Проза Пастернака 1910 - 1920 годов в литературном и мифологическом контексте тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Горелик, Людмила Львовна

• Горелик, Людмила Львовна
• доктор филологических наук
• 2000

Оглавление диссертации доктор филологических наук Горелик, Людмила Львовна

Введение .4.

Глава 1. Начало полета: Построение мифа о творчестве в прозаических набросках 1910-1912 годов .19.

Параграф 1. Спор с Ницше в эссе Пастернака

Заказ драмы».

Параграф 2. Образ линии, оправы, границы в юношеских прозаических набросках.

Параграф 3. Тема воздушного пути в прозе Пастернака

1910 года.

Выводы к первой главе.

Глава 2. Долгое прощание с романтизмом: развитие темы отношений творца с действительностью в прозе Пастернака

Параграф 1. Искусство и действительность в

Апеллесовой черте».

Параграф 2. Творец и пространство в повести

Письма из Тулы».

Параграф 3. Музыкант и бюргеры в

Истории одной контроктавы».

Выводы ко второй главе.

Глава 3. Своеобразие и роль мифологического подтекста в прозе Пастернака.

Параграф 1. Тема этических границ и преображающей действительность деятельности творца в повести «Воздушные пути».

Параграф 2. Попытка спора спустя полвека:

Воздушные пути» как подтекст повести

В. Катаева «Уже написан Вертер».

Выводы к третьей главе.

Глава 4. Проблема творчества в «Детстве Люверс».

Параграф 1. Пушкинский «миф о метели» в

Детстве Люверс».

Параграф 2. Метафизика в «Детстве Люверс».

Параграф 3. Теория символа в «Детстве Люверс».

Выводы к четвертой главе.

Глава 5. Образы поэта и летописца в романе в стихах «Спекторский» и примыкающей к нему «Повести».

Параграф 1. Диалоги с Л.Н. Толстым.

Параграф 2. «Короб лучевой» и «магический кристалл».

Параграф 3. Ревизия символистского наследства.

Выводы к пятой главе.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Проза Пастернака 1910 - 1920 годов в литературном и мифологическом контексте»

Актуальность проблемы

Творчество Бориса Пастернака давно и активно изучается. Если в 1983 году К.Ф. Тарановский отметил: «О нем накопилась внушительная научная литература» [1], то в 1993 году B.C. Баевский назвал Пастернака «самым исследуемым русским писателем XX века» [2]. За последние пять лет на материале творчества Пастернака были защищены более 25 кандидатских диссертаций. Однако поэзия Пастернака изучена лучше, чем его проза, а поздней прозе, в свою очередь, повезло больше, чем ранней. К прозе Пастернака 191020-х годов исследователи обращались, в основном, эпизодически; специально посвященных прозаическим произведениям Пастернака 1910-20-х годов работ немного, и они далеко не исчерпывают связанную с этими произведениями проблематику [3]. Малая исследованность прозы Пастернака 1910-20-х годов объясняется не только тем, что, в сравнении с лирикой и романом «Доктор Живаго» его ранние повести могли показаться менее значительными, но и сложностью этой незаурядной прозы.

Едва не избравший в 1910-е годы карьеру профессионального философа (как известно, сам Герман Коген был готов взять талантливого юношу в аспирантуру), Пастернак распространяет свою увлеченность философией на художественное творчество. Кроме того, как теперь уже очевидно, воспринимаемый многими современниками в качестве далекого от злободневности поэта, «небожителя», Пастернак остро чувствовал веяния эпохи. И общественно-политические, и культурно-эстетические вопросы, ставящиеся временем, он воспринимал очень чутко. До социальных потрясений, последовавших в конце 1910-х годов, его внимание концентрировалось почти исключительно на центральных для культурной жизни России 1900-1910-х годов (инспирированных развитием символизма и неоромантизма) эстетико-философских проблемах. В его первом сборнике стихов ставятся вопросы, отражающие эстетико-философские основы творчества [4]. Пронизана эсте-тико-философскими размышлениями и проза этого периода. В прозаических произведениях Пастернака 1910-х годов закладываются основы эстетики писателя, формируются (а иногда и формулируются) принципы, которые будут определять своеобразие его творчества на всем протяжении жизни [5].

В раннем творчестве Пастернак опирается на достижения литературы предшествующего периода. Значительная опора на символизм была чутко подмечена Р. Якобсоном, который писал: «. новаторский вклад Пастернака <.> фрагментарен в сравнении с тем, что связывает <.> с предшествующей культурой» [6]. Признанная сложность символистской прозы [7] нашла продолжение в его творчестве [8]. Мотивы, как и образы, являются в прозе Пастернака носителями вторичных, неявных, смыслов, прочесть которые не всегда легко даже высококвалифицированному читателю. Как пишет С.А. Куликова, «В повестях Пастернака отсутствует традиционно понимаемый конфликт-творческое слияние героя с миром делает невозможным его противостояние окружающему» [9]. При несомненной тонкости этого утверждения конфликт в повестях Пастернака все-таки есть: он неявен, скрыт в подтексте. Отсутствие читательского опыта в постижении такой прозы, а также неразработанность научного аппарата для выявления и интерпретации подтекстов нередко давали поводы для непонимания и неприятия прозы Пастернака [10]. Исследование подтекстов в сочетании с тщательным анализом мотивов произведения обнаруживает таящийся за явным развитием интриги второй план. Фабульные повороты в повестях Пастернака помимо повествования о развитии интриги несут дополнительный смысл. Не только образы могут раскрываться как символы, но в сюжетных и фабульных мотивах повестей, составляя второй план, зачастую содержатся эстетико-философские (иногда и этико-философские) размышления. Поэтому даже такая простая и обычно не вызывающая при анализе прозаического произведения затруднений форма как фабула в прозе Пастернака может представить трудности для понимания. Приведем только один пример. В.А. Александрова полагает, что в повести «Апеллесова черта» Релинкви-мини явился к Гейне в Пизе, потому что «до него дошли слухи, будто у Гейне его потерянная им рукопись его произведения» [11], тогда как из текста следует, что историю с этой якобы найденной рукописью Гейне выдумал позднее, желая таким образом вынудить возлюбленную Релинквимини прийти к нему в гостиницу. Визит же Релинквимини, закладывающий основу конфликта, вызван исключительно желанием визитера получить доказательство принадлежности поэта «к аристократии крови и духа», т.е. стремлением убедиться в «осо-бости» поэта, в его отличии от «толпы» [12].

Это случай яркий, но не единичный. При анализе прозы Пастернака иногда приходится оспаривать предложенные ранее истолкования фабулы его повестей, поскольку в некоторых случаях только обращение к подтекстам может способствовать проявлению на уровне образов и мотивов внутреннего, неявного движения содержания [13].

Предпосылки для такого анализа возникли лишь в самые последние годы. Интенсивное исследование литературы символизма и постсимволизма, отличающее отечественное и зарубежное литературоведение последних лет, связано не только с не так давно открывшейся возможностью публикаций по этим проблемам в нашей стране. Очень большую роль сыграла и работа, проделанная в нелегких условиях предшествующих лет. Труды Д.М. Максимова, З.Г. Минц, А.П. Авраменко, С.П. Ильева, А.В. Лаврова, Д.М. Магомедовой, И.С. Приходько, многое прояснившие в поэтике символизма, открыли путь и к изучению писателей, пришедших вслед за символизмом, развивавших и преображавших идеи символизма [14]. Новаторские труды К.Ф. Тарановско-го и разрабатывающих предложенный им метод B.C. Баевского, Б.М. Гаспа-рова, M.JI. Гаспарова, Вяч. Вс. Иванова, О. Ронена, Д.М. Сегала, И.П. Смирнова, P.O. Тименчика, а также их многочисленных учеников и последователей указали на исключительную важность интертекстуальных связей для литературы постсимволизма. Разработаны действенные методы и приемы анализа этой литературы [15]. Исключительно много сделано для изучения лирики Пастернака [16].

На фоне открытий в области изучения поэзии стала очевидной невозможность подходить и к постсимволистской прозе с позиций реалистической эстетики, необходимость новых принципов ее разработки.

Поскольку к настоящему времени наиболее яркие достижения в изучении постсимволистской поэзии обусловлены использованием интертекстуального и мифопоэтического анализа, не могут быть обойдены эти методы и при изучении прозы [17].

В своем исследовании мы имеем возможность опереться на имеющиеся к настоящему времени данные о приоритетах в интертекстуальных связях Пастернака, полученные, главным образом, при анализе его лирики. Мы можем использовать некоторые аналогичные приемы в применении к прозе писателя 10-20 годов.

Особого разговора заслуживает мифопоэтический анализ. В плодотворной дискуссии, развернувшейся на защите докторской диссертации И.С. Приходько между диссертанткой и ее оппонентом М.Л. Гаспаровым, были четко сформулированы два мнения о месте и роли мифопоэтического анализа в изучении литературного произведения [18].

М.Л. Гаспаров, мотивируя свою точку зрения отсутствием исчерпывающего определения мифа и неясности критериев, отличающих мифологический подтекст от другой интертекстуальной зависимости, предлагает рассматривать мифопоэтический анализ как частный случай интертекстуального [19]. И.М. Приходько представляет мифопоэтический анализ более широко. Отличительным признаком усвоения произведением мифологического подтекста является, как утверждает исследовательница, «воспроизведение классической ситуации на всех уровнях: философском, психологическом, художественно-поэтическом и на жизненном, биографическом.» [20]. Иначе говоря, мифопоэтический анализ необходим, если изучается не просто введение в текст другого текста, но диффузное, разноуровневое распространение в посттексте позаимствованных из претекста «той или иной философской или религиозной идеи, мифологического или литературного образа и сюжета, исторической параллели и т.п. В этих случаях связь обнаруживается не в тексте, а в конструкции, в концепции, в пластике образов и т.д.» [21]. Т.о., по мнению И.С. Приходько, интертекстуальный анализ может рассматриваться как часть мифопоэтического.

Если М.Л. Гаспаров под мифопоэтическим анализом имеет в виду изучение того, как отражаются в авторском тексте порожденные мифологическим сознанием древние тексты, то И.С. Приходько называет мифопоэтическим анализ произведения, имеющего установку на воссоздание мифологической ситуации. В понимании исследовательницы мифологическая ситуация предполагает опору на существовавшие ранее, мифологизированные в процессе культурного усвоения, идею или образ - т.е. по сути, на уже отмеченную ранее в чем-то сходную с изображаемой в произведении ситуацию.

Различие позиций ученых в развернувшейся на защите дискуссии обусловлено разницей в требованиях к точности науки, различием в допускаемом уровне интуитивного подхода к произведению в литературоведческом исследовании. Отстаивая строгость литературоведческой науки, М.Л. Гаспаров предупреждает исследователя об опасности активной опоры на не имеющие четкого определения понятия (например, миф), предостерегает против постановки в центр исследования таких труднообнаруживаемых и допускающих разную трактовку форм как «конструкция», «концепция», «пластика образов». Действительно, если они , как утверждает И.С. Приходько, отсутствуют в тексте, то где они? Они постигаются в результате анализа поэтики произведения, причем обнаружить их можно только с допущением значительной доли интуитивного подхода. Чрезмерное увлечение не обнаруживаемыми непосредственно в тексте, а интуитивно выводимыми из анализа текстовых форм категориями, безусловно, таит опасность исказить картину мира писателя, привнести в произведение то, чего в нем нет. Предостережение М.Л. Гаспарова должно быть принято как справедливое и своевременное.

Вместе с тем в этом же выступлении авторитетный ученый высказывает удовлетворение проделанной И.М. Приходько работой по изучению творчества Блока, признает ценность ее комментария к произведениям Блока. Более того, объясняя и дополняя предложенное исследовательницей описание «макро-мифа» символистов, М.Л. Гаспаров предлагает собственную убедительную трактовку этого «макро-мифа». В выявленных исследователями узловых моментах символистского «макро-мифа» (таких, как миф Творения, Хаос и Космос, Тьма и Свет, земное и небесное, а также Душа Мира, София и др.), применяя этот «макро-миф» к творчеству Блока, М.Л. Гаспаров предлагает увидеть вспомогательные мотивы для раскрытия образа романтического героя в его противостоянии «толпе». В указанных мифологических подтекстах Блок ищет «прежде всего параллелей основному своему сюжету - противостоянию романтического героя и толпы». Особо отметим здесь важную в свете развиваемой далее в нашей работе пастернаковской темы мысль, что в блоковской идее «вочеловечения» ученый видит отражение ницшеанской идеи пути к человеку-артисту, человеку-творцу [22]. В основных положениях И.С. Приходько соглашается с такой трактовкой «макро-мифа» Блока, оспаривая ее лишь в частностях [23].

Таким образом, в этой чрезвычайно полезной и плодотворной дискуссии были в значительной степени определены приоритеты в изучении мифопоэтики литературного произведения, которым мы будем стараться, в меру сил и возможностей, следовать и в нашей работе.

Проблемы мифопоэтики обрели особую актуальность в последние десятилетия XX века и связаны первоначально с изучением символизма. Установка младших символистов на неомифологизм - сознательную мифологизацию жизни и творчества [24] — заставила исследователей задуматься об отличиях мифа первобытных культур от позднейших мифов (в частности, от мифа символистов) и о методологии изучения символа и мифа.

Сложнейшая эта проблема до сих пор не получила полного разрешения. Однако работы З.Г. Минц, Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского задали направление, в котором движется современная наука [25].

Один из важнейших вопросов - отношение символа к мифу. Именно различием в природе символов объясняют Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский разницу между мифом как созданием первобытной культуры и «неомифом». Они предлагают «различать символ как тип знака, непосредственно порождаемый мифологическим сознанием, и символ как тип знака, который только предполагает мифологическую ситуацию. Соответственно должен различаться символ как отсылка к мифу как тексту, и символ как отсылка к мифу как жанру. В последнем случае <.> символ может претендовать на создание мифологической ситуации, выступая как творческое начало» [26]. Именно отсылая к «мифу как жанру» символизм творит новую мифологическую ситуацию, выстраивает свои «тексты жизни» и «тексты творчества». При этом введенные в текст другие тексты (мифы, произведения предшествующей литературы) выступают на равных с подлинной жизнью, с биографической жизнью автора, например (а в восприятии «декадентов» «тексты жизни» даже ниже «текстов искусства») [27]. Понять природу неомифологизма символистов можно только поняв природу свойственного им образа-символа. Подступы к этому делаются [28]. Значительно более продвинуто истолкование смысла символов, восстановление единого символистского «мифа о мире».

В русле нашей работы важно, что представители науки, изучая мифологизированные тексты символистов, стремятся не только реконструировать исходный мифологический текст, но и осмыслить «жанропорож-дающие», т.е. отсылающие к мифологическому восприятию мира, признаки изучаемого авторского текста. Эта методика помогает если не понять природу текста, то, во всяком случае, восстановить его смысл - то есть проникнуть в тайну строящегося в тексте нового мифа [29].

Значительно менее изучены проявления мифологизма в литературе постсимволизма. Пожалуй, в этом плане раньше многих привлек внимание именно Пастернак. Еще в 1980 году B.C. Баевский увидел «наличие мощного мифологического страта» в лирике Пастернака и в специальной статье исследовал поэтическую систему нескольких стихотворений цикла «Когда разгуляется», указав на отражение в них фольклора, ритуала, мифа [30].

В настоящее время мифопоэтика Пастернака активно изучается. «Отсылки к мифологическим и литературным сюжетам встречаются у Пастернака достаточно часто», - апеллируя к лирике Пастернака, пишет А.К. Жолковский [31]. Значительный вклад в изучение мифопоэтики постсиволистов (в том числе и Пастернака) внесли Вяч.Вс. Иванов и В.Н. Топоров. Литературоведческие исследования этих ученых покоятся на мощном основании лингвистики и мифологии - оба они являются крупными специалистами именно в этих областях [32]. Мифопоэтическому аспекту творчества Пастернака посвящена защищенная в 1997 году кандидатская диссертация Е.М. Тюленевой [33]. Опираясь преимущественно на лирику Пастернака, но затрагивая иногда и прозаические произведения, исследовательница приходит к выводу о том, что «мифо-мышление» Пастернака основывается на сформулированной самим поэтом концепции «безумия искусства» [34].

Новый акцент в понимание мифологизма Пастернака привнес Ежи Фа-рыно. Его работы базируются преимущественно на изучении ранней прозы Пастернака, что представляет для нас особый интерес. Предметом исследования польский ученый делает не мифопоэтику, а археопоэтику. Термин «ар-хеопоэтика», введенный Е. Фарыно [35], указывает на отличие отношения к мифу авангарда по сравнению с символизмом. Видя в Пастернаке одного из представителей авангарда, ученый подчеркивает иную, чем это свойственно символизму, связь художественных текстов Пастернака с мифом: в отличие от конструирующих миф (внедряющих миф в свой текст) символистов Пастернак реконструирует миф (узнает в мифе свой текст). Таким образом Ежи Фарыно эксплицирует разницу в соотнесении сознания автора с познаваемым явлением. Идея Ежи Фарыно находит подтверждение в том, что и сам Пастернак неоднократно подчеркивал безволие художника, подвластность творца претворяемой им действительности и в теоретических статьях, и в художественных произведениях [36]. Но проявляется ли (и если проявляется, то как) специфика «реконструкции мифа» в самом дискурсе?

В поисках ответа на этот вопрос Е. Фарыно предлагает свою методику исследования. Стремясь пройти отраженный в тексте путь реконструкции, ученый основывает исследование на восстановлении во всей возможной полноте и множественности этимологических и мифологических значений слов в художественных текстах. Мотивы также эксплицируются в связи с обнаруженными смыслами слов и возводятся к мифологическим. Как пишет Е. Фарыно, «Атрибут или предицирующий элемент сообщают объекту смысл (концептуализируют его), но для этого из такого атрибута должна быть извлечена его семантика (что обеспечивается позицией предиката или парадигматической серией: вариациями одного и того же). Однако этот механизм сработает тогда, когда в самом предицированном объекте в данной культуре такая семантика уже потенциально налична.» [37]. На практике исследователь стремится выявить как можно более полно потенциально закрепленный за объектом семантический багаж. Заметим, однако, что реально в тексте актуализируется не вся множественность возможных значений, а лишь немногие из них. Воспроизводимые исследователем цепочки смыслов слишком обширны и разноплановы; они требуют интерпретации, а это вновь приводит к интуитивным поискам - тем самым, которых ученый стремится с помощью своей методики избежать. Основанные на большой филологической эрудиции и несущие значительную и полезную информацию исследования Ежи Фарыно в области прозы

Пастернака, тем не менее, не всегда делают ее понятнее, поскольку в процессе поиска учитываются и несущественные ассоциации. Критериев для выявления существенных в данном контексте ассоциаций и отделения их от несущественных исследования Ежи Фарыно не дают.

И все же, несмотря на все сложности, можно сказать, что в настоящее время состояние науки предоставляет возможности для тщательного и подробного - с учетом интертекстуальных связей и мифопоэтических отношений- исследования ранней прозы Пастернака. А необходимость в этом назрела уже давно. Изучение прозы Пастернака 1910-20-х годов важно не только потому, что оно может открыть недостающие для понимания романа «Доктор Живаго» и лирики факты, и даже не только потому, что оно может способствовать проникновению в специфику образности Пастернака. Не вполне понятая и недостаточно оцененная проза Пастернака 1910-20 годов сама по себе представляет немалую художественную ценность и заслуживает изучения и понимания.

Объект исследования.

Исследование прозы Пастернака затрудняется и наличием текстологических проблем. Преимущественно мы будем опираться на наиболее полное к настоящему времени собрание сочинений Пастернака (Пастернак Б.Н. Собр. соч.: в 5-и томах. М., 1989-1992). Предметом нашего исследования является вся вошедшая в это издание художественная проза Пастернака 191020-х годов в мифологическом и литературном контексте. По мере необходимости мы будем привлекать другие издания, а также журнальные публикации. Учитывая мифопоэтические и интертекстуальные связи, мы будем исследовать в прозе Пастернака преимущественно те элементы художественной формы, которые наиболее непосредственно связаны с семантикой: мотивы, темы, образы.

Ввиду имеющегося разноречия в терминологии уточним смысл некоторых из использованных в диссертации терминов.

Термин мотив в литературоведческий анализ был введен Александром Николаевичем Веселовским для обозначения «неразлагаемых далее элементов низшей мифологии и сказки. <.> Под мотивом я разумею формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие <.> впечатления действительности» - пишет А.Н. Веселовский [38]. Далее ученый отмечает, что мотивы «входят в оборот истории» и называет мотив «простейшей повествовательной единицей», строящей сюжет [39]. Термин, введенный А.Н. Веселовским, неоднократно подвергался критике и переосмыслению [40].

В современном литературоведении за термином мотив закрепилось два основных значения. Иногда термин употребляется в значении «единица художественной семантики» [41], в этом случае он может быть отождествлен с повторяющейся деталью как компонентом предметной изобразительности [42]. Мы предпочитаем опереться на более узкое понимание мотива как мельчайшего сюжетного элемента, при этом признаком мотива является наличие предиката [43]. Такое понимание термина удобно для анализа прозаического произведения, поскольку оно позволяет более четко разграничить мотив и тему.

Понятие тема также вызывает разногласия [44]. Мы будем следовать той идущей от В.М. Жирмунского традиции, которая выделяет словесную тему в качестве мельчайшей отражающей понятие тематики единицы. Это не исключает наличие в произведении более крупной сюжетной темы [45]. Тема - «обозначение предметов изображения в искусстве слова» [46]. Для нас важно, что при таком определении понятие тема сохраняет свойственный ему в лингвистике семантический характер: «Тема текста - понятие семантическое. Это смысловое ядро, понимаемое как конденсированное и обобщенное содержание текста» [47]. Словесная (или, как ее еще называют, минимальная) тема получает выражение через контекстное значение слова [48].

Термин художественный образ издавна является предметом еще более ожесточенный споров, чем тема или мотив [49]. Отнюдь не пытаясь разрешить эту сложнейшую теоретическую проблему в нашей историко-литературной работе, мы примем в данном случае определение, наиболее удобное для анализа прозы Пастернака. Опираясь на учение о внутренней форме слова в интерпретации Г.Г. Шпета [50], под образом мы будем понимать слово, несущее всю полноту прямых и переносных, полученных в данном контексте, значений - в их соотнесенности [51].

Термином подтекст мы пользуемся в смысле, приданном ему К.Ф. Тарановским- другой текст, введенный в данный [52]. Следует, однако, заметить, что в прозаическом произведении наличие подтекста может определяться введением не только группы слов, но и ряда мотивов.

Цели и задачи исследования.

Целью работы является раскрытие своеобразия прозаических произведений Пастернака, создававшихся в 1910- 1920-е годы, обнаружение таящихся в них философско-эстетических размышлений писателя. Достижение этой цели позволяет определить место и роль художественной прозы 10-20 годов в творчестве Пастернака, выявить ее значение для построения художественного мира писателя. Такое исследование дает возможность полнее представить художественный мир Пастернака.

Поскольку «художественный мир текста <.> есть система всех образов и мотивов, присутствующих в данном тексте» [53], обозначенные выше цели предполагают решение таких задач, как раскрытие тематики прозы Пастернака, обнаружение специфики его образов и мотивов. Поскольку в сложной постсимволистской прозе, какой является ранняя проза Пастернака, эти задачи не могут быть осуществлены без выявления подтекстов, большое место в нашей работе занимает обнаружение и интерпретация литературных и мифологических подтекстов.

Методика исследования

Мы опираемся на методику интертекстуального и мифопоэтического анализа, заданную новаторскими работами К.Ф. Тарановского и З.Г. Минц и получившую значительное развитие в современном литературоведении.

К настоящему времени методика интертекстуального и мифопоэтического анализа достаточно хорошо разработана в применении к стихам. Менее применялась она при исследовании прозы. Значительная сложность нашей работы обусловлена необходимостью анализа прозаического текста- т.е. требующего сосредоточения внимания не только на особенностях художественных образов, но и на особенностях сюжетных мотивов.

Фабульные и сюжетные мотивы в прозе Пастернака неодноплановы. Как и образы, они очень часто обладают, помимо прямого смысла, скрытым, подспудным значением. При этом мотив, который в реалистической прозе трактовался бы как однозначно внефабульный (свободный статический в терминологии Б.В. Томашевского) [54], в постсимволисткой прозе может определять фабулу произведения. На наличие «скрытой, неявной» фабулы как на свойство жанров, занимающих промежуточное положение между прозой и стихами, уже давно указал Ю.Н. Чумаков [55]. Возможно, неодноплановость мотивов является одним из признаков жанрового синкретизма, неоднократно отмечавшегося как характерное свойство литературы символизма и постсимволизма [56]. Выявление «скрытой фабулы», т.е. обнаружение вторичных, неявных смыслов, несомых мотивами произведения, стало одной из основных наших задач при анализе пастернаковской прозы. В решении этой задачи немалую роль играет работа с подтекстами.

Интертекстуальный анализ сочетается в диссертации с исследованием тех элементов художественной формы, которые наиболее непосредственно отражают семантику: мотивов, тем, образов. В ряде случаев приходилось обращаться к анализу пространства произведений. При анализе пространственных форм мы опирались на методику, разработанную в исследованиях Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, B.C. Баевского, Ф.П. Федорова [57].

Научная новизна.

Научная новизна работы определяется как темой, так и методикой исследования. Сколько-нибудь полного интертекстуального анализа прозы Пастернака 1910-20 годов нам не известно.

Рассмотрение прозы Пастернака 1910- 1920-х годов в системе позволило увидеть внутреннее единство этой сложной прозы, определить ее специфику и значение в контексте всего творчества Пастернака. Поскольку ранняя проза Пастернака содержит важные для становления творческой манеры автора эстетико-философские размышления, ее анализ позволил приблизиться к пониманию образности писателя, а также выявить те пути, по которым в его творчестве происходило усвоение опыта эстетики символизма и романтизма.

Анализ ранней прозы Пастернака позволил не только подтвердить неоднократно высказывавшиеся мысли о мифологической основе его творчества, но и обнаружить специфику связи мифологизма Пастернака с мифологизмом символистов и Ницше. Проделанная в диссертации работа дала возможность полнее представить эстетическую систему Пастернака, а также в значительной степени проследить процесс ее формирования. В свете обнаруженных тенденций становится яснее процесс рецепции символизма наследующей ему литературой. t

Практическая значимость

Исследование способно помочь читателю понять трудную прозу Пастернака. Оно дает ключи к более глубокому пониманию творчества Пастернака в целом. Изучение ранней прозы Пастернака открывает новые грани в понимании эстетических взглядов писателя, в значительной степени проясняет его отношение к символизму и неоромантизму, а следовательно, его место в истории русской литературы. Проделанная в диссертации работа позволяет полнее увидеть художественный мир Пастернака.

Положения и выводы диссертации могут использоваться не только в трудах, посвященных лирике Пастернака и роману «Доктор Живаго», но и в исследованиях других произведений постсимволизма. Материалы диссертации могут быть полезны при чтении лекций по русской литературе и спецкурсов, а также в школьном преподавании.

Апробация работы

Основные положения диссертации опубликованы в двух монографиях (5 п. л. и 10, 75 п. л.), двух брошюрах, 29-и более мелких публикациях. Общий объем опубликованного - 34 п. л.

Проблемы, ставящиеся в диссертации, были предметом научных докладов на конференциях межвузовского и международного уровня в Институте мировой литературы им. Горького (1998 г.), Санкт-Петербургском гос. университете (1999 г.), Московском гос. пед. университете (1998, 1999, 2000 г.), Российском гос. гуманитарном университете (1997, 1998 г.), во Владимирском гос. университете (1997 г.), Воронежском гос. университете (1991 г.), Гродненском гос. университете (1997 г.), Ивановском гос. университете (1997, 1999 г.), Нижегородском гос. университете (1993, 1994 г.), Смоленском гос. пед. университете (1993 - 2000 г.), Тартуском гос. университете (1991 г.), Елецком гос. педагогическом институте (1989, 1990 г.).

По материалам диссертации читались спецкурсы и проводились студенческие спецсеминары в Смоленском государственном педагогическом университете, Тверском государственном университете, Борисоглебском государственном педагогическом институте.

Структура диссертации.

Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, а также примечаний, списка источников и списка использованной научной литературы.