Концепт "страх" в русском и немецком языках: Контрастивный анализ на материале произведений М. Булгакова, К. Тухольского и их переводов на английский язык тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.20, кандидат филологических наук Воронин, Леонид Валерьевич

• Воронин, Леонид Валерьевич
• кандидат филологических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Воронин, Леонид Валерьевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ ЭМОЦИЙ.

1. Дефиниции эмоции.

2. Базовые эмоции.

3. Эмоции в языковой картине мира.

4. Концепт и понятие эмоции.

Выводы к первой главе.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ИЗУЧЕНИЕ ЭМОЦИЙ В НАУКАХ О ЧЕЛОВЕКЕ.

1. Речь об эмоциях в философских текстах.

2. Эмоции как предмет психологии.

Выводы ко второй главе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЕТОДЫ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ИМЕНОВАНИЯ ЭМОЦИИ «СТРАХ».

1. Подходы к изучению эмоций в лингвистике.

2. Этимологический анализ лексем как метод изучения лексики эмоции страха.

3. «Ролевой подход» к исследованию концепта «страх».

3.1. Семантические падежи.

Выводы к третьей главе.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КЛАССИФИКАЦИЯ ЛЕКСЕМ, НОМИНИРУЮЩИХ ЭМОЦИЮ «СТРАХ», В РУССКОМ, НЕМЕЦКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ.

1. Принципы классификации.

2. Классификация именований эмоции страха:.

Индивид в роли «протагониста».

Страх в роли «протагониста».

Выводы к четвертой главе.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Концепт "страх" в русском и немецком языках: Контрастивный анализ на материале произведений М. Булгакова, К. Тухольского и их переводов на английский язык»

Эмоции - как и все, так или иначе связанное с человеком, его природой, поведением, представлениями и т.п. — уже давно интересуют философов, антропологов, психологов, лингвистов, социологов, психиатров, культурологов, историков, - всех тех, в чью сферу научно-практических интересов они частично или полностью попадают.

Сами эмоции - явление социального и психологического порядка, занимающее важное место и в жизни человека, и в его языке.

Уже давно изучение того, как эмоции «подаются» в языке, занимает не только психологов и лингвистов, но и социологов, культурологов, антропологов и т.д. За последние 10-15 лет в отечественной и зарубежной науке применялись и применяются различные подходы к рассмотрению и анализу данного психического феномена. К таким подходам относятся ' филологический, социологический, культурологический, психологический и ряд других. Об актуальности этой проблемы свидетельствует выделение лингвистики эмоций в отдельное направление современного языкознания (подробнее см., например, [Ярошевский 1985]).

Важность эмоций и вызываемых ими состояний для человека не подвергается на сегодняшний день никакому сомнению. Эмоции, «будучи сконцентрированы на небольшом участке подкорки головного мозга, являются нашим биологическим термостатом; они также напрямую связаны и с когницией. Несмотря на то, что эмоции встроены в наш язык в качестве некоего неопределенного концепта, современные научные исследования постепенно уточняют терминологию и изменяют некоторые из прежних положений относительно их биологии (происхождения) и функционирования»1 [Sylwester 2001].

Однако даже, несмотря на большое количество исследований в этих областях (см., например, [Lakoff - Johnson 1980], [Шаховский 1987], [Бабенко 1989], [Damasio 1995], [Фомина 1996], [Перфильева 1997], [Мягкова 2000], [Weigand 2004] и множество других), все еще остается нерешенным целый ряд проблем. В частности, нет единодушия исследователей в том, как определять сам термин «эмоция». Кроме того, до сих пор еще нет общепризнанной классификации эмоций и эмоциональных состояний, а «существующие многочисленные описания и классификации так называемой эмоциональной лексики вряд ли можно назвать исчерпывающими» [Мягкова 2000, 4].

В данной работе к эмоциям мы относим и то, что психологи называют «аффектами» (сильными эмоциональными кратковременными переживаниями, сопровождаемые резко выраженными двигательными и висцеральными проявлениями), и «собственно эмоциями» (более длительные состояния, иногда лишь слабо проявляющиеся во внешнем поведении), и «чувствами» (обладающие отчетливо выраженным предметным характером), и «настроениями» (длительными эмоциональными состояниями).

Объектом диссертационной работы является концепт «страх», представленный в полных корпусах текстов Михаила Булгакова (285 релевантных употреблений), Курта Тухольсокого (381 релевантное употребление) и их переводов на английский язык; а также вопросы выражения и функционирования этой эмоции в речи.

В корпусе текстов Михаила Булгакова мы рассматриваем лексемы: страх, ужас, боязнь и испуг; а в произведениях Курта Тухольского - Angst,

1 «Emotion, centered principally in a small set of sub-cortical brain systems, is our biological thermostat, and so it's central to cognition. Although emotion is embedded in our language as a somewhat vague concept, recent scientific developments are clarifying the terminology, and changing some previously held beliefs about its biology and function».

Furcht, Entsetzen и Schreck. В качестве английских слов, обозначающих эмоцию страха, взяты лексемы, употребляемые для перевода русских и немецких именований страха, используемых в произведениях вышеназванных авторов. Этими именованиями являются существительные fear, fright, terror, horror и anxiety.

Среди анализируемых слов нет английских dread, funk, the shakes и awe, так как они не использовались при переводе русских и немецких текстов на английский язык.

Не рассматривается немецкая лексема Grauen, отсутствующая в текстах Курта Тухольского.

В данной работе мы также не рассматриваем слово тревога. Эмоция, обозначаемая этой лексемой, рассматривается психологами как самостоятельная, хотя и близкая страху. Ср.: «Страх нельзя отождествлять с тревогой. Страх - это совершенно определенная, специфичная эмоция», в то время как «тревога - это комбинация, или паттерн эмоций, и эмоция страха-лишь одна из них» [Изард 1999,293].

В качестве основания, которое помогает разграничить эти два эмоциональных состояния, выступает критерий, «введенный <. .> Ясперсом (Jaspers, 1948), в соответствии с которым тревога ощущается вне связи с каким-либо стимулом («свободно плавающая тревога»), тогда как страх соотносится с определенным стимулом» (цит. по: [Березин 1988, 222]).

В этой связи уместно будет заметить, что в ряде авторитетных словарных статей «страх» описывается через эмоцию тревоги, например:

• «страх - состояние сильной тревоги, беспокойства (обычно перед какой-л. опасностью, бедой и т.п.); боязнь» [ССРЛЯ 1948-65];

• «страх - состояние крайней тревоги и беспокойства от испуга, от грозящей или ожидаемой опасности, боязнь, ужас» [Ушаков 193540].

На наш взгляд, объяснением этой тенденции является именно тот факт, что среди ученых еще нет единого понимания эмоций. Другой причиной нечеткого разграничения этих двух эмоциональных состояний можно назвать то, что сами они являются чрезвычайно близкими друг другу, и, соответственно, в ряде случаев отделить их друг от друга достаточно сложно.

Об актуальности исследования свидетельствует то обстоятельство, что разработка вопросов, связанных с лингвистическим аспектом эмоций, приобретает все больший интерес.

На сегодняшний день еще недостаточно изучены не только сами эмоции, но и их языковая репрезентация, а также закономерности того, как они упоминаются в речи. Соответственно, когнитивным и лингвистическим особенностям концепта «страх», их проявлению в исследуемых языках, адекватному переводу лексики данной эмоции с одного языка на другой и посвящена данная работа. Заметим, что данное описание выходит за рамки «чисто» языкознания, а затрагивает также философские, психологические и культурные особенности каждого из трех узусов.

Научная новизна исследования состоит в том, что в данной работе используется метод сплошной обработки корпусов текстов исследуемых авторов и их переводов на рассматриваемые языки. Обращение к художественным текстам как материалу для проведения исследования позволяет более полно проанализировать (чем, например, при анализе словарных статей и/или отдельных произведений), проверить и уточнить полученные данные на широком материале.

В нашем исследовании на первом его этапе делается попытка классификации лексем поля «страх». В основе данной диссертационной работы лежит лингвопсихологический подход, исследующий предмет, исконно являвшийся прерогативой психологического анализа -ментальность, вопросы, связанные с восприятием, осмыслением и выражением эмоций, - лингвистическими методами на материале связанного художественного текста, а не словарных статей.

Основная цель работы заключается во всестороннем лингвистическом описании концепта «страх» на материале трех исследуемых языков, изучении особенностей актуализации этого концепта в обыденном массовом сознании. Для решения данной задачи выводится общая классификация контекстов употребления лексики, обозначающей эмоцию страха в русском, немецком и английском языках. Такая классификация поможет выяснить общие закономерности функционирования указанных лексем, а также различия в их употреблении и понимании русской, немецкой и английской культурами.

Данное исследование поможет понять, насколько схоже социумы, говорящие на русском, немецком и английском языках, ощущают и воспринимают эмоцию страха.

Материалом исследования послужили полные корпусы текстов художественной литературы, а именно, полные собрания сочинений Михаила Булгакова и Курта Тухольского, а также их переводы на английский язык. Выбор этого языкового материала обусловлен следующими причинами:

1. Произведения этих писателей относятся примерно к одному и тому же периоду времени - первой трети XX века. Таким образом, в соответствии с одним из принципов контрастивной лингвистики, мы сопоставляем исследуемые языки (на примере конкретно взятых лексем) на одном и том же этапе их развития.

2. Большинство произведений М.А. Булгакова и К. Тухольского объединяет сатирико-саркастическая и критическая направленность. Это стилистическое сходство также является необходимым условием при сопоставлении фактов тех или иных языков методами корпус-лингвистики.

Лексика, являющаяся объектом рассмотрения и изучения лингвистики эмоций (или эмотологии - науки, разрабатывающей лингвистическую концепцию эмоций), может быть разделена, по мнению многих ученых, на две большие группы (в соответствии с различной функциональной природой этих слов):

1. Лексемы, выражающие эмоции [Гак 1998], или эмоциональная лексика [Шаховский 1987; Бабенко 1994]. Этот тип используется для выражения эмоций говорящего и эмоциональной оценки объекта речи (экспрессивная и прагматическая функции). К эмоциональной лексике относят эмоционально окрашенные слова, содержащие эмоциональный компонент3.

2. Лексемы, сообщающие об эмоциях [Гак 1998], или лексика эмоций

Шаховский 1987; Бабенко 1994]. Эти слова ориентированы на объективацию эмоций в языке и их инвентаризацию (номинативная функция). Таким образом, лексика эмоций включает слова, предметно-логическое значение которых составляют понятия об эмоциях.

Такого деления придерживается сегодня большинство исследователей, например, [Мальцев 1963а/19636, Шмелев 1977, Шмидт 1979, Лукьянова 1986, Шаховский 1987 и др.], которые отрицают саму возможность включения в состав эмотивной лексики слов, называющих эмоции. Другие исследователи (например, [Бабенко 1994]) предлагают сделать «эмотивную лексику» общим понятием для эмоциональной лексики и лексики эмоций.

Именования эмоций являются своеобразными «метаэмоциями, а не самими эмоциями», «понятийными обозначениями» последних и не эмотивны по своей сути (то есть не содержат чувственного компонента) [Шаховский 1987, 94]. Такие слова как, например, страх, радость, ужас и

2 Эту лексику еще называют «эмотивной».

3 В нашей работе мы не будем подробно обосновывать правомерность выделения чувственного компонента (который иногда еще называют «эмосема»). Отметим лишь, что мы придерживаемся точки зрения, противоположной той, которую обосновывали [Kirchgafiner 1971; Ludwig 1976; Viehweger 1977; Hanse 1979], отрицавшие наличие чувственного компонента как такового. др.4 - это обозначения эмоций, «опосредованные мышлением, в понятиях» [Кафиатуллина 1982, 9].

Существуют работы, в которых делается попытка уточнить, детализировать или же откорректировать данную классификацию. Например, Б. Волек полагает, что, в сущности, речь идет о различных эмотивных знаках, «значение которых может конституироваться либо понятиями, либо прямыми эмоциональными переживаниями» [Волек 1995, 16].

Итак, слова, которые содержат так называемый чувственный компонент, будем называть эмотивной лексикой. К лексике эмоций мы относим лексемы, называющие эмоцию, но не выражающие ее.

Основными методами нашей работы являются:

1. Синтаксическая и лексико-семантическая разновидности контрастивного анализа контекстов с именованиями эмоции «страх», выявленных в результате сплошной выборки из полных корпусов текстов исследуемых писателей. Такой подход, позволяющий сопоставить между собой все контексты, сходен с социологическим методом сплошной выборки и гарантирует относительную представительность (репрезентативность) и полноту анализа.

Существует точка зрения (например, В.Г. Гак), в соответствии с которой сравнительный, компаративный, контрастивный, конфронтативный и сопоставительный подходы к изучению языка рассматриваются как разные названия одного и того же метода.

Мы придерживаемся несколько иного подхода к трактовке данных терминов, принимая сходство этих методов, но, в то же время, разделяя их задачи и способы анализа информации.

4 Заметим, что в данном случае речь идет об именованиях эмоций. Сюда не включаются слова, содержащие чувственный компонент, например, 'Что за страхи ты мне тут рассказываешь?!', 'Ванюша только что приехал! Радость-то какая!' и т.п.

Когда мы рассматриваем, например, способы перевода русских контекстов с лексемами поля «страх» на английский язык, где последний выступает в роли языка-цели, а русский в качестве исходного языка, - в этом случае мы имеем дело с односторонним методом. Двусторонний же метод применяется, например, при сопоставлении текстов (при этом все они рассматриваются как равноправные) для ответа на вопрос, насколько схоже воспринимается различными социумами эмоция страха.

Контрастивный анализ, используемый в данной работе, всегда включает в себя два этапа:

• «стадию описания, когда каждый из двух языков описывается на соответствующем уровне»;

• «стадию сопоставления языков для осуществления их сравнения» [Джеймс 1989, 233].

Существует два вида контрастивного анализа:

• Односторонний метод «выявляет значение " (значения) грамматических и лексических явлений исходного языка, отражающееся на уровне (уровнях) значений языка-цели и охватывающее те средства языка-цели, которыми тот располагает для передачи значения (значений) исходного языка» [Штернеман 1989, 153]. При таком подходе направление исследования выглядит как 'Исходный язык' —> 'Язык-цель'.

• Двусторонний / многосторонний метод рассматривает явления двух и более сопоставляемых языков на уровне их взаимоотношения, при этом сопоставляя их на контрастивной основе. При таком подходе исследование происходит между элементами сравниваемых языков в обоих направлениях, то есть один и тот же язык, по сути, одновременно является и исходным языком и языком-целью.

В нашей работе используются оба вида контрастивного анализа.

Контрастивный анализ как метод представляется в рамках когнитивной лингвистики, которая стремится к системному описанию и объяснению механизмов усвоения языка человеком. Напомним, что под когнитивной лингвистикой понимается «исследование разума (intelligence) и разумных систем, при котором разумное поведение рассматривается как что-то вроде вычисления. Общий знаменатель комплексной когнитивной науки - построение моделей познания и интеллекта, с перспективой воплощения их на ЭВМ. Итак, предметом исследования являются: человеческая когниция (то есть взаимодействие систем восприятия, репрезентации и продуцирования информации) и ее «технологическое представление» [Демьянков 1994].

Иначе говоря, когнитивная лингвистика исследует языковое поведение говорящего-слушающего как модульную систему переработки информации на различных уровнях.

Контрастивный метод как часть когнитивного подхода не просто исследует и устанавливает принципы работы системы «говорящий -слушающий», но и сопоставляет эти системы, а также выявляет черты, присущие как всем исследуемым системам, так и каждой из них в отдельности. Однако в фокусе внимания находятся различия между системами.

Наше исследование выполнено в русле лингвопсихологии («лингвистической психологии»), изучающий «эмоцию-в-языке» не психологическими методами (как психолингвистика), а лингвистическими.

Лингвопсихология исследует «предмет психологии (человеческую ментальность, эмоции, сознание, перцепцию) лингвистическими методами, через призму обыденного языка» [Демьянков 1999, 45]. Лингвопсихология выясняет «методами контрастивной лексической семантики <.>, какова семантика терминов человеческой духовности» [Там же]. Среди прочего, задача лингвопсихолога состоит в том, чтобы путем сравнения результатов работы с терминологией психологической науки «помочь психологам установить, насколько далеко они в своем исследовании отошли от обыденных представлений» [Демьянков 1999, 46].

Необходимость «комбинированного» подхода к изучению эмоций, обращение одновременно к различным наукам и научным методам объясняется сложностью изучаемого объекта, который нельзя полностью объяснить, оставаясь в рамках одной дисциплины. Описание и изучение эмоций требует привлечения методов и знаний различных наук.

О необходимости комплексного изучения эмоций с учетом данных различных наук см., например, исследования [Lakoff - Johnson 1980, Кубрякова 1997, Гак 1997, Клобуков 1998, Мягкова 2000 и др.].

Однако лингвистика является, в известной степени, ключевой дисциплиной в этом комплексе, потому что слово — своеобразный инструмент доступа к общей информационной базе индивидуума [Залевская 1999] и напрямую связано с человеческими переживаниями.

Таким образом, наиболее продуктивным на сегодняшний день является комплексно-интегрированный подход к изучению языка эмоций и самих эмоций.

4. Помимо уже перечисленных методов, в данной работе использовались классификационный и интерпретационный подходы; методы лингвистической семантики; компонентного анализа; прибегаем мы и к количественному и качественному подходам к анализу исследуемого материала (принятые в социологии и психологии). На защиту выносятся следующие положения:

1. Концепт «страх», как и эмоции вообще, является предметом изучения сразу нескольких наук. Синтезировать результаты этих исследований помогает «лингвопсихологический» метод, используемый в данной работе, а именно, на двух уровнях: формальном (синтаксическом) и семантическом.

2. Исследование эмоции страха различными методами (построение классификации, сочетающей в себе формальный и семантический подходы к анализу материала) позволяет провести более полное и четкое рассмотрение исследуемого феномена, а также выявить закономерности в различных языках. Использование двухуровневой классификации, с одной стороны, позволило нам четко распределить контексты, а с другой - детально исследовать их, и понять основы функционирования рассматриваемых лексем в трех исследуемых языках.

3. В исследуемых языках существует сложная система репрезентации переживаний эмоции «страх», связанной с взаимодействием точек зрения индивида, испытывающего эмоцию, и человека, наблюдающего проявления эмоции в другом человеке (сопереживающего ему или хладнокровно констатирующего ход событий).

4. Эмоции обладают социокультурной составляющей, не совпадающей с самой эмоцией в целом и связанной с различными «конвенциями адекватного выражения» в рамках разных культур.

5. Между эмоциями страха и удивления много общего в лингвопсихологическом отношении. В ряде случаев лексемы поля «страх» даже номинируют сложную («комбинированную») эмоцию удивления с базовым компонентом «страх».

6. Ролевое оформление (в смысле падежной грамматики) лексем, называющих эмоцию страха, сводится к сравнительно небольшому репертуару.

7. Страх как базовая эмоция трактуется тремя исследованными узусами сходным образом. Различия же касаются репрезентации эмоции в языке и культурно-обусловленной установки (attitude) к ней.

Научное и прикладное значение исследования заключается в том, что полученные результаты могут быть в дальнейшем использованы в преподавании немецкого и английского языков русскоязычной аудитории и русского языка иностранцам (РКИ), в лекционных курсах по общему и сопоставительному языкознанию, психолингвистике, практике перевода и ряде других.

Помимо этого, данная работа может представлять интерес при дальнейшем изучении эмоций не только в области лингвистики, но и при многоаспектном рассмотрении человеческой ментальности под когнитивистским углом зрения.

Апробация работы. Обсуждения положений данного диссертационного исследования проводились в ходе научно-практических конференций Московского педагогического государственного университета с 2001 по 2005 годы, на заседаниях кафедры западноевропейских языков и методики их преподавания факультета славянской и западноевропейской филологии МШ У. По теме исследования опубликовано 6 статей:

1. Воронин JI.B. Анализ «глубинных» значений выражений с лексемой страх в русском и немецком языках // Вопросы лингвистики и лингводидактики на современном этапе. Материалы VII научно-практической конференции. - М., 1999. - С.26-29.

2. Воронин JI.B. Общая классификация предложений с лексемами страх, ужас в русском и Angst, Furcht, Schreck в немецком языках (на материале произведений М. Булгакова и К. Тухольского) // Славянская и западноевропейская филология на рубеже веков. Материалы VIII научно-практической конференции. - М., 2001. - С.46-50.

3. Воронин JI.B. Денотативные роли лексемы страх в русском и немецком языках (на материале произведений М. Булгакова и К. Тухольского) // Проблемы контрастивной филологии и лингвостилистики: Сборник научных трудов. Материалы IX практической конференции. - М., 2002. - С.37-49.

4. Воронин JI.B. Лингвопсихология как раздел когнитивной лингвистики, или: Где эмоция, там и когниция (в соавторстве с Демьянковым В.З., Сергеевым А.И., Сергеевой Д.В.) // С любовью к языку: Сб. научных трудов. Посвящ. Е.С. Кубряковой. - М., 2002. - С.29-36.

5. Воронин JI.B. Joy, Astonishment and Fear in English, German and Russian: A Corpus-Based Contrastive-Semantic Analysis (в соавторстве с Демьянковым В.З., Сергеевым А.И., Сергеевой Д.В.) // Emotion in Dialogic Interaction: Advances in the Complex. Ed. by Edda Weigand. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2004. -Pp. 163-178.

6. Воронин JI.B. Мы и наши эмоции: восприятие эмоции страха русским, немецким и английским социумами (на материале текстов М. Булгакова, К. Тухольского и переводов их произведений на английский язык) // Актуальные проблемы лингвистической культурологи - 2: Материалы XI научно-практической конференции. -М., 2004. - С.25-32.

Часть данного исследования была выполнена в рамках проекта 01-04-00134а «Исследование национально-культурной специфики лексем, обозначающих эмоции», осуществленного при финансовой поддержке Российского государственного научного фонда (РГНФ).

Целям и задачам исследования служит предложенная структура работы. Исследование состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии. В первой главе рассматриваются общие вопросы, связанные с изучением эмоций (в том числе терминологический аппарат исследования). Во второй главе представлены этапы изучения эмоций философией и психологией. В третьей дается обзор лингвистических подходов к изучению эмоций, а также подводится научная основа предлагаемой в данном исследовании классификации именований эмоции «страх». В четвертой главе представлена классификация именований страха. В «Заключении» собраны основные выводы данного научного исследования, подводятся итоги и намечаются перспективы. В «Библиографии» представлен список источников, словарей и научных трудов, использовавшихся при написании данного исследования.

Заключение диссертации по теме «Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание», Воронин, Леонид Валерьевич

Выводы к четвертой главе

В традиционной психологии страх относят к астеническим (то есть понижающим жизнедеятельность) эмоциям [Теплов 1985, 234]. Данные трех исследуемых языков указывают на неточность такого понимания, так как в текстах Михаила Булгакова, Курта Тухольского и их переводах на английский язык страх выступает и как астеническая, и даже чаще как стеническая эмоция (ср. М. Монтень: «Страх то придает крылья ногам, то приковывает их к земле»). Страх сигнализирует о непосредственном положительном или отрицательном значении различных явлений, а также регулирует рациональное и инстинктивное поведение человека, «подстегивая» или тормозя его действия.

Полученные данные указывают на противоречие между научным и обыденным восприятием и пониманием эмоций. С научной точки зрения, эмоции сами по себе не бывают ни плохими, ни хорошими, а их задача состоит в том, чтобы предупреждать нас о конкретных проблемах [Sylwester 2001]. В свою очередь, говорящий склонен отождествлять эмоции (то есть стимул) с самой угрозой или проблемой. Примерами такой модификации (в результате преднамеренной подмены понятий) могут служить случаи употребления именований эмоции «страх» в роли «Протагониста». По этой же причине авторы чаще используют конструкции, в которых страх как стеническая эмоция преобладает над страхом астеническим: индивид активно пытается избавиться от неприятного ему состояния боязни, предпринимая для этого какие-либо действия.

Материал «обыденного» языка подтверждает оправданность деления эмоций на положительные и отрицательные и отнесение страха к числу отрицательных: страх воспринимается обыденным сознанием именно как отрицательная эмоция. Со страхом связываются негативные ожидания и переживания, он воспринимается как угроза, этого чувства пытаются избежать.

Тем не менее, страх может быть трансформирован в положительную эмоцию. В текстах Михаила Булгакова и Курта Тухольского находим по одному такому примеру. Для трансформации данной эмоции из отрицательной в положительную используются атрибуты радостный, веселый, комический.

Оба автора (а вслед за ними и переводчики), по сути, имеют в виду сложную («двойную») эмоцию, сочетающую негативный компонент -испуг / ужас / Schreck / fright / terror с позитивным - комический / веселый /1 us tig / komisch / enjoyable / merry / comic.

Данная «сложная» эмоция является, скорее всего, вариантом эмоции удивления. Страх в этом случае выступает лишь как один из элементов (компонентов) построения описанной эмоции, а не как «конечный продукт». Именно поэтому мы полагаем, что в данных случаях речь идет именно об эмоции удивления, а не страха. Схематически данная эмоция может быть представлена следующим образом: Событие / происшествие —> Страх —> Неподтверждепие негативного ожидания —> Удивление. Таким образом, лексемы страх / ужас / испуг, призванные номинировать одноименную эмоцию, в ряде случаев могут использоваться для называния эмоции удивления.

При этом происходит и смена оценочной характеристики эмоции, называемой лексемой «страх»: она переходит в разряд положительных. Для такого преобразования необходимо употребление атрибута вместе с лексемой, номинирующей страх. Этот атрибут указывает на положительный характер испытываемой эмоции. Такими атрибутами могут быть лексемы веселый, радостный, lustig, enjoyable и т.п. Интересно, что эти лексемы, в свою очередь, относятся к полю эмоции радость». Отсюда следует, что страх совместно с прямо противоположной ему эмоцией радости «порождают» удивление.

Таким образом, можно констатировать, что родственный характер эмоций страха и удивления (на который указывалось, например, в работах [Tomkins 1962] или [Изард 1999]) подтверждается данными не только нейрофизиологии или практической психологии, но и лингвистически: лексемы, называющие эмоцию «страх», могут выступать в качестве средств выражения эмоции удивления.

В пользу родственного характера эмоций страха и удивления говорят также:

• встречающееся у Михаила Булгакова описание совместного «действия» этих двух эмоций (например: страх и удивление вселились в сердца);

• устоявшееся словосочетание к чьему-либо удивлению и страху / fear was gradually merged in curiosity и т.п.

Сам факт появления таких выражений и приобретение ими статуса устойчивых словосочетаний, зафиксированных в словарях, указывает на то, что исследуемые языковые сознания воспринимают эти эмоции как сходные и, возможно, родственные друг другу.

Интересно отметить, что довольно часто мы склонны объединять в рамках одной ситуации прямо противоположные друг другу эмоции. Это касается не только страха и удивления, но и, например, страха и радости. В рамках одного и того же действия настроение (оценка) может меняться кардинальным образом.

У М. Булгакова находим контекст, в котором описана своеобразная «псевдоэмоция», «пародия» на эмоциональное переживание, на что указывает сам автор, называя ужас «комическим» (также см. соответствующие переводы: komisch / comic).

В целом, можно констатировать практически равное процентное распределение контекстов по двум классам («Индивид в роли протагониста» и «Страх в роли протагониста») у исследуемых авторов. Пропорциональное распределение по классам у обоих писателей составляет приблизительно 2,5 к 1. И у М. Булгакова, и у К. Тухольского преобладают конструкции, описывающие или называющие ситуации, в которых индивид выступает в роли протагониста. Всего у М. Булгакова встречаем 210 употреблений, где индивид выступает в роли протагониста, а у К. Тухольского 277. В то время как всего имеем 75 и 104 употребления страха в роли протагониста у обоих авторов соответственно.

Частое использование лексем страх, ужас, боязнь, испуг, а также их немецких и английских эквивалентов - Angst, Furcht, Entsetzen, Schreck / fear, fright, terror, horror ~ в ролях «протагонистического» типа свидетельствуют не в пользу периферийной теории эмоций Джеймса -Ланге (The Peripheral Theory of Emotions). Говорящий, представляя эмоцию деятелем или - что еще характернее — причиной действий индивида, указывает на первичность эмоции, на ее мотивирующую функцию.

Исследуемый материал наводит на мысль о том, что «обыденное» (интуитивное) восприятие эмоции как стимула совершаемых действий объяснимо, скорее, концепциями Арнолда, Лазаруса, Плутчика и др., а не теорией Джемса — Ланге. Говорящий склонен описывать ситуации, в которых некто действует в состоянии аффекта (индивид в роли невольного агенса), или же осознанно, но при этом испытывая эмоцию страха (индивид в роли агенса).

Таким образом, независимо от того, к какой из трех исследуемых языковых сред принадлежит говорящий, в своем восприятии страха он сходен с представителями других социумов, рассматривающих исследуемую эмоцию как причину своих действий.

Наши данные указывают на то, что в ряде случаев отрицательные эмоции вызываются реализацией каких-либо представлений или предположений человека. В этом случае индивид боится того, что, по его мнению, произойдет или уже имело место, и эти события не являются для него неожиданностью. Эти данные указывают на неточности теории когнитивного диссонанса Фестингера, утверждающей, что положительные эмоции - следствие оправданности ожиданий и реализации когнитивных представлений, а отрицательные -это результат диссонанса между ожиданием и результатом. Также не совсем верным является мнение о том, что «отрицательное удивление» — это обязательная составная часть эмоции страха, являющаяся его причиной (source) [Kryk-Kastovsky 1997].

Эмоция страха представлена у Булгакова и Тухольского как в ситуациях, описывающих состояния, так и в описаниях контролируемых или не контролируемых действий индивида.

Исследуемые авторы склонны приписывать эмоциям человеческие характеристики. Страх - это активно действующий враг, совершающий насилие над человеком, способный оказывать пагубное воздействие на психику человека и даже убивать, например: обезумевший от ужаса и горя - vor Furcht und Kummer wahnsinnig geworden - distraught with horror and grief / Todesangst — смертельный ужас — deadly horror и т.д. На это указывают и разнообразные контексты с именованиями страха в «протагонистических» ролях экзистенса и агенса, в которых страх представлен как живое существо. При этом страх, как и человек или другое живое существо, может предпринимать действия различной интенсивности: от неторопливого до гиперактивного. Итак, всеми тремя рассматриваемыми языками эмоция страха подается как сильный негативный аффект.

10. У страха в текстах Булгакова и Тухольского можно выделить две основные функции:

1. Локативную:

• Функцию вместилища, когда человек, испытывающие эту эмоцию, как бы оказывается / делает что-либо в страхе. При этом данная функция имеет три подвида:

S «Вселенная», например, приходить в ужас, делать что-либо в страхе / из страха; etw. in Angst / aus Angst machen; S «Яма», например, впадать / повергать в ужас; S «Глыба», например, etw. vor Schreck / Furcht machen. Отметим, что такое употребление не характерно для русского и английского языков, и переводится оно локативными конструкциями типа «Вселенная»: делать что-либо из страха / to do smth. out of fear.

• Функцию наполнителя, когда экспериенцер сам выступает в роли вместилища страха, сосуда, в котором тот находится. Например: etw. voll Ehrfurcht machen.

2. Функцию пособника (сообщника), которая проявляется в тех случаях, когда человек делает что-либо со страхом, то есть как бы вместе с ним: делать что-либо со страхом / etw. mit Furcht machen.

11. Являясь наиболее разветвленным, первый класс («Индивид в роли протагониста») также является и наиболее представительным: 206 употреблений у М. Булгакова и 271 контекст у К. Тухольского. Отметим, однако, что второй класс («Страх в роли протагониста»), хоть и имеет всего три подкласса, тем не менее, достаточно широко представлен у обоих авторов: 75 употреблений у русского писателя и 105 у немецкого, что, соответственно, составляет 27% и 28% от общего числа всех контекстов.

12. Большинство семантических падежей используется обоими авторами для описания состояния страха. Однако язык Михаила Булгакова, с этой точки зрения, отличается большим разнообразием и большей образностью, в то время как Курт Тухольский оперирует меньшим количеством конструкций. Булгаков использует лексемы, номинирующие эмоции, в 20 семантических падежах, а Тухольский - в 18. У немецкого автора отсутствуют контексты в подклассах:

• «Страх как делиберат при индивиде в роли невольного агенса»,

• «Страх как каузатив соматических изменений в индивиде, заметных ему, но не видимых окружающим».

13. Отметим, что два названных падежа («Страх как делиберат при индивиде в роли невольного агенса» и «Страх как каузатив соматических изменений в индивиде, заметных ему, но не видимых окружающим») не представлены широко и в текстах Булгакова: в сумме на них приходится всего 4 употребления, что составляет даже менее 1,5% от общего числа контекстов.

14. Тем не менее, сопоставление текстов-оригиналов и их переводов на два других исследуемых языка указывает на то, что все семантические падежи, приведенные в классификации, могут быть использованы в любом из трех исследуемых языков.

15. Шестью наиболее часто используемыми русским автором подклассами являются «Индивид как объектив» (51 употребление), «Страх как медиатив-1 при индивиде в роли агенса» (47), «Страх как стативный предикат при индивиде в роли экспериенцера» (30), «Страх как медиатив-1 при индивиде в роли невольного агенса, подтип: стеническая эмоция» (25), «Страх как каузатив при индивиде в роли невольного агенса, подтип: стеническая эмоция» (22) и «Индивид не назван в предложениях со страхом в роли экзистенса» (20). Эти подклассы в совокупности покрывают подавляющее большинство всех контекстов (194 из 281), а именно 69%.

16. В русском языке система конструкций, называющих / описывающих ситуации, в которых индивид является протагонистом, является не только более разветвленной (в сравнении с подклассами, где страх выступает как протагонист) - она еще и более востребована говорящим.

17. Подобную же ситуацию наблюдаем у Курта Тухольского, который чаще других использует подклассы «Страх как стативный предикат» (130 контекстов), «Индивид не назван в предложениях со страхом в роли экзистенса» (68), «Страх как каузатив при индивиде в роли агенса» (35), «Индивид как объектив в предложениях со страхом в роли агенса» (29), «Страх как медиатив-1 при индивиде в роли агенса» (23). На эти подклассы в сумме приходится 272 употребления из 361, то есть чуть более 75% всех контекстов.

18. Чаще других Булгаков в своих текстах использует лексему ужас (146 употреблений). В то же время она не является наиболее «универсальной», то есть используемой в большинстве подклассов. В роли такой лексемы выступает страх (всего 121 употребление). Она используется во всех подклассах, кроме «Страх как каузатив при индивиде в роли невольного агенса, подтип: астеническая эмоция»24. В то же время ужас не употребляется Булгаковым в подклассах «Страх как каузатив при индивиде в роли агенса», «Страх как делиберат при индивиде в роли агенса», «Страх как делиберат при индивиде в роли невольного агенса», «Страх как каузатив, вызывающий соматические изменения, не заметные окружающим, при индивиде в роли экспериенцера», и «Страх как медиатив-1 при индивиде в роли каузатива». Отметим, что в этом подклассе у М. Булгакова используется лишь лексема ужас - в обшей сложности семь употреблений.

Лексемы же испуг и боязнь редко употребляются русским автором: 20 и 2 раза соответственно,- что вместе составляет лишь 8,4% от общего числа классифицировавшихся контекстов.

19. У Курта Тухольского наблюдаем другую картину: наиболее частотная лексема Angst (225 контекстов) используется в большинстве подклассов (в 16 из 18), не употребляясь лишь в следующих подклассах:

• «Страх как каузатив при индивиде в роли невольного агенса, подтип: астеническая эмоция»,

• «Страх как медиатив-1 при индивиде в роли каузатива».

20. В текстах М. Булгакова находим немного атрибутов (всего 32), используемых для характеристики номинантов страха. У К. Тухольского таких атрибутов гораздо больше: в общей сложности 125 употреблений. Таким образом, М. Булгаков для указания на интенсивность переживания в основном сосредотачивается на «действиях» («поведении») страха или состоянии индивида. В то же время К. Тухольский, помимо перечисленных способов, большое внимание уделяет и характеризующим атрибутам. Таким образом, с этой точки зрения, язык немецкого автора является более красочным и образным.

21. М. Булгаков достаточно редко использует лексемы, обозначающие цвет, в предложениях с именованиями страха. По сути, можно выделить две группы таких употреблений:

• Чаще используются лексемы бледный / побледнеть, мутный, посереть и побелеть для указания на болезненное состояние, вызванное страхом. Иногда для этих же целей используются два других цвета: красный {красный, побагроветь) и желтый {желтоватый, пожелтеть).

• Для передачи угрозы используются атрибуты черный, темный и один раз коричневый.

22. УК. Тухольского находим еще меньше таких употреблений. При этом он использует несколько другую цветовую палитру:

• Доминирует зеленый цвет (grtin), используемый для передачи болезненного состояния, вызванного эмоцией страха. Один раз с этой целью также употреблен атрибут rot.

• Для передачи угрозы Тухольский так же, как и Булгаков, использует атрибут schwarz. Как и в случае с передачей болезненного состояния, находим всего несколько таких употреблений.

23. Страх не существует сам по себе: его «испытывают». Тем не менее, в материале находим много контекстов, в которых эмоция названа, а индивид - нет. При этом наблюдается следующая закономерность:

• В том случае, когда эмоция страха выступает в роли экзистенса, использование лексем, обозначающих индивидуума, не требуется.

• Тогда же, когда страх выступает в роли агенса, в подавляющем большинстве случаев требуется указание на объект воздействия "эмоции. Не называть индивидуума допустимо лишь' в том случае, когда действие страха напрямую не направлено на человека. Это ситуация наступления страха, то есть первой стадии, когда это чувство как бы «подкатывает», готовится «вселиться» в человека.

24. В ряде случаев авторы и вслед за ними переводчики склонны использовать в качестве усилительного прилагательного производное от лексемы, именующей эмоцию «страх», например: страшный страх / furchtbarer Schreck / dreadful horror.

25. При переводе отличные друг от друга эмоции могут восприниматься как сходные. Особенно часто это происходит, когда интенсивность каждой их этих эмоций рассматривается как сходная с интенсивностью другой.

26. Несмотря на большое количество совпадений и общих моментов, между М. Булгаковым и К. Тухольским существует принципиальная разница, заключающаяся в описываемом ими страхе.

• В произведениях К. Тухольского доминирующим является «этот страх» (определение см. у [Степанов 2001]). Писатель буквально ненавидит мир, окружающий его, ему мешают жить нормы, люди, принципы Германии начала XX в. Сатира Тухольского зла, его произведения - не «смех сквозь слезы», а смех, который должен вызвать слезы у тех, кого писатель высмеивает. Страх у К. Тухольского - это страх внешнего окружения (страх гражданский и политический).

• УМ. Булгакова же видим принципиально другой страх, это вопль ужаса, вызванный отчаянием. Это именно «тоска-страх», та самая l'angoisse Сартра, Angst Кьеркегора, вызванная безысходностью. Безусловно, писателя угнетает окружающий его мир, но страх у М.А. Булгакова - это страх экзистенциальный (страх «такого» Бытия, страх духовный).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование функционирования концепта «страх» в художественных текстах, являющихся отображением обыденного массового сознания, позволяет сделать следующие основные заключения.

В исследуемых в данной работе языках существует разветвленная система описания (отражения) переживаний эмоции «страх». Уже этот факт указывает на то, что эмоция страха является важной составляющей жизни трех исследуемых культур.

Хотя языковой материал подтверждает оправданность деления эмоций на положительные и отрицательные, и отнесение страха к числу отрицательных, эта эмоция может быть трансформирована в положительную эмоцию.

В этом случае мы имеем дело со сложной эмоцией, сочетающей негативный и позитивный компоненты и являющейся вариантом эмоции удивления. Страх в этом случае выступает лишь как один из компонентов «сложной» эмоции. Таким образом, речь идет об эмоции удивления, а не страха.

При этом происходит и смена оценочной характеристики эмоции, называемой лексемами поля страха: она переходит в разряд положительных. Для такого преобразования необходимо употребление атрибута вместе с лексемой, номинирующей страх. Этот атрибут указывает на положительный характер испытываемой эмоции. Такими атрибутами могут быть лексемы веселый, радостный, lustig, enjoyable и т.п. Интересно, что эти лексемы, в свою очередь, относятся к полю эмоции «радость».

В таких случаях эмоция удивления является как бы «продуктом» взаимодействия двух прямо противоположных эмоций: страха и радости.

Русские, немецкие и английские конструкции, в которых употребляются лексемы, обозначающие эмоцию «страх», зачастую поддаются буквальному переводу: «в отчаянии и ужасе пал на колени / fell to his knees in terror», «в голубых глазах Василисы прыгал ужас / in seinen blauen Augen flackerte Entsetzen», «и сердца их исполнились ужасом / and their hearts were filled with terror», «страх пополз через черные окна / fear crept through the dark windows / durch die Fenster kroch Angst», «в глазах — страх с тоской в чехарду играют / in den Augen spielten Angst und Wehmut Bockspringen / in his eyes fear and longing play leapfrog» и т.д.25

Возникает вопрос, имеют ли ввиду русские, немцы и англичане одно и то же чувство, когда упоминают, соответственно, лексемы страх, Angst и fear?

В результате обработки материала текстов немецкой и русской литературы, а также их переводов на английский язык, мы можем сделать л/ вывод об «архетипичности» концепта страха. Представители различных культур, использующие при общении различные языки, воспринимают страх сходным образом,, несмотря на то, что живут в разных частях.евразийского континента, что исключает возможность прямых интерферирующих влияний.

С этой точки зрения, страх относится к числу базовых паннациональных эмоций. Такой вывод делается психологами на основании анализа мимических, физиологических, поведенческих и других реакций представителей различных культур. В лингвистических же работах однозначного ответа на этот вопрос дано не было.

25 В переводческой традиции понятие «буквальный перевод» употребляется для обозначения неудачного перевода, выполненного «слово в слово». В этом случае переведенный текст может быть либо не понятен читателю, либо передавать искаженный смысл. В нашем же случае понятие «буквальный перевод» употребляется без негативной коннотации. Несмотря на то, что конструкции с именованиями эмоции страха переводятся практически «слово в слово», исходный смысл высказывания не теряется, а читатель правильно его понимает.

26 Напомним, что аналитическая (глубинная) психология, вслед за K.-Г. Юнгом, под архетипами понимает набор универсальных моделей, характерных для группы людей.

Во многом это было связано с тем, что материалом этих исследований служила не сплошная выборка из корпусов текстов, а данные словарей или примеры из отдельных произведений. Поскольку же мы исследовали полные собрания сочинений Михаила Булгакова и Курта Тухольского, а также их переводы на английский язык, можно предположить, что социумы, говорящие на русском, немецком и английском языках, воспринимают эмоцию страха сходным образом. Итак, некоторые эмоции, по данным «обыденного» языка, «паннациональны».

При определении специфичности или ее отсутствия, культурной зависимости и тому подобных критериев, касающихся эмоций, абсолютно необходимым является понимание того, о каких эмоциях мы говорим, и что мы вкладываем в это понятие.

Как мы попытались показать в своей работе, следует четко разграничивать «чистую» эмоцию и причину ее вызвавшую; кроме того, не следует «смешивать» сами эмоции и наше отношение к ним, то есть культурно обусловленное оценочное восприятие этих феноменов. Все это необходимо при ответе на вопрос об универсальном характере эмоций (в частности эмоции «страх»).

К числу причин, вызывающих эмоции, относятся социально-культурные нормы того или иного сообщества. Эти нормы являются своего рода «фильтрами», через которые «проходит» эмоция, прежде чем индивид ее испытает и, может быть, выразит. Эти «фильтры», безусловно, определяют оценку, которую индивид дает своим переживаниям.

Итак, принимая социокультурные различия между теми или иными этносами, мы считаем (и это доказывают языковые данные), что в своей основе эмоция страха воспринимается и понимается рассматриваемыми нами социумами сходным образом. Различаются же причины и способы выражения этой эмоции в языках, то есть «культурные наслоения», а не сама эмоция. Таким образом, схематически сходства и различия в восприятии эмоции страха могут быть представлены в виде треугольника с основанием вверху (см. схему ниже); в виле своеобразного «айсберга», так как общее в восприятии и понимании эмоций зачастую находится не на поверхности, а скрыто социокультурными различиями, существующими между этносами:

Различия

Универсальность

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Воронин, Леонид Валерьевич, 2005 год

1. Булгаков 1995-1999. Булгаков, М.А. Собрание сочинений в 10 томах. -М., 1995-1999.

2. Tucholsky 1999. Kurt Tucholsky: Werke Briefe - Materialien // Digitale Bibliothek, Band 15. - Berlin: DIRECTMEDIA Publishing GMBH, 1999.2. Словари

3. Апресян 2000. Апресян Ю.Д., Богуславская Ю.О., Крылова Т.В., Левонтина И.Б., Урысон Е.В. и др. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Под общ. ред. Апресяна Ю.Д. Вып.2. М., 2000.

4. БТС 2000. Большой толковый словарь. СПб., 2000.

5. КПС1985. Краткий психологический словарь. Сост. Карпенко Л.А. Под ред. Петровского А.В., Ярошевского М.Г. М., 1985.

6. КСКТ1996. Краткий словарь когнитивных терминов. Сост. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З. и др. М., 1996. - 245 с.

7. Назаров Мелешко 1995. Назаров В.Н., Мелешко Е.Д. Этика: Словарь афоризмов и изречений. - М., 1995. - 680 с.

8. Нелюбин 2003. Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. -М., 2003.-320 с.

9. Ожегов 1952. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1952. - 848 с.

10. Ощепкова Шустилова 1999. Ощепкова В.В., Шустилова И.И. Краткий англо-русский лингвострановедческий словарь:11