo-Altaica. 16. Szeged. 1982c.

425. Honti L. Chrestomathia Ostiacica. Budapest, 1984. 283 S.

426. Honti L. Die ob-ugrischen Sprachen. II. Die ostjakische Sprache // The Uralic Languages. 1988. P. 172-196.

427. Honti L. Az Ob-Ugor konszonanizmus tortenete. Szeged, 1999.

428. Janhunen J. Glottal Stop in Nenets. Helsinki, 1986. (Memories de la Societe Finno-ougrienne. 196).

429. Janhunen J. Samoyedic // The Uralic languages / Ed. by Daniel Abondolo. Routledge, London and New York, 1998. P.457-479.

430. Juraksamojedische Volksdichtung. Gesammelt und herausgegeben von M. A. Castren. Helsinki, 1947. XII + 615 S. (MSFOu 90).

431. Karjalainen K. F. Zur ostjakischen Lautgeschichte. I. Uber den Vokalismus der ersten Silbe. MSFOu, XXIII, 1905, XVII.

432. Karjalainen K.F. Grammatikalische aufzeichnungen aus Ostjakischen Mundarten. SUST 128. Helsinki 1964.

433. KortvelyE. Verb conjugation in Tundra Nenets. Szeged, 2005 (Studia Uralo-Altaica 46).

434. Kulonen U.-M. The passive in ob-ugrian. Helsinki, 1989.

435. Labanauskas K. Der Obligativ I im Nenzischen // Linguistica Uralica. 28. Tallinn, 1992. P. 36-43.

436. Labanauskas K. Der Obligativ II im Nenzischen // Lingustica Uralica. XXVIII. Tallinn, 1992. P. 128-133.

437. Labanauskas K. Zur Erforschung des nenzischen Konjunktivs // Linguistica uralica. XXIX. Talliinn, 1993. № 2. P. 132-141.

438. LazardG. Mirativity, evidentiality, mediativity, or other? // Linguistic typology. 1999. Vol. 3.№ l.

439. Lehtisalo T. Juraksamojedisches Worterbuch. Helsinki, 1956. CIX + 601 S. (Lexica Societatis Fenno-Ugricae 13).

440. Lehtisalo Т., Pusztay J. Die Pur-Mundart des Waldjurakischen. Grammatikalischer Abriss aufgrund der Materialien von Т. V. Lehtisalo. Budapest, 1984 (Studia Uralo-Altaica 23).

441. Nikolajeva I. On the state of the dialectological studies of Ostjak in the USSR in connection with the program «Dialectologia uralica». // Mitteilungen der Societas Uralo-Altaica, 10. Hamburg, 1990.

442. Nikolaeva I. Object Agreement, Grammatical Relations, and Information Structure // Studies in Language 23. 1999. P. 341-386.

443. Nikolaeva I. The semantics of Northern Khanty evidentials // Journal de la Societe Finno-Ougrienne. Helsinki, 1999. Vol. 88. P. 131-159.

444. Nikolaeva I. Secondary Topic as a Relation in Information Structure // Linguistics 39. 2001. P. 1-49.

445. Nikolaeva I., Kovgan E., Koskareva N. Communicative roles in Ostyak syntax // Finnisch-Ugrische Forschungen. 51 / 1-3. 1993. P. 125-167.

446. PaasonenH. Sudostjakische Textsammlungen I-IV. MSFOu. 172-175. Helsinki, 1980.

447. PaasonenH. Ostjakische grammatikalische aufzeichungen nach den dialekten an der Konda und am Jugan. Helsinki, 1966.

448. H. Paasonens surgutostjakische Textsammlungen am Jugan. Suomalais-Ugrilaisen Seuran Toimituksia. 240. Helsinki, 2001.

449. Patkanov S., Fuchs D. R. Laut- und Formenlehre der sudostjakischen Dialekte auf Grund der Sammlungen von S. Patkanov, bearbeited von D. R. Fuchs. Budapest, 1911.

450. RedeiK. Nothern ostjak chrestomati. Uralic and Altaic Series. 47. Bloomington, 1965.

451. Riese T. The Conditional Sentence in the Ugrian, Permian and Volgaic Languages (Studia Uralica 3). Wien, 1984.

452. Pusztay J. Material aus dem Wald-Dialect des Jurak-Samojedischen // Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Gottingen. I. Philol.-Hist. Klasse. Gottingen, 1976. P. 351-379.

453. Pusztay J. Uber die Kiseljowskaja Mundart des Waldjurakischen // Annales Universitatis Scientiarum Budapestiensis. Sectio Linguistica, XI. Budapest, 1980. P. 43-70.

454. Salminen Т. Phonological criteria in the classification of the Nenets dialects // Congressus Septimus Internationalis Fenno-Ugristarum 3C. Debrecen, 1990. P. 344-349.

455. Salminen T. Word classes in nenets: (and a few words about their Uralic parallels) // Festschrift fur Raija Bartens, zum 25.10.1993. Helsinki, 1993. S. 257-264 (MSFOu 215).

456. Salminen T. Tundra Nenets Inflexion. Helsinki, 1997.

457. Salminen T. Nenets // The Uralic languages. London: Routledge, 1998. P. 516-547.

458. Salminen T. A morphological dictionary of Tundra Nenets. Helsinki, 1998 (Lexica Societatis Fenno-Ugricae 26).

459. Salminen T. Synchronic description and diachronic explanation of irregularities in Nenets morphology // Diachronie in der synchronen Sprachbeschreibung. Hamburg: Buske, 2001. P. 173-177 (Finnisch-Ugrische Mitteilungen 23).

460. Salminen T. Television news bulletins in Forest Nenets // Endangered languages and the media: Proceedings of the Fifth FEL Conference. Agadir: Foundation for Endangered Languages, 2001. P. 83-84.

461. Salminen T. A reappraisal of M. Castren's Forest Nenets records // Remota relata: Essays on the history of Oriental studies in honor of Harry Halen. Helsinki, 2003. P. 263-277.

462. Salminen T. Religious terminology in Forest Nenets and Tundra Nenets // Shamanhood: an endangered language. Oslo: Novus, 2005. P. 65-75.

463. Sammallahti P. Material from forest Nenets. Helsinki, 1974. 140 p.

464. Samojedische Volksdichtung. Gesammelt von M. A. Castren. Herausgegeben von T. Lehtisalo. Helsinki, 1940. XXV + 350 S. (MSFOu 83).

465. Samojedische Sprachmaterialen. Gesammelt von M. A. Castren und T. Lehtisalo. Herausgegeben von T. Lehtisalo. Helsinki, 1960. 463 S. (MSFOu 122).

466. Schiefer E. Zur Konkurrenz zwischen Infinitiv und Particip Prasens im Ostjakischen // Journal de la Societe Finno-Ougrienne. 72. Helsinki, 1973. P. 348349.

467. Schiefer E. Rriterien zur Klassifizierung der Dialekte des Ostjakischen // Veroffentlichungen der Societas Uralo-Altaica. 20. Wiesbaden, 1985.

468. Schiefer L. Zum Gerundium im Ostjakischen // Memoires de la Societe Finno-Ougrienne. 150. Helsinki, 1973. P. 352-357.

469. Schiefer L. Zum syntaktischen Gebrauch des Locativus im Vach-Ostjakischen // Ural-Altaic Series. 131. 1977. P. 289-301.

470. Steinitz W. Geschichte des ostjakischen Vokalismus. Berlin: Akad. Verlag, 1950.

471. Steinitz W. Dialektologishes und Etymologyshes Worterbuch der ostjakischen Sprache. Berlin, 1966-1994.

472. Steinitz W. Ostjakologische Arbeiten. Bd. I-IV. Budapest, 1975-1980.

473. TalmyL. Towards a cognitive semantics, vol. I: Concept structuring systems. -Cambridge MA, 2000.

474. Talmy L. Towards a cognitive semantics, vol. II: Typology and process in concept structuring. Cambridge MA, 2000.

475. Toulouze E. The Forest Nenets as a double Language Minority // Pro Ethnologia 15. Tartu, 2003. P. 95-108.

476. Van Valin R. D., Jr. An Introduction to syntax. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2001.

477. Van Valin R. D., Jr., LapollaR. J. Syntax: Structure, Meaning and Function. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997.

478. Vertes E. Zur Phonematik der Nordlischeren Westostjakischen Mundarten // Acta Linguistica Academiae Scientiarum Hungaricae. 1983. Tomus 33. P. 123-165.

479. Willett T. A cross-linguistic survey of the grammanicalization of evidentiality // Studies in Language. 1988. Vol. 12. № 1. P. 51-97.