Актуализация ключевых концептов текста перевода: эколингвистический подход : на материале романа А.В. Иванова "Географ глобус пропил" и его перевода на французский язык тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.20, кандидат наук Пылаева, Екатерина Михайловна

• Пылаева, Екатерина Михайловна
• кандидат наук
• 2015

Оглавление диссертации кандидат наук Пылаева, Екатерина Михайловна

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Глава 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ КОНЦЕПТА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ С ПОЗИЦИЙ

ЭКОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПОДХОДА В ПЕРЕВОДОВЕДЕНИИ

1.1. Становление эконаучной исследовательской парадигмы в современных гуманитарных науках

1.2. Этапы развития эколингвистического подхода в переводоведении

1.2.1. Введение термина экология языка

1.2.2. Становление понятия эколингвистика 29 1.2.3.Определение основных направлений исследований в области эколингвистики

1.2.4. Вычленение социального аспекта эколингвистики

1.2.5. Современное состояние проблем экологии языка и эколингвистики

1.2.6. Зарождение экологии перевода

1.3.Теория гармонизации переводческого пространства как методология исследования экологии перевода

1.4. Современные трактовки категории концепта в отечественной лингвистике

1.4.1. Лингвофилософская трактовка понятия концепт

1.4.2. Лингвокультурологическая трактовка понятия концепт

1.4.3. Психолингвистическая трактовка понятия концепт

1.4.4. Когнитивная трактовка понятия концепт

1.4.5. Роль концепта в пространстве художественного текста

1.5. Смысл как сущностная категория анализа текста

Выводы по Главе

86

Глава 2. ЭКОЛОГИЯ ПЕРЕВОДА: МЕТАЯЗЫК, ДИНАМИКА ЭКОСМЫСЛОВ, АКТУАЛИЗАЦИЯ ЭКОКОНЦЕПТОВ, РАЗРАБОТКА МОДЕЛИ (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА A.B. ИВАНОВА «ГЕОГРАФ ГЛОБУС ПРОПИЛ» НА РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ)

2.1. Проблематика романа A.B. Иванова «Географ глобус пропил»

2.2. Описание метаязыка экологии перевода 92 2.3.Общая характеристика ключевых экоконцептов романа А. В. Иванова «Географ глобус пропил» 102 2.4. Актуализация ключевых экоконцептов при переводе романа A.B. Иванова «Географ глобус пропил» с русского языка на французский

в свете эколингвистического подхода в переводоведении

2.4.1. Динамика экосмыслов как способ актуализации экоконцепта «географ» при переводе с русского языка на французский

2.4.2. Динамика экосмыслов как способ актуализации экоконцепта «вода» при переводе с русского языка на французский

2.4.3. Динамика экосмыслов как способ актуализации экоконцепта «путь» при переводе с русского языка на французский

2.4.4. Интерпретация результатов экопереводческого анализа

Выводы по Главе 2

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЯ

МЕДИАГРАФИЯ

ПРИЛОЖЕНИЯ

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Актуализация ключевых концептов текста перевода: эколингвистический подход : на материале романа А.В. Иванова "Географ глобус пропил" и его перевода на французский язык»

ВВЕДЕНИЕ

Настоящее диссертационное исследование посвящено изучению процесса актуализации ключевых концептов художественного прозаического текста в свете эколингвистического подхода в переводоведении. Решаемые в диссертации вопросы относят ее к разряду работ по когнитивной лингвистике, эколингвистике, теории смысла, теории концепта, теории перевода, сопоставительной лингвистике.

Актуальность исследования определяется необходимостью углубленного изучения проблемы соотношения человека и текста, человека и природы, человека и культуры. Более детального анализа заслуживают механизмы взаимодействия разных языков и культур в ситуации перевода художественного текста.

Актуальность работы обусловлена также потребностью в обосновании эколингвистического подхода в переводоведении, базирующемся на идее экологизации человеческого сознания, предполагающей, что в тексте, как системе гетерогенных смыслов, «с неизбежностью должны обнаруживаться характеристики, совпадающие с параметрами объектов природы, поскольку в языке действуют те же законы, что и в природе» [Москальчук 2013: 14].

Теоретическую основу анализа текста в эколингвистическом аспекте составили публикации американских и европейских лингвистов, положивших начало экологии языка и эколингвистики (Е. Haugen, M.A.K. Halliday, A. Fill, L.-J. Calvet), а также труды отечественных ученых, разработавших методологическое обоснование и когнитивное моделирование в области экологии языка и смежных наук (К.А. Андреева, H.H. Белозерова, Н.В. Дрожащих, Н.В. Лабунец, H.H. Лыкова, О.Б. Пономарева, В.Д. Табанакова, Л.Г. Федюченко, Д.В. Шапочкин и др.). В российской лингвистике интерес к исследованию экологии языка и эколингвистики проявился в решении следующих проблем: выявление методологических параметров исследования экологии языка, построение эколингвистических концептуальных моделей дискурсивного подведения в различных коммуникативных средах, изучение механизмов функционирования

языка, взаимодействие языка и специального знания. В нашей работе предпринят экопереводческий анализ художественного прозаического текста в свете теории гармонизации переводческого пространства (Л.В. Кушнина).

Объектом исследования выступает пространство перевода художественного текста как совокупность экосистем контактирующих языков и культур.

Предмет исследования - ключевые экоконцепты пространства перевода художественного текста.

Цель исследования состоит в выявлении динамики экосмыслов в переводческом пространстве, участвующих в процессе актуализации ключевых экоконцептов художественного текста.

В основу исследования положена гипотеза, согласно которой, актуализация ключевых концептов текста становится возможной в случае позитивной/ нейтральной динамики экосмыслов в переводческом пространстве, проявляющейся в ослаблении (адекватность), сохранении (эквивалентность), приращении (гармония) смыслов, что обусловливает соразмерность экосистем текстов оригинала и перевода. Отрицательная динамика экосмыслов в переводческом пространстве, т.е. их потеря, характеризуется дисгармонией, свидетельствующей о нулевой актуализации концептов текста.

В соответствии с поставленной целью и выдвинутой гипотезой решаются следующие задачи:

1) рассмотреть роль эконаук в развитии гуманитарных дисциплин в современном обществе;

2) обобщить существующие точки зрения относительно этапов формирования эколингвистического направления в отечественной и зарубежной науке;

3) изучить синергетическую теорию текста и синергетическую теорию перевода;

4) систематизировать современные представления о понятиях «концепт», «смысл» в лингвистике и теории перевода;

5) описать единицы анализа метаязыка экологии перевода: экосмысл, экоконцепт, эколингвистические составляющие;

6) охарактеризовать ключевые концепты романа A.B. Иванова «Географ глобус пропил»: «географ», «вода», «путь»;

7) проанализировать векторы динамики экосмыслов в переводческом пространстве художественного прозаического текста;

8) выявить и сопоставить степень актуализации ключевых экоконцептов в текстах оригинала и перевода.

Для решения обозначенных задач были использованы следующие методы исследования: общенаучные (сопоставительный анализ, аналогия, синтез, сравнение, статистический метод, метод построения графиков, схем, таблиц); общелингвистичсские (метод сплошной выборки, полевый, дефиниционный и концептуальный анализ); переводческие методы и подходы (синергетический подход, метод анализа переводческих решений, лингвопереводческий анализ).

Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые в российской школе переводоведения разработан научно-понятийный аппарат экологии перевода, введены и обоснованы понятия экоконцепта, экосмысла, эколингвистических составляющих концепта, выявлены векторы динамики экосмыслов в переводческом пространстве художественного текста, установлены способы актуализации концепта при переводе с позиций синергетики перевода, эколингвистики, экологии перевода.

Теоретическая значимость исследования состоит в научной разработке эколингвистического подхода для решения задач в области переводоведения; в определении статуса и соотношения таких понятий, как экоконцепт, экосмысл, эколингвистические составляющие концепта; в описании единиц анализа метаязыка экологии перевода; в выявлении векторов актуализации ключевых концептов художественного прозаического текста; в аргументации понятий эколингвистики и экологии перевода с помощью новых научных фактов, полученных в результате анализа текста романа А. Иванова и его перевода с русского языка на французский.

Практическое значение работы обусловлено возможностью включения ее некоторых результатов в теорию и практику перевода, а также в содержание спецкурсов и спецсеминаров по когнитивной лингвистике, сопоставительной лингвистике, по переводу художественного текста, по письменному переводу с русского языка на французский и с французского языка на русский.

Материалом исследования стал роман современного российского писателя A.B. Иванова «Географ глобус пропил» (написан в 1995 году, впервые издан в 2003 году) и его перевод на французский язык, выполненный М. Вайнштайном (опубликован в 2008 году).

Материал исследования представлен лексемами-репрезентами следующих ключевых концептов: «географ», «путь», «вода», «земля», «камень», «солнце», «любовь». Было отобрано и проанализировано около 800 контекстов в текстах оригинала и перевода с учетом случаев присутствия/употребления нескольких концептов в одном контексте. В работе отражены результаты анализа трех ключевых концептов: «географ», «путь», «вода», каждый из которых представлен более чем в 300 контекстах на русском и французском языках. Выбор данных концептов обусловлен яркой репрезентацией исследуемых эколингвистических составляющих и заключенной в них национальной спецификой и культурной обусловленностью.

Теоретическо-методологнческой основой диссертации явились положения, выдвинутые в работах отечественных и зарубежных исследователей в области когнитивной лингвистики, синергетической лингвистики, сопоставительной лингвистики, этнолингвистики, эколингвистики, экологии языка, теории и синергетики перевода.

Среди них - труды, посвященные теории текста (E.H. Бекасова, Н.С. Валгина, И.Р. Гальперин, A.A. Залевская, Г.Г. Москальчук, В.Ю. Прокофьева) в том числе - художественного текста (H.JI. Галеева, JIM. Кольцова, В.А. Лукин, O.A. Лунина); понятию концепта в лингвистике (Г.А. Абыканова, С.А. Аскольдов, А.П. Бабушкин Н. Болдырев, С.Г. Воркачев, A.A. Залевская, В.И. Карасик, В.В. Колесов, Е.С. Кубрякова, Д.С. Лихачев, В.А. Маслова, З.Д. Попова, И.А. Стернин,

Т.А. Фесенко, Г.Г. Слышкин, Ю.С. Степанов); трактовке смысла (А.Н. Леонтьев, Д.А. Леонтьев, А.И. Новиков, Э.Д. Сулейменова).

В связи с выбранным аспектом исследования мы опирались на труды по экологии языка и эколингвистике (H.H. Белозерова, Н.В. Дрожащих, Е.В. Иванова, C.B. Ионова, Н.В. Лабунец, H.H. Кислицына, Н.В. Курилова, H.H. Лыкова, Д.В. Шапочкин).

Разработка параметров экопереводческого анализа потребовала обращения к исследованиям в области общей теории перевода (Л.М. Алексеева, Н.Л. Галеева, В.Н. Комиссаров, Т.А. Казакова и др.) и культурноориентированных переводческих концепций (O.A. Бурукина, Н.В. Кушнина, С.Г. Тер-Минасова, У. Эко, J.-L. Cordonnier, J. Delisle, J.-P. Ladmiral, M. Lederer, P. Munteneau), а также к работам франкоязычных и англоязычных ученых в сфере экологии языка и эколингвистики (Е. Haugen, M. А. К. Halliday, A. Fill, L.-J. Calvet, A. Demi).

Положения, выносимые на защиту:

1. Среди современных научных парадигм, определяющих развитие теории перевода, особое значение приобретает эколингвистический подход, реализация которого возможна в рамках экологии перевода как интегративной дисциплины. С позиций экологии перевода пространство перевода художественного текста рассматривается как совокупность экосистем контактирующих языков и культур. Общая тенденция экологизации человеческого сознания находит отражение в экологизации сознания переводчика - в выявлении и сопоставлении экосмыслов и экоконцептов в текстах оригинала и перевода.

2. В переводческом пространстве художественного текста имеет место динамическое развитие экосмыслов, отражающих взаимосвязь человека, культуры, природы. Возможны следующие векторы динамики экосмыслов: позитивный, нейтральный, негативный. При позитивном векторе динамики происходит сохранение или приращение экосмыслов, при нейтральном векторе динамики наблюдается ослабление экосмыслов, при отрицательном векторе динамики отмечается потеря экосмыслов.

3. Структура экоконцепта включает в себя, наряду с образным и ассоциативно-ценностным слоями, особый понятийный слой, формируемый эмоционально-личностной, природной, культурной составляющими. Степень актуализации экоконцептов зависит от уровня гармоничности перевода: дисгармоничного (потеря экосмыслов), адекватного (ослабление экосмыслов), эквивалентного (сохранение экосмыслов), гармоничного (приращение экосмыслов)

4. Успешная актуализация ключевых концептов, обусловленная синергией и гармонизацией смыслов в переводческом пространстве художественного прозаического текста, означает его полноценную интеграцию в принимающую коммуникативную среду, гармоничное сосуществование человека, текста, языка, культуры, природы.

Степень достоверности результатов исследования обеспечивается анализом текстового материала на русском и французском языках, выводами, основанными на количественных подсчетах, возможностью их верификации на других материалах.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования отражены в 14 публикациях. Три статьи по проблематике диссертации опубликованы в журналах, рекомендованных ВАК для представления результатов кандидатских и докторских диссертаций: две статьи в журнале «Филологические науки. Вопросы теории и практики» (2014); одна статья в журнале «Вестник Пермского государственного университета» (2014).

Основные положения диссертационного исследования обсуждались на конференциях различных уровней: научно-практической конференции «Иностранные языки в контексте культуры» (Пермь, ПГНИУ, 2011); международной научно-практической конференции «Экология языка на перекрестке наук» (Тюмень, ТюмГУ, 2011); научно-практической конференции «Индустрия перевода в инновационной, исследовательской и профессиональной деятельности» (Пермь, ПНИПУ, 2012); международной научно-практической конференции «Экология языка на перекрестке наук» (Тюмень, ТюмГУ, 2013);

международной научной конференции «Иностранные языки в полилоге культур» (Пермь, ПГНИУ, 2013); международных научно-практических конференциях «Инновационные процессы в исследовательской и образовательной деятельности» (Пермь, ПНИПУ, 2013, 2014).

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы, включающего реферат 178 источников, списка словарей и энциклопедий, медиаграфии, приложений. Основной текст диссертации изложен на 179 страницах. Общий объем работы составляет 215 страниц.

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы; формулируются объект, предмет исследования, его цель и задачи; представляется материал исследования, а также методы, применяемые в работе и ее методология; выдвигается гипотеза; обозначаются положения, выносимые на защиту; определяются научная новизна, теоретическая и практическая значимость; приводятся сведения об апробации работы.

В первой главе («Теоретические предпосылки исследования концепта текста с позиции эколингвистического подхода в переводоведении») -показана значимость экологии как интегративной научной дисциплины, послужившей основанием для развития ряда эконаук; прослеживаются становление и эволюция экологии языка, эколингвистики, экологии перевода. Представлены различные трактовки текста как важнейшей лингвистической категории, раскрыто его понимание с позиций синергетики; приведены характеристики художественного текста и особенностей процесса его перевода в свете культурноориентированного подхода к переводу. Здесь также освещаются различные подходы к пониманию категорий «концепт» и «смысл»; характеризуются основные положения теории гармонизации переводческого пространства.

Во второй главе («Экологопереводческин анализ ключевых концептов текста (на материале романа А. Иванова "Географ глобус пропил" и его перевода на французский язык)») - описан метаязык экологии перевода; дано

общее представление об анализируемом материале; выявлены векторы актуализации ключевых концептов в синергетическом пространстве перевода художественного текста; охарактеризованы эколингвистические составляющие, которые репрезентируют природные, культурные, антропоцентрические факторы перевода; прослежена динамика экосмыслов в переводческом пространстве, определяющая воссоздание в тексте перевода концептосферы текста оригинала, что, в свою очередь, обеспечивает актуализацию ключевых экоконцептов.

В Заключении отражены основные выводы диссертации и намечены дальнейшие перспективы научного исследования при решении эколингвистических проблем переводоведения.

В библиографическом списке диссертации представлено 178 источников, в том числе 21 на иностранных языках.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

I. Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах:

1. О синергетическом подходе при изучении экологии перевода // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - №5 (35): в 2-х ч. Ч. II. -Тамбов: Грамота, 2014. - С. 173-177.

2. Экология перевода: современные тенденции и подходы // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. Вып. 2(26). -Пермь: Изд-во Пермского государственного научно-исследовательского университета, 2014. - С. 70-77 (совместно с Л.В. Кушниной)

3. О методологии эколого-переводческого анализа художественного текста // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - № 11 (41). -Тамбов: Грамота, 2014. - С. 165-168

II. Статьи:

4. Поэтический символ как форма воплощения гармони природы и человека // Экология языка на перекрестке наук. Материалы международной научной конференции. Часть 2. - Тюмень: ТюмГУ, 2011. - С. 65-69.

5. Проблема экологичности перевода // Иностранные языки в контексте культуры. Межвузовский сборник статей по материалам конференций. - Пермь: ПГНИУ, 2011. - С. 343-347.

6. Эколингвистика как новое направление в языкознании XXI века. // Вестник ПГТУ. Проблемы языкознания и педагогики. №5. - Пермь: ПНИПУ, 2011.-С. 106-114.

7. Функционирование экоконцепта в поэтическом тексте // Индустрия перевода в инновационной, исследовательской и профессиональной деятельности. Материалы IV Международной научно-практической конференции. Т. 2. - Пермь: ПНИПУ, 2012. - С. 48-53.

8. Экодискурс в поэтическом тексте // Экология языка на перекрестке наук. Материалы 2-ой международной научной конференции. Часть 2. - Тюмень: ТюмГУ, 2012. - С. 122-128.

9. Экоконцепты как маркеры межличностного взаимодействия // Экология языка на перекрестке наук: материалы 3-ей международной научной конференции. В 2-х ч. 4.2. - Тюмень: изд-во Тюменского государственного университета, 2013.-С. 179-184.

10. Représentation de la position de l'auteur par concept écologique // Иностранные языки в полилоге культур. Материалы четвертой научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. - Пермь: Перм. гос. нац. иссл. ун-т, 2013. - С. 82-84. (совместно с JI.B. Кушниной)

11. Concept écologique comme representation de la position de l'auteur dans le texte // Инновационные процессы в исследовательской и образовательной деятельности. Тезисы докладов II Международной научной конференции. -Пермь: ПНИПУ, 2013. - С. 118-120.

12. К вопросу об эколингвистике в свете современных эколого-эволюционных исследований // Культура и образование. - Февраль 2014. - № 2 [Электронный ресурс]. URL: http://vestnik-rzi.ru/2014/02/1367.

13. Эмпатия как один из аспектов перевода // Экология языка на перекрестке наук. Материалы 4-ой международной научной конференции. В 2-х ч. Ч. II. -Тюмень: изд-во Тюменского государственного университета, 2014 - С. 115-123.

14. L'approche synergétique dans les études de l'écologie de la traduction // Инновационные процессы в исследовательской и образовательной деятельности. Тезисы докладов III Международной научной конференции. - Пермь: ПНИПУ, 2014.-С. 3^1.

Результаты диссертации обсуждалась на расширенном заседании кафедры иностранных языков, лингвистики и межкультурной коммуникации Пермского национального исследовательского политехнического университета 14 октября 2014 года.

Глава 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ КОНЦЕПТА ТЕКСТА С ПОЗИЦИЙ ЭКОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПОДХОДА В ПЕРЕВОДОВЕДЕНИИ

1.1 Становление эконаучной исследовательской парадигмы в современных гуманитарных науках

Современный этап развития человеческой цивилизации характеризуется появлением новых исследовательских парадигм, среди которых особое место занимают так называемые эконауки. Ученые-экологи все чаще констатируют глобальный экологический кризис, который может перерасти в экологическую катастрофу.

Однако на сегодняшний момент возможность возвращения к менее критическому состоянию до сих пор существует. «Все очевиднее становится, что разрешение вопросов невозможно осуществить без анализа такой его составляющей, как природа» [Гордиенко и др. 2014: 32]. На современном этапе развития научной мысли активно исследуются взаимосвязи между природой и человеком, природой и обществом. Предпринимаются попытки разработать «сценарий возможности гармоничного сосуществования человека и природы и, как следствие, эковолюции природы и общества» [Гордиенко и др. 2014: 10].

В связи со сказанным заметно возрастают роль и значение такой науки, как экология. Она зародилась в 1866 году, самостоятельный же статус в ряду других областей научного знания обрела к началу XX века. У истоков экологии стоял немецкий биолог Э. Геккель, который понимал ее как «науку об отношениях организмов с окружающей средой, куда мы относим в широком смысле все "условия существования"»1 [Водопьянов 2003: 1706]. Теоретические основы экологии были выдвинуты в 1930 году в работе Ч. Элтона «Экология животных». Автор определял экологию как «науку о естественной истории, которая изучает широкий круг вопросов, начиная от проблем патогенеза клеток и органов, соотношения эволюции и адаптации, и включая проблемы социологии (теория

1 Слово «экология» происходит от греческого «о1коБ», что означает «жилище», «местопребывание», «убежище».

народонаселения)» [Водопьянов 2003: 1706]. Согласно американскому экологу и зоологу Ю. Одуму, «экология - это наука об отношениях организмов или групп организмов к окружающей их среде, наука о взаимоотношениях между живыми организмами и средой их обитания» [Одум 1975: 9].

С.С. Шварц отмечает, что экология как научная дисциплина, претерпев за период своего существования заметные изменения, стала наукой «о структуре природы, <...> о том, как работает живой покров Земли в его целостности» [цит. по: Водопьянов 2003: 1217].

Чрезвычайная сложность и многогранность физического окружения «превращает экологию в науку, охватывающую чрезвычайно широкий круг вопросов. Нет другой такой дисциплины, которая искала бы объяснений для столь многообразных явлений и на столь большом числе разных уровней. Как следствие этого, экология вобрала в себя некоторые аспекты многих наук, например, физики, химии, математики, оперирования с вычислительной техникой, географии, климатологии, геологии, океанографии, экономики, социологии, психологии и антропологии» [Пианка 1981: 11]. Поэтому в современном определении экологии, предложенном В.А. Гордиенко, К.В. Показеевым и М.В. Старковой, экология трактуется не только как отдельная наука, но и гораздо шире - «как проблемно ориентированная система междисциплинарных знаний, <...> позволяющая подойти к анализу экологических проблем с позиций, отвечающих современному уровню развития системы знаний и техники» [Гордиенко и др. 2014: 8].

Исключительная актуальность проблем экологии для существования человечества определила ее значимость среди других наук, которые при проведении своих исследований опираются на различные экологические законы и принципы. Обозначим некоторые наиболее важные из них.

Принципиальным законом экологии является закон незаменимости биосферы, суть которого, по мысли В.И. Вернадского, сводится к следующему: среда обитания способна сохранять свою устойчивость только при наличии естественной системы, каковой является биосфера; никакие искусственные

сообщества не обеспечат поддержания окружающей среды в стабильном состоянии.

Согласно принципу Ф. Реди, при постоянном взаимодействии живого и неживого нечто живое в природе может образовываться только от живого. Динамика жизни есть следствие непрерывного обмена между веществом и информацией, возникающего на основе потока энергии, являющейся порождением среды и обитающих в ней организмов.

Ни один из них, даже будучи помещенным в среду обитания своих предков, не обладает свойством возвращения к предшествующему состоянию. В этом состоит закон необратимости эволюции, сформулированный Л. Долло: ни организм в целом, ни его отдельные элементы никогда не смогут воспроизвести состояние предыдущих поколений.

В экологии также общепризнано действие закона толерантности (или закона В. Шелфорда), гласящего, что фактором, регламентирующим период процветания организма (вида), может быть как минимальное, так и максимальное экологическое воздействие. Диапазон между его крайними пределами устанавливает степень выносливости организма по отношению к различным экологическим феноменам. Каждый из них имеет определенные границы позитивного влияния на живые организмы, в чем проявляется закона оптимума в экологии.

Высокой значимостью обладают экологические постулаты, сформулированные Б. Коммопером: везде существует взаимосвязь, все взаимообусловлено; окружающий мир, имеющий способность к преобразованию, основывается на своих собственных нерушимых законах.

Современными экологами, сознающими остроту проблемы сохранения жизни на Земле, был выведен закон ограниченности ресурсов, суть которого нашла отражение в краткой и одновременно емкой характеристике: «на всех не хватит». Сегодня неоспорим тот факт, что количество питательных веществ для всех живых форм на Земле не бесконечно. Их может быть достаточно только при условии происходящей в окружающей среде постоянной «борьбы» организмов с

численным превосходством одних ее участников над другими. При этом экосистема может функционировать с максимальной эффективностью в некоторых свойственных ей пространственно-временных пределах (проявление закона оптимальности); всякие природные изменения прямо или косвенно воздействуют на различные состояния индивидуума и сложные общественные отношения. Развитие общественной или природной систем может осуществляться только при их взаимодействии, при использовании материально-энергетических и информационных параметров окружающей среды.

Любое приращение в развитии экосистемы всегда сопровождается потерей части ее прежнего достояния и одновременно появлением новых, более сложных проблем. Иными словами, в данном случае оправдывает свой смысл знаменитая поговорка «ничто не дается даром», возводимая экологией в ранг закона, который гласит: в окружающей среде не существует «бесплатных» ресурсов -пространство, энергия, солнечный свет, вода, какими бы неисчерпаемыми они ни казались, неукоснительно «оплачиваются» любой расходующей их системой.

Грубое нарушение людьми замкнутых границ биотического круговорота не может пройти бесследно. Поэтому человеческой цивилизации необходимы поиски выхода из сложившейся ситуации, которая рискует стать необратимой.

Экосистема развивается однонаправлено - от простого к сложному {закон необратимости эволюции). Инволюция, или регресс может наблюдаться только по отношению к ее отдельно взятым элементам или этапам преобразования. Темпы развития нарастают вместе с усложнением организации системы, действует закон ускорения эволюции, проявляющийся, в том числе, в сменяемости видов в ходе преобразований органического мира, а также в техническом прогрессе и историческом движении человечества в целом. При усложнении механизмов деятельности биосистем период жизни биологических видов в среднем сокращается, а скорость происходящих изменений увеличивается.

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Пылаева, Екатерина Михайловна, 2015 год

Список литературы

1 См.: Абашев В.В. Пермь как текст. Пермь, 2000.

2 См.: Александров Н. Не все то золото // Известия. 22 сентября 2005 г.

3 ,

Подробный анализ романа «Сердце пармы», а также другие материалы, посвященные творчеству Алексея Иванова, см: Филолог. 2004. № 4. http://philolog.pspu.ru/issue4.shtml.

4 Александров Н. Не все то золото // Известия. 22 сентября 2005 г.

5 Кадикина О. Время читать. 2005. Сентябрь.

6 Достоевский Ф.М. ПСС в 30 т. Т. 14. Л.: Наука, 1974. С. 26.

7 См.: Данилкин Л. Капитанский сынок // Афиша. 23 августа 2005 г.

8 Юзефович Г. Неясная поляна // Русский Newsweek. 14 сентября 2005 г.

4 Иванов А. Вниз по реке теснин. Т. 1. Чусовая: Очерк истории и природы. Т. 2 - 3: Чусовая: путеводитель. Пермь, 2004.

10 См.: Иванов А. Вниз по реке теснин. Т. 1, с. 134-135. ] ]

Примечательно, что Ф.М. Достоевский словом «межеумок» аттестовал интеллигенцию. В «Дневнике писателя» за 1876 г. читаем: «...интеллигентный русский, даже и теперь еще, в огромном числе экземпляров - есть не что иное, как умственный пролетарий, нечто без земли под собою, без почвы и начала, международный межеумок, носимый всеми ветрами Европы».

12 Достоевский Ф.М. ПСС в 30 т. Т.9 . С.418-419

Приложение 4. Схема полей переводческого пространства в теории гармонизации JI.B. Кушниной

1 edoiae ! ai/ou

актора

Qùïlb

рис. 1

Приложение 5. Главы из романа A.B. Иванова «Географ глобус пропил»

Глава 2. Географ

Дымя сигаретой и бренча в кармане спичечным коробком, бывший глухонемой, он же Виктор Служкин, теперь уже побритый и прилично одетый, шагал по микрорайону Новые Речники к ближайшей школе. Над ним в вышине то и дело вспыхивали окна многоэтажек, отчего казалось, что солнечный шар покрыт щербатинами мелких сколов. Из какого-то двора доносились гулкие выстрелы выбиваемого ковра.

Школа высилась посреди зеленого пустыря, охваченного по периметру забором. За спиной у нее лежала асфальтированная спортплощадка, рядом с которой торчали одиночные корабельные сосны, чудом уцелевшие при застройке нового микрорайона. Справа от входа громоздилась теплица — ржавое скелетообразное сооружение без единого стекла. Широко раскрытые окна школы тоскующе глядели в небо, будто школа посылала кому-то молитву об избавлении от крестных мук предстоящего учебного года. Во дворе сновали ученики: скребли газоны редкозубыми граблями, подметали асфальт, таскали в теплицу носилки с мусором. За дальним углом курили старшеклассники, в каком-то кабинете играла музыка, на крыльце орали друг на друга мелкие двоечники, которые вытаскивали сломанную парту и застряли с нею в дверях.

В свежепокрашенном вестибюле Служкин спросил у уборщицы имя-отчество директора, отыскал директорские покои на втором этаже, постучался и вошел. Директор был высоким, грузным, лысеющим мужчиной в золотых очках. Он помещался за широким столом, а напротив него, разложив бумаги, сидела красивая полная женщина.

— Я по поводу работы, — пояснил Служкин. — Вам учителя не нужны?

— М-м?.. — удивился директор и кивнул на стул. — Присаживайтесь...

Служкин с достоинством уселся у стены. Женщина, с которой беседовал директор, оказалась обращенной к Служкину спиной, и это вызвало у нее видимое даже по спине раздражение. Однако развернуться в менее тициановский ракурс она не пожелала, а для Служкина другого места в кабинете не имелось.

— И какой предмет вы можете вести? — спросил директор.

— Ботанику, зоологию, анатомию, общую биологию, органическую химию, — не торопясь перечислил Служкин.

— Вы где-то учились? — через плечо спросила женщина.

— Биофак Уральского университета.

Спина стала еще более недоброжелательной.

— У нас уже есть учителя но всем этим предметам.

Служкин молчал, фотогенично улыбаясь. Женщина начала нервно перебирать свои бумаги. Наконец директор засопел и раскололся:

— Географию-то у нас некому вести, Роза Борисовна...

— Почему некому? Нина Петровна уже дала свое согласие.

— Она же пенсионерка, и у нее и так уже полторы ставки.

— Но мы не можем брать человека, который не имеет педагогического образования и не знает предмета, — холодно заявила Роза Борисовна.

— Биология, природоведение, география — это почти одно и то же... — туманно заметил директор и смущенно потер нос.

— Нет, — твердо возразила Роза Борисовна. — Природоведение и экономическая география в девятых классах — это не одно и то же.

— Роза Борисовна, для меня не составит труда ознакомиться с этим предметом, — вкрадчиво сказал Служкин.

Красивая Роза Борисовна слегка покраснела от ярости, собрала свои листочки в идеально ровную стопку и ледяным тоном произнесла:

— Впрочем, вы директор, Антон Антонович, вам и решать.

— Я всего лишь администратор. — Директор сделал жест, в котором было что-то от реверанса, и даже дернул под столом коленями. — С педагогами работает завуч — то есть вы. Роза Борисовна. Я бы не хотел принимать решения, не заручившись вашей поддержкой.

Роза Борисовна снова разложила бумаги веером, а потом все же обернулась на улыбавшегося по-прежнему Служкина.

— А вы представляете себе... э-э...

— Виктор Сергеевич, — услужливо подсказал Служкин.

Роза Борисовна мгновение помедлила, переваривая имя.

— Виктор Сергеевич, — губы ее брезгливо вздрогнули, — что такое работа учителя? Вы имеете понятие о психологии подростка? Вы сможете составить себе программу и планы индивидуальной работы? Вы умеете пользоваться методическими пособиями? Вы вообще представляете себе, что такое школа?

— Вообще-то представляю, — осторожно сказал Служкин.

— Я думаю, вопрос ясен, — вклинился директор, похлопав ладонью по столу. — За два дня до первого сентября нам, Роза Борисовна, другого учителя все равно не найти. Пишите заявление, Виктор Сергеевич. Если что, мы вам поможем. Вот бумага и ручка.

Глава 14. Мясная порода мамонтов

Будкин сидел за рулем и довольно хехекал, когда «запор» особенно сильно подкидывало на ухабах. Тарахтя задом, «запор» бежал по раздолбанной бетонной дороге. Параллельно бетонке тянулись рельсы, и некоторое время слева мелькали заброшенные теплушки. За ними влажной сизой полосой лежала Кама. Небо было белое и неразличимое, словно его украли, только полупрозрачные столбы света, как руины, стояли над просторной излучиной плеса. В текучем и водянистом воздухе почти растворился дальний берег с бурыми кручами песка и косой фермой отшвартованной землечерпалки. На реке бледно розовел одинокий бакен.

Бетонка и рельсовый путь вели на завод. Уже началась дамба, и справа от дороги в голых низинах блестели плоские озера на заливных лугах. В этих озерах заканчивался рукав затона. Заросли кустов и редкие деревья вдоль обочины стояли голые, прохудившиеся, мокрые от холодной испарины утреннего тумана.

Служкин и Надя сидели на заднем сиденье «запора». Надя держала Тату, одетую в красный ком бинезон, а Служкин читал газету, которой была закрыта сверху сумка, что стояла у него на коленях.

— Будкин! — раздраженно сказала Надя. — Если ты на шашлыках будешь нить, я обратно с тобой не поеду. Пойду с Татой пешком.

— Фигня, — хехекнув, самоуверенно заявил Будкин. — Я по этой дороге полным крестом миллион раз ездил. К тому же чего мне будет с двух бутылок красного вина на троих? Это Витус сразу под стол валится, когда я только-только за гармонь хватаюсь.

— Ну скажи ему что-нибудь, папаша! — Надя гневно взглянула на Служкина, и Служкин виновато вздохнул.

— Пишут, что в бассейне Амазонки нашли секретную базу фашистов времен Второй мировой, — сказал он.

— И чего там на ней? — поинтересовался Будкин. — Секретные фашисты?

Будкин лихо свернул на грунтовый съезд, уводящий в кусты.

— Цистерна, а в ней семнадцать тони спермы Гитлера.

— К-кретин!.. — с бессильным бешенством выдохнула Надя.

«Запор» продрался сквозь акацию и, весь облепленный серыми листьями, точно камуфляжем, выехал на площадку у берега затона. Площадку живописно огораживала реденькая роща высоких тополей. Площадка была голая и синяя от шлака. Посреди нее над

углями стоял ржавый мангал, валялись ящики. Вдали в затоне виднелся теплоход — белый-белый, вплавленный в черную и неподвижную воду, просто ослепительный на фоне окружающей хмари, походивший на спящего единорога. Все вылезли из машины: Будкин ловко вынул наружу Тату, а Служкин долго корячился со своей сумкой.

— Ну и чего здесь хорошего? — мрачно огляделась Надя.

— Традиция у нас — есть шашлыки тут, — пояснил Будкин. — Летом тут хорошо, травка всякая. Мы без трусов купаемся — никого нет.

— Только на это у вас ума и хватает...

— Надя, а мы приехали? — спросила 'Гата.

— Приехали, — убито вздохнула Надя.

Тата присела и начала ковырять лопаткой плотно сбитый шлак.

— Так, — деловито распорядился Будкин. — Сейчас я, как старый ирокез, пойду за дровами, а ты, Надюша, доставай мясо из уксуса и насаживай на шампуры.

— Я тебе домохозяйка, что ли? — возмутилась Надя.

— Надю-ша, не спорь! — игриво предостерег ее Будкин, обнимая за талию и чмокая в щеку. — Мужчина идет за мамонтом, женщина поддерживает огонь.

— Кто гут мужчина-то? — с презрением спросила Надя.

— Поговори мне еще! — прикрикнул на нее Будкин. — Хоу!

Он метнул в тополь маленький туристский топорик. Топорик отчетливо тюкнул, впиваясь в ствол. Будкин нырнул в машину, включил на полную мощь встроенный магнитофон, а затем развинченной, боксерской трусцой, не оглядываясь, побежал за топориком и в рощу.

— Хам, — заметила Надя, подняла сумку и понесла к мангалу.

— Папа, а песок не копается, — сказала Тата.

— Да бес с ним... Пойдем лучше на корабли смотреть, — предложил Служкин. — Давай садись мне на шею.

— Не урони ее! — издалека крикнула Надя.

С Татой на плечах Служкин перебрался по дну промоины у берега, вышел на тракторную колею и двинулся к кораблям.

— Папа, а куда Будкин пошел?

— На охоту за мамонтом. Он его на шашлык порубит, мама пожарит, и мы съедим. Мамонт — это слон такой дикий, волосатый.

— А ему больно будет?

— Нет, что ты, — успокоил дочку Служкин. — Он специальной породы — мясной. Когда его на шашлык рубят, он только смеется.

— А почему мы его не видели, когда на машине ехали?

— Ты не видела, а я вот видел. Они все мелкие, шашлычные-то мамонты, — размером с нашего Пуджика.

— А Пуджика можно на шашлык порубить?

— Конечно, — заверил Служкин. — Только для этого его надо долго откармливать отборными мышами, а он у нас ест одну лапшу и картошку.

Служкин дошел до ближайшего катера. Катер лежал на боку, уткнувшись скулой в шлаковый отвал — словно спал, положив под щеку вместо руки всю землю. Красная краска на днище облупилась, обнажив ржавчину, открытые иллюминаторы глядели поверх головы Служкина, мачты казались копьями, косо вонзенными в тело сраженного мамонта.

— А что корабли на земле делают? — спросила Тата.

— Спят. Они как медведи — на зиму засыпают, выбираются на берег и снят. А весной проснутся и поплывут — в Африку, на реку Амазонку, на Южный полюс. А может, и в Оксан Бурь.

— А мы на них будем плавать?

— Обязательно, — заверил Служкин.

С Татой на плечах он поднялся повыше по осыпи. За катером на мелководье лежала брошенная баржа, зачерпнувшая воду бортом, как ковшом. За баржей тянулись стапеля и груды

металлолома. Темнели неподвижные краны. Заводские корпуса были по случаю воскресенья тихие и скучные. Вдали у пирса стояла обойма «Ракет», издалека похожих на свирели. В черной, неподвижной воде затона среди желтых листьев отражалась круча берега с фигурной шкатулкой заводоуправления наверху.

Служкин посмотрел в другую сторону и увидел, что мангал уже дымится, а Будкин и Надя рядышком сидят на ящике. По жестикуляции Будкина было понятно, что он рассказывает Наде о чем-то веселом. По воде до Служкина донесся Надин смех. Непривычный для него смех — смех смущения и удовольствия.

Глава 46. Оба берега реки

Последние сутки

***

И вот я, Географ, Виктор Сергеевич, бивень, лавина, дорогой и любимый, сижу на пороге пекарни и смотрю на спящую деревню Межень. Я курю. Я пыо брагу. Дождя нет, луны нет, но темное, густое небо в зените словно подсвечено каким-то тусклым туманом. Я вижу тяжелые дымные облачные бугры. А по горизонту, над тайгой, небо охвачено полосой угрюмой тьмы. Расползаясь по склону, слабо громоздится деревня Межень. Чуть светлеют покатые крыши, да кое-где горят огоньки. В ночи шумит на невидимых камнях Ледяная, одиноко брехает вдали собака — то ли облаивая свои собачьи кошмары, то ли откопав в огороде мышь, — и беззвучно, просторно гудит тайга, словно жалуется, переполнившись дождем.

Маша спит. Я думаю о Маше, сидя на пороге пекарни. Теперь Маша уже никогда не будет моею. Теперь моя радость уж точно позади. Но я спокоен, потому что выбора мне никто не навязывал — ни люди, ни судьба, ни сама Маша. И пускай скоро Маша, ничего не поняв, отвернется от меня и уйдет в свою свежую, дивную и прекрасную жизнь. Что ж, у нее — первая любовь, которая никогда не бывает последней. А я Машу все равно уже не потеряю. Потерять можно только то, что имеешь. Что имеем —- не храним... А я Машу не взял. И Маша останется со мною, как свет Полярной звезды, луч которой будет светить Земле еще долго-долго, даже если звезда погаснет.

И еще я не взял Машу потому, что тогда все мое добро оказалось бы просто свинством. А я его делаю немного и очень им дорожу. Оказалось бы, что я вылавливал Машу в злой речонке, утешал на лугу, тащил по проселку и даже, хе-хе, кровь проливал не потому, что боялся за нее, как человек на земле должен бояться за человека, не потому, что я ее люблю, а потому, что меня взвинчивала похоть. А настоящее добро бесплатное. И теперь у меня есть этот козырь, этот факт, этот поступок. Что бы я ни делал, как бы мне ни было худо, чего бы про меня ни сказали — и алкаш, и дурак, и неудачник, — у меня всегда будет возможность на этот факт опереться. И я не уверен, что в нашей дурацкой жизни Маша бы послужила мне более надежной опорой, чем этот факт.

И я вспоминаю весь наш поход — от самой Перми-второй до деревни Межень. И сейчас здесь, глубокой ночыо на пороге пекарни, неясный смысл нашего похода становится мне вроде бы ясен. Мы проплыли по этим рекам — от Семичеловечьей до Рассохи — как сквозь судьбу этой земли, — от древних капищ до концлагерей. Я лично проплыл по этим рекам, как сквозь свою любовь, — от мелкой зависти в темной палатке до вечного покоя на пороге пекарни. И я чувствую, что я не просто плоть от плоти этой земли. Я — малое, но точное ее подобие. Я повторяю ее смысл всеми извилинами своей судьбы, своей любви, своей души. Я думал, что я устроил этот поход из своей любви к Маше. А оказалось, что я устроил его просто из любви. И может, именно любви я и хотел научить отцов — хотя я ничему не хотел учи ть. Любви к земле, потому что легко любить курорт, а дикое половодье, майские снегопады и речные буреломы любить трудно. Любви к людям, потому что легко любить литературу, а тех, кого ты встречаешь на обоих берегах реки, любить трудно. Любви к человеку, потому что легко любить

херувима, а Географа, бивня, лавину любить трудно. Я не знаю, что у меня получилось. Во всяком случае, я, как мог, старался, чтобы отцы стали сильнее и добрее, не унижаясь и не унижая.

И я все сделал неправильно. Не как учитель, не как руководитель похода, не как друг, не как мужчина. Овечкина опрокинул, отцов бросил, Машу обманул. Я даже проломил свой главный принцип: я стал залогом счастья для Маши и сделал ее залогом счастья для себя. Маша, Маша, Маша... Дома друзья-приятели охнут: ну и лопух же ты, девку прошляпил! А подружки сморщатся: как не стыдно, пристал к девочке, малолетке, собственной ученице... Но если в душе моей сейчас такой великий покой, значит, я все-таки был прав... А кто меня поймет? Кто оценит эту правду? Никто. Разве что время... Будущее. Только вот у него ничего не вызнаешь.

Но что это я? Есть ведь одно существо, которое способно понять меня. Многоголовое, сварливое, вечно орущее, вечно грызущееся само с собою существо. Отцы. Только сам-то я как увижу, что они поняли?

И теперь я уже думаю про отцов. Отцы стоят перед Долганом. На рассвете я должен бежать к ним, чтобы застать их до отплытия. Долган — штука серьезная. Без меня отцам его плыть нельзя. Машу я оставлю перед Хромым камнем — потом подберем ее. Злую речонку переплыву, да и фиг. Сегодня мы должны уехать домой. Пора. Я взял от похода все.

Я гляжу на восток. За кручей Хромого камня уже рябит первая муть рассвета. Я залпом допиваю брагу.

... Как дочитанную книгу, я закрываю дверь пекарни, беру прислоненный к стене брус, всовываю его в скобы и шагаю по дорожке вдоль забора к улице. Маша шлепает по лужам за моей спиной. Деревня неподвижна. От ее неподвижности острее воспринимается движение ветра. Ветер раскачивает шесты со скворечниками, играет провисшими проводами. От того места, где должно взойти солнце, на белесом небе кругами расплывается облачная хмарь, словно солнце — это камень, брошенный в ряску небесного пруда. Тайга просторно дышит на вершинах окрестных увалов. Шумит река.

Мы идем посреди улицы, разбрызгивая лужи. По сторонам в окнах домов белеют задернутые занавески. На крылечках стоят блестящие галоши. Слева за огородами виднеется черная полоса Ледяной и несколько белых валунов у противоположного берега, оде'1 ого в еловую, волчыо шубу.

На перекрестке мы останавливаемся у колодца. Я раздеваюсь но пояс и окатываюсь холодной водой. Холодное утро робко обнимает меня, как девушка. Холод словно перетряхивает меня, и все встает на свои места. Жизнь вставляется в тело, разум — в голову, мужество — в душу. Глядя на меня, Маша зябко передергивает плечами и затягивает на горле шнурки капюшона. Я вспоминаю, что под штормовкой у Маши нет даже свитера, а утро студеное.

— Дать тебе мой свитер, Маша? — спрашиваю я.

— Что ж вы сразу-то не предложили? — усмехается Маша.

Почему я не предложил? Потому что я с ней уже простился.

Мы переодеваемся и идем дальше. Окраина. Неизменные сараи, навесы, ржавые трелевочные трактора и штабеля леспромхоза. Улица превращается в грязную, разъезженную дорогу и уходит в сторону от реки. Дальше стоит сосновый перелесок. Через него вдоль Ледяной к Хромому камню ведет тропа. Мы шагаем по тропе и вскоре выходим к склону, заросшему малиной. Кое-где из малины торчат белые останцы.

— Маша, — говорю я, — тебе надо остаться здесь. Я приплыву с, отцами и заберу тебя.

— Почему это мне надо остаться? — удивляется Маша.

— Ты разве не помнишь, как я вчера с Хромого звезданулся?

— Вчера был дождь, слякоть. И мы были на взводе. Не Эльбрус же Хромой камень, чтобы на него было трудно подняться.

В общем-то, Маша права. Хромой — обычный утес. И даже не очень высокий. Чего это я вдруг так испугался? Сам не знаю.

— Но тебе все равно ведь придется ждать меня, когда я уплыву за ту речонку, где бревно упало. Не лучше ли подождать здесь?

— Я гоже переплыву. Я пойду с вами, — твердо говорит Маша.

— Боишься одна остаться? — Я злюсь и быо ниже пояса.

— Нет, не боюсь. Просто я хочу с вами. И все.

Маша обходит меня и первой начинает подниматься на Хромой камень. Пыхтя, я лезу за ней. Я сдаюсь.

Вершина Хромого — это массивный каменный надолб, с одной стороны поросший кривыми, кряжистыми соснами. Их корни вспороли, пробурили монолит, расслоив его на разновысокие ступени. По этим ступеням мы и поднимаемся наверх. Маша по-прежнему идет впереди меня.

Она добирается до самой макушки и вдруг застывает на последнем шаге.

— Виктор Сергеевич!.. — отчаянно кричит она. — Пацаны заходят в порог!..

Я ракетой взмываю наверх. Широкая дуга Ледяной как на блюде. Зрение мое пугающе обостряется, будто глаза вывинчиваются, как окуляры бинокля. Тяжелый молот бьет в виски. Я вижу все четко-четко, хоть и мелко. По шивере к Долгану плывет наш катамаран.

Видно, кто-то из отцов пошел за нами в Межень и увидел злую речонку. Отцы поняли, что мы на другом берегу. Поняли, что мы заночевали в Межени. И чтобы мы, дураки, возвращаясь поутру, не сунулись эту речонку переплывать, отцы решили поскорее плыть в Межень сами. И вот они плывут. Без меня. В одиночку. Через порог.

Душа моя замерзает.

Даже с такого расстояния я вижу, что заплата па моей гондоле переместилась. Отцы переставили гондолу задом наперед. Теперь ее можно подкачивать прямо в пороге тому, кто сидит посредине катамарана. Все наше снаряжение завернуто в тент и неоднократно перемотано веревкой. На этом тюке сидит Люська. Я вижу, как ветер треплет ее длинные волосы. Люська безостановочно работает насосом. У правого носового гребца на кончике весла красная точка. Овечкин обмотал рукоять своего весла красной изолентой. Значит, он сидит па месте Чебыкина. У левого носового гребца лопасть весла выкрашена желтой краской. Это весло Бормана. Значит, Борман где сидел, там и остался. Справа и слева от Люськи сидят, без сомнения, Тютин и Демон. Чебыкин сидит там, где сидел Градусов. Градусов занял мое место. Командирское место. Я узнаю Градусова по рыжей башке. Теперь Градусов — капитан. Борман ли отказался, сам ли Градусов вылез, или отцы переизбрали начальника — скорее всего и то. и другое, и третье разом, я не знаю. Но сейчас Градусов ведет катамаран через порог.

Отсюда, с Хромого камня, все кажется таким микроскопическим, таким ничтожным... Но я знаю, как сейчас вокруг отцов до неба вздыбятся валы и рев порога, хрип пены будут рвать перепонки.

Душа моя — ледяной истукан.

И вот катамаран, как трактор в борозду, грузно сваливается рылом в первый каскад. И его начинает месить и швырять, лупить волнами, душить пеной, контузить литыми водяными зарядами, хлестать струями. Он дергается, как лошадь под плетыо. То, как ракеты, взлетают носы гондол, и ноги Бормана с Овечкиным болтаются в воздухе. То взбрыкивает корма, и Градусов с Чебыкиным валятся на спины, отгибаясь. То погружается левый борт, и я вижу весь катамаран в плоскости — маленький решетчатый прямоугольничек с семыо человечками. То ухает правый борт, и левый задирается, обтекая пеной, как слюной истекает пасть бешеного пса. Вода катится поверх каркаса, завихряясь вокруг седоков кушаками струй. Я вижу, как судно ударяется боком о камень так, что все дружно качаются в одну сторону. Вижу, как поток тащит катамаран через обливной валун и сзади вырастает султан бурлящей воды, которая наткнулась на новое препятствие. Я вижу, как отцы падают в «бочку», быотся в ней,

выкарабкиваясь наружу из водоворота, точно веслами выкапывают себя из-под снежной лавины.

Мы с Машей неподвижно стоим на вершине Хромого камня и молча смотрим. Душа моя ледяная. А отцы в это время берут порог.

Они прорываются через второй каскад. Они идут совершенно неправильно, не так, как я пояснял. Может, это Градусов решил изменить тактику. Может, он просто следует моему внушению: иди так, как получается, только не подставляй под удар борта. Может, Градусов ошибается в командах, запутавшись в кошмаре Долгана. А может, экипажу не хватает сил, чтобы верно выполнить приказ. Но сейчас это уже не важно. Важно, что отцы штурмуют порог сами.

Хоть это и невозможно, но я слышу, как Градусов орет и матерится, обзывая всех «бивнями» и обещая «вышибить пилораму». Я слышу, как страшно молчит Люська, все быстрее работая насосом. Слышу, как натужно, надрывно кряхтит Чебыкин, тоненько взвизгивает и поскуливает Тютин, изумленно присвистывает Демон. Я слышу, как хрипит Овечкин и загнанно дышит Борман. Отцы все насквозь мокрые. Взблескивают на солнце весла. Клубится пена. Как ножи, сверкают струи. Долган растревоженно ворочается с бока на бок, словно медведь, хлопает себя лапами по спине, дергает шкурой, дрожит, трясется, подпрыгивает и рычит, грохочет, храпит.

Ледяная тоска сосет мое сердце, когда я вижу, как отцы ныряют в «бочку», которую надо было обойти слева, подрезают косые валы, вместо того чтобы пройти по струе, лезут напролом, хотя проще пропустить булыжник между гондол, очертя голову прут в самое пекло, в мясорубку и таранят лбы валунов, где надо было бы вальсировать телемарком. А сверху все это

— муравьиная конвульсия спичечного коробка среди мыльных разводьев.

— Третий каскад, — тихо говорит Маша и через некоторое время добавляет: — Прошли...

Я вижу, как мокрый, блестящий катамаранчик боком плывет по еще пенному, но уже усмирившемуся быстротоку. Весла больше не летают молниями, а тихо топорщатся над водой. Семь человечков в красных спасжилстах смотрят назад, на грозные ступени Долгана, через которые они только что кубарем перекатились.

Отцы все сделали не так, как я учил. Все сделали неправильно. Но главное — они прошли.

И лед в моей душе тает. И мне становится больно оттого, что там, в Долгане, меня вместе с отцами не было. Так болят руки, которые ты на стуже отморозил, а потом отогрел, оживил в тепле. Мне больно. Но я обреченно рад этой боли. Это — боль жизни.

Глава 50. Одиночество

Двадцать пятого мая утром Служкин отвел Тату в садик и снова завалился спать. Теперь ему некуда было торопиться. Проснувшись, он не стал ни бриться, ни причесываться, попил на кухне холодного чаю и вышел на балкон покурить.

По улице, понизу, ветер тащил смятые обрывки какой-то музыки. Служкин курил. Узнать мелодию было практически невозможно. Но вдруг какими-то завихрениями воздуха в каменных коридорах улиц мелодия очистилась от шумов, откристаллизовалась на мгновение, и Служкин разобрал слова старого школьного вальса: «Не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда... »

В его школе проходил Последний Звонок.

Служкин заметался по балкону, как тигр по клетке. Он бросил вниз сигарету и, как был — непричесанный и небритый, в заляпанной краской рубашке и заштопанных домашних джинсах,

— сунул босые ноги в кроссовки и выскочил в подъезд.

Он добежал до школы, пока еще не успел доиграть вальс. В открытых окнах учительской на втором этаже стояли динамики. На волейбольной площадке длин503ной шеренгой выстроились выпускники — сначала одиннадцатый класс, потом девятые. Вокруг площадки толпились учителя, родители, школьники помельче. Директор, дождавшись тишины, начал

какую-то речь, издалека блестя очками. Его голос долетал до Служкина, но слои разобрать было нельзя.

Служкин двинулся вдоль сетчатого школьного забора, механически перебирая пальцами ячейки. Он обошел волейбольную площадку и, подальше от толпы, перемахнул ограду. Он не стал приближаться к торжественной линейке, а замер поодаль, укрывшись за сосновым стволом.

Ему был виден весь ряд девятиклассников. Он различил и Машу — такую красивую в бантах, — и Люську, и ехидного Старкова, и Скачкова, спавшего в чемодане, и всю красную профессуру, и всю зондеркоманду, и рыжего Градусова с его присными, и двоечников Безматерных и Безденежных, и отцов — Бормана, Чебыкина, Овечкина, Тютина, Демона, и всех, кто целый год мотал ему нервы, бездельничал и пакостил, или зубрил и терзал вопросами, или болтал с соседями, не обращая внимания на Географа.

На волейбольной площадке рослый одиннадцатиклассник взгромоздил на плечо девочку-первоклассницу. Девочка подняла над головой большой колокольчик и затрезвонила. Одиннадцатиклассник понес ее вдоль шеренги выпускников. Этот перезвон и был Последним Звонком.

Служкин развернулся, пошел обратно, перелез через забор и отправился куда глаза глядят. Но глаза его, видимо, никуда не глядели, зато ноги шагали все быстрее и быстрее. Со стороны, наверное, могло показаться, что Служкин мечется по Речникам, натыкается на невидимые преграды, шарахается в сторону, бежит и через пять минут вновь налетает на стеклянную стену. Ноги вынесли Служкина к дому, где когда-то жила Чекушка. Он свернул в переулок и оказался у подъезда Лены Анфимовой. Он снова свернул и очутился у того дома, в котором находилась старая квартира Будкиных. Служкин скользнул под ее балконом, промчался немного и выскочил к многоэтажке Киры Валерьевны. Увернулся от нее, но едва не врезался в дом Ветки. Укрылся в Грачевнике, но через кусты полезла контора, где работала Надя. Опрометью удрав и оттуда, Служкин чуть не попал под взгляд окон заводоуправления, за которыми где-то была Сашенька. Измученный, Служкин просто чудом прорвался к затону. Берега цвели, над Камой горело безоблачное небо, вода в затоне от ветра рябила, как чешуя. Затон был пуст. Все корабли уплыли.

Сидя в кустах над обрывом, Служкин выкурил три сигареты и пошел домой. По дороге он выпросил в садике Тату. Идти им надо было опять мимо школы.

Церемония на волейбольной площадке уже закончилась, но девятиклассники, видимо, еще долго оставались на школьном дворе — смотрели друг у друга свидетельства, фотографировались классами и по отдельности, с учителями и без. Когда Служкин проходил мимо теплицы, из школьной калитки ему навстречу вырулил веселый Старков. Под руку его держала Маша.

— Здрасьте, Виктор Сергеевич! — закричал Старков.

— Привет, — окаменев лицом, ответил Служкин.

Маша молча рассматривала Тату.

— А чего вас сегодня на линейке не было? — жизнерадостно осведомился Старков. — Мы бы с вами сфотографировались на память!

— Болел, — кратко пояснил Служкин.

— Чем? — тут же спросил Старков.

— Проказой.

Служкин и Тата прошли мимо. Маша так и не подняла глаз.

— Опохмелиться денег нет, вот и болел, — за спиной Служкина сказал Старков Маше.

Служкин привел Тату домой. Когда они подходили к подъезду, из подвала вылез Пуджик

и увязался следом. Дома Служкин накормил Тату, накормил кота, взял сигарету, вытащил из-под дивана подаренную двоечниками бутылку вина и пошел на балкон.

Зубами он вытащил пробку и сделал несколько глотков из горлышка. Рядом на перила мягко запрыгнул Пуджик, и Служкин погладил его по спине. Потом с банкеткой в руках пришла Тага, приставила банкетку к ограждению, влезла на нее и стала смотреть на улицу.

— Папа, а ты вино пьешь? Ты пьяным будешь? — наконец спросила она.

— Это не вино, — сказал Служкин. — Это я воду принес в бутылке — цветочки полить. — И он вылил вино в ящик с землей, который висел на перилах. Цветы в этом ящике не росли уже тысячу лет.

— Папа, — снизу вверх глядя на Служкина, спросила Тата, — а почему у тебя борода

есть?

— Потому что я старый, — печально произнес Служкин.

— Давай играть, — предложила Тата. — Угадай, какая сейчас машина проедет?

— Синяя, — сказал Служкин.

— А я говорю — красная.

Под балконом медленно прокатила черно-серебряно-радужная, как навозный жук, иномарка.

— Никто не угадал, — с сожалением признала Тата. — А сейчас какая проедет?

— Золотая, — сказал Служкин.

Яркий солнечный полдень рассыпался по Речникам. Мелкая молодая листва на деревьях просвечивала, пенилась на ветру и плескалась под балконом. Служкин стоял на балконе и курил. Справа от него на банкетке стояла дочка и ждала золотую машину. Слева от него на перилах сидел кот. Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества.

Le géographe

Cigarette au bec, et dans la poche une boîte d'allumettes qu'U tournait et retournait nerveusement, l'ancien sourd-muet Viktor Sloujkine, à présent bien habillé et rasé de près, marcha«, dans le quartier desNouveaux-Mariniers, en direction de l'école* la plus proche.Au-dessus de lui, dans le ciel, les fenêtres des tours d'habitations ne cessaient de s'enflammer, et il avait l'impression que le globe solaire était couvert de petites ébréchures. D'une cour lui parvinrent les claquements sonores d'un tapis que l'on battait

L'école se trouvait au milieu d'un terrain vague envahi de verdure et ceint d'une palissade. Derrière le bâtiment s'étendait un terrain de sport goudronné, surveillé à quelque distance par de hauts pins sohtairesmiraculeusement rescapés de la construction du nouveau quartier. À droite de l'entrée, Viktor Sloujkine aperçut un amas de structures métalliques - une serre -, squelette rouillé d'où toute surface vitrée avait disparu. Les baies largement ouvertes de l'école regardaient le ciel d'un air douloureux et semblaient prier un dieu mystérieux de leur éviter le martyre d'une nouvelle aimée scolaire. Dans la cour, des élèves allaient et venaient : ils ratissaient les pelouses à l'aide de râteaux édentés, balayaient l'asphalte, rapportaient à la serre des brouettes de déchets. Dans le coin le plus éloigné, des élèves

1 Ensemble uruque comportant l'équivalent d'un collège et d'un lycée (Tbutes les nota sont du mducteurj

14

Legêfâtapheabusmglobe

plus âgés filmaient Un aie de musique profitait de la fenêtre ouverte d'un bureau» Surle seuil de l'école elle-même, des cancres se lançaient des noms d'oiseauxen essayant d'extraire du bâtiment tinjsupitreî cassé qui refusait de passer la porte.

Dam le hall fraîchement repeint, Sloujkine demanda a une femme de ménage le nom et le patronyme du directeur, monta au premier étage en direction des appartements de ce dernier, frappa et entra. Le directeur était un homme à lunettes dorées, grand, massif, aa«&№ââgami. Il siégeait à une large table, en face d'une femme belle et potelée qui avait des papiers étalés devant elle.

«Je viens voir si vous avez un poste pour moi, expliqua Sloujkine. Vous n'auriez pas besoin d'un prof par hasard ? -Pardon..,?» dit le directeur étonné. Puis a désigna du regard une chaise et ajouta : ♦Asseyez-vous.,.»

Sloujkine prit dignement place près du mur, si bien qu'il ne voyait plus que le dos de la femme. Elle en éprouva un agacement qui se lisait même sur son dos. Mais elle ne jugea pas utile de modifier sa pose de personnage du Titien. Sloujkine, lui, n'avait pas le choix : il n'y avait pas d'autre siège dans la pièce. ** * »

«Quelle matière pouvez-vous enseigner? demanda le directeur. * -"<

-La botanique, la zoologie, fanatomie, la biologie générale, la chimie organique, énuméra tranquillement Sloujkine,

-Vous avez fait des études quelque part? demanda la femme en tournant la tête. *■ - - »

- À la facultés de biologie de l'université de l'Oural. » Le dos devint encore plus malveillant. «Nous avons déjà des enseignants dans toutes ces disciplines.»

Sloujkine ne dit mot» se limitant à son sourire photogénique. La femme commença à farfouiller nerveusement dans ses papiers. Finalement le directeur renifla et se dégela

«Rose Borissovna, il me semble que nous n'a\ons personne pour la géographie...

Le géographe

15

ï«, » - Comment personne? Nina Pétrovna nous a donné son î*" g accord.

4, —Mais elle est à la retraite, et elle a déjà plus qu'un service

, irnormal.

j1-® —Nous ne pouvons quand même pas prendre quelqu'un ^ipu n'a pas de formation pédagogique et qui ne connaît pas la ' « matière, déclara froidement Rose Borissovna.

^ -La biologie, les sciences naturelles, la géographie, c'est : »presque la même chose..., dit vaguement le directeur en se î„ jisfiooantle nez d'un air gêné.

—Non, répliqua fermement Rose Borissovna En classe de ' -f Première, les sciences naturelles et la géographie économique, 5 ce n'est pas la même chose,

; , r- Rose Borissovna, il ne me sera pas difficile de me familia-firiser avec cette matière », dit Sloujkine d'un ton insinuant

La belle Rose Borissovna rougit légèrement de fureur, ran-« «gea ses papiers en une petite remette idéale et prononça sur un

! sHK>n>gîadal;

! «YtEofm.., Anton Antonovitch, c'est vous le directeur, à vous j de décider.

S -Je ne suis qu'un administratif», dit le directeur avec un | r mouvement du corps qui tenait un peu de la révérence, et sous ^ 1a table «es genoux esquissèrent le dessin adéquat « C'est sur-^ atoufle censeur des études qui s'occupe des enseignants, et le .¿»censeur c'est vous, Rose Borissovna. Je ne voudrais pas pren-dre une décision qui n'aurait pas votre approbation. » «•Rose Borissovna étala de nouveau ses papiers en éventail ^ et finit par se retourner vers Sloujkine, qui restait fidèle à son sourire,

! «Etest-ce que vous savez, monsieur... euh... , -Viktor Scrguâévitcht, compléta aimablement Sloujkine

« iRose Borissovna s'arrêta un instant, comme pour digérer , s le nom.

t «Viktor Sergueiévitch, repnt-elle avec une moue de dégoût, t est-ce que vous savez ce qu'est le travail d'un enseignant? Avez-i vous quelque idée de la psychologie de l'adolescent ? Étes-vous en mesure d'établir un programme de travail personnalisé?

S avez-vous vous servir d'un manuel? De façon générale, avez-vous une idée de ce qu'est un établissement scolaire?

- De façon générale, j'en ai une idée, répondit prudemment Sloujldne.

-ïme semble que l'affaire est entendue, intervint le directeur en tapant de la paume sur la table. De toute façon, Rose Borissovna, à deux jours de la rentrée nous ne trouverons pas d'autre professeur. Rédigez une lettre de candidattire, Viktor Sergueïèvitch. Si vous avez besoin d'aide, dites-le-nous. Voici du papier et un stylo.» - 1 ■>

■

ï *• 3Le mammouth : une race à viande t " * »

P", > *

s /

r 'Boudtinc était au volant et affichait un sourire satisfait, mal-f- jpèlesxahots que les ornières infligeaient à la Zapor. Pétaradant ! 'fe farrière, la voiture fonçait sur la route de béton défoncée. i «» Ses rails couraient sur le bas-côté gauche, et ils longèrent pen-F .ckafun certain temps de vieux wagons abandonnés. Au-delà, la l, „Trf&ma.étirait sa bande bleue et humide.Le ciel était blanc, invi-«sable,* comme absent» dérobé par an voleurs seules des colon-XŒ^leflamièrêiransparaïtes se dressaient, telles des ruines, L^ohSënus du méandre delà rivière. Dans l'air fluide et aqueux .jifflaiifistmguaît â peine l'autre rive, lointaine, avec ses pentes de r vMaMe brun et la silhouette oblique d'une drague désamarrée. , silne balise rose pâle flottait, solitaire, à Ja surface de l'eau. ' » Rajoute de béton et la voie ferrée menaient à une usine. Ils l »¿Baicntià présent sur une digue, et à droite de la route, des t jÉfccsïétâes brillaient dans les prés inondés qui occupaient les s jsasussxa désertes. L'un des bras de l'anse alimentait ces lacs. De rares arbres ou arbustes se tenaient sur le talus, nus, éma-dés," humides de la brume froide du matin. -, -fSloujkine et Nadia étaient assis à l'arrière. Nadia tenait

* "Natalia, vêtue d'une combinaison rouge, et Sloujkine lisait le

* morceau de journal qui recouvrait le haut du sac posé sur ses ;genoux.

«Boudkine, dit Nadia agacée, si tu bois pendant le pique-nique, je ne monterai pas dans ta voiture pour le retour Je ren-trerai à pied avec Natalia.

-Fadaises ! déclara Boudkine avec son petit rire satisfaitPai déjà pris cette route un million de fois complètement beurré, et je suis toujours vivant. En plus, qu'est-ce que tu veux qu'il m'arrive avec deux bouteilles de vin rouge pour trois? C'est .Viktor qui roule sous la table dès qu'il a un verre dans le nez. Mais moi, c'est juste le moment où je prends mon accordéon.

- Dis-lui donc quelque chose, Viktor 1 » cria Nadia en jetant un regard rageur à Sloujkine. Celui-ci poussa un soupir coupable. w i

»Dans le journal, Us disent qu'en Amazonie on a découvert une base secrète de nazis datant de la Seconde Guerre mondiale, dit-a.

- Et qu'est-ce qu'il y a sur cette base? demanda Boudkine. Des nazis secrets?» - ^

« D tourna vivement et prit un chemin de terre qui descendait au milieu des arbustes. ~

« Ou alors une citerne contenant dix-sept tonnes de sperme de Hitler?

- Cr-crétin J » souffla Nadia impuissante de rage.

La voiture se faufila à travers les acacias et, toute couverte de feuilles grises comme d'un filet de camouflage, déboucha au bord de l'anse, sur une pente plage pittoresque bordée d'un bois de hauts, peupliers clairsemés. L'endroit était nu et bleu de mâchefer. Au milieu gisaient des morceaux de charbon de bois,unbarbecue rouillé et des caisses. Au loin, dans l'anse, on voyait un bateau dont la blancheur, éblouissante, se détachait sur le fond de la grisaille ambiante et de l'eau noue stagnante où il se tenait; il faisait penser à une licorne endormie. Les quatre passagers se mirent en peine de s'extraire de la voiture : Boudkine se saisit adroitement de la petite Natalia, tandis que Sloujkine négociait longuement ai.ee le sac.

«Je ne vois pas ce qu'd y a de si bien ta, dit Nadia, maussade, en jetant un regard à la ronde.

- C'est notre petite tradition â nous de faire des brochettes à cet endroit, expliqua Boudkine. L'cté, ia, c'est bien, y a plein d'herbe. On se baigne tout nu, y a personne

-Faut être un peu débile pour faire des trucs pareils ..

t Le mammouth : une race à viande 67

* -i—âiîadia, on est arrivés ? demanda la petite Natalia. -.,~pvà, on est arrivés », soupira Nadia, anéantie.

„ ïiSatalia s'assit et commença à fouiller de sa petite pelle la rrjftxi: ¿paisse et durcie des scories.

f _ l«Bîen, annonça Boudkine sur le ton de l'organisateur décidé. :* jSÉâatenant, comme un vieux Cheyenne que je suis, je vais Hsj jâtsdier du bois, et pendant ce temps-là, Nadia, tu peux sortir

* fciande du vinaigre et la mettre sur les broches.

î " , --—Bis donc, j'suis pas ta bonne, moi, s'indigna Nadia. > " «Ma petite Nadia, arrête de discuter! »dit Boudkine sur le ^saaÉrda-jjeu.

¡F ,1I£ïb$31 la prit par la taille et l'embrassa sur la joue, avant

f-JlSieïiter:-'

^ ' ««Pendant que l'homme va chasser le mammouth, la femme

CJ jfcïfti fnî.

—-âSestqui l'homme id? demanda-t-elle avec mépris, ai! « —Attention, femme blanche, toi vas avoir affaire à moi si toi *»'mMuaauesl lui lança Boudkine le Cheyenne. Ugh ! » £ j "JJHança vers le bois sa petite hache, qui alla se Ficher impec-^paaSanent'dans le tronc d'un peuplier. II plongea ensuite dans pente voiture, mit la musique du magnétophone à fond, et, i _ -yrrt se retourner, repartit au petit trot récupérer sa hachette » „'(Etabli disparut dans le bois. A «Quel grossier personnage! dit Nadia en soulevant le sac t * SiœÊRapprocher du barbecue.

* j'arrive pas à creuser le sable, dit Natalia.

" i ifcaîsse, Natalia... Allons plutôt regarder les bateaux, pro-

-^EMeSloujkine. Viens, je te prends sur mes épaules, r r~^Nela fais pas tomber 1 » cria de loin Nadia.

< ¿Slaujkine mit la petite sur ses épaules, s'approcha de la ^¿ge^traversa le fond d'une ravine, déboucha sur un chemin •racsasé d'ornières de tracteurs et se dirigea vers les bateaux.

■ «"Papa," où ¡1 est allé, Boudkine? - —À la chasse au mammouth. Il va le couper en petits mor--trzux»maman va le faire cuire, et nous le mangerons. Un mam-rzmth, c'est comme un éléphant sauvage, avec plein de poils -Mais il va avoir mal 1

-Penses-tu! dit Sloujkinc pour rassurer sa fille. C'est une race spéciale, c'est du mammouth pour la viande. Quand onfc coupe en petits morceaux, tout ce qu'il fait, c'est rire. » _

- Et pourquoi on l'a pas vu quand on est venus en voiture? -

-HuieJ'as pas vu, mais moi, je l'ai vu. Us sont toutjpeJâs»,

ce sont des mammouths à brochettes, ils font à peu ptés*k*ï taille de notre Poudjik. „ ~. „•„"*:

-Et Poudjik, onpourraiten faire des brochettes?

- Bien sûr, certifia Sloujkinc, seulement, pour ça, il faudrë: -le nourrir pendant longtemps de souris bien choisies, alors qœ là, il ne mange que des nouilles et des patates. » • -

Sloujkinc atteignit le bateau le plus proche, qui était penché sur le flanc, la joue plongée dans une masse de mâchefer - on aurait dit qu'il dormait, avec en guise d'oreiller non pas ; son bras, mais toute la terre. La peinture rouge du foncLavê^ commencé à s'écailler, dénudant de grosses taches dtroir^ " des hublots ouverts regardaientpar-dessus la tête de Sloujkfe-i les mâts faisaient penser à des javelots enfoncés en biais dansk l corps d'un mammouth terrassé. ?

«Et qu'est-ce qu'ils font, les bateaux, sur la terre? dejnaâsfe«i Natalia. v s»,- _ -J

—Ils dorment. Ils sont,comme des ours qui hivernent.'£:* se mettent surle rivage et ils dorment. Et au printemps, ils &î l réveillent et ils retournent dans l'eau. Us vont en Afrique, surir * fleuve Amazone, au pôle Sud. Et peut-être aussi dans l'ocész-desTempêtes. ? ' „ -> -

—Et nous, on montera dessus ?

- Bien sûr», confirma Sloujkinc.

Natalia toujours sur ses épaules, il grimpa sur un ébock-ment. Au-delà du bateau, dans les basses eaux, gisait une bsrji * abandonnée qui prenait l'eau par sa coque comme avectn puisoir; par-delà la barge, on voyait des cales de radoub ctd= monceaux de ferraille. Les grues immobiles étaient de plus tz. plus sombres. En ce dimanche, les bâtiments de l'usine étaîer, plongés dans le silence et l'ennui. Au loin, près d'un quai d'escale, des bateaux-mouches attendaient en cercle, semblable de loin à des pipeaux. Parsemée de feuilles jaunes, l'eau neer-

| Le mammouth: une race à viande 69

Iet étale de l'anse reflétait la pense de la rive, coiffée de la boîte » ouvragée du bâtiment de la direction d'usine.

Sloujkine regarda de l'autre côté et vit que le barbecue ^fumait déjà devant BoudMne^Nadia, assis l'un à côté de «îî l'autre sur une caisse. Les gestes deBoudkine laissaient deviner , « « qu'il racontait à Nadia quelque chose.de drôle. L'eau apporta j jusqu'à Sloujkine un écho du rire de sa femme. Un rire rnhabi-l »tuel à ses oreilles - le rire du trouble et du contentement

1 |

un. ciel sans vent Si je ne prends pas Maria, ce n'est pas parce que mon sentiment devant eBeesf l'attendrissement de l'adulte devant l'enfant, ou la timidité de l'homme devant la jeune fille, ou le frémissement du pécheur devant l'ange. Non. Si je ne la prends pas, c'est pour une autre raison, qui m'échappe à moi-même» Je sais simplement que c'est comme ça que je dois agir. Je veux Maria. Mais je ne veux pas. violer sa loi. .a

«Je vous aime..., murmureMaria ense serranr contre moi. -Doucement, dis-je. Laisse-moifaire.» - * •Je promène le bout de mes doigts sur les lignes deson visage

— l'arc des sourcils, les demi-lunes abaissées des paupières, la courbe douce de ces lèvres quesje-a'ai jamais embrassées. Maria ouvre une dernière fois les yeux et les referme—comme un soleil qui se couche. ✓ st

s- tje vous aime... Je vous aime... Jemous-aime...», Tépète Maria, comme ensorcelée, à travers le sommeil qui l'emporte. «Moi aussi je t'aime, dis-j e. Endors-toi... Tout va bien. » Une seconde plus tard, Maria dortje tiens sa tête et pendant un long moment j'ai peur de bouger. Je regarde son visage

— triste,ifatigué, un beau visage russe.Puisje dégage doucement mon bras, m'assieds, et brusquement - coup de poing dans le ventre-, je me plie en deux. Une douleur sauvage, celle d'avoir réprimé mon désir, me déchire en petits morceaux.

J'attends un peu, je me lève et vais tâter les vêtements. Ils sont presque secs. Je m'habille. Puis, précautionneusement, j'habille Mana comme unepoupée. J'allume une cigarette, je prends le pot de bière et j'ouvre la porte. Ilnepleutplus.

Et me voilà, moi, le Géographe, Viktor Sergueiévitch, le raté, la catastrophe virante, meivoflà assis sur le seuil du fournil à regarder dormir le «liage de Méjène. Je fume. Je bois de la bière. Pas de pluie, pas de lune, mais un ciel sombre, épais en son zénith, comme éclairé d'en-dessous par une brume terne. Je vois de lourdes mottes nuageuses/À l'horizon, au-dessus de la taïga, le ciel est barré d'une bande de deuil. Le village de Méjène distribue parcimonieusement les maisons sur le ver-

sant de sa colline. Les toits pentus dessinent des taches un peu moins sombres que la nuit; çà et là, j'aperçois des lueurs aux fenêtres. Dans la nuit, la Lédianaïa roule des pierres invisibles, et un chien solitaire aboie au loin - peut-être pour maudire ses cauchemars canins, peut-être pour effrayer une souris qu'il vient de débusquer dans le potager. La taïga gronde, silencieuse et vaste - on dirait qu'elle en veut à la pluie de l'avoir gorgée d'eau.

Maria dort Assis sur le seuil du fournil, je pense à elle. À présent, Aiaria ne sera plus jamais mienne. À présent, mon bonheur est indubitablement derrière moL Mais je suis serein parce que personne - ni les gens, ni le destin, ni Maria elle-même - ne m'a imposé son choix. Et je suis prêt à la voir se détourner de moi, perplexe, et se lancer dans unevienouvetle, merveilleuse, belle. Maria a connu cette sorte de premier amour qui ne vieillitpas.-Et moi, je ne la perdrai pas, puisqu'on ne peut perdre que ce que l'on a. Ce que nous avons, nous ne le gardons pas... Or je n'ai pas pris Maria. Elle restera avec moi comme l'étoile polaire, dont le scintillement s'offrira encore longtemps à laTerre après son extinction. * ,

Et si je n'aipas pris Maria, c'est aussi parce que toutle bien que j'aurais fait jusque-là n'aurait été qu'une saloperie. Or le peu de bien que je fais, j'y tiens beaucoup. Si je Pavais prise, cela aurait voulu dire que je l'avais tirée de l'eau, consolée dans le pré, traînée sur le chemin forestier, et même versé mon sang - hé-hé - pas parce que j'avais peur pour elle, comme tout être humain doit avoir peur pour la vie d'un autre être humain. Et pas non plus parce que je l'aimais, mais parce que j'étais vrillé par la concupiscence. Le vrai bien qu'on fait est gratuit À présent, j'ai cet atout dansma manche. C'estun fait, c'estun acquis : quoi que jefasse, si mauvais que je sois, quoi qu'on-ait à dire de moi - ivrogne, crctin,raté -, il me restera toujours ce mérite-là. Pas sûr que dans notre garce de vie, Maria m'aurait davantage protégé que mon petit haut fait.

Je repasse dans ma tête toute notre randonnée - depuis la gare de Perm-2 jusqu'au village de Méjènc. Et maintenant, ici, dans la nuit profonde qui baigne le seuil du fournil, le sens

assez trouble de notre expédition commence à s'éclaircir. Nous avons suivi le cours de ces rivières, depuis Sémitchêlovetchia Jusqu'à Rassokha, comme le cours du destin de cette terre -depuis les antiques temples païens jusqu'aux camps de concentration. J'ai personnellement descendu ces rivières comme le fil de mon amour - depuis la jalousiemesquine que j'ai éprouvée sous la tente obscure jusqu'à l'intemporcllc sérénité qui m'envahit sur le seuil de ce fournil. Et je sens que je ne suis pas simplement la chair de la chair de cette terre. Pen suis l'image, en plus petit, mais l'image exacte. Pen répète le sens par toutes les circonvolutions de mon destin, démon amour, de mon âme. Je croyais avoir organisé cette randonnée par amour pour Maria. H s'avère que je l'ai organisée simplement par amour. C'est d'ailleurs peut-être l'amour que je voulais apprendre aux piliers de la classe - bien que je n'aie pas voulu enseigner quoi que ce soit. Pai peut-être voulu les initier à l'amour de la terre parce qu'il est facile d'aimer unestationbalnéaire, mais qu'il est difficile d'aimer la sauvagerie des grandes crues de printemps, les neiges glaciales de mai, te chablis entraînés par les rivières. Les initier à l'amour des gens, parce qu'il est facile d'aimer la littérature, mais qu'il est difficile d'aimer les gens qu'on rencontre sur les deux rives d'unerivière. l'amour de l'homme, parce qu'il est facile d'aimer un chérubin,mais qu'il est difficile d'aimer m Géographe, un raté, une catastrophe. Je ne sais pas quel résultat j'ai obtenu. En tout cas, j'ai essayé, autant que je le pouvais, défaire en sorte que mes filles et mes gars deviennent plus forts et meilleurs sans s'humilier ni humilier.

Et j'ai tout fait de travers. Pai fait tout ce que ne fait pas un prof, un responsable de randonnée, un ami, un homme. Pai renversé Ovetchfcine, j'ai abandonné ma petite troupe, j'ai trompé Maria, pai même enfreint le premier de mes principes : je suis devenu un gage de bonheur pour Maria et j'ai fait d'elle mon gage de bonheur. Maria, Maria, Maria... Pentends déjà mes copains soupirer : t'es vraiment une cloche, Viktor, tu pouvais te faire une fille, et t'as raté l'occasion! Je vois déjà mes amies froncer le sourcil : comment? Honte à toi! T'as dragué une gamme, une mineure, ta propre élève... Mais si je sens en moi

maintenant me telle sérénité, c'est que, malgré tout, j'ai eu raison... Qui me comprendra? Qui saura apprécier cette vérité ? Personne.Peut-être le temps... L'avenir... Sauf qu'aujourd'hui, il est difficile de savoir ce qu'il pourrait me dire.

Mais quoi? Il y a un être qui, lui, peut me comprendre. C'est un être polycéphale, ronchon, toujours hurlant, toujours à se chercher querelle. Ce sont mes «piliers », mes filles et mes gars. Seulement, comment ferai-je pour vérifier s'ils ont compris et ce qu'As ont compris ?

À présent, je pense à eux. Hs sont devant le Dolganov. À l'aube, il faudra que je coure pour être avec eux au moment du départ Le Dolganov n'est pas une mince affaire. Sans moi, ils ne pourront pas le traverser. Je laisserai Maria devant la pierre Rhromoi, et nous la récupérerons ensuite. Je retraverserai à la nage la maudite rivière qui a failli nous noyer. Nous devons rentrer aujourd'hui.^ est temps. La randonnée m'a donné tout ce qu'elle pouvait*"

Je regarde à l'est En amont de la pierre Khromoï, le ciel frémit déjà du premier trouble de l'aurore. Je finis la bièreculsec.

.....Comme un livre dont on vient de lire la dernière page,«je

ferme la porte du fournil : je glisse la barre dansles crochets. Puis je prends le sentierqui longe la palissade pour rejoindre la ^ rue» Maria patauge dans les flaques derrière moi. Lc vDlageest immobile. Cette immobilité me fait percevoir plus vivement les mouvements du vent D balance les perches portant les nichoirs à sansonnets et joue avec les lignes électriques. A l'est, un voile noir étale des cercles sur le ciel blanchâtre, comme si le soleil était une pierre jetée dans les lentilles d'eau d'un étang céleste. La taïga respire amplement au sommet des collines environnantes. Le fleuve bruit

Nous marchons au milieu de la rue sans craindre les flaques qui nous éclaboussent Sur les côtés, aux fenêtres des maisons, les rideaux blancs sont tirés. Des caoutchoucs brillent sur les petits perrons À gauche des potagers, j'aperçois la bande noire de la Lédianaïa et quelques rochers blancs sur la berge opposée, vêtue de sa pelisse de sapin. *

* ï^ À un croisement, nous nous arrêtons devant un puits. Je L me déshabille jusqu'à la ceinture et m'asperge d'eau froide.

Le matin froid m'ètreint aussi timidement qu'une jeune Me, ; puis me secoue, et tout reprend sa place. La vie revient dans mon corps, la raison dans ma tète, le courage dans mon cœur. Maria, qui me regarde, a les épaules qui frissonnent; die tire les cordons de sa capuche sur sa gorge. Je me souviens qu'elle n'a même pas un pull sous son ciré,et la matinée est glaciale. „

«Th veux mon pull, Maria? demandé-je. , '

- Pourquoi .vous me l'avez pas proposé tout de suite?» dit Maria en riant. * * _ ^

Pourquoi je nele lui ai pas proposé? Parce qu'en moi j'avais déjà dit adieu à Maria. 7

Nous remettrais nos cirés et nous œntinuonsi Voici la limite du village, avec ses remises, ses auvents, ses tracteurs rouillés pour le tirage du bois et les énormes piles de troncs destinés aux scieries Iocales. La rue se transforme en un chemin boueux et défoncé qui s'écarte de la rivière. À qudque distance, nous apercevons un bois de pins. Un sentier le traverse en longeant la Lédianaia en direction de la pierre Khromoï. Nous prenons ce sentier et débouchons sur une montée couverte de framboisiers, d'où, jaillissent çà et là des massifs de roche blanche.

«Maria, dis-je, tu dois rester id. Je rejoins l'équipe, et nous te récupérons avec le catamaran.

- Pourquoi je dois rester ? s'étonne Maria.

-Tu ne te souviens pas de ta chute dans la rivière?

- Hier, y avait de la pluie et delà boue. Et on avait un coup dans l'aile. La pierre Khromoï, c'est quand même pas l'Elbrous. Pourquoi j'arriverais pas à grimper?»

Au fond, Maria a raison. Khromoï n'est qu'un caillou comme un autre, et pas si haut que ça. Pourquoi ai-je soudain paniqué ? Je ne le sais pas moi-même.

«Mais de toute façon, tu devras m'attendre quand je traverserai la rivière là où le tronc est tombé. Est-ce qu'il ne vaut pas mieux que tu m'attendes id?

- Moi aussi, je la traverserai. Je vais avec vous, dit fermement Maria.

—TU as peur de rester seule? demandé-je, agacé, en frappant sous la ceinture. * *" - < * -Non, j'ai pas peur. J'ai simplement envie d'être avec vous! C'est tout» t „ ' 1 ■**" t "

Mariante dépasse et commence la première l'ascension de la pierre khromoï. Je la suis en haletant Jernc rends.

Lesommet de Khromoï est une énorme borne de pierre, nue d'un côté et couverte de l'autre de pins tordus et trapus. Leurs racines ont fendu, creusé le monolithe, elles en ont disjoint les strates comme pour en faire divers niveaux de marches. Nous nous servons de ces marches pour monter." Maria avance toujours devant moi. - ' " ' » * ^

Elle atteint l'extrême pointe du sommet et s'immobilise soudain. • * ! t

«Viktor Sergueïévitch! crie-t-eile, désespérée.1Hs* entrent dans le rapide!» " * * "r s ! 1 '

Je finis de grimper comme une fusée. Le large arc de la Lédianaia est devant nous comme à la parade. Ma vue s'aiguise de façon effrayante. J'ai l'impression que mes yeux se dévissent comme les oculaires d'une paire de jumelles.4 Un marteau me frappe les tempes. Les silhouettes sont toutes petitês,Jinais je les vois avec une netteté extraordinaire. Notre catamaran quitte le premier petit rapide et se dirige vers le Dolganov.

H faut croire que l'un des membres de l'équipenous a suivis vers Méjène et a vu L'affluent déchaîné. Ils ont dû se dire que nous étions de l'autre côté. Que nous avions passé la-nuit à Méjène. Et pour que nous autres, pauvres d'esprits, n'ayons pas à retraverser la rivière au petit matin, ils ont décidé de rallier Méjène au plus vite. Les voilà. Sans moi.Tout seuls. Us sont dans le rapide. Mon cœur se fige. » <■,.,'

Même de cette distance, je vois que la rustine de mon sta-bilisateur n'est pas à sa place : les gars ont mis kTstabilisateur à l'envers, le devant derrière. Gomme ça, celui qui est assis au milieu du catamaran peut le regonfler pendant la descente, y compris dans le rapide. Toutes nos affaires sont enveloppées dans la toile plastique, le tout bardé de plusicurs tours de ficelle. Lioudmila est assise sur ce ballot Je vois le vent battre ses longs

cheveux. lioudmila 11e cesse de gonfler. À la proue, le rameur dedroite aunpoint rouge sur sârame tout près de ses mains ; c'est Ovetchkine qui a enroulé unmorceau de chiffon rouge sur la poignée de sa rame. Donc il est à la place deTchébykine. Le rameur de-proue, à gauche, a la pale de sa rame peinte en jaune. C'est la rame de Borman. Donc, Borman a gardé la même place qu'auparavant À droite et à gauche delioudmila, je reconnais sans hésiterTîoutine et Démon.Tchébykine a pris la place de Gradoussov. Gradoussova pris xna place. La place du capitaine. Je reconnais Gradoussov à sa caboche rousse À présent, c'est lui le capitaine. Est-ce Bormanqui a renoncé? Ou Gradoussov qui a tout fait pour s'imposer?,Ou la'petite troupe quia décidé de revoter? Sans doute les Trois choses à la fois, je ne sais pas' Ce que je sais, c'est que Gradoussov conduit le catamaran à travers le rapide.

De là, du haut de la pierre Khromoï, tout paraît microscopique, ridicule... Mais je sais ce que la petite troupe ne va pas tarder à découvrir : des vagues hautes comme Ie ciel, le rugissement des rochers elle mugissement de l'écume à vous percer îles tympans. - •

Je suis comme une statue de glace. - -

Tel un tracteur s'engageant dans son sillon, le catamaran bascule lourdement de la gueule dans les remous du premier rapide. Les flots commencent à le pétrir, à le secouer, les vagues le frappent, l'écume l'étouffé, les lames l'ébranlentcomme des décharges électriques, les embruns le fouettent Tl se crispe comme un cheval sous le fouet Tantôt les nez des stabilisateurs s'envolent comme des fusées, et les jambes de Boxman et Ovetchkine se balancent en l'air. Tantôt la poupe rue, et Gradoussov etTchébykine versent souplement sur le dos. Tantôt le flanc gauche s'enfonce dans l'eau, et de ma hauteur je vois le plat du catamaran dans le plan de mon angle de vue - petit rectangle ajouré avec sept homuncules dessus. Tkntôt c'est le flanc droit qui s'effondre, et le gauche qui se relève, bavant de salive écu-meuse comme la gueule d'un mâtin enragé. La rivière déferle sur la structure, enroulant autour des cavaliers des écharpes d'eau. Je vois le flanc du bateau heurter une piene, et tout l'équipage

basculer decôté.Jevois lecourant pousser le catamaranlelong -d'un rochertémaillé et soulever au passage un panached'eau bouillonnanteiqjjis'en va heurter un nouvel obstacle; Je vois ■ mon équipe tomber dans le «tonneau*, s'y débattre, ressortir du tourbillon comme si les rames étaient dos instruments pour se dégager d'une neige d'avalanche.

■ Immobiles au sommet delà pierre Khromoï, Maria et moi. regardons en silence. Mon âme est de glace. Et pendant ce ■ î ï temps, ma petite troupe prend le rapide d'assaut.

• Ils sont en train de traverser les remous de la seconde bar- . ! rière. Ils font tout à l'inverse de ce que j'ai expliqué. C'est peut-être Gradoussov qui a décidé de changer de tactique. Ou •.» peut-être qu'il suit simplement mon conseil : avance comme tu peux, l'essentiel étant de tout faire pour éviter les chocs de côté. Peut-être aussi que Gradoussov se trompe et confond les , consignes, paniqué qu'il doit être.par le cauchemar du Dolga- ; nov. Peut-être encore que l'équipage n'a pas assez de forces pour exécuter fidèlementks consignes.Mais à présent, ça n'est \ plus ça qui importe. L'important, c'est que la petite troupe attaque toute seule le rapide.

Je sais que c'est impossible, mais j'ai l'impression d'entendre Gradoussov hurler et jurer, traitant,tous ses^équipiers de ; « crétins » et se promettant de leur «botter le cul ». Pentends le terrible silence de Lioudmila, qui ne cesse de gonfler, toujours plus vite. J'entends TchébyWne hurler à s'en casser les cordes "< «vocales, j'entends les petits jappements et gémissements de Tioutine, les sifflements admiratifs de Démon. J'entends crier { Ovetchkine, j'entends le,souffle traqué^deiBorman, Ils sont . un» trempés. Les rames étxnoeDènkrasç^ , at volutes. Les mèches d'eau brilÎent commeides cot j

'jéomme un ours, le Dolganov angoisséw tourne; ètsereœurae d'un côté sur l'autre, il se frappe le dos; de ses: pattes^ agite sa fourrure, tremble, se secoue, sursaute et rugit, gronde, ronfle. .'.j

Une angoisse glacée me suce le cœur lorsque je vois que la ] troupe plonge dans le «tonneau» au lieu de le contourner par la j gauche, lorsque je vois que le catamaranxoupeies ;vaguespbli- > 4 s ques au lieu de suivre le courant, quemes gare vont tout droit :

alors qu'il était plus simple de faire passer les pierres entreles stabilisateurs, qu'ils foncent tête baissée dans la fournaise, dans. le hachoir, et qu'ils éperonnent le front des rochers, alors qu'a aurait été plus judicieux de négocier un télémark. D'en haut, tout cela est une convulsion de fourmi au milieu de bulles de savon, ' " ' • '

«Troisième rapide», dit doucement Maria, et après un silence* elle ajoute ; « Ça y est, ils l'ont passé.»

Je vois notre petit catamaran, trempé; brillant, avancer en crabe dans le courant encore écumeùx, mais déjà apaisé. Les rarries ne lancent plus d'éclairs, mais hérissent les flancs du bateau au-dessus de l'eau. Les sept homunculés à giîets de sauvetage rouges regardent derrière eux le Dolganov et ses gradins menaçants qu'ils viennent de dévaler.

•¥?Us ont tout fait à rebours de ce que j'avais enseigné. Tout à l'envers. Mais le principal est qu'ils sont passés. •

La glace fond dans mon cœur. Et en même temps j'ai mal parce que là-bas, dans le Dolganov, je n'étais pas avec eux. C'est la douleur que ressentent les mains quand, restées sous îa . neige et gelées, elles se réchauffent et revivent à la chaleur. J'ai malî Mais je suis irrémédiablement heureux de cette douleur. G'estladouleurdelavie.

-50 Solitude

r *

s-<Att matin du vingt-cinq mai, Sloujkme accompagna Natalia à l'école maternelle, revint chez lui et se recoucha. Il avait le temps maintenant, il n'avait pas besoin de se presser. Quand il se réveilla, il décida qu'il n'avait ni à se raser ni à se peigner; il passa à la cuisine, but du thé froid et sortitfumer une cigarette sur le balcon.

S

Dehors, en contrebas, le vent faisait entendre des lambeaux froissés de musique.Sloujkinc fumait Identifier la mélodie était pratiquement impossible. Mais soudain, dans les couloirs pierreux des ruesj les tourbillons de l'air purifièrent la mélodie des bruitsparasites :< celle-ci se cristallisa un instant* et Sloujkine distingua les paroles d'une vieille valse qu'il entendait à l'école : «Ça ne reviendrapas, ça ne reviendra pas, ça ne reviendra jamais...»

Il comprit qu'à l'école, c'était la cérémonie de la Dernière Sonnerie.

Sloujkine se mit à arpenter le balcon comme un tigre sa cage. H jeta sa cigarette par-dessus bord, et tel qu'il était - non peigné et non rasé, avec sa chemise rouge tachée et le jean rapiécé qu'il portait pour traîner chez lui -, il mit les pieds nus dans ses baskets et dévala l'escalier.

H courut et atteignit l'école avant que la valse ait fini de résonner dans l'air. Au premier étage, des haut-parleurs étaient posés sur le rebord des fenêtres ouvertes de la salle des professeurs. Sur le terrain de volley, les élèves de Terminale et dePre-

mière, qui en avaient terminé avec leurs examens, formaient de belles rangées rectihgnes. Autour du terrain, a y avait la foule des professeurs, des parents, des élèves des autres classes. Le directeur attendit que le silence se fasse et commença son discours. De temps en temps, Sloujkine était ébloui par un rayon qui se reflétait sur ses lunettes brillantes; il percevait la voix, mais n'amvait pas à distinguer les mots.

Il longea l'enceinte de l'école en laissant machinalement ses mains courir sur les petites cellules du grillage. Il dépassa le terrain de voiley et enjamba la clôture à bonne distance de la foule. Se gardant bien de s'approcher du lieu de la cérémonie, H se posta derrière un gros pin à quelques dizaines de mètres delà. ^ „

Il voyait nettement l'alignement des élèves de Première. Il aperçut aussi Maria —st joheavec ses rubans - et LioudmOa, et ce coquin de Starkov, et Skatchkov, celui qui donnait dans son attaché-case, et tous les enseignants, et tout le commando, et Gradoussov le rouquin avec ses* acolytes, et les cancres Bezmatemykh et Bczdiénejnykh, et la fine équipe - Borman, Tchébykine, CKetchkme,Tîoutine,Démon, et tous ceux qui, toute l'année, lui avaient mis les nerfs en pelote, les cancres qui brillaient par leurs crasses et leur fainéantise, les sérieux qui * bûchaient et le mitraillaient de questions, les autres qui bavardaient avec leurs voisins sans faire attention à ce que disait le Géographe. * * ^

Sur le terrain de voiley, un grand gaillard de Terminale hissa sur ses épaules une petite gamine de sixième. Celle-ci brandit au-dessus de sa tête une grosse cloche et se mit à carillonner - telle était la Dernière Sonnerie.Puis son porteur la fit défiler devant les rangées des élèves. - *

Sloujkine fit demi-tour, repassa la clôture et se mit à marcher sans but précis, là où ses jambes le portaient. Or ses jambes devaient savoir ou elles allaient car elles tricotaient de plus en plus vite. En le voyant comme ça, de loin, on aurait pu se demander pourquoi Slou|kine arpentait les Mariniers de cette façon - c'était comme s'il rencontrait d'invisibles obstacles, basculait de côté, courait pour revenir cinq minutes plus tard

Solitude 453

« heurter de nouveau un mur de verre. Ses jambes le portèrent jusqu'à l'immeuble où Tchékouchka avait naguère habité. Il prit une ruelle sur sa droite et passa devant l'entrée de l'im-s" meuble d'Éléna Aufimova. D tourna encore une fois et atteignit - l'immeuble où se trouvait l'ancien appartement des Boudkine. Bipassa sous le balcon, fit encore quelques pas et déboucha devant la tour de KiraValérievna. Il s'en détourna et faillit donner du nez dans l'immeuble deVetka. 11 alla se mettre à l'abri du petit bois de Gratchevnikj mais à travers les arbres il aperçut le bureau où travaillaitNadia. Il se mit de nouveau à courir et se retrouva quasiment sous les fenêtres de la direction de l'usine : Alexandra étaitquelque part là-dedans. Épuisé, Slouj-kine courut encore, et lorsque l'anse se présenta à lui, il eut tout simplement l'impression d'un miracle. Les berges étaient en fleurs, un ciel limpide brûlait au-dessus delà Kama, le vent dessinait des écailles à la surface de l'eau. - Assis dans Ira* arbres au sommet de la rive pentue, Slouj-kine fuma trois cigarettes, puis 3 rentra chez lui. En chemin, il fit demander Natalia et la ramena. Dansquelques instants, ils allaient repasser devant l'école. ^

Sur le terrain de volley-ball, la cérémonie était terminée, mais les élèves de Première étaient encore là et ne semblaient pas pressés de partir. Chacun regardait le diplôme des autres, on prenait desphotos, en groupe ou seul, avec les professeurs ou sans. Alors que Sloujkine longeait la serre, il se trouva nez à nez avec Starkov qui venait de franchir la petite porte de derrière. Maria le tenait par le bras.

« Bonjour, Viktor Sergueiévitch ! dit Starkov.

- Salut», répondit Sloujkine, pétrifié.

Maria regardait Natalia sans dire un mot.

«Comment ça se fait que vous n'étiez pas à la cérémonie tout à l'heure ? s'enquit Starkov, le visage rayonnant de joie. On aurait fait une petite photo souvenir !

-J'étais malade, expliqua brièvement Sloujkine , - Qu'est-ce que vous aviez ? demanda aussitôt Starkov.

-La lèpre.»

Sloujkine et Natalia passèrent leur chemin."Maria n'avait - pas levé les yeux sur lui.

«1 était malade parce qu'il n'avait pas de quoi se payer un coup pour faire passer sa gueule de bois », dit Starkov à Maria dans le dos de Sloujkine. »

Lorsque Sloujkine et Natalia arrivèrent devant chez eux, ils aperçurent Poudjik qui, surgissanfcd'un soupirail du sous-sol, leur emboîta le pas. Une fois rentré^ Sloujkine donna à manger à Natalia, au chat, pritune cigarette, alla chercher sous le divan la bouteille de vin offerte par les cancres et sortit sur le balcon.

De ses dents il retira le bouchon et avala quelques gorgées, Poudjik monta d'un bond moelleux sur la balustrade et vint s'asseoir prêt de lui. Sloujkine lui caressa le dos. Puis Natalia arriva avec son petit siège ,dans les mains, le posa contre la balustrade, monta dessus et se mit à regarder la rue.

«Papa, tu bois du vin? Mais alors tu vas Être saoul? lui dcmanda-t-elle au bout de quelques instants.

- C'est pas du vin, dit Sloujkine, C'est de l'eau que j'ai mis dans la bouteille... pour arroser les fleurs. » Etil vida le vin dans un pot de fleurs suspendu à la balustrade. Cela faisait mille ans que les fleurs ne poussai entplus dans ce pot

«Papa, demanda Natalia, tête levée vers lui, pourquoi tu as de la barbe?

—Parce que je suis vieux, répondit-il tristement

-Et si on jouait? proposa Natalia. On devine la couleur de la prochaine voiture qui va passer, d'accord?

—Une bleue, dit Sloujkine.

—Moi je dis : une rouge.»

Us virent arriver une voiture de marque étrangère, de couleur métallisée avec des reflets nacrés comme un bousier.

« On a perdu tous les deux, commenta tristement Natalia. Et maintenant, c'est quelle voiture qu'on va avoir?

—Une dorée», dit Sloujkine.

Il était midi, et un soleil éclatant inondait les Mariniers. Le vent fouettait les arbres en contrebas du balcon et donnait aux jeunes frondaisons un aspect brillant et écumeux. Slouj-

Solitude

455

kine était appuyé à la balustrade et fumait. À sa droite, sa fiSe était debout sur te petit siège et guettait une voiture dorée. À sa gauche, assis sur la balustrade - le chat Droitdevant hii s'ouvraient les déserts datrs et radieux de la solitude.

1995