Восприятие юродства русской литературой XIX - XX вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Мотеюнайте, Илона Витаутасовна

• Мотеюнайте, Илона Витаутасовна
• доктор филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации доктор филологических наук Мотеюнайте, Илона Витаутасовна

Введение

Глава 1 От религиозного подвига к явлению культуры

§ 1 История термина

§ 2 Описание религиозного подвига юродства

§ 3 Расширение понятия

§ 4 Проблема юродства

Глава 2 Иван Яковлевич Корейша в литературном процессе: формирование дискурсов о юродстве

§ 1 Журнальное обсуждение Корейши

§ 2 Формирование дискурсов о юродстве

§ 3 Образ Корейши в художественной литературе

Глава 3 Юродивый герой в литературе Нового времени

§1 Агиографический канон и отступления от него в жизнеописаниях юродивых Нового времени

§ 2 Герой-юродивый в художественных текстах

§ 3 От юродивого к юродству

Глава 4 Юродивые в исторической драме

§ 1 Николка в «Борисе Годунове» А.С. Пушкина

§ 2 Шут в «Димитрии Самозванце» А.С. Хомякова

§ 3 Юродивые в исторических драмах А.Н. Островского

§ 4 Юродивая и блаженная в драме Л. Улицкой «Семеро святых»

Глава 5 Юродство в художественной системе писателя

§ 1 Тема юродства в творчестве Николая Семёновича Лескова

§ 2 Тема юродства в творчестве Ивана Алексеевича Бунина

§ 3 Тема юродства в творчестве Ивана Сергеевича Шмелёва

§4 Парадоксы восприятия юродства в повести Бориса Пильняка

Красное дерево»

Глава 6 Автор, интеллигент и юродивый

§ 1 Юродство и безумие творца

§2 Юродства автора

§3 Юродство интеллигента

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Восприятие юродства русской литературой XIX - XX вв.»

Упоминания о юродстве часто встречаются в работах, посвященных русской культуре и русскому характеру; его определения есть в толковых, энциклопедических и специализированных словарях, что свидетельствует об актуальности понятия в русском сознании. С XVII века до сего времени словари фиксируют два или три значения слова «юродивый»; при этом сохраняется неизменным одно из них, терминологическое: обозначение христианского подвига юродства Христа ради.

Сегодня представление о юродстве не всегда связано со степенью осведомлённости в религиозной сфере и причастностью к церковной жизни. Оно формируется речевой практикой, на которую активно влияет художественная литература, а также факты «первой реальности». Каждый политически нестабильный период в истории России (Смутное время, начало XVIII века, конец правления Николая II) ознаменован активностью юродивых и интересом к юродству. Научные работы рубежа XX-XXI веков, затрагивающие тему юродства, отражают рефлексию «высокой культуры», свойственную концу любой эпохи. В новой социокультурной ситуации в России потребность в организующей общество национальной идее диктует интерес к глубоко укоренённым национальным явлениям. Выраженное наукой внимание к юродству доказывает его особую значимость в культуре.

В последнее время слова «юродивый» и «юродство» нередки в литературоведческих исследованиях и окололитературных трудах, что свидетельствует о необходимости их существования в научном дискурсе. Однако этими словами обозначаются довольно разные явления: святые подвижники, городские нищие, поэты и корыстолюбцы. На вопрос: «Кто такой юродивый?» сегодняшние студенты отвечают: «верующий бомж». Для термина слово слишком широко и неопределённо. Это обстоятельство и стало главным импульсом к изучению восприятия юродства русской литературой. Целесообразно выяснить причины применения слова «юродивый» к таким 4 разным литературным явлениям, как пушкинский Николка, ряд чиновников из «Губернских очерков» М.Е. Салтыкова-Щедрина, герои А.П. Платонова и автор поэмы Вен. Ерофеева «Москва-Петушки». Объединяя одним наименованием разные, часто совсем не схожие, явления, наука о литературе следует за своим материалом, стимулируя его более пристальное изучение.

Обсуждение юродства в отечественном литературоведении имеет два направления: первое начато известной работой A.M. Панченко и касается области русского смеха, второе - применение понятия к собственно литературным фактам: героям и авторам. История собственно подвига юродства - сфера богословов и историков. Продуктивно и широко она разрабатывается С.А. Ивановым1.

Тема национальной специфичности юродства в конкретизирующем варианте - как особенность русского смеха - оказалась востребованной в русской науке в связи с обсуждением бахтинской теории карнавала2. Определение смеха в средневековом европейском карнавале как универсального, обязательного и амбивалентного заставило русских исследователей обратиться к соответствующему отечественному материалу.

Русский смех подробно рассмотрен в книге Д.С. Лихачева и A.M. Панченко «Смеховой мир Древней Руси» (Л., 1976), разделом которой стала работа A.M. Панченко «Древнерусское юродство». Таким образом, юродство представлялось отражением определённой грани русской смеховой культуры. «Юродство занимает промежуточное положение между «смеховым миром» и миром церковной культуры» , - в самом начале предупреждает автор. Подобно церковным толкователям юродства, он акцентировал осознанность юродского выступления, игнорируя аморфную оболочку народного, не поддающегося структурированию восприятия. В работе обсуждается юродство, так сказать, структурированное, культурное, для чего оно отделяется от житейского понимания, очень часто наделяющего юродивого телесным или душевным недугом. Панченко рассмотрел христианский подвиг юродства Христа ради со стороны его бытования в культуре. Автор 5 подчеркнул идеальность своего материала: в основу интерпретации этого культурного явления легли представления о нём, выраженные в агиографии.

Сущность юродства определяется в работе Панченко как сочетание аскетического самоуничижения (пассивной стороны) и обязанности «ругаться миру» (активной стороны). Появление его объяснено «эпохой. когда христианство и изящные искусства были антагонистическими категориями» , что утверждает историчность явления, а значит, органическую вписанность его в культуру. Автор представил феноменологию юродства, выделив в нём два главных аспекта: зрелищность и протест.

Древнерусские источники дают веские основания для называния практики юродских укорений и предсказаний зрелищем. Например, юродские «спектакли» достаточно строго определены по месту и времени (людность, день); особенность одежды юрода роднит его с актёром (скоморохом). Особенно важно, что действия юрода осознаются как преображение, лицедейство; агиографы могли сравнить юродивого с актёром, а окружающих назвать «зрителие и слышателие». Юродское представление вместе с тем проникнуто особой этикетностью, оно «состоит из набора устойчивых зрелищных ситуаций»5. На фоне общесредневековой обрядности эта этикетность отличается нарочитым безобразием и тем самым противостоит рутине. Смысл её в обновлении вечных истин. Юродивый «стремится «возбудить» равнодушных зрелищем «странным и чудным»6. По внешним приметам его «спектакль» может быть похож на скоморошьи представления, но по функции - на действия ветхозаветных пророков: «смеховая оболочка скрывает дидактические цели»1'. Своеобразие игры юродивого, по мнению Панченко, заключается и в особой роли зрителя, фиг7ры, равной по значимости самому актёру-режиссёру-юродивому в этом спектакле. Эмоциональный отклик наблюдателя-участника обязателен, поскольку весь «спектакль» вызван исполнением цели подвига: общественным служением.

Для достижения зрительского отзыва важна парадоксальность - «то качество, которое препятствует «охлаждению страсти». Парадоксален и сам подвиг юродства, совмещающий непримиримые крайности. «В аскетическом попрании тщеславия, в оскорблении своей плоти юродивый глубоко индивидуален, он порывает с людьми, «яко в пустыне в народе пребывая». Если это не индивидуализм, то во всяком случае своего рода персонализм. С другой стороны, в юродстве есть черты общественного служения»*. Что же касается парадоксов собственно юродской игры, Панченко видит их в провокациях людей на побои и заушения; во введении их в соблазн видом наготы; в несоответствии идеального языка юрода -немоты - исполнению им своего назначения. Преодоление последнего вызывает необходимость кодирования речи, причём «код должен сравнительно легко поддаваться расшифровке, иначе порвутся нити, связующие лицедея и зрителя»9. Принципы кодирования речи берутся из фольклора: это притча или загадка, часто рифмованная. Однако главным способом общения юродивого с миром можно назвать жест.

Подробно и разносторонне Панченко рассмотрел протест: «В юродстве соединены различные формы протеста»^. Во-первых, это акцентирование греховности мира собственным, несоответствующим его ценностям обликом: «Самый способ существования юродивых, их бесприюность и нагота служат укором благополучному, плотскому, бездуховному миру»11; «В этом «отклоняющемся поведении» . есть и укор миру, молчаливый протест против благоустроенной и потому погрязшей в грехе жизни»12. Эта форма протеста наиболее обобщённая, она отражает сущностную полемичность юродства. Во-вторых, Панченко справедливо выделяет «осмеяние мира» юродивым13, то есть его демонстративный смех. Поскольку смех на Руси считался действием греховным, и православные святые принципиально не смеялись, наследуя в этом Христу, наличие в юродских житиях сцен, где святой юродивый шутит, «балует», «шалует», определяет специфику подвига. Юроду можно дурачиться, поскольку его поведение не соответствует внутренней форме - святости, и это известно и ему, и окружающим.

Наибольшее место в работе уделено третьей форме протеста -«обличению и общественному заступничеству»'4. Прежде всего, Панченко объяснил, почему юродивый имеет на это право: он вне мира и, что очень важно, вне церкви. Знаком отчуждённости становится пороговое пространство, в котором обитает юродивый. Его «сценой» часто выступает паперть как «нулевое пространство, пограничная полоса между миром светским и миром церковным»15, позволяющая увидеть различие между нищим и юродивым, по разным причинам стремящимся к многолюдству. Кроме того, на отстранённость юродивого от мира указывает мотив связи образа юродивого с собакой, как древним символом асоциальности; этот мотив стал устойчивым в юродской агиографии.

Анализируя юродский протест, Панченко замечает, что он «не имеет ничего общего с бунтом, радикализмом или реформаторством. Юродивый не посягает на социальный порядок, он обличает людей, а не обстоятельства. Это, в сущности, резонер, консервативный моралист»16. Следствием ригористичности и нравственной бескомпромиссности юрода становится неразличение объекта укора. Юроду всё равно, кого обличать: нищего или царя. Внимание западных путешественников и русских агиографов к случаям обличения царей очень понятно: никто другой на Руси не мог этого делать. В результате юродство свидетельствует об актуальности в русской культуре архетипического тождества «царь - изгой» или «царь - шут». Случаи юродских поучений царю - свидетельство социальной значимости юродства как явления культуры. Исходя из истории существования юродов при дворе в XVII-XVIII веках, Панченко утверждает, что оно слилось с старообрядческим движением, и тем самым прекратило своё существование как явление древнерусской культуры.

Общий анализ подвига в работе нацелен на выявление национальной специфичности древнерусского смеха. Смех юродивого, по выводам A.M. Панченко, предстаёт идеологичным, не весёлым и является способом обнаружения несоответствия мира христианским ценностям; а смех над юродивым - греховным. Автор неоднократно указывает на то, что действия юродивых лишь по внешним признакам могут вызывать смех и такое их восприятие по сути ложно.

Специфичность, как известно, проясняется лишь в сопоставлении с иным, в данном случае - со смехом европейским; поэтому учёный часто прибегает к сравнениям юродивых с шутами. «Шут лечит пороки смехом, юродивый провоцирует к смеху аудиторию, перед которой разыгрывает свой спектакль. Этот «спектакль одного актера» по внешним признакам действительно смешон, но смеяться над ним могут только грешники (сам смех греховен), не понимающие сокровенного, «душеспасительного» смысла юродства. Рыдать над смешным - вот благой эффект, к которому стремится юродивый»17. Панченко рассмотрел эту параллель и в отношении идеологии, и по бытованию в культуре. В частности, он отметил сопровождающий и шута, и юрода ореол безнаказанности, их особое, выделенное положение в обществе; указал на сходный способ общения их с людьми - осмеяние; обнаружил похожесть символики: колпак, собака. Всё это говорит лишь о том, что и шутовство, и юродство - явления, сформировавшиеся в недрах народной средневековой культуры. Целью A.M. Панченко, очевидно, и было указание на ту её грань, которая демонстрирует её русскую особенность. Она заключается в том, что смех на Руси по преимуществу не смешон.

Отмеченное противоречие активно отозвалось в последующем обсуждении юродства наукой. Отнесение юродства к сфере смешного вызвало принципиальное неприятие, например, Ю.М. Лотмана и Б.А. Успенского. В рецензии на книгу Лихачёва и Панченко они утверждают невозможность причисления юродивых к смеховой культуре и игре, указывая на исключительную серьёзность их поведения и тем более идеологии18. Если для Панченко лицедейство юродивого осознанно, то авторы рецензии, размышляя о психологии юродской игры, предполагают и иную возможность:

Нарушение приличий и норм - для него норма, а не аномалия. Поэтому для себя он реализует не игровое. а однозначное и серьёзное поведение»19.

Отсутствие в юродивом смехе комизма может вызывать сомнения в правомерности сведения юродства к смеховой культуре, но наличии связей между ними вряд ли можно оспорить. Как и Бахтин, Лихачёв и Панченко сосредоточены именно на смеховой культуре, оставляя за рамками своих исследований народную культуру в целом. Об этом сказал А.Я. Гуревич, отмечая неизбежную односторонность концепции Бахтина, что нисколько не снижает значимости труда этого учёного20. Думается, то же самое можно сказать и о работе Панченко. Юродство не исчерпывается областью смешного, но, несомненно, тесно связано с ней.

Полемика учёных продолжает вызывать интерес; во № 2 Вестника Московского университета за 2005 г. опубликована статья Н.А. Панькова «Теория карнавала и «русское отношение к смеху»21, посвящённая этой теме.

Необходимо подчеркнуть, что юродство средневековое, трансформируясь со временем, вписалось в иной культурный контекст и неизбежно исказилось по сравнению с «каноническим», сохраняя, тем не менее, связи с ним. Традиции шутовства и юродства были продолжены в культуре Нового времени, перестав быть общим действом или игрой средневекового типа. Личностный же смех преломляется в сложных и разнообразных формах, о чём убедительно писали В.Е. Хализев и В.Н. Шикин: «В жизни отдельных людей смех . оказывается разительно неравным самому себе. Разнокачественность индивидуально-инициативного смеха побуждает при его рассмотрении обращаться к целому ряду понятий: комическое, ирония, юмор, насмешка, сарказм, сатира, остроумие»72. Поскольку их история и теория не написана, исследователи достаточно свободно оперируют разными традициями: то сближая юродство и шутовство как явления средневековой смеховой культуры, то настаивая на различиях между ними. В первом случае акцентируется общий источник средневековая народная культура, во втором - национальное различие культур.

Например, в статьях С.С. Аверинцева, посвященных книге М.М. Бахтина о Ф. Рабле, указывается на русское чувство греховности смеха, актуальное и в XX веке. «. любое «можно», касающееся смеха, остается для русского сознания не вполне убедительным»23, - писал учёный. В частности, он указывал и на принципиально несмешное поведение древнего юрода: «.весь сюжет поведения православного юродивого в том и состоит, что лишь по прискорбному заблуждению и греховному безумию, в меру помрачения нашего ума мы можем дерзнуть ему посмеяться. Мы смеемся, когда должны были бы вздыхать, плакать и трепетать»111. Характерная стилистика этого фрагмента указывает на актуальность средневекового явления в новой культуре именно как религиозного, восходящего к средневековью.

Примером конкретно филологического рассмотрения взаимосвязи юродства и смеха в литературе Нового времени стала работа Ю.В. Манна. Обсуждая опять же бахтинскую концепцию карнавала, он обратился к юродству как к одному из русских вариантов комического в статье «Карнавал и его окрестности». Противопоставляя смех юродивого и над юродивым амбивалентному карнавальному смеху, автор выявляет черту комического, существенную в культуре Нового времени: оно часто утверждает иерархию ценностей и, следовательно, связано с этикой. Именно таким и предстаёт смех русского юродивого при сравнении его со смехом европейского шута. Автор использует в статье литературные примеры: отметив в героях «Шинели» и «Идиота» близость юродским чертам, он показывает своеобразие комического у Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского. Манн вводит корректную формулировку: «развитие и отчасти переосмысление того комизма, который связан с феноменом юродства»25, поскольку совершенно очевидно, что лишь отдельные грани смешного актуальны даже в средневековом юродстве, а тем более востребованы позднейшей культурой.

Продуктивной оказалась следующая мысль Манна: шутовство ограничено временем карнавала, а «юродство уже не знает временного ограничения, превращаясь в постоянный способ существования; это не игра, а жизнь или, точнее, игра, ставшая жизнью, «жизненная позиция». <.> хотя она может включать в себя игровые моменты в смысле <.> лицедейства»26. Ограниченность применения понятия игры к юродству проясняет ту обязательную серьёзность, идеологичность, которая по сей день ощущается в нём.

Работа Ю.В. Манна была продолжена И.А. Есауловым, который попытался, тоже с привлечением литературных примеров, показать сосуществование в культуре традиций юродства и шутовства. Субстанциональность первого и функциональность второго дают критерии оценки различных явлений литературного процесса даже XX века. Однако существует, по мнению исследователя, и третья возможность, контаминирующая юродство и шутовство27.

Юродство отражало важные национальные черты, активно проявляющиеся в русской культуре вплоть до XX века, а юродивые часто изображались русскими писателями. Научное рассмотрение этой ситуации требует, очевидно, конкретизации и чётко определённого методологического подхода. В последние десятилетия появились статьи, в которых рассматривается в этом аспекте творчество разных писателей. Слово «юродивый» употребляется при исследовательской рефлексии личности и творчества столь непохожих друг на друга авторов, как В.В. Розанов28 и о. Павел (Флоренский)29, А.П. Платонов30 и Даниил Хармс31 и даже Н. Рубцов. Наибольшей популярностью пользуются в этом отношении Ф.М. Достоевский, A.M. Ремизов и А.П. Платонов.

После работы И.А. Ильина о Ремизове, которой будет посвящён отдельный фрагмент работы, современные учёные (С.Н. Доценко32 и Н.А. Нагорная33) применяют понятие юродства к творчеству Ремизова довольно

12 активно. Исследователи выделяют ряд юродивых героев в творчестве писателя; отмечают необычную выразительность его облика и творимый им и вокруг него миф как черты, формирующие образ Ремизова-юродивого. Кроме того, сопоставляются с юродством свойства его стиля: словесная изобретательность и пренебрежение нормами, эротические сюжеты и образы, показное кощунствование, способ утверждения этического идеала: от противного. «Показывая Русь - «отечество смрадное, смердящее, матерное», он не оставляя надежды на нравственное спасение и возрождение иных, святых и светлых черт русского народа», - пишет С.Н. Доценко34. Всё это даёт основания говорить о том, что облик Ремизова близок русскому юродству как выразительному и многоаспектному явлению русской культуры. Для нас значимо, что учёные сочли необходимым использовать его в качестве общего определения, обозначающего уникальность писателя; они увидели в юродивом некий аналог культурного героя (не в мифологическом, а в речевом смысле этого выражения). Вместе с тем, и само юродство актуализируется в его творчестве: «феномен юродства входит в художественный мир Ремизова как воплощение русской святости и святости как таковой, как выражение иррационального в сознании юродивого героя-сновидца и в его языке»35. Представляется важным, что мысль о юродстве возникает в сознании исследователей при совмещении нескольких аспектов творчества Ремизова: его биографии, мировоззрения (представления о святости и иррациональном) и языка.

Особенно показательно в интересующем нас аспекте достоевсковедение. Собственно юродивых героев, близких древнерусским образцам, в творчестве Ф.М. Достоевского практически нет, за исключением Лизаветы Смердящей. Однако многие черты художественного мира писателя, действительно, провоцируют читателя, особенно исследователя, на сопоставление с юродством. Прежде всего, доминанты сострадания и милосердия, признание очистительности страдания, вся система ценностей сближает его с христианским идеалом, отражённым древнерусской литературой и воспринятой индивидуалистической культурой XIX века. Во-вторых, приверженность Достоевского к изображению пограничных состояний навевает мысль о чрезвычайном древнерусском подвиге, словно изображённом изнутри. Не нуждающаяся в интроспекции древнерусская литература в этом отношении нашла последователя в лице Достоевского: через что внутри себя приходится пройти человеку, выступающему на подвиг юродства, какую страшную внутреннюю борьбу ему выпадает испытать, подавляя в себе гордость, никогда не изображалось в тексте. Достоевского же, как известно, особенно интересовали «бездны души»; в силу максимализма юродства, оно в этом отношении могло представлять особенно привлекательный для писателя материал. Дело не в изображении святого, а в примере нечеловеческого, крайнего напряжения души, обнажения «последних» глубин личности. В-третьих, внутренний склад героев Достоевского обусловил тяготение к публичному скандалу, по реакции на него напоминающему восприятие людьми юрода с его провокациями, направленными на исправление окружающих. Наконец, комические формы выражения трагедии личности, изломанное, странное, вызывающее поведение персонажей Достоевского, - всё это типологически близко поведению древнерусских юродов.

Что касается исследований по интересующей нас теме, учёные рассматривают воспроизведение различных граней юродства и юродствования, прежде всего, в «Братьях Карамазовых», но и в других, в том числе ранних, произведениях писателя. Тема юродства в достоевсковедении достаточно разработана36, что позволяет в данном исследовании, не обращаясь к творчеству великого писателя, ограничиться рассмотрением наиболее концептуальных работ предшественников. Возможность «исследовать связь творчества писателя [Достоевского - И.М.] с народной культурой и древнерусской традицией» привлекла Е.Г. Кабакову37. Обратившись к последнему роману писателя, исследовательница рассмотрела образы Хромоножки и капитана Лебядкина. Общий тезис о поисках

14

Достоевским положительных начал в жизни служит аргументом в анализе образа Марии Лебядкиной. Юродство было для писателя «формой существования святости на земле, «в миру»3*, и Хромоножка демонстрирует черты сходства с древнерусскими подвижниками: внешностью, комплексом христианских идей, созидательной верой и любовью к ближнему, жертвенностью и мученичеством, трагической судьбой. Очень существенны в её образе отголоски фольклорной традиции восприятия юродства как «божеволия», безумия (бесноватость героини). Совсем иное дело -«юродствующий» во имя своей идеи Лебядкин, который «заимствует лишь внешнюю, поведенческую форму юродства», но не имеет в душе Бога. Соотнесение образов Достоевского с зафиксированными в словарях значениями слова «юродство» позволяет автору работы методологически непротиворечиво развести понятия «юродивый» и «юродствующий». Первое тяготеет к идеологии и психологии, второе - к сфере поведения.

Несколько иначе к этому вопросу подходил В.В. Иванов, работа которого «Безобразие красоты» в достоевсковедении считается основной по теме. Отталкиваясь от исследований М.М. Бахтина39 и Н.М. Чиркова40, автор заключает, что <<Достоевский наиболее полно развил в своем творчестве социально-психологические аспекты юродства, выявил глубины юродского сознания и подсознания»41. Юродство для него - понятие эстетическое и этическое, поэтому слово «юродивый» исследователь рассматривает синонимом слов «чудак» и «идиот». Это позволяет учёному включить в рассматриваемый ряд героев князя Мышкина, Подростка и Алёшу Карамазова, т.е. «положительных героев» Достоевского, поскольку они выступают носителями христианского мироощущения. В то же время они показаны странными и смешными, общие этим героям свойства - комичность и наивность, искренность и нравственная чистота, неловкость в общении с людьми. Всё это, по мысли Иванова, восходит к древнерусскому юродству с поправкой на те изменения, которые произошли в XIX веке. «Это тип интеллигентский, этический во всех своих проявлениях», - заключает

15 исследователь42. Однако продемонстрированные этими персонажами свойства личности, очевидно, могут быть возведены и к архетипу святого ребёнка или странника, или просто праведника, если бы подобный архетип был выявлен и описан в русской традиции. Называя князя Мышкина и Алешу Карамазова юродивыми («Юродивый герой - больший христианин, чем то принято в миру»43) автор отсылает нас к одному из возможных осмыслений подвига юродства - юродству всех христиан.

Продуктивным в исследовании В.В. Иванова стало выделение «юродского жеста», или «юродствования» в героях Достоевского, наследующих лишь формы поведения, близкие в этом случае к шутовству. (Понятие «шут-юродивый» ввёл Н.М. Чирков). Получается, что, как правило, зрелищность и комичность поведения героев связаны с шутовством, а трагизм переживаний - с юродством. Последнее, таким образом, характеризует сознание героя.

В обеих указанных работах утверждается мысль о том, что настоящий юродивый у Достоевского является носителем высшей истины. «Юродивый словно свеча в кромешной тьме. Он не освещает никому путь, но противостоит, сопротивляется царству тьмы, мешает сделать власть и силу тьмы абсолютной, единственно возможной, всемогущей. Он не делает ни мир, ни людей лучше, зато допускает и отстаивает существование другого мира, не бесовского, где есть Бог. добро, любовь, радость, так же не искоренимые в человекеw44. «В кипящем страстями мире Достоевского юродивый герой надстрастен, как и надвременен. Он несет в себе согласие, он устремлен к цельности, единению, а не отъединению, не к разгласию, не к односторонности. Юродивый герой в высшей степени не судья грешному миру, но сострадающий и указующий путник горних истин в юдоли земной»45.

Обращает на себя внимание, что в выводах обоих учёных содержится понимание «тихости» юродивого у Достоевского; его своеобразное невмешательство в мир, отсутствующее присутствие в нём объясняется

16 испорченностью мира и невозможностью его изменить46. Очевидно, трагичность подобной позиции отражала существенную грань мировосприятия писателя.

Такая особенность восприятия юродства Достоевским тонко проанализирована церковным критиком В.И. Экземплярским в статье «Христианское юродство и христианская истина». В центре его внимания -князь Мышкин. Следует напомнить, что многие учёные обращали внимание на особенность положения Мышкина в сюжете романа: он представлен наблюдателем; он словно не по своей воле принимает участие в событиях, будучи втянутым в них другими. Как будто нежелательно для себя оказывается в центре бурной жизни окружающих его людей. Автор рассматриваемой статьи называет его христианство «нецерковным» и прусско-интеллигентским». «Это основа. пассивной стороны христианства. и притом подлинного юродства»47. Замечательно, что однобокость и односторонность христианства Мышкина обнаруживается лишь «в жизни сложной и тревожной», где оно неизбежно бессильно, поскольку не может преобразить окружающую жизнь, и оказывается <<раздражающим и мучающим началом, как бы инородным телом в общественном организме без способности преображения жизни по типу своего идеала»48. Однако в той среде, где подвизается Мышкин, его путь -единственно возможный способ сохранения евангельского света, поскольку «трагедия и ужас жизни не в болезненности Мышкина. а в бессилии крыльев всей нашей души». Неудача жизни Мышкина - «доказательство неприложимости к жизни Евангельских заветов во всей их чистоте». Достоевский показал, что «не Мышкин только идиот с точки зрения мира, а и его христианство есть безумие»49.

Работы по творчеству Достоевского обнаружили, что юродствование как поведение воспринималось культурой не менее активно, чем юродство как церковный подвиг. В целом же, утверждают исследователи, в мире Достоевского юродство и юродствование (=шутовство) разведены как

17 служение Богу или служение дьяволу, поскольку последнее семантически рифмуется с бесовством. Самым значительным, на наш взгляд, является то, что результаты изучения темы доказывают понимание великим писателем неоднозначности этого культурного явления. Именно на материале юродства Достоевский вскрывает важную для себя проблему неразличения добра и зла, сложности постижения границ между ними и мимикрии зла (дьявольского начала, бесовства).

Совсем с иных позиций - рассматривая, вслед за М.М. Бахтиным, специфику стиля повествователя у Достоевского - обратилась к воплощению юродства в творчестве Достоевского Лена Силард. Она выделила как главную проблему, порождающую своеобразную корявость стиля, осознание автором возможности подмены юродства шутовством. В основании первого, лежит, по Достоевскому, кротость, в то время как «.этико-психологическим фундаментом» шутовства «является . неразличение добра и зла, вытекающие из уязвлённого самолюбия, стыда за себя и лжи самому себе»50. Статья Силард, интерпретирующей в аспекте юродства связи идеологии и поэтики, к сожалению, насколько нам известно, не нашла последователей.

К более широкому осмыслению юродства на материале произведений второй половины XIX века (Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, Г.И. Успенского) обратилась в кандидатской диссертации К.А. Янчевская. Исследовательница называет юродство архетипом национального сознания, воплощающим идеал, и связывает относительную распространенность юродивых в литературе второй половины XIX века с поисками положительных начал в жизни. Обращение писателя к юродству, таким образом, выступает способом утверждения идеала. Вместе с тем на протяжении всей работы утверждается мысль «о разрушение истинных ценностей и подмене их ложными формами, лишенными сакрального смысла»51. Размытость обозначенного исследовательницей архетипа позволяет К.А. Янчевской обнаружить родство праведников Лескова и плуповцев Щедрина с древнерусским юродивым; аналогично черты поэтики

18 этих писателей (приверженность Лескова к анекдоту и щедринский гротеск) возводятся автором диссертации к комическому началу юродства.

Очень любопытна мысль этого автора о связи особенностей изображения юродствующих героев с мотивом письма: «Письма становятся скрытой внутренней жизнью юродивого, неизвестной и непонятной обывательскому сознанию. Несправедливость и зло герой преодолевает с позиций юродства, изменяя и отменяя в своих письмах мешающие ему в реальном мире общественные установки и рамки»52. Этим наблюдением своеобразно развивается тезис В.В. Иванова о юродствующем сознании героев Достоевского. Достоинство его (наблюдения) снижается, на наш взгляд, сомнительностью материала, на котором оно сделано: отнесение к юродивым, например, Макара Девушкина, вызывает сомнения.

В целом представляется недостаточно обоснованным говорить, как это делается в диссертации, об обобщённом типе героя в литературе второй половины XIX века, восходящем к древнерусскому юродивому. Не героя, а явление, вероятно, можно рассматривать как «культурную и национальную категорию», «метафору национальной самобытности» или «особенность национальной психологии»5*, и то лишь на очень большой исторической дистанции.

На примере работы К.А. Янчевской видно, сколь широко и разнообразно юродство толкуется в современной науке о литературе. Не подвергая сомнению наличие оснований для подобной широты, хотелось бы более чёткого их определения. По отношению к культуре Нового времени представляется целесообразным выявление объёма понятия юродства в эту эпоху, что предполагает учёт разных граней его восприятия. Однозначная оценка изменения средневекового понятия как его искажения не совсем научно корректна, поскольку неисторична. Применение понятия «юродство», описанного на средневековом материале A.M. Панченко, к широкому кругу литературных фактов Нового времени, с одной стороны, размывает его границы, а с другой, наоборот, сужает его, поскольку оставляет в стороне

19 речевое значение слова, не менее актуальное и в практике жизни, и в литературе, чем терминологическое.

Тема юродства в русской литературе разрабатывается и за рубежом. Особенно привлекательным для западных исследователей оказалось рассмотрение современной литературы и культуры сквозь призму юродства как самобытного явления русской жизни и сознания. При этом к юродивым инонациональный взгляд относит как диссидентов (например, академика Сахарова)54, так и современных акционистов (Александра Бренера, Дмитрия Гутова, Олега Кулика, Анатолия Осмоловского и др.)55.

Рассмотренные литературоведческие работы, а также статьи и заметки о юродстве А.П. Платонова, Д. Хармса и Вен. Ерофеева свидетельствуют о том, что к теме юродства литературоведение обращалось нередко. Однако при внимании к одному аспекту юродства - сказавшейся в нём особенности национального смеха; а также при наличии работ по отдельным героям и даже авторам, в науке не ставилась задача рассмотрения юродства в целом в русской литературе Нового времени. Этим и объясняется актуальность данной работы.

Несомненная важность юродства для русской культуры позволяет предположить особое место и значение образов юродов в произведениях словесности. Вопрос о возможности причисления героя к юродивым, как их понимает церковь, здесь не обсуждается. Для нас является непреложной воля автора: называя героя юродивым, писатель демонстрирует возможность такого именования, и задача исследователя - выяснить, какие для этого могли быть основания. Осмысление образов юродов в художественных системах разных писателей проясняет многие аспекты самого явления.

Заложенная в юродстве многосоставность (утверждение идеала, связь с безумием, специфичность формы) предполагает возможность разных ракурсов рассмотрения; освящённость же традицией и укоренённость в национальной культуре особенно привлекательны. Очевидный факт исторической трансформации христианского подвига юродства Христа ради,

20 широта применения слова «юродивый» в практике жизни, а также сомнительная научная корректность применения понятия «юродство», описанного на средневековом материале, к литературным явлениям совсем другой эпохи заставляет задуматься над тем, что же такое юродство вообще в сознании писателей Нового времени. Воплощение их представлений о юродстве в художественных текстах XIX-XX веков стало целью данной работы.

Юродство представляет собой сложное явление, активно живущее в культуре Нового времени и разнообразно связанное с не менее сложным христианским подвигом юродства Христа ради. Это обстоятельство заставило обратиться к истории толкования религиозного подвига юродства в Новое время. Систематизированное историческое рассмотрение интерпретаций юродства русской церковной и светской мыслью, позволяющее показать механизм расширения понятия «юродство» и превращение его в явление культуры, стало одной из задач диссертационного исследования.

Счастливый случай примера живого юродивого в Новое время -известного в Москве 1850-1860-х годов Ивана Яковлевича Корейши, активно обсуждаемого в прессе, - предоставляет исследователю возможность увидеть непосредственное восприятие юродивого людьми XIX века, а также проследить формирование дискурса о юродстве.

Материалом для изучения послужили также жизнеописания юродивых XVIII-XX веков, создававшиеся внутри церковной православной культуры, поскольку они демонстрируют одну из возможностей описания юродства. Однако основной объём материала исследования, использованного для собственно литературоведческого анализа, составили произведения XIX-XX веков, в которых герой, называемый автором «юродивый», дан крупным планом. Это исторические романы Н.М. Загоскина и А.К. Толстого; исторические драмы А.С. Пушкина, А.С. Хомякова и А.Н. Островского; рассказы О.М. Сомова, Н.С. Лескова, Г.И. Успенского, И.А. Бунина, И.С. Шмелёва; повести Л.Н. Толстого, А.И. Герцена, И.С. Шмелёва, Б. Пильняка и некоторые другие. Исключением из принятого правила - руководствоваться авторским именованием персонажа - стала трагедия А.С. Хомякова «Димитрий Самозванец», в которой соответствующий герой назван Шутом. Возможность привлечения этой пьесы для рассмотрения в избранном аспекте обусловлена следующим обстоятельством. Автор создавал её как ответ на «Бориса Годунова», осознанная перекличка с пушкинской драмой заставляет увидеть в образе Шута соответствие юродивому Николке и определяет необходимость их сопоставления. Кроме того, шутки героя убедительно проявляют специфическую черту именно юродского смеха: они не смешны.

В некоторых случаях для уяснения специфики понимания юродства писателем или эпохой привлекались тексты для сопоставления. В частности, обнаруженное развитие традиции в литературе самого последнего времени вызвало необходимость рассмотреть пьесу JI. Улицкой «Семеро святых» (1993) и повесть Б. Евсеева «Юрод» (1998), хотя целостный анализ современной литературы с точки зрения присутствия в ней образов юродивых или отражения юродства не входил в задачи данной работы.

Критерием отбора текстов для анализа послужила репрезентативность образа юрода; выстроив литературные явления в определённый ряд, представляется возможным говорить о тенденциях в восприятии юродства русской литературой Нового времени. Выбранные для анализа тексты представляют собой неизбежно неполный ряд образов юродов в русской литературе. Однако различие авторов, эстетическое разнообразие произведений разной родовой и жанровой принадлежности, а также широта временного охвата позволяет предполагать репрезентативность этого ряда для выявления определённых тенденций в русском литературном процессе. Достаточно подробное обращение предшественников к Ф.М. Достоевскому и A.M. Ремизову позволило учесть в работе убедившие нас выводы исследователей, не обращаясь к рассмотрению произведений этих авторов.

Выделение черт, общих для самых разных юродивых в русской литературе, стало самостоятельной задачей работы. Анализ образов

22 юродивых в исторической драме, наиболее идеологически близких агиографическим образцам, составил отдельную главу диссертации, в которой через анализ конкретных образов показывается авторская индивидуальность в интерпретации юродства, а также выясняется роль и функция образа юрода в пределах замкнутого художественного текста. Пятая глава строится по аналогичному принципу, но объектом рассмотрения в ней стал не образ, а образы юродивых в творчестве одного писателя.

Вышесказанное свидетельствует, что рассмотреть восприятие юродства оказалось возможным только на разнородном материале: основной его корпус составляют художественные тексты, но анализ этнографических описаний и публицистических интерпретаций авторами разных общественных лагерей позволил выявить общность тенденций в восприятии юродства общественным сознанием: направление мысли в публицистических, художественных и научно-философских текстах оказалось схожим. Накопленный русской мыслью и словесностью материал о юродстве сформировал определённое информативное поле, которое обусловило связи юродства с различными важными в русской жизни институтами. Попытка определить их круг составляет содержание последней главы работы.

Таким образом, возможность разных ракурсов рассмотрения материала обусловила разнообразие задач исследования:

1. Рассмотреть работы о христианском подвиге юродства Христа ради, создававшиеся русскими авторами Нового времени внутри церкви, а также близкими к церковной культуре мыслителями, как возможный источник представлений о юродстве в русском обществе XIX-XX веков.

2. Выявить механизмы формирования понятия «юродство» как явления культуры.

3. Рассмотреть этнографические описания юродивых и публицистические интерпретации юродства авторами разных общественных лагерей, неизбежно сказавшиеся на формировании представлений о юродстве в общественном сознании эпохи.

4. Собрать и систематизировать материалы русской прессы начала 1860-х годов, касающиеся И.Я. Корейши; проследить на его примере непосредственное восприятие юродивого людьми XIX века; проанализировать стиль высказываний о Корейше, чтобы увидеть формирование дискурса о юродстве.

5. Рассмотреть жизнеописания юродивых Нового времени как возможный пример описания юродства.

6. Осмыслить образы юродов в художественных системах разных писателей, чтобы прояснить актуальные аспекты юродства как явления культуры.

7. Выявить обязательные и факультативные черты образа юродивого, его константы и вариации для определения объёма понятия «юродство», как оно существовало в культуре и воплощалось в литературе.

8. Исторически рассмотреть образы юродивых в литературе Нового времени, с целью выявления тенденций в восприятии юродства.

9. Продемонстрировать связь между мировосприятием, отражающимся в поэтике писателя, и создаваемым им образом юродивого.

10. Определить информативное поле, сформированное накопленным русской мыслью и словесностью материалом о юродстве, для выявления его связей с другими явлениями культуры.

Для исследования заявленной темы важными в методологическом отношении оказались работы И.А. Ильина, Ю.Н. Тынянова, Б.М. Эйхенбаума, М.М. Бахтина, A.M. Панченко, С.Г. Бочарова, В.Е. Хализева, Ю.М. Лотмана, Ю.В. Манна, А.Я. Гуревича, С.А. Иванова, поскольку объект исследования предполагает исторический и культурологический подход к литературным явлениям. Культурная традиция предстаёт при таком подходе результатом живого и актуального духовного опыта эпохи, складывающегося из разных явлений. Для выявления и определения индивидуальных и общих смыслов юродства в Новое время, представленных в русской литературе, использовались историко-культурный, сравнительно-исторический, историкотипологический и структурно-функциональный методы исследования. При анализе художественных и публицистических текстов применялись приёмы структурного, мотивного и стилистического анализа.

С помощью историко-культурного и сравнительно-исторического метода воссоздавался необходимый контекст эпохи и выявлялись различия между смыслами, входящими в понятие «юродство» в разные исторические периоды в пределах Нового времени. Структурно-функциональный и историко-типологический методы позволили продемонстрировать существование юродства в разных художественных системах, выявить его вариантные черты и показать разноаспекность его восприятия литературой.

Культурологический подход объединяет все эти методы, формируя целостное представление о сложном и разноаспектном явлении культуры, каким предстаёт юродство в Новое время.

I Иванов С. А. Византийское юродство. М., 1994; Иванов С. А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. М., 2005. Бахтин ММ. Творчество Ф.Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». Панченко A.M. Древнерусское юродство // Лихачев Д.С. Панченко A.M. «Смеховой мир» Древней Руси. JL, 1976. С. 93.

4 Там же. С. 103.

5 Там же. С. 108.

6 Там же. С. 109.

7 Там же. С. 109.

8 Там же. С. 110.

9 Там же. С. 126.

10 Там же. С. 141.

II Там же. С. 142.

12 Там же. С. 143.

13 Там же. С. 145.

14 Там же. С. 153.

15 Там же. С. 154.

16 Там же. С. 156.

17 Там же. С. 104.

Лотман Ю М. Успенский Б.А. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси // Вопросы литературы. 1977. №3. С. 152-157.

19 Там же. С. 163.

20 Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 275-276.

21 Паньков НА. Теория карнавала и «русское отношение к смеху // Вестник Московского университета. 2005. № 2. С. 60-73.

22 Хализев BE. Шикин ВН. Смех как предмет изображения в русской литературе XIX века // Контекст 1985. Литературно-теоретические исследования. Отв. ред. Н.К. Гей М., 1986. С. 176-227 С. 178.

23 Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура // М.М. Бахтин как философ. М., 1992; Аверинцев С.С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе. Сб. к 70-летию Е.М. Мелетинского. М., 1993. С. 341-345. С. 343.

24 Там же. С. 342.

25 Манн Ю В. Карнавал и его окрестности II Вопросы литературы. 1995. № 1. С. 154-182. С. 167.

26 Там же. С. 162.

27 Есаулов И. А. Юродство и шутовсктво в русской литературе. Некоторые наблюдения. // Литературное обозрение. 1998. № 3. С.108-112.

28 «. всякий русский читатель безошибочно угадывает «юродствование» в авторской позиции Василия Розанова», - пишет С.А. Иванов в кн. «Блаженные похабы» (С. 380).

29 Исупов КГ Павел Флоренский: наследия и наследники // Флоренский: pro et contra. СПб., 1996. С. 9-11.

30 Голубков М.М. Творческое поведение писателя как социокультурный механизм (19201930-е годы) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. № 3. С. 2033; Инцюань Лай Идея юродства в творчестве А. Платонова. // Русская речь. 2001. № 6 С. 15-19; Меньшикова Е.Р. Трагический парадокс юродства, или Карнавальный гротеск Андрея Платонова // Вопросы философии. 2004. № 3. С. 111-133.

31 Курганов Е. Сравнительные жизнеописания. Таллинн. 1999. С. 12; Гладких Н.В. Даниил Хармс, шутовство и юродство. Тез. выст. на X Междунар. научн. конф. "Проблемы литературных жанров" (Томск, 15-17 октября 2001 г.).

32 Доценко С.Н. Нарочитое безобразие // Эротика в русской литературе. Литературное обозрение (специальный выпуск). 1992. С.73-74.

33 Нагорная Н А. Феномен юродства и юродивый герой A.M. Ремизова // Культура и текст. СПб., Барнаул, 1997. Вып. 1. Литературоведение. Ч. 1. С. 73-75.

34 Доценко С.Н. Указ. соч. С. 73.

35 Нагорная НА. Указ. соч. С. 75.

36 Нельс С М. Комический мученик // Русская литература. 1972. №1. С. 125-133; Силард Л. «От «Бесов» к «Петербургу»: между полюсами юродства и шутовства. (Набросок темы) // Studies in Russian Prose. Stockholm, 1982 С. 80-108; Иванов B.B Безобразие красоты. Достоевский и русское юродство. Петрозаводск, 1993; Кабакова Е.Г. Юродивые и «юродствующие» в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // Вестник Челябинского университета. Сер. 2. Филология. (Под. Ред. А.И.Лазарева) Челябинск: Чел. гос. ун-т, 1997. № 1. С- 92-102; Дагаева Н.А. Юродство в раннем творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого («Бедные люди» и «Детство») // Творчество Ф.М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации. Новокузнецк, 1998. С. 75-76: Ровицкая Ю Образ юродивого в контексте влияния религиозной идеи Ф.М. Достоевского на творчество Б.К, Зайцева // Этногерменевтика: некоторые подходы к проблеме. Вып. 4. Кемерово, 1999. С. 162-165: Яровая О.А. Подчиненов А.В. Юродивый герой в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Дергачевские чтения. 2000.: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Екатеринбург. 2001. Ч 1. С. 266-270.

37 Кабакова Е.Г. Юродивые и «юродствующие» в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // Вестник Челябинского университета. Сер. 2. Филология. (Под. Ред. А.И.Лазарева) Челябинск: Чел. гос. ун-т. 1997. № 1. С. 92-102. С. 92. 38 Там же. С. 97. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М. 1963. 40 Чирков Н.М. О стиле Достоевского. М., 1963.

Иванов В. В. Указ. соч. С.6.

42 Там же. С. 27.

43 Там же. С. 115.

44 Кабакова Е.Г Указ. соч. С. 98.

45 Иванов В В. Указ. соч. С. 117.

46 Эта мысль была развита в работе Ю. РовицкоЙ.

47 Экземплярский В. И. Христианское юродство и христианская истина // Христианская мысль. 1916. №№ 1-3.

48 Там же.

49 Там же. С. 85.

50 Силард Л. «От «Бесов» к «Петербургу»: между полюсами юродства и шутовства. (Набросок темы) // Studies in Russian Prose. Stockholm. 1982. С. 84. Янчевская K.A. Юродство в русской литературе второй половины XIX в. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Барнаул, 2004. С. 10.

52 Там же. С. 14.

53 Там же. С. 15.

54 Pyykko R One of the people, along among the people: Yurodiwye as a Russian cultural phenomenon II Laughter down the centuries. Turku. 1995. Vol. 2. P. 209-221. P. 221.

55 Natalia Ottovordemgentschenfelde. Jurodstvo: eine Studie zur Phenomenologie und Typologie des Narren in Christo: Jurodivyj in der postmodernen russischen Kunst; Venedikt Erofeev Die Reise nach Petuski; Aktionismus Aleksandr Breners und Oleg Kuliks/. - Frankfurt am Main [u.a.]: Lang. 2004.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Мотеюнайте, Илона Витаутасовна

Заключение

Юродство, возникнув на Востоке и имея аналоги в античной, католической и исламской культурах, расцвело в православной Руси и отразило очень существенные черты национального сознания. Его укоренённость в культуре и специфичность - особенности проявления святости, яркая дидактичность, распространённость и популярность в народе, наличие подражания «с обратным знаком» - лжеюродивых, стали причиной его живучести в изменившейся культурной ситуации, в России Нового времени.

Тема юродства актуализировалась в русском общественном сознании только во второй половине XIX века, когда возникла необходимость объяснить странный подвиг и утвердить его соответствие духу христианства. Отсутствие в Священном Писании прямых утверждений о богоугодности юродства стимулировало неоднократное объяснение его русскими мыслителями и близкими к церкви литераторами, начиная с I860 года, что привело к появлению трёх монографий о юродстве с 1901 по 1913 годы. Этот подвиг является в их толковании чрезвычайным, доступным не всем, а лишь достигшим нравственного совершенства. Он предполагает подражание страданиям Христа, сознательно принимаемым на себя весьма странным образом. Изображая безумного, т.е. отрекшись от самого главного в человеке - разума и самоуважения - юродивый провоцирует окружающих на побои и поношения, со смирением принимая муки боли и унижения. Он внешне предстаёт последним из людей - грязным, нищим, сумасшедшим, тем самым демонстративно отвергая все ценности, принятые в миру. Он абсолютно чужд миру, поскольку хранит в душе совершенство Христа, это и позволяет ему активно укорять мирян за несоответствие их ценностей христианскому идеалу.

Обсуждение подвига юродства естественно включало в себя рассуждения об уме, цели человеческой жизни, восприятии святых подвижников. Сложность подвига и его, так сказать, многосоставность (сокрытие святости, странность поведения, крайний аскетизм, способ укорений и поучений), естественно, вызывали стремление разложить его на составляющие, выделить разные грани. Отнюдь не случайно Г.П. Федотов сформулировал три особенности юродства, Т. Недоспасова выделяет три его вида, и никто не может вместить суть подвига в одну фразу, он требует довольно развёрнутого объяснения. Современные определения подвига также включают обсуждение разных его аспектов.

Акцентирование какого-либо одного из них неизбежно вызывало расширение понятия. Мыслители XX века, обращаясь к юродству, интерпретировали его более или менее подробно и индивидуально, выделяя какую-то близкую себе грань. Для С. Булгакова юродство важно отражением идеала, для Г. Федотова - внесением этики в социальную жизнь, для Е. Беленсон - возможностью проявления индивидуально-творческого психологического склада, для В. Розанова - тотальной полемичностью, для И. Ильина - спецификой национального психологического склада. Все эти черты в юродстве есть, они разнообразно проявляются на практике, включаясь в разные контексты и расширяя (а иногда расшатывая) само представление о юродстве. В результате оно предстаёт многогранным культурным явлением, сохраняющим связь с религиозным подвигом юродства Христа ради, но не сводимым к нему.

Добровольно надетая личина помешанного даёт юродивому возможность укорять мирян в неправедности их жизни. Таким образом он вскрывает неправду земного бытия людей, самим своим существованием демонстрируя иную жизнь. Юродивый следует призыву Христа жить в соответствии с Его словом: довериться душой Ему, отказавшись от собственного разума. Тем самым он демонстрирует неправедность и ограниченность здравого смысла, житейской логики и человеческого разума. Поэтому в юродстве заключён огромный полемический потенциал. Вместе с тем, являя пример крайней аскетичности, нечеловеческого смирения, духовного совершенства, юродивый активно напоминает людям об идеале, отсюда обязательная дидактичность юродства. Совершенно особенное, парадоксальное поведение юродивого: изображая безумного, ему необходимо воздействовать на мир и быть понятым, - заставляет увидеть в юродстве возможности эстетические. Будучи чрезвычайным подвигом, -подвигом для немногих, способных воплощать идеалы Христа в жизнь, юродство парадоксально напоминает об уникальности человеческой личности. Наличие этих разных сторон в юродстве объясняет разноаспектное восприятие его в культуре Нового времени.

Если теоретическое обсуждение юродства в работах религиозных и светских мыслителей выявляет сложность и многосоставность явления, то полемика в русской периодике о живом юродивом XIX века - Иване Яковлевиче Корейше - показывает, что и практическое восприятие юродства было очень неоднозначным. Во-первых, аналогично своим предкам, русские люди XIX века видели в юродивом кто святого, кто шарлатана, кто больного, в зависимости от собственных мировоззренческих установок. Это доказывает актуальность проблемы восприятия юродивого, затрагиваемой практически всеми, кто писал о юродстве на древнем материале. Во-вторых, оказалось, что имя Корейши очень удобно использовать в проведении собственных идей. Круг рассматриваемых тем, в связи с которыми он упоминался, довольно широк, их ядром являются проблемы просвещения и религии. В-третьих, анализ стиля текстов о Корейше показывает, что художественный дискурс оказался наиболее приспособленным для отражения юродства в тексте. Не случайно в русской литературе образ Корейши оказался необыкновенно живучим и перешёл в XXI век. Кроме того, распространение иронии в публицистических текстах о Корейше свидетельствует о патерналистской позиции многих журналистов и, следовательно, о размежевании церковно-народной и светски-просветительской культур в России 1860-х годов.

В журналистике статьи о христианском подвиге юродства Христа ради и обсуждение Корейши существуют параллельно, как будто о разных явлениях идёт речь. Критерием различия юродивых в данном случае становится время: в древности - это однозначный пример благочестия и подвижничества, который должен осознаваться таковым и сегодня, но в современности - как в случае с Корейшей, - распознать его трудно.

Отражение юродства в литературе Нового времени имеет две формы: тематическую и (условно) «повествовательную». В русской литературе сосуществуют образы древних и современных юродов и произведения, авторы которых впитывают / содержат / приближаются по психологическому облику и неизбежно проявляющему его стилю к сложившемуся в культуре представлению о юродстве. Тенденцию восприятия юродства литературой можно определить так: от образа героя к образу автора. В исторических произведениях и текстах первой половины XIX века читатель встречается только с образами юродивых, осмысление юродства Н.С. Лесковым позволяет говорить о возможности проникновения юродства из тематики в авторско-повествовательскую сферу, а в культуре «серебряного века» эта возможность уже активно реализуется. Существенные черты юродства проявляются в художественной деятельности русских писателей и поэтов XX века, при этом понятие «юродство» пересекается с понятием «интеллигенция», поскольку оба содержат концепт «святость».

Рассмотрение образов юродивых, представленных текстами XIX-XX веков, позволяет говорить о достаточно устойчивом наборе черт героя, называемого автором «юродивый». Это его связь с божественным началом и демократической культурой, поведенческая и речевая выразительность, странничество и тотальное одиночество, отвержение героя миром, неоднозначность восприятия его людьми (святой/сумасшедший). Хотя ни одна из этих черт не является специфичной именно для героев-юродивых, вместе они определяют литературный образ юродивого, существенно отличающийся от агиографического. В литературе Нового времени это совсем не обязательно святой подвижник, чаще в нём актуальна этическая составляющая, что соответствует секуляризации культуры.

Наиболее разработанным мотивом в создании образа юродивого стало его воздействие на героя. Фактом собственного существования юрод заставляет современного человека изменить представления о жизни. Его мнимое безумие расширяет сложившиеся в постпросветительскую эпоху представления о человеческом бытии, включая в него добровольное отвержение прелестей, ценностей и норм мира, последовательно вырабатываемых рационализмом. В этом качестве образ юрода использовали Герцен, Лесков, Успенский, Зайцев и др. Вариантом обозначенного мотива является мотив испытания героя-интеллигента на его пути к вере, как показал Шмелёв, и, что очень важно, развил современный автор - Б. Евсеев.

Существенно, что различается оценка писателями образов древнего юрода и современного: первый всегда подаётся как святой подвижник, второй же - как необычный, непонятный окружающим человек. Сокрытость святости, несоответствие явленного сущностному, обязательное в юродстве, открывает богатые художественные возможности. Их активно использовали писатели, воспроизводя в тексте различное восприятие и отношение героев к юродивому. В этой тенденции нашла отражение главная проблема юродства как религиозного подвига: сложность идентификации святого юродивого в жизненной практике. Возможность использования образа юрода в характерологической функции, как своеобразной лакмусовой бумажки, проявляющей духовную ориентацию персонажей, основана на укоренённости юродства в русском национальном сознании. Это явление несёт в себе память о чрезвычайном православном подвиге, соответственно понимание или неприятие юродивого проявляет национальную укоренённость, нравственную состоятельность и духовную ориентацию персонажа.

Подобно тому, как отношение героев произведения к юродивому их выразительно характеризует, оценка юродства проявляется в художественной системе произведения, или всего творчества писателя, выявляя доминанты его художественного мира, сознания и идеологии.

Так, например, анализ образов юродов в исторической драме помогает увидеть различие в осмыслении истории и роли в ней народа А.С. Пушкиным, А.С. Хомяковым и А.Н. Островским. Каждый из драматургов, следуя исторической реальности, ввёл в свою пьесу о Смутном времени образ юрода, наделив его похожими, но разными чертами; по-разному включив в систему персонажей произведения и встроив в композицию сюжета. В результате пушкинский Николка выступает голосом совести и исторического суда, хомяковский шут - ярким примером человека, растерявшегося в рубежный момент истории, а юроды Островского — представителями народа как разноголосой, но единой силы, творящей историю. Если Пушкина в «Борисе Годунове» интересует ошибка народа и справедливый суд истории, то Хомякова - место личности в ней, а Островского - процесс её осуществления людьми. Образ юродивого не только помогает раскрыть суть общего замысла произведения, не являясь при этом центральным героем, но и отражает мировоззренческие особенности авторов, проявляющиеся в акцентировании разных граней юродства.

Сопоставление исторической драмы XIX века с современной пьесой с героем-юродивым (произведением JI. Улицкой) показывает изменение отношения к юродству и к истории. Сегодня дидактичность юродства вызывает его отторжение. Место активного и мужественного укорителя -юродивого - занимает больной, любящий и страдающий блаженный, которому в страшном мире остаётся лишь погибнуть. В таком решении образов актуальным оказывается понимание ограниченности человеческих сил и трагичности истории.

Рассмотрение соотношения конкретных образов с чертами юродства, ставшего благодаря множеству таких образов в практике и тексте специфическим явлением русской культуры, позволяет понять, что именно в юродстве было воспринято тем или иным писателем; т.е. увидеть понимание юродства как явления, а также выяснить эстетическую роль образа юродивого. Юродство в Новое время стало столь ёмким явлением, что его восприятие характеризует личность в целом. Вся художественная система писателя отражается в восприятии им этого явления и отражении его в текстах. Поэтому рассмотрение образов юродов в контексте творчества писателя позволяет выявить доминанты его отношения к миру.

Так, вполне закономерен интерес к юродству Лескова. В этом явлении пересекаются многие черты его художественного мира: полемичность как принципиальная установка творчества и антицерковные настроения последних лет, внимание к различным проявлениям религиозности, особенно в народной среде, и привлекательность всякой неординарности и «своеобычливости». Самое главное, что писателем уловлена в юродстве возможность тотальной полемичности и активности. Его собственный художественный мир проникнут и идеологической, и эстетической полемичностью, что вызвано психологическим складом Лескова, с его «нетерпячестью».

Бунина же привлекает в юродстве напряжённость чувствования, предельность, крайность страданий, - именно то, что отличает всех его героев и личностный склад самого писателя. При этом парадоксальность юродства позволяет «вместить» в образ практически все важные для писателя темы: памяти и времени, греха и святости, национального склада, иррациональности трагедии.

Совершенно иначе воспринимает юродство Шмелёв. Многогранность юродства проступает в разности его героев, названных юродивыми. Укоренённость писателя в православной культуре позволила ему выделить «тёмную» сторону явления и отвернуться от него. Дидактичность и крайний аскетизм юродства не симпатичен Шмелёву, так же как и многим его предкам и современникам; но писатель видит в нём необходимый атрибут российской жизни, страдающего святого.

Таким образом, своеобразие восприятия юродства определено мироотношением писателя.

Этимологическая двойственность значения слова «юродивый» не могла не сказаться на восприятии и оценке юродства русской литературой. Во-первых, существенна «отодвинутость» церковного термина на второй план, объясняемая не только секуляризацией культуры, но и парадоксальностью подвига. Он исключителен и маргинален. И церковь, и светская власть Нового времени относились к нему сдержанно, нечто похожее существует и в практике жизни. Во-вторых, уж слишком странная это святость, если она требует не верить глазам своим; и слишком много возможностей для шарлатанов и корыстолюбцев этот подвиг открывает.

Однако сложность и неоднозначность явления стимулирует текстопорождение, что и отозвалось в разнообразном восприятии юродства русской литературой. Необходимость этого явления в жизни нельзя отрицать: живая человеческая потребность в идеале и покаянии объясняет существование юродства в безрелигиозном обществе. Как свидетельствует русская литература, в юродстве Нового времени отражается одна из сущностных человеческих потребностей - религиозная.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Мотеюнайте, Илона Витаутасовна, 2006 год

1. Аверинцев С.С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе. М., 1993. С. 341-346.

2. Аверинцев С.С. Пророческая литература // История всемирной литературы. Т. 1. М., 1983. С. 273-285.

3. Агранович С.З. Образ юродивого в трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» II Содержательность форм в художественной литературе. Куйбышев, 1989. С. 27-44.

4. Алексий (Кузнецов). Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое исследование. Спб., 1913.

5. Альтман М.С. Иван Гаврилович Прыжов и его литературное наследие // Прыжов И.Г. Очерки, статьи, письма. М.-Л., 1934. С. IX-XXXVI.

6. Амелин Г. Игра в грешника. (Рец. на: Иванов С.А. Блаженные похабы: Культурная история юродства М., 2005.) // http://www.russ.ru/publish/108039889?usersession=9b4f693eb67e0e283bc 88а

7. Амфитеатров А.В. Юродивая революции ради // Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т.2. М., 2004. С. 252-258.

8. Андреев М.Л. Метасюжет в театре Островского. М., 1995.

9. Анненкова Е.И. Православие в историко-культурной концепции А.С. Хомякова и в творческом сознании Н.В. Гоголя // Вопросы литературы. 1991. Август. С. 89-106.

10. Аннинский JJ. Три еретика. М., 1988.

11. U.Ардов М. Возвращение на Ордынку // Новый мир. 1998. № 1. С. 154171.

12. Аристов Н.Я. Симбирские юродивые // Исторический вестник. 1880. Т. 3. Ноябрь. С. 566-575.

13. Арнаутова Ю.Е. Колдуны и святые. Антропология болезни в средние века. СПб., 2004.

14. А.Архангельский А. Поэт История - Власть // Наука в России. 1997. № 5. С. 70-77; № 6. С. 59-65.

15. Афанасьев А.Н. Мифы, поверья и суеверия. Поэтические воззрения славян на природу. Т.1, 2. М.-СПб., 2002.

16. Баженов Н.Н. Символисты и декаденты. М., 1899.

17. Баканурский А. Жизнь, игра, театральность. Одесса, 2004.

18. Бахтин M.ML Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963.

19. Бахтин ММ Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1990.

20. Башуцкий А. Убогие // Домашняя беседа. 1859. Вып. 21. 23 мая. С. 195202.21 .Безбородова Е.В. Категории прекрасного и безобразного в житиях святых юродивых // Вестник общества исследователей Древней Руси за 2000 г. М., 2002. С. 83-91.

21. Беседы Иоанна Златоуста на 1-ое послание к Коринфянам. СПб., 1858.

22. Бицилли П.М. О некоторых особенностях русского языка. По поводу «Москвы под ударом» А. Белого // Бицилли П.М. Избранные труды по филологии. М., 1996. С. 589-592.

23. Блажные (б/п) // Домашняя беседа для народного чтения. 1863. Вып. 51. №353.21 дек.

24. Блестки и изгарь (б/п) // Домашняя беседа. 1861. № 15.

25. Богданов К.А. Деньги в фольклоре. СПб., 1995.

26. Бочаров А. С., Чернышев А.В. Очерки современной церковной психологии. Иваново, 2003.

27. Брянчанинов И. Аскетические опыты. М., 1993.31 .Брянчанинов И. Собрание писем. М., 2002. С. 494-495.

28. Будовниц И. У. Юродивые Древней Руси // Вопросы религии и атеизма. 1964. Т. 12. С. 194.

29. Бузько Е.А. «Сказание.» инока Парфения в литературном контексте 1820-1870-х годов. Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Тверь, 2005.

30. Бузько Е.А. Об источниках сцены у юродивого в романе Достоевского «Бесы» // Историко-литературный сборник. Вып. 2. Тверь, 2002. С. 118123.

31. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990 (репринт). С. 27-73.

32. Булгаков С.Н. Два Града. Исследование о природе общественных идеалов. Подг. изд. В.В. Сапова. СПб., 1997.

33. Булгаков С.Н. Православие. М., 2001.3%.Бунин И.А. Жизнь Арсеньева // Бунин И.А. Собр. соч. в 6-ти т. Т. 5. М., 1987.

34. Бунин И.А. Прокопий Устюжский // Бунин И.А. Собр. соч. в 6-ти т. Т. 1. М., 1987.

35. Бунин И.А. Собр. соч. в 6-ти т. Т. 3. Произведения 1907-1914. М., 1987. 41 .Буслаев Ф.И. Идеальные женские характеры Древней Руси // Буслаев

36. Ф.И. О литературе: Исследования; Статьи. М., 1990. С. 262-293. 42.Бухарев A.M. (архимандрит Феодор) Несколько замечаний по поводу статейки в «Нашем времени» о мнимом лжепророке // Духовная беседа. 1860. №46.

37. A3.Бухарев A.M. О современных духовных потребностях мысли и жизни, особенно русской. М., 1865.

38. Вайль П., Генис А. Принцип матрёшки // Новый мир. 1989. № 10. С. 247250.

39. Вариантов Лука Опыт окончания истории русской словесности г. Шевырева // Светоч. 1861. № 1. С. 43-47.

40. Вацуро В.Э. Историческая трагедия и романтическая драма 1830-х годов // История русской драматургии. XVII первая половина XIX в. Л., 1982. С. 327-367.

41. М.Видуэцкая И.П. Об атмосфере художественного мира Лескова // Русская словесность. 1995. № 6. С. 25-28.

42. Византийские легенды. М., 1994.

43. Власов Э. Бессмертная поэма Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки»: Спутник писателя. Sapporo: Hokkaido University, Slavic Research Center. 1998.

44. Волынский А. Кололацы. Забытое слово // Северный вестник. 1894. Кн. XII. С. 86-88.5\.ГачевГ.А. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос. М., 1995.

45. Гейдеко В. А.Чехов и Ив. Бунин. Изд. второе. М., 1987.

46. Герцен А.И. Доктор Крупов // Герцен А.И. Собр. соч. в 30-ти т. Т. 4. М., 1955.

47. Герцен АЛ. Инквизитор В. Аскочинский и его жертва // Колокол. 1861. № 102. (1 июля).

48. Гинзбург JI.Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987.

49. Гиппиус З.Н. Белая стрела // Речь. 1908. № 320. 29 дек.

50. Гладких И. Даниил Хармс: шутовство и юродство // Тезисы выступлений на X Междунар. научн. конф. "Проблемы литературных жанров" (Томск, 15-17 октября 2001 г.). Томск, 2002.

51. Голубинский Е£. История русской церкви. Т.1. 4.2. М., 1881.

52. Голубков М.М. Творческое поведение писателя как социокультурный механизм (1920- 1930-е годы) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. № 3. С. 20-33.

53. Горбачёва Н. Святая Ксения и Дивеевские блаженные. М.: Паломникъ, 2003.61 .Горичева Т. Православие и постмодернизм. JL, 1991.

54. Горичева Т. Христианство и современный мир. СПб., 1996.

55. Горобинская Е.А., Немченко Л.М. Симуляция юродства // Русская литература XX века: направления и течения. Вып. 3. Екатеринбург, 1996. С. 182-194.

56. Городецкий Б.П. Драматургия Пушкина. M.-J1., 1953.

57. Горсей Джером Записки о России XVI начала XVII века. М., 1990.

58. Грановская Н. Юродивый в трагедии Пушкина // Русская литература. 1964. № 2. С. 92-94.

59. Григорий Палама Триады в защиту священнобезмолвствующих. М., 1995. С. 7-40.

60. Григорьев А.А. Плачевные размышления о деспотизме и вольном рабстве мысли. Из записок ненужного человека // Якорь. 1863. № 3.

61. Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957.

62. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989.

63. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. 12.Дагаева Н.А. Юродство в раннем творчестве Ф.М. Достоевского и JI.H.

64. Дмитриев JI.A. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Л., 1973.

65. Долгоруков Ал., кн. Органон животного месмеризма. СПб., 1860.

66. Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. в 30-ти т. Т. 10. Л., 1974.77Доценко С.Н. Нарочитое безобразие // Эротика в русской литературе.

67. Литературное обозрение (специальный выпуск). 1992. С. 73-74. 78.Древние аскеты (б/п) // Домашняя беседа для народного чтения. 1863.

68. Ерофеев Вен. Василий Розанов глазами эксцентрика // Ерофеев Вен. Оставьте мою душу в покое. М., 1997.

69. Ерофеев Вен. Из записных книжек // Ерофеев Вен. Оставьте мою душу в покое. М., 1997.

70. Ш.Ерофеев Вен. Москва-Петушки // Ерофеев Вен. Оставьте мою душу в покое. М., 1997.

71. Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе. Некоторыенаблюдения Н Литературное обозрение. 1998. № 3. С. J 08-1 . 2. 90Жантийом И. Мой дядя Ваня. (Шмелев в повседневной жизни) //

72. Москва. 2000. № 6. С. 188-200. 91 .Живов В.М. Святость. Краткий словарь агиографический терминов. М., 1994.

73. Зайцев Б.К. Люди Божии // Зайцев Б.К. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 7 (доп.).

74. Святая Русь. Избранная духовная проза. М., 2000. С. 213-225. 98.3айцев В.А. Библиографический листок // Русское слово. 1865. № 3. С.73-75.

75. Зорин А. Опознавательный знак // Театр. 1991. № 9. С. 119-122.

76. Зубова Н. Клоуны и шуты в пьесах Шекспира // Шекспировский сборник. М., 1967. С. 187-194.

77. Иванов В. Андрей Белый. «Пепел» (рец.) // Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. М., 1990. С. 525-528.

78. Иванов В.В. В поисках утраченного // Наше наследие. 1989. № 1. С. 3-7.

79. Иванов В В. Безобразие красоты. Достоевский и русское юродство. Петрозаводск, 1993.

80. Иванов В.В. Исихазм и поэтика косноязычия // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX вв. Вып. 2. Петрозаводск, 1998. С. 321328.

81. Иванов В.В. Юродивый герой в диалоге иерархий Достоевского // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX вв. Петрозаводск, 1994.

82. Иванов В.В. Юродский жест в поэтике Достоевского // Русская литература и культура нового времени. СПб., 1994. С. 108-133.

83. Иванов С. А. Блаженные похабы: Культурная история юродства. М., 2005.

84. Иванов С.А. Византийское юродство. М., 1994.

85. Ильин И.А. О тьме и просветлении. Мюнхен, 1959.

86. ПО. Ильин И.А. Свобода духа в России. Простецы по природе и юродивые во Христе // Ильин И.А. Собр. соч. в 10-ти т. Т.6. Кн. 3. М., 1997.

87. Инцюань Лай Идея юродства в творчестве А. Платонова // Русская речь. 2001. №6. С. 15-19.

88. Исупов КГ. Павел Флоренский: наследие и наследники // Флоренский: pro et contra. СПб., 1996. С. 9-11.

89. Кабакова Е.Г. Юродивые и «юродствующие» в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // Вестник Челябинского университета. Сер. 2. Филология. (Под. ред. А.И.Лазарева) Челябинск: Чел. гос. ун-т. 1997. № 1.С. 92-102.

90. Калошин С. Последние почести Ивану Яковлевичу // Северная пчела. 1861. №270 (15 марта).

91. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. Издание шестое. СПб., 1852.

92. Карпенко Г.Ю. К вопросу о становлении «ветхозаветного» типа мышления в творчестве И.А.Бунина // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. СПб., 1995. С. 64-76.

93. Карпов И. П. Проза Ивана Бунина (очерки авторства). Москва -Йошкар-Ола, 1996.

94. Карсавин Л. Религиозно-философские философские сочинения. Т. 1. М., 1992.

95. Карташёв А. Религиозный путь И.С. Шмелёва // Шмелёв Иван. Душа Родины. Рассказы и воспоминания. М., 2001.

96. Катков М.Н. Старые боги и новые боги. // Русский вестник. 1861. Т. XXXI (Январь). С. 891-904.

97. Киреев А. Ф. Юродивый Иван Яковлевич Корейша. М., 1898.

98. Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России // Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 248-293.

99. Кирилова М.Н. Орловский Христа ради юродивый Афанасий Андреевич. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995.

100. Клейтон Дж.Д. «Борис Годунов» А.С. Пушкина: семантика говорения и молчания // Концепция и смысл: Сб. ст. в честь 60-летия проф. В.М. Марковича. СПб., 1996. С. 82-100.

101. Климова С.М. Феноменология святости и страстности в русской философии культуры. СПб., 2004.

102. Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871.

103. Клягина М.Е. Тэффи и Андрей Белый // Творчество Н.А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века. М., 1999. С. 260-266.

104. Ковалева И. Герменевтика мифа: Мильтос Сахтурис. «Голова поэта» // Новое литературное обозрение № 61 (2003). С. 98-103.

105. Ковалевский И. Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной и русской церкви М., 1902. Переизд. 2000.

106. Кологривов Иоанн, иеромонах (составитель) Очерки по истории русской святости. Брюссель, 1961.

107. Костикова Н.А. Тема святости как традиционное направление православной прессы // Традиции в контексте русской культуры. Вып. IX. Череповец, 2002. С. 126-133.

108. Кошелев В.А. Алексей Степанович Хомяков. М., 2000.

109. Кошелев В.А. Парадоксы Хомякова. Заметки и наблюдения. М., 2004.

110. Кошелев В.А. Славянофилы и официальная народность // Славянофильство и современность. СПб., 1994. С. 122-136.

111. Крючков В.П. Почему луна «непогашенная»? (О символике «Повести непогашенной луны» Б. Пильняка) // Русская литература. 1993. № 3. С. 121-127.

112. Кузнецов А., иеромонах. Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое, моральное и социальное исследование. М., 1913. Переизд. 2000.

113. Кузнецов А. Святые Блаженные Василий и Иоанн Христа ради юродивые. М., 1910.

114. Кукулин И. Эзотерическая амнистия песни // Новое литературное обозрение. № 55 (2002). С. 282-294.

115. Курганов Е. Венедикт Ерофеев и Василий Розанов // Сравнительные жизнеописания. Таллинн, 1999. С. 181-183.

116. Курганов Е. Даниил Хармс и феномен юродства // Сравнительные жизнеописания. Таллинн, 1999. С. 12-14.

117. Курочкин B.C. Газета «День» и Иван Яковлевич Корейша // Искра.1861. №45.

118. Курочкин B.C. Ты помнишь ли, читатель благосклонный. // Искра.1862. №50.

119. Лавров А. В. А. Белый в 1900-е годы. Жизнь и литературная деятельность. М., 1995.

120. Лазарева О.В. Проблема русского национального самосознания в прозе И.А. Бунина 1910-1920-х гг.: формы художественного выражения и эволюция. Дисс. на соискание учёной степени кандидата филологических наук. М., 2006.

121. Лакшин В.Я. Театр А.Н. Островского. М., 1985.

122. Лесков Н.С. Дурачок // Собр. соч. в 12-ти т. Т. 11. М., 1989. С. 242248.

123. Лесков Н.С. Захудалый род // Собр. соч. в 11-ти т. Т. 5. М., 1957. С. 5114.

124. Лесков Н.С. Инженеры-бессребереники // Собр. соч. в 11-ти т. Т. 8. М., 1958. С. 232-290.

125. Лесков Н.С. Легендарные характеры // Собр. соч. в 12-ти т. Т. 11. М., 1989. С. 310-378.

126. Лесков Н.С. Маленькая ошибка // Собр. соч. в 11-ти т. Т. 7. М., 1958. С. 252-259.

127. Лесков Н.С. На краю света // Собр. соч. в 11-ти т. Т. 5. М., 1957. С. 451-517.

128. Лесков Н.С. Пигмей // Собр. соч. в 12-ти т. Т. 2. М., 1989. С. 34-46.

129. Лесков Н.С. По поводу «Крейцеровой сонаты» // Собр. соч. в 11-ти т. Т. 9. М., 1958. С. 32-49.

130. Лесков Н.С. Человек на часах // Собр. соч. в 11-ти т. Т. 8. М., 1958. С. 154-173.

131. Лесков Н.С. Шерамур. Чрева ради юродивый I/ Собр. соч. в 11-ти т. Т. 6. М., 1957. С. 244-301

132. Липовецкий М. Апофеоз частиц, или Диалоги с Хаосом: Заметки о классике, Венедикте Ерофееве, поэме «Москва-Петушки» и русском постмодернизме // Знамя. 1992. № 8. С. 214-224.

133. Лихачев Д.С., Панченко A.M. «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976.

134. Лихачев Д.С. Панченко A.M. Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1986.

135. Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. Москва-Харьков, 1998.

136. Лотман Л.М. А.Н. Островский и русская драматургия его времени. Л., 1961.

137. Лотман Ю., Успенский Б. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси // Вопросы литературы. 1977. № 3. С. 148-167.

138. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. «Изгой» и «изгойничество» // Труды по знаковым системам. Т. XV. Тарту, 1982.

139. Лурье В.М. Догматические представления А.С. Хомякова (очерк становления и развития) // Славянофильство и современность. СПб., 1994. С. 158-176.

140. Лурье Л.Я. Вступ. ст. в кн.: Иван Прыжов. 26 московских пророков, юродивых, дур и дураков. СПб. М., 1996.

141. Майорова О.Е. «Непонятное» у Н.С.Лескова // Новое литературное обозрение. 1994. №6.

142. Макеев М.С. Спор о человеке в русской литературе 60-70 гг. XIX века. М., 1999.

143. Максимов С.В. Бродячая Русь. Т. 2. СПб., 1907.

144. Мальцев Ю. Иван Бунин 1870-1953. М., 1994.

145. Мандельштам Осип. Стихотворения. Проза. / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Л. Гаспарова. Библиотека поэта. М., 2001.

146. Манн Ю.В. Карнавал и его окрестности // Вопросы литературы. 1995. Вып. 1.С. 154-182.

147. Масса Исаак Краткое известие о Московии в начале XVII века. М., 1937.

148. Мельник В.И. Иван Яовлевич Корейша в русской литературе. Художественный образ и духовная личность // Роман-журнал XXI век. М., 2004. № 11-12. С. 102-107.

149. Меньшикова Е.Р. Трагический парадокс юродства, или Карнавальный гротеск Андрея Платонова // Вопросы философии. 2004. № 3. С. 111-133.

150. Мережковский Д.С. Иваныч и Глеб И Мережковский Д.С. Акрополь. Избранные литературно-критические статьи. М., 1991. С. 227-246.

151. Мескин В.А. «Человек в круге бытия» (о творчестве И. Бунина) // Русская словесность. 1993. № 4. С. 16-24.

152. Миллер Ф.Б. (псевд. Гиацинт Тюльпанов) Стих на похороны Ивана Яковлевича//Развлечения. 1861. №11 (36). С. 128.

153. Митропольский Николай, протоиерей. Юродивая Домна Карповна. О подвиге юродства вообще. М., 1897.

154. Морозов А.А. К вопросу об исторической роли и значении скоморохов // Русский фольклор. Т. 16. JI., 1976. С. 38-53.

155. Морозов Н.Г. Традиции святоотеческой духовности в повести И.С. Шмелева «Лето Господне» // Литература в школе. 2000. № 3. С. 26-31.

156. Мосалева Г.В. Поэтика Лескова. Ижевск, 1993.

157. Мусоргский М.П. в воспоминаниях современников. М., 1989.

158. Мысляков В.А. «Мужики» в теоретико-публицистическом сознании Салтыкова-Щедрина // Русская литература. 1986. № 2. С. 78-92.

159. Мысляков В.А. Щедрин и Михаловский: проблема «героев» и «толпы» // Русская литература. 1990. № 2. С. 59-76.

160. Нагдасова О. Глупцы. Московский чудотворец «студент хладных вод» юродивый И.Я. Корейша // Искусство кино. 2000. № 12. С. 158167.

161. Нагорная Н.А. Феномен юродства и юродивый герой A.M. Ремизова // Культура и текст. СПб., Барнаул, 1997. Вып.1. Литературоведение. 4.1. С. 73-75.

162. Наумов Р. А. Внешний облик юродивых Христа ради // Православие и культура этноса. Тезисы докладов Международного научного симпозиума. 9-13 октября 2000. М., 2000. С. 74-76.

163. Недоспасова Т. А. Русское юродство XI-XVI веков. М., 1997.

164. Некрасов Н.А. Мороз, Красный нос И Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. и писем в 15-ти т. Т. 4. Л., 1982.

165. Нелидов Ф. А.Н. Островский и его дореформенные типы. М., 1901.

166. Нельс С.М. Комический мученик // Русская литература 1972. № 1. С. 125-132.

167. Непомнящий B.C. «Наименее понятый жанр» // Поэзия и судьба. М., 1987. С. 261-308.

168. Несколько монологов о Венедикте Ерофееве (Н. Фролова, О. Седакова, Л. Любчикова, Г. Ерофеева, И. Авдеев, Г. Сапгир, В. Муравьев, А. Леонтович) // Театр. 1991. № 9. С. 74-118.

169. Несколько слов об Иване Яковлевиче Корейше (из письма священника к о. архимандриту Феодору) // Странник. 1862. Май. С. 293-297.

170. Никитин О.В. Предсказание И.Я. Корейши Ф.И. Буслаеву // Русская речь. 2002. №3. С. 90-93.

171. Николюкин А. Голгофа Василия Розанова. М., 1998.

172. Никонычев Ю. Юродивый русской поэзии // Книжное обозрение. М., 1999. № 51. (Рец. на: Рубцов. Н. Звезда полей: Собр. соч. в одном томе. М., 1999).

173. Носков О. Премудрость и юродство // http://nationalism.Org/rr/7/noskov.htm

174. Оляшек Б. Русский позитивизм. Идеи в зеркале литературы. Lodz, 2005.

175. Островский А.Н. Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский // Островский А.Н. Поли. собр. соч. в 12-ти т. Т. 7. Пьесы 1866-1872. М., 1976.

176. Островский А.Н. Козьма Захарыч Минин-Сухорук И Островский А.Н. Полн. собр. соч. в 12-ти т. Т. 6. Пьесы 1861-1865. М., 1976.

177. Охотникова В.И. Два юродивых. «Борис Годунов» А.С. Пушкина и Повесть о явлении икон на Синичьей горе // Псков. 2000. № 13. С. 3-10.

178. Пак Н.И. Пути обретения России в произведениях Б.К. Зайцева и И.С. Шмелёва. Литература в школе. 2000. № 2. С.34-38.

179. Пальховский А. Библиографические заметки (Рец. на: Прыжов И.Г. «Житие Ивана Яковлевича.»)//Московский курьер. 1861. № 9.

180. Паншин В.О. Легенды и «апокрифы» в художественной системе Н.С.Лескова. Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. СПб., 1993.

181. Панченко A.M. Древнерусское юродство II Лихачев Д.С., Панченко A.M. «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976.

182. Панченко A.M. Русский поэт или Мирская святость как религиозно-культурная проблема // Панченко A.M. Я эмигрировал в Древнюю Русь. СПб., 2005. С. 431-447.

183. Паньков Н.А. Теория карнавала и «русское отношение к смеху» // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2005. № 2. С. 60-73.

184. Парфений инок Сказание о странствии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле. T.l. М., 1856.

185. Петербургское обозрение (б/п) // Северная пчела. 1862. № 70 (15 марта).

186. Петренко А.Ф. Тип юродивого в повести М.А. Булгакова «Роковые яйца» // Университетские чтения 2002. Пятигорск, 2002. Ч. 2. С. 180182.

187. Пильняк Б. Красное дерево // Пильняк Б. Повесть непогашенной луны. Рассказы, повести, роман. М., 1990.

188. Письма И.А.Бунина // На родной земле. Орёл, 1958.

189. По поводу погребения Ивана Яковлевича Корейши (б/п) // Домашняя беседа. 1864. № 46 (18 ноября).

190. Повесть о житии Михаила Клопского. Подг. Л.А. Дмитриев М.-Л., 1958.

191. Попова ИЛ. Немая сцена у Пушкина и Гоголя // Известия АН СССР Сер. Литературы и языка. Т. 50.1991. № 5. С. 460-465.

192. Поселянин Е. Русские подвижники XIX века. СПб., 1901.

193. Поспелов И. Блаженный Симон Христа ради юродивый Юрьевецкий чудотворец. Кострома, 1879.

194. Похороны Ивана Яковлевича (б/п) // Развлечения 1861. № 11 (36). Сентябрь. С. 128.

195. Преображенский Рец. на: «26 московских лже-пророков, лжеюродивых, дур и дураков» г. Прыжова // Развлечения. 1865. № 12.

196. Преображенский С.Ю. Пародийное слово М.Е. Салтыкова-Щедрина // Русская речь. 1983. № 2. С. 29-34.

197. Пругавин А.С. Бунт против природы. М., 1917.

198. Прыжов И.Г Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве. СПб., 1860.

199. Прыжов И.Г. Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве. Рец. (б/п) // Русское слово. 1861. № 2. Отд. 2. С. 90-95.

200. Прыжов И.Г. Исповедь И Прыжов И.Г Очерки, статьи, письма. М.-Л., 1934. С. 5-32.

201. Прыжов И.Г. Сказание о кончине и погребении московских юродивых. М., 1862.

202. Псковские летописи. Вып. 1. M.-JL, 1941.

203. Пушкин А.С. Борис Годунов // Пушкин А.С. Поли. собр. соч. в 17-ти т. Т. 7. М., 1995.

204. Пушкин А.С. Письма // Пушкин А.С. Поля. собр. соч. Т. 13. М.-Л., 1937.

205. Пыляев М.И. Старое житье. СПб., 1897.

206. Пятницкий М. Юродство Христа ради // Новгородские епархиальные ведомости. 1898. Т. 24. С. 1353-1366.

207. Радин ЕЛ. Футуризм и безумие. СПб., 1914.

208. Разные разности (б/п) //Время. 1861. № 2.

209. Раскольников Ф.А. Идея «скрещения» в романе Пильняка «Голый год» // Русская литература. 1997. № 3. С. 169-175.

210. Ровицкая Ю. Образ юродивого в контексте влияния религиозной идеи Ф.М. Достоевского на творчество Б.К. Зайцева // Этногерменевтика: некоторые подходы к проблеме. Вып. 4. Кемерово, 1999. С. 162-165

211. Рогачевский А.Б. К вопросу о сценичности «Бориса Годунова» А.С. Пушкина (проблема жанра) // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1989. № 1. С. 14-19.

212. Розанов В.В. Свобода и вера. // Русский вестник 1894. Т. 230. С. 274285.

213. Рудный П. Рец. на: Прыжов И.Г. «Житие Ивана Яковлевича.» // Современник. 1861. № 2.

214. Салтыков-Щедрин М.Е. Губернские очерки II Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в 20-ти т. Т.2. М., 1965.

215. Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города // Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в 20-ти т. Т. 8. М., 1969.

216. Сапогов В.А. Поэма Н.А. Некрасова «Мороз, Красный нос». Псков, 1999.

217. Светильник веры. Жизнеописание блаженной Пелагеи Захаровской. М., 2001.

218. Седакова О. Несказанная речь на вечере Венедикта Ерофеева // Дружба народов. 1991. № 12. С. 264-265.

219. Сергеева-Клятис А. «Колпак дурацкий мой.» // Литература. 2000. № 13 (340). Апрель.

220. Сергий, архиепископ Владимирский. Святой Андрей Христа ради юродивый и праздник Покрова Пресвятой Богородицы. // Странник. Вып. 9-12, 1898.

221. Серман КЗ. Пушкин и русская историческая драма 1830-х годов Н Пушкин. Исследования и материалы. Т.VI. Л., 1969. С. 118-150.

222. Силард Л. «От «Бесов» к «Петербургу»: между полюсами юродства и шутовства. (Набросок темы) // Studies in Russian Prose. Stockholm. 1982. С. 80-108.

223. Скавронский H. (А.С. Ушаков) Очерки Москвы. М., 1862.

224. Скобцова Е. О юродивых // Вестник русского студенческого христьянского движения. Париж, 1930. № 8-9.

225. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: Новая философия, новый язык. Изд. второе, доп. СПб., 2002.

226. Сладкопевцев П. О святых юродивых Христа ради // Духовная беседа. СПб., 1860. №№ 30, 31, 33. Т. 10. 360-429.

227. Слаповский А. Первое второе пришествие. Анкета. Я не я. М., 1999.

228. Сливицкая О.В. «Что такое искусство?» (бунинский ответ на толстовский вопрос) // Русская литература. 1998. № 1. С. 47-48.

229. Смирнов И.П. Странничество и скитальчество в русской культуре // Звезда. 2005. № 5. С. 205-211.

230. Смирнов Ю. Соколов С. Прорицатель во Христе // Наука и религия. 2001. №9. С. 12.

231. Соловьёв С. Андрей Белый. «Пепел» (рец.) // Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. М., 1990. С. 522525.

232. Сомов ОМ. Были и небылицы М., 1984.

233. Сомов ОМ. О романтической поэзии // Соревнователь просвещения и благотворения. 1823. Ч. XXIV. Кн. II.

234. Старыгина Н.Н. Образ человека в русском полемическом романе 1860-х годов. Москва-Йошкар-Ола, 1996.

235. Столярова И.В. Н.С.Лесков и русское литературно-общественное движение 1880-1890-х годов. Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук. СПб., 1992.

236. Сухих И. Заблудившаяся электричка // Звезда. 2002. № 12. С. 220229.

237. Тащ И. Идейная и художественная функция образа шута в комедиях У. Шекспира 90-х годов // Шекспировские чтения. М., 1987. С. 41-53.

238. Tapeee М. Цель и смысл жизни // Смысл жизни. Антология. Общ. ред. и составление Н.К.Гаврюшина. Вып. 2. М., 1994. С. 193-205.

239. Телетова Н.К. Святогорская повесть и отражение ее в «Борисе Годунове» Пушкина // Звезда. 1999. № 6. С. 77-90.

240. Тимофиевич АЛ. Божьи люди. М., 1995.

241. Тихомиров Е. Юродивые Христа ради и их благотворная для общества деятельность // Душеполезное чтение. 1884. Сентябрь. Т. 3. С. 98-114.

242. Толкование 1-го послания св. ап. Павла к Коринфянам еп. Феофана. М., 1882.

243. Толстая Т. Ночь. Рассказы. М., 2001.

244. Толстой А.К. Драматическая трилогия: Смерть Иоанна Грозного -Царь Федор Иоаннович Царь Борис // Толстой А.К. Собр. соч. в 4-х т. Т.2.М., 1964.

245. Толстой А.К. Князь Серебряный // Толстой А.К. Собр. соч. в 4-х тт. Т.З.М., 1964.

246. Толстой JI.H. Детство Отрочество Юность. // Толстой JI.H. Собр. соч. в 22-ух т. Т. 1. М., 1978.

247. Топоров В.Н. Поэт // Мифы народов мира. Т. 2. С. 327-328.

248. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. М., 1995. Т. 2. М., 1998.

249. Трубецкой Е.Н. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке // Литературная учеба. 1990. Кн.2 (Март, апрель). С. 100-119.

250. Тэффи Н.А. Рец. на книгу стихов Андрея Белого «Пепел» // Речь. 1908. №315 (22 дек.).

251. Тэффи Н.А. Чающие от юродивого // Речь. 1908. № 320 (29 дек.).

252. Улицкая Л.Е. Семеро святых // Современная драматургия. № 3. 2004. С. 27-46.

253. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 326-336.

254. Успенский Г.И. Народная интеллигенция // Успенский Г.И. Полн. собр. соч. Т. VIII. М., 1949.

255. Успенский Г.И. Парамон юродивый (Из детских воспоминаний одного «пропащего») II Успенский Г.И. Полн. собр. соч. Т. VI. Очерки, рассказы, статьи. 1875-1880. М., 1953.

256. Федотов Г.П. Святые древней Руси. Париж, 1931.

257. Фельдман О. «. нашему театру приличны народные законы» // Театр. 1970. №7. С. 104-108.

258. ФлетчерД. О государстве Русском. СПб., 1905.

259. Флоровский Г.П. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.

260. Фомичёв С.А. «Комедия о великой беде Московскому Государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве» // Фомичёв С.А. Праздник жизни. (Этюды о Пушкине). СПб., 1995. С. 82-107.

261. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.

262. Хаваши А. Князь Мышкин и юродство Христа ради. // Studia slavica Acad. sci. hung. Budapest, 1999. T. 44. fasc. 1-2. C. 89-103.

263. Хализев B.E. Шикин B.H. Смех как предмет изображения в русской литературе XIX века // Контекст 1985. Литературно-теоретические исследования. Отв. ред. Н.К. Гей. М., 1986. С. 176-227.

264. Хачатрян Е. О явлении юродства в христианстве и исламе // http://cepvictory.freenet.wz/rus/referat8.htp.

265. Хейзинга Й. Homo ludens. М., 2004.

266. Ходасевич В.Ф. Андрей Белый И Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник. Избранное. М., 1991. С. 195-312.

267. Ходасевич В.Ф. О Сирине // Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник. Избранное. М., 1991. С. 458-462.

268. Хомяков А.С. Димитрий Самозванец // Хомяков А. С. Стихотворения и драмы. Большая серия Библиотеки поэта. Л., 1969.

269. Хомяков А.С. О сельской общине // Хомяков А.С. О старом и новом. Статьи и очерки. М., 1988. С. 159-167.

270. Хомяков А.С. О старом и новом // Хомяков А.С. О старом и новом. Статьи и очерки. М., 1988. С. 41-56.

271. Хомяков А.С. Об общественном воспитании в России // Хомяков А.С. О старом и новом. Статьи и очерки. М., 1988. С. 222-239.

272. Худяков И.А. Опыт автобиографии. Женева, 1882.

273. Цветаева М.И. «Пленный дух» (Моя встреча с Андреем Белым) // Цветаева М.И. Собр. соч. в 7-ми т. Т. 4. Кн. 1. М., 1997. С. 221-271.

274. Черных Л.В. «Борис Годунов» Пушкина и «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Островского // Русская литература. 1973. № 2. С. 122-133.

275. Шервинский С.В. О наименовании действующих лиц в драмах Пушкина // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1962. Вып. 4. Т. XXI. С. 302-311.

276. Шервинский С.В. Ремарки в «Борисе Годунове» // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1971. Вып. 1. Т. XXX. С. 62-71

277. Шмелёв И.С. Куликово поле // Шмелёв И.С. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 2. Въезд в Париж. Рассказы, воспоминания, публицистика. М., 1998.

278. Шмелёв И.С. Лето Господне // Шмелёв И.С. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 4. Богомолье. Романы, рассказы. М., 1998.

279. Шмелёв И.С. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 7 (доп.). Это было. Рассказы, публицистика. М., 1999.

280. Шмелёв И.С. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 8 (доп.). Рваный барин. Рассказы, очерки, сказки. М., 2000.

281. Шмелёв И.С. Я весь бунтуюсь (Письма к А.В. Амфитеатрову. Дек. 1927 сент. 1930) // Слово. 1992. № 11-12. С. 61-65.

282. Экземплярский В.И. Христианское юродство и христианская истина // Христианская мысль. 1916. № 1-3. С. 77-85.

283. Эпштейн М. После карнавала, или вечный Веничка // Ерофеев В. Оставьте мою душу в покое. М., 1997. С. 7-13.

284. Юдин А.В. Русская традиционная народная духовность. М., 1994.

285. Юродивый // Домашняя беседа. 1862. 1 полуг. С. 209-211.

286. Янгулова Л. Юродивые и умалишённые: генеалогия инкарцерации в России // Мишель Фуко и Россия. Петербург Москва, 2001. С. 192-211.

287. Янчевская К.А. "Странный" герой Н.С. Лескова (к проблеме юродства) // Литература и общественное сознание: вариантыинтерпретации художественного текста. Бийск, 2002. Вып. 7. Ч. 1. С. 208-211.

288. Янчевская К.А. К вопросу воплощения отдельных черт «юродствующего сознания»: (Тема «переписывания») // Текст: структура и функционирование. Барнаул, 2001. Вып. 5. С. 144-149.

289. Яровая О.А., Подчиненов А.В. Юродивый герой в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Дергачевские чтения 2000: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Екатеринбург, 2001. Ч. 1. С. 266-270.

290. Ясенский С.Ю. Пассеизм Бунина как эстетическая проблема // Русская литература. 1996. № 4. С. 111-116.

291. Pyykko R One of the people, along among the people: Yurodivvye as a Russian cultural phenomenon // Laughter down the centuries. Turku, 1995. Vol. 2. P. 209-221.