Актуализация региональной идентичности в условиях политической трансформации российского общества в постсоветский период: На материалах Республики Бурятии тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 23.00.02, кандидат политических наук Зверев, Андрей Леонидович

• Зверев, Андрей Леонидович
• кандидат политических наук
• 2003

Оглавление диссертации кандидат политических наук Зверев, Андрей Леонидович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ПРОЦЕССА АКТУАЛИЗАЦИИ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА В

ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД.

§1. Разрушение советской идентификационной системы в условиях политической трансформации российского общества в к.80-х-90-е гг. XX в.

§2. Регионализация социально-политической идентичности российского общества в постсоветский период.'.

§3. Роль этнического фактора в процессе регионализации социально-4 политической идентичности.

ГЛАВА 2. ОСНОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ ЭЛИТНОГО СООБЩЕСТВА И РЯДОВЫХ ГРАЖДАН РЕСПУБЛИКИ

БУРЯТИЯ В 90-Е ГГ. XX В.

§1. Историко-культурные основания этнорегиональной идентичности жителей Республики Бурятия.

§2. Политико-мифологические основания этнорегиональцой идентичности жителей Республики Бурятия.

ГЛАВ АЗ. РЕГИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ ЖИТЕЛЕЙ РЕСПУБЛИКИ

БУРЯТИЯ В ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРАКТИКАХ 1990-Х ГГ.

§1. Актуализация этнорегиональной идентичности в региональных избирательных кампаниях постсоветского периода в Республике Бурятия.

§2.Содержание этнорегиональной самоидентификации жителей Республики Бурятии.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Актуализация региональной идентичности в условиях политической трансформации российского общества в постсоветский период: На материалах Республики Бурятии»

Актуальность темы диссертационного исследования. Начавшиеся в конце 1980-х - начале 1990-х гг. политические изменения в России, инициатива проведения которых исходила «сверху», со стороны политической элиты страны, имели своей целью успешное прохождение демократического транзита российским обществом в направлении к западной цивилизационной модели. Сам же процесс, стремительно происходивших политических трансформационных изменений, в итоге не только не достиг ожидаемых результатов, но и своими последствиями привёл общегосударственную систему к идентификационному кризису. Перед обществом и, прежде всего, в политико-культурной элитной среде со всей остротой встали основные вопросы, характерные для периодов трансформационных изменений: «кто мы есть?» и «куда мы идём?».

Отсутствие чётких однозначных ответов на эти вопросы, привело к стремительной дифференциации внутри российского общества, что вызвало распад прежней модели идентификационно-институциональной системы. Этот распад, актуализировал всю совокупность имевшихся горизонтальных типов идентичностей, скреплявших каркас прежней общегосударственной идентификационной системы, что и обусловило появление повышенного научного интереса к проблемам регионализации страны и механизмам самоидентификации региональных сообществ.

В связи с этим, в нашем исследовании актуализация региональной идентичности понимается как политический процесс формирования компенсаторного типа самоидентификации сообщества, в ситуации происходящей в нем политической трансформации с целью стабилизации функционирования политической системы на уровне регионов и легитимации элитами на данном уровне своих прав на власть.

Актуальность темы в научном плане, определяется тем, что она исследуется на стыке бурно развиваемых специальных политологических дисциплинах - политической регионалистики, политической социологии и этнополитической конфликтологии, в рамках которых осуществляется всесторонний анализ процесса актуализации региональной идентичности как элемента политической трансформации российского общества. Это позволяет выявить механизм действия данного процесса в политическом развитии страны и определить его роль в начавшейся консолидации системы государственной власти в России. При этом важно выявление характера влияния процесса актуализации региональной идентичности на выработку собственной самоидентификации региональными общностями, в т.ч. воспроизводство её в рамках полиэтничного социума, а также манипулятивного использования результатов данного процесса в осуществляемых интеракциях между региональными политическими элитами и местными массовыми сознаниями, при легитимации перераспределения политической власти внутри регионов и между федеральным центром и субъектами Российской Федерации (РФ).

Актуален также и практцко-политический аспект темы. В нынешней российской науке процесс активного оформления функциональной роли региональных политических систем в общем институциональном дизайне находится в центре изучения российской политики. Поэтому важно проследить, как проходил этот процесс, вызванный идентификационным кризисом и последующим размыванием государственности в начале 1990-х гг., возникшим в ходе её политической трансформации. Разработка данной проблемы позволит определить механизмы, используемые региональной политической элитой для активизации самоидентификации региональных обществ и легитимации своей власти в ходе региональных избирательных практик. Кроме этого, исследование этой проблемы поможет определить в условиях начавшейся в последнее время консолидации системы государственной власти в РФ, что является реальностью регионального своеобразия, которую нужно органично вписать в новые институциональные рамки, а что лишь политическая риторика региональной элиты, которой можно и пренебречь, отнеся за скобки производимой научной рефлексии. Исходя из вышеизложенных предпосылок, заявленную проблему, можно отнести к числу наиболее теоретически и практически значимых научных тем для исследования в рамках современного политологического дискурса.

Выбор региона исследования. Республика Бурятия (РБ) - регион, в котором происходит наложение целого ряда проблем, оказывающих сильное влияние на региональный политический процесс. Во-первых, это проблемы и противоречия, возникающие во взаимоотношениях основных внутриреспубликанских политических акторов, что, в целом, является типичным для процесса регионализации, происходящего в рамках РФ.

Во-вторых, это регион России, в котором трудно преодолевается * прошлый советский опыт, т.к. в республике остро стали проявляться многие социальные вопросы, которые оказывают значительное влияние на ее современное политическое развитие.

В-третьих, в РБ проживают более 100 этносов, представляющих почти весь российский этноареал и в этом смысле регион своеобразный микрослепок. К тому же республика из-за своего географического центральноазиатского расположения подвержена влиянию как западной (европейской в толковании российской), так и восточночной (азиатской в толковании монгольской) культурной волны, что также делает регион 'щ поликультурным, фрагментируя его единый социокультурный пласт.

При этом из-за отдаленности региона, он ещё мало изучен и представляет особый интерес для исследователей, а потому значительная часть собранных автором материалов по РБ в данном проблемном поле, впервые вовлекается в научный оборот.

Постановка проблемы исследования. Произошедшие за последние два десятилетия XX века политические трансформационные процессы сначала в СССР, а потом и в Российской Федерации имели основную цель - осуществление перехода к демократическому обществу западного типа. Между тем, происходившие изменения не только не приблизили

Россию к поставленной цели, а наоборот, привели к резкому расслоению российского общества и вызвали кризис. Под осуществляемым «сверху» давлением началась эрозия внутренней институциональной структуры государства, а позже и её распад, приведший к актуализации многих элементов, составлявших кархас прежней иерархизированной структуры государственной власти. Размыв каркаса системы вызвал актуализацию региональных и этнических идентичностей, с помощью которых относящиеся к ним политические элиты пытались легитимировать свое право на власть, на контролируемом ими пространстве. Таким образом, проблема исследования формулируется следующим образом: выявление характера актуализации региональной идентичности, как соотношение процесса самовыделения регионов из общего пространственного дизайна России с процессом политических трансформационных изменений, сопровождавшихся кризисом социально-политических структур.

Гипотеза исследования состоит в том, что сам процесс актуализации региональной идентичности выражается не в смене одних формальных институтов общества другими, обычно идущей в период политической трансформации в большинстве стран переходного типа, осуществляющих демократический транзит, а в полном их сломе, компенсирующимся внедрением неформальных правил и традиций, мифов, устоев, обычаев, существующих в социокультурном опыте регионального пространства.

Основой гипотезы стала концепция институциональных изменений Д. Норта. Кризис общественной системы связанный с активным влиянием политических акторов на формальные правила (законы, кодексы и т.п.), тем не менее, не позволяет изменить саму кризисную ситуацию, если она развивается, по своим неформальным нормам с трудно предсказуемыми последствиями. При утрате формального контроля «сверху» над институтами и развитием ситуации, в целом, дополненное утратой неформальной сети доверия между основными политическими акторами внутри существующей иерархической структуры, институциональная система саморазрушается, а неформальные сценарии самостоятельного развития отдельных её элементов постепенно актуализируются.

Сами же институты представляют собой «правила игры» в обществе, ограничительные рамки, строящие взаимоотношения между людьми. Они задают структуру мотивации интеракций людей в политике, в экономике, в социальной сфере. Изменения институтов, структур, правил определяют то, как общества развиваются во времени, и поэтому являются ключом к пониманию исторических перемен.1 Институциональные изменения - это сложный процесс воздействия общества на институты, связанный с изменениями формальных правил и неформальных норм и ограничений (традиций, обычаев, поведенческих норм). Однако при отсутствии подкрепления этих изменений неформальной сетью доверия со стороны, по крайней мере, большинства элементов системы, вряд ли возможно успешное осуществление трансформации существующих институтов.

Данный подход, хотя и не был разработан применительно к процессу актуализации региональной1 идентичности, тем не менее, является наиболее продуктивным с точки зрения описания механизмов исследуемого процесса, особенно на уровне научной репрезентации социокультурных оснований российского общества. В настоящем диссертационном исследовании, не ставится задача доказать наличие социокультурного кризиса или его глубокий анализ. Сегодня существует достаточно материалов, доказывающих наличие этого кризиса. Подобные исследования проводятся Центром цивилизационных и региональных исследований РАН, такими авторами как И.Н. Ионов,2 И.В. Следзевский,3 Т.В. Евгеньева,4 А.Н. Мосеш.о.5 Эти авторы определяют исследуемый в

Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - М., 1997. С. 17.

2См., например: Ионов И.Н. Мифы в политической истории России. //Полития, 1999. №1.С.5-32.

3См., например: Следзевский И.В. Феномен политического сознания в ситуации социокультурного кризиса.

Новая» Россия: социальные и политические мифы: Материалы Российской межвузовской научной конференции,

26-27 ноября 1999. /Отв. ред. Евгеньева Т.В. - М.: РГГУ, 1999. С. 6-8.

4См., например: Евгеньева Т.В. Архаическая мифология в современной политической культуре. //Полития, 1999. №1. С. 33-47.

5См., например: Мосейко А.Н. Коллективное бессознательное и мифология современных этнических отношений. //Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. /Сост. Логунов А.П., Евгеньева Т.В.-М.: РГГУ, 1996. С. 33-51. их работах период постсоветского развития России как период социокультурного кризиса, одной из сторон которого является кризис социально-политической идентичности российского общества. В основе предложенной концепции лежит идея выражения социокультурного кризиса (конфликта ценностей) в форме идентификационного кризиса личности. Кризис идентичности является результатом постепенного разрушения представлений, лежащих в основе самоидентификации личности: представления о собственном целостном, устойчивом «Я» (утрата самотождественности, в ситуации исчезновения «признания» со стороны значимого окружения), представления о непрерывности своего существования во времени и пространстве ввиду исчезновния чётких представлений о том и о другом (сужение пространства и времени), а также разрушение системы личностных смыслов (потеря смысла жизни).

6 7

По мнению И.В. Следзеиского и Т.В. Евгеньевой социокультурный кризис ломает господствующую в обществе структуру рациональных ценностей и норм (формальных институтов, а значйт и существующие «правила игры») и «заставляет» процесс трансформации в политической системе развиваться в диктуемых кризисных рамках. Исходя из этого, саму суть происходящих социально-политических трансформационных изменений в обществе можно понять лишь при исследовании глубинных процессов, определяющих его реакции на внешнее влияние проводимой реструктуризации. Для этого необходимо прояснить внутреннюю логику развития политической системы, которая часто невидима для внешнего (формального) исследовательского взгляда, т.к. она подчиняется чаще правилам неформальных институтов, детерминированных комплексом традиционных символов и стереотипов, определяющих основу реакции политической системы на всём протяжении её истории. В этих условиях исследовательский анализ и прогноз развития социокультурного кризиса

6Следзевский И.В. Социокультурные основания формирования политических мифов. //«Мифология и политика»: Материалы семинара21 октября 1997 г. - М., 1997. С. 19-25.

7Евгеньева Т.В. Архаическая мифология в современной политической культуре. //Полития, 1999. №1. С. 33-47. нашей страны, поиск выхода из него российскими учёными становятся наиболее актуальным в социально-политических науках.

Хронологические рамг^ч исследования охватывают постсоветский период (1991-2001 гг.) развития российского общества. Именно в эти годы произошло крушение советской государственности, а чуть позже в 1993 г., в связи с упразднением системы советов и всех его политических институтов, окончательно распалась советская социально-политическая идентификационная система. В РБ эти процессы проявились в том, что в начале трансформации советской политической системы в 1991 г. регион пытался определить свое место в ней, повысив статус до уровня союзной республики. После распада СССР система советов в регионе действовала до 1993 г. и только с принятием новой Конституции РФ региональная политическая система стала трансформироваться. Региональные выборы в РБ 1994, 1998 гг. создали новую композицию формальных институтов в регионе и выявили содержание неформальной коммуникации власти с социумом (ее сценарии политического развития республики на очередной срок своих полномочий и место региона в пространственном дизайне РФ, предлагаемые населению РБ в ходе выборов и его реакции на все это) при легитимации новой статуса региональной власти.

С приходом в 2000 г. новой российской политической элиты во главе с В.В. Путиным, стали измениться административно-правовые отношения федерального центра с регионами, что затормозило процесс актуализации региональной идентичности, дав толчок созданию общегосударственной идентичности России. В 2001 г. формирование новых административно-правовых отношений в политической системе РФ во многом закончилось, что предопределило нынешний вектор политического развития регионов.

Степень научной разработанности проблемы. История изучения региональной идентичности в трансформационном политическом поле весьма своеобразна, т.к. формирование потребностей в разработке данной тематики пока еще осознается, а интерес к ней имеют различные научноисследовательские парадигмы, что значительно затрудняет проведение историографического анализа проблемы. Имеющуюся историографию ♦ проблематики можно условно разделить на три большие группы работ.

Первая связана с изучением характера политической трансформации в российских регионах. Вторая - анализирует сам процесс актуализации региональной идентичности в России. Третья - исследует проблему социокультурных оснований региональной идентичности.

I. Исследование проблемы политической трансформации регионов РФ лишь в последние годы стало предметом научного1 анализа отдельных авторов. Поэтому многие подходы к изучению процесса региональной трансформации идут в русле «общеконцептуальных» положений самого трансформационного процесса, основанных зачастую на англосаксонской и немецкой транзитологической литературе, исследовавшей в своё время аналогичные процессы, происходившие в социалистических странах о

Восточной Европы. Политические трансформации в этих странах и в СССР, трактовались в рамках этого подхода как общая закономерность.9 С такой позицией не согласен В.Я. Гельман, проанализировавший

8См., например: Democracy in Developing Countries. /Eds. by Diamond L., Linz J., Lipset S. - Boulder, 1988-1989. Vol.1-4; Huntington S. The Third Wave. - Norman-London, 1991 ;0'Donnell G., Schmitter P. Transition from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. -Baltimore-London, 1986; Schmitter P., Karl T. The Conceptual Travels of Transitologists and Consolidologists; How Far to the East They Attempt to Go? //Slavic Review, 1994. Vol. 53. №1. P. 173-185. Одна из первых статей, положивших начало комплексным политическим исследованиям переходных периодов в европейских странах была статья Д. Растоу. См.: Rustow D. Transitions to ,'jj Democracy: Toward a Dynamics Model. //Comparative Polities, 1970. Vol.2. №3. P.337-363.

9См., например: Di Palma G. Why Democracy Can Work in Eastern Europe. /Eds. by Diamond L., Plattner M. The Global Resurgence of Democracy. -Baltimore-London, 1993.Р.257-267(только в отношении стран Восточной Европы);Веуте К. Systemwechsel in Osteuropa. - Frankfurt, 1994; White S., Gill G., Slider D. The Politics of Transition: shaping a PostSoviet Future. - N.Y., 1993. Предложенные этими авторами концепции демократического транзита при описании политического процесса на постсоветском ¿Оостранстве, в основе своей априорно имели итогом либерально-демократический «выход» западного образца из ситуации политической трансформации. Вместе с тем, есть и значительное число западных исследователей данной проблемы, не согласных с такими подходами к трансформационным процессам в странах Восточной Европы и в бывшем СССР. Так, политологи -компаративисты и значительная часть специалистов — советологов скептически относятся к идеям применимости транзитологических концепций при анализе политических трансформаций в посткоммунистических режимах. Они предполагают, что либерально-демократический результат трансформации лишь один из десятка возможных вариантов политического развития этих стран. См., например: Hankiss Е. East European Alternatives. - Oxford, 1990; Ekiert G. Democratization Process in East-Central Europe: A Theoretical Reconsideration. //British Journal of Political Science, 1991. Vol.21. №3. P.285-313;Bova R. Political Dynamics of the Post-Communist Transition: A Comparative Perspective. /Eds. by Fleron F., Hoffman. Ppst-Communist Studies and Political Science. Methodology and Empirical Theory in Sovietology.-Boulder,1993;Terry S.M. Thinking About Post-communist Transition: How Different Are They? //Slavic Review, 1993. Vol.52. №2. P.333-337. Позиция всех этих авторов, наиболее точно выражена Д. Лоуэнхардом, ф/ полагающего, что нельзя западные транзитологические разработки механически переносить на российскую почву.

Вместе с тем, ценность изучения российской политической трансформации в его связи с концептуальными рамками и моделями, апробированными на базе мирового опыта, через который лучше можно познать ситуацию в России. CM.:Lowenhardt D. The Reincarnation of Russia. Struggling with the legacy of Communism. 1990-1994. -Harlow, 1995. Подобная амбивалентность позиции свойственна всему дискурсу, касающемуся применимости транзитологических концепций к случаю России. См.: Montgomery К., Remington Т. Regime Transition and the 1990 Soviet Republic Elections. //The Journal of Communist Studies and Transitional Politics, 1994. Vol.10. №1. P.55-79. российскую политическую систему в условиях ее трансформации. Автор пришёл к выводу о том, что на сегодня в российской политической трансформации нет адекватного ответа на вопрос о дальнейшем развитии политического процесса в России, предложенным в рамках теорий перехода. По его мнению, переход к демократизации в России на сегодня принял обратимые процессы и сейчас Россия, которая в 1991-1993 гг., уверенно шла по пути к демократии, развернула вектор своего развития в обратном направлении и превратилась в «дефективную» демократию, где основное влияние на процесс принятия политических решений оказывают неформальные механизмы и группы влияния (группы поддержки).10

Наибольшей активностью в описании современного политического процесса в России на Западе йтличаются сторонники компаративистского подхода. Но этих исследований западных политологов явно недостаточно для выработки целостной картины происходящих в российских регионах процессах. В них анализируется экономическое и политическое развитие регионов, и на основе этого делаются выводы об общей проводимой в РФ региональной политике и состояния экономики.11 При этом действующие

12 в этих областях региональные различия, не принимаются в расчет.

В российской историографии политической трансформации, идущей в регионах России, особое место занимают исследования, проводимые '4 Институтом гуманитарно-политических исследований (ИГПИ) в разных регионах РФ и странах СНГ. Издававшийся Институтом «Политический мониторинг», представлял собой ежемесячный срез происходящих процессов в регионах, который производился экспертами института, являлся основным источником разработки регионоведческого течения

10Гельман В.Я. Трансформация политического режима и демократическая оппозиция в посткоммунистической России (анализ современных транзитологических концепций): Дисс. канд. полит, наук. - СПб., ]997. "См. например: Segbers К. (Hg): Ruslands ZuKunft: Rdume und Regionen. - Baden-Baden. 1994; Kappeler A. (Hsrg): Regionalismus und Nationalismus in Rusland. - Baden-Baden, 1996. ,■0. 12Интересной в этой связи представляется работа немецкого правоведа О. Люхтерханда по правовому базису федерализма и установившихся федеративных отношений между Центром и регионам. См.: Luchterhandt О. Federalismus, Autonomie und Minderheitenrechte in Rusland. //Hatschikjan M., Weilemann P. (Hrsg) : Nationalismen in Umbruch. - Kuln, 1995. Политическим реформам, происходившим в рамках города Омска и Ярославского региона, а также рассмотрение региональных конфли ^ ов (на примере этих территорий) с Центром и зависимость реформ от состава местных элит, посвящена монография Т. Фридгута и Д. Хана См.: Local Power and Post-Soviet Politics. /Ed. by Friedgut T., Hahn J. - N.Y. - L., 1994.) гуманитарной науки. Ведущие специалисты института В.Я. Гельман, A.C. Кузьмин, Г.М. Михалёва, С.И. Рыженков на основе анализа, получаемых из разных регионов материалов, подготовили ряд изданий, обозначивших характерные тенденции развития регионального политического процесса в России.13 В них с помощью соединения политического наблюдения за происходящими событиями и неполитического взгляда с использованием дополнительного, неспецифи^еского для политологии материала делался вывод о патерналистском характере развития российских регионов. Исследуемые паттерны находили свое соответствие в частных областях истории, культуры, социальной среде региона, где они были выражены в подмножестве образов, непосредственно соподчиненных генеральному паттерну. Особняком в политической регионалистике стоит исследование «Россия регионов: трансформация политических режимов» под редакцией В. Гельмана, С. Рыженкова, М. Бри,14 имеющее обобщающий теоретический характер, выполненное в институциональном и ресурсно-акторном подходе. На основакии большого количества электоратического материала, собранного авторами в различных регионах РФ, им удалось сформировать целостную формализованную композицию сложившегося современного российского регионального политического процесса.

И все же, несмотря на появляющиеся отдельные фундаментальные исследования по региональным политическим трансформационным процессам, большинство из них, зачастую не учитывают глубинную социокультурную специфику регионов.

II. Вторая группа работ посвящена проблеме актуализации региональной идентичности ь современной России. В них в той или иной мере исследуются социокультурные и социально-психологические

13Очерки российской политики. /Под. ред. Гельмана В.Я.- M.: ИГПИ, 1994; Органы государственной власти субъектов Российской Федерации: Учеб. материалы. /Редакторы-составители: Гельман В.Я., Кузьмин A.C., Люхтерхандт Г.М., Рыженков С.И. - M.: ИГПИ, 1998; Столицы Российской провинции: Новгород, Воронеж, Саратов, Екатеринбург. Портрет четырёх регионов: История. Политика. Культура. /Под ред. Рыженкова С.И., Люхтерхандт Г.М., Кузьмина A.C. - Бремен-Москва, 1997.

14«Россия регионов»: трансформация политических режимов. /Под общ. ред. Гельмана В.Я., Рыженкова С.И., Бри М. - М-, 2000. . механизмы указанного процесса, позволяющие более полно раскрыть суть происходящих изменений в их региональном разрезе.

Сама проблематика идентичности общества возникла в качестве историографического феномена в середине XX в. в рамках психоанализа. «Классические» определения «идентичности» и : «идентификации», данные Э. Эриксоном15 и 3. Фрейдом16, получили дальнейшую разработку и у других авторов. Так, например, К.Г. Юнг дополнил представления о работе идентификационных лмеханизмов, вырабатывающих идентичность у той или иной социально-политической сообщности тем, что ввёл в научный оборот целый ряд ключевых понятий, таких как «коллективное бессознательное», «архетип», «акцентуация роли» социально-культурных факторов в становлении самоидентификации личности, способствующих более полному пониманию глубинных явлений этого процесса.17

Попытка теоретического объяснения процесса архаизации сознания, обусловленной социокультурной спецификой изучаемых общностей при кризисе их идентичностей, производилась упомянутой группой учёных из Центра цивилизационных и региональных исследований (ЦЦРИ) РАН. Также различные аспекты процесса архаизации отражены в работах В.В.

18 19 20 21

Бочарова, Е.С. Новика, В.В. Савчука, Н.Г. Щербининой. Что же касается формы компенсации кризиса идентичности на постсоветском пространстве, то ученые ЦЦРИ РАН фиксируют становление в массовом сознании особости своей региональной идентичности (компенсирующей общий кризис идентичности в ситуации социокультурного надлома).

15Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М., 1996. С.28.

16Фрейд 3. Массовая психология и анализ человеческого «Я». //По ту сторону принципа удовольствия. -М„ 1992. С. 32.

17См., например: Юнг К.Г. Архетип и символ ^ М., 1991;Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. - М., 1997 и др.

Бочаров В.В. Власть и время в культуре общества. //Пространство и время в архаических и традиционных культурах. - М.: Ин-т Африки РАН, 1996. С. 154-171.

Новик Е.С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации. //Историко-этнографические исследования по фольклору. - М., 1994. С. 114.

20Савчук В.В. К проблеме культивирования архаических элементов сознания. //Историческое познание: традиции и новации. - Ижевск, 1993. 4.2. С.205-208.

21

См.: Щербинина Н.Г. Архаика в российской политической культуре. //Полис, 1997.№5. С.127-139. Она же. Герой и антигерой в политике России. М., 2002.

22См., например: Следзевский И.В. Феномен политического сознания в ситуации социокультурного кризиса. //«Новая» Россия: социальные и политические мифы: Материалы Российской межвузовской научной конференции, 26-27 ноября 1999. /Отв. ред. Евгеньева Т.В. - М.: РГГУ, 1999. - С.6-8.

III. Третью группу исследований образуют работы, посвященные этнокультурной специфике социально-политической идентичности, составляющей всё своеобразие проблемного поля феномена региональной идентичности в условиях современной России.

Изучение этничности и развитие теорий этноидентичности началось в антропологическом научней поле. Пионерской работой стала книга Э. Лича «Политические системы высокогорной Бирмы».23

Но, пожалуй, наиболее адекватная политологическая трактовка проблемы идентичности как символического ресурса в полиэтничных обществах, для выработки властной стратегии развития дана Ж. Марчем. Исследователь, в частности, демонстрирует символико-политическое измерение проблемы политического и ее взаимосвязь с проблемой идентичности (прежде всего национальной). Он утверждает, что «процесс создания, воссоздания, поддержания и изменения идентичности включает как структурно-социальные, :*ак и символические компоненты».24

Точка зрения Ж. Марча совпадает с концепцией «образа мира»

25 отечественного психолога А.Н. Леонтьева. Образ мира, по его определению, - «это целостная многоуровневая структура представлений человека о мире, других людях, о себе и своей деятельности».26 Подобный культурно-исторический подход в поиске основы становления взаимоотношения стимула и образа противоположен бихевиористскому западному подходу. «Образ-мира не является лишь некоторым средством, привлекаемым для «обработки» навязанного субъекту стимульного воздействия и превращения1 его . в значащий образ с последующим принятием решения об ответе на него. Все обстоит наоборот: главный вклад в процесс построения образа предмета или ситуации вносят не отдельные чувственные впечатления, а образ мира в целом». Наиболее

23Leach Е. Political Systems of Highland Burma. - Cambridge, 1954.

24Cm.: March Z. Symbols, Conflicts and Identity. - Albany, 1993.

25Леонтьев А.Н. Образ мира. //Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения в 2-х т. — M., 1983. Т. 2. С. 251-262.

26Цит. по: Смирнов С.Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. - M., 1985. С. 142-143.

Смирнов С.Д. Указ. соч. С. 142-143. глубинный уровень символической знаковой репрезентации образа мира, формируется в индивидуальной психике субъекта на основе усвоения субъектом системы общественно выработанных знаний, закрепленных в

28 языке, предметах культуры, нормах, эталонах деятельности» (т.е. в ходе социализации). «Картина мира» же - «единая когнитивная ориентация, являющаяся фактически невербализованным, имплицитным выражением понимания членами каждого общества.«правил жизни», диктуемых им социальными, природными ^«сверхъестественными» силами».29

Главная задача этого «образа мира», сущностно наполняющего идентичность - формирование когерентной картины, основанной на непротиворечивых критериях приписывания свойств.

На основе этого положения Ч. Кейес предложил примордиалистско-ситуационную теорию формирования идентичности. Для него культура -«главная определяющая характеристика» формирования идентичности.30 Фактически, смена идентичности, согласно Ч. Кейесу, является диалектическим процессом, в котором «предсуществ'ующие (preexisting) паттерны (образцы) социального действия часто оказываются более не жизнеспособными, и новые образцы поведения развиваются на основе т 1 новоприобретенных социальных характеристик».

Таким образом, синтетическая примордиалистско-ситуационная модель учитывает значение первичных культурных символов той или иной общности, субъективное восприятие идентичности, историческое измерение, в котором идентичность формировалась, изменялась, использовалась, подвергалась адаптациям или манипуляциям через способы её социально-политического использования.

Работа Н. Элиаса «Установленное и аутсайдеры» или «Старожилы и новоселы» (The Established and the Outsiders) позволяет существенно

28

Смирнов С.Д. Указ. соч. С. 149.

79 Этническая «картина мира». //Психология. Словарь. /Под общ. ред. Петровского A.B., Ярошевского М.Г. — M., 1990. С. 466.

30Keyes Ch. The Dialectics of Ethnic Change. // Ethnic Change. /Ed. by Keyes Ch. - Seattle, 1981. P. 3 - 30.

3lMarchZ. Op. cit. P. 15. расширить толкование проблемы динамики формирования идентичности с вопросов этничности на более широкую проблему соотношения: «Мы (любая социальная общность) и Другие (все остальные)». Культурно-ситуационная динамика соотношения «Нас» с «Другими» в данной

32 новаторской работе определяла и факторы власти. Такие исследователи проблемы национализма, как Б. Андерсон, Э. Геллнер, Г. Сетон-Ватсон и в сборнике статей посвященной этой проблеме, под ред. Э. Хобсбаума, Т.

33 1

Рэнджера анализируются факторы взаимодействия символических коллективных идентичностей и символической деятельности элитных групп и их лидеров. Российский политолог В.Д. Нечаев тоже показывает интересную картину соотношения движущих факторов смены, развития и легитимации идентичности. Она, по мнению этого автора, определяется соотношением категорий «образа мира» и «картины мира».34 В данном научном контексте предлагаемая работа - это своеобразное продолжение исследований в представленной парадигме рефлексии, рассматривающих факторы смены, развития, легитимации идентичности, действия которых осуществляется в рамках полиэтнического поля. '

В настоящее время остаются мало исследованными политико-психологические и политико-культурные аспекты генезиса региональной идентичности, а также и в этнической её специфике, взаимодействие массовых и элитных групп в процессе воспроизводства ими социально-политических общностей. Нынешний этап исследования темы требует синтеза теоретических и эмпирических методов в разработке концепции актуализации региональной идентичности как феномена регионального

32См.: Elias N.S., Scotson J.L. The Established and the Outsiders. - L., 1965. Вообще, подобная специфика выработки любого типа коллективной идентичности чогез соотнесение к данной дихотомии свойственна при передаче из поколения в поколение традиций родовой культуры, поддерживающих стабильность функционирования таких идентичностей. Подробно этот механизм выработки идентичности в своих работах рассматривали: Вебер М. Типы социального поведения. Нравы. Обычаи. //Избр произведения. - М., 1990.С.633-636; Юнг К.Г. Архетип и символ. - М., 1991;МаслоуА. Гуманистическая психология. //Иностранная психология, 1993.T.I. № 1. С.7-38;Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. - M., 1979; Мухина B.C. Возрастная психология. - M., 1998. С.83, 88 и др.

33См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М., 2001; Геллнер Э. Нации и национализм. — M., 1991; Seton-Watson H. Nations and States. An Enquiry into the Origins of Nations and the Politics of Nationalism. - Boulder, 1977; The Invention of Tradition. /Eds. by Hobsbaum E., Ranger T. - Cambridge, 1983.

34Нечаев В.Д. Региональный миф в политической культуре современной России: Дисс. канд. полит, наук. - М., 1998. С. 39. политического процесса, определяющего дальнейший путь развития всего российского общества £ настоящее время.

Цели и задачи исследования. Цель работы - исследование процесса актуализации региональной идентичности в ситуации трансформации политической системы России, выявление внутренних закономерностей данного процесса и факторов, предопределивших специфику развития изучаемого явления в условиях РБ.

Достижение поставленной цели предполагает решение ряда взаимосвязанных исследовательских задач:

-изучить культурное и этническое своеобразие политических трансформационных изменений, происходящих в рамках этнорегионального территориального пространства;

-проанализировать политико-мифологические и историко-культурные факторы, определяющие генезис региональной идентичности;

-исследовать механизм использования региональными политическими и интеллектуальными элитами процесса актуализации региональной и этнической идентичности в своих политических практиках;

-выявить специфику восприятия массовым сознанием Республики Бурятия собственной региональной идентичности.

Объектом исследования является механизм процесса актуализации региональной идентичности в условиях Республики Бурятия.

Предметом исследования являются порождаемые в ходе процесса актуализации региональной идентичности, самоидентификация Республики Бурятия как российского субъекта и влияние на этот процесс нарративной деятельности соответствующих политических элит.

Методологические и теоретические основания исследования проблемы. Пытаясь определить свою позицию в выборе теоретических оснований исследования, автор исходил из идей, впервые обозначивших суть анализируемого научного феномена в рамках психоаналитического направления 3. Фрейдом и Э. Эриксоном. Они предложили рассматривать идентичность в виде отождествления индивидов с какой-либо социально-политической группой, в которой она выполняет функции образования их единства в этой группе, включение личности в социально-политическую социализацию, а также адаптивную функцию в ситуациях изменяющихся о с условий внешней среды. Обозначенные идеи создали основу концепции социальной идентичности, развивавшуюся в социально-психологических исследованиях личности и групповых совокупностей, и позднее взятую на вооружение социально-политической научной мыслью.

В определении и разграничении понятийного смысла используемой в тексте терминологии, описывающей исследуемый научный феномен, значительное воздействие оказала концепция этнической идентичности, разрабатываемая в рамках этнической психологии российским автором Т.Г. Стефаненко.36 Введение в политологический анализ определенных разработок этнической психологии произошло из-за увеличения интереса к проблеме национального самоопределения и появлением в связи с этим национализма в социумах, проходящих данную стадию своего развития.

Значительное воздействие на осуществление процесса выработки собственной идентичности любой социально-политической сообщности оказывают ее коллективные представления (формирующие целостный коллективный миф), выполняющие по мысли Э. Дюркгейма, важную для существования любой общности функцию самоидентификации ее членов

37 в физическом и социальном пространстве. Одним из базовых для автора этой диссертационной работы является положение о роли символической деятельности в процессе воспроизводства неконтактных групп, детально разработанное в рамках теории национализма. Согласно ей неконтактная группа (в т.ч. любая региональная общность) может поддерживать свое существование как единое целое лишь за счет соотнесения каждым из её

35Фрейд 3. Массовая психология и анализ человеческого «Я». //По ту сторону принципа удовольствия. - М. 1992. С. 5-49:Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М., 1996.

36Стсфаненко Т.Г. Социальная психология этнической идентичности: Дисс.докт. психол. наук. - М. 1999.

37Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. /Пер. с фр., составление и примечания Гофмана А.Б.-М., 1995. членов с определенными групповыми символами, в которых описывается

3 8 и утверждается единство общности. Континуум коллективных символов выделяет, описывает и утверждает образ, воспроизводящий идентичность группы. Символ (производимый и воспринимаемый) уже в силу своего употребления и эффективной коммуникации означает для индивида факт наличия общности, которую он и репрезентирует. Однако, язык общности как в денотативной, так и в коннотативной своей функции (создающей возможность метафор и символов) выступает и средством коммуникации и средством выделения этого общности из ряда ему подобных.39

Очевидно, что региональное сообщество, формирующиеся как раз из данных общностей (в отличие от населения региона, как определенной территории) по всем признакам может быть отнесено к «воображенным сообществам», члены которого идентифицируют себя с ним на основании соотнесения с символами принадлежности в рамках общего пространства — применительно к данному исследованию с символами принадлежности к территории субъекта Российской Федерации.40

Методологическим основанием данной работы при исследовании конкретного случая актуализации этнорегиональной идентичности (на примере РБ) послужили идеи и категории, получившие детальную разработку в рамках символической антропологии.

38См. Геллнер Э. Нации и национализм. /Пер. с англ. Ред. и послесл. И. И. Крупника. - M., 1991; Anderson В. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. - London, 1983; Seton-Watson H. Nations and States. An Enquiry into the Origins of Nations and the Politics of Nationalism. - Boulder, 1977.

39Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. - M., 1979. С. 38.

40Такое определение термина не совсем традиционно. В географии и в регионологии регион - это географическая зона, территория, обладающая физической и/или социально-экономической и/или этнокультурной (населения) однородностью. Однако в политической регионалистике все большее признание находит понимание региона как сообщества людей. Так, Р. Туровский, оставаясь в рамках географического подхода, тем не менее, выделяет региональную самоидентификацию в качестве одной из базовой характеристики феномена региона. Более того, при понимании региона как «политическогс-^оайона» именно эта характеристика «базовый фактор интеграции». (См.: Туровский Р.Ф. Политико-географический анализ политического процесса: теоретико-методологические аспекты: Дисс. канд. полит, наук. - М.: МГУ, 1995. С. 102-103). Указывая на недостаточность географического подхода к региону при анализе политических процессов, Н. Гоффе и И. Цапенко подчеркивают: «Регион — это люди,-проживающие на его территории и образующие определенную историко-культурную общность» (См.: Гоффе Н., Цапенко И. Россия в «шкуре леопарда» социальные проблемы региональной политики. //Мировая экономика и международные отношения, 1996. № 2. С. 23). При всей противоречивости этого определения, в нем есть существенный момент: в политических науках целесообразно отойти от понимания региона как общности физического пространства и прейти к рассмотрению его как общности людей. Эта общность не обязательно ограничена в пространстве территорией, с которой она себя идентифицирует: При ярко выраженной региональной самоидентификации региональной общности могут быть и лица, реально проживающие за пределами этой территории. Поэтому акцент исследования должен сместиться от описаний характеристик пространственной области в сторону анализа механизмов воспроизводства региональной общности, как политического субъекта.

Автор анализировал изучаемую проблему исходя из: -положения, согласно которому любой социально-культурный слой, определяющий суть регионального сообщества, есть взаимосвязанная система символов и смыслов (значений);41

-трактовки Э. Смита, циркулирующих в этих сообществах символов и мифов как важнейших составляющих «ядра этничности» и в то же время как индикаторов, разделяющих различные культурные слои, в рамках

42 которых осуществляется жизнедеятельность этнических групп; понятия «лиминальность», предложенного В. Тэрнером, отражающего пограничные и маргинальные состояния социально-культурных сред в момент их трансформационных изменений;43

-введенного в научный оборот Э. Хобсбаумом и Т. ^энджером понятия «изобретенная традиция».44

И, наконец, обоснования Е.С. Новиком двусторонней моделирующей роли знаковых систем - как средств хранения и передачи информации от поколения к поколению, обеспечивающих преемственность в социально-культурной среде в диахронном плане, и как механизма регуляции социального поведения носителями этой среды в синхронном плане.45

Существенное значение? для выработки концептуализации анализа восприятия пространственно-временных составляющих актуализируемой региональной идентичности имели классические работы М. Элиаде, для которого категории пространства и времени - ключевые понятия.46

Важными в методологическом плане стали идеи о природе генезиса актуализации многих типов горизонтальных идентичностей в кризисных сообществах, разработанные в рамках концепции цивилизационного (социокультурного) кризиса, синтезирующей достижения предыдущих

41См., например:Оеейг С. The interoperation of cultures: Selected essays. - New York, 1973. P.43-51.

42Smith A. D. The Ethnic Origin of Nations. - С ; ford (UK) and Cambridge(USA), 1986. P. 13-16.

43Тэрнер В. Символ и ритуал. - M., 1983. С. 184 и далее.

44См.: The Invention of Tradition. /Eds. by Hobsbaum E., Ranger T. - Cambridge, 1983.

45Новик Е.С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации. //Историко-этнографические исследования по фольклору. - М., 1994. С. 114.

46См., например: Элиаде М. Космос и история. Избранные работы. - M., 1987; Он же. Аспекты мифа. - М., 1995; Eliade M. Birth and Rebirth. The Religious Means of Initiation in Human Culture. - New York- London, 1960. приведенных научных подходов, группой российских исследователей Центра цивилизационных и региональных исследований РАН. Изучение влияния социокультурного кризиса как одно из следствий политической трансформации сообщества на воспроизводимую им собственную самоидентификацию, является одним из важных моментов понимания сути происходящих современных изменений в обществе.

Исследование проблемы базируется также на работах современных учёных, в фокусе внимания которых находились вопросы этнической самоидентификации бурят. Прежде всего, это труды самих бурятских учёных: Л.Л. Абаевой,47 Г.Р. Галданова,48 K.M. Герасимовой,49 Т.М. Михайлова,50 а также их российских коллег: H.JI. Жуковской,51 Е.А. Строгановой,32 С.А. Панарина.33

В методологическом плане в настоящей работе использованы две эмпирические научно-исследовательские стратегии — опосредованную (применительно к анализу текстов политической риторики региональной элиты, показывающей собственную проинтерпретированную модель региональной идентичности общественному сознанию данного региона) и непосредственную (применительно к анализу непосредственных реакций массового сознания региона по поводу собственной идентичности).

В рамках первой стратегии автор использовал метод контент-анализа текстов предвыборной политической риторики агентов избирательных региональных практик, в ходе которого производился структуралистский и постструктуралистский анализ текстов, дополненный реконструкцией психосемантического пространства данных текстов.

47Абаева Л.Л. Культ гор и буддизм в Бурятии. - М., 1992; Абаева Л., Цыренов С. Республика Бурятия. Модель этнологического мониторинга. -М., 1999.

48Галданов Г.Р. Доламаиские верования бурят. - Новосибирск, 1987.

49Герасимова K.M. Об исторических формах национальной культуры бурят. //Национальная интеллигенция, духовенство и проблемы социального, национального возрождения народов Республики Бурятия. — Улан-Удэ, 1995. С. 3-48.

50Михайлов Т.М. Из истории бурятского шаманизма (с древнейших времен до XVIII века). - Новосибирск, 1987.

Жуковская Н.Л. Республика Бурятия: этнорелигиозная ситуация (1991-1993). -М.,1994.

Строганова Е.А. Бурятское национально-культурное возрождение. - Москва - Иркутск, 2001.

53Г1анарин С.А. «Круглый стол» в Улан-Удэ: Приложение. Синопсис выступлений. //Конфликт и сотрудничество.

М., 2001. С. 118-132.

В рамках второй стратегии, использовался метод глубинного экспертного интервью респондентов региона, представляющих собой модель репрезентативной выборочной совокупности относительно генерализированного массива изучаемого регионального сообщества по возрастному, половому, этническому составу, а также образовательного и профессионального представительства населения Республики Бурятии. В ходе экспертного интервью с помощью экспериментальной композиции переменных, исследующих проявление в социальной практике феномена идентичности, дополненных методами психоанализа проводился анализ глубинных механизмов личностной самоидентификации респондентов.

Источниковая база исследования. Феномен идентичности чаще всего имеет символическое выражение, воспроизводящееся в потоке интеракций, включенных в секуляризированные сферы человеческой жизнедеятельности. Возникая на уровне стихийной коммуникации в социуме, идентичность в дальнейшем может обрести более осязаемую свою форму в литературе, политической риторике и полемике, текстах политической рекламы, идеологических построениях.

Отсюда перед исследователями этого феномена возникает проблема релевантного источника. Эта проблема, вероятно, решается лишь через сопоставление значительного числа коммуникативных актов (текстов или действий, несущих в себе символический смысл), которые тесно связаны с процессом формирования той или иной групповой идентичности.

Применительно к изучаемому процессу актуализации региональной идентичности в российском социуме к подобным актам относятся тексты материалов политической рекламы, появившейся в ходе выборов органов власти субъектов РФ, связанных с воплощением идеи представительства интересов всей региональной общности избирателей. Эти тексты как раз и направлены на актуализацию в реципиентах их самоидентификации с указанной общностью. Тексты материалов региональной политической рекламы избирательных практик в Республике Бурятия в 1994 и 1998 гг., опубликованные в региональной периодической печати накануне этих выборов, а также предвыборные листовки, плакаты, стикеры, заявления и обращения кандидатов к жителям республики стали одними из основных источников при реконструкции модели содержательного наполнения исследованного случая региональной идентичности.

Вместе с тем широкое использование данного типа источников в научном исследовании возможно с некоторыми ограничениями. Дело в том, что материалы политической рекламы в большей мере подчинены цели, показать их заказчика лучше, чем он может быть на самом деле. Из-за этого такие источники не всегда бывают объективными и могут не отражать реально сложившуюся картину в изучаемом социуме. Поэтому в своей работе мы использовали лишь те источники этой группы, которые являлись продуктом творчества кандидатов в итоге занявших выборные должности и получивших массовую поддержку избирателей.

С крайней осторожностью необходимо относиться и к материалам политической социологии сообщаемой средствами массовой информации накануне выборов. Зачастую результаты таких исследований являются давлением на массовое сознание электората через «эффект большинства». Поэтому при подготовке этой диссертационной работы было проведено автррское исследование актуализации региональной самоидентификации на массовом уровне, основой которой послужили материалы глубинных экспертных интервью респондентов - жителей Бурятии. В ходе интервью делалась попытка анализа механизма выработки собственной личностной самоидентификации отдельными представителями республики с целью экстраполяции полученных результатов на всё региональное сообщество. Материалы интервью - еще один основной источник данной работы. Дополнительными источниками в исследовании являются: 1. Официальные документы Российской Федерации и Республики Бурятия. К ним относятся: Конституция РФ и Конституции республик в составе РФ, в т.ч. и Конституция РБ; Декларация о государственном суверенитете Бурятской ССР; Концепция Государственной национальной политики в РФ, Концепция Государственной национальной политики РБ; Стенографические отчёты Верховного Совета Бурятской АССР и Народного Хурала РБ; Стенографический отчет заседаний Политического Консультативного Совета при Президенте РБ; Информационные выпуски Народного Хурала РБ (1994-2002 гг.); Постановление ВЦИК от 26 сентября 1937 года «О разделении Восточно-Сибирской области на Иркутскую и Читинскую области»; Постановление Верховного Совета РБ от 3 июня 1993 г. «О реабилитации народов Бурятии».

2. Архивные материалы Национального архива Республики Бурятия (НАРБ). В диссертации использовались материалы республиканской избирательной комиссии 1994 и 1998 гг. (протоколы заседаний комиссии, предвыборные листовки кандидатов на избираемые посты, документы о рассмотрение жалоб, жалобы от кандидатов и рядойых избирателей на нарушение выборного законодательства с прилагаемыми материалами, касающимися, прежде всего, применения т.н. «чёрного PR», итоговые документы анализируемых избирательных практик), фонды Всебурятской организации развития культуры (ВАРК), касающиеся основных функций и направлений его работы. В архиве Бурятского института общественных наук (БИОН, ныне ИМБиТ- Институт монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН) изучались полевые материалы исследований II-й половины XX века (записи Г.Р. Галдановой 1972 и 1986 гг., K.M. Герасимовой, и др.), а также документы фондов, датируемых первыми десятилетиями XX века (Г.-Д. Нацова, А. Шадаева и др.).

3.Региональная периодическая печать 90-х годов XX века. Критерием отбора в данном типе источника стала полнота и доступность восприятия представлености анализируемого процесса в массовом сознании данной региональной общности в этот период, особенно ярко проявлявшегося во время выборов. Были отобраны две ежедневные республиканские газеты. Газета «Бурятия», выбрана в связи с тем, что она является официальным печатным органом республиканских властей, а потому в ней во время выборов, каждый из зарегистрированных кандидатов имеет право на бесплатное размещение своих предвыборных материалов. Другая же газета «Правда Бурятии» -- старейшая газета республики и на всем протяжении постсоветского периода развития региона у неё оставался самый высокий тираж среди всех ежедневных республиканских газет. Выбор ежедневных газет в качестве источника обосновывается тем, что только они имели возможность широкого освещения хода предвыборной борьбы. В них публиковались материалы политической рекламы, статьи, выступления, интервью кандидатов на выборные посты, реакции жителей республики на отдельные инициативы политической элиты региона. Кроме того, в этих газетах достаточно полно была представлена полемика интеллектуальной и политической элиты о статусе Бурятии в ситуации начала распада политической системы СССР, ее самонаименования и суверенитета, вопроса о разделености республики на три субъекта административного образования и объединения их в единое пространство (1990-1991 гг.). Привлекались в качестве источника и публикации, статьи, реплики читателей популярной в республике газеты «Информ Полис». Не претендуя на научность подаваемых сенсационных материалов по поиску истоков бурятского народа, газета тем не менее, влияла на определение сюжетных линий самоидентификации коренного этноса в постсоветский период развития Бурятии. При всем своеобразии периодической печати как политического источника, ее использование, тем не менее, позволило выйти на решение важных задач, поставленных в диссертации.

4. Бурятский фольклорно-этнографический материал включает в п себя произведения народного творчества: мифы и улигеры (героические сказания), легенды, предания. Особое внимание в анализе реконструкции региональными элитами прошлого региона при публичном обсуждении модели единения этноса бурят было уделено народному эпосу «Гэсэр» как символа их национально-культурного возрождения. 26

Научная новизна исследования. В диссертации впервые изучается феномен актуализации региональной идентичности Республики Бурятии в условиях политической трансформации российского социума во всех его проявлениях полиэтнического своеобразия.

Во-первых, в диссертации анализируется механизм осуществления актуализации региональной идентичности в ситуации политической трансформации как одного из основных региональных политических процессов постсоветского периода. В исследовании предполагается выявить историко-культурште и политико-мифологические факторы генезиса региональной идентичности, влияющие на ход её актуализации и манипуляции с ней в региональных политических практиках.

Во-вторых, в настоящей работе исследуется специфика восприятия региональным массовым сознанием собственной региональной идентичности и влияние её на осуществляемую межэтническую социально-политическую коммуникацию в изучаемом1 регионе.

В-третьих, в исследовании показывается использование механизма манипулирования процессом актуализации региональной идентичности со стороны региональных политических элит для легитимации своих прав на власть в данном территориальном пространстве, приводящем в конечном итоге к формированию маргинализированной мифологической сущности самоидентификации региональных сообществ.

В-четвёртых, в диссертации уточняется целый ряд сложившихся представлений о научной природе феномена социально-политической идентичности, его понятийном значении и соотношении с близкими по смысловой нагрузке понятиями (идентификацией, самоидентификацией, самосознанием), а также способах их актуализации.

Практическая значимость работы. Проводимое комплексное политологическое исследование процесса актуализации региональной идентичности в специфических условиях полиэтничной среды позволяет глубже анализировать на системном уровне происходящие в России процессы, связанные с трансформацией политической системы страны в выборе пути дальнейшего ее развития. Полученные автором результаты служат расширению аналитических возможностей в изучении глубинных политико-культурных процессов, оказывающих существенное влияние на весь ход региональных политических практик. Содержание, результаты и выводы работы могут использоваться при дальнейшем развитии теории и практики функционирования социально-политической идентичности в трансформирмирующихся условиях современной России и разработки общей модели выхода из цивилизационного кризиса.

На базе исследования могут разрабатываться учебные (лекционные) курсы политологического направления для высшей школы. Кроме того, отдельные выводы могут быть в перспективе операционализированы до уровня практического применения в реальной политической деятельности и, прежде всего, в избирательных практиках для создания и трансляции отдельными кандидатами идентификационных образов, обеспечивающих успешную их легитимацию в массовом сознании электората.

Структура диссертационного исследования. Постановка исследовательских задач и выбор методологического подхода предопределили структуру диссертационного исследования.

Рукопись диссертации состоит из введения, трёх глав, заключения,

Заключение диссертации по теме «Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии», Зверев, Андрей Леонидович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ процесса политической трансформации нашего государства, начавшейся в середине 1980-х гг. показал, что происходящие изменения должны полностью сменить дальнейший вектор развития страны. Между тем, предложенная «сверху» модель курса реформ, основанная во многом на ценностях, порядках, образе жизни, принятых в западной либерально-демократической среде, охватила лишь формальные институты социума и никак не коснулась неформальных коммуникаций, существующих в нем. Более того, предложенный «сверху» рецепт трансформирования общества никак не согласовывался и не адаптировался к социокультурной среде на уровне социса «снизу». Разрушенные же прежние формальные институты и нормы жизни, которые в отличие от новой модели институционального дизайна, учитывали и в основе своей крепились на традиционных устоях, были составной частью сформированной картины мира, закрепленной в массовом сознании, всячески выдавливались из социально-политического поля. В итоге большинство общества негативно оценило предложенный властью путь демократического транзита, а многие его даже отвергли.

В связи с тем, что прежние институты были разрушены, а новые не принимались социумом из-за несоответствия формальных норм и правил, принятой в обществе практике коммуникаций, возник социокультурный кризис, обрушивший советскую идентификационную систему. Это дало толчок актуализации горизонтальных типов идентичности, скреплявших ранее каркас прежней единой идентичности. В пространственном поле такой тип идентичности локализуется до региональных рамок, в другом временном измерении акцент смещается на этническую идентичность в формате поиска своих корней и своего происхождения для нахождения потенциальных путей выхода из современного кризиса идентичности.

При этом научный анализ актуализации региональной идентичности, как одного из основных политических процессов постсоветской России в формате полиэтнического поля РБ, позволил создать полную картину об исследуемом процессе в связи с многонациональной спецификой РФ. Из проведенного анализа всей цепочки регионализации идентичности на фоне политической трансформации всего российского социума можно V сделать ряд выводов относительно природы актуализации региональной социально-политической самоидентификации соответствующих обществ.

Актуализация таких типов самоидентификаций при политической трансформации общегосударственного поля амортизирует последствия дифференциации и разложения советской идентификационной системы. В условиях РБ процесс распада прежней единой общегосударственной идентичности был особенно болезненным, т.к. проходил в полиэтничном поле, для которого характерно лиминальная природа идентичности со многими социокультурными разломами. Такой характер исследованного феномена проявился в практике создания земляческих (родовых) сетей самоидентификации представителями коренного этноса республики. Эта широко распространенная практика мешает этнической консолидации бурят, заставляет производить акт своей этнической самоидентификации через внешний иноэтничный источник в лице этнического большинства РБ (русских), используя архаичную пространственную ее форму по линии «мы» - «они». У русского этноса иная лиминальная природа этнической идентичности. Он оторван в результате переселенческой политике Центра России, отрезавшей тех, кто ?;ахотел переселиться от своего материнского социокультурного слоя. Однако, заселив отдаленные районы страны, они не вжились в новую иноэтничную среду, что породило вечно временную форму самоидентификации к территории этого места. В данной ситуации оптимален для обоих этносов — этнорегионалъный тип идентичности.

Первой к такой форме саморепрезентации этнической идентичности прибегла интеллектуальная элита коренного этноса. Она создала почву для запуска механизма этнорегиональной идентичности. Политическая же элита была в этом процессе до определенного момента наблюдателем, контролировавшим его ход, ь-рамах ее интереса к этому вопросу.

Интеллектуальная элита в поиске путей к самоидентификации своего этноса попыталась реконструировать прошлое в модели «изобретаемой архаики» в форме публичного ее обсуждения для нахождения методов и средств процесса единения этноса. Между тем, сама процедура действия по внедрению реконструкции «изобретенной архаики» в социальную практику региона ограничивалась зачастую символическими формами и методами, детерминированными внутренней мифологической логикой, ярко проявившиеся при праздновании 1000-летия эпоса «Гэсэр». Социум же этой этнической общности больше реагировал на образы о мнимой или реальной угрозе, идущей, от иноэтничного большинства, заставляя этнос бурят консолидироваться перед общей угрозой ассимиляции. При этом назревающий «скрытый» отложенный конфликт не выходит наружу, наоборот, предпринимаются меры ухода от него, обращение в прошлое, поиск исконного первоначала («Обетованной земли» и «Золотое время»), и героев, способных возвратить все атрибуты из прошлого в настоящее. Иначе возникает чувство угрозы, ожидание неприятных перемен, запуск механизма стихийной их интерпретации с фольклорной доработкой всего и выработкой эсхатологических, милленаристских представлений этноса.

Возникновение такой реакции бурятского социума на предложенную ему интеллектуалами модель «изобретаемой архаики», касающейся еще и не всей региональной общности, вынуждает уже политическую элиту региона взять на вооружение и вербализировать в нужной для этой элиты тональности тот мифологический продукт, который уже приготовили, но не сумели донести до всех интеллектуалы.

Исходя из этого, можно условно выделяются два этапа актуализации этнорегиональной идентичности РБ: подготовка и сам процесс: 1) 19891994 гг., распад советской идентичности, определение регионального дизайна политической системы РБ. Основную активность здесь проявила этническая интеллигенция тогда, как политическая элита определяла свой формальный статус. 2) с 1994 г., начало региональных избирательных практик, уже политическая элита искала неформальное подтверждение своего статуса, выраженного в легитимации его социумом.

В ходе исследования избирательных кампаний было выявлено, что в начале у этнорегиональной идентичности актуализации подверглась одна её составляющая (этническая, самая близкая непосредственная опора, при первой избирательной практике 1994 г.), а потом и другая (региональная, самый близкий опосредованный показатель, во второй избирательной практике 1998 г.). Разложение идентичности особенно ярко проявилось в последней избирательной практике 1998 г., когда на выборах депутатов в легислатуру она распадалась уже по субрегиональной составляющей. Можно считать, что эта избирательная кампания стала отправной точкой для всей общности региона, в которой сошлись два непосредственных процесса при воспроизводстве любой идентичности — дифференциация и идентификация. Первый стремился достигнуть собственного кризисного пика, второй лишь начал обратный путь в поиске новых оснований для самоидентификации сообщества РБ. Первый ярко проявил себя в выборе Президента РБ, второй при выборах депутатов местной легислатуры. Фактически с выборов 1998 г. начался обратный процесс сложения актуализированных горизонтальных типов идентичности в вертикаль новой конфигурации российской идентификационной системы, которая, правда, до сих пор еще остается не понятной для большинства в России.

Между тем, при создании новой конструкции общегосударственной идентификационной системы также возможна актуализация этнического фактора, но уже на последнем этапе непосредственного его становления, когда определяется место и роль, создающие условия для встраивания этого горизонтального типа идентичности в вертикаль новой композиции создаваемой российской идентичности. Скорее всего, этим и вызвана реанимация этнического компонента в сценарии избирательной практики, выборов президента Бурятии в 2002 г., которая в третий раз помогла Л.В. Потапову стать единоличным политическим лидером республики.

Процесс консолидации общегосударственной идентичности проявил себя и другой своей характерной чертой. В последнее время во многих региональных избирательных практиках проявляется тенденция, когда благодаря реальной или приписываемой поддержке из Центра одного из кандидатов на властный пост в регионе автоматически мультиплицирует легитимность права подобного политического лица на занятие своего места в данной региональной композиции политических акторов. Хотя, еще совсем недавно в конце 1990-х гг. такая поддержка, наоборот, могла помешать избранию на губернаторский или президентский пост. Но пока, обозначенная тенденция в сторону формирования общегосударственной идентификационной системы лишь совершает первые поступательные движения, характеризуется отдельными попытками применения не всегда проработанных стратегий для становления единого идентификационного поля современной российской реальности. К сожалению, предлагаемые стратегии единения ограничены полумерами, не доведенными до конца. Создается впечатление, что у самих инициаторов поиска основ будущей единой системы идентичности, нет пока еще четкого видения её модели.

Проведенная на конкретном материале широкая рефлексия феномена социально-политической идентичности в региональном пространстве подтверждает избранную в самом начале исследования точку зрения на его природу как социокультурного, политико-культурного и политико-социального образования, выступающего необходимой составной частью процесса самоидентификации личности в рамках той или иной общности. Тем более, возрастает роль такой природы идентичности, находящейся в V кризисном состоянии, когда идет обращение личности к своим истокам с целью поиска оснований для создания нового стабильного поля развития, обеспечивающего смысловым внутренним содержанием, помогающим

Наиболее яркая иллюстрация описываемой тенденции, проявилась в ходе выборов губернатора Красноярского края, 8 сентября 2002 г., когда во второй тур вышли два представителя местной региональной элиты, которые в своей риторике использовали фактор принадлежности к этому региональному сообществу, одновременно каждый педалировал на якобы оказываемую им поддержку из Центра. При этом оба главных претендента на пост главы Красноярская края в своей риторике пытались канализировать в массовое сознание этого региона, имеющейся на сегодня в российской политической практике символический ресурс, представленный «эффектом В.В. Путина». определить вектор направления дальнейшего движения рефлексируемого феномена. При этом одной из важнейших форм компенсации наличия Ф кризиса системы идентичности, является обращение к мифологическому слою, позволяющему иллюзорно собрать разные части идентичности в единое целое. Из этого можно сделать вывод, получивший достаточную иллюстрацию в настоящем исследовании, о том, что формирующиеся типы идентичности в кризисный этап развития всей идентификационной системы общегосударственной общности (речь, в первую очередь, идёт о региональной и этнической идентичностях) имеют по большей части мифологическую сущность, позволяющую иллюзорно компенсировать испытываемые кризисные ощущения в рамках всего социума, сохраняя, хотя бы, внешнюю видимость стабильности своего положения.

Фактически такие параметры представленных выводов подводят к мысли о том, что актуализация региональной идентичности происходит «снизу» на уровне неформальных практик, детерминированных самим социокультурным слоем среды, в рамках которой они осуществляются. Не случайно, что в конечном итоге, даже элита в сво^й практике больше использует не формальную (рациональную) логику в коммуникациях с социумом, а неформальную (иррациональную, мифологическую), находя ею нужный отклик в массовом сознании. В этом контекстном поле вполне ^ подтверждается выдвинутая в начале исследования гипотеза о том, что актуализация региональной идентичности заявила о себе не сменой всех формальных институтов сообщества, обычно происходящей в процессе политической трансформации в большинстве стран переходного типа, а в полном их сломе, компенсирующемся внедрением неформальных правил и традиций, мифов, устоев, обычаев, определяющие социокультурный опыт той или иной региональной общности, того или иного этноса.

Проведенная рефлексия актуализации региональной идентичности в условиях политической трансформации общества постсоветского периода развития РФ представляет собой первый в отечественной политической науке опыт использования эксплицированной теоретико-эмпирической модели исследования природы и развития региональной идентичности в переломные этапы общественно-политической жизнедеятельности всего российского сообщества. В ходе научно-теоретического анализа данных, полученных в результате эмпирической работы, доказана продуктивность ряда исследовательских подходов. В частности, подход к оформлению социально-политической идентичности при создании мифологического поля общности, представленного в работах Б.Ф. Поршнева, Б. Андерсона, Э. Дюркгейма, Ж. Сореля, Р. Нибура. Определяющими, получившими практическое подтверждение в ходе исследовательских изысканий стали концепции социальной идентичности, апробированной к механизмам действия этнической идентичности Т.Г. Стефаненко. Значительную пищу для размышлений и дальнейшей выработке своего исследовательского подхода по осуществлению реконструкции социокультурного конструкта природы актуализируемых гщентичностей в варианте этнорегиональной её представленности дали ранее производившиеся разработки в рамках символической антропологии: К. Гиртца, Ф. Барта, Э. Смита, В. Тэрнера, Э. Хобсбаума и Т. Рэнджера и И.С. Следзевского.

В рамках концептуализированного анализа была конкретизирована применительно к социально-политической идентичности региона России модель цивилизационного (социокультурного) кризиса при переходном состоянии общества, продолжившая синтезацию научных достижений приведенных научно-исследовательских подходов, группой российских ученых, работающих в рам>:ах социокультурной парадигмы научного анализа (И.В. Следзевский, Т.В. Евгеньева, А.Н. Мосейко, В.Д. Нечаев и др.). Новым в данном исследовании стал анализ динамики развертывания всей цепи процесса актуализации региональной идентичности, начиная от рефлексии распавшейся советской модели и заканчивая рассмотрением ближайших перспектив поступательных альтернативных путей движения современной российской идентификационной системы. В работе также уточнена специфика целого ряда сложившихся понятийных комплексов природы явления социально-политической идентичности, его смысловых значений и отношений с синонимичными понятиями (идентификацией, самоидентификацией, самосознанием) и способах их актуализации.

Полученные в ходе данного исследования научные результаты могут использоваться для дальнейшего развития теории и практики действия механизма идентификационной системы в трансформационном формате современной России и при разработке магистрального пути выхода из цивилизационного кризиса, вырабатывающего новое демократическое, по своей сути, содержание общегосударственной системы идентичности.

Кроме того, отдельные разработки, осуществленные в рамках этого исследования, в перспективе могут операционализироваться до уровня практического применения в политической деятельности, особенно при формировании идентификационных образов, способных стать символами, под которыми возможна самоидентификация российского сообщества в его взаимных коммуникациях с властным и элитным слоем государства. Данное исследование представляет интерес и для тех, кто разрабатывает проблемы политико-культурных и политико-психологических оснований политических процессов, происходящих в российских регионах, особенно для тех, чей живой интерес прикован к современным этнополитическим и этнокультурным процессам, происходящим в Байкальском регионе.

Список литературы диссертационного исследования кандидат политических наук Зверев, Андрей Леонидович, 2003 год

1. ИСТОЧНИКИ1. 7-я сессия Верховного Совета Бурятской АССР 4-го созыва: Стенографический отчёт. Улан-Удэ, 1958.

2. Абай Гэсэр Могучий. Бурятский героический эпос. М.: РАН, 1995.

3. Агитационные материалы кандидатов в депутаты НХ РБ 1 созыва в 1994 году. //Национальный архив РБ. Р. 1980. Опись №1. Дело №491.

4. Архив БИОН/ИМБиТ. О.Ф. Инв.№921. Л.37, 39.

5. Архив БИОН/ИМБиТ. Фонд Г.-Ц. Нацова. Оп.4. Инв.№8.

6. Байкальские легенды и сказания. М., 1989.

7. Бурятия. Улан-Удэ, 1991. Апрель-декабрь.

8. Бурятия. Улан-Удэ, 1992. Январь-май.

9. Бурятия. Улан-Удэ, 1994. Май-июль.

10. Ю.Бурятия. Улан-Удэ, 1998. Март-июль.

11. Бурятоведение./Бюллетень Бурят-Монгольского научного общества им. Д. Банзарова. Верхнеудинск, 1927. №3-4.

12. Выборы в законодательные (представительные) органы государственной власти субъектов Российской Федерации: Электоральная статистика. М., 1998.

13. Выборы глав исполнительной власти субъектов Российской Федерации 1995-1997гг: Электоральная статистика. -М., 1997.

14. М.Информ Полис —Улан-Удэ, 2000. Июль-сентябрь.

15. Информ Полис — Улан-Удэ, 2001. Май-октябрь.

16. Информ Полис Улан-Удэ, 2002. Февраль-апрель.

17. Записки А. Шадаева. //Архив БИОН/ИМБиТ. О.Ф. Цнв. №915. Л. 1-4.

18. Конституция Республики Бурятия (принята 22 февраля 1994г.). — Улан-+ Удэ, 1994.

19. Концепция Государственной национальной политики в Российской Федерации. Материалы парламентских слушаний. //Думский вестник. №3(18).-М., 1996. С. 94-114.

20. Концепция Государственной национальной политики Республики Бурятия. Материалы парламентских слушаний. — Улан-Удэ, 1996.

21. Материалы глубинных интервью: Интервью №1-31. Улан-Удэ, 2001. Из личного архива автора.

22. Материалы лекций И.В. Следзевского. М.: РГГУ, 2001. Запись лекций. Из личного архива автора.

23. Молодежь Бурятии. Улан-Удэ, 1991. Апрель-декабрь.

24. Молодежь Бурятии. Улар-Удэ, 1992. Январь-май.27. «О разделении Восточно-Сибирской области на Иркутскую и Читинскую области». /Постановление ВЦИК от 26 сентября 1937 года. //Бурят-Монгольская правда, 1937. 28 сентября. С.1.

25. Полевой материал Тункинской экспедиции Института востоковедения РАН, 1993г., 1995г. //Архив Отдела стран СНГ ИВ РАН.

26. Политический мониторинг. — М.: Международный институт гуманитарно-политических исследований, 1996-1999.

27. Постановление Верховного Совета Республики Бурятия от 3 июня 1993 г. «О реабилитации народов Бурятии». // Республике Бурятия — 70 лет. -Улан-Удэ, 1993. С. 99-101.

28. Правда Бурятии. Улан-Удэ, 1991. Апрель-декабрь.

29. Правда Бурятии. Улан-Удэ, 1992. Январь-май.

30. Правда Бурятии. Улан-Удэ, 1994. Март-июль.

31. Правда Бурятия. Улан-Удэ, 1998. Март-июль.

32. Рандалов Ю.Б. Научное социологическое исследование по проблеме комплексной программы: «Возрождение и развитие национальногоязыка, национальной культуры, традиций и обычаев бурятского языка». Улан-Удэ, 2001.

33. Республике Бурятия 70 лет. - Улан-Удэ, 1993.

34. Справка Комитета по делам национальности и связям с религиозными объединениями Администрации Президента и Правительства Республики Бурятия Улан-Удэ, 2001. Из личного архива автора.

35. Стенограмма выступления зам. председателя Правительства РБ по социально-культурным вопросам Е.К. Ханхалаева на заседании Политическом Консультативном Совете при Президенте РБ. — Улан-Удэ, 2001. Из личного архива автора.

36. Текущий архив ВАРК. //Национальный архив РБ. Ф.ВАРК. Оп.1. Д.1 — 42, 76, 82.

37. Текущий архив ВАРК. //Национальный архив РБ. Ф.ВАРК. Оп.2. Д. 12.1.. ЛИТЕРАТУРА

38. Авраамова Е.М. Формирование новой российской макроидентичности. //Общественные науки и современность, 1998. №4. С. 19-29.

39. Адорно Т., Невитт С.Р., Френкель-Брюнсвик Э.В., Левинсон Д.Д. Исследование авторитарной личности. /Под общ. ред. Култыгина В.И. -М., 2001.

40. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии. //Полис, 1992. №4. С. 122-134.

41. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М., 2001.

42. Андреева Г.М. Психология социального познания. — М., 2001.

43. Арендт X. Истоки тоталитаризма. — М., 1996.

44. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. /Пер. с фр. М., 1993.

45. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.Д. Этносоциология. /Учебное пособие для вузов. М., 1998.

46. Афанасьев М.Н. Клиентелизм и российская государственность. М., 1997.

47. Ю.Ахиезер A.C. Мифология насилия в советский период: возможность рецидива. //Общественные науки и современность, 1999. №2. С.85-93.

48. КАхиезер A.C. Россия: критика исторического опыта (социокультурный словарь).-М., 1991. Т.1-3.

49. Бабаев С. А. Этническое измерение политической культуры современной России: Автореф. дисс.канд. полит, наук. СПб., 2000.

50. Бадовский Д., Шутов А. Региональные элиты в постсоветской России: особенности политического участия. //Кентавр, 1995. №6. С.3-23.

51. Н.Барсамов В.А. Политический кризисы и смуты: история, теория, современность. /Учеб. пособие. -М.: МИИТ, 1997.

52. Барт Р. Мифология. /Пер. с фр. М., 1996.

53. Басовская Н.И. Идея империи в политической культуре традиционных обществ. //Политическая история на пороге 21-го века: традиции и новация. -М., 1995.С.97-102.

54. Баталов Э.А. Политическая культура: понятия и феномен. //Политика: проблемы теории и практики. М., 1990. 4.1.

55. Бауман 3. Индивидуализированное общество. М., 2002.

56. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

57. Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

58. Бердяев H.A. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М.: Филос. об-во СССР, 1990.

59. Бодрийяр Ж. Система вещей. /Пер. с фр. Зенкина С.Н. — М., 1995.

60. Бочаров В.В. Власть и время в культуре общества. //Пространство и время в архаических и традиционных культурах. — М.: Ин-т Африки РАН, 1996. С. 154-171.

61. Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: Теория история, современность. М., 1987

62. Брудный И.М. Политика идентичности и посткоммунистический выбор России. //Полис, 2002. №1. С. 87-104.

63. Бурдье П. Социология пойггики. -М., 1993.

64. Бурятская этничность в контексте социокультурной модернизации (конец XIX первая треть XX веков) - Иркутск, 2003.

65. Бызов Л.Г. Российское общество в поисках идентичности. //Русский Строй. -М., 1997. С.58-72.

66. Вебер М. Типы социального поведения. Нравы. Обычаи. //Избр. произведения. М., 1990. С.633-636.

67. Волкан В., Оболенский А. Потребность иметь врагов и друзей. //Дружба народов, 1992. №7. С. 171-184.

68. Выготский Л.С. Мышление и речь. //Собрание сочинений: В 6-ти т. Т.2. Проблема общей психологии. -М., 1982. С.5-361.

69. Галданов Г.Р. Доламаиские верования бурят. Новосибирск, 1987.

70. Гачев Г.Д. Национальные образы мира: Курс лекций. М., 1998.

71. Геллнер Э. Нации и национализм. /Пер. с англ. М;, 1991.

72. Гельман В.Я. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция. М.: МОНФ, 1999.

73. Гельман В.Я., Рыженков С.И. Политическая регионалистика: от общественного интереса к отрасли знания? //Социальные исследования в России: Шмецко-российский мониторинг. /Пер. с нем. Берлин - М., 1998. С.138-186.

74. Гозман Л.Я., Эткинд А. Метафоры или реальность? Психологический анализ советской истории. //Вопросы философии, 1991.№3. С.45-58.

75. Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д., Казаринова И.В. Маргинальный слой: феномен социальной самоидентификации. //Социологические исследования, 1996. №8. С. 12-17.

76. Гоффе Н., Цапенко И. Россия в «шкуре леопарда» социальные проблемы региональной политики. //Мировая экономика и международные отношения, 1996. № 2. С. 17-25.

77. Данилова E.H. Проблемы социальной идентификации населения постсоветской России. //Экономические и социальные перемены:

78. Мониторинг общественного мнения. — Информационный бюллетень ВДИОМ-Интерцентр-АНХ, 1997. №3(29). С. 12-19.

79. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. -М.,1996.

80. Дмитриева Н.В. Психологические факторы трансформации идентичности личности Новосибирск, 1999.

81. Доценко E.JT. Психология манипуляции. М., 1996.

82. Драгунский Д. Навязанная этничность. //Полис, 1993. №5. С.24-30.

83. Дробижева Л.М. Ценности и символы в контексте новых концепций этничности. //Ценности и символы национального самосознания в условиях изменяющегося общества. /Под ред. Дробижевой Л.М. и др. М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН, 1994. С. 8-24.

84. Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева A.B., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации. -М., 1996.

85. Дука А. Трансформация местных элит. Институционализация общественных движений: от протеста к участию. //Мир России, 1995. Т.6. №2. С. 106-117.

86. Духовная культура и этническое самосознание. -М., 1991. С. 138-146.

87. Дюркгейм Э. Социология: её предмет, метод, предназначение. /Пер. с фр., составление, послесловие и примечания Гофмана А.Б. М., 1995.

88. Евгеньева Т.В. Архаическая мифология в современной политической культуре. //Политая, 1999.' №1. С. 33-47.

89. Евгеньева Т.В. Демократия как мифологическая категория. //Мифология и политика: Материалы семинара 21 октября 1997 г. М.: Фонд «РОПЦ», 1997. С. 25-32.

90. Елаев A.A. Бурятия: путь ic автономии и государственности.— М., 1994.

91. Елаев A.A. Бурятский народ: становление, развитие, самоопределение. -М., 2000.

92. Жуковская H.JI. Республика Бурятия: этнорелигиозная ситуация (19911993). -М, 1994.

93. Заславская Т.И. Социальная структура современного российского общества. //Общественные науки и современность, '1997. №2. С. 68-85.57.3дравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997.

94. Идентификация идентичности. /В 2-х т.: Т.2. Этнополитический ракурс. -М., 1998.

95. Идентичность и конфликт в постсоветских государствах: Сб. статей. /Под ред. Оллкот М.Б., Тишкова В.А., Малашенко А. М., 1997.

96. Ионин Л.Г. Идентификация и инсценировка. //Социологические исследования, 1995. №4. С.3-14.

97. Ионин Л.Г. Социология- культуры: путь в новое'тысячелетие. — М., 2000.

98. Ионов И.Н. Мифы в политической истории России. //Полития, 1999. №1. С. 5-32.

99. Канетти Э. Масса и власть. /Пер. с нем. и предисл. Ионина Л.Г. — М.,1997.

100. Капица В.М. Политическая идентификация как механизм институтализации политического участия: Дисс.докт. полит, наук. -СПб., 2000.

101. Капустин Б.Г., Клямкин И.М. Либеральные ценности в сознании россиян. //Полис, 1994. №1. С.68-93.

102. Кассирер Э. Миф государства. //Феномен человека. Антология. — М., 1993. С. 67-81.

103. Клямкин И.М., Лапкин В.В., Пантин В.И. Между авторитаризмом и демократией.//Полис, 1995. №2. С.57-87.

104. Козлов В.И. Этнос. Нация. Национализм: Сущность и проблематика. -М.,1999.

105. Кольев А. Миф масс и магия вождей. — М., 1999.

106. Конфликтная этничность и этнические конфликты./Под ред. Дробижевой Л.М. М., 1996.

107. Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. -М., 1999.

108. Косарев А. Философия мифа: мифология и её эвристическая значимость. М., 2000.

109. Коул М. Культурно-историческая психология: наука будущего. М.: Институт психологии РАН, 1997.

110. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. /Пер. с англ. М., 1977.

111. Крыштановская О. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту. //Общественные науки и современность, 1995. №1. С.51-65.

112. Крянев Б.П. Бурятия* политическая: политические партии, общественно-политические движения, блоки и организации (1990-1999).-Улан-Удэ, 1999.

113. Куда идёт Россия? Альтернативы общественного развития. /Под ред. Заславской Т.И.-М., 1999.

114. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995.

115. Лебедева М.М. Политическое управление конфликтов: подходы, ф решения, технологии. М., 1997.

116. Лебедева Н.М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. М., 1998.

117. Лебедева Н.М. Социальная идентичность на постсоветском пространстве: от поисков самоуважения к поискам смысла. //Психологический журнал, 1999. Т.20. №3. С.48-58.

118. Левада Ю.А. Человек в поисках идентичности: проблема социальных критериев. //Левада Ю.А. аОт мнений к пониманию: социологические очерки 1993-2000. М., 2000. С. 422-438.

119. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. Пер. с фр. /Под ред.

120. Никольского В.К., Киселева А. В.- Л., 1930.

121. Леви-Стросс К. Структурная антропология. /Пер. с фр. — М., 1985.

122. Лейтин Д. Теория политической идентичности: Этническая мобилизация и межэтническая интеграция. М., 1999.

123. Леонтьев А.Н. Образ мира. //Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения в 2-х т. М., 1983. Т. 2. С. 251-262.

124. Лосев А.Ф. Диалектика уифа. //Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С.21-186.

125. Лурье С.В. Историческая этнология. М.,1997.

126. Магамед-Эминов М.Ш. Трансформация личности. М.,1998.

127. Магомедов А.К. Общества регионов. //Pro et Contra, 1997. Т.2. №2. С.45-58.

128. Маргинальность в современной России. М.: МОНФ, 2000.

129. Матвеев Р.Ф. Политологический анализ. /Сер. Аналитическая политология. М., 1997. Вып. 3.

130. Мелетинский Е.М. Поэтшса мифа. М., 1976.

131. Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: Методологические и прикладные аспекты. М., 1999.

132. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях (I). //Полис, 2002. №1. С. 6-17.

133. Мигранян A.M. Россия и в поисках идентичности (1985-1995гг.).1. М.,1997.

134. Михайлов Т.М. Из истории бурятского шаманизма (с древнейших времен до 18 века). Новосибирск, 1987.

135. Мосейко А.Н. Коллективное бессознательное и мифология современных этнических отношений. //Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. /Сост. Логунов А.П., Евгеньева Т.В. М.: РГГУ, 1996. С. 33-51.

136. Московичи С. Век толп. /Пер. с фр. -М., 1996.

137. Мостовая И.В., Скорик А.П. Архетипы и ориентиры российскойментальности. //Полис, 1995. №4. С. 32-49.

138. Мухина B.C. Этнонациональное самосознание в контексте межнациональных отношений. //Ежегодник «Психология сегодня». — М., 1996. Т.2. Вып. 1. С.74-75.

139. Назаров М.М. Массовая коммуникация в современном мире: методология анализа и практика исследования. М., 2000.

140. Национальная интеллигенция, духовенство и проблемы социального, национального возрождения народов Республики1. Бурятии. Улан-Удэ, 1995.

141. Нечаев В.Д. Региональный миф в политической культуре современной России: Дисс. канд. полит, наук. — М., 1998.

142. Николаев В.Г. Проблема маргинальное™: её структурный контекст и социально-психологическая импликация. //Социальные и гуманитарные науки. РЖ. Сер. 10: Социология. М.:РАН ИНИОН, 1998. №2. С. 156-172.

143. Отв. ред. Евгеньева T.B. М.: РГГУ, 1999.

144. Ольшанский Д.В. Основы политической психологии: Учеб. пособие. Екатеринбург, 2001.

145. Органы государственной власти субъектов Российской Федерации: Учеб. материалы. /Редакторы-составители: Гельман В.Я., Кузьмин A.C., Люхтерхандт Г.М., Рыженков С.И. М.: ИГПИ, 1998.

146. Орлов Б.С. Россия в поисках идентичности (90-е годы 20-го столетия): Науч.- аналит. обзор. М.: ИНИОН, 1997.

147. Павленко В.Н., Корж H.H. Трансформация социальной идентичности в посттоталитарном обществе. //Психологический журнал, 1998. Т.19. №1. С.75-88.

148. Пелипенко A.A., Яковенко И.Г. Культура как система — М., 1977.

149. Петренко В.Ф. Семантика сознания. М., 1988.

150. Пивоваров Ю.С. Политическая культура пореформенной России. -М.: РАН ИНИОН, 1994.

151. Политическая культура: модели и реальность. М., 1990.

152. Политическое сознание: особенности и тенденции. М., 1991.

153. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1979.

154. Психология толп. — М.: Институт психологии РАН, 1998.

155. Психология масс. — Москва, 2001.

156. Растоу Д. Переходы к демократии: попытка динамической модели. //Полис, 1996. №5. С. 34-42.

157. Реальность этническихлмифов. М., 2000. I

158. Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры России: Материалы семинара, Тверь, 5-7 марта 1999г. /Под ред. Ильина М.В., Бусыгина И.М. М., 1999.

159. Рик Ш. Феномен идентичности. //Образование и социальное развитие региона, 1996 .№3-4. С.202-219.

160. Россия регионов»: трансформация политических режимов. /Под общ. ред. Гельмана В .Я., Рыженкова С.И., Бри M. М., 2000.

161. Савельев А.Н. Ценностное пространство кризисного социума. //Полития, 1997. №3. С. 28-41.

162. Савчук В.В. К проблеме культивирования архаических элементов сознания. //Историческое познание: традиции и новации. — Ижевск, 1993. 4.2. С.205-208.

163. Сверкунова Н.В. Сибирская идентичность. М.,1996.

164. Сикевич З.В. Социология и психология национальных отношений — СПб, 1999.

165. Смирнов С.Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. М., 1985.

166. Скворцов Н.Г. Этничность: Социологическая перспектива. //Социологические исследования, 1999. №1. С.21-31.

167. Следзевский И.В. Нормативное общество и криминально-теневые сообщества: культурное взаимодействие. //Восток, 2000. №3. С.1 lili 7.

168. Следзевский И.В. Социо-культурные основания формирования политических мифов. //Мифология и политика. Материалы семинара 21 октября 1997г. -М.: РОПЦ, 1997. С. 19-25.

169. Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. / Сост. Логунов А.П., Евгеньева Т.В. М.: РГГУ, 1996.

170. Современное положение бурятского народа и перспективы его развития: Материалы научно-практической конференции. Улан-Удэ, 1996. - Вып. 2 и 3.

171. Соколовский C.B. Q неуюте автаркии, национализме и постсоветской идентичности. //Этнометодологические проблемы, подходы, концепции. М.: Российский НИИ культурного и природного наследия, 1995. Вып.2. С. 87-114.

172. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. — М., 1998.

173. Социальная идентификация личности. /Отв. ред. Ядов В.А. М.: Инт. социологии РАН, 1993.

174. Социальная идентификация личности -2. /Отв. ред. Ядов В.А. — М.: Инт. социологии РАН, 1994.

175. Стефаненко Т.Г. Социальная психология этнической идентичности: Дисс. докт. психол. наук. М., 1999.

176. Столицы Российской провинции: Новгород, Воронеж, Саратов, Екатеринбург. Портрет четырёх регионов: История. Политика. Культура. /Под ред. Рыженкова С.И., Люхтерхандт Г.М., Кузьмина A.C.-Бремен-Москва, 1997.

177. Строганова Е.А. Бурятское национально-культурное возрождение. -Москва -Иркутск, 2001.

178. Стоунквист Э.В. Маргинальный человек. Исследование личности и культурного конфликта. //Современная зарубежная этнопсихология. /Под ред. Арутюнова С.А.- М.: ИНИОН АН СССР, 1979. С. 90-112.

179. Тарусина И.Г. Динамика политических установок региональных элит России: на примере Саратовской области. //Полис, 2002. №1. С. 133-140.

180. Тенденции социокультурного развития России: 1960 1990-е гг. -М., 1996.

181. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. -М.,1997.

182. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтичного. Избранное. /Ред. Руднев В. П. — М.,1995.

183. Трансформация идентификационных структур в современной России. -М., 2001.

184. Трансформация российских региональных элит в сравнительной перспективе: материалы международного семинара — М.: МОНФД999.

185. Туровский Р.Ф. Политико-географический анализ политического процесса: теоретико-методологические аспекты: Дисс. канд. полит, наук. М., 1995.

186. Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.

187. Формирование и функции политических мифов в постсоветских обществах. /Отв. ред. Евгеньева Т.В. М.: Института Африки РАН, 1997.

188. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.,1990.

189. Фрейд 3. Массовая психология и анализ человеческого «Я». //По ту сторону принципа удовольствия. — М.,1992.

190. Фрейд 3. Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии. СПб., 1997.

191. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.

192. Хабермас Ю. Гражданство и национальная идентичность. //Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. (Московские лекции и интервью). М., 1996. С.209-244.

193. Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб., 1998.

194. Чешко C.B. Человек и этничность. //Этнографическое обозрение, 1994. №6. С.35-49.

195. Шевцова JI. Посткоммунистическая Россия: логика развития и перспективы. -М., 1995.

196. Шестопал Е.Б. Восприятие образов власти: политико-психологический анализ. //Полис, 1995. №4. С.56-72.

197. Шестопал Е.Б., Брйцкий Г.О., Денисенко ' М.В. Этнические стереотипы русских. //Социологические исследования, 1999. №4. С.62-70.

198. Шляпентох В.Э. Советский Союз нормальное тоталитарное общество. Опыт объективного анализа. //Социс, 2000. № 2. С.25-37.

199. Щербинина Н.Г. Архаика в российской политической культуре. //Полис, 1997. №5. С. 127-139.

200. Элиаде М. Космос и история: Избранные работы. — М., 1987.

201. Эриксон Э. Детство и общество. СПб., 1996.

202. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.,1996.

203. Этническая «картина мира». //Психология. Словарь. /Под общ. ред. Петровского А.В., Ярошевского М.Г. М., 1990.

204. Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991.

205. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. — М. Киев, 1997.

206. Юрьев А. Введение в политическую психологию. — СПб., 1992.

207. Ядов В.А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности. //Мир России, 1995.Т.4. №3/4. С.158-181.

208. Ядов В.А. Социальная идентификация в кризисном обществе. //Социологический журнал, 1994. №1. С.35-52.

209. Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России. //Общественные науки и современность, 1997. №1. С. 36-53. №2 С.42-59.

210. Abbott D. Culture and identity. L., 1998.1. Y.

211. Abrams D. Process of social identification. //Social psychology of identity and the self-concept. /Ed. by Breakwell G.W. L.,1992. P. 57-99.

212. Allport G.W. The nature of prejudice. Addison-Wesley, 1954.

213. Almond G., Verba S. The Civic culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nation. Princeton (NJ), 1963.

214. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. —London, 1983.

215. Armstrong J.A. Nation before nationalism. Chapel Hill (NC), 1982.

216. Barth F. The analysis of culture in complex societies. //Ethnus, 1989.1. Vol. 54. P. 120-142.

217. Benson L. Images, heroes, and self-perceptions. The struggle for identity from mask-wearing to authenticity. - Englewood Cliffs (N.Y.), 1974.

218. Cassirer E. The Myth of the State. Yale, 1963.

219. Cohen A. The symbolic constitution of community. Chichester — London, 1985.

220. Cohn N. The Pursuit of the Millennium. //Revolutionary Millenarians and Mystical Anarchists of the Middle Ages. New York, 1970. P. 35-69.

221. Connor W. The nation and its myth. //International J. of Comparative

222. Sociology, 1992. Vol. 33. P. 47-57.k

223. Cultures in contact: Study in cross-cultural interaction. /Ed. by Bochner S.-Oxford, 1982.

224. Dalh R. A Preface to Democratic Theory Chicago, 1956.

225. Deaux K. Social identification. //Social Psychology: Handbook of basic principles. /Ed. by Higgins E.T., Kruglanski A.W. -N.Y., 1996. P.777-798.

226. Democracy in Developing Countries. /Eds. by Diamond L., Linz J., Upset S. Boulder, 1988-1989.Vol.l-4.

227. Du Preez Peter. The political of identity: Ideology a. the human image. — Oxford, 1980.

228. Easton D.A. Framework for Political Analysis. Chicago-London, 1979.

229. Edelman M. The symbolic uses of politics. Urbane-Chicago, 1985.

230. Eisenstadt S.N., Giesen B. The construction of collective identity. //Archives Europeennes de Sociologie, 1995. Vol.36. №3. P.72-102.

231. Elias N.S., Scotson J.L. The Established and the Outsiders. L., 1965.

232. Epstein A.L. Ethnos and identity: Three Studies in Ethnicity. London, 1978.

233. Erikson E.H. Identity, Psychosocial. //International Encyclopedia of Social Sciences. L., 1985.Vol. 7. P. 61.

234. Erikson E.H. The Life Cycle Compleated. N.-Y. - L., 1982.

235. Ethnic Identity: Creation, Conflict and Accommodation. /Ed by Romanucci-Ross L., De Vos G. 3d ed. - Walnut Creek-London-New Delhi, 1995.

236. Ethnic identity in society. /Ed. by Daskefsky A. Chicago, 1976.

237. Fleron F., Hann J., Reisinger W. Public opinion surveys and political culture in post- Soviet Russia. Washington, 1997.

238. Geertz C. The interoperation of cultures: Selected essays. New York, 1973.

239. Giles H., Johnson P. Ethnolinguistic identity theory: A social psychological approach to language maintenance. //International J. of the Sociology of language, 1987. Vol. 68. P. 69-99.

240. Hobsbaum E. Introduction: Inventing Traditions. //The Invention of Tradition. /Ed by Hobsbaum E., Ranger T. Cambridge, 1983. P.2-19.

241. Hobsbaum E. «The cult of identity politics». //New Left Review, 1996. №217.

242. Hogg M.A., Abrams D. Social Identifications: a Social Psychology of Intergroup Relations & Group Process. L., 1988.

243. Huntington S. The Third Wave: Democratization in the Late Twentieth Century.-Norman, 1991.

244. Identity and authority: Explorations in the theory of society. N.Y., 1979.

245. Innis G. The Bias of Communication. — Toronto, 1971.

246. Kelly C. Intergroup differentiation in a political context. //British J. of Social Psychology, 1988. Vol.27. P. 319-332.

247. Keyes Ch. The Dialectics of Ethnic Change. //Ethnic Change. /Ed. by Keyes Ch. Seattle, 1981. P. 3-30.

248. Kohn H. The idea of Nationalism. N.Y., 1967.

249. Laswell H.D. The Structure and Function of Communication in Society. //The communication of ideas. — N.Y., 1948.

250. Lazarsfeld P., Berelson B., Gaudet H. The People's Choice. -N.Y., 1948. P.144-178.

251. Leach E. Political Systems of Highland Burma. Cambridge, 1954.

252. LeVine R.A., Campbell D.T. Ethnocentrism: theories of conflict, ethnic attitudes and group behavior N. Y., 1972.

253. Lijphart A. Democracy in Plural Societies. -New Haven-London, 1977.

254. LippmanW. Public Opinion.-N.-Y., 1965.

255. Luchterhandt G. Politics in the Russian Province: Revda and Kinel.

256. Europe-Asia Studies, 1997. Vol.49. №1.

257. Lynn R. Personality and national character. Oxford, 1971.

258. MacKenzie William J. Political identity. Manchester, 1978.

259. March Z. Symbols, Conflicts and Identity. Albany, 1993.

260. McLuhan M. Myth and Mass Media. //Myth and Mythmaking. /Ed. by Murray Henry A. N.-Y., 1969. P. 288-299.

261. Mennell S.J., Elias N.S. Civilization and the Human Sciences. Oxford, 1990.m 226. O'Donnell G., Schmitter P. Transition from Authoritarian Rule:

262. Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore—London, 1986.

263. Phinney J.S. Ethnic identity in adolescents and adults: Review of research. //Psychological Bulletin, 1990. Vol.l08(3). P.499-514.

264. Pluralism and identity: studies in ritual behavior Brill, 1995.

265. Politics, communication, and culture. /Ed. by Gonzalez A., Tanno Dolores V. Thousand oaks- London - New Delhi, 1997.

266. Politik und Kultur in der russischen Provinz. /Ed. by Luchterhandt G,

267. Ryshenkow S., Kusmin A. Bremen, 1999.

268. Rothschild J. Ethnopolitics: A Conceptual Framework. N.Y., 1982.

269. Schmitter P., Karl T. The Conceptual Travels of Transitologists and Consolidologists: How Far to the East They Attempt to Go? //Slavic Review, 1994. Vol. 53. №1. P. 173-185.

270. Seton-Watson H. Nations and States. An Enquiry into the Origins of Nations and the Politics of Nationalism. Boulder, 1977.

271. Smith A.D. National Identity. L., 1991.

272. Social identity: International perspectives. /Ed. by Worchel S. et al. — L., 1998.

273. Social identity theory: Constructive and critical advances. /Ed. by Abrams D., Hogg M.A. N.Y., 1990.

274. Stephen F. Identity crisis.: Modernity, psychoanalysis and the self. -N.Y., 1991.

275. Stonequist E.V. The Marginal man. A study in personality and cultural conflict.-N.Y., 1961.

276. Tajfel H. Human groups and social categories: studies in social psychology. Cambridge, 1981.

277. Tajfel H. Social identity ¿nd intergroup relations. -N. Y., 1982.

278. Tajfel H., Turner J.C. The social identity theory of intergroup behavior. //Psychology of intergroup relations. /Ed. by Worchel S., Austin W.G. -Chicago, 1986. P.7- 24.

279. Transition from Authoritarian Rule: Prospects for Democracy. //Ed by O'Donnell G., Schmitter P., Whitehead L. Baltimore and London, 1986. Vol. 1-4.

280. Triandis H.C. Culture and social behavior. N.Y., 1994.

281. Turner J.C., Onorato R.S. Social identity personality and self-concept: A self-categorization perspective. //The psychology of the social self. /Ed by Tyler T.R., Kramer R., John O. Hillsdale (N.Y.), 1999. P. 11-46.

282. Zavalloni M. Social identity: perspective and prospects. //Social science Information, 1973. Vol. 12.P.65-91.