Военнопленные Первой мировой войны на территории Западной Сибири: Июль 1914 - май 1918 гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Талапин, Анатолий Николаевич

• Талапин, Анатолий Николаевич
• кандидат исторических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Талапин, Анатолий Николаевич

Введение.:.

Глава 1. Положение военнопленных в Западной Сибири с начала войны до Февральской революции (июль 1914 - февраль 1917 гг.).

1.1. Состав, размещение и условия содержания военнопленных.

1.2. Военнопленные как рабочая сила.

Глава 2. Военнопленные в Западной Сибири в марте 1917 - мае

1918 гг.

2.1. Влияние Февральской революции на положение пленных.

2.2. Советская власть и военнопленные в Западной Сибири.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Военнопленные Первой мировой войны на территории Западной Сибири: Июль 1914 - май 1918 гг.»

Истории XX столетия принадлежит множество масштабных трагедий и мировых катастроф, искалечивших массу человеческих судеб. Среди них не последнее место занимают войны, в том числе беспрецедентные по своим масштабам две мировые войны, в которых приняла участие Россия. Небывалой трагедией нашего Отечества, пережившего первую из мировых войн, стало также и то, что она сыграла роль катализатора революционных процессов, вылившихся в братоубийственную гражданскую войну. Однако ужасы Второй мировой войны и современных конфликтов заслонили собой все трагедии отдалённого прошлого.

Военному конфликту в начале прошлого века, впервые выросшему до мировых масштабов, прежде всего его экономическому, дипломатическому, общественно-политическому аспектам, анализу хода боевых действий в отечественной историографии уделено достойное внимание. Между тем интерес к истории Первой мировой войны был длительное время деформирован идеологическими установками, господствовавшими в советской исторической науке. В частности, это проявлялось в том, что интересующая нас категория лиц - военнопленные - оставалась в тени исследовательского внимания. Избирательный характер научного интереса к истории военного плена привёл к тому, что всё внимание советских историков занял собой исключительно революционный период.

Актуальность избранной нами темы определяется не только её недостаточной изученностью. Первая мировая война на фоне последующих вооружённых конфликтов внешне разительно отличается своей относительной «цивилизованностью», определённой гуманностью, отсутствием массового геноцида (если не принимать в расчёт внешне не относящиеся к военным действиям факты вроде армянской резни 1915 г. в Турции). Хотя чрезмерное уважение к врагу порицалось и начальством, и общественным мнением, признаваясь недопустимым и оскорбительным для своих, «рыцарский кодекс» ведения войны, включавший также и уважение к неприятелю, в том числе к обезоруженному пленённому врагу, оказался востребованным в эти годы. Однако очевидно, что ужасы не только Второй мировой войны, но и локальных конфликтов, например, преступления независимой Польши в отношении пленных красноармейцев периода польско-советской войны 1919-1920 гг., не возникли из ничего. Они зарождались в недрах первой из мировых войн, когда наследие прошлого - «рыцарский кодекс» ведения войны -отмирал, а международное право в отношениях конфликтующих сторон не стало определяющим.

Отношение к пленным как к объекту манипуляций (в рассматриваемый период в основном политических), в той или иной степени бесправному перед лицом обезоружившего его врага, соприкасается со всей последующей историей идеологической и геополитической экспансии и вооружённых конфликтов, как внутренних для России, так и международных. Опираясь на материал, связанный с историей военнопленных Первой мировой войны, уже её современники вскрывали не только факты физической расправы над пленными, но и показывали политику чрезмерной эксплуатации, морально-психологического унижения и т. п., то есть, на наш взгляд, рассматривали предпосылки политики массового истребления. Впрочем, масштабы, характер преступлений и степень преступного умысла в двух мировых войнах, конечно, не сопоставимы, однако для их объективной оценки необходимо обращение к конкретно-историческому материалу.

Изучение избранной нами темы имеет не только научный интерес, но и практическую значимость, поскольку проблемы плена существовали и будут существовать столько, сколько существуют войны. Практическое значение любого исторического исследования, по большому счёту, возможно только в одном смысле - воспитательном, идеологическом. Подлинный патриотизм начинается только там и тогда, где и когда становится возможным открывать прошлое, отказавшись от одностороннего акцента только на его «плохих» или «хороших» сторонах.

Публикации о мировой войне 1914-1918 гг. стали появляться в отечественной историографии ещё тогда, когда военные действия шли полным ходом. Работы, написанные «по свежим следам», касавшиеся истории плена, посвящались только судьбе русских в плену Центральных держав, имели не столько аналитический, сколько политически ангажированный характер и, разумеется, были описательными, страдали чрезмерной субъективностью и односторонностью подхода, демонстрировавшегося авторами. Сведения об иностранных пленных, сжатые до уровня нескольких фраз, даже в публиковавшихся для широкой общественности официальных отчётах комиссий, расследовавших положение русских пленных, приводились исключительно для сравнения его с заведомо худшим положением русских пленных1. Подбор фактов, свидетельствовавших о преступлениях стран Четверного союза в отношении пленных, при отсутствии настоящего интереса к судьбе пленных армий этих стран в государствах Антанты, был характерен для работ досоветского периода.

Первые труды, имеющие право называться научными, по заявленной нами проблеме были созданы на общероссийском материале уже в советское время. Инициатива осмысления положения и роли пленных исходила от интернационалистов - бывших военнопленных. Однако их работы изобиловали массой фактических неточностей и идеологически выдержанных оценок «предательской роли» одних лиц и целых групп пленных, в том числе в отношении своих пленных собратьев, и «рево

1 См., напр.: Как живётся нашим пленным в Германии и Австро-Венгрии. Пг., 1915; Кривцов А. Высочайше учреждённая чрезвычайная следственная комиссия: Отчёт председателя комиссии о положении русских в австрийском плену. — Б. м., б. г. и др. люционной» - других. Авторы ориентировались не на рассмотрение положения военнопленных (социального, экономического, правового, политического), а старались показать вклад интернационалистов из числа военнопленных в борьбу за победу власти Советов, рассуждали о перспективах их использования в грядущей мировой революции1.

Затрагивая интересующие нас аспекты проблемы, исследователи в большинстве своём поступали не вполне корректно. Они переносили ленинские оценки войны и положения русских пленных, томившихся в лагерях Центральных держав (среди них при попустительстве и молчаливом согласии местных властей РСДРП развернула широкую агитал цию), на иностранных пленных в России . Оценки эти трудно назвать научными. Давая их, В.И. Ленин исходил из важности того, чтобы пленные прошли «практический курс большевизма в России», направили «оружие не против своих братьев, наёмных рабов других стран, а против реакционных и буржуазных правительств и партий всех стран», чтобы при обмене пленными перебросить в Европу «громадную массу людей, видевших нашу революцию на практике» и т. п3.

Политически ангажированный взгляд на проблему взаимосвязи плена и интернационализма был свойственен и профессиональным историкам-марксистам. Так, М.Н. Покровский приравнял к пленным ин

1 См.: Шипек А. Военнопленные и их использование в мировой и гражданской войне // Война и революция. 1928. № 2. С. 64-72; Хабас Р. К истории борьбы с чехословацким мятежом // Пролетарская революция. 1928. № 5. С. 56-65; Фаркаш Г. Деятельность подпольной организации венгерских военнопленных в Красноярске в 1919 г.// Пролетарская революция. 1929. № 10.

2 Пример следования этой традиции см.: Манусевич А .Я. Некоторые вопросы истории интернационалистского движения в России в 1917-1920 гг. М., 1967; Клеван-ский А.Х. Некоторые нерешённые проблемы истории военнопленных и интернационалистского движения. М., 1967 и др.

3 См.: Ленин В.И. Задачи революционной социал-демократии в европейской войне // Полн. собр. соч. Т. 26. С. 6; Он же. Выступление на заседании ЦК РСДРП (б) 19 января (1 февраля) 1918 г. Протокольная запись // Полн. собр. соч. Т. 35. С. 318-319; Он же. Чрезвычайное заседание пленума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов 3 апреля 1919 г. Доклад о внешнем и внутреннем положении Советской республики // Полн. собр. соч. Т. 38. С. 148, 260 и др. тернационалистам даже взбунтовавшихся и расстрелянных французами солдат русского добровольческого корпуса во Франции, ещё до революции отправленного из России помогать союзникам1. Нужно заметить, что эти русские статуса пленных не имели. В конце 1920-х гг. увидела свет статья В. Вегмана, которую можно назвать первым и до 1950-х гг., пожалуй, самым заметным опытом рассмотрения положения иностранных пленных в Сибири на протяжении фактически всего периода их пребывания в крае в этом статусе: с 1914 по 1920 гг . Но и эту работу не обошёл предвзятый взгляд на проблему при оценке дооктябрьской и советской военнопленческой политики.

Один из наиболее компетентных в проблемах плена исследователей 1920-х гг. - Н.М. Жданов, бывший в своё время председателем Московского отделения РОКК, затем сотрудником Центральной коллегии о пленных и беженцах при СНК РСФСР, своё основное внимание сконцентрировал на русских военнопленных3. Названному автору, конечно же, не была безынтересна и судьба иностранных пленных в России. Для нас особенно ценно, что Н.М. Жданов стал одним из немногих исследователей, серьёзное внимание уделивших раскрытию правовой стороны проблемы плена. Пожалуй, он первым в нашей стране заинтересовался появлением уже в ходе мировой войны многочисленных актов внутригосударственного и международного правотворчества, имевших своей задачей урегулирование положения военнопленных соответственно особенностям военного плена в условиях всеобщей войны.

Отмечая этот факт, Н.М. Жданов справедливо подчёркивает, что в начале войны все воевавшие государства пытались урегулировать по

1 Покровский М.Н. Империалистическая война: Сб. ст. 1915-1927. М., 1928. С. 244249.

Вегман В. Военнопленные империалистической войны //Сибирская советская энциклопедия. В 4 т. Т. 1. Новосибирск, 1929. Стб. 517-521.

3 РСФСР. Труды военно-исторической комиссии. Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. Сост. Н. Жданов М., 1920. ложение пленных внутригосударственными актами в законодательном порядке или в порядке военного управления1. Однако он ошибочно считает, что созыв уже в ходе войны международных конференций по проблемам плена был вызван, прежде всего, пониманием того, что одними внутригосударственными актами нельзя урегулировать общего вопроса о положении военнопленных2. Не случайно он преувеличивает значение этих конференций. Между тем и стокгольмские (1915, 1916 гг.) и Копенгагенская (1917 г.) конференции были вызваны исключительно взаимным недовольством и жалобами воевавших сторон на негуманное обращение с пленными. В 1930-1940-е гг. интересующая нас проблематика разрабатывалась слабо, исключение по-прежнему составляли сюжеты, связанные с историей революционного и интернационалистского движений3.

Новый этап в историографии проблемы, как нам представляется, начался после празднования сорокалетия Октябрьской революции (1957 г.) и продолжался до конца 1980-х гг. На протяжении этого этапа проводились конференции, чаще всего к очередному юбилею революции, в основном по истории интернационализма, выходили в свет сборники документов, мемуарная литература, научные монографии отдельных авторов и коллективные обобщающие работы4. С точки зрения советских

1 РСФСР. Труды. С. 51-52. Именно эти акты, а не какие-либо международные соглашения регулировали положение пленных на протяжении рассматриваемого периода. Никакого примата международного права, разумеется, не было. Если международные постановления не подтверждались (фактически дублировались) соответствующими внутригосударственными, то они и не действовали.

2 РСФСР. Труды. С. 53.

3 См., напр.: Шнейдер И. Революционное движение среди военнопленных в России в 1915-1919 гг.//Борьбаклассов. 1935. №3.

4 Дело трудящихся всего мира. Факты, документы, очерки о братской помощи и солидарности трудящихся зарубежных стран с народами Советского Союза. М., 1957; Этих дней не смолкнет слава. Воспоминания участников гражданской войны. М., 1958; Интернационалисты в боях за власть Советов. Сб. ст. М., 1965; Участие трудящихся зарубежных стран в Октябрьской революции. Сб. ст. М., 1967; Данилов В.А. Интернационалисты на Урале и в Сибири. Свердловск, 1972; Зеленин В.В. Под авторов, специально изучавших интернационалистское движение, тема плена сама по себе - лишь одна из вспомогательных в истории интернационализма, причём не самая важная. Интерес к проблемам, связанным с положением пленных, реализовывался в этот период по двум основным сюжетным линиям: во-первых, пленные рассматривались как часть рабочего класса города и деревни и, во-вторых, как активные участники движения интернационалистов.

В рамках первой сюжетной линии раскрывалась вспомогательная роль военнопленных в экономике России. В силу этого пленным посвящались лишь небольшие разделы и главы отдельных сочинений1. В литературе, исследовавшей движение интернационалистов, насчитывающей свыше 600 работ, рассматривалось положение пленных до октября 1917 г., преимущественно с целью обоснования тезиса о бесправности этого положения и невыносимости его для морального и физического состояния пленных как главном факторе, способствовавшем их револю-ционизации. История пленных с 1917 г. изучалась советскими авторами в трёх аспектах: как проблема иностранных частей в составе русской армии, проблема большевистского влияния на пленных, а также как проблема участия военнопленных в Октябрьской революции .

Советские авторы в целях создания «идеологически верной» картины плена весьма своеобразно трактовали общеизвестные факты из красным знаменем Октября. Югославянские интернационалисты. М., 1977; Венгерские интернационалисты в Сибири и на Дальнем Востоке 1917-1922 гг.: к истории советско-венгерских интернациональных связей. М., 1980 и др. Разумеется, историография интернационализма имеет иную периодизацию, чем предложенная нами.

См.: Сидоров A.JI. Экономическое положение России в годы первой мировой войны. М., 1973; Китанина Т.М. Война, хлеб и революция: продовольственный вопрос в России 1914-октябрь 1917. Л., 1985.

2 Яковлев Л.И. Интернациональная солидарность трудящихся зарубежных стран с народами Советской России. 1917-1922. М., 1964; Мальков А.А. Деятельность партии большевиков среди иностранных военнопленных в период империалистической войны и Брестского мира (По материалам Сред. Поволжья): Автореф. дисс. канд. ист. наук. Казань, 1966 и др. быта пленных. К примеру, одно из самых странных заключений сделал Н. Колмогоров, предположив, что даже лагерные мастерские создавались для обеспечения «широкой жизни» господ пленных офицеров, которым якобы не хватало «собственных средств и того, что.удавалось отнять, а то и просто украсть у солдат»1. Симптоматично, что вывод этого исследователя вполне соответствует расхожему мнению дореволюционных «ура-патриотов», излагавшемуся не единожды в современной им прессе: раз часть офицеров не трудилась и могла сносно существовать, её можно назвать паразитической, отметив, что она быстро приспособилась к новым условиям в плену2. Положение иностранных пленных в имперской России советская историография освещала фрагментарно; региональные особенности, сибирские в том числе, при этом не были показаны, провозглашался тезис об идентичности реального положения военнопленных при Временном правительстве и в царской России3. Одни авторы, не углубляясь в детали, называли изменения в положении пленных после февраля 1917 г. незначительными и временными, а другие, например, Б.С. Сиргебаев, игнорировали даже такие формальные изменения4. В целом, для советских историков проблема военного плена не существовала вне рамок движения интернационали

1 Колмогоров Н. Красные мадьяры. С. 11.

2 Разница здесь только в том, что до революции русские патриоты обвиняли в тунеядстве всех пленных вообще, без разделения на классово близких и чуждых.

3 См., напр.: Ананьев В.И. Положение иностранных военнопленных и их участие в революционном движении в России // Некоторые вопросы всеобщей истории. Вып. 1. Челябинск, 1965. С. 85-104; Клеванский А.Х. Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус. Чехословацкие политические организации и воинские формирования в России 1914-1921 гг. М., 1965; Данилов В.А. Сотрудничество военнопленных интернационалистов с сибирскими рабочими от февраля до октября 1917 г. // Рабочие в Сибири в борьбе за построение социализма и коммунизма (1917-1967). Кемерово, 1967. С. 47-52; Щербаков Ю.Н. Искры Великого Октября: Вклад интернационалистов в революционное рабочее движение в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1982.

4 См.: Сиргебаев Б.С. Глубокие корни братства (Интернационалистское и коммунистическое движение среди иностранных пролетариев в Казахстане 19151922 гг.). Алма-Ата, 1977. стов, деятельности большевиков в их среде, а также истории военно-политических формирований.

С распадом СССР в начале 1990-х гг. и исчезновением идеологического прессинга исследование темы активизировалось, в основном, применительно к её национальной составляющей, преимущественно в рамках изучения истории лиц немецкой национальности или истории военнопленных-славян1. В последнее десятилетие учёными-историками гораздо интенсивнее, чем прежде, разрабатываются проблемы психологии, поведения и судеб рядовых участников вооружённых конфликтов XX столетия2. Идеология и пропаганда, образ врага, особенности взаимоотношений рядового и офицерского состава - эти и подобные по своей новизне сюжеты военной истории сегодня по праву признаны одними из наиболее актуальных в отечественной историографии.

Однако с ликвидацией Советской власти источники, так или иначе связанные с революционной эпохой и движением интернационалистов, перестали быть исключительно привлекательными для исследователей, интересующихся подчас лишь поисками в этой эпохе громких сенсаций и разоблачений, не имеющих отношения к предмету собственно исторического исследования. Вместе с тем сохранился и традиционный, присущий советским историкам взгляд на дооктябрьский этап участия России в Первой мировой войне как «подготовительный» к Октябрю, со всеми вытекающими из этого последствиями. Только таким историческим консерватизмом можно объяснить, например, появление на рубеже

1 См., напр.: Меньшиков В.Н. К проблеме использования труда военнопленных немецкой национальности в Тобольской губернии в годы первой мировой войны // Немцы Сибири. Омск, 1999. С. 27-29; Виноградов С.А. Югославянские военнопленные австро-венгерской армии в России в 1914-1918 гг. // Новый часовой. СПб., 1998. № 6-7. С. 74-77 и др.

2 Сергеев Е.Ю. Русские военнопленные в Германии и Австро-Венгрии в годы первой мировой войны // Новая и новейшая история. 1996. № 4. С. 65-78; Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999; Первая мировая война: история и психология: Материалы Рос. науч. конф., 29-30 нояб. 1999 г. СПб., 1999 и др.

XX-XXI вв. работы Ю.А. Иванова1. На скудном источниковом материале (четыре архивных дела из трёх различных фондов) без привлечения научной литературы и периодической печати автором делаются скоропалительные выводы о хозяйственном, а не «идеологическом» значении военнопленных. Приведены данные о пленных в одном уезде, а их положение квалифицируется как типичное для всей России, как прежде в советской историографии положение иностранных пленных априори было приравнено к положению русских военнопленных в странах Четверного союза. Хочется отметить, что стремление к глобальным обобщениям при отсутствии широкой источниковой базы, а кое-где и просто элементарного знания предмета весьма показательно для новейшей исторической литературы.

В постсоветский период развития отечественной историографии наблюдается рост интереса к изучению военного плена Периода первой мировой войны, как на общероссийском, так и на региональном уровне . Доминирование в исследованиях описательности является закономерным, по причине недостаточной изученности и вовлечённости в научный оборот обширной источниковой базы. Примечательно, что авторы обращаются не только к проблемам, значимым при изучении истории иностранных пленных (психологическим, социокультурным), но также и к судьбе русских в плену Центральных держав, как в конкретно

1 Иванов Ю.А. Военнопленные первой мировой в российской провинции // Отечественные архивы. 2000. № 2. С. 100-105.

2 В частности, этим проблемам посвящено несколько диссертационных сочинений. - См., напр.: Васильева С.Н. Военнопленные Германии, Австро-Венгрии и России в годы первой мировой войны: Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1997; Исаев А.П. Российские органы управления и военнопленные противника: вопросы взаимоотношений (1917-1922 гг.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. СПб., 1998; Безруков Д.А. Система управления военнопленными и использование их труда в Новгородской губернии в 1914-1918 гг.: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Великий Новгород, 2001. историческом, так и в источниковедческом плане1. Но возникла угроза того, что иностранным пленным могут быть приписаны не свойственные им качества. В частности, не вполне удачна и научно не аргументирована попытка исследователя С.А. Солнцевой выявить социализацию пленных в России до окончания мировой войны2.

Работа статейного характера молодого историка И.И. Шлейхера специально посвящена положению иностранных военнопленных в Сибири . Безусловным достоинством работы является то, что автор опирается на литературу и источники на немецком языке, то есть созданные на языке оригинала. На основе такого уникального вида документов, как воспоминания, И.И. Шлейхер пытается анализировать проблемы пленения, транспортировки и содержания пленных в сибирских лагерях. Вместе с тем в работе отсутствует необходимая критика источника. Автор не интересуется периодикой, а архивные материалы подобраны им лишь для подтверждения мнения «немецкой стороны».

При неоправданном доверии к сведениям личного происхождения И.И. Шлейхер демонстрирует не всегда обоснованное стремление подвергнуть сомнению и критике мнение своих коллег-историков. Так, пыг таясь возразить Н.В. Грекову, считающму, что наиболее частым наказанием был арест пленных «за усиленное неотдание чести», «неповинове

1 См.: Сенявская Е.С. Образ врага в сознании участников первой мировой войны // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 140-145; Миронов В.В. Социокультурный облик фронтовика-австронемца в годы первой мировой войны: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Тамбов, 2001; Абдрашитов Э.Я. Источники личного происхождения по истории российских военнопленных первой мировой войны: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Казань, 2003. л

Солнцева С. А. Военнопленные в России в 1917 г. (март - октябрь) // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 148.

3 Шлейхер И.И. Военнопленные первой мировой войны: проблемы пленения, транспортировки и содержания в сибирских лагерях // Из прошлого Сибири. Вып. 4. Ч. 1. Новосибирск, 2001. С. 54-97. ние»1, Шлейхер словно не замечает слова «неповиновение», заявляя в отношении анализируемых в качестве примера 32 личных дел пленных офицеров за 1916 г., что на их счету было 12 побегов, по два неотдания чести, неблагонадёжного поведения, курения при начальстве, 4 - варения кваса и девять других, то есть Греков якобы не прав, утверждая, что пленных арестовывали, в основном за неотдание чести . Между прочим, такое понятие, как «неповиновение», было достаточно ёмким, обнимавшим почти все случаи недозволенного поведения пленных. Греков в своей работе, выделяя в отдельную категорию такой частный случай неповиновения, как попытку побега, к сожалению, не внёс уточнения в отношении остальных случаев «неповиновения», но это не даёт И.И. Шлейхеру оснований обвинять его в фальсификации фактов.

Ещё один современный автор, в сферу научных интересов которого входит история плена, - Ю.П. Горелов3. На наш взгляд, этот исследователь не вполне корректно включил проблемы плена в русло патриотической деятельности сибиряков, их участия в защите Отечества. Сразу заметим, что Горелов именует пленных, что называется, без кавычек, не только «пленниками» (кстати, именно так военнопленные часто именовались в написанных от их имени прошениях о принятии в русское подданство ещё до окончания первой мировой4), но даже «невольниками», хотя этот эпитет скорее применим к рабам (сравните: «невольничий рынок»). Думается, что использование в историческом сочинении ярко психологически окрашенных терминов без закавычивания неправомерно.

1 Греков Н.В. Германские и австрийские пленные в Сибири (1914-1917) // Немцы. Россия. Сибирь: Сб. ст. Омск, 1997. С. 167.

2 Шлейхер И.И. Указ. соч. С. 70.

Горелов Ю.П. Сибиряки на защите отечества в войнах начала XX века. - Кемерово, 2003; Он же. Вклад сибиряков в защиту отечества в войнах начала XX века: Автореф. дисс. д-ра ист. наук. Кемерово, 2004.

4 См., напр.: ТФ ГАТюмО. Ф. 152. Оп. 54. Д. 12. Л. 219.

Сокрушаясь по поводу того, что проблема участия гражданского населения в помощи пленным и, в целом, опыт работы сибирского населения не только с беженцами, ранеными или инвалидами, но также и с военнопленными остался без исследовательского внимания, Ю.П. Горелов заявляет в качестве своей исследовательской задачи решение этой проблемы, то есть поиск того, чего, по большому счёту, фактически не было - попечительских мероприятий сибиряков в отношении иностранных военнопленных. Однако в своих публикациях он не показал серьёзных свидетельств попечения пленных, если только не считать весомым «меценатством» (выражение Ю.П. Горелова) обязательное, обеспечивавшееся казной, расквартирование и содержание военнопленных. Если даже предположить реальность попечительских мероприятий сибиряков, которые, по утверждению автора, помогли тысячам иностранных военнопленных Первой мировой войны в Сибири, то интересно, защитникам какого Отечества они оказывали помощь. Сами попечительские мероприятия сибиряков и вообще россиян даже по отношению к русским пленным, находившимся в странах Четверного союза, как известно, были минимальными, носили несущественный, часто разовый характер, то есть ни о какой ощутимой помощи тысячам даже русских пленных, а тем более иностранных не может быть и речи.

Несмотря на вышеназванное, делающиеся в современной историографии попытки «привязать» историю плена к более общим проблемам, будь то попечительские мероприятия в годы войны или же социализация отдельных категорий временного населения страны, играют положительную роль. Они актуализируют интерес к изучению проблемы. В заключение обзора литературы отметим, что предложенная выше периодизация истории изучения рассматриваемого нами вопроса условна, так как историография положения иностранных военнопленных

Первой мировой войны, в том числе на местном, сибирском материале, по большому счёту, только зарождается.

Объект настоящего исследования - военнопленные Первой мировой войны, размещавшиеся в Западной Сибири. Предмет исследования - положение пленных в крае, взятое в совокупности, начиная от его материальных до общественно-политических аспектов, обусловленное сложным сочетанием особенностей их состава (численного, национального, социального), условий размещения, надзора и использования (трудового и в качестве военно-политической силы). Предмет предполагает обращение к настроениям сибиряков, политике русских военных и гражданских властей и ответным действиям пленных, связанным с их представлениями, а также с представлениями местной, центральной администрации и сибирского населения о статусе и потребностях военнопленных.

Цель работы заключается в определении особенностей состава и положения военнопленных Первой мировой войны, находившихся на территории западносибирского региона в условиях царской, буржуазно-демократической и Советской России. К исследовательским задачам относятся следующие:

• уточнить и проанализировать количественные показатели, характеризующие состав пленных, расквартированных в Западной Сибири (численный, национальный, социальный);

• выделить особенности положения военнопленных с учётом их национальной и социальной принадлежности, проследить изменения, происходившие в их размещении и содержании;

• охарактеризовать систему организации труда пленных;

• определить степень подверженности пленных революционной агитации, их вовлечённости в политическую жизнь края.

Настоящая работа не предполагает анализа решений международных конференций, проводившихся в годы войны с целью облегчения участи пленных: Стокгольмской (1916 г.) и Копенгагенской (1917 г.), которые серьёзно не отразились на положении пленных в Западной Сибири. Что касается Стокгольмской конференции 1915 г., то наиболее значимыми из предложенных на ней к реализации, в том числе для Сибири, были меры по корректировке управления военнопленными, главной из которых стало создание так называемого самоуправления военнопленных1. Самоуправление осуществлялось с 1915 г. в форме организации офицерских и солдатских артелей военнопленных, имевших сугубо хозяйственные функции, ас 1916 г. ещё и в форме создания лагерных комитетов помощи пленным, осуществлявших некоторые хозяйственные и административные функции, а также создания внутрилагерных судов для разрешения столкновений между пленными не уголовного характера. В России комитеты создавались для подданных Австро-Венгрии и Германии.

На практике комитеты появлялись как исключительно посреднические организации для передачи претензий пленных к лагерной администрации и участия в распределении заграничной помощи военнопленным. Однако подробное освещение такого сложного и интереснейшего явления, как самоуправление военнопленных в Западной Сибири в условиях самодержавной, буржуазно-демократической и Советской России, требует не беглого компилятивного изложения отрывоч

1 Об управлении военнопленными и внедрении самоуправления в форме лагерных комитетов и судов см.: РСФСР. Труды. С. 57-58, 206-207 и др. ных сведений, имеющихся в литературе, даже с добавлением материалов ряда архивных источников, а отдельного серьёзного исследования.

В настоящей работе мы также не будем касаться проблемы обмена и эвакуации военнопленных в «ликвидационный» период войны, а значит и работы русско-германских, русско-австрийских и т. п. комиссий, разрабатывавших порядок обмена и эвакуации самих пленных и их багажа на родину, то есть занимавшихся определением подробных маршрутов эвакуации, назначением питательных пунктов, проблемами медико-санитарного обслуживания. Мы не будем касаться также истории и предыстории добровольческих формирований - сербских, чехословацких, румынских, итальянских, эльзас-лотарингских, хорватских и др. с участием пленных. Все эти проблемы общероссийского и международного характера, в основном, выходят за рамки нашей работы, по-свящённой исключительно положению военнопленных в Западной Сибири, тем более что на собственно сибирском материале можно говорить лишь об агитации за вступление в подобные организации и отношении к ней общественности и местных властей.

Нами специально не рассматриваются уже нашедшие отражение в трудах советских авторов материалы работы революционных по характеру съездов военнопленных: Московского (13-14 апреля 1917 г.) и Сибирского (Иркутского - 15 апреля 1917 г.), подробная история и предыстория их многочисленных революционных групп и организаций, в том числе секций и федерации иностранных групп РКП(б), а также помощь пленных-интернационалистов в подавлении целого ряда антисоветских выступлений в период до чехословацкого мятежа, соответственно подробно не рассматривается и образование красногвардейских частей пленных.

Научная новизна настоящего диссертационного исследования заключается в попытке комплексного изучения и обобщения материалов, связанных с юридическими, социально-экономическими, политическими и общественно-политическими аспектами положения военнопленных в Западной Сибири, их становлении и изменении в указанный период. В работе вводится в научный оборот широкий круг не использованных ранее архивных документов и материалов периодических изданий, характеризующих различные стороны исследуемой проблемы. На основе широкого круга источников рассмотрены основные тенденции в изменении статуса пленных, режима их содержания и надзора за ними в условиях дореволюционной и революционной России с учётом формирования различных национально-политических группировок самих пленных. Значительное внимание в диссертации уделено характеристике системы принудительного труда пленных с раскрытием специфики политики центральной и местной власти в отношении различных национальных и социально-политических групп военнопленных. Анализ, осуществлённый в диссертационном исследовании, позволяет внести также определённые коррективы в традиционные представления о сущности и характере политики царского и Временного правительств, советской политики в отношении иностранных военнопленных.

Практическая значимость диссертации заключатся в использовании её материалов, положений и выводов в учебных курсах по истории Сибири, России и международно-правовых отношений, в краеведческой работе, при разработке специальных курсов, в написании обобщающих исследований по истории военного плена периода Первой мировой войны, а также общественно-политической, экономической и социальной истории края.

Территориальные рамки исследования - Западная Сибирь, в которую в границах на рассматриваемый период включались Тобольская и Томская губернии, а также Омский уезд Акмолинской области. Изменения в административно-территориальном делении 1917-1918 гг. не учитываются, поскольку они происходили внутри западносибирского региона и на положении пленных не отразились. Данные рамки обусловлены значительной численностью военнопленных на рассматриваемой территории и общностью военно-административного управления ими в пределах Омского военного округа.

Избранные нами хронологические рамки охватывают период с 19 июля 19141 по 25 мая 1918 гг. Отдельные документы (Гаагская конвенция 1907 г. и др.), датированные более ранним сроком, используются нами потому, что их появление было предопределено перспективой решения проблем военного плена. Верхняя хронологическая граница обусловлена чехословацким мятежом, ставшим началом гражданской войны в России. Мятеж чехословацкого корпуса представляется закономерной хронологической чертой, ввиду полного отказа всех существовавших политических группировок в стране от основополагающего принципа плена - прекращения состояния войны в отношении пленных. Он сделал неизбежным отказ от преимущественно трудового использования военнопленных, которое, как известно, было характерным для предшествовавших периодов.

Методологической основой диссертации стало рассмотрение всех явлений с позиций историзма, предполагающего всесторонний анализ условий, в которых происходили те или иные события. Историзм позволяет избежать модернизации и неоправданной актуализации прошлого в конкретно-историческом исследовании, предопределяя изучение процессов и явлений с точки зрения возникновения, становления и изменения при безоговорочном признании их взаимосвязанности и взаимообусловленности. Из историзма вытекают принципы различия и контекста, использованные в диссертационном исследовании. Принцип различия

1 События, происходившие в России до 1 марта 1918 г., в настоящей работе датированы старым стилем. применялся при анализе положения военнопленных в различные периоды их пребывания в Западной Сибири с начала войны до чехословацкого мятежа, то есть в условиях царской, буржуазно-демократической и Советской России. Режим содержания пленных в значительной степени зависел от внутриполитической ситуации в стране, которая в рассматриваемые годы динамично изменялась. Принцип контекста проявлялся при характеристике положения иностранных пленных Первой мировой войны в западносибирском регионе как части такого большого и сложного явления мировой истории, как военный плен. Исходя из этого, исследование выполнено с учётом положения русских военнопленных, находившихся на территории стран, воевавших против России и её союзников.

В процессе работы нами использовались специальные методы исследования: сравнительно-исторический, проблемно-хронологический и историко-генетический. Сравнительно-исторический метод позволил на основе синхронного сопоставления общих черт и особенностей положения и настроений отдельных категорий пленных, политики со стороны различных уровней власти (от военной до местного самоуправления), настроений сибиряков и т. д. реконструировать динамичную картину плена в Западной Сибири в обозначенных хронологических границах, отчасти сопоставляя её с общероссийской и общемировой. Проблемно-хронологический метод дал возможность каждый исследуемый аспект проблемы рассмотреть с точки зрения движения и изменения, что позволило также сопоставить поднятые в работе проблемы, актуальные для разных лет изучаемого периода. Историко-генетический метод на основе конкретных фактов помог раскрыть причинно-следственные связи между наиболее важными чертами плена и «военнопленческой» политики не только России, но и Центральных держав и отдельными событиями, а также охарактеризовать процессы, отталкиваясь от единичных (уникальных) фактов, группируя их по совокупности.

Источники, использованные при написании данной работы, можно разделить на несколько групп: 1) законодательные акты; 2) делопроизводственные материалы, в том числе документы органов местного самоуправления; 3) периодическая печать; 4) материалы личного происхождения (записки, письма, воспоминания).

Базовыми международно-правовыми актами, регулировавшими весь комплекс вопросов, связанных с положением военнопленных (от их статуса до материального обеспечения в местах размещения и использования их рабочей силы), были позднейшие к началу войны и обязательные для всех государств Гаагская конвенция 5 (18) октября 1907 г. (имеется в виду приложение к ней: «Положение о законах и обычаях сухопутной войны») и отчасти «Женевская конвенция для улучшения участи раненых и больных в действующих армиях от 23 июня (6 июля) 1906 г.»1. Конвенции содержали самые общие постановления относительно поднимавшихся в них вопросов. На практике же подобные документы заменяли узаконения отдельных государств, составленные в соответствии с международными соглашениями. Основополагающим документом такого рода в России стало утверждённое 7 октября 1914 г. Николаем II «Положение о военнопленных», в более развёрнутом виде повторявшее и уточнявшее положения Гаагской конвенции 1907 г2.

До Октябрьской революции 1917 г. серьёзных новшеств в законодательство о пленных не было внесено. Основная масса появившихся высочайше утверждённых распоряжений и узаконений, равно как и все

1 Полный текст названных документов см.: Франц Лист. Международное право в систематическом изложении. Перевод с 6-го немецкого изд-я проф. В.Э. Грабаря. 3-е русское изд-е. Юрьев, 1912. С. LXXXVI-XCIII; CXII-CXIX.

2 Текст «Положения» см.: Сборник узаконений о привлечении находящихся в России военнопленных на работы и других правил и постановлений, относящихся до военнопленных. Изд. 2-е. Пг., 1917. С. 9-27. возможных правил, изданных в виде приказов местного, столичного и военного начальства или утверждённых им, касалась проблем, связанных с трудовым использованием пленных и поддержанием в их среде должного режима содержания, включая вопросы охраны пленных и порядка их отпуска работодателям, оплаты труда и борьбы с неповиновением назначенных на работы. Анализ указанных выше документов, то есть законодательных актов, постановлений и правил, позволяет не только воссоздать правовую основу положения пленных в России и проследить правительственную политику и политику местных властей в данном вопросе, но и составить представление об идеальных формах, в которых должна была воплощаться продекларированная гуманность по отношению к военнопленным.

В отношении «западносибирских» пленных силу закона имели и всевозможные приказы и распоряжения местного военно-окружного, а также железнодорожного начальства, в целом военных начальствующих лиц, вплоть до военного министра. Наиболее важными среди таких документов следует признать приказы и приказания по Омскому военному округу. Помимо дублирования основных законоположений о военнопленных они содержат ценные сведения о режиме, поддерживавшемся среди пленных, контроле всех сторон их жизни, об ошибках в надзоре за ними.

Правила, утверждённые на различных уровнях власти, от верховной до местной, постепенно создававшиеся по различным частным вопросам, как связанные с трудовым использованием пленных, так и не связанные с ним (об исчислении и возмещении из казны расходов на пленных, пересылке их корреспонденции и т. д.), более конкретны и приближены к действительности. При этом основные постановления о военнопленных составили содержание двух опубликованных сборников, последний из них включал акты до 1 января 1917 г'. Эти же законодательные акты публиковались в регулярных «Собраниях узаконений и распоряжений правительства», издававшихся при Правительствующем сенате, или нашли отражение в изданиях, публиковавших законодательные акты, вызванные войной2.

Вторая группа источников представлена материалами делопроизводства жандармских полицейских управлений, милиции, губернских, уездных управлений и комиссариатов, управлений воинских начальников, Советов рабочих и солдатских депутатов и исполнительных комитетов Советов, особых железнодорожных управлений, местных управлений земледелия и государственных имуществ и т. д.

Ведомства и другие учреждения, а также организации и лица, распоряжавшиеся пленными, бравшие и отпускавшие их на работы, начиная от военного ведомства до простой солдатки, добившейся получений пленного работника, должны были заниматься вопросами перевозки и размещения пленных, их охраны и борьбы с неповиновением, то есть часто повторяли функции друг друга. Так, с учётом дублирующихся документов основная часть сведений, касающихся всевозможных аспектов положения пленных, хранящихся в ТФ ГАТюмО, собрана в одном фонде (Ф. 152 «Тобольское общее губернское управление»). В нём собраны разнообразные статистические материалы, всевозможная отчётность, ходатайства, приказы, обращения и распоряжения, циркулировавшие в губернии в связи с вопросами расквартирования пленных и их охраны, сведения об их количестве, материалы переписи военнопленных, ходатайства о вступлении в брак, принятии русского подданства, переписка

1 Сборник узаконений.Пг., 1917. К печати сборники подготовил заведующий Центральным справочным бюро о военнопленных генерал-лейтенант И.А. Овчинников, поместивший в них материалы и об организации труда пленных, хотя она не входила в компетенцию Бюро.

2 См.: Авербах Е.И. Законодательные акты, вызванные войною 1914-1917 гг. в 5 т. Пг., 1916-1918. h с военным ведомством, МВД, ГУГШ (Главным Управлением Генерального штаба), с полицейскими жандармскими управлениями, милицией, о надзоре за пленными и контактирующими с ними гражданами, о розыске пленных и списки бежавших, сведения о наблюдении за деятельностью иностранных делегаций, командированных для помощи пленным и знакомства с условиями их содержания и т. д.

Наиболее информативной, а потому особо ценной, охватывающей самый широкий спектр проблем, следует признать документацию делопроизводства губернских, железнодорожных и жандармских полицейских управлений (позднее комиссариатов, милиции и т. д.), управлений земледелия и государственных имуществ, управлений местных воинских начальников. Они непосредственно, наряду с местными самоуправлениями, занимались как обустройством пленных в местах расквартирования, так и реализацией по отношению к ним правительственной политики, отражая в своих документах также повседневную жизнь и настроения военнопленных.

Материалы органов местного самоуправления предельно конкретны и, если можно так сказать, утилитарны в плане своего акцентирования на решении сугубо хозяйственных, экономических вопросов, помогающих реконструировать быт военнопленных, проблему привлечения к труду и соответствие их фактического положения предписанному статусу. Это материалы городских управ и городских дум, частных совещаний гласных, приговоры собраний сельских обществ, документы со съезда представителей городов Западной Сибири (1915 г.), различных комиссий, комитетов, советов, например, городских врачеб-но-санитарных советов, строительных комиссий и комитетов, комиссий по благоустройству и т. п.

Существенно дополняет источниковую базу настоящей работы периодическая печать 1914-1918 гг. В диссертацию включены материалы, почерпнутые из 18 наименований журналов и газет, включая выходившие при городских общественных управлениях («Вестник Омского городского общественного управления» и «Известия Томского городского общественного управления»). Нами использовались публикации местных периодических изданий, информация которых по рассматриваемой проблеме, как правило, отличалась конкретностью, злободневностью, оперативностью и разнообразием. В повременных сибирских изданиях публиковались как официальные документы государственных и общественных организаций, так и обращения частных лиц, журналистские репортажи, очерки, фельетоны и т. п., так или иначе затрагивающие тему плена.

Помимо того, что пресса, концентрируя колоссальный объём фактической информации, пыталась сообщать населению о всех подробностях размещения, быта, труда и настроений военнопленных, их отношения к местному населению, к Сибири и России в целом и восприятии пленных жителями Сибири и России, она создавала определённый, часто противоречивый национально-психологический портрет «врага». Пресса - ценный источник при реконструкции отношения населения к пленным. Она позволяет проследить эволюцию общественного интереса к такому феномену социально-экономической и общественно-политической жизни региона, как военнопленные.

Материалы личного происхождения: записки, письма, воспоминания, в том числе неопубликованные, а также черновые наброски публиковавшихся воспоминаний, публичных выступлений бывших интернационалистов и большевистских партийных работников, занимавшихся агитационной работой с военнопленными и просто сибиряков (чаще сибирячек), так или иначе общавшихся с пленными, позволяют оценить личное мировосприятие, жизненные позиции и представление названных лиц о характере, причинах и целях войны, их взгляды на проблемы войны и мира, представление о противнике и отношение к нему. Материалы личного происхождения вкупе с другими источниками помогают проникнуть в сферу чувств, эмоций, взаимоотношений и интересов пленных, как вполне житейских, так и глобальных, абстрактных проблем и мировоззренческих установок.

Частично в работе использовались материалы дневников военнопленных1. Мы вполне согласны с историком Э.Е. Абдрашитовым, что дневник нетипичен как источник, созданный военнопленными, тем более, что при репатриации пленных дневниковые записи подлежали изъятию, а дошедшие до нас - это, как правило, нелегально вывезенные отрывки, восстановленные в более поздний период . Нетипичен был дневник и для пленных-интернационалистов, оставшихся в Советской России или просто симпатизировавших Советам и публиковавших в России свои мемуары о революционной деятельности и участии в гражданской войне. Так называемые дневники военнопленных на деле являются скорее воспоминаниями, чем повременными записями, сделанными в плену, именно в таком качестве они нами и рассматривались.

Сегодня под видом мемуарной литературы: дневников, писем, воспоминаний издаются книги, на поверку оказывающиеся весьма отдалёнными от них по содержанию, ввиду литературной (художественной) обработки и жёсткой редакторской правки текста. В 2004 г. в Москве вышел в свет русский перевод работы немецкого писателя Э. Двингера «Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.». Это вполне законченное литературное произведение (сомнительных, судя по переводу, художественных достоинств), написанное от первого лица, причём не реального лица — конкретного пленного, а скорее лирического героя, о достоверности ко

1 Вргоч А. Мои воспоминания о мировой войне 1914-1920 // Столица. 1991. № 23. С. 37-41; Штерн О. Царские пленники: Дневник, 1914-1918. М., 1992 и др.

2 Абдрашитов Э.Е. Указ. соч. С. 4. торого без кропотливого анализа и критики сообщаемых им сведений невозможно говорить.

В силу крайней субъективности и яркой идеологической окраски любых художественных произведений, вроде свойственной публиковавшимся в советское время в документальных сборниках по истории интернационального движения революционным стихам пленных-интернационалистов1, мы считаем неуместным их использовать. Безусловно, такие произведения помогают уяснить социально-психологические, идеологические и моральные аспекты актуальной сейчас глобальной проблемы «человека на войне», к которой, на наш взгляд, относится и история военного плена. Однако анализ подобных документов требует отдельного рассмотрения и соответствующих методов исследования.

Сопоставление и анализ взятых в совокупности источников и литературы позволяют реконструировать достаточно полную картину военного плена в Западной Сибири в обозначенных хронологических границах и тем самым достигнуть поставленной в диссертационном исследовании цели.

1 Эти стихи создают образ готовых к смерти, идущих на смерть героев-революционеров, гордых тем, что уже «вздыбили века» и вот-вот «сметут старый мир». - См., напр.: Венгерские интернационалисты в Великой Октябрьской социалистической революции. С. 172-179.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Талапин, Анатолий Николаевич

Заключение

Численность военнопленных, размещавшихся в Западной Сибири в 1914-1918 гг., колебалась в пределах 200 тыс. чел. Основная масса пленных находилась в уездах, заметно превышая число предоставленных для их расквартирования мест, тогда как в западносибирских городах, со строительством концлагерей, с 1916 г. от половины и более таких мест оставались невостребованными для нужд пленных. Значительную часть военнопленных составляли славяне, чьё количество доходило до половины общего числа пленных в крае. Подавляющее большинство пленных офицеров размещалось в городах, а не уездах. Их численность в крае на протяжении рассматриваемого периода неизменно росла, в отличие от числа рядовых пленных, общая численность которых была достаточно стабильной при сокращении относительного числа трудоспособных пленных. До решения большевистской власти в 1917 г. о приравнивании пленных офицеров по содержанию к рядовым проблема нехватки т. н. офицерских мест остро стояла перед городами Западной Сибири.

Положение военнопленных, оказавшихся в Западной Сибири, с осени 1914 г. до революционных событий февраля 1917 г. в целом носило удовлетворительный характер. Оно вполне соответствовало их несвободному, но формально уважаемому воюющими сторонами статусу, ограждавшему пленных от намеренного и открытого нарушения человеческих прав. При этом на практике в проявлениях произвола в отношении пленных недостатка не было. Еще на фронте, затем по пути в лагеря, в самих пунктах постоянного квартирования в Западной Сибири ими становились случаи изъятия российскими военными чинами личных вещей пленных (документов, денег, ценностей), превышения полномочий лагерной администрации, охраны и т. д.

Ущемление прав военнопленных в Западной Сибири было также связано с принудительным трудом. Их подневольный труд не был нарушением статуса. Однако большинство пленных незаконно привлекались к любым, даже оборонным работам, запрещённым международными соглашениями, независимо от степени фактической трудоспособности. В Западной Сибири к оборонным относились, главным образом, сельскохозяйственные работы и в целом труд, связанный с заготовкой топлива, фуража и продовольствия не столько для воинских частей, сколько для населения. Оборонные работы пленных в крае не рассматривались их организаторами как относящиеся к военным действиям. С другой стороны, надзор за военнопленными, принудительно назначенными, как правило, нижними чинами, или добровольно отпущенными по особому разрешению на работы никогда не был чрезмерно строгим. В царской России охрана пленных, размещённых в Западной Сибири, кое-где и вовсе отсутствовала.

За период с 1914 по май 1918 гг. положение военнопленных в западносибирском регионе претерпело определённую эволюцию. Некоторое ухудшение их положения было обусловлено объективными причинами, прежде всего обострением социально-экономической ситуации в стране, негативно отражавшейся на положении местных жителей и беженцев. Материальная составляющая положения военнопленных изменялась в меньшей степени. Не прослеживается изменений и таких прав пленных, как свобода отправления религиозных нужд, сохранение личных вещей, общение с представителями Красного Креста, филантропических обществ, различных обществ помощи пленным и т. п. Зато свобода поведения пленных, вопреки предписанной законом казарменной строгости содержания, позволяла им пьянствовать, воровать, встречаться с женщинами, а после Февраля и Октября 1917 г. совершать насилия над стражей, представителями местной власти, заниматься революционной агитацией, участвовать в демонстрациях и забастовках.

Материальные трудности пленных в 1914-1915 гг. были связаны с нехваткой помещений для их расквартирования в Западной Сибири и отсутствием необходимых денежных средств. Кредиты на содержание военнопленных были нерегулярны, отпускались не в полном размере и в Западной Сибири не покрывали расходов на содержание пленных, постройку для них концлагерей. При этом данные о соотношении числившихся и реально находившихся в той или иной местности пленных серьёзно расходились. В Сибири сравнительная численность пленных лишь незначительное время, до начала массового использования их труда в 1915 г., была самой высокой в стране, причём основная масса пленных находилась именно в Западной Сибири. Концентрационные лагеря, вместительные изоляционно-пропускные пункты, инфекционные больницы и т. п. долговременные и затратные постройки для пленных оказались во многом невостребованными и параллельно использовались также для нужд беженцев, русских войск и населения.

Пищевое и вещевое довольствие военнопленных постепенно унифицировалось для всей империи. Особых норм для пленных в Западной Сибири не существовало, как формально не существовало разрешения на корректировку высочайше утверждённых правил привлечения пленных к труду, хотя и дозволялись отступления от них при необходимости. При этом в России, и в Западной Сибири в том числе, местные власти, прежде всего военные, нередко самостоятельно устанавливали различные нормы и правила, пытаясь приспособить утверждённые в столице к местным условиям. Но подобное «законотворчество» вышестоящими инстанциями не поощрялось и реально серьёзной специфики края не отражало. Отсутствие местных норм довольствия пленных нарушало провозглашённый Гаагской конвенцией 1907 г. и подтверждённый в

1914 г. «Положением о военнопленных» принцип безусловного приравнивания пленных к соответствующим чинам своей армии, так как нормы довольствия войск в разных частях Российской империи были различными.

Выявление пленных-инвалидов для обмена с Центральными державами на российских пленных всецело зависело от желания или нежелания западносибирских работодателей избавиться от тяжелобольных, физически ослабленных, а то и просто умирающих. Медицинское освидетельствование пленных носило формальный характер. Больные и ослабленные военнопленные привлекались к труду под предлогом «укрепления их сил». Однако в эпидемическом плане Западная Сибирь оказалась относительно благополучной: случаев массовой смертности пленных, известных, например, по Европейской России, здесь удалось избежать. Давление общественного мнения ускорило решение проблем са-нитарно-эпидемического характера, но целью была не столько забота о пленных, сколько стремление обезопасить местное население и расквартированные войска.

Многие пленные отказывались от работ, демонстрировали другие формы неуважения к закону при повсеместном попустительстве ответственных за них лиц, включая как работодателей, так и местную администрацию различных уровней и даже полицейские и жандармские власти. Нежелание пленных-славян трудиться заставило местные власти отказаться от собственной инициативы, поддержанной центральной властью, - добровольности труда славян. Пленные офицеры (любой национальности) и славяне (любого звания) до Октябрьского переворота сохраняли такие преимущества, как расквартирование в лучших помещениях, по сравнению с рядовыми пленными-турками, немцами, венграми.

Отношение к иностранным военнопленным в России, в особенности к «братьям-славянам», было в целом благожелательным, как до Октябрьской революции, так и после неё, но с её победой сместились акценты - с национальных на политические: место дружественных и недружественных народностей заняли соответственно интернационалисты и контрреволюционеры из числа военнопленных. У некоторых пленных, независимо от векторов политической ситуации в стране, формировались зримые предпосылки для последующей социализации в России: они обзаводились имуществом, семьёй, принимались в сельские общества и т. п. В Западной Сибири это происходило во многом благодаря нарушавшим все официальные запреты их личным контактам с местными жителями, даже вопреки осуждению патриотической частью общества таких жителей, симпатизировавших конкретным военнопленным, независимо от национальности и политической ориентации последних. Сами симпатии россиян к пленным не переросли рамки индивидуальной помощи, в чём наибольшую роль играли симпатии к пленным главным образом женской части населения, расценивавшиеся современниками как «женское психопатство», а не какие-либо общечеловеческие соображения гуманности, приписываемые тем же сибирякам современными авторами.

Лагеря не стали основным местом пребывания пленных на территории Западной Сибири, но именно они инспектировались, особенно интенсивно в 1916 г., высокими военными чинами, представителями краснокрестных и филантропических обществ, от мнения которых зависело положение пленных в этих лагерях. Фактически независимо от состояния здоровья и степени трудоспособности пленных с 1915 г. основная их масса привлекалась к работам, и если попадала в лагерь, то ненадолго (например, для наказания). Дисциплина пленных сначала в местах проведения работ, ав 1917-1918 гг. и в лагерях неуклонно падала. Однако статус пленных до 1917 г. с последующей двусмысленностью их положения в Советской России, лишь формально объявившей об их освобождении, оставался несвободным. За исключением сравнительно немногих людей, пленные не вышли за рамки одной из категорий временного населения России. Победа Октябрьской революции окончательно закрепила переход надзора за пленными и управления лагерями в руки самих, размещённых в Западной Сибири пленных, точнее революционно настроенной их части, всячески подчёркивавшей свою солидарность с Советской властью и нетерпимость к «реакционному» пленному офицерству.

Элементы военной дисциплины, предписанные для военнопленных и размывавшиеся на местах с начала войны безразличием и некомпетентностью большинства ответственных лиц, катастрофически подорвала ещё Февральская революция, а Октябрьская их окончательно упразднила. Пленные в Западной Сибири получили реальные основания ожидать удовлетворения своих требований, чего не было до 1917 г. В глазах населения края, причём не только обывателей, но и военных, пленные, воспринимавшиеся прежде в лучшем случае как «жертвы войны», уже мало соотносились с образом обезоруженного врага. Теперь не только «непатриотичные барышни» сочувствовали пленным, но даже коменданты лагерей и новое окружное военное начальство, которые ставили во главу угла своей военнопленческой политики соображения морального свойства.

С победой Февральской революции произошло фактическое приравнивание военнопленных к русским рабочим по продолжительности рабочего дня и зарплате. При этом никакой твёрдой системы распределения их труда в Западной Сибири не сложилось. В целом система организации труда пленных находилась в состоянии перманентного реформирования и пересмотра, не приняв никаких окончательных, устоявшихся форм на протяжении всего рассматриваемого периода.

Препятствия к активной политизации и революционизации военнопленных, к пропагандистской работе различных политических сил среди них, несмотря на попытки Временного правительства, местных военных и гражданских властей изменить ситуацию, фактически исчезли. Советская власть на местном и центральном уровне уже с новых идеологических позиций пыталась навести в этой области порядок, причём более успешно, так как опиралась на самих интернационалистски настроенных пленных. Однако и большевики не смогли подчинить своему влиянию основную массу пленных.

Агитация военнопленных с призывом к активному участию в русской революции, воспринимавшейся большевиками и пленными-интернационалистами как пролог революции мировой, и «контрреволюционная» (со стороны «реакционного» пленного офицерства), за отказ от участия во внутренних делах России, стали в крае обычным явлением не только жизни, но даже внутрилагерного быта пленных. Политическая пассивность основной массы агитируемых искупалась исключительной активностью радикально настроенного меньшинства. Сиюминутной выгоды пленные, встававшие на ту или иную сторону, контрреволюционную или интернационалистскую, не получали.

Несмотря на факты формального приобретения различных прав и свобод в революционной России и фактическое обзаведение имуществом в Западной Сибири, брак с местными жителями и т. п., военнопленные как категория временного населения оставались чуждыми местной социальной структуре. Советская власть, формально изменившая их положение, сделавшая из них активную военно-политическую силу, фактического освобождения пленным, большинство из которых не собиралось оставаться в России, не принесла. Основная масса пленных не захотела войти в число граждан Российской империи, а позже Советской России, проходить «революционной школы» последней. Взаимные ненависть и подозрения, так долго тлевшие между различными ролитиче-скими и национально-политическими группировками военнопленных, расположенных в пределах Западной Сибири, в условиях разгоравшейся гражданской войны в России сделали их врагами, впоследствии истреблявшими друг друга на полях братоубийственной войны.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Талапин, Анатолий Николаевич, 2005 год

1. ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ

2. Авербах Е.И. Законодательные акты, вызванные войною 19141917 гг. В 5 т. Пг., 1916-1918.

3. Броз Тито И. О пребывании в России во время Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны // Новая и новейшая история. 1987. № 4. С. 106-117.

4. В боях за власть Советов (Воспоминания участников социалистической революции и гражданской войны в Омске и Омской области). Омск, 1957.

5. В боях и походах. Воспоминания участников гражданской войны на Урале. Свердловск, 1959.

6. Венгерские интернационалисты в Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1959.

7. Венгерские интернационалисты в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР. Сб. док. В 2 т. Т. 1. Возникновение и развитие революционного движения среди венгерских военнопленных в России. М., 1968.

8. Вргоч А. Мои воспоминания о мировой войне 1914-1920 // Столица. 1991. №23. С. 37-41.

9. Двингер Э. Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг. М., 2004.

10. Действующее международное право. В 3 т. Сост. Ю.М. Колосов и Э.С. Кривчикова. Т. 2. М., 1997.

11. Дело трудящихся всего мира. Факты, документы, очерки о братской помощи и солидарности трудящихся зарубежных стран с народами Советского Союза. М., 1957.

12. Лист Ф. Международное право в систематическом изложении. Перевод с 6-го немецкого изд-я проф. В.Э. Грабаря. 3-е русское изд-е. Юрьев, 1912.

13. Международное гуманитарное право в документах. М., 1996. Мирный договор между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с одной стороны и Россией с другой. Омск, 1918.

14. Немцы в Сибири. Сб. док. и мат-лов по истории немцев в Сибири. 1895-1917. Сост. П.П. Вибе. 2-е изд. Омск, 2000.

15. Октябрь в Сибири: хроника событий (март 1917 май 1918 гг.). Новосибирск, 1987.

16. Омск в дни Октября и установления Советской власти (1917-1919 гг.) Сб. документальных мат-лов. М., 1947.

17. Отчёт о состоянии Сибирского казачьего войска за 1915 г. Ч. II. Омск, 1916.

18. Приказания войскам Омского военного округа. Омск, 1915-1917. Протоколы 3-го Западно-Сибирского съезда Советов крестьянских депутатов. Омск, 1918.

19. Рабочее движение в Сибири: историография, источники, хроника, статистика. В 3 т. Т. 3. Июнь 1907 февраль 1917 гг. Томск, 1991.

20. Революционное движение в военных округах (март 1914 — март 1918). Сб. док. М., 1988.

21. Революционное движение на территории Омской области (19071917 гг.). Документы. Материалы. Хроника. Омск, 1988.

22. Сборник узаконений о привлечении находящихся в России военнопленных на работы и других правил и постановлений, относящихся до военнопленных. Сост. И.А. Овчинников. 2-е изд. Пг., 1917.

23. Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. 1917. Отдел первый. Пг., 1917.

24. Участие югославянских трудящихся в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР. Сб. док. и мат-лов. М., 1976.

25. Фрид Д. Чешские военнопленные в борьбе с чехословацким мятежом // Пролетарская революция. 1928. № 5. С. 158-165.

26. Хроника общественного движения в Сибири. 1895 февраль 1917. Кн. 1. Общественное движение в Омске. 1895 - февраль 1917 гг. Томск, 1996.

27. Штерн О. Царские пленники: Дневник, 1914-1918. Пер. с нем. М.,1992.

28. Этих дней не смолкнет слава. Воспоминания участников гражданской войны. М., 1958.1.. ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ

29. Акмолинские областные ведомости. Омск, 1915-1917. Алтайское дело. Новониколаевск, 1916.

30. Вестник Омского городского общественного управления. Омск,1914-1916.

31. Голос Сибири. Новониколаевск, 1917. Жизнь Алтая. Барнаул, 1915-1916.

32. Журналы 3-й сессии Лесного Совета при Акмолинско-Семипалатинском Управлении земледелия и государственных иму-ществ 5-11 декабря 1915 г. Омск, 1916. № 17.

33. Известия Томского городского общественного управления. Томск,1915-1916.

34. Нужды западносибирского сельского хозяйства. Издание Омского отдела Московского общества сельского хозяйства. Омск, 1916. № 1.

35. Омский вестник. Омск, 1914-1917.

36. Омский телеграф. Омск, 1914-1915.

37. Отчёт о деятельности Омского комитета союза городов (по 1 января 1916 г.) Омск, 1916.