Язык русского заговора: лексика тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Гультяева, Надежда Валерьевна

• Гультяева, Надежда Валерьевна
• кандидат филологических наук
• 2000

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Гультяева, Надежда Валерьевна

Введение

Глава 1. Место языка фольклора в системе национального языка

1.1. Функционально-стилистическое расслоение языка и язык фольклора

1.2. Соотношение устно-поэтической речи с диалектом

1.2.1. Язык фольклора как функциональный стиль диалекта

1.2.2. Язык фольклора - наддиалектное явление

1.3. Заговор в системе жанров устного народного творчества

1.3.1. Заговор и заклинание (к определению термина)

1.3.2. Генетические связи заговора

1.3.3. Соотношение языка заговора и языка фольклора

Глава 2. Лексические средства репрезентации заговорного текста

2.1. Лексика заговора в ее отношении к диалектному и литературному лексикону НЦь ф»

2.2. Клише общефольклорные и специфически^: атрибутивные сочетания

2.3. Тавтологические повторы в заговоре с точки зрения явления экстенсивной мотивации

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Язык русского заговора: лексика»

Смена веков в истории науки обусловлена возникновением новых парадигм научного знания. В лингвистике конца XX века все чаще звучат утверждения о том, что такая парадигма появилась. Наступающий этап в развитии лингвистической науки определяют как антропологический (антропоцентрический, дея-тельностно-коммуникативный). Внимание исследователей оказывается направленным на изучение разных процессов речевой деятельности, в том числе процесса текстообразования. В этой связи представляется важной и показательной попытка изучения с точки зрения деятельностного подхода фольклорного текста, традиционно воспринимаемого в виде суммы «застывших» смыслов.

Соответственно можно говорить об изменениях, которые намечаются в лингвофольклористике - науке, возникшей на стыке собственно лингвистики и фольклористики. Данная наука считает объектом изучения не только слово как факт языковой системы, но и особенности словоупотребления в фольклорном тексте и контексте [Хроленко 1992а, 19-20].

Рассмотрение устно-поэтического слова в таком ракурсе-с точки зрения его функции в тексте, с учетом его синтагматических и парадигматических связей - приводит исследователей к интересным выводам относительно природы этого слова.

Например, Г.И. Мальцев подвергает пересмотру сложившиеся представления об «алогичности», случайности соединения некоторых устойчивых сочетаний, обнаруживаемых в различных жанрах устного народного творчества. Рассматривая loci communi лирической песни, он приходит к выводу, что «элементы фольклорного текста мотивированы на уровне традиции, а не на уровне самого текста» [Мальцев 1989, 135]. Раскрывая в дальнейшем это положение, автор отмечает, что приемы синтагматического связывания текстовых компонентов не играют существенной роли, поскольку «свободное соположение компонентов связано . с их направленностью прежде всего на традицию, а не на соседние участки текста» [Там же, 136-137].

По мнению Г.И. Мальцева, «проблемы, связанные с традиционными формулами, выходят далеко за рамки поэтики фольклорного текста, они тесно связаны с вопросами народной эстетики» [Там же, 25]. Общими признаками фольклорного текста исследователь считает стереотипность, устойчивость и повторяемость - все эти качества определены ритуальным мироощущением, для которого традиционность является мерой и критерием действительности [Там же, 39].

А.Т. Хроленко причину фольклорных алогизмов видит в особенностях семантической структуры лексем, функционирующих в текстах. В представлении этого исследователя, компоненты устно-поэтического слова организованы по принципу антиномий, среди которых - антиномия текстового и коннотативного (затекстового). «За каждым фольклорным словом стоит обязательное коннота-тивное содержание . народно-поэтическое слово, как айсберг, состоит из видимой (текстовой) и невидимой (затекстовой) частей» [Хроленко 1979, 151]. Под «затекстовой частью» понимается «устойчивая ассоциация с той или иной совокупностью фольклорных образов и ситуаций» [Там же].

П.П. Червинский определяет специфичность фольклорной единицы наличием у последней «традиционного смысла, общего . не с языком, а с другими проявлениями традиции - обрядовым, мифологическим» [Червинский 1989, 26],

Попытки определить специфику устно-поэтического слова привели ученых к мысли о необходимости создания словаря языка фольклора. Первым шагом в реализации названного проекта должно стать выявление семантики и синтаксических потенций слов определенного жанра, а затем - сведение данных, полученных по различным жанрам, воедино.

При таком подходе предметом исследования является фольклорный текст, понимаемый как совокупность произведений определенного устно-поэтического канона [Никитина 1993, 62; Хроленко 1992в, 154].

С.Е. Никитина излагает принципы возможного построения словаря языка фольклора в виде тезауруса с эксплицитно выраженными семантическими связями его единиц и предлагает образцы отдельных словарных статей. Отмечается, что в практике составления словаря нужно учитывать все традиционные смыслы, выражаемые отдельным словом. С.Е. Никитина полагает, что для обрядового фольклорного текста значимыми являются: 1) уровень символов; 2) уровень семиотических оппозиций; 3) уровень правил соотнесения элементов фольклорного текста с другими элементами обряда [Никитина 1993, 64-101].

Работа в данном направлении ведется и группой исследователей во главе с

A.Т. Хроленко, который считает, что словарь языка фольклора должен принципиально отличаться от всех существующих словарей особым построением словарной статьи, отражающей структуру и связи народнопоэтического слова. По его мнению, такой словарь будет соединять в себе достоинства толкового, этимологического, синонимического, антонимического, фразеологического и других словарей. Под руководством А.Т. Хроленко на материале «Онежских былин» А.Ф. Гильфердинга составляются пробные статьи, одна из которых, раскрывающая особенности функционирования лексемы желтый в эпическом жанре, представлена в журнале «Живая старина» [Хроленко 1997, 6].

Что касается собственно заговорной традиции, то ее серьезное исследование, как кажется, началось только в последние годы, хотя интерес к заговору как особому типу текста проявился еще в XIX веке, в особенности в работах приверженцев мифологической школы. Последние использовали заговоры как материал для реконструкции мифов. Однако впоследствии, как замечает

B.Н. Топоров, приемы реконструкции текстов были основательно забыты и вновь привлекли внимание ученых лишь во второй половине XX века [Топоров 1969, 10].

В конце XIX - начале XX века также поднимался вопрос о взаимодействии заговоров с христианской традицией. Например, В. Мансикка возводил некоторые заговорные мотивы к апокрифическим источникам. Так, связь заговорного святого камня со змеей он объяснял апокрифом об Иорданском камне, в котором, по преданию, лежали спрятанные вплоть до крещения Христа змеиные головы, терзавшие грудь Евы [Мансикка 1909, 20]. Именование змеи Марией в некоторых заговорах В. Мансикка связывал с влиянием общехристианских представлений о том, что Богородица имеет некое отношение к змеям. Эти представления, по мысли автора, в свою очередь, восходят к «ветхозаветному обещанию стереть змею семенем жены» [Там же, 22].

Наибольший резонанс в XIX веке вызывал вопрос о происхождении заговора в аспекте соотношения заговорного слова и действия. По мнению Ф.И. Буслаева, А. Ветухова, А.Н. Афанасьева, а в более позднее время (начало XX века) - А.А. Астаховой, действие вырастает на базе слова, и наоборот, согласно В.Ф.Миллеру, Л.Я.Штернбергу, Е.Н. Елеонской, объемы заговорных текстов увеличиваются по мере затемнения первоначального смысла магического обряда1.

Н.Ф. Познанский полагал, что когда-то исполнитель обряда совершал на деле те действия, которые теперь в заговоре только описываются2. Им привлечен огромный этнографический материал, иллюстрирующий положение о первичности в обряде действия, а не слова [Познанский 1917]. Многие выводы автора, в частности, касающиеся обрядового происхождения формулы «железного тына» и других формул заговорного текста, представляются интересными, но общий подход к заговору кажется недостаточно комплексным. Если представители мифологической школы изучали заговорное слово в отрыве от действия, то Н.Ф. Познанский исследованию вербального текста предпочитает исследование действий - первичных, по его мнению, по отношению к заговорному слову.

Интерес к заговору, вновь вспыхнувший в середине XX столетия, обусловил новые принципы его изучения, что определяется новыми установками лингвистической науки, стремлением описать «текст, погруженный в жизнь».

Наиболее полным собранием работ, связанных с изучением заговора и появившихся за последнее десятилетие, следует, вероятно, считать «Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор» (1993). В серии «Исследования в области балто-славянской духовной культуры» вышли также сборники, посвященные исследованию погребального обряда (1990) и загадке (1994; 1999).

В этих четырех выпусках серии авторский коллектив пытается реализовать программу, сформулированную еще в 1983 году. В предисловии к сборнику

1 Обзор работ упоминаемых исследователей см., например: Дмитриева 1982, 44; Токарев 1990, 429-431.

2 Такого мнения придерживаются и в наше время, ср.: «Некоторые исследователи даже склонны считать, что закрепка и зачин [в заговоре] являются записью программы соответствующего ритуала» [Чернов 1965, 160].

Текст: семантика и структура» сообщалось, что в дальнейшем «будет проведено планомерное обследование структуры текстов строительных ритуалов, заговоров, погребального ритуала, загадок (и шире - космологических текстов) . Каждому из этих видов текстов в их соотнесении с археологическими и этнографическими данными . будет посвящена особая коллективная монография». Авторы ставили перед собой задачу соединить собственно лингвистическую методику с приемами и выводами смежных дисциплин - было заявлено, что именно комплексный подход в наибольшей степени соответствует современному уровню научного анализа1.

Сборник, посвященный заговору, открывается обширным исследованием В.Н. Топорова «О индоевропейской заговорной традиции (избранные главы)», имеющим особую теоретическую значимость. Глава I, названная автором «О природе заговора и его статусе», вводит в проблему и намечает основные пути исследования заговорного текста. Автор пишет о двуприродности заговора, который «не сливается полностью ни с ритуалом-делом, оперирующим непрерывным, ни с мифом-словом, исходящим из дискретного, но вместе с тем заговор пытается удержать преимущества, которые есть порознь и у ритуала, и у мифа» [Топоров 1993, 6]. По мысли В.Н. Топорова, именно двуприродностью заговора можно объяснить совмещение в едином тексте противоположных явлений. Автор выделяет следующие заговорные «антиномии»: 1) слова и дела; 2) частного и общего; 3) индивидуального и типового; 4) микрокосмического и макрокосми-ческого; 5) субъекта и объекта; 6) текста и метатекста.

В главе III рассматриваются заговорные мотивы, связанные с операциями «расчленения» и «воссоединения» человеческого тела. В частности, в развернутом виде представлен анализ структуры латинского заговора против Плотия-последний уже исследовался автором [см. Топоров 1988]. Это «черный» заговор, призванный отнять здоровье у некоего Плотия; в тексте последовательно перечисляются все части тела, которые будут подвергнуты болезни.

1 См. об этом: Топорков 19966, 98.

Для того чтобы понять природу таких заговоров, автор вводит их в более широкий контекст произведений, работающих с той же «анатомической» номенклатурой. По мнению В.Н. Топорова, на основе таких сопоставлений реконструируется целый класс архаичных текстов, непосредственно связанных с ритуалом жертвоприношения, воспроизводящим восстановление состава мира и человека после его распада, понимаемого как состояние хаоса.

Таким образом, исследователь видит в заговоре отражение древнейших космогонических мифов и, соответственно, выявляет соотнесенность частей человеческого тела с элементами мироздания.

Не менее значимы мысли автора, высказанные в V главе «Имена личные в русских заговорах» и касающиеся действенности заговорного слова: «два класса слов в заговоре выступают как слова по преимуществу: слова-повеления, обозначения операций (обычно в императиве) . с одной стороны . и личные имена собственные (с другой стороны)» [Топоров 1993, 86]. По мнению В.Н. Топорова, выделенность имен собственных объясняется тем, что они относятся к высшему уровню заговорной структуры и от помощи «персонажей» этого уровня во многом зависит успех заговора.

В работе JI.H. Виноградовой «Заговорные формулы против детской бессонницы как тексты коммуникативного типа», представленной в сборнике, проявляется современная тенденция сближения теории текста и прагматики. В этой статье автор отмечает, что короткие приговорные тексты против бессонницы имеют четкую коммуникативную маркированность, соответственно, к ним можно применить типологию форм речевого общения, разработанную в теории речевых актов (вокативы, призывы, вопросы, просьбы, угрозы и т. д.). По мнению JI.H. Виноградовой, подобный анализ свойств заговорных формул позволяет, во-первых, установить тип адресатов этих текстов; во-вторых, определить основные модели взаимоотношений человека с ними.

Помимо собственно теоретических работ, в сборнике представлена подготовленная А.А. Зализняком публикация двух заговоров, обнаруженных во время раскопок в Новгороде в 1990-1991 годах. Эти тексты относят к XII—XIII векам: их формально-словесная организация свидетельствует о явном преобладании христианского элемента над языческим.

Заговорный текст представляет широкое поле деятельности для исследователей.

Заговорная ономастика изучается О.А. Черепановой и А.В. Юдиным. Так, О.А. Черепанова приводит полный список названий лихорадок-трясавиц в русских народных заговорах и заклинаниях, многие из которых являются переводом греческих имен [Черепанова 1977, 44-57] .

Собственным именам посвящены также статья А.В. Юдина «Об именах звезд-«помощниц» в русских заговорах» [Юдин 1992, 66-71] и его недавно вышедшая монография «Ономастикон русских заговоров» [Юдин 1997].

Т.С. Юмановой на материале русских народных заговоров устанавливается зависимость процесса именования лица от функциональной направленности текста. Среди заговорных объектов номинации автор, в частности, выделяет лицо, возникающее в результате олицетворения. В последнем случае в качестве наименований могут выступать не только слова и словосочетания, но и предложение, и, шире, текст [Юманова 1988].

В.А. Москвина пытается решить проблему символической интерпретации заговорных персонажей, в число которых, по-видимому, включает и фигуру знахаря [Москвина 1997]. Образ Богородицы исследуется в работах JI.B. Фадеевой [Фадеева 1996 аб, 1997].

Наконец, B.JI. Кляусу принадлежит создание «Указателя сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян» [Кляус 1997], в котором обобщается и систематизируется богатый материал славянской заговорной традиции. Автор «Указателя.» использует источники, уже ставшие классическими, а также те издания, что появились в последние годы и ввели в научный оборот новый достоверный материал.

B.JI. Кляус считает возможным описание любого заговорного сюжета через цепочку П-Д-М-О, где П - персонаж, Д - его действие, М - место действия, О -объект действия [Кляус 1997, 7]. Систематизация заговорных сюжетов осуществляется на основе действий персонажей, которые объединяются автором в две большие группы-А и В. Критерием выделения этих групп становится глагольная семантика: для группы А характерно направление действия, которое в самом общем виде можно обозначить как «уничтожение», для группы В - «созидание» [Кляус 1997, 10].

Структура заговора исследуется также на материале удмуртского языка [Владыкина 1994], марийского [Глухова 1997], чешского [Вельмезова 1999], литовского и белорусского [Завьялова 1999].

Однако несмотря на ряд появившихся за последнее время публикаций, посвященных этому жанру, заговор и по сей день остается недостаточно изученным, что и определяет актуальность настоящей работы, также обращенной к заговорному тексту. Сложная природа заговорного текста, его специфичность в передаче «типового» содержания в «индивидуализированном» виде, яркая прагматическая ориентация нуждаются в дальнейшем исследовании.

Современные подходы в изучении фольклорного текста выдвинули ряд проблем, касающихся определения места языка фольклора в ряду других форм духовной культуры, а также в структуре национального языка. В связи с этим особое значение приобретает выявление семантики заговорных единиц и соотнесение последних с «традиционными смыслами» языка фольклора, выступающего как родовое понятие по отношению к языку определенного жанра.

В качестве объекта изучения была избрана русская заговорная традиция, предметом изучения стала лексика заговора с точки зрения его словарного состава и употребления.

Материалом исследования послужили заговоры, извлеченные из архива кафедры фольклора и древней литературы Уральского университета, которые были собраны на территории Среднего Урала, а также тексты, опубликованные в следующих сборниках: Л.Н Майков - «Великорусские заклинания» и «Русские заговоры и заклинания» - собрание заговоров, записанных на Русском Севере в последние десятилетия. Привлекались также тексты, представленные в сборниках: «Календарно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока: Песни. Заговоры» и «777 заговоров и заклинаний русского народа», книге

Н.И. Степановой «Заговоры сибирской целительницы» и собрании М. Забылина «Таинственные гадания и заговоры».

Цель исследования - определить специфику лексических языковых средств, используемых в процессе создания и функционирования заговорного текста.

Данная цель предполагает решение следующих задач:

1) рассмотреть лексические образования, традиционно относимые к явлениям устно-поэтической речи, с точки зрения представленности в заговоре как жанре с четкими прагматическими установками;

2) определить степень специфичности лексических единиц, обусловленной канонами жанра.

Главными методами, используемыми в работе, являются метод научного описания, основанный на контекстном и функциональном анализе элементов заговорного текста, а также сопоставительный метод, предполагающий выявление специфики заговора в ряду других фольклорных жанров.

Научная новизна исследования заключается в том, что впервые предлагается описание структуры заговорного текста в рамках лингвофольклористиче-ского подхода: исследуются заговорные формулы, их место среди общефольклорных клише и роль в заговоре как особом типе текста, рассматривается лексический состав заговора с точки зрения его акциональной направленности.

Теоретическая значимость исследования. Анализ сочетаемости лексических единиц заговора позволяет получить данные, которые могут быть учтены исследователями при решении вопроса о внутридиалектном или наддиалектном характере языка фольклора и о степени своеобразия последнего по сравнению с общенародным языком. Выявление средств, направленных на усиление акцио-нальности заговора, дает возможность сопоставить его с другими формами ритуального поведения. Исследование местной разновидности заговорной традиции уточняет и корректирует представления о неизменности заговора как типа текста и дает новые сведения об устойчивости и вариативности фольклорного текста.

Практическая ценность работы определяется возможностью разрешения некоторых вопросов фольклорной лексикографии и применения полученных данных при создании словаря языка русского фольклора. Результаты работы могут быть использованы в спецкурсах, посвященных исследованию структуры устно-поэтических текстов.

Структура работы обусловлена заявленными задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Гультяева, Надежда Валерьевна

Выводы

Заговорный текст перформативен, поскольку его произнесение одновременно означает для говорящего и совершение некоего магического действия. «Ядром» заговорной перформативности нередко становятся глагольные формы. Прагматической установкой магического текста, его нацеленностью на изменение ситуации «здесь и сейчас» объясняется перформативность императивных глагольных форм. В содержательном плане последние представляют собой просьбу (или приказ), обращенную к могущественному посреднику, вербализация которой, согласно заговорному контексту, равносильна исполнению. 3. 3. Общие выводы

На усиление магического воздействия заговора «работает» особая организация текста, в частности, наличие многочисленных звуковых, лексических повторов, синтаксический параллелизм. Само же магическое действие в тексте изображается посредством использования глаголов, семантика которых предполагает наличие некоего взаимодействия с объектом.

Действие может воспроизводиться по-разному: в заговорах, построенных по принципу параллелизма, «ядерный» глагол используется дважды: при описании «природной» или «мифологической» ситуации и при обозначении реального «положения вещей», которое нуждается в изменении. Авторитетность прецедента, представленного в первой части сравнительной конструкции, подтверждается опытным знанием заговаривающего, описывающего постоянные свойства природных объектов, либо в таком подтверждении вообще не нуждается - при изображении мифологических персонажей. Повтор глаголов создает иллюзию тождества изображаемых действий, хотя второй элемент сравнения в значительно большей степени прагматически ориентирован: об этом, например, свидетельствует использование специфических предложных конструкций, подбор контекстных синонимов, модифицирующих семантику исходного глагола.

Первая часть сопоставления рисует действие как совершающееся в настоящем времени, вторая, как правило, использует форму ирреального наклонения.

Заговорные глагольные императивные формы обладают свойством пер-формативности, поскольку, в отличие от форм повелительного наклонения, встречающихся в обыденной речи, их произнесение равносильно совершению действия - подтверждением тому является заговорный контекст, не фиксирующий дальнейшее развитие событий. Наиболее ярко эта особенность характеризует указанные формы в эпической разновидности заговора.

Таким образом, акциональная установка заговорного текста находит отражение в активном и довольно своеобразном использовании глагольной лексики, эксплицирующей в различных контекстах идею разрушения или созидания объекта, и именно глаголам отводит основную роль при осуществлении магического воздействия.

Заключение

Возникновение заговора и его сохранность во времени определены потребностями быта и верой в действенность вербальной магии - последним обстоятельством во многом объясняются особенности употребления в тексте тех или иных заговорных лексических единиц.

В процессе функционирования заговорное слово обнаруживает свойства, присущие устно-поэтическому слову в целом. Наиболее ярко проявляется его «блоковый характер» - во включенности в ассоциативные ряды, в устойчивом воспроизведении в определенных сегментах текстовой структуры.

Не менее отчетливо выступает семиотичность слова в заговоре - тексты эпической разновидности маркируют все лексемы, участвующие в описании перехода субъекта заговора в сакральный центр, в соответствии с мифологической семиотической оппозицией «свой - чужой». Знаками границы между освоенным и неосвоенным пространством оказываются двери и ворота; дальнейшее разворачивание текста предполагает описание чистого поля, моря, острова, являющимися разновидностями «чужого» локуса.

Собственно заговорная лексика обладает спецификой в плане тематической отнесенности - наиболее полно в заговорах представлены тематические группы «обозначение болезней, и явлений, с ними связанных» и «обозначение мифических существ и их действий». Заговорные лексические единицы образуются, как правило, на базе литературной или широкоупотребительной диалектной лексики, однако используют особое грамматическое оформление и акцентируют семантические смыслы, не характерные для исходных лексем. При создании заговорных синонимических рядов, называющих само действие, участки тела человека, болезни, персонажей, представляющих опасность для заказчика заговора, обращает на себя внимание особая роль аффиксов. Последние не только изменяют значение исходной лексемы, но и способствуют образованию слов или значений, неизвестных литературному языку и диалекту и не встречающихся в произведениях других жанров фольклора, ср. за-: «в гульбе бы не загуливала», «думой не задумывала; -иц-\ колдун, колдуниг/а —> ерест, ерестаг/а, -ищ-\ озевище, урочище и др.

Исследование функций словообразовательных аффиксов в заговоре нам представляется весьма перспективным, особенно в свете представлений об особом статусе морфемы в устно-поэтических текстах в целом1 и в заговорном жанре в частности. Особенно плодотворным кажется сопоставительный анализ на материале различных языков, поскольку использование одинаковых суффиксов и приставок может быть одним из принципов заговорного текстообразования, выходящим далеко за рамки отдельного языка. На подобные мысли наводят выводы М.В. Завьяловой относительно сюжетообразующей, ключевой роли слов, оформленных тождественными аффиксами, в литовских и белорусских заговорах [Завьялова 1999, 10].

Особого комментария требует соотношение номинативного и оценочного компонентов в заговорной лексеме. Общепринятым является утверждение, что в семантической структуре фольклорного слова часто преобладает элемент оценки и в некоторых случаях даже нейтрализует номинативный компонент. Этот тезис иллюстрируется на примере цветовых эпитетов, функцией которых является выражение оценки - обычно положительной.

Заговорные цветовые эпитеты в основном используются при описании частей человеческого тела и не имеют экспрессивного оттенка. Они являются составной частью наименований и в названном контексте играют роль классификаторов. Прагматическая ориентация заговора включает в этот ряд и общефольклорные клише белое тело, черные брови. При номинировании некоторых частей тела отдается предпочтение не «цветовым» характеристикам объекта, а тем устоявшимся формулам, которые выработал язык фольклора на протяжении своего существования - буйная голова, ретивое сердце. Во всех подобных случаях заговор демонстрирует антиномию «типическое - индивидуальное», предполагающую наличие в одном контексте индивидуального имени человека-объекта заговора - и описание последнего с точки зрения заговорной и-шире - фольклорной нормы.

1 См. об этом: Кумахов М.А. О функциональном статусе слова и морфемы в языке устной поэзии // Вопр. языкознания. 1982. № 6. С. 74-84.

Положительную или отрицательную коннотацию эпитеты получают лишь при описании «мифологизированного локуса» - в зависимости от свойств описываемого персонажа - в частности, золотыми оказываются предметы, относящиеся к Богородице, черными - к змее.

Заговорные лексические единицы нередко выступают в характерных для фольклора тавтологических сочетаниях, однако, их использование имеет свои особенности. Прежде всего, данное явление в структуре заговора только условно можно определить термином «тавтология», поскольку в тексте на равных основаниях сближаются и этимологически родственные, и псевдородственные слова, имеющие формальное сходство. В конечном итоге целью такого сближения оказывается преобразование мира: по принципу «этимологической магии» аттракции заговорных лексем должно соответствовать видоизменение обозначенных ими объектов внеязыковой действительности. Заговор нередко проясняет наименование предмета (в широком смысле) через функцию последнего - в некоторых случаях выделение «подходящего» акционального признака объекта носит как бы игровой характер, оно целиком обусловлено установкой заговора и не поддерживается семантикой соответствующей лексемы (вор должен воротить украденную вещь).

Заговорная формула должна изменить ситуацию, поэтому особое внимание уделяется глаголам, имеющим, по сравнению с другими частями речи, динамический потенциал. В самом общем виде можно определить действие заговорных глаголов как разрушительное или созидательное: в лечебных заговорах действие может обладать одновременно и тем, и другим свойством - оно конструктивно по отношению к имяреку и деструктивно по отношению к болезни как изгоняемому объекту. Тем не менее, при описании желаемой ситуации в центре внимания оказывается положительный эффект воздействия - подчеркивается очистительная функция воды, которая обмывает, обивает болезни; огонь сжигает скорби и болезни с поверхности тела больного («жги, спали с раба Божьего . »), не причиняя вреда ему самому; в других случаях само «насильственное действие» оказывается излишним - заговор изображает самопроизвольный выход болезни из тела человека или ее «самоуничтожение»: болезнь выкатывается, как сыпются частые звезды; высыпается, как земля сыпется между перстов; сохнет, как сук; угасает, как заря; истекает, как месяц.

Две части сопоставления могут «скрепляться» тождественными глаголами - повторное использование одной и той же лексемы нередко сопровождается подбором синонимов, усиливающих и модифицирующих исходную глагольную семантику (обмывать —> обмывать, обивать; отскокнуть, отпрыгнуть —>■ отскокнуть, отпрыгнуть, отпрянуть). Элементы двухчастной конструкции могут быть также объединены на основе сходства механизма действий, в этом случае используются различные глаголы, имеющие или приобретающие в контексте ка-кую-то общую сему (растекаться [о комарах] -разойтись, растянуться [об опухоли]; сыпаться [о звездах] - выкатиться [о золотухе]).

Любовные заговоры-«присушки», как правило, соотнесены с действием разрушительным: оно направлено на самого имярека, которого следует пригибать, покорять; иссушить, присушить; поджечь; его сердце должно кипеть; виться—биться, как дым, покоя не зная; кровь - гореть. Интересно, что во второй части объектом сопоставления оказывается либо сам человек, либо традиционные «вместилища» сильных чувств - сердце, душа, кровь. Иначе изображается «внесение любовной тоски» в повествовательных фрагментах заговора: тоска, как и болезнь, охватывает все локусы, являющиеся наиболее значимыми для заговорного «анатомического описания» человеческого тела. Ср.: «Садитесь вы, матушки три тоски, в ретивое ея сердце, в печень, в легкия, в мысли и в думы, в белое лицо и в ясныя очи.» [М, № 14]; «Унесите мою тоску-сухоту к рабу Бо-жиему (имя) - в ретивое сердце, в красно легко, в черну печень, в румяно лицо, в ясные очи, в черные брови.» [ЗРС, № 623].

Эффект «неполного уничтожения объекта» создается во второй части сравнения благодаря использованию предложных конструкций: раб Божий не просто сохнет, он сохнет по кому—то, его сердце кипит и горит по рабе Божьей. Подразумевается, что как только имярек обратит должное внимание на заказчицу или заказчика заговора, его мучения прекратятся.

Сравнительные конструкции любовных заговоров, как правило, усиливают «магический эффект» ранее представленных в тексте заклинательных формул, поэтому не всегда акцентируют внимание на сиюминутном воздействии на объект - они также изображают любовные отношения героев с точки зрения уст-но-поэтической традиции (в частности, используют образ переплетающихся ветвей или растений).

Параллелизмы «присушкек» и «отсушек» в меньшей степени, чем в лечебных заговорах, нацелены на создание сходных ситуаций посредством повтора глаголов - для них большее значение имеет наглядность, конкретность какого-нибудь разрушительного процесса, создаваемая предметно-манипулятивным рядом (вид сжигаемого следа, кипящей бумаги и т. д.) или свойства объектов, описываемых в тексте (например, представления о неизменно враждебных отношениях кошки с собакой).

Сопоставления, построенные на основе общей идеи отрицания, обнаруживаются и в любовных, и в лечебных заговорах: в них повторяются либо только отрицательные частицы не и ни, либо лексема нельзя, либо сочетания не мочь (что-то сделать).

Лексический уровень заговорного текста нуждается в дальнейшем изучении. Актуальным видится рассмотрение языковых лексических единиц заговора с точки зрения «способов кодирования» информации: каждая форма традиционной культуры имеет свой код. Заговор взаимодействует с письменной культурой, с другими жанрами устного народного творчества и, безусловно, что-то заимствует, трансформируя в соответствии с собственными установками. В частности, образ быка, идущего по нитке, устойчиво воспроизводимый в заговорах «на остановку кровотечения», С.Г. Шиндин сопоставляет с изофункциональным ему (встречающимся в тех же контекстах) образом коня - появление которых не мотивировано на уровне текста. В свою очередь, в другом жанре фольклора - в загадках - конь вороной и хвост льняной являются заместителями иголки с ниткой - возможно, тот же символический язык использует и заговор, так как заговорное представление об остановке крови обычно связано с зашиванием [Шиндин 1995,212].

Проблема изучения языка заговора, несомненно, связана с постановкой и решением вопросов, касающихся его фонетики, ритмической структуры, синтаксической организации, так как не вызывает сомнения факт особой организации всех языковых уровней в соответствии с прагматической установкой текстов данного жанра.

Исходя из особенностей языка заговора возможно его изучение с учетом следующих моментов: а) соотнесения отдельных элементов текста с элементами обрядового действия в заговорно-заклинательном акте (шире - с элементами обряда, используемого в сходной ситуации); б) соотнесения элементов заговорного текста с аналогичными элементами, представленными в других жанрах фольклора и выявления степени их специфичности; в) особенностей концептуализации объектов действительности.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Гультяева, Надежда Валерьевна, 2000 год

1. Великорусские заклинания / Сост. JI.H. Майков. СПб., 1994. 216 с.

2. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре. Вып. 3. Юность и любовь: Девичество / Сост., подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. J1. Астафьевой и В. Бахтиной. М., 1995. С. 349-372; 490.

3. Обереги и заклинания русского народа / Сост. М.И. и A.M. Песковы. М., 1994. 192 с.

4. Русские заговоры и заклинания: Материалы фольклорных экспедиций 1953-1993 гг. / Под ред. В.П. Аникина. М., 1998. 480 с.

5. Русский календарно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока: Песни. Заговоры / Сост. Ф.Ф. Болонев, М.Н. Мельников, Н.В. Леонова. Новосибирск, 1997. 605 с.6777 заговоров и заклинаний русского народа / Сост. А. Александров. М., 1999. 543 с.

6. Степанова Н. Заговоры сибирской целительницы. М., 1997. 192 с.

7. Таинственные гадания и заговоры / Сост. М. Забылин. М., 1995. 240 с.

8. Традиционная русская магия в записях конца XX века / Сост. С.Б. Адоньева, О.А. Овчинникова. СПб., 1993. 176 с.1. Словари

9. Даль.В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М., 1955. {Даль)

10. Дополнения к Опыту областного великорусского словаря. СПб., 1858. (Опыт-Д)

11. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В .Н. Ярцева. М., 1990. (ЛЭС)

12. Новгородский областной словарь: В 12 вып. Новгород, 1992-1995. (НОС)

13. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1999. (Ожегов)

14. Опыт областного великорусского словаря. СПб., 1852. (Опыт .)

15. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.

16. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. / Под общ. ред. Н.И. Толстого. М., 1999. Т. 2: Д-К.704 с.

17. Словарь говоров Соликамского района Пермской области. Пермь, 1973. (СГСРПО)

18. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении / Сост. А. Подвысоцкий. СПб., 1885. (Подвысоцкий)

19. Словарь русских говоров Среднего Урала: В 7 т. Свердловск, 1964-1988. (СРГСУ)

20. Словарь русских говоров Среднего Урала. Дополнения / Под ред. А.К. Матвеева. Екатеринбург, 1996. (СРГСУ-Д)

21. Словарь русских народных говоров. М.; J1., 1965-1999. Вып. 1-32. (СРНГ)

22. Словарь русского языка: В 4 т. 3-е изд., испр. и доп. М., 1985-1988. (СРЯ)

23. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л., 1948-1975. (ССРЛЯ)

24. Этимологический словарь русского языка / Под ред. Н.М. Шанского. М., 1963-1999. Вып. 1-9. (ЭСРЯ)

25. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд / Под ред. О.Н. Трубачева. М., 1974-1999. Вып. 1-25. (ЭССЯ)1. Исследования

26. Агапкина Т.А. К реконструкции праславянских заговоров // Фольклор и этнография. Л., 1990. С. 67-75.

27. Агапкина Т.А., Виноградова JT.H. Благопожелание: ритуал и текст // Славянский и балканский фольклор. Верования. Текст. Ритуал. М., 1994. С. 168-208.

28. Агеева Р.А. Пространственные обозначения и топонимы в заговоре как типе текста (на восточнославянском материале) // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. М., 1982. С. 132-159.

29. Агеева Р.А. «Царица-водица» в заговорах восточных славян // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Тез. и предварит, материалы к симпозиуму. М., 1988. С. 38-39.

30. Адонъева С.Б. К проблеме классификации традиционного фольклора: типология фольклорных форм // Кунсткамера. Этнографические тетради. СПб., 1995. Вып. 8-9. С. 202-205.

31. Адонъева С.Б., Овчинникова О.А. Народная магия // Традиционная русская магия в записях конца XX века / Сост. С.Б. Адоньева, О.А. Овчинникова. СПб., 1993. С. 5-17.

32. Азбелев С.Н. Рецензия на кн.: Аникин В. П. Теория фольклора: Курс лекций. М., 1996 // Филологические науки. 1997. № 6. С. 117-121.

33. Аникин В.П. Магия и поэзия // Русские заговоры и заклинания: Материалы фольклорных экспедиций 1953-1993 гг. / Под ред. В.П. Аникина. М., 1998. С. 5 36.

34. Аникин В.П. Некоторые актуальные проблемы современной фольклористики // Филологические науки. 1981. № 2. С. 16-23.

35. Аникин В.П. Пути и путы фольклористики в XX веке // Филологические науки. 1998. №2. С. 3-13.

36. Аникин В.П. Теория фольклора: Курс лекций. М., 1996. 285 с.12.'Апресян Ю.Д. Глаголы моментального действия и перформативы в русском языке // Избр. труды: В 2 т. М., 1995. Т. 1. С. 219-241.

37. Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Избр. труды: В 2 т. М., 1995. Т. 1. С. 629-650.

38. Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре // Избр. труды: В 2 т. М., 1995. Т. 1.С. 199-218.

39. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря // Избр. труды: В 2 т. М., 1995. Т. 1. С. 135-155.

40. Артеменко Е.Б. Взаимодействие планов изложения от 1-го и 3-го лица в русской народной лирике и его художественные функции // Язык русского фольклора. Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988. С. 25-33.

41. Артеменко Е.Б. Еще раз о диалектном / наддиалектном характере языка русского фольклора // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. Воронеж, 1994. Вып. 3. С. 106-116.

42. Артеменко Е.Б. Изобразительно-выразительные средства языка фольклора: проблема специфики // Славянская традиционная культура и современный мир. Сб. материалов науч.-практ. конф. М., 1997а. С. 51-62.

43. Артеменко Е.Б. Народнопесенное текстообразование: принципы и приемы // Фольклор в современном мире: Аспекты и пути исследования. М., 1991. С. 69-77.

44. Артеменко Е.Б. О генетических основах явлений фольклорной поэтики // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. Воронеж, 19976. Вып. 8. С. 151-163.

45. Артеменко Е.Б. О синтаксическом аспекте фольклорной формульности // Специфика семантической структуры и внутритекстовых связей фольклорного слова: Межвуз. сб. науч. трудов. Курск, 1984. С. 5-14.

46. Артеменко Е.Б. Язык фольклора: в чем его своеобразие? // Живая старина. 1997в. № 4. С. 3-5.

47. Артеменко Е.Б., Лазутин С.Г. О языковой природе и идейно-эстетических функциях некоторых явлений поэтического синтаксиса русской народной лирики // Поэтика литературы и фольклора. Воронеж, 1979. С. 29-40.

48. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М., 1976. 383 с.

49. Астахова A.M. Заговорное искусство на реке Пинеге // Крестьянское искусство СССР. Искусство Севера. Т. 2. Л., 1928. С. 3-76.

50. Астахова A.M. Художественный образ и мировоззренческий элемент в заговорах // VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964. С. 1-11.

51. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на,природу. М., 1994 репринт. Т. 1.800 с.

52. Балашов Д.М. О родовой и видовой систематизации фольклора // Русский фольклор. М., 1977. С. 24-34.

53. Баранникова Я.И. Русские народные говоры в советский период. Саратов: Изд-во Саратов, ун-та. 1967. 206 с.

54. Белинский В.Г. Статьи о народной поэзии // Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 4: Статьи, рецензии и заметки, март 1841-март 1842. М., 1979. С. 125-275.

55. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. 447 с.

56. Блок А. Поэзия заговоров и заклинаний // 777 заговоров и заклинаний русского народа / Сост. А. Александров. М, 1999. С. 9-38.

57. Богословская О.И., Биктагирова В.В. К вопросу об отражении диалекта в системе художественных средств языка фольклора // Специфика и эволюция функциональных стилей: Межвуз. сб. науч. тр. Пермь, 1979. С. 121-131.

58. Богословская О.И. Язык фольклора и диалект: Учеб. пос. по спецкурсу. Пермь, 1985. 72 с.

59. Болонев Ф.Ф., Мельников М.Н. Русские заговоры Сибири и Дальнего Востока // Русский календарно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока: Песни. Заговоры / Сост. Ф. Ф. Болонев, М. Н. Мельников, Н. В. Леонова. Новосибирск, 1997. С. 245-272.

60. Варбот Ж.Ж. Перспективы изучения явлений народной этимологии в русской диалектной лексике // Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего науч. совещания 21-23 октября 1999 г. Екатеринбург, 1999. С. 9-10.

61. Вельмезова Е.В. Текст человека и болезни: чешский лечебный заговор: (Опыт исследования семантической структуры): Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1999.25 с.

62. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989. 406 с.

63. Виноградов В.В. Стиль «Пиковой дамы» // Избр. труды: О языке художественной прозы. М., 1980. С. 176-239.

64. Виноградова JI.H. Заговорные формулы против детской бессонницы как тексты коммуникативного типа // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор. М., 1993. С. 153-163.

65. Виноградова JI.H. Отражение древнеславянских мифологических представлений в «малых» формах фольклорных стереотипов // История, культура, этнография и фольклор славянских народов: X Международный съезд славистов. М., 1988. С. 277-288.

66. Виноградова JI.H. Фольклор как источник для реконструкции древней славянской духовной культуры // Славянский и балканский фольклор: Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М., 1989. С. 101-121.

67. Владыкина Т.Г. Структурно-композиционные ряды и образная природа удмуртских заклинательных текстов // Вестн. Удмурт, ун-та. Ижевск, 1994. № 7. С. 73-83.

68. Власова О. Специфика северокарельских колыбельных // Мир детства и традиционная культура: Сб. науч. трудов и материалов. М., 1996. Вып. 2. С. 29-34.

69. Гацак В.М. Эпос и героические коляды // Специфика фольклорных жанров. М., 1973. С. 7-51.

70. Гилъфердинг А.Ф. Онежские былины. СПб., 1873.

71. Гловинская М.Я. Русские речевые акты и вид глагола // Логический анализ языка. Модели действия. М., 1992. С. 123-130.

72. Глухова Н.Н. Язык марийских заговоров и молитв: Автореф. дис. докт. филол. наук. Йошкар-Ола, 1997. 45 с.

73. Голев Н.Д. Динамический аспект лексической мотивации. Томск, 1989. 252 с.

74. Голикова С.В. Семантика пространства в причете и заговоре: параллели в фольклорных жанрах (по уральским записям) // Экология культуры и образования: филология, философия, история: Сб. статей. Тюмень, 1997. С. 38-39.

75. Головачева А.В. Картина мира и модель мира в прагматике заговора // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор. М., 1993. С. 196-212.

76. Гридина Т.А. Проблемы изучения народной этимологии: Пособие к спецкурсу. Свердловск, 1989. 72 с.

77. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург, 1996. 214 с.

78. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.912 с.

79. Гусев Л.Ю. Птицы русского фольклора: (лингвистическое исследование). Курск, 1996. 111 с.

80. Даль В.И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб., 1994. 480 с.

81. Десницкая А.В. Наддиалектные формы устной речи и их роль в истории языка. Л., 1970. 100 с.

82. Дмитренко Н.К. Язык фольклора в концепции А.А. Потебни // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. науч. сб. Петрозаводск, 1983. Вып. 3.

83. Дмитриева С.И. Слово и обряд в мезенских заговорах // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 36-48.

84. Дмитриева С.И. Сравнительный анализ мировоззренческих элементов заговоров и гаданий // Этнографическое обозрение. 1994. № 4. С. 66-75.

85. Долженко Л.Р. Закономерности построения текстов считалки // Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора. Тез. и предварит, материалы к симпозиуму. М., 1988. С. 72-73.

86. Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII-XX веков. М.; Л., 1963.348 с.

87. Елеонская Е.Н. Сказка, заговор и колдовство в России. М., 1994 репринт. 272 с,

88. Еремина В.И. Миф и народная песня (к вопросу об исторических основах песенных превращений) // Миф фольклор - литература. Л., 1978. С. 3-15.

89. Еремина В.И. Ритуал и фольклор. Л., 1991. 207 с.

90. Жукас С. О соотношении фольклора и литературы // Фольклор. Поэтика и традиция. М., 1981. С. 8-20.

91. Журавлев А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. Этнографические и этнолингвистические очерки. М., 1994. 256 с.

92. Завьялова М.В. Балто-славянский заговорный текст: лингвистический анализ и картина мира: (На материале литовских и белорусских лечебных заговоров). Ав-тореф. дис. канд. филол. наук. М., 1999. 23 с.

93. Зализняк А.А. Древнейший восточнославянский заговорный текст // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор. М., 1993. С. 104-107.

94. Земцовский И.И. Представление о целостности фольклорного жанра как объект реконструкции и как метод // Фольклор и этнография: Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Д., 1990. С. 205-212.

95. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982. 368 с.

96. Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор. М., 1993.247 с.

97. Исследования по лингвофолыслористике. Курск, 1997. Вып. 2: Слово в фольклорном тексте. 64 с.

98. Киселева Ю.М. О функционально-смысловой структуре русского любовного заговора // Вест. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1992. № 6. С. 12-19.

99. Кляус B.JI. Указатель сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян. М., 1997. 464 с.

100. Кожина М.Н. О понятии стиля и месте языка художественной литературы среди функциональных стилей. Пермь, 1962. 62 с.

101. Коновалова Н.И. Языковая репрезентация имитативной магии в лечебных заговорах // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 1999. С. 18 25.

102. Косцова А.С. Сюжеты древнерусских икон. СПб.: Искусство, 1992. 223 с.

103. Кравченко А.В. Глагольный вид и картина мира // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. М., 1995. Т. 54, № 1.С. 49-65.

104. Круглое Ю.Г. Свадебные приговоры как жанр // Жанровая специфика фольклора: Межвуз. сб. науч. тр. М., 1984. С. 74-94.

105. Купина Н.А. Модель целостного лингвистического анализа художественного текста // Структура и семантика текста. Воронеж, 1988. С. 5-12.

106. Кустова Г.И., Падучева Е.В. Перформативные глаголы в неперформативных употреблениях // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М., 1994. С. 30-37.

107. Левкиевская Е.Е. Механизмы апотропеической магии у славян. 1. Модель замещения опасности // Балканские чтения-3: Лингвоэтнокультурная история Балкан и Восточной Европы: Тезисы и мат-лы симпозиума. М., 1994. С. 127-130.

108. Левкиевская Е.Е. Славянский вербальный оберег: семантика и структура: Авто-реф. дис. канд. филол. наук. М., 1994. 24 с.

109. Лекомцева М.И. Об одной инновации в системе латышских заговоров // Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора: Тез. и предварит, материалы к симпозиуму. М., 1988. С. 198-199.

110. Лекомцева М.И. Семиотический анализ латышских заговоров в каббалистической традиции // Малые формы фольклора. М., 1995. С. 105-120.

111. Леонова Н.В. Об интонировании заговоров // // Русский календарно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока: Песни. Заговоры / Сост. Ф. Ф. Болонев, М. Н. Мельников, Н. В. Леонова. Новосибирск, 1997. С. 273-289.

112. Лютикова В.Д. Языковая личность и идиолект. Тюмень, 1999. 188 с.

113. Макашина Т. С. Ильин день и Илья-пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 83-101.

114. Малышева О. О. Этнокультурный компонент в русских заговорах //Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 2000. С. 568-573.

115. Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской народной необрядовой лирики (исследование по эстетике устно-поэтического канона). Л., 1989. 166 с.

116. Мансикка В. К изучению заговоров: (Заметка по поводу недавно появившейся книги А. В. Ветухова). СПб., 1908. 13 с.

117. Мансикка В. Представители злого начала в русских заговорах. СПб., 1909. 28 с.

118. Мартынова А.Н. Особенности композиции восточнославянских колыбельных песен // Мир детства и традиционная культура: Сб. науч. трудов и материалов. М., 1996. Вып. 2. С. 19-28.

119. Мартынова С.Э. Народно-поэтический стиль диалекта. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 1992. 20 с.

120. Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий: Синхронно-сопоставительный очерк. Свердловск, 1990. 172 с.

121. Медриш Д.Н. Литература и фольклорная традиция: Вопросы поэтики. Саратов, 1980. 296 с.

122. Медриш Д.Н. Прямая речь в структуре повествования волшебной сказки // Вопросы русской и зарубежной литературы: Учен. зап. Волгоград, пед. ин-та. Волгоград, 1970. Вып. 30. С. 132-147.

123. Мелетинский Е.М. Поэтическое слово в архаике // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 86-109.

124. Мечковская Н.Б. Язык и религия. М., 1998. 352 с.101 .Митрофанова В.В. К вопросу о нарушении единства в некоторых жанрах фольклора // Русский фольклор. М., 1977. С. 35-44.

125. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С. А. Токарев. М., 1980-1982. Т. 1: 1980. 672 е.; Т. 2: 1982. 720 с.

126. Михайлова Т.А. О функции слов во вредоносной магии ( Ирландские песни «поношения») // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М., 1994. С. 153-159.

127. Михеев М.Ю. Перформативное и метатекстовое высказывание (или чем можно испортить перформатив?) // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. М., 1990. С. 213-225.

128. Москвина В. А. Символика персонажей русских заговоров: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1997. 16 с.

129. Мурзин Л.Н, Штерн А. С. Текст и его восприятие. Свердловск, 1991. 172 с.

130. Невская Л.Г. Балто-славянское причитание: Реконструкция семантической структуры. М., 1993. 240 с.

131. Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине // Славянский фольклор. М., 1972. С. 18-45.

132. Неклюдов С.Ю. О функционально-семантической природе знака в повествовательном фольклоре // Семиотика и художественное творчество. М., 1977. С. 193-228.

133. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993.189 с.

134. Никулина Т.Е. Цветовые прилагательные в языке различных жанров русского фольклора: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1989. 16 с.

135. Новик Е.С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации //Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 110-164.

136. Ожегова С.С. Композиция и типы севернорусских заговоров // Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора: Тез. и предварит, материалы к симпозиуму. М., 1988. Ч. 1. С. 44-47.

137. Оссовецкий И.А. Об изучении языка русского фольклора // Вопр. языкознания. 1952. №3. С. 93-112.

138. Оссовецкий И. А. О языке русского традиционного фольклора // Вопр. языкознания. 1975. № 5. С. 66-77.

139. Павленко ЕК Идиоматика фольклора Автореф. дис. канд. филол. наук. Л., 1990.15 с.

140. Павлова М.Р. Использование атрибутов ткаческого производства в заговорах // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора: Тез. и предварит, материалы к симпозиуму. М., 1988. Ч. 1. С. 32-34.

141. Падучева Е.В. Вид и время перформативного глагола // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. С. 37-42.

142. Падучева Е.В. Говорящий как наблюдатель: об одной возможности применения лингвистики в поэтике // Изв. РАН. Сер. лит-ры и яз. М., 1993. Т. 52. № 3. С. 33^4.

143. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века // Вопр. языкознания. 1996. № 2. С. 19-42.

144. Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Проблемы структурной лингвистики. М., 1989. С. 54-82.

145. Петренко О.А. Этнический менталитет и язык фольклора. Курск, 1996. 118 с.

146. Поздеев В.А. Приговоры дружки в структуре севернорусского свадебного обряда // Жанровая специфика фольклора: Межвуз. сб. науч. тр. М., 1984. С. 60-74.

147. Познанский Н.Ф. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. М., 1995 репринт. 352 с.

148. Праведников С.П. Имена числительные в фольклорном тексте: лексикологический и лексикографический аспекты. Курск, 1996. 120 с.

149. Пропп В.Я. Морфология сказки: Изд. 2-е. М., 1969. 168 с.

150. Раденкович Л. Символика цвета в славянских заговорах // Славянский и балканский фольклор: Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и материалы. М., 1989. С. 122-148.

151. Радзиевская Т.В. Прагматические противоречия при текстообразовании // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. М., 1990. С. 148-162.

152. Раевский Д.С. О генезисе повествовательной мифологии как средстве моделирования мира // Фольклор и этнография. Л., 1984. С. 63-69.

153. Романова Е.Г. Функционально-семантические свойства перформативных единиц в ритуальной коммуникации: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Тверь, 1997. 20 с.

154. Русинова И.И. Глагольные вербальные формулы в быличках севера Пермской области: Дисс. канд. филол. наук. Пермь, 1996. 234 с.

155. Русская грамматика: В 2 т. / Под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1980. Т. 1.783 с.

156. Свешникова Т.Н. К структуре одной группы румынских заговоров (заговоры от оборотней) // Структура текста. М., 1980. С. 211-227.

157. Свешникова Т.Н. О группе румынских заговоров с вопросно-ответной структурой // Текст: Семантика и структура. М., 1983. С. 179-184.

158. Свешникова Т.Н. О некоторых типах заговорных формул // Малые формы фольклора. М., 1995. С. 121-129.

159. Селиванов Ф.М. О специфике исторической песни // Специфика фольклорных жанров. М., 1973. С. 52-67.

160. Собинникова В.И. Жанр сказок и определение места языка фольклора в системе национального языка // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. науч. сб. Петрозаводск, 1979. Вып. 2. С. 155-159.

161. Собинникова В.И. Конструкции разговорной речи в синтаксисе пинежских сказок // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. науч. сб. Петрозаводск, 1977.

162. Соболевский A.M. Отзыв о сочинении А. В. Ветухова «Заговоры, заклинания и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова (из истории мысли). СПб., 1910. С. 45^17.

163. Соколова В.К. Заклинания и приговоры в календарных обрядах // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 11-25.

164. Страхов А.Б. О пространственном аспекте славянской концепции небытия // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Тез. и предварит, материалы к симпозиуму. М., 1988. Ч. 1. С. 92-94.

165. Судник Т.М. К описанию структуры одного белорусского (восточнополесского) заговора // Текст: Семантика и структура. М., 1983. С. 184-192.

166. Тарланов З.К. Актуальные вопросы изучения языка русского фольклора: (Обзор основных направлений) // Филологические науки. 1988. № 2. С. 14-19.

167. Тарланов З.К. Язык русского фольклора как предмет лингвистического изучения // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. сб. науч. тр. Петрозаводск, 1977. С. 3-31.

168. Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность / неопределенность. / Под ред. А. В. Бондарко. М., 1992. 304 с.

169. Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. / Под ред. А. В. Бондарко. Д., 1990. 263 с.

170. Токарев С.А. Сущность и происхождение магии // Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990. С. 404-506.

171. Толстая С.М. К характеристике акционального кода традиционной народной культуры // Балканские чтения 3: Лингвоэтнокультурная история Балкан и Восточной Европы: Тез. и материалы симпозиума. М., 1994. С. 68-71.

172. Толстая С.М. Магические функции отрицания в сакральных текстах // Славяноведение. М., 1996. № 1. С. 39^3.

173. Толстой Н.И., Толстая С.М. Народная этимология и структура славянского ритуального текста // Славянское языкознание: X Международный съезд славистов: Сб. докл. М., 1988. С. 250-264.

174. Топорков A.J1. О некоторых взаимосвязях между заговором и считалкой // Мир детства и традиционная культура: Сб. науч. тр. и материалов. М., 1996а. Вып. 2. С. 39-44.

175. Топоров В.Н. К реконструкции индоевропейского ритуала и ритуально-поэтических формул (на материале заговоров) // Труды по знаковым системам. Тарту, 1969. Т. 4. С. 9-43.

176. Топоров В.Н. О древнеиндийской заговорной традиции // Малые формы фольклора. М., 1995. С. 8-104.

177. Топоров В.Н. О индоевропейской заговорной традиции (избранные главы) // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор. М., 1993. С. 3-103.

178. Топоров В.Н. О числовых моделях в архаичных текстах // Структура текста. М., 1980. С. 3-58.

179. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: Семантика и структура. М., 1983. С. 227-284.

180. Торопова А.В. Наговор дружки в поэтической системе свадебного фольклора: Автореф. дис. канд. филол. наук. Л., 1975. 24 с.

181. Трубецкой Е. Два мира в древнерусской иконописи // Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв.: Антология./ Сост., общ. ред. и предисл. Н. К. Гаврюшина. М, 1993. С. 220-246.

182. Тураева З.Я. Лингвистика текста и категория модальности // Вопр. языкознания. 1994. №3. С. 105-114.

183. Усачева В.В. Вокативные формулы народного врачевания у славян // Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. М., 1994. С. 222-240.

184. Усачева В.В. Движение как компонент славянского народного врачевания // Слово и культура: Памяти Никиты Ильича Толстого / Ред. коллегия: Т. А. Агапкина, А Ф. Журавлев, С. М. Толстая. М, 1998. Т. 2. С. 273-283.

185. Фадеева JI.B. Духовно-религиозные искания народа и их отражение в русском фольклоре (на материале заговоров) // Религия и церковь в культурно-историческом развитии Русского Севера. Материалы междунар. научн. конф. Киров, 1996а. Т. 2. С. 109-114.

186. Фадеева JI.B. Заговоры с мотивом целительного рукоделия: традиционные образы и их книжно-религиозные параллели // Славянская традиционная культура и современный мир: Сб. материалов научно-практической конференции. М., 1997. Вып. 1.С. 37-50.

187. Федотов Г.П. Стихи духовные: (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991. 192 с.

188. Филлмор Ч. Дж. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. Вып. 23. С. 52-93.

189. Флоренский П. Иконостас (1929-1922) // Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв.: Антология. / Сост., общ. ред. и предисл. Н. К. Гаврюшина. М., 1993. С. 265-280.

190. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии // Пер. с англ. 2-е изд. М., 1986. 703 с.

191. Харитонова В. И. Жанровая дифференциация заговорно-заклинательной поэзии // Филологические науки. 1988. № 4. С. 7-12.

192. Харитонова В. И. Заговорно-заклинательный акт в народной культуре восточных славян // Этнографическое обозрение. 1993. № 4. С. 91-106.

193. Хроленко А.Т. Ассоциативные ряды в народной лирике // Русский фольклор. JL, 1981. Вып. 21. С. 3-13.

194. Хроленко А.Т. Блоки в фольклорном тексте динамика и семантика // Синтаксическая и лексическая семантика. Новосибирск, 1986а. С. 14-21.

195. Хроленко А.Т. Чистое поле, синее море // Рус. речь. 1986 б. № 4. С. 109-113.

196. Хроленко А. Т. «Двандва» в фольклорном тексте // Жанровая специфика фольклора: Межвуз. сб. научных трудов. М., 1984. С. 105-117.

197. Хроленко А.Т. Желтый в русских былинных текстах // Живая старина. 1997. № 4. С. 6-7.

198. Хроленко А. Т. Наддиалектен ли язык русского фольклора? // Фольклор в современном мире: Аспекты и пути исследования. М., 1991. С. 59-69.

199. Хроленко А.Т. На подступах к словарю языка русского фольклора: Заметки лингво-фольклориста// Язык русского фольклора. Петрозаводск, 1992а. С. 19-28.

200. Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж, 19926. 140 с.

201. Хроленко А.Т. Семантическая структура фольклорного слова // Вопросы теории фольклора. Л., 1979. С. 147-157.

202. Хроленко А.Т. Словарь языка фольклора как база этнолингвистических исследований // Слово и культура. Памяти Никиты Ильича Толстого. Т. 2 / Ред. коллегия: Т. А. Агапкина, А. Ф. Журавлев, С. М. Толстая. М., 1998. С. 284-291.

203. Хроленко А.Т. Смысловые связи слов в фольклорном тексте // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. науч. сб. Петрозаводск, 1983. Вып. 3. С. 59 65.

204. Хроленко А.Т. Современная отечественная лингвофольклористика: цели, проблемы и перспективы // Русистика сегодня. Функционирование языка: лексика и грамматика. М., 1992в. С. 153-166.

205. Цивъян Т.В. К семантике пространственных и временных показателей в фольклоре // Сб. ст. по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973. С. 13-17.

206. Цивъян Т.В. Оппозиция мифологическое/ реальное в поздних мифологических текстах // Малые формы фольклора. М., 1995. С. 130-143.

207. Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.281 с.

208. Червинский ПЛ. Семантический язык фольклорной традиции. Р/на/Д, 1989.224 с.

209. Черепанова О.А. Роль имени собственного в мифологической лексике // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. науч. сб. Петрозаводск, 1983. С. 74-84.

210. Черепанова О.А. Типология и генезис названий лихорадок-трясавиц в русских народных заговорах и заклинаниях // Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1977. С. 44-57.

211. Черепанова О.А. Явление прозопопеи и языковые средства его реализации в заговорах и заклинаниях // Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1979. Вып. 2. С. 4-12.

212. Чернов И.А. О структуре русского любовного заговора: Статья 1 // Труды по знаковым системам. Тарту, 1965. Т. 2. С. 159-172.

213. Чистов КВ. К вопросу о магической функции похоронных причитаний // Ис-торико-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 267-274.

214. Чистов KB. Специфика фольклора в свете теории информации // Типологические исследования по фольклору. М., 1975. С. 26-43.

215. Чистов К.В. Устная речь и проблемы фольклора // История, культура, этнография и фольклор славянских народов: X Международный съезд славистов. М., 1988. С.326-340.

216. Шатуновский КБ. Семантика вида: к проблеме инварианта // Русистика сегодня: Функционирование языка: лексика и грамматика. М., 1992. С. 55-70.

217. Шиндин С.Г. К типологической характеристике персонажей восточнославянских заговоров // Балканские чтения 3: Лингвоэтнокультурная история Балкан и Восточной Европы: Тез. и материалы симпозиума. М., 1994. С. 123-126.

218. Шиндин С.Г. О некоторых следах архаической ритуальной практики в восточнославянской затворной традиции // Кунсткамера СПб., 1995. Вып. 8/9. С. 205-215.

219. Шиндин С.Г. Пространственная организация русского заговорного универсума: образ центра мира // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор. М., 1993. С. 108-127.

220. Шмелев Д.Я. Русский язык в его функциональных разновидностях. М., 1977. 167 с.

221. Юдин А.В. Об именах звезд-«помощниц» в русских заговорах // Язык русского фольклора. Петрозаводск, 1992. С. 66-71.

222. Юдин А.В. Ономастикон русских заговоров: Имена собственные в русском магическом фольклоре. М., 1997. 320 с.

223. Юманова Т.С. Номинация лица в русских народных заговорах. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1988. 17 с.

224. Якобсон Р. Грамматический параллелизм и его русские аспекты // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 99-132.

225. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира: (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994. 344 с.