Шукшинский герой и традиции русской литературы XIX в.: Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Левашова, Ольга Геннадьевна

• Левашова, Ольга Геннадьевна
• доктор филологических наук
• 2003

Оглавление диссертации доктор филологических наук Левашова, Ольга Геннадьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Шукшинский герой и основные мифы русской классики.

1.1.«Глаголом жги сердца людей!».

1.2. «Власть земли».

1.3. «Странные люди».

ГЛАВА ВТОРАЯ. «Все бесы и бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века!» (разрушительный потенциал национального характера).

2.1. К вопросу о бесовстве.

2.2. Бесовство и проблема двойничества в раннем творчестве Достоевского и прозе Шукшина.

2.3. Тема Рождества и традиции «рождественского рассказа» в творчестве Достоевского и Шукшина.

2.4. Тема духовного «подполья» и преступления как проявления бесовства.

2.5. «Бесы». Проблема дела и человека-деятеля у Достоевского и Шукшина.

2.6. Бесовство в свете проблемы национального.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, «.лучше пусть я остаюсь несчастен, чем счастливый с ложью» (герой-лжец и герой-мечтатель в свете философии и психологии лжи).

3.1. «Потому я и человек, что вру».

3.2. Ложь и мечта в художественном мире Достоевского и Шукшина.

3.3. О самозванстве.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. «Это все тот же русский человек, только в разное время явившийся» (Шукшинский герой в аспекте философских и социальных проблем русской классики).

4.1. «Жил человек.».

4.2. «Нам бы про душу не забыть.» (проблемы веры и безверья).

4.3. Человек и Государство.

4.4. От «гориллы до.».i.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Шукшинский герой и традиции русской литературы XIX в.: Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой»

В связи с наступлением нового века возникает необходимость переосмысления той парадигмы историко-литературного процесса, которая сложилась в предшествующую эпоху. Во многом она строилась на противопоставлении века XIX - XX столетию. Актуальность постановки проблемы «Шукшин и русская классика» определяется возможностью выработки принципиально иного взгляда, с позиций бахтинского «Большого времени».

Несмотря на то, что М.М. Бахтин применяет принцип «большого времени», имея в виду движение от древней к литературе «нового времени», нам кажется возможным использование этого термина относительно классической литературы XIX в. и XX столетия, в связи с теми сдвигами, которые произошли на рубеже веков, изменив характер литературы и культуры в целом. В границах «большого времени» литературные факты разных эпох могут повторяться в «снятом», модифицированном виде: «В моей книге я ввожу понятие Большого времени. В нем на равных правах существуют Гомер и Эсхил, Софокл и Сократ. Живет в нем и Достоевский, ибо в Большом времени ничто не пропадает бесследно, все возрождается к новой жизни. С наступлением новой эпохи все, что случилось прежде, все, что породило человечество, - итожится и наполняется новым смыслом» (18, с. 8).

Шукшиноведение насчитывает уже не один десяток солидных работ. О творчестве автора «Сельских жителей» в разное время писали JI.A. Аннинский (6), В.А. Апухтина (7-9), Г.А. Белая (19-21), В.Ф. Горн (62- 64), В.М. Карпова (107), С.М. Козлова (115-124) В.И. Коробов (130), H.JI. Лейдерман (161-163), В.К. Сигов (230-233) и др. Многие исследователи обращались и к изучению проблемы «Шукшин и русская классика».

А.И. Куляпин рассматривает прозу писателя XX в. в интертекстуальном аспекте, реконструируя шукшинский миф о творце в контексте творчества Г.Р. Державина и А.С. Пушкина (144). Во многих произведениях Шукшина, особенно 1970-х гг., исследователь находит отсылки к русской классике (141-147). Т.Д. Рыбальченко исследует «Калину красную» в свете пушкинских реминисценций (222). Проблема «Гоголь и Шукшин» заявлена в монографии С.М. Козловой (120), статьях В.В. Десятова (74), С.А. Комарова (125). Работы В.А. Кузьмука (139), А.Е. Базановой (13), С.М. Козловой (117; 120) посвящены изучению чеховских традиций в прозе автора «Калины красной». На большое количество реминисценций в прозе Шукшина из произведений русской классики указывает Е.В. Черносвитов (281-284). Но, несомненно, особое значение для Шукшина имело творчество «великих спутников» Ф.М. Достоевского и JI.H. Толстого, что отражается и в частотности обращения писателя XX в. в заметках, в публицистических статьях и художественном творчестве к двум именам писателей-классиков, и в работах шукшиноведов.

Проблема «Шукшин и Достоевский», безусловно, одна из самых разработанных. Появился ряд статей по этому вопросу, так что, вероятно, уже можно говорить об отдельном направлении в шукшиноведении. Активный поиск критиками и литературоведами следов влияния автора «Братьев Карамазовых» на Шукшина закономерен, ведь известно, что «книги Достоевского были, особенно, в последние годы» у него «настольными» и «он даже собирался сниматься в роли Достоевского» (62, с. 242).

Одним из первых наметил пути сближения двух писателей В.И. Коробов. Он указал, с одной стороны, на «глубинную связь между нравственно-философскими исканиями Достоевского и Шукшина», а с другой, не отказался и от возможного поиска конкретных реминисценций, потому что, по мнению исследователя, «у Шукшина можно найти чуть ли не «кальки» с Достоевского» (130, с. 194). Концепция исследователя не лишена противоречий, что свидетельствует об объективных трудностях анализа прозы Шукшина в аспекте «своего» и «чужого». В.И. Коробов делает одно противоречивое и в то же время существенное замечание: «Многие творческие находки Шукшина как бы предвосхищены толстовской прозой и прозой других русских классиков. Но ведь что из этого следует? Да ничего особенного» (130, с. 202-203).

Можно согласиться с исследователем в уязвимости как первого, так и второго намеченного им подхода. Первый заявлен в работах В.Ф. Горна (62; 63), В.Н. Быстрова (38), JI.T. Бодровой (27-31) и др. Полностью не отрицая возможность и правомерность подобных параллелей, следует отметить их зыбкость, слабую аргументированность, порой откровенную субъективность. Так, на наш взгляд, не может быть основой для сопоставления двух писателей характер гуманизма их творчества, так как он присущ всей русской литературе и не составляет своеобразия мировоззрения ни Достоевского, ни Шукшина. Хотя в кандидатской диссертации А.Е. Базановой подчеркнута необходимость исследования «механизма» влияния идеалов и творческого опыта классиков на Шукшина» (13, с. 6), исследователь остается в плену абстрактных рассуждений об «общности пафоса», о «преемственности писателя в области содержания», «проявлении традиций русской классической литературы в жанрах и стиле Шукшина» (13, с. 96), в типах героев.

В целом, более плодотворным выглядит второй путь — поиск конкретных источников и реминисценций, поскольку результаты сравнительного анализа текстов Шукшина и Достоевского более объективны. Шукшиноведение в целом составило весь корпус «отсылок» к творчеству писателя-классика (работы С.М. Козловой (120),

А.И. Куляпина (140-147), Е.И. Конюшенко (127; 128), О.С. Овчинниковой (188-190), П.Ф. Маркина (175) и др.), но основной недостаток исследований этого типа состоит в том, что поиск реминисценций порой становится самоцелью.

Художественный опыт J1. Толстого значим для Шукшина ничуть не меньше, чем опыт Достоевского. По замечанию В.И. Коробова, «многие шукшинские высказывания о литературе и искусстве могут показаться вышедшими из дневников и писем Льва Толстого, многие творческие находки Шукшина как бы предвосхищены толстовской прозой» (130, с. 202). В.Ф. Горн в шукшинском признании («Меня больше интересует «история души».) видит результат усвоения традиций русской классической литературы, в частности JL Толстого.

И все же отношение к JI. Толстому у Шукшина, на наш взгляд, гораздо более сложное, чем к Достоевскому, поэтому шукшинский герой, да и сам Шукшин, порой проявляет ироническое отношение к автору «Войны и мира». JI. Толстой для Шукшина прежде всего знак, символ «большой литературы».

Творчество JI. Толстого оказало, в первую очередь, несомненное влияние на «деревенскую прозу» XX в., и в частности на прозу Шукшина, так как проблема взаимоотношений мужика и помещика, исследование принципов русского землепользования, склада русской патриархальной семьи и гибель всего этого в наступающую буржуазную эпоху составили эпицентр художественного мира JI. Толстого.

По мнению шукшиноведов, помимо традиции изображения русской деревни, обращение к JI. Толстому у Шукшина чаще всего возникает в сфере философского (272). Д.С. Мережковский считает, что тему смерти в русской литературе XIX в. глубоко и трагично воплотил именно JI. Толстой. Проблемы русского Эроса, «мысль семейную», распад русской патриархальной семьи отразил автор «Анны Карениной» и «Крейцеровой сонаты». Мимо этих открытий, как свидетельствует исследовательская литература, также не прошел Шукшин (142). Хотя в мучительном противостоянии отцов и детей часто ощутимы и трагические отзвуки истории «случайного семейства» Достоевского. Шукшиноведы находят переклички во взглядах писателя XX в. с толстовскими религиозно-философскими исканиями. По мнению переводчика книги Ги де Маллака «Мудрость Льва Толстого» Ю. Шрейдера, величие Толстого-мыслителя, выразившееся в его последней работе «Путь жизни», заключается в отказе от суеверий, от наносного в христианстве, в вере в коллективный разум и в поиске общечеловечности и духовных основ (289, с. 9-10). В каких-то главных пунктах рационалистическая позиция Л. Толстого оказалась близка «шестидесятничеству» (62).

Сложность решения проблемы определяется тем, что отношение Шукшина к предшественникам не может быть понято и рассмотрено как взаимодействие «замкнутых» творческих систем. Явление Достоевского и Толстого, как и всех писателей-классиков, воспринимается художественным сознанием человека XX века во всех тонах и обертонах обретенных смыслов. Мощный пласт элементов архаики, характерный для творчества Достоевского и Шукшина, религиозно-философские искания писателей-классиков предельно усложняют решение проблемы традиций в прозе автора «Калины красной».

Часто сам писатель классику мыслил как некое совокупное явление, восклицая: «. как дороги они всякому живому сердцу, эти наши титаны-классики» (307, с. 386).

Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский в контексте своей эпохи осмыслялись современниками во многом как писатели-антиподы. По принципу противопоставления двух великих писателей-классиков строит свое исследование Д.С. Мережковский «Л. Толстой и

Достоевский. Вечные спутники», хотя уже поэтика заглавия книги содержит потенцию к сближению. Автор исследования увидел общее в борьбе противоположностей, придя к выводу: «Таковы они в своем вечном противоречии и вечном единстве, - это два демона русского Возрождения - тайновидец плоти, JI. Толстой, тайновидец духа, Достоевский; один - стремящийся к одухотворению плоти; другой — к воплощению духа» (178, с. 140). Эту точку зрения более категорично высказывает В. Вересаев, утверждая, что «.вместить и Достоевского, и Толстого невозможно - так полно и решительно исключают они друг друга, так враждебно для одного все то, что дорого для другого» (45, с. 185).

Достаточно подробно проблему «Л. Толстой и Достоевский» рассматривает Б.И. Бурсов в своем романе-исследовании «Личность Достоевского». Анализируя сложную природу отношений двух великих писателей-классиков, оспаривая во многом логику построения книги Д.С. Мережковского, Б.И. Бурсов по существу приходит к сходному выводу: «Это были настолько же союзники, насколько, если не более, противники. И взаимное притяжение было во всяком случае равно взаимному отталкиванию» (37, с. 41).

В работах Г.А. Бялого и К.Н. Ломунова намечена тенденция к сближению. Г.М. Фридлендер также достаточно определенно выразит эту точку зрения: «.широко популяризированная за рубежом Д. Стайнером в его книге «Толстой или Достоевский» антитеза Толстого -«эпика» и Достоевского — «трагика» оказывается на поверку в той же мере ошибочной, что и все остальные попытки противопоставить друг другу творчество двух русских «гигантов» (268, с. 79).

Почти одновременно и стремительно войдя в литературу, совершив громадные художественные открытия, «великие спутники» в сознании человека XX в. осмысляются, прежде всего, как современники, по-своему отразившие реалии переходной эпохи, когда «все переворотилось и только укладывалось».

Алекс де Джонг в своей монографии «Достоевский и век напряженности» так характеризует метод писателя-классика, являющийся, по мысли исследователя, прямым порождением его эпохи: в основе фантастического реализма «лежит культ напряженности», включающий в себя «чувство культурного крушения и раскола», «вечное подчеркнутое напряжение между идеальным и реальным», «патологическое извращение личности», концепция города как «первопричины современной травмы и духовной потерянности, где неистовое колебание — основной компонент грамматики человеческого поведения.». Это «наиболее убедительный обвинительный акт миру» (Цит. по: 173, с. 30). Свое время Шукшин часто определяет в словесных формулах, близких к этой характеристике, ощущая разлад на Руси, большой разлад.

Сопоставляя эпохи второй половины XIX и XX вв., мы констатируем, что несмотря на особенности их социокультурного и исторического развития, они соотносятся как «образы-рифмы»: после правления Николая Первого наступает пора демократических ожиданий, закончившаяся крахом либеральных реформ, мучительным поиском «связующей идеи»; после смерти Сталина начинается «хрущевская оттепель», завершившаяся печально известной «бульдозерной выставкой», крахом начавшихся реформ и годами «застоя». Знаменательно, что, характеризуя журналистскую манеру Достоевского, Б.И. Бурсов называет писателя XIX в. «шестидесятником», используя термин, более применимый к XX в.: «На первый взгляд, Достоевский как журналист поражает нас одним своим совершенно неожиданным качеством — редкой терпимостью к чужим мнениям. А ведь он представляет собой характерную фигуру шестидесятника, 60-е же годы выделяются обострением идейных конфликтов» (37, с. 482). Знаменательно, что ощущение близости эпох второй половины XIX и 60-х годов XX в. было свойственно и самому Шукшину. В первом варианте раннего программного рассказа «Воскресная тоска», который появился в новогоднем номере «Комсомольской правды» под названием «Приглашение на два лица», одному из главных героев, «технарю» Сергею, принадлежит такая фраза: «Мы - реалисты», - прямо отсылающая к Д.И. Писареву и его эпохе («Комсомольская правда». 1962. №1.1 января. С. 4). В. Живов, определяя литературную ситуацию шестидесятых годов XIX в., говорит о смене культурной парадигмы (93, с. 49). Судьба Шукшина-писателя также во многом определяется поиском, продиктованным характером самой эпохи, новой эстетики и поэтики. Обращение к русской классике, несомненно, катализировало этот поиск.

На этом основании правомерность и объективность сравнительно-типологического подхода к проблемам «Достоевский и Шукшин», «Толстой и Шукшин» очевидны.

Хотя, на наш взгляд, до конца все же не преодолена точка зрения, свидетельствующая о разных масштабах дарования Шукшина и писателей-классиков, не допускающая, по мнению многих исследователей, возможность подобных сопоставлений. Последний этап развития шукшиноведения обнаружил подлинный масштаб личности писателя XX в.: «При жизни автора мы как-то стеснялись прилагать к этой книге (к последнему сборнику писателя «Характеры» — О. JI.) те же мерки, что и к книгам, ну скажем, Лескова, Бунина, даже и Чехова. Только теперь, когда Шукшина нет с нами, мы начинаем осознавать, что самые высшие мерки впору и по плечу Василию Шукшину» (66, с. 24).

Диапазон суждений Шукшина о классике и писателях-классиках широк и, на наш взгляд, отражает типологические особенности и восприятия культуры прошлого, характерного для сознания человека XX в. С одной стороны, в русской литературе XIX в. отразился огромный нравственно-эстетический потенциал, обозначился основной корпус «русских вопросов», сформировалась национальная мифология. С другой стороны, XX в. опроверг многие прекраснодушные мечты, социальные надежды, поверхностные суждения о человеке и его будущем, свойственные предыдущему столетию. Поэтому, наряду с высокой оценкой классики, в шукшинские заметки, в его тексты проникает явная ирония. Так, в рассказе «И разыгрались же кони в поле.» герой, имеющий автопсихологические черты, рассуждает: «Прочитаю за лето двадцать книг по искусству <.>, измордую классиков, напишу для себя пьесу из колхозной жизни.» (302, II, с. 177).

Действительно, шукшиноведение в вопросе традиций столкнулось с рядом объективных трудностей:

1. Достаточно очевидная для любого писателя авторская установка на самобытность в прозе Шукшина приводит к рождению мифа о самородке, никакой литературной школы не проходившем, культивируемого самим автором «Калины красной». Поэтому возникают суждения, полностью отрицающие возможность каких-либо сопоставлений: «Шукшин, на мой взгляд, вообще не допускает сравнений и аналогий ни по жанру, ни по методу творчества. В нем все сложилось и выразилось, выплеснулось необычайно и своеобразно, с той редкой страстностью подлинно русской народной натуры, характера ищущего, «взыскующего истины».» (255, с. 4).

2. Опираясь на высказывание самого Шукшина, что «на самом деле подлинно нехоженых троп в литературе не бесконечно много» (307, с. 422), исследователи сталкиваются с тем, что сложившееся в литературоведении представление о «традиции» и «преемственности» к Шукшину в полной мере не применимы. По мнению Ю.Н. Тынянова, когда речь идет об этих категориях историко-литературного процесса, то обычно представляют некоторую прямую линию, соединяющую младшего представителя известной литературной ветви со старшим. Наложение этой схемы становится препятствием для решения проблемы межтекстовых связей, художественно воплотившейся в прозе писателя XX в.

3. Отмечая повышенную интертекстуальность творчества Шукшина, исследователи констатируют следующую особенность: «Начиная с первых публикаций, произведения Шукшина как будто легко и просто вписываются в «текст любой культуры», <.>, но оставляют при этом весьма заметный зазор, определяющий качество и меру собственного «текста», «манеры» и «вечности» Шукшина.» (245, с. 11). Современное шукшиноведение, действительно, изучает творчество Шукшина в связи с «дальними» (древнерусская литература, литература XVIII в.). и «ближними» контекстами. Исследователи выявили большое количество реминисценций из произведений Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, JI.H. Толстого, А.П. Чехова, И.А. Бунина, М. Горького и других писателей-классиков. Однако наличие отдельных совпадений и перекличек не позволяет понять сложный «механизм» усвоения сознанием человека XX в. прошлого художественного опыта. Поэтому исследователи не раз подчеркивали необходимость изучения шукшинского творчества в аспекте традиций русской классики: «Но эта связь нашей критикой не раскрыта; исследование ее — дело будущего. Проблема эта требует глубокого постижения и не может быть сведена к внешним сопоставлениям и аналогиям. Нужно заметить, что выступления Шукшина о своем творчестве дают для этого мало материала» (107, с. 112-113).

Художественный мир Шукшина подчеркнуто антропоцёнтричен, о чем свидетельствуют названия основных сборников писателя («Сельские жители», «Характеры») и многочисленных его произведений («Любавины», «Гринька Малюгин», «Степка», «Непротивленец Макар Жеребцов», «Боря» и др.). Программный тезис писателя: «Нет, литература — это все же жизнь души человеческой, никак не идеи, не соображения даже самого высокого нравственного порядка» (307, с. 464). Поэтому исследователи не раз обращались к анализу шукшинского героя, понимая, что он является эпицентром прозы писателя и содержит о в себе разгадку подчеркнуто игрового образа автора.

Следует отметить тот факт, что само понятие «шукшинский герой» укоренилось в современном шукшиноведении, однако оно отмечено противоречивостью. Сам автор, рассуждая о типе героя времени, называет таковым «дурачка», «в котором время, правда времени вопиет так же неистово, как в гении, так же нетерпеливо, как в талантливом, так же потаенно и неистребимо, как в мыслящем и умном.» ( 307, с. 403). Недаром в высказывании Шукшина сходятся крайности («дурачок» и «гений»), автора «Калины красной» не привлекал «так называемый простой, средний, нормальный положительный человек» (307, с. 466). Шукшина прежде всего интересует стихийный тип, он «исследует характер человека-недогматика, человека, не посаженного на науку поведения» (307, с. 451). Часто в своих статьях рассуждая об интеллигентном человеке, Шукшин в связи с национальной традицией вкладывает в это понятие исключительно нравственное содержание: «Умный человек. Уважительный. Не мот, не пропойца. Чистоплотный. Не трепач. Не охальник. Работник. Мастер» (307, с. 381). Однако, исследуя героя в связи с историческими событиями недавнего (революция, коллективизация, война) и далекого (восстание крестьян под предводительством Степана Разина) прошлого, Шукшин акцентирует свое внимание на человеке, выразившем в своей психологии «изломы», «комплексы», «вывихи». Общеизвестно, что «сверхтипом» всего творчества писателя является Степан Разин, по мнению американского исследователя Джона Гивенса, «alter ego» автора (60). «Разинское» начало становится неотъемлемой частью современной Шукшину действительности в связи с переходностью самой эпохи 1960-х гг., в которую опять остро встал «крестьянский вопрос». Сдвинувшаяся со своих основ деревня в качестве главного героя этого исторического периода выдвигает героя-маргинала. Шукшин, будучи, по мнению JI. Аннинского, специалистом по «межукладочному слою», в своей прозе обратился к созданию такого характера, в котором нашло бы отражение национальное и эпохальное содержание.

Шукшинский герой, единство которого было отмечено уже критикой 1960-х годов, оказался неоднозначным, что подчеркнуто и в работах, посвященных анализу творчества Шукшина. В статье 1978 г. «Путь Василия Шукшина» JI.A. Аннинский попытался осмыслить противоречивую природу шукшинского характера и не менее сложную проблему взаимоотношений автора и героя, которая, по мнению исследователя, заключается в том, чтобы «понять неправого». Отметив пристрастие Шукшина к «нелогичной, странной, чудной душе», JI.A. Аннинский указывает ее «границы» в прозе писателя: «На одном полюсе этого мятежного мира - тихий «чудик», робко тыкающийся к людям со своим добром <.>. На другом полюсе - заводной мужик, захлебывающийся безрасчетной ненавистью <.>» (6, с. 242).

Сложность шукшинского характера отмечает и H.JI. Лейдерман. Интересно, что для доказательства тезиса о противоречивости человеческого типа, созданного Шукшиным, исследователь прибегает к классике: «Его (Шукшина — О. Л.) вовсе не умиляет герой, который жил бы, подобно Платону Каратаеву <.>, в стихийном согласии с миром, интуитивно осуществляя закон бытия» (163, с. 60).

Г. Белая также намечает связь героя Шукшина с традициями русской классики, в частности Достоевского, так как оба писателя, по мнению " исследователя, воплотили «разрушительный потенциал «маленького человека» (19, с. 278).

Противоречивость и сложность шукшинского героя определяет разный характер прочтений многих произведений писателя и неутихающие споры о творческом наследии Шукшина. Так, большинство шукшиноведов в одном из программных рассказов «Крепкий мужик» в образе Николая Шурыгина видят современного Герострата. Диаметрально противоположную характеристику герою дает Е.В. Черносвитов в своей монографии «Пройти по краю»: «Шурыгин — явление сложное и неоднозначное. «Крепкий мужик» - определение, отнюдь не ироническое, а точное и хваткое. Побольше бы таких крепких мужиков на Руси. Смеем утверждать, что благодаря этой своей характеристике Шурыгин становится в один ряд с другими крепкими мужиками — Разиным, Иваном Расторгуевым, Прокудиным, Шукшиным» (284, с. 171). На наш взгляд, дело здесь не в исследовательском произволе. Неоднозначность прочтений и интерпретаций шукшинского текста связаны с его глубиной, наличием аллюзий, реминисценций, целым рядом культурных «отсылок», большинство из которых - русская классика. Не случайно Б.И. Бурсов отмечает такую черту шукшинского героя, как «старомодность».

Очевиден тот факт, что мифология русской души в своих основных очертаниях сложилась в литературе XIX в. Поэтому постановка проблемы «Шукшин и традиции русской классики» в аспекте изучения своеобразия шукшинского героя не вызывает сомнений. Научная новизна настоящего исследования определяется тем, что: впервые своеобразие шукшинского героя исследуется в контексте русской классики; в работе предпринята попытка изучения путей и особенностей усвоения писателем XX в. традиций русской классики; шукшинское творчество и наследие русской классики О рассматриваются как историко-литературные этапы воплощения национального мифа о «загадочной славянской душе»; предпринятое исследование открывает перспективу изучения творчества писателей разных эпох в аспекте проблемы межтекстовых связей.

На этом основании материалом исследования в работе станет творчество писателей разных историко-литературных эпох: JT.H. Толстого, Ф.М. Достоевского и В.М. Шукшина.

Предметом исследования является проза JT. Толстого, Достоевского и Шукшина. В диссертации сознательно нарушена пропорция в обращении к творчеству писателей-классиков. Анализ прозы JT. Толстого в аспекте шукшинской традиции, по сути дела, лишь подчеркивает сознательность выбора Шукшина в пользу эстетики Достоевского. Помимо художественного творчества, привлекались черновые варианты, художественно-публицистические статьи, эпистолярное наследие писателей, воспоминания современников.

Основная цель исследования — изучение типологических и генетических «схождений» в творчестве писателей разных историко-литературных эпох, возникших как результат развития русской литературы в сфере осмысления категории «национального»; исследование особенностей усвоения и переосмысления мировоззрения, эстетики и поэтики JI. Толстого и Достоевского в творческом сознании художника второй половины XX в. Шукшина.

Достижение поставленной цели предполагало решение ряда задач: рассмотрение эпох (второй половины XIX и XX вв.) в парадигме «Большого времени» (М.М. Бахтин) как времени социального и культурного «взрыва» (Ю.М. Лотман); анализ мировоззрения, эстетики и поэтики Л. Толстого, Достоевского и Шукшина в аспекте поиска типологических «инвариантов», свидетельствующих о преемственности русской литературы, прежде всего, в осмыслении национального; обнаружение в национальном характере, воплощенного Достоевским и Шукшиным, разрушительного потенциала, обращение писателей к образным архаическим формам «бесовства»; изучение классических традиций в прозе Шукшина в свете особенностей воплощения «странного», маргинального героя и проблемы сложности национальной самоидентификации; исследование своеобразия художественного осмысления в творчестве Шукшина основных национальных «мифов» русской классики, связанных с категориями пространства, движения, типом характера, «русской идеей» и т.п. анализ шукшинского героя в аспекте решения русской классикой философских и социальных проблем. Методологическая основа исследования. В качестве ведущего был использован сравнительно-типологический метод исследования, опирающийся на труды по исторической поэтике, на работы А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, в которых, при всем учете пестроты и многообразия литературного процесса, осуществляется поиск инвариантов», повторяемости, отражающих закономерности развития литературы. Принципиально важными для логики нашей работы являются понятия «диалога культур» и форм воплощения «чужой речи» не только как средства, но и как предмета изображения, разработанные М.М. Бахтиным в его истории и теории культуры. Проблема межтекстовых связей исследована в поздних работах М.Ю. Лотмана и представителей тартуской школы, в трудах постструктуралистов (А.К. Жолковского, Б.М. Гаспарова), на которые мы также будем опираться.

В ходе развития русской литературы создавался не только национальный характер в его реальных социокультурных очертаниях, но и мифология русской души. Поэтому одним из основных методов исследования в работе станет мифологический метод.

В основе исследования лежит рабочая гипотеза:

Рано поняв, что нехоженых троп в литературе немного, Шукшин опирается на русскую классику в выработке собственной позиции в литературе. Русская классика для автора «Сельских жителей» оказывается ориентиром на творческом пути.

Способы усвоения художественным сознанием человека XX в. произведений русской классики многообразны: от преемственности и следования традиции до переосмысления, трансформации и игры с классической образностью.

Сложное отношение к классическому наследию у Шукшина (от пиетета до иронии) связано прежде всего с недоверием писателя иной историко-литературной эпохи к основным выводам о человеке и его будущем, сформулированным русской литературой XIX в.

Однако классика полнее всего воплотила национальный миф, не только отразила, но и во многом сформировала русский национальный характер. Создавая своего героя как выражение национального и эпохального, Шукшин не мог пройти мимо художественного опыта русской литературы XIX в., прежде всего Достоевского и JI. Толстого.

Воплощая социально-психологическую трагедию своего времени в образе сдвинувшейся со своих основ русской деревни и «разземеленного» крестьянина, по психологии негородского и несельского, Шукшин недаром обращается ко второй половине XIX в., «когда все переворотилось и только укладывалось».

Несмотря на то, что «великие спутники» часто мыслятся художественным сознанием человека XX в. в единстве, все же очевидным является тот факт, что творческий опыт Достоевского необходим Шукшину чаще всего в воссоздании хаоса действительности и разрушительного потенциала национального характера. Толстовский контекст в шукшинской прозе возникает при решении социальных (сельский человек и работа на земле), психологических (философия пола, образ «злой жены») и философских проблем (тема смерти, проблемы веры и безверия).

Обращение к русской классике, в частности к творчеству Достоевского и JI. Толстого, как к одному из источников создания шукшинского характера позволяет не только подтвердить тезис, выдвинутый еще критиками 1970-х гг. о дифференцированности и сложности «простого человека» Шукшина, но понять его «составляющие». Герой Шукшина -творец и разрушитель, мечтатель и прагматик, носитель веры и богохульства, цельный и раздвоенный, странный и типичный одновременно.

Решение заявленной проблемы, на наш взгляд, позволит приблизить шукшиноведение к ответу на вопросы о творческом методе и месте автора «Калины красной» в литературном и культурном контексте XX -нач. XXI в. На наш взгляд, Шукшину оказывается чуждым представление о мире как о тексте с его бесконечной перекодировкой и игрой знаков. Поэтому отношение к классике писателя XX в. во многом воплощает «жизнестроительную» функцию, характерную для традиций русской литературы.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В условиях главенства и монизма соцреалистической эстетики обращение к психологическому облику, художественному опыту, творческой лаборатории Достоевского и JI. Толстого означало не только сохранение преемственности в формировании феномена «русский писатель», но и воплощение таких его составляющих, как подвижничество, пророческий дар, социальный нонконформизм, всеотзывность. В отдельных произведениях Шукшина, как правило, воссоздается миф о творце в негатавнойинтерп^тации, рожденный прежде всего характером эпохи: недовоплощенностью, нереализованностью «мастера», победой конъюнктурного искусства. Позитивное содержание отражает весь «метатекст» прозы Шукшина и шукшинский биографический миф о творце и творчестве, созданный с явной опорой на традицию русской классики, прежде всего Достоевского.

2. Подчеркивая особую роль художественного пространства для национального самосознания,., следует отметить, что шукшинский «материк» часто сужался критиками до региональной картины мира. Шукшин в своей прозе воплотил универсальную модель пространства, эстетически освоенную в предшествующей культурной традиции. Однако индивидуальный характер шукшинского осмысления пространства обусловлен реалиями новой эпохи и авторской «точкой зрения». Постановка проблемы национальной самоидентификации и рассмотрение категории «странное» в сравнительно-типологическом и сравнительно-генетическом аспектах позволяют исследовать шукшинского героя в связи с традициями русской классики, прежде всего Достоевского. Странность, по мнению писателей, более всего выражает национальное и эпохальное содержание. Юродство, архаическая форма религиозного подвижничества, ставшая в культуре нового времени психологической особенностью, является одной из важных составляющих в формировании феномена странного человека.

3. Изучение разрушительного потенциала национального характера, воссозданного в творчестве Достоевского и Шукшина через архаические образы бесовства, позволяет создать своеобразную типологию героев-«бесов», обнаружив в них разные проявления злого и инфернального, в связи с воплощением темы «преступления и наказания», «двойничества», «подполья».

4. Анализ философии и психологии лжи в художественном мире Достоевского и Шукшина приводит к выводу о ее сложной природе, связанной с особенностями национального характера: она может быть разрушительной и созидательной одновременно, о чем свидетельствует изучение героев-лжецов и героев-мечтателей. Неотъемлемой чертой русского сознания XIX-XX вв. является самозванство, утратившее историко-философскую функцию, но отразившее глубочайшие сдвиги в области социальной психологии.

5. Кризис веры, особенно остро почувствованный в эпоху «взрыва» и наиболее драматично воплощенный Л. Толстым, позволил именно автору «Воскресения» поставить целый ряд экзистенциальных проблем: осознание таинства смерти, поиски смысла человеческого существования, отрицание Евангельского Воскресения и обращение к идее абсурда, мысль о самоубийстве как одном из путей его преодоления и признание самоценности и торжества жизни. XX в., усиливший тенденцию к тотальной утрате смысла человеческого существования, предопределил необходимость усвоения художественного опыта Л.

Толстого, тем более если речь идет о Шукшине, так много и так мучительно рассуждавшем о вечных вопросах бытия.

6. Несмотря на разницу общественного устройства России в XIX и XX вв., несмотря на те коренные изменения, которые произошли после революции, однако преемственность в области социальной проблематики свидетельствует о существовании устойчивых «инвариантов» художественного и общественного сознания. Шукшинское творчество, как и наследие Достоевского и Л. Толстого, отражает противоречия между отдельным гражданином, его интересами, чувствами, чаяниями и Государством. Шукшин, вслед за писателями-классиками, в новых исторических условиях показал, как сильными мира сего эксплуатируется «мертвый» миф о патерналистской функции государства. Из всего арсенала средств воздействия «старших» на «младших» осталось только наказание. Поэтому столь часто писатели разных историко-литературных эпох обращаются к изображению государственного института суда, свидетельствуя о его неправедности.

7. В шукшиноведении не раз предпринималась попытка создания классификации героев. Однако одна из самых, на наш взгляд, универсальных классификаций принадлежит Достоевскому. В связи с тем, что опыт автора «Братьев Карамазовых» для Шукшина в воплощении национального характера оказался столь существенным, мы считаем возможным в качестве рабочей гипотезы ее использование: низшие типы для писателей отнесены к определенному классу «бестиария», высший несет в себе духовные ценности, откристаллизованные вековой традицией православия. На первый взгляд, такой вывод спорен относительно Шукшина, писателя, у которого не было и не могло быть индивидуального религиозного опыта, но он был у народа, из которого писатель вышел.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Левашова, Ольга Геннадьевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В эпоху, когда многие литературоведческие исследования становятся своеобразной «мозговой игрой», многочисленные реинтерпретации, часто возникшие в ходе переоценки идеологических ценностей, делают релятивистскими любые суждения о тексте, особенно важно не утерять представление о магистральном развитии русской литературы, о том постоянном духовном потенциале, который присущ ей. Изучение проблемы «Шукшин и русская классика» и частного ее аспекта «Достоевский и JT. Толстой в творческом сознании Шукшина» находится в русле сравнительного литературоведения и выполнено отнюдь не для того, чтобы «подтянуть» творчество писателя XX в. до высот русской культуры.

Мы отдаем отчет как в важности и обширности поставленной проблемы, так и в том, что в нашей работе она лишь обозначена. Многое (например, на наш взгляд, истоки шукшинской публицистики следует искать прежде всего в «Дневнике писателя» Достоевского, в котором синтетично слился личный интерес автора и национальная потребность в обсуждаемой проблеме, и в субъективно окрашенной, суггестивной публицистике JI. Толстого) осталось вне поля зрения данной работы. Не все аспекты анализа представлены одинаково глубоко и некоторые выводы могут, несомненно, представляться спорными. Однако сравнительно-генетический и сравнительно-типологический подходы плодотворны, потому что позволяют сменить «точку зрения», обозначить новый «фокус» рассмотрения изучаемых объектов.

Не только XIX, но и XX в. уже прошлое. Находясь в потоке движущего времени, будучи современниками XX в., отталкиваясь от него, мы часто с ностальгией вспоминали эпоху Толстого и Тургенева. В парадигме «большого времени» М.М. Бахтина это два непрерывных исторических этапа общечеловеческого и национального развития. Естественно, что XX в. во многом отличался от предыдущей эпохи, развеяв некоторые утопические представления о человеке и мире, воплотив иную, более «жесткую» диалектику добра и зла, проверив «на прочность» национальные мифы, рожденные русской классикой.

Однако именно русская литература XIX в. сформировала национальное самосознание и обозначила весь диапазон русских «проклятых» вопросов. Она создала тот культурный духовный потенциал, который будет востребован последующими эпохами.

Диалог историко-литературных периодов, реализуясь в творчестве отдельных художников, существует как преемственность и как преодоление, как страх влияния и как сознательная установка на освоение чужого опыта. Как правило, диалог этот возникает и не может не возникнут в сфере осмысления национального. Более того, выбор имен в работе — Толстого, Достоевского, с одной стороны, и Шукшина, с другой, - продиктован не только репрезентативностью авторов в сфере отражения русской ментальности, но и «перекличками» эпох - второй половины XIX и XX в., что воплотилось в творчестве писателей.

Не только проза, но и герои Шукшина часто представляются простыми, схематичными, «линейными». Если использовать для сравнения масштаб, предложенный Достоевским, то, на первый взгляд, кажется, что шукшинский художественный мир развертывается по законам геометрии Евклида, а герои и мир Достоевского и Толстого живут в соответствии с геометрией Лобачевского.

Лубочность» шукшинского творчества оказалась иллюзорной. Шукшиноведение последних лет все чаще демонстрирует неисчерпаемость смыслов творчества писателя XX в. Глубина его осмысления проблем национального мира становится наиболее ощутимой в контексте русской классики. Совершенно очевидным является тот факт, что общение с текстами русских писателей, как и вообще с любыми чужими текстами, у Шукшина подчеркнуто диалогично. Даже раннее творчество автора «Любавиных» не позволяет рассматривать Л. Толстого и Достоевского, с одной стороны, Шукшина, с другой, в парадигме «учитель — ученик». В шукшинском особом типе «текста в тексте» «чужое» оказывается многофункциональным и строго избирательным.

Большим количеством типологических «схождений» характеризуется творчество Достоевского и Шукшина, что нашло отражение в логике нашего исследования. Их прежде всего сближает отношение к слову, произнесенному, звучащему, написанному, слову подчеркнуто «адресному» и принадлежащему и характеризующему его носителя. Пристальный интерес к слову в художественных мирах писателей разных, но во многом сходных историко-литературных эпох объясняется парадоксально: недоверием к слову, его смысловой обветшалостью, которые отражают глубинные процессы переосмысления традиционного в переходное время; с другой стороны, слово оказывается главным средством саморефлексии и самоидентификации героя-маргинала. Внимание к слову как преимущественному объекту изображения повышает роль чужого слова, делает его заметным конструктивным признаком текста.

Язык русской литературы предшествующей эпохи раздвигает рамки эпического повествования в шукшинском рассказе, вводя историческое время: рассказ за счет этого становится поистине емким. Шукшин, характеризуя малый эпический жанр, обязательно предполагает сотворчество читателя, умение «досочинить». Классика, часто представленная в прозе Шукшина в подчеркнуто школьном варианте, становится универсальным коммуникативным знаком, позволяющим многое домыслить, вписав произведение в нужный автору контекст прочтения. В связи с шукшинской характеристикой творчества как «зашифрованного» можно говорить о задаче сознательного создания автором не только контекста, но и подтекста. Темы, образы, мотивы русской классики, часто данные посредством приема банализации, позволяли обозначить проблему, заговорив в эпоху всеобщего безгласия о несвободе, духовном «подполье» и воле.

Язык русской классики — чужой, во многом архаичный для литературы XX в., позволяющий Шукшину использовать прием остранения, воплотить камерный бытовой сюжет многоаспектно. Использование реминисценций часто связано с переосмыслением основных национальных мифов, созданных русской классикой. Упрощение, вплоть до пародирования, ее образной системы призвано подчеркнуть недоверие к ее «языку», к ее основным представлениям о человеке и мире, к ее утопическим выводам и благодушным прогнозам.

Не ограничивая анализ поиском реминисценций, стремясь сохранить при сопоставительном подходе системный характер исследования, в работе мы остановились, на наш взгляд, на основных эстетических принципах писателей второй половины XIX и XX вв., выявляя структурные элементы категории национального. Особенности русского национального характера писателями разных эпох даются в свете общечеловеческих ценностей — извечного конфликта добра и зла, божеского и бесовского, правды и лжи, жизни и смерти, «я» - «не-я», жертвенности и своеволия. И хотя русские художники в разные периоды жизни России своим творчеством удостоверяют библейскую истину, что без праведника не стоит ни город, ни страна, они, особенно Достоевский и Шукшин, воплощают трагическую борьбу, где часто в душе человека побеждает зло. Состояние мира порождает предупреждение: «Нам бы про душу не забыть!» - и недоумение: «Что с нами происходит?». Почти век назад русская классика по сути дела сформулировала эти тезисы. И все же не растерянностью и признанием абсурдности бытия характеризуется «горький, мучительный» талант Шукшина. Как и русская классика, творчество писателя XX в. проникнуто верой в человека, в его нравственный выбор.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Левашова, Ольга Геннадьевна, 2003 год

1. Абашева М.П. Феномен самозванства в художественной интерпретации В. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 3-5.

2. Аверинцев С.С. Антихрист. Георгий // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. М., 1987. Т 1. С. 85-87; 273-275.

3. Аллен Луи. Ф.М. Достоевский. Поэтика. Мироощущение. Богоискательство. СПб, 1996. 171 с.

4. Альтман М.С. Достоевский по вехам имен. Саратов, 1975.280 с.

5. Анненский И. Книги отражений. М., 1979. 680 с.

6. Аннинский Л.А. Путь Василия Шукшина // Л.А. Аннинский. Тридцатые семидесятые. Литературно-критические статьи. М., 1978. С. 228-268.

7. Апухтина В. В зеркале сатиры Шукшина // Литературная учеба. 1981. №1. С 156-163.

8. Апухтина В.А. О сатире В. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 28-37.

9. Апухтина В.А. Проза В. Шукшина. М., 1981. 80 с.

10. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифологическими сказаниями других родственных народов: В 3-х т. М., 1995.

11. Бабаев Э.Г. «Анна Каренина» Л.Н. Толстого. М., 1978.158 с.

12. Базанова А.Е. Некоторые особенности типологии сюжета комического рассказа в творчестве Шукшина // Актуальные проблемы филологии. М., 1983. Ч. 1. С. 2-12.

13. Базанова А.Е. Традиции русской классической литературы (Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов) в прозе Шукшина. Дис. канд. филол. наук. М., 1986. 182 с.

14. Базанова А.Е. Ф.М. Достоевский и В.М. Шукшин // Функциональное и системно-типологическое изучение языка и литературы. М., 1984. С. 12-19.

15. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. 470 с.

16. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.502 с.

17. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.444 с.

18. Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995.374 с.

19. Белая Г. Антимиры Василия Шукшина // Литература и современность. Статьи о литературе 1976-77 годов. М., 1978.1. С. 269-279.

20. Белая Г. Искусство есть смысл. // Вопросы литературы. 1973. №7. С. 62-94.

21. Белая Г.А. Парадоксы и открытия Василия Шукшина // Г.А. Белая. Художественный мир современной прозы. М., 1983. С. 93-118.

22. Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль его эпохи: концепция человека. Ростов н/Д., 1987. 206 с.

23. Белый О.В. Тайны «подпольного» человека (Художественное слово обыденное сознание - семиотика власти). Киев, 1991.309 с.

24. Бердяев Н.А. Миросозерцание Ф.М. Достоевского. М., 2001.173 с.

25. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философскойIкультуре. М., 1990. С. 43-271.

26. Бердяев Н.А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. 207 с.

27. Бодрова JI.T. «Чужое слово» как фактор поэтики в коротком рассказе В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. С. 12-14.

28. Бодрова JI.T. Культура диалога с классикой в поэтике // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997. С. 39-41.

29. Бодрова JI.T. Приемы создания народного характера в рассказах В. Шукшина // Стилевые традиции русской реалистической прозы XIX века. Челябинск, 1983. С. 108-133.

30. Бодрова JI.T. Русская классика в творчестве В.М. Шукшина // Жанрово-стилевое своеобразие советской литературы. Челябинск, 1980. С. 116-149.

31. Бодрова JI.T. Ф.М. Достоевский: культура диалога с классикой. Ее осмысление и развитие в коротком рассказе Шукшина // Достоевский в культурном контексте XX века. Омск, 1995. С. 38-44.

32. Болынев А.О. Повесть-сказка Шукшина «Точка зрения». Проблема контекста // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 40-42.

33. Бочаров А. Общее и индивидуальное в прозе Ю. Трифонова, В. Шукшина, В. Распутина // Шукшинские чтения. Барнаул, 1984. С. 50-73.

34. Будникова Е.А. «Бунтующий человек», или экзистенциальный подтекст в творчестве В. Шукшина ( на материале рассказа «Приезжий») // Актуальные проблемы филологии. Барнаул, 1998. С. 86-90.

35. Будникова Е.А. «Из каких же он?» // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 86-89.

36. Бурков Г. Живой Шукшин // Шукшинские чтения, Барнаул, 1984. С. 104-113.

37. Бурсов Б.И. Личность Достоевского. Л., 1974. 672 с.

38. Быстров В.Н. Шукшин и Ф. Достоевский: К проблеме гуманизма // Русская литература. 1984. № 4. С. 18-34.

39. Бэлнеп Роберт Л. Структура «Братьев Карамазовых». СПб.,1997. 144 с.

40. Ваняшова М. Шукшинские лицедеи // Лит. Учеба. 1979. №4. С. 160-168.

41. Василевская Л.И. Роль имени персонажа в рассказах В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина: Проблемы, поэтика, стиль. Барнаул, 1991. С. 150-162.

42. Васильев В.К. Тема самоубийства в позднем творчестве В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина как целостность. Барнаул,1998. С. 50-55.

43. Васильев В.К. Философско-культурологические смыслы творчества В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 87-100.

44. Васильева И.В. К проблеме житийной традиции в прозе В.М. Шукшина // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999.1. С. 148-150.

45. Вересаев В.В. Живая жизнь: о Достоевском и о Толстом: Аполлон и Дионис (о Ницше). М., 1991. 336 с.

46. Вертлиб Е. Василий Шукшин и русское духовное возрождение. New York, 1990. 269 с.

47. Вертлиб Е. Русское от Загоскина до Шукшина. СПб., 1992.403 с.

48. Веселовский А.Н. Из поэтики розы // А.Н. Веселовский. Избранные статьи. Л., 1939. С. 132-139.

49. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989. 404 с.

50. Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». Л., 1977. 200 с.

51. Ветловская В.Е. Роман Достоевского «Бедные люди». Л., 1988. 205 с.

52. Волгин И. Последний год Достоевского. М., 1991. 544 с.

53. Волоцкий М., Швырев Ю. «Душу свою донести людям» // Искусство кино. 1981. №7. С. 111-119.

54. Воробьева И.А. Вариативность антропонимов в рассказах В.М. Шукшина как отражение антропонимической вариативности в речевой коммуникации // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 151-163.

55. Гачев Г. Русская Дума. Портреты русских мыслителей. М., 1991.272 с.

56. Геллер Л. Опыт прикладной стилистики. Рассказ В. Шукшина как объект исследования с переменным фокусом расстояния // Wiener Slawistischer Almanach. 1979. № 4. С. 95-123.

57. Геллер М. Василий Шукшин: В поисках воли // Вестник русского христианского движения. Париж Нью-Йорк - Москва. 1977. № 120. С. 159-181.

58. Гивенс Дж. Экзистенциалистские начала в прозе В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 7-9.

59. Гивенс Дж. Особенности реализации экзистенциалистских идей в прозе В.М. Шукшина // В.М. Шукшин философ, историк, художник. Барнаул, 1992. С. 11-36.

60. Givens John R. Provincial polemics: folk discourse in the life and novels of Vasilii Shukshin. Ann Arbor, 1993. 389 c.

61. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. М., 1990. 432 с.

62. Горн В. Василий Шукшин. Личность. Книги. Барнаул, 1990.288 с.

63. Горн В. Характеры Василия Шукшина. Барнаул, 1981. 248 с.

64. Горн В.Ф. «Истинное величие почвенно» // Алтай. 1993. № 5. С. 10-20.

65. Городецкая А.Г. Ответы предания: жития святых в духовном поиске Льва Толстого. СПб., 2000. 264 с.

66. Горышин Г. Где-нибудь на Руси. // Аврора. № 6. 1975. С.24.28.

67. Гришаев В. Василий Шукшин // В. Гришаев. Тропою памяти. Барнаул, 1987. С. 45-111.

68. Гришин Д.В. Достоевский — человек, писатель и мифы. Достоевский и его «Дневник писателя». Мельбурн, 1971. 369 с.

69. Громов Е. Поэтика доброты // О Шукшине: Экран и жизнь. М., 1979. С. 15-29.

70. Гусейнов Г.Ч. Ложь как состояние сознания // Вопросы философии. 1989. № 11. С. 64-77.

71. Давыдов Ю. Этика любви и метафизика своеволия. М., 1989.317 с.

72. Даль В. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа. Материалы по русской демонологии. СПб., 1994. 480 с.

73. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 Т. М., 1989-1991.

74. Десятов В.В. Птица-тройка, семерка, туз: «уроки родной литературы» в рассказе «Забуксовал» // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 56-58.

75. Десятов В.В. Шукшин и мудрецы (духовные прототипы персонажа сказки «До третьих петухов») // «.Горький, мучительный талант». Барнаул, 2000. С. 160-174.

76. Джексон Роберт Луис. Искусство Достоевского: Бреды и ноктюрны. М., 1998. 285 с.

77. Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского. СПб, 1999.347 с.

78. Днепров В. Идеи, страсти, поступки. Из художественного опыта Достоевского. Л., 1978. 384 с.

79. Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1987. 541 с.

80. Достоевская Л.Ф. Достоевский в изображении своей дочери. СПб., 1992. 244 с.

81. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1986.

82. Дубровская В.В. «Алеша Бесконвойный»: опыт мифологизированного прочтения рассказа Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 74-77.

83. Дудкин В.В. Достоевский Ницше (Проблемы человека). Петрозаводск, 1994. 151 с.

84. Дуров А.А. «Авторские маски» в прозе В.М. Шукшина (К проблеме генезиса) // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997. С. 48-50.

85. Дуров А.А. Некоторые проблемы трансляции народной культуры на примере сказки «До третьих петухов» В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 10-11.

86. Дуров А.А. Трансформация традиционного образа дурака в прозе В.М. Шукшина: Автореф. дис. канд. филол. наук, Ставрополь, 1996. 20 с.

87. Евнин Ф.И. Об одной историко-литературной легенде: (Повесть Достоевского «Двойник») // Русская литература. 1965. № 3. С. 3-26.

88. Емельянов Л.И. Василий Шукшин: Очерк творчества. Л., 1983. 152 с.

89. Ермаков И.Д. Психоанализ литературы. Пушкин. Гоголь. Достоевский. М., 1999. 511 с.

90. Ершов Л.Ф. Правда и нравственность: Своеобразие сатиры

91. B. Шукшина //Л.Ф. Ершов. Память и время. М., 1984. С. 247-263.

92. Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе // Литературное обозрение. 1998. № 3. С. 108-112.

93. Жданова О.П. «Штрихи к портрету» героев В.М. Шукшина // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 78-80.

94. Живов В. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции // Новое литературное обозрение. 1999. №37. С. 37-51.

95. Жилякова Э.М. Традиции сентиментализма в творчестве раннего Достоевского. Томск, 1989. 272 с.

96. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. 426 с.

97. Жолковский А.К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. М., 1999.391 с.

98. Заболоцкий А. Шукшин в кадре и за кадром: Записки кинооператора. М., 1997. 256 с.

99. Залыгин С.П. Герой в кирзовых сапогах // Шукшинские чтения. Барнаул, 1989. С. 11-22.

100. Зубков В.А. Шукшин Есенин: Общность художественного сознания // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992.1. C. 48-50.

101. Иванов В.В. Достоевский и народная культура (юродство, скоморошество, балаган). Дис. канд. филол. наук. JL, 1989. 188 с.

102. Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. 432 с.

103. Ильин В.Н. Миросозерцание графа Льва Николаевича Толстого. СПб., 2000. 479 с.

104. Каверин В. Рассказы Шукшина // Новый мир. 1977. №6. С. 261-266.

105. Калинина И.А. Мифологема «круг» в рассказе В.М. Шукшина «Верую!» // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 80-82.

106. Кантор В.К. «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского. М., 1983. 192 с.

107. Карлова Т.С. Лев Толстой в движении истории. Казань, 1978. 190 с.

108. Карпова В.М. Талантливая жизнь. Василий Шукшин -прозаик. М., 1986. 302 с.

109. Карпова Г.И. Мотив «русского духа» в повести-сказке В.М. Шукшина «До третьих петухов» // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 92-94.

110. Карякин Ю. Достоевский и канун XXI века. М., 1989.656 с.

111. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского: Типология эмоционально-ценностных ориентаций. М., 1996. 335 с.

112. Кашкина Н.В. Человек в творчестве Ф.М. Достоевского. М., 1986.316 с.

113. Кирпотин В. Достоевский и Белинский. М., 1976. 301 с.

114. Кирпотин В.Я. Мир Достоевского. М., 1983. 472 с.

115. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова. М., 1970. 448 с.

116. Козлова А.В. Феномен двойничества и формы его выражения в русской прозе 1820-30-х годов. Автореф. дис. канд. филол. наук. Томск, 1999. 20 с.

117. Козлова С.М. Что же жизнь — комедия или трагедия? (нравственно-эстетические основания шукшинской концепции «жизнь -театр») // Россия и театр Шукшина. Барнаул, 1997. С. 48-73.

118. Козлова С.М. Мирообразующая функция точки зрения в одноименных рассказах А.П. Чехова и В.М. Шукшина «Горе» // В.М. Шукшин — философ, историк, художник. Барнаул, 1992. С. 46-56.

119. Козлова С.М. Нравственно-эстетические аспекты проблемы воли в творчестве В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997. С. 11-14.

120. Козлова С.М. Политические «апокрифы» В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина: Проблемы, поэтика, стиль. Барнаул, 1991. С. 72-101.

121. Козлова С.М. Поэтика рассказов В.М. Шукшина. Барнаул, 1992. 184 с.

122. Козлова С.М. Поэтическая номинация в рассказе В.М. Шукшина «Алеша Бесконвойный» // Актуальные проблемы филологии. Барнаул, 1998. С. 94-96.

123. Козлова С.М. Региональная концепция национального возрождения в прозе В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина. Поэтика. Стиль. Язык. Барнаул, 1994. С. 3-17.

124. Козлова С.М. Судьба народной песни в прозе В.М. Шукшина // Культурное наследие Алтая. Барнаул, 1992. С. 3-24.

125. Козлова С.М. Цикл «Внезапные рассказы». К проблеме творческого синтеза // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 45-60.

126. Комаров С.А. Сатирическая повесть для театра «Энергичные люди» В.М. Шукшина в контексте русской комедии //

127. B.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 52-54.

128. Комаров С.А. Слово божье и слово бесовское в киноповести «Калина красная» В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1977. С. 50-53.

129. Конюшенко Е.И. Шукшин и Достоевский // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997. С. 16-19.

130. Конюшенко Е.И. Заметки о межтекстовых связях в прозе В. Шукшина // Пародия в русской литературе XX в. Барнаул, 2002. С. 7279.

131. Кормилов С.И. «Исторический» и «современный» взгляд на убийство в романе В. Шукшина «Я пришел дать вам волю» // В.М Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 11-13.

132. Коробов В.И. Василий Шукшин. М., 1984. 286 с.

133. Короленко В.Г. Современная самозванщина // В.Г. Короленко. Полн. собр. соч.: В 10 т. СПб., 1914. Т. III. С. 271-368.

134. Кофанова Е.В. Проблема художественной целостности творчества В.М. Шукшина. Дис. канд. филол. наук. М., 1997. 194 с.

135. Кофанова Е.В. Феномен Василия Макаровича Шукшина (к проблеме творческого метода) // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 60-71.

136. Кофанова Е.В. Характер структурных взаимосвязей в художественной системе В.М. Шукшина // «.Горький, мучительный талант». Барнаул, 2000. С. 109-118.

137. Кофанова Е.В., Кощей Л.А., Чувакин А.А. Творчество В. Шукшина как функционирующая целостность: проблемы, поиски, решения // Творчество В.М. Шукшина как целостность. Барнаул, 1998.1. C. 3-11.

138. Кудрявцев Ю.Г. Бунт или религия (О мировоззрении Ф.М. Достоевского). М., 1969. 171 с.

139. Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского: Событийное. Временное. Вечное. М., 1991. 400 с.

140. Кузминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1964.527 с.

141. Кузьмук В.А. Василий Шукшин и ранний Чехов // Русская литература. 1977. №3. С. 198-205.

142. Куляпин А.И. Основные этапы эволюции прозы Шукшина и проблема интертекстуальности // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 20-28.

143. Куляпин А.И. Проблемы творческой эволюции В.М. Шукшина. Барнаул, 2000. 200 с.

144. Куляпин А.И. Психоаналитический код в рассказах Шукшина // Творчество В.М. Шукшина. Поэтика. Стиль. Язык. Барнаул, 1994. С. 26-36.

145. Куляпин А.И. Рассказ В.М. Шукшина «Сураз». Эхо интертекстуальности // В.М. Шукшин философ, историк, художник. Барнаул, 1992. С. 57-63.

146. Куляпин А.И. Роль интертекста в прозе В.М. Шукшина // Проза В.М. Шукшина как лингвокультурный феномен. Барнаул, 1997. С. 38-60.

147. Куляпин А.И., Левашова О.Г. «Жестокий талант» (Шукшин и Достоевский) // Филологический анализ текста. Сборник статей. Вып. П. Ф.М. Достоевский. Барнаул, 1998. С. 77-99.

148. Куляпин А.И., Левашова О.Г. «Завет великого учителя» (Шукшин и Лев Толстой) // Творчество В.М. Шукшина как целостность. Барнаул, 1998. С. 28-42.

149. Куляпин А.И., Левашова О.Г. В.М. Шукшин и русская классика. Барнаул, 1998. 102 с.

150. Курляндская Г.Б. Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский. Тула, 1986. 254 с.

151. Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2-х т. М.,1978.

152. Л.Н. Толстой о литературе. Статьи, письма, дневники. М., 1955. 764 с.

153. Лаут Райнхард. Философия Достоевского в систематическом изложении. М., 1996. 446 с.

154. Лебедев Е. Частица народа // О Шукшина: Экран и жизнь. М., 1979. С. 237-245.

155. Левашова О.Г. Анализ рассказа В.М. Шукшина «Крепкий мужик» (В.М. Шукшин и Ф.М. Достоевский) // В.М. Шукшин — философ, историк, художник. Барнаул, 1992. С. 63-72.

156. Левашова О.Г. Анализ шукшинского рассказа «Обида» в свете оппозиции «Жизнь-театр» (Ф.М. Достоевский и В.М. Шукшин) // Россия и театр Шукшина. Барнаул, 1997. С. 83-89.

157. Левашова О.Г. Герои-лгуны в творчестве Ф.М. Достоевского и В.М. Шукшина // Актуальные проблемы филологии. Барнаул, 1998. С. 102-104.

158. Левашова О.Г. К проблеме типологии творчества Ф.М. Достоевского и В.М. Шукшина // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 142-145.

159. Левашова О.Г. Образы самозванцев в творчестве Ф.М. Достоевского и В.М. Шукшина // «Горький, мучительный талант». Барнаул, 2000. С. 234-253.

160. Левашова О.Г. Проблема традиции в связи с анализом рассказа В.М. Шукшина «Верую!» // Культура и текст. Вып. I. Литературоведение. Часть II. СПб.- Барнаул, 1997. С. 101-104.

161. Левашова О.Г. Рассказ В.М. Шукшина «Капроновая елочка» и рождественский рассказ // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 109-114.

162. Левашова О.Г. Творчество В.М. Шукшина 1960-х годов и русская классика // Проблемы литературных жанров. Томск, 1996. С. 61-63.

163. Лейдерман Н. Мироздание по Шукшину // Урал. 1982. № 3. С. 175-185.

164. Лейдерман Н. Трудная дорога возвышенья // Сибирские огни. 1974. №8. С. 163-169.

165. Лейдерман Н.Л. Рассказ Василия Шукшина // Н. Лейдерман. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982. С. 49-65.

166. Лихачев Д.С. «Небрежение словом» у Достоевского // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1976. Т. 2.1. С. 30-41.

167. Лихачев Д.С., A.M. Панченко, Н.В. Понырко. Смех в Древней Руси. Л., 1984. 295 с.

168. Лихачев Д.С., Панченко А.М «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976. 204 с.

169. Ломунов К.Н. Л.Н. Толстой в современном мире. М., 1975.493 с.

170. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1991. Т. I.480 с.

171. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.272 с.

172. Лотман Ю.М. О Хлестакове // Ю.М. Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 293-325.

173. Луис Джексон Роберт. Искусство Достоевского: Бреды и ноктюрны. М., 1998. 285 с.

174. Маймин Е.А. Лев Толстой: Путь писателя. М., 1978. 191 с.

175. Малькольм Джоунс. Достоевский после Бахтина: Исследование фантастического реализма Достоевского. СПб., 1998. 252 с.

176. Маркин П.Ф. Шутовство как тип поведения героев в рассказах В.М. Шукшина // Алтай. 1994. № 3. С. 174-180.

177. Маркин П.Ф. Путь к человеку: Традиции Ф.М. Достоевского в творчестве В.М. Шукшина // Алтай. 1987. №1. С. 105112.

178. Мелетинский Е.М. От мифа к литературе. М., 2000. 169 с.

179. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976. 407 с.

180. Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. 624 с.

181. Мочульский К. Достоевский. Жизнь и творчество // К. Мочульский. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 219-562.

182. Муравинская Л. Василий Шукшин: Хроника жизни и творчества // Алтай. 1982. №3. С. 74-103.

183. Набоков В.В. Лекции по русской литературе: Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. М., 1998.438 с.

184. Наривская В.Д. Мифопоэтика киноповести В. Шукшина «Калина красная» // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 100-109.

185. Наривская В.Д. Национальный катастрофизм как проблема в творческом наследии В. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 22-24.

186. Неупокоева Л.Ф. Литературные традиции в рассказе В.М. Шукшина «Охота жить» // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 22-25.

187. Никелл У. Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России // Новое литературное обозрение. 2000. №44. С. 43-61.

188. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990. 302 с.

189. О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. М., 1990. 432 с.

190. Овчинникова О.С. Историзм точки зрения В.М. Шукшина на проблему «бесов» русской жизни (На материале сказки «До третьих петухов») // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. С. 4345.

191. Овчинникова О.С. Модель «Бесов» в сказке В.М. Шукшина «До третьих петухов» // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 115-122.

192. Овчинникова О.С. Народность прозы В.М. Шукшина. Бийск, 1992. 114 с.

193. Огнев А.В. А.П. Чехов и В.М. Шукшин // В.М. Шукшин: Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 25-28.

194. Огнев А.В. Чеховские традиции в прозе В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина: Проблемы, поэтика, стиль. Барнаул, 1991. С. 123-139.

195. Огнев В.А. О «житийной» тенденции в рассказах Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. С. 45-47.

196. Одиноков В.Г. Литературный процесс и духовная культура в России: Ф. Достоевский, Л. Толстой, И. Тургенев. Новосибирск, 1995. 80 с.

197. Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. Новосибирск, 1978. 160 с.

198. Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. Новосибирск, 1981. 145 с.

199. Панкин Б. Василий Шукшин и его «чудики» // Юность. 1976. №6. С. 74-80.

200. Панфилов Г. Три встречи // О Шукшина: Экран и жизнь. М., 1979. С. 255-261.

201. Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М., 1996. 208 с.

202. Печерская Т.Н. Разночинцы шестидесятых годов XIX века: феномен самосознания в аспекте филологической герментевтики (мемуары, дневники, письма, беллетристика). Новосибирск, 1999.300 с.

203. Писемский А.Ф. Русские лгуны // А.Ф. Писемский. Собр. соч.: В 9 т. М., 1959. Т. 7. С. 339-404.

204. Пищальникова В.А. Особенности менталитета жителя сибирской деревни, выявляемые в анализе речевых характеристик героев Шукшина // Творчество В.М. Шукшина. Поэтика. Стиль. Язык. Барнаул, 1994. С. 112-121.

205. Плеханова И.И. Диалогизм В.М. Шукшина // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 165-167.

206. Плеханова И.И. Образ переживания бесконечности у В. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997.1. С. 62-64.

207. Плеханова И.И. Особенности сюжетосложения в творчестве В. Шукшина, Ю. Трифонова, В. Распутина: К проблеме художественной условности // Русская литература. 1980. №4. С. 71-88.

208. Плохотнюк Т.Г. Мифопоэтика рассказа В. Шукшина «Стенька Разин» // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 122-131.

209. Поддубная Р.Н. Двойничество и самозванство // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1994. Т. 11. С.28-40.

210. Потебня А. А. Слово и миф. М., 1989. 622 с.

211. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990. 342 с.

212. Проза В.М. Шукшина как лингвокультурный феномен 6070-х годов. Барнаул, 1997. 192 с.

213. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2000. 333 с.

214. Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969. 168 с.

215. Пряхина А.С. Родословная В.М. Шукшина. Бийск, 1998.100 с.

216. Распутин В. Твой сын, Россия. // Шукшинские чтения. Барнаул. 1984. С. 12-40.

217. Рассказ В.М. Шукшина «Срезал»: Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Барнаул, 1995. 150 с.

218. Редко Я.П. Богородичные мотивы в романе Шукшина «Я пришел дать вам волю» и поэме Клюева «Погорелыцина» // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 131-142.

219. Редько Я.П. Богородичные мотивы в творчестве Н.А. Клюева и В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. С. 48-50.

220. Розанов В.В. О писательстве и писателях. М., 1995. 734 с.

221. Розов А.В., Сильченкова Л.С. Игра «литературностью» как прием в повести-сказке В.М. Шукшина «Да третьих петухов» // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997. С. 71-73.

222. Румянцева О. Говорить правду, только правду // О Шукшине: Экран и жизнь. М., 1979. С. 263-278.

223. Рыбальченко T.JI. Проблема Бога в романе В. Шукшина «Я пришел дать вам волю» // А.С. Пушкин и В.М. Шукшин. Проблемы национального самосознания. Барнаул, 2000. С. 85-108.

224. Рыбальченко Т.Л. Проекция на роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» в повести В.М. Шукшина «Калина красная» // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 162-165.

225. Рыбальченко Т.Л. Текст и письмо в художественном мире В. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина как целостность. Барнаул, 1998. С. 11-28.

226. Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М., 1991.366 с.

227. Саранцев А. «Что с нами происходит?» Василий Шукшин. М., 1999. 192 с.

228. Сараскина Л. «Бесы» роман-предупреждение. М., 1990.480 с.

229. Селезнев Ю. Фантастическая в современной прозе: фантастика как элемент реализма // Москва. 1977. №2. С. 198-206.

230. Селезнев Ю.И. В мире Достоевского. М., 1980. 376 с.

231. Семенова С. О бессмертии // Опыты. Литературно-философский ежегодник. М., 1990. С. 97-132.

232. Сигов В.К. Герой и антигерой в прозе В.М. Шукшина // В.М. Шукшин: Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С: 34-36.

233. Сигов В.К. Проблема народа в творчестве В.М. Шукшина и современность // Творчество В.М. Шукшина. Метод. Поэтика. Стиль. Барнаул, 1997. С. 72-78.

234. Сигов В.К. Русская идея В.М. Шукшина. Концепция народного характера и национальной судьбы в прозе. М., 1999. 302 с.

235. Сигов В.К. Социально-философская концепция В. Шукшина и современность // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. С. 52-54.

236. Скубач О.А. К семантике образа героя-путешественника в произведениях В.М. Шукшина // Творчество В.М. Шукшина как целостность. Барнаул, 1998. С. 55-59.

237. Слово Достоевского. М., 1996. 302 с.

238. Слоним М.Л. Три любви Достоевского. Ростов н/Д., 1998.319с.

239. Смирин И.А. Шукшин и Чехов // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 57-59.

240. Снигирева Т.А. Категория правды в эстетике В. Шукшина и «Нового мира» А. Твардовского // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 59-61.

241. Снигирева Т.А. А.Т. Твордрвский. Поэт и его эпоха. Екатеринбург, 1997. 382 с.

242. Сохряков Ю. .Которая породила: Человек и земля в современной прозе // Наш современник. 1987. №2. С. 157-168.

243. Спиридова И.А. Проблема идеального и реального человека в творчестве В.М. Шукшина // В.М. Шукшин: Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 42-44.

244. Стопченко Н. Мир говорит о Шукшине // Сибирские огни. 1981. №1. С. 178-183.

245. Стопченко Н.И. Шукшин за рубежом // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 164-166.

246. Сухотина Толстая Т.Л. Дневник (1878-1935). М., 1987.573 с.

247. Творчество В.М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999. 320 с.

248. Творчество В.М. Шукшина: Опыт энциклопедического словаря-справочника. Барнаул, 1997. 196 с.

249. Тевс О.В. Семиотический аспект моделирования природы и социума в художественном мире В.М. Шукшина: Автореф. дис. канд. филол. наук, Барнаул, 1999. 22 с.

250. Типологические исследования по фольклору. М., 1975.320 с.

251. Типология литературного процесса. Пермь, 1990. 136 с.

252. Толкование на Апокалипсис святого Андрея Археипископа Кесарийского. Музей Библии. Иосифо-Волокаламский монастырь, 1992. 221 с.

253. Толстая А. Отец. Жизнь Льва Толстого: В 2-х т. М., 1989.503 с.

254. Толстой И.Л. Мои воспоминания. М., 1969. 455 с.

255. Толстой Л. Полн. собр. художеств, произв. М.-Л., 1930. Т. X. 384 с.

256. Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 12 т. М., 1972-1976.

257. Толченова Н.П. Василий Шукшин его земля и люди. Литературные заметки. Барнаул, 1978. 206 с.

258. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. 624 с.

259. Тульчинский Г.Л. Самозванство. Феноменология зла и метафизика свободы. СПб., 1996. 412 с.

260. Туниманов В.А. «Милочка» С.П. Победоносцева и «Слабое сердце» Ф.М. Достоевского // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Т. VIII. Л., 1988. С. 243-247.

261. Туниманов В.А. Творчество Достоевского 1854-1862. Л., 1980. 294 с.

262. Турбин В.Н. Характеры самозванцев в творчестве Пушкина // В.Н. Турбин. Незадолго до Водолея. М., 1994. С. 63-82.

263. Ульянов М. Сын родной земли // О Шукшине: Экран и жизнь. М., 1979. С. 309-316.

264. Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1990.

265. Федотов Г.П. Юродивые // Г.П. Федотов. Святые Древней Руси. М., 1997. С. 179-189.

266. Филиппов Ю.Л. Герой Шукшина (К вопросу о национальном характере) // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997. С. 86-87.

267. Филиппова С.И. Трансформация образа «маленького человека» в концепт «чудик» в прозе В.М. Шукшина // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999. С. 82-84.

268. Филологический анализ текста. Барнаул. 1998. Вып. 2 (Ф.М. Достоевский). 100 с.

269. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978.605 с.

270. Фридлендер Г.М. Достоевский и Лев Толстой // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1978. Т. 3. С. 67-91.

271. Халина Н.В. Мотивы философии персонализма в рассказе В.М. Шукшина «Медик Володя» // В.М. Шукшин философ, историк, художник. Барнаул, 1992. С. 79-90.

272. Халина Н.В. Первичный язык образного мышления, или «язык другого» в «Трех грациях» В.М. Шукшина // «.Горький, мучительный талант». Барнаул, 2000. С. 22-29.

273. Хлебникова В.Г. Образ земли и жизнь сельских тружеников в творчестве В. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 32-33.

274. Хомич Э.П. Функция притчи (опыт типологического исследования: «Три смерти» JI.H. Толстого и «Как помирал старик» В.М. Шукшина//В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. 1992. С. 65-67.

275. Хонг Сан У. Художественные образы В.М Шукшина в свете концепции человеческой жизни как «дороги» // «.Горький, мучительный талант». Барнаул, 2000. С. 83-101.

276. Хоц А.Н. Типология «странного» в художественной системе «Преступления и наказания» // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Т. X. СПб., 1992. С. 30-41.

277. Христианство. Словарь. М., 1994. 559 с.

278. Хромушина С.А. Рассказ В.М. Шукшина «Охота жить» (К вопросу о традициях Ф.М. Достоевского) // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. С. 70-72.

279. Цветов Г.А. Литературная судьба шукшинских «чудиков» // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 67-69.

280. Цветов Г.А. Опередивший время // В.М. Шукшин: Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 47-49.

281. Цветова Н.С. Концепция «настоящего человека» в рассказах В.М. Шукшина // В.М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992. С. 33-35.

282. Чернова Н.В. «Господин Зимовейкин» в диалогах с господином Прохарчиным // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Т. XIV. СПб., 1997. С. 96-107.

283. Черносвитов Е. Народные характеры Шукшина: О «чудиках», чудачестве и русской традиции в произведениях Шукшина // Наш современник. 1988. №12. С.179-185.

284. Черносвитов Е.В. Духовность и народность в мироощущении шукшинских героев // Творчество В.М. Шукшина: Проблемы, поэтика, стиль. Барнаул, 1991. С. 5-27.

285. Черносвитов Е.В. К истокам русской духовности. Шукшин, Есенин // Культурное наследие Алтая. Барнаул, 1992. С. 79-81.

286. Черносвитов Е.В. Пройти по краю. М., 1989. 237 с.

287. Чирков Н.М. О стиле Достоевского. Проблематика, идеи, образы. М., 1967. 303 с.

288. Чувакин А.А. Тип диалога как фактор композиционно-речевой структуры рассказов В.М Шукшина // В.М Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 83-85.

289. Шарден Ф. Роман Светотени: «Идиот» Достоевского // Новые зарубежные исследования о Достоевском. Реферативный сборник. М., 1982. С. 84-93.

290. Шкловский В.Б. Собр. соч.: В 3-х т. М., 1974.

291. Шрейдер Ю. Предисловие редактора перевода // Ги де Маллак. Мудрость Льва Толстого. М., 1995. С. 6-10.

292. Штайн К.Э. К вопросу о диалоге «непонимания» в рассказах В.М. Шукшина // В.М Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1989. С. 89-91.

293. Шукшин В.М. Беседы при ясной луне. Рассказы. М., 1974.319 с.

294. Шукшин В.М. Вопросы самому себе. М., 1981. 256 с.

295. Шукшин В.М. Земляки. Рассказы. М., 1970. 208 с.

296. Шукшин В.М. Киноповести. Повести. Барнаул, 1986.496 с.

297. Шукшин В.М. Любавины: Роман. Книга вторая. Рассказы. Барнаул, 1988. 384 с.

298. Шукшин В.М. Любавины: Роман. Книга первая. Сельские жители: Ранние рассказы. Барнаул, 1987. 463 с.

299. Шукшин В.М. Нравственность есть Правда. М., 1979. 352 с.

300. Шукшин В.М. Рассказы. Барнаул, 1989. 592 с.

301. Шукшин В.М. Сельские жители. М., 1963. 191 с.

302. Шукшин В.М. Слово о «малой родине». М., 1989. 63 с.

303. Шукшин В.М. Собр. соч.: В 3-х т. М., 1984-1985.

304. Шукшин В.М. Собр. соч.: В 6 т. М., 1992-1993. Т. I-III.

305. Шукшин В.М. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1998.

306. Шукшин В.М. Сцена в ночном клубе. Сцена в лагере (фрагменты сценария фильма «Венский лес») // А.С. Пушкин и В.М. Шукшин. Проблемы национального самосознания. Барнаул, 2000. С. 9-23.

307. Шукшин В.М. Там, вдали. Рассказы, повесть. М., 1968.344 с.

308. Шукшин В.М. Характеры: Рассказы. М., 1973. 222 с.

309. Шукшин В.М. Я пришел дать вам волю. Публицистика. Барнаул, 1991.512 с.

310. Шукшинские чтения: Творчество В.М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 2001. 104 с.

311. Щенников Г.К. Достоевсковедение сегодня: смена исследовательской парадигмы // Дергачевские чтения 2000: В 2 частях. Екатеринбург, 2001. Ч. 1. С. 254-257.

312. Щенников Г.К. Роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» как явление национального самосознания. Челябинск, 1996. 192 с.

313. Щенников Г.К. Художественное мышление Ф.М. Достоевского. Свердловск, 1978. 176 с.

314. Щербатых Ю. Искусство обмана. М., 2000. 544 с.

315. Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1960.296 с.

316. Экман Пол. Психология лжи. СПб., 2000. 272 с.

317. Эшельман Р. Эпистемология застоя. О постмодернистской прозе В. Шукшина // Russian literature. XXXV (1994) / North-Holland. С. 67-91.

318. Юдалевич Б. Несказанный свет // Алтай. 1979. №3. С. 63-68.