Горинские нанайцы: система природопользования. Традиции и новации: XIX - начало XXI в. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.07, кандидат исторических наук Мальцева, Ольга Владимировна

• Мальцева, Ольга Владимировна
• кандидат исторических наук
• 2008

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Мальцева, Ольга Владимировна

Введение

Глава 1. Горинские нанайцы. Традиции природопользования в 31 историко-культурном контексте (XIX - начало XXI в.)

1.1. Горинские нанайцы. История формирования этнолокальной группы

1.2. Характеристика природной среды и традиции природопользования 46 горинских нанайцев

1.3. Тенденции развития природопользования в конце XIX - начале 58 XXI в.

Глава 2. Экологическая культура горинских нанайцев (XIX - начало 83 XXI в.)

2.1. Этнокультурный ландшафт и способы освоения пространства

2.2. Экологический календарь и фенологические знания

2.3. Экологическая этика горинских нанайцев: рациональные и 110 мифоритуальные аспекты

2.4. Сакральные зоны и места

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Горинские нанайцы: система природопользования. Традиции и новации: XIX - начало XXI в.»

Актуальность.

В XX в. процесс промышленного освоения Сибири и Дальнего Востока кардинально изменил социо-культурную среду автохтонных сообществ. В экономических и политических условиях постосоветской России с целью сохранения этнокультурного многообразия ее регионов был разработан ряд законов, закрепляющих статус коренных народов Сибири, их права на общинное самоуправление, на пользование землей и лесными угодьями. Были приняты законы: «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока» (ФЗ 1991, 2001 гг.), «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока России» (ФЗ 2000 г.).

В контексте принятых правительственных решений Нижнее Приамурье, находящееся в административных границах Хабаровского края, заняло особое место в природоохранных и рекреационных практиках Дальнего Востока и всей России.

Нижнее Приамурье является зоной проживания коренных дальневосточных этносов. Расположенные в нижнеамурской части Хабаровского края более 10 государственных природных заповедников и заказников федерального и краевого значения содержат редкие и малочисленные виды флоры и фауны, а также археологические и природно-культурные памятники. В этой связи возникает проблема сосуществования традиционных и модернизированных систем природопользования без ущерба охранным комплексам, имеющим региональное и мировое значение.

Вопросы сохранения природного и культурного наследия регламентируются международным и национальным правом. В 1992 г. под эгидой ЮНЕСКО был разработан документ по применению Конвенции о Всемирном наследии. Согласно его положению все территории, сохраняющие историко-культурную память, воплощённую в памятниках архитектуры, археологии, этнографии и топонимии, причисляются к категории культурных ландшафтов и становятся объектами культурного наследия. Данная позиция нашла отражение в правовых и нормативных документах Российской Федерации.

В 2001 г. при разработке Земельного кодекса РФ (№ 136, статьи 1; 27; 68; 85; 94; 99; 100) и Лесного законодательства РФ (статьи 25; 48; 103) в список рекреационных и охраняемых участков были включены места традиционного проживания коренных малочисленных народов и этнических общин, природные и историко-культурные заповедники.

В законе от 2000 г. «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока России» (№ 104-РФ, гл.2, статьи 10 и 16) рассматривается территория традиционного природопользования, включающая объекты историко-культурного наследия, в том числе культовые сооружения.

Закон от 2002 г. «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры народов) Российской Федерации» (№ 73-РФ) касается проблемы сохранения нематериального и духовного наследия Дальнего4 Востока России. Реализация программ сохранения традиционных культур народов Сибири и Дальнего Востока увязывается с решением экологических вопросов.

В начале XXI в. этнокультурное пространство бассейна Амура находится под особым национальным и международным контролем: оно рассматривается как комплекс природных и этнокультурных объектов, расположенных в ареалах малочисленных этносов. Это определяет актуальность исследований, связанных с оценкой региональных этнических систем природопользования в единстве традиций и новаций.

На территории Хабаровского края (в Нижнем Приамурье) проживают 8 этносов, причисленные к категории малочисленных. Общины коренного населения организованы в районные и краевые Ассоциации КМН [Тишков В.А., 2004, с. 6].

Из коренных народностей особо выделяются? нанайцы. По переписи 1989г. нанайцев в России насчитывалось 12017 чел.; в 2002 г. 12355 чел. В рамках этого тунгусо-маньчжурского этноса выделяются 3 наречия (верхнеамурское;, среднеамурское, нижнеамурское) и 10 диалектов (правобережный амурский, сунгарийский, бикинский,. курурмийский; сикачиалянский, найхинский, джуенский; болонский, эконский, горинский) [История и культура нанайцев, 2003, с. 4-6; Нанайский язык, 1994, с. 37-38; Нанайцы, 1994, с. 239-242; Современное положение, 2004, с. 23].

Традиционно территории проживания-, нанайцев включали:' зоны низкогорных елово-пихтовых, лиственничных и- хвойно-широколиственных лесов; межгорные равнины, с болотами, марями, лиственными* лесами; и пойменными лугами; речную пойму - где развивалась традиционная-экономика, основаннаяша сочетании рыболовства и охоты1.

В XX в. воспроизводство' традиционной культуры нанайцев стало проблематичным в связи с процессами промышленного освоения региона. Перспектива сохранения этнокультурной специфики нанайского этноса и его/ локальных, групп сделала актуальными этнографические исследования; в данной области.

Объектом исследования настоящей работы стала горинская группа нанайского этноса, в историческом прошлом освоившая долины рек Горин и Девятка (приложение 1). Культура этой группы коренного населения вобрала, в себя многие черты, характерные для тунгусов, амурских нанайцев; и маньчжуров.

Хронологические и территориальные рамки исследования. Работа; охватывает период X1X-XXI вв., когда происходили наиболее значимые процессы трансформации этнической культуры нанайцев; Но для раскрытия различных аспектов темы приводятся также археологические данные и ссылки на события средневековой истории. В конце XIX в. территория^ горинских нанайцев была включена в Приморскую область Приамурского генерал-губернаторства. В 1927 г. в рамках решения вопроса о «туземном» административном устройстве на Дальнем Востоке был создан Горино-Самагирский округ в составе Нижнетамбовского района Николаевского округа Приморской области1. Позже (в 1928 г.) из данного округа выделился Горинский национальный район [История и культура, 2003, с. 34].

В 1930-е гг. национальные округа и районы (с 1938 г. - Хабаровского края) были включены в зоны промышленного развития Дальнего Востока. С 1939 г. ареал горинских нанайцев находился в административных границах Комсомольского р-на Хабаровского края. С 1962 и 1977 гг. его территория оказалась разделена между вновь образованным Комсомольским, а также Амурским и Солнечным р-ми, ставшими главными индустриальными узлами Хабаровского края.

В XX в. территориально-административные реформы в Хабаровском крае привели к исчезновению многих поселков (Бичи, Таломда, Бактор, Сорголь, Наан) и сокращению этнической территории горинских нанайцев. В 1980 г. произошла рекреация значительной территории Нижнего Амура, что обострило проблему природопользования коренного населения.

В настоящее время село Кондон (находится в административных границах Солнечного р-на Хабаровского края) сохраняется как единственное место компактного проживания горинских нанайцев с небольшой частью пришлого населения. На 2001 г. в селе проживало 483 чел; в том числе 431 коренных жителей, большая часть из которых нанайцы.

Предметом исследования является экологическая культура и традиции природопользования горинской группы нанайцев в контексте социокультурных изменений и связанными с ними изменениями культурного ландшафта.

Цель диссертационного сочинения состоит в реконструкции историко-культурного опыта освоения окружающей среды горинской группой нанайцев в динамике социо-культурных трансформаций.

1 Туземное хозяйство низовьев Амура в 1927-28 году, 1929, с. 152

Выполнение работы предполагает решение следующих задач:

1) охарактеризовать традиционную культуру горинской группы нанайцев, занимающей левобережную часть Амура;

2) выявить особенности практики освоения «горинцами» природных ресурсов левого притока Амура в историческом контексте;

3) дать оценку тенденций изменений. традиционного природопользования и оценить его современное состояние;

4) выделить рациональные и сакральные аспекты природопользования, включая способы культурно-хозяйственного и сакрального зонирования освоенных территорий.

Подобная постановка проблемы на материалах нанайского этноса и одной из его локальных групп осуществляется впервые.

История изучения.

В конце XIX - начале XX в. нижнеамурская территория оставалась слабоизученным регионом России. По поручению Русского Географического общества в 1855 и 1859 гг. экспедиции в Приамурье совершил известный натуралист Р.К. Маак. Предметом его изучения стало биоразнообразие края и занятия коренного населения [Маак Р.К., 1859]. Путешествуя по основному руслу Амура, Р.К. Маак проезжал участок реки Горин, один из рукавов которой впадает в Амур. В его письменных наблюдениях воспроизведены прежние названия населенных пунктов, старые гидронимы и фрагменты истории края. Особо ценны полевые записи путешественника об использовании нанайцами различных видов растений.

В трудах других этнографов кон. XIX - начала XX в. нанайцы представали не только хранителями архаики, они являли собой жизнеспособное общество рыболовов и охотников, занимающихся торгово-обменной деятельностью с Японией и Маньчжурией; ими была освоена вся прибрежная зона и создана система широких культурных и экономических коммуникаций [Шренк Л.И., 1883, 1899, 1903; Штернберг Л.Я., 1933].

Начало XX в. стало поворотным пунктом в деле изучения аборигенов и долины Горина. Горинский микрорайон с неоднородным составом населения, сочетающим тунгусские, амурские и маньчжурские традиции, давно привлекал внимание исследователей.

Огромную роль в изучении Приамурья внесли ученые-дальневосточники, к кругу которых принадлежал Е.И. Титов. В его задачу входило всестороннее изучение Приамурского края, в том числе истории, археологии, этнографии, лингвистики, географии, геологии, биологии [Арсеньев В.К., Титов Е.И., 2005].

В начале XX в. в Приамурье комплексный подход определял содержание краеведческих исследований. По инициативе В.К. Арсеньева при Хабаровском краеведческом музее и Дальневосточном государственном университете был создан Клуб любителей края и Общество изучения Амурского края.

Совмещая принципы-кабинетной и полевой работы, В.К. Арсеньев в своих естественно-исторических очерках Дальнего Востока, составленных в 1925 -1926 гг., дал характеристики этносов региона, особенностей <их языка, культуры, хозяйства1. Благодаря этим очеркам стало возможным провести параллели и выявить хозяйственно-культурные связи большинства коренных народов Приамурья. Значительно пополнили данные о культурах народов Нижнего Приамурья стационарные исследования, проведенные в регионе И.А. Лопатиным, Л.Я. Штернбергом, Л.И. Шренком.

Накануне революции 1917 г. свою деятельность в Приамурье начал И.А. Лопатин. Результаты его полевых изысканий вошли в монографию «Гольды амурские, уссурийские и сунгарийские». Этот труд с полным правом можно назвать энциклопедией, в которой собраны подробные сведения по материальной, духовной культуре, социальной организации нанайцев.

Обращаясь к истории этноса, И.А. Лопатин констатировал, что нанайцы, подвергшись влиянию маньчжуров и китайцев, стали перенимать стиль жизни; характерный для оседлых земледельческих народов: В начале XX в:, стала реальностью, по мнению исследователя, ассимиляция нанайцев маньчжурами: [Лопатин HiA.,. 1922].

Из-за начавшихся репрессии в 1930-е г.г. некоторые дальневосточные этнографы СССР. Уже в эмиграции И.А. Лопатин подготовил публикации собственного полевого материала. Его работы вышли в Лос-Анджелеском университете США [Lopatin J.A., 1939].

Другой известный этнограф-тунгусовед, С.М. Широкогоров, работая в Китае — в Харбине и Шанхае с 1920-х гг., пришёл к выводу, что современные этнографические: и" лингвистические черты нанайцев проявились в процессе поглощения северных тунгусов южными тунгусами и палеоазиатскими племенами [Кузнецов A.M., 2000; Ревуненкова Е.В., Решетов A.M., 2003; Shirokogoroff S.M., 1926].

В 1926-1927 гг. в горинском районе была предпринята экспедиция под-руководством Л.Я. Штернберга для сбора этнографического материала. В рамках этой экспедиции комплексное описание: населения р. Горин было сделано Н.Г., Каргером и И.И. Козьминским. Им удалось собрать коллекцию из 500 номеров и сделать 130 фотографий

В? своих путевых заметках о населении бассейна р. Горин Н.Г. Каргер сделал выводы, что «гаринский этнос» — самагиры, не представляют самостоятельной этнической единицы, а могут быть рассмотрены в. рамках нанайского этноса. Преобладание нанайских черт в материальной и духовной культуре^ горинцев отмечал также И.И. Козьминский. Но наряду с этим, исследователи выделяли тунгусский пласт, выраженный' в обрядах и поверьях местного населения [Козьминский И.И.,: 1929, с. 48]. В начале XX в., как подметил Н.Г. Каргер, тунгусские группы, адаптируясь к ландшафтам: и экологии Нижнего Амура, были ассимилированы нанайцами [Каргер: Н.Г.,. 1929, с.20-24].

Занимающаяся просветительской работой в Горюно-Амурской Красной юрте, А.П. Путинцева собрала интересные сведения по трансформации быта и сознания коренного населения Амура [Путинцева А.П., 1932]. Начало XX в. - это также время активного проникновения компонентов русской культуры и новых форм жизни в нанайскую среду. В быту у горинских нанайцев было отмечено появление рубашек-косовороток, цилиндров, резных наличников на домах. Социо-культурные изменения в стране способствовали коренному переустройству жизни аборигенов.

С 1940-х гг. начались исследования А.В. Смоляк среди коренных народов Нижнего Приамурья [Смоляк А.В., 1975, 1976, 1979, 1980, 1983]. Работы этого ученого строились на основе анализа собственного полевого материала с привлечением архивных данных. Исследования проводились по трем направлениям - этногенез, хозяйственно-культурная деятельность и мировоззрение. А.В. Смоляк дала расширенное описание отличительных черт, культуры и быта тунгусо-маньчжурских и палеоазиатских народов юга Дальнего Востока, их взаимовлияния в культурно-хозяйственной сфере. Ею были детально исследованы социальная система и религиозные представления амурских народов.

Описанием этнокультурной ситуации на Горине, А.В. Смоляк обозначила перспективы дальнейшего изучения этой проблематики [Смоляк А.В., 1975, 1983, 2001].

В 1935 г. В.Г. Богораз направил на Нижний Амур первую археологическую экспедицию, которой руководил А.П. Окладников. За летний период было обследовано 200 разновременных памятников от Хабаровска до Николаевска. В 1959 г. А.П. Окладников продолжил археологическое изучение Нижнего Амура [Медведев В.Е., 1977, с. 14-15]. В результате анализа материалов были сделаны выводы об этапах становления культуры охотников и рыболовов низовьев Амура.

Используя междисциплинарный подход, ученый отметил реликты неолитической культуры в культуре нижнеамурских народов конца XIX -нач. XX в. Это промысловые технологии и орнаментальные мотивы; Анализируя* типы, орнамента на керамике (геометрический и криволинейный),. А.П. Окладников- указал на два ареала культур, соприкоснувшихся в долине рек Горин! и Девятка - культуры восточносибирского таежного района и культуры долина Амура;

Имеющиеся в распоряжении современных исследователей данные по* археологии, указывают на развитые формы производства и культуры,, существовавшие: в долине Амура с глубокой древности. И до сих пор' остаются неизвестными причины регресса нижнеамурских племен в< более поздние периоды [Деревянко Л.П., 1973; Деревянко АЖ, Окладников А.П.,, 1989]: :

В 1963, 1967, 1971, 1972 гг. работы в регионе продолжила Дальневосточная археологическая экспедиция Института истории, филологии и философии СО АН СССР, где под.руководством А.П; Окладниковашачали. исследования^ Е.И. Деревянко; В.Е. Ларичев, BtE. Медведев и:др; >■-■'.

В ходе осуществления-долговременных комплексных научных программ, Е.И. Деревянко отметила сочетание в хозяйстве и культуре амурских народностей компонентов, присущих кочевникам, охотникам-рыболовам и земледельцам, что проявлялось в домостроении; в особенностях культов, одежде [Деревянко Е.И., 1981].

На основе археологических, лингвистических и этнографических данных Е.И. Деревянко и В-Е. Ларичев показали разносторонний характер занятий древних обитателей Приамурья. В результате контактов с соседями северных и южных территорий происходили изменения в экономикегместных племен; В первые века. н.э. наиболее развитыми были амурские сушэни, которые разводили свиней, быков, лошадей, делали прочные стрелы и гибкие луки из тысячелистника, сибирского и черной березы. Они также строили глубокие землянки [Деревянко Е.И., 1981; Ларичев В.Е., 1980].

Экспедиции историко-этнографического отряда ИИФиФ СО РАН I960 -1970-х гг. под: руководством В.А. Тимохина были нацелена на изучение этнического состава: Нижнего Приамурья XX в. [Тимохин В.Л., 1971]. Во время поездок по Амуру В.А. Тимохину и его помощникам удалось собрать материалы о традициях освоения ландшафта. В настоящее время дневниковые: записи В:А. Тимохина, частично опубликованные, хранятся в фондах Музея Института археологии и этнографии СО РАН.

В 1970 и 1980-е гг. экологическая культура охотников, собирателей; рыболовов1; Сибири, Крайнего Севера и Дальнего Востока, имеющих . тысячелетний опыт проживания в, данных природно-климатических условиях, стала предметом комплексного изучения в этноэкологии.

Известнейшим исследователем истории и культуры малочисленных народов Дальнего Востока: и основателем дальневосточной: школы: является: Ю.А. Сём (1926-1995 гг.). Свою работу он проводил совместно с Л.И. Сем -специалистом по тунгусо-маньчжурским языкам. В спектр их научных интересов; входило; изучение материальной и духовной культуры нанайцев; этнической- истории.;, этнопедагогики, филологии, народной- медицины, топонимики. Результаты исследований были представлены почти в 350 работах, в том числе в фундаментальной монографии «Нанайцы. Материальная культура» [Сем Ю.А.,. 1973]. Но многие отчеты Ю.А. Сема легли на архивные полки. В списках незаконченных исследований оказались труды по топонимике [Тураев В.А., 2002].

- С 1970-х гг. в область научных интересов исследователей юга Дальнего Востока вошли: проблемы: генезиса; промысловой культуры и взаимосвязей; культур: народов Сибири и Дальнего Востока. В «Историко-этнографическом атласе Сибири» (1961 г.) были представлены разделы по транспортным средствам, жилым и хозяйственным постройкам, домашней утвари, одежде. Историко-типологический подход, характерный для этого фундаментального сочинения, позволил проследить эволюцию отдельных компонентов экологической культуры этносов Сибири, в том числе и нанайцев [Историко-этнографический атлас Сибири, 1961; Сем Ю.А., 1973].

Среди современных исследователей нанайского этноса можно выделить -труды ученых Н.Б:.Киле, С.В: Березницкого, В;В!. Иодмаскина, А.П. Самар [Березницкий С.В., 1996, 2000; Киле Н.Б., 1990, 1997; Подмаскин ВВ., 1998, 2002; Самар А.П., 1997]; Их работы посвящены следующим темам: способы и орудия рыболовного и охотничьего промысла; промысловая этика; народные приметы, связанные с погодными явлениями и т.д. Эта часть экологической культуры на сегодня представляет особый интерес, т.к. многие ее компоненты могут быть утеряны. Работы Н.Б. Киле и А.П! Самар — ученых-нанайцев, выделяются из общего ряда — они построены на сведениях представителей их родного этноса и детских воспоминаниях; их интерпретации во многом субъективны, но с другой? стороны их информация1 систематизирована: и соотнесена* с существующими в этнографии концепциями [Киле Н.Б., 1997; Самар А.П., 1997].

Главным звеном в изучении хозяйственных форм автохтонного населения Амура стала систематизация накопленных знаний по археологии и этнографии всего приамурского региона. Такой комплексный подход попыталась выработать группа^благовещенских и петербургских ученых уже в начале XXI в. [Болотин Д.П., Забияко А.П., Пан Т.А., Аниховский С.Э., 2005].

Мировоззренческая стратегия освоения и осмысления окружающей" среды, стала областью' этнографических исследований Т.Ю. Сем. Используя сравнительный метод, она выявила константы картины мира тунгусо-маньчжурских народов, аккумулированные в шаманской мифологии, где особую роль играет - птица (в роли демиурга), родовое древо (или древо жизни), лось, медведь [Сем Т.Ю., 1986, 1997, 2000]: На материалах анализа традиционного мировоззрения нанайцев Т.Д. Булгакова вывела нерасторжимость пространственных и временных категорий, показав, что в сакральном пространстве понятие «дорога» означает временной промежуток и календарный сезон [Булгакова Т.Д., 1999].

В последнее время особой темой исследований становится современное состояние хозяйства и культуры коренных народов Нижнего Приамурья. Проведя анализ' трансформационных процессов в этнических культурах региона в постсоветский период; Н:А. Месштыб пришла к выводу, что основные изменения в социально-демографической, экономической и культурной сфере связаны с индустриализацией и эколого-экономическим кризисом. Главными проблемами в крае, осложняющими возврат к традиционным видам природопользования, остаются сокращение объёма и качества амурской* ихтиофауны и таёжных ресурсов, обострение конкуренции за использование природных источников. В' сложившихся условиях традиционная экологическая этика перестаёт быть действенной-стратегией в жизнедеятельности современного населения Приамурья [Месштыб Н.А., 1994, 2007].

В конце XX в. решение вопросов экологии! и определения этнических территорий (или территорий традиционного природопользования) вышло за пределы академических исследований и приобрело научно-практическое значение, Аналитико-методологические разработки В.А. Тураева, А.Н. Ямскова были посвящены хозяйственно-культурной дифференциации ч коренных народов- Дальнего Востока, определению статуса этнической территории, типологизации территорий с учётом хозяйственно-культурной специфики. Предлагаемые учёными варианты природоохранных зон рассматриваются в контексте государственных проектов и предполагают-выработку соответствующей правовой базы (в виде законов и нормативных актов) [Тураев В.А., 1991, 2003; Ямсков А.Н., 1996].

В целом, при большом объеме исследований по этническим культурам народов Дальнего Востока, оценка систем природопользования нижнеамурского региона не разработана. «Культура притоков» Амура, по мнению многих исследователей отличающаяся от культуры большой реки, до сих пор не описана в полном объеме. Рассмотрение в динамике форм жизнеобеспечения и природопользования народов Нижнего Приамурья определяет перспективу данного исследования, его новизну и практическую значимость.

Методология.

Методологической основой работы являются концепции' современной» российской этнологии, определяющие1 принципы взаимодействия человека и природы. Первые суждения о взаимодействии людей и природы восходят к античности: в них наблюдается постепенный уход от архаического синкретичного миропонимания к рациональному осмыслению. Рационалистические подходы формируются в науке XVTII-XIX вв. Согласно теории географического детерминизма Ш. Монтескье и Ф. Ратцеля, качества v среды обитания предопределяли культуру человеческих сообществ [Аверкиева Ю.П., 1979, с. 23, 71].

Возникшее в XX в. в рамках американской этнологии направление «культурной» экологии» базировалось на изучении процессов адаптации различных сообществ ю природной среде. В учении Дж. Стюарда «ядро» (или «технологический базис») культуры испытывало воздействие природной среды, тогда как остальные культурные элементы развивались самостоятельно [Аверкиева Ю.П., 1979, с. 219-242; ЧесновЯ.В., 1976, с. 74].

В 1920-х гг. отечественная школа этнографии подошла к изучению взаимосвязи природной среды и этноса как целостной модели, в основе которой лежал принцип адаптации. В концепции С.М. Широкогорова-развитие этноса состояло из трёх основных этапов: на 1-м- он приспосабливался к- естественно-географическим условиям, выбирая для производства сырьё, соответствующее природному окружению; на 2-м этапе человек создавал новые материалы («вторичную среду») взамен естественным; на 3-м появлялась новая форма приспособления — социальная организация, как результат усложнения отношений к «вторичной» искусственной) среде [Широкогоров С.М., 1923; Широкогоров С.М., 2001, с. 102; Широкогоров С.М., 2002, с. 35-141].

В' 1970-х гг. этноэкосистемный принцип стал основой методики исследований советской этнографии. Отечественная5 наука* акцентировала динамику , взаимодействия; этнокультурных общностей и-, природной4 среды [Развитие этнической экологии? в России. — http: // www.biodat.ru/doc/lib/tishkovl.htm - 12.09.2005]. Ведущую; роль в. этом сыграла концепция; «антропогеоценоза» В.П. Алексеева, в которой^ рассматривались функциональные связи между человеческим сообществом, его производственной деятельностью и эксплуатируемой- территорией" [Алексеев B:TL, 1974, с: 305; Ямсков А.Н1, 2003;, с. 271-272].

В работах В.И. Козлова,этноэкология была выделена: «как особое научное направление на стыке этнографии и экологии* человека., занимающееся изучением5 традиционных систем1 жизнеобеспечения- этнических групп и этносов в целом» [Козлов В;И:, 1983; с. 8].

Взаимоотношения: трёх, главных блоков экосистемы - природы, этнического- общества и культуры, получили различную трактовку в отечественной этнографии. Так, Ю.В. Бромлей выявил взаимосвязь компонентов этносоциального и общественно-исторического развития; Он подчеркивал, что уже на первоначальном этапе формирования этноса закладывается механизм адаптации? к: первичным природным условиям, который консервируется в виде отдельных элементов культуры и составляет часть традиционного опыта, оставаясь неизменным даже в случае перемены территории [Бромлей Ю;В., 1981].

В 1980-х гг. при: изучении типологии культуры (на примере армянского села) советские ученые С.А. Арутюнов, Э.С. Маркарян, Ю.И. Мкртумян дали развернутый анализ понятия «этническая культура», которая была представлена как сложная система, включающая культуру первичного производства (КПП), культуру жизнеобеспечения (КЖ), соционормативную; и гуманитарную культуру [Арутюнов С.А.,: 1989; с. 200-228; Культура жизнеобеспечения; 1983, с. 3-73].

Многокомпонентная модель культуры легла в основу исследований А.В. Головнёва (1980-1990-е гг.), выделявшего материальную; экологическую, нормативную, духовную сферы социальной и хозяйственной' деятельности; относящихся к двум взаимосвязанным областям - обществу и природе [Головнёв А.В., 1995, с. 21-27].

В понимании культуры С.А. Арутюнова, Э.С. Маркаряна, Ю.И. Мкртумяна и А.В. Головнёва адаптация выполняет функцию связки между этносом и средой. В отличие от биологического; социокультурная адаптация выражается в перестройке человеческих • индивидов [Культура жизнеобеспечения, 1983, с. 3-73]. Принимаемые социальной, системой: новшества стереотипизируются-. и оседают в культурных традициях [Маркарян Э.С., 1981].

Согласно теории А.В; Головнёва, первоначально существующие культурные нормативы имели сугубо экологический смысл (промысловый; природоохранный^ гигиенический, физиологический); позднее нормативная культура стала подвергаться социализации и политизации [Головнёв А.В., 1995, с. 21-27].

Выделенная1 советскими и российскими исследователями; культура жизнеобеспечения или экологическая культура включала такие компоненты, как: поселения, жилище, одежда, пища с функциями потребления; производства и распределения, [Арутюнов С.А., 1989, с. 200-220; Козлов В.Й., 1991, с. 14-44; Культура жизнеобеспечения; 1983]. Производным её является: система жизнедеятельности, отвечающая- за экологически обусловленные формы социального поведения, направленные на-обеспечение существования коллектива за счёт ресурсов конкретной среды обитания [Арутюнов С.А., Мкртумян Ю.И., 1984, с. 23-26].

Сфера природопользования акцентирует внимание на практике освоения ресурсов среды обитания, в традиционных обществах составляющих основу хозяйства. В; пространственно-временном континууме культура-жизнеобеспечения имеет разнообразные1 вариации в зависимости от различных экологических зон.

Категория^ ландшафтно-экологического района- возникла в работах; М.Г. Левина; H.I I. Чебоксарова, И.А. Чебоксаровой. Ими: была: составлена классификация? хозяйственно-культурных- типов (ХКТ), в основе: которых лежали: способы хозяйственно-культурной деятельности в зависимости от сходных географических условий [Арутюнов С.A., l'989j.c. 208-217;. Левин М.Г., 1958; Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А., 1985, с. 184-196, 190-191 ].

BS концепции Э.С. Маркаряна, Ю.И. Мкртумяна рассмотрение хозяйственно-культурных, типов, позволяющих раскрыть обусловленность социокультурного комплекса теми или иными видами географической среды, составило основу ландшафтно-экологического подхода в изучении культур; [Арутюнов СЛ., 1989, с. 221-227; Культура жизнеобеспечения, 1983, с. 8792];

В 1980-е гг. в изучении, экологической культуры (культуры, жизнеобеспечения) .< назрела необходимость, расширения исследовательского; диапазона: с привлечением, данных смежных с этнографией- дисциплин. В концепции Л:Н. Гумилёва был сделан акцент на биоценозы географических зон, определяющих особенности- этнической среды [Гумилев: Л.Н., 2001, 2002]. В 1990-х гг. на стыке географии, экологии, культурологии и-этнографию возникло направление культурного ландшафтоведения; [Берг Л.С., 1930, 1952; Докучаев В.В., 1948; Иванова А.А., 2002; Калуцков В.Ы., 1995, 2000; Лихачёв Д.С.,.1987].

В современной? науке; термин «культурный; ландшафт» трактуется? с позиции естественных и гуманитарных дисциплин. Физико-географическое толкование берёт во внимание морфологические признаки природной среды и технико-экономические показатели развития района.

Ближе к гуманитарному пониманию определение культурного ландшафта как местности, осваиваемой на протяжении длительного исторического периода определённой общностью (конфессиональной, этнической), являющейся носителем специфических культурных ценностей.

Данный подход послужил основанием включения культурного ландшафта в число» объектов, культурного наследия. В 1992 г. понятие «культурный ландшафт» вошло в текст «Operational Guidelines for the Implementation of the World Heritage Convention» - основной руководящий документ ЮНЕСКО по применению Конвенции о Всемирном наследии.

В последней редакции документа изложена- система критериев ценности культурного ландшафта. Выделяются ландшафты как целенаправленно созданные (объекты ландшафтной архитектуры — парки, сады), так и естественно развившиеся (сельские, мелиорированные; созданные аборигенными экофильными экстенсивными культурами) [Описание культурного- ландшафта. - http:// www.oklandia.murom.ru/oklandia/ofic/progekt/IT/landshaft.htm. — 16.06.2007; Определение формата культурного ландшафта. — http: // future.museum.ru/part03/030203.htm. - 24.07.2007].

В изучении систем жизнеобеспечения* и этнокультурных ландшафтов, используются природно-экологический и историко/культурно-экологический подходы, которые акцентируют влияние природных условий на компоненты культуры жизнеобеспечения, социо-нормативную и духовную культуры. Природно-экологический аспект выделяет зональные и азональные компоненты (климат, почву, растительность и животный мир; рельеф местности и геологическое строение). Культурно-экологический подход выявляет локальную1 специфику этнических (культурно-исторических) систем, в пределах историко-этнографических (культурно-исторических) областей [Культура жизнеобеспечения, 1983, с. 97-101]

В природопользовании выбор стратегий хозяйствования (средо-ресурсосберегающей или сугубо потребительской) тесно связан с накоплением экологического опыта. Подмечено, что в традиционных сообществах соединяются экофильные установки и часто нерациональные подходы в эксплуатации ресурсов (среди них методы облавной, загонной охоты или запрудного лова). В современной этнографии решение дискуссионного вопроса о соотношении экофильного (природосберегающего) и экофобного (разрушительного для природы) подходов традиционных этноэкосистем основано на • анализе вариантов экологического поведения, связанного с механизмами регуляции добычи и воспроизводства природной среды [Арутюнов С.А., 1989; Бромлей* Ю.В., 1981; Кабо В.Р., 1972, 1986; Косарев В .Д. - http // kosarev. press.md/Eco&ethn-4.htm-31.07.20071.

В связи с трансформацией традиционной системы природопользования под влиянием социально-экономических процессов в этнографическую литературу вошло понятие «экологический кризис» [Козлов В.И., 1991]. Главная причина кризиса, по мнению А.В. Головнёва, это деформация отношений человек-природа, выразившаяся в поглощении нормативной культурой экологической [Головнёв А.В., 1995, с.23].

Протекание кризисных процессов в ландшафтно-этно-хозяйственных системах, согласно исследованиям современных российских учёных, происходит поэтапно: на смену одухотворённому «кормящему» ландшафту приходит обезличенная ресурсная природная система; этническую подсистему заменяет социальная, включающая «трудовые ресурсы» коренного и пришлого населения. Культура и система ценностей коренного ч населения уступает место потребительским отношением к природе. В целом ландшафтно-этно-хозяйственная система подменяется идентичной социо-эколого-экономической [Проблемы развития, с. 58-72].

В.Г. Бабаков считает, что кризисная ситуация скрывается в характере взаимоотношений традиционного и современного обществ [Бабаков В.Г., 1993].

В'2000-х гг. проблема сохранения традиционных систем жизнеобеспечения автохтонного населения и экологического баланса стала темой этноэкологического мониторинга. В практике и науке возникла необходимость регуляции традиционных занятий с позиции социально-экономических инфраструктур. Конструктивный путь решения проблемы предполагает определение параметров этнической территории (или территории традиционного природопользования) и уровней систем жизнеобеспечения [Лукьянченко Т.В., Ямсков А.Н., 2004; Садовой А.Н., 1992, 2001, 2003; Тишков В.А., 2004; Тураев В.А., 1991; Этнологическая экспертиза, вып.1, 2005; Яницкий О.Н., 2007].

По мнению А.Г. Ганжи, непостоянство природных условий и рост человеческих популяций обуславливают инновации в хозяйственной сфере, что выражается» в разработке новых орудий и освоении других видов природных источников [Ганжа А.Г., 1991]. В социокультурном плане накопленный общественно значимый опыт обобщен в культурных стереотипах и культурном образе «родная природа» [Арутюнов С.А., 1989; Лебедева Н.М., 1991].

Одной из форм аккумуляции представлений об окружающей среде является топонимика [Калуцков В.Н., 2000]. При расшифровке топонимического кода сакральных мест, в нем универсально проявляется" неотделимость хозяйственной направленности от ритуально-обрядовой функции [Карабулатова И.С., 2003]. Сравнительные исследования позволяют утверждать, что для архаических представлений о мире, представленных в топонимике охотничьих народов, характерно уподобление Вселенной телу жертвенного животного [Любимова Г.В., 2005].

Подобные исследования определяют методологическую базу данной работы, посвященной горинским нанайцам. В' основу аналитической части работы положены: сравнительно-исторический, ретроспективный, типологический методы и компонентный анализ; сбор информации определяли методы полевой этнографии, в том числе: включенное наблюдение, фото и видеофиксация, интервьюирование и тест-опрос.

Источники.

Представленные в работе источники отражают историю и культуру горинских нанайцев.

Фундаментом исторических исследований по горинским нанайцам стали опубликованные материалы переписей «инородческого» населения и карты. В карте, составленной П.П. Шимкевичем, «Распределение инородцев Амурского края до подписания Айгунского договора 1858 года» (на основе данных 1854 г.) содержится перечень «инородцев» и указатель их мест расселения по Амуру. По периоду XX в. в диссертации использованы физико-географические, административные карты, карты-схемы (по охотничьему хозяйству, кооперативному районированию).

Экспедиция Р. Маака дала развёрнутое описание, географических и этнографических особенностей Приамурского края. Составленные им таблицы по флоре и фауне края сопровождались свожом нанайских названий.

В конце XIX - начале XX в. предпринимались статистические исследования края. Данные переписи 1897 г. были положены в основу проведенного С. Паткановым аналитического описания народов Сибири [Патканов С., 1906, 1912]. Результаты переписи того времени показывают, ассимиляцию самагирского населения с гольдским [Патканов С., 1906, с. 149154].

В конце XIX в. изучение П.П. Шимкевичем хозяйственно-культурных особенностей коренных народов Приамурского края послужило базой для составления актового документа «Об инородцах Приамурского края». В зависимости от рода деятельности П.П. Шимкевич сгруппировал все этносы в 4 разряда: оседлые земледельцы, верховые охотники, оленеводы-охотники, рыболовы и охотники, живущие полуоседло и использующие собак1 [Дамешек JI.M., Дамешек И.Л., 1993]. Согласно приведённой классификации правительством была установлена квота налогообложения «инородческого населения».

1 ХКА, Ф. И-2, оп.1, д. 1 (а), Приамурские ведомости, № Ю4-1

В основу отчётов Н.Г. Каргера и И.И. Козьминского 1927-1928 гг. также легли статистические данные по горинскому населения 1927 г. Их исследования носили комплексный характер — производился сбор сведений по родовому составу, лексике, формам хозяйства, материальной и духовной культуре.

Первая и вторая половина XX в. отражены в административных документах, связанных с кооперативно-колхозным строительством на Амуре. В основном, - это делопроизводственная и статистическая документация, представленная в похозяйственных книгах, протоколах заседаний правлений колхозов, отчётах сельской администрации.

Документальные источники 1930-1940-х гг. представлены скупо. Причиной являются сложности начала коллективизации и включение горинской территории, богатой залежами олова и алюминия, в комплекс оборонно-промышленных предприятий.

С 1952 г. в колхозных делопроизводственных документах и похозяйственных книгах фиксируются населенные пункты, приводятся списки семей с указанием даты рождения и национальной принадлежности каждого домочадца, параметры хозяйства1.

Часть документальных источников середины XX в. представлена в архиве Солнечного р-на Хабаровского края. Реалии современной жизни сельского населения 1 отражены в стендовых докладах и отчётах сельской администрации. В тексте использованы статистические данные 2001-2002 гг. Л по с. Кондон (см. приложение 9).

Среди вещественных источников особое место занимают предметы традиционной материальной и духовной культуры нанайцев. В 2002—2004 гг. в фондах Музея истории и культуры народов Сибири и Дальнего Востока ИАЭТ СО РАН была описана коллекция по хозяйству (рыболовству, охоте, собирательству), декоративно-прикладному творчеству и культам нанайцев

1 ААСР, ф.9, оп.1

2 Администрация с. Кондон, Похозяйственная книга №1 (2001, 2002 гг.)

Амура. Значительная её. часть была скомплектована в 1960-1970-х гг. В.В. Тимохиным,. преимущественно из этнографических сборов в с. Кондон. Используя «консультационную помощь представителей горинских нанайцев— М:И. Тумали, К.И. Дигор, Е.Д. Самар, удалось атрибутировать, эту коллекцию.

Значительную часть источникового фонда диссертации- составляют архивные материалы. В собрании фототеки РЭМ: (г. Санкт-Петербург) находятся' уникальные фотодокументы, по Гори но-Амгу некой; экспедиции;, проведенной* в. 1926 г. ШГ. Каргером и И.И. Козьминским. Снимал, ее Е.Д. Шнейдер.' Фотоколлекция; состоит из снимков , населенных пунктов по р. Горин и р: Девятка, из типажей местного населения, предметов материальной культуры, обрядовых моментов;.фотографии снабжены-комментариями'.

Реалии колхозной жизни первой половины; XX в. запечатлены на. фотоснимках, хранящихся в фондах краеведческих музеев г.г. Комсомольска-на-Амуре, Хабаровска, с. Кондон; Они, в основном,.показывают подготовку к амурской путине, празднование календарных советских праздников.

В течение; 1940-1970-х гг. А.В. Смоляк в? районе Нижнего Амура, проделала.огромную работу по научной фиксации быта и культуры коренных народов: В- её: архив вошли фотоматериалы - съемка селений, жилищ, хозяйственных построек,.предметов; быта,,религиозных культов. В 2001 г. экспедиционный фотоархив- был опубликован в; виде альбома? «Народы, Нижнего Амура и Сахалина».

Значительную роль в осмыслении полевого материала; .сыграли неопубликованные: дневниковые записи: сотрудника ИИФиФ СО АН СССР BfA. Тимохина; 1963;. 1,967, 1971;, 1972 гг. В них - записи информаторов. из различных сёл по Амуру и конкретно - из с. Кондон. Эти данные дополняют авторские этнографические материалы.

Основную группу этнографических источников, представленных в диссертационном сочинении, составляют авторские полевые материалы.

1 РЭМ, фототека, коллекции № № 4200,4700

Поездки 1990, 1993, 1997, 1998, 2001, 2003, 2005 гг. были запечатлены в видео, фото, аудио формах. Сбор сведений производился в селах по р. Горин, и в г. Комсомольске-на-Амуре. Материалы опросов многообразны. Среди них: личные истории (биографического характера); истории-воспоминания о реалиях колхозной жизни, о послевоенной действительности; полулегендарные рассказы о прошлом; фольклорный материал (песни, легенды, предания).

В 1990-2003 гг. производился опрос среди амурских нанайцев в селах Кондон, Бичи, Нижние Хал бы, Бельго, Троицкое (Джари), Пайхин (Даерга). Наиболее интересными информаторами оказались 5 представителей клана кэвурских Самар (или кондонских Самар). Эта группа помнит место своего I исхода - р. Кэвур (верховья Амура). Представителем кэвурской ветви был легендарный Сэкэну Самар (Иннокентий Духовской). Он известен как кондонский староста, устроитель первой церковно-приходской школы в с. I

Кондон, первый нанайский предприниматель. Сэкэну Самар прожил 119 лет, умер в 1943 г. В настоящее время в Кондоне проживает 31 человек из его родни1. Каждый из 5 опрошенных человек заслуживает особого внимания.

Мария Иннокентьевна Тумали (Духовская), 1901 г.р-дочь Сэкэну Самара, была шаманкой, знатоком многих традиций горинских нанайцев. 1 Ксения Ивановна Дигор (1915 — 2001 гг.) — младшая сестра Марии

Иннокентьевны Тумали, стала продолжателем традиций кэвурских Самар. ч.

Роль проводника и переводчика на русский в общении со старейшими представительницами кэвурских Самар исполнила их племянница Екатерина > Дмитриевна Самар (родилась в с. Бичи в 1934 г.). От К.И. Дигор она переняла старинные знания и легенды. Получив высшее (медицинское) л образование, Е.Д. Самар занялась систематизацией информации, полученной t от своего деда Сэкэну Самара и от своей младшей тёти. Она записала и литературно обработала многие предания, приблизив их интерпретацию к современному пониманию. Некоторые сказки, легенды, ею унаследованные, были опубликованы в региональных изданиях (Древний свет: сказки, легенды, предания народов Хабаровского края, 1990)

Весной и летом 1998 г. часть кэвурских Самар (7 человек), под руководством двух старейших жительниц - А.А. Самар (1905 г. р.) и К.И. Дигор, совершила (при участии автора) поклонение культовым местам на р. Девятка. В 2001 г. летом состоялась (также при участии автора) вторая поездка по Девятке. Предчувствуя смерть, К.И. Дигор торопилась отдать поклон священным девяткинским местам и своей малой родине — островному стойбищу Наан. В церемониале приняли участие родственники, проживающие в Кондоне, Хабаровске и Комсомольске (10 человек). Во время плавания по Девятке К.И. Дигор в песенно-повествовательной манере исполнила легенды, молитвы, относящиеся к культовым местам на реке. Ночёвка в ходе поездки была устроена на одном из девяткинских островов. Около костра Ксения Ивановна рассказала сказку о небесной Пудин, сопровождая монолог импровизацией-подражанием сказочным героям.

Другая представительница кэвурской ветви Самар Мария Михайловна Самар (1928 г. р.), состоящая в родстве с кондонскими нанайцами, всю свою жизнь прожила в с. Бичи (на р. Горин). С массовым выселением людей из с. Бичи в 1980 г. она категорически отказалась его покидать. Дом М.М. Самар находился на окраине заброшенного посёлка, на песчаной косе, вблизи Бичинских утёсов, символизирующих духа местности Сэвэ.

У большей части информаторов старшего поколения (6 человек) воспоминания о традициях своей этнической группы сохранились фрагментарно - в основном по родительским рассказам [Переверзева О.В., 1999]. Среднее поколение горинских нанайцев (люди 40-50 лет) оказалось более информированным о традициях села, поскольку к этой категории относятся учителя-краеведы, мастера декоративно-прикладного творчества, работники хозяйственной сферы, администрация. Это группа людей, включающая несколько переселенцев из центральных районов Приамурья, с новым мышлением. Они обладают организаторским талантом, предпринимательским складом ума, имеют высшее образование. В большинстве случаев они являются интерпретаторами традиций (в преподавании краеведения), участниками сельского фольклорного ансамбля,' организаторами художественных промыслов. В настоящее время они играют роль связующего звена между современной и традиционной* культурой посредством популяризации культурного наследия.

Средин участников тест-опроса были представители младшего поколения — учащиеся начальной и средней школы с. Кондон (44* человека). На 2003 г. в местной школе в каждом классе училось примерно по 9 человек, отсутствовали 6 и 1 классы; самым многочисленным оказался ^ кл. (15 чел.), самым малочисленным - 2 кл. (3 чел.) (приложение 10 б). В национальном отношении большая часть учеников - дети из нанайско-русских семей; только 10 учащихся - чистокровные-нанайцы. Некоторые из школьников — активные члены кружка декоративно-прикладного творчества1- и хореографического ансамбля — призёры и лауреаты региональных конкурсов, фестивалей.

Помимо материалов опроса в работе были активно' использованы' лингвистические источники - это топонимика, нанайские термины, обозначающие природный ландшафт, флору и фауну. Каждый из населённых пунктов и каждое культовое место содержит топонимическую легенду, воспроизводимую в повествовании и в обряде почитания. Большую помощь в составлении тематического нанайского словаря оказала Раиса Александровна Самар (преподаватель нанайского в кондонской школе). Многие термины, обозначающие растительность, способы охоты и проч. оказались безвозвратно утеряны.

Письменные источники, использованные в диссертации, включают печатные и рукописные издания литературно-документального характера. В мемуарной форме выполнены многие работы Е.Д. Самар. Её воспоминания на основе детских впечатлений и рассказов старшего поколения были опубликованы в периодической печати и в виде книги («Род Самандё-Самар

Монгол» 1990, «Предания Древней? земли» 1995, «Под сенью древа родового» 2003).

Краеведческая: по содержанию работа В.Ф. Зуева также' включают архивные и мемуарные- материалы, дополненные художественной- прозой; («Утро древнего стойбища» 1990, «Горюн - священная река» 2001). Вышеперечисленные издания относятся к научно-популярной литературе и публицистике.

Отдельный' вид источника, составляет периодическая печать. В XIX в. все изменения, происходящие на территории Приамурья, публиковались на страницах газет «Приамурские ведомости»'. G 1990-х гг., после длительного перерыва, газета вновь стала выходить под;прежним названием.

Со второй половины 1980-х по 2000-е гг. в рубриках районной газеты «Дальневосточный Комсомольск» появилась информация научно-просветительского плана (статистические и аналитические отчёты, материалы краеведения)., В; Хабаровском; крае выходили цериодические; издания «Дальний Восток», «Тихоокеанской звезды», дальневосточные филиалы «Известий»; «Российской газеты», «Экономики и жизни».'

В целом, при подготовке квалификационного сочинения был обощен обширный свод источников, который; стал. основанием для; исследований по теме.

Новизна и практическая значимость. •

Новизна этой работы заключается в том, что впервые горинские нанайцы были описаны как особая этнолокальная группа нанайского этноса со своим историко-культурным опытом освоения ландшафта'; В раскрытии, темы; диссертации? были- использованы; принципы- культурного ландшафтоведения. На основе разнообразных, в том числе оригинальных полевых источников; была прослежена в динамике система жизнеобеспечения горинских нанайцев - от традиционных форм к модернизированным.

1 ХКА. Ф. И-2, оп.1, д. 1 (а), сшив. № 2417,2418,2422,2438,104-1

В ходе подготовки диссертационной работы, часть авторских материалов была использована в практике катологизации фондов Музея культуры и истории народов Сибири и Дальнего Востока Института археологии и этнографии СО РАН. В частности, было описано обширное собрание по нанайской и ульчской этнографии из фондов музея (2005 г.).

Дальнейшие результаты исследований по данной теме также могут быть использованы в музейной, культурно-просветительной и рекреационной деятельности, в региональных административных практиках, связанных с решением проблем коренных малочисленных народов Сибири и Дальнего Востока.

Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и приложений. В ней рассматриваются традиционные формы природопользования (в контексте этнической истории) и инновации (в рамках социально-политической истории), различные аспекты экологической культуры и сакрального мироустройства этнолокальной группы — горинских нанайцев. В 1-й главе воссоздается динамичная модель природопользования горинских нанайцев левобережной зоны Нижнего Приамурья. Во;2-ой главе раскрываются параметры экологической культуры этой группы: сезонная регламентация хозяйства; структура этнокультурного ландшафта, специфика промысловой и сакральной зон и особенности их трансформации; традиционная и модернизированная система ценностей в экологическом воспитании; рациональные и сакральные аспекты природопользования в пространственно-временном континууме.

Апробация. Материалы диссертационного исследования были представлены на конференциях и семинарах различного уровня* 2002-2006 гг., в том числе: на Годовых сессиях ИАЭТ СО РАН (2002-2004 гг.), на международной студенческой научно-практической конференции «Студент и научно-технический прогресс» НГУ в г. Новосибиоске (2002-2003 гг.), на V конгрессе этнографов и антропологов России в г. Омске (2003), на пятых Крушановских чтениях в г. Владивостоке (2006 г.). По теме диссертации опубликовано 17 работ общим объемом 14.5 п.л. Автор диссертации является одним из составителей каталогов ульчской и нанайской коллекции из фондов Музея истории и культуры народов Сибири и Дальнего Востока Института археологии и этнографии СО РАН [Нанайцы: каталог, 2005; Ульчи: каталог, 2004].

Заключение диссертации по теме «Этнография, этнология и антропология», Мальцева, Ольга Владимировна

Заключение

Диссертационное исследование, нацеленное на реконструкцию историко-культурного опыта освоения окружающей среды этнолокальной группы нанайского этноса, традиционно расселенной в долинах рек Горина и Девятки левобережной части Амура, предполагало решение следующих задач: охарактеризовать традиционную культуру горинцев; выявить особенности практики освоения ими природных ресурсов региона; выделить рациональные и сакральные аспекты природопользования; дать оценку тенденций изменений традиционного природопользования на протяжении XIX-XX вв. и оценить его современное состояние.

Диссертационное исследование опиралась на обширную источниковую базу и современные исследования в области этнологии, этноэкологии и географии. В ходе анализа истории и культуры горинских нанайцев в широком временном диапазоне в динамике соотношения традиций и новаций был получен ряд результатов, имеющих научно-теоретическое и прикладное значение.

Было установлено, что история заселения района рек Горин и Девятка (левых притоков Амура) восходит к неолитическому времени - к периоду становления культуры рыболовов и охотников речных долин.

К XVII в. хозяйственно-культурный комплекс населения района Горин-Девятка, как и всего Нижнего Приамурья, имел многокомпонентный характер. В характере охоты и частично оленеводства прослеживались тунгусские традиции. Строительные технологии (наличие домов с кановой системой отопления), распашной тип одежды, разведение огородных культур, свиноводство указывали на влияние культур земледельческих сообществ, сформировавшихся на юге Дальнего Востока и верховьев Амура.

Исследователи конца XIX - начала XX в. - Л.И. Шренк и С. Патканов, в составе нижнеамурского населения выделяли группу тунгусского происхождения самагиров с ареалом расселения в районе рек Горина, Девятки, озера Эворон и частично Амура. В 1926-1927 гг. экспедиционные исследования Н.Г. Каргера и И.И. Козьминского показали постепенную утрату самагирами тунгусского языка под влиянием нанайского. В XX в. эта группа существовала как нанайский род Самар.

Историю рода Самар А.В. Смоляк рассмотрела сквозь историю различных по происхождению патронимий, включенных в его состав. Поддерживая родственные связи с нанайцами Амура, эвенками и негидальцами, Самары стремились включить в свой род больше различных по происхождению элементов на условиях брачных отношений и правил доха. Длительное время различались Самары кондонские и ямхтинские. Между ними существовали расхождения в легендах о происхождении рода, в представлениях о загробном мире и в похоронно-поминальных комплексах.

Помимо Самаров на Горине проживали нанайские роды Дигор, Тумали, Джаксор (Заксор), Аймука, Альчека. К началу XX в. в состав горинского общества входили представители тунгусского, нанайского и маньчжурского сообществ.

Формирование в 1927-1928-е гг. Горинского самагиро-гольдского туземного района, включающего районы горинских и амурских нанайцев, способствовало слиянию двух групп нанайского этноса. В последующие года происходило стирание этнолокальных особенностей горинских нанайцев в результате приобщение к новым хозяйственным практикам и при введении общенанайского разговорного языка. С 1950-1960-х гг. - в период реорганизации рыболовецких колхозов и активного промышленного освоения Дальнего Востока, началось смешение коренных горинцев пришлым населением (русскими, украинцами, в отдельных случаях с немцами, представителями народов Кавказа) на фоне ухудшения демографической ситуации в целом. В горинской группе (численностью в 431 человек) на 2003 г. старше 80 лет была только одна женщина; в возрасте 60-70 лет - 1 мужчина и 2 женщины; 50-60 лет - 5 мужчин и 13 женщин. На современном этапе в существовании горинских нанайцев становиться отчетливой тенденция потери традиционных производственных навыков с постепенной утратой в повседневной жизни родного языка и одновременного сохранения отдельных элементов традиций. В контексте происходящих изменений особенно остро стоит проблема сохранения культурного наследия горинцев и реконструкции традиционных систем природопользования.

Особенности природно-климатических и ландшафтных условий Нижнего Приамурья, связанные с близостью тихоокеанского побережья и наличием главной водной артерии - р. Амур, а также с биоразнообразием на основе сочетания северных и южных видов флоры и фауны; определили формирование единого хозяйственно-культурного комплекса, основанного на рыболовстве и охоте.

С древности главную роль в жизнеобеспечении нижнеамурского населения играл промысел лососевых (кеты и горбуши). Однако обеспечение лососёвой продукцией жителей региона было неравномерным: от устья к истокам Амура косяки кеты и горбуши редеют, что формирует вариации в единой системе природопользования. В экономике населения Горина, по замечанию И.И. Козьминского, улов лосося варьировался от 400 до 1500 штук, что являлось недостаточным для стабильного существования промыслового коллектива в зимне-весенний период. Близкое расположение горинского участка к восточносибирской тайге обусловило приоритет охотничьего промысла населения. Богатство таежной фауны, местной речной и озерной ихтиофауны стало основой комплексного хозяйства, ориентированного на различные природные источники.

Горино-девяткинский участок, благодаря разветвленной водной системе, соединенной с Амуром, издревле служил «коридором» проникновения тунгусских традиций в амурскую среду. К числу исторических мигрантов принадлежали группы самагиров, освоившие горинский район, и первоначально дистанцировавшиеся от амурских нанайцев. Но в условиях чрезвычайно разреженного населения и сложных природно-климатических факторов в местной среде практиковаться взаимовыручка во время рыболовного и охотничьего промысла.

В конце XIX - начале XX в. у горинского населения еще сохранялись формы хозяйствования, имеющие тунгусские корни. Главным промысловым животным у них являлся лось {бую - «животное» от эвенкийского буюн). Вторым промысловым животным был медведь. Охота на него была коллективной, начиналась ранней весной или в феврале и считалась ритуальной: охотники, придерживаясь традиций, не применяли огнестрельного оружия. Детализированная «медвежья» терминология подчеркивает традиционные основы промысла (к примеру, эмбрион медведя назывался сиулиэ, медвежонок 7-8 месяцев — сирион, годовалый медведь — чайро, от 2 до 3-х лет — хоёр, от 3 до 4 лет - пуер, от 5 до б лет - агдима).

Большие масштабы промысловых угодий способствовали выработке у горинских нанайцев своеобразного охотничьего уклада. В зимний сезон охотничий путь измерялся 3 месяцами пешей ходьбы. Амуниция охотника состояла из лыж, лука, копья, самострела. Горинские нанайцы использовали нарты с упряжью из трех охотничьих собак. Для передвижения по болотистой местности и мелководным речкам служила берестяная лодка с плоским дном - эмати.

На начало весны, затем середину июля и начало сентября приходилась ловля речной и озерной рыбы (щуки, карася, сазана, линька, сига, тайменя; в июле — сома). При ловле мелкой рыбы горинцы использовали плавные сети, невода, подвижные крючки, надетые на длинное древко. В первых числах сентября часть горинского сообщества (в основном жители селений устья Девятки и Горина) устремлялась к Горину и Амуру на промысел кеты и горбуши. В разработке приемов рыболовства горинское население опиралось на промысловый опыт эвенков (тунгусов) и амурских рыбаков.

Существенную роль в хозяйстве у горинцев играло собирательство. В мае собирали дикий лук, черемшу (дикий чеснок); летом - корень сараны. В лечебных целях и как пищевые добавки использовали листья багульника (от простуды) и траву эухэхи (амурский дудник) — заменитель женьшеня и элеутерококка. Лесные дикоросы (лимонник, актинидия, дикая груша, слива, черемуха, клюква, брусника, голубика, жимолость) дополняли рыбную и мясную пищу.

Пограничное положение горинского участка - между восточносибирской тайгой и долиной Амура, способствовало выработке у местного населения гибкости подходов в освоении природных ресурсов. Промысел имел вариативный характер. К примеру, в один год охотник мог отправиться зимой на охоту, на следующий - влиться в ряды амурских рыболовов, на третий год - уехать на морской промысел. Если осенью одна часть горинских жителей выезжала на лососевую путину, то другая в это время могла заняться собирательством, охотой на дичь, торгово-обменной деятельностью.

Благодаря удобному географическому расположению к концу XIX в. в горинском сообществе приобрели устойчивый характер кооперация и торгово-обменные отношения. Посреднические связи нанайцев с эвенками и негидальцами сделали возможным развитие оленеводства. Горинцы отдавали своим соседям оленей на летний выпас; при наступлении зимних холодов они получали свои стада обратно, расплачиваясь за работу товаром, получаемым через обмен от ульчей и маньчжур. Также горинские промысловики поставляли ульчам медвежат для проведения медвежьего праздника, взамен они получали многовесельные лодки и предметы быта японского и китайского производства.

Мощным стимулом в развитии обмена являлась политическая ситуация. Еще в середине XVII в. цинская династия для сбора дани и поддержания порядка все народы Нижнего Амура и Сахалина расписала по родам и селениям согласно их положению в торговле. Влиятельным и зажиточным нанайцам маньчжурское правительство выдавало свидетельства сельских старшин. Все деревни самагиров на Горине подчинялись гольдским старшинам.

На внешний рынок амурские и горинские нанайцы поставляли шкуры соболя, лисы, нерпы, выдры, одежду из рыбьей кожи, одежду из растительной ткани, луки. Из Японии и Китая получали рис, водку (араки), табак, иголки, котлы, железные орудия, маньчжурские шелковые костюмы или ткани, хлопчатобумажные костюмы и ткани, шерстяную одежду, синюю шерстяную ткань, шаровары ковры, бусины, вееры, монеты, трубки.

Огромное значение для региона имели российские рынки сбыта. До 1917г. пушной товар с Дальнего Востока шел на Нижегородскую и Ирбитскую ярмарки, где пушнина скупалась представителями крупных русских и иностранных фирм. На р. Горин вся торговля была сосредоточена в руках самагира Сэкэну Самара - И. Духовского. Его хозяйство в с. Кондон состояло из трех домов и пяти амбаров. Он держал шесть коней, три коровы и двух бычков, 15 свиней, более четырех десятков собак. Имел огород, где выращивал бобы, табак, картофель.

За годы Первой мировой войны и революции с Амура и Забайкалья шкурки ценных пушных животных контрабандным путем утекали через маньчжурские рынки в Америку. Изменилось соотношение между внутренним потреблением промысловой продукции и сбытом ее на рынок. В 1913 г. население края использовало пушнины 25%, на продажу шло 75%; с 1923 по 1926 гг. внутреннее потребление ограничивалось 10%, сбыт составил 90%.

С установлением Советской Власти на Дальнем Востоке заказчиками охотничьей продукции стали Госторг и Дальохотсоюз. Вводились кооперативные формы хозяйствования. Бригадный способ охоты и плановые заготовки добычи привели к истощению близлежащих от населенных пунктов охотничьих участков. В 1927 г. для Дальохотсоюза в Горинском районе в большом количестве отстреливали белку, выдру, соболя, лисицу, колонка, лося, что привело к катастрофическому уменьшению естественных запасов пушного зверя.

В целях сохранения популяций промысловых животных было решено создавать центры племенного разведения зверей, зоопитомники, заказники. Новый опыт звероводства применяли в своем охотничьем хозяйстве и горинские нанайцы. Еще в 1906 г. по инициативе Сэкэну Самара в тайге создавали соболиные питомники. В 1910 г. Хабаровские власти (при содействии В.К. Арсеньева) приняли закон о запрете охоты на соболя в Горинской тайге на 5 лет.

В конце XIX - начале XX в. на Нижнем Амуре промышленный товарный характер стало приобретать рыболовство. Основными потребителями рыбных ресурсов на Дальнем Востоке были Япония и Китай, в прибрежных водах около Камчатки промыслом занимались американские фирмы. Эти страны стали инвесторами промысловой деятельности на Дальнем Востоке. Поскольку на Горине незначительный улов лососевых не позволял организовывать артели, горинские нанайцы организовывали рыбопромышленные артели на Амуре. Выловленная артелями рыба шла на засолку. Постепенно промысловая деятельность была поставлена под контроль государства. В начале XX в. в рамках государственных инициатив началось проектирование рыборазводных заводов.

Новационным явлением в экономике региона начала XX в. стало развитие земледелия, связанного с переселенческим движением. Низкий аграрный потенциал Нижнего Амура не привлекал крестьян. Основной контингент, попадающий в эту зону, — каторжники, военные поселенцы, промышленники. Единственно приемлемой формой земледелия в специфических условиях Приамурья оставалось огородничество. Горинцы культивировали капусту, картофель, табак, огурцы и маньчжурские злаки по технологиям, заимствованным от маньчжур, китайцев и корейцев. Однако огородничество у них имело второстепенное значение в жизнеобеспечении.

В конце XIX - начале XX в. в среде горинского населения выделилась группа людей, которые стали специализироваться на содержании оленей и лошадей для доставки грузов на золотые прииски.

В первой половине XX в. в районе р. Горин еще допускался свободный товарооборот промысловой продукции, частный извоз и работа по найму. В результате падения роли охоты (из-за хищнического истребления пушных и мясных животных и вырубки леса) у горинского населения возросло потребление покупной продукции. В 1950-1960-е гг. развитие техноэкополиса «Комсомольск-Амурск—Солнечный», охватившего район Горина и часть бассейна Амура (г. Комсомольск, г. Амурск), отрицательно сказалось на сырьевой базе промысловых хозяйств и обусловило утверждение стандартов жизнеобеспечения индустриальных сообществ.

В 1990-е гг. ненормированные и бесконтрольные действия компаний по заготовке древесины в регионе спровоцировали лесные пожары и высыхание рек. Население с. Кондон оказалось в изоляции от леса и оз. Эворон - зон традиционного промысла и сакральных центров. Возникли проблемы в отношении участка р. Горин, отошедшего в 1980 г. Комсомольскому заповеднику. Возникло явление скрытого браконьерства на запретной территории. В настоящее время система жизнеобеспечения жителей Горина включает: групповой выезд на осеннюю путину на Амур, огородничество (в частности, выращивание картофеля), собирательство мелкие промыслы. Формируются выездные бригады на лесозаготовки.

Подводя итог, следует подчеркнуть, что на протяжении XIX-XX вв. исконная ориентация горинской группы нанайцев на охотничьи и рыболовные ресурсы восточносибирской тайги, а также на торговую деятельность, стала подменяться направленностью на интеграцию в промышленное производство и в эксплуатацию ресурсов Амура. Промышленное развитие Приамурья второй половины XX в. и связанное с ним активное использование сырьевых ресурсов, вызвало дальнейшее отчуждение аборигенных сообществ от природной среды и изменение системы культурных ценностей, в том числе в области природопользования и жизнеобеспечения.

Особенности расположения района горинских нанайцев определило сосуществование охотничьего и рыболовецкого комплексов. Огромные площади охотничьих территорий, изменчивость миграционных путей промысловых животных обусловили экстенсивный способ освоения ландшафтов и привели к формированию представлений о безграничности тайги как промыслового пространства. При этом особое значение приобретали навыки ориентирования на местности и измерения длительности и направления пути. Детализированное восприятие пространства нанайцами отразилось в их умении воспроизводить планы местности на карте.

Таежный ландшафт речных долин определил характер локализации промысловых групп. У всех охотничье-рыболовецких коллективов освоенная территория разделялась на жилой участок и промысловую зону (включающую лес и озерно-речную систему). При их оценке выделяли «благоприятные» и «неблагоприятные» места. Основные поселения горинских нанайцев были привязаны к реке. Они имели долговременный характер.

По мере развития социально-экономических отношений в регионе, менялось зонирование пространства горинских нанайцев. Промысловая территория все дальше отдалялась от жилой зоны, поскольку на близлежащих участках леса происходило оскудение товарных запасов добычи.

В начале XX в. развитие экономики в Приамурье сопровождалось стягиванием населения к основному руслу, что означало угасание охотничьего промысла при росте значимости рыболовства. Лесной ландшафт утратил значение основы жизнеобеспечения. С усилением переселенческого движения под влиянием русской культуры многие села по Амуру и Горину изменили свой облик; они представляли собой поселения смешанной застройки и планировки — скученного, линейного и перекрёстного типов. Ориентация на укрупнение привела к сокращения мелких селений вдоль Горина, Девятки и в районе озера Эворон. Хозяйственная жизнь оставшихся поселков также изменилась. В селах Кондон, Бичи, Наан помимо огородничества получили распространение элементы животноводства.

В 1930-е гг. масштабные аграрные преобразования были связаны с введением в декларативном порядке молочного животноводства, в устройстве пахотных полей для выращивания картофеля, ячменя, овса, кукурузы. Жилой комплекс нанайских поселков в этот период дополнился домами ликбеза, банями, библиотеками, больницами. Все отчетливей стал проступать вектор индустриализации и урбанизации. В 1932 г. при строительстве города Комсомольска-на-Амуре упор делался на расчистку огромных площадей леса для карьерных разработок и заготовку древесины в качестве строительного материала. Началось стяжение населения Амура в города и прилегающие к ним районы.

Во второй половины XX в. по Горину и Девятке исчезли поселки Сорголь, Дабаку, Наан, Бакторда, Таломда. В 1981 г. часть земель вместе с селами — Таломда, Бичи перешла в ведомство Комсомольского заповедника. Единственным местонахождением горинских нанайцев оставалось село Кондон.

В 1990-2000-е гг. в Хабаровском крае развернули свою деятельность международные лесозаготовительные компании. Вследствие массовой вырубки леса долина реки Девятки и оз. Эворон для обитателей Кондона перестали выполнять функцию зоны жизнеобеспечения. Сформировалась экономическая и культурная зависимость района Горин-Девятка от города, промышленных инфраструктур, международных корпораций.

В XIX - начале XX в. традиционные промысловые практики горинского населения были основаны на рациональных знаниях о среде обитания и ее ресурсах.

Традиционный календарь горинских нанайцев сформировался под влиянием тунгусских, амурских, маньчжурских и русских традиций. По данным А.В. Смоляк, в амурских селениях бытовали разные системы отсчета времени и их комбинации. В их основе лежали солнечный, лунный и фенологический календари.

Сравнительный анализ промыслового года у горинских и амурских нанайцев показывает соотношение рыболовного и охотничьего промыслов в хозяйственной деятельности. У горинского населения выделялись периоды лова карповых рыб, имеющих гораздо большее значение, нежели промысел лососевых на Амуре. Охота в производственном календаре амурского и горинского населения также выделялась в отдельные периоды.

Организация охотничьего и рыбного промысла предполагала обширный репертуар фенологических знаний. Народные приметы имели привязку к годовому природно-хозяйственному циклу, разделенному на сезоны. Промысловые запреты играли роль ресурсосберегающих факторов: летом запрещался убой оленей, медведей и другой крупной дичи; зимой — молодняка, важенок.

К началу XX в. по мере трансформации жизнедеятельности нанайского общества, а также по мере развития межэтнических контактов в календаре горинских и амурских нанайцев стали происходить изменения. С расширением русского влияния на Амуре в нанайскую среду были привнесены европейские земледельческий и григорианский календари. В календарь Приамурья также проникали понятия китайского календаря 12-летнего цикла. В советское время календарное исчисление окончательно приняло директивный характер. Традиционные названия месяцев, имеющие естественно-хозяйственное значение, были заменены безличными формами.

Все объекты живой природы в окружении горинских нанайцев были связаны с системой норм и правил, которые возникали в ходе промысловой специализации горинских нанайцев. У горинских нанайцев, промысловое хозяйство определило серию экологических запретов, в которых неразрывно переплетались рациональные и мифологические начала, связанные с почитанием животных. Центральное место в них заняли образы лося (лосихи), оленя и медведя, тигра, которые соотносились с тунгусскими и амурскими формами мифоэкологических воззрений.

Вплоть до 1970-х гг. убийство медведя в берлоге или около берлоги нанайцами осуществлялось по тунгусским канонам. Расчленение туши зверя на части соответствовало правилам древней промысловой магии.

В горинской среде отмечена и другая форма почитания таежного зверя. Жители Кондона и Бичи брали на воспитание маленьких медвежат, после трех лет их отправляли к ульчам. «Медвежьи» родственные отношения сближали ульчей и горинских нанайцев.

Тигр, наряду с медведем, прочно занимал нишу «хозяина тайги» и помощника в охоте. Зная повадки тигра и медведя, охотники умело регулировали свои действия в тайге. Их промысловые стратегии формировались из сочетания рациональных знаний и мифоэкологических традиций.

Основные положения промыслового этикета закреплялись охотником еще в юношеском возрасте. В обучении мальчика, юноши охотничьим и рыболовецким навыкам большую роль играл отец или дядя по материнской линии - гуси, старший брат. Формой постижения традиционных знаний и системы ценностей являлось устное народное творчество (сказки, рассказы — тэлунгу или нимгаи), традиционные игры. Единение опытных охотников и новичков происходило в сложных промысловых ситуациях, к примеру, в охоте на медведя.

С развитием рыночных отношений происходила трансформация экологической этики: экофильные тенденции уступали место экофобным, росли потребительские подходы. В горинской среде выделились преуспевающие промысловики, живущие с оборота охотничьей продукции — пушного зверя. Развивающееся кооперативное движение делало ставку на таких удачливых промысловиков. В этот период отмечается массовый забой лосей, без соблюдения сезонного регламента, истребление популяций соболя, белки

С 1930-х гг. в результате коллективизации при ориентации на оседлый образ жизни с аграрной основой, а также в ходе социальных экспериментов, связанных с укрупнением селений и введением интернатского воспитания, началось размывание стандартов промысловой этики. Организация охоты на кооперативных началах нанесла удар по охотникам-единоличникам, которые стали позиционироваться в качестве браконьеров. Традиционные орудия лова и приемы искоренялись. Постепенно охотничий промысел стал восприниматься как отходничество. Практики традиционной охоты были подорваны во время Великой Отечественной войны. Большинство семей в Кондоне осталось без отцов, старших братьев, сыновей. В них воспитание мальчиков было возложено на женщин. Была утеряна преемственность передачи традиционного опыта по мужской линии.

Во второй половине XX в. процесс индустриализации региона вызвал дальнейшее отрицание традиционных норм природопользования, поставил под сомнение его охранительные принципы. Анализ современной ситуации по сохранению окружающей среды показывает, что для горинских нанайцев лесной ландшафт утратил функцию жизнеобеспечения, но сохраняет значение среды обитания. Появились эстетические представления о лесе, он стал объектом художественного творчества. В этико-эстетических составляющих природопользования на новом уровне проявились экофильные тенденции, связанные с традиционной культурой, но не имеющие прикладной составляющей.

Пространство, освоенное горинскими нанайцами, включало в себя хозяйственные и жилые зоны, с выделением сакральных точек - участков леса, возвышенностей, гор, которые служили точками ориентирования в тайге и почитались охотниками. В сакральном зонировании горино-девяткинского участка присутствовал архаичный амурский мировоззренческий пласт, а также традиции, связанные с тунгусским и поздним маньчжурским влиянием. Это проявлялось в почитание утесов, горных возвышенностей, расположенных вдоль Девятки и Горина, в наличие медвежьего кладбища.

В топографию доместицированной сферы горинцев входило место поселения. Главным компонентом жилого пространства выступал дом с выделением в нем священной зоны. Антиподом жилого пространства являлись места захоронений в заброшенных и труднопроходимых участках леса. Вплоть до 1970-х гг. у горинских нанайцев в устройстве кладбища сохранялись родовых принципы, согласно которым у каждого р>ода существовали свои пути попадания в буни (потусторонний ivrup) соответственно и своя территория с родовыми усыпальницами кэрэнами.

Непосредственную связь с лесом имело обустройство медвежьего кладбища - Вайё, находящегося на левом берегу реки Девятки. Захоронение состояло из развешенных на деревьях черепов, лап, позвоночников внутренностей медведей. Сооружение захоронения являлось заключительной стадией Пурэси - обряда почитания медведя, в котором участвовали все взрослые жители поселка, кроме детей и женщин. Проведение ритуала пурэси было связано с почитанием Лесного медведя На-Дуэнтэни.

В ареале горинских нанайцев в сакральной иерархии выделялась собственно река Хуин и гряда сопок Хурэн Сэеэ (или Кайласу), защищающая село Кондон от проникновения холодных северных, восточных ветров с Охотского моря и в XIX в. от эпидемий оспы и чумы. Кайласу считается хозяином земли в образе дракона.

По направлению к устью Девятки сакральность реки усиливалась. Горинские нанайцы связывали ее с образом «космической дороги». По ней скользили души умерших. Образ священной реки получил развитие в процессе торгово-обменной деятельности с маньчжурами. Для кондонских нанайцев отправка в Сансин за товаром называлась халико — «счастье, удача». В XX в. и в настоящее время ритуально-практическую функцию исполняют природные объекты вдоль Девятки и сама река. С 1980-х гг. священные места по реке Горин оказались на территории заповедника. В настоящее время они, сохранив легендарную основу, утратили реальную обрядовую значимость. Вместе с тем появились новые объекты почитания — ими стали стелы и обелиски с именами погибших в годы Великой Отечественной войны. наиболее актуальными для горинских нанайцев были покровители промысловой сферы, что свидетельствовало об исконности их занятий охотой.

По мере развития Приамурья и его интеграции в административную и экономическую инфраструктуру Российского государства, а также в связи с социально-демографическими и историко-культурными изменениями в аборигенной среде система природопользования горинских нанайцев претерпевала ряд изменений. Основные тенденции трансформации проявились: в замене экстенсивной формы освоения ландшафта интенсивной; в увеличении стационарных поселений, в уплотнении и стягивании населения к Амуру. Девальвация охотничьих традиций по причине сокращения мужской части нанайского населения рек Горина и Девятки и утрата преемственности в передаче промысловых знаний по мужской линии привели к фактическому исчезновению охотничьей специализации как основы природопользования и переориентации этнолокальной группы горинцев на путинный промысел и промышленное производство. В XX в. хозяйственно-культурная специфика горинских нанайцев была снивелирована. В ходе территориально-административных реформ, промышленного строительства и организации природных заповедников произошло отчуждение этноса от территорий традиционного природопользования. Доминантой нового экологической сознания горинских нанайцев стали потребительские ценности с этико-эстетической акцентировкой не имеющей прагматического содержания.

В итоге анализа современной ситуации в системе природопользования горинских нанайцев было установлено, что в контексте современных политико-правовых практик России речь нужно вести не об актуализации, а о реконструкции историко-культурного опыта освоения природного ландшафта горинскими нанайцами. Применение его в современной ситуации сопряжено с рядом проблем административного, законодательного и научно-просветительского характера. Остаются нерешенными вопросы социальноэкономического статуса общин малочисленных этносов и их этнических территорий. В настоящее время для воссоздания утраченного опыта природопользования необходимы комплексные исследования с привлечением специалистов различных областей науки.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Мальцева, Ольга Владимировна, 2008 год

1. Атлас Хабаровского края. Хабаровск: Изд-во ДВ АГП - Роскартография, 2000. - 34 с.1. Справочники

2. Система «этнических территорий». Данные статистики // Долговременная программа охраны природы и рационального использования природных ресурсов Приморского края до 2005 г. (Экологическая программа), Владивосток, 1990. С. 40-43

3. Социально-экономическое положение Хабаровского края за январь-март 2000 // Приамурские ведомости. 12.05.2000

4. Туземное хозяйство низовьев Амура в 1927-28 году. Хабаровск-Благовещенск: Дальохотсоюз, Далькрайсоюз, 1929. 152 с.

5. Первый туземный съезд ДВО (протоколы съезда с вводной статьей А. Липского). — Хабаровск: Изд-во Комитета содействия народностям северных окраин при Призидиуме Дальревкома, 1925. С. 5-521. Статистика

6. Хабаровский краевой архив (ХКА) (г. Хабаровск).

7. Ф.791, оп.2, д.З, с.150-159. Арсеньев В.К. Естественно-исторический очерк Дальнего Востока (рукопись).

8. Ф. И-2, on. 1, д. 1 Га), сшив. № 2417, 2418, 2422, 2438, 104-1. «Приамурские ведомости». Об инородцах Приамурского края.

9. Административные документы

10. Комитет по экологии Солнечного района. Государственный доклад «О состоянии и об охране окружающей среды Хабаровского края в 2002». Администрация села Кондон.

11. Похозяйственная книга №1 на 2002, 2003

12. Выписки из архивных документов 1939 г., архив ср. школы с. Кондон

13. Акты, материалы выступлений.

14. Совет Министров РСФСР. Постановление от 29 декабря 1972 г. № 753.

15. О переименовании некоторых физико-географических объектов на территории Амурской области, Приморского и Хабаровского краев».

16. Доклад к выступлению Е.Д. Самар «Проблемы выживания гаринского этноса нанайцев в 21 веке. Россия и Евросоюз.» на конференцию «Дальний Восток- территория идей», состоявшейся 6.05.2003 в г. Комсомольске-на-Амуре в биб-ке им. Н. Островского.

17. Материалы Круглого стола «Проблемы и перспективы развития народных художественных промыслов коренных народов Хабаровского края», Хабаровск, 25.09. 20031. Архивы

18. Фонды Музея истории и культуры народов Сибири и Дальнего Востока Института археологии и этнографии СО РАН (г. Новосибирск)

19. Дневниковые записи В.А. Тимохина, 1967-1972 гг.

20. Ф.9, оп.1, д.-108, 109 Похозяйственная книга п. Сорголь № 4, 5 за 1967, 1968, 1969 гг. (один сшив)

21. Ф.9, оп.1, д.-122 Похозяйственная книга с. Кондон № 6 за 1969, 1970, 1971 гг.

22. Архив МАЭ РАН (г. Санкт-Петербург)

23. Ф. К-1, оп.2, д 110. Отчет экспедиции И.И. Козьминского и Н.Г. Каргера, Фототека РЭМ (г. Санкт-Петербург)

24. Коллекции № 4200, 4700 Описание фотографий Е.Д.Шнейдера, 1927 г.1. Фольклор, словари

25. Нанайский фольклор: нингман, сиохор, тэлунгу- Новосибирск: «Наука», Сибирская издательская фирма РАН, 1996. 478 с.

26. Оненко С.Н. Нанайско-русский словарь. М.: Изд-во «Русский язык», 1980.-552 с.1. Пресса

27. Борисов О. Природные ресурсы основной российский товар на рынок АТР // Экономика и жизнь. - 2001. - № 15; - с.ЗО

28. Десятое В. Зачем нам навязывают АЭС? // Приамурские ведомости. -15.03.1995

29. Десятов В. Экологически чистая смерть? // Приамурские ведомости. — 17.03.1995

30. Десятов В. Авторы ТЭО учли не все // Приамурские ведомости. -24.03.1995 Карпенко А. Кто на Амуре господин? // Дальний Восток. 1996. - №7, с. 203-210

31. Крикливый А. «Убиение Левиафана». Заметки об экологии Амура. // Дальний Восток, 1998. №2 . - С. 178-194.

32. Крюков В. (начальник управления по природным ресурсам Хабаровского края) Минеральные ресурсы: состояние и перспективы // Экономика и жизнь.-2001.- №14. — с.ЗО

33. Палей А. Стабилизация хорошо, но надо двигаться дальше // Тихоокеанская звезда. - 16.09.2000

34. Пятилетова Л. Дальний Восток: проблемы развития региона // Известия. — 4.10.2002

35. Усольцев В. Останется ли Амур рыбной житницей? // Известия. — 4.10.2002 Степура И. Хаббарда знают, а Хабарова забыли // Российская газета. — 7.02.2001

36. Шмаков Ю. Чёрные дыры сталинизма // Дальневосточный Комсомольск. -23.08. 2001

37. Ярмаркин Г. Округ: делить на десять или умножать? (Экономика Дальнего Востока 2001 г.) // Российская газета. - 5.04.2002

38. Полевые материалы 1997 — 2003 гг.

39. Хабаровский край, Солнечный р-н, с. Кондон 1997, 1998, 2001, 2003 гг. Публицистика

40. Самар Е.Д. Миф о трех солнцах и мировом древе жизни.// Дальневосточный Комсомольск. 12.07.1994

41. Самар Е.Д. Предания древней земли // Дальневосточный Комсомольск -№№ 28.02;7.03;11.04.1995 Самар Е.Д. Под сенью родового древа. Хабаровск: Кн. изд-во, 2003. - 2111. Литература

42. Аверкиева Ю.П. История теоретической мысли в Американской этнографии. -М.: Наука, 1979. -288 с. Азиатская Россия. СПб: б.и., 1914. -Т.2. - 640 с.

43. Алексеев В.Д. География человеческих рас,- М.: Изд-во «Мысль», 1974. — 352 с.

44. Арсеньев В.К. Дерсу Узала. Сквозь Тайгу. — М.: Изд- во «Правда», 1989. — 400 с.

45. Арутюнов С.А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие.— М.: Наука, 1989.-246 с.

46. Арутюнов С.А., Мкртумян Ю.И. Проблемы типологического исследования механизмов жизнеобеспечения в этнической культуре // Типология основных элементов традиционной культуры — М., 1984. — С. 1933.

47. Бабаков В.Г. Кризисные этносы. М.: Изд-во ИФ РАН, 1993. - 184 с.

48. Бельды Н.А. Деревья в представлениях и верованиях нанайцев // Записки Гродековского краеведческого музея. — Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2003. -Вып. 6. С. 47-52

49. Бельды Р.А. Памятные места и этнокультурные памятники нанайцев // Записки Гродековского музея. Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2000. - Вып. I. -С. 76-91.

50. Бельды Е.Н. Предания о Пуймуре и Калгаме // Записки Гродековского музея.- Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2002. Вып. 3. - С. 79-84

51. Берг JI.C. Ландшафтно-географические зоны СССР. — М: Ин-т растениеводства, 1930.-Ч.1. —396 с.

52. Берг Л.С. Географические зоны Советского Союза. — М.: Географгиз, 1952. -510 с.

53. Болотин Д.П., Забияко А.П., Пан Т.А., Аниховский С.Э. «Маньчжурский клин»: история, народы, религии. Благовещенск: Изд-во Амурского гос. унт, 2005.-316 с.

54. Боло i nн Д.П. Происхождение дючеров // Традиционная культура востока Азии,— Благовещенск: Изд-во Амурского гос. ун-та, 2001. — Вып.З — С. 154172.

55. Бромлей Ю.В. Культура и этнические аспекты экологии // Общество и природа. -М: Наука, 1981. С. 85-95.

56. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. — М.: Наука, 1981. — С. 245-257.

57. Болотов А.А. Амур и его бассейн (отгиск) // Вестник Маньчжурии. — Харбин, 1925. -№ 3^1.-36 с.

58. Булгакова Т.Д. «Дорога времени» в традиционных представлениях нанайцев // Время и календарь в традиционной культуре. — СПб: Изд-во РЭМ, 1999.-С. 116-120.

59. Василевич Г.М. Древние географические представления эвенков и рисунки карт // Известия ВГО. Т.95. - 1963. - С. 306-320

60. Васильев ГО. Так где же искать Ачанский городок // Дальний Восток. — 2003 -№5.-С. 218-226

61. Великая Россия. Географические, этнографические и культурно-бытовые очерки современной России (под рук. Д.Н.Анучина). Сибирь. б. г. и. 1912.: П.М. Головачев, изд-во «Дело». -236 с.

62. Воейков А.А. Воздействие человека на природу. — М.: Изд-во АН СССР, 1963.-252 с.

63. Головнсв А.В. Говорящие культуры. Екатеринбург: Изд-во РАН Уральское отд., 1995. -608с.

64. Глуздовский В.Е. Дальневосточная область. Владивосток, 1925. - 238с. Грум- Гржимайло Г.Е. Описание Амурской области. - СПб, б.и., 1894. -640 с.

65. Гумилев JI.H. Этногенез и биосфера земли. N4.: Изд- во «Акт», 2001. — 560 с.

66. Гумилев JI.H. Этносфера: история людей и история природы. СПб: ООО «ч.

67. Изд. Дом «Кристалл», 2002. 576 с.

68. Деревянко А.П. Ранний железный век Приамурья. Новосибирск: Наука, 1973.-354 с.

69. Деревянко Е.И. Древние жилища Приамурья. — Новосибирск: Изд-во СО Ин-та археологии и этнографии, 1991. 157 с.

70. Жулистов И.М., Жулистова В.М. По местам древних нанайских стойбищ // Записки Гродековского музея Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2003. - Вып.6. -С.164-173

71. Золоторубов B.C. К вопросу о тенденциях в экономической жтни нижнеамурских рыболовецких колхозов (1961-1970) //Проблемы этногенеза народов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 1973. С. 149151

72. Иванова А.А. Концепция культурного ландшафта как методологический принцип организации комплексных полевых исследований // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002. — С. 613.

73. Ионичева С.ТТ. О проблеме экономического освоения дальневосточных земель XVII-XX вв. // Гродековские чтения— Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2001.- 4.2 -С. 10-12.

74. Историко-этнографический атлас Сибири. М.Л.: Изд-во АН СССР, 1961.-498 с.

75. История и культура нанайцев. — СПб: Наука, 2003. — 328 с.

76. История реки Амура. СПб: Тип. Э.Веймара, 1859. - 148 с.

77. Кабо -В.Р. История первобытного общества и этнография. (К проблемереконструкции прошлого по данным этнографии) // Охотники, собиратели,рыболовы. Л: Наука, 1972. - С. 53-67.

78. Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. — М: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1986. 304 с. История Сибири. - Л.: Наука, 1968. - Т.2. — 540 с.

79. Карабулатова И.С. Хронотопонимия как фактор этнической экологии // Экология древних и современных обществ. — Вып.2. Тюмень: Изд-во ИПОС СО РАН, 2003. - С. 229-232.

80. Каргер Н.Г. Отчет об исследовании родового состава населения бассейна р. Гарина // Гарино-Амгунская экспедиция 1926 г. — Л.: б.и., 1929. — С. 3-24. Киле Н.Б. Нанайцы в мире природы // Этнос и природная среда.-Владивосток: Дальнаука, 1997. С. 34-45.

81. Киле Н.Б. О китайских топонимах в Приамурье и Приморье //Исторические названия памятники культуры (Материалы научно-практическойконференции, Владивосток, окт. 1989 г.). Владивосток: ИТТК «Далытресс», 1990.-С. 78-82.

82. Киле Понгса. Творческое наследие. Комсомольск-на-Амуре: Типография Комсомольского-на-Амуре авиационного производственного объединения, 1993. - 92 с.

83. Козлов В.И. Жизнеобеспечение этноса: содержание понятия и его экологические аспекты // Этническая экология: теория и практика. — М.: Наука, 1991.-С. 14-44

84. Козлов В.И. Основные проблемы этнической экологии // Этнографическое обозрение, 1983. N1. - С. 3-16.

85. Козьминский И.И. Отчет об исследовании материальной культуры и верований гаринских гольдов // Гарино-Амгунская экспедиция 1926 г. — JL: б.и., 1929.-С. 25-48.

86. Корнева JI.H. У истоков музейного дела на Дальнем Востоке России.— Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2002. -188 с.

87. Косарев В.Д. Традиционное природопользование и этническая экология. -http // kosarev. press.md/Eco&etlm-4.htm-31.07.2007.

88. Кузнецов A.M. С.М. Широкогоров и его концепция науки об этносах // ж. «Личность, культура, общество», 2000. Т.2. - Вып.4 (б). — С. 1-13. Культура жизнеобеспечения и этнос. — Ереван: Изд-во АН Арм ССР, 1983. -319 с.

89. Ларичев В.Е. Народы Дальнего Востока в древности и средние века и их роль в культурной и политической истории Восточной Азии // Дальний Восток и соседние территории в средние века. Новосибирск: Наука, 1980. -С. 8-39.

90. Лсвкин Г.Г. Сколько имен у Амура? // Записки Гродековского музея. -Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2000. Вып. 1. - С. 129-140.

91. Лихачёв Д.С. О садах // Избранные работы. Т.З. - Л: Худож. лит., 1987. -С. 476-518.

92. Лопатин И.А. Гольды амурские, уссурийские и сунгарийские. — Владивосток: б.и., 1922. — 371 с.

93. Маак Р.К. Путешествие на Амуре. СПб: б.и., 1859. - 320 с.

94. Мазин А.И. Традиционные верования и обряды эвенков-орочонов

95. Новосибирск: Наука, 1984.-202 с.

96. Максимов С. На востоке. Поездка на Амуре в 1860-1861 гг. СПб: б.и., 1864.-594 с.

97. Малочисленные этносы Приамурья. Хабаровск: Изд-во ХГТУ, 1993. -71с.

98. Мальцева О.В. (Переверзсва О.В.) Основные характеристики горинской группы нанайцев // Россия и АТР 2005. - № 4 - С. 56-59.

99. Мальцева О.В. (Переверзева О.В.) Тигр в духовной культуре и промысловых традициях у народностей Нижнего Амура в XIX XX веках // Записки Гродековского музея.- Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2007. - Вып. 18. - С. 103120.

100. Мальцева О.В. (Переверзева О.В.) Медведь в духовной культуре горинских нанайцев // Тихоокеанская Россия в истории Российской и Восточно-Азиатских цивилизаций. Пятые Крушановские чтения 2006 г. — Владивосток: Дальнаука, 2008. С. 90-96.

101. Малявин А.В. Археологическая локалия (па материалах древних памятников р. Девятки) // Вторые Гродековские чтения. Историко-культурное и природное наследие Дальнего Востока на рубеже веков. — Хабаровск: Изд-во ХККМ, 1999. С. 165-170.

102. Малявин А.В. Древние памятники р. Девятки: явление археологической локалии // Project Amur. Tsubkuba: University of Tsubkuba (Japan), 1998 . — P. 53-68.

103. Малявин А.В. Ансамбль археологических памятников на р. Девятке // Новейшие археологические и этнографические открытия в Сибири. -Новосибирск: Изд-во СО РАН ИАи Э, 1996 С. 167-171.

104. Мамай А.С. Амурский вопрос в Дальневосточной политике России в сер. XIX в. Н.Н. Муравьев-Амурский: Автореф. дис. канд. ист. наук. — М., 1997. — 24 с.

105. Маркарян Э.С. К экологической характеристике развития этнических культур // Общество и природа. -М: Наука, 1981. С. 96-109. Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурных традиций // Советская этнография. - 1981. - №2 . - С. 78-83.

106. Мартынов В. Из истории исчезнувших нанайских поселений вокруг села Найхин // Записки Гродековского музея Хабаровск: ХККМ, 2000. — Вып.З. - С. 91-94.

107. Материалы по изучению рыболовства и пушного промысла на Дальнем Востоке. Токио: Тиография Японо-Русского клуба, 1920. — 111 с. Медведев В.Е. Культура амурских чжурчжэней. Конец X — XI в. — Новосибирск: Наука, 1977. -224с.

108. Медведев В.Е. Неолитические культовые центры в долине Амура // Археология, этнография и антропология Евразии. -2005. — № 4 (24) — С. 4069.

109. Мельникова Т.В. Китайский компонент в культе гор нанайцев и уэгейцев // Записки Гродековского музея. Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2000. - Вып. 1. -С. 92-98.

110. Мельникова Т.В. Путешествие в Маньчжурию на «Халико» (о поездках нанайцев и ульчей в Маньчжурию в кон. XIX- нач. XX вв.) // Дальний Восток России Северо-Восток Китая: Исторический опыт взаимодействия. — Хабаровск: Изд-во «Дальнаука», 1988. - С. 38-42.

111. Мельникова Т.В. Ненастоящий дракон Пуймур // Словесница искусств. — 2003.-№ 12.-С. 38-39.

112. Мельникова Т.В. Традиционные мифологические образы в памяти нанайского народа // Записки Гродековского музея. Хабаровск: Изд-во ХККМ, 2002. - Вып.З. - С. 95-118.

113. Менделеев 0.0. некоторых конституционных правах малочисленных народов Приамурья // Гродековские чтения. — Хабаровск: Изд-во ХКЬСМ, 2001. — 4.1. — С. 187-191.

114. Меркушев И. Путешествие в грозное царство Коглана и трех Кенгов. — Хабаровск: Изд-во «Риотип», 1999. 144 с.

115. Мссштыб Н.А. Нанайцы // Народы Севера и Сибири в условиях экономических реформ и демократических преобразований. М: Изд-во Инта им. Ы.Н. Миклухо-Маклая, 1994. - С. 374-389.

116. Месштыб Н.А. Народы Нижнего Амура: социальные, экономические и культурные трансформации в постсоветский период: Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2007. - 27с.

117. Нанайский язык // Красная книга языков народов России. — М.: «Academia», 1994. С. 37-38.

118. Нанайцы // Народы и религии мира. — М.: «Большая Российская энциклопедия», 1988. С. 365-366.

119. Нанайцы // Народы Сибири /под ред. М.Г. Левина, Л.П. Потапова. — М.-Л.: АН СССР, 1956.-С. 783-816.

120. Нанайцы // Народы России. М.: «Большая Российская энциклопедия», 1994.-С. 239-242.

121. Нужды Николаевского района Приморской области. — С.-Петербург: Типография В.Ф. Киршбаума, 1911. — 183с.

122. Огородников В.И. Туземное и русское земледелие на Амуре в XVII в. — Владивосток, 1927. 92 с.

123. Окладников А.П. Древнее поселение Кондон. Новосибирск: Наука, 1983. -160с.

124. Окладников A.TI. Археология Северной, Центральной и Восточной Азии. — Новосибирск: Наука, 2003. -664с.

125. Павлов П.Н. Конституционно-правовые основы регулирования и защиты прав коренных малочисленных народов Севера на природные ресурсы // Олень всегда прав. Исследования по юридической антропологии. Сборник статей. -М: Изд-во «Стратегия», 2003. С. 189-207.

126. Патканов С. География и статистика тунгусских племен Сибири. — СПб: б.и., 1906.-Гл. «Самагиры».- С.149-154.

127. Патканов С. Племенной состав населения Сибири. — СПб.: б.и., 1912. — 432 с.

128. Переверзева О.В. Откровения Михаила Дувана как проявление архаического сознания // Традиционная культура Востока Азии. Благовещенск: Изд-во Благ. гос. пед. ин-т, 1999. - С. 239-244

129. Псрсверзева О.В. «Проклятые места» нанайцев Нижнего Амура // Материалы V конгресса этнографов и антропологов России. Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та, 2003.-С. 160.

130. Петрова Т.И. Времяисчисление у тунгусо-маньчжурских народностей. // Памяти В.Г. Богораза. М: б.и., 1937. - С. 79-123

131. Подмаскнн В.В. Традиционные метеорологические знания у народов Нижнего Амура и Сахалина (этнографическое обозрение по материалам XIX

132. Прибыльскии Ю. Советизация Ямала // Ямальский меридиан. — 1999. — №4. — С.12-16

133. Приамурье. Факты, цифры, наблюдения. М: Гор. тип., 1909.-922 с. Проблемы развития коренных народов Севера /Ч.М. Таксами, В.Ф. Левченко, С.А. Черникова, Д.А. Славинский). — СПб: Ин-т проблем малочисленных народов Севера СО РАН, 2003. - 110 с.

134. Путинцева Н.П. О преданиях горинских нанай // Языки и фольклор народов крайнего Севера. Л.: ЛГТТИ им. А.И.Герцена, 1965. - С. 170-190. Путинцева А.П. Два года работы Горгано-Амурской красной юрты.// Советский Север. 1932. -№ 1-2

135. Развитие этнической экологии в России. — http: // www.biodal.ru/doc/lib/lishkovl.hlm 12.09.2005

136. Ревуненкова Е.В., Решетов A.M. Сергей Михайлович Широкогоров // Этнографическое обозрение. 2003. -№ 3. - С.100-119. Рсмнев А.В. Самодержавие и Сибирь: административная политика в первой половине XIX в. - Омск: Изд-во ОмГУ, 1995. -237 с.

137. Ритуальная скульптура нанайцев / сост. Кубанова Т.А. Комсомольск-на-Амуре: Типография АПО им. Гагарина, 1992. — 187с.

138. Садовой А.Н. Территориальная община Горного Алтая и Шории. — Кемерово: Изд-во «Кузбассвузиздат», 1992.-200 с.

139. Сем Ю.А. Родовая организация нанайцев и ее разложение. — Владивосток: АН СССР ДВ, 1959.-31с.

140. Сем Ю.А. Основные изменения в расселении нанайцев конца 50-60 гг. XIX столетия и их причины // Труды, серия историческая, АН СССР, Сибирское отделение Дальневосточный филиал им. В.А. Комарова. Саранск, 1959. -Т.1.-С. 222-227.

141. Сем ТО.А. Христианизация нанайцев, ее методы и результаты // Христианизация и ламаизм у коренного населения Сибири. Вторая половина XIX начало XX в. - Л.: Наука, 1979. - С. 197-226.

142. Сем. Ю.А. Нанайцы. Материальная культура. Владивосток: АН СССР, 1973.-314с.

143. Сибирские инородцы. http://gatchina3000.ru/brockhaus-and-efron-encyclopedic—dictionarv/093/93324.htm. -13.08.2007

144. Смоляк А.В. Представления нанайцев о мире // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л.: Наука, 1976. -С. 129-160.

145. Смоляк А.В. Соотношение аборигенного и тунгусского компонентов в хозяйстве народов Нижнего Амура // Народы и языки Сибири. — Новосибирск: Наука, 1980. С.260-266.

146. Смоляк А.В. Шаман: личность, функции, мировоззрение. М., Наука, 1991. -280 с.

147. Смоляк А.В. Традиционное хозяйство и материальная культура народов Нижнего амура и Сахалина. М.: Наука, 1984-. - 246 с.

148. Смоляк А.В. Экологический календарь (у коренного населения и

149. Сахалина) // Северные просторы 1988. — № 1.-е. 27;

150. Смоляк А.В. Экологический календарь (у коренного населения и

151. Сахалина) // Северные просторы 1988. - № 2 - с. 17;

152. Смоляк А.В. Экологический календарь (у коренного населения и

153. Сахалина) // Северные просторы 1988. — № 4 - с. 39;

154. Смоляк А.В. Этнические микрорайоны на Нижнем Амуре И Арее^пъ.ные исследования в языкознании и этнографии. Л.: Наука, 1983. - С. 151— Смоляк А.В. Этнические процессы у народов Нижнего Амура М.: Наука, 1975.-232 с.

155. Соболевская Н.И. Мифы и памятники культурного простри Листва среднеамурской равнины // Проблемы изучения и популяр:^защш традиционной культуры коренных народов Дальнего Востока России Хабаровск: Изд-во ХККМ, 1996. С. 55-62.

156. Тимохин В.А. Проведение ленинской национальной политики средЕ^ малых народов Амура. Новосибирск, 1971. - 30 с.

157. Тимохин В.А., Колгушин В.Д. Нанайская берестяная лодка-ог^юрочка «эматти» // Известия СО АН СССР. Сер. История, филология и филооофия -Новосибирск, 1988. Вып. 1. - С. 52-55

158. Тураев В.А. Этническая територия: принципы формирования и использования // Вестник Дальневосточного отделения Академии На)тс СССР. 1991. -№1. - С. 20-28

159. Тураев В.А. Хозяйственно-культурная дифференциация коренных народов Дальнего Востока в исторической ретроспективе // Типология культуры коренных народов Дальнего Востока России. Владивосток: Изд-во Дальнаука, 2003. - С. 9-35.

160. Туров М.Г. Эвенкийский обряд "проводов медведя" как форма организации пространства // Археология, этнография и антропология Евразии. 2002. — № 3 (11)-С. 132-140.

161. Физико географические условия формирования экосистем //

162. Заповедники Дальнего Востока. М: Изд-во «Мысль», 1985. - С. 148-150. Функ Д.А. Традиционное земледелие // Сибирь. Атлас Азиатской России. -Новосибирск - Москва: Изд-во ООО «Топ-книга», 2007. — С. 640-641

163. Хакназаров С.Х. Территория традиционного природопользования коренных народов Севера в аспекте экологических проблем // Экология древних и современных обществ. Тюмень: Изд-во ИПОС СО РАН, 2003. — Вып. 2.-С. 268-270.

164. Хасанова М.М. Проблемы контактов населения Нижнего Амура и СевероВосточного Китая // Евразия: этнос, ландшафт, культура. — СПб: Изд-во «Евразийский Дом», 2001. С. 280-326.

165. Чаадаева А.Я. Древний свет. Сказки, легенды, предания народов

166. Хабаровского края. Хабаровск: Кн. изд-во, 1990. - 240 с.

167. Чаадаева А.Я. Кондонский дневник // Дальний Восток. — 1979. — №3 — С.138.145.

168. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры. — М: Наука, 1985.-270 с.

169. Шаньшина Е.В. Мифология первотворения у тунгусоязычных народов юга Дальнего Востока России: опыт мифологической реконструкции и общего анализа. Владивосток: Дальнаука, 2000. - 156с.

170. Широкогоров С.М. Этнографические исследования. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2001. - Кн. 1. -4.1 (Избранное). - 192 с.

171. Широкогоров С.М. Этнос. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2002. - Кн. 1. - 4.2 (Избранное). - 142 с.

172. Широкогоров С.М. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений (отдельный оттиск из т. IXVII Известий Восточного Факультета Дальневосточного Университета). — Шанхай, 1923.-С. 101

173. Шренк Л.И. Об инородцах Амурского края. СПб: Изд-во Ими АН. 1883. — Т. 1 (части географическая, историческая и антропологическая). — 323 с. Шренк Л.И. Об инородцах Амурского края. - СПб: Изд-во АН, 1899. — Т.2 (этнографическая часть). - 314 с.

174. Шренк Л.И. Об инородцах Амурского края. СПб: Изд-во АН, 1903. - Т.З (этнографическая часть). - 145 с.

175. Штернберг Л.Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. Хабаровск: Дальгиз, 1933.-740 с.

176. Этнологическая экспертиза. — Кемерово: «СКИФ», 2005. — Вып.1. — 220 с. Ямсков А.Н. Территории традиционного природопользования в Хабаровском крае // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М., 1996 - № 96 (бюллетень). - 32 с.

177. Яннцкий О.Н. Экологическая культура. М.: Наука, 2007. — 271 с. Lopatin J.A. The Natives of the Amur Region // EL Palacio. XLVT. №6; Santa Fe-New Mexico. 1939

178. Shirokogoroff S.M. Northen tungus Migrations in the Far East (Goldi and their Ethnical Affinities) // Journey of the North China Branch of the Royal Asiatic Society. Shanghai, 1926. Vol.57