Функционально-семантическая категория модальности и ее реализация в разноструктурных языках: на материале русского, английского и лезгинского языков тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.02, доктор филологических наук Алиева, Эльвира Низамиевна

• Алиева, Эльвира Низамиевна
• доктор филологических наук
• 2010

Оглавление диссертации доктор филологических наук Алиева, Эльвира Низамиевна

ВВЕДЕНИЕ.4

ГЛАВА I. МОДАЛЬНОСТЬ КАК УНИВЕРСАЛЬНАЯ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ.

1.1. О модальности в современной науке.25

1.2. Место категории модальности в современном синтаксисе.28

1.3. Модальность в процессе порождения речевого высказывания.31

1.4. Теоретические основы функционально-семантических исследований языковой категории модальности.39

1.5. Виды модальности как универсальной функционально-семантической категории.48

ГЛАВА II. МОДАЛЬНОСТЬ И НАКЛОНЕНИЕ И ИХ ИССЛЕДОВАНИЕ В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ.

2.1. Модальность и наклонение в русском языке.69

2.2. Модальность и наклонение в английском языке в функционально-семантическом аспекте.90

2.3. Проблемы изучения модальности и наклонения в лезгинском языке.106

ГЛАВА III. ОБЪЕКТИВНОЕ ПОЛЕ МОДАЛЬНОСТИ (РЕАЛЬНАЯ/ИРРЕАЛЬНАЯ) В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ.

3.1. Изъявительное наклонение в сопоставляемых языках.125

3.2. Ирреальные наклонения в русском, английском и лезгинском языках.

3.2.1. Разновидности побудительной семантики и средства их грамматического выражения в русском, английском и лезгинском языках.148

-33.2.2. Значения условного и сослагательного наклонений в русском языке и их грамматическое выражение в английском и лезгинском языках.168

3.2.3. Значения синтаксических желательного и долженствовательного наклонений в русском языке и их соответствия в английском и лезгинском языках.186

3.2.4. Сравнительное исследование модальности невозможности (импоссибилитив) в современных русском, английском и лезгинском языках.199

3.2.5. Основные признаки функционально-семантического поля эвиденциальной модальности в сопоставляемых языках.204

3.2.6. Выражение вопроса в русском, английском и лезгинском языках.212

3.2.7. Выражение уступительной семантики в сопоставляемых языках и вопрос об уступительном наклонении.221

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Функционально-семантическая категория модальности и ее реализация в разноструктурных языках: на материале русского, английского и лезгинского языков»

Развитие лингвистической науки - непрерывный поступательный процесс. Накапливается новый материал, возникают новые идеи, уточняются и пересматриваются прежние оценки и концепции. Это делает необходимым создание обобщающих работ, целью которых являются подведение итогов научных исследований, суммирование достижений, рассмотрение нового материала и переоценка ранее известного. Значительное усовершенствование за прошедшие годы методики исследования в языкознании делает возможным сопоставительное и универсально-типологическое изучение языков самого различного строя, в том числе генетически и типологически далёких.

Во многих современных работах типологической направленности выявлены совершенно одинаковые или сходные черты абсолютно разных языков. Подобные исследования тем более важны и ценны для общего языкознания, если эта близость не обусловлена ни родством языков, ни их влиянием друг на друга.

Каждый язык прошёл свой путь развития и занял определенное место в своём социуме. Среди тысяч языков нашей цивилизации нет двух совершенно одинаковых. Уникальность строения языков, порою редкого и удивительного, свидетельствует о разнообразии их судеб. Существуют так называемые мировые языки, широко используемые в международном и межэтническом общении, и есть языки, на которых говорят и пишут лишь несколько сот человек в одном-единственном ауле.

Однако при всем своеобразии языков мира и их историй существуют общие закономерности, присущие любому из них. Степень распространённости тех или иных типологических закономерностей и приводит к открытию новых лингвистических универсалий. «Универсалии позволяют отчетливо увидеть родовое, общечеловеческое сходство тысяч языков на бесконечно разнообразной лингвистической карте нашей планеты - единый на всех широтах и под всеми флагами Язык людей» [Мечковская

2001: 9]. К таким универсалиям относится и категория модальности, исследуемая в данной работе.

Как универсальную языковую категорию, которая теми или иными способами находит выражение во всех известных языках, характеризует модальность Я.Г. Тестелец [Тестелец 2001: 236]. Он отмечает, что «модальность включает ряд взаимоисключающих значений, которые соответствуют различным отношениям между говорящим, адресатом и высказыванием, т.е. признакам не сообщаемой ситуации, а ситуации речи. Модальность определяется в предложении, поскольку предложение обычно выступает в роли единицы коммуникации - высказывания» [Там же: 236].

Как справедливо указывает основоположник отечественной традиции изучения модальности В.В. Виноградов, универсальность модальности проявляется в том, что она «принадлежит к числу основных, центральных языковых категорий, в разных формах обнаруживающихся в языках разных систем» [Виноградов 1950: 56]. Этой точки зрения придерживается большинство отечественных и зарубежных школ современной лингвистики.

В нашем исследовании впервые категория модальности рассматривается в сопоставлении трех генетически и типологически разных языков: английского, русского и лезгинского. На наш взгляд, подобного плана работы могут дать богатый материал и более точные типологические представления, способствующие созданию масштабных картин эволюции языков, поскольку данные типологии являются одним из надежных источников верификации сравнительно-исторических реконструкций. С другой стороны, целесообразность таких многоплановых работ объясняется и тем, что в исследованиях по истории языков многие предположения выдвигаются и проверяются с учетом типологического правдоподобия гипотезы. Типологические факты и аргументы часто оказываются решающим доводом в пользу конкретной этимологии или реконструкции. Таким образом, значение лингвистической типологии для компаративистики состоит в возрастании теоретической оснащенности исследований, иначе говоря — совершенствуется методология исторического языкознания.

Известен тот факт, что как в русском, так и в английском языках модальность — широкая функционально-семантическая категория, находящая своё выражение не только в глагольном наклонении, но и в других языковых средствах, в связи с чем в классическом языкознании принято делить все функционально-семантическое поле модальности на объективное и субъективное. Поскольку в рамках даже докторской работы невозможно «объять необъятное», мы ограничиваемся сравнительно-типологическим исследованием лишь объективной модальности, основным средством выражения которой является наклонение.

Даже на первый взгляд видно, что в лезгинском языке число морфологических наклонений значительно больше, чем в русском и английском. Наклонением же признаётся грамматическая категория, граммемы которой выражают в качестве базовых модальные значения, т.е. наклонение — это «грамматикализованная модальность» [ср. Плунгян 2000: 309]. К тому же наклонение является основной формой выражения объективной модальности. Это даёт возможность получить интересные в типологическом плане данные о степени грамматикализации модальных значений в сравниваемых языках. Сопоставление номенклатуры модальных значений и способов их языкового выражения в русском, английском и лезгинском языках позволит выявить сходства и различия, которые могут служить основанием для составления типологических рядов: черты алломорфизма в проявлениях модальности в русском, английском и лезгинском языках могут быть у этих языков изоморфными с другими языками. Наблюдение проявлений модальности на материале языков различного строя позволяет также расширить и углубить лингвистические представления об этой категории в целом.

Грамматический статус и объём содержания категории модальности, как известно, трактуются в специальной литературе неоднозначно. Обычно модальность определяется как ФСК (функционально-семантическая категория), «выражающая разные отношения высказывания к действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого» [Ляпон 1990: 304]. В основу данного определения положено осознание, главным образом, семантических функций модальности. В.В. Виноградов также рассматривал модальность как семантическую категорию, имеющую смешанный лексико-грамматический характер. Тем не менее определение модальности до сих пор остается одной из самых спорных и широко дискутируемых тем современного языкознания. Как справедливо отмечает В.З. Панфилов, «пожалуй, нет другой категории, о языковой природе и составе частных значений которой высказывалось бы столько различных и противоречивых точек зрения, как о категории модальности» [Панфилов 1977: 37]. Трудно не согласиться и с мнением другого исследователя, что «вряд ли возможно посредством какого-либо определения проникнуть в сущность категории модальности предложения, причем не только в силу различного ее понимания, но, прежде всего, в силу сложности самого понятия» [Грепль 1978: 277]. Особая сложность понимания сущности модальности, по-видимому, связана с тем, что это понятие используется для обозначения широкого круга явлений, неоднородных по содержанию и по степени оформленности на разных уровнях языковой структуры.

Не ослабевающий интерес к проблеме языковой модальности находит отражение в большом количестве исследований, касающихся ее сущности, разновидности модальной семантики, структуры модальных средств (В.В. Виноградов, И.Р. Гальперин, Г. Л. Золотова, П.А. Лекант, М.В. Ляпон, С.С. Ваулина, Г.П. Немец, С .Я. Гехтляр, Л.В. Петров, И.Г. Распопов, И.Ю. Шведова, Н.Д. Арутюнова, Т.В. Булыгина, М.А. Болотина, А.Д. Шмелев, Д. Гордон, Дж. Лакофф, Г.П. Грайс, A.A. Зализняк, Дж. Лайонз, Р. Лангакер, Ф.Р. Палмер и многие другие). При этом важно заметить, что развитие новых направлений исследования в современном языкознании (разработка функциональной грамматики, социолингвистики, лингвистической прагматики и др.) нашло закономерное отражение в характере изучения данной категории. Например, восприятие модальности как универсальной семантической категории требует учета антропоцентрического фактора в языке, поведения человеческой личности в процессе коммуникации (коммуникативные установки и эмоциональное состояние участников речевого общения, условия речевого общения, способы воздействия на адресата речи и т.п.), так как «в центре понимания содержания категории модальности находится говорящий с его осознанным отношением к объективной действительности». В Лингвистическом энциклопедическом словаре модальность квалифицируется как «функционально-семантическая категория, выражающая разные виды отношения высказывания к действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого». Это определение дает возможность толкования модальности как разноаспектного явления, позволяя относить ее к самым разным пространствам языковой системы и внеязыковой действительности.

Языковая модальность есть отражение и выражение отношений языкового мира, это комплексная категория, включающая некую совокупность содержательных значений, выражаемых элементами разных языковых уровней, которые имеют синтаксические функции как элементы структуры предложения, но не сводятся к ним. «Конституенты функционально-семантической подсистемы модальности, -— отмечает Е.И. Беляева, — образуют систему языковых вариантов, «языковой репертуар» категории, из которого говорящий черпает формы выражения модальных отношений в процессе общения».

Попытки объединить разные уровни языка проводились разными лингвистами, в частности, A.M. Пешковским, Л.В. Щербой, О. Есперсеном, В.В. Виноградовым, Ф. Брюно и многими другими, положившими начало разработке учения о понятийных категориях. К настоящему времени наметилось два основных подхода к категории модальности: узкий и широкий; или формальный (осуществляемый в направлении от формы к содержанию) и семантический (от содержания предложения - к формам его выражения). В нашем исследовании мы отталкиваемся от широкого понимания категории модальности, принимая за основу грамматическую концепцию В.В. Виноградова, в которой представлен путь от семантического содержания к различным грамматическим и лексическим средствам его выражения. Согласно данной концепции, языковая модальность является объемной семантико-синтаксической категорией, образованной совокупностью значений, содержащих указания на субъективное отношение к действительности и имеющих внутренние различия в самих ее синтактико-семантических функциях. Следует заметить, что указанный принцип описания языков возник до учения О. Есперсена о понятийных категориях, который считал, что установление функционально-семантических категорий «фактически определяется языковыми грамматическими категориями и другими языковыми средствами». В своих трудах ученый дал характеристику наклонения глагола как синтаксической категории, выражающей известное отношение говорящего ко всему содержанию предложения. Однако О. Есперсен и вслед за ним JI. Ельмслев, а также некоторые другие исследователи отождествляли понятийные категории с логическими, отражающими «категории внешнего мира, то есть категории объективной действительности». И.И. Мещанинов настойчиво подчеркивал не только языковую природу понятийных категорий, но и выдвигал критерий системности языкового выражения как необходимого признака таких категорий, иллюстрируя свое толкование понятийных категорий примерами соотношения естественных полов и грамматических родов. И.И. Мещанинов также выдвинул теорию о вводных частях и модальных словах, которые передают субъективное отношение говорящего ко всему содержанию его высказывания или его эмоционально-волевой настрой. Известный интерес представляет концепция A.M. Пешковского о так называемых субъективно-объективных синтаксических категориях, которые он противопоставляет типу объективных синтаксических категорий.

Кроме вышеперечисленного, широкое понимание модальности в той или иной степени представлено в концепциях В.Г. Адмони и Т.П. Ломтева о коммуникативно-грамматических категориях, согласно которым модальность в обобщенном виде характеризуется как отношение говорящего к содержанию своего сообщения.

К функционально-семантической трактовке модальности можно отнести понятие так называемых шифтеров P.O. Якобсона, выражающих характер сообщаемого факта или его участников. Широкую известность получила концепция актуализационных категорий A.B. Бондарко, выделяемых им по признаку участия в передаче отношения содержания высказывания к действительности с точки зрения говорящего. Здесь весьма важным представляется уточнение ученого о том, что понятийная категория превращается в категорию грамматическую, когда получает морфологическое выражение в специальной системе форм или, в терминологии М.Я. Блоха, «парадигматическое соотнесение форм с однородным содержанием». При этом A.B. Бондарко считает, что грамматические категории вида, наклонения, времени и залога составляют морфологическое ядро понятийных (языковых) категорий аспектуальности, модальности и залоговости, что является справедливым, в основном, для флективных языков. Он предлагает отказаться от термина «понятийная категория», поскольку данный термин, как полагает исследователь, дает основание думать, что имеется в виду логическое понятие, а не языковая категория.

Говоря о результатах исследования категории модальности в разноструктурных языках - русском, английском и лезгинском - хотелось бы выделить следующее.

В русском языкознании в работах В.В. Виноградова, С.И. Абакумова, М.И. Мещанинова, A.M. Пешковского, В.З. Панфилова, А.Н. Гвоздева, И.Г. Милославского, Е.М. Галкиной-Федорук и др. содержатся плодотворные идеи по проблеме категории модальности. Но, несмотря на то, что модальность в русском языке — хорошо изученный аспект отечественного языкознания, в данной работе он не рассматривается как язык-посредник. Здесь русский язык занимает оправданно преобладающее место, поскольку является родным языком, а мы считаем, что только через родной язык возможно планомерно анализировать те специфические трудности, которые возникают при исследовании тех или иных свойств конкретных иностранных языков, к которым в данной работе относятся английский и, в какой-то степени, лезгинский.

В английском языке модальность изучена не менее основательно. Важные теоретические и практические положения по проблеме категории модальности в английском языке представлены в научных исследованиях А.И. Смирницкого, О.В. Александровой, Т.А. Комовой, Н.Ф. Иртеньевой, JI.C. Бархударова, М.Я. Блоха, Г.Г. Поченцова, H.A. Слюсаревой, Е.И. Беляевой, В.В. Гуревича, В.Н. Тарасенко, Э.Е. Курлянд, A.M. Ионовой и других теоретиков английского языка.

В отношении исследований данной категории в лезгинском языке надо отметить, что эта проблематика мало изучена в дагестанском языкознании. Этот факт сам по себе определяет ее актуальность в условиях усиливающегося в дагестанской науке интереса к языкознанию.

В результате ускорения темпов развития дагестанского языкознания в наши дни целый ряд из выдвигавшихся ранее выводов в значительной степени устарел: появилось множество открытий, расширивших и углубивших наши познания в этой области. В особенности это касается категорий глагола. Например, в лакском языке выделены категория эвиденциальности и формы наклонений, которые до этого не выделялись [Эльдарова 2000]. В табасаранском [Шихалиева 1996] и аварском [Маллаева 1998] языках обнаружена категория вида. В лезгинском языке также выявлены морфологические категории вида и способов глагольного действия, которые прежде в грамматических описаниях не эксплицировались [Керимов 1996; 1997; и др.]. В этих публикациях заметно стремление всесторонне - в формальном, содержательном и функциональном планах -исследовать каждую грамматическую категорию с учётом особенностей их проявления в дагестанских языках. Такую направленность имеет и настоящее исследование. Оно специально посвящено углубленному сопоставительному изучению одной категории, модальности, с учётом значительно расширившихся представлений о ней в целом и её проявлений в русском и английском языках, а также новых данных о глагольных категориях лезгинского языка. Это даёт возможность выявить формы выражения модальности, которые ещё не описаны, а также точнее определить значения уже описанных единиц.

Сопоставительному изучению русского и лезгинского языков посвящена специальная работа Э.М. Шейхова «Сравнительная типология лезгинского и русского языков: Морфология» [Шейхов 1993], являющаяся итогом его многолетней исследовательской деятельности. В ней решаются задачи типологической характеристики сравниваемых языков, в основном, на базе уже существующих данных с охватом всех морфологических категорий. Затронуты в ней и некоторые вопросы, связанные с категорией модальности. В настоящей же работе осуществлено углубленное изучение этой категории, что дало возможность полнее охватить круг модальных значений, получающих категориальное выражение в сравниваемых языках.

Отсутствие единства в понимании категории модальности проявляется в непоследовательности при описании форм её проявления в конкретных языках, в особенности таких, относительно менее разработанных в теоретическом плане, как лезгинский. Вот лишь некоторые наблюдения, показывающие, что семантическая категория модальности лезгинского языка и её категориальные формы - наклонения — нуждаются в дальнейшем, углубленном исследовании.

В грамматических описаниях лезгинского языка нет единства в понимании самого содержания термина «наклонение». Понятие «наклонение» часто смешивается с более широким понятием «модальность»

Алексеев, Шейхов 1997: 52]. Следствием этого является чрезвычайный разброс как в числе выделяемых в разных работах форм наклонения, так и в трактовке их значений.

В грамматиках П.К. Услара [Услар 1896] и Л.И. Жиркова [Жирков 1941] говорится о повелительной, условной, отрицательной и т.д. формах глагола, термин «наклонение» не использовался. Его в грамматику лезгинского языка ввёл в своей работе, специально посвященной категориям глагола, Г.В. Топуриа [Топуриа 1959: 116]. Однако применил он этот термин только по отношению к формам повелительного наклонения. Б.Б. Талибов [Талибов 1966: 537-602] выделяет, кроме повелительного, ещё изъявительное наклонение, а также говорит об условных, отрицательных, запретительных, противительных, вопросительных формах. Семь морфологически выраженных наклонений: изъявительное, неопределённое (целевое), повелительное (побудительное, запретительное), вопросительное, условное, уступительное, отрицательное - выделяет для лезгинского глагола У.А. Мейланова [Мейланова 1964: 535-536]. В последующих исследованиях, напротив, количество наклонений сокращается. Так, Р.И. Гайдаров исключает из их числа отрицательное и неопределённое, вводит предположительное с аффиксом -ди и в итоге выделяет шесть наклонений: изъявительное, повелительное, вопросительное, условное, уступительное, предположительное [Гайдаров 1987: 104-109]. Четыре наклонения: изъявительное, условное, уступительное и повелительное - считает возможным выделить Э.М. Шейхов [Шейхов 1993: 171-179]. Другие единицы, трактовавшиеся как наклонения в предшествующих работах, он называет «морфологическими формами выражения модальности» в пределах названных четырёх наклонений [Там же: 173]. А ведь «морфологические формы выражения модальности» - это, в сущности, и есть наклонение. Следовательно, возникает вопрос взаимодействия модальных значений в рамках одной словоформы или в составе высказывания в целом.

Как видим, разброс мнений при установлении форм наклонения лезгинского глагола непомерно широк, и объясняться такие различные интерпретации могут, прежде всего, неопределённостью теоретических критериев интерпретации материала.

Другим важным обстоятельством, свидетельствующим о необходимости обсуждения вопроса о модальности и наклонениях, является наличие в лезгинском языке ряда форм модального значения, которые или вовсе не рассматриваются в грамматических описаниях, или же лишь фиксируются без анализа и установления их статуса. Например, в лезгинском языке достаточно употребительны формы глагола с аффиксом -лда, который присоединяется к временным формам изъявительного наклонения: хтана (аор.) «вернулся» > хтаналда «(говорят) вернулся»; хтанва (перф.) «вернулся (и есть)» > хтанвалда «(говорят) вернулся (и есть)»; хквезва «возвращается» > хквезвалда «(говорят) возвращается» и др. Вун хуъруъз хъфизвалда. Хъфыз хьайит1а, зозни хабар це «Ты в село едешь (говорят). Будешь ехать, и мне сообщи». Значение в переводах передаётся при помощи слова «говорят», но в лезгинском этот аффикс не имеет лексического соответствия, по крайней мере, на синхронном уровне. Формы с аналогичным значением, например в болгарском языке, выделяются как «пересказывательное» наклонение [ЛЭС 1990: 76]. Ср. болг.: Тя пееше хубаво «Она хорошо пела» и Тя пеела хубаво «Она хорошо пела (говорят)». В дагестанских языках единицы аналогичного содержания иногда фиксируются как формы заглазного времени, а в последнее время используется и термин эвиденциалъностъ [Эльдарова 1993].

Приводимая лезгинская форма имеет явно модальное значение. Её содержание близко к определению категории эвиденциальности, которая «выражает источник и характер того знания, что лежит в основе сообщения говорящего (есть ли это знание из личного опыта, или с чужих слов, или это есть умозаключение)» [Сепир 1934: 85]. В другом исследовании [Мельчук 1998: 199] такие формы определяются термином цитатив (говорящий описывает факт на основе чужих слов, не принимая на себя ответственности) в рамках более широко понимаемой категории эвиденциальности, указывающей, каким образом говорящий узнал о факте. В этих определениях форм эвиденциальности и цитатива содержится относимая к сфере модальности семантическая оппозиция в диапозоне «реальность — гипотетичность - ирреальность». В приводимой лезгинской форме выражается отношение сообщаемого факта к реальности с точки зрения говорящего. Значение это выражается морфологической оппозицией. Следовательно, есть основание рассматривать эту форму как наклонение.

Не рассматривается среди форм наклонения лезгинского глагола и форма с аффиксом -ч, присоединяемым не к временным формам, а непосредственно к корню глагола. Например: Алиди гьахьтин гаф лугьуч «Али такого не мог сказать». Жеч яда! «Не может быть!» (яда — апеллятивного плана единица типа русского эй, адресуемая только мужчинам). Аффикс -ч, присоединяясь к временным формам, образует негативные формы изъявительного наклонения (лугьудач «не скажет», жедач «не будет, не случится»). Формы без показателей времени, оформленные этим аффиксом, входят в оппозицию с так называемым предположительным наклонением на -ди, которое также не имеет аффиксов времени. Ср.: Сирке туьнт хьайи къапуниз зарар жеди (поел.) «Сильный уксус посуду разъесть может» (о чрезмерности чего-л.). Однако нельзя считать формы типа жеч негативными коррелятами форм типа жеди. Отрицательные формы образуются в лезгинском языке агглютинативным прибавлением -ч {pice-da > же-да-ч). А в данном случае имеет место альтернация аффиксов в параллельных формах, не находящихся в отношениях морфологической деривации. Формы лугьуч, жеч выражают уверенность, что обозначаемое глаголом действие не могло/не может иметь место.

Интерпретация значений уже выявленных форм наклонения, например, форм с аффиксом -mía, также может быть уточнена. Они традиционно определяются как условное наклонение. Однако в работе Р.И. Гайдарова

Гайдаров 1987: 106-108] намечается более дифференцированный подход к определению значений форм, присоединяющих этот аффикс. Как условное наклонение Р.И. Гайдаров выделяет единицы, образуемые от причастия прошедшего времени: Гъарда са ч1ар zaüumla, квасадиз чуру э/ceda (поел.) «Каждый по волоску отдаст если, безбородому борода будет» С миру по нитке, голому рубаха). А формы, образуемые тем же аффиксом от временных форм, он относит к вопросительному наклонению: Им вуч сир я, яраб начагъ хьанват1а? Са ван хъана, закай гуьгьул хьанват1а? (Ш. Мурадов) «Что за тайна, может, заболела? Может, услышав что, обиделась на меня?» По нашему мнению, эти формы явно выражают предположение, а не вопрос. Значения форм, получаемых присоединением аффикса -mía, различны в зависимости от видо-временного значения исходных форм, но все они семантически производны от эпистемической модальности — значения сомнения в том, что обозначаемое действие имеет место, т.е. предположения. Есть ещё языковые факты, для которых нами предложены более точные или новые интерпретации.

При сравнении элементов различных языков предполагается наличие у сопоставляемых элементов некоего базового сходства [Ярцева 1981: 9; Кацнельсон 1983: 10; Нерознак 1986: 402 и др]. Сопоставительный анализ показывает, какими формальными средствами каждый из языков описывает некоторую универсальную для них часть. Но для этого необходимо установить эту «общую, эквивалентную, определяемую базу для сопоставляемых структур разных языков» [Ярцева 1986: 8]. Базой, на которую опирается сравнение грамматических явлений разных языков, служит взаимопереводимое семантическое содержание. По мнению Г.А. Климова, «именно семантический фактор позволяет . найти определённые основания для сопоставления формальных средств самых разных языков» [Климов 1983: 14]. Семантической опорой для сопоставления в нашей работе служат объективная модальность в диапазоне «реальность — ирреальность» и разновидности субъективно-модальных значений. Но, как известно, семантические категории языка «выявляются в нём самом» [Мещанинов 1945: 196]. Следовательно, в качестве такой семантической опоры надо располагать комплексом модальных значений, получающих категориальное выражение в каком-либо хорошо исследованном языке, именно комплексом модальных значений одного языка, поскольку содержание каждой единицы определяется системными отношениями с другими единицами того же языка. Такой опорой в нашей работе является система категориальных форм выражения модальности русского языка. Наш выбор объясняется обстоятельствами теоретического и практического плана. С одной стороны, модальность в русском языке по традиции, заложенной В.В. Виноградовым, изучается как функционально-семантическая категория, а в «Теории функциональной грамматики» [Бондарко 1990] под редакцией A.B. Бондарко - как ФСП, т.е. совокупность всех средств выражения модальной семантики. Это даёт в качестве основания сравнения наиболее полный комплекс модальных значений, а не только те, которые выражаются формами наклонений. С другой стороны, это объясняется потребностями вузовского и школьного изучения русского и английского языков в Дагестане.

Актуальность исследования рассматриваемой темы определяется чрезвычайной сложностью категории модальности, широтой и глубиной охвата разных уровней языковой сферы, многоплановостью в передаче модальных значений, варьирующихся от простого утверждения до эмоциональной экспрессии. Мы считаем, исследование категории модальности важно для:

- изучения собственно лезгинского языка;

- получения данных сопоставительного плана о специфике проявления категории модальности в сопоставляемых языках;

- типологического исследования категории модальности и способов её языкового выражения;

- 18- сравнения степени грамматикализации модальных значений в таких далёких друг от друга генетически и типологически языках, как русский, английский и лезгинский;

- углубления представлений о категории модальности в целом;

- изучения системы грамматических средств выражения модальности;

С целью получения данных в перечисленных областях лингвистических изысканий в работе осуществлен комплексный сопоставительный анализ категориальных форм выражения модальности в русском, английском и лезгинском языках. Осуществление такого анализа предполагает практическое решение следующих конкретных задач:

- Как показывает опыт предыдущих исследований, в первую очередь следует изучить природу проявления и сущностную характеристику всех основных грамматических признаков предложения, выявить и установить их механизм действия в процессе порождения предложения.

- Определить теоретические подходы: изучить и привести в определенную систему существующие в лингвистической литературе точки зрения на категорию модальности и уточнить понятия модальности и наклонения применительно к лезгинскому языку, обосновать отнесение тех или иных значений, выражаемых морфологически, к модальным, например, правомерно ли считать негативные формы самостоятельными наклонениями.

- Установить соотношение значений в диапазоне «реальность -ирреальность». Для лезгинского языка это имеет очень важное значение. Так, в русском и английском языках ирреальные наклонения противопоставлены индикативу своей временной неопределённостью. В лезгинском языке в одной глагольной словоформе присутствуют показатели времени и наклонений. Например: Алахьнаеат1ани мекъизва «Несмотря на то, что стало ясно, холодно»; в алахь-на-ва-т1а-ни два аффикса времени (на- аориста, -ва наст, времени) и два аффикса наклонений {-mía- предпол., -ни вопр.), то есть ирреальные наклонения в лезгинском языке имеют и значения времени. Для этого очень важно изучить характер взаимосвязи категорий наклонения и времени и определить их модальную сущность.

- Разграничить значения объективной и субъективной модальности, получающие грамматическое выражение в сравниваемых языках.

- Сопоставить номенклатуру модальных значений, представленных в русском, английском и лезгинском языках, сравнить способы их языкового выражения.

Все эти задачи, на наш взгляд, являются узловыми проблемами теории языковой модальности, без решения которых невозможно определить природу проявления и сущностную характеристику категории модальности, выявить и упорядочить модальные значения и систематизировать средства их выражения. Именно средства выражения категории модальности в сравниваемых языках, т.е. все виды категории наклонения и времени, и явились основными объектами исследования.

В нашем исследовании был использован структурно-типологический анализ с элементами трансформации и дистрибуции в синхронном плане, на основе принципа бинарных оппозиций, которые были применены при изучении и определении природы проявления и сущностной характеристики основных грамматических признаков предложения: модальности, предикативности, коммуникативности и интонации при анализе модальных значений и грамматических средств их выражения. Через использование метода анализа на пересекаемость и взаимоисключаемость и приведение бинарных оппозиций были упорядочены и систематизированы ряды модальных значений.

Однако решению поставленных в настоящей работе задач в большей степени отвечают приёмы контрастивного языкознания. В традиционной трактовке этот метод определяется как имеющий «дело с попарным сопоставлением языковых систем (структур) на всех уровнях вне зависимости от генетической и типологической принадлежности сопоставляемых языков с целью выявления их структурных и функциональных особенностей, сходств и различий (контрастов)» [Нерознак 1986: 409]. Такие исследования подчинены по преимуществу задачам прикладного характера — разработки стратегии обучения какому-либо из сравниваемых языков, теории перевода и др. При решении этих задач равноценными являются и сходства, и различия между языками. K.P. Керимов при сопоставлении категории аспектуальности в русском и лезгинском языках делает акцент на способности контрастивного метода выявлять различия (контрасты) и предпочтение отдаёт термину контрастиеный [Керимов 2002: 16]. Это объясняется тем, что понимание категории вида часто ограничивается его специфическими особенностями в русском языке, и именно выявление различий позволило показать наличие категории вида иного типа в лезгинском языке. Обнаружение наиболее важных различий в языках считал задачей контрастивной лингвистики Б. Уорф [Уорф 1960: 102], а A.A. Реформатский писал о такой направленности сопоставительного анализа [Реформатский 1962: 23-24]. В нашей работе термины сопоставительный и контрастиеный используются как синонимичные. Положение об эффективности контрастивного метода, своего рода обозрения языка «снаружи», которое позволяет отчётливо видеть черты своеобразия, остающиеся вне поля зрения при его изучении «изнутри» [Балин 1987: 4], является в настоящее время общепризнанным. На наш взгляд, он позволяет глубже проникнуть в системы каждого из сравниваемых языков в целях их теоретического описания, а также получения данных общелингвистической значимости.

Обозрение языка «снаружи» проводится в сопоставительных исследованиях с применением двух подходов: либо рассматривают набор сходных форм в языках и затем определяют выражаемые ими значения («от формы к значению»), либо берут какую-либо категорию и выясняют формы её передачи в языках («от содержания к форме») [Ярцева 1981: 33]. Эти два подхода совмещаются и в данном исследовании. Это обеспечило изучение как структурных, так и смысловых черт сравниваемых языков, способствуя выявлению их специфических особенностей. При этом анализ осуществляется на основе явлений, существующих в сравниваемых языках.

К числу методов исследования, используемых в работе, относятся также описательный метод, приёмы перевода, лингвистического эксперимента.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые в лезгинском языкознании рассматриваются вопросы теории модальности на функционально-семантическом уровне, анализируются грамматические средства выражения модальности, систематизируются модальные значения, выраженные всеми формами наклонений и времени.

Мы впервые подошли к вопросу определения сущности и природы языковой категории модальности через призму ее функциональной особенности — как одного из основных, постоянно действующих грамматических признаков предложения с учетом ее взаимосвязи с другими основными грамматическими признаками предложения, такими, как категория коммуникативности, предикативности и интонация. При этом, используя результаты психолингвистических исследований, проследили, на каком именно этапе порождения предложения срабатывает механизм действия его основных грамматических признаков: модальности, коммуникативности, предикативности и интонации. В исследовании прослеживается механизм действия основных грамматических признаков предложения в процессе его формирования, и на этой основе определены их природа и сущностная характеристика.

Теоретическая значимость работы состоит, прежде всего, в том, что её результаты служат построению более полной и современной теоретической грамматики лезгинского языка и могут быть использованы в составлении учебников и учебных пособий в разделе морфологии «Наклонение и время», в разделе синтаксиса «Модальность» и в описании основных грамматических признаков предложения.

В то же время сходства и различия в спектре модальных значений, получающих грамматическое выражение в языках, принадлежащих к разным типам и генетическим классам, представляют интерес для лингвистической типологии и теории модальности. Так, в русском языке отмечается многообразие описательных, аналитических форм наклонений при бедности особых синтетических форм глагола для выражения модальности действия [ср.: Виноградов 1986: 474]. Как показывают наблюдения, многие модальные значения, выражаемые в английском языке на уровне конструктивного синтаксиса, в лезгинском языке передаются средствами глагольной морфологии.

Практическая ценность результатов работы вытекает из того вклада, который она вносит в обозначенные выше направления теоретических исследований. Полученные данные могут найти применение в вузовских курсах по лингвистической типологии, в сопоставительных грамматиках русского и дагестанских языков, в разработке теоретических и учебных грамматик собственно лезгинского языка, а также русского языка для дагестанской школы, в переводческой деятельности. Основные положения работы также могут служить лингвистической основой методики преподавания русского и иностранных языков в лезгинской национальной школе.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Категория модальности по своей природе является функционально-семантической категорией.

2. Категория модальности свою функциональную обязанность выполняет на втором этапе порождения предложения в механизме речи.

3. Категория модальности, наряду с категориями коммуникативности, предикативности и просодическими средствами, является основным, постоянно действующим грамматическим признаком предложения.

4. Основными аспектами категории модальности являются отношение содержания высказывания к действительности, отношение говорящего к содержанию высказывания, отношение субъекта действия к действию и оценка реальности действия в плане его реальности/ирреальности.

5. Исходя из принципа противопоставления по линии модальности, различий в формообразовании и синтаксическом употреблении, есть все основания рассматривать форму глагола как самостоятельное наклонение в случае, когда отношение сообщаемого факта к реальности, с точки зрения говорящего, выражается морфологической оппозицией.

6. Модальные значения, выражаемые формой глагола в одном из сопоставляемых языков, в другом могут быть оформлены иным способом. Семантическое же содержание категории модальности в сопоставляемых языках не требует дифференцирования: эта унификация закономерно вытекает из универсального характера категории модальности.

Теоретической базой диссертации являются грамматические описания русского, английского и лезгинского языков, труды российских и зарубежных лингвистов по теории модальности, исследования по сопоставительному языкознанию и лингвистической типологии.

В связи с этим необходимо подчеркнуть, что избранная тема диссертации в своем типологическом плане до настоящего времени в отечественной филологической науке никогда систематически не разрабатывалась, что потребовало рассмотрения и анализа многочисленных источников. Отсутствие аналогичных отечественных работ потребовало внимательного изучения всей доступной литературы по теме диссертации, осмысление которой позволило прийти к общим и конкретным выводам.

Источниками материала по лезгинскому языку послужили тексты художественной и публицистической литературы, фольклор, а также учебники практического курса лезгинского языка. Языковые примеры на русском языке используются те, которые анализируются при обсуждении категории модальности в «Русской грамматике» (РГ 1980) и другой цитируемой литературе.

Апробация работы и публикация результатов исследований.

Концепция, основные положения, результаты и выводы исследования обсуждались на заседаниях кафедры теории английского языка Московского института экономических преобразований

Отдельные положения диссертации излагались на ежегодных научных конференциях по проблемам сравнительно-исторического языкознания (в г. Махачкале и г. Москве).

Основные положения данной работы нашли отражение в 31 публикациях, в т.ч. 2 монографиях, 7 публикациях в изданиях, рекомендованных ВАК РФ, общим объемом 32,96 п.л.

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, 3 глав и заключения. В качестве приложения дается библиография использованной литературы. Общий объем диссертации составляет 263 страниц машинописного текста.

Заключение диссертации по теме «Языки народов Российской Федерации (с указанием конкретного языка или языковой семьи)», Алиева, Эльвира Низамиевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наметившийся в последние десятилетия общий поворот лингвистических исследований в сторону изучения коммуникативного аспекта языка придает особую значимость анализу языковых явлений, связанных с реализацией субъективного фактора в языке. Центральное место среди этих явлений, несомненно, принадлежит категории модальности, вот уже не одно десятилетие привлекающей к себе пристальное внимание лингвистов.

В сферу сравнительно-сопоставительного и типологического исследований универсальных категорий традиционно вовлекается материал хорошо описанных языков. Для компаративистики, однако, гораздо больший интерес представляют исследования, в которых лингвистические универсалии сопоставляются на основе особенностей их функционирования в языках, недостаточно описанных и теоретически осмысленных. На наш взгляд, подобного плана работы могут дать богатый материал и более точные типологические представления, способствующие созданию масштабных картин эволюции языков. К такой направленности стремилось исследование, описанное в данной работе, в которой учитывались современные представления о категории модальности в целом и ее проявлениях в русском и английском языках, а также новых данных о глагольных категориях лезгинского языка.

Как уже не раз отмечалось выше, модальность и средства ее выражения - одна из важнейших и актуальных проблем современной лингвистики. Этой проблеме посвящено значительное количество работ как в славистике, так и в западноевропеистике. И в то же время в этой области существует полный разброс мнений, вплоть до диаметрально противоположных. Обусловлено это многоплановостью данной категории, ее сложностью и противоречивостью.

Из трёх видов модальных отношений: отношение субъекта действия к действию, отношение содержания высказывания к действительности в плане реальности/ирреальности и отношение говорящего к содержанию высказывания — мы остановились на исследовании объективной модальности и анализировали некоторые способы реализации отношения содержания высказывания к действительности.

Рассматривая средства реализации объективной модальности, мы вполне естественно, в первую очередь, обратились к наклонениям, служащим средством выражения модального отношения содержания высказывания к действительности в плане реальности/ирреальности. Основываясь на работах учёных по системам наклонений русского, английского и лезгинского языков, мы исследовали и описали особенности реализации значений данной глагольной категории в этих языках.

Как категория морфологическая, наклонение представлено во всех трех сопоставляемых языках неодинаковым набором форм, грамматические значения каждой из которых в этих языках также не всегда совпадают. В частности, сопоставительное изучение наклонений в рассматриваемых языках позволяет предполагать, что лезгинский язык располагает более детальным набором форм наклонения, чем русский и английский языки. При этом система и русского, и английского, и лезгинского языков отражает двухступенчатый характер средств выражения категории наклонения: реальному наклонению (изъявительному), выражаемому посредством временных аффиксов (суффиксов, личных окончаний и вспомогательных глаголов, различных форм прошедшего, настоящего или будущего времени), противопоставлены ирреальные наклонения (повелительное, сослагательное и др.), каждое из которых выражается специализированными морфологическими средствами. Таким образом, наклонение является грамматическим значением глагольной формы, характеризующим устанавливаемое автором (говорящим) отношение действия (состояния) к действительности.

Исследуя формы изъявительного наклонения, выражающие действительность и служащие для простого констатирования, утверждения или отрицания действия во всех временах, были взяты основные употребления временных форм русского языка и выявлены формы лезгинского и английского глаголов, выражающие те же значения. Это позволило увидеть более развитую спецификацию выражения разновидностей темпоральных значений морфологическими формами лезгинского глагола. Оказалось, что значение настоящего актуального действия, выражаемое в русском языке только формами настоящего времени, в лезгинском языке может обозначаться и формой прошедшего III, а в английском — настоящего перфектно-длительного. Возможность выражения значения актуального действия в лезгинском языке формой прошедшего III объясняется темпоральной двуплановостью данного времени: обозначается факт, результат которого имеет место в момент речи. Эта единица в лезгинском языке является формой совершенного вида. Но в отличие от русского языка, в лезгинском и английском языках маркированными являются формы несовершенного вида, выражающие действия в процессе протекания, поэтому в этих языках, в отличие от русского, для форм настоящего времени несовершенного вида функция выражения актуального состояния невозможна. Эта функция здесь выражается формой прошедшего III (перфекта) и настоящего перфектно-длительного соответственно.

Следующей особенностью, выявленной в процессе исследования семантики изъявительного наклонения, оказалось обозначение узуальных действий в лезгинском языке. Эта функция является одним из основных значений формы, обычно определяемой как форма будущего времени. В лезгинском языке повторяющиеся ситуации, не имеющие узуального значения, передаются формами настоящего I времени, а узуальные - формой будущего времени.

Таким образом, три основных значения (настоящее актуальное, настоящее абстрактное, настоящее постоянное), выражаемые в русском языке одной формой настоящего времени, в лезгинском языке относятся к числу основных значений четырёх разных временных форм: настоящего I, настоящего II, прошедшего III (перфекта), будущего (настоящего-будущего), а в английском — настоящего простого, настоящего длительного и настоящего перфектно-длительного.

Формы настоящего времени в русском языке могут выражать значения, относимые к периферийным: значение ближайшего будущего, значение настоящего «исторического» времени и потенциальное значение. В лезгинском эти значения также могут обозначаться формой настоящего I, а в английском - настоящего простого (неопределенного).

Формы прошедшего времени от глаголов совершенного вида в русском языке имеют два основных типа употребления: перфектное значение и аористичное значение. В лезгинском и английском языках эти два значения разграничены и выражаются в лезгинском языке прошедшим 1-м и прошедшим III соответственно, а в английском - формами Past Simple и Present Perfect.

Использование русской формы прошедшего времени глаголов совершенного вида для обозначения будущих действий и абстрактного настоящего времени считается переносным употреблением. В лезгинском языке будущее действие также может выражаться переносным употреблением формы прошедшего времени.

Значения, передаваемые формой прошедшего времени несовершенного вида русского глагола, в прямом употреблении, более многообразны: обозначение прошедшего действия в процессе его протекания, обозначение действия в его неограниченной повторяемости в плане прошедшего, обозначение действия в его постоянном существовании в плане прошедшего, обозначение действия как обобщённого факта, имевшего место в прошлом. Эти значения имеются и в лезгинском, и в английском языках, однако способы их выражения в сравниваемых языках различны. Обобщённо-фактическое значение в плане прошедшего времени, выражаемое в русском языке одной формой прошедшего времени несовершенного вида, в лезгинском языке обозначается тремя морфологическими формами - аориста, перфекта и презенса, присоединяющими агглютинативно аффикс -й, который и придаёт всей форме значение обобщённости, а в английском - Past Continuous, Past Simple и Past Perfect.

В плане будущего времени в русском языке разграничены конкретно-фактическое и конкретно-процессное значения. В английском и лезгинском языках эти значения, передаваемые разными формами в русском, обозначаются одной формой простого будущего времени (не маркированной видовыми значениями).

В лезгинском языке как значения плана будущего времени традиционно выделяются значения так называемого будущего предположительного, выражающего предположение со значением возможности совершения действия при определённом условии. Высказывания с этой формой строятся из двух частей: предпосылки и возможного (желательного или нежелательного) последствия. Значение предположительности, возможности, приписываемое этой форме, является, на наш взгляд, производным от обусловленности обозначаемого ею действия, действием придаточного условия. А в простом предложении значение, сопутствующее этим формам, является производным от присущего им значения узуальности, поэтому мы склонны считать единицы с аффиксами -да и -ди вариантами одной и той же формы будущего времени, а их употребление в узуальном или потенциальном значениях охватывается значением настоящего абстрактного.

В трех языках как переносные употребления формы будущего простого возможны значения: возможности или невозможности действия, естественности и закономерности результата данного действия, повторения или чередования кратковременных действий на фоне длительных, обозначенных формами настоящего времени, быстро сменявшихся, повторявшихся в прошлом действий, внезапно совершившегося в прошлом действия.

Таким образом, разновидности темпоральной семантики, представленные в русском языке как основные употребления временных форм, в лезгинском и английском языках, как правило, обозначаются разными морфологическими единицами. Представляется, что именно функционирование в лезгинском языке словоизменительной категории вида обеспечивает большую морфологическую спецификацию выражения временных значений в лезгинском языке.

В лезгинском языке отсутствует деление глаголов на динамические и статические и связанные с этим ограничения в видовой парности, поэтому при выражении отношений и состояний отсутствуют и ограничения в употреблении СВ и НСВ, которые есть в русском языке. В этом плане лезгинский язык более схож с английским. В целом система времен лезгинского языка имеет больше сходств типологического плана с темпоральной системой английского языка.

К изъявительному наклонению мы отнесли и отрицательные формы. Оппозиция положительных и отрицательных форм характерна как для изъявительного наклонения, так и для форм ирреальных наклонений и не меняет модального содержания. Ведь и в русском, и в английском языках изъявительное наклонение представлено формами, которые указывают на реальное, фактическое совершение или несовершение данного действия в настоящем, прошедшем или будущем.

Отдельные факты лезгинского языка показали относительный характер объективности изъявительного наклонения. Лезгинский и английский языки, несмотря на большую, чем в русском языке, спецификацию модальных и временных значений морфологическими формами, также могут выражать ирреальные значения формами изъявительного наклонения. Но для этого нужны соответствующие контексты. Использование форм изъявительного наклонения при обозначении ирреальных действий является употреблением в переносных значениях.

Для сопоставления модальных значений ирреального плана, обозначаемых формами наклонений в русском, английском и лезгинском языках, в качестве исходных мы взяли основные значения морфологических и синтаксических наклонений русского языка и выявили способы их грамматического оформления в лезгинском и английском.

Под значением побуждения к действию понимается волеизъявление, направленное на осуществление чего-либо. Побудительная семантика охватывает ряд более частных значений в диапазоне от повеления до просьбы.

В русском языке к формам повелительного наклонения относятся: форма 2 л. ед. ч., выражающая побуждение, обращенное к одному лицу; форма 2 л. мн. ч., выражающая побуждение, обращенное к нескольким лицам; формы совместного действия, выражающие побуждение, обращённое к группе лиц, включающей говорящего.

В отличие от русского языка, глагольные формы лезгинского и английского языков не различают числа. Немаркированными являются формы повелительного наклонения лезгинского и английского глаголов и в отношении категории вида.

Модальным содержанием формы 1-го лица в лезгинском и английском языках является внесение предложения произвести обозначаемое глаголом действие, поэтому для грамматических описаний на лезгинском языке для этой формы, на наш взгляд, подошло бы название теклифунин наклонение. Для исследований типологического плана в качестве рабочего названия мы предложили дефиницию пропулъсивное наклонение или пропулъсие (< англ. propulsive «приводящий в движение; продвигающий, побуждающий»).

В лезгинском языке в качестве формы 3-го лица повелительного наклонения традиционно выделяется единица, имеющая в своём составе основу, совпадающую с основой масдара, и аффикс -рай. В плане выражаемого модального значения рассматриваемая единица лезгинского глагола совпадает с единицами русского и английского языков, относящими побуждение к 3-му лицу. Как показали примеры, формы 3-го лица повелительного наклонения в рассматриваемых языках могут выражать разные значения в пределах общей семантики побуждения: пожелание, предписание, разрешение, призыв, проклятие, заклинание и т.п. В лезгинском языке эта форма совмещает значения желательности и дозволения действия, т.е. значения оптатива и пермиссива. Считаем, что обсуждаемая лезгинская форма вполне адекватно может быть определена как оптатив или форма желательного наклонения.

Формы 2-го лица повелительного наклонения могут обозначать действие, обращённое к говорящему, т.е. 1-му лицу. Здесь говорящий обращается к себе самому на ты, образно отстраняясь от своего я и как бы глядя на себя со стороны. Значения форм 2-го лица повелительного наклонения заслуживают особого внимания, поскольку их возможности в выражении различных оттенков модальной семантики очень разнообразны. Так, повелительное наклонение может выражать: 1) вынужденность, обусловленную ситуацией; 2) вынужденность в силу принадлежности к определённому функциональному множеству; 3) вынужденность, обусловленную привычным положением вещей и социальными нормами; 4) приказ; 5) побуждение; 6) просьбу; 7) разрешение; 8) совет; 9) приглашение. Основные значения в целом совпадают в сопоставляемых языках.

Что касается отрицательной формы повелительного наклонения, то в русском и английском языках она образуется как производная от положительных форм. Иначе обстоит дело с запретительной семантикой лезгинского глагола. Во-первых, отрицательные формы не являются производными от форм повелительного наклонения в формальном отношении. Эти грамматические единицы находятся между собой в отношениях альтернации, не возводимы друг к другу.

Альтернативными являются они, на наш взгляд, и в содержательном плане. В лезгинском языке значение запрета не выражается в виде повеления не совершать действие, как в русском языке, а оформляется самостоятельно. Таким образом, в лезгинском языке форма с аффиксом -мир является самостоятельной в формальном и содержательном планах единицей, а не отрицательной формой повелительного наклонения, поэтому считаем, что нет препятствий к определению её как формы запретительного наклонения (прохибитива). Для описаний на лезгинском языке мы предложили название къадагъадин наклонение.

Таким образом, в лезгинском языке мы выделяем следующие морфологические единицы, выражающие разновидности семантики волеизъявления: пропулъсивное наклонение (положительная и отрицательная формы), желательное наклонение (положительная и отрицательная формы), запретительное наклонение и собственно повелительное наклонение, — всего четыре (пропульсив, оптатив, прохибитив, императив). На лезгинском языке их можно называть: пропульсив - теклифдин (или теклифунин) наклонение; прохибитив — къадагъадин наклонение; императив — буйругъдин наклонение. Для оптатива можно предложить дефиницию ихтиярдин наклонение. Число морфологических форм выражения модальности побуждения в лезгинском, как видим, больше, чем в русском и английском языках: четыре против трёх. При этом большая спецификация касается самих разновидностей модальной семантики, а не отнесённости действия к лицу.

Анализ средств выражения условного и сослагательного значений мы объединили. В отношении английского языка мы опирались на систему категориальных форм наклонения, разработанную А.И. Смирницким. В соответствии с ней косвенное (сослагательное) наклонение реализуется в противопоставлении четырех категориальных форм: сослагательное I (Subjunctive I), сослагательное II (Subjunctive II), предположительное (Suppositional), условное (Conditional). Сегодня данная система признана традиционной в теоретической грамматике английского языка.

Собственной морфологической формы условное наклонение в русском языке не имеет. Для обозначения ирреального условия в придаточном предложении используется морфологическая форма сослагательного наклонения. Морфологическая форма сослагательного наклонения в русском языке состоит из глагольной единицы, совпадающей с формой прошедшего времени, и частицы бы (б), являясь аналитической. Категориальным значением сослагательного наклонения является возможность, предположительность обозначаемого им действия.

В описаниях лезгинского языка практически все исследователи находят формы условного наклонення. Сослагательное же наклонение не фиксируется ни в одной из работ, посвященных описанию модальных форм лезгинского глагола.

В работе показано, что в лезгинском языке, как и в русском и английском, условное и сослагательное наклонения тесно взаимосвязаны. Формы, обозначающие действие как стимулирующую причину другой ситуации, т.е. условного наклонения, и формы, обозначающие возможную, предполагаемую ситуацию, т.е. сослагательного наклонения, сопряжены как в формальном, так и в содержательном плане, поэтому они и рассматриваются здесь вместе.

Формы с чисто условным значением аффикс -mía образует только тогда, когда присоединяется к причастию совершенного вида (фейи-mla «если пойдёт/пойдёшь.»). Эта единица не имеет в своём составе аффиксов времени. Кроме этого, аффикс -mía агглютинативно присоединяют все временные формы изъявительного наклонения, придавая им значение гипотетичности обозначаемого действия, от которого семантически производным является значение условности. По нашему мнению, эти формы выражают предположение. При употреблении в роли сказуемого простого предложения, то есть в независимой от условий контекста позиции, формы с аффиксом -mía обозначают действие, в реальности которого говорящий не уверен, сомневается. Оно обозначается как предполагаемое, и потому эту модальную форму лезгинского глагола мы назвали формой предположительного наклонения.

В роли зависимого предиката придаточной части сложного предложения формы предположительного наклонения на -mía обозначают действие, которое обусловливает собою (стимулирует) какое-либо другое действие, событие, ситуацию. В лезгинском языке, как и в русском и английском, можно говорить о синтаксической форме условного наклонения, получаемой постановкой сказуемого придаточной части сложного предложения в форме предположительного наклонения.

В содержании сослагательного наклонения присутствует сема сопряжённости обозначаемой ситуации с другой ситуацией: либо с условием осуществления, либо с некоторым периодом времени в прошлом. В лезгинском языке оно образуется синтаксическим сопряжением при помощи морфемы -й- / -й в составе зависимого сказуемого придаточного условия и главного сказуемого. В русском и английском языках значение сослагательного наклонения определяется как значение возможности, предположительности.

В рамках ирреальности условия в лезгинском языке мы выделили формально разграниченные единицы со значениями реального и ирреального условия, поэтому сложноподчинённые предложения с придаточными условия мы разделили на два типа. В предложениях первого типа сказуемое придаточной части обозначает действие, обусловливающее собой другую ситуацию, обозначаемую формой изъявительного наклонения, то есть «реальную» ситуацию (синтаксическое условное наклонение). В предложениях второго типа сказуемое главной части обозначает действие, которое в действительности не осуществляется, но могло бы осуществиться, если бы имела место ситуация придаточного условия, которая, в свою очередь, также не осуществляется. Предложения этого типа мы определили как синтаксическое сослагательное наклонение.

Соотношение между условным и сослагательным наклонениями схематически мы представили следующим образом. Условное наклонение: «Если имеет место ситуация А, то имеет место ситуация В», — где главное сказуемое (В) обозначено формами изъявительного наклонения («реальность»). Сослагательное наклонение: «Если бы имела место ситуация А, то имела бы место и ситуация В», — где главное сказуемое (В) может быть обозначено только формой условно-временной соотнесённости ирреальность). Это различие вносится сопряжённым употреблением в ролях главного и зависимого предикатов в предложениях сослагательного наклонения форм с аффиксом -й, -й- соответственно.

Таким образом, значения предположения, сомнения, догадки и условия тесно взаимосвязаны как в русском, так и в лезгинском и английском языках. Их взаимообусловленность выражается во всех языках формальными связями между наклонениями, выражающими эти значения.

Параллельный анализ средств грамматического оформления обсуждаемых значений позволил выделить для лезгинского языка в рамках данной сферы ирреальной модальности морфологическую форму условного наклонения, морфологическую форму предположительного наклонения, синтаксическую форму условного наклонения, синтаксическую форму сослагательного наклонения.

Значения желательности и долженствовательности в русском и английском языках передаются формами синтаксических наклонений. В содержании синтаксического желательного наклонения этих языков присутствует элемент значения, связанный с гипотетичностью осуществления желаемого: «оно может иметь или не иметь место, но желательно, чтобы имело».

В лезгинском языке, наряду с морфологической формой желательного наклонения {оптатив), мы выделили и синтаксическую форму. Интересно, что и в лезгинском языке модальные значения предположительности и желательности оказываются связанными и на формальном уровне: для выражения значения желательности используется морфологическая форма предположительного наклонения с аффиксом -mía.

Анализ материала показал, что основным способом выражения значения, передаваемого желательным наклонением русского и английского языков, в лезгинском языке является сочетание модальной частицы кьван «хоть» с формами морфологического предположительного наклонения. Причём не со всеми, а только с образованными при помощи аффикса -mía от временных форм, имеющих в своём составе аффикс условно-временной соотнесённости действия -й-: Гъееч1и руша кьван к1елнайт1а! Хоть бы младшая дочь училась! If only the younger daughter learnt well!

Значением формы долженствовательного наклонения русского языка является обязательность, вынужденность, предписанность чего-либо. Образуется это наклонение постановкой спрягаемого глагола в форме повелительного наклонения либо введением в безглагольное предложение служебного глагола быть в форме повелительного наклонения.

В английском языке мы не наблюдаем употребления подобного оттенка семантики долженствования.

В лезгинском языке аналогичные значения также выражаются предложениями, образуемыми постановкой спрягаемого глагола в формах побудительных наклонений. Однако здесь морфологических форм с побудительным значением четыре: повелительное, запретительное, пропульсивное и желательное наклонения. Но в отличие от русского языка, в лезгинском языке в синтаксическом долженствовательном наклонении используется морфологическая форма не повелительного наклонения (хьухь «будь»), а пропульсивного (жен «давай, чтобы было»).

Мы сопоставляли в работе средства грамматического оформления модальной семантики, опираясь на комплекс модальных значений, выражаемых морфологическими и синтаксическими наклонениями русского языка. Однако в лезгинском языке грамматическое выражение в формах наклонений могут иметь модальные значения, не встречающиеся в описаниях русского и английского языков. В работе такие единицы рассматриваются, в частности - импоссибилитив, вопросительное и эвиденциальное наклонения.

Термином импоссибилитив, предложенным К.Р. Керимовым, мы обозначаем форму с аффиксом -ч, присоединяемым непосредственно к корневой морфеме, совпадающей с корнем деепричастия несовершенного вида на -з. Эта форма выражает модальное значение уверенности в том, что обозначаемое глаголом действие не может иметь место.

-240В работе мы попытались показать, что нет никаких оснований считать формы типа жеч негативными коррелятами форм типа жеди. Во-первых, сама форма на -ди не является формой предположительного наклонения. Её содержание идентично содержанию формы настоящего-будущего на -да. С другой стороны, отрицательные формы образуются в лезгинском языке агглютинативным прибавлением -ч (же-да «будет, бывает» > же-да-ч «не будет, не бывает»). А между формой настоящего-будущего на -да / -ди и формой импоссибилитива на -ч имеет место альтернация аффиксов в параллельных формах, не находящихся между собой в отношениях морфологической деривации.

Содержание этой формы относится именно к сфере реальности/ирреальности, т.е. к семантике объективной модальности, конкретнее - к сфере ирреальности. В рамках ирреальности значение импоссибилитива можно отнести к значению невозможности. Поскольку данное модальное значение выражено специальной морфологической единицей, мы считаем, что имеются все основания для констатации в лезгинском языке еще одной формы ирреального наклонения, не выявленной в предыдущих исследованиях. Это - импоссибилитив или наклонение невозможности, для описаний на лезгинском языке — тежер кардин наклонение (доел.: «невозможного факта наклонение»).

В работе представлен анализ и других впервые зафиксированных специализированных форм и показано их семантическое богатство. Например, к числу основных типов значений, рассматриваемых как модальные, относится и значение засвидетельствованности. При помощи форм с таким модальным значением говорящий указывает опосредованность своего знания о сообщаемом факте и, тем самым, связанную с этой опосредованностью возможную недостоверность сообщаемого. Он отстраняется от информации, перекладывает ответственность за её достоверность на другой источник. Говорящий не уверен в реальности сообщаемого факта и представляет действие как ирреальное: информация оценивается им как гипотетичная.

Единица такого содержания имеется и в лезгинском языке, однако она, как и импоссибилитив, не получила в литературе по лезгинскому языку теоретической интерпретации. В языке единица имеется, причём, достаточно употребительная, а в описаниях она игнорируется. Для её обозначения мы использовали термин «эвиденциальность». Эвиденциальность выражает неочевидность действия, когда говорящий либо получает информацию от других лиц, либо получает информацию о действии по косвенным признакам. Иными словами, эвиденциальность служит для передачи чужой речи. В лезгинском языке это значение передаётся аффиксом -лда, который присоединяется к временным формам изъявительного наклонения. По всем показаниям эта единица соответствует критериям, лежащим в основе выделения глагольных наклонений как грамматического средства выражения объективной модальности. Она выражает ирреальную модальность, соответствующую приводившимся выше определениям семантики эвиденциальности. Термин для обозначения этого наклонения на лезгинском языке мы пока не подобрали.

Самое общее определение понятия «эвиденциальность» - это языковая кодировка (то есть обозначение) источника информации о передаваемом событии. В работах, представляющих эвиденциальность как частную категорию в рамках модальности, это определение расширяется до такого: языковая кодировка источника и степени надежности информации. Эвиденциальные формы отвечают на вопрос «Откуда ты знаешь о данном событии?» Несмотря на то, что в языках существуют разнообразные средства, позволяющие в предложении различными способами указывать на источник информации, не в каждом языке есть возможность ссылаться на такой источник с помощью грамматических (морфологических) способов. Хотя на сегодняшний день наличествует целый ряд серьезных, но в то же время часто и спорных исследований о семантике эвиденциальности в русском и английском языках, многие стороны этой категории остаются неосвещенными. Что касается лезгинского языка, то его эвиденциальная форма в широком и системном плане рассматривается в данной работе впервые.

Отнесение вопросительного значения к сфере модальной семантики не вызывает сомнения. Сложность представляет то обстоятельство, что вопросительное значение входит в разные оппозиции: в противопоставление высказываний по коммуникативной целеустановке по линии утверждение -вопрос — побуждение и в противопоставление модальных значений по линии реальность — гипотетичность — ирреальность.

В отличие от русского и английского языков, в лезгинском языке имеется и специальная морфологическая форма глагола, предназначенная для выражения вопроса. Эта форма образуется присоединением к любой из форм изъявительного наклонения специального аффикса -ни. Определение этой формы как самостоятельного наклонения можно аргументировать тем, что вопросительное значение семантически производно от эпистемического значения сомнения, неуверенности, предположения о реальности некоторой ситуации. Следовательно, семантика обращения за ответом относится к ирреальным значениям объективной модальности.

Можно утверждать, что основным способом выражения вопроса в лезгинском языке является глагольная форма вопросительного наклонения на -ни. Она - наиболее специализированное, не требующее дополнительных контекстуальных и особых интонационных условий, нейтральное в плане экспрессивных коннотаций средство выражения вопроса, для которого исходным пунктом является сомнение, предположение. Именно это обстоятельство, на наш взгляд, послужило причиной отнесения к вопросительному наклонению, наряду с формами на -ни, и форм предположительного наклонения в работе Р.И. Гайдарова. Предположительное наклонение, как и изъявительное, конечно же, может использоваться для выражения вопроса. Но для этого в лезгинском языке предназначена, прежде всего, самостоятельная синтетическая грамматическая форма вопросительного наклонения.

По поводу так называемого уступительного наклонения среди лезгиноведов, как правило, нет расхождений. Образуется эта единица от всех форм на аффикс -mía добавлением к ним аффикса -ни. Однако исследование этой формы показало, что действие, обозначенное зависимым глаголом в составе придаточного уступительного в русском и английском языках, и действие, обозначаемое формами так называемого уступительного наклонения в лезгинском языке, не предстают как имеющие модальное значение ирреальности. Оно не входит в оппозицию с формами индикатива по линии реальность — ирреальность. Видимо, именно поэтому конструкция придаточного уступительного не рассматривается в русском и английском языках как синтаксическая форма выражения ирреальной модальности, т.е. как синтаксическое наклонение, подобно условному, желательному и др. Отношения между придаточным уступительным и главным предложением -это отношения таксисного плана.

В русском и английском языках в придаточном уступительном предложении используются формы изъявительного наклонения. В лезгинском языке значение, аналогичное значению такой уступительной конструкции, выражается специальной синтетической формой глагола, но в содержательном плане различий между ними нет, поэтому отнесение этой единицы лезгинского глагола к наклонениям вызывает, по меньшей мере, сомнение. Тем не менее, формы уступительного наклонения традиционно выделяются как в лезгинском, так и в некоторых других дагестанских языках.

Изложенные обстоятельства ставят под сомнение правомерность отнесения обсуждаемой единицы (условное наклонение на -mía + ни) к наклонениям. В таком случае возникает вопрос о грамматическом статусе этой формы: куда в таком случае её отнести? Следует отметить, что это не единственная такая форма в лезгинском языке, грамматический статус которой требует уточнения. Например, в работе упоминалась и глагольная форма на аффикс -вал, трактуемая обычно как отглагольное имя абстрактного значения.

Такие факты свидетельствуют о том, что в описании лезгинского языка сохраняются многие «белые пятна». Они не укладываются в рамки привычных грамматических представлений, требуют нетрадиционного подхода и дальнейшего изучения.

Лезгинский, английский и русский языки относятся к языкам разного типа. Проведенное сопоставление показало значительно большую, чем в русском и английском языках, спецификацию средств выражения модальности в лезгинском. Лезгинский язык использует больше грамматических единиц как в сфере реальной модальности, так и в сфере ирреальной. В силу специфики агглютинативного строя в лезгинском языке в формировании наклонений участвует большее число аффиксов.

Таким образом, в современном лезгинском языке мы считаем возможным различать 14 самостоятельно функционирующих наклонений: изъявительное, повелительное (буйругъдин), пропульсивное (теклифдин), желательное (ихтиярдин), запретительное (къадагъадин), морфологическую форму условного наклонения, морфологическую форму предположительного наклонения, синтаксическую форму условного наклонения, синтаксическую форму сослагательного наклонения, синтаксическое долженствовательное наклонение, синтаксическое желательное наклонение, вопросительное, эвиденциальное и импоссибилитив.

-245

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Алиева, Эльвира Низамиевна, 2010 год

1. Абдулмуталибов Н.Ш. Отглагольные образования в лезгинском языке. Дис. . канд. филол. наук. Махачкала, 1997.

2. Адмони В.Г. О модальности предложений // Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та. 1956. Т. 21, вып. 1. С. 47-70.

3. Адмони В.Г. Основы теории грамматики. М.; Л., 1964.

4. Адмони В.Г. Структура грамматического значения и его статус в системе языка/Структура предложения и словосочетания в индоевропейских языках. СПб, 2007.

5. Александрова О.В. Коммуникативно-парадигматические аспекты исследования языковых единиц: сб. ст. к юбилею проф. М. Я. Блоха: в 2 ч.. Барнаул, 2004.

6. Алексеев М.Е. К вопросу о классификации лезгинских языков // ВЯ. 1984, №5. С. 88-94.

7. Алексеев М.Е. Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских языков: Морфология. Синтаксис. М., 1985.

8. Алексеев М.Е., Шейхов Э.М. Лезгинский язык. М., 1997.

9. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. Логико-семантические проблемы. М., 1976.

10. Ю.Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969.

11. Ахмедов Г.И. Коммуникативные типы предложения и функции языка // Дагестанский лингвистический сборник. Вып. 8/ Моск. гос. лингв, ун-т. Центр языков и культур Сев. Евразии / Отв. ред. М.Е. Алексеев М., 2000. С. 13-17.

12. Ахмедов Г.И. Система интонационных оппозиций русского языка в сопоставлении с лезгинскими // Дагестанский лингвистический сборник. Вып. 2. М.: Институт языков народов России, 1996. С. 10-15.

13. Ахмедов Г.И. Коммуникативные типы высказывания в лезгинском языке (в сопоставлении с русским). М., 1999.

14. Балин Б.М. Актуальная задача советской контрастивной грамматики // Контрастивная и функциональная грамматика: Межвуз. темат. сб. научн. тр. / Калининский госуниверситет. Калинин, 1987.

15. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.

16. Бархударов JI.C. Очерки по морфологии современного английского языка. М., 1975.

17. Бархударов JI.C. Структура простого предложения современного английского языка. М., 1966.

18. Беляева Е.И. Функционально-семантические поля модальности в английском и русском языках. Воронеж, 1985.

19. Беляева Е.И. Модальность и прагматические аспекты директивных речевых актов в современном английском языке: Автореф. дис. . доктор филол. наук. М., 1987.

20. Бенвенист Э. Уровни лингвистического анализа // Новое в лингвистике. IV. М., 1965. С. 434 449.

21. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 448.

22. Блох М.Я. Теоретические основы грамматики. М., 1986.

23. Блумфилд JI. Язык. Нью-Йорк, 1968.

24. Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения. М., 1977.

25. Бокарев Е.А. Краткие сведения о языках Дагестана. Махачкала, 1949.

26. Бокарев Е.А. Выражение субъективно-объективных отношений в дагестанских языках // Известия АН СССР. Отделение лит-ры и языка. Т. VII. Вып. 1, 1948. С. 35-44.

27. Бокарев Е.А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков. Махачкала, 1961.

28. Болыпой энциклопедический словарь. М., 2000.

29. Бондаренко В.Н. Аналитические и синтаксические способы выражения модальности в немецком языке// Иностранные языки в школе, 1978. № 4.

30. Бондаренко В.Н. Виды модальных значений и их выражение в языке // Филологические науки. 1979. №2.

31. Бондаренко В.Н. Виды модальных значений и их выражение в языке. -Диссертация .канд. филол. наук. М., 1977.

32. Бондарко A.B. Категориальные и некатегориальные значения в грамматике // Принципы и методы семантических исследований / Ин-т языкознания АН СССР. М., 1976.

33. Бондарко A.B. Грамматическое значение и смысл. Л., 1981.

34. Бондарко А. В. Функциональная грамматика. Л., 1984.

35. Бондарко A.B. Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность / Редкол.: Бондарко A.B.(отв. ред.) и др.; АН СССР. Ин-т языкознания. Л., 1990.

36. Бондарко A.B. Теория инвариантности P.O. Якобсона и вопрос об общих значениях грамматических форм // ВЯ, 1996, № 4.

37. Бондарко A.B. К истолкованию семантики модальности // Язык, литература, эпос: сб. ст. к 100-летию со дня рождения акад. В.М. Жирмунского. СПб., 2001.

38. Будагов P.A. Введение в науку о языке. М., 1965.

39. Ваулина С.С. Эволюция средств выражения модальности возможности в русском языке (11-17 вв.). Дис. . докт. филол. наук. Л., 1991.

40. Ваулина С.С. Языковая модальность как функционально-семантическая категория (диахронический аспект). Калининград, 1993.

41. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

42. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке // Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М., 1975.

43. Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. М., 1978.

44. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). М., 1986.

45. Винокурова Л.П. Грамматика английского языка. М., 1954.

46. Воркачев С.Г. Нейтральная модальность как оператор в семантике естественного языка // ИАН СЛЯ. 1986. Т.45. № 4.

47. Выготский JI.C. Мышление и речь // Соб. соч. М., 1994.

48. Гаджиев М.М. Грамматика лезгинского языка. Ч. I. Фонетика и морфология. Махачкала, 1940. (На лезг. яз.)

49. Гаджиев М.М. Синтаксис лезгинского языка. Ч. 1. Простое предложение. Махачкала, 1954.

50. Гайдаров Р.И., Алипулатов М.А. Учебник лезгинского языка для педучилищ. Махачкала, 1965. (На лезг. яз.)

51. Гайдаров Р.И. Морфология лезгинского языка: Учебное пособие. Махачкала, 1987.

52. Гайдаров Р.И. Основы словообразования и словоизменения в лезгинском языке. Махачкала, 1991.

53. Гак В.Г. Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики, 1972. М., 1973. С. 349-372.

54. Гак В.Г. О контрастивной лингвистике // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXV. Контрастивная лингвистика. М., 1989. С. 527.

55. Галкина-Федорук Е.М., Горшкова К.В. и Шанский Н.М. Современный русский язык, Синтаксис, М., 1958.

56. Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка. М., 1958.

57. Грамматика -70. Грамматика современного русского литературного языка. Отв. ред. Н.Ю.Шведова. М., 1970.

58. Гецадзе И.О., Гайдарова Ф.А. О выражении субъектно-объектных отношений в иберийско-кавказских языках // Категория субъекта и объекта в языках различных типов. Л., 1982. С. 154-188.

59. ГРЯ Грамматика русского языка. Т.1.Ч.1. Фонетика. Морфология. М., 1960.

60. Грепль М. О сущности модальности // Языкознание в Чехословакии. М., 1978.

61. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

62. Гуревич В.В. Теоретическая грамматика английского языка: Сравнительная типология английского и русского языка: Учебное пособие для вузов. М., 2004.

63. Гюльмагомедов А.Г. О понятиях «сложный глагол», «составной глагол» (по данным лезгинского языка) // Шестая региональная научная сессия по историко-сравнительному изучению иберийско-кавказских языков. Тезисы докладов. Майкоп, 1975. С. 66-67.

64. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. 1994. № 4. С. 17 -33

65. Дешериева Т.И. Исследование видо-временной системы в нахских языках (с привлечением материала иносистемных языков). М., 1979.

66. Дешериева Т.И. Субъектно-объектные отношения в разноструктурных языках. М., 1985.

67. Дешериева Т.И. Лингвистический аспект категории времени в его отношении к физическому и философскому аспектам // ВЯ, 1987. № 1.

68. Дешериева Т. И. Категория модальности в нахских и иноструктурных языках. М., 1988.

69. Джанаев Т. А. Лексико-грамматический и лексический способы выражения модальности в лакском литературном языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Махачкала, 1970.

70. Дьяконов И.М. Эргативная конструкция и субъектно-объектные отношения // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. С. 95-115.

71. Ермолаева Л.С. Понимание модальности в современной лингвистике (на материале немецкого и английского) // Лингвистика и методика в высшей школе. М., 1978.

72. Ермолаева Л.С. Очерки по сопоставительной грамматике германских языков. М., 1987

73. Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958. С. 404.

74. Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи // Вопросы языкознания № 6, 1964.

75. Жирков Л.И. Грамматика лезгинского языка. Махачкала, 1941.

76. Зверева Е.А. Научная речь и модальность (Система английского глагола). JL, 1983.

77. Зимняя И.А. Педагогическая психология. Ростов-на-Дону, 1997.

78. Золотова Г.А. О модальности предложения в русском языке // ФН. №4. 1962. С.65-80.

79. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973.

80. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.

81. Иванова И.П., Бурлакова В.В. Теоретическая грамматика английского языка. М., 1981.

82. Ильиш Б.А. Грамматика английского языка. М., 1959.

83. Ильиш Б.А. Английская филология. М., 1965.

84. Ильиш Б.А. Вопросы теории английского языка. М., 1965.

85. Ионова A.M. Эпистемические глаголы английского и русского языков (сопоставительный подход). Пятигорск, 1998.

86. Иофик Л.Л. Сложное предложение в новоанглийском языке. Л., 1968.

87. Кацнельсон С.Д. Основные задачи лингвистической типологии // Лингвистическая типология и восточные языки: Материалы совещания. М., 1965. С. 71-76.-252100. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.

88. Кацнельсон С.Д. Лингвистическая типология // В Я. 1983, № 3. С. 9-20.

89. Кацнельсон С.Д. Общее и типологическое языкознание. JL, 1986.

90. Керимов K.P. Есть ли категория вида в лезгинском языке? // ВЯ. 1996, № 1.С. 125-135.

91. Керимов K.P. Современная аспектология и изучение категории вида в дагестанских языках // Вестник ДГУ. Гуманитарные науки. Вып. I. Махачкала, 1997. С. 9-15.

92. Керимов K.P. Видовые оппозиции в русском и дагестанских языках (к определению грамматического статуса категории вида в русистике) // Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. Махачкала, 1997. С. 131-133.

93. Керимов K.P. Эргативность и залог с позиции функционально-семантической категории залоговости // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. Махачкала, 1997. С. 37-47.

94. Керимов K.P. Предельность/непредельность и вид (к инвариантным значениям граммем СВ в русском и лезгинском языках) // Вестник ДГУ. Гуманитарные науки. Вып. 3. Махачкала, 1999. С. 131-137.

95. Керимов K.P. Деепричастие, инфинитив или целевая форма? (К трактовке так называемых основных форм лезгинского глагола) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. № 3. Махачкала, 1999. С. 131-142.

96. Керимов K.P. Категория вида в лезгинских языках (черты агглютинативной тенденции) // Societas Caucasologica Europaea. 10th International Colloquium. August 2-5, 2000. University of Munich. P. 29.

97. Керимов K.P. Синтетизм в языках различных типов (на материале русского и даргинского языков) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. № 4-5. Махачкала, 2001. С. 80-94.

98. Ш.Керимов K.P. Контрастивная аспектология лезгинского и русского языков. Махачкала, 2002.

99. Кибрик А.Е. Опыт структурного описания арчинского языка. Т.2. М, 1977.

100. Кибрик А.Е., Кодзасов C.B. Сопоставительное изучение дагестанских языков: Глагол. М., 1988.

101. Климов Г.А., Алексеев М.Е. Типология кавказских языков. М., 1980.

102. Климов Г.А. Принципы контенсивной типологии. М., 1983.

103. Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М., 1986.

104. Кобрина H.A. Понятийные категории и их реализация в языке // Понятийные категории и их языковая реализация: Межвузовский сборник научных трудов / Ленингр. гос. педаг. ин-т им. А.И. Герцена. -Л., 1989.-С. 40-50.

105. Кодухов В.И. Общее языкознание. 2-е изд. М., 2008.

106. Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М., 1961.

107. Кочеткова О. Л. Средства выражения модальных значений возможности и необходимости в русском языке второй половины 17-го начала 18-го веков. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Тверь, 1998.

108. Краткая философская энциклопедия. М., 1994.

109. Крушельницкая К.Г. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. М., 1964.

110. Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. М., 1978.

111. Кубрякова Е.С. Обеспечение внутренней деятельности и проблемы внутреннего лексикона // Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. М., 1991.

112. Кубрякова Е.С. Вступительное слово к круглому столу, посвященному рассмотрению традиционных проблем языкознания вновом свете // Традиционные проблемы языкознания в свете новых парадигм знания. М., 2000. С. 3 -10.

113. Курлянд Э.Е. Сравнительный анализ средств выражения субъективной модальности в русском и английском языках // Сопоставительный анализ языковых единиц. Барнаул, 1986.

114. Курлянд Э.Е. Модальность предложения и модальность текста // Уровни лингвистического анализа в синхронии и диахронии. Д., 1986.

115. Лагута О.Н. Логика и лингвистика. Новосибирск, 1984.

116. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. М., 1979.

117. Лекант П.А. К вопросу о модальных разновидностях предложения // Современный русский язык: Лингвистический сборник. М., 1976. Вып. 6.

118. Лекант П.А. Синтаксис простого предложения в современном русском языке. М., 2004.

119. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХХШ. Когнитивные аспекты языка. М., 1988. С. 12-21.

120. Леонтьев A.A. Внутренняя речь и процесс грамматического порождения высказывания: сб. ст. Вопросы порождения речи и обучения языку. М., 1962.

121. Леонтьев A.A. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969.

122. Леонтьев A.A. Знак и деятельность//Вопросы философии, №10, 1975.

123. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

124. Ломтев Т.П. Структура и парадигматика предложения на основе свойств грамматической категории модальности // Уч. Зап. МГПИ им. Ленина. Вопросы филологии. 1969.

125. Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. М., 1972.

126. Ляпон M.B. Модальность // Русский язык. Энциклопедия. М., 1990.

127. Мадиева Г.И. Морфология аварского литературного языка. Махачкала, 1981.

128. Максимчик O.A. Средства выражения модальности вероятности в современном английском языке // Язык. Текст. Слово. Самара, 2004. С. 37-49.

129. Маллаева З.М. Видо-временная система аварского языка. Махачкала, 1998.

130. Маллаева З.М. Грамматические категории аварского языка (модальность, залоговость). Махачкала, 2002.

131. Маслова Е.С. О критерии обязательности в морфологии // Изв. АН. Серия лит. и яз. Том 53. 1994, № 3. С. 44-50.

132. Мейланова У.А. Очерки лезгинской диалектологии. М., 1964.

133. Мейланова У.А. Об отражении категории класса в именах существительных дагестанских языков // Уч. зап. ИИЯЛ. T. XIII. Сер. филол. Махачкала, 1967.

134. Меликсетян С.Г. Эпистемические наречия английского языка: Структурно-семантическая организация: Дис. . канд. филол. наук: Пятигорск, 2002.

135. Мельчук И.А. Курс общей морфологии. Морфологические значения. М., Вена, 1998.

136. Мечковская Н.Б. Общее языкознание. Структурная и социальная типология языков. Учебное пособие. М., 2001.

137. Мещанинов И.И. Понятийные категории в языке. Труды Военного ин-та иностр. языков, 1945, № 1.

138. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. Л., 1978.

139. Мещанинов И.И. Глагол. Л., 1982.

140. Микаилов Ш.И. Сравнительно-историческая морфология аварских диалектов. Махачкала, 1964.-256154. Митрофанова В.В. Способы выражения долженствования в английском юридическом языке // Единицы языка и их функционирование. Саратов, 2005. Вып. 11. С. 90-94.

141. Муратчаева Ф.А. Лексико-грамматические средства выражения модальности в кумыкском языке в сопоставлении с русским. Дис. . канд. филол. наук: Махачкала, 1995.

142. Муркелинский Г.В. О причастных, деепричастных и масдарных конструкциях в дагестанских языках // Ученые зап. Инст-та ИЯЛ Дагфилиала АН СССР, T. XII. Махачкала, 1964.

143. Мусаев М.-С. М. Словоизменительные категории даргинского языка (время и наклонение). Махачкала, 1983.

144. Нагорный И.А. Предикативные функции модально-персуазивных частиц. Барнаул, 2000.

145. Наер Н.М. Стилистика немецкого языка. М., 2001.

146. Нерознак В.П. Метод сравнения в синхронном языкознании (К основаниям лингвистической компаративистики) // Изв. АН СССР. Серия лит. и яз. Т. 45. 1986, № 5.

147. Никитович В.М. Модальные функции глагола изъявительного наклонения. Автореф. дис. . канд. филол. наук. 1953.

148. Никифоров С.Д. Глагол, его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. М., 1952.

149. Норман Б.Ю. Модальность в болгарском языке // Modalitat und Modus. Algemeine Fragen und Realisierung im Slawischen. 1994.

150. Ожегов С.И. Словарь русского языка. 14-е изд. М.: Русский язык, 1983.

151. Панфилов В.З. Категория модальности и её роль в конструировании структуры предложения и суждения // Вопросы языкознания. 1977. №4.

152. Паранук Л.Г. Модальность как языковая универсалия // Вестн. Адыг. гос. ун-та. Серия: пед. и филол. науки. Майкоп, 2001. № 1(5).-257167. Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960.

153. Пенфильд В, Роберте JI. Речь и мозговые механизмы. Д., 1964.

154. Перцов Н.В. Грамматическое и обязательное в языке // ВЯ. 1996, №4. С. 39-61.

155. Петров Н.Е. О содержании и объеме языковой модальности. Новосибирск, 1982.

156. Петровская С.А. Принципы полевого подхода к категории модальности // Понятийные категории и их языковая реализация. JL, 1989.

157. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.

158. Плунгян В.А. Общая мофология. Введение в проблематику: Учебное пособие. М., 2000.

159. Польдауф И. Третий синтаксический план // Языкознание в Чехословакии. М., 1978.

160. Попова В.П. Средства выражения модального значения «волеизъявления в английском и русском языках (сопоставительный аспект): Дис. канд. филол. наук. Краснодар, 2000.

161. Распопов И.П. К вопросу о модальности предложения // Уч. зап. Благовещ. пед. института. Т.8. 1957.

162. Распопов И.П. Заметка о синтаксической модальности и модальной квалификации предложения // Ситаксис и интонация. Уфа, 1973. Вып. 2.

163. Распопов И.П., Ломов A.M. Основы русской грамматики. Морфология и синтаксис. Воронеж, 1984.

164. Реформатский A.A. Введение в языкознание. М., 1962.

165. Русская грамматика. Т. I. М., 1980.

166. Русская грамматика. Т. II. М., 1980.

167. Рябова Т.В. Механизм порождения речи по данным афазиологии. // Вопросы порождения речи и обучения языку. М., 1967.-258183. Самедов Д.С. К вопросу о категории наклонения в аварском языке. Махачкала, 1981.184. Сепир Э. Язык. M., 1934.

168. Серебренников Б. А. О лингвистических универсалиях // В Я. 1972, №2.

169. Сибагатов Р.Г. Теория предикативности (на материале татарского языка). Саратов, 1979.

170. Сильницкий Г.Г. Семантические типы ситуаций и семантические классы глаголов // Проблемы структурной лингвистики, 1972. М., 1973. С. 373-391.

171. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М., 1957.

172. Смирницкий А.И. Морфология английского языка. М., 1959.

173. Смирницкий А.И. Очерки по сопоставительной грамматике русского и английского языков. М., 1978.

174. Современная западная философия: словарь. М., 1991.

175. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.

176. Структурно-типологические особенности русского и кавказских языков / Ф.С. Льянова (отв. ред.) и др. Грозный, 1977.

177. Структурные общности кавказских языков. М., 1978.

178. Сусов И.П. Семантическая структура предложения: На материале простого предложения немецкого языка. Тула, 2008.

179. Талибов Б., Гаджиев М. Лезгинско-русский словарь. М., 1966.

180. Талибов Б.Б. Грамматический очерк лезгинского языка // Талибов Б., Гаджиев М. Лезгинско-русский словарь. М., 1966. С. 538-602.

181. Талибов Б.Б. Сравнительная фонетика лезгинских языков. М., 1980.

182. Тарасов Е.Ф. Языковое сознание — перспективы исследования // Языковое сознание и функционирование. ХШ международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. М., 2000. С. 2-3

183. Теория функциональной грамматики. Субъектность, объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность /неопределенность. СПб., 1992.

184. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация: Учебное пособие. М., 2000.

185. Тестелец Я.Г. Эргативообразные построения в нахско-дагестанских языках // Вопросы языкознания. М., 1987, № 2. С. 109-121.

186. Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. М., 2001.

187. Топуриа Г.В. Основные морфологические категории лезгинского глагола (по данным кюринского и ахтынского диалектов). Тбилиси, 1959.

188. Уорф Б.Л. Лингвистика и логика // Новое в лингвистике. Вып. I. М., 1960.

189. Услар П.К. Этнография Кавказа: Языкознание. Т. YI: Кюринский язык. Тифлис, 1896.

190. Федорова И.Р. Способы выражения значений ситуативной модальности в современном русском языке (на материале газет). Автореф. дис. . канд. филол. наук. Тверь, 1997.

191. Филичева Н.И. Синтаксические поля. М., 1977.

192. Хайдаков С.М. Арчинский язык // Языки народов СССР. Т. IY: Иберийско-кавказские языки. М., 1967. С. 608-626.

193. Хайдаков С.М. Система глагола в дагестанских языках. М., 1975.

194. Халдояниди Н. Л. Сравнительная типология русского, немецкого и английского языков. Пятигорск, 2001.

195. Ханмагомедов Б.Г.-К. Табасаранский язык // Языки народов СССР. Т. IY: Иберийско-кавказские языки. М., 1967. С. 545-561.

196. Хлебникова И.Б. Сослагательное наклонение в английском языке (как общелингвистическая проблема). Калинин, 1971.

197. Холодович A.A. Проблемы грамматической теории. Л., 1979.-260215. Хрычиков Б. В. Категория модальности, ее объем и средства выражения в современном русском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Днепропетровск, 1986.

198. Чейф У. Значение и структура языка. М., 1975.

199. Чистович Л.А. Речь: Артикуляция и восприятие. М., 1965.

200. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960.

201. Шведова Н.Ю. Ещё раз о глаголе быть // В Я. 2001. № 2. С. 3-12.

202. Шейхов Э.М. Сравнительная типология лезгинского и русского языков: Морфология. Махачкала, 1993.

203. Шейхов Э.М. К вопросу о порядке слов в лезгинском предложении (в сопоставлении с русским языком) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. Махачкала, 1999. № 3. С. 144149.

204. Шейхов Э.М. Утвердительные и отрицательные предложения в русском и лезгинском языках // Кавказский вестник. Тбилиси, № 1. 2000. С. 128-130.

205. Шендельс Е.И., Гулыга Е.В. Грамматико-лексические поля в современном немецком языке. М., 1969. •

206. Шихалиева С.Х. Категория вида и времени в табасаранском языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Махачкала, 1996.

207. Шмелева Т.В. Смысловая организация предложения и проблема модальности // Актуальные проблемы русского синтаксиса. М., 1984.

208. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. М., 1974.

209. Эльдарова Р.Г. Лакский глагол: (Структура и семантика глагольного слова. Категории вида и залога. Вербоиды): Учебное пособие. Махачкала, 1993.

210. Эльдарова Р.Г. Лакский глагол (система глагольного словоизменения): Учебное пособие. Махачкала, 2000.

211. Эслон П.А. Модальное значение возможности и невозможности в русском языке (Типология и средства выражения). Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1987.

212. Юзбекова С.Б. Глагольные словосочетания в лезгинском языке: АКД. Махачкала, 1994.

213. Юсупов У.К. Проблемы сопоставительной лингвистики. Ташкент, 1980.

214. Якобсон Р.О. Взгляды Боаса на грамматическое значение. Избранные работы. М., 1957.

215. Якобсон Р.О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя / О.Г. Ревзина (сост.). М., 1972.

216. Яковлев Н.Ф. Грамматика литературного кабардино-черкесского языка. М., 1948. Цит. по: Виногорадов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М., 1975.

217. Яковлев Н.Ф., Ашхамаф Д. Грамматика адыгейского языка. М., 1941. Цит. по: Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке.

218. Ярцева В.Н. Контрастивная грамматика. М., 1981.

219. Ярцева В.Н. Теория и практика сопоставительного исследования языков. Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. Т. 45. 1986, № 6.

220. Aijmer К. Evidence and the Déclarative Sentence. Stockholm, 1980.

221. Encyclopaedia Britannica. 1997

222. Ipsen G. Der alte Orient und die Indogermanen // Stand und Aufgaben der Sprachwissenschaft: Festschrift fiir W.Streitberg. Heidelberg: Winter, 1924. Jespersen O. The Philosophy of Grammar. NY: Norton, 1965.

223. Fleischman S. 1995. Imperfective and irrealis // J. Bybee, S. Fleischman (eds.).

224. Modality in Grammar and Discourse. Amsterdam: Benjamins. 2008.-262243. Freeborn D. From Old English to Standard English / D. Freeborn, 2nd ed. London: Macmillan Press Ltd, 1992.

225. Fries C.C. The Structure of English. New York, 1952.

226. Fowler R. An Introduction to Transformational Syntax. London, 1971.

227. Halliday M.A.K. An Introduction to Functional Grammar. London: Hodder Arnold, 1970.

228. Haspelmath M. A Grammar of Lezgian. Berlin, 1991.

229. Martinet A. Eléments de la linguistique générale. Paris: Colin, 1970.

230. Palmer F. Grammar. Harmondsworth; N.Y.: Penguin Books, 1979.

231. Quirk R., Greenbaum S., Leech G., Svartvik J. A University Grammar of English. London: Longman, 1976.

232. Список библиографических сокращений1. В Я Вопросы языкознания

233. ДГУ Дагестанский государственный университет РИО ДГУ - редакционно-издательский отдел ДГУ ИПЦ ДГУ - издательско-полиграфический центр ДГУ Даг. НЦ АН СССР - Дагестанский научный центр АН СССР ДНЦ РАН - Дагестанский научный центр РАН

234. ИИЯЛ Ин-т истории, языка и литературы Даг. филиала АН СССР

235. ЛГУ Ленинградский государственный университет

236. СРЯ Словарь русского языка. В 4-х т./ АН СССР, Ин-т рус. яз. - 3-е изд.

237. М.: Русский язык, 1985-1988. T. I. А-Й. 1985. - 696 с.

238. СИЛДИ 1971 Сравнительно-историческая лексика дагестанскихязыков. М.: Наука, 1971. - 295 с.

239. ТФГ 1987 Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. - Л.: Наука, 1987. - 347 с.

240. ТФГ 1990 Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. - Л.: Наука, 1990. - 263 с.

241. Л.г. «Лезги газет» («Лезгинская газета» - республиканская (РД) газета на лезг. яз.).

242. Л.я. Гайдаров Р.И., Алипулатов М.А. Лезгинский язык. Учебник для педучилищ. - Махачкала: Дагучпедгиз, 1965. — 260 с. (на лезг. яз.).

243. ЛЭС Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990.- 685с.

244. ЛФ Лезгийрин фольклор. - Махачкала, 1941 (на лезг. яз.). ФСК - функционально-семантическая категория. Ф - фольклор