Русская интеллектуальная проза 20-х годов XX века: Б. Пильняк, Е. Замятин, В. Набоков тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Ратке, Игорь Рудольфович

• Ратке, Игорь Рудольфович
• кандидат филологических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Ратке, Игорь Рудольфович

ВВЕДЕНИЕ.г.

1. РУССКАЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ПРОЗА:

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ.

2. БОРИС ПИЛЬНЯК: ОБНАЖЕНИЕ КОНСТРУКЦИИ.

3. ЕВГЕНИЙ ЗАМЯТИН: ОТ УТОПИИ К РОМАНУ.

4. «КОРОЛЬ, ДАМА, ВАЛЕТ» В.НАБОКОВА: МЕТАФИЗИКА КОНСТРУКЦИИ.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Русская интеллектуальная проза 20-х годов XX века: Б. Пильняк, Е. Замятин, В. Набоков»

Современное отечественное литературоведение с различных теоретико-методологических позиций исследует эволюцию русской прозы XX века. Одним из ведущих направлений в этом процессе является изучение тех кардинальных изменений в способах повествования, которые привели к масштабному обновлению художественного языка литературы в первой половине XX столетия.

Бывшая долгое время базовой для изучения литературы (как русской, так и зарубежной) минувшего столетия категория «модернизма», лишившаяся в последние десятилетия узко оценочного звучания, нужI дается в конкретизации и уточнении ценностного наполнения. Все большее значение приобретают подходы, нацеленные на выявление интертекстуальных связей, соединяющих между собой художественные тексты, по тем или иным признакам относящиеся к разным литературным направлениям. Русская литература XX века предстает как единое целое и как часть литературы мировой, во многом предвосхитившая развитие художественного языка в сторону радикального отхода от принципов, определявших воспроизводство и восприятие художественных текстов на протяжении Нового времени.

Новые принципы функционирования литературы как повествовательного искусства привели к существенным изменениям в ценностном статусе художественных текстов, в их соотношениях с другими ветвями культуры, обусловили необходимость нового метаязыка для описания и анализа происходящих перемен, что, в свою очередь, стало причиной бурного развития филологии, ставшей одной из ведущих областей куль « туры XX столетия. Приведенными выше факторами обусловлена актуальность диссертационного исследования.

Объектом диссертационного исследования является русская проза 20-х годов XX века и ее эстетическая специфика.

Предмет диссертационного исследования составляют особенности изменения художественного языка русской прозы 20-х годов XX века, приведшие к появлению качественно нового литературного явления, получившего название интеллектуальной прозы.

Цель диссертационного исследования заключается в комплексной характеристике русскЬй интеллектуальной прозы как качественно нового художественного феномена, в значительной степени отходящего от принципов, лежавших в основе построения повествования в предшествующие исторические периоды.

Для достижения этой цели в работе ставятся следующие задачи: проследить различные пути развития русской интеллектуальной прозы 20-х годов XX века, нашедшие свое выражение в творчестве таких авторов, как Б.Пильняк, Е.Замятин и В.Набоков; выявить способы организации повествования, характерные для интеллектуальной прозы, их типологические признаки и особенности, связанные с эстетической и мировоззренческой спецификой творчества каждого из исследуемых авторов; соотнести интеллектуальную прозу с традиционными историко-литературными категориями («модернизм», «авангардизм», «импрессионизм», «экспрессионизм»); определить роль и место крупнейших произведений интеллектуальной прозы 20-х годов XX века в дальнейшей эволюции способов повествования русской прозы. I

Источником диссертационного исследования послужили художественные тексты крупнейших русских прозаиков - Б.Пильняка, Е.Замятина и В.Набокова, принадлежащие к разным литературным направлениям, но объединенные общими особенностями организации повествования, представляющими собой качественно новое явление в эволюции русской прозы.

Теоретико-методологическая основа работы складывается из следующих положений, доказанных в литературоведческих исследованиях:

1) методологическим основанием работы предстает теоретическая концепция, которая рассматривает понятие интеллектуальная проза» как выходящее за рамки привычных соотношений «модернизм — реализм», «модернизм — авангардизм» и т.д., вбирающее в себя тексты, порожденные различными мировоззренческими, эстетическими, литературными традициями; 1

2) в 20-е годы XX века в творчестве целого ряда русских прозаиков происходит переориентация с чувственного на интеллектуальное переживание мира (исследования Г.А.Белой, М.М.Голубкова и др.);

3) подобная переориентация приводит к изменению в самом способе построения повествования, к переносу центра тяжести на внефа-бульные средства организации текста, усилению автокомментирующего начала, «обнажению приема» (работы Н.Т.Рымарь, Н.Ю.Грякаловой, Э.Корпала-Киршак и др.);

4) в качестве частный методик использованы понятийный аппарат русского формализма, метод мотивного анализа текста, метод выявления бинарных оппозиций.

Новизна проведенного диссертационного исследования состоит: в выявлении эстетических параметров, объединяющих художественные тексты, принадлежащие писателям XX века, представляющим различные литературные направления; в характеристике интеллектуальной прозы как нового типа повествования, становящегося выражением широкомасштабных процессов изменения художественного языка прозы XX века.

На защиту выносятся следующие положения:

1. На материале таких репрезентативных для русской прозы 1920-х гг. текстов, как романы Б.Пильняка «Голый год», Е.Замятина «Мы», В.Набокова «Король, дама, валет», выделяются основные черты интеллектуальной прозы: отказ от традиционной миметичности; перенос организующей функции с фабульных конструкций на систему мотивов; рационализация композиции; последовательная работа с чужим словом, предполагающая различные формы его использования в тексте; многообразная демонстрация авторского присутствия в тексте, выполняющая дезиллюзионистскую функцию.

2. Многообразие типов повествования в русской прозе 20-х годов XX века (и, прежде всего, в жанре романа, как наиболее динамичном и авторитетном) может быть' рассмотрено не только сквозь призму традиционных категорий («модернизм», «авангардизм», «реализм», «импрессионизм», «экспрессионизм» и др.), но и как многообразие вариантов реализации единого вектора развития прозы - ее интеллектуализации, перехода от изображения к выражению.

3. Этот вектор развития вплоть до середины 1930-х годов выступает как единый для обеих ветвей русской литературы — внутрироссий-ской и эмигрантской.

4. Эволюция культуры XX века (и русской литературы как ее части) приводит к заметной 'трансформации интеллектуальной прозы, ее постепенному растворению в других способах организации текста.

Теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования состоит в следующем: выявлены некоторые наиболее фундаментальные черты организации повествования, характерные для русской интеллектуальной прозы; описаны особенности мотивных структур, являющихся основой построения текста в наиболее типичных образцах интеллектуальной прозы 1920-х годов;

- картина истории русской литературы XX века дополнена новой позицией, позволяющей более полно представить некоторые пути эволюции отечественной прозы;

- результаты выполненного исследования смогут найти применение в вузовских курсах по истории русской литературы XX века, теории литературы, спецкурсах по анализу художественного текста и литературе 1920-х годов.

Апробация исследования была проведена на двух научных конференциях: Международной научной конференции «Литература в диалоге культур» (Ростов н/Д., РГУ, 2003 г.); Конференция аспирантов и соискателей факультета филологии и журналистики РГУ (2003), а также в рамках спецкурса «Анализ художественного текста», предназначенного для слушателей курсов повышения квалификации учителей русского языка и литературы (РО ИПК и ПРО, 2002-2004 гг.).

По теме диссертации'опубликовано 3 работы.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, заключения, списка библиографии, состоящего из 272 источников.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Ратке, Игорь Рудольфович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В 1920-е гг. в русском романе формируется особый тип повествования; этот процесс обозначен нами как интеллектуализация романа. В силу причин культурологического характера (активность в утверждении модернистского дискурса как центрального явления культуры Европы и Америки, целенаправленная установка на создание новых литературных форм, призванных стать художественным аналогом претерпевающей системные изменения действительности) этот процесс становится крайне широким и постепенно охватывает обе ветви русской литературы — литературу метрополии и литературу диаспоры. Некоторое «отставание» зарубежной русской литературы, в которой интеллектуализация романа приходится на вторую половину 1920-х гг., на наш взгляд, обусловлено преобладавшей в литературе русского зарубежья установкой на «сохранение традиции» (понимаемой при этом достаточно узко), во многом задержавшей некоторые процессы. Не случайно доминирующей нотой эмигрантской критической литературы, посвященной творчеству В.Набокова, надолго становится тема «нерусско-сти» его произведений (работы Г.Адамовича, Г.Иванова, Г.Струве, З.Шаховской): эстетическая новизна набоковской прозы, и прежде всего, романов, долгое время оценивается в терминах, призванных обозначить художественную специфику этой прозы через систему понятий, организованную по принципу «свой — чужой». Если в Советской России процесс интеллектуализации романа нашел свое адекватное критическое осмысление в рамках теоретических систем формализма (что было отмечено представителями других критических дискурсов, например, Вяч.Полонским), то эмигрантская критика, базировавшаяся на эстетической теории предшествующих периодов (психологическая критика, критический импрессионизм и др.), долгое время не располагала соответствующим языком описания, обретя его лишь в начале 1930-х гг. в работах В.Ходасевича, Н.Андреева и др. На наш взгляд, именно формалистический критический дискурс (в первую очередь такое понятие, как «обнажение приема») наиболее уместен при анализе таких ключевых особенностей процесса интеллектуализации романа, как отказ от традиционной миметичности; перенос конструктивно-организующей функции с сюжетно-фабульных конструкций на разветвленную систему мотивов и лейтмотивов; рационализация композиции как способа организации повествования; последовательная работа с чужим словом, предполагающая как необработанное включение его в текст, так и продолжение уже выработанных в литературе форм его обработки; демонстрация авторского присутствия в тексте, несущая дезиллюзионистскую функцию и подчеркивающая «сделанность» произведения.

Перечисленные выше художественные особенности (напомним, характерные не только для русской прозы, но и в значительной степени определяющие развитие европейского романа 1920-х гг.), на наш взгляд, обозначают собой возможные пути интеллектуализации романа, представая в текстах рассмотренных выше авторов в различных формах и модификациях. Так, проблематика «Голого года» (текста, наиболее тесно связанного с идеологиями послереволюционного периода), как нам представляется, определяется центральной оппозицией «революция - быт» и семантическим кодом, уподобляющим революцию стихии. В рамках этого кода ключевой является восходящая к выработанному в рамках младосимволизма (лирика и драматургия Блока, «симфонии» и «Петербург» Белого) видению мифологема «метели», становящаяся смысловым и звуковым лейтмотивом романа. Левый член основной оппозиции («революция») оказывается определяющим, и повествование строится под знаком «стихийности», что и приводит к радикальному разрушению «традиционного», миметического типа организации текста. '

Роман «Мы» также опирается на оппозицию «стихия - организация», но Замятин, в отличие от Пильняка, на наш взгляд, в большей степени сосредоточен на жанровой проблематике. Если жанр «Голого года» может быть охарактеризован как деконструкция «семейно-бытовой» разновидности романа, то «Мы» строится как деконструкция утопического текста. Отсюда такие особенности замятинского произведения, как детальная разработка языка описания предельно организованной модели мира, четкое выделение принципов построения нарра-тива и повышенная дескриптивность. Реализуя второй член основной оппозиции («стихия»), Замятин приступает к последовательному разрушению повествовательных принципов, выработанных вначале. Вторгающееся в текст «стихийное» начало приводит к воскрешению романного компонента текста, к своего рода эстетической «реставрации» (не случайно исследователи формалистского лагеря проницательно указывали на демонстративную^ традиционность тех ценностей, которые утверждаются в качестве противовеса утопическому нарративу1). В результате разрушения утопического повествования традиционным возникает новая жанровая конструкция — антиутопическая, ставшая заметной частью литературы XX века.

Наиболее сложный случай представляет собой набоковский вариант интеллектуализации романа. Если Пильняк реализует авангардист ский путь интеллектуализации, а Замятин — модернистский, то Набо

1 «Иногда героиня уходит' из уравненного мира в мир старый, в "Старый Дом", в этом "Старом Доме" она надевает шелковое платье, шелковые чулки», — писал Шкловский (Шкловский В. Потолок Евгения Замятина. С. 259), пользуясь далее для характеристики «старого мира» такими эмблематичными для 20-х гг. культурными символами, как журналы «Аполлон», «Столица и усадьба», скульптура Антокольского (знаки безвозвратно ушедшего). ков, видимо, оказывается во многом провозвестником постмодернистского пути1. Сохраняя в целом особенности «традиционного» повествования (например, фабульность), Набоков в то же время подвергает их ироническому переосмыслению. Сюжетная канва упрощается до стереотипов, выработанных массовой литературой (и вслед за этим, в свою очередь, подвергается деконструкции: наиболее отработанные сюжет* ные ходы либо оборачиваются в свою противоположность, либо оказываются ненужными для повествования); основная же нагрузка ложится на второй уровень организации текста — мотивный, становящейся своего рода параллельным (и главным) сюжетом. Если Пильняк выводит мотивную организацию текста на первый план, превращая мотивы в «носители основных идей, которые связывают фрагменты текста и задают ему глубинный смысл»2, то для Набокова мотивная структура становится индивидуальным кодом, прочесть который (и тем самым понять произведение) способен только внимательный читатель. Так реализуется неоднократно анализировавшаяся исследователями3 набо-ковская метафора, уподобляющая автора текста некоему высшему началу и четко разделяющая героев произведений на способных и неспособных разобрать знаки судьбы, увидеть истинную суть вещей. Такая классификация становится, как отмечалось выше, одной из основ романа «Король, дама, валет».

Особая функция мотивной структуры набоковского текста связана с формой авторского присутствия в нем. Не вторгаясь в нарратив в ка

1 См. об этом, например, в работе М.Липовецкого (Липовецкий М. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997). л

Грякалова Н.Ю. Бессюжетная проза Бориса Пильняка 1910-х — начала 1920-х гг. С. 35.

3 См. работы А.Долинина, О.Дарка, А.Люксембурга, И.Толстого и др. честве фигуры реального мира (как это происходит в «Голом годе»), автор романа обнаруживает свое присутствие либо через фигуру пародийного заместителя (Мецетекелфарес), либо через наличие мотивной структуры, обнаруживающей подлинные авторские намерения (в более поздних текстах к этим формам прибавится еще одна — ономастикон, в котором имя автора присутствует в форме анаграммы). Сохраняя, на первый взгляд, традиционную миметичность и фабульность, набоков-ский текст также деконструирует традиционный тип повествования, отводя ему роль своеобразной декорации и перенося центр тяжести на иные средства выразительности, что, в конечном итоге, также приводит к торжеству дезиллюзионизма.

Дальнейшая эволюция русского интеллектуального романа, на наш взгляд, может быть охарактеризована следующим образом. В литературе метрополии в конце 1920-х гг. в силу как внелитературных (усиливающаяся идеологизация культурных процессов, постепенное ослабление позиций литературных группировок, стоящих на неортодоксальных позициях), так и внутрилитературных (новое утверждение миметичности, усиление иллюзионизма, начинающаяся рецепция «уроков классики», прежде всего Л.Толстого) причин, тенденция к интеллектуализации повествования начинает ослабевать. Усвоив в середине 1920-х гг. опыт массовой литературы, прежде всего авантюрного и фантастического романа (М.Шагинян, А.Н.Толстой, И.Эренбург, А.Беляев, роман 26-ти писателей «Большие пожары»), русская проза метрополии вновь обращается тем самым к иллюзионизму и фабульно-сти. С другой стороны, после вполне критического отношения к традициям психологического и социального романа XIX века, характерного для начала десятилетия, к концу 20-х гг. все более сильным становится тенденция «учебы у классиков». Позиции психологизма и традиционной миметичности отстаивают такие антиподы, как А.Воронский и А.Фадеев, Д.Пе-реверзев ц О.Брик, А.Лежнев и Ю.Либединский. В этих условиях характерным является постепенный отход от интеллектуализма таких его сторонников, как Пильняк и Замятин.

Художественные принципы, разработанные в «Голом годе», Пиль няк доводит до логического завершения в таких текстах середины 20-х гг., как повести «Третья столица» (1923), «Иван Москва» (1927), роман «Машины и волки» (1925). Для этих произведений характерны предельная бессюжетность, торжество принципа монтажа в построении повествования, последовательная эксплуатация уже выработанной системы лейтмотивов (в первую очередь лейтмотива «метель»), демонстрация авторского присутствия в тексте, использование чужого слова, приводящее к тому, что критика определила как «лоскутность» текста (так, повесть «Третья столица» содержит большие фрагменты произве4 дений Бунина). Но уже с середины десятилетия в текстах Пильняка усиливаются и тенденции противоположного характера: организующая роль переходит от мотивной структуры к фабуле, авторское присутствие принимает традиционно ограниченные формы, возрастает роль ми-метичности, принцип монтажа либо отсутствует, либо становится дополняющим фабульность фактором. Эти тенденции определяют собой построение повествования в таких текстах, как повести «Повесть непогашенной луны» (1926) и «Красное дерево» (1926), практически полностью торжествуя в романе «Волга впадает в Каспийское море» (1930), представляющем собой переработанную, расширенную и фабулизиро-ванную версию «Красного дерева». В 1930-е гг. в творчестве Пильняка принципы интеллектуализма в той или иной степени сохраняются лишь в очерковых книгах, посвященных другим национальным культурам («О'кэй», 1933; «Камни и корни»», 1934); художественные тексты, такие, как романы «Созревание плодов» (1933), «Соляной амбар» (1936, опубликован полностью в 1989), в целом представляют собой возврат к традиционным повествовательным принципам (в частности, в них восстанавливается сюжетная схема «семейной хроники»).

После романа «Мы» (опубликованного за рубежом, обсуждавшегося в советской критике, но так и не ставшего органической частью литературного процесса) Замятин переходит от художественных принципов, выработанных в «английском» цикле (развитая система лейтмотивов, ослабление фабульности, отказ от традиционного миметизма) к экспериментам с нарративом, во многом представляющим собой воз4 вращение к тому типу повествования, который был характерен для первого периода его творчества (1913-1917 гг.). Среди произведений, созданных в 1920-е гг. — классический образец «советского сказа», по-зощенковски использующий новые идеологемы рассказ «Слово предоставляется товарищу Чурыгину» (1927); построенные на тонко и подробно разработанной системе пересекающихся «точек зрения», психологически насыщенные и тяготеющие к притчевой обобщенности рассказы «Ела» (1928) и «Наваждение» (1930). Итоговым произведением, работа над которым заняла несколько лет (1928-1935), стала историче4 екая парабола «Бич Божий», ознаменовавшая на всех уровнях (синтаксическом, композиционном, нарративном) переход к традиционной модели исторического романа (использование псевдодокументальных фрагментов, биографический принцип повествования, переплетение «точек зрения», сочетание исторических персонажей с вымышленными, сюжет, опирающийся на реальные события), уже не имеющей практически ничего общего с интеллектуализированной повествовательной моделью начала 1920-х гг.

Если в развитии литературы метрополии с середины 1920-х гг. все большую роль играют внелитературные факторы, то литература эмиграции в этом отношении развивается более свободно (хотя в 30-е гг. начинает испытывать затруднения экономического характера). Видимо, в силу этих причин (хотя не следует исключать и собственно индивидуальные особенности) творчество Набокова в целом развивается более ровно и последовательно, чем творчество Замятина и Пильняка. Художественные принципы, которые в романе «Король, дама, валет» представлены в экспериментально демонстративной форме (мотивная структура, сопровождающая развитие фабулы в качестве истинной основы повествования; использование индивидуальных кодов, призванных обозначить присутствие в тексте автора как верховной инстанции, обеспечивающей и направляющей само повествование; развитая классификация персонажей по степени их способности видеть истинное положение вещей; разнообразное использование повествовательных и стилистических ходов массовой литературы), сохранены и соединены с мощным лирическим началом и развитой системой метафорической описательности в романах «Защита Лужина» (1930), «Подвиг» (1932), «Отчаянье» (1936), «Приглашение на казнь» (1938), «Дар» (1937-1938). I

Более того, эти принципы оказались настолько фундаментально важными для набоковского творчества, что сохранили свою силу и после перехода писателя на английский язык, став еще более полно воплощенными и зачастую становясь снова демонстративно явными (прямое обнаружение авторского присутствия, выполняющее дезиллюзионист-скую функцию, в финале романа «Bend Sinister» (1947), вывод на поверхность текста мотивной 'структуры, иронически корректирующей семантику массовой литературы, в романе «Лолита» (1955), контрапункт двух типов повествования, становящийся сюжетом романа I

Бледное пламя» (1962) и др.). Хотя сам Набоков неоднократно декларировал свое неприятие интеллектуального романа в той форме, в которой он сформировался, прежде всего, в немецкоязычных странах1, но та форма интеллектуализации романа, которая связана, прежде всего, с дезиллюзионизмом и автокомментирующим повествованием (представленная в творчестве А.Жида, О.Хаксли, Ф.О'Брайена и др.)5 на наш

1 См. многочисленные высказывания в сб.: Набоков о Набокове и прочем. М., 2002. взгляд, оказалась для Набокова вполне плодотворной и востребованной.

Процесс интеллектуализации романа хотя и оказался в 1920-е гг. явлением, постепенно оттесйенным на периферию общего литературного процесса в метрополии, все же, как нам представляется, сформировал несколько литературных явлений, наиболее значительным из коI торых является творчество Константина Вагинова (1899-1934). Четыре его романа, созданные во второй половине 20-х — начале 30-х гг., можно разделить на две группы. В первую входят романы «Козлиная песнь» (1928) и «Труды и дни Свистонова» (1929). Критика 20-х гг. почти не предпринимала серьезных попыток разобраться в художественных особенностях этих текстов. Даже применяя формалистскую терминологию, например, «обнажение приема»1, писавшие о романах Вагинова, преимущественно сводили их анализ к выявлению прототипов или лобовому социологизированию (в чем, помимо прочего, проI явилось стремительное обеднение методологического аппарата советской критики в конце десятилетия).

На наш взгляд, первые романы Вагинова представляют собой, пожалуй, последнюю попытку интеллектуализации романа в литера-туре метрополии. Вместо оппозиций, организующих тексты Пильняка и Замятина, в основе вагиновских романов лежит проблема «умирания культуры», разрабатывавшаяЬя Вагиновым еще в ранних прозаических опытах («Монастырь Господа нашего Аполлона», «Звезда Вифлеема») и в стихах. В текстах Вагинова организующим началом становится проблема авторского присутствия, точнее, сама возможность такого

1 См. единственную рецензию на роман «Труды и дни Свистонова», появившуюся в центральной печати: Хохлов К. «Труды и дни Свистонова» К.Вагинова [Рец.] // Литературная газета. 1929. 25 июня. присутствия. В романе «Козлиная песнь» это присутствие реализуется: в специальных главах, именуемых «междусловие», представляющих собой лирические авторские отступления, расширяющие повествовательное пространство романа (любопытно отметить, что подобный же конструктивный элемент, названный «Камера обскура», будет характерен для трилогии Д. Дос Пассоса «США» (1930-1936), представляющей собой одну из наиболее значительных попыток интеллектуализации американского романа) или комментирующие развитие сюжета; в пряI мых авторских вторжениях в текст в качестве то действующего лица, то создателя героев; в напрямую перекликающихся с аналогичными приемами Пильняка и Замятина технических обозначениях фрагментов текста: «Интермедия», «Материалы». Характерна для романа и ослаблен-ность фабульного построения: «бессобытийность раскалывает в прозе Вагинова сюжетность»1, повествование, развивающееся по нескольким сюжетным линиям, строится* по типу «интеллектуального обозрения», иронической картины культурной жизни эпохи (модель, разработанная в романах О.Хаксли «Желтый Кром» (1923), «Шутовской хоровод» I

1929)). Финал романа, в котором слово вновь берет автор, носит отчетливо дезиллюзионистский характер.

Если в «Козлиной песне» фигура автора постоянно изменяет свой статус, становясь то нарратором, то имплицитным (по определению У.Бута) автором, то в романе «Труды и дни Свистонова» возникает фигура автора-персонажа. По сравнению с «Козлиной песнью» второй роман производит впечатление значительно более объективированного текста, композиция которого целиком подчинена «точке зрения» протагониста, становящегося постепенно и автором создающегося романа, и

1 Буренина О. Литература - «остров мертвых» (Набоков и Вагинов) // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 483. его героем. Процесс порождения текста в романе представлен разными видами деятельности: включение в повествование реальных документов, «чужого слова»; сопоставление событий, происходящих в «реальном» мире и их трансформации под пером Свистонова; названия фрагментов («Приведение рукописи в порядок»). Постоянный «зазор» между повествованием Вагинова и повествованием Свистонова превращает текст в роман о создании романа, роман о механизме творчества (именно о механизме, поскольку писательская работа Свистонова представлена в романе как покорное воспроизведение реальности, ее фактическое удвоение). Финал «Трудов и дней Свистонова» разрушает грань между реальностью и текстом, уподобляя мир, окружающий протагониста, его собственному произведению (примечательно, что эта позиI ция, на наш взгляд, не становится авторской, так как дистанция между автором и героем сохраняется, не позволяя тем самым относить роман целиком и полностью к автокомментирующим текстам).

Романы 1930-х гг. «Бамбочада» (1931) и «Гарпагониана» (1933; опубликован впервые в 1983), значительно отличаются от предыдущих (любопытно отметить, что характерный для романов 1920-х, гг. «античный» культурный код в заглавиях1 сменяется «кодом Нового времени», связанным с XVII веком, также маркируя тем самым различие между двумя группами текстов). При сохранении повествовательной модели I хроники», или «обозрения», центр авторского внимания переносится с культурной среды бытования персонажей на стихию коллекционирования. Если герои первых романов ощущали себя носителями некоего ценностного мировоззрения,, подвергая рефлексии само понятие культуры и свой статус по отношению к ней, то герои «Бамбочады» и особенно «Гарпагонианы» существуют в мире осколков культуры (в связи

1 «Козлиная песнь» является русским переводом термина «трагедия», «Труды и дни Свистонова» отсылают к названию поэмы Гесиода. с чем образная система романов приобретает отчетливо коллажный характер). Такая перемена тематики тесно связана с изменением характера повествования. Хотя Вагинов сохраняет такие характерные для интеллектуализации черты текста, как включение «чужого слова» (которое становится даже более разнообразным, чем в первых романах: меню, надписи на памятниках, цитаты из книг, реальные или вымышленI ные, стихотворения, эпитафии, письма), авторские примечания, но их организующая роль становится менее значимой по сравнению с традиционными (прежде всего сюжетно-миметическими) способами построения текста. По-видимому, эволюция раннего творчества Вагинова может служить иллюстрацией эволюции всего процесса интеллектуализации русского романа на рубеже 1920-х — 1930-х гг. (постепенное угасание этого процесса).

Примечательно, что, несмотря на сравнительно более благоприятную для художественных поисков обстановку, в которой развивалась I литература диаспоры, судьба процесса интеллектуализации романа оказалась в эмиграции, по сути, сходной. Художественный опыт Набокова, как уже указывалось, не был в достаточной степени воспринят и осмыслен эмигрантской литературой (не в последнюю очередь из-за отсутствия соответствующего этому опыту метаязыка), а творчество, например, Пильняка в целом не получило должной рецепции в культуре русского зарубежья по причинам идеологическим (не случайно одна из самых распространенных интеллектуальных конструкций эмигрантской критики, публицистики, мемуаристики — знак равенства между болыпе-визмом и художественным новаторством модернистского характера1). Даже наиболее радикальные художественные поиски в эмигрантском романе прежде всего связаны с лиризацией повествования, превращением его в текст, строящийся по поэтическим законам (таковы, напри

1 См., например, «Воспоминания» и публицистику И.Бунина. мер, романы Б.Поплавского, одного из наиболее модернистски настроенных лириков «первой волны» эмиграции, «Аполлон Безобразов» (1934) и опубликованный посмертно «Домой с небес»). В этом отношении творческий путь Набокова остается едва ли не единственным свидетельством того, что процесс интеллектуализации русского романа в 1930-е гг. не завершился.

В литературе метрополии последние попытки интеллектуализации прозы связаны с именем С.Д.Кржижановского (1887-1950). Характерными особенностями его , повестей и новелл являются параболизация проблематики, смена повествовательных планов, отказ от миметично-сти, ослабление сюжетных конструкций; но все эти черты подчинены отчетливо философскому дискурсу (с нашей точки зрения, не являющемуся синонимом интеллектуализации текста). О том, что в 1930-е гг. интеллектуализация русского романа в метрополии практически прекратилась, свидетельствует и то, что художественные поиски Кржижановского связаны исключительно с малыми прозаическими жанрами, а само его творчество оставалось в России практически неизвестным до конца 1980-х гг.

Прерванный процесс интеллектуализации романа возобновился лишь в 1960-е гг. (произведения А.Битова, А. Синявского/Абрама Терца), но носил уже во многом новый характер, связанный, прежде всего, с зарождающимися постмодернистскими тенденциями (т. н. метапроза), поэтому анализ текстов 1960-х — 1990-х гг. выходит за рамки настоящего исследования.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Ратке, Игорь Рудольфович, 2005 год

1. Замятин Е.И. Избранные произведения. В 2-х т. / Сост. примеч. О.Михайлова. М., 1990.

2. Замятин Е.И. Мы. Роман, повести, рассказы, пьесы, статьи и воспоминания. Кишинев, 1989. •

3. Замятин Е.И. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 1. Уездное. М., 2002.

4. Замятин Е.И. Техника художественной прозы // Литературная учеба. 1988. № 5, 6.

5. Замятин на фоне эпохи: Дневники, письма, воспоминания // Литературная учеба. 1994. № 3.I

6. Набоков В.В. Собрание сочинений. В 4 т. / Сост., вступ. статья В.В.Ерофеева; Послесл., примеч. О.Дарка. М., 1990. М., 1990.

7. Набоков В.В. Приглашение на казнь: Романы, рассказы, критические эссе, воспоминания / Послесл. Н.Анастасьева. Кишинев, 1989.

8. Набоков В.В. Пьесы / Сост., вступит, статья и коммент. И.Н.Толстого. М., 1990.

9. Набоков В.В. Собрание сочинений американского периода. В 5 т. СПб., 1997. Т. 1-4; СПб., 1999. Т. 5.

10. Набоков В.В. (Сирин В.) Собрание сочинений русского периода. В 5Iт. СПб., 1999-2000. Т. 1-3; Спб., 2001. Т. 4-5.

11. Набоков В.В. Стихотворения и поэмы / Сост., вступ. статья и прим. В.С.Федорова. М., 1991.

12. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. М., 2002.

13. Пильняк Б. Сочинения. В 3 т. / Сост., подгот. текста и коммент. Б.Андроникашвили-Пильняка. М., 1994.

14. Пильняк Б. Расплеснутое время. Романы, рассказы. М., 1990.

15. Пильняк Б. Мне выпала горькая слава. Письма 1915 1937. М., 2002.153 * * *

16. Авдевнина О.Ю. Опыт интерпретационного комментирования прозаических произведений В.В.Набокова // Интерпретация семантических отношений текста. Саратов, 1998. С. 60-69.

17. Авдевнина О.Ю. Смысловая плотность художественного текста: Наiматериале русскоязычной прозы В.В.Набокова: Дис. . канд. филол. наук. М., 1997.

18. Аверин Б.В. Набоков и набоковиана // В.В.Набоков: Pro et contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. В 2 т. / Сост. Б.Аверин, М.Машкова, А.Долинин. СПб., 1997. С. 851-868.

19. Аверин Б. В. Поэтика ранних романов Набокова // Набоковский вестник. Вып. 1. СПб., 1999. С. 31-43.

20. Адамович Г.В. Владимир Набоков // Адамович Г.В. Одиночество и свобода. СПб., 1993. С.' 113-124.

21. Александров В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. СПб., 1999.

22. Алексеева В.О. Образная система поэзии и прозы В.Набокова и языковые средства ее выражения: На материале поэзии 1918-1961 гг. и романа «Соглядатай»: Дис. . канд. филол. наук. М., 2000.

23. Анастасъев H.A. Башня и'вокруг: (Взгляд на В.Набокова) // Набоков В. Избранное. М., 1990. С. 7-33.

24. Анастасъев H.A. Бывают странные сближенья .: Рецепция творчеiства В.Набокова в современной критике. // Вопросы литературы. 1999. Вып. 5. С. 127-141. 25 .Анастасъев H.A. Дитя слова: О В.Набокове] // Урал. 1988. № 6. С. 136-140.

25. Анастасъев H.A. Набоков. М., 2002.

26. Анастасъев H.A. Феномен Набокова // Иностранная литература. 1987. №5. С. 210-223.

27. Анастасъев Н.А. Феномен Набокова. М., 1992.

28. Андреев Н. Сирин // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 220-231.

29. Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. М., 1988.

30. Андроникашвили К.Б. «Соляной амбар» Б.Пильняка: Замысел и источники романа: Дис. . канд. филол наук. М., 1997.

31. Анищенко Г. Деревянный Христос и эпоха голых годов: Творчество Б.Пильняка в контексте литературы 1920-х гг. // Новый мир. 1990. № 8. С. 243-248.

32. Антипова JI.H., Лейдерман Н.Л. О символизме романа Бориса Пильняка «Голый год» // Русская литература XX века: направление и течение. Екатеринбург, 1995. Вып. 2. С. 102-118.

33. Аръев А. Вести из вечности (о смысле литературно-философской позиции В.В.Набокова) // В.В.Набоков: Pro et contra. С.

34. Аръев А. И сны, и явь (О смысле литературно-философской позиции В.Набокова) // Звезда. 1998. № 4. С. 204-213.

35. Ауэр А.П. О поэтике Бориса Пильняка // Б.А.Пильняк. Исследованияiи материалы. Вып. 1. Коломна, 1991.

36. Ауэрбах Э. Мимесис: Изображение действительности в западноевропейской литературе: Пер. с нем. М.-СПб., 2000.

37. Баевский B.C. Владимир Набоков // Баевский B.C. История русской литературы XX века: Компендиум. М., 1999. С. 267-274.

38. Барабтарло Г. Очерк особенностей устройства двигателя в «Приглашении на казнь» // В.В«.Набоков: Pro et contra. С. 439-454.

39. Барабтарло Г. Троичное начало у Набокова. О движении набоковских тем // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. СПб., 2001. С. 194-213.i

40. Барковская Н.В. Художественная структура романа В.Набокова «Дар» // Проблема взаимодействия метода, стиля и жанра в советской литературе. Свердловск, 1990.

41. Барсова JI. Король, еще король. // В.В.Набоков: Pro et contra. T. 2. С. 270-291.i

42. Бахтин M.M. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

43. Белая Г.А. Закономерности стилевого развития русской советской прозы двадцатых годов. М., 1977.

44. Белая Г.А. К проблеме романного мышления // Советский роман (Новаторство. Поэтика. Типология). М., 1978.

45. Белая Г.А. Ложная беременность: О проблеме авангардизма Б.Пильняка. // Вопросы Литературы. 2003. Сентябрь-октябрь. Вып. 5. С. 54-69.

46. Белецкий А.И. Избранные труды по теории литературы. М., 1964.i

47. Белова Т.Н. Культурологические аспекты романов В.Набокова // Культура и текст. СПб.; Барнаул, 1997. Вып. 1. Литературоведение. Ч. 1.С. 66-77.

48. Белый Андрей. Петербургом., 1981.

49. Бесчетникова C.B. Роман Е.И.Замятина «Мы» как антиутопия. Проблематика и поэтика: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Харьков, 1993.

50. Бибихин В.В. Орфей безумного века. Андрей Белый на Западе // Андрей Белый. Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. М., 1988. С. 502-522.

51. Бицилли П.М. Статьи: история, культура, литература: О В.Набокове. //Русская литература. 1990. № 2. С. 134-154.

52. Богомолов H.A. Андрей .Белый и советские писатели. К истории творческих связей // Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 309338.

53. Бойд Б. Владимир Набокбв: Американские годы: Пер. с англ. СПб., 2004.

54. Бойд Б. Владимир Набоков: Русские годы: Пер. с англ. СПб., 2002.i

55. БузникВ.В. Русская советская проза двадцатых годов. Л., 1975.

56. Букс Н. Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах Владимира Набокова. М., 1998.

57. Бунин И. А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М., 1990.

58. Буренина О. Литература «остров мертвых» (Набоков и Вагинов) //

59. B.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 471-485.i

60. Валъцелъ О. Импрессионизм и экспрессионизм. Пг., 1922.

61. Ван дер Энг Я. Искусство новеллы: Образование вариационных рядов мотивов как фундаментальный принцип повествовательного построения // Русская новелла: Проблема теории и истории. СПб., 1999. С. 28-40.

62. Ванюков А.И. «Голый год» Б.Пильняка в критике 20-х годов // Актуальные проблемы филологии и ее преподавания. Саратов. 1996. Ч. 1.1. C. 32-34.

63. Вахрушев В.О. О словесных играх Владимира Набокова // Дон. 1997. № 10. С. 243-252.

64. Вейдле В. Русская литература в эмиграции: новая проза // Возрождение. Париж, 1930. 19 июня.

65. Веселоеский А.Н. Поэтика сюжетов // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 300-307.

66. Викторович В.А. Понятие мотива в литературоведческом исследо4вании // Русская литература XIX в. Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1975.

67. Виролайнен М. Англоязычие Набокова как инобытие русской словесности // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 261-270.

68. Воронский А.К. Андрей Белый (Мраморный гром) // Воронский А.К. Искусство видеть мир. Портреты. Статьи. М., 1987. С. 73-98.

69. Воронский А.К. Борис Пильняк // Воронский А.К. Искусство видеть мир. Портреты. Статьи. М., 1987. С. 233-257.

70. Воронский А.К. Евгений Замятин // Воронский А.К. Искусство ви4деть мир. Портреты. Статьи. М., 1987. С. 104-122.

71. Воронский А.К. Литературные отклики // Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. Новые материалы и исследования М., 1983. С. 590-617.

72. Вострикова М.А. Проза В.Набокова 20-х годов: Становление поэтики: Дис. канд. филол. наук. М., 1995.

73. Гадамер Г.-Г. Истина и метод: Пер. с нем. М., 1988.

74. Галушкин А.Ю. Дискуссия о Б.А.Пильняке и Е.И.Замятине в контексте литературной политики конца 1920-х начала 1930-х гг.: Дис. . канд. филол. наук. М., 1997.

75. Галъцева Р., Роднянская И. Помеха — человек. Опыт века в зеркале антиутопий //Новый мир. 1988. № 12. С. 217-230.

76. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М., 1996.

77. Голубков М.М. Русская литература: после раскола. М., 2001.

78. Голубков М.М. Утраченные альтернативы. Формирование монистической концепции советской литературы. 20-е-30-е годы. М., 1992.

79. Голынко-Волъфсон Д. Фавориты отчаяния («Отчаяние» Владимир Набокова: преодоление модернизма) // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 751-761.

80. Горинова С.Ю. Проблемы поэтики прозы Б.Пильняка 20-х годов: Дис. . канд. филол. наук. М., 1995.

81. Горький и советские писатели. Неизданная переписка: Об Андрее Белом, Б.Пильняке. М., 1963.

82. Гофман В. Место Пильняка // Борис Пильняк. Л., 1928.

83. Грознова Н.А. Ранняя советская проза 1917-1925. Л., 1976.

84. Грякалов А.А., Грякалова Н.Ю. Темы-символы в творчестве Бориса Пильняка// Символы в-культуре. СПб., 1992.

85. Грякалова Н.Ю. Бессюжетная проза Бориса Пильняка 1910-х — начала 1920-х гг. (генезис и повествовательные особенности) // Русская литература. 1998. № 4. С. 14-38.

86. Грякалова Н.Ю. От символизма к авангарду (опыт символизма и русская литература 1910-1920-х гг.: Поэтика, жизнетворчество, историософия): Дис. . д-ра филол. наук. СПб., 1998.

87. Гусев В. Дух или техника? Снова об А.Белом как теоретике художественной формы // Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 426-437.

88. Давыдов С. Набоков: герой, автор, текст // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 315-328.

89. Ю.Давыдова Т.Т. Творческая эволюция Евгения Замятина в контексте русской литературы 1920-1930-х гг.: Дис. . д-ра филол. наук. М., 2001.

90. Делъвин С. Первая волна русской литературной эмиграции: особенности становления и развития // Демократизация культуры и новое мышление. М., 1992. С. 105-126.

91. Джалагония Л.Г. Формы художественной условности в русской прозе 20-х годов: А.Грин, М.Булгаков, Е.Замятин: Дис. . канд. филол. наук. 1996.

92. Долгополое Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург». Д., 1988.

93. Долгополое Л.К. Символизм // Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971.

94. Долгополое Л.К. Творческая история и историко-литературное значение романа Андрея Белого «Петербург» // Белый Андрей. Петербург. Л., 1981. С. 525-624.

95. Долинин А. Бедная Лолита. Комментарий // Набоков В. Лолита. М., 1991.

96. Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: первые романы // Набоков В. (Сирин В.) Собрание сочинений русского периода. В 5 т. СПб., 1999. Т. 2. С. 9-41.

97. Долинин А. Поглядим на арлекинов: Штрихи к портрету В.Набокова //Литературное обозрение. 1988. № 9. С. 15-20.

98. Долинин А. После Сирина// Набоков. Романы. М., 1991. С. 5-14.

99. Драгомирецкая Н.В. Стилевые искания в ранней советской прозе. М., 1965.

100. Дымарский М.Я. Проза В.В.Набокова: «дискурсивизация» текста // Художественный текст: аспекты сверхфразовой организации. СПб.,1997. С. 75-92.

101. Евсеев В.Н. Художественная проза Е.И.Замятина: Творческий метод. Жанры. Стиль: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. 2001.

102. Ерофеев В. Русская проза Владимира Набокова // Набоков В. Собрание сочинений. В 4 т. М., 1990. Т. 1. С. 3-32.

103. Ерофеев В. Русский метароман В.Набокова, или в поисках потерянного рая // Вопросы литературы. 1988. № 10. С. 125-160.106. jЕрофеев Вик. В лабиринте проклятых вопросов. М., 1990.

104. Ерофеев Вик. Споры об Андрее Белом. Обзор зарубежных исследований // Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 482-502.

105. Желтова Н.Ю. Проза Е.И.Замятина (Поэтика русского национального характера): Дис. . канд. филол. наук. Тамбов, 1999.

106. Живолупова Н.В. Проблема свободы в исповеди антигероя. От Достоевского к литературе XX века (Е.Замятин, В.Набоков, Вен.Ерофеев, Э.Лимонов) // Поиск смысла. Нижний Новгород, 1994.

107. Затонский Д.В. В наше время. М., 1983.

108. Зенкин С. Священно ли завещанное? Полемические заметки об одной эстетической традиции // Литературное обозрение. 1989. № 7.i

109. Мб.Злыднева Н.Ю. Мотив лабиринта в авангардизме: (Графика Эсхера и проза Набокова) // Миф и культура: человек — не человек. М., 1994. С. 76-79.

110. Зюлина О.В. Повествовательная структура прозы Е.И.Замятина: Дис. . канд. филол. наук. М., 1996.

111. Иванов Г.В. В.Сирин «Машенька». «Король, дама, валет». «Защита Лужина». «Возвращение*Чорба» (рец.) // Собрание сочинений. В 3 т. Т. 3: Мемуары. Литературная критика. М., 1993. С. 522-526.

112. Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. Новые матеiриалы и исследования. М., 1983.

113. Илъев С.П. Русский символистский роман. Аспекты поэтики. Киев, 1991.

114. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М., 2001.

115. Иоффе И. Культура и стиль: Система и принципы социологии искусства. Л., 1927.1Ъ.Йоо!са Д.3. Мифологические подтексты романа «Король, дама, валет» // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 662-695.

116. Какинума Н. В.Набоков и русский символизм // XX век. Проза. Поiэзия. Критика: А.Белый, И.Бунин, В.Набоков, Е.Замятин . и Б.Гребенщиков. М., 1996. С. 5-23.

117. Калашников В.А. Эпилог // Краткая литературная энциклопедия. Т. 8. М., 1975.

118. Карпенко И.Е. Система языковых изобразительных средств орнаментальной прозы Б.Пильняка: Дис. . канд. филол. наук. М., 1993.

119. Кекова C.B. Художественный предмет в мире раннего В.Набокова // Исследования по художественному тексту: Материалы III Саратовских чтений по художественному тексту. Саратов, 1994. Ч. 1.

120. Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.

121. Кибалъник С.А. Газданов и Набоков // Русская литература. 2003. №3.

122. Кислова U.C. Динамика художественной прозы Б.Пильняка. Дис. . канд. филол. наук. Тюмень, 1997.

123. Коваленко А.Г. «Двоемирие» В.Набокова // Вестник Рос. ун-та дружбы народов. Сер.: Филология, журналистика. 1994. № 1. С. 93100.

124. Кожевникова H.A. Из наблюдений над неклассической («орнаментальной») прозой // Известия АН СССР. Сер.: Литература и языки. Т. 35. 1976. № 1. С. 55-66.

125. Кожевникова H.A. О роли лейтмотивов в организации художественного текста // Стилистика художественной речи. Саранск, 1979.

126. Колобаева А. От временного — к вечному (Феноменологический роман в русской литературе XX века) // Вопросы литературы. 1998. №3.

127. Кольцова Н.Е. «Мы» Евгения Замятина как неомифологический роман: Дис. . канд. филол. наук. М., 1998.

128. ХЪб.КонноллиДж.В. «Король, дама, валет»: Пер. с англ. //В.В.Набоков: Pro et contra. T. 2. С. 599-619.

129. Кормилов С.И. Русская литература 20-90-х годов XX века. Основные закономерности и тенденции // история русской литературы XX века (20-90-е годы). М., 1998. С. 5-40.

130. Ъ%.Кормилов С.И. Русская литература после 1917 года как предмет исторической поэтики // Ломоносовские чтения. 1994. М., 1994. С. 7391.

131. Корпала-Киршак Э. Опыт автотематического романа в прозе Бориса Пильняка // К проблемам истории русской литературы XX века. Краков, 1992. С. 23-30.

132. B.Набокова «Соглядатай») // Художественный текст: онтология и интерпретация. Саратов, 1992. С. 122-129.

133. Лахузен Т., Максимова Е., Эндрюс Э. О синтетизме, математике и прочем. Роман «Мы» Е.Замятина. СПб., 1994.

134. Лебедев А. К приглашению Набокова // Знамя. 1989. № 10. С. 203213.

135. Левин Ю. Заметки о «Машеньке» // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2.1. C. 364-375.

136. Левинг Ю. Роковой гул небытия (В.Набоков и Ф.Сологуб) // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 499-520.

137. Леденев A.B. В.В.Набоков (1899-1977): «Ничья меж смыслом и смычком» // Агеносов В.В. и др. Литература русского зарубежья (1918-1996). М., 1998. С. 321-352.

138. Лидин В. Об искусстве и о себе // Писатели об искусстве и о себе:сб. статей. М.-Л., 1924. № 1.

139. ХЪЪ.Липовецкий М.Н. «Беззвучный взрыв любви»: Заметки о Набокове //Урал. 1992. № 4. С. J55-176.

140. ХЪЪ.Липовецкий М.Н. Из предыстории русского постмодернизма (мета-проза Владимира Набокова от «Дара» до «Лолиты») // Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997. С. 44-106.

141. ХЪЪ.Липовецкий М.Н. Эпилог русского модернизма. Художественная философия творчества в «Даре» Набокова // Вопросы литературы. 1994. Вып. 3. С. 72-95:

142. Любимова М.Ю. Творческое наследие Е.И.Замятина в истории культуры XX века: Ди,с. . д-ра культуролог, наук. М., 2000.

143. Люксембург A.M., Рахимкулова Г.Ф. Игровое начало в прозе Владимира Набокова // Поиск истины. Нижний Новгород, 1994. С. 157168.

144. Люксембург A.M., Рахимкулова Г.Ф. Магистр игры Вивиан Ван Бок (Игра слов в прозе Владимира Набокова в свете теории каламбура). Ростов н/Д., 1996.

145. ХЪ9.Майер П. Немецкий мотив в творчестве Набокова в 20-е годы // Стрелец. 1989. № 2. С. 277-280.

146. Мандельштам О. Литературная Москва. Рождение фабулы // Мандельштам О. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 278-282.

147. Мандельштам О. Слово и культура. Статьи. М., 1987.

148. Манн Т. Введение к «Волшебной горе» // Манн Т. Художник и общество: Статьи и письма': Пер. с нем. М., 1986. С. 96-113.

149. Маркович Я. Проза Набокова // Набоков В. Облако, озеро, башня:

150. Роман и рассказы. М., 1989. С. 5-13.1 вв.Медарич М. Владимир Набоков и роман XX столетия // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 454-476.

151. Михайлов А.Д. Книга, Гальфрида Монмутского // Гальфрид Мон-мутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М., 1984.

152. Михайлов О. Гроссмейстер литературы // Замятин Е. Избранные произведения. В 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 3-30.

153. Млечко A.B. Автор и' герой как «homo ludens» в романах

154. B.В.Набокова // II межвуз. науч.-практ. конф. студентов и молодыхученых Волгоградской обл. Волгоград, 1996. Вып. 2. С. 8-11.

155. Москалева Т.В. Роль музыки в романе «Голый год» Б.А.Пильняка // Логика, методология, философия науки. 11-я международная конференция. М.-Обнинск, 1995. С. 195-196.

156. Мулярчик A.C. Постигая Набокова // Набоков В. Романы. М., 1990.1. C. 5-18.

157. Мулярчик A.C. Русские романы В.Набокова // Российский литературоведческий журнал. 1996. № 8. С. 195-247.

158. Оглаева Л.Ю. Автор и его герой в творчестве В.Набокова // Проблемы всеобщей и отечественной истории. Элиста, 1997.

159. Осоргин М. Рецензия («Король, дама, валет») // Последние новости. 1928. 4 октября.

160. Осъмухина О.Ю. Литературная маска в ранней прозе Набокова («Машенька») // Филологические заметки. 1998: Межвуз. с. науч. тр. Саранск, 1999. С. 21-25.

161. ХЪЪ.Паперно И. Как сделан «Дар» Набокова // В.В.Набоков: Pro et contra.

162. Пило Бойл Ч. Набоков и русский символизм (история проблемы) // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 532-556.

163. Пимкина A.A. Принцип игры в творчестве В.В.Набокова: Дис. .канд. филол. наук. М., 1999.«18 8. Пи скупое В. «Второе пространство» романа А.Белого «Петербург» // Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 193-215.

164. Плукш П.И. Формирование и развитие социалистического реализма. М., 1973.

165. Полищук В.Б. Жизнь приема у Набокова // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 815-829.

166. Полищук В.Б. Поэтика вещи в прозе В.В.Набокова: Дис. . канд. филол. наук. М., 2000.

167. Полонский Вяч. Шахматы без короля (о Пильняке) // Полонский Вяч. О литературе. Избранные работы. М., 1988. С. 1130150.

168. Попова М.И. «Чужое слово» в творчестве Е.Замятина (Гоголь, Салтыков-Щедрин, Достоевский). Тамбов, 1997.

169. Попова О.С. Категория Времени в произведениях В.В.Набокова // ■ Вестник Рос. ун-та дружбы народов. Сер.: Литературоведение,журналистика. 1997. № 2. С. 41-44.

170. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2000.

171. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. М., 2001.

172. Путилов Б.Н. Веселовский и проблема фольклорного мотива // Наследие Веселовского. М., 1992.

173. Пятигорский А. Чуть-чуть о философии Владимира Набокова // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 340-348.

174. Раскольников Ф. А. Идея «скрещения» в романе Б.Пильняка «Голый год» // Русская литература. 1997. № 3. С. 169-175.

175. Рашковская А. Восходящие силы литературы. 1. Борис Пильняк //

176. Петроград. Лит-худож. альманах. Пг.-М, 1923. № 1. С. 145-158. 201 .Ревич А. Предупреждение всем // Литературное обозрение. 1988. №7.i

177. Резун М.А. Малая проза Е.И.Замятина. Проблема поэтики: Дис. . канд. филол. наук. Томск, 1993.

178. Розанов В.В. Собрание сочинений. В 2-х т. Т. 2. Уединенное. М., 1990.

179. Русская литература конца XIX начала XX в. Девяностые годы. М., 1968.

180. Рылъкоеа Г. «О читателе, теле и славе» Владимира Набокова // Новое литературное обозрение. 1999. № 6 (40). С. 379-390.

181. Юб.Рымарь Н.Т. Проблематизация художественных форм в 20-е годы XX века // Художественный язык литературы 20-х годов XX века: Межвуз. сб. науч. ст. Самара, 2001.

182. Савельева В.В. «Король/ дама, валет», или Сердца трех в романе Набокова // Русская речь. 1996. № 5. С. 28-32.

183. Савельева Г. Кукольные мотивы в творчестве Набокова //i

184. В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 345-355.

185. Сартр Ж.-П. Владимир Набоков. «Отчаяние»: Пер. с франц. // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 269-272.

186. Святополк-Мирский Дм. Евгений Замятин // Современные записки. Париж. 1925. № 23.

187. Семенова Н.В. Цитация в романе В.Набокова «Король, дама, валет» // Проблемы и методы исследования литературного текста. Тверь, 1997. С. 59-73.

188. Сендерович С., Шварц Е. Вербная штучка: Набоков и популярнаяiкультура: Ст. 1 //Новое литературное обозрение. 1997. № 24. С. 93110.

189. Сендерович С., Шварц Е. Вербная штучка: Набоков и популярная культура: Ст. 2 // Новое литературное обозрение. 1997. № 26. С. 201-222.

190. Силард Л. К вопросу об иерархии семантических структур в романе XX века. «Петербург» Андрея Белого и «Улисс» Джеймса Джойса // Hungaro-Slavica, Budapest, 1983.

191. Силард Л. Орнаментальность (орнаментализм) // Russian Literature. XIX-I. 1986.21 б.Силард JI. От «Бесов» к «Петербургу»: между полюсами юродства и шутовства // Studies in 20-th century Russian prose. Stockholm, 1982.

192. Скалой H.P. Русская философская проза 20-30 годов XX века: Дис.iд-ра филол. наук. М., 1995.

193. Скобелев В.П. «Голый год» Б.Пильняка и «Пролетарий» Н.Степного (к изучению поэтики русского романа первых послере-волюционнных лет) // Скобелев В.П. Поэтика русского романа 1920-1930-х годов: Очерки истории и теории жанра. Самара, 2001.

194. Сконечная О.Ю. «Отчаяние» В.Набокова и «Мелкий бес» Ф.Сологуба. К вопросу о традициях русского символизма в прозе В.В.Набокова 1920-х 1930-х г. // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 520-532.i

195. Сконечная О.Ю. Традиции русского символизма в прозе

196. B.В.Набокова 20-30-х годов: Дис. . канд. филол. наук. М., 1994. 221 .Сконечная О.Ю. Черно-белый калейдоскоп. Андрей Белый в отражениях В.В.Набокова // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 667-697.

197. Скороспелова Е.Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М., 1979.

198. Скороспелова Е.Б. Русская советская проза 20-30-х годов: судьбы романа. М., 1985.

199. Смена литературных стилей: На материале русской литературы XIX-XXb.M., 1974.

200. Солэюеницын А.И. «Голый год» Бориса Пильняка. Из «Литературной коллекции» // Новый мир. 1997. № 1. С. 195-203.

201. Струве Г. Творчество Сирина // Россия и славянство. Париж. 1930. 17 мая.

202. Сухих И.Н. Роман Е.Замятина «Мы» // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы / Под ред.

203. C.И.Тишиной. СПб.-М., 2002.

204. Тамарченко Н.Д. «Голый год» Б.Пильняка как художественное целое // Б.А.Пильняк. Исследования и материалы. Вып. 1. Коломна, 1991.

205. Тамми Пекка. Заметки о полигенетичности в прозе Набокова: Пер. с англ. // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 514-529.

206. Таркова И.В. Тема творчества, эстетическая позиция В.Набокова и ее художественная реализация в произведениях русскоязычного цикла: Дис. . канд. филол. наук. Владивосток, 1999.

207. Таркова И.В. Эстетические поиски Набокова // Философские аспекты культуры: Материалы межвуз. науч.-практ. конф. Секция «Русская литература». Комсомольск-на-Амуре, 1998. Ч. 1. С. 55-64.

208. Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы. В 6 кн. Тамбов, 1997.

209. Телешова Н.Н. Владимир Набоков и его предшественники//

210. B.В.Набоков: Pro et contra. С. 783-795.

211. Телешова Н.Н. Набоков и современники // Russian Studies: Еже-квартальник русской филологии и культуры. 1996 (1998). Т. II № 4.1. C. 110-116.

212. Toddec Е. Поэтическая идеология // Литературное обозрение. 1991. №> 3. С. 29-34.

213. Токер Л. Набоков и этика камуфляжа // В.В.Набоков: Pro et contra. С. 377-387.

214. Толстой И. Набоков и его театральное наследие // Набоков В. Пьесы. М., 1990.

215. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 2002.

216. Топоров 2?.Н. О числовых моделях в архаичных текстах // Структура текста. М., 1980. С. 3-58.

217. Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991.

218. Турчин B.C. По лабиринтам авангарда. М., 1993.

219. Тынянов Ю.Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. СПб., 2001. С. 435-459.2<\Ъ.Тюпа В.И. Тезисы к проекту словаря мотивов // Дискурс. Новосибирск, 1996. № 2.

220. Утгоф Г. Мотив «пути» в романе Владимира Набокова «Подвиг» // Русская литература первой трети XX века в контексте мировой культуры. Екатеринбург, 1998. С. 219-224.

221. Федорова Т.Н. Художественный мир Б.Пильняка 1920-х годов: «Иван Москва» и «Красное дерево»: Дис. . канд. филол. наук. М., 1999.

222. Фейнберг А. О Джойсе и Набокове // Фейнберг А. Заметки о «Медном всаднике». М., 1993. С. 103-108.

223. Филоненко А. Метафизика сходства // В.В.Набоков: Pro et contra. Т. 2. С. 766-782.

224. Филонов И.Е. Поэтика игры в романах В.В.Набокова 1920-1930-х гг. и «Лекциях по русской литературе»: Дис. . канд. филол. наук. М., 2000.

225. Флакер А. Конструктивный роман двадцатых годов // Russian Literature. XXIX. 1991.

226. Ходасевич В. О Сирине.// Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1991.

227. Хоруэюий С.С. Комментарии // Джойс Д. Улисс. М., 1993.

228. Хохлов К. «Труды и дни Свистонова» К.Вагинова Рец. // Литературная газета. 1929. 25 июня.

229. Щелкова О.H. Традиции русской прозы XIX в. в романах Вл. Набокова 20-30-х гг. и в романе «Лолита»: Дис. . д-ра филол. наук. М., 2001.

230. Цетлин М.О. Рецензия на Сирин В. «Король, дама, валет», Дон Аминадо «Накинув п'лащ» // Современные записки. 1928. № 37. С. 536-538.

231. Чаликова А. Антиутопия Евгения Замятина: пародия или альтернатива? // Социокультурные утопии XX века. Вып. 6. М., 1988.

232. Чебаевская E.H. О содержании и лингвистическом выражении поэтического мотива в художественном прозаическом тексте // Интерпретация художественного текста в языковом вузе. Л., 1983.

233. Чернова И.Б. Модернизм // Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М., 1967.

234. Шадурский В.В. Поэтйка подтекстов в прозе В.В.Набокова: Дис. . канд. филол. наук. М., 1999.

235. Шайтанов И. Мастер: О Евгении Замятине. // Вопросы литературы. 1988. № 12. С. 34-58.

236. Шайтанов И. О двух именах и об одном десятилетии: Пильняк и Замятин. // Литературное обозрение. 1991. № 6. С. 20-25; № 7. С. 712.

237. Шапиро Г. Поместив в своем тексте мириады собственных лиц. К вопросу об авторском присутствии в произведениях Набокова // Литературное обозрение. 1999. № 2. С. 30-38.

238. Шергин B.C. Роман Владимира Набокова «Bend Sinister»: Анализ мотивов: Дис. . канд. филол. нак. М., 1999.

239. Шкловский В. Евгений Замятин // Шкловский В. Гамбургский счет. Статьи воспоминания - эссе (1914-1933). М., 1990. С. 143-145.

240. Шкловский В. Пильняк в разрезе // Шкловский В. Гамбургский счет. С. 259-276.

241. Шкловский В. Потолок Евгения Замятина // Шкловский В. Гамбургский счет. С. 259-276.

242. Шмид В. Орнаментальный текст и мифологическое мышление в рассказе Евгения Замятина «Наводнение» // Русская литература. 1992. №2. С. 52-67.

243. Шохина В. На втором перекрестке утопий: О романе Замятина «Мы». // Звезда. 1990. № 11. С. 175-179.

244. Ярхо Б.И. Методология точного литературоведения (набросок плана) / Публ. М.И.Гаспарова // Контекст-1983. М., 1984.I