Народные знания в традиционной культуре тунгусо-маньчжуров и нивхов Нижнего Амура и Сахалина, середина ХIХ - ХХ вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.07, доктор исторических наук Подмаскин, Владимир Викторович

• Подмаскин, Владимир Викторович
• доктор исторических наук
• 2002

Оглавление диссертации доктор исторических наук Подмаскин, Владимир Викторович

ВВЕДЕНИЕ.4

Глава первая. ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОЧНИКИ. 33

§ 1. Состояние изученности вопроса в отечественной литературе.

§2. Характеристика зарубежной литературы.

§3. Обзор источников.

Глава вторая. НАРОДНЫЕ ЗНАНИЯ О ФАУНЕ. 75

§ 1. Охота - базис знаний.

§2. Знания о лесных зверях.

§3. Знания о ластоногих и китообразных.

§4. Знания о птицах.

§5. Знания о рыбах.

§6. Знания о домашних животных

Глава третья. НАРОДНЫЕ ЗНАНИЯ О ФЛОРЕ . 189

§ 1. Собирательство как специфический способ получения знаний

§2. Знания о пищевых дикорастущих и ядовитых растениях.

§3. Знания о травах, мхах и грибах.

§4. Знания о деревьях и кустарниках.

§5. Знания о культурных растениях

Глава четвёртая. ТРАДИЦИИ СОХРАНЕНИЯ ЗДОРОВЬЯ И

ВРАЧЕВАНИЯ. 267

§ 1. Представления о болезнях и способы диагноза.

§2. Модус питания и здоровье.

§3. Лечебная практика

Глава пятая. НАРОДНЫЕ ЗНАНИЯ ОБ АСТРАЛЬНОМ МИРЕ

И АТМОСФЕРНЫХ ЯВЛЕНИЯХ.368

§ 1. Знания о звёздах, созвездиях и планетах.

§2. Знания об облачном небе, ветрах и грозе.

§ 3. Приметы и предсказания погоды.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Народные знания в традиционной культуре тунгусо-маньчжуров и нивхов Нижнего Амура и Сахалина, середина ХIХ - ХХ вв.»

Народные знания, рассматриваемых нами этнических общностей, представляют собой одну из подсистем традиционной культуры. В данном случае речь идёт об архаических обществах, в которых устойчивые формы деятельности в подавляющем большинстве имеют традиционный характер. Этнографический аспект этой темы в настоящее время настолько важен, что рассмотрение материалов о количественных соотношениях народных знаний в традиционном обществе и их систематизация потребовали особого исследования. Из многообразия разных сфер народных знаний в работе рассматриваются этническая специфики знаний о фауне, флоре, врачевании и сохранении здоровья, небесном мире и атмосферных явлениях. Детальное описание полевых, архивных и опубликованных материалов по данным областям знаний, раскрытие функций, изучение историко-генетических аспектов сочетались с широкими сравнительными исследованиями, направленными на выявление типологии, общих закономерностей, исторических судеб народных знаний, их места в культуре.

Известно, что по мере технического и социально-экономического прогресса сфера проявления этнических свойств культуры начинает сужаться. Академик B.C. Стёпин отметил, что «в выработке новых смысложизненных ориентиров и поиске новых стратегий цивилизационного развития важную роль может сыграть диалог культур, использование современной цивилизацией достижений традиционных культур. Многообразие культур и их взаимодействие выступает условием их развития. «Унификация и уничтожение культурного многообразия может приводить к вырождению культуры» (Стёпин B.C., 1999, с. 71). Всемирный процесс интеграции культур увеличивает опасность также и утраты богатого уникального опыта того или иного народа.

Актуальность проблемы была обозначена на международной конференции "Традиционная этническая культура и народные знания", где подчёркивалось, что «игнорирование накопленного в традиционной народной культуре опыта, ее роли в современном обществе - нецелесообразно и недальновидно в контексте множества проблем, стоящих сегодня перед человечеством» (Традиционная этническая культура . 1994, с. XX).

На пути решения данных задач большое значение приобретает изучение народных знаний коренных малочисленных народов России, входящих в широкий круг проблем взаимосвязи и взаимодействия составных частей «человек - природа - общество». Есть все основания полагать, что уходящая в глубь веков практика отношений людей с окружающим миром может оказать стимулирующее воздействие на поиск новой модели развития человечества.

Стремление общества ориентироваться лишь на научные знания, игнорируя накопленный социальный опыт, может служить иллюстрацией «ложной составляющей самосознания» (Кутало А.А., 1996, с. 9). Эта тенденция наблюдается в значительной части теоретических построений современного естествознания. Односторонний подход научного познания привёл к потере «общности» в восприятии мироздания, междисциплинарной разобщённости наук, господству статистического моделирования процессов и явлений в ущерб образному отображению реальности.

В традиционной культуре каждого народа присутствует массив данных, отражающих опыт освоения локальной природной среды. Исследования показали, что на основе доминирующих рациональных начал народного опыта у народов Севера была создана оригинальная система жизнеобеспечения, направленная на развитие адаптационно-адаптирующей деятельности человека (Крупник И.И., 1989, с. 186, 226-232; Файнберг Л.А., 1991). Поэтому становится актуальным для разрабатываемой проблематики положение, связанное с пониманием традиционной культуры как формы биосоциальной адаптации.

Народные знания, являясь фундаментальной культурной ценностью, отражают историю и взаимоотношения народов, представляют определенную значимость для решения проблем этногенеза и этнической истории. Изучение народных знаний влечет за собой более глубокое осмысление этнокультурных процессов, позволяет понять причины зарождения мифологии, верований и фольклора.

В значительной мере определяется принципиальная роль народных знаний в этнолингвистических исследованиях, проверяются возможности и распространение древних этнических общностей, заложивших основы более поздних языковых семей, определяющих, в частности, и современную лингвистическую ситуацию во многих районах мира.

Нуждается в разработке проблема разнообразия и типологии форм народных знаний. Перед этнографией стоит сегодня насущная задача детальной конкретизации как методологических основ систематики явлений культуры, так и методов типологического исследования (Крюков М.В., Кузнецов А.И., 1984, с.

3).

Понятийно-терминологическое конституирование народных знаний предполагает не только раскрытие их содержания, структуры и функций, но и выделение различных уровней их анализа. Понятие «народные знания» включает «комплекс накопленных эмпирическим путём наблюдений за природными и социальными процессами и явлениями и сделанных на этой основе выводов, используемый в повседневной практической деятельности и закреплённый в традиции» (Дмитриев В.А., Дмитриев С.В., 1991, с. 45). Однако трудно согласиться с мнением авторов, когда они предмет народных знаний ограничивают лишь сферой практической, не замечая рядом идущего процесса духовного. Этот социально-исторический феномен служит не только регулятором жизнедеятельности, но и формирует духовный мир человека, его психику и мировоззрение. Категория «народные знания» принадлежит к числу универсальных понятий. «Народный» - этот термин в обычном словоупотреблении соответствует духу народа, его культуре, мировоззрению.

Термин «знание» характеризуется, как «проверенный общественно-исторической практикой и удостоверенный логикой результат процесса познания действительности, адекватное его отражение в сознании человека в виде представлений, понятий, суждений, теорий" (Философский энциклопедический словарь. 1983, с. 192). В этой формулировке разграничиваются познание и знание как деятельность и её результат. Знание же предстаёт не только как результат, но как содержание познавательного процесса и предпосылка познавательных актов. В интересующей нас связи заслуживает быть отмеченным мнение, что культура - это «сумма накопленных знаний, результирующих соответствующий уклад материальной и социальной жизни и мышление данного этноса, группы этносов или всего человечества» (Широкогоров С.М., 1923, с. 15). Знание как прямое постижение бытия не является в таком толковании заключительным результатом познавательной деятельности; соотношение знания и познания более сложно.

Выделяют четыре основные подсистемы культуры: производственную, жизнеобеспечивающую, соционормативную и познавательную (Бромлей Ю.В., 1983, с. 109). К первой сфере относят производство и воспроизводство материальных благ, орудий и пр., не связанных с потреблением. Культура жизнеобеспечения выполняет функции, относящиеся к социально-организованному удовлетворению первичных потребностей людей, связана с бытом. В соционормативную культуру, обеспечивающую детерминацию и регуляцию человеческого поведения, включают такие институты, как право, мораль, обычай, ритуал и т.д. К познавательной сфере культуры относятся как совокупность эмпирических и научных знаний, так и та область познания, которая осуществляется не рациональным, а эмоциональным, чувственным путем, через искусство в самых различных его проявлениях. Знания обслуживают все вышеперечисленные подсистемы культуры.

Универсализация функций познаваемой сферы культуры в равной мере относится к эмпирическому и научному уровню производства знаний. В том и другом случае оно требуется для обеспечения процессов сознания и совершенствования соответствующих технологий, способствующих упорядочению самой социальной системы и регуляции ее взаимоотношений с внешней средой. При этом имеется в виду не только природная, но и социально-историческая среда (Маркарян Э.С. 1983, с. 72).

Первым исходным источником знания явились ощущения. В них содержится первичная информация об окружающем нас мире. Через органы чувств человек познаёт среду. По выражению Аристотеля, «знание же есть в некотором смысле то, что познаётся, а ощущение - то, что ощущается» (Аристотель, 1976, т. 1, с. 439). Следовательно, человеческое знание формируется объективно существующей реальностью (как природной, так и социальной); бытие, определяя сознание, само изменяется последним в соответствии с нормами, отвечающими потребностям человека. Имеется точка зрения, что «человеческое знание прирастает со временем, что демонстрируется возрастающими успехами приложения этого знания на практике, однако это приращение осуществляется путём аккумулирования относительных, а не абсолютных истин» (Грэхем Л.Р, 1991, с. 479).

В историко-психологическом плане становление и развитие знаний связано с эволюцией познавательных процессов человеческого мышления. Постоянные воздействия окружающего мира (внешней и внутренней среды) отражаются и запечатлеваются в мозгу человека в форме нервных следов. Постоянно увеличивающееся число этих следов прежних воздействий, закрепляясь в психической сфере человека (переходя из сферы неосознанного в сферу сознания и наоборот), образует тот фундаментальный информационный фонд, с помощью которого люди познают новые неизвестные сферы, свойства и отношения предметов окружающей действительности. Здесь принимаются во внимание все логические процессы сознания в целом. Психологическое содержание опыта складывается из чувственных элементов, эффектов, волевых процессов и представлений. Впечатления, получаемые человеком от внешнего мира, совершенно одинаковы и образуют одинаковые представления (Геккель Э., 1935, с. 330, 334). Немецкий исследователь мифологии и истории религии В. Вундт пришёл к выводу, что «эффекты страха и надежды, желания и страсти, любви и ненависти представляют всюду распространённые источники мифа. Разумеется, они всегда связаны с представлениями. Но только они одни вдыхают в эти представления жизнь» (Вундт В., 1912, с. 40). Сила эффекта дифференцирует затем на «чародейское и культовое действие», с одной стороны, и на творческую деятельность в сфере искусств - с другой. Вопрос о том, как устроен мир, без учёта нашего воспринимающего психического аппарата, есть пустая абстракция, лишённая всякого практического интереса (Фрейд 3., 1990, с. 142). Психологический аппарат человека сформировался в ходе усилий, направленных на познание внешнего мира.

В слове, в языке выражается мышление, в языке же оно и формируется, не может без него существовать. Вне языка можно говорить лишь об информации, но не о знаниях. Закрепленные в языке понятийно-логические абстракции и чувственно-наглядные образы имеют общественную значимость и используются в качестве знаний в дальнейшем ходе развития человеческой деятельности. "Не слово само по себе, - пишет C.JL Рубинштейн, - а общественное накопленное знание, объективизированное в слове, является отражением сознания" (Рубинштейн C.JL, 1957, с. 275). Лингвисты считают, что любой действенный акт мышления есть единство наглядно-образного и понятийного (Легостаева О.В., 1990, с. 45). На наш взгляд, точнее говорить о взаимном (двустороннем) дополнении языка и мышления, ибо не только язык дополняет мышление, но и мышление (в частности, в образной форме) содержит информацию, отсутствующую в языке.

По своему генезису и способу функционирования знания в языковой форме являются социальным феноменом, высшей формой проявления информации о концептуальной картине мира. Филолог М.М. Маковский на основе исследования связей языка, мифа и культуры приходит к важному для нас выводу: «Реальная действительность отражается в виде картины мира, которая структурируется при помощи и посредством модели мира, а эта последняя в ю свою очередь, репрезентируется и субъективируется с помощью семиотических систем второго порядка, в частности, языка» (Маковский М.М., 1996, с. 17). Функционально картина мира генерирует все акты человеческого мировосприятия и миропредставления, она способствует тесной связи и единству знания и поведения людей в коллективе. При этом такая генерализация предполагает тенденцию к унификации плюралистического видения действительности, осуществляемую в рамках кодифицирующей действительности этноса. Таким образом, реальная действительность отражается в сознании в виде картины мира, которая структурируется при помощи и посредством модели мира.

Языковые знаки в процессе общения между людьми способны вызывать представления в психике человека и переносить информацию от человека к человеку. Родной язык, дифференцирующий восприятие человеком звуков из окружающей среды, "тесно связан с формированием уникальной культуры и психического склада каждой этнической группы" (Барабин Г., 1982, с. 12) . Отмечено, что звуковой язык может выступать в качестве «адаптивной асимметричной семиотической системы», которая может быть предметом возможного человеческого опыта, а также являться почвой как для мыслительных и эмоциональных обобщений, так и для практической деятельности (Маковский М.М., 1996, с. 21).

Основой формирования знаний явилась целенаправленная человеческая деятельность, которая стимулируется, мотивируется, программируется и реализуется (Арлычев А.Н., 1992, с. 14). Выделение указанного свойства позволяет рассматривать данный феномен культуры в предельно широком смысле - как атрибутивный признак любого общества безотносительно к уровню его развития. Человеческие действия, как коллективные, так и индивидуальные, становятся возможными в результате актуализации механизма сознания. "Любая деятельность общества - практическая и теоретическая, материальная и духовная - наряду с творческим аспектом включает в себя аспект функционирования", т. е. "простого" воспроизводства традиционных стереотипов культуры, и аспект усвоения культуры, т. е. овладение уже существующими знаниями (Соколов Э.В., 1969, с. 59-61). Новое знание вырабатывается в связи и в сопоставлении со старым.

Человек стремится сохранить себя путем самовоспроизводства. Воспроизводство жизни - одна из важнейших предпосылок ее самосохранения, которое осуществляется непосредственно через процессы адаптации, т. е. проведение различных форм жизни в соответствие с изменяющимися условиями среды. Адаптивная функция культуры логически выводится из определения культуры как способа человеческой деятельности, которая имеет исходную адаптивную ориентацию. Без этой ориентации ни одна форма жизни в принципе не была бы возможной. Культура служит для человека «средством адаптации к локальным природным и социальным условиям» (Арутюнов С.А., 1989, с. 133). На основе знаний, вероятно, создается направленный регулирующий механизм человеческой деятельности, ориентированной на упорядочение взаимодействия среды (географической, социальной и этнической) как целостной системы. Можно предположить, что в борьбе за существование у человека постоянно проявляется чувство самосохранения, порождённое интеллектуальной и психической деятельностью. В плоскости этих категорий происходят процессы дифференциации человека, проявлением деятельности которых является культура (сумма знаний), позволяющая ему дальнейшее размножение. Известно, что у народов Севера и тропиков пути развития знаний были различны, но в конечном итоге «они были направлены на развитие адаптационно-адаптирующей деятельности человека» (Дмитриев В.А., Дмитриев С.В., 1991, с. 46).

На развитие знаний через этнос оказывают влияние географические условия - климат, рельеф, флора и фауна. Исходя из локальной специфики проживания, этнос приспосабливается, подчиняется и становится частью среды и, используя и совершенствуя опыт предшествующих поколений, создаёт оригинальную систему жизнеобеспечения.

Важнейшая черта знаний - историческая преемственность, заключающаяся в органическом единстве унаследованного от прошлых поколений социального опыта и памяти, сохранившихся в виде традиций, т. е. системы определенных стереотипов поведения и деятельности человека или представлений о них, и неизменно возникающих новаций, более отвечающих новым условиям жизни народа. Новации в свою очередь при условии длительного существования постепенно становятся традициями.

Итак, становится очевидным, что стереотипы поведения фиксируют типичные для этноса понятия, умения, нормы поведения, знания. Эти стереотипы, представляя "пограничную зону" общественного сознания (на его обыденном уровне) и традиционной культуры, выполняют важную функцию в воссоздании типичных для каждого этноса свойств, создают "представления человека об окружающей действительности, себе самом, своих отношениях к этой действительности и окружающим людям, т. е. так называемые модели мира. Они, в частности, включают в себя усвоенные в процессе социализации знания и убеждения, к которым человек апеллирует как истинным и объективным" (Бром-лей Ю.В., 1983, с. 171).

Неизбежен исторический ход развития знаний. "Сначала человек ценит знание лишь как орудие для приобретения возможностей суммы материальных наслаждений, и только при позднейшем развитии знание само становится источником наслаждений; умственный аппетит вступает в такие же права, как аппетит материальный. Знание как средство - это искусство; знание как цель -это наука» (Тимирязев К.А., 1939, с.32). Из этого следует, что первоначально народные знания выполняли цели чисто практического порядка.

Таким образом, предполагается формирование знаний на основе культурной деятельности и мышления с учётом этнических, контактных и типологических принципов с воздействием антропогенных, биоэнергетических и природных процессов, параллельно и во взаимодействии с развитием процессов социально-экономических и мировоззренческих.

Концептуализация народных знаний связана с раскрытием содержания этого понятия и, соответственно, особую актуальность приобретает изучение структуры народных знаний, их внутренних составных элементов. Исследователи видели в их структуре «рациональные» (целесообразные, разумно обоснованные), или «положительные» (полезные) знания, относящиеся к природе, производящему хозяйству, технологии, противопоставляя их сфере «иррационального» (не постигаемого разумом, мистически скрытого), т.е. анимистическим взглядам, мифологии и верованиям (Путилов Б.Н., Штробах Г., 1991, с. 6).

Как свидетельствуют современные данные этнографии, «рациональные» знания в обществах с преобладанием донаучного сознания были предметны и конкретны (Тайлор Э.Б., 1989, с. 502-503), характеризовались значительным богатством, детальной проработкой отдельных компонентов и точностью, связаны с непосредственной деятельностью этнических коллективов - охотой, рыболовством, морским промыслом и собирательством (Подмаскин В.В., 1998, с. 220-225).

Обычно в спектр изучения исследователи включали структурные положительные элементы народных знаний. Здесь имеется в виду соразмерность различных признаков анализа и возможность видения и концептуализации проблемы народных знаний. Иррациональные формы либо игнорировались, «не замечались», либо оставались не востребованными для научного осмысления. При этом важно отметить, что в архаическом обществе иррациональные моменты исторически были доминирующими (Дмитриев В.А., Дмитриев С.В., 1991, с. 45).

Понятие «народные знания» в традиционном обществе оказывается неизмеримо более ёмким и сложным. Категория «знания» охватывает не только всю совокупность трудовой деятельности, бытовой практики, но и отношений в обществе, семье, сферы обрядности, фольклора, поведения, морали и т. д. Поэтому перед этнографией стоит задача не только изучать те и другие области традиционной культуры, но и заниматься специальной проблемой - «знаний» в этих областях (Путилов Б.Н., Штробах Г., 1991, с. 7).

Здесь возникает одна из самых важных проблем - это взаимоотношения, «рациональных» и «иррациональных» знаний. Для понимания того мира, который мы называем традиционным обществом, выяснение этих взаимоотношений особенно важно.

Своеобразие мышления человека архаической эпохи наложило отпечаток на все стороны его жизни, и это необходимо учитывать при исследовании данного феномена культуры. Особенность познавательного процесса основывалась на принципе отсутствия деления на «естественное» и «сверхъестественное», поскольку мир осмысливался на уровне реальности, конкретности мышления. Все символы в сознании человека являлись вещами конкретными, определёнными (Грачёва Г.Н. 1983, с. 151). Своеобразие религиозного символа состоит в иносказательности предметного плана, оперативная функция трансформирована в культовую, а оценочная - в сакральную.

Вероятно, то, что традиционно рассматривается как основной признак верований, в частности анимистическое восприятие мира, оказывается спецификой знания, формирующего под воздействием реального опыта. "Как духи анимиста, так и законы науки есть лишь способы объяснения явлений, познаваемых человеком, и разница между ними сводится к количественной разнице зафиксированных сознанием звеньев познавательного процесса. Таким образом, анимизм, высшие религия и наука являются лишь стадиями развития мышления, рассматривающего мир не как восприятие познания человека, но как объективно существующие и не зависящие от человека категории" (Широ-когоров С.М., 1919, с. 9). Известно, что обладает когнитивной самостоятельностью в качестве значимых видов знания религиозное, мифологическое и художественное мышление (Мартишина Н.И., 1997, с. 8). На основании наличия субстратной основы и собственных закономерностей организации мыслительной деятельности, о них можно говорить как о специфических способах познания. Все они - виды специализированного концептуального вненаучного знания, имеющего собственную основу, способ существования и значимость, существенно отличаемого от науки. Таким образом, иррациональные знания -продукт мышления, получаемый в результате культурной деятельности человека.

Существует мнение, согласно которому в «архаичном общественном сознании» имелось «два потока представлений». Один - «относительно адекватный окружающей действительности» и второй - «иррациональный», оптимизирующий духовную сферу. Особенно остро стоит проблема вскрытия единства и взаимообусловленности этих потоков. Исследователи пришли к разным точкам зрения. Неоднократно отмечалось, что тот и другой прилагались к одним и тем же предметам и действиям, функционировали равноправно. Так, точное знание окружающей местности явилось необходимостью в повседневных делах промысловика, но множество географических объектов получило мифологическую маркировку, было связано с верой в «хозяев» и «духов», с жертвоприношениями (Подмаскин В.В., 1998, с. 40-43). Некоторые исследователи считали, что «иррациональное начало» подключалось, когда «рациональное» обнаруживало свою недостаточность в получении желаемого результата.

В исследованиях последнего времени всё более определённо развивается идея неразделимости, «рациональных» знаний, мифологии и ритуала. Доказано, что «ни разделять, ни противопоставлять «прагматическое» и «идеологическое» в архаическом обществе невозможно» (Путилов Б.Н., Штрабох Г., 1991, с. 8, 18). Кроме этого, исследователи отметили, что в контексте традиционной жизнедеятельности этноса, народные знания, фольклор и народное искусство лишь условно могут рассматриваться раздельно.

Идея неразделимости основывается на понимании внутренней природы традиционного общества, когда «любая созидательная деятельность санкционировалась не только реальными потребностями, но и ритуалом» (Львова Э.Л., Октябрьская И.В., Сагалаев A.M., Усманова М.С., 1987, с. 113). Ритуал, являясь объективно и субъективно практической деятельностью, опосредованной в системе кодов, не в состоянии ещё разграничить объективно существующие причинно-следственные связи. В архаических обществах большинство программ деятельности, поведения в обществе выступали как жёсткая норма, имеющая принудительный характер предписания.

Другая общая основа неразделимости заключается в единстве представлений о мире, складывающемся в первобытном обществе на основе мифопоэти-ческой «логики». Мифологическое мышление выражается в неотчётливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и её атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, происхождения и сущности. (Мелетинский Е.М., 1991, с. 653-654). Этот особый тип «мышления» направлен не столько на вещи объективного мира, их генезис, качественные и количественные определённости, сколько на действия каких-то скрытых за ними абстрактных, сверхъестественных сил, подобных человеческим. Следствием этого явилось наивное очеловечивание природы, всеобщая персонификация, метафорическое сопоставление природных, социальных, культурных объектов. Природным объектам приписывались одушевлённость, разумность, человеческие чувства, часто внешняя антропоморфность (Кулебякин Е.В., 1985, с. 104-105). Предметом знания служило не само знание, а чувственные качества (достоверность), вещи, явления, стихийные силы природы в виде обобщённых образов. «Из-за постоянной материализации любого «идеального» образования они выступали в виде материальных «духов», во всём подобных человеку» (Грачёва Г.Н., 1983, с. 152).

Языковые и этнографические материалы указывают, что на чувственной ступени познания реалистическое и фантастическое в совокупности объясняли объективную связь отношений и свойств окружающего мира (Анисимов А.Ф., 1959а, с. 317-341; Маковский М.М., 1996, с. 9-28). Представления об этой связи могли развиваться лишь первоначально в форме отождествления природы и человека, духовная деятельность которого базировалась на чистой эмпирии и отличалась конкретным видением мира. В культурных процессах доминирующую роль играл непосредственный наглядно-действенный опыт. Сознание материально было привязано к конкретным вещам и явлениям (Грачёва Г.Н., 1983, с. 152).

Следовательно, характеризуются народные знания единством двух компонентов: точных наблюдений, проверенных опытом, и иррациональных представлений о свойствах и явлениях окружающего мира. Первый компонент характеризует рациональную основу народных знаний, реализуется в процессе жизнедеятельности с наименьшей осознанностью. В то же время, активно проявляясь в процессе культурной трансмиссии, иррациональные представления образуют относительно самостоятельную структурную единицу, входящую также в систему религиозно-мифологических воззрений общества (Дмитриев В.А., Дмитриев С.В., 1991, с. 45). С учётом всех перечисленных положений вполне обоснован вывод: народные знания отражались в сознании человека традиционного общества произвольно и хаотично и были лишены пространственно-временной обусловленности, отличались синкретизмом рациональных и иррациональных представлений.

На принципе «двойственности знаний», характерного для архаичной стадии общественного сознания, проводилось данное исследование. Выяснилось, что и гносеологически, и онтогенетически, и исторически народные знания тунгусо-маньчжуров и нивхов формировались в традиционной культуре не только в качестве необходимого жизнеобеспечивающего средства, но и духовного продукта. Донаучный уровень миропонимания человека традиционного общества предопределил синкретичный характер рациональных и иррациональных знаний, в котором нашли отражение нерасчленённость, неорганическое слияние разнообразных понятий, суждений и представлений о природе, человеке и обществе.

Мы полагаем, что народные знания в традиционной культуре получают развитие на основе физической и умственной деятельности, представляют собой идеальное выражение общественного творческого явления, которое отражает объективные связи природы и человека. При помощи этого феномена культуры осуществляется перевод разрозненных представлений в относительно систематизированную общезначимую мировоззренческую форму, а также удерживается и передаётся другим поколениям эмпирический опыт для практических действий. В народных знаниях преемственно накапливаются объективно-идеалистические представления о мире и человеке.

Хронологические рамки исследования охватывают более ста пятидесяти лет: от середины XIX в. до наших дней. Именно со второй половины XIX в. началась письменная фиксация сведений о традиционной культуре этносов Нижнего Амура и о-ва Сахалина. Хронология изучаемого нами материала определяется самим материалом. Известно, что наибольшее количество этнографических публикаций и музейных коллекций было накоплено в указанный исторический период. В хронологические рамки укладывается в большей части и полевой этнографический материал, зафиксированный путешественниками и специальными работами этнографов у этносов изучаемого региона.

В качестве объекта исследования выделены важные сферы знаний о фауне, флоре, врачевании, небесных телах и атмосферных явлениях, которые сохранили значительный удельный вес вплоть до наших дней в традиционной культуре тунгусо-маньчжуров (нанайцев, ульчей, орочей, ороков, удэгейцев и негидальцев) и нивхов. По установившейся традиции нивхов называют «палеоазиатами», древнейшими обитателями Азии.

Предмет исследования - процесс развития рациональных и иррациональных народных знаний. На конкретном материале мы попытались доказать, что формирование и функционирование народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов связано с физико-географическими, социально-экономическими и историко-культурными факторами.

Тунгусо-маньчжуры и нивхи имели примерно одинаковый уровень социально-экономического развития. Исследователи объединили их в этническую общность, как по территориальному принципу, так и по хозяйственно-культурному типу и историко-этнографической области (Левин М.Г., Чебокса-ров Н.Н., 1955, с. 3-17). Другие исследователи выделили у них общие самобытные черты в народном танце, (Карабанова С.Ф., 1979), хозяйстве, материальной и духовной культуре (Смоляк А.В., 1984, с. 227-237; Таксами Ч.М., 1984, с. 74-83), декоративно-прикладном искусстве (Гонтмахер П.Я., 1988; Кочешков Н.В., 1995), музыкальном фольклоре (Соломонова Н.А., 1994; Шейкин Ю.И., 1996), рациональном природопользовании (Таксами Ч.М., Косарев В.Д., 1986, с. 28-32; Podmaskin V.V., 1994, р. 268-272).

Тунгусо-маньчжуры и нивхи в прошлом не имели своей письменности. Родство языков, образующих тунгусо-маньчжурскую группу, составляет одну из ветвей алтайской семьи языков, в состав которой включаются, кроме того, монгольская и тюркская языковые группы, а также корейский язык (Суник О.П., 1968, с. 53). На тунгусо-маньчжурском языке говорят эвенки (тунгусы), эвены (ламуты), негидальцы, орочи, удэгейцы, ороки, ульчи, нанайцы.

К палеоазиатским языкам относится генетически изолированный нивхский (гиляцкий) язык, на котором говорят нивхи. Палеоазиатами условно называют эскимосов, алеутов, кереков, коряков, чукчей, юкагиров, ительменов, кетов и нивхов (Скорик П.Я., 1968, с.233). Название «палеоазиаты» связано с гипотезой, выдвинутой в середине XIX столетия и разделяемой большинством современных учёных, согласно которой указанные этносы представляют собой остатки древних обитателей Сибири, которые в связи с миграцией тюрко-монголов были частью ассимилированы, частью вытеснены в Северную Америку и сохранились в Сибири лишь отдельными небольшими группами.

С древних времен народы Нижнего Амура и Сахалина занимались охотой и рыболовством. Вначале с целью получения мяса и шкур, а затем и пушнины, служившей основной товарной продукцией. В начале XX в. при общем преобладании рыболовства были характерны следующие типы традиционного хозяйства: рыболовецкие - для нанайцев и ульчей; охотничьи - для удэгейцев и некоторых групп нанайцев; рыболовецко-охотничьи - для негидальцев и орочей; рыболовецко-зверобойные - для нивхов. Негидальцы и ороки занимались оленеводством. У оленеводческих хозяйств товарного направления не было.

Нивхи, ульчи, нанайцы, негидальцы и орочи вели оседлый образ жизни; у ороков и удэгейцев тоже преобладал оседлый образ жизни, но среди них были незначительные группы кочевых.

На рубеже XIX -XX вв. у этих народностей сохранились пережитки родового быта: экзогамия, кровная месть, межродовой суд; получили распространение промысловые культы, вера в духов и душ, шаманизм.

Регион Нижнего Амура и Сахалина, слабо обособленный в географическом отношении (отсутствие естественных границ, если не считать Сихотэ-Алинский хребет), являлся центром культурного общения в силу этнических, языковых, религиозных и прочих связей. На территории юга Дальнего Востока России расцветали и гибли самобытные государства. Здесь проходили пути миграции многих народов.

Цель диссертации рассмотреть генезис и функции народных знаний в традиционной культуре тунгусо-маньчжуров и нивхов в стадиальном, этнокультурном и этногенетическом аспектах.

Для достижения поставленной цели необходимо было решить следующие задачи: показать единство и взаимообусловленность рациональных и иррациональных знаний; дать развёрнутую этническую характеристику народным знаниям тунгусо-маньчжуров и нивхов; обосновать исходные принципы экологического рассмотрения знаний как адаптирующего механизма; выявить на основе сложившихся знаний этнокультурные пласты в традиционной культуре данных этнических общностей.

В основу характеристики народных знаний мы стремились положить комплекс устойчивых этнических признаков, типичных для традиционной культуры изучаемых этносов, учитывая при этом общее и особенное в приобретённом опыте. При таком подходе к исследованию одни из полученных результатов дают возможность выводов этногенетического значения, превращаясь в важный источник для решения вопроса о происхождении отдельных этносов, другие способствуют выявлению характера историко-культурных связей между ними, позволяют выяснить роль тех или иных народов в создании и распространении определённых ценностей. Наконец, третьи дают материал для освещения этнокультурных процессов в культурно-этнографической области.

Изучение данных сфер народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов рассматривается автором диссертации во всем многообразии культурных контактов, влияний и заимствований, неизбежно происходящих в результате исторического контакта с айнами, тюрко-монголами, тунгусами, а также корейцами, китайцами, японцами, славянами и другими этносами.

Решающую роль, конечно, играет методология, мировоззрение исследователя. Диссертация базируется на методологических принципах взаимоотношений этноса и природной среды. Исследуемый объект изучался с учётом развития природных биосоциальных организмов - этносов, взаимодействующих с окружающей природной средой в естественном пульсирующем режиме, пока ещё слабо изученных биоэнергетических процессов космического и земного генезиса (Бромлей Ю.В., 1983, с. 212-232; Алексеев В.П., 1984, с. 6, 457; Гуме-лёв JI.H., 1990, с. 520). При этом учитывалось концептуальное положение теории систем, согласно которой сложная структура биосферы, этносферы и со-циосферы является одним из главных факторов, обеспечивающих их устойчивость и развитие. Взаимодействия природы и общества всегда было, с одной стороны, адаптационным, с другой - адаптирующим. Этносы приспосабливаются к среде посредством изменения своих потребностей и самой среды. Каждый этнос ради своего существования стремится к сохранению жизненного равновесия, которое иногда достигается слабым развитием одних элементов и явлений культуры за счёт сильно развитых других. Развитие этноса идёт не по пути усложнения каждого явления, но по пути приспособления всего комплекса культуры в целях его сохранения, и таким образом наряду с развитием (усложнением) некоторых явлений может происходить редукция (упрощение) других (Широкогоров С.М., 1923, с. 126-127, 130). Адаптационно-деятельный подход к изучению народных знаний определил доминанту функционирования их в процессе взаимодействия различных внутриэтнических (внутрикультурных) групп.

Теоретическую основу подхода к материалу, анализируемому в диссертации, оказали основные концепции, выработанные в истории, этнографии, культурологии, традициологии и философии (Широкогоров С.М., 1923; Ани-симов А.Ф., 1966; Афанасьев А.Н., 1983; Токарев С.А., 1983; Бромлей Ю.В., 1983; Маркарян Э.С., 1983; Ключевский В.О., 1987; Арутюнов С.А., 1989; Тайлор Э.Б., 1989; Стёпин В.С, 1999 и др.). Основополагающим методологическим принципом явилось признание органического единства познания. Принципиальные свойства процессов развития культуры и каждого его элемента не только связаны, но и схожи. Элиминировавшись от особенностей, обусловленных масштабом систем, мы можем обнаружить единство общих закономерностей их развития и функционирования. Формирование и развитие народных знаний рассматривается в сочетании с конкретной практической деятельностью этноса (этносов). Учитывались конкретно-исторические условия, социальные связи, уровень развития производительных сил и характер производственных отношений. При таком подходе обнаруживаются весьма ценные выводы, которые могут служить важным и достоверным источником для сравнительного метода решения ряда вопросов этнической истории и вообще истории культуры.

Тендерная методология позволила рассматривать народные знания как механизм эволюции, воспроизводства и передачи культурных ценностей. Ценностный подход в изучении народных знаний определил возможность и характер действия человека в конкретной историко-этнографической области, показал существование межэтнических и межкультурных различий. В ходе исследования народных знаний был поставлен вопрос о роли системы ценностей в интеграции традиционной культуры. Ценностный подход подтвердил целесообразность изучения народных знаний как феномена культуры для решения сложной проблемы этногенеза и этнической истории тунгусо-маньчжуров и нивхов.

Методологический принцип культурного релятивизма, постулирующий универсальную ценность каждой культуры вне зависимости от уровня развития общества, помог рассмотреть назначение народных знаний в локальной этнической среде, обусловленное адаптационными потребностями.

Диссертация выполнена на некоторых узловых методологических принципах комплексного культурно-исторического анализа с использованием исследовательской актуализации применительно к изучению одной из существенных сторон культуры в развития конкретных этносов, в ней намечено определённое сближение исторической и географической точек зрения. Это достигается благодаря региональному ракурсу рассмотрения народных знаний.

Проводился многоаспектный подход к изучению народных знаний. Учитывался уровень развития социально-экономических отношений, а также условия функционирования материальной и духовной жизни. Не были оставлены без внимания и важные связи этого явления культуры с психологией, мифологией, верованиями и социальным устройством. Для установления функциональных факторов народных знаний взята во внимание экономическая деятельность.

Принимался во внимание принцип социально-культурных процессов на уровне цивилизаций и этнических общностей, позволяющих определить тенденции формирования и развития народных знаний конкретных этнических общностей в зависимости от общечеловеческих достижений. Учитывалась при этом концепция, что каждый народ не только носитель самобытных культурных ценностей, но составной элемент культуры человечества. Логика исследования, которой соответствует структура работы, сориентирована на рассмотрение общечеловеческой закономерности формирования и функционирования народных знаний. Важным методологическим принципом в подходе к предмету стал вывод историка В.О. Ключевского: "Успехи людского общежития, приобретения культуры или цивилизации, которыми пользуются в большей или меньшей степени отдельные народы, не есть плоды только их деятельности, а созданы совместными или преемственными усилиями всех культурных народов, и ход их накопления не может быть изображен в тесных рамках какой-либо местной истории, которая может только указать связь местной цивилизации с общечеловеческой, участие отдельного народа в общей культурной работе человечества или, по крайней мере, в плодах этой работы" (Ключевский В.О., 1987, с.35-36).

Народные знания, закрепляясь в сознании, несут компоненты культур многих эпох в виде "общих" и "локальных" традиций. Общие традиции действуют на идентичные законы функционирования и развития общества, результатом чего может стать выработка сходных народных знаний у отдельных этносов. В локальных традициях фиксируется жизненный опыт этнических общностей, отражающий индивидуальные черты их исторических судеб и особых условий существования. Народные знания любой этнической общности поддерживают стабильность и воспроизводство этой исторической общности, обладающей неповторимыми самобытными чертами. Общие и локальные культурные традиции находятся в нерасторжимом единстве. Эта взаимосвязь элементов несет источник индивидуальной неповторимости культур, в том числе и народных знаний. Как отмечает С.А. Арутюнов, «отдельные культурные черты могут быть специфичными этническими (для какого-либо одного этноса), субэтническими (лишь для его определённой части, локальной или социальной); они могут быть и суперэтническими, распространёнными на ряд этносов» (Арутюнов

С.А., 1989, с. 145). Культурная традиция выражает аккумуляцию социального опыта и его пространственно-временную трансмиссию.

Теоретическое осмысление всего комплекса материалов осуществлялось путём детализированного сравнительно-типологического метода, который позволил выявить механизмы формирования и определить специфику функционирования народных знаний в традиционной культуре. Данный тип обобщения тесно связывается с географической средой, и ею же диктуется специфика развития зонального типа народных знаний.

В диссертации проводилось сравнительное изучение вариативных форм развития и функционирования народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов в двух основных методологических планах: природно-экологическом и культурно-экологическом (Андрианов Б.В., Чебоксаров Н.Н., 1975, с. 3-4).

Природно-экологический подход и его основные принципы определялись хозяйственно-культурным типом для выявления специфических сторон народных знаний, сформировавшихся под воздействием природной среды, учитывалось влияние зональных компонентов ландшафта. Хозяйственный уклад тунгусо-маньчжуров и нивхов сформировался на базе рыбных, охотничьих и зверобойных промыслов, а также на традиционном собирательском освоении биологических природных ресурсов. Такой тип природопользования позволил рассматривать проблему в широком типологическом диапазоне.

Культурно-экологический подход основывался на принципах формирования историко-культурных (историко-этнографических) областей в определённых временных и пространственных рамках. Такой подход позволил выявить локальный исторический тип народных знаний.

Экологическая обстановка имеет существенное значение в формировании народных знаний. Особенно велико это воздействие у народов при невысоком развитии производственных сил и сохранении в той или иной степени первобытнообщинного строя.

Для нашего исследования приемлем методологический подход, концептуально основанный на принципах формирования и развития культуры. При этом учитывалось положение, что в каждой области культуры вырабатываются три рода элементов: 1) общечеловеческие, появляются в результате тождества психики человека; 2) индивидуальные, образуются в результате локальных различий условий среды; 3) конвергентные, представляющие комплекс первых двух характерных черт (Штернберг Л.Я., 1925, с. 717-718). Решающее значение приобретает вывод Ю.В. Бромлея о том, что "этнос характеризует совокупность этнических, межэтнических (в том числе общечеловеческих) и иноэтнических компонентов культуры. И именно культура этноса в целом обеспечивает его функционирование как системы" (Бромлей Ю.В., 1983, с. 124).

Мы исходили из принципа, что благодаря лабильности культуры, человеческие общности могут приспосабливаться к различным условиям природной, социальной и этнической среды. Культура выступает как механизм адаптации общественного человека к среде. Этническая общность приспосабливается к среде и активно видоизменяет её, подчиняя её своим нуждам. Всё это служит потребностям поддержания и воспроизводства человеческой деятельности на основе знаний.

Для выявления древних пластов в народных знаниях использовался ретроспективный анализ. Он способствовал не только познанию механизмов их развития в системе данной традиции, но и выявлению своеобразных компонентов, имеющихся во многих аналогичных традициях, а также свидетельствовал об историко-культурных связях как между этносами Нижнего Амура и Сахалина, так и ближними и дальними соседями.

В диссертации на основе лингвистических данных был применён метод составления сводных таблиц по различным вопросам проблемы. Использование его позволило раскрыть в исследовании динамику развития историко-культурных связей, дать более полную картину исторического процесса формирования народных знаний. Обращение к сравнительному методу дало возможность использовать большое количество фактического материала для полного всестороннего анализа генезиса и функций народных знаний.

Применялись также другие методы, включающие в себя: историко-этнографического анализа библиографических сведений об объекте исследования, сопоставления и хронологии, реконструкции визуального наблюдения, тематического опрос респондентов, текстологический анализ фольклорных данных.

Мы основывали свое исследование в значительной мере на личном наблюдении, широко использовали мало применимый в этнографии метод встроенного наблюдения, что позволило приоткрыть завесу над многими скрытыми явлениями традиционной культуры. Многочисленные полевые исследования позволили нам создать богатую фактическую базу. По нашему мнению, из максимально накопленных фактов истина выявляется сама собой.

Новизна диссертации состоит в том, что для разработки поставленных в диссертации проблем в научный оборот впервые введены фактические материалы, обнаруженные в этнографических экспедициях, опубликованных источниках и архивных документах, музейных коллекциях и иллюстрациях, а также данные языка изучаемых этносов. На обширном этнографическом материале с привлечением современных разработок естественных наук рассмотрены особенности формирования и функционирования народных знаний о фауне, флоре, медицине, небесных телах и атмосферных явлениях у тунгусо-маньчжуров и нивхов. Диссертация является первым обобщающим трудом в аспекте сравнительно-типологического изучения народных знаний этнических общностей Амуро-Сахалинской историко-культурной области.

В диссертации впервые на основе широкого этнографического материала обоснованы причины формирования и функционирование народных знаний в традиционной культуре тунгусо-маньчжуров и нивхов. Доказано единство происхождения и развития знаний, имеющих, очевидно, стадиальный, этнокультурный и этногенетический характер.

На основе выполненных исследований разработано теоретическое положение о закономерности развития рациональных и иррациональных знаний в традиционной культуре. Доказано, что в архаическом обществе критерием мышления являлось не только конкретность, но и отвлечённые абстрактные представления. Накопленные эмпирические сведения сочетались с анимистическими взглядами, отражающими древнее господствующее мировоззрение. Мышление развивалось в единстве объективных истин и отвлечённых понятий.

В диссертации доказано, что народные знания сложились на основе потребностей жизнедеятельности в определённых экологических условиях и тесно связаны с формами общественного сознания. Являясь частью общего комплекса традиционной культуры, народные знания служили хозяйственной деятельности человека, культурной адаптации к природной, социальной и этнической среде. Доказано, что народные знания - важный историко-этнографический источник при решении этногенетических и этнокультурных вопросов.

Оценка знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов характеризует достаточно высокую ступень эмпирического овладения природой, развитие промысловой экономики и мировоззрения, а также вводит в научный обиход этнографии большой массив фактического материала. Среди факторов поступательного движения общества важное место занимает накопительный процесс развития культуры; она же развивается по своим внутренним закономерностям на основе уже накопленных ценностей. В архаическом обществе основным содержанием культуры становятся знания, на основе которых получают развитие фольклор и народное искусство.

Мы продолжали развивать концепцию нерасторжимости «рационального» и «иррационального» потоков в народных знаниях, основанную на понимании единства связей - генетических, семантических, мировоззренческих и функциональных. Такой подход в настоящее время получает активное развитие в современной этнографии, расширяет наши представления о традиционной культуре.

Разработка данного комплекса проблем позволила выйти на широкие теоретические выводы и обобщения историко-этнологического познания. На основе народных знаний проявились культурные пласты: амуро-сахалинский (автохтонный), тунгусский, тюрко-монгольский. Не исключаются историко-культурные связи с японцами, китайцами, корейцами и айнами.

На фактическом материале, соотнесённом с данными по этносам Сибири, выявлена концепция происхождения народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов на генетических, контактных и типологических принципах.

Акцентировалось внимание на выявлении общих черт и особенностей народных знаний охотников, рыболовов и собирателей в рамках хозяйственно-культурного типа и историко-культурной области. Обоснованы факты социокультурных связей, воздействующие на знания. Выяснилось, что этот феномен культуры служил надёжным средством освоения природных ресурсов, стабилизировал психику человека мировоззренческими установками мифологем и верований.

Опыт этнографического исследования народных знаний показал сложность этногенеза и этнической истории аборигенов Нижнего Амура и Сахалина. Этническая история тунгусо-маньчжуров и нивхов тесно связана с этнокультурными процессами народов Евразии. Теоретическое осмысление позволило по-новому подойти к постановке и решению проблемы функционирования народных знаний как творческого процесса, помогающего приспособиться к локальной экосистеме.

Результаты данного историко-этнографического исследования могут быть использованы при разработке этногенеза и этнической истории аборигенов Нижнего Амура и Сахалина в решении одной из актуальных проблем этнографии.

Обобщение основных результатов исследования показало, что наряду с созданием классификационных схем на конкретном этнографическом материале возможна выработка единой типологии народных знаний автохтонного населения Сибири и Севера.

На значительном этнографическом материале показан процесс зарождения народных знаний в историко-культурной и функциональной сбалансированности, что имеет определённое значение для понимания традиционной культуры как универсального адаптивно-адаптирующего механизма. Получена информация об уникальном опыте приспособления к среде в особом природном регионе. Накопленные знания стимулировали развитие этноса (этносов), санкционировали модификацию этнических традиций.

Полученные данные ценны в мировоззренческом плане для пересмотра нашего отношения к естественному окружению, а также для формирования нового мышления и экологического сознания.

Материалы и выводы диссертации могут иметь практическое применение в научной, учебной, краеведческой, музейной и культурно-просветительной работе. Кроме того, ценные традиции опыта могут быть успешно использованы в современной хозяйственной практике. Результаты анализа названной проблемы могут оказаться полезными в практических целях для решения медицинских проблем. Народные знания служат важной базой исследования в рамках сложившихся естественных наук. Материал народных знаний, после тщательной научной проверке, может представлять сегодня научно-практический интерес для создания «банка данных» точных наблюдений. Результаты исследования могут быть полезны в деле изучения истории и сохранения традиционной культуры коренных народов Нижнего Амура и Сахалина. Диссертация может служить популяризации многовековой истории добрососедских социально-экономических взаимосвязей тунгусо-маньчжуров и нивхов.

Практическую значимость работы доказывает то, что часть её материалов эффективно используется в коллективных монографиях «История и культура народов Дальнего Востока России», издаваемых Институтом истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН.

Различные положения диссертации опубликованы в 56 работах общим объемом более 60 печ. л., обсуждались на международных конференциях: «XIV Тихоокеанский международный научный конгресс» (Хабаровск, 1979), "Свободная экономическая зона "Находка": В системе сотрудничества азиатско-тихоокеанского региона" (Находка, 1993), "Исторический опыт освоения восточных районов России" (Владивосток, 1993), "Традиционная этническая культура и народные знания" (Москва, 1994), "Научные мосты между Северной Америкой и российским Дальним Востоком" (Владивосток, 1994), "Культура Дальнего Востока России и стран АТР: Восток-Запад" (Владивосток, 1995), "Дальний Восток России в контексте мировой истории: От прошлого к будущему" (Владивосток, 1996), "Культурно-исторические контакты между коренным населением тихоокеанского побережья Северо-Западной Америки и Северо-Восточной Азии: К 100-летию Джезуповской Северо-Тихоокеанской экспедиции" (Владивосток, 1998), "Древняя и средневековая история Восточной Азии: К 1300-летию образования государства Бохай" (Владивосток, 1998), «Региональная экономика и межэтнические контакты на Дальнем Востоке» (Благовещенск, 2000), «Россия и Китай на дальневосточных рубежах: Исторический опыт освоения Дальнего Востока» (Благовещенск, 2001); на всероссийских конференциях: "Человеческий фактор в ускорении социального и научно-технического прогресса" (Новосибирск, 1989), "Традиционное мировоззрение и культура народов Сибири и сопредельных территорий" (Улан-Удэ, 1990), «Интеграция археологических и этнографических исследований (Владивосток; Омск, 2000); на региональных конференциях: «Съезд сведущих людей Дальнего Востока: К 100-летию Хабаровского краеведческого музея» (Хабаровск, 1994), «Традиционная культура народов Севера и Дальнего Востока России:

32 состояние, перспективы развития» (Владивосток, 2000); на сессиях японского научного общества The Society of North-Eurasian Studies (Токио, 1993, 1996) и Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (Владивосток, 1993, 1995, 1998, 1999, 2002).

Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка архивных материалов, литературы и сокращений. В приложение к работе вынесен альбом из 133 фотографий, рисунков и 8 таблиц.

Заключение диссертации по теме «Этнография, этнология и антропология», Подмаскин, Владимир Викторович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итог выполненного исследования, можно констатировать, что в традиционной культуре тунгусо-маньчжуров и нивхов функционировал своеобразный синкретический комплекс рациональных и иррациональных знаний о природе, человеке и обществе. Эти два потока знаний составляли единое целое по их вхождению в практику и мировоззрение, функциональной направленности, особенностям данных об этнической истории и этнической специфике. Очевидно, дифференциация явлений в традиционной культуре не совершилась, синкретизм продолжал оставаться в ней определяющим началом.

В народных знаниях устойчивыми оказались традиции промыслового опыта таежных охотников, оседлых рыболовов, морских зверобоев и собирателей, направленные на создание системы жизнеобеспечения, характерной для присваивающего хозяйства.

Сущность народных знаний была обусловлена природными особенностями региона, социально-экономическими условиями и этнокультурными связями и контактами. Этот универсальный феномен культуры отличался своей сложностью, где точные наблюдения переплетались с древними анимистическими воззрениями. С одной стороны, знания служили для выполнения практических целей и задач, обеспечивающих физическую жизнь людей, с другой - несли мировоззренческую нагрузку, являлись надёжным орудием психического, умственного и нравственного совершенства. Они охватывали все грани жизни аборигенных народов (практической, просветительной, воспитательной и познавательной) и тесно были связаны с фольклором и народным искусством. Вероятно, первоначальная функция знаний - практические мотивы, позже ставшие выражением любознательности, мысли, логики. Известно, что такая двойственность знаний была характерна и другим народам Сибири - корякам, эвенкам, эвенам, кетам, тувинцам.

Исторически народные знания характеризуются социально-экономическими и демографическими показателями и всецело связаны с этническими процессами. Обусловленное соотношение видов связи становится в качестве главного этноопределителя содержания народных знаний. Стабильными оказались локальные варианты знаний, связанные с преобладающей экономической ролью охоты, морского промысла, рыболовства и собирательства. Эти знания расширили возможности населения в отношении хозяйственной специализации и адаптации к ландшафтно-климатической зоне.

Динамическая структура народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов выражается через их функции: приспособительную, защитную, регулятивную, эмоционально-ценностную, познавательную, самоконтроля и психологическую. Психологическая функция проявилась в чувствах, привычках, ориентации, оценках, стереотипах. Именно с психологической точки зрения, вероятно, происходило формирование личности охотника, рыболова и собирателя как социума, усваивающего определённые знания и умения.

Народные знания тунгусо-маньчжуров и нивхов генетически и исторически идентичны и в целом имеют много общего с таковыми у этносов Сибири как следствие этнического родства и историко-культурных связей. Этот факт свидетельствует, что этнические традиции в народных знаниях аборигенов Нижнего Амура и Сахалина формировались на весьма широкой территории.

Вместе с тем мы нередко сталкиваемся с примерами сходства в народных знаниях у этносов, значительно удалённых друг от друга. Общность в названиях мер тунгусо-маньчжуров Нижнего Амура обнаруживается у монголов и тюркских народов Алтая и Саян. Одинаковые представления о морских млекопитающих бытуют у ульчей, орочей, нивхов, ительменов, эскимосов, коряков и чукчей.

Сравнительно-типологическое изучение народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов дало возможность выработать общую модель развития и функционирования их в традиционной культуре, что характеризует достаточно высокую ступень адаптации к природной и социокультурной среде. Рассмотренный комплекс народных знаний оказался более специфичен для тунгусо-маньчжуров, чем нивхов. Вероятно, первые стояли выше в культурном и экономическом развитии. Как показало исследование, этнические процессы в Амуро-Сахалинской области были сложными. На многие культурные достижения нивхов оказали большое влияние тунгусо-маньчжуры. Материалы исследования свидетельствуют, что тунгусо-маньчжуры в культурном развитии стояли на порядок выше нивхов. Много заимствований имелось именно из культуры первых. Заимствования, как правило, бывают взаимными, хотя далеко не всегда равнозначными. Этнос, находящийся на более низком уровне социально-культурного развития, обычно больше заимствует ценностей у своего социально-экономически развитого соседа. Соответственно и заметное влияние культуры тунгусо-маньчжуров на самобытную культуру нивхов оказалась сильнее, чем их собственное встречное взаимодействие. Это подтверждается и тем, что в основе этногенеза тунгусо-маньчжуров, вероятно, в большей степени проявляется автохтонный слой.

Из приведённого выше материала видно также, что традиционная культура данных этносов представляла собой очень сложное, самобытное образование, сформированное на местной основе в результате этнических процессов и этнокультурных связей.

Для народных знаний аборигенов Нижнего Амура и Сахалина характерна значительная устойчивость этнических традиций, которые сравнительно мало зависели от изменений в технологии производства и определялись предпочтительностью охоты, рыболовства и собирательства. Эти традиции сохранялись и распространялись на местном уровне даже при дроблении и смешивании этносов, в том числе разноязычных. С помощью этнических традиций передавались почти без изменения наиболее консервативные, жизнестойкие элементы народных знаний, удерживались или изменялись подвижные элементы представлений в духовном опыте, которые постоянно находились в зависимости от социально-экономических и исторических условий.

Разработка теории этнических традиций в народных знаниях позволила нам рассматривать их как категорию историко-этнографического ряда, определяющую этническую специфику традиционной культуры изучаемых этнических общностей. Исследование подтверждает неоспоримый факт, что человек в результате деятельности и мышления создаёт знания, которые формируют культуру этноса (этносов), в целом воспринимаемую как совокупность традиций.

На данном материале выявляется вероятность развития мифологического сознания в рамках Амуро-Сахалинской историко-этнографической области, что подтверждается работами этнографов (Островский А.Б., 1997, Березницкий С.В., 1999, с. 140-141; Шаныпина Е.В., 2000, с. 110, 114). Первоначальная модель Вселенной осмысливалась в виде мифического животного (лося, рыбы, дракона), мирового дерева. В народном сознании нашло отражение антропоцентрическое мировоззрение, сформированное на ментальном упорядочивании реальной совокупности промысловых культов и сводящее все используемые мышлением координаты к человеку. Антропоморфизм оказал влияние на этические нормы взаимодействия с природой. При помощи мифологических идей объяснялось происхождение человека, флоры и фауны, лунного и солнечного затмения, светлых и темных пятен на Луне, движение планет, устройство Земли и Вселенной, небесных светил и т.д.

Материалы свидетельствуют, что у тунгусо-маньчжуров и нивхов представления о мире и человеке сложились путём неидентичных идей. Они были присущи в прошлом разнородным по составу группам населения. Можно предположить, что на формирование сознания данных людей оказали идеи древних приморских этносов, в воззрениях которых нашли отражение представления о морской экосистеме.

Согласно исследованию традиционное мировоззрение амуро-сахалинских этносов строилось с позиций чувственно-образного мышления, дополненного мифологической «логикой». В их сознании нашли отражение представления, базировавшиеся на олицетворении и почитании окружающей природы и космических явлений. Мировоззрение представляло собой сложный конгломерат представлений о мироздании, где сохранялась вера в силу природы и родной земли. Уровень сознания стихийных диалектиков выражал правильный взгляд на мир, в котором все движется, возникает и исчезает.

Мир состоял из совокупности трёх одухотворённых по вертикали (три уровня) и по горизонтали, которые управлялись множеством природных божеств, упорядоченных иерархически и территориально. Для данной стадии общественного сознания конструирование такой схемы было теоретическим обобщением картины мира. На основе веры в духов и душ формировалась экологическая установка.

Этнокультурные взаимодействия тунгусо-маньчжуров и нивхов строились на взаимопонимании и взаимопроникновении в духовные миры друг друга. Их мировосприятие (модель мира) построено на чистой эмпирии. Растения и животные обладали душой, волей и чувством. На этой основе сложилась общая картина представления о мире, связанная с одухотворёнными чувственными образами (мифологическими, демонологическими и очеловеченными), которые субъективизировались в индивидах, духах-хозяевах, душах, культурных героях, фантастических существах. Вся природа насыщена духами, наделенными такими же свойствами, что и человек; такое одухотворение природы и есть проявление одной черты очень древнего миропонимания -анимизма, когда люди путём разного рода магических приёмов и простых жертвоприношений пытались воздействовать на силы природы с целью вызвать их расположение и покровительство. Позднее эта первобытная религия обрела многобожие. Материалы свидетельствуют об очень глубоких анимистических корнях воззрений тунгусо-маньчжуров и нивхов и об их стойкости.

Исследование показало, что аборигены накопили много практических знаний, позволивших им создать хорошо приспособленные к географическим условиям формы материальной культуры. Ядро народных знаний о природе состояло из наблюдений, примет, навыков, обеспечивающих промысловую практику. В пространстве ориентировались по муссону, Солнцу и звездам. Охотники хорошо знали топографию и географию местности, создали детальную систему ориентиров в пространстве и дали им названия, которые стали топонимами. Время определяли по движению Солнца, Луны, Венере и Большой Медведицы. Но, различая временные изменения в окружающей природной среде, они, исходя из своего непосредственного опыта, не могли объяснить их причины.

Охотники и рыболовы хорошо знали промысловых зверей, птиц, рыб и растения, которые употреблялись в пищу, использовались в медицине, находили применение в хозяйстве. Мало были известны животные и растения тропического пояса. Представления о них носили отрывочный, поверхностный характер. Исключительно самобытными являлись знания о тюленях (ларга, акиба, лахтак), касатке, тигре, леопарде, собаке, домашнем олене, лосе и медведе. На базе охоты тунгусо-маньчжуры и нивхи самостоятельно перешли к доместикации животных (собака и олень). Одомашнивание оленя позволило орокам освоить о-в Сахалин, пользоваться мясом и шкурами этого животного, применять его в качестве транспортного средства, соответственно и в духовной культуре.

Развитие охоты и рыболовства как ведущих областей общественного производства требовало более совершенных орудий для добывания зверя и рыбы, обработки продуктов охоты и рыболовства. Всеобъемлющие знания промысловых зверей и рыб свидетельствуют об огромной роли охоты и рыболовства в хозяйственной жизни аборигенов Нижнего Амура и Сахалина. Охотничье хозяйство определило и богатство терминологии, связанной с возрастными и другими особенностями зверей. Наличие широких знаний о морской фауне и флоре даёт возможность считать, что прибрежное рыболовство, морской зверобойный промысел и собирательство сыграли немаловажную роль в развитии приморской культуры.

Обширной была информация и о местной флоре. Это вполне понятно: ведь растения лежат в основе пищевой пирамиды, связаны с жизнью всех живых существ. Разнообразный мир растений юга Дальнего Востока определил широкое их использование, открыл новые свойства материалов. Дикоросы употребляли в пищу, из луба ильма, волокон конопли и крапивы в древности шили одежду, вязали сети; из коры дуба, ольхи, маньчжурского ореха изготовляли красители; из древесины мастерили орудия охоты и рыболовства, оригинальные средства передвижения, свайные и срубные жилища, бытовые и ритуальные предметы и т.д. Из растений и животных научились добывать лекарственное сырьё. Растениям приписывали воображаемую сознательную деятельность, признавая сходство с животным и человеком, считали, что они чувствуют и даже рассуждают и соответственно с этим направляют свою деятельность. Аборигены Нижнего Амура и Сахалина не были знакомы с клеточным строением растений, микроскопической лабораторией, где вырабатываются бесчисленные вещества из растений. Для этого нужен был микроскоп, весы и химические реактивы.

Тунгусо-маньчжуры и нивхи, вероятно, давно начали переходить от собирания дикорастущих злаков к их выращиванию, от охоты на диких животных к их одомашниванию.

В традициях народного врачевания выделяются архаические черты и новые элементы, составляющие две черты их бытования. Выявлены интересные параллели не только с сибирским, но и тюрко-монгольским материалом. По целому ряду культурных аспектов прослеживаются аналогии с традиционно-устной медициной Кореи, Китая, Индии и Тибета.

В системе народного врачевания удачно сочетались лекарственные средства растительного, животного и минерального происхождения с культово-ритуальными действиями шаманов. Были разработаны некоторые санитарно-гигиенические навыки, способы укрепления здоровья и профилактики главным образом неинфекционных заболеваний.

Известно, что аборигены изобрели средства передвижения по суше и воде. На лодках они могли путешествовать не только по горным рекам, но и по морскому побережью. Приморские зверобои являлись, по-видимому, создателями не только челнока, но и многовёсельной килевой лодки и дополнительного оснащения к ней - паруса со всеми принадлежностями. Охотники прорубили тропы сквозь лесные чащи, и это заложило основу для развития сообщения между морским побережьем и материком. Однако почти все путешествия они совершали пешком. Облегчала передвижение по суше собака. Умение обеспечить и сохранить запас пищи на будущее было необходимо для выживания в суровых природно-климатических условиях юга Дальнего Востока. Специфические природные ресурсы позволили выработать многочисленные, свойственные только охотникам и рыболовам способы приготовления мясной, рыбной и растительной пищи, а также пищи из морепродуктов. На основе знаний о местной фауне и флоре они разработали систему рационального питания.

Они знали многие лекарственные растения, научились изготовлять целебные препараты из органов животных. У них были лекарства против ревматизма и глазных болезней, радикулита, язв и зубной боли. Они делали некоторые хирургические операции и даже были сведущи в вопросах психиатрии. Тунгусо-маньчжуры ценили корень женьшеня, умели приготовлять пантокрин. Из листьев багульника болотного они делали потогонный настой, применявшийся при простуде, и давно заметили наркотическое свойство этого растения. Широко применялись в медицинских целях бархат амурский, дудник, чага, лимонник китайский, бузина и т.д.

Животные и растения - это источники, за счёт которых удовлетворялись материальные и духовные потребности рассматриваемых этносов, и поэтому они заняли важное место в системе народных знаний. Продукты животного и растительного происхождения составляли важную статью в обмене и торговле, способствовали развитию политических и культурных контактов, которые оказали огромное влияние на ход истории Амуро-Сахалинского региона.

На основе знаний о фауне и флоре создаётся единая система мировоззренческих установок. О системе можно говорить в том случае, когда между частями целого существуют такие связи и отношения, которые обусловили специфическую роль целого и частей целого. Связи, характеризующие основную роль народных знаний о фауне и флоре, раскрывают типологическую структуру и функциональную обусловленность каждой последующей области народных знаний. Эти связи - самые важные в данной системе, потому что одновременно они создают устойчивость структуры народных знаний, их воспроизводство.

Объекты и явления, связанные с жизнью людей, находят объяснение с позиций наивно-рационалистического принципа, говорят о зооморфном начале взглядов древнего населения Сибири. Кроме того, общая целенаправленность народных знаний свидетельствует о развитии духовного чувства и духовных потребностей. Животные и растения, от наличия которых зависело благополучие коллектива, объявлялись священными и окружались поклонением. При этом ритуальная часть культа фиксировала и освещала приёмы обращения с ними и правила охраны, изменить которые в силу их сакрализации никто не имел права. На это же работали мифологические сюжеты и божества-хранители ландшафта и экосистем. В морской экосистеме был свой «хозяин», от воли которого зависел успех в промысле. Он посылал людям косяки лосося, тюленей только в том случае, если охотники соблюдали ряд традиционных норм экологического характера. Контроль над некоторыми биотическими видами - медведь, олень, нерпа, лосось, орёл, конопля, сарана, крапива, женьшень и знание мест их обитания или произрастания свидетельствуют о существенном сдвиге к окультуренному, одомашненному хозяйству. Потомственные рыбаки и охотники самостоятельно научились добывать из природных веществ многие предметы первой необходимости. В искусстве обработки кожи и выделки меха они не уступали русским дубильщикам и скорнякам.

Структурно-типологическое построение исследования позволило конкретно определить назначение промыслового опыта и границы распространения его с позиций хозяйственно-культурного типа, где главным является познание о животных и растениях. Сопоставление материалов различных сфер знаний раскрывает их внутреннюю взаимосвязь с промысловой практикой, которая явилась следствием логической последовательности функциональной зависимости.

В диссертации рассматривались этнокультурные аспекты традиционного народного опыта предсказания погоды. На конкретных примерах диссертантом проиллюстрирована практическая ценность народных предсказаний (как краткосрочных, так и долгосрочных). Прогнозы погоды составлялись на основе учёта данных о положении небесных тел с предсказаниями, основанными на народных фенологических приметах. Практически ценные приметы погоды выводились при обобщении фенологических данных, наблюдениях за движением льдов на море, учёте преимущественного направления ветров в определённые периоды года и пр. Однако они были ограничены потребностями промыслов. Метеорные потоки, атмосферные осадки и опасные природные явления объяснялись при помощи мифов. В народных наблюдениях за грозой обнаружены аналогии с представлениями тунгусов и тюрко-монголов; долгосрочное предсказание погоды являлось приоритетом шамана.

В результате исследования выявлено адаптивное назначение народных знаний. Широкий диапазон знаний демонстрирует высокую ступень социокультурной адаптации к естественной среде. Усилия охотников и рыболовов были направлены на познание окружающего мира не с целью его переустройства, а приспособления к нему. Знания о себе и окружающем мире выполняли функцию основного смысла существования (адаптивную), способствовали развитию экологического опыта, позволяющего добиться сбалансированного природопользования (Таксами Ч.М., Косарев Д.Д., 1986, с. 28-32; Podmaskin V.V., 1994, р. 268-272; Подмаскин В.В., 2001в, с. 72-76). Тунгусо-маньчжуры и нивхи обладали рядом знаний о местной природной среде, хорошо знали биологические ресурсы промысловых угодий и рационально потребляли их богатства, предельно полно утилизировали добытую продукцию. Морально-психологические и поведенческие установки вырабатывали коллективную ответственность за промысловые угодья, оленьи пастбища и окружающую среду. Природно-охранительные традиции привели к созданию промысловых заповедников.

Исследование показало, что народные знания являются культурным наследием прошлого, им характерна историческая преемственность, необходимая для решения воспитательных задач путём воздействия на психику этноса в определённом направлении. Моральные нормы закреплялись в обычаях, обрядах и массовых праздниках. Неотъемлемой частью воспитания в семье была передача подрастающему поколению накопленных знаний и практического опыта. У детей было множество традиционных игр и игрушек. Аборигены надеялись на собственные силы, ум, знания, изучая природу, постигая её закономерности и оттачивая мастерство взаимодействия с ней.

На развитие народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов большое влияние оказала экосистема моря, леса и гор. Выяснилось, что местные этнические элементы в народных знаниях наиболее консервативны.

Народные знания данных этносов в результате взаимодействия и конвергентности культур сохраняют относительные этнические особенности. Они выступают как общее свойство нескольких этнических единиц. Различия в народных знаниях можно объяснить двумя факторами. Во-первых, это обусловлено влиянием индивидуальной деятельности и этнической спецификой; во-вторых, - это разные этнокультурные связи. Например, больше сходства в знаниях о морской фауне и флоре обнаружено у ульчей с орочами, ороками и удэгейцами, чем с нивхами.

Являясь древнейшим пластом традиционной культуры, народные знания представляют собой ценный источник информации для решения сложных проблем этногенеза и этнической истории.

Непрерывный поток стадиальных и этнических культур активизировал процесс формирования народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов, в основе которых нашёл отражение весьма сложный сплав культур многих эпох. Имеющиеся материалы служат своего рода иллюстрацией к картине сложной этнической истории изучаемых этносов. Нижний Амур и Сахалин являлись одним из путей, по которому шло заселение не только Северо-Востока Азии, но и Американского континента. Вероятно, нивхи, айны и тунгусы, осели в бассейне Нижнего Амура и Сахалина. Это создало условия для установления этнокультурных связей и взаимного общения и влияния культур, привело к образованию новых этнических и территориальных групп под различными названиями.

В разное время в разной степени в Приморье, Приамурье и на Сахалин мигрировали тунгусы (XV-XIX вв.), монголы (XII-XIII вв.), маньчжуры (XVI-XVII вв.), якуты (XVII-XIX вв.), айны (XVII-XIX вв.), русские (XVII-XX вв.), корейцы и китайцы XIX в. Здесь они вступали в контакты с местным населением. Прослеживается закономерность: культурные связи аборигенов Нижнего Амура и Сахалина в течение тысячелетий были более тесными с палеоазиатами Северо-Востока. Море являлось скорее соединяющим, а не разъединяющим фактором. При этом не исключались и сухопутные связи с древними великими цивилизациями Китая, Кореи, Индии, Центральной Азии, а также с более поздней цивилизацией древнетюркского мира (V-XII вв.). Последствия таких контактов и взаимовлияний проявились по-разному: во-первых, в виде проникновения локальных культур; во-вторых, как заимствования иноэтнических элементов. Наконец, новое появляется в результате «внутренней» модернизации быта. Взаимодействие и развитие каждой из названных инноваций имели свою специфику. Формирование народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов - непрерывный, очень древний процесс, своими корнями уходящий в самую глубь истории человечества.

Культурно-исторические процессы на Нижнем Амуре и Сахалине, которые нашли подтверждение в исследованном нами материале, являлись несравненно более сложными и разнообразными, чем это казалось раньше. Здесь издавна складывалась местная культура рыболовов и морских зверобоев на основе взаимных связей с этносами как относительно близких, так и дальних областей. Подтверждается взаимное общение с тюрко-монгольским миром, айнами и тунгусами. Проявились уже ранее известные связи с Кореей, Китаем, Японией и Средней Азией. В народных знаниях аборигенов Нижнего Амура и Сахалина в большей степени представлен тунгусский историко-генетический пласт. Он проявился в общности ремёсел (обработка звериных шкур, дерева, изготовление орудий промысла, красителей), а также в способах охоты на лося и медведя, календаре, собаководстве, оленеводстве и космогонических знаниях. Сближает с эвенками и система ориентации в пространстве, в частности по рекам: «вниз по течению реки» и «вверх по течению реки». Археологические исследования свидетельствуют о появлении тунгусов в

Приморье и Приамурье в период неолита (Окладников А.П., Деревянко А.П., 1973, с. 23, 157).

Этнографические материалы по народным знаниям позволяют утверждать, что традиционная культура тунгусо-маньчжуров и нивхов складывалась из трёх генетических элементов - субстратного (культура древних этносов приморской зоны), тунгусского и тюрко-монгольского (у каждого этноса в разных пропорциях). Тюркский культурный элемент больше всего проявился у удэгейцев и нивхов, монгольский - у нанайцев, автохтонный - у ульчей, орочей, удэгейцев, ороков, негидальцев и нивхов. Тунгусский культурный пласт широко представлен у негидальцев, орочей и удэгейцев. Вероятно, нивхи как этническая общность сформировались вне Амуро-Сахалинского региона. Эта гипотеза подтверждается тем, что ни у нивхов, а у тунгусо-маньчжуров раньше сложились народные знания о морской фауне и флоре. В отличие от нивхов они проявили себя как непревзойдённые знатоки фауны и флоры юга Дальнего Востока. Многие представления о животном и растительном мире заимствованы нивхами от тунгусо-маньчжуров.

Анализируя народные знания данных этносов, условно можно выделить культурные пласты по этапам исторического развития: субстратный соответствовал историческому периоду, когда кругозор людей был ограничен местом обитания, познание осуществлялось в узких локальных рамках ландшафта, связан с рудиментами древнего хозяйственно-культурного типа морских зверобоев и рыболовов; суперсубстратный сложился, вероятно, на основе культурных связей, сформировавшейся Амуро-Сахалинской историко-этнографической области, когда получили развитие межэтнические контакты и культурные заимствования; основной характеризовался ведущим хозяйственно-культурным типом охотников, рыболовов и собирателей, непосредственно укладывался в рыболовно-охотничий комплекс. Вероятно, этот культурный пласт связан с XII-XX вв., когда расширение историкокультурных связей и общего мировоззренческого кругозора определялось влиянием государственных образований.

Следует отметить, что народные знания тунгусо-маньчжуров и нивхов приобретались путём визуального наблюдения, логических выводов, заключений и сравнений, а также были почёрпнуты из существующих авторитетных наставлений шаманов, тудинов и миссионеров. Народные знания, полученные путём непосредственного наблюдения, дополнялись логикой, хотя и ограниченной технически. Житейские знания, почерпнутые из существующих авторитетных наставлений, подтверждались и проверялись опытом. Они являлись наиболее стабильной частью культуры, одновременно выполняли практическую и мировоззренческую функции, отражали совокупность общественно-трудовой и духовной жизни, воспроизводили культуру человека. Рациональная подсистема знаний в большей степени функционировала на бытовом уровне. Напротив, знания конфессионального характера сосредоточены у лиц, связанных с религиозно-магической деятельностью.

Мы предполагаем, что в борьбе за существование данные этнические общности накопили знания лишь в том объёме, который необходим им для сохранения равновесия жизни в определённой историко-культурной среде. «Стремление ограничить глубину осознания процессов изменения и отношения человека к средам есть нормальная функция человечества как вида, и в этом отношении стремление к интеллектуальной нивелировке и сведению к среднему уровню индивидуумов, ушедших вперёд, есть явление здоровое, т.е. присущее этносу, обладающему сознанием (или инстинктом) самосохранения» (Широкогоров С.М., 1923, с. 130).

История зарождения народных знаний тунгусо-маньчжуров и нивхов, вероятно, обусловлена тремя обстоятельствами.

Генетическими, основанными на промысловой деятельности и мышлении древних людей приморской зоны. Вероятно, в древности народные знания приобретались на основе узкой специализированной деятельности морских зверобоев и собирателей даров моря и хронологически предшествовали знаниям речных рыболовов и лесных охотников, о чём свидетельствуют археологические данные (Вострецов Ю.Е, 1998, с. 371-385). В народных знаниях обнаружен сплав идей, обусловленный общностью мировоззренческих установок охотников, рыболовов и собирателей с анимистическим и мифологическим уровнем сознания. Генетические основы архаизмов проявились в знаниях морском котике, касатке, нерпе, астральном мире и атмосферных явлениях.

Контактными, сформированными не единством происхождения, а историко-культурными связями с соседними народами. Составные элементы народных знаний аборигенов Нижнего Амура и Сахалина отразили непосредственное влияние человеческих цивилизаций Евразии.

Типологическими, созданными не родством и контактами, а сходностью условий. Знания о ластоногих, собаке, домашнем олене, тигре, касатке, женьшене, астральных телах и атмосферных явлениях возникли конвергентным путём у этносов амуро-сахалинского культурного круга в связи с преобладанием промысловой деятельности. Типологическое родство определяется этническими традициями, обусловленными внутренними закономерностями социально-экономического развития и общностью исторического процесса. На этой основе, вероятно, сложился древний календарь, связанный с ходом рыб лососёвых пород, ориентация в пространстве по господствующим ветрам и самобытные способы врачевания.

Для обозначения дисциплины, в рамках которой начинает исследоваться класс явлений в этнографической литературе, применяются "Народная медицина", "Народная астрономия", "Народная метрология" (Путилов Б.Н, Штробах Г, 1991, с. 9). Считаем, что использование научных терминов "медицина", "астрономия", "метрология" в качестве синонимов областей народных знаний к этносам, не имеющим в прошлом письменности и науки, нецелесообразно. Например, словосочетание "Народная медицина" можно заменить - "Народные способы диагностики и лечения болезней"; "Народная астрономия" - "Народные знания о небесных телах"; "Народная метрология" -"Народные знания о мерах и весах" и т. д.

Рамки диссертации ограничены рассмотрением отдельных сфер народных знаний. Основу исследования составили лишь данные по народным знаниям о фауне, флоре, медицине, небесных телах и атмосферных явлениях, способствующие сохранению и развитию традиционной промысловой и собирательской деятельности, составляющей основу экономики данных этнических общностей. В ряде публикаций даётся нами характеристика народных знаний о пространстве, связанных с умением ориентироваться на местности (Подмаскин В.В., 1977, с. 53-58; 1990, с. 61-68; 1992, с. 62-64; 1994, с. 160-162; 1998, с. 40-47; История и культура ульчей . 1994, с. 69-71; История и культура орочей . 2001, с. 103-105). К сожалению, из-за недостатка и отсутствия необходимого материала некоторые области народных знаний в диссертации специально не рассматриваются: о недрах земли, военное дело, обычное право и др.

Данная работа не является прикладной, но она несёт в себе большие возможности практического использования социального опыта, который может найти свою реализацию в различных сферах деятельности и практики.

В заключении целесообразно кратко остановиться на задачах дальнейших исследований. Важным является не упустить время и сосредоточиться на сборе полевых этнографических материалов у автохтонных групп народов Сибири и Севера, когда деформируется традиционная культура и идёт утрата ценностей. Недостаточно раскрыты педагогические и психологические знания. Необходимо отметить, что почти не затрагивались исследователями этические и эстетические знания. Важны теоретические и прикладные исследования сочетаний традиций и инноваций в народных знаниях, способствующих социально-экономическому развитию народов Сибири.

Исследователей привлекают вопросы современных форм и функций народных знаний при постоянно меняющихся условиях жизни. В связи с этим важным является анализ отношений между поступательным техническим развитием и консерватизмом унаследованных или вновь возникающих ненаучных представлений, подчас связанных с верованиями. Кроме этого важной задачей современных этнографических и междисциплинарных исследований оказывается выявление рациональных начал народного опыта в разных сферах знаний (Путилов Б.Н., Штробах Г., 1991, с. 9).

Отдельной проблемой является отражение народных знаний в традиционной культуре каждого из рассматриваемых нами этносов. Вероятно, на материалах народных знаний в исследуемой традиции можно выделить древнейшие и поздние пласты представлений, соотнести их смену с этапами этногенеза народа.

Теоретико-методологическое обоснование проблемы, проведённое во Введении, проверено конкретным исследованием и явилось результатом анализа представленного материала, характеризующего правомерность его использования в исследовании этногенеза, этнической истории и историко-культурных связей народов Евразии. В связи с этим более актуальной становится задача методологического обоснования генезиса и функций народных знаний в традиционной культуре, некоторые разработки которого представлены во Введении. Возможны новые методы и подходы.

Мы полагаем, что диссертация является лишь началом большого комплекса работ по изучению закономерностей развития и функционирования народных знаний в традиционной культуре автохтонного населения Сибири. Для изучения богатого социального опыта предстоит ещё выработать системный подход, привлечь к исследованию представителей различных смежных дисциплин.

449

Проделанная работа - это лишь первая попытка разобраться в данном феномене этнической культуры, сложном по своему происхождению, составу входящих в него элементов и разнообразию выполняемых функций.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Подмаскин, Владимир Викторович, 2002 год

1. Архив ДВО РАН. Фонд А.А. Емельянова, не нумерован. Дневники поездки к удэ 1926 г. Материалы для изучения северной части Сихотэ-Алиня (страны орочей) по данным экспедиции 1924 г.: Предварительный отчет и дневник зоолога экспедиции А.А. Емельянова. 42 л.

2. Архив ДВО РАН. Ф.13. Оп.1. Д.20. Подмаскин В.В. Научный отчет: Духовная культура народов Амура (XIX в. наши дни). Владивосток, 1972. 178 л.

3. Архив ДВО РАН. Ф.13.Оп.1. Д.39. Подмаскин В.В. Научный отчет: Духовная культура удэгейцев XIX XX вв., 1973 г. Владивосток, 1973. 109 л.

4. Архив ДВО РАН. Ф.13. Оп.1. Д.51. Подмаскин В.В. Полный научный отчет за 1971-1973 гг.: Удэгейцы. Народные знания. Владивосток, 1974. 297 л.

5. Архив ДВО РАН. Ф.13. Оп.1. Д.54. В соавторстве с Ю.А. Семом, Л.И. Сем и др. Подмаскин В.В. Отчет: История и культура народов Дальнего Востока. Историко-этнографические очерки. Проспект. Первый этап за 1975 г. Владивосток, 1976. 490 л.

6. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф. 1. On. 1. Д. 22. Сем Ю.А., Сем Л.И. Тазы. Историко-этнографические очерки: 1.Этническая история. Хозяйство и материальная культура (XIX-XX вв.). 322 л.

7. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф.6. Оп.1. Д. 10. Подмаскин В.В. Научный отчет за 1976 г.: Материалы по духовной культуре удэгейцев и орочей. Владивосток, 1977 г. 176 л.

8. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф.1. Оп.2. Д.205. Подмаскин В.В. Научный отчет за 1980-1985 г.: Духовная культура народов Нижнего Амура и Сахалина XIX-XX вв. Владивосток, 1987. 333 л.

9. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф.1. Оп.2. Д.395. Подмаскин В.В. Научный отчет по итогам экспедиционных исследований "История и культура орочей, нанайцев и удэгейцев XIX-XX вв.". Владивосток, 1996. 103 л.

10. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф.2. Оп.1. Д.2, 3, 4, 5, 6. Подмаскин В.В. Научно-популярные фильмы о народах Нижнего Амура и Сахалина 19741980 гг.

11. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф. 1. Оп. 2. Д. 144. Старцев А.Ф. Научный отчёт. 328 л.

12. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф.2. Оп.1. Д.8. Подмаскин В.В. Магнитофонные записи песен, наигрышей, сказок, мифов народов Нижнего Амура и Сахалина. 1970-1985 гг.

13. Архив ИЭА РАН. Фонд Б.А. Васильева, не нумерован. Медвежий праздник у орочей: Опыт этнографического анализа обряда и мифологии. Дис. . канд. ист. наук. М., 1946. 120 л.

14. Архив МАЭ РАН. Ф. К-11. Оп.1. Д.250. Шнейдер Е.Р. Тетрадь для записи по этнографии удэ. 32 л.

15. Архив МАЭ РАН. Ф.К-11. Оп.1. Д.251. Шнейдер Е.Р. Материалы по командировке к удэ р. Анюй в 1933 г. 41 л.

16. Архив МАЭ РАН. Ф.12. Оп.1. Д. 48. Куфтин Б.А. Орочи побережья Татарского пролива. 1927. 84 л.

17. Архив МАЭ РАН. Ф.12. Оп.1. Д.50. Куфтин Б.А. Ульчи р. Амур. 1927-1928 гг. 12 л.

18. Архив МАЭ РАН. Ф.5. Оп.1. Д.42. Липская-Вальронд Н.А. Орочи Тумнина. 52 л.

19. Архив МАЭ РАН. Ф.5. Оп.1. Д.50. Липская-Вальронд Н.А. Ороки. 1932 г. 69 л.

20. Архив МАЭ РАН. Ф.5. Оп.1. Д.56. Липская-Вальронд Н.А. Орочи рода Намука. Негидальцы Амгуни. 1929 г. 85 л.

21. Архив МАЭ РАН. Ф.К-11. Оп.1. Д.252. Шнейдер Е.Р. Словарь слов удэ. Анюй, лето 1933 г. 78 л.

22. Архив МАЭ РАН. Ф.К-11. Оп.1. Д.256. Шнейдер Е.Р. Название рек, проток, гор и урочищ бассейна р. Уни (Анюй). 50 л.

23. Архив МАЭ РАН. Описание коллекции № 1917. Арсеньев В.К. Удэ. Гробница и шаманское дерево. 1910-1911 гг. 14 л.

24. Архив ОИАК. Фонд В.К. Арсеньева. Оп.1. Д. 1, 6, 10, 11, 12, 13, 20, 27, 28, 33, 38, 39, 77, 89, 109. Арсеньев В.К. Путевые дневники В.К. Арсеньева 1908, 1909, 1914, 1917, 1926, 1927 гг.

25. ГАИО. Ф.2814. Оп.1. Д.5. Подгорбунский В.И. Культ шиповника и колючих растений в шаманстве. 26 л.

26. ГАИО. Ф.2814. Оп.1. Д.30. Подгорбунский В.И. О стрельбе, шуме и крике как средстве отражения злых духов. 28 л.

27. ГАРФ. Ф.3977. Оп.1. Д.221. Доклады и протоколы Дальневосточного комитета Севера ВЦИК (1926-1927 гг.). 199 л.

28. ГАРФ. Ф.3977. Оп.1. Д.349. Муменаев А. Материалы к докладу о состоянии Сихотэ-Алинского национального района народа удэ. 1933 г. 33 л.

29. ГАХК. Ф.537. Оп.1. Д.104. Доклад о работе Николаевского-на-Амуре отряда РОКК с 1 октября 1927 г. по 20 декабря 1929 г. 220 л.

30. ПФА РАН. Ф.142. Оп.2. Д.49. Лебедев Л.Н. Переводы с китайского, относящиеся к истории Амурского края, Л.Н. Лебедевым в 1918 г. 12 л.

31. ПФА РАН. Ф.282. Оп.1. Д. 9. Штернберг Л.Я. Орочи 1896 г. 97 л.

32. ПФА РАН. Ф. 282. Оп.1. Д. 78. Штернберг Л.Я. Орочский этнографический словарь. 48 л.

33. ПФА РАН. Ф. 282. Оп.1 Д. 85. Штернберг Л.Я. Материалы по этнографии орочей. 111 л. + 2 записных книжки на 38 л.

34. ПФА РАН. Ф.135. Оп.2. Д.2. Работа В.И. Аввакумова по санитарному обследованию гиляков и тунгусов. 1933 г. 48 л.

35. РГИАДВ. Ф. 704. On. 1. Д. 489. Материалы Кирилова Н.В. 41 л.

36. РЭМ, кол. 1871, 1998. Сем Т.Ю. Описание коллекции. Нанайцы.

37. РЭМ, кол. 10859. Семенов И.С. Описание коллекции. Негидальцы.

38. РЭМ, кол. 2011, 2076, 2077, 2079, 7008. Васильев В.Н. Ороки: Описание коллекций, 1910г.

39. РЭМ, кол. 2566. Васильев В.Н. Негидальцы: Описание коллекции, 1911 г. Дальневосточный край, Удский округ, устье реки Амгунь.

40. РЭМ, кол. 1995. Соловьев Д.К. Орочи и удэ Приморской области Уссурийского края. Описания коллекции, 1910г.

41. РЭМ, кол. 5656. Шнейдер Е.Р. Описание коллекции: Удэ.

42. РЭМ, кол. 4985, 4988, 5656. Шнейдер Е.Р. Описания коллекций, 1926 г.

43. РЭМ, кол. 4698, 6937, 7007. Шнейдер Е.Р. Описание коллекций: Негидальцы. Дальневосточный край, Николаевский-на-Амуре округ, река Доели. 1927 г.

44. CP РЭМ. Ф.2. Оп.1. Д.490. Айны: Список вещей айнов, находящихся в кладовой Российского этнографического музея. 25 л.

45. CP РЭМ. Ф.2. Оп.1. Д. 490. Арсеньев В.К. Выписки из работ о различии орочей и удэхе Амурской области и схематическая карта расселения тунгусов, якутов, орочей, удэхе и других народов в Уссурийском крае. 25 л.

46. CP РЭМ. Ф.1. Оп.2. Д. 19. Арсеньев В.К. Описание коллекций 1910-1925 гг. 36 л.

47. CP РЭМ. Ф.2. Оп.1. Д. 1193. Каплан М.А. Этнографическая поездка к нанайцам и удэгейцам в 1955 г. 33л.

48. CP РЭМ. Ф.2. Оп.1. Д. 1265. Каплан М.А. Отчет о командировке в Хабаровский край в 1957 г. к удэгейцам, нанайцам и орочам. 35 л.

49. CP РЭМ. Ф.2. Оп.2. Д.288. Каплан М.А. У тунгусо-маньчжурских народностей р. Амур и на Сахалине, 1962 г. 58 л.454

50. CP РЭМ. Ф.2. Оп.2. Д.237. Каплан М.А. Одежда удэгейцев и орочей в конце XIX начале XX в. 51 л.

51. CP РЭМ. Ф.2. Оп.2. Д.367. Киле В.А. Рыболовство у нанайцев, 1968 г. 42 л.

52. CP РЭМ. Ф.2. Оп.1. Д. 449. Шнейдер Е.Р. Отчет и переписка научного сотрудника Е.Р. Шнейдера о собирании этнографических материалов на Дальнем Востоке. 47 л.

53. CP РЭМ. Фонд Е.Р. Шнейдера. Оп. 5654. Д. 1-225. Шнейдер Е.Р. Фотоколлекция и ее описание.

54. СФХККМ, Ф.45/1. Сидоров Н.П. Об орочах Советской Гавани. 24 л.

55. ЦТ АРФ. Ф.3977. Оп.1. Д. 804. Никифоровская-А. Доклад врача отряда № 19 о работе в Орочёнском районе Дальневосточного края в 1932 г. 22 л.

56. ЛИТЕРАТУРА На русском языке

57. Абрамзон С.М., Потапов Л.П. 1975. Народная этногония как один из источников для изучения этнической и социальной истории (на материале тюркоязычных кочевников) // СЭ. № 6. С. 28-41.

58. Абрамов К.Г. 1940. Промысловая лайка Приамурья. Хабаровск: Дальгиз.39 с.

59. Авдеев А. Д. 1959. Происхождение театра: Элементы театра в первобытнообщинном строе. М.; Л.: Искусство. 266 с.

60. Аверкиева Ю.П. 1974. Индейцы Северной Америки: От родового общества к классовому. М.: Наука. 348 с.

61. Аврорин В.А. 1986. Материалы по нанайскому языку и фольклору. Л.: Наука. 256 с.

62. Аврорин В. А., Козьминский И.И. 1949. Представления орочей о Вселенной, о переселении душ, путешествиях шаманов, изображенные на "карте" // СМАЭ. М.; Л. T.l 1. С. 324-334.

63. Аврорин В.А., Лебедева Е.П. 1978. Орочские тексты и словарь. Л.: Наука. 264 с.

64. Агаджанян Н.А. 1999. Селенобиология // Экология человека. № 1. С. 1821.

65. Алексеев В.П. 1984. Становление человечества. М.: Политиздат. 462 с.

66. Алексеенко Е.А. 1960. Культ медведя у кетов // СЭ. № 4. С. 82-95.

67. Алексеенко Е.А. 1974. Народные знания кетов // Социальная организация и культура народов Севера. М.: Наука. С. 218-230.

68. Алисов Б.П., Дроздов О.А., Рубинштейн Е.С. 1952. Курс климатологии. JL: Наука. 527 с.

69. Андреева Ж.В. 1976. Некоторые особенности исторического развития древнего населения Приморья в железном веке // Новейшие археологические исследования на Дальнем Востоке СССР. Владивосток. С. 14-21.

70. Андрианов Б.В., Чебоксаров Н.Н. 1972. Хозяйственно-культурные типы и проблемы их картографирования // СЭ. № 2. С. 3-16.

71. Андрианов Б.В., Чебоксаров Н.Н. 1975. Историко-этнографичские области (проблемы историко-этнографического районирования) // СЭ. № 3. С. 3-15.

72. Аникин А.Е. 1994. К типологии некоторых якутских космонимов // Язык -мир культура народов Сибири. Якутск. С. 86-93.

73. Анисимов А.Ф. 1936. Родовое общество эвенков (тунгусов). Л.: Изд-во Института народов Севера ЦИК СССР им. П.Г. Смидовича. 182 с.

74. Анисимов А.Ф. 1959. Космологические представления народов Севера. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 108 с.

75. Анисимов А.Ф. 1959а. Проблемы наивного реализма в первобытном обществе: Об истоках и социальной основе стихийно-материалистического отношения первобытного человека к природе // Ежегодник Музея истории, религии и атеизма АН СССР. М.; Л. Т.З. С. 317-341.

76. Анисимов А.Ф. 1966. Духовная жизнь первобытного общества. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 244 с.

77. Антропова В.В., Левин М.Г. 1961. Упряжное собаководство // Историко-этнографический атлас Сибири. М.; Л.: Наука. С. 55-62.

78. Анучин В.И. 1917. Очерк шаманства у енисейских остяков // СМАЭ. СПб. Т.2. С. 13-75.

79. Аристотель. 1976. Метафизика: О душе. Собр. соч. В 4 т. М.: Мысль. Т.1. 550 с.

80. Арлычев А.Н. 1992. Саморегуляция, деятельность, сознание. СПб.: Наука. 153 с.

81. Арсеньев В.К. 1914. Вымирание инородцев Амурского края // Труды 1-го Съезда врачей Приамурского края 23-28 августа 1913 г. в г. Хабаровске: Материалы по изучению Приамурского края. Вып. 20. Хабаровск. С. 338-351.

82. Арсеньев В.К. 1947. Соч. В 6 т. Владивосток: Примиздат. Т.1. 398 с.

83. Арсеньев В.К. 1947а. Соч. В 6 т. Владивосток: Примиздат. Т.2. 308 с.

84. Арсеньев В.К. 19476. Соч. В 6 т. Владивосток: Примиздат. Т.З. 283 с.

85. Арсеньев В.К. 1947в. Соч. В 6 т. Владивосток: Примиздат. Т.4. 332 с.

86. Арсеньев В.К. 1948. Соч. В 6 т. Владивосток: Примиздат. Т.5. 220 с.

87. Арсеньев В.К. 1949. Соч. В 6 т. Владивосток: Примиздат. Т.6. 303 с.

88. Арутюнов С.А. 1982. Этнические общности в доклассовой эпохе // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе: Исследования по общей этнографии. М.: Наука. С. 65-79.

89. Арутюнов С.А. 1961. Этническая история Японии на рубеже нашей эры // Восточно-Азиатский этнографический сборник. М.: Наука. Вып. 2. С. 145-174.

90. Арутюнов С.А. 1989. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. М.: Наука. 248 с.

91. Арутюнов Р.А., Мкртумян Ю.И. 1984. Проблемы типологического исследования механизмов жизнеобеспечения в этнической культуре // Типология основных элементов традиционной культуры. М.: Наука. С. 19-33.

92. Арутюнов С.А., Сергеев Д.А., Таксами Ч.М. 1972. Этнокультурные связи коренных народов прибрежной Северо-Восточной Азии // Этническая история народов Азии. М.: Наука. С. 83-98.

93. Афанасьев А.Н. 1983. Древо жизни: Избранные статьи. М.: Современник. 464 с.

94. Ахметьянов Р.Г. 1981. Общая лексика духовной культуры народов Среднего Поволжья. М.: Наука. 144 с.

95. Байков Н.А. 1927. Промысловые собаки Дальнего Востока // Охотник. № 12. С. 21-23.

96. Барабин Г. 1982. Родной язык и мозг: Интересное открытие японского экспериментатора // Курьер ЮНЕСКО. Март. С. 10-13.

97. Баталин A.M. 1973. Океан в мифах и легендах. Владивосток: Кн. изд-во. 163 с.

98. Белобородова К.П. 1975. Приамурские узоры. JL: Художник РСФСР. 106 с.

99. Белов В.И. 1989. Лад: Очерки о народной эстетике. М.: Молодая гвардия. 402 с.

100. Бельды В.Ч. 1987. Нанайская народная игра "Чакпан" // Национальные традиции в культуре народов Дальнего Востока: Сб. науч. трудов / ИИАЭНДВ ДВ АН СССР. Владивосток. С. 113-117.

101. Бельды В.Ч. 1989. Нанайские игры: Учеб.-метод, пособие. Хабаровск: Кн. изд-во. 176 с.

102. Бердяев Н.А. 1991. Самопознание (опыт философской автобиографии). М.: Книга. 446 с.

103. Бердяев Н.А. 1994. Философия творчества, культуры и искусства // Соч. В 2 т. М.: Искусство. Т.1. 542 с.

104. Берг Л.С. 1909. Рыбы бассейна Амура. СПб. 270 с.

105. Березницкий С.В. 1992. Жертвенное животное орочей собака // Культура Дальнего Востока. XIX - XX вв.: Сб. науч. трудов. Владивосток: Дальнаука. С.122-128.

106. Березницкий С.В. 1999. Мифология и верования орочей. СПб.: Петербургское востоковедение. Вып. 2. 208 с.

107. Богораз-Тан В.Г. 1926. Миф об умирающем и воскресающем звере // Художественный фольклор. М. Вып. 1. С. 62-76.

108. Богораз-Тан В.Г. 1935. Основные типы фольклора Северной Евразии и Северной Америки // Сов. фольклор. № 4. С. 29-50.

109. Богораз-Тан В.Г. 1939. Чукчи. Религия / Авторизованный перевод с английского. Л.: НИАИНС ЦИК СССР. 4.2. 196 с.

110. Богораз В.Г. 1991. Материальная культура / Авторизованный перевод с английского. М.: Наука. 224 с.

111. Бошняк Н. 1859. Экспедиция в Приамурском крае // Мор. сб. № 3. Т.40. С. 193-212.

112. Браиловский С.Н. 1901. Тазы, или удихэ: Опыт этнографического исследования // ЖС. Вып.2. С. 129-216; Вып. 3-4. С. 323-455.

113. Бражников В.К. 1900. Рыбные промыслы Дальнего Востока: Осенний промысел в низовьях Амура. СПб. 133 с.

114. Брехман И.И., Сем Ю.А. 1970. Этнофармакологическое исследование некоторых психоактивных средств малых народов Сибири и Дальнего Востока // Лекарственные средства Дальнего Востока. Хабаровск: Кн. изд-во. Вып. 10. С. 16-19.

115. Бромлей Ю.В. 1981. Современные проблемы этнографии (очерки теории и истории). М.: Наука. 390 с.

116. Бромлей Ю.В. 1983. Очерки теории этноса. М.: Наука. 412 с.

117. Бутинов Н.А. 1980. К истории счёта и числа (по тасмано-австралийским и окианийским материалам конца XIX начала XX в.) // Страны южных морей: История, экономика, этнография, география. М.: Наука. С. 204-220

118. Букатова А.С. 1972. Амурская и русская художественная береста: Опыт сравнительного анализа // Вопросы теории, истории и методики преподавания художественно-графических дисциплин / Хабаровский гос. пед. ин-т. Хабаровск. Вып.2. С. 33-47.

119. Вавилов Н.И. 1965. Центры происхождения культурных растений. Избр. труды в 5 т. М.; Л.: Наука. Т.5. С. 3-91.

120. Василевич Г.М. 1969. Эвенки: Ист.-этногр. очерки (XVIII начало XX в.). Л.: Наука. 304 с.

121. Василевич Г.М. 1940. Эвенкийско-русский словарь. М.: ОГИЗ-ГИЗ. 331 с.

122. Василевич Г.М. 1960. Тунгусская колыбель: В связи с проблемой этногенеза тунгусо-маньчжуров // СМАЭ. М.; Л.: АН СССР. Т. 19. С. 5-28.

123. Василевич Г.М. 1971. Некоторые термины ориентации в пространстве в тунгусо-маньчжурских и других алтайских языках // Проблемы общности алтайских языков. Л.: Наука. С. 223-229.

124. Васильев Б.А. 1929. Основные черты этнографии ороков: Предварительный очерк по материалам экспедиции 1928 г. // Этнография. № 1. С.3-22.

125. Васильева Л.Н. 1971. Съедобные грибы Дальнего Востока. Владивосток: Дальневос. кн. изд-во. 167 с, прил.

126. Васильева Т.А. 1976. Пережитки тотемизма у чжурчжэней // Новейшие археологические исследования на Дальнем Востоке СССР. Владивосток. С. 147-153.

127. Васильевский Р.С, Окладников А.П. 1980. Изображение медведей в неолитическом искусстве Северной Азии // Звери в камне. Новосибирск: Наука. С. 230-238.

128. Вербицкий В.И. 1884. Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка. Казань. 305 с.

129. Вертков К., Благодатов Г., Язовицкая Э. 1975. Атлас музыкальных инструментов народов СССР. М.: Музыка. 399 с.

130. Власенко Е.Н., Сем Ю.А. 1981. Традиционные и современные постройки айнов (по материалам японских авторов) // Этнография и фольклор народов Дальнего Востока СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 54-59.

131. Власов В.Г. 1999. Становление раннеземледельческой культуры. Механизм перехода к "производящему хозяйству" // ЭО. № 1. С. 16-41.

132. Воробьёв М.В. 1975. Чжурчжэни и государство Цзинь (X в.-1234 г): Ист. очерк. М.: Наука. 448 с.

133. Востриков JI.A. 1972. Змеи Приамурья. Хабаровск: Кн. изд-во. 21с.

134. Востриков Л., Константинов А., Фруентов Н. 1979. Женьшень и его братья. Хабаровск: Хабаровское кн. изд-во. 53 с.

135. Вострикова Г.Г., 1974. Амурские растения в народной медицине удэгейцев, нанайцев и ульчей: Автореф. дис. . канд. биол. наук. Томск. 21 с.

136. Вострикова Г.Г., 1974а. Коварные растения. Хабаровск: Кн. изд-во. 20 с.

137. Вострикова Г.Г. 1978. Ботанический анализ природного лекарственного сырья, используемого удэгейцами, нанайцами, ульчами // Биологические ресурсы Восточной и Юго-Восточной Азии и их использование. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 61 -64.

138. Вострикова Г.Г., Востриков Л.А. 1974. Медицина народов Дерсу. Хабаровск: Кн. изд-во. 60 с.

139. Вострецов Ю.Е. Реконструкция образа жизни, жизнеобеспечения и динамики заселения бухты Бойсман в неолите // Первые рыболовы в заливе Петра Великого: Природа и древний человек в бухте Бойсмана. Владивосток: ДВОРАН. С. 371-385.

140. Вострецов Ю.Е. 2000. Использование дуба древними и коренными народами Приморья и Приамурья // Интеграция археологических иэтнографических исследований: Сб. науч. трудов. Владивосток; Омск: Изд-во ОГПУ. С. 176-177.

141. Всемирная история. 1955. В 10 т. М.: Политиздат. Т. 1. 747 с.

142. Вундт В. 1912. Миф и религия / Перевод со 2-го, вновь переработанного издания В. Базарова и П. Юшкевича. СПб. 416 с.

143. Вязовская В.В. 1975. Научный каталог этнографических коллекций Сахалинского краеведческого музея (поступления 1960-1973 гг.). Южно-Сахалинск. 55 с.

144. Гаер Е.А. 1978. Магическое лечение у нанайцев // Культура народов Дальнего Востока СССР (XIX-XX вв.). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 8893.

145. Гаер Е.А. 1991. Традиционная обрядность нанайцев в конце XIX начале XX в. М.: Мысль. 128 с.

146. Гакичко С.И., Суржин С.Н. 1935. Ластоногие Татарского пролива и Амурского лимана как промышленное сырье // Морские млекопитающие Дальнего Востока. Тр. ВНИРО. М.: ВНИРО. Т.З. С. 238-276.

147. Гапанович И.И. 1927. Амгуньские тунгусы и негидальцы, их будущность // Общество изучения Маньчжурского края: Ист.-этногр. секция. Харбин. Вып.20. Сер. А. 22 с.

148. Гарковик А.В. 1997. Элементы медицинских знаний у народов Приморья в эпоху первобытности // От шаманского бубна до луча лазера: Очерки по истории медицины Приморья / Владивостокский гос. мед. ун-т, ДВГУ, ИИЭАНДВ ДВО РАН, ОИАК. Владивосток. 4.1. С. 7-28.

149. Геккель Э. 1935. Мировые загадки. С приложением: Монизм и законы природы. М.: ОГИЗ. 535 с.

150. Гонтмахер П.Я. 1988. Золотые нити на рыбьей коже. Хабаровск: Кн. изд-во. 128 е., ил.

151. Гонтмахер П.Я., Отаина Г.А., Бельды В.Ч. 1988. Национальные игры нивхов (методические рекомендации) / Хабар, гос. ин-т физ. культуры Хабаровск: Хабар, гос. ин-т физ. культуры. 24 с.

152. Грачева Г.Н. 1983. Традиционное мировоззрение охотников Таймыра (по материалам нганасан XIX начала XX в.). Л.: Наука. 173 с.

153. Гребенщиков А. В. 1926. Дальний Восток: Ист. очерк // Северная Азия. Кн.5-6. С. 100-110.

154. Грекова Т.И., Мефодовский А.Ф. 1998. Библейская медицина. СПб.: Атон. 319с.

155. Грипентрог Г., Руднев В.В. 1991. Метеорология народная (этнометеорология) // Свод этнографических понятий и терминов: Народные знания. Фольклор. Народное искусство. М.: Наука. Вып.4. С. 72-73.

156. Грубе В. 1912. Духовная культура Китая: Литература, религия, культура. СПб.: Брокгауз-Ефрон. 237 с.

157. Грум-Гржимайло Г.Е. 1894. Описание Амурской области. СПб. 640 с.

158. Грэхем Л.Р., 1991. Естествознание, философия и наука о человеческом поведении в Советском Союзе. М.: Политиздат. 480 с.

159. Гумелёв Л.Н. 1990. Этногенез и биосфера земли. Л.: Гидрометеоиздат. 528 с.

160. Гурвич И.С. 1977. Культура северных якутов-оленеводов: К вопросу о поздних этапах формирования якутского народа. М.: Наука. 248 с.

161. Гусева Л.Н. 1987. Мотив пиона в искусстве чжурчжэней Приморья XII -начала XIII вв. / Ин-т востоковедения АН СССР // Древний и Средний Восток. М.: Наука С. 135-142.

162. Де-ла-Брюньер. 1849. Странствование по Маньчжурии отца Де-ла-Брюньера // Географические известия РГО. СПб. Вып. 1. С. 15-19.

163. Демидова Е.Г. 1975. Лечебные средства шамана: На материалах малых народов Дальнего Востока. Конец XIX начало XX в. // Этнографическиеаспекты изучения народной медицины: Тез. докл. всесоюз. науч. конф. JI. С. 24.

164. Джарылгасинова Р.Ш. 1979. Этногенез и этническая история корейцев: По данным эпиграфики («стела квангэтхо-вана»), М.: Наука 182 с.

165. Джарылгасинова Р.Ш. 1985. Корейцы // Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии: Новый год. М.: Наука. С. 79-116.

166. Дзенискевич Г.И. 1987. Атапаски Аляски. Л.: Наука. 154 с.

167. Дмитревский П. А. 1884. Записки переводчика, составленные переводчиком при окружном управлении на острове Цусима Отано Кигоро // ИРГО. Заметки по обшей геогр. СПб. Т. 12. № 4. С. 80-148.

168. Дмитриев В. А. 1997. К определению характеристик понятия "индустриально-городская культура" // Этнокультурные процессы: Традиции и современность. Л.: ГМЭ. С. 11-51.

169. Дмитриев В.А., Дмитриев С.В. 1991. Знания народные // Свод этнографических понятий и терминов: Народные знания. Фольклор. Народное искусство. М.: Наука. Вып. 4. С. 45-47.

170. Дмитриева Л.В. 1971. Словообразование и некоторые семантические модели названий, относящихся к анатомии растений в тюркских языках // Проблемы общности алтайских языков. Л.: Наука. С. 152-163.

171. Драверт ПЛ. О литофагии // Сибирская природа. № 1. С. 3-6.

172. Добротворский М.М. 1875. Аинско-русский словарь. Казань. 486 с.

173. Дьяков В.И. 1978. Сукпайская писаница // Археологические материалы по древней истории Дальнего Востока СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 31-32.

174. Дьяконова В.П. 1976. Религиозные представления алтайцев и тувинцев о природе и человеке // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера (вторая половина XIX начало XX в.). Л.: Наука. С. 268-291.

175. Емельянов А.А. 1927. Северное побережье Приморья // Экономическая жизнь Дальнего Востока. № 3. С. 185-208.

176. Ермолов Л.Б. 1981. Зависимость охотничьего хозяйства тунгусо-маньчжурских народов от экологических условий // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований Западной Сибири. Томск. С. 22-27.

177. Ермолов Л.Б. 1983. К вопросу о традиционности охотничьего хозяйства тунгусо-маньчжурских народов Маньчжурии // Историческая этнография: Традиции и современность / ЛГУ. Л.: ЛГУ. Вып. 2. С. 39-45.

178. Ермолов Л.Б. Охота // Свод этнографических понятий и терминов: Материальная культура. М.: Наука. Вып. 3. С. 123-133.

179. Жизнь животных. В 6 т.: Млекопитающие, или звери. 1971. М.: Просвещение. Т. 5. 628 с.

180. Жизнь растений. В 6 т.: Введение. Бактерии и актиномицеты. 1974. М.: Просвещение. Т. 1. 487 с.

181. Жизнь растений. В 6 т.: Грибы. 1976. М.: Просвещение. Т. 2. 479 с.

182. Жуковская Н.Л. 1985. Монголы // Календарные обычаи и обряды народов Востока Азии: Новый год. М.: Наука. С. 169-189.

183. Журавлёва М.Г., Стариков B.C. 1965. Дауры // Народы Восточной Азии М.; Л.: Изд-во АН СССР. С. 669-671.

184. Заксор Л.Ж. 1988. Лексика нанайского литературного языка, связанная с использованием недревесных ресурсов леса // Вопросы лексики и синтаксиса языков народов Крайнего Севера СССР: Межвузовский сб. науч. тр. / ЛГПИ. Л.: ЛГПИ. С. 75-80.

185. Зеленин Д.К. 1931. Магическая функция примитивных орудий // Изв. АН СССР. Отд-ние обществ, наук. М. № 6. Сер. 7. С.720-728.

186. Зеленин Д.К. 1936. Культ онгонов в Сибири: Пережитки тотемизма в идеологии сибирских народов // Тр. Ин-та антропологии, археологии и этнографии. Т. 4. Вып. 3. Л. 436 с.

187. Зенкевич JI, Коробкина Г, Михайлов С, Штейман Р. 1968. Дары моря. М.: Экономика. 215 с.

188. Золотарев A.M. 1939. Родовой строй и религия ульчей. Хабаровск: Дальгиз. 202 с.

189. Иакинф. 1828. История первых четырёх ханов дома Чингисханова. СПб. 368 с.

190. Иванов С.В. 1935. Орнаментика, религиозные представления и обряды, связанные с амурской лодкой // СЭ. № 4-5. С. 62-84.

191. Иванов С.В. 1936. Орнаментированные куклы ольчей // СЭ. № 6. С. 50-69.

192. Иванов С.В. 1940. Первобытные формы письма у народов Сибири // Наука и жизнь. №8-9. С. 21-25.

193. Иванов С.В. 1954. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири XIX начала XX в.: Сюжетный рисунок и другие виды изображений на плоскости//ТИЭ. Новая серия. М.; Л.: Изд-во АН СССР. Т.22. 838 с.

194. Иванов С.В. 1955. К вопросу о значении изображений на старинных предметах культа у народов Саяно-Алтайского нагорья // СМАЭ. М.; Л.: Изд-во АН СССР. Т. 16. С. 165-264.

195. Иванов С.В. 1963. Орнамент народов Сибири как исторический источник (по материалам XIX начала XX в.): Народы Севера и Дальнего Востока // ТИЭ. Новая серия. М.; Л.: Изд-во АН СССР. Т. 81. 500 с.

196. Иванов С.В. 1975. Древние представления некоторых народов Сибири о слове, мысли и образе // Страны и народы Востока: Страны и народы бассейна Тихого океана. М. Вып. 17. Кн. 3. С. 119-126.

197. Иванов С.В. 1976. Представления нанайцев о человеке и его жизненном цикле // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера (вторая половина XIX начало XX в.) Л.: Наука. С. 161-188.

198. Инфонтьев П. 1912. О тунгусах: Соперники. СПб. 57 с.

199. Ионова Ю.В. 1969. Религиозные воззрения корейцев: По материалам МАЭ // СМАЭ. Культура народов зарубежной Азии и Океании. Д.: Наука. Т.25. С. 158-187.

200. Ионова Ю.В. 1973. Представления корейцев о душе // Мифология и верования народов Восточной и Южной Азии. М.: Наука. С. 170-179.

201. Иорданский В.Б. 1982. Хаос и гармония. М.: Наука. 343 с.

202. Иохельсон В.И. 1997. Коряки: Материальная культура и социальная организация / Пер. с англ. СПб.: Наука . 237 с.

203. Историко-этнографический атлас Сибири. 1961. М.;Л.: Изд-во АН СССР. 497 с.

204. История и культура коряков. 1993. СПб.: Наука. 235 с.

205. История и культура удэгейцев. 1989. Л.: Наука. 190 с.

206. История и культура ульчей в XVII XX вв.: Ист.-этногр. очерки. 1994. СПб.: Наука. 177 с.

207. История и культура эвенов. Ист.-этногр. очерки. 1997. СПб.: Наука. 180 с.

208. Итс Р.Ф. 1974. Введение в этнографию. Л.: ЛГУ. 160 с.

209. Кагаров Е.Г. 1928. Мифический образ дерева, растущего корнями вверх // Доклады Академии наук СССР. Серия В. М. № 15. С. 331-335.

210. Калецкая М.С., Матвеев С.Н. 1926. Изучение быта орочей в районе реки Самарги // ОИАК. Годовой отчет 1925-1926 гг. Владивосток: ОИАК. С.9-11.

211. Карабанова С.Ф. 1975. Использование пиявок в качестве лечебного средства на примере шаманского обряда у малых народов Дальнего Востока (начало XX в.) // Этнографические аспекты изучения народной медицины: Тез. докл. всесоюз. науч. конф. Л. С. 25

212. Карабанова С.Ф. 1979. Танцы малых народов юга Дальнего Востока СССР как историко-этнографический источник. М.: Наука. 144 с.

213. Карпенко Ю.А. 1981. Названия звездного неба. М.: Наука. 184 с.

214. Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. 1959. Формы общественного сознания. М.: Госполитиздат. 126 с.

215. Киле Н.Б. 1976. Лексика, связанная с религиозными представлениями нанайцев // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л.: Наука. С. 189-202.

216. Киле Н.Б. 1977. Нанайские топонимы района озера Болонь // Филология народов Дальнего Востока (ономастика). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 5963.

217. Киле Н.Б. 1981. Фольклорная лексика в нанайском языке // Этнография и фольклор народов Дальнего Востока СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 132-136.

218. Киле Н.Б. 1984. Традиционное воспитание молодого охотника у нанайцев // Культура народов Дальнего Востока: Традиции и современность. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 127-133.

219. Киле Н.Б. 1996. Нанайская кухня // История культуры Дальнего Востока России XVII начала XX века. Владивосток: Дальнаука, 1996. С. 163-182.

220. Киле Н.Б. 1997. Нанайцы в мире природы // Этнос и природная среда. Владивосток: Дальнаука. С. 34-44.

221. Киле Н.Б., Фетисова Л.Е. 1998. Нанайский шаманизм в системе традиционной культуры // Этнокультурные процессы и общественное сознание у народов Дальнего Востока (XVII-XX века). Владивосток: Дальнаука. С. 92103.

222. Кимонко Д. 1972. Там, где бежит Сукпай / Пер. с удэгейского. Хабаровск: Кн. изд-во. 160 с.

223. Кирилов Н.В. 1912. Общая характеристика практики восточных систем медицины (тибетской, китайской) в параллель с нашей народной // Тр. антропологического о-ва при Воен.-мед. академии. СПб. Т.7. С. 56-75.

224. Ключевский В.О. 1987. Соч. В 9 т. М.: Мысль. Т.1. 4.1. 430 с.

225. Колесникова В.Д., Константинова О.А. 1968. Негидальский язык // Языки народов СССР: Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. В 5 т. Л.: Наука. Т.5. С. 109-128.

226. Колосовский А.С. 1989. Растения-обереги в религиозных представлениях нивхов // Полевые исследования на Сахалине и Курильских островах / СОКМ. Южно-Сахалинск. С. 79-89.

227. Колосовский А.С. 1990. Применение лекарственных растений аборигенов о. Сахалина // Краевед, бюл. Южно-Сахалинск. № 4. С. 120-142.

228. Константинов А.А. 1990. Дальневосточная кухня: Физиологические особенности питания населения Дальнего Востока. Хабаровск: Кн. изд-во. 256 с.

229. Косарев В. Д. 1989. Этнические аспекты традиционного природопользования народов Сахалина: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Л. 15 с.

230. Косарев М.Ф. 1984. Западная Сибирь в древности. М.: Наука. 248 с.

231. Кочешков Н.В. 1995. Декоративное искусство народов Нижнего Амура и Сахалина XIX XX вв.: Проблемы этнических традиций. СПб.: Наука. 152 с.

232. Кочешков Н.В. 1997. Тюрко-монголы и тунгусо-маньчжуры: Проблемы историко-культурных связей на материале народного декоративного искусства XIX XX веков. СПб.: Наука. 176 с.

233. Кочешков Н.В. 1997а. Культ природы в фольклоре монгольских народов // Этнос и природная среда. Владивосток: Дальнаука. С. 45-58.

234. Крашенинников С.П. 1949. Описание земли Камчатки: С приложением рапортов, донесений и других неопубликованных материалов. M.;JI.: Главсевморпуть. 841 с.

235. Крейнович Е.А. 1929. Очерк космогонических представлений гиляков о-ва Сахалина // Этнография. № 1. С. 78-102.

236. Крейнович Е.А. 1932. Гиляцкие числительные // Тр. НИАИНС ЦИК СССР. Л.: НИАИНС ЦИК СССР. Т.1. Вып.З. С. 3-24.

237. Крейнович Е.А. 1960. Выражение пространственной ориентации в нивхском языке (к истории ориентации в пространстве) // Вопросы языкознания. № 1. С. 78-89.

238. Крейнович Е.А. 1973. Нивхгу: Загадочные обитатели Сахалина и Амура. М.: Наука. 494 с.

239. Крейнович Е.А. 1979. Из истории заселения Охотского побережья (По данным языка и фольклора эвенских селений Армань и Ола) // Страны и народы Востока: Страны и народы бассейна Тихого океана. М.: Наука. Вып. 20. Кн. 4. С. 186-201.

240. Крейнович Е.А. 1982. О культе медведя у нивхов: Публикация и анализ текстов // Страны и народы Востока: Страны и народы бассейна Тихого океана. М.: Наука. Вып. 24. Кн. 5. С. 244-282.

241. Крюков М.В, Кузнецов А.И. 1984. Введение // Типология основных элементов традиционной культуры. М.: Наука. С. 3-6.

242. Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. 1983. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М.: Наука. 266 с.

243. Крупник И.И. 1989. Арктическая этноэкология: Модели традиционного природопользования морских охотников и оленеводов Северной Азии. М.: Наука. 271с.

244. Ксенофонтов Г.В. 1992. Шаманизм. Избр. труды. (Публикации 1928-1929 гг.). Якутск: Творческо-производственная фирма «Север-Юг». 318 с.

245. Кудряшова В.М. 1988. Отражение древнего мировоззрения в коми паремиях. Препринт. Сыктывкар: КНЦ УО АН СССР. 18 с.

246. Кулебякин Е.В. 1985. Антропоморфизм, его сущность и роль в становлении общественного сознания. Владивосток: Изд-во ДВГУ. 180 с.

247. Кутало А.А. 1996. Время. Циклы. Фазы Луны // Информационный бюллетень: Традиционная этническая культура. Народные знания / ИЭА РАН. М. № 2. С. 8-9.

248. Ларичев В.Е. 1986. Колесо времени: Солнце, Луна и древние люди. Новосибирск: Наука, 1986. 176 с.

249. Ларькин В.Г. 1959. Этнографическое изучение иманских и хунгарийских удэгейцев // Тр. ДВФ СО АН СССР. Серия ист. Саранск. Т. 1. С. 193-208.

250. Ларькин В.Г. 1963. Материальная культура удэгейцев до установления Советской власти // Тр. ДВФ СО АН СССР. Серия ист. Владивосток. Т.5. С. 66-83.

251. Ларькин В.Г. 1964. Орочи: Ист.-этногр. очерк с середины XIX в. до наших дней. М.: Наука. 175 с.

252. Лебедева Ж.К. 1982. Эпические памятники народов Крайнего Севера. Новосибирск: Наука. 113 с.

253. Лебедева Ж.К. 1984. Чукотский календарь // Полярная звезда. № 4. С. 9496.

254. Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н. 1955. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области // СЭ. № 4. С. 3-17.

255. Легостаева О.В. 1990. О взаимосвязи языка и мышления // Философские науки. № 2. С. 40-47.

256. Леонтович С. 1896. Краткий русско-ороченский словарь с грамматической заметкой // ЗОИАК ФОПО ИРГО. Владивосток. Т.5. Вып. 2. 147 с.

257. Леонтьев В.В. 1983. Этнография и фольклор кереков. М.: Наука. 130 с. Липская-Вальронд Н.А. 1925. Материалы к этнографии гольдов // СЖС. Иркутск. Вып. 3-4. С. 145-160.

258. Липский А.Н. 1923. Элементы религиозно-психологических представлений гольдов. (Предварительный очерк). Чита: Губсоюз. 58 с.

259. Литвинов А.А. 1959. По следам В.К. Арсеньева (записки кинорежиссера). Владивосток: Примиздат. 203 е.; ил.

260. Лопатин И.А. 1915. Лето среди орочей и гольдов // Дальняя окраина. Владивосток. С. 1-20.

261. Лопатин И.А. 1916. Кустарно-ремесленные промыслы на Нижнем Амуре. Хабаровск. 88 с.

262. Лопатин И.А. 1921. Этнография: Курс лекций / ДВГУ. Владивосток. 187 с. Лопатин И.А. 1922. Гольды амурские, уссурийские и сунгарийские: Опыт этногр. исследования // ЗОИАК ВОПО РГО. Владивосток. Т. 17. 370 с.

263. Лопатин И.А. 1925. Орочи сородичи маньчжур // Общество изучения Маньчжурского края: Ист.-этнограф, секция. Харбин. 30 с.

264. Лукина Т.А. 1982. Г.В. Стеллер о народной медицине Сибири: Неопубликованный трактат 40-х годов XVIII в. // Страны и народы Востока: Страны и народы бассейна Тихого океана. М.: Наука. Вып. 24. Кн.5. С. 127-148.

265. Лукина Н.В. 1983. Формы почитания собаки у народов Северной Азии // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л.: Наука. С.226-233.

266. Маак Р.К. 1859. Путешествие на Амур, совершенное по распоряжению Сибирского отдела Императорского Русского географического общества в 1855 году. СПб. 212 с.

267. Маковский М.М. 1996. Язык миф - культура: Символы жизни и жизнь символов. М.: Русские словари. 330 с.

268. Максимов А.Я. 1898. Орочоны: Этногр. очерк. Полн. собр. соч. В 3-х кн. СПб. Кн.З. С.230-266.

269. Максимович К.И. 1862. Амурский край: Из ботанического сочинения К.И. Максимовича // Зап. Императорской академии наук. Приложение ко 2 т. СПб. № 2. 92 с.

270. Маргаритов В.П. 1888. Об орочах Императорской Гавани. СПб. 56 с. Маркарян Э.С. 1983. Теория культуры и современная наука: Логико-методол. анализ. М.: Мысль. 284 с.

271. Марков Г.Е. 1979. История хозяйства и материальной культуры в первобытном и раннеклассовом обществе. М.: МГУ. 304 с.

272. Маркс К. 1975. Произведения (1835-1843) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М. Т.40. С. 3-330.

273. Марсден К. 1893. Путешествие мисс Марсден в Якутскую область и посещение ею прокаженных. М. 88 с.

274. Мартишина Н.И. 1997. Наука и паранаука в духовной жизни современного человека. Омск: Изд-во ОмГТУ. 178 с.

275. Мелетинский Е.М. 1991. Общее понятие мифа и мифологии // Мифологический словарь. М.: Сов. энциклопедия. С. 657-658.

276. Мельникова Т.В. 2000. Традиционная одежда нанайцев (XIX-XX вв.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. Владивосток, 2000. 23 с.

277. Меновщиков Г.А. 1974. Дикие растения в рационе коренных жителей Чукотки // СЭ. № 2. С. 93-99.

278. Меркулова В.А. 1967. Очерки по русской народной номенклатуре растений: Травы. Грибы. Ягоды. М.: Наука. 258 с.

279. Меркушев И.Л. 1984. Нивхские топонимы как историко-этнографический источник // Первая науч. конф «Арсеньевские чтения»: Тез. докл. и сообщ. Хабаровск. С. 69-71.

280. Миддендорф А.Ф. 1878. Коренные жители Сибири. // Путешествие на Север и Восток Сибири. СПб. 4.2. Отд. 6. С. 744-757.

281. Мифология древнего мира / Отв. ред. В.А. Якобсон. 1977. М.: Наука. 456 с.

282. Михайлов Т.М., Батуев Б.Б. 1972. Народные знания бурят и эвенков // Очерки истории культуры Бурятии. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во. Т.1. С. 79-96.

283. Митчи А. 1868. Путешествие по Амуру и Восточной Сибири. СПб. 307 с.

284. Моисеева Н.И. 1998. Структура экологического года как результат космофизических влияний // Биофизика. М. Т.43. Вып.5. С. 935-936.

285. Молчанова Л.А. 1973. Народная метрология: К истории народных мер длины. Минск: Наука и техника. 83 с.

286. Морган Л.Г. 1983. Лига ходеносауни, или ирокезов / Пер. с англ. Е.Э. Бломквист. М.: Наука. 301 с.

287. Мыльникова-Форштейн К.М. 1937. Развитие тунгусо-маньчжурской лодки по данным языка // Памяти В.Г. Богораза (1865-1936): Сб. науч. статей. М.; Л.: Изд-во АН СССР. С. 328-338.

288. Надаров И.П. 1887. Северно-Уссурийский край // Зап. ИРГО по общ. географии. СПб. Т. 17. № 1. 170 с.

289. Народы Сибири / Под ред. М.Г. Левина, Л.П. Потапова. 1956. М.; Л: Изд-во АН СССР. 1084 с.

290. Наумов С.П., Смирнов Н.А. 1935. Материалы по систематике и географическому распространению Phocidae северной части Тихого океана // Морские млекопитающие Дальнего Востока / ВНИРО. М.: ВНИРО. Т.З. С. 161-187.

291. Невельской Г.И. 1950. Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России. 1849-1855. Владивосток: Примиздат. 493 с.

292. Некрасова В. JI. 1934. Прядильные и волокнистые растения у айнов, гиляков и гольдов // Сов. ботаника. № 6. С. 125-141.

293. Никонов В.А. 1973. География космонимов и этнические связи // Проблемы этнографии Востока / Московский филиал Географического общества СССР. М. С. 33-37.

294. Новикова К.А. 1971. Иноязычные элементы в тунгусо-маньчжурских наименованиях животных // Проблемы общности алтайских языков. Л.: Наука. С. 236-255.

295. Новикова К.А. 1971а. К этимологии названий собаки в тунгусо-маньчжурских языках // Проблемы общности алтайских языков. Л.: Наука. С. 176-190.

296. Нуржанова Д.К. 1971. Казахская космонимия // Этнография имён. М.: Наука. С. 232-236.

297. Огнёв С.И. 1935. Звери СССР и прилегающих стран: Хищные и ластоногие. М.: Биомедгиз. 752 с.

298. Ойзерман Т.И. 1967. Философия и обыденное сознание // Вопросы философии. № 4. С. 121-131.

299. Окладников А.П. 1968. Лики древнего Амура: Петроглифы Сакачи-Аляна. Новосибирск: Кн. изд-во. 240 с.

300. Окладников А.П. 1968а. Сибирь в Новокаменном веке: Неолит Дальнего Востока // История Сибири с древнейших времён до наших дней. В 5 т. Л.: Наука. Т.1. С.3-142.

301. Окладников А.П. 19686. Эпоха первобытной общины: Древнейшие культуры Дальнего Востока // История Сибири с древнейших времён до наших дней. В 5 т. Л.: Наука. Т.1. С. 72-75.

302. Окладников А.П. 1971. Петроглифы Нижнего Амура. Л.: Наука. 335 с.

303. Окладников А.П, Деревянко А.П. 1973. Далёкое прошлое Приморья и Приамурья. Владивосток: Кн. изд-во. 440 с.

304. Оненко С.Н. 1980. Нанайско-русский словарь. М.: Русский язык. 552 с.

305. Орлова Е.П. 1975. Верования камчадалов-ительменов (материалы) // Страны и народы Востока: Страны и народы бассейна Тихого океана. М.: Наука. Вып. 17. Кн. 3. С. 127-137.

306. Орлова Е.П. 1966. Календари народов Севера, Сибири и Дальнего Востока // Сибирский археологический сб. Древняя Сибирь: Материалы по истории Сибири. Новосибирск: Наука. Вып. 2. С. 297-321.

307. Орочские сказки и мифы / Сост.: В.А. Аврорин и Е.П. Лебедева. 1966. Новосибирск: Наука . 235 с.

308. Островский А.Б. 1990. Образ медведя в лечебной магии народов Амура и Сахалина (на основе коллекций ГМЭ народов СССР) // Религиоведческие исследования в этнографических музеях: Сб. науч. тр. / ГМЭ. Л.: Наука. С. 68-84.

309. Островский А.Б. 1991. Система имён числительных и традиционные космологические представления нивхов (кон. XIX; 1920-30 гг.; II пол. XX в.) // Этнокультурные процессы: Традиции и современность: Сб. науч. тр. / ГМЭ. Л. С. 240-254.

310. Островский А.Б. 1997. Мифология и верования нивхов / РЭМ. СПб.: Петербургское востоковедение. 288 с.

311. Отаина Г.А. 1977. Нивхские топонимы // Филология народов Дальнего Востока (ономастика). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 67-73.

312. Отаина Г. A. 1984. Отражение мифологических и религиозных представлений в нивхском языке // Культура народов Дальнего Востока: Традиции и современность. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 157-164.

313. Отаина Г.А. 1985. История собирания и изучения нивхского фольклора // Вопросы изучения народов Дальнего Востока СССР в отечественной и зарубежной литературе. Хабаровск. С. 110-114.

314. Отаина Г.А. 1994. Народная медицина нивхов как фактор сохранения здоровья // Этнос и культура. Владивосток: Дальнаука. С. 94-109.

315. Отаина Г.А., Гонтмахер П.Я. 1977. Личные имена нивхов // Филология народов Дальнего Востока (ономастика). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С.86-93.

316. Паничев A.M. 1990. Литофагия в мире животных и человека. М.: Наука. 230 с.

317. Паничев A.M. 1998. Самарга: Прошлое, настоящее, будущее. Вадивосток: ДВО РАН. 177 с.

318. Пантелеев А.В. 1997. Кости птиц из поселений древнего человека на острове Сахалин // Вестн. Сахалинского музея: Ежегод. Сахалинского областного краеведческого музея. Южно-Сахалинск. № 4. С.281-285.

319. Панфилов В.З. 1968. Нивхский язык // Языки народов СССР: Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. В 5 т. Л.: Наука. Т.5. С. 408-434.

320. Пель-Горский, подпоручик. 1895. Инородческое население по притокам Уссури, pp. Бикину, Иману и Ваку // Приложение к № 81 "Приамурских ведомостей". Хабаровск. С. 32-40.

321. Первые рыболовы в заливе Петра Великого: Природа и древний человек в бухте Бойсмана / Беседнов А.Н., Вострецов Ю.Е., Жущиховская И.С. и др. 1998. Владивосток: ДВО РАН. 390 с.

322. Пермяков Г.Г. 1959. Голубые звезды. Хабаровск: Кн. изд-во. 88 с.

323. Петрова Т.И. 1937. Времяисчисление у тунгусо-маньчжурских народностей // Памяти В.Г. Богораза (1865-1936): Сб. науч. статей. М.; JL: Изд-во АН СССР. С. 79-123.

324. Петрова Т.И. 1967. Язык ороков (ульта). JL: Наука. 156 с.

325. Петрова Т.И. 1968. Орокский язык // Языки народов СССР: Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. В 5 т. JL: Наука. Т.5. С. 172190.

326. Петрова Т.И., Бугаева Т.Г. 1971. Общие основы и лексические модели в словах, обозначающих признак "красный" в тунгусо-маньчжурских и других алтайских языках // Проблемы общности алтайских языков. JL: Наука. С. 191201.

327. Пикунов Д.Г., Коркишко В.Г. 1992. Леопард Дальнего Востока. М.: Наука. 192 с.

328. Пилсудский Б.О. 1910. Роды, беременность, выкидыши, близнецы, уроды, бесплодие и плодовитость у туземцев о. Сахалина // ЖС. СПб. Вып. 1-2. С. 2248.

329. Пилсудский Б.О. 1991. Проказа у гиляков и айнов // Краевед, бюл. Южно-Сахалинск. № 3. С. 85-97.

330. Подмаскинн В.В. 1977. Удэгейские топонимы // Филология Дальнего Востока (ономастика). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 53-58.

331. Подмаскин В.В. 1978. Использование лекарственных растений и животных удэгейцами // Ботанические ресурсы Восточной и Юго-Восточной Азии и их использование. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 53-58.

332. Подмаскин В.В. 1978а. Времяисчисление у удэгейцев // Культура народов Дальнего Востока: ДВНЦ АН СССР. С. 62-70.

333. Подмаскин В.В. 1981. Удэгейская народная метрология // Этнография и фольклор народов Дальнего Востока. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 48-52.

334. Подмаскин В.В. 1983. Этногения удэгейцев // Традиции и современность в культуре народов Дальнего Востока. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 48-52.

335. Подмаскин В.В. 1984. Традиционные народные знания удэгейцев о природе, человеке и обществе во второй половине XIX XX в. (опыт историко-этнографического исследования) // Автореф. дис. . канд. ист. наук. М. 22 с.

336. Подмаскин В.В. 1985. Народные знания // Народы Дальнего Востока СССР в XVII XX вв. М.: Наука. С. 124-127.

337. Подмаскин В.В. 1990. О происхождении некоторых удэгейских и орочских гидронимов // Исторические названия памятники культуры: Материалы конф. Владивосток. С. 61-68.

338. Подмаскин В.В. 1991. Духовная культура удэгейцев XIX XX вв.: Ист.-этногр. очерки. Владивосток: Изд-во ДВГУ. 161с.

339. Подмаскин В.В. 1992. Народные знания ульчей // Проблемы культуры Дальнего Востока: Тез. докл. науч. конф. Владивосток. С. 53-54.

340. Подмаскин В.В. 1992. Происхождение тунгусо-маньчжурских топонимов Приморья и Приамурья // Исторические названия памятники культуры. Владивосток. С. 62-64.

341. Подмаскин В.В. 1993. Космонимия народов Нижнего Амура и Сахалина // Российский этнограф. М. № 15. С. 219-226.

342. Подмаскин В.В. 1993а. Народные знания // История и культура коряков. СПб.: Наука. С. 118-123, 229.

343. Подмаскин В.В. 19936. Общее и особенное в народных знаниях тунгусо-маньчжуров Приморья и Приамурья в XIX-XX вв. // Проблемы культуры Дальнего Востока: Тез. докл. науч. конф. Владивосток. С.31-32.

344. Подмаскин В.В. 1993в. Питание аборигенного и коренного русскоязычного населения Приморья XIX-XX вв. // Исторический опыт освоения восточных районов России: Тез. докл. междунар. науч. конф. Владивосток. Вып. 1. С. 115-118.

345. Подмаскин В.В. 1994. Аборигенные топонимы Приморья как способ ориентации в пространстве // Краеведческий вестник. Владивосток, 1994. Вып.З.С. 160-162.

346. Подмаскин В.В. 1994а. Народные знания нанайцев // Культура Дальнего Востока России и стран АТР. Восток-Запад: Материалы междунар. науч. конф. Владивосток. Вып. 1. С. 65-68.

347. Подмаскин В.В. 19946. Народные знания // История и культура ульчей в XVII-XX вв. СПб: Наука. С. 68-74.

348. Подмаскин В.В. 1995. Народные знания негидальцев // Культура Дальнего Востока России и стран АТР. Восток-Запад: Материалы междунар. науч. конф. Владивосток. Вып. 1. С. 68-71.

349. Подмаскин В.В. 1997. В.К. Арсеньев исследователь народных знаний народов Приморья и Приамурья // Этносы и природная среда. Владивосток: Дальнаука. С. 59-66.

350. Подмаскин В.В. 1997а. Народная астрономия аборигенов Нижнего Амура и Сахалина // Россия и АТР. № 3. С. 99-110.

351. Подмаскин В.В. 19976. Рождение, воспитание и социализация детей и подростков у народов Нижнего Амура и Сахалина (конец XIX начало XX в.) // Семья и семейный быт в восточных регионах России. Владивосток: Дальнаука. С.82-93.

352. Подмаскин В.В. 1998. Народные знания удэгейцев: Ист.-этногр. исслед. по материалам XIX-XX вв. Владивосток: ДВО РАН. 228 с.

353. Подмаскин В.В. 1998а. Традиционное мужское искусство удэгейцев // Этнос-информ: Традиционная культура народов Дальнего Востока. Хабаровск. № 3-4. С. 30-39.

354. Подмаскин В.В. 2000. Народные знания как предмет этнологии // Россия и АТР. №3. С. 37-51.

355. Подмаскин В.В. 2000а. Народные игры аборигенов Нижнего Амура и Сахалина как историко-этнографический источник // Интеграция археологических и этнографических исследований: Сб. науч. тр. Владивосток; Омск: Изд-во ОГПУ. С. 94.

356. Подмаскин В.В. 2001. Знания о фауне у народов Нижнего Амура и Сахалина в XIX XX вв.: Ист.-этногр. аспект // Традиционная культура Восточной Азии / АГУ. Благовещенск: АГУ. С. 214-221.

357. Подмаскин В.В. 2001а. Народные знания // История и культура орочей: Ист.-этногр. очерки. СПб.: Наука. С. 105-108.

358. Подмаскин В.В. 20016. Пища и утварь // История и культура орочей: Ист,-тногр. очерки. СПб.: Наука. С. 65-70.

359. Подмаскин В.В. 2001 в Экологические традиции в культуре народов Дальнего Востока России // Россия и Китай на дальневосточных рубежах / АГУ. Благовещенск: Изд-во АГУ. С. 72-76.

360. Подмаскин В.В. 2001г. Народные игры и танцы орочей // Традиционная культура Востока Азии / АГУ. Благовещенск: Изд-во АГУ. С. 221-227.

361. Подмаскин В.В, Старцев А.Ф. 1988. Удэгейские имена // Ономастика. Типология. Стратиграфия. М.: Наука. С. 209-221.

362. Поляновский M.JI. 1929. В стране удэхе: С киноаппаратом по тайге. М.; JL: Tea-кино- печать. 24 с.

363. Попов А.А. 1955. Плетение и ткачество у народов Сибири в XIX и первой четверти XX столетия // СМАЭ. М.; Л.: Изд-во АН СССР. Т.16. С. 39-146.

364. Попова У.Г. 1981. Эвены Магаданской области: Очерки истории, хозяйства и культуры эвенов Охотского побережья 1917-1977 гг. М.: Наука. 304 с.

365. Потанин Г.Н. 1883. Очерки Северо-Западной Монголии: Результаты путешествия, исполненного в 1879-1880 годах по поручению ИРГО. В 3-х дневниках: Путешествие и материалы для физической географии и топографии Северо-Западной Монголии. СПб. 372 с.

366. Потанин Г.Н. 1899. Восточные мотивы в средневековом Европейском эпосе. М.: Изд. геогрф. отд. Императорского о-ва любителей естествознания, анропологии и этнографии. 893 с.

367. Похлёбкин В.В. 1978. Национальные кухни наших народов: Основные кулинарные направления, их история и особенности. Рецептура. М.: Пищевая пром-сть. 304 с.

368. Пржевальский Н.М. 1870. Путешествие в Уссурийском крае, 1867-1892 г. СПб. 345 с.

369. Потапов Л.П. 1959. Из истории ранних форм семьи и религиозных представлений // СЭ. № 2. С. 3-20.

370. Потапов Л.П. 1969. Очерки народного быта тувинцев. М.: Наука. 402 с.

371. Потапов Л.П. 1991. Алтайский шаманизм. Л.: Наука. 320 с.

372. Прокопенко В.И. 1990. Традиционные средства физического воспитания ульчей //СЭ. №3. С. 114-121.

373. Прокофьева Е.Д. 1971. Шаманские костюмы народов Сибири // СМАЭ. Л. Т. 27. С. 5-100.

374. Пукинский Ю.Б. 1975. По таежной реке Бикин: В поисках рыбного филина. М.: Мысль. 88 е., ил.

375. Путилов Б.Н., Штробах Г. 1991. Введение // Свод этнографических понятий и терминов: Народные знания. Фольклор. Народное искусство. М.: Наука. Вып.4. С.5-19.

376. Ритуальная скульптура нанайцев (из собрания Музея советского изобразительного искусства г. Комсомольска-на-Амуре). Каталог / Сост. Т.А. Кубанова. 1992. Комсомольск-на-Амуре. 178 с.

377. Романов В.Т., Шейкин Ю.И. 1984. Музыкальные инструменты народностей Камчатки // Культура народов Дальнего Востока: Традиции и современность. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 70-80.

378. Роон Т.П. 1996. Уйльта Сахалина: Ист.-этногр. исслед. традиционного хозяйства и материальной культуры XVIII середины XX веков. Южно-Сахалинск. 176 с.

379. Рубинштейн СЛ. 1957. Бытие и сознание. М.: Наука. 278 с.

380. Рубцова Е.С. 1954. Материалы по языку и фольклору эскимосов. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 4.1. 120 с.

381. Руденко С.И. 1960. Культура населения Центрального Алтая в скифское время / Ин-т археологии АН СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 359 с.

382. Руднев В.В. 1986. Традиционные метеорологические знания у народов средней полосы европейской части России (этнографический обзор по материалам XIX начала XX в.) // Автореф. дис. . канд. ист. наук. М. 22 с.

383. Русско-алтайский словарь / Под ред. Н.А. Баскакова. 1964. М.: Сов. энциклопедия. 876 с.

384. Рут М.Э. 1975. Русская народная астронимия и её связь с астронимией других народов СССР // Автореф. дис. . канд. филолог, наук. Томск. 21 с.

385. Рухлов Ф.Н. 1982. Жизнь тихоокеанских лососей. Южно-Сахалинск: Кн. изд-во. 110 с.

386. Сабанеев Л.П. 1992. Охотничий календарь. В 2 т. М.: Терра. Т.2. 383 с.

387. Савельева В.Н., Таксами Ч.М. 1970. Нивхско-русский словарь. М.:Советская энциклопедия. 536 с.

388. Самар А.П. 1997. Собаководство нанайцев в XIX начале XX века // Этнос и природная среда. Владивосток: Дальнаука. С. 67-80.

389. Самар А.П. 1998. Лексика негидальцев, связанная с собаководством // Этнокультурные процессы и общественное сознание у народов Дальнего Востока (XVII XX века). Владивосток: Дальнаука. С. 85-91.

390. Самар Е. 1992. Трудные тропы. Хабаровск: Кн. изд-во. 120 с.

391. Санги В.М. 1986. Человек Ыхмифа. М. 155 с.

392. Седовская А.Н. 1989. Причёски // Свод этнографических понятий и терминов: Материальная культура. М.: Наука. Вып 3. С. 150-153.

393. Сем Л.П. 1971. К вопросу о пространственных представлениях и способах их выражения в алтайских языках // Проблемы общности алтайских языков. Л.: Наука. С. 223-229.

394. Сем JI.И. 1973. Материалы по языку сахалинских айну // Тр. ИИАЭНДВ ДВНЦ АН СССР: Материалы по истории Дальнего Востока (история, археология, этнография, филология). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 289296.

395. Сем Л.И. 1974. Устное народное творчество уссурийских нанайцев // Тр. ИИАЭНДВ ДВНЦ АН СССР: Материалы по истории Дальнего Востока (история, археология, этнография, филология). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 189-203.

396. Сем Л.И. 1976. Очерки диалектов нанайского языка: Бикинский (уссурийский) диалект. Л.: Наука. 212 с.

397. Сем Т.Ю. 1986. Традиционный этнографический комплекс манегров (конец XIX начало XX вв.) // Субэтносы в СССР: Сб. науч. тр. / ГМЭ. Л.: ГМЭ. С. 92-109.

398. Сем Т.Ю. 1990. Традиционные представления негидальцев о мире и человеке // Религиоведческие исследования в этнографических музеях: Сб. науч. тр. / ГМЭ. Л.: ГМЭ. С. 90-113.

399. Сем Т.Ю. 1997. Шаманизм в ритуальной практике народов Сибири и Дальнего Востока // Системные исследования взаимосвязи древних культур Сибири и Северной Америки: Духовная культура / МАЭ РАН. СПб.: МАЭ РАН. Вып. 5. С. 85-122.

400. Сем Ю.А. 1959. Родовая организация нанайцев и ее разложение. Владивосток: ДВФ СО АН СССР. 31 с.

401. Сем Ю.А. 1973. Нанайцы: Материальная культура (вторая половина XIX -середина XX в.): Этногр. очерки / ИИАЭНДВ ДВНЦ АН СССР. Владивосток. 314с.

402. Сем Ю.А. 1980. Фольклор народностей Приамурья и Приморья СССР как историко-этнографический источник // Фольклор народов Севера / ЛГПИ. Л.: ЛГПИ. С. 3-13.

403. Сем Ю.А. 1986. Мифологические представления нанайцев о природе и человеке // Генезис и эволюция этнических культур Сибири / Ин-т ист., филол. и филос. СО АН СССР. Новосибирск: Наука. С. 30-44.

404. Сем Ю.А. 1990. Космогонические представления нанайцев. "Верхний мир" // Религиоведческие исследования в этнографических музеях / ГМЭ. Д.: ГМЭ.С. 114-128.

405. Сем Ю.А., Сем Л.И. 1965. У нанайцев и удэгейцев бассейна реки Бикин: Отчет о работе Дальневосточного этнографо-лингвистического отряда в 1959 г. // Зап. ПФГО. Владивосток: ПФГО Т.1. Вып.24. С. 59-66.

406. Сем Л.И., Сем Ю.А. 1980. Лексика, связанная с рыболовством, в нанайском языке // Лексико-грамматические исследования языков народов Севера СССР: Сб. науч. тр. ЛГПИ. Л.: ЛГПИ. С. 113-141.

407. Сем Ю.А., Сем Л.И. 1988. Лексика, связанная с растительным миром в нанайском языке // Вопросы лексики и синтаксиса языков народов Крайнего Севера / ЛГПИ. Л.: ЛГПИ. С. 3-28.

408. Семениченко Л.Е, Болдин В.И. 1981. Новые данные о сельском хозяйстве бохайцев Приморья (по материалам археологических исследований) // Материалы по археологии Дальнего Востока СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 66-70.

409. Семёнов С.А. 1968. Развитие техники в каменном веке. Л.: Наука. 362 с.

410. Сергеев М.А. 1957. Малые народы советского Севера. Магадан: Кн. изд-во. 155 с.

411. Серов С.Я. 1983. Медведь супруг: Вариации обряда и сказки у народов Европы и Испанской Америки // Фольклор и историческая этнография. М.: Наука. С. 170-182.

412. Серов С.Я. 1990. Алтайцы // Наука и жизнь. № 11. С. 30-31.

413. Скорик П.Я. 1968. Палеоазиатские языки: Введение // Языки народов СССР: Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. В 5 т. Л.: Наука. Т.5. С. 233-234.

414. Смоляк А.В. 1966. Ульчи: Хозяйство, культура и быт в прошлом и настоящем. М.: Наука. 290 с.

415. Смоляк А.В. 1974. Новые данные по анимизму и шаманизму у нанайцев // СЭ. № 2. С. 105-107.

416. Смоляк А.В. 1975. Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина (середина XIX начало XX в.). М.: Наука. 232 с.

417. Смоляк А.В. 1976. Представления нанайцев о мире // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера (вторая половина XIX -начало XX в.). Л.: Наука. С. 129-160.

418. Смоляк А.В. 1979. Влияние экологических факторов на исторические процессы // Особенности естественно-географической среды и исторические процессы в Западной Сибири. Томск. С. 64-75.

419. Смоляк А.В. 1980. Роль собаки в жизни и религиозных верованиях ульчей // Полевые исследования Института этнографии АН СССР. 1978. М.: Наука. С.227-234.

420. Смоляк А.В. 1980а. Нивхи // Семейная обрядность народов Сибири: Опыт сравнительного изучения. М.: Наука. С. 195-199.

421. Смоляк А.В. 1983. Народные художественные ремесла Приамурья // Сельскому учителю о народных художественных ремеслах Сибири и Дальнего Востока: Книга для учителя. М.: Просвещение. С. 98-132.

422. Смоляк А.В. 1984. Традиционное хозяйство и материальная культура народов Нижнего Амура и Сахалина: Этногенетический аспект. М.: Наука. 248 с.

423. Смоляк А.В. 1989. Традиционные календари коренных жителей Нижнего Амура // Новое в этнографии: Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН. М.: Наука. Вып.1. С.45-53.

424. Смоляк А.В. 1990. Основные черты шаманизма нанайцев и ульчей // Антропология и историческая этнография Сибири: Межвед. темат. сб. науч. тр. / ОГПУ. Омск: ОГПУ. С. 141-148.

425. Смоляк А.В. 1991. Шаман: личность, функции, мировоззрение (народы Нижнего Амура) / ИЭА РАН. М.: Наука. 280 с.

426. Соболевская Н.А. 1997. Каталог игрушек народностей юга Дальнего Востока (из собрания Хабаровского краевого краеведческого музея им. Н.И. Гродекова) // Вестн. Сахалинского музея. Южно-Сахалинск. С. 66-129.

427. Соколов Э.В. 1969. Культура и личность. Л.: Знание. 55 с.

428. Соколова З.П. 1972. Культ животных в религиях. М.: Наука. 213 с.

429. Соловьев Д.К. 1926. Основы охотоведения: Систематическое руководство к изучению охотничьего дела в СССР. М.: Новая деревня. 904 с.

430. Соломонова Н.А. 1994. Музыкальный фольклор народностей Нижнего Амура и Сахалина / Хабаровский гос. пед. ин-т. Хабаровск: Хабаровский гос. пед. ин-т. 142 с.

431. Спеваковский А.Б. 1988. Духи, оборотни, демоны и божества айнов: Религиозные воззрения в традиционном айнском обществе. М.: Наука. 205 с.

432. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: Материалы к этимологическому словарю / Сост.: В.А. Горцевская, В.Д. Колесникова, О.А. Константинова, К.А. Новикова, Т.Н. Петрова, В.И. Цинциус, Т.Г. Бугаева. 1975. Л.: Наука. Т.1. 672 с.

433. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: Материалы к этимологическому словарю / Сост.: В.А. Горцевская, В.Д. Колесникова, О.А. Константинова, К.А. Новикова, Т.Н. Петрова, В.И. Цинциус, Т.Г. Бугаева. 1977. Л.: Наука. Т.2. 992 с.

434. Стариков B.C. 1969. Предметы быта и орудия труда маньчжуров в собраниях МАЭ: К вопросу о самобытности материальной культуры маньчжуров // СМАЭ. Культура народов зарубежной Азии и Океании. М.;Л.: Изд-во АН СССР. Т. 25. С. 74-113.

435. Старкова Н.К. 1976. Ительмены: Материальная культура. XVIII 60-е годы XX века. Этнографические очерки. М.: Наука. 166 с.

436. Старкова Н.К. 1981. Некоторые сведения о народной медицине ительменов // Этнография и фольклор народов Дальнего Восток СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 15-20.

437. Старкова Н.К. 1990. Народные знания // История и культура ительменов: Ист.-этногр. очерки. JL: Наука. С. 141-145.

438. Старцев А.Ф. 1978. Рыбная пища удэгейцев и способы её приготовления // Культура народов Дальнего Востока СССР (XIX-XX вв.). Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 81-87.

439. Старцев А.Ф. 1981. Одежда шамана (по материалам бикинских удэгейцев) // Этнография и фольклор народов Дальнего Востока СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 42-53.

440. Старцев А.Ф. 1994. Культ тигра у народов Приамурья и Приморья // Этнос и культура. Владивосток: Дальнаука. С. 85-93.

441. Старцев А.Ф. 1996. Материальная культура удэгейцев (вторая половина XIX XX в.). Владивосток: ДВО РАН. 160 с.

442. Стингл М. 1983. Поклоняющиеся звёздам: По следам исчезнувших перуанских государств / Пер. с чешского В.А. Каменской и О.М. Малевича. М.: Прогресс. 182 с.

443. Стингл М. 1984. Индейцы без томагавков / Пер. с чешского В.А. Каменской и О.М. Малевича. М.: Прогресс. 454 с.

444. Стёпин B.C. 1999. Культура//Вопросы философии. № 8. С. 61-71.

445. Суник О.П. 1968. Тунгусо-маньчжурские языки // Языки народов СССР: Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. В 5 т. JL: Наука. Т.5. С. 53-67.

446. Суник О.П. 1985. Ульчский язык. Исследования и материалы. JL: Наука. 264 с.

447. Сухомиров Г.И. 1968. Малые народности Севера и охотничье хозяйство Хабаровского края // Вопросы истории, философии, географии и экономики

448. Дальнего Востока: Материалы IX конф. молодых учёных. Владивосток: ДВФ СО АН СССР. С. 243-245.

449. Сухомиров Г.И. 1976. Охотничье хозяйство Дальнего Востока. Хабаровск: Кн. изд-во. 253 с.

450. Сысоев В.П. 1952. Охота в Хабаровском крае. Хабаровск: Дальгиз. 200 с.

451. Тайлор Э.Б. 1989. Первобытная культура / Пер. с англ. М.: Политиздат. 573 с.

452. Таксами Ч.М. 1967. Нивхи: Современное хозяйство, культура и быт. JL: Наука. 271с.

453. Таксами Ч.М. 1975. Основные проблемы этнографии и истории нивхов (середина XIX начало XX в.). JL: Наука. 240 с.

454. Таксами Ч.М. 1976. Представления о природе и человеке у нивхов // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера (вторая половина XIX начало XX в.). JL: Наука. С. 203-216.

455. Таксами Ч.М. 1981. Шаманство у нивхов // Проблемы истории общественного сознания аборигенов Сибири: (По материалам второй половины XIX начала XX в.). JL: Наука. С. 165-177.

456. Таксами Ч.М. 1984. Общие черты в духовной культуре народов Приамурья и Сахалина // Этнокультурные контакты народов Сибири. JL: Наука. С. 74-83.

457. Таксами Ч.М., Косарев В.Д. 1986. Экология и этнические традиции народов Дальнего Востока // Природа. № 12. С. 28-32.

458. Тимирязев К.А. 1939. Жизнь растений: Десять общедоступных чтений с приложением четырех публичных лекций. М.; JL: Детиздат ЦК ВЛКСМ. 260 с.

459. Токарев С.А. 1983. Приметы и гадания // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Исторические корни и развитие обычаев. М.: Наука. С. 55-67.

460. Токарев С.А., Филимонова Т.Д. 1983. Обряды и обычаи, связанные с растительностью // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Ист. корни в развитии обычаев. М.: Наука. С. 145-160.

461. Томи лов Н.А. 2000. Об этиоархеологии как научном направлении российской науки // Интеграция археологических и этнографических исследований: Сб. науч. тр. Владивосток; Омск: Изд-во ОГПУ. С. 26-29.

462. Топоров В.Н. 1980. Древо жизни. Древо мировое. Древо познания. М.: Наука. Т.1.С. 396-410.

463. Топоров В.Н. 1988. О ритуале: Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М.: Наука. С. 5-15.

464. Традиционная этническая культура и народные знания: Материалы междунар. конф., Москва 21-24 марта 1994 г. 1994. М.: ИЭА РАН. 142 с.

465. Трайде Б. 1989. Лубяная ткань // Свод этнографических понятий и терминов: Материальная культура. М.: Наука. Вып.З. С. 77-79.

466. Троицкая Т.Н., Новиков А.В. 1998. Верхнеобская культура в Новосибирском Приобье / РАН. Ин-т археологии и этнографии СО РАН. Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН. 152 с.

467. Тугаринов В.П. 1971. Философия сознания. М.: Мысль. 200 с.

468. Туголуков В.А. 1968. Сказочная космогония, или Карта Севера // Знание -сила. № 10. С.31-32.

469. Туголуков В.А. 1969. Следопыты верхом на оленях. М.: Наука. 215 с.

470. Туголуков В.А. 1972. Институт "доха" у удэгейцев и орочей // СЭ. № 3. С.105-115.

471. Туземное хозяйство низовьев Амура в 1927-1928 гг. 1929 // Дальневосточный статистический отдел 1928 г.: По материалам обследования. Хабаровск; Благовещенск. 126 с.

472. У Вэйсюнь. 1992. Цигун-терапия. СПб.: Гиппократ. 160 с.

473. Усенко Н.В. 1979. Дары уссурийской тайги. Хабаровск: Кн. изд-во. 384 с.

474. Усенко Н.В. 1984. Деревья, кустарники и лианы Дальнего Востока: Справочная книга. Хабаровск: Кн. изд-во. 272 с.

475. Усманова М.С. 1987. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири как предмет этнографического исследования: (К постановке вопроса)

476. Традиционные верования и быт народов Сибири (XIX начало XX в.)в Новосибирск: Наука. С. 86-114.

477. Файнберг J1.A. 1991. Охотники Американского Севера (индейцы и эскимосы). М.: Наука. 184 с.

478. Федотова Н. 1981. Диагноз «с первого взгляда» // Знание сила. № 10. С. 16-17.

479. Философский энциклопедический словарь. 1983. М.: Просвещение. 840 с. Фрейман С.Ю. 1935. Распределение ластоногих в морях Дальнего Востока // Морские млекопитающие Дальнего Востока / ВНИРО. М.: ВНИРО. Т.З. С. 157-160.

480. Фрейд 3. 1990. Будущее одной иллюзии / Пер. В.В. Бибихина //Сумерки богов /Сост. и общ. ред. А.А. Яковлева. М.: Политиздат. С. 94-142.

481. Фролов Б.А. 1974. Числа в графике палеолита. Новосибирск: Наука. 240 с. Фролов Б.А. 1981. О чём рассказала сибирская мадонна. М: Знание. 112 с. Фруентов Н.К. 1972. Лекарственные растения Дальнего Востока. Хабаровск: Кн. изд-во. 400 с.

482. Фрэзер Дж.Дж. 1989. Фольклор в Ветхом завете / Пер. с англ. Д. Вольпина. М.: Политиздат. 542 с.

483. Хасанова М.М. 1984. Система ручного счета у негидальцев // Культура народов Дальнего Востока: Традиции и современность. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 165-171.

484. Хомич Л.В. 1974. Материалы по народным знаниям ненцев // Социальная организация и культура народов Севера. М.: Наука. С. 231-248.

485. Хунданов Л.Л., Батомункуева Т.В., Хунданова Л.Л. 1993. Тибетская медицина. М.: Прометей. 288 с.

486. Цеханская К.В. 1991. Народная медицина североамериканских индейцев // Этническая экология. М.: Наука. С. 353-372.

487. Цинциус В.И. 1971. Воззрения негидальцев, связанные с охотничьим промыслом // СМАЭ. Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX начале XX вв. Л.: Наука. Т.27. С. 178-190.

488. Цинциус В.И. 1974. Обрядовый фольклор негидальцев, связанный с промыслом // Фольклор и этнография: Обряды и обрядовый фольклор / ИЭ АН СССР. Л.: ИЭ АН СССР. С. 34-41.

489. Цинциус В.И. 1982. Негидальский язык: Исследования и материалы Л.: Наука. 311с.

490. Чадаева А.Я. 1977. Секрет долголетия: Очерк о нанайских сказках // Дальний Восток. № 4. С. 121-129.

491. Чадаева А.Я. 1982. К югу от северного сияния: Очерки об искусстве народов Севера. Хабаровск: Кн. изд-во. 104 с.

492. Чадаева А.Я. 1986. Национальная игрушка: Очерки о древних предках детской игрушки народностей Чукотки и Приамурья. Хабаровск: Кн. изд-во. 96 с.

493. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. 1971. Народы, расы, культуры. М.: Наука. 256 с.

494. Чеснов Я.В. 1982. Об этнической специфике хозяйственно-культурных типов // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.: Наука. С. 109124.

495. Шавкунов Э.В., Гусева Л.Н. 1978. О семантике орнамента на сбруйных пряжках чжурчжэней // Археологические материалы по древней истории Дальнего Востока СССР / ИИАЭНДВ ДВНЦ АН СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. С. 132-137.

496. Шанынина Е.В. 2000. Мифология первотворения у тунгусоязычных народов юга Дальнего Востока России: (Опыт мифологической реконструкции и общего анализа). Владивосток: Дальнаука. 157 с.

497. Шафрановская Т. 1967. Загадочный народ Дальнего Востока // Глобус. JL: Изд-во «Детская литература». С. 243-248.

498. Шафрановский И.И. 1968. Симметрия в природе. Л.: Недра. 184 с.

499. Шелихов Г.И. 1971. Российского купца Григория Шелихова странствия из Охотска по Восточному океану к алеутским берегам. Хабаровск: Кн. изд-во. 176 с.

500. Шимкевич П.П. 1896. Материалы для изучения шаманства у гольдов // Зап. ПОИРГО. Хабаровск. Т.2. Вып.1. 134 с.

501. Шимкевич П.П. 1897. Некоторые моменты из жизни гольдов // Этногр. обозрение. №3. Кн. 3-4. С. 2-15.

502. Шишло Б.П. 1974. Погребальный обряд и представления о душе у нанайцев // Материалы по истории Дальнего Востока / ИИАЭНДВ ДВНЦ АН СССР. Владивосток: ДВНЦ АН СССР С. 272-278.

503. Шейкин Ю.И. 1996. Музыкальная культура народов Северной Азии. Якутск. 122 с.

504. Широкогоров С.М. 1919. Опыт исследования основ шаманства у тунгусов //Уч. зап. ист.-филол. фак. ДВГУ. Владивосток: ДВГУ. Т.1. Отд. 1. 62 с.

505. Широкогоров С.М. 1922. Место этнографии среди наук и классификация этносов: (Введение в курс этнографии Дальнего Востока, прочитанное в 1921 -1922 гг. в Дальневосточном государственном университете). Владивосток: Свободная Россия. 22 с.

506. Широкогоров С.М. 1923. Этнос: Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений / Отдельный оттиск из 117 т. «Известий восточного факультета ДВГУ». Шанхай. 136 с.

507. Шнейдер Е.Р. 1936. Краткий удэйско-русский словарь: С приложением грамматического очерка. М.; Л.: Учпедгиз. 148 с.

508. Шренк Л.И. 1899. Об инородцах Амурского края: Этнографическая часть. Первая половина: Главные условия и явления внутреннего быта. СПб. Т.2. 314 с.

509. Шренк Л.И. 1903. Об инородцах Амурского края: Этнографическая часть. Вторая половина: Основные черты семейной, общественной и внутренней жизни. СПб. Т.З. 145 с.

510. Штернберг Л.Я. 1908. Материалы по изучению гиляцкого языка и фольклора, собранные и обработанные Л.Я. Штернбергом. СПб. Т.1. 4.1. 232 с.

511. Штернберг Л.Я. 1925. Культ орла у сибирских народов: Этюд по сравнительному фольклору // СМАЭ. Л. Т.5. Вып. 2. С. 717-740.

512. Штернберг Л.Я. 1933. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны: Статьи и материалы / Под редакцией и с предисловием Я.П. Алькор (Кошкина). Хабаровск: Дальгиз. 740 с.

513. Штернберг Л.Я. 1936. Первобытная религия в свете этнографии. Л.: Наука. 527 с.

514. Штернберг Л.Я. 1936а. Орнаменты из оленьего волоса и игл дикобраза // СЭ. №3-4. С. 116-125.

515. Эзоторика. Парапсихология: Учебный курс / Пер. с нем. В 3 т. 1992. М: Рус. язык. Т. 3. 672 с.

516. Элрика B.C. 1988. Лексика, связанная с оленеводством, в эвенском языке // Вопросы лексики и синтаксиса языков народов Крайнего Севера СССР / ЛГПИ. Л.: ЛГПИ. С. 39-49.

517. Энгельс Ф. 1934. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М.: Партиздат. 182 с.

518. Яншина Э.М. 1984. Формирование и развитие древнекитайской мифологии. М.: Наука. 248 с.

519. Яхонтов В. 1977. Наскальная живопись // Дальний Восток. № 7. С. 159160.

520. На западноевропейских языках

521. Albert F. Die Waldmenschen Udehe. 1956. Forschungsreisen im Amur und Ussurigebiet. Darmstadt: C. W. Leske Verlag. 272 s.

522. Black L. 1973. T. The Nivkh (Gilyak) of Sakhalin and the Lower Amur // Arctic anthropology. V. X. № 1. P. 1-110.

523. Collins P.M. 1962. Siberian Journey: Down the Amur to the Pacifik 1856-1857. New York: Univ. of the Wisconsin Press, Madison. 370 p.

524. Dioszegi V. 1947. Le principe therapentigue des Golds. Budapest. 24 s.

525. Dioszegi V. 1950. Берестовая посуда у маньчжуро-тунгусов и методы её иизготовления // A Neprajzi muzeum Fuzetei. Budapest. 11-sz. S. 1-20.

526. Dioszegi V. 1950-1951. Тунгусо-маньчжурское зеркало шамана // Acta Orientalia. Bydapest: Macyar tudoman Yos academia. S. 366-380.

527. Ohnuki-Tierney Emiko. 1972. Spatial Concepts of the Ainu of the Northwest Coast of Southern Sakhalin // American Anthropologist. V. 74. № 3. P. 426-455.

528. Ohnuki-Tierney Emiko. 1977. An Octopus Headeche? A Lamprey Boil? Multisensory Perception of «Habitual illness» and World View of the Ainu // Journal of Anthropological research. V. 33. № 3. P. 245-257.

529. Podmaskin V.V. 1994. Ecological traditions in the Culture of the Tungus-Manjur of the Lower Amur and Sakhalin in the 19-20th centuries // Bridges of the

530. Science between North America and the Russian Far East 45th Arctic Science Conference. Vladivostok. P. 176.

531. Podmaskin V.V. 1994a. Ecological traditions in the Culture of the Peoples of the Far East of Russia // Bridges of the Science between North America and the Russian Far East: Proceedings of the 45th Arctic Science Conference. Anchorage. P. 268-272.

532. Podmaskin V.V. 1995. Animal World Positive Knowledge of the North-Eurasian Studies // Newsletter. Tokyo. P. 5.

533. Podmaskin V.V. 2001. Folk Astronomy of the Indigenes of the Lower Amur and Sakhalin // Russia and the Pacific. Vladivostok, June. P. 28-40.

534. Shirokogoroff S.M. 1928. Northern Tungus terms of Orientation. Ro, T.4. (1926). Lvov. P. 167-188.

535. Shirokogoroff S.M. 1935 Psiho-Mental Complex of the Northern Tungus. London. 168 p.

536. Tronson J. M. 1859. Personal Narrative of the Voyage to Japan, Kamtschatka, Siberia, Tartary. L.: Snith, Elder and Co. 414 p.1. На японском языке

537. Наганэ С. 1925. Кврахуто дожин но сэйкацу: Айну. Ороко. Гилияку. (Жизнь коренных народов Сахалина: Айны. Ороки. Гиляки. Токио: Коуёуся. 202 с.

538. Подмаскин В.В. 1998. Дзюкую сэйки кара нидзю сэйки-ниокэру амургава карюики то сахалин-но сэндзюмин-но доубуцу секаи ни кансуру миндзюку тисики (Народные знания о животном мире у аборигенов Нижнего Амура и498

539. Сахалина в XIX XX вв.) // Росиа карю бункаси (Культура охотников России). Токио: Дэнсан. С. 261-278.

540. Росиа карю бункаси (Культура охотников России). 1998. Токио: Дэнсан. 324 с.

541. Хатори К. 1966. Гирияку: Минва то сюзоку (Гиляки: Обычаи и обряды). Токио: Хиноки сё Boy Ван. 96 с.

542. Ямамото С. 1943. Карахуто генси миндзоку но сэйкацу (Жизнь первобытных народов Сахалина) // Арусу вунка гоусё (Серия: Культура ару су). Тоёхара (Южно-Сахалинск). Вып. 33. С. 1-89.