Романы М. Алданова: Философия истории и поэтика тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Макрушина, Ирина Владимировна

• Макрушина, Ирина Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2001

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Макрушина, Ирина Владимировна

Введение.

Глава 1. Особенности историософской концепции М.Алданова.

Глава 2. Интертекстуальные связи тетралогии "Мыслитель" и трилогии "Ключ" - "Бегство" - "Пещера" М. Алданова с трагедией И.В. Гете "Фауст".

Глава 3. Поэтика "игры" в романах М.Алданова.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Романы М. Алданова: Философия истории и поэтика»

Актуальность и значимость работы определяются тем, что данная диссертация представляет собой одно из первых в России специальных исследований романного творчества М.Алданова, предмет которого составляет сложное единство историософского и поэтического аспектов, углубляющих представление об эстетическом своеобразии его произведений.

Первой по времени написания стала тетралогия "Мыслитель", объединившая повесть "Святая Елена, маленький остров" (1921)"' и романы: "Девятое Термидора" (1921-1922), "Чертов мост" (1924-1925), "Заговор" (19261927). Алданов в предисловии к её первому изданию так объяснил смысл названия: Дьявол-мыслитель - химера, находящаяся на вершине собора Парижской богоматери, являет собой символ истории, всегда насмешливой и непредсказуемой, словно развивающейся по воле беса-случая. Эта мысль последовательно проводится писателем уже в повести "Святая Елена, маленький остров", посвященной последним дням жизни ссыльного Наполеона. Печальное повествование о завершении земного пути великого человека сопровождают философские раздумья о жизни и судьбе. В романе "Девятое Термидора" Алданов, исследующий феномен русской "смуты", ищет историческую "связь времен", сравнивая Французскую революцию с октябрьскими событиями. Другие книги тетралогии преимущественно посвящены реалиям русской истории конца XVIII - начала XIX вв.: показан закат царствования Екатерины II и переход Суворова через Альпы ("Чертов мост"), воссозданы обстоятельства покушения на Павла I ("Заговор"). В тетралогии "Мыслитель" писатель создает галерею исторических лиц: Екатерины II, Павла I, Александра I, Безбородко, Воронцова, Барраса, Фуше, Питта и др.

Сквозной темой серии романов Алданова, связанной единой концепцией, становится русская революция, взятая в широком историческом контексте. Писатель искал её прообраз в разных столетиях. Стремление исследовать природу "смуты" в России в начале XX века привело Алданова к созданию трилогии: "Ключ" (1928-1929), "Бегство" (1930-1931), "Пещера" (1932-1935). В "Ключе" перед читателями предстает Россия накануне Февральской революции, среди персонажей - "модные" адвокаты, промышленники, "левые", "правые", люди Государственной думы, деятели политического сыска. Вызревающая катастрофа затягивает героев в свой водоворот, пробуждая даже в далеких от политики людях потребность в общественной деятельности. Однако попытки интеллигенции противостоять историческому потоку оказываются тщетны ("Бегство"). В изгнании, оторванные от родины, герои трилогии тяготятся бесцельностью бытия ("Пещера"). Среди "мельтешащих образов российских интеллигентов" (Т.Г. Петрова)4 выделяются персонажирезонеры: химик Браун и глава тайной политической полиции Федосьев, которые в своих философских диалогах пытаются найти универсальный "ключ", дающий разгадку всему: убийству Фишера, легшему в основу детективной линии романа, и исторической судьбе России в революции.

События "Истоков" (1943-1945) охватывают период с 1874 по 1881 -последние годы царствования Александра II. Писатель показывает разные слои русского общества: консервативных чиновников, либеральных профессоров, революционеров; создает портреты исторических деятелей: Бисмарка, Гладстона, Дизраэли, Александра II, Лорис-Меликова, Бакунина, Маркса, Энгельса, Михайлова, Желябова, Перовской и др. Алданов убежден в исторической бессмысленности кровавого пути народников-террористов, впервые признавших оправданность ненависти и нетерпимости. Именно с деятельностью народовольцев писатель связывает "истоки" октябрьских событий. Характерной чертой общественного развития России накануне убийства Александра И, по мысли Алданова, было трагическое противостояние интеллигенции самодержавию, давшее импульс дальнейшему "раскручиванию " революции.

В последнем романе писателя "Самоубийство" (1956-1957), явившемся продолжением "Истоков", действие охватывает два десятилетия - самое переломное время в истории России XX столетия - от II съезда РСДРП до смерти Ленина. Но произведение являет собой не эпопею, воссоздающую все события этого периода (три революции, две войны: мировую и гражданскую), а философское исследование эпохи. В центре внимания Алданова - подготовка революции в России и события первых послереволюционных лет. В художественной прозе русского зарубежья в середине 1950-х годов писатель первым взялся за тему Ленина в революции, разрушив господствовавший в советской литературе стереотип апокрифического изображения вождя. Алданов не сомневался, что именно фанатики изменяют ход истории. Роль Ленина в октябрьских событиях представлялась ему решающей. Лейтмотивом книги становится самоубийство: по сюжету романа покончили с собой миллионер

Савва Морозов и супруги Ласточкины. За реальными событиями открывается символический план: самоубийство Европы в Первой мировой войне, России -в революции. В роман входят очерки-портреты исторических лиц: Плеханова, Крупской, Витте, Вильгельма II, Франса-Иосифа, Сталина, Муссолини, Эйнштейна и др.

Высоко оцененный критиками роман "Начало конца" (1936-1940) был закончен накануне Второй мировой войны. Герои Алданова не только наблюдают упадок нравов в 30-е годы XX столетия - эпоху "начала конца", но и напряженно размышляют о его причинах. В СССР окончательно установился советский режим, в Берлине маршировали гитлеровские солдаты, в Италии пришел к власти дуче. В эпоху господства тоталитарной идеологии и демократий, выродившихся в условиях несвободы и фальшивой морали, писатель изображает трех героев, каждый из которых переживает свое собственное "начало конца". Сделавший блестящую карьеру советский посол Кангаров в итоге предстает жалким, одиноким стариком, терзаемым страхом разоблачения (читая газетные сообщения об очередных сталинских репрессиях, бывший меньшевик Кангаров мертвеет от ужаса: "Отказаться, подать в отставку, стать невозвращенцем" (Н.к. - 8,65).5 Советский командарм Тамарин, в прошлом генерал царской армии, когда-то убедивший себя, что можно служить России при любом строе, теперь, как и другие, испытывает кризис веры. Беспощаден приговор, выносимый самому себе профессиональным революционером, членом Коминтерна Вислиценусом: "Мы, когорта политического преступления" (Н.к. - 8,61). Герой на пороге смерти, сознавая свою жизнь ошибочной, приходит к пониманию того, что истоки злодеяний Сталина в ленинских идеях, утверждавших справедливость насилия и ненависти.

Произведения М. Алданова "вернулись" на Родину только в конце 80-х гг., через тридцать лет после смерти автора. Профессор А. Чернышев составил и отредактировал два шеститомных собрания сочинений писателя, сопроводив каждое вступительной статьей и историко-литературными справками.6 Все журнальные и газетные публикации, начиная с 1988 года, и отдельные издания произведений также содержат его комментарии. Значение опубликованной в 90-е гг. избранной переписки Алданова выходит за рамки дополнительного материала к его биографии (в ней отражены литературные, политические воззрения писателя). Среди корреспондентов выдающиеся современники Алданова: Г. Адамович, Б. Зайцев, В. Набоков, И. Бунин, М. Осоргин, Н.Тэффи, А. Амфитеатров и другие.

О творчестве писателя высказывались крупные литературоведы и критики русского зарубежья: Г.В. Адамович,7 A.B. Амфитеатров,8 В.В. Вейдле,9 Н.К. Кульман,10 А.Я. Левинсон,11 П.М. Пильский,12 М.Л.Слоним,13 историки: М.М. Карпович14 и A.A. Кизевеггер15. В Париже в 1976 году вышла библиография произведений М. Алданова.16 Г.П. Струве в книге "Русская литература в изгнании" (Нью-Йорк, 1956) посвятил один из разделов главы о прозаиках старшего поколения М. Алданову. После смерти писателя его творчество изучал американский профессор Н. Ли. Ему принадлежит монография "The Novels of М.А. Aldanov" (Paris, 1969) и статьи: "М. А. Алданов: жизнь и творчество",17 "Рассказы М. Алданова".18 Другая зарубежная исследовательница Y. Grabovska также посвятила М. Алданову книгу: "The Problems of Historical Destiny in the Works of M. Aldanov" (Toronto, 1969). До сих fiop творчеством писателя плодотворно занимается американский русист В.М. Сечкарев. В 80-90-е гг. появилось несколько его статей на немецком и русском языках: "Der Schriftsteller als Literaturkritiker: Tolstoj und Dostoevskij im Werk Mark Aldanovs ",19 "Die Nacht von Ulm": Mark Aldanovs skeptische Philosophie",20 "Алданов в контексте французской революции",21 "Резонеры-философы в ранних романах М. Алданова". Воспоминания о писателе оставили мемуаристы: A.B. Бахрах,23 Л. Сабанеев,24 А. Седых,25

26 27

И.В. Одоевцева, Г.Н. Кузнецова и др.

К сожалению, диссертант вынужден судить о результатах длительного зарубежного изучения творчества М.Алданова по отдельным статьям, доступным в России (Г.В.Адамовича, В.В.Вейдле, М.Л.Слонима,

М.М.Карповича, Н.Ли, В.Сечкарева, Г.П.Струве и др.), которые носят большей частью общий, ознакомительно-биографический характер (в них содержатся замечания об идейно-тематических, жанровых, стилевых и др. особенностях произведений писателя).

М. Слоним считает Алданова серьезным и крупным историческим романистом, называя его книги "хорошей и настоящей литературой".28 По мнению критика, писателю присущ не эстетический, но философский подход к миру, при котором на первый план выступают "связь и смысл явлений., умственная их оценка". М. Слоним отмечает "тонкий, гибкий ум" Алданова, склонного к парадоксам, иронии и рассудочному скептицизму, его мастерское владение сюжетом, искусством психологического портрета. A.A. Кизеветтер в рецензии на "Чертов мост" писал, что Алданов изобразил некую ".основную стихию существования человечества, сопутствующую ему во все века и на всех географических широтах. Его тема - ирония судьбы, для

7Q него суета сует-лейтмотив всей истории.". В.В. Вейдле относит романы писателя к западноевропейской традиции и считает, что Алданов показывает по преимуществу типическое, люди привлекают его своей повторяемостью, неизменностью.30 Литературовед сравнивает произведения писателя с такими образцами французского и английского романа, как "Семья Тибо" Роже Мартен дю Гара или "Контрапункт" Олдоса Хаксли. В.Сечкарев в статье "Резонеры-философы в ранних романах М.Алданова" осмысляет влияние на писателя дуализма Р.Декарта (согласно психологической теории, приписываемой Брауну, человеческая душа двоемирна), персонализма Р.Эйкена (по мнению исследователя, включенность активной творческой личности (персоны) в духовную жизнь человечества рассматривается Алдановым как единственная возможность спасти мир, стоящий на краю пропасти), пессимизма А.Шопенгауэра (писатель воспринял у немецкого философа идею калейдоскопического эффекта истории, повторяющей одно и то же под новыми оболочками и названиями). Н.Ли отмечает склонность Алданова к, так называемому, "жанру отрывков", позволяющему свободно, без соблюдений условностей сюжета, высказываться на политико-философские л 1 темы ("Огонь и дым","Армагеддон"). В своей статье "Рассказы М. Алданова " Н. Ли выявляет характерные признаки этой малой эпической формы, определяя её место в широкой мозаичной картине всего литературного наследия писателя. Ученый рассматривает идейно-тематическое своеобразие и структурные особенности каждого рассказа.

В России имя М.А. Алданова до недавнего времени было изъято из обращения. В отечественных словарях, справочных изданиях прежних десятилетий, исключая куцую заметку в "Краткой литературной энциклопедии" (М.,1962), М. Алданов даже не упомянут. Справочно-биобиблиографическую информацию о писателе можно найти в появившихся в последние годы трудах

32 по истории литературы русского зарубежья. На страницах газет и журналов в конце 80-х - начале 90-х гг. с критическими очерками, посвященными беглому,

-5 л эмоциональному обзору произведений М. Алданова, выступили А. Гулыга,

34 35 36 37

С. Ларин, И. Дедков, Н.Старосельская, Т. Петрова и др.

Начальный этап в отечественном изучении творчества писателя характеризуется работами, появившимися в последующие годы. В монографии Н.М. Щедриной,38 посвященной историческому роману русского зарубежья, осмысляется и проза М. Алданова. Романы писателя: "Истоки",

Самоубийство", анализируются в единстве идейно-эстетических и структурных качеств. Произведения исследуются в контексте исторической прозы 70-х-начала 90-х гг., рассматриваются: философия истории, концепция личности, проблемы авторского сознания и художественного мастерства. В работе Я.С. Лурье "После Льва Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века" (СПб., 1993) освещается влияние толстовских идей на русскую историческую прозу XX века, привлекается, в числе прочих, и творчество М. Алданова. Общей характеристике алдановского наследия посвящен один из разделов учебного пособия В.А.Юдина "Исторический роман русского зарубежья"(Тверь,1995). О творчестве наиболее крупных писателей русской диаспоры, и об Алданове в том числе, рассказывает в популярной форме B.B. Агеносов в своей книге "Литература русского зарубежья (19181996)" (М.: Терра. Спорт, 1998), явившейся первой попыткой осветить эмигрантскую литературу от 1918 года до наших дней.

Статьи, появившиеся во второй половине 90-х гг., также носят обзорный характер (Туниманов В.А. Ф.М. Достоевский в художественных произведениях и публицистике М.А. Алданова // Русская литература. - СПб., 1996. - №3. -С. 78-105; Горбачева H.H. XX век в прозе М. Алданова: постановка проблемы // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры. - Тюмень, 1997. - Вып. 3. - С. 134-138; Орлова Т.Я. Марк Алданов об истоках русской революции // Вестник Моск. ун-та. Сер.9. Филология. - М., 1998. - №5. - С.36-45) или ограничиваются анализом отдельных произведений (Орлова Т.Я. "Повесть о смерти" М. Алданова (художественное преломление философии истории) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. - М., 1995. -№5. - С. 157-169; Фоминых Т.Н. М. Алданов "Ключ" // Фоминых Т.Н. Первая мировая война в прозе русского зарубежья 20 - 30-х годов /Моск. пед. гос. ун-т. - М.: Прометей, 1997. - С. 111-131; Матвеева О.В. Приемы типизации исторических и вымышленных героев в тетралогии М. Алданова "Мыслитель" // Голоса молодых ученых. -М., 1998.-Вып.3. - С.148-162 и др.

Остановимся на отдельных, на наш взгляд, наиболее существенных высказываниях отечественных литературоведов о творчестве М. Алданова. В указанной работе Т.Н. Фоминых анализируется алдановская Россия эпохи Первой мировой войны (1914-1918 гг.). По утверждению исследовательницы, в конце 20-х гг., в период расцвета пацифистской прозы, Алданов оппозиционно относился к писателям ремаркистской ориентации, что повлияло на отбор и трактовку жизненного материала в романе "Ключ". Как считает Т.Н. Фоминых, для писателя была актуальна мысль о том, что борьба с войной находится вне компетенции искусства. Реальный исторический опыт на протяжении нескольких веков опроверг иллюзии тех, кто надеялся, что войнам может быть положен конец. По мнению автора статьи, показывая будничную, прозаическую сторону грозного исторического катаклизма, Алданов дискредитирует официальный миф о "великой" войне (личные переживания, жизненные планы его героев оказываются много важнее военных событий, так снимается представление о значительности текущего момента). Во взгляде писателя на войну как естественное состояние мира (культурное человечество живет выдуманной, наигранной жизнью А, до тех пор пока не прорвется наружу его подлинное темное начало В) Т.Н. Фоминых угадывает отголосок идей германского мыслителя В. Зомбарта. Исследовательница проводит мысль о том, что историософские представления Алданова созвучны концепции истории, изложенной в "Закате Европы" О.Шпенглера (в образе Брауна, героя-резонера, воплощен с учетом опыта послевоенного десятилетия тип шпенглерианца 10-х гг.).

Как считает Н. Горбачева, реалии XX века, ознаменовавшего собой начало заката человеческой эры, повлияли на изменение общего эмоционального тона восприятия жизни Алдановым. В романах писателя о современности апокалиптические мотивы превалируют над экклесиастовскими. Алданов измеряет состоятельность любой эпохи по шкале культуры. По мнению автора статьи, писатель через систему мотивов, а также посредством пародирования классического сюжета (игры "на снижение" в проблемы и сюжетные положения "Преступления и наказания" Ф.Достоевского) утверждает отказ XX столетия от культурных ценностей и нравственных ориентиров прошлого. Исследовательница считает, что Алданов видит единственное решение проблемы преодоления "гнуснейшего века" в самоубийстве (отсюда частотность в романах писателя ситуаций насильственной смерти героев).

О.В. Матвеева в своей работе выявляет основные приемы типизации исторических героев в романах Алданова: техника "выписывания изнутри" и "пространственное размещение" (композиционные комбинации) персонажей; прием указания на внешние или физические детали, поясняющие внутреннюю психологию образа; ирония, как способ характеризации вымышленных героев.

Только в конце 90-х гг. в России появились диссертации, ознаменовавшие собой первые подступы на пути создания проблемного исследования творчества Алданова: Кдырбаева Б.А. История и личность в творчестве писателей 20-30-х гг. XX века (А. Толстой, М. Алданов, В. Набоков, Е. Замятин): Автореф. дис. д-ра филол. наук - М.,1996; Трубецкова Е.Г. "Текст в тексте" в русском романе 1930-х гг.: Автореф. дис. канд. филол. наук.-Саратов,1999; Метелищенков A.A. Концепция русской истории и формы ее воплощения в тетралогии М.А. Алданова "Мыслитель": Автореф. дис. канд. филол. наук - М.,2000.

Глава диссертации Б.А. Кдырбаевой, посвященная рассмотрению исторических романов М. Алданова 20-30-х гг., в целом носит обзорно-ознакомительный характер. В работе выявляется своеобразие произведений писателя в осмыслении проблемы личности в истории. Романы анализируются в социально-этическом, историософском, эстетическом аспектах. Исследовательница утверждает, что творчество М. Алданова ознаменовало собой новый этап в отечественной исторической прозе. История, в понимании писателя, по мнению Б.А. Кдырбаевой, "поприще испытания" для человеческой личности, которая субъект и объект исторического процесса.

Е.Г. Трубецкова в главе, посвященной М. Алданову, проводит мысль о том, что все романы писателя, связанные общностью историософских размышлений, части единого большого метаромана. По мнению автора исследования, повествовательная структура "текст в тексте" создает возможности для синтеза жанров: самостоятельными очерками включаются в произведения Алданова портреты исторических деятелей, ученых, писателей, музыкантов, позволяющие романисту показать срез времени во всем многообразии и неоднозначности его составляющих. Диссертант считает, что данная структура позволяет писателю сочетать "языки" различных родов литературы (эпическое и драматическое начала) для описания одного явления. Благодаря структуре "текст в тексте", по мнению Е.Г. Трубецковой, становится возможным сравнительное сопоставление разных исторических эпох (вертикальное осмысление истории) в рамках одного произведения. Так в "Пещере" вставная новелла "Деверу" (из истории Тридцатилетней войны), являющаяся частью философской книги Брауна, в сжатом виде повторяет центральные историософские идеи всей трилогии Алданова о революции. Подобное наложение эпох, как утверждает исследовательница, помогает писателю более глубоко осмыслить современные события.

В работе A.A. Метелищенкова предпринята попытка осмысления алдановской концепции русской истории, характеризуется ее влияние на художественный метод писателя. По мнению исследователя, задачей метатекстового комплекса (совокупности всех произведений) является проекция философских взглядов Алданова на историю Нового времени. Диссертант утверждает, что общая историософская концепция, как онтологическая установка, была разработана писателем до вступления в фазу художественного творчества. По мысли A.A. Метелищенкова, Алданов понимает историю как систему архетипически сходных элементов, где главными коррелятами выступают события Великой французской и Октябрьской революций. В работе анализируется влияние историософской концепции писателя на содержание, художественную форму и жанровое своеобразие тетралогии "Мыслитель". По мнению автора исследования, Алданов из романа в роман "консервирует" однажды найденную художественную форму, а именно: разработанную модель метатекстовых связей между книгами в рамках всей серии романов и повестей, структуру исторического портрета, а также структуру эпизода и сюжета, типизированную систему образов, модель пространства и времени, форму философского диалога. Исследуя художественное своеобразие тетралогии писателя, диссертант останавливается на вопросах композиции образа и системы образов, специфике создания исторического фона у Алданова и функции художественной детали.

Феномен Алданова, художника и публициста, еще только начинает открываться. В частности, в научных работах до сих пор не получила целостного освещения его романистика. Многие аспекты поэтики произведений писателя никем так и не затрагивались и потому нуждаются в разработке. Перед исследователями стоит задача дальнейшего анализа исторической концепции Алданова. Также ученым еще только предстоит осмыслить характер влияния на русскую зарубежную литературу европейской (в первую очередь французской и немецкой). Русское литературное "рассеяние" в отличие от советской интеллигенции не было отгорожено "железным занавесом" от мирового культурного процесса. Писатель-гуманист, Алдан о в сознавал себя хранителем и продолжателем лучших традиций классической мировой литературы.

Цель диссертации состоит в освещении творческой индивидуальности писателя. Поскольку историософская концепция Алданова оказала существенное влияние на жанровое своеобразие и художественную форму его романов, первая глава данного исследования посвящена общей характеристике философско-исторических взглядов писателя, нашедших отражение в его творчестве. Автор диссертации не претендует на исчерпывающий анализ всех аспектов поэтики романов Алданова, в работе рассматриваются лишь те из них, которые наиболее репрезентативны для его метода и сознательно воспроизводятся на протяжении всего романного творчества в качестве ключевых художественных средств, максимально адекватных авторской "философии истории". Проблема интертекстуальных связей романов Алданова с трагедией Гете "Фауст" до сих пор отдельно не рассматривалась в литературоведческих работах."5 Впервые в диссертации освещается и характер влияния на писателя, восходящей к Рабле, литературной традиции карнавализации мировосприятия, игровой теории культуры И.Хейзинги, а также принципа театрализации (в художественном анализе исторического бытия человечества Алданов опирается на поэтику "игры"). Исследование функций гетевских реминисценций и роли игрового начала в структуре романов писателя позволяет, по мнению диссертанта, составить достаточное представление об эстетическом своеобразии его творчества.

Выбранные аспекты изучения актуальны в рамках большой серии произведений Алданова (связанных общностью концепции и поэтических средств ее воплощения), что делает возможным их сквозное рассмотрение и доказывает правомерность использования понятия "метароманное целое". Поставленной целью обусловлены основные задачи исследования: рассмотреть большую серию романов Алданова как метароманное целое, связанное идейно-художественной общностью; дать общую характеристику историософской концепции писателя, выявить ее особенности; исследовать идейно-эстетическую и функциональную значимость гетевских реминисценций в художественном мире трилогии и тетралогии Алданова; осмыслить своеобразие "поэтики игры" в романах писателя.

Решение поставленных задач опирается на методологию, основу которой составляет поэтический анализ в сочетании с контекстуальным изучением материала, предполагающим выявление связей художественного произведения с внешними ему фактами, как литературно-текстовыми (интертекстуальными), так и внехудожественно-внетекстовыми (биография писателя, его мировоззрение, причастность той или иной культурной традиции и т.п.). Изучение художественного творчества писателя в единстве вышеуказанных подходов - необходимое условие постижения авторской концепции. Романы Алданова исследуются на стыке теоретико-литературного и культурологического подходов в контексте философских, историософских, политических, этических, эстетических и др. представлений, являющих собой опыт прошлых эпох (или современной писателю), По отношению к которому он занимает определенную позицию.

Теоретической основой данной диссертации являются философские и литературоведческие труды: А. Шопенгауэра, Н. Бердяева, М.М. Бахтина; работы современных филологов: Ю.А. Левады, Г.В.Якушевой, H.A. Фатеевой, И.М. Поповой и др. Автор опирается на опыт зарубежных и отечественных исследователей в изучении творчества М.Алданова. В диссертации привлекается "игровая" концепция культуры голландского ученого Й. Хейзинги. В работе учитываются также исходные положения теории исторического романа, который как своеобразный художественный феномен изучается уже длительное время.40 Однако на сегодняшний день так и не сложилось единого устоявшегося мнения о нем.41 Жанровая теория, разрабатываемая в отечественном литературоведении, не выделяет исторический роман в отдельную идейно-эстетическую систему, тогда как в ряде монографий и статей он рассматривается как жанр.42 Вне зависимости от того, признается ли жанровая самостоятельность "романистики о прошлом", или она характеризуется как типологическая разновидность внутри прозаических жанров, все исследователи склоняются к тому, что историческому роману свойственны некие устойчивые специфические особенности, определяющие своеобразие его эстетической природы. В повествовании о минувшем ощущается исследовательский подход художника. Писатель воссоздает с опорой на документы действительные события и подлинных лиц истории, которые удалены во времени от современности. Особой постановки в историческом романе требует и вопрос о соотношении факта и вымысла. Оставаясь верным истории в целом, писатель может отступить в подробностях, не имеющих исторической важности. Вымысел того, что могло и должно было быть в действительности, преследует художественную цель - "воскрешает" живые "голоса" эпохи. В каждом историческом романе сопоставляются два времени: изображаемое и авторское. Писатель не может избежать личностного отношения к осмысляемым событиям. Современность чувствуется в самом модусе изображения прошлого, в выборе и обработке фактов, деталей, исторической концепции художника, который через призму социального и нравственного опыта своего времени оценивает воссоздаваемую эпоху.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что оно опирается на единство филологического и культурологического подходов, а также определяется спецификой поставленных задач и заключается: во-первых, в осмыслении своеобразия историософии Алданова, во-вторых, в анализе влияния его концепции на художественную форму романов.

Практическая значимость данной диссертации заключается в том, что ее материалы и выводы могут быть использованы в практике вузовского и школьного (факультативного) преподавания: в общем курсе лекций по истории русской литературы XX века, спецкурсах и спецсеминарах по проблемам исторической романистики, литературы русского зарубежья; а также в изучении исторического романа русского зарубежья и творчества М.Алданова, в исследованиях по вопросам влияния мировой классики на русскую литературу XX века.

Структура работы: диссертация состоит из введения, трех глав, примечаний к ним, заключения и библиографического списка, включающего 255 наименований. Объем исследования 226 страниц.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Макрушина, Ирина Владимировна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, мы охарактеризовали историософскую концепцию М.Алданова и осмыслили, как соотносятся взгляды писателя на исторический процесс с художественной формой его произведений.

Романы Алданова, исполненные скепсиса и иронии, тяготеют к западноевропейской (французской) традиции (Вольтер, Стендаль, Бальзак, Франс). Образный анализ состояния мира в произведениях писателя усилен концептуально-философским мышлением. Определенное понимание "бытия человечества во времени", прежде чем стать романом, получило оформление в публицистических работах Алданова. Воссоздаваемые события прошлого интересуют писателя, прежде всего, в плане проекции его философских взглядов на ход истории и природу человека. Отбор исторических фактов и их художественная интерпретация подчинены историософскому концепту, сознательно воспроизводимому Алдановым из романа в роман. Писатель, остро сознающий ничтожество бытия, считает вечными спутниками человечества на его историческом пути, - "суету сует" и иронию судьбы.

Для Алданова важны не только изображаемая историческая реальность как таковая, но и связь событий во времени, их архетипическое сходство, а также люди, одинаковые во все времена, действующие, размышляющие, страдающие (история предстает в его романах ощутимо-понятной для сегодняшнего читателя). В рамках такого подхода к осмыслению действительности прошлое и современность не противопоставляются друг другу, а рассматриваются как звенья единой исторической цепи. Осознание писателем преемственности в историческом процессе подтверждается и построением большой серии его романов, которую исследователи называют "историософским метароманом". В произведениях Алданова, включающих в себя элементы научного исследования, публицистики, историко -философского трактата, соединяются образные и необразные формы познания истории, что позволяет говорить о неком новом образовании у писателя, обогатившем историческую прозу.

Алданов выстраивает историософскую концепцию в прямой полемике с философией истории Л.Толстого (который утверждает фатальную предопределенность хода истории, нивелируя различия между результатами поступков, совершаемых крупными ее деятелями и рядовыми участниками). Толстовскому "роевому началу" писатель противопоставляет роль личности в истории, идее "Провидения" - "философию случая".

По мысли Алданова, история - последовательность уникальных исторических событий, являющихся результатом случайного перекрещивания независимых причинно-следственных процессов. Историософская концепция писателя соответствует современным научным теориям, признающим случайность самостоятельным началом, элементом строения и фактором развития материального мира. Алданов осмысляет действительность с позиции теории вероятностей, связанной со статистическими закономерностями, оставляющими внутри себя зону свободы и непредвиденности для конкретных событий, из которых и вырастает история. Писатель тяготеет к расширенному восприятию истории, переводя свершившееся из области детерминированной неизбежности и единичности в сферу неопределенности и множественности. Алданов убежден, что исторические события - всегда результат реализации одной из альтернативных возможностей. В диссертации была проанализирована серия романов писателя, в которой крупнейшие события русской и европейской истории объясняются случайным стечением обстоятельств.

В своих книгах Алданов художественно исследует проблему воздействия личности на ход истории, ставит вопрос о нравственной ответственности политического лица за свершаемое. В "Самоубийстве" показана роль Ленина в Октябрьской революции, определившей всю дальнейшую трагическую судьбу России. В понимании писателя, большевистский вождь принадлежит к типу практических политиков, способных направлять течение событий по определенному руслу, воспользовавшись счастливым случаем (его историческим шансом стала война 1914 года).

В романах Алданова разные эпохи взаимно освещают друг друга: прошлое включает в себя скрытую современность. Осмысление генезиса и сущности русской революции 1917 года стало отправной точкой многотомного историко-художественного исследования писателя, в котором события русской истории представлены в контексте истории мировой. Он искал прообраз октябрьского переворота в прошлом разных стран (отсюда параллели с Французской революцией и народовольческим движением в России). Алданов связывает истоки национальной трагедии с деятельностью террористов-народников, подготовивших благодатную почву насилия и нетерпимости, на которой впоследствии и проросло западное семя марксизма уродливым ядовитым древом русской революции.

Больше чем события, Алданова интересуют в истории личности, психология людей, неизменная на протяжении тысячелетий. В его понимании реалии конкретной эпохи лишь временные, случайные декорации к продолжающейся без конца драме человеческих страстей. Психологически детерминируя политическую историю, Алданов выявляет неизменные человеческие личные мотивы, становящиеся тайными пусковыми механизмами исторических событий (соображения престижа, властолюбие, тщеславие и т.п.). Показывая историю в ее "слишком человеческом обличье", писатель рассматривает и субъективные психологические импульсы исторических деятелей, свойственные им как частным лицам (большие судьбы мира зависят от маленьких человеческих слабостей и пороков тех, кто волею случая оказался в данный момент на политическом олимпе). Осмысляя историю через призму психологии, Алданов опирается на представление о двоемирности человеческой души, темная, разрушительная сторона которой раскрывается в истории.

Интерес писателя к экзистенциальной проблематике обусловлен катастрофическим развитием истории в первой половине XX века (внимание к вопросам духовно-нравственного бытия человечества обостряется в кризисные периоды истории). Мироощущение Алданова исполнено пессимизма (художественный анализ исторического бытия человечества убедил его в том, что мир не совершенен во все времена, а любые попытки исправить его к лучшему тщетны). Мрачен общий тон восприятия писателем современной жизни. Апокалипсические, безысходные настроения его философии истории навеяны двумя мировыми войнами, разразившимися в Европе в первой половине XX века и русской революцией. Статус русского "изгнанника", "затерянного" в эмиграции, возможно, усиливает природную склонность писателя к трагическому мировосприятию.

Историософская концепция Алданова противится линеарно-прогрессистской теории, предполагающей поступательное совершенствование человеческого рода. Исторический прогресс невозможен, по мысли писателя, поскольку в основе социальных явлений лежит противоречивый и переменчивый человек. В современном мире демократическое преобразование старых европейских обществ приводит к уравнительному упрощению жизни, грозящему гибелью цветущей культуре. Научно-технический прогресс также, считает Алданов, ведет человечество назад, к нравственному и духовному упадку. История в его понимании подчиняется принципу "вечного круговорота". Писатель выявляет сходные повторяющиеся ситуации, конфликты в истории, которая движется словно по замкнутому циклу: ". принципиально новых миров не возникает, любые события и явления в принципе . представляют собой повторения ранее существовавших" (Ю.Б. Молчанов).1 Постоянная смена одних и тех же политико-государственных форм, свидетельствуя о цикличности исторических процессов, рождает ощущение ничтожности происходящего, подверженного бессмысленной круговерти.

Историософская концепция Алданова испытала влияние политической теории Н.Макиавелли. Многие из изображенных писателем исторических лиц вполне подпадают под макиавеллиевскую концепцию политического человека.

В своих романах Алданов показывает вечное и всеобъемлющее торжество в истории непостижимого иррационального начала, превращающего политическую прозорливость исторических деятелей в недомыслие, опровергающего любые их расчеты и построения. Эта роковая стихия, обнаруживающая противоречие между истинным значением исторических свершений и их претензией на величие, носит название "ирония истории". Она "смеется" над попытками человека вмешиваться в естественное течение жизни. Алданов в своих книгах, сознавая бесперспективность любой экстремы, выступает против всякой политической нетерпимости, фанатизма, насильственно попирающих живую жизнь. Любые попытки кардинальных перемен представляются ему тупиковыми и катастрофическими.

Художественное построение романов писателя подчинено философской мысли о бессилии человека перед случайным потоком истории, о тщетности попыток переустройства мира, о бренности и ничтожестве всего земного. "Где дует ветер вечности, .любое человеческое построение рассыпается, как карточный домик"," - писал Алданов. Но жизнь, представляющая в общебытийной перспективе лишь мгновенье, несет в себе и высшие земные ценности: свободу, культуру, науку, наконец, простые, необходимые моменты человеческого счастья, и это определяет для писателя вопреки всему ее ценность и смысл. Алданов толкует историю как процесс борьбы со случаем: в условиях релятивно-вероятностного мира долг человечества, нравственно ответственного за все происходящее на земле, состоит в том, чтобы посильно противостоять проявлениям случая, способным обернуться общественными трагедиями. Мрачность и тягостность мироощущения писателя умеряется надеждой на то, что когда-нибудь глобальная противоречивость бытия, неразумного в своей основе, готового к горестной гибели, гармонизируется ровным некатастрофическим течением жизни, что человечество не иссякнет на земле, но продолжится в веках, научившись сообразовываться в своих поступках с принципами "Разума" - "Красоты" - "Добра".

Историософские представления Алданова оформились под влиянием картезианства (писатель усвоил принцип декартовского сомнения, определяющего собой дух свободного философствования), шопенгауэровского пессимизма, скептицизма книги Екклесиаста, взглядов позднего Герцена, эсхатологических предвидений "эстетика" К. Леонтьева. В рамках эклектической концепции истории Алданова противоречиво уживаются представление о круговороте политико-государственных форм (сама специфика циклизма снимает проблему эсхатологии) с мрачными апокалиптическими предчувствиями. Приверженец рационализма, писатель утверждает абсолютную ценность в мире разумного начала, единственного, что способно оправдать существование человечества на земле. Однако вера в возможности разума умеряется у него пониманием того, что есть некие темные, непроницаемые сферы жизни, где разум бессилен помочь человеку. Постигая с позиции XX века трагическую сущность мироздания, Алданов вынужден признать, что миром управляет иррациональное начало (случайность). Люди, считает он, должны научиться использовать во благо возможности разума, с тем, чтобы уменьшать разрушительные последствия катастрофического и случайностного течения истории. Влияние принципа относительности всего и вся, провозглашенного Эйнштейном, далеко распространилось в XX веке за пределами физики. В осмыслении Алдановым истории своеобразно сосуществуют экклесиастовские мотивы с апокалипсисом, "философия случая" с теорией "личного действия в истории", скептицизм с гуманизмом.

Развитие культуры опирается на законы исторической преемственности. Цель изучения литературных влияний в раскрытии их творческого результата, который тем значительнее, чем полнее и совершеннее осуществлена переработка первоисточника. Решение глубинных вечных проблем человеческого существования ориентирует Алданова на сознательное использование в романах литературных фактов, имеющих большую духовную и эстетическую ценность. Без прямой соотнесенности с трагедией "Фауст" замысел большой серии его произведений едва ли может быть прочитан.

Элементы поэтики Гете, получив новое толкование в структуре романов писателя, функционируют в качестве художественного инструмента пересоздания образов "мистической пары": Фауста и Мефистофеля. С помощью персонажей, восходящих к гетевским прообразам, Алданов освещает повторяемость во времени одних и тех же неразрешимых коллизий, ибо социально-исторические сдвиги не изменяют метафизическую основу бытия. Восприняв философско-символическое значение "чужих" образов и сюжетных положений, писатель сумел творчески переработать канонические мотивы с учетом насущных проблем современности.

Система персонажей Алданова, представленная фаустовскими и мефистофелевскими образами, композиционно связанными друг с другом внутри каждого произведения, формирует и структурное единство метароманного целого. Писатель полемизирует в духе шопенгауэровского пессимизма с прогрессистско-оптимистической концепцией гетевского Фауста. Он редуцирует масштаб фаустовского героя XX века. Его Браун уже не титаническая личность, одержимая пафосом преобразований, способная влиять на судьбы человечества (трилогия о русской революции). Перед нами ничего не ждущий от жизни, опустошенный эмигрант, чья воля и творческая энергия давно угасли. Алданов показывает трагедию современного Фауста, постигшего ложь и суету всех жизненных обольщений. Герой, бессильный перед катастрофическим потоком истории в XX столетии, понимает, что мир - сосуд мерзостей, в который человек погружен от рождения. Невостребованность высоких интенций духа Брауна, сознающего свою избранность, приводит к мучительному разладу с миром, выражающемуся в комплексе "лишнего человека". Герой поражен скепсисом и цинизмом. Злой, сумрачный хаос души Брауна придает ему черты "антигероя". В решении писателем восходящей к Гете глубинной философской проблемы оправдания человеческого бытия угадывается шопенгауэровское влияние. "Мерзости мира" обессмысливают и нивелируют все высокое. Ничто не способно обратить человечество, переживающее нравственно-духовный кризис, к свету и добру. Фауст в XX веке, изнемогший под грузом неразрешимых противоречий бытия, приходит к сознательному отрицанию воли к жизни. Снижающему переосмыслению фаустовского героя у Алданова служат "отсылки" к либретто оперы Ш.Гуно "Фауст" - облегченной рецепции гетевской трагедии. Писатель эстетически редуцирует заимствованный мотив чувственной страсти оперных Фауста и Маргариты. Любовная тема в романе "Пещера" получает ироническую интерпретацию.

Шопенгауэровские настроения Алданова сказались и на трактовке образа Баратаева: фаустовского героя конца XVIII - начала XIX вв. (тетралогия 'Мыслитель"). Дерзкий искатель истины, Баратаев пытается с помощью алхимии исправить природу человека и постичь тайну бессмертия души. В связи с образом фаустовского героя не случайно возникает аллюзия на тему Гомункула. Извечный дуализм высокого духа и низкой материи делает недостижимой мечту о совершенной личности. У писателя происходит любопытная метаморфоза: Баратаев в отличие от гетевского "светящегося человечка", представляющего собой чистую духовную сущность, пытается восторжествовать над плотью. Способна ли избранная личность обрести бессмертие, достигнув пределов духовного совершенства? Алданов, убежденный, что алхимия ничего не может предложить герою, демистифицирует художественное решение этой сложной проблемы. Эликсир надежды на преображенное воскрешение в лучшем мире оказывается смертельным "снадобьем". Идея бессмертия души избранной личности подменяется у писателя утверждением достоинства творческого человека перед лицом небытия (благодаря закону сохранения и трансформации духовной энергии, человек "продолжается" в следующих поколениях).

Проецируя образ Штааля на образ Фауста, Алданов, опираясь на прием "асимметричного варьирования", до конца снижает героя, превращая его в авантюриста, "ловца фортуны" (тетралогия "Мыслитель"). Трактуя образ в пародийном ключе, писатель высмеивает фаустовские претензии нарочито заурядной личности. Авантюрно-приключенческая линия, связанная со

Штаалем, выстраивается за счет заимствования отдельных сюжетных ходов, сцен, мотивов гетевского "Фауста", обладающих запасом эстетической выразительности. Алданов иронически перелицовывает завязку гетевской трагедии, в которой ученый-затворник Фауст решается окунуться в стихию жизни. Вехами на "фаустовском" пути Штааля становятся его петербургские похождения с ночными кутежами и посещениями притонов, отсылающие нас к соответствующим гетевским сценам: "Погребок Ауэрбаха" и "Кухня ведьмы". Гротескно-сатирическое решение у писателя получает любовная тема литературного первоисточника, иронически обыгрывается мотив сделки с дьяволом. В тетралогии "Мыслитель" заимствования из Гете работают на пародийную трактовку образов Штааля, Иванчука, Маргариты Кольб, связанных темой "Фауста". Пародийность достигается за счет приема контрастных противопоставлений гетевскому первоисточнику (в процессе анализа была рассмотрена система оппозиций). В инверсии Алданова "фаустовский" персонаж подвергается дегероизации. Карьерист и пройдоха Иванчук, приставленный к Штаалю в Петербурге в качестве бывалого провожатого - сниженная версия Мефистофеля, демистифицированный мелкий бес повседневности. Образ Маргариты, "избранницы" Штааля - саркастическая пародия на женский персонаж Гете. По контрасту с естественной, ангелоподобной Гретхен, жертвой трагического стечения обстоятельств; фальшивая Марго у Алданова предстает исчадием ада, опасной хищницей, способной погубить. В сатирической перелицовке писателем гетевского любовного мотива переосмыслена функция женского и мужского образов (героиня выступает как коварная соблазнительница, а юный герой оказывается в положении несчастной жертвы).

Образ Штааля выполняет следующие функции в тетралогии: перипетии судьбы героя-авантюриста организуют приключенческий сюжет, сообщающий повествованию занимательность; Алданов проводит события большой исторической важности через умственный строй посредственного человека, который их явно до конца не понимает. Этот прием позволяет писателю обходить молчанием белые пятна прошлого, либо показывать его остраненно, не греша против исторической достоверности.

В тетралогии "Мыслитель" образ Пьера Ламора восходит к гетевскому Мефистофелю. "Посланец ада" в трактовке Алданова редуцирован до философа-резонера. Однако писатель оставляет Ламору отдельные "демонические" черты, указывающие на генетическое родство с литературным прототипом (остаточная внешняя мистификация образа - дань традиции). Выступая за кулисами политической сцены в качестве комментатора и философа истории, Ламор выполняет важную роль в тетралогии. Алданов снимает со своего "демона" проблему ответственности за мировое зло. Мефистофелевский герой в его трактовке перестает служить воплощением "мещанства практического жизнеустройства", это уже и не циничный мизантроп, с холодным равнодушием созерцающий человеческие трагедии. В исполненных скепсиса афоризмах Ламора о человеческом неразумии (парафразированных тирадах Мефистофеля) "проговариваются" многие положения историософской концепции Алданова. Оценивая историю с точки зрения вечности, Ламор постигает тщету всех переворотов, бессмысленный круговорот одних и тех же форм. Экклесиастовский тон размышлений героя объясняется его неверием в дела и помыслы человека. Словно в подтверждение закулисных политико-философских комментариев Ламора, появляется огромная "сцена", на которой разворачиваются события русской и европейской истории. Горечь и сарказм, с которыми мрачный старец вопиет о зле мира, выдают человеческую участливую пристрастность самого писателя. Алдановский Мефистофель становится положительным героем. Ламор -владыка свободной, все подвергающей сомнению мысли, "созерцающий философ", отягощенный проклятием быть дьяволом. Он открывает собой галерею "мыслителей" писателя, представленную фигурами философов и политиков. Алданов находит облегченное решение мефистофелевской темы, наделяя своих героев рудиментными "дьявольскими" атрибутами (метками), такими как: шпага, пристегнутая к кафтану Канта, хромота Талейрана.

Образ химеры, рогатого чудовища на вершине собора Парижской Богоматери, выведен писателем в дополнение к Ламору. В тетралогии чернокрылый демон, созданный ваятелем, а также пейзаж, передающий ночное состояние мира, служат своеобразным напоминанием о дьявольском участии в истории. Алданов как бы перемещает в пространстве и времени каменного дьявола, силуэтно воспроизводя и композиционно повторяя в ряде эпизодов его портретные черты.

Образы фаустовских персонажей и их "демонических" двойников у писателя взаимопереходны. Алданов наделяет фаустовских героев чертами, свойственными мефистофелевскому началу (разочарованием и рассудочным скептицизмом). В трактовке писателя полярность фигур условна: и те и другие выступают в роли философствующих скептиков. Предпринятый Алдановым концептуальный анализ истории опирается, в том числе, и на рассуждения персонажей-"резонеров". Фабулу в его романах всегда "вытесняет" так называемый "жанр суждений", явленный в диалогах героев о философии истории, политике, нравственности, культуре.

Таким образом, использование интертекстуальных связей в структуре произведений - характерная черта художественного творчества Алданова. Поскольку система заимствований из "Фауста" приобретает поэтико-смыслообразующее значе.ние в рамках большой серии романов писателя (сквозной интертекстуальный анализ выявил открытый и программный характер рецепции Алдановым гетевской трагедии), можно говорить о метароманном единстве, связанном общностью художественного замысла. Претерпевшие смысловую трансформацию заимствованные из Гете образы, мотивы, сцены, сюжетные положения служат художественному претворению историософской концепции Алданова в рамках метароманного целого. Писатель "перекодирует" чужую систему поэтических элементов в собственных художественных целях, интертекстуальность становится своеобразной формой выражения авторского сознания.

Художественное исследование истории у Алданова опирается на традиционное представление о бытие человечества как театральной игре. В трактовке писателя индивидуальная человеческая жизнь, осмысленная как-драматическая игра, лишь крошечная составляющая внутри большой истории, организованной по образу и подобию театра, в котором на мировой сцене разворачивается комедия суетных стремлений и призрачных успехов человечества. Театрализация истории в романах Алданова осуществляется благодаря композиционному нанизыванию образов, сцен, сюжетных ситуаций, передающих игровое состояние мира. Грандиозной сценической площадкой, на которой разыгрываются исторические действа, является вся Европа. Спектаклем, состоящим из множества актов, предстает эпоха Французской революции ("Девятое Термидора"). "Премьерами" "театрального сезона" становятся: переход Суворова через Альпы ("Чертов мост"), убийство Павла I в Михайловском замке ("Заговор"), Берлинский конгресс ("Истоки"). Писатель заставляет воспринимать живую действительность как игровое представление, используя следующий прием: упоминая о том, что историческое действо разворачивается в театре, либо помещении, где прежде размещался театр (покушение на генерала Бонапарта, низложение Робеспьера, открытие III Интернационала в Москве). Ставя две "сцены" друг против друга: бутафорскую и историческую, Алданов снимает барьер между зрелищем и играющей жизнью. По мысли писателя, человечество лицедействует "по обе стороны рампы". Но участники исторического спектакля, в отличие от актеров театральной сцены, не сознают мнимости и игровой условности происходящего. Алданов добивается театрализации истории с помощью ряда сценических эффектов: используя декорации, которые окружают действующих лиц исторического представления в качестве внешней среды; искусственно усиливая: цвет одежды (яркость костюмов), характерность образов (выражение лиц, мимика, жесты, позы), выразительность речи (ораторское искусство, модуляции голоса, смена интонаций, паузы); эффект сценичности достигается за счет расположения и освещения фигур "актеров" на "сцене". История театральна у писателя, поскольку осуществляется в виде представления, обязательным соучастником которого становится зритель. "Реакциональное" переживание, стороннее эмоциональное отношение сообщают любому историческому событию статус спектакля. В романах Алданова остраняющий взгляд с позиции вечности также усиливает театральное измерение живой исторической реальности, доказывая суетность человеческих дел, иллюзорных и преходящих, как действие на сцене. Писатель показывает сражение русских и французов на Чертовом мосту во время швейцарского похода Суворова через восприятие уединившихся высоко в горах монахов-капуцинов, не понимающих, зачем истребляют друг друга в Альпах конные и пешие люди разных национальностей.

Алданов опирается на литературную традицию карнавализации художественного мировосприятия. В литературу других столетий феномен карнавализации включается в ослабленном, редуцированном виде, претерпев существенную трансформацию (утратив живые связи с народной площадной культурой). Социально-политические сдвиги и перевороты в истории поддаются осмыслению в карнавальном ключе. Подвергая историю карнавализации, Алданов открывает новые возможности ее игрового измерения. Понятие "игра" применяется к таким процессам, в которых ". чередуются противоположные состояния, плюс меняется на минус, где постоянна (и существенна) только сама перемена" (М. Эпштейн)."3 Писателю удается передать пограничное, смятенное состояние мира, пребывающего в вечном игровом превращении (политические режимы не устойчивы: на смену-одного миропорядка приходит другой). Он схватывает момент самой метаморфозы, краткий миг зыбкого, неустойчивого равновесия между старым и новым (в романе "Ключ" сцена с казаками, которые, наблюдая февральскую революционную толпу, шествующую по улицам столицы, пребывают в растерянности: присоединиться ли ко всеобщему ликованию или пустить в ход нагайки). Несмотря на разное происхождение и содержание театр и карнавал являются зрелищно-игровыми, культурными феноменами. В романах Алданова знаковые формулы карнавала сохраняют свою символику. Взаимодействуя с образным миром произведений, они служат художественным инструментом, с помощью которого претворяется историософская концепция писателя. Любые порядки и установления в мире не долговечны. Основными акциями в переломные исторические эпохи становятся: увенчание-развенчание, отмена иерархических отношений, осмеяние и уничтожение прежних ценностей.

На материале романов Алданова диссертант исследует, как "работает" архетип карнавала в условиях французской и русской революций, когда верх и низ в социальной иерархии меняются местами ("рабы на конях" подражают бывшим хозяевам жизни, ныне "ходящим пешком"). Вторгаясь в реальную жизнь на историческом переломе, карнавал подчиняет ее своей игровой логике. Традиционным действом всех политических переворотов является ритуал развенчания короля к концу карнавальной игры (в романе "Девятое Термидора" в тюрьме, в Тампле, портной побивает палкой одетого в лохмотья Людовика XVII; толпа "терзает на площади" Робеспьера, превращенного временем в "смешное страшилище"). Алданов добивается художественного эффекта развенчания исторического персонажа и с помощью системы снижений: через портретные черты героя, детали внешнего облика, через бранное поведение толпы, подвергающей низложенного осмеянию. Обрядово-зрелищными формами карнавализованной истории в романах писателя служат площадные сцены публичного гильотинирования, уличные празднества революционной поры, обставленные как ритуальные церемонии.

История у Алданова, осмысленная в категориях карнавала, являет собой не вселенский радостный праздник обновления, развязывающий естественную стихию жизни и утверждающий неистощимую формообразующую "энергийность" социального бытия (исторические метаморфозы бессмысленный круговорот одних и тех же политических форм). Писатель не сочувствует бахтинско-раблезианскому идеалу площадной "соборности". Феномен карнавализации в романах служит художественному претворению пессимистических взглядов Алданова на ход истории, "начиненной" противозаконностью (этический релятивизм толпы, предающейся на обломках рухнувшего политического режима кровавой вакханалии).

Метафора "мир-театр" обогащается у Алданова мотивом маскарада. Произошедший от карнавальных форм, претерпевших вырождение, маскарад позаимствовал у карнавала внешнюю театрализацию, усилив ее декоративность. В трактовке писателя образы мира-театра и мира-маскарада инвариантны, поскольку одинаково ориентируют на игровое измерение действительности. Реальная историческая жизнь в XVIII веке, организованная по законам игрового маскарадного представления, превосходит по зрелищности бутафорское костюмированное действо в Михайловском замке ("Заговор"). Приехавшая в Россию француженка, госпожа Шевалье, оказывается участницей сразу двух театрализованных представлений. Героиня меняет свой облик, подвергаясь на сцене и в жизни карнавально-маскарадным " переодеваниям"-превращениям в духе смены верха и низа, хвалы и брани. Свершаясь на придворном маскараде, историческое событие приобретает репутацию игры. У Алданова включенность в маскированное действо тождественна участию в заговорном деле. Благодаря приему маски заговор против императора Павла I, развивающийся в атмосфере дворцового маскарада, получает игровое измерение.

В историческом деянии проявляется темная, разрушительная грань человеческого естества, раскрепощенная ситуацией "игрового инобытия". Внеположенная морали в своем изначальном проявлении игра в романах писателя "усваивает" негативную семантику (впрочем, сохранив свои внешние, существенные особенности). Серьезное (неигровое) измерение бытия опирается на тяжесть нравственной ответственности человека за все совершаемое на земле. По контрасту, жизнь, устроенная по законам игры, как показывает Алданов в своих романах, свободна от этических запретов, легковесна и текуча как дым. Условно-игровое восприятие действительности, по мнению писателя, одинаково искажающе влияет на актеров и зрителей исторических представлений. Насильственная смерть перестает удивлять, становясь привычным "горячим" зрелищем, утоляющим низменные инстинкты толпы; человек, играющий в историю, превращается в существо безумное и кровожадное. Вырабатывается невосприимчивость к насилию и жестокости, которые как бы включаются в правила игры, становятся необходимой составляющей игрового поведения. Состояние сознания героев, вовлеченных в процесс игры на подмостках Истории, расценивается писателем как трагически неестественное. Алданов с нравственно-психологической позиции разоблачает выморочность мира, устроенного по законам игры.

В работе выявляется соприродность Алданову некоторых положений игровой теории культуры И.Хейзинги. В своих романах писатель акцентирует внимание на вторичной "лудизации" общественных институтов, свидетельствующей об их деградации и вырождении в XX веке, то есть о превращении в жестокие, корыстные и равнодушные по отношению к человеку механизмы. Исследуя действительность, Алданов ориентируется на два основных типа игрового поведения человека в истории: представление (театр) и состязание (спорт). Исторические лица предстают у него людьми "тройного сальто-мортале" от политики, трюкачествующими на огромных мировых пространствах. Показывая историю как арену для спортивных (цирковых) состязаний политиков, писатель проводит мысль о том, что результаты деяний этих азартных игроков, умеющих забывать о ценности человеческой жизни на пути к поставленной цели, далеки от идеи добра.

Действующие лица истории у Алданова включены в ситуацию игры, осуществляющейся внутри некоего отгороженного пространства, на котором устанавливаются правила поведения, отличные от норм неигровой жизни. Участники политического действа в соответствии с таинством игрового обряда пользуются особой лексикой, паролями. Включенные в игру испытывают яркие волнующие чувства. В трактовке писателя история в ее игровом измерении есть неподлинное существование человечества (в его романах "жизнь-игра" не ориентирована на добро, легковесна, призрачна, преходяща). Нередко у Алданова осмысленная в игровом ключе история служит свидетельством неразумия" и незрелости ее участников ("пуерильное" поведение членов политических партий и террористических организаций). Осмысленная в категориях игры, история подвергается "профанации" и развенчанию, утрачивая свой значительный и серьезный характер.

В романах Алданова игра как феномен обнаруживает "неизбывную двойственность" своей природы, которая может быть выражена в емких формулах: "надо жить играя" и "человек - всего лишь игрушка". По мысли писателя, жизнь, осмысленная в различных ее проявлениях, неизбежно приобретает игровое измерение. Существование, уподобленное игре -захватывающе-увлекательно. Человечество актерствует на жизненной сцене, ибо принадлежать социуму - значит играть, участвовать же в историческом действе, - играть вдвойне. Игра высоко возносит политических тщеславцев, которым кажется, что они держат в руках судьбы мира, ". высоко - но не выше их человеческого удела" (М. Эпштейн).4 Великие замыслы властителей ирония судьбы готовит в добычу слепому случаю, деяния же их тщетны и обречены на забвение.

Приему игры в качестве формообразующего начала поэтики принадлежит значительная организующая роль в структуре произведений Алданова. Философия истории писателя получает эстетическое решение благодаря сквозному принципу игрового измерения действительности (имеющему репрезентативное значение для творчества Алданова), позволяющему рассматривать большую серию его произведений как метароманное единство.

Все романы Алданова имеют следующую структуру: очерки-портреты подлинных лиц истории, размышления на темы философии истории, политики, нравственности, культуры, оформленные как диалоги и внутренние монологи героев или данные в повествовании в виде публицистических отступлений; рассказ о судьбах вымышленных персонажей, наконец, изображение крупного исторического события, к которому ведут все нити повествования. В произведениях Алданова придуманный сюжет свободно сливается с историческими событиями. Писатель привносит в повествование занимательность: остросюжетные ходы, увлекательную интригу, элементы детектива, мелодрамы, приключенческого романа. Но по мере развертывания фабулы развлекательность ослабевает, отступает на второй план, и на страницы романов мощно "врывается" история.

Художественное мышление Алданова характеризуется сплавом эрудиции и изобретательности, делающими повествование необыкновенно насыщенным. Писатель, обладавший высокой культурой и знанием истории, обогатил отечественную историческую прозу концептуально и эстетически, обновил модель исторического романа, перенеся исследовательский интерес в область историософии и нравственно-психологических исканий. Алданова как художника отличают подчиненность повествования некой философской идее, жесткому концепту, ирония и скептицизм, искусство парадокса. Стилизованные диалоги в его романах "маскируют" жанр политико-философских афоризмов.

Художественная концепция историософского метаромана отражает результат сложного эклектического "сканирования" писателем разных философских и культурных традиций. Книги Алданова культурологичны (литературно-художественная форма способна включать в себя мысль, связанную с философией, социологией, политологией, разными формами гуманитарного знания, что доказывает целокупность и универсальность культуры как единого ценностно-смыслового поля). Алданов "усваивает" многие влияния: в его романах находят творческое преломление: литературная традиция карнавализации художественного мировосприятия, игровая теория культуры Й.Хейзинги, восходящий к античности архетип "жизни - театральной игры". Фундаментальным ориентиром для писателя, повлиявшем на его художественное мышление, явился и "Фауст" Гете.

Написанные полвека назад романы М.Алданова адресованы современному читателю: он найдет в них отголоски собственных тревог и надежд. Писатель советовал тем, кто не рассчитывает на миллион читателей, не браться за перо. К сожалению, книги М.Алданова, мечтавшего об огромной

206 русской аудитории, издавались за рубежом небольшими тиражами. В начале 90-х его произведения вернулись в Россию. Остается только вслед за А.Ремизовым надеяться, что ". в русской литературе имя М.Алданова займет почетное место . Его книги будут читать".3

1.Источники:

1. Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т. - М.: Правда, 1991-1993. - Т. 1-6.

2. Алданов М.А. Ульмская ночь: Философия случая // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т. - М.: Новости, 1996. - Т.6. - С. 141-438.

3. Алданов М.А. Истоки // Алданов М.А. Избранные сочинения: В 2 т. - М.: Известия, 1991.-Т. 1,2.

4. Алданов М.А. Начало конца // Октябрь. - 1993. - № 7, 8, 11, 12.

5. Алданов М.А. Самоубийство // Октябрь. - 1991. - № 3, 4, 5, 6.

6. Гете И.В. Фауст: Пер. с нем. Б.Пастернака //Гете И.В. Фауст. Лирика / Вступ. статья и примеч. Ал. В.Михайлова. - М.: Художественная литература, 1986.

7. Гете И.В. Фауст /Пер. с нем. Н.Холодковского; Вступ. статья и примеч. С.Тураева. - М.: Детская литература, 1983.

8. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 12 т. - М.: Правда, 1984. - Т.5, 6.

II. Литературно - критические работы М.Алданова и его переписка:

9. Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т. -М.: Новости, 1996. -Т.6.-С. 19-140; 439-602.

10.Алданов М.А. Введение в антологию: "Сто лет русской художественной прозы" (предисловие к неосуществленному изданию в США) // Октябрь. - 1996,- № 12.-С. 164-171.

11.Алданов М.А. Черный бриллиант (О Достоевском): 1821-1921 // Наше наследие. - М., 1989.-№ 1.-С. 156-158.

12.Из писем М.А. Алданова А.И. Коновалову / Публ. и примеч. Любимова А.// Новый журнал. - Нью-Йорк, 1995. - Кн. 200. - С. 232-243.

13."Как редко теперь пишу по-русски.": Из переписки В. В. Набокова и М.А. Алданова / Подгот. текста, публ. и примеч. Чернышева A.A.// Октябрь.-М., 1996. - № 1,-С. 121-146.

14."Они служили своим идеям, и служили им с честью.": Из политической переписки М.А. Алданова / Подгот. текстов, примеч. и публ. Чернышева A.A.//Октябрь. -М., 1996.-№6. -С. 115-140.

15."Парижский философ из русских евреев": Письма М. А. Алданова к А. Амфитеатрову / Публ. Э. Гарэтто и А. Добкина // Минувшее: Исторический альманах. - СПб.: Феникс, 1997. - С. 539-621.

16."Приблизиться к русскому идеалу искусства." : Из литературной переписки А.М. Алданова / Подгот. текста, публ. и коммент. Чернышева A.A. // Октябрь.-М., 1998.-№ 6.-С. 142-163.

17."Этому человеку я верю больше всех на земле": Из переписки И. Бунина и М. Алданова / Подгот. текстов и публ. Чернышева A.A. // Октябрь. - М., 1996.-№3.-С. 115-156.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Макрушина, Ирина Владимировна, 2001 год

1.Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996). - М.: Терра. Спорт, 1998.-С. 171-191.

2. Адамович Г.В. Мои встречи с Алдановым // Современная драматургия. М., 1991,- № 1. - С. 208-211.

3. Адамович Г.В. Одиночество и свобода: Литературно-критические статьи. -М.: Республика, 1996. С. 53-60.

4. Бахрах A.B. По памяти, по записям: Литературные портреты. Париж, 1980.-С. 89-93.

5. Вейдле В. В. О тех, кого уже нет//Новый журнал. 1993. - Кн. 192-193. — С. 338-341.

6. Газданов Г. Загадка Алданова // Литературное обозрение. М., 1994. - № 7-8.-С. 77-79.

7. Горбачева H.H. XX век в прозе М. Алданова: постановка проблемы // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры. Тюмень, 1997. -Вып.З. - С. 134-138.

8. Гулыга А. "Родина у нас одна" // Москва. 1989. - № 2. - С. 199-203.

9. Дедков И. От " Истоков" к "Самоубийству." Два романа М.А. Алданова // Московские новости. - 1991. - 16 июня. - С. 14.

10. Дронова Т. И. Ирония в идейно-художественной структуре тетралогии

11. М. Алданова "Мыслитель" // Филология. Саратов, 1996. - С. 88-90.

12. Зайцев Б. Алданов // Литературное обозрение. М., 1994. -№7-8. - С. 79-89.

13. Карпович М.М. Алданов и история: комментарии // Новый журнал. 1956-№ 47.-С. 255-260.

14. Кдырбаева Б.А. История и личность в творчестве писателей 20-30-х годов XX века (А. Толстой, М. Алданов, В. Набоков, Е. Замятин): Автореф. дис. д-ра филол. наук. РАН Институт мировой литературы им. А.М. Горького. -М., 1996.

15. Кузнецова Г.Н. Грасский дневник // Знамя. 1990. - № 4. - С. 184-187.

16. Ларин С. "Книги Алданова будут читать" // Новый мир. 1989. - № 4. -С. 252-256.

17. Латынина А., Чупринин С. "Ключ". К чему? Диалог недели // Литературная газета. 1989. - 12 апреля, № 15. - С. 2.

18. Ли Н. Марк Александрович Алданов: жизнь и творчество // Русская литература в эмиграции / Сборник статей под ред. Н. Полторацкого. -Питтсбург, 1972. С. 95-105.

19. Ли Н. Рассказы Марка Алданова // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т.-М.: Новости, 1994.-Т. З.-С. 5-25.

20. Лурье Я.С. После Льва Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб., 1993.-С. 105-110.

21. Матвеева О.В. Приемы типизации исторических и вымышленных героев в тетралогии М. Алданова "Мыслитель" // Голоса молодых ученых. М., 1998.-Вып. З.-С. 148-162.

22. Метелищенков A.A. Концепция русской истории и формы ее воплощения в тетралогии М.А. Алданова "Мыслитель": Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 2000.

23. Михайлов О.Н. Прозаики старшего поколения. М.А. Алданов // Литература в школе. 1991. -№ 2. - С. 34-42.211940.0доевцева И.В. На берегах Сены. Т$ффи и Дон Аминадо // Звезда. 1988. -№8.-С. 172-174.

24. Орлова Т.Я. Марк Алданов об истоках русской революции // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. М., 1998.-№ 5. -С. 36-45.

25. Петрова Т.Г. Человек и история в произведениях М. Алданова: Реферативный обзор // РЖ Общественные науки в России. Серия 7. Литературоведение. 1992 - № 5-6. - С. 100-112.

26. Рыжкова Н. Философия истории в публицистике М. Алданова // Филология. Краснодар, 1998. - № 14. - С. 67-70.

27. Сабанеев Л. Мои встречи с Алдановым // Новое русское слово. 1957. -2 июня, 9 июня. - С. 2.

28. Сарнов В.Б. Русская проза XX века: из запасников // Огонек. 1990. -№ 11.-С. 28.

29. Седых А. Далекие, близкие. М., 1995. - С. 51-64.

30. Setschkareff V. Der Schriftsteller als Literaturkritiker: Tolstoj und Dostoevskij im Werk Mark Aldanovs // Zeitschrift für slavische Philologie. Heidelberg, 1986. -Band XL VI.-S. 336-360.

31. Setschkareff V. "Die Nacht von Ulm" : Mark Aldanovs skeptische Philosophie // Welt der Slaven. München, 1992. - Jg. 37H ^ - S. 107-131.

32. Сечкарев В. Резонеры философы в ранних романах М. Алданова // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1995. - Кн. 200. - С. 143-169.

33. Слоним М. Л. Романы Алданова // Воля России. Прага, 1925. -№ 6.-С. 155-167.

34. Старосельская Н. "Волнующая связь времен". Отсвет Достоевского в двух романах М. Алданова // Литературное обозрение. 1992. - № 7-8. - С. 29-34.

35. Струве Г.П. Русская литература' в изгнании. Опыт исторического обзора зарубежной литературы. Париж-Москва: УМСА - Press; Русский путь, 1996.-С. 87-89; 182-184.

36. Трубецкова Е.Г. "Текст в тексте" в русском романе 1930-х годов: Автореф. дис. канд. филол. наук. Саратов, 1999.

37. Туниманов В.А. Ф.М. Достоевский в художественных произведениях и публицистике М.А. Алданова // Русская литература. СПб., 1996. - № 3. -С. 78-105.

38. Тхоржевский И. Русская литература. Париж, 1950. - С. 547-549.

39. Ульянов Н.И. Памяти М.А. Алданова // Русская литература. СПб., 1991-№2.-С. 71-72.

40. Фоминых Т.Н. Первая мировая война в прозе русского зарубежья 20-30-х годов / Моск. пед. гос. ун-т. М.: Прометей, 1997. - С. 111-131.

41. Чернышев A.A. М.А. Алданов критик // Литературное обозрение. - М., 1994.-№7-8.-С. 47-50.

42. Чернышев A.A. Гуманист, не веривший в прогресс: Вступительная статья // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Правда, 1991. - Т. 1. - С. 332.

43. Чернышев A.A. Ключи к Алданову: Предисловие // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Новости, 1996. - Т. 6. - С. 5-18.

44. Чернышев A.A. Материк "Марк Алданов": неизвестная часть: Вступительная статья // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Новости, 1994. -Т. 1.-С. 5-12.

45. Чернышев A.A. Россия или Московия? М. Алданов предвидел наши тревоги// Литературная газета. 1995. - 15 февраля, № 7. - С. 6.

46. Чернышев A.A. С ангелом на плече // Литературная газета. 1993. -1 сентября, № 35. - С. 6.

47. Чернышев A.A. Четыре грани таланта Марка Алданова: Послесловие // Алданов М.А. Избранные сочинения: В 2 т. М.: Известия, 1991- Т. 2. -С. 494-507.

48. Щедрина Н.М. Исторический роман в русской литературе последней трети XX века (Пути развития. Концепция личности. Поэтика): Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1996.

49. Щедрина Н.М. Проблемы поэтики исторического романа русского зарубежья (М. Алданов, В. Максимов, А. Солженицын). Уфа: Изд-во БашГУ, 1993.

50. Щедрина Н.М. Русская историческая проза в литературе последней трети XX века: Учебное пособие. Уфа: Изд-во БашГУ, 1997. - С. 100-108.

51. Юдин В.А. Исторический роман русского зарубежья: Учебное пособие. -Тверь, 1995.-С. 31-34.1.. Философская литература:71 .Аврелий М. Наедине с собой. Симферополь: Реноме, 1998.

52. Артур Шопенгауэр как философ и моралист: Научно-аналитический обзор / РАН Институт научной информации по общественным наукам. М., 1991.

53. Ашин Г.К. Критика современных буржуазных теорий о роли народных масс и личности в истории. М.: Высшая школа, 1973.

54. Ашин Г.К. Лидерство: социальные и психические аспекты // Политика: проблемы теории и практики. М., 1990. - Вып. 7. - Ч. 2. - С. 17-35.

55. Бердяев H.A. Духи русской революции // Литературная учеба. М., 1990. -№2.-С. 123-140.

56. Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.

57. Бердяев H.A. Русская идея. Миросозерцание Достоевского. Харьков-Москва: Фолио; ACT, 1999.

58. Бердяев H.A. Самопознание: (Опыт философской автобиографии). М.: Международные отношения, 1990.

59. Бурлацкий Ф, Загадка и урок Н. Макиавелли. М.: Молодая гвардия, 1977.

60. Гайденко П.П. Буржуазная философия в поисках реального содержания исторического процесса// Вопросы истории. 1966. -№ 1. - С. 88-104.

61. Гайденко П.П. Экзистенциализм и проблема культуры (Критика философии М. Хайдеггера): Материалы к лекциям по философии. М.: Высшая школа, 1963.

62. Горан В.П. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск: Наука, 1990.

63. Григорьян Б.Т. Философия и философия истории // Философия и ценностные формы сознания: Критический анализ буржуазных концепций природы философии. М.: Наука, 1978. - С. 23-53.

64. Губман Б.Л. Смысл истории. Очерки современных западных концепций. -М.: Наука, 1991.

65. Гулыга A.B. Русская идея и ее творцы. М.: Соратник, 1995.

66. Гуревич А.Я. Об исторической закономерности // Философские проблемы исторической науки. М.: Наука, 1969. - С. 61-79.

67. Гуревич А.Я. Общий закон и конкретная закономерность в истории // Вопросы истории. 1965. -№ 8. - С. 14-21.

68. Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. -М.: Молодая гвардия, 1989.

69. Долгов K.M. От Киркегора до Камю. М.: Искусство, 1990.

70. Долгов K.M. Ренессанс и политическая философия Макиавелли // Новый мир, 1981.-№7-8.-С. 187-221.

71. Дрей У. Еще раз к вопросу об объяснении действий людей в исторической науке // Философия и методология истории: Сборник статей. М.: Прогресс, 1977.-С. 37-71.

72. Ермичев A.A. Три свободы Николая Бердяева. М.: Знание, 1990.

73. Игнатов А. Метафизические корни коммунизма // Вопросы философии. -1994.-№ 12.-С. 32-38.

74. Историческая наука: вопросы методологии. М.: Мысль, 1986.

75. Кареев Н. Историология: (Теория исторического процесса). Петроград, 1915.

76. Кареев Н. Сущность исторического процесса и роль личности в истории. -СПб., 1890.

77. Коган J1.A. Жизнь как бессмертие // Вопросы философии. 1994. - № 12. -С. 39-49.

78. Коллингвуд Р.Д. Идея истории; Автобиография. М.: Наука, 1980.

79. Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). -М.: Республика, 1996.

80. Лосев А.Ф. Античная философия истории. М.: Наука, 1977.

81. Макиавелли Н. Избранные произведения: Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Ростов на Дону: Феникс, 1998.

82. Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М.: Наука, 1977.

83. Паскаль Б. Мысли. -М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1995. Ю4.Пирумова Н.М. А. Герцен революционер, мыслитель, человек. - М.:1. Мысль, 1989.

84. Понятие судьбы в контексте разных культур. М.: Наука, 1994. Юб.Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. - М.: Политиздат, 1982.

85. Русская идея. М.: Республика, 1992.

86. Серкова В.А. Ирония в философском мышлении: Автореф. дис. канд. филос. наук. Л., 1989.

87. Сёлли Д. Пессимизм: история и критика. СПб., 1893.

88. Сивак А.Ф. Константин Леонтьев. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.

89. Скворцов Л.В. Диалектика объективного и субъективного в философии истории. -М.: Знание, 1975.

90. Стрельцова Г.Я. Паскаль и европейская культура. М.: Республика, 1994.

91. Тема смерти в духовном опыте человечества. СПб., 1993.

92. Туровский М.Б. Достоевский и Бердяев // Философские науки. М., 1998-№ 1,-С. 107-117.

93. Филиппов М.М. Блез Паскаль, его жизнь, научная и философская деятельность: Биографический очерк. Челябинск: Урал LTD, 1997.

94. Хагурова Н.И. Проблема смысла жизни и смерти в философии JI.H. Толстого: Автореф. дис. канд. филос. наук.-М., 1995.

95. Шопенгауэр А. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1992.

96. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М.: Наука, 1993. - Т. 2.

97. Шопенгауэр А. Под завесой истины: Сборник произведений. — Симферополь: Реноме, 1998.

98. Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М.: Республика, 1992.

99. V. Исследования по проблемам литературоведения:

100. Аверинцев С.С. Культурология Йохана Хейзинги // Вопросы философии.-1969. №3. - С.169-174.

101. Александрова Л.П. Советский исторический роман: Типология и поэтика.-Киев: Вища шк. Изд-во при КГУ, 1987.

102. Александрова Н.К. Феномен Фауста: историко-функциональный аспект исследования // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. -1997.-№5.-С. 43-48.

103. Аникст А. Гете и Фауст: От замысла к свершению. М.: Книга, 1983.

104. Баканов А.Г. Современный зарубежный исторический роман. Киев: Вища шк. Изд-во при КГУ, 1989.

105. Баткин Л.М. Смех Панурга и философия культуры // Вопросы философии. 1967,-№ 12.-С. 114-123.

106. Бахтин М.М. Дополнения и изменения к "Рабле" // Вопросы философии. -1992.-№ 1.-С. 134-164.

107. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советская Россия, 1979.

108. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965.

109. Белопольская Е.В. Роман А.И.Солженицына "В круге первом": проблематика и поэтика: Автореф. дис. канд. филол. наук. Волгоград, 1996.

110. Белоусова В. Трансформация образа Фауста в современной литературе // Вечные образы и сегодняшние проблемы в литературах Центральной и Юго-Восточной Европы / РАН Институт мировой литературы им. А.М.Горького.- М.: Наследие, 1997.-С. 135-155.

111. Блок А. Ирония // Блок А. Собрание сочинений: В 8 т. M.-JI.: Гослитиздат Ленингр. отд-ние., 1962. - Т.5. - С. 345-349.

112. Богатырева Т.Г. Проблема связи с современностью и идейно-художественное обогащение советского исторического романа (70-80-е гг.): Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1987.

113. Бонецкая Н.К. Жизнь и философская идея Михаила Бахтина // Вопросы философии. 1996. - № 10. - С. 94-112.

114. Борев Ю.Б. Эстетика: В 2 т. Смоленск: Русич, 1997. - Т. 1-2.

115. Бочаров С.Г. "Война и мир" Л.Н.Толстого // Три шедевра русской классики. М.: Художественная литература, 1971.

116. Бочаров С.Г. О композиции "Дон Кихота" // Сервантес и всемирная литература. -М.: Наука, 1969.

117. Бочаров С.Г. "Эстетическое охранение" в литературной критике (Константин Леонтьев о русской литературе) // Контекст: Литературно-теоретические исследования. 1977. -М.: Наука, 1978. С. 142-193.

118. Бруссон Ж.-Ж. Анатоль Франс в халате. -М.: Терра-Книжный клуб, 1998.

119. Бушмин A.C. Методологические вопросы литературоведческих исследований. Л.: Наука, 1969.

120. Бэлза И.Ф. Генеалогия "Мастера и Маргариты" // Контекст: Литературно-теоретические исследования. 1978. М.: Наука, 1978. - С. 185-207.

121. Варфоломеев И.П. Типологические основы жанров исторической романистики: (Классификация вида). Ташкент: Фан, 1979.

122. Введение в литературоведение (Литературное произведение: Основные понятия и термины): Учебное пособие. М.: Высшая школа; Академия, 1999.

123. Виницкий И.Ю. Рецензия на книгу: Босс В. Мильтон и становление русского сатанизма // Известия АН. Серия литературы и языка. М., 1992.-Т. 51, № 6.-С. 87-90.

124. Вишневская И. Театр в прозе Толстого // В мире Толстого. М.: Советский писатель, 1978.-С. 351-385.

125. Всеволодский-Гернгросс В.Н. Русский театр. От истоков до середины XVIII века. М.: Изд-во АН СССР, 1957.

126. Галаган Г. Идея обновления мира // Великая французская революция и русская литература. Л.: Наука, 1990. - С. 339-361.

127. Гачев Т.Д. Содержательность художественных форм: Эпос, лирика, театр М.: Просвещение, 1968. - С. 203-296.

128. Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория и практика анализаМ. : Высшая школа, 1991.

129. Горский И.К. О двух подходах к изучению произведений историко-литературного жанра // "Путь романтичный совершил .": Сборник статей.-М., 1996.-С. 168-184.

130. Гулыга A.B. Искусство истории. М.: Современник, 1980.

131. Гулыга A.B. Историческое сознание и исторический роман // Литературная учеба. 1980,- № 4. - С. 145-156.

132. Данилова Н. Мотив игры в романе Ф.М.Достоевского "Игрок" // Творческая индивидуальность писателя и взаимодействие литератур: Сборник научных трудов. Алма-Ата, 1988. - С. 91-95.

133. Деркач Д.Б. Современный историко-революционный роман: (Проблемы поэтики). Киев: Наук, думка, 1989.

134. Дземидок Б. О комическом. М.: Прогресс, 1974.

135. Дмитриева Л.С. Теоретические проблемы праздничной культуры в работах М.Бахтина // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб.: Алетейя, 1995.-С. 27-30.

136. Донсков А. "Драматическое присутствие" в повести Л.Н. Толстого "Смерть Ивана Ильича" // Русская литература. 1993 - № 3. - С. 149-153.

137. Дронова Т.И. "На координатах большой истории" (Проблемы теории исторического романа в современном литературоведении) // Проблемы развития советской литературы. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1985.-С. 111-120.

138. Дронова Т.И. О типологическом исследовании современной советской исторической романистики // Проблемы зарубежной реалистической прозы XIX-XX веков. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1985. - С. 39-47.

139. Евзлин М. Космогония и ритуал. М.: Радикс, 1993.

140. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: Учебное пособие. -М.: Флинта; Наука, 1998.

141. Жидков Г.П. "Красное колесо" А.Солженицына глазами историка // Художественное мышление в литературе XIX-XX веков. - Калининград, 1994.-С. 102-107.

142. Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л.: Наука, 1981.

143. Жолковский А.К. Блуждающие сны- и другие работы. М.: Наука; Восточная литература, 1994.

144. Заманская В.В. Русская литература первой трети XX века: проблема экзистенциального сознания: Автореф. дис. д-ра филол. наук. -Екатеринбург, 1997.

145. Иванов Вяч. Вс. Из заметок о строении и функциях карнавального образа // Проблемы поэтики и истории литературы: Сборник статей. Саранск, 1973.-С. 37-50.

146. Иванов Вяч. Вс. Черт у Набокова и Булгакова//Звезда. СПб., 1996-№ 11.-С. 146-149.

147. Изотов И.Т. Проблемы советского исторического романа ( в связи с развитием критики): Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1972.

148. Исаханов Г.Д. "Фауст" Гуно // Гетевские чтения: 1993. М.: Наука, 1994-С. 167-170.

149. Исторический роман в литературах социалистических стран Европы. М.: Наука, 1989.

150. Исупов К.Г. Второе рождение проблемы "Игра и искусство" // Философские науки. 1974. - № 5. - С. 145-148.

151. Исупов К.Г. Игра в литературном творчестве в произведении: Автореф. дис. канд. филол. наук. Донецк, 1975.

152. Ишимбаева Г.Г.Фаустианская тема в немецкой литературе: Учебное пособие. Уфа: Изд-во БашГУ, 1996.

153. Камедина J1.B. Книга "Екклесиаст" и "Смерть Ивана Ильича" JI.H. Толстого // Славянская культура: традиции и современность. Чита, 1995.-С. 24-29.

154. Касаткина Г.А. Эмоционально-ценностная ориентация иронии и ее воплощение в романе "Бесы" Ф.М.Достоевского (образ Николая Ставрогина) // Филологические науки. 1993. - № 2. - С. 69-76.

155. Кормер В.Ф. О карнавализации как генезисе "двойного сознания" // Вопросы философии. 1991. -№ 1. - С. 166-185.

156. Кормилов С.И. О критериях художественности // Принципы анализа литературного произведения: Сборник статей. М.: Изд-во МГУ, 1984. -С. 51-71.

157. Кормилов С.И. Художественный историзм как теоретическая проблема // Филологические науки. 1977. - № 4. - С. 17-24.

158. Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье .: Пути и судьбы русской эмиграции. -М.: Международные отношения, 1990.

159. Куксова Ю.Б. Исторический роман как форма исторического сознания эпохи // Историческая мысль в современную эпоху. Волгоград, 1997.1. С. 124-127.

160. Лазарева М.А. "Смех" Михаила Булгакова (Критерии художественности "Мастера и Маргариты") // Филологические науки. 1999. - № 2. - С. 2635.

161. Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм // Достоевский художник и мыслитель: Сборник статей. - М.: Художественная литература, 1972. - С. 210-259.

162. Левада Ю.А. Игровые структуры в системах социального действия // Системные исследования. Методологические проблемы. М.: Наука, 1984.-С. 273-293.

163. Литература и мифология: Сборник научных трудов. Л.: ЛГПИ, 1975.

164. Лихачев Д.С. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984.

165. Ломунов К.Н. Достоевский и Толстой // Достоевский художник и мыслитель: Сборник статей. - М.: Художественная литература, 1972. -С. 462-522.

166. Лотман Л.М. Эстетические принципы драматургии Толстого // Л.Н.Толстой и русская литературно-общественная мысль. Л.:Наука, 1979.-С. 239-271.

167. Лотман Ю.М. "Пиковая дама" и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. -Таллинн: Александра, 1992. Т.2. - С. 390-413.

168. Лотман Ю.М. и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994.

169. Лурье Я.С. А.Солженицын эволюция его исторических взглядов // Звезда. - 1994.-№6.-С. 117-125.

170. Манн Ю.В. Карнавал и его окрестности // История литературы. 1995. -№ 1. - С. 154-182.

171. Манн Ю.В. О понятии игры как художественном образе // Манн Ю.В. Диалектика художественного образа. М.: Советский писатель, 1987. -С.209-237.

172. Марков В.А. Литература и миф: проблема архетипов (к постановке вопроса) // Тыняновский сборник. Рига, 1990. - С.133-145.

173. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: Б.и., 1994.

174. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976.

175. Методология современного литературоведения. Проблемы историзма. -М.: Наука, 1978.

176. Набоков В. Лев Толстой // Литературная газета. М., 1991. - 20 марта, №11.-С. 12.

177. Назиров Р.Г. Реминисценция и парафраза в "Преступлении и наказании" // Достоевский: материалы и исследования. Л.: Наука, 1976. - Т.2. - С. 8895.

178. Народная гравюра и фольклор в России ХУП-Х1Х вв.: (К 150-летию со дня рождения Д.А.Ровинского): Материалы научной конференции (1975). М.: Советский художник, 1976.

179. Опульская Л.Д. Французская революция в суждениях Ф.Достоевского и Л.Толстого // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. М., 1989. -Т. 48, №6.-С. 543-547.

180. Оскоцкий В.Д. Границы вымысла и пределы документализма // Вопросы литературы. 1980. - № 6. - С. 29-58.

181. Оскоцкий В.Д. Роман и история: Традиции и новаторство советского исторического романа. М.: Художественная литература, 1980.

182. Паньков Н. М.Бахтин: ранняя версия концепции карнавала // Вопросы литературы. М., 1997. - Вып. 5. - С. 87-122.

183. Пауткин А.И. Советский исторический роман 80-х годов // Идейно-художественное многообразие советской литературы 60-80-х годов. М., 1991.-С. 100-105.

184. Петров С.М. Русский исторический роман XIX века. М.: Художественная литература, 1984.

185. Петров С.М. Русский советский исторический роман. М.: Современник, 1980.

186. Пигулевский В.О. Эстетический смысл иронии в искусстве (От романтизма к постмодернизму): Автореф. дис. д-ра филос. наук. М., 1992.

187. Пинский А. Шекспир. Основные начала драматургии. М.: Художественная литература, 1971.

188. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975.

189. Попова И.^4 "Чужое слово" в творчестве Е.И.Замятина (Н.В.Гоголь, М.Е.Салтыков-Щедрин, Ф.М.Достоевский): Автореф. дис. д-ра филол. наук.-М., 1997.

190. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики: Сборник статей. М.: Изд-во МГУ, 1983.

191. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М.: Искусство, 1976.

192. Ранчин A.M. И.Бродский: поэтика цитаты // Русская словесность. 1998-№1,-С. 36-40.

193. Реизов Б.Г. Стендаль. Философия истории. Политика. Эстетика. JL: Наука, 1974.

194. Реизов Б.Г. Французский роман XIX века. М.: Высшая школа, 1977.

195. Рубакин H.A. Среди тайн и чудес. -М.: Политиздат, 1965.

196. Рымарь Н.Т. Поэтика романа. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1990.

197. Рымарь Н.Т. Романный диалог и структура романного мышления // Содержательность форм в художественной литературе. Куйбышев, 1989.-С. 3-27.

198. Сапаров М. Художественное произведение как структура // Содружество наук и тайны творчества. М.: Искусство, 1968.

199. Скафтымов А. Образ Кутузова и философия истории в романе Л.Толстого "Война и мир" // Русская литература. 1959. - № 2. - С. 72-94.

200. Скачков И. Герой и история. Современный роман о революции. М.: Советский писатель, 1988.

201. Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. М.: Изд-во МГУ, 1991.

202. Спектор A.JI. Исторический роман: История и теория (материалы спецкурса и спецсеминара): Учебное пособие. Душанбе, 1988.

203. Спиваковский П.Е. Формы отражения жизненной реальности в эпопее А.И. Солженицына "Красное колесо": Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 2000.

204. Тарасов Б. Лев Толстой и Блез Паскаль // Литературная учеба. М., 1994-№ 1.-С. 148-158.

205. Тарасов Б. Лев Толстой читатель Блеза Паскаля // Вопросы литературы.-М, 1997.-Вып. 6.-С. 86-101.

206. Тахо-Годи A.A. Жизнь как сценическая игра в представлении древних греков // Искусство слова. М.: Наука, 1973.

207. Токарев С.А. Религиозные верования восточно-славянских народов XIX -начала XX веков. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1957.

208. Топоров В.Н. Несколько соображений о происхождении древнегреческой драмы (к вопросу об индоевропейских истоках) // Текст: семантика и структура. -М.: Наука, 1983.

209. Тулохонов С.М. Художественная философия истории в романе И.Калашникова "Жестокий век" // Поиски нового в изучении литератур народов СССР. Улан-Уде, 1991. - С. 73-84.

210. Унгер Р. Философские проблемы новейшего литературоведения // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX веков: Трактаты, статьи, эссе. М.: Изд-во МГУ, 1987.

211. Успенский Б.А. Поэтика композиции. Структура художественного текста и типология композиционной формы. — М.: Искусство, 1970.

212. Уэллек Р. и Уоррен О. Теория литературы. М.: Прогресс, 1978.

213. Фатеева H.A. Интертекстуальность и ее функции в художественном дискурсе // Известия АН. Серия литературы и языка. М., 1997. -Т. 56, №5.-С. 12-21.

214. Фатеева H.A. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Известия АН. Серия литературы и языка. М., 1998,-Т. 57, № 5.-С. 25-38.

215. Филатова А.И. Современный советский исторический роман: (Вопросы классификации)//Русская литература. 1977.-№4.-С. 181-193.

216. Флоровская О.В. Французский исторический роман XX века (60-70-е гг.).-Кишинев: Штиинца, 1989.

217. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.: Наука, 1978.

218. Фрид Я.В. Анатоль Франс и его время. М.: Художественная литература, 1975.

219. Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. М.: Художественная литература, 1979.

220. Фридман И.Н. Карнавал в одиночку // Вопросы философии. 1994. -№ 12. - С. 79-89.

221. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1999.

222. Хейзинга Й. Homo ludens; В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс. Прогресс-Академия, 1992.

223. Черепнин A.B. Исторические взгляды классиков русской литературы. М.: Мысль, 1968.

224. Чмыхов JI.M. Советский исторический роман 60-70-х гг.: Типология. Поэтика: Автореф. дис. д-ра филол. наук. -М., 1984.

225. Шахова Л.А. Функции интертекста в романистике В.Максимова (на примере романа "Ковчег для незваных"): Автореф. дис. канд. филол. наук. -Тамбов, 1999.

226. Шульгин М.М. О дьяволе и чудесах. М.: Госполитиздат, 1959.

227. Эмерсон К. Карнавал: Тела, оставшиеся неоформленными; истории, ставшие анахронизмом // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1997. -№2.-С. 17-83.

228. Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков. М.: Советский писатель, 1988.226

229. Юдин В.А. Жанровое новаторство русского исторического романа 197080-х годов: Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1992.

230. Юдин В.А. Человек. История. Память. -М.: Современник,!990.

231. Якушева Г.В. Гете в советской литературе (60-80-е годы) // Гетевские чтения: 1997. М.: Наука, 1997. - С. 219-247.

232. Якушева Г.В. Дьявольское пари в литературе XX века: от великого до смешного. (К проблеме дегероизации образов Фауста и Мефистофеля) // Филологические науки. М., 1998. - № 4. - С. 40-47.

233. Якушева Г.В. Трансформация образов Фауста и Мефистофеля в литературе XX века // Известия РАН. Серия литературы и языка. М., 1998 - Т. 57, №4 .-С. 30-38.

234. Яшенькина Р.Ф. О формах выражения авторской позиции в историко-художественном повествовании // Традиции и взаимодействия в зарубежной литературе Х1Х-ХХ веков. Пермь: Изд-во ПТУ, 1986. - С. 118-130.