Формально-логическая модель главных членов предложения в германских и романских языках тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.19, доктор филологических наук Шумков, Андрей Арнольдович

• Шумков, Андрей Арнольдович
• доктор филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации доктор филологических наук Шумков, Андрей Арнольдович

Введение.

Глава 1. Построение формально-логической модели главных членов предложения на примере английского языка

1.0. Вводные замечания.

1.1 Семифинитивы.

1.1.1 Семифинитивы глагольных и субстантивных единиц в реальном представлении.

1.1.2 Семифинитивы глагольных и субстантивных единиц в виртуальном представлении.

1.1.3 Семифинитивы глагольных и субстантивных единиц в обобщенном представлении.

1.2 Уточнители.

1.2.1 Уточнители в реальном представлении.

1.2.2 Уточнители в виртуальном представлении.

1.2.3 Уточнители в обобщенном представлении.

1.3 Уточненные семифинитивы.

1.3а Временное уточнение семифинитива.

1.36 Пространственное уточнение семифинитива.

1.3в Ориентационное уточнение семифинитива.

1.4 Резюмирующие замечания и выводы.

Глава 2. Историко-типологическая интерпретация формально-логической модели главных членов предложения

2.0 Вводные замечания.

2.1 Внезалоговые семифинитивы.

2.2 Уточнители.

2.2а Временные уточнители.

2.26 Пространственные уточнители.

2.3 Уточненные внезалоговые семифинитивы.

2.3а Временное уточнение внезалогового семифинитива.

2.36 Пространственное уточнение внезалогового семифинитива.

2.4 Резюмирующие замечания и выводы.

2.4а Сказуемое.

2.46 Подлежащее.

Глава 3. Упорядочение главных членов предложения в германских и романских языках.

3.0. Вводные замечания.

3.1 Залоговые и внезалоговые семифинитивы.

3.2 Немодифицированные уточнители.

3.3 Модифицированные уточнители.

3.4 Главные члены предложения.

3.5 Резюмирующие замечания и выводы.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Формально-логическая модель главных членов предложения в германских и романских языках»

Начало XXI века характеризуется в сфере естественных языков уникальной ситуацией - с одной стороны, появляются технические возможности архивирования лингвистических фактов [81,123], с другой -возрастает использование английского языка в международном общении. Архивирование лингвистических фактов осуществляется с помощью активно развивающихся компьютерных средств сохранения информации; в недалеком будущем о том или ином естественном языке можно будет получить обширную справку в целях практического или теоретического интереса к этому языку. В огромном числе случаев лингвистические справки будут запрашиваться из интернет, что даст пользователю широчайшую картину описания и объяснения одних и тех же фактов, базирующихся на различных взглядах и мнениях. Появится свободная конкуренция взглядов и мнений и победу одержат те описания и объяснения, которые будут отвечать на практические и теоретические вопросы пользователей наиболее полно и ясно [69]. Не исключено, что в первую очередь эти вопросы будут относиться к английскому языку, в частности, к его структуре, морфосинтаксическая специфичность которой является затрудняющим фактором при изучении и формализации английских языковых фактов [10,145,148]. Так, среди возможных вопросов практического и теоретического характера могут быть следующие:

- Зачем существует вспомогательный глагол do (does) - did ?

- Почему этот глагол употребляется только в Present или Past Indefinite и не употребляется в других временах?

- Почему этот глагол употребляется, в основном, в вопросительных и отрицательных предложениях?

- Почему этот глагол почти не употребляется, когда вопросительное слово или группа мыслятся подлежащим?

- Почему этот глагол то употребляется, то не употребляется в Present или Past Indefinite глагола have?

- Почему этот глагол никогда не употребляется в Present или Past Indefinite глагола be?

- Почему после этого глагола, а равно и после претерито-презентных глаголов не ставится частица to?

- Почему этот глагол, а равно и претерито-презентные глаголы не принимают страдательного залога?

- Почему после времен некоторых глаголов не ставится частица to?

- Зачем существует формальное подлежащее it?

- Почему с этим подлежащим употребляются только инфинитивы или герундии?

- Зачем существует формальное подлежащее there?

- Почему с этим подлежащим употребляются, как правило, существительные в неопределенной форме и никогда не употребляются личные местоимения?

- Зачем вообще существуют определенная и неопределенная форма существительных?

Список вопросов можно продолжить, равно как и составить список вопросов того же свойства, относящихся к другому естественному языку.

Структура языка, по мнению В.А. Виноградова [36], представляет собой сеть отношений (противопоставлений) между элементами языковой схемы, упорядоченных и находящихся в иерархической зависимости в пределах фонемного, морфемного, словесного и синтаксического уровней. Синтаксический уровень, будучи уровнем предложения, является для нас в данной работе наиболее интересным, поскольку заключает в себе все предыдущие уровни. В теории языка синтаксис занимает одно из первых мест, тесно контактируя с морфологией и семантикой [29,101]. Совершенно необходимо иметь представление о синтаксической организации естественных языков при создании систем их автоматической обработки [43,73,79].

В традиционном представлении предложения являются единицами речи, слова могут быть как единицами речи, так и единицами языка, а морфемы и фонемы представляют собой лишь единицы языка [163,192]. Понятия единицы языка, как элемента системы языка, имеющего разные функции и значения, и единицы речи, комбинирующейся из единиц языка, будут нами использоваться, но с некоторыми оговорками.

Философы античности, например, Платон и Аристотель, анализируя речь с логических позиций, выделяли в ней, прежде всего, «логос», т.е. оперировали понятием единицы речи. Платон и Аристотель начали классификацию высказываний, но дальнейшему анализу подверглись только предложения-суждения. Логика, синтаксис и морфология были смешаны друг с другом. Аполлоний Дискол вывел анализ предложения на словесную основу, т.е. оперировал уже понятием единицы языка. В смешении друг с другом остались лишь синтаксис и морфология [7,159]. Интересно отметить, что различия в вышеуказанных подходах к выбору единицы анализа (предложение или слово) привели к различиям в синтаксических концепциях лингвистики как науки [46]. Так, в грамматике Пор-Рояля основное внимание уделялось предложению и его членам; универсальность отводилась синтаксису, который противопоставлялся морфологии и фонетике [12]. Синтаксис рассматривался как учение о способах выражения мысли [89], и эта точка зрения увлекала, например, русских языковедов вплоть до XIX века [38,124]. В том же веке логическая интерпретация содержания предложения стала подменяться психологической, а с развитием исследований все большего числа языков различных народов центр внимания переместился на морфологию, а предложение нередко считалось разновидностью словосочетания [16,35]. Для сохранения целостности грамматики Й. Рис [248] предложил определить синтаксис как учение о сочетаниях слов, что было подхвачено В. Матезиусом [93,240] и позволило Л. Теньеру [156] создать свое учение о валентностях. Появились синтаксический и дистрибутивный анализы, в которых оперировали как понятием единица речи, так и понятием единица языка. Однако, с появлением генеративной лингвистики снова оказался востребованным синтаксис предложения [80,167]. В предложении выделялись глубинная и поверхностная структуры, призванные связать все уровни языковой структуры в целом

15,256]. Впоследствии же единицей речи стало признаваться не просто предложение, а высказывание с его прагматическими и семантическими свойствами [26].

Грамматики современных языков используют, разнясь друг с другом, две синтаксические единицы - словосочетание как номинативную единицу и предложение как единицу коммуникативную [19,63,228].

Синтаксические единицы, которыми будем оперировать мы -предложение и член предложения (слово или словосочетание). Предложение отнесено нами к единице речи, а член предложения - к единице языка. Наряду с этим мы будем пользоваться понятием лексической единицы, а также понятием образа лексической единицы. С нашей точки зрения, лексическая единица, например, знаменательный глагол, не может быть обнаружена сама по себе, а предстает лишь в своих образах - словарном, языковом или, окончательно, речевом. Речевой образ лексической единицы совпадает, вообще говоря, с языковым, поскольку единица речи суть комбинация единиц языка, а речевой образ одного знаменательного глагола скомбинирован из одного языкового образа - подлежащего или второстепенного члена. В силу ряда соображений мы различаем еще один образ - промежуточный; его промежуточность состоит в том, что он находится между словарем и языком и не может быть рассмотрен ни как единица словаря и ни как единица языка. В результате, в данной работе мы будем различать три образа лексической единицы - словарный, промежуточный и языковой; в словарном образе лексическая единица является единицей словаря, а в языковом образе - единицей языка. Остановимся, однако, на единице речи, представляющей собой центральную единицу современного синтаксиса - предложении.

Существует несколько сотен определений предложения, что само по себе говорит о сложности и противоречивости этого понятия [98]. По мнению Н.Ю. Шведовой предложение - это высказывание, рассчитанное на слуховое (в произнесении) или зрительное (на письме) восприятие. В отношении простого предложения Н.Ю. Шведова дает более грамматическое определение: высказывание, построенное по известному образцу, позволяющему выразить значение предикативности [178]. Значение предикативности выражается целым комплексом формальных синтаксических средств, соотносящих высказывание с различными планами действительности [13,54,106,142]. В лингвистике предложение изучалось, в основном, либо в логическом, либо в психологическом понимании его сути. Представители логического направления (К.Ф. Беккер, Н.И. Греч, Ф.И. Буслаев) [7,72] соотносили предложение с логическим суждением, а представители психологического направления (Г. Пауль, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов) [23,112,114] - с актом коммуникации. Любопытно определение предложения, данное Г. Паулем: предложение является выражением, символом того, что в психике говорящего произошло соединение нескольких представлений или групп представлений, а также средством возбуждения в психике слушателя такого же соединения тех же самых представлений [112].

Логическая и психологическая точки зрения принципиально схожи друг с другом, поскольку в обеих из них языковые признаки при определении предложения по сути своей игнорируются [85]. Вскоре недостатки логической и психологической трактовок предложения были осознаны и начались поиски сугубо лингвистической специфики предложения [109]. Эти поиски пошли по нескольким направлениям:

1. Предложение трактуется как сложная многоуровневая структура, одновременно репрезентирующая собою несколько ступеней языковой абстракции (В. Матезиус [93], Ф. Данеш [207], Д.Н. Шмелев [180], Н.Ю. Шведова [177], Ю.С. Степанов [154]).

2. Предложение описывается теорией порождающей грамматики и трансформационного синтаксиса (Н. Хомский [168], Д.С. Ворт [210], Р. Ружичка [229], И.А. Мельчук [97]).

3. Предложение рассматривается некоторыми учениями как синтаксическая цепь связей и отношений или аранжировка слов (Й. Рис [248], Л. Блумфилд [24], А.В. де Гроот [218], Л. Теньер [156]).

4. Предложение анализируется как единица значения (О. Есперсен [52], J1.B. Щерба [183]).

5. Предложение исследуется в аспекте теории глубинных и поверхностных структур и пропозитивной номинации (А.Х. Гардинер [149], У. Вайнрайх [34]).

6. Предложение изучается в системе предложений, характеризующейся парадигматическими связями и отношениями (У. Ворт [149], П. Адамец [1], Т.П. Ломтев [86], Н.Ю. Шведова [177]).

7. Предложение интересно ученым с точки зрения его содержательного строения (Н.Д. Арутюнова [13], В.Г. Гак [41], Е.В. Падучева [107]).

Большинство современных лингвистов считает, что предложением является только то высказывание, в котором выражена предикативность, например, посредством категорий наклонения и модальности [110,140]. Следует, однако, учитывать, что признак предикативности - это признак наивысшей степени абстракции и поэтому часть языковедов придерживаются мнения, что между предложением и предикативностью связь не столь жестка [153]; предикативность сопутствует сказуемому, а в некоторых предложениях сказуемое может отсутствовать (такие предложения рассматривают не как единицу речи, а как единицу языка). Своеобразное развитие получила концепция различия речевого и языкового аспектов предложения в русской лингвистике, где она тесно связана с пониманием интонации как одного из важнейших критериев при определении и выделении предложения.

М.Н. Петерсон [115] в этой связи утверждает, что одно и то же словосочетание может быть предложением, но может им и не быть. Предложением оно является, если представляет интонационное единство. A.M. Пешковский [117] также, как и М.Н. Петерсон, рассматривает предложение как частный случай словосочетания, но выдвигает более сложную концепцию, считая, что предложение существует не только как актуальная, но и как потенциальная единица.

С некоторой модификацией эта точка зрения присутствует и в работах лингвистов Петербургской школы, учеников И.А. Бодуэна де Куртенэ [25,174]: JI.B. Щербы [183], Е.Д. Поливанова [122], Л.П. Якубинского [186]. Они говорят, с одной стороны, о предложении, понимая его как интонационно-смысловое единство, с другой - о фразе как грамматической единице («единица-максимум» синтаксиса по Е.Д. Поливанову).

Следует отметить, что исследования, проводившиеся в XX веке, показали, что предложение не может быть изучено без учета специфики лексических единиц, на которых оно основано [26,64,216,197]. Специфика лексических единиц налагает ограничения на их сочетаемость не только в среде словарных, но и в среде языковых образов. Семантическая структура предложения является суммой лексической и грамматической структур, грамматический и лексический факторы перестают противопоставляться друг другу и занимают в анализе предложения равные по важности места [107,131,222]. В нашей работе лексический фактор учитывается на уровне отнесения той или иной лексической единицы к соответствующей части речи; нередко специфический набор частей речи предопределяет вариативность синтаксических конструкций в одном и том же предложении. Лексический фактор играет роль и при образовании предложений с одним и тем же набором частей речи, но относящихся к различным типам. Роль лексического фактора, однако, не является главной.

Обычно предложения принято классифицировать по цели высказывания [5,17,85]. Различают повествовательные, вопросительные и побудительные предложения. Классификация по типам, разумеется, может быть и более детальной. В силу ряда соображений мы различаем предложения обычные, вопросные и союзные, причем каждый из этих типов имеет два подтипа, соответствующие утвердительным и отрицательным предложениям. Эта классификация проверена нами на германских и романских языках, и мы предполагаем провести такую же проверку для языков иных групп и семей. Образование предложения происходит в зависимости от его типа, что в полной мере должно относиться и к членам предложения. Между тем выявление в предложении набора слов, который можно сопоставить тому или иному члену -задача весьма непростая [39,60,75,77,99,181]. Следует отметить, что некоторые синтаксические теории вовсе не занимаются выявлением членов предложения, совершенно исключая это понятие и представляя предложение в виде дерева синтаксических зависимостей [143,149]. Вслед отечественному языкознанию мы придерживаемся необходимости пользоваться понятием члена предложения [37].

По мнению Н.Д. Арутюновой, члены предложения - это его структурные компоненты, выраженные полнозначными словами или словосочетаниями [14]. От себя добавим, что в выражении структурно-семантических компонентов предложения могут вспомоществовать и неполнозначные слова, как будет показано далее. При членении предложения прежде всего выделяется состав подлежащего и состав сказуемого. Эти составы «сцеплены» друг с другом посредством предикативной связи. Для составов подлежащего и сказуемого первичны логическая и коммуникативная функции - в предложении, изолированном от контекста, состав подлежащего соответствует субъекту суждения и теме сообщения, а состав сказуемого - предикату суждения и реме сообщения. Подлежащее и сказуемое относят к главным членам предложения, все остальные члены (дополнение, обстоятельство, определение и т.п.) считаются второстепенными по отношению к главным. Какой из главных членов предложения «главнее» - на этот вопрос лингвисты давали разные ответы. Сторонники использования в грамматике формальной логики центральное место в предложении отводили подлежащему. Действительно, по «логике» подлежащее выражает предметы, а сказуемое - лишь их признаки [252]. А.А. Шахматов [176] считал состав подлежащего главенствующим в предложении, a A.M. Пешковский [117] трактовал подлежащее в качестве основного элемента подчинительного словосочетания. С.О. Карцевский [67] и А.В. де Гроот [218] относили подлежащее к «абсолютному определяемому» предложения. Однако, центр (вершину) предложения можно установить лишь путем устранения грамматически зависимых компонентов. Так, Е. Курилович [236] допускал устранение только тех компонентов, отсутствие которых не затрагивает функционального минимума предложения. Этим минимумом оказывается сказуемое, а подлежащее рассматривается наряду с другими членами именной природы как некий актант, зависимый от сказуемого. По J1. Теньеру [156], вокруг сказуемого образуется актантная рамка (что в свое время предвосхищал А.А. Дмитриевский [139]), и синтаксис должен изучать валентности глаголов. В том же русле мыслят представители ряда направлений генеративной и падежной грамматик [214]. В самом деле, сказуемое совмещает в себе грамматические категории двух типов - синтагматического и парадигматического, в результате сказуемое репрезентует функцию, а подлежащее - лишь форму [250]. Если подлежащее может быть десемантизированным (формальным), то сказуемое должно быть семантически полноценным. Семантическая полноценность сказуемого напрямую зависит от его объема, ограниченного смысловым центром сказуемого. В естественных языках по структурному признаку традиционно различаются два основных типа сказуемого - глагольное и составное именное. Составное именное сказуемое представляет собой сочетание связочного глагола или нулевой связки с прилагательным, существительным, числительным и т.п.) Глагольное сказуемое также различается на два основных типа - простое глагольное сказуемое и составное глагольное сказуемое, которое также имеет свои подвиды. Простое глагольное сказуемое выражается (простым или сложным) временем знаменательного глагола. Этот глагол считается смысловым центром сказуемого. Составное глагольное сказуемое выражается сочетанием (простого или сложного) времени знаменательного глагола с (простым или сложным вербоидом) знаменательного глагола [2,42,100,150,196]. Смысловым центром сказуемого в этом случае считается знаменательный глагол в вербоиде. Исходя из смысла, передаваемого временем знаменательного глагола, различают составное модальное глагольное сказуемое и составное видовое глагольное сказуемое. Различают также составное модально-видовое глагольное сказуемое, выражаемое сочетанием большего числа (простых и сложных) преобразований знаменательных глаголов, одно из которых - время, а остальные - вербоиды. Смысловым центром сказуемого в этом случае считается один из знаменательных глаголов, пребывающих в вербоидах. Составное глагольное сказуемое называют также иногда усложненным глагольным сказуемым, подразумевая под усложнением синтаксический процесс изменения структуры синтаксической единицы, сущность которого заключается в том, что структура из простой превращается в сложную [125]. Исходя из морфологической природы усложнителя, различают сказуемые активно-глагольного, пассивно-глагольного и адъективного усложнения. Смысловым центром сказуемого в этом случае считается знаменательный глагол, переходящий в процессе усложнения из времени в вербоид. В настоящее время, однако, задача отыскания смыслового центра сказуемого, имеющая, прежде всего, чрезвычайную важность для различения подвидов составного глагольного сказуемого, не является полностью разрешенной. Это, в свою очередь, создает трудности при определении объема составного глагольного сказуемого.

Основной проблемой, как правило, является отсутствие четких критериев, позволяющих безошибочно отнести вербоиды знаменательных глаголов (инфинитив, герундий, причастие) к части сказуемого, дополнению или обстоятельству. Эта проблема привлекала внимание многих выдающихся ученых, отечественных и зарубежных.

Так, А.И. Смирницкий предлагает рассматривать инфинитив при времени преимущественно как часть составного глагольного сказуемого, например, в предложениях типа англ. I must go, I want to speak, I like to sing [148]. Если же смысловой центр сказуемого совершенно очевидно относится ко времени, например, в предложениях типа англ. Не awoke to find her house in flames, He came to tell her, инфинитив, по словам А.И. Смирницкого, следует рассматривать как особый отдельный член предложения, развивающий содержание предшествующего слова, называя этот член предложения «изъяснением». Герундий при личной форме рассматривается А.И.

Смирницким как дополнение, причастие - как предикативный член глагольно-именного сказуемого; особо отмечаются случаи полугерундия (или «слитного причастия»), например, в предложениях типа англ. I didn't notice the train stopping, который также рассматривается как отдельный член предложения.

О. Еспересен [52] и М.И. Стеблин-Каменский [150] предлагают рассматривать инфинитив при времени преимущественно как дополнение, например в предложениях типа норв. Jeg ma ga, Han begynte a tale, Han liker a lese, если только он не является обстоятельством, например, в предложениях типа норв. Han satte seg hen a lese, De levde av a fiske. Причастие при времени рассматривается М.И. Стеблиным-Каменским как дополнение или же как предикативный член именного или глагольно-именного сказуемого, например, в предложениях типа норв. Han var rasende, Forslaget foreligger na trykt.

Для определения объема составного глагольного сказуемого необходимо, вообще говоря, ответить лишь на один вопрос - является ли вербоид (или большее их число) при времени частью этого сказуемого. В случае отрицательного ответа вопросы о том, каким же членом предложения является тот или иной вербоид, выходят за рамки задачи отыскания смыслового центра глагольного сказуемого.

В.Г. Адмони предлагал различать, наряду с простым и составным (именным и глагольным) сказуемыми, «расширенное сказуемое», например, в предложениях типа нем. Er beabsichtigt zu arbeiten, называя инфинитив и причастие при временах «предикативный инфинитив» и «предикативное причастие» соответственно [2]. Следует отметить, что именная природа вербоидов и структурное сходство составного именного и составного глагольного сказуемых давали основания рассматривать вербоид при времени как предикативный член многим грамматистам. В таком рассмотрении, однако, становится сложным различение не только подвидов, но и типов сказуемого.

Предложенный JI. Блумфилдом метод непосредственных составляющих [24] также не решает задачу отыскания смыслового центра сказуемого. Н.

Хомский, подвергший это метод математической интерпретации в своей трансформационной грамматике [167], рассматривает любое сказуемое как сочетание простого времени с предикативным членом, определяя, тем самым, объем сказуемого вне отыскания его смыслового центра.

Л. Теньер, отводивший глаголу в предложении центральную роль, ограничивал объем сказуемого при помощи «актантов» - подлежащего и дополнения, исключая таким образом из рассмотрения члены предложения, которые могли бы служить смысловым центром сказуемого [156].

Предложенный Л. Вейсгербером метод отчеркивания [260] применяется лингвистами столь различно, что четкое определение объема сказуемого становится практически невозможным. В. Чейф при «семантическом моделировании» предложений классифицирует их по «характеру» сказуемого без разграничений на именные и глагольные. Понятие глагольного сказуемого в этом случае не задействовано вовсе [170].

Следует отметить, что при исследовании моделей предложения различение типов сказуемого по структурному признаку признается необходимым. Так, О.И. Москальская различает в «двусоставном предложении» именное и глагольное сказуемые [101], при этом, вслед за Г.Г. Почепцовым, разграничиваются модели предложений со сказуемым-глаголом в форме действительного залога и модели предложений со сказуемым-глаголом в форме страдательного залога [125].

Таким образом, единой методики определения объема составного глагольного сказуемого в настоящее время не существует вследствие отсутствия четких критериев, позволяющих отнести вербоиды знаменательных глаголов при временах знаменательных глаголов к части сказуемого или к другим членам предложения. Объем подлежащего, с первого взгляда не представляющий трудностей в определении, также может определяться различно, несмотря на достаточную легкость задачи отыскания смыслового центра подлежащего - обычно лингвистические споры возникают в отношении лексически десемантизированных частей речи, включаемых иногда в состав подлежащего.

Десемантизация - утрата лексической единицей своего лексического значения и перехода ее в грамматический формант - явление весьма распространенное в естественных языках и встречающееся в сфере главных членов предложения [59]. Проблема лексически десемантизированных частей речи перекликается с проблемой порядка слов, поскольку местоположение десемантизированных элементов является типологически существенным [3,40,53]. Порядок слов является важнейшим показателем языковой структуры и связан с морфологическим строем языка [130,235]. Порядок слов выполняет в языке семантические и структурно-грамматические функции. Так, в своей первичной семантической функции порядок слов отражает последовательность событий, а во вторичных семантических функциях порядок слов выражает, например, ограничение или иерархию понятия [126,133]. Структурно-грамматические функции служат для различения структурных и грамматических типов предложения. Семантические функции обладают известной универсальностью и свойственны разным языкам; структурно-грамматические функции заметно разнятся от языка к языку [152]. Следует отметить, что порядок слов имеет также ритмическую и стилистическую функции, но в данной работе нас больше интересуют структурно-грамматические функции.

Порядок слов предложения как предмет исследования начал привлекать внимание ученых еще в глубокой древности. Так, Дионисий Галикарнасский выступает с отдельным трактатом об упорядоченности слов, в котором проводит следующую аналогию: слова - это материалы, из которых строится здание, а само здание - это собственно предложение. Если материалы подобраны и распределены неправильно, хорошего здания не получится [159]. Не согласится с такой аналогией трудно. Можно только ее дополнить - для того, чтобы быть использованными в постройке здания, материалы должны быть обработаны. Камень нужно обтесать, дерево опилить, стекло вырезать.

Необходимы также и связующие материалы - раствор, гвозди и т.п. Камни, однако, не скрепляются друг с другом гвоздями, а деревянные конструкции не связываются раствором. Постройка здания сопряжена с рядом объективных и субъективных ограничений.

Грамматисты XVII и XVIII веков придерживались мнения, что существует лишь один, естественный порядок слов (существительное - глагол - прилагательное), соответствующий «общим законам мышления», а отступления от него объясняли узусом или приемом стиля (П. Николь, Д.К. Лансло, А. Арно) [12]. Действительно, свобода расстановки слов в предложении, даже в языках высокой степени синтетизма, не безгранична. Но субъективная сторона предложения всегда поверяется его объективной стороной, и вряд ли из порядка слов предложения можно увидеть порядок идей суждения. Так, уже Э. Кондильяк считал, что «естественный» порядок слов может быть разным в разных языках, а порядок SVO в родном ему французском языке объяснял отсутствием склонения [138]. В основном порядок слов изучался на уровне формальной структуры, но появляются лингвистические работы (К. Беккер, Р. Герлинг), в которых разделялись взгляды Э. Кондильяка [6,130]. В XIX веке А. Вейль, а вслед за ним Ш. Балли и В. Матезиус связывают порядок слов с актуальным членением предложения, и с тех пор предложение расчленяется как формально, так и актуально. Актуальное членение предложения задействуется во многих лингвистических областях, например, в теории перевода и т.п. Вместе с тем до сих пор неясно, как однозначно членить предложение на подлежащее и сказуемое, тему и рему [179]. Четких и абсолютных предписаний по этому поводу не существует.

Актуальным членением предложения мы в этой работе заниматься не будем. Наше членение сугубо формально. Мы хотим знать, каким словом или словами предложения представлено подлежащее, и каким словом или словами предложения представлено сказуемое (это же может относиться и к второстепенным членам). Поэтому нам важны все слова, составляющие предложение. Мы неохотно делим слова на знаменательные и служебные, полнозначные и вспомогательные [213]. Но слова, имеющие лексическое значение, пусть даже чрезвычайно слабо выраженное, мы будем с тщанием отделять от слов, лексического значения не имеющих абсолютно. На фоне интереса к лексическому значению мы задумываемся о значении грамматическом во вторую очередь - им обладают все без исключения слова предложения, и в этом смысле все они равны друг другу [193,195,220].

Слово, подчинившееся в предложении тому или иному порядку, обязательно приобретает грамматическое значение. Грамматичность значения, собственно, и заключается в подчиненности порядку. Тем самым, о грамматическом значении слова можно говорить лишь когда мы имеем дело с языковыми образами. Лексическое значение слова является частью рассказа о любом образе той или иной единицы - словарном, промежуточном, языковом. В случае одной и той же единицы, однако, эта часть не всегда является для каждого образа одной и той же. Изменчивость степени выраженности лексического значения чрезвычайно важна - именно через лексические значения составляющих языковых образов происходит первая «привязка» человека к картине суждения, а обращения к лексическим значениям словарных образов вторичны [245].

Как мы уже заметили, каждое слово имеет грамматическое значение. Этот термин, применяется, однако, как к морфологическому, так и к синтаксическому значению. Морфологические и синтаксические единицы, по весьма распространенным взглядам, могут быть как синтетическими, так и аналитическими [237]. Например, в морфологии говорят часто о сложном времени глагола, а в синтаксисе - о связочном глаголе. Мы придерживаемся других взглядов. Для нас морфология не может расширить пределы одного слова, т.е. одной составляющей языкового образа, а синтаксис не может сузить пределы словосочетания, т.е. всех составляющих языкового образа, если этот образ представляет собой словосочетание. Тем самым в морфологии нами постулируется абсолютный синтетизм, а в синтаксисе - абсолютный аналитизм.

Вызывает удивление тот факт, что в бытующем смешении синтетизма и аналитизма в морфологии и синтаксисе возможны и функционируют типологические классификации языков [11,66,184]. Разумеется, изначально в морфологии больше синтетизма, а в синтаксисе аналитизма, но отсутствие четких алгоритмов выявления морфологического значения слова или синтаксического значения слова или слов затрудняет типологические исследования [71]. Справедливости ради следует отметить, что типологическая классификация языков по морфологическим особенностям основывается, большей частью, все-таки на морфологии синтетического принципа [185]. Именно этот принцип дает возможность классифицировать языки на синтетические и аналитические, различая в них, в зависимости от степени синтетизма, языки флективные, агглютинирующие и изолирующие. Дж. Гринберг [45,217], подсчитывая количество морфов на сто слов текста, делит все языки по полученному показателю на аналитические, синтетические и полисинтетические. Понятно, что морфологическая единица в этом случае должна быть синтетична, т.е. быть словом, а не словосочетанием. На сегодняшний день в морфологической типологии основное внимание уделяется особенностям взаимоотношения синтезирующихся друг с другом корней и флективных и агглютинативных аффиксов. Синтаксическая типология оказывается в более затруднительном положении. Там приходится, строго говоря, оперировать аналитическими единицами, а структура этих единиц до сих пор определена сомнительно. В результате синтаксическая типология вынуждена зачастую оперировать аналитическими единицами, имеющими облик синтетических, т.е. простым подлежащим (S), простым сказуемым (V), простым объектом (О). Этими единицами может быть организовано шесть словопорядков - SVO, SOV и т.д. (в обозначениях Дж. Гринберга). Языки классифицируются по наиболее часто встречающемуся в них порядку слов, а также по взаимоотношениям морфологических свойств этих слов. Так, в номинативных языках субстантив S, вне зависимости от переходности или непереходности глагола V, почти всегда принимает именительный падеж; в эргативных языках субстантив S принимает тот или иной падеж в зависимости от переходности или непереходности глагола V; в активных языках взаимоотношения субстантива S и глагола V определяются, большей частью, взаимоотношениями их лексических свойств [162]. Нередко для более широкого изучения этих взаимоотношений привлекаются семантические понятия агенса и пациенса [166].

В типологических сопоставлениях языков морфологический и синтаксический уровень часто раздельны, хотя существуют исследования по выявлению взаимосвязи морфологических и синтаксических особенностей языка в пределах одного и того же типа [157].

По существу, наблюдается следующая закономерность - чем менее язык синтетичен, тем более жестко упорядочиваются слова в предложениях этого языка и наоборот. Однако, наблюдается весьма интересный факт - в словосочетаниях некоторого языка слова могут быть упорядочены с большей жесткостью, а сами словосочетания в предложениях этого языка - с меньшей. Тем самым разумно предположить, что в словосочетании возможно действие иных законов упорядочения слов, чем в предложении [30].

Интересно отметить, что все языки мира, согласно М. Драйеру и Дж. Хокинсу [205], могут быть разделены на два типа (количества языков в этих типах примерно равные) - левоветвящиеся и правоветвящиеся. В правоветвящихся языках за главным словом следуют, как правило, зависимые слова (пишет письмо, дом моего отца, что он пришел, был хорошим сыном), а в левоветвящихся главное слово следует за зависимыми словами (письмо пишет, моего отца дом, он пришел что, хорошим сыном был). Отметим также, что местоположение прилагательного, притяжательного местоимения и числительного по отношению к определяемому существительному при различении этих типов не подлежит никакой регламентации. Есть и другие грамматические факты, общие для обоих типов. В индоевропейской лингвистической традиции при формальном членении предложения говорят часто о прямом и обратном (инверсном) порядке слов. Под словами здесь, собственно, понимаются подлежащее и сказуемое (или вспомогательная часть сказуемого). Много исследований посвящено порядку слов в разных типах предложений. Наличие или отсутствие в предложении вопроса или отрицания определяют часто не формальным, а актуальным членением, что чрезвычайно важно в случае предложений, преобразованных в высказывания (озвученных предложений) [27,111]. Мы будем рассматривать язык письменный, считая его «экстрактом» языка устного [31]. Из всех наклонений, возможных в языке, мы будем рассматривать лишь изъявительное (иначе работа разрослась бы до гигантских размеров). Тем самым мы приступаем к изучению конструкций, традиционно соотносимых со сказуемым и подлежащим, в особенности конструкций, в состав которых входят лексически десемантизированные части речи и / или инфинитивы глаголов без инфинитивной частицы. Эти конструкции будут служить в диссертации предметом исследования. Наша работа будет посвящена главным членам предложения в германских и романских языках, взаимосвязи сказуемого и подлежащего (эту взаимосвязь принято называть предикативной) и особенностям упорядочения элементов главных членов в предложении. Нам представляется, что изучение такого рода явлений может быть облегчено построением модели главных членов предложения.

Дедуктивные методы исследования, наряду с естественно индуктивными, приобретают в современной лингвистике все большее значение. Однако, по сей день остается открытым вопрос, поставленный более тридцати лет назад И.И. Ревзиным: каким образом уложить в рамки строгой дедуктивной теории все многообразие довольно противоречивых фактов речевой действительности, как они описаны в многочисленных грамматиках конкретных языков [135]. Вместе с тем, моделирование языка (как и отдельных языковых явлений) может представлять собой определенную ценность, например, для структурной типологии, изучающей внутреннюю организацию языка как системы [136,175].

Сравнительно-типологическая грамматика родственных языков, по мнению В.М. Жирмунского, должна обеспечивать рассмотрение группы родственных языков не с точки зрения реконструкции их общей основы, но и в пору их более позднего раздельного существования, а также включение в ее состав сравнительной грамматики диалектов на разных ступенях их исторического развития вплоть до современности [55]. Таким образом, при условии хорошей исторической и типологической интерпретируемости лингвистических моделей, моделирование языковых фактов может быть весьма небезосновательно.

В.М. Жирмунский отмечал также, что преподавание языка в его грамматическом аспекте требует усвоения всех моделей грамматических или полуграмматических конструкций, существующих в языке [55]. При условии удовлетворительного сведения языковых явлений и фактов к формальным моделям, выверенным с логической и методологической точек зрения, моделирование языковых структур можно считать исключительно оправданным [155].

По мнению Т.В. Булыгиной, всякая модель в идеале должна быть формальной (т.е. в ней должны быть в явном виде и однозначно заданы исходные объекты, связывающие их отношения и правила обращения с ними) и обладать объяснительной силой (т.е. не только объяснять факты или данные экспериментов, необъяснимые с точки зрения уже существующей теории, но и предсказывать неизвестное раньше, хотя и принципиально возможное поведение оригинала, которое позднее должно подтверждаться данными наблюдения или новых экспериментов) [33].

Поскольку выбор темы данной работы обосновывается тем, что лингвистические объекты, имеющие в германских и романских языках отношение к главным членам предложения, задаются существующими грамматическими подходами неоднозначно, и объяснение многих языковых явлений и фактов становится затруднительным, попытка построения модели главных членов предложения в германских и романских языках представляется нам весьма актуальной.

По классификации Ю.Д. Апресяна [9,128], различаются три типа моделей, отличающихся друг от друга по характеру рассматриваемого в них объекта: модели речевой деятельности человека, имитирующие конкретные языковые процессы и явления; модели лингвистического исследования, имитирующие те исследовательские процедуры, которые ведут лингвиста к обнаружению того или иного языкового явления; метамодели, имитирующие теоретическую и экспериментальную оценку готовых моделей речевой деятельности или лингвистического исследования.

В зависимости от того, какая сторона языкового организма является предметом моделирования, модели речевой деятельности подразделяются на модели грамматической правильности, имитирующие умение отличать правильное от неправильного в языке, и функциональные, имитирующие умение соотносить содержание речи (план содержания) с ее формой (план выражения).

В зависимости от типа информации на «входе» и на «выходе» модели грамматической правильности подразделяются на распознающие и порождающие. Распознающая модель, например, в «категориальной грамматике» К. Айдукевича [191], получает на «входе» некоторый отрезок текста на естественном языке или его абстрактное представление на искусственном языке и дает на «выходе» ответ, является ли данный отрезок грамматически правильным или аномальным. Поровдающая модель, например, в «порождающей грамматике» Н. Хомского, является обратной по отношению к распознающей [167].

В зависимости от того, какой аспект речевой деятельности моделируется - слушание или говорение, - функциональные модели подразделяются соответственно на аналитические и синтетические. Полная аналитическая модель некоторого языка получает на «входе» некоторый отрезок текста (обычно не меньше высказывания) и дает на «выходе» его смысловую запись (семантическое представление) на специальном семантическом языке (т.е. его толкование). Полная синтетическая модель некоторого языка, являясь обратной по отношению к полной аналитической модели, на «входе» получает семантическую запись (изображение некоторого фрагмента смысла), а на «выходе» дает множество синонимичных текстов на этом языке, выражающих этот смысл.

И.И. Ревзин отмечал, что эти два вида моделей, аналитические и синтетические, соответствуют двум возможным видам лингвистического описания, а именно: один путь - от речевых фактов к системе языка, а второй -от системы языка к речевым фактам [135].

Модели речевой деятельности представляют собой важнейший тип собственно лингвистической модели. По отношению к ним модели лингвистического исследования и метамодели выполняют вспомогательную роль [9,68].

Проблема моделирования языка активно разрабатывалась в рамках структурной лингвистики в 50-70 годы в нашей стране и за рубежом. В эти годы вышли крупные работы по языковому моделированию таких ученых, как Ф. Уитфилд, Н. Хомский, С. Маркус, Чжао Юань Жень, Д.С. Уорт, Г. Джекобсон, И.И. Ревзин, П.Н Денисов, Н.Д. Андреев, В.В. Бородин, Т.В. Булыгина, Р.Г. Пиотровский, А.Ф. Лосев, а также общетеоретические работы А.И. Уемова, Н.М. Амосова, В.А. Штоффа, В.А. Веникова и др.

В качестве субстрата для языковых моделей служили словесные описания и графические схемы, которые более понятны и могут дополнять друг друга. В отдельных случаях использовался аппарат математической логики, но скорее для иллюстрации того, что словесное описание языковой модели может быть дублировано логико-математическим моделированием, которое вносит новые аспекты в этот процесс, но является вторичным по отношению к теоретическому описанию [128].

По мнению А.Ф. Лосева, математическая лингвистика находится на стадии перевода теоретических положений на язык математической логики, что само по себе немаловажно, но не прибавляет новых знаний к существующим [88]. В этой связи следует признать принципиально важными работы И.И.

Ревзина [134], И.А. Мельчука [97], С. Маркуса [92] и других ученых, прокладывающих путь от математики к языку. И.А. Мельчук отмечал, что от модели «смысл-текст», как она понимается нами, требуется только переработать в соответствующие тексты содержательно любое «смысловое задание» (при условии, разумеется, что оно представлено в том формальном виде, т.е. на том «смысловом» языке, который принят для данной модели), и наоборот - извлечь из заданного текста его «смысл» или «смыслы» [97]. Тем самым снимается ограничение, принятое в порождающей грамматике Н. Хомского, целью которой является задавать (перечислять) все грамматически правильные (осмысленные) фразы привлекаемых языков [167]. В рамках этой грамматики уже на этапе «стандартной теории» возникли оппозиционные течения, например, «порождающая семантика» (Дж. Мак-Коли, Дж. Лакофф, П. Постал) [229,234] и «падежная грамматика» (Ч. Филмор, У.Л. Чейф) [149]. В 70-е годы прошлого века вскрылись слабые стороны генеративной лингвистики, например, априорность в выделении исходных синтаксических единиц и правил базового компонента, неориентированность на моделирование речевой деятельности, ограниченная применимость к описанию разноструктурных языков [8,206,229]. С начала 80-х годов Н. Хомский и его ученики пытаются преодолеть эти недостатки, развивая идеи генеративной лингвистики в «расширенной стандартной теории» и «пересмотренной расширенной стандартной теории» [201,202].

В связи с развитием информатики и компьютерной техники проблема моделирования языка становится проблемой машинной формализации языка. Вместе с тем, остается открытым вопрос, какой должна быть формальная теория естественного языка - сугубо логической теорией или теорией с элементами внелогического характера [18,108]. С одной стороны, предпринимаются попытки разработать новую архитектуру ЭВМ, базирующуюся на «естественной» логике типа логики предикатов. С другой стороны, существует представление, что логика предикатов должна быть ревизионирована или дополнена формальной репрезентацией конкретных практических особенностей употребления языка.

Исходя из такого представления, математики и лингвисты предлагают различные формальные семантики естественного языка. Так, например «формальная грамматика Монтегю» служит для одновременного описания синтаксической и семантической структур предложения [243]. В этой грамматике используется сложный математико-логический аппарат -интенсиональная логика. В последние годы появилась «ситуационная семантика» (Т. Барвайс, Дж. Перри) [193] и «иллокутивная логика» (Дж.Р. Серль, Д. Вандервейкен) [253]. В.В. Петров и В.Н. Переверзев видят решение проблемы компьютерной обработки языка не в ревизии, а в модификации логики предикатов, предлагая «логико-семантическую модель интеллектуального субъекта» [116]. Эта модель позволяет распространить применение логики предикатов на область внутренних субъективных состояний конкретных пользователей языка.

Многими лингвистами подчеркивается важность лингвистического моделирования для типологии языков. Так, И.И. Ревзин отмечал, что любая модель отличается от некоторого реального языка, . точно описать язык можно лишь некоторой последовательностью моделей, может быть, даже бесконечной. Чрезвычайно важно, однако, что разные языки по-разному отличаются от некоторой данной модели. Тем самым модель становится объективным эталоном для сравнения между собой отдельных языков [135].

Остановимся, более подробно, на формальных моделях предложения, выработанных лингвистической наукой к настоящему времени. Наиболее распространенными являются динамические и статистические модели синтаксической структуры предложения. Эти модели можно подвергнуть следующей классификации:

1. Дескриптивная модель [215]. Эта модель ставит своей задачей описание структуры языка посредством нормирования (определения всех правил синтаксических структур) и исчисления (множества разрешающих правил, порядок выполнения которых не столь важен). В рамках этой модели различают метод непосредственно составляющих и грамматику зависимостей. Метод непосредственно составляющих заключается в том, что для описания синтаксической структуры предложения выделяются группы слов, функционирующие как отдельные синтаксические единицы - составляющие, и выстраивается их система, являющаяся множеством отрезков предложения. Это множество обладает тем свойством, что каждые два входящих в него отрезка либо не пересекаются, либо один из них содержится в другом. Одна из непосредственных составляющих представляет собой ядро конструкции, а остальные считаются маргинальными элементами. При графическом изображении система составляющих приобретает вид дерева, которое называется деревом непосредственно составляющих и используется, в основном, для описания языков с жестким порядком слов. Следует добавить, что непосредственно составляющие обычно помечаются символами грамматических категорий (именная группа, группа переходного глагола и т.п.). Грамматика зависимостей относится к европейской традиции и довольно близка методу непосредственно составляющих. Основной идеей этой грамматики является указание для каждого слова тех слов, которые ему непосредственно подчинены. Для большей наглядности выстраивается дерево синтаксических зависимостей, множество узлов которого служит множеством вхождений слов в предложение. Собственно деревом называется множество, между элементами которого - узлами - устанавливают бинарное отношение -отношение подчинения, которое графически изображают стрелками, идущими от подчиняющих узлов к подчиненным. Отношение подчинения состоит в том, что среди узлов имеется один - корень - не подчиненный никакому другому узлу; каждый из остальных узлов подчинен точно одному узлу; невозможно, отправившись из какого-либо узла вдоль стрелок, вернуться в тот же узел. Дерево зависимостей обычно используется в описаниях языков со свободным порядком слов (в частности, русского). Стрелки дерева зависимостей обычно помечаются символами синтаксических отношений (предикативное, определительное и т.п.).

2. Трансформационная грамматика [225] (грамматика деревьев) служит не для порождения предложений, а для преобразования деревьев, интерпретируемых как деревья подчинения или деревья составляющих, например грамматика -система правил преобразования деревьев, интерпретируемых как «чистые» деревья подчинения предложений (без линейного порядка слов). В рамках этой грамматики существуют три уровня описания - правила непосредственно составляющих, трансформационные правила и морфологические правила, а также следующие допущения:

• синтаксическая система может быть разбита на ряд подсистем, одна из которых исходная (ядерная), остальные - производные.

• ядерное предложение описывает элементарные ситуации, а класс ядерных предложений - все множество элементарных ситуаций.

• любой сложный синтаксический тип можно получить при применении упорядоченного набора обязательных и факультативных трансформаций к ядерному предложению.

Представление синтаксической структуры предложения состоит в указании ядерного типа, лежащего в основе предложения и трансформаций, которые к нему применялись, а также их последовательности. Этот метод явился основой порождающей грамматики Н. Хомского.

3. Порождающая грамматика Н. Хомского [206] представляет собой упорядоченную систему Г = (V,W,n,R), где V и W - непересекающиеся конечные множества - основное (терминальное) и вспомогательное (нетерминальное), П - элемент W, называемый начальным символом и R -конечное множество правил. Множество тех цепочек из основных символов, которые выводимы в Г из ее начального символа, называют языком, порождаемым грамматикой Г и обозначают ЦГ). Чаще всего основные символы интерпретируются как слова, вспомогательные - как символы грамматических категорий, начальный символ - как символ категории предложение». Формально в общем виде правила трансформационной грамматики имеют вид А => Z / X-Y, т.е. являются правилами подстановки, указывающими, что символ А преобразуется в цепочку символов Z, когда находится в окружении X слева и Y справа.

4. Реляционная модель [219], в основе которой лежат понятия синтаксических отношений и их преобразований. Эта модель, применяемая к разнотипным языкам, отводит подлежащему среди других именных членов предложения особый статус.

Моделями предложения занимается также доминационная грамматика, которая порождает множество цепочек, интерпретируемых обычно как предложения и вместе с их синтаксическими структурами в виде дерева зависимостей, и грамматики Монтегю, которые одновременно описывают как синтаксическую, так и семантическую структуры предложения с использованием сложного математико-логического аппарата (так называемой интенциональной логики).

Принимая во внимание все вышесказанное о лингвистических моделях, мы полагаем, что целью нашей работы, в отношении главных членов предложения в германских и романских языках, следует выбрать построение функциональной модели речевой деятельности. При этом нам представляется, что в попытке сопоставить реальным лингвистическим объектам некую формально-логическую модель, эта модель должна быть аналитической и предполагать наличие обратной пр отношению к ней синтетической модели.

Тем самым, одной из конкретных задач работы становится собственно построение логической формализованной модели главных членов предложения в германских и романских языках. Эта задача перекликается, в некотором отношении, с задачей отыскания смысловых центров сказуемого и подлежащего, поскольку любая модель, будучи ограниченной совершенно определенным объемом, позволит определить и объем главных членов предложения. Модель главных членов предложения может оказаться также весьма полезной для различения не только подвидов, но и типов сказуемого и подлежащего. Наконец, в общей модели взаимосвязь сказуемого и подлежащего станет различимой более отчетливо.

Поскольку построение модели главных членов предложения априори связано с изучением категориальных особенностей глагольного времени, отметим, что в современном зарубежном языкознании значительное распространение получила реинтерпретация традиционной теории времен, предложенная X. Рейхенбахом [247]. В этом подходе предлагается оперировать тремя понятиями: момент события (Е - от англ. event), момент речи (S - от англ. speech) и момент референции, соотнесения (R - от англ. reference). Последний может совпадать с моментом события (например, в простом прошедшем времени английского языка, в будущем времени) или с моментом речи (в английском Present Perfect) или с тем и другим моментом сразу (в настоящем времени), или не совпадать ни с тем, ни с другим (например, в плюсквамперфекте, в котором все три момента выстраиваются в последовательности E-R-S). Близкую систему с другой символикой предложил У.Э. Булл [199]. Модель X. Рейхенбаха находит свое основное применение в рамках генеративной лингвистики, например, в «функциональной порождающей грамматике» (П. Сгалл, Я. Паневова) [255] и в «расширенной стандартной теории» (Н. Хомский, Д. Хорнштейн) [227].

Для любой модели, в том числе лингвистической, чрезвычайно важна ее интерпретация. Так, Б. Рассел отмечал, что к вопросу об интерпретации незаслуженно относились с пренебрежением. Пока мы остаемся в области математических формул, все кажется определенным, но когда мы стараемся интерпретировать их, оказывается, что эта определенность в какой-то степени иллюзорна. Пока этот вопрос не выяснен, мы не можем сказать с какой-либо точностью, что, собственно, утверждает та или иная конкретная наука [132].

До тех пор, пока интерпретация той или иной лингвистической модели не исследована, сама модель остается чистой фикцией. В самом деле, доказательства, полученные дедуктивным путем, сколь бы безукоризненными они ни были с логической точки зрения, еще ничего не говорят о свойствах реального языка, описываемого моделью [82]. Только в том случае, если выполняются определенные соответствия между оригиналом и моделью [57], мы можем говорить о доказательности модели.

В условиях стремительного развития сопоставительного языкознания, вступающего во все более тесную взаимосвязь с типологическим и сравнительно-историческим языкознанием, интерпретация лингвистической модели, основанная на достижениях типологических и сравнительно-исторических исследований, представляется нам весьма интересной. Отсюда вытекает другая конкретная задача работы - лингвистическая интерпретация формально-логической модели главных членов предложения в историко-типологическом плане.

Историко-типологическая интерпретируемость лингвистической модели может иметь важное значение для разработки методик обучения языкам. Если в результате интерпретации модель становится доказательной, мы получаем полное право пользоваться этой моделью в процессе преподавания. Более того, если посредством модели удается свести знания учащихся к логичной системе, правомочность использования такой модели в процессе преподавания становится бесспорной [252]. Лингвистические модели помогают преодолеть разрыв между методикой обучения языкам и теоретическим языкознанием. Так, Л.В. Щерба, предвосхищая появление в лингвистике функциональных аналитических моделей речевой деятельности, отмечал, что выведение из данных в опыте фактов «речи» («parole») общего, т.е. «языка как системы» («langue»), является, как всякое обобщение единичных фактов, одной из основных целей, к которой стремится каждая наука: вопрос о причинных связях явлений может с успехом ставиться лишь в той мере, в которой продвинут процесс обобщения частного. Кроме того, задача эта является самой трудной в лингвистике; если бы это было иначе, мы давно бы имели прекрасные грамматики. У нас не только нет этого., но мы даже не знаем, как должны выглядеть в идеале эти грамматики [182]. Отдавая себе отчет в том, что предпринимаемое нами построение модели речевой деятельности охватывает эту деятельность лишь в части соотнесения действия и предметности, характеризуемых определенными свойствами, с временным и пространственным планом, мы считаем, тем не менее, что перед нами могла бы быть поставлена еще одна конкретная задача работы - разработка формальнологического подхода к преподаванию различных германских и романских языков в части грамматического раздела «главные члены предложения». Данное исследование, однако, предполагается выдержать в теоретическом русле, а применение результатов разработки теории мы намерены освещать в публикациях учебно-методического характера.

В качестве языкового материала мы выбираем материал немецкого, английского и французского языков, основываясь на наблюдениях за речевой деятельностью носителей этих языков. Также, насколько это является необходимым в рамках предпринятой лингвистической интерпретации, мы будем использовать материал других языков германской и романской групп и окружающих их диалектов. Выбор вышеуказанных языков обусловлен следующими соображениями. В некоторых странах со специфической историей складываются уникальные языковые ситуации. Так, в Канаде сосуществуют английский и французский, в Швейцарии - французский и немецкий. Языковые ситуации в этих странах характеризуются различными признаками, количественными, качественными и оценочными, и эти признаки широко используются для построения функциональной (социолингвистической) типологии. По количественному признаку в Швейцарии относительно равновесная языковая ситуация, а в Канаде - неравновесная. По качественному признаку в Канаде и Швейцарии языковая ситуация гомогенная. По оценочному признаку в Швейцарии диглоссная языковая ситуация, а в Канаде -недиглоссная. Нам представляется, что функциональная типология является равноценным партнером типологии структурной, изучающей организацию языка как системы, и для предпринимаемой в нашей работе историко-типологической интерпретации модели будет весьма интересным рассмотреть точки соприкосновения различных, но парных языковых структур в формальнологическом плане [127].

Для решения задач работы в отношении предмета исследования, изыскиваемого в избранном языковом материале, из всего многообразия методов лингвистического анализа мы отдаем предпочтение методу моделирования, сопоставительному методу и сравнительно-историческому методу, руководствуясь следующими соображениями.

Сущность метода моделирования в общенаучном плане заключается в том, что строится некоторая последовательность абстрактных схем, которые должны явиться более или менее близкой аппроксимацией данных конкретной действительности. Метод моделирования в лингвистике есть метод, при котором исследователь исходит из некоторых наиболее общих черт конкретных языков, формулирует некоторые гипотезы о строении языка как абстрактной семиотической системы, а затем устанавливает, в каком отношении находятся следствия из этих гипотез и факты реальных языков, описываемые конкретными лингвистическими дисциплинами. Построение моделей - не только одно из средств отображения языковых явлений и процессов, но и объективный практический критерий проверки истинности наших знаний о языке. Применяясь в органическом единстве с другими методами изучения языка, моделирование выступает как средство углубления познания скрытых механизмов языковой деятельности, его движения от относительно примитивных моделей к более содержательным моделям, полнее раскрывающим сущность языка [43,219].

Сопоставительный метод - исследование и описание языка через его системное сравнение с другим языком с целью прояснения его специфичности. Сопоставительный метод направлен, в первую очередь, на выявление различий между двумя сравниваемыми языками и поэтому называется также контрастивным, составляя основу контрастивной лингвистики [189]. Сопоставление как разновидность сравнительного изучения языков отличается от других видов лингвистического сравнения, хотя в целом сопоставительный метод смыкается с общими принципами типологии, будучи применимым к языкам независимо от их генетических отношений; в сущности, сопоставительный метод отличается от общетипологических и характерологических подходов не спецификой приемов, а задачами исследования [251]. Он особенно эффективен применительно к родственным языкам, так как их контрастные черты проступают наиболее ярко на фоне сходных черт. В этом отношении сопоставительный метод приближается к сравнительно-историческому методу [20,158], будучи в известном смысле его обратной стороной: если сравнительно-исторический метод базируется на установлении соответствий [187], то сопоставительный метод - на установлении несоответствий, причем нередко то, что диахронически является соответствием, синхронически предстает как несоответствие. Типологию и сравнительно-историческое языкознание считают двумя основными подходами к изучению языка, причем в типологии, в отличие от сравнительно-исторического языкознания, понятие соответствия не является обязательно двуплановым (в форме и значении) и может ограничиваться только формой или только значением сопоставляемых единиц [66,205].

Сравнительно-исторический метод - совокупность приемов и процедур историко-генетического исследования языковых семей и групп, а также отдельных языков, используемая в сравнительно-историческом языкознании для установления исторических закономерностей развития языков. Сравнительно-исторический метод - важнейший инструмент познания истории языков. С помощью сравнительно-исторического метода прослеживается диахроническая эволюция генетически близких языков на основе доказательства общности их происхождения. Основной целью сравнительно-исторического метода является воссоздание модели праязыковых состояний отдельных семей и групп родственных языков мира, их последующего развития и членения на самостоятельные языки, а также построение сравнительно-исторических описаний (грамматик и словарей). Приемы и процедуры сравнительно-исторического метода базируются на системном анализе, поскольку сравнению подлежат не частные явления, а языковые системы [96,226].

Современные тенденции в лингвистике характеризуются отказом от исключительности того или иного метода, стремлением сочетать и комбинировать различные общенаучные и лингвистические методы. Поэтому рассмотренные выше методы применяются нами в совокупности, особенно на этапах лингвистической (историко-типологической) интерпретации формальнологической модели главных членов предложения в германских и романских языках. Возможно, продуктивное сочетание именно этих трех методов лингвистического исследования приведет в будущем к созданию теорией языка «универсальной грамматики» [210], объединяющей в формально-логических моделях все достижения историко-типологического языкознания и поверяющей все наши знания о языке. В нашей работе рассматривается ряд синтаксических и морфосинтаксических структур естественного языка, образованных от глагольных и субстантивных единиц и причисляемых нами к главным и некоторым второстепенным членам предложения. Пересматриваются и перерабатываются традиционные грамматические категории определенности / неопределенности, вида и залога. В образующихся членах предложения выявлены элементы, подчиняющиеся предустановленному порядку слов. Научная новизна работы заключается в том, что:

1. В ней впервые делается попытка дать полное и систематизированное исследование конструкций, имеющих отношение к главным членам предложения в германских и романских языках;

2. Отправной точкой настоящего анализа, в отличие от других исследований структуры главных членов предложения, является все разнообразие языкового материала, охватываемое конструкциями, в состав которых входят лексически десемантизированные части речи;

3. Интерпретационный уровень анализа, являющийся основным для исследовательской части работы, позволил не только выявить особую роль лексически десемантизированных частей речи в деле организации языковой ткани, но и по-новому объяснить такие особенности исследуемых конструкций, которые наблюдались, но не получили удовлетворительного объяснения в рамках традиционной грамматики; 4. Конечной точкой настоящего анализа явилось создание качественного иного подхода к изучению взаимоотношений сказуемого и подлежащего, который, в сравнении с традиционными подходами, обладает большей объяснительной силой.

Теоретическая и практическая ценность полученных результатов состоит в том, что они дают надежный инструмент не только для описания, но и для объяснения всего разнообразия конструкций сказуемого и подлежащего (в том числе допускающих в свой состав лексически десемантизированные части речи) в германских и романских языках, восполняя тем самым существенный -учитывая конституирующую роль сказуемого и подлежащего в производстве предложения - пробел в современной теории языка. Таким образом, основные выводы и положения работы могут быть использованы в курсах теории языка, грамматики германских и романских языков в ВУЗах, в спецкурсах по структурной типологии и категории глагольного времени, а также на практических занятиях по немецкому, английскому и французскому языкам при обучении более глубокому пониманию иностранной речи и текста, говорению на иностранном языке и переводу с иностранного языка и на иностранный язык. В этом последнем аспекте результаты исследования используются кафедрой иностранных языков гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета при обучении студентов, изучающих шведский язык как третий иностранный (параллельно с английским и немецким). Практическая ценность результатов исследования и проводимого в нем формально-логического подхода подтверждается также и тем, что в настоящее время с их использованием кафедрой иностранных языков гуманитарного факультета С.-Петербургского ГЭТУ ведется разработка лекционных курсов «Теоретическая грамматика» и «Методы формализации естественных языков».

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации:

1. Давно предложенная и в течение длительного времени развиваемая классификация типов и подвидов сказуемого и подлежащего в германских и романских языках не всегда подтверждается языковым материалом и имеет слабые стороны как с теоретической, так и с практической точек зрения. Предлагаемые в различных работах критерии отнесения синтаксических конструкций к сказуемому или подлежащему не убедительны. Все это позволяет предположить, что случаи сказуемого и подлежащего в германских и романских языках подчинены качественно иной модели и представляют собой одну и ту же конструкцию - семифинитив, зафиксировавшийся в уточнителе;

2. Явление лексической десемантизации, весьма характерное для временных / пространственных уточнителей, связано с их способностью сопрягать семифинитивы глагольных / субстантивных единиц с физическими временем / пространством;

3. Сказуемое и подлежащее образуются с учетом типа производимого предложения;

4. В сказуемом и подлежащем проявляются временной и пространственный элементы соответственно. Эти элементы упорядочиваются в производимом предложении с учетом его типа;

5. В вопросительных предложениях германских и романских языков порядок временного / пространственного элементов сказуемого / подлежащего всегда обратный.

6. Существует принципиальная возможность совместного рассмотрения категорий определенности-неопределенности субстантива и вида глагола в рамках одной и той же модели.

Заключение диссертации по теме «Теория языка», Шумков, Андрей Арнольдович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В нашей работе мы претендовали на установление некоторых закономерностей, регулирующих строй естественного языка. Так, мы постулируем, что сказуемое представляет собой семифинитив главной глагольной единицы, зафиксированный в немодифицированном или модифицированном несуррогатном или суррогатном временном уточнителе, а подлежащее - семифинитив главной субстантивной единицы, зафиксированный в немодифицированном или модифицированном несуррогатном или суррогатном пространственном уточнителе. В подлежащем и сказуемом проявляются пространственный и временной элементы соответственно, упорядочение которых, следует отметить, подчинено воле природы, но не воле человека [144].

В ходе нашей работы даны развернутые определения понятий семифинитива и уточнителя, пространственного и временного элементов, приведен необходимый и достаточный перечень отличительных особенностей различных типов предложений.

В нашей работе мы исследовали языковые образы глагольных и субстантивных единиц, образы, которые обязательно присутствуют в любом предложении, составляя, зачастую, его большую часть. Элементы этих образов являются элементами членов предложения, и если принять постулат о цельности образа, то определенный набор элементов можно будет соотнести с тем или иным членом предложения, иногда вопреки традиционным взглядам. Более того, языковые образы глагольных и субстантивных единиц, как было показано, вступают друг с другом в специфические взаимоотношения, приводящие к определенной упорядоченности элементов образов. Наблюдаемая непреложность этой упорядоченности дала нам право оспаривать сложившиеся на сегодняшний день взгляды в отношении сказуемого и подлежащего, предиката и субъекта.

Наблюдаемая упорядоченность языковых образов глагольных и субстантивных единиц является чрезвычайно важной для описания и объяснения, пусть даже частично, одного из самых загадочных явлений естественного языка - порядка слов предложения. Разумеется, порядок слов предложений того или иного языка в наши дни достаточно детально описан в рамках традиционных взглядов, но крайне недостаточно объяснен, даже в отношении главных членов предложения.

В основе наших рассуждений лежит идея двухчастности членов предложения, построенных на глагольных и субстантивных единицах, высказанная нами в 1993 году в Санкт-Петербургском государственном электротехническом университете «ЛЭТИ» в ходе разработки подходов к формализации естественных языков. В свете этой идеи мы видим возможность сопряжения грамматического и физического аспектов категорий времени и пространства. Традиционно грамматические время и пространство чуть ли не противопоставляются физическим, «различия» их прокламируются даже терминологически, например, английские tense и time. Наш подход позволяет пересмотреть традиционные взгляды на временную и пространственную составляющие естественного языка, основываясь на ряде предположений.

Так, мы предполагаем, что время / пространство различимо на время / пространство природы (внешнее время / внешнее пространство) и время / пространство человека (внутреннее время / внутреннее пространство). Внешнее время / внешнее пространство физично, а внутреннее время / внутреннее пространство - физиологично. Внутреннее время / внутреннее пространство дискретно, что косвенно подтверждается освоенными традиционной грамматикой категориями вида и определенности - неопределенности. Дискретность внутреннего времени / внутреннего пространства передается внешнему времени / внешнему пространству. Тем самым, семифинитивы, обладающие внутренним временем / внутренним пространством, бывают сильные, слабые и сверхслабые; уточнители, обладающие внешним временем / внешним пространством, бывают слабые, сильные и сверхсильные. В системе человек - природа» при производстве языковых образов человеку отведена главенствующая роль.

Предполагается также, что подчинение внешнего времени / внешнего пространства внутреннему времени / внутреннему пространству не абсолютно, ибо семифинитив фиксируется в уточнителе или модифицирует уточнитель, а не наоборот. Фиксация внутреннего времени / внутреннего пространства во внешнем времени / внешнем пространстве или модификация внешнего времени / внешнего пространства внутренним временем / внутренним пространством приводит к тому, что при производстве предложений главенствующая роль в системе «человек - природа» отведена природе.

На основе данных предположений мы провозглашаем следующую функциональную модель языковой деятельности. Человек вырабатывает из внутреннего времени / внутреннего пространства семифинитив и фиксирует его в уточнителе (или модифицирует им уточнитель), отчего концентрация внешнего времени / внешнего пространства становится той или иной величины. В результате в образующихся конструкциях проявляются временной и пространственный элементы. Поскольку эти элементы сопряжены с внешним временем / внешним пространством, упорядочением их занимается сама природа.

Мы смеем надеяться, что временной и пространственный элементы маркируются при языкопроизводстве некоторыми сигналами, генерируемыми человеком при уточнении семифинитива. Мы надеемся также, что некоторые сигналы генерируются человеком и при выработке семифинитива. Если эти сигналы удастся регистрировать, мы получим информацию, неведомую доселе аудио-визуально. Предполагаемая дискретность величин сигналов, маркирующих семифинитивы, позволит с точностью установить, например, вид глагола и определенность-неопределенность субстантивной единицы (или, в нашей терминологии, силу, слабость или сверхслабость семифинитива). Предполагаемая различимость сигналов, маркирующих пространственный и временной элементы, позволит с точностью определить, например, тип и подтип предложения. Тем самым можно будет обогатить информационное обеспечение переводческих автоматов [119].

Мы убеждены, что если информационное обеспечение переводческих автоматов останется по-прежнему лишь аудио-визуальным, задача адекватного автоматического перевода решена не будет. К аудио-визуальному информационному обеспечению необходимо добавить информационное обеспечение, базирующееся на сигналах от (нейронных?) токов мозга человека. В момент языкопроизводства эти сигналы должны быть непременно измеряемы, обрабатываемы и используемы для вспомоществования в автоматической переводческой деятельности.

Говоря об особенностях упорядоченности главных членов предложения, не отметить обнаруживаемую алгоритмичность процесса языковой деятельности невозможно. При кажущейся усложненности толкования грамматических явлений, алгоритм процесса языковой деятельности довольно прост. Овладение этим алгоритмом сводит задачу перевода с языка на язык к заведомо решаемой задаче. Более того, переводящий (человек или автомат), при должной аккуратности, получает гарантии наверняка безошибочного решения задачи адекватного перевода.

Мы полагаем, что человек и природа производят язык совместно. Физическая и грамматическая картины времени / пространства также, как нам представляется, непременно совмещены. Эту совмещенность мы и стремимся показать, рисуя свою картину естественного языка.

В свете идеи двухчастности синтаксис естественного языка, в том числе английского, может быть представлен двумя разделами: - изучение особенностей проявления в языковых образах глагольных / субстантивных единиц временного, пространственного и других элементов (например, ориентационного, о котором в работе не говорилось - его особенности еще долго предстоит изучать);

- изучение особенностей расстановки пространственного, временного и ориентационных элементов, а также остальных элементов языковых образов в предложениях различных типов и подтипов.

Простые и сложные предложения в рамках этих разделов совместно рассматривать не следует, поскольку морфосинтаксическая ткань сложного предложения не полностью сходна с морфосинтаксической тканью простого предложения. В сложном предложении, наряду с категориями внутреннего-внешнего времени / внутреннего-внешнего пространства, прочности (заряда), разворота семифинитивов к временным и пространственным планам и объема (концентрации), следует привлекать также категорию веса.

Рассмотрение языковых образов глагольных / субстантивных единиц в избранной нами манере было бы невозможным без введения в наш тезаурус понятия промежуточного образа, т.е. семифинитива и всеобъемлющего рассказа об этом понятии. Понятие семифинитива, будучи примененным как к глагольным, так и к субстантивным единицам, потребовало к себе более тщательного отношения, отчего нам пришлось сделать ряд допущений.

Так, мы допускаем, что семифинитив глагольной или субстантивной единицы может быть представлен в образе некой виртуальной структуры, а мысля стереометрически - в образе полушария, различающего в себе стенку и внутреннюю полость. Соотнесенность между реальными - слышимыми и видимыми - составляющими семифинитива, т.е. его словами, и виртуальными составляющими семифинитива, т.е. его стенкой и внутренней полостью такова, что все слова семифинитива субстантивной единицы, равно как и непреобразованное слово семифинитива глагольной единицы, распределены в стенке, а все остальные слова семифинитива глагольной единицы распределены во внутренней полости (под тем или иным непреобразованным словом мы понимаем словарную форму той или иной части речи). Очевидная неодинаковость семифинитива субстантивной единицы и семифинитива глагольной единицы в распределении слов имеет свое объяснение, основывающееся на нижеследующих допущениях.

Мы допускаем, что семифинитив обладает прочностью, и что средоточением прочности является стенка. Подобно тому, как инфинитивы распределены по видовым группам, семифинитивы распределены по кластерам. Суммарная прочность семифинитивов, объединенных неким кластером, оказывает на этот кластер, равно как и на объединенные им семифинитивы, определенное влияние. Если суммарная прочность велика, влияние положительно и мы мыслим такой кластер и такие семифинитивы положительно заряженными. Если суммарная прочность мала, влияние отрицательно и мы мыслим такой кластер и такие семифинитивы отрицательно заряженными. Если суммарная прочность не велика и не мала, влияние нейтрально и мы мыслим такой кластер и такие семифинитивы нейтрально заряженными. Интересно отметить, что перенося понятие видовой группы на семифинитивы глагольных единиц, положительный кластер можно сопоставить видовой группе I, а отрицательный - видовой группе II. Отсюда следует, что различные семифинитивы глагольных единиц объединены кластерами, заряженными не нейтрально, а различные семифинитивы субстантивных единиц объединены в кластер, заряженный нейтрально.

Допущение о прочности заставило нас задуматься о неизменности заряда. В самом деле, покуда прочность неизменна, заряд также остается неизменным. Возможно, существует и обратная зависимость. Мы полагаем такую зависимость существующей и находим, тем самым, объяснение неодинаковости семифинитивов субстантивных единиц и семифинитивов глагольных единиц, выявляющейся при распределении их слов в стенках и внутренних полостях. Так, мы считаем, что распределение причастий семифинитива глагольной единицы во внутренней полости обусловлено необходимостью изоляции их возможных зарядов от должного оставаться неизменным заряда семифинитива, ибо причастия причастны глаголу, что, учитывая объединенность его преобразований в кластерах не нейтральных, может быть весьма опасным в зарядовом отношении. Иными словами, если причастия семифинитива глагольной единицы не будут изолированы, их возможные заряды смогут паразитировать на заряде семифинитива и изменять этот заряд. Во избежание изменяемости заряда семифинитива (напомним еще раз, что эта изменяемость может быть зависима лишь от изменяемости прочности), причастия семифинитива глагольной единицы распределяются во внутренней полости, чем обеспечивается изолированность их возможных паразитных зарядов. На этом фоне расширения глаголов также распределяются во внутренней полости.

Допущение о прочности оказалось полезным и при рассмотрении, в свете представляемой формально-логической модели, традиционной лингвистической категории залога. Выяснилось, что вступать в залоговые отношения могут только те семифинитивы, которые обладают прочностью. Мысля вообще, мы пришли к выводу, что любой образ любой лексической единицы, не обладающий прочностью, является внезалоговым. Так, ряд простых и сложных времен некоторых глаголов, вспомоществующих в составлении сказуемого признается нами, несмотря на внешнее сходство форм этих времен с формами времен действительного залога, пребывающим вне отношения к какому-либо залогу. Так, в английском сказуемом does explain вспомогательную часть does вряд ли можно отнести к действительному залогу, который задан здесь опять же «полуличной» частью explain. Так мы приходим к понятию уточнителя, некоторого языкового образа глагольной или субстантивной единицы, не обладающего прочностью и пребывающего, стало быть, вне какого-либо залога.

Следует отметить, что любой залоговый семифинитив, по какой-либо причине утративший прочность, становится внезалоговым. В этом случае интересно наблюдать поведение причастий, сосредоточенных (изолированных) во внутренней полости семифинитива глагольной единицы. Прочность залогового семифинитива может быть утрачена, например, при модификации уточнителя залоговым семифинитивом; в этом случае прочность тратится на искривление слоев уточнителя. Так появляются необычные сказуемые, например голландское zal hebben kunnen maken (вместо zal hebben gekund maken). Здесь явственно видно, что причастие gekund заменено на какое-то другое преобразование, имеющее в реальном представлении образ kunnen. Мы полагаем, что это преобразование должно быть субстантивированным инфинитивом, поскольку всякое преобразование субстантивной единицы заряжено нейтрально и не может паразитировать на (изменяющемся только от прочности) заряде семифинитива. Замена причастия на субстантивированный инфинитив обусловлена тем, что в утратившем прочность, а, стало быть, и стенку семифинитиве глагольной единицы причастия перестают быть изолированными и их возможный заряд может начать паразитировать на заряде этого семифинитива. Нейтральный же заряд субстантивированного инфинитива никак не может быть паразитным.

Допущение о прочности, а равно и о стенке, полезно и при мысленном воображении залогового семифинитива - представляя его прочную стенку, мы получаем представление и о возможных направлениях по отношению к ней - от стенки или к стенке. Далее это можно увязать с традиционными рассуждениями о направленности действия, выражаемого глагольной единицей, по отношению к предметности, выражаемой субстантивной единицей. С тем же успехом можно рассуждать и о направленности предметности по отношению к действию. Отметим также, что по отношению к несуществующей, вследствие отсутствия прочности, стенке внезалогового семифинитива никаких возможных направлений представить не удается.

Уточнители, не обладая прочностью, заряжены отрицательно. Тогда взаимоотношения уточнителей с семифинитивами должны сопровождаться взаимодействиями зарядов этих преобразований. Из физики известно, что отрицательный и положительный заряды притягиваются, отрицательный и отрицательный отталкиваются, а отрицательный и нейтральный никак не реагируют друг на друга. Мы допускаем, что такие взаимоотношения могут существовать и между зарядами уточнителей и семифинитивов. Тогда при встрече уточнителя и семифинитива можно ожидать смещения стенки и внутренней полости относительно друг друга. Такими «поляризованными» семифинитивами бывают, разумеется, лишь семифинитивы глагольных единиц, отчего тот или иной грамматический вид задается только сказуемому. Взаимоотношения зарядов уточнителя и семифинитива рассмотрены нами в этой работе весьма подробно.

Следующим полезным допущением в отношении понятия семифинитива является допущение об отсутствии лексического значения в сглаженных слоях пространства и времени. Залоговый семифинитив имеет лексическое значение оттого, что он представляет собой полушарие, необратимо искривляющее, благодаря своей прочности, пространственные и временные слои. Искривление тех же слоев утрачивающим при этом прочность внезалоговым семифинитивом может быть как необратимым, так и обратимым - после модификации уточнителя внезалоговым семифинитивом слои могут сгладиться и новообразованный уточнитель не будет иметь лексического значения. В этом допущении все уточнители, не имеющие лексического значения, можно мысленно представлять в образе неискривленных слоев пространства и времени; все уточнители, имеющие лексическое значение, могут быть мысленно представлены в образе слоев искривленных, причем эта искривленность по своим очертаниям напоминает очертания внезалогового семифинитива в образе полушария. Можно сказать даже, что лексическое значение того или иного преобразования определяется типом стереометрической фигуры этого преобразования. Напомним, однако, что все эти стереометрические фигуры виртуальны и вряд ли могут существовать в действительности, вне обсуждаемых допущений.

В заключение следует отметить, что все представленные допущения, так или иначе связанные с прочностью, признаются нами наиболее важными. Возможно, в лингвистику вообще будет небесполезным ввести новую категорию - категорию прочности и доопределить при ее посредстве категории вида и залога. В лексическом разделе категория прочности могла бы дать новые возможности для понимания феномена лексического значения. По крайней мере мы намерены рассматривать семифинитив глагольной или субстантивной единицы как преобразование, обладающее прочностью, т.е. как некую виртуальную структуру, являющуюся «внутренней пружинкой» языкового образа.

Следует отметить, что наши установления универсальны и могут быть применены к любому естественному языку. От языка к языку будут разниться лишь перечни семифинитивов и уточнителей, а также перечни особенностей их взаимоотношений. Тем самым для каждого естественного языка можно получить четкую синтаксическую картину главных членов предложения, характерную именно для данного языка, а равно и второстепенных членов предложения в их связи друг с другом и с главными членами предложения.

Если есть нечто, так или иначе характеризующее язык, то это нечто может быть применено и для охарактеризования типа этого языка. В самом деле, имея перечни семифинитивов и уточнителей, а также перечни особенностей взаимоотношений семифинитивов с уточнителями в том или ином языке, мы будем в состоянии классифицировать этот язык по тому или иному типу.

Мы, как уже отмечалось ранее, предполагаем, что взаимоотношения семифинитивов с уточнителями регулируются нередко в большей степени природой, нежели чем человеком. Чем обуславливаются особенности этих взаимоотношений? Ответ на этот вопрос можно, вероятно, искать не только в сфере гуманитарных наук, но и в сфере наук естественных. Смеем надеяться, что наша формально-логическая модель окажется полезной. Сам факт вопрошания вокруг понятий этой модели влечет за собой свежий взгляд на языковой организм, пусть даже не на все вопросы найдутся ответы. Новые «почему», возникающие в результате новой, кардинально иной формализации языковой ткани, могут быть новыми для ученого любой сферы. Шествуя от языка к языку, мы не перестаем удивляться смене синтаксических картин, и объясняем эту смену влиянием человека и природы, природы и человека.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Шумков, Андрей Арнольдович, 2006 год

1. Адамец П. Порядок слов в современном русском языке. Praha: Academia, 1966.-98с.

2. Адмони В.Г. Введение в синтаксис современного немецкого языка. М.: Изд.-во лит. на иностр. яз., 1955. - 392с.

3. Адмони В.Г. Полевая структура частей речи // Вопр. теории частей речи на материале языков различных типов (тез. докл.) Л., 1965. - С.36-37.

4. Адмони В.Г. Развитие структуры предложения в период формирования немецкого национального языка. Л.: Наука, 1966. - 214с.

5. Адмони В.Г. Типология предложения и логико-грамматические типы предложений // ВЯ. 1973. - №2. - С.46-57.

6. Алисова Т.Б., Репина Т.А., Таривердиева М.А. Введение в романскую филологию. М.: Высш. школа, 1987. - 344с.

7. Алпатов В.М. История лингвистических учений. М.: Языки русской культуры, 1997-368с.

8. Андреев Н.Д. Квазилингвистика Хомского // ВЯ. 1976. - №5. - С.58-74.

9. Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М.: Просвещение, 1966. - 302с.

10. Аракин В.Д. Сравнительная типология английского и русского языков. М.: Просвещение, 1989. - 255с.

11. Арапов М.В. Квантитативная лингвистика. М.: Наука, 1988. - 185с.

12. Арно А., Лансло К. Грамматика общая и рациональная Пор-Рояля. М.: Прогресс, 1990-273с.

13. Арутюнова Н.Д. Сокровенная связка (К проблеме предикативного отношения) // ИАН, СЛЯ. Т. 39. - №4. - С.347-358.

14. Арутюнова Н.Д. Члены предложения // Лингвистический энциклопедический словарь. -М., 1990. С.584-585.

15. Бархударов Л.С. О поверхностной и глубинной структуре предложения // ВЯ. 1973. -ЖЗ.-С.З-7.

16. Бархударов J1.C. Проблема предложения в трактовке разных грамматических направлений // ВЯ. 1976. - №3. - С.50-62.

17. П.Бархударов J1.C. Структура простого предложения современного английского языка. М.: Высш. школа, 1966. -200с.

18. Бархударов J1.C. Структурная лингвистика // Наука и жизнь. 1966. - №8. -С.86-98.

19. Белый В.А. К вопросу о словосочетании // Филол. науки. 1960. - №4. -С.108-117.

20. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Просвещение, 1974. -447с.

21. Берловская В.Д. К вопросу о служебном there в английском языке // Ученые записки Харьковского педагогического института иностранных языков им. Н.К. Крупской, т. IV. -Харьков, 1959. - С.131-139.

22. Белнап Н., Стал Т. Логика вопросов и ответов / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1981.-288с.

23. Бернштейн С.И. Основные вопросы синтаксиса в освещении А.А.Шахматова // Изв. Отд. рус. яз. и словесности Академии наук. Пг., 1922.-Т. 25. - С.43-52.

24. Блумфилд Л. Язык / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1968. - 607 е.: ил.

25. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию, т.1. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. 384с.

26. Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1977. - 204с.

27. Бондаренко А.В. Отрицание как логико-грамматическая категория. М.: Наука, 1983.-212с.

28. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. Л.: Наука. Ленигр. отд-ние, 1978.- 175с.

29. Будагов Р.А. Введение в науку о языке. М.: Просвещение, 1958.-491 с.

30. Будагов Р.А. Человек и его язык. М.: Изд-во МГУ, 1974. - 263с.

31. Бузаров В.В. Основы синтаксиса английской разговорной речи. М.: Крон-пресс, 1998.-336с.

32. Булыгина Т.В. Проблемы теории морфологических моделей. М.: Наука, 1977.-287с.

33. Булыгина Т.В., Крылов С.А. Модель // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. - С.304-305.

34. Вайнрайх У. Языковые контакты / Пер. с англ. Киев: Вища Школа, 1979. -263с.

35. Вандриес Ж. Язык: Лингвистическое введение в историю / Пер. с фр. М.: УРСС, 2001.-407 с.

36. Виноградов В.А. Структурная лингвистика // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. - С.496-497.

37. Виноградов В.В. Некоторые задачи изучения синтаксиса простого предложения (на материале русского языка) // ВЯ. 1954. - №1. - С.11-25.

38. Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.; Л.: Учпедгиз, 1947.-784с.

39. Винтман Ж.А. Что такое «главные» члены предложения? // Инженерная лингвистика и оптимизация преподавания иностранных языков. Л., 1980. -С.44-53.

40. Вукович И.К. К проблеме классификации частей речи // ВЯ. 1972. - №5. -С.49-62.

41. Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. Л.: Просвещение, 1977.-300с.

42. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. М.: Добросвет, 2004. - 862с.

43. Гладкий А.В. Синтаксические структуры естественного языка в автоматизированных системах общения. М.: Наука, 1985. - 143с.: ил.

44. Грецкий М.Н. Французский структурализм. М.: Изд-во МГУ, 1971. - 48с.

45. Гринберг Дж. Некоторые грамматические универсалии, преимущественно касающиеся порядка значимых элементов / Пер. с англ. // Новое в лингвистике. Вып. 5. М., 1970. - С.114-162.

46. Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию / Пер. с нем. М.: Прогресс, 1984.-388 с.

47. Гухман М.М. К типологии глагола древнегерманских языков // Проблемы сравнительной филологии: Сб. ст. М.; JL, 1964. - С.116-125.

48. Гухман М.М. Происхождение строя готского глагола. М.; JL: Изд-во АН СССР, Ленингр. отд-ние, 1940. 154с.

49. Гухман М.М. Развитие залоговых противопоставлений в германских языках (Опыт историко-типологического исследования родственных языков). М.: Наука, 1964.-294с.

50. Джамшедов П. Проблемы глагольной типологии. (Время и вид). Душанбе: Дониш, 1984.- 158с.

51. Донец В.М. Семантико-синтаксические различия между маркированным и немаркированным инфинитивом в английском языке // Грамматические и лексикологические исследования. Кишинев, 1977. - С. 106-124.

52. Есперсен О. Философия грамматики / Пер. с англ. М.: Изд-во иностр. лит., 1958.-404с.

53. Звегинцев В.А. Мысли о лингвистике. М.: Изд-во МГУ, 1996. - 335с.

54. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. М.: Изд-во МГУ, 1976.-307с.

55. Жирмунский В.М. Общее и германское языкознание. Избр. труды. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1976. - 695с.

56. Жлупченко Ю.А., Двухжилов А.В. Фризский язык. Киев: Наук, думка, 1984.-200с.

57. Зиновьев А.А., Ревзин И.И. Логическая модель как средство научного познания // Вопросы философии. 1960. - №1. - С.83-85.

58. Иванова И.П. Вид и время в современном английском языке. Л.: Изд-во ЛГУ, 1961.-200с.

59. Иванчикова Е.А. О структурной факультативности и структурной обязательности в синтаксисе // ВЯ. 1965. - №5. - С.84-95.

60. Ившин В.Д. Выделение подлежащего и сказуемого в английском языке // Ученые записки Новгородского гос. пединститута. Новгород, 1962. - Т. VI. - Вып. 2. - 92с.

61. Ившин В.Д. Коммуникативное членение предложений с начальным it (типа it is necessary to go there) // Вопросы романо-германского языкознания. Материалы межвузовской конференции. Челябинск, 1971. - Вып. II, ч. II. -С. 184-192.

62. Ильиш Б.А. Развитие способов выражения смыслового предиката в английском языке // Вопросы германского языкознания. М.; Л., 1961. -С.194-215.

63. Иофик JI.JI. О синтаксических единицах в английской грамматической традиции // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. JL, 1975. - С85-92.

64. Кибрик А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (Универсальное, типовое и специфическое в языке). М.: Изд-во МГУ, 1992.-336с.

65. Каннер JI.M. О выражении модальности претерито-презентными глаголами в древневерхненемецкий период // Учен, записки Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена. Л., 1959. - Т.190, ч. I. - С.30-42.

66. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л.: Наука, 1972. -216с.

67. Карцевский С. Асимметричный дуализм лингвистического знака // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965. - С.85-90.

68. Киров Е.Ф. Теоретические проблемы моделирования языка. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1989. - 255с.: ил.

69. Кобозева И.М. Обзор проблематики конференции «Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы» // ВЯ. 1996. - №2 - С.6-18.

70. Коваленко В.Е. Именные средства выражения предикации. Львов: Изд-во Львовского ун-та, 1969. - 207с.

71. Козинский И.Ш. К вопросу об исключениях из лингвистических универсалий // Лингвистическая типология. М., 1985. - С.133-143.

72. Колшанский Г.В. Логика и структура языка. М.: Высшая школа, 1965. -240с.

73. Котов Р.Г., Новиков А.И., Скокан Ю.П. Прикладная лингвистика и информационная технология. М.: Наука, 1987. - 165с.

74. Кошевая И.Г. Типологические структуры языка. Сфера видо-временных значений. Киев: Изд-во Киев, ун-та, 1972. - 234с.

75. Костецкая Е.И. Основные средства выделения членов предложения во французском языке // ИЯШ. 1951. - №4. - С. 18-28.

76. Крупенина Н.П. Предложения, возглавляемые лексически десемантизированным there в современном английском языке: Автореф. дисс.канд. филол. наук. М.: Изд-во МГУ, 1958. - 28с.

77. Крушельницкая К.Г. К вопросу о смысловом членении предложения // ВЯ. -1956. №5. - С.55-67.

78. Кузнецов С.Н. Теоретическая грамматика датского языка: Синтаксис. М.: Наука, 1984.-224с.

79. Кулагина О.С. О машинном переводе с французского языка на русский // Пробл. кибернетики. №3. М., 1960. - С.34-39.

80. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1978-543с.

81. Леман К. Документация языков, находящихся под угрозой вымирания (Первоочередная задача лингвистики) // ВЯ. 1996. - №2. - С.180-191.

82. Лиз Р.Б. О возможности проверки лингвистических положений // ВЯ. -1962. №4. - С.47-56.

83. Лийв С. Морфологическая природа и синтаксический статус вводящего it в современном английском языке // Methodica VIII. Тарту, 1979. - С.110-117.

84. Лийв С. Синтаксические связи глаголов seem, appear, look в конструкциях с формальным подлежащим it // Methodica VIII. Тарту, 1980. - С.78-83.

85. Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. М.: Изд-во МГУ, 1972.-199с.: ил.

86. Ломтев Т.П. Структура предложения в современном русском языке. М.: Изд-во МГУ, 1979.- 198с.

87. Лосев А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. М.: Изд-во МГУ, 1968.-296с.

88. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф.: Тр. по языкознанию. М.: Изд-во МГУ, 1982.-479с.

89. Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во МГУ, 1979. - 320с.

90. Майтинская К.Е. К происхождению местоименных слов в языках разных систем // ВЯ. 1966. - №1. - С. 15-26.

91. Макаев Э.А. Морфологический строй общегерманского языка // Проблемы морфологического строя германских языков: Сб. ст. М., 1963. - С.54-73.

92. Маркус С. Теоретико-множественные модели языков. М.: Наука, 1970. -330с.

93. Матезиус В. О так называемом актуальном членении предложения // Пражский лингвистический кружок. М., 1967. - С.239-245.

94. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков: Учеб. пособие для филол. фак. гос. ун-тов / Пер. с фр. М.;Л.: Гос. социал.-экон. изд-во, 1938.-510с.

95. Мейе А. Основные особенности германской группы языков / Пер. с фр. -М.: Из-во иностр. лит., 1952. 168с.

96. Мейе А. Сравнительный метод в историческом языкознании / Пер. с фр. -М.: Из-во иностр. лит., 1954. -99с.

97. Мельчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл<->Текст». Семантика, синтаксис. М.: Языки русской культуры, 1999. -346с.

98. Мещанинов И.И. Номинативное и эргативное предложения: Типологическое сопоставление структур. М.: Наука, 1984. -295с.

99. Мещанинов И.И. Структура предложения. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. - 104с.

100. Миронов С.А. Нидерландский (голландский) язык. Грамматич. очерк, лит. тексты с коммент. и словарем. М.: Изд-во МГУ, 1965. - 182с.

101. Москальская О.И. Проблемы системного описания синтаксиса: Учеб. пособие для пед. ин-тов и фак. иностр. яз. М.: Высш. шк., 1981. - 175с.

102. Нелюбин JI.JI. Лингвистика современного английского языка. М.: МОПИ, 1990.-110с.

103. Нечипоренко В.Ф. Теоретические основы биолингвистики. Калуга: Облиздат, 1999. - 86с.

104. Никитина Т.П. К вопросу о генезисе безличных конструкций во французском языке // Вопросы филологии 1973. - Вып. III. - С.151-156.

105. Никонов Б.А. Грамматика португальского языка. М.: Высш. школа, 1981.-263с.

106. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М.: Эдиториал УРСС, 2002. - 287с.

107. Падучева Е.В. О семантике синтаксиса. М.: Наука, 1974. - 292с.

108. Пазухин Р.В. «Кибернетические» модели в лингвистике // ВЯ. 1976. -№5. - С.26-37.

109. Панфилов В.З. Грамматика и логика (Грамматическое и логическое членение простого предложения). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. - 79с.

110. Панфилов В.З. Категория модальности и ее роль в конструировании структуры предложения и суждения // ВЯ. 1977. - №4. - С.76-79.

111. Панфилов В.З. Отрицание и его роль в конструировании структуры простого предложения и суждения // ВЯ. 1982. - №2. - С.36-49.

112. Пауль Г. Принципы истории языка / Пер, с нем. М.: Изд-во иностр. лит., 1969.-499 с.

113. Перельмутер И.А. Индоевропейский медий и рефлексив: Опыт функционального анализа//ВЯ. 1984. -№1.-С.9-12.

114. Перельмутер И.С. Труды Ф.Ф. Фортунатова по типологии: Автореф. дисс. канд. филол. наук. М.: Изд-во МГУ, 1989. -23с.

115. Петерсон М.Н. Введение в языкознание. - М.: Изд-во АН СССР, 1952. -274с.

116. Петров В.В., Переверзев В.Н. Обработка языка и логика предикатов. -Новосибирск: Из-во Новосиб. ун-та, 1993. 156с.: ил.

117. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. М.: Эдиториал УРСС, 2001. -450с.

118. Пиотровский Р.Г. Инженерная лингвистика и теория языка. JI.: Наука, 1979. -112с.

119. Пиотровский Р.Г. Как строится и работает лингвистический автомат // ВЯ. 1993. - №3. -С.125-135.

120. Пиотровский Р.Г. Текст, машина, человек. -JI.: Наука, 1975. -327с.

121. Плоткин В.Я. Грамматические системы в английском языке. Кишинев: Штиинца, 1975.-127с.

122. Поливанов Е.Д. Избранные работы. Труды по восточному и общему языкознанию. М.: Наука, 1991. - 622с.

123. Потапов В.В. К современному состоянию проблемы вымирающих языков в некоторых регионах мира // ВЯ. 1997. - №5. - С.3-15.

124. Потебня А.А. Мысль и язык,- М.: Лабиринт, 1999.- 268 с.

125. Почепцов Г.Г. Конструктивный анализ структуры предложения. Киев: Вища школа, 1971. - 191 с.

126. Почепцов Г.Г. Об обязательном и факультативном окружении // ВЯ. -1968. -№1. С. 145-149.

127. Принципы описания языков мира. М.: Наука, 1976. 244с.

128. Проблемы грамматического моделирования: Сб. ст. М.: Наука, 1973. -262с.

129. Прокош Э. Сравнительная грамматика германских языков / Пер. с англ. -М.: Изд-во иностр. лит., 1954 380с.

130. Пумпянский А.Л. Информационная роль порядка слов в научной и технической литературе. М.: Наука, 1974. - 246с.

131. Пумпянский АЛ. О логико-грамматическом членении предложения // ВЯ. 1972. - №2. - С.66-76.

132. Рассел Б. Человеческое познание, его сфера и границы / Пер. с англ. М.: Изд-во иностр. лит., 1957. - 555с.

133. Распопов И.П. О так называемых детерминирующих членах предложения // ВЯ. 1972. - №6. - С.55-61.

134. Ревзин И.И. Метод моделирования и типология славянских языков. М.: Наука, 1967.-300с.

135. Ревзин И.И. Модели языка. М.: Из-во АН СССР, 1962. - 191с.

136. Ревзин И.И. Современная структурная лингвистика. Проблемы и методы. -М.: Наука, 1977.-263с.

137. Репина Т.А. Артикль и типологическая характеристика языка: На романском материале // Теория языка. Методы его исследования и преподавания. Д., 1981. - С.221-224.

138. Реферовская Е.А. Философия языка и грамматические теории во Франции (из истории лингвистики). СПб.: Петербург - XXI век, 1996. - 176с.

139. Реформатский А.А. Введение в языковедение. М.: Просвещение, 1967. -544с.

140. Сабанеева М.К. К проблеме эволюции категории модальности (на материале латинского языка) // Вестн. Ленингр. ун-та. 1978. - №8. - С.123-132.

141. Савченко А.Н. Части речи и категории мышления // Язык и мышление. -М., 1967. С.224-232.

142. Сазонова Н.М. Предикативные структуры в современном английском языке. Киев: Радянська школа, 1969. - 144с.

143. Секерина И.А. Американские теории синтаксического анализа в процессе понимания // ВЯ. 1996. - №3. - С.100-138.

144. Серебренников Б.А. Об относительной самостоятельности развития системы языка. М.: Наука, 1968. - 128с.

145. Слюсарева Н.А. Проблемы функционального синтаксиса современного английского языка. М.: Наука. - 206с.

146. Смирницкая О.А. Происхождение аналитических форм перфекта в древних германских языках: Автореф. дисс. канд. филол. наук. М.: Изд-во МГУ, 1965.-18с.

147. Смирницкий А.И. История английского языка (средний и новый период): Курс лекций. М.: Изд-во МГУ, 1965. - 138с.

148. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М.: Изд-во лит. на иностр. яз., 1957. -286с.

149. Современные зарубежные грамматические теории: Сб. науч.-аналит. обзоров. М.: ИНИОН, 1985. - 250с.

150. Стеблин-Каменский М.И. Грамматика норвежского языка. М.; JL: Из-во АН СССР, 1957.-243с.

151. Стеблин-Каменский М.И. История скандинавских языков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. - 340с.: ил.

152. Стеблин-Каменский М.И. Спорное в языкознании. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1974.- 142с.

153. Степанов Ю.С. Современные связи лингвистики и логики. Категории, функции пропозициональной связки, синтаксического отрицания // ВЯ. -1973. -№4.-С.50-61.

154. Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М.: Языки русской культуры, 1998. - 779с.

155. Сухотин Б.В. Оптимизационные модели исследования языка. М.: Наука, 1976.-170с.

156. Теньер Л. Основы структурного синтаксиса / Пер. с фр. М.: Прогресс, 1988.-653с.: ил.

157. Теоретические основы классификации языков мира. М.: Наука, 1980. -208с.

158. Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. -М.: Наука, 1988.-240с.

159. Тронский И.М. Вопросы языкового развития в античном обществе. М.: Эдиториал УРСС, 2004. - 208с.

160. Тронский И.М. Историческая грамматика латинского языка. М.: Изд-во лит. на ин. яз., 1960. - 320с.

161. Успенский Б.А. Структурная типология языков. М.: Наука, 1965. - 287с.

162. Успенский Б.А., Живов В.М. Центр и периферия в языке в свете языковых универсалий // ВЯ. 1973. - №5 - С.24-35.

163. Фоменко Ю.В. Является ли словосочетание единицей языка? // Филол. науки. 1975. - №6. -С.60-66.

164. Хашимов Г.М. Типология сложных предложений разносистемных языков. Ташкент: Фан, 1991. - 103с.

165. Хинтикка Я. Вопрос о вопросах // Философия в современном мире. Философия и логика. М., 1974. - С.303-362.

166. Хоккет Ч. Проблема языковых универсалий / Пер. с англ. // Новое в лингвистике. Вып. 5. М., 1970. - С.45-76.

167. Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса / Пер. с англ. М.: Изд-во МГУ, 1972.-259с.

168. Хомский Н. Язык и мышление / Пер. с англ. М.: Изд-во МГУ, 1972. - 122с.

169. Части речи. Теория и типология. М.: Наука, 1990. - 268с.

170. ЧейфУ. Значение и структура языка.-М.: Прогресс, 1975.-431с.

171. Чекалина Е.М. Грамматика шведского языка. М.: Изд-во МГУ, 1984. -107с.

172. Черданцева Т.З. Краткий грамматический справочник по итальянскому языку. М.: ЧеРо, 2002. - 240с.

173. Чжао Юань Жень. Модели в лингвистике // Математическая логика и ее применение. М., 1965. - С.281-292.

174. Шарогдзенидзе Т.С. Лингвистическая теория И.А. Бодуэна де Куртенэ и ее место в языкознании XIX XX веков. - М.: Наука, 1980. - 133с.

175. Шаумян С.К. Структурная лингвистика. М.: Наука, 1965. - 395с.

176. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. JL: Учпедгиз. Ленингр. отд-ние, 1941.-620с.

177. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М.: Изд-во АН СССР, 1960. - 377с.

178. Шведова Н.Ю. Предложение // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. - С.395-396.

179. Шевякова В.Е. Современный английский язык: Порядок слов, актуальное членение, интонация. М.: Наука, 1980. - 380с.

180. Шмелев О.Н. Избранные труды по русскому языку. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 887с.

181. Шмелев О.Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. -М.: Наука, 1977. 168с.

182. Щерба Л.В. Преподавание иностранных языков в средней школе. Общие вопросы методики. М.: Высш. школа, 1974. - 112с.

183. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1974.-428с.

184. Юдакин А.П. Проблемы динамики грамматических категорий и системной типологии: Автореф. дисс. докт. филол. наук. М.: Наука, 1986.-30с.

185. Языковые универсалии и лингвистическая типология. М.: Наука, 1969. 343с.

186. Якобсон Р. Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 3. М., 1963. -С.95-105.

187. Якубинский Л.П. Язык и его функционирование. Избранные работы. -М.: Наука, 1986.-205с.

188. Ярцева В.Н. Историческая морфология английского языка. М.; Л.: Изд-во АН СССР. Ленингр. отд-ние, 1960. - 194с.

189. Ярцева В. Н. Контрастивная грамматика.-М.: Наука, 1981.- 111с.

190. Ярцева В.Н. Слова-заместители в современном английском языке // Ученые записки ЛГУ №97. Серия филол. наук, вып. 14. 1949. - С. 190-205.

191. Ajdukiewicz К. AbriB der Logik. Berlin: Aufbau - Verl., 1958. - 204s.

192. Alerton D.J. The Sentence as a Linguistic Unit // Lingua. №1. - 1969. - P.27-46.

193. Barwise Т., Perry J. Situations and Attitudes. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1983.-205p.

194. Bech G. Die Entstehung des schwachen Prateritums. Kobenhavn: E. Munksgaard, 1963.-41s.

195. Bolinger D. Judgements of Grammaticality // Lingua. №21. - 1968. - P.34-40.

196. Boost K. Der Deutsche Satz. Die Satzverflechtung // Deutschunterricht. -1949.- №3.- S.7-15.

197. Boost K. Neue Untersuchungen zum Wesen und zur Struktur des deutschen Satzes. Berlin: Akademie Verlag, 1955. - 88s.

198. Brinkmann H. Die deutsche Sprache. Gestalt und Leistung. Diisseldorf: Scwann, 1962.-41s.

199. Bull W.E. Time, tense and the verb. A study in theoretical and applied linguistics, with particular attention to Spanish. Berkeley, Los Angeles: Univ. of Calif, press, 1960. - 120p.

200. Buscha J. Zur Darstellung des Konjunktivs in einer deutschen Grammatik fur Auslander // DAF. 1980. - H. 1-2. - S.25-33.

201. Chomsky N. Language and problems of knowledge: The managua lectures. -Cambridge (mass.); London: MIT press, 1988. 205p.

202. Chomsky N. The minimalist program. Cambridge, Ms.: MIT press, 1995. -420p.

203. Collitz H. Das schwache Prateritum als Mischbildung // The Publications of the Modern Language Association. 1928. - Vol. 43. - P. 65-84.

204. Collitz H. Das schwache Prateritum und seine Vorgeschichte. Gottingen: K.Silber, 1912.-204s.

205. Comrie B. Language universals and linguistic typology: Syntax and morphology. Oxford: Blackwell, 1989. - 264p.

206. Cook V.J. Chomsky's universal grammar: An introduction. Oxford; New York: Blackwell, 1988. -201p.

207. Danes F. A Three-Level Approach to Syntax // Travaux Linguistiques de Prague. Prague, 1962.-P.225-240.

208. Firbas J. A Study in the Functional Perspective of the English and the Slavonic Interrogative Sentence // Brno Studies in English. 1976. - №12. - P.9-56.

209. Flamig W. Zum Konjunktiv in der deutchen Sprache der Gegenwart. Inhalte und Gebrauchsweisen. Berlin: Akademie-Verl., 1959. - 188s.

210. Foley W., Van Valin R.D. Functional Syntax and universal grammar. -Cambridge: Cambridge Univ. press, 1984. 305p.

211. Fourquet I. Germanique sculum, munum et la classification des preterits forts // Festgabe fur L.L. Hammerich. Kopenhagen, 1962. - S.61-68.

212. Friesen O. von. Om det svaga preteritum i germanska sprak. Uppsala; Leipzig: Weigel Nachverlag, 1925. - 58s.

213. Gardiner A. The theory of proper names. A controversal essay. London: Oxford Univ. press, 1954. - 172p.

214. Gazdar G. Phrase Structure Grammar // The Nature of Syntactic Representation. London, 1982 - P. 131 -186.

215. Goodluck H. Language Acquisition. A linguistic Introduction. Oxford.: Blackwell, 1991.-200p.

216. Grewendorf A., Hamm F., Sternefeld W. Sprachliches Wissen. Eine Einfiihrung in moderne Theorien der grammatischen Beschreibung. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1987.-467s.

217. Greenberg J.H. A quantitative Approach to the Morphological Typology of Language // Method and Perspective in Antropology. Univ. of Minnesota Press, 1954.-P. 192-220.

218. Groot de A.W. The Construction Subject-Predicate in English. Primary and Secondary Semantic Functions // Symbolae Linguisticae in Honorem Georgii Kurylowicz. Wroclaw, 1965. - P.93-102.

219. Gross M. Mathematical models in linguistics. Englewood Cliffs: Prentice Hall, cop., 1972.-159 p.

220. Halliday M.A.K. Categories of the Theory of Grammar // Word. 1961. -№17.-P.241-292.

221. Hammerich L.L. Det germanske svage Praeterium // ANF. 1922. - Bd.39. -S.21-50.

222. Hardy W.G. Language, thought and experience. A tapestry of the dimensions of meaning. Baltimore: Univ. park press, 1978. - 318p.

223. Hatcher A.G. Theme and Underlying Question. Two Studies of Spanish Word Order // Word. 1956. - vol. 12. - P. 18-27.

224. Hirt H. Handbuch des Urgermanischen. T.I-III. Heidelberg: C. Winters Universitatsbuch, 1931-1934.

225. Hocket Ch. Two models of grammatical description // Word. 1954. - №10. -P.210-233.

226. Hoenigswald H. Language change and linguistic reconstruction. Chicago: Univ. of Chicago press, 1960. - 168 p.

227. Hornstein M. Explanations in linguistics: the logical problem of language acquisition. London; New York: Longman, 1981.-288 p.

228. Ilyish B. The Structure of Modern Englissh. M.: Просвещение, 1965. -378c.

229. Immler M. Generative Syntax generative Semantik: Darstellung und Kritik. -Miinchen: Fink, cop., 1974. -228s.

230. Jakobson R., Halle M. Fundamentals of language. The Hague; Paris: Mouton, 1971.-96 p.

231. Jespersen 0. A Modern English Grammar on Historical Principles. Parts III.- Copenhagen: E. Munksgaard, 1927. 415p.

232. Jespersen O. A Modern English Grammar on Historical Principles. Parts IV.- Copenhagen: E. Munksgaard, 1927. 485p.

233. Kayne R. On certain differences between French and English // Linguistic Inquiry, vol.12. №3 - 1980. - P.349-371.

234. Katz J.J., Postal P. An integrated theory of linguistic descriptions. -Cambridge, Ms.: MIT press, 1964. 181p.

235. Kirkwood H.W. Aspects of Word Order and its Communicative Function in English and German // Journal of Linguistics. 1969. - №5. - P.85-107.

236. Kurylowicz J. Problemes de linguistique indo-europeenne. Wrozlaw: Ossolineum, 1977.-247p.

237. Labov W. What is a linguistic fact? Lisse: Peter de Ridder Press, 1975. -61p.

238. Lehman W.P. The Indo-European dh-Determinative as Germanic Preterite Formant // Language. 1943. - Vol.19, №1. - P. 19-26.

239. Long R.B. Expletive there and there Transformations // Journal of English Linguistics. Washington, March 1968. - vol.2. - P. 12-22.

240. Mathesius V. Obsahovy rozbar soucasne anglictiny na zaklade obecne lingvistk^m. Praha: Artia, 1961.- 163s.

241. Marstrander C.I.S. Zum altesten germanischen Verbum // NTS. 1929. - Bd. II. - S.99-106.

242. Moignet G. Pour une systematique historique. Histoire du systeme du pronom personnel fran?ais // Revista de filologia espanola. 1968. - T.86. - №3. -P.1315-1326.

243. Montaque R. Formal philosophy. New Haven; London: Yale Univ. press, 1974.-345p.

244. Must G. The Origin of the Germanic Dental Preterite // Language. 1951. -P.120-143.

245. Pei M. A. All about language. New York: Lippincott, 1954. - 186 p.

246. Ramat P. Die Analyse eines morphosemantischen Feldes: die germanischen Modalverben // IF. 1971. - Bd.76. - S. 104-121.

247. Reichenbach H. Elements of symbolic logic. New York: The Macmillan со., 1951.-444 p.

248. Ries J. Beitrage zur Grundlegung der Syntax: Was ist Syntax. Ein kritische Versuch. Heft 1. Prag: Taussig & Taussig, 1927. -205s.

249. Rosenkranz В. Die hetithische hi Konjugation und das idg. Perfekt // KZ. -1958. - Bd. 75, Hf. 3/4. - S.215-221.

250. Sandman M. Subject and Predicate. Edinburgh: Univ. press, 1954. - 254p.

251. Saussure F. de. Cours de linguistique generate. Paris: Payot, 1960. - 331p.

252. Schmidt F. Logik der Syntax.- Berlin: Deutsch Verlag der Wissenschaften, 1957.- 114s.

253. Searl J.R., Vanderveken D. Foundations of illocutionary logic. Cambridge: Cambridge univ. press, 1983. - 205p.

254. Sehrt E.H. The origin of the Germanic Weak Preterite // Language. 1944. -Vol. 20, №4. - P.238-240.

255. Sgall P. The meaning of the sentence and its semantic and pragmatic aspects. -Dordrecht: Reidel, cop., 1986. 353p.

256. Simon J. Philosophic und linguistische Theorie. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 1971.- 129s.

257. Skornia H. L'Anaphore Est-Elle un Operateur Syntaxique? // Liguistica Silesiana. 1990. -№11.- P.21-27.

258. Standop E. Syntax und Semantic der modalen Hilfsverbens im Altenglischen: magan, motan, sculan, willan. Bochum; Langendreer: H. Poppinghaus, 1957. -178s.

259. Streitberg W. Perfektive und imperfektive Aktionsart im Germanischen // PBB. 1891. - Bd.15, Hf.l. - S.70-177.

260. Weisgerber L. Die gansheitliche Behandlung eines Satzbauplanes. Er klopfte seinem Freunde auf die Schultter. Diisseldorf: Padagogischer Verl. Schwann, 1962.-34s.