Запад в русской литературе XVIII века тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Блудилина, Наталья Даниловна

• Блудилина, Наталья Даниловна
• доктор филологических наук
• 2005

Оглавление диссертации доктор филологических наук Блудилина, Наталья Даниловна

Введение.

Глава 1. Новые горизонты в русской литературе первой четверти XVIII века

1.1. Национальное самосознание в эпоху Петра I и новая европейская культура: диалог и конфликт, отображенные в словесности.

1.2. Церковные писатели и время перемен.

1.3. Путевые записки о Западе петровского времени.

1.4. «Свое» и «чужеземное» в сочинениях Ивана Посошкова.

Глава 2. Восприятие культурного мира Европы в русской литературе

1726-1761 гг.

2.1. Открытие новых русских путей — обретение новых кругозоров нашей словесностью.

2.2. Антиох Кантемир и западноевропейская культура.

2.3. В.Г.Григорович-Барский и его «Путешествие к святым местам Европы».

Глава 3. Рецепция в литературе 1762-1800 гг. формирования нового менталитета «русского европейца»

3.1. Западное учение и русские ученики.

3.2. Западноевропейское Просвещение и русские масоны.

Отражение их философии в литературе 1760—1790-х гг.).

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Запад в русской литературе XVIII века»

1. История вопроса в литературоведении

Восприятие культуры, языка, образа жизни, менталитета других народов в литературе национальной — одна из актуальных проблем современного литературоведения. В произведениях словесности эти представления об иной стране и ее населении, культуре складывались в определенный образ, в большей или меньшей степени соответствующий реальности.

В литературоведении всегда присутствовал интерес к сравнительному сопоставлению образов стран и народов в произведениях национальных литератур; со временем выделилось и отдельное научное направление — компаративистика. Одним из зачинателей этого «подразделения» литературоведения на Западе был Луи-Поль Бетц, автор книги «Критические наблюдения над существом, задачей и значением сравнительной истории литератур» (Париж, 1896).

Со временем из этого направления выделилось особое течение, изучающее проблему образов стран и народов в литературах других стран — имагология, цель которой исследовать и постичь определенные формы проявления образов (стран или народов), равно как момент их зарождения и их бытования; осветить ту роль, которую играют такие литературные образы при встрече отдельных культур с другом, — утверждает немецкий ученый Хуго Дизеринк и другие западные исследователи1. По этим законам построены книги под редакцией Льва Копелева, выходившие в Германии в двух сериях: «Россия и русские: взгляд с немецкой стороны» и «Немцы и Германия: взгляд с русской стороны»2.

Принципам западной имаго логической компаративистики следует и большинство авторов литературоведческих работ, составляющих совсем небольшую часть научных сборников МГУ «Россия и Запад: диалог культур», изданных по результатам одноименных конференций. Особенно умы университетских ученых занимает понятие «стереотипа», одно из центральных понятий западной имагологии.

1 См.: DyserinkHugo. Komparativistik. Eine Einführung. Bonn, 1977. S. 126; Fisher Manfred S. Nationale Images als Gegenstand Vergleichender Literaturgeschihte. Untersuchungen zur Entstehung der komparativistischen Imagologie. Bonn, 1981. S. 222-245 (здесь указана общая библиография по проблемам имагологии); Bassnett Susan. Comparative Literature. A Critical Introduction. Oxford-Cambridge, 1993.

Английский исследователь-компаративист Сьюзан Басснетт утверждает: «Важно изучить причины по которым создаются совершенно различные образы одной и той же страны в освещении разных авторов, или, наоборот, намечается единообразный стереотипный подход к восприятию определенной страны.» . Об этом ранее писал немецкий философ Освальд Шпенглер: «Нации понимают друг друга столь же мало, как и отдельные люди. Всякая понимает лишь тот образ другой, который сама же себе создала, и немногие, совершенно обособленные знатоки проникают глубже»4.

Ученые МГУ в своих работах «в связи с проблемой аберрации видения иноязычной культуры» последовательно рассматривают «разноуровневую» систему стереотипов: бытовых, антропологических, философских, психологических, социально-политических, литературных5. А.В.Павловская в статье «Стереотипы восприятия России и русских на Западе» пишет о системе стереотипов: «Миф о стране как коллективного национального образа этой страны, имеющего синтетическое, сложное строение, как систему составляющих его мифологем, иначе стереотипов»6.

И.В.Павловский в работе «В поисках кентавров» считает: «Привычный круг стереотипов . является определяющим для выбора годных в употребление стереотипов

7 г чужой культуры» . Под стереотипами он понимает «образы, вызывающие определенную эмоциональную рефлексию у говорящего о своей культуре, а не адекватное отображение реальной действительности»; и дополняет свое определение утверждением, что «самое важное в своей культуре, а также самое интересное и просто достойное внимания — это все те же стереотипы, только направленные на себя»8.

2 Russen und Rußland aus deutcher Sicht. 18. Jahrhundert: Aufklärung. München, 1987; Deutche und Deutchland aus russisher Sicht. 18. Jahrhundert: Aufklärung. München, 1992.

3 Bassnett Susan. Comparative Literature. A Critical Introduction. Oxford-Cambridge, 1993. P. 94.

4 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. М., 1998. Т. 2. С. 176.

5 См.: Шестаков В.П. Англия глазами русских// Россия и Запад: диалог культур. МГУ, 1996. Вып. 3. С. 109-138; Жбанкова ЕВ. Бальный танец Западной Европы в России XVII-XVIII вв.// Россия и Запад: диалог культур. МГУ, 1999. Вып. 7. С. 125-131; Пидопрыгора Ю.Н. Барокко в России: сотворчество или конфликт культур?// Россия и Запад: диалог культур. МГУ, 1999. Вып. 7. С. 143-15.

6 Павловская A.B. Стереотипы восприятия России и русских на Западе// Россия и Запад: диалог культур. МГУ, 1996. Вып. 3. С. 19-30.

7 Павловский И.В. В поисках кентавров// Россия и Запад: диалог культур. МГУ, 1999. Вып. 7. С. 272.

8 Там же. С. 267.

Основная научная задача декларируемая имагологической компаративистикой — изучение особенностей и закономерностей, имеющих место при встрече разных культур друг с другом9.

Академик Н.И.Конрад писал в первом томе «Истории всемирной литературы»: «Всемирная литература — это с самого начала продукт деятельности всего человечества» (с. 690). Он утверждал, что в «мировом литературном процессе в целом» — всемирная литература по его определению — идея развития неотделима от идеи преемственности. На этом важном положении построена основная концепция нашей отечественной школы компаративистики.

В сравнительном литературоведении исследования темы западных влияний на русскую культуру представлены достаточно широко, ограничимся рассмотрением работ, наиболее приближенных к нашей теме.

Прежде всех следует назвать фундаментальный труд П.П.Пекарского «Наука и литература в России при Петре Великом» (СПб., 1862), том 1 («Введение в историю просвещения в России XVIII столетия») и том 2 («Описание славяно-русских книг и типографий 1698-1725 годов»), где впервые была представлена и проанализирована русская и переводная литература того времени, в достаточно полном виде.

Начало исследованиям отечественной словесности на широком культурно-историческом фоне эпохи (мы стараемся в своей работе по мере сил следовать этой традиции) положили ученые: А.Н.Пыпин, Н.С.Тихонравов, Л.Н.Майков, Я.К.Грот. Они возглавили русскую культурно-историческую школу второй половины XIX века. Можно выделить их отдельные труды по теме «Россия о Западе»: А.Н.Пыпин «Путешествия за границу времен Петра Великого» (Вестник Европы, 1897. № 9), Л.Н.Майков «Материалы для биографии кн. А.Д.Кантемира» (Сборник Отделения русского языка и словесности императорской Академии Наук. СПб., 1903. Т. 73), Я.К.Грот «О русских товарищах Радищева в Лейпцигском университете» (Известия Академии наук. Отдел II. Т. 9. Вып. 3).

Среди других общих работ дореволюционного периода, близких нашей теме, следует отметить следующие: Н.Белозерская «Влияние переводного романа и западной цивилизации на русское общество XVIII в.» (Русская старина, 1895); Н.А.Смирнов

9DyserinkHugo. Котрагайлазйк. Ете ЕЫйкгш^. Вопп, 1977. Я. 126

Западное влияние на русский язык в Петровскую эпоху» (СПб., 1910);

A.Н.Веселовский «Западное влияние в новой русской литературе» (М., 1916).

В литературоведческих работах советского периода заслуживают внимания труды

B.М.Жирмунского, особенно его исследование «Гёте в русской литературе» (JL, 1981, одно из последних изданий). В «Западном сборнике», вышедшем в 1937 г. под редакцией В.М.Жирмунского, достойно представляет нашу тему статья С.А.Пумпянского «Тредиаковский и немецкая школа разума» (с. 157-186).

О влиянии западных идей на русскую литературу писали известные исследователи

XVIII века: Г.А.Гуковский «Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века» (JL, 1938); Д.Д.Благой «Роль художественной литературы в формировании русской нации» (Известия Академии наук. Отделение литературы и языка, 1954. № 13. С. 22-36); П.Н.Берков «Немецко-русские культурные связи XVIII столетия» (Berkov P.N. Deutschrussische kulturelle Beziehungen im 18. Jahrhundert// Die deutsch-russische Begegnung und Leonhard Euler. Hrsg. von Eduard Winter. Berlin (Ost), 1958. S. 64-85); П.Р.Заборов «Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть

XIX века» (Л, 1978).

В отечественном литературоведении тема «международных связей русской литературы» всегда занимала важное место. В серии книг «Литературного наследства» представлены: «Гёте и русская культура» (т. 4-6, 1932 г.), «Русская культура и Франция» XVIII- XIX века (тт. 29-30 и 33-34, 1937 и 1939 гг.); «Русско-английские литературные связи XVIII век — первая половина XIX века» (т. 91, 1982 г.)

Особый интерес в исследованиях, близких нашей теме, представляют следующие коллективные труды и сборники статей по сравнительному литературоведению: «Вольтер» (Статьи и материалы под ред. М.П.Алексеева. Л., 1947); «Международные связи русской литературы» (М.-Л., 1963); «Русско-европейские литературные связи» (М.-Л., 1966); «Эпоха просвещения. Из истории международных связей русской литературы» (Л., 1967); «От классицизма к романтизму. Из истории международных связей русской литературы» (Л., 1970); «Русская литература XVIII века и ее международные связи» (Л., 1975); «Русская культура XVIII века и западно-европейские литературы» (Л., 1980); «Русская литература XVIII века и западно-европейские литературы» (Л., 1980); «Русский и западноевропейский классицизм. Проза» (М., 1982); «Вольтер и Россия» (М., 1999).

Анализировать содержание всех этих трудов в пределах нашего введения не представляется необходимым, поскольку многое в них уже учтено «друг другом» и учитывается нами по ходу изложения работы. В качестве предваряющего примера остановимся только на одном из них, методологически важном для нашей работы — «Русский и западноевропейский классицизм. Проза». «Проза эпохи классицизма — это огромный художественный мир», — точно заметил А.С.Курилов, ответственный ' редактор труда, — и целью этого коллективного исследования было стремление показать ее во всем жанровом многообразии. А.С.Курилов справедливо утверждает, что благодаря прозе эпохи классицизма расширились познавательные возможности литературы, что привело к появлению массового читателя, для которого художественные произведения становятся, хотя и не единственным, но практически основным источником самых разнообразных знаний и сведений об окружающем его мире, природе и обществе, быте и нравах других народов, государственном устройстве различных стран, философских, естественно-научных и политических системах, всемирной истории и т.п. (с. 371).

Автор третьей главы этого труда — «Философская мысль писателей эпохи классицизма» — Е.Н.Лебедев приходит к значимому выводу, что писатели эпохи классицизма, утверждая новые представления о художественности, осваивая творческий опыт предшествовавших веков и народов, не могли стоять в стороне и от философских исканий их времени, не могли не участвовать в той ожесточенной борьбе идей, которая определяла развитие западноевропейской и русской мысли ХУП-ХУШ вв.; эти философские веяния являлись «идеологической базой русского классицизма» (138, 176).

В.И.Сахаров исследует «масонский роман», ставший особой разновидностью этого жанра русской прозы XVIII в. (глава 4 — «Проза эпохи классицизма. Освоение новых художественных форм»). Исследователь полагает, что социальные перемены тех лет V властно вторгались в отвлеченные философские аллегории русских масонов, заставляли наших писателей мыслить более конкретно и говорить не только о вневременных категориях разума и добродетели, но и по-своему соотносить исторические судьбы России и Западной Европы (с. 234).

В той же главе Г.Г.Елизаветина анализирует «Становление жанров автобиографии и мемуаров», справедливо полагая, эти жанры привлекают особое внимание и своей новизной для русской литературы XVIII в., и той своеобразной ролью, которую они в ней сыграли. Ученый особо отмечает, что в отличие от отвлеченного и идеального мира высокой поэзии, это был мир конкретный и трезвый мир наблюдений и анализа окружающей дествительности. «Литературные задачи, которые решались мемуарно-автобиографическими жанрами вообще, и эпохи классицизма в частности, нередко, таким образом, оказывались важными для всего дальнейшего развития литературы», — к такому очень важному заключению приходит исследователь (с. 250).

В этом труде, многоаспектном и многообразном по своему материалу, к сожалению, не нашлось места для специального описания жанра путешествий. Этот пробел восполняет книга В.М.Гуминского «Открытие мира, или Путешествия и странники» (М., 1987). Исследователь считает, что главная идея «путешествий» была осознана в русской литературе (и не в ней одной) прежде всего как идея жанровой свободы; отсюда проистекало и понимание «путешествия» как литературной формы, «обладающей максимумом возможностей для ничем не ограниченного выбора предметов изображения и столь же свободного, по воле автора, переходящего от одного такого предмета к другому, вне зависимости от места, которое тот занимает в любой условной иерархической системе: будь то система литературная, или какая другая.», — здесь впервые дано, насколько нам известно, полное определение этого жанра (с. 141). В.М.Гуминский утверждает, что идея жанровой свободы пронизывает все уровни художественной структуры «путешествия» и закрепляется в его конструктивной основе как принцип свободного, бессюжетного повествования; с другой стороны, она подспудно разрушает замкнутость «путешествия» как автономного художественного текста, стремится вывести произведение за пределы литературного ряда как такового; «путешествия», оставаясь фактом литературы, все время стремятся покинуть литературу как особую форму человеческой деятельности, обособленную от реальной жизни (с. 141). Подводя итоги своего исследования развития жанра путешествий на протяжении восьми веков, ученый пишет: «Таким образом, хотя на развитие литературы "путешествий" оказывают влияние разнообразные факторы, необходимое условие ее существования одно: сами путешествия, перемещения людей в пространстве, "просто поездки". Одна из специфических черт жанра "путешествий" в том и состоит, что он связан с пространством и своей внешней и своей внутренней жизнью одновременно: как действительное путешествие» (с. 145).

Наконец, следует особо отметить монографию Э.Л. Афанасьева «На пути к XIX веку. (Русская литература 70-х гг. XVIII в. — 10 гг. XIX в.)» (М.: ИМЛИ РАН, 2002). В книге рассматриваются некоторые из механизмов «повзрослевши» русской литературы, обнаружения и раскрытия ее творческого потенциала, ее масштабности на рубеже ХУШ-Х1Х веков: обретения отечественной словесностью идейной, художественной и языковой зрелости. Автор ищет ответа на вопрос, благодаря чему литература, бывшая одной из провинциальных литератур Европы, превращается в величину, сначала европейски значимую, а потом и мировую.

Особенностью работы является то, что факты и явления литературной жизни соотносятся здесь с некоторыми важными идеологическими переменами в осмыслении истории России и ее судьбы, а также в обдумывании опыта, накопленного русской историографией XVIII века, заметно повлиявшей на становление и развитие литературы. Русские историографии этого времени, считает исследователь, — своеобразные сочинения, в которых литература и история «нерасторжимо сплавлены, соединены и пребывают в неразрывном и весьма плодотворном единстве».

Автор исследует сложные взаимоотношения литературного творчества церковных и светских писателей и литературы и Церкви вообще. Явления литературы, идеологии (в широком смысле) и церковной жизни рассматриваются в соотнесении и единстве, благодаря чему становятся понятными многие сложные процессы, которые иначе объяснялись бы с трудом или не понимались вовсе. Пристальный взгляд исследователя в «пространства-площади» литературы под углом зрения историософии и религии представляется очень значимым для познания русской словесности, и мало разработанным в литературоведении.

Русская литература конца XVIII — начала XIX веков совершает разительный качественный скачок; происходит некий геологический сдвиг, — утверждает Э.Л.Афанасьев. — Русская литература набирает силу и ход, и исключительно плодотворно плодоносит до самого конца 19-го столетия, одаряя первоклассными произведениями, великими шедеврами мирового значения. Самые возможности такого долгого и плодоносного цветения, самые потенциалы закладывались именно в ту, предшествующую эпоху. Залог подъема, его основания сложены как раз в самом конце XVIII века, на рубеже XVIII и XIX столетий» (с. 4).

Завершим обзор необходимых для нашей темы трудов книгой С.А.Небольсина «Пушкин и Европейская традиция» (М.: «Наследие», 1999). Историко-теоретические работы, собранные в этой монографии, отражают главную идею труда: «Европейская художественная традиция представляет собою сложную совокупность длинных линий преемственности: предшествований и наследования» (с. 3). Автору особенно важна длительность таких связей, в которых сочетается опыт не отдельных фигур или смежных периодов, а целых тысячелетий. Большим достоинством монографии является «стереоскопичность» взгляда исследователя, когда одно понятие или явление литературы рассматривается в разных смысловых и временных проявлениях у писателей многих народов. Тезис С.А.Небольсина: «Питание традицией — своего рода правоотношение наподобие римского узуфрукта . — воспринимающему поручается добропорядочное обладание взятым, его выращивание и собирание плодов без повреждения сущности взятого», характеризует усвоение европейских традиций нашей литературой, например, в начале восемнадцатого столетия, с середины которого уже пошло «облагораживание породы» (с. 325). А.С.Пушкин, явившийся в начале следующего века и впитавший в себя «всю Европу», полагает ученый, является вместе со своими наследниками «единственной по всей Европе дружиной последних европейцев» (с. 325). При всем «неповрежденном богатстве европейского и всемирного» в Пушкине, «самое яркое, полное, блистательно-сочное и живое» в нем, справедливо утверждает С.А.Небольсин, — это его русскость» (с. 326).

2. Обзор историософских концепций и литературных трудов по постановке проблемы «Россия и Запад»

Для понимания всей глубины проблематики темы «Запад в русской литературе» необходимо обратиться к традиции исследовательской русской мысли, достойно пытавшейся разгадать тайну земного общественного мироздания, поставленную самим течением исторической жизни: драматическое противостояние в веках России и Европы.

Одним из таких великих русских мыслителей был поэт Ф.И.Тютчев, автор знаменитого историософского трактата «Россия и Запад» (1849-1850). «Тютчеву было свойственно стремление заглянуть за "край" культурного, идеологического, экономического и т.п. пространства и времени и проникнуть в заповедные тайники мирового бытия и человеческой души, постоянно питающие и сохраняющие ядро жизненного процесса при всей изменяемости в ходе истории (до неузнаваемости) его внешнего облика. Можно сказать, что за "оболочкой зримой" событий и явлений поэт пытался видеть саму историю.», — точно характеризует поэта Б.Н.Тарасов, исследователь, переводчик, публикатор и комментатор текста указанного сочинения в академическом издании10. Основу тютчевской историософской и политической мысли ученый справедливо видит в христианской метафизике, которая определяет духовно-нравственную антропологию поэта.

Исследователь рассматривает и анализирует историософскую систему Тютчева в культурном контексте современной ему и последующей общественно-исторической мысли, чтобы хотя бы эскизно воссоздать «целостный и полномерный горизонт и контекст его мысли». Благодаря этому и тема «Россия и Запад» в его комментариях приобретает историческую наполненность в ее истоках — у П.Я.Чаадаева,

A.С.Пушкина, Н.В.Гоголя и славянофилов (С.П.Шевырева, И.В.Киреевского, АС.Хомякова, И.С.Аксакова), современников Тютчева; и в продолжении вечного спора последующих П.Я.Чаадаеву западников (А.И.Герцена, В.Г.Белинского,

B.С.Соловьева, Д.С.Мережковского, с оговоркой о трансформации его взглядов, и др.) и новых славянофилов, по определению Д.С.Мережковского, (Ю.Ф.Самарина, К.Н.Леонтьева, С.Н.Булгакова, Н.А.Бердяева, В.Ф.Эрна, П.А.Флоренского).

Более широко историческое развитие этой темы представлено в книге Б.Н. Тарасова «Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции)» в главах: «Христианские аспекты историософского спора А.С.Пушкина с П.Я.Чаадаевым» и «"Дело идет об истине. о России" (культурно-историческая и литературно-эстетическая полемика западников и славянофилов)»; в предисловии. «Новый Ренессанс или ускоренный Апокалипсис» представлен своеобразный полифонический диалог писателей и мыслителей прошлого и современности о путях истории, неизменно связанных с перепутьем «Россия — Запад»11.

Тютчевские раздумия связаны с идеями АС.Хомякова (его критика западных вероисповеданий в труде «Церковь одна») и других славянофилов относительно православия и католицизма как главных начал, определяющих расхождение в судьбах Рос

10 Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. Письма. В 6-ти томах. М., 2003. Т. 3/ Сост. Тарасов Б.Н. Комментарии. С. 415.

11 Тарасов Б.Н. Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции). СПб., 2001. С. 219-263, 5-44. сии и Запада (об этом писал в свое время И.С.Аксаков)12. Но тот же А.С.Хомяков утверждал, что Тютчев первый заговорил о судьбах России и Запада в неотрывном единстве с религиозным вопросом.

Понятие «христианской империи», одно из центральных в мысли поэта, появляется на стыке христианской метафизики, антропологии и историософии. По убеждению Тютчева, истинная жизнеспособность подлинной христианской державы заключается не в сугубой державности и материальной силе, а в чистоте и последовательности ее христианства, дающего духовно и нравственно соответствующих ей служителей13.

Подтверждением подлинно реалистического значения внутренней логики убеждений поэта, что государственная и общественная жизнь не могут быть надлежащим образом устроены без опоры на христианский фундамент, могут служит слова Н.В.Гоголя, писавшего о «высшей битве» в современной цивилизации — не за временную свободу, права и привилегии, а за человеческую душу, отсутствие света в которой не заменят никакие конституции и которой для ее исцеления необходимо вернуть забытые и отвергнутые христианские святыни14. Эти суждения, мы считаем, на полном основании можно отнести и к восемнадцатому столетию.

Основной пункт историософии поэта, по мнению Б.Н.Тарасова, определен в словах Иисуса Христа, обращенных к Понтию Пилату: «. .Царство Мое не от мира сего.» (Ин. 18, 36). Поэтому с тютчевской точки зрения, перенесение внимания с «сокровищ на небе» на «сокровища на земле» изнутри подрывало само христианское начало в католицизме, который разорвал с преданием Вселенской церкви и поглотил ее в «римском я», отождествившем собственные интересы с задачами самого христианства и устраивавшем «Царство Христово как царство мира сего», способствовавшем образованию «незаконных империй» и закреплению «темных начал нашей природы»15.

Такая острая характеристика поэтом истинной сущности европейских христианских империй затрагивала и прошлое, и настоящее, современное поэту, и будущее Запада. По историософской логике Тютчева искажение христианского принципа в «римском устройстве», отрицание «Божественного» в Церкви во имя «слишком чело

12 Тарасов Б.Н. Комментарии// Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. С. 402.

13 Там же. С. 420.

14 Там же. С. 401.

15 Там же. С. 420-421. веческого» в жизни, и «проложило дорогу через взаимосвязь католицизма, протестантизма и атеизма безысходной драме и внутренней тупиковости современной истории. .», — утверждает Б.Н.Тарасов1б.

Истоки этой драмы, на наш взгляд, надо искать в XVIII в., определившем на столетия вперед нравственный надрыв русского самосознания, излишне увлеченного идеями просвещенного Запада.

Исследователь находит «типологическое» сходство мировоззрения Ф.И.Тютчева с «высшей логикой» Ф.М.Достоевского: «Подобно Ф.М.Достоевскому, Тютчев также и ранее его искал спасительного выхода из овладевшей Россией западной духовно-исторической традиции в неповрежденных корнях восточного христианства, сосредоточенного на духовном делании и преодолении внутреннего несовершенства человека, сохранявшего в полноте и чистоте принципы Вселенского предания и переносящего их на идеалы социально-государственного устройства»17.

Иван Посошков, один из «крестьянских мудрецов» земли русской, еще веком ранее предлагал подобное народное христиански праведное «жизнеустроение» государства Российского в своей записке царю Петру — «Книга о скудости и о богатстве, от чего приключается скудость и от чего гобзовитое богатство умножается».

Подлинную христианскую империю будущего Тютчев видел в России (в ее идеальном начале неукоснительного следования Высшей Воле), вместе с объединенным ею славянством; в которой всякая государственная деятельность будет соотнесена с

18 духовно-нравственной наполненностью учреждении» .

Стоит вспомнить «славянское пророчество» немецкого философа Гердера, пристально наблюдавшего со второй половины XVIII в. за развитием России и видевшего в ней примиряющую силу между Востоком и Западом, с центром Российской империи в Константинополе; он писал и об обособлении славян от западных соседей, их объединении, — все эти суждения можно найти в четвертой главе шестнадцатой книги его труда «Идеи к философии истории человечества» (1784-1791)19.

16 Там же. С. 421.

17 Там же. (Дальнейшее развитие идей Ф.М.Достоевского можно найти в книге Ю.И.Сохрякоеа «Творчество Ф.М.Достоевского и русская литература XX века» М.: ИМЛИ РАН, 2002, в том числе и по теме «Россия и Запад».)

18 Там же.

19 Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С. 470-490.

Эта проблема волновала и философа русского зарубежья Г.В.Флоровского (18931979), который был последователем идей Тютчева во многих своих исследованиях темы «Россия и Запад». (В их числе его труд «Пути русского богословия». Париж, 1937.) Он в своих работах «Исторические прозрения Тютчева» и «Тютчев и Владимир Соловьев» (1933) рассматривает историософскую систему поэта в контексте «русской идеи»20 и борьбы добра и зла (двух «универсальных метафизических законов», двух «заветов человеческого миропорядка»; скрепленных одно — «кровью и железом», другое — «любовью»). Эти две «власти», два духовных закона воплощаются на Востоке и на Западе, который через создание узурпаторской Империи, отпадение Рима от Вселенской Церкви и последующую Реформацию образовал «круг разрушительных последствий первородного своеволия». Выход же из него заключается в признании узлового «христианского факта» (законная Империя начинается с Константина Великого на Востоке), продолжающегося в «другой Европе», в формирующейся «Великой

21

Греко-российской Православной Империи» .

Русский пешеходец-писатель Василий Григорович-Барский, странствуя по святым местам Европы в первой половине восемнадцатого столетия, воочию наблюдал эту борьбу добра и зла в мироустроении западных стран. Православный душою, ратуя за единство разделенного христианского мира, на который в равной степени разлита «благодать Божия», он с болью писал о зримой им нравственной порче Запада, прикрывавшейся завесой лживого цивилизованного благополучия.

Наш «чужеземный» современник Сэмюэль Хантингтон в своей нашумевшей на Западе статье «Столкновение цивилизаций?» отнес Россию к числу «расколотых стран, относительно однородных в культурном отношении», но внутри которых «нет согласия по вопросу о том, какой именно цивилизации они принадлежат»22. Раскол национального самосознания в России начинался с религиозного раскола XVII в., который сменился «культурным» расколом последующего столетия, когда и возникла в русских умах вековая неопределенность ответа на вопрос: принадлежит ли Россия европейской цивилизации или, напротив, в своем историческом своеобразии находит

20 Развитие этой темы см.: СохрякоеЮ.И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX — нач. XX в. М.: ИМЛИ РАН, 2000.

21 Цит.: Тарасов Б.Н. КомментарииII Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. С. 413.

22 Цит.: Античное наследие в культуре России. М., 1995. С. 108. (Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия РАН). основание для самобытного существования и даже изоляции от всякого западного влияния?

На этот важнейший вопрос можно найти ответ в фундаментальном труде Н.Л.Данилевского «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому» (написан в 1868 г., издан в 1871 г.). Это исследование столь же методологически последовательно, как в трактате Тютчева, но в «естественно научных» формах, определило направление исследований на тему «Россия и Запад». Методологическим стержнем книги является органическая теория, из которой автор выводит теорию социальных общностей — наций, обозначенных термином «культурно-исторические типы» (все вослед предлагаемые определения восходят с некоторыми несущественными поправкам к этому термину, где духов

23 ность признается главным определяющим признаком нации) . Написана книга со славянофильских позиций: Данилевский следовал в своих убеждениях учению А.С.Хомякова, И.В.Киреевского и К.С.Аксакова.

Труд «Россия и Европа» (проблемы, которые в нем исследовались, особенно были остры в период написания книги по следам событий 1850-1860-х гг.: Крымская война и начало объединения Германии) сохранил свое значение благодаря своим обобщениям, ближним и дальним прогнозам. Главная тема труда «Россия и Европа» — судьба России, условия бытия русского народа на протяжении почти двух веков во всех многосложных и изменчивых связях и взаимодействиях со странами Европы. Историческая ретроспектива отношений Европы и России, исследованная в книге Данилевского, важна и интересна не только для историков и социологов, но и для литературоведов занимающихся исследованиями в области компаративистики: автор подчеркивал в своем труде своеобразие русской культуры, требовал ее защиты от чужеродных влияний, протестовал против «европейничанья». Русская культура, по его прогнозам, будет выше европейской по уровню достижений, но, прежде всего — полнокровнее,

23 Немецкий философ Освальд Шпенглер построил свой знаменитый труд «Закат Европы» (издан в 1918 г.) во многом следуя органической теории (у него сравнительная морфология мировой истории), открытой русским мыслителем. Напомним его определение европейских наций: «Идея отчизны, которая следует из национального существования, повлекла за собой другую, которая, собственно, и порождает фаустовские нации: династическую идею. Фаустовские народы — это исторические народы, они ощущают свою связь не через место или consensus, но через историю; и в качестве символов и носителей общей судьбы повсюду является зримый правящий дом». См.: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. М., 1998. Т. 2. С. 184. гармоничнее благодаря народному «внутреннему сокровищу духа»24. Если критерием истины в истории является осуществление предвидения или последствия забытого предостережения, то правота Данилевского — во многих его точных прогнозах судеб нынешнего мира, при историческом анализе прошедшего, в том числе и XVIII в., — неоспорима.

Русский мыслитель был убежден: что Россия не принадлежит к Европе, а Европа в свою очередь не признает нас своими и видит в нас препятствие к развитию европейской цивилизации, что она невежественна относительно нашей страны и даже враждебна. Он предупреждал об опасности нашего броска на Запад: «Если же — наперекор истории, наперекор мнению и желанию самой Европы, наперекор внутреннему сознанию и стремлениям своего народа — Россия все-таки захочет причислиться к Европе, то ей, чтобы быть логической и последовательной, ничего другого не остается, как отказаться от самого политического патриотизма, от мысли о крепости, цельности и единстве своего государственного организма, от обрусения своих окраин; ибо эта твердость наружной скорлупы составляет только препятствие к европеизации России. Европа, не признающая (как и естественно) другого культурного начала кро

25 ме германо-романской цивилизации, так и смотрит на это дело» . Об эту «твердость наружной скорлупы» разбилось множество экспансий из Европы, упорно следовавшей излюбленному лозунгу «Drang nach Osten», в том числе и в XVIII веке, о чем выразительно писал в своих одах М.В.Ломоносов.

Евразийцы также ставили перед собой историософскую проблему России и Европы. Это движение, созданное на заре XX века (1920-е гг.), было определено задачами и проблемами «новой» России, а также осознанием современного кризиса европейской культуры. В глухом уголке Европы (София) четверо молодых изгнанников: Н.С.Трубецкой (1890-1938), П.Н.Савицкий (1895-1968), Г.В.Флоровский (1893-1979), позднее Сувчинский (1892-1895), — выпустили в свет сборник статей «Исход к Востоку», манифест нового мировоззрения, возвещавший новый взгляд на русскую и мировую историю. Они развертывали иную, чем «западноцентристская», перспективу истории, включали в рассмотрение новые исторические пространства, и одновремен

24 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. СПб., 1995. С. 55.

25 Там же. С. 56. но хранили в ряду высших ценностей Православие и Россию, утверждая за ними будущее. Они противостояли монополии «новизны», принадлежавшей в то время большевикам, строившим «новый мир». Это было продолжение старого спора, но новых «западников» и «славянофилов», на новом витке истории. Новые последователи Достоевского, сойдясь на краю славянских земель, решали все те же вечные вопросы о Христе и России, о смысле истории и назначении человека .

Евразийство родилось как порыв, слагающийся из двух отталкиваний: от прошлого и от чужого. Прошлым была императорская Россия, чужим — Запад. И кризис Запада, хотя и был больше в области ожиданий, однако мыслился и глубже, и окончатель-ней, нежели крушение России. Православие и Россия были нескрываемыми и неоспоримыми ценностями в мире евразийцев, а отказ от европоцентристской модели истории имел заметный оттенок неприязни к Западу. Типологически их идеи и прогнозы напоминали Данилевского, с его неприятием Запада, и Шпенглера, с его знаменитым реквиемом по Европе. Но евразийцы в своем разоблачении и осуждении Запада шли дальше —: они имели горький опыт отношений России и с Европой в период мировой и гражданской войн. Гораздо тесней и органичней была связь нового движения со славянофильством. Славянофильская тема о самобытных основах российской истории и культуры, — по сути, центральная тема евразийства.

Евразийство видело в России особый культурный — евразийский мир, мир раскрывающейся православной культуры, (равно отличной от европейской и азиатских), центральное и руководящее значение которой евразийство зрело в будущей уже начинавшейся исторической эпохе. Основной круг декларируемых евразийцами интересов и проблем был широк: органические основы культуры и государственности, разложение Европы, евразийско-русский культурный мир, Церковь и государство, смысл русской революции, преодоление революции, будущее устройство России. Так декларировали свои взгляды сами евразийцы в своем первом сборнике статей «Исход к Востоку. Предчувствия и Свершения. Утверждение Евразийцев» (1921).

В каталоге книг «Евразийского Книгоиздательства», основанного в 1923 г. по нашей теме можно найти следующие работы: Н.С.Трубецкой «Русская Проблема», П.М.Бацилли «Восток и Запад в истории старого света», — в издании «На путях. Ут

26 См.: Хоружий С.С. Жизнь и учение Льва Карсавина// Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. М, 1992. Т. 1. С. ХХХУШ-ХЬ. верждение Евразийцев. Книга Вторая» (1922); Н.С.Трубецкой «Вавилонская башня и смешение языков» — в издании «Евразийский временник. Книга третья» (1923); Н.С.Трубецкой «Мы и другие» — «Евразийский временник. Книга четвертая» (1925); С.Г.Пушкарев «Россия и Европа в их историческом прошлом» — «Евразийский временник. Книга пятая» (1927); Н.С.Трубецкой «Европа и человечество» (1920); П.Савицкий «Россия и Латинство», Г.Вернадский «Соединение Церквей в исторической действительности», Н.С.Трубецкой «Соблазны Единения», Г.Флоровский «Два Завета» — в сборнике статей «Россия и латинство» (1923); Н.С.Трубецкой «К проблеме русского самопознания» (1927) и другие.

Идеи «евразийцев» в настоящее время находятся еще в стадии собирания и изучения, они включены в программу фундаментальных исследований Президиума РАН «Этнокультурное взаимодействие в Евразии» (Отделение истории и филологии) 20032005 гг., в число участников которой мы входим с нашим научным проектом «Запад и Восток в русской публицистике XVIII века».

В завершении обзора историософских концепций и литературных трудов по постановке проблемы «Россия и Запад» хотелось бы отметить работы М.А. Алпатова, которые отчасти исследуют эту проблему в ретроспективе: «Концепции всемирной истории в русской исторической традиции XII-XVIII вв.» (Вопросы истории, 1968. № 12. С. 59-71); «Русская историческая мысль и западная Европа XVII - первая четверть XVIII в.» (М., 1976); «Русская историческая мысль и западная Европа (XVIII — первая половина XIX в.)» (М., 1985). * *

Мы убеждены, что через изучение национального самосознания эпохи, отраженного в литературе, можно понять, что думали люди XVIII века о насущных вопросах своего времени, чем для них была проблема «Россия и Запад». Были ли это люди, потерявшие «восточный» путь, бредущие по западным перепутьям, или ищущие свой русский путь? Требовало ли осознание своего как «своего» предварительного знания «чужого» и осознание его как «чужого»? Какой создавали они образ западной культуры? Был ли это условный, мифологический образ? Насколько он был далек от реального Запада? Призван ли он был служить образцом для русской культуры? Вопросы, которые по-прежнему требуют ответа от исследователей XVIII в. Вопросы, которые необходимо освещать, обращаясь к конкретному изучению литературных источников эпохи, чем мы и занимались на протяжении ряда лет: публиковали литературные материалы русских авторов о Западе в выпусках антологии «Россия и Запад: горизонты взаимопознания. Литературные источники XVIII века», серия I «Россия о Западе» (Вып. 1. М., 2000. Вып. 2. М., 2003. Вып. 3. В печати). Наша диссертация — логическое завершение и итог проведенной ранее исследовательской и публикаторской работы. История русской души в XVIII в. еще пишется. Мы все еще знаем из нее только отдельные главы, не хватает многих эпизодов, связующих всё. Множество письменных свидетельств современников эпохи в архивах, редких изданиях ждут своего обнаружения исследователями и последующей публикации, комментирования, анализа. Поставив перед собой исследовательскую задачу: подробно отразить, по мере возможностей, в нашей диссертации — мало изученные и забытые литературные источники по теме «Россия о Западе», мы сознательно ограничили круг анализируемого материала русской словесности XVIII в. по теме «Россия о Западе», весьма обширного и необъятного для одной работы. Мы стремились через погружение в эпоху, порой противоположные «голоса» очевидцев происходившего, показать и понять, как разрешались современниками во времени, но разных социальных групп и взглядов, указанные выше вопросы; и по мере сил, послужить расширению изученного культурного и литературного пространства XVIII в.

Актуальность темы исследования. Тема «Запад в русской литературе XVIII века» актуальна и в научном, и в общественно-культурном отношениях. В настоящее время переосмысляются прежние концепции взаимоотношений России и Запада, выстроенные на устаревшей идеологической основе. На первый план выдвинулась задача беспристрастного изучения исторической динамики противоречивых отношений между русской и европейской культурами на широком историческом материале, в том числе и литературном. Сегодня, когда вновь говорится об особом положении России по отношению к Западу и о необходимости воссоздания подлинных национальных основ русской культуры, как никогда актуально обращение к истокам становления, условно говоря, славянофильски-западнической проблематики в русской литературе. Выработка новой научной концепции истории русской литературы, задача создания которой стоит перед современной литературоведческой наукой с начала 1990-х годов, невозможна без учета этой проблематики. Восприятие культуры, языка, образа жизни, менталитета чужих народов в литературе национальной — одна из актуальных проблем современного литературоведении и его особого научного направления — компаративистики. В западной компаративистике выделилось даже особое течение, изучающее проблему образов чужих стран и народов в национальных литературах — имагология.

Научная новизна исследования. Проблема отражения в русской словесности XVIII века действительных путей и особенностей формирования образа Запада до сих пор не получила должного научного освещения. Впервые исследование проводится на широком диапазоне (в основном архивных, редких и новых) литературных источников, затрагивающих конфессиональные, этнографические, политические, литературные и другие вопросы, которые придают многоуровневый и многоаспектный объём рассматриваемой проблематике.

Методологические основы работы. В качестве основного метода в диссертации используется системный подход, основанный на единстве историко-литературного и текстологического разборов литературных источников, а также компаративный и критический анализы в освещении первичной фактологической основы (а не её последующей мифологизации и ремифологизации) в диалоге исторически неодинаково складывающихся культур, которые позволяют правомерно укрепиться в объективной концепции, свободной от идеологической предвзятости.

Предмет исследования. Отражение в русской литературе XVIII века действительных путей и особенностей формирования образа Запада (восприятие и понимание культуры, язьпса, образа жизни, менталитета «чужеземных» народов) в сознании русского общества указанного периода.

Объект исследования. Многочисленные сочинения русских (светских и церковных) авторов XVIII века, отражающие историю становления всех спектров отношений к Западу — художественные и документальные тексты, разнообразные по своему жанровому составу: от прозы и поэзии до публицистики, церковных проповедей, путевых заметок, дипломатической и личной переписки.

Цели и задачи исследования. Основной целью работы является анализ и разрешение важнейшего вопроса формирования национальных особенностей русской словесности, определявшей своё место через постижение западноевропейской культуры в ряду других литератур на протяжении XVIII века. Задача диссертации заключается в исследовании литературного процесса: обнаружить и показать, как возникла и развивалась в нем идея национального своеобразия в ходе постижения Россией Запада, как происходило разграничение понятий «своего» и «чужого» в рамках русской литературы в указанный период.

Научно-практическая значимость работы. Результаты исследования могут быть использованы при составлении учебников, общих и специальных курсов по истории русской литературы XVIII века, а также при изучении творчества ряда русских писателей, о которых говорится в работе.

Апробация. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях Отдела русской классической литературы и Научного совета «Россия: Запад и Восток. Литературные источники Х1-ХХ1 веков» ИМЛИ РАН; отражены в докладах и сообщениях на всесоюзных и международных научных конференциях: «Н.М.Карамзин и русская литература» (1991, ГМП); «Русская литература в эпоху Александра I» (1992, ИМЛИ РАН); «Г.Р.Державин и русская литература» (1993, ИМЛИ РАН); «Москва в русской и мировой литературе» (ИМЛИ РАН, 1997); «Литературный пантеон: национальный и зарубежный. Автор как эмблема национальной культуры (Россия, Франция, Германия)» (ИМЛИ РАН, 1998); «Русская литература в контексте мировой культуры» (Ли-тинститут им. А.М.Горького, 1999); «Россия и Запад: диалог культур» (МГУ, 2001); «Проблемы текстологии и эдиционной практики. Опыт французских и российских исследователей» (ИМЛИ РАН, 2002); «Русский М1р — проблемы и перспективы» (СпбГУ, 2002); «Диалог культур: Хафиз, Гёте, Пушкин» (ИМЛИ РАН, 2003) и др. Основное содержание диссертации отражено в публикациях, в монографии, во вступительных статьях и комментариях к изданиям литературных источников на указанную тему (см.: библиографию).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Блудилина, Наталья Даниловна

Заключение

Поиск своего пути в русской литературе XVIII века: взаимодействие и отталкивание западных влияний и русской традиции

Мы сегодняшние, растерянные и сомневающиеся, колеблющиеся между услужливым западничеством и преданностью своим исконным корням, особенно болезненно ощущаем размах исторического маятника. То шире, то уже его амплитуда, то охватывает она судьбы нескольких поколений, то рассекает жизни человеческие. Вот, кажется, мы пришли к крайней точке — Запад наша стезя, но нет, качнет нас, и мы движемся уже в противоположную сторону. И насущный и вечный вопрос — найти точку равновесия русской ясизни.

Издавна русская душа живет и пребывает во многих веках или возрастах сразу. Не потому, что торжествует или возвышается над временем. Напротив, расплывается во временах», — утверждал русский философ Георгий Флоровский \ Мы все время меняем смысл своего существования под влиянием двух типов отношений к самим себе: в своем прошлом и в своем будущем. Возможно, поэтому несоизмеримые и разновременные душевные формации как-то совмещаются в нас и срастаются между собой. Мы всё стремимся к идеальному порядку вещей, который мыслим как вполне земной, но в России он еще не достигнут: как будто процесс сотворения мира еще не завершен, и нам еще предстоит его довершить у себя. Мы живем в том будущем, которое формируется реализацией нашего прошлого, накапливавшегося и углублявшегося веками. Каждое наше мгновение не только было, но и осталось будущим для целых поколений, в сущности, пожертвовавших собой ради этого будущего, то есть ради нашего настоящего.

Эти исконные исторические особенности нашего «познающего» национального сознания, вмещающего в себя всю полноту прошедшего и постигающего всю непрерывность роста, сформировали «стать» русской культуры: жить в творчестве этой всевременной и целостной традиции, совмещающей в себе полноту откровений и прозрений.

1 Флоровский Г.В. Пути русского богословия// Литература русского зарубежья. Антология. М., 1998. С. 417.

XVIII век был тем нашим прошлым, которое «страстно гляделось» в наше грядущее: тогда происходило культурное и нравственное сотворение новой России, полной неизведанных сил и содержавшей в себе все возможные формы «новой души» русской культуры. Для созидания нового внутреннего устроения страны — горизонты познания нации неизбежно должны были раздвинуться. В переломный XVIII век, когда Россию захлестнуло стремительное движение общественной жизни к Западу, произошел переход русского народа из статичного состояния национальной самодостаточности в нацию, открытую для познания мира и своего места в нем. Маятник новой русской истории был запущен властной рукой Петра I. Движению на Запад Петр I придал мощное ускорение, собрав как в фокусе долголетние усилия нации на протяжении прошедших веков. Цели, поставленные Петром, и пути их достижения не были новы; новой была та жизненная энергия и железная воля, которые он вложил в свое дело — европеизации России.

Об этом писал Ф.М. Достоевский: «Через реформу Петра произошло расширение прежней же нашей идеи, русской московской идеи, получилось умножившееся и уси-I ленное понимание ее: мы сознали тем самым всемирное назначение наше, личность и роль нашу в человечестве.»2

Зависимость и подражание Европе в петровское время (введение чужих обычаев, платьев, культурных навыков, которым приписывалась большая «правильность», чем русским, и т.д.) — это еще не было действительной встречей с Западом. Европеизация — перестройка культуры на основе других законов, знаковых систем — проходила через перекройку умов, ломку миросозерцания нации. Признать и принять новую программу жизни означало признать новый порядок вещей и принять новое мировоззрение. Петровская реформа — сдвиг и даже надрыв в душевных глубинах нации, отразившийся в русской словесности.

Веками независимость от «инославного» Запада выражалась в отчуждении от него, в разрыве с ним. В древнерусской традиции понятие запада как стороны света имело совершенно определенную характеристику: на западе помещался ад. В «Хождении Богородицы по мукам» архангел Михаил ее спрашивает: «Куды хощеши, благодатная, . на восток или запад, или в рай, на десно, или на лево, идеже суть великия му

2 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. М., 1980. Т. 23. С. 47. ки»3. Поэтому европеизацию России многие русские люди воспринимали, как перенесение к нам с Запада еретичества, государственного и бытового.

Русская душа раздваивалась в напряжении между двумя средоточиями жизни, традиционным церковным и новым мирским; в этом требовании времени — внутреннего перелома и приспособления к новой жизни, когда «небесное и земное разделились в русском самочувствии», как писал И.А.Ильин4.

Это раздвоение национального самосознания особенно проявилось в противостоянии русской традиционной культуры (духовной) и новой европейской культуры (интеллектуальной). Это была великая драма интеллекта и духа: просветительство, «внешняя мудрость», упование на свой разум противостояли нравственному самосовершенствованию, «стяжанию Духа Святаго».

Для петровского времени характерно культурное «двуязычие», проявившееся в параллельном существовании в русской словесности кириллицы, сохраненной для церковных книг, и гражданского шрифта, созданного для светских книг.

Традиционалисты (та часть общества, которая не желала порывать с прошлым) употребляли в своих писаниях церковнославянский (язык православного средневековья в его национальном изводе). Приверженцы реформ, родившиеся и выросшие в Древней Руси, этот язык понимали, но отвергали его, как отживший. Они осваивали, в согласии с пожеланиями царя-реформатора, новый язык европеизированной культуры, эклектически смешавший русское просторечие и иностранные слова.

Петровское поколение было воспитано на началах служилого утилитаризма. Новый культурный класс России слагался из «обратившихся», т.е. принявших реформу, европеизацию. Новые люди стали привыкать и приучаться все свое существование осмысливать в одних только категориях государственной пользы и общего блага. Тогда казалось, что «материальное развитие» страны, внешнее общественное служение на время подчинило и отчасти поработило духовное развитие нации; что русская душа теряется, растворяется в этом наплыве внешних впечатлений и переживаний, идущих с Запада. Но и в строительной сутолоке перемен, когда порой некогда было одуматься и опомниться русскому человеку, вырастали те, кто хранил в душе и познавательную пытливость, и умозрительную обеспокоенность исследовательского

3 Памятники старинной русской литературы. СПб., 1862. Вып. III. С. 122.

4 Ильин ИЛ. Наши задачи. М, 1992. Т. 1. С. 286-287. взирания на мир и изумления им.

Много ошибок помрачают славу преобразователя России, — писал А.С.Хомяков, — но ему остается честь пробуждения ее к силе и к сознанию силы. Средства, им употребленные, были грубые и вещественные; но не забудет, что силы духовные принадлежат народу и церкви, а не правительству; правительству же предоставлено только пробуждать или убивать их деятельность каким-то насилием, более или менее суровым»5.

Особенно важна для понимания нового русского мироощущения речь Петра I в 1714 г. в Риге при спуске нового корабля русского флота, которую мы приводим в первой главе. (Эта речь Петра позднее привлекла особое внимание Ивана Киреевского.) Она — просветительский манифест, в котором Государь, «Отец Отечества», обращается к своему народу, к своим сынам, в тот исторический момент, когда пускается в плаванье корабль новой российской истории

Н.В.Гоголь утверждал, что восторг, вызванный делами Петра, «отразился в нашей поэзии, или лучше — он создал ее»6. Новая государственность явилась сильнейшим стимулом к рождению новой словесности. Новая русская литература с самого своего зарождения стала выразительницей и русской политической идеи — державной; и официальной государственной идеологии — просветительской, пришедшей к нам с Запада. Глубинной основой новой европеизированной дворянской культуры (и словесности в частности) России явилось не чувство классового родства, а новое рационально-философское миросозерцание дворянства, их вовлеченность в новую «религию» Просвещения.

Можно ли сказать, что Запад у нас знали? Почти в течение всего XVIII века путешествия на Запад были не только свободными, но и поощрялись. Русские люди часто и подолгу бывали за границей. Для многих Европа стала даже «второй родиной». Но образ Европы воображаемой или искомой слишком часто заслонял лик Европы действительной. Привычных схем было больше, чем подлинного видения. Несоответствие реальной западной жизни утопическому образцу «правильности», мифу русского XVIII века о Западе, воспринималось одними как личное оскорбление, другими как общественная трагедия. К Западу относились не как к определенной политико

5 Хомяков A.C. О старом и новом. М, 1988. С. 54.

6 Гоголь Н.В. Духовная проза. М, 1992. С. 220. географической реальности, а как к утверждаемому или ниспровергаемому идеалу. Страстность такого утверждения или опровержения определялась тем, что фактически речь шла не о реальном Западе, а о некоторой ценностной характеристике внутри русской культуры. Такое отношение к реальному географическому понятию как к понятию идеальному, было перенесением в новые условия традиционного соотношения «Русь — Византия». С этой традицией связана отчетливая сакрализация в культуре XVIII века понятия «Россия — Запад». Эта параллель позволила осмыслить новый идеал на языке старой культуры.

Сущность сложного становления культуры России XVIII века, во все периоды, была заключена в напряжении между культурой России как целым и ее европейским контекстом, которые явились предпосылками стремительности ее развития. Антитеза «своего» — «западному» играла в литературной эволюции значительную роль. Тема «Россия и Запад» была злободневна в русской словесности все «осмнадцатое» столетие. Она опиралась в значительной степени на европейское духовное пространство в прошлом и настоящем (у большинства новых светских писателей) или на жизненный опыт познания западного мира во всей его многозначности. Эти писатели постигали, воспринимая с новой глубиной, понятие «со-временность», как одновременность времен, синхронность настоящего, прошлого и будущего, когда род человеческий — это ты сам, являющийся каждым из тех, кто жил, кто живет и будет жить. Не в отчуждении от культурного опыта человечества, а в усвоении его выработалась национальная оригинальность русской литературы.

Больше всего душа Запада открывалась через эстетическое «вчувствование», культуру. Здесь нуясно искать истоки нашей способности к тем культурным перевоплощениям, о которых говорил Достоевский в своей пушкинской речи, и запечатлел А.Блок в стихе: «Нам внятно всё — и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений». Этот дар «всемирной отзывчивости», отчасти роковой, полученный нами в XVIII веке, создал ту опасную склонность сложной русской души, когда чрезмерная впечатлительность и повышенная чуткость к «чужому» и странствия по временам и культурам отвлекали ее от своего родства и приводили порой к его отрицанию и отречению.

В XVIII веке мы еще слишком веровали в твердость Запада, его историческую устойчивость; тоска западной души, терявшей Христа, пришла к нам позже. Но уже тогда было сознание христианского сродства; мы выводили задачи русской культуры и литературы, в частности, из европейских потребностей, из нерешенных или неразрешимых вопросов другой половины единого христианского мира.

Русская литература на протяжении всего восемнадцатого столетия не только повторяла готовые западные ответы, но распознавала и сопереживала именно западным вопросам, входила и вживалась в драматическую и сложную проблематику западной мысли, духовно проследила и на свой лад истолковывала трудный и очень запутанный путь западной культуры. Войти внутрь чужой жизни, восчувствовать и пережить ее во всей ее проблематичности, вопросительности, тревожности — была одна из задач становления новой русской литературы.

Зачем нам было нужно такое сострадающее переживание чужой культуры? Возможно, это был наш русский путь к воссозданию гармонии мира, в том числе к воссоединению распавшегося христианского мира, к приобретению и возвращению духовной общности с ушедшими от нас в своем историческом формировании западными братьями во Христе. Русский дух не только опровергал или отвергал решения и по-|> грешности в западом развитии, но успешно преодолевал и превосходил в новом творческом делании — в становлении новой национальной литературы. «Это было лучшим противоядием от тайных и с трудом распознаваемых отравлений западным тлетворным духом — утверждал Георгий Флоровский. — Мы отвечали на западные вопросы из глубин своего исторического народного опыта, где русская душа оставалась нераздельной и целостной. Не столько обличали западный путь, сколько свидетельсту вовали об истинности своего русского пути» . * *

Если для историка всякое индивидуальное лицо тонет в сумраке прошлого, то для нас, литературоведов, оно воскресает в литературных источниках: в сочинениях, записках, мемуарах, дневниках и письмах писателей и их современников со всеми частностями и подробностями, которые позволяют проследить не только закономерности развития эпохи, но и ее случайности, наполнить высохшее русло реки исторической жизни, отчасти воссоздать ее.

Так «незабвенно» предстает перед нами «мощно, велико» восемнадцатое столетие, с рожденными им «чадами новыми» (А.Н.Радищев «Осмнадцатое столетие»), с их мыслями, чувствами, страстями и страданиями, с предостережениями и предсказаниями нам, потомкам, о нашей России, где мы у себя дома; а чужбина — лишь зеркало, в которое смотрим мы, в растерянных поисках себя.

Жизнь одной эпохи переливается в жизнь другой эпохи почти незаметно, хотя на историю принято смотреть как на вечную смену, как на уничтожение старого новым, — только эта борьба нового со старым происходит на поверхности исторической жизни. Однако живая жизнь развивается, примиряя в себе старое и новое. Так XVIII век явился развитием века XVII, усложнением его. Внутри общества подготавливалась и велась подспудная работа по усвоению новой ментальности, усложнялось мышление, расширялся кругозор, менялись настроения и привычки. Это были и сознательные, и бессознательные усилия отдельных личностей, сливавшиеся воедино и направляемые духом времени — времени перемен, времени жажды познать мир, времени поисков новых путей национального возрождения. Просветительские и рационалистические настроения в русском обществе восемнадцатого столетия сочетались с религиозно-символическим видением мира. Одни стремились сохранить духовное наследие православной Руси, другие — перенимать опыт просвещенной Европы. Национальное самосознание было трагически разделено в своих устремлениях в XVIII веке. Но со второй половины восемнадцатого столетия начинается мощное национальное духовное пробуждение мыслящей части общества — возврат к национальным истокам, открытие новых русских путей — обретение новых кругозоров нашей словесностью — поступательное движение к стремительному взлету русской литературы в утро следующего века.

Европа бросила вызов России, она ответила ему Пушкиным», — из нового века судил А.И.Герцен. Итогом бурного развития русской культуры в XVIII веке, когда Россия прожила три века европейской жизни, явилось творчество Пушкина, гармонично соединившее в неразделимое «свое» и «чужое».

7 Флороеский Г.В. Указ. соч. С. 427.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Блудилина, Наталья Даниловна, 2005 год

1. Рукописные источники

2. Грамота императрицы Анны Иоанновны о назначении Антиоха Кантемира русским резидентом в Англии, 1731 г.// ПФА РАН. Р. I. Оп. 2. № 3. JL 139.

3. Дневник князя Бориса Ивановича Куракина, 1705-1710// ГИМ ОПИ. Ф. 3. Оп. С. Ед. хр. 2, 3.

4. Дневные записки А.Я. Ильина 1775-1776 гг.// РГБ РО. Ф. Собрание Михайловского Н.М. Q. 87. Ч. 1. Оп. 88. Ч. 2.

5. Донесения кн. Львова из Голландии в кабинет Петра I 1705 г.// РГАДА. Госархив. Разряд IX. Отд. II. Кн. 13. Л. 613-614; 626-627.

6. Донесение Конона Зотова из Франции в кабинет Петра I 1717 г.// РГАДА. Госархив. Разряд IX. Отд. II. Кн. 32. Л. 526.

7. Журнал путешествия Петра Великого по Европе// РГБ РО. Ф. 228. Собр. Д.В.Пискарева. № 181. 71 л. <скоропись>.

8. Журнал путешествия Петра Первого за границу 1697— 1698 гг.// РГБ РО. Ф. 218. № 473. Л. 56-77 <1753 г., скоропись>.

9. Журнал Петра Великого, когда изволил ходить своею особою за море// РГБ РО. Ф. Собр арх. Амфилохия. № 50. Л. 46об.—82об. <скоропись, сер. XVIII в>

10. Журнал, сочиненный во время присутствия вынастранных государствах. Петра Великого отца отечества. 1697-1699// РГБ РО. Ф. 229. 41 л. <скоропись, поел. четв. XVIII в.>

11. Лекции И.Г.Шварца!I РГБ РО. Ф.147. Собрание масонских рукописей. Q. III. 175.Л. 16-17.

12. Магазин свободнокаменпцической// РГБ РО. Ф. 147. Собрание масонских рукописей. Q. III. 39. Л. 1-5.

13. Ньютонизм для дам Франческо Алъгаротти. 1739 г.// РНБ РО. Собрание Дубровского. Авт. 148. Л. 26, 28об.

14. Переписка А.В.Макарова, кабинет-секретаря Петра I, по делам русских волонтеров за границей// РГАДА. Госархив. Разряд IX. Отд. I. Кн. 53. Л. 56, 78. Кн. 33. Л. 200-202. Кн. 31. Л. 77.

15. Переписка А.В.Макарова. Указ Петра I об обучении русских живописцев и архитекторов заграницей// РГАДА. Госархив. Разряд IX. Отд. I. Кн. 53. Л. 34.

16. Письма графа Гасталъди к А.Кантемиру // МИД АВПРИ. Ф. Парижская миссия, 1739 г. Д. 10. Л. 9-12об., 14-15об., 18-19, 21-21об., 22-25об., 27-27об., 28, 30, 32-33, 34, 35-36, 37-38, 38-38об., 39-41, 42, 44-45об„ 49, 51-51об., 52.

17. Письма Х.Гросса к Г.З.Байеру, 1730-1731 гг.// ПФА РАН. Р. I. Оп. 72. № 3. Л. 14-14об., 27-28об„ 48-49, 61, 82-82об, 101-103, 108, 110-111об., 135-137, 139.

18. Письма Курбатова к А.Кантемиру о приобретенных книгах// МИД АВПРИ. Ф. Сношения России с Англией, 1734 г. Д. 553. Л. 60-60об., 62. Д. 581. Л. 90, 92об., 94 об.// РГБ РО. Ф. Переписка Курбатова с А.Кантемиром. Ед. хр.1, 2, 4.

19. Письма о природе и человеке Антиоха Кантемира// РНБ РО. Ф. Q. XV. Л. 24 (рукописный титул русского издания).

20. Письма русских волонтеров из-за границы в кабинет Петра I// РГАДА. Ф. Госархив. Разряд IX. Отд. II. Кн. 18. Л. 135, 361.

21. Письма И Фокеродта к Г.З.Байеру, 1730-1731 гг.//ПФА РАН. Разряд I. Оп. 72. № 3. Л. 17-18об, 33-34об, 39-40, 85-86об., 91-92, 152-153.

22. Письмо Г.З.Байера к А.Д.Кантемиру, 1729 г.// ПФА РАН. Ф. 784. Оп. 2. № 8. Л. 125-125об.

23. Письмо А.ДЖантемира к Г.З.Байеру, 1730 г.// ПФА РАН. Ф. 784. Оп. 2. № 3. Л. 50-51об.

24. Письма О.А.Поздеееа.П ГИМ ОПИ. Ф. Собрание рукописей Е.В.Барсова. XV. Л. 106.

25. Речи О.А.ПоздеееаП РГБ РО. Ф. 147. Собрание масонских рукописей. № 1971. № 2128. Л. 4, 5, 7.

26. Ритуал приема в Елагину ложу// ГПБ РО. Ф. Михайловского Н.М. Q. 216. Л. ЗЗоб. Q. 214. Л. 20об.

27. Слово о погибели русской земли// «Изборник» (Сборник произведений литературы Древней Руси). М, 1969. С. 327.

28. Статейный список путешествия графа Бориса Петровича Шереметева в Европейские государства, 1697-1699 гг.// РГАДА. Ф. 66. On. 1. Ед. хр. 1.

29. Старообрядческие тексты// ИР ЛИ РО. Собрание Мезенское. № 26. Л. 41 об.// ГИМ ОПИ. Собрание Хлудова. № 361. Л. 39.

30. Стихотворное послание-напутствие С.Волчкова А.Кантемиру// МИД АВПРИ. Ф. Сношения России с Англией, 1734 г. Д. 553. Л. 64-64об.

31. De ZothoffYame gentil homme Moscovite l'an 1705 le 3/24 Juillet à Paris// РНБ PO. Ф. 777. Собрание П.Н.Тихонова. On. 3. № 354. Л. 101-112.1.. Печатные источники

32. Аничков Д. Рассуждение о бессмертии души человеческой// Полезное увеселение, 1762. Т. 4.2. Апофегматы. М., 1716.

33. Барское Я.Л. Переписка московских масонов XVIII-ro века. 1780-1792 гг. Пг., 1915.

34. Богданович И. Ф. О источнике страстей//Невинное упражнение, 1763. Вып. 1-6.

35. Богданович И.Ф. О всегдашнем поведении человека. О постоянстве// Невинное упразднение, 1763. Вып. 1.

36. Болотов А. Т. Памятник протекших времян или краткие исторические записки о бывших происшествиях и о носившихся в народе слухах. М., 1775.

37. Болотов А.Т. Из записок. Кенигсберг во время семилетней войны. СПб., 1863.

38. Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков, 1738-1793 гг.//Русская старина, 1870. Приложение. Т. 1.

39. Болотов А.Т. Записки Андрея Тимофеевича Болотова, 1737-1796. Тула, 1988.

40. Веницеев СЛ. Описание случая во время падения М.Аврелия Антонина Римского Императора с римским гражданином Антигоном. Марк Аврелий Император Антигону в ссылке утешения от бессмертных богов желает. Переводы// Доброе намерение, 1764. Май.

41. Вечерняя заря, 1782. Ч. 3.

42. Вивес. Путеводитель к премудрости/Перевод С.И.Гамалеи. М., 1768.

43. Вольтер. Кандид/Перевод С.Башилова. СПб., 1769, 1779.

44. Вольтер. Микромегас/ Перевод А.Р.Воронцова// Ежемесячные сочинения., 1755-1757 гг. Т. 3/ Перевод А.П.Сумарокова //Трудолюбивая пчела, 1759 г.

45. Вольтер. Путь счастия человеческого. СПб., 1772.

46. Вольтер. Философские сочинения. М.: Наука, 1988.

47. Воронцов А.И. Заметки о моей жизни и о различных событиях, совершившихся в течение этого времени как в России, так в Европе// Русский архив, 1883. Кн. 1. Вып.2. С. 227-290.

48. Воронцов А.Р. Записка об Испании// Россия и Запад: горизонты взаимопознания. Литературные источники XVIII века (1726-1762). М.: ИМЛИ РАН, 2003. Вып. 2. С. 448-463.

49. Воронцов А.И. Notice sur ma vie et les événements différents, qui se sont passés tant en Russie qu'en Europe pendant ce temps-là// Архив князя Воронцова. M., 1872. T. 5. С. 6-87.

50. Гавриил Бужинский. Полное собрание поучительных слов. М., 1784.

51. Газета «Ведомости» (1703-1727)// Россия и Запад: горизонты взаимопознания. Литературные источники первой четверти XVIII века. М.: Наследие, 2000. Вып. 1. С. 440-442.

52. Геллерт. Басни и сказки/Перевод М.Матинского. СПб., 1775.

53. Геллерт. Нравоучение. М., 1775, 1777. Ч. 1-2.

54. Геллерт. Утешительные рассуждения против немощной и болезненной жизни/ Перевод А.Шумлянского. М., 1773.

55. Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудраго преобразователя России, соб-ранныя из достоверных источников и расположенныя по годам. М., 1788-1789. Т. 1-12.

56. Голиков И.И. Дополнения к Деяниям Петра Великого. М., 1790-1797. Т. 1(13)-18(30).

57. Господина Геллерта достойная любви// Ежемесячные сочинения, 1755. Т. 2. С. 153-155.

58. Григорович-Барский В. Путешествие к святым местам в Европе (1723-1725)// Россия и Запад. Вып. 2. С. 479-607.

59. Григорович-Барский В. Странствования Василья Григоровича-Барского по Святым местам Востока с 1723 по 1747 г. СПб., 1885. Ч. I.

60. Григорович-Барский В. Странствования Василья Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. М., 2004. Ч. I.

61. Давыдовский Л. Рассуждение о истинном человеческом благе Лаврентия Давыдовского. Изд. Университетской типографии. М., 1782.

62. Дашкова Е.Р. Путешествие одной знатной российской госпожи по некоторым английским провинциям// Опыты трудов Вольного российского собрания, 1775. Ч. 2.

63. Дашкова Е.Р. Записки. Лондон, 1840, 1859.

64. Дашкова Е.Р. Записки// Современник, 1845.

65. Дашкова Е.Р. Записки// Отечественные записки, 1859. № 9-12.

66. Дашкова Е.Р. Записки. 1743-1810. Л., 1985. С. 3-209.

67. Димитрий Ростовский. Собрание разных поучительных слов и других сочинений. Ч. 1-6. М, 1786.

68. Димитрий Ростовский. Рассуждение о Образе Божии и подобии в человеце. М., 1717.

69. Димитрий Ростовский. Розыск, т.е. рассмотрение о раскольнической Брынской вере, о учении и делах их. М., 1745. Ч. 1-2.

70. Додели Р. Китайский мудрец, или наука жить благополучно в обществе, состоящая в нравоучительных наставлениях, сочиненных древним Восточным Брамином, с дополнением рассуждений о христианском законе Европейского мудреца/Изд. В.Г.Рубана. СПб., 1773.

71. Додели Р. Книга премудрости и добродетели/ Перевод В.С.Подшивалова. Изд. Н.Новикова. М., 1786.

72. Документальные материалы по делу А.П.Волынского и о других событиях в России 1738-1740 гг. (Переписка А.П.Волынского 1729-1730 гг. Дипломатическая переписка фон Зума, фон Мардефелъда, де ла Шетарди 1738-1740 гг.)// Россия и Запад. Вып. 2. С. 740-807.

73. Документы и материалы по истории Московского университета второй половины века. В 3 тт. М., 1960-1963.

74. Ежемесячные сочинения и известия об ученых делах, 1763-1764.

75. Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие, 1755-1757.

76. Екатерина II. Обманщик. Обольщенный. Шаман Сибирский// Сочинения императрицы Екатерина II на основании подлинных рукописей с объяснительными примечаниями акад. АН.Пыпина. СПб., 1907. Т. 5.50,5154,55.