Речевая деятельность как самоорганизующаяся система: К становлению лингвосинергетической парадигмы тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.19, кандидат филологических наук Герман, Ирина Александровна

• Герман, Ирина Александровна
• кандидат филологических наук
• 1999

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Герман, Ирина Александровна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1.

РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК СИНЕРГЕТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА.

1.1. Предпосылки становления синергетической парадигмы в лингвистике.

1.2. Физиологические, нейрофизиологические и психофизиологические основы исследования речевой деятельности как синергетической системы.

1.3. Психологические основы исследования речевой деятельности как синергетической системы.

1.4. Симметрия и асимметрия текста как синергетической системы.

ГЛАВА 2.

МЕТАФОРА КАК ДЕТЕРМИНАНТА СИНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

ГЛАВА 3.

ПЕРЕВОД КАК СИНЕРГЕТИЧЕСКИЙ РЕЧЕМЫСЛИТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС

ГЛАВА 4.

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ ПЕРЕВОДА КАК СИНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Речевая деятельность как самоорганизующаяся система: К становлению лингвосинергетической парадигмы»

Процесс познания человеком окружающего мира и самопознание представляют обычно как создание неких идеальных образований, выполняющих функцию посредников между человеком и средой его обитания (объективной действительностью). Философы утверждают, что эти образования, будучи результатом определенного этапа познания, являются исходными комплексами знаний в последующих гносеологических процессах. Это некая отраженная реальность, воплощенная в знании. Одновременно каждый комплекс знаний связывается в гносеологических процессах с определенными способами познания его, что может быть использовано в креативной познавательной деятельности для достижения нового знания. А если это так, то знание как форма и средство познания так или иначе создает, структурирует научную реальность.

Мы полагаем, что образ реальности, возникающий как результат гносеологического процесса, хотя и не является копией исследуемого объекта, но сохраняет с ним единство формы как особого вида субстанции, т.е. образ реальности имеет психо-физическую природу.

Очевидно, что такое предположение требует самой серьезной аргументации, и доказательству его отчасти посвящена данная работа, рассматривающая некоторые закономерности процесса смыслопорождения через репрезентацию его в речевой деятельности (тексте).

Идеальные посредники» между познающим субъектом и объективной действительностью, какие бы типы и виды их ни выделялись, вполне исчерпываются содержанием психологического термина образ восприятия.

В психологии общепризнано, что психологический образ как некоторая реальность не обладает ни одним из свойств, характерных для материальных объектов, способных воздействовать на органы чувств биосистемы. Но если это верно, то почему психическое влияет, и влияет существенно, на «физиологические процессы мозга, а через них, при необходимости, на соматические процессы организма человека?» [Жуков 1987, с. 146-147].

Более того, существует масса примеров деятельности человека, подтверждающих, что образ восприятия может быть полностью субъективным, может находиться в зависимости только от состояния сознания индивида, а характер отношений индивида с действительностью может определяться только состоянием сознания [Пушкин 1965; Дубров 1974; Черепанова 1998; Барашенков 1987; Манеев 1993 и др.].

Выдающийся физиолог П.К. Анохин, в исследованиях которого последовательно осуществлялся принцип детерминизма, так акцентировал сложность проблемы: «Я объясняю студентам, что нервное возбуждение формируется и регулируется вот так, оно в такой форме в нерве, оно является таким-то в клетке. Шаг за шагом, с точностью до одного иона, я говорю им об интеграции, о сложных системах возбуждения, о построении поведения, формировании цели к действию и т.д., а потом обрываю и говорю: сознание - идеальный фактор. Но я должен как-то показать, как же причинно идеальное сознание рождается на основе объясненных мною материальных причинно-следственных отношений. Нам это сделать очень трудно без изменения принципов объяснения» [Анохин 1966, с. 288-289] (курсив наш. - И.Г.).

По мнению современных психологов, устойчивость образа восприятия связана с тем, что он зафиксирован в памяти индивида. Однако, как утверждает Н.И. Кобозев, в нашем организме, вероятно, имеются еще не исследованные системы, не подверженные энтропийным явлениям и потому надежно хранящие информацию. Память не была бы столь устойчивой, если бы она «записывалась» на атомах и молекулах мозга, поскольку при температуре человеческого тела тепловые флуктуации атомов и молекул, а особенно процессы метаболизма сравнительно быстро уничтожили бы так закрепленную информацию. Это позволило Н.И. Кобозеву предположить существование «высших безэнтропийных форм мышления и психики как системных процессов» [ Кобозев 1971, с. 794], а следовательно, возможность фиксации информации на некоем сверхустойчивом субстрате. Сущность его не исследована, но логично предположить, что такой субстрат может возникать при взаимодействии исходных реалий гносеологического процесса - мышления познающего субъекта и отражаемых им объектов (материальных и идеальных), причем континуальность мышления и разноприродность реалий действительности позволяют говорить о возможности возникновения систем, генезис которых предполагает принцип самоорганизации.

Показательно и то, что в современной психологии мышления этапы принятия решения стали рассматриваться как регуляторные компоненты при реализации субъектом развернутых интеллектуальных стратегий в условиях преодоления неопределенности в процессе решения сложных (комплексных) проблем. Тогда возможно рассматривать процесс решения интеллектуальных задач как такое осуществление стратегий, которое предполагает этапы неопределенности относительно направленности действий и способов их реализации и изменение степени личностной включенности в регуляцию выбора их. Но такой подход требует последовательного осуществления принципа функциональной регуляции деятельности, т.е. следует допустить, что исследуемый объект может эволюционировать как самоорганизующаяся система.

Представляется, что лингвистика и психолингвистика, имеющие дело с вербальной репрезентацией мыслительного содержания, затрагивают некоторые аспекты поставленной проблемы как при решении общих вопросов языковедения (взаимоотношение языка и мышления, происхождение языка и др.), так и множества частных. Однако язык как объект лингвистической реальности никогда не рассматривался в его субстанциональном, физическом аспекте, хотя на возможность и необходимость такого рассмотрения указывали многие выдающиеся лингвисты [Крушевский, Трубецкой, Якобсон и др.].

Системоцентристская лингвистика (этот термин употребляется без каких бы то ни было коннотаций негативного характера и для того лишь, чтобы определить суть этого направления, часто называемого «традиционной» лингвистикой, что не отражает ни существа, ни места данного направления среди других лингвистических концепций) строится на базовой современной научной парадигме, согласно которой в природе имеется некая совокупность фундаментальных объектов, создающих, в свою очередь, все другие объекты и определяющих все их свойства. Такая концепция требует от познающего субъекта поисков ограниченного количества (типов) этих элементарных объектов. Но этот путь, как показывает опыт, ведет, по словам Г.В.Ф. Гегеля, в «дурную бесконечность».

Путь этот оказался достаточно ограниченным и в изучении текста как лингвистического/психолингвистического объекта, когда осуществлялись разнообразные, но не всегда успешные попытки обнаружить «элементарную смысловую (семантическую) единицу» текста, ответственную за создание смысловой структуры текста в целом. Какие бы простые или сложные «базовые» единицы текста ни вычленялись и какие бы отношения между ними ни выявлялись, всякий раз непостижимым образом оказывалось, что содержание текста не складывается из содержания этих отдельных единиц, а текстовые синтагматические связи зачастую (в текстах же художественных практически всегда) отрицали так называемую «системную семантику».

Видимо, поэтому в последние годы резко возрос интерес к теоретико-эспериментальному исследованию суггестивных свойств речи/текста, однако представляется, что термин суггестивность текста опять-таки лишь указывает на те текстовые процессы, которые, как считают исследователи, приводят к созданию смысловой цельности речевого произведения (текста), но существо этих процессов остается terra incognita.

Изучение эмоциональных характеристик (свойств) речи, попытки разработать разнообразные, в том числе и универсальные (!) методики коррекции психического состояния личности с помощью текста, продолжающиеся настойчивые поиски специфических смысловых единиц текста, активизация фоносемантических исследований - все это свидетельствует об ограниченности системоцентристского подхода в изучении языка/речевой деятельности, о том, что на современном этапе развития лингвистики он в известной степени исчерпал свою объяснительную силу и требует, по крайней мере, поддержки иных методологий.

Становится все очевиднее, что все аспекты «языковой структуры» зависят от механизмов речевой деятельности, в том числе и когнитивных;

- языковые объекты не могут быть заданы минимальным набором необходимых и достаточных свойств.

История лингвистики доказала, что стремление к абстрактной точности лингвистического объекта оборачивается, как правило, искажением или даже утратой его. Поэтому стремление сторонников системного подхода понять операциональную природу языка требует дальнейшего углубления знания о феноменальной сущности речевой деятельности.

Сама по себе плюралистическая природа мира отрицает монополию на интерпретацию научного объекта. Сосуществование различных научных парадигм предопределяется также не только гетерогенностью объекта познания, но и нелинейностью мышления.

Современному лингвисту, видимо, нужно допустить, что объект его исследования и описывающие его категории устроены/могут быть устроены иным, может быть, противоположным принятой традиции способом. Вот почему системоцентризм должен находиться с антропоцентризмом в отношениях дополнительности, а следовательно, возможно осуществление совмещения обоих подходов в рамках более общей концепции, в которой объекты и артефакты включаются в иной парадигматический ряд и становятся предметом сопоставления и сравнительной оценки на основе иных интегративных свойств и характеристик. (Заметим кстати, что принцип дополнительности, введенный Н. Бором, заимствован из квантовой механики, где он рассматривался первоначально как средство научного познания физического объекта, а позже стал интерпретироваться как принцип научного познания мира).

Специфическая реализация принципа дополнительности при исследовании лингвистического объекта необходима еще и потому, что проблематика лингвистики, связанная особенно с пониманием речевого произведения (текста), так или иначе (и давно) ставит этот вопрос.

Так, П. Рикер выясняет, за человеком или перед ним находится смысл; В.В. Налимов утверждает, что системы смыслов окружают человека, смыслы - это реальность, соприсущая Вселенной; наблюдения психолингвистов за процессом поиска имени для выражения смысла подтверждают вывод об отсутствии неразрывного единства означаемого и означающего как в статической, так и в динамической моделях языка. С одной стороны, «. сам язык строит мысль, ибо он больше человеческого духа, который лишь раб языка. Но законы духа метрические, я чувствую это в языке: он набрасывает на дух свою сеть, чтобы тот, уловленный, смог выразить божественное» [Якобсон 1987, с. 378] (курсив наш. - И.Г.). С другой - интерперсональная языковая форма используется индивидом для означивания его субъективного актуального смысла, и мышление говорящего/слушающего может соотнести с этим смыслом принципиально неограниченное количество языковых форм, в которых аналитическая (интегративная) деятельность мозга обнаружит этот смысл.

Очевидно, что это становится возможным только потому, что любое языковое/речевое явление необходимо рассматривать только как отдельную процессуальную стадию его эволюции, при этом учитывая, что разнонаправленное развертывание процессов в разных областях эволюционирующей системы содержит информацию о прошлом и будущем развитии системы.

Огромным достижением предшествующих этапов развития лингвистики было установление закономерностей развития языковой системы и ее уровней и единиц. Однако в настоящее время необходимо не просто отмечать, но и глубоко исследовать так называемые асистемные явления, поскольку при более внимательном рассмотрении их становится очевидным, что они также обнаруживают закономерности своего «случайного» появления и функционирования, но закономерности иного порядка, возможно, во многом определяемого самой звуковой материей языка и характером ее самоорганизации и организации.

Для языка оказывается справедливым одно из базовых положений синергетики о том, что при определенных условиях флуктуации элементов систем начинают определять пути их эволюции. Неожиданное разрастание незначительных флуктуаций приводит к порождению глобальных следствий в эволюции языка как сложной нелинейной системы. При этом объяснение эволюции системы на основе схемы последовательной и постепенной кумулятивности в развитии оказывается недостаточным.

Общеизвестно, что одним из факторов развития языка является противоречие между сохранением языка в состоянии коммуникативной пригодности и стремлением языка выражать все более адекватно содержание мышления. Отсюда очевидно, что развитие языка осуществляется через его принципиальную неустойчивость, развитие осуществляется благодаря смене состояний его. Новое в языке возникает как внезапное и непредсказуемое, но оно одновременно запрограммировано в совокупности путей эволюции, которая существует в виде устойчивых структур-аттракторов эволюции.

Сказанное позволяет считать наше исследование актуальным, поскольку начинающаяся разработка новой научной парадигмы, рассматривающей существенные свойства языка/речевой деятельности как объектов лингвистики и психолингвистики, позволяет углубить наши представления об онтологии этих объектов.

Цель диссертационной работы состоит в теоретическом обосновании возможности исследования речевой деятельности с позиций теории самоорганизующихся систем (синергетики). Вот почему нами используется преимущественно психолингвистическая парадигма, хотя многие выводы, касающиеся речевой деятельности в ее психолингвистическом понимании могут быть, на наш взгляд, распространены и на язык как объект лингвистики. В случаях, когда это обнаруживается очевидно, мы используем в тексте номинацию язык/речевая деятельность.

Поставленная цель предопределила решение нескольких задач: проанализировать методологические (общенаучные) предпосылки появления синергетической парадигмы в исследовании языка/речевой деятельности, исследовать некоторые лингвистические, психолингвистические, нейролингвистические, физиологические основания рассмотрения смыслопорождения как синергетического процесса, опираясь на репрезентации его в речевых произведениях (текстах), аргументировать универсальность характера функционирования разных видов речевой деятельности как самоорганизующихся систем. Эта задача решается на анализе двух видов речевой деятельности - художественной (поэтической) и переводческой, экспериментально подтвердить идею множественности развертывания путей эволюции речевого произведения, рассмотрев способы существования смыслов исходного текста в его переводах.

Естественно и необходимо было бы рассмотреть и порождение текста как самоорганизующейся системы, однако решение этой задачи требует иных методик анализа материала (например, сопоставления авторских редакций одного и того же текста), исследования иного круга вопросов и представляется нам делом будущего. О некоторых экспериментальных психолингвистических работах, направленных на решение этой последней проблемы, мы лишь упоминаем в связи с рассмотрением понимания текста реципиентами. и

В анализе языкового материала мы используем метод смысловых доминант (концептуального анализа), разработанный В.А. Пищальниковой [Пищальникова 1992,1999], и методику выявления смыслового поля текста Л.М. Босовой [Босова 1997].

Научная новизна работы состоит в обосновании возможности применения к изучению речевой деятельности синергетической парадигмы, позволяющей рассматривать речевое произведение (текст) как действительно динамическую систему.

Практическая значимость определяется возможностью создания на основе сформулированных в диссертации положений нетрадиционных методик анализа текста, которые, возможно, позволят обнаружить законы текстообразования.

Диссертация состоит из введения, 4 глав, заключения и списка цитированной литературы.

Заключение диссертации по теме «Теория языка», Герман, Ирина Александровна

Если выводы исследователя верны хотя бы в основном, то утверждение о начале трансформаций текста при переводе на этапе лексико-грамматического и синтаксического структурирования может быть чрезвычайно продуктивным при построении психолингвистической модели перевода, основывающейся на теории функциональных (синергетических) систем и структурировании порождаемого реципиентом текста на основе выявленного доминантного личностного смысла и «резонансного» его понимания.

Если принципы построения смысловых структур универсальны и зависят в большей мере от принципов самоорганизации речемыслительной деятельности, то тогда допустимо говорить о возможной принципиальной смысловой эквивалентности, но не тождественности исходного текста и перевода.

Совершенно естественно, что при этом могут создаваться различные ментальные структуры, способные породить закономерные соответствия между лексико-грамматическими уровнями разных языков, способствующие их корреляции. Примером таких отношений может служить компрессия/декомпрессия текстов при переводе. Именно стремлением системы смыслов к саморегуляции можно объяснить явление декомпрессии исходного текста при порождении встречного речевого произведения, в том числе и при переводе.

Под декомпрессией текста перевода понимают, как правило, такое линейное расширение его, которое мотивировано как лингвистическими, так и экстралингвистическими факторами и направлено на эквивалентное представление содержания исходного текста в тексте перевода. Декомпрессия осуществляется рядом переводческих трансформаций исходного текста с целью достижения максимальной коммуникативной эквивалентности текстов.

Выделяют декомпрессию структурную, преобладающую, как правило, в научном тексте и осуществляющуюся за счет служебных слов, и семантическую, ведущую к расширению лексико-семантической структуры текста за счет введения в текст перевода полнозначных номинативных единиц; последний вид декомпрессии доминирует в переводах художественного текста.

Исследователи отмечают, что декомпрессия редко осуществляется в силу субъективного решения переводчика, чаще вызывается расхождением систем языка и, добавим, культур, обслуживаемых этими языками [Пешкова 1986]. Этот вывод подкреплен многочисленными исследованиями функционирования конкретных языковых единиц (в области перевода) - от изучения проблем организации лексики до сопоставительного анализа микротематических структур оригинала и перевода. Поскольку анализ таких исследований не входит в наши задачи, мы ограничимся ссылкой на те из них, которые будут так или иначе использоваться нами в конкретном анализе материала, например, если некоторые из выявленных учеными закономерностей мы полагаем возможным интерпретировать как средство декомпрессии и т.д.

Мы полагаем, что декомпрессирование текстов реализуется именно на этапе лексико-грамматического его порождения, потому что оно, как правило, не затрагивает существенных и актуальных компонентов смысла текста, а касается лишь более точной его репрезентации в единицах другого языка. Так, структурная декомпрессия осуществляется за счет введения в текст перевода идеоэтнических элементов (например, служебных слов). Исследователи отмечают, что такой тип декомпрессии характерен более всего для научного текста [Пешкова 1986]. Некоторые ученые считают, что, например, синтаксическим трансформациям, обусловленным структурной спецификой языков, подвергается более 30 % всех предложений при переводе с английского на русский язык [Фролов 1988].

Более сложное и коммуникативно значимое явление семантической декомпрессии чаще обнаруживается в художественных текстах. Оно реализуется как расширение лексико-семантической структуры исходного текста за счет введения в текст перевода полнозначных номинативных единиц.

Представляется, что два разных типа декомпрессии связаны с разными уровнями порождения речевой деятельности - операциональным и действенным, хотя разделение их в реальном речевом процессе весьма условно.

Структурная декомпрессия, видимо, в большей степени связана с операциональным уровнем владения родным и иностранным языками, хотя следует сразу заметить, что состав грамматических категорий языка, безусловно, в известной степени отражает и специфику ментальности его носителя. Вот почему мы не можем согласиться с исследователями, утверждающими, что при переводе английских бытийных предложений, начинающихся десемантизированной частицей there, возможна репрезентация коммуникативно нагруженного смыслового компонента подлежащим, ведь при этом происходит перемещение фокуса сообщения из экзистенциальной в предикативную сферу [Фролов 1988].

Такие трансформации наблюдаются часто, но нам представляется, что они ведут к искажению важного компонента смысла как национально специфического фрагмента картины мира, а потому должны быть представлены также экзистенциальной конструкцией, хотя бы это и потребовало еще большего расширения линейного пространства текста.

Английские пассивные конструкции, как правило, переводятся на русский язык активными, что объясняется сущностью и спецификой категории залога в разных языках. Но при этом изменяется логическая структура речевого произведения, и это может быть допустимо лишь в том случае, если не приводит к изменению смысловой доминанты текста.

Семантическая декомпрессия в большей степени характерна для действенного уровня речевого процесса, в котором на ассоциативно-апперцепционной базе осуществляется функциональное порождение актуального личностного смысла.

Приведенные выше примеры свидетельствуют о том, что чаще переводчику приходится сталкиваться с декомпрессией смешанного типа, поскольку - подчеркнем еще раз - реальный речемыслительный процесс сопрягает в себе операциональный и действенный уровни, хотя в зависимости от условий коммуникации какой-либо из уровней может доминировать.

Как правило, декомпрессивные трансформации текста осуществляются в силу расхождения систем языков, языковых норм и узуса. Но наличие смысловых универсалий и целого ряда закономерных эквивалентных соответствий между компонентами речевых произведений (оригинала и перевода) позволяет допустить, что переводческий произвол в передаче доминантного личностного смысла средствами другого языка можно исключить. При этом естественно, что специфика содержаний концептуальных систем автора и переводчика исключает тождественность перевода и исходного текста при смысловой эквивалентности исходного и вторично порожденного текстов.

Отсюда становится возможным установить и принципиальные пределы декомпрессии исходного текста. Эти пределы уже заданы его смысловой структурой: декомпрессировать следует только те компоненты, которые репрезентируют доминантный личностный смысл, которые входят в зону креативного аттрактора.

Это становится возможным, потому что в тексте осуществляется спонтанное синхронизирование, согласование глубинных формальных структур и смысловых компонентов, репрезентированных в единицах поверхностных языковых структур. Изоморфизм как следствие гармонизации компонентов формы и содержания обнаруживается и в переводе, доказывая универсальный характер протекания интегративных семантических процессов.

В эксперименте анализ французского текста проводился без опоры на смысл по методике выявления модели формы текста, разработанной нами совместно с Г.Г. Москальчук [Москальчук 1998], исследователем, не владеющим французским языком. Тексты анализировались дважды: с учетом фонетического объединения словоформ (разметку фонетических слов осуществлял исследователь, свободно владеющий французским языком) и с учетом пробелов между словоформами, что, по мысли экспериментаторов, должно было повысить точность экспериментальных данных. (Количество синтаксических мест в этих случаях не совпадает, следствием чего могут быть некоторые расхождения в маркировке позиций, изменение направленности флуктуаций предложения и перераспределение динамических характеристик формы. Отсюда возможно качественное несовпадение моделей формы предложений: стабильная модель может из-за флуктуаций стать восходящей или нисходящей, что приводит к способности ее представлять разные аффекты; начало- или концестремительность могут заменяться центростремительностью динамики целого; но наиболее существенно изменение позиций и объемов аттракторов текста, являющихся скоплением асимметричных компонентов текста, смысловым центром его).

Анализ 9 французских текстов показал преимущества и большую точность функционально обусловленного определения позиций при моделировании структуры текста. Подсчет по фонетическим словам для французского (как и для русского) языка более эвристичен и адекватен инвариантной модели протекания процессов формообразования. Смысловой анализ текста (выявление доминантных личностных смыслов) подтвердил универсальный характер формирования структуры текста как смыслового целого, гармонизацию в креативном аттракторе его компонентов.

Приведем в качестве примера анализ двух текстов.

Текст 1.

La lune baignait tout le paysage avec une enivrante douceur. La nuit dispensait ses trésors. L'air était d'une fraocheur délicieuse. Et lorsque Heide et Albert arrivent au bord des parapets de pierre, voici qu 'une émotion bizarre les étreint au mçme instant. Comme baignées de la lueur d'une rampe, les tçtes rondes des arbres émergent partout des abimes, serrées en silence, venues des abimes du silence autour du château comme un peuple qui s'est rassemblé, conjure dans l'ombre, et attend que les trois coups résonnent sur les tours du manoir. Cette attente muette, obstinée, immobile, étreint l'âme qui ne peut ne pas répondre a cet insense, ce merveilleux espoir.

Подстрочный перевод.

Луна купала весь пейзаж в пьянящей неге. Ночь расточала свои богатства. Воздух был восхитительно свеж. И когда Гайде и Альберт подходят к краю каменного парапета, тут странное чувство их охватывает в тот же момент. Словно купаясь в свете рампы, круглые головы деревьев появляются повсюду из бездны, объятые молчанием, возникая из глубины безмолвия вокруг замка, как народ, который собрался для заговора в тени и ждет, когда пробьют три удара на башнях замка. Это немое, упрямое, неподвижное ожидание захватывает душу, которая не может не ответить на эту безумную, эту чудесную надежду.

Как показал анализ, и по фонетическим словам, и по пробелам текст 1 представляет одинаковую модель. Внутренняя интенсивность представлена схемой 631245, где 1 - аттрактор, организующий компоненты текста в смысловое целое, 6 - область с минимальной активностью протекания интегративного процесса. Другими цифрами обозначено относительное убывание или возрастание интегративного процесса.

Внутритекстовая динамика реализуется как восходяще-нисходящая и центростремительная с общей активизацией эмоционального фона в центральных интервалах текста (аттрактор выделен в приведенных текстах курсивом). В тексте также отмечалась наибольшая интенсивность градации циклов, осуществляющаяся вследствие флуктуации предложения относительно позиций текста.

Смысловой анализ проводился на материале подстрочных переводов без учета иерархии аттракторов текста и до знакомства с моделью формы текста другим исследователем.

Анализ вербальных репрезентантов смысла позволяет утверждать, что креативным аттрактором, вызывающим смыслопорождение в приведенном тексте, является амбивалентность чувств. При этом главным смыслопорождающим компонентом является интенсивность чувства, объединяющая разные группы смыслов - нега, восхищение (воздух восхитительно свеж); уход в ирреальность (пьянящая); обволакивание, поглощение (луна купала, купалась в свете, пьянящая нега); волшебность, чудесность и надежда. Тем же признаком интенсивности объединяется иная совокупность смыслов, соотносимых с эмоциями противоположной модальности: тревога (заговор в тени, объятые молчанием, бездна); ожидание (ждет, немое, упрямое, неподвижное ожидание); неподвижность (объятые молчанием глубина безмолвия, упрямое, неподвижное ожидание). Таким образом, признак интенсивности объединяет эмоционально противоположные смыслы на более высоком уровне абстракции, подчиняясь целям креативного аттрактора. Такая интеграция смыслов осуществляется именно с целью вхождения элементов в зону креативного аттрактора. Вовлечение концептуальной системы реципиента в зону наивысшей нестабильности системы текста - в систему креативного аттрактора (и как следствие - начало смыслопорождения воспринимающим текст) осуществляется через понимание признака, интегрирующего противоположные по модальности эмоциональные состояния - признака интенсивности. Отметим, что креативный аттрактор, выделенный исследователем чисто формально, без опоры на смысл текста, полностью совпадает с выделением смысловой доминанты текста. Странное чувство, охватившее героев, как раз и соединяет в себе амбивалентность чувств, репрезентируемую в тексте. Более того, именно после расположенного в зоне повышенной интенсивности циклов слова Альберт и начинаются особенно существенные смысловые изменения, выражающиеся а) в смене репрезентантов положительных компонентов репрезентантами отрицательных, б) в переходе от прошедшего времени в начале текста к времени настоящему, служащему для повышения значимости концепта времени в повествовании (в связи с актуализацией ситуации ожидания).

Текст 2.

Ma vie est monotone. Je chasse les poules, les hommes me chassent. Toutes les poules se ressemblent, et tous les hommes se ressemblent. Je m'ennuie donc un peu. Mais, si tu m'apprivoises, ma vie sera comme ensoleillée. Je connaîtrai un bruit de pas qui sera différent de tous les autres. Les autres pas me font rentrer sous terre. Le tien m'appellera hors du terrier, comme une musique. Et puis regarde! Tu vois, la-bas, les champs de blé? Je ne mange pas de pain. Le blé pour moi est inutile. Les champs de blé ne me rappellent rien. Et ça, c 'est triste! Mais tu as des cheveux couleur d'or. Alors ce sera merveilleux quand tu m'auras apprivoisé! Le blé, qui est doré, me fera souvenir de toi. Et j'aimerai le bruit du vent dans le blé.

Подстрочный перевод.

Моя жизнь монотонна. Я охочусь за курами, люди охотятся за мной. Я скучаю поэтому немного. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Я буду различать шум шагов, который будет отличаться от всех других. Чужие шаги заставляют меня прятаться под землю. Твои позовут меня из норы, как музыка. И потом - смотри! Ты видишь там пшеничные поля? Я не ем хлеба. Пшеница мне не нужна. Пшеничные поля ни о чем мне не напоминают. А это, это грустно! Но у тебя волосы цвета золота. Поэтому будет чудесно, когда ты меня приручишь/ Пшеница -она золотистая - будет напоминать мне о тебе. И я полюблю шелест колосьев на ветру.

В этом тексте при подсчете позиций по пробелам изменился баланс формы: 32133 221123. Расширение поля интерпретации произошло -при сохранении объема и позиций креативного аттрактора! - из-за смены только одной границы. Другие характеристики модели не изменяются; это нисходяще-центростремительная модель с продленными аттракторами. Креативный аттрактор стабилизирован и расположен в выгодных для восприятия текста позициях. Продленность аттрактора значительно увеличивает вероятность понимания реципиентом доминантного смысла текста.

В точечном аттракторе располагается ключевое для всего отрывка слово приручишь, стоящее в центре противопоставления, с одной стороны, смыслов, представленных в словах монотонна, скучаю, одинаковы, грустно, объединяющихся интегративным признаком одиночество, и, с другой - отличаться, различать, напоминать, полюблю, чудесно, объединенных интегративным признаком любовь.

Данные эксперимента позволяют надеяться на отыскание объективных оснований для определения адекватности перевода вообще и совокупности элементов переводимого теста, которые должны быть подвергнуты декомпрессии с целью максимального приближения оригинала и перевода, в частности. Такие основания могут быть найдены при позиционном анализе текста, непосредственно в вещественной данности (звуковой или графической) текста.

Сопоставительный анализ 205 переводов стихотворения Э.А. По по уже упоминавшейся методике позиционного анализа [Москальчук 1998, с. 39-49] показал, в текстах этих переводов реализованы 73 различные структурные модели. В них представлена различная динамика развертывания формы текста, отражена разная интенсивность процессов самоорганизации, которые выявлены по изменениям плотности циклических связей между позициями текста.

Моделирование структуры текста и определение типов текста проводилось путем пропорционального совмещения их по семи позициям: гармонический центр, границы его, позиционные интервалы, плотность распределения повторяющихся конструкций, выявляющая позиционную локализацию, концентрацию симметричных и асимметричных компонентов текста, и др. Динамика процесса самоорганизации прослеживалась от начала к концу текста. Модели оригинала и перевода совпали только в десяти случаях из 205, что подтвердило устойчивое мнение о нетождественности оригинала и перевода. [Москальчук, Афанасьева 1998].

Наиболее структурно адекватные оригиналу тексты переводов были подвергнуты гармонической правке с целью максимального приближения формы к оригиналу. (При этом подстрочный перевод с сохранением позиционной ориентации предложений оригинала и полным совпадением с авторской моделью также анализировался как самостоятельный текст).

Чрезвычайно важно, что каждая из проанализированный моделей имеет свою зону креативного аттрактора, при этом ритмическая структура модели соотносится с определенным эмоциональным содержанием (аффектом).

Так, авторский текст Э.А. По «То Helen» реализует модель 21211 с градационной динамикой циклов по интервалам 523146, где 1 - наивысшая плотность циклов, а 6 - минимальная. Текст имеет колеблющийся ритм интенсивности процесса самоорганизации, максимум интенсивности сдвинут к концу текста, в зону, предшествующую гармоническому центру (пред-ГЦ). В тексте реализуется восходяще-нисходящая градация, соответствующая пульсирующей эмоциональной напряженности, колеблющейся активности формы.

К Елене» в переводе Р. Дубровкина совпадает по характеру структурной модели и интенсивности градационной динамики с оригиналом. Переводы В. Брюсова и К. Бальмонта по модели совпадают, но различаются позицией зачина, где крутая граница среза заменяется пологой. Перевод В. Брюсова реализует статично-нисходящую динамику формы с максимумом, сдвинутым к начальным интервалам текста, что отражает характер протекания процессов структурной самоорганизации текста, отличный от авторского. Нисходящая динамика этой модели, устойчиво связываемая с эмоциями регрессивной ценностной зоны и характеризующая напряженные амбивалентные эмоциональные состояния, аффективно противоположна оригиналу. Это явное свидетельство неэквивалентности перевода, поскольку эмоции, как известно, являются репрезентантами мотивов, лежащих в основе смыслопорождения. «Стансы к Елене» в переводе А. Салтыкова представлены моделью 12112, еще более отличной от авторской, градационная динамика формы развертывается в этом тексте тоже иначе - 431235 как восходяще-нисходящая модель с максимальной интенсивнстью процесса самоорганизации в средних интервалах текста. При этом эмоциональный фон отличается от авторского только сдвигом максимумов внутренней интенсивности самоорганизации.

Интервалы текста с максимальной интенсивностью градационной динамики локализуют наиболее важные смыслы текста. Сопоставление информации, располагающейся в области креативного аттрактора оригинала и перевода, позволяют синхронизировать кульминации текстов по смысловым и аксиологическим параметрам.

В тексте Э.А. По выделяется две темы: противопоставление красоты древности и обыденности современности и зависимость человека от судьбы. Перевод Р. Дубровкина, формально совпадающий с авторской моделью структуры текста, отличается от оригинала меньшей концентрацией в зоне креативного аттрактора словоформ, репрезентирующих главные темы. В основном сходная структурная модель, таким образом, отличается плотностью асимметричных элементов, ответственных за формирование доминантного смысла, и перевод воспринимается как неадекватный.

Переводы К. Бальмонта и В. Брюсова имеют большую, чем в оригинале, концентрацию компонентов в аттракторах, а восходяще-нисходящая градационная динамика их совпадает с авторской моделью. Поэтому вполне возможна их гармоническая правка с целью максимального приближения к оригиналу. Поскольку модели текстов В. Брюсова и К. Бальмонта различаются с авторской направленностью флуктуаций предложения только относительно позиции зачина, изменением ориентации предложений можно усилить адекватность формы целого, для чего достаточно изменить запятую на точку и вставить местоимение (правки заключены в квадратные скобки):

К. Бальмонт:

О, Елена, твоя красота для меня -Как Никейский челнок старых дней, [.] Что [Он] к родимому краю неся и маня, Истомленного путника мчал все нежней Над волной благовонных морей.

В. Брюсов:

Елена! Красота твоя -Никейский челн дней отдаленных, [.] Что [Он] мчал меж зыбей благовонных Бродяг, блужданьем утомленных, В родимые края!.

В результате проведенной правки меняется плотность размещения словоформ в креативном аттракторе, что приближает текст перевода к оригиналу.

Описанное и ряд других подобных исследований позволяет еще раз акцентировать мысль о том, что декомпрессии должны подвергаться компоненты текста, входящие в зону креативного аттрактора (доминантного личностного смысла), ибо именно здесь локализуются асимметричные элементы текста, ответственные за смыслопорождение, в то время как в иных зонах текста располагаются элементы, стабилизирующие процесс смыслопорождения, способствующие становлению речевого произведения как нестабильно равновесной (синергетической) системы.

Заключение

В диссертационной работе представлена попытка теоретического обоснования возможности и необходимости применения синергетической парадигмы к анализу лингвистического объекта.

Исследование языка/речевой деятельности как самоорганизующихся систем предопределено логикой развития не только лингвистической науки, но и науки вообще. Смена научной парадигмы, о логичности и неизбежности которой на пороге 21 века говорят многие ученые, диктуется, с одной стороны, ограниченностью любой используемой научной парадигмы, исчерпавшей или исчерпывающей свою объяснительную силу в определении онтологии объекта, с другой -обнаружением в объекте существенных свойств, до сих пор не бывших предметом исследования.

Представляется, что аргументированный в работе синергетический подход к рассмотрению языка/речи позволяет сосредоточить внимание не на организации - устройстве языка как операционального явления, а на самоорганизации - процессуальности речемыслительной деятельности, исследованию которой в той или иной степени посвящена в современной лингвистике практически каждая работа, поскольку в настоящее время чрезвычайно активизировалось изучение процесса понимания и характера представления ментального содержания в различных речевых образованиях.

Такая акцентуация названного аспекта психолингвистических исследований возможна в связи с особым представлением о лингвистической реальности как субстанции особого рода, возникающей при взаимодействии феноменальных свойств реального объекта и направленного на его исследование мышления. Отсюда и целостность объекта есть порождение этого процесса, а не следствие некоего взаимодействия выделяемых в системе элементов. Тогда и исследование закономерностей рече- и текстопорождения может быть разведено с изучением синтагматики и парадигматики элементов этих процессов и репрезентирующих их речевых феноменов.

Мы вполне отдаем себе отчет в том, что выработка недискретных принципов анализа речевого произведения - дело не просто долгое, но и архисложное, однако отечественная лингвистика накопила такое огромное количество концепций высочайшей объяснительной силы, а главное, быть может, продемонстрировала такое умение ставить глубочайшие вопросы, касающиеся онтологии языка, что это позволяет надеяться на разработку методов и методик синергетического исследования языка уже в ближайшем будущем.

Так, вполне возможно появление методик, исследующих вероятность и плотность вероятности значений языковых элементов на базе сопряжения данных современной лексикологии (теории валентности) и результатов свободных и направленных ассоциативных экспериментов. Положение о том, что вероятность двух последующих смыслов и их репрезентантов зависит от порядка, в котором они возникают, позволяет, на наш взгляд, уточнить многие методики дистрибутивного анализа, «вдохнуть новую жизнь» в приемы трансформационного анализа, ставшего на определенном этапе развития структурной лингвистики чисто формальным, бессодержательным.

Утверждение о том, что наблюдение и сознание порождают уникальное субстанциональное изменение в состоянии наблюдаемого объекта, позволяет иначе взглянуть на проблемы функциональной стилистики, стилистики текста, сущность идиостиля, характер репрезентации эстетически значимых смыслов в художественном тексте и т.п.

Исследование речевой деятельности как принципиально нестабильной, диссипативной системы, эволюционирующей под воздействием флуктуации элементов, позволяет рассматривать текст как временное состояние относительной устойчивости системы. Тогда акцентируются принципы перехода системы из одного состояния в другое. При этом, с одной стороны, появляются возможности для иного осмысления уже выявленных лингвистами особенностей текстов, связанных, например, с сущностью так называемых «текстовых скреп» и иных понятий, объясняющих возникновение текстовой смысловой целостности. С другой стороны, открывается широкое поле деятельности для лингвистов, изучающих стабильные, симметричные компоненты текста, функционально способные включаться в процессы самоорганизации. Наконец, обе эти стороны могут получить развитие в комплексном подходе к исследованию текста, когда изучается система аттракторов текста, предзадающая пути его эволюции, вероятностного развития, а следовательно, демонстрирующая специфику языка как феномена.

Поскольку алгоритм восприятия доминантного смысла «встроен» в текст, то аттракторы синхронизируют симметричные и асимметричные компоненты текста. Это позволяет по-новому решать проблему моделирования процесса порождения/восприятия речевого произведения, аргументируя возможность моделирования тех или иных психосоциальных характеристик продуцента текста состоянием последнего (Подчеркнем, что речь идет не о восстановлении реального психического содержания мышления продуцента текста, а о моделировании этого содержания).

Такое уточнение, на наш взгляд, необходимо, поскольку довольно часто «критикуется» возможность реконструкции личности по тексту, хотя уже понятия «языковая личность/личность», «реконструкция» свидетельствуют только о возможности моделирования, а не о претензиях психолингвистов на восстановление фрагмента реального процесса мышления. Напомним в связи с этим, что смысл текуч, процессуален и «останавливается» лишь в результате рефлексии над этой процессуальностью, а процесс становления смысла не может быть (пока?) зафиксирован.

В связи с рассмотрением речевой деятельности как синергетической системы возможна разработка методик исследования ее на стыке лингвистики и физики, лингвистики и математики. Некоторые такие перспективы намечены в работе Г.Г. Москальчук. Нам представляется особенно перспективным введение в методику анализа речевой деятельности (текста) принципов топологии уже потому, что они хорошо коррелириуют с принципами моделирования смысловых полей, вообще с полевой моделью языка.

В главах 2-4 мы попытались продемонстрировать первые возможности применения синергетического подхода (еще даже не отдельных методик) к анализу речевого произведения (текста), причем намеренно затронули проблему перевода/восприятия иноязычного текста, чтобы показать универсальность аргументируемого подхода. Обнаружилось, что синергетика позволяет использовать на принципе дополнительности разработанные ранее приемы исследования текста именно потому, что принципиально объясняет эволюцию любой сложной диссипативной системы саморазвитием.

Выясняется также, что многие языковые и лингвистические явления, воспринимаемые лингвистами как асистемные, демонстрируют именно сущностные свойства языка/речевой деятельности как синергетической системы. Это касается, например, метафоры, которую мы анализируем в отдельной главе. Не повторяя в заключении всех выводов и чрезвычайно интересных свойств метафоры, выявившихся в ходе анализа, отметим только, что метафора - это такой компонент самоорганизующейся системы, который означивает участки эволюции этой системы, указывает на области креативных (циклических и точечных) аттракторов, задавая тем самым направление речемыслительной деятельности реципиента. Именно этим объясняется, на наш взгляд, неоднократно отмечаемая исследователями суггестивность метафоры. Рискнем даже предположить, что именно синергетический подход может стать основанием для построения общей теории метафоры - метафорологии, поскольку именно он в полной мере демонстрирует принципиальное рассмотрение языка как «становящегося бытия».

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Герман, Ирина Александровна, 1999 год

1. Абаев В.М. Языкознание описательное и объяснительное // Вопр. яз-ния. 1986. № 7.

2. Аверьянов А.Н. Системное познание мира. М., 1985.

3. Акчурин И. А. Развитие понятийного аппарата теории самоорганизации // Самоорганизация и наук. Опыт философского осмысления. М., 1994.

4. Англо-русский словарь. В 2-х т. М., 1991.

5. Анисимов О.С. Акмеология мышления. М., 1997.

6. Анохин П.К. Узловые вопросы теории функциональной системы. М., 1980.

7. Антипова A.M. Основные проблемы в изучении речевого ритма // Вопр. яз-ния. 1990. № 5.

8. Апухтин В.Б. Психолингвистический метод анализа смысловой структуры текста. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1977.

9. Аршинов В.И., Свирский Я.И. Синергетическое движение в языке // Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994.

10. Баблоянц А. Молекулы, динамика и жизнь. Введение в самоорганизацию материи. М., 1990.

11. И. Бада М. Д. Соотношение звуковых и значащих единиц в языках с различным морфологическим строем: Дис. . канд. филол. наук. М., 1992.

12. Базылев В.Н. Синергетика языка: овнешнение в гадательных практиках. М., 1998.

13. Барашенков B.C. Кварки, протоны, Вселенная. М., 1987.

14. Барашенков B.C. Проблемы субатомного пространства и времени. М., 1979.

15. Барашенков B.C. Существуют ли границы науки: количественная и качественная неисчерпаемость материального мира. М., 1982.

16. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

17. Берестенев Г.И. О «новой реальности» в языкознании // Филол. науки. 1997. № 4.

18. Бехтерева Н.П., Гоголицын Ю.Л., Кропотов Ю.Д., Медведев C.B. Нейрофизиологические механизмы мышления. Л.,1985.

19. Библер B.C. Самостоянье человека. Кемерово, 1993.

20. Бибихин В.В. Язык философии. М., 1993.

21. Блинов A.A. Общение. Звуки. Смысл: Об одной проблеме аналитической философии языка. М., 1996.

22. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. В 2-х т. М., 1963.

23. Босова Л.М. Проблема соотношения семантических и смысловых полей качественных прилагательных (на материале русского и английского языков). Барнаул, 1997.

24. Бюлер К. Теория языка. М., 1993.

25. Бялоус И.Н. Принципы фрактальности в структуре художественного текста // Лингвистические парадигмы и лингводидактика. Иркутск, 1997.

26. Васильев В.И. Симметрия и время. // Симметрия в природе. Л.,1971.

27. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1997.

28. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988.

29. Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М., 1987.

30. Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. М., 1990.

31. Виноградов Ю. Е. Влияние аффективных следов на структуру мыслительной деятельности // Психологическое исследование интеллектуальной деятельности. М., 1979.

32. Воркачев С.Г. Безразличие как этносемантическая характеристика личности. Опыт сопоставления терминологии // Вопр. яз-ния. 1997. № 4.

33. Воробьев В.В. Культурологическая парадигма русского языка и культуры во взаимодействии. М., 1994.

34. Воронин С. В. Синестезия и звукосимволизм // Психолингвистические проблемы семантики М., 1983.

35. Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1986.

36. Гак В.Г. О плюрализме в лингвистических теориях // Филологические науки, 1997. № 6.

37. Галимов Б.С. Гносеологическая функция категории асимметрии: Автореф. дис. . канд. филос. наук.М., 1969

38. Гак В.Г. Об использовании идеи симметрии в языкознании // Лексическая и грамматическая семантика романских языков. Калинин, 1980.

39. Гаспаров М.Л. Семантический ореол метра. К семантике русского трехстопного ямба // Лингвистика и поэтика. М., 1979.

40. Геккель Э. Красота форм в природе. М., 1990.

41. Герман И.А. К проблеме перевода английский сложных слов на русский язык // Человек. Текст. Коммуникация. Тезисы докладов 2 Всероссийского семинара. Барнаул, 1998.

42. Герман И.А. О регулирующей роли эстетической эмоции в восприятии художественного текста // Психолингвистика и межкультурное взаимопонимание. Тезисы докладов X Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1991.

43. Герман И.А. В чем сущность современной концептуалистской литературы // Язык. Сознание. Этнос. Тезисы XI Всероссийского симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1994.

44. Герман И.А., Бочаров Д.Н. Выявление особенностей картины мира при обучении иностранному языку // Понимание и рефлексия в коммуникации, культуре и образовании. Тезисы V Тверской международной герменевтической конференции. Тверь, 1996.

45. Герман И.А., Пищальникова В.А. Этнологические лакуны инокультурного текста: к проблеме перевода // Культура и текст. Барнаул,1996.

46. Герман И.А. Способы перевода метафоры с английского языка на русский // Языковая ситуация в России XX века. Кемерово, 1997.

47. Герман И.А. К проблеме перевода метафоры в отечественной и зарубежной лингвистике // Человек. Коммуникация. Текст. Тезисы Всероссийского регионального семинара. Барнаул, 1997.

48. Герман И.А., Афанасьева О.Б. Содержание концепта «творчество» в поэзии Н. Гумилева // Человек. Текст. Коммуникация. Тезисы докладов 2 Всероссийского семинара. Барнаул, 1998.

49. Герман И.А., Пищальникова В.А. Метафора как компонент речемыслительной синергетической деятельности // Единицы языка и их функционирование. Вып. 4. Саратов, 1998.

50. Герман И. А. Метафоризация как один из видов речемыслительной синергетической деятельности // Актуальные вопросы филологии. Сборник тезисов научно-практической конференции, посвященной памяти И.А. Воробьевой. Барнаул, 1998.

51. Герман И.А. К проблеме смыслообразующих факторов текста перевода // Этногерменевтика и языковая картина мира. Кемерово, 1998.

52. Герман И.А. Теоретические основания психолингвистической модели перевода // Семантика и прагматика текста. Барнаул, 1998.

53. Герман И.А. Интерпретация текста как синергетический процесс смыслопорождения // Ползуновский альманах. № 2. Барнаул, 1999.

54. Герман И.А., Пищальникова В.А. Отражение смены научной парадигмы в школьном преподавании // Актуальные проблемы переподготовки и повышения квалификации кадров в условиях обновления образовательной практики. Тезисы докладов. Барнаул, 1999.

55. Герман И.А. Семантическая специфика английских сложных слов и их перевод // Языковое бытие человека и этноса: когнитивный и психолингвистический аспекты. Барнаул, 1999.

56. Герман И.А., Голикова Т.А. Когнитивный аспект исследования сущности процесса понимания // Языковое сознание и образ мира. Тезисы XII Международного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1997

57. Голев Н.Д. Неканоническая орфография. Доклад на Международном симпозиуме «Языковая ситуация в России конца XX века». Кемерово, 1997.

58. Голикова Т. А. Слово как интегративный компонент репрезентации концептуальной картины мира (на материале творчества В.В. Набокова). Дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 1996.

59. Готт B.C. Философские вопросы современной физики. М.,1988.

60. Грищенко B.C. Четвертое состояние вещества. Париж, 1944.

61. Грушевицкая Т.Г., Садохин А.П. Концепции современного естествознания. М., 1998.

62. Губин В.П. Прав ли Пригожин? // Философские науки. 1995. №5.6.

63. Гумилев JI.H. Этногенез и биосфера земли. Л., 1990.

64. Демьянков В.З. «Доминирующие теории» и «теории-меньшинства» в языкознании (Зарубежные концепции). М., 1994.

65. Джонс Г.О., Уитроу Г. Дж., Ротблат Дж. Вселенная: Рассказ о современных взглядах на строение вещества и Вселенной. М., 1961.

66. Динсмор Дж. Ментальные пространства с функциональной точки зрения // Язык и интеллект. М., 1995.

67. Дмитриева Н.Л. Конвенциональный стереотип как средство регуляции вербализованного содержания. Дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 1996.

68. Дрейманис А.П. Нейросинергетика и процесс творческого мышления // Научно-техническое творчество. Проблемы эврилогии. Рига, 1987.

69. Дубинина Т.В. Когнитивно-эмоциональные детерминанты формирования мотивационных функций. Автореф. дис. . канд. психол. наук. Новосибирск, 1995.

70. Дубров А.П. Геомагнитное поле и жизнь. М., 1974.

71. Дубров А.П. Симметрия биоритмов и реактивности. Проблемы индивидуальных различий, функциональная биосимметрика. М., 1987.

72. Дубров А.П., Пушкин В.Н. Парапсихология и современное естествознание. М., 1990.

73. Дуличенко А.Д. О перспективах лингвистики XXI в. // Вестник Моск. Ун-та. Серия 5. Филология. 1996. № 5.

74. Евин И. А. Творческое мышление и принципы синергетики // Научно-техническое творчество. Проблемы эврилогии. Рига, 1987.

75. Елисеев В.К. Исследование когнитивно-личностных компонентов процесса понимания: Автореф. дис. . канд. психол. наук. М., 1987.

76. Жуков Н.И. Проблема сознания. Минск, 1987.

77. Журавлев А.П. Звук и смысл. М., 1991.

78. Журавлева Т.С. Содержательность звуков речи в межъязыковом аспекте: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Минск, 1983.

79. Залевская А. А. Вопросы теории овладения вторым языком в психолигвистическом аспекте. Тверь, 1996.

80. Захарова Е.И. Психологические условия включения нового действия в состав сформированной деятельности: Автореф. дне. . канд. психол. наук. М., 1987.

81. Зубкова Л.Г. Слово в единстве формы и содержания // Известия Алтайского госуниверситета. Серия «Филология и журналистика.». № 3. Барнаул, 1997.

82. Иванов В.В. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.

83. Иванов Вяч. Вс., Лотман Ю.М. и др. Тезисы к семиотическому изучению культур (в применении к славянским текстам) // Semiotyka i structura tekstu. Wroclaw - Warszawa - Krakôw - Gdansk, 1973.

84. Иванова Г.В. Смысловое членение звучащего текста в процессе его восприятия. М., 1988.

85. Ивахнов Д.С. Психолингвистическое исследование корреляций общесемантической и ритмической структуры текста. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Саратов, 1987.

86. Казначеев В.П. Феномен человека. Новосибирск, 1991.

87. Казначеев В.П., Спирин Е.А. Космопланетарный феномен человека. Проблемы комплексного изучения. М., 1991.

88. Кинцель A.B. Репрезентация ведущего мотива (доминантной эмоции) речевой деятельности в текстах научного стиля (экспериментальное исследование) // Известия Алтайского ун-та, № 2, 1997.

89. Кинцель A.B. Экспериментальное исследование эмоционально-смысловой доминанты как текстообразующего фактора. Дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 1998.

90. Кпимонтович Н.Ю. Без формул о синергетике. Минск, 1986.

91. Клюканов И.Э. Переводческие универсалии и их психолингвистический смысл // Переводоведение и культурология: цели, методы, результаты. М., 1987.

92. Клюканов И.Э. Психолингвистические проблемы перевода. Калинин, 1989.

93. Князева E.H. Механизм интуиции: синергетический подход // Научно-техническое творчество: проблемы эврилогии. Рига, 1987.

94. Князева E.H., Курдюмов С.П. Антропный принцип в синергетике // Вопросы философии. 1997. № 3.

95. Князева E.H., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизация сложных систем. М., 1994.

96. Князева E.H., Курдюмов С.П. Интуиция как самодостраивание // Вопросы философии. 1994. № 2.

97. Кобозев Н.И. Исследование в области термодинамики процессов информации и мышления. М., 1971.

98. Козырев Н.А. Избранные труды. М., 1991.

99. Комиссаров В.Н. Теория перевода. М., 1990.

100. Копыленко М.М. Основы этнолингвистики. Алматы, 1995.

101. Коржинек Й.М. К вопросу о языке и речи // Пражский лингвистический кружок. М., 1967.

102. Коршук Е.В. Психолингвистическая типология межъязыковой лексической интерференции. Минск, 1987.

103. Котин М.Я. Перевод как акт языкотворческой деятельности (переводные христианские тексты в древнегерманских языках) // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. № 2, т. 56,1997.

104. Краев B.JI. Исследование психолингвистических механизмов восприятия слова в процессе чтения. М., 1990.

105. Красиков Ю.В. Алгоритмы порождения речи. Орджоникидзе,1990.

106. Красиков Ю.В. Лингвистические параметры исследования письменного текста. Автореф. дис. докт. филол. наук. М.,1990.

107. Крюков А.Н. Интерпретация и перевод // Переводоведение и культурология: цели, методы, результаты. М., 1987.

108. Кубрякова Е.С. Язык пространства и пространство языка (к постановке проблемы) // Известия АН. Серия лит-ры и языка. № 3, т.56, 1997.

109. Кузьмин Ю.Г. Перевод как мыслительно-речевая деятельность // Тетради переводчика. № 21,1984.

110. Кульгавова Л.В. Опыт анализа значений говорящего. Иркутск,1995.

111. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

112. Курдюмов С.П., Крылов В.Ю. Психология и синергетика. М.,1990.

113. Курдюмов С .П., Крылов В .Ю., Малинецкий Г .Г. Психология и синергетика. М.Д990.

114. Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика теория самоорганизации: Идеи, методы, перспективы. М., 1983.

115. Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Синергетика -новые направления. М., 1989.

116. Лакофф Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. М.,1995.

117. Лангаккер Р.У. Когнитивная грамматика. М., 1992.

118. Латышев Л.К. Перевод: проблемы теории, практики и методики преподавания. М., 1988.

119. Лебедев А.Н. О нейрофизиологических основах восприятия и памяти. М., 1990.

120. Лебедева C.B. Психолингвистическое исследование близости значения слов в индивидуальном сознании. Саратов, 1991.

121. Леонтьев A.A. Основы психолингвистики. М., 1997.

122. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1983.

123. Лесков Л.В. Семантическая Вселенная // Вестник Моск. Ун-та. Серия 7. Философия. 1994. № 2.

124. Ливанов М.Н. Пространственная организация процессов головного мозга. М., 1972.

125. Лингвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы. Тезисы международной конференции: В 2-х т. М., 1995.

126. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984.

127. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.,1976.

128. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. М.,1982.

129. Лоскутов А.Ю., Михайлов A.C. Введение в синергетику. М.,1990.

130. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.

131. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: человек, текст, семиосфера, история. М., 1996.

132. Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода. М., 1985.

133. Мак-Гайр У.Дж. Инь и Янь прогресса в социальной психологии: семь принципов // Современная зарубежная психология. М., 1984.

134. Малинецкий Г.Г. Базовые модели и ключевые идеи синергетики. М., 1994.

135. Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. СПб.,1997.

136. Манеев А.К. Гипотеза биополевой формации как субстрата жизни и психики человека // Русский космизм. М., 1993.

137. Матевосян Л.Б. Стереотипное высказывание как психо- и социолингвистический феномен // Филологические науки, 1994. № 2.

138. Марутаев М.А. Гармония как закономерность природы // Шевелев И.Ш., Шмелев И.П., Марутаев МИ.А. Золотое сечение: Три взгляда на природу гармонии. М., 1990.

139. Марков М.А. О природе материи. М., 1976.

140. Марчук Ю.Н. Методы моделирования перевода. М., 1985.

141. Мелик-Гайказян И.В. Информация и самоорганизация. Томск,1995.

142. Мешков О.Д. Теория и практика перевода с русского языка на английский. Иваново, 1995.

143. Миньяр-Белоручев Р.К. Как стать переводчиком. М., 1994.

144. Митькин A.A., Корж H.H. Сенсорно-перцептивные процессы в структуре психики // Психол. журнал. Т.13, № 4. 1992.

145. Моисеев H.H. Человек и ноосфера. М., 1990.

146. Москальчук Г.Г. Структурная организация и самоорганизация текста. Барнаул, 1998.

147. Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы развития мировой культуры (синергетика исторического процесса). М., 1996.

148. Нейман Дж. фон. Избранные труды по функциональному анализу. М., 1987.

149. Нейман В.И. Структуры систем распределения информации. Изд 2. М., 1983.

150. Никифоров C.B. Проблема интерпретации письменного текста. М., 1993.

151. Ноосфера и человек. Труды семинара «Человек за ноосферу». М., 1991.

152. Оболенская Ю.Л. Диалог культур и диалектика перевода. М.,1998.

153. Ортони А., Клоур Дж., Коллинз А. Когнитивная структура эмоций // Язык и интеллект. М., 1995.

154. Павиленис Р.И. Понимание речи и философия языка (вместо послесловия) // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986.

155. Павиленис Р.И. Проблема смысла. Логико-функциональный анализ языка. М., 1983.

156. Павлов В.М. Полевые структуры в строе языка. СПб., 1996.

157. Панов М.В. Стилистика // Русский язык и современное общество. Проспект. Алма-Ата, 1962.

158. Панченко А.И. Континуум и физика. М., 1975.

159. Панченко А.И. Логико-гносеологические проблемы квантовой физики. М., 1981.

160. Панченко А.И. Философия, физика, микромир. М., 1988.

161. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века // Вопр. яз-ния, 1996. № 3.

162. Петренко В.Ф. Основы психосемантики. М.,1997.

163. Петров В.В. Семантика научных терминов. Новосибирск, 1982.

164. Петровский В.А. Психология неадаптивной активности. М.,1992.

165. Пешкова И.Р. Декомпрессия переводного текста. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1986.

166. Пиотровский Р.Г. О лингвистической синергетике // Научно-техническая информация. Серия 2. Информационные процессы и системы. 1996. № 12.

167. Пшцальникова В.А. Проблема смысла художественного текста. Новосибирск, 1992.

168. Пшцальникова В.А., Сорокин Ю.А. Введение в психопоэтику. Барнаул, 1993.

169. Пшцальникова В.А. Доминантная эстетизированная эмоция как суггестивный компонент художественного текста // Известия Алтайского Ун-та. Серия «Филология и журналистика.». № 2. Барнаул,1996.

170. Пшцальникова В.А., Чернышева Н.Ю. Ритмомелодия как текстовая универсалия // Текст: структура и функционирование. Барнаул,1997.

171. Пшцальникова В.А., Ермолаев А.К. Моделирование психосоциальных характеристик личности по тексту // Актуальные проблемы филологии. Сб. тезисов, посвященный памяти И.А. Воробьевой. Барнаул, 1998.

172. Пшцальникова В.А. Понятие «картина мира» в современной науке // Этногерменевтика и языковая картина мира. Кемерово, 1998.

173. Пшцальникова В.А. К проблеме дефиниции картины мира в современной лингвистике // Интерпретация художественного текста. Тезисы докладов 2 межвузовской конференции. Бийск, 1998.

174. Пищальникова В.А. Содержание понятия картина мира в современной лингвистике // Ползуновский альманах. № 1. Барнаул, 1998.

175. Пищальникова В.А. Речевая деятельность как синергетическая система // Известия Алтайского государственного университета. № 2. Барнаул, 1997.

176. Пищальникова В.А. Психопоэтика. Барнаул, 1999.

177. Пригожин И. От существующего к возникающему. М., 1985.

178. Пригожин И., Николис Г. Самоорганизация в неравновесных системах: От диссипативных структур к упорядоченности через флуктуации. М., 1979.

179. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: новый диалог человека с природой. М., 1986.

180. Прокопенко C.B. Смысловая функция ритма в тексте (исследование художественных прозаических текстов на материале русского и немецкого языков): Автореф. дис. .канд. филол. наук. М.,1995.

181. Пушкин В.Н. Оперативное мышление в больших системах. МЛ., 1965.

182. Пушкин В.Г., Урсул А.Д. Информатика, кибернетика, интеллект: Философские очерки. Кишинев, 1989.

183. Ротенберг B.C. Внутренняя речь и динамизм поэтического мышления // Филологические науки. № 6. 1991.

184. Россомагина Н.И. Исследование перевода как вторичного порождения текста: Автореф. дис. .канд. филол. наук. Одесса, 1987.

185. Роуз С. Устройство памяти. М., 1995.

186. Рузавин Г.И. Самоорганизация: кооперативные процессы в природе и обществе. М., 1990.

187. Рузин И.Г. Возможности и пределы концептуального объяснения языковых фактов // Вопр. яз-ния. 1996. № 5.

188. Русский космизм. М., 1993.

189. Савин Ю.А. Основы ноокосмологии. М., 1995.

190. Самоорганизация: психо- и социогенез. СПб., 1996.

191. Сафонов Ю. Новеллы о золотом сечении и числах Фибоначчи // Чудеса и приключения. № 3. 1998.

192. Семашко Л.М. Сферный подход: методология, концепции, проектировки. СПб., 1992.

193. Серкин В.П. Функциональный генез значения в практической деятельности: Автореф. дис. . канд. психол. наук. М., 1988.

194. Смирнов И.П. Психодиахронологика. М., 1994.

195. Солдатова Г.У. О методических проблемах этнопсихологического исследования // Психологический журнал. Т. 13. № 4. 1992.

196. Солопов Е.Ф. Концепции современного естествознания. М.,1998.

197. Соколов Ю.Н. Цикл как основа мироздания. Ставрополь, 1995.

198. Соколов E.H. Нейронные механизмы памяти и обучения. М.,1981.

199. Сонин А.Г. Комикс как знаковая система: психолингвистическое исследование (на материале французского комикса). Дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 1999.

200. Сорокин Ю.А. Введение в этнопсихолингвистику. М., 1998.

201. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.

202. Староселец O.A. Экспериментальное исследование понимания метафоры текста. Дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 1997.

203. Таранец В.Г. Энергетическая теория речи. М., 1981.

204. Тонкова М.М. Коммуникация и синергетический подход: взаимодействие вербальной и невербальной подсистем (на материале англоязычной художественной прозы). Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1989.

205. Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966.

206. Утробина Т.Г. Экспериментальное исследование языковых репрезентаций комического смысла. Дис. . канд. филол. наук. Горно-Алтайск, 1997.

207. Ухтомский A.A. Доминанта. М., 1966.

208. Федоров A.B. Основы общей теории перевода. М., 1968.

209. Филатов В.П. Об идее альтернативной науки // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990.

210. Фигал Г. Перевод (о чужом и своем) // Вестник Моск. Ун-та. № 4. Серия 7 «Философия». М., 1997.

211. Финагентов В.И. Психолингвистический анализ трансформаций текста при переводе. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Саратов, 1982.

212. Физическая энциклопедия. Т. 4. М., 1984.

213. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. Т.2. М., 1990.

214. Фокс Р. Энергия и эволюция жизни. М., 1992.

215. Фурман А.Е., Ливанова Г.С. Круговороты и прогресс в развитии материальных систем. М., 1978.

216. Хакен Г. Синергетика. М., 1980.

217. Хьюбел Д., Визель Т. Центральные механизмы зрения // Мозг. М., 1984.

218. Цымбал Л.А. Синергетика информационных процессов. М.,1995.

219. Черепанова И.Ю. Язык творческого бессознательного: суггестивная лингвистика в прикладном аспекте // Фатическое поле языка. Пермь, 1998.

220. Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 1990,

221. Чернейко Л.О. Научные парадигмы и сублогические модели языка // Вестник Моск. Ун-та. Серия 9. Филология. 1996. № 3.

222. Чиликин А.Н. Целостность мотивации. М., 1993.

223. Чирикова Е.А. Влияние эмоции на актуализацию образов представления: Автореф. дис. . канд. психол. наук. М., 1972.

224. Шатуновский И.Б. Семантика предложения и нереферентные слова. М., 1996.

225. Шаховский В.И., Сорокин Ю.А., Томашева И.В. Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы (межкультурное понимание и лингвоэкология). Волгоград, 1998.

226. Швейцер А.Д. Теория перевода. М., 1988.

227. Шуков В.А., Хон Г.Н. Оправдание случайности. М., 1990.

228. Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М., 1995.

229. Эфроимсон В.П. Генетика этики и эстетики. СПб., 1995.

230. Язык и интеллект. M., 1995.

231. Язык и наука конца XX века. М., 1995,

232. Языковое сознание и образ мира. Тезисы Международного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1997.

233. Язык. Сознание. Этнос. Культура. М., 1994.

234. Dreimanis A.R. Synergetics of The Brain. Berlin, 1983.

235. Erdmann K.O. Die Bedeutung des Wortes. Aufsätze aus dem Grenzgebiet der Sprachpsychologie und Logik. Leipzig, 1900, 3 Aufl., 1922. -XII.

236. Fauconnier, G. Mental Spaces: Aspects of Meaning Construction in Natural Language. Cambridge, MA: MIT Press, 1979.

237. Jäger G. Translation und Translationslinguistik. Halle, 1975.

238. Jakobson R. Linguistics and Poetics // Style in language. Cambridge: Mass., 1966.

239. Langacker R.W. Foundations of Cognitive Grammar // Stanford University Press, 1987. Vol. 1 Theoretical Prerequisites.

240. Newmark P. A Textbook of Translation // New York: Prentice -Hall International, 1988.

241. Newmark P. Paragraphs on Translation // Clevedon England.; Philadelphia: Multilingual Matters, cl993.

242. Nida E. Towards a Science of Translating // Leiden, 1964.

243. Nida E., Faber Ch. R. The Theory and Practice of Translation. Leiden, 1969.

244. Ogden C.K., Richards A.A. The Meaning of Meaning. London: Routledge, 1953.

245. Osgood C.E., Mai M., Miron M. Cross-cultural Universals of Affective Meaning. Urbana: University of Illinois Press., 1975.

246. Rosch E. Prototype Classification and Logical Classification: The Two Systems. N.Y., 1983.

247. Wildgen W. Archetypensemantik: Grundlagen fur eine dynamische Semantik auf der Basis der Katastrophentheorie. Tübingen, 1985.