"Вечные образы" в творчестве А. П. Чехова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Коммиссарова, Ольга Владимировна

• Коммиссарова, Ольга Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Коммиссарова, Ольга Владимировна

Введение.

Глава /. Образ русского Гамлета и феномен «гамлетизма» в творчестве А. П. Чехова

§1.К постановке вопроса. Проблема гамлетизма в русской дочеховской литературе.

§2.0браэ русского Гамлета в рассказах Чехова середины 80-х годов:

Рассказ без конца» (1886), «На пути» (1886), «Верочка» (1887).

§ З.Иванов как русский Гамлет.

§4.Гамлетовская тема в послесахалинском творчестве Чехова : повесть «Дуэль» (1891) и фельетон «В Москве» (1891).

§5.«Гамлетовское» и «донкихотское» в героях произведений Чехова

1890-1900-х годов.

Глава IL Фаустовское начало в героях А. П. Чехова.

§ 1 .К постановке вопроса.

§2.Фаустовские мотивы в рассказах Чехова

На пути» (1886) и «Пари» (1888).

§3.Фаустовская ситуация в произведениях Чехова конца 80-х - начала 90-х годов: неоконченная пьеса о Соломоне (1888?), «Скучная история» (1889), «Страх» (1892).

§4. «Фаустовский подтекст» трагедии Коврина («Черный монах» 1894).

§5.0тголоски фаустовской темы в рассказе «Архиерей» (1902).

ГлаваШ. Образ несостоявшегося Дон Жуана в творчестве А, П. Чехова.

§ 1 .К постановке вопроса.

§2.Платонов как несостоявшийся Дон Жуан (донжуанские мотивы в пьесе Чехова «Безотцовщина»).

§З.Переклички с образом Дон Жуана в характере Камышева («Драма на охоте» 1884-1885).

§4.Несостоявшийся Дон Жуан в рассказах

На пути» (1886) и «Володя» (1887).

§5.Донжуанское и антидонжуанское в героях рассказов Чехова 90-х годов.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «"Вечные образы" в творчестве А. П. Чехова»

Вечные» образы и сюжеты - неотъемлемая часть любой национальной литературы. Изучение специфики обращения к ним конкретного писателя позволяет глубже понять механизм взаимодействия его творчества с мировой литературной традицией, особенности используемой им типологии характера, а грамотное толкование вводимых автором в произведение культурных реминисценций и аллюзий расширяет интерпретационные возможности конкретного текста.

Наше внимание в связи с указанной проблемой к творчеству Чехова может показаться неожиданным: известен четко сформулированный Чеховым отказ от персонажа - легендарного деятеля или героя прошлого и осознанное стремление писателя к изображению обыкновенного среднего человека. Однако обилие самых разных литературных «отсылок», которыми для вдумчивого читателя насыщены чеховские тексты, постоянно привлекает внимание исследователей и требует объяснения. Хочется надеяться, что предпринятая в настоящей работе попытка увидеть в характере и мировосприятии некоторых героев Чехова отголоски гамлетовского, фаустовского, донжуанского начала позволит раскрыть новые грани любимого писателем типа «зарапортовавшегося» героя «недотепы»1 и уточнить наши представления о взаимодействии в творчестве Чехова мировой и русской литературных традиций.

Переходя в разряд «вечных образов», литературный герой, безусловно утрачивает часть многостороннего универсального содержания, заложенного в него автором, взамен приобретая черты, созвучные определенной эпохе и той культуре, в которую он попадает, поэтому собирательные образы русского Гам

1 Оба определения принадлежат К. И. Чуковскому (131, с. 18). Здесь и далее цитируемые работы см. в библиографии. В скобках первая цифра соответствует порядковому номеру цитируемого издания в общем библиографическом списке, вторая цифра указывает номер страницы. лета. русского Фауста, русского Дон Жуана получают самостоятельное развитие в российской литературе и многим отличаются от своих прообразов. Сказанное нельзя не учитывать при разговоре о роли «вечных образов» в творчестве писателя. вступившего в литературу в конце XIX века. В произведениях Чехова его собственное глубокое понимание героев мировой классики корректируется подспудным знанием того, какое художественное воплощение данный образ уже получил в творчестве других русских писателей и какое представление о нем быту ет в широких слоях российской интеллигенции. Волей-неволей Чехов соприкасается с «вечными образами» через посредство предшествующей ему русской литературы, в первую очередь Тургенева, богатство литературно-ассоциативного фона произведений которого теоретически осмыслено самим писателем в докладе «Гамлет и Дон Кихот».

Анализ существующих литературоведческих исследований, связанных с интересующей нас темой, проводился в нескольких направлениях. Отдельного упоминания заслуживают труды, посвященные рассмотрению истории возникновения и жизни в русской литературе «вечных образов» Гамлета, Дон Кихота, Дон Жуана, Фауста1. Данные исследования обогатили автора настоящей работы богатейшим фактическим материалом, позволившим более грамотно и осознанно раскрыть культурно-исторический контекст проблемы. Но имя Чехова в них либо вовсе не упоминается, либо ему уделено сравнительно мало внимания, что, впрочем, объяснимо: стремясь охватить достаточно большой период бытования рассматриваемого явления, исследователи вынуждены главным образом обращать внимание на бесспорные, открыто провозглашенные случаи использова Левин Ю. Д. Шекспир и русская литература XIX века (56); Старосельская Н. Д. Русский Фауст (100); Жирмунский В. Гете в русской литературе (33); кандидатские диссертации Погребной Я. В. О закономерностях возникновения и специфике литературных интерпретаций мифемы Дон Жуан (80) и Веселовской Н. В. Дон Жуан русской классической литературы (15) ния писателем «вечных образов» (А. С.Пушкин, А. К. Толстой, М. Цветаева - в связи с Дон Жуаном, И. С. Тургенев - в связи с Гамлетом и Дон Кихотом).

Впервые сама возможность и значимость для изучения особенностей творческой манеры Чехова сопоставления ряда его персонажей с «вечными образами» мировой литературы обоснована В. Б. Катаевым в книге «Литературные связи Чехова» (45). В ней же автор дает и возможные образцы такого сопоставления, анализируя характеры чеховского Гамлета-Иванова, Фауста-профессора Николая Степановича и Дон Жуана-Гурова и выделяя присущий каждому из названных типов героя определенный комплекс черт. За исключением книги Катаева мы не можем назвать ни одного серьезного монографического исследования, посвященного роли «вечных образов» в творчестве Чехова. Разработка данной проблемы до сих пор носит весьма фрагментарный характер, исчерпываясь рамками небольших статей, посвященных анализу конкретного произведения1, или отдельными упоминаниями о «вечных образах» при раскрытии характера какого-нибудь чеховского героя в трудах, связанных с различными аспектами поэтики писателя (см. работы К.И. Чуковского, Ю. Айхенвальда, Н. Я. Берковского, 3. Паперного, И Сухих). Как правило, внимание исследователей сосредоточено вокруг произведений, где сопоставление персонажей с «вечными образами» настойчиво подсказывается текстом: «Безотцовщина», «Иванов», «Скучная история», «Дуэль», «Дама с собачкой». Произведения с более завуалированными связями с мировой классикой рассматриваются реже.Практически вне поля зрения ученых остается и вопрос об отражении в конкретных художественных текстах эволюции чеховских представлений о русском Гамлете, Фаусте, Дон Жуане и о причинах, ее порождающих. В настоящей

1 Елизарова М.Е. Образ Гамлета и проблема гамлетизма в русской литературе конца 19 века (32); Норец Ж.С. Иванов и Гамлет (Опыт сравнительной характеристики (74); Шах-Азизова Т.К. Русский Гамлет ("Иванов" и его время) (134); Гульченко В.В. Платонов и Дон Гуан (Проблема Дон Жуана в произведениях А. С. Пушкина «Каменный гость» и А.П. Чехова «Безотцовщина») (128). работе будет предпринята попытка хотя бы отчасти ликвидировать указанные пробелы.

Итак, цель исследования видится нам в выявлении и подробном изучении характера и мировосприятия героев Чехова, которых можно соотнести с «вечными образами» мировой литературы (Гамлетом, Фаустом, Дон Жуаном), в рассмотрении эволюции каждого из названных типов персонажа в творчестве писателя и на основании этого некоторых особенностей чеховского прочтения мировой классики, созвучных его собственному миропониманию.

Названная цель может быть достигнута при решении ряда частных задач. Во-первых, уже во введении необходимо уточнить тот смысл, который мы вкладываем в понятие «вечный образ». Дело в том, что указанное понятие не получило в литературоведении жесткого определения и, по всей видимости, в силу своей специфики, действительно, не нуждается в нем. Литературный энциклопедический словарь толкует его следующим образом: «Вечные образы -литературные и мифологические персонажи, имеющие всечеловеческое значение и нашедшие многочисленные воплощения в литературе разных стран и эпох: Прометей, Каин и Авель, Мефистофель и Фауст, Гамлет, Дон Жуан, Дон Кихот. Вследствие заложенного в вечный образ глубокого общезначимого, нравственного и мировоззренческого содержания, выходящего за рамки породившей их эпохи, они приобрели непреходящую эстетическую ценность. Потенциально всякий образ, воспринимаемый как современный читателями разных эпох, может расцениваться в качестве «вечного». Однако по традиции, установившейся в литературоведении, к вечным образам относят прежде всего такие образы, которые дают возможность их многозначной философской интерпретации».1 Эта непритязательная формулировка содержит, на наш взгляд,

1 Литератур ный энциклопедический словарь. М., 1987,- с.64 основныг отличительные особенности «вечного образа»: «непреходящая эстетическая ценность», порождаемая нравственным мировоззренческим содержанием и потенциальной многозначностью. «Вечный образ», с одной стороны, оказывается символом каких-то универсальных свойств, присущих человеческой натуре, с другой, той рамкой, которую каждая эпоха, каждый читатель заполняет своим содержанием, открывая все новые, созвучные собственным переживаниям грани. В последнее время в работах современных литературоведов понятие «вечный образ» часто отождествляется с понятием «архетип». Подобное сближение, несомненно, имеет основание, но все же архетип ориентирован на бессознательное восприятие неких архетипических мотивов и их комбинаций, в то время как появление «вечного образа» обычно связано с сознательным стремлением художника «придать через мифологические и литературные параллели глубину и перспективу изображаемому» (45, с.85). Но оговоримся: если при анализе образа пушкинского Дон Гуана или даже тургеневского Гамлета Щигровс кого уезда мы можем говорить о сознательном стремлении автора сопоставить героя с конкретным «вечным образом», то обращение к «вечным образам» в творчестве Чехова не носит столь ярко выраженного характера. Хотя его творчество во многом реминисцентно, обычно это скрытая, косвенная ре-минисцентность. Таким образом, сформулировав тему: ««Вечные образы» в творчестве Чехова», - мы осознаем, что говорим скорее не о «вечных образах» в традиционном смысле, а лишь об их отолосках в чеховских произведениях.

Во-вторых, исследование особенностей чеховской интерпретации «вечных образов» невозможно без привлечения широкого культурно-исторического контекста: следует проследить, как интересующие нас вечные образы появляются и развиваются в русской дочеховской литературе, проанализировать возможности соприкосновения писателя с данной традицией, выявить круг источников, ш которых он мог почерпнуть ту или иную трактовку русского Гамлета,

Фауста, Дон Жуана. Решению указанной задачи посвящен первый параграф каждой гла вы работы.

В-третьих, надо установить строгие критерии отбора произведений для анализа. Подробно они будут оговариваться в процессе работы. Во введении считаем нужным прояснить только самые общие принципы. Безусловно, определяющим критерием является для нас наличие в тексте сопоставлений с рассматриваемым «вечным образом», а также прямых или скрытых перекличек с соответствующим произведением мировой классики. Но ввиду разнообразия литературных связей чеховских образов с предшественниками в русской и мировой литературе и специфики самого понятия «вечный образ» в нашем поле зрения оказались и произведения, чья связь с мировой литературной традицией внешне ограничена отдельной цитатой, мотивом, ситуацией или не декларирована вовсе, если их герои наделены хотя бы отчасти комплексом черт, присущих русскому Гамлету, Фаусту, Дон Жуану в нашем понимании.

В-четвертых, логичным результатом исследования может стать попытка соотнесения вырисовывающегося перед нами в ходе анализа типа героя с некоторыми 1 гранями духовного облика самого писателя, отчасти реконструируемого по письмам, воспоминаниям современников, мнениям ряда критиков. Возможность и необходимость постановки такого вопроса определяется спецификой «вечного образа», почти всегда рождаемого на стыке самых разных литературных интерпретаций, интерпретация же, как правило, субъективна и потому раскрывает перед нами не только смысл того или иного произведения, но и личность самого интерпретатора.

Характер поставленных целей и задач определяет последовательность рассмотрения проблемы и структуру работы, состоящей из введения,трех глав и заключения.

Каждую главу открывает параграф «К постановке вопроса». В нем прослеживается история развития образа русского Гамлета, Фауста, Дон Жуана, называются предполагаемые источники формирования чеховской концепции данного образа, дается ее общая характеристика. В последующих параграфах в хронологическом порядке рассматриваются драматические и прозаические произведена я Чехова, в которых, по нашему мнению, присутствуют герои, соотносимые с «вечными образами». В конце главы помещены выводы.

При этом следует сразу оговорить, что ряд произведений писателя («На пути», «Страх», «Скучная история») анализируются с разных точек зрения сразу в нескольких главах работы, иными словами герои их попеременно оказываются то Гамлетами, то Фаустами, то Дон Жуанами. Стремясь оправдать данный алогизм, напомним, что почти все критики и литературоведы как при жизни Чехова, так и впоследствии, говоря об особенностях характера Платонова, Иванова, Лихарева, профессора Николая Степановича, прибегали к сопоставлениям этих героев с самыми разными «вечными образами», всякий раз легко находя подтверждения в тексте (Лихарев-русский Гамлет и Фауст, Платонов - Дон Жуан и Гамлет). Дело здесь не в добросовестности или недобросовестности конкретного ученого, а в том, что рассмотренные нами чеховские Гамлеты, Фаусты, Дои Жуаны действительно близки по своему мировосприятию и психологическому складу. По предположению автора настоящей работы, они воплощают разные стороны сквозного для всего творчества Чехова типа героя - человека слабого, неуверенного, сомневающегося, часто чувствующего себя несостоявшимся как личность. Постановка вопроса о возможной родственности мироощущения этого героя переживаниям самого писателя, отдельно рассматриваемая в работе, представляется нам одним из существенных, хотя и не бесспорных результатов проведенного исследования.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Коммиссарова, Ольга Владимировна

Заключение.

В настоящей работе была предпринята попытка раскрыть особенности характера и мировосприятия и проследить эволюцию чеховских Гамлетов, Фаустов, Дон Жуанов, а также на основе данного анализа выявить то новое, что вносит Чехов в трактовку указанных образов по сравнению с предшествующей ему литературной традицией.

Реминисцентность - одна из существенных, хотя и неявных черт чеховского творчества. Литературно-ассоциативный фон произведений писателя богат и разнообразен. Это и позволяет говорить об отголосках в характерах и умонастроениях ряда персонажей Чехова «вечных образов» мировой литературы.

Проведенный нами анализ истории развития образов русского Гамлета, Фауста и Дон Жуана в дочеховской литературе и творчестве Чехова показал, что в толковании «вечных образов» Чехов во многом опирается на опыт предшественников, в первую очередь, Тургенева, и в то же время существенно переосмысляет его, главным образом усиливая трагическую экзистенциальную подопле]су конфликта героев с миром и постепенно уходя от прямолинейного сопоставления персонажа с тем или иным «вечным образом» по направлению к более скрытой, завуалированной типологической близости героя и его мирового прототипа, обусловленной общностью мировосприятия, психологического склада личности, отношения к жизни.

Во многом трагическое прочтение писателем мировой классики, думается, порождено целым рядом причин. Во-первых, оно отражает общую тенден лцию к усилению катастрофичности мышления, свойственную рубежу веков (так называемая философия конца века). Во-вторых, новое решение Чеховым «вечных» вопросов о соотношении действия и рефлексии, границах человеческого познания, возможности и дозволенности счастья иллюстрирует сложное взаимодействие с предшествующей литературной традицией писателя, творчество которого закономерно завершает развитие русской гуманистической литературы XIX пека. Чеховские Гамлеты, Фаусты, Дон Жуаны, безусловно, восходят к сквозному для всего XIX века литературному типу лишнего человека, наследуя многие его традиционные черты: эгоизм, рефлексию, слабость, тягу к размышлению над «вечными» вопросами о смысле жизни и месте человека в мире - но решение проблем, поднимаемых чеховскими «неудачниками», в рамках привычных рационально-гуманистических ценностей оказывается уже невозможным, и поэтому трагическое мировосприятие многих героев Чехова, вдруг ощутивших себя лишними, несостоявшимися, слабыми и беззащитными перед лицом страшного в своей непостижимости бытия, предвосхищает настроения, свойственные XX веку.

При этом, несмотря на то, что осознаваемое многими героями собственное душевное неблагополучие часто осмысляется Чеховым как отражение всеобщего неблагополучия непонятной и жестокой жизни, полностью ответственности за поступки Чехов с персонажей не снимает. Рационально-гуманистическое начало в той или иной форме всегда присутствует в осмыслении трагедии чеховских персонажей, живущих в разладе с миром. Писатель всегда оставляет возможность объяснения безнадежно трагического мировосприятия своих героев физиологическими (следствие болезни или состояния аффекта) и конкретными психологическими причинами (нагнетание негативных черт в характерах героев, отрицательные оценки некоторых их поступков, даваемые не только в самих произведениях, но и в письмах, см., например, письмо А.Н.Плещееву, от 30. 09. 89 о характере профессора, героя «Ску чной истории»). Таким образом, в работе мы приходим к выводу, что в чеховском мире утверждается не столько достижение человеком традиционных гуманистических идеалов, сколько само стремление к ним, утверждение их значимости в непонятном и алогичном мире.

Стремление Чехова к более трагическому, по сравнению с предшественниками, прочтению «вечных образов» связано и с особенностями внутреннего мировоззренческого поиска самого писателя, его тяготением к изображению человека в момент кризиса, крушения прежних представлений о жизни, аналоги которого он ищет в мировой литературе. Иными словами, русские Гамлеты, Фаусты, Дон Жуаны у Чехова служат для более полного раскрытия разных граней духовного облика одного из наиболее постоянных в художественном мире; пис ателя героя - человека, вдруг открывающего для себя страшное в своей непостижимости и обыденности бытие.

Важным условием жизни "вечного образа" в той или иной культуре или творчестве отдельного писателя является опора на развитие одного из возможных его толкований. Толкование же всегда субъективно, и поэтому исследование движения такого сквозного литературного образа или сюжетного хода в ряде произведений писателя позволяет судить о неких общих внутренних тенденциях его творчества, что особенно характерно для русской литературы, которая всегда тяготела к актуальному прочтению классики, прямому переносу литературного героя в жизнь

Постоянное, на протяжении почти двух десятилетий (1880-е - 1900-е годы) обостренное внимание Чехова к ситуации "открытия" и герою, оказавшемуся в ней, сразу вызвало интерес исследователей. Вопрос о возможном наличии в ее развитии биографической подоплеки поднимался Л. Шестовым, Ю. Айхенвальдом, А. В. Амфитеатровым. К слову сказать, Л.Шестов и Ю. Айхенвагсьд, говоря об особенностях мировоззрения писателя, прибегают к образному сравнению Чехова с Гамлетом*. "Он, как Гамлет, хочет подвести под своего противника подкоп аршином глубже, чтобы разом взорвать на воздух и инженера, и его строение."(Л. Шестов. 136, с. 60); "Под слоем всех новшеств и новинок, какие приобрело себе человечество, Гамлет-Чехов видит все то же неисцелимое страдание, как оно было и в то бесконечно-далекое, невообразимое время, когда бог носился над хаосом."(Ю. Айхенвальд. 1, с. 15).

Вопрос об автобиографическом характере творчества Чехова не раз поднимался и российским литературоведением второй половины XX века. Подробные сведения о возможных прототипах героев, отголосках в произведениях писателя некоторых событий его жизни содержатся уже в комментариях к полному собранию сочинений Чехова. Много внимания данному аспекту творчества писателя уделено в работах самых разных исследователей: М.Л. Семановой, Е.М. Сах аровой, Э. Полоцкой, М. Громова, Е. Толстой. Однако в процессе работы над данным исследованием нас интересовал главным образом скрытый, внутренний автобиографизм чеховского творчества, основанный не на близости отдельных сюжетных ходов произведения реальным событиям жизни автора, а на общности психологического склада личности писателя и героя, тождестве их духовно-нравственных переживаний. В современном Чеховедении версию именно такого прочтения творчества Чехова разрабатывают последователи профессора М. Е. Бурно, доказывающего наличие психастенического начала в мироощущении самого Чехова и ряда близких ему героев. По мнению ученого, Чехов как психастеник «лечил себя творческим самовыражением», наделяя основными психастеническими чертами (ранимость, страх, холодность в отношениях с окружающими, склонность к тревожному анализу, размышлению о себе и мире) многих своих персонажей, которых мы в свою очередь пытались сопоставить с «вечными образами» Гамлета, Фауста, Дон Жуана. Хотя теория профессора Бурно признается не всеми чеховедами, и, действительно, не все ее положения в равной степени убедительны, нам кажется, что косвенно она подтверждает неоднократно высказываемое в работе и являющееся для нас существенным предположение о скрытой близости мироощущения «зарапортовавшегося» человека-«недотепы», отдельные грани характера и мировосприятия которого являют нам чеховские Гамлеты, Фаусты и Дон Жуаны, духовному облику самого Чехова. Скрытая автобиографичность этого героя, думается, сознательно скрывается Чеховым, но все же кажется достаточно явной.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Коммиссарова, Ольга Владимировна, 2002 год

1. Айхенвальд Ю. А.П. Чехов. Основные моменты его произведений. М., 1905.

2. Айхенвальд Ю. Пушкин. М., 1908.

3. Айхенвальд Ю. Письма Чехова. М., 1915.

4. Альман А. Д. Антон Чехов и Гюи-де-Мопассан. Саратов, 1908.

5. Ахматова А. А. О Пушкине: статьи и заметки. Л., 1977.

6. Ахметшин Р. Проблема мифа в прозе А. П. Чехова. Автореф. дисс. на со-иск. ученой степени канд. фил. наук: 10,01.01. М., 1997.

7. Багно В. Е. «Дон Кихот» Сервантеса и русская реалистическая проза // Эпохи реализма: из истории международных связей русской литературы. Л., 1982.

8. Балухатый С.Д. К истории текста и композиции драматических произведений А.П.Чехова "Иванов". Л., 1927.

9. Бартович A.B. Для кого написан "Гамлет" // Бартович A.B. Шекспир. Англия XX в. М., 1994.

10. Белкин А. Читая Достоевского и Чехова. Статьи и разборы. М., 1973.

11. А. Белый Чехов // Путешествие к Чехову. М., 1996.

12. Берковский Н.Я. Чехов: от рассказов и повестей к драматургии // Берков-ский Н.Я. Литература и театр. М.,1987.

13. Э.Бройде Чехов. Мыслитель. Художник. Столетие творческого пути. Катастрофа, возрождение. Bad Soden-Samunster, 1980.

14. Булгаков С. Чехов как мыслитель // Путешествие к Чехову. М.,1996.15