Восприятие народовольческого террора в русском обществе: 1879-1881 гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Сафронова, Юлия Александровна

• Сафронова, Юлия Александровна
• кандидат исторических наук
• 2010

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Сафронова, Юлия Александровна

Введение.

Глава I. Формирование информационного поля террористической кампании 1879-1881 гг.

§ 1. Влияние правительства на формирование информационного поля террористической кампании «Народной воли».

§ 2. Участие Русской православной церкви в создании информационного поля.

§ 3 Нелегальная литература как часть информационного поля террористической кампании.

§ 4. Материалы судебных процессов «Народной воли» и их воздействие на информационное поле.

§ 5 Влияние периодической печати на формирование информационного поля террористической кампании.

§ 6 Роль слухов при формировании информационного поля террористической кампании.

Глава II. Общественное мнение о террористической кампании «Народной воли». 1879-1881 гг.

§ 1. Обсуждение проблемы террористов и терроризма русским обществом.

§ 2. Дискуссии о влиянии русского общества на террористическую кампанию «Народной воли».

§ 3. Восприятие обществом Александра II в качестве «мишени» террористов.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Восприятие народовольческого террора в русском обществе: 1879-1881 гг.»

Постановка проблемы. В 70-х гг. XIX века русское общество впервые столкнулось и вынуждено было осмыслить новое для себя явление — терроризм. Логика развития конфликта между правительством, с одной стороны, и революционными силами, с другой, привела к тому, что вслед за индивидуальными террористическими актами, направленными на представителей администрации, в России в 1879-1881 гг. началась террористическая кампания, осуществлявшаяся силами «Народной воли» и направленная против императора Александра И.

Феномен терроризма является предметом научных дискуссий: не существует единого определения терроризма1, равно как и устоявшегося мнения о месте и времени его зарождения2. Как пишет исследователь истории российского терроризма О.В. Будницкий, «дать некое всеобщее определение терроризма весьма затруднительно (если вообще возможно), хотя очевидно, что его неотъемлемыми чертами <.,.> являются угроза жизни и безопасности людей и политическая мотивировка применения насильственных действий»3. Принципиально важной является позиция одного из корифеев исследования терроризма У. Лакера, настаивающего на многообразии его форм и проявлений в разные исторические эпохи у разных народов4. Действия партии «Народная воля», безусловно, отличались как от политических убийств, известных со времен античного мира, так и от методов современных нам террористов5.

1 Кофман Б.И., Миронов С.Н., Сафаров A.A., Сафуиллин Н.Х. Терроризм. История и современность. Казань, 2002.

2 Обзор дискуссии о месте и времени возникновения терроризма см.: Будницкий. О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX - начало XX века). М., 2000. С. 8-10. Багдасарян В.Э. Бакаев A.A. Российский революционный терроризм через призму исторической и общественно-политической мысли. М. 2004. С. 96-98.

3 Будницкий О.В. Терроризм глазами историка. Идеология терроризма// Вопросы философии. 2004. № 5. С. 5.

4 Laqueur W. Interpretations of terrorism: fact, fiction and political science // Journal of Contemporary History. 1977. №.12. Pp. 1-42.

5 Об исторических этапах развития терроризма см.: Iviansky Z. Individual terror: Concept and Typology // Journal of Contemporary History. 1977. № 12. Pp. 43-63; Мюнкиер X. Терроризм сегодня // Иностранная литература. 2004. №9. С.218-225

Важной особенностью терроризма, характерной для всех исторических этапов его развития, является публичность насилия. Логика террористической деятельности не может быть вполне понята без адекватной оценки показательной природы террористического акта. Конечная цель любого террористического акта — воздействие на цель посредством покушения на другую цель1. Как писал в 1935 г. Д. Хардман, «если террор потерпит неудачу в том, чтобы вызвать широкий отклик в кругах за пределами тех, кому он напрямую адресован, это будет означать, что он бесполезен как орудие социального конфликта»2.

Таким образом, террористический акт нуждается в ответе общества на «послание», отправляемое с помощью насилия, в формировании общественного мнения. Общество, со своей стороны, столкнувшись с терроризмом, не остается просто пассивным зрителем. Исследователь этого явления A.C. Баранов утверждает: «каждое общество, которое стало объектом массированного террористического воздействия, тем или иным способом отвечает источнику устрашения. Характер этого ответа <.> не просто иллюстрация отношения общества к чему-либо, но и неотъемлемая составляющая часть происходящих событий. Общество способно гасить активность источника устрашения, стимулировать, преображать в иное качество»3.' Отношения общества и террористов A.C. Баранов описывает с помощью термина «террористическая кампания». Последняя определяется им как «интенсивное взаимодействие общества и террористов, диалог, обмен актами насилия, политическими действиями, идеологическими • и эмоционально-образными аргументами»4.

Во время террористической кампании 1879-1881 гг. понимание особой роли, которую общество способно сыграть в конфликте, демонстрировали как правительство, в течение 1878-1881 гг. трижды официально

1 Crenshaw М. The concept of revolutionary terrorism // Journal of Conflict Resolution. 1972. Vol. 16. №3. P. 384.; McCormick G. H. Terrorist Decision Making// Annual Reviews Political Science. 2003. №6. P. 474.

2 Цит. по: Будницкий O.B. Терроризм глазами историка. С. 6.

3Баранов A.C. Терроризм и гражданское мученичество в европейской политической культуре Нового и Новейшего времени // OHC. 2004. №12. С. 77.

4 Там же. С. 77. обратившееся к нему за поддержкой, так и народовольцы. Исследователи «Народной воли» неоднократно отмечали, что, в сравнении с предыдущим этапом развития народничества, деятельность народовольцев в народе была минимальной1. В то же время они обращают внимание на попытки О революционеров привлечь на свою сторону «либеральное общество»". В какой мере народовольцы рассчитывали на поддержку либералов, можно судить не столько по «Подготовительной работе партии», в пункте «Б» которой говорилось о необходимости заручиться поддержкой «либералов и

-7 конституционалистов» , сколько по статьям, опубликованным после 1 марта 1881 г., где общество прямо обвинялось в предательстве4.

Изучение той роли, которую общество сыграло в террористической кампании «Народной воли», требует уточнения, кого именно следует рассматривать в качестве представителей русского общества. Категория «общество» представляет собой серьезную проблему для исследователя. В современной социологии нет единого определения основополагающего для этой науки понятия. Еще больше сложностей возникает при обращении к этой категории у историка. Очевидно, что определения, характеризующие современное общество, не работают для более ранних исторических периодов.

В.Я. Гросул в работе «Русское общество XV1II-XIX веков. Традиции и новации» дает определение общества как «особого социального организма, отличного от власти и от народа»5. По его мнению, русское общество зародилось в XVIII веке, «являясь во многом порождением власти, оно постепенно превращалось в параллельную структуру и на определенном этапе своего развития не могло с ней не столкнуться»6. Автор справедливо указывает, что общество составляло лишь несколько процентов населения

1 Антонов В.Ф. Революционное народничество. М., 1965. С. 240; Россия в революционной ситуации на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1983. С. 273.

2 Волк С.С. «Народная воля». (1879-1882). М., 1966. С. 224-225. Твардовская В.А. Социалистическая мысль в России на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1969. С. 150-152.

3 Подготовительная работа партии //Литература партии «Народная воля». М., 1930. С. 312.

4 Петербург, 15 июля // Листок «Народной воли». 1881. №1. С. 2.

5 Гросул В.Я. Русское общество XVII1-XIX веков. Традиции и новации. М., 2003. С. 6.

6 Там же. С. б.

России, его значимость «определялась не столько его численностью, сколько влиянием идейным и духовным, а также и материальным»1.

Пытаясь описать историю такого сложного явления как российское общество на протяжении большого временного отрезка, В.Я. Гросул довольно поверхностно рассматривает отдельные этапы его развития. Между тем, в течение только XIX века в русском обществе совершились очень серьезные трансформации. В пореформенный период происходит не только постепенное расширение социального состава российского общества, но и возрастает его роль в политической жизни страны2.

Американская исследовательница Э. Глисон в статье «Термины российской социальной истории» прослеживает, как в течение XIX века понятие «общество», сопоставимое с high society и le monde (в значении «высший свет»), трансформировалось в понятие «общественность», базовой характеристикой которого было участие в политическом процессе. Она отмечает две особенности употребления термина: во-первых, «общество» существовало только при противопоставлении «народу», и, во-вторых, его представители были убеждены в том, что именно они являются частью небольшой группы людей, которая создает русскую литературу, размышляет о «русской идее», управляет государством, представляет его за границей3. Развивая ту же мысль, Я. Коцонис пишет, что «общество», «культурные люди» существовали только в противопоставлении «темным массам». Все признаки различия внутри общества «перекрывались общими для всего русского образованного общества исходными посылками:

1 Там же. С. 265.

2 Вопрос о степени участия русского общества в политическом процессе тесно связан с дискуссией о наличии или отсутствии в Российской империи «гражданского общества». Подробно см.: Clowes Е. IV., Kassow S D„ West J. L. Obshchestwennost' as civil society //Between Tsar and People. Pp. 5-14; Хефнср Л. В поисках гражданского общества в самодержавной России. 1861-1914 гг. Результаты международного исследования и методологические подходы // Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX - начало XX века. М., 2007. С. 35-60.

3 Glcason A. The terms of Russian social history // Between Tsar and People. Educated Society and the Quest for public identity in late imperia Russia / Ed. by Edith W. Clowes, Samuel D. Kassow and James L. West. Princeton, 1991. P. 15-27. различные группы связывал уже тот факт, то они могли обсуждать одни и те же вопросы внутри общей для них структуры воззрений»1.

Изменения, произошедшие в течение XIX века в понимании термина «общество», заставляют меня обратиться непосредственно к документам рассматриваемой эпохи, чтобы понять, кого имел в виду М.Т. Лорисл

Меликов, когда писал о «поддержке общества» , и кого народовольцы отделяли от «народа»3.

Категория «общество» казалась простой и ясной, пока не возникало необходимости дать ей более четкое определение. Многие - чиновники, революционеры, журналисты, проповедники, авторы верноподданнических записок - с легкостью пользовались ею в своих рассуждениях, когда же возникала необходимость в более четком определении, все они в большинстве своем вставали в тупик. В «Юридическом вестнике» в 1880 г. С.А. Муромцев в статье «В начале 1880 года» писал: «образованное общество есть факт [курсив автора — Ю.С.], созданный русскою историей, перед которым каждая политическая сила должна преклоняться»4. Из дальнейших рассуждений можно понять, что под «образованным обществом» С.А. Муромцев подразумевал не только «салоны» (т.е. высшее общество, аристократию), и в то же время он отделял членов общества от «черного люда»3. В фельетоне газеты «Порядок» «Положение - глупо» журналист С. Атава попытался предварить свои рассуждения о положении общества определением, кого именно он подразумевает под этим термином. В итоге получилось высказывание, состоящее из двух отрицаний. Общество -это не «известный сорт и круг людей, имеющих прекрасные манеры, французский язык, бледный и изношенный цвет лица, плешь в 20 лет, прическу а 1а Капуль и «легкое сердце»», т.е. не тот круг лиц, который можно объединить выражением «светское общество». С другой стороны, общество

1 КоцонисЯ. Как крестьян делали отсталыми. М, 2006. С. 17-18.

2 К жителям столицы // Правительственный вестник. 1880. 15 февраля.

3 Программа Исполнительного комитета партии «Народная воля» // Народная воля. 1880. №3. С. 6.

4 Муромцев С. Статьи и речи. Выпуск V. В области политики и публицистики (1880-1910). М., 1910. С. 5.

5 Там же. С. 6, 7. это не «народ», а все, что стоит над ним. В итоге общество определялось С. Атавой через деятельность: «общество — это все то — с включением и хорошего и дурного, что грамотно, читает, служит, торгует, командует, пишет и проч. Иначе, кажется, и нельзя ведь определить»1. В передовых статьях газеты «Страна» в январе 1880 г., посвященных характеристике общего положения дел в Российской империи, таюке демонстрировалось различие в понимании категорий общество и народ. Их автор анализировал соотношение между «массой народа, образованным обществом и печатью»2. Предполагалось, что русское общество имеет свою историю, отдельную от истории русского народа3. Членов собственно общества может характеризовать уровень образования (оно должно быть «европейским»4) и род деятельности.

Расплывчатость категории «общество» заставляла прибегать к уточнению: в ходу был термин «образованное общество» («интеллигентное общество», «культурное общество», «мыслящее общество»), подчеркивавший одну из двух базовых характеристик этого слоя. Степень распространенности этого выражения подтверждается не только частотой его употребления на страницах газет, но также появлением его в ироническом контексте. В обличительных текстах использовались фразы «в нашем глаголемом образованным обществе»5, «так называемого образованного общества»6, в которых под сомнение ставилось не столько действительный или мнимый уровень образования, сколько ценность его. Все особенности использования в текстах газетных статей категории общество характерны и для текстов официальных документов правительства, дневников и переписки современников, и позднее в том же значении этот термин употребляется воспоминаниях.

1 Атава С. Положение - глупо II Порядок. 1881. 25 января.

2 Страна//Страна. 1880. 1 января.

3 Литература и народ // Страна. 1880. 2 января.

4 Страна // Страна. 1880. 1 января.

5 Московские ведомости. 1881.27 марта.

6 Санкт-Петербургские ведомости. 1880. 16 февраля.

В какой мере для людей, писавших о населении Российской империи, очевидным было его деление на «народ» и «общество», в той же мере существовало убеждение, что «общество» отделено от «правительства», противостоит ему1. При столь очевидно существовавшем противопоставлении граница, отделяющая одно от другого, вернее, людей, составляющих «правительство» от людей, представляющих «общество», до крайности неясна. Если обратиться к источникам, то можно обнаружить критику действий «правящих сфер», «администрации», «правительства» или «дворцовой камарильи»2, которая представлялась как критика извне, от представителей общества. Следует отметить две важных детали. Во-первых, «правительство» почти всегда представало некой обезличенной силой. Упоминания конкретных лиц, чьи действия соотносимы с действиями «правительства» (в М.Т. Лорис-Меликов, A.A. Сабуров, Д.А. Толстой, Э.И. о

Тотлебен ) до крайности редки в сравнении с упоминаниями «правительства» как абстрактной силы. Во-вторых, среди тех,-кто давал советы «правительству», отделяя себя от него, находим генералов и бюрократов в чинах тайного или статского советника4. Более того, авторы записок, уже не состоящие на службе, обращаясь к власти, подчеркивали свой статус «отставного подполковника» или «бывшего губернского секретаря». Таким образом, значительную часть тех, кто воспринимал себя как представителей общества, с формальной точки зрения можно отнести к «правительству» или «администрации». Такой формальный подход к определению того, кто является представителем общества, невозможен:

1 Например, Н.И. Пирогов в дневнике утверждал, что общество является антагонистом «правительству». -Неизданные страницы из мемуаров Н.И. Пирогова (Политическая исповедь Пирогова) // О минувшем. Исторический сборник. СПб, 1909. С. 22.

2 Семевский М.И. Материалы к запискам. 1876-1886// РО ИРЛИ. Ф. 274. (Семевский М.И.) Оп. 1. Д. 16. Л. 165 об; Мнения земских собраний о современном положении России. Берлин, 1883. С. 16-18; Фадеев P.A. Дополнительная заметка. 4 января 1880 // ГЛРФ. Ф. 569. Оп. 1. Д. 58. J1. 7; Неизданные страницы из мемуаров Н.И. Пирогова. С. 14.

3 Письмо К.Д. Кавелина к графу М.Т. Лорис-Меликову // Русская мысль. 1906. №5. С. 33; Записки сенатора Есиповича// Русская старина. 1909. №6. С. 495; Богданович A.B. Три последних самодержца. M-JI.1923. С. 33.

4 См. Приложение. даже сенаторы порой воспринимались как члены общества1. В своем исследовании в качестве представителей общества я буду рассматривать тех людей, которые сами идентифицировали себя таким образом или противопоставляли свое мнение мнению «правительства», не учитывая их принадлежность к военным или бюрократическим кругам.

В рассматриваемый период общество не было однородной средой. Для размышлявших об нем существовали разные модели стратификации в зависимости от того, какой признак ложился в основу. Особенностью, однако, в этом случае, как и с общим термином, оставалась нечеткость, размытость выделяемых групп. С точки зрения материального положения и доступа к власти, общество делилось на «высшие» и «средние» слои2. К «высшим слоям» общества относили придворных, военную и бюрократическую элиты. Определить границы «средних слоев» куда труднее. Порой они полностью совпадали с таким также весьма размытым слоем как «интеллигенция»3. Порой из состава интеллигенции исключалось дворянство и тогда под этим термином понимали образованных разночинцев4.

Социальная стратификация российского общества, разумеется, не могла не оказывать влияние на формирование общественного мнения. В то же время, было бы неправомерно выводить прямую зависимость между приверженностью той или иной точке зрения на терроризм и принадлежностью к определенному социальному слою. Сложность состоит не только в несопоставимости тех категорий, с помощью которых принято описывать общество (один человек мог быть по происхождению дворянином,

1 Так, в одной из статей «Санкт-Петербургских ведомостей» утверждалось: «К величайшему нашему стыду, есть в среде нашего общества и сановники высших сфер, которые говорят, что нигилисты — сила, с которой надо считаться!». - Обзор дня // СПВ. 1881. 15 февраля. Также: Фадеев P.A. С апреля 1879 по апрель 1880 // Собрание сочинений. Т. 3. Ч. 2. Письма о современном состоянии России. СПб. 1890. С. 16.

2 Denkwürdigkeiten des Botschafters General von Schweinitz. Zweiter Band. Berlin, 1935. S. 21. Южин-Сумбатов А.И Воспоминания. Записи. Статьи. Письма. М.-Л., 1941. С. 35.

3 Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. М., 1925. С. 248; Де Воллан Г. Свободное слово о современном положении России. Берлин, 1881. С. 84.

4 Шестаков П.Д. Тяжелые дни Казанского университета // Русская старина. 1897. № 1. С. 137. по роду деятельности - чиновником, а в силу полученного образования причислять себя к интеллигенции), но и в дробной структуре этих слоев1.

В русском обществе возможно было выделять различные группы в соответствии с политическими взглядами, которых придерживались их члены. Современники террористической кампании 1879-1881 гг. делили его на либералов и консерваторов. При этом речь шла отнюдь не о партиях или хотя бы сплоченных группах. С точки зрения И.А. Христофорова, употреблявшиеся во второй половине XIX века эпитеты «консервативный» и «либеральный», «реакционный» и «прогрессивный» «всякий раз наполнялись ситуативным и потому неоднозначным содержанием», следовательно, эти критерии «имеют слишком общий характер и не могут отразить всех нюансов идейных баталий, разыгрывавшихся на российской политической сцене»2.

Современные исследователи русского консерватизма выделяют внутри него несколько идейных направлений: «правое», «центристское» и «левое» (A.B. Репников4), указывая, что единой «консервативной теории» в России не сложилось5. Анализ взглядов идейных лидеров русского консерватизма эпохи террористической кампании «Народной воли», таких как М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, В.П. Мещерский, P.A. Фадеев подтверждает это наблюдение6. Особую сложность представляет идентификация взглядов поздних славянофилов. С точки зрения одних исследователей, к 1870-м гг. славянофильство стало «исключительно

1 См.: Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971; Пирумова Н.М. Земская интеллигенция и ее роль в общественной борьбе. М., 1986; Орлов С.Б. Политическая мифология в России: опыт концептуального анализа мифа об интеллигенции. Бийск, 2002.

2 Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения // Отечественная история. 2001. № 4. С. 119.

3 Подробно историография русского консерватизма рассмотрена в статье: Минаков А.Ю. Русский консерватизм в современной российской историографии: современные подходы и тенденции изучения // Отечественная история. 2005. № 6. С. 133-142.

4 Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения. С. 106.

5 Там же. С. 106, 113.

6 См.: Твардовская В.А. Идеология пореформенного самодержавия: М.Н. Катков и его издания. М., 1978; Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К.П. Победоносцев. СПб., 2000; Дронов Е.И. Князь Владимир Петрович Мещерский // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 57-84; Кузнецова О.В. P.A. Фадеев: генерал и публицист. Волгоград, 1998. реакционным течением»1. В то же время Е.А. Дудзинская, автор единственной монографии, посвященной деятельности славянофилов в пореформенный период, видит в нем разновидность либерализма". Анализ взглядов двух последних представителей славянофильства, доживших до террористической кампании 1879-1881 гг., А.И. Кошелева и И.С. Аксакова дают чрезвычайно сложную и противоречивую картину3.

Столь же неоднородным при ближайшем рассмотрении оказывается русский либерализм. Можно говорить о том, что в 1879-1881 гг. идейные лидеры этого направления делились на «старое» (К.Д. Кавелин, М.М. Стасюлевич, A.A. Краевский) и «новое» (Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский, И.В. Лучицкий, С.А. Муромцев, И.И. Петрункевич, A.C. Посников, Ф.И. Родичев, В.Ю. Скалон, А.И. Чупров, И.И. Янжул) поколения. Идеи последних были более радикальными и были дополнены социальным реформаторством4. Внутри этих групп также не было единства по многим вопросам5.

Представление о спектре политических пристрастий русского общества будет неполным, если не упомянуть о русских радикалах. Если для либералов и консерваторов люди с более левыми, чем либерализм, взглядами зачастую были не представителями общества, а членами революционного движения, то сами революционеры выделяли в русском обществе демократическое течение. Отличие последнего от собственно революционного определялось тем, что его представители находились на легальном положении и имели возможность высказывать свои взгляды в легальных изданиях. Рупором демократического течения были журналы «Дело», «Слово», отчасти «Отечественные записки»6. Идейные лидеры этого

1 См.: Русский консерватизм XIX столетия. М., 2000. С. 249-252.

2 Дудзинская Е.А. Славянофилы в пореформенной России. М., 1994.

3 Там же. С. 226-255. Цгшбаев H.II. И.С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. М., 1978.

4 См.: Российский либерализм: идеи и люди. М., 2007.

5 См.: Горнов В.А. Историография истории земства России. Отечественные исследования второй половины 1940-1990-х гг. Рязань, 1997; Алафаев A.A. Русский либерализм и самодержавие на рубеже 1870-1880-х гг. М., 2002.

6 Серебренникова В.Г. Демократический журнал «Дело» в годы общественного подъема (Конец 70-х -начало 80-х годов XIX века) // История СССР. 1961. №1. С. 118 - 130. течения, такие как Н.К. Михайловский, Н.В. Шелгунов, С.Н. Кривенко поддерживали связи с народовольцами и обладали информацией о готовящихся террористических актах1.

Несмотря на такую сложную картину политических пристрастий, именно деление общества на основе идейных предпочтений лежит в основе моего анализа общественного мнения. Такой выбор продиктован сразу несколькими моментами. Во-первых, представление о том, что русское общество расколото на противоборствующие политические партии было отправной точкой анализа ситуации как деятелями революционного движения, так и представителями правительства. Соответственно, их попытки воздействия на общественное мнение находились в прямой зависимости от этого убеждения. Во-вторых, наиболее явственно противостояние радикалов, либералов и консерваторов демонстрировала русская периодическая печать, выступавшая в двоякой роли — как средство формирования общественного мнения и как средство его отражения. Наконец, анализ высказываний частных лиц подтверждает, что в большинстве случаев мнение по ключевым вопросам террористической кампании (прежде всего проблеме участия и соучастия общества в происходящем) напрямую зависело от политических взглядов человека, его высказывавшего.

Еще одним критерием, в соответствии с которым можно выделить в русском обществе разные группы, является возраст. В самом деле, время террористической кампании — это время убежденности в том, что русская молодежь в целом если не революционно, то оппозиционно настроена и не разделяет взгляды «взрослых». Предполагалось, что молодое поколение иначе реагирует на события террористической кампании, и этот факт становился предметом обсуждения для правительственных чиновников,

1 Русанов Н.С. События 1 марта и Николай Васильевич Шелгунов // 1 марта 1881 года: Казнь императора АлександраИ / Сост.В. Е. Кельнер. Л., 1991. С. 145-150; Событие 1 марта и H.K. Михайловский // Былое. 1906. №3. С.25-43. Твардовская В.Л. Н.К. Михайловский и «Народная воля» // Исторические записки. 1968. Т. 82; Мокшин Г.Н. С.Н. Кривенко Очерки жизни и деятельности (1847-1906). Воронеж, 1998. народовольцев1 и «взрослых» представителей общества. Этот стереотип влиял на отношение к деятелям революционного подполья, в том числе к террористам, которые оценивались в качестве «молодежи». Он же бытовал в рядах учащихся, заставляя их вполне определенным образом реагировать на происходящее2. Представление о революционности учащейся молодежи стало историографическим штампом, который не преодолен до сих пор . Тем не менее, как и в случае с политическими взглядами русского общества, картина не так однозначна. Изучение отношения студентов и гимназистов к событиям террористической кампании показывает пестроту мнений, царившую в среде, которая с трудом поддается даже такому абстрактному делению как «красное» и «белое» студенчество.

В употреблении термина общества во время террористической кампании 1879-1881 гг. был еще один смысл, без которого понять, что такое общество невозможно. Общество в это время - не только круг людей, но и политическая сила. В качестве инструмента воздействия общества на текущий политический процесс называлось общественное мнение4. В 18791881 гг. оно было предметом общего интереса: журналисты писали то о «признаках подавления общественного мнения»5, то о том, что «общественному мнению дано удовлетворение»6. Симптоматичным

1 «Относительно молодежи - важно поддерживать в ее рядах революционные тенденции, воспитывая молодое поколение в революционном духе и давая деятельность, доступную для его сил и в то же время полезную для дела революции». — Подготовительная работа партии, пункт «Д».

2 Здесь хотелось бы привести только один яркий пример: после подписания учениками 6-й Московской гимназии адреса по случаю спасения императора от взрыва 19 ноября 1879 г. на имя одного их учеников по почте пришло письмо, адресованное всем гимназистам. Последние осуждались за то, что «запятнали гимназию» и «не достойны носить свои i имназические мундиры». В качестве примера верных действий учащейся молодежи приводились студенты, которые отвергнули адрес «со смехом и презрением». - Копия анонимного письма// ГАРФ. Ф. 109. (III Отделение собственной его императорского величества канцелярии (далее III Отделение)). 3 эксп. 1879. Оп. 164. Д. 22. Л. 102.

3 Ткаченко П.С. Московское студенчество в общественно-политической жизни России второй половины XIX века. М. 1958; Он же. Учащаяся молодежь в революционном движении 60-70-х гг. XIX в. М., 1978; ЩетининаГ.И. Студенчество и революционное движение в России. Последняя четверть XIX в. М. 1987. Олесич Н.Я. Господин студент Императорского Санкт-Петербургского университета. СПб. 1999; Иванов А.Е. Студенчество России конца XIX начала XX века. Социально-историческая судьба. М., 1999.

4 Вопрос о том, что такое общественное мнение, является дискуссионным в течение последних нескольких столетий. Наиболее подробно анализ дискуссий представлен в работе Д.П. Гавры. - Гавра Д П. Общественное мнение как социологическая теория и социальный институт. СПб, 1995. См. также: Горшков М.К. Общественное мнение. История и современность. М., 1988.

5 Политическое обозрение // Порядок. 1881.7 марта.

6 За неделю//Молва. 1880. 17 февраля. выглядит появление в 1881 г. первого русского перевода работы Ф. Гольцендорфа «Общественное мнение». Ее автор определял это явление как «сумму публично выраженных мнений» и настаивал на его «политическом могуществе»1. Еще до появления русского перевода конспект этой работы появился в газете «Страна». Автор статьи утверждал, что общественное мнение должно стать предметом научного исследования именно в силу его значения в политической жизни: «общественное мнение, можно сказать, с каждым днем становится все более и более важной силой, с которой необходимо, так или иначе, считаться <.> сильно ошибаются и те, кто относится к нему с пренебрежением. Такое пренебрежение непростительно уже потому, что какую бы окраску не принимало оно в каждом отдельном случае, все-таки служит выражением тех потребностей, которые в данное время сознаются обществом, представляет отзыв общества на действия и стремления руководящих классов»2.

Таким образом, в своей работе я буду понимать под обществом группу людей, отделявших себя как от правительства, так и от народа, основными признаками которой являются уровень образования, род занятий, а также влияние на политическую жизнь страны (или стремление к такому влиянию). Соответственно, общественное мнение — это форма политического поведения данной группы, совокупность высказанных мнений по общественно значимым вопросам. Следует еще раз подчеркнуть, что общество не являлось гомогенной средой. Внутри него существовало деление по социальному положению («высшее общество», «средний слой», интеллигенция и пр.), по политическим взглядам (консерваторы, либералы, радикалы), по возрасту («взрослые», «молодежь»). Принадлежность к той или иной группе внутри общества накладывала своеобразный отпечаток на восприятие терроризма ее представителями, оказывая влияние на формирование общественного мнения.

1 Гольцендорф Ф. Общественное мнение. СПб., 1899. С.39, 63. Первая русская работа об общественном мнении принадлежит М.К. Цебриковой. - Цебрикова М. Общественное мнение // На славном посту (18601900). Литературный сборник, посвященный Н.К. Михайловскому. СПб., 1900. С. 331-353.

2 П.М. Значение общественного мнения // Страна. 1880. 24 января.

Формирование мнения - процесс сложный, включающий в себя множество факторов. Важнейшим моментом при складывании общественного мнения является информация, которую получают его представители общества о том или ином событии, причем она неотделима от интерпретации. Информацию о террористической кампании и ее толкования возможно представить в виде информационного поля. Метафора «поля» позволяет избежать суждения о причинно-следственных отношениях как о жесткой и однонаправленной системе. Она подразумевает сложное взаимодействие различных сил, множественность возможных событий и всеобъемлющий динамизм целого1.

Таким образом, объектом данного исследования является общественное мнение в России во второй половине XIX века. В качестве предмета исследования избрано общественное мнение по поводу террористической кампании «Народной воли» 1879-1881 гг. и его влияние на ее протекание и результат.

Цель настоящего исследования: изучить процесс формирования общественного мнения, выявить факторы, определяющие содержание данного процесса, а также определить его влияние на террористическую кампанию 1879-1881 гг.

В исследовании ставятся следующие задачи:

1. изучить способы воздействия правительства на информационное поле террористической кампании и оценить степень их успешности;

2. проанализировать участие Русской православной церкви в создании информационного поля, рассмотреть предложенную ее пастырями интерпретацию террористической кампании;

3. изучить нелегальную литературу и содержащиеся в ней различные объяснения проблемы терроризма, выявить связи с другими источниками формирования информационного поля;

1 См.: Эко У. Роль читателя. Исследования по семиотике текста. СПб-М., 2005. С. 102-104.

4. выделить точки зрения на проблему терроризма трех сторон террористической кампании 1879-1881 гг., содержащиеся в материалах судебных процессов; показать их влияние на информационное поле;

5. рассмотреть периодическую печать как часть информационного поля, обозначить основные дискуссии по поводу причин возникновения терроризма и способах борьбы с ним;

6. проанализировать слухи, бытовавшие во время террористической кампании, выяснить их влияние на общественное мнение;

7. выявить модели восприятия террориста, показать их влияние на решение проблемы терроризма;

8. охарактеризовать общественные настроения периода террористической кампании; рассмотреть проекты участия общества в борьбе с терроризмом;

9. выяснить позиции представителей общества в вопросе о цареубийстве и их влияние на обсуждение проблемы терроризма.

Хронологические рамки исследования: 19 ноября 1879 г., первое покушение «Народной воли», - 3 апреля 1881 г., казнь первомартовцев. Поскольку общественное мнение является непосредственной реакцией на то или иное событие, то внутри этой рамки можно выделить несколько событий - покушения и народовольческие процессы, - которые вызывали всплеск интереса к проблеме террора, а также длившиеся иногда месяцами периоды, когда общественное мнение было занято другими актуальными вопросами. Следует отметить — что дата 3 апреля 1881 г. - достаточно условна. Казнь первомартовцев была последним ярким событием, вызвавшим сильную реакцию в исследуемый период. Окончательно проблема терроризма отодвинулась в общественном мнении на второй план после манифеста 29 апреля 1881 г., когда в центре внимания оказался новый политический курс. На общественное мнение оказывали влияние ранее сложившиеся стереотипы. Это обусловило обращение к более ранним событиям, таким как покушения Д.В. Каракозова, А.К. Соловьева и процесс В.И. Засулич, и их восприятию.

Выбор такого объекта как общественное мнение в эпоху, когда не существовало современных нам методов его изучения, сталкивает исследователя со сложностями методологического характера. В большинстве случаев эта проблема решается следующим образом: главным источником, позволяющим судить об общественном мнении, признается периодическая печать. Соответственно, исследователи сосредотачиваются на содержании газет и журналов интересующего их периода, дополняя их информацией, извлекаемой из источников личного происхождения1. Проблематичность такого подхода заключается, во-первых, в том, что любая пресса не свободна от разного рода ограничений: цензурных запретов и неофициальных «рекомендаций», стремления к коммерческому успеху и расширению читательской аудитории. Во-вторых, утверждение, что тот или иной публицист писал от имени какой-то части общества, является весьма условным допущением. Наконец, не следует забывать, что журналисты и редакции газет никогда не существовали в вакууме. Им необходимо было реагировать не только на те или иные события террористической кампании, но и на интерпретации этих событий, которые предлагали правительство или революционеры.

В качестве альтернативы подходу к прессе как источнику для изучения общественного мнения можно предложить комплексный анализ разнородных документов - записок о борьбе с терроризмом, верноподданнических адресов, дневников, переписки и воспоминаний. Общественное мнение при этом не следует представлять как механическую сумму мнений, которые зафиксированы в документах эпохи. Прежде чем приступить к изучению

1 См., например, Алситьева Т.В. Указ. соч., Оболенская C.B. Указ. соч., Куликов В.В. Указ. соч.; .Поздеева В. Лондон-Москва. Британское общественное мнение и СССР. 1939-1945. М., 2000. общественного мнения о террористической кампании 1879-1881 гг., необходимо выяснить, на основе какого рода сведений оно формировалось, какие интерпретации предлагались представителям общества разными сторонами террористической кампании, т.е. изучить информационное поле.

Информационное поле террористической кампании 1879-1881 гг. представляло собой результат взаимодействия, даже «сопряжения» разных информационных потоков, за которыми стояли такие силы как правительство и Русская православная церковь, народовольцы и, более широко, радикальный лагерь, либеральные и консервативные публицисты, писавшие от имени всего русского общества или отдельных его групп. В качестве средств формирования информационного поля использовались сообщения и манифесты правительства, проповеди, официальная, официозная, подцензурная и нелегальная печать, прокламации, выступления на судебных процессах. Совершенно отдельное явление, оказывавшее значительное влияние на формирование общественного мнения, представляли собой слухи.

Проблема терроризма в исследуемый период распадалась на несколько связанных друг с другом вопросов, так или иначе обсуждавшихся всеми участниками террористической кампании. Это вопрос о том, кто такой террорист, почему он пришел в революционное движение, с какой целью осуществляет покушения на императора, какая организация стоит за его действиями. Второй вопрос - это вопрос о «мишени» террористов: каким образом следует воспринимать монарха, на которого производятся покушения. Наконец, третий вопрос — роль общества в происходящем. Является ли оно участником или пассивным наблюдателем, несет ли ответственность за эскалацию революционного насилия, имеет ли возможность повлиять на происходящее. Реконструкции информационного поля террористической кампании 1879-1881 гг. посвящена первая глава исследования.

Анализ информационного поля позволяет выявить возможные ответы всем важнейшим вопросам, из которых состояла проблема терроризма.

Вторая глава исследования посвящена непосредственно общественному мнению. В трех параграфах рассматривается мнение общества по каждому из ключевых вопросов. Сопоставление частных мнений с интерпретациями, предлагавшимися в информационном поле, позволяет говорить об успехе или неудаче того или иного объяснения террористической кампании, равно как и о степени влияния противоборствовавших сторон на формирование общественного мнения. Анализ общественного мнения по поводу ключевых вопросов позволяет не только судить об отношении общества к проблеме терроризма в целом, но и определить, каким образом позиция, занятая обществом, повлияла на протекание и результат террористической кампании.

Источники.

Реконструкция информационного поля террористической кампании может быть осуществлена посредством привлечения разнообразных по своему характеру и происхождению источников. Манифесты и правительственные постановления, газеты, журналы, проповеди, отчеты о судебных процессах и нелегальные издания содержали не только и не столько сведения о происходящем, сколько предлагали их разнообразные, подчас диаметрально противоположные объяснения. Их авторы пытались повлиять на общественное мнение, укоренить в нем только одно видение террора. В связи с этим важным становится вопрос о том, по чьей инициативе и с какой целью создавался тот или иной документ - вопрос не столько об авторе, сколько о тех силах, которые за ним стояли.

Версия правительства нашла выражение в таких документах, как манифесты, законодательные акты и распоряжения администрации. Сюда же относятся манифесты Александра III от 1, 14 марта и 29 апреля 1881 г.; указы об учреждении и роспуске Верховной распорядительной комиссии, создании Совета при Петербургском градоначальнике, а также обращение М.Т. Лорис-Меликова «К жителям столицы». Несмотря на официальный характер этих документов, они содержали в себе не только оценку происходящего, но также указания на причины «крамолы» и способы борьбы с ней. Огромный интерес представляют официальные издания правительства -«Правительственный вестник» и «Русский инвалид». «Правительственный вестник» был, прежде всего, источником информации о происходящем. Именно публиковавшиеся в нем «Правительственные сообщения» становились основой для дальнейших суждений о действиях террористов.

Трудным представляется вопрос об участии официозных и полуофициозных изданий в формировании информационного поля таким образом, как это было необходимо правительству. История сложных отношений правительства и «Московских ведомостей» М.Н. Каткова или предупреждение, вынесенное М.Т. Лорис-Меликовым 4 марта 1881 г. газете «Голос», на протяжении всей «диктатуры сердца» бывшей фактически его официозом, заставляет меня не отделять такого рода издания от прочих газет и журналов, рассматривая их в комплексе.

Участие Русской православной церкви в формировании информационного поля террористической кампании раскрывают такие источники как послание Синода, проповеди, а также статьи в специализированных религиозных журналах. Наибольший интерес представляют проповеди. Они не только позволяют судить о том, какую интерпретацию террористических актов мог услышать почти каждый прихожанин на всем пространстве Российской империи, но и помогают разобраться, каким образом религиозные истолкования происходящего попадали на страницы светских изданий, встраиваясь в описания и оценки терроризма. Проповеди публиковались в «Епархиальных ведомостях», журналах «Церковный вестник», «Церковно-общественный вестник», «Православный собеседник», «Православное обозрение» и др. Особый интерес представляет предпринятое Е.В. Богдановичем издание «Кафедра Исаакиевского собора», целью которого было «обсуждение и разъяснение, с точки зрения христианского учения, преимущественно современных явлений общественной жизни»1.

Одним из основных средств формирования информационного поля была печать. Газеты и журналы этого времени являлись важнейшим фактором формирования общественного мнения и в то же время они отражали уже сложившиеся в обществе позиции по поводу террористической кампании. В основу исследования положено изучение газет и журналов, которые можно отнести к столичной прессе. Местом их издания были Петербург и Москва. На такой выбор повлияло несколько факторов: во-первых, существование крупных телеграфных агентств (Русское телеграфное агентство, Международное телеграфное агентство) предопределяло вторичность информации, получаемой провинциальными изданиями . В интерпретации событий последние также ориентировались на статьи столичных журналистов, подчас перепечатывая их целиком3.

Материалы, содержавшиеся в газетах, были очень неоднородны. Анализ ситуации, выявление причин террористических актов, поиск возможных путей решения существующих проблем, образы террористов и их жертвы - все это содержалось в передовых статьях газет и в фельетонах. Также газеты перепечатывали заметки заграничных изданий, порой заключавшие важную информацию, а порой - откровенные вымыслы. Во всех газетах были такие разделы как «Хроника», «Дневник» и т.д., состоявшие из коротких заметок о происшествиях. Зачастую они содержали непроверенную информацию, даже городские сплетни.

Важнейшим источником формирования информационного поля, дававшим возможность представителям общества услышать голос не только правительства, но и самих террористов, были материалы судебных процессов, публиковавшиеся в «Правительственном вестнике», а затем появлявшиеся на страницах других газет. Особый интерес представляют

1 Кафедра Исаакиевского собора. Т. 33. СПб., 1881. С.З.

2 О роли телеграфных агентств в развитии журналистики см.: Есин Б.И. Русская журналистика 70-80-х годов XIX века. М., 1963.

3 Речь не идет о таких крупных провинциальных газетах как «Киевлянин», «Варшавский дневник» и др. материалы процессов «16-ти» и «первомартовцев», так как именно благодаря им широкая публика смогла познакомиться с фактической стороной дела (прежде всего благодаря обвинительным актам), а также прочитать, как сами террористы объясняют свои действия. На процессе по делу 1 марта обратила на себя внимание речь прокурора Н.В. Муравьева, в которой также была представлена определенная интерпретация террористической кампании.

Наконец, участие самих народовольцев и шире - радикалов — в формировании информационного поля можно выявить при анализе комплекса нелегальной литературы этого периода, печатавшейся как в России, так и за границей. Несмотря на ограниченные тиражи нелегальной литературы, а также строгие наказания за ее хранение и распространение, воспоминания современников и материалы III Отделения и Департамента государственной полиции указывают на широкое знакомство русского общества с такого рода изданиями. Среди нелегальной литературы меня, в первую очередь, интересуют издания самой «Народной воли»: журнал, листок, а также прокламации, печатавшиеся после покушений. Кроме того, проанализированы издававшийся в России журнал «Черный передел», эмигрантские журналы «Общее дело», «Набат», брошюры П.Ф. Алисова, М.П. Драгоманова, Г.Г. Романенко, H.A. Морозова, И. Добровольского.

Важнейшей областью информационного поля были слухи, активно циркулировавшие в течение всей террористической кампании. Реконструкция этой части информационного поля является довольно сложной задачей в связи с особенностью источников. Слухи в обществе чрезвычайно волновали III Отделение и Департамент полиции. В фондах этих структур (III Отделение — Ф. 109, Департамент государственной полиции - Ф. 102. ГАРФ) имеются дела, в которых зафиксированы циркулировавшие среди населения слухи. Кроме того, информацию о слухах можно извлечь из дел «о распространении ложных слухов» и даже о «государственных преступлениях». Следует, однако, отметить специфику зафиксированных в этих источниках слухов. Правительство интересовали лишь те из них, которые вызывали опасения - т.е. слухи о возможных новых покушениях, готовящихся крестьянских восстаниях, а также циркулировавшие в народе слухи о переделе земли. Более ясно пестроту слухов позволяет увидеть анализ разделов «Хроника», «Дневник» и т.п. в газетах, которые в это время, за отсутствием достоверной информации, не брезговали слухами, лишь иногда указывая, что печатаемые ими сведения относятся к разряду «городских сплетен». Наконец, слухи зафиксированы в дневниках и переписке современников, а самые яркие из них — в мемуарах. Реконструировать эту часть информационного поля полностью не представляется возможным. Тем не менее, привлечение широкого круга источников, как мне кажется, позволяет выявить и проанализировать основные типы слухов, бытовавших в 1879-1881 гг.

Общественное мнение по поводу террористической кампании 18791881 гг. исследуется с помощью комплекса разнообразных по характеру материалов. Основным источником являются записки, проекты, письма, поданные на высочайшее имя или отправленные влиятельным политикам (М.Т. Лорис-Меликову, Н.П. Игнатьеву, Д.Н. Набокову, П.А. Валуеву, Н.М. Баранову, К.П. Победоносцеву, A.A. Сабурову), а также опубликованные за границей брошюры, в которых анализировались причины возникновения терроризма и предлагались методы борьбы с ним. Создание большей части проектов было инициировано двумя событиями: обращением М.Т. Лорис-Меликова «К жителям столицы» в феврале 1880 г. и цареубийством 1 марта 1881 г. Всего в фондах различных архивов удалось выявить 174 подобных документа. К этой же категории можно отнести коллективные заявления различных земств1, органов городского самоуправления и обществ.

География записок, социальный состав их авторов, высказанные в них 2 политические пристрастия отличаются чрезвычайной пестротой . Как мне кажется, неоднородность указанных записок является положительным

1 См.: Веселовский Б.Б. История земства. Т. 3. СПб., 1911.

2 См. Приложение. моментом для исследования, так как позволяет говорить о репрезентативности этой случайной выборки.

На коллекцию записок в фондах М.Т. Лорис-Меликова и Канцелярии МВД ссылаются в своих исследованиях М.И. Хейфец и П.А. Зайончковский. Первый использует их для характеристики настроений «имущих классов» и выявления «реакционно-охранительного» и «либерально-реформационного» течений. С его точки зрения, анализ всего комплекса записок не имеет смыла, так как все они имеют «некоторые общие черты»: «страх перед революцией» и «признание органического характера кризиса»1. М.И. Хейфец характеризует авторов записок как «мракобесов», «реакционеров» и «крепостников»; предложения реформ оцениваются им как «элементы

•у реформистского прожектерства» . Специально исследователь останавливается только на записках P.A. Фадеева, A.B. Головнина, К.Д. Кавелина и обращении московских земских деятелей. П.А. Зайончковский не столь категоричен в своих суждениях о верноподданнических записках. Для него важен сам факт, что в записках ставится вопрос о необходимости о реформ . В центре его внимания оказываются записки P.A. Фадеева, Н.М. Ремблинского, Е.В. Богдановича, A.B. Головнина, т.е. только проекты, содержавшие предложения реформ государственного строя4. Таким образом, анализ всего комплекса верноподданнических записок до настоящего времени не предпринимался. Для данного исследования важны все сочинения, направлявшиеся высочайшим адресатам: эмоциональные послания с патриотическими стихотворениями в такой же мере являются выражением мнения представителей общества, как и коллективное заявление московских земских деятелей.

Обращение к запискам ставит сложную проблему влияния времени создания на характер текста. Анализ дневников современников

1 Хейфец М.И. Вторая революционная ситуация в России (конец 70-х - начало 80-х годов XIX века). Кризис правительственной политики в России. М., 1963. С. 119.

2 Там же. С. 120.

3 Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг. М., 1964. С. 194.

4 Там же. С. 195-200. террористической кампании показывает, что в первые дни после террористических актов реакция на них была чрезвычайно эмоциональной. По прошествии же времени эмоции сменялись рациональными суждениями. Записки, адресованные М.Т. Лорис-Меликову в феврале-марте 1880 г., не демонстрируют такой зависимости. Главный начальник получал экспрессивные послания как в феврале, так и в июле 1880 г. В то же время непосредственно вслед за обращением «К жителям столицы» ему были отправлены проекты борьбы с терроризмом, отличавшиеся сдержанностью стиля и рациональностью подхода к проблеме. Это явление, как мне кажется, можно объяснить тем, что мнения, высказанные в ряде записок, были сформулированы задолго до взрыва в Зимнем дворце. Их авторы, как известный либерал, профессор гражданского права в Военно-юридической академии К.Д. Кавелин, ждали только разрешения, чтобы выразить «правду», которая «наболела на душе у каждого русского»1. Записки, созданные после 1 марта 1881 г., в большей степени демонстрируют зависимость между временем написания и содержанием.

Основной сложностью при работе с записками как источником по изучению общественного мнения является тот факт, что они отправлялись представителям власти. Обращение к «высочайшему адресату» требовало соблюдения определенных ритуалов, использования верноподданнической риторики и т.п. Зачастую авторы опасались последствий своей откровенности: не случайно 38 (т.е. почти четверть) выявленных посланий были отправлены анонимно. Не всегда легко определить и цель, которую преследовал автор той или иной записки. Корреспондентами высочайших лиц двигали очень разные побуждения: обеспокоенность сложившейся ситуацией,, стремление подтолкнуть к власть к каким-либо действиям, корысть, желание обратить на себя внимание и т.д. Преодоление этой проблемы видится мне в сопоставлении мнений, высказанных в записках, с

1 Письмо К.Д. Кавелина к графу М.Т. Лорис-Меликову. С. 31; Письмо дворянства Петербургской губернии неустановленному лицу о необходимости борьбы с революционным движением. Л. 1. теми, которые зафиксированы в дневниках и частной переписке. Кроме того, указанная сложность диктует особое внимание к определениям, которыми пользовались авторы записок, описывая террористов и их «мишень», и к скрывающимся за этими определениями объяснениям террористической кампании.

Еще один способ выражения общественного мнения представляли собой верноподданнические адреса, посылавшиеся по случаю неудавшихся покушений на Александра II и восшествия на престол Александра III. Эти адреса отчасти опубликованы в «Правительственном вестнике», отчасти хранятся в фондах канцелярий губернаторов и личных фондах императоров Александра II и Александра III. Анализируя верноподданнические адреса, следует помнить, что довольно часто они были частью ритуала, и лишь иногда - действительно выражением общественного мнения.

Важным источником исследования являются дневники современников, в которых зафиксированы не только мнения их авторов по поводу того или иного события террористической кампании, но и наблюдения за реакцией на них окружающих. Ряд дневников принадлежит людям, близко стоявших к императору Александру II, занимавших высокие должности и имевших возможность наблюдать за настроениями придворных и чиновных кругов. Это дневники военного министра Д.А. Милютина, государственного секретаря Е.А. Перетца, председателя комитета министров П.А. Валуева, министра внутренних дел Н.П. Игнатьева, петербургского предводителя дворянства A.A. Бобринского. О мнениях по поводу террора различных по политическим пристрастиям кругов российского образованного общества можно судить по дневникам их представителей. Так, сведения о настроениях консервативных кругов можно найти в дневниках A.B. Богданович, жены генерала Е.В. Богдановича, А.Ф. Тютчевой, A.C. Суворина, В.П. Мещерского, адмирала И.А. Шестакова, Н.П. Литвинова; либеральных - Е.А Штакеншнейдер, М.И. Семевского, В.А. Бильбасова, Н.Ф. Фан-дер-Флита.

События террористической кампании зафиксированы в дневниках с разной степенью подробности. Без сомнения, наибольшее впечатление на современников произвело убийство Александра II, сообщения о котором, а также о чувствах, им вызванных, присутствуют в большинстве дневников. Наибольший интерес представляют те источники, в которых содержаться размышления о причинах возникновения терроризма и методах борьбы с ним. Среди них особенно выделяются дневники Н.И. Пирогова и М.И. Семевского.

Возможность судить об общественном мнении дает анализ частной переписки. Необычно интересной кажется переписка К.П. Победоносцева, опубликованная в нескольких изданиях1. К.П. Победоносцев был одной из центральных фигур консервативных кругов, поэтому именно ему адресовали письма люди, возмущенные действиями террористов и протестовавшие против либеральных идей. Особенно интересны письма, которые обер-прокурор получал после 1 марта 1881 г. Среди них и проекты реформ, и предложения мер борьбы с террористами, и заявления сельских общин об установлении «на вечные времена» поста 1 марта. Упоминания о террористических актах и их оценка встречаются в частной переписке М.М. Стасюлевича, Б.М. Маркевича, С.Ф. Платонова, И.Д. Делянова, Д.И. Шаховского. Информацию об отношении членов общества к террористическим актам можно найти в перлюстрированных письмах, хранящихся в фонде Секретного архива III Отделения, Московского генерал-губернатора (ЦИАМ. Ф. 16), а также в личных фондах М.Т. Лорис-Меликова (ГАРФ. Ф. 569) и Н.П. Игнатьева (ГАРФ. Ф. 730). К сожалению, сведения, содержащиеся в переписке, очень разрознены и могут служить только в качестве дополнения к другим источникам.

Наблюдением за общественным мнением и настроениями населения империи занималось сначала III Отделение, а затем Департамент

1 Первые недели царствования императора Александра III. Письма К.П. Победоносцева из Петербурга в Москву к Е.Ф. Тютчевой // РА. 1907. №5. С. 89-102; Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1.; К.П. Победоносцев и его корреспонденты: Воспоминания. Мемуары: В 2 т. Т. 1. Минск, 2003. государственной полиции. Сведения такого рода содержатся в регулярных (ежегодных, ежемесячных, еженедельных) отчетах о политических настроениях в губерниях, которые направлялись представителями местной администрации. К сведениям в них следует подходить с большой осторожностью. Так, в ежегодных отчетах губернаторов указывалось на безусловную преданность населения империи, отсутствие волнений и возмущение, вызванных террористическими актами. В то же время в еженедельных сводах сведений, заслуживающих внимания, по тем же губерниям содержится информация о студенческих волнениях, делах об «оскорблении величества» и т.п.

Особый интерес представляют политические дела об «оскорблении» императора или членов императорской фамилии, распространении «ложных слухов», ведении «преступных разговоров», а также о «выражении преступной радости по поводу события 1 марта». Такого рода дела есть в фондах III Отделения, Департамента полиции, фондах канцелярий Московского и Санкт-Петербургского генерал-губернаторов. Работа с материалами, собранными органами политического сыска, требует осторожности. Как и в случае со слухами, III Отделение и Департамент полиции собирали лишь ту информацию об общественном мнении, которая могла вызывать тревогу или даже представлять опасность. Именно поэтому картина, зафиксированная ими, заведомо неполна. Опираясь только на эти сведения, можно преувеличить масштаб оппозиционных настроений в империи.

Дополнительным источником для реконструкции общественного мнения являются мемуары. При работе с мемуарами следует помнить политические взгляды автора, его социальное положение, цели, которые он преследовал при создании текста, а также время их публикации. Вскоре после 1 марта 1881 г. стали появляться воспоминания, в которых описывалась история «охоты на царя». Среди них можно выделить ряд воспоминаний, в которых возвеличивался Александр II, террористы описывались в самых мрачных тонах, вина же за цареубийство всецело возлагалась на либеральную общественность. К ним относятся воспоминания A.A. Плансона«Былое и настоящее. Воспоминания о некоторых выдающихся людях и событиях сороковых и последующих годов. Выводы, параллели, мысли», В.В. Воейкова «Последние дни царствования императора Александра II и воцарении императора Александра III», П.Д. Паренсова «Из прошлого. Воспоминания офицера генерального штаба», К.Ф. Головина «Мои воспоминания».

После революции 1905 г. стали появляться воспоминания, в которых события 1879-1881 гг. представали совершенно в ином свете. С 1906 г. начинает выходить журнал «Былое», посвященный истории революционного движения, в котором публиковалось много материалов о «Народной воле». В это же время появляются воспоминания, в которых события террористической кампании описываются с точки зрения либералов. Среди них можно назвать мемуары А.И. Фаресова, Н.О. Бунакова, Г.К. Градовского. После революции 1917 г. стали выходить воспоминания самих народовольцев либо людей, принадлежавших к революционному движению и бывших свидетелями террористической кампании или ее непосредственными участниками. Среди них можно назвать мемуары В.Н. Фигнер, H.A. Морозова, JI.A. Тихомирова, М.Ф. Фроленко, Н.С. Тютчева, Н.С. Русанова, М.Р. Попова, В.И. Дмитриевой и др. Кроме того, документы и воспоминания об этом периоде публиковались в журналах «Каторга и ссылка», «Красный архив», «Красная летопись», «Летопись революции», «Пролетарская революция». Эти мемуары требуют особой осторожности, так как их авторы стараются подчеркнуть оппозиционность российского общества самодержавию и общую поддержку покушений на императора.

На другом полюсе находятся мемуары, созданные в эмиграции. Их авторы в 1879-1881 гг. были либо детьми, либо очень молодыми людьми. Есть среди них такие, которые просто описывают свое восприятие произошедшего (А.Н. Бенуа, A.A. Ознобишин, В.А. Маклаков, в.кн. Кирилл

Владимирович, в. кн. Александр Михайлович), есть и такие, в которых события 1879-1881 гг. изображаются как пролог революции 1917 г, время упущенных возможностей - H.A. Епанчин.

Историография.

История изучения партии «Народная воля», полная драматических поворотов и перипетий, заслуживает того, чтобы стать темой отдельного исследования: как в дореволюционной, так и в советской и постсоветской историографии «Народная воля» не раз делалась предметом жарких, зачастую идеологически окрашенных дискуссий. Обращаясь к истории партии в -разное время, историки уделяли отдельным ее сторонам -идеологии, организационным основам или же террору - большее внимание, нежели другим; причем зачастую выбор их, равно как и ракурс видения, напрямую зависели от политических пристрастий.

В мои задачи не входит давать полный обзор историографии «Народной воли»1. Вместо этого здесь будет рассмотрена история вопроса о роли общественного мнения в террористической кампании «Народной воли» в дореволюционной, советской и современной историографии.

Первые исследования, посвященные «Народной воле» рождались непосредственно во время ее существования и спустя совсем короткий промежуток времени, назначение их было более чем утилитарно. Это были статьи самих народовольцев, в своем издании рассказывавших читателям о целях и методах своей партии, сочинения их идейных противников, таких как Г.В. Плеханов, работы представителей общества, пытавшихся осознать

1 Историографию «Народной воли» см.: Седов М.Г. «Народная воля» перед судом истории // Вопросы истории. 1965. №12. С. 45-62; Его же. Героический период революционного народничества. М.,1966; В.Ф. Захарина Проблемы революционного народничества 1870-1880 гг. (Обзор литературы, вышедшей в 19631966 гг.) // История СССР. 1967. №1. С. 160-177; Левин Ш М. Очерки по истории русской общественной мысли. Вторая половина XIX - начало XX века. Л., 1974 ; Будницкий О.В. История изучения «Народной воли» в конце XIX - начале XX вв. Автореферат дис. к.и н. М., 1988; Троицкий НА. Крестоносцы социализма. Саратов, 2002; Его же. Русское революционное народничество 1870-х годов (история темы): Пособие к спецкурсу для студентов исторического факультета. Саратов, 2003; Гинее В.Н. Народовольческий террор в историографических оценках и мнениях // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX-XX веков. Сборник статей памяти Валентина Семеновича Дякина и Юрия Борисовича Соловьева. СПб., 1999. С. 26-43. Багдасарян В.Э Бакаев А А. Российский революционный терроризм через призму исторической и общественно-политической мысли. М. 2004. происходящее. Наконец, сотрудники политической полиции составляли «Обзоры» и «Хроники», которые должны были помочь в борьбе с «революционной крамолой».

Работы последней категории H.A. Троицкий объединяет под общим названием «охранительной концепции»1. К ней он относит «Обзор социально-революционного движения в России» А. Мальшинского (1880 г.), неизданные «Очерк происхождения, развития и деятельности русской социально-революционной партии» В.К. Плеве (1880 г.) «Очерк развития и деятельности русской социально-революционной партии» Н.В. Муравьева л

1880 г.) ; неоконченные работы С.С. Татищева и H.H. Голицына. Окончательно эта концепция была сформулирована в изданной в 1890 г. на французском языке «Хронике социалистического движения в России 18781887 гг.»4, которую составлял H.H. Голицын.

События 1879-1881 гг. H.H. Голицын изображал как конфликт между властью и «мятежниками», при чем общество и народ не только находятся на стороне власти, а как бы являются ее частью: во всех возможных случаях «власть» и «общество» автор ставил через запятую. Негативное отношение общества к терроризму автор доказывал ссылкой на верноподданнические адреса. Особое внимание H.H. Голицын уделял состоянию общества и циркулировавшим в нем мнениям и слухам, когда описывал дни «диктатуры сердца». «Хроника» ясно демонстрирует понимание автором взаимосвязи между состоянием общественного мнения и ходом террористической кампании, однако общество в ней представлено пассивной жертвой анархистов, которые впечатляют, обманывают, терроризируют его.

1 См. Троицкий H.A. Русское революционное народничество 1870-х годов (история темы). Саратов, 2001. С. 3.

2 Плеве В.К Очерк происхождения, развития и деятельности русской социально-революционной партии // РГИА. Ф. 1391.'(Канцелярия сенатора, ревизирующего по высочайшему повелению губернии Саратовскую и Самарскую). 1880. On. 1. Д. 257. Л. 48-69.

3 Муравьев Н.В. Очерк исторического развития и деятельности русской социально-революционной партии // РГИА. Ф. 1405. (Министерство Юстиции). Оп. 539. Д. 185. Л. 1-11.

4 Хроника социалистического движения в России 1878-1887. Официальный отчет. М., 1906.

Иное видение вопроса представлено в работе «15 лет крамолы (4 апреля 1866 г. - 1 марта 1881 г.)»1 близкого к консервативным кругам публициста Ф.А. Гилярова (1883 г.) Выступая с критикой русского общества, автор обвинял его представителей в том, что они допустили создание «призрачной противоправительственной партии»". По сути, это мнение является лишь продолжением споров о вине и ответственности общества, которые велись в печати уже во время террористической кампании.

Наиболее полно этот подход представлен в комплексе поздних работ Л.А. Тихомирова, посвященных истории взаимоотношений «конституционалистов» и революционеров. В основе идей Л.А. Тихомирова лежит убеждение, что общество не только воспитало в молодом поколении особое революционное мировоззрение, но и прямо спровоцировало его на террор. На страницах работы «Начала и концы. Либералы и террористы» он приводил примеры «прямого пособничества убийцам»". Публицист осуждал и людей, «державших нейтралитет», и тех, кто воспользовался обстоятельствами, чтобы потребовать конституции. Обращая свой гнев против представителей либерального лагеря, Л.А. Тихомиров, тем не менее, не оправдывал и консерваторов, стараниями которых были, по его мнению, остановлены даже необходимые реформы4.

На взаимосвязь между состоянием общества и деятельностью революционной партии обращали внимание не только представители консервативных кругов. Видя в народовольцах своих идейных противников, Г.В. Плеханов в двух полемических работах «Социализм и политическая борьба» (1883 г.) и «Наши разногласия» (1884 г.) одним из первых поднял вопрос об отношениях «Народной воли» и общества. Анализируя «ошибки» народовольцев, автор рассматривал террористическую деятельность лишь как борьбу за политическую свободу, во имя которой революционеры готовы

1 ГиляровФА. 15 лет крамолы (4 апреля 1866г.-1 марта 1881г.). Т. 1.4. 1.М., 1883.

2 Там же, С. XIV.

3 Тихомиров Л. Начала и концы. Либералы и террористы. М., 1890. С. 117. Также: Он же Конституционалисты в эпоху 1881 г. М., 1895.

4 Он же. Борьба века. М., 1896. С. 28. идти на компромисс с либерально-оппозиционным элементом нашего общества»1. Г.В. Плеханов утверждал, что агитационное влияние террористической борьбы распространялось больше на «общество», чем на 2 народ» . В итоге автор призывал народовольцев признать, что

3 "" террористическая борьба велась «в интересах общества» .

В 1898 г. в Лондоне вышла брошюра представителя «Союза русских социалистов-революционеров» С. Григоровича (Х.И. Житловского) «Социализм и борьба за политическую свободу». Автор объявлял террор панацеей от всех бед, утверждая, что «не террору партия обязана своим поражением, а отсутствию террора». Далее Григорович анализировал влияние террора на разные слои русского общества, прессу и «народ»4. Несмотря на явную политическую окраску, эта работа привлекает анализом террора как средства политической агитации.

Таким образом, уже в ранних работах, которые в строгом смысле слова еще нельзя отнести к научным исследованиям, были намечены некоторые важные проблемы, касающиеся роли общества в событиях 18791881 гг. Мнение, что общество непосредственно виновно в террористической кампании «Народной воли», как и утверждение Г.В. Плеханова, что террор велся во имя интересов общества, а не «народа», нашли свое развитие в дальнейших исследованиях истории партии «Народная воля».

Одной из первых научных работ, где затрагивалась история «Народной воли», стало двухтомное исследование «Император Александр II. Его жизнь и царствование» С.С. Татищева, появившееся в 1903 г. С.С. Татищев занимал противоречивую позицию по отношению к «крамоле»: с одной стороны, он указывал, что причины «заблуждений» молодежи лежали в ошибках правительства. С другой стороны, историк писал о «недостаточности мер», предпринятых правительством в борьбе с

1 Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба II Плеханов Г.В. Сочинения. М., 1925. Т. 2. С. 29.

2 Он же. Наши разногласия. М.-Пг., 1923. С. 75.

3 Там же. С. 76.

4 Григорович С. Социализм и борьба за политическую свободу. Лондон, 1898. С. 59-60. терроризмом1. Несмотря на то, что автор не ставил перед собой задачи осветить отношение общества к покушениям, следуя за ходом событий, он не раз останавливался на этом вопросе. Он подробно анализировал попытки правительства привлечь общество к борьбе с терроризмом, в первую очередь, политику М.Т. Лорис-Меликова. Труд С.С. Татищева, в котором были опубликованы недоступные ранее документы, стал для многих важным источником для изучения революционного движения в России. Это признает и критик Татищева A.A. Корнилов, выступивший с рецензией на страницах журнала «Русское богатство .

Революционные события 1905-1907 гг. сделали историю революционного движения в России актуальным вопросом. Откликаясь на злобу дня, в 1905 г. С.Г. Сватиков выпустил книгу «Общественное движение в России (1700-1895)». Несмотря на большой временной отрезок, взятый автором для исследования, событиям 1879-1881 гг. уделяется в ней много внимания. С.Г. Сватиков изображал террористическую кампанию как конфликт, в котором участвовали три стороны: правительство, «крайняя партия» и «либеральное оппозиционное движение». Описывая 1 марта 1881 г. как момент, когда террористы и власть «стояли лицом к лицу», автор обвинял русских либералов в провале революции: они «оказались не на высоте своей задачи», продемонстрировали «незрелость своей политической мысли и неорганизованность»3.

Либеральная концепция «Народной воли» была сформулирована в трудах A.A. Корнилова, Л.Е. Барриве (Гальперина), Б.Б. Глинского и В .Я. Богучарского (Яковлева). Первой в ряду обстоятельных работ представителей либерального направления стала книга историка A.A. Корнилова «Общественное движение при Александре II (1855-1881)». Ответственность за революционный террор A.A. Корнилов возлагал на

1 Татищев С.С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. Т. 2. СПб, 1911. С. 559. Корнилов A.A. Новый труд по истории императора Александра II // Русское богатство. 1903. №3. С. 48.

3 Сватиков С.Г. Общественное движение в России (1700-1895). Р.н./Д., 1905. С. 105, 139. правительство, которое само довело революционеров «до крайности»1. В условиях, когда власти было «плевать на общественное мнение», общество имело право оставаться равнодушным к призывам правительства о помощи и даже «косвенно пособничать революционерам» . В работе A.A. Корнилова общество и революционеры представлены жертвами правительства, невольно вынужденными помогать друг другу. Одновременно с A.A. Корниловым в «Историческом вестнике» публиковал свою работу о «революционном периоде русской истории» Б.Б. Глинский. В осуществлении правительством «полицейско-бюрократической программы» автор видел причину не только террора, но о помощи революционерам со стороны общества . Защищая либеральные круги, Б.Б. Глинский настаивал, что, одобряя политическую программу «Народной воли», общество враждебно относилось к идее цареубийства.

Более категоричен в своих суждениях был JI.E. Барриве, издавший в 1909 г. работу «Освободительное движение в царствование Александра Второго. Исторические очерки». В ней автор открыто признал роль «широкого сочувствия в среде учащейся молодежи и в обществе», «материальной помощи и моральной поддержки демократических слоев городского населения и левого крыла земской оппозиции»4 в террористической кампании 1879-1881 гг.

Острую полемику вызвала опубликованная в 1912 г. работа В.Я. Богучарского «Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х годах XIX века. Партия «Народной воли», ее происхождение, судьба и гибель». С точки зрения автора, в превращении «чисто интеллигентского» движения в терроризм было виновно правительство, «привычка русских правящих

1 Корнилов А А. Общественное движение при Александре II (1855-1881). Исторические очерки. М., 1909.С. 240-241.

2 Там же, С. 239.

3 Глинский Б.Б. Революционный период русской истории (186101881гг.). Исторические очерки. Ч. 2. СПб, 1913. С. 368.

4 Барриве Л. Освободительное движение в царствование Александра Второго. Исторические очерки. М., 1909. С. 170. сфер пугаться проявления в стране буквально всякого шороха»1. В работе специально выделена глава «Связи с обществом», однако она посвящена не обществу в целом, а тем кругам, которые поддерживали «Народную волю», и формам их поддержки. С другой стороны, В.Я. Богучарский одним из первых остановился на организации «Священная дружина», возникновение которой было реакцией на убийство Александра II. Исследуя ее историю, В.Я. Богучарский подробно описывал настроения, царившие в консервативной части общества в период террористической кампании. Тем не менее, как верно указал один из критиков монографии Б.А. Кистяковский, сосредоточившись на описании «Священной дружины», В.Я. Богучарский не осветил общественной атмосферы в целом2.

Таким образом, уже в дореволюционной историографии «Народной воли» неоднократно поднимался вопрос о взаимосвязи террористической кампании 1879-1881 гг. и отношения к ней общества. В качестве участников кампании назывались не только террористы и правительство, но также «народ» и общество. Значение и роль последнего по-разному виделись представителям разных политических течений. Если консерваторы склонны были преувеличивать революционизированность общества, «зараженность» его вредными идеями, и потому прямо возлагали ответственность за убийство Александра II на представителей общества, то либералы, напротив, винили в разгуле террора правительство. Среди всех слоев общества наибольшее внимание уделялось либеральной оппозиции. Именно в ней многие авторы видели вторую, после революционеров, силу, способную оказывать влияние на ход дел. Консервативные круги привлекали гораздо меньше внимания.

В советской историографии история изучения «Народной воли» является драматическим сюжетом. В отличие от дореволюционных

1 Богучарский ВЛ. Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х годах XIX века. Партия «Народной воли», ее происхождение, судьба и гибель. М., 1912. С. 2.

2 Кистяковский Б. Страницы прошлого. К истории конституционного движения в России. М., 1912. С.24. Критика книги Богучарского представлена также в работе Г.В. Плеханова - Плеханов Г.В. Неудачная история «партии Народной воли» // Современный мир. 1912. Май. С. 147-176. историков, которые при изучении террористической кампании 1879-1881 гг. ставили не только научные, но и этические вопросы, рассуждая о допустимости террора и ответственности общества, исследователи советского периода сместили акценты. В центре их внимания оказались проблемы классовой сущности «Народной воли», эффективности террора как метода революционной борьбы и исторического значения партии.

Концепция истории «Народной воли», которая впоследствии легла в основу советской историографии, начала формироваться еще до революции 1917 г. в трудах В.И. Ленина1. Он писал о неэффективности террора как средства политической борьбы и указывал на отсутствие связи с «настроением масс»2. Отношению либерального и революционного лагерей посвящена работа «Гонители земства и Аннибалы либерализма». С точки зрения В.И. Ленина, во время «второй революционной ситуации» «либеральное общество» доказало свою «политическую незрелость, неспособность поддержать борцов [народовольцев - Ю.С.] и оказать настоящее давление на правительство»3. В целом, несмотря на ряд критических замечаний, В.И. Ленин положительно отзывался о народовольцах, так как они способствовали «последующему революционному воспитанию русского народа»4.

В первые годы существования советской власти точка зрения В.И. Ленина еще не считалась единственно правильной, историки полагали возможным для себя толковать историю «Народной воли» в соответствии с собственным видением исторического процесса. Примером последнего может служить концепция М.Н. Покровского, который утверждал, что единственной опорой «Народной воли» была «буржуазия»5. Историк отметил специфику отношения «буржуазии» к революционерам: «и сочувствовала бунтарям, ц в то же время до смерти боялась». Цель народовольческого

1 Подробный разбор взглядов В.И. Ленина на «Народную волю» см: В.И. Ленин и русская общественно-политическая мысль XlX-начала XX в. Л., 1969.

2 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 180.

3 Там же. Т. 4. С. 170.

4 Там же. Т.30, С. 315.

5 Покровский М.Н. Избранные произведения в 4 кн. Кн. 2. М., 1965. С. 468. террора он видел именно в выведении «буржуазии» из «состояния трусливого оцепенения»1.

Иначе представлялась история «Народной воли» H.A. Рожкову. В работе 1925 г., историк, используя оценку Г.В. Плеханова, указывал на принципиальную близость, «сродство психологии и даже классовой подкладки» народовольцев и либералов . Признавая влияние партии на общество, H.A. Рожков утверждал, что именно «опьянение успехом» у интеллигенции стало главной причиной неудачи «Народной воли», которая «не имела достаточного понятия о классовой государственности» и не являлась «массовой партией»3.

Обе рассмотренные точки зрения восходят к дореволюционной традиции, утверждавшей вслед за Г.В. Плехановым, что «народовольцы - это народники, изверившиеся в народе». Обращая внимание на отношения народовольцев с либералами, эти авторы упускали из виду не только прочие круги общества, но и народ. Тем не менее, их внимание к либеральному движению создавало определенную традицию изучения либеральной точки зрения на террор.

В 1928 г. впервые после революции была издана книга, специально посвященная «Народной воле»: «Партия «Народная воля». Возникновение, борьба, гибель» В. Левицкого (В.О. Цедербаума). Работа отличается поверхностностью и описательностью: не ставя перед собою каких-либо серьезных исследовательских задач, не обращаясь к новым источникам, автор создавал историю партии, рассчитанную на массового читателя. Тем не менее, именно В. Левицкий больше других уделил внимание взаимоотношениям «Народной воли» и общества, влиянию террора на общественное мнение. Он одним из первых отметил усилия «Народной воли» по привлечению общественного мнения на сторону революционеров4. С

1 Там же. Кн. 3. С. 190.

2 Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении. (Основы социальной динамики). Т.П. Л.-М., 1925. С. 199.

3 Там же, С. 215.

4 Левицкий В. Партия «Народная воля». Возникновение, борьба, гибель. М.-Л., 1928. С. 140. точки зрения В. Левицкого, отношение Исполнительного комитета к обществу носило прагматический характер: партия нуждалась в денежных средствах и иных «услугах». В результате «центр внимания» народовольцев сместился с социалистической борьбы, они стали «поворачивать фронт в сторону «общества» и возлагать на него все большие и большие надежды»1. Этот тезис автор подкреплял анализом литературы партии, подчеркивая, что она была рассчитана на интеллигентного читателя. С точки зрения исследователя, привлечению общества на сторону террористов мешало два обстоятельства: 1. социалистическая идеология, отпугивавшая либералов; 2. «пассивность» русского либерализма, склонного ожидать реформ сверху и опасавшегося народной революции2.

Работа В. Левицкого подверглась серьезной критике, вызванной не столько содержанием книги, сколько принадлежностью .автора к меньшевикам. Впоследствии исследователи «Народной воли» мало обращали на эту работу внимания. Поднятые автором вопросы о взаимосвязи общественного мнения и террористической кампании долгое время не рассматривались.

Одной из самых ярких страниц в истории изучения «Народной воли» стало празднование ее 50-летнего юбилея и связанная с ним ожесточенная дискуссия о классовой природе партии, в ходе которой была выработана официальная трактовка событий 1879-1881 гг, закрепившаяся затем в советской историографии. К началу дискуссии наиболее распространенной была концепция М.Н. Покровского. С ее критикой выступил И.А. Теодорович. В статье «Побольше исторической объективности» он опровергал точку зрения на народовольцев как на либералов . Согласно взглядам И.А. Теодоровича, «Народная воля» стала первой организацией, которая ближе всего подошла к пролетариату. В поддержку И.А.

Там же. С. 141.

2 Там же. С. 143-144.

3 Теодорович И. Побольше исторической объективности // Правда. 1929. 26 декабря. См. также: Он же. Историческое значение партии «Народной воли». М., 1930; Он же. 1 марта 1881 года. М.,1931. Он лее. Надо рассеять недоразумение // Большевик. 1930. №3-4. С. 116-121.

Теодоровича выступил А.Ф. Рындыч1.

Против концепции И.А. Теодоровича в защиту М.Н. Покровского в прессе, а затем во время дискуссии, проходившей в Обществе историков-марксистов с 16 января по 4 февраля 1930 г., выступил В.И. Невский. В своих воззрениях на «Народную волю» он шел вслед за Г.В. Плехановым, утверждая, что «существенной разницы между идеологией народнической и идеологией русского либерализма нет», а суждения народовольческой прессы «легко можно спутать с суждениями кадетов»". С особой позицией во время дискуссии выступил В. Малаховский, критиковавший и мнение, что народовольцы были либералами, и взгляды И.А. Теодоровича на них как на «пролетариев-отцов»3.

Изучение «Народной воли» внезапно было прервано. С середины 30-х годов и на протяжении четверти века не публиковалось никаких исследований и даже популярных брошюр. Вся история «Народной воли» была охарактеризована в «Кратком курсе истории ВКП(б)» как результат «народнической теории активных "героев" и пассивной "толпы", ждущей от "героев" подвига», вследствие которой народовольцы отказались от массовой революционной работы среди крестьянства и рабочего класса и перешли к индивидуальному террору4.

Дискуссия о «Народной воле» была искусственно прервана, тем не менее, можно подвести некоторые ее итоги. В ходе дискуссии начала побеждать точка зрения, восходившая к ленинским оценкам: классовый характер «Народной воли» определялся как мелкобуржуазный, крестьянский. Отсутствие массовой поддержки вынудило партию обратиться к террору, в котором она исчерпала свои силы. Победа этой концепции -привела к

1 Рындыч А. К вопросу о классовой природе революционного народничества. 70-х годов // Пролетарская революция. 1930. №5.-С. 198.

2 Дискуссия о «Народной воле». Стенограммы докладов В.И. Невского, И.А. Теодоровича, И.Л. Татарова и прений с докладами, с приложением тезисов Культпропа ЦК ВКП(б) о пятидесятилетии «Народной воли». М., 1930. С. 4.

3 Малаховский В. На два фронта. (К оценке народовольчества). Тверь, 1930. С.34. Мнения других участников дискуссии см.: Ярославский Е. Недоразумение ли? // Большевик. 1930. №3-4. С.122; Генкина Э.Б. Ленин о революционном народничестве и народовольчестве // Пролетарская революция. 1930. №2-3. С. 2960.

4 История ВКП(б). Краткий курс. М., 1938. С. 12-13. смещению акцентов в сторону исследования работы партии в крестьянской и рабочей среде и преуменьшению, а иногда и игнорированию, связей народовольцев с обществом. Таким образом, решение вопроса о классовой природе партии автоматически перевело вопрос о роли общества и общественного мнения в террористической кампании 1879-1881 гг. в разряд второстепенных.

Исследования «Народной воли» возобновились только после XX съезда, однако уже в конце 40-х началось монографическое изучение темы, непосредственно связанной с исследуемым вопросом. Этой темой стала «вторая революционная ситуация». В 1950 г. М.И. Хейфец защитил диссертацию «Революционная ситуация в России конца 1870-х годов. (Кризис правительственной политики)», на основе которой в 1963 г. была издана монография. Опираясь на ленинскую концепцию «революционной ситуации», М.И Хейфец рассматривал события 1879-1881 гг. как «стихийную борьбу народных масс» вокруг «аграрного вопроса и вопроса о государственном строе»1. Народовольческий террор оценивался им как малозначимый2.

Исследуя состояние общества в момент «второй революционной ситуации», М.И. Хейфец выделил в нем три течения: революционно-демократическое, либерально-оппозиционное и реакционно-крепостническое3. Общественное мнение М.И. Хейфец не рассматривал в качестве фактора террористической кампании «Народной воли», так как, с его точки зрения, либералы (в них он видел главную силу) только использовали революционную ситуацию в качестве «благоприятной обстановки для успешного торга с правительством»4. В качестве доказательства он приводил дни «диктатуры сердца». Таким образом, конфликт в обществе, названный М.И. Хейфецом «основным водоразделом

1 Хейфец М.И. Революционная ситуация в России конца 1870-х годов. (Кризис правительственной политики). Автореферат диссертации.к.и.н. М., 1950. С. 7.

2 Там же, С. 8.

3 Он же. Вторая революционная ситуация в России. С. 69.

4 Там же, С. 79. общественных сил», проходил не между либералами и реакционерами, а «между революционной демократией и реакционным лагерем, к которому примыкал либерально-монархический "центр"»1. В этих условиях «уступки и заигрывания» царизма «имели определенный успех и сыграли значительную роль в ослаблении антиправительственного лагеря»2.

Принципиально не был согласен с таким подходом П.А. Зайончковский, утверждавший, что «кризис самодержавия» был вызван о именно деятельностью «Народной воли» . В центре его внимания находился кризис верхов, который прошел две стадии: период усиления репрессий и сменивший его период уступок и поиска компромисса с обществом во время «диктатуры сердца». Особенно историка интересовали попытки привлечения общественного мнения на сторону правительства и реакция общества на них. П.А. Зайончковский мало внимания уделил борьбе народовольцев, однако, его глубокое и всестороннее исследование общества и его взаимодействия с правительством представляет громадный интерес, так как оно непосредственно связано с проблемой влияния общественного мнения на ход и результаты террористической кампании «Народной воли».

Изучение собственно истории партии возобновилось вскоре после смерти И.В. Сталина. Как продолжение прерванной дискуссии 1930-х гг. выглядит статья В.В. Широковой «К вопросу об оценке деятельности "Народной воли"»4. Еще до выхода этой статьи к изучению «Народной воли» обратился Ш.М. Левин. К сожалению, в его работе «Общественное движение в России в 60-70-х годах XIX века» отведено мало места непосредственно деятельности «Народной воли», однако он довольно подробно рассматривал составные элементы «революционной ситуации» и те факторы, которые подготовили и вызвали ее. Ш.М. Левин, в соответствии с ленинской концепцией указывал на ориентацию «Народной воли» на интеллигенцию.

1 Там же, С. 128.

2 Там же, С. 151.

3 Зайончковский П А. Указ. соч. С. 16.

4 Широкова В.В. К вопросу об оценке деятельности «Народной воли» // Вопросы истории. 1959. №8. С.58.

Поведение либерального лагеря оценивалось им как «предательство»1.

В 60-х годах появились две монографии, специально посвященные истории «Народной воли», М.Г. Седова и С.С. Волка. С.С. Волк подробно разбирает историю партии — ее теоретические основы, организационную структуру, практическую деятельность, а также те общественные, экономические и политические условия, в которых проходила ее борьба. Изображение реакции общества на деятельность партии, в том числе террористические акты, носит описательный характер; автор оперирует устойчивыми представлениями о «контрреволюционности русской буржуазии и русского либерализма», которые «поспешили засвидетельствовать правительству свою преданность и даже предлагали свои услуги в искоренении крамолы»2.

Несколько иначе представлена история «Народной воли» в монографии М.Г. Седова «Героический период русского народничества» . В фокусе внимания автора — складывание теоретических основ народовольчества, программные документы партии. Работа изобилует огромными выдержками из текстов, выводы автора зачастую поверхностны, отсутствует анализ программных положений. Об отношениях «Народной воли» и русского общества М.Г. Седов не пишет, в том числе не интересует его освещение этого вопроса в литературе партии. В целом эта работа значительно уступает многосторонней и интересной монографии С.С. Волка.

К взаимоотношениям общества и народовольцев обращается В.А. Твардовская. Она стремится объяснить внимание «Народной воли» к ч общественному мнению переменой идеологии: новая постановка вопроса о политической борьбе вызвала новый взгляд на либеральное движение4. В статье «Вторая революционная ситуация в России и борьба "Народной воли"» B.Ä. Твардовская рассматривает либеральное движение, утверждая,

1 Левин Ш.М. Общественное движение в России в 60-70-е годы XIX века. М., 1958. С. 479.

2 Волк С.С. Указ. соч. С. 115. Рецензии на эту монографию: Захарина В.Ф. Указ. соч.; Сенчакова Л.Т. С.С Волк. «Народная воля» (1879-1882г). // Вопросы истории. 1967. №2. С. 169-171.

3 Седов М.Г. Героический период революционного народничества.

4 Твардовская В.А. Социалистическая мысль в России на рубеже 1870-1880-х годов. С. 225. что «вторая революционная ситуация еще более способствовала размежеванию революционного народничества в лице «Народной воли» с либерализмом1. В период революционного кризиса революционерам пришлось окончательно утвердиться в характеристике либерализма — идеологии русской буржуазии — как течения «трусливого, индифферентного к общественным задачам» .

Проблема общественного мнения в связи с историей партии «Народной воли» впервые четко поднята в работах H.A. Троицкого . В центре внимания автора находится не вся история «Народной воли», а только судебные процессы членов партии, соответственно, H.A. Троицкий сосредотачивается на реакции русского общества на процессы по делам народовольцев и их казни. Главу, посвященную этой проблеме, автор начинает с вопроса об определении «общества». Автор склонен разделить его на «активную интеллигенцию» и «узковзглядых обывателей», мнеиие которых не следует принимать в расчет. Собственно исследование общественного мнения H.A. Троицкий начинает с анализа источников информации о судебных процессах, имевшихся в распоряжении общества. Интересно, что наряду с публикациями прессы и официальными заявлениями правительства, а также сообщениями нелегальных изданий, он обращается к неофициальным каналам информации, в частности, к хлопотам 4 родственников осужденных, имевшим широкии резонанс .

Исследуя отклики прессы на судебные процессы, историк показывает, каким образом в условиях цензуры журналисты стремились освещать происходящие события: «отваживались комментировать прямо», прибегали «к способу иносказаний», либо печатали «претензии к русскому

1 Твардовская В.А. Вторая революционная ситуация в России и борьба «Народной воли» // Общественное движение в пореформенной России. М, 1965. С. 61.

2 Там же, С. 91.

3 Троицкий H.A. «Народная воля» перед царским судом (1880-1894). Саратов, 1983; Он же. Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма 1866-1882 гг. М., 1978; Он же. Царизм под судом прогрессивной общественности: 1866-1895гг. М, 1979.

4 Троицкий H.A. «Народная воля» перед царским судом. С. 275. правительству за грангщей»х. При изучении газетных откликов на процесс первомартовцев, автор, к сожалению, обращается только к либеральным изданиям, ни «Московские ведомости», ни «Русь», ни другие нелиберальные издания, ни, тем более, провинциальная пресса, им не упоминаются. Единственный пример положительного отношения к казни — статья Д.В. Аверкиева в «Новом времени» - приводится автором, чтобы проиллюстрировать «палаческие эмоции обывателей», которыми «мыслящие интеллигенты, хотя бы и умеренных взглядов, в подавляющем большинстве возмущались»2. Такой подход неоправданно сужает круг источников, затушевывает острые противоречия, существовавшие в общественном мнении.

Несмотря на громадный интерес, который вызывает эта работа, отдельные тезисы H.A. Троицкого можно оспорить. В первую очередь это касается Вывода о том, что общество проявляло симпатии «не столько к деятелям, сколько к делу революции» . Сама специфика поднятого H.A. Троицким вопроса об отношении общества к судебным процессам над революционерами ориентирует читателя на более широкий, чем революционный, гуманистический идеал. Зачастую не поддерживая идеи и действия «Народной воли», общество протестовало против смертной казни и прочих жестокостей режима. Протест этот вовсе не означал однозначную революционность его представителей.

В 2002 г. H.A. Троицкий выпустил монографию, посвященную в целом истории народничества «Крестоносцы социализма»4. Эта книга, мало прибавляя к прежней концепции автора, является добротным и высокопрофессиональным исследованием. Сохранив марксистскую методологию, оперируя ленинскими оценками, автор в главе, посвященной «Народной воле», повторяет тезисы своих предыдущих работ.

1 Там же, С. 259-260.

2 Там же. С. 263.

3 Там же, С. 277.

4 Троицкий H.A. Крестоносцы социализма. Рец.: Степанов Ю.Г. Троицкий H. А. Крестоносцы социализма // Отечественная история. 2004. №10. С. 189-191.

Интересующей меня проблеме в этой работе отведено гораздо меньше места: H.A. Троицкий реконструирует общественное мнение по поводу тех или иных событий, но не показывает, каким образом это мнение формировалось.

Важным этапом в изучении «второй революционной ситуации» стала коллективная монография «Россия в революционной ситуации на рубеже 1870-80-х годов»1. Большой раздел работы посвящен исследованию деятельности революционно-демократической интеллигенции — народовольцев и чернопередельцев. Специально освещается в монографии деятельность либералов, студенческое движение, дается анализ демократической журналистики, рассматривается отражение революционных событий в русской и зарубежной культуре. К сожалению, анализируя участие тех или иных сил в революционной ситуации, авторы этих глав не ставят вопрос о роли общественного мнения в целом. В результате получается несколько, не связанных между собой мнений об одних и тех же событиях, по-разному представленных историками. Данная монография,, подробно освещая различные стороны второй революционной ситуации, представляется важным трудом, позволяющим лучше понять исследуемый период. В раскрытии проблемы влияния общественного мнения на террористическую кампанию «Народной воли» она дает мало.

Советская историография второй половины XX века представляет собой важный этап в изучении истории «Народной воли». Именно в этот период были созданы фундаментальные работы как по истории «Народной воли», так и по истории «второй революционной ситуации». Содержанием этого этапа изучения «Народной воли» стали дискуссии о роли партии и ее террора во второй революционной ситуации. Советские историки особое внимание уделяли массовому крестьянскому и рабочему движению, меньше обращаясь к истории либерализма и, тем более, консерватизма. Проблема взаимоотношения «Народной воли» и общества в период террористической кампании 1879-1881гг., хотя и поднималась неоднократно, специально

1 Россия в революционной ситуации на рубеже 1870-80-х годов. исследована не была. Исключением являются работы H.A. Троицкого, предпринявшего изучение реакции общества на судебные процессы «Народной воли». В целом можно говорить о том, что это время стало плодотворным этапом в изучении истории партии, большинство работ этого периода не превзойдено до сих пор ни по количеству привлеченного материала, ни по качеству анализа.

Серьезные политические и экономические изменения 90-х гг. XX века не могли не сказаться на состоянии историографии русского революционного движения. В начале 90-х в публицистике и отчасти в научных работах утвердилось неприятие революционной деятельности вообще. При общем спаде интереса к революционному движению XIX века, единственной проблемой, вызывающей подчас бурные дискуссии, остается терроризм. Произошло возвращение к обсуждению моральной стороны террористической деятельности. Симптоматично выглядит прошедшая в 1996 г. на страницах журнала «Родина» дискуссия между H.A. Троицким и A.A. Левандовским. Первый в статье «Друзья народа или бесы»1 критиковал многочисленные публикации, направленные против народнической теории и практики, напоминая, что народовольцы занимались не только «охотой на царя», и развенчивал миф о «конституции» Александра II, неподписанной из-за 1 марта .1881 г. Его оппонент A.A. Левандовский видел в народовольцах деятелей, пытавшихся силовыми методами навязать народу свое понимание счастья2.

В центре внимания современных исследователей находится вопрос об истоках и причинах революционного террора. Наиболее подробно он рассмотрен в ряде работ О.В. Будницкого, посвященных идеологии русских террористов, психологическим и этическим сторонам террористической о борьбы . Психологии и идеологии членов Исполнительного комитета I

1 Троицкий Н. Друзья народа или бесы // Родина. 1996. №2. С. 67-72.

2 Левандовский А. Бомбисты // Родина. 1996. №4. С. 59-76.

3 Будницкий О.В. Кровь по совести: терроризм в России // Отечественная история. 1994. №6. С. 205-213; Он же. Терроризм глазами историка Идеология терроризма; Он же. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология.

Народной воли» посвящена работа Г.С. Кана1. Попытка разобраться в особой психологии представителей революционного подполья предпринята в книге Е.И. Щербаковой «"Отщепенцы". Путь к терроризму (60г80-е годы XIX века)»2.

В то же время в 1990-х гг. вновь был поднят вопрос о поддержке, оказанной русским обществом террористам и причинах этой поддержки. Одной из первых на него обратила внимание американская исследовательница А. Гейфман, обратившаяся к изучению эсеровского террора. Она пишет об особом отношении к террористам как к людям, в действиях которых видели «примеры самопожертвования и героизма»3. О взаимосвязи особого состояния общества («явно выраженной отчужденности от власти») и всплеска революционного террора также на примере событий начала XX века пишет М.И. Леонов4.

К этой же проблеме на более широком материале, охватывающем период от покушения Д.В. Каракозова до революции 1905 г., обращается A.C. Баранов. В статьях «Образ террориста в русской культуре конца XIX -начала XX веков»5 и «Терроризм и гражданское мученичество в европейской политической культуре Нового и Новейшего времени»6 он пытается найти психологические причины, сделавшие террористов мучениками идеи, осуждение которых со стороны кого бы то ни было невозможно и приравнивается к преступлению против совести. Автор рассматривает, как сами революционеры при помощи пропаганды формируют в сознании общества положительный образ террориста, а также как этот образ проявляется и преломляется в произведениях культуры.

Несколько иначе к этому вопросу подходит М.Б. Могильнер. В работе «Мифология "подпольного человека": радикальный микрокосм в России

1 Кан Г.С. «Народная воля». Идеология и лидеры. М., 1997.

2 Щербакова Е.И. «Отщепенцы». Путь к терроризму (60-80-е годы XIX века). M., 2008.

3 Гейфман А. Революционный террор в России 1894-1917. М, 1997. С. 22-23.

4 Леонов М.И. Терроризм и русское общество (начало XX века) // Индивидуальный политический террор в России XIX - начала XX века. М., 1996.

5 Баранов A.C. Образ террориста в русской культуре конца XIX - начала XX веков // OHC. 1998. №2. С. 181191.

6 Он же. Терроризм и гражданское мученичество. С.77-88. начала XX века как предмет семиотического анализа» она поднимает вопрос об ответственности русского общества за создание системы политического террора. Отказываясь признать общество «пассивным объектом перманентного прессинга власти, который порождает соответствующие этому прессингу формы противодействия революционных сил»1, она обращается к анализу литературной мифологии «подпольной России». С точки зрения исследовательницы, образ террориста как «героя-жертвы», который служил моральному оправданию политических убийств, был создан не самими террористами, а литераторами. Следовательно, «общество давало моральную санкцию не политическому радикализму как таковому, а его литературному двойнику»2.

Поставленный таким образом вопрос об ответственности русского общества за революционный террор также подвергся идеологизации. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в работах А.И. Суворова «Политический терроризм в России в 19 - начале 20 века и российское общество», «Борьба с терроризмом в России в XIX - начале XX века» . Автор исходит из установки, что российское общество не сумело оценить опасность террора. Описывая сложившуюся ситуацию, автор утверждает, что часть общества поддерживала террористов, другая - оставалась нейтральной; «немало было и людей, запуганных террористами, готовых даже под угрозами - и нажимом оказывать им определенное содействие»4. В своем анализе ситуации А.И. Суворов опирается не столько на источники, сколько на представление об особой ментальности российского общества, предрасположенного к неверному понимаю террора5.

Поднятая в диссертации проблема влияния общественного мнения на ход террористической кампании «Народной воли», несмотря на отдельные попытки ее изучения, так и не стала предметом специального исследования.

1 . Могильнер М. Мифология «подпольного человека». М., 1999. С. 56.

2 Там же. С. 57.

3 Суворов А.И. Политический терроризм в России в 19- начале 20 века и российское общество. М. 1999; Он же. Борьба с терроризмом в России в XIX - начале XX века. М. 2002.

4 Он же. Политический терроризм в России в 19- начале 20 века и российское общество. С. 5.

5 Там же. С. 32-39.

Изучение этой проблемы позволит по-новому взглянуть на террористическую кампанию «Народной воли» и, более широко, на русское общество конца 70-х начала 80-х годов XIX столетия.

Гпава I. Формирование информационного поля террористической кампании 1879-1881 гг.