Проблемы этнокультурного развития удэгейцев во второй половине XIX - XX вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.07, доктор исторических наук Старцев, Анатолий Федорович

• Старцев, Анатолий Федорович
• доктор исторических наук
• 2002

Оглавление диссертации доктор исторических наук Старцев, Анатолий Федорович

Введение:.

ЧАСТЬ 1. ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ У УДЭГЕЙЦЕВ

В ДОСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД

Глава1. Традиционное хозяйство.85 —

1.Охота и охотничье хозяйство.

2.Рыболовство и собирательство.

3. Способы и средства передвижения.

4. Домашние промыслы и орудия труда.

Глава 2. Материальная культура.134 —

1. Поселения и постройки.

2. Одежда, головные уборы, обувь и украшения.

3. Пища и утварь.

Глава 3. Общественный строй и социальные отношения.166 —

1. Номенклатура родства.

2. Семья и формы брака.

3. Общественные и правовые отношения.

Глава 4. Этнокультурные контакты и торговые отношения удэгейцев с другими народами.207 —

1. Экономическое положение удэгейцев и их контакты с русскими и китайскими торговцами и японскими рыбаками.

2. Этнокультурные связи удэгейцев с народами Дальнего Востока, Маньчжурии и других регионов Азии.

3. Проблема этногенеза и этнокультурных контактов удэгейцев и тазов.

ЧАСТЬ 2. ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ У УДЭГЕЙЦЕВ В

СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД

Глава 1. Политические и социально-экономические предпосылки этнокультурных процессов.259 —

1. Административно-территориальное районирование как фактор социально-экономического и культурного развития районов обитания удэгейцев и других народов Севера.

2. Кооперация аборигенного населения и коллективизация хозяйств.

3. Охота и промысловое хозяйство.

4. Промышленное рыболовство и сельское хозяйство.

5. Средства связи и передвижения.

Глава 2. Отражение этнических процессов в материальной культуре.327 —

1. Современные поселения: инфраструктура и быт.

2. Одежда.

3. Современная пища и утварь.

Глава 3. Изменения в системе социальных отношений и культуре этноса.349 —

1. Народное просвещение и подготовка кадров.

2. Здравоохранение.

3. Культурно-просветительная работа и художественная самодеятельность.

4.Семейно-бытовые отношения и воспитание детей.

ЧАСТЬ 3. ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ У УДЭГЕЙЦЕВ В

ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД

Глава 1. Проблемы социально-экономического и культурного развития этноса на современном этапе.393 —

1. Возрождение национального самосознания и участие народов

Севера в решении социально-экономических проблем.

2. Социально-экономические и правовые проблемы развития национальных хозяйств удэгейцев.

3. Современные проблемы социально-экономического развития удэгейцев: история борьбы этноса за сохранение и закрепление территорий традиционного природопользования.

4. Итоги этнокультурных процессов у удэгейцев и проблемы развития этноса.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Проблемы этнокультурного развития удэгейцев во второй половине XIX - XX вв.»

В отечественной историко-этнографической науке удэгейцы, нанайцы, тазы, орочи, ульчи, негидальцы, ороки (ульта), эвены, эвенки, а также нивхи Нижнего Амура и Сахалина, наряду с другими коренными малочисленными народами Севера (далее КМНС), представляют собой особую группу народов. До включения в состав России они находились на стадии разложения родового строя и, за исключением тазов, амурских нанайцев, нивхов и ульчей, вели полукочевой образ жизни. Основным занятием аборигенов региона были индивидуальные промыслы в тайге — охота на копытных, пушных и др. зверей, рыболовство и собирательство, а также морской зверобойный промысел (нивхи, ороки, ульчи, орочи). В годы советской власти эти виды промыслов были переведены на коллективную и промышленную основу.

Традиционная материальная и духовная культура тунгусо-маньчжурских народов, особенно народов южной группы (нанайцы, ульчи, орочи и удэгейцы), имеет много общих черт, что объясняется не только единым хозяйственно-культурным типом охотников, рыболовов и собирателей1, но и общим происхождением от некогда «единого предка». На их этническое единство указывали С.К. Патканов, Л.Я. Штернберг и другие исследователи2.

В годы советской власти хозяйство и культура народов Нижнего Амура и Приморья развивались по единому плану и законам, за исключением некоторых особенностей, характерных для разных народов. Все народы Севера по единому плану прошли процесс советизации, кооперации, коллективизации и т. д. Даже в своем социально-экономическом и культурном развитии, как отмечается в научной и популярной литературе, КМНС Дальнего Востока одновременно сделали скачок из эпохи разложения родового строя в индустриальное общество3.

В советский период в ходе этнокультурных изменений в жизни народов Нижнего Амура и Приморья, малочисленные этносы утратили свои языки, многие духовные, хозяйственные и бытовые традиции, без которых они при сохранении внешних антропологических особенностей, но уже с элементами инородной культуры, начали превращаться в некую новую общность. Именно к этому результату аборигены северных окраин неосознанно шли многие десятилетия, а когда их уровень жизни начал катастрофически падать, уменьшаться рождаемость и увеличиваться смертность, аборигены Севера России, осознав свое настоящее положение, стали объединяться в общественные организации и вести борьбу за свои права.

Руководители разных национальных фондов, краевых и областных ассоциаций КМНС от имени всех аборигенов Севера России выступили с заявлением «О дискриминации коренных малочисленных народов Севера в Российской Федерации». В этом документе сосредоточены актуальные проблемы этнокультурного развития народов Севера, которые были поставлены перед Президентом страны, Правительством России и л мировой общественностью, с просьбой разрешить их в ближайшие годы .

Проблемы, поставленные КМНС в заявлении «О дискриминации.», в ближайшие годы предстоит решать как самим аборигенам, так и российскому обществу, в том числе и ученым, изучающим проблемы этнокультурного развития малочисленных этносов.

Актуальность исследования проблем этнокультурного развития КМНС определяется этническими и научными интересами российского общества, государственной потребностью в практическом разрешении этих проблем.

После распада СССР на отдельные государства в России началась эпоха новых реформ и перевода национального хозяйства на рельсы рыночной экономики. В этих условиях многие промышленные предприятия получили статус акционерных обществ, появились частные предприятия и т. д., а среди населения началась активная пропаганда рыночных отношений. В новых экономических условиях удэгейцы и другие аборигены Нижнего Амура, Приморья и других регионов России оказались в очень трудном положении. Почти весь удэгейский народ, за исключением отдельных его представителей, стал влачить нищенское существование, и практически поставлен на грань полной ассимиляции и ликвидации национальных традиций в культуре этноса. Исходя из этого, проблемы социально-экономического и культурного развития удэгейского народа в нашем исследовании приобретают особую актуальность.

В изучении проблем этнокультурного развития КМНС заинтересованы и государственные органы управления. Во всех государственных программах развития экономики и культуры КМНС1, действовавших в годы постсоветского периода, указывается Государственному комитету по делам науки и высшей школы обеспечить подготовку научно-исследовательских работ о проблемах КМНС по таким направлениям, как перспективы сохранения и развития традиционных отраслей и промыслов КМНС в условиях промышленного освоения территорий, на которых они проживают; сохранение, возрождение и развитие социально-экономического и культурного потенциала КМНС, рациональное природопользование, экологическое равновесие и сохранение природно-биологических ресурсов; экономико-социальные и культурные аспекты, демографические, медико-социальные и этнопедагогические проблемы жизни и быта КМНС; общественно-политические процессы, формы и методы управления в местах проживания КМНС и многие другие проблемы этнокультурного

1 Разработку «Программы социально-экономического и культурного развития аборигенов и их финансирование» смотри в приложении № 14. развития^.

Из всех проблем этнокультурного развития удэгейцев на современном этапе постсоветского периода наиболее актуальной в нашем исследовании является проблема сохранения национальной культуры и возрождение отдельных традиций этноса. Актуальность исследования заключается и в том, что в историко-этнографической науке комплексных и объективных исследований по этнокультурному развитию одного из этносов КМНС — удэгейцев за 150-летний период их истории до сих пор нет.

Актуальна также проблема этногенеза удэгейцев и тазов. Долгое время газы считались окигаившейся частью удэгейского этноса. И только с 1993 г. в научной литературе официально было заявлено, что тазы и удэгейцы относятся к разным народам6. Однако до сих пор считается, что удэгейский этнос послужил основой в этногенезе тазов, потому что вопрос о роли удэгейского этноса в происхождении тазов не выяснен. Не исследованы и многие другие проблемы, касающиеся культуры тазов и удэгейцев. Все это вместе взятое представляет особый интерес для этнографической науки.

О важности разработки этой темы свидетельствует также ряд международных научных конференций как предыдущих , так и последних лет. Материалы конференций показывают, что за рубежом (США, Китай, Япония и др.) исследования по истории аборигенов Нижнего Амура и Приморья проводятся довольно активно. Таким образом, предлагаемая тема представляет большой интерес не только для российских, но и зарубежных ученых.

Объект исследования. В историко-этнографической и социологической литературе сложилась тенденция изучать культуру нескольких КМНС в комплексе и сравнительном плане. Например, В.И. Бойко при решении социально-экономических проблем народов Нижнего

Амура в объект комплексного исследования включил нанайцев, ульчей, нивхов, негидальцев, удэгейцев, орочей, потому что они проживают в сходных физико-географических условиях, имеют однотипную экономику, тождественные виды занятий, аналогичные образ жизни и т.д. .

На примере нескольких народов чаще всего исследуются темы общего характера, рассматриваются частные проблемы одного из компонентов традиционно-бытовой или современной культуры, определяются общие тенденции прогресса, застоя или регресса. Исследование проблем нескольких народов привлекательно тем, что при наличии неполных материалов по культуре одного этноса, можно с лихвой компенсировать их данными о другом. Можно также завуалировать отсутствующий материал рядом отвлекающих приемов и разных оговорок для сокрытия недостатка конкретных материалов, или снятия с себя ответственности за какое-либо утверждение. Однако при рассмотрении многих проблем этнокультурного развития, на наш взгляд, метод изучения нескольких, даже родственных народов не оправдывает себя. При этом невозможно рассмотреть детали какой-либо проблемы одного этноса, потому что они могут не вписываться в общую картину исследования.

Учитывая положительные и отрицательные стороны изучения нескольких родственных этносов, автор диссертации сознательно выделяет из народов Нижнего Амура и Приморья в качестве объекта исследования только удэгейцев, в прошлом состоявших из 8 территориальных групп и имевших определенные различия в традиционной материальной и духовной культуре.

В ряде работ ставился вопрос об этнокультурной близости удэгейцев и тазов. По этой причине в диссертации в качестве сравнительного материала приводятся отдельные сведения по этнокультурной истории тазов, которые используются в тех разделах, где необходимо установить сходство или различие в культуре данных этносов.

Во второй половине XIX в. удэгейцы жили небольшими родовыми группами в многочисленных малых поселениях в Приморской области, занимая территории Уссурийского, Хабаровского, Удского и ЮжноУссурийского округов, а также обитали в соседней Амурской области. Они расселялись по берегам рек, впадающим в Японское море, начиная от современной реки Раздольной (р. Суйфун) до устья Дальней (р. Тадуши), а также занимали территорию бассейнов рек Анюя, Бикина, Большой Уссурки (р. Иман), Малиновки (р. Вак), Хора, Хунгари и др.

Тазы расселялись отдельно от удэгейцев. Они занимали преимущественно территорию Ольгинского и Сучанского уездов ЮжноУссурийского округа, проживали в отдельных хуторах или китайских селениях, занимая землепашенные территории в долинах рек Аввакумовки, Тетюхе, Таухе, Тадуши, Сучана, Судзухе и др.

В конце XX столетия территория расселения удэгейцев несколько сократилась. Теперь они компактно проживают в Приморском и Хабаровском краях в нескольких больших селениях.

В Приморском крае они размещаются в поселках — Санчихезе, Дальнем Куте, Рощино и др. (Красноармейский район), Красном Яре, Верхнем Перевале, Олоне, Соболином, Ясеневом и др. (Пожарский район), Агзу (Тернейский район). Тазы живут в селе Михайловке (Ольгинский район).

В Хабаровском крае удэгейцы проживают в районе имени Лазо, а также в Комсомольском и Нанайском районах. Здесь они сосредоточены в селениях Гвасюги, Кукане, Снежном, Уни, Арсеньево, Рассвете и др. Во всех поселениях Приморского и Хабаровского краев удэгейцы живут вместе с нанайцами, ульчами, орочами, русскими, украинцами и другими народами России.

Удэгейцы как и нанайцы, ульчи, орочи и ороки (ульта), по данным полевых материалов Л.Я. Штернберга, относятся к группе народов, известных под общим термином нами (на — земля; ни — человек)9. Однако сами себя удэгейцы называют этнонимом уб)э, уде, удикэ, удэкэ, удэгэ; множественное число этого этнонима —удэзига10.

По сведениям В.К. Арсеньева, удэгейцы, жившие по берегу Японского моря, называли себя удэ-намука, а жители верховьев рек именовались удэ-дэынкап. Иманские удэгейцы, как сообщал С.К. Патканов, помня о месте жительства у моря, называли себя ламкзнъ; ламкан-наи; ламука или наманка; намуканы, что означает — жители морского побережья; приморских своих сородичей они именовали намкап\ человека, отделившегося от своего рода или соседа, называли дакпа нии, а людей, резко отличавшихся по культуре и образу жизни,

13 удэгейцы именовали аннахи нии .

Соседние народы удэгейцев называли разными этнонимами: китайцы именовали их юй-пьхи-дтаизы, что означает «рыбокожие инородцы» или «люди, одевающиеся в одежду из рыбьей кожи»14. Корейцы именовали их учика, а маньчжуры — кьякала, кэкари и т. п.; орочи — кяка, киякала, кякари или кекари', негидальцы — олчан, эвенки — ламка, ламунка, нанайцы — намунка (намунка или ламунка — морские, приморские жители), нивхи — тозунг, русские их называли ороченами или орочами16.

Этноним удэге закрепился в русском литературном языке благодаря знаменитому роману А.А. Фадеева «Последний из удэге». После публикации книги А.А. Фадеева ученые, журналисты и писатели стали изредка употреблять этноним удэге, чаще удэгейцы — как наиболее известный для широких масс, привычный для слуха и удобочитаемый

17 термин . Последний этноним используется и в настоящем исследовании.

Таким образом, многочисленные этнонимы удэгейцев, известные многим народам под разным звучанием, свидетельствуют о всесторонних этнокультурных контактах аборигенов, отражающих этнические процессы в регионах Нижнего Амура и Приморья.

Общая численность удэгейцев в России, по данным Всероссийской переписи населения и всесоюзных переписей колебалась с конца XIX в. в пределах полутора тысяч человек:

Год переписи 1897 1926 1959 1970 1979 1989

Число удэгейцев обоего пола 1842 1357 1444 1469 1551 1902

Удэгейский язык (удэхейский, удэйский язык) — один из бесписьменных языков тунгусо-маньчжурской группы, в которую входят также языки эвенков, эвенов, негидальцев, нанайцев, ульчей, ороков (ульта), орочей и маньчжур.

Удэгейский язык сформировался как результат взаимодействия тунгусского и маньчжуро-нанайского лингвогенетического типов. Причем северный (тунгусский) тип послужил субстратом, а южный (маньчжуро-нанайский) — адстратом, переформировавшим и частично вытеснившим языковые особенности северного типа. Кроме этого, удэгейский язык испытал многочисленные суперстратные наложения, выразившиеся в заимствованиях слов из различных языков. Например, среди слов, не имеющих связей с тунгусо-маньчжурским корнесловом, встречаются монгольские и нивхские слова. В ХУШ — XIX вв. в связи с расширявшейся торговой экспансией Китая в удэгейском языке закрепилось довольно много китаизмов. Начиная с XIX в. и особенно с 1920-х годов, в удэгейскую речь вошло значительное количество слов из русского языка. Таким образом, удэгейский язык имеет смешанный характер, что и находит подтверждение в этнической истории как орочей,

1 8 нанайцев, ульчей и др., так и самих удэгейцев .

Особое положение выделенного для исследования этноса состоит и в том, что удэгейцы послужили основой в этногенезе не только орокского рода Амультикану19, ульчского рода Уды (Пильдунча)20,

21 негидальского рода Уддан, нанайского рода Удынка , но и в какой-то мере приняли участие в этногенезе одного из малочисленных народов Приморья — тазов. Эта особенность свидетельствует о сложности этнокультурных процессов, происходивших как в культуре самих удэгейцев, так и в жизни соседних тунгусо-маньчжурских и других народов региона. Кроме того, удэгейцы, наряду с ульчами, нанайцами, орочами, негидальцами и нивхами, расселяются в районах с более высоким уровнем промышленного развития, чем другие аборигены Дальнего Востока.

Изучение влияния индустриализации и урбанизации на народы Нижнего Амура и Приморья даст основания для выработки рекомендаций и использования данного опыта в практике управления развитием других групп КМНС, учитывая при этом их национальные и территориальные особенности. Детальное изучение экономики и культуры одного этноса позволит более глубоко вникнуть в суть его этнокультурных проблем.

Предмет исследования составляют этнокультурные процессы в обществе удэгейцев, отражающие как внутреннюю динамику отдельных аспектов традиционно-бытовой и современной культуры, так и специфику межэтнического взаимодействия в изучаемом регионе.

В связи с тем, что этнокультурные процессы отражают различные изменения в ряде аспектов традиционно-бытовой и современной культуры, мы вынуждены обозначить тематические рамки исследования и дать пояснения некоторым этнографическим понятиям, фигурирующим в нашем исследовании.

Понятие термина «традиционно-бытовая культура» в этнографическую науку впервые ввел Ю.В. Бромлей. Традиционнобытовая область культуры, как и вся культура, делится на материальную и духовную.

Материальная культура этноса отражает определенные географические территории жизнедеятельности человека, объекты (предметы, вещи), материально существующие в пространстве в определенные временные периоды, развитие хозяйственной деятельности, микросреду, приспособление к этой среде людей, удовлетворение бытовых и физиологических потребностей человека в пище, жилище, одежде, украшениях, изготовление и наличие определенных видов орудий груда, транспортных средств и т.д.22 Материальная культура этноса во многом зависит от уровня развития промышленности в местах расселения аборигенов, социально-экономических и культурных преобразований, урбанизации коренного населения и других факторов, характеризующих разностороннее развитие этноса.

Духовная культура, в отличие от материальной, представляет систему производственных навыков, народных знаний, традиций и обычаев, связанных с хозяйственной, социальной и семейной жизнью человека. В состав духовной культуры входят различные виды искусств, народного творчества, религиозные представления и верования. Все аспекты духовной культуры передаются от поколения к поколению через устную информацию, наглядность, через существующие формы воспитания и др.23.

Следует заметить, что деление культуры на материальную и духовную представляет чисто условное явление, потому что часто в предметном виде предстают перед нами и многие стороны духовной культуры - утварь, орудия труда, одежда, обувь и др. вещи с национальным орнаментом, резьбой, рисунком, вышивкой и т.п. которые создаются не только при помощи сознания, но и руками человека. Отсюда следует, что в действительности строгой дифференциации предметов материальной и духовной культуры часто не наблюдается.

Н.А. Томилов считает, что «разграничение материальной и духовной частей культуры следует, видимо, проводить не только по сферам материальной и духовной (сознательной) деятельности, но также и по степени зависимости тех или иных культурных явлений от географической среды, и по их функциональному назначению»24.

Из выше сказанного, следует, что многие аспекты материальной и духовной культуры имеют не только общие, но и отличительные стороны, которые позволяют рассматривать духовный и материальный компоненты традиционно-бытовой культуры вместе или раздельно.

В диссертационной работе мы сосредоточили свое внимание на основных проблемах развития хозяйственной деятельности, материальной культуры, семьи, социальных отношений этноса и т. д. Рассматриваются эти проблемы через культурно-бытовые стороны его жизни

Важный аспект этнокультурного развития удэгейцев — духовную культуру мы не рассматриваем в данной диссертации, считая, что эта сложная проблема уже охарактеризована в отдельных исследованиях искусствоведов, филологов и этнографов25. В то же время, изучая хозяйство, семейно-общественные отношения и многие другие аспекты материальной культуры с целью более детальной характеристики определенных черт культуры этноса, мы используем и некоторые аспекты духовной культуры.

В отечественной этнографической науке изучение этнических процессов сформировалось в самостоятельную субдисциплину, получило определенное теоретико-методологическое обоснование и воплощение в ряде опубликованных работ26. Однако сущность этнических процессов в этих работах раскрывается не всегда однозначно. В частности, В.И. Козлов в конце 1960-х годов считал, что к этническим процессам относились только те, которые вели к изменению этнической национальной) принадлежности людей27.

В отличие от В.И. Козлова, JI.B. Хомич, рассматривает этнические процессы более широко и указывает, что к ним следует относить и такие процессы, которые не ведут к изменению этнической принадлежности, а приводят только к изменению того или иного компонента этноса28.

В.В. Пименов, исследуя удмуртов, под этническим процессом понимает всякое закономерное изменение в системе этноса. «Это изменения экономического, социального, социологического, демографического, языкового, культурно-бытового, психического и т. п. порядка, проявляющиеся в ходе исторического развития народа как этнической общности, а также в ходе осуществления прямых и косвенных контактов различных народов»29.

И.С. Гурвич под этническими процессами понимает «различные виды взаимодействия этносов, приводящие к изменению старых или возникновению новых этнических образований»30. К основным этническим процессам он относит процесс консолидации, ассимиляции отдельных этносов, этнические процессы, которые отражаются в бытовом укладе и в области национальной культуры. Например, у бесписьменных народов Севера, в том числе и удэгейцев, это проявляется в изменениях сложившихся веками форм материальной и духовной культуры, именуемых часто традиционными. И.С. Гурвич также считал, что этнические процессы отражают не только изменения в традиционног 31 бытовой, но в современной культуре .

Рассматривая разные точки зрения исследователей по проблеме этнических процессов в культуре этносов, Ю.В. Бромлей пришел к выводу, что их подходы к изучению одного и того же объекта исследования - народа нуждаются в разграничении. Этнические процессы, связанные с изменением этнической принадлежности, но не приводившие к ломке этнической системы в целом, Ю.В. Бромлей назвал этноэволюционными, а этнические процессы, связанные с разрывом

32 постепенности, с переходом в новое состояние - этнодискретными .

В процессе продолжения разработки теории этнических процессов Ю.В. Бромлей термин «этнодискретный» заменил на термин «этнотрансформационный», считая, что он более точно характеризует

33 этнические процессы этого вида . Ю.В. Бромлей из этноэволюционных и этнотрансформационных процессов выделяет шесть видов этнических процессов: к этноэволюционным этническим процессам относит внутриэтническую консолидацию, межэтническую интеграцию и этническую ассимиляцию, а к трансформационным процессам относит этногенетическую дивергенцию, этногенетическую консолидацию и

34 этногенетическую миксацию .

Охарактеризуем основные виды этноэволюционных этнических процессов:

1. Внутриэтническая консолидация представляет собой этнокультурный процесс ослабления культурно-бытовой однородности этноса или усиления этой однородности в ходе консолидации.

2. Межэтническая интеграция представляет такой этнокультурный процесс, в ходе которого происходят существенные изменения этноса, связанные с заимствованием тех или иных элементов материальной и духовной культуры у контактирующих с ним народов.

3. Этническая ассимиляция связывается с этноязыковыми процессами. Этноязыковый процесс показывает изменения языка, расширение или сужение его функций, распространение языка другого этноса и возникновение явлений двуязычия, а также полный переход на другой язык. «Что касается этнической ассимиляции, — отмечал Ю.В. Бромлей, — то для ассимилируемого этноса — это трансформация, а для ассимилирующего - один из компонентов эволюции»33.

К трансформационным этническим процессам относятся следующие этнокультурные процессы:

1. Этногенетическая дивергенция представляет изменения элементов культуры народа, которые ведут к перемене этнической принадлежности этноса. Иначе говоря, это такие трансформационные этнические процессы, которые охватывают и проблематику этногенеза.

2. Этнический видовой процесс этногенетической консолидации разделяется на процессы двух типов: процессы этнического разделения и этнического объединения: а) к процессам этнического разделения относятся этнокультурные процессы, при которых единый этнос делится на несколько самостоятельных этносов и прекращает свое существование; б) к объединительным этническим процессам относится слияние групп различной этнической принадлежности и даже отдельных этносов в более крупные этнические общности.

3. Этногенетическая миксация — вид этнического процесса, которым обозначаются процессы объединения групп, существенно отличающихся не только в языково-культурном, но и расовом отношении, что сопровождается их физическим смешением.

Этнотрансформационные этнические процессы составляют предметную область этногенетического направления этнографии, а этноэволюционные генетические процессы — предмет этнической истории.

Применительно к теме нашего исследования, этнотрансформационные этнические процессы составляют предметную область культурного развития удэгейцев. Эти процессы прослеживаются в тех компонентах традиционно-бытовой культуры, где речь идет о происхождении удэгейцев, их контактах, брачных связях, консолидации этноса и в др. аспектах национальной культуры. Этноэволюционные процессы характеризуют ослабление культурно-бытовой однородности удэгейцев и заимствование от других КМНС ряда элементов материальной и духовной культуры, а также отмечают этноязыковые изменения в культуре удэгейского этноса, которые происходили под влиянием русскоязычного населения.

От вышеописанных этнокультурных процессов, отмечал Ю.В. Бромлей, следует отличать этносоциальные процессы, которые охватывают самые различные сферы общественной жизни: от экономики до общественного сознания и характеризуют изменения в этнической и

36 социально-экономической сферах жизнедеятельности общества .

При анализе этносоциальных процессов в этнографической литературе принято условно выделять две основные взаимосвязанные стороны: социальную и собственно этническую. Под социальной стороной В.И. Козлов и Ю.В. Бромлей подразумевают социальные явления — производственные отношения, классово-профессиональную сферу общественной жизни, а под этнической стороной — изменения этнических свойств этносоциальных обществ, включая этническое самосознание. Таким образом, традиционная и современная культура этноса в условиях научно-технического прогресса определяется сложным характером взаимосвязи ряда этнокультурных процессов и требует комплексного подхода к исследованию как современного состояния, так и перспектив его развития.

Хронологические рамки диссертационного исследования охватывают 150-летний период от второй половины XIX до конца XX в. Этнокультурное развитие удэгейского народа в диссертации разделяется на три периода — досоветский, советский и постсоветский, каждый из которых отражал и отражает свои определенные особенности, связанные с сохранением и развитием культуры этноса.

Хронологические рамки досоветского периода имеют временное протяжение от второй половины XIX в. до 1922 г., т. е. до включения

Дальнего Востока в состав Российской республики и провозглашения на этой территории советской власти. В досоветский период существовала проблема жизнеобеспечения всех территориальных групп этноса. Проблема сохранения национальной культуры была только у приморских, иманских и отчасти бикинских удэгейцев, оказавшихся в той или иной степени под влиянием китайских отходников.

В советский период (1922 — 1993 гг.) проблема экономического благосостояния удэгейского народа отчасти была решена еще в 1930-е годы за счет определенной экономической помощи со стороны государства, развития промышленности и коллективных хозяйств. Относительно успешно решались социально-экономические проблемы аборигенов и проблемы развития общенациональной культуры. Однако этот же период характеризуется массовым забвением национального языка, материальной и духовной культуры, о чем будет сказано в соответствующих главах диссертационного исследования.

В постсоветский период (с октября 1993 до 2000 г.) остро обостряются не только социальные и экономические проблемы, но и проблема сохранения национальной культуры, а также возрождения и развития некоторых ее элементов.

Несмотря на строгие хронологические рамки исследования, при необходимости объяснить какие-либо исторические факты или государственные мероприятия, мы обращаемся и к более ранним временам. Иногда в разделе советского периода в качестве сравнительных материалов используем некоторые данные из постсоветского времени, и наоборот. Этот прием, по нашему мнению, позволяет более объективно отразить картину этнокультурного развития удэгейского этноса.

Цель диссертационной работы: исследовать этнокультурные процессы развития традиционно-бытовой и современной культуры удэгейцев за 150-летний период их этнической истории, а также отразить их связи с другими народами региона.

Цель диссертационного исследования достигается путем решения ряда задач по теме исследования.

Задачи исследования:

1. Выявить особенности традиционного хозяйства, материальной культуры, социальных отношений, торговых и этнокультурных контактов удэгейцев в годы досоветского периода;

2. Проследить динамику социально-экономических процессов, изменения в системе социальных отношений и культуре этноса, а также исследовать отражение этнокультурных трансформаций в материальной культуре удэгейцев в советский период их истории;

3. Рассмотреть современное состояние социально-экономического и этнокультурного развития удэгейцев;

4. Объективно оценить влияние государства в советский и постсоветский периоды на социально-экономическое и этнокультурное развитие удэгейцев. Разработать и предложить ряд практических рекомендаций для государственных органов управления по вопросам текущего социально-экономического и культурного развития удэгейцев.

Наиболее полное решение указанных задач предполагает привлечение многих источников из других научных дисциплин, которые в совокупности позволят наиболее полно отразить особенности этнокультурного развития этноса в условиях межформационного и межэтнического взаимодействия.

Исходя из этого, в диссертационном исследовании используется не только этнографические, но и исторические, филологические и фольклорные материалы. Наблюдается определенная связь этнографии с археологией и другими науками. Привлечение в диссертационное исследование не только этнографии, но и других научных дисциплин обусловлено как многообразием их источников, так и сложностью проведения границы между источниками и методами познания этих

37 наук .

Методология и методы исследования.

Методологической основой диссертационного исследования являются принципы историзма и объективности в понимании диалектики этнокультурных процессов, способствующие выявлению основных объективных закономерностей политического, социальноэкономического и культурного развития этноса в разные периоды его истории.

В предельно ясной форме принцип историзма в изучении общества выразил В.И. Ленин: «Самое важное. — писал он, — это — не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его

3 8 развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» .

Принцип историзма определяет диалектическое видение изучаемого объекта и предмета диссертационного исследования и позволяет рассматривать этнокультурные процессы в их постоянном развитии на протяжении досоветского, советского и постсоветского периодов истории этноса.

Комплексное решение задач этнокультурного развития удэгейцев сопряжено с определенными трудностями теоретического и практического характера. В ряде опубликованных работ, отражающих проблемы этнокультурного развития КМНС, нет единых путей научного познания. В зависимости от целей и задач, поставленных в исследованиях, авторы используют этнографические, этносоциальные, этноэкономические, общественно-исторические, системные и другие методологические подходы и большое разнообразие методов исследования39. Но ни один из этих подходов в полной мере не позволяет рассмотреть всю совокупность этнических, социально-экономических, правовых и других аспектов традиционной и современной культуры этноса.

Каждый из отмеченных методологических подходов преимущественно отражает те стороны этноэволюционных, этнотрансформационных, этносоциальных и других процессов, научный инструментарий которых более всего соответствует их тематике. Например, этносоциальный подход предполагает выяснение только классовой и профессиональной структуры этноса, степень его урбанизации, интересы социальных групп, степень консолидации и т.д., но он не рассматривает проблемы этнографии.

Этнографический (этнологический) подход позволяет оценить состояние культурного развития народа в масштабе времени. Этнография изучает разные компоненты традиционно-бытовой и современной культуры этноса: от хозяйственного, семейного и материального быта до таких стереотипов повседневного поведения, как обряды и обычаи, нормы общественных и семейных отношений, формы приветствия и обращений и т. д. Эти характерные компоненты традиционно-бытовой культуры, формируясь на протяжении длительного времени, стали устойчивыми этническими традициями в культуре народа и привлекают пристальное внимание многих исследователей. Однако этот подход также ограничивает возможности при рассмотрении проблем социально

40 экономического и политического развития того или иного народа .

Исходя из того, что этносоциальный, формационный, этнологический и другие методологические подходы объединяются диалектикой, и осознавая их определенную ограниченность для данного исследования, автор диссертационной работы при определении путей научного познания применяет преимущественно комплексный подход.

Комплексный подход к исследованию проблем предусматривает такое взаимодействие разных научных дисциплин, которое можно охарактеризовать как слияние междисциплинарных проблем в единое целое на основе объединяющей диалектической методологии.

Комплексный подход наиболее полно отражает все проблемы исследования. Этот подход апробирован многими российскими учеными — этнографами и историками. По убеждению основоположников этого метода, «данные какой-либо одной науки — этнографии, антропологии, археологии, истории — не могут дать полное и правильное представление о всей сложности истории человеческой культуры»41. Поэтому в сложных этнографических исследованиях необходимо только комплексное использование материалов разных научных дисциплин.

Взаимодействие этнологических, системных, исторических и других методологических подходов к проблемам данного исследования позволило выработать концепцию, содержащую обоснованный комплекс взглядов, направленных на общее изучение проблем этнокультурного развития удэгейского этноса. Решение этих проблем на примере одного народа позволяет приобретенный опыт исследования перенести на решение аналогичных задач остальных КМНС Нижнего Амура и Приморья, обладающих определенной общностью языка и относящихся к единой этнографической зоне и единому культурно-хозяйственному типу охотников, рыболовов и собирателей.

Философско-методологические принципы этнографической науки, отражающие комплексные проблемы материальной и духовной культуры КМНС, изложены в трудах С.А. Арутюнова, В.И. Бойко, Ю.М. Бромлея, И.С. Гурвича, Р.Ф. Итса, В.И. Козлова, В.Г. Ларькина, М.Г. Левина, Ю.А. Сема, А.В. Смоляк и многих других отечественных исследователей. Они занимались изучением теоретических, этнических, социально-экономических, культурных и других проблем народов России и зарубежных стран.

Методы исследования, применяемые автором диссертации, органично увязываются с ее междисциплинарной комплексной направленностью.

В диссертационном исследовании наиболее широко используется сравнительно-исторический метод. Этот метод с наибольшей эффективностью позволяет проводить анализ и сравнение всевозможных материалов, реконструировать прошлые исторические события, выявлять этнические, хозяйственные, духовно-эстетические и иные связи и контакты коренных народов Нижнего Амура и Приморья.

При исследовании культуры удэгейцев и других народов Нижнего Амура и Приморья автором диссертации большое внимание уделялось работе с КМНС в полевых условиях. «Если при изучении прошлого этнографы широко используют архивные материалы, музейные коллекции, записки путешественников и другие публикации, а также данные антропологии, археологии, лингвистики и других смежных наук, — отмечал Ю.В. Бромлей, — то при исследовании современности основной формой деятельности этнографов является работа «в поле», непосредственное общение с изучаемым народом»42.

В полевых условиях сбор материалов для диссертационного исследования осуществлялся методами опроса, визуального и включенного наблюдения. Эти методы сбора информации основаны на непосредственном контакте исследователя и объекта исследования41.

Опрос респондентов - непосредственных носителей культуры — это один из основных методов сбора первичной информации в этнографическом и этносоциальном исследовании44, который обычно сочетается с методами визуального и включенного наблюдения.

Метод визуального наблюдения диссертантом проводился среди хорских, самаргинских, бикинских, иманских и других территориальных групп удэгейцев, нанайцев, ульчей, орочей, негидальцев и тазов

Ольгинского района. Этот метод позволил зрительно зафиксировать сохранившиеся внешние формы материальной и духовной культуры, через информаторов выявить общее и особенное у разных групп удэгейского этноса и народов Нижнего Амура.

Метод включенного наблюдения предполагает участие исследователя в культурно-хозяйственном процессе в качестве не постороннего наблюдателя, а исполнителя. Этот метод позволил автору диссертации принять равноправное с удэгейцами участие в таежной охоте, добыче рыбы, поисках женьшеня, шаманских камланиях, промысловых обрядах, изготовлении традиционных орудий лова, домашней утвари и т. д. Практическое участие исследователя в бытовом или другом процессе национальной культуры позволяет приоткрыть завесу над многими ее сторонами, ранее недоступными взгляду постороннего наблюдателя.

При исследовании комплекса материальной культуры также использован типологический метод, который позволяет классифицировать многие элементы (одежда, постройки, орудия труда и др.) по типам, присущим КМНС исследуемого региона. Типологический метод - «один из основных применяемых в современной этнографии методов анализа общего и особенного в эмпирическом многообразии этнических явлений»43. Он позволяет «сформулировать познавательные задачи, связанные с интерпретацией выявленного сходства объектов. Последнее может объясняться либо идентичностью экологической среды, либо генетическим родством, либо культурным взаимодействием»46.

Вариантом типологического метода является компонентный анализ или метод характеристики целостной сущности явления посредством выявления составляющих его структурных компонентов. Этот метод получил широкое распространение при изучении систем терминов родства удэгейцев и других малочисленных народов Нижнего

Амура. Применение его в исследовании позволило выявить характерные особенности общественных и семейных отношений между лицами разных степеней родства внутри этноса и за его пределами.

При использовании в диссертации типологического метода исследования учитывались и работы о хозяйственно-культурных типах охотников и рыболовов таежной полосы Нижнего Амура и Приморья,

4*7 опубликованные М.Г. Левиным и Н.Н. Чебоксаровым . Г.Г. Громов, подчеркивая значимость теоретических работ М.Г. Левина и Н.Н. Чебоксарова, отмечал, что «разработанная ими характеристика хозяйственно-культурных типов, прежде всего, опирается на обусловленность особенностей культуры экологическими и хозяйственными причинами и определенным уровнем развития социально-экономических отношений. При таком подходе вскрываются взаимосвязь явлений, причины их одинаковости у разных народов, выявляются и различия»48.

При исследовании политических процессов и разработке стратегии возрождения экономики этноса постсоветского периода использован метод системного анализа, который позволяет высветить проблемы управления обществом во взаимосвязи с «людьми власти». Этот метод помогает исследователю увидеть те негативные явления этнокультурного развития народов страны, которые не замечают политики и люди, принимающие ответственные решения. Иными словами, исследователь в области политической науки, как считает Н.Н. Моисеев, должен заниматься главным образом условиями, необходимыми для достижения

-49 тех или иных целей .

При подготовке диссертации также использовались и такие научные методы исследования, как хронологический, статистический, синхронный, диахронный и др. Широко используется и метод обобщения, как отдельных фактов, так и совокупности их, что придает исследованию особое своеобразие. При работе над диссертацией применялись и другие методы исследования, что позволило не только установить закономерности этнокультурных процессов у исследуемого народа, но и определить характерные особенности его современного развития.

Научная новизна. Диссертационная работа является первым комплексным исследованием этнокультурных процессов в обществе удэгейцев второй половины XIX — XX в. По данной проблематике за такой период нет исследований ни по одному из малочисленных народов Нижнего Амура и Приморья.

В советский период истории и развития культуры малочисленных народов Севера негативный материал о деятельности Советов, Коммунистической партии и ряда ведомственных организаций в научных трудах практически не допускался. В открытой печати цензура запрещала заострять внимание на существующих недостатках, партийной цензурой пресекались все попытки освещения реального социально-экономического и культурного положения КМНС, не всегда объективно оценивалась национальная политика советского государства, не рассматривались проблемы взаимоотношений удэгейского и русского народов, а также желаемое часто выдавалось за действительное. Поэтому в предлагаемой научно-исследовательской работе впервые объективно показаны не только положительные, но и негативные стороны деятельности советско-партийных органов, ряда коллективных и производственных хозяйств, отрицательно повлиявших на социально-экономическое и культурное развитие удэгейцев. Объективный подход к проблеме исследования дает возможность показать реальную картину жизни удэгейского народа и увидеть трагическое положение, в котором оказались люди на рубеже XXI в.

До нашего исследования хозяйство удэгейцев советского периода детально не изучалось с конца 1960-х годов. В научной литературе не освещался также постсоветский период, без изучения которого нельзя решать проблемы этнокультурного развития удэгейцев.

Этнические процессы в культуре удэгейцев по означенной проблеме исследуется не изолированно от окружающего мира и соседей, а рассматривается как единый процесс во взаимодействии с окружающей природной и общественно-социальной средой.

Научная новизна темы исследования заключается и в том, что при отсутствии опубликованных научных работ о тазах, в диссертационном исследовании предпринимается попытка ответить на вопросы, почему удэгейцы и тазы были объединены в один этнос и какую роль сыграли удэгейцы в этногенезе тазов.

Апробация результатов исследования. Итоги исследования по теме диссертации докладывались на годичных сессиях ученого совета Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (Владивосток, 1973 — 1999 гг.); на совместных сессиях сектора этнографии (этнологии) Института истории. ДВО РАН и кафедры Института искусств (Владивосток, 1982 — 1995 гг.); на «Арсеньевских чтениях», проведенных в Хабаровске 7 — 8 апреля 1984 г. и во Владивостоке 19 — 20 октября 1986 г.

Диссертант выступал с докладами на региональных и краевых конференциях. Они проходили в городах Анадыре (15 —16 октября 1980 г.), Владивостоке (12 июля 1984 г., сентябрь 1986 г., октябрь 1989 г.), Ленинграде (15 —18 мая 1984 г.), Петропавловске-Камчатском (5 —7 сентября 1984 г.), Симферополе (30 октября — 4 ноября 1989 г.), Хабаровске (17 — 18 мая 1994 г.), Комсомольске-на-Амуре (ноябрь 1994 г.). Эти конференции были посвящены этническим и социально-экономическим проблемам народов Дальнего Востока.

Диссертант принимал участие в работе 1-го съезда малочисленных народов Севера (30 марта — 4 апреля 1990 г. — Москва), где предложил научный доклад на тему: «Социально-экономические проблемы коренных народов Нижнего Амура и Приморья». Этот доклад был разделен на три части и прочитан представителями от удэгейцев, нанайцев и ульчей2.

Диссертант принял участие и выступил с докладами на XIУ всесоюзной научной конференции (Владивосток, 25 — 27 сентября 1985 г.); на международной научной конференции «Культура Дальнего Востока и стран АТР: Восток — Запад» (Владивосток, 16 — 18 мая 1995 г.); на международной конференции «Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему». Конференция посвящена 25-летию Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН и 75-летию со дня рождения академика А.И. Крушанова (Владивосток, 18 — 20 июня 1996 г.); на международной научной конференции, посвященной 100-летию Джезуповской Северотихоокеанской экспедиции (Владивосток, 1 — 5 апреля 1998 г.); на международном XIУ Симпозиуме (Япония, г. Абашири, 27 — 30 октября 1999 г.).

По теме диссертации опубликовано две индивидуальных, семь коллективных монографий и более 50 научных работ, общим объемом около 75 печатных листов.

Научно-практическое значение. По результатам исследования подготовлены докладные записки и справки для руководителей Приморского и Хабаровского крайисполкомов и Советам Министров РСФСР и СССР30. Приморский крайисполком, исходя из рекомендаций диссертанта, создал среди бикинских удэгейцев национальный производственный участок народных промыслов «Красный Яр», подчиненный Владивостокской фабрике сувениров (1980 г.).

Справка диссертанта «О современном социально-экономическом положении хорских удэгейцев»31, вошедшая в научный доклад Института

2 По решению Президиума Съезда все русские этнографы и историки, принимавшие участие в работе съезда, были лишены возможности, огласить свои доклады делегатам этого съезда. социологических исследований АН СССР32, рассматривалась Советом Министров РСФСР и Хабаровским крайисполкомом. Согласно рекомендациям диссертанта, в удэгейском селе Гвасюги в 1985 — 1986 гг. развернулось строительство жилых домов, нового клуба, были приняты на работу в Лазовский госпромхоз 15 удэгейских охотников, ранее

53 уволенных за мелкие провинности .

Автором диссертации во время полевых исследований в селениях удэгейцев разных территориальных групп собрано более 500 предметов по материальной и духовной культуре удэгейцев, нанайцев, тазов и других аборигенов Нижнего Амура и Приморья. На основе этих сборов и экспонатов по культуре удэгейцев и других этносов, привезенных в разное время В.В. Подмаскиным, Е.А. Гаер и Ю.А. Семом, в 1982 г. диссертантом создан музей отдела этнографии при Институте истории, который функционирует и в наши дни.

Диссертант принял участие в подготовке Экологической программы Приморского края54. Кроме этого, опубликовано в центральных, краевых и районных газетах в 1989 — 1992 гг. более 30 статей о социально-экономических проблемах хорских, иманских, самаргинских и бикинских удэгейцев и рубках леса на их территориях. Эти публикации оказали определенное влияние на прекращение эксплуатации лесных массивов Пожарского и Тернейского районов Приморского края со стороны производственного объединения «Приморсклеспром» и отвод бассейна р. Самарги площадью 825 тыс. га самаргинским удэгейцам55.

Источники. При разработке настоящего диссертационного исследования привлекались разнообразные источники, необходимые для решения основных задач. Были использованы материалы диссертанта, полученные в процессе полевых работ в 1969 — 1995 и 1998 гг. среди удэгейцев разных территориальных групп, а также нанайцев, ульчей, орочей, негидалыдев, нивхов и тазов. В архив ДВО РАН в 1974 и 1976 гг. диссертантом сданы два научных отчета о бикинеких и иманских удэгейцах36, а в архиве ИИАЭ ДВО РАН имеется еще 7 научных отчетов, из них 5 по истории и культуре удэгейцев разных территориальных групп (отчеты за 1978, 1984, 1985, 1986 и 1993 гг.) и два отчета по истории и культуре ульчей, орочей, нанайцев и нивхов (1989, 1990 гг.). Общий объем архивных документов содержит около 140 авторских листов37. Кроме того, в исследовании использовались и материалы, сосредоточенные в рукописном фонде автора диссертации за 1984 — 2000 голы. Здесь имеются материалы и документы, собранные в сельских Советах и администрациях национальных поселений, райисполкомах и крайисполкомах Хабаровского и Приморского краев, промышленных организациях, краевых и местных ассоциациях других организациях. Общий объем рукописного фонда составляет более 50 авторских листов.

В диссертационном исследовании используются и полевые материалы В.К. Арсеньева за 1906 —1909, 1914, 1917, 1925 — 1927 гт., хранящиеся в архиве Общества изучения Амурского края (ОИАК). В полевых дневниках исследователя приводятся материалы о мужской и женской одежде, подробно рассказывается о постройках и средствах передвижения. Одновременно с этим В.К. Арсеньев показывает неразрывную связь материальной и духовной культуры, широко привлекает филологические материалы и приводит множество этнографических терминов, касающихся быта и мировоззрения удэгейцев38.

В Петербургском филиале архива Российской академии наук (ПФА РАН) имеются материалы Е.Р. Шнейдера («Прием пушнины ст. «Союзпушнина» за 1932 — 1933 гг. от анюйских удэгейцев» и «Посемейный список удэгейцев р. Анюя», ДВК, Комсомольский район, 14 августа 1933 г.)39. В рукописном фонде Российского этнографического музея (РФ РЭМ) имеются источники — переписка с В.К. Арсеньевым о собирании этнографических материалов в Приамурском крае; материалы М.А. Каплан (одежда удэгейцев и орочей, 1957 г.); исследования М.А. Каплан «У тунгусо-маньчжурских народностей реки Амур и на Сахалине, 1962 г.»60. В архиве Дальневосточного отделения Российской академии наук (А ДВО РАН) сосредоточены материалы В.Г. Ларькина61, полевые исследования В.В. Подмаскина62 и диссертанта.

Полевые материалы, собранные по этнографии этноса, способствуют реконструкции прошлой жизни удэгейцев, их культурных связей с соседними народами, позволяют более глубоко понять суть национальной культуры, более точно определить уровень экономического развития народа. Ценность полевых материалов заключается в том, что многие моменты исторического развития народа, особенно досоветского периода, не дошли до нас, потому что удэгейцы в прошлом не знали письменности. Их отношение к событиям, происходивших в конце XIX — начале XX в., сохранились только в памяти стариков и в записях исследователей, полученных от аборигенов в процессе личных контактов, поэтому и стали достоянием истории.

Наиболее важные источники по истории и культуре удэгейцев, использовавшиеся диссертантом в своем исследовании, относятся к советскому периоду — наименее изученному. В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) и Российском Государственном историческом архиве Дальнего Востока (РГИА ДВ) сосредоточены материалы и документы, характеризующие деятельность Комитета Севера при Президиуме ВЦИК и Дальневосточного Комитета Севера. Они отражают процесс индустриального строительства и преобразование экономики коренного населения края6', касаются проблем развития национальной культуры удэгейцев и других аборигенов Дальнего Востока в годы советской власти64, показывают кропотливую работу советских органов в области преобразования хозяйства и быта удэгейцев в 30-е годы XX столетия6^. Большое количество материалов о процессе индустриализации среди удэгейцев и других народов Севера содержится в протоколах общих собраний колхоза хорских удэгейцев66, отчетах К.Я. Лукса67, Лукомского68 и других сотрудников Комитета Севера.

В Государственном архиве Приморского края (Г АПК), Государственном архиве Хабаровского края (ГАХК), Государственном архиве района им. Лазо Хабаровского края (ГАРЛ ХК), Государственном архиве Красноармейского района Приморского края (ГАКР ПК) имеются документы государственных учреждений и годовые отчеты удэгейских колхозов за 1936 — 1962 гг.69, материалы первых госпромхозов70, сведения о деятельности удэгейских Советов71, материалы Приморского краевого «Рыбакколхозсоюза»72, сведения о сельском хозяйстве73,

74 75 развитии охотничьего хозяйства , данные статистического управления и др.

Основные источники советского периода, сосредоточенные в центральных, краевых и районных архивах и использовавшиеся в нашем исследовании, относятся к двум основным категориям: 1) материалы делопроизводственного характера государственных учреждений и организаций; 2) источники социально- экономической статистики.

Все делопроизводственные материалы по их содержанию подразделяются на следующие группы: 1) документы, характеризующие задачи, компетенцию и род деятельности Комитета Севера, интегралсоюзов и др. организаций и учреждений; 2) документы, освещающие направление деятельности учреждений и организаций, прямо или косвенно связанных с народами Дальнего Востока; 3) постановления и решения партийных и советских органов; 4) документы, освещающие итоги деятельности национальных колхозов и госпромхозов.

Материалы постсоветского времени в основном сосредоточены при управлениях глав администраций разных уровней и в текущих архивах общественных организаций — краевых ассоциациях коренных малочисленных народов Севера. Наиболее важные и объективные сведения имеются в ассоциациях. Здесь есть обобщенные статистические материалы о современном социально-экономическом и культурном состоянии аборигенов, протоколы и решения заседаний ассоциаций, хранятся дубликаты социально-экономических программ, постановлений и решений Госкомсевера и другие документы, позволяющие судить о современном состоянии культур малочисленных народов Севера, в том числе и удэгейцев.

Отбор вышеописанных архивных источников осуществлялся с помощью методов их критического анализа и сопоставления76. При этом отборе учитывалось содержание исследуемого документа, определялась степень его полноты, достоверности и объективности сообщаемых фактов.

При изучении хозяйства и быта, материальной и духовной культуры удэгейцев большое значение имеют вещественные источники, хранящиеся в фондах музеев нашей страны.

В Музее археологии и этнографии Российской академии наук (МАЭ РАН) имеются коллекции Л.Я. Штернберга, В.К. Арсеньева и других. В Российском этнографическом музее (РЭМ) — коллекции Д.К. Соловьева, В.К. Арсеньева, Е.Р. Шнейдера и М.А. Каплан. В Хабаровском краевом музее им. Н.И. Гродекова (ХКМ) сосредоточены коллекции П.П. Шимкевича, В.К. Арсеньева, Кузьмина, Леонтовича, Ч.А. Преженцева, К.Я. Лукса и др. исследователей. В Приморском Государственном объединенном музее им. В.К. Арсеньева (ПГОМ) по культуре удэгейцев сосредоточены коллекции И.П. Надарова, Г. Д. Маркова, С.Н. Браиловского, П.А. Пальчевского, П.А. Кропоткина, И.А. Лопатина, П.А. Зорина, А.А. Емельянова, С.А. Запорина, М.С. Бирюстикова, Ю.М.

Дегтярева и др.

В Музее археологии и этнографии Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (МАИЭ) имеются предметы быта, хозяйства и духовной культуры, собранные в 1969 — 1995 гг. у удэгейцев разных территориальных групп автором диссертационного исследования и В.В. Подмаскиным.

Вещественные материалы по культуре удэгейцев также есть в школьных музеях, расположенных в селах Красный Яр, Дальний Кут, Агзу (Приморский край), Гвасюги (Хабаровский край).

Совокупность и хронологическая последовательность полевых, архивных и вещественных источников полностью отражают процесс исторических, экономических, социальных и культурных преобразований удэгейцев почти за 70 лет советской власти.

История изучения культуры удэгейцев.

Хронологические рамки «Истории изучения культуры удэгейцев» объективно разделяются на три этапа, имеющих свои характерные особенности, обусловленные степенью изученности удэгейского этноса.

Первый этап этнографического изучения удэгейцев начинается с контактов русских мореходов во второй половине XIX столетия и первых сведений о народах Уссурийского края, извлеченных из восточных летописей, дошедших до нас в опубликованных переводах

Т7

Иакинфа Бичурина, архимандрита Палладия и Н.В. Кюнера".

Летописные материалы относятся к ХУП столетию. Их содержание свидетельствует, что коренные жители Уссурийского края в то время не имели постоянных контактов с маньчжурами и китайцами. В 1907 г. В.К. Арсеньев подчеркивал, что отсутствие в китайских источниках подробных данных о культуре коренного населения Уссурийского края свидетельствует, что «китайцы не знали страны к востоку от р. Уссури, и это в свою очередь доказывает, что Уссурийский край. не принадлежал Китаю» .

Из числа отечественных исследователей первые сведения об удэгейцах в 1859 г. опубликовал в историко-географических очерках Н.К. Бошняк — один из участников Амурской экспедиции (1851 — 1855 гг.), возглавляемой Г.И. Невельским79.

Н.К. Бошняк составил исторический очерк быта и духовной культуры народов Нижнего Амура, правильно определил, что хозяйственная деятельность удэгейцев и орочей обусловила их полукочевую жизнь. По сведениям, полученным от местного населения, исследователь описал географические и метеорологические особенности Нижнего Амура и Уссурийского края, выяснил некоторые пути сообщения на данной территории и при этом отметил, что «все жители побережья Татарского пролива ни от кого не зависят, никому ясака не платят и никакой власти не признают».80

81

Н.К. Бошняк не относил удэгейцев и орочей к одному народу . О важности этого положения в историко-этнографической науке свидетельствует тот факт, что последующие исследователи долгое время считали удэгейцев и орочей одним народом, называя их орочами или ороченами.

В 1854 г. Российская Академия наук направила на Дальний Восток экспедицию академика Л.И. Шренка, названного по меткому выражению Л.Я. Штернберга «Колумбом этнографии Приамурского края» Экспедиция Л.И. Шренка особое внимание уделяла этнографическому изучению местного населения — нивхов, ульчей, нанайцев, орочей и частично удэгейцев. Свои материалы академик обобщил в трехтомной монографии «Об инородцах Амурского края». В первом томе, опубликованном в 1883 г., исследователь уделил особое внимание

83 названиям удэгейцев, именуя их къякалъцами или орочами .

Л.И. Шренк указывал, что «монголы» еще со времен монгольского нашествия называли племена, обитавшие по рекам Сунгари и Уссури, именем Дада (Тата). Это название, обозначающее всех полудиких (местных жителей) народов Крайней Азии, китайцы переделали на свой язык и стали называть коренных жителей Нижнего Амура и Приморья именем Да-цзы (Та-цзы). Затем к этому названию они прибавили особые наименования, характеризующие определенные стороны того или иного народа. Например, этноним Е-дацзы (тацзы) означал «дикие инородцы», Юй-пы дацзы (тацзы) — рыбокожие инородцы Амура, Чаи мао дацзы (тацзы) — длинноволосые инородцы, проживающие в окрестностях

84 залива Ольги . Современный термин «тазы» — это фонетический

85 вариант китайского названия «дацзы (тацзы)» .

Далее Л.И. Шренк поясняет, что за аборигенами Уссурийского края (удэгейцами) утвердилось название орочи, ставшее известным миру впервые от французского мореплавателя Жан Франсуа Лаперуза, узнавшего этот этноним от местных жителей во время посещения им залива Де-Кастри. Л.И. Шренк предполагал, что Лаперуз неправильно записал название удэгейцев, потому что оно было незнакомо ни самому народу, ни их ближайшим соседям на южной стороне региона и на севере. «Поэтому лучше всего было бы вовсе бросить название «орочи», — предлагал Л.И. Шренк, — и заменить его каким-нибудь другим, хотя бы названием «кэкар», или тем, которое они дают себе сами, если только существует такое название, общее у всех орочей и тазов от залива Де-Кастри до Суйфуна»86.

Однако, несмотря на свое деловое предложение заменить этноним орочи на название кэкар, исследователь не только не осуществил его, но и сам стал употреблять этот этноним, данный народам Императорской Гавани и Уссурийского края. «Я сам, и притом один из первых в печати, — пояснял Л.И. Шренк в сносках своего труда, — стал употреблять имя

87 орочи» для народа, живущего по берегу Северо-Японского моря» . Так, с легкой руки Лаперуза и Л.И. Шренка позднейшие исследователи края вплоть до XX в. упрочили это название как за племенами орочей, так и за удэгейцами.

Незначительные по объему сведения о материальной и духовной культуре удэгейцев имеются в книге М.И. Венюкова «Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии». Исследователь в 1857 — 1859 гг. по сложившейся уже традиции называет удэгейцев орочами. Он в краткой форме указывает на расселение удэгейцев по рекам Бикину, Уссури и Даубихэ. Упоминает о средствах передвижения, берестяных двускатных и конических постройках, накомарниках, головных уборах, прическах и украшениях, которые женщины вдевали в носовую перегородку. Здесь же М.И. Венюков отмечает, что охота в хозяйстве аборигенов края является одним из главных занятий, она дает им пищу и материал для одежды,

88 необходимые для существования человека .

В 1867 г. по рекомендации председателя Географического общества П.П. Семенова-Тян-Шанского в Уссурийский край прибыл русский путешественник Н.М. Пржевальский, который изучал этот край ровно два года. Результатом его путешествия стала книга с данными о

89 расселении и материальной культуре удэгейцев . Особо его поразило то, что удэгейцы в борьбе за свое существование жили как дикие звери, заботясь только о добыче пищи, чтобы накормить свои семьи. «Поест мяса или рыбы, полу изжаренной на угольях, а затем идет на охоту или спит, пока голод не принудит его снова встать, развести огонь и в дымном, смрадном шалаше вновь готовить себе пищу. Так проводит этот человек целую жизнь. Сегодня для него то же, что вчера, завтра то же, что сегодня»90. Конечно, суждение Н.М. Пржевальского о жизни удэгейцев поверхностное и мало соответствует действительности, ибо удэгейцы занимались не только насыщением своих желудков. Однако для нас важно то, что он первый обратил внимание на проблему физического выживания народа в условиях суровых зим и голода.

В 1869 г. появились небольшие сведения о культуре удэгейцев в сочинении Ф.Ф. Буссе. В разделе «Орочи, или орочоны» он приводит материалы о расселении народа, его хозяйственной деятельности и материальной культуре9'.

В 1882 — 1883 гг. изучением истории и культуры хорских, бикинских и иманских удэгейцев занимался И.П. Надаров. Он собрал интереснейшие материалы о хозяйстве, быте и духовной культуре

92 народа . Особая ценность его сочинений в том, что он подробно рассмотрел отдельные элементы материальной и духовной культуры, дал очерк социально - экономического положения народа и впервые ввел в оборот обширную национальную терминологию по культуре удэгейцев. В его работах просматриваются и негативные стороны, которые, главным образом, сводятся к излишнему выпячиванию экзотических моментов повседневной жизни народа. Однако, несмотря на этот недостаток, материалы исследователя с точным описанием явлений национальной культуры, указанием места сбора этнографических данных и т.д. до сих пор имеют научную ценность и часто используются в исторических трудах современными исследователями.

Наиболее важные сведения о культуре удэгейцев были собраны офицерами пяти охотничьих команд Восточно-Сибирской стрелковой бригады A.JI. Бельковичем, В.А.Альфтаном и Пель- Горским, которые исследовали значительную часть территории Уссурийского края, населенной удэгейцами и другими народами. Результаты этих исследований были опубликованы в трудах Приамурского отдела Императорского Русского Географического Общества за 1895 г.

В отчете А.Л.Бельковича имеются данные о расселении удэгейцев (орочен), дается подробная информация о материальной культуре и определенное внимание уделяется проблеме физического выживания аборигенов. «Жизнь орочена. чрезвычайно тяжелая и доля его совсем горькая. — Писал исследователь в своем отчете. — Существование его всецело зависит от того: удачна ли будет охота или рыбная ловля в определенный сезон; если охота удачна и если орочен сумеет набить соболей и пр. пушного зверя, то он везет свою добычу китайцам и променивает все это на буду, табак и прочие предметы его скромной

93 потребности» . В 1895 г. В.А. Альфтан, Пель-Горский и другие офицеры охотничьих команд Восточно-Сибирских стрелковых бригад при исследовании Нижнего Амура и Уссурийского края занимались сбором историко-этнографических материалов среди удэгейцев в бассейнах Имана, Бикина, Хора и Вака. Полученные сведения о хозяйстве, материальной культуре, обрядах и обычаях народности нашли отражение

94 в ряде статей .

Положительной стороной исследований А.Л.Бельковича, В.А. Альфтана и Пель-Горского является то, что они занимались этнографическим изучением разных территориальных групп удэгейцев, в своих работах не повторяли одни и те же данные, а показывали все новые и новые сюжеты, характеризующие национальные особенности этого народа. Последние три исследователя своими трудами завершили в XIX столетии этнографические сборы по культуре удэгейцев и дали возможность своим последователям сделать новый шаг вперед в деле всестороннего изучения небольшой народности, известной в научных кругах XIX в. под тройным названием — орочены, орочи и тазы.

В 1901 г. коллежский асессор С.Н. Браиловский, опираясь на собственные полевые материалы и данные предшественников, сделал обобщающую этнографическую работу по культуре удэгейцев — «Тазы, или удиЬэ». Основная заслуга ученого заключается в том, что он впервые ввел в этнографическую литературу этноним «удиЬэ», выделяя этим удэгейцев из среды орочей в обособленную этнографическую группу.

Однако С.Н. Браиловский не довел до конца дело по разграничению этих этносов. Отделив орочей от удэгейцев и тазов, он продолжал считать, что удэгейцы и тазы один и тот же народ. В связи с этим он отождествлял материальную и духовную культуру двух народов, что привело его к целому ряду этнографических ошибок. Так, например, С.Н. Браиловский был уверен, что удэгейцы занимались промыслом трепангов и морской капусты93, в то время как эта сфера деятельности была характерной только для тазов. В своей книге С.Н. Браиловский показывает почти все стороны материальной культуры народа96.

Однако, рассуждая о культуре удэгейцев, С.Н. Браиловский судит о ней с позиций цивилизованного европейца. Аборигенов он часто называет дикарями и в угоду европейской публике выискивает в их культуре наиболее экзотические стороны, характерные для этого народа. Причиной такого отношения послужил обычай удэгейцев употреблять в пищу сырую рыбу и мясо. Он не обратил внимания на тот факт, что употребление сырых продуктов в пищу диктовалось не уровнем культурного развития народа, а необходимостью сохранения жизни в условиях сурового климата. С.Н. Браиловский не заметил, что коренные жители Нижнего Амура, а также и русские переселенцы, употреблявшие в пищу сырую рыбу и свежую кровь животных, никогда не болели цингой, в то время как первые русские люди, осваивавшие территорию Амурского края, при недостатке свежего мяса, рыбы и овощей десятками гибли от

97 цинги .

Определенное внимание С.Н. Браиловский уделял и экономическому состоянию удэгейцев, особо отмечая, что «благосостояние удиЬэ находится в зависимости от случая, поэтому-то и г 98 нельзя ожидать особенно веселой картины экономической жизни их» . Далее исследователь показывает, что жизнь удэгейцев зависит только от удачного промысла пушного зверя и рыбной ловли. В случае неудачи на промыслах, удэгейцев ожидала голодовка и экономическое закабаление со стороны китайских торговцев, которые «на правах «хозяина» — купца держат в страхе и подчинении слабых и закабаленных ими жителей»99.

Несмотря на некоторые недостатки в описании материальной и духовной культуры удэгейцев, книга С.Н. Браиловского является лучшим досоветского периода трудом по истории и культуре удэгейцев. Без использования материалов этой книги невозможно дать полную историю этого этноса.

После публикации монографии С.Н. Браиловского в 1906 г. была опубликована книга С.К. Патканова, подготовленная по материалам Первой Всероссийской переписи населения 1897 года. В своем труде исследователь определенное внимание уделяет расселению, названиям и самоназванию удэгейцев. Здесь он выступил против разделения удэгейцев и орочей, предложенного С.Н. Браиловским. «Не существует резких различий между северными и южными орочами и в их физическом типе, в нравах и обычаях, — писал С.К. Патканов, — они не больше чем те, которые наблюдаются и в других местах Сибири в пределах одного и того же племени»100. Исходя из этого, он предложил орочей, удэгейцев и тазов объединить под одним этнонимом — кэкарыт.

Внедрение в практику предложения С.К. Патканова привело бы этнографическую науку в отношении орочей и удэгейцев на те же исходные рубежи, от которых шаг вперед сделал С.Н. Браиловский.

Таким образом, история изучения удэгейцев от времен Н.К. Бошняка и Л.И. Шренка до конца XIX столетия, характеризовавшаяся накоплением материалов по этнографии этноса, в начале XX в. завершилась трудами С.Н. Браиловского и С.К. Патканова. Так закончился первый этап этнографического изучения удэгейцев.

Второй этап этнографического изучения удэгейцев охватывает синхронный временной срез от 1906 по 1989 г., т.е. от выпуска монографии «Тазы, или удиИэ» до коллективной книги «История и культура удэгейцев».

История изучения этноса за эти годы отличается большой тематической разнообразностью, обусловленной потребностью советского общества и государства в глубоких знаниях о своих народах и заинтересованностью в социально-экономическом и культурном развитии народов. Исходя из этого, к данной части этнографического изучения удэгейцев в настоящем исследовании применен тематический подход.

Второй этап изучения удэгейцев начался со сбора дополнительных сведений о народах Уссурийского края, их этническом разграничении и этногенезе, языке, хозяйстве, материальной и духовной культуре. На этом этапе из-за критического выступления С.К. Патканова, связанного с предложением С.Н. Браиловского, наиболее актуальным стал вопрос об объединении орочей, удэгейцев и тазов под одно этническое имя, или их разъединении.

История разграничения удэгейцев и тазов началась с того, что с

1906 г. В.К. Арсеньев активно включается в сбор этнографических материалов аборигенов Уссурийского края по проблеме их этногенеза. Он собираем сравнительные сведения о названиях и самоназвании удэгейцев, орочей и тазов и в своей работе «Этнологические проблемы на востоке

Сибири» соглашается с мнением С.Н. Браиловского, что орочи и

102 удэгейцы относятся к разным этносам . Здесь же он поправляет термин «удиЬэ», выявленный С.Н. Браиловским, и предлагает новое написание — удэ(Ъе). Он также указывает, что нельзя ставить знак равенства между тазами и удэгейцами, ибо наименованием первых китайцы называли всех аборигенов Уссурийского края, «которых нельзя причислить ни к ним, китайцам, ни к русским, ни к японцам, ни к корейцам»103. В работе «Наши американоиды» В.К. Арсеньев 1акже считал, что удэгейцев и тазов нельзя относить к одному народу104. Но в очередной работе — «Лесные люди удэхейцы», он противоречит сам себе и приходит к выводу, что тазы представляют собой часть лесных людей, которые были ассимилированы китайцами. Исходя из этого, он предложил всех тазов и так называемых Уссурийских орочей объединить под одним именем удэ(ке)1^.

В наши дни трудно предполагать, почему В.К. Арсеньев резко изменил свое мнение по разграничению удэгейцев и тазов. Возможно, включением тазов в состав удэгейцев, он старался обезопасить тазов от преследования со стороны советских органов власти, отрицательно относившихся по политическим причинам к китайскому и корейскому населению Приморья. Во всяком случае, в 1937 г., когда начался процесс депортации корейцев и китайцев из Ольгинского и других районов Приморского края, тазы, приписанные к удэгейскому этносу, выселению не подверглись.

Объединение удэгейцев и тазов в один этнос не осталось не замеченным и в научных трудах. В 1956 г. авторы фундаментальной серии «Народы мира» в разделе «Удэгейцы» коллективной монографии «Народы Сибири» писали, что тазы — это часть удэгейцев, «живущая на юге Приморья, в прошлом довольно сильно китаизированная»106.

В конце 50-х годов В.Г. Ларькин, занимаясь этнографическим изучением культуры удэгейцев и тазов и ратуя за их разграничение107, выступил против того, что авторы «Народов Сибири» в состав тазов включают только окитаившихся удэгейцев. «Подобное стремление следует считать ошибочным, — писал В.Г. Ларькин в 1959 г. — так как в состав современных тазов вошли не только окитаившиеся удэгейцы, но и нанайцы, и солоны, которые были расселены некогда на территории

108

Южно-Уссурийского края» . Однако на это предложение ученый мир не обратил внимания, потому что в принципе такое дополнение не меняло сути дела в разграничении удэгейцев и тазов. Возможно предложение В.Г. Ларькина в научных кругах осталось незамеченным по причине определенной двусмысленности его публикации: с одной стороны, он предлагал тазов отделить от удэгейцев, а с другой, — предлагал авторам книги «Народы Сибири» только дополнить состав тазов окитаившимися нанайцами и солонами. Хотя в это же время он сам допускал мысль, что тазы — это часть окитаившихся удэгейцев. Например, в своей диссертации, написанной уже после публикации, он тазов, проживавших в 70-е годы XIX столетия в Аввакумовском (Ольгинском) и Сучанском округах, причислил к удэгейцам109.

Неустоявшиеся взгляды по проблеме разграничения удэгейцев и тазов привели к тому, что еще во второй половине 1970-х годов в этнографической науке считалось, что тазы являются одной из этнических групп удэгейского этноса. Доказательством этого служит публикация Большой Советской Энциклопедии, в которой о тазах сообщалась следующая информация: «Тазы., местное название части удэгейцев, перешедших в начале XX в. к оседлости и усвоивших ю некоторые элементы культуры китаицев и маньчжуров» .

Причисление тазов к удэгейцам в официальных документах и публикациях, по обоснованному мнению В.А. Тураева, объясняется политическими причинами: вначале связанными с культом личности И.Ф.

Сталина, а затем — с территориальными притязаниями Китая к территории Приморского края111.

В 1970-е годы комплексным изучением культуры тазов стал заниматься Ю.А. Сем. Ему предстояло ответить на ряд вопросов, связанных с происхождением этноса, изучить его традиции, этнокультурные контакты и другие проблемы. Ю.А. Сем в конце 1970-х годов в своей рукописи подготовил ответы на все эти вопросы. Однако по политическим причинам его труд остался не опубликованным и ныне в виде полного научного отчета по проблеме исследования хранится в

112 архиве Института истории . В этом отчете Ю.А. Сем основное внимание уделил традиционному хозяйству и материальной культуре тазов. Наряду с этими компонентами традиционно-бытовой культуры, он освещает и вопросы этнической истории тазов, а также касается и проблемы их этногенеза.

Важность этнографического исследования тазов заключается в том, что Ю.А. Сем при описании хозяйства и материальной культуры этого народа приводит обширный терминологический материал. Этот материал при тщательном анализе может подсказать вывод, насколько сильно тазы подверглись влиянию китайского языка, а сравнение материалов, относящихся к материальной культуре и хозяйству тазов, удэгейцев, нанайцев и других аборигенов Нижнего Амура, позволяет говорить о их самобытности.

В 1993 г. исследование Ю.А. Сема было переработано В.А. Тураевым и опубликовано в виде проблемной статьи113. Большой заслугой В.А. Тураева является то, что он обнародовал ряд проблем, связанных с тазами, и поставил вопрос перед официальными органами государственной власти, о придании этому народу статуса

1 14 самостоятельного этноса

Наряду с правильной постановкой проблемы, трудно согласиться с В.А. Тураевым, который, также как и С.К. Патканов, утверждает, что в 1897 г. удэгейцы в количестве 245 чел. проживали на территории Ольгинского участка Южно-Уссурийского округа115. С.К. Патканов по своему незнанию объекта исследования, принял тазов за удэгейцев. Вслед за С.К. Паткановым эту же ошибку допускает и В. А. Тураев.

Проблема этногенеза и этнокультурных контактов. Серьезное внимание этнической истории и проблеме этногенеза малочисленных народов Нижнего Амура и Сахалина, в том числе и удэгейцев, уделяют А.В. Смоляк116, В.В. Подмаскин и автор настоящего исследования. В работе «Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина»

Л.В. Смоляк на фоне этнического расселения удэгейцев показывает их родовой состав, анализирует основные родовые названия117 и отмечает

I 18 брачные связи удэгейцев с аборигенами Амура . В своем исследовании А.В. Смоляк определенное внимание уделяет и межэтническим контактам удэгейцев с аборигенами Нижнего Амура и русскими переселенцами со второй половины XIX до 20-х годов XX в.'19.

В другой этнографической работе — «Традиционное хозяйство и материальная культура народов Нижнего Амура и Сахалина» анализируются и сопоставляются элементы материальной культуры и хозяйства удэгейцев, нанайцев, ульчей, орочей и др. тунгусо-маньчжурских народов данного региона. Тема этого исследования послужила основой для частичного решения сложной проблемы этногенеза малочисленных народов Нижнего Амура и Сахалина. В этой и других работах А.В. Смоляк убедительно доказала, что в прошлом на

Амуре обитали автохтонные племена, которые с приходом тунгусов были

120 ассимилированы . От культуры древнейших аборигенов в языке удэгейцев сохранились только отдельные слова, которые не имеют ~ ~ —121 параллелей ни с нивхскои, ни с тунгусо-маньчжурской терминологией .

Слияние автохтонных племен с тунгусами способствовало появлению новой, так называемой нижнеамурской культуры и формированию нового этноса с преобладанием тунгусского компонента. При детальном анализе культуры аборигенов Нижнего Амура А.В. Смоляк выявила, что некоторые элементы традиционно-бытовой культуры удэгейцев, ульчей, нанайцев и др. КМНС тяготеют к культуре якутов, встречаются алтайские, тюркские, киргизские, монгольские и бурятские аналогии, что

122 свидетельствует о сложном процессе этногенеза исследуемых народов .

Исследования А.В. Смоляк, посвященные этногенетическим процессам досоветского периода, позволяют конкретизировать решение проблемы этногенеза отдельных народов Нижнего Амура и Сахалина и рассмотреть существенные изменения в экономике, социальном строе, увидеть перемены в материальной и отчасти в духовной культуре КМНС, в том числе и удэгейского этноса.

В 1989 г. автор диссертационной работы и В.В. Подмаскин для коллективного тома «История и культура удэгейцев» подготовили раздел «Пробема этногенеза и этническая история», в котором отражены многочисленные концепции разных исследователей досоветского и советского периодов123. Здесь авторы монографии рассматривают этногенез удэгейцев изолированно от тазов, потому что происхождение этих народов имеет разные этнические корни.

В 1989 г. В.В. Подмаскин опубликовал статью «Проблема этногенеза удэгейцев»124. Эта статья является прототипом вышеотмеченной коллективной работы, незначительно расширенной за счет добавления ряда фольклорных материалов, анализа декоративно-прикладного искусства, удэгейской музыки и этнокультурных контактов с другими народами. Поэтому в данной статье каких-либо новых идей, объясняющих или указывающих на происхождение удэгейцев, нет.

В 1990 г. была опубликована монография Э.В. Шавкунова, подготовленная на стыке археологии, истории и этнографии12'. В исследовании Э.В. Шавкунова проблема происхождения и формирования тунгусских народов Дальнего Востока решается на основе анализа материальной и духовной культуры чжурчжэней. Сопоставление полученных при этом результатов с данными письменных источников, этнографии и лингвистики, позволяет автору выделить пять этапов этнокультурного развития тунгусских народов Нижнего Амура и

Приморья. Каждый из этих этапов имел свои характерные особенности, отражавшие социально-экономические, этногенетические, политические, культурные и другие аспекты общественной жизни древних и

126 средневековых этносов .

Формирование удэгейского этноса Э.В. Шавкунов связывает с маньчжуро-удигэйским этапом, охватывавшем период с 30-х годов ХШ в. включительно по ХУП в. В этот период в результате господства монголов на Дальнем Востоке чжурчжэньский этнос был искусственно расчленен на несколько мелких и практически разобщенных этнических групп. В процессе длительного времени из этих осколков древних чжурчжэней в результате их слияния друг с другом и некоторыми соседними народами образовались удэгейцы, нанайцы, ульчи, орочи, маньчжуры и другие

127 этносы .

Изучение языка. В 1928 —1933 гг. среди анюйских, хорских и самаргинских удэгейцев работал Е.Р. Шнейдер, который за короткий срок изучил язык и быт народа. Знание языка позволило исследователю получить многие сведения по хозяйству, материальной и духовной культуре удэгейцев и принять участие в создании письменности для них. Под его руководством для удэгейского языка был разработан алфавит на латинской основе и выпущены первые (переводные) книги, учебники, словарь с грамматикой, которые до сих пор являются важным источником

128 при изучении истории и культуры удэгейцев .

В 1936 — 1937 гг., когда в соответствии с политикой советскою государства, вновь созданные языки народов севера переводили на русскую графику, удэгейский язык не был включен в этот процесс и

1 ?9 книгопечатание, как и обучение, на нем прекратились ~ . В 1937 г. Е.Р. Шнейдер вместе с группой североведов был необоснованно репрессирован и 8 января 1938 г. расстрелян130. После этого удэгейский язык не изучался почти 30 лет.

Наконец, в 1968 г. большое внимание удэгейскому языку уделил 0.11. Суник. Он относил его к южной группе тунгусо-маньчжурских языков и обоснованно считал, что этот язык не монолитен и по целому ряду лингвистических признаков разделяется на несколько говоров, объединенных в три диалектные группы: хорско-анюйскую, бикинско-иманскую и самаргинско-хунгарийскую. Грамматический строй -морфология и особенно синтаксис - в основном единые и общие для всех трех наречий удэгейского языка1 jl. Аналогичного мнения придерживался в 1984 г. и A.M. Певнов, когда проводил сравнительное исследование удэгейского и других языков народов Нижнего Амура132.

Изучением удэгейского языка занимались и сотрудники Ленинградского отделения Института этнографии, создавшие

133 двухтомный сравнительный словарь по тунгусо-маньчжурским языкам . Материалы этого словаря позволяют проводить этнокультурное сравнение национальной терминологии удэгейцев с другими тунгусо-маньчжурским и н ар о д а м и.

В 1998 г. исследования И.В. Кормушина показали, что удэгейский язык, наряду с эвенкийским, эвенским, солонским, негидальским и орочским языками относится не к южной, а к северной ветви тунгусо-маньчжурских языков. Его исследование в корне меняет взгляд на происхождение этноса, что и находит подтверждение в этнической истории народаЬ4.

Специальную статью по языковой ситуации хорских удэгейцев в 2000 г. опубликовал и М.И. Симонов. Здесь он дал только обзор употребления родного языка среди разных возрастных групп этноса и пришел к выводу, что удэгейский язык достиг ныне последней стадии своего существования135.

Духовная культура представляет собой особый компонент традиционно-бытовой культуры этноса, включающий в свой состав религиозные представления, верования, народное творчество, обряды, обычаи и др. аспекты, связанные с хозяйственной, социальной и семейной жизнью человека. Изучению ряда аспектов духовной культуры посвятили свои труды многие исследователи народов Нижнего Амура и Приморья. С

50-х годов XX столетия начинается детальный процесс интенсивного изучения декоративно-прикладного искусства удэгейцев и других народов Сибири и Дальнего Востока С.В. Ивановым. Ученый, анализируя изобразительное искусство народов Сибири, под историко-этнографическим углом рассмотрел орнаментальное искусство удэгейцев, которое является составной частью как материальной, так и духовной культуры. Он ввел в научный оборот неопубликованные материалы музейных фондов страны, касавшиеся особенностей национальной утвари, шаманских головных уборов, верхней повседневной и праздничной одежды удэгейцев136.

Особого внимания заслуживает монография С.В. Иванова «Орнамент народов Сибири как исторический источник», в которой автор рассмотрел многочисленные сюжеты национальных орнаментов народов Сибири и Дальнего Востока. Изучая отдельные элементы орнаментов, С.В. Иванов пришел к выводу, что их мотивы свидетельствуют о культурных и этнических связях удэгейцев с орочами,

I 3 7 ульчами, нанайцами и др. народами Нижнего Амура .

Исследования С.В. Иванова в области искусства аборигенов Сибири, Нижнего Амура и других регионов Дальнего Востока продолжил его ученик — Н.В. Кочешков. В 1990-е годы, опираясь на разработки Л.С. Букатовой1'8, Э.Н. Осокиной1"'9 и др. исследователей и используя многочисленные музейные предметы быта и хозяйственной деятельности, он основательно изучил декоративное искусство народов Нижнего Амура и Сахалина. Особое внимание при этом ученый уделил декоративно-прикладному искусству удэгейцев. Исходя из исследуемых материалов, Н.В. Кочешков пришел к выводу, «что в искусстве удэгейцев несравнимо больше своеобразия», чем у нанайцев, ульчей и других аборигенов

140 региона .

Работы С.В. Иванова и Н.В. Кочешкова не потеряли своей актуальности и в наши дни, потому что среди удэгейцев всех территориальных групп началось общественное движение за сохранение и развитие национальной культуры. Материалы и рекомендации ученых могут оказать удэгейцам большую помощь в деле возрождения национального искусства и воссоздания многих предметов хозяйственного и домашнего обихода.

В 1970-е годы изучением проблемы хореографии народов Нижнего Амура и Приморья, в том числе и удэгейцев, занималась С.Ф. Карабанова141. В начале 1980-х годов Ю.И. Шейкин уделяет внимание изучению музыкального искусства удэгейцев142.

Однако наиболее важный вклад в изучение духовной культуры удэгейцев внес В.В. Подмаскин. Он посвятил изучению духовной и частично материальной культуры этноса почти 30 лет. В его исследованиях проблема сохранения и развития культуры удэгейцев не ставится, однако все его материалы исподволь отражают эти проблемы.

При исследовании тех или иных проблем В.В. Подмаскин не всегда делает точные выводы в заключительной части своих работ. Так, при рассмотрении времяисчисления удэгейцев и описании хозяйственного календаря, он подчеркивает, что традиционный народный календарь отражает духовную культуру удэгейцевllb. В принципе можно считать и так, но хозяйственный календарь веками использовался в большей степени в хозяйственных целях. К числу важных исследований относится и работа «Удэгейская народная метрология». Здесь В.В. Подмаскин, исследуя различные меры расстояния, глубины рек и высоты деревьев и гор, различные объемы жидких и сыпучих материалов, подмечает, что народная метрология полностью связывается с хозяйственной деятельностью народности: охотой, рыболовством, собирательством и домашним бытом144.

В.В. Подмаскин считается признанным знатоком народных знаний удэгейцев. На эту тему он защитил диссертацию и написал множество научных статей, показывающих разносторонние знания удэгейцев. В работах «Использование лекарственных растений и животных удэгейцами», «Народные знания удэгейцев о флоре», «Знания о фауне у народов Нижнего Амура и Сахалина в XIX — XX вв.» автор показывает разносторонние знания народа о растениях и животном мире окружающей природы, об использовании удэгейцами промысловой продукции в медицинских целях143. Эти сведения могут быть использованы в деле возрождения народной медицины удэгейского населения Нижнего Амура и Приморья. Не менее важную роль в деле возрождения и сохранения традиционной культуры удэгейцев могут сыграть и другие его опубликованные статьи, а также архивные

146 материалы .

Некоторые аспекты духовной культуры этноса изучались и автором диссертационного исследования147. К ним следует отнести такие аспекты: мировоззрение удэгейцев148, номенклатура родства149, имена и топонимы удэгейцев130, погребальная обрядность151, развитие удэгейского шаманизма132, культ животных13"' и другие проблемы, отражающие духовный и материальный мир удэгейского этноса.

Материальная культура и хозяйство удэгейцев. Эти компоненты традиционной культуры удэгейцев особо привлекали В.К. Арсеньева и его последователей. В годы своей научной деятельности В.К. Арсеньев большое внимание уделяет сбору данных по материальной и духовной культуре удэгейцев, орочей и тазов. В работе «Этнологические проблемы на востоке Сибири» он дает сравнительный материал по одежде, средствам передвижения, постройкам и духовной культуре удэгейцев и орочей. Аналогичные данные есть и в сообщении «Наши американоиды», сделанном В.К. Арсеньевым 8 июня 1916 г. на публичном заседании Общества русских ориенталистов. Кроме этого, здесь же имеются очень подробные указания на места расселения удэгейцев и орочей. Небольшие, но очень важные материалы об одежде, погребениях, шаманских атрибутах и т.д. имеются в работе, посвященной, главным образом, духовной культуре удэгейцев134.

Занимаясь вопросами хозяйственной деятельности удэгейцев, В.К. Арсеньев особое внимание уделил охоте на соболя, от добычи которого зависело не только благосостояние семьи удэгейца, но, порой, и дальнейшее ее существование. В своих работах исследователь детально описал орудия труда и способы добычи соболя155, отметил верования удэгейских охотников156, уделил внимание характерным особенностям национальной охоты и подчеркнул, «что для туземцев звероловство является столь же необходимым средством к жизни, как и рыболовство. Без соболевания они будут терпеть такую же нужду, как и земледельцы, которым запретили бы обрабатывать землю»'37.

Небольшие сведения по материальной культуре удэгейцев встречаются и у норвежского путешественника Фритьофа Нансена. Путешествуя по Дальнему Востоку, в 1914 г. он посетил музеи городов Владивостока и Хабаровска. Там Нансен обратил внимание на средства передвижения удэгейцев, орочей, нанайцев и др. народов южной части Дальнего Востока и отметил, что они имеют сходные формы, а удэгейские и нанайские охотничьи нарты с загнутыми спереди и сзади полозьями наиболее устойчивы и приспособлены для передвижения по

15 8 труднопроходимой тайге, чем нарты народов Сибири

В 1937 г. появляется обобщенная работа К.М. Мыльниковой-Форштейн, где на основании данных языков удэгейцев, нанайцев, ульчей, орочей, негидальцев и др. впервые использовались лингвистические и этнографические материалы в единстве. Она детально рассмотрела развитие водных средств передвижения народов Нижнего Амура и по материалам лодок — долбленок сделала попытку реконструировать древнюю историю речного судоходства аборигенов бассейна Амура и Сибири139.

После исследований К.М. Мыльниковой-Форштейн изучение культуры удэгейцев по причине репрессивных мер против североведов, имевших свой особый взгляд на национальную политику советского государства, было прекращено. Оно возобновилось вновь только в конце 40-х — начале 50-х годов XX столетия.

Для изучения хозяйства, материальной и духовной культуры удэгейцев определенное значение имеют повести удэгейского писателя Джанси Батовича Кимонко «Зарево над лесами» и «Красное знамя»160. Эти работы впоследствии были объединены в повесть «Там, где бежит Сукпай»161. В этой повести Д.Б. Кимонко отразил национальные особенности своего народа: охотничий быт и нравы, а также описал средства передвижения, ознакомил читателя с национальной одеждой, пищей, постройками и др. материалами. Наряду с этим, Д.Б. Кимонко уделяет огромное внимание жизни лесных охотников и их борьбе за выживание в суровых условиях Уссурийской тайги. В процессе своей жизни удэгейцы постоянно сталкивались с лесными пожарами, наводнениями и др. природными катаклизмами. Особенно страшными для удэгейцев были голод и заразные болезни, от которых, — как писал Кимонко, — «на каждом кочевье оставались под навесами из тальника свежие могилы»162.

Б.М. Дулин, изучая творчество Д.Б. Кимонко, писал: «В этом произведении через судьбу удэгейского мальчика, а затем юноши Джанси, через судьбу его семьи и семей других удэгейцев автор показал жизнь своего народа. Автор в повести не посторонний наблюдатель, а активный участник всех событий. То, о чем он рассказывает, он пережил и почувствовал сам. Поэтому его произведения отличаются правдивостью, достоверностью и искренностью».163

Для фундаментального труда «Народы Сибири», изданного в 1956 г., С.В. Иванов в соавторстве с М.Г. Левиным и А.В. Смоляк написали раздел «Удэгейцы», в котором была освещена традиционная культура, хозяйство и быт народности, а также отражены социалистические преобразования в материальной и духовной жизни удэгейцев164.

В конце 50-х — начале 60-х годов XX столетия важный вклад в изучение проблемы культурного развития удэгейцев внес В.Г. Ларькин. В своих работах он рассматривает поселения и постройки, одежду, пищу, средства передвижения, орудия труда и домашнее производство удэгейцев. При описании традиционно-бытовой культуры он широко использовал свои полевые наблюдения и материалы досоветских исследователей'63.

В 1961 г. вышел из печати «Историко-этнографический атлас Сибири», где сотрудниками сектора Сибири Института этнографии АН СССР (Ленинград) были решены сложные и разнообразные задачи. Исследователи выявили и систематизировали огромный этнографический материал по всем народам Дальнего Востока. Историко-этнографический атлас Сибири содержит сведения о жилищах, одежде, средствах передвижения и шаманских атрибутах удэгейцев'66. Этот труд представляет значительный интерес для специалистов, изучающих этническую историю и культуру малочисленных народов Дальнего Востока, в том числе и удэгейцев.

В 1971 г. Е.Д. Прокофьева, используя материалы музеев страны, обобщила их в работе «Шаманские костюмы народов Сибири». Здесь Е.Д.

1 67

Прокофьева уделила внимание и одежде удэгейских шаманов . Автор в краткой форме описала некоторые элементы шаманского облачения и указала, что удэгейские шаманы имели два шаманских костюма, которые использовались при лечении больных, проводах души умершего в загробный мир и т.д. Сопоставляя шаманские костюмы разных народов,

Е.Д. Прокофьева пришла к выводу, что наплечная одежда шаманов воссоздает образ птицы. Головные уборы почти у всех народов отражают образ зверя — оленя, лося или изюбра168. Она подчеркнула, что изучение шаманского костюма того или другого народа способствует пониманию его происхождения, потому что по шаманской одежде можно судить о степени культурного или этнического влияния соседних народов.

В 1974 г. публикуется небольшая работа по средствам передвижения удэгейцев В.В. Подмаскиным. В статье «Удэгейские лодки» автор отражает характерные особенности изготовления удэгейских лодок и их использование в охотопромысловом и рыболовецком хозяйстве169.

Определенный вклад в изучение хозяйства и материальной культуры удэгейцев внес и автор диссертационного исследования. В статьях, посвященных материальной культуре и хозяйству этноса, подробно рассматривается одежда, водные средства передвижения170, пища и утварь171, поселения и постройки172, охотопромысловая 1 деятельность и др. аспекты традиционно-бытовой культуры. Характерная особенность этих публикаций заключается в том, что в текстах приводится этническая терминология, относящаяся ко многим элементам традиционной культуры удэгейцев, и значительный сравнительный материал с другими КМНС Нижнего Амура и Приморья, что часто позволяет делать выводы этногенетического характера.

Социально-экономические, политические и культурные аспекты этноса. Эти проблемы отражались в работах многих российских исследователей второго этапа изучения истории и культуры удэгейцев.

В работе В.К. Арсеньева «Краткий географический очерк Уссурийского края» и брошюре «Лесные люди удэхейцы», которые явились кратким содержанием задуманного В.К. Арсеньевым, но так и не опубликованного труда «Страна удэхе», сосредоточены не только сведения по материальной культуре удэгейцев, но имеются и значительные материалы по их экономическому и социальному положению. Здесь указываются причины вымирания некогда очень многочисленного этноса. К социальным причинам, приводившим к вымиранию удэгейцев, В.К. Арсеньев относил многочисленные заразные болезни (оспа, корь и др.), которые распространялись среди удэгейцев с появлением в крае русского населения и китайских отходников. «Особенно сильно свирепствует среди них оспа, от которой они вымирают очень быстро. В течение нескольких суток от целого стойбища не остается ни одного человека»174, — писал исследователь. К экономическим причинам вымирания удэгейцев В.К. Арсеньев относил высокие цены на привозные продукты питания и предметы быта и резкое сокращение рыбы в реках, пушного и копытного зверя в тайге. Иначе говоря, «расход не стал уравновешиваться с приходом»173 — подчеркивал он.

В.К. Арсеньев считал, что для решения проблемы выживания удэгейцев им необходимо оказывать регулярную медицинскую помощь и приучать их «заниматься огородничеством, а на рыбную ловлю, и в особенности на охоту и соболевание, смотреть как на подспорье к хозяйству»176. Здесь же исследователь обращает внимание и на отрицательное отношение русского и китайского населения к национальной культуре удэгейцев: «все, что было дорого и свято для них, — писал В.К. Арсеньев, — как, например, шаманство, могилы предков, — все это подверглось осмеянию со стороны пришельцев»177.

Наряду с этим русские и китайцы демонстрировали свой образ жизни и внедряли в быт аборигенов элементы своей культуры путем торговых или хозяйственных отношений. Таким образом, под напором русского и китайского населения национальная культура стала претерпевать изменения у анюйских, хунгарийских и особенно у бикинских, иманских и приморских удэгейцев. «Эти последние (удэхе) подверглись влиянию культур, надвинувшихся на них с запада, и только те, что жили в глубине гор и лесов, куда китайцы и русские не успели еще

178 проникнуть, сохранили в большой чистоте свои обычаи и нравы» . — Писал В.К. Арсеньев.

Этнографическую деятельность В.К. Арсеньева очень высоко оценивал Л.Я. Штернберг, который отмечал, что он более обстоятельно,

Г - 179 чем кто-либо другой из предыдущих исследователей, изучил удэгейцев . После исследований В.К. Арсеньева социальными и экономическими проблемами отечественные исследователи не занимались вплоть до конца 40-х годов.

В 1948 г. появляется статья К. Майбогова «Возрожденные народности Приморья». В ней автор отмечает большие социальноэкономические изменения в жизни удэгейцев, орочей и тазов, а также указывает, что эти народы в годы советской власти были спасены от голода, болезней и физического вымирания180.

В конце 1950-х годов проблемам социально-экономического развития удэгейцев особое внимание стал уделять В.Г. Ларькин. В статьях исследователя, посвященных этой проблеме, сосредоточены разносторонние сведения по истории социалистического преобразования хозяйства и развития культуры этноса. Он, учитывая принцип партийности, уделил определенное внимание кооперативной политике советского государства, рассмотрел вопросы коллективизации и показал позитивные достижения в экономике и культуре удэгейцев за 40 лет 181 советской власти .

В работах В.Г. Ларьки на, отражающих советский этап истории удэгейцев, хотя и прослеживается архивная достоверность, все социально-экономическое и культурное развитие этноса рассматривается только с положительной стороны, это развитие преподносится как величайшее достижение коммунистической партии. Он не подвергает критике решения советских и партийных органов власти даже в тех случаях, когда их деятельность не отражала интересы этноса. Однако, несмотря на это, исследования В.Г. Ларькина представляют большой интерес для историко-этнографической науки и позволяют проводить широкое сопоставление социально-экономических преобразований культуры удэгейцев с развитием культуры других народов тунгусо-маньчжурской группы.

В конце 1960-х годов В.А. Зибарев в своей монографии, посвященной советскому строительству у КМНС, скрупулезно показывает проблемы образования советской национальной государственности у малочисленных народов Севера, в том числе и удэгейцев. В ней детально освещаются создание национальных районов, укрепление и деятельность местных органов советской власти,

182 традиционного суда . В своей монографии В.А. Зибарев дает только высокую оценку деятельности органов советской власти в районах расселения коренного населения Нижнего Амура и Приморья. Не касаясь истиной проблемы ликвидации национальных советов в начале 1930-х годов, он утверждает, что к этому времени «система временного управления малых народностей уже изжила себя.», и что «для руководства социалистическим строительством в тайге и тундре нужны

183 были настоящие органы диктатуры пролетариата» . Несмотря на идеологическую направленность, исследование В.А. Зибарева является важным и незаменимым источником при написании истории и отражении культуры малочисленных народов Севера, в том числе и удэгейцев.

В 1970 — 1980-е годы большой вклад в историю изучения коренного населения Приамурья, в том числе и удэгейцев, внес В.И. Бойко. В своих трудах, посвященных социально-экономическому и культурному развитию народов Нижнего Амура, повышенное внимание исследователь уделяет вопросам управления, развитию традиционного и современного хозяйства. Он определяет ценностные ориентации в области материальной и духовной культуры, рассматривает вопросы

184 миграции и урбанизации народов Нижнего Амура . Исследуя культуру аборигенов Нижнего Амура, В.И. Бойко в конце 1980-х годов выделяет проблемы социально-экономического и культурного развития и предлагает ряд мер по их практическому решению. Здесь же исследователь уделяет внимание вопросам методологии и методам исследования культуры малочисленных народов Севера183.

В конце 1980-х годов сведения, отражавшие все компоненты традиционно-бытовой и современной культуры удэгейцев, были обобщены и сведены в единую коллективную монографию «История и культура удэгейцев». Коллектив авторов, одним из которых является и автор данного диссертационного исследования, ставил своей задачей показать единый процесс исторического и культурного развития этноса более чем за 120 лет и выделить ряд проблем, имевших важное значение в условиях советского периода.

Большое внимание в монографии уделено исследованию этногенеза и этнической истории удэгейцев, традиционному хозяйству, материальной и духовной культуре и впервые комплексно рассмотрены вопросы их национального, общественно-политического и социально

186 экономическоо развития, быта и культуры советского периода .

Публикацией коллективной монографии «История и культура удэгейцев» был завершен второй этап историко-этнографического изучения этноса.

Третий этап изучения удэгейцев начинается с 1990 г. Он охватывает последние годы советской власти и последующее время постсоветского периода.

В 1990-е годы изучением языка удэгейцев занимались И.В.

Кормушин и М.И. Симонов, искусство удэгейцев изучал Н.В. Кочешков. Определенное внимание традиционно-бытовой и современной культуре удэгейцев уделялось З.П. Соколовой, A.M. Паничевым, В.А. Тураевым и др. исследователями. Однако многоплановым изучением удэгейцев преимущественно занимались В.В. Подмаскин и автор диссертационного исследования.

В постсоветский период В.В. Подмаскин изучал проблемы духовного развития удэгейцев и их народных знаний, отчасти отражавших материальную культуру и особенности традиционного

187 хозяйства . Исследования В.В. Подмаскина, касавшиеся разных тем, показывают трудную жизнь удэгейцев и их постоянную борьбу за сохранение и развитие культуры в XIX — XX столетиях. Любая тема, освещенная исследователем, в той или иной степени отражает историю народа, его материальную и духовную культуру, язык и социальную психологию этноса. Венцом исследований В.В. Подмаскина стали две монографии по духовной культуре удэгейцев. Одна из монографий посвящена исследованию традиционных знаний этноса о природе и человеке со второй половины XIX в. до наших дней. Автор на основе своих полевых материалов показывает характерные особенности удэгейских охотников, рыболовов и собирателей, их особое мировоззрение о флоре и фауне, человеке, народной медицине, педагогике, пространстве и времени. Познания этноса, как справедливо считает исследователь, были направлены на активное освоение окружающего мира и отражали деятельность человека в борьбе за свое

188 существование . В другой монографии В.В. Подмаскин рассматривает народные знания, касавшиеся традиционной культуры этноса, современный образ жизни, и культурное строительство удэгейцев в годы советской власти189.

Изучением традиционной культуры и проблем этнокультурного развития удэгейцев в последние годы советской власти и последующее время постсоветского периода занимался также и автор диссертационного исследования. Учитывая слабые стороны коллективной монографии «История и культура удэгейцев», автор диссертации обращает определенное внимание на ряд аспектов традиционно-бытовой культуры, отражавших определенные процессы этнокультурных и этногенетических контактов удэгейцев с другими народами190. Кроме того, с конца 1980-х — по 1990-е годы автор диссертации большое внимание уделял проблемам социально-экономического и культурного развития удэгейцев. Одна из первых статей, опубликованных на этом этапе изучения удэгейцев, была посвящена общим проблемам этноса советского периода191. В круг отдельных вопросов вошли такие г 192 нерешенные проблемы, как кооперация и коллективизация этноса , социалистические преобразования в хозяйстве этноса193, развитие культуры194 и промыслов у соседних народов193 и др.

В начале 1990-х годов автор диссертации, принимая участие в борьбе за сохранение охото-промысловых угодий верхнего Бикина и Самарги, в своих публикациях заострил внимание на демографических, хозяйственных, социальных, экономических и территориальных проблемах удэгейцев и других аборигенов Нижнего Амура и Приморьяиб. Большое внимание было уделено росту национального самосознания удэгейцев19, и российскому законодательству, отражающему

198 определенные интересы КМНС постсоветского периода .

В 1996 г. автором диссертационного исследования была опубликована монография по материальной культуре удэгейцев. В этой работе сконцентрированы многочисленные материалы не только досоветских и советских исследователей, но и полевые материалы автора, собранные полученные от удэгейцев во время полевых исследований среди удэгейцев разных территориальных групп. Здесь подробно описываются традиционные и современные поселения и постройки, одежда и украшения, пища и утварь, сухопутные и водные средства передвижения. Также в монографии сосредоточены и материалы, отражающие схожесть культур удэгейцев и народов Нижнего Амура, что свидетельствует о схожем процессе этнокультурного развития аборигенов исследуемого региона199.

Итогом 30-летнего изучения культуры удэгейцев явилась вторая монография автора диссертационного исследования, посвященная истории социально-экономического и культурного развития удэгейцев. Это монографическое исследование отражает традиционное и современное хозяйство, материальную и духовную культуру народа за 150 лет его этнической истории200. Следует заметить, что структура этой монографии и ее основное содержание составили основу настоящего диссертационного исследования.

В 1997 г. появляются два коллективных исследования, посвященных комплексному изучению бассейна р. Бикина. Здесь, наряду с описанием географических условий и выявления биологического разнообразия и определения ресурсного потенциала территорий традиционного природопользования коренного населения Приморского 201 края , имеется и разработка В.А. Тураева по социально-экономическим и культурным проблемам удэгейцев202.

В коллективной монографии «Экосистемы бассейна реки Бикин» В.А. Тураев в своем разделе уделяет внимание коренному населению бассейна Бикина в связи с использованием этой территории в хозяйственных целях. Природопользование аборигенов В.А. Тураев разделяет на три периода: 1) период традиционного природопользования (до середины XIX в.); 2) период хищнического колониального природопользования (вторая половина XIX — конец 20-х годов XX вв.); 3) период регулируемого ведомственного природопользования (начало

1930-х — конец 1950-х гг.). В этой работе относительно подробно производится анализ индивидуальной традиционной деятельности аборигенов в области охоты, рыболовства и собирательства, а также уделяется внимание природопользованию аборигенов в условиях колхозов. Далее, В.А. Тураев отмечает, что с 1960 и по конец 1980-х годов начинается этап «ликвидации традиционного природопользования». Этот этап характеризуется интенсивным промышленным строительством, вырубками лесов, широкомасштабной добычей полезных ископаемых и т. д., что в комплексе отрицательно отразилось на экологической ситуации в районах расселения аборигенов края203.

В коллективной монографии «Бикин.» В.А. Тураев, наряду с известными материалами о расселении и численности удэгейцев, их миграции и ассимиляции, выдвигает свою концепцию сохранения традиционных основ в современном образе жизни малочисленных народов. Разнородные элементы образа жизни аборигенов Приморья он разделяет на три группы: 1) традиционные; 2) формационные и 3) социально-пространственные. Традиционные элементы образа жизни аборигенов возникли в процессе формирования этносов. К формационным элементам В.А. Тураев относит все то, что еще совсем недавно рассматривалось, как «социалистический образ жизни». Четкого определения термина третьей группы — «социально-пространственные» элементы образа жизни аборигенов — нет. В.А. Тураев не дает такого определения, а только объясняет, что это элементы, «обусловленные своеобразием местожительства населения, природно-климатическими и хозяйственно-бытовыми факторами»204. Подобное объяснение термина третьей группы, на наш взгляд, с успехом можно применить и к термину первой группы. Традиционный образ жизни тоже обусловлен и своеобразием местожительства аборигенов, и природно-климатическими условиями, и хозяйственно-бытовыми факторами.

В 1998 г. в книге З.П. Соколовой, посвященной типологии и классификации жилищ народов Сибири и Дальнего Востока, определенное внимание уделяется и жилым постройкам удэгейского этноса. Здесь выявлены категории жилых построек, определены критерии классификации и типологии жилищ в соответствии с таежно-лесотундровой областью, населяемой не только тунгусо-маньчжурскими этносами, но и многими другими аборигенами Сибири, Приамурья и Приморья203.

В издательстве ДВО РАН в 1998 г. A.M. Паничев опубликовал монографию «Самарга: прошлое, настоящее, будущее»206. В книге представлена информация по истории, экономике и природно-ресурсному потенциалу бассейна р. Самарги, дается оценка экономического развития территории расселения самаргинских удэгейцев с учетом ее природно-ресурсных и экологических возможностей. Рассматривая возможность развития бассейна Самарги, A.M. Паничев предлагает создать здесь комплексное предприятие по заготовке и переработке недревесных ресурсов (ягод, грибов, корня элеутерококка и др.), по добыче и переработке продукции охотничьего и рыболовного промыслов, по заготовке и переработке древесины для местных нужд. Уделяется

207 оольшое внимание также развитию туризма

Культура удэгейцев в зарубежной литературе освещена слабо и тенденциозно. В годы советской власти изучением истории, материальной и духовной культуры народностей Нижнего Амура и Приморья занимались этнографы и историки из Германии, Англии и США. К категории первых ученых мы относим Ф. Альберта и М. Гавация, которые, не вдаваясь в политические вопросы, опубликовали свои изыскания по истории и культуре удэгейцев. Наибольший интерес представляет монография Ф.А. Дербека «Лесные люди удэхе (исследования по Амурскому и Уссурийскому краям)», изданная на немецком языке под псевдонимом Фридрих Альберт. Однако, как сообщает сам автор, он использовал в книге не только собственные полевые записи, собранные в начале XX столетия среди удэгейцев Нижнего Амура и Приморья во время совместной экспедиции с В.К. Арсеньевым, но и многие рукописные и опубликованные материалы В.К. Арсеньева208.

Ф. Альберт не разграничивал удэгейцев и орочей, а относил их к одному народу, поэтому его работа по сравнению с трудами В.К. Арсеньева, в которых достаточно полно отражены хозяйство, материальная и духовная культура удэгейцев, не является шагом вперед, хотя в ней и содержится немало ценных описаний элементов традиционной культуры.

Проблемами духовной культуры удэгейцев занимался М. Гаваций. В статье «К вопросу о разветвлениях на шаманском столбе сибирского народа «Удихе», посвященной религиозным представлениям удэгейцев, он пришел к выводу, что удэгейцы своим происхождением обязаны скотоводческим племенам Азии209. В культуре удэгейцев действительно прослеживается определенное влияние скотоводческих народов (монголов и тюркоязычных этносов), но предложение М. Гавация о происхождении удэгейцев от этих племен принять трудно: автором настоящего исследования и В.В. Подмаскиным убедительно доказано, что, хотя население Нижнего Амура и Приморья многокомпонентное, оно формировалось преимущественно на основе древних культур, г 210 аборигенных для данного региона .

Общими проблемами истории и культуры народов Дальнего Востока занимались и англо-американские этнологи. В течение длительного времени они уделяли значительное внимание теме развития малочисленных народов Севера при советской власти. Во многом это было связано с научным и практическим интересом к альтернативному, по сравнению с западными странами, пути изменения жизни этих народов. «Однако, — как отмечает один из российских исследователей, изучающих западную историографию, — вплоть до недавнего времени существовали взаимная отчужденность и противостояние отечественной и западной историографии. В условиях противоборства двух общественных систем тема преобразований у народов Севера России несла значительную политико-идеологическую нагрузку, что негативно сказывалось на ее изучении как со стороны западных ученых, так и со стороны советских исследователей211».

По мнению Е.Г. Демидовой, англо-американские этнологи разделяются на либеральных и реакционных ученых212. С точки зрения коммунистической идеологии те исследователи, которые писали только положительно о национальной политике Советского Союза, относились к либеральному направлению, а тех, кто критиковал эту политику, считали реакционными историками. В свою очередь политики США и Англии не одобряли деятельность ученых, которые усматривали положительные стороны в национальной политике СССР, и приветствовали тех, кто освещал национальную политику Советского Союза только с отрицательной стороны. Отсюда следует, что политики социалистического и капиталистических государств использовали историко-этнографическую науку и ученых в идеологических целях, поэтому они поощряли их борьбу друг против друга, и преследовали тех ученых, которые выражали иное, чем их взгляды, мнение.

Против разделения англо-американских исследователей на либеральных и реакционных ученых выступает Ю.В. Корчагин, который в специальной монографии утверждает, что в основе этого разделения

213 лежит идеологический критерий J. Рассматривая проблему разделения англо-американских этнологов на либеральных и реакционных, можно согласиться с мнением Ю.В. Корчагина, но можно выразить и несогласие в этом вопросе. Дело в том, что сам Ю.В. Корчагин признает разделение англо-американских ученых на два лагеря. Одни из них выражали согласие с национальной политикой советской власти и приветствовали социалистические преобразования в культуре народов Севера России, а другие отмечали только недостатки в этих преобразованиях и считали, что советская власть этими преобразованиями преследует свои политические и определенные корыстные цели214.

Так называемое, с точки зрения советской науки, либеральное направление ученых сформировалось в годы Великой Отечественной войны, к представителям которого относили К. Ламонта, О. Латтимора и В. Манделла. Эти ученые пытались разобраться в причинах успеха советской национальной политики и огромного авторитета советского государства среди пробудившихся народов Азии. Поэтому они отмечали в основном положительные стороны советской политики и указывали на те огромные трудности, которые стояли на пути преодоления культурной и хозяйственной отсталости коренного населения Дальнего Востока. Так, например, В. Манделл серьезным препятствием для всестороннего развития народностей советского Дальнего Востока считал низкий уровень образования и охотничье-кочевое хозяйство, доставшиеся в наследство советской власти от старого строя213.

Отмечая многие трудности, англо-американские историографы либерального направления объективно показали процесс развития народов Севера и дали объективную оценку советскому государству в деле решения национального вопроса в довоенный период. В книге «Народы Советского Союза» К. Ламонт писал, что советскому правительству «удалось установить полное равенство среди малочисленных народов и национальностей СССР>> . Отмечая изменения в сознании коренных народностей юга Дальнего Востока, он пришел к выводу, что эти народы впервые за всю историю своего существования почувствовали себя по-настоящему равноправными

217 гражданами страны

В условиях «холодной войны» между СССР и капиталистическими странами «представители либерального направления — В. Манделл, О. Латтимор, К. Ламонт, опубликовавшие свои работы о народах Дальнего Востока преимущественно перед началом войны и на ее протяжении, — отмечает Е.Г. Демидова, — вынуждены были замолчать или изменить темы исследований». Некоторые из них «были обвинены в антинациональной деятельности и занесены в «черные списки». Обвинению подвергся О. Латтимор, предстал перед сенатской комиссией В. Манделл: его заподозрили в принадлежности к коммунистической партии. Члены комиссии пытались доказать участие В. Манделла в шпионаже в пользу Советского Союза, однако вынуждены были у j g отказаться от вымышленного обвинения из-за отсутствия фактов»" .

По мнению советских историков, к числу реакционных англоамериканских ученых относились У. Коларц, Стефан и Этель Данн, Сэттон Уотсон, В. Вуценич и другие, которые преследовали цель доказать, что Советский Союз и его национальная политика не могут служить образцом для подражания. В книге «Народы советского Дальнего 1 9

Востока»" У. Коларц, рассматривая проблемы национального строительства в СССР, в третьей главе, посвященной малочисленным народам Дальнего Востока, обратился к периоду довоенного формирования советской национальной политики и подверг его критике. Он доказывал, что политика Советского правительства по отношению к дальневосточным народам не была продуманной и планомерной, а поиски этнографами и органами советской власти форм и методов национального строительства, часто характеризующегося противоречивостью, он относил к неспособности большевиков решить эту проблему.

Однако в этом вопросе У. Коларц был не совсем прав. Как известно, особенности культурно-хозяйственного развития народностей Дальнего Востока требовали специфического подхода, выработки наиболее эффективных методов помощи коренным народам в преодолении отсталости во всех сферах социально-экономической и культурной жизни. Для достижения этих целей при Президиуме ВЦИК был образован Комитет содействия народностям северных окраин (Комитет Севера), в его работе приняли участие крупные партийные деятели и этнографы, хорошо знавшие народы Севера. У. Коларц признавал положительную роль комитета во всестороннем развитии КМНС, но все же считал, что большевики в Комитете Севера видели «инструмент экономической эксплуатации территорий Севера Дальнего Востока»220.

Несмотря на противоречивое толкование деятельности Комитета

Севера и других вопросов национальной политики Советского государства 1920 — 1930-х годов, у Коларца имеются и удачные предсказания о будущем малочисленных народов Севера. Так, например, он обоснованно утверждал, что в 1950-е годы в СССР интенсивно началась нивелировка национальных культур, которая приведет к созданию единой нации «советско-русского типа», вследствие чего народности Дальнего Востока будут принесены в жертву большим советским нациям и в первую очередь русскому народу. Он предсказывал, что удэгейцы «забудут свой язык и вскоре исчезнет последний из них», а «Джанси Кимонко — первый и последний

22 1 удэгейский писатель» . Е.Г. Демидова — одна из представителей дальневосточных историографов — считает, что У. Коларц глубоко ошибался, потому что среди удэгейцев имеется много специалистов с высшим и средним специальным образованием, есть среди них ученые, врачи, учителя, а удэгейская литература пополнилась произведениями

222

Валентины Тунсяновны Кялундзига и Николая Семеновича Дункая .

На наш взгляд, к сожалению, У. Коларц во многом оказался прав. Высокий уровень образования — показатель социального, а не национального статуса. В наши дни удэгейцы, за исключением только старых людей, не знают своего языка, не знают и нюансов своей культуры. Практически после смерти Д. Кимонко у удэгейцев не появилось своих писателей. Н.С. Дункай, хотя и пишет об удэгейцах, но не может считаться удэгейским писателем, потому что он по национальности нанаец. В какой-то мере на звание удэгейского писателя может претендовать В.Т. Кялундзига, но уровень ее образования (10 классов) и несколько небольших рассказов об удэгейцах пока еще не соответствуют высокому статусу писателя.

Таковы основные историко-этнографические данные, касающиеся истории изучения культуры удэгейцев, охватывающие досоветский, советский и постсоветский периоды и отраженные в трех этапах историко-этнографического изучения удэгейского этноса.

Первый этап изучения удэгейцев (вторая половина XIX в. — 1906 г.) характеризуется накоплением материалов по этнографии удэгейцев, что позволяет говорить о своеобразии культуры этноса. Важным достижением этого этапа является обобщение накопленных этнографических материалов об удэгейском этносе в книге С.Н. Браиловского и разграничение родственных народов — орочей, удэгейцев и тазов.

Второй этап этнографического изучения удэгейцев (1906 — 1989 гг.) связывается с уточнением и появлением новых материалов о социально-экономическом и культурном положении удэгейцев в последние годы досоветского периода и годы советской власти. Разносторонние сведения, отражающие материальную и духовную культуру этноса, обусловили диахронную подачу материалов по определенным темам. Этот подход позволил наиболее полно осветить изученность этногенеза, традиционного хозяйства, материальной и духовной культуры этноса, проследить уровень развития удэгейцев в досоветский и советский периоды их истории, определить место традиционной культуры народа среди культур других аборигенов дальневосточного региона. Этот этап историко-этнографического изучения удэгейцев завершился обобщением материалов по культуре удэгейцев и публикацией коллективного тома «История и культура удэгейцев».

Третий этап истории изучения удэгейцев (1990 — 2000 гг.) преимущественно относится к постсоветскому периоду. В эти годы осуществлялось комплексное обобщение и изучение культуры удэгейцев, что нашло отражение в девяти опубликованных монографиях разных авторов. Характерной чертой этого этапа изучения культуры удэгейцев является то, что в большинстве случаев многие документы постсоветского периода еще не опубликованы, а в архивах пока не нашли своего места. Однако те материалы, которые имеются в государственных и общественных организациях, свидетельствуют о резком регрессе культуры этносов, массовом недовольстве аборигенов современной политикой и быстрым обнищанием рядовых жителей национальных сел.

Содержание диссертации. Исследование состоит из введения, трех хронологически обоснованных разделов, в общей сложности состоящих из восьми глав, заключения и приложения.

Заключение диссертации по теме «Этнография, этнология и антропология», Старцев, Анатолий Федорович

Заключение

Коренные малочисленные народы Нижнего Амура и Приморья представляют собой особую группу тунгусо-маньчжурских народов, у которых традиционно-бытовая культура имеет много общих черт. Удэгейцы по сравнению с нанайцами, ульчами, орочами и другими малочисленными народами исследуемого региона, несмотря на определенную общность их традиций, имеют и некоторые особенности, как в материальной, так и духовной культуре, что придает их жизни определенное своеобразие.

Этнокультурные процессы удэгейцев проходят через три основных периода социально-экономического, политического и культурного развития — досоветский, советский и постсоветский. Для каждого из этих периодов характерны свои этнические проблемы, решение которых требовало и требует от самих аборигенов, хозяйственных и социальных органов власти разных подходов, определенных физических усилий и материальных средств.

В досоветский период удэгейцы представляли собой разобщенные этнические группы, занимавшие определенные территории бассейнов рек Нижнего Амура и Приморья. Они обладали своим языком, имели своеобразное мировоззрение и представляли собой людей, основой жизнеобеспечения которых являлись охота, рыболовство и собирательство. Особенности хозяйственной деятельности, сопряженной с частыми перекочевками, обусловили неразвитость быта, низкий уровень развития хозяйства, несложные конструкции жилых построек, однотипность элементов материальной культуры и хозяйственной деятельности.

На этапе досоветского периода этнокультурного развития народов Дальнего Востока, в том числе и удэгейцев, наиболее актуальными были проблемы экономического благосостояния и выживания этносов. Эти проблемы, возникнувшие еще в глубокой древности, требовали от аборигенов решения наиболее важных задач, связанных с добычей продовольствия, строительством жилья, эффективной борьбой с болезнями, воспроизводством населения и т. д. Их решение осуществлялось в процессе трудовой деятельности трудоспособного населения каждой семьи аборигена.

В решении проблемы экономического благосостояния удэгейцев первостепенное значение имели охота, рыболовство и собирательство. В процессе этой деятельности удэгейцы получали не только разнообразные продукты питания (мясо, рыбу, ягоды, съедобные травы и т.д.), но и материалы для изготовления одежды, обуви и других нужд.

Традиционные виды хозяйства являлись основой жизнеобеспечения, как удэгейцев, так и других аборигенов региона. Опираясь на традиционный опыт ведения хозяйства и знания своего народа, приобретенные в процессе борьбы за существование, практически каждый абориген знал, когда и что надо делать, чтобы создать необходимые условия для продолжения жизни своей семьи, рода и в целом народа.

Продукция промыслов преимущественно носила натуральный характер и только с развитием товарно-денежных отношений она частично получила товарное значение. На продажу или обмен шли меха, корень женьшеня, а в начале XX столетия — в небольших количествах рыба лососевых. Развитие торговых отношений с другими народами, хотя и имело определенные отрицательные черты в экономике удэгейцев, все же было прогрессивным явлением, выразившемся в разложении родовых отношений и быстром социальном развитии этноса.

Этнические процессы, проистекавшие в традиционном хозяйстве этноса, свидетельствуют о частых переходах промысловиков от одного вида деятельности к другому. Таежная охота всегда сочеталась с рыболовством или собирательством. Вид и продолжительность хозяйственной деятельности аборигенов определялся сезоном, а также наличием в семье тех или иных продуктов питания.

Промысел пушного и мясного зверя требовал от охотника смелости, выносливости, больших знаний и терпения, гибкости ума и дара предугадать поведение животного. Эти и другие способности удэгейского охотника, позволявшие ему добывать зверя в любое время года и в нужном количестве, характеризовали его как умного и добычливого промысловика, способного кормить семью и близких родственников. Продукцию охотничьего промысла использовали в пищу, а провяленное и копченое мясо хранили на случай голодного времени. Аналогичные качества требовались и от рыбака, хорошо знавшего не только где и когда ловить рыбу, но и обладавшего терпением и хорошей реакцией при лучении рыбы с бата в ночное время.

Традиционные орудия труда, средства передвижения удэгейских охотников и рыболовов, приспособленные к местным условиям, были легкие, удобные, надежные в употреблении и полностью соответствовали уровню их культурного развития. Материальная культура удэгейцев находилась в полной зависимости от направления хозяйственной деятельности, а также физико-географических условий местности расселения народа. Она развивалась на протяжении веков не изолированно от других народов. Культурные взаимосвязи удэгейцев с нанайцами, орочами, ульчами и др. народами прослеживаются как по данным языков, так и по отдельным элементам материальной и духовной культуры.

В досоветский период поселения аборигенов Нижнего Амура и Приморья отличались большим разнообразием, обусловленным традициями народов, направлением хозяйственной деятельности и суровыми климатическими особенностями. Поселения рыболовецкого населения (нанайцы, ульчи, нивхи и др.) ставились вдоль реки, а охотопромысловые народы (орочи и удэгейцы) устраивали свои стойбища чаще в лесных падях.

Этнокультурные процессы, отражающие сохранение и развитие культурного наследия в материальной области, более всего проявляются в постройках, одежде, способах ее украшения, прическах и других элементах материальной культуры.

Специфика хозяйственной деятельности удэгейцев и физико-географические условия области расселения этого этноса предопределили все постройки, которые в зависимости от сезона и срока их использования являлись временными или постоянными. Временные (летние) поселения ставились в теплое время года, а зимние (постоянные) функционировали в холодное время.

Все постройки удэгейцев независимо от срока их использования делятся на наземные, полуподземные и свайные. По своей конструкции они разделяются на каркасные и срубные. По внешней форме и типу крыш представляют собой конические, полуцилиндрические (в форме рассеченного цилиндра), односкатные, двускатные и прямоугольные домики с двускатной крышей. Удэгейцы любую жилую постройку, кроме промысловых сооружений, называют словом джугди. Корень этого слова имеется как в северной, так и южной ветвях тунгусо-маньчжурской группы языков1.

Общая терминология для жилищ у большинства народов тунгусо-маньчжурской группы свидетельствует о схожести этнокультурных процессов, отражающихся в традиционно-бытовой культуре аборигенов Нижнего Амура и Приморья и их взаимных контактах.

Если занятия охотой или рыболовством требовали от удэгейца практических действий при добыче продуктов питания, то духовная культура выполняла как бы роль идеологического наставника, приучавшего людей с раннего возраста бережно относиться к окружающей природе, ее таежному и речному населению. Удэгейский охотник, думая о будущем, никогда не охотился в сопках рядом с жилищем, своим присутствием приучал животных к себе с той целью, чтобы в голодное время он мог найти пищу рядом с домом. Ни один охотник никогда не истреблял все стадо животных, например кабанов, даже если ему представлялась такая возможность. Он всегда давал возможность уйти самке и самцу, чтобы те произвели потомство. Такое отношение к животному миру закреплялось и неписаными законами удэгейцев, запрещавшими бесцельно убивать животных и делать запасы мяса больше, чем могли потребить члены семьи или рода. За бесцельное убиение зверя, как считали все аборигены Приамурья и Приморья, людей могли наказать даже добрые духи.

Необходимые навыки по традиционному хозяйству, общественным и семейным отношениям удэгейцы получали в семье от своих родителей и старших родственников. Старшие в семье обучали подрастающее поколение с раннего возраста выживать в условиях дикой природы, добывать пищу, охотиться, рыбачить, уважительно относиться к людям, беречь их труд, заботиться о стариках, бережно относиться к природе и т. д.

Каждый член удэгейского общества, повинуясь закону природы, преследовал цель завести семью и иметь потомство. Приоритет в создании семьи принадлежал мужчине, который не мог ее создать без определенных знаний номенклатуры родства, чтобы не нарушить какой-нибудь родовой обычай или закон. Знания номенклатуры родства также гарантировали жизнь удэгейцам, в противном случае, в прошлые времена, за нарушение запретных связей мужчин и женщин у иманских и бикинских удэгейцев практиковался остракизм или смертная казнь: провинившихся закапывали живыми в землю.

Характерной особенностью традиционного удэгейского общества была коллективная взаимовыручка, которая являлась гарантом жизни как одиноких сородичей, так и больших групп. Общественные отношения удэгейцев являлись отражением родового принципа: "один за всех, все за одного". Исходя из этого, каждый член общества в голодный период или во время военных столкновений не только мог рассчитывать на помощь других, но и сам оказывал ее сородичам. Этот принцип позволял сохранять жизни людей в самое трудное для удэгейцев время.

Во второй половине XIX в. в общественной жизни удэгейцев происходят значительные внутриэтнические изменения, отразившиеся на ослаблении культурно-бытовой однородности этноса. С развитием хозяйства и товарных отношений родовые связи нарушились. Удэгейские семьи меньше стали нуждаться в коллективной поддержке, отделялись от своих родов и селились на территориях, неподвластных роду. Все это привело их к созданию территориальных общин, состоящих из людей разных родов. Однако и в условиях территориальных общин удэгейский народ сохранял принцип коллективности и взаимовыручки, что давало возможность выживать в тяжелое время самым слабым, старым и больным людям. Одновременно с внутриэтническими процессами в культуре удэгейцев прослеживаются и межэтнические процессы, отражающие разносторонние контакты с другими народами и взаимное обогащение этнических культур.

Досоветский период этнической истории и культуры удэгейцев характеризуется массовым появлением в непосредственной близости от аборигенов российских переселенцев и китайских отходников. С появлением русских и развитием землепашества в крае быстро стали исчезать леса, древесина которых использовалась для строительства селений, промышленных предприятий и других нужд. Массовая раскорчевка и вырубка лесов в окрестностях русских селений сопровождались частыми лесными пожарами. В связи с этими причинами промысловые звери (изюбр, лось, кабан, соболь и др.) стали мигрировать в необжитые людьми районы. Вслед за зверем уходили и удэгейцы, потому что охота для них была одним из основных источников существования.

Таким способом вытеснение аборигенов из традиционных мест обитания наблюдалось почти по всему Нижнему Амуру и Приморью. "И это происходило без всякого кровопролития и видимого насилия, напротив, — о отмечал И.А. Лопатин, — вполне мирным путем, постепенно и незаметно" .

Появление инонационального населения в районах обитания аборигенов привело к сокращению добычи пушного и копытного зверя, закабалению аборигенов со стороны китайских и других торговцев. Все это пагубно отражалось на экономическом благосостоянии удэгейцев.

Одновременно с российскими переселенцами в Уссурийском крае оседали и китайцы, которые, размещались в непосредственной близости от коренного населения, занимались звероловством, скупкой пушнины, добычей женьшеня и т д.

Китайцы, как представители наиболее цивилизованного народа, быстро поставили местных жителей в экономическую зависимость. И.П. Надаров отмечал, что орочоны (удэгейцы) являются не только вечными должниками у китайцев, но находятся у них и в крепостной зависимости. "Я готов даже сказать, — подчеркивал исследователь, — что орочоны состоят в рабстве у китайцев" . Этот факт подтверждал и В.К. Арсеньев в начале XX столетия4.

Этнокультурные процессы, отражающие изменения в хозяйстве и культуре удэгейского общества, свидетельствуют о неразвитых этнических отношениях и слабых экономических связях удэгейцев с другими народами.

На этапе досоветского периода этнической истории удэгейцев проблема сохранения традиционной культуры на первом плане стояла только у иманских, бикинских и отчасти приморских удэгейцев, которые, попав под влияние китайских отходников, стали утрачивать этнические традиции в материальной и духовной культуре.

Иманские и бикинские удэгейцы заимствовали от китайцев огородничество, сельскохозяйственный инвентарь, некоторые национальные блюда и способы их приготовления, бытовые орудия труда, утварь и т. д. Все эти бытовые и хозяйственные заимствования аборигенов обусловили процесс распада их традиционной материальной и духовной культуры.

Многие удэгейцы с малых лет впитывали в себя китайский язык и частично заимствовали даже элементы китайской духовной культуры. Все это отрицательно отражалось в развитии культуры: удэгейский язык засорялся терминологией китайского, в быту использовались их орудия труда и т. д.

Влияние китайцев на аборигенное население в XIX столетии было очень сильным. От брачных связей нанайских и удэгейских женщин с китайскими мужчинами появилась особая этническая группа людей, с сильным влиянием китайского языка, смешанной хозяйственной деятельностью, с трансформированной на китайский лад духовной культурой и т. д. Эту группу людей сами же китайцы не относили к своему народу, а называли их Дацзы или Тадзы, что означает "кровосмешанный народ". Русские переселенцы и исследователи упростили это имя до термина "Тазы".

Вплоть до 1990-х годов считалось, что тазы являются частью удэгейского этноса, подвергшегося сильному влиянию со стороны китайцев. Однако, как показывает исследование Ю.А. Сема и автора диссертационной работы, это далеко не так. Тазы - самостоятельный народ, сформировавшийся преимущественно в процессе смешанных браков китайцев и женщин нанаек. Тазы имеют свою традиционную культуру и свой язык, основанный на одном из диалектов китайского этноса. В наши дни этническая группа тазов проживает в с. Михайловке Ольгинского района Приморского края.

Пример образования этнической группы тазов свидетельствует, что при тесных хозяйственных, семейных, бытовых и других контактах малочисленных народов с народами более высокого культурного уровня, вся традиционная культура менее развитых народов подвергается большим изменениям, вырождается или полностью исчезает.

Особой сложностью отличаются этнокультурные процессы в сфере социально-экономического и культурного развития удэгейского этноса в условиях советской власти.

Более 80 лет тому назад Россию потрясли сильнейшие политический и экономический кризисы, связанные с последствиями октябрьской революции и гражданской войны внутри страны и за ее пределами. В те годы были прерваны хозяйственные связи организаций, не работали или были разрушены промышленные предприятия, процветали безработица, бесхозяйственность и т. д. Все это отрицательно отражалось на материальном благополучии населения всей России. Не в лучшем положении оказались и аборигены Дальнего Востока, которые, лишившись связей с торговцами, влачили нищенское существование и не были способны содержать себя за счет традиционного хозяйства.

Жизненно важные социальные и экономические проблемы коренного населения Дальнего Востока, начиная с 1923 г., стали центром внимания советских органов власти и партии большевиков, принимавших конкретные меры по оказанию практической помощи аборигенам северных окраин.

Первая экономическая помощь, оказанная в 1924 — 1925 гг. удэгейцам, ульчам, нанайцам и др. коренным народам Приамурья продовольствием и боеприпасами, стала практическим спасением удэгейцев и др. местных жителей от длительной голодовки и вымирания. Этот исторический факт нашел отражение в национальной литературе народов Дальнего Востока и не опровергается даже аборигенами 5.

На первом этапе социалистического строительства партийные и советские органы страны поставили перед собой задачу не только обеспечить аборигенов продовольствием и товарами первой необходимости, но и научить их производить товары хотя бы для собственного потребления.

Экономические и культурные преобразования среди народов Нижнего Амура и Приморья были поставлены на научную основу и включены в единую программу социалистического строительства в стране. Опираясь на выводы исследователей, что традиционное хозяйство аборигенов не в состоянии обеспечить им высокий прожиточный уровень, советские органы решение экономической проблемы народов северных окраин видели в создании на их территории коллективных промысловых хозяйств, промышленных предприятий и внедрении в их быт сельского хозяйства, что и было осуществлено за рекордно короткие сроки.

Процесс преобразования хозяйства и культуры аборигенов края начался с укрепления органов советской власти в отдаленных стойбищах. Одновременно начался и процесс административного территориального деления Нижнего Амура и Приморья на национальные районы. Этот процесс сыграл большую роль в консолидации аборигенного населения и его этнокультурном развитии. Практически для каждого этноса был создан свой национальный район: у нанайцев — Нанайский район, у ульчей — Ульчский, у удэгейцев — районы в свое название включали гидронимы рек и топонимы территорий, на которых проживали аборигены. Одновременно создавались и туземные органы управления, подчиненные своей деятельностью русским райисполкомам.

Однако практика показала, что одновременное существование туземных и русских сельских Советов на одной территории стало приводить к противоречивым решениям туземных и русских органов власти. Это не вписывалось в единую систему органов управления советского государства, поэтому туземные Советы в начале 30-х годов были ликвидированы.

Ликвидация туземных Советов официальными органами власти объяснялась отсутствием у аборигенов "политической пролетарской базы". На самом же деле функционирование туземных Советов параллельно с русскими сельскими Советами являлось свидетельством существования национальной проблемы. Ее разрешение требовало от советских органов особой национальной политики и больших знаний о культуре и особенностях народов Севера, которых у советских чиновников не было. Поэтому проще было прикрыть туземные Советы, чтобы избавиться от решения данной проблемы. Таким образом, закономерный процесс правовой защиты интересов народов Севера и ее возможного перерастания в систему и структуру социалистического самоуправления "был остановлен и прерван в середине 30-х годов, а затем оказался на протяжении нескольких десятилетий замороженным"6.

Ликвидация туземных органов управления явилась началом русифицированного преобразования национальных культур и всеобщей коллективизации хозяйства аборигенов Дальнего Востока. Направление деятельности коллективных хозяйств обсуждалось на общих собраниях и принималось самими аборигенами с той лишь разницей, что например, к любому направлению партийные и советские органы в качестве подсобного производства обязательно добавляли сельское хозяйство, а иманские и бикинские удэгейцы, ранее занимавшиеся растениеводством, сами избрали сельское хозяйство в качестве основной деятельности. Однако советские и партийные руководители, не учитывая промысловых склонностей и этнических особенностей удэгейцев, поставили их в один ряд с русским крестьянством, требуя от аборигенов масштабного развития сельскохозяйственного производства. В конечном итоге это привело к развалу сельскохозяйственного направления в удэгейских колхозах.

Внедрение коллективного сельского хозяйства и индивидуального огородничества в жизнь удэгейцев сопровождалось большими трудностями, связанными с нежеланием старшего поколения работать на земле. За отказ от работы в колхозе допускалось моральное насилие над личностью вплоть до политического поражения в избирательных правах. Колхозное движение и производство было поднято молодыми людьми, которые в наши дни, став прадедами, с гордостью вспоминают времена прошлых лет.

При всех недостатках колхозного строительства внедрение сельского хозяйства в жизнь удэгейцев было единственно правильным решением советских и партийных органов, потому что в 1920 — 1930-е годы аборигены края за счет охоты и рыболовства жить не смогли бы, а внедрение в их быт сельского хозяйства и дальнейшее его развитие явилось важным фактором в решении проблемы развития этнической экономики народа.

Тот факт, что удэгейцы всех территориальных групп в наше время с успехом выращивают многочисленные сельскохозяйственные культуры, содержат домашних животных, делают запасы овощей на весь год, без которых в наши дни они терпели бы такую же нужду, как и 70 лет назад, является ярким доказательством верной государственной политики тех лет.

Промышленное рыболовство, внедренное в жизнь самаргинских удэгейцев, несмотря на ряд положительных результатов, по экономическим причинам не оправдало себя, поэтому с конца 1950-х годов удэгейцы вновь стали заниматься охотничьим промыслом вначале в условиях охотопромыслового колхоза, а затем госпромхоза.

Охотопромысловое направление удэгейских колхозов развивалось относительно стабильно и не вызывало у мужчин отрицательных эмоций по поводу коллективного труда. За счет умелой организации социалистических соревнований между охотниками некоторые удэгейцы добывали пушных и копытных зверей в несколько раз больше, чем отводилось по плану. Однако в процессе этого гигантского труда удэгейцы кроме похвальных грамот от общественных организаций состояния себе не сделали, а количество многих промысловых зверей в тайге сократили до минимума, что стало отрицательно сказываться на материальном благосостоянии удэгейцев конца 1950— начала 1960-х годов.

В конце 1950-х годов во всех регионах Нижнего Амура и Приморья, где обитали аборигены края, из-за неразумной хозяйственной деятельности были подорваны основы национального рыболовства и охотопромысловой деятельности. Все добывающие хозяйства требовали не только экономической, но и организационной перестройки, при которой были ликвидированы все колхозы удэгейцев и созданы промыслово-хозяйственные предприятия.

Государственно-промышленные хозяйства — госпромхозы явились новым этапом в развитии охотничьего хозяйства. Деятельность госпромхозов развивалась не только в области добычи даров тайги (охота на животных, сбор ягод, орехов и др.), но и переработки дикоросов. В условиях госпромхозов изменился социальный статус аборигенов края: из колхозного крестьянства они перешли в категорию рабочих с ежемесячной выплатой заработной платы. Улучшился быт удэгейских охотников за счет массового строительства охотничьих избушек, снабжения промысловиков медикаментами и продовольствием; была налажена лицензионная добыча зверя, увеличилась заработная плата и т.д. С переходом хорских удэгейцев в 1967 г. в систему госпромхоза "Лазовского" удэгейцы всех территориальных групп стали заниматься только охотой и другой промысловой деятельностью. Однако в госпромхозах Нижнего Амура и Приморья не всегда учитывались национальные особенности удэгейцев, а со стороны руководителей некоторых хозяйств стала наблюдаться дискриминация коренного населения.

В годы советского периода наиболее уязвимой оказалась материальная и духовная культура малочисленных народов Дальнего Востока. В результате численного превосходства русского населения аборигены Нижнего Амура и Приморья почти полностью утратили свою традиционную духовную и материальную культуру и национальный быт. В процессе ассимиляции в жизни аборигенов утвердился русский язык, вошла в моду европейская одежда, появилось много смешанных браков, изменилась система воспитания подрастающего поколения7. Таким образом, у всех малочисленных народов региона повсеместно и одновременно возникла проблема сохранения и развития национальных культур.

Изменения в материальной и духовной культуре аборигенов края, в том числе и удэгейцев, советские органы государственной власти относили к большой победе политического курса коммунистической партии, которая преследовала цель — для всех народов России установить единую культуру, ликвидировать понятие о национальностях и создать "новую историческую общность — советский народ". И несмотря на то, что было достигнуто определенное единообразие советской культуры и декларативным путем объявлена общность советского народа, универсальной культуры, единого советского народа не только не получилось, наоборот, это привело к распаду Советов на ряд национальных государств.

В конце советского периода у аборигенов края под влиянием русских общественных деятелей и некоторых ученых ДВО РАН наметился рост национального самосознания и понимания борьбы за свои права. Удэгейцы первые из всех малочисленных народов Нижнего Амура и Приморья начали ее против ведомственных органов за сохранение ТТП от массовых рубок леса.

Противостояние ответственным органам советской власти и ведомствам показало, что многие советские и партийные работники, руководители ведомств и министерств, начиная от Совета Министров РСФСР и СССР и кончая руководителями краев, не соответствовали занимаемой должности. Это были люди, равнодушные и далекие от национальных проблем не только аборигенов страны, но и вообще народов России и национальных республик.

Итоги советского периода этнокультурного развития удэгейцев ознаменовались повсеместным внедрением в жизнь удэгейцев медицинских учреждений. Советские медики за короткий срок ликвидировали многие заразные заболевания, что привело к сокращению смертности и повышению рождаемости. В годы советской власти определенной высоты достиг культурный и общеобразовательный уровень народа; получила развитие культурно-просветительная работа, повсеместно распространились учреждения социальной инфраструктуры и т. д.

Вместе с этими положительными чертами появились и негативные: удэгейцы лишились национального языка, возродить который уже практически невозможно, наблюдается значительная ассимиляция среди аборигенов края. На фоне исчезновения традиционной материальной и духовной культуры распространяется общеевропейская, меняется отношение к национальным ценностям, к близким родственникам, исчез принцип взаимопомощи, "расцвел" личный карьеризм отдельных аборигенов и т. д.

Иначе говоря, мы имеем на арене истории этнического общества уже не тех "лесных людей", о которых в свое время писал В.К. Арсеньев. Это совершенно другой народ, который уже никогда не согласится жить в дымных шалашах, кочевать по таежным рекам, обходиться без электричества, стиральных машин, телевизоров, моторных лодок, автомобилей и др. техники.

Этнокультурные изменения аборигенов Нижнего Амура и Приморья постсоветского периода отразились как в хозяйственном, так и в общественном, культурном и политическом развитии. Повсеместно стали функционировать ассоциации малочисленных народов Севера и другие общественные организации, под руководством которых аборигены России повели борьбу за свои права. Однако в ряде случаев лидеры аборигенов России и Дальневосточного региона, используя сложную социально-экономическую обстановку, сложившуюся среди аборигенов, спекулируют на трудностях, вымогают у государства средства вместо того, чтобы их зарабатывать самим.

Сотрудники Тихоокеанского института географии ДВО РАН по вышеуказанному поводу писали: "Если он (народ — А.С.) не способен изыскать средства для своего выживания, то, сколько бы ему ни давали в целях благотворительности, все будет распылено. Вслед за этим он будет уже требовать все время постоянных подачек, считая, что ему они положены по статусу. Население приобретает навыки попрошайничества и иждивенчества"8.

Современное российское правительство, несмотря на огромные финансовые трудности отпускает средства на сохранение и развитие национальных культур: строительство жилья, проведение национальных праздников и т. д., но они не всегда используются по назначению. Кроме этого, некоторые лидеры, прикрываясь работой в ассоциациях, преследуют личные цели, делают карьеру, забывая о тех, кто и зачем выдвинули их на передний рубеж.

Первостепенной задачей лидера является не считаться важной особой, недоступной для сородичей, а быть первым во всех делах, быть во главе своего народа, указывать ему выход из трудного состояния и т.д. Однако в настоящее время в удэгейском обществе настоящего лидера нет. Потому что они только на словах ратуют за сохранение своей культуры, а в конкретных делах проявляют глубокую пассивность9. Некоторые коренные жители считают, что возрождение национальной культуры зависит от государства и местных органов власти. Однако это не так, даже самые лучшие законы, направленные на сохранение культуры народов Севера, не решат проблему, если это решение не станет делом рук самих аборигенов.

Итоги постсоветского периода этнокультурного развития удэгейцев наглядно показывают, что все достижения в области образования, здравоохранения и культуры за последние годы практически ликвидированы рыночными отношениями. В техникумах и вузах сократилось число студентов, медицинское обслуживание опустилось на низкий уровень, стали появляться болезни, которыми удэгейцы не болели десятки лет, снизилась рождаемость аборигенов, и все эти социальные недостатки проявляются на фоне массовой безработицы среди аборигенов края, процветающей нищеты и голода. В таких социально-экономических условиях трудно говорить о сохранении традиций и мечтать о возрождении культуры.

Комплексное исследование проблем этнокультурного развития удэгейцев за постсоветский период свидетельствует, что все постановления Государственной думы, Государственные программы социально-экономического и культурного развития КМНС, Указы Президента России, направленные на развитие КМНС в большей мере носят политический, декларативный характер, рассчитанный на зарубежную "публику". Именно по этой причине рекомендации ученых не воспринимались и не учитываются в практической жизни ни краевыми, ни правительственными органами власти. До сих пор за аборигенами края не закреплены ТТП. Исконные места обитания аборигенов, богатые лесом, продают на конкурсной основе лесопромышленным организациям, которые продолжают развивать свое производство в ущерб экономическим и моральным интересам аборигенов края. И главное, при наличии конкретных законов, отражающих интересы КМНС, никто из руководителей за их нарушение не привлекался к ответственности, потому что ни в одном из законов не предусмотрено наказание руководящих кадров за их невыполнение или искажение.

Рассуждая о возрождении национальных культур и в первую очередь о сохранении самих людей, академик А.П. Окладников писал: "Ныне живущие охотничье-рыболовецкие народности Севера, стоящие у истоков пробуждения творчества, причастны к мировым достижениям культуры так же, как и другие народы планеты. Для нас вопрос состоит не в том, сохранить или нет самобытную культуру северных народов, их культурное наследие, а в том, как лучше сделать это в условиях, с одной стороны, натиска НТР и с другой — тенденции к интернационализации культур"10.

Проблема сохранения и развития культуры удэгейцев, остро возникшая в годы советской власти, в наши дни требует дифференцированного подхода. Сохранение старых традиций для удэгейцев и др. аборигенов края — благородная миссия, направленная на возрождение национальной культуры аборигенов, всех национальных традиций, которые должны связываться с конкретной целью: для чего надо возрождать ту или иную традицию, и какова будет практическая или теоретическая польза от этого возрождения?

Нет сомнения, что традиции кровной мести, многоженства, уплаты калыма, обычая левирата, умерщвления незаконнорожденных детей, применение традиционных шалашей для рожениц и т. д. будут оставлены только в научной и художественной литературе, а в реальной жизни они должны быть навсегда забыты.

Массовая безработица, охватившая национальные селения удэгейцев и др. народов Севера, может быть ликвидирована только созданием новых и дополнительных предприятий, ориентированных на туризм, переработку продукции таежных промыслов, рыбы и леса. На наш взгляд, перспективным представляется создание в национальных селениях этнографических культурных центров (музеев под открытым небом)11, ориентированных на иностранный туризм.

Для создания этнографического культурного центра необходима специально отведенная территория, построенная традиционная этническая деревня с гостиничным и хозяйственным комплексами12. Главные офисы такого центра можно было бы создать в с. Красный Яр и Гвасюги, вспомогательные — в других селениях, объединив все это в своеобразное "Золотое этнографическое кольцо" Нижнего Амура и Приморья. Один такой этнографический комплекс обеспечил бы работой несколько десятков человек в каждом национальном селе. Этнографический комплекс мог бы вобрать под свою "крышу" в прошлом исчезнувшие, а ныне воссозданные традиционные постройки, национальную утварь, одежду и многие предметы национальной культуры.

Необходимо использовать и особенности территорий расселения аборигенов, создать соответствующую рекламу и ею заинтересовать не только российского, но и иностранного туриста. Например, в окрестностях с.

Санчихезы имеется три бывших культовых места, расположенных у скал и камней по р. Иману и Санчихезскому ключу. Об этих местах рассказывают легенды и предания, подкрепленные реальными событиями. Одно из них —■ об окаменевшем богочеловеке, показывающемся на глаза только хорошим людям. В действительности предание, оформленное иманскими удэгейцами в красивую сказку, отражает одно из интереснейших природных явлений: при удачном освещении солнечным светом скалы появляется лицо человека, о котором говорится в легенде13. На реке Бикин существует "плачущий" камень, предсказывающий изменение погоды. В верховьях Хора имеются древнейшие петроглифы и т.д.

Многие традиционные обряды и обычаи удэгейцев исчезли еще в годы советской власти, в наши дни вести речь о их сохранении невозможно, потому что изменилась социальная среда аборигенов, иной стала общественная, личная и семейная жизнь человека. В этнографических центрах их можно заново воссоздать, придав те формы и значение, которые имели место в XIX столетии.

Кроме этнографического культурного центра на ТТП аборигенов следует произвести учет природных ресурсов. "В сознание местного населения должно быть твердо внедрено точное знание общего количества имеющегося наличного ресурса и вытекающие из этого экономические, технологические и социальные возможности"14. В национальных селениях также необходимо создать цехи по переработке дикоросов, лесоперерабатывающие участки со столярными мастерскими, организовать мастерские по пошиву одежды, обуви и изготовлению национальных сувениров. Эти меры безработицу в селах, естественно, сразу не ликвидируют, но социальную напряженность снимут.

В 1990-е годы у аборигенов произошли такие негативные изменения, что на "экране" их исторического развития одновременно засветились не только бытовые, социальные, культурные и экономические проблемы, но и проблема выживания людей, поставившая, например, значительное большинство удэгейцев на грань исчезновения. В постсоветский период, который не имеет еще и десяти лет, аборигены края столкнулись с бесправием, абсолютной незащищенностью перед законом и произволом властей. Все это у аборигенов региона рождает апатию к жизни, безвыходность и отчаяние.

С целью выхода из социально-экономического и культурного кризиса, в котором оказались малочисленные народы Севера, необходимо не только возродить к деятельности промышленные предприятия в стране и регионах, но и ускорить разработку и принятие такого закона Российской Федерации, который бы запрещал государственным, акционерным, ведомственным и другим организациям иметь контрольный пакет акций на национальные предприятия КМНС. Необходим и закон, который бы запрещал продажу ТТП аборигенов ведомственным и др. организациям. В противном случае предприятия аборигенов и их ТТП быстро окажутся под влиянием людей, далеких от проблем КМНС, как это случилось в бассейне Самарги, где значительная часть территории продана "Тернейлесу" под вырубки лесов.

С учетом специфики отдаленных сел Нижнего Амура и Приморья от краевых и др. центров необходимо разработать и принять на государственном и краевом уровнях программу выживания, а затем и возрождения малочисленных коренных народов Севера. В программе должны быть указаны конкретные источники финансирования и ответственные лица за ее выполнение.

Подводя общие итоги социально-экономического развития аборигенов дальневосточного региона, в том числе и удэгейцев, можно заключить, что во все годы советского периода на фоне заметного прогресса в области политики, экономики и культуры наблюдается процесс, не учитывающий интересы местного населения. Аналогичная политика партийных и советских органов власти в других регионах страны вначале привела к конфликту советско-партийной системы со своими гражданами. Затем этот конфликт в начале 90-х годов завершился ликвидацией СССР и распадом единой страны на отдельные государства.

Удэгейцы прошли сложный этнокультурный путь развития. В досоветский период они были неграмотными, имели неразвитую экономику, слабо развитый быт, общественные и торговые контакты. В годы советского периода за короткий срок получили всестороннее развитие и, минуя промежуточные формационные стадии, стали равноправными членами индустриального общества. Однако при дальнейшем этнокультурном развитии по воле российских политиков вернулись в постсоветский "капитализм", но уже в другом этническом и социальном статусе. У молодых людей, рожденных от смешанных браков, появились новые антропологические черты, в их культуре утвердился инонациональный язык, заимствована, но до конца не воспринятая ими русская культура. Одновременно с этим аборигены продолжают сохранять национальные чувства и проявляют определенную ностальгию к своей традиционной культуре. Последняя черта характера многих аборигенов внушает определенные надежды, что народы Севера со временем преодолеют этнические кризисы, сумеют сохранить оставшееся и возродить некоторые забытые традиции национальной культуры. Трудно конкретно утверждать, что будет с аборигенами через несколько лет, можно только предвидеть, что на их выход из экономического, политического и культурного кризиса потребуются многие годы.

1 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: Материалы к этимологическому словарю. Л.: 1975. T.I. С.266 — 267.

2 Лопатин И.А. Гольды Амурские, Уссурийские и Сунгарийские. Опыт этнографического исследования // Записки ОИАК Владивостокского отделения ПОРТО. Владивосток: 1922.

Т. 17. С.43.

3 Надаров И.П. Северно-Уссурийский край. СПб.: 1887. С.114.

4 Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. Очерк историческо-этнографический //

Записки ПОИРГО. Хабаровск: 1914. Т. 10. Вып. 1. С. 163.

5 Вальдю А. Из мрака — к свету // Породнились на Амуре. Хабаровск: 1982. С. 10 — 44;

Кялундзига В.Т. Возрожденные к жизни // Там же. С. 160 — 174.

6Степанов В. Народности Севера: нужна последовательная политика развития // Партийная жизнь. М.: 1989. № 15 (август). С.55.

7 Смоляк А.В. Современные этнические процессы у народов бассейна Нижнего Амура // Преобразования в хозяйстве и культуре и этнические процессы у народов Севера. М.: 1970. С.278. о

Преображенский Б.В., Короткий A.M., Щербаков И.Ф. Стратегия выживания поселка Красный Яр. (Отчет по исследованию энергетики поселка Красный Яр). Владивосток: 1995. С.25 — 26.

9 Старцев А.Ф. Современное социально-экономическое положение коренных народов Приморского края // Культура Дальнего Востока России и стран АТР: Восток — Запад. — Науч. конф. 1994 г. (март). Владивосток: 1994. Выпуск 1. С.24.

10 По работе: Пика А., Прохоров Б. Большие проблемы малых народов // Коммунист. М.: 1988. № 16 (ноябрь). С.81.

11 Условные перспективы социально-экономического развития и возрождения традиций в культуре иманских удэгейцев в 2001 — 2005 гг. - См. Приложение 11.

12 Старцев А.Ф. Некоторые этнические проблемы народов Дальнего Востока (удэгейцы р. Бикин) // Демографические, экономические, социальные и культурные проблемы развития народов Дальнего Востока в условиях экономических реформ и демократических преобразований. М.: 1994. С.ЗЗ — 34.

13 Старцев А.Ф. Конец легенды // Красное знамя (г. Владивосток). 1971. 1 декабря.

14 Преображенский Б.В. и др. Стратегия выживания поселка Красный Яр. С.26.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Старцев, Анатолий Федорович, 2002 год

1. Монографии и книги

2. Лврорин В.А., Лебедева Е.П. Орочские тексты и словарь. Л.: Наука, 1978.264 с.

3. Алексеев А.И. Н.К. Бошняк и открытие Советской гавани. Хабаровск: Хаб. кн. изд-во, 1955. — 136 с.

4. Алпатов В.М. 150 языков и политика. 1917 — 1997. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. М.: ИВ РАН, 1997.— 190 с.

5. Алъкор (Кошкин) Я. Задачи культурного строительства на Крайнем Севере // Советский Север. 1934. № 3. С.45-50.

6. Альфтан В.А. Общий очерк движения 5 охотничьих команд 2-й В.- СПб. стрелковой бригады во время экспедиции по исследованию Уссурийского края летом 1894 года // Труды ПОИРГО за 1895 г. Хабаровск, 1896. С.1 — 20.

7. Аракча К.Д., Васильева Т.А. и др. Коренные народы России: самоуправление, земля и природные ресурсы. Обзор Законов и иных нормативных актов XIX — XX вв. М.: Издание Гос. Думы, 1995. — 48 с.

8. Арсеньев В.К. Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края. 1901 —- 1911 гг. Хабаровск: 1912.— 324 с.

9. Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. Очерк историческо-этнографический // Записки ПОИРГО. Хабаровск: 1914. Т. 10. Выпуск 1. — 203 с.

10. Арсеньев В.К. Шаманство у сибирских инородцев и их анимистические воззрения на природу // Вестник Азии. Харбин: 1916. Кн. 2 — 3. Выпуск 3839. С.335 —339.

11. Арсеньев В.К. Этнологические проблемы на востоке Сибири // Вестник Азии. Харбин: 1916. Кн. 2 — 3. Выпуск 38 — 39. С.50- 76.

12. Арсеньев В.К. Охота на соболя // Соч., Владивосток: Примиздат, 1947. Т.4. С.173 —214.

13. Арсеньев В.К. Лесные люди удэхейцы // Соч., Владивосток: Примиздат, 1948. Т.5. С.137 — 188.

14. Арсеньев В.К. Краткий географический очерк Уссурийского края (19011911 гг.) // Соч., Владивосток: Примиздат, 1948. Т.5. С.З — 110.

15. Арсеньев В.К. Малые народности // Соч., Владивосток: Примиздат, 1948. Т.5.

16. Арсеньев В.К. Зимний поход по реке Хунгари // Соч., Владивосток: Примиздат, 1949. Т.6. С.85 — 109.

17. Арсеньев В.К. Соболь и способы охоты на него в Уссурийском крае //Соч., Владивосток: Примиздат, 1949. Т.6. С. 153 — 177.

18. Арсеньев В.К. За соболями. (Скупщики пушнины на Дальнем Востоке) // Соч., Владивосток: Примиздат, 1949. Т.6. С. 178 — 193.

19. Арсеньев В.К. В дебрях Уссурийского края. М.: Изд-во географ, литературы, 1951. — 543 с.

20. Арутюнов С.А. Этнографическая наука и изучение культурной динамики // Исследования по общей этнографии. М.: Наука, 1979. С.24-60. Ю.Арутюнов С.А. Народы и культура. Развитие и взаимодействие. М.: Наука, 1989. —248 с.

21. Балицкий В.Г. Великий октябрь в судьбах малых народов Дальневосточного Севера СССР. Владивосток: ДВГУ, 1984. — 300 с.

22. Балицкий В.Г. От патриархально-общинного строя к социализму. (О переходе к социализму малых народов Северо-Востока РСФСР). М.: Мысль, 1969. — 222 с.

23. Бейклесс Дж. Америка глазами первооткрывателей. М.: Прогресс, 1969.- 408 с. (Перевод с английского З.М. Каневского).

24. Бикин: опыт комплексной оценки природных условий, биоразнообразия и ресурсов. Владивосток: Дальнаука, 1997.— 154 с.

25. Бичурин И. Статистическое описание Китайской империи. СПб.: 1842. Часть 2. — 322 с.

26. Бойко В.И. Социальное развитие народов Нижнего Амура. Новосибирск: Наука, 1977. — 280 с.

27. Бойко В.И. Социально-экономическое развитие народностей Севера. Программа координации исследований. Новосибирск: Наука, 1988. 320 с.

28. Браиловский С.Н. Тазы или удиЬэ: Опыт этнографического исследования (отдельный оттиск из журнала "Живая Старина"). СПб.: 1901.223 с.

29. Бромлей Ю.М. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. —412 с.

30. Бромлей Ю.М. Этнография наука о народах // этнографы рассказывают. М.:ИЭАНСССР, 1978.— 167 с.

31. Бромлей Ю.М. Современные проблемы этнографии (очерки теории и истории). М.: Наука, 1981. — 390 с.

32. Бромлей Ю.М. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. — 284 с.

33. Бошняк Н.К. Экспедиции в При-Амурском крае // Морской сборник, 1859. Т. 40. №3 (март). С.208 — 223.

34. Буссе Ф.Ф. Очерк условий земледелия в Амурском крае // Записки для чтения. СПб.: 1869 (август— декабрь). С.65 — 135.

35. ВальдюА. Из мрака — к свету//Породнились на Амуре. Хабаровск: Хаб. кн. изд-во, 1982. С.109 — 144.

36. Василевич Г.М. Типы обуви народов Сибири // Сборник МАЭ. M.-J1.: 1963. Т.21. С.З —64.

37. Василевич Г.М. Эвенки: Историко-этнографические очерки (ХУШ — начало XX в.). Л.: Наука, 1969. — 304 с.

38. Васильев В.П. История и древности восточной части Средней Азии от X до ХШ века, с приложением перевода китайских известий о киданях, чжурчжэнях и монголо-татарах. СПб.: 1857.

39. Васильев Б.А. Медвежий праздник // СЭ, 1948. № 4. С.78 — 104.

40. Васильевский Р.С., Окладников А.П. Изображение медведей в неолитическом искусстве Северной Азии // Звери в камне (первобытное искусство). Новосибирск: 1979. С.230 — 238.

41. Вдовин И. С. Очерки этнической истории коряков. Л.: Наука, 1973. — 303 с.

42. Венюков М.И. Обозрение реки Уссури и земель к востоку от нее до моря // Вестник РГО за 1859 год. СПб.: 1859. С. 185 — 242.

43. Венюков М.И. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии. Хабаровск: Хаб. кн. изд-во, 1970. — 238 с.

44. Воробьев М.В. Культура чжурчженей и государства Цзинь X в. 1234 г. М.: Наука, 1983.— 340 с.

45. Воробьев М.В. Чжурчжэни и государство Цзинь (X в. 1234 г.). Исторический очерк. М.: Наука, 1989. — 448 с.

46. Вострикова Г.Г., Востриков JI.A. Медицина народов Дерсу. Хабаровск: Хаб. кн. изд-во, 1974. Изд. 2-е, переработанное и дополненное. — 60 с.

47. Волкова Н.Г. Этническая история: содержание понятий // СЭ, 1985. № 5 С.16 —25.

48. Горский В. Начало и первые дни Маньчжурского дома // Труды членов Русской духовной Миссии в Пекине. СПб.: 1852. Т.1.

49. Гребенщиков А. Дальний Восток (исторический очерк) // Северная Азия. 1926. Кн. 5 —6. С.100 — 110.

50. Громов Г.Г. Источники и методы исследования этнографической науки // Этнография. Под ред. Ю.В. Бромлея и Г.Е. Маркова. М.: Высшая школа, 1982. С.26 —31.

51. Гурвич И.С. Некоторые проблемы этнического развития народов СССР // СЭ, 1967. № 5. С.62 — 77.

52. Гусева JI.H., Шавкунов Э.В. О происхождении одного орнаментального мотива у чжурчжэней // Новейшие археологические исследования на Дальнем Востоке СССР. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1976. С. 143 — 147.

53. Гутникова З.И., Дардымов И.В. Женьшень // Лекарственные растения Дальнего Востока. Владивосток: Дальневосточное кн. изд-во, 1970. —50 с.

54. Демидова Е.А. Культура народностей Нижнего Амура и Сахалина в буржуазной историографии. Владивосток: ДВГУ, 1987. — 96 с.

55. Демографические, экономические, социальные и культурные проблемы развития народов Дальнего Востока в условиях экономических реформ и демократических преобразований. М.: ИЭА РАН, 1994. — 316 с.

56. Диосэги В. Берестовая посуда у манджуро-тунгусов и методы ее изготовления. Будапешт: 1950. — 20 с.

57. Дулин Б.М. Писатель с берегов Сукпая (послевоенное творчество Джанси Кимонко) // История, социология и филология Дальнего Востока / Труды ДВФ СО АН СССР, серия историческая. Владивосток: 1971. Т.8. С.122 — 127.

58. Дункай Н.С. Удэгейские сказки // Скала сокровищ. Владивосток: Дальневосточное кн. изд-во, 1989. С.97 — 112.

59. Емельянов Е.Е. Северное побережье Приморья // Экономическая жизнь Дальнего Востока. Хабаровск: 1927. № 3. С. 185 — 208.

60. Ефимов В. Об улучшении быта орочон на Амуре // Труды 1У Хабаровского съезда, созванного Приамурским генерал-губернатором Д.И. Суботичем в 1903 г. Хабаровск: 1903. Доклад № 29. С. 152 — 153.

61. Жулев П.Н. Книга для чтения. Первый год обучения (на удэгейском языке). Л.: 1933.

62. Заика З.Г. Соблюдение национальных интересов как фактор национальной политики администрации Приморского края // Многонациональное Приморье: история и современность. Владивосток: ДВГМА, 1999. С.4 —9.

63. Зайцев А. Сотворение чуда // Нева: 1972. №7.

64. Зибарев В.А. Советское строительство у малых народностей Севера (1917 1932 гг.). Томск: Издат. Томск, универ., 1968. — 334 с.

65. Золотарев A.M. Родовой строй и религия ульчей. Хабаровск: 1939.

66. Иванов С.В. Орнамент народов Сибири как исторический источник // Труды ИЭ им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Новая серия. М.-Л.: 1963. Т.81. — 494 с.

67. Иванов С.В. Медведь в религиозном и декоративном искусстве народностей Амура // Сборник статей. Памяти В.Г. Богораза (1865 — 1936). М.-Л.: 1937.

68. Иванов С.В. Старинное жилище ульчей // Сборник МАЭ. М.-Л.: 1951. Т.13.С.60 —124.

69. Иванов С.В. Удэгейцы // Народы Сибири. Этнографические очерки. М.-Л.: АН СССР, 1956. С.831 — 843. — В соавт.

70. Иванов С.В. Элементы защитного доспеха в шаманской одежде народов Западной и Южной Сибири // Этнография народов Алтая и Западной Сибири. Новосибирск: Наука, 1978. С. 136 — 168.

71. Инородческое население по притокам Уссури: p.p. Бикину, Иману и Ваку // Труды ПОИРГО за 1895 год. Хабаровск: 1896. С. 3 — 40.

72. Исакова Н.В. Культура народов Севера. Философско-социалистический анализ. Новосибирск: Наука, 1989. — 208 с.

73. История и культура орочей. Историко-этнографические очерки. СПб: Наука, 2001.— 176 с.

74. История и культура ульчей в ХУП-ХХ вв. Историко-этнографические очерки. СПб: Наука, 1994.— 177 с.

75. История и культура удэгейцев. М.: Наука, 1989. — 190 с.

76. Историко-этнографический атлас Сибири. M.-JL: АН СССР, 1961.— 498 с.

77. Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Л.: ЛГУ, 1974.— 168 с.

78. Карабанова С. Ф. Танцы малых народов юга Дальнего Востока СССР как историко-этнографический источник. М.: Наука, 1979. — 144 с.

79. Керам К.В. Первый американец. Загадки индейцев доколумбовой эпохи. М.: Прогресс, 1979. — 336 с. (Перевод с немецкого М.В. Воронковской иH.А. Савинкова).

80. Киле Н.Б. Проблемы развития традиционных видов труда у народов Нижнего Амура // Социальные проблемы труда у народностей Севера. Новосибирск: Наука, 1986. С. 101—103.

81. Кимонко Д.Б. Зарево над лесами // Дальний Восток. Хабаровск: 1948. №1. С.66 —98.

82. Кимонко Д.Б. Красное знамя // Дальний Восток. Хабаровск: 1950. № 1. С.З —50.

83. Кимонко Д.Б. Там, где бежит Сукпай // Под полярными созвездиями. Якутск: Якутское кн. издат., 1987. С.301 — 431.

84. Козлов В.И. Национальности СССР: (этнодемографический обзор). М.: Статистика, 1975. — 264 с.

85. Кормушин И.В. Удыхейский (удэгейский) язык: Материалы по этнографии. Очерк фонетики и грамматики. Тексты и переводы. Словарь. М.: Наука, 1998,— 320 с.

86. Корчагин Ю.В. Народы Севера России в двадцатом столетии: процесс преобразований в западноевропейской и североамериканской историографии. СПб., — Петропавловск-Камчатский: КГПИ, 1994. — 286 с.

87. Косвен И.О. Авункулат // СЭ. 1948. № 1. С.З — 46.

88. Кочешков Н.В. Монгольская орнаментика и ее характерные особенности // Доклады по этнографии в Географическом обществе СССР. Л.: 1966. Вып. 4. Табл. 2, рис. 7. С.95 — 108.

89. Кочешков Н.В. Декоративное искусство народов Нижнего Амура и Сахалина XIX — XX вв. Проблемы этнических традиций. СПб.: Наука, 1995. — 150 с.

90. Кочешков Н.В. Исторические судьбы и современные проблемы коренных народов Дальнего Востока // Вестник ДВО РАН АН СССР, 1990. №3 (36). С.130—136.

91. Кочешков Н.В. Этнические традиции народного декоративногоискусства удэгейцев // Вестник ДВО РАН. 1996. № 2. С.57 — 70.

92. Кочешков Н.В. Тюрко-монголы и тунгусо-маньчжуры. Проблемы историко-культурных связей на материале народного декоративного искусства XIX- XX веков. СПб.: Наука, 1997. — 176 с.

93. Крейнович Е.А. Из истории заселения Охотского побережья. (По данным языка и фольклора эвенских селений Армань и Ола) // Страны и народы Востока. М.: 1979. Вып.20. Кн.4.

94. Крейнович Е.А. Нивхгу. Загадочные обитатели Сахалина и Амура. М.: Наука, 1973. — 496 с.

95. Кубанова Т. А. Ритуальная скульптура нанайцев (Из собрания музея). Каталог. Комсомольск-на-Амуре: Типография АПО им. Гагарина, 1992. — 178 с.

96. Кузакова Е.А. Их имена на первых букварях // Просвещение на Крайнем Севере. Л.: 1981. №19.

97. Кюнер Н.В. Китайские исторический данные о народах Севера // Уч. записки ЛГУ. Серия востоковедческих наук. 1949. № 98. Вып. 1. С.92 — 102.

98. Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, центральной Азии и Дальнего Востока. М.: Восточная литература, 1961. — 392 с.

99. Кялундзига В.Т. Возрожденные к жизни // Породнились на Амуре. Хабаровск: Хаб. кн. издат., 1982. С. 160 — 174.

100. Ларькин В.Г. К вопросу о тазах // КСИЭ им. Н.Н.Миклухо-Маклая. М.: 1959. Выпуск 31.

101. Ларькин В.Г. Удэгейцы: (Историко-этнографический очерк с середины XIX в. до наших дней). Владивосток: ДВФ СО АН СССР, 1958. — 36 с.

102. Ларькин В.Г. Орочи (историко-этнографический очерк с середины XIX в. до наших дней). М.: Наука, 1964. — 176 с.

103. Ларькин В.Г. Некоторые данные о родовом составе удэгейцев // КСИЭ им. Н.Н. Миклухо-Маклая. М.: 1957. Выпуск 27. С. 35 —41.

104. Ларькин В.Г. Из истории социалистического строительства среди удэгейцев // Дальний Восток за 40 лет советской власти. Комсомольск-на-Амуре: ДВФ СО АН СССР, 1958. С.432 — 451.

105. Ларькин В.Г. Этнографическое изучение иманских и хунгарийских удэгейцев // Труды ДВФ СО АН СССР им. В.Л. Комарова. Серия историческая. Саранск: 1959. Т. 1. С. 193 — 208.

106. Ларькин В.Г. Хозяйство и средства передвижения удэгейцев до установления советской власти // Труды ДВФ СО АН СССР им. В.Л. Комарова. Серия историческая. Саранск: 1959. Т.1. С.126 — 153.

107. Ларькин В.Г. Религиозные воззрения удэгейцев // Труды ДВФ СО АН СССР им. В.Л. Комарова. Серия историческая. Владивосток: 1961. Т.2. С.227 — 240.

108. Ларькин В.Г. Материальная культура удэгейцев до установления советской власти // Труды ДВФ СО АН СССР им. В.Л. Комарова. Серия ист. Благовещенск: 1963. Т.5. С.66 — 83.

109. Левин М.Г. О происхождении упряжного собаководства // СЭ, 1946. № 4. С.76 —80.

110. Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области // СЭ, 1955. № 4. С.З — 17.

111. Левин М.Г. Удэгейцы // Народы Сибири. Этнографические очерки. М.-Л.: АН СССР, 1956. С.831 — 843. — В соавт.

112. Лебедева Е.П. Расселение маньчжурских родов в конце ХУ1 и начале ХУП веков // Уч. записки ЛГУ. 1957. Т. 132.

113. Лопатин И.А. Лето среди орочей и гольдов // Общество изучения Амурского края. Владивосток: 1913.— 33 с.

114. Лопатин И.А. Гольды Амурские, Уссурийские и Сунгарийские: Опыт этнографического исследования. Владивосток: 1922. Т. 17.— 370 с.

115. Лопатин И.А. Орочи — сородичи маньчжур. Харбин: 1925.— 25 с.

116. МаакЛ.И. Путешествие по долине реки Уссури. СПб.: 1861. Т. 1. — 201 с.

117. Майбогов К. Возрожденные народности Приморья // Советское Приморье. Владивосток: 1948. № 6. С. 112 — 124.

118. Максимов А.Я. На далеком Востоке // Поли. собр. соч. СПб.: 1898. Кн.1. — 302 с.

119. Маргаритов В.П. Об орочах Императорской гавани. СПб.: 1888.

120. Мелихов Г.В. Маньчжуры на Северо-Востоке (ХУП в.). М.: Наука, 1974. — 248 с.

121. Михайлов Г. Экономические нужды инородцев западной части Уссурийского края // Труды 1У Хабаровского съезда, созванного Приамурским генерал-губернатором Д.И. Суботичем в 1903 г. Хабаровск: 1903. Доклад №25. С.129— 135.

122. Мнухина Р.С. Источниковедение истории нового и новейшего времени. М.: Высшая школа, 1970. — 328 с.

123. Моисеев Н.Н. Размышления о современной политологии. Политические науки: Новые проблемы. М.: 2000.— 211 с.

124. Моисеев Р.С. Экономические проблемы развития народов Севера России в переходный период. Петропавловск-Камчатский: ДВО РАН, 1999. — 216 с.

125. Моисеев Р.С. Некоторые вопросы управления развитием северных районов России в конце XX века. Петропавловск-Камчатский: ДВО РАН, 1999. — 83 с. (без приложения).

126. Мыльникова-Форштейн К.М. Развитие тунгусо-маньчжурской лодки по данным языка // Сборник статей Памяти В.Г. Богораза (1865 — 1936). М.-Л.: 1937. С.325 —348.

127. Мэн-да бэй-лу. Полное описание монголо-татар. Памятники письменности Востока. ХХУ1. М.: Наука, 1975. — 286 с.

128. Нагишкин Д. Большая беда // Амурские сказки. Хабаровск: Хаб. кн. издат., 1975. С.24 — 30.

129. Надаров И.П. Северно-Уссурийский край // Записки РГО. СПб.: 1887.Т.17. С. 73 — 165.

130. Надаров И.П. Очерк современного состояния Северно-Уссурийского края по результатам путешествия генерального штаба подполковника Надарова 1882/83 г. Владивосток: 1884. — 37 с.

131. Нансен Фритьоф. В страну будущего: Великий северный путь из Европы в Сибирь через Карское море. Магадан: Магаданское кн. издат., 1969.— 304 с.

132. Насекин. Корейцы Приамурского края. (Краткий исторический очерк переселения корейцев в Южно-Уссурийский край) // Труды ПОИРГО за 1895 г. Хабаровск: 1896.

133. Николаев С.И. Эвены и эвенки юго-восточной Якутии. Якутск: Якутское кн. издат., 1964. — 202 с.

134. Окладников А.П. Петроглифы Нижнего Амура. Л.: Наука, 1971. — 334 с.

135. Осокина Э.Н. Декоративно-прикладное искусство удэгейцев // История и культура народов Дальнего Востока: Материалы научн. конф. Южно-Сахалинск: 1974. С.291 — 293.

136. Палладий Архимандрит. Дорожные заметки на пути от Пекина до Благовещенска через Маньчжурию в 1870 году: Этнографическая экспедиция Императорского Русского Географического общества в Амурский и Южно-Уссурийский края. СПб.: 1872.— 130 с.

137. Паничев A.M. Самарга: прошлое, настоящее, будущее. Владивосток: ДВО РАН, 1998,— 177 с.

138. Патканов С.К. Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири на основании данных переписи населения 1897 г. и других источников. Часть 2 — Прочие тунгусские племена // Записки ИРГО по отделению этнографии. СПб.: 1906.— 206 с.

139. Певнов A.M. Отношение удэгейского к другим языкам // Арсеньевские чтения 7-8 апреля 1984 г.: Тезисы докладов и сообщений. Хабаровск: 1984. С.57 —59.

140. Пель-Горский. Инородческое население по притокам Уссури — p.p. Бикину, Иману и Ваку // Труды ПОИРГО за 1895 г. Хабаровск: 1896. С.21 — 40.

141. Первый Туземный съезд Д.В.О. (Протоколы съезда с вводной статьей А. Липского). Хабаровск: 1925.— 139 с.

142. Першиц А.И., Монгайт А.Л., Алексеев В.П. История первобытного общества. М.: Высшая школа, 1974. 2-е издание. — 223 с.

143. Печенкин М.Д. Об упорядочении исследований проблем развития народностей Севера// Народы Сибири на современном этапе. Национальные и региональные особенности развития. Сборник научных трудов ИИФФ СО АН СССР. Новосибирск: Наука, 1989. С. 5 — 13.

144. Плохое В.Д. Традиции и общество. Опыт философско-социологического исследования. М.: Мысль, 1982. — 220 с.

145. Пика А., Прохоров Б. Большие проблемы малых народов // Коммунист.М: 1988. № 16. С.76 — 83.

146. Пименов В.В. Удмурты. Опыт компонентного анализа этноса. Л.: Наука, 1977. — 264 с.

147. Подмаскин В.В. Удэгейские топонимы // Филология народов Дальнего Востока (ономастика). Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1977. С.54 — 57.

148. Подмаскин В.В. Удэгейские личные имена // Филология народов Дальнего Востока (ономастика). Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1977. С.102 — 106.

149. Подмаскин В.В. Использование лекарственных растений и животных удэгейцами // Биологические ресурсы Восточной и Юго Восточной Азии и их использование. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1978. С. 54 — 60.

150. Подмаскин В.В. Времяисчисление у удэгейцев // Культура народов Дальнего Востока СССР (Х1Х-ХХ вв.). Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1978. С.62 —70.

151. Подмаскин В.В. Этногония удэгейцев // Традиции и современность в культуре народов Дальнего Востока. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1983. С. 48 — 52.

152. Подмаскин В.В. Народные знания удэгейцев о флоре // Культура народов Дальнего Востока: Традиции и современность. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1984. С. 184 — 192.

153. Подмаскин В.В., Старцев А.Ф. Удэгейские имена // Ономастика, типология, стратиграфия. М.: Наука, 1988. С.209 — 221.

154. Подмаскин В.В. Духовная культура удэгейцев XIX — XX вв. Историко-этнографические очерки. Владивосток: ДВГУ, 1991. — 160 с.

155. Подмаскин В.В. Народные знания удэгейцев: Историко-этнографическое исследование по материалам XIX — XX вв. Владивосток: 1998. — 277 с.

156. Полянский М. В стране удэхэ (С кинокамерой по тайге). M.-JL: 1929.

157. Преображенский Б.В., Короткий A.M., Щербаков И.Ф. Стратегия выживания поселка Красный Яр. (Отчет по исследованию энергетики поселка Красный Яр). Владивосток: 1995.

158. Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском крае. 1867 — 1869 гг. Владивосток: Примиздат, 1949.— 347 с.

159. Прокофьева Е.М. Издание учебной литературы для школы // Просвещение на Крайнем Севере. Л.: 1981. №19.

160. Прокофьева Е.Д. Шаманские костюмы народов Сибири // Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX — начале XX века. / Сборник МАЭ. Л.: 1971. Т.27. С.5 — 100.

161. Прыткова Н.Ф. Программа по изучению одежды народов Сибири // Одежда народов Сибири. Сборник статей Музея антропологии и этнографии. Л.: Наука, 1970. С.208 — 222.

162. Путешествие по Китаю в 1874 — 875 гг. через Сибирь, Монголию, Восточный, Средний и Северо-Западный Китай. Из дневника члена экспедиции П.Я. Пясецкого. М.: 1882. Т.2.

163. Результаты географических исследований охотничьих команд В. — С. стрелковых бригад летом 1894 года // Труды ПОИРГО за 1895 год. Хабаровск: 1896. С.1 —53.

164. Росугбу Б.М. Малые народности Приамурья в 1958 — 1965 гг. Хабаровск: Хаб. кн. издат. 1976. — 224 с.

165. Севильгаев Г.Ф. Очерки по истории просвещения малых народов Дальнего Востока. Л.: Просвещение, 1972. — 424 с.

166. Сем Ю.А. Родовая организация нанайцев и ее разложение. Владивосток: ДВФ СО АН СССР, 1959. — 31 с.

167. Сем Ю.А. Пережитки материнского рода у нанайцев // Труды ДВФ СО АН СССР им. В.Л. Комарова. Серия историческая. Владивосток: 1961. Т.2. С.203—220.

168. Сем Ю.А. Советская историография малых народов Дальнего Востока // Культура народов Дальнего Востока СССР (XIX — XX вв.). Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1978. С.22 — 42.

169. Сем Ю.А., Сем Л.И. У нанайцев и удэгейцев бассейна р. Бикин // Записки ПФГО СССР. Владивосток: 1956. Т.20. № 1.

170. Сем Т.Ю. Типы погребений и ареалы их распространения у тунгусо-маньчжурских народов Приамурья и Приморья (конец XIX — начало XX века) // Культура народов Дальнего Востока: традиции и современность. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1984. С. 109 — 119.

171. Сем Ю.А. Нанайцы. Материальная культура (вторая половина XIX -середина XX в.). Этнографические очерки. Владивосток: ДВНЦ ПН СССР, 1973. — 314 с.

172. Сергеев М.А. Некапиталистический путь развития малых народов Севера // Труды ИЭ им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Новая серия. М.-Л.: 1955. Т.27. — 571 с.

173. Симонов М.И. Языковая ситуация у хорских удэгейцев // Языки Российской Федерации и нового зарубежья: Статус и функции. М.: Издат. Эдиториал УРСС, 2000. С.З 15 — 317.

174. Система охраняемых природных территорий в экологической программе Приморского края. Основные положения и методические подходы. Препринт. Владивосток: ДВО АН СССР, 1989. — 39 с.

175. Скачко А.Е. Десять лет работы Комитета Севера // Советский Север, 1934. №2. С.9 —21.

176. Смоляк А.В. Удэгейцы // Народы Сибири. Этнографические очерки. М.-Л.: АН СССР, 1956. С.831 — 843. — В соавт.

177. Смоляк А.В. Материальная культура ульчей и некоторые вопросы их этногенеза// СЭ, 1957. № 1. С.90 — 105.

178. Смоляк А.В. Ульчи: Хозяйство, культура и быт в прошлом и настоящем. М.: Наука, 1966,— 290 с.

179. Смоляк А.В. Современные этнические процессы у народов бассейна Нижнего Амура //Преобразования в хозяйстве и культуре и этнические процессы у народов Севера. М.: Наука, 1970. С.256 — 279.

180. Смоляк А.В. Основные пути развития экономики, культуры и быта за годы советской власти у народов бассейна Нижнего Амура и Сахалина // Осуществление ленинской национальной политики у народов Крайнего Севера. М.: 1971. С.314 — 341.

181. Смоляк А.В. Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина. Середина XIX — начало XX в. М.: Наука, 1975. — 232 с.

182. Смоляк А.В. О взаимных культурных влияниях народов Сахалина и некоторых проблемах этногенеза // Этногенез и этническая история народов Севера. М.: Наука, 1975. С. 43 — 77.

183. Смоляк А.В. Удэгейцы // Семейная обрядность народов Сибири: Опыт сравнительного изучения. М.: Наука, 1980. С. 193 — 195.

184. Смоляк А.В. Проблема этногенеза тунгусо-язычных народов Нижнего Амура и Сахалина // Этногенез народов Севера. М.: Наука. 1980. С. 177— 195.

185. Смоляк А.В. Народы Нижнего Амура и Сахалина // Этническая история народов Севера. М.: Наука, 1982. С.223— 257.

186. Смоляк А.В. Традиционное хозяйство и материальная культура народов Нижнего Амура и Сахалина. Этногенетический аспект. М.: Наука, 1984. — 248 с.

187. Смоляк А.В. Народы Нижнего Амура и Сахалина. Фотоальбом. М.: Наука, 2001, — 318 с., ил.

188. Современные этнические процессы в СССР / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М.: Наука, 1977. 2-е издание. — 562 с.

189. СоколовГ. Туземцы Хабаровского округа// Советский Север, 1930. № 6. С.49 —53.

190. Соколова З.П. Жилище народов Сибири (Опыт типологии). М.: ИПА "Три Л", 1998.— 288 с.

191. Соловьев Ф.В. Китайские отходники и их географические названия в Приморье (вторая половина XIX -— начало XX в.). Владивосток: 1973. — 282 с.

192. Соломонова Н.А. Некоторые особенности музыкального фольклора народов Приамурья // Культура народов Дальнего Востока СССР (XIX — XX вв.). Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1978. С.94 — 99.

193. Список населенных мест по районам, охваченным в Дальневосточном крае Приполярной переписью 1926 — 1927 г. Хабаровск-Благовещенск: 1928. — 54 с.

194. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: Материалы к этимологическому словарю. Л.: Наука, 1975. Т.1. — 672 е.; Л.: 1977. Т.2. — 992 с.

195. Стариков B.C. Материальная культура китайцев северо-восточных провинций КНР. М.: 1967.

196. Старцев А. Ф. Изменение быта удэгейцев за годы Советской власти // Социалистические преобразования жизни народов Советского Союза и пути их дальнейшего развития в свете решений XXIУ съезда КПСС. Тезисы докладов. Якутск: 1976. С.98 — 100.

197. Старцев А.Ф. Рыбная пища удэгейцев и способы ее приготовления // Культура народов Дальнего Востока СССР (XIX — XX вв.). Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1978. С.81 —87.

198. Старцев А.Ф. Душа путешествует// Дальний Восток. Хабаровск: 1981. № 11.С.159— 160.

199. Старцев А.Ф. Унгта — обувь // Дальний Восток, Хабаровск: 1981. № 2. С.159— 160.

200. Старцев А.Ф. Поселения и жилые дома удэгейцев в годы Советской власти // Опыт некапиталистического пути развития малых народов Дальнего Востока СССР. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1981. С. 117 — 121.

201. Старцев А.Ф. Одежда шамана (по материалам бикинских удэгейцев) // Этнография и фольклор народов Дальнего Востока СССР. Владивосток:ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1981. С.43 — 53.

202. Старцев А.Ф. Приемы охоты и снаряжение охотника // Традиции и современность в культуре народов Дальнего Востока. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1983. С.ЗО — 37.

203. Старцев А. Ф. Социалистические преобразования в хозяйстве удэгейцев за годы Советской власти (1917 — 1977) // Бюллетень: история, археология, этнография. М., 1983. №10. — Депонировано — ИНИОН АН СССР. № 12812 от 21 апреля 1983 года. — 36 с.

204. Старцев А.Ф. В.К. Арсеньев исследователь удэгейцев (к вопросу о названиях и самоназвании народности) // Арсеньевские чтения 7-8 апреля 1984 г. Тезисы докладов и сообщений. Хабаровск: 1984. С.55 — 57.

205. Старцев А.Ф. Удэгейские лодки — долбленки // Культура народов Дальнего Востока: традиции и современность. Владивосток: ИИАЭ ДВНЦ АН СССР, 1984. С. 140 — 147.

206. Старцев А.Ф. История изучения культуры удэгейцев // Вопросы изучения народов Дальнего Востока СССР в отечественной и зарубежной литературе. Хабаровск: 1985. С.100 — 109. — В соавт.

207. Старцев А.Ф. Хозяйство и материальная культура народов Дальнего Востока // Народы Дальнего Востока СССР в ХУП — XX вв. Историко-этнографические очерки. М.: Наука, 1985. С.92 — 123. — В соавт.

208. Старцев А.Ф. Удэгейские имена // Ономастика, типология, стратиграфия. М.: Наука, 1988. С.209 — 221. — В соавт.

209. Старцев А.Ф. Терминология родства удэгейцев // Проблемы историко-культурных связей народов Дальнего Востока. Сборник научных трудов. Владивосток: ИИАЭ ДВО АН СССР, 1989. С.80 — 86.

210. Старцев А. Ф. Исходить из интересов людей, а не ведомств // Блокнот агитатора. Владивосток: 1989 (12 июня). С.5 — 9.

211. Старцев А.Ф. О проблемах аборигенов Дальнего Востока // Ориентир (Приморский край). 1990. № 3. Март. С.47 — 48.

212. Старцев А.Ф. Семантика географических названий коренного населения Приморья // Исторические названия памятники и культура. / Материалы науч.-практ. конф. Владивосток: 1990. С.34 — 45.

213. Старцев А.Ф. Система этнических территорий // Долговременная программа охраны природы и рационального использования природных ресурсов Приморского края до 2005 года (Экологическая программа). Владивосток: ДВО АН СССР, 1990. С. 40 — 42, 75.

214. Старцев А.Ф. Социалистическое преобразование хозяйства народностей Дальнего Востока СССР (1917—1961 гг.) // Крестьянство Дальнего Востока СССР XIX — XX вв. (Очерки истории). Владивосток: ДВГУ, 1991. С.281 — 295.

215. Старцев А. Ф. Погребальная обрядность удэгейцев // Культура Дальнего Востока, XIX — XX вв. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 1992. С. 113 — 122.

216. Старцев А.Ф. Проблема закрепления этнической территории за аборигенами Бикина // Исторический опыт открытия, заселения и освоения Приамурья и Приморья в ХУП — XX вв. Владивосток: 1993. Часть 1. С. 187 — 190.

217. Старцев А.Ф. Географические названия бассейна реки Бикин // Проблемы культуры Дальнего Востока. Науч. конф. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 1993. С.22 — 23.

218. Старцев А.Ф. Демографическая и социальная характеристика территории // Верхний и средний Бикин: Природа, ресурсы, население, статус, территории. Владивосток: БПИ ДВО РАН, 1993. С.34 — 48.

219. Старцев А. Ф. Культ тигра у народов Приамурья и Приморья // Этнос и культура. Владивосток: Дальнаука, 1994. С.85 — 93.

220. Старцев А.Ф. Становление и деятельность удэгейского шамана (по материалам В.К. Арсеньева) // Краеведческий вестник. Владивосток: 1994. Вып.З С. 172 — 175.

221. Старцев А.Ф. Проблема развития охотничьего промысла у орочей в годы советской власти // Культура Дальнего Востока России и стран АТР: Восток-запад / Материалы межд. науч. конф. (16 — 18 мая 1995 года). Владивосток: УКАПК, 1995. Вып. П. 4.1. С.59 — 62.

222. Старцев А. Ф. Материальная культура удэгейцев (вторая половина XIXXX в.). Владивосток: ДВО РАН, 1996. — 156 с.

223. Старцев А.Ф. Создание семьи и воспитание детей у удэгейцев (по материалам В.К. Арсеньева) // Семья и семейный быт в восточных регионах России. Сборник научных трудов. Владивосток: Дальнаука, 1997. С. 108 — 124.

224. Старцев А.Ф. Современные проблемы сохранения и закрепления территории традиционного природопользования за аборигенами Приморского края (хроника одной кампании) // Этнос и природная Среда. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 1997. С. 143 — 150.

225. Старцев А.Ф. Медвежий праздник удэгейцев // Россия и АТР. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 1997. № 2. С. 130 — 139.

226. Старцев А.Ф. Удэгейские шаманы // Этнокультурные процессы и общественное сознание у народов Дальнего Востока (ХУП — XX века). Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 1998. С.118 — 130.

227. Старцев А.Ф. Рыболовство и сельское хозяйство удэгейцев // Россия иATP. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 1998. №4. С.31 — 39.

228. Старцев А.Ф. Традиционная и современная охотопромысловая деятельность орочей // ЭТНОС-ИНФОРМ: Традиционная культура народов Дальнего Востока. Хабаровск: ДВО РАН, 1998. № 3 — 4. С.82 — 95.

229. Старцев А.Ф. Малочисленные народы Приморья накануне третьего тысячелетия (история происхождения, социально-экономическое и культурное развитие аборигенов) // Многонациональное Приморье: история и современность. Владивосток: 1999. С. 19 — 26.

230. Старцев А.Ф. История социально-экономического и культурного развития удэгейцев (середина XIX — XX вв.). Владивосток: ДВГУ, 2000. — 254 с.

231. Старцев А.Ф. Охотничий промысел и его организация у нанайцев в советский и постсоветский периоды // Личность. Культура. Общество. Междисциплинарный науч.-практ. журнал социальных и гуманитарных наук. М.: ИСПИ РАН, 2001. Т.З. Вып. 2(8). С.91 — 110.

232. Старцев А.Ф. Экономическое положение аборигенов Приамурья и Приморья, их торговые отношения с другими народами // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск: АмГУ, 2001. Т.2. С.114 — 120.

233. Стеллер Г.В. Из Камчатки в Америку. Быт и нравы камчадалов в ХУП веке. Л.: б/г. —111 с.

234. Степанов В. Народности Севера: нужна последовательная политика развития // Партийная жизнь. М.: 1989. № 15 (август). С.55-60.

235. Стракач Ю.Б. Периодизация этнической истории как научная проблема // Бахрушинские чтения. Новосибирск: 1973. Вып. 1. С. 156 — 162.

236. Суник О.П. Удэгейский язык // Языки народов СССР. Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. Л.: 1968. Т.5. С.210 — 232.

237. Сухомиров Г.И. Охотничье хозяйство Дальнего Востока. Хабаровск: Хаб. кн. издат, 1976. — 254 с.

238. Таксами Ч.М. Нивхи (современное хозяйство, культура и быт). Л.: Наука, 1967. — 272 с.

239. Таксами Ч.М. Проблемы этногенеза нивхов // Этногенез народов Севера. М.: Наука, 1980.

240. Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М.: 1976. Издание третье, исправленное и дополненное. — 575 с.

241. Томилов Н.А. Проблемы этнической истории (по материалам западной Сибири). Томск: 1993. — 220 с.

242. Туголуков В.А. Институт "доха" у удэгейцев и орочей // СА. 1972. № 3. С.105 — 115.

243. Туголуков В.А. Этнические корни тунгусов // Этногенез народов Севера. М.: Наука, 1980.

244. Тураев В.А. Тазы // Вестник ДВО РАН. Владивосток: 1993. № 1 (47). С.56 —64.

245. Тураев В.А. Население. Социально-экономические и этнокультурные процессы // Бикин: опыт комплексной оценки природных условий, биоразнообразия и ресурсов. Владивосток: Дальнаука, 1997. С.75 — 98.

246. Тураев В.А. Этнополитология: (учебное пособие-хрестоматия). М.: Центр "Ладомир", 2001. — 360 с.

247. Унтербергер П.Ф. Приамурский край. 1906 — 1910 гг. // Записки РГО ОС. СПб.: 1912. Т.13.

248. Хомич Л.В. О содержании понятия "этнические процессы" // СЭ, 1969. №5.

249. Хорос В.Г. Постиндустриальный мир надежды и опасения (к постановке проблемы) // Постиндустриальный мир: Центр. Периферия. Россия. М.: 1999. Сборник 1. Общие проблемы постиндустриальной эпохи. С.З —27.

250. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы, расы, культура. М.: Наука, 1985. Издание второе исправленное, дополненное. — 272 с.

251. Шавкунов Э.В. Культура чжурчжэней-удигэ ХП-ХШ вв. и проблема происхождения тунгусских народов Дальнего Востока. М.: Наука, 1990. — 284 с.

252. Шейкин Ю.И. Удэгейские напевы (песни и сказки иманских и бикинских удэ). Репертуарный сборник. Владивосток: ПКЦНК, 1991.— 105 с.

253. Шимкевич П.П. Материалы для изучения шаманства гольдов // Записки ПОИРГО. Хабаровск: 1896. Т.2. Вып.1. — 130 с.

254. Шишкин М. Туземцы в районе Тунгусски и Кур // Советский Север. 1931. №3 — 4. С.157— 167.

255. Шнейдер Е.Р. Краткий удэйско-русский словарь с приложением грамматического очерка M.-JL: Учпедгиз, 1936. — 148 с.

256. Шренк Л.И. Об инородцах Амурского края. СПб.: 1883. Т.1. — 323 е.; 1899. Т.2.— 374 с.

257. Штернберг Л.Я. Семья и род у народов северо-восточной Азии. Л.: 1933,— 187 с.

258. Штернберг Л.Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. Хабаровск: 1933.— 740 с.

259. Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л.: 1936.

260. Цинциус В.И. Воззрения негидальцев, связанные с охотничьим промыслом // религиозные представления и обряды народов Сибири в XIXначале XX века. Сборник МАЭ. Л.: 1971. Т.27. С. 170 — 200.

261. Экосистемы бассейна реки Бикин. Среда — Человек — Управление. Владивосток: Дальнаука, 1997. — 176 с.

262. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М.: Политиздат, 1976.

263. Этническая история народов Севера / Отв. ред. И.С. Гурвич. М.: ИЭ им. Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР, 1982. — 270 с.

264. Этно-культурные процессы: методы исторического и синхронного изучения. М.: ИЭ им. Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР, 1982. — 242 с.

265. Яковлева Е. Колхозное строительство у народов Приамурья // Дальний Восток за 40 лет Советской власти. Комсомольск-на-Амуре: ДВФ СО АН СССР, 1958. С.417 —431.

266. Документы и нормативные акты

267. Административно-территориальное деление Приморского края (18561980 гг.). Справочник. Владивосток: 1984. 160 с.

268. Бюллетень Дальневосточного Краевого Исполнительного Комитета.Хабаровск: 1926. № 66/254. 8 декабря. С.2172.

269. Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. М.: 1993. № 10. Ст. 376.

270. Вопросы Государственного комитета РСФСР по социально-экономическому развитию Севера. — Постановление Совета Министров РСФСР от 27 декабря 1990 г № 615 // СП РСФСР, 1991. № 6.

271. Временное положение о территории традиционного природопользования малочисленных народов Приморского края // Статус малочисленных народов России. Правовые акты. М.: 1999. Кн.2. С.220 — 224.

272. Дальревком. Первый этап мирного советского строительства на Дальнем Востоке. 1922—1926 гг. Сборник документов. Хабаровск: 1957. — 286 с.

273. Закон РСФСР ( Основной закон). М.: 1991.

274. Земельный кодекс РСФСР. — Постановление Верховного Совета РСФСР от 25 апреля 1991 г. // Российская газета, 1991. 23 мая.

275. Итоги выполнения заданий Государственной программы развития экономики и культуры коренных малочисленных народов Севера // Статус малочисленных народов России. Правовые акты. М.: 1999. Кн. 2. С. 140—141.

276. Итоги переписи Северных окраин Дальневосточного края (1926 — 1927 г.). С приложением карты северных окраин ДВК. Благовещенск: 1929.

277. Конституция СССР. Основной Закон. М.: 1989.

278. Коренные малочисленные народы Севера: Сборник нормативных правовых актов. Хабаровск: 2000.

279. Коренные народы России: Самоуправление, земля и природные ресурсы. Обзор Законов и иных нормативных актов XIX — XX вв. М.: 1995.

280. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М.: 1970. Т.2. 8-е издание.

281. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М.: Т.6. 8-е издание. С.385 — 429.

282. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1955 — 1959. М.: 1971. Т.7. 8-е издание. С. 261 —262.

283. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.13. 8-е издание. С. 568 — 577.

284. Культурное строительство на Дальнем Востоке (1917 — 1941):Документы и материалы. Владивосток: Дальневосточное кн. издат., 1982. — 496 с.

285. Нас 285.761.976 человек, и все мы живем в одной стране // Энциклопедия "Союза". 1990. № 32. Август. С. 12 — 13.

286. Об общине коренных малочисленных народов Севера. — Закон Хабаровского края от 29 мая 1996 г. // Статус малочисленных народов России. Правовые акты. М.: 1999. Кн. 2. С. 228 — 232.

287. Об утверждении положения о Государственном комитете РСФСР по социально-экономическому развитию Севера. — Постановление Совета Министров РСФСР от 14 июня 1991 г. № 329 (Отдельный оттиск).

288. О мерах по дальнейшему экономическому и социальному развитию районов проживания народностей Севера. — Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 7 февраля 1980 г. № 115 // СП СССР, 1980. №7.

289. О местном самоуправлении в РСФСР. — Постановление Верховного Совета РСФСР от 6 июля 1991 г. // Статус малочисленных народов России. Правовые акты и документы. М.: 1994. С.126 — 128.

290. О некоторых мерах по социально-экономическому развитию районов Севера. — Постановление Совета Министров РСФСР от 4 февраля 1991 г. № 76 // Экономика и жизнь, 1991. № 10.

291. О неотложных мерах экологического оздоровления страны. — Постановление Верховного Совета СССР от 27 ноября 1989 г. // Известия, 1989. 30 ноября.

292. О плане нового строительства в национальных округах и районах Севера РСФСР: Постановление № 535 Совета народных Комиссаров РСФСР от 16 мая 1932 г. // Советский Север. 1932. № 3.

293. О порядке проведения международных коммерческих конкурсов (тендеров) на право пользования природными ресурсами в хабаровском крае. — Закон Хабаровского края от 28 мая 1997 г. // Статус малочисленных народов России. Правовые акты. М.: 1999. Кн.2. С.232.

294. О разделении Дальневосточного края на Приморский и Хабаровский края // Сборник законов СССР и Указов Президиума Верховного Совета СССР (1938 — 1975). М.: 1975. С.85 — 86.

295. Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о земле. — Постановление Верховного Совета СССР от 28 февраля 1990 г. // Известия,1990. 7 марта

296. Основные показатели развития экономики и культуры малочисленных народов Севера (1980 — 1989 годы). М.: 1990.

297. Постановление Совета Народных Комиссаров РСФСР № 957 от 8 сентября 1931 г. "О хозяйственном развитии районов Крайнего Севера" // Советский Север, 1931.

298. Правила производства охоты на территории Приморского края. Владивосток, 1978.

299. Предложения в программу "Международного десятилетия коренных народов мира" в Российской Федерации. — Принято 24 декабря 1994 г. участниками фестиваля. М.: 1994. — 15 с. (Отдельный оттиск).

300. Совет Министров РСФСР сообщает // ТОК (г. Владивосток). 1989. 9 декабря.

301. Устав Хабаровского края // Статус малочисленных народов России. Правовые акты. М.: 1999. Кн.2. С.228.

302. Федеральная целевая программа "Экономическое и социальное развитие коренных малочисленных народов Севера до 2000 года" // Статус малочисленных народов России. Правовые акты. М.: 1990. Кн. 2. С. 139 — 154.3. Периодическая печать

303. Ахмаева Е. Тревога за судьбу тайги: удэгейские пикеты около Белого дома во Владивостоке // Вестник Тернея (п. Терней Приморского края). 1992. 18 августа.

304. Барышев В. Зона рискованного проживания // Слово народов Севера (г.Москва). 1995. № 2. С.6.

305. Васильева Э. Третий съезд коренных малочисленных народов Севера // Информационный Центр коренных народов России при журнале "Северные просторы" / Информационный бюллетень. М.: 1997. №8. Апрель.

306. Гаер Е.А. Больше внимания народам Севера // За коммунистический труд (п. Терней Приморского края). 1989. 15 июня.

307. Гаер Е.А. Съезд представляет слово. депутату // Дальневосточный ученый. 1989. №24.

308. Гайнутдинов Д. А затевали хорошее дело. Субъективные заметки о судебной тяжбе администрации края с его Советом из-за СП "Светлая" // Утро России (г. Владивосток). 1992. 25 сентября.

309. Гарифулина Н. Приоритет самобытности // Советская Россия (г. Москва). 1990. 3 апреля.

310. Горький мед удиге // Владивосток, 1990. 6 октября.

311. Иващенко Л.Я. Национальное строительство в Приморье // Блокнот агитатора (г. Владивосток). 1988. № 19. Октябрь. С. 18-23.

312. Куклин М. Судьбу самаргинских лесов будет решать край // Вестник Тернея (п. Терней Приморского края). 1997. Октябрь.

313. Куклин М. Родион Суляндзига; "Судьбу Агзу решать удэгейцам" // Вестник Тернея. 1997. 23 октября.

314. Куклин М. Николай Дорофеев: "Жить в Агзу нынче тяжко." //Вестник Тернея. 1997. Февраль.

315. Кутенких Н. Вертолет не долетел к умирающему ребенку // Владивосток, 1998. 24 января.

316. Кутенких Н. Вспышка инфекции в таежном Агзу ликвидирована // Владивосток, 1998. 27 января.

317. Лифантьев О.А. Кто хозяин тайги // ТОК (г. Владивосток). 1990. 17 марта.

318. Майсак В., Шустиков В. Другого Бикина нет и не будет // Победа (г. Лучегорск, Пожарский район Приморского края). 1992. 27 февраля.

319. На самолете за пушным зверем. Успехи удэгейской артели // Красное знамя, 1958. 15 января.

320. Не оставьте в беде, казаки // Победа (г. Лучегорск Приморского края). 1992. 11 сентября.

321. Отаина Г.А. А как думаем мы сами? // Дальневосточный ученый. 1988. №47.

322. Просветов Н. Межнациональные проблемы Дальнего Востока. Под солнцем Севера // Дальневосточный ученый (г. Владивосток). 1989. № 21.

323. Редькин А. Достояние аборигенов // Утро России (г. Владивосток). 1992. 18 июня.

324. Санги В.М. и другие. Всяк сущий ныне язык (из обращения группы писателей народностей Севера) // Лесная промышленность (г. Москва). 1990. 29 марта.

325. Старцев А.Ф. Наследники охотника Суляндзиги // Красное знамя (г.Владивосток). 1984. 14 августа.

326. Старцев А.Ф. Ведомственный топор занесен над бассейном Самарги // Красное Знамя. 1989, 17 сентября.

327. Старцев А.Ф. Как утверждался алфавит. Ответ удэгейскому писателю Н.С. Дункаю // Красное знамя. 1989, 7 сентября.

328. Старцев А. Ф. Судьба верховьев Бикина. Кому выгодно СП "Светлая"? // Победа. 1992, 17 марта.

329. Старцев А.Ф. Уникальный удэгейский амулет // Дальневосточный ученый. 1980, 11 июня.

330. Старцев А.Ф. Конец легенды // Красное знамя (г. Владивосток). 1971. 1 декабря.

331. Старцев А.Ф. Как обманули депутатов // ТОК (г. Владивосток). 1990. 10 ноября.

332. Старцев А.Ф. Не разделяю оптимизма: заметки ученого, участника съезда малочисленных народов Севера // ТОК (г. Владивосток). 1990. 21 апреля.

333. Старцев А.Ф. Что же делать сегодня? Комментарий участника съезда малочисленных народов Севера// Дальневосточный ученый . 1990. № 17.

334. Старцев А.Ф., Вне закона оказались удэгейцы, отстаивая свои права на свои исконные земли // ТОК (г. Владивосток). 1991. 16 февраля.

335. Старцев А.Ф. Мы будем защищать свою тайгу с оружием в руках — заявили удэгейцы села Агзу // ТОК (г. Владивосток). 1990. 6 января.

336. Старцев А.Ф. Дороже Родины ничего нет // Дальневосточный ученый. 1985. 29 мая.

337. Старцев А.Ф. Не жить удэгейцу без тайги // Лесная промышленность (г. Москва). 1989. 8 июля.

338. Старцев А. Ф. Куда податься аборигенам? (При посредничестве краевых властей национальное село было разорено)// ТОК (г. Владивосток). 1990. 22 декабря.

339. Старцев А., Матросов В. Удэге не хотят быть последними // Лесная промышленность (г. Москва). 1990. 25 января.

340. Стегний В.А. СП "Светлая": за разумное лесопользование // Победа (г. Лучегорск Приморского края). 1992. 25 февраля.

341. Суляндзига П.В. Здесь нет мелочей // ТОК (г. Владивосток). 1989. 14 января.

342. Съезд представляет слово. депутату (Из выступления Е.А. Гаер) // Дальневосточный ученый. 1989. № 24.

343. Холенко В. Судьба верховьев Бикина: Краевой суд принял решение не в нашу пользу. // Победа (г. Лучегорск Приморского края). 1992. 11 сентября.

344. Холенко А. Читатели газеты "Владивосток" против СП "Светлая" // Победа (г. Лучегорск Приморского края). 1992. 11 сентября.

345. Чульжанова Л. Заметки по поводу съезда: делегаты о съезде // Информационный Центр коренных народов России при журнале "Северные просторы" / Информационный бюллетень. М., 1997. № 8. Апрель.

346. Шабанов А. Попадет ли осенняя кета на стол удэгейца? // Тихоокеанская звезда (г. Хабаровск). 1996. 5 сентября.

347. Шаповалова С. Тучи над "Светлой": актуальное интервью с заместителем главы администрации края И. Чернянским // Утро России (г. Владивосток). 1992. 3 апреля.

348. Литература на иностранных языках

349. Buckingham B.N. Observations upon the Korean Coast and Japanese — Korean Ports, and Siberia. Washington: 1883. P.52. — Перевод Е.Г. Демидовой.

350. Collins P. Siberian jorney Down the Amor to the pacific 1856 — 1857. Madison unio of wisconsion Press. 1962. P.267. — Перевод Е.Г.Демидовой.

351. Laufer В. The dekorative artof the Amur tribes "Memoirs of the American Museum of Natural History". УП. New York: 1902.

352. Sapasina T. Ainu, Rekishi to minzoku. Tokyo: 1970. P.28. — Перевод Е.М.Власенко.

353. Albert F. Die Waldmenschen Udehe: Forsehungreisen im Amur-und Ussurige-bief. Darmsfadf. -C.W. Zeske Verlag: 1956.

354. Gavazzi M. Zur Frage des gabeiobosfens des sibirischen Volkes Udege: Ges in wien der anthropol., 1970.

355. Mandell W. The Soviet Far East and Central Asia. N.-Y.: 1944. P.66.

356. Lamont C. The peoples of the Soviet Union. N.-Y.: 1946. P.141.

357. Lattimore O. Minorities in the Soviet Far East. — Far Easten Survey. 1944. V. 13, N. 13 19. P.156.

358. Kolarz W. The peoples of the Soviet Far East. L., 1954. P. 194.

359. He опубликованные источники:

360. Донской Ф.С., Богоявленский Д.Д. Социально экономические и демографические проблемы развития народностей Севера Хабаровского края. 1985. 130 с. // Личный архив А.Ф. Старцева.

361. Информация "О социально-экономическом положении коренных народов Севера в Хабаровском крае" // Из фондов Ассоциации коренных малочисленных народов Севера Хабаровского края.

362. Личный архив автора за 1995 г. — 367 с.

363. Личный архив автора за 1996 г. — 292 с.

364. Материалы переписки Ассоциации малочисленных народов Хабаровского края за 1993 — 1996 годы.

365. Письмо № 8 от 16 мая 1990 г. Приморского крайисполкома в Совет Министров РСФСР "О предложениях по улучшению социально-экономического положения малочисленных народностей проживающих в крае" (ксерокопия) // Личный архив автора за 1990 г. Л.95 — 99.

366. Письмо Администрации района им. Лазо Хабаровского края № 1-13/176 от 21 марта 1995 г. // Рабочий архив Хабаровского территориального центра Госкомсевера Российской Федерации.

367. Постановление № 35 от 26 декабря 1991 г. Главы администрации Хабаровского края "О закреплении территорий традиционного природопользования малочисленных народов Севера Нанайского и Солнечного районов" // Личный архив автора за 1996 г. Л.99 — 101.

368. Постановление № 291 от 25 июня 1992 г. Главы администрации Хабаровского края "О закреплении территории традиционного природопользования за малочисленными народами Севера района им. Лазо" // Личный архив автора за 1996 г. Л.96 ■— 97.

369. Приказ № 88 от 25 октября 1968 г. госпромхоза "Лазовский", с. Бичевая, район им. Лазо Хабаровского края.

370. Протокол Четвертой конференции Ассоциации малочисленных народов Севера Хабаровского края от 12 ноября 1996 г. // Из фонда Ассоциации малочисленных народов Хабаровского края.

371. Протоколы совещания Приморского крайисполкома от 16 и 20 апреля 1990 г. ксерокопия) // Личный архив автора за 1990 г. Л.80 — 94.

372. Резолюция Третьего съезда коренных малочисленных народов Севера Российской Федерации от 27 — 28 марта 1997 г.// Текущий архив Ассоциации малочисленных народов Хабаровского края за 1997 год.

373. Справка за 1989 г. "О перспективах социально-экономического развития коренного населения Приморского края", подготовленная автором этой книги для Приморского крайисполкома // Личный архив автора за 1990 г. Л.92.

374. Справка "О социально-экономическом положении коренных малочисленных народов с. Красный Яр Пожарского района" от 25 октября 1996 г. // Из фонда Ассоциации малочисленных народов Приморского края.

375. Справка "О социально-экономическом положении коренных малочисленных народов, проживающих на территории Красноармейского района" от 20 октября 1997 г. // Из фонда Ассоциации коренных малочисленных народов Приморского края.

376. Справка "О социально-экономическом положении коренныхмалочисленных народов, проживающих в с. Агзу Тернейского района" от 15 октября 1997 г. // Из фонда Ассоциации малочисленных народов Приморского края.

377. Справка "О современном социальном и экономическом состоянии коренного населения пос. Красный Яр", подготовленная автором книги 19 декабря 1988 г. для Крайкома КПСС и Приморского крайисполкома //Личный архив автора за 1989 г. Л. 141 — 144.

378. Устав Ассоциации коренных народов Севера и Приамурья Хабаровского края //Личный архив автора за 1990 г. Л.310 — 316.6. Архивы и музеи:

379. Архив ДВО РАН. Ф. 1. Оп. 6. Д. 19. Полевые материалы В.Г. Ларькина.

380. Архив ДВО РАН. Ф.13. Оп.1. Д. Д. 20, 39, 51. — Полевые материалы В.В. Подмаскина.

381. А ДВО РАН. Ф. 13. On. 1. Д. 45, Д.73. Полевые материалы А.Ф. Старцева.

382. Архив ИИАЭ. Ф. 1. Оп. 2. Дела 25, 27, 144, 353, 382. Полевые материалы А.Ф. Старцева.

383. Архив ОИАК. Ф. В.К. Арсеньева. Оп.1. Дела, 2, 3 6-8, 10-12, 37-39, 42, 67, 77 (Полевые дневники).

384. РЭМ— Архив Российского этнографического музея.

385. ГА КРПК — Материалы Красноармейского райисполкома Приморского края.

386. ГАПК. Ф.26. Оп.1. Д. 192, 559. — Материалы сельских Советов Приморского края.

387. ГАПК. Ф. 36. Оп.1. Д. 86, 96, 99, 110-112, 117, 131, 141, 151, 159, 176, 189, 201, 223, 234, 235, 251, 268, 277, 299. — Материалы Примкрайрыбакколхозсоюза.

388. ГАПК. Ф.131. Оп. 20. Д. 9, 36, 64, 77, 105. — Данные статистического управления Приморского края.

389. ГАПК. Ф.1389. Оп.1. Д. 11-14, 19, 29, 30, 34, 42, 43, 60, 61, 71, 114, 121, 122, 128, 33, 140, 149, 151, 153. — Материалы Управления охотничьего хозяйства Приморского крайисполкома.17. ГАПК. Ф.1518. Оп.1.18. ГАПК. Ф.1518. Оп.2.

390. ГА РЛХК. Ф.20. Оп.б. Д.11, 35, 81, 117, 145, 152, 159, 161, 174, 187. — Материалы Джанговского сельского Совета народных депутатов.20. ГАХК. Ф. 682. Оп.1.

391. ГАХК. Ф. 1658. Оп.З. Д.2, 6, 71 и др. — Материалы первых госпромхозов.

392. МАИЭ. №№. 161, 213, 249, 254, 255, 392, 504, 742, 759 и др.23.МАЭРАН.

393. ПГОМ. №№. 4001-8, 10, 11, 14, 16; 4002-19, 26; 975-6; 1105-2 и др.

394. ПФА РАН. Ф. К-П. On. 1. Д.251. — (Прием пушнины ст. Союзпушнина за 1932/33 гг. от анюйских удэгейцев. — Материалы Е.Р. Шнейдера.

395. ПФА РАН. Ф. К-П. Оп.1. Д.255. — Посемейный список удэ рек Анюя, ДВК, Комсомольский район, 14 августа 1933 г.

396. ПФА РАН. Ф. К-1. Оп.1. Д.305. — Социалистическое строительство у народов Амура. — Материалы Н.А. Липской и Н.П. Никульшина.

397. ПФА РАН. Ф.12. Оп.1. Д.32. — Материалы Б. Куфтина.29. РГНАДВ. Ф. 623. Оп.1.30. РГНАДВ. Ф.2137. Оп.1.31. РГНАДВ. Ф.2411. Оп.1.32. РГНА ДВ. Ф.2413. On. 1.33. РГНАДВ. Ф.2413. Оп.4.

398. РФ РЭМ. Ф.1. Оп.2. Д. 19. —Переписка с В.К. Арсеньевым о собирании этнографических материалов в Приамурском крае.

399. РФ РЭМ. Ф.2. Оп.2. Д.234. — Одежда удэгейцев и орочей. — Материалы М.А. Каплан.

400. РФ РЭМ. Ф.2. Оп.2. Д.288. — У тунгусо-маньчжурских народностей реки Амур и на Сахалине. —Материалы М.А. Каплан.

401. РЭМ. №№. 1995-31, 61, 63; 6877-5; 7003-1, 4, 6-7; 5656-3, 8, и др.

402. ХКМ. №№. 2697; 2705; 2175; 7171; 6946/Э-29 и др.39. ЦГА РФ. Ф. 3977. Оп.1.