Концепция идеологии К. Маннгейма и динамика российского идеологического процесса тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 22.00.05, кандидат социологических наук Щеглов, Алексей Михайлович

• Щеглов, Алексей Михайлович
• кандидат социологических наук
• 1998

Оглавление диссертации кандидат социологических наук Щеглов, Алексей Михайлович

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА

§1. ТЕОРИЯ ИДЕОЛОГИИ

В ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ

§2. КОНЦЕПЦИЯ ИДЕОЛОГИИ К. МАННГЕЙМА И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ

ДЛЯ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА В РОССИИ

ГЛАВА 2. ИДЕОЛОГИИ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ

И МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ

§1. МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ КАК ФАКТОР

СРЫВА МОДЕРНИЗАЦИИ НАЧАЛА ВЕКА

§2. СОВЕТСКАЯ МОДЕЛЬ МОДЕРНИЗАЦИИ И МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ

СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ

§3. НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В СФЕРЕ ИДЕОЛОГИИ И МАССОВОГО СОЗНАНИЯ В УСЛОВИЯХ КРИЗИСА И РАСПАДА СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Концепция идеологии К. Маннгейма и динамика российского идеологического процесса»

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования

В той мере, в какой реформаторский процесс в России сталкивается с неослабевающими трудностями, приобретает неустойчивый, а зачастую и возвратный характер, становится очевидной необходимость выявления причин и факторов, тормозящих реформы, разводящих цели и результаты проводимых преобразований.

Поэтому особую актуальность приобретают попытки дать верное теоретическое обоснование логики происходящих изменений. Без понимания специфики России, ее отличия от других посткоммунистических стран, проводящих схожие реформы, национальных, культурно-религиозных и исторических особенностей невозможно поставить верный политический диагноз действительности и тем более выстроить последовательную адекватную стратегию реформ.

В современной России происходит колоссальная массовая ломка устоявшихся ценностей, стереотипов мышления и поведения. В условиях радикального изменения российского общества в нем ощущается крайняя необходимость исследования динамики идеологического процесса, проявлений внутренних ценностных ориентаций и становления новых параметров массового сознания.

История России, начиная с древнейших времен— это история мобилизационного развития, когда для того, чтобы выжить, обществу приходилось напрягать и задействовать все имеющиеся ресурсы. История череды российских реформ и нынешнее переходное время показывают, что надежды на «чудодейственную работу рыночных механизмов», на что ссылаются до сих пор многие идеологи демократического лагеря, не оправдываются. Отсюда вытекает необходимость использования идеологических ресурсов.

Степень разработанности проблемы

В целом осмысление всей совокупности общественных явлений — задача всего комплекса общественных наук: политологии, социологии, культурологии и т. д.

Начало систематического рассмотрения проблем идеологии и массового сознания было положено зарубежными учеными. Сам термин идеология ввел французский философ-сенсуалист XVIII века Антуан Луи Дестю

де Траси. Он первый стал рассматривать проблему идеологии как отдельное поле для научного изыскания. Теория идеологии и массового наиболее разработанная область. Родоначальниками научного рассмотрения этих общественных феноменов являются такие философы, социологи и политологи, как Ф. Бэкон, П.-А. Гольбах, О. Конт, К. Гегель. Особо хотелось бы выделить труды М. Вебера (1), Г. Лебона, М. Лацаруса, X. Штейнталя в которых проблема массового сознания или, как они ее обозначали, психологии народов и толпы, стала рассматриваться с подлинно научных позиций. В свою очередь К. Маркс и Ф. Энгельс положили начало рассмотрению феномена идеологии как ложного сознания и предначертали путь, по которому пошли позднейшие исследователи.

В отечественной научной мысли специальное изучение идеологии и массового сознания как самостоятельных явлений не получило столь широкого распространения, как за рубежом. Из этого, однако, не следует, что наши российские ученые индифферентны и к самой этой тематике, и к связанным с ней тенденциям мировой науки.

В трудах таких ученых, как М. А. Бакунин, Н. А. Бердяев, А. А. Богданов, С. Н. Булгаков, Н. Я. Данилевский, П. А. Кропоткин, П. И. Новгородцев, С. М. Соловьев, П. А. Флоренский, С. Л. Франк, П. Я. Чаадаев, А. С. Хомяков, П. А. Сорокин и др., были исследованы пути и причины развития российских идеологических ценностей, особенности эволюции мышления массовых групп, формирование «русской идеи».

Определенный вклад в рассмотрение природы и сущности духовных процессов внесли советские ученые, исследовавшие проблему идеологии и общественного сознания, подробно изучавшие генезис и основные механизмы формирования ценностей и норм.

В работах Г. А. Арбатова (2), А. Авторханова (3), Ф. М. Бурлацкого (4), М. С. Восленского (5), Л. А. Гордона, М. Агурского, С. Э. Кургиняна, А.А.Зиновьева (6), А. С. Ахиезера (7), А. С. Панарина (8), В. В. Ильина (9) и др. рассматриваются природа и механизм изменения различных идеологических ориентаций в советский и переходный период, исследуются социальные и культурологические основания их генезиса, эволюции и разрушения.

В настоящее время ряд российских ученых активно разрабатывает проблему формирования национально-государственной идеологии, значение славянофильских, западнических и евразийских ориентаций для российского общественного сознания, проблему модернизации и обоснования новой парадигмы изучения массовидных явлений, что в значительной мере поможет более глубоко исследовать детерминанты отечественной истории и цикличность исторических сдвигов в процессе смены ведущих идеологий и ценностно-нормативных ориентаций основных социальных групп.

Наиболее близко к пониманию проблем специфики отечественного идеологического процесса подошла группа современных исследователей, которые в своих диссертациях анализировали сущность духовных оснований социума, вопросы соотношения сознательного и бессознательного и модели их функционирования под влиянием сдвигов в культурной, политической и экономической подсистемах социума, проблему

иерархии ценностей и усвоения инновации в ходе модернизации и слома традиционных структур (10).

В современной отечественной социально-политической литературе по проблемам идеологии и массового сознания ведутся серьезные дискуссии. Много интересных и заслуживающих внимания идей по этим проблемам было высказано в обсуждениях за круглым столом и в публикациях в журналах «Вопросы философии», «Социс» и «Полис» (11).

Вместе с тем очевидно, что представленные направления не исчерпывают всех аспектов нашей проблемы. Да и в отечественной литературе пока еще недостаточно работ по сравнительному анализу тенденций развития, опирающихся на конструктивно-типологическую методологию исследования, базирующуюся, в свою очередь, как на привлечении арсенала классиков мировой социологической мысли, так и на наработках отечественных ученых. Дефицит таких трудов наблюдается, в частности, в сфере изучения внутренних закономерностей, генезиса и эволюции идеологических и ценностных ориентации российского общества и его футурологические перспективы во многом недостаточно опираются на философскую и ретроспективно-политологическую характеристику прошлых этапов его развития.

Сравнительно немного времени прошло с тех пор как стало возможным открытое ознакомление со многими лучшими работами ведущих пред-7 ставителей западной социологии. Общепризнанно, что брежневская эпоха

2 политического застоя породила застойные явления практически во всех

* сферах экономики и общественной жизни. Не избежала этого и социоло-

с гия. Быстрое развитие этой науки в период «хрущевской оттепели» было

§ приостановлено в 70-ые годы. В последующие 15 «застойных» лет отече-

й ственная социология в значительной мере утратила достигнутый в 60-е

годы относительно высокий теоретический и методологический уровень.

о

§ В отечественной науке все еще идет процесс освоения мировой социо

ё

логической мысли. Российская социологическая наука стремится само-§ идентифицироваться в открывшемся для нее научном континууме, найти

I свое место в пространстве мирового социологического знания. Ныне

I можно открыто идентифицировать свои теоретические позиции как

^ отдельным авторам, так и целым научным направлениям.

По подсчетам Б. Н. Верпаховского, минимально необходимый список

5 2

| классических и известных во всем мире социологических трудов состав-

ч

ляет около 100 наименований. Чтобы отечественная социология могла продолжить затянувшийся разгон необходимо большую часть наименований включить в научный оборот. Отчасти подобной задаче способствует

<

>5 ш и X

| и данное исследование.

Актуальность проблемы и степень ее научной разработанности определили тему, цель и задачи данной диссертации.

Цель исследования: дать анализ сущности происходящих процессов в духовной, идеологической сфере и выработать методологию, которая | могла бы предложить инструментарий для корректировки и при необхо-

1 димости — направленных изменений идеологического процесса.

ш о с;

и ш

* 5

<

Кроме того, целью диссертации является разработка концептуальных основ новой идеологии для реформирующейся России, идеологии мобилизационного прорыва.

Для реализации данной цели в диссертации поставлены следующие задачи:

— исследовать содержание понятия идеологии и массового сознания;

— обобщить теоретический материал, накопленный как в отечественной, так и в зарубежной литературе, посвященной проблемам идеологии и массового сознания;

— рассмотреть специфику развития и особенности эволюции идеологических ориентаций массовых групп населения в дореволюционный, советский и переходный период;

— применить методологию К. Маннгейма и социально-культурологический подход А. С. Ахиезера, а так же другие наработки к анализу сущности происходивших и происходящих в стране изменений;

— синтезировав лучшее из вышеозначенных подходов, попытаться заложить основания для научно обоснованного идеологического творчества.

Теоретическая и методологическая основа исследования

Методологической основой работы является теория идеологии К. Маннгейма, дополненная теоретико-методологическими ресурсами, предоставляемыми концепциями тоталитаризма и модернизации. При этом автор отдает себе отчет в том, что концепция тоталитаризма носит не теоретический, а политико-идеологический характер, поэтому использовать ее в рамках научного анализа нужно крайне осторожно.

Также может дать лишь некоторые положительные результаты при осмыслении поставленной проблемы теория модернизации.

Модернизация во всех постсоциалистических странах, в отличие от западных, обладает рядом общих особенностей.

Во-первых, большинство из них за безусловным исключением наиболее отсталых — Монголии, Вьетнама, некоторых бывших советских республик —представляют собой не модернизирующиеся традиционные общества (собственно на примере которых и была сформулирована теория экономической и политической модернизации), а скорее разновидность индустриальных обществ, столкнувшихся с проблемой постиндустриального вызова, брошенного Западом.

Да и сам, факт наличия в России индустриального общества, хотя и несущего в себе некоторые превращенные черты традиционного, весьма сомнителен. Цифры вроде бы говорят о высокой продвижке на пути к индустриальному обществу. Достаточно сказать, что из числа занятых в народном хозяйстве в 80-х годах в индустриальных секторах — промышленности, строительстве, транспорте, связи — было задействовано 47%, тогда как в сельском и лесном хозяйстве, включая личное подсобное с/х — 18%, при устойчивом сокращении данного показателя (80— 85 гг.— 20%, 87—88 гг.— 19%) (12). Из подобных фактов еще в 60-е годы исходила теория конвергенции, которая трактовала страны Запада и соцлагеря как разновидности индустриального общества, изменяющегося

в едином направлении под влиянием НТП. Но, это индустриализация, проводимая с 30-х годов форсированными темпами, носила первичный, каркасный характер. Модернизация представляет из себя целостное явление и модернизационные процессы по сию пору, через пятнадцать лет после начала перестройки, не получили в России своего законченного выражения. Поэтому четче схватывает сущность происходящих процессов теория этатистских систем, разрабатываемая такими учеными, как М. Бо, М. Пешков и др. (13). Тем более, что экономика России в целом и тогда не отвечала, а сегодня тем более не отвечает критериям, предъявляемым передовым странам.

Согласно опубликованному в 1991 году докладу экспертной группы Госкомстата, проводившей расчёты в рамках проекта международных сопоставлений ООН,— внутренний продукт СССР в расчете на душу населения составлял в 80-е г.г. около 37% от уровня США и имел тенденцию к снижению. У нас было отсталое производство и управление: по отечественным же техническим нормам 20—25% занятой в промышленности рабочей силы излишни; средний ресурс оборудования составлял 28 лет, тогда как в передовых странах — 7—9. По индексу гуманитарного развития СССР был примерно на 26 месте (вместо 2—3 в суровые послевоенные годы) (14). А по экономическим параметрам развития на 30 месте в мире. Примерно 1/5 населения проживала за чертой бедности. За годы реформ положение ухудшилось. С 1991 года ВНП сократился на 50%, а количество бедных составляет примерно 40%.

Таким образом, Россия являлась и теперь является страной в лучшем случае среднеразвитой, хотя в 1994 году она была причислена к международному списку развивающихся стран. Конечно, сравнение с США— страной, вот уже шестое десятилетие возглавляющей научно-технический и экономический прогресс — может быть не слишком удачно. Ведь в 1992 году из почти 30 технологий, выделяемых как приоритетные (лазерная, аэрокосмические разработки, биотехнология, суперкомпьютеры и т. д.), даже европейцы сохраняли лидерство лишь в 8 областях, а в 1993 году и в них передали эстафету США и Японии. У России сохраняется определенный научно-технический потенциал, интересные разработки предлагает ВПК (хорошее обычное вооружение, ракетоносители, зенитно-ракетные комплексы С-300). Некоторые считают, что в стране имеется не менее 130 технологий примерно мирового уровня, именно с помощью которых и может быть осуществлен прорыв (15). Но жизнь, к сожалению, учит, что вряд ли имеется то заветное звено, потянув за которое можно было бы вытянуть всю цепь.

В целом сравнение России со странами, осуществляющими переход от позднего индустриального к постиндустриальному обществу, показывает, что характер решаемых в них задач совершенно различен. Мы как бы живем в другом историческом времени, параллельно сосуществуя.

Во-вторых, обычно мировая практика сталкивалась с переводом традиционного общества в современное при наличии социально-экономических, правовых и культурных условий в виде товарного производства, рынка, элементов правового государства, системы ценностей, способной адаптироваться к нововведениям технологического, материального

и политического характера. В России такие условия практически отсутствуют.

Трактовка советской действительности через призму концепции тоталитаризма, разработанную в трудах X. Арендт, 3. Бжезинского, Фридриха и др. (16), стала уже традиционной в отечественной науке. Конечно, не существует идеальных теоретических конструкций. Каждая из них служит лишь одним из кирпичиков, с помощью которых строится здание научного познания. Одни взгляды закономерно сменяются другими. Безусловно, и у концепции тоталитаризма есть свои сильные стороны. Когда-то в советской общественной науке работы по тоталитаризму сыграли свою положительную роль. Так, книга А. А. Галкина «Германский фашизм» (17) претерпела немало мытарств, прежде чем вышла в свет, так как в ней можно было смело заменять слово «фашизм» на «коммунизм», и все прекрасно бы накладывалось на тогдашнюю советскую действительность. И этот пример не единственный. Точно по тем же причинам не издавалась известная работа Желю Желева «Фашизм» (18). Она была слишком хороша для тогдашней ситуации. Главное, что в ней привлекало внимание публики до демократических перемен в СССР и Восточной Европе,— это полное совпадение двух вариантов тоталитарных режимов — фашистского и нашего коммунистического. Хотя специально в книге нигде не проводились сопоставления, читатель сам на основании документаль-" ного материала и того, как этот материал был скомпонован, открывал

3 для себя долгожданную ужасающую истину: между нацистской и комму-

§ нистической политическими системами не только нет существенной раз-

с ницы, но если какая-то разница и есть, то она не в пользу коммунизма.

| Поэтому концепция тоталитаризма была обречена на успех. Особенно

а она была удобна тем и для тех, кто при анализе 70-летнего коммунисти-

| ческого господства предпочитал лишь черную краску. Не случайно само

§ понятие «тоталитаризм» превратилось из научного термина почти что в ру-

I гательство (окончательному закреплению в подобном качестве помешала,

§ во-первых, некоторая громоздкость в произношении этого слова для рус-

I ского языка, а во-вторых, на бытовом уровне куда более удобное слово

§ «фашизм» выражало сходное значение) и являлось наиболее ходовым

и часто употребимым в околополитических дискуссиях вместе с пущенным в оборот Горбачевым «плюрализмом» в разгар наиболее резкой критики

о

5 Е

I советской системы.

Другим моментом при объяснении еще недавней суперпопулярно-| сти концепции тоталитаризма является констатация уже традиционного

Ш для России запаздывания общественно-политической мысли от стран

| Запада.

* В то время как там в политической науке уже наметился отход от дан-

ной объяснительной схемы, у нас она как раз входила в пик популярности. | И наверное не случайно, что среди сторонников теории тоталитаризма

больше было тех, кто выход из того тупика, в какой попала Россия, видел через всеобщий крах всех и вся, гражданскую войну и всеобщую дегра-| дацию. (Отчасти подобный сценарий реализуется в Закавказье, Средней

1 Азии, а теперь и на территории Северо-кавказских автономий). Да и сре-

ди западных адептов теории тоталитаризма много людей, не скрывавших своего негативного отношения к России, русской истории. Достаточно

<

о

3

вспомнить не самого большого друга нашей страны — 3. Бжезинского и известного советолога Р, Пайпса, который возглавлял при Рейгане специальный отдел коммунистических стран при госдепартаменте и готовил для своего руководства сценарии дестабилизации стран восточного блока.

С точки зрения не столь политизированной и придающей меньшее значение сугубо идеологическим реалиям теории модернизации, конечно же, Россия не представляет из себя непаханую целину для начала преобразований. Да, в России некоторые из предпосылок модернизации отсутствуют, а некоторые находятся в зачаточном состоянии. Отчасти поэтому идеологическая практика и реальное поведение правящей элиты, или точнее, правящего слоя реформаторов (понятие элиты к представителям нынешней правящей олигархии может быть применено лишь со множеством оговорок; в целом данная тема требует отдельного анализа) и масс в условиях модернизационного процесса существенно расходится в силу того, что представление о современном обществе у них формируется не на основе реально функционирующих структур, которые только и могут сложиться в результате преобразований, а в большей степени на основе поверхностных аналогий с западным обществом (мимесис). Это обстоятельство многократно усиливается традиционным для России расслоением между прозападнически настроенными образованными слоями и основной массой народа.

Выход к новым горизонтам исторического развития России во многом предполагает не только изменение системных качеств общества и функций социальных институтов, но и новой парадигмы исторического развития.

Изменение типа развития посткоммунистических стран и прежде всего такой большой страны, как Россия, неизбежно связано с ослаблением государства, растущей дезинтеграцией прежних структур и связей, утратой сложившихся форм идентификации, усилением конфликтности, что делает данный процесс неустойчивым, волнообразным, неуправляемым. Вспомним хотя бы недавнюю историю — августовские события, а также октябрь 93 года были в известном смысле обострением одних и тех же проблем, крайними пиками конфликтов, через которые проходила «вылупляющаяся» российская государственность. При этом они отразили основные противоречия российского общества — кризис управления, идентификации, целеполагания и т. д. Не исключено, что по мере пробуксовки реформ нас ждет уже в ближайшее время очередное обострение ситуации. Здесь прежде всего требует внимания проблема кратких циклов политической активности.

Практика прежних реформ в 50—70-е годы и первый этап трансформации посткоммунистических режимов в 80—90-е годы подтвердили опасность возвратного движения, обусловленного тем, что экономические реформы разрушают значимые для широких слоев модернизирующихся обществ привычную картину мира, эгалитаристские ценности, определяющие во многом культурную самобытность массовых социальных групп. Проводимые реформы в принципе выходят за рамки исторически сложившегося менталитета основной массы населения. Усиливающиеся противоречия между ценностями культуры, реально функционирующими

в обществе, и социальными отношениями, формирующимися на принципиально иной — рыночной основе — порождают дискомфортность существования широких слоев общества, вызывают негативное отношение к реформам после начального этапа эйфории всеобщей критики прежней системы. И тем самым служат причиной всеобщей дезорганизации.

Казалось бы, положение беспросветное, однако можно вспомнить, что близкие по смыслу социально-экономические преобразования после 1861 года были проведены с большим успехом. По поводу первого переворота, позволившего уложить преобразования в 20—30 лет, Ленин писал: «...после 1861 года развитие капитализма пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых странах Европы целые века» (19).

Впечатляющей по результатам была столыпинская реформа. Согласно предоставленной возможности, оказалась в состоянии купить землю 1/4 крестьян, из которых половина впоследствии не смогла вести фермерское хозяйство. Укрепившаяся на земле 1/8 производителей к 1914 году в целом по России подняла урожайность на 14%, а в Сибири на 25% (20). Из современных примеров достоин уважения опыт Южной Кореи, разоренной недавней войной, одной из самых отсталых стран, где ныне средняя зарплата превысила 400§, а также других юго-восточных «драконов».

Таким образом, успех модернизации во многом зависит от преодоления социокультурных противоречий, и этот вывод вполне согласуется с положениями теории социокультурной динамики А. С. Ахиезера.

Политический абрис модернизации хорошо описан Трёльчем и Вебе-ром. Принципиальная направленность нововведений — переход от отмеченного печатью патриархальности и авторитаризма традиционного типа власти к рациональному устройству властных отношений. Этот переход, по Трёльчу и Веберу, опосредуется харизматической фазой правления, опирающейся на возвеличиваемую личность лидера-преобразователя. Хорошо вписываются в эту схему различные авторитарные режимы в третьем Мире: тот же южнокорейский, многие латиноамериканские (режим Перрона в Аргентине, Варгаса в Бразилии, Пиночета и т. д.).

Однако ограниченность применения для анализа ситуации теории модернизации детерминируется тем, что Россия — не слаборазвитая страна третьего мира, хотя в ней наблюдаются при нынешнем переходе к «демократии» сходные процессы: полухаризматическая фигура нынешнего президента (впрочем, на втором сроке правления от слабой ельцинской харизмы не осталось ни следа), бонапартистская конституция, скроенная под конкретное лицо, засилие непрофессиональной бюрократии, слабость судебной системы, полунищая, податливая популистским обещаниям масса, значительная компрадорская прослойка буржуазии и т. д. Тем не менее, у нас не надо вводить закон о пенсиях, 8-ми часовом рабочем дне и равной оплате труда женщин, что делал в Бразилии Варгас. Все это было при социализме. Не надо создавать с чистого листа национальную промышленность —это уже сделали Витте и Сталин 100 и 60 лет назад. Поэтому та, пользуясь словами В. Шумейко из давнишнего телеинтервью (НТВ, СЕГОДНЯ, 20 февраля 1995) «умеренная анархия», которая сейчас наблюдается, вряд ли достаточно полно объясняется на основе теорий тоталитаризма и модернизации. Да, основная причина появле-

ния тоталитарных и авторитарных режимов при переходе от традиционного общества к современному лежала в социальном перегреве, сопутствующем данным изменениям. Но нынешняя Россия благополучно миновала этот этап.

Мир-системный подход, отвергающий теорию модернизации (Иммануил Уоллерштайн, Гюндер-Франк) и служащий интеллектуальной основой для новой программы индустриализации в Латинской Америке, тоже вряд ли подходит. Россия не расположена на единой прямой политического и экономического развития со странами Европы, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии.

Для решения стоящих перед Россией задач требуется конкретный анализ динамики процессов, протекающих в общественно-политической сфере. Адекватное осмысление всей совокупности общественной жизни — крайне сложная задача.

Дело, как мне кажется, не только в том, что социальная сфера движения материи — самое сложное из известных человеку явлений, и не в том, что реал-политики, занимаясь своей повседневной грызней, попросту невосприимчивы к рекомендациям ученых, и не в том, что социальное знание не поспевает за бегом событий. Конечно, все перечисленные факторы играют свою негативную роль, и к ним можно добавить еще многие. Но они были бы сведены к минимуму, если бы сами акторы научного знания оказались бы на высоте требований. То есть существуют внутренние нерешенные проблемы в самой науке, и это отрицательно отражается на самых общих принципах её взаимодействия с повседневной жизнью, неважно, политической, экономической или какой-то другой.

Кризис, охвативший Советский Союз, а после его распада — постсоветское пространство, тянется уже более десяти лет. Деградация советской системы четко обозначилась в последние годы брежневской эпохи. Краткие андроповские репрессивные меры вряд ли могли бы дать долговременный эффект. При Горбачеве процессы, зревшие подспудно, вырвались из-под контроля и в конце концов привели к краху советской модели развития.

В целом, этот кризис характеризуется системностью, то есть глубинным поражением всех структур и взаимосвязей. И одна из наиболее пострадавших сфер — это сфера общественного сознания и идеологического, в широком смысле слова. И выбрать верный путь, стратегию и тактику развития России можно, лишь опираясь на верное понимание происходящих процессов и на четкую систему ориентиров.

Думается, то что происходит на рынке идей, что заполняет экраны телевизоров и внедряется в души людей, преобразуясь в установки к действию, должно не только отслеживаться и комментироваться, но и в надлежащих случаях подправляться или устраняться.

Условно говоря, всех, занимающихся проблемами общественного сознания, можно разделить на два лагеря. В первый входят те, кто в той или иной степени против какого бы то ни было вмешательства и сознательного дирижирования в области идеологии, общественного сознания.

Во втором — сторонники более активного влияния на общественные процессы, в том числе и духовные.

Первым, адептам невмешательства и противникам как государственных идеологий, так и идеологий вообще, присуще, как правило, органическое понимание общества, экономики, политики и государства. Среди них много людей либерально-консервативного плана и «олибера-ленных» сторонников других идейно-политических течений. Свою позицию они аргументируют тем, что любое общество — это сложный, до конца не познанный организм, который, подобно живому своему прототипу, имеет внутренний закон своего развития, свою специфику и предназначение.

Любая идеология, с их точки зрения, представляет собой грубый скальпель, режет живые ткани общества и коверкает естественный органический порядок. Идеология в их понимании — суррогат, состряпанный из ложного знания. В число наиболее антипатичных себе авторов они зачисляют философов Просвещения, предугадавших и во многом оправдавших якобинский террор, В. Парето (1848—1923), Г. Моску и Михельса (1876—1936), попытавшихся вскрыть грязную изнанку истории и партийно-политической борьбы, не говоря о Марксе и его идейных последователях из числа российских большевиков. Данная парадигма представлена именами Э. Берка, Ж. де Местра, Карлейля, таких русских либеральных консерваторов, как Чичерин, Новгородцев, Гессен, Острогорский и другие.

Представители же другого лагеря, напротив, одобряют осмысленные конструктивные действия в области формирования, контроля и управления общественным сознанием.

Разумеется, между двумя лагерями нет четких границ и само их выделение — большая условность. Наверное, возможны различные переходы и нюансы даже у отдельных мыслителей, в разное время придерживающихся то позиции невмешательства, то, наоборот, безудержного активизма. Это в первую очередь может зависеть от того, насколько полно окружающая действительность воплощает желательный статус-кво.

Наверное, опасно как грубое переделывание «несовершенной» действительности, так и откровенное попустительство деструктивным процессам. Но найти золотую середину, максимально уменьшить потери можно лишь при определенном уровне научного знания, верных ценностных ориентирах и достаточной способности к действию. Для ученых это означает попытку создания такой научной теории, которая бы не только правильно объясняла действительность, но и содержала бы варианты практических советов тем, кто будет применять её рекомендации на практике.

И здесь небесполезно обратится к теории идеологии К. Маннгейма и взять из нее то, что и в нынешних непростых условиях является продуктивным и эвристичным.

Во-первых, позиция Маннгейма представляется одной из наиболее достойных и обоснованных.

Во-вторых, при рассмотрении актуальных проблем российского общества во многих работах господствует упрощенный пропагандистско-публицистический стиль, вовсе не способствующий подлинно научному рассмотрению действительности. Из этого вытекает настоятельная необходимость постановки проблем на высоком теоретическом уровне. А таковой возможен при обращении к классике мировой социологии. Обращение к классике мировой социологии, в данном случае к Маннгейму,

позволяет поднять поставленную проблему на достойный теоретический уровень.

В-третьих, источниками концептуальной динамики науки являются теория и эмпирическая действительность. В отечественной социологии сложился определенный перекос в пользу количественных методов. Одна из причин низкой познавательной эффективности проводимых в нашей стране социологических исследований заключается в том, что анкета с закрытыми вопросами стала доминирующим методическим инструментом, подменившим собой весь арсенал наработанных методик. Многие социологи отмечают необходимость более гармоничного сочетания количественных и качественных методов (21). Автору настоящей диссертационной работы в ходе полевых исследований довелось апробировать не меньшую эффективность качественного социсследования, а именно, фокусированного интервью (22). Ни в коей мере не впадая в критику позитивистской гносеологии, следует заметить, что к настоящему времени гносеологическая концепция логического эмпиризма, ориентирующаяся на количественный идеал строгого научного знания, по-видимому, себя исчерпала. Противостоящие этой системе познавательные концепции, развитые, в частности, последователями К. Поппера (23, 24, 25), концентрируют свое внимание на качественных аспектах знания, т. е. на проблемах развития и трансформации концептуальных систем. А рост знания ими рассматривается не как накопление эмпирических наблюдений, а как процесс развития концепций, включающий в себя их развертывание, трансформацию и замену лучшими и более удовлетворительными (26). Многие классики социологии, например, О. Конт, М. Вебер, Э. Дюркгейм, Г. Зиммель, Т. Парсонс, не проводили никаких эмпирических исследований, тем не менее их концепции создали методологические предпосылки для выработки в дальнейшем прикладного инструментария. В этом ряду достойное место занимает и Маннгейм.

В-четвертых, в ситуации постмодерна научный поиск Маннгейма оказывается очень актуальным, ибо здесь главным становится проблема сочетания и взаимоотношения разных интерпретаций. Маннгейм одним из первых рассмотрел феномен возникновения и развития основных стилей мышления, которые продолжают сосуществовать и взаимодействовать и в нашу эпоху. Исходя из этого, Маннгейма можно назвать одним из провозвестников эпохи постмодерна.

Влияние Маннгейма на последующую теорию идеологии до сих пор велико. Определенное его влияние сказалось и на концепции деидеоло-гизации, получившей свое наибольшее влияние в 50-е гг. и в пользу которой высказывались такие авторитетные социальные и политические мыслители, как Д. Белл, С. Липсетт, Э. Шилз, Т. Парсонс, Р. Дарендорф, М. Крозье, А. Турен. Я не буду здесь на ней подробно останавливаться, так как сами её создатели отказались впоследствии от неё, выдвинув позднее контрконцепцию реидеологизации и объяснив причины своего отказа во множестве работ.

Конечно, Маннгейм несколько устарел, но в целом его теория идеологии, сама маннгеймовская традиция может служить отправной точкой для объяснения идеологических процессов с конкретно-исторической позиции.

Для нас важен тот вывод, что сама действительность показала несостоятельность прогнозов о конце идеологии. Еще пять лет назад многие, говоря о крахе марксистско-ленинской догматики, провозглашали конец всем идеологическим идолам. Тем самым возобновляя дискуссию, которая имела место 25 лет назад на Западе. И повторяя аргументы сторонников деидеологизации, забывая при этом, что сами ее авторы благополучно через 10 лет изменили свою позицию на диаметрально противоположную.

Оказалось, что уничтожить идеологию на данном историческом этапе нельзя. Можно лишь одну форму идеологии заменить другой. В этом убеждаешься, открыв преамбулу конституции 1993 года, аксиология ценностей которой опирается на идеологемы демократизма, персонализма и мондиализма.

Наконец, дополнение концепции идеологии К. Маннгейма выкладками, к которым в своих трудах приходит такой глубокий исследователь российского исторического опыта, как А. С. Ахиезер, позволяет обозначить некоторые детерминанты, которые придают развитию российского общества циклический характер, и проследить в череде попыток реформирования и модернизации страны последовательную логику.

Автор также использовал ряд общенаучных методов для анализа „ культурно-социологических аспектов идеологии и массового сознания:

7 конструктивно-типологические, сравнительные анализы однотипных

3 процессов, метод соотнесения общего и частного, метод исторического

а- и логического анализа и др.

0 о. с

Научная новизна диссертации заключается в том, что

— автор, синтезировав лучшее из вышеозначенных подходов, попытался задать новый угол зрения для анализа изменения идеологических ориентиров российского социума;

— на основе синтеза концепции идеологии Маннгейма и современных методологий анализа идеологии разработан новый подход к изучению российского идеологического процесса, преодолевающий односторонность классической методологии анализа идеологии;

— осуществлена типологизация российских идейных конструкций на утопические и идеологические;

— разработана логическая схема истории развития отечественного идеологического процесса, имеющая проективное значение;

— рассмотрена эволюция стилей мышления основных массовых и доминирующих групп российского общества;

— обозначены критерии, при которых возможен новый творческий синтез, обеспечивающий результативный и поступательный характер идеологическому процессу.

Теоретическая и практическая значимость диссертации заклю-| чается в том, что материалы исследования, особенно его методологиче-

1 ской части, могут служить теоретической основой для более конкретного ! и углубленного изучения общественных преобразований на различных I исторических этапах развития российского общества. Содержащиеся в ней

ш

положения и выводы могут быть использованы для дальнейшего изучения особенностей и перспектив развития отечественного идеологического процесса.

Материалы, выводы \л рекомендации диссертации могут привлечь внимание и быть полезными организациям и исследователям, занимающимся разработкой государственных или альтернативных им программ, методик и технологий преобразования российского общества.

Ряд положений диссертации может быть полезен для разработки научно обоснованных практических методов, позволяющих более умело и эффективно управлять идущими в социуме изменениями, а, следовательно, избежать многих издержек и ошибок, минимизировать время, необходимое для оценки развития ситуации и принятия адекватных политических и управленческих решений. Некоторые положения диссертации могут быть использованы при разработке спецкурсов.

Апробация работы

Диссертация обсуждена на заседании кафедры социологии управления Института государственного управления и социальных исследований МГУ им. М. В. Ломоносова и рекомендована к защите. Основные выводы и положения диссертации отражены в публикациях автора, а также при проведении занятий со студентами на химическом факультете МГУ и в Московском государственном авиационном институте.

Структура диссертации

Диссертационная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Политическая социология», Щеглов, Алексей Михайлович

Основные выводы

Тоталитаризм, понимаемый как интенция, в наиболее общем виде, охватил в XX веке большое число стран и еще не исчерпался до конца в мировом масштабе.

Общество, описываемое как тоталитарное, а вернее, модернизирующееся и расколотое, было бы невозможно без определенной техно-структуры, прежде всего без средств массовой коммуникации.

Идеология и массовая психология советского общества, будучи коррелятивом наиболее общих показателей социального, экономического и культурно-политического развития страны, прошли через несколько этапов.

В общем виде фазы развития коммунистической идеологии в Советском Союзе можно представить как: зарождение, консолидация, дезинтеграция. Причем шла как дезинтеграция официальной идеологии первого порядка, так и ревитализация и возникновение с последующим развитием идеологий второго порядка: либерального и почвенного толка. Процессы индивидуализации привели к деградации солидаристских патриархальных связей. Опираясь на теоретическую модель Маннгейма, можно понять, как типичная большевистско-коммунистическая утопия, став легитимирующей основой советской власти, превратилась в идеологию и в результате претерпела сущностные изменения. Коммунистической идеологии пришлось обслуживать задачи модернизации и консолидации общества. На начальном этапе эта идеология, будучи достаточно адекватной тогдашнему обществу, успешно справлялась со своими функциями, был разыгран сценарий мобилизационного развития. При этом, однако, аутентичный коммунизм претерпел коренные изменения. Если — в том числе и в работах Ленина —он предстает идеологией эгалитарной и предрекающей отмирание государства, то, наоборот, в сталинизме — крайне этатичен и, по-своему, элитарен. В сталинизме присутствует двойной стандарт. Если для масс проповедуется уравниловка, то, наоборот, между верхушкой и массой устанавливается отношение неравенства.

Противоречие официальной идеологии состояло в том, что она проповедовала идеи равенства в крайне иерархическом обществе, где, во многом, реанимировалась феодальная субординация. Однако, доопределенного времени, противоречия между доктриной и жизнью не мешали нормальному функционированию общества. Но по мере изменений в экономике и социальности господствующая идеология стала все хуже справляться с задачами легитимации режима и обеспечения функционирования общественной системы.

Набирающие силу процессы индивидуализации (массовое строительство отдельного жилья при Хрущеве, повышение культурного уровня населения, переход от авторитарной патриархальной формы семьи к эгалитарной, мононуклеарной у большинства населения) привели к разрыву старых солидаристских связей. Возник брежневский суррогат общества массового потребления. В подобной системе коммунистическая доктрина уже не работала. Это облегчило процесс распада старой идеократиче-ской системы. Переходный процесс завершил крах коммунистической идеологии.

Настоящее состояние массового сознания может оцениваться как переходное. На место старой системы ценностей еще не пришла новая. Духовный мир российского человека представляет из себя открытое пространство для манипуляций и воздействий.

Ни одна из имеющихся на рынке идей идеологий в силу специфического состояния массового сознания не может претендовать на роль ведущей, которая бы конституировала ценностный мир российского человека.

Дальнейшее пребывание массового сознания в состоянии вяло текущего дрейфа на фоне экономической и социальной деградации лишь усугубляет разрыв старых социальных связей и затрудняет формирование новых.

Поэтому, поиск выхода из создавшейся кризисной ситуации необходимо направлять в том числе и с использованием мер идеологического воздействия.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В настоящей диссертационной работе предпринята попытка рассмотреть динамику отечественного идеологического процесса и основные вехи эволюции массового сознания значимых групп населения.

Теория идеологии Маннгейма дает методологически выверенный инструментарий для различения элементов идеологии и утопии в мышлении идеологов и социальных групп.

Методология Маннгейма позволяет четче выявить основные бытующие в обществе на каждом этапе его развития идеологии и утопии и с помощью реляционирования различных точек зрения обнаружить в них социальную обусловленность и частичную истинность. Используя метод реляционизма, он показывает, что это единственно возможная форма поиска приемлемой точки зрения в мире, где существует множество видений, каждое из которых демонстрирует свой частичный характер. Таким образом, уходя от классического и статичного понимания истины, Маннгейм утверждает не истину вообще, а «здесь и при этих условиях».

Такое понимание проблем истинности созвучно поискам постмодернистов, сомневающихся в верности классических идеологий, которые обосновывают свою легитимность через субстанцию, находящуюся вне репрезентации. Поэтому социальное деление конституируется не только на основе социально-классовой дифференциации, но и исходя из стиля агентов поля политики и репрезентаций, которые они навязывают. Но, в отличие от постмодернистов, его исследование идейных конструкций носит позитивную, а не только критическую направленность.

Маннгейм также ставит столь актуальную для нынешней российской ситуации проблему синтеза и его носителя и выступает ярым сторонником политического образования.

Таким образом, социология знания аргументированно подтверждает тезис о преждевременности вывода о наступлении века «конца идеологий». Она приучает использующего ее исследователя к мысли, что любой политический дискурс необходимо рассматривать через призму идеологии и утопии, показывает механизм перерождения утопии в идеологию и помогает выявлять важнейшие идеологические позиции, которые занимают агенты идеологического процесса, показывая, что их число строго ограничено. А описание различных точек зрения необходимо при выявлении логики развития политико-идеологического процесса.

Данная методология любое изучение идеологии и идеологического процесса рассматривает в тесной связи с проблемой контроля и управления коллективным бессознательным. Доказывается, что проблема управления и контроля является одной из приоритетных и значимость ее решения в ходе общественного развития лишь возрастает. Также возрастает цена победы в ходе борьбы за символическое господство, за право легитимного навязывания социуму системы диспозиций.

Методология Маннгейма позволяет теоретически осмыслить механизмы функционирования идеологической системы, дать анализ современного российского идеологического дискурса и осуществить плодотворный синтез реляционно значимых точек зрения. Тем самым обозначаются критерии идеологического развития, которые способны удержать социум от откатов назад и срывов вследствие дисфункциональности.

Концепция идеологии Маннгейма позволяет сделать определенный шаг в направлении односторонности классической методологии анализа идеологий. Тем самым открывается больше возможностей по выработке новой парадигмы изучения идеологического и в целом духовного процесса.

В итоге рассмотрение в диссертации идеологического процесса с позиции методологии Маннгейма в синтетическом единстве с ресурсами, предоставляемыми постмодернизмом, а также концепциями тоталитаризма, модернизации и некоторыми другими подходами, позволяет сделать шаг вперед в деле создания современного и конструктивного исследовательского подхода.

Это, возможно, будет способствовать созданию такой идеологии, которая обладала бы достаточной мобилизационной силой, чтобы обеспечивать динамичное развитие социуму. Мобилизационной идеологии, которая, как и любая идеология, эксплуатируя утопические элементы сознания, вместе с тем была бы органична обществу и открыта для моди-фикационных изменений, сохраняющих ее мобилизационный потенциал, до достижения обществом следующего, более оформленного состояния.

Реализация подобного сценария невозможна без создания соответствующих условий.

Прежде всего должны быть задействованы необходимые информационные ресурсы. Это возможно лишь при определенной монополии централизованной власти над СМИ, которая бы гасила деструктивные импульсы извне и изнутри страны.

Сам идеологический процесс должен являть собой единство двух моментов: разработку идеологии и ее внедрение в сознание.

Этот творческий синтез представляет собой в конечном итоге процесс формирования массового сознания. А процесс внедрения в сознание систем идей является идеологической деятельностью. Целью этой деятельности должно быть создание, обогащение идеологии во всех ее проявлениях; распространение идеологии, пропаганда ее основных положений и выводов, усвоение людьми различных идей и принципов, включение последних в их духовный мир в качестве собственных убеждений; готовность действовать в соответствии с ними и реализовывать их в общественной практике. И преодоление в процессе этой практики социокультурных противоречий, деструктивно влияющих на жизнедеятельность социума в целом и отдельных индивидов, несущих в своем сознании состояние раскола.

С концептуальной точки зрения процесс создания мобилизационной идеологии должен синтетически соединять несколько подходов.

Во-первых, это органицистский подход, который исходит из факта наличия определенной реальности. Такими изначальными, унаследованными из прошлого характеристиками являются основные черты российской социальности, крупнейшие события отечественной истории, оказавшие влияние на само формирование России и русского народа и остающиеся навечно в национальной памяти, покуда существует Россия и русские. Вообще, создание новой реальности невозможно без новой идентичности, а идентичность невозможна без восстановления единства истории. Поэтому в новой идеологии и массовом сознании, носителем которой оно является, советское время должно быть органично включено в исторический контекст как по-своему достойный этап.

Во-вторых, это нормативный подход. Он должен исходить из наличия определенных целей, стоящих перед страной, и учитывать базовые императивы развития. Думается, целью на ближайшие десятилетия является достижение устойчивого паритета с ведущими странами и регионами мира (Россия как трансрегиональная держава с интересами и зоной влияния в Европе и Азии).

Императивов в свою очередь несколько: технологический: невозможно остаться влиятельной на международной арене страной без сохранения определенного уровня если не во всех, то хотя быJЗJ-^ecкoлькиx технологиях, определяющих НТП; социалыно1 демографический: невозможно остаться в истории, не обеспечив определенного уровня социального благополучия для широких масс населения. И невозможно удержать 1/7 часть суши, имея 147 млн. стремительно деградирующего и стареющего населения (2,5% от мирового); национально-государственный: невозможно реализовать никакую задачу без успешного строительства национального государства. В свою очередь, эффективно функционирующее государство не может существовать без опоры на нацию и здоровую культуру. Поэтому должна быть решена задача этнической консолидации и развития, а русская культура должна остаться референтной и в таковом качестве упрочивать свое положение по отношению к культурам других народов, населяющих Россию. Это ускорит ассимиляцию и включение в национальный русский контекст смешанных и маргинальных групп и уменьшит сопротивление малых народов, ориентированных на создание собственных моноэтнических государств на территории России; субъективно-личностный: решение задач модернизации невозможно без опоры на творческого субъекта, конституирующего элемента гражданского общества. Габитус такой личности должен изжить анархические и распределительско-потребительские черты, гармонично соединять требования личного и общественного и быть активно волевым и направленным на усвоение инноваций.

В-третьих, конструктивистский подход. Он исходит из предпосылки, что идеологическая реальность, те мифы и доктрины, которыми руководствуется общество, в большей или меньшей степени представляют собой интеллектуальный конструкт как результат целенаправленных разработок верхушечного слоя политиков и идеологов. Этот слой, по меткому выражению П.Бурдье, является «профессиональными производителями представлений о социальном мире и методов этой объективизации» (220). Поэтому любая социальная реальность не существует в чистом виде вне риторики и демонстрации.

В надвигающемся постиндустриальном информационном мире, когда все становится предметом искажения и оценки, а власть и культура функционируют как гиперсимволизированная знаковая система, конструктивистский подход особенно плодотворен. Синтез в идеологическом творчестве обозначенных трех подходов, возможно, позволит создать высокоэффективный идеологический продукт, способствовать формированию новой идеологической парадигмы, современной идеологии российской цивилизации как основы самостоятельной и целостной политики, направленной на повышение жизнеспособности государства и общества.

Список литературы диссертационного исследования кандидат социологических наук Щеглов, Алексей Михайлович, 1998 год

ЛИТЕРАТУРА

1. Вебер М. Избранные произведения. М., 1991.

2. Арбатов Г. А. Затянувшееся выздоровление (1953—1985 гг.). М., 1991.

3. Авторханов А. Технология власти. М., 1991.

4. Бурлацкий Ф. М. Вожди и советники. М., 1990.

5. Восленский М. С. Номенклатура. М., 1990.

6. Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. М., 1994.

7. Ахиезер А. С. Россия как большое общество. Вопросы философии. 1/1994.

8. Панарин А. С. Россия в Евразии: геополитические вызовы и циви-лизационные ответы. Вопросы философии. 1/1994.

9. Серия сборников «Теоретическая политология: мир России и Россия в мире» под ред. Ильина В. В. М., изд-во МГУ. 1994—1995 гг.

10. Авксентьев Т. С. Мировоззрение как объект социального познания. Автореферат дисс... д-ра социол. наук / С.-Петербург, Гос. ун-т, 1993; Велиев Р. Н. Проблема соотношения сознания и бессознательного в человеческой деятельности: опыт философского социологического исследования. Автореферат дисс... д-ра философских наук / Рос. акад. упр. М., 1994; Трухин Л. Н. Проблема конструирования и корреляции общечеловеческих моделей мироздания: систем.-филос. анализ. Дисс. в форме научного доклада... д-ра филос. наук / Урал. гос. ун-т им. А. М. Горького. Екатеринбург, 1993; Малолеткова И. С. Статика и динамика социально-политического процесса в России. Автореферат дисс... д-ра социол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1998; Тресков Ю. А. Российский национальный менталитет как политический фактор социальной динамики. Автореферат дисс... кан-та социол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1997.

11. Российская ментальность. Вопросы философии. 1/1994; Российская модернизация: проблемы и перспективы. Вопросы философии. 7/1993; Россия и Запад: взаимодействие культур. Вопросы философии. 6/1992; Советское общество и советский человек — точка зрения А. Зиновьева. Вопросы философии. 4/1992; Трудовая этика как проблема отечественной культуры: современные аспекты. Вопросы философии. 1/1992; Драгунский Д. Навязанная этничность. Полис. 5/1993; Цимбурский А. Остров Россия (перспективы российской геополитики). Полис. 5/1993; Люкс Л. О возникновении русофобии на Западе. 1/1993; Бакс А. А. Элемен-

ты неопределенности в переходный период. Полис. 1/1993; Ильин В. В. Ритмы и масштабы перемен. Полис. 2/1993; Гордон Л. А., Клочков Э. Г. Современные общественно-политические преобразования в масштабе социального времени. Социс. 1/1998; Наумова Н. Ф. Рецедивирующая модернизация в России как форма развития цивилизации. Социологический журнал. 3, 4/1996.

12. СССР в цифрах в 1989 г. М., Финансы и статистика, 1990.

13. Чешков М. А. Социальный профиль верхов (Исслед. постколониальных стран и опыт для России). ИНИОН. М., 1997.

14. Вестник МГУ. Сер. 12/4/1991. С. 10.

15. Кургинян С. Седьмой сценарий. Ч. 1. М., ЭТЦ, 1992.

16. Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992; Его же. Тоталитаризм: что это такое. М., 1992.

17. Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1991.

18. Желев Ж. Фашизм. М., «Новости», 1991.

19. Ленин В. И. ПСС. Т. 20. С. 174.

20. Вестник МГУ. Сер. 12/4/1991

21. Белановский С. А. Методика и техника фокусированного интервью. М., «Наука», 1993.

22. Щеглов А. Карельский очерк. М., «Пробел», 1998.

23. Структура и развитие науки. Пер. с англ. М., «Прогресс», 1978.

24. Тулмин С. Человеческое понимание. М., «Прогресс», 1984.

25. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. Пер. с англ. М., «Прогресс», 1986.

26. Поппер К. Логика и рост научного знания. Пер. с англ. М., «Прогресс», 1983.

27. Destutt de Tracy A. L. Les elements d'ideologie, 3-me ed. Paris, 1817. P. 4.

28. Там же.

29. Биккенин H. Б. «Социалистическая идеология». M., Политиздат, 1978.

30. Bacon F. The physical and metaphisical works. Ed. by Devey. L., 1891. P. 389.

31. Там же. P. 390.

32. Там же. P. 382.

33. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 12.

34. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С. 83.

35. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 97.

36. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 134.

37. Маркс К. Капитал. Т. 1. Госполитиздат, 1952. С. 378.

38. Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произвед. T. II. Госполитиздат, 1949. С. 378.

39. Там же.

40. Маркс К., Энгельс Ф. Избр. письма. Госполитиздат, 1948. С. 425.

41. Там же. С. 462.

42. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Госполитиздат, 1950. С. 317.

43. Маркс К. К критике политической экономии. Госполитиздат, 1950. С. 7—8.

44. Богданов А. Из психологии общества. СПб., 1906. С. 67—83.

45. Rüssel В. Philosophy and Politics. London, 1947.

46. Маркс К., Энгельс Ф. ПСС. Т. 23. С. 22.

47. Маркс К., Энгельс Ф. ПСС. Т. 1. С. 423^29.

48. Маркс К., Энгельс Ф. ПСС. Т. 25. Ч. 2. С. 386, 387.

49. Ленин В. И. ПСС. Т. 21. С. 276.

50. Там же. Т. 4. С. 391.

51. Там же. Т. 5. С. 125.

52. Там же. Т. 13. С. 111.

53. Краткий философский словарь. Под редакцией М. Розенталя и П. Юдина. Изд. второе. ОГИЗ. (М., Госполитиздат, 1941). С. 2.

54. Философский словарь. Под редакцией M. М. Розенталя и П. Ф. Юдина. (М., Изд. политической литературы, 1963). С. 160.

55. Философская энциклопедия. (М., «Советская энциклопедия», 1962). Т. 2. С. 229—231.

56. Философские проблемы идеологической борьбы. (М., «Мысль», 1978). С. 17—20.

57. Там же. С. 23—25.

58. Там же. С. 25.

59. Там же. С. 25—26.

60. Гегель. Сочинения (Москва-Ленинград, ГСЭИ, 1935). Т. 8. С. 18, 19, 25, 48.

61. Философские проблемы идеологической борьбы. (М., «Мысль», 1978).

62. Вестник МГУ. Сер. 12/5/1992. Ильин В. В. «Великая конфронтация: идеология и наука».

63. Белл Д. Мир и США в 2013 году. Реферат. М., ИНИОН. 1988; Третья технологическая революция и ее возможные последствия. М., 1990.

64. Маркузе Г. Очерк об освобождении. М., «Прогресс», 1970; Herbert Marcuse. One Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society. Boston, 1964.

65. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. M. АО «Ками». Изд. центр «Academia». 1995; Juergen Habermas. Technik and Wissenschaft als Ideologie. Frank, am Main. Suhrkamp Verlag, 1968. S. 50—51, 70.

66. Feuer L. S. Ideology and Ideologist. Oxford, 1975. PP. 69, 153.

67. Клямкин И. M. Какой авторитарный режим возможен сегодня в России? // Полис. 6/1993.

68. Eugene Lemberg. Ideologie und Gesellscgaft. Stuttgart, Verlag W. Kohlhammer. 1971.

69. Ibid. S. 34.

70. Ibid. S. 321—323.

71. Вятр E. Социология политических отношений. M., «Прогресс», 1979.

72. Там же. С. 56.

73. Там же. С. 57.

74. Gould, James A. New York: Macmillan, cop. 1973.

75. Маннгейм К. Идеология и утопия //Диагноз нашего времени. М., «Юрист», 1994.

76. Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Социология политики. M., «Socio-Logos», С. 71—72.

77. Кун Т. Структура научных революций. М., «Прогресс», 1977.

78. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. М., «Адапт», 1992.

79. Бурдье П. Социология политики. M., «Socio-Logos», 1993. С. 80. 80. Там же. С. 206.

81. Матц У. Идеология как детерминанта политики в эпоху модерна // Полис. 1—2/1992.

82. Маннгейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. С. 40.

83. Там же. С. 41.

84. Там же. С. 42.

85. Бурдье П. Социология политики. M., «Socio-Logos», 1993. С. 46.

86. Маннгейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. С. 182.

87. Там же. С. 71.

88. Там же. С. 86.

89. Там же. С. 72.

90. Политическая антропология. МГУ. 1995. С. 43.

91. Ryan M. Politics and culture: Working Hypotheses for a social context.— L: Macmillan, 1989. P. 82.

92. Там же. P. 83.

93. Cooke ph. Back to the future.—L. etc.: Unwin Hyman, 1990. P. 96.

94. Бурдье П. Социология политики. M., «Socio-Logos», 1993. С. 55.

95. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 13. С. 7.

96. Mussolini В. Reden. Hrsg. H. Meyer. Leipzig, 1925. S. 105.

97. Выступление Бродреро на IV Международном съезде по культурному сотрудничеству (Гейдельберг, октябрь 1927).

98. Mussolini В. Op. cit. S. 129.

99. Mussolini В. Op. cit. S. 74.

100. Маннгейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. С. 126.

101. Там же. С. 251.

102. Там же. С. 252.

103. Handbuch Politikwissenschaft. Reinbek bei Hamburg, 1987. S. 403.

104. Щеглов A. M. Массовое сознание: в поисках синтеза // Альма-матер. 12/1998.

105. Уледов А. К. Структура общественного сознания». 1968. С. 169, 182.

106. Чернышевский Н. Г. Соч. в 2-х тт. Т. 2. М., 1987. С. 600.

107. Там же. С. 596.

108. Там же. С. 596.

109. Фурье 111. Избр. соч. М., Соцэкгиз, 1957.

110. Данилевский. Россия и Европа. М., 1991.

111. Соловьев В. С. Соч. в 2-х тт. Т. 1. М., 1989. С. 269.

112. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990,

113. Шпет Г. Г. Введение в этническую психологию. М., 1989. С. 34.

114. Сорокин П. А. О русской нации. М., 1992.

115. Гачев Г. Национальные образы мира. М., 1988. С. 20.

116. Судас Л. Г. Массовое сознание: в поисках новой парадигмы. М., 1996.

117. Архив Петербургского института российской истории РАН.

118. Ермак Л. К. Интеллигенция в первой русской революции. М., 1966. С. 13.

119. Наше Отечество. Опыт политической истории. Т. 1. М., 1991. С. 204.

120. Наше Отечество. Опыт политической истории. Т. 1. М., 1991. С. 207.

121. Наше Отечество. Опыт политической истории. Т. 1. М., 1991. С. 213.

122. Троцкий Л. Д. Об интеллигенции // Интеллигенция. Власть. Народ: Антология. М., 1993. С. 106, 111, 115, 116.

123. Грамши А. Возникновение интеллигенции // Искусство и политика. Т. 1. М. С. 172.

124. Ширинянц А. А., Ширинянц С. А. Российская интеллигенция на рубеже веков. М., Издательство Московского университета. 1997. С. 36.

125. Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? //Ленин В. И. ПСС. Т. 1. С. 309.

126. Грамши А. Возникновение интеллигенции // Искусство и политика. Т. 1. М., 1991. С. 168.

127. Маннгейм К. Проблема интеллигенции. Исследование ее роли в прошлом и настоящем. Ч. II. М., 1993. С. 31.

128. Там же. С. 33.

129. Там же. С. 34.

130. Там же. С. 36.

131. Там же. С. 5—6.

132. Там же. С. 37—38.

133. Там же. С. 59.

134. Маннгейм К. Человек и общество в эпоху преобразований // Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 278.

135. Маннгейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 133.

136. Там же. С. 134.

137. Там же.

138. Маннгейм К. Человек и общество в эпоху преобразований // Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 314.

139. Там же. С. 295—296.

140. Там же. С. 293—294.

141. Там же. С. 294.

142. Маннгейм К. Проблема интеллигенции. Исследование ее роли в прошлом и настоящем. Ч. II. М., 1993. С. 59, 61.

143. Там же. С. 62.

144. Там же. С. 63.

145. Солоневич И. Народная монархия. М., «Феникс», 1991.

146. См., например, журнал «Наследие предков», 1—4/1996—1997.

147. Маннгейм К. Проблема интеллигенции. Исследование ее роли в прошлом и настоящем. Ч. II. М., 1993. С. 65.

148. Маннгейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 135.

149. Креацца Дж. К. «Вехи» и проблема русской интеллигенции. Библиотека Континента. М., «Московский рабочий», 1993.

150. Ширинянц А. А., Ширинянц С. А. Российская интеллигенция на рубеже веков. М., изд-во МГУ, 1997.

151. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 330.

152. Милюков П. Н. Интеллигенция и исторические традиции // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909—1910. М., 1991. С. 298.

153. Бубер М. Проблема человека // Два образа веры. М., 1995. С. 227—232.

154. Юнг К. Г. Психологические типы. Цюрих, Мусагет, 1925.

155. Масляев О. Психология личности. Д., Сталкер, 1997.

156. Франк С. Л. Этика нигилизма // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909—1910. М., 1991. С. 184.

157. Бердяев Н. А. Русская идея // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 64.

158. Франк С. Л. Лев Толстой и русская интеллигенция // Русское мировоззрение. СПб., 1996. С. 444.

159. Солженицын А. И. Образованщина // Из-под глыб: Сборник статей. P., YMКА-PRESS, 1974. С. 251.

160. Маркс К. и Энгельс Ф. О сословных комиссиях в Пруссии. Т. 40. С. 285.

161. Степун Ф. А. Мысли о России // Новый мир. 1991/6. С. 228.

162. Флоровский Г. В. Евразийский соблазн // Новый мир. 1991/1. С. 210.

163. Степун Ф. А. Мысли о России // Новый мир. 1991/6. С. 227.

164. Бакунин М. А. Федерализм, социализм и антитеологизм (перев. с франц.). СПб., «Мысль», 1906. С. 8.

165. Бакунин М. А. Наука и народ // Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 142.

166. Тихомиров Л. А. Конституционалисты в эпоху 1881 года. М., 1895. С. 25—26.

167. Цит. по: Шрейдер Д. Последние минуты П. Л. Лаврова // П. Л. Лавров. Статьи, воспоминания, материалы. Пг., «Колос», 1922. С. 514.

168. См.: Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993. С. 94—95.

169. Ницше Ф. Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей (1884— 1888). М., 1995. С. 35—38, 41^3.

170. Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1988. С. 284.

171. Франк С. Л. Этика нигилизма // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909—1910. М., 1991. С. 160.

172. См.: Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XiX и начала XX века // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С. 67, 158, 164—165.

173. См.: Водолазов Г. Ленин и Сталин, философско-социологиче-ский комментарий к повести В. Гроссмана «Все течет» // Октябрь. 1989/ 6. С. 19.

174. См.: Ленин В. И. Задачи революционной молодежи. ПСС. Т. 7. С. 343.

175. Степанов С. А. Черная сотня в России (1905—1914 гг.). М., Изд-во ВЗПИ, 1992.

176. Нарский И. Л. Революционеры справа: черносотенцы на Урале в 1905—1916 гг. Екатеринбург, «Cricket», 1994.

177. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 3. С. 442—443.

178. Стефан Дж. Русские фашисты. М., «Слово», 1992.

179. Лакер У. Черная сотня: происхождение русского фашизма. М., «Текст», 1994.

180. Солженицын А. И. Образованщина // Из-под глыб: Сборник статей. P., YMKA-PRESS, 1974. С. 224.

181. Франк С. Л. De profondis // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 438.

182. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1. С. 29.

183. Ахиезер А. С. Культура и социальные отношения // Перестройка общественных отношений и противоречия в культуре. М., 1989.

184. Ортега-и-Гассет X. Старая и новая политика. Полис, 3/1992.

185. Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., «Прогресс», 1991.

186. Аксючиц В. Идеократия в России. М., «Выбор», 1995.

187. Собчак А. Хождение во власть. М., «Новости», 1991.

188. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. М. Т. 3. С. 363—364.

189. Острогорский М. Я. «Демократия и политические партии». 1927.

190. Бельгия. Путеводитель. М., 1997. С. 78.

191. Ленин В. И. Соч. Т. 30. С. 411.

192. Там же. С. 413.

193. О преодолении культа личности и его последствий. Постановление ЦК КПСС. М., Госполитиздат, 1956. С. 15—16.

194. Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., Госполитиздат, 1961. С. 119—120.

195. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 408-409.

196. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 410.

197. Cjhn N. Opt. cit. PP. 119—125.

198. Slaude, Lévi-Strauss, Structural Anthropology (N.Y.: Baric Inc. Pub., 1963). P. 209; Леви-Строс К. Структура мифа // Вопросы философии. 7/1991.

199. Энгельс Ф. Бруно Бауэр и первоначальное христианство.

200. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 19, с. 306-314.

201. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 22, с. 471, 478.

202. Weber M. The Sociology of Religion. Boston, Beacon press, 1963, P. 101, 135.

203. Alain Besanson. Intellectual Origins of Leninism. Oxford: Basil Blackwell, 1981.

204. Ibid. P. 52.

205. Арон P. Демократия и тоталитаризм. M., Текст: лит. изд-во студия «РИФ».

206. Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., Центр «Ками», 1996.

207. Люкс Л. «Россия между Западом и Востоком» ст. «Коммунистические теоретики о фашизме: озарения и просчеты». М., 1993.

208. Alexander Gerschenkron. Economic Backwardness in Historical Perspective. A Book of Essays (USA: Cambridge/Mass., 1962). PP. 7—28, 21—26.

209. Первый популяризатор «Протоколов сионских мудрецов» на Западе; издатель журнала «Луч света»; русский немец.

210. Федотов Г. Письма о русской культуре // Русская идея. М., «Республика», 1992. С. 384.

211. Левада Ю. А. Есть мнение. М., «Прогресс», 1990.

212. Лисовский Б. А. Динамика социальных изменений (опыт сравнительного социологического исследования российской молодежи). Социс. 5/1998.

213. Клямкин И. М. Политическая социология переходного общества. Полис. С. 93—95.

214. Пантин В. И., Лапкин В. П. Волны политической модернизации в истории России (К обсуждению гипотезы). Полис. 2/1998.

215. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. 1991. Т. 3. С. 180—181.

216. Ослон А., Петренко Е. Факторы электорального поведения: от опросов к моделям. «Вопросы социологии». М., 4/1994.

217. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Т. 3. С. 179.

218. Там же. Т. 1. С. 10—11.

219. Ручкин Б. А. Молодежь и становление новой России. Социс. 5/1998; См. материалы соц. исследований проведенных Научно-исследовательским центром при институте молодежи в 1995—1997 гг.

220. Бурдье П. Социология политики. М., 1993.