Концепция заговора в радикальной социалистической оппозиции. Вторая половина 1840-х - первая половина 1880-х годов тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, доктор исторических наук Исаков, Владимир Алексеевич

• Исаков, Владимир Алексеевич
• доктор исторических наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор исторических наук Исаков, Владимир Алексеевич

Введение.

Глава I. Радикальные варианты решений общественно-политических проблем России к концу 1840-х годов.

1.1. Попытки организации заговоров и тайных обществ в 18301840-е годы и социализм.

1.2. Петрашевцы и радикализм.

Глава И. Интерпретация идеологии заговора А.И. Герценом и Н.П. Огаревым.

II. 1. Заговорщический компонент в революционном движении Италии и Франции конца XVIII века — 1860-х годов в освещении А.И. Герцена.

II.2. Оценка А.И. Герценом заговора декабристов. ф II.3. Проблематика радикальных переворотов и тайных обществ в творчестве Н.П. Огарева. 104 - ' г

Глава III. Состояние концепции заговора в 1860-х - начале 1870-х годов в России.

III. 1. Элементы концепции заговора на рубеже 1850 - 1860-х годов в революционном движении и отношение к ним Н.Г. Чернышевского.

111.2. Бакунинские проекты тайных обществ.

111.3. Формула революции ишутинцев.

111.4. С.Г. Нечаев и заговорщичество.

Глава IV. Концепция заговора П.Н. Ткачева и анализ заговорщичества П.Л. Лавровым.

IV. 1. Историческое обоснование концепции заговора

П.Н. Ткачевым.

IV.2. Революционная программа П.Н. Ткачева.

IV.3. П.Л. Лавров и заговорщичество.

• Глава V. Народовольческий вариант концепции заговора.

V.l. Характеристики идеологии народовольчества.

V.2. Заговорщичество в идеологии народовольчества.

V.3. Проблематика власти в концепции заговора «Народной воли»

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Концепция заговора в радикальной социалистической оппозиции. Вторая половина 1840-х - первая половина 1880-х годов»

Россия после восстания декабристов на некоторое время, казалось, впала в спячку. Но нерешенные проблемы неизбежно будоражили умы, и даже мощная полицейская система Николая I не могла остановить процесс сомнений и критики и попыток действовать практически1. Растущая количественно в соответствии с запросами эпохи разночинная прослойка была активным участником этого процесса, как и те, кого традиционно причисляли к дворянам. Поиск выражался в разных формах. Те же, кто в 1830-е годы и особенно в 1840-е знакомились с идеями социализма, начинали увязывать решение российских проблем с реализацией в России нового учения. Большинство увлекшихся социализмом тяготели к мирным способам его внедрения. Но очевидная длительность этого процесса, как и очевидные пороки российской жизни, заставляла искать иные пути. Наряду с другими возникала идея заговора. Представляется логичным, предваряя традиционные разделы введения, дать авторское понимание понятия «заговор» в русле рассматриваемой темы.

К вопросу об определении. В России концепция революционного заговора в 1840-е - начале 1880-х складывалась как составляющая идеологии радикальных социалистов, намеренных разрешить коренные проблемы социально-политического и экономического развития страны путем заговорщической деятельности, которая должна была явиться отправной точкой в деле революции и революционного переустройства общества. Независимо от различий в решении целого комплекса проблем и, прежде всего, отношения к народным массам, деятели освободительного движения (анархисты, пропагандисты, якобинцы) при теоретической разработке средств борьбы с самодержавием почти всегда выходили на идею подпольной борьбы силами тайного общества для финального успеха в революции, то есть выходили на идею заговора, даже если не употреблялось само понятие («заговорщиками» обычно их квалифицировала власть, обыватели). Идея оправдывалась ими как неизбежная в условиях противостояния с централизованной самодержавной системой, и во многом моделировалась и задавалась этой системой, не оставлявшей никаких возможностей продуктивной легальной борьбы. Таким образом, тема настоящего исследования предполагает, что под заговором следует понимать подпольную деятельность тайного общества революционеров-социалистов, реализующего свою программу борьбы с самодержавием и доводящего дело до победы над ним и утверждения в стране социализма. Расхождения в понимании назначения и формулы заговора были очень значительными: от принципов построения общества - централизованного или федеративного, от отношения к народу - революция осуществляется его силами или подготовленным меньшинством, до характера власти после свержения самодержавия - будет ли она народным представительством или диктатурой этого же меньшинства. Разным было отношение и к ряду других проблем, в частности, к роли террора, способам и значению пропаганды, к возможным союзникам. В исторической литературе заговорщиками чаще всего называют сторонников захвата власти и последующего ее отправления революционной организацией через диктатуру. Такой подход суживает, с нашей точки зрения, возможный спектр вариаций заговора.

Российские заговорщики - социалисты продолжили революционную заговорщическую традицию предшествующих поколений, и отечественных, и европейских. Самое заметное различие между ними состояло в конечной цели. Если декабристы стремились уничтожить крепостное право, ликвидировать или существенно ограничить монархическую власть, польские деятели, карбонарии, а позднее Мадзини в Италии ставили себе це-% лью создание единого независимого национального государства, французские заговорщики 1830-1840-х годов в основном боролись с монархией за установление республики, то российские социалисты, решившие бороться с властью революционным путем, мечтали о социалистическом переустройстве общества. Их предшественником был прежде всего Гракх Бабеф, пытавшийся через «Заговор равных» в самом конце XVIII столетия реализовать многовековую мечту о социальной справедливости. Примером для подражания мог стать, и в определенный момент стал, но достаточно /¡¿г поздно, когда российское заговорщичество самостоятельно, по крайней мере, в теории уже состоялось, Луи Огюст Бланки, который, пройдя несколько предшествующих стадий заговорщичества (бонапартист, республиканец) уже к началу 1830- годов пришел к идее соединить заговор с социалистической целью. С учетом его приоритета в такой постановке вопроса и значения бланкизма, как наиболее законченного и цельного варианта заговорщичества, в приложениях к настоящей работе дается анализ базовых вех в становлении мировоззрения Бланки.

• В свою очередь революционное заговорщичество в Европе развивалось, отталкиваясь от различных примеров предшествующей истории. Масонство, корпоративные движения, дворцовые перевороты, религиозные секты, ереси - все это различными своими признаками составляло опыт революционеров первой половины XIX века. Российская история также давала пищу для размышлений в соответствующем ключе. Она, как впрочем, ^ и во многих других странах, изобиловала примерами придворной борьбы, доходящими нередко до уровня переворотов и, что особенно важно, завершавшихся успехом. Особенность российской ситуации заключалась в том, что эта тенденция не угасала, а в силу сохраняющейся недемократичности политической системы перекочевала в новое и новейшее время, в то время как в Западной Европе утверждались постепенно демократические порядки, хотя рецидивы переворотов были, например, переворот Наполеона III.

Общественное сознание в России традиционно приписывало верховной власти огромные, почти беспредельные созидательные возможности, и нередко историческая практика подтверждала это. Таким или почти таким было впечатление от деяний Петра Великого. Во многом это обстоятельство объясняет стремление революционеров ударить именно по политическому центру, чтобы разрушить его и наделить затем этими властными полномочиями или Народное собрание или диктатуру.

В российской истории были примеры и революционного заговорщичества, прежде всего декабристское движение. Присутствовали и многочисленные примеры различных по характеру общественных объединений, в том числе и тайных, имевших политический характер2.

Расширяя предложенное выше определение заговора, можно утверждать, что независимо от целей любой заговор может быть определен как подготовка и осуществление тайной организацией или группой лиц чаще ^ всего акта насилия для последующей реализации своей стратегической цели: обеспечнения успеха личным или корпоративным интересам, смены власти, установления республики, национального государства или общества социальной справедливости. Соответственно концепция заговорщиков-социалистов строилась исходя из задачи воплотить свои — социалистические - идеалы через государственный переворот или революцию. Но, раз решившись на насилие во имя этих идеалов, они неизбежно должны были пройти дорогой предшественников: создать организацию, способную эф-гд фективно действовать в подполье, а это предполагало решение проблемы ее типа и структуры. Наиболее подходящим был вариант централизованного, иерархически выстроенного, дисциплинированного, достаточно немногочисленного союза единомышленников. Теоретически оставался вариант федеративного устройства подпольного общества, но практика отмела его как неподходящий. Другой проблемой заговорщиков, вытекающей из предыдущей, была взаимосвязь характера общества, конечной цели и практических способов борьбы. Гуманистические установки заговорщиков - со-'# циалистов входили в противоречие с насилием, как способом борьбы. Оправдание они находили в невозможности действовать иначе, в деспотизме власти и высокой цели. Деспотизм же, как и характер государственной власти в целом (иерархической, необъятной, сверхцентрализованой, претендующей на роль всеобщего патрона, с огромным мобилизационным ресурсом, с практикой преобразований, с непримиримостью к оппонентам, и ^ с насилием как основой внутренней политики) неизбежно задавали направление идейных поисков радикальных социалистов.

Повышенное внимание революционно настроенных деятелей к идее заговора заметно в переходные исторические.периоды, длящиеся иногда десятилетия. В России заговор декабристов высветил две основные проблемы, составляющие суть длительного кризисного состояния и требующие разрешения: ликвидация крепостного права и самодержавия. Со второй половины 1840-х годов частью петрашевцев было предложено не просто их социалистическое решение, но революционно-социалистическое. Последующие идейные искания в этом плане стимулировались прежде всего объективным обстоятельством - нерешенностью или частичным решением названных проблем. В итоге почти четырех десятилетий идейных исканий концепция заговора была разработана, проявившись наиболее полно у Ткачева и в народовольчестве. Она содержала три основных элемента: тайное общество, подготовка акта насилия, реализация стратегической цели. Теоретическая мысль должна была решить и в основном решила несколько органически связанных с этим проблем: характер революционного переворота, роль народа на этапе подготовки акта насилия, во время и после его совершения, отношение к овладению политической властью и ее постреволюционнй характер.

На решение этих проблем оказывали значительное влияние социальный состав и возраст участников борьбы, в подавляющем большинстве молодых разночинцев, в то время как среди карбонариев, сторонников Мадзини, Бланки находились выходцы из разных социальных слоев и разных возрастных групп. Характеристики российских революционеров предопределяли во многом радикализм установок. Молодежи в целом не свойственны были терпеливая подготовка, теоретические нюансы. Она жаждала деятельности и готова была принести себя в жертву ради высокой цели - счастья народа. Все это не могло не отражаться в творчестве идеологов революционного движения.

В настоящей работе предполагается проанализировать не только процесс становления концепции заговора, но и отношение к ней наиболее видных представителей освободительного движения, которые относились к идее достаточно неоднозначно или даже отрицательно. Как равнозначные в работе используются понятия «концепция заговора» и «заговорщичество».

Актуальность темы. Характеристики самодержавной России, вызвавшие к жизни в революционном движении заговорщичество, сохранялись достаточно долго. Затяжная недемократичность российской политической системы, имевшая объективные объяснения, ее корневые традиции отразились после 1917 года и в советской истории. Исследования последнего времени о военном коммунизме, основах политической системы СССР после революции октябрьской 1917 года вновь и вновь доказывают потребность в осознании предыстории явления. И.А. Павлова пишет, что в большевистской партии «уже с самого начала .имелись основания для последующего перерождения. Это не только черты, делавшие ее партией нового типа - конспиративность, жесткая централизация, идеологическая нетерпимость. Это, прежде всего, - цель, сформулированная для партии В.И. Лениным в апреле 1917 г.: захват государственной власти и последующее строительство социалистического общества, что в России неизбежно означало насаждение «социализма» традиционным российским способом - «сверху», путем насилия. Все это гигантски увеличивало роль и значение верховной власти в обществе»3. Отметим, что такая точка зрения категорически отвергалась сторонниками Ленина и Троцкого. В частности, Виктор Серж, приверженец последнего писал, что «большевистский заговор был буквально вынесен колоссальной поднимающейся волной», и в результате большевики наиболее полно выражали «устремления активных масс». Эта тема достаточно спорная, и в отечественной и в западной историографии 4.

Советскому периоду также была присуща политическая борьба на уровне верхушки - партийные перевороты. Эта проблематика находит отражение в исследовательской литературе5. С учетом того обстоятельства, что в этот период в строительстве советского государства отразились предыдущие теоретические наработки, значимость темы повышается и в прикладном значении. Более того, невозможность быстро пройти период освоения демократического уклада жизни реанимирует проблему. Схемы заговорщичества применимы и к нашей действительности. Как справедливо пишут В.А. Твардовская и Б.С. Итенберг, «то ослабевая, то вновь усиливаясь, заговорщическая тенденция не ушла из движения даже в его пролетарский период. Более того, вера в возможность декретировать «сверху» новые социальные порядки, решать судьбы народа за его спиной - эти постулаты «заговорщичества» отчетливо проявились и в период господства сталинизма. Тема бланкизма, таким образом, давала пищу для размышлений отнюдь не только в 1860-1870-х годах XIX в. в России»6. Добавим, что этот вывод касается и новейшей истории России. В качестве примера можно привести события августа 1991 года.

Исследование процесса формирования российской концепции заговора может помочь в изучении подобных ей явлений. Европейская история XIX века изобиловала примерами заговорщичества в итальянских государствах, Франции, Польше, Испании, некоторых других странах. Как пишет Р. Блюм, «в тех странах, где еще велась борьба против феодализма, где завершались процессы буржуазных преобразований, где решались задачи национально-освободительной борьбы, политическая революционность находила новые импульсы, и именно в этих странах выдвигались радикальные революционные теории, продолжавшие традиции якобинства. Вообще якобинские идеи вдохновляли многих буржуазных революционеров на протяжении почти всего XIX века»7. Близкий подход содержится в работе американского автора Э. Глиссона, по мнению которого тип русского радикализма напоминает тайные общества Европы периода Реставрации и соотносится с деятельностью крайне левых в нынешней Америке8.

Наличие в современном мире движений, течений, некоторые характеристики которых близки русской концепции заговора, подтверждает необходимость изучения предыстории явления Успешное овладение инсургентами или заговорщиками властью с радикальными, а нередко с социалистическими лозунгами, например на Кубе, в Ливии, теория революционного очага в Латинской Америке, специфика военного менталитета, проявляемая в переворотах, все это - настоятельные доводы в пользу тщательного исследования предшествующей истории. Наличие комплексов обстоятельств, схожих с российскими в 1840-1880-е гг. XX в.: переходный характер эпохи, недемократичность системы, репрессивность ее, ломка традиционной социальной структуры, непоследовательность реформ, низкий уровень жизни граждан - усиливают необходимость изучения. Можно согласиться с мнением Б.М. Шахматова о том, что «интерес к Бланки и бланкизму (как наиболее последовательному варианту заговорщичества — И.В.) не может иссякнуть до тех пор, пока в мире существуют такие социальные и идеологические условия, при которых для решения назревших революционных задач могут быть предложены бланкистские политические программы»9. Подтверждением этому является факт продолжающейся теоретической разработки различных вариантов борьбы, в том числе конспиративных и террористических. Примечательно, что авторы исходят из исторического опыта России, где «коммунизм взял власть посредством государственного переворота», опыта Алжира, где маленькая группа, начавшая восстание в 1954 году, пробудила массы, а затем их «отсекла от европейского меньшинства систематическим использованием террора». Разрабатывается философия террора, применение его в городах ю и сельской местности .

Не касаясь историографии, о ней речь пойдет ниже, отметим все же два, связанных с ней момента, усиливающих актуальность темы. Во первых, может показаться, что частое употребление понятия заговор (вариант -заговорщически-террористическое направление) означает изученность теоретической стороны явления - концепции заговора. Но на сегодняшний день кроме десятистраничного раздела в книге С.С. Волка от 1966 г. о заговоре (и теории и практике) есть только незначительные фрагменты в отдельных работах, которые будут проанализированы ниже. Несмотря на неоднократное приближение к теме в историографии, она комплексно не ставилась. Обращение к отдельным сторонам заговорщичества Ткачева, Огарева, ишутинцев, народовольцев происходило не в рамках одной системы координат, а изолированно, без связи одного объекта с другими. Более того, о каждом явлении заговорщичества говорилось в общем событийном контексте, и, чаще всего, все сводилось к пересказыванию соответствующих программных положений того или иного деятеля или организации.

Во-вторых, необходимость в изучении настоящей темы заключается также в том, что проявившаяся с недавних пор историографическая тенденция, воскрешающая охранительные подходы, дезориентирует общественное мнение, сводя сложнейший комплекс причин, вызывающих революционное движение, к специфическим характеристикам российской ин-<Ф теллигенции или ошибочности цели. На эту историографическую ситуацию следующим образом отозвался C.B. Тютюкин: «Создается впечатление, что нас хотят убедить в том, что любое радикальное движение, выходящее за рамки чисто эволюционные . всего лишь утопия. Но так ли это?» Несколько ранее H.A. Троицкий высказался в том же ключе: «Любой исследователь должен знать, что нет абсолютного зла. Разве могла французская революция победить без якобинского террора?»11. Кровь, пролитая властью, насилия, совершаемые ею, медлительность в принятии важных решений, вопиющая социальная несправедливость в подобной ■ф трактовке оказываются в российской истории незначительными явлениями и даже просто не принимаются в расчет. Все внимание уделено бел-летризированному образу кровожадного негодяя-революционера, попирающего нормы морали. Думается, исходный пункт для осуществления властью продуктивной, динамичной политики - объективные знания о стране, в том числе и понимание исторической многомерности. Промедление с нужными реформами, пренебрежение к социальным вопросам влекут возрождение революционного движения, почва для которого — 4 нищета большой части населения. Поэтому не позиция ублажения общественного мнения и потакания власти, а позиция исторической правды оказывается настоятельно необходимой для демократической эволюции России. Поэтому анализ теории заговора, как одного из вариантов революционного движения, к тому же наиболее последовательного и наступательного, представляется особенно настоятельным.

Историография темы. Историография, рассматривающая различные • проблемы заговорщичества, имеет давнюю историю. Представляется логичным переместить разделы, посвященные конкретным субъектам, в соответствующие главы, а иногда и параграфы. Во введении же необходимо проанализировать проблематику, имеющую обобщающий характер. Представляется также логичным рассматривать зарубежную историографию, посвященную сюжетам, связанным с настоящей темой, в общем исследо-I вательском потоке, а не выделять в специальный раздел, что напоминает эпоху идеологического противостояния. В целом же западной историографии посвящены работы В.Г. Джангиряна, Л.Г. Сухотиной, М.П. Карпаче

19 ва и других отечественных авторов . Сразу же отметим, что одна из базовых тем западной историографии - заимствование Лениным и в целом большевиками идейного наследия прежде всего крайних радикалов, особенно Ткачева. Необходимо добавить, что существует фундаментальная литература, прослеживающая становление и развитие теории революционной элиты от Бабефа, О.Бланки, к Ткачеву, Нечаеву и затем к Ленину13.

Чаще всего исследователи высказывались в обобщающем плане, обращаясь к радикализму и наиболее существенным его проявлениям, особенно терроризму и заговорщичеству. Авторы различных идеологических направлений и в разные эпохи пытались вскрыть причины, побуждавшие часть оппозиционеров занимать крайние левые позиции и в итоге дать базовые характеристики российского радикала. Очевидно, что процесс изучения еще не закончен. Как обоснованно утверждают P.A. Городницкий и Г.С. Кан, «история российского радикализма еще не изучена настолько, чтобы в ней не оставалось каких-либо проблем и белых пятен»14. Это обстоятельство подтверждается недавними острыми и принципиальными дискуссиями, связанными с этой большой темой15. Помимо вопроса о причинах возникновения и развития радикализма в России была поставлена неизбежная при этом проблема степени оправданности насильственных действий революционеров, возможности их оценки с моральной точки зрения.

По мнению подавляющего большинства современных исследователей, революционный радикализм был следствием прежде всего политики самодержавия, и это совпадает в основном с подходами революционно-демократического и, отчасти, либерального направления в дореволюционной историографии. Как пишет В. Гросул, «не учитывая непрекращающегося самодержавного и чиновно-помещичьего произвола, трудно понять возникновение русского революционного терроризма - одного из методов действий зарождающейся революционной армии»16. По мнению В.А. Твардовской, «серьезный просчет» - не принимать «во внимание воздействие на революционеров политики самодержавия. Речь идет не только о репрессиях. Власть, если так можно выразиться, по-своему моделирует своих революционных противников. В облике российских революционеров различимы черты самодержавной власти: они столь же жестоки и непримиримы, не сомневаются в своем праве решать за народ его судьбу». В целом же исследовательница оценила проблему так: «.власть делала все, ч, тобы убедить их (революционеров - И.В.) в возможности только насильственного способа преобразований», «революционным и социалистическим идеям власть, как всегда, смогла противопоставить лишь насилие»17. Подобный подход заметен и у К.Н. Морозова: «На наш взгляд, нельзя ограничивать спектр участников террористической вакханалии, творившейся в России, только революционными партиями». Террор «рождался лишь под воздействием целого ряда факторов взаимовлияющих и усиливающих друг друга». Оценивая работу О.В. Будницкого, Морозов пишет, что тот, с его точки зрения, «справедливо указывает на то, что нельзя из двух противостоящих друг другу лагерей - власти и революционеров - обвинять лишь одну сторону»18. Будницкий же следующим образом представил свою позицию: «отсутствие видимых достижений в деревне, преследования со стороны правительства, которое упорно не желало быть «нейтральным», подталкивало революционеров к переходу от анархизма к политической борьбе, от бунтарства, которое так и осталось теоретическим, к терроризму» 19. Заметны параллели таких оценок с тем, что писали о причинах революционного движения еще до революции авторы разных направлений. Сторонник либерально-народнических подходов В.Е. Чешихин-Ветринский полагал, что «общественное движение стало все более загоняться в подполье, и

ЛЛ там в 1866 году впервые вспыхнул зловещий огонь террора» . Такие авторы как А. Тун и JL Барриве придерживались в целом этого же взгляда21. Характеристики внутрироссийской жизни были настолько очевидны, что и эсеровский публицист В. Цеховский22, и кадет А. Корнилов, писавший о «полном отсутствии свободы печати», «состоянии террора, в которое наше правительство ввергло все русское общество после 1866 г.» и «крайнем озлоблении молодежи, теснимой и оскорбляемой»23, сходились в оценке причин появления радикализма.

Современная исследовательница А Е.И. Щербакова по сути повторяет эти выводы когда утверждает, что «при столкновении с жизнью» терпели крах надежды молодежи быть полезными своему Отечеству мирной деятельностью 24. Авторы, пишущие ныне, отдают отчет в том, что первопричины были вскрыты давно. A.B. Воронихин апеллирует к мнению Виктора Гюго, писавшему, что: «деспотизм и нигилизм . представляли собой две чудовищные стороны одного и того же явления», «разнузданную войну зла против зла, поединок темных сил» 25. Практически также оценивает проблему американский исследователь Б. Пейерс, по мнению которого «именно деспотизм вызвал революцию. Революция и деспотизм - близнецы»26.

Некоторые исследователи несколько по-другому видят причинно-следственные связи той эпохи. Признавая «неадекватность действий правительства», E.JI. Рудницкая утверждает, что «террор, как и отторжение морали, были изначально субстанцированы в русском революционном движении. Вспомним только ишутинцев, Нечаева, Ткачева. Каким бы монстром ни был Нечаев, он был лишь крайним выражением потенций, обусловленных утопизмом идеалов, логикой борьбы, русскими политическими реалиями, неадекватностью действий правительства, социальной изолированностью революционеров. Проблема «народ и революция» — капитальная проблема русской истории второй половины XIX в. А потому «бесы» - не плод сознания великого русского писателя, а одна из глубинных ипостасей российской революционности»27.

Положение о «социальной изолированности» перекликается с выводами дореволюционной охранительной историографии. А. Мальшинский писал, что «пройдя почти всю Россию, агитаторы убедились в невозможности имеющимися в их распоряжении средствами произвести хотя малейшее движение в массах и пришли к заключению, что не по воле народа

28 государственная власть может быть потрясена.» . Неизвестный русский автор записки «Нигилизм и нигилисты», предназначенной для служебного пользования высших полицейских чинов Франции, также утверждал, что «русский нигилизм является продуктом заграничного происхождения. Политическая и социальная жизнь России в действительности не содержит ни одного из необходимых элементов для его образования и развития» . Об оторванности революционеров от русской действительности и их неспособности оценить проводившиеся реформы писал еше в 1930-е годы в США М. Карпович30. Тезисы об «изначальной субстанцированности» террора, «отторжении морали», «утопизме идеалов» также появились не сегодня, но они в значительной степени отвечают умонастроениям нынешней эпохи, когда настоятельно ощущается потребность понять, что происходило с Россией в течение последнего столетия, и кто виноват в ее бедах.

Продуктивными представляются размышления E.JI. Рудницкой о том, что «судьбоносность революционного начала не была случайным фактом. Она явилась следствием своеобразия русской истории, определяющей вехой которой были преобразования Петра». В итоге образовался «глубокий разрыв» верхов и народа и идеологическое противостояние «интеллигенции и власти», как выражение разрыва31. Детальное объяснение этого «разрыва», думается, может привести к интересным результатам.

Развитие радикализма в России объясняется и мощным идейным влиянием, шедшим с Запада, чаще всего из Франции. Это воздействие исследователи прослеживают еще со времен декабристов. В коллективной монографии «Революционная традиция в России» утверждается, что, «объяснять генезис, эволюцию. дворянской революционности вообще, вне учета мощного и систематического воздействия передового Запада на отсталую Россию - значит не понять суть вещей» . Рудницкая также указывает на очевидное восприятие декабристами некотрых базовых для радикализма идей: «В подходе Пестеля к проблеме государства . просматривается воздействие идей Николо Макиавелли» о «преобладании государственных интересов над частными, о заговоре, как единственной возможности установления достойных общества законов, о диктатуре, реализующей мечты народа об идеальном общественном устройстве»3 . По мнению М.А. Юси-ма, интерес декабристов «к Макиавелли является подтверждением того, что в России последнему чаще симпатизировали оппозиционные властям деятели, нежели защитники существующего строя»34.

События Французской революции, по мнению Рудницкой, выразились в том, что «удар, нанесенный Французскому просвещению революционным опытом Франции, преломился в России, стал детонатором складывания русского политического радикализма. Концепция военной революции исключала народ из непосредственного исторического действия»35.

Влияние французского революционного опыта на российский радикализм в историографии давно увязывают с именем Бабефа и Бланки. Еще Герцен, прочитав «Молодую Россию», написал: «Ну, есть ли тень вероятия, чтоб русский народ восстал во имя социализма Бланки?»36. По мнению же современного исследователя П.С. Ткаченко, «народники проявили внимание к бабувистской трактовке проблемы равенства с ее принципами уравнительного распределения и обязательного труда. Резкое осуждение Бабе-фом существующего строя, обоснование бабувистами необходимости социальной революции были особенно близки революционерам-разночинцам. Их внимание было приковано к высказываниям Бабефа и его последователей о путях установления социального равенства и неизбежности проведения с этой целью ряда последовательных переходных мероприятий. Выписки народников из сочинений Бабефа свидетельствуют о творческом восприятии ими его социальной системы»37. Этот вывод подтверждает также Б.М. Шахматов38. Пишут о постоянном внимании русских революционеров к идейным веяниям с Запада английские и американские авторы, отмечая, как например А. Вусинич, что «русские не были только имитаторами западной мысли, а существенно переделывали» заимстово-ванные теории. Е. Актон, полагает, что Герцен не копировал пассивно западноевропейские идеи. Французский исследователь А. Безансон также отмечает это обстоятельство. Он пишет, что русские революционеры перерабатывали доктрины и методы борьбы западноевропейских республиканцев, социалистов, карбонариев и создали в итоге формулу, которой Ленин обеспечил мировой успех. Инициатором этого процесса автор считает Чернышевского39.

Нередко в историографии отмечалось комбинированное воздействие внешних и внутренних идейных воздействий на тот или иной субъект российского революционного процесса. Так, например, Эм. Виленская писала о воздействии на ишутинцев рассказов Худякова о западноевропейском революционном движении, взглядов Огарев и Бакунина ("самая склонность Огарева к заговорам, к конспирации могла служить почвой для более близких отношений с Худяковым»40). Б.П. Козьмин отмечал идейное воздействие Бланки и Маркса на концепцию Ткачева, а также «Чернышевского, отчасти Добролюбова и особенно Писарева»41. Б. Горев же делал упор на то, что «и у Бланки, как и у Маркса, теория революционной диктатуры лишь слегка очерчена, между тем именно Ткачев разработал ее так подробно, с такой ясностью и силой ума, с такой неумолимой логической последовательностью, что ему по праву принадлежит роль первого действительного творца теории захвата власти революционной партией и диктаторского управления революционным государством»42. Подобный вывод сделал много позже и Б.М. Шахматов: Ткачев в бланкистах нашел скорее единомышленников, чем учителей»43. Исследователь полагает, что «теоретическое обоснование своей политической программы Ткачев генетически выводил прежде всего из учения Чернышевского и других идеологов «русского социализма» и строил ее в значительной степени на материале русской истории и окружавшей его российской действительности применительно к России»44. По словам Шахматова , в России не было 1830, 1848, 1871 гг., но был 1825, 1831 и 1863 год (Польша), революционные ситуации 1856-1861 и 1878-1881 годов, «когда русский бланкизм в наиболее яркой форме проявил себя дважды: в «Молодой России» Заич-невского (и его кружка) - в первом случае, в «Набате» Ткачева . и в «Народной воле» - во втором»45. Р. Блюм стоит на той же позиции, полагая, что «русские «бланкисты» в период формирования своих взглядов вряд ли были знакомы с идеями Бланки» 46.

И. Теодорович в 1920-е годы считал, что внутренние условия России были таковы, что в русском революционном движении должна была появиться мысль о заговоре: «Нам безразлично, позаимствовали народовольцы эту идею у Бланки, у Ткачева или дошли до нее своим собственным опытом. .Если бы не было Бабефа или Бланки, то опыт борьбы мелких товаропроизводителей в России дал бы нам своего русского Бланки»47.

В историографии намечена также была проблема взаимовлияния различных субъектов заговорщичества. Нередко выводы были взаимоисключающими. Л. Тихомиров считал, что «якобинец Нечаев» идеологически не был связан с ишутинцами, а Б.Б. Глинский утверждал, что «не-чаевская авантюра . связана в своем генезисе с каракозовской историей, но по своим последствиям не явилась источником, из которого последующее развитие революционного движения взяло свои питательные соки»48.

Развитие этой проблемы прослеживается в признанном практически большинством исследователей идейном влиянии Ткачева на «Народную волю». При этом В. Чешихин-Ветринский отметил нюанс, заключавшийся в том, что народовольцы «вначале полемизировали», но потом «пришли к якобинству «Набата»49. Е. Сельский писал об идее «строгой централизации», воспринятой народовольцами от Ткачева. Л. Барриве утверждал, что «в момент падения старого политического строя революционеры должны захватить власть и декретировать для народа новые свободные учреждения. Введение социалистического строя проходит через диктатуру революционной интеллигенции. Это якобинское учение было целиком усвоено террористами и пропагандистами на страницах «Народной воли»50. По словам В.И. Ленина, «подготовленная проповедью Ткачева и осуществленная посредством «устрашающего» и действительно устрашавшего террора, попытка захватить власть («Народной волей» - И.В.) была величественна»51.

Западные исследователи достаточно давно, а с недавних пор и их от-чественные коллеги, пишут о том, что часть радикальных российских деятелей предвосхитила своими идейными разработками большевизм. Так, И. Берлин называет в их числе Ткачева, Нечаева и Писарева. В Фишман отразил такой подход даже в названии своей работы «Петр Ткачев - наставник большевизма», а Д. Харди отвел ему место среди «великих мятежников» от Бабефа до Ленина. Ф. Уикс, автор работы «Первый большевик. Политическая биография Петра Ткачева» отметил, что Ткачев был не просто продолжателем дела Бланки. Идя от декабристов, он развил национальную концепцию политического заговора52. Следует оговориться, что в свою очередь западные исследователи имели своим предшественником H.A. Бердяева, писавшего еще в 1937 году, что Ткачев «более чем кто-либо должен быть признан предшественником Ленина»53.

Еще раньше детально проанализировал и проследил это идейное воздействие Г.В. Плеханов. Вследствие развития капитализма он допускал очень малую возможность успеха заговорщиков, но при этом писал о закономерности насильственных переворотов, играющих «роль повивальной бабки истории»54. Успешный же переворот революционного меньшинства закончится «позорнейшим фиаско», ведь придется «взяться за дело такой организации, для которой у нее (революционной партии - И.В.) не хватит ни сил, ни понимания»55. Этот вывод предварял его позднейшую критику большевиков.

Помимо внешних и внутренних идейных воздействий и внутренних взаимовлияний в историографии ставился вопрос о специфических чертах радикальных участников революционного процесса. Следует отметить, что упор делается на разных характеристиках. Герцен, ознакомившись с прокламацией «Молодая Россия», выделил несколько принципиальных моментов: идейную незрелость авторов, увлечение «террором революции с грозной обстановкой», взвинченность5 . Объяснял он это возрастом, неопытностью, идеализмом, тем, что террор «легок и быстр, гораздо легче труда . убеждает гильотиной», «дает волю страстям, очищая общей пользой и отсутствием личных видов. Оттого-то он и нравится гораздо больше, чем самообразование в пользу дела». Он полагал, что «неустрашимая последовательностью - одной из самых характеристических черт русского гения, отрешенного от народа» 57. Близкими к герценовским были оценки С. Булгакова. По его словам, «максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма», герой «даже, если он и не видит возможность сейчас осуществить этот максимум и никогда не увидит, в мыслях он занят только им. Он делает исторический прыжок в своем воображении». Поэтому у интеллигенции появляется тяга к «якобинизму», «захвату власти», «диктатуре», заметен «недостаток чувства исторической действительности и геометрическая прямолинейность суждений и оценок, пресловутая их принципиальность»58.

Если в оценках Герцена заметно сочувствие и некая причастность, то у Л. Тихомирова после отхода от революционной деятельности этого не было. Он писал, что «основу революционно-интеллигентской души, крайне расшатанной, потерявшей уважение к авторитету, не поддерживаемой ничем, кроме идеи в какое-то всеобщее освобождение и составляло стремление к революции в прямом, бунтовском смысле. Но этой борьбы. интеллигент не находил нигде, кроме терроризма: это было некое подобие революции»59.

Значительно позднее подходы при объяснении типических характеристик русских радикалов заметно изменились. На примере нечаевщины авторы коллективного исследования «Революционная традиция в России» попытались определить эти черты. Они писали о «незрелости тогдашнего революционного движения, его организационной и идейной слабости, узости его классовой базы», «выпячиванию в центр народной революции собственного «я», о неизбежности появления «в условиях самодержавного строя, господства узкого «заговорщичества», кружковщины, сектантства, этим элементам в отдельные периоды создается раздолье, иногда они становятся и во главе движения, обрекая его на экстремистские акции и катастрофические неудачи». Эти характеристики объяснялись, по мнению авторов монографии, «неосознанным следованием традициям самодержавно-феодального угнетения, неспособности психологически преодолеть их в процессе борьбы с этим же угнетением»60. Близко к этим выводам стоит утверждение Рудницкой о том, что «фактическое движение русской революционно-социалистической мысли утвердило абсолютный приоритет начала, когда личность приносится в жертву коллективизму, его абсолютное торжество над индивидуальным началом»61. Рудницкая также отметила несколько парадоксально сочетающихся характеристик: «чистейший альтруизм и прагматизм, жертвенность и беспощадность, утилитаризм и идеализм, нравственный релятивизм вплоть до принципиального отрицания приложимости морали к делу революции»62. Начало формирования таких характеристик исследовательница связывает во многом с теоретической деятельностью Огарева еще на стыке 1850-1860-х годов: «именно в разработках Огарева, закрепленных в конспиративных документах, в написанных им прокламациях и нашедших отражение на страницах «Колокола», были впервые обозначены исходные организационные принципы -конспиративность, централизация, жесткая дисциплина и соподчиненность снизу доверху, которые прочно войдут в русскую революционную практику и станут дополнительным фактором нравственной деформации революс -1 ционеров» . Исследовательница констатирует наличие этих принципов и позднее: «Общность идей и конечных целей обуславливала и общность стремления к сплочению революционных сил и создание единой, централизованной организации революционеров: эта установка равно присуща и Лаврову и Бакунину и Ткачеву»64.

Перекликаются с позиций Рудницкой выводы P.A. Городницкого и Г.С. Кана, полагающих, что в «экстремистско-тоталитарной» тенденции в революционном движении присутствуют «утопические, максималистские идеи, абсолютизация насильственных методов их воплощения в жизнь, нетерпимость к инакомыслию, аморализм, отрицание демократических ценностей и принесение индивидуальной свободы в жертву безликому коллективизму»6 . Подобные подходы развивают выводы еще дореволюционной историографии. В частности, Чешихин-Ветринский писал о «нечаевщи-не», что это «фанатическое максималистское бунтарство во имя непродуч/ ч/ 66 манной социальной утопии» .

Наличие объективных причин для возникновения радикализма отражается в историографии и иной позицией. H.A. Троицкий пишет, как уже цитировалось, что «любой исследователь должен знать, что нет абсолютного зла (как, впрочем, и добра абсолютного), что в зависимости от условий, места и времени любое зло может (часто ли, редко и насколько - это другой вопрос) обратиться в добро и любое добро - во зло. Разве Великая французская революция XVIII века могла победить без якобинского террора? . А, победив, она ускорила ход мирового исторического процесса и стала точкой отсчета величайших достижений. Разумеется, это не освобождает нас от критики излишества, крайностей, жестокостей ее террора»67.

Итак, почти полуторавековой процесс изучения российского радикализма показал, что основной причиной его зарождения и развития были внутренние условия: деспотизм власти и репрессивная политика, что зеркально отражалось в радикализме, отсутствие возможностей реализовать стремление служить народу, его тяжелое положение. Особенно продуктивным представляется соображение о том, что власть по сути моделировала своих оппонентов. Крайняя неудовлетворенность внутренним положением страны и перспективами толкала наиболее радикальную часть оппозиции на поиск крайних средств. Из анализа историографии следует, что объективно поиск стимулировался российскими властителями дум и наличием разработанных западноевропейских революционных концепций, таких как бабувизм. Имели значение, и это доказано большинством исследователей, внутренние идейные взаимовлияния в радикальной среде.

Необходимо, с нашей точки зрения, продолжить разработку сюжетов, связанных с идейными влияниями, которые испытывали российские террористы и заговорщики. Особенно это касается западноевропейских радикальных идей. Когда, в каких обстоятельства, из каких источников, в какой интерпретации попадали эти идеи к российским радикалам? И как они преломлялись в их теоретических построениях и практических действиях?

Характеристики, которые давались исследователями конкретным деятелям радикального толка и радикализма в целом, заметно отражали партайные позиции. Тем не менее, совокупность этих характеристик позволяет сделать вывод о том, что удалось охватить основное. Большинством признавались максимализм, нетерпимость, альтруизм, решительность, сектантство или отрыв от народа. Некоторые признаки получили почти противоречивые оценки. Герцен писал о незрелости движения, а Тихомиров об Ф изначальной надломленности его участников. Ценно соображение Рудницкой о том, что эти характеристики стимулировали поиск организационных форм и принципов: иерархичности, централизма, конспиративности. Думается, исследования в этом направлении должны быть более конкретными. Далеко не всегда некоторые характеристики приложимы ко всем радикалам. Трудно, в частности, говорить об идейной незрелости народовольцев.

Источники. Тема работы предполагает привлечение не только источников, в которых разрабатывалась идея заговора, но и реакцию на нее в • радикально-социалистической среде, часто критическую.

Настоящее исследование опирается на опубликованные и архивные источники. Среди первых выделяются несколько базовых групп: программные документы; издания революционного характера; следственные и судебные материалы, разнохарактерные материалы революционного движения из соответствующих сборников: исповеди, некрологи, записки, завещания, наброски документов и др.; письма; мемуары.

К первой группе опубликованных источников следует отнести непо-Ф средственно партийные программы, работы ведущих деятелей революционного движения, заявления, открытые письма и иные публикации программного характера, Следует выделить также внутреннюю подгруппу, состоящую в основном из исторических работ Герцена, Огарева, Ткачева, «Набата» с проблематикой заговора. Практически все программные работы были опубликованы. Примыкают к ним революционные издания (Набат, Вперед, Земля и воля, Народная воля, Вестник «Народной воли», и др.) и революционно-пропагандистская публицистика: прокламации, бро-• шюры, обращения, листки. В них базовые программные идеи в различных рубриках популяризировались, многократно повторялись.

Эта группа отразила позиции идеологов и организаций на момент написания того или иного документа и в этом смысле наиболее точно передала их реакцию на сложившуюся ситуацию. Другая особенность этого блока заключается в том, что практический все они предназначались для I огласки и ознакомления с ними общества и власти, но, прежде всего, революционных кругов. В этом их не только пропагандистское, но в большей степени мировоззренческое значение.

Документ, известный в литературе как подписка Николая Спешнева, стоит в этом ряду первым. Опубликована подписка в период деятельности петрашевцев не была (первую публикацию осуществит в 1861 году в «Полярной звезде» Герцен), но петрашевцы знали о ее содержании. Мы имеем дело с документом, который позволяет определить степень радикализма в ту эпоху: согласие на насилие, подготовка к нему в рамках тайного общества, обязательства вступающих в общество членов, наличие «Распорядительного комитета», определяющего, когда начать выступление «вооо руженною рукой» . Дополняют этот документ в основном показания петрашевцев во время следствия.

Программный характер носят «Записка о тайном обществе» и некоторые другие работы Огарева, которые он начал создавать в конце 1850-х годов, когда возникла потребность быть готовыми к возможной борьбе. Отсутствие устоявшейся теоретической традиции в вопросах подобного рода привели к появлению проекта создания рыхлого, на федеративных основах общества, которое вряд ли смогло бы действовать. Но и эти документы несут в себе некоторые признаки возможного усиления централизации структуры и ужесточения способов борьбы. Так, предполагалось присутствие в обществе руководителей высшего звена - «апостолов» и «бессознательных агентов, употребляемых», по мере необходимости69. В работах Огарева содержалась информация по основным проблемам заговорщичества: роли народа и меньшинства, политическим переворотам, «толчковом характере» исторического движения, тайным обществам. Практически любое направление революционного движения могло найти разделы, созвучные своим мыслям и настроениям. Это было тем более возможно, что взгляды самого Огарева эволюционировали на протяжении 1860-х годов в сторону радикализма вплоть до сотрудничества с Нечаевым.

Герцен не создавал, как Огарев, проектов тайных обществ. Но в его работах с конца 1840-х гг. тоже постоянно присутствовала проблематика заговора. Он обращался к деятельности итальянских революционеров и, прежде всего, Мадзини, конспирирующих во имя свободной Италии, французских заговорщиков 1830-1860-х годов с Бланки и Барбесом во главе, боровшихся за республику. У Бланки он отмечал социалистический характер его программы. Наиболее масштабно проблематика отразилась в работах, посвященных декабристам: «О развитии революционных идей в России», «Русский заговор 1825 года», «Исторические очерки о героях 1825 года и их предшественниках», некоторые другие. Критически анализируя многие проявления заговорщичества, прежде всего, оторванность от народа, Герцен не ставил окончательно крест на этом направлении, по

70 скольку, по его словам, в России еще есть для этого условия . Используя разнообразную информацию, он, как и Огарев, высказался практически по всем сюжетам, имеющим отношение к заговорщичеству.

Документом, созданном почти в то же время, когда разрабатывал свои проекты тайного общества Огарев, была «Молодая Россия» П.Г. Заичнев-ского. Прокламация отразила уже другой уровень предполагаемой борьбы. Расчет делался на активные действия революционной партии, ее решающую роль, безжалостность в борьбе, возможную диктатуру впоследствии.

Прокламация программно оформила настроения наиболее радикальной части революционеров. Достаточно отчетливо просматриваются пункты о необходимости «насильственных переворотов», централизованных тайных обществ, террора, как способа осуществления государственной политики71.

Документально подтвержденные тенденции заговорщичества, и, прежде всего, планы по созданию тайной организации, в окружении Чернышевского нашли отражение не столько в документах «Земли и воли», сколько в воспоминаниях и других документах. У многих не вызывало сомнений, что впереди возможен «насильственный переворот»72. Ответ «Великорусу» содержал четко сформулированную потребность в «тайных союзах», как единственно действенном средстве борьбы73. Осмысливалась роль «образованного меньшинства» в скоро предстоящих, как казалось, революционных событиях74.

Бакунинские проекты тайных обществ («Программа организации», «Катехизис интернациональных братьев», «Международное тайное общество освобождения человечеств»), созданные в середине 1860-х годов, подтвердили необходимость в этих обществах, их неизбежный жестко конспиративный характер и наличие в них властного центра. И все это несмотря на постоянные заявления Бакунина о неприятии авторитаризма как организационного принципа. Особенность проектов Бакунина заключалась в их ориентированности на международный уровень.

В среде ишутинцев не было создано полновесных программных документов. Их идейные искания почти полностью отразились в следственных и судебных материалах, отчасти в мемуарах и характеризуются тяготением к жестким организационным формам, повышенным вниманием к роли меньшинства и возможностью диктатуры в будущем.

Иная ситуация с наследием Ткачева, который в середине 1870-х годов в серии статей изложил в эмиграции свою революционную программу (Задачи революционной пропаганды в России, программа журнала «Набат», Революция и государство» и др.). К моменту, когда он оказался за границей, Ткачев уже смог в подцензурных работах в России заявить некоторые важнейшие пункты своих воззрений: о решающей роли меньшинства, о необходимости помочь народу, а не ждать от него этой помощи, о первоочередности политической революции. Изложенная в эмиграция программа развивала и дополняла эти идеи и строилась на заговоре, осуществляемом тайной организацией, состоящей из профессиональных революционеров. Захват государственной власти для социалистических преобразований силами революционной диктатуры был целью заговорщиков. Ткачев не только изложил свою программу, но и многократно повторил ее в своих работах. Со второй половины 1878 года эти установки подверглась значительной корректировке в связи с событиями в России. Это изменение отразила прежде всего его статья «Терроризм как единственное средство нравственного и общественного возрождения России». Таким образом, имеющиеся в нашем распоряжении работы Ткачева позволяют проследить становление его революционной программы и проанализировать ее во всех сочленениях.

Написанная в России совместно с Ткачевым «Программа революционных действий» обозначила основной вектор исканий Нечаева. Заговорщические установки просматриваются также в ряде его прокламаций, и особенно в последней работе, названной «Основные положения». Некоторые моменты, такие как структуру организации, способы ее действий, помогает раскрыть знаменитый «Катехизис» Нечаева. Совмещение теоретических моментов с заметными практическими проявлениями позволяют провести анализ нечаевских взглядов.

Эпопея народовольчества отразилась в программных статьях публиковавшихся в «Народной воле», «Вестнике «Народной воли», других изданиях. Иногда тенденции заговорщичества отслеживаюся еще с землевольческого периода, и тогда необходимо привлечение землевольческих документов. Устав «Земли и воли» позволяет проследить начальную стадию процесса становления централизованной подпольной организации. «Программа партии «Народная воля» дополнялась в основном статьями Тихомирова - ведущего автора народовольческих изданий. Практически все нюансы выработки народовольческого варианта концепции заговора отражены в этих источниках: отношение к народным массам, роль меньшинства, характер постреволюционной власти. Возможно, несмотря на отсутствие статьи «Программы» о самом захвате власти, восстановить некоторые его показатели.

Программные документы нередко опирались на работы исторического характера. Герцен и Огарев много внимания уделили декабристскому движению, западноевропейским революционным событиям, особенно Великой французской революции. В частности, это работа Герцена «Русский заговор в 1825 года», Огарева «Разбор книги Корфа». Ткачев помимо названных сюжетов писал о Крестьянской войне в Германии, своих недавних предшественниках в России: петрашевцах, ишутинцах, Нечаеве. Можно выделить его статью «Французское общество в конце XVIII века», рецензию на книгу В. Циммермана «История крестьянской войны в Германии». Историческая тема была отражена и в революционной печати, в частности, в «Набате» была рубрика, посвященная заговорам. Исторический срез в работах теоретиков служил не только пропаганде, но и привлекал внимание к проблемам, касавшимся непосредственно российского революционного движения. Неизбежно возникал вопрос о соотношении действий меньшинства и народа, о характере подпольной структуры, о способах борьбы и видении будущего устройства общества. Исторический материал ставил проблему выбора между постепенным эволюционным движением и, по словам Огарева, «толчковым» движением или, по Ткачеву, «историческими скачками».

Изложенные в программных документах положения отражались в различных ракурсах и подтверждались в революционных изданиях, усиливая программные заявления, а временами нюансируя их. Особенно выделялись на этом поприще «Набат», «Народная воля». Одноразовые же издания, чаще всего прокламации, обычно подавали концентрировано одну-две мысли и уже имели целью их пропаганду. При этом не обязательно это были подконтрольные организациям издания. Таков был «Летучий листок» со статьей Михайловского, в котором он анонимно говорил о вероятности появления «комитета общественной безопасности».

Материалы следствия, судебных процессов и административно- законодательные документы дают обычно двойной срез: оценку события властью и показания революционеров, которые могут носить программный характер, но иногда, как в случае с раскаивавшимся народовольцем Рыса-ковым, содержат элементы анализа, несмотря на очевидную установку оправдаться. Большинство же обвиняемых народовольцев пользовались возможностью, чтобы заявить о своей программной позиции, подкрепляя ее отступлениями в историю разработки того или иного положения, как это делал, например, Желябов. Показания же ишутинцев нередко противоречивы. Большинство из них явно желало оправдаться. Программных развернутых установок практически не было заявлено, и лишь совокупность конкретных показаний позволяет сделать обобщения. Примечательно, что эту работу первыми проделали следователи и судьи, что позволяет увидеть события с противоположной стороны. Следственные и судебные материалы имеют разное значение в каждом конкретном случае. Для анализа базовых установок петрашевцев и ишутинцев они, за неимением достаточных источников другого характера, оказываются определяющими, чего нельзя сказать о Ткачеве, и тем более, о Герцене и Огареве.

Материалы революционного движения объединяют разнохарактерные источники, в которых содержится дополнительная, чаще всего уточняющая, информация. Это записки личного характера, исповеди, некрологи, завещания, другие документы из сборников и т.п. Нередко в них содержатся серьезные обобщающие оценки, как например, в «Исповеди» В.И. Кельсиева, когда он писал, что «Колокол» пробудил к деятельности «пропасть лучших сил образованного меньшинства, эти силы просят дела». То же самое можно сказать об ответах М.Н. Полонской на предложенные журналом «Былое» вопросы, названные при публикации «К истории партии «Народной воли». Показания». Ответы значительно уточнили время, когда большинство членов ИК встало на заговорщические позиции. Нередко эти документы несут высокий эмоциональный заряд, как в «Завещании» И. Гриневецкого, или стихотворном завещании Ю. Богдановича, что однако не мешало им изложить главную идею, совпадающую с программой партии - необходимо разбудить народ для активного действия.

Письма являются чрезвычайно важным источником, поскольку обычно наиболее точно передают умонастроения авторов, не обязанных соблюдать в данном случае партийную дисциплину и фиксируют позицию автора на конкретный момент. В них чаще всего нет пропагандистско-агитационной подоплеки. Авторы обычно были зрелыми деятелями, поэтому использовались аргументы, которые вряд ли годились бы для публикуемых программных документов. Нередко присутствовали сомнения, также непозволительные для заявления публично. Необходим обязательный учет времени написания писем, как и в случае с мемуарами, поскольку временное отстояние неизбежно сказывалось на оценках. Например, письма Каспара Турского и его жены историку Бурцеву в 1924-1926 гг. после полувекого интервала от событий явно преследовали цель представить в выгодном свете деятельность и личность Турского и принизить значение Ткачева. Письма же Герцена Огареву почти всегда носили уточняющий характер и предельно откровенны. Многие письма ценны фактической стороной. Так Мадзини писал Герцену, что его вдохновлял пример декабристов. Письма же Нечаева позволяют представить его интеллектуальный уровень, обычно оцениваемый как очень невысокий. Письмо Ткачева Лаврову от 21 июня 1874 года уже после написания работы «Задачи революционно пропаганды в России» показывает, что сомнения были присущи и ему, решительному в публичных заявлениях. Он высказывает сомнения в силе революционеров, чего он никогда бы не сделал в печати. Письмам, как источнику, доступна нюансировка, часто невозможная ни в программных документах, ни в мемуарах. Вместе с тем, они возможны к использованию предпочтительно с другими видами источников.

Значительный интерес представляют мемуары, которые начали выходить с конца 19 века и вплоть до начала 1930-х годов с последующими переизданиями. Помимо огромного количества фактов они неизбежно содержат оценки идей и событий. Чаще всего эти оценки защищают партийные программы. Мемуары требуют особой осторожности с учетом того обстоятельства, что обычно они создаются значительно позже описываемых событий, часто по памяти, без привлечения источников и нередко с задачей оправдать те или иные действия или отстоять память погибших товарищей, что неизбежно делает их субъективными. В то же время они ценны своей приближенностью к событиям, будучи написанными непосредственными участниками. Они лучше программ передают процесс идейного поиска, их динамику и нюансы, дополняя финальные документы. Так, «Из воспоминаний прошлого» Л.Ф. Пантелеева, «Записки революционера» В. Берви-Флеровского, «Н.Г. Чернышевский в Астрахани» и «По поводу воспоминаний о Н.Г. Чернышевском» Н.Ф. Скорикова, «Николай Гавриловича Чернышевский на каторге и ссылке» В.Н. Шаганова помогают продвинуться в анализе непростой позиции Н.Г. Чернышевского по отношению к заговорщической борьбе. А многочисленные мемуары народовольцев: А.Н. Баха «Записки народовольца», М.Р. Попова «Из моего революционного прошлого», А.П. Прибылева-Корба «Народная воля». Воспоминания, Е.Е. Лиона «От пропаганды к террору», В.Н. Фигнер «Из автобиографии», О.В. Аптекмана « Общество «Земля и воля» 70-х гг.» и многие другие работы позволяют конкретизировать многие вопросы, в частности, существенно уточнить эволюцию отношения к террористической борьбе и ее соотношения с заговорщической деятельностью. Статья 3. Рал-ли-Аброре «Сергей Геннадьевич Нечаев» дает информацию об истоках идейного формирования этого революционера, в частности, о восторге перед фигурой Бабефа. Записка Семена Серебрякова о Нечаеве раскрывает его отношение к народу. С учетом недостаточного объема источников другого характера значение приведенных воспоминаний о Нечаеве повышается.

Архивные материалы представляют собой блок разнохарактерных документов, которые большей частью не использовались до настоящего времени, и которые являются в высшей степени ценными источниками. Изыскания проведенные в ГАРФ, РГАЛИ, РГИА, Рукописном отделе Российской библиотеке, Национальном архиве Франции позволили существенно дополнить работу. Привлечены донесения российских дипломатов на французском языке в 1830-1840-е годы о состоянии дел в европейском революционном движении, особенно о его польской составляющей, и о распространении среди заговорщиков социалистических и коммунистических идей и опасности этого явления для России. Материалы архивов позволяют вносить существенные уточнения. Так, из письма Заичневского Арги-ропуло видно, что их вдохновлял пример революционной Италии, и что они ориентировались на деятелей типа Анри Барбеса, известного французского заговорщика.

Комментарии И. Липранди к следствию по делу петрашевцев представляют ценный аналитический материал, необычный для эпохи, в котором указываются механизмы возникновения радикальных движений и причины радикализма в целом.

Материалы Национального архива Франции касаются российских эмигрантов в Англии, Швейцарии, Франции в 1880-1890-е годы. Чаще всего это полицейские документы, в которых содержится информация о кружках, направлении их деятельности, связях. Нередко речь идет о чрезвычайных событиях, например, о захвате французской полицией склада бомб, подготовленных, по одной версии, для терактов против высокопоставленных российских правительственных деятелей, по другой - для использования во Франции. Событие увязывалось с заявлением российских эмигрантов в Лондоне о необходимости беспощадности и применения силы для полного освобождения человечества. Переписка по этому и другим подобным поводам шла на уровне министра внутренних дел и директора «Surté générale». Полиция обратила внимание на историю Льва Тихомирова, покинувшего ряды революционеров и на волнение, охватившее вследствие этого русских «нигилистов» во Франции. Примечательно, что полиция была в курсе относительно роли Тихомирова в «Народной воле» и его редакторских полномочий в «Вестнике Народной воли». В докладе министру от 9 июня 1887 г. утверждается, что народовольцы во главе с Лавровым не смогут договориться с террористами и анархистами, признающими за своих руководителей Кропоткина и Гартмана. Такая информация необходима для выяснения позиции Лаврова относительно террористической борьбы.

Другая группа документов из национального французского архива касается деятельности местных бланкистов в условиях легальности, когда требовалось найти свое место в политическом спектре Франции. Привлечение этих материалов помогает отчетливее понять причины затяжного характера российского радикализма в целом и заговорщичества в частности.

В целом, имеющиеся в распоряжении группы источников позволяют провести исследование возникновения и последующего развития концепции заговора и всей связанной с ней проблематики.

Предметом исследования является идеологический поиск радикальной социалистической оппозицией адекватных ее планам тактики и стратегии борьбы в исследуемый период.

Целью настоящей работы является исследование процесса генезиса и развития концепции заговора в радикальной социалистической оппозиции со второй половины 1840-х до первой половины 1880-х годов XIX века.

Для выполнения поставленной цели необходимо решение следующих задач: проанализировать историографию темы, определив основные подходы в решении базовых проблем и степень их изученности

- рассмотреть основные группы источников с точки зрения их продуктивности для исследования

- разработать структуру работы, исходящую из цели исследования

- определить этапы процесса формирования концепции заговора русскими революционерами и совокупность ее признаков

- проанализировать вклад в создание концепции заговора наиболее значимых субъектов радикальной социалистической оппозиции и основные направления критики концепции в этой же среде выявить внутренние и внешние причины обращения теоретической мысли к проблематике заговора

- соотнести теоретическую постановку базовых проблем с наиболее существенными практическими проявлениями

- определить варианты концепции заговора

- выяснить основное направление эволюции заговорщической идеи

- выяснить генетические линии в разработке концепции заговора

- оценить последствия воздействия концепции заговора на общественно-политическую мысль России

- выявить причины исчерпанности идеи в завершении исследуемого периода к середине 1880-х годов

В исследовании автор исходит из широко понимаемого принципа историзма, что предполагает прежде всего анализ событий и фактов в их историческом контексте, а не оценку их с позиций потомков. Это предполагает также следование принципу объективности и комплексности. Факты должны рассматриваться не изолировано, а во взаимосвязи и взаимовлиянии. Идейные искания радикальной социалистической оппозиции, являясь фактом общественно-политической мысли, предполагают использование цивилизационного подхода, что в свою очередь требует применения сравнительно-исторического и социокультурного методов.

Научная новизна исследования заключается в комплексном подходе и факте самой постановки темы. Впервые разработано понятие заговора и отслежено формирование концепции заговора как единого в своей основе процесса, объясняемого комбинацией внутренних и внешних причин при однозначном приоритете внутренних. Значительно глубже, чем это делалось в историографии, показывается генетическая связь различных субъектов процесса. Предложена периодизация идейного поиска радикальными социалистами адекватной тактики борьбы. В работе автором разработана типологизация концепций заговора, исследованы различия и схожие характеристики различных вариантов. Указываются основные пути эволюции заговорщической идеи и механизмы идейных взаимовляний различных субъектов процесса. Новизна состоит также в сведении воедино и анализе основной исследовательской литературы и базовых источников. Некоторые традиционные источники неизбежно потребовали объективного переосмысления, некоторые впервые введены в научный оборот. Привлеченные архивные материалы позволили дать принципиальные оценки некоторым базовым явления. Определены причины кризиса заговорщичества к середине 1880-х годов.

Практическое значение диссертационного исследования состоит в возможности использовать его для выяснения общей картины общественно-политической мысли России в 1840-1880-е годы, для уточнения позиций радикализма. Материал и выводы работы могут быть использованы в преподавании отечественной истории, особенно освободительного движения.

Возможен вариант применения результатов работы в политологии и при решении некоторых проблем внутренней политики.

Апробация работы. Значительный объем фактического материала, предлагаемые гипотезы, основные выводы и положения были изложены в монографии, опубликованных статьях, тезисах, в докладах и выступлениях на научных конференциях и семинарах. Диссертация обсуждалась на кафедре отечественной истории МГОПУ им. М.А. Шолохова, одобрена и рекомендована к защите.

В основу структуры заложен проблемно-хронологический принцип. Это позволяет сохранить целостность идейного процесса в каждом конкретном случае и отслеживать развитие его во времени и в связи с другими проявлениями. В итоге работа состоит из пяти глав. Первая посвящена радикальным вариантам разрешения кризисных российских проблем в 1840-е годы и состоит их двух параграфов, в которых разбирается постдекабристская заговорщическая тенденция в 1830-1840-е гг. и сближение ее с идеями социализма, которая особенно отчетливо проявилась в радикализме части петрашевцев.

С учетом огромного вклада Герцена и Огарева в процесс информирования российского общества о различных проявлениях заговорщичества как в России, так и на Западе, их отношению к идее заговора посвящена вторая глава. В трех ее параграфах анализируются взгляды мыслителей на движение декабристов, бабувизм, бланкизм, деятельность Д. Мадзини и рассматриваются проекты тайных обществ Огарева. Эти сюжеты увязываются с состоянием дел в российском освободительном движении.

Третья глава посвящена временному отрезку с рубежа 1850-1860-х го-дой до начала 1870-х. В ней рассматривается формула революции в радикальном варианте с опорой на тайное общество, разрабатываемой в социалистической среде, в том числе в окружении Чернышевского. Анализируются проекты тайных обществ М.А. Бакунина и идейные искания ишутин-цев. Замыкает этот ряд анализ заговорщичества С.Г. Нечаева.

Концепции заговора П.Н. Ткачева рассматривается в четвертой главе, и здесь же исследуются воззрения на заговор наиболее последовательного его оппонента - П.Л. Лаврова. Анализу революционной программы Ткачева предшествует параграф об историческом обосновании им своей концепции.

Основную часть исследования завершает пятая глава о народовольческом варианте заговора. В ней рассмотрены базовые проблемы, связанные с неоднородностью народовольческой идеологии, собственно заговорщическая концепция и проблема будущей власти.

Помимо заключения работа содержит в приложениях раздел, посвященный О. Бланки. Необходимость этого раздела заключается в том, что российские деятели, особенно в эмиграции, испытывали его влияние, что отражалось уже в их идейных поисках. Также в приложениях помещен раздел о взглядах Н.К Михайловского на проблемы связанные с проблематикой заговора. Последним элементом приложений являются материалы Национального архива Франции, затрагивающие тему настоящей работы.

Завершает работу список использованных источников и литературы.

1 В.М. Бокова, автор работы «Эпоха тайных обществ. Русские общественные объединения первой трети XIX в.». М., 2003. обоснованно утверждает, что «и радикальные настроения, и популярность идеи тайного общества в начале николаевского царствования продолжали быть налицо» (С.591). Более того, «тайные общества несомненно эволюционировали в сторону тайной организации, основанной на принципах иерархичности, централизации и дисциплины» (С. 610).

2 См.: Бокова В.М. Указ. Соч. С. 557-610, 620-623. Автор другой работы, посвященной близким сюжетам, писал, что разгром декабризма означал крах его «тактических принципов - узкого заговора, опирающегося на армию», «для нового поколения борцов становилось более или менее очевидной необходимость поисков новой тактики борьбы., новых организационных форм, новой силы». См.: Федосов И.А. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. (Революционные организации и кружки). М„ 1958. С. 46.

3 Павлова И.В. Механизмы политической власти в СССР в 20-30-е годы // Вопросы истории. 1998. № 11-12. С. 49; См. также: Коган JI.A. Военный коммунизм: утопия и реальность // Вопросы истории. 1998. №2. Автор оправданно утверждает, что «культ власти как якобы самостоятельной панацеи, тенденции к подмене демократии олигархией и охлократией, тяга к безудержному чиновному администрированию, силовому решению проблем, рецидивы ксенофобии, культивирование образа «врага», неприятие «чужих», привычная готовность к гражданской войне, этический релятивизм («цель оправдывает средства»), нигилизм по отношению к духовной культуре, вытеснение естественного отбора кадров искусственным, произвольно-волюнтаристским подбором их «сверху», бесчисленные аналоги былых директив и декретов - все это в определенной мере завещано нам «военно-коммунистическим» прошлым». (С. 133). Добавим, что в значительной мере именно так и представляли себе постреволюционное развитие сторонники заговорщической методы.

Victor Serge : L'an premier de la révolition russe. Volume 3. Paris, 1970. P. 77-78; Альфред Росмер, симпатизирующий большевикам, писал, что работа Ленина «Государство и революция» вызвала бурную реакцию. «Это не марксизм,-кричали одни,- это смесь анархизма и бланкизма - бланкизма под татарским соусом. В то же время этот бланкизм . был для революционеров, стоящих вне влияния ортодоксального марксизма, синдикалистов и анархистов, приятным открытием». В бланкизме обвинил Ленина и К. Каутский. См.: Alfred Rosmer. Moscou sous Lénine. Volume 1. 1920. Paris, 1970. 3. 71-72, 88. Но постоянной была и защита Ленина европейскими левыми авторами от упреков его в бланкизма, в диктаторстве. См.: Nina Gourfinfel. Lénine. Paris. 1968.P. 118,142; Помимо обобщающих характеристик делались и конкретные уточнения и оценки. Так М. Левин писал о последствиях октябрьской революции: «Захват политической власти в отсутствие соответствующей инфраструктуры, диктатура пролетариата почти без пролетариата, захваченная одной партией, в глубине которой он был в меньшинстве. всемогущество огромной бюрократической государственной машины. Бюрократия стала социальной базой власти». См.: Moshe Lewin. Le dernier combat de Lénine. Paris,

1967. P. 112, 127. Таким образом, проблема расширяется. Эта историографическая тенденция отразилась во многих работах о характере социалистических режимов. Например, Gilles Martinet. Les cinq communismes. Paris, 1979. P. 12,23,25; Yvon Boudet. L'autogestion. Paris, 1977. P. 11,47,86. Ведущей идеей была та, что базировалась на утверждении о диктаторском, авторитарном характере коммунизма Ленина, черпавшим свои идеи прежде всего у Ткачева. Такой подход не был изобретением западных коллег, а привнесен эмигрантами из России. В частности об этом писал в своей достаточно известной работе Давид Шуб. CM.:David Shub. Lénine Paris, 1972. P. 10. 5 См.: Шубин A.B. Вожди и заговорщики. М., «Вече». 2004. Автор полагает, что «Сталин имел основания опасаться заговора» (С. 372), а в целом «ситуация 30-х годов могла поставить перед системой две основные задачи: устранение элиты, саботирующей преобразования и представляющей потенциальную угрозу для системы, или (и) разгром реально складывающегося заговора с целью устранить вождя и изменить курс» (С. 6).

Твардовская В.А, Итенберг Б.С. За изучением революционного движения в России (к столетию со дня рождения Б.П. Козьмина)// Революционеры и либералы в России. М., 1990. С. 8.

7 Блюм Рэм. Поиски путей к свободе. Проблема революции в немарксистской общественной мысли XIX века. Таллин, 1985. С. 68-69.

8См.: Gleason. A young Russia. The Genesis of russian Radicalism in 1860-s. N.Y.,1980. P. 383. Отметим также, что присутствие «богемных настроений», «ультралевых идей», тяготени к экстремистским акциям среди определенных слове в развитых странах создают почву для заговорщичества. Об этом убедительно пишет Ю.Н. Давыдов, указывая на то, что в истории это почти «всеобщий тип» «богемной революционности». См.: Давыдов Ю.Н. Эстетика нигилизма. М., 1975. С. 29-36.

9 Шахматов Б.М. Л.О. Бланки и революционная Россия (отзывы, влияния, связи)// Французский ежегодник. М., 1981. С. 57. См. также: Хорос В.Г. Идейные течения народнического типа в развивающихся странах. M., 1980. С. 83-84, 111. См. также: Régis Debray. Révolution dans la révolution. Paris, 1972. P. 13-23. Анализируя развитие революционного процесса в Латинской Америке в основном после второй мировой войны Режи Дебре подробно останавливается на теории революционного очага, и хотя пытается доказать, что она не имеет ничего общего с бланкизмом, то есть с классическим заговорщичеством, приведенные им же факты опровергают этот подход. Он цитирует Че Гевару, который писал, что «не всегда надо ждать, чтобы были выполнены все условия для революции. Их может создать повстанческий очаг», то есть постоянно действующее революционное меньшинство». С. 13.

После второй мировой войны наблюдалась значительная «активная политическая деятельность военных, их участие в определении послевоенного устройства стран латинской Америки», - пишет А.Ф. Шульговский. Нередко ими ставились и социально-реформаторские цели, в основе чего лежала оценка армии, как самодостаточной силы. См.: Шульговский А.Ф. Армия и политика в Латинской Америке. М., 1979. С. 26, 49. Переворот, осуществленный ливийскими.офицерами в 1969 году после нескольких лет подготовки под лозунгом «Свобода, социализм, единство» по основным своим характеристикам совпадает с классическим заговором. Спецификой его было абсолютное преобладание в рядах заговорщиков именно военных и сопряженность основных лозунгов с исламом. См.: Егорин А.З. Ливийская революция. M., 1989. С. 14-31.

Delmas Claude. La guerre révolutionnaire. Paris, 1965. P. 72, 86, 77, 87. 92. 11 Тютюкин C.B. От декабризма до посткоммунизма// Отечественная история. 2002. №6. С. 149-150; Троицкий H.A. Дилетантизм профессионалов (письмо в редакцию журнала «Родина»)// Освободительное движение в России. Вып. 16. 1997. Саратов, С. 186.

12 См.: Джангирян В.Г. Критика англо-американской буржуазной историографии М.А. Бакунина и бакунизма. М., 1978; Сухотина Л.Г. Проблемы русской революционной демократии в современной английской и американской буржуазной историографии. Томск, 1983; Карпачев М.Д. Истоки российской революции. Легенды и реальность. М., 1991. В этих и других работах, несмотря на неизбежные для своего времени идеологические установки, содержится большой фактический материал историографического характера, значение которого сохраняется до сих пор.

13 Histoire générale du socialisme.T. 3. Du 1875 à 1918. Paris, 1974: P. 42; Histoire des idées politiques.T. 2. Du XVIII siècle à nos jours. Paris, 1975. P. 450, 469, 470, 576, 577, 598 724725; Wolfgang Abendroth. Histoire du mouvement ouvrier en Europe. Paris, 1973. P. 12,19; Albert Camus. L' homme révolté. Gallimard. 1975. P. 211.

14 Городницкий Р.Г., Кан Г.С. Рец. на: Революционный радикализм в России: век девятнадцатый.

Документальная публикация под ред. Е.Л. Рудницкой. М., Археографический центр. 1997.// Отечественная история. 1998. № 6. С. 185.

15 См. Бер Ю.А. Страницы биографии революционера (С.Г. Нечаев)// Вопросы истории. 1989. №4; Есипов В.В. Был ли Нечаев революционером // Вопросы истории. 1990. №11; Минаков А.Ю. Феномен нечаевщины должен быть переосмыслен // Вопросы ис-тории.1990. №11. Продуктивной оказалась дискуссия в № 2 «Отечественной истории» в 1999 г. после выхода 16-го выпуска в 1997 г. «Освободительного движения в России». Излагались точки зрения как оправдывавшие революционное движение, так и и осуждавшие его.

16 См. Гросул В. Здоровый традтционализм саратавцев. Освободительное движение в России: современный взгляд или приверженность традициям/ Круглый стол// Отечественная история. 1999. №1. С. 5

17 См. Твардовская В. Без революционного движения история России остается неполной и непонятой// Там же. С. 11; Твардовская В.А. Николай Морозов: от революционера-террориста к ученому-эволюционисту// Отечественная история. 2003. №2. С. 54, 51.

Морозов К.Н. Рец. на: «Кровь по совести»: Терроризм в России: документы и биографии. Предисловие, составление, прим. О.В. Будницкого. Ростов на / Д. 1994 //Отечественная история. 1995. .№6. С. 195.

19 Будницкий О.В. Эпоха «Земли и Воли» и «Народной воли» / Революционный радикализм в России. Век девятнадцатый. М., 1997. С. 385.

20 Чешихин-Ветринский В.Е. Общественное движение в царствование Александра II/ Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Исторический сборник под редакцией

B.В. Каллаша. T. YI. М., 1911. С. 117

21 См. Тун А. История революционного движения России. Женева, 1903. С. 104; Бар-риве Л. Общественное движение в царствование Александра Второго. Исторические очерки. М., 1911. С. 141.

22 См. Цеховский В.Ф. Сергей Геннадьевич Нечаев // Историческая библиотека. Выпуск 11(41). Спб., 1907. С. 643-654.

23 Корнилов A.A. Общественное движение при Александре II. 1855-1881. М., 1909.

C.200.

24 Щербакова Ек. «Отщепенцы». Социально-психологические истоки русского терроризма//Свободная мысль. 1998. №1. С. 90

Цит. По Воронихин A.B. Вера Фигнер: путь в террор. // Освободительное движение в России. Вып. 16. 1997. Саратов, С. 85

26 Pares В Russia betveen Reform and Revolution. N.Y., 1962. P. 184.

27 Рудницкая E. Главное - преодолеть научное сектантство/ Освободительное движение в России: современный взгляд или приверженность традициям/ Круглый стол //Отечественная история. 1999. №1. С. 7-8

28 Мальшинский А. Обзор социально-революционного движения в России. Спб., 1880. С. 278.

29 Archives nationales. Paris, F 7. 12520. Автором осуществлена публикация данного документа в "Историческом архиве", № 2. 2004. С. 166-171.

30 Karpovich. Imperial Russia. 1801-1917. N.Y., 1932. P. 40-44.

31 Рудницкая E. Предисловие «Русский радикализм» // Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. M., 1997. С. 7. Далее: Рудницкая Е. Предисловие.

32 Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986, С.87.

33 Рудницкая Е. Предисловие. С. 8.

34 См. Юсим М.А. Макиавелли в России. М., 1998. С. 146, 147.

35 Рудницкая Е. Предисловие.С. 8.

36 Герцен А.И. Молодая и старая Россия/ Собр. соч. в тридцати томах. Т. 16. М., 1959. С.204. Критика Герценом положений «Молодой России» привлекла внимание Уолтера Лейкера, который отметил, что тот выделил влияние Бабефа, Бланки и Фейербаха. Собственный вывод автора заключается в том, что Заичневский был предшесгвенни-комтеррора 1870-х гг. См.: Walter Laqueur. Terrorism. Boston-Toronto, 1977. P. 30-31.

37 Ткаченко П.С. Восприятие революционными разночинцами идей западноевропейского утопического социализма // Вопросы истории. 1990. №3. С. 48.

38 Шахматов Б.М. JI.O. Бланки и революционная Россия (отзывы, влияния, связи)// Французский ежегодник. 1981. С. 61

39 Vucinich A. Social Thought in Tsarist Russia. The Quest for a General Sience of Society/ 1861-1917. London, 1976; Acton E/ Alexandre Herzen and the role of the Intellectuel Revolutionary. Cambridge, London, N. Y., Melbourne. 1979. P. 13; Alain Besançon. Etre russe au XIX siècle. Paris, 1974. P. 140.

40 Виленская Эм. Худяков. M., 1965. С. 93.

41 Козьмин Б.П. Вступительная статья к: П.Н. Ткачев. Избранные литературно-критические статьи. М.-Л., 1928. С. 14.

4 Горев Б. К вопросу о бланкизме вообще и русском бланкизме в частности// Воинст- 4 вующий материалист. 1925. Кн. 4. С. 110.

43 Шахматов Б.М. Л.О. Бланки и революционная Россия. - Французский ежегодник. М., 1981.С. 63.

44 Шахматов Б.М. Л.О. Бланки., С. 62-63.

45 Там же. С. 64.

46 Блюм Рэм. Поиски путей к свободе. Проблема революции в немарксистской общественной мысли XIX века. Таллин, 1985. С. 190.

47 Теодорович И. Историческое значение партии «Народная воля». 1930. С.112.

48 См. Тихомиров Л. Несколько мыслей . С. 114; Глинский Б.Б. Революционный период русской истории. 1913. Т. 1. С. 484.

49 Чешихин-Ветринский В.Е. Общественное движение в царствование Александра II/ Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Исторический сборник под редакцией В.В. Каллаша. T. YI. М., 1911 С. 124.

50 Барриве Л. Общественное движение в царствование Александра Второго. Исторические очерки. М., 1911. С. 146-147.

51 Ленин В.И. Что делать // В.И. Ленин. Полн. собр.соч., Т.6. С. 173.

52 См.: Berlin I. Introdiuction to: Ventury F. Roots of Revolution. N.Y., 1966. P. ХП1; Fish-man W. Peter Nikitich Tkachev - Tutor of Bolshevism|| History today. 1965. V. 15. P. 118125; Hardy D. Nrachev and Marcsists|| Slavic review. 1971. № 3. P. 22-23; Weeks А/ The first Bolshevik. A Political Biographie of Peter Nkachev. N.Y., 1968. P. 27-31.

53 Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 58.

54 См. Плеханов Г.В. Новый защитник самодержавия или горе г. Л. Тихомирова (ответ на брошюру «Почему я перестал быть революционером») / Избранные философские произведения в пяти томах. Т. 1. М., 1956. С. 390.

5 Плеханов Г.В. Наши разногласия/ Избранные философские произведения в пяти томах. Т. 1. М„ 1956. С. 345, 334, 169.

56 См. Герцен А.И. Молодая и старая Россия. Т. 16. С.202; Его же. Журналисты и террористы. Т. 16. С.221.

57 См.:Герцен А.И. Журналисты и террористы. Т. 16. С. 221; Герцен А.И. Молодая и старая Россия. Т. 16. С. 203 со

Булгаков С. Героизм и подвижничество. Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции / Вехи. Сб. Статей о русской интеллигенции. М., 1990. Репринтное издание. С. 43,45.

5 Тихомиров Л. Несколько мыслей о развитии и разветвлении революционных направлений// Каторга и ссылка. 1924. № 3(24). С. 119-120.

60 Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986, С.210, 211,219.

61 Рудницкая Е.Л Предисловие. С. 10.

62 Там же. С. 14.

63 Там же. С. 13, 14.

64 Там же. С. 20.

65 Городницкий P.A., Кан Г.С. Рец. на: Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация под ред. Е.Л. Рудницкой. М., Археографический центр. 1997.// Отечественная история. 1998. № 6. С. 186.

66 Чешихин-Ветринский В.Е. Общественное движение в царствование Александра II/ Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Исторический сборник под редакцией В.В. Каллаша. T. YI. М., 1911 С. 121.

67 Троицкий Н. А. Дилетантизм профессионалов (письмо в редакцию журнала «Родина»)// Освободительное движение в России. Вып. 16. 1997. Саратов, С. 186.

68 ГАРФ. CA Ф. 109. On. 1. Д. 65. Л. 289.

69 Огарев Н.П. Идеалы/ Н.П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения. Т. 2. М., 1956. С. 54-55.

См.: Герцен А.И. Былое и думы. T. X. С. 153

71 См.: Молодая Россия/ Революционный радикализм в России. Век девятнадцатый. М., 1997. С. 142-149.

72 Граждане!; К молодому поколению/Революционный радикализм. С. 152, 104.

73 Ответ «Великоруссу»/ Революционный радикализм в России. Век девятнадцатый. М., 1997. С. 117.

74 Кельсиев В.И. Исповедь// Литературное наследство. Т. 41-42. С. 312.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Исаков, Владимир Алексеевич

Заключение

Завершая настоящее исследование, можно сделать следующие выводы. Предпринятый анализ историографии показал, что комплексно подобная тема не ставилась. В литературе, посвященной отдельным субъектам процесса формирования концепции заговора в России, имеются продуктивные положения (оценка роли меньшинства и народных масс, революционной организации, устройства постреволюционной власти), касающиеся чаще всего активных разработчиков концепции, прежде всего, Ткачева и народовольцев. Те же, кто был не очень заметен, но все же оставил след в процессе (петрашевцы, первые землевольцы, ишутинцы, Турский, Нечаев), исследовались в данной плоскости гораздо менее интенсивно. Мыслители, высказывавшиеся чаще всего критически в отношении заговорщичества, но временами все же достаточно благожелательно (Герцен, Огарев, Лавров), явно требовали дополнительных исследований в данной плоскости.

Анализ источниковой базы показал ее разнообразие и в целом достаточность для исследования. Имеется необходимый критический объем программных документов, следственных и судебных материалов, мемуарной литературы и эпистолярия, архивных и других источников. Часть из них потребовала нового прочтения и переосмысления.

Разработанная на основе проблемно-хронологического принципа, структура исследования позволила проследить развитие, диверсификацию, качественное и количественное развитие во времени основных параметров концепции заговора.

Процесс формирования концепции заговора в России в исследуемый период проходил тогда, когда в Западной Европе существовали достаточно долго различные варианты заговора, и уже первые российские участники процесса формирования были в курсе их существования и, возможно, деталей. Но, тем не менее, в России процесс был пройден полностью от постановки проблемы и осмысления отдельных компонентов до полновесной программы, и пройден в основном самостоятельно, без чьего-либо решающего влияния.

Начало процесса формирования концепции заговора в радикальной социалистической оппозиции относится ко второй половине 1840-х годов, когда в обществе петрашевцев появляется идея создания тайного общества с целью быть готовыми к революции. Частью из них признавалась неизбежность насилия. Как его вариант рассматривался террор против царя и правительства. Желание действовать для народа и с его помощью приходило в противоречие с тем, что народ представлял из себя инертную массу, «дикую почву». Эти идеи были еще в зародышевом состоянии, но они прозвучали и не только в окружении Спешнева - наиболее радикального деятеля, но еще у нескольких участников общих собраний, не входивших в это окружение, что говорит об объективном характере процесса. Поиск организационных форм стимулировался наличием значительного исторического опыта, российского и западноевропейского, и будоражащим воздействием социалистических идей, желанием их реализовать и уверенностью, что это будет благом для России. Все это было вызвано в свою очередь нерешенными фундаментальными проблемами российской жизни: самодержавием и крепостным правом.

Концепция заговора в разных вариантах сложилась в радикально-социалистической оппозиции с конца 1840-х годов до рубежа 1870-1880-х. В наиболее законченном виде она была изложена в середине 1870-х гг. П.Н. Ткачевым, придерживавшимся бланкистского варианта заговора, но разработанного самостоятельно, и во многом повторена в программных документах «Народной воли», написанных Л.А. Тихомировым. Впервые же программно теоретические основы российского заговорщичества были заявлены П.Г. Заичневским в прокламации «Молодая Россия» в 1862 году.

Формирование теории заговора распадается на четыре неравнозначных периода. В первый, длившийся с середины 1840-х до рубежа 18501860-х гг. включительно, происходило накопление теоретических наработок, осмысление отдельных составляющих, которые, однако, еще не сводились в систему. Вклад в идейный поиск вносили не только сторонники радикальных методов, но и те, кто выступал с критикой заговорщичества или пытался разобраться в явлении, например, Герцен. После теоретических поисков петрашевцев, Герцена, Огарева, Бакунина, соратников Чернышевского определился ряд основных проблем, имеющих отношение к теории заговора и отчасти разрешенных. Речь идет о проблеме тайного общества и его характере, отношению к народным массам на этапе революции и после нее, роли образованного меньшинства, способах борьбы, отношению к террористической борьбе и значению цареубийства, как наиболее значимому акту. Наиболее внятно определился с базовым компонентом заговора - тайным обществом - Огарев. Его идея заключалась в соединении действий обширного тайного общества с народной революцией и в руководстве этой революцией. Отдельные признаки заговора, но в его бланкистском варианте, были заметны в исканиях петрашевцев. У них также присутствовала идея террора, возникающая в этот период спорадически, без программного обоснования у некоторых других радикальных участников освободительного движения, в частности в харьковском и казанском заговорах. Таким образом, в этот период уже просматривались контуры трех вариантов концепции.

Второй период длился до середины 1870-х гг. и помимо продолжения идейного поиска уже в силу практической необходимости характеризовался признаками системности. Это заметно, прежде всего, у автора «Молодой России» Заичневского, хотя он изложил лишь несколько принципиальных установок, но которые предполагали наличие программной схемы. Вклад в идейный поиск вносили не только сторонники радикальных методов (Заичневский, Ткачев, Нечаев, некоторые ишутинцы, Бакунин), но и Герцен, Огарев, которые продолжили свою деятельность, добавив существенные нюансы в свои позиции, а также Чернышевский и его соратники. В итоге определился ряд основных проблем, имеющих отношение к теории заговора и отчасти разрешенных в этот период. Речь идет о тайном обществе и его характере, отношении к народным массам на этапе революции и после нее, роли образованного меньшинства, способах борьбы и, прежде всего, отношению к террористической борьбе и значению цареубийства, как наиболее значимому террористическому акту. В этот период идея заговора уже дифференцировалась: он замышлялся для подготовки и руководства народной революцией (Огарев, который продолжил развитие своей идеи относительно тайного общества, а также окружение Чернышевского, Бакунин); для захвата власти (Заичневский, ишутинцы, Ткачев, Нечаев) и осуществления террористической борьбы (ишутинцы, Нечаев, Турский).

В третий период - в середине и во второй половине 1870-х - Ткачев, суммируя собственные наработки и опыт предшественников и современников, в нескольких программных статьях изложил цельную концепцию заговора для совершения политического переворота, захвата власти и проведении социалистических преобразований силами революционной диктатуры. Лавров, оппонируя Ткачеву, изложил свой план заговора, который имел существенные отличия, но и некоторые схожие моменты. Ткачевские тезисы были повторены в «Набате», а близкие к ним развиты в «Народной воле» и составили суть второго этапа, который с учетом позиции Лаврова, однако, не был однородным, что усиливалось сложными идейными процессами в землевольчестве и затем в народовольчестве. Несмотря на то, что наиболее проработанной оказалась в это время концепция бланкистского варианта заговора, очевидно было присутствие характеристик широкого народного и террористического заговоров.

С конца 1870-х годов стало очевидным явное различие заговора для осуществления цареубийства и других терактов1 и заговора для захвата власти. Этот последний период — конец 1870-х — середина 1880-х - характеризуется появлением самостоятельной террористической вариации заговора. Происходило постепенное вытеснение бланкистского заговорщичества, террористическим, что заметно в творчестве Ткачева (в целом, в его творчестве, как отмечалось, выделяются три этапа: становления, программное оформление, кризис) и деятельности народовольцев. Единственным деятелем, постоянно заявлявшим о вреде террористической борьбы для масштабного заговора, оставался до конца своих дней Заичневский. Теоретические попытки других мыслителей поставить акт цареубийства последним в череде других заговорщических мероприятий для инициации выступления оказывались в силу слабости тайных обществ неубедительными, поскольку все силы поглощало цареубийство и полномасштабных подготовительных мероприятий для переворота не проводилось. Не стал сторонником террора и Лавров, пришедший к убеждению, что в России в силу сложившихся обстоятельств можно действовать «исключительно путем тайного заговора».

Характерной особенностью последнего этапа стало возрождение в самом его конце идеи заговора для захвата власти, отошедшей на второй план во время нарастания террористической борьбы, не приведшей, однако, к реализации предполагаемой схемы: народное выступление после цареубийства.

Концепция заговора, таким образом, была представлена в трех вариантах. Следует оговориться, что далеко не все участники процесса употребляли соответствующую терминологию и далеко не все самоидентифицировались как заговорщики. Однако объективные характеристики их наработок, прежде всего, признание необходимости действовать подпольно силами тайной организации для подготовки решающего акта насилия: захвата власти, революции или теракта для ее инициации, позволяют определять участников процесса как сторонников заговорщической методы.

Первый вариант заговора (широкий или народный) предполагал создание масштабной всероссийской подпольной структуры (в варианте Бакунина — международной), опирающейся, в том числе и на просвещенных представителей народа. Организация занималась бы разнообразной подготовкой к народной революции, руководила бы народом в ходе ее и помогла бы ему затем в устройстве жизни, основанной на социалистических началах и народоправии. Никаких претензий на власть она не предъявляла бы. Политический характер революции отвергался. Таковы были начальные планы Огарева. Принимая с оговорками идею заговора, такой вариант имел в виду Герцен. Окружение Чернышевского в процессе обсуждения перспектив революции и в начальной стадии существования «Земли и воли» ориентировались также на такой вариант. И Лавров, предлагая «новый заговор», имел в виду именно его. Заговор в этом варианте выступал тактическим средством, не более. Стратегия же была нацелена на народную революцию, социализм и народное представительство. Бакунинские проекты тайных обществ были нацелены на содействие максимальному проявлению народных потенций, и в революции и в ходе создания нового общества. Однако, практически все представители этого варианта заговора, переходя от общих установок к прикладным вопросам, склонялись к жестким характеристикам самой подпольной организации, опирающейся, прежде всего на профессиональных революционеров. Заметны противоречия сторонников такой концепции, когда они подступались к предметным размышлениям о характере будущей власти. Декларируемое народовластие сопровождалось соображениями о необходимости контролировать и даже встать во главе процесса преобразований.

Второй вариант, классический или бланкистский, наиболее полно разработан был Ткачевым и предполагал подготовку захвата власти тайным обществом профессиональных революционеров для последующего использования этой власти революционной диктатурой при реализации программы социалистических преобразований. Эти характеристики дали основание считать такой заговор политическим. Основание такого варианта заключалось в неверии в народные способности к сознательной борьбе и созиданию. Сторонники этого варианта исходили также из невозможности бороться с властью иными способами, в том числе широким заговором. В итоге из тактического средства заговор превращался в стратегическое направление борьбы. В той или иной степени нацеленность на бланкистский вариант заметна в идейных исканиях Заичневского, ишутинцев, Нечаева, и особенно у народовольцев в лице Тихомирова и Ошаниной. Ведущим теоретиком этого варианта выступил Ткачев. Заметно настороженное отношение этих деятелей к террористической борьбе, как ведущей тенденции, на дореволюционном этапе, поскольку такая борьба была бы помехой для реализации главной цли - захвату власти2.

Третий - террористический - вариант заговора стал вырисовываться под воздействием конкретных событий — репрессий властей, предпринимаемых революционерами терактах и программного положения народовольцев о цареубийстве, инициирующем революцию. Теракты представлялись поначалу вспомогательным, далеко не первостепенным средством борьбы. Они должны были стать оружием против предателей и шпионов. Затем о них заговорили как о способе воспитания революционеров, затем об их пропагандистском и организационно-мобилизующем значении. И, наконец, появляется идея о тотальном терроре, как основном способе борьбы. Турский и Ткачев полагали в это время, что целью террора будет власть, то есть он становился средством политической борьбы. Несколько иначе идею сформулировал сторонник «террористической революции» Н. Морозов, отвергая заговор (имея в виду осуществление переворота для захвата власти - И.В.) и выставляя требования демократических свобод. Заметно явное противоречие его программы, поскольку террор невозможен без подпольной организации и подготовительной работы, то есть без суммы определенных скрытных действий, составляющих суть заговора.

В чистом виде ни один из вариантов не существовал. Даже у Ткачева действия заговорщиков предполагалось подкрепить стихийным народным выступлением. Отрицая долгое время террористическую борьбу, как основной способ, он с конца 1878 он выступает за ее применение, сохраняя в теории требование заговора, захвата власти и диктатуры. Морозов же, ратуя за террористическую революцию, требовал в итоге народного представительства. Огарев и Лавров с массой оговорок предлагали вариант жесткой подпольной структуры на основе профессиональных деятелей, значение которых явно распространялось и на постреволюционный период. В «Народной воле» были представлены все три варианта, и соотношение их со временем менялось. Практика же показала, что начало террористической борьбы, означает прекращение подготовительных мероприятий для захвата власти, то есть прекращение бланкистского заговора, который остается лишь формальным пунктом программы. Приходилось расставаться и с иллюзией народного восстания во главе с революционерами. Задачи, решаемые ранее в теории народным или бланкистским заговором, перекладывались соответственно на террористическую борьбу. Это сознавали и сами народовольцы, в частности, Тихомиров.

Общая тенденция этого периода, соединяющая все три типа заговора, заключалась в том, что постоянно наблюдался процесс ужесточения и намечался переход или приближение к следующему типу: от широкого народного к бланкистскому и от него к террористическому.

Независимо от варианта заговора, комбинация внутренних и внешних причин, при бесспорном приоритете первых, действовала как побудительный фактор к идейному поиску радикальных средств борьбы в течение несколько десятилетий. Чувство неудовлетворенности внутренним положением России, а нередко и чувство оскорбленности, делало практически неизбежным обращение радикальных деятелей к историческому опыту, к теоретическим наработкам предшественников и современников, отечественных и европейских. На этом пути идея заговора, как и идея, действовать революционным путем, была одной из первых. Но очевидно, что до нее радикалы могли дойти и доходили в результате собственных исканий. Прежде всего это были П.Г. Заичневский, П.Н. Ткачев и народовольцы.

Основное направление эволюции заговорщической идеи характеризовалось повышением значения роли революционного меньшинства и уменьшением роли народных масс. Этот процесс был крайне непростым, болезненным, поскольку требовалось признать народ неспособным к активным осмысленным действиям и в революции и после нее. Во многом по этой причине бланкисты — наиболее последовательные заговорщики-социалисты практически всегда были в меньшинстве в революционном движении. Эта эволюция заставляла сторонников широкого, народного заговора постепенно признавать отдельные характеристики заговора узкого, бланкистского.

Это же обстоятельство вкупе с другими (невозможностью легальной деятельности, репрессивностью внутренней политики и характером самой российской власти) было одним из основных для становления практически непрерывной генетической линии в разработке концепции заговора. Сомнение в народных способностях или полное неверие в них, другие перечисленные обстоятельства влекли за собой поиск формулы действия, при которой роль народа не имела решающего значения. Логическим следствием из этого был выход на вариант переворота для захвата власти и последующих активных действий меньшинства по организации новой жизни. Пример народовольческих идеологических метаний показывает, насколько тяжело давалась революционерам идея диктатуры меньшинства, что означало ущемление суверенных прав народа. Последовательными в этом вопросе были Заичневский, Ткачев, Нечаев, набатовцы. Несмотря на сомнения, тяготели к диктатуре наиболее радикальные ишутинцы, Лавров. В раздумьях находился Огарев, не зная, что ждать от «страны постоянно вялой дремоты». В бакунинских проектах заметна огромная роль координирующего центра. Подобное умонастроение формировалось под влиянием той политической обстановки, современниками которой они были и характеристики которой, не желая этого, они неосознанно накладывали на свои планы. Авторитарность российской власти незримо присутствовала в теоретических разработках революционеров. К этому дополнялись соображения, вызванные историческим опытом, прежде всего французской революции и особенно якобинской диктатуры. Даже отрицание Герценом и Огаревым сверхцентрализованной системы Бабефа находило свое отражение в проектах власти сторонников заговора. Объяснение этому кроется, повторяем, в характеристиках российской действительности.

Можно с уверенностью утверждать о присутствии в революционном движении стабильной генетической линии - заговорщичества. Основой ее были, помимо условий российской жизни, процессы взаимовлияния. Так, ишутинцы ориентировались на «Молодую Россию» Заичневского. Нечаев и Ткачев восхищались ишутинцами и петрашевцами. Черкезов входил как в ишутинскую организацию, так и в нечаевский кружок. Нечаев хорошо знал и сотрудничал с Турским, испытавшим большое влияние Бланки. Турский и Ткачев выпускали «Набат», с которым одно время сотрудничала М. Ошанина, впоследствии видная деятельница, наряду с Тихомировым, заговорщического крыла в народовольчестве. Ошанина, ее сестра, тоже народоволка, и жена Тихомирова были в свое время ученицами Заичневского.

Еще одним признаком генетической связи заговорщической тенденции были характеристики тайного общества. Уже опыт петрашевцев показал, что рыхлая структура не соответствует задачам революционной борьбы, и поэтому начало образовываться другое, внутреннее общество Спеш-нева. Сообщенные Герценом и Огаревым сведения о европейских заговорщиках, декабристах, тех же петрашевцах подводили к выводу о необходимости жесткого, централизованного, иерархически выстроенного общества. Крах первой «Земли и воли» укреплял такие оценки. Ишутинцы в чем-то стали преемниками петрашевцев, когда замыслили создать внутреннее подразделение «Ад». Нечаевские организационные попытки строились на перечисленных характеристиках, а Ткачев впервые оформил их программно, и вскоре российское революционное движение стало на практике исходить их них.

Принципы построения тайного общества неизбежно влияли на послереволюционные планы устройства власти. Переход из конспираторов в сторонники широкой демократии не мог быть безболезненным. Более того, он был очень проблематичен вообще. Недаром народовольцы рассматривали вариант, при котором народ мог потребовать возвращения монархии, а революционеры оставляли за собой право действовать. Таким образом, тяготение к диктатуре, как форме власти после победы революции, во многом базировалось на характере тайного общества. Диктатуру начали обсуждать петрашевцы, о власти революционеров, или партии писали Заичнев-ский и Ткачев, говорили и писали позже народовольцы. Тема оказалась постоянной, и подпитывали ее те же характеристики народа, которые подводили к формуле революции без народа через переворот: инертность, забитость, царистские иллюзии.

Жесткая взаимосвязь различных элементов концепции заговора была, еще одной ее особенностью Постановка вопроса о централизованном характере подпольной организации, часто влекла за собой вопрос о характере послереволюционной власти. Сомнения же в народных возможностях выводили на идею создания централизованной подпольной структуры для ведения борьбы без народа. В итоге, объединяющим моментом для большинства деятелей, причастных к выработке концепции заговора, было признание инертности, пассивности российского народа и, как следствие, поиск не только формулы революции без его сознательного участия, но осмысление формулы власти и методов созидания нового общества на постреволюционном этапе. В наиболее радикальном варианте это была диктатура организации заговорщиков.

Концепция заговора в ее завершенном виде заняла крайнюю левую позицию в идеологии революционного движения. Причины столь радикального отклонения крылись во внутренних причинах российской жизни: нерешенности фундаментальных проблем, крестьянской и политической, то есть в нищете и в бесправии народа. Невозможность действовать легально для их разрешения загоняла наиболее последовательную и решительную часть интеллигентской молодежи в тупик, выход их которого она нашла в заговорщичестве. Методы обращения власти с оппонентами моделировали их ответные действия. Значение имела российская история, и не только декабризм, но и многочисленные дворцовые перевороты. В процессе идейного поиска, естественно, привлекался богатейший западноевропейский радикальный опыт: якобинцев, Бабефа, О. Бланки и его соратников, карбонариев, польских заговорщиков. Однако, несмотря на знакомство с их идейным багажом, основные идеи были разработаны самостоятельно. Так, классический французский бланкизм не мог быть известен россиянам в своей сути и в деталях достаточно долгое время. Имя Бланки вызывало ассоциацию с революционной несгибаемостью, решительностью и последовательностью, но не более. О его определенном влиянии можно говорить в отношении Турского с рубежа 1860-1870-х годов, и о сотрудничестве с ним редакции «Набата» в конце 1870-х, когда Ткачевым уже будет изложена целостная заговорщическая программа применительно к России.

Более предметным было воздействие идей Бабефа и, прежде всего, через их анализ Герценом и Огаревым и через знакомство россиян с книгой Буо-нарроти.

Особенностью российского заговорщичества было и то обстоятельство, что оно ни разу не было полновесно воплощено в практике борьбы ни по первому народному, ни по второму бланкистскому вариантам. Даже в «Народной воле» планы инсурекции и захвата власти оказалась подчиненными террористической борьбе. Другие же практические примеры (ишу-тинцы, нечаевцы, кружки Заичневского, «Общество Народного Освобождения») отличались малочисленностью, недолгой историей и отсутствием или слабым присутствием собственно заговорщической деятельности. Основное практическое революционное движение реализовывалось под другими идейными установками, но почти всегда в конспиративных организационных формах.

Затухание идеологии заговорщичества к середине 1880-х годов было прежде всего связано с гибелью «Народной воли», перенапряжением сил в борьбе, общим спадом революционного движения, определенной результативностью репрессивной политики властей, разочарованием в идее, которая казалась спасительной, результатами реформ, которые начали постепенно проглядываться3. Но нерешенность названных выше проблем и внутренние условия страны, более того, заметное их ужесточение4, создавали почву для последующего возрождения методов борьбы близких к тем, что легли в основу концепции заговора, сложившейся в радикальной социалистической оппозиции в период со второй половины 1840-х до середины 1880-х годов девятнадцатого века, и выразившейся затем в слабеющем народном и бланкистском и усиливающемся террористическом вариантах в практике «Народной воли» Наработанный теоретический объем оказался настолько насыщенным, что в начале XX века на него обратили внимание социал-демократы. Основной упрек, который адресовался идейными противниками Ленину и его соратникам, был упрек в бланкизме. том, что, в конце концов, такой вариант заговора оформился, стал восприниматься осмысленно, ему была найдена словесная формула, и для полиции он стал самым опасным, говорят приведенные Б. Савинковым факты. Он цитирует чиновника особых поручений при варшавской охранном отделении М.Е. Бакая, который передал Бурцеву секретные материалы. Бакай писал об аресте «участников подоготовлявшегося заговора на цареубийство». См.: Савинков Борис. Избранное. М., 1992. С. 273. Ранее официальные лица также отмечали наличие такой схемы в революционном движении. В своей обвинительной речи на процессе каракозовцев министр юстиции Д. Замятин сказал, что Ишутин виновен был «в подстрекательстве своих товарищей к учреждению в Москве тайного общества, имевшего целью цареубийство». См.: Покушение Каракозова. Стенографический отчет. Т.2. М.-Л., 1930. С. 282. В целом, мысль о нерасторжимости тайного общества и насилия была распростанена даже в обывательской среде. 30 ноября

1867 года арестант Тюремного замка Николай Филиппов «сделал письменное заявление о том, что ему еще в 1865 году было известно о существовании в Москве тайного общества, имеющего целью покушение на жизнь Государя императора и ниспровержение властей и правительства вообще». См.: ГАРФ. Ф. 109. 3-я экс. Опись за 1867. Дело 155. JL 1. Иэто далеко не единичный случай. См. там же: Дело 135. Л.1.,13.

2 А.И. Герцен очень образно выразил это обстоятельство, хотя не был сторонником подобных действий. Он писал: «Звать к оружию можно только накануне борьбы. Всякий преждевременный призыв — намек, весть, данная врагу, и обличение перед ним своей слабости». См.: Герцен А.И. Журналисты и террористы/ А.И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах. T. XVI. С. 225. Примечательно, что Заичневский, на «Молодую Россию» которого отозвался в этой статье Герцен, был противником террористической борьбы на подготовительном этапе, считая, что это будет помехой для мероприятий по захвату власти. Но в «Молодой России» это еще не было высказано. Не исключено, что именно у Герцена позаимствовал молодой радикал эту мысль.

3 Чрезвычайно примечательно, что во Франции после амнистии конца 1870-х годов бланкисты получили возможность действовать легально. Несмотря на сохранявшуюся революционную риторику, начался необратимый процесс их вхождения в политическую жизнь страны, в которой они заняли левый фланг в составе социалистической партии. Они избирались в парламент, создавали молодежные организации, органы печати, вели пропаганду, организовывали забастовки, созывали съезды, чествовали ветеранов. Об этом свидетельствуют документы Национального архива Франции. Оправдание собственной законопослушности бланкисты находили даже у своего кумира. В газетном отчете об их посещении могилы Бланки на 17-ю годовщину его смерти автор писал, что они расходились с мероприятия, повторяя слова кумира о том, что «целью является социальное равенство», чтобы его достичь, «надо действовать, исходя из условий времени и обстановки». См.: L'anniversaire de Blanqui /Archives Nationales. Sous-série F7. 12886. P. 21, 35, 37. Ничего подобного не происходило в России и, соответственно, можно было ожидать новую радикальную волну, в том числе и заговорщичество, как ее составляющую. Без всякого сомнения, это было противоположно тому, что свершалось во Франции.

4 «Журнал особого совещания» под председательством министра внутренних дел Валуева рассматривал в июне 1879 года меры по борьбе с революционным движением в стране. Было предложено «пересмотреть вообще узаконение о мировых судьях», разработать новые правила о штрафах на издания « ввиду постоянного и систематически вредного влияния периодической печати», принять меры «к прекращению агитации, направленной против коренных начал положений 19 февраля и к опровержению ложных надежд на дополнительный надел», «положить предел наплыву в высшие учебные заведения элементов, которые не представляют достаточного обеспечения ни к окончанию начатого курса, ни к размещению в общественной» среде». См.: ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 909. Л. 3,4. Без всякого сомнения, это было противоположно тому, что свершалось во Франции. Очевидность российских пороков была такова, что даже очень законопослушные граждане пытались дать власти советы, обрисовав предварительно внутренне состояние страны. В ГАРФ хранится записка без подписи от 1880 г., озаглавленная «Краткий очерк мер и средств борьбы с распространением и развитием в России противоправительственных и противообщественных учений и теорий». Автор утверждал, что «социализм, коммунизм, реализм, радикализм, революционаризм. есть болезнь не наша природная,. а французская, выродившаяся на нашем лимфатическом, золотушном и рахитичном теле, на нашей болотной и вязкой почве, в нашем цинготном климате, в нашей спазматической атмосфере в чудовищную форму нигилизма». Автор уповает на динамичную политику царя-освободителя, которая должна искоренить «общественное казнокрадство», «общественную внутреннюю рознь, недоверие и антагонизм», «общественную апатию, безволие», «народную бедность» и «голодную жизнь», «народную темноту и безграмотность», «неравномерное распределение тяжести повинностей и налогов, имущества и заработка», «непосильный труд и тунеядство». Напомним, это писал всего лишь законопослушный подданный. См.: ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 1021. Л. 7,14. В обозримом будущем изменений в таком русле ожидать не приходилось и, соответственно, вновь возникали или планировались тайные организации для «разрушения старого и создания нового общественного строя» на основе социализма. Опять возникала известная проблематика: народ и революционеры, условия восстания, позиция армии. Таковыми были планы некоторых офицеров. См.: Копия с рукописей программ революционного военного кружка. 1887 г. ГАРФ. Ф. 5802. Бурцев. Оп. 2. Д. 146. Л. 1-4, 6.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Исаков, Владимир Алексеевич, 2004 год

1. ГАРФ. Ф. 95. Оп. 2. Ед. хр. 76. Л. 18.

2. ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 2. Д. 42. Л.2. Фр. Яз. ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 2. Д. 145. Л. 1-5, 29. Фр. Яз. ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 1. Д. 77. Л. 1-4.

3. ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 1. Д. 65. Л. 290-291, 314-315., 319, 319, 324328,390,398,407,415.

4. ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 1. Д. 64. Л. 26,29,46, 72, 79, 99,120,199. ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп 1. Д. 67. Л. 6-7, 9-10. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 362. Л. 1,4 ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 2396. Фр. Яз. 9 ГАРФ. Ф. 109. 3 дел. Оп. 77. Д. 1111. Л. 21 об.

5. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 500. Л. 7, 11-12. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 503. Л.1. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1 Д. 344. Л. 6.

6. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 909. Л. 3,4.

7. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 650. Л. 1.

8. ГАРФ. Ф. 109. Оп.1. Д. 483. Л. 8; Д. 573. Л. 1-4.

9. ГАРФ. Ф. 109. CA. On. 3. Д. 687. Л. 1, 8.

10. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 500. Л. 7,11,12.

11. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 1021. Л. 7,14.

12. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 1021. Л. 7, 14

13. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 454. Л. 8, 10.

14. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 989. Л.1.

15. ГАРФ. Ф. 109. On. 1. Д. 1063. Л. 1,2.

16. ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1.Д. 503. Л. 1. Там же. Д. 495. Л. 1-2; Там же. Д. 535. Л. 1.

17. ГАРФ. Ф. 109. 3 экс. Оп. 158. Д. 495. Ч. 1. Л. 164. ГАРФ. Ф. 109. 3 экс. Оп. 158. Д. 363. Л. 30. 47 об. ГАРФ. Ф. 272. On. 1. Д. 11. Л. 374. Ф ГАРФ. Ф. 272. On. 1. Д. 12. Л. 40.

18. ГАРФ. Ф. 5802. Бурцев. Оп. 2. Д. 146. Л. 1-4, 6. РГАЛИ. Ф. 1158. On. 1. Д. 268. Л. 6. РГАЛИ. Ф. 2167. Оп. 3. Д. 7. Л. 52.

19. ИРЛИ. Ф. 197. On. 1. Д. 5. Л. 25. ИРЛИ Ф. 197. On. 1. Д. 7. Л. 14.

20. Archives nationales. Paris. Sous-série F7. 12518. 12519. 12520. 12521. 12522. 12523.

21. Программные документы, произведения деятелей революционного движения:

22. Бакунин Михаил. Избранные сочинения. Т. 1-5. М. 1920-1921.• Бакунин М.А. Нечаеву С.Г. « июня. 1870// Литературное наследство. Т . 96.

23. Нечаев С.Г. Основные положения/ Рудницкая Е.Л. У истоков «общества Народного Освобождения» и организационного оформления русского бланкизма// История СССР. 1986. №6.

24. Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские произведения в 2-х томах. Т. 1. 1952. Т.2. 1956.

25. Огарев Н.П. Записка о тайном обществе// Литературное наследство. № 3940.

26. Плеханов Г.В. Избранные философские произведения в пяти томах. Плеханов Г.В. У «Народной воли» не было иного пути/ Сочинения. Т. XXIV.

27. Программа революционных действий/ Историко-революционная хрестоматия. М. 1923. Т.1.

28. Ткачев П.Н. Избранные сочинения на социально-политические темы. Т.1-7. М. 1932-1937.

29. Ткачев П.Н. Сочинения в двух томах. М. 1975-1976.

30. Тихомиров Лев. Заметки о новых книгах// Вестник «Народной воли». 1884. №2.

31. Тихомиров Лев. Несколько мыслей о развитии и разветвлении революционных направлений// Каторга и ссылка. 1924. № 3. Тихомиров Л. Чего нам ждать от революции// Вестник «Народной воли». 1884. №2.

32. Турский Каспар Михаил. Идеализм и материализм в политике. Ч. 1. Женева. 1877.

33. Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. М. 1953.

34. Чернышевский Кавеньяк/ ПСС. Т. V.

35. Чернышевский Н.Г. Письма без адреса/ ПСС. Т. X.

36. Чернышевский Н.Г. Политика из «Современника». Январь 1859//ПСС. Т.1. VI.

37. Чернышевский Н.Г. Пролог/ ПСС. Т. XIII.

38. Энгельс Ф. Эмигрантская литература/ К.Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 18.1. Материалы следствия:

39. Государственные преступления в России в XIX веке. Сборник извлечений извлеченных из официальных изданий правительственных сообщений. Т. 1. Спб. 1906.

40. Дело Заичневского// О минувшем. Исторический сборник. Спб. 1909.

41. Дело П.А. Щапова и И.И. Кельсиева// Политические процессышестидесятых годов. М.-Пг. 1923.

42. Дело петрашевцев. М.-Л. 1937. Т. 1; 1941. Т. 2; 1951. Т.

43. Дознание о дочери инженера О. Любатович// Былое 1907. №8.

44. Лемке М.К. Дело Н.Г. Чернышевского (по неизданным источникам)//1. Былое. 1906. №3

45. Петрашевцы. Политические процессы николаевской эпохи. М. 1907. Показания А.И. Желябова. Из актов предварительного следствия// Былое. 1918. №4-5.

46. Показания Капацинского// Красный архив. 1925. № 7.

47. Показания И. А. Худякова// Каторга и ссылка. 1926. № 4(17).

48. Покушение Каракозова. Стенографический отчет по делу Д. Каракозова,

49. И. Худякова, Н. Ишутина и др. М. 1928-1930. Т. 1-2.

50. Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г.// Красный архив. 1926. №4(17)

51. Политические процессы 60-х годов. Гос. Изд. 1923.

52. Процесс 20-ти народовольцев в 1882 году. Р-н-Д. 1906.

53. Материалы по истории революционного движения: /записки, некрологи, исповеди, доклады, прокламации, литературные произведения, сборники/

54. Архив «Земли и воли» и «Народной воли» / Под ред. С.Н. Валка. М., 1932.

55. Гольц-Миллер И.И. Мотивы христианской поэзии// Русская литература. 1980. №2.

56. Дело Андрющенко// Колокол. № 208. 15 сентября 1865.

57. Доклады генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна Александру П// Красныйархив. 1930. Т. 3(40).

58. Записка Семена Серебрякова о Нечаеве// Каторга и ссылка. 1934. №3 (112) Жика. Опост Бланки// Слово. 1881. №2.

59. За сто лет (1800-1896). Сборник по истории политических и общественных движений в России (в двух частях). Составил Вл. Бурцев. London. 1897 История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов на - Дону. 1996.

60. Из архива В.Я. Богучарского. Лев Тихомиров и С.С. Синегуб// Каторга и ссылка. 1927. №2.

61. К истории нечаевщины (две прокламации к русскому дворянству).

62. Публикация Б.П. Козьмина// Красный архив. 1927. №3(22)

63. Кельсиев В. Исповедь// Архив русской революции. Т. XI. Берлин. 1923.

64. Материалы для биографии М. Бакунина. Т. 1-3. М. 1923.

65. Материалы для биографии Нечаева// Вестник «Народной воли». 1883. №1.

66. Материалы для истории революционного движения в России в 60-х годах.1. Париж. 1905.

67. Материалы для истории русского социально-революционного движения, № 3-6,6-7. Женева. 1896.

68. Народная воля в документах и воспоминаниях. М. 1930.

69. Обзор общественного мнения за 1827 г. Бенкендорф.// Красный архив.1929. Т. 6(37).

70. Памяти Гриневецкого// Былое. Р-н-Д. Вып.1. 1906.

71. Предостережение (по поводу «Молодой России»)/ Лемке. Политическиепроцессы.

72. Редакционное примечание к «Ответу «Великоруссу»//Колокол. 15 сентября 1861.

73. Социальный вопрос. Казань. 1888.

74. Фокин М.Д., Синицкий Л.Д., Бекарюков Д.Д. Историческая записка о тайном обществе "заговорщиков"// Каторга и ссылка. 1928. Кн. 12.

75. Хроника социалистического движения в России. 1878-1887. / Пер. с фран. М., 1906.

76. Энгельсон В. А. Что такое государство? Женева. 1870. Письма:

77. М.А. Бакунин Н.С. Бакунинй. 5 июня (23 июня) 18Былое. 1907. № 7.

78. H.H. Обручев Н.П. Огареву//Литературное наследство. Т. 62. 1955. Письма Нечаева// Каторга и ссылка. 1925. №1 (14)

79. Тургенев И.С. Письма. Т. X. М.-Л. 1965.

80. Письма М.А. Бакунина к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. Спб. 1906. Письмо А.И. Желябова к М.П. Драгоманову// Звенья. М.-Л. 1935. Т. V. Письма П.Г. Заичневского к П.Э. Аргиропуло и Н.Г. Заичневскому// Красный архив. Т. 1. 1922.

81. Письмо Дж. Мадзини А.И. Герцену. Публикация М.И. Ковальской// Литературное наследство. Т. 96. М. 1985.

82. Письмо нечаевца П.Г. Успенского/ революционное движение 1860-х годов. М. 1932.

83. Тихомиров Л. Письма к П.Л. Лаврову // Группа "Освобождение труда". Сб.1.

84. Чернышевский Н.Г. О.С. Чернышевской. 12 января 1871 г./ ПСС. Т. XIV/ Ф. Энгельс - Вере Ивановне Засулич. 23 апреля 1885.1. Мемуары, автобиографии:

85. Берви-Флеровский В. Записки революционера-мечтателя. Молодая гвардия. 1929.

86. Виташевский Н. Первое вооруженное сопротивление — первый военныйсуд (Процесс И.М. Ковальского)// Былое. 1906. №2.

87. Воспоминания A.A. Слепцова/ Н.Г. Чернышевский. Статьи, исследованияи материалы. Саратов. 1962. Т. 3.

88. Воспоминания Льва Тихомирова. М.-Л. 1927.

89. Воспоминания Ф.Г. Постниковой о С.Г. Нечаеве//Каторга и ссылка. 1925. №1 (14).

90. Голубева М.П. Воспоминания о П.Г. Заичневском// Пролетарская революция. 1923. №6-7.

91. Гольденберг Л.Б. Воспоминания// Каторга и ссылка. 1924. № 3.

92. Дейч Л. Был ли Нечаев гениален?// Группа «Освобождение труда». Сб. 2.1924.

93. Демор В.П. М.В. Петрашевский (Буташевич). Биографический очерк. Пг. 1920.

94. Из автобиографии В. Фигнер//Былое. 1917. № 3. К истории партии «Народной воли». «Показания» М.Н. Полонской// Былое. 1907. №6.

95. Коваленский М. Русская революция в судебных процессах и мемуарах. М. 1923.

96. Лемке М. Материалы к биографии Ткачева // Былое. 1907. №8. Лион Е.Е. От пропаганды к террору// Каторга и ссылка. 1924. №5. Лион Е.Е. Первая вооруженная демонстрация (По личным воспоминаниям и архивным материалам)// Каторга и ссылка. 1928. № 8(45).

97. Лопатин Г.А. Автобиография. Показания и письма. Статьи и стихотворения. Пг. 1922.

98. Любатович О.С. Далекое и недавнее. Воспоминания из жизни революционеров 1878-1881 гг.// Былое. 1906. №5, 6. Морозов Николай. Карл Маркс и «Народная воля» в начале 80-х годов// Каторга и ссылка. 1933. №3.

99. Морозов H.A. Возникновение «Народной воли» (Из воспоминаний о Липецком и Воронежском съездах)// Былое 1906. №2. Николадзе Н.Я. Воспоминания о шестидесятых годах// Каторга и ссылка. 1927. « 5(34)

100. Николаев П. Личные воспоминания о пребывании Николая Гавриловича Чернышевского в каторге (в Александровском заводе). (1867-1872) М. 1906.

101. Никифорова-Мацнева О. П.Г. Заичневский на Казанской демонстрации 1876 года//Каторга и ссылка. 1927. № 5(34).

102. Пантелеев Л.Ф. Из воспоминаний прошлого. Спб. 1905,1908. Т. 1-2. Первые русские социалисты. Воспоминания участников кружков петрашевцев в Петербурге. Л. 1984.

103. Петрашевцы в воспоминаниях современников. Сборник материалов. М.- Л. 1926-1928. Т. 1-3.

104. Попов М.Р. Из моего революционного прошлого (1878-1879) Былое 1907. №7.

105. Прибылева-Корба А.П. «Народная воля». Воспоминания о 1870-1880 гг. М. 1926.

106. Ралли-Арборе Земфира. Сергей Геннадьевич Нечаев//Былое. 1906. №7. Рейнгардт Н.С. Н.Г. Чернышевский//Русская старина. 1905. Февраль Русанов Н.С. В эмиграции. М. 1928. Русанов Н.С. На Родине. М. 1931.

107. Серебряков Е. Очерк по истории «Земли и воли». Спб. 1906. Скориков Н.Ф. Н.Г. Чернышевский в Астрахани// Исторический вестник. Спб. 1905. № 100.

108. Скориков Н.Ф. По поводу воспоминаний о Н.Г. Чрнышевском// Исторический вестник. Спб. 1905. №101.

109. Стахевич С.Г. Среди политических преступников/ Н.Г. Чернышевский ввоспоминаниях современников. Т.2. Саратов. 1959.

110. Тимофеев М.А. Пережитое// Каторга и ссылка. 1928. № 57, 58.

111. Тихомиров JI. Тени прошлого.// Каторга и ссылка. 1926. № 4 (25).

112. Три выписки из «Тетради A.A. Слепцова», сделанные в 1913 г. из статьи

113. М.В. Бограда «О мемуарах A.A. Слепцова» М.Н. Чернышевским//

114. Литературное наследство. Т. 67.

115. Тучкова-Огарева H.A. Воспоминания. М. 1959.

116. Тютчев Н.С. В ссылке и другие воспоминания. М. 1925.

117. Фроленко М. «Общество Народного Освобождения»// Каторга и ссылка.1933. №3.

118. Чернышевский в воспоминаниях современников. Саратов. 1958-1959. Т. 12.

119. Худяков И.А. Записки каракозовца. М.-Л. 1930.

120. Шаганов В.Н. Николай Гаврилович Чернышевский на каторге и ссылке. Спб. 1907.

121. Энгельсон В.А. Петрашевский/ Петрашевцы об атеизме, религии и церкви. М., 1986.1. Исследования:• Алексеев В.П. Студенческий кружок Аргиропуло и Заичневского и его деятельность//Голос минувшего. 1922. №1.

122. Алексеев Н. Рец. На: Ю.М. Стеклов. Н.Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность. 1826-1889. Т. 2. М.Л. 1928 // Каторга и ссылка. 1929. Кн. 4(53).

123. Алексеева И.Д. Народничество в России в XX веке. Идейная эволюция. М., 1990.

124. Антонов В.Ф. Рец. На кн. Е.Л. Рудницкая. Русский бланкизм: Петр Ткачев. М., 1992 // Отечественная история. 1992. №4-5.

125. Антонов В.Ф. Революционное творчество П.Л. Лаврова. Саратов. 1984. Антонов В.Ф. А.И. Герцен. Общественный идеал анархиста. М. 2000.• Антонов В.Ф. Н.Г. Чернышевский. Общественный идеал анархиста. М. 2000.

126. Антонов В.Ф. Революционное народничество. М., 1965. Аргунов A.A. Наши предшественники. Спб., 1906.

127. Багдасарян В.Э. «Теория заговора» в отечественной историографии второй половины XIX-XX вв. М., 1999.

128. Базанов В. Две книги о революционном подполье в России 60-х годов XIX в. // Русская литература. 1966. №1.

129. Базанов И.А. Худяков и покушение Каракозова // Русская литература. 1962. №4.

130. Балабанов М. История революционного движения в России. Гос. Изд. Украины. 1925.

131. Барабой А.З. Харьковско-киевское тайное общество 1856-1860// Исторические записки. Т. 52. М. 1955.• Батурин Н. О наследстве «русских якобинцев» // Пролетарская революция.1924. №7(30).

132. Батурин Н. Еще о цветах русского якобинства // Пролетарская революция.1925. №8(43).

133. Бельчиков Н. С.Г. Нечаев в с. Иваново в 60-е годы // Каторга и ссылка. 1925. Кн. 1(14).

134. Бер Ю.А. Страницы биографии революционера (С.Г. Нечаев)// Вопросы истории. 1989. №4.

135. Валк С. Предисловие/ Архив «Земли и воли» и «Народной воли». М. 1930. В.В. Наши направления. Спб., 1893. Виленская Эм. Худяков. М., 1969.

136. Виленская Э.С. Революционное подполье в России (60-е годы XIX в.). М., 1965.

137. Виленский-Сибиряков Вл. Народовольцы // Каторга и ссылка. 1926. Кн. 3(26).

138. Волгин Игорь. Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 г. СМ. 2000.

139. Волк С.С. Программные документы «Народной воли» (1879-1882)/ Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. Сб. ст. М -Л., 1963.

140. Волк С.С., Михайлов С.Б. Советская историография революционного народничества 70-х начала 80-х годов XIX века / Советская историография классовой борьбы и революционного движения в России. Ч. 1. ЛГУ. 1967.

141. Волк С.С. Народная воля. 1879-1882. М.-Л., 1966.

142. Володин А.И., Итенберг Б.С. Наследство П.Л. Лаврова в идейной борьбе 1920-х годов. К 170-летию со дня рождения // Отечественная история. 1993. №5.

143. Володин А.И., Карякин Ю.Ф., Плимак Е.Г. Чернышевский или Нечаев? О подлинной и мнимой революционности в освободительном движении России 50-60-х годов XIX в. М., 1976.

144. Воронихин A.B. Вера Засулич: путь в террор// Освободительное движение в России. Саратов. 1997. Вып. 16.

145. Галактионов A.A., Никандров П.Ф. Идеологи русского народничества. ЛГУ., 1966.

146. Гамбаров А. В спорах о Нечаеве. К вопросу об исторической реабилитации Нечаева. М.Л. 1926.

147. Генкина Э.Б. Тов. Теодорович в плену у народнической методологии // Пролетарская революция. 1930. № 9.

148. Горев Б. Обидно ли для марксизма идейное родство с бланкизмом (ответна заметку т. Синеира) // Печать и революция. 1923. № 5.

149. Горев Б. От Томаса Мора до Ленина. 1516-1917. М. 1922.

150. Горев Б. Письмо в редакцию (т. Синеира и чувство смешного)// Печать иреволюция. 1923. №7.

151. Горев Б. Российские корни ленинизма // Под знаменем марксизма. 1924. №2.

152. Городницкий P.A., Кан Г.С. Рецензия на кн.: Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация под ред. Е.Л. Рудницкой. М., Археографический центр. 1997 // Отечественная история. 1998. № 6.

153. Гросул В.Я. Международные связи российской политической эмиграции во 2-й половине XIX века. М. 2001.

154. Гросул В.Я. О балканских связях русских якобинцев// Балканский исторический сборник. Кишинев. 1974. № IV. Давыдов Ю.Н. Эстетика нигилизма. М., 1975.

155. Далин В.М. Гракх Бабеф накануне и во время Велико французской революции (1785-1794). М. 1963.

156. Далин В.М. Историки Франции XIX XX веков. М., 1981.

157. Дейч Л.Г. Был ли Нечаев гениален?// Сб. «Группа Освобождение Труда».1924. №2.

158. Дело Заичневского./ О минувшем. Исторический сборник. Спб. 1909. Джангирян В.Г. Критика англо-американской буржуазной историографии М.А. Бакунина и бакунизма. М. 1978

159. Дискуссия о «Народной воле». Стенограммы докладов и прений по докладам. М. 1930.

160. Дубенцов Б.Б. Дискуссии о социально-политических взглядах П.Н. Ткачева в советской историографии 1920-х-начала 1930-х годов// История СССР. 1991. №3. С.117.

161. Дудко И.Г. Политические и правовые воззрения Н.П. Огарева. Саранск. 1995.

162. Егоров Б.Ф. Петрашевцы. Л. 1988.

163. Есипов В.В. Был ли Нечаев революционером // Вопросы истории. 1990. №11.

164. Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1964.

165. Ивановская П. E.H. Южакова и ее драма // Каторга и ссылка. 1926. Кн. 1(22).

166. Иванчин-Писарев А.И. Глеб Успенский и революционеры 70-х годов // Былое. 1907. №10.

167. Иванчин-Писарев А.И. Кое-что из жизни Г.И. Успенского // Заветы. 1914. №5.

168. Исаков В.А. Полемика П.Н. Ткачева с Ф. Энгельсом// Общественное движение в России во второй половине XIX начале XX вв. Сборник научных трудов. МГОПИ. 1993.

169. Исаков В.А. А.И. Герцен о Гракхе Бабефе и бланкизме// Вопросы отечественной истории и историографии. Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск 4. М. 2001.

170. Итенберг Б.С. Революционеры и либералы в пореформенной России/ Революционеры и либералы в России. М., 1990.

171. Капинос C.B. Социалистические воззрения Н.П. Огарева и идейная борьба вокруг его наследства. Автореферат на соискание ученой степени кандидата философских наук. 1989

172. Карпачев М.Д. Очерки истории революционно-демократического движения в России. Воронеж. 1985.

173. Карпачев М.Д. Истоки российской революции. Легенды и реальность. М. 1991

174. Кирова К.Э. Заговорщики или народ. М. 1991.

175. Кирпотин В. Идейные предшественники марксизма-ленинизма в России. М. 1930.

176. Клевенский М. «Европейский революционный комитет» в деле Каракозова / Революционное движение 1860-х годов. Сб. под ред. Б. Горева и Б.П. Козьмина. М. 1932.

177. Клевенский М. И.А. Худяков. М. 1929.

178. Клевенский М. Ишутинцы в тюрьме и ссылке// Красный архив. 1929. №2(33).

179. Клевенский М.М. Ишутинский кружок и покушение Каракозова. М. 1927. Клевенский М. П.Н. Ткачев как литературный критик // Современный мир. 1916. №7-8.

180. Книжник Ив. П.Л. Лавров. Его жизнь и труды. М. 1925. Книга в России. 1861-1881. М., 1988.

181. Коваленский М. Русская революция в судебных процессах и мемуарах. М., 1932.

182. Ковальченко И.Д. Консерватизм, либерализм и радикализм в России в период подготовки крестьянской реформы 1861 года// Отечественная история. 1994. № 2.

183. Коган Л.А. Военный коммунизм: утопия и реальность // Вопросы истории. 1998. №2.

184. Козьмин Б.П. Братья Достоевские и прокламация «Молодая Россия» // Печать и революция. 1929. кн. 2-3.

185. Козьмин Б.П. Вступительная статья к кн.: A.A. Кункль. «Долгушинцы». М. 1932.

186. Козьмин Б.П. Заичневский в Орле и кружок «орлят» (1872-1877) // Каторга и ссылка. 1931. Кн. 10(83).

187. Козьмин Б.П. Заичневский на каторге, поселении и в ссылке (1863-1872) // Каторга и ссылка. 1931. Кн. 8-9(81-82).

188. Козьмин Б.П. Из истории студенческого движения в Москве в 1861 г. / Революционное движение 1860-х годов. М. 1932.

189. Козьмин Б.П. История и фантастика. Рец. На кн. А. Гамбарова «В спорах о Нечаеве». К вопросу об исторической реабилитации Нечаева». M.-JL, 1926.//Печать и революция. 1926. Кн. 6.

190. Козьмин Б.П. К вопросу об отношении П.Н. Ткачева к марксизму // Литературное наследство. 1933. Т. 7-8.

191. Козьмин Б.П. К делу кружка Заичневского / Политические процессы 60-х годов. М.-Пг., 1923.

192. Козьмин Б.П. К истории «Молодой России»// Каторга и ссылка. 1930. кн. 5(66), кн. 6(67).

193. Козьмин Б.П. К истории нечаевщины (Две прокламации к русскому дворянству)//Красный архив. 1927. Т. 3(ХХ11). Козьмин Б.П. Казанский заговор 1863 года. М. 1929.

194. Козьмин Б.П. Кружок Заичневского и Аргиропуло// Каторга и ссылка. 1930. Кн. 7(68), №8-9 (69-70).

195. Козьмин Б.П. М.Д. Муравский в харьковском тайном обществе. 1856-1858 гг.// Каторга и ссылка. 1928. Кн. 4(41).

196. Козьмин Б.П. Молодые годы Порфирия Ивановича Войнаральского // Каторга и ссылка. 1928. Кн. 1(38).

197. Козьмин Б.П. С.Г. Нечаев и тульские оружейники // Красный архив. 1930. Т. 3(XL).

198. Козьмин Б.П. H.A. Спешнев о самом себе// Каторга и ссылка. 1930. Кн. 1(62).

199. Козьмин Б.П. Неудавшаяся провокация. Новое о С.Г. Нечаеве // Красный архив. 1926. Т. 1(XIV).

200. Козьмин Б.П. Нечаевец И. Прыжов в его письмах (Из архива P.M. Хин)// Каторга и ссылка. 1927. Кн. 4(33).

201. Козьмин Б.П. Около нечаевского дела (памяти А.Д. Дементьевой

202. Ткачевой) // Каторга и ссылка. 1923. Кн. 6.

203. Козьмин Б.П. П.Г. Заичневский и «Молодая Россия». М., 1932.

204. Козьмин Б.П. Письмо в редакцию «Историко-революционного вестника».1922. №1(4).

205. Козьмин Б.П. П.Н. Ткачев и народничество // Каторга и ссылка. 1926. Кн. 1(22).

206. Козьмин Б.П. П.Л. Лавров и П.Н. Ткачев (Столкновение двух течений русской революционной мысли 70-х годов)// Воинствующий материалист. 1924. Кн. 1.

207. Козьмин Б.П. П.Н. Ткачев / Очерки по истории русской критики. М.-Л., т. 2. 1931.

208. Козьмин Б.П. П.Н. Ткачев и революционное движение 1860-х годов. М., 1922.

209. Козьмин Б.П. Подготовка к печати и предисловие / Нечаев и нечаевцы. Сборник материалов. М.-Л., 1931.

210. Козьмин Б.П. Поездка Н.Г. Чернышевского в Лондон в 1859 г.// Извнстия АН СССР. Отдел литературы и языка. М. 1953. Т. XII. Ввп. 2. Козьмин Б.П. Предисловие / Ткачев П.Н. «Избр. соч. на социально-политические темы», М. 1935. Т. 5.

211. Козьмин Б.П. Прокламация С.Г. Нечаева к студентам // Красный архив. 1929. Т. 2(ХХХП1).

212. Козьмин Б.П. Ред., вступительная статья и примечания / «П. Ткачев. Избранные литературно-критические статьи». М.-Л., 1928. Козьмин Б.П. Рец. На кн. А.Н. Бах. «Записки народовольца». М. 1929. // Новый мир. 1929. №8-9.

213. Козьмин Б.П. Рец. На кн. И.А. Худяков. Записки каракозовца. М.Л. 1930 // Красный архив. 1930. Кн. 11(72).

214. Козьмин Б.П. Рец. На кн. «Покушение Каракозова. Стенографический отчет по делу Д. Каракозова, И. Худякова, Н. Ишутина и др.» т.1. М.-Л., 1928.// Печать и революция. 1928. Кн. 6.

215. Козьмин Б.П. Рец. На кн. Прокламации шестидесятых годов. М.Л. 1926.// Печать и революция. 1926. Кн. 6.

216. Козьмин Б.П. С.Г. Нечаев и его противники в 1868-1869гг./ Революционное движение в 1860-х гг. М. 1932.

217. Козьмин Б.П. Современник о каракозовском процессе (письмо М.И. Семевского)//Былое. 1925. №6(32).

218. Козьмин Б.П. Удавшаяся провокация // Красный архив. 1926. Т. 2(XV). Козьмин Б.П. Харьковские заговорщики 1856-1859 гг. Харьков. 1930.

219. Колосов Е. Спорный вопрос каракозовского дела // Каторга и ссылка. 1924. Кн. 3(10).

220. Конобеевская И.Н. Примечания/ П.В. Анненков. Парижские письма. М. 1983.

221. Конюшая Р.П. Карл Маркс и революционная Россия. 2-е изд., доп. М., 1985.

222. Корнилов A.A. Курс истории России XIX в. М., 1914.

223. Корнилов A.A. Общественное движение при Александре II. 1855-1881:

224. Исторические очерки. М., 1909.

225. Кошель П. История наказаний в России. История российского терроризма. М., 1995.

226. Кравцов Н. П.Н. Ткачев. Первый критик марксист // На литературном посту. 1927. №3.

227. Кузьмин Дмитрий. К вопросу о реабилитации Нечаева (библиографическая заметка) // Каторга и ссылка. 1927. кн. 3. Кузнецов JI. К истории "Народной воли" // Каторга и ссылка. 1930. Кн. 6(67).

228. Куклин Г.А. Итоги революционного движения в России за сорок лет. (1862-1902). Сб. программных статей русских революционных партий и кратких очерков по истории русского революционого движения. Женева. 1903.

229. Куликов Ю.В. Вопросы революционной тактики в прокламации "Молодая Россия" (1862) / Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1962.

230. Куликов Ю.В. Некоторые вопросы революционной тактики периода первой революционной ситуации в России. 1859-1862 гг. Автореферат диссертации на соискание ученой степени канд. ист. наук. М., 1954 Кункль А. Нечаев. М., 1929.

231. Кункль A.A. Общество "Земля и воля" 70-х гг. М., 1928.

232. Кушева Е. Из истории "общества народного освобождения"// Каторга иссылка. 1931. Кн. 4(77).

233. Лаверычев В.Я., Пирумова Н.М. Некоторые проблемы истории освободительного движения в России XIX века // История СССР. 1986. № 2.

234. Лазуренко В.Д. Взгляды П.Н. Ткачева на государство / Из истории политических учений. М., 1976.

235. Лебедев Я. Салтыков-Щедрин и русские критики К. Маркса и Ф. Энгельса // Руская литература. 1962. № 2.

236. Левин Ш.М. Г.В. Плеханов как историк революционно-народнического движения 70-х годов/ Вопросы истории и источниковедения истории СССР. Сборник статей М.-Л., 1963

237. Левин Ш.М. Г.В. Плеханов как историк революционно-народнического движения 70-х годов/ Вопросы истории и источниковедения истории СССР. Сборник статей М.-Л., 1963.

238. Левин Ш.М. Общественное движение в России в 60-70-е годы XIX века. М., 1958.

239. Левицкий В. (В.О. Цедербаум) Партия "Народная воля". Возникновение, борьба, гибель. Предисловие П. Лепешинского. М.-Л., 1928. Лемке М.К. Очерки освободительного движения шестидесятых годов. По неизданным документам. Спб., 1908.

240. Лемке М.К. Политические процессы в России 1860-х годов. М., 1923. Линков Я.И. Революционная борьба А.И. Герцена и Н.П. Огарева и "Земля и воля" 1860-х годов. М. 1964. Лурье Ф.М. Созидатель разрушения. Спб., 1994.

241. Малаховский Вл. Правда ли, что народовольчество предвосхитило Ленина //Каторга и ссылка. 1930. кн. 3.

242. Малинин В. А. Философия революционного народничества. М., 1972. Малыпинский А.П. Обзор социально-революционного движения в России. Спб., 1880.

243. Минаков А.Ю. Феномен "нечаевщины" и его роль в истории российской тоталитарной традиции // Нестор. 1993. Вып.2.

244. Мироненко C.B. Восстания могло не быть// Отечественная история. 2002. №3.

245. Мицкевич С. О П.Г. Заичневском // Исторический бюллетень. 1922. №1. Мицкевич С.И. К вопросу о корнях большевизма // Каторга и ссылка. 1925. Кн. 3(16).

246. Мицкевич С. Русские якобинцы // Пролетарская революция. 1923. №6-7(18-19).

247. Морозов К.Н. Рец. На кн.: Кровь по совести: терроризм в России: документы и биографии. Предисловие, составление, примечания О.В. Будницкого. Ростов-на-Дону., 1994// Отечественная история. 1995. №6. Невский В.И. Очерки по истории РКП. Т.1. Л. 1926.

248. Недоступенко Д.И. Философские и социологические взгляды П.Н. Ткачева. Автореферат диссертации на соискание уч. степени кандидата философских наук. МГУ., 1969. Нечкина М.В. Встреча двух поколений. М., 1980.

249. Нечкина M.B. Новые материалы о революционной ситуации в России1859-1861)//Литературное наследство. Т. 61. М. 1953.

250. Нечкина М.В. К вопросу о взаимоотношениях "Молодой России" с

251. Землей и волей"/ Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М.,1962.

252. Никифорова-Мацнева О. П.Г. Заичневский на казанской демонстрации 1876 года // Каторга и ссылка. 1927. Кн. 5(34).

253. Николаев П.Ф. Очерк развития социально-революционого движения в России//Литературное наследство. М., 1977.

254. Николаевский Б. Варлаам Николаевич Чркезов// Красный архив. 1926. № 4(25)

255. Николаевский Бор. (Гр. Голосов) Еще о Бачине и Южаковой //Каторга и ссылка. 1926. Кн. 7-8(28-29).

256. Н-ский Б. О воспоминаниях Льва Тихомирова // Каторга и ссылка. 1928. Кн. 1(38).

257. Николаевский Б. Памяти последнего "якобинца"-семидесятника // Каторга и ссылка. 1926. кн. 2(23).

258. О насилии вообще и в частности.// Общее дело. Окт. 1885. № 78.

259. Орлик О.В. Русская общественная мысль 30-40-х годов и европейскийутопический социализм//Исторические записки. Т. 82. 1968ю

260. Пажитнов К.А. Развитие социалистических идей в России. Харьков. 1913.1. Т.1.

261. Павлова И.В. Механизмы политической власти в СССР в 20-30-е годы // Вопросы истории. 1998. № 11-12.

262. Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. 1773-1883 гг. М., 1986.

263. Пиксанов Н.К. Два века русской литературы. М., 1926. Пирумова Александр Герцен.Революционер, мыслител, человек. И. 1989. Пирумова Н. М. Бакунин или С. Нечаев.// Прометей. М., 1968.Т.1. Пирумова Н.М. Разрушитель// Родина. 1990. №2.

264. Покровский М.Н. Ленин в истории русской революции // Молодая гвардия. 1924. №2-3.

265. Покровский М. Рец. На кн. Б. Козьмина П.Н. Ткачев и революционное движение 60-х годов. М. 1922.// Вестник социалистической академии. 1923. №2.

266. Полонский Вяч. Тайный Интернационал Бакунина // Каторга и ссылка. 1926. Кн. 3(24).

267. Потресов А. Эволюция общественно-политической мысли в предреволюционную эпоху / Общественное движение в России в начале XX века. Т. 1. Предвестники и основные причины движения. Спб. 1909. Под ред. JI. Мартова, П. Маслова и А. Потресова.

268. Пустарнаков В.Ф. и Шахматов Б.М. П.Н. Ткачев революционер, публицист, мыслитель/ Петр Никитич Ткачев. Сочинения в двух томах. М., 1975. Т.1.

269. Раппопорт И.Л. Русский бланкист Сергей Геннадьевич Нечаев // Записки научного общества марксистов. 1923. № 5(11).

270. Редакционные примечания к статье "Из архива Тихомирова".// Красный архив. Т.VI. 1924.

271. Рожанов Ф.С. Записки по истории революционного движения в России (до 1913г.). Изд. Департамента полиции. Спб., 1913.

272. Рудницкая Е. Главное преодолеть научное сектанство/ Круглый стол // Отечественная история. 1999. №1.

273. Рудницкая Е.Л. Русская революционная мысль. Демократическая печать. 1864-1873. М., 1984.

274. Рудницкая Е.Л. Русский бланкизм. Петр Ткачев. М., 1992.

275. Рудницкая Е.Л. Русский бланкизм: Петр Ткачев/ Революционныйрадикализм в России. Век девятнадцатый. М., 1997.

276. Рудницкая Е.Л. У истоков «Общества народного освобождения». К истории идейного и организационного оформления русского бланкизма// История СССР. 1986. №6.

277. Рудницкая Е.Л. Булдаков В.П. Рец. на: О.В. Будницкий. Терроризм в русском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX начало XX века). М. 2000.

278. Рудницкая Е.Л., Дьяков В.А. Рукопись М.А. Бакунина «международное тайное общество освобождения человечества»/ Революционная ситуация в России в 1859-1861ГГ. М. 1974.

279. Рудницкая Е.Л., Дьяков В.А. Новые материалы о тайном интернациональном братстве М.А. Бакунина/ Проблемы итальянской истории. Вып. 1. М. 1972.

280. Русанов Н.С. Идейные основы "Народной воли"// Былое. 1907. №9. Русанов Н.С. "Политика" Н.К. Михайловского // Былое. 1907. №7. Русанов Н.С. Революция или эволюция. Женева., 1898. Савинков Борис. Избранное. М., 1992.

281. Сватиков С.Г. Общественное движение в России. 1700-1895. Ростов н/Д. 1905.

282. Седов М.Г. Героический период революционного народничества (из истории политической борьбы). М., 1966.

283. Седов М.Г. "Народная воля" перед судом истории// Вопросы истории. 1965. №12.

284. Синеира. Есть ли в марксизме элемент бланкизма // Печать и революция. 1923. №5.

285. Синеира. Еще о марксизме и бланкизме // Печать и революция. 1925. №2. Синеира. Заключительное слово к дискуссии об элементах бланкизма в марксисзме.// Печать и революция. 1923. №7.

286. Сватиков В. Студенческое движение 1869 года./ С. Наша страна. Спб. 1907.

287. Стеклов Ю.М. Историческое подготовление русской социал-демократии / Ю.М. Стеклов. Борцы за социализм. Очерки из истории общественных и революционных движений в России. М., 1918.

288. Стеклов Ю.М. Н.Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность. 1828-1889. Т. 1-4. М. 1926-1928.

289. Спиридович А.И. Революционное движение в России. Вып. 2. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. Пг. 1916. Страда В. Гуманизм и терроризм в русском революционном движении// Вопросы философии. 1996.№6.

290. Сухотина Л.Г. Проблемы русской революционной демократии в современной английской и американской буржуазной историографии. Томск. 1983;

291. Твардовская В.А. Вторая революционная ситуация в России и борьба "Народной воли"/ Общественное движение в пореформенной России. Сб. ст. М., 1965.

292. Твардовская В.А. Кризис "Земли и воли" в конце 70-х годов// История СССР. 1959. №4.

293. Твардовская В.А. H.A. Морозов в русском освободительном движении. М., 1983.

294. Твардовская В.А. Николай Морозов: от революционера-террориста к ученому-эволюционисту// Отечественная история. 2003. №2. Твардовская В.А. Проблема государства в идеологии народничества// Исторические записки. М., 1963. Т. 74.

295. Твардовская В.А. Социалистическая мысль в России на рубеже 1870-1880 годов. М. 1969.

296. Твардовская В.А. Фридрих Энгельс и русские революционеры/ Энгельс и проблемы истории. М., 1970.

297. Твардовская В.А., Итенберг Б.С. За изучением революционного движения в России (к столетию со дня рождения Б.П. Козьмина)/ Революционеры и либералы в России. М., 1990.

298. Твардовская В.А., Итенберг Б.С. Н.С. Русанов искатель истины в социализме// Отечественная история. 1995. №6.

299. Ткаченко П. С. Восприятие революционными разночинцами идей западноевропейского утопического социализма // Вопросы истории. 1990. №11.

300. Ткаченко П.С. Революционная народническая организация "Земля и воля" (1876-1879). М., 1961.

301. Ткаченко П.С. Учащаяся молодежь в революционном движении 60-70-х гг. М., 1978.

302. Троицкий H.A. Дилетантизм профессионалов (письмо в редакцию журнала "Родина")// Освободительное движение в России. Саратов. 1997. Вып. 16. Троицкий H.A. Историография второй революционной ситуации в России. Саратов. 1989.

303. Троицкий H.A. "Народная воля перед царским судом". 2-е изд. Саратов, 1983.

304. Троицкий H.A. Некоторые вопросы историографии революционного народничества 70-х годов XIX векаII Историографический сб. Саратов. 1971. Вып. III.

305. Троицкий H.A. Россия в XIX веке. Курс лекций. М., 1997.

306. Тун А. История революционного движения в Росии. Женева. 1903.

307. Тютюкин C.B. От декабризма до посткоммунизма// Отечественная историяю 2002. №6.

308. Тютюкин С. Рец на кн. Е.Л. Рудницкой. Русский бланкизм. Петр Ткачев. М. 1992//Свободная мысль. 1993. №14.

309. Федосов И.А. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. (Революционные организации и кружки). М. 1958.

310. Филиппов Р.Ф. Из истории народнического движения на первом этапе "хождения в народ" (1863-1874). Петрозаводск, 1967.

311. Филиппов Р.В. Революционная народническая организация H.A. Ишутина -И.А. Худякова. 1863-1866. Петрозаводск. 1964.

312. Цеховский В.Ф. С.Г. Нечаев // Историческая библиотека. Вып. 11(41). Спб. 1907.

313. Цеховский В.Ф. Эмиграция. Лавров. Ткачев // Историческая библиотека. Вып. 12(42). Спб. 1907.

314. Чешихин-Ветринский В.В. Общественное движение в царствование Александра II/ Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Ист. сб. под ред. В.В. Каллаша. т. VI. М. 1911.

315. Черткова Г.С. Гракх Бабеф во время термидорианской реакции. М. 1980. Шахматов Б.М. Библиографическое послесловие/ Петр Никитич Ткачев. Сочинение в двух томах. М., 1976. Т.2.

316. Шахматов Б.М. К изучению творчества П.Н. Ткачева/ Сборник студенческих работ, (экономического, исторического, философского и восточного факультетов). ЛГУ. 1963.

317. Шахматов Б.М. К публикации и по поводу русского перевода статей П.Н. Ткачева из французского «Набата»/ Опост Конт: взгляд из России. М., 2000.

318. Шахматов Б.М. Л.О. Бланки и революционная Россия (отзывы, влияния, связи)//Французский ежегодник. М., 1981.

319. Шахматов Б.М. Петр Никитич Ткачев/ Утопический социализм в России. Хрестоматия. М., 1985.

320. Шахматов Б.М. П.Н. Ткачев. Эподы к творческому портрету. М., 1981. Шахматов Б.М. Петр Григорьевич Заичневский/ Утопический социализм в России. Хрестоматия. М., 1985.

321. Шахматов Б.М. Примечания/ Петр Никитич Ткачев. Сочинения в двух томах. М., 1976. Т.2.

322. Шебунин А. К вопросу о роли Н.Г. Чернышевского в революционном движении 60-х годов.// Каторга и ссылка. 1929. Кн. 11(60). Шилов A.A. "Катехизис революционера" (к истории "нечаевского дела") // Борьба классов. 1924. №3.

323. Шилов A.A. Каракозов и покушение 4 апреля 1866 г. Пг., 1919. Шишко Л.Э. Общественное движение в шестидесятых и в первой половине семидесятых годов. М., 1920. Шубин A.B. Вожди и заговорщики. М. 2004.

324. Щеголев П.Е. С.Г. Нечаев в Алексеевском равелине // Красный архив. Т. IV, V, VI. 1924.

325. Щербакова Е.И. "Отщепенцы". Социально-психологические истоки русского терроризма// Свободная мысль. 1998. №1.

326. Щербакова Е.И. Роман Н.Г. Чернышевского в восприятии радикальной молодежи середины 60-х годов // Вестник МГУ. Серия 8. История. 1998.№1.

327. Щипанов И.Я. Философия и социология русского народничества. МГУ. 1983.

328. Эйдельман Н. Отряд обреченных. М. 1987.

329. Экземплярский П.М. Село Иваново в жизни Сергея Геннадьевича Нечаева

330. Революционный сборник. Иванов-Вознесенск. 1926. Вып. 4.

331. Юсим М.А. Макиавелли в России. М., 1998.

332. Яковлев М.В. Мировоззрение Н.П. Огарева. М. 1955.

333. Ямпольский И.Г. П.Н. Ткачев как литературный критик // Литература.1931. №1.

334. Ярославский Ем. К. Маркс и революционное народничество. М., 1933. Ярославский Ем. От социалистических мечтаний к построению социалистического общества//Каторга и ссылка. 1932. Кн. 11-12.

335. Abendroth Wolfgang. Histoire du mouvement ouvrier en Europe. Paris. 1973. Acton E. Alexandre Herzen and the role of the Intellectuel Revolutionary. Cambridge, London, N. Y., Melbourne. 1979.

336. Arno Munster. Introduction/ Louis Auguste Blanqui/ Oeuvres completes. Edition Galilee. 1977. Tome 1.

337. Berlin I. Introduction to: Ventuiy F. Roots of Revolution. N/Y/ 1966.

338. Bravo Gian Mario. Les socialistes avant Marx. E. 2. Paris 1970.

339. Cannac René Aux sources de la révolution russe. Nechaev. Du nihilisme auterrorisme. Payot. Paris. 1961.

340. Debray Régis. Révolution dans la révolution. Paris. 1972. Decaux A. Blanqui Г insurgé. Perrin. 1997. Delmas Claude La guerre révolutionnaire. Paris. 1965. Dictionnaire encyclopédique d'histoire. Paris. 1978.

341. Fishman W. Peter Nikitich Tkachev Tutor of Bolshevism. | History today. 1965. V. 15.

342. Fréville Jean. Lénine à Paris. Paris. 1968.

343. Guérin Daniel. Ni dieu, ni maître. Anthologie de Panarchisme. T.l. Paris. 1974.

344. Guillerm Alain et Bourdet Yvon. L'autogestion. Paris. 1977.

345. Gleason. A young Russia. The Genesis of russian Radicalism in 1860-s.1. N.Y.1980.

346. Gourfinfel Nina. Lénine. Paris: 1968.

347. Hardy D. Tkachev and Marxists|| Slavic review. 1971.№ 3.

348. Naarden Bruno. Socialist Europe and revolutionary Russia: perception and prejudice. 1848-1923. Cambridge. 1992. Olivier Albert. La commune. 1966.

349. Pares B Russia betveen Reform fnd Revolution. N.Y. 1962. Rosmer Alfred. Moscou sous Lénine. Volume 1- 1920. Paris. 1970. Serge Victor: L'an premier de la révolition russe. Volume 3. Paris. 1970. Shub David. Lénine Paris. 1972.

350. Teruel-Mania Pierre. De Lénine au panzer-communisme. Paris. 1971. Vucinich A. Social Thought in Tsarist Russia. The Quest for a General Sience of Society/ 1861-1917. London. 1976;

351. Weeks A/ The first Bolshevik. A Political Biographie of Peter Nkachev. N/Y/ 1968.