Эстетика и поэтика прозы Д. И. Хармса тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Гладких, Николай Владимирович

• Гладких, Николай Владимирович
• кандидат филологических наук
• 2000

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Гладких, Николай Владимирович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Чинарский» и обэриутский контекст творчества Хармса.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Поэтика отклонения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Проблема жанра.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Формы и функции смеха в прозе Хармса.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Эстетика и поэтика прозы Д. И. Хармса»

Историография вопроса. Научное изучение творчества Хармса началось в 1967 году, с доклада А. А. Александрова и М. Б. Мейлаха на XXII научной студенческой конференции в Тартуском университете (Александров, Мейлах 19676). Авторы привлекли внимание общественности к литературной организации Объединение реального искусства (ОБЭРИУ), созданной в Ленинграде в 1927 году. Ее членами были поэты Д. И. Хармс, А. А. Введенский, Н. А. Заболоцкий, И. В. Бахтерев, прозаик К. К. Вагинов, а в близкое окружение обэриутов входили поэт H. М. Олейников и философы Я. С. Друскин и JI. С. Липавский.

Творческое наследие обэриутов могло бы остаться в небытии, как, вероятно, многое в русской культуре 1930-х годов, исчезнувшее без следа во время «Большого террора». Но благодаря подвигу Якова Семеновича Друскина, архив Д. Хармса и А. Введенского уцелел. В 1980-м году, после смерти Друскина, он был передан в рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. M. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде и стал доступен исследователям.

Ж.-Ф. Жаккар (Jaccard 1991, р. 493-496) в диссертации "Daniil Harms et la fin de l'avant-garde russe" выделил два периода освоения наследия Хармса: конец 1960-х -начало 1980-х годов, когда исследователям были доступны разрозненные тексты, а ближайший контекст творчества обэриутов был почти не описан, и период с середины 1980-х годов, когда изучение этого творчества стало приобретать систематический и академический характер.

В первый период о Хармсе писали советские исследователи А. А. Александров, М. Б. Мейлах, В. И. Глоцер и другие. Одну из публикаций в «Литературной газете» предваряла заметка В. Б. Шкловского (1967). Активно изучалось произведения писателя для детей (Н. Халатов, М. Петровский, И. Рахтанов и другие), а также публиковались мемуарные свидетельства (С. Маршак, К. Чуковский. В. Каверин, Г. Гор, Б. Семенов, М. Юдина, Л. Пантелеев и другие). Большее внимание к детским произведениям и к мемуаристике было связано с цензурными соображениями. «Взрослые» произведения обэриутов распространялись в рукописях и публиковались за рубежом. Так, М. Б. Мейлахом были подготовлены и выпущены Полное собрание сочинений А. А. Введенского в 2-х томах (Анн Арбор: Ардис, 1980-1984) и первые два тома Собрания произведений Хармса (Бремен: K-Press, тт. 1-2, 1978; т. 3, 1980; т. 4, 1988). В 1983 году М. Б. Мейлах был арестован по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде с целью подрыва советской власти», заключавшейся в «хранении и распространении» книг, изданных за рубежом и признанных «антисоветскими» (В. В. Набоков, О. Э. Мандельштам и др.). Изучение Хармса и Введенского рассматривалось в деле как отягчающее обстоятельство (Мейлах 1991, с. 77).

Не удивительно, что интерес к обэриутам на Западе имел в это время дополнительный политизированный оттенок, так или иначе присутствующий практически во всех работах. В это время о Хармсе писали Джордж Гибиан (Gibian 1971), Вольфганг Казак (Kasak), Робин Милнер-Голланд (Milner-Gulland), а также поляки Анджей Дравич (Drawicz), Алисия Воложко (Wolodzko), югослав Александр Флакер (1969).

Уже в это время западными исследователями было достигнуто определенное понимание художественного феномена ОБЭРИУ.

А. Флакер подчеркивает двойственность художественного мира Хармса, присутствие в нем как мрачного гротеска, разрушающего инерционные причинные связи, так и противоположного, спиритуально-поэтического начала: «Бессмысленный, негуманный, косный, косноязычный мир Хармса озарен гротеском присутствия в нем других измерений, идеи, преобразующей его, несмотря на его мнимую прочность, наивным и детским видением вещей, так часто свойственным европейской "поэзии-игре". Хармс своим творчеством как бы подтверждает мысль Честертона о том, что "нонсенс" - это только оборотная сторона спиритуализма, утверждающая независимость писателя от интеллектуальных стандартов и пошлых дефиниций» (1969, с. 82).

В предисловии к сборнику своих переводов и^ Хармса и Введенского Дж. Гибиан писал:

Что делает Даниила Хармса и Александра Введенского заслуживающими чтения - и заслуживающими перевода - сегодня? В чем главные достижения обэриутов?

Как уже очевидно, обэриуты были последней вспышкой русского модернизма, прежде чем он был задушен сталинистским социалистическим реализмом. Но они также принадлежат к истории европейской литературы абсурда. Они представляют высшую точку художественного отклонения от старого, общепринятого, традиционного. Они подвергли сомнению не только литературные условности, но также все, что бы ни обеспечивало стабильность и согласованность в жизни и восприятии»1. Далее Гибиан приводит пример из рассказа Хармса «Сонет», где герой забыл, что идет раньше - 7 или 8?

Хотя оценка американским ученым творчества Хармса и Введенского как «последней вспышки русского модернизма» однажды была оспорена (Медведев 1991, с. 129), нам она представляется достаточно убедительной. Гибиан, сопоставивший с «литературой абсурда» не все наследие Хармса, а только прозу и драму «Елизавета Бам», сделал целый ряд верных и точных наблюдений над стилем и содержанием этих произведений.

Второй период - намного более комплексный» ("La seconde periode est bien plus complexe". Jaccard 1991, p. 494). Издаются большие объемы текстов не только Хармса, но и А. А. Введенского, К. К. Вагинова, активно изучается раннее творчество Н. А. Заболоцкого, выходят работы о футуризме и других явлениях русского авангарда. С начала 1980-х годов появились такие серьезные работы о "What makes Daniil Kharms and Alexander Vvedensky worth reading - and worth translating - today? What are the main achievements of the Oberiuty?

As we have already seen, the Oberiuty were the last flare-up of Russian modernism before it was suffocated by Stalinist socialist realism. But they also belong to the history of European literature of the absurd. They represented a high peak of artistic rejection of the old, the conventional, the traditional. They not only questioned literary conventions, but also assumptions about whatever gives stability and coherence to life and perception'' (Gibian 1971, p. 26-27).

Хармсе, как исследования Ильи Левина, Бертрама Мюллера, Алисы Стоун Нахимовски, Энн Шакмэн, швейцарского ученого Жана-Филиппа Жаккара, а в Советском Союзе - статьи А. Г. Герасимовой, А. А. Александрова, В. Н. Сажина, А. Т. Никитаева и других.

Бертрам Мюллер (Mwller 1978) посвятил анализу нескольких рассказов, повести «Старуха» и драмы «Елизавета Бам» главу «Техника абсурда в сочинениях Даниила Хармса» в своей монографии «Абсурдная литература в России: Зарождение и развитие» ("Absurde Literatur in Russland: Entstehung und Entwicklung"). В ней с определенной ясностью описаны провокационные стратегии Хармса по отношению к читателю. Утверждение рассказчика, будто он забыл порядок расположения цифр (в рассказе «Сонет»), невероятно. Затем рассказчик делает логичный шаг, спрашивая об этом у своего знакомого, но выясняется, что и тот ничего не помнит. Далее события чередуются как логичные и алогичные. «Алогичная структура текста основана на постоянном раздражении читателя». «Алогизмы получаются в первую очередь из контрастов между отдельными эпизодами. В читателе будятся ожидания, но они его разочаровывают»2. Однако формальный анализ текста автор слишком спрямленно переключает на критику коммунистической идеологии: «Этот художественный алогизм мог бы указывать на алогизм в реальности. Он дает понять, что это критический намек на коммунистическую идеологию, которая исходит из того, что в принципе все в жизни объяснимо»3. При известной правоте этого замечания, оно не учитывает более сложного взаимодействия между раздражением читателя и критикой материалистического детерминизма.

Монография Алисы Стоун Нахимовски (Stone Nakhimovsky 1982) "Laughter in the Void: An Introduction to the Writings of Daniii Daniii Kharms and Alexander Vvedenskij" («Смех в пустоте: Введение в творчество Даниила Хармса и Александра Введенского») - первое крупное исследование поэтики Д. Хармса и А. Введенского,

2 "Die alogische Struktur des Textes basiert auf der stöndigen Irritation des Lesers". "Die Alogismen ergeben sich in erster Linie aus dem Kontrast einzelnen Abschnitte. Im Leser werden bewmst enttouscht werden" (1978. S. 54, 55).

3 "Dieser künstlerische Alogismus konnte auf einen Alogismus konnte auf einen Alogismus in der Realität verweisen. Er Hesse sich verstehen als zeitkritische Anspielung auf die kommunistische Ideologie, die davon ausgeht, daxs prinzipiell alles im Leben erklärbar ist" (1978. S. 56). охватывающее поэзию, драматургию и прозу обоих авторов в сопоставительном анализе. Автор выделяет общие черты их творчества: центральное место в нем философских вопросов; извращенный (perverse) юмор; больший интерес к ситуациям, нежели к характерам («Герои обоих авторов помещены в мир невыносимой банальности, где центральным и наиболее банальным событием является смерть»4); сходство различных приемов поэтики. Также она указывает на различия между писателями, углублявшиеся со временем. Тогда как у Хармса, по ее мнению, в прозе углублялась паранойя и ненависть к толпе (paranoia and hatred of the crowd), Введенский становился все более отвлеченным и интеллектуально рафинированным автором. «У Введенского элементы обыденной реальности используются в почти чисто сатирической функции, в то время как для Хармса они - источник всех аспектов его творческого кругозора»5. А. Стоун Нахимовски выделяет в творчестве Хармса основные категории - «обыденное» (the Ordinary) и «гротескное» (а также «сакральное» в повести «Старуха») - и рассматривает различные способы превращения обыденного в гротескное.

В середине 1980-х годов появился ряд работ, посвященных преломлению (в том числе пародийному и полемическому) в творчестве Хармса традиций русской литературы - в статьях С. Кэссиди (Cassedy) о Хармсе и Достоевском (1984), Эллен Чэнсез (Chances) о Хармсе и Чехове (1982) и о повести «Старуха» (1985), где исследовательница обнаруживала отсылки к «Пиковой даме» Пушкина, «Преступлению и наказанию», «Братьям Карамазовым» и «Запискам из подполья» Достоевского, «Мертвым душам», «Носу» и «Шинели» Гоголя. Были опубликованы материалы о связях Хармса с его современниками - К. С. Малевичем (Levin 1978), M. А. Кузминым (Cheron 1983) и другими.

Значительным событием в изучении Хармса стала статья иерусалимского ученого JI. С. Флейшмана «Об одном загадочном стихотворении Хармса» (1987), где был поставлен вопрос о необходимости специального изучения смысловой основы

4 "The heroes of both writers perform in a world of insufferable banality whose central and most banal event is death" (1982, p. 166).

5 "In Vvedenskii, elements of ordinary reality are almost purely satirical in function, while in Kharms, they are the source for all aspects of his creative vision" (1982, p. 167). текстов Хармса. Так, абсолютно непроницаемое, «алогичное» стихотворение Хармса «I Разрушение» (1929) стало восприниматься гораздо более осмысленным после выявления его исторического контекста - попытки введения в Советской России четырехдневной рабочей недели со скользящим (пятым) выходным днем. Фактически с этой статьи Л. Флейшмана началось выявление «эзотерического», скрытого от читателя плана творчества Хармса.

Основная работа в этом направлении состояла в изучении наследия людей, с которыми Хармс был связан на протяжении всей творческой жизни. Речь идет о кружке «чинарей», более тесном, чем формальная литературная организация ОБЭРИУ, и сыгравшем в становлении Хармса и Введенского как художников исключительную роль. «Чинарями» (от слова «чин» в значении 'духовный ранг' - см. Друскин 1989, с. 104) называли себя Я. С. Друскин, Л. С. Липавский, Хармс, Введенский и Н. М. Олейников. Философ Яков Семенович Друскин (1902-1980), переживший всех «чинарей», оставил ценнейшие воспоминания и комментарии к текстам Введенского и Хармса, а также устные комментарии к собственным философско-поэтическим трактатам 1930-х годов, записанные М. Б. Мейлахом (1993а).

Восстановление «чинарского» контекста, начавшееся во второй половине 1980-х годов (Друскин 1989; Сажин 1990а и др.), продолжается до сих пор. Здесь особо следует отметить деятельность В. Н. Сажина как публикатора и комментатора Хармса и других «чинарей».

В статьях В. Н. Сажина и А. Т. Никитаева впервые были вскрыты многочисленные аллюзии поэзии и прозы Хармса, связанные с его кругом чтения и глубоким интересом к оккультной литературе. Статья А. Т. Никитаева «Тайнопись Даниила Хармса: Опыт дешифровки» (1989) до сих пор остается одной из самых цитируемых работ о писателе. В ней расшифрованы личные системы тайнописи Хармса, благодаря чему стала возможной точная датировка многих произведений.

Перестройка» в Советском Союзе, сопровождавшаяся интенсивным «открытием» запрещенных ранее имен и произведений, благотворно сказалась и на публикации и изучении Хармса. В 1988 году появилась первая российская диссертация по ОБЭРИУ - «Проблема смешного в творчестве обэриутов» А. Г.

Герасимовой (19886). В ней основное внимание уделялось раннему Н. А. Заболоцкому и Н. М. Олейникову, а Хармсу и Введенскому были посвящены главы в Приложении. Эта замечательная для своего времени работа так или иначе охватила почти все важные для понимания Хармса аспекты его творчества. Проблемы смешного, случайного, рационального и иррационального, этического и эстетического, особенности стиля и жанра, отношение к бахтинскому понятию «карнавализации» - это и многое другое было охарактеризовано автором в существенных чертах. Недостатки работы - эклектизм и отсутствие ясной концепции смешного - были неизбежными издержками своей эпохи.

Общая оценка А. Г. Герасимовой феномена Хармса имеет романтический характер. Поиски обэриутов достигают «новой гармонии вплоть до полного взаиморастворения жизни и искусства у "лайф-артиста" Хармса» (1988а, с. 79). Пример Хармса учит, что «в этом мире, балансирующем на грани катастрофы, нужно не разрушать, а созидать - себя и свой мир» (Там же).

В дальнейшем А. Г. Герасимова выступила как публикатор имевшей большой резонанс подборки философских текстов Л. С. Липавского, Я. С. Друскина, Хармса, Введенского и Заболоцкого в журнале «Логос» (1993) и сборника прозы Хармса «Меня называют капуцином» (М., 1993), а также как автор содержательных статей о Хармсе (1995 и Герасимова, Никитаев 1991).

В том же 1988 году один из инициаторов литературного возрождения ОБЭРИУ и автор многочисленных публикаций, в том числе описания архива Хармса в Рукописном отделе Пушкинского Дома (1980), А. А. Александров выпустил первое представительное собрание произведений Хармса во всех жанрах - «Полет в небеса». В предисловии, названном «Чудодей», он фактически суммировал отношение к Хармсу советских «шестидесятников», переживших второе рождение в годы «перестройки». Писатель-обэриут предстает эксцентриком и «романтиком нового склада». Эксцентричное поведение, псевдонимы, внесение игрового начала в жизнь были способами дистанцирования от неприглядной действительности. «Новый склад» этому чисто романтическому пониманию придает особая дисгармоничность взгляда на мир. «Жажда нравственной чистоты была изъедена горечью, опалена бедами, искажена непредсказуемыми кошмарами действительности» (1988, с. 15). Герой прозы Хармса, его «враг» - «"реалист до тупости, неверующий, корыстный, лишенный иллюзий" городской потребитель. Хармс изображает своего героя без психологических подробностей, без заслона маскирующих одежд, показывает жестко и твердо таким, какой он есть - безыдейным и бездуховным, безнравственным и бесхребетным» (1988, с. 40). Смех Хармса характеризуется как сатирический, хотя и не похожий по форме на сатиру Зощенко или Ильфа и Петрова. «Даниил Хармс продолжает абсурдный юмор романтиков» (1988, с. 40).

В литературоведении этого периода неоднократно предпринимались попытки применить к Хармсу бахтинскую концепцию карнавализации, бывшую самой проработанной в советской эстетике теорией смеха.

Р. Б. Калашникова (1982, 1987), изучавшая произведения Хармса для детей, писала: «Термин М. М. Бахтина "гротескный реализм" как нельзя лучше определяет творчество Хармса, ибо выдуманный, нереальный мир поэта вырос на основе "народной смеховой культуры" и имеет самое непосредственное отношение к фольклорным небылицам, песням и сказкам» (1997, с. 39). Вот так в одной фразе соединены «выдуманный, нереальный мир» с «народной смеховой культурой», основу которой составляет связь с природно-цикличными трудовыми процессами, а значит с органической материальностью, телесностью, реальностью в наиреальнейшем смысле. Теория Бахтина привлекалась не столько для понимания, сколько для объяснения и оправдания алогичности и гротескности образов Хармса, явно не укладывавшихся в однозначно сатирическое истолкование.

В статье С. Н. Чумакова «Галчиньский и Хармс: О природе сходного художественного явления» (1992, впервые статья была депонирована в 1989 г.) Хармс сопоставлен с его ровесником польским поэтом Константы Ильде^онсом Галчиньским. Автор отметил целый ряд общих черт, прежде всего, склонность к жанру экстравагантной миниатюры и к мрачноватому гротеску. Несмотря на это, общий пафос и Хармса и Галчиньского признается в статье жизнеутверждающим. Генезис обоих поэтов исследователь возвел к сохранению на славянской почве традиций народной смеховой культуры. На Западе появление подобных фигур было бы невозможно. «Появление феномена Хармса - Галчиньского именно в славянских культурах XX в. можно, на наш взгляд, объяснить концепцией М. Бахтина, согласно которой Запад, в силу ускоренного буржуазного развития, начавшегося в XVII в., быстрее утрачивает органичную связь с народной, ярмарочной культурой, причем традиционная амбивалентность народного миросозерцания постепенно все более вытесняется духом буржуазного рационализма» (1992, с. 94-95). Западные же «абсурдисты», по мнению автора, выросли «на рационалистической основе», из чисто умозрительных «катастрофических» теорий, идущих «от Шпенглера до экзистенциалистов»: «Отсюда - "моделируемый" характер этой литературы, ее стремление художественно иллюстрировать уже выработанные и как бы заданные философские положения» (Там же). Нам кажется, как раз на русской, а не на западной почве судьба народной смеховой культуры была более драматичной, и это одна из причин недопонимания таких феноменов, как Хармс и Галчиньский (см. Назинцев, Гладких 1995, а также 4-ю главу настоящей работы).

Получилось, что не только Хармс не поддавался анализу с помощью понятия «карнавализации», но и теория Бахтина не применялась к нему корректно. Самым разумным был вывод А. Г. Герасимовой о том, что комизм Хармса «далек от победности карнавального смеха» (1988а, с. 78). Несколько позже И. Таршис и Б. Констриктор (1992, с. 104) выразились еще категоричней: «Думается, восприятие творчества Д. Хармса и А. Введенского в рамках карнавального праздника неадекватно и неправы приглашающие читателей и зрителей принять участие в это празднике».

Другой заслуживающей внимания попыткой найти методологический ключ к творчеству Хармса было применение к его текстам семиотической модели коммуникации, разработанной О. Г. Ревзиной и И. И. Ревзиным на материале «абсурдистских» пьес Эжена Ионеско (Ревзина, Ревзин 1971). Ими были выделены восемь «постулатов правильной коммуникации», включающие постулат об общей памяти (сообщение должно опираться на информацию, известную каждому из участников), постулат об информативности (сообщение должно содержать новую информацию) и т. д.

Поскольку метод разрабатывался на типологически сходном материале («театр абсурда»), его применяли к обэриутам неоднократно. Он использован в трактате Я. С. Друскина «Звезда бессмыслицы» для анализа драматургии А. Введенского (Друскин

19986, с. 622-628, текст написан в 1973 г.) и в статьях о Хармсе Ж.-Ф. Жаккара (1991, на нем. яз. 1989), Энн Шакмэн (Shukman 1989) и А. А. Ханзен-Лёве (1994). Применение метода, безусловно, имело смысл, однако, как представляется, его потенциал не был использован полностью6.

В Лондоне в 1991 году вышел сборник "Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd", к сожалению, оставшийся для нас недоступным7. В него вошли статьи Нила Корнуэлла (Cornwell), Я. С. Друскина, Нины Перлиной, Ежи Фарыно (Faryno), А. А. Кобринского, Р. Айзлвуда (Aizlwood), Р. Милнер-Голланда (Milner-Gulland).

И в этом же 1991 году произошло переломное событие в изучении Хармса -появилась диссертация швейцарского ученого Жана-Филиппа Жаккара "Daniil Harms et la fin de l'avant-garde russe" (русский перевод - 1995 г.), до сего дня являющаяся самой фундаментальной и авторитетной работой о Хармсе. С 1985 года Жаккаром были опубликованы многие тексты Хармса и его сподвижников (в том числе сочинения А. Туфанова, у которого Хармс и Введенский прошли школу поэтической «зауми», и философские тексты Я. С. Друскина и Л. С. Липавского), составлена крупнейшая библиография хармсоведения, написан ряд статей по аспектам биографии и поэтики Хармса. В его обобщающем исследовании впервые восстановлен целостный контекст всего творчества русского писателя; в диссертации даны развернутые и в то же время компактные характеристики русских авангардистов, повлиявших на Хармса (В. Хлебников, А. Крученых, К. Малевич, А.

6 Заметим, например, что Хармс в своем творчестве нарушил не менее серьезные конвенциональные «постулаты нормальной литературы». Например, постулат о любви к детям (в рамках нормальной гуманистической литературы можно писать о слезинке ребеночка, но нельзя предлагать бросать всех детей в центральную яму и каждую неделю заливать ее негашеной известью) или постулат о почитании национальных героев и литературных классиков (недопустимо писать, что Иван Сусанин съел антрекот с куском своей бороды, а у А. С. Пушкина было четыре сына-идиота). Можно выделить и другие «постулаты», которые становятся очевидными лишь после того, как отдельные авторы их нарушают.

7 Мы не нашли его ни в РГБ в Москве, ни в ГПБ им. M. Е. Салтыкова-Щедрина, ни в БАН, ни в библиотеке Пушкинского Дома в Санкт-Петербурге.

Туфанов, И. Терентьев и другие), и каждого из «чинарей». Подробно проанализированы сложные для понимания теории и «геометрические» трактаты Хармса, показана их связь с художественными произведениями. Дана более или менее развернутая интерпретация свыше 100 текстов Хармса. Особо следует отметить научный аппарат работы - примечания, занимающие более трети всего объема, и подробнейшую библиографию, включающую 1011 позиций.

При всех достоинствах этой работы, которые не могут быть переоценены, принятый автором метод анализа творчества Хармса 1930-х годов вызывает большие возражения. Выраженные в прозаических текстах Хармса мотивы агрессии, разрушения, непостижимости мира исследователь перенес на художественную форму самих текстов. Таким образом, им были избирательно акцентированы только проявления распада текста - его фрагментарность, краткость, условность концовок. При этом конструктивные процессы порождения текста, в первую очередь смеховые, им были проигнорированы. В наиболее концентрированном виде концепция Ж.-Ф. Жаккара представлена в статье «Возвышенное в творчестве Хармса» (7ассагс1 1994, перепечатка - Жаккар 1995). Прозаическое творчество Хармса понято как поражение его попыток выразить бесконечность мира в совершенном тексте. «Абсурд как форма экзистенциализма, характеризующая творчество Хармса второго периода, оказывается, по-видимому, результатом ухода возвышенного, который сопровождает жестокое молчание Бога» (7ассагс1 1994, р. 77).

До сих пор нам известна лишь одна попытка оспорить выводы Ж.-Ф. Жаккара в более поздней литературе о Хармсе - в статье И. Кукулина (1997, с. 75): «Ограниченность, но не невозможность литературного выражения - вот что было, по-видимому, эстетически осознано в практике Хармса». Развернутая полемика с оценками швейцарского исследователя будет дана в основной части нашей работы.

В 1992 году появилась первая российская кандидатская диссертация о Хармсе -«Проза Даниила Хармса» А. А. Кобринского (РГПУ им. А. И. Герцена, Санкт-Петербург). Работа А. А. Кобринского, сопровождавшаяся большим количеством публикаций и перешедшая в новую фазу в 1999 году с защитой автором докторской диссертации «Поэтика "ОБЭРИУ" в контексте русского литературного авангарда XX века», - явление симптоматичное. Самим автором была декларирована некая неопределенность метода исследования: «Из-за идеологических запретов, оказалась совершенно неразработанной методология анализа текстов, подобных хармсовским. Поскольку эксперименты с формой были для обэриутов вообще и для Хармса в частности основой творчества, в качестве опорного метода берется структурный, подкрепленный при решении смежных проблем другими: вопрос о традиции или о культурном контексте требует сравнительно-исторического подхода, исследование эволюции творческого замысла с опорой на рукопись - творческо-генетического и т. п.» (1992, с. 2). А также: «При этом методологическая основа исследования определяется материалом: в каждом конкретном случае применялись наиболее релевантные методики анализа: структурно-семиотический, постструктуральный, типологический, интертекстуальный, лингвопоэтический, а также методики вспомогательных дисциплин литературоведения» (1999, с. 6).

Фактически же рассуждения автора приобретают эклектичный характер. Там, где А. А. Кобринский отмечает отдельные факты, не углубляясь в теоретизирование, с ним можно согласиться. Многие его утверждения представляют собой терминологически завуалированные трюизмы: «При анализе выявляется, что в основе этого процесса лежит непосредственный внутренний диалог - вербализованный (как в рассказе "Утро", когда герой моделирует различные возможные коммуникативные ситуации с участием потеницального собеседника на уровне мыслимого обмена репликами в различных модальностях) или невербализованный (как в "Старухе", где персонаж совершает определенные семиотически значимые действия с целью вызвать желаемую реакцию потенциальных участников такого диалога - в ситуации с чемоданом в ожидании трамвая - или с целью сгладить неблагоприятное впечатление от предыдущих своих действий - ситуация с соседкой Марьей Васильевной). Обращаясь к эпиграфу повести, взятому из Гамсуна, мы понимаем, что он означает: и у Хармса, и у Гамсуна герой-повествователь воспринимает практически всех людей как участников диалога и вступает в эти диалоги с ними - реально или мысленно» (1992, с. 13). «При анализе выявляется», таким образом, что герои вели диалог - вот и все. Значительная часть наукообразных построений А. А. Кобринского не выдерживает критики. На наш взгляд, именно эклектизм позволяет А. А.

Кобринскому описывать в последней работе некое явление «поэтики ОБЭРИУ», в то время как в центре его внимания всегда Хармс, и лишь на периферии Введенский и Заболоцкий. Включение же ОБЭРИУ в единую систему с другими направлениями и группами русского модернизма (символизмом, футуризмом, имажинизмом, акмеизмом) больше затемняет, чем проясняет существо проблемы. Безусловно, в Объединение реального искусства входили художники-единомышленники, связанные общностью поэтики. Но проза Хармса, в нашем понимании, - явление пост-обэриутское, глубоко мотивированное невозможностью прямого участия автора в литературном процессе.

В 1991 году вышел специальный (11-й) номер журнала «Театр», созданный по материалам конференции «ОБЭРИУ и театр». В нем представлен практически весь цвет отечественного обэриутоведения: А. А. Александров, М. Б. Мейлах, А. Г. Герасимова и А. Т. Никитаев, В. Н. Сажин (как публикатор), а также Ж.-Ф. Жаккар. Помещены глава из «Звезды бессмыслицы» Я. С. Друскина и целый ряд мемуарных текстов. Чрезвычайно интересны в этом номере статьи А. Медведева и И. Вишневецкого.

В статье А. Медведева «Сколько часов в миске супа» представлен взгляд критика постмодернистской ориентации на творчество Хармса и Введенского. Во-первых, терминологический аппарат постмодернизма во многом опережает соответствующий аппарат постсоветского литературоведения. Во-вторых, критик опирается на знание практики литературных последователей Хармса, «концептуалистов» Вс. Некрасова, Л. Рубинштейна, Д. Пригова и В. Сорокина, и видит то, чего не видят традиционно ориентированные исследователи, -принципиальный диалогизм творчества обэриутов. В то же время появляется и специфическая аберрация восприятия. И о том, и о другом мы скажем в заключении к нашей работе.

И. Вишневецкий, предварявший публикацию «Комедии города Петербурга» Хармса, выделил четыре «идеи, одинаково владевшие умами Введенского и Хармса»: 1. Восприятие окружающего мира как бессмысленного по сути. «Бессмыслица -абсолютная реальность, это Логос, ставший плотью» (Я. С. Друскин). Отсюда использование бессмыслицы как «приема познания жизни», «гносеологического приема» (выражения Я. С. Друскина); 2. Адекватность мира, как он воспринимается поэтом, и его языка; 3. Социальное самоутверждение через театрализацию жизни. При этом «жизнь есть искусство, где главное - не эстетическая красота, но следование правде, понимаемое как религиозный долг и часто юродство, сопровождаемое комплексом чуждости миру сему, инакости, социального изгойства» (1991, с. 61); 4. Определенный эзотеризм. «То, что бессмысленно, абсурдно для обыденного сознания, есть истина, есть понятное и простое для чинаря» (Там же, с. 62). К сожалению, нам не известно, развивал ли автор эти глубокие мысли в более позднее время.

Почти одновременно было опубликовано еще одно заслуживающее внимания исследование «Комедии города Петербурга» - статья Н. Таршис и Б. Констриктора «Историческая тема у обэриутов» (1992). До сих пор, по нашему мнению, это самый удачный опыт выявления нелинейной связи исторической действительности 1930-х годов с эстетикой Хармса. «Становится очевидной связь самой поэтики обэриутов с острым переживанием исторического слома, обнажившего "истории скелет". Не столько факт, сколько качество подобной связи должно быть предметом исследования» (1992, с. 104). Авторы совершенно точно указывают на ту границу, на которой искусство становится реальным - область читательского восприятия: «Даниил Хармс говаривал, что стихотворение должно быть реальным настолько, чтоб его можно было бросить в окно - и стекло бы разбилось. Эта, можно сказать, героическая акция и совершается в произведениях обэриутов. Стекло разбивается, поэт и реальность входят в ранящий контакт, где нет места привычным ракурсам, традиционному восприятию» (1992, с. 103). В то же время достижение высокой экспрессивности текста невозможно без серьезной работы с художественной формой: «Героическая "игра в аду" лучших писателей тех лет, фантастическим образом сопряженная с "игрой в бисер", породила произведения, формальные изыски которых и их сущностное содержание образует диалектическое единство. В зависимости от поступи Клио та или иная сторона этого единства будет превалировать в восприятии читателей, но цельность произведения остается безусловной» (1992, с. 114). Несмотря на то, что эти слова были написаны еще в 1992 году, в хармсоведении до сих пор, как правило, изолируется та либо другая сторона двусторонней эстетики писателя. Причем если поначалу акцентировался именно социальный план8, то в 1990-е стали большее внимание уделять «игре в бисер».

Показательна в этом отношении эволюция А. А. Кобринского. Если в 1988 году, анализируя цикл «Случаи», он писал, что в них изображен «мир слепой вражды, глухоты и безжалостности. <.> Убийства и драки возникают спонтанно, беспричинно. Принцип "человек человеку волк" материализуется и обобщается, становясь законом для обывателя» (19886, с. 67), то через десять лет в одном из самых концентрированно жестоких рассказов Хармса «Начало очень хорошего летнего дня» он обнаруживает финал, «провокативно переключающий внимание читателя на этический уровень, совершенно нерелевантный для всего цикла "Случаи"» (1999а, с. 13, курсив наш).

Как бы то ни было, с начала 1990-х годов регулярная публикация содержательных работ о Хармсе стала естественным явлением гуманитарной науки.

Появился ряд исследований по различным аспектам поэтики Хармса: «Шкап и колпак: Фрагмент обэриутской поэтики» М. Б. Мейлаха (1990); «Принцип "словесной машины" в поэтике Даниила Хармса» И. Е. Лощилова (1991), «Ответ был чист и краток (Заметки о драматических тенденциях в поэзии Даниила Хармса» Розанны Джакуинты (Венеция) (1992); структурное описание синтагматики и парадигматики хармсовской поэзии «Грамматика "абсурда" и "абсурд" грамматики» Ф. Успенского и Е. Бабаевой (1992); «Предмет в обэриутском ощущении и предметные опыты Магритта» Т. В. Цивьян (1993) и другие.

Продолжалось изучение различных литературных аллюзий в творчестве Хармса в статьях В. Н. Сажина (1990, 1993, 1995 и другие), А. Г. Герасимовой и А. Т.

8 О рассказе «Сон», в котором некоего Калугина «комиссия» признала «антисанитарным» и приказала выкинуть из дома как «сор»: «Скажете, фантастика, бред? Да нет, это - правдивейший абсурд. Не был разве превращен человек в условиях тоталитарного государства именно - в сор? И стоила ли его жизнь хоть копейку в базарный день? Не потому ли с такой легкостью герои Хармса убивают друг друга - за пустяк, а чаще - ни за что» (Прокофьева 1991, с. 63).

Никитаева (1991), А. Т. Никитаева (1995), В. Симиной (1995), И. Кукулина (1995), Е. Сливкина (1997), и т. д.

Скандальная полемика по поводу изданий Хармса и прав на первопубликаторские лавры (А. А. Кобринский и М. Б. Мейлах против А. А. Александрова и В. И. Глоцер против В. Н. Сажина), прозванная в прессе «Историей дерущихся», привлекла внимание к различным текстологическим проблемам (Кобринский, Мейлах 1990; Кобринский, Мейлах, Эрль 1990; Александров 1991а, 19926; Никитаев 19916; Сажин 1992; Спивак 1993, Шапир 1994, Глоцер 1993, 1997, Кобринский 2000 и т. д.).

Глубокие работы по эстетике ОБЭРИУ появились и на Западе. Статья Нила Кэррика (Carrick 1994) «Даниил Хармс и искусство негативности» ("Daniil Kharms and the Art of Negation") целиком посвящена ключевому для интерпретации Хармса рассказу «Голубая тетрадь № 10», который рассматривается как «не просто доведение до абсурда самой базовой экзистенциальной проблемы, но скорее попытка переопределения человеческого бытия. Рассказ Хармса наводит на мысль о другом уровне существования, не-физическом, даже духовном уровне, не охватываемом и не умещающемся в границах таких определений»9. Текст соотносится с категориями средневековой традиции, известной как «негативная теология» (Negative Theology). Статья Кэррика лежит в сфере постижения эзотеризма Хармса и этим выделяется в потоке литературы о нем.

Статья Are А. Ханзен-Лёве «Концепция случайности в художественном мышлении обэриутов» (1994) - лучшая среди известных нам работ по поэтике Хармса. Она охватывает такие важные аспекты, как развитие в прозе Хармса диалогического принципа недоразумения, использование сериальности, нарастание текста при одновременном разрушении темы или протагониста-повествователя, природа мини-жанров, связь «цисфинитной логики» Хармса с его поэтикой. Единственное, что можно оспорить в работе, это ее заглавие: как такового

9 "'Golubaia tetrad' No. 10' is not simply a reductio ad absurdum of the most basic existential problem, but rather an attempt at a redefinition of human essence. Kharms's story suggests another level of existence, a non-physical, even spiritual level, not covered or reduced in scope by those definitions" (1994, p. 623). художественного мышления обэриутов» не существует - во всем тексте статьи в ней рассматривается только Хармс (лишь один раз упоминается А. Введенский).

В 1995 году вышел сборник материалов «Хармсиздат представляет» под редакцией В. Н. Сажина, включивший публикации, статьи, воспоминания, каталог выставки и библиографию изданий Хармса. В этом сборнике обращают на себя внимание статьи Ивана Чечота «Уроки внеклассного чтения: Д. И. Хармс. Заметки читателя» и М. Н. Золотоносова «Шизограмма Уу, или теория психического экскремента». Первая из них - опыт беспристрастной читательской рефлексии над текстами Хармса, вторая - исследование образа Хню, загадочной героини нескольких текстов, созданных писателем в 1931 году. Обе статьи объединяет выделение клинического аспекта в творчестве Хармса: «Слабый здоровьем и к тому же безумно мнительный человек Хармс имел, как мне кажется, вполне неустойчивую психику, он, конечно, был шизофреником, но его существование, созданный им стиль является культурной ценностью» (Чечот 1995, с. 59). Согласно гипотезе М. Н. Золотоносова, «сознание Хармса шизофренично», а его «образы возникают путем редукции знаков-индексов социальной или иной реальности, а затем утрачивают свои прежние связи» - эту процедуру письма автор называет шизограммированием (Золотоносов 1995, с. 77).

Качественно новое понимание эстетики Хармса формируется в ряде работ 1990-х годов - в диссертации Д. С. Московской «Поставангард в русской прозе 1920-х - 1930-х гг. (генезис и проблемы поэтики)» (19936) и в статьях И. Кукулина «Рождение постмодернистского героя по дороге из Санкт-Петербурга через Ленинград и дальше: (Проблемы сюжета и жанра в повести Д. И. Хармса "Старуха")» (1997) и Т. И. Печерской «Литературные старухи Даниила Хармса (повесть "Старуха")» (1997). Все они связаны с анализом повести «Старуха», наиболее многопланового произведения Хармса, представляющего собой своеобразный центон мотивов русской и европейской литературы, а также мотивов и приемов прозы самого Хармса. Во всех трех работах подчеркивается стремление Хармса к созданию диалогического текста-события, в котором особое место принадлежит не только автору и герою, но и его читателю. И. Кукулин (1997, с. 71) переосмысляет и отношение к фрагментарности «случаев» Хармса: «в целом тексте как в системе возможностей не уничтожается живой человеческий голос: он продолжает мерцать в каждом знаке, в каждом "наброске". Отказ от "завершения" не позволяет риторическим правилам дискурса возобладать над человеком».

Важным моментом в осмыслении философско-эзотерического плана творчества Хармса стала статьи Д. В. Токарева «Даниил Хармс: философия и творчество» (1995) и «Апокалиптические мотивы в творчестве Д. Хармса» (1996). В них рассмотрен ряд трудных для понимания трактатов Хармса в комплексе с философскими идеями Я. С. Друскина и теориями Н. О. Лосского (университетского учителя Друскина) и Э. Гуссерля. К сожалению, собственные выводы автор смог приложить только к поэзии Хармса - в оценке прозы он остался в плену выводов Ж.-Ф. Жаккара. Неустойчивость и незавершенность концепции не была преодолена Д. В. Токаревым и в недавнем предисловии к составленному им сборнику поэзии Хармса (2000).

Особняком стоят статьи Л. Ф. Кациса (1994, 1995), раскрывающие, так сказать, «теологический» аспект деятельности и сочинений обэриутов. Хармс и Введенский вписываются в эсхатологическую линию предреволюционной и послереволюционной литературы (В. В. Розанов, М. А. Кузмин, К. К. Вагинов как «передаточное звено»). Творчество обэриутов, по мнению Л. Ф. Кациса, осмыслялось ими самими как Весть Третьего Завета (после Старого и Нового), или Евангелие Святого Духа (после Отца и Сына) - в условиях коммунистического Рая. При всех полемических издержках, в этих утверждениях есть рациональное ядро.

Наконец, мы должны сказать об изданной в 1997 году книге М. Б. Ямпольского «Беспамятство как исток (Читая Хармса)». После диссертации Ж.-Ф. Жаккара это второй опыт системной интерпретации наследия Хармса, включая поэзию, прозу и трактаты. М. Б. Ямпольскому удалось невероятное - впервые прочитать всего Хармса как единый, целостный и осмысленный текст. Там, где Жаккар обнаружил только распад содержания и формы, Ямпольский выявил дискурсивные стратегии. Значение его книги как качественно новой «стадии понимания» (выражение Я. С. Друскина) беспрецедентно.

Отметим, что, несмотря на почти полное отсутствие в книге «Беспамятство как исток» каких-либо отсылок к хармсоведческой литературе, она глубоко полемична.

Хармс - писатель фрагментарный, непонятный, алогичный, абсурдный - будучи прочитанным внимательно, в широком культурном контексте, неожиданно предстает как автор конструктивный, последовательный, континуально мыслящий, даже, пожалуй, умозрительный. В результате получается перекос, другая крайность. В книге М. Б. Ямпольского можно узнать всё об интеллектуальной лаборатории Хармса, но при этом возникает постоянное ощущение, что речь идет вообще о ком-то другом. Даже непонимание Жаккара начинает казаться более адекватным, чем понимание Ямпольского10.

При всей противоположности подходов двух ученых, в концовках своих книг оба неожиданно сходятся:

Хармс, таким образом, относится к той обширной категории писателей, которые, для того чтобы ответить на великие экзистенциальные вопросы, задавались целью узнать, что сказано тем, что сказано, и которые в своей поэтической практике отважились с тоской ответить: ничего» (Жаккар 1995, с. 257).

И, как будто продолжение: «человек, обнаруживающий пустоту за дискурсом, обречен на смерть, потому что носители дискурса производят его именно для того, чтобы скрыть пустоту. Мораль этого фарса в полной мере приложима к трагедии судьбы самого Хармса» (Ямпольский 1997, с. 379).

Нам кажется, если бы оба исследователя были правы (сказанным не говорится ничего и за дискурсом вскрывается пустота), у Хармса не было бы такого количества читателей, продолжателей, подражателей и интерпретаторов на протяжении последних десятилетий.

Одна из недавних крупных работ о Хармсе - статья Я. Шенкмана «Логика абсурда: (Хармс: отечественный текст и мировой контекст)» (1998). В ней сделан ряд интересных замечаний о жанровых и композиционных особенностях текстов Хармса, в частности, указано на «квазижанровую» природу «Случаев»: «Это квазирассказы,

10 Показательна рецензия Алены Злобиной (1998) на «Беспамятство как исток», напечатанная в журнале «Новый мир», смысл которой можно коротко сформулировать так: Хармс примитивен, а Ямпольский по его поводу зачем-то умничает. И с той, и с другой оценкой трудно согласиться, но то, что Хармс в книге М. Ямпольского рецензентом не узнан, - это по-своему закономерно. квазипьесы, квазистихотворения - особый жанр, разработанный Даниилом Хармсом» (1998, с. 58). Автор рассматривает ряд философских аспектов творчества Хармса, опираясь на работы Анри Бергсона, которые Хармс читал. Наиболее интересная часть статьи - анализ комического у Хармса. В книге «Смех» (1900) А. Бергсон сформулировал свое понимание комического - это проявление какой-либо косности, механичности, автоматизма в живом человеке, в его поведении, облике, мышлении: «косность и есть комическое, а смех - кара за нее» (Бергсон 1992, с. 21). По Я. Шенкману, «Предметом комического у Хармса служит не повод, а сама причина смеха - косность во всех ее проявлениях» (1998, с. 70). «Смех его контекстуален и общественно значим. Иначе мы не смогли бы оценить его юмор» (Там же). Через смех Хармс преодолевает абсурдность, хаотичность и раздробленность мира и человека. «Хармс вышел победителем из поединка с раздробленностью и хаотичностью абсурдного мира, так как описал этот мир настолько предметно, что одно это описание способно избавить нас от ужаса незримого присутствия героя Хармса рядом с нами. Теперь мы знаем его в лицо. Взбунтовавшиеся было персонажи оказались в полной власти автора. Об этом свидетельствует прежде всего то, с какой неумолимой логикой, целостностью и мастерством описал Хармс разорванный, дисгармоничный и полный случайностей мир абсурда» (Там же, с. 79). Практически все, сказанное Я. Шенкманом о комическом у Хармса, представляется верным, и все же односторонним. Дело в том, что как мы постараемся показать, смех Хармса не исчерпывается осмеянием его героя - в нем конструктивно важен компонент эпатажа и своеобразного осмеивания самого читателя (а также интерпретаторов хармсовских произведений).

Подведем итог описанной нами историографии вопроса.

Творчество Хармса может рассматриваться, по крайней мере, в трех аспектах:

1. В аспекте его содержания (о чем Хармс писал?)

2. В аспекте его поэтики (как Хармс писал?)

3. В аспекте его взаимодействия с читателем (для какого читателя писал Хармс и какую реакцию стремился вызвать?)

Очевидно, что названные нами три плана соотносятся с тремя измерениями языка и текста в семиотике - с семантикой, синтактикой и прагматикой.

Ни в одной из работ, посвященных Хармсу, все эти три аспекта не увязаны. Более того, если истолкованию и анализу поэтики Хармса посвящено уже внушительное количество книг, диссертаций и статей, то третий аспект почти не осознан теорией, а если на него и указывается, то нет приемов его анализа. Невнимание к третьему аспекту приводит к тому, что и первые два либо не рассматриваются в единой связи, либо такая связь выявляется не вполне адекватно.

Возникает целый спектр разных видов недопонимания Хармса. Исследователи, разыскивающие содержательные ключи к произведениям Хармса, иногда вообще абстрагируются от рассмотрения поэтики (В. Н. Сажин, А. Т. Никитаев). Неправомерное обобщение содержательных аспектов переносится на оценку формы произведений как распадающуюся (Ж.-Ф. Жаккар). Иногда тонкое понимание формальных экспериментов Хармса оборачивается игнорированием содержания (А. Медведев, Ф. Успенский и Е. Бабаева). Попытки навести мосты между формой и содержанием оказываются внутренне противоречивыми (А. А. Александров, М. Б. Мейлах, А. Г. Герасимова) либо эклектичными (А. А. Кобринский). Даже в такой глубокой работе, как книга М. Б. Ямпольского, при всей верности наблюдений и над содержанием, и над поэтикой, заключительные выводы чрезвычайно спорны. Существует целый ряд работ, в которых проблема прагматики текстов Хармса в том или ином виде поставлена (И. Вишневецкий, И. Таршис и Б. Констриктор, Д. С. Московская, Д. В. Токарев, И. Кукулин, Т. И. Печерская, Я. Шенкман), но пока они не интегрированы в целостное понимание. Наконец, практически ни в одной из работ не рассматривается в качестве самостоятельной проблема смеха Хармса - заявленная в названии диссертации А. Г. Герасимовой она осталась неразрешенной, а у Я. Шенкмана - рассмотренной лишь с одной стороны11.

Актуальность работы. На переломе столетий Даниил Хармс - один из самых читаемых, издаваемых12, изучаемых, известных в мире русских писателей.

11 Мы не включили в это резюме имена зарубежных ученых из соображения, что нам известны лишь отдельные из их работ, притом достаточно давние.

12 Только в 1999-2000 годах издано, по меньшей мере, семь сборников произведений Хармса (Цирк Шардам. М., 1999; Дней катыбр. М., 1999; О явлениях и существованиях. СПб., 1999; Вещь. СПб., 2000; Жизнь человека на ветру. СПб., 2000;

Немногие из русских писателей вызвали к жизни такое количество продолжателей и подражателей. Наследие Хармса интенсивно осваивают театр, кинематограф, мультипликация, Интернет.

Состояние теоретической мысли отстает от процесса «практического освоения» наследия Хармса. Более того, есть основание говорить о растущем отчуждении отдельных аспектов целостного художественного феномена Хармса в работах о нем (сказанным не говорится ничего; за дискурсом обнаруживается пустота; нерелевантна этическая проблематика и т. п.).

Актуальность данной работы связана с необходимостью сделать предметом научной рефлексии те стороны творчества Хармса, которые лежат в основе его читательской популярности и делают его художественный эксперимент продуктивным в современной культуре, но систематически выпадают из сфер внимания как российского, так и зарубежного литературоведения.

Цель и задачи работы. Целью работы является эстетический анализ прозы Хармса во взаимодействии трех составляющих текста - семантики, синтактики и прагматики.

Для достижения указанной цели ставятся следующие задачи:

- выявить философские и эстетические связи творчества Хармса с его ближайшим литературным (кружок «чинарей», группа ОБЭРИУ) и культурно-историческим контекстом (судьба художественного авангарда на переломе 1920-1930-х годов);

- рассмотреть вехи родо-жанровой эволюции Хармса (от поэзии и драматургии 1920-х годов к прозе и сценкам 1930-х);

- выявить основные критерии, предъявляемые Хармсом к гениальному произведению и реализованные в его собственной прозе (непостижимость; неклассическая гармоничность; сильный эмоциональный эффект);

- выявить категории, с помощью которых может быть описана поэтика прозы Хармса (семантическая непроницаемость и многозначность зшш-иероглифа; прием отклонения; случаи как квазижанр);

Повесть. Рассказы. Молитвы. Поэмы. Сцены. Водевили. Драмы. Статьи. Трактаты. Квазитрактаты. СПб., 2000; Литературные анекдоты. М., 2000).

- выявить прагматические стратегии, реализованные в прозе Хармса (развитие осложненно-провокационных форм смеха).

Методология работы. Основным методом, принятым в работе, является структурно-функциональный анализ текста, то есть анализ структуры текста с выявлением его основных функциональных элементов.

Другим методом, использованным в работе, является метод рефлексивного чтения текста. Поскольку тексты Хармса, в нашем понимании, имеют неклассический, диалогический, провокационно-риторический характер (то есть провоцируют определенные читательские реакции), применение к ним классических методов анализа недостаточно эффективно. Метод рефлексивного чтения состоит в содержательно-формальном анализе текста с параллельным анализом наших собственных читательских реакций на текст. Также одновременно рассматриваются различные интерпретации данного текста, уже существующие в хармсоведении.

Научно-теоретической базой диссертации являются работы М. М. Бахтина, Л. С. Выготского, Ю. Н. Тынянова, Э. Ауэрбаха, В. Я. Проппа, В. 3. Паперного, М. И. Шапира, Ю. В. Шатана, В. И. Тюпы и других ученых.

Новизна работы. В работе впервые: 1. Тексты Хармса рассмотрены во взаимодействии деструктивных и конструктивных факторов; 2. Углублено и развито определение случаев как квазижанра', 3. Рассмотрены формы и функции осложненного смеха у Хармса; 4. Предложена модель взаимодействия автор - герой - читатель в текстах Хармса; 5. Жизнетворчество Хармса рассмотрено в едином комплексе с эстетикой и поэтикой его текстов; 6. Уточнено место Хармса в русском и западноевропейском культурном контексте второй половины Х1Х-ХХ веков; 7. Сделаны предположения о причинах популярности и творческой продуктивности художественного эксперимента Хармса в российской оппозиционной и андеграундной культуре советского периода и в постсоветской культуре (в заключении к работе).

Положения, выносимые на защиту:

I. В представлении Хармса гениальное произведение должно удовлетворять трем главным критериям. Оно должно быть: 1) непредсказуемым, рационально непостижимым, не подлежащим непротиворечивой или однозначной интерпретации; 2) художественно цельным, неклассически гармоничным; 3) способным вызывать сильный эмоциональный эффект.

В прозе Хармса названные критерии реализованы следующим образом: критерий непостижимости - в устранении из текста каких-либо мотивировок (каждый элемент и текст в целом выступают как иероглифы); в последовательном нарушении разнообразных закономерностей развертывания текста (прием отклонения)', в развитии поэтики фрагмента как открытого, принципиально незавершимого текста. критерий гармоничности - в применении принципа серийности; в создании своеобразной квазижанровой системы (случаи); в формировании сверхтекстовой целостности путем развития сквозных образов, тем и мотивов, единой числовой символики, повторяющихся имен персонажей; в объединении разнородных и разножанровых, часто фрагментарных, текстов в циклы. критерий эмоционального эффекта - в развитии форм осложненного смеха, основными из которых являются черный юмор и циничный смех.

II. В прозе Хармса запрограммировано расслоение читательской аудитории, часть которой фиксирует внимание на деструктивно-провокационных моментах содержания и формы и квалифицирует текст как нелепый (либо антихудожественный, шизофренический, инфантильный, сатанинский и т. п.), а другая часть воспринимает конструктивность и художественную условность текста и переживает осложненный смеховой катарсис. Таким образом Хармс отделяет «своего» гипотетического читателя от «чужого», своеобразно решая актуальную для ряда писателей 1920-1930-х годов проблему «двойного кода».

Практическое значение исследования. Результаты исследования могут быть использованы для углубленного изучения творчества Хармса и других русских писателей 1920-1930-х годов, для восстановления полной истории русского модернизма; для исследования отношений русской и западноевропейских литератур (Хармс и его европейские аналоги 1930-1950-х годов); для изучения творчества литературных преемников Хармса, появившихся спустя десятилетия после его смерти, а также для разработки спецкурсов по русской литературе XX века.

27

Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав (1. «Чинарский» и обэриутский контекст творчества Хармса; 2. Поэтика отклонения; 3. Проблема жанра; 4. Формы и функции смеха в прозе Хармса), заключения, приложения (Катарсис смеха и плача) и библиографии.

Все тексты и цитаты из Хармса для наглядности выделены в тексте работы полужирным шрифтом. Цитаты из хармсоведческих и теоретических работ заключены только в кавычки. Художественные тексты цитируются в основном по однотомному собранию «Цирк Шар дам», подготовленному В. Н. Сажиным (М. 1999), где они напечатаны в полном соответствии с окказиональной орфографией и пунктуацией самого Хармса.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Гладких, Николай Владимирович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В русской литературе ушедшего столетия были намного более значительные фигуры, чем Хармс. Но Хармс - одна из самых своеобразных. В нашей работе мы пытались хотя бы отчасти определить, в чем это своеобразие.

Философские и эстетические принципы Хармса формировались во второй половине 1920-х годов. С одной стороны, на них влиял опыт мирового и русского авангарда с его стремлением к автономии художественного языка, отходом от миметических функций, экспериментальностью и определенной агрессивностью по отношению к реципиентам авангардного искусства. С другой стороны, Хармса сформировал философско-литературный кружок «чинарей», в котором особе место принадлежало своеобразным диалогическим концепциям и текстам Я. С. Друскина. Современный критик охарактеризовал их так: «это бесконечное письмо, в котором совершенно явен главный его исток: вопросы веры и теологии, которые не могут быть определены, но должны выясняться и по новому подтверждаться каждый день» (Чухрукидзе 2000, с. 410). Теология Друскина преломилась в творчестве Хармса необычно - как форма бытия на границе посюстороннего, профанного и одержимого мира с миром чистым и трансцендентным (поэтому недоступным познанию). В таком же граничном положении оказывается и искусство. В триаде профанный мир -чистый мир - искусство любой из компонентов выступает как граница между двумя другими. Три выделенные нами три критерия гениального произведения -непостижимость, гармония и сила (способность производить сильный эффект) -могут быть соотнесены с этим, тем и «препятствием» как соединение профанного хаоса, трансцендентной красоты и художественной выразительности.

Иероглифичность, загадочность текстов Хармса провоцирует двойственное отношение - желание их объяснить, расшифровать и воспринимать их чисто интуитивно.

Насилие, агрессия, хаос, составляющие содержание всех произведений Хармса - динамичный компонент его творчества. Отсутствие прямой этической оценки имеет свою цель - расслоение читательской реакции. В то же время существует эзотерический аспект этого содержания - редукция и трансформация героев-недочеловеков».

Экстраординарное, непостижимое, отклоняющееся содержание текстов Хармса воплотилось в необычной художественной форме. Форма также двояка - и в ней есть аспект отклонения, распада, фрагментации, незавершимости и одновременно аспект единства, целостности и гармонизации. Мы выделили два главных фактора этой цельности - создание неклассического, квази-жанрового единства и смех.

Также двойственно, или расслоено, художественное впечатление, которого достигает Хармс. В нем сталкиваются смешное и несмешное, шок и очищение.

Диалогичность и пограничность эстетики Хармса проявляется и в том, что его поэтика строится на границе с риторикой.

Поэтика связана с созданием автономного и самоцельного художественного мира, риторика стремится заставить читателя или слушателя действовать. По точному замечанию М. И. Шапира (1990, с. 4-5), самый адекватный реципиент авангардного искусства - не тот, кто им восхищается, а тот, кто возмущается, и проявляет возмущение как можно активней. В то же время авангардист раздражает своего адресата бескорыстно, «из любви к искусству», и это отделяет его от агитационно-политической риторики. Хармс не сводим к одной риторике, даже самоцельно авангардистской, потому что он смешит. А смех это по своей природе оформленное и завершенное переживание. Он оформляет и завершает текст. Значит, возникает поэтика - самоцельный текст. Смех у Хармса расслоен - он частично завершает переживание (поэтика), а частично раздражает читателя (риторика). Поэтому текст и гармоничен, и дисгармоничен. И эффектен!

Поэтому все, кто пишет о Хармсе, обычно правы. Какая-то из сторон для них более актуальна. Но возникающая правота часто одностороння.

Автор этой работы тоже не может претендовать сказать о Хармсе всё: в его текстах слишком много идеальных, непроницаемых знаков-шаров, значение которых раскроется в новых, неожиданных контекстах.

Перспективы продолжения работы могут быть связаны с комплексным изучением проблемы «двойного кодирования» в русской литературе советского периода, с углублением понимания как эзотеризма, так и форм «непрямого говорения» (М. М. Бахтин) у Хармса и его современников, а также последователей.

Никто из поэтов или прозаиков в русской литературе XX века не вызвал к жизни такого количества продолжателей и подражателей. «Подражателей у Хармса теперь едва ли не больше, чем в свое время читателей» (Шенкман 1998, с. 80). Очевидно, что значительно больше. Художественный эксперимент, осуществленный Хармсом, оказался удивительно продуктивен в последние четыре десятилетия века. «Практическое» освоение его наследия - читателями, писателями, театром, кино и мультипликацией - намного опередило теоретическое. Это не камень в сторону литературоведов. Такое расслоение было заложено в самом опыте Хармса: практикам достались его конструктивность, гармония и энергетика, а теоретикам -непостижимость.

М. Б. Ямпольский отметил, что опыт Хармса преодолел русский культурный провинциализм. «Если можно говорить о провинциализме российской мысли, то он часто приобретал формы универсализма. Универсализм, космизм, - конечно, одно из наиболее характерных проявлений провинциального сознания, традиционно преодолевающего свою изоляцию и вторичность с помощью универсалистской риторики. В этом смысле Хлебников и Малевич - российские провинциалы именно в той части своего творчества, которая наиболее утопична и метафизична. Освобождение от утопизма позволяет Хармсу и обэриутам преодолеть российский провинциализм» (1997, с. 371). Хармс не может быть провинциальным: вопреки распространенному представлению, что его писания - «вещи в себе», для него исключительно важен Другой - с его сознанием и реакциями он работает.

В тоталитарной культуре отдельные сознания смяты и слеплены в ком, поэтому литератору там вообще не с чем профессионально работать. Литература социалистического реализма (как общее явление) не исследовала личный интерес и ответственный поступок - формы экзистенциального самостояния человека, она могла лишь описывать хорошее или дурное выполнение им функций в машинерии государства-общества.

Открытие Хармса в 1960-70-80-х годах теснейшим образом связано с развитием оппозиционной и андеграундной литературы, получившей в период перестройки название «другая» литература. Влияние Хармса на шестидесятников, диссидентов, концептуалистов и т. д. - тема, заслуживающая большого исследования. В нем могут найти место песня А. Галича «Легенда о табаке», включенная в цикл «Литературные мостки» (Галич 1989); появление остроумных апокрифов Хармса -«Литературных анекдотов» В. Пятницкого и Н. Доброхотовой и лавина их вариаций (Доброхотова, Пятницкий 1991); поэзия «лианозовцев»; хармсоподобная проза Аркадия Бартова; «Московские случаи» («Песни восточных славян») Л. Петрушевской; «хармсинги» 1980-х - случаи, героями которых стали Б. Г., В. Цой, К. Кинчев, С. Бугаев и другие звезды русского рока (Хармсинги 2000); шоковая эстетика Владимира Сорокина; роман Ф. Эрскина (Михаила Берга) «Рос и я», в котором преломились факты творческой и интимной жизни Введенского и Хармса (Эрскин 1990); «Вредные советы» и прочие сочинения для enfant-terrible'й Григория Остера; «Идеальный роман» Макса Фрая -серия концовок текстов в разных жанрах (в pendant хармсовским началам); Митьки, сочинившие среди прочего опус «Воспоминая Даниила Хармса», и многое другое, своим появлением так или иначе обязанное Хармсу.

Уникальная роль Хармса как «инстанции Другого» категорично и полемично объяснена в помещенном в Интернете тексте популярного фантаста Макса Фрая (еще один русский писатель с иностранной фамилией в псевдониме): «Сказать по правде, русская литература не заслуживает Хармса. Не то чтобы она, русская литература, вообще ничего хорошего не заслуживала. Пушкина, например, она очень даже заслужила. Достоевского заслужила, Толстого там всякого, Гоголя. м-да. ну ладно, допустим, и Гоголя тоже. Кого она точно заслужила, так это Солженицына и Яркевича. И, конечно, Маринину. <. .> Хармс и русская литература - это даже несмешно. <. .> Хармс не был нужен русской литературе, это очевидно. Она, русская литература, с таким трудом переносила его присутствие в себе, что Хармсу пришлось умереть. <.> Правда, позже выяснилось, что Хармс, как ни странно, позарез необходим огромному количеству читателей. Его любят особенной любовью». Почему же? Потому что: «Мир ловил, но так и не поймал Хармса (убил - да, конечно, но не поймал); а "значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом"» (Фрай 2000). В отличие от Пушкина и Гоголя, Достоевского и Солженицына, Яркевича и Марининой (урок, как обращаться с именами культурных героев, не пропал зря),

Хармс - «крут» и непонятен. «Неизвестным способом» он дал форму тому, что в русской литературе писать нельзя. Можно в английской - под видом детской, и во французской - всем и всегда.

Практика питается его энергетикой бессознательно. Режиссер Михаил Левитин, поставивший замечательный спектакль по Хармсу «Школа клоунов», сказал в интервью, символично названном «Обэриуты - это спасение»: «Чем обэриуты отличаются от прочей, очень модной сейчас, литературы 20-х годов, так это тем, что они существовали вне генеральной линии, но не в борьбе с ней. Они этой генеральной линии не заметили. Как они ухитрились так жить - я абсолютно не понимаю. Обэриуты существуют для того, чтобы начать творчески видеть мир. <. .> Они жили и творили в достаточной степени свободно. Они жили вне стереотипов. Они фиксировали действительность своими средствами, не давая объяснения фактам, которые излагали очень своеобразно: объяснения ищите сами, нас они не волнуют. Нигде не дается вульгарно-социологических объяснений, и вообще каких-либо разумных, рациональных объяснений» (Левитин 1991, с. 61).

Еще один удивительный пример практического освоения уроков Хармса - на этот раз психологами и психотерапевтами, придумавшими пародийно-шоковую «хармс-терапию» (Горлова, Ефимкина 1999). Она состоит в элементарном по форме приеме - любому человеку, озабоченному проблемами самооценки, говорится магическая формула: А, по-моему, ты г.о! Эта неожиданная мысль сражает наповал неких внутренних психологических фантомов, и пациент оказывается перед лицом реальности. Реальность эта - Другой, тот, кто оценивает. При серьезном продолжении работы, наверное, можно вывести человека на уровень диалогичного рефлексивного сознания.

Тексты Хармса созданы по принципам, не понятным советскому - и постсоветскому - сознанию. В то же время, как «инстанция Другого» этому сознанию, они его провоцируют, дразнят, очищают и порой мазохистски опьяняют. Поэтому к нему так тянутся практики. Поэтому его безуспешно пытается освоить и объяснить монологическое теоретическое сознание. Написано многое об его источниках и составных частях, но никак не может быть внятно артикулирована суть дела.

Главная беда теоретического чтения Хармса - не забывание его исторического контекста, а нечувствительность к его реальности. Память о нем сохранилась на уровне слова «трагический». Все знают - у писателя была трагическая судьба. Но войти в цельность судьбы и творчества человека, готовившегося зажечь беду вокруг себя (Друскин 1998а, с. 57), мы реально не можем, хотя и произносим: «"Случай с Петраковым" - это не недоразумение. Это - трагедия. О трагедии страны и народа писал Хармс» (Прокофьева 1991, с. 64).

Постмодернизм внес свою лепту в ассимиляцию Хармса. В тонкой аналитической статье критика Алексея Медведева описано, как обэриуты вышли из «монологического тупика»; поскольку они уже в 30-х годах были постмодернистами, то преодолевали они не монологизм традиционной литературы, а «модернистский монологизм». Медведеву, как постмодернисту, очевидно, что реальность знака создается разрывом означающих и означаемых - и поэтому Пушкин и Николай II «разумеется, не имеют ничего общего со своими реальными прототипами» (Медведев 1991, с. 138), и что сами авторы подвергают себя артизации, то есть уподобляются персонажам. Хармс и Введенский «отказываются от предоставленного им места автора-творца и превращаются в авторов-персонажей, для которых произведение перестает быть средством воздействия на читателей и становится средой обитания» (Там же, с. 130). Как тогда они творят? Они черпают слова из «самой стихии языка» (Р. Барт), как бы «наивно» и «незаинтересованно» отказавшись от «традиционной процедуры отбора» «необходимого элемента из некоторого количества сходных элементов», «а значит, и от власти над текстом, и от целенаправленного воздействия на читателя», благодаря чему у последнего «появляется уникальная возможность пережить процесс спонтанного зарождения смысла, который не навязывается озабоченным автором-творцом, а кристаллизуется в сознании автора-персонажа. В идеале читатель идентифицирует себя с этим автором-персонажем, свободно существующим в ничем не ограниченной стихии текста» (Там же, с. 130-131). Таково «преодоление монологизма». Постмодернистски ориентированное литературоведение обладает более изощренным филологическим аппаратом, чем обычное постсоветское. Кроме того, оно опирается на изучение опыта андеграундных последователей Хармса и знание его западных аналогов. Но ядро, а значит и явление в целом все равно ускользает от понимания.

На Хармса переносится одна из характеристик содержания уже посткатастрофического дискурса: ничего, пустота. В современном дискурсе есть определенная доля бесчувственности, эмоциональной усталости. Давно забылись и первая реальность, и актуальное переживание катастрофы. Хармс с его эпатажем, дискретностью, цинизмом, танатографией, эротикой воспринимается как условность, чистая игра, и в то же время - как возбуждающий, щекочущий нервы аттракцион. То, что было для него полнотой жизни и творчества, превращается в игру - забавное скольжение между эстетическим и внеэстетическим поведением - вожделенный образец для всех, кто уже не может ни активно жить, ни самостоятельно творить.

И все же растущее не по дням, а по часам количество теоретических работ о Хармсе должно перейти в качество. Проблемы, которые решал Хармс, для западного культурного сознания были актуальны в 1930-50-х годах, накануне и сразу после войны. Как нам представляется, уже экзистенциализм, создавший параллельно литературу и мощную рефлексивную философию, «разрезал» «ленту Мёбиуса», в кольце которой движется шоковая эстетика. В постмодернизме уже решаются проблемы некатастрофического сознания, а проблема противостояния тоталитарному монологизму решается на иных путях.

Возможно, Хармс - самый экстремальный русский художник. Он подверг русскую литературу и самого себя жестокому эксперименту, чтобы показать, что можно быть одноглазым и гармоничным, что оратор, которому судьба отрезала язык, способен научиться показывать дощечки с фразами, написанными большими буквами, и при этом где нужно рычать, а где нужно подвывать и этим воздействовать на слушателей еще более, чем это можно сделать обыкновенной речью. Интерес к Хармсу начнет спадать, когда урок перестанет быть актуальным.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Гладких, Николай Владимирович, 2000 год

1. Основные источники (издания текстов Д. И. Хармса, А. И. Введенского, Я. С. Друскина, Л. С. Липавского, «декларация» ОБЭРИУ)

2. Хармс Д. И. Цирк Шардам: Собрание произведений / Сост., подгот. текста, предисл., прим. и общ. ред. В. И. Сажина. СПб.: Кристалл, 1999. - 1120 с. (Сокращенно - ЦШ)

3. Хармс Д. И. Полное собрание сочинений: В 4-х т. / Сост., подгот. текста и прим. В. Н. Сажина. СПб.: Академический проект, 1997-1999. - Тт. 1-3. (Сокращенно -ПСС: 1/2/3)

4. Хармс Д. И. Горло бредит бритвою: Случаи. Рассказы. Дневниковые записи / Сост. И коммент. А. А. Кобринского и А. Устинова; Предисл. А. А. Кобринского. М.: Глагол, 1991. - 240 с. (Сокращенно - ГББ)

5. Хармс Д. И. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма / Вступ. ст., сост., подгот. текста и прим. А. А. Александрова. Л.: Сов. писатель, 1988. - 560 с. (Сокращенно - ПвН)

6. Хармс Д. И. Меня называют капуцином: Некоторые произведения Даниила Ивановича Хармса / Сост. и подгот. текстов А. Г. Герасимовой. М.: Каравенто, Пикмент, 1993. - 352 с. (Сокращенно - МНК)

7. Хармс Д. И. Трактаты. / Публ. и прим. А. Г. Герасимовой // Логос. 1993. - 3. - С. 102-124. (Сокращенно - Логос)

8. Хармс Д. И. «Боже, какая ужасная жизнь и какое ужасное у меня состояние»: Записные книжки. Письма. Дневники / Вступ. слово, послесл. и коммент. В. И. Глоцера // Новый мир. 1992. - 2. - С. 192-224. (Сокращенно - НМ)

9. Хармс Д. И. Тт. 1-2. -М.: Виктори, 1994. (Сокращенно-Виктори: 1/2).

10. Введенский А. А. Полное собрание произведений: В 2-х т. / Сост. и подгот. текста М. Б. Мейлаха и В. И. Эрля; Вступ. ст. и прим. М. Б. Мейлаха. М.: Гилея, 1993.

11. Введенский А. А. Произведения. / Сост., подгот. текстов и прим. В. Н. Сажина // «. .Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. Б. м., 1998. - Т. 1. - С. 321-548.

12. Друскин Я. С. Коммуникативность в творчестве Александра Введенского / Публ. прим. Л. С. Друскиной//Театр. 1991.-№ 11.-С. 80-94.

13. Друскин Я. С. Материалы к поэтике Введенского // Введенский А. А. Полное собрание произведений в 2 томах. М.: Гилея, 1993. - Т. 2. - С. 164-174.

14. Друскин Я. С. «Чинари» // Аврора. Л., 1989. - № 6. - С. 103-115.

15. Друскин Я. С. Вестники и их разговоры; Это и то; Классификация точек; Движение / Публ., предисл. и коммент. М. Б. Мейлаха // Логос. 1993. - 4. - С. 89 101.

16. Друскин Я. С. Хармс / Публ. Л. Я. Друскиной // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 47-51.

17. Друскин Я. С. 1998а Чинари. Авторитет бесмыслицы // «.Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. Б. м., 1998.-Т. 1.-С. 46-64.

18. Друскин Я. С. Дневники / Сост., подгот. текста, прим. Л. С. Друскиной. СПб.: Академический проект, 1999. - 602 с.

19. Липавский Л. С. Разговоры; Исследование ужаса / Публ. и коммент. А. Г. Герасимовой // Логос. 1993. - N 4. - С. 7-88.

20. Липавский Л. С. Трактаты. / Сост., подгот. текстов и прим. В. Н. Сажина //.Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. Б. м., 1998. - Т. 1. - С. 65-320.

21. ОБЭРИУ: Декларация // Ванна Архимеда. Л.: Худож. лит., 1991. - С. 456-462. (Сокращенно - ОБЭРИУ).

22. Следственное дело № 4246-31 г. 1931 1932 годы / Публ. Н. Кавина; Подг. текстов и прим. В. Н. Сажина //«. .Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. - Б. м., 1998. - Т. 2. - С. 519-572.

23. Аристотель. Поэтика / Пер. М. Л. Гаспарова // Аристотель. Сочинения в 4-х т. -М.: Мысль, 1983. Т. 4. - С. 645-680.

24. Арто А. Театр и его двойник / Пер. с франц. и коммент. С. А. Исаева. М.: Мартис, 1993.- 192 с.

25. Батай Ж. Литература и Зло / Пер. с франц. и коммент. Н. В. Бунтман. М.: Изд. МГУ, 1994.- 166 с.

26. Бергсон А. Смех / Пер. с франц. И. Гольденберга под ред. И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 1992. - 128 с.

27. Бодлер Ш. Об искусстве / Пер. с франц. Н. И. Столяровой, Л. Д. Липман. М.: Искусство, 1986. - 422 с.

28. Валери П. Положение Бодлера / Пер. с франц. А. М. Эфроса // Валери П. Об искусстве. М.: Искусство, 1993. - С. 338-352.

29. Галич А. Легенда о табаке // Галич А. Избранные стихотворения. М.: Новости, 1989. - С. 174-177.

30. Гнедое В. Поэма Конца / Подг. текста и публ. М. И. Шапира и Л. Ф. Кациса // Даугава. Рига, 1990.-№ 10. - С. 105.

31. Горлова М. Ф., Ефимкина Р. П. Излечение неминуемо: Психотерапевтические пародии. Новосибирск: ИДМИ НГУ, 1999. - 66 с.

32. Кант И. Критика способности суждения / Пер. с нем.; Под ред. М. Левиной. М.: Искусство, 1994. - 367 с.

33. МайринкГ. Голем; Вальпургиева ночь: Романы / Пер. с нем. Д. Л. Выготского, В. Ю. Крюкова. М.: Прометей; Эон, 1989. - 334 с.

34. По Э. Статьи и эссе. / Пер. с англ. 3. Е. Александровой, В. В. Рогова // Эстетика американского романтизма. М.: Искусство, 1977. - С. 87-172.

35. Сорокин В. Г. Собрание сочинений в двух томах. М: Ad Marginem, 1998.

36. Успенский П. Д. Tertium Organum: Ключ к загадкам мира. СПб.: Андреев и сыновья, 1992.-242 с.

37. Фрай М. Идеальный роман. СПб.: Азбука, 1999. - 272 с.

38. Фрейд 3. Жуткое / Пер. с нем. Р. Ф. Додельцева // Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. - С. 265-281.

39. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному / Пер. с нем. Р. Ф. Додельцева // Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. - С. 205-128.

40. Хармсинги // Хармс Д. И. Вещь. СПб.: Амфора, 2000. - С. 327-340. (Автор не указан).

41. Шварц Е. Л. Живу беспокойно.: Из дневников. Л.: Сов. писатель, 1990. - 752 с.

42. Эйзенштейн С. М. Монтаж аттракционов // Эйзенштейн С. М. Избранные произведения: В 6 т. М.: Искусство, 1964. - С. 270. Т. 2:

43. Эрскин Ф. Рос и я: Роман//Вестник новой литературы. М.: Прометей, 1990. — № 1.-С. 11-89.

44. I. Работы о Д. И. Хармсе и ОБЭРИУ

45. Александров А. А. Материалы Д. И. Хармса в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1978 год. Л.: Наука, 1993.-С. 64-79.

46. Александров А. А. Чудодей (Личность и творчество Даниила Хармса); Примечания // Хармс Д. И. Полет в небеса. Л.: Сов. писатель, 1988. - С. 7-50; 505-537.

47. Александров А. А. 1991а Эврика обэриутов // Ванна Архимеда. Л.: Худож. лит., 1991.-С. 3-34.

48. Александров А. А. 19916 Несостоятельные претензии // Литературное обозрение.1991. -№ 4. С. 106.

49. Александров А. А. 1991в Неоконченные драматические произведения Даниила Хармса//Театр. 1991,-№ 11.-С. 10-12.

50. Александров А. А. 1992а О первых литературных опытах Даниила Хармса // Русская литература. 1992. - № 3. - С. 155-158.

51. Александров А. А., Мейлах М. Б. 1967а Творчество Александра Введенского // Материалы XXII научной студенческой конференции: Поэтика. История литературы. Лингвистика. Тарту: Тартуский ун-т, 1967. - С. 105-109.

52. Александров А. А., Мейлах М. Б. 19676 Творчество Даниила Хармса // Материалы XXII научной студенческой конференции: Поэтика. История литературы. Лингвистика. Тарту: Тартуский ун-т, 1967. - С. 101-104.

53. Александров В. О порядке счета // Русская мысль. Париж, 2000. - 2 марта. - N 4307.

54. Бахтерев И. В. Когда мы были молодыми: (Невыдуманный рассказ) // Воспоминания о Заболоцком. М.: Сов. писатель, 1984. - С. 57-100.

55. Беленкин Б. Хармс Чармс // Театральная жизнь. - 1987. - № 24 . - С. 4.

56. Блок М. Хармс 30-х годов // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995.-С. 86-88.

57. Блюмбаум А. Б., Морев Г. А. «Ванна Архимеда»: к истории несостоявшегося издания // Wiener Slawistischer Almanach. Band 28. - Wien, 1991. - S. 263-269.

58. Герасимова А. Г. 1988 а ОБЭРИУ (проблема смешного) // Вопросы литературы. -1988. -№ 4.-С. 75.

59. Герасимова А. Г. 19886 Он так и остался ребенком // Детская литература. 1988. -№ 4. - С. 32-34.

60. Герасимова А. Г. 1988в Проблема смешного в творчестве обэриутов: Автореферат на соискание уч. степени канд. филол. наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1988.-26 с.

61. Герасимова А. Г. Даниил Хармс как сочинитель (Проблема чуда) // Новое литературное обозрение. 1995. - № 16. - С. 129-139.

62. Герасимова А. Г., Никитаев А. Т. Хармс и «Голем» // Театр. 1991. - № 11. - С. 3650.

63. Гернет Н. В. О Хармсе (Заметки к вечеру памяти Д. И. Хармса, Москва, 1976) // Нева. Л., 1988. -№ 2. -С. 201-204.

64. Гирба Ю. Элементы драматического в раннем творчестве Д. Хармса // Театр. -1991.-№ 11.-С. 51-52.

65. Гинзбург Л. Я. Николай Олейников // Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом,-Л.: Сов. писатель, 1989.-С. 379-401.

66. Гладких Н. В. Поэтика необъяснимого в прозе Д. Хармса // Проблемы литературных жанров: Материалы 8 научной межвуз. конф. 17-19 окт. 1995 г. -Томск: Изд. ТГУ, 1996. Часть II. - С. 46-47.

67. Гладких Н. В. 1999а Границы смешного (О юморе Д. Хармса) // Проблемы литературных жанров: Материалы IX Междунар. науч. конф. 8-10 дек. 1998 г. -Томск: Изд. ТГУ, 1999. Часть И. - С. 174-176.

68. Глоцер В. И. «Мои творения, сыновья и дочери мои.» // В мире книг. 1987. - № 12.-С. 83-84.

69. Глоцер В. И. Хармс собирает книгу // Русская литература. Л., 1989. - № 1. - С. 206-212.

70. Глоцер В. И. К истории последнего ареста и гибели Даниила Хармса: Письма М. В. Малич к Н. Б. Шанько // Русская литература. 1991. - № 1. - С. 204-209.

71. Глоцер В. И. Об одной букве у Даниила Хармса: (К исследованию творческих принципов писателя) // Русская литература. 1993. - № 1. - С. 240-241.

72. Глоцер В. И. Не то, не так, не там.: К выходу в свет двух томов Полного собрания сочинений Д. Хармса // Литературная газета. 1997. - 17 сентября. - № 38.-С. 12.

73. Глоцер В. И. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс // Новый мир. 1999. - № 10.-С. 98-159.79. (Грицина Е. И.) Елизавета Ивановна Грицина вспоминает / Лит. запись М. Вишневецкой и А. Герасимовой // Театр. 1991. -№ 11. - С. 38-45.

74. Джакуинта Р. «Ответ был прост и краток»: (Заметки о драматических тенденциях в поэзии Даниила Хармса) // В спорах о театре: Сб. науч. трудов. СПб.: РИИИ, 1992.-С. 118-124.

75. Дмитренко А. Л., Сажин В. Н. Краткая история «чинарей» // //«. .Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. -Б. м., 1998.-Т. 1.-С. 5-45.

76. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс: театр абсурда реальный театр: Прочтение пьесы «Елизавета Бам» // Театр. - 1991. - № 11. - С. 18-26.

77. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с франц. Ф. А. Петровской; Науч. ред. В. Н. Сажин. СПб.: Академический проект, 1995. - 472 с.

78. Жаккар Ж.-Ф. Возвышенное в творчестве Даниила Хармса // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 8-19.

79. Ершов Г. Семь дней творения Даниила Ювачева // Хармсиздат представляет. -СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. С. 20-33.

80. Ершов Г. Хармс-издат представляет: книжный пир диалог с Хармсом // Хармсиздат представляет. - СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995.-С. 100-104.

81. Злобина А. Случай Хармса, или Оптический обман // Новый мир. 1999. - № 2. -С. 183-191.

82. Золотоносов М. Н. Шизограмма или теория психического экскремента // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 77-82.

83. Казак В. Хармс / Пер. с нем. Е. Варгафтик и И. Бурихина // Казак В. Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года. Eondon: Overseas Publications Interchange Ltd., 1988. - С. 808-810.

84. Калашникова Р. Б. Даниил Хармс и народная считалка // Проблемы детской литературы. Петрозаводск: РИО ПГУ им. О. В. Кууиснена, 1982. - С. 24-33.

85. Калашникова Р. Б. Школа и «антишкола» Даниила Хармса // Проблемы детской литературы. Петрозаводск: РИО ПГУ им. О. В. Кууиснена, 1987. - С. 38-49.

86. Кацис Л. Ф. Пролегомены к теологии ОБЭРИУ // Литературное обозрение. -1994. -N3/4.-0. 94-101.

87. Кацис Л. Ф. Эротика 1910-х и эсхатология обэриутов // Литературное обозрение. -1995. -И 9/10. -С. 57-53.

88. Кобринский А. А. 1988а Логика алогизма // Нева. Л., 1988. -№ 6. - С. 204.

89. Кобринский А. А. 19886 Цикл Даниила Хармса «Случаи» как единое целое // Материалы всесоюзной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс»: Филология. Новосибирск: Изд. НГУ, 1988. С. 64-69.

90. Кобринский А. А. Психологизм, алогизм и абсурдизм в творчестве Даниила Хармса // Проблемы источниковедческого изучения русской и советской литературы. Л., 1989.-С. 167-190.

91. Кобринский А. А. Хармс сел на кнопку, или Проза абсурда // Искусство Ленинграда. Л., 1990.-№ 11.-С. 68-70.

92. Кобринский А. А. Проза Даниила Хармса: Автореферат на соискание уч. степени канд. филол наук. СПб.: Гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена, 1992. - 16 с.

93. Кобринский А. А. Даниил Хармс и поэтика ОБЭРИУ (природа человек -пространство) // Хармсиздат представляет. - СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 68-76.

94. Кобринский А. А. «Без грамматической ошибки.»?: Орфографический «сдвиг» в текстах Даниила Хармса // Новое литературное обозрение. 1998. - № 5 (33). - С. 186-204.

95. Кобринский А. А. 1999а Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда XX века: Автореф. дис. на соискание уч. степени док. филол. наук. -СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 1999. 39 с.

96. Кобринский А. А. 19996 Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда XX века: В 2-х кн. М.: Изд-во Моск. культурологич. лицея, 1999. -Кн. 1.-175 с. Кн. 2,-146 с.

97. Кобринский А. А. Новая русская книга № 3 Рец. на кн.: Хармс Д. Цирк Шардам. СПб., 1999 и Хармс Д. Дней катыбр. М„ 1999.http: / / www. g е lman. г u/s 1 av a/nr k/nrk 3 /2 8. htm 1

98. Кобринский А. А., Мейлах М. Б. Неудачный спектакль // Литературное обозрение, 1990. -№ 9. -С. 81-85.

99. Кобринский А. А., Мейлах М. Б., Эрль В. И. Даниил Хармс: к проблеме обэриутского текста // Вопросы литературы. 1990. - № 6. - С. 281-285.

100. Кукулин И. «Двенадцать» А. А. Блока, жертвенный козел и сюжетосложение у Даниила Хармса // Новое литературное обозрение. 1995. - № 16. - С. 147-153.

101. Кукулин И. Рождение постмодернистского героя по дороге из Санкт-Петербурга через Ленинград и дальше: (Проблемы сюжета и жанра в повести Д. И. Хармса «Старуха») // Вопросы литературы. 1997. - № 4. - С. 62-90.

102. Кукулин И. Обэриуты как хранители культуры: Рец. на кн. Кобринский А. А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда. Изд. 2-е, перераб., доп. М., 2000. // Книжное обозрение «Ex libris НГ». 2000. - 28 сент. - № 37 (160).-С. 4.

103. Кушлина О. Б. Реальное против реализма; Комментарии // Русская литература XX века в зеркале пародии: Антология. М.: Высшая школа, 1993. - С. 291-294; 460-462.

104. Левая Т. Хармс и Шостакович: несостоявшееся сотрудничество // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 94-96.

105. Левитин М. Обэриуты это спасение // Театр. - 1991. - № 11. - С. 60-61.

106. Липавская Т. А. Встречи с Николаем Алексеевичем и его друзьями // Воспоминания о Заболоцком. М.: Сов. писатель, 1984. - С. 47-56.

107. Лощилов И. Е. Принцип «словесной машины» в поэтике Даниила Хармса // Эстетический дискурс: Семио-эстетические исследования в области литературы. -Новосибирск: Изд. НГПИ, 1991.-С. 152-159.

108. Лощилов И. Е. Феномен Николая Заболоцкого. Helsinki: Institute for Russian and East European Studies, 1998. - 311 c.

109. Манулкина О. С дубинкой и с «Сурком» // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 93.

110. Маршак С. Я. Письмо. А. В. Македонову, 20 декабря 1963 г. // Маршак С. Я. Собрание сочинений: В 8-ми т. М.: Худож. лит., 1972. - Т. 8. - С. 509.

111. Медведев А. Сколько часов в миске супа?: Модернизм и реальное искусство // Театр, 1991. - № 11.-С. 128-138.

112. Мейлах М. Б. О «Елизавете Бам» Даниила Хармса // Stanford Slavic Studies. Vol. 1. - Stanford, 1987. - P. 163-246.

113. Мейлах M. Б. Шкап и колпак: Фрагмент обэриутской поэтики // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. - С. 181-193.

114. Мейлах М. Б. 1991а Девять посмертных анекдотов Даниила Хармса // Театр. -1991.-№ 11.-С. 76-79.

115. Мейлах М. Б. 19916 Заметки о театре обэриутов // Театр. 1991. - № 11. - С. 173-179.

116. Мейлах М. Б. 1993а О «Вестниках и их разговорах»; Комментарии // Логос. -1993,-№4.-С. 92-94.

117. Мейлах М. Б. 19936 «Что такое есть потец?» // Введенский А. А. Полное собрание сочинений: В 2-х т. -М.: Гилея, 1993. Т. 2. - С. 5-43.

118. Мейлах М. Б. 1993в Диалог постфутуризма с традицией // Русский авангард в кругу европейской культуры: Междунар. конф. 4-7 янв. 1993 г.: Тезисы и материалы. М. Науч. совет по истории мировой культуры РАН, 1993. - С. 140144.

119. Мейлах М. Б. «Лишь мы одни поэты, знаем дней катыбр»: Поэзия Даниила Хармса // Хармс Д. И. Дней катыбр: Избранные стихотворения. Поэмы. Драматические произведения. - М.; Кайенна: Гилея, 1999. - С. 15-52.

120. Московская Д. С. 1993а «Частные мыслители» 30-х годов: поставангард в русской прозе // Вопросы философии. 1993. - № 8. - С. 97-104.

121. Московская Д. С. 19936 Поставангард в русской прозе 1920-х 1930-х гг. (генезис и проблемы поэтики): Автореферат диссератции на соис. уч. степ. канд. филол. наук. - М., 1993. - 24 с.

122. Никитаев А. Т. Тайнопись Даниила Хармса: Опыт дешифровки // Даугава. -Рига, 1989. -№9. -С. 95-99.

123. Никитаев А. Т. 1991а Обэриуты и футуристическая традиция // Театр. 1991. -№ 11.-С. 4-7.

124. Никитаев А. Т. 19916 Ученым соседям // Литературное обозрение. 1991. - № 4.-С. 106-107.

125. Никитаев А. Т. «Пушкин и Гоголь» (Об источнике сюжета)//Литературное обозрение. -1995. N 9/10. - С. 49-51.

126. Носкович (Лекаренко) Н. Рассказ художника / Записал Г. Ершов // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 89.

127. Носова Г. Каталог; Библиография // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 105-130.

128. Петров В. Н. Даниил Хармс: Воспоминания, 1977. / Публ., предисл. и коммент. В. И. Глоцера// Панорама искусств. Вып. 13. -М.: Сов. художник, 1990. -С. 235-248.

129. Петров В. Н. Воспоминания о Хармсе / Публ. А. А. Александрова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб.: Академический проект, 1993.-С. 189-201.

130. Печерская Т. И. Литературные старухи Даниила Хармса (повесть «Старуха») // Дискурс. Новосибирск, 1997. - № 3/4. - С. 65-70.139. (Подорога В. А.) К вопросу о мерцании мира: Беседа с В. А. Подрогой // Логос. 1993.-N4.-C. 139-150.

131. Порет А. И. Воспоминания о Данииле Хармсе / Предисл. и публ. В. И. Глоцера // Панорама искусств. Вып. 3. М.: Сов. художник, 1980. - С. 343-359.

132. Прокофьева Св. От кукарямбы до подпольничков: В непрекрасном и яростном мире // Литературное обозрение. 1991. - № 9. - С. 63-65.

133. Сажин В. Н. Литературные и фольклорные традиции в творчестве Д. И. Хармса // Литературный процесс и развитие русской культуры ХУШ-ХХ вв.:

134. Тезисы науч. конф. Таллин: Таллинский пед. ин-т им. Э. Вильде, 1985. - С. 5761.

135. Сажин В. Н. Читая Даниила Хармса // Даугава. Рига, 1986. - № 10. - С. 110115.

136. Сажин В. Н. 1990а «. .Сборище друзей, оставленных судьбою» // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. - С. 194-201.

137. Сажин В. Н. 19906 . .Странные сближения (о литературных параллелях к текстам Д. И. Хармса) // М. А. Кузмин и русская культура XX века: Тезисы и материалы конф. 15-17 мая 1990 г.-Л., 1990.-С. 110-111.

138. Сажин В. Н. Наказание Хармса // Новый мир. 1992. - № 7. - С. 233-235.

139. Сажин В. Н. Цирк Хармса // Знание сила. - 1993. - N 2. - С. 89-94.

140. Сажин В. Н. 1995а Блок у Хармса // Новое литературное обозрение. 1995. -№ 16.-С. 140-146.

141. Сажин В. Н. 19956 Сон о погибели русской литературы // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 83-85.

142. Сажин В. Н. Примечания // Хармс Д. И. Полное собрание сочинений: В 4-х т. СПб.: Академический проект, 1997. - Тт. 1-3.

143. Сажин В. Н. Примечания П «. Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. Б. м., 1998. - Тт. 1-2.

144. Симина В. Хармс и Белый: Предварительные замечания // Литературное обозрение. -1995. N 9/10. - С. 52-53.

145. Слетев Н. Отрывок из статьи «На переломе» // Введенский А. И. Полное собрание произведений в двух томах. Т. 2. М.: Гилея, 1993. - С. 154.

146. Сливкин Е. Авторитеты бессмыслицы и классик галиматьи: (Обэриуты как наследники графа Хвостова) // Вопросы литературы. 1997. - № 4. - С. 333-340.

147. Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. - № 6. - С. 67-80.

148. Спивак С. Фисгармония Жидмейера // Даугава. Рига, 1993. - № 2. - С. 146150.

149. Tapuiuc Н., Констриктор Б. Историческая тема у обэриутов // В спорах о театре: Сб. науч. трудов. СПб.: РИИИ, 1992. - С. 103-117.

150. Токарев Д. В. Даниил Хармс: философия и творчество // Русская литература. -СПб., 1995. № 4. - С. 68-93.

151. Токарев Д. В. Апокалиптические мотивы в творчестве Д. Хармса // Россия, Запад, Восток: Встречные течения. СПб.: Наука, 1996. - С. 176-197.

152. Токарев Д. В. Авиация превращений: Поэзия Даниила Хармса // Хармс Д. И. Жизнь человека на ветру. СПб.: Азбука, 2000. - С. 5-22.

153. Уснер Г. Случай из жизни Хармса / Сообщил Валентин Рахметов // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 65-67.

154. Успенский Ф., Бабаева Е. Грамматика «абсурда» и «абсурд» грамматики // Wiener Slawistischer Almanach 22 (1992). S. 127-158.

155. Устинов А. Б. Дело детского сектора Госиздата 1932 года: Предварительная справка // Михаил Кузмин и русская культура XX века: Тезисы и материалы конф. 15-17 мая 1990 г. Л., 1990. - С. 125-136.

156. Учитель К. Ни слова о главном // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 90-92.

157. Филановский Б. Слова автора музыки // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. - С. 97-98.

158. Флакер А. О рассказах Даниила Хармса // Ceskoslovenska rusistika. XIV. N 2. -Praha, 1969.-С. 78-88.

159. Флейшман Л. С. Об одном загадочном стихотворении Хармса // Stanford Slavic Studies. Vol. I. - Stanford, 1987. - P. 247-258.

160. Фрай M. Даниил Хармс: «Скоты не должны смеяться» // Gazeta. Ru от 20-05-1999 (Вып.053) http://gazeta.ru/frei/20-05-1999harms.htm

161. Харитонов М. Читая Хармса // Харитонов М. Способ существования. М.: Новое литературное обозрение, 1998.-С. 182-185.

162. Цивьян Т. В. Предмет в обэриутском мироощущении и предметные опыты Магритта // Русский авангард в кругу европейской культуры: Междунар. конф. 4-7 янв. 1993 г.: Тезисы и материалы. М.: Науч. совет по истории мировой культуры РАН, 1993.-С. 151-157.

163. Чечот И. Уроки внеклассного чтения: Д. И. Хармс. Заметки читателя // Хармсиздат представляет. СПб.: Хармсиздат, Арсис, 1995. — С. 52-64.

164. Чумаков С. Н. Галчиньский и Хармс: О природе сходного художественного явления / Кубанский гос. ун-т. Краснодар, 1989. - 21 с. Рукопись депонирована в ИНИОН АН СССР №40182 от 21. 11. 1989.

165. Чумаков С. Н. Галчиньский и Хармс: О природе сходного художественного явления // Текст и контекст: Русско-зарубежные литературные связи XIX-XX веков. Тверь: Изд. Тверского гос. ун-та, 1992. - С. 83-96.

166. Чухрукидзе К. Теология парадокса: Рец. на кн.: Друскин Я. Дневники. СПб., 1999. // Новое литературное обозрение. 2000. - № 3 (43). - С. 407-410.

167. Шапир М. И. Между грамматикой и поэтикой: (О новом подходе к изданию Даниила Хармса) // Вопросы литературы. 1994. - Вып. III. - С. 328-332.

168. Шенкман Я. Логика абсурда: Хармс: отечественный текст и мировой контекст // Вопросы литературы. 1998. - № 4. - С. 54-80.

169. Шишман С. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. Л.: ЛИО «Редактор», 1991. - 176 с.

170. Шкловский В. Б. О цветных снах // Литературная газета. 1967. - 22 ноября. -С. 16.

171. Ямполъский М. Б. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М.: Новое литературное обозрение, 1998. - 384 с.

172. Carrick N. Daniil Kharms and the Art of Negation // The Slavionic and East European Review. Vol. 72. N 4. - October 1994. - P. 622-643.

173. Cassedy S. Daniil Kharms' parody of Dostoevskii: antitragedy as political comment // Canadian-American Slavic studies. 18. - 1984. - P. 268-284.

174. Chances E. Cexov and Xarms: story / anti-story // Russian Literarure Journal. -1982. 36 (123-124). - P. 181-192.

175. Chances E. Daniil Charms' "Old Woman" Climbs Her Family Tree: "Starucha" and the Russian Literary Past // Russian Literarure. 1985. - XVII. - P. 353-366.

176. Cher on G. Mixail Kuzmin and the Oberiuty: An Overview // Wiener Slawistischer Almanach. Wien, 1983. - Bd. 12. - S. 87-101.

177. Gibian G. Introduction: Daniil Kharms and Alexander Vvedensky // Russia's Lost Literature of the Absurd: A Literary Discovery: Selected Works of Daniil Kharms and Alexander Vvedensky. Ithaca & London: Cornell University Press, 1971. - P. 1-38.

178. Jaccard J. Ph. Daniil Harms: Bibliographie // Cahiers du monde russe et sovietique. 1985. - Vol. XXVI. N 3/4. - P. 493-552.

179. Jaccard J. Ph. Daniil Harms et la fin de l'avant-garde russe. Bern, Berlin, Frankfurt a. M., New-York, Paris, Wien, 1991. (Русский перевод - Жаккар 1995).

180. Jaccard J. Ph. Возвышенное в творчестве Хармса // Wiener Slawistischer Almanach. 1994. - Bd. 34. - S. 61-80.

181. Jaccard J. Ph. «Оптический обман» в русском авангарде. О «расширенном смотрении» // Russian Literature. 1998. - XLIII. - P. 245-258.

182. Jaccard J. Ph., Устинов А. Заумник Даниил Хармс // Wiener Slawistischer Almanach. 1991.-Bd. 27. - S. 159-228.

183. Levin I. The Fifth Meaning of the Motor-Car: Malevich and the Oberiuty // Soviet Union. 1978. - N 5 (2). - P. 287-295.

184. Millner-Gulland R. Beyond the Turning-Point: An Afterword 11 Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd. London, 1991. - P. 243-287.

185. Muller B. Die Technik des Absurden im Werk von Daniil Charms // Muller B. Absurde Literatur in Russland: Entstehung und Entwicklung. München: Verlag Otto Sagner in Komission, 1978. - S. 52-94.

186. Shukman A. Toward a Poetics of the Absurd: The Prose Writings of Daniil Kharms // Discontinuous Discourses in Modern Russia Literature. London: The Macmillan Press Ltd., 1989.-P. 60-72.

187. Stone Nakhimovsky A. Laughter in the Void: An Introduction to the Writings of Daniil Kharms and Alexander Vvedenskij // Wiener slawistischer Almanach. Sonderband 5. Wien, 1982. - 191 S.

188. I. Теоретические работы по литературоведению, философии, эстетике, психологии

189. Аронсон О. О жестокости театра // Ad Marginem'93: Ежегодник. М.: Ad Marginem, 1994. - С. 412-413.

190. Ауэрбах Э. Мимесис: Изображение действительности в западноевропейской литературе / Пер. с нем. Ал. В. Михайлова. М.: Прогресс, 1976. - 557 с.

191. Барт P. Camera lucida: Комментарий к фотографии / Пер. с франц. М. Рыклина. М.: Ad Marginem, 1997. - 224 с.

192. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - 423 с.

193. Бахтин М. М. К философии поступка // Новое в науке и технике: Ежегодник. 1984-1985. -М.: Наука, 1985.-С. 80-160.

194. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. - 543 с.

195. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. - М.: Худож. лит., 1990. - 543 с.

196. Бибихин В. В. Кьеркегор и Гоголь // Мир Кьеркегора: Русские и датские интерпретации творчества Серена Кьеркегора. М.: Ad Marginem, 1994. - С. 8290.

197. Бирюков С. Авангард. Сумма технологий // Вопросы литературы. 1996. - № 5. - С. 21-35.

198. Блейхер В. М., Крук И. В. Толковый словарь психиатрических терминов. -Воронеж: МОДЭК, 1996. 640 с.

199. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия / Пер. с англ. С. Меленевской, Д. Викторовой, С. Шпак. СПб.: Питер, 1997. - 336 с.

200. Василюк Ф. Е. Психология переживания. М.: Изд. МГУ, 1984. - 200 с.

201. Василюк Ф. Е. Пережить горе // О человеческом в человеке. М.: Республика, 1991.-С. 230-246.

202. Вахрушев В. Логика абсурда, или Абсурд логики // Новый мир. 1992. - N 7. -С. 235-237.

203. Выготский Л. С. Психология искусства. Изд. 3-е. - М.: Искусство, 1986. -573 с.

204. Гладких Н. В. 19996 Катарсис смеха и плача // Вестник Томского государственного педагогического университета. Серия: Гуманитарные науки (Филология). Томск: Изд. ТГПУ, 1999. - Вып. 6 (15). - С. 88-92.

205. Додельцев Р. Ф., Панфилова Т. В. Азбука психоанализа // Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. - С. 365-386.

206. Дугин А. Г. Свидетельство посвященного // Майринк Г. Белый Доминиканец. -М.: Арктогея, 1992. С. 160-187.

207. Зейгарник Б. В. Воспроизведение завершенных и незавершенных действий // Хрестоматия по общей психологии: Психология памяти. М.: Изд. МГУ, 1979. -С. 120-134.

208. Карасев Л. В. Философия смеха. М.: РГГУ, 1996. - 224 с.

209. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб.: Академический проект, 1997. - 123 с.

210. Лепехов С. Ю. Идеи шуньявады в коротких сутрах Праджняпарамиты // Психологические аспекты буддизма. Новосибирск: Наука, 1991. - С. 90-104.

211. Липкое А. И. Проблемы художественного воздействия: Принцип аттракциона. -М.: Наука, 1990.-240 с.

212. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Т. IV. Аристотель и поздняя классика. -М.: Искусство, 1975.-776 с.

213. Мамардашвили М. К. Метафизика Арто // Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, Культура, 1992. - С. 375-385.

214. Матизен В. Стёб как феномен культуры // Искусство кино. 1993. - № 3. - С. 59-62.

215. Менглинова Л. Б. Гротеск в русской советской прозе 20-х годов: Автореф. на соискание уч. степ. канд. филол. наук. Томск, 1983. - 19 с.

216. Мукаржовский Я. Комическое / Пер. с чешек. В. А. Каменской // Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства. М.: Искусство, 1994.-С. 1880190.

217. Назинцев В. В., Гладких Н. В. «Отбушевали карнавалы над муравейником труда»? // Россия на рубеже XXI века: Материалы конф. Вып. III. Философия, культурология, археология. Воронеж: ВГУ, 1995. - С. 75-76.

218. Новиков В. И. Книга о пародии. М.: Сов. писатель, 1989. - 544 с.

219. Паперный В. 3. Культура Два. М.: Новое литературное обозрение, 1996. - 384 с.

220. Померанц Г. С. Язык абсурда // Померанц Г. С. Выход из транса. М.: Юрист, 1995.-576 с.

221. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. М., 1976.

222. Пропп В. Я. Русская сказка. Д.: Изд. ЛГУ, 1984. - 336 с.

223. Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа / Пер. с англ. Л. В. Топоровой, С. В. Воронина, И. Н. Гвоздева; Под ред. С. М. Черкасова. СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1995. - 250 с.

224. Ревзина О. Г., Ревзин И. И. Семиотический эксперимент на сцене: (Нарушение постулата нормального общения как драматургический прием) // Труды по знаковым системам. 5. Тарту: Тартуский гос. ун-т, 1971. - С. 232-254.

225. Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: Наука, 1985. - 336 с.

226. СудзукиД. Т. Мистицизм христианский и буддистский / Пер. с англ. А. Мищенко. Киев: София, 1996. - 288 с.

227. Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М.: Высшая школа, 1993. - С. 23-121.

228. Тырышкина Е. В. Эстетика русского литературного авангарда (1910-е 1920-е гг.): Учеб. пособие по спецкурсу. - Новосибирск: ИДМИ, 2000. - 84 с.

229. Тюпа В. И. Эстетическая природа художественности и категории эстетического анализа литературных произведений: Учебно-методические указания для самостоятельной работы студентов по дисциплинам специализации. Кемерово: Изд. КГУ, 1988.-39 с.

230. Тюпа В. И. Художественность // Дискурс. Новосибирск, 1996. - N 2. - С. 110.

231. Тюпа В. И. Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX века. -Самара: НВФ «Сенсоры. Модули. Системы», 1998. 157 с.204

232. Фиртич Н. Льюис Кэрролл и русский алогизм // Русский авангард 1910-1920-х годов в европейском контексте. М.: Наука, 2000. - С. 245-252.

233. Флоренская Т. А. Катарсис как осознание // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Тбилиси: Мецниереба, 1978. - Т. 2. - С. 562-570.

234. Флоренская Т. А. Проблема психологии катарсиса как преобразования личности // Психологические механизмы регуляции социального поведения. М., 1979. - С. 151-174.

235. Хегай Л. А. Психология и зло // Хрестоматия по глубинной психологии. Вып. 1.-М.: ЧеРо, 1996. С. 224-238.

236. Шапир М. И. Что такое авангард? // Даугава. Рига, 1990. - N 10. - С. 3-6.

237. Шатин Ю. В. Фигура ритора в зеркале семиотики // Дискурс. Новосибирск, 1996. -№ 1.-С. 56-60.

238. Шатин Ю. В. Три вектора семиотики // Дискурс. Новосибирск, 1996. - № 2. -С. 41-47.

239. Шкловский В. Б. Искусство как прием // Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи воспоминания - эссе (1914-1933). - М.: Сов. писатель, 1990.-С. 58-72.

240. Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика / Пер. с англ. И. А. Мельчука // Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс, 1975. - 193-230.

241. Якобсон Р. О. В поисках сущности языка / Пер. с англ. В. А. Виноградова, А. Н. Журинского // Семиотика. М.: Радуга, 1983. - С. 102-117.