Проза А.П. Платонова: жанры и жанровые процессы тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Красовская, Светлана Игоревна

• Красовская, Светлана Игоревна
• доктор филологических наук
• 2005

Оглавление диссертации доктор филологических наук Красовская, Светлана Игоревна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ВСЕЛЕННАЯ МАЛОЙ ПРОЗЫ АНДРЕЯ ф ПЛАТОНОВА.

1.1.0 жанре рассказа, внутрижанровой типологии и других интересных вещах».

1.2. Новеллистика: анекдот и притча.

1.3. Рассказ-сказание.

1.4. «Житийный» рассказ.

ГЛАВА 2. ЦИКЛИЗАЦИЯ - ЦИКЛ - МЕТАЖАНРОВОЕ ф ЕДИНСТВО.

2.1. Несколько слов о цикле и циклизации.

2.2. В «промежутке» между «малой прозой» и романом.

2.3. О значительности «незначительного: циклы рассказов

А. Платонова 1920-х годов.

2.4. «Соблазн циклизации»: метажанровые единства 1930-1940х годов (постановка проблемы)

ГЛАВА 3. РАССКАЗ - ПОВЕСТЬ - РОМАН: ЭНЕРГИЯ

НАПРЯЖЕНИЯ.

3.1. Еще раз о романизации и новеллизации в прозе

А. Платонова.

3.2. Новеллистическая повесть.

3.3. Роман: на «краю» эпоса.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Проза А.П. Платонова: жанры и жанровые процессы»

Интерес к творчеству Андрея Платонова, одного из выдающихся художников слова XX столетия, породил поистине грандиозную научную продукцию. Библиография трудов о Платонове насчитывает свыше двух тысяч наименований1. И, тем не менее, он по-прежнему остается, пожалуй, самым неразгаданным писателем советского периода истории русской литературы. Открывая XII Платоновский семинар в Пушкинском Доме, В. П. Муромский выразил озабоченность тем, что «литература о Платонове заметно прирастает, но сам писатель не становится менее трудным для восприятия, если иметь в виду его крупные произведения» . Секрет этого парадокса, думается, следует искать и в специфике самого материала, и в методологии его исследования.

Магия платоновского слова такова, что невольно завораживает и подчиняет себе любого, кто осмелился подойти к его тексту слишком близко. И если верно, что Платонов - на редкость однообразный писатель, «однообразный» в прямом смысле слова: «он настойчиво воспроизводит один и тот же набор исходных образов-мотивов, которые иногда просматриваются совершенно отчетливо, а иногда требуют специальной "расшифровки"» , то этим, отчасти, объясняется известное «однообразие» работ о Платонове, наличие в них набора постоянных тем и схожих формулировок. Такими «общими местами», к примеру, стали рассуждения об оригинальной речевой физиономии платоновской прозы; об экзистенциальности, утопичности и мифологичности писательского мышления; о главной для Платонова федоровской «идее жизни» и т. д. И таких аксиоматичных формулировок в платоноведении немало: по ним сознание читателя скользит, не задерживаясь надолго и потому не удовлетворяясь. Умножение уже известного качественно не меняет картины в целом, не проясняет, а запутывает и без того неясный смысл.

Одним словом, то, что в художественном тексте (к примеру, повтор) может работать на идею и служить аккумулированию смысла, в научном исследовании задерживает движение мысли. И в данном случае, может быть, важнее будет не накапливать новые детали, доказывающие старые тезисы, а изменить угол зрения на них, поместив результаты анализа в другую научную парадигму. Проблема, таким образом, приобретает методологический характер. Актуальность ее для платоноведения, подтверждает и сам факт посвящения специально методологии исследования творчества писателя XIV Платоновского семинара, состоявшегося в октябре 2003 года в Пушкинском Доме.

В одной из своих работ JI. В. Карасев предупреждал: «Бессистемные находки малополезны для "архетипологии" платоновского культурного слоя. Выйдет как у Чепурного в голове, где, будто "в тихом озере, плавали обломки когда-то виденного мира и встреченных событий, но никогда в одно целое эти обломки не слеплялись, не имея для Чепурного ни связи, ни живого смысла" ("Чевенгур"). Иначе говоря, важно не столько зафиксировать пресловутые "странности" в поведении платоновских персонажей, сколько увидеть их в связи друг с другом, как нечто целое и осмысленное»4. Подобная ситуация может сложиться и в научном метатексте, описывающем творчество Платонова.

Многочисленные повторяющиеся платоновские мифологемы, мотивы, образы, рассматриваемые сами по себе, в отрыве от метода, жанра и стиля писателя расширяют поле для различных сближений, получают самую разноречивую, порой, парадоксальную интерпретацию. При этом задача исследователя зачастую сводится к каталогизации фактов без попыток соотнести их друг с другом, выявить некую иерархическую зависимость между ними и создать целостную, обладающую четкой структурой, систему. Соотнесение же этих фактов с определенной жанрово-стилевой моделью ограничивает возможности для сближений и устанавливает интерпретационные пределы -допускаемую самим произведением совокупность различных, но в равной степени адекватных прочтений, некий спектр адекватности (И. А. Есаулов)5.

Универсальной парадигмой для исследования творчества писателя как целостного художественного объекта, существующего во времени, может, и, пожалуй, должна быть жанровая парадигма. Это именно та категория, которая наряду с методом и стилем характеризует фундаментальные законы художественного творчества и оформляет творчество писателя в целостную художественную систему. Именно жанр позволяет поместить творчество писателя на диахроническую ось развития литературы и увидеть его в соседстве с другими художниками.

Изучение творчества художника слова в жанровом аспекте может дать относительно полное и цельное представление об объекте исследования. Обращение к жанрам и жанровым процессам неминуемо выводит исследователя на коренные проблемы творчества писателя, как сугубо художественные, так и мировоззренческие, духовные. К таковым относятся вопросы об особенностях художественного мышления и художественного метода писателя, его художественной картине мира, об уникальности творческого пути, его превратностях и главных вехах. Постановкой и решением этих проблем определяется актуальность диссертационного исследования.

Материалом диссертации стала изданная художественная проза А. П. Платонова, его публицистика и литературно-критические статьи, записные книжки и переписка, статьи и рецензии, написанные на его произведения критиками-современниками, результаты текстологических исследований его творчества.

Объектом научного осмысления избран весь корпус художественной прозы писателя, рассмотренный в жанровом аспекте и во взаимодействии с общенациональным историко-культурным и историко-литературным контекстом 1920-1950-х годов.

Предмет исследования - жанры и жанровые процессы в прозе А. П. Платонова, динамикой которых обусловлена творческая эволюция писателя, целостная жанровая система его творчества, а также характер взаимодействия с литературной эпохой в целом.

Предмет исследования определяет цель работы: рассмотреть динамику развития прозаических жанров А. Платонова, их взаимосвязи и взаимодействия в контексте творческой эволюции писателя и в соотнесенности с общими тенденциями развития отечественной литературы 1920-1950-х годов; исследовать механизм возникновения авторских жанровых модификаций в прозе и характер взаимодействия между художественным мышлением, художественным методом и жанровой системой А. Платонова.

Цель работы диктует решение следующих задач:

- сформировать теоретико-методологическую базу исследования и определить необходимый рабочий терминологический аппарат;

- исследовать, какими жанрами и жанровыми процессами обусловлено внутреннее единство платоновской прозы;

- проследить, как вписываются в контекст прозаического творчества писателя традиционные жанры рассказа, повести и романа, под влиянием каких жанровых процессов они трансформируются;

- выяснить, можно ли говорить о специфически платоновской метажанровой общности, организующей отдельные произведения писателя в единое целое на разных этапах его эволюции, и какой жанр, являясь метажанром, несет на себе основную тяжесть метажанровой конструкции, наиболее полно воплощая платоновскую концепцию личности в ее сложных связях с миром;

- проанализировать особенности художественного мышления и поэтики А. Платонова во взаимодействии с его художественным методом;

- исследовать соотнесенность жанров и жанровых процессов в платоновском творчестве с общими тенденциями развития отечественной литературы первой половины XX в. и определить место платоновского творческого наследия в динамике литературного процесса 1920-1950-х годов.

Научная новизна исследования состоит в выборе системного жанрового ракурса описания художественной прозы А. Платонова. Его прозаическое творчество впервые исследуется как художественное динамически развивающееся жанровое единство, предпринимается попытка осмыслить и представить целостный феномен во взаимодействии всех его составляющих в процессе эволюции художника и на фоне литературного процесса 1920-1950-х годов.

Методологической и теоретической основой исследования являются труды русских философов, критиков, современных теоретиков и историков литературы. Первостепенное значение для методологического обоснования диссертационной работы имеют исследования, осуществляющие широкое историко-культурное изучение литературы: труды С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, А. Н. Веселовского, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана.

Теоретической и методологической составляющей являются работы, освещающие проблемы общей жанровой теории (М. М. Бахтина, В. В. Кожинова, Н. Л. Лейдермана, Л. В. Поляковой, М. Я. Полякова, И. П. Смирнова, Н. Д. Тамарченко, Ю. Н. Тынянова, В. И. Тюпы, О. М. Фрейденберг, Л. В. Чернец, Ю. В. Шатина); проблемы жанра рассказа и новеллы (С. С. Аверинцева, Е. М. Мелетинского, А. В. Огнева, Г. Н. Поспелова, В. П. Скобелева, В. И. Тюпы, Э. А. Шубина); проблемы жанров повести и романа (М. М. Бахтина, В. В. Кожинова, Н. Д. Тамарченко, Н. П. Утехина); проблемы цикла и циклизации (М. Н. Дарвина, О. Г. Егоровой, 10. П. Лебедева, JL Е. Ляпиной, Л. В. Спроге, Е. С. Хаева, Ю. В. Шатина).

В работу вовлечены многочисленные материалы критических статей 1920-30-х годов, принадлежащих перу А. Н. Асеева, О. М. Брика, А. К. Во-ронского, А. А. Гурвича, Н. И. Замошкина, О. Э. Мандельштама, А. Лежнева, Л. Н. Сейфуллиной, В. Б. Шкловского, Ю. Н. Тынянова, А. А. Фадеева и др.

При выполнении данной работы учитывался внушительный корпус отечественных и доступных нам зарубежных исследований по творчеству

A. П. Платонова (О. Ю. Алейникова, Е. А. Антоновой, А. И. Ванюкова,

B. Ю. Вьюгина, М. А. Дмитровской, Н. И. Дужиной, Л. В. Карасева, Н. В. Корниенко, А. А. Кретинина, Т. Лангерака, Н. М. Малыгиной, Э. Наймана, Т. А. Никоновой, В. А. Свительского, Т. Сейфрида, В. П. Скобелева, И. А. Спиридоновой, Е. Толстой-Сегал, Л. П. Фоменко, Н. П. Хрящевой, Л. А. Шубина, Е. А. Яблокова и др.). Особую роль сыграли текстологические изыскания Н. В. Корниенко, В. Ю. Вьюгина и редакторских коллективов научных изданий повести «Котлован» (Андрей Платонов. Котлован: Текст, материалы творческой истории. СПб: Наука, 2000), рассказов и критических статей писателя 1920-х годов (Андрей Платонов. Сочинения. Т. I. М.: ИМЛИ РАН, 2004).

Диссертация является историко-литературной работой и в анализе литературных фактов опирается на принцип историзма. Использованы системный, структурный и сравнительно-типологический методы исследования.

Жанровый аспект в качестве предмета системного исследования творчества А. П. Платонова избран не случайно. Категория жанра относится к числу немногих универсальных литературоведческих категорий, которые позволяют в историческом времени и пространстве наблюдать за развитием литературного процесса, выстраивать, формулировать и оценивать историю литературы на определенном этапе. На ее основе возможно построение теории и истории литературы, не говоря уже о выявлении подвижной иерархической структуры творчества отдельного писателя.

Однако, будучи «трудноуловимой», «строптивой», категория жанра всегда вызывала и продолжает вызывать оживленную полемику, касающуюся не только ее определения, но и существования в принципе. Последнее особенно характерно для XX века, когда «старомодную» категорию попытались упразднить, заменив более универсальными категориями «текст» и «книга». Но попытка отменить жанр на самом деле лишь укрепила его реальные позиции, доказала не только его существование, но и действенную продуктивность.

Уточним некоторые исходные теоретические постулаты.

В категории жанра, как правило, выделяются три взаимосвязанных аспекта: а) жанр как устойчивая система структурно выраженных дифференциальных признаков (нормативный аспект); б) жанр как совокупность генетических черт, которые наследуются текстами последующих эпох от предыдущих, жанр как «представитель творческой памяти» в бахтинском понимании (генетико-эволюционный аспект); в) жанр как установка, высказанная или подразумеваемая договоренность, существующая в сознании писателей и читателей, позволяющая воспринимать произведения под тем или иным углом зрения (конвенциальный аспект).

Нормативный аспект жанра был разработан в нормативных поэтиках древности и Средневековья, делающих акцент на различии между жанрами, так как установка на канон и соблюдение жестких жанровых границ были правилом для художественной практики этих эпох. Между теорией и литературой существовала глубокая диалектическая связь: обе «развивались под знаком риторики, положения которой отвечали универсалистским, дедуктивным принципам современного ей мировосприятия <.> В гносеологии идея господствует над феноменом, общее над частным, в литературе идеал, норма, правило над конкретным, индивидуальным их проявлением»6.

Генетический аспект жанра был наиболее полно разработан в трудах М. М. Бахтина. «Литературный жанр, - писал он, - по самой своей природе отражает наиболее устойчивые, "вековечные" тенденции развития литературы. В жанре всегда сохраняются неумирающие элементы архаики. Правда, эта архаика сохраняется в нем только благодаря постоянному ее обновлению, так сказать осовремениванию. Жанр всегда тот и не тот, всегда стар и нов одновременно. Жанр возрождается и обновляется на каждом новом этапе развития литературы и в каждом индивидуальном произведении данного жанра. В этом жизнь жанра. Поэтому и архаика, сохраняющаяся в жанре, не мертвая, а вечно живая, то есть способная обновляться архаика. Жанр живет настоящим, но всегда помнит свое прошлое, свое начало. Жанр — представитель творческой памяти в процессе литературного развития. Именно поэтому жанр и способен обеспечить единство и непрерывность этого развития»7.

Генетический аспект жанра тесно связан с аспектом эволюционным. Оба обнаруживаются лишь в единстве своих противоположностей. Жанровая эволюция не просто заменяет в художественном произведении старые элементы на новые, она прежде всего актуализирует генетические потенции жанра. По мнению Ю. В. Шатина, эволюция «литературных видов может совершаться в самых различных формах, например как контаминация (смешение близких по значению черт двух жанров), конвергенция (взаимоуподобление элементов разных видов), трансформация (изменение свойств одних клеточек в результате встраивания в них других). Однако каждый раз такая эволюция базируется на генетическом коде соответствующего жанра и взаир модействует с ним» . Отсюда следует, что литературная «история жанра не всегда покрывает его внутреннюю жизнь в художественном произведении. Генетический аспект жанра находится в состоянии конфликта с нормативным аспектом, в результате чего отнесение произведения к тому или иному жанру чревато условностью <. .>»9.

В настоящее время в жанровой теории, помимо нормативного и генетического аспектов, особенно значимым становится конвенциональный или, по-другому, рецептивно-коммуникативный аспект. Обычно под жанровой конвенцией понимают систему установок, высказанных или подразумеваемых договоренностей, существующих в сознании читателей и писателей, которые позволяют воспринимать произведение под тем или иным жанровым углом зрения. Не случайно многие писатели стремятся дать жанровое определение своим произведениям. Это стремление обусловлено не столько необходимостью вставить свое творение в имеющуюся классификационную ячейку, сколько активизировать читательское восприятие. В таком взгляде на жанр на первый план выдвигаются его рецептивные функции, а в определении доминирует характер отношений между автором и читателем.

Начало активной разработке рецептивно-коммуникативного аспекта жанра положил М. М. Бахтин, который подчеркивал, что произведение может существовать «лишь в форме определенного жанра», что «конструктивное значение каждого элемента может быть понято лишь в связи с жанром». Он же выдвинул идею «двоякой ориентации жанра» - в «тематической действительности» и в действительности читателя. В первом случае под жанром подразумевается «сложная система средств и способов понимающего овладения и завершения действительности», в другом - все разновидности жанров определяются «непосредственной ориентацией слова как факта, точнее -как исторического свершения в окружающей действительности». Оба аспекта «типического целого художественного высказывания» объединяются установкой на завершение: «Каждый жанр - особый тип строить и завершать целое»10.

Жанр в бахтинской теории выступает как «трехмерное конструктивное целое», форма которого есть результат взаимодействия эстетической активности автора-творца и внеэстетической закономерности, проявляющейся в сознании и поступке героя. Таким образом, ученый рассматривал художественное произведение не как готовую неподвижную форму, а как диалогически организованный феномен события встречи автора, читателя и героя, как речевое высказывание. В результате произошло объединение жанровой теории с теорией нарратива, в настоящее время давшее толчок для активных разработок коммуникативно-рецептивного аспекта жанра, в частности, в работах В. И. Тюпы. По его определению, «жанр - это некоторая взаимная ус-ловленность общения, объединяющая субъекта и адресата высказывания. Феномен жанровости <.> предполагает исторически сложившуюся систему традиционных конвенций (условностей организации текста), позволяющую донести до адресата авторские инвенции (термин классической риторики), то есть "предметно-смысловые" нахождения или изобретения говорящего. Иначе говоря, жанр представляет собой исторически продуктивный тип высказывания, реализующий некоторую коммуникативную стратегию данного дискурса»11.

При этом, подчеркивает Ю. В. Шатин, понятие «жанровой конвенции синхронно определенному литературному периоду. Механическое перенесение конвенций одной эпохи на другую вызывают неоправданные смещения», история жанров «есть прежде всего история конвенций, а не история генетических и структурных признаков того или иного жанра»12.

Однако при всем субъективном желании отдать предпочтение тому или иному жанровому аспекту, необходимо помнить, что только учет всех трех аспектов позволяет говорить о жанре как содержательной категории, не только воплощающейся в реальной структуре художественного текста, но и обусловившей ее бытие. Но при этом также следует иметь в виду, что соотношение трех аспектов в различные периоды истории литературы неодинаково, так как жанр имеет исторически изменчивую природу. Эта категория существует «не вообще, а в реальности движущегося сознания <.>»13. В разные литературные эпохи она обнаруживала разные стороны своей сущности, выполняла разные функции. Отсюда с непреложностью закона вытекает требование учета в конкретном литературоведческом анализе исторического развития, изменения содержания и объема понятия жанр.

К примеру, подход к жанровому анализу произведения древнерусской или классицистической литературы будет иным, нежели к анализу художественного творения XX века. В древнерусской литературе, в эпоху канонических форм, именно жанр определял собой и образ автора, и образ мира, и стиль произведения. Говоря о различиях, существующих между средневековыми жанрами и жанрами нового времени, Д. С. Лихачев подчеркивал, что «древнерусские жанры в гораздо большей степени связаны с определенными типами стиля, чем жанры нового времени. <.> Для литературы нового времени было бы совершенно невозможно говорить о стиле драмы, стиле повести или стиле романа вообще»14. Аналогичная картина наблюдается и в жанровой системе классицизма. Структура жанра в классицизме является основой художественного мышления. «В условиях жанрового мышления классицизма, - замечает М. М. Гиршман, - именно жанр, и только он, играет миро-образующую роль в художественном целом, а стиль - это лишь элемент жанрового целого»15. В эпоху безраздельного господства классицизма все названные жанровые аспекты совпадали.

По мнению М. М. Гиршмана, ситуация кардинально меняется в художественных системах романтизма и особенно реализма16. Эту же точку зрения разделяет 10. В. Стенник: «Основной областью проявления нормативности в художественной практике романтиков оказываются <.> не столько жанры, сколько язык, поэтический стиль»; «Тенденция к утрате жанровой категорией способности воплощать собой идеальные нормы художественного освоения мира становится еще более очевидной в условиях господства художественного метода реализма. <.> принцип открытого размывания междужанровых границ лежит в самой основе структурного своеобразия жанровой

1 7 системы реализма» Жанр уступает свои мирообразующие функции стилю: в «новейшей литературе жанр становится одним из элементов складывающегося личностного стилевого единства, жанровая форма выступает как один из стилеобразующих факторов, а стиль, соответственно, становится более "активным". Если ранее жанр характеризовал тип завершения художественного целого, то сейчас он стал лишь одним из его компонентов. В новейшее время художественное мышление из жанрового становится по преимуществу стилевым. Жанр <.> свои некогда главнейшие мирообразующие функции частично переносит на род, занимая в новейшее время некое «срединное» положение между родом и стилем»18.

Так это или иначе, но деканонизация жанров привела к решительной переориентации жанровой теории с выявления различий между жанрами на обнаружение общих черт. «Наряду с индуктивным, конкретно-историческим описанием жанров как элементов локализованных систем в фокусе внимания оказались и даже заняли главное место жанровые константы, обеспечивающие жанровую преемственность»19, - подчеркивает приверженец типологического изучения жанров J1. В. Чернец. Исследователь настаивает на полицентрической жанровой классификации произведений, возникающей на пересечении типологических гетерогенных свойств (так, например, жанр трагедии может быть определен через два основных признака: принадлежность произведения к драматическому роду и трагический модус художественности) (В. Тюпа)20.

Теории, подобные этой, позволяют описать и объяснить нелимитиро-ванное число жанровых разновидностей, возможность «смешанных» жанров и новых гибридных видов, даже на основе соединения противоположных жанров21.

Той же деканонизацией жанров в новейшее время предопределен переход отечественной и зарубежной жанрологии от традиционно классификационного к коммуникативно-рецептивному (герменевтически-интерпретационному) принципу, в основу которого положено признание изменчивости канона, а также перенос внимания с общих вопросов жанра на использование общих жанровых моделей для прочтения конкретных индивидуальных произведений. Это значит, что из трех рассмотренных нами аспектов жанра на первый план выдвинут конвенциональный (коммуникативно-рецептивный). Но при этом все же нельзя игнорировать остальные. В противном случае активная разработка одного аспекта в ущерб другим приведет к деформации наших представлений и о художественном произведении, и о его авторе. Перспективный и продуктивный метод, будучи доведен до известного предела, становится достаточно уязвимым.

Что же это за предел? Вопрос касается специфики функционирования категории жанра в литературе и литературоведении, литературной критике. Писатели пользуются жанром для создания своих художественных творений, критики - для их интерпретации, соответственно жанр выступает и как художественная, и как интерпретационная (теоретическая) категория. Кажется очевидным, что приоритет должен быть отдан художественной категории, так как художественный дискурс первичен, а критический (интерпретационный) вторичен. Однако очевидное не столь очевидно. Обобщая ведущие теории современной западной жанрологии, американский исследователь А. Розмарин в работе с симптоматичным заглавием «Власть жанра» утверждает приоритетную принадлежность жанра не к литературе, но к литературной критике, укрепляя тем самым концепцию жанра как интерпретационного инструмента, которым пользуется литературовед в своей теории и практике22.

Т. А. Касаткина в пылу отрицания жанра как формально-содержательной категории также приходит к парадоксальным выводам, напоминающим известный софизм о курице и яйце (кто же из них появился первым): жанр (надо полагать, в руках критика), безусловно, «использует различные структурные элементы произведения, но именно использует их в своих целях, а не определяется ими (и, вообще-то, не определяет их). <.> такие категории, как жанр, метод, применимы при анализе поэтики произведения лишь в виде своего рода "подстрочных примечаний", ибо они существуют лишь постольку, поскольку это произведение находится в контексте всего культурного процесса. Жанр - это то, что устанавливается до начала анализа отдельного произведения, а не то, что выясняется в результате этого анализа <.> жанр определяет (и жанр определяют) не правила построения художественного целого (это происходит постольку поскольку.), а правила восприятия художественного целого, то есть не отношения автора с творимой реальностью (или, если так привычнее - с изображением реальности), но его отношения с предметом творчества (то есть - с изображаемой реальностью), и отношения читателя с сотворенной реальностью (или с изображением реальности). То есть - отношение читателя к отношению писателя к реальной действительности»23.

Мы позволили себе такую обширную цитату, потому, что в ней исчерпывающе четко выражена позиция автора, утверждающего в категоричной форме утилитарную прагматическую функцию жанра всего лишь как интерпретационного инструмента в руках критика-интерпретатора.

Никто не спорит с тем, что восприятие художественного произведения есть условие его полноценного существования: «Уже созданное и находящееся вне восприятия произведение - ничто для человека и общества. В нем нет ни грана жизни, реальная ценность его не больше, чем стоимость его физического материала. Идея оживает лишь в процессе восприятия»24. Функциональные отношения пронизывают все уровни литературы и литературной жизни, в том числе и жанровый. Но, как верно замечает другой литературовед С. Ю. Баранов, «есть опасность, увлекшись исследованием функционирования литературных фактов и явлений в различных контекстах и системах, упустить из вида то, что составляет специфику этих явлений и фактов, т. е.

Л f их литературно-эстетические особенности» . И далее: «поставить проблему жанра в прямую зависимость от произвола читательских оценок <.> было бы опрометчиво. Дело в том, что промежуточность образования "жанр", принадлежность одновременно к "литературе" и "литературоведению" делает его явлением скорее коллективного, нежели индивидуального сознания. Жанр как "знак литературной традиции"26 не может быть ни произвольно изменен, ни исторически исчерпывающе и всесторонне осознан отдельной личностью. Он факт коллективного культурного сознания и в качестве такового "держит" русло традиции, оберегает его от периодических волюнтаристских покушений»27. Продолжая мысль ученого, справедливо будет добавить, что по отношению к самому жанру корректнее было бы сказать: жанр определяют не только правила построения произведения, но и правила его восприятия и интерпретации.

Завершая эту часть теоретического обзора, проясним собственную позицию в данном вопросе, как исходную в диссертационном исследовании.

При анализе жанров в творчестве А. П. Платонова нами, в силу необходимости и возможности, будут учитываться все три жанровых аспекта: нормативный, генетический и коммуникативный. В качестве рабочего определения жанра нами избраны определения Н. J1. Лейдермана и В. И. Тюпы как взаимодополняющие друг друга.

Развивая бахтинскую теорию жанра, Н. Л. Лейдерман делает принципиальный вывод: жанр - «это воплощение определенной концепции бытия»28. Опираясь на учение М.М. Бахтина и генетическое исследование жанров, предпринятое О. М. Фрейденберг («Поэтика сюжета и жанра»), в котором она аргументировано доказывала, что уже в древности каждый обряд, каждый миф несли в себе некую космогоническую функцию, сохранившуюся и после того, как они формализовались и стали жанровыми структурами, Н. JL Лейдерман делает принципиальный вывод о мироподобности любой жанровой структуры. Смысл жанровой структуры в целом ученый видит «в создании некоей образной "модели" мира, в которой все сущее обретало бы свою цель и свой порядок, сливалось бы в завершенную картину бытия, свершающегося в соответствии с неким общим законом жизни. Она, эта "модель", и есть ядро жанра, которое сохраняется в течение многовековой жизни жанра под слоем всяческих новообразований»29. Бахтинскую метафору «память жанра» Лейдерман расшифровывает как мирообъемлющую семантику структурного ядра жанра. Оно позволяет рассматривать жанр как теоретический инвариант построения произведений искусства, как общий закон, применяемый к конкретному явлению: «Явление богаче закона, но закон - сердцевина явления, изнутри управляющая им»30. Закон жанра, как всякий фундаментальный художественный закон, характеризует устойчивую связь между содержанием и формой: «жанровой структурой эстетическая концепция действительности, рожденная индивидуальным творческим поиском писателя, оформляется в целостный образ мира и одновременно выверяется вековым опытом художественной мысли, который окаменел в самом типе построения мирообраза, каковым является каждая жанровая структура»31. На сегодняшний день эта теория представляется наиболее полной и плодотворной.

Итак, под жанром мы понимаем, с одной стороны, систему способов построения произведения как завершенного художественного целого, воплощающую определенную концепцию действительности и претворяющую ее в художественную модель мира32, а с другой - «исторически продуктивный тип высказывания, реализующий некоторую коммуникативную стратегию данного дискурса»33.

Принцип историзма в определении жанра неизменно должен сочетаться с принципом системности. В научной практике принцип системного подхода наиболее последовательно проводится при анализе отдельного произведения, значительно менее последовательно при обращении к совокупности текстов одного автора или нескольким сопоставляемым текстам разных и в совершенно недостаточной степени применяется для описания «всей литературы» данной эпохи.

Принцип системного изучения, получивший фундаментальное обоснование в работах М. М. Бахтина, наряду с принципом историзма является главным методологическим принципом в нашем исследовании. Ученый считал, что мы обязаны «говорить о конкретной систематичности каждого явления культуры, каждого отдельного культурного акта, об его автономной причастности - или причастной автономии.

Только в этой конкретной систематичности своей, то есть в непосредственной отнесенности и ориентированности в единстве культуры, явление перестает быть просто наличным, голым фактом, приобретает значимость, смысл, становится как бы некой монадой, отражающей в себе все и отражаемой во всем»34.

Вслед за М. М. Бахтиным мы исходим из того, что творчеством писателя в целом управляют те же законы, что и отдельным произведением, в творчестве, как в едином художественном целом, действуют те же механизмы саморегуляции. И отдельное произведение, и творчество писателя, представляющее собой совокупность произведений, являются художественными системами и соотносятся как часть и целое. Отсюда, по крайней мере, двойная соотнесенность всякого рассматриваемого элемента произведения, с каждой из этих систем - с произведением и всем творчеством. Но есть еще одна соотнесенность более высокого порядка, соотнесенность творчества писателя с эстетической системой литературного направления. Литературным направлением принято считать художественную систему, соразмерную масштабам целой эпохи общественного развития и выполняющую задачу ее эстетического осмысления (Н. Л. Лейдерман).

Мысль о том, что «литературное направление может рассматриваться как четко фиксированная система жанров», первым высказал М. Я. Поля

-JC ков . Система жанров, в которой реализуются познавательно-ценностные принципы творческого метода и отражаются связанные с ним стилевые тенденции, является одной из существенных составляющих литературного направления. Непосредственно с ним связан характер жанровой системы: «Именно структурой направления является система жанров, а системой направления свод регулирующих законов и правил запрета и разрешения, обязательных и для писателя и для читателя. При этом в истории художественл/ ных направлений существуют субъективные и объективные координаты» . Вслед за М. Я. Поляковым продолжил развитие этой концепции Н. Л. Лейдерман37.

Представляется совершенно очевидным, что изолированное изучение жанра конкретного произведения конкретного писателя есть абстракция. На это указывал и Ю. Н. Тынянов: «Изучение изолированных жанров вне знаков той жанрово-стилевой системы, с которой они соотносятся, невозможно. Исторический роман Толстого не соотнесен с историческим романом Загоски

38 на, а соотносится с современной ему прозой» .

Задачу изучения системы жанров каждой данной эпохи выдвигал и Д. С. Лихачев: «<.> жанры живут не независимо друг от друга, а составляют определенную систему, которая меняется исторически. Историк литературы обязан заметить не только изменения в отдельных жанрах, появление новых и угасание старых, но и изменения самой системы жанров»39.

Говоря о жанровой системе, и Д. С. Лихачев, и М. Я. Поляков, и Н. JL Лейдерман подчеркивают ее внутреннюю иерархичность, обеспечивающую равновесие жанров, но отнюдь, не равноправное их взаимодействие. Этому равновесию не мешает наличие ведущих жанров, преобладающих в ту или иную эпоху. Ведущие жанры Д. С. Лихачев метафорически определял как «жанры-сюзерены», а подчиненные - как «жанры-вассалы». Классификация, предлагаемая М. Я. Поляковым, по сути своей совпадает с типологией ведущего медиевиста: «В каждую данную эпоху есть жанр доминирующий, оказывающий значительное влияние на другие, связанный с ними и зависимый, в свою очередь, от них»; «<.> модификации жанров непосредственно связаны со структурой направления, с местом жанра в общей иерархии жанров, с влиянием доминирующего жанра на данный периферийный жанр»40.

Об этом же говорит и Н. Л. Лейдерман: «Ведущий жанр становится ядром формирующейся жанровой системы литературного направления. Присущий ему принцип построения художественного мира распространяется на конструктивно близкие, а затем на все более отдаленные жанры, ориентируя их структуры на освоение действительности в соответствии с познавательно-оценочными принципами метода, господствующего в этом направлении. Этот конструктивный принцип мы называем метажанром литературного направления»41 (курсив наш. - С. К.).

Доминированием того или иного жанра в прозе обусловлены и жанровые процессы, такие как романизация «малой прозы» и повести, новеллизация романа и повести, циклизация рассказов, новелл, очерков. При межродовой интерференции происходят лиризация и драматизация прозы.

По сути, все эти концепции - продолжение тыняновской теории о доминанте: «Ввиду того, что система не есть равноправное взаимодействие всех его элементов, а предполагает выдвинутость группы элементов («доминанта») и деформацию остальных, произведение входит в литературу, приобретает свою литературную функцию именно этой доминантой»42. Очень плодотворной оказалась и мысль Ю. Н. Тынянова о сущности литературной эволюции, которая есть изменение соотношения членов системы и, в конечном итоге, смена самих систем.

Творчество Андрея Платонова являет собой образец целостной жанро-во-стилевой системы, в которой представлены жанры всех трех литературных родов: эпоса, лирики и драмы. Большая часть произведений писателя представлена эпическими жанрами: очерком, рассказом, повестью и романом. Именно они являются главным предметом нашего исследования.

Гипотеза диссертационного исследования. Как и любая художественная система, проза А. Платонова организована динамическим взаимодействием метода, жанра и стиля и соотносится с процессами, определяющими неповторимый литературный профиль эпохи.

Контрапунктом в развитии литературного процесса первой трети XX века стало столкновение больших и малых эпических форм, которое проявило себя в таких жанровых процессах, как новеллизация «больших» эпических жанров (повести и романа), с одной стороны, и романизация «малых» жанров (рассказа, новеллы), циклизация, с другой.

Платонов пришел в литературу в тот момент, когда она стояла на пороге очередной смены жанровой парадигмы. Рубеж веков и первые два десятилетия XX столетия были ознаменованы кризисом классического монологического реалистического романа - с одной стороны, и бурным развитием поэзии и «малой прозы» - с другой. На первую половину 1920-х годов выпадает подготовка к будущему реваншу романа. Не случайно эту эпоху Ю. Н. Тынянов назвал литературным «промежутком».

Это было время отчаянной литературной борьбы и блестящих литературных побед. Новый роман еще не родился, но уже во всем ощущался его скорый приход: в оживлении фабулы, в активизации жанра повести, которая, по авторитетному мнению В. Г. Белинского, и есть «распавшийся на части, на тысячи частей роман; глава, вырванная из романа»43; в циклизации, дающей самые разнообразные плоды: от цикла коротких рассказов, до сборников новелл и явлений такого масштаба, как «Конармия» И. Бабеля; наконец, в появлении новых жанровых модификаций рассказа - результатов активной романизации жанра.

Жанровым пространством, на котором развернулись литературные баталии, стал рассказ, в силу своей неканоничности способный вместить и совместить в себе различные «жанровые архетипы» (И. П. Смирнов), отозваться на изменение ситуации общения с читателем. 1920-е годы, особенно первая их половина, - безусловно, эпоха рассказа и новеллы. Тогда были написаны книги рассказов М. Горького, Б. Пильняка, М. Зощенко, М. Шолохова, JL Леонова, М. Булгакова и др.

А. Платонов не был исключением — его прозаические опыты начались с рассказов. Пройдя через испытание повестью, очерком и романом, в конце своего творческого пути писатель вновь вернулся к старому верному жанру. Впрочем, «вернулся» - не совсем точно сказано. Платонов никогда не уходил от него. Рассказ - это жанровая константа и метажанровая единица его творчества. Статус константы художественного мира не исключает эволюции рассказа на протяжении творческого пути писателя. Напротив, именно в этом жанре она явлена с наибольшей очевидностью. Именно в нем наглядно отразилась эволюция художественного мышления писателя и становление его творческого метода. Поэтому целостное единство жанровой системы прозы А. Платонова и ее эволюцию целесообразно исследовать сквозь призму рассказа.

В динамике жанров и жанровых процессов, определяющих своеобразие жанровой системы писателя, отчетливо просматривается вектор развития его художественного видения - от фрагментарности к эпической перспективе.

Нельзя сказать, что платоноведы не задумывались над этим вопросом. Так, В.П.Скобелев, исследовавший образцы новеллистики писателя и 1920-х, и 1930-х годов44, пришел к выводу о том, что рассказы 1920-х годов создавались под сильным влиянием романизации, сказавшейся в романном типе подвижного героя и разомкнутого пространства - хронотопе дороги. В рассказах же 1930-х-1940-х годов при очевидном напряжении между романным и новеллистическим началом наблюдается тенденция к новеллизации, выражающаяся в смене хронотопа - с «дорожного» и «строительного» на «семейный», в изменении «широкого масштаба "большого мира"», в замене его «ограниченным, обозримым пространством семьи или жизни отдельного чело

45 века» .

Таким образом, творческая эволюция писателя показана В. П. Скобелевым через смену жанровых тенденций - романизации 1920-х новеллизацией 1930-1940-х годов.

Отчасти это так, но здесь учтены не все факты платоновского творчества, а точнее - внутрижанровые модификации рассказа помимо новеллы. На наш взгляд, объяснить специфику платоновской прозы какого-либо периода доминирующим действием одного жанрового процесса невозможно - большинство произведений писателя обусловлено диалектическим взаимодействием двух разнонаправленных жанровых тенденций - романизации и новеллизации, в результате чего во вновь возникающих жанровых модификациях между ними устанавливается динамическое равновесие.

Так, начало творческого пути Платонова в прозе ознаменовано появлением многочисленных рассказов-анекдотов, фантастических рассказов новеллистического типа, что свидетельствует о фрагментарности видения мира. Однако в этот же период идет процесс активного поиска форм синтеза: рассказы объединяются в циклы - художественное мышление приобретает черты ансамблевого; появляются новые жанровые модификации «малой прозы»

- рассказ-сказание и «житийный» рассказ (А. Рекемчук) - маленькая форма «притворяется» большой.

Повествование в «житийном» рассказе приобретает черты жизнеописания, в полной мере характерного для классического реалистического романа, где «образ становящегося человека» с его уникальным жизненным опытом выводится в «просторную сферу исторического бытия»46, и где демонстрируется «историческое становление мира в герое и через героя»47.

Первая попытка создать произведение, в котором жизнь героя была бы представлена от начала и до конца, осуществлена Платоновым уже в 1924 году - в рассказе «Бучило». Далее, на протяжении 20-х годов писатель неоднократно обращался к хронотопу пути - метафоре жизненного пути в своих повестях «Эфирный тракт», «Сокровенный человек», «Происхождение мастера», романе «Чевенгур», в «житийном» рассказе «Песчаная учительница». Однако по-настоящему жанр «житийного» рассказа разовьется в творчестве Платонова 1930-1940-х годов, когда писатель обратится к «семейной» теме. В это время будут созданы многочастные рассказы, и по объему, и по внутреннему содержанию похожие на небольшие повести или романы: «Такыр», «На заре туманной юности», «Глиняный дом в уездном саду», «Река Поту-дань», «Афродита».

Конечно, обозначенная нами линейная однонаправленность творческой эволюции писателя, весьма условна и мало соответствует сложной неоднозначности драматических перипетий его литературной судьбы. Тенденция эпизации художественного мышления Платонова очевидна, так же, как очевиден сам факт создания им эпического полотна «Чевенгура», дочевенгур-ских и постчевенгурских повестей. Не остается, однако, сомнений и в том, что противоположная тенденция - тенденция к дискретности изображения, к монтажу, сохранялась в творчестве писателя до конца. То обстоятельство, что вторая половина 1930-х и все 1940-е годы ознаменованы появлением шедевров именно «малой» прозы («Третий сын», «Фро», «Бессмертие», «В прекрасном и яростном мире», «На заре туманной юности», «Глиняный дом в уездном саду», «Одухотворенные люди», «Возвращение», «Афродита» др.), не может быть проигнорировано. Так же, как нельзя упускать из виду специфику платоновской «большой» прозы этого периода - незавершенного и, возможно незавершимого романа «Счастливая Москва».

Своим источником новеллизация больших эпических форм, повести и романа (эта черта была характерна и для Б. Пильняка, И. Бабеля, А. Веселого и др.) имеет сдвиг в художественном мышлении, произошедший в связи с гуманистической катастрофой, потрясшей мир в начале XX столетия. Мир больше не мог быть изображен и наименован в его целостности, поскольку его целостность утрачена, как и утрачено чувство стабильности. Миром стали править случай и парадокс. Желание восстановить «круглую пышность мира» разбивается о невозможность это сделать. Расшатываются эпические основы романа, появляются так называемые новеллистические романы, отбрасывающие свою романность, стремящиеся вернуться к жанровым формам «малой» прозы. Главы таких романов напоминают отдельные новеллы, которые завершены и могли бы составить цикл. Именно таковы платоновские повести «Сокровенный человек», «Впрок» и романы «Чевенгур» и «Счастливая Москва».

Все они «вышли» из одного исторического и литературного времени, когда цикл сознавался полноценной альтернативой роману, а циклизация -конструктивным принципом для больших эпических форм. Свойственный циклу бесфабульный тип связи, проявляющий себя в так называемой обзорной композиции без единого фабульного стержня, но с заменяющим его единством идейно-тематического задания, коммуникативной стратегии, углом зрения, под которым и в соответствии с которым отбирается и группируется материал, перекочевал в повесть и роман. Этот факт означал распространение бесфабульного романа, эклектичных произведений с «рыхлой» фабулой, но с возросшей композиционной ролью образа автора, развитие мысли которого составляет внутренний сюжет произведения, связывающий все его компоненты в ассоциативной последовательности.

Эти наблюдения заставляют задуматься о сложной диалектике фрагментарного и эпического (романного) начал, обусловивших живое движущееся целостное единство прозаического творчества А. Платонова. В авторской жанрологии это проявилось в процессах романизации «малых» жанров и новеллизации «больших». Пространством компромисса, в котором оба разнонаправленных процесса пересекаются и взаимообогащают друг друга, стал цикл. Можно сказать, что художественный образ мира создавался писателем не только и не столько отдельными произведениями, сколько их «ансамблями»: циклами, сборниками рассказов, метажанровыми единствами. И если метажанром прозы А. Платонова мы назвали рассказ, то метажанровым процессом, обеспечивающим единство жанровой системы писателя, следует назвать циклизацию, а продуцирующее их художественное мышление - ансамблевым. Само же прозаическое творчество Платонова приобретает черты одного большого цикла с «циклами-периодами» (Н. В. Корниенко) внутри.

Циклически обрамляют прозу писателя рассказы новеллистического типа - новеллы-анекдоты - в начале 1920-х годов и новеллы-притчи, «житийные» рассказы с элементами притчи - во второй половине 1930-х - 1940-е годы. Как правило, с появлением новелл-притч исследователи связывают перелом, произошедший в творчестве писателя в середине 30-х, и обращение его к методу «христианского реализма» (Н. В. Корниенко). Правда, на этот счет (насчет перелома, как и насчет метода) еще не сложилось сколько-нибудь устоявшегося мнения. На первый взгляд, перелом очевиден: начинавший со злободневных, часто бытовых, анекдотов, Платонов «вдруг» переходит на язык христианской притчи. Русская литература уже знала подобную историю и вызванные ею недоразумения - историю с метаморфозой Н. В. Гоголя, в глазах современников «вдруг» резко превратившегося из сатирика в проповедника христианского смирения. А был ли перелом и, если был, то чем он вызван? - вопрос, над которым «ломали голову» современники великого Гоголя, вновь беспокоит теперь уже исследователей другого великого писателя.

Анализ платоновской жанрологии должен продвинуть решение этой проблемы вперед. Обнаруживаемое в платоновской прозе жанровое постоянство связано с постоянством художественных идеалов писателя. Вопрос об их однообразии, с одной стороны, и об их эволюции - с другой, имеет в пла-тоноведении длинную историю. Начало размышлениям на эту тему положил сам автор, написавший о себе в 1926 году: «Мои идеалы однообразны и постоянны»48. Верность идеалам сыграла определенную драматическую роль в его творческой судьбе. Несмотря на попытки «исповедаться» и «покаяться», предпринятые Платоновым в открытой печати в 1931 году после разгрома «бедняцкой хроники» «Впрок», прижизненная советская официальная критика «не отпустила» ему «грехи» и отказала писателю «в качественных изменениях его художественной методологии. Отказывала в 1929 и 1931, 1934 и 1937, 1941 и 1945 годах»49. Как оказалось, на это у нее были свои основания.

Возникшая позднее, в 1960-1970-е годы, концепция творческой эволюции Платонова от мифологического сознания и модернистской поэтики 1920-х годов к реализму 1930-1950-х - в советской критике; от модернизма к социалистическому реализму - в зарубежной, - в настоящее время уже не может ни объяснить вновь открывшиеся факты художественного творчества мастера, ни соответствовать новому уровню их осмысления.

Все чаще современными исследователями подчеркивается особая целостность платоновского творчества, порождающая ощущение единого текста. Так, В. Ю. Вьюгин во вступительной статье, открывающей академическое издание повести «Котлован», пишет: «Наследие Платонова обладает свойством особой целостности. Все им написанное может и даже должно читаться как один текст. <.> Каждое последующее платоновское произведение, пусть иного жанра, пусть его внешний сюжет посвящен совершенно иным событиям, есть продолжение разговора о проблемах, поставленных ранее, подчас очень давно»50.

Н. М. Малыгина считает, что «творчество Платонова представляет собою целостный метатекст»51.

Н. И. Дужина в своем диссертационном исследовании, посвященном политическому и культурному контексту того же «Котлована» и пьесы «Шарманка», резюмирует свои наблюдения следующим образом: «Внимание к художественному миру писателя позволило увидеть необычное единство его прозы - тематическое, мотивное, сюжетное, образное и пр. Идея этого сл единства выразилась в формуле <.> "Платонов пишет одну книгу"» .

Обнаружено и исследовано много факторов, порождающих эту особую целостность: единый мифологический знаковый комплекс, система образов-символов, мотивный комплекс, метасюжеты, «формульный» язык - все они рассчитаны на художественную коммуникацию между авторскими текстами, созданными в разное время. Какую роль здесь играют жанры, не «теряются» ли они в этой метатекстовой целостности? - вот ряд вопросов, который неизбежно возникает, когда исследование балансирует между анализом текста и произведения.

Итак, суть научной гипотезы нашей работы может быть сведена к следующему.

Жанровым контрапунктом, в котором сошлись жанровые процессы романизации и новеллизации, стал рассказ/новелла. Он проявил способность к расширению эпического масштаба, вместе с тем сохраняя свой собственный жанровый потенциал. В этом смысле рассказ можно считать метажанром, языком» которого могут быть описаны платоновские цикл, повесть, и роман. Метажанровым процессом, обеспечивающим единство жанровой системы писателя, следует назвать циклизацию, а продуцирующее их художественное мышление - ансамблевым. Само же прозаическое творчество Платонова имеет черты одного большого цикла.

В связи с выдвинутой научной гипотезой предполагается вынести на защиту следующие положения:

1. Проза Андрея Платонова являет собой образец целостной жанровой системы, соотносимой с жанровыми системами, сложившимися в литературные эпохи 1920-х и 1930-1950-х годов.

2. Метажанром платоновской прозы является рассказ в различных жанровых модификациях: новелла-анекдот, рассказ-сказание, «житийный» рассказ, новелла-притча.

3. Метажанровым процессом, обеспечивающим единство жанровой системы писателя, является циклизация, результатом которой стали циклы ранних рассказов начала 1920-х годов, сборники рассказов 1930-1950-х годов, метажанровые единства, относящиеся к этому же периоду.

4. Жанровая специфика программных повестей А. Платонова «Сокровенный человек», «Впрок» и романа «Чевенгур» обусловлена процессами но-веллизации и циклизации.

5. Художественный образ мира создавался писателем не только и не столько отдельными произведениями, сколько их «ансамблями», а его художественное мышление имеет характерные черты ансамблевого мышления.

6. Творческая эволюция писателя явлена с наибольшей очевидностью в жанре рассказа. Именно в нем наглядно отразилась эволюция художественного мышления писателя и становление его творческого метода - реализма.

7. Живое движущееся целостное единство прозаического творчества А. Платонова обусловлено диалектикой становления ансамблевого мышления. В авторской жанрологии это проявилось в процессах романизации «малых» жанров и новеллизации «больших». Пространством компромисса, в котором оба разнонаправленных процесса пересекаются и взаимообогащают друг друга, стал цикл.

8. Все прозаическое творчество Платонова имеет черты одного большого цикла с циклами-периодами внутри.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что осуществлен системный анализ жанрового единства прозы А. Платонова в соотнесенности с общими тенденциями развития отечественной литературы первой половины XX века; изучена динамика прозаических жанров писателя, их взаимосвязи и взаимодействия в контексте его творческой эволюции; исследовано взаимодействие художественного мышления, художественного метода и жанровой системы А. Платонова.

Практическое значение работы. Материал диссертации может быть востребован для уточнения общей концепции истории русской литературы XX века, особенно жанрового ее аспекта. Основные положения работы и содержащиеся в ней выводы могут быть использованы в дальнейших исследованиях как творчества А. Платонова, так и проблем, касающихся бытования жанров в XX веке, жанровых процессов, приведших к жанровым трансформациям и возникновению новых жанровых модификаций «старых» жанров. Результаты работы также могут быть востребованы в вузовских курсах, спецкурсах, на спецсеминарах.

Апробация идей исследования осуществлялась на XIII (14-15 октября 2002) и XIV (15-16 октября 2003) Международных Платоновских семинарах (Пушкинский Дом, С.-Петербург); VI международной научной конференции, посвященной творчеству Андрея Платонова (к 105-летию со дня рождения) (21-24 сентября 2004 г. ИМЛИ РАН, Москва); V юбилейных международных Замятинских чтениях «Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня» (14-17 сентября 2004 г. Тамбовский государственный университет им. Г. Р. Державина, Тамбов-Елец); на ежегодных Набоковских чтениях (Амурский государственный университет, 2002, 2003, 2004, 2005); ежегодных научно-практических конференциях преподавателей и студентов Благовещенского государственного педагогического университета (БГПУ, 2002, 2003, 2004, 2005); на заседаниях кафедры истории русской литературы Тамбовского государственного университета и кафедры литературы Благовещенского государственного педагогического университета. Основные положения изложены в публикациях, среди которых монографии «Андрей Платонов на путях и перепутьях русской литературы 20-х годов XX века: цикл и роман» (Благовещенск, 2005), «Художественная проза Андрея Платонова: жанры и жанровые процессы» (Благовещенск, 2005).

Структура работы включает Введение, три главы, составленные из одиннадцати разделов, Заключение и Примечания. Приложен Список использованной литературы. Большой удельный вес первой главы в структуре диссертации объясняется значительным объемом исследуемого в ней материала и поставленными в ходе работы задачами.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Красовская, Светлана Игоревна

Выводы о циклической организованности прозы А. Платонова еще раз свидетельствуют о не до конца реализованной устремленности мировоззрен-ческо-эстетического идеала писателя к гармонической упорядоченности всего сущего, к гармонии человека и мироздания. Социальному хаосу, порожденному обезбоженностью, отчужденностью от высших этических законов, он противопоставляет систему традиционных, укорененных в сознании ценностей - приоритетность «строительства» здания Души и Духа над возведением унифицированного Царства Сознания, первостепенную важность гармонии частной, семейной жизни.

Находя опору в традициях классической русской реалистической литературы, Платонов в то же время творчески обновляет и обогащает принципы реалистического метода, привлекая художественный опыт писателей модернистов. Яркая индивидуальность почерка художника, его неровность на протяжении творческой эволюции не раз заставляли исследователей сомневаться в его причастности к тому или иному художественному методу. На наш взгляд, метод Платонова можно охарактеризовать, не вдаваясь в детали, как реалистический. Ему писатель верен на протяжении всего творческого пути.

Что же касается изменчивости поэтических средств, отдельных принципов отражения действительности, то это в корне не меняет суть дела, так как все они в своей подвижности и изменчивости опираются на эстетико-мировоззренческую концепцию бытия, которая является ключевым звеном художественного метода. Принципы и приемы отражения мира не остаются неизменными, со временем они видоизменяются, обновляются, приобретают иные свойства, но идеалы писателя остаются «однообразны и постоянны». Как гениальный писатель, А. Платонов создал оригинальный тип ансамблевого художественного мышления, который, в свою очередь, обусловил неповторимый сплав поэтических средств.

Уникальность прозаического жанрового ансамбля Платонова в том, что он подобен циклу. Механизмы «зеркальной симметрии» (Е. А. Яблоков), реализуемые на микро- и макроуровнях художественной структуры произведений, позволяют рассматривать изображаемое в новых ракурсах, в результате чего возникает целая система со-отражений, образуются емкие и целостные контексты подобно тому, как это происходит в цикле. Цикл становится моделью эстетической системы Платонова и его творчества в целом. Все большие и малые произведения уравниваются в правах, приобретая единый для всех статус фрагмента, части от целого. Они прочитываются и как совершенно самостоятельные, самодостаточные произведения разных жанров и как изоморфные фрагменты единого целого, выражающие его отдельные грани. К их числу относятся в равной степени и рассказ, и повесть, и роман. Платонов актуализирует не жанровые различия между ними, а точки жанровых соприкосновений. Обнаруженный Е. Толстой-Сегал изоморфический принцип организации текстов писателя503 работает и на уровне жанров, уподобляя их друг другу: рассказ - роману, роман и повесть - циклу рассказов.

Происходит это за счет дискурсивности платоновских текстов, в которых, оживая, актуализируются первичные речевые протожанры. Именно они и составляют некую минимальную жанрово-стилевую единицу, равную фрагменту, способную к воспроизведению и комбинированию в литературных жанрах рассказа, повести, романа. Они выступают в роли своеобразных жанровых скреп, благодаря которым осуществляются жанровые сцепления между «малыми» и «большими» эпическими формами. Поэтому известные протожанры анекдота, притчи, сказания и жизнеописания и были положены нами в основу внутрижанровой типологии рассказа - метажанровой единицы платоновской прозы.

В этом качестве платоновской прозы, специфике ее жанровых проявлений обнаруживается ключевая для новейшей литературы тенденция декано-низации жанров, превращения жанра в один «из элементов складывающегося личностного стилевого единства»504. Художественное мышление А. Платонова, преимущественно стилевое, делает возможным существование в его творчестве разножанровых ансамблей, в которых «жанровые расхождения», будучи вторичными, «не влияют на сущность авторской концепции»505.

Однако это не означает «девальвации» жанра. Обращение писателя к тому или иному жанру становится способом общения его с современностью и культурной традицией, фактором дальнейшего развития литературы, ускоряющим его ферментом.

Данная работа и была направлена на исследование индивидуального проявления в прозе А. Платонова жанровых архетипов и канонов, взаимодействия художественного мышления и жанровой системы писателя. Разумеется, работа не претендует на полноту охвата всех проблем, связанных с этим аспектом анализа. Одинаково обстоятельно рассмотреть в пределах одного исследования, каким бы объемным оно ни было, все жанры и жанровые разновидности прозы А. Платонова в синхроническом и диахроническом разрезах не представляется возможным. Некоторые проблемы, такие как проблема художественного дискурса и, шире, стиля, художественного метода, здесь лишь обозначены и требуют дальнейшего углубленного изучения. Продуктивным и целесообразным представляется анализ метажанровых единств в творчестве писателя, включающих не только художественную прозу, но и очерк, драму.

Очевидно, что не все в данном исследовании бесспорно, ряд положений и выводов нуждаются в дальнейшей конкретизации и доработке, а может быть, и вовсе будут отвергнуты в процессе дальнейшего исследования. Однако хочется надеяться, что проведенная работа станет еще одним шагом на пути постижения таинственной и прекрасной, мудрой и парадоксальной Вселенной, имя которой - Андрей Платонов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В печально юбилейном 1937 году Платонов написал о Пушкине: «<.> он вошел навсегда, на долгое протяжение истории в священное и простое сокровище нашей земли»498. Сейчас, спустя десятилетия, мы можем этими же словами сказать и об авторе этих строк — великом русском писателе Андрее Платонове.

Родившись в век грандиозных социальных, религиозных, духовно-нравственных и эстетических катастроф, он своей жизнью и творчеством, самой смертью и последовавшим за нею воскрешением в слове явил момент истины - торжество высокого человеческого духа над силами энтропии.

Жанровый анализ прозы А. Платонова с выходом на коренные проблемы творческого мира писателя - проблему художественного мышления, метода и стиля - показал, что его проза представляет собой целостную жанровую систему, в которой нашли отражение основные жанровые тенденции, определившие своеобразие литературного процесса периода 1920-1950-х годов. Обозначившаяся в его начале множественность путей литературного развития сказалась в активизации жанрообразовательных процессов новелли-зации, романизации и циклизации, результатом которой стало возникновение новых жанровых модификаций рассказа, новеллы, повести и романа.

Творчество А. Платонова с самого своего начала органично и целиком вплетается в сложный узор литературного процесса 1920-1950-х гг. Чрезвычайно активизировавшееся новеллистическое начало, связанное с анекдотическим дискурсом, вызвало к жизни многочисленные новеллы-анекдоты. Первыми опытами Платонова в прозе стали именно такие рассказы. Однако писатель не просто копировал форму этого жанра, он искал в нем новые способы сюжетной организации, осваивал повествовательную динамику новеллы и, самое главное, использовал миросозерцательные, коммуникативные ресурсы анекдота для постановки серьезных социально-нравственных и экзистенциальных, онтологических проблем. Это парадоксально сближало его с жанром притчи и составляло специфику, не дающую слиться с потоком новелл-анекдотов Е. Замятина, М. Зощенко, И. Эренбурга, Н. Никитина, В. Шишкова, имеющих явный юмористический характер.

Контаминация анекдота с притчей в ранних рассказах писателя и перекличка последних с новеллами-притчами 1930-1950-х годов, свойственная платоновским произведениям выраженная автокоммуникация (Ю. М. Лот-ман) создают одну из важных предпосылок для рассмотрения его прозы как сложной, циклически организованной на новеллистической основе структуры. Новеллы-анекдоты и новеллы-притчи составляют своеобразное обрамление прозы Платонова. Анекдотичность одних произведений и притчевость других, будучи разными проявлениями иносказательности, одинаково гармонично вписываются в рамки единой для всего творчества Платонова индивидуальной модели литературного поведения, близкой поведенческой стратегии древнерусских правдолюбцев и страстотерпцев - юродивых. По сути дела, писатель говорил разным жанровым языком, но об одном и том же, разными путями идя к одной цели - восстановлению утраченной целостности бытия, утверждению высокого нравственного закона.

Новеллистическое начало у Платонова настолько сильно, что оно выходит за рамки «малой» прозы. Новеллизация, распространяясь на другие эпические жанры, приводит и к возникновению на рубеже 1920-1930-х годов «новеллистического эпоса» - повести «Сокровенный человек», «бедняцкой хроники» «Впрок», романа «Чевенгур», имеющего в своей основе цикл, в первой половине 30-х - незаконченного романа-фрагмента «Счастливая Москва».

В 1924-1925 годах, когда русская литература начинает «на всех парах» двигаться к роману, романное начало набирает мощь, а рассказ переживает напряженный период своего развития, обусловленный расширением и углублением эпических возможностей жанра, А. Платонов вырастает в большого художника, ищущего свой путь к широкому эпическому обобщению. В это время появляется его первый «житийный» рассказ - «Бучило», в котором была представлена попытка показать жизнь человека от рождения до самой смерти на фоне исторических катаклизмов. Перед этим из-под пера Платонова выходит «Рассказ о многих интересных вещах» - уникальный в его творчестве опыт создания литературного апокрифа, рассказа-сказания, в котором писатель языком мифа и легенды поведал о тайне рождения нового мира и человека. Тогда же автор задумывается о собирании своих рассказов в сборники, что также находилось в русле художественных поисков эпохи.

В процессе освоения действительности литература испытывала потребность в углубленной концептуальности. Мир жаждал восстановления утраченной целостности. Но ограниченные эпические возможности малой прозы серьезно затрудняли решение этой задачи. Симптомом расширения эпических возможностей жанра, попыткой осуществить назревшую необходимость в этом расширении была отчетливо обнаружившаяся к середине 1920-х годов тенденция к новеллистической циклизации.

К этому времени относятся сборники и циклы рассказов А. Веселого («Большой запев», 1928), М.Горького («Рассказы 1922-1924 гг.»), Вс. Иванова («Тайное тайных», 1927), JI. Леонова («Необыкновенные истории о мужиках», 1927-1928), Л. Сейфуллиной («Налет», 1927), А.Толстого («Древний путь», 1927), К. Федина («Наровчатская хроника», 1926; «Трансвааль», 1927), О. Форш («Московские рассказы», 1926), М. Шагинян («Текстильные рассказы», 1926) и др.

В 1926 году и у А. Платонова выходит первый прозаический сборник, первую часть которого составляют собранные вторичные авторские циклы «Записи потомка» и «Из Генерального сочинения», обнаруживающие в своем составе и архитектонике стремление автора к концептуальности и эпическому обобщению.

Однако опыт циклизации у Платонова этим не исчерпывается. Собранным и опубликованным в сборнике «Епифанские шлюзы» авторским циклам предшествовал оставшийся несобранным, но тем не менее обладающий главными конститутивными признаками цикла «баклажановский» цикл. В 1930-х годах Платонов напечатал сборник рассказов «Река Потудань», собранный «с оглядкой» на цикл, что позволило современному исследователю рассматривать его как «оригинальное - платоновское - художественное целое»499. В это же время Платонов подготовил еще несколько циклов, но замыслу его не суждено было осуществиться. В 1940-е годы сборник рассказов стал для писателя чуть ли не единственной формой публикации.

Таким образом, можно сказать, что у А. Платонова есть все разновидности циклов: несобранный рецептивный - «баклажановский» цикл, авторский собранный вторичный - «Записи потомка», «Из Генерального сочинения», авторский собранный первичный - «Были о Макаре Прохорове», сборники рассказов. Последовательность, в которой платоновские циклы появлялись: от несобранного цикла, через вторичный - к первичному, - достаточно красноречива. Она отражает эволюцию эпического мышления писателя - от «стихийной» эпичности к сознательному стремлению создать эпическую картину бытия. Дальнейшая трансформация цикла в сборник рассказов, повесть и роман еще раз доказывает органичность этой жанровой формы для Платонова. Обращение его к циклу и циклизации на самом раннем этапе творчества можно считать глубоко симптоматичным. Выбор писателем циклической формы, способной адекватно воссоздать неограниченность жизни, представить ее как целостную, но смонтированную из самостоятельных фрагментов картину, обоснован главным конститутивным свойством цикла -одновременно быть целостным единством и распадаться на части, способностью говорить об общем, не забывая о частностях. Можно сказать, что выбор писателя - это не только выбор литературный, но выбор мировоззренческий и метафизический, поскольку он обнажает онтологию художника, стремившегося к большим и «целостным масштабам», но никогда не забывавшего о маленьких «частных Макарах».

Созданные Платоновым в 20-е годы XX столетия эпические циклы явились естественным продолжением традиции эпической циклизации, зародившейся и окончательно укрепившейся в русской литературе в XIX - начале XX вв. Литература первых двух десятилетий XX столетия обогатила традицию эпической циклизации, пополнив ее циклами произведений маргинальных жанров: анекдотов (А. Аверченко, Н. Тэффи, М. Зощенко, А. Платонов), литературных сказок (Ф. Сологуб, М. Горький, Е. Замятин, А. Платонов), дневниковых записей (И. Бунин, М. Горький, М. Пришвин). Как следует из анализа платоновских циклов, писатель принял активное участие в углублении и дальнейшей разработке традиции в этом направлении.

Уникальным «детищем» циклизации у Платонова можно назвать так называемое метажанровое единство - художественное образование, предполагающее сопряжение в одном литературном ансамбле разножанровых произведений, объединенных единым образом переживания мира, и способное дать читателю еще более объемную, нежели в простом цикле, стереоскопическую картину бытия.

Представляется совершенно очевидным, что логика эволюции художественного мышления писателя определялась нацеленностью на углубление эпичности. Эта тенденция привела его не только к созданию циклов и смежных с ним жанровых образований, но и к освоению классических среднего и большого эпических жанров, повести и романа. Вторая половина 1920-х -первая половина 1930-х годов - время усиленного поиска в этом направлении, увенчавшегося рождением повестей «Эфирный тракт», «Епифанские шлюзы», «Ямская слобода», «Сокровенный человек», «Происхождение мастера», итогового произведения творческого десятилетия - романа «Чевенгур», постчевенгурскими повестями «Впрок», «Котлован», «Ювенильное море», «Хлеб и чтение», «Джан», романом «Счастливая Москва».

К этому времени эпос окреп не только в творчестве Платонова. Рождением нового романа был ознаменован литературный процесс в целом. Именно в романе ставились и находили художественное разрешение злободневные социальные, экзистенциальные и эстетические проблемы. Однако это не означает, что рассказ сдал свои позиции, напротив - он стал обращаться к тому же материалу и тем же темам, которые интересовали романистов.

Не уходит рассказ и из творческой мастерской Платонова, он продолжает жить в самой ткани его больших произведений в качестве отчетливо выраженных фрагментов, из которых они составлены. Особенно это заметно в «Сокровенном человеке», в хронике «Впрок» и, в большей степени, в романе «Чевенгур», конструктивным принципом которого является цикл. Кроме того, в это время Платоновым создается огромное количество незаконченных небольших рассказов-фрагментов, которые впоследствии будут использованы в качестве строительного материала для новых произведений разных жанров. Активно разрабатывается им жанр очерка.

Весьма точное наблюдение исследователей о том, что в литературе того времени «не было однозначной последовательной взаимозависимости между жанрами», что литература «развивалась широким фронтом, словно не было различия в задачах, не было ограниченных возможностей у каждого из жанров», были «лишь сверхзадачи, решение которых проза считала долгом для каждой своей разновидности»500, не только в полной мере относится к Платонову. Обозначенная здесь закономерность явлена в его творчестве с наибольшей очевидностью.

В первую очередь, это касается так называемых метажанровых единств и, в частности, возникшего на рубеже третьего и четвертого десятилетий единства очерка «В поисках будущего (Путешествие на Каменскую писчебумажную фабрику)», киносценария «Машинист» и повести «Котлован». Разножанровые произведения оказались изоморфными - все они внешне выдержаны в актуальной для того времени форме «производственной» прозы и одновременно направлены на полемический диалог с ней. Все в результате жанровой трансформации приобретают черты прозы экзистенциальной.

Рассмотренное метажанровое единство, так же как и ансамбли «детской» и «военной» прозы, созданные Платоновым в 1930-1950-х годах, свидетельствовали о поиске альтернативной роману формы глубокого эпического исследования действительности.

Опыт А. Платонова со всей очевидностью показал, что наступившая литературная эпоха - это время не столько чьих бы то ни было преимуществ, сколько времени равных возможностей для самых различных жанров прозы -очерка и рассказа, повести и романа. И значимость писателя теперь не измеряется наличием и количеством написанных им романов.

И поэтому можно, не страшась мнимого умаления прозы Андрея Платонова перед лицом великих романистов его эпохи, сказать, что жанровым контрапунктом его прозы, ее метажанром является рассказ.

Доминирование рассказа в платоновской прозе определяется многими причинами: мировоззрением писателя, спецификой художественного мышления, условиями работы, но самое главное - сменой философской и художественной парадигм на «сломе» времен.

В наступившую после Чехова эпоху рассказ стал осознаваться «не как явление второстепенное, а как жанр, который может встать по своей значимости рядом с романом»501. Он явился той «формой времени», тем жанром, который сумел отразить противоречивость и дробность человеческого сознания, общественного сознания эпохи, становление нового быта и нового человека. Усиление центростремительной повествовательной стратегии было связано с насущной потребностью художественного исследования новых социальных типов, с необходимостью быстрого отклика на жизненно важные вопросы. Здесь, в русле рассказа и новеллы, формировалась новая сюжетность, отрабатывались способы художественного построения образа, здесь с новой силой зазвучала проблема русского национального характера. Платоновский рассказ со всей очевидностью обнаруживает магистральные направления развития жанра.

В процессе исследования «малой» прозы писателя нами были выделены и описаны внутрижанровые модификации: «житийный» рассказ, новелла-анекдот (бытовой и «слезный» анекдот), новелла-притча, рассказ-сказание, рассказы смешанного типа, объединяющие в своем жанровом облике черты нескольких, чаще двух, жанров. Стало очевидным, что рассказ Платонова проявил удивительную способность к расширению эпического масштаба, порой вплотную приближаясь к средней, а то и большой жанровым формам повести и романа («житийный» рассказ, рассказ-сказание). Так, в «житийных» рассказах («Такыр», «На заре туманной юности», «Глиняный дом в уездном саду», «Афродита»), представляющих развернутую биографию героя, эпический масштаб повествования вырастает, несмотря на «семейный» хронотоп, благодаря темпоральности, развернутости сюжета-биографии во времени. Конфликт из частного семейного трансформируется в них в общий метафизический эпический конфликт.

Вместе с тем рассказ сохранил и свой собственный жанровый потенциал, в полной мере реализовавшийся в новеллах-анекдотах и новеллах-притчах. И те, и другие жанровые модификации рассказа, будучи соотносимыми с художественной практикой 1920-1950-х годов, несут в себе заряд уникальности и неповторимости, обусловленный мировидением художника, его стилем. Написанные Платоновым в 1930-1940-х годах «житийные» рассказы и новеллы-притчи поистине являются шедеврами русской новеллистики XX столетия.

Проведенный жанровый анализ платоновской прозы позволил по-новому взглянуть на проблему творческой эволюции художника. Постоянство жанровых пристрастий Платонова, а именно его верность рассказу, заставляет рассматривать развитие эстетических взглядов писателя через призму этого жанра.

Рассказ пережил в творческой лаборатории Платонова своеобразную эволюцию. Если на самом раннем этапе творчества для молодого писателя «неизменные правила жанра» давали «всему личному опору и точку отсче

502 та» , то все последующее творчество - это постоянный поиск новой литературной формы. Новелла-анекдот, рассказ-сказание, «житийный» рассказ, авантюрная новелла, новелла-притча - все это внутривидовые составляющие платоновского рассказа. Найденные путем жанрового эксперимента жанровые модификации развиваются и совершенствуются, но сами жанровые принципы остаются неизменными. Примером этого может послужить как новелла, изначально сформировавшаяся на основе анекдота, а затем ставшая новеллой авантюрной, новеллой-притчей, так и «житийный» рассказ. Появившись в самом начале творческого пути Платонова, пройдя ряд метаморфоз в 30-х годах, он обретает новое качество в рассказах-«житиях» конца 1930-1940-х годов.

Постоянство обращения мастера к жанру рассказа позволяет обнаружить в его динамике закономерности, движущие творческой эволюцией писателя. К ним относятся сосредоточенность на частном и особенном, на индивидуальной человеческой судьбе, с одной стороны, и поиск эпической перспективы в художественном воссоздании пореволюционной действительности - с другой. Отсюда отчетливо наблюдаемое движение от новеллы начала

1920-х годов к «житийному» рассказу, рассказу-сказанию и эпическим циклам середины десятилетия, к повестям и романам рубежа 1920 - первой половины 1930-х годов, на структуре которых сказались процессы новеллизации и циклизации. После этого Платонов вновь обращается к уже усовершенствованному и обогащенному притчей «житийному» рассказу и новеллам-притчам. Вследствие этого проза писателя приобретает черты циклически организованной системы, обладающей особой целостностью. Она подобна Книге, написанной о Бытии, чей художественный образ создается писателем не столько отдельными произведениями, сколько целыми жанровыми «ансамблями», в которых стремление к созданию «масштабной карты» мира и человеческой души может быть реализовано наиболее полно.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Красовская, Светлана Игоревна, 2005 год

1. Платонов, А. П. Епифанские шлюзы / А. П. Платонов. М.: Молодая гвардия, 1927. - 287 с.

2. Платонов, А. П. Избранные произведения: В 2 т. / Сост. М. А. Платоновой; Вступ. ст. Е. Краснощековой / А. П. Платонов. М.: Худож. лит., 1978.

3. Платонов, А. П. Собрание сочинений: В 3 т. / Сост. и примеч. В. А. Чалмаева / А. П. Платонов. М.: Сов. Россия, 1984-1985.

4. Платонов, А. П. Государственный житель: Проза. Ранние сочинения. Письма / Сост. М. А. Платоновой; Предисл. В. А. Чалмаева /

5. A. П. Платонов. Минск: Мастацкая лггература, 1990. - 702 с.

6. Платонов, А. П. Котлован. Текст. Материалы творческой истории / Вступ. ст. В. Ю. Вьюгина / А. П. Платонов. СПб.: ИРЛИ, «Наука», 2000. -379 с.

7. Платонов, А. П. Сочинения. Т. 1. Книга первая. Рассказы. Стихотворения / Под ред. Н. В. Корниенко / А. П. Платонов. М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 645 с.

8. Платонов, А. П. Сочинения. Т. I. Книга вторая. Статьи. / Под ред. Н. В. Корниенко / А. П. Платонов. М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 511 с.

9. Платонов, А. П. Чутье правды / Сост. В. А. Верина; Предисл. и примеч.

10. B. А. Чалмаева / А. П. Платонов. М.: Сов. Россия, 1990. - 464 с.

11. Платонов, А. П. Чевенгур / Сост., вступ. ст., коммент. Е. А. Яблокова / А. П. Платонов. М.: Высш. шк., 1991. - 654 с.10. «.Живя главной жизнью» // А. Платонов в письмах к жене, документах и очерках // А. П. Платонов. Волга. - 1975. - № 9.

12. Платонов, А. П. Технический роман / Публикация В. Гончарова и Н. Корниенко / А. П. Платонов // «Страна философов» Андрея Платонова:

13. Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие». 2000. С. 885-937.

14. Платонов, А. П. Фабрика литературы / Публикация и составление М. А. Платоновой; Комментарии и примечания Н. В. Корниенко / А. П. Платонов // Октябрь. 1991. - № 10.

15. Платонов, А. П. Рассказы для крестьянского радио / Вступ. ст. и подгот. текста Е. Антоновой / А. П. Платонов // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 696-717.

16. Платонов, А. П. Одухотворенные люди. Рассказы о войне / Сост. и вступ. ст. В. М. Акимова / А. П. Платонов. М.: Правда, 1986. - 432 с.1.

17. Горький, М. Заметки из дневника. Воспоминания / А. М. Горький // Полн. собр. соч.: В 25 т. Т. 17. М.: Наука, 1973.

18. Достоевский, Ф. М. Ползунков / Ф. М. Достоевский // Собр. соч.: В 15 т. Т. 2. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1989.

19. Сейфуллина, Л. Четыре главы / Л. Сейфуллина // Сибирские огни. 1922. -№ 1.

20. Серафимович, А. Собрание сочинений: В 11 т. Т. 9. М.: ОГИЗ; Госполитиздат, 1947.375 III

21. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4т. / В. И. Даль. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1956.

22. Краткая литературная энциклопедия: В 6 т. / Гл. ред. А. А. Сурков. Т. 6. М.: Советская энциклопедия, 1971.

23. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. М.: НПК «Интелвак», 2001.

24. Мифы народов мира: В 2 т. Изд. 2. М.: Сов. энциклопедия, 1991.

25. Петровский, Н. А. Словарь русских личных имен: ок. 26 ООО имен / Н. А. Петровский. Изд. 3-е, стереотипное. М.: Русский язык, 1984.

26. Словарь литературоведческих терминов / Ред. и сост. Л. И. Тимофеев, С. В. Тураев. М.: Просвещение, 1974.

27. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М.: Русский язык, 1986.1.

28. Авербах, Л. О целостных масштабах и частных Макарах / Л. Авербах // А. Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии. М.: Совр. писатель, 1994. - С. 256-265.

29. Аверинцев, С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. /Сборник статей / С. С. Аверинцев. М.: Шк. «Языки русской культуры», 1996.-446 с.

30. Агеносов, В. В. Идейно-художественное своеобразие романа-мифа А. Платонова «Чевенгур» // Агеносов, В. В. Советский философский роман // В. В. Агеносов. М.: Прометей, 1990. - С. 127-144.

31. Адрианова-Перетц, В. П. Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности / В. П. Адрианова-Перетц. -Пг.: Тип. Я. Башмаков и К, 1917. 518 с.

32. Акимов, В. «Солдат начинается с думы об отечестве.»: («Военная» проза Андрея Платонова) / В. Акимов // Платонов А. Одухотворенные люди: Рассказы о войне. М.: Изд-во Правда, 1986. - С. 314

33. Алейников, О. Ю. Агиографические мотивы в прозе Платонова о великой отечественной войне / О. Ю. Алейников // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. Юбилейный. М.: ИМЛИРАН, 2003.-С. 142-148.

34. Андрей Платонов: Исследования и материалы. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1993.

35. Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии / Сб. М.: Соврем. Писатель, 1994. - 496 с.

36. Андрейчева, Н. И. Из наблюдений над жанром и повествованием «Хожения за три моря» Афанасия Никитина / Н. И. Андрейчева // Вестник МГУ. Сер. 10. Филология. 1976. - № 5. - С. 26-33.

37. Андушко, Ч. О жанровом своеобразии повести А. Платонова «Котлован» / Ч. Андушко // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век / По материалам III Международных платоновских чтений. -Воронеж: Полиграф, 2001. С. 99-104.

38. Аникин, В. П. Художественное творчество в жанрах несказочной прозы (к общей постановке проблемы) / В. П. Аникин // Русский фольклор. Вып. XIII. Русская народная проза. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1972.

39. Анисимов Н. А. Особенности психологизма русской советской прозы 1930-х годов («Производственный роман» и проза А. Платонова): Автореф. . канд. филол. наук. Одесса, 1989. - 18 с.

40. Асафьев, Б. Музыкальная форма как процесс / Б. Асафьев. М.: Искусство, 1971.

41. Асеев, Н. А. Конец беллетристики / Н. А. Асеев // Печать и революция. 1922. - № 7. - С. 68-80.

42. Асеев, Н. А. Ключ сюжета / Н. А. Асеев // печать и революция. -1925.-№7.-С. 67-88.

43. Баран, X. Поэтика русской литературы начала XX века / X. Баран. -М., 1993.

44. Баранов, С. Ю. Функциональное изучение литературы и проблема жанра / С. Ю. Баранов // Жанры в историко-литературном процессе: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. В. Гуры. Вологда: Изд-во Вологодского гос. пед. ин-та, 1986.

45. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975.

46. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. -М.: Искусство, 1979. 424 с.

47. Бахтин, М. М. Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. Изд. 2. - М.: Худож. лит., 1990.-543 с.

48. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. -Изд. 3. М.: Худож. лит., 1972. - 470 с.

49. Безобразов, П. Византийские сказания. Ч. 1. Рассказы о мучениках / П. Безобразов. Юрьев, 1917.

50. Белая, Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы / Г. А. Белая. М.: Наука, 1977. - 254 с.

51. Белая, Г. А. «Дон-Кихоты» 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей / Г. А. Белая. М.: Сов. писатель, 1989. - 400 с.

52. Бессонов, П. А. Калики перехожие. Сборник стихов и исследования П. Бессонова: В 2 ч. / П. А. Бессонов. М.:Тип. А. Семана, 1861-1863.

53. Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового завета. Канонические. -М.: Рос. Библейское общество, 1994.

54. Большакова, А. Ю. Современные теории жанра в англоамериканском литературоведении / А. Ю. Большакова // Теория литературы. Том III. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). -М.: ИМЛИ РАН, 2003.

55. Бочаров, С. Г. Вещество существования (Мир Андрея Платонова) / С. Г. Бочаров О художественных мирах. М.: Сов. Россия, 1985. - С. 249296.

56. Бочарова, Н. Поэтика чудесного в военных рассказах Платонова / Н. Бочарова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С.236-242.

57. Брик, О. Разложение сюжета / О. Брик. // Литература факта. Первый сборник материалов работников ЛЕФа / Под ред. Н. Ф. Чужака. -М.: Захаров, 2000. С. 226-229.

58. Бройтман, С. Н. Историческая поэтика / С. Н. Бройтман. // Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. Том 2. М.: Academia, 2004.

59. Бродский, И. А. «Пик, с которого шагнуть некуда» / И. А. Бродский // Известия. 1989. - 1 сентября. С. 3.

60. Бузник, В. В. Русская советская проза двадцатых годов / В. В. Бузник. Л.: Наука, 1975. - 279 с.

61. Булыгин, А. К., Гущин, А. Г. Плач об умершем боге: Повесть-притча Андрея Платонова «Котлован» / А. К. Булыгин, А. Г. Гущин. СПб.: BOREY-PRINT, 1997. - 242 с.

62. Буслаев, Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. II / Ф. И. Буслаев. СПб., 1861.

63. Васильев, В. В. Андрей Платонов. Очерк жизни и творчества /

64. B. В. Васильев. М.: Современник, 1982. - 230 с.

65. Ванюков, А. И. Сборник рассказов «Река Потудань» как эпическое целое / А. И. Ванюков // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003.1. C. 572-579.

66. Великая, Н. И. Творчество Андрея Платонова двадцатых годов и проблема повествования / Н. И. Великая // Некоторые проблемы русской и зарубежной литературы. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1974. -С. 29-45.

67. Великая, Н. И. Особенности художественного сознания и модификация жанра повести начала 1920-х гг. / Н. И. Великая // Русская повесть как форма времени: Сб. статей / Отв. ред. А. С. Янушкевич. -Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. С. 281-291.

68. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский. -М.: Высш. шк., 1989.

69. Веселовский, А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха / А. Н. Веселовский // Сборник Отделения русского языка и словесности Импер. Академии Наук. Прил. К Т. XXXVI-LIII. СПб., 18801881.

70. Веселовский, А. Н. Дуалистические поверья о мироздании. Разыскания в области русского духовного стиха / А. Н. Веселовский // Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. Т. 46. №6. - Вып. 5. - СПб., 1889.

71. Веселовский, А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха / А. Н. Веселовский // Вып. 4. Приложение к XLV тому Записок Императорской Академии наук. № 1. - СПб., 1883.

72. Веселовский, А. Н. Из истории романа и повести. Вып. 1. / А. Н. Веселовский. СПб., 1886

73. Винокур, Г. О. О языке художественной литературы / Г. О. Винокур.-М.: Высш. шк., 1991.-448 с.

74. Воронский, А. К. На перевале (Дела литературные) / А. К. Воронский // Красная новь. 1923. - № 6. - С. 312-322.

75. Воронский, А. К. Борис Пильняк / Статьи. / А. К. Воронский. -First Ardis publication, 1980. 167 с.

76. Воронский, А. К. Начало пути: Сборник статей. Из советской литературной критики 20-х годов / А. К. Воронский. М., 1987.

77. Воронцова-Маралина, А. А. Проза Сергея Довлатова: Поэтика цикла: Автореф. дис. канд. филол. наук / А. А. Воронцова-Маралина. М.: Изд-во МПГУ, 2004.

78. Вьюгин, В. Ю. Повесть «Котлован» в контексте творчества Андрея Платонова / В. Ю. Вьюгин // Платонов А. Котлован: Текст, материалы творческой истории. СПб., Наука, 2000. - С. 5-18.

79. Вьюгин, В. Ю. Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля) / В. Ю. Вьюгин. СПб.: РХГИ, 2004. - 437 с.

80. Вьюгин, В. Ю. Из наблюдений над рукописью романа «Чевенгур» (от автобиографии к художественной обобщенности) /

81. B. Ю. Вьюгин // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - С. 128-145.

82. Гах, М. «Счастливая Москва» как поэтический текст / М. Гах // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 3. -М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. С. 415-423.

83. Геллер, М. Андрей Платонов в поисках счастья / М. Геллер. -Париж: Ymca Press, 1982. 404 с.

84. Гин, М. М. О своеобразии реализма Н. А. Некрасова / М. М. Гин. Петрозаводск: Карел, кн. изд-во, 1966. - 365 с.

85. Гиршман, М. М. Литературное произведение: теория художественной целостности // М. М. Гиршман. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 528 с.

86. Голубков, М. М. Утраченные альтернативы. Формирование монистической концепции советской литературы. 20-30-е годы / М. М. Голубков. М., 1992. - 247 с.

87. Голубков, С. А. Анекдотическое в прозе А. Платонова /

88. C. А. Голубков // Андрей Платонов: Исследования и материалы. Сб. трудов /

89. Под ред. Т. А. Никоновой. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1993. - С. 125-136.

90. Городецкая, А. Г. Ответы предания: жития святых в духовном поиске Льва Толстого / А. Г. Городецкая. СПб.: Наука, 2000. - 221 с.

91. Гоффеншефер, В. Судьбы новеллы. Статья первая /

92. B. Гоффеншефер // Литературный критик. 1935. -№ 6. - С. 31-57.

93. Грачева, А. М. Алексей Ремизов и древнерусская культура / А. М. Грачева. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. - 333 с.

94. Гринберг, И. Энергия рассказа / И. Гринберг // Нева. 1978. -№ 1-С. 78-91.

95. Гуковский, Г. А. Реализм Гоголя / Г. А. Гуковский. М.: Гослитиздат, 1959. - 356 с.

96. Гура, В. В. Роман и революция. Пути советского романа. 19171929 / В. В. Гура. -М.: Сов. пис., 1973. 400 с.

97. Гурвич, А. Андрей Платонов / А. Гурвич // Андрей Платонов. Воспоминания современников: Материалы к биографии. М.: Совр. писатель, 1994. - С. 358-413.

98. Гурвич, С. Д. Советские писатели в кинематографе (20-30-е годы) / С. Д. Гурвич. Л.: ЛГИТМ, 1975.

99. Давыдова, Т. Т. Творческая эволюция Евгения Замятина в контексте русской литературы первой трети XX века / Т. Т. Давыдова. М., 2000.-350 с.

100. Дарвин, М. Н. Художественная циклизация лирики / М. Н. Дарвин // Теория литературы. Т. III. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М.: ИМЛИ РАН, 2003.

101. Дмитровская, М. А. Циклическое время у А. Платонова / М. А. Дмитровская // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век / По материалам III Международных платоновских чтений. Воронеж: Полиграф, 2001.-С. 36-50.

102. Дронова, Т. Мифологема «конца истории» в творчестве Д. Мережковского и А. Платонова / Т. Дронова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие». 2000. - С. 209-218.

103. Дужина, Н. И. «Постоянные идеалы» Андрея Платонова во второй половине 1930-х гг. / Н. И. Дужина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 35-47.

104. Дужина Н. И. Творчество Андрея Платонова в политическом и культурном контексте (повесть «Котлован» и пьеса «Шарманка»): Автореф. дис. . канд. филол. наук / Н. И. Дужина. -М., 2004.

105. Дырдин, А. А. Потаенный мыслитель: Творческое сознание Андрея Платонова в свете русской духовности и культуры / А. А. Дырдин. -Ульяновск, 2000.

106. Егорова, О. Г. Проблема циклизации в русской прозе первой половины XX века: Автореф. дис. . докт. филол. наук / О. Г. Егорова. -Волгоград, 2004.

107. Егорова, О. Г. Цикл как жанровое явление в прозе орнаменталистов / О. Г. Егорова // Вопросы литературы. 2004. - Май-июнь.-С. 110-134.

108. Елистратов, В. С. О структуре прозы А. Платонова (Письменный текст и его звуковое исполнение) / В. С. Елистратов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1989. - № 2. - С. 68-74.

109. Ермоленко, С. И. Лирика М. Ю. Лермонтова: жанровые процессы: Автореф. дис. . докт. филол. наук / С. И. Ермоленко. -Екатеринбург, 1996.

110. Есаулов, И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя) / И. А. Есаулов. -М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. 198 с.

111. Женнет, Ж. Фигуры: В 2-х т. Т. 2. / Ж. Женнет. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998.

112. Жиц, Ф. Блокнотное творчество / Ф. Жиц // Жизнь искусства. -1920.-№422-423.

113. Жолковский, А. К. «Фро»: пять прочтений / А. К. Жолковский // Вопросы литературы. М., 1989. - № 1. - С. 26-69.

114. Зайцев, К. И. Киевская Русь. Исторический обзор / К. И. Зайцев. -Шанхай, 1949.

115. Замошкин, Н. Андрей Платонов. «Сокровенный человек» / Н. Замошкин // Новый мир. 1928. - № 3.

116. Зелинский, К. Маленький рассказ о маленьком рассказе / К. Зелинский // Правда. 18 июня, 1933.

117. Золотоносов, М. «Ложное солнце»: «Чевенгур» и «Котлован» в контексте советской культуры 1920-х годов / М. Золотоносов // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. писатель, 1994.

118. Иванова, Л. А. Творчество А. Платонова в оценке советской критики 20-30-х годов / Л. А. Иванова // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воренж. ун-та, 1970. - С. 173-193.

119. Из истории советской литературы: 1920-1930-х гг. Новые материалы и исследования // Литературное наследство / АН СССР, Ин-т мир. лит. им. А. М. Горького. Т. 93. М.: Наука, 1983. - 759 с.

120. Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л.: Наука, Ленин, отд-е, 1970.-389 с.

121. Калинина, Е. А. Традиции русского символистского романа в романе 20-30-х годов XX века (А. П. Платонов «Чевенгур», В. В. Набоков «Дар»): Автореф. дис. . канд. филол. наук / Е. А. Калинина. М., 2004.

122. Карасев, Л. В. Знаки «покинутого детства». (Анализ постоянного у Платонова) / Л. В. Карасев // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. писатель, 1994.-С. 105-120.

123. Касаткина, Т. А. Структура категории жанра / Т. А. Касаткина // Контекст-2003: Литературно-критические исследования. М: ИМЛМ РАН, 2003.-С. 63-98.

124. Киселев, А. Одухотворение мира: Н. Федоров и А. Платонов / А. Киселев // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 2. -М.: Наука, 1994.

125. Ключевский, В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник / В. О. Ключевский. М., 1911.

126. Кожинов, В. В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк / В. В. Кожинов. М.: Сов. писатель, 1963. - 439 с.

127. Колесникова, Е. И. «Аполлоническо-дионисийское» начало в произведениях А. Платонова второй половины 30-х годов /

128. Е. И. Колесникова // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век / По материалам III Международных платоновских чтений. Воронеж: Полиграф, 2001.-С. 140-147.

129. Комарович, В. JI. Китежская легенда: Опыт изучения местных легенд / В. J1. Комарович. M.-JL, 1936. - 374 с.

130. Корниенко, Н. В. Жанровое своеобразие повести А. Платонова / Н. В. Корниенко // Взаимодействие метода, стиля и жанра в советской литературе / Свердлов, гос. пед. ин-т. Свердловск, 1988. - С. 71-80.

131. Корниенко, Н. В. Повествовательная стратегия Платонова в свете текстологии / Н. В. Корниенко // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М.: ИМЛИ РАН, 1995. - С. 312-335.

132. Корниенко, Н. В. История текста и биография А. Платонова / Н. В. Корниенко // Здесь и теперь. 1993. - № 1.

133. Корниенко, Н. В. Зощенко и Платонов. Встречи в литературе / Н. В. Корниенко // Литературное обозрение. 1995. - № 1.

134. Корниенко, Н. В. «Добрые люди» в рассказах А. Платонова конца 30-х-40-х годов. Предварительные текстологические заметки / Н. В. Корниенко // Вестник ТГУ. Гуманитарные науки. Вып. 3. - 1999. - С. 24-37.

135. Корниенко, Н. В. О некоторых уроках текстологии / Н. В. Корниенко // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - С. 4-24.

136. Корниенко, Н. В. Наследие А. Платонова испытание для филологической науки / Н. В. Корниенко // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие». 2000. - С. 117-138.

137. Корниенко, Н. В. Киносценарии в творческой истории «Котлована» / Н. В. Корниенко // Платонов А. Котлован. Текст, материалы творческой истории. СПб.: Наука, 2000. - С. 323-363.

138. Кретинин, А. А. Мифологический знаковый комплекс в военных рассказах Андрея Платонова / А. А. Кретинин // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 2. СПб.: Наука, 2000. - С. 4158.

139. Кузнецов, М. М. Советский роман: пути и поиски / М. М. Кузнецов. М.: Знание, 1980. - 160 с.

140. Кулагина, А. Образ русского ратника в фольклоре и военной прозе А. Платонова / А. Кулагина // «Страна философов» А. Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. -С. 101-107.

141. Кунарев, А. А. Апокрифические истоки прозы М. Горького 1890-х-1900-х гг.: Автореф. дис. . канд. филол. наук/ А. А. Кунарев.-М., 1996.

142. Курганов, Е. Анекдот как жанр / Е. Курганов. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997. - 197 с.

143. Лангерак, Т. Андрей Платонов: Материалы для биографии 18991929 гг. / Т. Лангерак. Амстердам: Пегасус, 1995. - 274 с.

144. Ландор, М. Большая проза из малой (Об одном становящемся жанре в XX веке) / М. Ландор // Вопросы литературы. - 1982. - № 8.

145. Ланн, Е. Проблема литературной мистификации / Е. Ланн // Печать и революция. 1928. - № 8. - С. 27-36.

146. Ларин, Б. Л. Эстетика слова и язык писателя / Избр. ст. Вст. ст. А. Федорова / Б. Л. Ларин. Л.: Худож. лит. Ленингр. отд.-е, 1974. - 285 с.

147. Ласунский, О. Г., Акулов, В. Н. Начало пути (Страницы жизни и творчества А. Платонова) / О. Г. Ласунский, В. Н. Акулов // Ласунский О. Г.

148. Литературные раскопки. Рассказы литературоведа. Воронеж: Центр.-Чернозем. Кн. изд-во, 1972. - С. 201-239.

149. Лебедев, Ю. П. В середине века. Историко-литературные очерки / Ю. П. Лебедев. М.: Современник, 1988. - 278 с.

150. Левидов, М. Тема мастера (О кино вообще и в частности) / М. Левидов // Литературный критик. 1934. - № 10,- С. 175-192.

151. Левин Ю. И. От синтаксиса к смыслу и далее («Котлован» А. Платонова) / Ю. И. Левин // Семиотика и информатика. М.: Языки культуры, 1990.-С. 115-148.

152. Лейдерман, Н. Л. Движение времени и законы жанра: жанровые закономерности развития советской прозы в 60-70-е гг. / Н. Л. Лейдерман. -Свердловск: Ср.-Урал. кн. изд.-во, 1982. 289 с.

153. Лейдерман, Н. Л. Жанровые системы литературных направлений и течений / Н. Л. Лейдерман // Взаимодействие метода, стиля и жанра в советской литературе. Свердловск: Изд-во Свердл. гос. пед. ин-та, 1988. -С. 4-17.

154. Лейдерман, Н. Л. Жанр и проблема художественной целостности / Н. Л. Лейдерман // Проблема жанра в англо-американской литературе (XIX-XX вв.). Вып. 2. / Науч. тр. Свердл. гос. пед. ин-та. Свердловск, 1976.

155. Лейдерман, Н. Л. Космос и Хаос как метамодели мира: (К отношению классического и модернистического типов культуры) / Н. Л. Лейдерман // Русская литература XX века: направления и течения. Вып. 3. -Екатеринбург, 1996. С. 4-12.

156. Лихачев, Д. С. Поэтика древнерусской литературы // Д. С. Лихачев. Изд. 3-е, доп. - М.: Наука, 1979.

157. Лихачев, Д. С. Русская культура Нового времени и Древняя Русь / Д. С. Лихачев // Древнерусская литература и русская культура XVIII-XX веков. ТОДРЛ. Т. 27. Л.: Наука, 1971.

158. Лихачев, Д. С. Будущее литературы как предмет изучения / Д. С. Лихачев // Новый мир. 1969. - № 9. - С. 219-227.

159. Лихачев, Д. С., Панченко, А. М., Понырко, Н. В. Смех в Древней Руси / Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, Н. В. Понырко. Л.: Наука, 1979.

160. Лихачев, Д. С. Предпосылки возникновения жанра романа в русской литературе / Д. С. Лихачев // История русского романа. Т. 1. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1962.

161. Лихачев, Д. С. Внутренний мир художественного произведения / Д. С. Лихачев // Вопросы литературы. 1968. - № 8. - С. 34-65.

162. Локс, К. Современная проза / К. Локс // Печать и революция. -1923.-№5.-С. 82-86.

163. Локтев, Н. Ф. Об эпической тенденции в современном русском рассказе / Н. Ф. Локтев // Жанрово-стилевые поиски советской литературы 70-х годов: Межвуз. сб-к. Л.: Изд-во ЛГУ, 1981.

164. Локтев, Н. Ф. «Житийный» рассказ в современной русской новеллистике: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Н. Ф. Локтев. М., 1981.

165. Лосев, А. Ф. О понятии художественного канона / А. Ф. Лосев // Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. -М.: Худож. лит, 1973.

166. Лосев, А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А. Ф. Лосев. М.: Искусство, 1995. - 319 с.

167. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М., 1970. - 272 с.

168. Лотман, Ю. М. Происхождение сюжета в типологическом освещении / Ю. М. Лотман // Лотман Ю. М. Статьи по типологии культуры: В 2 т. Т.2.-Тарту, 1973.

169. Лотман, Ю. М. Феномен культуры / Ю. М. Лотман // Труды по знаковым системам. X. Ученые записки ТГУ. Тарту, 1978.

170. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек текст -семиосфера - история / Ю. М. Лотман. - М.: Языки русской культуры, 1996.

171. Лотман, Ю. М. Проблема художественного пространства в прозе Н. В. Гоголя // Лотман, Ю. М. Статьи по семиотике и типологии культуры / Ю. М. Лотман. Таллин, 1992.

172. Любушкина, М. «Тайную думу не скроешь.» / М. Любушкина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2000. - С. 732-739.

173. Люксембург, Р. Накопление капитала. Т. 2. / Р. Люксембург. М.; Пг., 1923.

174. Ляпина, Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX в. / Л. Е. Ляпина. СПб.: НИИ химии СПбГУ, 1999.

175. Магвайр, Р. А. Конфликт общего и частного в советской литературе 1920-х годов / Р. А. Магвайр // Русская литература XX века: Исследования американских ученых. СПб.: Петро-Риф; Ун-т Джеймса Медисона (Вирджиния США); СПб.: Гос. ун-т, 1993.

176. Майзель, М. Ошибки мастера / М. Майзель // Звезда. 1930. -№4.

177. Малыгина, Н. М. Художественный мир Андрея Платонова в контексте литературного процесса 1920-1930-х годов: Автореф. дис. . доктора филол. наук / Н. М. Малыгина. М., 1992.

178. Малыгина, Н. М. «Котлован» А. Платонова и общественно-литературная ситуация на рубеже 29-30-х годов / Н. М. Малыгина // Андрей Платонов: Исследования и материалы: Сб. трудов / Под ред. Т. А. Никоновой. Воронеж: Изд-во Воронеж. Ун-та, 1993. - С. 55-60.

179. Малыгина, Н. М. «Рассказ о многих интересных вещах» в контексте творчества Андрея Платонова / Н. М. Малыгина // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. Писатель, 1994. - С. 180-192.

180. Малыгина, Н. М. Роман Платонова как мотивная структура / Н. М. Малыгина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 3. М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. - С. 212-221.

181. Малыгина, Н. М. Андрей Платонов: поэтика «возвращения»: Науч. изд-е. М.: ТЕИС, 2005. - 334 с.

182. Мандельштам, О. Э. Сочинения: В 2 т. Т. 2. / О. Э. Мандельштам. -М.: Худож. лит-ра, 1990.

183. Марков, М. Искусство как процесс: Основы функциональной теории искусства / М. Марков. М.: Искусство, 1970.

184. Маркштайн, Э. Дом и котлован, или Мнимая реализация утопии / Э. Маркштайн // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. писатель, 1994.-С. 284-302.

185. Медведев, П. Н. Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику / П. Н. Медведев // Бахтин, М. М. Тетралогия. М.: Лабиринт, 1998.

186. Мелетинский, Е. М. Историческая поэтика новеллы / Е. М. Мелетинский. М.: Наука, 1990. - 298 с.

187. Мелетинский, Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа//Е. М. Мелетинский.- М.: Наука, 1986. 318 с.

188. Мессер, Р. Попутчики второго призыва / Р. Мессер // Звезда. -1930.-№4.

189. Мильков, В. В. Древнерусские апокрифы // В. В. Мильков. -СПб.: Изд-во Рус. Христиан, гуманитар, ин-та, 1999. 895 с.

190. Мосиенко, М. В. Традиции древнерусской агиографии в прозе русского литературного модерна начала XX века (Л. Андреев, В. Брюсов, Д. Мережковский): Автореф. дис. . канд. филол. наук / М. В. Мосиенко. -Киев, 1991.

191. Найман, Э. В жопу прорубить окно: сексуальная паталогия как идеологический каламбур у Андрея Платонова / Э. Найман // Новое литературное обозрение. № 32. (4/1998). - С. 60-76.

192. Недоброво, В. Сценарий постановщик - актер / В. Недоброво // Жизнь искусства. - 1926. - № 25.

193. Никонова, Т. М. «Из одного вдохновенного источника жизни»: общие истины и человеческая жизнь в романе «Счастливая Москва» / Т. М. Никонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 3. М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. - С. 201-211.

194. Никонова, Т. М. Человек как проблема в военных рассказах Платонова / Т. М. Никонова // «Страна философов» А. Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. -С.371-375.

195. Огнев, А. В. Русский советский рассказ 50-70-х годов /

196. A. В. Огнев. М.: Сов. писатель, 1978. - 277 с.

197. Одиноков, В. Г. Поэтика романов Л. Н. Толстого /

198. B. Г. Одиноков. Новосибирск: Наука. Сиб. отд., 1978.

199. Опульский, А. Жития святых в творчестве русских писателей XIX века / А. Опульский. Michigan, USA, 1986. - 311 с.

200. Орлицкий, Ю. Б. Стих и проза в русской литературе / Ю. Б. Орлицкий. М.: Рос. гос. гуманитар, ун-т, 2002. - 685 с.

201. Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век / По материалам III Международных платоновских чтений. Воронеж: Полиграф, 2001. - 244 с.

202. Панченко, А. М. Топика и культурная дистанция / А. М. Панченко // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения: Сб. ст. АН СССР, Ин-т мир. лит. им. А. М. Горького. М.:, 1986.

203. Панченко, А. М., Смирнов, И. П. Метафорические архетипы в русской средневековой словесности и в поэзии начала XX века / А. М. Панченко, И. П. Смирнов // Древнерусская литература и русская культура XVIII -XX вв. Л.: Наука, 1971. - С. 33-50

204. Петровский, М. А. Морфология новеллы / М. А. Петровский // Ars Poetica: Сборник статей. Вып. 1. М., 1927.

205. Подорога, В. А. Евнух души (Позиция чтения и мир А. Платонова) / В. А. Подорога // Вопросы философии. 1989. - № 3. -С. 21-26.

206. Полтавцева, Н. Г. Текст и интертекст в детских рассказах А. Платонова 50-х годов / Н. Г. Полтавцева // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Книга 2. СПб.: ИР ЛИ, Наука, 2000.-С. 58-69.

207. Поляков, М. Я. Вопросы поэтики и художественной семантики / М. Я. Поляков. -М.: Сов. писатель, 1978.

208. Полякова, Л. В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи: Курс лекций /Л. В. Полякова. Тамбов: Изд-во ТГУ, 2000. - 283 с.

209. Полякова, Л. В. Пути развития теории жанра в работах последних лет / Л. В. Полякова // Русская литература. 1985. - № 1. - С. 212-225.

210. Полякова, Л. В. Русская литература XX в. в дискурсе научно обоснованной системы подходов / Л. В. Полякова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. 2001. - № 2. - С. 81-87.

211. Померанцева, Э. В. Русская устная проза // Э. В. Померанцева. -М.: Просвещение, 1985.

212. Пономарев, Е. Россия, растворенная в вечности. Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции / Е. Пономарев // Вопросы литературы. 2004. - Январь-февраль. - С. 117-143.

213. Пономарева, С. Образ русской земли в военных рассказах Платонова / С. Пономарева // «Страна философов» А. Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 395-404.

214. Порфирьев, И. Я. Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях / И. Я. Порфирьев. Казань, 1872.

215. Потебня, А. А. Символ и миф в народной культуре /

216. A. А. Потебня. М.: Лабиринт, 2000. - 480 с.

217. Пропп, В. Я. Собрание трудов: Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. М.: Лабиринт, 1998.

218. Пропп, В. Я. Русский героический эпос: Собр. тр. / В. Я. Пропп. -М.: Лабиринт, 1999. 636 с.

219. Пропп В. Я. Фольклор и действительность: Избр. ст. /Сост., ред., предисл. и примеч. Б. Н. Путилова; АН СССР, Ин-т востоковедения /

220. B. Я. Пропп. М.: Наука, 1976. - 325 с.

221. Пудовкин, В. Кино-сценарий. Теория сценария / В. Пудовкин. -М.: Кино-Издательство Р.С.Ф.С.Р., 1926.

222. Путилов, Б. Н. Песни южных морей / Б. Н. Путилов. М.: Наука, 1978.

223. Радбиль, Т. В. Мифология языка Андрея Платонова / Т. В. Радбиль. Н. Новгород: Изд-во НГПУ, 1998. - 115 с.

224. Разговор о новелле. Обработанная стенограмма совещания, организованного редакцией ж. «Знамя» 28 ноября 1934 года // Знамя. 1935. -№ 1.-С. 197-215.

225. Рекемчук, А. Да не оскудеет. / А. Рекемчук // Вопросы литературы. 1969. - № 7. - С. 78-91.

226. Розанов, В. В. Люди лунного света / В. В. Розанов. М.: Лабиринт, 1990.

227. Ромодановская, Е. К. Роль традиции в литературной жизни эпохи / Е. К. Ромодановская // Сюжеты и мотивы: Сб. науч. тр. / Под ред. Е. К. Ромодановской, Ю. В. Шатина. Новосибирск: Инст-т филологии СО РАН, 1994.-С. 3-17.

228. Ромодановская, Е. К. Повесть-притча и ее жанровые особенности // Ромодановская, Е. К. Повести о гордом царе в рукописной традиции XVII-XIX вв. // Е. К. Ромодановская. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1985. - С. 4152.

229. Русская литературная классика XX в.: В. Набоков, А. Платонов, JL Леонов: Сб. науч. тр. / Отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов: Изд-во Саратов, пед. ин-та, 2000. - 290 с.

230. Русская новелла: Проблемы истории и теории: Сб. статей. СПб.: Наука, 1993.

231. Русская советская повесть 20-30-х годов. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1976.-453 с.

232. Русские утопии // Альманах «Канун». Вып. 1. / Сост. В. Е. Багно. СПб.: Изд. Дом «Corvus», 1995.

233. Русский советский рассказ: Очерки истории жанра. Л.: «Наука», Лен. отд-е, 1970.-736 с.

234. Рымарь, Н. Т. Введение в теорию романа / Н. Т. Рымарь. -Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1989. 268 с.

235. Сазонова, Л. И. Жанры литературы средневековой Руси как историко-культурная реальность / Л. И. Сазонова // Теория литературы. Том III. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М.: ИМЛИ РАН, 2003.

236. Сахаров, И. П. Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым / Сост. и коммент. С. Д. Осиевского. Предисл. Г. П. Присенко / И. П. Сахаров. Тула: Приокск. кн. изд-во, 2000. - 477 с.

237. Сац, И. Художественная проза в «Красной нови» (№№ 1-12 за 1934 г.) / И. Сац // Литературный критик. 1935. - № 6. - С. 183-216.

238. Семенова, А. Л. Андрей Платонов о «Генеральном сочинении», или «о прелести сущей жизни» / А. Л. Сазонова // Некалендарный XX век. Вып. 2 / Сост. В. В. Мусатов Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2003. - С. 135-144.

239. Семенова, С. Г. Мытарства идеала. К выходу в свет «Чевенгура» Андрея Платонова / С. Г. Семенова // Новый мир. 1988. — № 5. — С. 218231.

240. Seifrid Т. Andrei Platonov: Uncertainties of Spirit. Cambridge: Camb. U. P., 1992.

241. Sprache und Erzahlhaltung bei Andrej Platonov / Hrsg. von R. Hodel und J.P. Locher. Bern; Berlin; Frankfurt a. M.; New York; Paris; Wien: Lang, 1998 (Slavica Helvetica; Bd. 58).

242. Сейфрид, Т. Писать против материи: о языке «Котлована» Андрея Платонова / Т. Сейфрид // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. писатель, 1994. - С. 303-319.

243. Синенко, В. С. Современная русская повесть (вопросы поэтики жанра) / В. С. Синенко // Филологические науки. 1969. - № 1. - С. 37-46.

244. Sliwowsky, W. I. R. Andzzey Platonow. Warszawa, 1983.

245. Скобелев, В. П. Поэтика пародирования в повести А. Платонова «Котлован» / В. П. Скобелев // Андрей Платонов: Исследования и материалы: Сб. трудов / Под ред. Т. А. Никоновой. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1993. - С. 61-70.

246. Скобелев, В. П. Поэтика рассказа / В. П. Скобелев. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1982.

247. Скобелев, В. П. «Романное мышление» в рассказах и повестях Андрея Платонова 20-х годов / В. П. Скобелев // Russian Literature. 1992. XXXII-III (Amsterdam).

248. Скобелев, В. П. Жанровые особенности рассказа «Фро»: Сюжеты героев и сюжет повествования / В. П. Скобелев // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие». 2000. - С. 688-700.

249. Скобелев, В. В надежде на живые души (Повесть «Впрок» в контексте жанровых исканий писателя) / В. В. Скобелев // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 2. М.: Наука, 1994.

250. Скороспелова, Е. Б. Русская советская проза 20-30-х годов: судьбы романа / Е. Б. Скороспелова. М.: Изд-во МГУ, 1985. - 263 с.

251. Смирнов, И. П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем / И. П. Смирнов. М.: АН СССР ИР ЛИ Наука, 1977. - 203 с.

252. Смирнов, И. П. Диахронические трансформации литературных жанров и мотивов / И. П. Смирнов. Wien: S. п., 1981. - 262 с.

253. Соколов, И. Киносценарий. Теория и техника / И. Соколов. М., 1926.

254. Сонг Чжон Су. Роман «Счастливая Москва» в еонтексте творчества А. П. Платонова 1930-х гг.: Автореф. . канд. филол. наук / Сонг Чжон Су. М., 2003. - 23 с.

255. Спиридонова, И. «Узник»: образ Сарториуса / И. Спиридонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 3. -М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. С. 303-311.

256. Спиридонова, И. О некоторых художественных особенностях военных рассказов А. Платонова / И. Спиридонова // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Книга 2. СПб.: Наука, 2000. -С.89-105.

257. Спроге, J1. В. Лирический цикл как «поэмообразная» структура (А. Блок. «О чем поет ветер») / Л. В. Спроге // Жанры в литературном процессе: Межвуз. сб. науч. трудов. Вологда: ВГПУ, 1986.

258. Сталин, И. В. Вопросы ленинизма / И. В. Сталин. М.: Просвещение, 1934.

259. Стенник, Ю. В. Системы жанров в историко-литературном процессе / Ю. В. Стенник // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения.-Л.: Наука, 1974.

260. Тамарченко, Н. Д. Принцип кумуляции в истории сюжета / Н. Д. Тамарченко // Целостность литературного произведения как проблема исторической поэтики. Кемерово: Кемеровский гос. ун-т , 1986.

261. Тамарченко, Н. Д. Типология реалистического романа / Н. Д. Тамарченко. Красноярск: Изд-во Красноярск. Гос. ун-та, 1988.

262. Тамарченко, Н. Д. Русский классический роман XIX века / Н. Д. Тамарченко. М., 1997.

263. Творчество Андрея Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - 247 с.

264. Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964.

265. Терц, А. Анекдот в анекдоте / А. Терц // Одна или две русских литературы? Международный симпозиум, созванный факультетом словесности Женевского университета и Швейцарской академией славистики. Женева. 13-14 апреля 1978 г. Lausanne, 1981.

266. Тимошенко, С. Русский сценарий (Заметки о кино) / С. Тимошенко // Жизнь искусства. 1924. - № 3. - С. 53-67.

267. Толстая-Сегал, Е. О связи низших уровней текста с высшими: (Проза Андрея Платонова) / Е. О. Толстая-Сегал // Slavica Hierosolimitana. -Jerusalim, 1978.

268. Толстая-Сегал, Е. Идеологические контексты Платонова / Е. Толстая-Сегал // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. писатель, 1994.-С. 47-83.

269. Толстая-Сегал, Е. «Стихийные силы»: Платонов и Пильняк (19281929) / Е. Толстая-Сегал // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Совр. писатель, 1994. - С. 84-104.

270. Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика / Б. В. Томашевский. М.: Аспект пресс, 1999.

271. Традиция и литературный процесс / Сб. ст.: К 60-летию со дня рождения Е. К. Ромодановской. Новосибирск: Изд-е НГУ, 1999.

272. Туркин, В. Драматургия кино. Очерки по теории и практике киносценария / В. Туркин. М., 1938.

273. Тынянов, Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю. Н. Тынянов. М.: Наука, 1977. - 574 с.

274. Тюпа, В. И. Основы современной нарратологии / В. И. Тюпа // Критика и семиотика. Вып. 5. - 2002 // www.nsu.ru /education/virtual/cs 5content.htm.

275. Тюпа, В. И. Художественность чеховского рассказа / В. И. Тюпа.- М.: Худож. лит-ра, 1989. 234 с.

276. Тюпа, В. И. Пролегомены к теории эстетического дискурса / В. И. Тюпа // Дискурс. 1996. - № 2.

277. Тюпа, В. И. Три стратегии нарративного дискурса / В. И. Тюпа // Дискурс. 1997. -№ 3-4.

278. Урманов, А. В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А. В. Урманов. М.: Прометей, 2000. - 231 с.

279. Утехин, Н. П. Основные типы эпической прозы и проблема жанра повести (к постановке вопроса) / Н. П. Утехин // Русская литература. 1968.- № 4. С. 27-39.

280. Утехин, Н. П. Введение / Н. П. Утехин // Современная русская советская повесть: Сб. науч. тр. JL: Наука, 1975.

281. Уэллек, Р., Уоррен, О. Теория литературы / Р. Уэллек, О. Уоррен. -М.: Прогресс, 1978

282. Фадеев А. За хорошее качество, за мастерство / А. Фадеев // Литературный критик. 1934. - № 4. - С. 39-47.

283. Фоменко, Л. П. О природе конфликта в рассказах Платонова второй половины 1930-х гг. / Л. П. Фоменко // «Страна философов» Андрея

284. Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 56-63.

285. Фоменко, Л. П. Художественный мир рассказов А. Платонова второй половины 1930-х гг. / Л. П. Фоменко // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2000.-С. 318-327.

286. Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра / Общ. ред. Н. О. Брагинской. / О. М. Фрейденберг. М.: Лабиринт, 1997. - 367 с.

287. Фрейденберг, О. М. Происхождение пародии / О. М. Фрейденберг // Труды по знаковым системам. VI. Сборник научных статей в честь М. М. Бахтина (к 75-летию со дня рождения). Ученые записки Тартуского университета. Вып. 308. Тарту, 1973.

288. Фриче, В. К вопросу о повествовательных жанрах пролетлитературы / В. Фриче // Печать и революция. 1929. - № 9. - С. 816.

289. Хаев, Е. С. Проблема композиции лирического цикла (Б. Пастернак. «Тема с вариациями») /Е. С. Хаев // Природа художественного целого и литературный процесс: Межвуз. сб. науч. трудов. -Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 1980.- С. 56-64.

290. Хализев, В. Е. М. М. Бахтин и классическое видение мира / В. Е. Хализев // Филологические науки. М., 1991. -№ 5. - С. 5-14.

291. Хализев, В. Е. Драматургия писательская и режиссерская // Хализев В. Е. Драма как явление искусства / В. Е. Хализев. М.: Искусство, 1978.

292. Харитонов, А. А. Способоы выражения авторской позиции в повести Андрея Платонова «Котлован»: Автореф. дис. . канд. филол. наук // А. А. Харитонов. СПб.: Пушкинский Дом РАН, 1993. - 23 с.

293. Харитонов, А. А. Архитектоника повести а. Платонова «Котлован» / А. А. Харитонов // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - С. 70-90.

294. Хрящева, Н. П. «КИПЯЩАЯ ВСЕЛЕННАЯ» А. ПЛАТОНОВА: Динамика образотворчества и миропостижения в сочинениях 20-х годов: Монография / Н. П. Хрящева. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т; Стерлитамак: Стерлитамак. гос. пед. ин-т, 1998. - 367 с.

295. Чернец, Л. В. Жанры / Л. В. Чернец // Введение в литературоведение: Учеб. пособие / Л. В. Чернец, В. Е. Хализев, А. Я. Эсалнек и др.; Под ред. Л. В. Чернец. М.: Высш. шк., 2004.

296. Чернец, Л. В. Литературные жанры: проблемы типологии и поэтики / Л. В. Чернец. М.: Изд-во Моск. ун-та,, 1982. - 192 с.

297. Чистов, К. В. Русские народные социально-утопические легенды XII-XIX вв. / К. В. Чистов. М., 1967. - 267 с.

298. Чудакова, М. О. Судьба «самоотчета-исповеди» в литературе советского времени (1920-е конец 1930-х годов) // Чудакова, М. О. Избранные работы. T.l. / М. О. Чудакова. - М.: «Языки русской культуры», 2001.

299. Шайтанов, И. Между эпосом и анекдотом / И. Шайтанов // Литературное обозрение. 1995. -№ 1.

300. Шатин, Ю. В. К проблеме межтекстовой целостности (на материале произведений Л. Н. Толстого 900-х годов) / Ю. В. Шатин // Природа художественного целого и литературный процесс: Межвуз. сб. науч. трудов. Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 1980.

301. Шатин, Ю. В. Жанрообразовательные процессы и художественная целостность текста в русской литературе XIX века (Эпос. Лирика): Автореф. дис. . докт. филол. наук / Ю. В. Шатин. М.: Высш. школа, 1992.

302. Шкловский, В. Б. К технике внесюжетной прозы / В. Б. Шкловский // Литература факта. Первый сборник материалов работников ЛЕФа / Под ред. Н. Ф. Чужака. М.: Захаров, 2000. - С. 229234.

303. Шкловский, В. Б. Новый Горький / В. Б. Шкловский // Россия. -1924.-№2.

304. Шкловский, В. Б. О теории прозы / В. Б. Шкловский. М.: Сов. Писатель, 1983. - 383 с.

305. Шкловский, В. Б. Как писать сценарии. Пособие для начинающих сценаристов с образцами сценариев разного типа / В. Б. Шкловский. М.-Л.: Очиг-гос. изд. худ. лит-ры, Интернац. тип., 1931. - 83 с.

306. Шкловский, В. Б. Третья фабрика. Очерки / В. Б. Шкловский. -М.: Круг, 1926.-139 с.

307. Шошин, В. А. Из писем к Андрею Платонову (По материалам Рукописного отдела Пушкинского Дома) / В. А. Шошин // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1995.-С. 163-206.

308. Шубин, Л. А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет / Сост. Шубина Е. Д. / Л. А. Шубин. М.: Сов. писатель, 1987. - 367 с.

309. Шубин, Л. А. «Сказка про усомнившегося Макара» / Л. А. Шубин // Литературное обозрение. 1987. - № 8.

310. Эйхенбаум, Б. В поисках жанра / Б. Эйхенбаум // Русский современник. 1924. -№ 3.

311. Эйхенбаум, Б. Поэзия и проза / Б. Эйхенбаум // Труды по знаковым системам. Выпуск V. Тарту, 1971.

312. Эсалнек, А. Я. Своеобразие романа как жанра: Спецкурс для студ.-заочников филол. фак. гос. ун-тов / А. Я. Эсалнек. М.: Изд-во МГУ, 1978.-79 с.

313. Эсалнек, А. Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения / А. Я. Эсалнек. М.: Изд-во МГУ, 1985. - 183 с.

314. Эсалнек, А. Я. Типология романа: (Теоретические и историко-литературные аспекты) / А. Я. Эсалнек. -М.: Изд-во МГУ, 1991. 156 с.

315. Яблоков, Е. А. На берегу неба (Роман Андрея Платонова «Чевенгур») / Е. А. Яблоков. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2001. - 375 с.

316. Яницкий, JI. Циклизация как коммуникативная стратегия в современной культуре / JI. Яницкий // Кемеровский государственный университет. Критика и семиотика. Вып. 1-2. - Кемерово, 2000.

317. Янушкевич, А. С. Русский прозаический цикл: нарратив, автор, читатель / А. С. Янушкевич // Русская повесть как форма времени: Сб. статей / Отв. ред. А. С. Янушкевич Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. -С. 97-107.