Жертвоприношения животных в погребальном обряде населения степного Зауралья эпохи средней бронзы тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.06, кандидат исторических наук Зданович, Дмитрий Геннадьевич

• Зданович, Дмитрий Геннадьевич
• кандидат исторических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Зданович, Дмитрий Геннадьевич

Введение.

Глава 1. Жертвоприношения животных на раннем этапе эпохи средней бронзы (некрополи синташтинской культуры)

1.1. Источники

1.2. Численность и видовой состав «жертвенного стада»

1.3. Некоторые биологические особенности «жертвенного стада»

1.4. Способы умерщвления и разделка туш жертвенных животных

1.5. Формы репрезентации животных в жертвенных комплексах

1.6. Составные комплексы жертв

1.7. Типология жертвенных комплексов

1.8. Организация жертвенных комплексов

Глава 2. Жертвоприношения животных на позднем этапе эпохи средней бронзы (некрополи петровской культуры)

2.1. Источники

2.2. Видовой состав «жертвенного стада»

2.3. Некоторые биологические особенности «жертвенного стада»

2.4. Способы убоя и формы репрезентации жертвенных животных

2.5. Типы жертвенных комплексов и особенности их организации

2.6. Парные жертвоприношения лошадей в эпоху средней бронзы

2.7. Эволюция обрядов жертвоприношения животных в эпоху ноздней бронзы

Глава 3. Обряды жертвоприношения животных как социальные и этнокультурные факты

3.1. Жертвоприношение как социально-экономический факт

3.2. Жертвоприношение как социокультурный факт и проблема вариации обрядов в пространстве

3.3. Генезис обрядов жертвоприношения и общие проблемы культуро-генеза обществ степного Зауралья эпохи средней бронзы

3.4. Проблема изучения обрядов жертвоприношения животных как этнокультурных фактов

Глава 4. Обряды жертвоприношения животных в контексте идеологических представлении культуры и процессуальности погребального обряда

4.1. Жертвоприношение как система ценностей (1): иерархия частей туш жертвенных животных

4.2. Жертвоприношение как система ценностей (2): иерархия видов жертвенных животных

4.3. Культурные темы и ритуальные символы обрядов жертвоприношения животных

4.4. Жертвоприношения животных как ритуальный факт в системе погребально-поминальной обрядности

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Жертвоприношения животных в погребальном обряде населения степного Зауралья эпохи средней бронзы»

Научная проблема и се актуальность. Термин «жертвоприношение» имеет два основных значения. Во-первых, это категория культуры и поиятие, имеющее религиозное либо светское содержание, а во-вторых, действие (обычай, обряд, ритуал) (Arinze F.A., 1970. Р.31-33). В этом втором значении жертвоприношение можно рассматривать как не специфицированное по форме ритуальное действие (сжигание, оставление объекта, его захоронение в земле и др.) в составе обрядовой системы, подразумевающее добровольную передачу некоторой собственности сверхъестественным существам или сущностям с широким полем мотивировок - от совершения «благого» и «величайшего» действа (sacrifice) до «обмена» или «дара» (offering) (соответственно от лат. «sacrificium» и «oflere»: Bergman J., 1987). Обряды жертвоприношения - важная часть религиозной обрядности любого традиционного общества. В ходе этих обрядов раскрываются многие аспекты духовной культуры социума, мировоззрения, религии, этики и системы ценностей культуры, процесс осознания человеком его самости и отношения к миру. Исследованию жертвоприношений отводится существенное место в гуманитарных науках (Жуковская Н.Л., 1993; Петрухин В.Я., 1995; Маковский М.М., 1996; Жертвоприношение., 2000; Sacrifice, 1980; Gifts to the gods., 1987; Violent origins., 1987; Bradley, 1995; Green M.A., 2001).

В археологии степной зоны Евразии одним из основных свидетельств обрядов жертвоприношения являются костные останки жертвенных животных. В наиболее массовом виде такие останки представлены в древних некрополях. Одними из самых перспективных, в этом направлении исследования, археологическими памятниками являются некрополи степного Зауралья эпохи средней бронзы. Здесь жертвенные обряды имели массовый характер, сопровождали все стадии погребально-поминальной обрядности и образовывали сложные ритуальные системы. Подобного уровня развития (но со своей спецификой) обряды жертвоприношения животных в степной зоне достигают лишь на новом витке культурогенеза - в культурах скифо-сарматского круга I тыс. до н.э.

Изучение обрядов жертвоприношения в некрополях степного Зауралья эпохи средней бронзы:

- раскрывает ряд важных особенностей духовной культуры древнего населения региона;

- увеличивает объем информации по погребальной обрядности (процессуальность и идеологические аспекты обрядов);

- развивает исследование ряда аспектов так называемой «синташтинской проблемы» (Zdanovich D.G., 2002). В их числе - социальная структура общества, генезис и исторические связи археологических культур Евразии эпохи бронзы, проблемы этнокультурной истории региона в древности;

- стимулирует и развивает применение комплексного подхода к археологическим источникам.

Несмотря на актуальность темы, проблематика обрядов жертвоприношения как в древностях Южного Урала, так в перспективе евразийских древностей в работах современных авторов практически не исследована.

Предмет и объект исследования. Предметом исследования являются костные останки животных из некрополей степного Зауралья эпохи средней бронзы, находящиеся в ритуальном контексте, а объектом - обряды жертвоприношения животных в рамках отправления погребально-поминального культа.

В современной археологии не сложилось единого подхода к понятию «жертвоприношение». Отсутствуют четкие критерии выделения жертвоприношений (как животных, так и человека), отдельно рассматриваются такие категории, как «жертвоприношение», «жертвенное» и символическое «транспортное» животное, «напутственная пища», следы «ритуальных трапез» (Кузьмина О.В., 2000; Дубровский Д.В., Юрченко А.Г., 2000; Илюшин A.M., 2003; Косинцев П.А., 2003. С.343; Стефанов В.И., Корочкова О.Н., 2004). В своей работе я исхожу из указанного выше обще гуманитарного понимания термина «жертвоприношение», признавая широкое поле семантических значений, мотивировок и форм жертвенных обрядов, связанных с животными (Zdanovich D.G., Gayduchenko L.L., 2002). В качестве следов жертвоприношения животных рассматриваются остеологические останки, находящиеся в некрополе в ритуальном контексте (и/или ритуалнзованном состоянии), при условии отличия данного контекста от собственно погребального культа и культа животных.

Под культом животных, вслед за другими авторами (Токарев С.А., 1990), я понимаю веру человека в сверхъестественные силы и могущество животных определенного биологического вида и основанное на этой вере их религиозное почитание. Некоторые исследователи пишут о «культе животных» (Крижевская Л.Я., 1991) и даже о «культе домашних животных» (Ражев Д.И., Епимахов A.B., 2003. С.247) у населения Урала эпохи бронзы. Вероятно, это недостаточно точные формулировки. При этом нужно признать, что элементы «культа» присутствовали в обрядах жертвоприношения животных. Точно также есть некая общность в семантике обрядов жертвоприношения и погребального обряда. Наличие таких общих семантических полей, на мой взгляд, не препятствует выделению обрядов жертвоприношения животных в качестве самостоятельного культурного феномена и, соответственно, отдельного предмета/объекта научного анализа.

Географические рамки исследования, периодизация и хронология. Степное Зауралье - часть обширной зоны евразийских степей, расположенная в междуречье Урала и Тобола между 50° и 54° с. ш. С севера район степного Зауралья ограничен р. Уй - одним из левых притоков р. Тобол, с юга границу региона можно провести по верховьям рек Суундук и Берсуат. С запада территория степного Зауралья упирается в Уральские горы, а на востоке переходит в ЗападноСибирскую равнину. В современном административном делении степное Зауралье включает в себя южные районы Челябинской и северо-восточные районы Оренбургской областей, а также юго-восточную (Зауральскую) Башкирию.

Периодизация памятников эпохи бронзы Зауральского региона остается предметом обсуждения. На наш взгляд, та или иная принятая периодизация является конвенциональной и носит вспомогательный характер по отношению к системе абсолютной хронологии и системе археологических культур, которые играют роль базовых систем. Была предложена «наклонная шкала» периодизации, которая учитывает своего рода «отставание» зауральских культур от культур, распространившихся по западную часть Уральского хребта (Зданович Г.Б, Зданович Д.Г., 1995. С.48). В этой системе периодизации памятники эпохи средней бронзы Южного Зауралья хронологически частично соответствуют памятникам поздней бронзы европейской степи-лесостепи.

В степном Зауралье начало эпохи средней бронзы связано с появлением памятников синташтинской культуры, по-видимому, в конце III тыс. до н.э. (см.: Anthony D.W., 1995; Anthony D.W., Vinogradov N.B., 1996). Основная масса калиброванных радиоуглеродных дат, полученных с синташтинских памятников, укладывается в хроноинтервал 2000-1800 гг. до н.э. (Littauer М.А., Crouwel J.H., 1996. Р.934; Трифонов В.А., 1997), при общем разбросе значений в пределах 22001700 гг. до н. э. (Трифонов В.А., 1996). Рубеж между эпохами средней и поздней бронзы, скорее, нужно рассматривать как «процесс». Даты из памятников начала позднего бронзового века дают сильный временной разброс, при этом существует явная тенденция к удрсвнению дат1. Учитывая эти факторы (и до появления новой информации), памятники среднего бронзового века степного Зауралья целесообразно датировать в пределах 2050-1800 гг. до н.э.

Культурно-исторические рамки исследования. На первом этапе эпохи средней бронзы в регионе доминируют памятники синташтинской культуры2 (Зданович Г.Б., 1989; 2002; Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992; Виноградов Н.Б., 1995; 2003; Зданович Г.Б., Батанина И.М., 1995; Зданович Г.Б., Зданович Д.Г., 1995; и др.). В последнее время получило распространение сдвоенное наименование культуры: синташтинско-аркаимская (Parpola А., 1998; Rubinson К., 1999) или аркаимско-синташтинская (Иванов Вяч. Вс., 19996. С.410), «культура типа Синташта-Аркаим» (Шишлина Н.И., Хиеберт Ф.Т., 1996; Hiebert F.T., Shishlina N.I., 1996). Они локализуются почти исключительно в пределах современной Челябинской области, незначительно заходя в северное Оренбуржье и Северо-Западный Казахстан. Выявлено 20 укрепленных поселений, 12 могильников, отдельные местонахождения, захоронения, мелкие селища. Как локальный вариант «синташты» рассматриваются так называемые памятники новокумакского типа (Отрощенко В.В., 2000; Моргунова H.JL, Халяпин М.В., Халяпина О.А., 2001. С. 107). Они распространены в северо-восточных районах

1 Так, в системе И. Манзуры с соавторами формиронание срубной культуры отнесено к периоду около 2000 г. до н.э. (Manzura I, Savva Е., Bagataya L., 1995. P. 46, fig. 19). Находки алакульской и ран нефедоровской керамики в оазисах Средней Азии датируются 1900-1750 гг. до н.э. (Hiebert F.T., Shishlina N.I., 1996. Р.6).

2 Памятники синташтинского типа в другой терминологии.

Оренбуржья и в прилежащих районах Казахстана и отмечены значительным культурным своеобразием. Определенную роль в культурогенезе населения раннего этапа нужно отвести абашевскому субстрату. По-видимому, абашевское и синташтинское население какое-то время обитало на смежных территориях, что, в частности, прослеживается в бассейне р. Уй (Зданович Г.Б., Зданович Д.Г., 1995; Епимахов A.B., 2003).

Второй этап связан по преимуществу с памятниками петровской культуры, первично они были выделены на территории Среднего Приишимья (Зданович Г.Б., 1973; 1983; 1988). Выводы об относительной хронологии синташтинских и петровских культурных слоев базируются на многочисленных стратиграфических наблюдениях (Зданович Г.Б., Зданович Д.Г., 1995; Виноградов Н.Б., 1995; 2003; Ткачев В.В., 1995; и др.). Важно подчеркнуть, что это не только два хронологических этапа, но и разные, хотя и генетически близкие культурные среды.

Разделение среднего бронзового века степного Зауралья на два этапа является несколько схематичным и не учитывает ряда сложившихся в науке проблем проблем. В частности, это проблема соотношения поздпесинташтинских и петровских древностей, которая остается нерешенной как в ее хронологическом, так и в чисто терминологическом аспектах. Тем не менее, предложенный подход адекватно отражает общую линию смены археологических культур и эволюции явлений культуры, в том числе обрядности, в степном Зауралье. Следовательно, он вполне удовлетворяет поставленным целям и задачам исследования.

Указанные археологические культуры исследователи, как правило, связывают с ранними индоиранцами (Генинг В.Ф., 1977; Смирнов К.Ф., Кузьмина Е.Е., 1977; Зданович Г.Б., 1989; Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992; Кузьмина Е.Е., 1994; Зданович Д.Г., 1995; Anthony D.W., 1995; Parpola А., 1998; Пьянков И.В., 1999; Jones-Bley К., 2002; и др.), либо подчеркивают роль индоиранского субстрата в их сложении (Логвин В.Н., 1995; Калиева С.С., Логвин В.Н., 1997. С. 160-162; Иванов Вяч. Вс., 1999а). В последнем случае указывается, что, при исходном билингвизме населения (Кузьмина Е.Е., 2000. С.8), в начале эпохи средней бронзы (синташтинекая культура) в этой части Центральной Евразии закрепился язык из группы индоиранских (Логвин В.Н., 1995. С.95).

Следовательно, здесь должны были утвердиться и многие формы обряда и религиозной жизни, свойственные индоевропейцам (индоиранцам).

Цель и задачи исследования. Цель исследования — получение общей характеристики обрядов жертвоприношения животных в некрополях степного Зауралья эпохи средней бронзы в их историческом развитии, социальной функции и содержательно-смысловых аспектах. Для осуществления поставленной цели оказалось необходимым решение следующих задач:

- выделение и классификация основных параметров обрядов жертвоприношения животных, доступных для изучения по археологическим источникам;

- реконструкция обрядов жертвоприношения на: а) раннем и б) позднем этапах среднего бронзового века региона и анализ их эволюции;

- моделирование: особенностей локального своеобразия обрядов в пространстве, социальных функций обрядов, отражения в них мифо-религиозных представлений культуры и процессуальности погребально-поминальной обрядности;

- интерпретация этнокультурного своеобразия обрядов.

- исследование генезиса обрядов.

Состояние изученности. В исследовании обрядов жертвоприношения животных в степном Зауралье эпохи средней бронзы можно выделить два этапа. Хронологически они совпадают с этапам изучения синташтинской культуры и в целом среднего бронзового века региона (7с1апоу1с110.О., 2002. Р.хх-ххи).

Первый этап: вторая половина 1970-х гг. — начало 1990-х гг. Останки жертвенных животных привлекли к себе внимание исследователей сразу же после раскопок в 1970-х гг. крупных погребальных памятников эпохи средней бронзы (Синташтинский могильник, курган 25 Новокумакского могильника). Большое внимание этой теме уделил В.Ф. Генинг, который опирался на результаты исследования Большого грунтового могильника на р. Синташта (СМ). Он обобщил материал, представил классификацию жертвенных комплексов по месту нахождения объектов в могилах, дал их интерпретацию, исходя из «арийских» мифо-ритуальных прецедентов (Генинг В.Ф., 1977. С.65-70). Статья В.Ф. Генинга была переведена на английский язык (Gening V.F., 1979), благодаря чему материалы СМ стали доступны зарубежным специалистам. Впоследствии массовый фактический материал по жертвоприношениям животных был представлен в монографической публикации Синташтинского культурного комплекса (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992).

Останки жертвенных лошадей из некрополей синташтинско-петровского круга были рассмотрены в монографии К.Ф. Смирнова и Е.Е. Кузьминой. Исследователи трактовали их в связи с проблемой происхождения колесничества и в свете тезиса об индоиранской принадлежности андроновских древностей (Смирнов К.Ф., Кузьмина Е.Е., 1977). Это направление исследований стало доминирующим в рамках этапа (Piggott S., 1975; 1983. Р.91-92; Drews R., 1989. Р.110; Malloiy J.P., 1989. Р.53,228). Лишь в немногих случаях исследователи обращались к собственно ритуальной стороне останков жертвенных животных (Генинг В.Ф., 1977; Mallory J.P., 1989. Р.228). В энциклопедии «Мифы народов мира», подготовленной к изданию в 1970-е гг., фотография жертвенных лошадей из СМ иллюстрирует «типичные» индоевропейские (индоиранские) ритуалы жертвоприношения животных (Иванов Вяч. Вс., Топоров В.Н., 1991).

В целом этап характеризуется получением первых фактических материалов по обрядам жертвоприношения животных эпохи средней бронзы и первыми опытами их классификации и интерпретации. Вместе с тем, останкам жертвенных животных из некрополей уделялось недостаточное внимание, отсутствовала методическая база для их исследования, к анализу источников почти не привлекались данные археозоологии3, которая в этот период занималась главным образом остеологическими материалами из древних поселений (см.: Смирнов Н.Г., 1975; Косинцев П.А., 1989; и др.). Все это привело к утрате значительного объема информации из могильников.

Второй этап: с начала 1990-х гг. по настоящее время. К началу 1990-х гг. определенные сдвиги наметились в полевой практике исследования некрополей. При раскопках мог. Бестамак I (1991-1993, В.Н. Логвин) и кургана 25 Большекараганского могильника (1991-1992, Д.Г. Зданович) отрабатывались практические методики исследования жертвенных комплексов с участием

3 Отметим здесь работу зоолога Н.Г. Смирнова по изучению материалов СМ (Генинг В.Ф., 1977). специалиста-археозоолога (JI.JI. Гайдученко). Практика развивалась параллельно с теорией, зачастую опережая и подталкивая свое теоретическое осмысление. На основе комплексных раскопок к концу 1990-х гг. интерес к изучению останков животных из некрополей степного Зауралья значительно усилился. Развитие научного интереса к проблеме выразилось в появлении ряда специальных публикаций. Их можно сгруппировать в рамках трех основных направлений:

- публикации археозоологического характера по конкретным погребальным памятникам (Гайдученко JI.JI., 2002; Косинцев П.А., 2003; в печати; Ражев Д.И., в печати) либо с обобщением материала по археологическим культурам и блокам культур (Косинцев ПЛ., 1999; 2001; Kosintsev P.A., 2002);

- археологические публикации источников по обрядам жертвоприношения животных с учетом данных археозоологии (Костюков В.П., Епимахов A.B., Нелин Д.В., 1995; Боталов С.Г., Григорьев С.А., Зданович Г.Б., 1996; Епимахов A.B., 1996; 2000; Зданович Д.Г., 2002а; Виноградов Н.Б., 2003);

- комплесные работы на основе данных археозоологии, археологии и археологической тафономии, с элементами реконструкции процессуальное™ и смыслового содержания обрядов (Епимахов A.B., 2002. С.47-49, 69-70; Zdanovich D.G, Gayduchenko L.L, 2002; Зданович Д.Г., Куприянова Е.В., в печати).

Параллельно, специалисты, в особенности зарубежные, продолжают заниматься проблемами этнокультурной интерпретации обрядов жертвоприношения эпохи бронзы из степного Зауралья, сопоставлением данных археологии с письменными источниками и языковыми свидетельствами (Anthony D.W., 1995. Р.562; Raulwing Р., 2000. Р.79-81; 86-92; Jones-Bley К., 2002; Zdanovich D.G., Gayduchenko L.L, 2002).

Таким образом, к настоящему времени изучение остеологических останков из некрополей региона эпохи средней бронзы переходит в качественно новую форму, собран достаточно значительный фактический материал. Развивается мультидисциплинарный подход к исследования проблемы (археология, археозоология, элементы культурологического подхода). Вместе с тем, исследование материала по прежнему далеко не всегда проводится на должном методическом уровне (в частности, недопустимо мало внимания уделяется комплексным полевым исследованиям), много информации по-прежнему утрачивается; исследования носят по преимуществу конкретно-научный характер, в них, как правило, слабо выражена культурологическая составляющая. Преобладают формально-статистические методы исследования, недостаточность которых уже отмечалась в литературе (Епимахов A.B., 2002. С. 47). Недостаточной является степень интеграции между археологическими и археозоологическими исследованиями; археологией, археозоологией и этнокультурной интерпретацией источников. Вплоть до настоящего времени задачи археозоологических исследований на Урале почти полностью сводятся к определению возраста памятника, сведениям о палеогеографической обстановке и типе хозяйства в древности (Смирнов Н.Г., Косинцев П.А., 2001).

Изучение останков жертвенных животных из погребальных памятников степного Зауралья находится в общем русле развития археологии и археозоологии. Изучаются остеологические материалы эпохи бронзы из некрополей сопредельных территорий (Крамарев А.И., Кузьмина О.В., 1999; Кузьмина О.В., 2000; Петренко А.Г., 2000. С.94-106; Косинцев П.А., 1998; Гайдученко Л.Л., в печати). Выполнены обобщающие разработки по останкам жертвенных животных из погребальных комплексов Урало-Поволжья среднего бронзового века4 (Косинцев П.А., 1999; 2001; Kosintsev P.A., 2002); Предуралья и Поволжья разных эпох, включая бронзовый век (Петренко А.Г., 2000).

Изучение обрядов жертвоприношения животных по данным археологии занимает определенное место и в зарубежной науке. Эти исследования выполнены в рамках парадигмы постпроцесуальной археологии, с привлечением естественнонаучных и экспертных методов, этноархеологии (СгиЬёгу Е. et al., 1996; Green М.А., 2001. Р.39-47; Isaakidou V. et al, 2002; и др.). В ряде случаев авторы ограничиваются совмещением данных археологии и археозоологии, опираясь на концепцию жертвоприношения как «обмена-дара» (Аврамова М., 2001).

Методология и методическая база исследования. В основу философской методологии работы положены принципы диалектического анализа. Обряды жертвоприношения в культурах среднего бронзового века степного Зауралья рассматриваются как конкретно-историческая форма одной из культурных универсалий со своей спецификой и своими особенностями отражения в

4 Позднего бронзового века в другой системе периодизации. источниках в конкретном пространстве-времени. При этом исследование содержания явления дополняется анализом его эволюции, и наоборот.

На уровне общенаучной методологии в работе применены контекстуальной ■ и комплексный подходы к источникам. Контекстуальный подход предполагает исследование объекта в его взаимодействии с субъектом в окружающей их среде (Чешков М.А., 1995), в данном случае - в средах, «ископаемой» и современной (науки и культуры). Под комплексным подходом подразумевается согласованное (программное) применение к объекту исследования набора методов и методик - а, следовательно, подходов и «взглядов» - нескольких дисциплин с целью формирования максимально информативного образа и модели предмета исследования. При этом осуществляется модификация методов и подходов наук, вовлеченных в исследовательский процесс, выявляются и дополнительно формируются их наиболее «сильные», применительно к объектам и целям исследования, стороны. Важная роль в осуществлении комплексности и контекстуальности исследования принадлежит археологу - автору раскопок. Он формирует «команду» специалистов, подбирает рабочие площадки, формирует основные проблемы и задачи исследований. Он же обязан в ходе диалога интегрировать полученные массивы информации и формулировать некие завершающие гипотезы (Зданович Д.Г., 20026. С. 13).

На уровне конкретных научных методик использованы методы археологии, археологической тафономии, археозоологии, этноархеологии.

Методы археологии представлены стратиграфическим и планиграфическим методами. Особое внимание было уделено внутренней стратиграфии объектов (ям, жертвенных комплексов и др.). При археозоологическом изучении останков жертвенных животных применялись следующие приемы: видовые определения, определения пола и возраста животных, соотнесение находимых остатков с определенной особью, выявление патологических изменений и их идентификация, выявление следов прижизненных насильственных воздействий и следов расчленения трупов, сезонная датировка убоя животных5, выявление археотафономических факторов, характера их воздействия и особенностей

5 Наблюдения и аналитика выполнены ЛЛ. Гайдученко (г. Челябинск, ЧелГУ). взаимосвязей костных остатков с компонентами окружающей среды6. В спектр использованных естественнонаучных методик дополнительно входят изотопный анализ костей человека и жертвенных животных7, микроскопия органических остатков8 и фосфатный анализ грунта из жертвенных сосудов9, методы археоастрономических исследований10.

Археологическая тафономия занимается исследованием трансформаций, которые претерпевают любые материалы, объекты и артефакты при их превращении в археологический источник (Collinnns dictionary., 1992; Bednarik R., 1994; Гайдученко Л.Л., 1997; Зданович Д.Г., 1999. С.43-44; 20026. С. 13-14; и др.). В общей тафономии значимыми являются следующие контексты артефактов: пространственно-темпоральный, дистрибутивный, геологический стратиграфический, седиментологический), экологический, поведенческий и др. (Lyman R.L., 1994). Для теории и практики археологической тафономии особенны важны социальные и культурные (в том числе, культуры науки) контексты (Pauny S., 1985. Fig. 1) (табл.1). Справедливо указывается, что деятельность исследователя выступает в качестве одного из тафономических факторов, существенно влияющего на презентативность и степень сохранности (в отчетах, публикациях, общественном мнении) археологического источника (Bednarik R., 1994. Р.68).

В данной работе применение методов археотафономии играет важную интегрирующую роль, в первую очередь, для интеграции археологических и археозоологических исследований - как полевых, так и лабораторных. Исследование тафономических процессов позволяет перейти к реконструкции древнего акта (в частности ритуального), заложившего основу состояния современного ископаемого (археологически раскапываемого) объекта.

Этноархеология понимается как метод расширения контекста археологического источника путем сбора данных, имеющих отношение к проблематике археологии, за пределами раскопа. Этноархеологические данные являются источником идей и подходов, которые расширяют возможности

6 Исследования выполнены совместно с Л Л. Гайдученко (см.: Зданович Д.Г., 2002а).

7 Исследования выполнены К. Приват (Великобритания, Оксфордский ун-т) ((Privat К., 2002).

8 Исследования выполнены совместно с J1.J1. Гайдученко (Гайдученко Л.Л., Зданович Д.Г., 2002).

9 Работа проведена совместно с группой исследователей из Института почвоведения и фотосинтеза РАН (г. Пущино, Московская обл.) (Демкин В.А., Зданович Д.Г., Демкина Т.С., и др., в печати).

10 Итоги совместных работ с. А.К. Кирилловым (г. Челябинск, ЧГПУ) (Зданович Д.Г., Кириллов А.К., 2002). интерпретации источника и используются для разработки теоретических моделей и схем (Parker Pirson М., 1999. Р.21-36; Oestigaard Т., 1999. Р.346). В том числе, речь идет о так называемых «моделях-олицетворениях» (Зданович Д.Г., 20026. С. 15). Применение данных этноархеологии также помогает понять, как те или иные, известные нам процессы «работают» в прошлом. Например: какие способы убоя животных рациональны или вообще возможны, а какие - нет; как мог совершаться обряд; роль в нем вербальных составляющих; эмоциональная атмосфера обряда; и т.д. Привлекая к исследуемому материалу достаточно широкий спектр этпоархеологических данных, можно избежать метода прямых аналогий, который многие современные исследователи вполне справедливо оценивают критически (см.: Дмитриева Т.Н., 1991; Гуляев В.И., Ольховский B.C., 1999). Такой подход, в частности, важен при использовании данных по обрядам жертвоприношения в этнокультурных реконструкциях в археологии.

Этиоархеологические данные вводятся в исследование по двум основным линиям. Одна из них — линия индоевропейских сопоставлений, предпочтение отдается материалам II тыс. до н.э. (индоиранцы, хетты, Микенская Греция), данным индоиранской этнографии (кафиры и дарды), а также реконструкциям на общеиндоевропейском уровне. Вторая линия связана с традициями современного тюрко- и монголоязычного населения степей. Эта линия сопоставлений аргументируется двояко. Во-первых, речь идет о населении, обитающем (обитавшем) в сходных экологических условиях и занимавшемся, при всех хозяйственных различиях, преимущественно животноводством. В этих условиях в религиях и ритуалах сопоставляемых нами культур должны были сформироваться некоторые сходные черты (ср. с концепцией «экологии религии» Б. Линкольна: Lincoln В., 1981). Кроме того, в регионе на протяжении нескольких тысячелетий разводились одни и те же виды домашних копытных, формирование породных особенностей современного степного скота частично восходит к бронзовому веку (Гайдученко JI.JI., Зданович Д.Г., 2000). Во-вторых, как неоднократно подчеркивалось, культура кочевников Евразии, в особенности, тюрков, испытала определенное влияние со стороны своих исторических предшественников в степях - индоевропейских и индоиранских племен (Снесарев Г.П., 1969. С.72; Коновалов A.B., 1991. С.173; Аджигалиев С., 1994. С.19-23). М.П. Грязнов писал о глубоких следах влияния культур бронзовой эпохи в культурах более поздних насельников Казахстана, включая казахов (Грязнов М.П., 1927. С.215). Это, на наш взгляд, относится и к обрядам жертвоприношения животных (ср., например: Викторин В.М., 1989). Во избежание излишнего увеличения работы сравнительные материалы сгруппированы в Приложении 1 к основному тексту.

В работе применены следующие методические процедуры: дедуктивный и индуктивный методы анализа, статистический анализ, моделирование, эксперимент. Моделирование понимается как одна из универсальных форм деятельности в культуре. Выделяются первичные модели («образец конструирования вещи») и вторичные модели («способ абстрактной репрезентации некоторого объекта или состояния дел»). Вторичные модели в качестве «промежуточных сущностей» приобретают статус свидетельства о древности. Среди вторичных моделей можно выделить модели-реконструкции и модели олицетворения. В первом случае моделируются некие обязательные, структурообразующие признаки объекта, а во втором - его внешне зримый индивидуальный облик. Моделирование предполагает совмещение индуктивных и дедуктивных подходов к источникам (Зданович Д.Г., 20026. С. 13-15).

В рамках метода статистического анализа предпочтение отдано так называемой «среднемасштабной статистике» (Зданович Д.Г., 1997. С.26). Ее преимущества состоят в конкретности наглядности и удобстве восприятия анализируемого материала, с одной стороны, а с другой - позволяют избежать своего рода «подмены» источника методом. Возможность выражения культурной реальности через категорию количества (статистическая модель) сама по себе составляет методологическую проблему. В частности, когда мы имеем дело с ритуалом, то в расчеты, безусловно, приходится вносить своего рода «поправки на ритуал». В ряде случаев использован метод «скользящей» количественной оценки. Метод основан на последовательном введении в исходные расчетные данные поправок, которые выражают то или иное вероятностное определение исследуемой культурной реальности.

Терминология. Специфика фиксации и описания следов жертвоприношения животных в археологических источниках, особенности их анализа требуют дополнительной терминологии. В работе используются следующие термины.

Жертвенное животное - биологическая особь, предназначенная и принесенная в жертву; характеризуется видовыми и биологическими особенностями, значимыми для отбора животного в сферу сакрального, а также как объект определенных операций, посредством которых животное вводят в сферу сакрального (способы убоя, особенности разделки туши и др.).

Жертвенное стадо» - статистическая и биологическая совокупность особей жертвенных животных, костные останки которых зафиксированы в пределах археологического памятника в ритуальном контексте.

Жертва (животным) — «действительное жертвоприношение» (the actual sacrifice), т.е., труп или часть трупа животного, непосредственно отчужденная в пользу адресата жертвоприношения; форма репрезентации жертвенного животного в обряде.

Жертвенный комплекс (жертвенник) — пространственно и ситуационно ограниченная совокупность останков жертв животными, а также других артефактов ритуала (утвари и др.); моделируемая композиция или конструкция.

Общая характеристика источников. Источниковую базу работы составляют материалы 19 погребальных комплексов (курганов и групп грунтовых захоронений), они входят в состав шести могильников из степного Зауралья (рис.1)". Всего в них учтены останки около 800 особей животных. Данные по некрополям среднего бронзового века из других регионов степного Зауралья (Зауральская Башкирия, северное Оренбуржье), а также районов Северного Казахстана привлекаются факультативно в рамках функционирования родственных археологических культур. В ряде случаев рамки исследования расширены за счет некрополей начала позднего бронзового века региона (алакульская культура, срубно-алакульский тип памятников), где ранние традиции жертвоприношения животных получают свое продолжение. В целях выявления специфики погребальных жертвоприношений использованы данные по жертвенникам из поселений синташтинско-аркаимского типа; изучение таких жертвенников составляет собой самостоятельную исследовательскую проблему, которая выходит за рамки данной работы. В общей сложности автором учтены данные о приблизительно 1500 особях жертвенных животных.

Не все источники содержат полноценную информацию. Исходя из критерия информативности, источники (памятники) делятся на «базовые» и «дополнительные». Базовыми памятниками являются курган 25 Большекараганского могильника для раннего этапа среднего бронзового века региона (115 особей жертвенных животных) и мог. Степное VII (комплекс Ст-7-4) для позднего этапа (65 особей). Лишь на основе базовых источников удается реализовать основные методологические и методические принципы исследования, включая контекстуальный и комплексный подходы к материалу. Дополнительные источники привлекаются на уровне формально-статистического метода исследования, отдельных зафиксированных случаев и описаний, вербальной расшифровки чертежи фотографий.

Научная новизна. Остатки жертвоприношений из некрополей эпохи средней бронзы степного Зауралья впервые являются предметом специального монографического исследования, практически отсутствуют такие исследования и по другим регионам степной Евразии в эпоху бронзы. В основу работы положены неопубликованные блоки информации, полученные в ходе исследований последнего десятилетия. Предложен новый методический подход к исследованию археологизированных остатков жертвоприношений. Он основан на синтезе философского, археологического и естественнонаучного знания и подразумевает кооперацию методов разных наук и направлений исследования при централизующей роли и функции археолога - автора раскопок. Сфера возможного применения предложенного подхода значительно шире территориальных и хронологических рамок данного конкретного исследования.

Практическая значимость. Результаты диссертационной работы могут использоваться при разработке спецкурсов и обобщающих трудов по истории культуры степного Зауралья и в целом степной Евразии в эпоху бронзы, подготовке и оформлении музейных экспозиций. В настоящее время итоги работы и представленная в ней информация используются при разработке экспозиции раздела «Бронзовый век» Музея человека и природы в музейном комплексе природно-ландшафтного и историко-археологического заповедника «Аркаим». На основе проделанной работы возможно создание программы полевых и

11 Более подробная характеристика памятников с указанием использованных источников и лабораторных исследований археологизированных останков жертвоприношений на разных этапах исторического процесса.

Апробация результатов исследования осуществлена в научных докладах, . представленных на международных конференциях «Россия и Восток: проблемы взаимодействия. III» (1995) и «Комплексные общества Центральной Евразии: региональная специфика в свете универсальных моделей» (1999), всероссийской научной конференции «Человек в пространстве древних культур» (2003), региональной научно-практической конференции «Этнические взаимодействия на Южном Урале» (2004). Конференции были проведены в г. Челябинске и на базе музея-заповедника «Аркаим». Основные итоги исследования отражены в 12 научных публикация (Зданович Д.Г., 1995а; 19956; 2002а; 2003, 2004; Зданович Г.Б., Зданович Д.Г., 1995; Гайдученко Л.Л., Зданович Д.Г., 1999; 2000; Zdanovich D.G., 2002; Zdanovich D.G., Gayduchenko L.L., 2002; Zdanovich G.B., Zdanovich D.G, 2002; Зданович Д.Г., Куприянова E.B., в печати).

Благодарности. Автор признателен к.г.н. Л.Л. Гайдученко (г. Челябинск, ЧелГУ), к.б.н. П.А. Косинцеву и к.и.н. Д.И. Ражеву (г. Екатеринбург, Ин-т экологии животных и растений УрО РАН) за предоставленную возможность использовать неопубликованные археозоологические материалы. литературы дана в начале глав 1 и 2.

Заключение диссертации по теме «Археология», Зданович, Дмитрий Геннадьевич

Выводы. Полагаем, что доминантная тема ритуала жертвоприношения животных в синташтинском погребальном обряде сопоставима с архаическими слоями концептов «фарн» (у иранцев) и «кут» (у тюрков)72. Иранский «фарн» (восходит к др.иранск. *hvarnah- ) обозначает солнечное, сакральное и державное начало, божественный огонь, благодатную божественную сущность, «судьбу», «долю»; воплощается (для людей) в богатстве, детях, скоте, здоровье (Литвинский Б.А., 1968; 1981. С.108-109; Топоров В.Н., 19916. С.557-558). Тюркское «кут», вероятно, восходит к значениям «зародыш», «эмбрион», «жизненная сила» и понимается в тюркских культурах как «счастье», «доля», «изобилие», «богатство», ассоциируясь с основными жизнеобеспечивающими системами - пищей, одеждой, жилищем (Шаханова Н., 1995; 1998. С.6-7, 9-18, 46-47). Нужно отметить, что концепты «фарн» и «кут» традиционно воспроизводились в похоронных (а также свадебных) обрядах.

Археологические референты ритуальных символов жертвоприношения из некрополей, по-видимому, воспроизводят сходный концепт (условно говоря комплексы указанных типов, в том числе на жертвенники СМ, которые по своей организации идентичны бестамакским. синташтинский фарн») в его усеченном виде. Уверенно моделируются только наиболее предметные смыслы «синташтинского фарна», такие как «плодородие», «изобилие», «размножение». В контексте доминантной темы ритуала отчасти раскрывается представление о сложной природе и ипостасях животных (преимущественно домашних копытных). Это, в частности, животные как носители «синташтинского фарна» и «силы», а также животные как «умершие».

4.4. Жертвоприношения животных как ритуальный факт в системе погребально-поминальной обрядности

Общим элементом всех обрядов, жертвоприношения, отмеченных на некрополях, было проведение ритуальной трапезы. Действительно, понятия «жертвоприношение» и «еда» тесно сопрягаются в ритуале (Викторин В.М., 1989. С.ЗЗ; Ардзинба В.Г., 1982. С.45; Маламуд Ш., 1993, С.82-83; и др.). Совместная ритуальная трапеза — один из способов утверждения, выражения и воспроизводства социальных отношений разного уровня (Burkert W., 1987). Это относится и к трапезам с «участием» божеств и умерших. Убой жертвенных животных для трапезы, расчленение туш, обмывание мяса и внутренностей и процесс приготовления пищи проходили за пределами погребальных площадок, возможно, где-то вблизи от них. По-видимому, использовалась и пища с растительными компонентами, об этом свидетельствует содержимое погребальных и «поминальных» сосудов (см.: Гайдученко JI.JL, Зданович Д.Г., 2002; Демкин В.А., Зданович Д.Г., Демкина Т.С. и др., в печати).

Тема пищи и трапезы, скорее всего, выступала в качестве одного из аспектов темы размножения и плодородия. Так, в ведийских текстах «sexual union is regarded as a means, or rather a technique, of food-production» (Bhattacharyya N.N., 1975. P. 12). Этот аспект жертвоприношения выражен на разных стадиях погребально-поминальной обрядности разными средствами. Стадиям обряда соответствуют три типа жертвенников, выделенные выше.

Жертвенники I типа сооружались внутри могильных ям или на их перекрытиях одновременно с человеческим захоронением. Поскольку они сопровождают человеческое погребение, то их можно назвать сопроводительными

72 В целом ареал термииа «кут» очень широк, термин известен не только в тюркских, но также в жертвенниками. В древних и.-е. текстах есть указания на животных, «сопровождающих умерших» (Ашвалаяна-грихьясутра, 1990. С.95). Обилие остеологических останков на этой стадии погребального обряда может иллюстрировать общеиндоевропейские представления о загробном мире как о пастбище, на котором пасутся души скота и жертвенных животных (Puhvel J., 1969; Ардзинба В.Г., 1982. С.89-90; Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс., 1984. С. 823824).

Сопровождающих» животных можно рассматривать как своего рода собственность или имущество умершего, может быть, как средство его жизнеобеспечения в посмертном существовании. В жертвенниках I типа преобладают «частичные» животные, следовательно, «имущество» умершего должно было мыслиться как достаточно тонкая спиритуальная реальность. Объем «имущества» покойного, в виду утрированной способности «жертвенного стада» к размножению, мог быть неопределенно значительным. Соответственно, отправители ритуала могли рассчитывать на прибыльное возвращение символического капитала, вложенного в после-жизнь.

На «сопровождающих» животных, возможно, возлагались и функции «защиты» и «заботы» об умерших. Об этом говорят сопроводительные жертвенники в виде охватывающих композиций и захоронения собак.

Жертвенники II типа располагаются в небольших ямках на погребальной площадке либо в надмогильных насыпях. Как правило, они связаны с конкретными могильными ямами, что говорит о личном характере культа. Обычно нет сомнений в том, что жертвенники I и II типов, находящиеся при одной могиле, состоят из останков разных биологических особей. Период сооружения жертвенников II типа не вполне понятен. По нашим наблюдениям (раскопки БК-25), по крайней мере, часть жертвенных комплексов этого типа была сооружена до того, как разрушились несущие конструкции погребений. При обрушении перекрытий кости из жертвенников сместились вниз, в полости ям. В свете этих наблюдений допустимо соотнести жертвенники II типа с поминальными обрядалш73. монгольских и тунгусо-манчжурских языках (Шаханова Н., 1995, с. 160).

73 Отметим, что именно отмеченные выше особенности тафономии объектов заставляют некоторых исследователей (Епимахов A.B., 1998) сомневаться в возможности выделить поминальные и погребальные жертвенники.

В литературе уже указывалось на условность употребления термина «поминальный обряд» применительно к обрядам традиционных культур. Было предложено считать такие обряды «прощальными» или «прощально-поминальными» (Толеубаев А.Т., 1991. С. L18). У казахов, например, в отправлении этих обрядов содержатся такие смыслы, как: «кормление души умершего, обеспечение его всем необходимым в другом мире и, наконец, отправление его в иной мир (при этом в последний путь предпочитают отправляться на коне)» (Толеубаев А.Т., 1991. С. 118). Наши материалы позволяют в общем и целом примкнуть к этой точке зрения.

Необходимо обратиться к общей структуре погребально-поминальной обрядности синташтинских некрополей. Много информации здесь дают наблюдения над процессом «ограбления» могил в древности. «Ограбления» могли иметь сложную комплексную мотивацию, но в любом случае они носили ритуализированный • характер и отражали господствующие в обществе представления о бытии человека после смерти. Можно констатировать, что «ограбления» всегда производились вскоре после разрушения мягких тканей трупа (Зданович Д.Г., 1997. С.65-66). Именно тогда могилы «можно было грабить»; думается, что к этому времени они в каком-то смысле воспринимались как «пустые». Отметим, что аналогичные представления и обрядовые действа представлены в рамках «синташтинско-микенского культурно-хронологического горизонта» (Зданович Д.Г., 19956)74.

Эти факты интересно сопоставить с разделением (конечно, достаточно грубым) первобытной «идеи» души на представления о спиритуально мыслимой «свободной душе» и о «телесной душе», которые вместе составляют «совокупного человека» (Шишло Б.П., 1975. С.253). «Ограбления» синташтинских могил явно отражают представления о «телесной душе», вернее, о той ее модификации, которую можно обозначить как «могильную» душу (Шишло Б.П., 1975. С.257).

Как кажется, именно с представлениями о проводах телесной/могильной души было связано сооружение жертвенников II типа. Археологически хорошо известно, что такие жертвенники сооружались на протяжении ограниченных отрезков

74 В микенской Греции скелетные останки истлевших трупов часто сдвигали в сторону, освобождая место для новых захоронений (Deitz S., 1991. Р.106; Dickinson О., 1994). Таджики проверяли, «опустела» ли времени, после чего соплеменники переставали посещать могилы и культовые объекты начинали приходить в упадок. При анализе «прощально-поминальных» жертвенников нами было выявлено два разных образа ритуального действия. Один из них представлен остатками трапез, другой состоит в жертвоприношении лошади. В отличие от сопроводительных жертвенников, здесь останки лошадей не образуют пар. Эти черты «прощально-поминальных» обрядов эпохи бронзы соответствуют обрядности, зафиксированной в среднеазиатско-казахстанском регионе этнографически. Суть обрядов состоит в ритуальном замещении умершего конем (приложение 1, № 21).

Останкам жертвенных лошадей из жертвенников II типа сопутствуют следы поминальных трапез. Они представлены фрагментами плоских и трубчатых костей (БК-25 - порядка 150 зафиксированных экз.), иногда с фиксированными следами преднамеренного раскалывания. О «пищевой» направленности ритуала косвенно свидетельствует и изучение керамики из верхних слоев БК-25. Здесь все сосуды имеют следы пищевых пригаров, тогда как в могильных ямах сосуды с пригарами составляют лишь 46 %; для сосудов с площадки характерно наличие мясных пригаров (Гайдученко Л.Л., Зданович Д.Г., 2002).

Жертвенные комплексы III типа, обустроенные в отдельных крупных ямах в южной части БК-25, не были адресованы конкретным могилам. Судя по данным стратиграфии, их сооружали на протяжении всего времени существования памятника. Одни из них (яма 5) предшествуют расположенным рядом могильным ямам, другие (ямы 3, 8), наоборот, возникли после могил. Наиболее ранней является яма 14, она приблизительно соответствует времени сооружения кольцевого рва. В ямах 1, 3, 5, 14 часть остеологического материала размещалась на полах ям, а другая, меньшая по объему, фиксировалась выше пола, располагаясь исходно либо на деревянных перекрытиях ям, либо в небольших ямках, впущенных в засыпку основного жертвенника. Только в этих верхних жертвенниках есть кости лошади. Таким образом, жертвенные комплексы III типа демонстрируют некую двучастную структуру ритуала.

Ритуал имел, по-видимому, сезонный характер. Не менее двух третей жертвенников этого типа из БК-25 (ямы 1, 5, 14 и 19), по крайней мере, были могила, по звуку, ударяя по верхушке могильного холма; кости «исчезнувшего» мертвеца зарывали в углу сооружены в апреле-мае. Вероятно, эти весенние обряды75 были обращены к некоторому обобщенному субъекту культа — совокупности умерших, «предкам» и/или хтоническому божеству, культ которого был связан с культом предков. Можно предположить, что обряд был направлен на поддержание связей между умершими и живыми как между двумя составляющими социума. Эти жертвоприношения связаны с кульминационными моментами в обрядности некрополя.

Таким образом, синташтинские жертвенники демонстрируют некую дихотомию ритуалов, обращенных к умершим. Это, во-первых, ритуалы, связанные с конкретным умершим. Они проводились по случаю смерти либо поминовения одного из членов коллектива. Во-вторых, это сезонные обряды, обращенные к некоей совокупности умерших и, по-видимому, включающие в себя элементы культа предков. Культ предков мы понимаем как «веру в то, что умершие предки покровительствуют своим живым сородичам и умилостивительные обряды, устраиваемые в честь их членами рода или семьи» (Токарев С.А., 1990. С.255). Различение указанных форм культа - культа умерших и культа предков -характерно для индоиранцев (и шире - индоевропейцев) (приложение 1, № 22).

Безусловно, неслучайным является размещение жертвенных ям III типа в пространстве БК-25. Границы сектора, занятого жертвенными ямами, определены крайними южными и северными азимутами восхода Луны, что отвечает общим принципам организации сакрального пространства данного некрополя (Зданович Д.Г, Кириллов А.К., 2002. С. 11-24) (рис.68). Поперечная ось крайней западной жертвеннойямы (№ 1) точно соответствует азимуту захода полной «низкой» Луны в день летнего солнцестояния (236°), а диагональ ямы 8 — крайней восточной в группе — совпадает с азимутом восхода «высокой» полной Луны в этот день (144°) (Зданович Д.Г., Кириллов А.К., 2002. С. 18). Из аналогий хорошо известно, что лунные культы часто совпадают с культами рождения/смерти. Примечательно, что жертвенные ямы БК-25 «оттянуты» к югу. «Жрец», отправлявший обряды на «кургане», по общей закономерности ритуальной ориентации субъекта к объекту культа (Aveni А., Romano G., 1994), должен был ориентироваться лицом на юг. Помогали (Ершов П.Н., 1985; Поляков С.П., Черемных А.И., 1975).

75 Отметим, что сезонные характеристики жертвенных комплексов из петровских некрополей представляются более расплывчатыми. видимому, именно на юге располагалось царство предков у «синташтинцев» (Зданович Д.Г., 1997. С.51)76. Ю.И. Михайлов, в свою очередь, отметил ориентацию многих погребальных колесниц СМ дышлом на юг. На этом основании он подчеркнул значение «южного пути» в синташтинском погребальном обряде (Михайлов Ю.М., 2001. С.99-100).

12-частные жертвоприношения. С жертвенниками III типа связаны особенно сложные и богатые жертвоприношения, состоявшие из 12 животных. На БК-25 такое жертвоприношение, по-видимому, завершало собой обрядовый цикл кургана. Жертвы разделены на три части. Делению были подвергнуты части туш и даже некоторые кости животных. Большая часть останков помещена в яму 19 во рву, эта жертвенная яма синхронна самым поздним могилам кургана. Часть жертв помещена в одну из центральных ям (яма 9) и в засыпку жертвенной ямы 14, которую, по данным стратиграфии, следует считать одной из первых жертвенных ям некрополя (Зданович Д.Г., 2002а. С.95).

12-частные жертвоприношения - один из характерных элементов обрядов жертвоприношения в культурах степного Зауралья эпохи средней бронзы. Они зафиксированы в четырех случаях в синташтинских и петровско-алакульских могильниках77.

БК-25, ямы 9,14,19: три овцы-самки + ягненок, три коровы-самки + теленок, лошадь, корсак, коза-самка + козленок.

СМ, жертвенник № 1 (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992. С.235): шесть лошадей, четыре особи КРС, две овцы. Ст-7, яма 33: три коровы-самки + три теленка, три овцы-самки + три ягненка.

76 Как отметила Т.Я. Елизаренкова, южная локализация «предков», реконструированная по данным БК-25, соответствует традиции РВ (Елизаренкова Т.Я., 1999. С.227).

77 12-частные жертвоприношений, возможно, не всегда отмечались исследователями. На этот вывод наводят результаты исследования БК-25, где жертвы были распределены по трем объектам. Идентификация останков состоялась лишь благодаря их скрупулезному анализу в условиях полевой расчистки.

Хрипуновский могильник, яма 16 (Матвее A.B., 1998. С. 153; Косинцев П.А., 1998. С.410-411): две лошади (жеребец + ?), две коровы-самки, две козы, четыре овцы.

Наборы и группировка животных из 12-частных жертвоприношений кажутся неслучайными. На БК-25 и Ст-7 животные сгруппированы по видовой принадлежности и возрасту в четыре тройки или в три четверки. Триады жертвенных животных представлены, например, в обрядах греческого полиса (Nagy G., 1987. Р.249,251-252). В жертвеннике № 1 из СМ основное значение придается группировкам останков животных в пространстве по пять особей. Тот же самый принцип присутствует в жертвеннике из погребения 39 того же могильника с 17 животными (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992. С.228-229). Интересно, что у индоевропейцев зафиксирован архаичный вариант счета пятерками (Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс., 1984). В 12-частном жертвеннике из Хрипуновского могильника животные представлены парами по видам (ср.: «каждой твари по паре»); к сожалению, пол особей из этого комплекса в большинстве случаев не определен.

Жертвы животными в системе обрядов жертвоприношения. Животные -не единственный объект жертвенной практики в культурах степного Зауралья среднего бронзового века. Наиболее показательным фактом в этом плане являются случаи, когда в жертвенниках вместе с останками животных находятся керамические сосуды.

Чаще всего сосуды размещены в крупных жертвенных ямах. Ямы с костями животных и с сосудами есть в составе многих могильников синташтинского и новокумакского типов. Это яма 19 БК-25 (Зданович Д.Г., 2002а. С.91-95), жертвенные комплексы СМ (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992. С.234-236) и БК-24 (Боталов С.Г., Григорьев С.Г., Зданович Г.Б., 1996. С.78), яма 3 мог. Бестамак (Калиева С.С., Колбин Г.В., Логвин В.Н., 1992. С.59), мог. Кривое Озеро (Виноградов Н.Б., 2003). Иногда сосуды расположены на перекрытиях могильных ям вместе с целыми тушами жертвенных лошадей. Такое положение горшков, как минимум, в трех случаях отмечено на СМ (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992).

В других случаях сосуды сопутствуют некрупным жертвенникам на подкурганной площадке. Это, например, БК-25 (Зданович Д.Г., 2002а. С.26, 69) и С 1 (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992. С.248-249)78, а также мог. Кривое Озеро (Виноградов Н.Б., 2003. С.113-119). Отметим, что в начале позднего бронзового века практика сочетания в одном ритуале сосудов и останков животных не только продолжает развиваться, но и довольно часто сосуды с их содержимым оказываются самостоятельными приношениями в насыпях.

Лишь в редких случаях удалось исследовать содержимое сосудов из жертвенных комплексов. Применялись методы фосфатного анализа грунта (мог. Калмыцкая Молельня) и микроскопии пищевых пригаров (БК-25)79. В двух сосудах из верхних жертвенников БК-25 зафиксированы растительные и молочные либо мясные частицы пригоревшей пищи (Гайдученко Л.Л., Зданович Д.Г., 2002. С. 123; табл.2, №3,4). В сосуде из жертвенной ямы 19 пригар отсутствовал. Во всех четырех сосудах из срубно-алакульского кургана 4 мог. Калмыцкая Молельня, найденных за пределами могильных ям (ритуальная площадка, жертвенник), была «вода»; может быть, их содержимое было вылито на землю и они были пустыми (Демкин В.А., Зданович Д.Г., Демкина Т.С. и др., в печати). Ритуал выливания (возлияния) жидкостей из сосудов документируется и археологическими наблюдениями. Имеем в виду перевернутый вверх дном сосуд из жертвенного комплекса № 1 СМ (Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В., 1992. С.235, рис. 129,2).

Перевернутые сосуды - одна из характерных деталей погребального обряда эпохи бронзы (Ляшко С.Н., 1996). Сводка находок в андроновском мире и в родственных ему культурных средах содержится в монографии Ю.И. Михайлова (2001. С.90,138). В Степном Зауралье этот обрядовый момент наиболее ярко представлен в погребальных комплексах 4 и 5 Ст-7. Характерная черта обрядности данного могильника - наличие небольших сосудиков баночной формы в ногах погребенных в детских захоронениях. Важно, что сосуд в своей исходной функции суть вместилище чего-либо, переворачивание сосуда - знак перемены функции с «плюса» на «минус», подчеркнутое указание, что сосуд пуст (а должен быть

78 Отметим, однако, что авторы раскопок сомневаются в неслучайном характере этих комплексов, связывая сосуды с не сохранившимися детскими погребениями. полон). Отмечены случаи, когда у перевернутых сосудов пробито дно (Михайлов Ю.И., 2001.С. 13 8), тем самым дополнительно подчеркнута не функциональность («пустота») сосуда.

В итоге можно предположить, что обряд жертвоприношения животных на могильниках был частью более крупного жертвенного действия. В него, вероятно, входили приношения вареной пищи и обряд возлияния жидкостей. Как считалось во многих культурах Древнего Мира, умершие прежде всего хотят пить, а не есть, умершие «жаждут» (Уегтеи1е Е., 1979. Р.57-58).

В дополнение к тексту главы следовало бы вкратце остановиться на этическом, эстетическом и психоэмоциональном аспектам исследуемых ритуалов. В психоэмоциональном плане это, безусловно, «аполлонийский» тип жертвоприношения. Такие жертвоприношения санкционированы культурой, жертва разделывается «по правилам», части жертвы имеют смысловую нагрузку. Для таких жертвоприношений характерна светлая праздничная обстановка80 и тенденция к символическому преодолению насилия (знаки добровольной смерти жертвенного животного) (Зданович Д.Г., 2003). Эстетическое содержание жертвоприношения в данном случае состоит в создании в процессе обрядов натуралистических пластических образов (жертвенные комплексы), что наиболее наглядно проявляется в составных комплексах жертв (самка + детеныш, жеребец + кобыла).

79 Методические основы использованных методов освещены в литературе (см.: Демкин В.А., 1997.С. 173-174; Гайдученко ЛЛ., 2000; Гайдученко Л.Л., Зданович Д.Г., 2002).

80 Часто даже в погребальном культе.

Заключение

Жертвоприношение животных - важный составляющий компонент погребального обряда населения степного Зауралья эпохи средней бронзы. Этот компонент впервые стал предметом монографического исследования. Реализация данного проекта исследования базируется на двух основаниях: значительном объеме собранного фактического материала и применении к этому материалу комплексного методического подхода. В исследовании дана реконструкция обрядов, обряды рассмотрены в качестве социальных и этнокультурных фактов, а также в свете древних идеологических представлений и процессуальности погребального обряда.

Реконструкция обрядности жертвоприношения животных на разных этапах ее развития в рамках эпохи (главы 1-2) позволяет прийти к следующим выводам.

Определяющими для раннего этапа эпохи средней бронзы (некрополи синташтинской культуры) являются следующие параметры.

1. Принесение животных в жертву — обязательная черта синташтинского погребального обряда. Типичными можно считать данные по базовому памятнику (БК-25), где на одного погребенного приходилось не менее пяти жертвенных животных.

2. Основу «жертвенного стада» некрополей составляют MPC, КРС и лошадь. Как правило, преобладают останки MPC. Специфика «ритуальных стратегий» разных групп населения состоит в предпочтениях, отдаваемых лошадям либо коровам для жертвоприношений. Особое место среди синташтинских памятников занимает СМ с его «ритуальной стратегией», сильно ориентированной на лошадь. Однако керамический комплекс этого некрополя неоднороден и включает в себя также не синташтинскую керамику.

В целом видовой спектр жертв достаточно широк, в жертву приносили и диких (хотя, возможно, и прирученных) животных.

3. Наблюдаются тенденции к специальному отбору животных для жертвоприношений по биологическим признакам. В «жертвенном стаде» полностью доминируют самки, исключения делались для жеребцов и детенышей животных, полу которых, вероятно, не придавали особого значения. Самки, как, по-видимому, и жеребцы находились в возрасте активной репродукции. Особое отношение было к лошадям и коровам. В жертву, как правило, приносили молодых и здоровых животных. Собственно ритуального отбора овец и коз, вероятно, не практиковалось.

4. Единственный достоверно реконструируемый способ убоя жертвенных животных — оглушение ударом по голове с последующим пресечением сонной артерии. Практиковались, однако, и какие-то другие способы (удушение жертвы?), причем разные группы синташтинского населения отдавали предпочтение разным способам.

5. При разделке туш наблюдается очевидное стремление к «правильному» расчленению скелета жертвы по суставам с предписанием определенных правил. Наиболее вероятно, что первично животное расчленяли на 12 частей.

6. Формы репрезентации животных в жертвенниках следующие: «целое» животное, «частичное» животное и «часть» животного. Преобладают жертвы «частичным» животным. Полными скелетами в синташтинской традиции представлены лишь особи MPC, животные семейства псовых и детеныши (исключение - СМ).

7. Жертва «частичным» животным реконструируется как организованная выкладка из нерасчлененной головы и дистальных отделов особи при отсутствии шкуры. Отдельной частью жертвы могут быть первые шейные позвонки. «Частичное» животное характеризуется как монолитной (статистически преобладающей), так и рассредоточенной схемами сложения.

8. Определенное место в системе жертвоприношений отводится составным комплексам жертв. Наиболее распространен комплекс «самка + детеныш» (MPC, КРС). Комплекс «жеребец + кобыла» представлен, за исключением СМ, наборами «голова + дистальные отделы конечностей» либо случаями, когда парность захоронений только моделируется.

9. Археологически выделяется три типа жертвенных комплексов: комплексы на дне и на перекрытиях могильных ям, в небольших ямках на погребальной площадке, в отдельных крупных ямах. Комплексы выделенных типов также различаются структурой «жертвенного стада» и наборами их составляющих элементов, что дополнительно свидетельствует о связи данных комплексов с разными стадиями/формами погребально-поминальной обрядности.

10. Основным способом организации жертвенников является выкладка-конструкция - «простая» (состоящая из останков одной особи) либо «сложная» (состоящая из останков нескольких особей). Встречаются также жертвенники в виде охватывающей композиции и «инвентарные жертвенники» (останки животных образуют общие пространственные структуры с предметами вещевого инвентаря).

11. Стратиграфический порядок элементов выкладок-конструкций является нормативным. Это касается: а) частей туш животных и б) останков животных разных биологических видов.

Основные особенности погребальных жертвоприношений региона позднего этапа эпохи средней бронзы (петровская культура) можно представить в следующем виде.

1. Набор жертвенных животных стандартный для эпохи бронзы: лошадь, MPC (почти исключительно овца), КРС. Животные диких видов в обряде не используются, собака используется редко.

2. Преобладают останки MPC, однако процентный состав «жертвенных стад» из разных некрополей сильно разнится. Это касается даже памятников, близких по территории и материальной культуре. Намечается две ритуальных тенденции, одна из них связана с преобладанием лошади над КРС, другая - КРС над останками лошади. Статистически значительная доля лошади в «жертвенном стаде» корелирует с распространением особенно сложных форм обряда (парные жертвоприношения лошадей).

3. Наблюдается тенденция к ритуальному отбору животных по половозрастным признакам. Преобладают самки, хотя количество самцов по сравнению с ранним периодом, по-видимому, увеличивается. В некоторых некрополях значительную долю жертв составляют детеныши. Взрослых животных приносят в жертву в возрасте активной репродукции. Принципы отбора животных по экстерьеру не ясны.

4. Зафиксированный способ умерщвления жертвенных животных - удар по голове с последующим пресечением сонной артерии. Этот способ применяется избирательно и, вероятно, не является единственным.

5. Формы репрезентации животных в жертвенниках характеризуются разнообразием. В целом сокращается процентная доля жертв «частичными» животными. При этом, напротив, возрастает значение «иррациональных» обрядов, связанных с жертвоприношением/захоронением целых трупов животных, преимущественно лошадей. В жертвенниках также часто встречаются отдельные части туш и их наборы. Ключевое значение в петровской системе репрезентации жертвенных животных, на наш взгляд, принадлежит жертвам в виде расчлененных трупов (лошадь, очень редко - особи КРС).

6. Как и на раннем этапе, на большинстве памятников археологически выделяется три типа жертвенников: в могильных ямах, небольших ямках на площадках курганов и в обособленных крупных ямах, расположенных на площадках и во рвах некрополей. В целом, однако, система сооружения жертвенников выглядит достаточно размытой, в рамках одного жертвенниках часто сочетаются признаки разных образов ритуального действия.

7. Формы организации жертвенных комплексов неустойчивы, на разных памятниках встречаются разные типы. В одном жертвеннике часто можно выделить следы разных обрядов, что сильно затрудняет классификацию и интерпретацию объектов, как и реконструкцию общей системы обрядности. Выделяются выкладки-конструкции и набросы костей.

8. Структуры петровских выкладок конструкций выглядят более аморфными, чем на раннем этапе. Часто не соблюдается последовательность укладки в жертвенники частей туш животных и останков жертвенных животных разных биологических видов.

Рассматривая жертвоприношения животных в качестве социальных, культурных и этнокультурных фактов (глава 3), я прихожу к выводу, что на протяжении всей эпохи средней бронзы и в начале позднего бронзового века в этих обрядах сохраняется общее ритуальное «ядро». В его состав входят такие параметры, как:

- общий стиль репрезентации животных (жертвенники в виде выкладок-конструкций, преобладание комплексов «голова + ноги» и целых туш);

- техника убоя животных (оглушение жертв с последующим пресечением сонной артерии);

- характер разделки туши (аккуратно, по суставам; голова иногда отчленяется вместе с первым или первым - частью второго шейными позвонками);

- составные комплексы жертв «жеребец + кобыла»;

12-частные жертвоприношения.

Наличие общего ритуального «ядра» в обрядах - дополнительный повод говорить о культурах степного Зауралья эпохи средней - начала поздней бронзы как о едином «культурном мире». Единство традиции базируется па едином стиле обряда. Характер жертвенных выкладок эпохи средней - начала поздней бронзы со всей очевидностью говорит о торжестве натуралистического стиля. Натурализм жертвенных выкладок от «синташты» до «алакуля» включительно разительно контрастирует с абстрагирующим стилем жертвенников из погребений федоровской культуры Зауралья.

В изменении форм жертвоприношения внутри этого «мира» по оси времени есть своя направленность и логика развития. Выделяю здесь три этапа: 1. расцвет традиции, сложные и устойчивы формы обряда, их массовый характер (синташтипская культура); 2. процесс эволюции традиции, ее не устойчивое состояние, возрастание иррациональности в обрядах (петровская культура); 3. сокращение количества жертвоприношений, стандартизация и упрощение обрядов (алакульская культура). Особенности состояния обрядовой традиции на втором этапе, скорее всего, объясняются вхождением культур в период активных взаимных контактов.

В пространстве исследуемый «культурный мир» выглядит лоскутным и мозаичным. Даже в пределах одного этапа (^культурно-хронологического среза) обряды жертвоприношения животных обнаруживают достаточно значимые вариации по памятникам. В сферу вариаций, обусловленных этим фактором, попадают следующие параметры: видовой состав «жертвенного стада» (преобладание лошади или КРС); наличие жертвенников разного типа (полный/неполный характер обрядового цикла); формы жертвы животным; локализация жертв в могилах; различия (статистические) традиции убоя животных; и др.

Преобладающим фактором в формировании различий в обрядах жертвоприношений является фактор социокультурный. По-видимому, даже относительно небольшие группы населения, составляющие одну структуру типа общины, сохраняют и сознательно культивируют свою культурную специфику, ее подчеркивают. Это касается не только обрядов жертвоприношения, но и в целом погребальной практики, а также проявляется в поселенческой культуре (Зданович Д.Г., 1997. С.72). Определенное влияние на вариации обрядов, вероятно, оказывали и различия в социальной стратегии отдельных некрополей, среди которых выделяются «элитные» курганы, памятники с преобладанием детских захоронений и др. В результате влияния этих и подобных им факторов ритуальное пространство культуры оказывается мозаичным, оно не описывается методами статистики.

На уровне научной теории мозаичность форм жертвоприношения, сложившуюся в регионе в эпоху средней бронзы, можно выразить через понятия «обычай» и «обряд». Обычай это унаследованная стереотипная форма деятельности и форма реализации «традиции». Совокупность обычаев формирует «традицию». Обряд (ритуал) - это ряд совокупных действий, представляющих обычай в конкретной культурной и социальной реальности, как бы «наряд» обычая (Рычков H.A., 1997. С. 153). Один и тот же обычай реализуется через разные обряды (ритуалы). Своего рода «ключом» к систематизации мозаики обрядов кровавых жертвоприношений эпохи средней бронзы, на наш взгляд, служит изучение роли лошади в ритуалах разных памятников.

В итоге, с учетом временных и пространственных вариаций обрядов и фактора обычая, появляется возможность для построения концепции жертвоприношения как сложной многомерной фигуры, отражающей ряд особенностей «мира» культур степного Зауралья эпохи средней бронзы.

Источники и процесс генезиса обрядов жертвоприношения животных в регионе в эпоху средней бронзы остается не до конца проясненной проблемой.

Местные корни этих обрядов не прослеживаются. В энеолитйческих и раннебронзовых культурах Урало-Поволжья и Северного Казахстана жертвоприношения животных не имели массового характера и жесткой структуры ритуала, специфичен был состав «жертвенного стада», не исключено, что в некоторых культурах существовали запреты на разведение или жертвоприношение отдельных видов домашних копытных (овца, лошадь). Все это в корне отличает местную традицию энеолита-ранней бронзы от синташтинской традиции.

Важно отметить, что уже на раннем — синташтипском — этапе среднего бронзового века обряды жертвоприношения животных представлены в регионе в своем сложившемся, зрелом и системном виде. Нельзя отрывать процесс генезиса этих обрядов от проблемы формирования синташтинской культуры в целом, притом, что ранние памятники культуры остаются нам почти полностью неизвестными. На наш взгляд, в формировании «синташты» ведущее значение принадлежало внутренним факторам развития культуры на основе миграционных процессов в Зауралье в начале эпохи средней бронзы и полиэтнического культурного субстрата. В науке уже накоплен некоторый опыт моделирования процессов становления «сложных» (complex) обществ на основе внутрикультурных процессов, когда культура рассматривается как сложное, диалектически противоречивое состояние, состоящее из нескольких субсистем (Renfrew С., 1972). В этом плане формирование обрядов жертвоприношения животных в синташтинском обществе следует рассматривать в контексте глубоких системных изменений в хозяйстве, социуме, образе и стиле жизни, религии населения этого уголка Евразии. Безусловно, такой подход не отрицает роли внешних факторов как в качестве «толчка» процесса становления культуры в целом, так и отдельных ее атрибутов (Зданович Д.Г., 1997. С.79-80).

Наиболее вероятным из таких внешних факторов на данном этапе исследования представляется влияние на синташтинское жертвоприношение животных культур катакомбного круга. В наибольшей степени эти традиции были развиты у «катакомбников» Предкавказья (Гей А.Н., 1999). Этот тезис хорошо согласуется с выводами исследователей о влиянии на «синташту» катакомбного субстрата в сфере гончарного производства, элементов погребального обряда, металлических изделий и военного дела, и др. Конкретные формы, процессы и география этих возможных влияний остаются характеристиками не явными и не поддаются на данный момент логическому моделированию. Некоторые авторы связывают продвижение «катакомбников в причерноморские степи» с Северного Кавказа с глобальными миграционными процессами, охватившими в последних веках III тыс. до н.э. циркумпонтийскую зону и Эгеиду. Одним из последствий стало разрушение Трои II (Hoddinott R.F., 1981).

Вероятный фактор катакомбного влияния не снимает в целом проблему комплексного и компонентного характера синташтинских и петровских жертвоприношений. Эти обряды — суть явления евразийского плана, в своем формировании, возможно, опирающиеся на комплексность предшествующей катакомбпой традиции (скотоводы-степняки + влияние южных земледельческих цивилизаций). Показательным здесь является ритуальное противопоставление коровы и лошади. Я связываю его с компонентным характером синташтинских, а позднее и петровских жертвоприношений животных. Эти компоненты восходят, с одной стороны, к степным («восточным») коневодческим культурам с их культовым отношением к лошади, а с другой, к «западным» земледельческим с выраженным культом быка. Вместе с тем, наиболее яркие проявления культа КРС в Зауралье тяготеют к лесостепной зоне, а преимущественное разведение лошади и связанные с этим обряды - к зоне степей. Это, по-видимому, объясняется локальными различиями экологических условий в регионе.

Отдельную проблему представляет собой задача этнокультурной атрибуции исследуемых обрядов. С наибольшей вероятностью их можно связать с носителями одного из индоиранских языков. Не исключено, что это третья (нуристанская) или даже особая четвертая ветвь «ариев». Обращает на себя внимание наличие архаических «индоевропейских» черт в обрядности. В общей индоевропейской перспективе исследуемые обряды, на наш взгляд, можно концептуализировать в рамках «синташтино-микенско-арийского треугольника» (Зданович Д.Г., 1997. С.73-74).

В эпоху средней бронзы совершение обрядов жертвоприношения животных находилось в тесной зависимости от существующей социальной структуры общества. Особую роль в обществе, вероятно, играла система половозрастного ранжирования. Так, жертвоприношения лошади явно тяготеют к мужским захоронениям, тогда как овца, помимо своих функций во взрослых ритуалах, в массе фигурирует в ритуалах детских захоронений.

Важным источником для изучения социальных аспектов жертвоприношения являются показатели биомассы и поедаемой массы тела копытных животных, которые являются основными объектами жертвоприношения. Величины БМ жертвенных животных отражают в первую очередь половозрастную стратификацию общества. По этому показателю погребения детей уступают погребениям взрослых мужчин в среднем в 25 раз и в 60 раз — наиболее крупным «гекатомбам», предположительно связанным с культом предков. Объемы БМ при женских погребениях в целом немного меньше чем в жертвенниках, сопровождающих погребения мужчин.

Похороны особенно выдающихся лиц и обряды, связанные с почитанием предков (?), теоретически могли собирать или объединять, так или иначе приобщая к ритуалу, сотни людей. В этом смысле ритуалы жертвоприношения, безусловно, играли важную роль в социальной жизни населения. Совершение таких обрядов интегрировало и консолидировало социальную группу, побуждало ее к целостному организованному действию; возможно, при этом осуществлялось перераспределение животноводческого продукта. С другой стороны, культивирование каждой группой своих собственных обычаев жертвоприношения в их специфике вело к сегрегации, являлось одним из дополнительных факторов, структурирующих этнос «Страны городов» в культурном плане. Таким образом, обряды жертвоприношения животных играли в обществе в целом двоякую функцию — консолидирующую и структурирующую.

На основании главы 4 я прихожу к выводу о том, что в обрядах жертвоприношения животных в рассматриваемом культурном континууме широко представлены идеологические представления культуры, тесно связанные с мифом и ритуалом.

Жертвоприношениями животных сопровождались все стадии и формы культовой деятельности на могильниках. Кроме обрядов погребального и прощально-поминального циклов, это еще и масштабные обрядовые действа, предположительно связанные с культом предков. Изучение костных останков животных из жертвоприношений позволяет значительно детализировать стадии и формы обрядностей некрополей, более глубоко охарактеризовать их процессуальный характер и смысловые акцентуации.

Обряды жертвоприношения у населения степного Зауралья эпохи средней бронзы имели достаточно широкий спектр смыслов и мотиваций. В этом случае оправдывает себя позиция Я. Бергмана, который рекомендует использовать при анализе конкретных форм жертвоприношения комплексные модели, включающие в себя аспекты как «sacrifice», так и «offering» (Bergman J., 1987. P.31-32). Характер «offering» - обмена-дара, символического «капитала», вложенного в «послежизнь» (Burkert W., 1987) - в первую очередь, по-видимому, имеют жертвенные останки ритуальных трапез и набросы костей животных. Аспектами «sacrifice» -совершения «величайшего действа» - прежде всего характеризуются жертвоприношения в отдельных крупных ямах, связанные с почитаем умерших/предков. Отправление таких обрядов, вероятно, «рассматривалось как культовая деятельность, необходимая для существования и процветания общины», массовые жертвоприношения, как и общее «богатство» погребального обряда, должны были «создать атмосферу «изобилия», что типично для культов, связанных с плодородием» (Зданович Д.Г., 1997. С.28,36).

В обрядах жертвоприношения, судя по их археологическим артефактам, были воплощены определенные духовные и нормативные ценности культуры. Обряд выступал как целостная система. В ходе обряда реализовался принцип подобия микро- и макрокосма. Скрытые в обряде космологические элементы системы могли быть «зашифрованы» зооморфным кодом. В обряде раскрывалась система ценностей культуры, ряд культурных тем и ритуальных символов, ее интеллектуальный потенциал и представления о мире, этические и эстетические интенции. В частности, здесь можно реконструировать следующие позиции:

- иерархия частей тела животного как отражение представлений о Космосе;

- представление об иерархическом ряде жертвенных животных;

- бинарная оппозиция образов коровы и лошади;

- представления о множественности душ животного (и человека?);

- отражение в обряде образа загробного мира («луг», «пастбище»), и др.

Особый интерес, на мой взгляд, представляет собой вывод о бинарном противопоставлении коровы и лошади в «синташтинской мифологии» (и, повидимому, в мифологии «петровской»). Лошадь — «мужское» животное, ориентированное во внешнюю среду, корова животное — «женское» и связанное с «домом». Объединение этих образов в ритуале достигается «синташтинской тритией» - тройным жертвоприношением с участием овцы.

В количественном плане корова, вероятно, занимала первое место в поселенческих ритуалах, тогда как лошади отводились важнейшие роли в ритуалах некрополей. Здесь функции лошади отличаются от функций других животных максимально выраженным разнообразием. В частности, лошадь разнообразным образом ассоциировалась со сферой плодородия, играла, по нашим предположениям, роль временного заместителя умершего и символического транспортного средства; возможно, образ лошади входил в круг космологических представлений (Конь-Космос).

В теле жертвенного животного выделяется несколько знаковых частей: «тело» в целом (собственно, труп) животного, набор «голова + ноги», голова с нижней челюстью, отчлененная нижняя челюсть, первый или первый + второй шейные позвонки, «часть» животного (кость с мясом, просто кость, возможно, кусок плоти). Любая из этих частей может символизировать животное в обряде, в чем, вероятно, отразилось представление о множественности душ животного. Разделение тела жертвы на а) ритуальный верх и ритуальный низ и б) среднюю часть можно трактовать как различение «телесной души»и души, которая мыслится достаточно спиритуально. Судя по артефактам погребального обряда, сходные идеи определяли собой и представление о человеке.

Доминантная тема синташтинского погребального жертвоприношения животных связана с идеями плодородия, размножения, умножения благ, богатства и т.д. Она сопоставима с архаичными слоями концептов «фарн» у иранцев (Топоров В.Н., 19926) и «кут» у тюрков (Шаханова Н., 1995; 1998). Таким образом, можно говорить о «синташтинском фарне». Домашние животные мыслились как носители «фарна» и некоторой «силы», а отчасти и как «умершие», по аналогии с людьми.

Тема «синташтинского фарна» воплощается в ритуальных символах, в качестве таковых мы воспринимаем различные археологические единицы и элементы ритуала. Символически значимыми являются половозрастной отбор животных (самки репродуктивного возраста) и их видовой отбор (количественное преобладание овцы), составные комплексы жертв (самка + детеныш, жеребец + кобыла), которые можно охарактеризовать как комплексы продуцирующие. Другие темы - пищи и трапезы, брака, материнства, близнечная тема - по-видимому, являются обособленными вариантами доминирующей темы обряда. Неоднозначные толкования допускает колесничная тема. Она может не только иметь космологические, символические транспортные и военно-ритуальные аспекты, но и символизировать половое соитие.

Важно, что различные идеи, представления и культурные области были представлены в обрядах жертвоприношения животных в социально активном плане. В итоге мы можем рассматривать обряды жертвоприношения животных в исследуемом пространственно-временном континууме в качестве «целостных социальных фактов» (М. Мосс). Это - одно из тех средоточий (локусов) культуры, при актуализации которых раскрываются самые разноплановые ее (культуры) ориентации (социально-нормативные, религиозные, этические, эстетические и т.д.), и сама система приходит в социальное действие. Целостный социальный факт - это своего рода «ключ зажигания к культурной машине».

Жертвоприношение животных - не единственная форма жертвоприношений в культуре населения степного Зауралья эпохи средней бронзы. В погребальном обряде жертвы животными сочетались с возлияниями и, возможно, приношениями вареной пищи. Дискуссионным моментом остается наличие человеческих жертвоприношений. Обряды жертвоприношения, как мы знаем, совершались и на поселениях. Поселенческие жертвоприношения специфичны, они совершались по своим собственным канонам. Эти наблюдения свидетельствуют о высоком уровне развития обрядовой системы и, вероятно, о значительной роли в целом идеи и обряда жертвоприношения в мировоззрении и бытии культуры. Жертвоприношению могли придавать космогоническое значение, как это известно, например, по текстам «Ригведы». Результаты нашего исследования позволяют восстановить лишь часть общей картины, как бы верхушку айсберга, выступающую над «морем смыслов».

Изучение обрядов жертвоприношения в погребальных комплексах существенно расширяет содержательные рамки археологического источника, а вместе с тем, углубляет современные научные представления о древних культурах региона, создает новый ракурс для их осмысления в истории и процессах культурогенеза. Часть этой информации является эксклюзивной для изучения обрядов, она не содержится в других блоках археологических источников. Продолжение исследований в этом направлении представляется перспективным. Возможность прогресса в изучении обрядов жертвоприношения по их археологическим артефактам мы связываем не только с увеличением фактического качественно обработанного материала, но и с дальнейшей разработкой методической базы исследований, появлением новых авторских концепций.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Зданович, Дмитрий Геннадьевич, 2005 год

1. Зданович Г.Б., Зайберт В.Ф. Могильник эпохи бронзы у с. Семипалатное // Полевые исследования СКАЭ в 1969 г.: Отчет. Петропавловск, 1970. Архив Петропавл. краевед, музея.

2. Зданович Г.Б., Хабдулина М.К., Малютина Т.С. Могильник у с. Новоникольское // Научный отчет о полевых исследованиях СКАЭ в Петропавловском Приишимье в 1977 г.: Отчет. Петропавловск, 1978. Архив Петропавл. краевед, музея.

3. Зданович Д.Г. Продолжение археологических раскопок Болынекараганского могильника в Челябинской области: Отчет. Челябинск, 1995. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

4. Зданович Д.Г. Раскопки могильника Исиней 1 (Варненский район Челябинской области) в 1997 г.: Отчет. Челябинск, 1998а. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

5. Зданович Д.Г. Раскопки могильника Чекатай (Варненский район Челябинской области) в 1997 г.: Отчет. Челябинск, 19986. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

6. Зданович Д.Г. Раскопки могильника Чекатай (Варненский район Челябинской области) в 1998 г.: Отчет. Челябинск, 1999. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

7. Зданович Д.Г. Охранные археологические раскопки могильника Степное 7 и поселения Степное 8 (Челябинская область) в 2000 г.: Отчет. Челябинск, 2001. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

8. Зданович Д.Г. Охранные археологические раскопки могильника Степное 7 и поселения Степное 8 (Челябинская область) в 2001 г.: Отчет. Челябинск, 2002. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

9. Куприянова Е.В. Археологические раскопки могильника Степное 7 и поселения Степное 8 (Челябинская область) в 2002 г.: Отчет. Челябинск, 2004. Архив ГУ СПЛИАЦ «Аркаим».

10. Авеста в русских переводах (1861-1996). СПб.: Журнал «Нева» РХГИ, 1997. 480 с.

11. Ашвалаяна-грхьясутра /Пер. с санскрита А.А.Вигасина и Н.Б.Беляевой II История и культура Древней Индии: Тексты. М.: Изд-во МГУ, 1990. С.51-103.

12. Брихадараньяка упанишада //Упанишады. В 3-х кн. Кн.1 /Пер. с санскрита А .Я. Сыркина. М.: ГРВЛ изд-ва «Наука», 1992. 240 с.

13. Геродот. История в 9-ти книгах /Пер. с др.-греч. Г.А. Стратановского М.: Ладомир; Акт, 1999. 752 с.

14. Гомер. Илиада. Одиссея /Пер. с др.-греч. М.: Худож. лит., 1967. 766 с.

15. Казахский фольклор в собрании Г.Н. Потанина: (Архивные материалы и публикации). Алма-Ата: Наука КазССР, 1972. 382 с.

16. Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии /Пер. и ком. Вяч. Вс. Иванова. М.: Худож. лит., 1977. 317 с.

17. Павсаний. Описание Эллады /Пер. с др.-греч. С.П. Кондратьева. В 2-х кн. Кн.1. СПб: Алетейя, 1996. 336 с.

18. Поэзия и проза Древнего Востока /Пер.с др.-вост.яз. М.: Худож. Лит, 1973.735 с.

19. Ригведа. Мандалы I-IV /Пер. с санскрита Т.Я. Елизареиковой. М.: Наука, 1989. 767 с.

20. Ригведа. Мандалы IX-X /Пер. с санскрита Т.Я. Елизареиковой. М.: Наука, 1999. 559 с.

21. Страбон. География /Пер. с др.-греч. Г.А. Стратановского. М: Науч.-издат.центр «Ладомир», 1994. 943 с.

22. Фрагменты раннегреческих философов /Пер. с др.-греч. 4.1. М.: Наука, 1989. 576 с.

23. Чхандогья упанишада //Упанишады. В 3-х кн. Кп.З /Пер. с санскрита А.Я. Сыркина. М.: ГРВЛ изд-ва «Наука», 1992. 256 с.

24. Эгейское искусство. М.: Изобразит, искусство, 1972. 168 с.

25. Эразм Роттердамский. Философские произведения /Пер. с лат. М.: Наука, 1986. 703 с.

26. The Homeric hymns /Trans, by A.Athanassakis. 4th print. Baltimor; London: Jonns Hopkins University Press, 1982. 98 p.1. Литература

27. Авербух С.И. О некоторых этнических названиях бассейна Кабула у античных историков Александра // СЭ. 1977. № 4. С.112-121.

28. Аврамова М. Жертвоприношения — праисторически некропол при с. Дуранкулак // Миф 7. София: Департамент «История на културата» на НБУ, 2001. С.511-525.

29. Аджигалиев С.И. Генезис традиционной погребально-культовой архитектуры Западного Казахстана (на основе исследования малых форм). Ал маты: Гылым, 1994. 260 с.

30. Акимова Л.И. Об отношении геометрического стиля к обряду кремации // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: (Погребальный обряд). М.: Наука, 1990. С.228-237.

31. Алаева И. Традиция детских погребений на синташтинских и петровских поселениях Южного Зауралья // Мат-лы XXX Урало-Поволжск. археол. конф. молодых ученых. Самара: Ин-т истории и археологии Поволжья; СамГПУ, 1998. С.84-85.

32. Алекшин В.А. Погребальный обряд как археологический источник // КСИА АН СССР. 1981. Вып. 167. С.3-9.

33. Андреев Ю.В. В ожидании «греческого чуда» (Духовный мир микенского общества) // ВДИ. 1993. № 4. С. 14-33.

34. Антонова Е.В., Чвырь J1.A. Таджикские весенние игры и обряды и индоиранская мифология // Фольклор и историческая этнография. М.: Наука, 1983. С.22-42.

35. Ардзинба В.Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М.: Наука, 1982. 252 с.

36. Ардзинба В.Г. Некоторые проблемы наследия хаттов в традициях хеттского царства // Культурное наследие Востока: проблемы, поиски, суждения. Л.: Наука, 1985. С.73-77.

37. Арутюнян P.C. некоторые особенности хеттских домашних праздников // ВДИ. 1992. № 1.С. 119-135.

38. Ахметова Ш.К. Пища казахов Западной Сибири: традиции и новации // Материальная культура народов России. (Культура народов России. T.I). Новосибирск: Наука, 1995. С. 196-216.

39. Байбурин А.К. Обрядовые формы половой идентификации детей // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб.: Наука. 1991. С. 257-265.

40. Балинт Ч. Погребения с конем у венгров в IX-X вв. // Проблемы археологии и древней истории угров: Сб. статей советских и венгерских археологов. М.: Наука, 1972. С.176-188.

41. Баскин Л.М. Поведение копытных животных. М.: Наука, 1976. 296 с.

42. Березанская С.С. Культура многоваликовой керамики //Культуры эпохи бронзы на территории Украины. Киев: Наукова думка, 1986. С.5-43.

43. Бибикова В.И. К интерпретации остеологического материала из скифского кургана Толстая Могила // CA. 1973. № 4. С.63-68.

44. Блумфилд Л. Язык /Пер. с англ. М.: Прогресс, 1968. 318 с.

45. Богданов В.В. Рец. на:. Городцов В.А. Археологические исследования в окрестностях гор. Мурома в 1910 году. М., 1914, 178 с. // ЭО. 1916а. Кн. 1-2. С.93-98.

46. Богданов В.В. Древние и современные обряды погребения животных в России//ЭО. 19166. Кн. 3-4. C.86-I22.

47. Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи /Пер. с англ. 3-е изд. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1994. 288 с.

48. Брагинский И.С. Из истории таджикской народной поэзии. М.: ГРВЛ изд-ва «Наука», 1956. 288 с.

49. Бунятян Е.П., Отрощенко В.В. Об уровне социально-экономического развития срубного общества // Проблемы культур начального этапа эпохи поздней бронзы Волго-Уралья: (Тез. Вторых Рыковских чтений). Саратов: Сарат. ун-т, 1991. С. 6-8.

50. Буркерт В. Homo necans: Жертвоприношение в древнегреческом ритуале и мифе/ Пер. с нем. и англ. //Жертвоприношение: Ритуал в культуре и искусстве от древности до наших дней. М.: Языки рус. культуры, 2000. С.405-480.

51. Васильев И.Б. Могильник мариупольского времени в Липовом овраге на севере Саратовской области // Древности Среднего Поволжья. Куйбышев: КГПИ, 1985. С.3-19.

52. Васильев И.Б., Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Погребения знати эпохи бронзы в Среднем Поволжье // Археологические вести. Вып.1. СПб., 1992. С.52-63.

53. Васюткин С.М., Горбунов B.C., Пшеничнюк А.Х. Курганные могильники Южной Башкирии эпохи бронзы // Бронзовый век Южного Приуралья. Уфа: БГПИ. 1985. С. 67-88.

54. Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли /Пер. с франц. М.: Прогресс, 1988. 224 с.

55. Вигасин A.A. Женщина в древней Индии (вместо послесловия) // Вардиман Е. Женщина в древнем мире. М.: Наука, 1990. С.301-332.

56. Викторин В.М. Ритуалы посвящения и жертвоприношения домашних животных: общее и специфическое // Мат-лы Второй краевед, конф. Астрахань: Астрахан. отд-ние Совет, фонда культуры СССР; и др., 1989. С.32-35.

57. Викторова JI.JI. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. 178 с.

58. Виноградов Н.Б. Хронология, содержание и культурная принадлежность памятников синташтинского типа бронзового века в Южном Зауралье // Вестн. Челяб. гос. пед. ун-та. Сер. историческая. 1995. № 1. С. 16-26.

59. Виноградов Н.Б. Могильник бронзового века Кривое Озеро в Южном Зауралье. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2003. 362 с.

60. Виноградов Н.Б., Костюков В.П., Марков C.B. Могильник Солнце -Талика и проблема генезиса федоровской культуры бронзового века в Южном Зауралье // Новое в археологии Южного Урала. Челябинск: Рифей, 1996. С. 131-150.

61. Винокуров В.А. Погребальные обряды Индоирана и Сибири в славянских эпосах. Симферополь: Таврия, 1992. 100 с.

62. Витт В.О. Лошади Пазырыкских курганов // CA. 1952. № 16. С. 165-205.

63. Гайдученко Л.Л. Соотношение остатков домашних и диких животных из казахских поселений разного типа XVIII-XX вв. // Кочевники Урало-Казахстанских степей. Екатеринбург: УИФ «Наука», 1993. С. 193-196.

64. Гайдученко Л.Л. Домашняя лошадь и крупный рогатый скот поселения Кожай I // Калиева С.С. Поселение Кожай I. Алматы: Ин-т археологии Республики Казахстан, 1998. С. 234-254.

65. Гайдученко Л.Л. Некоторые биологические характеристики животных из жертвенных комплексов кургана 25 Большекараганского могильника // Аркаим: некрополь. Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во. 2002а. С. 173-189.

66. Гайдученко Л.Л. Определение конституционного и хозяйственного типа лошади по археозоологическим останкам // Аркаим: некрополь (по материаламкургана 25 Большекараганского могильника). Кн. 1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во. 20026. С. 189-195.

67. Гайдученко JT.J1. Археологические параллели похоронному гимну Ригведы в Южном Зауралье // Вестн. Челяб. гос. ун-та. Сер. 10. Евразийство. Востоковедение. Геополитика. 2003. № 1. С.69-85.

68. Гайдученко J1.J1. Животные из жертвенных комплексов могильника Бестамак I // Погребальные комплексы эпохи бронзы урало-казахстанских степей. Челябинск, в печати.

69. Гайдученко Л.Л., Зданович Д.Г. Пищевые пригары на сосудах из кургана 25 Большекараганского могильника // Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2002. С.120-128.

70. Галкин Л.Л. О роли экологических факторов в истории населения Волго-Уральского междуречья в эпоху бронзы //Вопросы археологии Западного Казахстана. Вып.1. Самара: Диалог, 1996. С.56-82.

71. Гальчспко A.B., Тишкин A.A. Перспективы научного использования в археологии методик анализа костных остатков лошадей // Культура народов евразийских степей в древности. Барнаул: Алтайск. гос. ун-т, 1993. С. 247-256.

72. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. I—II. Тбилиси: Изд-во Тбилис. ун-та, 1984. 1325 с.

73. Гей Л.Н., Малышев A.A., Равич И.Г. К вопросу о распространении традиций степного погребального обряда в предгорьях Северо-Западного Кавказа в эпоху средней бронзы //Opus: Междисциплинарные исследования в археологии. Вып.З. М.: ИА РАН, 2004. С.214-223.

74. Генинг В.Ф. Хронологические комплексы XVI в. до н.э. (по материалам Сипташтинского могильника) // Новейшие открытия советских археологов (тез. докл. конф). 4.1. Киев: Наук, думка, 1975. С.94-95.

75. Генинг В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен // CA. 1977. № 4. С. 53-73.

76. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта: Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. 4.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 1992.408 с.

77. Герни O.P. Хетгы / Пер. с англ. М.: ГРВЛ изд-ва «Наука», 1987. 233 с.

78. Гомбоев Г. Примечания на письмо Н.И. Ильминского к П.С. Савельеву // ИВОИАО. 1860. 4.1, вып.5. СПб. С. 128-136.

79. Григорьев С. А. Древние индоевропейцы. Опыт исторической реконструкции. Челябинск: УрО РАН, Ин-т истории и археологии, 1999. 444 с.

80. Грязпов М.П. Погребения эпохи бронзы в Западном Казакстане // Казаки. Антропологические очерки. Вып.2. Л.: Изд-во АН СССР. С. 172-221.

81. Демкин В.А. Палеопочвоведение и археология: интеграция в изучении природы и общества. Пущино: ОНТИ ПНЦ РАН, 1997. 213 с.

82. Деревянко Е.И. Культ коня у мохэ // Традиционные верования и быт народов Сибири. Новосибирск: Наука, 1987. С.92-97.

83. Джанибеков У.Д. Эхо. По следам легенды о золотой домбре. Алма-Ата: Опер, 1990. 304 с.

84. Дмитриева Т.Н. К проблеме поиска методов реконструкции древних верований // Реконструкция древних верований: источники, метод, цель. СПб.: ГМИР, 1991. С.3-11.

85. Дубровский Д.В., Юрченко А.Г. Жертвенный конь и концепт пути в погребальном обряде кочевников Центральной Азии // Святилища: археология ритуала и вопросы семантики. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2000. С. 187-190.

86. Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев /Пер. с франц. М.: Наука. 1986. 234 с.

87. Елизаренкова Т.Я. Слова и вещи в Ригведе. М.: «Вост. лит-ра» РАН, 1999. 240 с.

88. Епимахов A.B. Курганный могильник Солнце II некрополь укрепленного поселения Устье эпохи средней бронзы // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. Челябинск: Рифей, 1996. С.22-42.

89. Епимахов A.B. Погребальная обрядность населения Южного Зауралья эпохи средней бронзы. Автореф. дис. канд. ист. наук. Новосибирск, 1998. 38 с.

90. Епимахов A.B. К вопросу о методике раскопок многомогильных погребальных комплексов // Проблемы изучения энеолита и бронзового века Южного Урала. Орск: Ин-т евразийских исследований; Ин-т степи УрО РАН, 2000. С.97-101.

91. Епимахов A.B. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы. Челябинск: Изд-во ЮурГУ, 2002. 170 с.

92. Епимахов A.B. Об абашевском «наследии» в культурах поздней бронзы Урала // Абашевская культурно-историческая общность: истоки, развитие, наследие. Чебоксары: Ин-т археологии РАН; и др.: 2003. С. 133-137.

93. Ершов H.H. Похороны и поминки у таджиков Исфары // Этнография Таджикистана. Душанбе: Дониш, 1985. С.48-54.

94. Жертвоприношение: Ритуал в культуре и искусстве от древности до наших дней. М.: Языки рус. культуры, 2000. 536 с.

95. Жуковская H.JI. Жертвоприношение // Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 5. Религиозные верования. М.: Наука, 1993. С.79-82.

96. Зайберт В.Ф. Энеолит Урало-Иртышского междуречья. Петропавловск: Наука, Республика Казахстан, 1993. 244 с.

97. Зданович Г.Б. Керамика эпохи бронзы Северо-Казахстанской области // ВАУ. Вып. 12. Свердловск: УрГУ, 1973. С.21-43.

98. Зданович Г.Б. Основные характеристики петровских комплексов Урало-Казахстанских степей (к вопросу о выделении петровской культуры) // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. Челябинск: БГУ, 1983. С.48-68.

99. Зданович Г.Б. Бронзовый век Урало-Казахстанских степей: (основы периодизации). Свердловск: УрГУ, 1988. 177 с.

100. Зданович Г.Б. Феномен протоцивилизации бронзового века Урало-Казахстанских степей. Культурная и социальная обусловленность // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата: Наука, Республика Казахстан, 1989. С. 179-189.

101. Зданович Г.Б. Урало-Казахстанские степи в эпоху средней бронзы. Дис. в виде науч. доклада. д-ра ист. наук. Челябинск, 2002. 55 с.

102. Зданович Г.Б., Батанина И.М. «Страна городов» -укрепленные поселения эпохи бронзы XVIII-XVI вв. до н.э. на Южном Урале // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск: Каменный пояс, 1995. С.54-62.

103. Зданович Г.Б., Зданович Д.Г. Протогородская цивилизация («Страна городов») Южного Зауралья (опыт моделирующего отношения к древности) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат-лы конф. 4.V, кн.1. Челябинск: ЧелГУ, 1995. С.48-62.

104. Зданович Д.Г. Могильник Большекараганский (Аркаим) и мир древних индоевропейцев Урало-Казахстанских степей // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск: Каменный пояс, 1995а. С. 43-53.

105. Зданович Д.Г. Синташтинско-микенский культурно-хронологический горизонт: степи Евразии и элладский регион в XVIII-XVI вв. до н. э. // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат-лы конф. Ч. V. Кн. 1. Челябинск: ЧелГУ, 19956. С. 63-65.

106. Зданович Д.Г. Синташтинское общество: социальные основы «квазигородской» культуры Южного Зауралья. Челябинск: СПЛИАЦ «Аркаим»; ЧелГУ, 1997. 93 с.

107. Зданович Д.Г. Аркаим: древность, модерн, постмодерн // Аркаим: 1987— 1997: Библиогр. указ. Челябинск: Челяб. гос. ун-т: СПЛИАЦ «Аркаим», 1999. С. 851.

108. Зданович Д.Г. Археология кургана 25 Большекараганского могильника // Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2002а. С. 17-106.

109. Зданович Д.Г. Введение // Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 20026. С.7-16.

110. Зданович Д.Г. Изделия из камня, кости, дерева в погребениях кургана 25 Большекараганского могильника // Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2002в. С.144-158.

111. Зданович Д.Г. О стиле архаического космоса северных народов: абстракция и «живая форма» // ВАУ. Вып.24. Екатеринбург: УрГУ, 2002г. С.25-45.

112. Зданович Д.Г. Охранные раскопки в зоне Большекараганского карьера // Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2002д. С. 110-116.

113. Зданович Д.Г. Жертвоприношение: опыт комплексного подхода к одному из локусов культуры // Человек в пространстве древних культур: Мат-лы Всерос. науч. конф. Челябинск: Музей-заповедник «Аркаим», 2003. С. 45-50.

114. Зданович Д.Г. К этнокультурной характеристике населения степного Зауралья эпохи средней бронзы: обряды жертвоприношения животных // Этнические взаимодействия на Южном Урале: Мат-лы II per. науч.-практ. конф. Челябинск: ООО «Рифей», 2004. С.62-65.

115. Зданович Д.Г. Княженские курганы: точка на археологической карте // Погребальные комплексы эпохи бронзы урало-казахстанских степей. Челябинск, в печати-1.

116. Зданович Д.Г. О похищении Гермесом коров Аполлона: опыт исследования частного случая «индоевропейскости» //Лркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн.2. Челябинск, в печати-2.

117. Зданович Д.Г., Кириллов А.К., 2002. Курганные памятники Южного Зауралья: археоастрономические аспекты исследования. Челябинск: Крокус. 76 с.

118. Зданович Д.Г., Куприянова Е.В., в печати. Парные захоронения лошадей в бронзовом веке Центральной Евразии: археология, мифология и ритуал // Происхождение и развитие колесничества. Луганск: АН Республики Украина.

119. Зинин C.B. Антропология смерти в традиционном Китае (работы западных синологов) // Восток. 1994. № 5. С.202-209.

120. Ибрагимов И.И., 1876. Очерки быта киргизов. Поминки // Древняя и Новая Россия. Т.З. СПб. С. 51-63.

121. Иванов Вяч. Вс. Опыт истолкования древнеиндийских ритуальных и мифологических терминов, образованных от asva — «конь» // Проблемы истории языков и культуры Индии. М.: Наука, 1973. С. 75-188.

122. Иванов Вяч. Вс. О последовательности животных в обрядовых фольклорных текстах // Проблемы славянской этнографии (К 100-летию со дня рождения чл.-кор. АН СССР Д.К. Зеленина). Л.: Наука, 1979. С. 150-154.

123. Иванов Вяч. Вс. Ритуальное сожжение конского черепа в Полесье и его индоевропейские параллели // Славянский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М.: Наука, 1989. С.79-87.

124. Иванов Вяч. Вс. Нечет и чет: Асимметрия мозга и динамика знаковых систем // Избранные труды по семиотике и истории культуры. В 2-т. T.l. М.: Языки рус. культуры, 19996. С.381-602.

125. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. 342 с.

126. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. 342 с.

127. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Индоевропейская мифология // Мифы народов мира: Энцикл.: В 2 т. / 2-е изд. М.: Сов. Энцикл., 1991. С.527-535.

128. Ильминский Н.И. Древний обычай распределения кусков мяса, сохранившийся у киргизов. Пояснение одного места из «Истории монголов» Рашид-Эддина // ИВОИАО. 1860. 4.1, вып.5. СПб. С. 109-127.

129. Илюшин A.M. Ритуал захоронения коней как этнографо-археологический источник // Интеграция археологических и этнографических исследований. Омск: Наука-Омск, 2003. С.45-50.

130. Йеттмар К. Религии Гиндукуша /Пер. с нем. М.: Наука, 1986. 524 с.

131. Калиева С.С., Колбин Г.В., Логвин В.Н. Могильник у поселения Бестамак // Маргулановские чтения. Петропавловск: АН Республики Казахстан, 1992. С. 57-59.

132. Калиева С.С., Логвин В.Н. Скотоводы Тургая в третьем тысячелетии до нашей эры. Кустанай: Мин-во науки АН PK; Ин-т археологии, 1997. 180 с.

133. Кармышева Б.Х. Архаическая символика в погребально-поминальной обрядности узбеков Ферганы // Древние обряды, верования и культы народов Средней Азии. М.: Наука, 1986. С.139-181.

134. Клейн Л.С. Троянская война в эпосе и истории // Кравчук А. Троянская война. Миф и история. М.: Наука, 1991. С. 196-217.

135. Кляшторный С.Г. Стелы Золотого Озера (к датировке енисейских рунических памятников) //Turcologica. Л.: Наука, 1976. С.258-267.

136. Коновалов A.B. Погребально-поминальная обрядность казахов Южного Алтая // Археологические памятники лесостепной полосы Западной Сибири. Новосибирск: Новосиб. гос. пед. ин-т, 1983. С. 112-122.

137. Коновалов A.B. Опыт реконструкции элементов традиционного мировоззрения казахов // Реконструкция древних верований: источники, метод, цель. СПб.: ГМИР, 1991. С.156-162.

138. Косинцев П.А. Охота и скотоводство у населения лесостепного Зауралья в эпоху бронзы // Становление и развитие производящего хозяйства на Урале. Свердловск: УрО РАН СССР, 1989. С.84-104.

139. Косинцев П.А. Костные останки животных из Чистолебяжского и Хрипуновского могильников // Матвеев A.B. Первые андроновцы в лесах Зауралья. Новосибирск: Наука. Сиб. предприятие РАН, 1998. С. 405-411.

140. Косинцев П.А. Костные остатки животных из поселения Аркаим // Археологические источники и технологии древних производств. Челябинск: СПЛИАЦ «Аркаим», Ин-т истории и археологии УрО РАН, 2000. С. 17-44.

141. Косинцев П.А. Комплекс костных остатков домашних животных из поселений и могильников эпохи бронзы Волго-Уралья и Зауралья // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация. Самара: ООО «НТЦ», 2001. С.363-367.

142. Косинцев П.А. Животные в жертвенных комплексах могильника Кривое Озеро // Виноградов Н.Б. Могильник бронзового века Кривое Озеро в Южном Зауралье. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2003. С.333-344.

143. Косинцев П.А. Животные в жертвенных комплексах Большекараганского могильника //Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Болынекараганского могильника). Кн.2. Челябинск, в печати.

144. Коспанов А. Этнознаковые функции погребально-поминальной обрядности казахов // Мат-лы XXX Урало-Поволжск. археол. конф. молодых ученых. Самара: Ин-т истории и археологии Поволжья; СамГПУ, 1998. С.32-34.

145. Костюков В.П., Епимахов A.B., Нелин Д.В. Новый памятник средней бронзы в Южном Зауралье // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н. э.). Самара: СамГПУ, 1995. С. 156-207.

146. Крамарев А.И., Кузьмина О.В. Кости животных в погребальном обряде срубной культуры (по материалам погребальных памятников Среднего Поволжья) // XIV Уральское археол. совещание: Тез. докл. Челябинск: Рифей, 1999. С.83-88.

147. Крижевская Л.Я. Погребения животных как форма проявления первобытных верований // Реконструкция древних верований: источники, метод, цель. СПб.: ГМИР, 1991. С.82-95.

148. Кузьмина Е.Е. О соотношении типов андроновских памятников (на материалах Кинзерского могильника) // Памятники древнейшей истории Евразии. М.: Наука, 1975. С.220-230.

149. Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культ коня у ираноязычных племен Средней Азии и других народов Старого Света // Средняя Азия в древности и средневековье. М.: Наука, 1977. С.28-52.

150. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? М.: Калима, 1994.464 с.

151. Кузьмина Е.Е. Первая волна миграции индоиранцев на юг // ВДИ. 2000. № 4. С.3-20.

152. Кузьмина О.В. Кости животных в погребальном обряде абашевской культуры // Взаимодействие и развитие древних культур южного пограничья Европы и Азии: Мат-лы междунар. науч. конф. Саратов: Мин-во культуры Сарат. области, 2000. С.59-66.

153. Кулемзин В.М. Человек и природа в верованиях васюганско-ваховских хантов. Томск: ТГУ, 1984. 191 с.

154. Куманецкий К. История культуры Древней Греции и Рима /Пер. с польск. М.: Высш. школа, 1990. 351 с.

155. Кьодо Э. Гарил: жертвоприношение предкам в культе Чингисхана // ЭО. 1993. №2. С.97-102.

156. Лелеков Л.А. Проблема индоиранских аналогий к явлениям скифской культуры // Скифо-сибирское культурно-историческое единство: Мат-лы I Всесоюзн. конф. Кемерово: КемГУ, 1980. С. 118-125.

157. Лившиц В.А. «Зороастрийский» календарь // Бикерман Э. Хронология древнего мира. М.: Высш. школа, 1975. С. 320-332.

158. Литвиненко P.A. Курганный могильник Возрождение II на Донетчине // РА. 1993. №3. С. 188-197.

159. Литвинский Б.А. Кайюгско-сарматский фарн: К историко-культурным связям племен Южной России и Средней Азии. Душанбе: Дониш, 1968. 119 с.

160. Литвинский Б.А. Семантика древних верований и обрядов памирцев (1) // Средняя Азия и ее соседи в древности и средневековье. М.: 1981. С.90-121.

161. Логвин В.Н. К проблеме становления синташтинско-петровских древностей // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат-лы конф. Ч. V. Кн. 1. Челябинск: ЧелГУ, 1995. С.88-95.

162. Ляшко C.II. О «перевернутых» сосудах в погребениях энеолита эпохи бронзы // Доно-Доиецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Вып.2. Воронеж: Воронеж, ун-т, 1996. С.17-18.

163. Маковский М.М. Рец. на:. Puhvel J. Hittite etimological dictionary. Vol. 1.-3//ВЯ. 1993. №4. C. 128-139.

164. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М.: Гуманит. издат. центр ВЛАДОС, 1996.416 с.

165. Маккуин Дж.Г. Хетты и их современники в Малой Азии /Пер.с англ. М.: ГРВЛ изд-ва «Наука», 1983. 183 с.

166. Маламуд Ш. Отрицание насилия в ведическом ритуале жертвоприношения//ВДИ. 1993. №3. С.79-87.

167. Малинова Р., Малина Я. Прыжок в прошлое: Эксперимент раскрывает тайны древних эпох/Пер. с чешек. М.: Мысль, 1988. 271 с.

168. Мардонова А. Культ коня в семейных обрядах таджиков Гисарской долины // Культура кочевников на рубеже веков (XIX-XX, XX-XXI вв.): Проблемы генезиса и трансформации. Алматы: Ассоц. «Рафах»; и др., 1995. С.203-222.

169. Матвеев А.В. Первые андроновцы в лесах Зауралья. Новосибирск: Наука, Сиб. предприятие РАН, 1998. 417 с.

170. Матвеева Н.П., Волков Е.Н., Рябогина Н.Е. Новые памятники бронзового и раннего железного веков: (Древности Ингальской долины). Новосибирск: Наука, 2003. 174 с.

171. Мейтарчиян М. Погребальный обряд иранских зороастрийцев Нового времени // Междунар. ассоциация по изучению культур Центральной Азии: Информ. бюл. Вып. 17. М.: Наука, 1990. С.113-122.

172. Михайлов Ю.И. Ритуальные умерщвления и жертвоприношения в погребальной практике андроновского населения юга Западной Сибири // Экология древних и современных обществ. Тюмень: Ин-т проблем освоения Севера, 1999. С. 175-176.

173. Михайлов Ю.И. Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы). Кемерово: Кузбассвузиздат, 2001. 363 с.

174. Мозолевский Б.Н. Скифский «царский» курган Желтокаменка // Древности скифских степей. Киев: Наукова думка, 1982. С. 179-221.

175. Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарыпкин С.Я. Памятники древнейшей греческой письменности: (введение в микенологию). М.: Наука, 1988. 192 с.

176. Моргунова H.JI., Кравцов А.Ю. Памятники древнеямной культуры на Илеке. Екатеринбург: УИФ «Наука», 1994. 152 с.

177. Моргунова H.JI., Халяпин М.В., Халяпина O.A. II Кузьминковское поселение эпохи бронзы // Археологические памятники Оренбуржья. Вып. 5. Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2001. С.99-125.

178. Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии /Пер. с франц. М.: Издат. фирма «Вост. лит-ра» РАН, 1996. 360 с.

179. Нелин Д.В. О военных факторах в культурных процессах ранней -средней бронзы Южного Урала // Мат-лы XXX Урало-Поволжск. археол. конф. молодых ученых. Самара: Ин-т истории и археологии Поволжья; СамГПУ, 1998. С.86-87.

180. Нестеров С.П. Конь в культах тюркоязычных племен Центральной Азии в эпоху средневековья. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1990. 143 с.

181. Николаев В.И., Якумин П., Александровский А.Л., и др. Среда обитания человека в голоцене по данным изотопно-геохимических и почвенно-археологических исследований (Европейская часть России). М.: Ин-т географии РАН, 2002. 189 с.

182. Новоженов В.А. Наскальные изображения повозок Средней и Центральной Азии. Алматы: Аргументы и факты Казахстан, 1994. 267 с.

183. Новоженов В.А. Петроглифы Сары-Арки. Алматы: Мин-во образования и науки Республики Казахстан; Ин-т археологии, 2002. 125 с.

184. Откупщиков Ю.В. Догреческий субстрат: У истоков европейской цивилизации. JI.: Изд-во ЛГУ, 1988. 263 с.

185. Отрощенко В.В. О происхождении и развитии склепов колесничих // Доно-Донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Вып.2. Воронеж: Воронеж, ун-т, 1996. С. 14-16.

186. Отрощенко В.В. К вопросу о памятниках новокумакского типа // Проблемы изучения энеолита и бронзового века Южного Урала. Орск: Ин-т евразийских исследований, 2000. С.66-72.

187. Пандей Р.Б. Древнеиндийские домашние обряды (обычаи) /Пер. с англ. М.: Высш. школа, 1982. 328 с.

188. Петренко А.Г. Древнее и средневековое животноводство Поволжья и Предуралья. М.: Наука, 1984. 174 с.

189. Петренко А.Г. Следы ритуальных животных в могильниках древнего и средневекового населения Среднего Поволжья и Предуралья. Казань: РИЦ «Школа», 2000. 156 с.

190. Петрухин В.Я. Жертва // Славянская мифология: Энцикл. словарь. М.: Элл не Лак, 1995. С. 181-183.

191. Писларий И.А. Погребальный обряд племен культуры многоваликовой керамики // Древняя история населения Украины. Киев: Музейн. объединение «Киево-Псчерск. гос. ист.-культ. заповедник», 1991. С. 52-66.

192. Плешивенко А.Г. Ритуальный комплекс в Нижнем Поднепровье // Древности: Харьковский ист.-археол. ежегодник. 1995. Харьков: АО «Бизнес информ», 1995. С.26-33.

193. Погорелов С. H. Культовая деревянная посуда из торфяниковых памятников Среднего Зауралья // ВАУ. Вып.24. Екатеринбург: УрГУ, 2002. С. 151164.

194. Поляков С.П., Черемных А.И. Погребальные сооружения долины реки Зеравшан И Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М.: Наука, 1975. С.261-280.

195. Пьянков И.В. Аркаим и индоиранская вара // Комплексные сообщества Центральной Евразии в III-I тыс. до н.э.: региональные особенности в свете универсальных моделей. Челябинск: ЧелГУ, 1999. С. 280-283.

196. Пятых Г.Г. Общие компоненты сложения алакульской и срубной культур Поволжья // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. Челябинск: БГУ, 1983. С.111-118.

197. Ражев Д.И. Остеологический материал из раскопок кургана 4 могильника Калмыцкая Молельня //Погребальные комплексы эпохи бронзы урало-казахстанских степей. Челябинск, в печати.

198. Ражев Д.И., Епимахов A.B. Некрополи бронзового века: феномен многочисленности детских погребений // Экология древних и современных обществ. Вып.2. Тюмень: Ин-т проблем освоения Севера, 2003. С.244-247.

199. Робсртсон Дж. С. Кафиры Гиндукуша (извлечение) /Пер. с англ. Ташкент: Типогр. Туркестан, воен. округа, 1906. 315 с.

200. Родионов В.В., Ткачев В.В. Новые погребальные памятники эпохи бронзы в Актюбинском Приуралье // Вопросы археологии Западного Казахстана. Вып.1. Самара: Диалог, 1996. С.83-108.

201. Романова C.B. Женские обряды и трудовые традиции, связанные с животноводством // Женщина и вещественный мир культуры у народов Европы и России. СПб.: Наука, 1999. С.92-100. (СМАЭ. T. LVII).

202. Ромашко С.А. К реконструкции языковой ситуации в Восточном Средиземноморье II тысячелетия до н.э. (языковая принадлежность «народов моря») // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. М.: Наука, 1991. С.64-76.

203. Рубин О.С. Этнокультурные процессы в Эгеиде в эпоху бронзы (догреческий субстрат). Автореф. дис. канд. ист. наук. Саратов, 2003. 20 с.

204. Рычков H.A. Традиция, обычай, обряд (к соотношению понятий) // РА. 1997. №2. С.150-158.

205. Сальников К.В. Курганы на озере Алакуль // МИА. 1952. Вып. 24. С.5171.

206. Сальников К.В. Очерки древней истории Южного Урала. М.: Наука, 1967. 408 с.

207. Смирнов Н.Г. Ландшафтная интерпретация новых данных по фауне андроновских памятников Зауралья // ВАУ. Вып. 13. Свердловск: УрГУ, 1975. С.32-41.

208. Смирнов Н.Г., Косинцев П.А. Итоги и перспективы использования палеозоологического материала в археологических исследованиях на Урале // XV Уральское археол. совещание: Тез. докл. Оренбург: ООО «Оренб. губерния», 2001. С.31-32.

209. Снесарев Г.П. Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма. М.: Наука, 1969. 336 с.

210. Стефанов В.И., Корочкова О.Н. Алакульская и федоровская культуры в лесостепном Зауралье: проблемы взаимодействия // РА. 2004. № 4. С.52-66.

211. Тадипа H.A. Почитание животных у алтайцев // Конференция «Реконструкция древних верований: источники, метод, цель»: Тез. докл. Л.: ГМИР, 1990. Gl 17-119.

212. Тереножкин А.И., Мозолевский Б.Н. Мелитопольский курган. Киев: Наукова думка, 1988. 246 с.

213. Ткачев A.A. Центральный Казахстан в эпоху бронзы. В 2-х ч. 4.1. Тюмень: ТюмГНГУ, 2002. 289 с.

214. Ткачев A.A., Ткачева H.A. Социальная структура андроновского общества (по материалам могильника Майтан) // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Барнаул: Алтайск. гос. ун-т, 1997. С.49-52.

215. Ткачев B.B. Погребение жреца в Актюбинекой области (к вопросу о социальной структуре арийского общества) // Древняя история населения Волго-Уральских степей. Оренбург: ОГПИ, 1992. С.156-165.

216. Ткачев В.В. О юго-западных связях населения Южного Урала в эпоху ранней и средней бронзы // Проблемы изучения энеолита и бронзового века Южного Урала. Орск: Ин-т евразийских исследований, 2000. С. 37-65.

217. Ткачев В.В. Степное Приуралье на рубеже эпох средней и поздней бронзы (по материалам погребальных памятников). Автореф. дис. . канд. ист. наук. Воронеж, 2003. 23 с.

218. Токарев С.А. Ранние формы религии. М.: Политиздат, 1990. 622 с.

219. Топоров В.Н. Овца // Мифы народов мира. В 2-х т. / 2-е изд. М.: Сов. Энцикл., 1991а. Т. II. С. 237-238.

220. Топоров В.Н. Фарн // Мифы народов мира. В 2-х т. / 2-е изд. М.: Сов. Энцикл., 19916. Т. II. С. 557-558.

221. Толеубаев А.Т. Реликты доисламских верований в семейной обрядности казахов (XIX начало XX в.). Алма-Ата: Гылым, 1991. 214 с.

222. Тэрнср В. Символ и ритуал /Пер. с англ. М.: Наука, 1983. 277 с.

223. Усманова Э.Р. О менталитете «федоровцев» и «алакульцев» в погребальном обряде (по материалам могильника Лисаковский) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат-лы конф. Ч. V. Кн. 1. Челябинск: ЧелГУ, 1995. С.88-95.

224. Халикова Е.А. Погребальный обряд Танкеевского могильника и его венгерские параллели // Проблемы археологии и древней истории угров: Сб. статей советских и венгерских археологов. М.: Наука, 1972. С. 145-160.

225. Халяпин М.В. К вопросу о культурной принадлежности памятников среднего бронзового века степного Приуралья // XIV Уральское археол. совещание: Тез. докл. Челябинск: Рифей, 1999. С. 107-108.

226. Хелимский Е.А. Рец. на:. Лушникова A.B. Стратификация ирано-уральских языковых контактов. Дис. канд. филол. наук. Москва, 1990 // Lingüistica Uralica. 1991. Т. 27, № 3. С. 218-222.

227. Цалкин В.И. К изучению лошадей из курганов Алтая // МИА. 1952. № 24. С. 147-156.

228. Цалкин В.И. Древнейшие домашние животные Восточной Европы. М.: Наука, 1970. 280 с.

229. Черленок Е.А. Погребения колесничих лошадей в позднем бронзовом веке на территории Восточной Европы и Казахстана // Stratum plus. 2000, № 2. С. 346-349.

230. Чешков М.А. «Новая наука», постмодернизм и целостность современного мира // ВФ. 1995. № 4. С.24-34.

231. Чикунова И.Ю., Поклонцев A.C. Палеоэкопомические аспекты скотоводства саргатского населения Рафайловского городища и селища // Экология древних и современных обществ. Вып.2. Тюмень: Ин-т проблем освоения Севера, 2003. С. 189-192.

232. Шаханова II. Символические аспекты традиционной свадебной трапезы казахов // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. JL: Паука, 1989. С. 176-188.

233. Шаханова Н. Понятие «кут» в традиционном мировоззрении казахов // Культура кочевников на рубеже веков (XIX-XX, XX-XXI): Проблемы генезиса и трансформации. Алматы: Ассоц. «Рафах»; и др., 1995. С. 160-169.

234. Шаханова Н. Мир традиционной культуры казахов (этногр. очерки). Алматы, 1998. 184 с.

235. Шер А.Я. К истокам индоевропейской мифологии // Человек в пространстве древних культур: Мат-лы Всерос. науч. конф. Челябинск: Музей-заповедник «Аркаим», 2003. С.20-22.

236. Шишлина H.H., Хиеберт Ф.Т. Евразийские номады и земледельцы эпохи бронзы: проблемы взаимодействия // Между Азией и Европой: Кавказ в IV-I тыс. до н.э. СПб.: Гос. Эрмитаж, 1996. С.90-92.

237. Шишло Б.П. Среднеазиатский тул и его сибирские параллели // Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М.: Наука, 1975. С.248-260.

238. Элиаде М. Космос и история: Избранные работы /Пер. с франц. и англ. М.: Прогресс, 1987.312 с.

239. Элиаде М. Священное и мирское /Пер. с франц. М.: Изд-во МГУ, 1994.144 с.

240. Этнография питания народов стран Зарубежной Азии. М.: Наука, 1981.184 с.

241. Anthony D.W. Horse, wagon and chariot: Indo-European languages and archaeology//Antiquity. 1995. Vol. 69, №264. P. 554-565.

242. Anthony D.W., Brown D.R. The origins of horseback riding // Antiquity. 1991. Vol. 65, № 246. P. 22-38.

243. Anthony D.W., Telegin D.Y., Brown D.R. The origin of horseback riding // Scientific American. 1991. Vol. 265, № 6. P.94-100.

244. Anthony D.W., Vinogradov N.B. The birth of the chariot // Archaeology. 1996. Vol. 48. March-April. P. 36-41.

245. Arinze F.A. Sacrifice in Ibo religion. Ibadan: Ibadan University Press, 1970.129 p.

246. Aveni A., Romano G. Orientation and Etruscan ritual // Antiquity. 1994. Vol. 68, № 260. P. 545-563.

247. Azzaroly A. Two Proto-historic horse skeletons from Swat, Pakistan // EW. 1975. Vol. 25, № 3-4. P.353-355.

248. Barrow T. The Proto-Indoaryans //JRAS. 1973. № 2. P. 123-140.

249. Bartosiewicz L. The little piggy went to market. An archaeozoological study of modem meat values //JEA. 1997. Vol. 5, № 1. P. 170-182.

250. Bednarik R.G. A taphonomy of paleoart // Antiquity. 1994. Vol.68. № 258. P.68-74.

251. Benveniste E. Sur la terminologie iranienne du sacritice // JA. 1964. T. 252, № 1. P.50-62.

252. Bergman J. Religio-phenomenological reflection on the multi-level process of giving to the gods // Gifts to the gods: Proceedings of the Uppsala Simposium 1985 (Boreas 15). Uppsala: Uppsala University, 1987. P. 31^2.

253. Bhattacharyya N.N. Ancient Indian rituals and their social contents. Delhi: Manohar Book Service, 1975. 172 p.

254. Binford L.R. Bones: ancient man and modern myths. W.-Y.: Academic Press,

255. Bokoniy S. Horses and sheep in East Europe in the Copper and Bronze Ages // Proto-Indo-Europeans: The archaeology of linguistic problem. Washington, DC: Institute for the Study of Man, 1987. P. 136-146.

256. Bradley I. The power of sacrifice. London: Darton, Longman and Todd, 1995.242 p.

257. Brentjes B. On the petroglyphs of Gogdhara I in Swat // EW. 1977. Vol.27, № 1-4. P. 92-93.

258. Burkert W. Offerings in perspective: Surrender, distribution, exchange // Gifts to the gods: Proceedings of the Uppsala Simposium 1985 (Boreas 15). Uppsala: Uppsala University, 1987. P. 43-50.

259. Collins dictionary of archaeology. (P.Bahn, ed.). Glasgow: Harper Collins, 1992. 654 p.

260. Cullen T. Mesolithic mortuary ritual at the Franchthi Cave, Greece// Antiquity. 1995. Vol. 69, № 263. P. 270-289.

261. Day L.P. Dog burials in the Greek world // AJA. 1984. Vol. 88, № 1. P.2132.

262. Deitz S. The Argolid at the transition to the Mycenaean Age: Studies in the chronology and cultural development in the Shaft Grave Period. Copenhagen: National Museum of Denmark, 1991. 336 p.

263. Dickinson O. 1994. The Aegean Bronze Age. Cambridge: Cambridge University Press, xvi+342 p.

264. Drews R. The coming of the Greeks: Indo-European conquests in the Aegean and the New East. Princeton (N.J.): Princeton University Press, 1989. 257 p.

265. Ecsedy I., 1979. The people of the Pit-Grave kurgans in Eastern Hungary. Budapest: Akademiai Kiado. 122 p.

266. Gening V.F. The cemetery at Sintashta and the early Indo-Europeans peoples // JIES. 1979. Vol.7. № 1-2. P.l-29.

267. Gifts to the gods: Proceedings of the Uppsala Simposium 1985 (Boreas 15). Uppsala: Uppsala University, 1987. 214 p.

268. Goldstein L. One-dimensional archaeology and multi-dimensional people: Spatial organization and mortuary analysis // Archaeology of death. Cambridge: Cambridge University Press, 1981. P. 53-69.

269. Green M.A. Dying for the Gods: Human sacrifice in Iron Age and Roman Europe. Stroud: Tempus, 2001. 224 p.

270. Greenewalt C.H. Ritual dinners in early historic Sardis. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1978. 82 p.+44 pi.

271. Grottanelli C. Yoked horses, twins, and the powerful lady: India, Greece, Ireland and elsewhere//JIES. 1986. Vol. 14, № 1-2. P. 125-152.

272. Ilenriksson G. The pagan Great Midwinter Sacrifice and the "royal" mounds at Old Uppsala // Calendars, symbols and orientations: Legacies of astronomy in culture. Uppsala: Uppsala Astronomical Observatory, 2003. P.15-25.

273. Hiebert F.T., Shishlina N.I. Introduction // Anthropology and archaeology of Eurasia: Journ. of translations. 1996. Spring. P.5-12.

274. Hoddinott R.F. The Tracians. London: Thames and Hudson, 1981. 192 p.

275. Hubbel H. Horse sacrifice in antiquity // Jale Classical Studies. 1928. Vol.1. P. 181-192.

276. Issakidow V., Halstead P., Davis J., et al. Burnt animal sacrifice in the Mycenaen "Palace of Nestor", Pylos // Antiquity. 2002. Vol. 76, № 294. P. 86-92.

277. Jameson M. Mycenaean religion // Archaeology. 1960. Vol. 13, № 1. P. 3339.

278. Jones-Bley K. Defining Indo-European burial // Varia on the Indo-European past: Papers in memory of Marija Gimbutas. Washington DC: Institute for the Study of Man, 1997. P. 194-221.

279. Lincoln B. Priests, warriors and cattle: A study in the ecology of religion. Berkeley, 1981.311 p.

280. Lincoln B. Myth, cosmos and society: Indo-European themes of creation and destruction. Berkeley, 1986. 340 p.

281. Littaurer M.A., Crouwel J.H. The origin of the true chariot // Antiquity. 1996. Vol. 70, № 270. P.934-939.

282. Littleton C.S. Some possible Indo-European themes in the Iliad // Myth and law among the Indo-Europeans. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1970. P. 229-246.

283. Long C.R. The Agia Triadha sarcophagus. A study of Late Minoan and Mycenaean funerary practices and beliefs. Gotteborg: Paul Astrom, 1974. 102 p.

284. Louglhin E. The Bovine Mother: Bronze Age images of the cow from Crete and the Eastern Mediterranean //JIES. 2002. Vol.30, №1-2. P.41-60.

285. Lyman R.L. Vertebrate taphonomy. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. xxvi+524 p.

286. Mallory J.P. The ritual treatment of the horse in the Early Kurgan Tradition // JIES. 1981. Vol. 9, № 3-4. P. 205-226.

287. Mallory J.P. In search of the Indo-Europeans: Language, archaeology and myth. London: Thames and Hudson, 1989. 288 p.

288. Mallory J.P., McNeill T.E. The archaeology of Ulster from colonization to plantation. Antrim: Institute of the Irish Studies, 1991. 220 p.

289. Makkay J. Origins of the Proto-Greeks and Proto-Anatolians from a common perspective. Budapest, 2003. (Published by the author). 104 p.

290. Manzura I., Savva E., Bogataya L. East-West interactions in Eneolithic and Bronze Age cultures of the North-West Pontic region // JIES. 1995. Vol. 23, № 1-2. P. 1-51.

291. Marinatos S. The first 'Mycenaeans' in Greece // Bronze Age migrations in the Aegean: Archaeological and linguistic problems in Greek prehistory. London: Durkworth, 1970. P. 107-113.

292. Nelson D.E., Loy T.N., Vagel G.S., Southon J.R. Radiocarbon dating blood residues on prehistoric stone tools // Radiocarbon. 1986. Vol.28, №1. P.170-174.

293. Newton D. Funerary figures of the Kafirs // Natural History. 1963. Vol.72, №6. P.40-47.

294. Oestigaard T. Cremation as transformations: when the dual cultural hypotisis was cremated and carries away in urns // EJA. Vol.2, №3. P.345-364.

295. O'Flaherty W.D. Sacred cows and profane mares in Indian mythology // History of Religions. 1979. Vol. 13, № 1. P. 1-26.

296. Palaima T.G. Perspectives on the Pylos oxen tablets: textual (and archaeological) evidence for the use and management of oxen in the Late Bronze Age Messenia (and Crete) //Studia Mycenaea 1988. Skopje, 1989. P.85-124.

297. Palwal A.R. History of former Kafiristan. Part IV. Kafir's cult of the dead // Afghanistan. 1969. VoI.XXII, № 2. P. 20-43.

298. Palwal A.R. History of former Kafiristan. Part V. Idolatry of the Kafirs // Afghanistan. 1969-1970. VoI.XXII, № 3-4. P. 130-143.

299. Palwal A.R. History of former Kafiristan. Part VI. The images from the Kafiristan // Afghanistan. 1970. Vol.XXIII, № 2. P. 21-52.

300. Parker Pearson M. The archaeology of death and burial. Stroud: Sutton Publishing Limited, 1999. vi+250 p.

301. Payne S. Zoo-archaeology in Greece: A reader's guide // Contributions to Aegean archaeology. Minneapolis: University of Minnesota, 1985. P.212-244.

302. Piggot S. Heads and hoofs // Antiquity. 1962. Vol. 36. P. 110-118.

303. Piggot S. Bronze Age chariot burials in the Urals // Antiquity. 1975. Vol. 49. P.289-290.

304. Piggot S. The earliest wheeled transport from the Atlantic Coast to the Caspian Sea. London; New York: Thames and Hudson, 1983. 272 p.

305. Polome E.C. Animals in IE cult and religion // Varia on the Indo-European past: Papers in memory of Marija Gimbutas (JIES Monograph 19). Washington DC: Institute for the Study of Man, 1997. P. 258-265.

306. Privat K. Preliminary report of paleodittary analisys of human and animal bones from Bolshekaragansky kurgan 25 //Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Болыпекараганского могильника). Кн.1. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2002. С.166-171.

307. Puhvel J. Vedic asvamedha- and Gaulish iipomiidvos II Language. 1955. Vol.31. P.353-354.

308. Puhvel J. Meadow of the otherworld in Indo-European tradition // Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischcn Sprachen. 1969. Bd. 83, H. l.S. 64-69.

309. Puhvel J. Aspects of equine functionality // Myth and law among the Indo-Europeans. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1970. P. 159172.

310. Puhvel J. Lexical and etymological observations on Hittite -ark II JAOS. 1975. Vol. 95, № 2. P.262-264.

311. Puhvel J. Victim hierarchies in Indo-European animal sacrifice // AJP. 1978. Vol. 99, № 3. P.354-362.

312. Raulwing P. Horses, chariots and Indo-Europeans. Budapest: Archaeolingua Foundation, 2000. 210 p.

313. Renfrew С. The emergence of civilization: The Cyclades and the Aegean in the Third Millenium B.C. London: Methuen and Co LTD, 1972. 602 p.

314. Rubinson K.S. Surprise finds on the steppes // Archaeology. 1999. November-December. P. 17.

315. Sacrifice. London: London Academic Press, 1980. 147 p.

316. Tucci G. On Swat. The Dards and the connected problems // EW. 1977. Vol. 27, № 1-4. P. 9-91,94-103.

317. Van Straten F.T. Greek sacrificial representation: Livestock prices and religion mentality // Gifts to the gods: Proceedings of the Uppsala Simposium 1985. (Boreas 15). Uppsala: Uppsala University, 1987. P.159-170.

318. Vanderpool E. New letter from Greece // AJA. 1959. Vol.63, № 3. P. 279283.

319. Vermeule E. Aspects of death in early Greek art and poetry. Berkeley; Los Angeles; London, xvi+270 p.

320. Violent origins: Ritual killing and cultural formation. Stanford: Stanford University Press, 1987. 275 p.

321. Ward D. The separate function of the Indo-European Divine Twins // Myth and law among the Indo-Europeans. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1970. P. 193-202.

322. Zdanovich D.G. Introduction by Russian editor // Complex societies of Central Eurasia from the 3rd to the 1st Millenium ВС: Regional specifics in light of global models. Vol. 1. Washington DC: Institute for the Study of Man, 2002. P.xix-xxxviii.