Русская "деревенская проза" в англо-американской славистике тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Чеканникова, Ирина Михайловна

• Чеканникова, Ирина Михайловна
• кандидат филологических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Чеканникова, Ирина Михайловна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. СТАНОВЛЕНИЕ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ» И ЕЕ РЕЦЕПЦИЯ В РУССКОЙ КРИТИКЕ.

1.1. Этапы формирования течения.

1.2. Советская критика о «деревенской прозе».

1.3. Национальный образ мира в русской литературе.

ГЛАВА 2. ВОСПРИЯТИЕ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ» АНГЛОАМЕРИКАНСКОЙ СЛАВИСТИКОЙ.

ГЛАВА 3. ТВОРЧЕСТВО АВТОРОВ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ» В ОЦЕНКЕ АНГЛИЙСКИХ И АМЕРИКАНСКИХ

КРИТИКОВ.

3.1. Восприятие творчества Ф. Абрамова англоамериканскими славистами.

3.2. Воплощение русского национального типа в героях «деревенской прозы».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Русская "деревенская проза" в англо-американской славистике»

Шестидесятые годы XX века отмечены появлением литературного течения, спор о котором продолжался около сорока лет, - так называемой «деревенской прозы». Критики говорили о закате этого течения уже в 1970-е годы, однако в эту пору появились значительные произведения В. Белова, В. Астафьева, М. Алексеева, В. Распутина, свидетельствующие о наступлении второго этапа «деревенской прозы». Так или иначе, литература этого течения способствовала подъему критики и, шире, национально-культурного самосознания в России. В то же время «деревенская проза» стала тем литературным явлением, которое привлекло внимание многих зарубежных критиков, так как в эпоху закрытости советского государства давало возможность увидеть своеобразие русского национального мира. Это внимание способствовало возрождению интереса к нашей стране, о чем свидетельствуют многочисленные отзывы англо-американских славистов - от рецензий до монографий.

Постановка проблемы определяется необходимостью всестороннего подхода к изучению «деревенской прозы», как одного из самых влиятельных направлений русской литературы XX века. Западные критико-литературоведческие произведения 1960 — 1990-х годов дают возможность получить представление об англо-американской славистике второй половины XX века, а сопоставление англоязычной и русской критики «деревенской прозы» позволяет взглянуть на это явление литературы под новым углом зрения. Диалог критиков и литературоведов России и Запада помогает определить отличие русской литературной критики от западной и обнаружить точки их сближения.

Популярность и значимость этой прозы за рубежом подтверждается тем фактом, что самые известные произведения «деревенской прозы» переведены на многие языки мира, а вызванные ими дискуссии не угасают до настоящего времени. В настоящее время количество англо-американских критических произведений, посвященных этому литературному течению, представляет довольно значительный корпус. Зарубежная критика, отзывавшаяся о «деревенской прозе» как о преемнице традиций русской классической литературы, и в то же время, как о прозе со своей собственной, присущей только ей системой ценностей, позволяет осознать значимость «деревенской прозы» для всей мировой литературы в целом. Еще Д. Лихачев говорил, что «издания, переводы, отклики на наши произведения за рубежом помогают нам наряду с откликами нашими собственными самоопределиться в мировой культуре, найти в ней свое место» [85, с. 27]. Продиктованный тенденцией к сближению и взаимообогащению культурных традиций России и Запада интерес современного литературоведения к литературным связям, к диалогу культур и национальных образов мира определяет актуальность диссертационного исследования.

Однако в настоящее время значительная часть англо-американских критико-литературоведческих работ о «деревенской прозе», представляющих интерес для отечественных филологов, остается все еще непереведенной и неизвестной в России. Перевод и анализ этих произведений позволяет говорить о критическом осмыслении «деревенской прозы» на Западе и оценить ее влияние на развитие литературного процесса не только в России, но и во всем мире. Таким образом, научную новизну диссертации составляет обращение к материалу русской «деревенской прозы» в рецептивном аспекте и комплексный подход к ее изучению, основанный на сопоставлении позиций русской и англоамериканской критики, а также рассмотрение специфики восприятия русского национального самосознания англоязычной критикой на материале «деревенской прозы».

По мнению Д. Лихачева, на наших глазах рождается новое сознание, новая идеология, новое мышление. Суть его сводится к тому, что появившиеся в настоящее время многочисленные опасности обострили в человеке чувство родства с другими людьми, своими собратьями по планете, родства с природным миром. Ныне человек все прочнее осознает себя и частью человечества, и частью природы, и частью культуры [84, с.З]. Всеобщая значимость «деревенской прозы» как литературы, затрагивающей вопросы бытия вселенского значения, привела к тому, что дискуссия о ней приобрела глобальный масштаб, в чем можно усмотреть влияние глобалистских тенденций. Иными словами, меняется масштаб видения феномена «неопочвенничества», «нового руссоизма». Тем не менее, процессам глобализации многие пытаются сопротивляться, усматривая в этом не только подрыв национального своеобразия, особенности, специфичности, но и угрозу утраты своей собственной идентичности. «Лавинообразная модернизация, создание мирового рынка, всеобщая урбанизация, вовлекающие многие народы и отдельные этнические группы в процессы интенсивной интеграции и смешения, приводят, вопреки предсказаниям ранних либералов и социалистов, не к унификации и нивелировке культуры, а, напротив, к взрыву этнических чувств, к стремлению сохранить свою идентичность, к попыткам сознательной консервации наследия предков» [152, с. 398].

Движение России к цивилизованному миру у многих в нашей стране ассоциируется с западным идеалом. Однако современные исследователи предупреждают о возможных последствиях такого стремления: «Если копировать лишь некоторые результаты развития по западному образцу, то мы получим, скорее всего, нечто более похожее на Латинскую Америку, чем на США и Западную Европу» [151, с. 70].

Проблема «Запад - Россия» имеет многовековую историю и является основой любых рассуждений о грядущей судьбе не только России, но и Запада. Проблема взаимоотношений с Западом возникает уже вскоре после освобождения Руси от монгольского ига — вначале лишь как один из многих аспектов русской внешней политики, но уже в конце XV в. становится, по справедливому мнению американского историка Дж. Биллингтона, «более важной, чем любая другая политическая или экономическая проблема» [162, с. 420].

Наши предшественники пытались решить двуединую задачу: с одной стороны, сохранить свою самобытность и особенность, свой менталитет и духовное наследие; с другой - открыть источники обновления, связанные с наукой, зарубежным опытом, достижениями передовой соседней цивилизации. В настоящее время проблема состоит в том, чтобы противостоять вестернизации, осуществляя модернизацию, и сохранить при этом родовые психологические основы мировосприятия своего народа. Так или иначе, по убеждению историка А. Уткина, отношение Запада к России и России к Западу - заглавная тема нашего прошлого, настоящего и будущего [138, с. 7].

Россия, пройдя в XX веке через тяжелые испытания, пережив разочарование из-за горького опыта социалистического эксперимента, вновь находится на перепутье. Издавна стоявшая перед Россией дилемма: идти ли своим путем развития, учитывая исторический опыт предков, или следовать западному идеалу, делала представителей этих позиций непримиримыми противниками. Сейчас, однако, даже западные историки признают, что поиск новой самобытности России представляет собой нечто большее, чем еще один вариант знаменитого спора между западниками и славянофилами, поскольку почти все его участники исходят из того, что строительство новой России должно вестись на основе собственных ее органичных державных традиций, но с привнесением внешних элементов современного западного социально-экономического уклада [28, с. 13]. Русские мыслители всегда искали путь, способный снять проблему противостояния Востока и Запада. В свое время один из путей решения предлагал в своей философии Всеединства В. Соловьев. Еще в XIX веке славянофилы И. Киреевский и А. Хомяков, указывая на пороки западной цивилизации, в то же время признавали ее достоинства. Они настаивали на необходимости синтезирования ценных элементов западного и русского духа [89, с. 47]. Современные критики тоже высказывают точки зрения, созвучные общему тону: «В нынешней ситуации кризисного выживания уже несколько отвлеченным кажется былое разведение полюсов на «славянофилов» и «западников» [29, с. 8]. «Западный опыт, конечно, должен быть использован, но с большой осторожностью, не как образец, которого необходимо достичь» [151, с. 70].

Известно, что в своем развитии Запад сам уже давно испытывает кризис. Наряду с преимуществами технократическая цивилизация несет в себе разрушительные начала, о чем с тревогой говорят многие зарубежные писатели. Далеко идущие глобальные последствия технократического развития очень убедительно изображены в фантастических произведениях Курта Воннегута, а в поэме «Бесплодная земля» Т.С. Элиота западную цивилизацию символизирует безрадостная пустыня, отчаянно нуждающаяся в дожде (духовном обновлении). Современные исследования подтверждают, что «на Западе сейчас растет интерес к различным вариантам исторического развития -именно в поисках структур, которые возможно использовать для преодоления современного кризиса. В обширной литературе исследуется система ценностей в обществах третьего мира и в «примитивных» обществах, - например, относительная ценность свободного времени и материальных благ, принципы отношения к природе, к традиции, воспитанию, культурная и религиозная жизнь этих обществ» [151, с. 70].

Проблемы современного развития общества, естественно, волнуют и российских ученых, среди которых нередко встречается мнение, что наиболее ценной моделью развития для нас может являться та крестьянская цивилизация, в которой еще так недавно протекала жизнь наших предков. Научиться у нее можно многому и, «главное, «космоцентризму» - жизни в состоянии устойчивого социального, экономического и экологического равновесия» [151, с. 70]. В этих условиях особое значение приобретает проблема диалога культур, исследование возможностей таких взаимоотношений Востока и Запада, которые бы открыли путь к гармоничному существованию всего человечества.

Роль литературы в этом диалоге культур, ведущем к взаимному обогащению опытом, трудно переоценить. Художественная литература, способная в полной мере раскрыть накопленный человеческий опыт, историю, образ жизни людей, становится одним из важнейших факторов взаимовлияния и взаимообогащения национальных культур, гармонизации отношений между народами.

Насколько известно из различных источников, знакомство зарубежного читателя с русской литературой шло по мере развития взаимоотношений России с этими странами. В XX веке зарубежные читатели могли получить представление о русской жизни и русской культуре благодаря знакомству с лучшими образцами русской литературы в переводе. На английском языке издавались произведения не только классиков русской литературы, но и писателей второго плана, которые также внесли большой вклад в развитие культуры. Знакомству зарубежных читателей с русской литературой способствовали и переводчики, и издатели. В 1943 году в Нью-Йорке вышел сборник «Сокровища русской литературы» [199]. в переводе Бернарда Гилберта Гернея. В 1947 году этот же автор издает еще одну антологию произведений русских писателей «От классики до наших дней» [200]. В 1960 году Дэвид Мэгаршак переводит «Грозу» А. Островского и другие пьесы [222]. Благодаря изданным в переводе сказкам, былинам, частушкам, пословицам, поговоркам, прибауткам, загадкам, поверьям и т.д. западный читатель знакомится с русским народным творчеством. Так, в 1967 году в Оксфорде под редакцией Д. Костелло и И. Фути был опубликован сборник «Русский народный фольклор» [178]. Этот список переведенных на Западе произведений включает также древнерусскую литературу, философские трактаты, поэзию, фантастику и многие другие жанры.

Русская литература, ставшая частью мировой культуры, всегда представляла интерес и для западных исследователей. Зарубежная критика русской литературы начала появляться уже в конце XIX века, 'о чем свидетельствуют, например, «Английские очерки русской литературы» И. Срезневского [124], вышедшие в серии «Записки Императорской Академии Наук» в 1867 г. Свой вклад в исследование истории русской литературы внесли М. Бэринг, Дж. Лаврин, Дж. Биллингтон, Р. Дэйвис [160, 216, 162, 180], русские эмигранты Д. Мирский, Е. Мучник, М. Слоним. Книги «История русской литературы, включая современную литературу» Д. Мирского и «Русская литература: обзор» М. Слонима вышли в 1958 г., «Введение в русскую литературу» Е. Мучник в 1964 г. [229, 252, 232].

О значимости изучения зарубежной критической литературы для любой страны говорили многие русские ученые, работавшие в области международных литературных взаимосвязей, указывая в то же время на проблемы сравнительно-исторического изучения литератур. Ю.М. Лотман предостерегал своих коллег от бездумного отношения к зарубежным источникам. Он говорил, что из этих текстов может быть почерпнута как ценность, так и глубокая ошибочность сведений. Ю.М. Лотман считал, что заметки иностранных наблюдателей о России нуждаются в дешифровке, своеобразном раскодировании, которое должно предшествовать цитатному их использованию. «Только тогда мы сможем не только отделять верные высказывания от ошибочных, но и в самих этих ошибках, в характере непонимания находить источник ценных сведений» [90, с. 125]. Как замечал Ю.М. Лотман, наблюдая одну и ту же действительность, иностранец и местный житель создают в силу разных причин различные тексты.

Многочисленные изменения, произошедшие в России в XX веке, требовали осмысления и своей оценки, а закрытость и изолированность советского общества еще больше «подстегивали» интерес к нему. Так, например, в предисловии к одному из изданий монографии, посвященной русской советской литературе, говорится: «Значительные изменения в международном положении России после Второй мировой войны привели к настоятельной необходимости в информации обо всех аспектах жизни страны

Советов. Пресса, радио и телевидение имеют дело с текущими событиями, но по самой своей природе они могут предоставить только мимолетные впечатления о факторах, существенных для понимания советской политики и характерных особенностей русских событий. Россия - огромная, древняя и чудесная страна, и хотя её культурные достижения не идут дальше конца XVIII или начала XIX века, в России есть много такого, о чём несведущий человек хотел бы узнать, даже несмотря на зловещую репутацию этой страны в наше время. Бесчисленные составляющие формируют жизнь и политику нации, и чем больше мы знаем о прошлом и настоящем России, тем больше наши шансы правильно её оценить и понять» [186, с. 5]. Заявляя о тесной связи литературы и политики в бывшем СССР Н. Шнайдман пишет: «Литература всегда отзывалась на политические изменения. Она отражала жизнь советского народа и, в то же время, социальную и идеологическую атмосферу в стране. Государство поддерживало культуру, искусство и литературу, а взамен требовало соответствовать политическим и идеологическим целям партии» [250, с. 9].

Негативное влияние политической власти на литературу в советскую эпоху заметили еще до господства соцреализма. В статье, посвященной десятилетию большевистской революции, эмигрант, литературный критик Марк Слоним писал: «Власть может влиять на культурное развитие страны, может ему способствовать или тормозить его, но никогда никакая власть не смогла единственно своими усилиями ни культуры создать, ни культуры разрушить. Культура всегда сильнее власти. Развитие русского искусства за эти десять лет, когда власть проделывала над ним столько губительных опытов, -лучшее тому доказательство» [116, с. 516]. По мнению М. Слонима, давление политики, которое всегда было гибельно для оценки искусства, привело к тому, что и в России, и за ее пределами писателей рассматривают с точки зрения их «классового подхода», партийной принадлежности и коммунистических симпатий [116, с. 517].

Многие западные ученые говорят о литературной критике в Советском Союзе как об инструменте цензуры. Тщательно отслеживая соответствие литературы идеологической линии партии и реагируя на малейшие изменения в государственной политике, критики тенденциозно анализировали произведения русских писателей, а недостатки и сильные стороны понимали идеологически. Критика, таким образом, выступала посредником между литературой и государством и выполняла контролирующую функцию. Опубликованные не только в специализированных изданиях, но и в массовой прессе, критические работы служили цензором идеологического соответствия, с одной стороны, и пытались формировать общественный вкус, с другой. Политизация советских художественных произведений - тема, входящая в, своего рода, обязательный минимум для зарубежных исследователей. В их представлении связь литературы и политики в советском государстве была очевидной во все времена. По мнению К. Партэ, исследовавшей состояние литературного процесса в Советском Союзе, это была не литературная жизнь, а ее «симуляция»: «В период застоя в Советском Союзе многомиллионными тиражами выходили книги и литературно-художественные журналы, были написаны тысячи статей и рецензий. Писатели, критики и литературоведы регулярно собирались на съездах и конференциях для обсуждения литературных проблем. И все же, очень немногие могли бы назвать то, что происходило, естественной и органично развивавшейся «литературной жизнью». Скорее это была попытка создания иллюзии полноценной литературной жизни, о чем свидетельствуют и многочисленные факты: откровенная внешняя цензура, «внутренний цензор» опытных писателей и критиков, государственный подход к Союзу писателей с позиций «кнута и пряника» и множественные примеры того, что может произойти с писателем, нарушившим эти правила» [102, с. 13]. Именно поэтому литература, ходившая в самиздате или изданная за рубежом, другими словами, - «задержанная» литература имела более высокую историческую и художественную ценность для западных критиков по сравнению с тем, что было официально опубликовано в СССР [102, с. 13]. В то время, когда в средствах массовой информации можно было писать только о положительных сторонах жизни в нашей стране, «задержанная» литература рассматривалась славистами и как источник информации, и как индикатор состояния общества.

Представление о Советском Союзе как огромной стране, имевшей могущественную армию, новейшие разработки в области науки и техники, ядерное вооружение, а потому представлявшую реальную угрозу для остального мира, и в частности для США, требовало подтверждения или опровержения. Однако, изучение художественных произведений, созданных в послевоенный период по методу соцреализма, а также советской критики, выявляющей достоинства этих работ, привело зарубежных литературоведов к устойчивому убеждению, что советская литература — это однообразная «серая масса» с обязательным дидактическим уклоном и практически неизменная по форме. Как признается Дж. Хоскинг: «Для утонченного западного литературоведа, воспитанного на сложной и высоко индивидуальной диете, не может быть ничего более угнетающего и отталкивающего, чем толстые запыленные тома советских классиков, особенно опубликованные в сталинскую эру, с самоуверенными героями, выдуманными конфликтами и обязательным счастливым концом. Разве это можно назвать литературой?» [205, с. 12].

В основе методики нашего исследования лежит целостный подход к изучению творчества писателей, представляющий собой применение текстологического, сравнительно-исторического и типологических методов. Типологический метод, находящийся в основе сравнительно-исторического литературоведения, используется для выявления типовых соответствий и национального своеобразия англо-американской и русской культур. Мы также применяем историко-генетический метод для установления генетических связей «деревенской прозы» с русской классической литературой и мировой литературой в целом. Диссертационное исследование, таким образом, исследует вопросы, входящие в сферу сравнительного литературоведения.

Методологическую основу исследования составили труды В.М. Жирмунского, М.П. Алексеева, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Ю.Д. Левина, Р. Барта. Работы психолога Карла Густава Юнга и его теория архетипа как сквозной модели, первоначального образца, существующего на уровне коллективного бессознательного и воплотившегося в литературе в виде мифов, легенд и т.д., взяты нами за основу при исследовании литературного архетипа Деревня. В работе также используются данные об архетипических формах национального самосознания, разработанные российскими исследователями А. Большаковой [138] и Е. Мелетинским [197]. Теория архетипа, широко используемая в литературоведении, позволяет, на наш взгляд, с одной стороны, выявить генетико-типологические схождения в литературе России и Запада, а с другой стороны, увидеть место русской «деревенской прозы» в мировом литературном процессе.

К современному диалогу литературных критиков России и Запада о «деревенской прозе», и в целом о литературе неотрадиционализма, нам показалось необходимым привлечь также материалы работ русских философов Н. Бердяева и С. Булгакова. Их предостережения начала XX века о неизбежной трагической развязке революционных событий, предсказания о возможных путях развития России и русского общества, мысли о русском народе, крестьянстве, взаимоотношениях народа с интеллигенцией, высказанных еще до Октябрьской революции и опубликованных в сборнике «Вехи» в 1909 году, представляют интерес как дополняющие исследование с философско-исторической точки зрения.

Исследование русской литературы за рубежом продолжалось и в советское время, но если творчество русских писателей - классиков XVIII, XIX и начала XX века зарубежными литературоведами в значительной мере изучено, то литературе советского периода повезло в этом отношении меньше. В советскую эпоху страна оказалась изолированной от остального мира.

В послевоенный период, в течение нескольких десятилетий зарубежные слависты сталкивались с различными препятствиями при изучении произведений советской литературы. Американская исследовательница К. Партэ утверждает, что даже в СССР не было не только доступа ко всему корпусу литературных текстов, но даже и информации об их существовании, в течение долгих лет просто невозможно было открыто говорить о ряде произведений и писателей [102, с. 143]. В списке тем, вызывающих трудности в советскую эпоху, цензура занимала лидирующее место. Один из западных исследователей пишет, что те, кто пытался понять систему извне, работали тихо, без преимуществ архивного доступа и со случайными возможностями подтвердить свои находки: «Система была неизвестна официально и засекречена. Позднее оказалось, что мы были правы, предполагая, что прикасаемся только к верхушке айсберга» [171, с. 385].

Такие явления литературной жизни, как «самиздат», «тамиздат», эмигрантская литература, способствовали тенденциозности литературного процесса и также препятствовали созданию целостного и достоверного представления о жизни в советском обществе. Другими словами, создание образа русского национального мира для зарубежного читателя было осложнено в силу многих причин. Литература, публиковавшаяся в Советском Союзе официально, прошедшая цензуру, по мнению большинства литературных критиков на Западе, обладала не столько художественной, сколько идеологической значимостью [102, с. 13; 163, с. 243].

Зарубежные исследователи признают, что какая-то часть советских писателей стала известной на Западе благодаря своим политическим убеждениям [163, с. 235]. Так, например, журналистка из Великобритании С. Лейрд, как и многие западные литературоведы, не ставит знака равенства между талантом русских писателей и их политическими убеждениями, больше того, она даже считает, что ярлык «политического мученика», пострадавшего за убеждения, мешает по-настоящему оценить уровень мастерства писателя: «Если преследование писателей, отъезд многих из них на Запад принесли горькую известность этим самым людям, в то же время это некоторым образом исказило наше понимание русской литературы как таковой. Русских писателей читали не за их вклад в искусство, а за их политические взгляды. Внимание, естественно, было приковано к тем, кто напрямую критиковал режим и кто впоследствии больше страдал. Существовала тенденция разводить на абсолютно противоположные полюса «диссидентов», осевших на Западе, и «конформистов», которые строго придерживались линии партии у себя дома. Все же среди тех, кто был изгнан из страны, не все были несомненными политическими борцами; во многих случаях их «диссидентство» было просто убеждением, что искусство должно быть свободным от идеологических директив любого рода» [214, с. XIII]. В постсоветское время некоторые критики стали предъявлять обвинения тем писателям и поэтам, которые, получив отказ в публикации своих произведений в СССР, присваивали себе роль политических мучеников. В российской критике существовало также мнение, что некоторые представители искусства умело использовали эту ситуацию для приобретения соответствующей репутации. Критик В. Бондаренко вспоминает о системе избирательной дозволенности для немногих - на фоне вынужденного молчания большинства [31, с. 431].

В своей книге «Голоса русской литературы» С. Лейрд утверждает, что после войны новости о русской литературе приходили на Запад в основном с политическими скандалами. «Унижение Бориса Пастернака, суд над Иосифом Бродским и его изгнание из страны, арест Синявского и Даниэля, гонения и преследование Солженицына за его публичное разоблачение советского режима, - всё это снискало им международную славу» [214, с. XIII].

Как и многие критики литературы, английская журналистка С. Лейрд считает, что понимание творчества советских писателей и других деятелей культуры невозможно вне исторического контекста, и в то же время именно условия, в которых развивалось их творчество, способствовали привлечению к ним внимания и их славе за границей: «В конце 70-х и начале 80-х годов удушливая атмосфера цензуры и репрессий вынудила целую плеяду многих талантливых писателей, музыкантов, танцовщиков балета, художников и кинорежиссёров протестовать и уезжать. Никогда ещё, возможно, ни одна страна в мире так эффектно не добивалась такого пристального к себе внимания, как Россия в сумерках брежневской эры» [214, с. XIII].

Атмосфера обоюдных враждебности и недоверия продолжала влиять на развитие литературных отношений между Советским Союзом и Западом и в 1980-е годы. В 1988 г. в «Огоньке» была напечатана статья американского ученого Карла Сагана «Наш общий враг». Таким врагом, способным привести к взаимному уничтожению, он считает обоюдную враждебность и недоверие, основывающиеся на «образе страны». В свою очередь этот образ строится на фактах истории. В нашей истории одним из моментов, вызывающих наибольшее недоверие американцев, Карл Саган видит концепцию неизбежности мировой революции. «В глазах многих американцев коммунизм означает бедность, отсталость и ГУЛАГ в награду за высказывание своего мнения, жестокое подавление человеческого духа и жажду покорить весь мир» [76, с. 133].

Напряженность жесткого соревнования с Западом, ставшая еще более ощутимой в 1980-е годы, повлекла окончание холодной войны. А. Уткин пишет: «когда к власти на Западе пришли более склонные к самоутверждению лидеры - М. Тэтчер (1979), Р. Рейган (1981), Г. Коль (1982), надежды Москвы на мир с Западом развеялись окончательно» [138, с. 428]. В эти годы советская пропаганда настолько демонизировала образ Запада, что это вызвало соответствующую реакцию у многих интеллигентов: они бросились в другую крайность, теряя историческое чутье и критическое восприятие действительности [138, с. 438]. Русолог С. Хантингтон писал, что с крушением коммунизма и Советского Союза политико-идеологическое взаимодействие между Западом и Россией оборвалось. Русские перестали действовать как марксисты и начали вести себя как русские, еще больше увеличивая разрыв между Россией и Западом [210, с. 141].

Политика продолжала оказывать влияние на литературу и в эпоху перестройки. Н. Шнайдман в книге «Русская литература 1988-1994 годов. Конец эры» довольно подробно рассказывает о политических изменениях в нашей стране, повлекших за собой реформы во всех остальных областях, включая и литературу: «С приходом перестройки, демократии и гласности была отменена цензура, перестал существовать прежний состав Союза писателей, на литературной сцене появились новые имена. Однако в постсоветскую эру литература до определенной степени продолжала отражать общественную и идеологическую атмосферу в стране» [250, с. IX]. Это мнение подтверждает теоретик литературы Гари Сол Морсон: «В свете советского и восточноевропейского опыта слависты переживают трудное время, сталкиваясь с чрезмерной политизацией современной критики. Преобладающим в советских критических статьях остается политическое направление - замена всех эстетических категорий на политическую, а результатом является работа оцепеневшего ума. Почему политизация должна быть более приемлемой, чем психологизм, бихевиоризм или любая другая форма направления? Предсказуемость результатов политизации делает такой подход похожим на предписание к скуке» [231, с. 227]. Уважаемый за рубежом литературовед высказал эти слова уже в послесоветские, 1990-е годы, когда в России все еще существовал диктат идеологии над анализом литературного произведения. Определение, данное в советском учебнике 1963 г. о том, что «в основе нашей науки о литературе лежит прежде всего понимание литературы как идеологической деятельности человека, познающего и оценивающего действительность в определенной исторической обстановке» [131, с. 388], было все еще актуально и в конце двадцатого столетия. Г.С. Морсон доказывает, что русские писатели не воспринимают литературу вне идеологии [231, с. 230]. Н. Шнайдман также напоминает, что «советское государство искренне и прямо использовало все формы литературы для политических целей: возможность создания произведения искусства без политического посыла или социального вовлечения официально не допускалась. Поэтому связывать- политику и литературу, когда мы говорим о современной России, - вполне естественно» [250, с. XII].

Проблемы методологии старой формалистической компаративистики, переживающей, по выражению В.М. Жирмунского, «вторую молодость» в зарубежном сравнительном литературоведении в 1960-х годах, оказали влияние и на славистику. Основываясь на принципах «критики текста» американские слависты стремились избавиться от всего, что мешало восприятию произведения, в том числе, и от исторического фона его создания. Использование методики «критики текста» в западной компаративистике привело к тому, что произведения могли быть соотнесены друг с другом лишь на основе каких-то внешних схождений. Такое «беспринципное эмпирическое сопоставление фактов художественной литературы, вырванных из исторического контекста и из системы мировоззрения и стиля писателя, на основе наличия между ними чисто внешнего сходства, часто случайного, <.> вызвали в советской науке вполне обоснованное недоверие к «сравнительному методу» [54, с. 9]. Мы в своей работе используем сравнительно-исторический метод, основоположником которого в российском литературоведении считался В.М. Жирмунский.

Изучение литературы давало западным исследователям возможность получить представление о советской действительности и в то же время оценить уровень развития самой литературы. Так, Дж. Хоскинг идею создания книги «После соцреализма» объясняет тем, что, когда отношения между Западом и Россией вновь обострились после «оттепели», многие были вынуждены догадываться, что происходит в советской литературе, и делать выводы о перспективах ее развития [205, с. 5].

С конца 1970-х до начала 1990-х годов на Западе стало господствовать такое направление в мирообъяснении как постмодернизм. Постмодернисты старались смотреть на мир под новым углом зрения - менее идеологизированно, более «объективно». Приверженцы этого направления важнейшим фактором культурной и материальной жизни Запада считали возможность для личности углубиться в частную жизнь, выбрать любой путь, любые самые оригинальные идеи. Перенося фокус внимания на личность, постмодернисты выдвинули принцип универсальности мира. Это как бы нивелирует разрыв между Западом и другими странами - ведь речь идет не о компактных государственных группировках, а об индивидуальностях, о персональных судьбах, которые могут быть в принципе схожими у представителей всех стран [138, с. 393]. Настаивая на том, что существуют универсальные, общечеловеческие ценности, постмодернисты, на наш взгляд, подготовили почву для восприятия русской традиционалистской литературы за рубежом. Тем не менее, литература с деревенской тематикой начала привлекать внимание зарубежной критики раньше - с начала 1970-х годов [164, с. 49]. К. Партэ отмечает, что «деревенская проза наиболее часто приводилась в качестве доказательства того, что в СССР во времена застоя литература все-таки выжила» [102, с. 13]. Она называет ее «самым эстетически полноценным и идеологически значимым направлением официально издаваемой в Советском Союзе литературы за последние три десятилетия после смерти Сталина» [102, с. 13].

Интерес к личности стал характерной чертой «деревенской прозы» в отличие от литературы соцреализма, для которой человек был лишь «винтиком» огромного механизма в системе. Взаимодействие личности и общества рассматривалось и в советских эпических романах 1970-х годов. «Поиск эпопейного со-бытия, то есть гармонии между человеком и миром, определил динамику внутреннего развития и преемственности различных форм эпического романа в 60 — 70-е годы. Герой эпоса 1970-х годов — это человек, осознавший объективную ценность личностного начала. Он вступает в народ не как слуга, а как равнодостойная со всем народом величина. Он не приемлет никаких компромиссов, которые ущемляли бы его потребность в свободном развитии. Этими препятствиями к свободному самоосуществлению личности в народных эпопеях 70-х годов, как правило, оказываются идеологические табу и партийные догмы, диктат тоталитарной власти» [79, с. 15].

Русская литература создавала образ уникального национального мира, основанного на тысячелетней истории, вобравшего в себя культуру многих народов, разбросанных по всей необъятной территории государства Российского, неповторимого, сложного, прошедшего через многие испытания и готового поделиться своим опытом с другими народами. Мир, который представал в художественных произведениях литературы досоветского периода, уходил в прошлое. Официальная литература советского периода, вынужденная соответствовать идеологическим требованиям, как оказалось, искажала представление о мире. И поэтому «деревенская проза» стала той литературой, которой удавалось в какой-то мере создавать образ русского национального мира. Конечно, это не было настоящей свободой творчества. По меткому замечанию И. Золотусского, «для крестьянской прозы оставили щель -и то ей разрешалось писать лишь о том, что не задевало настоящего времени или не касалось истоков истощения деревни, не задевало сталинских поборов и раскулачивания. В лучших произведениях этой прозы нашим глазам предстал итог, горестный итог разорения деревни и уничтожения крестьянина, «раскрестьянивания русского человека», как сказал Ф. Абрамов. Но кто это сделал и как, и когда - об этом не было позволено сказать ни слова. И ни смех Б. Можаева, ни слезы В. Белова, ни песнь песней, которую пропел русской крестьянке Ф. Абрамов, - ничто не могло сломить этого запрета» [61, с. 288].

Наша страна, постепенно преодолевающая экономический кризис, меняет жизнь людей к лучшему, и в то же время мы теряем многое из того, чем обладали раньше наши предки. Современная русская литература приводит много примеров, подтверждающих, что люди утрачивают многие духовные качества - терпимость, сострадание, милосердие. Таким образом, заслуга «деревенской прозы», отмечаемая и российскими, и западными критиками, в том, что в кризисный момент состояния нашего общества основное свое внимание она стала уделять вопросам нравственного, этического характера, существенно изменив облик русской литературы второй половины XX века и повлияв вместе с тем на развитие национального самосознания. В этой работе мы обращаем столь же пристальное внимание на русскую критику «деревенской прозы», как и на англоязычную, потому что пытаемся раскрыть суть неотрадиционалистской прозы, исходя из разных точек зрения и позиций миропонимания. Кроме того, как указывает А. Латынина, «без национальной самокритики национальное самосознание может перерасти в национальное самодовольство» [76, с. 129].

Зарубежные исследователи чутко уловили, что это литературное течение показывало пример, хоть и уже ушедшего, но «органичного, устойчивого общественного уклада, основанного на глубоком единстве человека и космоса: модель того уклада, поиск которого является главной проблемой современного человечества» [151, с. 71]. Поэтому сейчас, как подчеркивает А. Большакова, «непростительной роскошью оборачивается небрежение к тем «вышедшим из моды» явлениям русской культуры, которые, может быть, по-настоящему и не познаны, а выдали лишь поверхностный слой» [29, с. 8].

Теоретическая значимость исследования базируется на итоговом в данное время разборе дискуссий 1960 - 1980-х годов в контексте международной полемики и заключается в анализе возможностей применения к русским текстам методологии современного англо-американского критического литературоведения. Размышления о русском народе и национальном своеобразии России нашли отражение в работах зарубежных литературоведов. В 1970 году в жанре литературной критики выходит книга «Литература и национальная идентичность» [219]. В постсоветское время интерес к изучению темы национальной идентичности и культурного своеобразия русского народа проявляли многие исследователи, среди которых особенно выделяются монографии Кэтлин Ф. Партэ [237, 238]. Она была также одним из первых популяризаторов «деревенской прозы» на Западе.

Изучение русской литературы велось западными славистами по нескольким направлениям. В конце 1970 - начале 1980-х годов исследования Макса Хэйворда [201], Марка Слонима [253], Рональда Хингли [203] были посвящены творчеству русских советских писателей и их взаимоотношениям с советским обществом. Существование наряду с официальной литературой самиздата и других форм неофициальной литературы изучали Джоанес Хольтхузен и Элизабет Маркштайн [204]. Руфус Мэтьюсон исследовал положительного героя в русской литературе [226]. Катерина Кларк стала одним из самых известных исследователей литературы соцреализма и опубликовала книгу об особом жанре - жанре советского романа [174].

Советская литература была также областью проведения тендерных исследований. Так, в аннотации к книге Р. Марш «Гендерный аспект в русской литературе: новые перспективы» говорится: "Книги, написанные женщинами-писательницами, ценны, потому что обеспечивают достоверную картину повседневной жизни женщин, представляют реальных женщин в узнаваемых ситуациях и создают детальную, часто мрачную картину русского общества. Этот подход будет знаком славистам, которые привыкли использовать литературу как средство оценивания состояния русского общества» [224, с. 6].

Отмечая отличие «деревенской прозы» от литературы соцреализма, выразившееся в искренности, возрождении живого народного языка, создании нового типа героя, привлечении внимания к насущным проблемам современности, западные критики отводят этой прозе значительную роль как продолжательницы традиций русской классической литературы.

Исследованию «деревенской прозы», явившейся первым этапом становления литературы национального самосознания, были посвящены главы в монографиях Д. Брауна, Дж. Хоскинга, Э. Дж. Брауна, Д. Лоуи, Р. Марш, К. Кларк, Н. Шнайдмана, Б. Хельдт; статьи Ф. Льюис, Д. Брауна, Э. Олкотта, Дж. Б. Вудворда [163, 205, 168, 221, 225, 174, 249, 202, 218, 164, 234, 263]. В настоящее время наиболее обстоятельное исследование этого литературного течения представлено в монографии К. Партэ «Русская деревенская проза: светлое прошлое» (1992). Творчество отдельных писателей, авторов «деревенской прозы», рассматривалось в разное время в монографиях и статьях таких зарубежных исследователей, как Т. Половы, А. МакМиллин, Дж. Хоскинга, Д. Гиллеспи, Дж. Байкович, Р. Портера, Дж. Гибиана [241, 228, 206, 192, 193, 159, 191] и др. В 1980 - 1990-е годы за рубежом стали появляться книги, в которых осмысливались определенные явления русской литературы советского периода, а также такие, в которых авторы рассматривали и анализировали основные тенденции и направления литературы нашей страны и пытались подвести итог эволюции русской литературы XX века. Так, в 1980-е годы вышел подробный энциклопедический путеводитель по русской литературе Виктора Терраса [257], охватывающий период, начиная с древнерусской литературы и до новейшего времени, систематизирующий литературные персоналии, жанры и стили. Всесторонние обзоры русской литературы XX века опубликовали в 1980 - 1990-х годах Деминг Браун, Дэвид Лоуи, Джефри Хоскинг [163, 221, 205] и др.

Критико-литературоведческие работы английских и американских исследователей стали объектом диссертационного исследования. Для диалога культур привлекаются также труды отечественных критиков и литературоведов, писавших о прозаиках-«неопочвенниках». Для объективного, всестороннего подхода к русской «деревенской прозе» мы рассматривали всю совокупность этих произведений в их сопоставлении.

Предметом исследования являются особенности восприятия русской «деревенской прозы» англоязычными критиками.

Основная цель диссертационного исследования состоит в выявлении специфики восприятия «деревенской прозы», выразившей русское национальное самосознание, англоязычной критикой, ориентированной преимущественно на модернизм.

Этой общей целью обусловлены конкретные задачи работы:

1) Осветить этапы развития «деревенской прозы» и определить ее влияние на развитие советской литературной критики.

2) Систематизировать отзывы английских и американских критиков и литературоведов на русскую «деревенскую прозу»: описать эволюцию и спектр их рецензий.

3) Описать основные интерпретационные подходы к исследованию русской литературы западными критиками. \,

4) Осветить роль западной славистики в обсуждении «деревенской прозы» в международном контексте, и соответственно, определить вклад англоязычной славистики в расширение диалога о России во второй половине XX века.

Исследование интереса к «деревенской прозе» за рубежом, вызванного интересом к России, неизбежно приводит к вопросу о международных литературных отношениях, входящего в область компаративистики. Поскольку одной из наших задач является определение роли англоязычного литературоведения в расширении диалога о России, мы пытаемся выявить истоки связей наших литератур, способствующие духовному сближению наций. Несмотря на разницу в национальном мировоззрении, обусловленную менталитетом, физиологическими и психологическими особенностями, климатическими условиями, религией, другими факторами, есть общие точки соприкосновения, объединяющие такие народы, как русский (восточный) и американский (западный). Литература может стать разгадкой этого феномена. «Цивилизацией современные народы сближены, культурами различены, и в этом, с одной стороны, - возможность взаимопонимания, а с другой - красота разнообразия» [41, с. 29]. Дж. Хоскинг считает, что цель у русских авторов «деревенской прозы» и их западных коллег была одна: «Точно так же, как в Англии Джордж Эварт Эванс и другие собирали устные свидетельства о прошлом, которое иначе было бы безвозвратно утеряно, так и писатели в России - где задача была более трудная и важная - пытались спасти социальную историю своей страны. Это была «ностальгия по истории»: возвращение дани своим родителям и предкам» [205, с. 2].

Таким образом, интерес к «деревенской прозе» на Западе можно объяснить разными причинами, в том числе и интересом к внешнему национальному своеобразию русского мира. Российский исследователь А. Большакова считает, однако, что проблему соотношений и связей разных культур, разных национальных ментальных миров нужно искать на более глубоком уровне типологических ментальных пластов. «Только на этом уровне может проходить поиск генетико-типологических схождений, общего, типического, повторяемого. И только такой поиск может быть основой любого сравнительного анализа» [30, с. 5]. Сущностной единицей такого анализа становится ментальная модель, архетип.

Образ русской деревни А. Большакова относит к архетипическим формам национального самосознания, уходящим в глубины коллективного бессознательного. Последовательно разворачивая всеобщность природы архетипа Деревня, российская исследовательница доказывает правомерность интереса западного читателя к «деревенской прозе» как явлению литературы [29, с. 10]. В 40 - 60-е годы XIX века, например, особого расцвета во многих странах Европы достиг такой жанр, как крестьянский роман.

Интерес на Западе к русской деревне только на первый взгляд кажется парадоксальным, ведь все люди, живущие на планете, объединены тем, что живут в странах, «участвующих в общем движении мировой цивилизации, исконно выросшей из самой древней, богатейшей по духовному потенциалу, общечеловеческой крестьянской цивилизации. Все попытки игнорировать эту родовую - не только в локальном, но и в общечеловеческом плане - природу обречены в конечном счете на самоотрицание, как это убедительно показал исторический опыт XX столетия» [29, с. 10].

Успех «деревенской прозы» на Западе может объясняться также такой спорной, но достаточно любопытной мыслью, высказанной Г. Гачевым. Он утверждает, что в основании американской цивилизации залегает первородный грех «отцов-пилигримов» - истребление индейцев. «В настоящее время, говорит Г. Гачев, - когда совесть проснулась и американское общество становится более гуманным, долг к краснокожим платится, за почти отсутствием таковых. - чернокожим» [41, с. 188]. Можно продолжить эту мысль, предположив, „что интерес в Америке к деревенской литературе обусловлен сходством процессов, произошедших в обеих странах, -истреблением коренного населения в Америке и трагическими последствиями коллективизации в сельской России, приведшими к значительному сокращению числа крестьян. Тогда прежний мир индейцев, истребленных или загнанных в резервации, и освободивших место для новой технологической цивилизации, может рассматриваться как обобщенный образ утерянного исконного органичного уклада жизни. Найдя на уровне коллективного бессознательного общий онтологический мотив, американцы, таким образом, совершают покаяние и отдают «последний поклон» ушедшей цивилизации.

Кроме того, сторонниками западной теории мирового традиционализма в конце 1960-х годов высказывалось мнение, что в мире происходит гигантская крестьянская революция, бунт мировой деревни против мирового города [254; 233]. На Востоке и Западе выявились противоположные по направленности процессы. Так, на Западе население хлынуло из городов в пригороды, а в России в то же время лишь увеличивался исход крестьян в города [138, с. 390].

Важнейшей чертой архетипа является типологическая повторяемость. Архетип может вызвать бесчисленное количество проекций, вариантов первоначального образа, которые можно встретить в литературе разных стран. Являясь структурообразующей единицей архетип лишь приобретает новые очертания в зависимости от культуры и исторических особенностей страны. Конечно, русская деревня неповторима, поэтому невозможно вообразить, чтобы литература другой страны представила ее точную копию. Но составляющие архетипа Деревни, формирующие, так сказать, его «костяк», могут быть обнаружены в любой национальной культуре. К этим компонентам архетипа Деревня мы относим специфические пространственно-временные характеристики, архетипические образы героев, определенные жанровые каноны, мотивы утраты родины, возвращения в родной дом, а также ретроспективную модель развития со свойственной ей ностальгией по утраченному идеалу. В американской и русской литературе таким образом можно найти много общего. Благодаря единой онтологической основе мировых ментальностей и всеобщности архетипа Деревня природа «деревенской прозы» становится универсальной. В центре внимания писателей оказываются схожие проблемы, а «деревенская проза» - созвучной и понятной американцам.

Несмотря на то, что в романе «Три солдата» (1921) Джон Дос Пассос описывает разочарование Америки, наступившее после первой мировой войны, в нем очень многое напоминает мотивы традиционной «деревенской прозы». В романе показано, как непросто было вернуться солдатам из сельских районов к своим корням. Повидав мир, многие теперь стремились к современной городской жизни. Таким образом, так же, как и в русской «деревенской прозе», в Америке в послевоенные годы актуальными становились проблемы утраты идеала, отчуждения человека и поиска его идентичности. К последствиям первой мировой войны автор литературных портретов Гертруда Стайн относила душевное состояние молодых американцев 1920-х годов, которых она окрестила «потерянным поколением». Лишенный устойчивой традиционной системы ценностей, человек утрачивал свое чувство самоидентификации. Надежная семейная жизнь, дающая человеку опору, знакомое устоявшееся сообщество, естественные и вечные ритмы природы, управляющие посевом и сбором урожая на ферме, стимулирующее чувство патриотизма и моральные ценности, привитые религиозными верованиями и наблюдениями, - все это, казалось, было подорвано первой мировой войной и ее последствиями. Мотив ностальгии по утраченному раю, традиционный для русской «деревенской прозы», стал главной причиной популярности Роберта Фроста, как утверждали американские критики. «Успех Р. Фроста легко объясним: он писал о традиционной фермерской жизни, апеллируя к ностальгии по старым обычаям. Его темы универсальны - сбор яблок, деревенские дома, ограды, сельские дороги» [122, с. 68]. Всеобщие человеческие темы волновали и У. Фолкнера, один из романов которого назывался «Деревушка» (1940). В центре внимания писателя были традиции южан, семья, сообщество, родная земля, история и прошлое.

К. Партэ обращает внимание других исследователей на универсальный характер «деревенской прозы», хотя многие аспекты литературного процесса в России, начиная с революции, уникальны и присущи только этой стране. «Любая страна, в сжатые сроки сменившая преимущественно сельский образ жизни (где аграрный сектор был основной сферой жизнедеятельности) на более урбанизированный путь развития (со всеми присущими ему переменами и потерями), имеет много общего с Россией, какой она предстает в деревенской прозе. Американский Юг в романах У. Фолкнера, сельская Англия Р. Блита и Ф. Томпсон, Дж. Элиота и Т. Гарди, Франция Д. Бергера, не говоря уже о развивающихся странах, находятся гораздо ближе к деревенской России, чем можно было бы предположить, взглянув на географическую карту» [102, с. 18].

Эти примеры общности мотивов, свойственных русской и западной литературе, свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что именно «деревенская проза» в силу своего эмоционально-духовного, нравственного потенциала оказалась наиболее близка и понятна иностранцам и объясняют в какой-то мере ее успех на Западе.

Структуру диссертации определяет логика исследования, исходящая из поставленных задач. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Эволюция «деревенской прозы», а также ее влияние на становление русской критики, выявляющей своеобразие национального контекста этого литературного течения, исследуется в первой главе диссертации. Критическое осмысление «деревенской прозы» англоамериканской славистикой рассматривается во второй главе. Анализу исследования творческих индивидуальностей писателей-деревенщиков и, преимущественно Ф. Абрамова как их характерного представителя, посвящена третья глава диссертации.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Чеканникова, Ирина Михайловна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Многочисленные отзывы англо-американских критиков, анализируемые в предпринятом нами исследовании, подтверждают, что в советскую эпоху именно «деревенская проза» стала литературным явлением, которое точнее других смогло передать национальное своеобразие нашей страны и способствовало созданию образа русского мира на Западе.

Исследование, осуществленное в рамках диссертационной работы, позволяет сделать следующие выводы:

Деревенская проза» и дискуссии, которые она вызвала в Советском Союзе в 1960 - 1980-х годах, привели к тому, что это явление стало восприниматься феноменом национально-культурного самосознания, проявляющимся на разных уровнях - региональном, национальном, глобальном. С вовлечением в дискуссии, затрагивающие вопросы бытия вселенского значения, представителей других, иноязычных культур диалог приобрел масштаб, выходящий за внутринациональные пределы, и видение «деревенской прозы» изменилось. Рассмотрение англоязычной критики этого литературного явления дало нам возможность, с одной стороны, взглянуть на «деревенскую прозу» с точки зрения представителей иноязычной культуры, с другой стороны, оценить состояние и уровень англо-американской славистики второй половины XX века. Приведенный в диссертации анализ работ английских и американских славистов позволил выявить специфику восприятия «деревенской прозы», выразившей русское национальное самосознание, на Западе.

Продолжательница традиций русской классической литературы -«деревенская проза» вызывала интерес зарубежных исследователей удачным сочетанием идейно-нравственного и высокого художественного содержания. Дидактизм, присущий русской литературе во все времена, по мнению западных критиков, в советские годы воплощался по-разному. В отличие от литературы соцреализма, с ее стремлением покорить природу и разрушить все старое ради «светлого коммунистического будущего», «деревенская проза», призывавшая к сохранению традиционных ценностей, воспринималась как способ воспитания, просветления и нравственного пробуждения нации.

Когда в центр внимания дискуссий, вызванных «деревенской прозой», стали попадать вопросы внелитературного ряда, касающиеся различных аспектов национального бытия русского народа, критика заговорила о возрождении национального самосознания. Анализ приведенных критических работ свидетельствует, что в то же время западные ученые исследовали причины поиска национальной идентичности и роли «деревенской прозы» в этом процессе. К основным причинам, приведшим к возникновению этой литературы, западные критики (Д. Браун и др.) относят экономические факторы и связанные с ними культурно-исторические и мировоззренческие причины. Д. Браун утверждает, что бедственное положение деревни не могло не вызывать протест против экономических условий жизни крестьян. Заботившая «деревенскую прозу» проблема сохранения культурного и исторического наследия была, по мнению критика, националистической по ориентации, так как представляла поиск ценностей, способных заменить марксистско-ленинскую идеологию, уже не удовлетворяющую основные духовные потребности русских. Влияние города и разрыв с традициями народной жизни вызывали изменения в национальной этике; разрушение целостного крестьянского сознания и миропонимания и формирование фрагментарного маргинального сознания как основного типа мышления угрожали привести к духовно-нравственной деградации. Таким образом, исследователи делают вывод, что возникновение литературы национального самосознания было закономерно и исторически обосновано.

Одной из самых парадоксальных особенностей советского литературного процесса Дж. Хоскинг называет то, что достоинства, за которые в 1960 - 1970-е годы ценили «деревенскую прозу», в постсоветский период обернулись главным аргументом против нее. В годы застоя эту литературу уважали за правдивость и честность, а в конце 1980-х годов В. Распутин, В. Белов и В. Астафьев стали считаться консерваторами, пытавшимися вернуть патриархальные ценности. Постсоветская оценка еще больше осложнила репутацию этих писателей. «Деревенская проза», которая казалась важным и ценным завоеванием и символом надежды для литературы и общества с 1950-х до конца 1970-х годов, в эпоху гласности перестала выглядеть правдивой. Именно поэтому англо-американские слависты (Д. Гиллеспи, К. Партэ) высказывали необходимость рассмотрения творчества писателей во всей совокупности разнообразных связей, влияющих на восприятие их произведений. Интертекстуальное пространство их творчества должно включать произведения, опубликованные официально, и написанные в свое время «в стол». Только с рассмотрением всей совокупности произведений становится ясно, что писатели-деревенщики не были избалованными любимцами режима и им не разрешалось публиковать все, что угодно. «Задержанные» произведения, иногда опубликованные уже посмертно, вскрыли трагизм судьбы писателей, которые не могли сказать всей правды в эпоху жестокой цензуры. Одно из таких произведений - повесть «Поездка в прошлое» Ф. Абрамова - Д. Гиллеспи называет вершиной творчества писателя. Он считает, что достаточно было бы одного этого произведения, чтобы имя Абрамова вошло в историю русской литературы. Однако эта повесть, богатая символическими ассоциациями, позволяет поставить Абрамова и в один ряд с писателями мирового уровня. По мнению славистов, даже в условиях тотального контроля «деревенская проза» выражала скрытый протест против условий, в которых вынуждено было существовать крестьянство. К. Партэ, например, делает вывод, что этот протест был замаскирован ретроспективной утопией.

Уже в 1990-е годы некоторые западные критики стали утверждать, что патриотические чувства, вызываемые деревенской литературой поначалу, привели в постсоветской России к появлению крайних форм национализма. Вопрос взаимосвязи «деревенской прозы» и проявлений национализма обсуждался и в российской прессе. В других приведенных в диссертации работах американские исследователи доказывают, что не может быть прямой взаимосвязи между «деревенской прозой» и расцветом русского шовинизма, и такой взгляд на деревенских писателей не выдерживает критики. К. Партэ утверждает, что «деревенская проза» стала средством навязывания националистических идей для тех, кто пытался использовать литературу в идеологической борьбе. Более того, в привлечении общественного внимания к важным темам роль «деревенской прозы» неоценима и некоторые западные ученые (Р. Марш, Д. Гиллеспи, К. Партэ) считают, что литература и культурные дискуссии сыграли более важную роль в «подготовке перестройки в умах людей», чем политология или историография.

Однако в настоящее время дискуссии о «деревенской прозе» не утихли, это литературное течение переживает повторное критическое осмысление, о чем свидетельствует появление уже после 2000 года исследовательских работ как российских, так и западных ученых (А. Большакова, К. Партэ). На наш взгляд, возрождение интереса к «деревенской прозе» подтверждает, что это явление, вышедшее на мировой уровень, не только литературное, но и философско-этическое, нравственное, социально-историческое. Применение сравнительно-исторического и типологического методов изучения литературных явлений в русской «деревенской прозе» и литературе западных стран, в частности, Америки, выявило наличие в них типологических схождений: общности тематики, архетипических образов героев, определенных жанровых канонов, нравственно-философских идей, мотивов утраты родины, возвращения в родной дом, поиска национальной идентичности, а также ретроспективной модели развития со свойственной ей ностальгией по утраченному идеалу. Таким образом, сравнительные методы помогли нам выявить общие аспекты национальных литератур, что свидетельствует о единой онтологической основе мировых ментальностей и всеобщности архетипа Деревня. Природа «деревенской прозы» универсальна, поэтому в центре внимания писателей оказываются схожие проблемы, а «деревенская проза» становится созвучной и понятной американцам. Теория архетипа, по К.Г. Юнгу, как сквозной модели, первоначального образца, существующего на уровне коллективного бессознательного, взятая нами за основу при исследовании архетипа Деревня, позволила нам, с одной стороны, выявить генетико-типологические схождения в литературе России и Запада, а с другой стороны, увидеть место русской «деревенской прозы» в мировом литературном процессе.

Слависты считают, что «деревенская проза» - это точное и очень убедительное отражение жизни русской деревни в XX веке. Эта литература много сделала в тот сложный период для восстановления исторической правды и развития общественного сознания. Заслуга этой прозы, по мнению западных критиков, в возвращении в литературу живого народного языка и создании положительного народного характера. Для них очевидно, что «деревенская проза» сыграла центральную роль в возвращении русской литературы к своим корням, в восстановлении достоинства и ценности русского крестьянства, его традиций, фольклора и всего того, что было утеряно в первой половине существования советской власти.

Результаты исследований позволяют подчеркнуть перспективность дальнейшего изучения затронутой нами проблемы. Начало XXI века обусловило новые возможности для сближения литератур, дальнейшего выявления как сходных черт, так и различий между ними. Однако в настоящее время без должного внимания остается такой аспект изучения литературы как возможности применения методологических новаций англо-американской славистики в отечественном литературоведении. На наш взгляд, данное исследование, позволяющее соотнести наработки западных ученых с выкладками российских литературоведов, что определяет его практическую и теоретическую значимость, существенно заполняет этот пробел. Оно вносит вклад в развитие компаративистики и межнациональных связей и позволяет рассматривать дальнейшее применение его результатов в области общего литературоведения, русской литературы, зарубежной критической литературы и сравнительного литературоведения.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Чеканникова, Ирина Михайловна, 2005 год

1. Абрамов Ф. Люди колхозной деревни в послевоенной прозе / Ф. Абрамов // Новый мир 1954. - № 4.

2. Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном // Собр. соч.: В 3 т. Л., 1982. Т. 3. С. 249-260.

3. Автономова Н. Важна любая ступень // Вопросы литературы. Май, 1990. -С. 102-107.

4. Адамович А. О войне и мире / А. Адамович // Новый мир -1981.- №№ 6, 7.

5. Азадовский К. Переписка из двух углов Империи / К. Азадовский // Вопросы литературы 2003. - № 5. С. 3 - 34.

6. Алексеев М.П. Английский язык в России и русский язык в Англии. Учен, зап. ЛГУ. 1944. № 72. - Сер. филол. наук. - Вып. 9. С. 128-140.

7. Алексеев М.П. и др. История западноевропейской литературы. Средние века и Возрождение: Учебник для вузов. М., 2000. 462 с.

8. Анастасьев Н., А. Мулярчик, Л. Лазарев и др. XX век как литературная эпоха. "Круглый стол" // Вопросы литературы. -1993. Вып. второй.

9. Аннинский Л. Конец литературы? // Дружба народов. 1992. - № 8. - С. 244247.

10. Ю.Аннинский Л. Локти и крылья. М., 1989.

11. П.Аннинский Л. Послесловие. В кн. Шукшин В. До третьих петухов. М., 1976.

12. Аннинский Л., Кожинов В. Критический диалог. Мода на простонародность //Кодры.- 1971.- №3.

13. Астафьев В. Кончина // Наш современник. 1988. - № 6.

14. Астафьев В. Посох памяти. М., 1980.

15. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994,- 380 с.

16. Барт Р. Критика и истина // Семиотика. Поэтика. Избранные произведения. -С. 323-340.

17. Басинский П. Memento Mori. В. Распутин, большой и маленький // Литературная газета. 1992.- 28 октября.- № 44.

18. Басинский П. Плачь, сердце! Виктор Астафьев и «письмо XX века // Литературная газета. 1993. - № 31.- 4 августа.

19. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975.

20. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - 424 с.

21. Белая Г. "Срыв культуры": нераспознанное поражение // Вопросы литературы. 2003,- № 1.- С. 5-13.

22. Белая Г. Польза интуиции // Литературное обозрение.- 1981.- № 9.

23. Белая Г. Художественный мир современной прозы. М., 1983.

24. Белов В. Гудят провода. Рассказы. М.: Советская Россия. 1978.

25. Белов В. Привычное дело // Избранные произведения: В 3 т. М., 1983. Т. 2.

26. Беляев A.A. Идеологическая борьба и литература (критический анализ американской советологии). М., 1988.

27. Бердяев H.A. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Репринтное воспроизведение издания 1909 года. М., 1990. С. 1-23.

28. Биллингтон Дж. Икона и топор. М.: «Рудомино», 2001. - 710 с.

29. Большакова А. Нация и менталитет: феномен «деревенской прозы» XX века. М., 2000.

30. Большакова А. Типология и менталитет// Филологические науки. 1996.- № 6.-С. 5.

31. Бондаренко В. Очерки литературных нравов // Позиция. Литературная полемика. М.: Сов. Россия, 1988. С. 420-466.

32. Бочаров А. И нет ему прощения // Октябрь. 1975. - № 6.

33. Булгаков С. Героизм и подвижничество // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Репринтное воспроизведение издания 1909 года. М., 1990. С. 23-70.

34. Буртин Ю. «Вам, из другого поколенья.» // Позиция. Литературная полемика. М.: Сов. Россия, 1988. С. 39-65.

35. Быков Д. Слезный дар. Поздний Распутин: изобразить умеет все, объяснить почти ничего // Литературная газета. - 1998.- 23 сентября. - № 38.

36. Вильчек Л. Вниз по течению деревенской прозы // Вопросы литературы.-1985.-№6.

37. Вопросы литературы. 1973. -№8. С. 303.

38. Вопросы литературы. 1975. №2. - С. 132.

39. Гайтанов Г. На французской земле // Согласие,- 1995. № 30. - С. 157.

40. Галимов III. Федор Абрамов: творчество, личность. Архангельск, 1989.

41. Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. М.: Академия, 1998. -430 с.

42. Гулыга А. Русская идея и ее творцы. М.: Эксмо, 2003.- 446 с.

43. Дедков И. Возвращение к себе // Наш современник. 1975,- № 7.

44. Дедков И. Предисловие // Абрамов Ф. Собр. соч.: В 3-х т. Л., 1980. Т.1.

45. Дедков И. Страницы деревенской жизни // Новый мир. 1969. - № 3.

46. Дементьев А. О традициях и народности // Новый мир. 1969. - № 4.

47. Джеймсон Ф.Р. Теория в новой ситуации // Вопросы литературы.- 1990.- № 6.- С. 89.

48. Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. М.: "Прогресс", 1977.-228 с.

49. Дорош Е. Иван Африканович // Новый мир. 1966. - № 8.

50. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 27.

51. Дырдин А. Былинный источник силы // Творческие взгляды советских писателей / Под ред. В.А. Ковалева. Л., 1981.

52. Ерофеев Вик. Поминки по советской литературе // Русская литература XX века в зеркале критики. СПб., 2003. С. 38-46.

53. Жирмунский В. Гете в русской литературе. Л., 1982.

54. Жирмунский В. Проблемы сравнительно-исторического изучения литератур. В кн.: Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Избранные труды. Л.: Наука, 1979. С. 9-23.

55. Жирмунский В. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Избранные труды. Л.: Наука, 1979. 493 с.

56. Жмаев A.M. Советская литература в Англии, 1917-1945. Пути культурного сближения. М., 1968.

57. Залыгин С. Жизнь колхозной деревни и литература. Творческая дискуссия в

58. История всемирной литературы: В 9 т. М.: Наука, 1989. Т. 6. 784 с.

59. Казаркин А.П. Русская литературная критика XX века. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. - 350 с.

60. Кардин В. Двое против города // Литературное обозрение. -1986. № 6.

61. Кардин В. Дискуссионная трибуна. Секрет успеха // Вопросы литературы. — 1986.-№4.

62. Карякин Ю., Плимак Е. Мистер Кон исследует «русский дух». М., 1961.

63. Ковалев В.А. Советская литература в исследованиях русистов ГДР и Чехословакии. М., 1972.

64. Ковтун Н. Русская литературная утопия второй половины XX века. Автореферат дис. . докт. филол. наук. Томск, 2005. 30 с.

65. Ковтун Н. Утопия в новейшей русской прозе. Бюллетень оперативной научной информации / Общенауч. период, журнал. Томск, 2003. № 16. 129 с.

66. Кожинов В. Статьи о современной литературе. М., 1990.

67. Котенко В. Загадка и правда образа // Распутин В. Избранные произведения: В 2 т. М., 1990. Т. 1.С. 5-24.

68. Кригер Мюррей. Теория: Проблемы и размышления. Материалы советскоамериканского «круглого стола» // Вопросы литературы. -1990,- № 6.

69. Кузнецов Ф. С веком наравне: Критика прозы. Критика критики. М.: Моск. рабочий, 1981.-383 с.

70. Куняев Ст. Все начиналось с ярлыков // Позиция. Литературная полемика. Вып. второй. М.: Советская Россия, 1990.

71. Ланщиков А. Осторожно концепция! // Молодая гвардия.- 1969. - № 2.

72. Латынина А. Колокольный звон не молитва // Позиция. Литературная полемика. М., 1990.

73. Левин Ю. Восприятие творчества инонациональных писателей // Историко-литературный журнал. Проблемы и методы изучения. Л., 1974.

74. Левин Ю. Русские переводчики XIX века и развитие художественного перевода. Л., 1985.

75. Лейдерман М., Липовецкий Н. Русская литература XX века.- М., 2001.

76. Лейдерман Н. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.

77. Лейдерман Н. Крик сердца // Русская литература XX века в зеркале критики. Хрестоматия. СПб., 2003.

78. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950 — 1990-е годы: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. М., 2001.

79. Лесневский Ст. Возвращение // Вопросы литературы.- 1967. № 3.- С. 66.П

80. Лихачев Д. Планета мира и добра. Говорят участники форума «За безъядерный мир, за выживание человечества» //Лит. обозрение. 1987.- № 5. - С. 3.

81. Лихачев Д. Россия // Позиция. Литературная полемика. Вып. 2. М., 1990. С. 24-39.

82. Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смеховой мир Древней Руси. Л., 1976.

83. Личутин В. Дивись-гора. В ожидании чуда // Дивись-гора. М.: Современник, 1996.

84. Ломинадзе С. У них и у нас // Вопросы литературы. 1990. - № 6. - С. 97100.

85. Лосский Н. История русской философии. М.: Сварог и К, 2000.- 496 с.

86. Лотман Ю.М. К вопросу об источниковедческом значении высказываний иностранцев о России. В кн.: Сравнительное изучение литератур. Л.: Наука, 1976. С. 125-139.

87. Макаров А. Во глубине России. М., 1973.

88. Макаров А. Критик и писатель. М., 1974.

89. Манн Ю.В. Литература в первой половине XIX века // История всемирной литературы: В 9 т.- М.: Наука, 1989.- Т. 6. С. 291.

90. Мезенцев П. История русской литературы XIX века. М., 1963.

91. Мелетинский Е. Литературные архетипы и универсалии. М., 2001.

92. Мулярчик А. XX век как литературная эпоха / Анастасьев Н., А. Мулярчик, Л. Лазарев и др. // Вопросы литературы. 1993. - Вып. 2. - С. 7-10.

93. Независимая газета. 1996. 15 марта.

94. Новицкая Л. Ф. Российский нравственный утопизм в контексте проблемы Другого // Философский век: Альманах. Вып. 13. СПб., 2000. С. 111-119.99.0вечкин В. Колхозная жизнь и литература // Новый мир. 1955. - № 12.

95. Осаченко Ю.С. Миф и мифология: «возможные миры» и их картины // Картина мира. Модель. Методы. Концепты. Материалы Всерос. междисц. школы молодых ученых. Томск, 2002. С. 23-27.

96. Осетров E. Родное, заветное, выношенное // Лит. газета. -1980. 19 марта.

97. Партэ К. Русская деревенская проза: светлое прошлое / Пер. И. Чеканниковой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. — 204 с.

98. Петрик А. «Деревенская проза»: Итоги и перспективы изучения // Филологические науки. 1981. - № 1.

99. Потебня A.A. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976.- 614 с.

100. Против буржуазной фальсификации истории советского общества. М., 1961.

101. Распутин В. Избранные произведения в двух томах. М.: Худож. лит., 1990. Т. 1-2.

102. Распутин В. Любовь к своему герою // Книжное обозрение. — 1977. 22 апр. - № 8. - С. 9.

103. Распутин В. Право писать // Радуга 2. 1980.

104. Распутин В. Что в слове, что за словом? Иркутск, 1987.

105. Русская литература XX века. Очерки. Портреты. Эссе. / Под ред. Ф. Кузнецова. М., 1994.

106. Русская литература XX века: В 2 т. / Под ред. Л.П. Кременцова.- М., 2002.

107. Селезнев Ю. Мысль чувствующая и живущая. М., 1990.

108. Семенова С. Валентин Распутин. М., 1987.

109. Семенова С. Преобразить себя и жизнь.// Наш современник. 1987.-№3.

110. Синенко B.C. Этическое сознание Александра Солженицына и диалог культур // Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог. Томск, 1999.

111. Слоним М. Десять лет русской литературы // Литература русского зарубежья. Антология в 6 т. М.: Книга, 1991. Т. 2. С. 516-524.

112. Современная русская советская литература 60 80-х годов. Хрестоматия. /Сост. Кузнецова C.B., Ревякина И.А. М.: Просвещение, 1984.

113. Солженицын А. Матренин двор. В кн.: «Один день Ивана Денисовича» и другие рассказы. Томск: Том. кн. изд-во, 1990. С. 145-220.

114. Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына В. Распутину 4 мая 2000 года // Новый мир.- 2000. № 5.

115. Соловьев В. Сочинения в двух томах. М., 1988.

116. Солоухин В. Письма из Русского музея. В кн.: Славянская тетрадь. М.: Сов. Россия, 1990.- 384 с.

117. Спэнкерен К. Краткая история американской литературы. Издано Информационным агентством США. 1994 г. 136 с.

118. Сравнительное изучение литератур. JI.: Наука, 1976. 460 с.

119. Срезневский И. Английские очерки русской литературы // Записки имп. АН. Т. 11. 1867.

120. Старикова Е. Колокол тревоги // Вопросы литературы. 1986.- №11.

121. Старикова Е. Социологический аспект современной деревенской прозы // Вопросы литературы. 1972.- № 7.

122. Старикова Е. Шаги командора. О рассказах В. Тендрякова // Знамя. -1988.- №9.

123. Суханов В. Предисловие. В кн.: Партэ К. Русская деревенская проза: светлое прошлое. Томск, 2004.- 204 с.

124. Тендряков В. День на родине // Наука и религия. 1964. № 11.

125. Тендряков В. Покушение на миражи. Чистые воды Китежа. Рассказы. М.: Кн. палата, 1988. 384 с.

126. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М.: Учпедгиз, 1963.- 455 с.

127. Трифонов Ю. Как слово наше отзовется. М.: Сов. Россия, 1985. 384 с.

128. Трубина Л.А. Русская литература XX века. Учебное пособие. М., 2003.

129. Турков А. Федор Абрамов. М., 1987.

130. Урнов Д. В поисках утраченного пути. Литературоведение Англии и США последних лет // Вопросы литературы. 1979.- № 12.

131. Урнов Д. Критическая "промышленность" и литературное «сырье» // Иностранная литература. 1975 - № 6. С. 225-232.

132. Урнов Д. О близком и далеком // Вопросы литературы. 1987. - № 9.

133. Уткин А.И. Россия и Запад: история цивилизаций: Учеб. пособие / А.И. Уткин. М.: Гардарики, 2000. 574 с.

134. Федосеева Л.Г. Советская литература в современном мире. Проблемы восприятия зарубежными читателями. М., 1987.

135. Фрадкина С. Русская литература XX века как единая эстетическая система // Вопросы литературы. 1993. - Вып. 2. С. 86-90.

136. Хватов А. Знаки подлинности. Заметки о современной литературе // Звезда. 1987.-№3.

137. Хиллис Миллер Дж. Триумф теории и производство значений// Вопросы литературы. Май 1990. С. 83-87.

138. Цветов Г. Русская деревенская проза. Эволюция. Жанры. Герои. Учебное пособие. СПб., 1992.

139. Цветов Г. Тема деревни в современной советской прозе. Л., 1985. 32 с.

140. Чалмаев В. "Воздушная воздвиглась арка."// Вопросы литературы. -1985.-№6.

141. Чалмаев В. Великие искания // Молодая гвардия. 1968. - № 3.

142. Чалмаев В. Неизбежность // Молодая гвардия. 1968. - № 9.

143. Черниченко Ю. Предисловие // Овечкин В. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1989. Т. 1-3. С. 5-32.

144. Чупринин С. Критика это критики. Проблемы и портреты. М.: Сов. писатель, 1988.- 320 с.

145. Чупринин С. Настающее настоящее. М., 1989.

146. Шафаревич И. Две дороги к одному обрыву // Позиция. Литературная полемика. Вып. 2. М., 1990. С. 68-80.

147. Шнирельман В.А. Послесловие. В кн.: Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. М.: Академия, 1998. С. 398-402.

148. Шукшин В. До третьих петухов. М., 1976.

149. Эпштейн М. Критика в конфликте с творчеством // Вопросы литературы. 1975. №2. С. 131-168.

150. Юнг К.Г. Психология бессознательного. М.: Канон, 1994. 319 с.

151. Яковлев А. Против антиисторизма // Литературная газета. -1972.- 15 ноября.

152. Яновский Н. Писатели Сибири: Избранные статьи. М.: Современник, 1988.- 494 с.

153. Auden W. Dingley Dell and the Fleet // The Dyer's Hand and Other Essays. N.Y.: Vintage, 1968.

154. Baikovich G. Tetralogy of F. Abramov // The Life and Work of F. Abramov. Ed. by D. Gillespie. Northwestern University Press, 1997. P. 36-58.

155. Baring M. An Outline of Russian Literature. New York, 1915.

156. Bethea, David M. The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction. Princeton, 1989.

157. Billington J. H. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. New York, 1966.

158. Brown D. Soviet Russian Literature since Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 1978. 394 p.

159. Brown D. Nationalism and Ruralism in Recent Soviet Russian Literature // Review of National Literatures (Spring, 1972). P. 183-209.

160. Brown D. The Last Years of Soviet Russian Literature. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 208 p.

161. Brown D. Valentin Rasputin // Russian Literature and Criticism. Selected Papers from the 2nd World Congress for Soviet and East European Studies. Ed. by Evelyn Bristol. Berkeley, 1982. P. 190-201.

162. Brown E. J. Russian Literature Since the Revolution. London: Collier-Macmillan Ltd., 1969. 367 p.

163. Brown E. J. Russian Literature Since the Revolution. 2 ed. London, 1982. -430 p.

164. Brown E. J. Major Soviet Writers. Essays in Criticism. Oxford University Press, 1973.-439 p.

165. Brown E. J. The First Twenty Years // "Russianness". In Honor of Rufus Mathewson. Studies on a Nation's Identity. Ardis: Ann Arbor, 1990. P. 227-233.

166. Choldin M. T. Book Review to Censorship in the Soviet Union by Herman Ermolaev. Lanham, 1997. // Slavic Review 46. no. 8,- 1998,- P. 385.

167. Clark K. Political History and Literary Chronotope: Some Soviet Case Studies // Literature and History: Theoretical Problems and Russian Case Studies. Stanford, 1986.

168. Clark K. The Centrality of Rural Themes in Postwar Soviet Fiction // Perspectives on Literature and Society in Eastern and Western Europe, ed. G. Hosking. London: Macmillan, 1989.

169. Clark K. The Soviet Novel: History as Ritual, 2d ed. Chicago: University of Chicago Press, 1985.

170. Clark K. Zhdanovist Fiction and Village Prose // Russian Literature and Criticism. Sept. 30 Oct. 4, 1980 (Berkeley: Berkeley Slavic Specialities, 1982). P. 36-48.

171. Clowes E. W. Russian Experimental Fiction. Resisting Ideology after Utopia. Princeton, 1993.-290 p.

172. Condee N., Padunov V. "The Soiuz on Trial: Voinovich as Magistrate and Stage Manager // Russian Review (July, 1987).

173. Costello D. P., Foote I., eds. Russian Folk Literature. Oxford. 1967.

174. Crouch M. Revolution and Evolution. Gorbachev and Soviet Politics (Philip Allan, 1989).

175. Davies R. The Great Books of Russia. University of Oklahoma Press, 1968.

176. Diment G. Valentin Rasputin and Siberian Nationalism // World Literature Today. 1993, no. l.P. 69-73.

177. Dunham V. In Stalin's Time. Middleclass Values in Soviet Fiction. Cambridge: Cambridge University Press, 1976. 275 p.

178. Dunlop John B. Farewell to Matyora // Russian Literature and Criticism. Ed. by E. Bristol. University of Illinois, 1982.

179. Ermolaev H. Censorship in Soviet Literature, 1917 1991. Lanham, Md.: Rovyman & Littlefield, 1997.

180. Fanger D. The Peasant in Literature // The Peasant in Nineteenth-Century Russia. Stanford, 1968.

181. Florinsky M. Preface // Russian Literature since the Revolution by E.J. Brown. Cambridge, 1982. P. 3-5.

182. Friedberg M. A Decade of Euphoria: Western Literature in Post-Stalin Russia. 1954-64. Book Review // The Slavonic and East European Review (October, 1978). V. 56, no. 4.

183. Friedberg M. Soviet Criticism of American Literature // Russian Review. 1980, no. 2.

184. Gaddis J.L. The Tragedy of Cold War History // Diplomatic History. Winter 1993. P. 3-4.

185. Gibian G. Reviving Russian Nationalism // The New Leader (Nov. 19, 1979).

186. Gibian G. Yurii Kazakov // Major Soviet Writers. Ed. by E. Brown. 1973. P. 321-332.

187. Gillespie D. History, Politics and the Russian Peasant: Boris Mozhaev and Collectivization of Agriculture // The Slavonic and East European Journal 67, no. 2. (April, 1989). P. 183-208.

188. Gillespie D. Ironies and Legacies of the Village Prose // Forum for Modern Language Studies. -1991.- Vol. xxvii. No.l. P. 70-84.

189. Gillespie D. Russian Writers Confront the Past: History, Memory, and Literature, 1953-1991 // World Literature Today. 1993 - no. 1. P. 74-79.

190. Gillespie D. Social Spirit, Private Doubts // The Life and Work of Fyodor Abramov. Ed. by D. Gillespie. Northwestern University Press. 1997. P. 10-79.

191. Gillespie D. The Twentieth-Century Russian Novel. An Introduction. Oxford: Berg, 1996.- 179 p.

192. Gillespie D. Valentin Rasputin and Soviet Russian Village Prose. London: Modern Humanities Research Association, 1986.

193. Gillespie D. Valentin Rasputin's "Pozhar" // Quinquereme, New Studies in Modern Languages 9, no. 2 (July 1986).

194. Guerney B.G. A Treasury of Russian Literature. New York. 1943.

195. Guerney B.G. The Portable Russian Reader. New York. 1947.

196. Hayward M. Writers in Russia. 1917- 1978. London, 1983.

197. Heldt B. Terrible Perfection: Women and Russian Literature. 1987.- 176 p.

198. Hingley R. Russian Writers and Soviet Society, 1917-1978. London, 1979.

199. Holthusen J. and Markstein E. Twentieth-Century Russian Literature: A Critical Study with a Supplement on Censorship, Samizdat and New Trends (1972).

200. Hosking G. Beyond Socialist Realism: Soviet Fiction since Ivan Denisovich. London, 1980.

201. Hosking G. The Russian Peasant Rediscovered: "Village Prose" of the 1960s // Slavic Review 32, no. 4. (December, 1973). P. 705-724.

202. Hosking G. The Search for an Image of Man in Contemporary Soviet Fiction // Forum for Modern Language Studies (October, 1975).

203. Hosking, Geoffrey. The Awakening of the Soviet Union (Cambridge: Harvard University Press, 1990).

204. Hosking, Geoffrey. The Twentieth Century: In Search of New Ways, 1933-80 // The Cambridge History of Russian Literature / Ed. by Charles Moser. Cambridge, 1989.

205. Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remarking of World Order. N.Y., 1996. P. 141-148.

206. Jackson R. L. The Mask of Solzhenitsyn: Ivan Denisovich // One Day in the Life of Ivan Denisovich. A Critical Companion. Ed. by A. Klimoff (Northwestern University Press, 1997). P. 41-54.

207. Keller B. "Yearning for an Iron Hand". Russian Nationalists // New York Times Magazine. January 28, 1990.

208. Kunkle S. Nationalism, Chauvinism, and Victor Astafyev's "Pechalny Detectiv" // Graduate Essays on Slavic Languages and Literatures (University of Pittsburgh, Dept. Of Slavic Languages and Literatures), no. 2 (1989).

209. Laird S. Voices of Russian Literature. Interviews with Ten Contemporary Writers. (Oxford University Press, 1999). 231 p.

210. Laquer W. From Russia with Hate // The New Republic. February 5, 1990. P. 21-25.

211. Lavrin J. From Pushkin to Mayakovsky: A Study in the Evolution of a Literature. London, 1948.

212. Lewin M. The Making of the Soviet System (New York: Pantheon, 1985).

213. Lewis P. Peasant Nostalgia in Contemporary Russian Literature // Soviet Studies 27, no. 4. (October, 1976).

214. Literature and National Identity: Nineteenth Century Russian Critical Essays. Ed. and trans. Paul Debreczeny and Jesse Zeldin. University of Nebraska Press, 1970.

215. Lord R. Russian Literature. An Introduction. New York, 1980.

216. Lowe D. Russian Writing since 1953. A Critical Survey. New York: The Ungar Publishing Company, 1987. 208 p.

217. Magarshak D. The Storm and Other Russian Plays. New York, 1960.

218. Marsh R. Collectivization and the Repression of the Peasantry // History and Literature in Contemporary Russia. New York, 1995. P. 74-83.

219. Marsh R. Gender and Russian Literature: New Perspectives. Cambridge, 1996. 206 p.

220. Marsh R. Soviet Fiction since Stalin: Science, Politics, and Literature. New Jersey: Barnes & Noble Books, 1986.- 338 p.

221. Mathewson R., Jr. The Positive Hero in Russian Literature. 2nd ed. Stanford University Press, 1975.

222. Mathewson, Rufus. The Novel in Russia and the West // Soviet Literature in the 1960's. /Ed. by Max Hayward and Edward Crowley. Oxford, 1965.

223. McMillin A. Town and Country in the Work of Vasily Belov // Russian Literature and Criticism. Ed. by E. Bristol. Berkeley, 1982. P. 130-139.

224. Mirsky D. P. A History of Russian Literature from its Beginnings to 1900. New York, 1958.

225. Mojeiko E., Briker B., Dalgard P. Vasily Aksyonov. A Writer in Quest of Himself. N.Y., 1991.

226. Morson, Gary Saul. Russian Cluster // Publications of the Modern Language Association. Vol.107. Issue 2.- March, 1992. P. 226-231.

227. Muchnik H. An Introduction to Russian Literature. New York, 1964.

228. Nettle J., Robertson R. International Systems and Modernization of the Societies. N.Y., 1968.

229. Olcott A. What Faith the God-Contemporaty? Chingiz Aitmatov's Plaklia // Slavic Review 49, no. 2. (Summer, 1990). P. 213-226.

230. Parthe K. and Sergei Kovalyov. Village Prose: An Exchange // New York Review of Books, (Feb. 2, 1989).

231. Parthe K. F. The Village Rescued in Memory // The Life and Work of Fyodor Abramov. Ed. by D. Gillespie. (Northwestern University Press, 1997). P. 80-125.

232. Parthe K. F. Russia's Dangerous Texts (New Haven and London: Yale University Press, 2004).- 283 p.

233. Parthe K. F. Russian Village Prose: the Radiant Past. Princeton: Princeton University Press, 1992.-280 p.

234. Parthe K. F. The Righteous Brothers and Sisters // World Literature Today. 1993, no. l.P. 91-99.

235. Piatt K. F. Plistory in a Grotesque Key. Russian Literature and the Idea of Revolution (Stanford: Stanford University Press, 1997).- 294 p.

236. Polowy T. The Novellas of Valentin Rasputin. Genre, Language and Style. New York: Peter Lang, 1989. 262 p.

237. Porter R. Four Contemporary Russian Writers. Oxford, 1989. 221 p.

238. Porter R. Russia's Alternative Prose. Oxford and Providence: Berg, 1994.

239. Rogers T. F. "The Superfluous Men" and the Post-Stalin Thaw. Mouton, 1972.

240. Rubin B. Highlights of the 1962-1963 Thaw // Soviet Literature in the 1960's. / Ed. by Max Hayward and Edward Crowley. New York, 1965.

241. Russianness. In Honor of Rufus Mathewson. Studies on a Nation's Identity. -Ann Arbor, 1990.

242. Schaarschmidt G. Interior Monologue and Soviet Literary Criticism // Canadian Slavonic Papers. No.8. - 1966.

243. Seyffert P. Soviet Literary Structuralism. Background. Debate. Issues (Columbus, Ohio: Slavica Publishers, Inc., 1983). 378 p.

244. Shneidman N. Soviet Literature in the 1970-s: Artistic Diversity and Ideological Conformity. Toronto: University of Toronto Press, 1979.

245. Shneidman N. Russian Literature 1988-1994: The End of an Era. Toronto: University of Toronto Press, 1995.- 245 p.

246. Shneidman N. Soviet Literature in the 1980-s: Decade of Transition. University of Toronto Press, 1989.

247. Slonim M. An Outline of Russian Literature.- Oxford, 1958.

248. Slonim M. Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1917-1977 (1977).

249. Smelser N Essays on Sociological Explanation. Englewood Cliffs, 1968.

250. Smith R.E.F. ed. The Russian Peasant 1920-1984 (1977).

251. Tempest R. The Geometry of Hell: The Poetics of Space and Time // One Day in the Life of Ivan Denisovich. A Critical Companion. /Ed. by A. Klimoff. Northwestern University Press, 1997. P. 54-70.

252. Terras V. ed. Handbook of Russian Literature. Yale University Press. 1985.558 p.

253. Tolczyk, Dariusz. Who is Ivan Denisovich? Ethical Challenge and Narrative Ambiguity in Solzhenitsyn's text // One Day in the Life of Ivan Denisovich. Ed. by Alexis Klimoff. Northwestern University Press, 1997.

254. Under Eastern Eyes. The West as Reflected in Recent Russian Emigre Writing. Ed. by Arnold McMillin. 1991.

255. Understanding Soviet Politics Through Literature. / Ed. Martin Crouch and Robert Porter. Unwin Hyman, 1984.

256. Vaughan J. C. Soviet Socialist Realism: Origins and Theory. McMillan, 1973.

257. Wachtel Andrew. The Battle for Childhood: The Creation of a Russian Myth. -Stanford. 1990.

258. Woodward J. B. Chingiz Aitmatov's Second Novel // The Slavonic and East European Review. Vol. 69. no. 2. - (April, 1991). P. 201-221.

259. Zekulin G. Aspects of Peasant Life As Portrayed in Contemporary Soviet Literature // Canadian Slavic Studies 1, no. 4 (Winter 1967).

260. Zekulin G. The Contemporary Countryside in Soviet Literature: A Search for New Values // James R. Millar (ed.), The Soviet Rural Community: A Symposium (Urbana, 1971).