Лингвопрагматика конфликта: исследование методом количественного контент-анализа тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.19, кандидат наук Хроменков, Павел Николаевич

• Хроменков, Павел Николаевич
• кандидат наук
• 2016

Оглавление диссертации кандидат наук Хроменков, Павел Николаевич

Введение.......................................................................................4

Глава 1. Конфликтология, лингвоконфликтология и лингвопрагматика: теория и методология.....................................................................20

1.1. Перманентистское и конвенционалистское направления в конфликтологии............................................................................20

1.2. Психолингвистические взгляды в теории конфликта.........................28

1.3. Лингвопрагматика как основа вербального конфликта.......................30

1.4. «Язык вражды» как предмет научного анализа.................................35

1.4.1. Исследование «языка вражды» в зарубежной науке........................37

1.4.2. Исследование «языка вражды» в отечественной науке.....................52

1.4.3. Поле проблемного анализа........................................................56

Выводы по Главе 1..........................................................................71

Глава 2. Лингвоконфликтогенез в общегуманитарном дискурсе................75

2.1. Вербальная рефлексия этноконфликта............................................75

2.2. Лингвоконфликтогенез в системе религиозного сознания...................86

2.3. Лингвоконфликтогенез в дискурсе идеологий Нового времени............91

2.4. «Язык вражды» в современных российских периодических изданиях......................................................................................99

2.5. «Язык вражды» в отношениях религиозных и светских общностей (на примере печатных и электронных СМИ).............................................110

2.5.1. Анализ довоенных СМИ.........................................................111

2.5.2. Анализ современных СМИ......................................................120

Выводы по Главе 2........................................................................138

Глава 3. Количественный контент-анализ в лингвоконфликтологических исследованиях.............................................................................141

3.1. Метод количественного контент-анализа в зарубежной науке............144

3.2. Метод количественного контент-анализа в отечественной науке.........................................................................................154

3.3. Канонические религиозные тексты: опыт частотного анализа вербальной

конфликтогенной составляющей......................................................164

Выводы по Главе 3.......................................................................184

Глава 4. Политическая лингвоконфликтология: исследование методом количественного контент-анализа....................................................189

4.1. Конфликтная лексика в текстах конституций.................................189

4.2. Конфликтосодержащие лексические компоненты государственных

гимнов и гербов...........................................................................200

4.2.1 Презентация военных конфликтов в гимнах.................................201

4.2.2. Образы смерти, крови, страданий как мобилизационные мотиваторы государственных гимнов................................................................210

4.2.3. Аллегории и атрибуты конфликта в государственных гимнах..........214

4.2.4. Идеология конфликта и историческая эволюция российского государственного гимна..................................................................221

4.2.5. Квантитативные показатели лингвоконфликтогенности государственных гимнов................................................................224

4.3. Опыт частотного лингвистического анализа в исследовании политических процессов................................................................227

4.4. Лексика вражды в публичной политической риторике: на материале инаугурационных речей президентов США........................................240

4.5. Лексика конфликта в российской учебной политологической

литературе..................................................................................286

Выводы по Главе 4.......................................................................298

Заключение.................................................................................305

Список сокращений и условных обозначений.....................................320

Список литературы........................................................................321

Приложение А.............................................................................363

Приложение Б.............................................................................369

Приложение В.............................................................................371

Приложение Г.............................................................................373

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лингвопрагматика конфликта: исследование методом количественного контент-анализа»

Введение

При современном уровне развития лингвистики, психологии и информационных технологий человеком можно манипулировать, и методы манипулирования массовым сознанием уже хорошо известны. Очевидным манипуляционным инструментом при этом выступает язык. Языковое манипуляционное воздействие может вестись в формате традиционной классической системы прямой агитации - пропаганды, цель которой всегда прагматична. Однако в наши дни на практике применяются новые технологии манипуляции. Языковое воздействие в данном случае осуществляется через повышение частотности употребления определенным образом подобранных лексем - символов. На соответствующих современных психолингвистических методах выстраивается в значительной мере практика цветных революций, вовлечения людей в террористические организации разного толка.

Жизнь во всем многообразии ее проявлений определяется конфликтами разного рода. Борьба за существование в биологической среде преломляется в более сложные конфликтные формы в человеческом обществе. О построении модели бесконфликтного общества мечтали многие мыслители прошлого. Признавая большое значение этих поисков для гуманизации мира, приходится констатировать, что эта мечта имеет характер утопии. Снять конфликты полностью невозможно, поскольку наряду с конфликтами групповыми и межличностными есть и внутренние конфликты. Само развитие человека предполагает конфликт, самопреодоление. Превышение уровня конфликтогенности может иметь для общества разрушительные последствия в той же степени, как и нивелировка конфликта может обернуться взрывом конфронтационности. Такой исход ярко иллюстрирует исторический опыт распада СССР - умолчание или забвение конфликтов прошлого в советском обществе, вытеснение их на латентный уровень

привело к разрушению системы, подорванной множеством конфликтных ситуаций. Таким образом, необходимо в любом обществе поддерживать оптимум конфронтационности (оптимальной «температуры

конфликтогенности»). Поэтому перед общественными науками возникает проблема разработки методологического инструментария мониторинга конфликтов, их прогнозирования. Принципиально важно понять прагматику конфликта - разную по природе, мотивации, последствиям, вербальному выражению. Это задача лингвопрагматики. Не менее важно зафиксировать тенденцию перехода от вербальной фазы конфликтогенеза к фазе действенного проявления конфликта. Особая роль, ввиду необходимости фиксации вербальной феноменологии конфликта, принадлежит в данном случае лингвистике. К настоящему времени в рамках лингвистики уже сложилось направление, называемое «лингвоконфликтология» и ее подвид -изучение «языка вражды» ('hate speech'). Одним из прикладных аспектов лингвоконфликтологии может стать прогнозирование возникновения конфликтов по результатам лингвопрагматического анализа текстов квантитативными методами. Логично предположить, что при высокой частотности использования лексем «языка вражды» можно говорить о соответствующих угрозах перехода от вербальной к активной фазе конфронтационности. Прагматика появления «языка вражды» в разных типах дискурса определяется интерлокутивной взаимосвязью коммуникантов.

Актуальность темы исследования определяется сохраняющимся высоким уровнем конфликтогенности современного общества, требующим анализа вербальной составляющей конфликта с целью оценки и прогноза его возникновения, развития и снятия, не допуская перехода конфликта в стадию самостоятельного развития. Есть все основания утверждать, что степень конфликтности общества имеет тенденцию роста.

Человек может действовать нерационально. Но это не означает, что прагматическая мотивационная цепочка отсутствует.

Прямая агитация ведется не всегда. Но человек оказывается психологически и ментально предрасположен к принятию программируемых разработчиками решений [Якунин, Багдасарян и др., 2009]. Так продуцируются сегодня многие социальные и этнические конфликты. Знание этих возможностей напрямую связано с задачами обеспечения национальной безопасности России. Конфликты в настоящее время вспыхивают с возрастающей частотой то в одной, то в другой точке земного шара, при этом их возникновение часто оказывается неожиданным не только для общества, но и для экспертов. Человек может действовать нерационально. Но это не означает, что прагматическая мотивационная цепочка отсутствует.

Конфликты в рамках прежней методологической парадигмы прогнозировать непросто. Соответственно, возникает задача оценки потенциалов конфликтогенеза на основе новых методологических подходов. Такие возможности предоставляют, в частности, лингвопрагматика и частотный контент-анализ. С их помощью фиксируются еще не артикулируемые тенденции в умонастроениях социума, выявляются целевым образом направленные информационные атаки.

Степень разработанности темы: в связи с тем, что заявленная тема является, по сути, междисциплинарной, отметим, что наиболее значимые исследования в области лингвистической прагматики, сформировавшейся под влиянием философии Л. Витгенштейна и теории речевых актов, представлены в работах Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1985, 1999], В.В. Дементьева [Дементьев, 2003, 2006], В.З. Демьянкова [Демьянков, 2010, 2012, 2015], В.И. Карасика [Карасик, 2002, 2008], Г.Г. Матвеевой и др. [Матвеева, 2009], Р. Ратмайр [Ратмайр, 2003], И.А. Стернина [Стернин, 2003, 2008]; Ю.С. Степанова [Степанов, 1975, 1981], A. Boguslawski [Boguslawski, 2008], G. Leech [Leech, 1983] и мн. др. Проблемы генезиса конфликта рассматриваются в рамках различных гуманитарных наук. Большой вклад в понимание факторов, порождающих конфликт, и в классификацию конфликтов внесли в разное время М. Дюверже [Дюверже, 2000], К. Дойч

[Deutsch, 1963], Р. Даль [Даль, 2003], П. Бурдье [Бурдье, 1993], К. Боулдинг [Boulding, 1963], Р. Дарендорф [Дарендорф, 1994], Л.А. Козер [Козер, 1991, 2000] и др. В формирующейся сфере лингвоконфликтологии и изучении «языка вражды» можно отметить работы К. Ховланда [Hovland, 1954]. Б. Ванакера [Vanacker, 2006], К. Тиллмана [Tillman, 2010], Дж. Джошуа [Joshua, 2006], Д. Боромиза-Хабаши [Boromisza-Habashi, 2008], Т. Ван Дейка [Dijk van Teun, 1987], П. Тэйлора [Taylor, 2004], Т. Киннея [Kinney, 2008], Б. Маллена [Mullen, 2001, 2004, 2005, 2009], Д. Райс [Rice, 2003], Э. Вебер [Weber, 2009], С. Бенеш [Benesch, 2012], К. Хаупта [Haupt, 2005], И. Иньиго-Мора [Inigo-Mora, 2002; 2007], Т. Вебба [Webb, 2011, 2012], Т. Джея [Jay, 2009] и др.; изучению «языка вражды» в российской науке посвящены работы В.И. Жельвиса [Жельвис, 1997] и др., Т.В. Воронцовой [Воронцова, 2006], С.А. Колосова [Колосов, 2004], А.В. Денисовой [Денисова, 2009], А.В. Евстафьевой [Евстафьева, 2009], Л.Р. Комаловой [Комалова, 2014, 2016] и др. в области формализованного анализа текстов и контент-анализа известны работы Г. Лассуэлла [Lasswell, 1949], Б. Берельсона [Berelson, 1952, 1959], Ф. Керлингера [Kerlinger, 1973], К. Криппендорфа [Krippendorf, 2004] и др., О. Холсти [Holsti, 1969], Х. де Ландтсхеера [Landtsheer, 1991], В. Бенуа [Benoit, 1999], В. Лоу [Lowe, 2004], С. Стемлера [Stemler, 2001], А. Велозо [Veloso, 2011], Н.С. Виноградовой [Виноградова, 2010], В.Ю. Литвиновой [Литвинова, 2006], О.И. Максименко [Максименко, 2003, 2013, 2016] и др.

Одновременное развитие направлений изучения «языка вражды» с позиций лингвопрагматики и применения методологии количественных методов, включая частотный контент-анализ, объективно должно было привести к их синтезу.

Российская Федерация оказывается сегодня в фокусе конфликтов различного рода. Конфронтационная ситуация на Украине по «принципу домино» породила конфликты, затрагивающие интересы и национальную безопасность России. Исторически повторяющийся конфликт Россия - Запад достиг критического уровня, позволяющего экспертам использовать

дефиницию «новая холодная война». Очередной виток гонки вооружений, который привел к возникновению «гибридных войн», как видно по ситуации на Ближнем востоке и, в частности, в Сирии и Ираке, сопровождается усиливающейся военной риторикой. Информационная война помимо адресации к современной России была экстраполирована и на историческое прошлое (в частности, историю Второй мировой войны). Протестное политическое движение, составляя не столь значимую величину в электоральном выражении, продуцирует конфронтационную риторику через интернет-ресурсы. Сохраняются латентные конфликты на национальной и религиозной почве, которые, уходя корнями в канонические религиозные книги, при наличии соответствующего катализатора угрожают превратиться в новые «войны идентичностей».

Обозначенные угрозы поставили задачу выработки научной методологии и методики мониторинга и превентивного предупреждения конфликтов, как стихийного, так и проектного характера. Важнейшим инструментом в данном отношении могут являться технологии и приемы работы с лексикой вражды с позиций лингвопрагматики. Ввиду того, что конфликты в современную эпоху имеют преимущественно информационные мотиваторы, то в фокусе внимания и должна оказываться в первую очередь вербальная медийная информация, реализующаяся, главным образом, через соответствующую лексику. Другим выражением современного науковедческого синтеза является использование гуманитарными науками количественных методов исследования.

Источник материала данного исследования определяется теми вербальными нишами, применительно к которым осуществлялось рассмотрение лексики конфликта:

1) религиозные тексты, в том числе определяемые в качестве сакральных и канонических (Библия (Ветхий и Новый Завет), Коран, Танах);

2) тексты конституций стран мира (45 преамбул конституций);

3) тексты государственных гимнов стран мира (133 гимна);

4) государственные гербы как креолизованный текст (236 гербов);

5) тексты инаугурационных речей президентов США (64 речи);

6) тексты в жанре политической публицистики (по 5 выпусков газет «Аргументы и факты» (АиФ), «Московский комсомолец» (МК) и «Российская газета» (РГ) за сентябрь 2013 г.);

7) тексты из архивов периодической печати (отдельные выпуски газеты «Безбожник» (1930, 1934, 1938 гг.); «Коммерсантъ», «Завтра», "The Times";

8) интернет-комментарии сайтов РИА Новости, Life News и НТВ.ги;

9) тексты учебников, учебных пособий по политологии для высшей школы, всего 6 учебников;

10) рандомная выборка лексикографическая этнофолизмов;

11) рандомная конфликтосодержащая лексика тоталитарных режимов;

12) результаты запросов в поисковых системах Яндекс и Google.

Представленный перечень источников позволяет оценивать

представленную работу как комплексную по отражению ниш распространенности «языка вражды» как вербальной причины конфликтогенности текстов разного рода.

Гипотеза исследования: несмотря на разнородность изучаемых текстов, их хронологическую удаленность, разножанровость, принадлежность к разным дискурсам, использование подходов лингвопрагматики, квантитативных методов, включая количественный контент-анализ, подтверждает свою валидность как методов лингвистического анализа конфликтогенных текстов с ключевым компонентом - конфликтосодержащими лексемами «языка вражды».

Цель представленного исследования состояла в применении с позиций лингвопрагматики методологии количественного контент-анализа и лингвостатистики к текстуальному выражению лексики вражды для мониторинга и прогнозирования общественных конфликтов.

Для достижения поставленной цели и верификации гипотезы потребовалось решение комплекса следующих задач:

- определить потенциалы и перспективы применения методологии количественного контент-анализа на предмет выявления лексики конфликта в текстах различных форматов и жанровых типов;

- выявить лингвопрагматические причины появления лексики вражды, включая этнофолизмы;

- доказать применимость к анализу текстов лингвистической прагматики с более широких позиций, не только с позиций теории речевых актов;

- проверить методику прогнозирования конфликтов по динамике использования лексики вражды, полученной статистическими методами;

- предложить подход по определению степени конфронтационности в обществе и отдельных общественных группах по уровню частотности использования конфликтных лексем;

- провести мониторинг распространенности «языка вражды» в различных сферах общественных коммуникаций - социокультурной, включая религиозную, политической, в печатных и электронных СМИ, учебной политологической литературе;

- провести сравнительный анализ текстов (преамбул конституций, гимнов, инаугурационных речей, публикаций в СМИ и др.), в том числе представляющих различные государства и культуры, для определения степени использования лексем конфликта;

- выявить факторы и представить объяснительные подходы высокой концентрации «языка вражды» в соответствующих текстах;

- провести контекстуализацию динамики «языка вражды», выявить его лингвопрагматическую связь с общественными процессами и актуальными социальными проблемами.

Теоретико-методологическую базу исследования составили работы отечественных и зарубежных лингвистов в следующих областях:

- лингвистическая прагматика: Н.Д. Арутюновой, Е.В. Падучевой [Падучева, 1985], Л.Л.Федоровой [Федорова, 2005], В.И. Карасика [Карасик,

2008], Ч. Морриса [Моррис, 1983], Дж. Остина [Остин, 1986], И.П. Сусова [Сусов, 1983], P.Grice [Grice, 1978] G. Leech [Leech, 1983], St. Levinson [Levinson, 1983], D. Jurafsky [Jurafsky, 2005], C. Morris [Morris, 2001], R. Stalnaker [Stalnaker, 1985], Р. Карнапа [Карнап, 1959], J.R. Searle [Searle, 1992] и др.;

- конфликтология: М. Дюверже [Дюверже, 2000], К. Дойча [Deutsch, 1963], Д. Аптера [Аптер, 1999], Р. Даля [Даль, 2003], П. Бурдье [Бурдье, 1993], К. Боулдинга [Boulding, 1963], Р. Дарендорфа [Дарендорф, 1994], В.З. Демьянкова [Демьянков, 1979, 1980], Л.А. Козера [Козер, 1991, 2000] и др.;

- изучение «языка вражды»: С. Бенеш [Benesch, 2012], Д. Боромиза-Хабаши [Boromisza-Habashi, 2008], Р. Брауна, К. Фрэзера [Brown, Fraser, 1979]; Т. Ван Дейка [Dijk van Teun, 1987], Т. Джея, А. Рихтера, Я. Менгисту [Jay, 2009], Б. Ванакера [Vanacker, 2006], Т. Вебба [Webb, 2011; 2012], Э. Вебер [Weber, 2009], Т.В. Воронцовой [Воронцова, 2006], А.В. Денисовой [Денисова, 2009], Дж. Джошуа [Joshua, 2006], А.В. Евстафьевой [Евстафьева,

2009], В.И. Жельвиса [Жельвис, 1997], Л. Заплеталовой [Zapletalová, 2008], И. Иньиго-Мора [Inigo-Mora, 2002, 2007], Т. Киннея [Kinney, 2008], С.А. Колосова [Колосов, 2004], Л.Р. Комаловой [Комалова, 2014, 2016], Б. Маллена [Mullen, 2001, 2004, 2005, 2009], Д. Райс [Rice, 2003], В.Н. Степанова [Степанов, 2004], К. Тиллмана [Tillman, 2010], П. Тэйлора [Taylor, 2004], Дж. Холландера [Hollander, 1910, 1919], К. Хаупта [Haupt, 2005] и др.;

- формальные методы анализа текста, включая количественный контент-анализ: В.Н. Алексеева [Алексеев, 1969], А.В. Баранова [Баранов, 1968], В. Бенуа [Benoit, 1999], Б. Берга [Berg, 1995], Б. Берельсона [Berelson, 1952; 1959], М. Вебера [Weber, 1990], А. Велозо [Veloso, 2011]; Н.С. Виноградовой [Виноградова, 2010] Ю.В. Вооглайд [Вооглайд, 1972], Ф. Керлингера [Kerlinger, 1973], В.С. Коробейникова [Коробейников, 1969], К. Криппендорфа [Krippendorf, 2004], Х. де Ландтсхеера [Landtsheer, 1991], Г. Лассуэлла [Lasswell, 1949], В.Ю. Литвиновой [Литвинова, 2006], В. Лоу

[Lowe, 2004], С. Стемлера [Stemler, 2001], Е.Я. Таршиса [Таршис, 1975], Л.Н. Федотовой [Федотова, 1969] и др., О. Холсти [Holsti, 1969] и др.

Объектом исследования является «язык вражды», рассматриваемый в ракурсе применения по отношению к нему методологии статистического анализа, количественного (частотного) контент-анализа с позиций лингвопрагматики.

Предметом исследования являются лингвопрагматические принципы использования «языка вражды» и лингвоконфликтогенные особенности текстов различных дискурсов, временных эпох, формата и жанровой направленности.

Научная новизна исследования состоит в следующем:

- впервые в отечественной науке на уровне комплексного исследования применительно к лексике конфликта применена методология количественного (частотного) контент-анализа с опорой на лингвопрагматику;

- впервые показаны потенциалы и перспективы данной методологии в практической деятельности по мониторингу и прогнозированию конфликтов;

- впервые компоненты «языка вражды» выявлены и количественно оцифрованы по широкому спектру общественных коммуникаций и ниш общественной жизни - государственной политики, религии, политической публицистики, интернет-пространству;

- впервые проведена контекстуализация распространенности «языка вражды» в текстах разных исторических периодов, идеологий, форм представления, жанров. На основе факторного анализа представлены авторские объяснительные версии высокой концентрации «языка вражды» в текстах определенных типов и направленности;

- впервые рассмотрены этнофолизмы, конфликтно маркированная лексика тоталитарных режимов и революций как вариант «языка вражды»;

- впервые выявлены механизмы политического проектирования и управления через контроль за частотностью конфликтной лексики в пространстве массовых коммуникаций;

- впервые на основе примененной методологии обнаружены риски и угрозы конфликтогенеза (идентификация латентных и потенциальных конфликтов, вербальных конфликтных мотиваторов) применительно к современной российской действительности;

- впервые проведен широкий анализ лексики конфликта в преамбулах конституций, инаугурационных речах, государственных гимнах, запросах в интернет, печатных и электронных изданиях разных стран и временного диапазона.

Теоретическая значимость исследования состоит в расширении системы знаний в области лингвоконфликтологии, комплексном изучении «языка вражды» как лингвистического и лингвокультурологического явления средствами количественного контент-анализа с позиций лингвопрагматики, доказательства прагматической направленности использования «языка вражды» в текстах разной социокультурной направленности, изменении взгляда на лингвистическую прагматику как на дисциплину, связанную, в первую очередь, с теорией речевых актов. Выработан новый подход к анализу вербального аспекта конфликтогенных текстов - сочетание количественных методов с преобладанием контент-анализа и качественных методов лингвопрагматики.

Практическая значимость диссертационного исследования определяется, прежде всего, возможностью использования полученных результатов как прикладного инструмента в обеспечении национальной безопасности России. Мониторинг конфронтационности, прогнозирование потенциальных конфликтов, выявление мотивационных факторов конфликтогенеза могут быть востребованы в рамках работы государственных органов, связанных с обеспечением национальной безопасности, противодействием терроризму и иным формам

конфронтационности. Предложенный комплексный подход анализа конфликтогенных текстов может быть экстраполирован на тексты широкого спектра дискурсов.

Фактический материал и теоретические положения исследования могут быть использованы в научной деятельности, публицистике и преподавательской работе по широкому спектру гуманитарных и обществоведческих дисциплин, таких как медиалингвистика, психолингвистика, социолингвистика, коммуникативистика, дискурс-анализ, политология и др.

Методология исследования. Исследовательские перспективы представленной работы определяются методологией междисциплинарного анализа. Лингвистическая основа проведенной работы связана с развитием традиции направления исследований «языка вражды». Другой парадигмальной составляющей исследования является методология формального (статистического) анализа текстов, включая контент-анализ. В данном случае был взят за основу количественный (частотный) контент-анализ. На соединении количественного контент-анализа с предметной феноменологией «языка вражды» была построена верифицированная в ходе представленной работы гипотеза исследования о возможностях прогнозирования конфликтов по данным частотности использования конфликтосодержащих лексем с позиций лингвопрагматики.

Многофункциональность и множественность ниш «языка вражды» определили использование также методологического инструментария ряда профильных общественных наук - политологии, социологии, истории, этнологии, религиоведения.

В состав комплексной методики исследования вошли:

1. Метод количественного контент-анализа, как основной метод, позволивший определить параметры использования «языка вражды».

2. Метод лингвостатистического анализа изучаемых текстов.

3. Метод компонентного анализа слова, применяемый для выявления расхождений значений «языка вражды» на лексическом уровне.

4. Контекстуальный анализ, заключающийся в выявлении степени зависимости значения слова от контекста.

5. Подходы лингвопрагматики, способствовавшие поиску объяснения выбора лексем «языка вражды».

6. Метод лингвистического комментирования.

Положения, выносимые на защиту:

1. Высокая частотность конфликтосодержащих лексем в текстах адекватно отражает уровень конфронтационности в обществе и в отдельных общественных группах, а соответственно, количественный контент-анализ может быть использован для мониторинга и прогнозирования конфликтов.

2. Лексика конфликта не только отражает существующие конфликтные процессы, но и сама прагматически продуцирует конфронтационную напряженность и может быть использована в этом отношении целевым образом.

3. «Язык вражды» является структурно необходимым компонентом любой из ниш социальной коммуникации, а соответственно, практическая задача должна состоять в установлении оптимума и оптимизационного диапазона концентрированности конфликтосодержащих лексем.

4. Лингвопрагматический подход, ориентирующийся, в первую очередь, на теорию речевых актов, применим к письменным текстам, таким как инаугурационные речи, канонические религиозные тексты, преамбулы конституций, гимны, т.к. эти тексты рассчитаны на произнесение и оказывают как прямое, так и непрямое воздействие на реципиента.

5. Выбор лексем «языка вражды» определяется лингвопрагматическими факторами, нацеленными на создание лингвоконфликтогенной ситуации, способной перерасти из вербального в реальный конфликт.

6. Высокая частотность конфликтосодержащих лексем в общественной коммуникации является индикатором ведения информационных, сетевых, гибридных войн, войн или революционной эскалации.

Апробация результатов подтверждает степень достоверности полученных результатов. Материалы и результаты диссертационного исследования отражены в 75 публикациях общим объемом 50,5 п.л., включая 2 монографии (авторскую 12,75 п.л. и коллективную 0,8 п.л. в соавторстве), 73 статьи, в том числе 16 статей в научных изданиях перечня ВАК РФ, из них 12 авторских, 4 в соавторстве с О.И. Максименко. Результаты проведенного исследования были представлены на 46 международных конференциях, конгрессах и симпозиумах, в том числе и за рубежом, среди которых: Московская межвузовская научная конференция (МГОУ 2007, 2009 гг.), Международная научно-практическая конференция «Адаптация личности в современном мире» (Москва, 2008); Международная научная конференция по актуальным проблемам теории языка и коммуникации (Москва, Военный университет, ФИЯ, 2010, 2012, 2013, 2014, 2015, 2016); II Всероссийская (с международным участием) научно-практическая конференция «Мировое культурно-языковое и политическое пространство: взгляд через столетия» (Москва, РГСУ, 2010); IX Ежегодная международная научная конференция «Языки в современном мире» (Томск, Томский гос. университет, 2010); Международная научно-практическая конференция «Межкультурная коммуникация и лингвокультурология: инновационные проекты в профессионально-ориентированном обучении иностранным языкам в условиях глобализации» (Москва, Государственный университет управления,

2011); Актуальные проблемы современной науки. Научная сессия «XIV Невские чтения» (СПб, 2012); IV Международная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы современного языкового образования в вузе. Вопросы теории языка и методики обучения» (Коломна: МГОСГИ,

2012); Международная конференция «Понимание в коммуникации: Человек в информационном пространстве» (Ярославль, ЯГПУ, 2012); Международная

конференция «Хвала и хула в языке и коммуникации» (Москва, РГГУ, 2012); Международная научно-практическая конференция «Новое в переводоведении и лингвистике» (Орехово-Зуево, 2012); Международная конференция «Лингвистика после Ф. де Соссюра» (Москва, МГОУ, 2012); XXIII Международная научная конференция «Язык и культура» (Томск, Томский государственный университет, 2013); X Международный конгресс КАРЬ (Москва, РУДН, 2013); Международная конференция «Карнавал в языке и коммуникации» (Москва, РГГУ, 2013); VII Международная научная теоретическая конференция «Перевод и когнитология в XXI веке» (Москва, МГОУ, 2014); XXIV Международная научная конференция, посвящённая 135-летию Томского государственного университета «Язык и культура» (Томск, ТГУ, 2014); Международная научная конференция «Формирование культурной и языковой компетентности в процессе изучения иностранного языка. Интернет и изучение иностранного языка» (Москва, РПА, 2014); Международная конференция НОПриЛ «Языки и культуры в современном мире» (Париж, 2014); Международная научная конференция «Жизнь языка в культуре и социуме-4» (Москва РУДН, ИЯ РАН, 2014); V Международный Конгресс «Русский язык: исторические судьбы и современность» (Москва, МГУ, МАПРЯЛ, 2014); Международная конференция «Актуальные проблемы преподавания русского языка как иностранного в вузе» (Москва, МГИМО(У), 2014); Международная конференция «IV Новиковские чтения: Функциональная семантика и семиотика знаковых систем» (Москва, РУДН, 2014); VII международная междисциплинарная научная конференция «Понимание в коммуникации» (Москва-Коломна/ МГПУ; МГОСГИ, 2015); V международная конференция «Актуальные проблемы современного языкового образования в вузе: вопросы теории языка и методики обучения». (Коломна, МГОСГИ, 2015); Международная конференция «Жизнь языка в культуре и социуме-5» (Москва, РУДН, ИЯ РАН, 2015); Международная конференция «Язык. Общество. Культура» (Москва, ИЯ РАН, Институт иностранных языков, 2015); Международная научно-практическая

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Хроменков, Павел Николаевич, 2016 год

- 9

Ветхий Завет

Танах

Новый Завет

Коран

Рисунок 7 - Частотность использования слов чужак, чужой, иностранец,

иноземец в религиозных текстах

В номинации того, что составляет предмет враждебного отношения адептов веры, в аврамических религиях были выявлены определенные различия. По этим специфическим компонентам логика понижения конфликтной составляющей нарушается. Но эта выявленная специфика весьма важна для понимания природы религиозных конфликтов в современном мире.

Для ветхозаветной традиции принципиальное значение имело разграничение чистого и нечистого. «Нечистое» было синонимично греховному. Соответствующие лексемы в Ветхом Завете и Танах используются весьма часто. В Новом Завете и Коране актуальность семантики нечистого утрачивается (рис. 8).

Новый Завет лидирует среди всех религиозных текстов по употреблению лексемы язычники, что исторически объяснимо. Христианство распространялось через проповедь в языческой среде. Для иудаизма и ислама

столь же остро проблема противодействия язычества не стояла. Иудаизм был ориентирован на этническую еврейскую общину. Ислам же распространялся тогда, когда многие из включенных в его ареал народов были уже знакомы с основами христианского учения (рис. 9).

250

236

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 8 - Частотность использования слова нечистое в религиозных

текстах

120

ш

§ 100

и

о

И 80

и о

^ 60 с;

2 40 20

Новый Завет

Ветхий Завет

Танах

0

Кора*

Рисунок 9 - Частотность использования слова язычник в религиозных

текстах

Коран абсолютно лидирует по частности употребления термина неверные (в арабском - кафир). Неверный это тот, кто не верит в единого

бога Аллаха и пророческую миссию Мухаммеда. Разница между нечистым, язычником и неверным очевидна (рис. 10). Лидерство Корана при меньшей частотности употребления фиксируется и по близкому по смыслу понятию неправедные (рис. 11).

300

ш

ц 250

и

о

о 200

и й> т

Ч

® 100

150

269

50 0

Коран

21

14

Ветхий Завет Новый Завет

9

Танах

Рисунок 10 - Частотность использования слова неверный в религиозных

текстах

ш

о ц

о о со н

о о

У

с; о

12

12

10

Коран Ветхий Завет Новый Завет Танах

Рисунок 11 - Частотность использования слова неправедный в религиозных

текстах

Одна из важнейших заповедей для всех авраамических религий - «не убий». Соответственно, убийство является одним из наиболее радикальных

выражений конфликта. Высокая частотность использования слова убийство и его производных создает атмосферу жестокости. Из всех конфликтосодержащих лексем убийство наиболее распространенная. Чаще всего она используется в Танах - 553 раза. Ветхий Завет отстает почти на сто единиц. Коран и Новый Завет имеют фактически совпадающий показатель (рис. 12).

553

600

Ш

§ 500

о

о

о 400

о о

| 300 с;

§ 200

100 0

Танах Ветхий Завет Коран Новый Завет

Рисунок 12 - Частотность использования слова убийство в религиозных

текстах

- 468

- 133 132

Проблема смерти - одна из главных для любой из религий. Противопоставление жизни и смерти - классическая религиозная дихотомия. В религиозной историософии в итоге главное - это победа над смертью. В Огласительном слове на Пасху раскрывается, согласно сочинению Иоанна Златоуста, философия этого конфликта: «Никто не рыдай о своем убожестве, ибо для всех настало Царство! Никто не плачь о своих грехах, потому что из гроба воссияло прощение! Никто не бойся смерти, ибо освободила нас Спасова смерть! Объятый смертью, Он угасил смерть. Сошед во ад, Он пленил ад и огорчил того, кто коснулся Его плоти. Предвосхищая сие, Исаия воскликнул: «Ад огорчился, встретив Тебя в преисподних своих». Огорчился ад, ибо упразднен! Огорчился, ибо осмеян!

Огорчился, ибо умерщвлен! Огорчился, ибо низложен! Огорчился, ибо связан! Взял тело, а прикоснулся Бога; принял землю, а нашел в нем небо; взял то, что видел, а подвергся тому, чего не ожидал! Смерть! где твое жало?! Ад! где твоя победа?! Воскрес Христос, и ты низвержен! Воскрес Христос, и пали демоны! Воскрес Христос, и радуются ангелы! Воскрес Христос, и торжествует жизнь! Воскрес Христос, и никто не мертв во гробе! Ибо Христос, восстав из гроба, - первенец из умерших. Ему слава и держава во веки веков! Аминь» [1 Кор. 15:55]. Слово смерть употребляется в этом фрагменте 5 раз. Оно чередуется с семантически связанными словами: ад, преисподняя, гроб, умерщвлен, умерший.

По частотности употребления слова смерть снова лидируют Танах и Ветхий Завет. Однако кратность отрыва от Нового Завета и Корана в данном случае меньше, чем по большинству других сопоставляемых лексем (рис. 13).

300

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 13 - Частотность использования слова смерть в религиозных

текстах

Особо эмоционально насыщенным символом, передающим драму конфликта, выступает кровь. В язычестве с кровью связывались, как известно, различные ритуалы. Известно особое отношение к крови в

иудаизме. Считалось, что в крови находится душа. Отсюда категорический запрет Торы употреблять кровь в пищу [Лау, 1996] В Танах и Ветхом Завете слово кровь употребляется, соответственно, 391 и 348 раз. Для Корана, при том, что запрет на употребление крови сохраняется, соответствующая символика, как показывает расчет, не имеет большого значения. В Новом Завете символика крови приобретает смысл искупительной жертвы Христовой. Опять таки, как и при использовании лексемы враг, обладая изначально конфликтным потенциалом, слово кровь обретает в евангельском сюжете прямо противоположное значение (рис. 14).

450

ш о 400

с

о 350

о

ш н 300

и

о 250

3-

г с; 200

о 150

100

50

0

391

348

27

Танах Ветхий Завет Новый Завет Кора*

Рисунок 14 - Частотность использования слова кровь в религиозных текстах

Наряду с лексемой убийство, используется набор других лексем, отражающих ущерб, наносимый одной стороной конфликта другой. Среди них наиболее распространены - истребление, разрушение, разорение. Рейтинг представленности этих лексем в религиозных текстах не противоречит зафиксированной выше тенденции (рис. 15, 16, 17).

Карающие функции религиозного закона соотносятся лексически с терминами преступник и преступление (рис. 18). Танах и Ветхий Завет занимают по ним, как и большинству других конфликтосодержащих лексем, лидирующее положение. Однако Коран в данном случае отстает не в разы, а

175

только на 28 %. Это объясняется значимостью регламентационной функции Корана. Из нее, как известно, продуцируется система шариата. Суд по Корану - реальная практика судопроизводства во многих странах ислама. Исторически существовал и суд, осуществляемый по религиозным нормам иудаизма. Но вот судопроизводство по Новому Завету практически невозможно.

450

g 400

о 350 о

(5 300 о

о 250 у

| 200 ё 150 100 50 0

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 15 - Частотность использования слова истребление в религиозных

текстах

396

- 293

- 21 9

180

g 160

о 140 О

¡5 120 о

о 100 у

ц,

о

153 151

- 26

80 60 40 20 0

Танах Ветхий Завет Новый Завет Коран

Рисунок 16 - Частотность использования слова разрушение в религиозных

текстах

80 70 60 50 40 30 20 10 0

68

- 40

2 2

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 17 - Частотность использования слова разорение в религиозных

текстах

Менее всего слова преступник и преступление представлены именно в Новом Завете. Данный феномен объясним тем, что Новый Завет игнорирует задачу выдвижения регламентационных нормативов. Напротив, в Нагорной проповеди обвиняются книжники и фарисеи, как ханжи, подменяющие дух откровения формальной буквой закона.

120 -|

а

Танах Ветхий Завет Коран Новый Завет

Рисунок 18 - Частотность использования слов преступник и преступление в

религиозных текстах

Наряду с «не убий», другая заповедь авраамических религий - «не укради». Соответственно укравший - вор - это одна из модификаций

внутреннего врага. При общности позиции осуждения воровства обращает на себя внимание частотный диссонанс использования лексем - вор и воровство в различных религиозных текстах. В Ветхом Завете они представлены, в частности, более чем в 10 раз чаще, чем в Новом (рис. 19).

ш

о ц

о о со н

о о

У

с; о

37

17

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 19 - Частотность использования слов вор и воровство в

религиозных текстах

Наиболее радикальной формой группового конфликта выступает война. Ветхозаветная история содержит информацию о множестве войн Древнего мира. Ни в Новом Завете, ни в Коране такого рода исторического экскурса не содержится. Как следствие - явное доминирование Ветхого Завета и Танах по частотности употребления лексемы война и ее производных (рис. 20).

ш

| 250

о

о

Р 200

о

0

1 150 с;

§ 100

50

0

Рисунок

По лексемам битва, сражение обращает внимание их минимальная представленность в Новом Завете. Частотность их употребления в Коране выше в 14,6 раза (рис. 21). Тема войны в ее физическом, а не духовном смысле в Новом Завете нивелирована. Христос в отличие от Мухаммеда, или Митры не являлся воителем. Это определило в значительной мере пацифистский потенциал христианства.

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

20 - Частотность использования слова война в религиозных текстах

140

Ш

§ 120 о

о 100

СО н

О 80 т

| 60 о

* 40 20 0

116

- 92

44

- 3

Ветхий Завет

Танах

Новый Завет

Коран

Рисунок 21 - Частотность использования слов битва, сражение в

религиозных текстах

Семантический ряд войны коррелирует с символикой оружия. Как по самой лексеме оружие, так и по отдельным видам вооружения - меч, копье, стрелы общая тенденция частотного распределения не меняется. Слово меч используется в Ветхом Завете 398 раз. Это один из самых высоких показателей среди всех конфликтосодержащих лексем (рис. 22, 23, 24, 25).

70 -,

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 22 - Частотность использования слова оружие в религиозных

текстах

35

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 23 - Частотность использования слова меч в религиозных текстах

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 24 - Частотность использования слова копье в религиозных текстах

100 -,

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 25 - Частотность использования слов стрелы, стрелять в

религиозных текстах

Каждая из религий, включая авраамические, проводит жесткое разграничение добра и зла. Путь ко злу лежит через грех. Соответственно, лексемы зло и грех одни из наиболее широко употребляемых конфликтосодержащих слов в религиозных текстах (рис. 26, 27).

600 1

Танах Ветхий Завет Коран Новый Завет

Рисунок 26 - Частотность использования слова зло в религиозных текстах

600

Танах Ветхий Завет Новый Завет Коран

Рисунок 27 - Частотность использования слова грех в религиозных текстах

Всего, таким образом, было включено в расчет следующее количество конфликтосодержащих, или потенциально коррелируемых с темой конфликта лексем по проанализированным источникам: в Танах - 4830 слов, в Ветхом Завете - 5026 слов, в Новом Завете - 1369 слов, в Коране - 1379 слов.

Наиболее конфликтосодержащим оказался, таким образом, Ветхий Завет, наименее - Новый Завет. Показательно, что оба религиозные текста составляют одно произведение - христианскую Библию. Лексический диссонанс между ними позволял реализовать замысел противопоставления прошлого времени - мира насилия и конфликта, будущему времени - миру любви.

При исключении универсальных для религиозных текстов лексем грех и зло, обнаруживается вариативность религий по наиболее распространенной в них конфликтосодержащей лексеме: в Танах - убийство (553 раза), в Ветхом Завете - убийство (468 раз), в Новом Завете - смерть (154 раза), в Коране - неверные (269 раз).

В отношении используемой методики расчета может быть предъявлено возражение. Религиозные тексты разнородны по своему объему. Соответственно, для проверки корректности сравнения количество конфликтосодержащих слов должно быть рассчитано в отношении к общему объему текста. Полученные вышеприведенные количественные показатели подтвердились (рис. 28).

0,012 1

et

о

^ 0,01 -

|

0,008 -0,006 -0,004 -0,002 -0 -

Ветхий Завет Танах Новый Завет Коран

Рисунок 28 - Отношение количества конфликтосодержащих слов к общему

количеству слов в религиозных текстах

По проведенному расчету конфликтосодержащие лексемы занимают около 1 % всего лексического содержания религиозных текстов. Именно этот процент до настоящего времени отчасти продуцирует конфликты на

религиозной почве (рис. 29). %

1,1 " 0,9 -0,7 -0,5 -

Танах Ветхий Завет Новый Завет Коран

Рисунок 29 - Доля конфликтосодержащих слов от общего количества слов в

религиозных текстах

Из всего вышеизложенного следует вывод: конфликтная компонента в религиозных текстах существует. Одни конфликтосодержащие лексемы религиозных текстов имеют преходящий, историко-временной характер, другие, как, например, лексема «зло» относятся к фундаментальным основаниям религиозного мировоззрения. Тем не менее, само развитие религиозной мысли направлено на минимизацию конфликтной составляющей.

Выводы по Главе 3

1. Контент-анализ представляет собой один из методов, применяемых в лингвистике с целью выявления тенденций и активности обсуждения обществом интересующих его проблем. Основная идея количественного

варианта метода состоит в подсчете числа повторяющихся специально выбранных слов, характеризующих тексты статей периодической печати, книг, речей и любых других текстов. С момента зарождения контент-анализ стал не столько средством академического теоретического исследования, но, прежде всего, прикладным методом исследования открытых материалов с прагматической целью - получения остро необходимой в той или иной сфере информации. При этом важнейшим маркером, катализировавшим применение частотно-количественного метода, являлась изначально актуализация либо, напротив, излишне нарочитая деактуализация определенной проблемы на страницах периодических изданий. Важнейшим инициирующим моментом развития контент-анализа стало возрастание количества и интенсивности фиксированных и формализованных информационных потоков, т.е. стала очевидной пропорциональная зависимость: чем насыщеннее и масштабнее фиксированный информационный обмен в сфере социальных коммуникаций, тем больше достоверной и важной, иногда стратегического значения, информации, причём имплицитного характера, можно извлечь из открытых источников. До сих пор не утеряли свою научную значимость ранние фундаментальные работы по контент-анализу (Берельсон, Криппендорф, Холсти и др.). На эти исследования по-прежнему активно ссылаются современные лингвистические работы, посвященные контент-анализу какого-либо текста, явления или феномена.

2. Практическое применение количественного контент-анализа чрезвычайно широко. Отдельную нишу в зарубежной науке занимают исследования в политической лингвистике, где также часто применяется количественный контент-анализ (Лассуэлл, Ландтсхеер и др.). Контент-анализ может быть серьёзным инструментом для атрибуции текста (Стемлер), а также для изучения тенденций и текстовых закономерностей в различных документах. Кроме того, контент-анализ даёт эмпирическую основу для мониторинга изменений в общественном мнении.

3. В полемике о качественном или количественном контент-анализе существует объединяющая позиция, сторонники которой утверждают, что в научном исследовании нужно сочетать оба варианта анализа. Особое внимание отводится не только кодированию собранного материала, но и оценке валидности данных. В исследованиях XXI в. анализируется материал социальных сетей, блогов и других интернет-источников, рекламы и пр. средствами специализированных компьютерных программ, позволяющих осуществлять количественный контент-анализ. К ним, в частности, относятся CATPAC, Computer Programs for Text Analysis, Concordance, Diction, General Inquirer, HAMLET и др. Наблюдается рост исследований в междисциплинарной сфере - на стыке лингвистики и других наук (психологии, менеджмента, медицины, маркетинга и т.п.).

4. В отечественной науке контент-анализ развивался по пути изучения традиционных источников информации, постепенно расширяя предметное поле исследований. При этом считать отечественные работы адаптированной калькой зарубежных авторов нельзя. Во-первых, с самого начала наблюдаются интересные попытки методологического синтеза контент-анализа с марксизмом и диалектическим материализмом. Во-вторых, базовый эмпирический материал, на котором проверялся метод контент-анализа, был качественно иным, поскольку совершенно иной была социокультурная среда, политическая и идеологическая атмосфера. В-третьих, иным был и взгляд на применение контент-анализа в зарубежной социологической и другой проблематике. В-четвертых, в советском научном сообществе именно в 1960-1970-е гг. наблюдается большой интерес к междисцплинарности и интеграции различных наук, одним из органичных методов которых стал контент-анализ.

5. В новейшее время (после 1991 г.) закрепилось априорное доверие к научным идеям, развивавшимся на Западе, что проявилось в резком росте числа публикаций, касающихся теоретических и прикладных аспектов количественного анализа содержания текстов и выявления их имплицитных

смыслов. В результате произошла популяризация метода, совершенствование методологии и технологии его использования. Исчезает неопределённость с концептуальными положениями и структурными компонентами, а также этапами количественного метода изучения общественного мнения, массового сознания и средств массовой информации. Следовательно, правомерно говорить об обобщении и углублении методологии, но и разработке эпистемологии контент-анализа с тем, чтобы повысить гносеологическую эффективность его последующего практического использования.

6. Практическое применение метода количественного контент-анализа конфликтогенной лексики, проведенное на материале глобального цивилизационного достояния - канонических религиозных текстах, показало, что конфликтная компонента в религиозных текстах существует. Само развитие религиозной мысли направлено на минимизацию конфликтной составляющей. Одни конфликтосодержащие лексемы религиозных текстов как, например, лексема «зло» относятся к фундаментальным основаниям религиозного мировоззрения, другие имеют преходящий, историко-временной характер.

7. Можно констатировать перспективность применения метода контент-анализа в гуманитарных исследованиях. Одним из перспективных направлений использования его в исследовательских целях является конфликтология. Конфликт, с одной стороны, в наибольшей степени, чем какая-либо другая форма коммуникации, восприимчив к эмоционально-экспрессивной лексике. Поэтому частотный контент-анализ, ввиду сравнительно высокой определенности фиксаций слов - маркеров конфликта, особо действенен при решении задач конфликтологических реконструкций. Кроме того, использование языковых средств как инструмента воздействия на массовое сознание имеет очевидную проекцию на конфликты разного рода. Могут ставиться и решаться задачи провоцирования конфликта, его погашения либо замещения. Конфликтологический ракурс позволяет в данном случае особо наглядно проследить связь между частотностью

словоупотребления и общественным откликом по заданному соответствующей лексикой направлению. Это связь выражается корреляцией возрастания конфликтосодержащей лексики и физически проявляемого конфликта.

8. Проверка действенности контент-анализа на канонических религиозных текстах (Танах, Ветхий, Новый Заветы, Коран) подтвердила присутствие конфликтогенной компоненты в канонических религиозных текстах. Проведенный анализ по указанным текстам конфликтосодержащих лексем, таких как враг, зло, кровь, оружие, неверный и многих других подтвердило развитие религиозной мысли по направлению к минимизации конфликтной составляющей от более древних текстам (Танах) к более поздним (Новый Завет).

Глава 4. Политическая лингвоконфликтология: исследование методом

количественного контент-анализа

Политические отношения пронизывают всю жизнь современного общества. Влияние политики - как внешней, так и внутренней - сказывается на жизни каждого гражданина той или иной страны. Страны имеют (за редким исключением) основной закон, определяющий их существование -Конституцию, основные атрибуты государственности - герб, флаг, гимн. Лидеры стран, вступая в должность, произносят инаугурационные речи. Исследование показало, что все эти атрибуты государственной власти в той или иной степени обладают эксплицитной или имплицитной конфликтогенностью, определяемой лингвопрагматическими факторами.

4.1. Конфликтная лексика в текстах конституций

Конституция, как основной закон страны, должна быть предельно корректна и юридически точна в выдвигаемых формулировках. Конфликтосодержащие лексемы в ней, казалось бы, недопустимы. Приобретая силу закона, лексемы такого рода могут программировать конфликт. Однако анализ конституционного законодательства по странам мира показывает широкую распространенность текстов конституций, утверждающих ту или иную конфликтную парадигму из прагматических целей [Хроменков, 2015].

Изучение текстов конституций методом частотного контент-анализа предпринимается в отечественной гуманитаристике не впервые. Как упоминалось в Главе 3, пионерской работой в этом отношении являлось исследование Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования, посвященное выявлению ценностных компонент конституций. Результатом его было доказательство ценностной ориентированности и идеологичности подавляющего большинства конституционных текстов. Российская Конституция, согласно полученным

авторами расчетам частотности употребления ценностносодержащих лексем, классифицировалась как ценностно выхолощенная. Как уже упоминалось выше, это побудило авторский коллектив представить разработку научного макета новой Конституции России [Научный макет новой Конституции России, 2011].

Однако сама по себе ценностная концентрированность конституций не является залогом успешности государства. Она может мобилизовать общество на свершения и быть источником чреватой катастрофическим последствиями внутренней и внешней конфронтации. Выдвигаемые ценности часто конфликтны. Будучи всегда субъектны, они могут быть отвергаемы частью социума. Ценностная перегруженность конституций в этом отношении также опасна, как и ценностная выхолощенность. Выявление конфликтосодержащих лексических компонентов конституционных текстов вполне осуществимо методом частотного контент-анализа.

Тексты конституций, как было показано в исследовании Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования, бывают двух типов - юридизированные (Швеция, Германия) и жизнеустроительные (Иран, Индия). В первом случае ценностные категории не используются. Соответственно, эта группа конституций исключается из нашего рассмотрения. Круг анализа ограничивается, таким образом, конституциями жизнеустроительного типа.

Как правило, ценности, а соответственно, и конфликтосодержащие лексемы, концентрируются в преамбулах конституционных текстов. В целях корректности сравнения для проведения контент-анализа нами были взяты именно тексты конституционных преамбул. Конституции, не содержащие преамбул, также исключались из анализа.

В нашем распоряжении имелись тексты конституций стран Европы и Азии, нескольких конституций Африки и Америки (всего 64 текста). Из их числа было выявлено 45 конституций, имеющих в преамбулах

конфликтосодержащие лексемы. Это составило 70,3% от всех включенных в круг анализа конституций. Следовательно, речь идет не об экзотических исключениях, а доминирующей традиции [Научный макет новой Конституции России, 2011].

На первом этапе проводимого анализа Были выделены конфликтосодержащие лексемы - лексемы, однозначно воспринимаемые как лексемы с отрицательной семантикой или коннотацией. Все конфликтосодержащие лексемы были подвергнуты квантификации. Данная операция позволила далее включать методику расчета частотности лексем в сопоставлении по семантике и странам (Приложение В, Таблица В.1).

Две основные, представляемые в преамбулах конституций формы конфликта - война и революция.

В сопоставлении конституций разных стран с очевидностью обнаруживается их региональная кластеризация. Для конституций европейских государств наличие конфликтосодержащих лексем не характерно. Преамбулы этих конституций составлены в духе предельной политкорректности. Неконфликтными являются и конституции бывших республик СССР. Напротив, в конституциях государств Востока тема конфликта представлена очень широко.

Среди европейских конституций существуют и некоторые исключения. Они относятся, в основном, к конституциям стран, находящимся вдали от центра Европы. Так, в преамбуле Конституции Ирландии присутствует апелляция к «столетиям испытаний» и «непрестанной борьбе» предков за восстановление независимости ирландского народа. О «вековой борьбе за национальную и социальную свободу» сообщает Конституция Македонии. «О столетнем опыте борьбы за национальное бытие и собственную государственность» - Конституция Словакии. Словенская конституция обосновывает провозглашение суверенитета Словении прецедентами грубых нарушений «прав человека, национальных прав, прав республик и автономных краев», имевших место в СФРЮ. Более всего из конституций

европейских государств содержат конфликтосодержащие лексемы конституции Португалии, Хорватии и Польши. Португальская конституция обращается к истории революционного свержения фашистского режима в 1974 г. Хорватская конституция представляет череду государственных воплощений Хорватии, связанных с военными конфликтами. Среди них и война 1991-1995 гг. Она определяется хорватской конституцией как «Отечественная». Конституция Польши сообщает об «огромных жертвах», которые понес польский народ в борьбе за независимость. Слова из преамбулы польской конституции - «памятуя о горьком опыте времен, когда основные свободы и права человека были в нашей Отчизне попраны» не номинируют, но подразумевают того врага, который попрал эти права и свободы.

Бесконфликтность Конституции Российской Федерации диссонирует с лексической традицией советского конституционного законодательства. Конфликтосодержащие лексемы Конституции СССР 1977 г. были сгруппированы по трем историческим блокам - Октябрьская революция, Гражданская война, Великая Отечественная война. В ней использовались отсутствующие в других конституциях лексемы, входящие в словосочетания, - «классовые антагонизмы», «национальная вражда», «империалистическая интервенция», «капиталисты», «оковы угнетения». Характерно употребление глаголов - «свергла», «разбила». Дважды употребляется понятие «диктатура пролетариата».

Чаще всего конфликт проецируется на историческое прошлое. Через соответствующий исторический нарратив транслируются, как правило, смыслы борьбы прежних поколений за государственную суверенность. Только небольшая часть конституций говорит о конфликте в применении к настоящему времени, а некоторые - даже к будущему. Так, в принятой в 2012 г. новой сирийской конституции нашла отражение современная борьба в Сирии. В Конституции Китая говорится о грядущей борьбе китайского народа. Указывается, причем, что эта борьба будет вестись против

внутренних и внешних сил и носить классовый характер. Приводимый фрагмент китайской конституции созвучен риторике прежних советских конституций: «В нашей стране эксплуататоры как класс уже ликвидированы, однако классовая борьба в определенных рамках будет существовать еще в течение длительного времени. Китайский народ должен будет вести борьбу против внутренних и внешних вражеских сил и элементов, которые подрывают наш социалистический строй». Между тем, действующая Конституция КНР была принята в 1982 г. Вносимые в нее поправки 1988, 1993 и 1999 гг. содержание преамбулы не изменили. Есть в Конституции КНР и конкретная геополитическая прагматическая задача - присоединение Тайваня. Содействие решению этой задачи определяется как «священный долг» каждого китайца.

В алжирской конституции указывается на два типа войн -«колониальную» и «народную». Дважды повторяется слово «сражение». История Алжира раскрывается как «длинная цепь сражений за свою независимость».

Конституция Вьетнама апеллирует к победам над агрессорами в двух конкретных войнах - против Франции (первая индокитайская) и против США (вторая индокитайская). Более того, в ней названы две особо успешные боевые операции - битва при Дьефенбу 1954 г. и хошиминовское наступление 1975 г. [Дивильковский, 1984].

Иранская конституция дает даже некоторые образные характеристики продолжающейся борьбы. Напомним, что эти образы помещены в текст, претендующий на статус законодательного документа. Один из образов -«женщина с ребенком на руках бежит на поле битвы с режимом, где на нее нацелены дула пулеметов». Для иранской конституции характерен в целом язык метафор - «взрыв народного негодования», «вулкан народного гнева».

Специфика конфликтной лексики Конституции Восточного Тимора является неоднократное употребление слова «фронт». Раскрывается

содержание трех тиморских фронтов - «революционного», «вооруженного» и «дипломатического».

Наиболее определенно конфликтная парадигма заявлена в конституции Сирии. Сирийское государство определяется в ней «передовой конфронтации с сионистским врагом и колыбелью сопротивления против колониальной гегемонии в арабском мире». Формулируются прямые претензии к Израилю. Конституция заявляет о существовании оккупированных территорий и ставит задачу их освобождения.

Конституция Афганистана - единственная, наряду с Конституцией Ирана, среди проанализированных конституций стран исламского мира, открыто утверждающая законность «джихада». Связанное с существительным «джихад» прилагательное «справедливый», по нашему мнению, несущественно изменяет смысл проводимой легитимизации. В одном только предложении: «Признавая жертвы и исторические сражения, справедливый Джихад и законное сопротивление всего народа Афганистана, уважая высокое положение мучеников за свободу Афганистана» -содержится сразу 5 конфликтосодержащих лексем.

Революции утверждают новое суверенное государственное устройство. В соответствии с этой логикой требуется концентрированно негативизировать свергнутый революцией режим. Отсюда, широкая представленность конфликтосодержащих лексем соответствующей семантической группы в значительной части конституций.

В афганской конституции прошлое Афганистана наделяется следующими характеристиками - несправедливость, недостатки, многочисленные беды, притеснения, жестокость, дискриминация, насилие.

Особый формат имеет преамбула новой конституции Ирака. В ней приводится нетипично развернутый для конституционных текстов перечень обвинений, предъявляемых к режиму Саддама Хусейна: «.потрясенные неправедными действиями в священных городах и на юге страны в ходе народного восстания, испытывая глубокую скорбь в связи с массовыми

убийствами в Дуджайле и других городах; помня о взрыве насилия и репрессиях во время массовых убийств в городах Халабаджа, Бар-зан и Анфал и о насилии против курдов в городе Фейли; потрясенные трагедиями туркоманов в Башире и других районах Ирака, страданиями жителей западных регионов страны, чьи лидеры и вожди были убиты, символы уничтожены, представители интеллигенции изгнаны, - именно поэтому мы стремились рука об руку, плечом к плечу создать новый Ирак, Ирак будущего, свободный от фанатизма, расизма, местничества, дискриминации и изоляции». В одном только приведенном фрагменте оказалось концентрировано 19 конфликтосодержащих лексем. Низвергнутый режим характеризуется иракской конституцией в качестве «деспотической и фанатической клики». Только в преамбуле конституции Ирака встречаются такие лексемы как «терроризм» и «такфир» (обвинение в неверии).

Иранская конституция использует по отношению к низвергнутому исламской революцией шахскому режиму термины «тирания» и «деспотия». Подчеркивается, что деспотия имела как социальное, так и духовное проявление. Развивается тема внешней несуверенности шахского режима, выражаемая в лексемах «капитуляция» и «иностранное господство». Социальный аспект конфликта проявляется в дихотомии «угнетатели» -«угнетенные». Слово «революция» и производные от него используются в преамбуле конституции Ирана 22 раза. Это самый высокий показатель использования данной лексемы среди конституций стран мира. Столь высокая частотность использования слова революция заставляет поставить под сомнение правильность распространенного взгляда на современный Иран как на традиционалистски законсервированное (даже -обскурантистское) государство.

Для сравнения в сопоставимой по объему преамбуле конституции КНР слово революция употребляется 6 раз. Среди конфликтосодержащих лексем наиболее употребляемая - борьба (11 раз). Конституция КНР заявляет приверженность коммунистической идеологии. Перекличкой с марксизмом

объясняется использование в ней имеющую значительную конфликтную нагрузку понятия «диктатура пролетариата». Из этого же идеологического арсенала был взята и другое конфликтосодержащее словосочетание -эксплуатация человека человеком. Слово эксплуатация содержится также в преамбуле («Конституционной декларации») Конституции Египта. Она принималась в 1971 году, будучи соотнесена с контекстом идеологии арабского социализма [Hanna, Gardner, 1969; Rodinson, 1972; Pratt, 2007].

По частотности употребления в преамбуле конституции слова революция вторую позицию после Ирана, что было ожидаемо, заняла Куба -6 раз. Революционная риторика кубинской конституции четко выстраивает целевой ориентир построения коммунизма: «...вести дальше победоносную Революцию Монкады и «Гранмы», Сьерры и Хирона, возглавляемую Фиделем Кастро, которая, опираясь на самое тесное единство всех революционных сил и народа, завоевала полную национальную независимость, установила Революционную власть, осуществила демократические преобразования, начала строительство социализма и продолжает его во главе с Коммунистической партией с целью построения коммунистического общества».

Как и конституция КНР, кубинская Конституция использует марксистское по генезису словосочетание «эксплуатация человека человеком». Более того, она идет дальше, поясняя, что любой строй, основанный на эксплуатации человека человеком, означает унижение эксплуатируемых и моральную деградацию эксплуататоров.

Лаосская конституция использует по отношению к колониальному режиму метафору «ярмо превосходства». Конституция Туниса говорит о борьбе тунисского народа против «иностранного владычества», «тирании», «эксплуатации» и «реакции». Конституция Японии провозглашает как целевой ориентир уничтожения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. При этом указывается, что ставится цель уничтожить их навсегда в рамках не только Японии, но всего Земного шара.

Мифология конфликта предполагает использование образа жертв и героев. Можно предположить, что такой подход в конституционных текстах недопустим, однако, обнаруживается, что многие конституции активно к ним обращаются. В конституции Бангладеш говорится о высоких идеалах, вдохновляющих воинов на жертвы. Конституция Алжира сообщает, что в борьбе за независимость «погибли лучшие сыны отечества».

Образ героя представлен в конституции Ирана фигурой шахида. Имеются прецеденты указания в качестве героев на исторические личности. Такой перечень героев-революционеров представляет, в частности, конституция Кубы. Преамбула конституции КНДР сосредоточена вокруг фигуры Ким Ир Сена. Военный аспект деятельности северокорейского национального лидера определяется характеристикой - «всепобеждающий стальной полководец».

Большинство конституций сообщает о борьбе, ведомой народом, без конкретизации того, против кого она ведется. Понятно, что законодательная конкретизация врага существенно бы усиливала конфронтационные интенции в соответствующем социуме. Однако есть и значительная часть конституций, в которых враг номинирован. Чаще всего он выступает под маркерами колониализма и империализма. Сравнительно частое употребление термина колониализм объясняется тем обстоятельством, что суверенитет государств третьего мира был достигнут в результате антиколониальных выступлений. Термин империализм почти исчез из современного политического лексикона. Его распространение связывалось в свое время с ленинской теорией империализма как высшей стадии капитализма. Советское идеологическое влияние на словарный состав ряда конституций стран мира очевидно.

В китайской конституции в один ряд с колониализмом и империализмом поставлен гегемонизм. Под гегемонистстами в Китае периода написания Конституции 1982 г. подразумевались США и СССР. Заявлялось намерение КНР поддерживать справедливую борьбу угнетенных

наций во всем мире. Внутренними враждебными идеологическими проявлениями определялись «великоханьский шовинизм» и «местный национализм».

Лаосская конституция говорит о борьбе с феодализмом. В Конституции Кубы провозглашается борьба против всех трех исторических моделей (формаций), связанных с эксплуатацией человека и выражаемых, соответственно, в институтах «рабства, крепостничества и капитализма». Реминисценция антифашистской борьбы содержится в конституциях Португалии и Сан-Марино. Конституция Сан-Марино заявляет также о принципиальном отказе от любой системы тоталитаризма. Уникальна по номинации своего врага Конституция Сирии, провозглашающая борьбу против сионизма.

Иностранные государства в качестве врага, как правило, не определяются. Такое определение было бы весьма близко объявлению войны. Поэтому, например, конституция Вьетнама, сообщая о конкретных войнах и битвах, непосредственных врагов так и не называет. Однако такой запрет не имеет всеобщего характера. Превосходит всех по своей прямоте в определении вражеской стороны конституция Ирана. В ней, в частности, утверждается существование американского заговора.

Тенденция повышения частотности конфликтных лексем в конституционных текстах по странам мира наглядно обнаруживается при построении рейтинга конфликтогенности конституций (по количеству конфликтосодержащих лексем и словосочетаний). С большим отрывом от всех лидирует Иран. Вторую и третью строчку занимают конституции Китая и Кубы. Наиболее конфликтогенными оказываются, таким образом, конституции государств, тяготеющих к идеократии или теократии. Прослеживается определенная корреляция между идеологичностью конституции и ее конфликтогенностью (рис. 30).

Иран Китай Куба Ирак Вьетнам Восточный Тимор Сирия Египет Лаос КНДР Афганистан Португалия Алжир Мьянма Бангладеш Япония Пакистан Хорватия Тунис Индонезия Камбоджа Польша Шри-Ланка Сан-Марино Ливан Ирландия Бутан Турция Туркменистан США Словения Словакия Перу Непал Македония Литва Кувейт Корея Киргизия Босния и Герцеговина Бахрейн Андорра Албания Азербайджан

О 20 40 60 80 100 Количество конфликтосодержащих лексем

Рисунок 30 - Рейтинг конфликтогенности преамбул конституций стран мира

Полученный вывод не означает отрицания значимости идеологии. Но он служит указанием на то, что идеологическое строительство лингвистически сопряжено с лексикой конфликта [Хроменков, 2015].

4.2. Конфликтосодержащие лексические компоненты государственных

гимнов и гербов

Одним из наиболее эмоционально насыщенных видов текста является текст гимна [Хроменков, 2015]. Высокая эмоциональная концентрация объясняется мобилизационными функциями гимна. Мобилизационным мотиватором традиционно выступает борьба с некими враждебными силами. Великие свершения достигаются в борьбе. Отсюда возникает прагматическая задача - мобилизовать на борьбу. Борьба предполагает наличие противника, соответственно, конфликтная парадигма гимна оказывается функционально запрограммированной. Между тем, государственные гимны декларируются от лица государства. Гражданин через гимн объединяется со всем гражданским обществом. Таким образом, конфликт задается уже на уровне позиционирования государства и связываемой с ним общественной идентичности. Задача раздела состоит в оценке степени универсальности конфликтной лексики в государственных гимнах. Методом контент-анализа верифицируется предположение значимой (возможно - определяющей) роли темы конфликта в содержательном структурировании текстов гимнов. Анализу подверглись 133 современных гимна стран мира в официальном переводе на русский язык.

Исторически предпринимались попытки создания «толерантных» гимнов. Прецеденты такого рода существуют. Характерный пример в этом отношении - гимн Российской Федерации. Недостаток гимнов «толерантного типа» - слабая выраженность мобилизационной функции. В силу этого очевидно, что данный тип гимнов находится в численном меньшинстве. По результатам нашего исследования гимны «толерантного типа» составляют среди 133 современных гимнов 19,5 %.

Важной стадией конфликтогенеза является номинирование врага. Важна в данном случае сама фиксация того, что враг существует. Такая номинация присутствует в значительной части гимнов. Наиболее общее

определение - само слово враг (используется также вражья сила) или захватчик. Могут быть также использованы более узкие, конкретизированны е определители.

4.2.1 Презентация военных конфликтов в гимнах

Существуют прецеденты выстраивания текста гимна как описания конкретного конфликта (сражения). Именно таким образом содержательно выстроен, в частности, гимн Соединенных Штатов Америки. Знаменитый «гимн флага», как известно, представляет один из героических сюжетов периода англо-американской войны 1812-1814 гг. Характерно, что в историографии США эта война традиционно позиционируется в качестве «отечественной» [Шекеу, 2006].

Американский гимн воспроизводит сюжет обстрела англичанами форта Макгенри в Балтиморе. Автор его Фрэнсис Скот Ки был свидетелем этого боя и передал в тексте гимна свои эмоциональные ощущения [История гимна, Электронный ресурс]. Но это не жанр описания. Автор использует символ развевающегося американского флага не просто в контексте боя, а в более широком трансцендентном противопоставлении сил света и тьмы.

«Скажи, ты, видишь ли, его сейчас. в лучах рассвета,

Как гордо реял он когда-то в последних отблесках заката?

Средь огненных полос, слепящих звёзд, в смертельной битве тьмы и

света

Над крепостью средь нас, где доблесть он являл солдата?» [Там же].

Различные гимны обращаются исторически к войнам разных эпох. В аргентинском гимне образность военной тематики выражается использованием фигуры бога войны Марса.

Чаще в гимнах содержится апелляция не к сражению, бою, а шире - к определенной войне. Противник при этом чаще всего явно не номинируется. Имя скрывается под обозначением «враг». В том же американском «гимне флага» указания на то, что борьба велась против англичан, не содержится.

Государственные гимны, содержащие слова, указывающие на военный межгосударственный или межнациональный конфликт, составляют 54,1 % от рассмотренных текстов гимнов.

Но такой подход - отказ от номинации врага - не универсален. В ряде гимнов имя врага обозначается вполне определенно, например, в гимне Андорры.

К истории победы Карла Великого над арабами апеллирует гимн Андорры. Большинство гимнов стран Латинской Америки описывает сюжеты национально-освободительной борьбы боливарианской эпохи против Испании. «Крепкими руками они разрывают Иберийского высокомерного льва», - резюмирует итог этой войны гимн Аргентины. В доминиканском гимне испанцы фигурируют в образе «высокомерного льва Кастилии». Создается картина пожара, который отгонит врага «от прославленных берегов, где реет перекрещенный стяг».

В гимне Венгрии в качестве врагов венгерского народа дважды

упоминаются турки и один раз монголы. Образ турецкой угрозы и турецкого

рабства достаточно распространен в семиотике народов Восточной Европы.

Турция чаще всего номинируется в различных государственных гимнах в

качестве национального врага. Период европейско-турецкого

противостояния оказал, как следует из этой представленности в гимнах,

заметное влияние на национальную рефлексию европейских народов.

«На турецких крепостях, Матьяш воинством своим Внушал у Вены страх. Но, увы! наш грех храня, Гнев в груди Тебя сжимал, И из туч грозой огня, Карой он на нас упал, И орды монгольской тьма Всё вокруг крушила в прах, Тягость рабского ярма Несли мы на плечах.

О как часто изо ртов

Турков, варварских племён,

Над останками бойцов

Исходил победы звон!» [Гимны стран, Электронный ресурс]

Итальянский гимн номинирует в качестве национального врага Австрию. Воспроизводится канва борьбы против Австрийской империи за национальное возрождение. Используются при этом аллегорический образ австрийского орла - геральдического знака империи Габсбургов [Невлер, 1936].

Но наряду с австрийской, в итальянском гимне есть и русская тема.

Гимн Италии оперирует образом казака, пьющего польскую кровь. Поляки

воспринимаются, таким образом, как союзники, австрийцы и русские - враги.

«Они как тростник, что гнет Мечи наемников Австрийский орел Уже потерял оперение. Кровь Италии Кровь поляков Он пил вместе с казаками, Но это обожгло ее сердце. Объединимся в когорты, Мы готовы умереть! Мы готовы умереть! Италия позвала! Объединимся в когорты, Мы готовы умереть! Мы готовы умереть!

Италия позвала!» [Невлер, Электронный ресурс]

Русская тема определяет пафос конфликта в гимне Польши. Ни русские, ни Россия непосредственно не названы. Но весь воспроизводимый контекст связан с борьбой поляков против Российской империи. Польским гимном является, как известно, «Марш Домбровского». Он использовался в качестве гимна во время польских восстаний в 1830 и 1863 гг. Основная идея гимна - поход собранных в эмиграции польских войск в находящиеся под властью врагов, прежде всего России, исторические земли Польши. Как

итальянский гимн демонстрирует поддержку польского дела, так гимн Польши содержит благожелательное упоминание Италии, где собирается освободительная армия. Обращается гимн к фигуре Бонапарта, опыт которого призывается рассматривать как пример полякам в их борьбе.

«Еще Польша не погибла, Если мы живы.

Всё, что отнято вражьей силой, Саблею вернём. Марш, марш, Домбровский... С земли итальянской в Польшу. Под твоим руководством Соединимся с народом. Перейдём Вислу, перейдем Варту, Будем поляками. Дал пример нам Бонапарт Как должны мы побеждать. Марш, марш, Домбровский. Как Чарнецкий в Познань, После шведской оккупации, Для спасения родины Вернёмся через море. Марш, марш, Домбровский. Уже там отец своей Басе, Говорит заплаканный: «Слушай, Бася! Это наши Бьют в барабаны».

Марш, марш, Домбровский.» [Гимны стран, Электронный ресурс]

В качестве государственного гимна Польши используется не весь текст «Марша Домбровского». В него не вошли еще более радикальные в плане борьбы с Россией фрагменты. Используется этнофолизм москаль. Применяется образ палашей и кос, поднимаемых против неприятеля. Называется и фигура лидера польского антироссийского восстания -Тадеуша Костюшко [Россия - Польша, 2002].

Сходный контекст обнаруживается при проведении исторической реконструкции и в гимне Украины. Враг в государственном украинском гимне также не номинирован. Но из текста ясно, что речь идет об

освобождении Украины из-под власти Российской империи. Текст гимна был написан в 1862 году Павлом Чубинским и отражал ситуацию развития сепаратистских настроений среди украинской интеллигенции [Дойков, Чубинский, 2007].

«Станем, братья, в бой кровавый от Сана до Дона,

В родном крае господствовать не дадим никому.

Чёрное море ещё улыбнётся, дед-Днепр порадуется,

Ещё в нашей Украине - вызреет счастливая судьба.

Душу и тело мы положим за нашу свободу

И покажем, что мы, братья, казацкого рода» [Гимны стран, Электронный ресурс].

Не вошедшие в гимн строчки первоначальной версии стихов, как и в польском случае, более радикальны и конкретизированы в определении врага. Здесь также присутствует этнофолизм москали. В отношении них используется характеристика - поганые. Содержится упрек в адрес Богдана Хмельницкого, пошедшего на объединение с Россией [Ульянов, 1996].

«Ой, Богдан, Богдан, славный наш гетьман

Зачем отдал Украину москалям поганым?!

Чтоб вернуть её честь, ляжем головами,

Назовемся Украины славными сынами» [200stran.ru, Электронный ресурс].

В ирландском гимне в качестве национальных врагов определяются англичане. Они представлены этническим маркером саксы. Саксам противостоят в смертельной борьбе сыны Гаэла, т.е. ирландцы - кельты. Гимн содержит императив - смерть саксам. По сей день ежедневно в национальном гимне Ирландии проигрывается, таким образом, мотив смерти англичан. В настоящее время англо-ирландские отношения выстраиваются в союзническом формате. Но через гимн происходит обращение к архетипам конфликта. Из архетипического этот конфликт может быть в ситуации социальных потрясений перенесен в проявленное состояние [Афанасьев, 2007].

«Сыны Гаэла! Мощь земли! Прервём тьму многолетней ночи. Сомкнём ряды и пусть в пыли Найдёт рассвет тиранов клочья. Огонь, что очи наши жжёт Смотри, зарёй восток зажёг Смерть Саксам. Свет земле. Вперёд,

Споём им песнь солдата» [200stran.ru, Электронный ресурс].

Одним из самых представительных по накалу конфронтационной темы является государственный гимн Турции. Содержательная сторона конфликта развивается в нем через риторику антиевропеизма. Европа называется монстром и химерой. Говорится о гнилости европейских сил. Гимн был написан в 1921 г., и влияние Первой мировой войны не могло не отразиться на его содержании [Kent, 1996; Ушаков, 2002]. Но сегодня звучание турецкого гимна явно диссонирует членству Турции в НАТО и устремленности вступлению в Европейский Союз. Известны многочисленные конфликтные ситуации, возникающие в отношениях между турецким и европейским населением в Европе. Антиевропейский гимн Турции продуцирует на психоментальном уровне конфликты такого рода.

«Не бойся воя - монстр Европы лют, Но не задушит волю вой химеры И туп его гнилой последний зуб И щит в груди есть - истинная вера. Не пустим братья, монстра на порог И грудью отразим напор бесчестья. Ты - сын шахидов, дух их не предай, Рай не меняй за все миры творенья. Не жертва пасть за землю - долг и честь.

Сожми рукой, шахида кровь струится» [Neoland, Электронный ресурс].

Имеются, впрочем, и прецеденты номинирования союзников по борьбе с общим врагом. Так, в гимне Народной Республики Болгарии содержалось соответствующее обращение к Советскому Союзу:

«Дружно братья болгары,

С нами Москва и в мире и в войне,

Великая партия ведет,

Нашим победным строем» [200stran.ru, Электронный ресурс].].

Наряду с войной, распространенный мотив конфликта в текстах государственных гимнов - тема революции. Чаще всего - это революция национально-освободительного характера. Но в ряде гимнов содержится апелляция и к революции социальной. Имеются и версии гимнов, в которых обе темы - национально-освободительная революция и социальная революция представлены в комбинированном виде. Тема революции представлена лексикой, отражающей неправедную, нелегитимную власть -тираны, деспоты, рабство, кандалы, оковы и т.п. Соответственно, низвержение неправедного режима выражается лексемой свобода. Это одно из наиболее часто повторяемых в современных государственных гимнах слов категориального содержания. Оно в соотношении с другими лексемами классической триады Французской революции - равенством и братством представлено в гимнах на порядок чаще, чем лексемы сходной семантики.

Наиболее распространенная сюжетная канва такова: враги угнетают народ. На определенном историческом этапе была установлена неправедная власть. Отсюда лексемы с отрицательной коннотацией, обозначающие неправедную власть - тираны, деспоты, угнетатели. Используются также лексемы, обозначающие это состояние - рабство, оккупация, тиранство. Символами порабощения выступают цепи, оковы, ярмо. Народ находит в себе силы и мужество для низвержения власти врагов. Соответственно, используются образы разрываемых цепей.

Гимном Франции, как известно, является «Марсельеза». Именно «Марсельеза» определила в значительной мере традицию гимнов с революционной патетикой. В качестве врагов Франции фигурируют в тексте гимна мировые тирании, орды рабов и предателей, заговорщики-короли, кровожадные деспоты, иностранные когорты, наемники [Гумилев, 1993].

Весь этот ряд соотносим с историческим контекстом революционной эпохи конца восемнадцатого столетия [Хобсбаум, 1991].

Тема освободительной борьбы соотносится с различными историческими контекстами. Гимны стран Латинской Америки, Франции и Италии представляют линию национально-буржуазных революций. Другой тип представляет, к примеру, гимн Румынии. В нем конфликт облекается в формат не просто национального, но и - шире - религиозного возрождения. Участником борьбы становится, в частности, нехарактерная для западных гимнов фигура христианского священника.

«Пробудись, румын, от мертвенного сна В который погружён тиранами-варварами Сейчас или никогда создай свою новую судьбу, Перед которой склонятся даже жестокие твои враги. Сейчас или никогда докажем миру, Что в этих руках ещё течёт римская кровь И в нашей груди мы храним с гордостью имя Победителя в битвах, имя Траяна. Смотрите, великие предки, Михай, Штефан, Корвин, На румынскую нацию, на ваших потомков, С оружием в руках и вашим огнём в венах, «Свободная жизнь или смерть» кричат все.

Священники, поднимите распятия, потому что мы христианское войско. Чей девиз - свобода и её цель свята. Лучше погибнем во славе в бою,

Чем снова станем рабами на нашей древней земле» [Neoland, Электронный ресурс].

Пример апелляции к теме национально-освободительной революции представляет государственный гимн Анголы. Гимн обращается к героике вооруженного восстания 4 февраля 1961 г. [Abbot, Rodrigues, 1988] Мотив конфликта усиливается повтором слов сражающиеся - в настоящем времени и сразимся - в будущем времени. Далее речь уже идет о готовности анголезцев бороться в союзе с прогрессивными силами мира за освобождение всех угнетенных народов мира.

«О, Родина, мы никогда не забудем

Героев 4-го февраля.

О, Родина, мы приветствуем твоих сыновей,

Отдавших жизнь за нашу Независимость...

Вперёд, Ангола!

Революция, за Власть Народа!

Свобода, единая Родина,

Единый народ, единая Нация! 2 раза

Отдадим свои освобождённые голоса

За процветание африканских народов.

Сражающийся ангольский народ выступит

В знак солидарности с угнетёнными народами.

Мы с гордостью сразимся за Мир

С прогрессистскими силами мира [№о1апё, Электронный ресурс].

В зависимости от типа революции и исторического времени ее осуществления различается используемая лексика. Так, в гимне Восточного Тимора, наряду с традиционными понятиями для обозначения врага, используются сравнительно новые маркеры - колониализм, эксплуатация, империализм. И это напрямую связано со временем написания гимна - 1975 г.

«Слава народу и слава героям освобождения Мы уничтожили колониализм, и плачем Под империализмом! Свободная земля, свободные люди Нет, нет, нет эксплуатации.

Вперед сплоченными, крепкими и сосредоточенными на битве с империализмом, врагом людей,

До последней победы на пути революции» [200stran.ru, Электронный ресурс].