Символическое конструирование социального пространства осваиваемого региона: социологический анализ тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 22.00.04, доктор социологических наук Говорухин, Григорий Эдуардович

• Говорухин, Григорий Эдуардович
• доктор социологических наук
• 2009

Оглавление диссертации доктор социологических наук Говорухин, Григорий Эдуардович

Введение.

Глава 1. Конструирование социального пространства. Становление властного дискурса.

1.1 Социальное пространство в символике властных отношений

1.2 Властный дискурс и символика социального пространства

1.3 Власть как способ формирования конструктов социального пространства: общество, как отношение.

Выводы по главе 1.

Глава 2. Социальное и физическое пространство: проблема социальной символики.

2.1 Методологические основания исследования символического пространства.

2.2 Принципы и условия символизации пространства.

2.3 Письменная символизация пространства как принцип определения границ.

Выводы по главе 2.

Глава 3. Становящееся социальное пространство и процесс его символизации.

3.1 Формирующаяся система новой социальной реальности в географии удаленного пространства Дальнего Востока.

3.2 «Проточность» культуры как способ социального закрепления пространства.

Выводы по главе 3.

Глава 4. Процессы формирования проточной культуры.

4. 1 Незаполненные пространства осваиваемого региона.

Пространственные лакуны.

4. 2 Процесс возникновения и развития «проточной культуры» на примере пространственных лакун города Комсомольскана-Амуре.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Символическое конструирование социального пространства осваиваемого региона: социологический анализ»

Актуальность исследования. Процесс становления нового российского общества во многом связан со становлением новых типов символических отношений, переосмыслением социального пространства и своего места в нем для миллионов людей, еще недавно именовавшихся советским народом. Символика социального пространства, накладываясь на пространство физическое, совмещаясь с ним, инвизибилизируется, укореняется в природе. Следовательно, она ускользает от взгляда исследователя, становится элементом «природного», а не социального окружения. Только в период социальных сломов, катастрофических переходов общества от одного состояния к другому начинает осознаваться как утраченный символизм, так и его отсутствие в настоящем. В этот момент начинается напряженная работа- по воссозданию/ конструированию социального символизма и социального пространства. Такое конструирование, протекающее как объективный социальный процесс, тем не менее, по необходимости должно сопровождаться исследованием механизмов этого конструирования.

В период, когда отсутствие социального символизма- и четко осознаваемых параметров социального пространства начинает осознаваться обществом- как проблема (в форме «заказа на национальную идею» или в какой-нибудь иной), механизмы конструирования социальной символики, социального воображаемого (общества) и самого социального пространства становятся видимыми-и изучаемыми. Этим обстоятельством мы и решили^ воспользоваться' в настоящей работе. Мы взяли на себя> задачу проанализировать символическую структуру социального пространства и механизм конструирования этой структуры.

Особенно актуальна эта проблема для осваиваемого региона, т. е. такого, где сам процесс конструирования социального пространства и процесс его символизации не был завершен. К таким регионам и относится Российский Дальний Восток. Систематическое освоение этого региона и, соответственно, включение его в общее символическое пространство России начинается чуть более ста лет назад. За это время социальное пространство было не столько сконструировано, сколько маркировано как существующее. Процесс его конструирования еще только разворачивался в период, когда условия протекания этого процесса и самого осмысления формы вхождения в более крупное социальное пространство оказались радикально изменены. Здесь осмысление условий символизации социального пространства как российского становится уже не теоретической, а острейшей смысложизненной проблемой для всего населения региона, условием его социальной самоидентификации или ее препятствием. Подобная смысложизненная потребность и выступает основанием для исследования процесса конструирования символического пространства региона.

Рассматривая условия и механизмы конструирования социального пространства, его символизации, мы не могли- обойти вниманием проблемы кратологических социальных институтов. Именно они выступают инструментами и маркирования, и символизации-социального пространства. Взаимодействие этой структуры с иными социальными институтами во многом- определяет характеристики социального пространства, особенно на осваиваемой.' территории, где иные механизмы еще только, формируются.

Нарушение процесса социальной идентификации с данной пространственной структурой и населяющим ее сообществом приводит, даже в условиях относительной экономической стабилизации, к массовому оттоку населения, не позволяет сообществу организоваться, выработать устойчивые формы социального взаимодействия. В этих условиях осуществление крупных социальных и экономических проектов наталкивается на неподготовленность населения к социальной мобилизации, поскольку отсутствуют как основания для коммуникации, так и общезначимое понимание «главных задач». Такая ситуация делает исследование принципов и возможности выработки устойчивых характеристик социального пространства важнейшим условием закрепления населения в регионе, условием социально-экономического развития региона.

Степень разработанности проблемы. Анализ символического конструирования социального пространства является предметом исследования ряда социологических и социально-философских дискурсивных направлений. Исследование социального пространства становится предметом рассмотрения многих социологов, которые предпринимают попытки обосновать то, что именно следует считать социальным пространством. Исследования И. Гофмана, Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, Р. Коллинза, Э. Сэйера, X. Хоффмана, А. Бикбова, С. Гавриленко, С. Дамберга, В. Елизарова, В. Писачкина, Е. Ярской-Смирновой позволяют проследить условия организации социального пространства, а главное - выявить принципы его подвижности, протяженности. Социальное пространство формируется в условиях сигнификации географической (естественной) среды обитания, что, несомненно, настоятельно требует рассмотрения условий символизации пространства.

Процесс символизации пространства протекает , в условиях ментальных (коллективно-психологических), территориальных (исторических, географических, отчасти социологических), языковых (лингвистических) и социальных (социологических и социальнофилософских) плоскостях. Будучи явлением интегративным, этот процесс требует активного использования междисциплинарного инструментария, позволяющего охватить множество граней явления конструирования.

Наиболее развернутым теоретическим описанием символизации как таковой становится корпус текстов, рассматривающий языковые коммуникативные формы взаимодействия. Такой корпус текстов сформирован в поле достаточно большой группы социологических и социально философских направлений, представленных Р. Бартом, П. Бергером, Ж. Бодрийяром, Г-Г. Гадамером, М.В. Ильиным, Г.К. Косиковым, Ж. Лаканом, К. Леви-Стросом, Н. Луманом, Ж.-Ф. Лиотаром, Т. Лукманом, Дж. Мидом, С. Огденом, И. Ричардсом, О. Розенштоком-Хюсси, Э. Сепиром, А. Шюцем, У. Эко, Р. Якобсоном и другими. Разносторонность этих направлений позволяет определить принципы и условия символизации в рамках мифологем, включенных в социальную систему, что рассматривали, например, Р. Барт, К. Леви-Строс, Е.А. Мельникова, и др. Достаточно значимыми при анализе пространства с позиции символики мифа становится ряд работ П. Видаль-Накэ, А.Я. Гуревича, и др.

Важнейшим условием символизации пространства становится особая организация социальных взаимодействий, которая рассматривается в русле символического интеракционизма, заложенного Дж. Мидом и получившего отражение в исследованиях его продолжателей Н. Дензина и Г. Файна. Большое значение в этом смысле имеет работа Н. Дензина «Символические взаимодействия* и« исследования культур: Политика интерпретации»(«8утЬоНс Interactions and Cultural Studies: The Politics of Interpretation»), ставшая программным документом по организации принципов «символизации» и коммуникации (более широко — культуры). Эта работа становится основанием для исследования технологий коммуникации.

Анализ символизации пространства напрямую зависит от закономерностей мыслительной деятельности человека, беглое рассмотрение которой в ракурсе построения «индивидуальной» символической реальности позволяет выявить закономерности в характеристиках этнонимов территории. В этой связи символика как условие мыслительной деятельности анализируется в работах 3. Фрейда, Ж. Лакана, Дж. Сёрля и др. С точки зрения анализа психологических оснований формирования «индивидуальной» символики чрезвычайно важна одна из первых постмодернистских отечественных работ М. Мамардашвили и А. Пятигорского «Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке». Принципы создания условий символизации различных областей социальной реальности рассматриваются в работах Ж. Батая, одна из которых «Проклятая часть: Сакральная« социология» предлагает рассматривать процесс ритуальных, символических практик как результат поглощения излишков производства человеческой деятельности.

Процесс символизации становится важнейшим предметом рассмотрения многих ведущих социологических и философских школ XX столетия от психолингвистики до социологической феноменологии. Мы не стремимся определить крайние точки всего спектра изучения символики этими двумя направления. Мы лишь выявляем, максимально различные дискурсивные и парадигмальные поля изучения настоящего предмета. В границах этих парадигмальных различий формируется общее понимание того, что символизация? является* объективной, реальностью любых социальных взаимодействий, более того, наряду с языком она формирует эти социальные взаимодействия на уровне повседневных практик (Р. Барт, М. Фуко, А. Шюц и др.).

Безусловно важной и в теоретическом, и в методологическом плане становится работа М. Мински «Фреймы для представления знания». Лингвистическое исследование М. Мински обосновывает возможность выделения абстрактного образа для представления стереотипного восприятия. Такой абстрактный образ он называет фреймом. Дальнейшее использование фреймов и методика их поиска позволяет интенсифицировать работу с качественными исследованиями. Выделение фрейма, а также проведение фреймового анализа дает социологу возможность сопоставления повторяющихся слов, фраз и выражений и обнаружить смысловую зависимость между найденными повторениями. Содержащиеся в повторах смыслы позволяют очертить символические границы социального пространства, как на уровне повседневной реальности, так и в границах социальных структур и институтов.

Трансформация анализа повседневных практик, выделение символической нагруженности социального пространства обнаруживается путем социологического наблюдения (Л. Бляхер, Ф. Знанецкий, А. Карпов, Э. Панеях, У.И. Томас, А. Чешкова и др.). Наблюдение и оценка в рамках замкнутого пространства отдельно взятого города применяются в работе У. Уорнера «Живые и мертвые». Понимание меняющихся традиций города, а главное - изменение собственной оценки жизненного пространства горожанами происходит, как об этом говорит У. Уорнер, в результате изменения макросоциологических исторических условий. В' этом случае «шлейф» символики замкнутого (ограниченного) пространства города, области, региона тянется из недр самой социальной системы.

Отдельные проявления символических взаимодействий, такие как, например, массмедиа у Н. Лумана или сексуальность у Г. Маркузе и Ж. Бодрийяра образуют базис взаимодействий в социальных группах.

Настоящие положения позволяют рассматривать символизм как форму онтологической реальности, существующую сегодня вне границ политических и социальных институтов.

При всей разносторонности исследований символизма эти исследования при попытке их объединения представляются эклектичными. На наш взгляд, перевод ряда положений этих разнообразных позиций и теорий на верифицируемую почву географического пространства позволяет примерить некоторые из них.

Важнейшим условием формирования массового символизма выступают институты власти, создающие принципы и условия сигнификации пространства. Понимание того, как это осуществляется, проистекает из анализа самой природы кратоса. Всестороннее рассмотрение власти открывается работами Г. Лассуэлла и Э. Кэплэна, Р. Берштедта, X. Саймона, Д. Картрайта, Р. Даля, Дж. Марча, опубликованными в 1950-х - начале* 1960-х годов. В двадцатом веке возникает два глубоких потока понимания власти и властных взаимодействий. Один вытекает из теории Гоббса-Вебера и получает продолжение в работах Р. Даля, Д. Картрайта, С. Льюкса, Э. Гидценса, Дж. Харсани и др. Другой восходит к более древнему источнику. Он проистекает из представлений Платона и Аристотеля и обнаруживается в XX веке в творчестве X. Аренд и Т. Парсонса. Дискурсивным водоразделом обоих потоков становится отношение к проблеме конфликта в системе власти. Строго говоря, обе традиции можно обозначить как вопрос о конфликтной и легитимной природе власти как продукта противодействия^ людей друг другу и в то же время, как организации коллективной жизнедеятельности людей.

Анализ процессов формирования кратоса осуществляется в' работах А.И. Кравченко, И.И. Кравченко, В.Г. Ледяева, В.А. Подороги, В.Н. Поруса, Дж. Ритцера, В.Ф. Халипова, и др. Природа власти, а как следствие, и условие ее существования, согласно позиции данных исследователей, сводится к историческим условиям развития самого общества. Общество диктует формы власти, определяет ее природу. При этом объективные условия существования власти вневременны и внепространственны. Идеи, которых придерживались представители постструктурализма и постмодернизма М. Фуко, Ж. Бодрийяр, Ж. Деррида и др., сводимы к общему пониманию тотальности власти. Власть абсолютна. Она деспотично вторгается в жизнь каждого члена общества в тот момент, когда этот человек оказывается в поле зрения общества, т. е. с момента его рождения.

Оценка процессов формирования кратоса становится значимым фактором в анализе способов организации символики пространства. Именно специфическая природа власти, в том виде как она представляется исследователям, влияет на способы распространения властных взаимодействий в географическом пространстве. Одним из условий такого распространения и становится инструмент под названием символизация. Символизация выступает неким туманом, под прикрытием которого власть отвоевывает для себя территории (В.В. Алексеев, Л.А. Андреева, Д.Н. Замятин, С.К. Цатурова и др.).

Безусловно, ценными при анализе процесса конструирования символического пространства осваиваемого региона становятся исследования, нацеленные на изучение собственно географического пространства, в том числе пространства Дальнего Востока. Общий список работ, необходимых для данного анализа, можно условно разделить на две группы. Первая группа - это собственно исторические тексты. На базе таких текстов' нами осуществлен историко-сравнительный анализ, позволивший обнаружить закономерности- как в освоении пространств, так и в принципах их (пространств) символизации. К таким текстам относятся работы В.В. Алексеева,

А.Р. Артемьева, С.Н. Баландина, С.Ю. Барсукова, E.JI. Беспрозванных, Г.А. Богданова, П. Бурдье, Н.В. Буссе, Ф.Ф. Буссе, Ф. Броделя, А.-Дж. Грэхема, И.В. Зубкова, В.И. Ильина, В. Каганского, A.A. Кауфмана, Р. Клари, П. Кропоткина, Е.В. Крючкова, Ф.А. Кудрявцева, Г.И. Невельского, П.Ф. Унтербергера, и др. Вторая группа текстов представляет собой социологический анализ освоения и символизации пространства. К этой группе относятся работы: JI.E. Бляхера, М. Вебера, Ю.С. Пивоварова, Д. Резуна, Б. Родомана, В.М. Сергеева, В.А. Сулимова, А.Ф. Филиппова и др.

Заселение пространства осуществляется через трансформацию понимания его функциональной ценности для человека. В этой связи символизация пространства представляет собой ничто иное, как способ функционализации территории заселения. Территория в условиях ее функциональной полезности становится заметной и воспринимаемой как политическими институтами, так и обществом! После определения степени этой полезности территория начинает сигнифицироваться, «осмысливаться» в рамках привычных символов, к которым относятся географические карты, кадастровые реестры и пр.

Цель работы - выявить особенности символического конструирования социального пространства осваиваемого региона, его влияние на специфику социальной идентификации в рамках данного территориального, сообщества и формирования устойчивой системы коммуникации населения региона.

Объект исследования - социальное пространство Дальнего I

Востока как осваиваемого региона.

Предмет исследования — символическое конструирование социального пространства Дальнего Востока.

Целью работы, а также особенностями предмета и объекта исследования, определяется круг задач:

• Определить понятие «социальное пространство» как реализацию социального воображаемого в данном обществе, выявить его символическую природу.

• Определить роль кратологического дискурса в выработке параметров социального воображаемого и механизмов символизации социального пространства.

• Описать процесс формирования принципов символизации социального пространства в рамках европейского социума и традиции социологического исследования этого процесса.

• Обосновать понимание символизации как процесса превращения географического пространства в социальное.

• Выявить специфику социального пространства осваиваемого региона и особенности его конструирования.

• Продемонстрировать систему исторических детерминант, определяющих процесс конструирования социального пространства на Дальнем Востоке России, принципы и условия формирования локального сообщества.

• Проанализировать детерминанты символического конструирования социального пространства и формирования локального сообщества на примере города Комсомольск-на-Амуре.

Методология диссертационного исследования. В качестве методологической основы диссертационного исследования выступает концепция Э. Шилза, посвященная^ «социальному воображаемому». Под «социальным воображаемым» понимаются, социальные структуры, более абстрактные, чем*, повседневное социальное взаимодействие социальных агентов, но детерминирующие протекание этого взаимодействия. Другим основанием нашего исследования является понимание условий символизации географического пространства и превращения его в социальное, рассматривавшееся в работах Г. Зиммеля и интерпретируемое А.Ф. Филипповым.

Эмпирическая база исследования. Эмпирическую базу исследования составили:

• результаты формализованных опросов социального самочувствия населения Хабаровского края, проводимые ДВИСПИ в 2002 - 2008 гг. под руководством И.Ф. Ярулина при участии автора. Объем выборки составляет 2000 анкет при генеральной совокупности от 1600 тыс. до 1450 тыс. жителей, проживающих в Хабаровском крае за период с 2002 по 2008 годы. Выборка репрезентативна по территориальному и возрастному признаку (п = 1000);

• результаты формализованного опроса в г. Комсомольск-на-Амуре, проведенного автором в 2007 - 2008« гг. Генеральная совокупность - население города Комсомольска-на-Амуре п! старше 18 лет. Выборка составляет 500 анкет при генеральной совокупности общего числа жителей города в 287 тыс. Выборка репрезентативна по территориальному, профессиональному и возрастному признаку (п = 220);

• неформализованное интервьюирование жителей города Комсомольск-на-Амуре. Выборка репрезентативна по территориальному и возрастному признаку (п = 140);

• 5 фокус-групп с жителями города Комсомольск-на-Амуре по теме: «Символизация социального пространства «новых» городов Дальнего Востока: Комсомольск-на-Амуре»;

• результаты вторичного анализа материалов официальной статистики и исторических документов.

Ряд исследований были проведены при финансовой поддержке

Фонда Форда грант № 1045-0845-1 в 2006 году по теме: «Символизация социального пространства «новых» городов Дальнего Востока: Комсомольск-на-Амуре» и Российского гуманитарного научного фонда грант № 07-01-88180 г/Т в 2007 году по теме «История освоения Российского Приамурья и современное социально-экономическое состояние стран АТР».

Научная новизна исследования.

• Впервые в специальной литературе выявлены признаки символического конструирования социального пространства на Дальнем Востоке России в процессе становления. Анализ такого конструирования, выявление символических признаков закрепления территории за населением позволяет произвести экстраполяцию настоящих процессов организации социального пространства, как на прошлое, так и на будущее человечества. Выявленные признаки символизации конструирования социального пространства позволяют обозначить закономерности развития социальных структур на отдаленных территориях и выявить условия символической «приживаемости» больших групп людей в осваиваемом пространстве.

• Определены условия сохранения и поддержания «проточного» пространства, его влияние на специфику социальной структуры осваиваемого региона. Так, одним из условий формирования социального пространства Дальнего Востока становится «проточность», формирующаяся в условиях челночной-миграции, населения. Челночная' миграция и связанное с ней вахтовое производство- становится объектом, рассмотрения различных научных направлений, в том числе экономики, истории, философии. Полученные в ходе исследований данные позволяют рассматривать такое явление как «челночность» в виде спорадических экономических взаимодействий, временных социальных поселений и пр. Мы со своей стороны предлагаем рассматривать пространство Дальнего Востока как «проточное» пространство. Несмотря на высокую мобильность населения, в таком пространстве формируются признаки самодостаточности. «Проточное» пространство наделено особыми символическими условиями, сохраняющими это пространство.

В научный оборот введено и обосновано понятие «лакунарного пространства». Процесс освоения территории не становится тотальным, охватывающим всю географию осваиваемого региона. В процессе освоения сохраняются участки пространства, обозначающие символически значимое, но социально невидимое пространственное образование, которое не задействовано в хозяйственной деятельности человека. «Лакунарные пространства», являясь естественной средой обитания человека и находясь в границах уже фактически освоенной территории, выступают источником опасности для организации социального пространства. Лакунарное пространство имеет тенденции к расширению и включению в себя территорий некогда хозяйственно освоенных. Выявлены особенности протекания' процесса редукции, «сокращения» социального пространства и формы- его социального осмысления. В4, ходе- изменения символической, идеологической, программы^ отдаленные- территории, начинают сокращаться. В условиях «проточного пространства» это происходит естественным образом путем привычного оттока населения и сокращения его притока на осваиваемую территорию. Такого рода процессы неизбежно приводят к изменению осмысленности территории и формированию новой сигнификативной реальности социального пространства.

Положения, выносимые на защиту:

• Важнейшим условием осуществления социального взаимодействия выступает социальное пространство, в котором данное взаимодействие осуществляется. Сами же эти характеристики связаны с символическим осмыслением пространства, наделением его системой социальных смыслов. Вне этого осмысления пространство оказывается «невидимым», а взаимодействие оказывается невозможным.

• Сам процесс символизации пространства не протекает «естественно», в ходе социального взаимодействия, но предшествует ему, составляет его условия. Ключевым элементом, детерминирующим осуществление символизации пространства, выступает властный дискурс.

• Символизация выступает здесь инструментом превращения географического пространства в социальное. Участки пространства, не подвергшегося символическому освоению, оказываются «социальными лакунами», а их население -«социальными невидимками».

• В условиях осваиваемого региона символизация не предшествует социальному действию, не выступает как условие его осуществления, а совпадает с ним по времени. Сам акт символизации пространства? выступает- значимым социальным действием, фиксируемым, и социально; и документально. Этот процесс особенно ярко проявляется на Дальнем Востоке России, относительно недавно включенном в единое макросоциальное пространство страны.

• Символическое включение Дальнего Востока в состав России осуществлялось на основе властного маркирования границ пространства и определения жесткой системы регулятивов, которые создавались и внедрялись в ином социальном пространстве. Не имея возможности сформировать целостный социально-смысловой облик региона, власть символически осваивает лишь отдельные территориальные фрагменты. Неосвоенные участки, лежащие внутри символических границ, превращаются в социальные лакуны.

• В ситуации слома принципов символизации, произошедшего в связи с распадом Советского Союза, социальные лакуны начинают разрастаться, что ведет к нарушению структуры взаимодействия в локальном сообществе и механизмов социальной коммуникации. Разрастание социальных лакун приводит к деградации социального пространства, его сокращению.

• Сокращение социального пространства делает его гораздо более гомогенным, целостным. Это создает условие для нового символического осмысления образовавшейся целостности. Последнее и выступает условием последующего будущего расширения.

• Проявления процесса деградации символического пространства советского Дальнего Востока на уровне повседневного социального взаимодействия обнаруживаются на примере города Комсомольск-на-Амуре. Одновременно в границах того же городского пространства обнаруживаются условия для появления новых символических моделей социального пространства региона.

Теоретическая значимость исследования связана с расширением наших представлений о формах организации социального пространства, механизмах осмысления географического пространства в качестве «родного», социального и связи абстрактных социальных категорий с повседневной социальной практикой. Не менее значимым является конкретизация представлений об особенностях осваиваемого социального пространства и формах его символизации. Последнее позволяет расширить наши знания о способах символизации пространства, протекающих параллельно с актуальной социальной деятельностью.

Практическая значимость состоит в возможности выработки системы мероприятий на основе материалов диссертации, способных существенно ускорить процесс формирования стабильного населения региона, сокращения миграционной готовности населения. Результаты диссертации вошли в структуру курсов «Социология» и «Социальная философия», а также «История Дальнего Востока России», прочитанных автором в КнАГТУ и АмГПГУ в 2005 - 2008»гг.

Апробация. Основные результаты работы нашли отражение в 31 научной публикации, в том числе 3-х монографиях и 8 статьях, опубликованных в журналах, рекомендованных ВАК РФ. Результаты диссертации были представлены и обсуждены на 3 Международных конференциях (Омск, 1995; Комсомольск-на-Амуре, 2007, Стерлитамак, 2007), на 5 Всероссийских конференциях (Хабаровск, 1996; Ростов-на-Дону, 1999; Томск, 2005 и 2006; Москва, 2007), а также на конференциях регионального и межрегионального уровня. Доклад, сделанный на основе диссертации, был заслушан и обсужден на ИПК при МИГУ в 2007 году. Д иссертация была обсуждена и рекомендована* к защите на кафедре истории и юриспруденции АмГПГУ.

Структура работы определяется поставленной целью, задачами и логикой подачи материала. Диссертация состоит из введения, четырех глав (10 параграфов), заключения, библиографии и приложений, содержащих описание эмпирических исследований автора.

Заключение диссертации по теме «Социальная структура, социальные институты и процессы», Говорухин, Григорий Эдуардович

Выводы по главе 3

Таким образом, в настоящей главе диссертации было переинтерпретированно понятие «проточной культуры», в качестве способа освоения и конструирования социального пространства. Социальное пространство региона обладало весьма специфической формой символизации. Символизации подвергались лишь отдельные участки - локалы. Эти участки и репрезентировали в глазах «столичного начальства» целое. Не имея возможности, да, порой, и желания осваивать регион полностью, население и направляющий его кратос осваивают локалы, пространство между которыми оказывается символически пустым, отсутствующим.

В отличие от хозяйственной колонизации американского Запада, колонизация Дальнего* Востока, не имела экономического основания и служила средством,- поддержания- жизнеспособности изначально' маркированной территории. Соответственно, только те локалы, которые-«работали» на эту задачу, получали поддержку и развитие. Здесь первый этап перерастал во второй («народная символизация») и третий формирование традиций). Остальные участки географического пространства не переходили в социальное или, как вариант, не переходили от «частного дискурса» к легальному, от частного символизма к общезначимому. Эта «клочковатость» пространства особенно видимой оказывается в условиях оттока населения, не компенсирующегося новыми потоками поселенцев. Об этой ситуации и пойдет речь в итоговой главе работы.

ГЛАВА 4. Процессы формирования проточной культуры

4.1 Незаполненные пространства осваиваемого региона. Пространственные лакуны

Мы уже говорили выше о значении единых правил игры (см. глава 3), принимаемых субъектами и объектами властных отношений. Одним из важнейших способов организации «общего» игрового пространства между субъектами и объектами власти становится налаженная система их письменного взаимодействия на осваиваемой территории (см. §3 главы 2). Собственно «освоение» является синонимом «описания» или «прописывания». Осваивая территорию, человек осуществляет процесс осмысления неизвестного (в данном случае, именно географического пространства) подобно тому, как осуществляется прописывание или проговаривание явлений, находящихся на уровне ощущений. Человек прописывает то, что находится пока только в его образном представлении. В противном случае, если что-то и без того известно, нет необходимости это вербализировать.

Первоначально (в процессе освоения) пространство - это только контур реальных географических объектов. Пространство, с которым впервые сталкиваются люди, не представляет собой территорию вообще, в ее бескрайних горизонтах природной шири. Оно наполнено, прежде всего, конкретными природными объектами, к которым человек предпринимает попытку «привязаться» сначала символически' (в виде некоего ориентира), затем прагматически (как к возможному объекту хозяйственного использования). До начала детального' знакомства с таким пространством его «заполнение» реальными географическими (как, впрочем, и физическими) объектами осуществляется на уровне субъективной оценки. Освоение и описание географических объектов дает четкую картину реальности пространства и позволяет получить объективное знание о его границах.

Между тем, планомерное освоение пространства является актом расширения символов и смыслов властных позиций общества и самого государства (Савенкова, 20036; Замятин, 2004). Данное заявление становится более понятным, если попытаться рассмотреть любое государство не только и не столько как систему установок и регламентаций норм и правил в пределах определенной территории, но и как единый канал трансляции информации. По этому каналу идет распространение референций, «кодированных» определенным образом (частью такого кода, например, становится государственный язык, тип архитектурной застройки поселений, традиции социальной организации пространства). Здесь важно отметить, что передача информации идет особым образом - в единых иллокутивных речевых актах (Остин, 1999; Фуре, 2000; Сёрл, 2004). «Посредством иллокутивного речевого акта говорящий как раз и совершает действие, говоря нечто: иллокутивная цель представляет собой коммуникативное намерение говорящего, которое исчерпывается тем, что слушатель должен понять содержание речевого акта» (Фуре, 2000: 57).

Освоение территории (пространства) становится формой включения этой территории-пространства в реестр четких правил того государства, силами которого идет освоение. В этой связи на освоенные территории распространяются принятые в государстве формы социального взаимодействия. Важно,- что эти формы приходят из метрополии' (точки отсчета освоения- пространства) именно» иллокутивно, т. е. население осваиваемого пространства-, только воспроизводит эти .указания, не вдаваясь в смысл указаний метрополии. Осваиваемое и освоенное пространство по умолчанию артикулирует те символы и те смыслы, которые приходят к нему из метрополии.

Теперь «перенесем» вышесказанное в область организации процессов коммуникации между осваиваемым регионом и метрополией. Понятно, что когда речь идет не о взаимодействии двух и более людей между собой, а об организации хозяйствующих субъектов, составляющая речевого акта будет меняться. Однако неизменными будут оставаться сами принципы коммуникативного взаимодействия. При анализе взаимодействия хозяйствующих субъектов (в данном случае метрополии и осваиваемой территории) важным становится рассмотрение не условий достижения понимания высказываний, распоряжений, приказов и пр. от субъекта власти к объекту и от объекта к субъекту. Важен принцип включения осваиваемого отдаленного пространства в единую коммуникативную сеть государства. Как следствие - формирование общих коммуникативных отношений, в которых были бы возможны иллокуции между дальневосточным регионом и центральной частью России.

Одним из условий создания единой коммуникативной сети становятся общие правила определения географических объектов территории. Эти объекты включают в себя целый конгломерат символов, определяющих сеть топонимических точек конкретного пространства (Замятин, 2001; Филиппов, 2005). Все географическое пространство наделяется определенными смысловыми значениями, понятными жителям, проживающим в едином пространстве государства. Это означает, что условия понимания и правила формирования символического знания на территории должны быть едиными. Как это возможно практически?

В процессе освоения* пространства, в ходе практической хозяйственной деятельности человека происходит закрепление той территории, которая первоначально ему не принадлежала. Это закрепление осуществляется, прежде всего, путем называния географических объектов территории, что означает включение таких объектов в единую сеть привычных человеку образов. Называние географических объектов означает наличие к ним интереса со стороны поселенцев. Обратная сторона медали: территория или объекты пространства, не получившие названия, не вызывают к себе интереса со стороны людей, иначе говоря, не существуют для них. В этом случае срабатывает общий принцип проговаривания: то, что не обозначается — не существует. Фактически же, наличие устойчивого конгломерата символов, обозначающих конкретные материальные объекты (географические особенности местности, социальные и политические объединения), свидетельствуют о появлении определенного знания о пространстве, его прописанности и его устойчивом укоренении в сознании людей. Называемые и узнаваемые географические объекты выстраиваются в единую стройную цепь заполненного пространства, что, в конечном счете, и означает освоение этого пространства.

Так возникают топонимы, появление которых означает, что человек уже знаком (и включил в свой символический ряд) с конкретными объектами. На карте - в едином: реестре символических агломераций — такие объекты выступают топонимическими точками. Вокруг таких точек создается целый комплекс осмысливаемых вербализированных объектов, которые имеют большое значение в социальных отношениях переселенцев. Скажем, деятельность человека выстраивается на определенном пространстве от точки А! до точки В, между этими точками существует территория, которая и осваивается человеком. Если такая территория анонимна; то территория не освоена. И в этом-случае известно, освоено непространство'между конкретными точками, а лишь те места, которые обозначены как «А» и «В». Если^ у такой территории есть, названия, т. е. обозначения, которые свидетельствуют как минимум о том, что человек ее разведал (иначе говоря, было какое бы то ни было присутствие человека на территории), то такая территория становится известной. В таком случае географические объекты наделяются определенными социальными смыслами и приобретают вид какого-то знака, указывающего на эти смыслы. Социальность этих объектов заключается, в том числе, в их значимости в жизни человека и их включенности в систему культуры.

Чрезвычайно важен процесс «выделения» знаков в географическом пространстве. Это процесс, при котором оказывается возможным в неком природном объекте выявить знаки другого объекта. Этот процесс представляет собой момент осмысления социального пространства и показывает степень знакомства поселенцев с местом собственного обитания. Такой процесс осуществляется путем «социализации» географических объектов, включаемых в схему учтенных, кодифицированных и запротоколированных культурных штампов. Объекты необходимо вносить в географические карты, для этого предлагается система обозначения (символизация) этих объектов. Сами карты являются протокольной формой учета того, что принадлежит хозяину: латифундисту, дачнику, профсоюзу, государству. В карту вносится не просто пространство, а пространство, названное городом, поселком, дачей, т. е. строго говоря, имеющее хозяина (управленца с определенным статусом) и обладающее определенным функциональным, назначением.

Процесс символизации географических объектов — это не что иное, как описание объектов, просматривающихся в границах единых правил организации социального пространства: Всякое социальное пространство4 организуется в. дозволенных, т. е. .принятых центральной' властью правилах и потому вносится в географические карты. Не случайно в этой связи, что строительство городов и острогов исторически осуществлялось согласно предписанным канонам и нормам градостроительства. «Получение разрешения на строительство было строго обязательным. Обычно его испрашивали у воеводы или приказного человека того острога, из которого отправлялся осваивать новые земли отряд первопроходцев» (Артемьев, 1998: 140). Такие города и остроги должны быть похожими на всякие другие, они должны иметь определенный вид и отвечать определенным требованиям именно потому они поддавались бы и общим правилам регистрации властью. «Распространённой формой плана крепости большинства сибирских городов является четырёхугольник, так как строительство острогов и крепостей в XVII - начале XVIII вв. велось под централизованным государственным регулированием» (Бондаренко, 2007: 2). Аналогичным образом происходило строительство и дальневосточных поселений.

Вместе с тем, властной регистрации, а значит, и единым формам структурирования пространства, поддавалась не только внешняя организация пространства (строительство поселения), но и внутренняя (определение престижности и статуса районов поселения). Внутренняя организация пространства определяет не просто градацию престижности районов поселения, но и вводит некоторые критерии сегрегации населения в границах этого поселения. Такая организация пространства свойственна была не только поселениям досоветского или постсоветского периода, что вполне естественно, принимая во внимание идеологию социальной дефференциации в государствах (Российской империи и Российской Федерации), но и советским. Это обнаруживается в постановлениях «Об оплате жилых помещений и о порядке пользования ими» принимаемых городским советом в советское время:

В «этой связи город Хабаровск, например, в 1928 г. делился по «территориальному расположению» на 3 района, согласно параграфу второму. Район первый: Средняя гора, склон Военной к Чердымовке, не включая пади Чердымовки, склон Артиллерийской горы к Плюснинке, не включая пади Плюснинки - в ширину и от берега Амура до улицы Льва Толстого включительно - в длину. Район второй: склон Военной горы до ветки в сторону сельскохозяйственного завода (в 1935 г. завода имени Молотова), склон Артиллерийской горы к реке Уссури до Загородной улицы включительно, район за улицей Льва Толстого в сторону вокзала — до линии железной дороги. Район третий: весь остальной пригородный район и пади речек Плюснинки и Чердымовки. Параграф третий того же постановления устанавливает основные квартирные ставки по районам: первый район — 44 коп. за 1 кв. метр; второй район на 5% ниже первого; третий район на 10% ниже первого (ст.2)» (Постановление, 1930). Единая структура Хабаровска, которая удерживается и сохраняется государством, оказывается неизменной в течение многих лет. В 1935 г. в параграфе номер три постановления заседания президиума городского совета добавляется лишь денежное выражение квартирных ставок первый район — 44 коп. за 1 кв. метр; второй район - 41 коп. за 1 кв. метр; третий район - 39 коп. за 1 кв. метр» (ст.4) (Постановление, 1935). Деление города на районы остается неизменным, что свидетельствует, с одной стороны, о вполне устойчивой структуре административного деления города, с другой -устанавливается фактор престижности района, который свидетельствует о попытке избежать стихийной дифференциации пространств внутри города и нивелировать механизмы «вневластного» развития общественных отношений, подчинив эти механизмы регламентированным нормам, установленными органами государственной- власти. В свою очередь это предполагает жесткое фиксирование пространства, его ориентированность на- единую структуру управления. Более того, можно предположить, что организация городского пространства определенным образом позволяет власти успешнее в нем ориентироваться.

Администратизация поселения становится важным условием выделения референций «вертикали власти» от центра до периферий. Однако организация пространства осуществляется не только путем единообразного планирования поселения, но и определения его административного статуса, который также диктуется центральной властью. Выявление административного статуса поселения, как и определение его подчиненности другим поселениям, также «вписывается» в реальность учетных документов. Важное место в числе таких документов по-прежнему занимают карты, которые позволяют демонстрировать статус поселения не только чиновникам, что осуществляется в административных документах и предписаниях, но и обывателям.

Строительство поселений осуществляется в рамках четкой системы плановых распорядительных документов. Любое строящееся поселение должно быть вписано в структуру «плановой» застройки. Например, С.Н. Баландин и П.А. Раппопорт пишут, что «некоторые поселения строились сразу как остроги или города по царским и воеводским наказам, в которых давались подробные инструкции о выборе места, о величине и типе сооружений, о составе гарнизона, внутрикрепостных сооружений, а также с составлением чертежа или описи постройки.» (Баландин, 1974: 9; см. также Раппопорт, 1970: 56). Такая сверхзаданность в строительстве становится условием определения границ трансляции центральной власти по внешним признакам. Построенные по определенной схеме поселения-уже демонстрируют свою лояльность или оппозиционность, центральной власти. Тем более что строительство по планам становится возможным лишь.при. наличии-специально обученных людей; а-это-уже определенно означает, что таких людей именно обучают, и обучают централизовано (легитимно).

Расширение статуса городского поселения осуществлялось в результате административных предписаний, что становится формальным критерием унификации городского строительства как в Сибири, так впоследствии и на Дальнем Востоке. Процесс этой унификации начинается в 70-е годы XVIH в. и заканчивается только во второй половине XX в. Так, в Западной Сибири областная реформа 1775 г. привела к увеличению числа городов. Город в данном случае становился центром распространения кратического дискурса и «плацдармом» для распространения предписаний центральной власти. «Учреждения для управления губерний 1775 г. имели целью сделать город опорой самодержавия, охватить разветвленной сетью административных центров феодально зависимое население» (Рабцевич, 1974: 187).

Важное значение для определения статуса поселения, а как следствие, и распространения властных позитов, играла численность населения, свидетельствующая об интенсивности влияния данного поселения на окружные территории (см. ниже о «кругах на воде»). «Согласно последующим актам реформ, которые то' включались, то исключались из состава официальных городов изменялся и статус города. Так, по акту 1775 г. города Ачинск и Омск были причислены к числу официальных городов Тобольского наместничества, в 1797 г. были исключены из штатов. В 1804 г. в качестве уездных городов восстановлен Омск. По реформе 1822 г. Омск превращается в областной город» (Рабцевич, 1974: 186-187). Из числа городов исключаются те, которые не стали экономическими (административными) центрами. Экономические связи таких городов распространяются на незначительные расстояния' от него, степень цементирования, агломерация населения вокруг такого» города не очень, значительна, а экономика,, выражаясь словами Ф. Броделя, не имеет «большого радиуса» действия. Такие территории и поселения, находящиеся на них, чаще всего ориентированы в своей деятельности именно на города-центры. Напротив, города - экономические, административные центры поглощают» деловую активность населения территорий, обладающих меньшим экономическим радиусом действия.

Здесь показателен пример Стамбула приводимый Ф. Броделем: «Чтобы существовать, ему требуются все овечьи отары Балкан, рис, бобы и пшеница Египта, пшеница и лес из стран Черного моря, быки, верблюды, лошади Малой Азии. А для воспроизводства населения — все наличное население империи, да плюс еще рабы, которых доставляют благодаря татарским набегам из России и которых турецкие эскадры захватывают на берегах Средиземного моря.» (Бродель, 2006-1: 22). В орбиту экономической и социальной активности таких городов подпадает все обозримое пространство с точки зрения ведения хозяйства. Максимально большой уровень комфортности в поселении достигается за счет внешних взаимодействий- с другими территориями, сокращение которых неизбежно ведет к. ухудшению жизни-административного поселения. В этой связи, чемь выше степень внешней, ориентированной на территорию за чертой города активности' поселения, тем ниже уровень его самодостаточности. Вместе с тем, тем выше его влияние на близлежащие поселения.

При освоении территории начинают срабатывать центростремительные силы, аккумулирующие насление (как и его активную хозяйственную деятельность) вокруг крупных населенных пунктов. Обращает на себя внимание тенденция: чем ближе к крупному центру, тем выше плотность населения: Возникновение административных центров на Дальнем Востоке имеет те же самые законы. Появление административных. центров» приводит к , 1 * аккумулированию населения и привязки экономики. Дальневосточного региона к настоящим центрам. Это можно проследить по двум учетным годам 1927-1928 и 1928-1929 в динамике численности работающего населения на предприятиях, находящихся в тех или иных дальневосточных центрах.

Общая численность занятого населения в цензовой промышленности сосредотачивается в нескольких наиболее важных районах региона. Для сравнения: во Владивостоке в 1927 г. насчитывалось всего 47 предприятий, а в 1928 г. - 48 при общей численности 5256 человек. В 1928-29 гг. общая численность населения, работающего на цензовых предприятиях, составляла 6456 человек; в то время как в Посьетском районе 1927-1928 общая занятость составляет 76 человек в 1928-29- 156 человек. В 1927-1928 гг. Суйфунский район обеспечивает все свои цензовые предприятия 481 и 450 людьми. В 19281929 гг. в районном центре г. Никольск-Уссурийский - 749 в 1927, и в 1928 г. - 881 человек. Всего заведений, имеющих отношение к промышленности определенного профиля - 12 и 13 соответственно, что в среднем дает численность предприятий 62 и 67 человек соответственно.

Одним из самых крупных промышленных центров в 1927-1928 гг. был Шкотовский район — 2513 человек и 2498 человек при общем количестве предприятий 5 и 2, Сучанский район 3291 и 3516 человек при общем количестве предприятий в 1927-1928, 1928-1929 - 2. Ольгинский р-н - 1253 и 1403. В Хабаровске насчитывалось всего 20 предприятий в 1927-1928 гг. и 1928-29 гг. - 9, людей, работающих на них, было 1290 и 1385 соответственно. В г. Благовещенске в те же расчетные годы было 23 и 30 предприятий с общей численностью насления 1871 и 2271 человек. Общее количество цензовых предприятий на Дальнем Востоке без учета Камчатки и Сахалина вЛ 927-1928 гг. было 189, а в 1928-29 гг. — 186, среднее число занятого на них населения в 1927-28'ГГ. - 20595 и в 1928-29 гг. - 23701 (Районы, 1931).

Отметим, что общая численность городского населения ДВ на 1 января 1928 г. - 1354, 2 тыс., горожан — 372,7 тыс.; на 1 января 1929 г.

1443,5 тыс., горожан — 390,1 тыс.; на 1 января 1930 г. - 1478,9, горожан — 413,6 тыс. чел. Общее число населенных пунктов (по данным переписи 1926 г.) - всего 5189, из них численностью до 19 человек - 1962; от 20 до 499 человек - 2600; от 500 до 990 человек - 327; от 1000 и более человек -161 (Районы, 1931).

Сосредоточение основной массы населения происходит в районах, максимально ориентированных на государственный заказ. Формально на отдаленных от центра территориях, о чем мы говорили выше, наибольшее значение имеют поселения с активным работающим населением. Именно такие поселения или такие районы, включающие в себя значимые цензовые предприятия, становятся важными промышленными и административными центрами Дальнего Востока. В этой связи районы, на территории которых мы отмечали наличие крупных цензовых предприятий, не являются исключением.

Вместе с тем, часть этих районов, несмотря на многочисленность работающих предприятий, так и не становится возможными центрами управления на территории. Это связано с тем, что такие районы как Ольгинский, Шкотовский, Сучанский, Суйфунский и др. втянуты в административно-хозяйственную структуру г. Владивостока -традиционного к тому времени административно-хозяйственного центра. Предприятия этих районов изначально ориентированы именно на снабжение г. Владивостока, который был портом, чем и предопределялась его значимость. Для примера, основными предприятиями^ таких районов были: Дальневосточный механический и судостроительный завод с числом рабочих на« 1 июля 1930 г. 2211 чел., Шкотовский район-— Артемовские угольные копи Дальугля — 1776 чел.; Сучанский район - Сучанские каменноугольные копи Дальугля— 3436 чел.; Спасский район — Цементный завод — 743; Ольгинский район, бухта Тетюхе, Советское побережье - Серебро-свинцовый и цинковый рудник «Тетюхе» (частное предприятие) — 2045. За исключением «Тетюхенского» негосударственного рудника все предприятия являлись частью единого Владивостокского промышленно-хозяйственного комплекса, а потому de facto входили в сферу его административных интересов.

Принцип втягивания этих предприятий и районов таков же, как тот, что был описан Ф. Брод ел ем на примере Стамбула. Полноценное существование города оказывается возможным при условии максимально полного использования экономического потенциала близлежащих районов. Большая часть таких районов, ориентированных на поддержание только одной определенной сферы экономического или социального направления центра, рассматривается как узкоотраслевая. Они используются лишь в этом одном направлении. Подобное использование этих районов делает их экономически и социально моноцентрическими, т. е. ориентированными на одно предприятие, необходимое для обеспечения г. Владивостока. Экономический центр района (районного поселения) в 30-е годы чаще всего сфокусирован на конкретном добывающем предприятии. Как следствие, доминирующей производственной группой становятся работники данного предприятия. Последующее закрытие предприятий в таких поселениях (что происходило в 90-х гг. XX в.) приводило к тому, что большая часть населения не имела возможности социально, а главное — производственно переориентироваться. В то время как административный центр — Владивосток — представляет собой город «широкого профиля» в социальном* и экономическом плане, что делает его стабильным-и жизнеспособным в условиях «разрухи» 1990-х> годов.

Наиболее самостоятельными экономическими и административными центрами территории Дальнего Востока становиятся города, находящиеся на максимальном удалении от

Владивостока и не втянутые в орбиту его непосредственных интересов. Это города Хабаровск, Благовещенск, Николаевск, Советская Гавань и др. Они являются самостоятельными центрами «колониальной» политики правительства в своих районах.

Схема освоения Дальнего Востока, как и клише по созданию его системы управления, заимствуется из практики освоения и администрирования сибирскими острогами. Еще с XVII в. строительство острогов в Сибири, а таюке создание чертежей по их планированию, ведется согласно определенному плану. Контроль за этим строительством осуществляется администрацией Сибирского приказа (Артемьев, 1998: 142). Важно, что неисполнение всех требований по возведению острога приводило к его уничтожению властями. «Плановое» строительство сначала городов, а затем острогов, становится важным следствием не только формирования военной мощи на осваиваемом пространстве, но, главное, фактором узнаваемости архитектурного жанра, принятого в России (Замятин, 2004). Именно такой процесс (калькирования привычных национально культурных штампов из одного пространства в другое) строго говоря, и может быть назван процессом символического освоения пространства, или процессом его (пространства) кодификации. Процесс кодификации - это процесс, осуществляемый в условиях властных конструктов (описание территории с целью контроля). Иначе говоря, есть смысл описывать то, что1 необходимо сберечь, или то, что есть смысл контролировать, а это собственно то, что и призвана' осуществить любая власть. Такой контроль- осуществляется* в том числе, при, помощи требования* дублирования-привычных форм общежития. В привычном, пространстве новых городов формируется и привычный.образ жизни людей.

Таким образом, осваиваемое пространство — это еще и пространство, наделяемое некоторыми социально значимыми символическими маркерными точками, вокруг которых начинает нарастать символика эпистемологических референций (Эко, 1998). Например, установление четких границ по владению территорией приводит к тому, что эта территория начинает осваиваться, и в поле зрения человека начинает попадать все большее количество географических объектов. Затем эти географические объекты, получая прописку в социальной практике человека, приобретают уже индивидуально-экзистенциальный или социально-исторический смысл. Какой бы то ни было объект может иметь смысл лично для меня, поскольку я пережил «вокруг него» определенные эмоции или может быть значим для общества (государства), поскольку «вокруг него» происходили важные события исторического характера. В результате значение этой территории возрастает от обилия символики, связанной с ее владением-использованием. Замеры этой территории начинают производиться не только метрически, но также1 с привлечением исторической и индивидуальной памяти. Расширение символизации пространства (территории) осуществляется в результате практического освоения места, которое шло по определенной схеме:

1. Создание, постройка, укрепление и т. д. первоначального пункта заселения территории - форпоста, возникновение маркерных точек (см. рис. 2) - точек отсчета освоения пространства. В условиях Дальневосточного региона такими точками становились города1, остроги первопроходцев, зимовья (Артемьев, 1998). Изменение первоначального пункта заселения было достаточно динамичным. Эволюция таких изменений следующая." Первоначально основывается город или острог

1 Как пишет С.Н. Баландин: «Термин «город» в древнерусском языке обозначал не город в социально-экономическом значении этого понятия, а лишь укрепленное поселение (крепость) в отличие от неукрепленного» (Баландин, 1974: 187). Такое понимание города само по себе становится формой национального символического закрепления географического пространства. поселение, содержащее ограждение из «стоячего тына» (Баландин, 1974: 9)) с функцией военной крепости. Далее города-остроги реорганизуются в торговые центры. Наконец, возникает город как центр развития торговли, определённых промыслов, ремёсел, центр сельскохозяйственной округи (Цит. по: Резун, 1991). Достижение последней стадии развития города становится возможным при соблюдении второго условия и развития второй фазы расширения региона.

2. Радиальное расширение хозяйственных районов вокруг первоначального пункта. Охват территории хозяйственной деятельностью поселенцев. Так, например, вокруг Хабаровки (с октября 1893 г. - г.Хабаровск) с 1858 г. идет расселение постоянно прибывающего населения. Уже в 1861 г., как об этом пишет Ф. Буссе, переселенцы двинулись из окрестностей Хабаровска на освоение ЮжноУссурийского края (Буссе, 1895). Причем, он же отмечает, что этому движению предшествовало занятие войсками бухты, Посьета в 1859 г. и создание в 1861 г. пограничных военных постов — т.е. создание форпостов, из которых начинает осуществляться дальнейшее развитие «хозяйственных промыслов» региона.

Примером возникновения объектов, влияющих на хозяйственное расширение территорий, может стать активно появляющаяся на Дальнем Востоке золотодобывающая промышленность и промысловая (рыбная, пушная) отрасль. Так, на территории, получившей с 1934 г. название Нижне-Амурской области (районы: Ульчьский, им. Полины Осипенко, Тугуро-Чумиканский, Аяно-Майский, Охотский, Нижне-Амурский), еще с середины- 80-х гг XIX, в. идет активный рост золотодобывающих приисков., Появляются Находкинский, Трехсвятительский, Узкополосный, Уступный, Утесный, Медвежий Гольцовый (по р. Керби), Попутный, Подгорный (по р. Спивак) прииски. Эти прииски разбросаны по огромной территории района и на первых порах не имеют единой системы взаимодействия. По законам второй фазы освоения пространства они представляют собой лишь номинально взаимодействующие хозяйственные формирования. В 1889 г. возникает компания Ельцова и Левашова — первый опыт организации золотопромышленной компании, а следом в 1890 г. возникает Амгуньская компания Шадрина и Першина (Крючков, 1940: 31). Появление этих компаний означает внедрение первого опыта организации взаимодействия в золотопромышленном деле между различными хозяйственными субъектами, разбросанными по территории. Такое взаимодействие приводит к формированию единого пространства, по крайней мере, в рамках отраслевого взаимодействия. Такое пространство фактически представляет собой постоянный канал по экономическому взаимодействию между различными районами огромной территории Дальнего Востока. Там, где этот канал «проведен», можно говорить об освоении пространства.

Тем не менее, это пространство по-прежнему остается мало разведанным. Хозяйственные практики на территории этого пространства узкопрофильные и относятся лишь к определенному виду деятельности. Такие районы-угодья, ориентированные на локальную хозяйственную деятельность (в данном случае золотодобывающую) еще слабо обустроены, что свидетельствует об их временном характере. Такие «угодья» прекращают свое существование после окончательной выработки ресурса, а значит, в них не предполагается развитие социальной базы и их дальнейшее расширение. Они, собственно, и не предназначены для этого. Это то, что мы видим на примере Шкотовского и Сучанского районов, первоначально - крупных самостоятельных промышленных центров' с численностью рабочих на цензовых предприятиях до 500 человек. В. дальнейшем эти районы теряют свою привлекательность, а вместе с ней и население. Как следствие, интенсивность освоения территорий вокруг этих районов перестает быть активной.

Взаимодействие с «метрополией»-форпостом и хозяйственными угодьями происходит только как товарообмен необходимыми продуктами с одной стороны и природными ресурсами с другой. Однако появление добывающих компаний свидетельствует о более или менее устойчивых налаживающихся коммуникативных связях между угодьями. Такие связи поддерживаются в результате ревизионной переписки, стабильного вывоза, например, добытого золота в «метрополию», организации и взаимодействия с новыми золоторазведывательными экспедициями и т. д. Таким образом, налаженная коммуникация в делопроизводстве компании означает появление дороги в непроходимом пространстве сибирского, дальневосточного и пр. краев.

В советское время эти золотодобывающие районы начинают развиваться активнее. Происходит усиление коммуникативных взаимодействий как внутри конкретного угодья, так и между различными отраслевыми районами. К 1930 г. на месте старых приисков появляются приисковые управления. Возникают Колчановское, Херпучинское, Удыльское, Пильдо-Лимурийское, Кербинское и др. приисковые управления (Крючков, 1940: 35). В 1935 г. появляется поселок Херпучинский, и с этого момента фактически можно говорить о появлении нового форпоста в этом районе. По примеру приисковых компаний, в . советское время возникают массовые структуры по добыче пушнины и рыбы, с 1929 г. появляются' колхозы, бригады, группы, осуществляющие промысловую деятельность в, рамках государственной системы (см:, сноску 2 рис. 2). Это приводит к уплотнению' коммуникативной.сетй и усилению^возможностей освоения региона.

3. Развитие " отдаленных районов, граничащих с другими-форпостами. Создание этих районов связано со служебными функциями коммуникативного взаимодействия и товарно-продовольственного назначения между отдаленными первоначальными пунктами заселения. В таких районах возникают почтовые посты, предоставляющие лошадей для передвижения, заимки, полустанки, зимовья и т.д. С учетом появления таких районов идет расширение объема знаний о территории, но не ее освоение в прямом смысле этого слова (сноска 3 рис.2).

Рис. 2. Схема освоения территории Дальнего Востока

Еще Ф. Бродель отмечал эпизодический характер концентрации производства в XVIII в. и «незначительные размеры производственных единиц, их относительную распыленность и транспортные трудности» (Бродель, 2006: 345). Подобная распыленность означала, что центр производства, который размещался в городском поселении, обеспечивался многочисленными поставщиками, разбросанными на отдаленных от города территориях. В особенности это имело отношение к крупным городам (Бродель, 2006: 14). Специфика поддержания городов была связана со слабой производственной структурой самого города и поселения. Территория, примыкавшая к городу, не могла в полной мере обеспечивать его всем необходимым. Вместе с тем, способность к увеличению объемов поглощения товаров городом и поселением вела к увеличению охвата территории новыми товарно-продовольственными базами, которые и снабжали город всем необходимым наряду с теми территориями, которые непосредственно примыкали к городскому пространству. Данные факторы являются актуальными и в условиях освоения Дальнего Востока.

Товарно-продовольственные базы и пункты коммуникативного взаимодействия составляют часть инфраструктуры поселения. С момента их появления начинает осуществляться расширение нового пространства вокруг поселения. Вместе с тем, концентрация жителей идет именно в местах первоначальных пунктов заселения территории, что приводит к тому, что территории вокруг этих пунктов не могут осваиваться в полной мере - не хватает рабочих рук. Дальнейшее территориальное освоение носит очаговый характер. Возникают, как упоминалось выше, почтовые посты, охотничьи угодья, и пр. - пункты, которые возникают путем «выплескивания» некоторой части населения за пределы поселения. В условиях Дальнего Востока общее количество таких людей невелико. Огромные территории просто растворяли их. Появившиеся небольшие заселенные области в. огромном дальневосточном пространстве представляют собой известное пространство, носящее утилитарное назначение, но не дающее возможность в полной мере освоить это пространство. Постепенно хозяйственная деятельность таких пространств расширяется, и благодаря этому увеличивается, радиус охвата осваиваемого пространства. Расширение территорий таким образом не может быть бесконечным. Со временем их производственная^ деятельность ограничивается выработкой природных ресурсов, а административная-структура поселения вступает во взаимодействие с развивающимся административным ареалом другого поселения. Как следствие, такие участки не ориентированы на расширение хозяйственной деятельности человека, они означают лишь номинальное его присутствие на данной территории.

Закрепление территории осуществляется в границах заселяемого пространства, и происходит в виде радиального охвата территории, так называемый эффект «кругов на воде» (см. рис. 2). Идет процесс концентрического освоения пространства. В результате этого население с каждым новым кругом получает все больше и больше знаний о местности. Появление таких радиальных образований вокруг первоначального населенного пункта в дальнейшем начинает соприкасаться с аналогичной системой освоения вокруг другого форпоста или форпостов. Административные и хозяйственные районы с центрами в первоначальных пунктах освоения начинают смыкаться в своих крайних точках. Таким способом достигается максимальная полнота знаний о местности и максимальное хозяйственное освоение пространства. Географическое пространство оказывается поделенным между хозяйствующими центрами, а значит, пространство между этими центрами символизируется, вносится в географические карты, включается в единый кадастровый перечень востребованной земли и пр.

В условиях Дальнего Востока начальными точками колонизации -форпостами были Владивосток, Благовещенск, Хабаровск, Охотск, Николаевск - пространства А, В, С и т. д. (рис. 3). Появление этих форпостов становится возможным в результате активного расширения колонизационной политики в регион* из Иркутска, Якутска и др. поселений, к XIX в. не только^ основанными, но и уже обжитыми. Разбросанные населенные пункты в XIX в. составляют мозаичный каркас будущего Российского Дальнего Востока.

Затем эти населенные пункты, расширяясь сами, охватывают все большее пространство, «разбрасывая» работающее население, увеличивая хозяйственное пространство метрополии. Это пространство «обрастает» обслуживающими форпост поселками, зимовьями, дачами и т.д. За счет этого осуществляется хозяйственное освоение или заполнение пространства, а также включение или объединение первоначальных населенных пунктов (форпостов) в единое семиотическое пространство. «Артефактами» - четкими критериями освоения пространства, становятся дороги, позднее — фонарные и телеграфные столбы, т. е. объекты, входящие в систему административного (государственного) и частного (индивидуального) контроля. Такого рода объекты требуют постоянного надзора. Они выступают своеобразной сигнальной, экстрарецепторной системой внутреннего контроля освоенной территории. В случае если с данными объектами происходит авария (скажем обрыв провода), становится понятным, что при< данных обстоятельствах требуется вмешательство человека. В этом случае и территория, находящаяся^ зоне охвата таких «артефактов» также оказывается под контролем. Сам контроль осуществляется структурами, реагирующими на аварийную ситуацию находящимися в ближайших поселений. Очевидно, что такие объекты тянутся по огромным просторам земли от одного радиального образования освоенного пространства до другого.

Хозяйственное освоение региона (рис. 2) представляет собой расширяющееся пространство конкретного форпоста, т. е. первоначальной точки освоения1 территории, однако между форпостами образуется5 незаполненное пространство — ничейная территория (см. рис. 3); Территория;.которая оказывается на.-отдаленном1 расстоянии» от поселений, и не включается в хозяйственную деятельность ни одного из таких поселений. Причиной возникновения ничейных территорий становится малочисленность населения в осваиваемом пространстве, а также ограниченный интерес к собственно территории. В этом случае контроль осуществляется именно за объектами хозяйственного назначения - тонкими нитями дорог или телеграфных и электрических цепей, но не за всей территорией осваиваемого пространства.

Рис. 3. Формирование «пустующего» пространства в условиях проточного пространства Дальнего Востока

Общая доля таких освоенных территорий в сравнении с теми пространствами, которые еще следует обживать, ничтожно мала (см. выше показатели численности насления на общей площади Дальнего Востока). Такова схема освоенности дальневосточного пространства, сложившаяся к сегодняшнему дню. Эта схема становится результатом общей системы колонизации региона, осуществлявшейся еще в XIX в. По этому поводу П.А. Кропоткин писал: «И вот явилась мысль выстроить по Амуру и по Уссури на протяжении 3500 с лишком верст цепь станиц и таким образом установить правильное сообщение между Сибирью и берегами Великого океана» (Кропоткин, 1971: 349). Освоение такого участка земли могло происходить только лишь как номинальное закрепление территории, в которой связь между поселениями осуществлялась по реке. В условиях такой организации взаимодействий между поселениями, контроля над сухопутной территорией практически не осуществлялось. В результате закладывались специфические условия для формирования или вернее существования по остаточному признаку незаполненных пространств между населенными пунктами.

Незаполненные пространства не прописаны документально, неконтролируемы, если от них не исходит угроза для жителей заселенных территорий (на рисунке 3 это области между кругами-пространствами). Документально, исторически это те места, которые обнаруживаются в сухих сводках чиновников в реестрах переселения. Таких сводок масса. В этом случае ничего, как правило, не упоминается о том, как потенциальное пространство для «удобной жизни»1 было обнаружено. Совершенно ясно, что это пространство, неизвестное чиновникам, очевидно, существует для обывателя, деятельность которого на этой территории не является учтенной государством. Собственно, это трудно обнаруживаемые административными бюрократическими органами пространственные лакуны.

Появление пространственных лакун вызвано огромностью территории. Лишь ее часть может получить название и стать обозначенной в- топонимических объектах-. Эти объекты представляют собой, образно говоря, «складки бытия», уплотнения пространства — демографического, административного; символического и экономического. Демографическое уплотнение территории происходит в. результате увеличения-численности населения-в обжитом пространстве, что происходит как за счет естественного, так и искусственного прироста населения. Фокус административного уплотнения формируется в ходе активного влияния органов управления в данном пространстве (Говорухин, 2006: 229). Плотность символической составляющей определяется множественностью этнонимов, топонимов данной территории, а также степенью значимости тех или иных объектов данного пространства для населения. Наконец экономическая уплотненность возникает в результате концентрации хозяйственной активности населения на территории, а так же, как следствие этого, налаживания товарно-денежных отношений данной территории с другими.

Большая часть территории Дальнего Востока остается за гранью всех фокусов уплотнения. Топонимические объекты не могут отразить всю заполненность пространства. Между топонимами, а главное, между географическими объектами, которые в силу своей необычности могут получить название (прописаться), существуют семиотические лакуны. Это территории без названия. В условиях осваиваемого пространства это такие пространства, которые символически не наделяются привычными для поселенцев значениями, или содержат непривычные для поселенцев смыслы. В последнем случае лакуной для поселенцев также будет являться символическая реальность аборигенов и гештальты чужой культуры.

Лакуны, о которых идет речь — это участки освоенного пространства, которые оказываются за пределами легитимной хозяйственной деятельности людей. Пространственные лакуны находятся вне зоны социальных интересов административных органов государственного контроля. Особенностью появления пространственных лакун становится не только выпадение некоторых мест осваиваемой территории из поля зрения людей, но и потеря всякого интереса к территории, которая уже была обжитой. В последнем случае такое пространство постепенно начинает исчезать из памяти людей, классическое восприятие людьми такого пространства — лакуны: «а что у нас есть и такой район?». Оно выпадает из общего перечня хозяйственного благоустройства. Пространство, ставшее лакуной, со временем приходит в запустение (см. ниже).

Возникновение пространственных лакун становится следствием неравномерного притока населения на осваиваемую территорию, что в свою очередь порождает процессы проточности культуры на территории Дальнего Востока.

Условие определения пространственных лакун и собственно наличие проточности культуры — процесс достаточно сложный. Появление лакун на конкретной территории означает потерю связи властных структур с этой территорией. Важным условием получения знания о местности, как мы уже говорили, становится факт описания этого места в письменной реальности сводок и распоряжений властных структур. Лакуны же выпадают из поля зрения этих структур, а значит, становятся недоступными для документального' описания и делопроизводства. Однако, вполне очевидно, что такие лакуны могут быть обнаружены в рамках социологического исследования. Такого рода исследование позволяет не столько выявить сами лакуны, что можно сделать на уровне теоретизации, сколько дает возможность проследить процессы их (лакун) возникновения.

Условия образования лакунарного пространства связаны с социальной незаполненностью территории. Причем речь идет как о территории вне населенных пунктов, так и внутри таковых. И в том, и в другом случае эти территории не контролируются человеком (что и является условием определения лакунарного пространства), но размах последствий, такой неподконтрольности различен в обоих, случаях. В первом случае (внутри населенных пунктов) наличие таких пространств становится причиной активного разрушения инфраструктуры поселения. Лакунарные пространства являются зоной оттока населения из конкретного района поселения (чаще всего, города) и потому, причиной хозяйственного запустения района. Разрушающаяся сеть коммунального хозяйства на этой территории выступает частью экстрарецепторной структуры города. Город и коммунальные службы реагируют на разрушение хозяйства так же, как организм человека на нарушение кровообращения. Первоначально осуществляется попытка восстановления прерванного коммунального взаимодействия, либо «отсечение» его от теряемого пространства поселения. Практически это выглядит следующим образом: разрушающиеся дороги, тепловые магистрали и прочие объекты коммунального хозяйства определенного района сначала перестают финансироваться (восстанавливаться), а в дальнейшем перестают использоваться.

Лакуны вне территории поселения - это пространства, на которых изначально не существовало сетей социального и хозяйственного назначения, поэтому такие пространства остаются незаполненными. Несмотря» на очевидную разницу между двумя типами, лакунарного пространства, форма их существования одна, о ней говорилось выше: такое пространство не прописано и вербально не оговаривается людьми. Это условие позволяет рассмотреть оба этих пространства в некоторой связи. Таким образом, можно вывести следующие критерии общности двух типов лакунарных пространств:

• оба пространства (внутри города и за его пределами) формально представляют собой часть государственной территории, а значит, фактически соотносятся с некоторой конкретной административно-хозяйственной единицей в, государственном управлении

• в том и другом случаях существующие лакуны непрозрачны для наблюдателя и неконтролируемы административной* системой. Однако в рамках городского пространства исследователь может зафиксировать «падение интереса» у горожан к той или иной части города и проанализировать причины такого падения, сравнив его с общей политикой муниципалитета. В таком случае лакуна может выступать аналогом черной дыры, непроницаемой для наблюдения, но косвенно обнаруживаемой через преломление света других звезд. Лакунарное пространство за пределами городской черты может быть обнаружено таким же образом, но без использования факторов социальной рефлексии (смены отношения тех или иных социальных групп к пространству). • причины появления лакун в обоих пространствах напрямую зависят от финансовых вложений и от численности населения, заселяющего интересующие исследователя пространства. Наиболее эффективным способом исследования лакунарного пространства становится его анализ в городском, пространстве уже освоенной территории. При исследовании городского пространства система коммуникативного взаимодействия населения становится доступной для наблюдения и, как следствие, оказывается возможным определение значимости пространства в социальной сети взаимоотношений. Именно на территории заселенного пространства проявляются лакуны как следствие разрыва коммуникативного взаимодействия. В условиях анализа лакунарного пространства города становится возможным исследование дальнейшего его расширения.

Наиболее качественными лабораторными условиями по обнаружению лакун становятся* так называемые советские города. Это города; в которых идеология государства соответствовала единому принципу создания,- и организации, пространства: ■ Вместе с тем, изменение «заполненности» пространства города- проходит перед глазами людей, а значит, может быть обнаружено исследователем социологом. В ходе исследования социологу становится доступна слабая социальная организация городского пространства и условие существования лакун на данном пространстве, но главное, оказывается возможным проанализировать влияние лакун на «заполненное» социальное пространство.

4.2 Процесс возникновения и развития «проточной культуры» на примере пространственных лакун города Комсомольска-на-Амуре

Новый советский город эклектичен, он втягивает в свою орбиту различные социальные слои населения. Эти различные слои населения привносят в организацию городского пространства некоторый хаотичный порядок стилей социального поведения, стилей архитектурной застройки (Алексеев, 2003), что вызвано особым типом формирования жилых кварталов.

Особенностью советского города становится организация его пространства вокруг промышленных предприятий. Собственно появление города было естественным явлением, вызванным необходимостью обслуживания заводов, фабрик, шахт и т. д. Город рос вокруг очередных производственных объектов. В этой связи появление города было вторичным, первичным всегда оказывалось строительство самих предприятий. По такому принципу строились все советские города, многие из которых, например, города Амурск, Артем, Арсеньев и т. д. с численностью до 100 тыс. человек становились моноцентрическими, где единым центром оказывалось то единственное предприятие, вокруг которого и разрасталось городское поселение (Саначев, 2004). Города свыше 100 тыс. человек чаще всего содержат несколько предприятий, и как следствие, несколько формальных градообразующих центров. К таким городам относится Комсомольск-на

Амуре.

Первоначальная сегрегация населения такого города осуществлялась не по принципу социальной дифференциации, что было бы типичным для «старых» городов, а вследствие профессионально-производственного расселения. Отсюда, появляются поселки, в которых жили рабочие определенных заводов и фабрик. Впоследствии такое локальное «профессиональное» расселение стирается, однако структура организации физического пространства города к этому моменту уже четко обозначена и не претерпевает существенного изменения.

Данные условия расселения, а также «молодость» таких городов, в том числе и города Комсомольск-на-Амуре, позволяют определить динамичность процессов трансформации городского пространства, которые сохранились в памяти людей. В этом смысле город становится уникальной лабораторией для исследователя. В рамках социологического' исследования- он дает возможность, определить важные критерии формирования социальной карты- пространства, которая в свою очередь отражает- тенденции по расширению или сужению освоенной территории, увеличению или сокращению пространственных лакун территории.

История Комсомольска-на-Амуре - это история Советского Союза, изменение политического строя и разрушение идеологии которого приводит к изменению и в самом пространстве города. Эта странность взаимодействия политического режима и локальной территориальной организации , становится сегодня объектом исследования многих научных направлений, в том* числе, экономики, географии, истории; социологии (Барсукова, 2000; Чешкова, 2000; Берлинер, 2004; Замятин; 2004; Осьмук,. 2004; Уваров, 2006; и др.). Общая риторика исследований этого направления- сводится к тому, что в условиях стабильного функционирования городской системы, когда все органы городского управления работают, взаимодействуя друг с другом, а вместе с тем, и с государством в целом, портрет любого города индивидуален только своим внешним (архитектурным) обликом. Однако, в то время когда в государстве - а затем и в городе — начинают протекать деструктивные процессы, в каждом таком городе становятся прозрачными те особенные уникальные социальные черты, которые были ранее скрыты от широких слоев общества.

В современной российской действительности (после 1991 г.) социальные и экономические катаклизмы (то, что мы можем назвать процессом деструктивности) высвечивают скрытые механизмы социальной организации населения в городах - как раз то, что некогда было скрыто от внешнего наблюдателя. Эти механизмы проявляются в интенсивном оттоке населения из городов и фактической хозяйственной гибели многих из них (Берлинер, 2003). Основной причиной этого оттока является изменение всей системы социальной1 организации города, ориентированного на советскую мир-систему1. Катастрофичными эти процессы становятся в городах советского типа, к каковым можно отнести город Комсомольск-на-Амуре. Причина такой катастрофы была «заложена» в систему социальной организации пространства типичного советского города.

Предыстория Комсомольска-на-Амуре начинается в 1930 году, когда ВЦИК и Правительство РСФСР приняли, постановление о хозяйственном и культурном строительстве Дальневосточного края. В августе 1931 года на Дальнем Востоке было принято решение о сорружении. судостроительного* завода. В январе 1932 года в село

1 В* данном случае мы заимствуем валлерстайновское (постмарксисткое) определение мир-системы как типа целостного социалыккэкономического раавишя человечества (Валлерстайн, 2004). Такое понимание становится альтернашвой явлению мир-экономики Ф. Броделя (Бродель,1993) -локальному (относящееся к стране или группе стран) экономическому дрейфу в конкретной исторической эпохе отдельно взятою государства.

Пермское, расположенное на левом берегу Амура, прибыла правительственная комиссия, которая определила место строительства будущего Амурского судостроительного завода. Одновременно было принято решение о возведении авиационного завода в районе нанайского стойбища Дзёмги.

12 июня 1932 года был заложен первый камень сегодняшнего Амурского судостроительного завода. Именно этот день стали считать днем рождения Комсомольска-на-Амуре. Несколько позже, 18 июля 1934 года состоялась закладка и авиационного завода - будущего завода имени Ю.А. Гагарина. В тридцатые годы в городе было начато строительство заводов «Амурсталь» и «Амурлитмаш», завода по производству свинцовых стартовых аккумуляторов — аккумуляторный завод. Дальнейшее значимое событие, связанное с Комсомольском, было строительство нефтепровода Оха - Комсомольск,. Комсомольского нефтеперерабатывающего- завода: Сооруженные в. кратчайшие сроки, эти предприятия помогли решить острую проблему с горючим. Город Комсомольск-на-Амуре становится городом стратегического>значения.

В этой связи говорить о Комсомольске-на-Амуре как о городе моноцентрическом в. экономическом и административном плане нельзя. Сложная организация промышленной сети города и усложняет социальную организацию городского пространства, и приводит к формированию более жизнеспособной (вь сравнении с моноцентрическими городами) агломерации- поселения. В условиях упадка1; отдельных промышленных предприятий- города его-существование; поддерживается другими; предприятиями: В свою; очередь происходит отток*населения из одних районов города в другие -производственно более значимых. Подобная перекачка населения из одного района в другой позволяет зафиксировать не общую гибель всего города, а разрушение только отдельных его районов. Собственно такое разрушение районов и делает пространство этих районов хозяйственно невостребованным, т. е. лакунарным.

Историю города можно разделить на 4 этапа1. Это вехи становления идеологии города, как оценки собственной значимости в пространстве большого государства. Идеологические вехи выражают не только отношение жителей маленького города к собственному обживаемому и обжитому пространству, но и оценку отношения большого государства к маленькому городу. Смена идеологических вех демонстрирует рефлексию горожан на свое место в истории страны. Конечно же, такая рефлексия осуществляется через призму громоздкой по своим масштабам, но чуткой к ветрам политической конъюнктуры машинерии советской массмедиа. Помимо этого рефлексия формируется через осознание общих задач в отношении собственно цели развития всего государства. От этого зависит не только, что называется, самочувствие горожан, но и нормальное функционирование проточной культуры Комосомольска-на-Амуре, а значит, и собственно городского^ пространства. Закрепление дальневосточного пространства за Россией требует создания идеологем его освоения. С такими идеологемами связывается рекрутирование населения как в сам регион, так и в город Комсомольск (Савенкова, 2003). Идеологемы в этом случае стимулируют с одной стороны, активность пришлого населения принять участие в трудовом подвиге, а с другой - демонстрируют уже осевшему населению необходимость сохранить верность городу, которому отдано столько сил.,

Появление идеологем применительно, к городу связано^ трудовым

1 Такое-деление на-этапы становится аналогом исторических вех г. Янки-Сити^ описанных У. Уорнером, основным критерием выделения которых становится создание коннотативных форм оценки населением истории собственного города. Жители города сами определяют для себя те значимые рубежи, которые город прошел (Уорнер, 2000). подвигом его строителей. Активно популяризируемый подвиг ложится в основу властных позитов государства и определяет формы управления городом. Этапы-вехи становления города определяют и устойчивые интересы страны в отношении принципов освоения региона. Эти принципы демонстрируют постадийное расширение пространства от захвата территории в целом, до сужения интересов государства пределами самого города. В ходе такого расширения выражается и отношение к территории, и определяются горизонты хозяйственной деятельности человека в регионе. По мере сужения идеологических задач в отношении пространства «выделяются» районы Дальнего Востока, которые будут интенсивно осваиваться государством (населением), или не будут осваиваться в принципе. Таким образом, по умолчанию формируется идеология лакунарного пространства, в дальнейшем получившая отражение в реальной системе освоения территории.

Итак, рассмотрим этапы-вехи, выделенные нами в истории развития г. Комсомольска-на-Амуре. Первый этап — довоенное строительство города. Комсомольск этого времени — передовая страны. С этим периодом связаны: выбор места строительства будущих заводов, для чего приезжает правительственная комиссия; факт высадки будущих первостроителей города 10 июня 1932 года (собственно, это начало истории города); тяжелый ледовый переход особого строительного корпуса, пополнившего отряд первостроителей'в 1934-ом году (сегодня приобретающий особое значение); и прибытие в 1937-ом году комсомольцев! второго призыва* и хетагуровок.

Второй«- этап - повышение экономической? и социально-политической роли города во время войны. Город осмысливается* как плацдарм для формирования базы трудового резерва государства. Осознание значимости города в масштабах всего государства приходит от понимания трудового и военного подвига комсомольчан. Здесь важны упоминания в популярных изданиях о фронтовиках Комсомольска и о значении города в развитии трудового фронта страны.

Третий этап — послевоенное строительство города, его рост и расширение. Это период расширения трудового фронта в послевоенный период развития страны и участие в нем Комсомольска и комсомольчан, время формирования новой истории города, связанной с изменением его идеологии. Теперь город становится символом не трудового подвига его строителей, но скорее, свидетельством воплощенной мечты покорения природы советским человеком. В этой связи достоянием письменной реальности, закрепленной властными структурами в системе образования, становятся такие события, которые были бы способны демонстрировать именно такое значение города. В результате из истории города выбираются только такие факты, которые были бы связаны со значимыми для страны именами. По этой причине популяризируется посещение города Ю.А. Гагариным в 1967 г. и оставленное им послание комсомольцам будущего, факты трудовой биографии первостроителя города А. Маресьева и интернационалиста Ллойда Паттерсона и др.

Четвертый этап - постсоветская история города, которая в этом случае также понимается как история трагедии, которую разделил город со- всем государством. Меняется понимание роли города в жизни государства, акцентируется- внимание на формальном участии^ государства в судьбе города. В результате идеологическое оправдание и нынешней, и прошлой-истории города состоит не только и не столько в роли. Комсомольска1 в подъеме страны, сколько в усилении позиций Дальневосточного региона.

Все этапы схематично определяют индивидуальную историческую канву города и разделяют в целом его историю на два периода. Первый период самоценности Комсомольска, когда «страна жила городом», а горожане делали историю, когда его политическое значение было сильно само по себе, а история государства фокусировалась на истории города. Второй - период нивелирования исключительности положения Комсомольска («город живет, как и вся страна»). Самостоятельное значение Комсомольска для государства значительно снижается, а официальная оценка деятельности горожан дается в соответствии с критерием «участие в исторических событиях страны наравне с другими».

Вся история Комсомольска была пропитана советской идеологией. Во многом это связано с активностью строительства города именно в этот период времени, в соответствии с чем формируется общая идеология города как советского. В постсоветский период развитие города прекращается, а значит, и прекращается становление новых коннотаций в идеологии относительно города. «Советскость» Комсомольска отражается и в топонимике мест городского пространства. Подбирались, преобразовывались, создавались основные символы эпохи, названия, имена, институализирующие новую власть и государственность. Это можно видеть в названиях улиц: Советская, Комсомольская, Мира, Ленина, Октябрьский, Первостроителей, Пионерская, Аллея Труда, Кирова, Хетагуровская и т. д. В этих названиях отражены символы и ценности советской власти, имена-значимых для страны людей или людей, «вошедших в историю» города. Советская история^ консервируется- в социальной и морфологической структуре города, она плоть от плоти города.

Анализ социальной и морфологической структуры, позволит выявить, условия организации городского пространства и принципы формирования лакун в его пределах. Эмпирической базой исследования становятся:

• 4 фокус-групповых 1 + 1 «пилотное» интервью с жителями города, отобранными по возрасту и месту проживания. Отбор респондентов проводится среди так называемых типичных представителей (Ядов, 1998) города. Выбор респондентов производится случайным образом (приложение 1).

• Выборочный контент-анализ местной прессы за период с 50-х по 2000-е годы (газеты «Дальневосточный Комсомольск» (ДВК)) (см. приложение 3).

Контент-анализ направлен на анализ печатного издания официального органа местной власти. Этим обусловлен выбор органа печати в проводимом исследовании.

• Формальзованное контролируемое невключенное наблюдение.

• Формализованный опрос в г. Комсомольск-на-Амуре (п = 500), проведенный в 2007 - 2008 гг. Генеральная совокупность -население города Комсомольска-на-Амуре старше 18 лет (приложение 2).

• Неформализованное пилотное интервьюирование жителей города Комсомольск-на-Амуре. Выборка репрезентативна по территориальному и возрастному признаку (п = 140). Особенность эмпирической' базы детерминирует методику обработки материала. В основном, предполагается использование дискурсивных аналитических техник. В качестве основной аналитической техники предполагается использование фрейм-анализа (Гидденс, 1999; Ритцер, 2002; Мински; 2007). Фрейм - это абстрактный образ для представления некоего стереотипного восприятия (Мински, 2007). Таким! образом, фреймовый , анализ призван распознать стереотипные образы или смыслы. Выявление устойчивых сочетаний

1 Как нам видится, в данном случае это некий «гарантированный объем выборочной совокупности» (Добреньков, 2004; Кравченко, 2004). смыслов позволит определить не только саму сегрегацию городского пространства, но и наделение смыслом каждого из района города, динамику смыслов, и как следствие, организацию городского пространства, включающую сами смыслы. В качестве теоретической модели интерпретации данных предполагается использование концепции социального пространства Г. Зиммеля в интерпретации А.Ф. Филиппова (Филиппов, 2005в). Освоение пространства, в том числе, освоение проточного пространства, понимается как система распространения властного дискурса, задающего «социальную тональность» развития региона. Дополнительной основой для интерпретации выступают идеи социального конструктивизма, выдвинутые и обоснованные в работах А. Щюца и его последователей.

Исследование такого рода на примере города Комсомольска-на-Амуре было проведено автором при финансовой поддержке Фонда Форда грант № 1045-0845-1 в 2006 году, а также РГНФ грант 07-01-88180г/Т.

• Составлена «социальная карта» города Комсомольск-на-Амуре по данным интервью и контент-анализа местной прессы В ходе исследования было выявлено до тридцати объектов, которые фигурируют как неформальные районы города. Основным принципом выделения района становится его классификация как популярного или непопулярного. Число популярных районов варьируется от 16 до 4, в зависимости от возрастной группы респондентов. Число непопулярных районов - от 20 до 6. Ниже приводим*пример таких районов по пяти фокус группам1 от 16 до 30'лет (пилотажного1 исследования)- в таблице 4, и от 16 до- 30 (базового исследования) в табл. 5; групповое исследование-от 30 до 40 лет и от 40 до 50 - в табл. 6, от 50 и старше - в табл. 7.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, территория, принадлежащая государству — это не только и не столько пространство, заселенное людьми, являющимися гражданами этого государства. Это территория, которая заполняется механизмами властного взаимодействия. Власть (экономическая, политическая, административная) проявляется везде, где существует возможность обоснования целесообразности человеческой деятельности. Наиболее ясно это обнаруживается именно там, где общество не сумело в полной мере освоить территорию. Именное такое слабо освоенное пространство способно обнаружить наиболее значимые черты символического властного давления.

Пространство, входящее в структуру полномочных функций чиновников, сохраняет свою осмысленность. Такое пространство на сегодняшний день не сужается и не исчезает из реестров административной системы контроля, в противном случае исчезнет почва для рекрутирования администраторов. Однако хозяйственное освоение незаполненных территорий не ведется, поскольку во властной системе отсутствует способ дробления полномочий, направленный на охват различных территорий региона. Это означает, что чиновники» не перемещаются на «непаханое» поле незаполненных территорий-лакун, а мигрируют в район или город с большими административными полномочиями, где этих лакун нет.

Территория, Дальнего Востока, закрепление которой, за Россией происходит не- в результате сформированной поселенцами? традиции социальных отношений; а благодаря ' власти, сегодня оказывается в сложном-'положении. Население;данной, территории оказывается слабо прописанным в пространстве. Результатом становится незаинтересованность в освоении территории. Социальная система региона рекрутирует из своей среды аппарат чиновников, но этот аппарат не ориентирован на развитие региона. Отсюда происходит уменьшение контроля над самой территорией, ослабление мотивации ее дальнейшего освоения, что ведет к формальному административному сужению пространства и образованию новых лакун. В этом случае можно говорить о снижении интереса России как государства к Дальнему Востоку, а главное - о потере механизмов реального контроля за ним как за частью государственной территории.

В этом случае становится понятно, что политическая система не терпит лакун, и неизбежно пустующие территории начнут осваиваться и заниматься кем-то другим. Здесь необходимо четко ответить на вопрос: насколько нашей стране необходим Дальний Восток, и насколько его дальнейшее развитие как части нашей страны имеет смысл.

Список литературы диссертационного исследования доктор социологических наук Говорухин, Григорий Эдуардович, 2009 год

1. Августин Аврелий. О граде Божьем в 22 кн. Т. 1. книги 1-7 / Пер. с лат. — М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994. -395 с.

2. Августин Аврелий. О граде Божьем в 22 кн. Т. II, книги 8-13 / Пер. с лат. — М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994.-336 с. + VIII с.

3. Августин Аврелий. О граде Божьем в 22 кн. Т. IV, книги 18-22 / Пер. с лат. М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994.-405 с

4. Августин Аврелий. Исповедь / Пер. с лат. М.Е. Сергеенко. М.: Канон+, 1997.-464 с.

5. Алексеев, В.В. Азиатская Россия в геополитической и цивилизационной динамике XVI-XX веков / В.В. Алексеев, Е.В. Алексеева, К.И. Зубков, И.В. Побережников. Mi, 2004. - 125 с.

6. Алексеев, Ю.В. Градостроительное планирование поселений. Т. 1: Эволюция планирования: Учебник в 5 т. / Ю.В. Алексеев, Г.Ю. Сомов. -М.: Издательство АСВ, 2003. 336 с.

7. Андреева, Л.А. Религия и власть в России: Религиозные и квази религиозные доктрины как способ легитимизации политической власти в России / Л.А. Андреева. М.: НИЦ «Ладомир», 2001. - 253 с.

8. Андреева, Л.А. Сакрализация власти в истории христианской цивилизации: Латинский Запад и православный Восток / Л.А. Андреева. -М.: НИЦ «Ладомир», 2007. 304 с.

9. Аполлодор. Мифологическая библиотека / Пер. В.Г. Борухович. — М.: Ладомир, Наука, 1993. 213 с.

10. Апулей. Апология, Метаморфозы, Флориды / Пер. с лат. М. Гаспаров.- М.: Академия наук СССР, 1960. 435 с.

11. Аренд, X. Истоки тоталитаризма / Пер. с нем. — М.: ЦентрКом, 1996. -670 с.

12. Аристотель. Метафизика / Пер. с лат. М.: Эксмо, 2006. — 608 с.

13. Аристотель. Политика // Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории / Пер. с лат. Мн.: Литература, 1998. - С. 409 -738.

14. Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т 4 / Пер. с лат. М.: Мысль, 1984. -830 с.

15. Артемьев, А.Р. Строительство городов и острогов Забайкалья и Приамурья во второй половине XVII-XVIII вв. и типы оборонительных сооружений / А.Р. Артемьев // Отечественная история. 1998. - № 5. - С. 140 - 147.

16. Ауэрбах, Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе / Пер. с нем. М.-СПб.: Университетская книга, 2000.-511 с.

17. Афиней. Пир мудрецов. В 15 кн. Книги I-VIII / Пер. Н.Т. Голинкевич.- М.: Наука, 2004. 272 с.

18. Баландин, С.Н. Оборонительная архитектура Сибири в XVII веке // Города Сибири в досоветский период / С.Н. Баландин. -Новосибирск: Наука, 1974. С. 7 - 37.

19. Барсукова, С.Ю. Российское городское пространство: попытка осмысления / С.Ю. Барсукова // Российское городское пространство: попытка осмысления. — М.: Московский общественный научный фонд,2000.-С. 5-18.

20. Барсукова, С.Ю: Тенденции социального зонирования российских городов / С.Ю. Барсукова // Российское городское пространство: попытка осмысления. М.: Московский общественный научный фонд, 2000. - С. 39 - 57.

21. Барт, Р. Мифологии / Пер. с фр. С. Зенкина. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. — 320 с.

22. Батай, Ж. Проклятая часть: Сакральная социология / Пер. с фр. — М.: Ладомир, 2006. 742 с.

23. Батурин, Ю.М. Власть и мера («точные методы» в англо-саксонской политологии) / Ю.М. Батурин // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М.: Наука, 1989. - С. 128 - 149.

24. Бахитов, С.Б. Культ королевской власти в средневековой Англии V-XIII вв.: Учебное пособие / С.Б. Бахитов. Комсомольск-на-Амуре: Изд-во гос.пед.ин-та, 1997. - 117 с.

25. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. М.: Худ. лит-ра, 1975.-407 с.

26. Белл, Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования / Пер. с англ. М.: Академия, 2004. - 788 с.

27. Беовульф // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах / Пер. В. Тихомирова. М.: Худ. лит-ра, 1975. - С. 27 - 180.

28. Берлинер, Дж. Советское прошлое и российская экономическая трансформация / Дж. Берлинер // Экономическая история: Ежегодник. 20031 -М.: РОССПЭН, 2004. С. 9 - 20.

29. Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман / Пер. с англ. Е. Руткевич. -М.: Медиум, 1995. 323 с.

30. Беспрозванных, Е.Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений: XVII сер. XIX в. / Е.Л. Беспрозванных. - Хабаровск: Хабаровское книжное изд-во, 1986. - 336 с.

31. Бицилли, П.М. Элементы средневековой культуры / П.М. Бицилли. -СПб.: Мифрил, 1995. XXVIII + 244 с.

32. Блок, М. Короли-чудотворцы / Пер. с фр. М.: Языки русской культуры, 1998. - 712 с.

33. Бляхер, Е.Д. «Картина мира» и механизмы познания / Е.Д. Бляхер, Л.М. Волынская. Душанбе, 1976. — 154 с.

34. Бляхер, Л.Е. Социальный хаос: философский анализ и интерпретация: Дисс. . доктора философских наук / Л.Е. Бляхер. Владивосток, 1998.-335 с.

35. Бляхер, Л.Е. Революция как «блуждающая» метафора: семантика и прагматика революционного карнавала / Л.Е. Бляхер, Г.Э. Говорухин. -ПОЛИС. 2006. - № 5. - С. 58 - 75.

36. Бляхер, Л.Е. Очерки экономической культуры приграничья: региональный аспект / Л.Е. Бляхер, Ю.В. Зиньковский // Город «X»: провинциальные города России (теоретико-этнографические исследования). Сборник научных статей. Хабаровск, 2003. - С. 17 -32.

37. Бляхер, Л.Е. Концептуальные основания региональной социальной политики: монография / Л.Е. Бляхер, С.А. Левков. — Хабаровск: Хаб. кн. изд-во, 2005. 134 с.

38. Богданов, Г.А. Экономическое развитие города Новониколаевска (Новосибирска) в начале XX века / Г.А. Богданов // Города Сибири в досоветский период. Новосибирск: Изд-во «Наука». Сибирское отделение, 1974. - С. 223 - 239.

39. Бодрийяр, Ж. Забыть Фуко / Пер. с фр. СПб: «Владимир Даль», 2000. - 90 с.

40. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть / Пер. с фр. С.Н. Зенкин. -М.: «Добросвет», 2000. 387 с.

41. Болотов, В:В. Лекции по истории древней церкви. В 4 томах. Т. 3 / В.В. Болотов. М:, 1994. - 340 с.

42. Болотов, В.В Лекции по истории древней церкви. В 4 томах Т. 4 / В.В. Болотов. М., 1994. - 599+Х1Х с.

43. Бондаренко, Т. Ансамбль площадей (Бийск и Барнаул). Ресурсы1. Интернет. Режим доступа:http://www.bivsk.secna.rU/iurnal/b уез1:тк/п1-2 2005/тс1ех.ЫтЬ2504.2007.

44. Бубер, М. Два образа веры / Пер. с фр. М.: «Республика», 1995. -463 с.

45. Булгаков, М. Мастер и Маргарита. Театральный роман. Рассказы / М. Булгаков. Алма-Ата: Жалын, 1988. - 512 с.

46. Бурдье, П. Социальное пространство и генезис «классов» / Пер. с. фр. // Социология политики. М., 1993. - С. 5 - 82.

47. Буркхард, Я. Век Константина Великого / Пер. с англ. Л.А. Игоревского. М.: ЗАО Центрполиграф, 2003. - 367 с.

48. Буссе, Н.В. Остров Сахалин и экспедиция 1853-54 гг. Дневник 25 августа 1853 г.-19 мая 1854 г. / Н.В. Буссе. СПб.: Типография Ф.С. Сущинского, 1872. - 164 с.

49. Буссе, Ф.Ф. Переселение крестьян морем в Южно-Уссурийский край в 1883-1893 / Ф.Ф. Буссе. СПб, 1896. - 170 с.

50. Бродель, Ф. Динамика капитализма / Пер. с фр; Смоленск: «Полиграмма», 1993. - 124 с.

51. Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм,

52. XV-XVIII вв. T. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное / Пер. с фр. JI.E. Куббеля. М.: Изд-во «Весь мир», 2006. - 592 с.

53. Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 2. Игры обмена / Пер. с. фр. JI.E. Куббеля. М.: Изд-во «Весь мир», 2006. - 672 с.

54. Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 3. Время мира / Пер. с. фр. JI.E. Куббеля. М.: Изд-во «Весь мир», 2007. - 752 с.

55. Бродель, Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II: В 3 ч. Ч. 1 : Роль среды / Пер. с фр. М.А. Юсима. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 496 с.

56. Бродель, Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II: В 3 ч. Ч. 2: Коллективные судьбы и универсальные сдвиги / Пер. с фр. М.А. Юсима. М.: Языки славянской культуры, 2003. - 808 с.

57. Бродель, Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II: В 3 ч. Ч. 3: События. Политика. Люди / Пер. с фр. М.А. Юсима. -М.: Языки славянской культуры, 2004. 640 с.

58. Бурдье, П. Социология политики / Пер.с фр. M.: Socio-Logos, 1993. -225 с.

59. Валлерстайн, И. Конец знакомого мира. Социология XXI века / Пер. с англ. под-ред. В.И. Иноземцева. -М.: «Логос», 2004. — 368 с.

60. Валлерстайн, И. Рождение и будущая кончина капиталистической миросистемы: концептуальная основа сравнительного анализа // Idem. Анализ мировых систем и ситуация в современном' мире: — СПб.: Университетская книга, 2001. — С. 19 — 62.

61. Вебер, М. Аграрная история Древнего мира / Пер. с нем. под ред. Д. Петрушевского. М.: КАНОН-пресс-Ц, «Кучково поле», 2001.63.