Пути решения проблемы идеала в художественном творчестве Ф. М. Достоевского 60-х годов XIX века: От "записок из подполья" к роману "Идиот" тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Тоичкина, Александра Витальевна

• Тоичкина, Александра Витальевна
• кандидат филологических наук
• 2001

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Тоичкина, Александра Витальевна

Введение.

Глава первая.

Записки из подполья»: слово героя.

Глава вторая.

Преступление и наказание»: диалог с Истиной.

Глава третья.

Евангелие от "Идиота"».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Пути решения проблемы идеала в художественном творчестве Ф. М. Достоевского 60-х годов XIX века: От "записок из подполья" к роману "Идиот"»

Проблема религиозного идеала является одной из основных в творчестве Достоевского. На современном этапе изучения его произведений эта проблема рассматривается в контексте более широкого вопроса об отношениях христианства и литературы. Вопрос этот, безусловно, не новый, но современная эпоха в истории нашей науки заставляет искать новые пути его решения. В центре нашего исследования находится аспект воплощения религиозных поисков автора средствами поэтики создаваемого им произведения. Под проблемой идеала в работе понимается проблема выражения религиозной идеи в художественном мире. Исследование религиозных взглядов писателя в работе ведется через анализ поэтики его произведений. Предметом нашего исследования стало творчество Достоевского 60-х годов, конечной целью - поиск решения проблемы интерпретации образа князя Мышкина в романе «Идиот».

Проблема религиозного идеала в культуре понимается нами как проблема соотношения идеального первообраза с реальным его эмпирическим воплощением. С.Л. Франк рассматривал культуру как воплощение религиозного идеала, но воплощение всегда относительное и понимаемое только в соотношении с «абсолютом». В своей работе «Культура и религия. (По поводу статьи о «Вехах» С.В.Лурье)» С.Л.Франк пишет: «Гегель метко сказал, что абсолютное не может противопоставляться относительному, иначе оно исключало бы из себя последнее и уже не было бы абсолютным в подлинном смысле. По аналогии с этим можно сказать, что признание одного лишь относительного, с исключением всего абсолютного, превращает само относительное в нечто абсолютное. <.> само понятие относительности не может догматически противопоставляться абсолютному и исключать последнее, а, напротив, опирается на него и приобретает реальный смысл только в связи с ним и как бы в виду его»1. Проблема идеала и решается нами в исследовании творчества Достоевского как проблема соотношения и взаимодействия «абсолютного» и относительного. Принципиально важным оказывается данный подход в решении проблемы интерпретации образа князя Мышкина в романе «Идиот».

Основная проблема поэтики романа «Идиот» состоит в уяснении принципа соотношения образа князя Мышкина и образа Христа в Евангелии. Эта проблема оказалась в центре научных дискуссий последних десяти лет . Сегодня литературоведы, обобщая накопленный опыт, все чаще ставят вопрос о необходимости методологического о решения назревшей проблемы . На данном этапе интерпретация образа сводится к двум диаметрально противоположным выводам, которые можно обозначить, как «образное воплощение идеи Христа в образе князя Мышкина»4, и как «провал великой идеи»5. Вопрос о судьбе авторского замысла (была ли принципиальная эволюция идеи в процессе работы над романом, или роман, в частности образ героя, целиком соответствует изначальному замыслу автора) остается открытым. Сложность поэтики романа «Идиот» поставила автора работы перед

1 Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996.С.562.

2 О противоречивости образа князя Мышкина писали на протяжении всей истории изучения романа. Последнее десятилетие в истории науки поставило ученых перед необходимостью поиска адекватных путей интерпретации образа героя, разработки соответствующей методологии анализа произведения в рамках актуальной проблемы соотношения религии и культуры. Новый этап в изучении «Идиота» обозначил доклад И.А. Кирилловой: Кириллова И. А. Литературное изображение Христа // Вопросы литературы. 1991 .№8.

3 Кунильский А.Е. О христианском контексте в романе Ф.М.Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков. Вып.2. Петрозаводск, 1998.С.391-408.; Борисова В.В. Из истории толкований романа «Идиот» и образа князя Мышкина // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы // Иваново, 1999.С.169-178.; Свительский В. А. «Сбились мы, что делать нам!.» К сегодняшним прочтениям романа «Идиот» // Достоевский и мировая культура. №15. Спб., 2000.С.205-230.

4См., например: Ермилова Г.Г.Тайна князя Мышкина.О романе Достоевского «Идиот». Иваново, 1993.; ее же: Роман Ф.М.Достоевского «Идиот»: Поэтика, контекст. Автореферат. Иваново, 1999.; Кунильский А.Е.Указ.соч.

5Касаткина Т.А. Характерология Достоевского. М., 1996.; ее же: «Христос вне истины» в творчестве Достоевского // Достоевский и мировая культура. №11. СПб., 1998.С.113-120.; ее же: «Рыцарь бедный.»Пушкинская цитата в романе Достоевского «Идиот» // Пушкин и Достоевский. Материалы для обсуждения. Международная научная конференция 21-24 мая 1998 года. Новгород Великий - Старая Русса,1998.; ее же: Лебедев - хозяин князя // Достоевский и мировая культура.№13.Спб.,1999.С.56-66.; Левина Л.А. Некающаяся Магдалина, или Почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский в конце XX века.М., 1996.С.343-368. необходимостью выяснить, каким образом решает Достоевский проблему религиозного идеала в творчестве 60-х годов, есть ли определенный принцип художественного воплощения религиозной идеи в произведениях, предшествующих «Идиоту». Именно поэтому первые две главы работы посвящены анализу принципиально важных для творчества Достоевского произведений 60-х годов: повести «Записки из подполья» (1864) и роману «Преступление и наказание» (1866). И только последняя глава посвящена исследованию собственно поэтики «Идиота» (1869).

Важным и трудным был процесс выработки методологии исследования проблемы идеала как проблемы поэтики художественного произведения. Сложность поэтики «Идиота» состоит в том, что роман дает возможность аргументированного доказательства противоположных по смыслу концепций. В тексте6 как бы сосуществуют две противоположные трактовки героя, что позволяет исследователям обосновывать противоречащие друг другу концепции на материале романа7.

Историко-литературным основанием изучения противоречивости образа князя Мышкина являются факты неоднозначного отношения Достоевского к личности Христа. Так, Г.М.Фридлендер еще в 1950-х годах объяснял неоднозначность образа героя противоречивым пониманием писателем Христа8. О восприятии Достоевским личности Христа существует обширная литература9. Исследователи, с одной

6 В нашей работе понятия «текст» и «произведение» являются по сути синонимами.

7 Безусловно, разнообразие интерпретаций образа князя Мышкина не ограничивается двумя крайними точками зрения. Так, Г.К.Щенников обозначил в своем исследовании синтетическую природу «положительно прекрасного человека» и соотнес его с типом народного подвижника: Щенников Г.К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987.С.244. Об «этно-конфессиональном синтетизме образа князя Мышкина» пишет и В.В.Борисова // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. С. 170. Не считает «проблемой» соотнесенность образа князя с образом Христа и Р.Г. Назиров: «Образ Христа Достоевский сопоставил с гуманистической литературной традицией» // Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского. Саратов, 1982.С.73. И, тем не менее, путь «синтеза» не позволяет в полной мере решить проблемы поэтики «Идиота», в частности, проблемы эволюции образа героя, отношений автора и героя.

8 Фридлендер Г.М. Роман «Идиот» // Творчество Достоевского. М., 1959.С. 191.

9 Укажем следующие работы: Абрамович Н.Я. Христос Достоевского. М.,1914.; Кийко Е.И. Достоевский и Ренан // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1980.T.4.C. 106-122.;Буданова Н.Ф. Достоевский о стороны, вскрывают глубокие внутренние противоречия в исповедании писателем Христа, с другой - утверждают бесконечную приверженность Достоевского Его личности на протяжении всей жизни писателя. И.А.Кириллова так пишет о двойственности в восприятии Христа Достоевским: «"Слова" Достоевского о Христе, редкие до 1849 г., но встречающиеся неоднократно во вторую половину жизни в письмах, записных тетрадях, в черновиках, в "Дневнике писателя", то возносят Христа как идеал, то славословят Его как Бога. Достоевский как бы не замечает противоречия между этими двумя понятиями, что, по-видимому, указывает на отождествление в его сознании идеального и божественного образа. Конечно, утопический образ Христа в известной мере навеян Евангелием, но Церковь назовет Христа не идеалом человечества, а Совершенным Человеком. Христос-идеал - роковое оскудение и искажение божественного образа, это - понятие-мечта, абстрагирующая образ Христа и лишающая его реальности, обоснованной в событии Его Воплощения и Рождества. <.> Раздвоение образа Христа в сознании Достоевского восходит к двум взаимоисключающим началам: возрастающее сомнение в божественности Христа (потому и увлечение красотой личности Христа как совершенного человека и идеала) и наряду с этим страстная, почти экстатическая вера во Христа. И этот Христос был Богочеловек, "бесконечное чудо" (28, 251)»10. В последней записной тетради 18801881 годов Достоевский писал: «Все Христовы идеи оспоримы человеческим умом и кажутся невозможными к исполнению.<.> Подставить ланиту, любить больше себя - не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучего чувства, до страсти. Христос ошибался - доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с

Христе и истине // Достоевский. Материалы и исследования. Спб.,1992.Т.10.С.21-30.; Тихомиров Б.Н. О «христологии» Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Спб., 1994.Т.11.С.102-122.; Кириллова И.А. Христос в жизни и творчестве Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1997.Т.14.С.17-25.; Котельников В.А. Христодицея Достоевского // Достоевский и мировая культура.№11 .СПб, 1998.С.20-28. ошибкой, со Христом, чем с вами». И далее: «Стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла, как говорит у меня же, в том же романе /в «Братьях Карамазовых» - А.Т./, черт»(27;56-57,86)п. По мнению И.А.Кирилловой, эти записи «указывают на наличие этого колебания до самого конца»12 жизни писателя. С нашей точки зрения отношение Достоевского к личности евангельского Христа значительно менялось на протяжении его жизни, о чем может свидетельствовать принципиально разное художественное решение проблемы воплощения образа Христа в «Идиоте» и «Братьях Карамазовых». Возможно, изучение этой проблемы через анализ поэтики произведений позволит исследовать эволюцию отношения писателя к идеалу евангельского Христа во всей полноте и сложности ее, найти ответы на вопросы, неразрешимые историко-литературными методами.

Сокровенно личное и глубоко противоречивое отношение Достоевского ко Христу не только предопределяет специфику «Идиота» в силу спроецированности автором образа князя Мышкина на образ евангельского Христа, но обозначает сложную и неоднозначную религиозную природу творчества писателя в целом. Проблема Христа у Достоевского всегда была связана с его метаниями между верой и неверием в Бога, жаждой веры и бездной неверия. Глубоко религиозная природа творчества Достоевского предопределена личными духовными задачами художника, которые он решает в своих произведениях. Не случайно, главным вопросом, которым мучаются герои Достоевского в его позднем творчестве, становится вопрос веры в Бога. Кроме того, проблема Христа в творчестве Достоевского обозначает вопрос о мере и степени вместимости онтологической истины в природе человека и его

10 Кириллова И.А. Христос в жизни и творчестве Достоевского.С.17-18.

11 Ссылки на произведения и письма Достоевского даются по изданию: Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: В 30 т.Л., 1972-1990.Т.1-30 (арабскими цифрами указываются том и страница). В цитатах курсивом выделяется выделенное Достоевским, жирным шрифтом - выделенное мной.

12 Кириллова И.А.Указ. соч.С.17-18. слова. Для Достоевского личность Христа является оправданием природы человека, свидетельством воплотимости в полноте Бога в человеке, Истины в слове. В черновых материалах к «Бесам»

Достоевский в диалоге Шатова и Грановского обозначает неприемлемость идеала Христа-человека. Грановский спрашивает

Шатова, «кто мешает вам, не веруя в Христа как в Бога, почитать его как идеал совершенства и нравственной красоты?» Шатов отвечает: «Не веруя в то же время, что слово плоть бысть, т.е. что идеал был во плоти, а стало быть, не невозможен и достижим всему человечеству. Да разве человечество может обойтись без этой утешительной мысли? Да

Христос и приходил затем, чтоб человечество узнало, что знания, природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале, что это и естественно и возможно. Этим и земля оправдана. Последователи

Христа, обоготворившие эту просиявшую плоть, засвидетельствовали в жесточайших муках, какое счастье носить в себе эту плоть, подражать

11 совершенству этого образа и веровать в него во плоти . <.> Тут именно все дело, что слово в самом деле плоть бысть» (11;112-113). Важно обозначить, что такое понимание божественной природы Спасителя появляется в творчестве Достоевского после романа «Идиот». До «Идиота» - в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1862), в известных записях «Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?», «Социализм и христианство» (1864) - акцент стоял на высоте развития человеческой личности Христа.

13 Б.Н.Тихомиров внес важные поправки в прочтение данного фрагмента: «Да Христос и приходил за тем, чтоб человечество узнало что земная природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале, что это естественно и возможно. Последователи Христа обоготворившие эту просиявшую плоть, засвидетельствовали в жесточайших муках, какое счастье носить в себе эту плоть, подражать совершенству этого образа и веровать в него во плоти» (приписка на полях без обозначения места вставки: "Этими земля оправдана" )».См. Тихомиров Б.Н.

В современной науке остро стоит проблема выработки методологических подходов к анализу художественного произведения в рамках актуальной в последнее десятилетие проблемы христианства и русской литературы. Особенно сложным оказывается этот вопрос в отношении русской литературы XVIII - XIX веков, о чем свидетельствует литература по этой проблеме14.

Современный уровень науки требует решения соотношения христианства и литературы с позиций эстетики и поэтики. Е.Г.Новикова в своей работе «Софийность русской прозы второй половины XIX века» предложила, с нашей точки зрения, продуктивное и собственно литературоведческое методологическое решение этой проблемы: исследование «евангельского текста в контексте русской прозы XIX века»15. Вопрос о взаимодействии евангельского текста с контекстом русской прозы XIX века непосредственно выводит исследовательницу к проблеме слова: «<.> данное исследование будет успешно осуществлено только в том случае, если будет осознана принципиально разная природа евангельского и авторского слова. Следует подчеркнуть иную природу христианского текста: это Слово Божие (пусть и зафиксированное людьми). Как сказал Ф.М.Достоевский, "имеешь дело

Заметки на полях академического полного собрания сочинений Достоевского (уточнения и дополнения) // Достоевский и мировая культура. №15.СПб., 2000. С.231-234.

14 См.: Христианство и русская литература. СПб., 1994; Христианство и русская литература.Вып.2.СПб., 1996; Христианство и русская литература. Вып.З. СПб.,1999; Христианство и культура сегодня. М.,1995; Русская классическая литература XIX века и христианство. М., 1996; Евангельский текст в русской литературе XVIII-XIX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб.науч трудов.Вып. 1 .Петрозаводск, 1994.; Евангельский текст в русской литературе.Вып.2.Петрозаводск, 1998.; Новые аспекты в изучении Достоевского: Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1994; Русская литература и религия: Сб.науч.тр. Новосибирск, 1997; Котельников B.A. Православная аскетика и русская литература: На пути к Оптиной.СПб., 1994; его же: Язык Церкви и язык литературы // Русская литература. 1995.№1. С.5-26; Бухаркин П.Е. Православная церковь и русская литература в XVIII - XIX веках. СПб., 1996; Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995; Одиноков В.Г. Литературный процесс и духовная культура в России: Ф.Достоевский, Л.Толстой, И.Тургенев. Новосибирск, 1995; Лотман Ю.М. Русская литература после петровской эпохи и христианская традиция // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Талинн, 1993.T.3.C.127-137; Канунова Ф.З. Нравственно-философские искания русского романтизма (3040-е гг.) и религия: К постановке проблемы // Проблемы метода и жанра. Вып.19.Томск, 1997.С.З-19; Собенников A.C. Между «есть Бог» и «нет Бога».:0 религиозно-философских традициях в творчестве А.П.Чехова. Иркутск, 1997; Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 5ч. М., 1997 /издание продолжается/; Дмитриев А.П. Тема «православие и русская литература» в публикациях последних лет // Русская литература. 1995.№1.С.255-269; Новикова Е.Г.Софийность русской прозы второй половины XIX века. Томск, 1999; и др.

15 Новикова Е.Г. Софийность русской прозы.С.6. не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным". И тогда суть проблемы будет состоять в том, каковы закономерности бытования сакрального Слова в тексте литературы как в тексте заведомо "человеческого, текущего" - авторского, земного - слова. Именно таковым был основной принцип подхода к Евангелию в русской культуре и литературе XIX века»16.

В нашей работе мы и решаем проблему идеала через исследование природы слова в творчестве Достоевского, исследование соотношения авторского художественного слова и слова сакрального. Об актуальности такой постановки данной проблемы свидетельствует разработка рядом исследователей подхода к художественному слову как явлению «абсолютному», «онтологическому»17. Такое решение проблемы слова связано с попыткой использовать понимание слова, выработанное христианской, богословской эстетикой, как средство литературоведческого анализа художественной прозы XIX века. Т.А.Касаткина так формулирует суть своего подхода: «Предлагаемый в исследовании подход базируется на возвращении к осознанию творящей природы слова, в первую очередь -творящей природы слова в художественном произведении. Суть такого подхода состоит во взгляде на слово как на порождающую субстанцию художественного текста. Подобный взгляд возможен в том случае, если предполагается, что слово заключает в себе некую реальность, не зависящую от воли участников коммуникативного акта, реальность, которую они могут только заметить или не заметить, осознать или не осознать, но не властны вызвать ее к жизни или запретить ей быть по собственному произволению. Интенция автора может лишь совпасть с реальностью слова или, напротив, "заслонить" эту реальность от

16 Там же.С.8.

17 КасаткинаТ.А. Художественная реальность слова: Онтологичность слова в творчестве Ф.М.Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1999. В.Н.Захаров в своем докладе на очередных чтениях «Достоевский и читателя. Такое представление впервые дает твердую почву для определения зыбкого понятия "художественности".<.> Предлагаемый в исследовании подход состоит во внимании к тому, что "говорит" слово, воспринимаемое - в идеале - во всем объеме заключенного в нем смысла /выделено автором - А.Т./»18.

Мы видим свою задачу в том, чтобы рассмотреть природу слова в творчестве Достоевского в возможной полноте относительных смыслов, в сложном взаимодействии художественного слова писателя с сакральным словом19.

Подход к решению проблемы идеала через исследование природы слова позволяет нам обозначить ряд существенных для работы моментов. Принципиальным для нас является установка на изучение слова Достоевского не сквозь призму онтологического значения, а в соотношении, во взаимодействии со словом, которое несет в себе для автора универсальный смысл. Наиболее адекватным определением сути этого взаимодействия является диалог писателя с Творцом, который в произведении в наибольшей степени выражается во взаимодействии двух текстов: авторского и Священного Писания.

Для Достоевского, как и для всей русской реалистической литературы XIX века, художественное слово не было только эстетическим мировая культура» (осень 1999 г.) также обозначил универсальный онтологический статус слова в творчестве Достоевского.

18 Касаткина Т.А. Автореферат.С.5.

19 В современном литературоведении существует тенденция решать проблему «христианство и русская литература» за счет литературы, решая эстетические проблемы идеологическими средствами, сквозь призму догматического христианства (не учитывая меру приобщенности к нему самого исследователя). Так, А.М.Любомудров, например, пишет: «Широко распространенное мнение, что русская классика проникнута "христианским духом", требует серьезных корректировок. Если понимать под христианством не расплывчатый набор гуманистических "общечеловеческих" ценностей и нравственных постулатов, а систему миропонимания, включающую в себя прежде всего принятие догматов, канонов, церковного предания, - т.е. христианскую веру - то придется констатировать, что русская художественная литература отразила христианство в очень малой степени. Причины этого в том, что литература Нового времени оказалась оторванной от Церкви, выбрав такие мировоззренческие и культурные ориентиры, которые, по сути, противоположны христианским». (Любомудров A.M. Православное монашество в творчестве и судьбе И.С. Шмелева // Русская литература и христианство. СПб., 1994. С.364.) См. также полемику с этой точкой зрения Любомудрова B.H. Захарова: Захаров В.Н. Православные аспекты этнопоэтики русской литературы // Евангельский текст в русской литературе XVIII - XIX веков. Вып. 2. Петрозаводск, 1998.С.6-7. феноменом. Требования, которые предъявлял к слову Достоевский -художник, были по своей сути глубоко религиозными. Для Достоевского, писателя-пророка, евангельское слово, как слово, воплощающее Божественную Истину и осуществляющее в человеческой истории замысел Бога о человеке, было безусловным идеалом.

С.С.Аверинцев так определил особенность слова Евангелия: «Такое

20 слово - не рассуждение и не описание, а "делание"» . Достоевский перед художественным словом ставил задачи духовного «деланья», т.е. собственно религиозные задачи. С этим связана глубинная двойственность природы слова писателя.

Сложность природы слова в творчестве Достоевского, с нашей точки зрения, может быть раскрыта в рамках теоретико-литературного подхода. Автор работы ни в коей мере не претендует на решение столь сложной проблемы, но предлагает возможные пути ее рассмотрения. В рамках работы мы отказываемся от богословской постановки проблемы слова и предлагаем собственно литературоведческий путь решения с опорой на существующие в литературоведении концепции. В частности, нам представляются продуктивными теории романного слова М.М.Бахтина и А.В.Михайлова.

Бахтин в своей знаменитой работе «Слово в романе» указывал на принципиальное различие «авторитарного» (в частности, библейского) и романного слов. В контексте работы Бахтина, его теории романного слова, «авторитарное» слово - это слово «в далевой зоне», которое «органически связано с иерархическим прошлым. Это, так сказать, слово отцов. Оно уже признано в прошлом. Оно - преднаходгшое слово. Его не приходится выбирать среди таких же равных. Оно дано (звучит) в высокой сфере, а не сфере фамильярного контакта. Его язык - особый язык (так сказать, иератический). Оно может стать объектом

20 Аверинцев С.С. Слово Божие и слово человеческое // Аверинцев С.С.Соф1я-Логос. Словник. Ки\'в, 1999.С.388. профанации. Оно родственно Табу, имени, которое нельзя произносить

Л 1 всуе» . Описывая формальные особенности, общие для всех разновидностей «авторитарного» слова («например, авторитарность религиозной догмы, признанного научного авторитета, авторитета модной книги» ), Бахтин указывает на принципиальные особенности этого слова - его дистанцированность и смысловую завершенность: «Связанность слова с авторитетом - все равно признанным нами или нет - создает специфическую выделенность, обособленность его; оно требует дистанции по отношению к себе (дистанция эта может быть окрашена как положительно, так и отрицательно, наше отношение может быть и пиететным и враждебным). Авторитетное слово может организовывать вокруг себя массы других слов (интерпретирующих его, восхваляющих его, делающих из него те или иные применения и т.п.), но оно не сливается с ними (путем, например, постепенных переходов), оставаясь резко выделенным, компактным и инертным: оно, так сказать, требует не только кавычек, но и более монументального выделения, например, особого шрифта. В него гораздо труднее вносить смысловые изменения с помощью обрамляющего его контекста, его смысловая структура неподвижна и мертва, ибо завершена и однозначна, смысл его довлеет букве, окостеневает»23. «Авторитарное» слово по Бахтину - цельное слово, требующее безусловного признания и приятия в комплексе утверждаемых им смыслов. Оно не предполагает частичного приятия или разделения смыслов. С этим связана специфика его передачи в художественной прозе.

Бахтин достаточно жестко расставляет акценты в оценке качества и роли «авторитарного» слова в романе: «Авторитарное слово не изображается, - оно только передается. Его инертность, смысловая

21 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 155.

22 Там же. С. 155.

23 Там же. С. 155-156. завершенность и окостенелость, его внешняя чопорная обособленность, недопустимость в отношении к нему свободно стилизующего развития,-все это исключает возможность художественного изображения авторитарного слова. Его роль в романе ничтожна. Оно не может быть существенно двуголосым и входить в гибридные конструкции. Когда оно до конца лишится своего авторитета, оно просто становится объектом, реликвией, вещью. Оно входит в художественный контекст как чужеродное тело, вокруг него нет игры, разноречивых эмоций, оно не окружено взволнованной и разнозвучащей диалогической жизнью, вокруг него контекст умирает, слова засыхают. Поэтому-то никогда не удавался образ официально - авторитарной правды и добродетели в романе (монаршей, духовной, чиновной, моральной и проч.). Достаточно напомнить безнадежные попытки Гоголя и Достоевского. Поэтому-то авторитарный текст всегда остается в романе мертвой цитатой, выпадающей из художественного контекста (например, евангельские тексты у Толстого в конце "Воскресения")»24. При этом Бахтин указывает на то, что «при конкретном анализе авторитарного слова в романе необходимо иметь в виду, что слово чисто авторитарное в иную эпоху может быть внутренне убедительным словом; это особенно касается морали»25.

Е.Г.Новикова справедливо указывает на необходимость пересмотра не самой концепции «авторитарного» слова Бахтина, а обозначенного ученым типа взаимодействия этого слова с романным: «Очевидно, что Бахтин как человек XX века сосредоточен на разоблачении "авторитарного" слова, он воспринимает его как насилие и потому отказывает ему и в истинной авторитетности, и в диалогичности. У Бахтина оно интерпретируется именно как "авторитарное". Понятно стремление Бахтина дистанцироваться от авторитета любого

24 Там же. С. 156-157.

25 Там же. С. 157. религиозного, политического." - слова. Вывести случаи бытования "авторитарного" текста в контексте романа за рамки категории диалога было его правом. Однако при иной изначальной установке, при установке на восприятие авторитетного слова, между ним и "своим собственным словом" возникают отношения "свободного овладения", "ассимиляции", "игры". Отсюда, в частности, иная позиция исследователя, который интерпретирует такой текст именно как "игру с границами", как "постепенные и зыбкие переходы", "свободно-творческие стилизующие вариации".<.> В целом же бахтинская философия, идеология и методология диалога должны лежать в основе интерпретации взаимодействия авторского контекста с сакральным текстом, и это будет отвечать духу ученого, хотя будет расходиться с его буквой»26.

Для нас идеи Бахтина принципиально важны, ибо на современном этапе решения проблемы слова они позволяют, с одной стороны, качественно развести сакральное и авторское, в частности, романное, слово, а с другой - рассмотреть через их взаимодействие диалогические отношения художника с Творцом. Постоянное обращение Достоевского к текстам Священного Писания позволяет нам говорить не только о диалоге текстов, но и рассматривать через текстовое взаимодействие проблему личной обращенности писателя в его произведениях к Богу.

А.В.Михайлов рассматривает проблему слова как собственно историческую, в масштабе истории европейской культуры. В статье «Роман и стиль» Михайлов анализирует природу романного слова в рамках своей историко-литературной концепции «готового» и «неготового» слова. Для Михайлова, как и для Бахтина, определяющим в романном слове становится его спроецированность на действительность, его «открытость» разным смыслам: «Преодоление литературности в разные века происходило в разных формах, но всякий

26 Новикова Е.Г. Указ.соч.С.Ю. раз тут прокладывала себе путь общая, основная тенденция романного повествования, романного слова. Оно, это слово, направлено на действительность - сначала подспудно, незаметно для самого себя, как в романе XVII в., затем уже более осознанно и широко в эпоху Просвещения, наконец, со всей полнотой и сознанием цели - в реализме XIX в. Именно такая тенденция обратить слово до конца в инструмент, которым создается образ исторической реальности, соопределяет, со стороны стиля, историю русского реализма от Пушкина и Гоголя до позднего Толстого»27.

Понятия «готового» (или «риторического») и «неготового» (или «антириторического») слова обозначают в концепции Михайлова два периода мировой культуры. Эти понятия разрабатываются исследователем в комплексе его работ, объединенных в книге «Языки культуры». В наши задачи не входит полноценный анализ столь сложных понятий. Нам важно указать на некоторые положения, которые развивает ученый в контексте исследуемой им истории теории романного стиля.

В статье «Роман и стиль» Михайлов дает следующие определения «готового» и «неготового» слова: «В риторической литературе писатель приходит к реальности через слово, в реалистической литературе XIX в. - к слову через реальность и ее правду. Риторическое слово как начало и цель всего не отпускает от себя писателя: оно оформляет все жизненное, собирает в себе весь смысл увиденного и познанного в реальности, но писатель и видит жизнь только через оформляющее ее смысл слово. Слово антириторическое необычайно богато и гибко, зато уже не собирает в себе всю полноту постигаемого смысла, а несет на себе лишь отпечаток высшей правды, как и отпечаток значительно более богатой, ничем не ограничиваемой действительности. "Правда" действительности имеет преимущество перед словом, нависает над ним,

27 Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997.С.463-464.

- именно она, увиденная и постигнутая индивидуально, индивидуальнополно, творит литературный стиль, который и не может быть тут сугубо

28 индивидуальным» .

Для нашего исследования важна мысль Михайлова о том, что в разные эпохи в истории культуры соотношение слово - автор -действительность осуществляется различным способом. Для эпохи «риторического», «готового» слова автор оказывается во власти слова, а слово - «проводником» действительности. Характерно это для эпохи средневековья. Начинает меняться это соотношение в культуре барокко. В Новое время на первое место выходит автор, и слово оказывается подчинено его виденью действительности29.

Роман, по мысли исследователя, является принципиально антириторическим жанром. Романное слово «раскрывает конкретное человеческое бытие в картине, в образе или, по большей части, только бьется над таким раскрытием реального бытия»30. Его задача - «не уничтожить универсальность слова, но восстановить ее через полноту (тотальность) до конца проанализированной действительности. Образ этой действительности первенствует в романе даже и перед словом»31.

Специфика романного слова выражается в природе повествования. Михайлов видит специфику романного повествования «во внутреннем

32 обращении (переворачивании) функции слова» . Романное слово идет от действительности, от вещи, от события, оно - «оболочка» образа действительности. Теперь слово во власти автора, а не автор во власти слова. Свобода слова как «голоса» самой действительности, слышимого через писателя и благодаря ему, предопределяет тот факт, что «роман стягивает к себе все возможные "техники" и приемы рассказывания, повествования, от более непосредственных фольклорных и жизненно

28 Михайлов A.B. Указ.соч.С.406.

29 Там же. С. 116-117.

30 Там же. С.420.

31 Там же. С.424.

32 Там же. С.428-429. бытовых форм до риторически-искусных»33. Стремление охватить действительность предопределяет объемность жанра романа.

Дифференциация романного слова внутри произведения приводит к тому, что единый стиль такого романа создается так или иначе как высшее единство различных, более или менее расходящихся стилей и видений. Направляющему все эти голоса действительности авторскому видению действительности принадлежит главная роль; в распоряжении автора оказываются не только увиденные и услышанные им "голоса" действительности, которые так или иначе проходят сквозь его слово, опосредуются им, но оказывается и свой же собственный "голос", или даже "голоса", которые, словно отчуждаемые от самого автора, переносятся в мир действительности и в самом авторском тексте звучат как бы изнутри этой самой действительности»34. Роман XIX века идеально соответствует требованиям романного слова: «В таком типе романа внутренняя тенденция "романизации" повествования находит свое адекватное воплощение; полифония романных стилей широко разворачивается в пределах твердо установленной, ярко и полно обрисованной конкретно - исторической действительности романа. История - это твердая опора романа даже тогда и именно тогда, когда в романе ни о каких исторических событиях нет и речи и когда действие его - современность. Прежде всего современность в романе XIX в. и

1С бывает исторически конкретна» . Реализм XIX века подчинял стиль конкретной задаче создания и постижения образа действительности, ибо любая игра со словом, давно утратившим морально-риторическую универсальность, приводила к утрате смысла, соблазну эстетства.

Несмотря на принципиальные различия во взглядах Бахтина и Михайлова на теорию романа, в частности на проблему отношений

Михайлов А.В.Указ.соч. С.429.

34 Там же. С.447.

35 Там же. С.449. автора и героя, оба они рассматривают особенности романного слова сквозь проекцию его на действительность. И Бахтин и Михайлов обозначают принципиальные исторические различия между словом дистанцированным, в смысловом и жанровом отношении завершенным, и «открытым», «незавершенным» словом романа, хотя и различным образом оценивают плодотворность взаимодействия различных типов слов для мира романа.

Идеи Михайлова позволяют нам обозначить собственное понимание проблемы отношения автора и слова. Для нас важно соотнести концепцию Михайлова с проблемой христианства и русской литературы. Представляется необходимым дополнить соотношение автора - слова - действительности соотношением автора - слова -истины. Средневековая европейская культура была целиком подчинена универсальному (христианскому) пониманию истины. Культура Нового времени, в частности, секуляризованная культура, оказалась в ситуации диалогического взаимодействия с христианским идеалом36. Образ действительности, творимый культурой, во многом зависит от отношений автора и истины (в ее религиозном понимании).

Достоевский творит в эпоху «неготового» слова, в эпоху, когда писатель владеет словом, творит индивидуальное слово, создает свой образ действительности. Существенна двунаправленность слова Достоевского: на воссоздаваемую действительность и на чаемый религиозный идеал как возможность изменения этой действительности. С личным характером слова связана его внутренняя «неполнота», его устремленность к восполнению и наполнению как «живой жизнью», так и истиной высшего порядка. Этим можно объяснить глубочайшее взаимодействие художественного слова Достоевского с библейским, в частности евангельским словом. Взаимодействие это двунаправленно:

36 Об отношениях русской литературы и христианства как о культурном диалоге пишет в своей монографии

П.Е.Бухаркин: Бухаркин П.Е.Православная церковь и русская литература в XVIII - XIX веках. Проблемы своим творчеством писатель говорит с Богом о человеке и с человеком о Боге.

Эпоха русской реалистической литературы после Гоголя поставила писателей перед необходимостью решения сложных задач. Для слова Пушкина характерна удивительная гармония между эстетическим и этическим началом, между частным и общим смыслом, между личной

37 правдой и духовной истиной . Творчество Гоголя стало поворотным моментом в истории русской литературы. И те неисполнимые (по определению) требования, которые выдвинул писатель перед собой как художником, собственно религиозные требования, предъявленные к художественному слову, заставили следующее поколение русских писателей решать задачу создания художественного слова, которое служило бы в первую очередь религиозным целям, создавать произведения принципиально нового качества слова.

Достоевский, вслед за Гоголем, оказался перед необходимостью решать на разных уровнях именно проблему слова. С.Г.Бочаров в работе «Холод, стыд и свобода. История литературы sub specie Священной истории» пишет о глубоко религиозном значении «Шинели» для первого романа Достоевского - «Бедные люди» (1846). Бочаров рассматривает проблему взаимодействия текстов как осмысление литературой метафизической, священной истории человечества. «Шинель» Гоголя обозначает на этом пути духовное откровение об ужасе и степени падения человека. Откровение, которое принципиально меняет характер слова. «Сам Достоевский как гениальный читатель прочитал "Шинель" как художественное произведение. И художественным произведением на нее ответил. Он прочитал "Шинель" как страшный вызов, обращенный к литературе, принял культурного диалога. СПб., 1996; его же: Поэтический язык А.С.Пушкина и проблемы секуляризации русской культуры // Христианство и русская литература. Сб.3.СПб.,1999.С.92-104.

37 Об этом свойстве слова Пушкина пишет Михайлов. См. Михайлов A.B. Указ. соч. С.493-494.; об этом же свойстве пушкинского слова пишет С.Г. Бочаров. См. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999.С.142. вызов и дал свой художественный ответ, единственный в своем

•2 о роде» . Бочаров рассматривает рождение нового слова Достоевского в телеологическом сюжете пути русской литературы: Пушкин - Гоголь -Достоевский. И одним из главных свидетельств «падения» слова становится характер нового слова героя Достоевского: «В них /письмах Макара Девушкина - А.Т./ вошла нагишом растрепанная действительность. Отсюда - сразу начавшиеся упреки в нехудожественной растянутости слова героя, его неотобранности и "расслабленности", "болезненной говорливости сердца" (П.Анненков). Но таким растянутым и изломанным словом он выговаривает себя. Этот первый герой Достоевского уже являет своими письмами основную характеристику героя Достоевского, по Бахтину: герой дан как слово»19. Цели и задачи своего нового слова Достоевский определяет, по мысли Бочарова, художественно переживая творчество Гоголя: «Диалектика впечатлений читателя Девушкина - воистину диалектика. Его живые реакции фиксируют резкий перепад на пути литературы, Достоевский на уровне автора организует новый, свой перепад. Два крутых поворота образуют путь, отрицание же отрицания (Гоголя в Достоевском) производит творческий синтез автора "Бедных людей". Достоевский приходит со словом восстановление, смысл которого в библейско-христианской историософии очевиден. О "восстановлении погибшего человека" как об "основной мысли всего искусства девятнадцатого столетия", "мысли христианской и высоконравственной" он скажет в 1862 году (20,28). Но с первых вещей Достоевского это слово -восстановление - свяжется с его именем в критике: в 1849 году его произнесет П.Анненков (по поводу рассказа "Честный вор"): "попытка восстановления (réhabilitation) человеческой природы". А в конце века (1891) В.Розанов, заново обратившись к теме "Достоевский и

38 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999.С. 131.

39 Там же.С.143.

Гоголь", определит дело Достоевского как "восстановление достоинства в человеке, которое он /Гоголь - А.Т./ у него отнял"»40.

Глубоко религиозные задачи, которые ставил перед собой Достоевский-художник, соответствовали противоречивым требованиям эпохи. Частный, личный характер слова художника предопределил его неполноту и незавершенность, а поставленные задачи заставили это слово выполнять функции собственно религиозного, пророческого слова. Эпоха реализма предопределила ориентацию слова на «живую жизнь», на действительность, а духовный путь постижения действительности предопределил «фантастический», глубоко религиозный, характер этого реализма. Установка на «реализм в высшем смысле» противоречила литературному характеру вымысла, заставляла искать средства преодоления «литературности». Авторская ориентация слова на истину религиозного порядка не предполагает его фиктивности. Эстетические цели оказываются как бы сняты, подчинены религиозным, этическим задачам. Сам писатель, как частное лицо, вступает в диалог с истиной41, но как художник - претендует на ее утверждение. Его произведения, как высказывания, становятся репликами в диалоге с Богом, вопросами, но они же в глубине открываемой в образе действительности истины оказываются и ответами на эти «вечные, проклятые вопросы».

С этой глубинной двойственностью слова Достоевского связано его постоянное взаимодействие с библейским словом42. Взаимодействие

40Бочаров С.Г.Указ. соч. С. 145. Необходимо отметить, что в подготовительных материалах к «Идиоту» слова «восстановление», «реабилитация» (9;245), «rehabilitation» (9;275) и их варианты настойчиво возникают в связи с сюжетной линией князь-Настасья Филипповна.

41 С.С.Аверинцев так определяет понимание истины слова в библейском смысле: «Истинность Откровения -не абстрактно-внеличная, "гносеологическая" адекватность <.>, но именно верность Завету, правдивость внутри личностного диалогического отношения». (АверинцевС.С.Указ. соч.С.388.)

42 О библейских цитатах в текстах Достоевского достаточно много написано в последнее время. Укажем некоторые работы: Perlina Nina.Varieties of poetic utterance: Quotation in "The Brothers Karamazov". Lanham. New York, London, 1985; Hackel Sergei. The religious dimension: vision or evasion?: Zosimas discourse in "The Brothers Karamazov" // New essays on Dostoyevsky. Malkolme V. Jones and Garth M/Terry.Cambridge, London, New York, New Rochelle, Melbourne, Sydney, 1983; Джоунс M. Достоевский после Бахтина. СПб., 1998. С. 192-221; Меерсон О. Библейские интертексты у Достоевского. Кощунство или богословие любви? // Достоевский и мировая культура.№12.М., 1999. С.40-53; Новикова Е.Г. Софийность русской прозы второй

22 двух текстов на разных уровнях (слова-образа-сюжета) становится принципиально важным моментом для характера, роли и направленности художественного слова Достоевского. Разного рода трансформации, типы включений библейских интертекстов позволяют писателю, с одной стороны, использовать их как авторитетное утверждение своего понимания истины, с другой - «проверять» и обозначать неполноценность частного понимания истины в свете Божественного Откровения. Необходимо отметить, что для Достоевского это «авторитарное» по своей природе слово всегда оказывается не только «внутренне убедительным», но и ключевым для понимания частной правды о мире43. Для его художественных поисков принципиально важна проверка и восполнение частного понимания истины божественным свидетельством о ней.

Со спецификой взаимодействия частной правды и Божественной Истины в художественном мире Достоевского связаны как принципиальная авторская установка на слово героя, так и сложность художественных средств утверждения авторской позиции. Слово автора-повествователя, как правило, субъективировано и ослаблено, подчинено определенным, сугубо повествовательным, функциям (например, хроника событий)44. Одной из существенных авторских задач, которой подчинена в художественном произведении стратегия слова автора-повествователя, является задача изображения слова героя. Не случайно именно «Записки из подполья» (1864), построенные на изображении слова героя, явились своего рода «прологом» к великим романам Достоевского. Слово героя позволяло Достоевскому художественно объективно воплотить «правду» частного человека, его видение и половины XIX века.Томск, 1999; ее же: Христианские тексты и проблема софийности романа

Ф.М.Достоевского «Идиот» // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы.Иваново, 1999.С.7-30.

43 См. об этом: Меерсон О. Библейские интертексты у Достоевского. Кощунство или богословие любви?.

С.46

44 Даже в «Преступлении и наказании», в котором повествование ведется от имени «всеведущего» автора, функция этого слова в значительной степени подчинена задаче изображения слова героя.

23 понимание мира. «Правда» героя, как правило, в больших романах является воплощением одной из сторон глубоко личного понимания жизни самим писателем. Образом и судьбой героя Достоевский в большей или меньшей степени испытывает себя, ищет ответы на свои наболевшие вопросы. Образ действительности, создаваемый художником, и становится таким ответом. Творчество оказывается осуществлением глубоко религиозного диалогического взаимодействия творца земного с Творцом Небесным. Сам художник проделывает путь постижения истины в процессе создания своего творения. Сложная система утверждения авторской позиции в романе имеет и другую сторону. Для писателя было важно заставить читателя «перетащить на себе» мучительные поиски героем истины в падшем мире, проделать с героем мучительный путь «восстановления» слова в его божественной полноте и смысле, проделать этот путь в своей жизни. Главным средством исполнения данных задач стало слово и принципы его организации в художественном произведении, столь гениально исследованные Бахтиным в его знаменитой книге «Проблемы поэтики Достоевского».

С двунаправленностью и глубоко религиозной диалогичностью художественного слова Достоевского связано одно из внутренних противоречий поэтики Достоевского: противоречие между пророческой устремленностью слова автора и диалогическим путем художественного поиска и утверждения истины. Достоевский - пророк, безусловно, знал, куда он хочет привести своего читателя. Достоевский-художник сам искал в творчестве и творчеством ответы на свои вопросы. Позиция автора в произведениях Достоевского - сильная позиция. Но стратегия ее утверждения в тексте настолько сложная, что позволяет читателю «заблудиться». Достоевский как бы оставляет за читателем свободу выбора своего пути, но при этом указывает верный путь. История изучения его творчества, полная диаметрально противоположных концепций, свидетельствует о сложном поиске наукой адекватных требованиям поэтики методологических подходов к анализу произведений писателя.

В данной работе мы пытаемся исследовать, как слово и принципы его построения в художественном творчестве Достоевского «работают» на решение проблемы идеала. В первую очередь мы рассматриваем слово героя: как осуществляется в нем сложное взаимодействие частной правды и Божественной Истины. Для романов Достоевского принципиальным моментом в процессе эволюции слова героя оказывается соотнесенность и взаимодействие этого слова со словом автора-повествователя, с другими словами о мире, с образом романного мира в целом. Именно это диалогическое взаимодействие и открывает путь постижения Истины.

Необходимо обозначить, почему данное исследование проводится на материале творчества Достоевского 60-х годов. Роман «Идиот» завершает очень важное десятилетие в творчестве Достоевского. Именно в 60-е годы формируются принципы поэтики позднего творчества Достоевского, созревают замыслы его больших романов, вырабатываются особые способы решения художественных и идеологических задач.

Записки из подполья»(1864) не только открывают в творчестве Достоевского новый тип героя-идеолога, подпольного героя, но и обозначают новый уровень художественного решения изображения героя через его слово, в частности, задачи изображения движения слова к истине в рамках частного слова героя. В «Записках» писатель указывает на идеал слова (в данном случае, покаянного, исповедального слова) «от противного», изображая диалогизм разлагающегося, больного слова «антигероя». Вместе с тем, соотнесенность этого слова с покаянным, исповедальным словом, сам «сюжет слова» героя («записки из подполья») является указанием пути преодоления подполья.

Проблема идеала в «Записках» - проблема героя, его отпадения от веры, а, значит, и от «живой жизни».

Преступление и наказание» (1866) - первый роман из «пятикнижия» Достоевского. Проблема идеала возникает в нем не только как проблема героя, но и как вопрос автора о человеке и его судьбе в этом мире. Сюжет героя в романе тесно связан с введением в текст евангельского слова, которое в произведении вступает в сложное диалогическое взаимодействие с точкой зрения Раскольникова (его теорией). Сложный путь от частного, ложного, понимания истины к Истине Евангелия обозначается сюжетом введения евангельского слова в роман. Один из важных этапов пути героя связан с чтением Соней Евангелия. В «Преступлении» Достоевский впервые в русской литературе использует прием введения в текст романа большого фрагмента Евангелия (притча о воскрешении Лазаря). Мы попытаемся, вслед за Е.Г.Новиковой, проанализировать смысл и особенности взаимодействия текстов.

Проблема идеала в «Преступлении и наказании» не только проблема героя. Достоевский в романе остро ставит вопрос о силе зла в мире, о невинном страдании и границах сострадания (образ Сони). Диалог с евангельской Истиной выстраивается не только на уровне героя, но и на уровне автора. Тем не менее, характер постановки проблемы в образе героя, который на повествовательном уровне выражается в дистанцированности точки зрения автора-повествователя от точки зрения героя (образ «всеведущего автора»), предполагает возможность решения проблемы на уровне героя.

Идиот» (1868) в творческой биографии Достоевского обозначил новый этап в постановке и решении проблемы идеала. Образ князя Мышкина был задуман Достоевским как образ «положительно прекрасного человека», как собственно художественное решение проблемы идеала в образе героя. Для писателя несомненным и вековечным идеалом был Христос. Поэтому и художественный образ героя ориентирован Достоевским на образ евангельского Христа (спроецированность автором текста романа на Евангелие выявляется в природе слова и образа героя, в самом сюжете произведения). В «Идиоте» Достоевский воплощает свою «старинную» и «любимую» идею», свое понимание идеала. С этим связан особый драматизм этого произведения: в романе Достоевский как бы проверяет меру и полноту собственной веры в Божественность Спасителя. Проблема идеала в «Идиоте» оказывается не столько проблемой героя, сколько проблемой автора. С этим связаны новые, усложненные принципы поэтики романа, эволюция слова героя, сложная система средств утверждения авторской позиции, видимая «противоречивость» стратегии слова автора-повествователя. Исследование особых принципов взаимодействия романа и Евангелия, возможно, позволит нам ответить на вопрос о сути идеи, которую хотел утвердить автор в «Идиоте».

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Тоичкина, Александра Витальевна

Заключение

Завершая исследование, необходимо подвести итоги и определить, насколько постановка проблемы идеала как проблемы художественного слова дала нам возможность решить поставленные задачи и достичь цели исследования.

Проблема религиозного идеала является прежде всего проблемой мировоззрения художника, проблемой его религиозных взглядов. Но религиозные искания Достоевского наиболее полно проявились в его художественном творчестве. Именно поэтому одной из наших главных задач стала выработка методологического подхода к решению проблемы религиозного идеала через исследование проблем поэтики художественного произведения. Задача эта была предопределена целью работы - найти решение проблемы интерпретации образа князя Мышкина в романе Ф.М.Достоевского «Идиот».

Задача решить проблему идеала через исследование поэтики привела нас к постановке вопроса о природе художественного слова в творчестве Достоевского. Важным было для нас обозначить проблему слова через соотношение слова и истины. Соотношение это возникает в силу невозможности вместить природой падшего человека и его слова Божественной Истины в полноте ее онтологического смысла. Проблема состоит в том, что человек «вмещает» в себя Истину в меру способности и желания своего. В полноте - «один Христос только мог». Достоевский художественно испытывает своих героев на способность «вместить» Истину. С исследованием этой пробемы связана необходимость соотнесения сакрального и художественного слов в мире Достоевского.

Взаимодействие художественных произведений Достоевского с текстами Священного Писания, особенно Нового Завета, создает особенный контекст прочтения художественного произведения, соотносит смысл произведения с христианской историей человечества.

А это значит, что принципиальное решение главных вопросов, которые ставит в своих произведениях автор, возможно именно в религиозном контексте, в соотношении и «измерении» героев Достоевского, их судеб христианским пониманием человека и истории.

Вместе с тем, художник творит образ мира на современном ему этапе христианской истории народа, и сам он не свободен от своей эпохи. Достоевский пишет как о главной «болезни» своего времени о потере веры в Бога, но и сам он страдает неверием. В известном письме 1854г. Н.Д.Фонвизиной Достоевский писал: «Я скажу вам про себя, что я -дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных» (28-1,176). Вера Достоевского рождалась в отчаянной внутренней борьбе, в доводах pro и contra. Главными искушениями на пути к вере Достоевского были «факты» существования и силы зла в человеке и мире, страдания «униженных и оскорбленных», особенно детей. С метаниями между верой и неверием связано и неоднозначное отношение Достоевского к личности Христа. В подготовительных материалах к «Бесам» Достоевский ставит вопрос: «<. >можно ли веровать, быв цивилизованным, т.е. европейцем? - т.е. веровать безусловно в божественность Сына Божия Иисуса Христа? (ибо вся вера только в этом и состоит)» (11; 178). Последняя ремарка обозначает в творческом и личном пути автора новый этап, новое осмысление личности евангельского Христа. Этот новый этап начинается после завершения романа «Идиот». В «Бесах» Достоевский уже совершенно иначе судьбами героев испытывает нравственные последствия атеизма и его разновидности - неверия в Божественность Спасителя.

От верности постановки проблемы природы слова зависит адекватность интерпретации произведения художественному миру автора. Исходным пунктом нашего исследования являлась необходимость обозначить особенности художественного слова Достоевского. Именно поэтому нам важно было опереться на теорий романного слова Бахтина и Михайлова. Оба исследователя отмечают специфику романного слова второй половины XIX века, в частности, слова Достоевского, как явления авторского и исторического. Бахтин противопоставляет слово романное слову «авторитарному» (в смысловом отношении завершенному и дистанцированному). Михайлов считает романное слово наиболее отвечающим по своей природе эпохе «неготового слова», т.е. эпохе в истории культуры, когда слово спроецировано на действительность и подчинено авторской воле. Обе эти теории рассматривают романное слово как относительное явление. И это для нас важно, ибо отвечает художественному принципу изображения идеала в произведениях Достоевского. Принцип этот -принцип относительности.

Проблема идеала решается нами в творчестве Достоевского как проблема соотношения «абсолютного» и относительного (вслед за Гегелем и С.Л.Франком). Обозначая природу слова Достоевского как историческую и авторскую, мы указывали на постоянное взаимодействие его со словом Священного Писания. Таким образом, на текстовом уровне проблема идеала решалась нами как проблема взаимодействия двух разных по природе слов: художественного слова Достоевского и библейского слова, в частности слова Евангелия.

Но устремленность к идеалу евангельского слова проявляется не только во взаимодействии двух типов слов. Скорее само взаимодействие является проявлением характера реализма Достоевского. Во введении мы говорили о том, что Достоевский ставил перед реалистическим направлением в литературе задачи собственно религиозные. Для него литература была средством духовного становления человека. И задаче «восстановления падшего человека» было подчинено все творчество писателя. С этой религиозной задачей связаны все основные проблемы и сам строй поэтики его произведений.

Достоевский, как правило, изображает явление действительности, оказавшееся в состоянии несоответствия идеальному первообразу этого явления. Мы рассматривали «Записки из подполья» с точки зрения характера изображения слова героя и убедились, что это слово находится в сложном взаимоотношении со словом религиозным: покаянным и исповедальным. Достоевский изображает диалогизированное и исповедальное слово, которое формально соответствует строю религиозного покаянного и исповедального слова. Но наполнено оно другим содержанием. Диалогичность этого слова свидетельствует о душевной болезни подполья, болезни разъедающей душу рефлексии и больного самосознания. По точной оценке Бахтина, диалог подпольного героя устремлен «в дурную бесконечность» и незавершим по сути. «Больное», лишившееся оснований, слово героя приводит к мысли о гибельности для человека потери веры. «Относительное» слово, утратившее опору на «абсолют», замыкается на «относительном», следствием чего является саморазрушение человеческой личности, полная деградация ее. И в первой части «Записок» Достоевский изображает слово героя как реальное, действительное свидетельство драматических последствий потери веры для человеческой личности.

Во второй части автор словом же героя указывает на средство и способ исцеления, восстановления человека. Вторая часть («По поводу мокрого снега») составляет, по замечанию автора, собственно «записки» героя. Слово героя во второй части иначе соотнесено с идеалом исповедального слова, чем в первой. И связано это с верой Достоевского в духовную силу художественного слова. Записываемый рассказ о событиях жизни является претворением «реальных» событий в художественном слове. Сам акт творчества превращается для героя в исправительное наказание», ведет его к цельному слову о себе и о другом. Во второй части есть зафиксированный словом путь преодоления героем подполья. Этот путь выражен сюжетом слова - от диалогизированного подпольного слова к слову монологическому. Сюжет слова выражает и веру Достоевского в силу художественного слова, и установку на изображение слова, открывающего путь духовного преображения человека. Таким образом, во второй части слово героя дано как движение к идеалу, как средство преодоления духовного падения героя.

Достоевский изображает героя, по словам Бахтина, как слово. И характер относительности этого слова является верным знаком состояния души подпольного парадоксалиста. Слово - это и «диагноз» духовного растления героя, и способ его преображения. Проблема идеала в «Записках» - это проблема преодоления героем его духовной болезни, так ярко обозначенной характером изображения его слова.

Жанр романа заставляет автора решать проблему идеала на новом уровне. В «Преступлении и наказании» проблема идеала тоже проблема соотношения относительного и «абсолюта», частной «правды» героя и Божественной Истины. В центре романа оказывается вопрос о роли зла в мире. Н.О.Лосский, исследуя теодицею Достоевского, пишет о том, что «зло никогда не бывает абсолютным: оно всегда или содержит в себе сторону добра, или по крайней мере ведет за собой следствия, содействующие добру»1. «Человек, как существо свободное, может вступить на путь враждебного или равнодушного к другим существам обособления от них, но он же может свободно обнять своею любовью весь мир и тогда осуществляет абсолютное божественное добро, ради возможности которого и сотворен мир Богом»2.

1 Лосский Н.О.Бог и мировое зло. М.Д994.С.113.

2 Там же. С.111.

Позиция автора в романе, однако, двойственная. С одной стороны, автор не сомневается в ложности теории Раскольникова, и художественная задача его состоит в том, чтобы привести героя к «воскресению» . (Подтверждением этого является и точка зрения автора-повествователя, объективно дистанцированная от точки зрения героя в тексте романа.) Но, с другой стороны, Достоевский стремится к «предельному» испытанию проблемы зла в мире. И теория Раскольникова - не только следствие «шатости в понятиях» и воплощение «идей, которые носятся в воздухе». Вопрос о роли зла в процессе достижения абсолютного добра выводится в романе на уровень проблемы христианской истории человечества. Одним из важных средств художественного решения этой задачи становится взаимодействие текста произведения с текстом Апокалипсиса: судьба героя в романе непосредственно связана с сюжетом введения текста Откровения в роман. Преодоление Раскольниковым его заблуждения в «Эпилоге» (четвертый сон и любовь к Соне) становится моментом разрешения в целом романа противоречия, «открытого» героем в христианской истории - вопроса о роли зла и насилия как пути достижения царства абсолютного добра и любви.

В тексте романа такому прочтению Откровения противостоит чтение Соней Евангелия о воскресении Лазаря. Но сам характер постановки образа героини является в романе тоже «предельным» испытанием идеи сострадания и любви. Сам контекст евангельских реминисценций в исповеди Мармеладова, когда впервые в романе возникает тема Сони, обозначает глубокую двойственность авторской постановки проблемы зла и свободы выбора человека. Судьба Сони и ее «преступление»

3 Об этом писал Достоевский в письме Каткову в сентябре 1865 года, когда замысел романа еще только формировался: «Тут-то /после убийства - А.Т./ и развертывается весь психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы восстают перед убийцей, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда, земной закон берет свое, и он - кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтобы хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило соотносится, с одной стороны, с мерой крестных страданий Спасителя, с другой - с ужасом предательства Его. Такая, собственно авторская, постановка характера образа " героини обозначает сложность, болезненность и нерешенность для Достоевского проблемы зла в мире. В этом контексте Откровение св.Иоанна Богослова, в котором говорится о суде и наказании падших грешников, требует особого «истолкования». И таким «толкователем» Откровения становится пьяненький Мармеладов. Для самого Достоевского идея зла в любых ее проявлениях оказывается неприемлемой. И царство добра не может быть им принято, если страдающий грешник не будет прощен. В романе и романом Достоевский утверждает идею любви как единственно возможного пути к воскресению падшего человечества. И в этом смысле роман Достоевского может быть прочитан как «полемика» с Откровением св.Иоанна Богослова.

Исследование проблемы на уровне слова позволило нам обозначить соотношение «правды» автора романа и Истины Божественного Откровения, показать значимость взаимодействия текстов как средства художественного решения глубоко религиозных проблем, синтеза художественного произведения и религиозного. Постановка проблемы зла в «Преступлении и наказании» для автора была значима не только как решение ее в судьбе героя, в которой воплощается путь евангельского блудного сына, но и как попытка решения собственно авторской проблемы неприятия зла и насилия даже в целях достижения царства абсолютного добра и света.

В «Идиоте» проблема идеала как проблема соотношения «абсолюта» и его конкретного эмпирического воплощения получает сложное идейное и художественное решение. Связано это с авторской художественной задачей изобразить идеал «положительно прекрасного его. Закон правды и человеческая природа взяли свое, убеждение?] внутреннее[?] даже без сопротивления?]. Преступник] сам решает принять муки, чтоб искупить свое дело» (28-2; 137). человека». В тексте романа образ князя Мышкина становится воплощением заповедей Христа в Евангелии («возлюби ближнего своего как самого себя», «любите врагов ваших», «не противься злому» и другие). Е.Новикова объясняет особую природу князя Мышкина тем, что он явлен как «герой истинно христианской позиции, "Князь Христос"»4. Но эта же спроецированность образа героя на образ евангельского Христа позволяет определить и несоответствие героя романа идеалу Евангелия. Это несоответствие непосредственно связано с особенностями восприятия личности Христа Достоевским, с мерой и степенью веры писателя в Божественность Спасителя.

Вопрос веры является вопросом сокровенным и глубоко личным. Отношения человека с Творцом составляют тайну, и судить о них имеют право разве что духовные лица. Но необходимость указать путь верной интерпретации столь важного для творчества Достоевского образа героя заставляет нас ставить эту глубоко интимную для души автора проблему. Наверное, мы имеем право об этом говорить еще и потому, что сам Достоевский шел до конца в испытании своей веры. Достоевский-художник на первое место всегда ставил истину. Именно поэтому условия испытания «любимой» и «старинной» идеи оказались предельно жесткими, выявляющими как высоту и значимость идеи, так и трагическую ограниченность ее.

Эволюция образа героя в романе очевидна. Мы рассматривали ее через изменения, которые происходят со словом героя по мере развития сюжета романа (от цельного, монологичного слова в первой части к диалогизированному, «распадающемуся» слову во второй-четвертых частях). Нам было важно установить, меняется ли идея героя в соответствии с эволюцией его образа.

4 НовиковаЕ.Г. Христианские тексты и проблема софийности романа Ф.М.Достоевского «Идиот» // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999.С.8.

Изучение слова героя и авторской системы утверждения его образа, в частности, слова повествователя, свидетельствует о том, что образ героя претерпевает ' «внешнюю» эволюцию. Верность героя его идее «предельно» испытывается автором в разных сюжетных ситуациях (основной такой ситуацией в романе становится коллизия князя и Настасьи Филипповны). Сама «предельность» испытаний героя на верность идеалу любви к ближнему является художественным средством трагического утверждения этого идеала образом героя. Идея остается неизменной, а верность ей героя - залогом его внутренней целостности.

Но эта целостность не снимает вопроса о причинах трагедии, и заставляет исследователя подвергать анализу саму авторскую идею, искать ответ на вопрос, в чем состоит ее трагическая односторонность. Ответ на этот вопрос открывает анализ взаимодействия текстов романа и Евангелия, в частности, использование автором евангельских реминисценций. Вслед за Е.Г.Новиковой мы обозначили важность авторского контекста введения евангельских реминисценций в романе. Впервые отсылка к евангельскому тексту появляется в первом монологе князя Мышкина о приговоренном к смертной казни. Мы указывали на то, что глубоко гуманистический пафос этого монолога не предполагает по замыслу автора соотнесения слов Мышкина с гефсиманской молитвой Христа. «Отсылка» к данному эпизоду Евангелия должна усилить и оправдать гуманистическую идею, исповедуемую героем, заставить звучать эту идею в религиозном контексте бесконечно ценных идей человечества. Монолог князя заявляет «крайнюю» для утверждения гуманистической идеи ситуацию: князь протестует против приговора к смертной казни преступника, виновного в убийстве.

Во второй части во внутреннем монологе героя односторонность его идеи прочитывается именно в соответствии с главной двуединой заповедью Христа в Евангелии. Князь Мышкин провозглашает сострадание «главнейшим и, может быть, единственным законом бытия всего человечества» (8; 192). В Евангелии Христос говорит: «"возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим": Сия есть первая и наибольшая заповедь; Вторая же подобная ей: "возлюби ближнего твоего, как самого себя"; На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф.22, 37-40). На этот раз романный контекст внутреннего монолога не только не противится такому прочтению, но и провоцирует его самой ситуацией эпизода, когда вера князя в человека вступает в глубокое противоречие с действительной природой падшего естества.

Текст Апокалипсиса на уровне цитаты и реминисценции входит в текст «Идиота» со второй части романа. В «Преступлении и наказании» с текстом Откровения была связана проблема зла и насилия, которое не может ни в каком случае быть средством достижения царства абсолютного добра («Нового Иерусалима»). В романном мире «Преступления» Достоевскому удается найти художественное решение этого противоречия. В «Идиоте» проблема зла и страдания возникает с новой силой в романной судьбе Настасьи Филипповны. Не случайно именно в связи с ее образом возникает в романе текст Апокалипсиса: именно ей толкует текст Откровения Лебедев. В «Преступлении» идее апокалиптической войны как состояния мира, воплощением которой является теория Раскольникова и его преступление, противостоит идея веры в чудо любви, наиболее полно воплощенное в романе в чтении Соней евангельской притчи о воскресении Лазаря. В «Идиоте» идее смерти, религиозным воплощением которой является толкование Лебедевым Апокалипсиса, а Ипполита - крестных страданий Спасителя, должен противостоять князь Мышкин, воплощающий идею любви к ближнему. Но односторонность идеала, воплощенного в герое, приводит Достоевского к единственно возможному пути художественного утверждения «любимой» идеи - жанру романа трагедии. Именно трагедия, по мысли Гегеля, разрушая ложную односторонность, позволяет утвердить положительное на новом субстанциональном уровне: «<.> в трагедии индивиды разрушают себя через односторонность своей подлинной воли и характера или же они, покоряясь неизбежности, должны принять в себя то, чему субстанционально они сопротивлялись^.>». «Субстанциональное» победоносно сбрасывает со вступившей в спор индивидуальности только ложную односторонность, положительное же, к чему оно стремится, это вечно субстанциональное изображает в своем более не находящемся в раздоре позитивном опосредовании, как то, что должно сохраниться;<.>»5. Но трагедия вступает в сущностное противоречие с христианской историей человечества, в которой человек стал свободен от власти «закона». К.Мочульский пишет: «<.>нет другой свободы, кроме свободы во Христе; неверующий во Христа подвластен Року»6.

Проблема идеала в «Идиоте» оказывается столь трудной для решения по причине внутреннего противопоставления в образе героя романа человека Христа - Богу Христу, гуманизма и христианства. Разведение и противопоставление этих двух неразъединимых в христианстве начал приводит к созданию нового типа трагедии, истоки которого связаны с утратой веры в Бога современным человеком, подмены веры в Бога верой в человека. Своим творчеством Достоевский художественно испытывает пути обезбоженного гуманизма и указывает на реальные «плоды» этой идеи в мире даже в самом высоком и возвышенном ее воплощении. В этом смысле образ «положительно прекрасного человека» есть «предельное» испытание идеи обезбоженного гуманизма в самом приближенном к христианскому идеалу виде. И только в соотнесении с образом Христа в Евангелии можно решить проблему идеала, воплощенного образом князя Мышкина в романе, подойти к

5 Гегель.Сочинения.Т. Х1У.М.,1958.С.366.

6 Мочульский.К.В.Гоголь.Соловьев.Достоевский.М.,1995.С.373. религиозным истокам трагедии героев «Идиота». «Положительное» же решение проблемы идеала будет найдено Достоевским в «Братьях Карамазовых», в образах Алеши и старца Зосимы.

Сюжетом нашей работы явился путь исследования проблемы идеала через анализ проблем поэтики творчества Достоевского 60-х годов XIX века. Мы рассматривали, как писатель ищет путь утверждения идеала через изображение "отрицательных" явлений действительности в их соотнесенности с идеалом "первообраза". В "Записках из подполья" эта проблема решается в изображении слова героя; в "Преступлении и наказании" - судьбы героя; в "Идиоте" - в соотнесении идеи автора, воплощенной в образе героя, с идеей евангельского Христа. Нам было важно обозначить единый принцип художественного решения проблемы идеала Достоевским в творчестве 60-х годов и указать на движение его к "положительному" решению этой проблемы на последнем этапе творческого пути.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Тоичкина, Александра Витальевна, 2001 год

1. Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: В 30 т. JL, 1972-1990. Т. 1-30.

2. Абрамович Н.Я.Христос Достоевского.М.,1914.

3. Аверинцев С.С. Соф1я Логос. Словник.Кшв,1999.

4. Ален Л. Достоевский и Бог. СПб., 1993.

5. Анненский И.Книги отражений.М.,1979.

6. Барсотти Д. Достоевский. Христос страсть жизни. М.,1999.

7. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского.М.,1979.

8. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975.

9. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1979. Ю.Бердяев H.A. О русских классиках. М., 1993.

10. Берковский Н. «Идиот», поставленный Г.Товстоноговым // Премьеры Товстоногова. М.,1994.С.84-99.

11. БеловС.В. Роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание». Комментарий. М.,1985.

12. Бицилли П.М. Избранные труды по филологии. М.,1996.

13. Бицилли П.М. Трагедия русской культуры. М.,2000.

14. Борисова В.В. Из истории толкований романа «Идиот» и образа князя Мышкина // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. С. 169-178.

15. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литаратуры. М., 1999.

16. Буданова Н.Ф. Достоевский о Христе и истине // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1992.Т.10. С.21-30.

17. Бухаркин П.Е. Православная церковь и русская литература в XVIII-XIX веках. СПб., 1996.

18. Бухаркин П.Е. Поэтический язык А.С.Пушкина и проблемы секуляризации русской культуры // Христианство и русская литература. С6.3.СП6.Д999.С.92-104.

19. Бялый Г.А.Русский реализм конца XIX века. Д., 1973.

20. Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». Л., 1977.

21. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.,1971.

22. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М.,1980.

23. Властитель дум. Ф.М.Достоевский в русской критике конца XIX -начала XX века. СПб., 1997.

24. Володин Э.Ф. Пети-же в «Идиоте» // Достоевский. Материалы и исследования. Т. Л., 1985. С.73-80.

25. Волошин Г. Пространство и время у Достоевского // "Slavia". Прага, 1933. Т. XII.

26. Галкин А.Б. Образ Христа в творческом сознании Ф.М.Достоевского. АКД.М.,1992.

27. Гин М.М. Достоевский и Некрасов. Петрозаводск, 1985.

28. Гроссман Л. Достоевский. М.,1962.

29. Гроссман Л. Творчество Достоевского. М.,1925.

30. Данилевский Р.Ю. Россия и Швейцария. Литературные связи XVIII -XIX вв. Л.,1984.

31. Джоунс М. Достоевский после Бахтина. СПб., 1998.

32. Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского. СПб.,1999.

33. Долинин A.C. Достоевский и другие. Л., 1989.

34. Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974 -2000.Т.1-15.

35. Достоевский и мировая культура. Альманах. СП6.Д993-2001.Т.1-15.

36. Достоевская А.Г. Воспоминания. М.,1981.

37. Достоевский художник и мыслитель. М.,1972.

38. Достоевский в конце XX века. М.,1996.

39. Ф.М.Достоевский. Статьи и материалы. Под ред. А.С.Долинина.Сб.1.Пг.,1922.

40. Ф.М.Достоевский. Статьи и материалы. Под ред. А.С.Долинина. Сб. II. Л-М.,1924.

41. Ф.М.Достоевский и Православие. М.,1997.

42. Евангельский текст в русской литературе XVIII XIX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: сб. науч.тр. Петрозаводск, 1994.

43. Евангельский текст в русской литературе ХУ1П-Х1Х веков. Вып.2. Петрозаводск, 1998.

44. Евнин Ф.И. Мышкин и другие: К столетию романа «Идиот» // Русская литература. 1968.№3.

45. Ермилова Г.Г. Тайна князя Мышкина. О романе Достоевского «Идиот». Иваново, 1993.

46. Ермилова Г.Г. Роман Ф.М.Достоевского «Идиот»: Поэтика, контекст. Иваново, 1999. Автореферат дис. доктора филол. наук.

47. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.

48. Живолупова Н.В. Герой и автор в сюжете «Записок из подполья» Ф.М.Достоевского // Вопросы сюжета и композиции в русской литературе. Межвуз. сб. Горький, 1988.

49. Иванов Вяч. Эссе, статьи, переводы. Брюссель, 1985.

50. Иванчикова Е.А. Двусубъектное повествование в романе «Идиот» и формы его синтаксического изображения // НДВШ. 1990.№2.

51. История русского романа. В 2-х т. М-Л.,1964.

52. Прп.Иустин (Попович). Достоевский о Европе и славянстве. СПб.,1998.

53. Карякин Ю.Ф. О философско этической проблематике романа «Преступление и наказание» // Достоевский и его время. Л.,1971.С.166-196.

54. Касаткина Т.А.Характерология Достоевского. М.,1996.

55. Касаткина Т.А. Художественная реальность слова: Онтологичность слова в творчестве Ф.М.Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М., 1999.Автореферат дис. на соскание уч.ст. доктора филол. наук.

56. Касаткина Т.А. «Христос вне истины» в творчестве Достоевского // Достоевский и мировая культура. СПб., 1998. №11. С. 113-120.

57. Касаткина Т.А. «Рыцарь бедный.» Пушкинская цитата в романе Достоевского «Идиот» // Пушкин и Достоевский. Материалы для обсуждения. Международная научная конференция 21-24 мая 1998 года. Новгород Великий Старая Русса, 1998.

58. Касаткина Т.А. Лебедев хозяин князя // Достоевский и мировая культура. №13. СПб., 1999.С.56-66.

59. Кийко Е.И. Достоевский и Ренан // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1980. Т.4. С.106- 122.

60. Кирай Д. Раскольников и Гамлет XIX век и Ренессанс. (Интеллектуально-психологический роман Ф.М. Достоевского) //Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л., 1984. С. 112-144.

61. Кирай Д. Недекларированный автор в романах Достоевского. Автор-повествователь-герой в сфере повествования // International Dostoevsky Society. Bulletin №7. 1977. С. 100-112.

62. Кириллова И. А. Литературное воплощение образа Христа // Вопросы литературы. 1991.№8.С.60-74.

63. Кириллова И.А. Христос в жизни и творчестве Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1997.Т.14.С. 17-25.

64. Кирпотин В.Я. «Записки из подполья» Ф.М.Достоевского // Русская литература. 1964.№1.

65. Ковач А. Роман Достоевского. Опыт поэтики жанра. Будапешт, 1985.

66. Ковач А.Генезис идеи «прекрасного человека» и движение замысла романа «Идиот» // Studia Slavica Hungary. XXI. Budapest, 1975.

67. Ковач А. Память как принцип сюжетного повествования. «Записки из подполья» Достоевского // Wiener Slavistischer Almanach. Band 16, 1985.

68. Комарович В.Л. Мировая гармония Достоевского // Властитель дум: Ф.М.Достоевский в русской критике конца XIX начала XX века. СПб., 1997. С.583-611.

69. Корман Б.О. Лирический герой Некрасова в «Записках из подполья» Достоевского // Некрасов и его время. М., 1975.С.99-105.

70. Котельников В.А. Православная аскетика и русская литература: На пути к Оптиной. СПб., 1994.

71. Котельников В.А. Язык Церкви и язык литературы // Русская литература. 1995.№1.С.5-26.

72. Котельников В.А. Христодицея Достоевского // Достоевский и мировая культура. №11. СПб., 1998. С.20-28.

73. Корман Б.О. Лирический герой Некрасова в «Записках из подполья» Достоевского // Некрасов и его время. М., 1975. С.99-105.

74. Кунильский А.Е. О христианском контексте в романе Ф.М.Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX веков. Петрозаводск, Вып.2. 1998. С.391- 408.

75. Лаврова JI.A. Лексические средства презентации духовного мира персонажа (по роману Ф.М.Достоевского «Идиот»). АКД. СПб., 1999.

76. Лебедева Т.Б. О некоторых истоках символики цвета в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» // XXVII Герценовские чтения (Научные доклады). Л., 1975.

77. Левина Л.А. Некающаяся Магдалина, или Почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский в конце XX века. М., 1996.С.343-368.

78. Лихачев Д.С. «Летописное время» у Достоевского // Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение. СПб.,1997.С.99-113.

79. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995.

80. Лотман Ю.М. Русская литература после петровской эпохи и христианская традиция // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Талинн, Т.З. С. 127-137.

81. Лотман Ю.М. Руссо и русская культура XVIII нач.Х1Х века // Жан-Жак Руссо. Трактаты. М.,1969. С.555-605.

82. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994.

83. Любомудров A.M. Православное монашество в творчестве и судьбе И.С.Шмелева // Русская литература и христианство. СПб., 1994.

84. Львов К. Проблема личности у Достоевского («Преступление и наказание»). М.,1918.

85. Манн Ю.В. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994.

86. Меерсон О. Библейские интертексты у Достоевского. Кощунство или богословие любви? // Достоевский и мировая культура. №12. М.Д999.С.40-53.

87. Мережковский Д. Л.Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.,1995.

88. Михайлов A.B. Языки культуры. М., 1997.

89. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М.,1995.

90. Мюллер Л. Образ Христа в романе Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX веков. Вып.2. Петрозаводск, 1998. С.374-384.

91. Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского. Саратов, 1982.

92. Новикова Е.Г. Софийность русской прозы второй половины XIX века. Томск, 1999.

93. Новые аспекты в изучении Достоевского. Петрозаводск, 1994.

94. Одиноков В.Г.Литературный процесс и духовная культура в России: Ф.Достоевский, Л.Толстой, И.Тургенев.Новосибирск, 1995.

95. О Достоевском. Достоевский в русской мысли 1881-1931 годов. М.,1990.

96. Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования. М.,1982.

97. Плетнев Р.В. Достоевский и Евангелие // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994.С.160-190.

98. Поддубная Р.Н. Художественная структура «Преступления и наказания» и тип романа Ф.М.Достоевского. АКД. Харьков, 1971.

99. Померанц Г. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. М, 1990.

100. Поцепня Д.М.Образ мира в слове писателя. СПб., 1997.

101. Пумпянский Л.В. Классическая традиция. М.,2000.

102. Пушкарева B.C. Дети и детство в художественном мире Достоевского. АКД.Л.,1975.

103. Розенблюм Л.М. Художественное творчество Достоевского шестидесятых годов.Дис. на соиск. уч.ст. к.ф.н. М.,1948.

104. Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999.

105. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра. Л.,1973.

106. Русская Классическая литература XIX века и христианство. М.,1996.

107. Русская литература XIX века и христианство. М., 1997.

108. Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994.

109. Сакулин П.Н. Работа Достоевского над романом «Идиот» // Из архива Достоевского: «Идиот». Неизданные материалы. М -Л, 1931.С. 169-290.

110. Свительский В.А. Композиционное мышление и авторская оценка в романах Достоевского 60-70-х годов // Русская литература 1870-1890 годов. Свердловск, 1974.

111. Свительский В.А. «Сбились мы, что делать нам!.» К сегодняшним прочтениям романа «Идиот» // Достоевский и мировая культура. №15.СПб., 2000. С.205 230.

112. Селезнев Ю.И. Многоголосие стилевой системы //Типология стилевого развития XIX века. М.Д977.С. 168-207.

113. Сердюченко В. Достоевский и Чернышевский. Единство крайностей. Львов Москва, 1999.

114. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972.

115. Соловьев С.М. Изобразительные средства в творчестве Достоевского. М.,1979.

116. Степун Ф. Миросозерцание Достоевского // Степун Ф.Встречи. М.,1998.С.43-65.

117. Сыркин А. Спуститься, чтобы вознестись. Иерусалим, 1993.

118. Творчество Ф.М.Достоевского. М.,1959.

119. Типология русского реализма второй половины XIX века. М., 1979.

120. Тихомиров Б.Н. Творческая история романа Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание".Диссертация на соискание уч.ст.к.ф.н. Л.,1986. '

121. Тихомиров Б.Н. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Игрок. Преступление и наказание. СПб, 1995.С.694-724.

122. Тихомиров Б.Н. О "христологии" Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования.СПб.,1994.Т.11.С.102-122.

123. Тихомиров Б.Н. Из наблюдений над романом "Преступление и наказание" // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 13. СПб., 1996. С.232-246.

124. Тихомиров Б.Н. Издание, открывающее новые возможности в изучении романа Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание" // Достоевский и мировая культура.№8.М., 1997.С.237-240.

125. Толковый словарь живого великорусского словаря Владимира Даля. СПб.-М, 1909.

126. Топоров В.Н. О структуре романа Достоевского в связи с архаическими схемами мифологического мышления ("Преступление и наказание") // Топоров В.Н. Миф.Ритуал.Символ.Образ. Исследования в области мифопоэтического. М.Д995.С.221-222.

127. Туниманов В. Роман о прекрасном человеке // Достоевский Ф.М. Идиот. М.,1981.

128. Федоров В.В. Диалог в романе. Структура и функция. АКД. Донецк, 1975.

129. Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996.

130. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. М Л., 1964.

131. Фридлендер Г.М. Роман "Идиот" // Творчество Достоевского. М., 1959.

132. Фридлендер Г.М. Диалог в мире Достоевского // Достоевский и мировая культура. №1, часть 1. СПб.Д993.С.69-88.

133. Фудель С.И. Наследство Достоевского. М.,1998.

134. Холшевников В.Е. О литературных цитатах у Достоевского // Вестник ЛГУ.Серия истории языка и литературы.Вып.2.1960.№8. С.136 137.

135. Христианство и русская литература. СПб., 1994.

136. Христианство и русская литература. Вып.2.СПб.,1996.

137. Христианство и русская литература. Вып.З .СПб., 1999.

138. Христианство и культура сегодня.М., 1995.

139. Чичерин A.B. Очерки по истории русского литературного стиля. М., 1977.

140. Шестов Л. Достоевский и Ницше // Шестов Л. Сочинения в двух томах. Т.1. Томск, 1996. С.317-464.

141. Шкловский В.Б. За и против. Заметки о Достоевском.М.,1957.

142. Шмелев И.С. О Достоевском. К роману "Идиот" // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994. С.283-290.

143. Щенников Т.К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987.

144. Эгеберг Э. Ф.М.Достоевский в поисках положительно прекрасного человека. "Село Степанчиково" и "Идиот" // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Вып.2. Петрозаводск, 1998. С.З85-390.

145. Энгельгардт Б.М. Идеологический роман Достоевского // Властитель дум: Ф.М.Достоевский в русской критике конца XIX -начала XX века. СПб, 1997.С.538-582.

146. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. М., 1998.

147. Этов В.И. О художественном своеобразии социально-философского романа Достоевского // Достоевский художник и мыслитель. М, 1972. С.З 12-343.