Традиции таджикско-персидской назидательной литературы в учебниках Льва Толстого тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.03, кандидат филологических наук Самадова, Зебо Саидовна

• Самадова, Зебо Саидовна
• кандидат филологических наук
• 2000

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Традиции таджикско-персидской назидательной литературы в учебниках Льва Толстого»

История таджикско-русских и русско-таджикских духовно-эстетических связей полна интересными явлениями и насыщена неординарными фактами, до которых, как говорится в таких случаях, еще «не дошли руки» науки. Их можно нанизывать на одну неразрывную цепь, каждое звено в которой, будучи неотъемлемой частью общего процесса, вместе с тем представляет самостоятельное значение, заслуживающее такого же автономного внимания. Таким звеном, к примеру, в многовековой цепи литературных и просветительских связей таджикского и русского народов являются дидактические произведения и педагогическая деятельность Льва Николаевича Толстого в их отношениях к назидательным традициям таджикско-пер-сидской литературы.

Процесс этот уникален тем, что, проделав долгий путь в Европу, а потом оттуда в Россию, сюжеты и мотивы восточной назидательной литературы «не остановились» на «достигнутом». За примерами далеко ходить нет острой необходимости.

Став, например, явлениями французской, немецкой или английской, а потом и русской культуры, претерпев к тому же по пути к своим истокам значительные изменения и преломления, они «вернулись» в круги своя в новом идейно-эстетическом качестве. Достаточно обратиться в этой связи к ряду примеров из «Русских книг для чтения» в 4-х частях, из «Мудрых слов на каждый день» или «Азбуки» Л. Толстого, а в последующем творческого переложения части из них Абдулкадыром Шакури для своего учебника «Джомеъ-ул-хи-коёт» («Собрание рассказов») в начале XX века, проследить за тем, каким образом они «добрались» до собственных начал, как станет очевидным то огромное значение, та поучительность этого опыта не заметить которые мьуподи науки, мягко говоря, не имеем права.

Медаль эта, как стало очевидным из сказанного выше, имеет две стороны. На одной стороне обозначены маршруты и пункты, на которых делали остановки, пустили корни на местной почве, одновременно запаслись новой силой и шагнули дальше по пути скрещивания и синтеза назидательные стихи Рудаки и патриотические поэмы Фирдоуси, нравоучительные рассказы и притчи Саади и газели Ха-физа, сюжеты мифологических сказок и другие народные произведения, приключения Шахрезады и мудрые слова Джами. На этой карте можно увидеть Андалузию и просторы Франции, острова Великой Британии и земли Германии, Италию и Польшу, и конечно же, всю Славянскую ширь от Киевской Руси до Петербурга, от Москвы до Казани, а потом Крыма и дальше, куда ступала нога восточных мотивов и сюжетов .

На второй стороне обозначены пункты их «возвращения» домой, к своей стихии в Маверарннахр и Хорасан, в Мусульманский ч/

Восток, откуда взяли курс в Европу. Даже по карте, начертанной на обратной стороне медали связей, можно заметить, в каком виде они «вернулись»: в одном случае - обогащенные новым содержанием и частично облаченные в новой форме, в другом - видоизмененные порою до неузнаваемости. Само время больших перемен требует поразмыслить об этом акте литературных связей.

Другими словами, изучение связей литератур народов мира в настоящее время является одним из основных направлений литературоведения.

Сформировавшее в конце прошлого столетия как самостоятельная филологическая дисциплина, сравнительное литературоведение по мере своего развития включало в орбиту научных интересов всё больший круг литератур мира и широкий диапазон тем и проблем.

Достаточно в этой связи сослаться на одном из последних исследований - книгу казахского ученого М.Х. Мадановой, как станет очевидным, с каким размахом литературная компаративистика набирает обороты во всей мировой науке о литературе. В ее монографии «Сравнительное литературоведение в Европе, Азии и Африке» (1998) включены обстоятельные сведения о развитии на современном этапе сравнительного литературоведения во Франции, США, Румынии, Венгрии, Испании, Японии, Китая и странах Южной Америки, и вскользь о состоянии сравнительного литературоведения в родном для нее Казахстане.

Напоминая о том, что «изучение литературных связей в предыдущий, советский период базировалась на фундаментальном наследии русских дореволюционных ученых, в котором особо выделялась сравнительно-историческая концепция изучения литератур Александра Веселовского»1, и где основное внимание сконцентрировалось «преимущественно на отдельных аспектах этой науки таких, как: изучение литературных связей и влияний, выявление типологических схождений, разработка проблем художественного перевода и т. д.» (77, М.Х. Маданова дает характеристику современному состоянию компаративистики и призывает еще больше «актуализировать внимание к проблемам сравнительного литературоведения, к скорейшему внедрению этой дисциплины в программу вузовского образования, к необходимости подготовки собственных специалистов, к

1 Веселовский А.Н. Влияние Востока на литературу Европы ХУП-Х1Х вв. М., 1910; его же: Этюды и характеристики, в 2-х тт. Изд. 4-е, М., 1912, 1913. * Здесь и далее первая цифра в скобках обозначает порядковый номер цитируемого источника в списке литературы, а вторая - его страницу. При многотомном издании римская цифра в середине обозначает том. объединению усилий для создания в будущем национальной ассоциации (т.е. казахской - З.С.) сравнительного литературоведения и т.д.» (77,10) по примеру Международной ассоциации литературной компаративистики (MAJIK,1955).

Надо сказать, что дисциплину эту в форме расширенного спецкурса вот уже четвертый учебный год М.Х. Маданова ведет в Казахском государственном национальном университете им. Аль-Фараби на основе созданного ею учебного пособия по спецкурсу.

Что касается нашего случая, то вне всякого сомнения, особенно значительные успехи в этом направлении достигнуты в исследовании проблем литературных связей Востока и Запада. Крупным достижением на этом пути можно считать методологически разработанную концепцию «западно-восточного литературного синтеза» (25, 123), сформулированного в работах И.С. Брагинского. По его наблюдениям «синтез как определенное качество всемирного литературного процесса стал уже фактом прежде, чем возникла сама идея западно-восточного синтеза» (25, 124).

Следует, однако подчеркнуть, что все же в относительно недавнем прошлом проблемы взаимодействия литератур Востока и Запада привлекали внимание ученых лишь спорадически. В настоящее время ситуация коренным образом изменилась и Западно-восточный литературный синтез становится самостоятельным разделом сравнительного литературоведения. Оно стало в центре внимания ряда русских, европейских и отечественных литературоведов, среди которых Н.И. Конрад, В.М. Жирмунский, А.Н. Веселовский, H.H. Брагинский, М.А. Алексеев, Н. Н. Коган, М. Шукуров, А. Сайфуллаев, JI. Н. Демидчик, А. Дима, В. Дюришин, И.Т. Неупокоева, Ш. Мухтор, Б.Г. Реизов, А. Шифман и десятки молодых исследователей во всех республиках бывшего Советского Союза, во многих странах мира.

В ходе нашего исследования мы неоднократно обратимся к их «помощи» и поэтому здесь воздержались от перечисления названий их трудов. Однако всё очевиднее по ним становится то, что последовательная и систематическая разработка круга проблем, касающихся Западно-восточного литературного синтеза, предполагает не только обсуждение и исследование целого ряда методологических принципов, но и также широкомасштабное описание фактографической базы, которая, как мы уже упомянули выше, и как покажет данная работа, насыщена уникальными примерами.

Классическими образцами Западно-восточного литературного синтеза являются знаменитый «Западно-восточный диван» немецкого поэта Гёте, «Подражания Корану» и другие стихи и поэмы на восточные темы и мотивы гения русского слова Пушкина.

Рассматривая проблемы современного сравнительного изучения литературы Н. И. Конрад, в частности, писал, что «появление «Дивана» Гёте по существу было предвестником новой эпохи в развитии самой мировой литературы, эпохи, которой принадлежало будущее, ибо ей предстояло развернуться и расцвести в полной мере, как это уже сейчас наблюдается при утверждении социалистической системы». (69, 6).

Формула эта не утратила силу и при нынешнем общественном строе, ибо по словам того же И.С. Брагинского, как своенравное сплетение восточных и западных традиций и не искусной стилизаций^ а органическим синтезом двух культур, двух поэтических миров -Востока и Запада» (25, 124) остался «Диван» Гёте.

Сформулированное самим Гёте понятие «мировой литературы» осветило новым светом многовековые контакты литератур мира, позволив оценить сокровища каждой из них с позиции общечеловеческой культуры. Творчество Гете, Пушкина и им подобных поборников «скрещивания» двух начал- восточного и западного - «дает основание литературоведам искать его истоки и разнообразные формы проявления на разных этапах развития мирового литературного процесса». (37, 311).

Эти слова И.С. Брагинского из его работы о «Западно-восточном синтезе в «Диване» Гете и классическая поэзия на фарси» вполне применимы к творческому вкладу Льва Николаевича Толстого, которого, после упомянутых предшественников, можно смело назвать третьим, наиболее значительным звеном в цепи Западно-восточного литературного синтеза.

В истории русской литературы Х1Х-ХХ столетий можно выделить моменты, когда «ветер с Востока» оказывался наиболее ощутимым, когда влияние восточных традиций затрагивало наиболее существенные стороны духовной жизни России. При всей непрерывности и плодотворности русско-таджикских литературных связей в эпоху и после Пушкина, в обеспечении которой оставили неизгладимый след декабристы, революционные демократы, романтики и реалисты, такой мощный «ветер с Востока» впоследствии поднялся именно в эпоху Л. Н. Толстого. Восток в его эпоху «посетил» Россию как через Европу так и прямо из Азии: опосредованно и непосредственно. Как показало наше исследование, Л. Н. Толстой в рассматриваемом нами аспекте синтеза западно-восточных литературно-эстетических традиций воплотил в себе новую ступень развития.

Ориентальные сюжеты и мотивы, адаптируясь на Толстовской почве, вступив в контакт с исконно русскими национальными традициями, предстали как качественно новые произведения, как новые оригинальные жанры, не имеющие традиции в русской литературе. Речь идет об ориентальных сказках, притчах, баснях, мудрых словах на каждый день, которых Л. Н. Толстой создавал под воздействием восточных тем, мотивов и сюжетов. Как писал, имея в виду такие случаи Н. И. Конрад, «помимо двух известных форм проникновения литературы одного народа в литературу другого народа - проникновение и перевод - история литературы» (69, 57) обогатилась другой формой связей, которая по тому же Н. И. Конраду называется «воспроизведением в творчестве писателя одного народа содержания и мотивов произведения созданного писателем другого народа» (69, 57).

В нашем исследовании, кроме упомянутого выше акта связей, речь пойдет и об обратной стороне Западно-восточных литературных связей на примере анализа довольно конкретных частей этого многовекового маршрута, т.е. не только об освоении и творческом восприятии яснополянским писателем традиций таджикско-персидской назидательной литературы, их преломлении в педагогических трудах и учебниках русского писателя, но и о процессе «возвращения» части из них обратно к своим истокам.

Актуальным, на наш взгляд, представляется и изучение истории перевода Л. Н. Толстого на таджикский язык, особенно по части переложения дидактических трудов, содержащих восточные мотивы и сюжеты. За 100 с лишним лет, в процессе которых перевод и освоение опыта Л. Толстого превратились в акт творческого содружества, произошли интересные события, которые заслуживают внимания научной общественности. Например, уникальным и пока единственным в практике таджикского перевода остаются переклады и переложения, переиздания повести «Кавказский пленник». Перевод этой повести начиная с 1912 года до 70-х годов выполнена четырьмя таджикскими авторами и издана, за исключением 8-митомника, шесть раз. История переводов Л. Толстого располагает и другими многочисленными фактами. Так, в русле нашего исследования достаточно диссертационной площади отведена, к примеру, вопросам перевода дидактических рассказов и притч Л. Н. Толстого на таджикский язык, написанных к тому же писателем на восточные мотивы или под непосредственным влиянием сюжетов и тем из «Калилы и Димны», «Тысячи и одной ночи», «Гулистана» Саади и других произведений таджикско-персидской классики от Рудаки до Джами.

Следует сказать, что таджикское литературоведение располагает достаточным количеством статей и рецензией, где рассмотрены вопросы истории перевода Л. Толстого2, поэтики отдельных переложений и общетеоретические вопросы перевода в связи с обращением

2 Шукуров М. Аз таърихи тарчумаи асархои Л.Толстой ба забони точикй.-// Шарки сурх, 1953, № 9; перепечатана с дополнениями в сб.: Паёми бародарй. Душанбе: Дониш, 1972; Х°шим Рахим, Чанд сухан дар бораи яке аз тарчумонхои аввалини адабиёти бадеии рус ва китоби у,- // Шарки сурх. 1959, № 1; Маниёзов А. Дахаи адабиёти рус. - // Шарки сурх, 1960, № И; его же: Айнй ва адабиёти рус. В кн.; Паёми бародарй. Душанбе, 1972; Розенфельд А.З. «Кавказский пленник» на таджикском языке». В кн.: Яснополянский сборник. Тула, 1978; Самад Вали, Открывая неизвестные страницы.- // Комм. Тадж., 1978,10 сентября: его же: Оинаи мухаббат (беседа с Р. Хашимом). - // Мад. Точ. 1983. 9 сентября: его же: Лев Толстой ва адабиёти точик--// Т04. сов., 1983. 11 сентября; его же: Ишкро чизе имконнопазир нест! (беседа с устодом Сотимом Улуг-заде. - // Чумхурият, 1992, 5 июня; Шодикулов Х- «Пири устодони сухан». Предисловие к изданию: Толстой Л.Н. Асархои мунтахаб, дар 8 чилд, ч1 Душанбе: Ирфон, 1978; его же: Лев Толстой ва адабиёти точик. - // Коме. Точ-, 1978. 8 сентября; его же: Лев Толстой и таджикская литература,- // Комм. Тадж. 1978,9 сентября; Миров Т. Лев Толстой дар забони точикй.-\\ Точ. сов., 1978, 7 сентября. Мухтор Шокир. Захмати хаштодсола. -// Мад. Точ. 1983. 1 апреля и т.д. Шодикулов Х- Тарчумахои точикии «Бандии Кавказ.» - // Маориф ва мад.,1978, 9 сентября; Шукуров М. Пайванди халвдо ва замонхо. Душанбе: Ирфон, 1982; его же: Обновление. Таджикская проза сегодня. М.; Сов. пис., 1986; В. Самад. Тавдири як хикояи Лев Толстой. В кн.: Тушаи хамдилй. Душанбе: Адиб. 1989; его же: Тазали Хофиз аз диди Л. Толстой, - // Садои Шарк. 1991., № 10; Хошим Р. Назаре ба саргахи тамаддуни нави точикй. В его сб.: Солхо дар сахифахо. Душанбе: Адиб, 1988; его же: Шер дар майдони адабиёт. В сб.: Солхо дар сахифахо. Душанбе: Адиб, 1988, а также: Икромй Ч>- Пири устодони сухан. - Шарки сурх. 1960, № 11; его же: Тарчума ва адабиёти миллй. - // Садои Шарк, 1966, № 10; Улугзода С. Чашмаи хушкнашавандаи махорати бадей. / / Шарки сурх, 1960, № 11; его же: Лев Толстой. В его сб.: Единение. Душанбе: Таджикгосиздат, 1963, и т.д. к наследию этого русского писателя.4

При всех этих достижениях в интересующем нас аспекте многое из наследия Л. Толстого до настоящего времени остаётся почти что неизвестным таджикскому читателю и неисследованным нашими литературоведами и историками литературы. За исключением 20-25 рассказов и басен, которых в своем переводе и интерпретации таджикский просветитель Абдулкадыр Шакури поместил сборниках «Джомеь-ул-хикоёт» («Собрание рассказов», Самарканд 1909 и 1911) и книгу афоризмов и мудрых изречений Л. Толстого, которую5 недавно издал в своем переводе таджикский поэт М. Боки, до настоящего времени «Русские книги для чтения» в 4-х частях, «Азбука», «Круг чтения», «На каждый день», «Путь жизни», которые отличает изобилие заимствований и переработок сюжетов и мотивов из «Тысячи и одной ночи», сказок о животных «Калила и Димна», «Гу-листон»-а Саади, «Кабус - наме» У. Кайковуса, газелей Хафиза, моральных маснави Руми, изящных образцов таджикского фольклора, пословиц и поговорок и т.д., до настоящего времени не переведены на таджикский язык. В таком же положении находится и исследовательская работа, посвященная изучению путей и форм проникновения таджикского дидактического материала в педагогические и художественные произведения Л. Толстого. Кроме общих сведений и

4 Очерк истории таджикской советской литературы. М.: Наука, 1961; Демидчик Л.И. Насри солхои 30. В серии "Таърихи адабиёти советии точик", в 6-ти тт., т. II.

Душанбе: Ирфон, 1978; Лев Толстой и литературы народов Советского Союза. Сб. статей. Ереван: Айастан, 1978. Самад В. Равобити адабй ва чараёни инкишофи адабиёт. В кн.: Паёми бародарй. Душанбе: Дониш, 1972; А^рорй Х- Сухбат аз санъати тарчума. В его кн.: Туйхурии муйсафедон. Душанбе: Ирфон, 1984; Давронов А. Пайванди замонхо ва кисмати адабиёт. Душанбе: Маориф. 1994: его же: Мушкилоти пайвандхои адабй. Душанбе: РТ (С)У 1999; Одинаев Н, Место Рахима Хашима в истории таджикских литературных связей. АКД, Душанбе, 1999 и т.д. ^ Толстой Л.Н. Андарзнома. Перевод с русского и подготовка к изданию М. Боки. Душанбе: Адиб, 1989. споров вокруг отдельных рассказов и мотивов, которых можно обнаружить в статьях и очерках упомянутых М. Шукурова, Р. Хашима, А. Маниязова, В. Махмуди, В. Самада, X. Шодикулова, М. Фаттаева, и др.?вопрос этот до сих пор остается открытым.

Явление это, не потерявшего своего практического значения и ныне, достойно не только литературоведческого анализа. Тексты JI. Толстого в этих учебниках и учебных пособиях, их переводы на таджикский язык вполне могут быть использованы и в наше время на уроках русского языка в национальной школе и в вузах, служить в вузовской аудитории при изучении грамматических категорий русского и таджикского языков как дидактический материал. Другой вопрос относится к частоте обращения JI.H. Толстого к восточным сюжетам и мотивам, где достаточно много невыясненных вопросов. Например, по данным Р. Хашима и В. Самада и в соответствии с характеристикой педагогической и творческой деятельности Л.Н. Толстого, которую дает в своих исследованиях М. Фаттаев (136), русский реалист только к Саади обращается более 50 раз Как показали наши поиски, которые нельзя считать окончательными, количество обращений Л. Толстого к наследию народов Востока в целом превышает цифру 150. Словом, педагогические труды Льва Толстого, его художественное творчество для детей и юношества, книг для чтения, адресованные аудитории разных возрастных групп, «заселены» большим количеством героев и персонажей, сюжетов и мотивов, украшены десятками образных средств и философских изречений, которые обязаны своим происхождением Востоку, традициям таджикско - персидской и арабской литератур, устному творчеству народов Востока и философской концепции святого «Коран»-а. Приятно отметить то, что, «приглашенные» однажды Львом Толстым в «гости» к яснополянским школьникам и к взрослому населению, они со временем стали полноправной частицей русской художественной мысли и навсегда остались на земле по имени русская литература и русская эстетика.

В нашем исследовании, кроме затронутых выше тем, найдет отражение еще один вопрос. Как и должно быть в книгах, предназначенных для детей, независимо от того, в какой форме и в каком жанре они написаны - художественной, публицистической или научной - будь она «Азбука», «Книга для чтения», педагогический журнал «Ясная поляна» и др., они должны содержать одну особенность во чтобы то не стало: в каждом отрывке должна присутствовать нравственная и воспитательная идея: человеческий разум и любовь к труду, доброта и справедливость, преданность отечеству, гордость за свою историю и культуру своего народа, любовь к родной природе и т.д.

Произведения Л. Толстого в малых жанрах прозы привлекали внимание таджикской аудитории не только краткостью и изяществом, афористичностью и мудрыми изречениями, как воздух и вода нужные для достижения воспитательных целей. Их отличали, скорее всего ненавязчивая дидактичность и действенный назидательный тон, чем они напоминают Саади с его рассказами в «Гулистан»-е, Фирдоуси и «Шахнаме» с их патриотизмом и общечеловеческим гуманизмом, Дж. Руми с его «Духовными маснави», Хафиза и его назидательных газелей.

Поборник человеческого счастья Лев Толстой улавливал в философском и эстетическом опыте восточных народов светлый взгляд на мир, его извечную мечту о свободе и равенстве, идею мира между народами. Он питал глубокое уважение к проповедованию в произведениях литературы, искусства и религии Востока идеям трудолюбия, равенства, честности, доброжелательства, интереса знаниями и общечеловеческого гуманизма.

Словом, Л. И. Толстой с глубоким уважением относился к эстетическим достижениям народов Востока и таджикско-персидской литературе в том числе и сделал все возможное для того, чтобы на новые высоты развития был поднят западно-восточный духовно-эстетический синтез.

Во многом и первым долгом в том, что толстовская концепция художественного творчества, его философское мышление основаны на восточных категориях эстетики, «повинно» его желание стать востоковедом. По крайней мере изучение источников и литературных памятников в связи с его решением и поступлением на восточное отделение философского факультета Казанского университета, как нам думается, коренным образом повлияли на формирование его мировоззрения в последующем.

За годы учебы в университете (1843 - 1847), хотя остались они незавершенными, Л. Толстой пользовался литературой по Востоку и о Востоке неоднократно. В творчестве таджикских классиков по определению А. Шифмана в его монографии «Лев Толстой и Восток», Л. Толстой обнаружил в них «тонкую поэтичность, 1 истинно народную мудрость». (141,69)

Систематически изучая древнеперсидские памятники и эпос персо-язычных народов, Лев Толстой восторгался при этом бессмертными творениями Фирдоуси, Руми, Саади, Хафиза, народной мудростью. Поэтому наверное, из «Гулистан»-а Саади, например, он выбирал не поэтические картины и сцены, а мысли и изречения назидательного порядка. Пытливому взгляду писателя помогли в этом не только переводы на арабский и турецкий языки, которые он знал на отлично с детских лет и по университету. Ему были доступны и другие источники: знакомился он с таджикско-персидской литературой и через переводы на европейские, а потом и русский языки. Многие изречения и образцы устного творчества заимствованы им, например, из французских и английских переводов с некоторой, разумеется, стилистической обработкой.

Педагогические книги и сборники, создаваемые Толстым, призваны были распространять в народе воззрения великих мыслителей, проповедовавших мир, добро, гуманизм и справедливость. Поэтому ему в произведениях восточных поэтов, в фольклоре и литературных источниках на языке фарси были по душе житейская мудрость народа, его свободолюбие и ненависть к рабству, ироническое отношение к «рабам брюха».

Лев Толстой испытывал глубокое уважение к «Корану» - к философии этого религиозного трактата. Его внимание привлёк не сам «Коран» как религиозный памятник, а нравоучительность всего текста, идеи общечеловеческого гуманизма, заложенные в его основу. Примечательно, что «Коран» он знал не только для себя, для своего мировоззренческого совершенствования. Оно было необходимо для передачи народу идей религиозной книги как средства сближения народов и воспитания юношества.

В статье «Газели Хафиза в восприятии и оценке Толстого» В. Самад, как бы вскользь, но довольно принципиально, ставит вопрос об изучении форм и путей распространения в России не только Хафиза, но и, скажем, имени и творений Саади, особенно его «Гулистан»-а. Рассматривая творческий вклад выдающегося русского востоковеда Мирзы Казимбека (1802-1870), выпестованного в школе ирано-таджикской цивилизации, В. Самад как бы невзначай в скобке напоминает, что «необходимо таджикским исследователям жизни и творчества Саади и его места в истории мировой культуры, выйти за узкие рамки своих привычных поисков (иными словами приглашает не ограничиваться своей литературой З.С.) и окинуть взором текстолога и литературоведа ценные размышления и наблюдения русской ориентальной литературы (118,122).

Приглашение это относится и к нам. Как становится очевидным из той же статьи В. Самада, и других источников, М. Казимбек свои наблюдения над «Гулистан»-ом Саади и практикой его перевода изложил в виде обстоятельного предисловия к русскому изданию произведения, которое было опубликовано в журнале «Казанский вестник» в 1829 году (том 25, 2 - 3 книги).

Мы солидарны с В. Самадом и в том, что перевод М. Казимбека шедевра Саади и статья о нем явились, скорее всего, тем первым источником о Саади, по которому Л. Толстой готовился к сдаче вступительного экзамена в Казанском университете, а спустя много лет это издание и другие, новые переводы служили основой заимствования, творческого освоения, переработки рассказов и притч Саади в его педагогических трудах.

На формирование его восточной философии и в целом отношении к Востоку сказалась, более того, оставила неизгладимый след и служба в рядах Российской армии, проходившая в 1851-1856 годах на Кавказе и в Крыму. Более того, участие в сражениях против мусульман Дагестана под руководством шейха Шамиля послужило толчком к написанию ряда «восточных» произведений. Среди них такие монументальные повести, как «Хаджи Мурат», «Казаки», «Кавказский пленник», цикл «Севастопольские рассказы», десятки коротких нравоучительных рассказов, притч, басен и сказок, направленных на воспитание юношества. Ознакомление яснополянских детей с жемчужинами мировой поэзии и художественной мысли, во имя которого он «ввёл» в свои книги таджикско-персидские мотивы и целые сюжеты, делали его в контексте западно-восточных литературно-эстетических связей незаурядной личностью.

Размышления об отношении Л. Толстого к Востоку, а в связи с нашей темой исследования, о Толстом и роли таджикско-персидской назидательной литературы в процессе воспитания в русской школе, можно продолжить бесконечно.

Такое же положение занимает и таджикское литературоведение, в котором создано большое количество рецензий и статей, эссе и публицистических очерков, в которых вопросы перевода и истории обращения к опыту Толстого, проблемы восприятия русским писателем традиций таджикско-персидской литературы, рассмотрены с различных граней. В этом плане в целом интересны и значительны по своей структуре, анализу и методу подхода к наследию русского писателя, новизной выводов, вводом архивного материала в научный обиход критические разработки М. Шукурова, Р. Хашима, А. Мания-зова, В. Самадова и X. Шодикулова, высказывания С. Улуг-заде и Дж. Икрами о творчестве Л. Толстого, которые были упомянуты выше.

Однако получилось так, что в огромном кругу тем и проблем, представляющих большой научный и практический интерес, до сих пор не разработанной в отдельности остаётся проблема «Лев Толстой и таджикско-персидская назидательная литература». Интерпретация этой большой и поистине многогранной проблемы создаёт возможность не только восприятия Толстого таджикскими читателями и художниками слова в полном объеме, наоборот - восприятия таджик-ско-персидской литературы Л. Толстым, но и открывает, что не менее важно в научно-теоретическом и практическом планах, новые страницы истории межнациональных взаимоотношений наших народов, освещает этапы их формирования и пути взаимопроникновения литератур на этом примере.

По этой причине мы в своей работе предприняли попытку рассмотреть следующие аспекты этой, монографически ещё не разработайной таджикскими литературоведами, проблемы:

1. История переводов произведений Л.Н. Толстого на таджикский язык (краткая характеристика) и некоторые вопросы «возвращения» восточных мотивов и сюжетов к истокам.

2. Традиции таджикско-персидской литературы, главным образом, назидательной направленности, в творчестве Л.Н. Толстого.

3. Место назиданий Саади в учебниках и учебных пособиях Л.Н. Толстого.

Попутно сказано несколько слов и о других источниках, питавших поиски Л. Толстого в плане творческого освоения и интерпретации восточного художественного и религиозно-философского материала. Этоуфилософия «Корана», мотивы и сюжеты «Тысячи и одной ночи», газелей Хафиза, отдельных поэм «Шахнаме», легших в основу многих рассказов и изречений Л. Толстого.

По ходу исследования и в аспекте наших интересов к анализу привлечены материалы таджикской критики и литературоведения, а также другие сведения, связанные с освоением опыта Л.Н. Толстого таджикскими мастерами художественного слова, вопросы литературных связей на примере вклада Л. Толстого в этот процесс и т.д.

В соответствии с вышеизложенным, диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Проблема литературных взаимоотношений и синтеза рассмотрена нами с попыткой осмысления исторической обстановки, осознания направленности исторического процесса в сочетании с верным представлением о мире Востока и Запада в эпоху, которую представляет Лев Николаевич Толстой.

Заключение диссертации по теме «Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)», Самадова, Зебо Саидовна

ЗАКЛЮ ЧЕНИЕ

Подведём некоторые итоги нашим наблюдениям.

Как стало очевидным из краткого экскурса в историю переводов и других предпосылок, связанных с распространением русской литературы в Средней Азии, а таджикской в России, Лев Толстой вошёл в мир таджикского читателя, стало быть, и в духовное сознание нашего народа с конца 70-х годов. Изданные сначала на языке оригинала через учебники С. Граменицкого "Книга для чтения" в 3-х частях с 1879 года для русско-туземных школ края, переведённые потом почти в тех же сроках на узбекский и персидский языки короткие рассказы, а потом выполненные в конце 90-х годов переводы на таджикский язык обеспечили популярность этому имени и рук его творениям. Вместе с A.C. Пушкиным он был тем русским писателем, который в истории таджикско-русских литературных связей прочно занял одно из первых мест.

Тому были свои причины и веские аргументы. Лев Толстой основательно знал историю, философию, нравоучения, этику и эстетику, литературу и религию восточных народов и, главным образом, ирано-язычных народов и их традиций. Творческое освоение традиций таджикско-персидской литературы и их плодотворное, использование в своём творчестве, делали его ещё более близким к нашей культуре, обеспечили естественное вливание в таджикский литературный процесс. Мотивы и сюжеты, взятые из "Тысячи и одной ночи", "Калилы и Димны", назиданий Саади из его "Гулистан"а, изящное слово Хафиза соответственно и органично вписались в плоть и кровь толстовской педагогики и философской мысли, стали выразителями его идей и философских воззрений. Довольно интересен и обратный процесс.

При "возвращении" к национальным истокам, они оказались не только знакомыми, более того, выразителями дум и чаяний, эстетических идеалов таджикского народа. Другими словами, пришли они не как гости из другой страны, а вошли в свой дом как полноправные члены одной семьи. Синтез философско-эстетических воззрений Л. Толстого, выраженных в русской художественной форме, однако на нравоучительных, этических основах таджикской эстетики, сделали его любимым, дорогим, самым желанным писателем.

Лев Толстой был тем русским писателем, который благодаря своей непосредственной связи с деятелями науки и литературы Ирана стал могучим мостом, соединившим Западный и Восточный берега реки по имени литература и эстетика. Более того, он выполнил гораздо большую задачу, чем свои соотечественники, активно и плодотворно пропагандируя и распространяя образцы таджикской литературы в России и русской среде. Своим освоением произведений фольклора, переработкой сюжетов и мотивов письменной литературы, перепиской с деятелями культуры и религии, где значительное место отведено проблемам перевода Фирдоуси, Руми, Саади, Хафиза, литературных памятников Средневековья, открыл он перед русским взором новый Восток. Они послужили основой новым переводам, принципиально новым достижениям в деле перевода и укрепления связей.

Словом и делом Лев Толстой отстаивал интересы восточных народов, встал на защиту нравственной чистоты и свободолюбивых устремлений народов Востока, способствовал изданию многих трудов в переводе. Это мнение подтверждено во многих произведениях учёных, как русских, так и других народов, где выражена уверенность в достижениях Востока, покоривших гения русской культуры.

Наука отмечает большую, чем на европейском континенте, славу и признание, влияние JI. Толстого на Восток и Востока на него. Его воздействие на Восток Ромен Роллан, например, считал "более значительным для её (Азии - З.С.) истории, чем воздействие его на Европу".

В нашей диссертации речь шла только об одной части связей Толстого с Востоком в аспекте его педагогической деятельности и традиций таджикско-персидской назидательной литературы в его творчестве. Другие грани вклада Льва Толстого в ирано-таджикско-русские литературные связи ждут своего решения. К примеру, особого разговора заслуживает вскользь затронутые нами темы "Хафиз и Толстой", "Мотивы "Тысячи и одной ночи" в педагогических трудах Л. Толстого", "Калила и Димна" и "Книги для чтения" Л. Толстого, переводы на европейские и русском языках, которыми он пользовался и т.д. Выявлять эти источники и провести сопоставительный анализ -наша первейшая задача в перспективе.

Не будет преувеличением, таким образом, сказать, что самым плодотворным источником, питавшим дидактическое творчество Льва Толстого были назидательные традиции таджикско-персидской литературы, арабские сюжеты и мотивы, индийские сказки о животных, пришедшие к нему, также, через таджикские переработки и свободные переложения.

Наша попытка пополняет начатый разговор на примере восприятия Л. Толстым назидательных традиций Саади. Нужны большие усилия учёных, чтобы проблема стала объектом монографических исследований, капитальных трудов. Таким образом, Лев Толстой, как A.C. Пушкин для первой половины XIX в., стал олицетворением нового этапа западно-восточного литературного синтеза.

Нельзя сказать, что все произведения Л. Толстого стали достоянием таджикского народа и нет необходимости обращения к его наследию. Нужда в переводе его повестей и рассказов не отпала, более того, ныне имеет тенденцию роста тяги к нему, к его слову. Ещё не переведены многие повести и рассказы, ещё не стали достоянием таджикской сцены его великолепные пьесы, а также его теоретические труды об искусстве, его прекрасная публицистика и философские размышления, письма, во многом связанные, кстати, с Востоком, с восточными корреспондентами, с восточной философией, наконец. "Поликушка", "Декабристы", "Власть тьмы", "Плоды просвещения", "И свет во тьме светит", "Живой труп", "Холстомер", "Отец Сергий", "Дьявол", "Крейцерова соната", "Фальшивый купон", "Божеское и человеческое", "Алёша Горшок", "Ягоды", "За что?" и многое другое ждут своего перевода. Пришла также пора нового прочтения старых переложений, новый подход к ранее выполненным переводам.

Ждет продолжения поисков, а потом изучения и исследования, вопрос о путях и формах «возвращения» мотивов, сюжетов и тем к своим первоначальным истокам, своеобразии переложения дидактических материалов Л. Толстого, основу которых составляют мотивы и сюжеты, взятые из собственно таджикских и арабских источников.

Перефразируя Сотима Улуг-заде, назвавшего Льва Толстого "неиссякаемым источником художественного мастерства", можно резюмировать, что "Лев Толстой питал и продолжает питать живительной влагой сады литератур нашей страны, в особенности тех народов, в литературе которых реалистическая проза, современный роман родились и формировались после Октября, благодаря творческому влиянию великой русской литературы" (134,117).

По выражению Дж. Икрами, "старейшина мастеров слова" продолжает оставаться вершиной художественной культуры всего человечества^ ,118)