Тип героя в прозе Б. Л. Пастернака тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Куликова, Светлана Анатольевна

• Куликова, Светлана Анатольевна
• кандидат филологических наук
• 1998

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Куликова, Светлана Анатольевна

Введение

0.1. «Поэтическая проза» в литературе начала XX века

0.2. Исходные теоретические понятия

0.3. Степень изученности проблемы

0.4. Актуальность работы и материал исследования

0.5. Цели, задачи и методы работы

0.6. Положения, выносимые на защиту

0.7. Научная новизна и практическая значимость исследования

Глава первая

Проза ищет и находит человека в категории речи.» (Ранняя проза)

1.1. Герой как «условие эстетического видения»

1.2. Человек в модели мира

1.3. Герой в сюжетном пространстве ранней прозы

1. 4. Автор и герой

Глава вторая

Герой как «опорная точка» движения «мировой мысли и поэзии» (роман «Доктор Живаго)

2.1. Мера героя

2.2. «Я» и «Другие»: герой в системе персонажей

2.3. Судьба доктора Живаго как «Опыт русского Фауста»

2.4. Интердискурсивность романа как «форма развернутого театра в слове»

2.5. «Я в гроб сойду и в третий день восстану.»

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Тип героя в прозе Б. Л. Пастернака»

0.1. Одна из ярких примет художественной культуры начала XX века -активные стилевые поиски, динамизация процессов обновления языка, интенсивная трансформация сложившихся жанров. Характерным явлением этого времени становится изменение соотношения прозы и поэзии. Если классическому периоду русской литературы была свойственна устойчивая дихотомия главных типов художественного мышления - прозы и стиха, то в первой трети XX века отчетливо просматривается тенденция к взаимовлиянию и даже взаимопроникновению прозаических и поэтических форм литературы.

Среди причин, обусловивших сближение прозы и поэзии, - широкое распространение идеи единого по сути, теургического искусства и вызванной этим необходимости синтеза различных видов искусств - музыки, литературы, живописи. «Поэзия и проза, как в древней России, так и в новой, образовали единый поток, который нес на своих волнах, очень беспокойных, но очень мощных, драгоценную ношу русской культу/ '. Писатель должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте; тем более прозаик о поэте и поэт о прозаике. Бесчисленные примеры благодетельного для культуры общения .у нас на лицо.» - писал Александр Блок в 1921 году.1

Динамика развития реальности, с ее катастрофами и событиями «циклопического масштаба», требовала от художника поиска новых типов контактов с изменяющимся миром, освоения новых жанровых форм, способных выразить опыт человека XX века.

Проблема соотношения прозы и поэзии оказалась особенно актуальной для творчества поэтов постсимволистской эпохи: Б.Л. Пастернака, В.В. Хлебникова, О.Э. Мандельштама, М.И. Цветаевой, A.A. Ахматовой.

Уи

Каждый из них, так или иначе признавая «обреченность на прозаическое слово» (Цветаева), по-своему объяснял обращение к прозе. М. Цветаева -давлением обстоятельств: «Эмиграция делает меня прозаиком».2 О. Мандельштам и Б. Пастернак писали о взаимодополнительности и взаимонеобходимости прозы и поэзии: «Сама поэзия потребовала прозы. Она утратила всякий масштаб оттого, что не было прозы.».3

Не отделимые друг от друга, поэзия и проза - полюса. По врожденному слуху поэзия подыскивает мелодию природы среди шума словаря и .предается затем импровизации на эту тему. Чутьем, по своей одухотворенности, проза ищет и находит человека в категории речи. Начала эти не существуют отдельно».4

Прозаическая форма более соответствовала тем проблемам, к которым обращались поэты. Многие значительные для А. Блока темы: народа и интеллигенции, стихии и революции, культуры и цивилизации - наиболее отчетливо прозвучали именно в его прозе («Крушение гуманизма», «Стихия и культура», «Краски и слова»). Как отметил Д. Максимов, «проза Блока .обращена не к личности поэта, как таковой, и преломляемому в личности миру, а к литературе, культуре, к русской духовной и общественной жизни.».5 Философскому осмыслению опыта предшествующей культуры и современной литературной ситуации посвятили свою критическую прозу Вяч. Иванов («По звездам», «Борозды и межи»), А. Белый («Символизм как миропонимание», «Луг зеленый», «Мастерство Гоголя»), О. Мандельштам («Шум времени», «Слово и культура», «Конец романа», «Гуманизм и современность»).

Обращение поэтов к прозе может быть связано также с желанием автора «объяснить себя», со стремлением расширить индивидуальное жанровое пространство. Для поэта, вступающего на путь прозы, важен сам момент перехода, «переключения скорости» (И. Бродский), ощущение иного «физического состава» текста. Как писала Цветаева, «.проза физически требует больше времени - как больше бумаги - у нее иная физика.» (выделено автором).6

Первые прозаические опыты Б. Пастернака, О. Мандельштама, М. Цветаевой датируются серединой 1910-х годов, расцвет их прозы приходится на 20-30-е годы. Для этого периода характерна чрезвычайная гибкость, подвижность жанровых границ внутри самой прозы: «Исчезло ощущение жанра. Рассказ, повесть больше не ощущаются как жанр. Литература идет многими путями одновременно, и одновременно завязываются многие узлы» -писал Ю. Тынянов.7 В это время разворачиваются многочисленные дискуссии о прозе, распространяются необычные жанровые определения, такие как «повесть в отрывках» (Л. Сейфуллина «Четыре главы»), «быль» (М. Шагинян «Перемена»), «роман-дневник» (С. Семенов «Голод»), «Сверхповести» (В.

Хлебников), «Четвертая проза» (О. Мандельштам), «Прозой» назвал свой первый сборник повестей Б. Пастернак.8

Проблема «прозы поэта» активно разрабатывается критикой. 3. Гиппиус в статье, посвященной прозе В. Брюсова, говорит о том, что поэт в своей прозе досказывает, «оголяет себя», тем самым она утверждает иную функцию поэтической прозы.9

Наум Берковский,10 Михаил Кузмин,11 Владимир Вейдле12 связывают свои надежды на дальнейшее развитие русской прозы именно с прозой поэтов - Б.Л. Пастернака и О.Э. Мандельштама.

Борис Эйхенбаум посвящает ряд статей прозе A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Обращение поэтов к прозе он связывает с закономерностями развития литературы - завершением классического периода, поиском новых форм, потребностью «выйти за пределы замкнутого в себе славяно-российского языка», литературная ситуация столетней давности имплицитно соотносится им с современностью: литература опять оказывается «на пороге новых форм». Переход поэтов XIX века к прозе обусловлен «борьбой жанров и стилей, борьбой поэмы с романом». С точки зрения Эйхеьбаума, в творчестве Пушкина и Лермонтова отразились два противоположных варианта движения к прозе. Анализируя статьи и письма A.C. Пушкина 1820-30-х годов, Эйхенбаум делает вывод о том, что проза и поэзия воспринимались Пушкиным как «совершенно различные формы художественной речи, так что законы, действующие в пределах одной из них, не подходят для другой», «.проза Пушкина явилась как сознательный контраст к стиху. и поэтому она должна отличаться особыми признаками, которые .резко отделяют ее от специфических свойств стихотворной речи.»13 Напротив, проза Лермонтова, по мнению Эйхенбаума, представляет собой попытку «соединить стиховое слово. с повествовательным стилем», что приводит к «гибридной форме «поэтической прозы».»14 Разрабатывая проблему генезиса «поэтической» или «риторической» прозы, Эйхенбаум относит к ней также прозу Марлинского и Гоголя. Так, по мнению ученого, «.определяется разница между двумя типами прозы, из которых один противополагает себя стиху и слагается по принципу контраста к стиховой речи, а другой, наоборот, ориентируется на стих, пользуясь всеми приемами ритмизованной и эмоционально-возвышенной речи».15

Анализируя прозу современных ему авторов (А. Ремизова, Ф. Сологуба, А. Белого, М. Кузмина), Эйхенбаум отмечает, что в их творчестве происходит «стирание границ между прозой и поэзией», а для литературной ситуации 20-30-х годов в целом, вновь становится характерно соотношение двух типов прозы: «собственно прозы» и прозы «поэтической».16

На фоне напряженных стилистических и жанровых исканий времени «проза поэтов» выделяется рядом важных черт. Обращаясь к прозе, поэт не подчиняется пластической инерции жанра, а, по меткому выражению И. Бродского, «развивает поэзию в прозу». Сами поэты настаивают на том, что к их произведениям требования прозаических жанров в чистом виде не приложимы. Цветаева, ьэзражая против сокращений в ее «Доме у Старого Пимена», писала: «Проза поэта - другая работа, чем проза прозаика, в ней единица усилия (усердия) - не фраза, а слово, и даже часто - слог.» С этим связано обостренное чувство слова, которое обладает для поэта мощной интегрирующей смыслы энергией: Мандельштам в статье «О природе слова» называл поэтическое слово - «веером, створки его можно развернуть во времени, но, вместе с тем, он поддается умопостигаемому свертыванию.»; «пучком, из которого смысл торчит в разные стороны.»; свечой, «горящей изнутри в бумажном фонаре.»17

Проза Б.Л. Пастернака, О.Э. Мандельштама, М.И. Цветаевой

V/ 1 »/ характеризуется насыщенной метафоричностью, ассоциативнои плотностью, своеобразной ритмической организованностью. В статье «Поэт и проза» И. Бродский заметил, что, если при обращении Марины Цветаевой к прозе, ее поэзия «.утратила в форме, то осталась верной себе в смысле энергии и сути, то есть сохранила свое вещество».18

Проблема проникновения элементов стиха в прозу достаточно разработана в отечественных и зарубежных исследованиях, посвященных анализу ритмизованной прозы, особенностей реализации идиостилей поэтов в различных литературных формах, жанровых и родовых трансформаций отдельных мотивов и образов.19 Ю. Орлицкий приходит к выводу, что «.активное включение стихового начала в прозу проявлялось - в русской литературе первой трети XX века - в разных формах, причем, агентами стиха здесь выступают .и сттлаботонический метр, и версейная стихоподобная строфика, и особые графические приемы расположения текста, перестраивающие его по «вертикали»; и создание в прозе целого поля структурно-жанровых аналогов стихотворной лирики».20

Значительно менее исследованы гаме;*, тия, происходящие с теми конструктивными элементами, которые традиционно связываются с прозаическим типом повествования, такими как герой и образная система в целом, сюжет, композиция. Необычное соотнесение лирического и повествовательного начап, характерное для прозы поэтов постсимволистского периода, предопределило трансформацию структуры и способов создания литературного героя, существующего в поле постоянного напряжения между «полюсами» поэзии и прозы, привело к переосмыслению отношений Автор -герой, действительность - художественный вымысел. Анализ способов организации образа героя и его изменения на протяжении творческого пути Б.Л. Пастернака позволит увидеть «поэтическую подоплеку» его прозы как одну из важных составляющих художественного мира его произведений.

0.2. Современное литературоведение рассматривает литературного героя как сложную, иерархически организованную систему: «Единство литературного героя - не сумма, а система со своими организую:гими ее доминантами» - пишет Л .Я. Гинзбург.21 В состав понятия «литературный герой» входят исторически обусловленное понимание человека, авторская концепция личности, взаимоотношения героя и мира, обусловливающие конфликт всего произведения, особенности сюжетостроения, формально-содержательное отношение автора и героя, приемы создания образа. Литературный персонаж в художественном тексте представляет собой живое, динамически развивающееся единство, являющееся «ценностным центром» (Бахтин) и «мерой» (Мандельштам) произведения.

Для понимания литературного героя принципиально важны труды М.М. Бахтина «Автор и герой в эстетической деятельности», «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве», «Эпос и роман (О методологии исследования романа)», в которых разработаны эстетические аспекты деятельности творческого субъекта по созданию литературного персонажа. М. Бахтин подчеркивал, что «архитектоника, как воззрительно необходимое, не случайное расположение и связь конкретных, единственных частей и моментов в завершенное целое - возможна только вокруг данного человека - героя. Мысль, проблема, тема не могут лечь в основу архитектоники, они сами нуждаются в конкретном архитектоническом целом, чтобы хоть сколько-нибудь завершиться.»22 Ученый выдвигает концептуальные положения о формально-содержательной целостности литературного героя, о специфике персонажа как «предмета эстетического видения» и о разграничении «зоны автора» и «зоны героя».

Эстетический аспект изображения человека в литературе разрабатывается также В.Ф. Переверзевым в его исследованиях 20-30-х годов. В своих работах о творчестве Гоголя и Достоевского Переверзев прослеживает связь всех элементов художественного мира произведения с деятельностью и характером персонажей. В исследовании «Основы эйдологической поэтики» ученый приходит к выводу о том, что в художественном произведении «нет ни одного словесно оформленного компонента, который не был бы выражением человеческого характера и настроения. Все изображенное .является выражением человека, частью его образа и только как часть его, как одно из слагаемых образа имеет значение и смысл.»23

Некоторые положения, касающиеся взаимодействия героя с архитектоническим целым произведения, сформулированные М.М. Бахтиным, были развиты в работах Н.Т. Рымаря.24 В своей монографии «Поэтика романа» Н.Т. Рымарь исследует специфику романных форм создания внутренней целостности героя. Он замечает, что «центральная проблема романа - проблема человека - разрабатывается прежде всего как проблема сознания человека, проблема его отношения с миром».25 Рассматривая поэтику романа в целом с точки зрения эстетической деятельности, реализованной в ней, ученый выделяет несколько специфически;; моментов организации литературного персонажа, характерных для романной структуры мышления (художественный мир произведения как «система форм инобытия, отражений героя во внешней действительности», диалектичность внутреннего единства героя, конфликт ценностных систем как проблема личности, сюжетно-композиционая организация персонажа, взаимодействие внутренней и внешней точек зрения в повествовательном развертывании образа).

В работах Л.Я. Гинзбург, Д.С. Лихачева, В.Д. Днепрова проблема типологии литературного героя рассматривается в плане исторической поэтики. Ученые исследуют особенности художественного видения человека на разных этапах развития литературы, анализируют динамику способов создания персонажа, выделяют общие тенденции в развитии изображения человека и мира.

Д.С. Лихачев в книге «Человек в литературе Древней Руси» рассматривает развитие способов изображения человека на широком материале произведений русской литературы Х1-ХУИ веков. Средства создания литературного героя, применяемые автором, исследуются Лихачевым в тесной связи с доминирующими стилистическими системами конкретных исторических эпох. Анализируя особенности постепенного формирования принципов изображения человека в литературе Древней Руси, ученый выделяет ряд существенных закономерностей: возрастание личностного начала в произведениях изучаемых им эпох, снижение условности в изображении литературного персонажа, изменение способов создания человеческих образов - от повествования о персонаже к его показу.

В работах Г.А. Гуковского («Пушкин и русские романтики», «Пушкин и проблемы реалистического стиля», «Очерки по истории русского реализма») выдвигается положение о том, что тип литературного героя тесно связан с особенностями стиля, мировоззрением и методом того или иного литературного направления. Анализируя творчество поэтов начала XIX века, ученый подчеркивает, что «идея романтической личности» - это «идея единственно важного, ценного и реального, находимого романтиком в интроспекции.»26 Согласно теории Г.А. Гуковского, изменение типа героя ведет за собой смену литературного стиля и метода (переход от романтизма к реализму исследователь связывает с тем, что «романтическая личность» уступает место «маленькому человеку»).27

Л.Я. Гинзбург в своих теоретических исследованиях («О литературном герое», «О лирике») основывается на том, что литературный герой представляет собой «конкретное единство», включающее и концепцию личности, и поведение героя, и средства его изображения.28 С этой точки зрения она анализирует художественные образы русской классической литературы и произведений рубежа XIX-XX веков. Обращаясь к творчеству A.C. Пушкина, - М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, A.A. Блока, исследовательница показывает, как на разных этапах развития литературы менялась концепция личности, природа конфликта героя и мира, средства изображения внутреннего мира литературного персонажа.

В своей монографии «О литературном герое» Л.Я. Гинзбург рассматривает изменение соотношения различных элементов в структуре героя: этического и эстетического, внешнего и внутреннего, детерминированности и случайности и прослеживает последовательность развития литературного героя от «ролевой маски» к «типу», «характеру», «внутреннему человеку» позднего психологического романа и, затем, к «герою-процессу сознания».

В.Д. Днепров на материале русского романа XIX - начала XX веков и западного романа первой половины XX века исследует различные исторические типы литературного героя с точки зрения познавательно-этической функции художественного образа. «Классическое искусство говорило: вот какова норма поведения человека», романтизм, создавая образ одинокой и духовно богатой личности, стремился «восполнить» «лишенную поэзии реальность», «реалистическое искусство говорит: вот как на самом деле ведет себя человек».29 Анализируя романы Ф. Кафки, М. Пруста, Т. Манна, ученый приходит к выводу, что западные романисты XX века не удовлетворяются показом жизни отдельного человека, а стремятся вместить в сознание персонажа культурный и духовный опыт своей эпохи, что приводит к появлению нового типа романного героя.

Принципиально важными для понимания особенностей характера и способов создания литературного героя являются работы Г.А. Гуковского, М.М. Бахтина, А.П. Скафтымова, посвященные творчеству отдельных авторов.

Гуковский в своей книге «Очерки по истории русского реализма» на материале произведений русской литературы первой половины XIX века рассматривает проблему соотношения сознания героя с исторической и социальной действительностью, влияния «среды» на поведение человека и возможности личностного противостояния давлению внешних сил.30

А.П. Скафтымов, обращаясь к творчеству Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, анализирует манеру обрисовки персонажей, приемы показа их отдельных эмоциональных состояний, способы раскрытия внутреннего мира героев.31 Ученый отмечает, что в произведениях Л.Н. Толстого и А.П. Чехова происходит усложнение механизма влияния окружающей действительности на внутренний мир человека. Скафтымов приходит к выводу о том, что «.за оболочками, заслонами, за потоком текучих, случайных и верхних наслоений» писатель всегда стремится увидеть «корни человеческих поступков».32

В работах М.М. Бахтина о поэтике Достоевского показано, что сознание героя перестает быть объектом изображения и становится активным участником диалога, разворачивающегося на всем пространстве текста.33 Слово персонажа стремится к равноценности с авторским словом. В своем исследовании «Автор и герой в эстетической деятельности» М.М. Бахтин выдвигает гипотезу, согласно которой содержание художественного произведения представляет собой рассказ о «встр :че» и возникающих на глазах читателя сложных, амбивалентных отношениях между автором и героем - «.и это событие их жизни, напряженно серьезного отношения и борьбы застывает в художественном целом в архитектонически устойчивое, но динамически живое формально-содержательное отношение автора и героя, в высшей степени существенное для понимания жизни произведения».34

Для понимания героя в структуре художественного текста много сделано в работах ученых тартуской школы: Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, Р.Д. Тименчика, В.Н. Топорова. Структуральный подход к проблеме литературного персонажа предполагает рассмотрение героя в его связи с жанром, сюжетом, мотивными комплексами, литературным контекстом эпохи и выявление сложной организации его образа на различных уровнях текста.

Ю.М. Лотман, изучая взаимосвязь героя и сюжета в романе XIX века, приходит к выводу о том, что «.поэтика сюжета в романе - это в значительной мере поэтика героя, поскольку определенный тип героя связан с определенными сюжетами».35

В исследованиях З.Г. Минц, Г.А. Морева, Р.Д. Тименчика, Л.Л. Пильд способы создания героя, строение образной системы, особенности конфликта и сюжетные коллизии рассматриваются с точки зрения воплотившейся в них художественной и идейной полемики автора с ближайшим литературным окружением или предшествующей литературной традицией.36

Для рассмотрения творчества Б.Л. Пастернака особенно важны исследования, посвященные специфике литературного героя в художественной практике XX века. К проблеме изображения человека в литературе конца XIX -начала XX веков обращены работы Е. Эткинда («Единство «Серебряного века»), коллектива авторов тома «Серебряный век» Семитомной Истории русской литературы, Л. Силард («Поэтика символистского романа конца XIX - начала XX века), Н.В. Барковской («Поэтика символистского романа»), Л.К. Долгополова («На рубеже веков: О русской литературе конца XIX - начала XX вв.), Л.А. Колобаевой («Концепция личности в русской реалистической литературе рубежа XIX - XX веков»).

Ученые обращают внимание на то, что на рубеже XIX - XX веков происходит разрушение традиционных представлений о месте человека в окружающем мире и движении истории, меняется само понятие личности.

Н.В. Барковская говорит о том, что символистский роман создает принципиально иной тип героя - это «абсолютно самоценная личность, понятая не как характер и не как социальный тип, а как «онтологический» человек, диалогически соотнесенный с Богом, со всей вселенной. Человеческая личность, стоящая между Богом и творением, жизнью и смертью, временным и вечным, углубляется до «бездны» (Мережковский), воплощая в своей онтологической (не индивидуальной!) судьбе судьбы всего сущего».37 «Мир и человек, лицом к лицу, как две равные величины, оказываются участниками непрерывно длящегося события», - замечает Морева.38

Для понимания специфики литературных персонажей этого периода важны исследования И.А. Ильина, Л.К. Долгополова, О.Н. Михайлова, В. Страды, Ж. Нива, В. Левина, И. Сермана, С.П. Ильева, Л.А. Колобаевой, Е. Стрельцовой, посвященные творчеству отдельных авторов.39

Подробно анализируя романы Д.С. Мережковского, философ и критик И.А. Ильин пишет о том, что, создавая своих героев, автор стремится к внешним эффектам, а не к проникновению в их психологию, что ведет к появлению плоских, эмблематичных персонажей. О.Н. Михайлов отмечает, что в изображении персонажей Мережковский «идет от метафизической схемы: Христос и Антихрист, Богочеловек и Человекобог, Дух и Плоть.»40

Анализируя роман А. Белого «Петербург», Долгополов отмечает, что его центральный герой - Николай Апполонович «как художественный образ, имеющий свое «вещественное» содержание, лишен самостоятельного значения».41

Изучение поэтики символистского романа в целом приводит исследователей к выводу о том, что измеьс :ие мировоззрения человека порубежной эпохи, акцент на субъективности восприятия и переживания, трансформация формальных приемов художественного творчества делают невозможным целостность героя, приводят к утрате им качеств и черт личности.

Говоря об этом периоде, необходимо отметить, что многие поэты и писатели «серебряного века» обращаются к предшествующему опыту русской литературы и интерпретируют классику в соответствии со своими эстетическими задачами. А. Белый, говоря о романах Достоевского, замечает несоизмеримость героя и идеи, которая им движет: «.размер каждого духовного движения преувеличен до неузнаваемости, точно перед нами души нам неведомых титанов, воплотившихся в тела больных, слабых, нервно усталых людей, проживающих в обыденности.» - это приводит его к выводу, что человек в романах Достоевского «.есть реальная, а не фигуральная арена борьбы Бога с реальным, а не фигуральным чертом.»42

Максимилиан Волошин в статье «Русская трагедия возникнет из Достоевского» пишет: «Войдите в мир Достоевского: вся ночная душа России вопит через уста его множеством голосов. Ничего не видно: ни лиц, ни фигур, ни обстановки, ни пейзажа - одни голоса, спорящие, торопливые, несхожие, резко индивидуальные.»43

Горький высказывает мысль о том, что русская литература не выполнила свою историческую миссию, поскольку прошла мимо человека волевого, действенного, активного, она «.не искала героев, она любила рассказывать о людях сильных только в терпении, кротких, мягких, мечтающих о рае на небесах, безмолвно страдающих на земле».44

В художественной практике символизма переоценка опыта русской литературы проявилась в установке на интертекстуальность литературных героев, которые в читательском сознании идентифицировались с героями Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого или с определенным литературным типом. Этот аспект рассмотрения литературных героев порубежной эпохи - разработан в исследованиях А. Лаврова, И. Смирнова, Л. Долгополова, Л. Аллена, С. Ильева, Н. Пустыгиной.45

Нам кажется необходимым отметить элемент полемики по отношению к классической литературе, свойственный символизму, поскольку для поэтики прозы Пастернака характерен постоянный диалог с русской и мировой культурой, стремление передать «существованья ткань сквозную». Подхваченная символистами идея «вечного возвращения», необходимости пережить «.в искусстве все века и все науки» соотносится с пастернаковским убеждением, что «искусство в целом» рождается из «перебоев рядов, из разности их хода. и нагроможденья позади, на глубоком горизонте воспоминанья»

1.1.

Охранная грамота» - 4,160).

Если для символистов доминирующим было философско-эстетическое переосмысление традиций русской культуры, то в 20-е годы наиболее интенсивно развивается изучение формальной организации литературного персонажа. Работы Тынянова, Эйхенбаума, Шкловского стали своеобразным этапом изучения литературного героя. Этих ученых интересовала не столько эволюция литературных персонажей, сколько система приемов, с помощью которых организуется образ литературного героя.

Б.В. Томашевский рассматривает персонаж в качестве «приема группировки и нанизывания мотивов». «Персонаж является руководящей нитью, дающей возможность разобраться в нагромождении мотивов, подсобным средством для классификации и упорядочения отдельных мотивов».46

В. Шкловский акцентирует свое внимание на связи литературного героя с сюжетом произведения: «Типический человек в типичных обстоятельствах - это человек несчастливый, рожденный в эпохи перелома укладов. Герой - обычно человек, ищущий свое место, потому что само человечество изменяется, ищет свое место, хочет стать самим собой, преодолеть во имя того, что оно считает поэтическим, справедливым, то, что потом называли прозой жизни. Герои - это люди на переломах истории; в них человечество осознает свое изменение, и не будет построена никакая структура романа, пока она не вберет в себя движения истории, перелома отношений.»47

Не рассматривая специально вопрос об эволюции формального метода и противоречиях внутри него, отметим, что в работах Б. Эйхенбаума, посвященных творчеству A.C. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого, была предпринята поп; ;тка синтеза собственно формального анализа с методами исторической поэтики. Обращаясь к роману «Герой нашего времени», Эйхенбаум говорит о том, что новеллы, из которых состоит роман, предлагают нам не рассказ о жизни Печорина, а разворачивают перед читателем историю знакомства с ней автора. Основную сущность толстовского изображения «душевной жизни» ученый видел в том, что сознание художника «разлагает ее на моменты и оформляет самую последовательность», «текучесть человеческих переживаний как таковых».

Для критических статей Тынянова, Томашевского, Эйхенбаума характерно стремление отодвинуть персонаж на второй или еще более дальний план, иными словами, - децентрация персонажа, на первом оказывается автор или прием. В этом проявляется элемент полемики по отношению к критике девятнадцатого века, воспринимавшей литературных героев как живых людей или как социально-психологические типы, а художественное произведение - как отражение внеэстетической реальности. Полемика с классической эстетикой принципиально важна для формалистов, поскольку она «остраняла» методы анализа художественного текста, делала возможным более непосредственное восприятие классических произведений. <

Формалисты, анализируя технику создания художественного текста, тонко и точно показали связь литературного героя с системой точек зрения, сюжетом, мотивами, языком, тем самым они открывали новые формы художественного видения и создавали предпосылки для дальнейшего развития способов изображения человека и мира.

А. Смородин, Н. Грознова, А. Ванюков в своих исследованиях, посвященных прозе 1920-30-х годов, указывают, что в это время обновляется и активно развивается жанр автобиографического романа и повести, в котором происходит соединение эпически-бытового содержания и лирического голоса автора. В центре произведений этого жанра оказывается не столько законченный образ героя, сколько систематизация и оценка события авторского прошлого. Жизненный опыт, в результате которого складывается отношение человека к жизни, расчленен до отдельных определяющих впечатлений и переживаний.

В 20-е годы Ю. Тынянов, опираясь на опыт поэзии начала века, вводит категорию лирического героя (статья «Блок» - 1921г.). Он пишет «Блок - самая большая лирическая тема Блока. Эта тема притягивает, как тема романа еще новой, нерожденной (или неосознанной) формации»® (выделено нами - С.К.). А. Белый в предисловии к берлинскому изданию своих «Стихотворений» говорит о «лирическом субъекте» или «субъекте поэзии» (1923г.). В том, что Ю. Тынянов и А. Белый отделяют лирического героя от автора, JI. Долгополов усматривает одну из важнейших «закономерностей поэтического развития».49 С этого момента проблема героя понимается как проблема судьбы, «пути», «единого ряда перевоплощений» поэта.

Развитие автобиографического жанра в прозе и внимание к лирическому герою в поэзии выражают важную тенденцию времени - стремление к более прямому, непосредственному выражению авторского начала.

Борис Кондаков отмечает, что в 20-30-е годы складывается неомифология социалистического государства и анализирует, как это сказывается на стилевых тенденциях литературы того времени. Говоря о доминирующих способах создания литературных героев, исследователь выделяет два варианта: для первого характерно изображение деяния, поступка, действия; дуалистическая система персонажей; героизация человека; включенность героев в происходящее; для второго - стремление показать сознание героя или автора; иерархически организованная система образов; героем становится «не герой», обычный человек; осмысление событий происходит со значительной ценностно-смысловой дистанции.50

В исследованиях Л.Я. Гинзбург, В.Д. Днепрова, Н.Т. Рымаря отмечается, что в XX веке складывается новая разновидность романного жанра - «роман культуры», во многом определивший дальнейшее направление развития современного романа.51 К этому типу исследователи относят в основном западный роман: «Творчество» Э. Золя, «Записки Мальте Лауридса Бригге» P.M. Рильке, «В поисках утраченного времени» М. Пруста, «Жан Кристоф» Р. Роллана, «Доктор Фаустус» Т. Манна; этот ряд должен быть продолжен романами русских писателей - «Дар» В. Набокова, «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Доктор Живаго» Б. Пастернака.

Герой романа - художник, музыкант, писатель, главным содержанием произведения становится переживаемый героем процесс творчества. Мельчайшие факты жизни героя и события огромного исторического масштаба, происшествия действительные и существующие только в воображении героя, переплавляются в процессе творчества и становятся равноправными элементами эстетического целого. Впечатления, воспоминания, полуосознанные образы и бессознательные порывы непосредственно разворачиваются в художественном пространстве произведения, что на читательском уровне порождает иллюзию соприкосновения с субъективной жизнью героя или воспринимается как «прямой рассказ автора о себе».52 Фигура героя становится размытой, теряет психологические доминанты, «растворяется» в потоке ощущений, переживаний, теряется в пространстве культурной памяти. Меняется природа конфликта героя и мира: утрачивается функция этического элемента в структуре героя.

Анализ романа культуры приводит исследователей к выводу о «разрушении» литературного героя, герой как объект изображения заменяется «потоком сознания автора» (Барышников), «предикатом» (Днепров), «героем-процессом» (Гинзбург), «лирическим субъектом» (Рымарь).

Выдвигая положение о «смерти» героя, исследователи по-разному объясняют ее причины. Днепров, Долгополов и Барковская указывают объективные предпосылки этого явления: изменение мироощущение человека XX века, разорванность, текучесть его сознания. Литература не удовлетворяется показом судьбы одного героя, поскольку в нее не вмещается содержание современной эпохи. Роман о художнике, развертывая сознание тонко чувствующего и обладающего огромной культурной памятью героя, позволяет воссоздать целостность духовной культуры, в которой, суммируются все процессы человеческой жизни в их историческом своеобразии.

Л .Я. Гинзбург и В.В. Вейдле в изменениях, происшедших с героем в романе середины XX века, видят последствия «сознательного эксперимента», предпринятого авторами, «отказ от творчества, то есть от Творца в себе.»53

Н.Т. Рымарь приходит к выводу, что создание нового типа героя - это «способ отстоять личность» и, одновременно, восстановить «целостность жизни». Гуманистическая направленность романа культуры в том, что он показывает «путь внутреннего освобождения человека от давления конкретного мира социальных отношений - мира отчуждения, путь к себе подлинному.»54

В диалоге с Бахтиным структуралистская критика выдвигает положение о том, что в «смерти человека-героя» проявляется общая закономерность развития культуры: «смещение традиционного антропоцентризма» и замена его «текстоцентризмом».55

Нам кажется необходимым выделить еще одну причину изменения литературного героя в романе культуры. Б. Томашевский отмечал, что призыв к новой «реальности», требование большей степени реалистичности в изображении мира и человека возникает каждый раз при смене одного литературного направления другим. Впечатление большей реалистичности нового направления объясняется «заменой старых, заметных условностей новыми, еще незамеченными как литературный шаблон». Исходя из этого, можно предположить, что более непосредственная объективация сознания автора в тексте произведения, отказ от позиции авторского всезнания и изображение людей и явлений «так именно, как мы чаще всего воспринимаем людей в жизни .с той стороны, какой они повернуты к нам, без попытки изобразить их сразу со всех сторон»56, неавтономность персонажей - осознаются на этом этапе литературного развития как более реалистичные способы изображения мира и человека по сравнению с опытом предшествующей литературы.

Писатель не «выдумывает», не изобретает особых интриг или ситуаций для своих персонажей, не выстраивает сюжет, вместо этого он «рассказывает» о своих или чужих наблюдениях, предается нескончаемой медитации на различные темы, делает читателя свидетелем и участником собственного творческого процесса.

В этом противоречие романа культуры: «герой-процесс», которого иногда с трудом можно выявить в тексте, и которого невозможно воспринимать как реального человека - призван отражать сокровенное, интимное авторское переживание мира, обеспечивать непосредственную автореференцию писателя.

С учетом изложенных выше теоретических и методологических достижений современного литературоведения в диссертации делается попытка рассмотреть эволюцию типа героя в прозе Б.Л. Пастернака в ее эстетической, жанрово-родовой определенности, в контексте философских подходов к проблеме человека и тех новых форм художественного изображения литературного героя, которые складываются в первой трети XX века.

0.3. Степень изученности проблемы.

Первая повесть Бориса Пастернака «Апеллесова черта» была опубликована в 1918 году, затем - «Письма из Тулы» и «Детство Люверс» в 1922, «Воздушные пути» в 1924. Первый сборник его прозаических произведений увидел свет в 1925 году. К этому времени читателю были хорошо известны поэтические сборники Пастернака «Близнец в тучах» (1914) и «Воздушные пути» (1917)57 и - в списках - текст цикла «Сестра моя - жизнь» (опубликованного в 1922 году).58 Поэтому в читательском восприятии пастернаковской прозы присутствовала некоторая двойственность: повести рассматривались как «продолжение его стихов», другой способ выражения поэтического отношения к миру; в то же время отмечалась художественная целостность и самостоятельное значение этой прозы.

На публикацию «Детства Люверс» одним из первых откликнулся М.Кузмин, назвавший повесть Пастернака «самой значительной и свежей русской прозой .за последние три-четыре года».59 Кузмин поставил «Детство Люверс» в один ряд с «Детством» М. Горького, «Детством Никиты» А.Н. Толстого, поэмой Вяч. Иванова «Младенчество», «Котиком Летаевым» А. Белого. Давая высокую оценку прозе Пастернака, М. Кузмин отметил, что «прекрасная, делающая событие в искусстве» повесть «Детство Люверс» «несравненно выше стихов того же автора».

Анализу прозы Пастернака 1920-х годов посвятили свои статьи Ю. Тынянов, М. Горький, В. Львов-Рогачевский, А. Туринцев, П. Муратов. В работах этих авторов представлен большой разброс мнений, но уже в первых критических откликах на прозу Б.Л. Пастернака были высказаны некоторые существенные положения, представляющиеся актуальными и теперь.60

Ю. Тынянов увидел в повести «Детство Люверс» своеобразное продолжение традиций Л.Н. Толстого. В критическом обзоре, посвященном современной литературе, он писал, что в повести Пастернака, как и в толстовской трилогии «Детство» - «Отрочество» - «Юность», «.все дано под микроскопом переходного возраста, искажающим, утончающим вещи, разбивающим их на тысячи абстрактных осколков, делающим вещи живыми абстракциями».61

В 1926-1927 году М. Горький, живший в это время в Сорренто, написал предисловие к готовящемуся английскому изданию повести «Детство Люверс». Он отметил, что пастернаковская повесть «написана так же, как стихи его, тем же богатым, капризным языком, изобилующим «перегруженностью образами», задорным и буйным языком юноши-романтика, который чувствует свое искусство более реальным, чем действительность.»62 Одной из основ пастернаковского мировоззрения Горький считает исключительную субъективность (в терминах Горького - «романтизм»): «Его задача - рассказать о самом себе, о солнце в нем, о том, как он видит себя в мире». Горький высказывает уверенность в том, что именно субъективностью, сосредоточенностью на внутреннем мире определяются отношения поэта с внешним миром, язык его прозы и особенности его героини: «Романтик Пастернак, стремясь рассказать себя, взял из реального мира полуребенка, девочку Люверс и показывает, как эта девочка «осваивала» мир.»63

Наум Берковский замечает, что Пастернак в «Детстве Люверс» «заинтересован» в «первичном сознании», в неопороченном культурой детском нетронутом душевном мирке». Поэтому детство героини, показанное в повести -«не детство просто, а детство дикое: без традиций, без среды.»64

В начале 1930-х годов за рубежом выходят ставшие уже классическими статьи «Эпос и лирика современной России» М.И. Цветаевой и «Заметки о прозе поэта Бориса Пастернака» P.O. Якобсона.

Марина Цветаева в свойственной ей метафорической манере рассуждает о необычности героя и о своеобразии проблемы автор-герой в творчестве Пастернака: «.все Пастернаку дано, - пишет она, - кроме другого. кроме живого человека, который либо немец, фантом, либо сам Борис Пастернак, то есть единоличное, ни на что не похожее, то есть сама жизнь, а не живой человек. (Сестра моя Жизнь, - так люди жизнь не зовут)».65 Герой Пастернака, по мнению М.И. Цветаевой, не цельный человек, а «человеческий раствор».

Роман Якобсон доказывает, что особенности пастернаковского героя следуют из приверженности определенному тропу (понимаемому как содержательная категория). «Как в фокусах иллюзионистов, героя трудно обнаружить: он рассыпается на ряды деталей и подробностей, замещается цепью собственных объектированных состояний или действительных объектов. которые его окружают. Нам представлена среда существования героя, героя с метонимическими контурами, разбитого на куски синекдохами, отъединяющими его свойства, реакции, душевные состояния: мы видим, каковы его привязанности, чем обусловлен, какова будет его судьба. Но то, что, собственно и составляет героя, - его активность, - ускользает от нашего восприятия: действие скрывается за топографией».66 Лирическую тему Пастернака определяет «система метонимий», именно это, по мнению ученого, придает творчеству поэта «лица необщее выражение». «Его лиризм, в прозе или поэзии, пронизан метонимическим принципом, в центре которого - ассоциация по смежности. первое лицо отодвигается на задний план .в пастернаковском лиризме образы внешнего окружения оказываются отброшенными бликами, метонимическими выражениями лирического «я».67

М. Гутнер высказывает предположение о том, что основной темой прозы Пастернака является «очная ставка героя с неназванным миром». Исходя из этого, он считает, что «Детство Люверс» - «повесть о том, как «перестаивается» обычный знакомый мир, когда в него вглядывается сознание, еще не обезличенное и не потерявшее свежести восприятия. Творчество Пастернака вообще сплошное «остранение» обычного, потому что все оно держится на свежей необычности лирического восприятия, а не на каких-либо генеральных темах» (выделено автором).68

В некоторых статьях высказывается жесткая оценка художественной позиции Пастернака. Наиболее часто появлялся упрек в авторской субъективности. Характерна статья А. Селивановского, который писал: «.в распоряжении Пастернака-прозаика до последнего времени был всего-навсего один герой - его собственное мировосприятие, облаченное в фабульную одежду.», критик выражает уверенность в том, что в следующих повестях Пастернака его герой «вернется в историю, станет представителем определенного социального коллектива, приобретет черты реального общественного человека».69

Особенно обострились нападки на прозу Б.Л. Пастернака после выхода «Охранной грамоты». А. Тарасенков, Н. Оружейников, П. Березов, А. Селивановский, М. Подъячев, А. Рич отказывали Пастернаку в праве на индивидуальное восприятие личности и судьбы В. Маяковского.70 В его образе критики видели не попытку художественного осмысления фигуры поэта, но «памфлет», «сознательное искажение», «проявление враждебности». Миллер-Будницкая обвинила Пастернака в «мистике», «воинствующем идеализме», приверженности идеям символизма. В конце своей статьи она заявила, что Пастернаку необходимо срочно разорвать с кантианством и символизмом и заняться «коренной творческой перестройкой».71

1940-1950-е годы характеризуются спадом критических работ, посвященных творчеству Пастернака, что объясняется целым рядом причин: биографических, общелитературных (переориентация критики на произведения, отражающие современность более непосредственно и под требуемым углом зрения), исторических.

Всплеск интереса к творчеству Бориса Пастернака, поэта и прозаика, за рубежом был связан с публикацией романа «Доктор Живаго» в 1957 году. Со статьями, посвященными роману «Доктор Живаго», выступили Н. Струве («Религиозная жизнь в советской России»), М. Слоним («Роман Пастернака»), С. Невский («Ненужные люди»), Р. Плетнев («Великий доктор романа Б. Пастернака»), М. Коряков («В орбите «Доктора Живаго»), Л. Зандер («Философские темы в романе Пастернака «Доктор Живаго») и другие.

М. Слоним написал, что «масштаб, размах, сострадание и красота величественного эпоса Б. Пастернака» позволяют сравнить роман «Доктор Живаго» с «Войной и миром» Л. Толстого.72 Фридрих Зибург отметил, что «история оценивается с такого расстояния, какое не имеет себе равных в современной литературе; хотя это история русской революции и уничтожаемых ею людей, все эти перевороты, по-видимому, совершенно не затрагивают подлинной жизни. В этой отдаленности кроется страшная оппозиционная сила, какой не смог достичь еще ни один критик, полемист или боец».73 Аркадий Гаев считал важным подчеркнуть, что «сюжет романа, несмотря на его остроту, на исключительно сложную архитектонику, не так важен, поскольку роман написан в глубоком философском плане. Главнейшей особенностью книги является то, что она написана с позиций духа, а не материи»."74

Многие из критических работ, написанных сразу после публикации романа, носили предубежденный, даже тенденциозный характер. В целом, как отметил Н. Корнуэлл, диапазон оценок романа в западной критике конца 50-х годов был очень широк - от восхищения его художественным совершенством до трактовки как полной неудачи Пастернака-прозаика.75

В 1960-е годы начинается новый этап изучения творчества Б. Пастернака. В 1961-м году в Берлине вышло первое, 4-х томное, собрание сочинений Б.Л. Пастернака. В 1962 году в Мюнхене состоялся Первый международный Пастернаковский симпозиум, в дальнейшем международные конференции, посвященные творчеству Пастернака, проводились в 1975 году в Сарези-ля Саль, в 1984 году в Иерусалиме, в 1991 году в Марбурге.76 В работе этих конференций в разное время принимали участие А. Синявский, Л. Флейшман, Е. Фарыно, Б. Гаспаров, Ж. Нива, В. Франк, представлявшие совершенно различные методологии изучения творческого наследия Пастернака. Каждая конференция давала целый спектр возможных подходов и методов исследования творчества Пастернака и открывала новые горизонты.

В 1988 году роман «Доктор Живаго» был опубликован в России («Новый мир». 1988. N 1- 4). Его публикация сразу вызвала большую полемику.77 Первая волна критики оценила «Доктора Живаго» как роман-противостояние тоталитарной системе, в высказываниях о романе мало учитывался тот высокий уровень научного осмысления этого произведения Пастернака, которого достигло зарубежное литературоведение.

В 1987-м и 1989-м годах проходят, соответственно, Первые и Вторые Пастернаковские чтения. В год столетия со дня рождения Б.Л. Пастернака в Пушкинском Доме состоялась научная конференция, посвященная его творчеству. В этом же, 1990-м, году в Перми состоялась межвузовская научная конференция.78 На рубеже 1980-90-х годов многие журналы опубликовали большие подборки материалов, посвященных жизни и творчеству Б.Л. Пастернака.79

К настоящему времени вышло 5-томное Собрание сочинений Б.Л. Пастернака, включающее в себя поэзию, прозу, критическое и эпистолярное наследие поэта. Отдельно изданы сборники его прозы: «Воздушные пути»: Проза разных лет. М., 1982; «Доктор Живаго» (Роман. Повести. Фрагменты прозы). М., 1989. Из многочисленных изданий романа выделяется «Доктор Живаго». М.: «Книжная палата». 1989. Это издание снабжено предисловием Е.Б. Пастернака, подробными комментариями и развернутым послесловием В.М. Борисова. Отдельно изданы статьи Пастернака об искусстве и его переписка разных лет.80 В 1995 году вышел биобиблиографический указатель, составленный Е.Б. Пастернаком, где учтены издания произведений Б.Л. Пастернака, научные исследования его творчества и критические отзывы о нем с 1913-го по 1994-й годы.81 В качестве справочного материала могут использоваться также статьи Л. Рудовой, Т. Беловой, К. Поливанова, в которых дается краткая характеристика современных исследований творчества Б.Л. Пастернака в России и за рубежом.82

Основой для изучения творческого пути поэта служит книга Е.Б. Пастернака «Борис Пастернак. Материалы для биографии».83

Для понимания особенностей художественного мира Пастернака очень важны работы профессора Стенфордского университета Л. Флейшмана.84 В его монографиях тонкий литературоведческий анализ сочетается с подробным исследованием биографических моментов жизни поэта. Судьба и творчество Б.Л. Пастернака рассматриваются в широком литературном и философском контексте эпохи, при этом Флейшман активно использует документы и материалы архивного характера.

Рассматривая в своей первой книге раннее творчество Пастернака, ученый связывает особенности художественного мышления писателя с его философскими убеждениями той поры, в частности, с увлечением феноменологией. Обращаясь к анализу повестей «Апеллесова черта» и «Письма из Тулы», Флейшман выявляет многочисленные литературные и философские влияния (немецкий романтизм, русский символизм, Ницше, Къеркегор), сказавшиеся в способах создания героев, которых он рассматривает как «разновидности «эстетического человека», сюжете, композиции этих произведений. Т

В своих дальнейших исследованиях JI.C. Флейшман на материале разножанровых произведений Б.Л. Пастернака изучает последовательное развитие идей, тематических комплексов и отдельных мотивов в творчестве поэта.

Принципиальное значение для понимания особенностей художественного мира Пастернака имеют работы Вяч. Иванова, в которых творчество поэта рассматривается в контексте художественных и философских исканий его эпохи;85 Ю.М. Лотмана, где выделяются наиболее важные черты поэтики Пастернака;86 Б.М. Гаспарова о своеобразии мироощущения автора;87 B.C. Баевского, в которых дается широкий сопоставительный анализ произведений Б.Л. Пастернака с русской и европейской литературой.88

Остановимся на тех подходах и методах, которые важны для избранной темы диссертационного исследования.

В работах Л.С. Флейшмана, А.Д. Синявского, Д.С. Лихачева, Л.К. Долгополова, И. Межакова-Корякина рассматриваются различные аспекты концепции личности героя. Понимание героя связывается с важнейшими темами творчества Пастернака: темой действительности и искусства, темой революции, темой жизни и смерти, темой свободы личности и христианским пониманием человеческой судьбы.

В. Страда указывает на характерное для ранней поэтики Пастернака представление о том, что жизнь поэта находится в поле напряжения между двумя противоположными полюсами - Лирики и Истории. «В романе, подводящем итог его опыту, - по мнению ученого, - Пастернак стремится к синтезу этих априорных данностей.»89

Исследователь определяет роман «Доктор Живаго» как своеобразный Bildungsroman, роман воспитания. Судьба главного героя - это «история воспитания со знаком минус, при контакте с действительностью, понимания того, что революция, к которой он поначалу относится положительно, .событие совершенно иного порядка, которое ему предстоит пережить и передумать, событие, принесшее не свободу, а порабощение, не эмансипацию, а массификацию, не братство, а ненависть».90

В монографии американского ученого Ги де Маллака образ Юрия Живаго рассматривается в связи с пастернаковской концепцией «двух f вселенных» - природы и истории. Жизнь, природное начало представляют в романе Пастернака самостоятельную творческую силу, которая не может быть помещена в рамки искусственных рационалистических построений. Ги де Маллак считает, что философскому пониманию природы в романе противопоставлена концепция истории как убивающего, мертвящего начала. Желание главного героя жить и творить в соответствии с естественными, природными законами вступает в противоречие с «советским мифом о Прометее» (наиболее ярко воплощающим, по мнению Маллака, утопическое стремление к неограниченной власти человека над природными началами, коренному преобразованию социальной действительности, изменению естественного течения исторического процесса). Ученый рассматривает образ Юрия Живаго как «Анти-Прометеевский» и антиутопический, рассказ о судьбе главного героя прочитывается Маллаком как предупреждение против социальных утопий.

Андрей Синявский в статье «Некоторые аспекты поздней прозы Пастернака» пишет о том, что в образе Юрия Живаго воплощается пастернаковское понимание роли личности в истории: главный герой романа при любых обстоятельствах остается верным «голосу жизни» и тем самым «способствует обновлению мирового бытия - не в виде политического «делателя», стоящего «над историей» и готового распоряжаться ею, перекраивая мир в угоду какой-либо доктрине, а в образе живого, неподдельного лица, составляющего фермент исторического развития. Судьба этой личности трагична и гибельна. Но только путем ее творческого горения, работы, жертвы и преемственности осуществляется внешне незаметный и глубоко скрытый, «подземный», естественный процесс возрождения подлинных человеческих ценностей».91

Синявский отмечает, что «характеры» главных героев романа «дематериализируются» или сознательно не дорисовываются автором. «В характере мелькают черты непоследовательности, случайности, к которой постоянно прибегает Пастернак и в развитии фабулы романа, стремясь передать свободу и невероятное многообразие бытия. В результате, характеры главных персонажей не столько обусловлены, сколько разомкнуты в направлении звучащего за ними и в них «голоса жизни». Именно в силу этой «разомкнутости Г характеров», считает исследователь, в романе становится возможным контакт между человеческой душой и всемирным развитием, между человеком и Богом, -«частная жизнь человека приобретает символический смысл и становится. «Божьей повестью», наполняющей пространство вселенной».92

Д.С. Лихачев акцентирует внимание на том, что Пастернак, вдумываясь в смысл исторических событий, «в то же время. воспринимает их как нечто независимое от воли человека, подобно явлениям природы. Чувствует, слышит, но не осмысливает логически, не хочет осмыслить, они для него как природная данность».93 Авторское восприятие истории как непредсказуемой и неуправляемой стихии, по мнению Д.С. Лихачева, предопределило многие черты характера героя и его «участие - не участие» в исторических событиях: «.откровенно безвольный человек, однако обладающий умом и сложно развитым чувством, - лучший герой романа! Он видит, он воспринимает, он даже участвует, но только лишь как песчинка, захваченная бурей, вихрем, метелью.»94

Большинство исследователей творчества Б.Л. Пастернака отмечают, что одной из важнейших составляющих пастернаковской концепции личности является способность человека к творчеству, плодотворность его существования. В работах В. Франка, О. Седаковой, Д. Бака, А. Кретинина акцент делается на включенности героя в «зону искусства», на его жизни в творчестве.

В. Франк рассматривает то, как Пастернак понимал суть творческого процесса и цель искусства в различные периоды своего творчества. В работе Франка впервые было указано на огромное значение того духовного перелома, который пережил поэт в начале 40-х годов. Одно из следствий этого перелома (религиозного по своей сути) ученый видит в изменении взглядов поэта на искусство: Пастернак «осознал, что у него есть долг перед миром. Долг состоит в спасении мира искусством».95 В создании характера и описании судьбы героя романа «Доктор Живаго», считает В. Франк, с особой силой сказалось то, что поэзия для Б. Пастернака «перестала быть «высокой болезнью», поражающей отдельных избранников. Она стала силой, врученной поэту для воздействия на мир. Из напасти она стала долгом».96 г

A.А. Кретинин на материале прозаических произведений Пастернака, созданных в разные периоды его творчества, рассматривает доминанты художественного мира писателя. Исследователь приходит к выводу, что «бытие человека .получает высокий статус в пастернаковском мире лишь в том случае, если это бытие творческой личности».97 Он говорит о том, что «идея жизни как жертвы» представляется Пастернаку единственно возможным вариантом судьбы героя-художника, и утверждает, что понимание творчества для Пастернака неразрывно связано с понятием «трагического».

B. Воздвиженский, Д. Бак, Д. Магомедова предметом своих исследований делают момент поэтического пересоздания действительности героем. Они анализируют то, как отдельные события судьбы героя романа, описанные в прозаической части «Доктора Живаго», поэтически переосмысливаются им в своих стихах.98

Ф. Степун, В. Франк, Д. Оболенский, Ю. Бертнес, С. Семенова, Д. Данин, С. Стратановский рассматривают роман «Доктор Живаго» как итог религиозных исканий Б.Л. Пастернака.

Ф. Степун считает, что в своем романе Пастернак обожествляет природные явления и отдельные события человеческой жизни, исследователь определяет мироощущение автора романа как «христианский пантеизм». В этом ключе им рассматриваются и художественные образы героев: Евграф Живаго -«веление судьбы или Божья забота», повествование о судьбе Юрия Живаго -«религиозно интонированная симфония, звучащая с каких-то трансцендентных высот над кровавым безумием творимого людьми мира».99

Дмитрий Оболенский, анализируя стихи доктора Живаго, отмечает, что лирический цикл пронизан темой самопожертвования как исполнения божественной воли.100

C. Семенова акцентирует внимание на особенностях понимания Пастернаком Евангелия. Исследовательница говорит о том, «воскресительный лейтмотив. явно и подспудно вплетен в сложный романный ансамбль» и обусловливает многие черты главного героя. Ю. Живаго, по мнению Семеновой, продолжает русскую р елигиоз но - ф ило соф скую традицию конца XIX - начала XX веков, призывающую к творческому пониманию христианства, Г требующему человеческого сотрудничества в богочеловеческом мировом процессе».101

В работах А. Синявского, С. Ильева, И. Кондакова, Г. Маневич, Ж. Нива проводятся параллели между эпизодами судьбы Юрия Живаго и жизнеописанием Христа.

К анализу романа обращаются священнослужители, которые высказывают свою точку зрения на проблему религиозных исканий героя. Т.Н. Белова цитирует мнение христианского священника Д.В. Константинова, который писал, что философско-религиозные идеи книги «имеют мало общего с учением христианской церкви», это «просто религиозная концепция, индивидуальная философская интерпретация некоторых христианских догм и евангельских проповедей».102

Архимандрит Константин (Зайцев), анализируя поведение Юрия Живаго во время пребывания в партизанском отряде, приходит к выводу о том, что «безволие героя» - это «согласие на любую ложь рядом», а не христианское смирение, которое, по его убеждению «есть акт воли - труднейший».103 Не вдаваясь в полемику с такой точкой зрения, отметим, что в данном случае происходит отождествление автора и героя и игнорируется эстетическая природа произведения.

В ряде исследований своеобразие типа героя пастернаковской прозы рассматривается в тесной связи с жанром, поэтикой, развитием сюжета или устойчивыми мотивами произведений.

В зависимости от того, к какому типу исследователи относят роман «Доктор Живаго», меняется ракурс рассмотрения образов его героев.

Д.С. Лихачев предложил воспринимать роман как «род автобиографии -автобиографии, в которой удивительным образом отсутствуют внешние факты, совпадающие с реальной жизнью автора .автор (Пастернак) пишет о самом себе, но пишет как о постороннем, он придумывает себе судьбу, в которой можно было бы наиболее полно раскрыть перед читателем свою внутреннюю жизнь» Ученый рассматривает роман «Доктор Живаго» как роман самосознания, в центре которого находится лирический герой автора -«лирический герой, выдуманный и отстраненный, на самом деле оказывается самым адекватным, самым ясным выражением поэта. Юрий Андреевич Г

Живаго - это и есть лирический герой Пастернака, который и в прозе остается лириком.»104

Т. Рыбальченко, продолжая идеи Д.С. Лихачева, связывает особенность героя романа «Доктор Живаго» с «монологическим типом романа», «романом самосознания автора». Ученый считает, что в своем романе Б. Пастернак обращается к «художественному постижению «лишнего человека» нашего времени». «В романе о «лишнем человеке» создается иной тип связи героя с обстоятельствами .герой отчуждается от социальных установлений и уходит в сферу частной, интимной, духовной жизни, .личная жизнь предстает как сфера духовного творчества, противостоящего как силе подавления, так и силе хаоса, ненацеленного существования .и в этом случае личность представляет в противостоящих ей обстоятельствах более универсальное бытие».105

Прямо противоположную позицию высказывает А. Пятигорский: «Доктор Живаго» - это «эпос о чужом страдании, а не роман самосознания».106 «Живаго не был ни «двойником», ни «детищем» Пастернака.» - считает исследователь. Б.Л. Пастернак так создает образ Живаго, «чтобы тот со своей духовной философией одиночки смог бы дать образец индивидуального религиозного опыта в условиях оптимистической «культурной революции» двадцатых годов».

Пятигорский настаивает на различии типа мировосприятия автора и героя - Юрий Живаго относился к числу людей, которые, «когда смысл уходит из истории», «пропускают смыслы через себя и незаинтересованно имитируют жизнь», а Б. Пастернак к тем, «кто жил как бы одновременно на двух не сводимых друг к друг- уровнях-мироощущения и мировоззрения. На уровне мироощущения они были великими познавателями и трансформаторами вещей, образов и понятий. На уровне мировоззрения они были создателями концепций.»107

С. Ильев в своей работе «Роман «Доктор Живаго» Б.Пастернака в свете поэтики символизма» предлагает взглянуть на роман «Доктор Живаго» с учетом опыта русского символистского романа - «Мелкий бес» Сологуба, «Огненный ангел» Брюсова, «Петербург» Белого могут стать своеобразным контекстом «Доктора Живаго».108 Главную идею романа он видит в «неисходности борьбы жизни и смерти». Основой сюжета романа, по мнению С. Ильева, послужило сказание о Георгии Победоносце, каждый из главных героев романа соотносится ученым с действующими лицами легенды: Юрий Живаго - Георгий Победоносец, Л ара - Дева, пленница злых чар, Комаровский - дракон.

Л. Сиротенко тоже трактует роман как символистский, исследователь замечает, что «роман, парадоксальным образом начинающийся,со смерти героя, рассказывает о его посмертных и в то же время прижизненных муках и завершается его воскресением в стихах и в памяти друзей.»109 Л. Сиротенко высказывает предположение, что в судьбе Юрия Живаго соединяются два христианских сюжета - о человеческой жизни как крестном пути и о воскресении очищенной страданиями души.

Б. Гаспаров связывает строение образной системы романа с его главной структурной особенностью - полифоническим принципом развития действия. Так, Антипова он считает жертвой «унисонной» психологии: «Вступая в Юрятин в качестве командира карательного отряда, он отказывается от возможности увидеть семью, поскольку совмещение этих двух ролей и различных фаз его существования кажется ему невозможным - они должны существовать только в линейной последовательности.»110 Ю. Живаго, по мнению исследователя, - полная противоположность Антипову, «именно в этом заключается корень как его постоянной «бездеятельности» и «безволия» . так и явных отступлений от моральных конвенций. «Две любви Живаго. третья женитьба существуют в симультанном наложении, не отменяя и не сменяя одна другую, - подобно двум его внутренним монологам, занятиям его медициной и поэзией, стихам и прозе, которые он пишет.»111

В современных исследованиях по-новому оценивается ранняя проза Б.Л. Пастернака. Выделяются темы и мотивы, характерные для всего творчества поэта, выявляются общие черты его поэтики. В работах А. Жолковского, Е. Фарыно, Вяч. Иванова, Б. Парамонова разрабатывается проблема соотношения автора и героя в прозе поэта. Эти исследователи считают, что своеобразие персонажей в прозе Пастернака определяется стремлением автора воплотить в своих героях индивидуальный жизненный и творческий опыт. Предметом анализа становится механизм преломления особенностей мироощущения и личных мифологем автора в образной системе его произведений.

А. Жолковский в своем исследовании «Экстатические мотивы Пастернака в свете его личной мифологии (Комплекс Иакова/Актеона/Геракла)» стремится эксплицировать некоторые личные мифологемы Пастернака на примере его ранних стихов и автобиографической прозы. По его мнению, в поэтике Пастернака отражено стремление к «смазыванию границ» и подмене вертикали горизонталью: «У Пастернака поэзия - под ногами, восторг встречается с обиходом, героем оказывается не-герой, мужское смягчается женским. В области экстазной мотивики это проявляется в преобладании образов «бессилия»: ослепленности, ошеломленности, .состояния «нет сил».»112 Б. Парамонов отмечает, что одной из важных черт мировоззрения Б.Л. Пастернака является отталкивание от «романтических и ренессансных моделей», от всего героического и «сверхчеловеческого» - отсюда «важнейшая черта пастернаковского лирического строя: исчезновение в нем поэтического «я». Гений для Пастернака не ренессансный титан, а «наивный художник» (термин Шеллинга). «Я» не исчезает .но обретает свойство и функцию некоего медиума, голосом которого говорит сверхличный порядок бытия».113

А. Ванюков, обращаясь к анализу первой автобиографической повести Пастернака, подчеркивает ее лирическое начало: «Внутреннее зрение» автора открывало в своей памяти и воссоздавало «волнующие» образы и драматические отношения, которые и определяли его чувства, сознание, путь.»114

Вяч. Иванов анализирует женские образы в творчестве Пастернака. Он приходит к выводу, что «первое ощущение женщины», связанное с неволей, претерпевает ряд трансформаций: Женщина - Жизнь, бытийное начало - Стихия - Революция. Поэт «отождествляет себя с женщиной», этим объясняется его открытость стихийному воздействию, «обожение бытия» и невозможность активного воздействия на жизнь и ее рационального изменения.115

В исследованиях Е. Фарыно, К. Галоци-Комяти, О. Раевской-Хьюз своеобразие типа героя Б.Л. Пастернака рассматривается в свете особенностей поэтики его прозы. Е. Фарыно обращается к анализу археопоэтики повестей Пастернака - «Письма из Тулы», «Детство Люверс», «Охранная грамота». Исследователь выделяет важную особенность сюжетостроения ранней прозы Пастернака: преодоление героем критического момента в своей жизни, переход из сферы в сферу или из состояния в состояние, которые предполагают «временную смерть» и «духовное перерождение» героя.116 Ольга Раевская-Хьюз делает важные замечания о развитии темы жизни и смерти в творчестве Б.Л. Пастернака. Она показывает, как в автобиографических текстах поэта закрепляются и углубляются устойчивые для его поэзии мотивы преодоления смерти, «второго рождения» и искусства, как «непрерывности внутреннего существования».117 Галоци-Комяти, обращаясь к анализу повести «Апеллесова черта», акцентирует свое внимание на мотивах театральности и «второго рождения» героя, указывает на влияние идей Ф. Ницше, С. Къеркегора, Н. Евреинова на структуру и сюжетное развитие персонажа.118 Исследовательница приходит к выводу, что развитие образа героя (в повести «Апеллесова черта» и в более поздних прозаических произведениях, вплоть до романа «Доктор Живаго») можно трактовать как перерождение «эстетического человека» в «этического».

Ряд ценных замечаний для понимания специфики героя прозы Б.Л. Пастернака высказывается в работах А. Юнггрен, М. Окутюрье, Г. Каткова, Д. Коппера, Л. Копелева.

В последние годы актуальной проблемой Пастернаков едения стало исследование способов организации интертекстуальных проекций в творчестве поэта. Ученые отмечают насыщенность Пастернаковской прозы аллюзиями, реминисценциями, различного рода отсылками к произведениям мировой культуры и подробно рассматривают, как это качество поэтики влияет на способы создания героев его произведений. Очень часто подобный ракурс исследования приводит к неожиданным результатам.

Р. Петерсон указывает, что в размышлениях Н. Веденяпина, героя романа «Доктор Живаго», в редуцированном виде присутствуют реминисценции из произведений А. Белого (традиционно образ Н. Веденяпина связывалась с фигурой Н.Н. Федорова).119 Судьба этого героя в ряде эпизодов повторяет судьбу Белого. Отношение главного героя к этому персонажу строится по принципу притяжения и отталкивания, в образе Н. Веденяпина, считает исследователь, в полной мере отразилась амбивалентность пастернаковского восприятия эстетических идей и художественной практики А. Белого.

К. Поливанов, обращаясь к роману в стихах «Спекторский», «Повести» и роману «Доктор Живаго», выявляет в этих произведениях скрытые цитаты из произведений М. Цветаевой и ее писем к Пастернаку. Анализируя портрет Лары Гишар, отдельные эпизоды ее судьбы (встреча с Юрием Живаго в библиотеке, ожидание и поиски мужа, воюющего на стороне большевиков, потеря дочери и т.д.), исследователь приходит к выводу, что одним из прототипов героини романа является Марина Цветаева.120

Т. Фроловская увидела в образе Юрия Живаго черты Гамлета, ДонКихота, Фауста, князя Мышкина.121

И. Кондаков отмечает, что «многочисленные сюжетные и образные параллели, проводимые между «Доктором Живаго» и «Евгением Онегиным», «Героем нашего времени», «Былым и думами», «Обломовым», «Преступлением и наказанием», «Войной и миром», «Анной Карениной», кажутся слишком очевидными и предстают как навязчивые литературные штампы.»122 Эффект «узнавания» в тексте романа «чужих» сюжетов и героев, видимо, входил в авторский замысел. Исследователь называет роман «Доктор Живаго» «романом русской культуры», нравственно-философская концепция, судьбы и характеры героев, сюжетные коллизии которого погружены в многомерный культурный контекст русской и мировой литературы. И. Кондаков представляет свою версию строения образной системы романа: он считает, что в одном тексте как бы смешались представители разных художественных миров: герои романов Толстого и Достоевского, «Капитанской дочки» Пушкина, персонажи пьес Островского и т.д., которые тяготеют к двум полюсам, либо к темным силам, пытающимся разрушить художника в человеке, либо к утверждению возможности и необходимости творчества в любых условиях. Это во многом предопределило в романе «пассивное, «страдательное» положение подлинно творческой личности. ее вынужденную. выключенность из текущей жизни.»123 Галина Маневич находит в романе «Доктор Живаго» аллюзии к Пушкинскому «Пиру во время чумы», произведениям Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, A.A. Блока. Исследовательница предлагает сравнение Лары с Настасьей Филипповной и Соней Мармеладовой, Стрельникова с Раскольниковым, Кирилловым, Иваном Карамазовым, Комаровского со Свидригайловым и Ставрогиным.124

I t

Заставив героя пережить весь опыт русской культуры, Пастернак, по мысли Г. Маневич, затем выводит его из этого культурного пространства. Описание жизни Юрия Живаго в Москве «.строем повествования напоминает жития святых: в жанре «жития» уровень человеческого существования соответствует внешней ситуации человеческого поведения. Поведение превращается в единственно возможный и самодостаточный путь выражения личности.»125 Последний период жизни героя, его творчество трактуется Маневич как окончательное «уяснение своего отношения к существованию, своего места во вселенной. когда события Евангельского Откровения становятся событием внутреннего жизненного опыта, становящегося бытийным опытом личности, ее тождеством».126

Игорь Смирнов свою монографию «Роман тайн «Доктор Живаго» посвящает анализу «криптосемантики» «Доктора Живаго». Он старается доказать, что Пастернак «головокружительно сложно. зашифровал свой опыт жизни в мировой культуре, взятой им во многих измерениях - как история, философия, религия, литература и искусство, наука. Сокровенное в «Докторе Живаго» - личность автора, который подытоживает свои взгляды на самые разные акты человеческого творчества.»127

У каждого персонажа романа Смирнов выявляет его прототипы, которыми оказываются философы, писатели, художники, ученые разных времен и их творения - герои книг, художественные образы, научные идеи. В описаниях Февральской революции, Зыбушинского царства, Бирючей, Мелюзеева И. Смирнов прочитывает мотивы мировых утопий. Таким образом, сюжет романа - разворачивающаяся в истории мировой культуры драма идей.

Главный герой романа соотносится с Гриневым, Обломовым, Алешей Карамазовым, анти-Кандидом, Шеллингом, Апполоном из статьи Макс. Волошина «Апполон и мышь», Рафаэлем и Христом из его последней картины «Преображение». В фигуре Комаровского исследователь видит воплощение некоторых черт В.В. Маяковского, А.Л. Штиха, В. Хлебникова, К. Большакова, фактов биографии Вяч. Иванова. Галлиулин соотносится с князем Юсуповым, убийцей Распутина, Цезарем; Антипов-Стрельников с Распутиным, Николаем II. Интертекстуальный анализ романа «Доктор Живаго» приводит исследователя к выводу о том, что «скрытый роман Пастернака излагает Г реальную историю в большем объеме, чем явный. Те события русской истории, которые не вошли в эксплицитный текст «Доктора Живаго» .расказываются Пастернаком косвенно. Роман-под-романом составляет, следовательно, память о событиях, не ставших непосредственно сюжетными. История, запрятанная Пастернаком в толще его романа, имеет тенденцию расширяться до своего края, до последних времен. до памяти о будущем.»128

0. 4. Учитывая сделанное предшествующими исследователями творчества Б.Л. Пастернака и опираясь на многообразие различных подходов к его художественному наследию, автор диссертации обращается к одной из малоизученных проблем творчества поэта - исследованию типа героя в прозе Б.Л. Пастернака. Именно анализ способов разработки и развития типа героя в прозе позволяет по-новому увидеть своеобразие художественного мира Пастернака, выделить существенные категории авторского мироощущения, остающиеся неизменными на протяжении всего творческого пути писателя и, в то же время, проследить эволюцию его философских взглядов и его творческого метода. Этими факторами и обусловливается актуальность диссертационного исследования.

Материалом исследования стала в первую очередь художественная проза Б.Пастернака: повести 1910-1930-х годов («Апеллесова черта», «Письма из Тулы», «Детство Люверс», «Повесть», «Записки Патрика»), его автобиографии («Охранная грамота», «Люди и положения»), роман «Доктор Живаго»; фрагменты указанных произведений, не публиковавшиеся при жизни автора и составившие разделы «Другие редакции», «Из ранних редакций», «Из черновых набросков и планов» 3-го и 4-го томов 5-томного Собрания сочинений Б. Л. Пастернака (М., 1990-1992); неоконченные произведения «Был странный год.», «История одной контроктавы», «Диалог», «Безлюбье», «Три главы из повести», «Неизвестная проза Пастернака.». Включение незаконченных фрагментов и ранних редакций известных произведений представляется возможным и необходимым, поскольку эти тексты будут рассматриваться в качестве промежуточных вариантов на пути к окончательному тексту, обладающему целостностью, законченностью, структурной организацией. Это увидеть направление, в котором происходит изменение способов создания типа героя.

В объект исследования включены также первые попытки обращения Пастернака к прозе, датируемые 1912-1915 годами, опубликованные в сборнике «Памятники культуры. Новые открытия. 1976» (1977), в книге А.Юнггрен «УиуепаНа Бориса Пастернака» (1984) и в разделе «Первые опыты» 4-го тома Собрания сочинений Б.Л. Пастернака (1991).

Поскольку проза и поэзия в творчестве Бориса Пастернака объединены множеством связей, рассмотрение прозаических текстов дается в контексте поэтического творчества автора: к анализу привлекаются стихотворные циклы «Сестра моя - жизнь», «На ранних поездах», «Стихи из тетради Юрия Живаго», роман в стихах «Спекторский», поэмы «Высокая болезнь», «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», «Драматические отрывки».

Для сопоставления с художественной прозой Б.Л. Пастернака привлекаются его статьи и рецензии, в которых излагается эстетика поэта, и эпистолярное наследие поэта.

0. 5. Цели и задачи работы определяются актуальностью темы. Главная цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы проследить эволюцию типа героя в прозе Пастернака; определить причины этой эволюции: эстетические, исторические, мировоззренческие, биографические; рассмотреть роль типа героя в художественной целостности пастернаковской прозы.

Цель исследования предполагает постановку и решение следующих задач: выявление композиционно-стилистических приемов создания образа героя, жанровой его определенности; сравнение типа героя прозаических произведений с героями поэм, романа в стихах, лирическим «Я» стихотворных циклов; анализ интертекстуальности как одной из особенностей образа героя; соотнесение некоторых особенностей пастернаковской прозы со сходными явлениями в прозе поэтов-современников - О. Мандельштама и М. Цветаевой.

Цели и задачи исследования определили выбор метода работы. В его основе - сочетание типологического, историко-литературного, структурного и интертекстуального анализов. В ряде случаев применяются методики лингвистического анализа.

0. 6. На защиту выносятся следующие положения:

• Герой первых прозаических опытов Б.Л. Пастернака является экспликацией поэтического приема - «остранения»;

• Для прозы Пастернака характерно явление парных героев, первоначально воплощающих различные состояния (творческое/нетворческое) одного человека, затем - противоположные эстетические позиции ('романтическую' и 'реалистическую'); в повестях 1920-х годов эта оппозиция трансформируется в противостояние Поэта и героя-«делателя», Революционера;

• Герой прозы Б.Л. Пастернака тесно связан с важнейшими мотивными комплексами его творчества: 'действительность'/'сцена' (или 'литература'), 'романтизм'/'реализм', 'жизнь' - 'смерть' 'преображение', 'творческий путь как поиск собственной эстетической позиции';

• Судьба главного героя романа «Доктор Живаго» воспроизводит процесс выбора эстетического кода. Автор стремится к синтезу художественной практики и ее эстетического осмысления;

• В романе «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернак объективирует одну из закономерностей своего творчества: взаимодополнительность поэзии и прозы.

0. 7. Научная новизна работы заключается прежде всего в самой постановке проблемы: впервые рассматривается эволюция типа героя в прозе Пастернака. Новизна исследования проявляется и в том, что объектом анализа становятся практически все прозаические тексты, относящиеся к различным жанрам и периодам творчества поэта, разной степени законченности и эстетической значимости.

Практическая значимость исследования состоит в том, что оно способствует уточнению представлений о смысловом и художественном единстве пастернаковской прозы, о влиянии философских исканий и эстетической практики русского символизма на творчество поэта, о художественных особенностях «прозы поэта» как явления начала XX века. Результаты проделанной работы могут быть использованы при дальнейшем изучении творчества Пастернака, русского постсимволизма и литературного процесса первой половины XX века. Выводы, полученные в ходе исследования, могут найти применение в вузовских курсах лекций по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах по проблемам творчества Б. Пастернака и прозы первой половины XX века.

Апробация работы. Основные положения исследования были изложены в докладах на научных конференциях в Саратовском гос. университете (1996, 1997 гг.) и Саратовском гос. педагогическом институте (1995 г.), а также в статьях:

Реликвимини - Живульт - Живаго. Логика развития одной художественной идеи. //Филология. Саратов, 1996. С.79-88.

Архетипический мотив встречи с незнакомцем в прозе Б. Пастернака. //Современные проблемы языка и литературы. Межвузовский сборник научных трудов. Саратов, 1996. С. 137-139.

Изменение образной системы романа «Доктор Живаго» от ранних редакций к окончательному тексту. //Актуальные проблемы филологии и ее преподавания. Материалы межвузовской научной конференции. Саратов, 1996. С. 51-55.

О поэтике романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Весы. Философия -История - Литература. Балашов, 1997. N 5. С. 41-43.

Интертекстуальность героя в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Филологические этюды. Сборник научных статей молодых ученых. Вып. 1. Саратов, 1998. С. 123-130.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, Главы первой: «Проза ищет и находит человека в категории речи.» (Ранняя проза), Главы второй: Герой как «опорная точка» движения «мировой мысли и поэзии» (роман «Доктор Живаго»), Заключения, Примечаний и Библиографического списка, включающего 511 наименований.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Куликова, Светлана Анатольевна

Заключение

Последовательное рассмотрение эволюции типа героя в прозе Б.Л. Пастернака дало возможность увидеть и динамику прозаического творчества поэта, и рано сложившиеся его доминанты, проследить соотношение поэтических и прозаических элементов в художественном мире Пастернака на разных этапах его творческого пути.

Эволюция типа героя в прозе Б.Л. Пастернака была исследована нами и диахронно (от «первых опытов» до романа) и синхронно (в поэтике «Доктора Живаго»), что позволило выделить общие закономерности, свойственные типу героя всех прозаических произведений Пастернака и, одновременно, увидеть изменения, произошедшие как в авторской концепции личности, истории и искусства, так и в способах создания героя.

Анализ «первых опытов» показывает, что в этот период Пастернак активно переносит в свою прозу элементы стиха - зачины многих ранних набросков организованы метрически: «Я спускался к Третьяковскому проезду.», «Уже темнеет. Сколько крыш и шпицей!.», «Вероятно, я рассказываю сказку.», «Пробудиться - это не всегда.», «Вместо земли здесь были ели.», «Ну ты уснешь теперь.»

В прозаических фрагментах 1910-х годов отсутствует даже простейшая фабула, текст представляет собой импрессионистические пейзажные описания, перемежающиеся с взволнованными лирическими монологами.

Переход от поэзии к прозе потребовал новых форм организации и подачи материала, в частности, изменения точки зрения, с которой ведется повествование. Непосредственное выражение точки зрения автора, естественное в поэзии, «остраняется» и персонифицируется в прозе. Б.Л. Пастернак решает эту проблему путем введения персонажа как «условия возможности эстетического видения».

Необычность функции героя, как «остранения» действительности, повлияла на некоторые свойства персонажа. Герой «первых опытов» не наделен портретом, индивидуальной речевой характеристикой, определенными чертами характера. В ходе анализа мы отмечали открытость, чуткую отзывчивость персонажа на явления действительности, а также его пассивность, бездействие, подчиненность чужой воле. Одно из важнейших качеств героя - включенность его в процесс «перетворения» жизни, творческая самоотдача.

В дальнейший период своего творчества, в повестях «Апеллесова черта», «Письма из Тулы», «Детство Люверс», «Повесть», «Охранная грамота», «Записки Патрика» Пастернак пробует различные способы показа героя, стремясь, с одной стороны, к более объективному его изображению, с другой - к сохранению важных для абтора черт героя-призмы. В 1920-е годы в прозе Пастернака складывается определенный тип героя: это персонаж высокого плана, наделенный повышенной восприимчивостью, открытостью миру и обладающий даром поэтического преображения действительности. Творчество понимается им как вынужденная уступка реальности, «вечный долг» перед невоплощенным в слово окружающим миром. С этим связаны такие свойства героя как его страдательность, болезненность, безволие, жертвенность. Герой пастернаковской прозы близок Автору, но это уже не лирический герой, а персонаж, обладающий устойчивыми качествами, собственным видением мира и отношением к современным историческим событиям. В герое прозы объективируется Авторское понимание роли и места человека в окружающей действительности и истории.

В прозе 20-30-х годов складывается также определенная сюжетная схема, в которой герой-Поэт противопоставлен герою-Рационалисту. Напряженные поиски способов подачи материала, настойчивые попытки осмыслить происходящие исторические изменения приводят Автора к трансформации исходной антитезы: постепенно герой-Рационалист наделяется чертами активной, волевой личности и превращается в тип «преобразователя жизни», революционера.

Для повестей Б.Л. Пастернака характерно отсутствие традиционно понимаемого конфликта: в его художественной системе не происходит отчуждения человека от мира; конфликт между эстетическим переживанием и внеэстетической реальностью тоже не возможен, поскольку искусство и реальность понимаются как смежные пространства; социальный конфликт не становится предметом художественного рассмотрения; противостояние парных героев является по сути бесконфликтным, так как они представляют два разных типа мировосприятия, очень далеких друг от друга. Единственным конфликтом, или движущим сюжетным нервом произведения, становится выбор героем эстетической позиции (в ранней прозе понимаемый как выбор между «романтизмом» и подлинным искусством). Изменение творческой позиции героя на сюжетном уровне реализуется как изменение его онтологического статуса.

Необычность героя тесно связана с центральной темой раннего творчества Пастернака - стремлением увидеть то, как «.жизнь переходит в художественное претворение, как оно рождается из судьбы и опыта» («Люди и положения»; 4, 297).

Акцентируя свое внимание на взаимопереходе жизни и искусства, Б.Л. Пастернак обнажает прием: в пределах одного (небольшого по объему) произведения герой неоднократно перемещается из действительности в «литературу», а из «литературы» в реальность. С этим связаны способы создания образов: прием смены линз, изменение меры условности персонажа, изменение хронотопа произведения, которое соответствует изменению онтологического статуса героя. Одним из устойчивых способов создания героя является его маркированная интертекстуальность.

В целом надо отметить, что активное развитие повествовательных приемов в прозе Пастернака сочетается с принципами лирической композиции, высоким статусом процесса творчества, а не его результата, переживания, а не опыта. Сюжет движется не равномерно, а по высоким точкам - пунктиром. Кульминация приходится на финал, что тоже напоминает смысловое и интонационное движение внутри стихотворного текста. Появление в финале голоса 'автора' - еще одно свидетельство проникновения поэтических элементов в строение прозаического текста. Обязательно заявленное отношение 'автора' к событиям говорит о том, что сюжет не может завершиться в рамках повествовательной структуры, и необходимо лирическое разрешение коллизий, описываемых в произведении.

Обращает на себя внимание активное использование в текстах повестей курсива, пробелов, типографских отточий, с помощью которых Пастернак стремится передать изменение лирической интонации, ритма повествования. Автор, лишенный в прозе традиционных поэтических средств (размера, рифмы, цезуры, деления на строфы), ощущает недостаточность повествовательной структуры.

Для прозы Б.Л. Пастернака характерна сложная система отношений между Автором и героем. Автобиографичность героя («прямая» в «Охранной грамоте» или «снятая» в «Апеллесовой черте», «Письмах из Тулы», «Детстве Люверс», «Повести»), близость эстетических позиций Автора и «его поэта», экспрессивность повествования сочетаются с приемами маркированного отчуждения действующих лиц, экспликации их условности и «обесценивания» персонажей.

Сопоставительный анализ произведений Б. Пастернака с прозой М. Цветаевой, О. Мандельштама, В. Хлебникова приводит к выводу о том, что существенной чертой «прозы поэта» являются отношения постоянного притяжения и отталкивания Автора и героя, в которых объективируется процесс родовой трансформации художественного мира поэта.

Исследование романа «Доктор Живаго» в контексте повестей 20-30-х годов, с одной стороны, позволяет увидеть в формально-содержательном целом произведения развитие эстетических достижений ранней прозы, с другой - делает возможным рассмотрение новых черт поэтики Б. Пастернака в их связи с общими установками романного жанра и изменениями мировоззренческого характера.

Б.Л. Пастернак сохраняет основные композиционно-стилистические приемы создания образа героя. Юрий Живаго - романный герой, развитие которого происходит в соответствии с законами жанра: прослеживается его судьба с детских лет до самой смерти, изображаются многочисленные перипетии его жизненного пути, герой раскрывается в диалоге с другими персонажами романа, показывается его отношение к происходящим историческим событиям.

В то же время все события жизни героя являются импульсом к его творчеству. Сюжет романа развивается в двух планах. Один из них представляет собой повествование о судьбе героя и складывается из последовательно сменяющих друг друга фактов его биографии. Другой -описание поэтических озарений и художественных исканий Юрия Живаго, формирующих творческое «Я» героя.

Сюжетное развитие образа Юрия Живаго соотносится с логикой движения героев повестей 1920-х годов. В финале романа герой поднимается на новую ступень осознания себя й своего места в мире. Из «поэтического доктора», подверженного «высокой болезни» творчества, он превращается в Поэта, которому открылась вся трудность и трагичность его предназначения и который принял необходимость нравственного и творческого подвижничества как исполнение Долга, возложенного на него Богом. В этом смысле финал романа повторяет сюжетный ход, использовавшийся Пастернаком в прозе 1920-х годов, но наполняет его новым содержанием.

В романе «Доктор Живаго» «границей», символизирующей изменения, произошедшие в сознании героя, служит не событие, а факт перехода в другой жанр, влекущий за собой глубокую перестройку художественного пространства, ритма, разработки основных тем и образов. Изменение онтологического статуса героя, таким образом, приводит к пересозданию всего художественного космоса романа.

В соответствии с требованиями эпического жанра в романе «Доктор Живаго» усложняется сюжет, показывается вся судьба героя, а не только переломные моменты его жизни. В то же время в сюжете романа по-прежнему велика роль случайностей, совпадений, неожиданных стечений обстоятельств. Особое значение имеет двойной финал романа: событийный ряд прозаического повествования заканчивается гибелью героя и его посмертным признанием, но разрешение сюжетных коллизий на этом уровне оказывается в художественном мире романа Пастернака недостаточным. Для того, чтобы в полной мере показать результат духовных и творческих поисков героя, Автору требуется включить в роман текст стихов Юрия Живаго.

Кроме того, сосуществование прозаической и поэтической частей романа актуализирует отношение между точками зрения Автора и героя. Автор изображает Живаго, используя эпические средства, в стихотворениях Юрия герой из эпического «Он» превращается в лирическое «Я»: происходит объективация его сознания, снимается «авторский избыток видения», и Юрий Живаго сам рассказывает о себе по-иному, нежели это делает Автор. Тем самым Пастернак изображает в своем романе процесс объективации текста и в то же время удерживает его в поле высочайшего субъективного напряжения. Автор обнажает прием создания художественного произведения, «Доктор Живаго» сам «рассказывает о своем рождении».

На протяжении всего творческого пути Б.Л. Пастернака задача определения своей эстетической позиции осознавалась им как одна из основополагающих. В поэзии она реализовывалась в самой художественной практике, а в прозе помимо того становилась предметом осмысления и изображения. В автобиографических повестях разных лет герой последовательно отказывается от художественного, философского, музыкального поприщ и от «пошлости совпаденья» с Маяковским, и только затем находит собственную поэтическую манеру. В романе Юрий Живаго проходит сквозь различные сферы чужого литературного опыта, его путь завершается обретением индивидуального художественного видения. Это связано с одним из важнейших качеств образа Юрия Живаго - его маркированной интертекстуальностью. Судьба героя романа вбирает в себя опыт персонажей произведений русской и мировой культуры. Различные типы художественного сознания переживаются героем как этапы его творческого пути и затем переплавляются в его творчестве. Роман «Доктор Живаго» представляет собой «энциклопедию» романных форм XIX - XX веков, показывающую историю культуры как «состояние мировой мысли и поэзии», и в то же время восстанавливающую динамику развития различных мировоззренческих концепций, эстетических доминант и способов создания художественной реальности.

Переводя героя из зоны одного литературного дискурса в зону другого, Автор «остраняет» действительность. Множественность «остранений» в пространстве одного текста усиливает и обнажает прием.

Автобиографичность героя романа не только в совпадении жизненных реалий и в близости мироощущения Автора и персонажа, но, главным образом, в том, что разрешение, собственной творческой задачи показывается Автором через судьбу героя. Поэтому с героем связаны важнейшие тематические комплексы всего творчества Б.Л. Пастернака: взаимоотношения жизни и искусства, история и кyльíypa как «вторая вселенная», оппозиция «романтического» и «реалистического» искусства, проблема «вакансии поэта», мотив «второго рождения».

В романе «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернак объективирует одну из закономерностей своего творчества: взаимодополнительность прозы и поэзии. Как замечает В. Страда, романная проза для Б.Л. Пастернака «.не только необходимый этап, через который пролегает возвращение к поэзии, но и универсальное пространство, единственно внутри которого только и может существовать его поэзия». Это новое взаимодействие качественно меняет в творчестве Пастернака не только повествовательную форму (романную), но и поэтическую. Тот синтез, то жизнетворчество, о которых мечтали художники начала XX века, находит осуществление в произведении середины века и в какой-то мере влияет на жанровые поиски конца века.

Исследование прозы Пастернака делает возможным выявить некоторые черты, принципиально важные для романа XX века. Одной из тенденций развития современного романа является его стремление к актуализации новых, еще не проявленных жанровых возможностей. В «Докторе Живаго», для которого характерно необычное соотношение лирического и повествовательного начал, мы встречаемся с одним из вариантов актуализации жанровой природы романа. Поэт, нарушая законы этого жанра, тем самым провоцирует его и открывает новые возможности для развития. То, что в конце 50-60-х годов казалось критикам «слабостью» романа, в чем они усматривали «неудачу» Автора, с позиций современного историка литературы видится как проба новых форм организации материала, попытка строения художественной реальности на принципиально иных основаниях. Неожиданно преломляя традиции романа XIX - XX веков, «Доктор Живаго» «остраняет» и тем самым актуализирует эти традиции, придает им своеобразную состязательность, что было воспринято романистами разных направлений - от реалистов до постмодернистов. Интертекстуальность героя, его эстетическая поликодированность принципиально важны для дальнейшего развития саморефлексии романа, для нового взаимопроникновения художественной практики и эстетических теорий.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Куликова, Светлана Анатольевна, 1998 год

1. Пастернак Б Л. Рассказы. М., Л.: Круг. 1925.

2. Пастернак Б.Л. Воздушные пути. М.: ГИХЛ. 1933.

3. Пастернак Б. Л. Сочинения. В 4 т. Ann Arbor: Univ. Of Michigan Press. 19581961.

4. Пастернак Б.Л. Воздушные пути: Проза разных лет. М.: Сов. писатель. 1982.

5. Пастернак Б.Л. Из переписки с писателями. //Литературное наследство. М.: Т. 93. 1983.

6. Juvenalia Б. Пастернака: 6 фрагментов о Реликвимини. Stockholm. 1984.

7. Пастернак Б.Л. «Доктор Живаго»: Роман. Повести. Фрагменты прозы. М.: Сов. писатель. 1989.

8. Пастернак Б.Л. Собрание сочинений. В 5 т. М.: Худ. литература. 19891992.

9. Переписка Бориса Пастернака. М.: Худ. литература. 1990.

10. Пастернак Б.Л. Об искусстве. М.: Искусство. 1990.

11. Пастернак Б.Л. «Мой взгляд на искусство». Саратов: Изд. Саратовского ун-та. 1990.

12. Пастернак Б.Л. Письма из Марбурга. //Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник-1989. М.: Наука. 1990.2.

13. В.Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах. //Звезда. 1990. N2. С. 130-157.

14. Внльмонт Н. О Борисе Пастернаке: Воспоминания и мысли. М.: Сов. писатель. 1989.

15. Воспоминания о Борисе Пастернаке. М.: Слово. 1993.

16. Ивинская О.В. В плену времени: Годы с Борисом Пастернаком. //Вильнюс. 1989. N8. С. 11-139, N9. С. 122-154, N 10. С. 152-164, N 11. С. 118-160, N 12. С. 144-160. 1990. N1. С. 112-146, N «. С. 137-166, N 3. С. 148-174, N 4. С. 123147. N5. С. 121-131.

17. Каверин В. Эпилог. М.: Московский рабочий. 1989.

18. Карлайл О. Три визита к Б. Пастернаку. //Вопросы литературы. 1988. N 3. С. 118-129.

19. Крашенинникова Е. Крупицы о Пастернаке. //Новый мир. 1997. N 1. С. 204213.20.0зеров JL О Борисе Пастернаке. М.: Знание. 1990.

20. Пастернак АЛ. Воспоминания. München, 1983.

21. Пастернак Е.Б. Борис Пастернак. Материалы для биографии. М.: Сов. писатель. 1989.

22. Пастернак Е.В. Страшный год (1937). //Горизонт. 1990. N2. С. 12-17.

23. Пастернак Е.В., Поливанов К. Предисловие (к публикации письма Б. Пастернака из Марбурга). //Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник-1989. М.: Наука. 1990. С. 26-31.

24. Пастернак З.Н. Воспоминания. //Нева. 1990. N 2. С. 130-146, N 4. С. 127-138.

25. Пастернак Л.О. Записи разных лет. М.: Худ. литература. 1975.

26. Поливанов K.M. Заметки и материалы к «политической» биографии Бориса Пастернака. (1934-1937) // De visu. 1993. N 4. С. 70-79.

27. Черный О. Из «Ежезаписей»: Фрагменты воспоминаний о Пастернаке. //Вопросы литературы. 1993. Вып. 1. С. 282-296.

28. Эренбург И. Люди. Годы. Жизнь. Кн. 2. //Собрание сочинений. В 8 т. Т. 8. М.: Худ. литература. 1967.3 «а».

29. АЬЬе. Ангелы, люди, вещи.//Жизнь искусства. 1922. 12 дек.

30. Агапов Б., Лавренев А., Федин К., Симонов К., Кривицкий А. Письмо членов редколлегии журнала «Новый мир» Б. Пастернаку. //Литературная газета. 1958. 25 октября; Новый мир. 1958. N 11. С. 1-16.

31. Александрова В. Предисловие. //Опальные повести. Нью-Йорк. 1955. С. 3-17.

32. Александрова В. К 40-летию советской литературы. //Новый журнал. Нью-Йорк, 1957. Кн. 51. С. 94-95.

33. Березов П. Под маской. //Пролетарский авангард. 1932. N 2. С. 177.

34. Берковский Н.Я. О прозе Мандельштама. //Берковский Н.Я. Текущая литература. М.: Гос. изд. 1930. С. 155-160.

35. Брюсов В.Я. Новые течения в русской поэзии: 3. Эклектики. //Русская мысль. 1913. N 8. С. 80.

36. Брюсов В.Я. Год русской поэзии. //Русская мысль. 1914. N 6. С. 15-19.

37. Вейдле В. Стихи и проза Пастернака. //Современные записки. Париж. 1928. Т. 36. С. 459 470.

38. Гаген. Рецензия на сб. прозы Б. Пастернака «Рассказы». //Книгоноша. 1925. N 12/13. С. 16-17.

39. Гаев А.Г. Б.Л. Пастернак и его роман «Доктор Живаго». //Вестник института по изучению СССР. Мюнхен. 1958. N 3. С. 100-121.

40. Гофман В. Место Пильняка. //Борис Пильняк: Статьи и материалы. Л.: Худ. дитература.1928. С. 44.

41. Коряков М.М. В орбите Доктора Живаго. //Новое русское слово. Нью-Йорк, 1958. 14 декабря.

42. Кузмин М.А. Говорящие. //Жизнь искусства. 1922. 8-15 авг.

43. Левицкий С. Свобода и бессмертие: О романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Мосты. -МипсЬеп. 1959. N 2. С. 207-236.

44. Лежнев А.З. Литературные заметки. //Печать и революция. 1925. N 8. С. 120127.

45. Лежнев А.З. Борис Пастернак. //Красная новь. 1926. N 8. С. 205-219.

46. Литература великого двадцатилетия. //Лит. учеба. 1937. N 10/11. С. 71-78.51Локс К. Рецензия: Б.Пастернак. Рассказы. М., 1925. //Красная новь. 1925. N 8. С. 286-287.

47. Лосский Н. «Война и мир» Л. Толстого и «Доктор Живаго» Б. Пастернака. //Новый журнал. Нью-Йорк, 1960. Кн. 61. С. 292-295.

48. Львов-Рогачевский В. Беллетристика наших дней. //Московский понедельник. 1922. 12 июня.

49. Мандельштам О.Э. Литературная Москва. //Россия. 1922. N 2. С. 24.

50. Миллер-Будницкая Р. О «философии искусства» Б. Пастернака и P.M. Рильке. //Звезда. 1932. N 5. СЛ60 168.

51. Мировая пресса о романе «Доктор Живаго». //Наше общее дело. München. 1958. 14 ноября.

52. Муратов П. Искусство прозы. //Современные записки. Париж, 1926. Т. 29. С. 244-247.

53. Невский С. «Ненужные люди». // Русские новости. Париж, 1958. 25 июля.

54. Нусинов И. Мастерская старых образцов. //Художественная литература. 1933. N 5. С. 7-9.бО.Обломиевский Д. Борис Пастернак. //Лит. современник. 1934. N 4. С. 127 -142.

55. Оружейников Н. Ближе к линии огня! //Литературная газета. 1931. 18 декабря.

56. Перцов В. Новый Пастернак. //На литературном посту. 1927. N 2. С. 32 39.

57. Плетнев Р. Великий доктор романа Б. Пастернака. //Новое русское слово. Нью-Йорк. 1958. 9 октября.

58. Подъячев М. Владимир Маяковский. //Подъем. Казань. 1934.

59. Полонский В. Очерки литературного движения революционной эпохи. (1917 1927). М.-Л.: Худ. литература. 1927.

60. Рич А. Заупокойный лом. //Комсомольская правда. 1937. 14 апреля.

61. Святополк-Мирский Д. Рецензия: Б. Пастернак. Рассказы. М., 1925. //Современные записки. Париж. 1925. Т. 25. С. 544-545.

62. Селивановский А. От попутничества к союзничеству. //Литературная газета. 1931. 10 сентября.

63. Селивановский А. Чей Маяковский? //Литературная газета. 1932. 11 аппреля.

64. Слоним М. Роман Пастернака. //Новый журнал. Нью-Йорк, 1958. Кн. 52. С. 94-108.

65. Струве Н. Религиозная жизнь в Советской России. //Вестник рус. студ. христиан. Движения. 1957. N 47.

66. Тарасенков А. Борис Пастернак. //Звезда. 1931, N 5. С. 228 235.

67. Тарасенков А. Охранная грамота идеализма. //Литературная газета. 1931. 18 декабря.

68. Тарасенков А. Советская литература на путях социалистического реализма. //Большевик. 1948. N 9. С. 21-25.

69. Тимофеев Л. Стих и проза: Теория литературы для начинающего писателя. М.: Наука. 1935.

70. Туринцев А. Опыт обзора. //Версты. Париж. 1926. N 1. С. 220-221.

71. Тынянов Ю.Н. Литературное сегодня. //Русский современник. 1924. N 1. С. 302.

72. Тынянов Ю.Н. Промежуток. //Тынянов, Ю. Архаисты и новаторы. Л.: Прибой. 1929.

73. Шкловский В. Гамбургский счет. Л.: 1928.

74. Цветаева М.И. Световой ливень: Поэзия вечной мужественности. //Эпопея. М: Берлин, 1922. N 3. С. 10-33.

75. Цветаева М.И. Эпос и лирика современной России. //Новый град. Париж. 1933. N 6. С. 23-29, N 7. С. 24-37.

76. Эльсберг Ж. Мировосприятие Б. Пастернака. //На литературном посту. 1930. N7. С. 42-50.

77. Якобсон Р. Заметки о прозе поэта Пастернака. //Якобсон P. Slavische Rundschau. 1935. Vol. VIII. S. 25-48.3 «б»

78. Альфонсов В. Поэзия Бориса Пастернака. JI.: Сов. писатель. 1990.

79. Альфонсов В. «Запись со многих концов разом»: Принципы поэтического повествования в «Спекторском» Б. Пастернака. //Русская литература. 1988. N3. С. 32-59.

80. Альми И. Баллады Б.Л. Пастернака. //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. N5. С. 420-431.

81. Аникина А.Б. Образы пространства и времени во фронтовых очерках Бориса Пастернака. //Поэтика публицистики. М.: Худ. литература. 1990. С. 92-114,

82. Анисова А. «Образ входит в образ.» //Книжное обозрение. 1994. N 4 (28 января). С. 17.

83. Антипов С. О некоторых особенностях характеров в романе в стихах Б. Пастернака «Спекторский». //Проблема характера в художественной литературе. Минск. 1983. С. 60-68.

84. Аристов В. «Домашний космос» в поэзии Пастернака. //Волга. 1992. N 4. С. 147-155.

85. Архангельский А.Н. «Движущийся ребус»: Над страницами «Высокой болезни» и не только. //Октябрь. 1992. N 12. С. 166-173.

86. Архангельский А.Н. «.И только в том моя победа.» //Дружба народов. 1987. N4. С. 263-266.

87. Архангельский А.Н. «Младенчество» Вячеслава Иванова и философия детства у Бориса Пастернака. //Cahiers du Monde russe. 1994. Vol. XXXV (1/2). P. 285-293.

88. Архангельский А.Н. «Он награжден каким-то вечным детством.» Тема детства в творчестве Пастернака. //Детская литература. 1989. N З.С. 26-30.

89. Архангельский А.Н. У парадного подъезда. М.: Сов. писатель. 1991.

90. Асмус В.Ф. Творческая эстетика Б. Пастернака. //Борис Пастернак об искусстве: «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. М.: Худ. литература. 1990. С. 8-35.

91. Баевский B.C. О «Докторе Живаго» и его создателе. //Aima mater. Тарту. 1990. 1-15 марта.

92. ЮО.Баевский B.C. «Фауст» Гете в переводе Пастернака. //Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. Т. 49. N 4. С. 341-353.

93. Ю1.Баевский B.C. О некоторых особенностях творческой эволюции Б. Пастернака. //Проблемы развития советской литературы. Саратов : Изд Саратовского ун-та. 1985. С. 41-53.

94. Ю2.Баевский B.C. Пословицы, поговорки, крылатые слова в стихах и прозе Пастернака. //Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII -XX вв.: Тезисы научной конференции. Таллин, 1985. С. 55-57.

95. ЮЗ.Баевский B.C. Прелиминарии к теме «Марсель Пруст и Борис Пастернак». //Стилистический анализ художественного текста. Смоленск : Изд. Смоленского ун-та. 1988. С. 100-108.

96. Ю4.Баевский B.C., Береговская Э. Формы выражения авторского сознания в поэзии Верлена и Пастернака. //Проблема автора в художественной литературе: Межвузовский сб. научных работ. Устинов, 1985. С. 134-139.

97. Баевский B.C. Пушкин и Пастернак: К постановке проблемы. //Известия АН СССР. Серия лит. и яз. 1989. Т. 48. N 3. С. 369-378.

98. Юб.Баевский B.C. Миф в поэтическом сознании и лирике Пастернака. Опыт прочтения. //Известия АН СССР. Серия лит. и яз. 1980. Т. 39. N 2. С. 116127.

99. Ю7.Баевский B.C. Пастернак и Сталин. //Звезда. 1992. N 9. 192-200.

100. Ю8.Баевский B.C. Пьеса Б. Пастернака о Великой Французской революции. //Уч. Зап. Тартусского ун-та. Вып. 917. Тарту. 1990. Блоковский сб. XI. С. 97-106.

101. Баевский B.C. Темы и вариации: Об историко-культурном контексте поэзии Б. Пастернака. //Вопросы литературы. 1987. N 10. С. 30-39.

102. ПО.Бак Д. «Доктор Живаго» Б. Л. Пастернака. Функционирование лирического цикла в романном целом. //Пастернаковские чтения: Материалы межвузовской конференции. Пермь: Изд. Пермского ун-та. 1990. С. 87-96.

103. Ш.Барнс X. «.И дышат почва и судьба.: Когда строку диктует чувство. //Учительская газета. 1991. 9-16 июля.

104. Безродный М.В. О «косноязычии Бориса Пастернака. Конспект непрочитанной лекции. //De visu. 1994. N 5/6. С. 3-12.

105. Белая Г. «.образ мира, в слове явленный.» //Вопросы литературы. 1984. N4. С. 218-223.

106. Беленчиков В. Свобода и смерть индивида: К вопросу философских реминисценций в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». //БйкИа говвгса р08пашеш1а. 1993. Ъ. XXIV. 8. 75-82.

107. Белова Т.Н. Роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» в англо-язычных исследованиях 80-х годов. //Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1993. N 6. С. 11-26.

108. Иб.Бертнес Ю. Христианская тема в романе Пастернака «Доктор Живаго». //Евангельский текст в русской литературе XVIII XX вв.: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск. 1994. С. 128-136.

109. Благов Д. Конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Б.Л. Пастернака. //Русская литература. 1990. N 3. С. 218-222.

110. Богомолов Н. Выбор путей. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 60-64.

111. Борис Пастернак, 1890-1960. Нортфилд; Вермонт. 1991. Норвич. Симп. по русской лит. и культуре; Т. 1.

112. Борисов В.М., Пастернак Е.Б. Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Новый мир. 1988. N 6. С. 205-248.

113. Борисов В.М. Река, распахнутая настежь: К творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Пастернак Б. Доктор Живаго. М.: Книжная палата. 1989. С. 409-429.

114. Борисов В.М. Имя в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго». //«Быть знаменитым некрасиво.» Пастернаковские чтения. М.: Наследие. Вып. 1. С. 7-16.

115. Бродский И. Вершины великого треугольника. //Звезда. 1996. N1.0. 225233.

116. ВейдлеВ.В. Пастернак и модернизм. //Лит. учеба. 1990. N 1. С. 156-163.

117. Вейдле В.В. О ранней прозе Пастернака. //Новый журнал. Нью-Йорк. 1961. Кн. 64. С. 144-150.

118. Воздвиженский В. Проза духовного опыта. //Вопр. лит. 1988. N 9. С. 82103.

119. Вопросы творчества русского писателя Б.Л. Пастернака: Материалы международной конференции. Марбург. 1991.

120. Газизова А. «Синтез живого со смыслом»: Размышления о прозе Б. Пастернака. М.: Знание. 1990.

121. Галоци-Комяти К. Апеллесова черта Пастернака в свете дилеммы эстетического или этического человека. //Wien. Slaw. Alm. 1992. Bd. 30. S. 7998.

122. Галоци-Комяти К. От «апеллесовой черты» к «Гамлету»: (Об одном мотиве в творчестве Пастернака).//Studia rossica posnaniensia. 1993. Z. XXVI. S. 3-8.

123. Гаспаров Б. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго». // Boris Pasternak and His Times: Sel. Papers from the Second Intern. Symp. on Pasternak. Berkeley. 1989. S. 41-60.

124. Гаспаров Б. Поэтика Пастернака в культурно-историческом измерении: (Б.Л. Пастернак и 0,М. Фрейденберг). //Сб. статей к 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тарту, 1992. С. 366-384.

125. Гаспаров Б. «Gradus ad Parnassum» (Самосовершенствование как категория творческого мира Пастернака). //«Быть знаменитым некрасиво.» Пастернаковские чтения. М.: Наследие. 1992. Вып. 1. С. 82-91.

126. Гаспаров М. Семантика метра у раннего Пастернака. //Известия АН СССР. Серия лит. и яз. 1988. Т.47 N 2. С. 140-147.

127. Геллер М. Поэт и вождь. //Континент. München. 1978. N 16. С. 16-24.

128. Гибиан Д. Леонид Пастернак и Борис Пастернак: полемика отца и сына. //Вопр. лит. 1988. N 9. С. 104-129.

129. Гинзбург Л.Я. «И заодно с правопорядком.» //Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения. Рига. 1988. С. 14-28.

130. Гинзбург Л.Я. Мандельштам и Пастернак в читательском восприятии 20-х годов. //Даугава. 1989. N 1. С. 7-15.141 .Гинзбург Л.Я. О лирике. Л.: Сов. писатель. 1974.

131. Гинзбург Л.Я. О раннем Пастернаке. //Мир Пастернака: Каталог выставки в Гос. музее изобразит, искусств им. A.C. Пушкина. М.: Сов. художник. 1989. С. 41-45.

132. Гинзбург Л.Я. Письма Бориса Пастернака. //Переписка Бориса Пастернака. М.: Худ. литература. 1990. С. 3-16.

133. Гладков А. Встречи с Пастернаком. Paris, 1973.

134. Горелов П. Размышления над романом. //Вопр. лит. 1988. N 9. С. 54-81.

135. Горький М. Предисловие к (английскому изданию) повести Пастернака «Детство Люверс». //Лит. наследство. 1963, Т. 70: Горький и советские писатели: Неизданная переписка. С. 308-310.

136. Грознова Н. Повесть 20-х годов. //Русская советская повесть 20-30-х годов. Л.: Сов. писатель. 1976. С. 73-147.

137. Данин Д. Неравная дуэль человека с Богом:Размышления из кн. «Это с нами войдет в поговорку». //Науками жизнь. 1989. N 12. С. 128-139.149.«Доктор Живаго» Бориса Пастернака. С разных точек зрения. М.: Сов. писатель. 1990.

138. Долгополое Л. Странный доктор. К вопросу о личности и характере жизнедеятельности героя романа «Доктор Живаго». //Борис Пастернак, 1890-1960. Нортфилд: Вермонт, 1991. С. 57-64.

139. Дубровина И.М. С верой в мировую гармонию: Образная система романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1996. N1. С. 95-103.

140. Ельницкая С. «Возвышающий обман.» //Марина Цветаева. 1892 -1992. Норвичский симпозиум по русской литературе и культуре. T. II. Нортфилд, Вермонт, 1992. С. 142-153.

141. Ефимов И. Интеллигент и революция в поэмах Пастернака. //Борис Пастернак, 1890-1960,. Нортфилд; Вермонт, 1991. С. 112-119.

142. Жолковский А. Заметки о тексте, подтексте и цитации у Пастернака. (К различению структурных и генетических связей). //Boris Pasternak: Essays. Stockolm: Almqvist a. Wiksell Intern., 1976. S 126-134.

143. Жолковский А. Механизмы «Второго рождения»: О стихотворении Пастернака «Мне хочется домой, в огромность.» // Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 35-41.

144. Иванов Вяч. Вс. Колыхающийся занавес: Из заметок о Пастернаке и изобразительном искусстве. //Мир Пастернака: Каталог выставки в Гос. музее изобразит, искусств им. A.C. Пушкина. М.: Сов. художник. 1989. С. 78-85.

145. Иванов Вяч.Вс. О воздействии «эстетического эксперимента» Андрея Белого: (В. Хлебников, В. Маяковский, М. Цветаева, Б. Пастернак). //Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 338-363.

146. Иванов Вяч.Вс. Пастернак и ОПОЯЗ: (К постановке вопроса). //Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения. Рига. 1988. С. 78-82.

147. Иванов Вяч.Вс. Перевернутое небо: Фрагмент из книги о Б. Пастернаке. //Согласие. 1990. N 1. С. 199-212.

148. Иванова Н. Смерть и воскресение доктора Живаго. //Юность. 1988. N 5. С. 78-82.

149. Ильев С. Роман «Доктор Живаго» Бориса Пастернака в свете поэтики символизма. //Studia rossica posnaniensia. 1993. Z. XXIV.152. S 41-48.

150. Исупов К. «Доктор Живаго» как риторическая эпопея: Об эстетической философии Б.Л. Пастернака. //Исупов К. Русская эстетика истории. СПб.: Наука. 1992. С. 118-126.

151. Каган Ю.М. Об «Апеллесовой черте» Бориса Пастернака. Попытка постижения. //Лит. обозрение. 1996. N 4. С. 43-49.

152. Камю А. Письмо Пастернаку. //Иностранная литература. 1987. N 11. С. 212.

153. Ш.Карцева Е. «Доктор Живаго»: роман и фильм. //Искусство кино. 1990. N 2. С. 120-126.

154. Катков Г. «Безлюбье» ранний набросок «Доктора Живаго». Boris Pasternak, 1890-1960: Colloque de Cerisy-la-Salle. (11-14 Sept. 1975). Paris, 1979. P. 329-335.

155. Кац Б. «Музыкой хлынув, с дуги бытия.»: Заметки к теме «Борис Пастернак и музыка». //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 79-83.

156. Кацис Л.Ф. Несколько иудейских комментариев к статье С.Гардзонио «Борис Пастернак и поэма в прозе Андрея Белого «Глоссолалия» (Расмышления над стихотворением «Степь»). //Russian Literature. -North-Holland. 1997. XLI. S. 461-464.

157. Кацис Л.Ф. Пастернак и Шопен: О второй редакции «Баллады» «Бывает, курьером на борзом.» //Известия Рос. АН. Сер. лит. и яз. 1995. Т. 54. N 3. С. 19-38.

158. Кириллова И. Литературное воплощение образа Христа. //Вопросы литературы. 1991. N 8. С. 60-74.

159. Кожевникова Н. Типы повествования в русской литературе XIX XX вв. М.: Изд. Рос. АН. 1994. С. 190-197.

160. Кондаков И.В. Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» и русский классический роман. //Пастернаковские чтения: Материалы межвузовской конференции. Пермь. Изд. Пермского ун-та. 1990. С. 81-95.

161. Кондаков И.В. Роман «Доктор Живаго» в свете традиций русской культуры. //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. Т. 49. N 6. С. 527-540.

162. Константин (Зайцев), архимандрит. Несколько мыслей по поводу романа Пастернака. //Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. Мюнхен-М., 1990. С. 432-437.

163. Контрерас Т. Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго»: мировосприятие и концепция личности. Дисс. .степ, кандидата наук. М., 1992.

164. Копелев Л. Фаустовский мир Бориса Пастернака. Boris Pasternak, 18901960: Colloque de Cerisy-la-Salle. (11-14 Sept. 1975). Paris. 1979. P. 72-81.

165. Коппер Д. «Котик Летаев» А. Белого и «Детство Люверс» Б. Пастернака: Двойное видение русского авангарда. //Русская литература XX века: Исследования американских ученых. СПб.: Петро-РИФ. 1993. С. 88-109.

166. Кретинин А.А. Образ дома в прозе О. Мандельштама и Б. Пастернака («Египетская марка» и «Доктор Живаго»). //Воронежский период в жизни итворчестве О.Э. Мандельштама. Воронеж : Изд. Воронежского ун-та. 1991. С. 46-54.

167. Кретинин A.A. Роман «Доктор Живаго» в контексте прозы Бориса Пастернака. Автореферат дисс. .канд. филол. наук. Воронеж, 1995.

168. Курицын В. Приглашение на жизнь: Юрий Живаго и Федор Годунов-Чердынцев. //Урал. 1989. N 6. С. 164-171.

169. Кьяромонте Н. Парадокс истории: Стендаль, Толстой, Пастернак. Париж, 1973.

170. Лавров А. «Судьбы скрещенья»: Теснота коммуникативного ряда в «Докторе Живаго». //Новое лит. обозрение. 1993. N 2. С. 241-255.

171. Левина Т. «Страдательное богатство»: Пастернак и русская живопись 1910-х начала 1940-х гг. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 84-89.

172. Лежнев А. Борис Пастернак. //Лежнев А. О литературе. М.: Сов. писатель. 1987. С. 87-88.

173. Лесная Г.М. Блоковские традиции в романе Б. Пастернака. «Доктор Живаго». //Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 1996. N1. С. 104113.

174. Лихачев Д.С. Борис Леонидович Пастернак. //Пастернак Б.Л. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 1. М.: Худ. литература. 1989. С. 5-46.

175. Лихачев Д.С. Поэтическая проза Пастернака.//Лихачев Д. Литература -реальность литература. Л.: Сов. писатель. 1984. С. 212-243.

176. Лихачев Д.С. Размышления над романом Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». //Новый мир. 1988. N 1. С. 5-10.

177. Лихачев Д.С. Звездный дождь: Проза Б. Пастернака разных лет. //Пастернак Б. Воздушные пути. М.: Худ. литература. 1982. С. 3-27.

178. Лихт Р. «И творчество и чудотворство.»: Очерк духовной биографии. //Волга. 1990. N2. С. 149-163.

179. Лобыцина М. Кто вы. Доктор Живаго? (О прототипах героев романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»).//Знамя. 1993. N 5. С. 204-208.

180. Лотман Ю.М. Стихотворения раннего Пастернака и некоторые вопросы структурного изучения текста. //Уч. Зап. Тартусского ун-та. 1969. Вып. 236. Труды по знаковым системам, 4. С. 206-238.

181. Лурье А.Н. Историческая основа в поэме Б. Пастернака «Лейтенант Шмидт». //Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1976. N4. С. 14-22.

182. Лучанова М. Эстетика впечатления и ощущения у А. Белого и Б. Пастернака. //Пастернаковские чтения: Материалы. межвузовской конференции. Пермь: Изд. Пермского ун-та. 1990. С. 12-18.

183. Магомедова Д. Соотношение лирического и повествовательного сюжета в творчестве Пастернака. //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. Т. 49. N 5. С. 414-419.

184. Малмстад Д. Единство противоположностей: История взаимоотношений Ходасевича и Пастернака. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 51-58.

185. Маневич Г. «Доктор Живаго» как роман о творчестве. //Маневич Г. Оправдание творчества. М.: Сов. писатель. 1990. С. 61-135.

186. Масленникова З.А. Таинственный портрет в незавершенной пьесе Бориса Пастернака. //Книжное обозрение. 1990. N 5 (2 февраля). С. 14-18.

187. Межаков-Корякин И. К проблеме личности в романе «Доктор Живаго». //Сборник статей, посвященных творчеству Б.Л. Пастернака. Мюнхен, 1962. С. 84-102.

188. Меркулова Т.И. Об «экзистенциальности» художественного восприятия Б. Пастернака. //Филологические науки. 1992. N 2. С. 3-10.

189. Мировая пресса о романе «Доктор Живаго». //Наше общее дело. München. 1958. 14 ноября.

190. Михеева С. Сюжет в русском стихотворном романе 1930-х годов. //Эволюция жанрово-композиционных форм. Межвуз. тематич. сб. науч. трудов. Калининград, 1987. С. 72-79.

191. З.Муравьева И. «Свеча горела.»: «Мысль семейная» в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». //Русская мысль. Париж, 1991. 26 апреля. С. 11, 10 мая. С. 11.

192. Мусатов В. Пушкинская традиция в поэзии первой половины XX века: От Анненского до Пастернака. М.: Худ. литература. 1992. С. 48- 62.

193. Мусатов В.В. К проблеме генезиса лирики Бориса Пастернака. //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. Т. 49. N 5. С. 403-413.

194. Нагибин Ю. Предисловие к повести «Апеллесова черта». //Книжное обозрение. 1987. 23 октября. С. 10.

195. Оболенский Д. Стихи доктора Живаго. //Сборник статей, посвященных творчеству Б.Л. Пастернака. Мюнхен, 1962. С. 103-113.

196. Парамонов Б. Черная доведь: Пастернак против романтизма. //Звезда. 1991. N 4. С. 198-205.

197. Парнис А. Пастернак Маяковский: Этюд из жизни поэтов. (1924) //Книжное обозрение. 1990. N 6 (9 февраля). С. 16.

198. Парнок С. Пастернак и другие. //Лит. обозрение. 1990. N 11. С. 89-92.

199. Пас О. О Пастернаке. //Иностранная литература. 1990. N 1. С. 193-196.

200. Пастернак Е.Б. Достоевский и Пастернак. //Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука. 1991. Т. 9. С. 231-242.

201. Пастернак Е.Б. Предисловие (к публикации «Истории одной контроктавы). //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1974. Т. 33. N 2. С. 231-246.

202. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Координаты лирического пространства: К истории отношений Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 44-50.

203. Пастернак Е.В. «Новая фаза христианства»: Значение проповеди Льва Толстого в духовном мире Бориса Пастернака. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 25-29.

204. Пастернак Е.В. Лето 1917 года: «Сестра моя жизнь» и «Доктор Живаго». //Звезда. 1990. N 2. С. 158-165.

205. Пастернаковские чтения: Материалы межвузовской конференции. Пермь: Изд. Пермского ун-та. 1990.

206. Пискунова С., Пискунов В. «Вседневное наше бессмертие.» //Лит. обозрение. 1988. N 8. С. 48-54.221• --«s^r'1

207. Подгаецская И.Ю. Генезис поэтического произведения (Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Марина Цветаева). //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. Т. 49. N 3. С. 203-212

208. Подгаецкая И.Ю. Пастернак и Верлен. //De visu. 1993. N 1. С. 47-56.

209. Поливанов K.M. Заметки и материалы к «политической» биографии Пастернака (1934-1937). //De visu. 1993. N 4. С. 70-79.

210. Поливанов K.M. «Мне в ненастьи мерещится книга»: М. Цветаева в романе «Доктор Живаго». //Независимая газета. 1992. 9окт.

211. Поливанов K.M. Марина Цветаева в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго»: Несколько параллелей. //De visu. 1992. N 0. С. 52-58.

212. Поливанов K.M. Отечественная пастернакиана за 10 лет. //Новое лит. обозрение. 1993. N2. С. 256-261.

213. Померанц Г. История в сослагательном наклонении: .Б. Пастернак: философический анализ. //Вопросы философии. 1990. N 11. С. 55-66.

214. Померанц Г. Неслыханная простота. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 19-24.

215. Пригов Д. Нельзя не впасть в ересь. //Континент. 1991. N 69. С. 117-121.

216. Пруайар Ж., де. «Доктор в Париже». //ЛГ-Досье: Прил. к «Лит. газ.». 1990. Февр.

217. Пушкин и Пастернак: Материалы 2-го Пушкинского коллоквиума. Будапешт: Studia Russica Budapestinensia. 1991. T. 1.

218. Пятигорский A. «Другой» и «свое» как понятия литературной философии. //Сб. статей к 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тарту. 1992. С. 5-17.

219. Пятигорский А. Пастернак и доктор Живаго: Субъективное изложение философии доктора Живаго. //Искусство кино. 1990. N 6. С. 72-79.

220. Радзишевский В. «.И творчество, и чудотворство»: Заметки с Пастернаковских чтений. //Лит. газета. 1989. 22 марта.

221. Растопчина Н. Цветаева и Пастернак в их отношении к музыке. //Марина Цветаева. 1892 1992. Норвичский симпозиум по русской литературе и культуре. Т. II. Нортфилд, Вермонт, 1992. С. 225-237.

222. Ржевский JI. Язык и стиль романа Пастернака «Доктор Живаго». //Сборник статей, посвященных творчеству Б.Л. Пастернака. Мюнхен, 1962. С. 114-186.

223. Рогачевский А.Б. Из комментария к «Магдалине I» Б.Л. Пастернака. //De visu. 1994. N 3/4.

224. Рошаль Л. Борис Пастернак и неигровое кино: К вопросу о методе. //Искусство кино. 1992. N 1. С. 78-87.

225. Рудова Л. Борис Пастернак и его творчество в западной критике последних лет. //Новое лит. обозрение. 1995. N 12. С. 371-374.

226. Рыбальченко Т.Л. О современном типе монологического романа. //Проблемы метода и жанра. Томск: Изд. Томского ун-та. 1994. Вып. 18. С. 234-249.

227. С разных точек зрения. «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. М.: Сов. писатель. 1990.

228. Саралева С. Поэтическая проза. («Детство Люверс»), //Пастернаковские чтения: Материалы межвузовской конференции. Пермь: Изд. Пермского ун-та. 1990. С. 32-41.

229. Сборник статей, посвященных творчеству Бориса Леонидовича Пастернака. Мюнхен, 1962. (Исследования и материалы. Сер. 1; Вып. 65).

230. Седакова О. «Вакансия поэта»: К поэтологии Пастернака. //Филос. и социол. мысль. 1991. N 8. С. 139-144.

231. Семенова С. «Всю ночь читал я твой завет.»: Образ Христа в современном романе. //Новый мир. 1989. N 11. С. 228-243.

232. Сергиенко Н. Особенности функционирования портрета персонажа в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». //Целостность художественного произведения и проблемы анализа и интерпретации: Тезисы. Донецк, 1992. С. 117-122.

233. Синева O.B. Стилистическая структура художественной прозы Б.Л. Пастернака (роман «Доктор Живаго») : Автореферат на соискание ст. канд. филол. наук. //Рос. АН. Ин-трус. яз. М., 1995.

234. Синявский А. «Один день с Пастернаком». //Boris Pasternak, 1890-1960: Colloque de Cerisy-la-Salle. (11-14 Sept. 1975). Paris, 1979. P. 89-96.

235. Синявский A. «Стояла зима. Дул ветер из степи.»: О стихах Пастернака на евангельские сюжеты и темы. //Лит. газета. Приложение. «Досье ЛГ». 1990. Февраль.

236. Синявский А. Некоторые аспекты поздней прозы Пастернака. //Boris Pasternak and His Times: Sel. Papers from the Second Intern. Symp. on Pasternak. Berkeley, 1989. S. 5-24.

237. Сиротенко Л. Миф и фольклор в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». //Пастернаковские чтения: Материалы межвузовской конференции. Пермь: Изд Пермского ун-та. 1990. С. 122-132.

238. Смирнов И. Порождение интертекста: (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака). Wien. 1985.

239. Смирнов И. Роман тайн «Доктор Живаго». М.: Новое лит. обозрение. 1996.

240. Смолицкая Г.П. Мучной городок в романе Б.Пастернака «Доктор Живаго». //Русская речь. 1993. N 5. С. 87-91.

241. Смородин А. Повесть 30-х годов. //Русская советская повесть 20-30-х годов. Л.: Сов. писатель. 1976. С. 218-350.

242. Соколянский А. Эхо неоконченного «Дилога». //Экран и сцена. 1990. 8 февр.

243. Степанов А. Совмещенность точек зрения как основа «полифонизма» в «Стихотворениях Юрия Живаго». //Актуальные проблемы филологии в вузе и школе: Материалы межвуз. конф. Тверь, 1993. С. 154-155.

244. Степун Ф. Б.Л.Пастернак. //Сб. статей, посвященных творчеству Бориса Леонидовича Пастернака. Мюнхен, 1962. С. 45-59.

245. Страда В. «Доктор Живаго» как исторический роман. //La Letteratura Russa del Novecento: Problemi di poética. Napoli, 1990. P. 120-134.

246. Стратановский С. Религиозные мотивы в современной русской поэзии. //Волга. 1993. N5.C. 146-149.

247. Тарасьев А. Стихотворения Юрия Живаго «На страстной» и богослужебные тексты Страстной седмицы. //Златоуст. 1992. N 1. С. 349-366.

248. Толстая Е. Пастернак и Кузмин: К интерпретации рассказа «Воздушные пути». //Russian Literatur and History: In Honour of Prof. I. Serman. Ierusalem, 1989. P. 90-96.

249. Толстая E. «Доктор Живаго» в контекстах модернистской прозы. //Русский авангард в кругу европейской культуры: Междунар. конф. Тезисы и материалы. М., 1993.

250. Турбин В. Неизбежность странного мира. //День поэзии. М.: Сов. писатель. 1979.

251. Урнов Д. «Безумное превышение своих сил». //Правда. 1988. 27 апреля.

252. Учитель Т. Взгляд на лексику романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». //Studiarossicaposnaniensia. 1993. Z. XXIV. С. 250-262.

253. Фарыно Е. Археопоэтика «Писем из Тулы» Пастернака. //Mythos in der slawischen Moderne. Wien. 1987. S. 237-275.

254. Фарыно E. Бульвар, собаки, тополя и бабочки: Разбор одной главы «Охранной грамоты» Пастернака. //Studia slav. Acad. Sei. Hung. 1987. Т. 33. Fase. 1/4. S. 277-303.

255. Фарыно E. Клейкие листочки. Уха. Чай. Варенье и спирты: (Пушкин -Достоевский Пастернак) //Традиции и новаторство в русской классической литературе. Межвуз. сб. научн. трудов. СПб. 1992. С. 186-202.

256. Фарыно Е. Юрятинская читальня и библиотекарша Авдотья: (Археопоэтика «Доктора Живаго», 6). //Сб. статей к 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тарту. 1992. С. 385-411.

257. Фарыно Е. Белая медведица, ольха, мотовилиха и хромой из господ. Археопоэтика повести «Детство Люверс». Stockholm, 1993. S. 217-236.

258. Федорова Г. О соотношении лирического и эпического в поэмах Б. Пастернака «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». // Проблемы художественного мастерства. Алма-Ата. 1967. С. 56-63.

259. Филиппов Г. Человек и время: О теме Октября в поэтической Лениниане. //Звезда. 1987,N4. С. 154-168.

260. Флейшман Л. Статьи о Пастернаке. Bremen. 1977.

261. Флейшман JI. Борис Пастернак в двадцатые годы. München. 1981.

262. Флейшман Л. Борис Пастернак в тридцатые годы. Jerusalem: The Magnes Press; The Herbew Univ. 1984. VI.

263. Флейшман Л. Boris Pasternak: The Poet and His Politics. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1990.

264. Фокин С. «Духовное единейие века.»: Два письма Б. Пастернака к А. Камю. //Звезда. 1990. N 11. С. 151-153.

265. Франк В. Водяной знак: Поэтическое мировоззрение Пастернака. //Лит. обозрение. 1990. N 2. С. 72-76.

266. Фроловская Т. Горящая свеча или страсти по Юрию. //Простор. 1988, N 9. С. 194-200.

267. Фроловская Т. Хлебников и Пастернак. //Материалы научной конф., посвящ. 50-летию КазССР. Алма-Ата. 1971. С. 181-185.

268. Хазан В.И. «Таким я вижу облик Ваш и взгляд.»: О творческом содружестве А. Ахматовой и Б. Пастернака. //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990, Т. 49. N5. С. 432-441.

269. Халациньска-Вертеляк X. «Детство Люверс» Бориса Пастернака. //Studia rossicaposnaniensia. 1993. Z. XXIV. S. 27-34.

270. Хмельницкая T. В глубь характера: О психологизме в современной советской прозе. Л.: Сов. писатель. 1988. С. 145-148.

271. Чайковская В. Детство женщины: Интерпретация детства в прозе Б. Пастернака. //Детская литература. 1993. N 1. С. 13-17.

272. Чайковская В. Линии судьбы в современной прозе. //Вопросы литературы. 1993. Вып. 4. С. 3-26.

273. Чудакова М. Пастернак и Булгаков: рубеж двух литературных циклов. //Лит. обозрение. 1991. N 5. С. 9-15

274. ЗОЗ.Чумаков Ю. К историко-типологической характеристике романа в стихах: («Евгений Онегин» и «Спекторский»). //Болдинские чтения. Горький, 1977. С. 106-118.

275. Щеглов Ю. О некоторых спорных чертах поэтики позднего Пастернака. Авантюрно-мелодраматическая техника в «Докторе Живаго». //Борис Пастернак, 1890-1960. Нортфилд; Вермонт, 1991. С. 187- 198.

276. Эйдинова B.B. О стиле Б. Пастернака. //Проблемы типологии литературного процесса. Межвуз. сб. научн. трудов. Пермь: Изд. Пермского ун-та. 1992. С. 191-197.

277. ЗОб.Эйдинова В.В. Стилевая структура как форма автора (А. Ахматова, Б. Пастернак). //Кормановские чтения. Ижевск: Изд. Удмуртского ун-та. 1994. Вып. 1. С. 86-95.

278. Эндрюс Э. «Лингвистика и поэтика» и интерпретация текста «Зимняя ночь» Пастернака. //Вестник Ленинградского ун-та. Серия 2. История. Языкознание. Литературоведение. 1989. Вып. 4. С. 89-97.

279. Эпштейн М.Н. Пастернак Б.Л. //Эпштейн, М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной.» (Система пейзажных образов в русской поэзии). М.: Высшая школа. 1990. С. 249-252.

280. Юнггрен A. Juvenilia Бориса Пастернака. Stockholm, 1984. S. 63-138.

281. ЗЮ.Юнггрен А. Урал в «Детстве Люверс» Бориса Пастернака. //Russ. lit. Amsterdam. 1991. Vol. 29,4. S. 489-500.311 .Юрченко Ю. Анафема. //Лит. учеба. 1988. N 5. С. 161-168.

282. Boris Pasternak: Essays. Stockolm: Almqvist a. Wiksell Intern., 1976.

283. Boris Pasternak, 1890-1960: Colloque de Cerisy-la-Salle. (11-14 Sept. 1975). Paris, 1979.

284. Boris Pasternak and His Times: Sei. Papers from the Second Intern. Symp. on Pasternak. Berkeley, 1989.

285. Peterson R.E. Andrey Belyj and Nikolaj N. Vedenjapin. //Wiener slawistischer Almanach. 1982. Bd. 9.

286. Бальмонт К.Д. Избранное. М.: Правда. 1991.

287. Белый А. Сочинения. В 2 т. М.: Худ. литература. 1990.

288. Блок A.A. Собрание сочинений. В 8 т. М.-Л.: Худ. литература. 1960 1963.

289. Брюсов В. Полное собрание сочинений и переводов. В 21 т. Спб.: Сирин. 1913.

290. Гете И.В. Фауст. Перевод Б. Пастернака. М.: «Худ. литература». 1960.

291. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. В 30 т. Л.: Наука. 19721990.

292. Мандельштам О.Э. Собрание сочинений. В 4 т. М.: Терра. 1991.

293. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений. В 16 т. М.: Изд. АН СССР. 1937-1949.

294. Рильке P.M. Записки Мальте Лауридса Бригге. М.: Известия. 1988.

295. Цветаева М.И. Собрание сочинений. В 7 т. М.: Эллис Лак. 1994-1995.

296. Хлебников В.В. Собрание произведений. В 5 т. Л.: Изд. писателей. 1931.5.

297. Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука. 1990.

298. Бердяев H.A. О назначении человека. М.: Республика. (Библиотека этической мысли). 1993.

299. Бердяев H.A. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда. 1989.

300. Бори П. Новое прочтение «Трех разговоров» и повести об Антихристе Вл.Соловьева: Конфликт двух универсализмов. //Вопр. философии. 1990. N 9. С. 27-36.

301. Бубер М. Два образа веры. М.: Республика. (Мыслители XX века). 1995.

302. Вейдле В.В. Умирание искусства. СПб.: Аксиома. 1996.

303. Витгенштейн Л. Философские исследования. //Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвитическая прагматика. М.: Прогресс. 1985. С. 238-250.

304. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство. 1991.

305. Гришин А. Миф об Антихристе в русской истории и литературе конца XIX XX вв. //Антихрист: Из истории отечественной духовности. Антология. М.: Высшая школа. 1995. С. 400-413.

306. Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркаск: Сагуна. 1994.

307. Евангельский текст в русской литературе XVIII XX вв.: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск, 1994.

308. Евреинов Н. Азазел и Дионис. О происхождении сцены в связи с зачатками драмы у семитов. Л.: Academia. 1924.

309. Евреинов Н. Происхождение драмы. Пб.: Пертополис. 1921.

310. Камю А. Бунтующий человек. М.: Республика. (Мыслители XX века). 1990.

311. Кувакин В.А. Религиозная философия в России: начало XX века. М.: Мысль. 1980.342.0ртега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М.: Искусство. 1991.

312. Пастернак Е.В. Памяти Густава Густавовича Шпета. //Вопросы философии. 1988, N 11. С. 72-76.

313. Рассел Б. Человеческое познание, его сферы и границы. Киев: «Ника-Центр»; Вист С. 1997.

314. Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М.: Медиум. 1995.

315. Розанов В.В. Сочинения. М.: Советская Россия. 1990.

316. Соловьев Вл.С. Сочинения. В 2 т. М.: Мысль. 1990.

317. Сосаре М.В. Логико-смысловая организация дискурса. //Сб. научных трудов МГПИИЯ им. М. Тореза. Вып. 186: Проблемы коммуникативной лингвистики. М., 1982. С. 78-88.

318. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс. 1977.

319. Трубецкой E.H. Умозрение в красках: Вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи. //Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв. М.: Прогресс. 1993. Вып. 1. С. 195-219.

320. Франк С.Л. Духовные основы общества. М.: Республика. 1992.

321. Франк С.Л. Реальность и человек. М.: Республика. 1997.

322. Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр. 1996.

323. Шестов Л. Сочинения. В 2 т. М.: Наука. 1993.

324. Шпет Г.Г. Философские этюды. М.: Прогресс. 1994.

325. Шпет Г.Г. Сочинения. М.: Правда. 1989.

326. Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: Опыт периодизации. //Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М.: Наука. 1986. С. 336.

327. Арнольд И. Проблемы интертектуальности. //Вестник С-Пб ун-та. 1992. Сер. 2. История. Языкознание. Литературоведение. Вып. 4. С. 53-60.

328. БартР. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс. 1989

329. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М.: Худ. литература. 1986.

330. БерковскийН. Мир, создаваемый литературой. М.: Сов. писатель. 1989.

331. Библер В. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры. М.: Прогресс: Гнозис. 1991.

332. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1, 2. М.: Изд. АН СССР. 1963.

333. Бочаров С. Характеры и обстоятельства. //Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. М.: Наука. 1962.

334. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа. 1971.

335. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности. Л.: Сов. писатель. 1987.

336. Гинзбург Л.Я. О лирике. Л.: Сов. писатель. 1974.

337. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л.: Сов. писатель. 1979.

338. Гуковский Г.А. Очерки по истории русского реализма. Саратов: Изд. Саратовского ун-та. 1946.

339. Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М.: Худ. литература. 1957.

340. Днепров В.Д. Идеи времени и формы времени. Л.: Сов. писатель. 1980.

341. Днепров В.Д. Черты романа XX века. М.-Л.: Сов. писатель. 1965.

342. Долгополое Л.К. На рубеже веков: О русской литературе конца Х1Х-ХХ веков. Л.: Сов. писатель. 1977.

343. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука. 1977.

344. Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наука. 1994.

345. История русской литературы: XX век: Серебряный век. М.: Прогресс. 1995.

346. Кирилюк З.В. Искусство создания литературного характера. Киев : Вища школа. 1986.

347. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской реалистической литературе рубежа XIX XX веков. М.: Изд. МГУ. 1987.

348. Кондаков Б., Кондаков И. Классика в свете ее современной интерпретации. //Классика и современность. М.: Изд. МГУ. 1991.

349. Корман Б. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение. 1972.

350. Лихачев Д.С. Литература действительность - литература. Л.: Сов. писатель. 1984.

351. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М.: Сов. писатель. 1970.

352. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М.: Гнозис. 1992.

353. Лотман Ю.М. Избранные статьи. В 3 т. Таллинн: Александра. 1992-1993.

354. Лотман Ю.М., Минц З.Г. Литература и мифология. //Уч. Зап. Тартусского ун-та. 1981. Вып. 567. Труды по знак, системам.

355. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука. 1976.

356. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: Рос. гуманит. ун-т. 1994.

357. Переверзев В.Ф. У истоков русского реализма. М.: Современник. 1989.

358. Петросов К. Теоретические и историко-литературные аспекты изучения проблемы лирического героя. //Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1989. Т. 48. N 1.

359. Проблема автора в русской литературе Х1Х-ХХ веков. Ижевск, 1978.

360. Проблема автора в художественной литературе. (Межвузовский сб. научных трудов: К 70-летию Б.О. Кормана). Ижевск: Изд. Удм. ун-та. 1993.

361. Рикер П. Теория метафоры. М.: Прогресс. 1990.

362. Рымарь Н.Т. Введение в теорию романа. Воронеж : Изд. Воронежского ун-та. 1989.

363. Рымарь Н.Т. Поэтика романа. Саратов : Изд. Саратовского ун-та. 1990.

364. Рымарь Н.Т. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж: Логос-Траст. 1994.

365. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М.: Худ. литература. 1972.

366. Смирнов И. Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М.: Новое лит. обозрение. 1994.

367. Смирнов И. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М.: Наука. 1977.

368. Сосаре М.В. Логико-смысловая организация дискурса. //Сб. научных трудов МГПИИЯ им. М. Тореза. Вып. 186: Проблемы коммуникативной лингвистики. М., 1982. С. 78-88.

369. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс. 1977.

370. Суперанская A.B. Общая теория имени собственного. М.: Наука. 1973.

371. Тимофеев Л. Основы теории литературы. М.: Просвещение. 1966.

372. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М.-Л.: Гос. изд. 1928.

373. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М.: Прогресс. 1995.

374. Тынянов Ю.Н. Поэтика, история литературы, кино. М.: Наука. 1977.

375. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.: Наука. 1978.

376. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт 1997.

377. Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М.: Сов. писатель. 1990. 409.Эйхенбаум Б.М. О литературе. М.: Сов. писатель. 1987.4Ю.Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии. Л.: Худ. литература. 1986.6 «б».

378. Абрамов С.Н. Герменевтика, интерпретация, текст. //ЭйкНа Ьш^швйка 2: Язык и общество. Лингвистика текста и лингвостилистика. СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена. 1996. С. 114-119.

379. Аветисян В. Образ Мефистофеля во второй части «Фауста» (в свете гетевской концепции мировой литературы). //Новое лит. обозрение. 1997. N 27. С. 42-51.

380. Авраменко А. Сборники «Золото в лазури» и «Пепел» А. Белого: К вопросу о традиционности и новаторстве в поэзии символизма. //Филол. науки. 1969. N5. С. 15-29.

381. Н.Александр Блок и Андрей Белый: Диалог поэтов о России и революции. М.: Высшая школа. 1990.

382. Асеев Н. Радуга революции («Двенадцать» А. Блока). // Москва. 1974. N 1.

383. Бабанко Н. К вопросу о коммуникативном потенциале слова и его реализации в поэзии и прозе М.И. Цветаевой. //Коммуникативные аспекты слова в текстах разной жанрово-стилевой ориентации. Томск: Изд. Томского ун-та. 1995. С. 27-95.

384. Барковская Н. Поэтика символистского романа. Екатеринбург: Изд. Уральского ун-та. 1996.

385. Бахматова Г. Автобиографическая проза А. Ахматовой. //Проблемы творчества и биографии А.А. Ахматовой: Тезисы докладов науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения. Одесса, 1989. С. 70-72.

386. Бахтин М.М. Поэтика Достоевского. М.: Сов. писатель. 1963.

387. Бачелис Т. Образ Гамлета искусстве XX века. //Современное западное искусство. XX век: Проблемы комплексного изучения. М.: Наука. 1988. С. 112143.

388. Билинкис Я. Марина Цветаева о назначении искусства (По критической прозе поэта). //Марина Цветаева. 1892 1992. Норвичский симпозиум по русской литературе и культуре. Т. И. Нортфидц, Вермонт, 1992. С. 63-73.

389. Бонен Г.И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям тестов. Дисс. .докт. филол. наук. Калинин. 1995.

390. Бонецкая Н. «Образ автора» как эстетическая категория. //Контекст 85. М.: Наука. 1986. С. 241-271.

391. Бродский И. О Марине Цветаевой: Поэт и проза. //М.: Независимая газета. 1997.

392. Буланов А.М. Проблема автора в современном литературоведении. //Проблемы современной советской литературы. Волгоград: Изд. Волгоградского пед. ин-та. 1973. С. 126-151.

393. Буланов A.M. «Ум» и «сердце» в русской классике: Соотношение рационального и эмоционального в творчестве И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, J1.H. Толстого. Саратов: Изд. Саратовского ун-та. 1992.

394. Ванюков А.И. Трудные повести тридцатых годов. //Трудные повести. 30-е годы. М.: Молодая гвардия. 1992. С. 5-18.

395. Волошин М. Поэзия и революция. Александр Блок и Илья Эренбург. //Камена. 1919. N2. LJO-IH.

396. Гаспаров Б. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. М.: Наука. 1994.

397. Гачев Г. Национальные образы мира. М.: Сов. писатель. 1987.

398. Гиршман М. Повествователь и герой. //Чехов и Л. Толстой. М.: Наука. 1980. С. 126-139.

399. Гиршман М. Ритм художественной прозы и целостность прозаического литературного произведения. //Автореф. доктор, дисс. М., 1977.

400. Гуль Р. Цветаева и ее проза. //Русское зарубежье. 1993. Вып. 1. С. 22-31.

401. Долгополое Л.К. Поэмы Блока и русская поэма конца XIX начала XX веков. М.-Л.: Сов. писатель. 1964.

402. Ефимов И. «Бездны мрачной в глубине»: Годы революции в прозе Марины Цветаевой. //Марина Цветаева. 1892 1992. Норвичский симпозиум по русской литературе и культуре. Т. II. Нортфилд, Вермонт, 1992. С. 24-33.

403. Жирмунский В.М. Поэзия Александра Блока. Пг.: Картонный домик. 1922.

404. Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л.: Гослитиздат. 1937.

405. Жолковский А. К описанию одного типа семиотических систем (поэтический мир как система инвариантов). //Семиотика и информатика. М. 1976. Вып. 7. С. 81-93.

406. Жолковский А. «Блуждающие сны» и другие работы. М.: Сов. писатель. 1994.

407. Иванов Вяч. О русской идее. //Золотое руно. 1909. N 1. С.$5-93.

408. Иванов Вяч.Вс. Русская культура: идеи и образы. //Всесоюз. конф. «История культуры и поэтика»: Тезисы. М.: Изд. МГУ. 1989. С. 17-19.

409. Иванов-Разумник Р. Испытание в грозе и буре («Двенадцать» и «Скифы» А. Блока). //Александр Блок и Андрей Белый: Диалог поэтов о революции. М.: Высшая школа. 1990. С. 55£ 5

410. Исрапова Ф. К проблеме лирического героя: («равновесие» или «перевес»?) //Проблема автора в художественной литературе. Ижевск: Изд. Удмуртского унта. 1990. С. 72-81.

411. Категория «автора» и проблемы целостного анализа романа в современном литературоведении. Куйбышев: Изд. Куйбышевского пед. ин-та. 1983.

412. Кацис Л. Апокалиптика «серебряного века». Эсхатология в художественном сознании. //Человек. 1995. N 2. С. 143-154.

413. Князев А. «Бездны мрачной на краю.»: Тютчев и Достоевский. //Вопросы литературы. 1990. N 4. С. 77-101. .

414. Кожевникова Н. Об одном гнезде тропов. //Проблемы стиховедения и поэтики. Алма-Ата: Изд. Каз. пед. ин-та. 1990. С. 22-27.

415. Колобаева Л. «Место человека во Вселенной.»: Философия личности и видение мира в поэзии Мандельштама. //Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 1991. N 2. С. 3-13.

416. Колобаева Л. Человек и мир в художественной системе Андрея Белого. //Филол. науки. 1980. N 5. С. 12-19.

417. Корниенко Н. Философские аспекты изучения общественно-литературного процесса начала XX века. Новосибирск. Изд. Новосибирского ун-та. 1989.

418. Лазебник Ю. Мир, язык, текст: (Полистилистическая модель мира). //Общая стилистика и филологическая герменевтика. Сб. науч. трудов. Тверь: Изд. Тверского ун-та. 1991. С. 81-86.

419. Левин Ю. Гамлет и Офелия в русской поэзии. //Шекспировские чтения 1993. М. 1993. С. 125-136.

420. Магомедова Д. Блок и Волошин (Две интерпретации мифа о бесовстве). //Уч. Зап. Тартуского ун-та. Вып. 917. Тарту. 1990. Блоковский сб. XI. С. 39-49.

421. Максимов Д. Поэзия и проза А. Блока. Л.: Сов. писатель. 1975.

422. Минц 3. Блок и русский символизм. //Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 1. М.: Наука. 1980. С. 98-172.

423. Мных Р. Гамлет и лирический герой дооктябрьского В. Маяковского (Вечный образ и проблемы типологических схождений). //Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе XX века. Грозный. 1991. С. 121-126.

424. Морозов А. История биография - образ: Заметки об автобиографической прозе О. Мандельштама. //Даугава. 1988. N 2. С. 101-104.

425. Нерлер П. Заметки о «Путешествии в Армению» О. Мандельштама. //Лит. Армения. 1987. N 10. С. 69-79.

426. Нерлер П. О.Мандельштам читатель Пушкина. //Лит. учеба. 1987. N 3. С. 141-150.

427. Нерлер П. Отголоски шума времени. //Вопросы литературы. 1991. N 1. С. 3267.

428. Новиков В. Эпоха и герой. //Дружба народов. 1986. N 2. С. 247-260.

429. Орлов В. Пути и судьбы. М.-Л.: Сов. писатель. 1971.470.0черки истории языка русской поэзии XX века: Тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. М.: РАН. 1994.

430. Павловский А. Куст рябины: О поэзии М. Цветаевой. Л.: Сов. писатель. 1989.

431. Паперно И. О природе поэтического слова: Богословские источники спора Мандельштама с символизмом. //Лит. обозрение. 1991. N 1. С. 29-36.

432. Пустыгина Н. Цитатность в романе Андрея Белого «Петербург». //Учен. зап. Тартуского ун-та. 1977. Т. 28. Вып. 414. С. 80-97.

433. Пэн Д. Сколько «я» у переходной эпохи? Драма двойничества в русской лирике XX века. //Дон. 1994. N 2/3. С. 228-238.

434. Пэн Д. Странствователи и домоседы: Два типа лирического героя в современной русской поэзии. //Лит. обозрение. 1992. N 3/4. С. 9-14.

435. Саакянц А. Биография души творца: О художественной прозе М. Цветаевой. //Цветаева М.И. Проза. М.: Современник. 1989. С. 3-16.

436. Садчикова JI. О некоторых особенностях семантики образа лирического героя A.C. Пушкина. //Речевое мышление и текст. Воронеж: Изд. Воронежского ун-та. 1993. С. 25-34.

437. Сараскина Л. «Бесы»: роман-предупреждение. М.: Сов. писатель. 1990.

438. Сарычев В. Поэма Маяковского «Хорошо!»: (Лирический герой как организатор художественной целостности). //Актуальные проблемы литературоведения. Воронеж: Изд. Воронежского ун-та. 1990. С. 72-79.

439. Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX начала XX века. //Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л.: Просвещение. 1984. С. 265-284.

440. Сипенева И. Лирический герой и мир в стихотворении О. Мандельштама «На розвальнях, уложенных соломой.» //«В Петербурге мы сойдемся снова.» СПб.: Петро-РИФ. 1993. С. 161- 178.

441. Смирнов А. Ценностный статус лирического «я» в поэзии A.C. Пушкина 1820-х годов. //Романтизм: вопросы эстетики и художественной практики. Тверь: Изд. Тверского ун-та. 1992. С. 27-36.

442. Соловьев Б. Поэт и его подвиг: Творческий путь А. Блока. М.: Сов. писатель. 1968.

443. Старикова Е. Реализм и символизм. //Развитие реализма в русской литературе. Ч. III. М.: Наука. 1974. С. 57-85.

444. Струве Г. О.Э. Мандельштам: Опыт биогр. и критич. коммент. //Мандельштам О. Собр. соч. В 4 т. М. 1991. Т. 1. С. V-LX.

445. Тагер Е., Паперный 3. Модернистские течения и поэзия межреволюционного десятилетия. //Русская литература конца XIX начала XX вв. (1908-1917). М.: Наука. 1972. С. 124-157.

446. Тусичишный А. Проблема положительного героя в романах Ф.М. Достоевского «Идиот» и Л.Н. Толстого «Воскресение»: (Мышкин и Нехлюдов). М.: Худ. литература. 1987.

447. Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л.: Мусагет. 1929.

448. Фатеева Н. Интертектуальность и ее функции в художестт^тг'^т jv^-t^™ //Известия Рос. АН. 1997. Т.56, N 5. С. 12-21.

449. Фенберг А. Каменноостровский миф. //Лит. обозрение. 1991. N 1. С. 41-45.

450. Формы раскрытия авторского сознания: (На материале зарубежной литературы). Воронеж: Изд. Воронежского ун-та. 1986.

451. Фроловская Т. «Следы небесного огня.»: Проблема лирической личности и преображение русской метафоры. //Простор. 1989. N 4. С. 71-79.

452. Хаимова В. Лирический герой Маяковского и М. Цветаевой: (Поэма Маяковского «Про это» и «Поэма Горы» Цветаевой). Душанбе. 1987.

453. Харджиев Н., Тренин В. Поэтическая культура Маяковского. М.: Худ. литература. 1970.

454. Черашняя Д. К эволюции пространственно-предметного мира в лирике О. Мандельштама. //Художественный опыт советской литературы: стилевые и жанровые процессы. Свердловск: Изд. Уральского ун-та. 1990. С. 32-37.

455. Черепнин Л. Русская революция и А.А. Блок как историк. //Черепнин Л. Исторические взгляды классиков русской литературы. М.: Мысль. 1968. С. 342359.

456. Чернухина И. Общие особенности поэтического текста: (Категории «художественное пространство», «время», «событие», «лирический герой», «образ автора»). Воронеж. Изд. Воронежского ун-та. 1987. С. 183-190.

457. Эйдинова В.В. Дуалистическая природа стиля О.Мандельштама (Проза поэта). //XX век. Литература. Стиль: Стилевые закономерности русской литературы XX века (1990-1930 гг.). Екатеринбург: Изд. Уральского ун-та. 1994. Вып. 1. С. 80-85.

458. Эпштейн М.Н. На перекрестке образа и понятия: Эссеизм в культуре нового времени. //Красная книга культуры. М.: Искусство. 1989. С. 131-147.

459. Эткинд Е. Русская поэзия XX века как единый процесс. //Вопросы литературы. 1988. N 10. С. 189-211.

460. Weststejn W. Лирический субъект в поэзии русского авангарда. //Russ.Lit.Amsterdam. 1988. Vol. 24. N2.7.

461. Краткая литературная энциклопедия. В 9 т. М.: Сов. энциклопедия: 1962-1978.

462. Лингвистический эшщклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия. 1990.

463. Мифы народов мира. Энциклопедия. В 2 т. М.ГСсп,этттпттггтстте/7т'т. 1001 1000

464. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.: Аграф. 1997.

465. Русские писатели. Поэты. Биобиблиографический указатель. Т. 18. Пастернак Б.Л. М.: Рос. Нац. б-ка. 1995.

466. Современной зарубежное литературоведение: Концепции, школы, термины. М.: ИНИОН. 1996.

467. Современный философский словарь. Екатеринбург: Одиссей. 1996. С. 296.

468. Троицкий Н. Б.Л. Пастернак. 1890-1960. Библиографический указатель. Нью-Йорк, 1969.

469. Энциклопедия литературных героев. М.: Аграф. 1997.