Выражение реальности/ирреальности ситуации в глагольных системах языков Африки тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.20, кандидат филологических наук Урманчиева, Анна Юрьевна

• Урманчиева, Анна Юрьевна
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Урманчиева, Анна Юрьевна

Введение.

Раздел I. Категория реальности ситуации: ее место в ряду других глагольных категорий, семантика граммем и типы систем в языках мира

Современное состояние исследований и круг проблем, связанных с описанием категории реальности ситуации

1.1. К какой семантической зоне должна быть отнесена категория реального статуса?.

Типичные контексты употребления граммемы ирреалиса обзор по языкам).

Примеры дублирующего маркирования.

1.2. Семантика граммем реалиса и ирреалиса. Основные типы глагольных систем, включающих противопоставление реалиса / ирреалиса.

Раздел II. Категория реальности ситуации и отрицание II. 1. Распределение показателей реалиса / ирреалиса в отрицательных парадигмах.

Такелма.

Нунгггубуйу.

Киталинга.

77.2. Особенности употребления видовременных показателей в отрицательных парадигмах: ирреальный компонент в семантике граммем времени и вида.

Отрицание и глагольное время.

Отрицание и аспект.

Раздел III. Ирреальные значения и дискурс.

Сусу.

Значение формы на-i.

Значение формы на-а.

Выводы из разделов 1, 2 и 3.

Раздел IV. Категория реальности ситуации в языках Африки. Типы систем.

IV.1. Дьола.

VI. 1.1. Прономиналъные префиксы и ирреалис: типологический экскурс.

VI.2. Холохоло.

VI.3. Киталинга.

VI.4. Давида.

VI.5. Шона.

VI. 6. Хоне.

VI. 7. Сото (Сев. и Вост.).

VI. 8. Чичева.

VI.9 Фула.

VI. 10. Нгити.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Выражение реальности/ирреальности ситуации в глагольных системах языков Африки»

Данная работа посвящена исследованию глагольных форм, традиционно именуемых реальными и ирреальными. В языках, где грамматикализовано это противопоставление, каждая предикация снабжена одним из двух показателей, указывающих на статус описываемой ситуации по отношению к реальному миру. Показатель реалиса указывает на принадлежность ситуации к реальному миру, показатель ирреалиса относит ее к миру гипотетическому.

Противопоставление реальных и ирреальных форм можно проиллюстрировать примером из языка аутув. В этом языке противопоставление реальных и ирреальных форм выражается при помощи префиксации:

1) гот d-ozy-(ka-)m-e

3PL REAL-gO-(PERF-)PL-PAST 'Они ушли.'

2) гот w-cey-ka-me-re 3PL IRR-gO-PERF-PL-FUT Они уйдут.' [Elliott 2000]

В диссертации подробно анализируются семантические основания, лежащие в основе этой грамматической оппозиции, изучаются возможности их варьирования в различных языках. Особое внимание уделяется семантическому взаимодействию и взаимовлиянию этой категории и других глагольных граммем (времени, вида и полярности), которые обуславливают употребление показателей изучаемой грамматической категории. В работе затрагиваются проблемы генезиса данной грамматической категории - в частности, высказываются некоторые гипотезы относительно ее формирования в языках банту на базе категорий вида и наклонения.

Задачи данного исследования можно сформулировать следующим образом:

1. Определение места категории реальности ситуации в ряду других глагольных категорий.

2. Типологическое изучение распределения форм глагольной парадигмы между реальным и ирреальным классами и описание семантических мотивировок различных вариантов такого распределения.

3. Типологическое описание взаимодействия и взаимовлияния категории реальности ситуации и категорий времени, вида и полярности.

4. Типологическое описание дискурсивных функций показателей с ирреальной семантикой.

5. Типологическое описание возможных путей формирования данной грамматической категории.

6. Описание глагольных систем языков Тропической Африки (прежде всего — языков банту), в которых развилась категория реальности ситуации.

Актуальность настоящей работы обуславливается тем, что в настоящее время все больше возрастает интерес к проблеме эволюции грамматических категорий и проблеме их универсальной, типологически ориентированной классификации. С этой точки зрения исследование категории реальности ситуации и ее места в языках мира позволяет пролить свет на ряд моментов, связанных с указанными вопросами. Кроме того, в последние годы внимание лингвистов как отдельная проблема привлекает взаимодействие грамматических категорий. С этой точки зрения исследование указанной категории также весьма интересно, потому что, как показано в работе, она является весьма специфичной в этом отношении, занимая некотором смысле уникальное положение в ряду других глагольных категорий.

Научная новизна диссертации заключается в том, что для категории реальности ситуации описание такой степени подробности, суммирующее также накопленные на данный момент знания по данной теме, предлагается впервые. Кроме того, в работе впервые показано, что данная грамматическая категория присутствует в глагольных системах ряда африканских языков, что позволяет в несколько новом ракурсе взглянуть на семантические основания, положенные в основание этих глагольных систем.

К сожалению, рассматриваемая грамматическая категория не имеет сколько-нибудь удачного названия - ни русского, ни общепринятого англоязычного. В данной работе используется термин категория реальности ситуации. Это название предложено нами как русский эквивалент англоязычного термина «reality status», используемого в работе [Elliott 2000].

Надо сказать, что в русский научный обиход уже прочно вошли названия граммем этой грамматической категории — «ирреалис» и «реа-лис». Кроме того, в англоязычной литературе для наименования этой грамматической категории широко используется именно термин «irrealis». (Ср., например, названия следующих работ: J.Bybee. «Irrealis» as a Grammatical Category или A.Vidal, H.E. Mane lis Klein. Irrealis in Pilaga and Toba? Syntactic versus pragmatic coding, а также специального выпуска журнала Anthropological linguistics 1998 года «Symposium on Irrealis».) Однако, несмотря на то, что эта терминология уже стала привычной как в русско-, так и в англоязычной литературе, использование термина ирреалис в качестве названия грамматической категории представляется нецелесообразным. Дело даже не только в том, что не совсем корректно именовать грамматическую категорию по одной из ее граммем (ср. общие термины наклонение, вид, время, отличные от названий формирующих эти категории граммем). Существует и более веская причина: использование этой терминологии приводит к тому, что невольно затушевывается равноправное положение граммем реалиса и ир-реалиса, в результате чего в фокус внимания исследователей попадает единственная граммема - граммема ирреалиса. Следствием этого, в частности, является искаженное описание семантического противопоставления, грамматикализованного в оппозиции реальных и ирреальных форм. Поэтому мы предпочитаем пользоваться более громоздким, но и более корректным названием «категория реальности ситуации».

Термины реалис и ирреалис широко используются как в теоретической литературе, так и в грамматических описаниях конкретных языков -уже без малого столетие. Дженифер Элиот [Elliott 2000: 55] пишет, что термин этот впервые был употреблен Сепиром в грамматике языка южный пайуте, увидевшей свет в 1930 году, но написанной еще раньше, в 1917. Несмотря на достаточно долгое и активное использование понятий реалиса и ирреалиса в грамматических описаниях, исследователи демонстрируют редкостное единодушие в отношении того, какой именно круг значений описывается при помощи этих понятий. Значения из области реальности ситуации выделяются гораздо более однозначно, чем значения, связанные, скажем, с категориями времени или вида.

Что еще более удивительно, теоретики практически не критикуют употребление этих терминов составителями грамматик - как это неоднократно имело и имеет место в случае упомянутых в предыдущей фразе глагольных категорий. Как правило, исследователи нисколько не противоречат друг другу в своих взглядах на то, уместно ли описывать некоторую грамматическую оппозицию в конкретном языке именно как грамматикализацию противопоставления реальных и ирреальных ситуаций. Интерес теоретиков к данной грамматической категории в данный момент лежит в несколько иной плоскости: их занимает не столько поиск и обзор тех значений, которые составляют категорию реальности ситуации, сколько поиск наиболее адекватного определения семантического содержания этой категории.

Существует несколько альтернативных определений семантики категории реальности ситуации — явно декларируемых либо имплицитно подразумеваемых при работе с конкретным материалом. Однако грамматические описания составляются в значительной мере независимо от теоретических работ, несмотря на то, что они практически всегда включают обзор существующих теоретических концепций.

Поэтому надо признать, что теоретические споры о предпочтительности того или иного определения оппозиции «реалис / ирреалис» на сегодняшний день носят достаточно схоластический характер: с одной стороны, теоретики используют далеко не весь доступный фактический материал для подтверждения либо опровержения своих гипотез. С другой стороны, лингвисты, пишущие грамматики конкретных языков, не уделяют сколько-нибудь значительного внимания этой дискуссии, и продолжают успешно пользоваться понятиями «реалис» и «ирреалис», не определяя их точного значения. Вследствие этого, альтернативные определения семантики категории реальности ситуации не прошли проверки на прочность.

Таким образом, одной из задач данного исследования мы считаем преодоление этого разрыва и попытку верифицировать предложенные определения, сопоставляя их с данными различных языков.

Структура работы

Работа состоит из четырех разделов, обрамленных введением, заключением и дополненных приложениями.

Первый раздел работы озаглавлен «Категория реальности ситуации: ее место в ряду других глагольных категорий, семантика граммем и типы систем в языках мира». В этом разделе работы предлагаются ответы на два основных вопроса, касающихся теоретического описания категории реальности ситуации: отнесение категории реальности ситуации к определенной семантической зоне и семантика граммем реалиса и ирреалиса. В этом же разделе освещается история изучения категории реальности ситуации. Сопоставление мнений различных исследователей по двум выделенным вопросам обозначает проблемы, связанные с теоретическим описанием категории реальности ситуации. Данный раздел состоит из двух глав.

Заключение диссертации по теме «Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание», Урманчиева, Анна Юрьевна

Какие выводы можно сделать из материала данной главы?

Глагольные системы с категорией реальности ситуации, вероятно, являются инновацией для африканского континента, и их возникновение в разных языках объясняется независимым развитием. Об этом можно судить по нескольким признакам:

- Во-первых, данные системы являются достаточно редкими для африканского континента. В группе близкородственных языков такая система зачастую может быть обнаружена лишь в одном (иногда такие отличия проявляются даже на диалектном уровне - см. материал языков шона и сото).

- С другой стороны, ареально они достаточно разбросаны (см. карту в прил. 1), что заставляет на говорить о независимом развитии, а не о взаимном влиянии географически близких языков.

- В третьих, в рассмотренных языках представлены системы различной семантической организации - в разных языках оказываются важны различные семантические компоненты, которые могут участвовать в образовании семантической оппозиции, лежащей в основе формирования категории реальности ситуации. В частности, для языков Африканского континента достаточно характерным является редкое в языках других ареалов отделение неактуального, неподвластного изменениям прошедшего, являющегося безусловной данностью, и настоящего и будущего, представляющих подвластные изменению ситуации разворачивающейся действительности.

- В-четвертых, семантические противопоставления, лежащие в основе данных систем, имеют сильную прагматическую мотивацию; как было показано на материале предыдущего раздела, это характерно именно для инновационных систем. Отчетливее всего это проявляется при сопоставлении диалектов сото и шона, где в наибольшей степени перестроенные по сравнению с этимологически исходным состояние глагольные системы при распределении реалиса / ирреалиса в большей степени ориентируются на семантически содержательные понятия (например, актуальность), чем на формальные особенности (такие, как отрицание или синтаксическая подчиненность).

2] Один из путей возникновения этих систем в языках банту - се-мантизация исходных синтаксических противопоставлений, связанных с различием синтаксически независимых / зависимых форм (префиксы I класса в языках холохоло и чичева) либо прямого и косвенных наклонений (финальные суффиксы). Вообще распределение финальных суффиксов в парадигме - крайне неустойчиво во всех языках банту, что, видимо, также создает благоприятную почву для их реинтерпретации. Из всех финальных суффиксов четко выделимое семантическое ядро конъюнктив) есть только у суффикса -е. Но при этом оно допускает массу семантических расширений, различных в разных языках.

Этот пункт требует дополнительных обоснований - как правило, грамматикализация идет от семантических к синтаксическим употреблениям, а не наоборот, как мы предположили в данном случае. Однако бесспорные случаи инновации - а именно, отрицательные парадигмы в сравнении с консервативными аффирмативными и инновационные системы в диалекте Ма языка шона и северном диалекте сото в сравнении с другими диалектами этих языков - указывают на то, что развитие идет именно в сторону большей семантической мотивированности. з] Грамматическая область инноваций в банту — прежде всего отрицательные парадигмы. Так, в нескольких из рассмотренных языков аффирмативные парадигмы сохраняют первоначальное противопоставление наклонений, в то время как отрицательные парадигмы демонстрируют принципиально иное использование финальных суффиксов, зачастую более семантически мотивированное.

Вообще, отрицательные парадигмы характеризуются значительной долей неустойчивости по сравнению с положительными: наиболее наглядным примером тому может также служить сопоставление диалектов шона или диалектов сото, в которых аффирмативная часть парадигмы устроена практически единообразно, отрицательная же сильно варьирует между диалектами. Это можно наблюдать и при сопоставлении отрицательной и положительной части парадигмы в языках холохоло, киталинга и чичева: противопоставление показателей в аффирмативной части парадигмы в этих языках отражает сходные синтаксические противопоставления, отрицательная же организована в соответствии с совершенно различными для каждого языка семантическими признаками.

Языки могут принципиально расходится в трактовке отрицательных ситуаций. Так, если считать, что финальные суффиксы маркируют статус ситуации по отношению к реальному миру, то в ряде языков отрицательным ситуациям приписывается особый статус, маркируемый специальной финалью -/. В других случаях, напротив, негативные ситуации маркируются по аналогии с ирреальными, при помощи суффикса -е, и в этом случае внутри отрицательной парадигмы часто возникает интригующее объединение / противопоставление форм.

Таким образом, во всяком случае в отношении языков банту мы можем сделать следующий вывод: в них категория реальности ситуации является инновацией, средством ее оформления чаще всего служат финальные суффиксы как подверженные наибольшей семантической ре-интерпретации морфемы, сильно грамматикализованные и потому частично десемантизированные на предыдущей стадии языкового развития (эти морфемы устойчиво присутствуют в большинстве, если не во всех языках банту, однако функции их крайне различны), а областью развития данной инновации оказываются прежде всего отрицательные парадигмы как сравнительно неустойчивый фрагмент грамматики.

Заключение

Перечислим важнейшие результаты работы:

1 .Определено место категории реальности ситуации в ряду других глагольных категорий — показано, что она занимает особое положение гиперкатегории, показатели которой выбираются в зависимости от характеристик описываемой ситуации, выраженных показателями других категорий — времени, вида, модальности, отрицания.

2. Дано типологически ориентированное описание распределения форм глагольной парадигмы между реальным и ирреальным классами. Предложено описание семантического наполнения граммем реалиса и ирреалиса, соответствующего каждому выделенному варианту этого распределения. Выделены следующие основные типы глагольных систем, обладающих категорией реальности ситуации:

1) логически-ориентированные системы, в которых распределение показателей реалиса / ирреалиса скоррелировано с противопоставлением аффирматива и негатива.

2) коммуникативно-ориентированные системы, в которых распределение показателей реалиса / ирреалиса скоррелировано с распределением ситуаций на временной оси (реальное прошедшее и настоящее vs. гипотетическое будущее). Существует несколько подтипов коммуника-тивыно-ориентированных систем, в которых хабитуальное и отдаленное прошедшее выводятся из зоны реальности — или, наоборот, в нее включается определенное будущее.

3) системы, ориентирующиеся на сохранение / изменение status quo — в таких системах негативные корреляты ирреальных форм получают показатель реалиса. Логика таких систем заключается в том, что нереализованное намерение сохраняет неизменной текущую реальность — именно поэтому соответствующие формы (например, прохибитив

259 или отрицательная форма будущего времени) относятся к классу реальных.

3. Дано описание взаимодействия категории реальности ситуации и категорий времени, вида и полярности. Выявлена устойчивая корреляция между значениями ирреалиса, давнопрошедшего и имперфектива. Показано, что эта связь развивается на основе двух грамматических метафор — метафоры временной неактуальности (давнопрошедшее > ирреалис) и метафоры видовой неактуальности (имперфектив > ирреалис).

4. Исследованы дискурсивные функции показателей с ирреальной семантикой. Показано, что в дискурсе формы с ирреальными коннотациями (хортатив, условная форма, конъюнктив) устойчиво используются для описания второстепенных, менее значимых ситуаций.

5. Описаны некоторые из возможных путей формирования данной грамматической категории. Данный вопрос исследовался с нескольких точек зрения:

5.1. В поисках ответа на вопрос о том, какие граммемы времени и вида по своей семантике наиболее близки показателю ирреалиса, изучалось, какие аспектуально-темпоральные морфемы чаще всего употребляются в таком типично ирреальном контексте, как отрицательная пропозиция. Именно это, в частности, позволило описать корреляцию,«ирреалис — давнопрошедшее — имперфектив».

5.2. Исследовался процесс возникновения категории реальности ситуации в дискурсивном контексте. На материале языка аква показано, как как на первый взгляд разнородные употребления многозначной ас-пектуально-темпоральной морфемы (и дискурсивные, и пропозициональные) связываются в единую сеть общим семантическим признаком «ослабленная степень ассерции», характерным для показателя ирреалиса.

5. 3. Этот вопрос изучался также на материале языков банту, в которых связь показателей инновативной категории реальности ситуации с показателями других глагольных категорий остается еще совершенно прозрачной. Один из путей возникновения данной грамматической категории — семантизация исходных синтаксических противопоставлений. В качестве показателя ирреалиса начинает функционировать показатель релятивной формы либо конъюнктива.

6. Категория реальности ситуации впервые выделена в языках Тропической Африки. Показано, что для языков данногоареала категория реальности ситуации является безусловной инновацией, средством ее оформления чаще всего служат морфемы, исходно оформлявшие различные синтаксические функции предикации, а областью развития данной инновации являются отрицательные парадигмы.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Урманчиева, Анна Юрьевна, 2004 год

1. Аксенова И. С., Топорова И. Н. 1990. Введение в бантуистику. Имя. Глагол. Москва

2. Аксенова И. С., Топорова И. Н. 1994. Язык курия. Москва Аксенова И. С., Топорова И. Н. 1997. Сказки аква // Язык африканского фольклора. Африканская сказка (II). Москва

3. Аксенова И. С., Топорова И. Н. 2002. Грамматика языка аква. Москва: УРСС

4. Выдрин В. Ф. 1987. Язык лоома. Москва

5. Золотова Г. А. 1995. Глагольный вид с точки зрения текста // С. Кароляк (ред.). Семантика и структура славянского вида I. Krakow

6. Коваль А. И., Нялибули Б. А. 1997. Глагол фула в типологическом освещении. Москва.

7. Плунгян В. А. 2001. Антирезультатив: до и после результата // Исследования по теории грамматики. Вып. 1: Глагольные категории. Москва: Русские словари.

8. Хонг Тэк-Гю 2003. Русский глагольный вид сквозь призму теории речевых актов. Москва: Индрик

9. Aikhenvald A. Yu., Dixon R. M. W. 1998. Dependences between grammatical systems И Language 74.1

10. Bentley M., Kulemeka A. 2001. Chichewa // Languages of the World / Materials 345. Munchen: LINCOM EUROPA

11. Bybee J. 1998. 'Irrealis' as a Grammatical Category // Symposium on Irrealis. Anthropological Linguistics, vol. 40 № 2.

12. Bybee J., Dahl O. 1989. The creation of tense and aspect systems in the languages of the world // Studies in Language 13

13. Bybee J., Fleischman S. (eds) 1995. Modality in Grammar and Discourse. Amsterdam: Benjamins

14. Bybee J. L., Pagliuca W. 1987. The Evolution of Future Meaning // A. G. Ramat et al. (eds.). Papers from the 7th International Conference on Historical Linguistics. Amsterdam: Benjamins

15. Bybee J. L., Perkins R., Pagliuca W. 1994. The Evolution of Grammar: Tense, Aspect and Modality in the Languages of the World. Chicago: University of Chicago Press

16. Callaghan C. A. 1998. Lake Miwok Irrealis // Symposium on Irrealis. Anthropological Linguistics. Vol. 40 № 2

17. Contini-Morava E. 1989. Discourse Pragmatics and Semantic Categorization. The Case of Negation and Tense-Aspect with Special

18. Reference to Swahili. I I P. Hopper, S. Thompson (eds.) Discourse Perspectives on Grammar, 1.

19. Contini-Morava E. 1991. Negation, probability and temporal boundeness: discourse functions of negative tenses in Swahili narrative. // J. Gvozdanovic, T. A. J. M. Janssen, O. Dahl (eds.) The function of tense in texts. Amsterdam: Benjamins

20. Coupez A. 1955. Esquisse de la langue holoholo. Tervuren Dahl 6. 1980. Rewiew of Thelin, Nils B. Towards a theory of aspect, tense, and actionality in Slavic I I Studies in Language 4.1

21. Dahl O. 1984. Temporal distance: remoteness distinctions in tense-aspect systems // B. Butterworth et al. (eds.), Explanations of language universals. The Hague: Mouton

22. Elliott J. R. 2000. Realis and irrealis: Forms and concepts of the gramma-ticalisation of reality // Linguistic Typology 4

23. Fleischman S. 1989. Temporal distance: a basic linguistic metaphor I I Studies in Language 13 (1), 1—50

24. Fleischman S. 1995. Imperfective and irrealis // J. Bybee, S. Fleischman (eds.). Modality in Grammar and Discourse. Amsterdam: Benjamins, 519— 551

25. Foley W. A. 1986. The Papuan Languages of New Guinea. Cambridge Foley W. A. 1991. The Yimas Language of New Guinea. Stanford Foley W. A., Van Valin R. D. 1984. Functional syntax and universal grammar. Cambridge

26. Fortune G. 1955. An analytical Grammar of Shona. Oxford: Oxford University Press

27. Gilliard L. 1928. Grammaire synthetique de Lontomba. Bruxelles Givon T. 1982. Evidentially and epistemic space // Studies in Language6.1

28. Givon Т. 1984. Syntax: A Functional-Typological Introduction. Vol. I. Amsterdam: Benjamins

29. Givon T. 1989. Mind, Code and Context: Essays in Pragmatics. Hillsdale, NJ: Erlbaum

30. Hopper P. J. 1981. Aspect and Foregrounding in Discourse // T. Givon (ed.) Discourse and Syntax (= Syntax and Semantics, 12). New York: Academic Press

31. James D. 1982. Past tense and the hypothetical: a cross-linguistic study // Studies in Language 6 (3), 375—403

32. Kinkade M.D.I998. Is Irrealis a Grammatical Category in Upper Chehalis? // Symposium on Irrealis. Anthropological Linguistics. Vol. 40 № 2

33. Mithun M. 1995. On the relativity of Irreality // J. Bybee, S. Fleischman (eds). Modality in Grammar and Discourse. Amsterdam: Benjamins

34. Mithun M. 1999. The Languages of Native North America. Cambridge: Cambridge University Press.

35. Palmer F. R. 1986i/200l2- Mood and modality. Cambridge: Cambridge University Press

36. Plungian V. A. 1999. A typology of phasal meanings. In: W. Abraham & L. Kulikov (eds). Tense-aspect, transitivity and causativity: Essays in honour of Vladimir Nedjalkov. Amsterdam: Benjamins

37. Roberts J. R. 1990. Modality in Amele and other Papuan languages. // Linguistics, 26

38. Roberts J. R. 1992. The category 'irrealis' in Papuan Medial Verbs I I Symposium on Mood and Modality, UNM, Albuquerque, May 1992 (ms)

39. Roulon P. 1995. Le gbaya // R. Boyd (ed.). Le systeme verbal dans le langues oubangiennes II LINCOM Studies in African Linguistics 07. Munchen: LINCOM EUROPA

40. Sapir J. D. 1965. A Grammar of Diola-Fogny. Cambridge Taylor Ch. 1985. Nkore-Kiga I I Croom Helm Descriptive Grammars. London: Croom Helm

41. Thelin N. B. 1978. Towards a theory of aspect, tense, and actionality in Slavic. Acta Universitatis Upsaliensis. Studia Slavica Upsaliensia 18. Uppsalavan der Auwera J., Plungian V. A. 1998. Modality's semantic map. Linguistic Typology 2

42. Vidal A., Manelis Klein H. E. 1998 Irrealis in Pilaga and Toba? Syntactic versus pragmatic coding. // Symposium on Irrealis. Anthropological Linguistics, vol. 40 № 2.

43. Weinrich H. 1964 / 1973. Tempus: besprochene und erzahlte Welt. Stuttgart: Kohlhammer

44. Whiteley W. H.1966. A study of Yao sentences. Oxford: Oxford University Press

45. Ziervogel, D. 1954. The Eastern Sotho. Pretoria

46. Карта 1. Упоминаемые в работе языки Африки

47. Карта 2. Рассматриваемые в работе \африканские языки, в которых обнаружена ) категория реальности ситуации