Мифопоэтика русской прозы 1930-1950-х годов (А.П. Платонов, М.А. Шолохов, Б.Л. Пастернак) тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Солдаткина, Янина Викторовна

• Солдаткина, Янина Викторовна
• доктор филологических наук
• 2011

Оглавление диссертации доктор филологических наук Солдаткина, Янина Викторовна

Введение.

Глава I. Романтистика А.П. Платонова: мифопоэтика прозы философского типа.

§ 1. «Синкретический платоновский неомиф» в романе «Чевенгур»: генезис и художественное значение.

§ 2. Рецепция идей русской религиозной философии в романе А.П. Платонова «Счастливая Москва»: художественная и содержательная специфика неомиф ологизма.

Глава II. Мифопоэтическая система романа-эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон»: национальное мировоззрение и национальный характер.

§ 1. Начальный этап построения мифопоэтической системы: традиционный патриархальный мир и новая революционная идеология.

§ 2. Образ Григория Мелехова и проблема национального характера: мифопоэтический аспект.

§ 3. Неомиф в «Тихом Доне»: основные свойства и особенности функционирования.

Глава III. Роман М.А. Шолохова «Поднятая целина» как отражение основных мифопоэтических стратегий эпохи.

§ 1. «Поднятая целина» и советская культура 1930-1950-х годов.

§ 2. Образ земли в романе: структура, функции и мифопоэтика.

§ 3. Личное, родовое и общественное в художественном мире «Поднятой целины».

Глава IV. Мифопоэтика романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго»: диалектика нации и личности в прозе лирического типа.

§ 1. Мифопоэтическая система романа «Доктор Живаго»: основные принципы построения и центральные мифологемы.

§ 2. Роман «Доктор Живаго» в контексте эпической прозы 1930-1950-х годов: сходство несходного.

Глава V. Мифопоэтика малых эпических форм 1950-х годов.

§ 1. Общая характеристика феномена «малого эпоса»: проблематика и поэтика.

§ 2. Истоки формирования «малого эпоса»: рассказ А.П. Платонова

Возвращение».

§ 3. Аксиология семьи в «малом эпосе»: «Судьба человека»

М.А. Шолохова.

§ 4. «Народная ипостась» национального характера: герои «малого эпоса»

А.И. Солженицына конца 1950-х годов.

§ 5. Категория «национального характера» в повести Л.М. Леонова «Evgenia

Ivanovna»: особенности трансформации.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Мифопоэтика русской прозы 1930-1950-х годов (А.П. Платонов, М.А. Шолохов, Б.Л. Пастернак)»

В истории русской культуры и литературы период конца 1920-х -середины 1950-х обладает особой значимостью. С одной стороны, это период, наследующий революционным потрясениям, Гражданской войне, острой борьбе за политическую власть в стране, является ключевым для становления новой государственности, новой социокультурной реальности -советской. С другой стороны, эти годы отмечены такими трагическими событиями, как насильственная коллективизация, массовые репрессии, во многом усугубившие ситуацию внутринациональной конфронтации, характерную для гражданской войны. Внутренняя сложность и противоречивость эпохи, обусловленная экстралитературными факторами, описывается и оценивается литературой по-разному. Но важной в этическом и эстетическом аспектах тенденцией художественного осмысления действительности становится стремление преодолеть национальное разобщение, найти пути гармонизации общества, какими бы труднодостижимыми они ни казались. Сложностью, противоречивостью исторического контекста обуславливается и сложность современной литературоведческой и культурной рецепции этой эпохи, неоднозначность оценок достижений литературного процесса 1930-1950-х, его тенденций и закономерностей.

Как справедливо указала Е.Б. Скороспелова, уже с начала 1920-х годов культура стремится к преодолению раскола сознания, пережитого нацией во время революции и Гражданской войны1. Потребностью в таком художественном языке, который способен воплотить новые общественное мышление и мировоззренческие установки, определяются ведущие направления литературного развития эпохи. Литературе требуются эстетические средства и приемы, ориентированные на воссоздание Скороспелова Е. Б. Русская проза XX века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). М., 2003. драматической действительности в ее противоречивости и полноте, поскольку в литературе опосредованно отражается глобальный процесс формирования советского социума, пришедшего на смену дореволюционной России. Эпическая проблематика построения нового мира после мощного катаклизма, смерти/рождения новых личности и общества занимает важное место в культуре 1930-1950-х годов.

Как особый этап в рассматриваемом периоде необходимо выделить 1940-е годы - Великую Отечественную войну, которая еще сильнее заострила ведущие эпические темы: судьба народа, обострение конфликта личности и государства, единение перед лицом внешней угрозы, обращение к национальным истокам и традициям, к исторической памяти нации, размышление о национальном характере и его роли в социокультурном процессе. Война придала новый импульс эпическому мышлению, позволила обобщить послереволюционный опыт, доказать состоятельность нации, сумевшей выжить и нравственно выстоять в суровом испытании.

В послевоенные 1950-е годы подводится художественный итог эпохе трудного, подчас трагического, реформирования социума.

Стремление аксиологически и эстетически осмыслить глубинные социально-философские причины произошедшей революции, а также тот миропорядок, который формируется в стране, обуславливает в период 19301950-х появление произведений с выраженным эпическим содержанием и принципами художественного обобщения - текстов, тяготеющих к использованию мифопоэтических элементов. Соединение эпического и мифопоэтического в тексте, их художественная иерархия, специфика мифопоэтики в прозаическом повествовании, тяготеющем к эпическому отражению действительности, являются ключевыми вопросами, поднимаемыми в работе.

Актуальность исследования обусловлена отсутствием обобщающей научной концепции мифопоэтики эпически ориентированной прозы 19301950-х годов, необходимой для новой научной рецепции закономерностей литературного процесса рассматриваемого периода - такой рецепции, которая одновременно учитывала бы многостилевой и разножанровый характер этой прозы и подчеркивала бы присущие ей общие эпические и неомифологические интенции. В работе раскрываются внутренние типологические связи между прозой М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака и А.П. Платонова, авторов, различных по мировоззрению и творческой манере, но близких по выполняемым художественным задачам, по используемым мифопоэтическим приемам, что свидетельствует о глубинном единстве литературы этого периода. В теоретическом плане в диссертации разрабатываются актуальные для изучения отечественной литературы XX века понятия «мифопоэтика» и «эпическая проза», являющиеся отражением осевых тенденций литературного процесса XX века.

Для обозначения прозаического текста, обладающего эпическим потенциалом, эпическими принципами восприятия и отражения действительности и раскрывающего эпическое миросозерцание автора, используется понятие «эпическая проза». Этим понятием объединены произведения, различающиеся по типу повествования, но обладающие общими этико-эстетическими свойствами, ориентированными на воплощение национального миросознания. Понятие «эпическая проза» не зависит от строгой жанровой атрибуции текстов. Оно позволяет рассмотреть проблему мифопоэтики в прозе 1930-1950-х годов в широком контексте, сопоставить произведения различных стилистических направлений, с различными жанровыми признаками. Подобный ракурс дает возможность выйти за пределы сложившихся представлений о литературных закономерностях периода, выявить и проанализировать одно из ключевых направлений в прозе эпохи - воссоздание эстетическими средствами процесса становления новой действительности, стремления к возвращению эпического равновесия.

Понятие «эпическая проза» отражает ту эволюцию, которую проходит в историко-литературном процессе художественный прозаический текст с эпическими содержательными и эстетическими характеристиками: от народного эпоса, каким его знала античная поэтика2, к эпопеям и обладающим эпическими интенциями романам нового времени. Заложенная еще античными теоретиками традиция выделяет «эпос» в собственном смысле слова как один из родов литературы наравне с лирикой и драмой, понимая при этом эпос как искусство повествовательное . Уже античная теория в лице Аристотеля указывает на такие особенности эпоса и эпопеи (Аристотель в «Поэтике» соотносит эти понятия как родовую и видовую категории), как повествовательный характер, наличие нескольких сюжетных линий, описание значительного временного промежутка; в качестве предмета повествования в эпопее избирается либо масштабное историческое событие, либо значительное историческое лицо4. В гегелевской концепции эпоса, во многом ориентированной на античные образцы, приоритет отдавался рассмотрению содержательной стороны эпоса, а не его формальным свойствам: «Содержанием эпоса является целостность мира, в котором совершается индивидуальное действие. Сюда поэтому относятся многообразнейшие предметы, связанные с воззрениями, деяниями и состояниями этого мира»5. Отсюда вырастает характерное для Гегеля

2 См. Аристотель Поэтика. // Он же. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск, 1998. С. 11011112.

3 См. Sierotwiñski S. Stownik terminów literackich: «Эпика. Один из трех главных литературных родов (наряду с драмой и лирикой), структуру которого характеризует доминирующая в нем передающая форма повествования, связывающая в единое композиционное целое все прочие передающие формы, а также объективизация предмета изображения, которым является признаваемый важным и отраженный в литературном постижении отрезок действительности» (S. 78); Wilpert G. von. Sachwörterbuch der Literatur. «Эпика (греч. épicos - эпический, относящийся к эпосу), эпическая, т.е. повествовательная поэзия или повествовательное искусство и тем самым средний из трех естественных видов поэтических возможностей воплощения вообще. <.> Мировые события в пестрой полноте, в которые включен эпический процесс, а не отдельное действие, строго прикрепленное к деятельному герою, стоят на переднем плане. Кроме самоорганизованного, свободного и сколь угодно расширяемого эпизодами единства события, требуется отсутствие таких ограничений в пространстве и времени, каковы единства драмы или замкнутое созвучие настроения в лирике; временная форма (эпич. прошедшее время, история, настоящее), временное воплощение повествования в ускорения и остановки, отчасти само возвратное движение времени (возвращение к прошлому) находятся в распоряжении эпика (время повествования), так же как членение на отдельные части структуры (песни, приключения, книги, главы и т. д.); и только в сильно подчеркнутой собственной весомости отдельного фрагмента проявляет себя тектоническая структурная установка» (S. 244-245).

4 См. Аристотель Поэтика. // Он же. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск, 1998. С. 11011112.

5 Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. Т. 3. М, 1971. С. 459. противопоставление классического «эпоса» и романа как «буржуазной эпопеи»6.

Проблема становления эпоса как жанра народной литературы и соотношение народного эпоса, эпоса авторского и эпических произведений нового времени рассматривалась А.Н. Веселовским в курсе авторских лекций п по исторической поэтике . Для нашего исследования важна следующая мысль ученого: «В немногих случаях, когда поэт овладевает идеальным содержанием современного ему общества (выделено А.Н. Веселовским. -Я. С.), создается нечто, напоминающее древний эпос цельностью о миросозерцания» . Тем самым А.Н. Веселовский актуализирует вопрос о связи эпичности произведения с отражением «идеального содержания» общества, его миросозерцания, переданного во всей полноте и целостности, то есть со сферой описания национального мифа. Одновременно А.Н. Веселовским подчеркивается та эволюция, которая была проделана эпическим родом литературы в Новое время, называемое им «периодом лирики, драмы и романа»9, формулой, в которой «роман» занимает привычное место «эпоса».

Современный теоретик литературы В.Е. Хализев справедливо указывает, что «со словом «эпос» прочно связано представление о художественном воспроизведении жизни в ее целостности, о раскрытии сущности эпохи, о масштабах и монументальности творческого акта. Не существует (ни в сфере словесного искусства, ни за его пределами) групп художественных произведений, которые бы так свободно проникали одновременно и в глубину человеческого сознания, и в ширь бытия людей, как это делают повести, романы, эпопеи»10. Ученый подчеркивает тем самым в понятии «эпоса» не его смысловые, а не узкожанровые свойства.

6 См. Мелетинский Е. М. Эпос // КЛЭ. Т. 8. Стлб. 927-933.; Тамарченко Н. Д. Эпос и драма как «формы времени»: К проблеме рода и жанра в поэтике Гегеля // Известия РАН. Серия литература и язык. 1994. №1. С. 3-14.

7 Веселовский А. Н. Избранное. На пути к исторической поэтике. М., 2010. С.507-520.

8 Там же. С. 518.

9 Там же.

10 Хализев В.Е. Теория литературы. М, 1999. С. 299-300.

В литературе последних двух столетий меняются границы понятия «эпическое». Сущностное наполнение этого понятия - процесс, обусловленный той эволюцией, которую претерпевают повествовательные жанры в ходе своего становления и развития. Структура эпического произведения становится более динамичной и драматичной, в центре ее уже не эпически-спокойное описание бытия в его статике, но стремление осмыслить мир «в его минуты роковые» - как столкновение противоборствующих сил, приводящих в итоге к рождению нового общества. Трансформируется и такой компонент эпоса, как обязательная временная дистанция повествователя по отношению к описываемым событиям. Уже в литературе XIX века эта дистанция существенно сокращается (например, в «Войне и мире»). В литературе XX века произведения с эпическими установками создаются современниками событий - свидетелями глобальных катастроф, переворачивающих привычный социум и требующих этического и эстетического осмысления.

Появление произведений, посвященных эпохальным событиям, анализирующих народное бытие в период мощного потрясения, порождает необходимость теоретически осмыслить проблему «эпического», создать современную теорию «эпоса» не как древнего жанра, но как типа художественного текста, актуального для литературы прошлого столетия и обладающего специфическими эстетическими приметами и содержанием. На рубеже 1970-х годов проблему «эпического» сделал предметом своих научных разысканий Г.Д. Гачев11. Для исследователя было важно доказать, что эпос представляет собой наиболее адекватную художественную форму для осмысления глобальных исторических процессов, народного бытия и бытия личности в их соприкосновении и «со-бытии» («двойном бытии»: в частной жизни и в истории, как пишет об этом Г.Д. Гачев). Гачев доказывает: «Потребность в эпопейном осмыслении бытия существует всегда и везде. И См. труды Гачева Г. Д.: Ускоренное развитие литературы (М., 1964), Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр (М., 1968), Жизнь художественного сознания: очерки по истории образа (М., 1972). эпопейное, так сказать, состояние мира тоже существует, как возможность и как зов сознания людей (в том числе и как социальный заказ государства), -всегда. Поэтому в любую эпоху эпопея говорит душе людей, и они хотят ее»12.

По Гачеву, основной предмет эпоса, «эпический сюжет» - созидание нового общества после пережитой миром катастрофы, «когда народ и государство справляют свой день рождения на краю смерти, небытия. Это -творение, перворождение мира, всех вещей и отношений: «Да будет свет!» -и потому в эпопее они облиты ослепительным блеском.»13. Тема обновления бытия и сопряженная с ней тема преодоления смерти и разрушения, взятая в масштабе всей страны, всей нации, - таков конститутивный признак эпического типа художественного текста в современной трактовке понятия «эпического». Не менее важным признаком, чем особая «укрупненность» эпического бытия, является в концепции Г.Д. Гачева ценностная ориентированность эпоса, обязательное для эпического текста утверждение краеугольных этических основ бытия, его нравственных ориентиров, удерживающих вселенную от распада: «Эпопейное миросозерцание есть мышление о бытии в самом крупном плане, по самому большому счёту и через самые коренные ценности»14.

В приведенной цитате содержится принципиально важное для нас указание на специфичность особого художественного «эпопейного миросозерцания», то есть такой формы авторского художественного сознания, которая тяготеет к обобщенному изображению первооснов бытия, рассмотренных в момент кризисного столкновения бытия и не-бытия, гармонии и хаоса. Ключевыми чертами концепции Г.Д. Гачева, тем самым, становится обоснование актуальности жанра эпопеи, выделение его этико-эстетических свойств, включая наличие «эпопейного миросозерцания» как особого типа художественного мышления.

12 Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М., 1968. С. 82.

13 Там же. С. 85.

14 Там же. С. 82.

Изучению крупных повествовательных форм в отечественной литературе XX века уделено внимание в исследованиях Л.Ф. Киселевой15 и Т.Н. Фоминых16, подчеркнувших изменения характера эпического повествования, произошедшие в XX веке по сравнению с эпопеями XIX века, принципов выделения «эпической ситуации» (ситуации временного разрешения и обязательного восстановления гармонической, равновесной картины мира). Обобщает их разыскания и наиболее точно, на наш взгляд, раскрывает эволюцию эпического типа художественного текста в русской литературе первой трети XX века диссертация Л.А. Трубиной «Историческое

I 7 сознание в русской литературе первой трети XX века: Типология. Поэтика» . Хотя в центре исследования Л.А. Трубиной находится проблема исторического сознания, один из разделов работы непосредственно посвящен

1 8 рассматриваемой нами теме «Эпическая ситуация в литературе 20-х годов» .

В диссертации Л.А. Трубина показывает, что катастрофические перемены, сотрясавшие российское бытие, породили в литературе 1920-х стремление к эпическому осмыслению мира, к созданию такой эпической картины действительности, которая помогла бы осмыслить грандиозность перемен: «Тяготение к эпопее - так можно обозначить ведущую тенденцию развития литературы двадцатых годов»19. Но сами художественные принципы эпопейного повествования также претерпели значительную трансформацию, которая коснулась ведущих эстетических параметров этого типа текста: своеобразия эпического времени, которое перестало быть эпически спокойным, цельным, а стало «взвихренным», метельным, распадающимся на «доминантные ситуации»; антиномичной эпической картины мира, раскрывающей бытие как столкновение противоположных космических сил (жизни и смерти, войны и мира); эпического героя, который

15 Киселева Л. Ф. Русский роман советской эпохи: Судьбы «большого стиля»: Дис. . д-ра филол. наук. М., 1992.

16 Фоминых Т. Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х годов: Историософия и поэтика: Дис. . д-ра филол. наук. М., 1998.

17 Трубина Л. А. Историческое сознание в русской литературе первой трети XX века: Типология. Поэтика: Дис. . д-ра филол. наук. М., 2000.

18 Там же. С. 106-134.

19 Там же. С. 109. соотнесен в литературе 20-х одновременно и с народной массой, и с потоком исторического времени, в котором герою следует либо, сделав нравственный выбор, обрести себя, либо потеряться, быть сметенным нахлынувшим потоком. В концепции Л.А. Трубиной отражены те качественные изменения, которые претерпевает эпическое повествование в соответствии с новыми общественными и литературными реалиями. Структура эпического произведения, базирующаяся на классических для эпоса составляющих: «эпическая ситуация», «эпическая картина мира», «эпический герой», «эпическое время», становится более динамичной и драматичной, в центре ее уже не эпически спокойное описание бытия в его статике, но стремление осмыслить мир «в его минуты роковые» - как столкновение противоборствующих сил, приводящих в итоге к рождению новой жизни.

Подобные изменения эпического повествования, форм воплощения эпического содержания приводят к возникновению не только новых образцов собственно эпопеи (как, например, «Тихий Дон» М.А. Шолохова), но и к появлению эпически ориентированных произведений. Обстоятельное изучение эволюции эпических тенденций в прозе XX века представляет собой серьезную проблему теории литературы, которая нуждается в специальном научном рассмотрении.

Выражение эпического содержания в литературе XX века связано не конкретными формальными (или количественными) показателями, но обусловленно авторской интенцией по созданию обобщающего по своему характеру текста, посвященного описанию крушения и восстановления обновленного бытия, исследованию первооснов жизни (философских, общественных, исторических, нравственных). Эпическому произведению свойствен особый тип художественного сознания. В трудах исследователей

20 он получает названия «эпического миросозерцания» (Н.Д. Тамарченко ),

20 Тамарченко Н. Д. Эпика // Литературоведческие термины: (материалы к словарю). Вып.2. Коломна, 1999. С. 113-119. особого эпического мировидения» (Л.Ф. Киселева) , «эпического мироощущения»22 (Н.С. Выгон). По мысли Н.Д. Тамарченко, подобное миросозерцание - не прерогатива исключительно эпопеи в жанровом понимании этого термина, оно может быть присуще ориентированному на эпопею романа . Н.С. Выгон, рассматривая проблему эпического в литературе XX века, специально отмечает: «Эпическое мышление, выражающее взгляд на мир как единое целое, способное постигать объективный ход истории, видеть в ней не хаос, а закономерности, отражающие многосложность народного бытия, может воплощаться не только в художественной форме романа-эпопеи, но также в малых и средних эпических формах.»24. Тем самым, эпическое, обобщающее описание мира как арены борьбы сил космоса и хаоса, стремящихся поколебать бытие, нарушить эпическое равновесие, развертывание эпического сюжета как сюжета рождения нового мира «на границе смерти, небытия» составляют сущностные признаки эпической прозы в литературе XX века, генетически связанной с эпосом и эпопеей как жанрами, но становящейся не жанровым, а содержательным понятием.

Обобщая вышесказанное, в нашей работе под понятием «эпическая проза» понимается художественный текст, наделенный следующими особенностями:

- в содержательном плане эпическая проза посвящена исследованию глубинных первооснов бытия, удерживающих мир от распада и хаоса, и созданию обобщающего, масштабного, достоверного изображения действительности как сложноорганизованной общественной системы;

- в эстетическом плане эпическая проза служит художественным воплощением авторского «эпического миросозерцания», ориентированного

21 Киселева Л. Ф. Художественные открытия советского классического романа-эпопеи // Советский роман. Новаторство. Поэтика. Типология. М., 1978. С. 245.

22 Выгон Н. С. Художественный мир прозы Фазиля Искандера: Дис. . канд. филол. наук. М., 1992. С. 47-49.

23 «Содержательность позиции эпического субъекта (в ее «сообщающем» варианте) принято связывать с вопросом об «эпическом миросозерцании», свойственном, как полагают многие современные исследователи, эпопее, а также и роману, который на нее ориентирован, но отнюдь не роману в целом» Тамарченко Н. Д. Указ. соч. С. 115.

24 Выгон Н. С. Указ. соч. С. 48. на постижение сущностных параметров бытия, обновившегося после исторического испытания, сотрясшего основы миропорядка;

- в структурном плане эпическая проза требует наличия таких художественных категорий, как «эпическая картина мира», «эпическая ситуация» - ситуация потрясения мироздания, «эпический герой»; с помощью данных категорий эпическая проза формирует образ бытия, претендующий на эстетическую и этическую полноту отражения действительности;

- в этическом плане эпическая проза утверждает те базовые нравственные ценности, которые определяют собой мышление и поведение личности в обществе и способствуют духовному росту личности, ее самосознанию в потоке меняющегося исторического времени.

Эпическая проза представляет собой межжанровое явление, соответствующее характерной для литературы XX века тенденции к трансформации жанровых форм, размыванию привычных жанровых границ. Эпическая проза как эстетический феномен значима тем, что объединяет тексты различных повествовательных типов, решающие в эпоху 1930-1950-х общие художественные задачи воплощения эпической картины мира, эпической ситуации, эпического мировидения. Необходимость выхода за пределы жестких жанровых границ при сопоставлении и анализе текстов вызвана потребностью расширить контекст исследования, рассмотреть литературный процесс 1930-1950-х годов в качественно новом ракурсе, выявляющем те принципиальные схождения и параллели, которые позволяют говорить об общих закономерностях развития литературного процесса эпохи.

В центре нашего научного исследования, посвященного эпической прозе 1930-1950-х годов, лежит изучение такого важного специфического свойства этого типа художественной прозы, как мифопоэтика. Более обстоятельно проясним, на каких методологических основах будет базироваться трактовка понятий «миф», «мифопоэтика», «мифопоэтическое» в данной работе. Каждая из научных дисциплин, изучающих личность и социум, будет давать свое определение мифа. Изучение мифа как одной из универсальных категорий человеческого бытия, как принципиальной составляющей человеческого мышления, как одной из первооснов культуры, отражающихся в искусстве вообще и в литературе в частности, представляет собой перспективное и активно развивающееся направление гуманитарной науки. Для гуманитаристики изучение мифа и мифопоэтического в его философском (Я.Э. Голосовкер, Э. Кассирер, М.А. Лифшиц, А.Ф. Лосев, К.Г. Юнг и др.), общественном и социальном (В. Вунд, A.B. Гулыга, П.С. Гуревич, С.Г. Лупан и др.), культурологическом (Ж. Амери, Р. Барт, Д.Н. Низамитдинов, М. Элиаде и др.), литературном и языковом (Вяч. Вс. Иванов, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский, В.Н. Топоров, Б.А. Успенский и др.) аспектах является одной из приоритетных сфер познания, поскольку миф непосредственно связан с мировоззрением как отдельной личности, так и крупных национально-этнических образований.

В мифе в обобщенно-художественном виде содержится информация о духовной истории общества и его морально-нравственных установках. В соответствии с новейшими философскими разысканиями миф как онтологическая категория «является обязательным и неизбежным основанием любой культуры и любого мировосприятия и одним из необходимых элементов познания. Он образует то, что философы и культурологи называют универсалиями культуры. По своей природе он есть чувственно-интеллектуальное образование, соединяющее в себе осмысление реальности и продуцирование ценностных смыслов. Миф как таковой имеет две основные функции: адаптивную и творческую. Первая обеспечивает устойчивость культуры, общества и индивида, а вторая лежит в основе изменения как такового и постоянного распространения интереса человека за рамки существующего мировосприятия, чем способствует гибкости общества и мировосприятия. Прочие функции мифа (познавательная, коммуникативная, координационная, интегративная) оказываются

25 производными от этих двух основных функций» . Основа подобного философского понимания мифа заложена еще работой А.Ф. Лосева

26

Диалектика мифа» , которая требует более подробного разбора, поскольку данное исследование создавалось философом в конце 1920-х годов: книга Лосева порождена теми же самыми социокультурными условиями, что и русская проза 1930-х годов. Идеи философа принципиально важны для наших научных размышлений.

Используя современный ему терминологический аппарат рассуждений, Лосев доказывает существование нематериальной субстанции, которая определяет «интеллигенцию» личности, то есть ее самосознание и осознание себя в обществе" . Философ обращается к апофатическому принципу рассуждений, поэтапно отграничивая ключевое для него понятие «миф» от смежных понятий искусства, науки, религии, опровергая расхожее пренебрежительное отношение к «мифу» как к чему-то вымышленному и незначительному. Философ показывает, что миф - не выдумка, не фикция, но имманентно присущая личности особенность мышления (и, шире, восприятия мира), он «содержит в себе строжайшую и определеннейшую структуру и есть . необходимая категория бытия и сознания вообще» . Так называемая «картина мира», представление о закономерностях и свойствах мироустройства, мировая система, «организованный космос» - есть не объективная реальность, но именно миф, сознательно или бессознательно принимаемый личностью и обществом в целом. По теории Лосева, научное («позитивистское») объяснение мира и родственный ему материализм следует отнести к категории «мифов», то есть систем мировоззрения, объясняющих закономерности внешнего мира. Лосев раскрывает сам механизм формирования мифа - он может быть создан из повседневных

25 Козолупенко Д. П. Анализ мифопоэтического восприятия: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 2009. С. 14-15.

26 Лосев А. Ф. Диалектика мифа// Он же. Миф - Число - Сущность. М., 1994. С. 5-216.

27 Подробнее о философии личности у А.Ф. Лосева см., напр., Гусейнов Г. Личность мистическая и академическая: А.Ф. Лосев о «личности». URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2005/76/gu2.html.

28 Лосев А.Ф. Диалектика мифа//Там же. М., 1994. С. 10. деталей (поскольку, по мысли философа, самый обыденный предмет может быть наделен мифическим значением), а потом подменить собой реальность.

При этом крайне важно утверждение философа, что вне мифа человек как личность, наделенная самосознанием, не может существовать. Миф как базис для самовосприятия и восприятия действительности необходимы личности. В советское время это обеспечило почти молниеносное создание советской культурной мифологии, чему Лосев и его современники стали свидетелями29.

Призывая рассуждать «диалектически», Лосев приходит к мысли о том, что любая «общепринятая мифология» будет представлять собой только частный случай абсолютного мифа, который «есть теизм»30. Не называя христианство прямо, Лосев указывает такие его черты, как боговоплощение, таинства, бессмертие души, «диалектика вечного блаженства и вечных мук» 1 категории Рая и Ада»)- . Показательно, что философ именно в период созидания новой государственности чувствует потребность в исследовании природы мифа, обосновывая невозможность для личности и социума существовать вне сложившегося мифа как образа восприятия действительности. Лосев в некоторой степени предсказывает то направление, в котором будет развиваться философия русской эпической прозы указанного периода: исследуя национальное бытие, писатели, осознанно или нет, будут обращаться к сфере мифологического, к категориям и нормам христианской, народной патриархальной и советской культур, черпая в них образы и идеи для собственных художественных обобщений, для построения неомифов.

Подчеркнем еще раз, что для философа существование личности подразумевает включенность в систему мифа (как способа мировидения) и восприятие окружающего через призму этого мифа, определяющего и

29 Подробней об этом см. Смазнова О. Ф. Время и этос мифа. Диалектика мифотворчества в русской культуре Х1Х-ХХ веков. Великий Новгород, 2007. С. 228-286; Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М, 2007. 592 с.

30 Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Там же. М., 1994. С. 214.

31 Там же. С. 216. особенности миросозерцания, и поведенческие нормы: «Миф -необходимейшая - прямо нужно сказать, трансцендентально-необходимая -категория мысли и жизни. Это - подлинная и максимально конкретная реальность»32.

При таком понимании мифа практически любая сфера человеческой активности, особенно - сфера активности творческой, может быть рассмотрена как опосредованная реализация мифа, принимаемого данным обществом и личностью. Именно с этой точки зрения анализируется литература мифологами (например, Р. Бартом33, Е.М. Мелетинским34, В.Я.

35 36 37

Проппом , Дж. Фрейзером , М. Элиаде ). Сходный подход берется за

38 основу и при изучении архетипического в литературе . Применительно к литературе XX века Е.М. Мелетинский говорил о «мифологизме» не только как о специфическом литературном приеме, но как о глобальном

39 художественном мироощущении , что верно и применительно к русской эпически ориентированной прозе 1930-1950-х годов.

Миф в общем философско-культурологическом значении этого понятия отражается в литературе опосредованно. Один из ведущих современных исследователей мифопоэтического В.Н. Топоров подчеркивает, что проблему функционирования мифа в художественно-литературном тексте можно трактовать двояко: с одной стороны, «тексты выступают в «пассивной» функции источников», «носителей» мифа, но, с другой, «эти же тексты способны выступить и в «активной» функции, и тогда они сами

32 Там же. С. 10.

33 Барт Р. Мифологии М., 2008. 351 с.

34 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995. 408 е.; Мелетинский Е. М. Миф и двадцатый век // Он же. Избранные статьи. Воспоминания. М., 1998. С. 419-426.

35 Пропп В. Я. Русская сказка. М., 2000. 416 с.

36 Фрейзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. 784 с.

37 Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2000. 222 с.

38 Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности. СПб., 2004. 560 е.; Поль Д. В. Универсальные образы и мотивы в русской реалистической прозе XX века (художественный опыт М.А. Шолохова). М., 2008. 276 е.; Бражников И. .Л. Мифопоэтический аспект литературного произведения. Автореф. дисс. . канд филол. наук. С. 3: «Мифопоэтический аспект - это прежде всего архетипическое и символическое в произведении и его составляющих: композиции, сюжете, образах.».

39 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995. С. 295: «Мифологизм является характерным явлением литературы XX в. и как художественный прием, и как стоящее за этим приемом мироощущение (дело, конечно, не только в использовании отдельных мифологических мотивов)». формируют и «разыгрывают» мифологическое.»40. На первичном уровне изучения в произведении вычленяются случаи обращения авторов к тем или иным образам, сюжетам, художественным приемам мифологического происхождения, подвергающимся художественному переосмыслению и, соответственно, перемещающимся из первичной мифологической - в мифопоэтическую сферу, то есть становящимся частью художественного мира произведения.

Более глубокий уровень исследования мифопоэтического пласта произведения связан с описанием и анализом собственных авторских построений, основанных на использовании мифопоэтических элементов и способных сложиться в произведении (как это и происходит в эпической прозе рассматриваемого периода) в мифопоэтическую систему. Е.Г. Чернышева характеризует это свойство мифопоэтики следующим образом: «Мифопоэтическими принято считать художественные феномены нового времени, сориентированные на мифологический тип сознания, на мифологические структурные особенности или вполне определенные мифологические образцы, однако не теряющие собственно эстетической специфики, свободного индивидуально-авторского отношения к изображаемому»41.

Понятие «мифопоэтика» включает в себя, во-первых, функционирование в художественном тексте мифологических образов, мотивов, аллюзий и реминисценций, причины и особенности тех формальных и смысловых трансформаций, которым они подвергаются по авторской воле; во-вторых, создаваемые авторами новые мифологемы и -шире - новые авторские мифы, художественный неомифологизм. Для нашей работы, посвященной комплексному изучению мифопоэтики прозы избранной эпохи, именно второй аспект мифопоэтики - художественное

40 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995. С. 4; См. также об этом Лотман Ю. М., Минц 3. Г., Мелетинский Е. М. Литература и мифы. Мифы народов мира. Т. 2. М., 1988. С. 58-65.

41 Чернышева Е. Г. Мифопоэтические мотивы в русской фантастической прозе 20^40-х гг. XIX века: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 2001. С. 6. преобразование исходного мифологического материала в мифопоэтические элементы авторского текста - представляется наиболее значимым, поскольку именно в таком аспекте мифопоэтика демонстрирует способность к глобальным обобщениям на этико-философском уровне произведения.

В рассматриваемый период в эпической прозе складывается мифопоэтическая система, которая функционирует на всех формально-содержательных уровнях текста и приводит к образованию авторского неомифа. Авторский неомиф в эпической прозе представляет собой сложносоставной элемент художественного целого произведения, где мифологические образы и мотивы различного происхождения (языческие, христианские, литературные) творчески преобразовываются писателем для создания эпической картины мира, отражающей краеугольные основы бытия. С эстетической точки зрения неомиф в эпической прозе 1930-1950-х годов представляет собой разновидность литературного мифа - оригинального авторского способа художественного видения и объяснения мира, его универсальных и актуальных для всей нации общественных и нравственных установлений, как они понимаются автором. Как показано в работе, в изучаемых текстах созданные неомифы обладают рядом общих типологических черт.

Объектом исследования является мифопоэтика эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, а предметом - эпические и мифопоэтические черты прозаических текстов, мифопоэтическая система эпической прозы А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака и др.

Конкретным материалом для данного исследования послужили такие образцы русской прозы 1930-1950-х годов, как «Чевенгур» А.П. Платонова, «Тихий Дон» М.А. Шолохова, «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака и произведения «малого эпоса» литературы конца 1950-х годов («Судьба человека» М.А. Шолохова, «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» А.И. Солженицына и др.). Эти тексты демонстрируют ту эволюцию, которую претерпевает эпическое повествование в рассматриваемую эпоху: от крупных эпических форм до «малого эпоса», раскрывающего эпическую проблематику на примере личной истории национального героя. Для иллюстрации ряда ключевых тенденций развития мифопоэтики прозы указанного периода в творчестве избранных авторов также рассмотрены романы А.П. Платонова «Счастливая Москва» и М.А. Шолохова «Поднятая целина». Эпически ориентированная проза 1930-1950-х годов представляет собой, безусловно, более широкое явление, которое не исчерпывается избранными текстами. В исследуемую эпоху мифопоэтический компонент как составной элемент эпического мышления присущ произведениям таких авторов, как М. Горький, А.Н. Толстой, М.М. Пришвин, Л.М. Леонов, И.С. Шмелев и других, которые достаточно часто становились предметом научных исследований, что учитывается в работе. Вместе взятые, романы А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, рассмотренные в широком литературном и социокультурном контексте, представляют наиболее характерные тенденции мифопоэтики эпически ориентированной прозы, поскольку отражают ведущие повествовательные стратегии этого литературного периода: философская проза А.П. Платонова, реалистическая проза М.А. Шолохова и лирическая проза Б.Л. Пастернака.

При таком подходе акцент делается не на крайне существенных различиях в художественном мире рассматриваемых произведений, но на общности тех этических и эстетических задач, которые ставит эпоха перед авторами. Различия в жанровых и стилистических свойствах этих произведений, в художественных интенциях их авторов не заслоняют присущих им общих эпических установок. Безусловно, художественный мир названых произведений не исчерпывается только мифопоэтикой и эпическими чертами. Но специальное изучение лирической, философской и других конститутивных составляющих поэтики избранных текстов не входит в цели данного исследования. Сопоставление произведений разных повествовательных типов, имеющих при этом ряд сходных черт в мифопоэтике, в приемах передачи эпического содержания, способствует выявлению наиболее общих закономерностей развития литературного процесса, характеризующих русскую литературу XX века как единый эстетический феномен. Продуктивность подобного научного взгляда подтверждена недавними работами A.A. Газизовой42, Н.В. Корниенко43, С.Б. Скороспеловой44, крайне ценными для нашего исследования как по методологии, так и по содержательным наблюдениям и выводам.

Современное литературоведение уже отметило «эпический статус» романов А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. В исследованиях последнего времени можно обозначить первые примеры атрибуции платоновских романов, в частности «Чевенгура», как попытки А.П. Платонова в ответ на запросы времени создать «эпос русской жизни начала советской эры»45. В разысканиях Б.М. Гаспарова46 и в недавно опубликованных на родине литературоведческих трудах философа русского зарубежья В.Н. Ильина47 к пастернаковскому роману применяется определение эпопеи именно не в жанровом, а в содержательном плане. Проблема реализации эпического потенциала в «неклассической прозе» (термин Е.Б. Скороспеловой), затрагиваемая в работе на примере платоновских произведений, представляет собой перспективную тему для специального научного исследования, которое в будущем позволит более подробно и точно проанализировать эволюцию эпического в многообразии его проявлений в отечественной литературе XX века.

42 Газизова А. А. Леонов - Шолохов - Пастернак: К вопросу о типологии героев // Леонид Леонов и русская литература XX века: Материалы юбилейной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Л.М. Леонова / Отв. ред. В.П. Муромский, Т.М. Вахитова. СПб., 2000. С. 76-82.; Газизова А. А. «Сходства несходного» в «Судьбе человека» М.А. Шолохова и «Evgenia 1уапоупа» Л.М. Леонова // Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения: Материалы X Шешуковских чтений. М., 2005. С. 14-15.

43 Корниенко Н. В. «Сказано русским языком.» Андрей Платонов и Михаил Шолохов: Встречи в русской литературе» М., 2003.

44 Скороспелова Е. Б. Русская проза XX века: от А.Белого («Петербург») до Б.Пастернака («Доктор Живаго»). М., 2003.

45 См. Корниенко Н. В. Зощенко и Платонов. Встречи в литературе // Литературное обозрение. 1995. № 1. С. 47; Красовская С. «Чевенгур» Андрея Платонова: на краю «эпоса» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 6. М., 2005. С. 345.

46 Гаспаров Б. М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго» // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. С. 269.

47 Ильин В. Н. Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы. СПб., 2009. С. 512.

Цель данной работы - изучить художественные свойства и этико-философское значение мифопоэтики эпической прозы 1930-1950-х годов, ее функции в воплощении эпического содержания и в моделировании национального неомифа, рассмотреть эстетические и тематические связи между мифопоэтическим и эпическим в данном виде художественного текста.

Избранной целью продиктованы следующие конкретные задачи исследования:

- показать изменение содержания понятий «эпос», «эпическое», «эпическая проза» в литературе XX века и в научной рецепции;

- проанализировать специфические черты мифопоэтики романов А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, произведений «малого эпоса» 1950-х годов;

- охарактеризовать мифопоэтику как целостную художественную систему и как одно из ключевых художественных свойств эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, обращая особое внимание на типологическое сходство мифопоэтики эпической прозы различных повествовательных стратегий;

- исследовать мифопоэтические свойства художественной категории «национальный характер», ее значение для воссоздания национального мировидения и формирования авторского неомифа;

- обозначить философскую и социокультурную семантику авторского неомифа рассматриваемых произведений, роль мифопоэтики в выражении авторской позиции;

- выявить сходства и отличия мифопоэтики русской эпической прозы 1930-1950-х годов от мифопоэтики предшествующих и последующих литературных эпох, раскрыть место мифопоэтики указанного периода в общей эволюции литературного процесса XX века.

В цели нашей работы не входит подробный анализ мифопоэтики русской литературы с эпическими установками XIX и начала XX веков.

Обозначим только факты, имеющие принципиальное значение для дальнейшего исследования. Мифопоэтические мотивы, то есть мотивы, генетически восходящие к области мифологических представлений и

48 веровании, актуальны еще для древнерусской литературы , находящейся в продуктивном идеологическом и образном диалоге с новозаветной и последующей православной книжной традицией - и с народной языческой образностью. Отечественная литература нового времени наследует данную особенность: она оказывается довольно тесно связана и с православной (и, шире, христианской) культурой, и с патриархальной народной культурой. Неслучайно, создавая одно из первых подлинно эпических произведений о России - роман в стихах «Евгений Онегин», A.C. Пушкин обращается и к народным волшебно-сказочным образам и обрядам (например., мифопоэтика сна Татьяны, в котором использован древний языческий образ медведя-жениха и моста как символа брака), и, в то же время, героиня в финале в своем нравственном выборе ориентируется на христианскую систему ценностей. Полнота русской жизни, русской ментальности и нравственно-поведенческого кодекса передана поэтом во многом через «русскость» героини, объединяющей в себе черты народного поэтического мировидения и христианский идеал. Для нас важно отметить обусловленность появления в пушкинском романе мифопоэтических образов имманентно присущим эпическому произведению стремлением выразить национальную картину мира, необходимостью раскрыть народную душу. Уже применительно к русской литературе XIX века можно говорить о наличии определенной взаимосвязи между эпичностью произведения и актуализации в нем тех или иных мифопоэтических аллюзий и реминисценций, воспринимаемых как отражение национального мировоззрения, национального космоса. В разной степени, но в равной мере это верно и для «Войны и мира» JI.H. Толстого, и для дилогии П. И. Мельникова-Печерского, и для прозы Н.С. Лескова.

480б этом см. подробнее напр. Гаспаров Б. M. Поэтика «Слова о полку Игореве». М., 2000. 608 с.

Однако в литературе XIX века обращение к мифологической сфере, создание мифопоэтических образов не носило системного характера (A.C. Пушкин, JI.H. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков и др.), что вызвано спецификой мифопоэтического образа, мотивированного не реалистически, не психологически, но именно «мифологически», то есть своим мифологическим генезисом, своими отсылками к древним, зачастую архетипическим, представлениям, и порой еще не утратившим дополнительную мистико-религиозную семантику. Обостренный интерес к мифологии, к национальному славянскому мифу, к христианскому художественному наследию совпадает с эпохой рубежа веков, когда усилиями ученых-филологов исследуется фольклор, выходят работы приверженца «мифологической школы» Ф.И. Буслаева, сравнительно-исторические разыскания А.Н. Веселовского, исследование А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», оказавшие заметное влияние на творчество художников, поэтов, писателей рубежа веков (от A.M. Ремизова до А.Н. Толстого, от русских символистов до С.А. Есенина). Параллельно наблюдается обращение значительной части русской интеллигенции к православию, породившее в отечественной культуре рубежа веков феномен русской религиозной философии. Непосредственное влияние этого культурного явления ощутимо в отечественной словесности вплоть до наших дней. Философские размышления на религиозные темы, личностные переосмысления религиозных сюжетов, предложенные деятелями русского религиозного ренессанса, активизировали в сознании, в противовес богоборчеству Ф. Ницше, богоискательские и мессианские устремления. Данный процесс нашел свое отражение в многочисленных христианских аллюзиях и реминисценциях в литературе рубежа веков. Но само по себе открытие сокровищницы народной культуры и всплеск внимания к христианству дает только исходный мифологический материал, на базе которого писатели и поэты начала века выстаивают собственные неомифологические повествования. В искусстве модернизма, особенно у символистов, преобразование известных мифов в собственный неомифологический текст представлялось одним из фундаментальных направлений49. Например, Вяч. Иванов в работе «Две стихии в современном символизме» утверждал, что «миф - отображение реальностей, и всякое иное истолкование подлинного мифа есть его искажение. Новый же миф (миф, творимый символистами. - Я.С.) есть новое откровение тех же реальностей.»50; «Мифотворчество - творчество веры. Задача мифотворчества, поистине, - «вещей обличение невидимых». И реалистический символизм - откровение того, что художник видит, как реальность, в кристалле низшей реальности»51. Приводим именно эти цитаты потому, что в них наиболее наглядно проявляется общекультурная установка эпохи на «мифотворчество», на сотворение творческими силами, писательским гением такого произведения, которое раскрывало бы собой все тайны мироздания, само стало бы универсальным, все объясняющим и синтезирующим в себе реальное и мистическое мифом.

Подобная художественная тенденция способствовала усилению роли мифопоэтического, породив такое явление, свойственное литературе рубежа

52 веков, как неомифологизм . В модернизме неомифологические структуры строились на основе известных мифологических образов и сюжетов (античных, христианских, народно-патриархальных). В качестве «мифологических» литературой начала века воспринимаются и генетически не связанные с религией универсалии53, подвергающиеся в отечественной культуре мифологизации (миф о Петербурге, о Москве; миф о Гамлете, о Фаусте, о Дон Жуане и проч.). Мифотворцы рубежа веков подспудно исходят

49 См., напр. Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество A.A. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник III. Ученые записки Тартуского гос. университета. Тарту, 1978. С.76-120.; Хансен-Лёве О. Концепции «жизнетворчества» в русском символизме начала века. Блоковский сборник XIV К 70-летию З.Г. Минц. Тарту, 1998. С.57-85 Минералова И. Г. Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма. М., 2008. 272 с. и др.

50 Иванов Вяч. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. Брюссель, 1974. С. 555.

51 Там же. С. 557

52 Влияние мифопоэтического на тематико-жанровое развитие русской прозы начала века подробно и очень интересно проанализировано в работе: Полонский В. В. Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX-начала XX века. М., 2008. 285 с.

53 Термин, употребляемый, в частности, Д.В. Полем в значении «вечные образы». из того, что обобщающий миф: а) еще не создан, б) принципиально познаваем и выражаем, в) может быть раскрыт творческими усилиями. Стремление пересоздать прежние мифы в собственный неомиф носило в модернизме ярко выраженный личностный характер, ибо неомиф модернизма, будучи ориентирован на раскрытие универсальных основ вселенной, тем не менее, представляет собой подчеркнуто индивидуальную, персональную трактовку обобщающего мифа, хотя и претендующую на нахождение абсолютной истины о мире. Как указывает В.В. Полонский, «модернистская мифопоэтизация, как правило, подразумевала серьезную семантическую корректировку исходных архетипических моделей»54. Рассматривая мифопоэтические опыты модернистов в прозе, В.В. Полонский выделяет две ведущие тенденции. Для первой, синтетической, характерно тяготение к соборности, теургии, что в художественном плане делает мифопоэтику «инструментом в утопико-археологическом проекте по реконструкции мистериальной формы в новых условиях. <.> .Эксперимент в целом не удался: мистерия не состоялась, а сама задача свидетельствовала не только о кризисе классического канона, но и о глубокой от него зависимости.»55. Вторая же тенденция - аналитическая -связана с «вычленением архетипической схемы повествования, ее разложением и выворачиванием наизнанку», с «инверсией архаической модели»56, что также предполагает существенную авторскую трансформацию исходного мифа, ориентированную скорее на творческое самовыражение, чем на создание национального неомифа, актуальное для последующего литературного периода. Мифопоэтические романы Д.С. Мережковского и В.Я. Брюсова, Андрея Белого и A.M. Ремизова передают авторское восприятие окружающего мира как битвы Добра и Зла, их мистериальной борьбы за человеческую душу, что уводит неомиф модернизма в сферы мистического, но отдаляет его от эпически-национального.

54 Полонский В. В. Мифопоэтика и жанровая эволюция // Поэтика русской литературы концы XIX - начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М., 2009. С. 202.

55 Там же. С. 202.

56 Там же. С. 202-203.

Последующие литературные эпохи - и прежде всего, эпоха 1930-1950-х годов, воспользовались творческим опытом модернизма, освоенными им приемами литературной адаптации мифологического материала и

57 построении на его основе неомифологических текстов . Но в русской эпической прозе, исследуемой в настоящей работе, мифотворчество проанализировано не как частный художественный опыт, но как средство выразить национальное миросознание, как способ создания нового национального мифа.

Тем самым, коренным отличительным свойством мифопоэтики эпической прозы рассматриваемого периода является внутренняя установка на художественную разработку новой мифопоэтической концепции, воплощающей в себе изменившееся после революций и войн миросознание нации. Период крушения старого мира, жесточайшей внутринациональной конфронтации, вылившейся в гражданскую войну, порождает в эпической прозе острое стремление гармонизировать окружающий мир, разрешить идеологические противоречия не путем насилия, но с помощью творческого преобразования старого и нового, зачастую даже - их взаимного синтеза58. Ключевым способом создания такой новой эпической картины мира, которая отразила бы национальный идеал - идеал примирения, преодоления разобщения, становится в эпической прозе рассматриваемого периода авторский неомиф. В неомифе воссоздается онтологически необходимый нации образ возрождения/нового рождения человека и бытия после суровых испытаний. Вера в возможность установления новой гармонии в той или

Е.Б. Скороспелова характеризует неомифологизм в литературе 1920-1950-х как средство универсализации. Подробнее см. Скороспелова Е. Б. Русская проза советской эпохи (1920 - 1950-е годы). М., 2002. С. 41-61.

58 В работе понятие «синтез» используется в общем философском значении, сформулированном А.Ф. Лосевым следующим образом: синтез есть «третья совершенно особая категория, которая бы целиком скрывала в себе. две и по сравнению с которой они казались бы несамостоятельными, абстрактными моментами. Диалектика только такой синтез и может дать.» (Лосев. А.Ф. Диалектика мифа. С. 202). Разработке художественной категории синтеза, роли этой категории в русской литературы XX века посвящены труды: Минераловой И. Г. Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма. М., 1999; Художественный синтез в теории и практике русской словесности рубежа Х1Х-ХХ веков // Синтез в русской и мировой художественной культуре. М., 2001. С. 4-6., а также исследования ее учеников: Астащенко Е. В., Боровской Е. Р., Васильева С. А., Власовой Т. О., Гореловой О. А., Дмитриевской Л. Н., Завгородней Г. Ю., Колосовой С. Н., Матвеевой А. С., Кудряшовой А. А., Рогачевой И. В., Секриеру А. Е. и других. иной степени свойственна рассматриваемым произведениям М.А. Шолохова, А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. Каждый из этих авторов, признавая историческую обусловленность революции, приводит читателя к мысли о необходимости разрешения идеологических и социальных конфликтов, о переоценке прошлого, о грядущем совершенствовании личности и общества.

Научная новизна работы определена избранным исследовательским подходом. В работе впервые проанализирована мифопоэтика как составная часть художественной системы текста с эпическими установками, определена ее роль в смысловом и эстетическом выражении эпического содержания; разработана концепция функционирования мифопоэтики в эпически ориентированной прозе 1930-1950-х годов. Впервые сопоставлены мифопоэтические системы текстов, относящихся к трем различным повествовательным типам («Чевенгур» А.П. Платонова, «Тихий Дон» М.А. Шолохова и «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака), по следующим аспектам: а) воплощение в них национального миросознания; б) создание художественного неомифа о путях преодоления гражданского разобщения и достижения гармонии; в) реализация через мифопоэтическую систему эпической интенции данных произведений.

Это сопоставление позволило увидеть общность принципиальных черт эпического мышления в произведениях, принадлежащих к разным повествовательным стратегиям.

Основная гипотеза исследования. Коренным отличительным свойством мифопоэтики эпически ориентированной прозы рассматриваемого периода является художественная мифопоэтическая концепция воплощения изменившегося после революций и войн миросознания нации. В эпическом произведении складывается мифопоэтическая система, функционирующая на всех формально-содержательных уровнях текста и приводящая к образованию авторского неомифа. Эта многоуровневая мифопоэтическая система подчинена творческой задаче передачи эпического содержания, являясь и в аксиологическим, и в художественном планах неотъемлемой частью эпического миросозерцания авторов.

В неомифе воссоздается онтологически необходимый нации образ возрождения/нового рождения человека и бытия после суровых испытаний. Вера в возможность установления новой гармонии в той или иной степени свойственна рассматриваемым произведениям М.А. Шолохова, А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. Каждый из этих авторов, признавая историческую обусловленность революции, приводит читателя к мысли о необходимости разрешения идеологических и социальных конфликтов, о переоценке прошлого, о грядущем совершенствовании личности и общества.

На основе проведенных наблюдений над особенностями мифопоэтики эпической прозы 1930-1950-х годов нами сформулированы принципы художественной реализации в эпическом тексте многоступенчатой мифопоэтической системы: от первичных ее элементов до авторского неомифа. На всех своих уровнях мифопоэтическая система подчинена творческой задаче передачи эпического содержания, являясь неотъемлемой частью «эпического миросозерцания» авторов.

К самым простым мифопоэтическим элементам относятся использованные в «Чевенгуре», «Тихом Доне», «Докторе Живаго» мифопоэтические мотивы и образы, восходящие к народно-поэтическому (солнце, дождь, земля, земельная репродуктивность, преемственность поколений и т.д.) или литературно-культурному и религиозному комплексу, особенно частотные при описании дореволюционного мироустройства. Эти мифопоэтические элементы в названных текстах выполняют типологически родственную функцию: с их помощью авторы воссоздают национальное мировосприятие, свойственное дореволюционному периоду жизни нации, и исследуют глубинные причины, вызвавших трагические революционные перемены. Таким образом, мифопоэтика выполняет имманентно присущую эпической прозе художественную задачу изображения эпической картины мира.

Эпический сюжет, содержащий в себе тему вторжения хаоса, разрушения гармонии, рождает необходимость поиска новой, гармонической модели мира, которая в литературе 1930-1950-х годов находит свою реализацию в неомифах, создаваемых авторами на основе творческого переосмысления различных мифопоэтических элементов (весеннее возрождение природы, возвращение и нравственное перерождение, встреча поколений, творческое бессмертие). Поколебленное революцией, эпическое равновесие будет требовать своего восстановления - преодоления трагедии национального разобщения, что в эстетическом плане становится предпосылкой для поиска художественного разрешения противоречий и конфликтов эпохи, для создания авторского варианта нового национального мифа.

В художественном пространстве эпической прозы мифопоэтическая система реализует себя в таких сущностных параметрах, как композиция, финал и тип героя (об этом будет сказано ниже). В нашей работе мы показываем, что отмечаемая исследователями многоступенчатая кольцевая композиция «Чевенгура», «Тихого Дона», «Доктора Живаго», рамочные композиции образцов «малого эпоса» являются частью мифопоэтической системы этих произведений и одновременно - средствами создания «эпического», поскольку «удвоение главного события и обратно-симметрическое строение сюжета можно считать достаточно надежными признаками принадлежности произведения к эпическому роду»59. На уровне композиции мифопоэтическое становится одной из форм выражения эпического.

Финалы рассматриваемых произведений представляют собой сферу наиболее полной образной и смысловой реализации неомифа, но при этом сюжетная незавершенность, свойственная концовкам названных текстов, соотносима с таким имманентным свойством эпики, как «необязательность

59 Тамарченко Н.Д. Указ. соч. С. 113-119. или отсутствие в ней развязки»60. Авторы, отказывающиеся в финале говорить о гибели Дванова или аресте Мелехова, о будущей победе или же поражении нового строя, подводят не идеологический, а художественный итог своим размышлениям - создают неомиф о путях возможного достижения гармонии, о возрождении/перерождении личности, о со-бытии личности и окружающего мира. Таким образом, именно неомифу принадлежит центральное место в раскрытии как авторских чаяний, так и эпических интенций рассматриваемой прозы.

Следует более подробно остановиться на том типе героя, который свойствен русской эпической прозе 1930-1950-х годов. Взятая в совокупности, эта проза развивает, и мифопоэтическими средствами в том числе, художественную категорию национального характера. Прежде чем сфокусировать внимание на особенностях воплощения этой категории в русской эпической прозе указанного периода, проясним историю и содержание данного понятия.

Дефиниция «национальный характер» плодотворно используется в философии61, этнологии62, психологии63, политологии и социологии64, культурологии65. Из всего многообразия определений выберем наиболее четкое и наиболее смыслозначимое для данной работы: «Национальный характер - это представление народа о самом себе, это безусловно важный элемент его народного самосознания, его совокупного этнического Я»66. В этом определении наглядно продемонстрирована связь между явлением «национального характера» и миросознанием нации.

Исследование проблемы национального характера можно считать

67 одной из актуальных для современного состояния гуманитарного знания .

60 Там же. С. 117.

61 Вышеславцев Б. П. Русский национальный характер// Вопросы философии. 1995. №6. С. 112-121.

62 Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1998. 448 с.

63 Кон И. К проблеме национального характера. URL: http://scepsis.ru/library/id903.html.

64 Гудков Л. Структура и характер национальной идентичности в России. URL: http://www.polit.ru/research/2004/04/05/nationalidentity.html.

65 Шалак В. Стереотипы национальных характеров. URL: http://www.vaal.ru/show.php?id=91.

66 Касьянова К. Особенности русского национального характера. М., 1993. С. 8.

67 За последние годы по данной проблематике защищены более 40 диссертаций.

При этом необходимо отметить, что прав В.К. Сигов, который в своем исследовании, посвященном проблеме народного характера и национальной идеи в прозе В.М. Шукшина, специально отметил, что при крайней важности названной категории для гуманитарных наук, «автономность литературоведческого изучения проблемы является ограниченной», «сама по себе проблема народного характера и народности творчества с трудом переводится литературоведением в теоретико-литературоведческий план»68.

В этом отношении крайне важна для нашей работы концепция, разработанная М.М. Голубковым69. По мысли исследователя, правомочным является рассмотрение «явлений литературной и культурной истории XX века как обусловленных некими корневыми чертами русской ментальности»70. При таком подходе литература оказывается «одной из сфер

71 воплощения русского национального характера» , что подтверждается

72 разысканиями и самого М.М. Голубкова, и Н.Ю. Желтовой , придерживающейся его концепции. С этой точки зрения национальный характер есть некий совокупный образ, сформированный национальным менталитетом и наделенный наиболее показательными, «узнаваемыми» чертами, воспринимаемыми имманентно присущими данной нации. Персонаж, атрибутируемый как национальный характер, в своих действиях, эмоциях, размышлениях раскрывается именно как выразитель национальной идеи, как воплощение всей нации (в соответствии с тем пониманием этой идеи, которое свойственно создателю данного персонажа).

В монографии М.М. Голубкова представлен подробный обзор «русской

73 идеи» в трудах отечественных философов и культурологов . Среди краеугольных черт русского национального характера ученый называет

68 Сигов В. К. Проблема народного характера и национальной судьбы в прозе В.М. Шукшина: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 2000. С. 7.

69 Голубков М. М. Русская литература XX в.: После раскола. М., 2001.

70 Голубков М. М. Там же. С. 10.

71 Голубков М. М. Там же.

72 Желтова Н. Ю. Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера: Дис. . д-ра филол. наук. Тамбов, 2004. 424 с.

73 Голубков М. М. Русская литература XX в.: после раскола. М., 2001. С. 14-48. См. также на эту тему Холодкова Е. К. Концепция национального характера в прозе В.П. Астафьева, В.Г. Распутина и Б.П. Екимова 1990-х- начала2000-х гг.: Дис. . канд. филол. наук. М., 2009. 170 с. русский максимализм, внутренняя противоречивость, мессианизм. В нашей работе мы учитываем также трактовки национального характера, выдвинутые русскими философами-персоналистами Б.П. Вышеславцевым (идея бунта против дисгармонии мира и жажда обустроить хаос в космос74) и

75

Н.А. Бердяевым (идея русского мессианства ). Но наибольшей значимостью обладает для нашего исследования концепция национального характера, выработанная академиком Д.С. Лихачевым (раскрывается в статьях Д.С.

76

Лихачева, посвященных проблемам культуры и интеллигенции , а также в

77 специальном исследовании «О национальном характере русских» ). При этом оговоримся, что для нашей работы большее значение имеет не выявление всех сущностных качеств национального характера, но мифопоэтические свойства данной категории и ее роль в создании неомифа эпической прозы.

Концепция Д.С. Лихачева близка нам по нескольким причинам. Прежде всего, нам важно, что ее автор - филолог, признанный авторитет в области изучения литературы, как древней, так и новой; его культурологические разработки имеют ярко выраженную филологическую направленность и могут быть продуктивно использованы в литературоведении. Не менее значимо и то, что жизненный опыт Д.С. Лихачева, называвшего себя ровесником и свидетелем века, сопоставим с жизненным и творческим опытом тех авторов, чьи произведения рассматриваются в нашей работе. Объектом наблюдения Д.С. Лихачева при разработке понятия «национальный характер» была и отечественная

74 См., напр., «Дисгармония жизни приводит нас в отчаяние, и мы начинаем разрушать все и отрицать все в порыве нигилизма; а иногда, в порыве святости, принимаем и любим все, [и верим] все хотим восстановить и спасти, все преобразить. У нас с вами противоположные задачи: у вас — не дать Эросу остыть и иссякнуть среди завершенности прекрасных форм, у нас: найти форму для нашего беспорядочного Эроса, найти центр, овладеть собою». Вышеславцев Б.П. Русский национальный характер // Вопросы философии. 1995. №6. С. 116.

75 «Русский правдолюбец не хочет меньшего, чем полного преображения жизни, спасения мира. <.> Русская душа берет на себя бремя мировой ответственности. <.> .жив иной мессианизм, связанный с русскими странниками и искателями Града Божьего и правды Божьей». Бердяев Н. А. Смысл творчества // Он же. Философия творчества, культуры, искусства. Т. 1. М., 1994. С. 301.

76 Они собраны в сборнике Лихачев Д. С. Об интеллигенции. (Приложение к альманаху «Канун», выпуск 2). СПб, 1997.446 с.

77 Лихачев Д. С. О национальном характере русских // Он же. Об интеллигенции. (Приложение к альманаху «Канун», вып. 2). СПб., 1997. С. 368-377. словесность, и та же трагическая русская действительность XX века, что и у авторов русской эпической прозы 1930-1950-х годов.

В «национальном характере русских» Д.С. Лихачев выделяет прежде всего свободолюбивый, независимый дух, «чувство собственного

78 достоинства» и краинии максимализм, «доведение всего до границ

•7П возможного» . Исследователь обосновывает свои наблюдения примерами из истории российского государства и русской культуры, среди которых упоминает и новгородское вече, и народные восстания, и монашество, и колонизацию северных земель. Ученый таким образом раскрывает все многообразие проявлений этих двух главных, с его точки зрения, национальных свойств. Заслуживает особенного внимания тот факт, что для Д.С. Лихачева понятия «интеллигент» и «интеллигенция» оказываются гораздо ближе русскому национального характеру, чем это обычно признается. Лихачев намеренно затушевывает оппозицию между «интеллигентским» и «исконно-национальным», рассматривая интеллигентность («чувство собственного достоинства») как неотъемлемую часть русского духовного облика, русского миропонимания. Он мыслит интеллигента не отверженным, не парией, оторванной от народных корней, но одним из возможных носителей и проводников национального миросознания. Мы специально подчеркиваем данную особенность концепции Д.С. Лихачева, поскольку она, во-первых, косвенно свидетельствует о той же тенденции к снятию противоречий, что характерна и для русской эпической прозы, а, во-вторых, создает базу для более глубокого понимания категории «национальный характер», для дифференциации этой категории от категории «народный характер».

С нашей точки зрения, явление национального характера более широко и глубоко передает национальное мировоззрение. Оно более полно воплощает собой национальный космос, чем характер «народный», который

78 Там же. С. 373.

79 Там же. С. 374. исторически и семантически может быть соотнесен с понятием «народа» не как нации в целом, но как крестьянски-простонародного ее большинства, ол противопоставленного образованному и/или городскому слою населения . Следует отметить, что для литературы XIX века, отражающей поляризованность российского общества, разделенного на образованный класс и крестьянские массы, национальное зачастую воспринималось как аналог народного, но при этом ощущалась определенная дистанцированность повествователя от народных образов, его неслитость с «народным». Полноценные образцы народных характеров появляются во второй половине XIX века, когда человек из народа перестает восприниматься литераторами только как «маленький», заслуживающий жалости, а не подлинного уважения (подтверждением этой тенденции служат произведения Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, в частности лесковский «Очарованный странник», смысловым центром которого становится образ Ивана Флягина, воплощающего собой народную душу).

В XX веке меняется социокультурная ситуация - меняется и принцип изображения «национального характера». С одной стороны, набирает силу процесс раскрестьянивания России, смешения классов, уравнивания различных социальных слоев, постепенно приводящий к потере самого явления, определяемого как народный характер. С другой стороны, писатели стремятся к большей степени обобщения, постепенно приходя к тому, что может быть названо идеей национального примирения, в рамках реализации которой в эпической прозе стремятся воссоздать образ национального характера, выражающего собой всю нацию, а не только какую-то, пусть самую представительную, ее часть. Мысль А.П. Платонова, что «без меня народ неполный», оказывается до некоторой степени пророческой, провидческой для всей русской эпической прозы, существенно расширившей понимание понятия «народ», видящей в нем совокупность всей нации (и

80 Эта оппозиция вновь обретет продуктивность в литературе второй половины XX века, в частности в деревенской прозе и в прозе В.М. Шукшина, А.И. Солженицына. потому, например, национальным характером может выступать и казак Мелехов, и шофер Андрей Соколов, и зэк Иван Денисович, и интеллигент Юрий Живаго).

В контексте избранной темы нас будут особенно интересовать те мифопоэтические средства, которые избираются авторами для обрисовки национального характера. Связанный со сферой миропонимания, национальный характер призван олицетворять собой черты национального миросознания. Поскольку в общем строе эпической прозы воссоздание миросознания нации происходит в основном мифопоэтическими средствами, то и национальный характер подвергается существенной мифопоэтизации. Нами будет показано, что национальный характер в русской эпической прозе за счет мощной мифопоэтической семантики приобретает символические черты «единого мифологического героя»81, олицетворявшего собой нацию как единую фигуру космического масштаба, участвующую в едином циклическом мифологическом сюжете. Мы не переносим на литературных персонажей мифологические характеристики, свойственные подлинному мифологическому сознанию, мы только укажем на то, что традиционно выделяемые в образах Мелехова, Живаго и др. мифопоэтические черты могут быть обобщены в особый тип эпического героя, являющегося частью единой мифопоэтической системы эпической прозы. Данные черты не в последнюю очередь будут определяться основной интенцией эпического повествования -отразить обобщенный образ мира в его полноте, что подразумевает наличие героя, который сублимирует в себе наиболее характерные национальные свойства и иконически олицетворяет собой всю нацию и ее действия в эпическом сюжете восстановления порядка и гармонии. Мифопоэтические признаки и свойства, используемые для создания национального характера и формирующие тип эпического героя, присущий эпической прозе, стали предметом специального рассмотрения в нашей работе.

81 Подробнее см. Лотман Ю. М. Литература и мифология // Он же. История и типология русской культуры. СПб, 2002. С. 727-743.

Теоретико-методологическая база исследования. В нашей работе продолжены традиции изучения русской литературы XX века, сформированные научной школой кафедры русской литературы и журналистики XX-XXI веков филологического факультета МПГУ. Выбор темы, связанной с компаративным сопоставлением образцов прозы разных повествовательных типов, предполагает рассмотрение произведений в широком социокультурном и философском контексте и обусловлен принципами научной школы кафедры, основанной профессором С.И. Шешуковым. Исследованиями С.И. Шешукова заложены такие принципиальные подходы к аналитическому осмыслению литературного процесса XX века, как диалектическое взаимодействие традиций и новаторства в литературном процессе, компаративизм, тематическое и эстетическое единство отечественной литературы XX-XXI веков, изучение литературы в качестве одного из способов размышления о смысле российской истории, постижения судеб нации и человека в испытаниях «прекрасного и яростного» XX века. На современном этапе шешуковскую научную школу продолжают исследования В.В. Агеносова, A.A. Газизовой, J1.A. Трубиной и других, которые прослеживают внутренние смысловые и художественные связи между произведениями различных стилей и направлений с позиций таких категорий, как тип художественного повествования, тип творческого сознания, метажанр. В работе нами учтены научные приемы изучения мифопоэтики творчества М.А. Шолохова,

82 примененные в диссертации A.M. Минаковой , впервые обозначившей проблему художественного мифологизма романа «Тихий Дон». В работе развиваются традиции изучения русской прозы в ее эстетическом многообразии и аксиологическом значении, предложенные Н.С. Выгон, О.В. Дефье, Т.М. Колядич, В.А. Мескиным, И.Г. Минераловой, Л.Г. Сатаровой, В.К. Сиговым, В.А. Славиной.

82 Минакова А. М. Художественный мифологизм эпики М. А. Шолохова: сущность и функционирование: Дис. . д-ра филол. наук. М., 1992.

В философском и культурологическом аспектах методологической основой исследования стали труды отечественных и зарубежных ученых и философов Р. Барта, М.М. Бахтина, H.A. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, Д.С. Лихачева, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, М. Элиаде и других. В диссертации использованы принципы исследования мифопоэтического в литературе, сформированные Е.М. Мелетинским, З.Г. Минц, О.Ю. Осьмухиной, В.В. Полонским, В.Н. Топоровым, Е.Г. Чернышевой, Э.Ф. Шафранской. Работа основывается на теоретических разысканиях в области эпоса и эпического Аристотеля, Гегеля, А.Н. Веселовского, а также ученых XX века: Ю.Б. Борева, Г.Д. Гачева, Е.П. Ершова, Л.Ф. Киселевой, Г.Н. Поспелова, Н.Д. Тамарченко, Н.П. Утехина и др. Для работы значим опыт исследований эпического, философского и лирического начал в русской прозе XX века, проведенных С.Г. Бочаровым, М.М. Голубковым, Л.Л. Горелик, Н.В. Корниенко, Н.М. Малыгиной, Д.В. Полем, Л.В. Поляковой, Е.Б. Скороспеловой и др. В методологии работы использованы такие актуальные в современных научных условиях методы исследования, как мифопоэтический, структурный, сравнительно-типологический и сравнительно-исторический.

Теоретическая значимость проведенного исследования заключается в создании концепции мифопоэтики эпически ориентированной прозы разных повествовательных стилей и направлений. Концепция отражает как общие, так и частные специфические черты данного явления: роль мифопоэтики в выражении национального миросознания, мифопоэтическую составляющую художественного феномена «национальный характер», создание авторского неомифа, использование мифопоэтических элементов для выражения эпического миросозерцания и авторской позиции в прозе 1930-1950-х годов.

Практическая значимость работы заключается в возможности применения ее результатов при разработке курсов истории русской литературы XX века в высшей школе и в школьном изучении. Результаты исследования применимы в элективных курсах по истории отечественной литературы XX века и в курсах по выбору, посвященных творчеству А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, а также по неомифологизму, компаративистике, истории эпической прозы XX века. Работа имеет и междисциплинарный потенциал, поскольку наблюдения и выводы исследования могут быть учтены и использованы при составлении интегрированных курсов по истории общественной мысли и культуры XX века, изучению литературы XX века в социокультурном контексте.

Положения, выносимые на защиту:

1. В отечественной литературе XX века наблюдается процесс изменения понятия «эпическое», обусловленный историческими обстоятельствами и социокультурными условиями. Характер изменений обуславливает появление прозаических текстов, обладающих эпическими художественными чертами, общими для различных типов повествования.

2. Эпическая проза, генетически связанная с эпосом и эпопеей как жанрами, служит выражением эпического миросозерцания автора и обладает такими структурными признаками, как «эпическая картина мира», «эпическая ситуация», «эпический герой».

3. Эпические тенденции в прозе периода 1930-1950-х реализуются в произведениях таких повествовательных типов, как философская проза А.П. Платонова («Чевенгур»), реалистическая проза М.А. Шолохова («Тихий Дон»), лирическая проза Б.Л. Пастернака («Доктор Живаго»).

4. В романе А.П. Платонова «Чевенгур», в эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон», в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака складывается мифопоэтическая система, динамически развивающаяся в текстах и ориентированная на воссоздание национального миросознания. В текстах «малого эпоса» центральная роль в мифопоэтике отводится категории «национальный характер».

5. Мифопоэтическая система в эпической прозе 1930-1950-х годов участвует в передаче эпического содержания произведения, воссоздавая эпическую картину мира. Мифопоэтическая семантика сообщается структурным элементам произведения (композиции, центральному герою, воплощающему национальный характер, и др.).

6. Формирование мифопоэтичеекой системы в эпически ориентированном повествовании порождается эпическим мироощущением авторов, разрабатывающих собственный инвариант национального мифа. Создаваемые авторами эпической прозы неомифы по своим формально-смысловым характеристикам оказываются идеальными образами гармонического мироустройства, художественной моделью общественного сознания, обобщающей в себе ту эволюцию, которую претерпело национальное миросозерцание в постреволюционный период.

7. Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х преломляет и творчески преобразовывает находки и идеи русской литературы рубежа веков, продолжает литературную традицию и опосредованно оказывает влияние на пробудившийся в культуре последующего периода интерес к народной культуре и национальному мифу. Русская эпическая проза 19301950-х годов XX века и ее художественный неомиф в диахронической перспективе оказываются необходимым связующим звеном в поступательной эволюции литературного и культурного процесса.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Солдаткина, Янина Викторовна

Заключение

Мифопоэтика русской прозы 1930-1950-х была проанализирована нами в контексте развития эпического мышления эпохи. Выбор конкретных произведений и авторов был обусловлен задачей отразить многообразие форм проявления эпического в прозе указанного периода и создать обобщающую концепцию мифопоэтики прозы, ориентированной на воплощение эпохальных общественных процессов, переживаемых нацией в 1930-1950-х годах и способствовавших активизации таких художественных категорий, как эпическое мироощущение и эпический сюжет.

Соединение в сопоставительном ряду образцов прозы разных повествовательных типов (философской, лирической, эпопейной) и разных жанрово-стилевых характеристик позволило показать принципиальную значимость эпических тенденций в литературе 1930-1950-х, раскрыть роль и значение эпически ориентированной прозы в художественном осмыслении трагических моментов отечественной истории XX века, свойственное этой прозе стремление к поиску путей гармонизации действительности, призыв к национальному примирению, реализованные во многом посредством мифопоэтических приемов и образов.

Наше исследование выявило глубинную художественную связь мифопоэтической системы с теми эпическими принципами и установками, которые получают свое распространение в русской прозе 1930-1950-х. Специфика мифопоэтики русской эпически ориентированной прозы указанного периода определяется теми общими этико-эстетическими целями и гуманистическими функциями, которые выполняет русская эпическая проза в сложной исторической атмосфере 1930-1950-х.

Для нас было принципиально важно установить цепочку взаимосвязей, протянувшуюся от частных мифопоэтических образов, сюжетов и приемов, объединенных в тексте в единую продуманную систему, реализующуюся в авторском неомифе, свойственном рассмотренным нами произведениям, до того нравственно-философского вклада, который эти неомифы вносят в социокультурное поле эпохи, с одной стороны, и в развитие литературного процесса - с другой. Анализ мифопоэтики конкретных произведений эпохи 1930-1950-х, проникнутых эпическим мироощущением, раскрывает внутреннюю обусловленность появления особой мифопоэтической системы эпической прозы: в русской эпической прозе с помощью мифопоэтических приемов создается художественный неомиф, который мыслится продуктивной основой для преодоления национального разобщения, для дальнейшего духовного развития нации. Жанрово-стилевые отличия рассматриваемых произведений не заслоняют их типологической близости, проявляемой на уровне эпических принципов повествования и специфики его мифопоэтики. Исследование мифопоэтики позволило увидеть принципиальную художественную общность разностилевых текстов: в частности, проявление в них единой, значимой для эпохи, эстетической тенденции к мифопоэтизации эпического пространства текста.

Реализация мифопоэтической системы в эпически ориентированной прозе осуществляется поэтапно и определяется эпическим строем повествования. В эпической прозе изучаемого периода мифопоэтика принадлежит к ведущим признаками передачи эпического содержания. Характерное для мифопоэтики обращение к сфере национального миросознания в эпической прозе 1930-1950-х годов трансформируется в создание мифопоэтическими средствами изначальной эпически равновесной картины мира: в эпической прозе отражаются основные параметры национального мифа в его дореволюционном варианте. Крестьянско-патриархальный у Шолохова и Платонова, культуро-центричный у Пастернака, этот миф может разниться по своей семантике, но его художественное значение сходно: он описывает тот прежний космос, который в эпическом сюжете будет разрушен, а затем восстановлен в обновленном виде, художественно воплощенном в смоделированном писателями неомифе. Сходны и принципы воспроизведения начального мифа: использование мифопоэтических мотивов и образов, восходящих к народно-поэтическому или литературно-культурному и религиозному комплексу.

Отталкиваясь от требований контекста, писатели выбирают различные творческие стратегии разработки собственного варианта национального мифа, зависящие и от их художественных и идеологических предпочтений, и от тех высоких просветительских, гуманистических идей, которыми их произведения порождены. Специально подчеркнем, что не только признанные эпохой, хоть и не без трудностей и препон, романы Шолохова о Гражданской войне и коллективизации, но и платоновский «Чевенгур», и пастернаковский «Доктор Живаго» готовились авторами к публикации в Советском Союзе, то есть мыслились частью современного им литературного процесса, несли в себе вполне определенное авторское послание к читателям, программное «игЫ е1 огЫ», обращенное к эпохе, к нации, ко всем в целом и к каждому в отдельности.

Авторы не останавливаются на констатации разрушения прежнего, они, в соответствии с высшими философско-эстетическим запросами эпохи, моделируют собственные варианты будущего национального космоса, того нового мифа, который способен был бы обеспечить нации дальнейшее духовное развитие. Эти неомифы стремятся учитывать национальную традицию, воспринимают ее как ту культурную и мировоззренческую почву, на которой вырастает «живое дерево» нового мифа - новой непротиворечивой эпической картины мира, в которой разрешена эпическая ситуация противостояния хаоса и космоса. Крайне значимо для неомифа утверждение духовного самостояния личности, права личности на правдоискательство. Оттого ведущей художественной категорией в эпике рассматриваемой эпохи становится категория «национальный характер». В мифопоэтическом плане развитие категории «национальный характер» есть реализация установки на мифопоэтизацию прозы, поскольку описание национального характера играет роль одного из средств воплощения цельности национального миросознания. Центральный персонаж русской эпической прозы мыслится мифопоэтическим воплощением всей нации. Разработка «национального характера» позволяет показать и объяснить типологическую близость таких персонажей, как Мелехов и Живаго, Андрей Соколов и Иван Денисович, указать на общность выполняемых ими в эпической прозе функций и на сходство художественных приемов, использованных авторами для создания их образов.

Своего наивысшего художественного и семантического развития мифопоэтическая система достигает в финале эпического произведения, где мифопоэтика превращается в средство моделирования авторского неомифа -новой непротиворечивой эпической картины мира, в которой разрешена эпическая ситуация противостояния хаоса и космоса. Встреча отца и сына в финалах «Чевенгура» и «Тихого Дона», обретение Таней Безочередевой семьи, восстановление «живого тока крови», череды поколений в финале «Доктора Живаго»; чаемое возвращение/воскрешение Дванова, нравственное возрождение к новой жизни, переживаемое Мелеховым; отказ от эроса/эгоизма и растворение в служении ближним Сарториуса в «Счастливой Москвы»; символическое воскрешение Живаго в его стихах, читаемых друзьями и обращенных к вечности, - в мифопоэтическом плане представляют собой типологически близкие вариации на христианские и народные циклические темы вечного обновления и достижения подлинной гармонии. Нами ни в коей мере не отрицаются существенные различия между указанными текстами, но отмеченное типологическое сходство представляется нам принципиальным следствием общих этико-эстетических тенденций эпической прозы 1930-1950-х годов, проявлением эпохального социокультурного умонастроения, переживаемой нацией потребности в художественном воплощении нового понимания мира, в призыве к добру.

На текстуальном уровне влияние мифопоэтической системы ярко проявляется в композиционных приемах эпической прозы. Отмечается высокая концентрация мифопоэтического в начальных и финальных главах текстов, позволяющая говорить о наличии художественной корреляции «начала»/«конца» текста, где первое связано с отражением дореволюционного национального мифа, а последний - с авторским неомифом о настоящем нации. Данная мифопоэтическая тенденция обуславливается такими свойствами эпического типа повествования, как кольцевая (циклическая) композиция и открытый финал. И для «Тихого Дона», и для «Доктора Живаго», и для «Чевенгура» характерна кольцевая композиция, осложненная наличием не одного, но нескольких замыкающихся в финале композиционных кругов (спиралевидная композиция «Чевенгура»; ритмическое чередование уходов/возвращений Григория, оканчивающихся его последним и окончательным возвращением; трехчастный финал «Доктора Живаго» (финал основного текста, финал эпилога, финал стихотворений Юрия Живаго), в разных вариациях отсылающий к той «вечной памяти» по умершей матери, которой открывается роман). В праоснове такой композиции лежит представление о мире как о непрерывном, циклически обновляющемся космосе, свойственное мифологическому сознанию и на художественном уровне прочувствованное и воспроизведенное эпической прозой. В этом отношении кольцевая композиция осуществляет роль художественного «стабилизатора» потрясаемой переустройствами действительности, своей внешней «организованностью» противостоя хаосу, стремясь укротить и упорядочить его. В малом эпосе 1950-х годов кольцевая композиция воспроизводится в более жестком своем варианте - рамочном, искусственно замыкающем пространство текста, но благодаря этой замкнутости добивающемся повышенной художественной концентрации внимания на фигуре главного героя, что, с одной стороны, сопоставимо с иконической композицией, а, с другой, позволяет придать повествованию символический, обобщающий смысл. Как видим, мифопоэтическая направленность эпической прозы 19301950-х годов сказывается и в формально-содержательных аспектах текста, во многом определяя собой его глубинную архитектонику.

Укажем также и на специфику финалов рассматриваемых произведений. Такие художественные единицы текста, как начало и конец, обладают повышенной семантической значимостью. В рассматриваемых произведениях высшая степень концентрации мифопоэтического достигается в финальной части, становясь одним из принципиальных проявлений эпического. Начало произведения становится сферой воплощения прежнего, дореволюционного, национального мифа, некой точкой отсчета для дальнейшей эволюции мифопоэтического. На протяжении всего повествования авторы будут вести своеобразный диалог/полемику с исходным состоянием космоса, стремясь в финале уравновесить прежний миф о мире собственным неомифом.

Для этой корреляции характерна одна яркая особенность: большинство рассмотренных нами финалов подпадают под категорию «открытых», символически и идеологически многозначных. Отсутствие финальной точки не только позволяет авторам уйти от диктата, от навязывания читателю собственной точки зрения, не только придает текстам универсальность и глубину, необходимые для подлинного мифа, претендующего на целостное, глобальное знание о мире. В принципиальной открытости финала преодолевается статика, свойственная изначальному миропорядку, который как раз и был реформирован за свою замкнутость, неспособность измениться вместе с меняющимися историческими условиями. Образно говоря, ограничения, поставленные хаосу композиционным кольцом, не должны, по авторской логике, становится преградой дальнейшего развития нации, ее поэтапной эволюции в сторону достижения гармонии и добра. Задача неомифа состоит не столько в том, чтобы описать новый космос. Неомиф пытается найти и указать нации тот путь, по которому ей следует идти за счастьем, порождает надежду на грядущее возрождение, но ни в коем случае не застывает на восхвалении действительности, не подводит смыслового итога, позволившего бы говорить об уже состоявшихся победах или достижениях, достойных самоуспокоения нации. В этом отношении создание неомифа может быть отнесено к числу продуктивных средств выражения авторской позиции, нравственной и идеологической оценки происходящих в стране перемен.

При этом необходимо подчеркнуть, что созданные авторские неомифы по самом сути своей являются именно мифами, то есть теми идеальными образами мироустройства, которые представляют собой именно модель (в данном случае - художественную) общественного сознания и развития, а не воспроизводят его с фактографической точностью. Они порождены глубокой и очень характерной для отечественной духовной традиции жаждой идеала, стремлением к высшей правде, которые сильны настолько, что побуждают авторов живописать не только самое суровую действительность, но и собственные чаяния и ожидания, собственную веру в возможность обновления и обустройства подлинного нового бытия. И плач Прошки в опустошенном Чевенгуре, и жертвенность Сарториуса, и возвращение Григория, и «нестяжательство» Живаго (и его отказ от эмиграции), и «чудесное спасение» из немецкого плена и отсутствие послевоенного преследования у Андрея Соколова, и отвращение к «легким деньгам» у Ивана Денисовича - все эти детали могут быть оспорены с точки зрения «жизненной правды». Но для авторов, думается, не очень сильно заблуждающихся в восприятии реального положения вещей, нравственно и философски важнее было создать гуманистический по своей идеологии мифопоэтический текст, провоцирующий нацию на добро, на следование высшей истине, утверждающий великую жизненную силу личности и страны. И этот общечеловеческий пафос по прошествии времени, даже после коренного изменения социокультурной ситуации, оказывается гораздо важнее и своевременней, чем точная фиксация событий, поскольку он ориентирует читателя на следование высоким ценностям.

На протяжении всего указанного литературного этапа мифопоэтическая система как художественный элемент эпического повествования находится в становлении. Ее развитие соответствует общей динамике эпического мышления эпохи: от протоформ конца 1920-х - начала 1930-х годов к расцвету «большого эпоса» 1930-1940-х годов и дальнейшей трансформации эпического повествования в формы «малого эпоса» конца 1950-х. И если мифопоэтическая система «Тихого Дона» представляется наиболее художественно сбалансированной, то у Пастернака акцент смещается в сторону категории «национальный характер» - тенденция, чье художественное завершение происходит в «малом эпосе», в котором мифопоэтический «национальный характер» олицетворяет собой весь национальный космос, системно раскрывает национальное мировидение и мировосприятие.

С точки зрения развития литературного процесса XX века русская эпически ориентированная проза 1930-1950-х преломляет и творчески преобразовывает находки и идеи русской литературы рубежа веков, поддерживая ее неомифологические и неореалистические традиции. Мы можем говорить о функции «посредника», медиатора, которую исполняет русская эпическая проза в отношении осмысления и дальнейшего развития наследия модернистов и неореалистов в советское время. Русская эпическая проза продолжает непрерывный диалог с предшественниками, результаты которого не только непосредственно отражаются в поэтике «Доктора Живаго» и «Тихого Дона», но и опосредованно оказывают влияние на возрождение в 1960-1970-е интереса к народной культуре и национальному мифу. Ближайшие наследники русской эпической прозы, писатели-деревенщики, создают свою прозу с учетом художественного опыта Шолохова и Платонова, хотя и помещают в центр повествования не стремление к созиданию национального космоса, свойственное эпическому мышлению 1930-1950-х, но плач по уничтожению этого космоса, перемещая эпический идеал из сферы достижимого будущего в сферу безвозвратно ушедшего прошлого. Эта разница посылок, обусловленная и литературными, и социокультурными факторами, не может отменить преемственности, связывающей рассматриваемую прозу 1930-1950-х годов с литературой 1960321

1970-х. Тем самым, русская эпическая проза 30-50-х годов XX века в диахронической перспективе оказывается необходимым связующим звеном в поступательной эволюции литературного и культурного процесса прошлого столетия. Создание мифопоэтическими средствами национального неомифа, свойственное русской прозе с эпическими установками, позволяет этой прозе выполнить те исключительно важные нравственно-философские и художественные функции, которые отводятся этой прозе историей отечественной словесности, всей русской культурой.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Солдаткина, Янина Викторовна, 2011 год

1. Леонов Л. М. Evgenia Гуапоупа // Леонов Л. М. Собр. соч.: В 10 т. Т. 8. -М.: Худож. лит., 1983. - С. 125-196.

2. Пастернак Б. Л. Доктор Живаго // Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. IV. М.: Слово/81оуо, 2004. - С. 6-548.

3. Платонов А. П. Возвращение // Платонов А. П. Иван Великий: Рассказы (Сост-ль М. П. Платонова). М.: Советский писатель, 2000. - С. 419-444.

4. Платонов А.П. Счастливая Москва // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С.9-105.

5. Платонов А. П. Чевенгур: Роман. М.: Высшая школа, 1991. - 654 с.

6. Солженицын А. И. Матренин двор // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1. М.: Терра, 1999. - С. 123-159.

7. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1. М.: Терра, 1999. - С. 7-122.

8. Шолохов М. А. Поднятая целина // Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 56. Поднятая целина. -М.: Худож. лит., 1986. Т. 5. 311 е.; Т. 6. 351 с.

9. Шолохов М. А. Тихий Дон // Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 1-4. М.: Худож. лит., 1985-1986. - Т. 1., 1985. 351 е.; Т. 2., 1985. 352 е.; Т. 3., 1985. 368 е.; Т. 4., 1986.432 с.

10. Ю.Шолохов М. А. Судьба человека // Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. -М.: Худож. лит., 1986. С. 528-557.11.«А за мною шум погони.»: Борис Пастернак и власть: Документы, 1956-1972.-М., 2001.

11. Агеносов В. В. «Вечности заложник у времени в плену». Борис Пастернак и его роман «Доктор Живаго» // Агеносов В.В., Маймин Е.А., Хайруллин Р.З. Литература народов России Х1Х-ХХ веков. М., 1995. - С. 206-220.

12. Агеносов В. В. Советский философский роман. М., 1989.

13. Акимова А. С. Английская тема в прозе Б.Л. Пастернака: Дис. . канд. филол. наук. М., 2007.

14. Акиньшина Т. В. Мифопоэтика пространственной модели мира в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Классические и неклассические модели мира в отечественных и зарубежных литературах. Волгоград, 2006. - С. 15-21.

15. Андрей Платонович Платонов. Жизнь и творчество: Биобиблиографический указатель произведений писателя на русском языке, опубликованных в 1918 янв. 2000 г. Литература о жизни и творчестве. - М., 2001.

16. Антонова Е. «Безвестное и тайное премудрости.» (Догматическое сознание в творчестве А. Платонова) // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М., 1995. - С. 39-54.

17. Аронов А. А. Отечественная культура в период тоталитаризма. М., 2008.

18. Арутюнян Т. В. Крестный путь Юрия Живаго. Ереван, 2001.

19. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 1. М., 1995.

20. Афанасьев А. Н. Поэтические предания о небесных светилах // Он же. Происхождение мифа. Статьи по фольклору, этнографии и мифологии. -М., 1996. С. 306-326.

21. Балашов Д. М. Формирование русской нации и современные проблемы национального бытия // Вопросы литературы. 1989. №9. С. 89-104

22. Балыбердина Е. В. Мотив детства в творческой концепции М. А. Шолохова и пути его художественного воплощения: Дис. . канд. филол. наук,-Л., 1990.

23. Барт Р. Мифологии. М., 2008.

24. Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000.

25. Бахтин М. М. Эпос и роман. СПб., 2000.

26. Бекедин П. В. Древнерусские мотивы в «Тихом Доне» М. А. Шолохова (к постановке вопроса) // Русская литература. 1980. №. С. 104-124.

27. Бекедин П. В. М. А. Шолохов и национальные традиции (К проблеме жанра эпопеи в русской литературе): Дис. . канд. филол. наук. Л., 1979.

28. Белая Г. А. «Дон-Кихоты» 20-х годов. «Перевал» и судьба его идей. М., 1989.

29. Белая Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. М., 1977.31 .Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства / Под ред. М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина. М., 1934.

30. Бергер-Бюгель Н. «Счастливая Москва» и новый социалистический человек в Советском Союзе 30-х годов // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 193-200.

31. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма // Он же. Философия свободы. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1992. - С. 245412.

32. Бердяев Н. А. Смысл творчества // Он же. Философия творчества, культуры, искусства. Т. 1. М., 1994. - С. 37-341.

33. Бирюков Ф. Г. Художественные открытия Михаила Шолохова. М., 1980.

34. Борев Ю. Б. Эстетика. М., 1988.

35. Борисов В. М., Пастернак Е. Б. Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». М., 1998.

36. Борноволоков Д. Л. «Чевенгур» и повести Андрея Платонова 30-х годов: К проблеме межтекстовых связей: Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 2000.

37. Бочаров С. Г. «Вещество существования» выражение в прозе // Проблемы художественной формы социалистического реализма: В 2 т. М. 1971. -Т. 2. Внутренняя логика литературного произведения и художественная форма, - С. 310-350.

38. Бритиков А. Ф. Мастерская Михаила Шолохова. М.-Л., 1964.

39. Булавка JI. А. Феномен советской культуры. М., 2008.

40. Варшавский В. Чевенгур и Новый Град // Новый журнал. Нью-Йорк, 1976. №122. С. 93-213.

41. Васильев В. В. Национальная трагедия: утопия и реальность. Роман Андрея Платонова «Чевенгур» в контексте его времени // Наш современник. 1989. №3. С. 172-182.

42. Васильева В. А. Религия и вера в творчестве А. П. Платонова: Дис. . канд. филос. наук. -М., 1997.

43. Век Леонида Леонова. Проблемы творчества. Воспоминания. М., 2001. - С. 74-224.

44. Великая Н. И. «Тихий Дон» М. Шолохова как жанровый и стилевой синтез. Владивосток, 1983.

45. Веселовский А. Н. Избранное. На пути к исторической поэтике. М., 2010.

46. Видуэцкая М. П. «Очарованный странник» // URL: http://www.ruslibrary.ru/default.asp?trID=318 (дата обращения: 01.11.2011).

47. Власов А. «Явление Рождества» (А. Блок в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго»: тема и вариации) // URL: http://magazines.russ.rU/voplit/2006/3/vla3.html (дата обращения: 01.11.2011).

48. Войтехович Р. Психея в творчестве М. Цветаевой: Эволюция образа и сюжета. Тарту, 2005.

49. Выгон Н. С. Художественный мир прозы Фазиля Искандера: Дис. . канд. филол. наук. М., 1992.

50. Выгон Н. С. Фольклорные истоки юмористического мироощущения в русской прозе XX века // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения. М. 2002. - С. 58-68.

51. Выгон Н. С. Юмористическое мироощущение в русской прозе: проблемы генезиса и поэтики. М., 2000.

52. Вышеславцев Б. П. Русский национальный характер // Вопросы философии. 1995. №6. С. 112-121.

53. Вьюгин В. «Поэтика А. Платонова и символизм» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 267276.

54. Газизова А. А. Красота в ранней прозе А. П. Платонова // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1995,- С. 53-62.

55. Газизова А. А. Синтез живого со смыслом. М., 1990.

56. Газизова А. А. «Сходства несходного» в «Судьбе человека» М.А. Шолохова и «Evgenia 1уапоупа» Л.М. Леонова // Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения: Материалы X Шешуковских чтений. М., 2005. - С. 14-15.

57. Галкин А. Б. Вариация мотива библейской «Книги Иова» в рассказе М. Шолохова «Судьба человека» // Проблемы эволюции русской литературы XX века. Вып. 2. М., 1995. - С. 48-50.

58. Гаспаров Б. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго» // Дружба народов. 1990. №3. С. 222242.

59. Гаспаров Б. М. Поэтика «Слова о полку Игореве». М., 2000.

60. Гаспаров М. Л. Отзыв о диссертации «Мифопоэтика А. Блока» // Филологические записки. Вып. 8. Воронеж, 1997. - С. 6-12.

61. Гачев Г. Д. Жизнь художественного сознания: очерки по истории образа. -М., 1972.

62. Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр.-М., 1968.

63. Гачев Г. Д. Ускоренное развитие литературы. М., 1964.

64. Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика: В 4 т. М., 1968-1971.

65. Геллер М. Я. Андрей Платонов в поисках счастья. М., 1999.

66. Голубков М. М. Русская литература XX века: После раскола. М., 2001.

67. Голубков М. М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы. 20-30-е годы. М., 1992.

68. Голубков М. М. XX век как литературная эпоха // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения. М., 2002. - С. 11-21.

69. Горелик Л. Л. Ранняя проза Пастернака: миф о творении. Смоленск, 2000.

70. Горелик Л. Л. «Миф о творчестве» в прозе и стихах Бориса Пастернака. -М., 2011.

71. Грознова Н. А. Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы: Очерки. Л., 1981.

72. Гудков Л. Структура и характер национальной идентичности в России http://www.polit.ru/research/2004/04/05/nationalidentity.html (дата обращения: 01.11.2011).

73. Гура В. В. Как создавался «Тихий Дон»: творческая история романа Михаила Шолохова. М., 1989.

74. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.

75. Гусейнов Г. Личность мистическая и академическая: А. Ф. Лосев о «личности» // иЯЬ: http://magazines.russ.ru/nlo/2005/76/gu2.html (дата обращения: 01.11.2011).

76. Гюнтер X. «Счастливая Москва» и архетип матери в советской культуре 30-х годов // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 170-175.

77. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1978.

78. Дворяшин Ю. А. М.А. Шолохов и русская проза 30-70-х годов о судьбе крестьянства: Дис. . д-ра филол. наук. -Ишим, 1994.

79. Дворяшин Ю. А. М.А. Шолохов: грани судьбы и творчества. М., 2005.

80. Дефье О. В. Концепция художника в русской прозе первой трети XX века: типология, традиции, способы образного воплощения: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1999.

81. Дмитровская М. «, .Если кто не родится от воды и духа, не может войти в Царствие Божие» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 124-130.

82. Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М., 2007.

83. Друбек-Майер Н. Россия «пустота в кишках» мира. «Счастливая Москва» (1932-1936 гг.) А. Платонова как аллегория // Новое литературное обозрение. 1994. № 9. С. 251-267.

84. Дырдин А. А. «Тихий Дон» и народно-православный образ жизни // Проблемы изучения творчества М.А. Шолохова. Шолоховские чтения. Вып. 5. Ростов н/Д, 1997. - С. 65-73.

85. Дырдин А. А. «Тихий Дон» М.А. Шолохова и традиция национального самосознания // Творчество М.А. Шолохова в контексте мировой культуры. Шолоховские чтения. Ростов н/Д, 2005. - С. 130-133.

86. Дырдин А. А. С кровью и потом. «Поднятая целина» М. Шолохова и «Впрок» А. Платонова: два взгляда на крестьянскую трагедию // Дырдин А. А. Этюды о Михаиле Шолохове: Творчество писателя-классика в духовной культуре России. Ульяновск, 1999. - С. 17-28.

87. Егоров Б. Ф. Российские утопии: Исторический путеводитель. СПб., 2007.

88. Емельянов Б. «Тихий Дон» и его критики // Литературный критик. 1940. №11-12.

89. Ермаков И. И. Григорий Мелехов как трагический характер // Ученые записки ГГПИ. Вып. 69. Горький, 1967. - С. 3-18.

90. Ермаков И. И. Эпическое и трагическое в жанре «Тихого Дона» М. Шолохова // Ученые записки ГГПИ им. А. М. Горького. Т. XIV. -Горький, 1950. С. 3-47.

91. Ермилов В. Клеветнический рассказ А. Платонова // Лит. газ. 1947. 4 янв.

92. Ермилов В. О «Тихом Доне» и его трагедии // Лит. газ. 1940. 11 авг.

93. Ермолаев Г. С. Михаил Шолохов и его творчество. СПб., 2000.

94. Ермолин Е. А. Символы русской культуры X-XVIII вв. Ярославль, 1998.

95. Ершов Л. Ф. Русский советский роман. Л., 1967.

96. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе XIX-XX веков: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1996.

97. Есаулов И. А. Мистика в русской литературе советского периода (Блок, Горький, Есенин, Пастернак). Тверь, 2002.

98. Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности. СПб., 2004.

99. Желтова Н. Ю. Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера: Дис. . д-ра филол. наук. Тамбов, 2004.

100. Запевалов В. Н. А. Платонов и М. Шолохов: «Возвращение» и «Судьба человека» // Творчество А. П. Платонова. Исследования и материалы. Кн. 2,- СПб., 2000. С. 125-134.

101. Иванов Вяч. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. Брюссель, 1974.

102. Иванова Н. Б. Борис Пастернак: участь и предназначение: Биографическое эссе. СПб., 2000.

103. Ильин В. Н. Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы. СПб., 2009.

104. Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 1-3. М., 1996-1997.

105. История неудавшейся публикации романа «Чевенгур» в переписки М. Горького и А. Платонова // Платонов А. П. Чевенгур. М., 1991. - С. 410-412.

106. Исупов К. Г. «Доктор Живаго» как риторическая эпопея (Об эстетической философии истории Б.Л.Пастернака) // Исупов К. Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992. - С. 123.

107. Капица Ф. С. Неомиф и его трансформация в прозе конца XX в. // Русская проза конца XX века. М., 2005. - С. 34-53.

108. Капица Ф. С. Славянские традиционное верования, праздники, ритуалы: Справочник. М., 2000.

109. Карпенко Г. Ю. Литературная критика 1960-х годов о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // URL: http://netrover.narod.ru/lit3wave/2l .html (дата обращения: 01.11.2011).

110. Касьянова К. Особенности русского национального характера. М., 1993.

111. Киселева Л. Ф. Русский роман советской эпохи: Судьбы «большого стиля»: Дис. . д-ра филол. наук. -М., 1992.

112. Киселева Л. Ф. Художественные открытия советского классического романа-эпопеи // Советский роман. Новаторство. Поэтика. Типология. -М., 1978. С. 243-280.

113. Кларк К. Советский роман: история как ритуал. Екатеринбург, 2002.

114. Кларк К. Сталинский миф о «великой семье» // Вопросы литературы.1992. №1. С. 72-96.

115. Ковалев В. А. Творчество Леонида Леонова. М.-Л., 1962.

116. Коваленко В. Становление свободы (о романе А. Платонова «Чевенгур») // Андрей Платонов: Исследования и материалы. Воронеж,1993. С. 19-27.

117. Коваленко В. Трикстеры и демиурги у Платонова // Страна философов Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М., 1995. - С. 130131.

118. Кожинов В. В. О русском национальном сознании. М., 2002.

119. Кожинов В. В. Происхождение романа. М., 1963.

120. Козлов А. С. Миф // Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: Intrada (ИНИОН РАН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отдел литературоведения), 2004. - С. 257-258.

121. Козолупенко Д. П. Анализ мифопоэтического восприятия: Автореф. дис. . д-ра филос. наук. -М., 2009.

122. Козубовская Г. П. Русская литература: миф и мифопоэтика. Барнаул, 2006.

123. Колесников А. В. К проблеме национального сознания в романе-эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Вёшенский вестник. №8. (Шолоховские чтения). Ростов н/Д, 2008. - С. 131-135.

124. Колесникова Е. К вопросу о традициях Серебряного века в «Чевенгуре» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 6. М.: ИМЛИ РАН, 2005. - С. 98-103.

125. Колотаев В. А. Мифологическое сознание и его пространственно-временное выражение в творчестве А. Платонова: Дис. . канд. филол. наук. Ставрополь, 1993.

126. Кон И. К проблеме национального характера // URL: http://scepsis.ru/library/id903.html (дата обращения: 01.11.2011).

127. Кондаков И. В. Роман «Доктор Живаго» в свете традиций русской культуры. М., 1998.

128. Конрад И. С. Фольклорные мотивы с семантикой смерти/возрождения в произведении Вен. Ерофеева «Москва-Петушки»: Дис. . канд. филол. наук. М., 2004.

129. Конюхова Е. С. «Поднятая целина» Михаила Шолохова в контексте произведений о русской деревне 30-х годов (А. Платонов «Котлован», В. Белов «Кануны», Б. Можаев «Мужики и бабы», С. Залыгин «На Иртыше»): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1995.

130. Кормилов С. И. М.А.Шолохов // История русской литературы XX века (20-90-е годы). Основные имена. М., 1998. - С. 367-401.

131. Кормилов С. И. Рассказы М.А. Шолохова «Наука ненависти» и «Судьба человека» как произведения своего времени // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2005. №3. С. 9-28.

132. Корниенко Н. Зощенко и Платонов. Встречи в литературе // Литературное обозрение. 1995. №1. С. 47.

133. Корниенко Н.В. «Москва во времени». Об одной литературной акции 1933 года//Октябрь. 1997. №9. С. 147-157.

134. Корниенко Н. В. «.На краю собственного безмолвия». Комментарии к роману «Счастливая Москва» // Новый мир. 1991. №9. С. 58-74.

135. Корниенко Н. В. О некоторых книжно-читательских темах шолоховского текста // Постсимволизм как явление культуры. Вып. 3. -М.; Тверь, 2001. С. 37-46.

136. Корниенко Н. В. Повествовательная стратегия Платонова в свете текстологии // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М., 1995. - С. 312-334.

137. Корниенко Н. В. «Пролетарская Москва ждет своего художника» (К творческой истории романа) // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 357-371.

138. Корниенко Н. В. «Сказано русским языком.» Андрей Платонов и Михаил Шолохов: встречи в русской литературе. М., 2003.

139. Корниенко Н. В. Философские искания и особенности художественного метода Андрея Платонова: Дис. . канд. филол. наук. -Л., 1979.

140. Костин Е. А. Эстетика М. А. Шолохова: Дис. . д-ра филол. наук. -Вильнюс, 1989.

141. Костин Е. А. Художественный мир писателя как объект эстетики: Очерки эстетики М. Шолохова. Вильнюс, 1990.

142. Костов X. Мифопоэтика романа Андрея Платонова «Счастливая Москва». Helsinki, 2000.

143. Котовчихина Н. Д. Эпическая проза М.А. Шолохова в литературном процессе XX века: Дис. . д-ра филол. наук. М., 2004.

144. Красовская С. «Чевенгур» Андрея Платонова: на краю «эпоса» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 6. -М., 2005. С. 345-353.

145. Куделько Н. А. Праведник в рассказах И.С. Тургенева «Живые мощи» и И.А. Солженицына «Матренин двор» // Литература в школе. 2004. №11. С. 26-27.

146. Кузнецов Ф. Ф. «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа. М., 2005.

147. Лазаренко О. В. Мифологическое сознание в антиутопии XX века и роман А. Платонова «Чевенгур» // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 3. Воронеж, 1994. - С. 72-82.

148. Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги // Новый мир. 1964. №1. С. 239.

149. Лангерак Т. Андрей Платонов. Материалы для библиографии. 18991929 гг. Амстердам, 1995.

150. Левицкий С. Свобода и бессмертие. О романе Пастернака «Доктор Живаго» // Мосты (Мюнхен). 1959. №2. С. 229.

151. Лежнев И. Мелеховщина // Звезда. 1941. №2.

152. Лежнев. И. Две души // Молодая гвардия. 1940. №10.

153. Лейдерман Н. Л. «Монументальный рассказ» М. Шолохова // Лейдерман Н. Л. Русская литературная классика XX века. Екатеринбург, 1996. С. 217-245.

154. Литвинов В. М. Михаил Шолохов. М., 1985.

155. Литвинов В. М. Трагедия Григория Мелехова («Тихий Дон» М. Шолохова). М., 1965.

156. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. Ан. Н. Николюкина. М., 2001.

157. Лихачев Д. С. О национальном характере русских // Лихачев Д. С. Об интеллигенции. (Приложение к альманаху «Канун». Вып. 2). СПб., 1999,- С. 368-377.

158. Лихачев Д. С. Об интеллигенции (Приложение к альманаху «Канун». Вып. 2).- СПб., 1999.

159. Лихачев Д.С. Размышления над романом Б. Л. Пастернака // Об интеллигенции (Приложение к альманаху «Канун». Вып. 2). СПб., 1999. - С. 111-130.

160. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Он же. Миф Число - Сущность. - М.: Мысль, 1994. - С. 5-216.

161. Лотман Ю. М. Литература и мифология // Он же. История и типология русской культуры. СПб., 2002. - С. 727-743.

162. Лотман Ю. М. О мифологическом коде сюжетных текстов // Он же. Семиосфера. СПб., 2000. - С. 670-672.

163. Лотман Ю. М. О моделирующем значении понятий «конца» и «начала» в художественных текстах // Он же. Семиосфера. СПб., 2000. - С. 427429.

164. Лотман Ю. М. О русской литературе классического периода // Он же. О русской литературе. СПб., 1997. - С. 594-604.

165. Лотман Ю. М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Он же. О русской литературе. СПб., 1997. - С. 712-729.

166. Лотман Ю. М. «Человек, каких много» и «исключительная личность» (К типологии русского реализма первой половины XIX века) // Он же. О русской литературе. СПб., 1997. - С. 743-747.

167. Лотман Ю. М., Минц 3. Г., Мелетинский Е. М. Литература и мифы. Мифы народов мира. Т. 2. М., 1988. - С. 58-65.

168. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Миф — имя — культура. // Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2000. - С. 525-543.

169. Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1998.

170. Лысов А. «Счастливая Москва» и «град всечеловечества»: о концепции культуры в творчестве Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 135.

171. Любушкина М. Библия в романе «Чевенгур» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 6. М., 2005. - С. 345353.

172. Магомедова Д. М. Соотношение лирического и повествовательного сюжета в творчестве Б.Л. Пастернака // «Быть знаменитым некрасиво.» Пастернаковские чтения. Вып. 1. М., 1992. - С. 79-83.

173. Максимов С. В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. -Смоленск, 1995.

174. Малкина Е. А. Национальный мир как художественная модель в литературе народов РФ и в русской литературе: Дис. . канд. флол. наук. -М., 2008.

175. Малыгина Н. М. Андрей Платонов: Поэтика «возвращения». М., 2005.

176. Малыгина Н. М. Модель сюжета в прозе А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова. Вып. 2. М., 1995. - С. 274-285.

177. Малыгина Н. М. Образы-символы в творчестве А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова. М., 1994. - С. 162-184.

178. Малыгина Н. Образы-символы и ключевые фрагменты творчества Платонова в романе «Чевенгур» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 6. М., 2005. - С. 303-318.

179. Малыгина Н. М. Предварительные итоги воссоздания творческой биографии Андрея Платонова // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения. М., 2002. - С. 196-204.

180. Малыгина Н. М. Эстетические взгляды А. Платонова. Томск, 1982.

181. Матеева И. Символика образа главной героини // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 312330.

182. Мелетинский Е. М. Миф и двадцатый век // Он же. Избранные статьи. Воспоминания, М., 1998. - С. 419-426.

183. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995.

184. Мелетинский Е. М. Эпос // КЛЭ. Т. 8. М., 1975. - Стлб. 927-933.

185. Милюков П. Н. Русская культурная традиция // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. Т. 2. М., 1994. - С. 46-67.

186. Минакова А. М. О двух мифологемах в «степном космосе» M. А Шолохова // Проблема традиций в русской литературе: Межвузовский сб. науч. тр. Н. Новгород, 1993. - С. 58-65.

187. Минакова А. М. Об одном аспекте философии истории в эпопее М. А. Шолохова «Тихий Дон» // Проблемы традиций в отечественной литературе: Межвузовский сб. науч. тр. Н. Новгород, 1996. - С. 66-72.

188. Минакова А. М. Поэтический космос М. А. Шолохова: О мифологизме в эпике М. А. Шолохова. М., 1992.

189. Минакова А. М. Художественный мифологизм эпики М. А. Шолохова: сущность и функционирование: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1992.

190. Минакова А. М., Крижановская М. А. «Степной космос» М. А. Шолохова. Армавир, 1992.

191. Минералова И. Г. Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма. М., 2008.

192. Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество A.A. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник III. Ученые записки Тартуского гос. университета, 459. Тарту, 1978. - С. 76-120.

193. Мифология. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. М., 1998.

194. Морозов И. А. Женитьба добра молодца. М., 1998.

195. Муравьева Н. М. «Поднятая целина» М. А. Шолохова: философско-поэтический контекст. Борисоглебск, 2002.

196. Муравьева Н. М. Космос философско-поэтического контекста романа М.А. Шолохова «Поднятая целина»: система коррелят и символов: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Тамбов, 2000.

197. Муравьева Н. М. Проза М.А. Шолохова: онтология, эпическая стратегия характеров, поэтика: Дис. . д-ра филол. Наук. Тамбов, 2007.

198. Низамитдинов Д. Н. Мифологическая культура. М., 1993.

199. Николаева Е. В. Композиция повести Н.С. Лескова «Очарованный странник» // Литература в школе. 2006. №9. С. 2-5.

200. Никольская Н. Н. Роман М.А.Шолохова «Поднятая целина» в контексте русской литературы XIX первой четверти XX веков: тема казачества: Дис. . канд. филол. наук. - Липецк, 2003.

201. Обатнин Г. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова. М., 2000.

202. Овчаренко А. Шолохов и война // Наш современник. 1985. №5. С. 175184.

203. Осипов В. О. Тайная жизнь Михаила Шолохова. Документальная хроника без легенд. М., 1995.

204. Оттепель: 1960-1962: Страницы русской советской литературы / Сост., автор «Хроники важнейших событий» С.И. Чупринин. М., 1990. - С. 494-517.

205. Павловец М. Г. Роман «Разгром»: полемика А. Фадеева с ранним М. Горьким и Ф. Ницше // Творчество и судьба Александра Фадеева. Статьи, эссе, воспоминания. Архивные материалы. Страницы летописи. М., 2004. - С. 158-164.

206. Палиевский П. В. Шолохов и Булгаков. М., 1999.

207. Пастернак Б. Л. Доктор Живаго: Анализ текста. Осн. содерж. Соч. / Павловец М. М., 2007.

208. Пастернак Б. Л. Пожизненная привязанность: Переписка с О.М. Фрейденберг. М., 2000.

209. Пастушенко Ю. Г. Мифологические основы сюжета у А. Платонова (роман «Чевенгур»): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1998.

210. Переписка Бориса Пастернака. М., 1990.

211. Петелин В. В. Михаил Шолохов. Страницы жизни и творчества. М., 1986.

212. Петелин В. В. Михаил Александрович Шолохов: Жизнь. Личность. Творчество: Хроника, 1905-1985. М., 2006.

213. Писатель и вождь. Переписка М. А. Шолохова с И. В. Сталиным. 19311950 годы / Сб. документов из личного архива И. В. Сталина. Сост. Юрий Мурин. М., 1997.

214. Пискунова С. И., Пискунов В. М. Сокровенный Платонов. К выходу в свет романа «Чевенгур», повестей «Котлован» и «Ювенильное море» // Литературное обозрение. 1989. №1. С. 17-29.

215. Платонов А. П. <3аписи разных лет> // Платонов А. П. Записные книжки. Материалы к биографии. М., 2000.

216. Плохарская М. А. Грузинская фреска Л. М. Леонова в повести «Evgenia 1уапоупа» // Проблемы эволюции русской литературы XX века. Четвертые Шешуковские чтения. М., 2000. - С. 126-128.

217. Полонский В. В. Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX начала XX века. - М., 2008.

218. Полонский В. В. Мифопоэтика и жанровая эволюция // Поэтика русской литературы концы XIX начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. - М., 2009. - С.149-210.

219. Поль Д. В. Проблемы поэтики и эстетики М.А. Шолохова. М., 2007.

220. Поль Д. В. Универсальные образы и мотивы в реалистической эпике М.А. Шолохова: Дис. . д-ра филол. наук. -М., 2008.

221. Поль Д. В. Универсальные образы и мотивы в русской реалистической прозе XX века (художественный опыт М.А. Шолохова). М., 2008.

222. Поль Д. В. Человек и Mip в прозе М.А. Шолохова // Русская словесность. 2008. №5. С. 33-36.

223. Поплюйко-Анатольева Н. А. Безвинное страдание (Философские элементы в творчестве Бориса Пастернака) // Сб. статей, посвященных творчеству Б.Л. Пастернака. Мюнхен, 1962. - С. 60-83.

224. Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972.

225. Потебня А. А. О мифическом значении некоторых поверий и обрядов // Он же. Символ и миф в народной культуре. М., 2000. - С. 92-328.

226. Потебня А. А. Слово и миф. М., 1989.

227. Поэтика русской литературы концы XIX начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. - М., 2009.

228. Прийма К. И. «Тихий Дон» сражается: Дис. . д-ра филол. наук. -Ростов н/Д, 1972.

229. Приходько И. С. Ответ оппоненту // Филологические записки. Вып. 8. Воронеж, 1997. - С. 12-18.

230. Проблемы изучения языка и стиля М. А. Шолохова. Ростов н/Д, 2000.

231. Проблемы творчества М. Шолохова // Шолоховские чтения. Ростов н/Д, 1997.

232. Проблемы творчества М. Шолохова: Межвуз. сб. науч. трудов / Моск. пед. гос. ин-т им. В. И. Ленина. М., 1984.

233. Пропп В. Я. Русская сказка. М., 2000.

234. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. М., 2000.

235. Пруяйр Ж. де. Библейский текст в творчестве Пастернака // Jew and Slaves. Vol. 2. The Bible in thousand years of Russian literature. Jerusalem, 1994.- P. 253-262.

236. Ранчин A. M. «Очарованный странник» H. С. Лескова: жанр, сюжет, композиция, образ главного героя // URL: http://www.portal-slovo.ru/philology/37116.php (дата обращения: 01.10.2011).

237. Распутин В. Право писать // Радуга. 1980. №2. С. 174.

238. Рассадин С. Б. Русская литература: от Фонвизина до Бродского. М., 2001.

239. Ржевский Л. Язык и стиль романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго». -Мюнхен, 1962.

240. Романова И. В. Семантическая структура «Стихотворений Юрия Живаго» в контексте романа и лирики Б. Пастернака: Дис. . канд. филол. наук. Смоленск, 1997.

241. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1997. - С. 315-335.

242. Сатарова Л. Г. Донская проза конца XIX первой трети XX в. Проблематика. Герои. Поэтика: Дис. . д-ра филол. наук. - М., 1994.

243. Сатарова Л. Г. Человек и природа в романе М. Шолохова «Тихий Дон». -Воронеж, 1989.

244. Святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских. Клин, 2001.

245. Селиванов В. М. Эпичность художественной прозы М. Шолохова 1940-1950-х годов о Великой Отечественной войне: Дис. . канд. филол. наук. М., 2004.

246. Семанов С. Н. «Тихий Дон» литература и история. - М, 1982.

247. Семанов С. Н. Православный Тихий Дон. М., 1999.

248. Семенова С. Г. «Влечение людей в тайну взаимного существования.» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М., 1999. - С. 108-123.

249. Семенова С. Г. Всю ночь читал я твой Завет. М., 1989.

250. Семенова С. Г. «Идея жизни» у Андрея Платонова // Москва. 1988. №3. С. 180-189.

251. Семенова С. Г. Мир прозы Михаила Шолохова. От поэтики к миропониманию. М., 2005.

252. Семенова С. Г. Мытарства идеала. К выходу в свет «Чевенгура» Андрея Платонова // Платонов А. П. Чевенгур. М., 1991. - С. 489-517.

253. Семенова С. Г. Религиозно-философский контекст и подтекст «Чевенгура» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 6. М., 2005. - С. 34-44.

254. Семенова С. Г. Россия и русский человек в пограничной ситуации (военные рассказы А. Платонова) // Он же. Метафизика русской литературы: В 2 т. Т. 2. М., 2004. - С. 324-342.

255. Семенова С. Г. Русский космизм // Русский космизм: Антология философской мысли. М., 1993. - С. 3-33.

256. Семенова С. Г. Федоров и русская литература XX века. Б. Пастернак // Он же. Николай Федоров: Творчество жизни. М., 1990. - С. 373-381.

257. Сендерович С. Георгий Победоносец в русской культуре. М., 2002.

258. Серафимова В. Д. А. Платонов и философско-эстетические искания русской литературы 2-й половины XX века (В. Шукшин, В. Распутин, J1. Бородин). М., 2006.

259. Сергеева Е. Н. Народное художественное сознание и его место в поэтике А. Платонова: (концепция героя и художественный мир): Дис. . канд. филол. наук. Воронеж, 1996.

260. Сигов В. К. Проблема народного характера и национальной судьбы в прозе В.М. Шукшина: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 2000.

261. Сигов В. К. Русская идея В.М. Шукшина. Концепция народного характера и национальной судьбы в прозе. М., 1999.

262. Скороспелова Е. Б. Литературный процесс 30-50-х годов. Проза // История русской литературы. XX век. В 2 ч. Ч. 2: учебник для студентов вузов. М., 2007. - С. 7-22.

263. Скороспелова Е. Б. Русская проза советской эпохи (1920-1950-е годы).- М., 2002.

264. Скороспелова Е. Б. Русская проза XX века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). М., 2003.

265. Славина В. А. В поисках идеала. Литература, критика, публицистика первой половины XX века. М., 2005.

266. Славина В. А. Загадка Андрея Платонова // В поисках истины: Литературный сборник в честь 80-летия профессора С. И. Шешукова. -М., 1993. С. 109-112.

267. Славянские древности: этнолингвистический словарь в 5 т. / Под ред. Н. И. Толстого. Т. 2. М., 1999.

268. Смазнова О. Ф. Время и этос мифа. Диалектика мифотворчества в русской культуре Х1Х-ХХ веков. Великий Новгород, 2007.

269. Смирнов И. П. Двойной роман (о «Докторе Живаго»), М., 1998.

270. Солоневич И. Дух народа // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. Т. 2. М., 1994. - С. 297-339.

271. Соцреалистический канон / Сб. статей под ред. X. Гюнтера и Е. Добренко. СПб., 2000.

272. Степун Ф. А. Б.Л. Пастернак // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. Т. 2. М., 1994. - С. 556-576.

273. Степун Ф. А. Мысли о России // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. Т. 1. М., 1994. - С. 233-293.281. «Страна философов Андрея Платонова»: проблемы творчества. Вып. 6.- М., 2005. 688 с.

274. Стюфляева Н. В. Идея соборности и ее художественное воплощение в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон»: Дис. . канд. филол. наук. -Липецк, 2004.

275. Стюфляева Н. В. Соборность как структурообразующая категория в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Классические и неклассическиемодели мира в отечественной и зарубежной литературах. Волгоград, 2006,- С. 243-245.

276. Сурганов В. А. Человек на земле. Тема деревни в русской советской прозе 50-70-х годов. Истоки. Проблемы. Характеры: Дис. . д-ра филол. наук. М., 1984.

277. Суриков В. Тайная свобода Юрия Живаго // Московский вестник. 1990. №3. С. 212-239.

278. Тамарченко Н. Д. Теоретическая поэтика. М., 2004.

279. Тамарченко Н. Д. Эпика // Литературоведческие термины: (материалы к словарю). Вып.2. Коломна, 1999. - С. 113-119.

280. Тамарченко Н. Д. Эпос и драма как «формы времени»: К проблеме рода и жанра в поэтике Гегеля // Известия РАН. Серия литература и язык. 1994. №1. С. 3-14.

281. Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж, 1970.

282. Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1995.

283. Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Библиография. Кн. 2. СПб., 2000.

284. Творчество Михаила Шолохова и современная литература // Шолоховские чтения. Ростов н/Д, 1990.

285. Творчество Михаила Шолохова. Статьи, сообщения, библиография. -Л., 1975.

286. Тимашев Н. С. «Поднятая целина» (опубл. в «Возрождение». Париж, 1932, 9 ноября). // Шолохов и русское зарубежье. - М., 2003. - С. 66-73.295. «Тихий Дон» М. А. Шолохова в современном восприятии: Шолоховские чтения. Ростов н/Д, 1992.

287. Толстая-Сегал Е. Идеологические контексты Платонова // Андрей Платонов. Мир творчества. М., 1994. - С. 47-83.

288. Толстой Н. И. Язычество древних славян // Очерки истории культуры славян. М., 1996. - С. 145-160.

289. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995.

290. Троицкий Е. С. Что такое русская соборность? М., 1993.

291. Трубина Л. А. Историческое сознание в русской литературе первой трети XX в.: Типология. Поэтика: Дис. . д-ра филол. наук. М., 1999.

292. Трубина Л. А. «Русский человек на сквозняке истории»: Историческое сознание в русской литературе первой трети XX в.: Типология. Поэтика. -М., 1999.

293. Урманов А. В. Поэтика художественного пространства и времени в рассказе А. Солженицына «Матренин двор» // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения. М., 2002. - С. 236-244.

294. Успенский Б. А. Поэтика композиции. СПб., 2000.

295. Утехин Н. П. Жанры эпической прозы. Л., 1982.

296. Фатеев Д. Н. Фольклорные пространственные мотивы в прозе Л. Леонова («Русский лес») и А. Солженицына («Матренин двор»): Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 2006.

297. Фатеева Н. А. Поэт и проза. Книга о Пастернаке. М., 2003.

298. Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х т. Т. 1. М., 1995.

299. Федотов Г. П. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). -М., 1991.

300. Флоренский П. А. Иконостас // Он же. Имена: Сочинения. М., 1998. -С. 341-448.

301. Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. М., 1990.

302. Фоминых Т. Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х годов: Историософия и поэтика: Дис. . д-ра филол. наук. -М., 1998.

303. Франк С. Л. Из размышлений о русской революции // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. Т. 2. М., 1994. - С. 8-46.

304. Фрейзер Дж. Золотая ветвь. М., 1998.

305. Фролов Г. А. «Тихий Дон» М.А. Шолохова как роман классического реализма // Вешенский вестник. №8: («Шолоховские чтения»). Ростов н/Д, 2008. - С. 136-151.

306. Хазан В. И. Народно-героические традиции в творчестве С. Есенина и М. Шолохова // Проблемы типологии литературного процесса. Пермь, 1989.- С. 51-65.

307. Хансен-Лёве О. Концепции «жизнетворчества» в русском символизме начала века. Блоковский сборник XIV к 70-летию З.Г. Минц. Тарту, 1998.- С. 57-85.

308. Хватов А. И. Творчество М. А. Шолохова: Дис. . д-ра филол. наук. -Л., 1965.

309. Холодкова Е. К. Концепция национального характера в прозе В.П. Астафьева, В.Г. Распутина и Б.П. Екимова 1990-х начала 2000-х гг.: Дис. . канд. филол. Наук. - М., 2009.

310. Чалова А. П. Система христианских мотивов в художественном мире «Тихого Дона» М.А. Шолохова: Дис. . канд. филол. наук. Сургут, 2007.

311. Чеботарёва В. Г. Русское народно-поэтическое начало в творчестве Леонова («Русский лес») // Творчество Леонида Леонова. Л., 1969. - С. 76-109.

312. Чернышева Е. Г. Мифопоэтические мотивы в русской фантастической прозе 20-40-х гг. XIX века: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 2001.

313. Шалак В. Стереотипы национальных характеров // URL: http://www.vaal.ru/show.php?id=91 (дата обращения: 01.10.2011).

314. Шафранская Э. Ф. Мифопоэтика инокультурного текста в русской прозе XX-XXI вв.: Дис. . д-ра филол. наук. М., 2008.

315. Шешуков С. И. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М., 1970.

316. Ширина Е. А. Художественное осмысление природы в романе-эпопее М. А. Шолохова «Тихий Дон»: традиции и новаторство: Дис. . канд. филол. наук. Белгород, 2001.

317. Шолохов и русское зарубежье. М., 2003.

318. Шубин J1. А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет. М., 1987.

319. Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2000.

320. Эпштейн M. Н. Слово и молчание: Метафизика русской литературы. -М., 2006. С. 391-394.

321. Юдин В. А. Православно-христианский аспект эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Mass Media. Действительность. Литература. Ежегодное издание. Вып. 1. Тверь, 1998. - С. 22-27.

322. Яблоков Е. А. Комментарий // Платонов А. П. Чевенгур. М., 1991. -С. 518-650.

323. Яблоков Е. А. Художественное осмысление взаимоотношений природы и человека в советской литературе 20-30 годов (Л. Леонов, А. Платонов, М. Пришвин): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1990.

324. Якименко Л. Г. Творчество М. А. Шолохова. М., 1977.

325. Ярошенко Л. В. Жанр романа-мифа в творчестве А.Платонова: Монография. Гродно, 2004.

326. Boris Pasternak 1890-1960. Colloque de Cerisy-la-Salle. 1-14 septembre 1975. Paris: Institut Stüdes Slaves, 1979. - P. 427.

327. Naiman E. The thematic mythology of Andrew Platonov // Russian Literature. Amsterdam, 1987. XXI. - P. 189-216.

328. Wellek R., Warren A. Theory of literature. N. Y., 1956.