Редупликация в лезгинских языках тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.20, доктор филологических наук Алисултанов, Алисултан Султанмурадович

• Алисултанов, Алисултан Султанмурадович
• доктор филологических наук
• 2012

Оглавление диссертации доктор филологических наук Алисултанов, Алисултан Султанмурадович

Введение

Содержание

Глава I. Редупликация как грамматическое средство.

1.1. Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного числа.

1.2. Эхо-редупликация.

1.3. Редупликация прилагательных.

1.4. Редупликация как средство словообразования распределительных числительных.

1.5. Редупликация наречий.

1.6. Редупликация деепричастий.

Редупликация глагольных основ.

Глава II. Лексическая редупликация.

2.1. Звукоподражания.

2.2. Структурная классификация звукоподражаний.

2.3. Синтаксические функции звукоподражаний.

2.4. Семантическая классификация звукоподражаний.

2.5. Звукоизобразительные комплексы.

2.6. Собственно междометия.

2.7. Редупликация в именах, образованных от звукоподражательных комплексов.

2.7.1. Прямые звукоподражания. а) названия лиц б) названия музыкальных инструментов, а также предметов издающих характерные звук

2.7.2. Названия птиц.

2.7.3. Названия животных.

2.7.4. Названия растений (в том числе частей растений и т.п.).

2.7.5. Названия частей тела и болезней.

2.7.6. Названия мелких предметов.

2.7.7. Названия двигающихся предметов.

2.7.8. Названия больших, длинных и т.п. предметов.

2.7.9. Названия жидких и сыпучих субстанций.

2.7.10. Названия природных объектов и явлений.

2.7.11. Обозначения вкусовых ощущений.

2.7.12. Названия предметов, выражающих семантику парности.

3. Классификация имен по отношению к исходной основе.

4. Образование имен по модели «редупликация + суффиксация».

5. Подзывания.

6. Детская лексика.

Глава III. Роль редупликации в развитии лексики лезгинских языков.

3.1.0бщедагестанский (восточно-кавказский) хронологический уровень.

3.2. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках.

3.3. Общелезгинский хронологический уровень.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Редупликация в лезгинских языках»

Настоящая работа посвящена исследованию структурных и функциональных особенностей редупликации в системе лезгинских языков. Хотя данное явление хорошо известно в лингвистике, многие аспекты редупликации до конца не получили своего истолковании, на что указывается и в специальной литературе. Ср.: «. во всех древних языках, на основе которых происходило формирование лингвистической теории (в древнегреческом, латыни, санскрите, древненемецком) встречается множество редуплицированных форм, относящихся к самому центру грамматики (например, к системе глагольных времен). Все же длительное время редупликация оказывалась на периферии лингвистических интересов, лишь изредка привлекая внимание исследователей» [Рожанский 2007: 57].

Объектом исследования в данной диссертационной работе являются речевые произведения с редуплицированными единицами в дагестанских языках, и главным образом в лезгинских языках.

Предметом исследования при этом являются, во-первых формальные, функциональные и семантические характеристики редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках; во-вторых, выявление возможной классификации редуплицированных языковых единиц в исследуемых языках; в третьих диагностика грамматической и лексической продуктивности редупликации в дагестанских языках вообще и в лезгинских языках в особенности.

Актуальность избранной в данном исследовании темы определяется в связи с необходимостью выявления сущности редупликации в ее различных проявлениях, что требует привлечения к исследованию материала различных языков мира, с учетом не только «прототипических», хрестоматийных случаев, но и всего диапазона поверхностных реализаций с целью четкого раграничения исследуемого явления и смежных категорий. Нельзя не отметить также ту роль, которую играет проблематика способов проявления редупликации в таких областях лингвистики, как психолингвистика, особенно в связи с изучением особенностей детской речи, процессов овладения языком в детском возрасте. Такое свойство редупликации, как иконичность, делает ее весьма важным компонентом в исследовании знаковых систем. Это свойство увязывается в литературе, прежде всего, с характерными для редупликации функциями выражения множественности.

Актуальность названной проблемы в дагестанском языкознании подтверждается отсутствием публикаций по данной проблеме, с одной стороны, и нерешенностью целого ряда проблем грамматики и лексикографии, с другой. Можно, в частности, указать на неопределенный статус форм, образованных путем эхо-редупликации: с одной стороны, в грамматиках им практически не уделяется внимания, если не считать беглого обзора в разделе «Словообразование», с другой стороны, словари практически не фиксируют этих форм, даже если это касается их нестандартной семантики. Адекватная интерпретация редупликации представляется нам также существенным фактором верификации сравнительно-исторических построений, особенно в связи с теорией моноконсонантизма кавказского корня. Особого внимания требует исследование редупликации при наличии семантических и порой значительных фонетических изменений, которые требуют идентификации привлекаемых к анализу лексем и их компонентов, что предполагает проведения комплекса операций, увязываемых со сравнительно-историческим исследованием материала, равно как и с семантическими и типологическими процедурами.

Цель и задачи работы. Основной целью работы является сопоставительное изучение различных видов редупликации в системе лезгинских языков с точки зрения выявления, как ее структурных типов, так и с точки зрения выражаемой ими семантики. При достижении этой цели в диссертации были поставлены следующие конкретные задачи:

1. Исследование особенностей редупликации в системе лезгинских языков на основе их сопоставления со смежными структурами, как в рамках словоизменения, так и в пределах словообразования.

Как показывает анализ современных лезгинских языков, сфера функционирования в них редупликации весьма широка. Основным подразделением различных видов редупликации с функциональной точки зрения является разграничение формообразовательной и словообразовательной редупликации.

2. Определение возможностей классификации типов редупликации с различных точек зрения: формальной, семантической и функциональной.

3. Выявление элементарных типов семантических отношений, передаваемых отдельными редуплицированными комплексами.

4. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках.

5. Определение общелезгинского наследия в грамматической системе лезгинских языков в области редупликации.

Научная новизна работы, прежде всего, заключается в выборе объекта исследования: изучение типов редупликации, как с формальной, так и с семантико-функциональной точки зрения до сих пор не составляло предмет монографического исследования на материале лезгинских языков, равно как и в дагестановедении в целом. Таким образом, в настоящей работе впервые в изучении дагестанских языков всесторонне исследованы в сопоставительном плане формальные и содержательные типы редупликации. Предложена их классификация, подробно описаны типичные случаи функционирования каждого из этих типов, проведено детальное их сопоставление в синхронном и диахроническом планах.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что сравнительный анализ различных типов функционирования редупликации вносит существенный вклад, в первую очередь, в изучение морфологии кавказских языков в теоретическом отношении, для разработки принципов их описания. Проведенный в работе комплексный анализ проблем связанных с функционированием редупликации в языках различной морфологической структуры, во многом восполняет имеющийся до настоящего времени пробел в исследовании морфологической структуры лезгинских и других дагестанских языков, обогащает методику сопоставительной морфологии результатами, полученными на новом языковом материале.

Практическая значимость состоит в выявлении новых фактических данных. Результаты исследования могут послужить основой для сопоставительно-типологического изучения морфологии лезгинских и родственных дагестанских языков, особенно в аспекте морфологической типологии.

Практическое применение выводы и наблюдения, содержащиеся в настоящей диссертации, могут найти при составлении научных, вузовских и школьных грамматик, учебных пособий для учителей дагестанских школ и др.

Разработка проблемы редупликации приводит также к практическим рекомендациям, касающимся орфографии.

Методы исследования. Приемы и методы исследования, использованные в настоящей диссертации, в целом квалифицируются как характерологические, с учетом не только схождений в сопоставляемых структурах, но и различий в средствах выражения тождественных значений, что является оправданным как в теоретическом, так и в учебно-методическом плане. В работе использованы описательный, сравнительно-исторический и сопоставительно-типологический методы.

Гипотеза исследования. Исследование должно позволить выявить новые закономерности в структурной, функциональной и семантической интерпретации редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском и удинском языках. Редупликация проявляется как грамматическое и лексическое средство.

Методологической основой послужили исследования отечественных и зарубежных лингвистов, разрабатывавших проблемы редупликации в языках различной генеалогии и структурного устройства. В основу диссертационной работы положены идеи и мысли таких исследователей, как Услар П.К., Абаев В.И., Кибрик А.Е., Алексеев М.Е., Хайдаков С.М., Мельчук И.А., Рожанский Ф.И., Плунгян В.А., Гигинейшвили Б.К., Ибрагимов Г.Х., Мейланова У.А., Гайдаров Р.И., ГюльмагомедовА.Г., Абдуллаев И.Х., Бурчуладзе Г.Т., Сулейманов Н.Д., Самедов Д.С., Курбанов К.К., Абдуллаев З.Г., Мадиева Г.И., Хоккет Ч., Моор М., Моравчик Е.А., Хопкинс Е.У., Потт А.Ф. и др.

Материалом и источником исследования в работе послужили, прежде всего, словари лезгинских языков: лезгинско-русский [Талибов, Гаджиев 1966], табасаранско-русский [Ханмагомедов, Шалбузов 2001], агульско-русский [Сулейманов 2003; Рамазанов 2010], рутульско-русский [Джамалов, Семедов 2006], цахурско-русский [Ибрагимов, Нурмамедов 2010], арчинско-русский [Кибрик и др. 1977], будухско-русский [Мейланова 1984], удинско-азербайджанско-русский [Гукасян 1974] и хиналугско-русский [Ганиева 2002] и нек. др., в меньшей степени - работы дагестановедов, посвященные рассматриваемому явлению. К сожалению, специалисты по дагестанским языкам не так много внимания уделяли данной проблеме. В силу этого многие вопросы обсуждаются в диссертации на материале, собранном автором в ходе полевых исследований, а также в результате анализа произведений художественной литературы.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации:

1. Редупликация представляет собой морфонологическое языковое явление, в основе которого лежит полное или частичное повторение корня, основы или целого слова без изменения их звукового состава. В то же время различаются разновидности эхо-редупликации.

2. В системе лезгинских языков редупликация характеризуется полифункциональностью. Она выступает в виде словоизменительного и словообразовательного средства, а в определенных случаях она исторически присуща ряду лексем исследуемых языков. Она объединяет случаи грамматической и лексической редупликации.

3. Процедура сравнительного анализа редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском и удинском языках открывает новые перспективы изучения морфологии и лексики языков лезгиноязычного ареала.

4. Системное исследование редупликации в лезгинских языках позволяет установить семантику, характерную для отдельной редуплицированной части речи в каждом из сравниваемых языков.

5. Степень мотивированности редупликации в процессе номинации позволяет представить структурную, семантическую, функциональную, а также лексико-тематическую классификацию звукоизобразительной и звукоподражательной лексики в исследуемых языках.

Апробация и публикации. Основные положения, изложенные в данном исследовании, были доложены его автором на международных, всероссийских, региональных внутривузовских научных и научно-практических конференциях. Проблемы, связанные с темой диссертационного исследования, были изложены в серии публикаций автора общим объемом более 25 пл., в том числе в журналах «Известия ДГПУ», «Вопросы филологии», «Искусство и образование» и трех монографиях.

Структура и объем исследования. Данная работа структурно состоит из введения, трех глав, заключения списка сокращений, списка источников и списка использованной литературы.

Во введении обозначены объект и предмет, цели задачи исследования, а также обоснованы актуальность темы, научная новизна, теоретическая и практическая значимость положений и выводов, сделанных в работе. В связи с этим здесь же изложены методы исследования, материалы и источники, использованные в данном изыскании, а также основные положения, выносимые на защиту, и дается краткий обзор специальной литературы.

Действительно, если обратиться к материалам лингвистических словарей, можно обнаружить отсутствие исчерпывающей классификации типов редупликации, как с формальной, так и с содержательной стороны. Более того, сам термин, описывающий соответствующее языковое явление до последнего времени не был устоявшимся. Обратим в связи с этим внимание на группу определений из словаря О. С. Ахмановой [1966: 327, 382,483-484]:

ПОВТОР (удвоение, редупликация, повторение) англ. reduplication, фр. redoublement, нем. Verdoppelung, Reduplikation. 1. Полное или частичное повторение корня, основы или целого слова без изменения их звукового состава (или с его частичным изменением) как способ образования слов, синтетических и описательных форм и фразеологических единиц (англ. reduplicative phrases, reduplicative expressions); ср. слова-близнецы. □ Англ. sing-song; лат. tango — tetigi; русск. едва-едва, добрый-добрый. Повторы звукоподражательные, □ Русск. кря-кря, ку-ку, пинг-понг, бим-бом. Повторы эмфатические, □ Русск. да-да, вот-вот, еле-еле. Повтор временной. То же, что удвоение временное (см. удвоение).

РЕДУПЛИКАЦИЯ. То же, что удвоение.

УДВОЕНИЕ (геминация, редупликация) . 3. То же, что повтор. Удвоение слов. Удвоение слогов. Удвоение временное (редупликация временная, повтор временной) англ. temporal reduplication, augment, фр. redoublement temporel. Слияние в один долгий гласный аугмента и начального гласного исходной словоформы в греческом языке при образовании форм времени; ср. аугмент временной. □ Греч, é-agon > êgon Удвоение основы англ. reduplication of the stem. Неполное повторение основы, играющее роль формально-грамматического средства, □ Греч. léloipa; готск. haihait.

Довольно краткую, хотя несколько более развернутую, характеристику предлагает «Лингвистический энциклопедический словарь» (автор В.А.Виноградов) [ЛЭС 1990: 408]: «РЕДУПЛИКАЦИЯ (от позднелат. reduplicatio — удвоение) — фономорфологическое явление, состоящее в удвоении начального слога (частичная Р.) или целого корня (полная Р.). Предельный случай Р. — повтор, т. е. удвоение всего слова (ср. рус. «еле-еле», «белый-белый»); образование таких форм смыкается со словосложением. При Р. гласный корня может повторяться, но может появляться и др. гласный (ср. греч. marmarizô 'блистать', didômi 'даю', dédôka 'дал'). Р. свойственна языкам разл. строя, ее функции многообразны: она может выражать грамматич. значения (в нек-рых языках Африки Р. — осн. средство образования мн. ч. существительных; в индоевроп. праязыке Р. наряду с особыми личными окончаниями и аблаутом корня была показателем перфекта); чаще Р. выступает как средство варьирования лексич. значения, выражая интенсивность, дробность, уменьшительность и т. п., ср. в раротонга (полинезийский яз.) tupu 'расти' и tutupu 'буйно расти', в яунде (банту) nda 'дом' и ondenda 'домик'. Р. (и повтор) широко используется при образовании идеофонов и звукоподражательных слов».

Как видим, данное описание не претендует на исчерпывающий характер, ссылаясь лишь на отдельные примеры в некоторых языках. В силу этого, здесь явно не учитываются некоторые виды редупликации (например, удвоение конечного слога или согласного, что имеет место, в частности, в образовании императива в лезгинском языке), а также остается вне адекватного толкования ряд явлений, допускающих неоднозначную интерпретацию, ср. повторы типа лезг. зат1-мат1 'что-нибудь' (< зат1 'вещь', близкие по структурным параметрам к полной редупликации, однако имеющие модификацию начального согласного.

Еще более лаконично определение из «Словаря дагестанской лингвистической терминологии»:

РЕДУПЛИКАЦИЯ. Повторение начального слога (фонетическая Р.), корня (морфологическая Р.) или целого слова (повтор), нередко используемое как средство выражения грамматических значений.

Семантика глагола может служить также основой для редупликации звукоизобразительных комплексов [Самедов Дж. С.]. Англ. reduplication [Омарова 1997: 62]. Ср. также:

ПОВТОР. То же, что редупликация.

Интересно употребление именительного падежа при различных повторах, являющихся в лезгинском языке одним из способов словообразования [Мейланова У. А.]. Англ. reduplication [там же: 54].УДВОЕНИЕ. То же, что редупликация.

На фоне этих определений нельзя не согласиться с мнением Ф. И. Рожанского [2007: 58], согласно которому «несмотря на изрядное число публикаций, в исследовании редупликации до сих пор имеется немало лакун. Прежде всего, это касается теоретического осмысления редупликации как языкового феномена. Объем понятия «редупликация» заметно варьирует в работах разных исследователей. Предлагаемые определения (если они претендуют более чем на рабочее определение, служащее задачам конкретного исследования) оставляют желать лучшего. При этом возросший интерес к формальной стороне рассматриваемого явления во многом затмил проблемы, связанные с функционированием редупликации в системе языка. Обычно мы сталкиваемся лишь с перечислением относительно небольшого набора значений, характерных для редупликации. Что же касается причины появления редуплицированных форм и их соотношения с другими языковыми механизмами (прежде всего с аффиксацией), то эти вопросы изучены относительно слабо Значительное место среди сложных образований в лезгинском языке принадлежит повторам, которые возникают в результате удвоения (редупликации) какой-либо основы или же сочетания ее со своей разновидностью-рифмой [Р. И. Гайдаров] [там же: 79].

Нельзя также не обратить внимания на то обстоятельство, что составители учебных пособий по введению в языкознание и по общему языкознанию, как правило, обходят стороной это языковое явление.

Существенным прорывом в данном направлении явилась монография Ф. И. Рожанского [2011], в которой рассматриваемая проблема освещается как с теоретических позиций, так и в плане описания основных признаков редупликации в ряде конкретных языков, в основном африканских.

При достаточно беглой характеристике редупликации в книге В. А. Плунгяна «Общая морфология» [Плунгян 2000: 69] обращает на себя внимание трактовка данного явления как «операции»: «Частным случаем операций являются также редупликации, так же, как и описание чередований, описание редупликаций апеллирует к фонологическим характеристикам морфем, предписывая полное или частичное повторение элементов исходной цепочки (или повторение части их различительных признаков.). Полная редупликация встречается, например, при образовании множественного числа имен (как в индонезийском языке) или дистрибутивных числительных (типа 'по пять'); те же значения могут выражаться и частичной редупликацией, семантический спектр которой существенно шире — от интенсивности и аттенуативности до перфектива (как в известных латинских примерах типа mordet 'он кусает' ~ momordit 'он укусил') или отпредикатного имени (ср. догон pala 'высокий' ~ ра[la]pala 'высота')». Сущность операции характеризуется следующим образом: «В отличие от сегментного знака, планом выражения которого является цепочка фонем, планом выражения операции является некоторое преобразование над цепочкой фонем» [Плунгян 2000: 68].

Более или менее исчерпывающую характеристику редупликации дает И. А. Мельчук в «Курсе общей морфологии», где также приводятся примеры трипликации и квадрипликации [Мельчук 2000: 46]. Согласно определению И. А. Мельчука [там же: 48], «при редупликаций! некоторая цепочка фонем повторяется ровно один раз; точнее, редупликация! применяется к определенной части сегментного означающего некоторого знака и производит ее копию». В изложении И. А. Мельчука редупликацияь во-первых, находит свое место среди других явлений, будучи квалифицированной в качестве разновидности повторовь которые, в свою очередь, противопоставляются чередованиям в группе модификаций!, т.е. операций, затрагивающих означающее. Во-вторых, вводится терминология, конкретизирующая механизмы функционирования редупликации [там же]: область применения редупликации] - «Та часть означающего знака, которая подвергается некоторой редупликации!, называется областью применения данной редупликации!». редупликанд редупликации! - «Часть области применения редупликации!, непосредственно затрагиваемая редупликацией! (т.е. воспроизводимая), называетсяредупликандом данной редупликации]». образ редупликации! - «Копия редупликанда (полученная в результате применения некоторой редупликации]) называется образом данного редупликанда (или данной редупликации!)».

В связи с понятием «морфемы-операции» в литературе высказывались и критические замечания, ср.: «Значащие чередования эквивалентны не аффиксам, а операциям над ними — присоединению аффиксов, их удалению, замене одних аффиксов другими. То же при редупликации: носителем информации, кодируемой этим приемом, является не операция удвоения, а комплекс, получаемый в итоге» [Вардуль 1991: 41-42].

В целом приходится констатировать, что явление редупликации и связанные с этим проблемы находятся на периферии лингвистических исследований, о чем, в частности, свидетельствует краткий обзор исследований по исследуемой проблематике, данный Ф.И.Рожанским [2011]. В этом обзоре упоминаются не более десяти работ, выходивших вплоть до конца XX столетия, среди которых первым фундаментальным исследованием по данной проблематике признается монография А.Потта [Pott 1862]. Из более ранних публикаций внимания исследователей заслуживают также работы, посвященные анализу данного явления в греческом [Fritzsche 1873], в санскрите [Hopkins 1893], в германских языках [Wood 1895] и др.

Во второй половине XX века заметно возросло количество публикаций, исследующих редупликацию в теоретическом и типологическом аспектах. В сновном на материале индейских языков была предпринята попытка очертить круг функций редупликации в языках различных семей [Key 1965], в которой (о). Основополагающей в интересующем нас направлении считается специальная статья [Moravcsik 1978], обобщающая основные принципы классификации редупликации, в том числе с противопоставлением мономодальной (с повтором либо формы, либо значения) и бимодальной редупликации (с повтором и формы и значения).

Свидетельством возросшего интереса к данному лингвистическому явлению следует считать состоявшуюся в ноябре 2002 г. в г. Грац (Австрия) конференцию, специально посвященную проблеме редупликации. По материалам конференции был также издан специальный сборник [Studies. 2005; см. также Бурлак и др. 2007].

Для более четкого определения морфологического статуса редупликации требуется определить ее основные дифференциальные признаки путем соположения со смежными явлениями. Многие параметры, например, демонстрируют сходство редупликации с таким морфонологическим явлением, как сингармонизм. Ср.: "Так, например, редупликацию обычно трактуют как значащую операцию, т. е. как нечто принципиально отличное от аффиксации. Однако между «прибавлением» аффиксов типа тюркских 11г, din, содержащих «переменный» сегмент, конкретное качество которого определяется вокализмом предшествующей корневой морфемы и частичным удвоением типа греч. A,sutco 'оставляю' — XeXoina 'я оставил', урасрсо 'пишу' — уеурафа 'я писал', которое вполне возможно символизировать как Се- (где С — переменный символ начального согласного основы), принципиального различия нет. По аналогии с гармонией гласных тюркских языков редупликацию греческого типа можно считать «гармонией согласных», а полную редупликацию — «вокально-консонантной гармонией». [Булыгина 1977: 142].

Последовательное применение подобного принципа предполагает признание редупликанта поверхностной реализацией специальной морфемы, отличающейся от стандартах (сегментных) аффиксов лишь некоторой неопределенностью фонологических признаков. Истоки этого подхода, по-видимому, восходят к Л. Блумфилду, определявшему редупликацию как "аффикс, представляющий собой повторяющуюся часть исходной формы" [Блумфилд 1968: 235]. Развивавший эти идеи американский лингвист Ч. Хоккет специфику исследуемого явления обозначил термином "морфема—хамелеон". Анализируя китайские словоформы niannian "год за годом' (< nian 'год'), йапйап "день за днем' (< tian 'день') и т.д., он предложил квалифицировать первую часть редуплицированных комплексов, как специфическую морфему-хамелеон со значением дистрибутивной множественности. Вторую же часть — как морфему, образующую фон (background), к которому "хамелеон" приспосабливается [Hockett 1950: 7981]. На наш взгляд, приводимые примеры нельзя квалифицировать как редупликацию (подробнее см. об этом ниже).

Критикуя данную точку зрения, И. Ф. Вардуль подчеркивает, что она «плохо согласуется с интуицией. Как уже говорилось, для носителя языка редупликация есть всегда повторение "того же", пусть в измененном виде, но "того же". Соответственно воспринимаются и китайские глоссемы: в пшптап удваивается морфема 'год', в йапйап - морфема 'день'. Если же следовать логике Хоккета, пары сегментов пит/ и мап2; йап] и йап2 вовсе не морфы одной морфемы, но омонимы. Действительно, алломорфы одной морфемы-хамелеона, т.е. мап] и йап] совпадают по выражению со вторыми морфами своих глоссем — тап2 и Иап2, принадлежность которых к разным морфемам бесспорна» [Вардуль 1991: 61-62].

Сходство редупликации с вариантностью аддитивных морфем, имеющих распределенные фонетически алломорфы, в некоторых случаях приобретает характер практически полного совпадения, ср.: формы эрагативного падежа некоторых лезгинских существительных: ц1ар 'линия' > ц1арц1и\ чар 'бумага' > чарчи: -ч1и: ч1ар 'волос' > ч1арч1и; -жи: жин 'джинн' > жинжи.

На первый взгляд, в данном случае речь может идти о редупликации, однако обзор всего имеющегося материала дает основание говорить об уподоблении аффикса -ци (< -ди под ударением). Ср.: «Так, показатели -ци, -ч1и, -чи, -ч1и, -жи - результат трансформации аффикса -ди под ударением. Иными словами, если после согласного д следует один из узких гласных (и или уъ) и на такой слог падает ударение, то в такой фонетической позиции д, аффрикатизируясь, переходит в ц, а ц, в свою очередь, в зависимости от качества корневого согласного, переходит в ц1, ч1, ч, ж» [Талибов 1966: 551]. Рассматриваемое явление не может быть квалифицировано как редупликация, поскольку полное уподобление имеет место только в нескольких существительных. Кроме того, достаточно очевидно здесь вычленяется исходный вид морфемы, видоизменяющейся под влиянием определенных фонетических условий.

Сходным образом следует трактовать отрицательные формы реверсивных глаголов табасаранского языка. К.К.Курбанов [2003: 61] так характеризует эти формы: «По структуре к реверсивным глагольным формам приближаются и так называемые редуплицированные вербальные строения.

Редупликация глагольных основ в языке происходит посредством удвоения, повторения реверсивного префиксального элемента Уд-. Реверсивные аффиксы в составе глагольной основы выполняют роль формально-грамматических и семантических средств, основное значение и способ выражения которых закрепились за самим фактом повторности согласного в сочетании с гласным, обусловленным корневым вокалом, ср.: Реверсивные формы: Редуплицированные формы: удуч1вуз 'выйти' уд-уд-уч1вуз 'не выходить', ил-дитуз 'снять с чего-то' ил-ди-ди-туз ал-дат1уз 'срубить' ал-да-да-т1уз гьи-дипуз 'вытолкнуть' гъи-ди-ди-пуз кка-дауз 'вызволить из-под' кка-да-да-уз кки-дипуз 'выбить из-под' кки-ди-ди-пуз ил-т1ик1уз 'повернуть' ил-т1и-т1и-к1уз кку-т1урччвуз 'выскочить из-под' кку-т1у-т1у-рччвуз ад-ауз 'вывести' ад-ад-ауз ид-ипуз 'вытолкнуть' ид-ид-ипуз.

Таким образом, глаголы, имеющие префикс и преверб, редуплицированные формы образуют посредством удвоения префиксального элемента, следующего за превербом». Как видно из приведенных примеров, под понятие редупликации подводятся и отрицательные формы глаголов с экспрессивными превербами (-т1-).

Это явление затрагивает и другие табасаранские превербы, о чем, например, см.: «Одним из распространенных способов образования отрицательной формы глагола в табасаранском языке является удвоение превербов. Так, например, в говорах как северного, так и южного диалектов таким повторяющимся превербом является ал- 'на': алакуз 'намазать' -алалакуз 'не намазать'; алархьуз 'нападать' - алалархъуз 'не нападать'; алахъуз 'встречать', 'накрывать или лезть сверху' - алалахъуз 'не встречать', 'не накрывать или не лезть сверху'; алагуз или алабгуз 'бросить' (резко) -алалагуз или алалабгуз 'не бросать'. При этом наблюдается действие закона фонетического сингармонизма, сущность которого, заключается в уподоблении гласных аффиксов гласным корня (улуч1вуз 'залезать' -улулуч1вуз 'не залезать')» [Кухмазова 2009: 13].

Противоречивость подобной характеристики проявляется уже в используемой терминологии: такие термины как «сингармонизм» и «уподобление» не применимы к редупликации, поскольку они описывают видоезменение служебных морфем, чего в случае редупликации нет.

Думается, что адекватное решение данной проблемы сопряжено с анализом всей системы образования отрицательных глагольных форм, в которой основными формантами отрицания выступают префиксы дар- (дяр-, дур-, дир-, дюр-), -др- и д(У)~ [см., например, Кухмазова 2009: 12]. Следовательно, в случаях, описанных выше, мы имеем дело не с редупликацией превербов, а с полной ассимиляцией отрицательного форманта.

Резюмируя вышесказанное, приведем справеливое, на наш взгляд, мнение: «Сколько бы ни уподоблялся аффикс принимающей его морфеме, он не становится вариантом этой морфемы. И как бы ни менялся морфемный экспонент при редупликации, морфема остается себетождественной» [Вардуль 1991: 63].

Удвоение целого слова (ср. рус. еле-еле, белый-белый), по характеристике В. А. Виноградова [ЛЭС 1990: там же], смыкается со словосложением. Логически такое удвоение может быть представлено как частный случай словосложения, при котором компоненты сложного слова оказываются тождественными.

На материале дагестанских языков такое решение поддерживается многими исследователями. В частности, оно было принято при описании словосложения в лезгинском языке Р. И. Гайдаровым, писавшим, что «сложные слова различаются в зависимости от того, чем являются их компоненты по отношению друг к другу — разными основами или же одной и той же основой.

По данному признаку сложные слова делятся на две группы: 1) собственно сложные слова, то есть такие, которые состоят из основ разных слов и 2) повторы, то есть такие, в которых повторяется одна и та же основа» [Гайдаров 1966: 96]. Как видим, повторы автор считает особой группой сложных слов, противопоставленной «собственно сложным словам».

Той же схемы придерживается Ф. А. Ганиева при классификации сложных слов в хиналугском языке, подразделяя их «на две группы:

1) сложные слова, состоящие из разных основ разных слов;

2) повторы, т. е. слова, в которых повторяется одна и та же основа» [Ганиева 1986: 122].

Разновидностью словосложения считает редупликацию (повтор) Д. С. Самедов, рассматривающий способы словообразования в арчинском языке [Самедов 1975: 5-6]: «Особым типом образования сложных субстантивов являются повторы, которые возникают в результате удвоения какого-либо субстантива. При этом сложные субстантивы образуются по двум моделям: а) по первой модели удвоение основы сопровождается заменой начального согласного основы абруптивным [к'] или шипящим [§]: с'аНа-к'аНап "дрова" и тому подобное" (с'аНап "дрова"), позо-к'озо "творог и т.п." (побо "творог"); б) по второй - если исходный субстантив начинается с гласного, то при повторе к нему присоединяются абруптив [к'] или шипящий [§].»

Аналогичная интерпретация редупликации принята и в даргино-ведении. Ср.: «Все сложные слова можно разделить на две основные группы.

Первую группу образуют сложные слова, которые состоят из разных слов: къукьу-лямц1 «гроза» (къукъу «гром», лямц1 «молния»), хабар-ч1ябар «новости» (хабар «рассказ», ч1ябар «площадь»), мурул-хьунул «супруги» (мурул «муж», хьунул «жена» и др.)».

Вторую группу образуют сложные слова-повторы, образовавшиеся путем редупликации одной и той же основы: къукъу «гром» (звукоподражательное слово), шут1шут1 «свист» (звукоподражательное слово — говор с. Варсит кайтагского диалекта), багьбагьи «пословица» (багьи «узнай» - гласный и первого компонента выпадает; в говоре с. Бакни сирхинского диалекта), туту «губы» (ту «плевок» — звукоподражание в говоре с. Тама кайтагского диалекта) и др.» [Магомедов 1972: 30].

Как словосложение рассматривает повторы в чамалинском языке 3. М. Алиева. По ее заключению, «особым видом образования сложных существительных являются повторы, которые возникают в результате удвоения какого-либо существительного или же его сочетания с семантически пустым компонентом, являющимся фонетической разновидностью первого компонента» [Алиева 2003: 91].

Авторы монографии по рутульскому словообразованию следуют тому же классификационному принципу, хотя вместо термина «повтор» используют термин «редупликация», ср.: «Междометные и звукоподражательные слова, вступая в редупликацию, образуют особый тип сложных слов. Главное в этих словах - новая семантика, см.: ц1ив-ц1ив ваъас «пищать», ц1ип1-ц1ип1 (в некоторых диалектах - цГив-цХиВу) ваъас «подзывать цыплят», хьут-хьут ваъас «дуть» (в некоторых диалектах -«шептать», «вести бессмысленный разговор»), т1акь-т1акь ваъас «стучать», «барабанить», «создать шум», хур-хур ваъас «храпеть», мыр-мыр ваъас «ворчать», «невнятно разговаривать», «выражать недовольство» и т. д.». [Султанаева 2004: 13; Ибрагимов и др. 2007: 134] При этом авторы ссылаются на работу по морфологии рутульского языка [Махмудова 2001, с.

167-168], в которой речь идет об образовании сложных глаголов по модели «звукоподражание + вспомогательный глагол».

Концепция, согласно которой редуплицированные комплексы представляют собой особую группу, не сводимую к сложным словам, также представлена в дагестанском языкознании. Например, К. Г. Гаджиев выделяет следующие способы образования прилагательных в даргинском языке: морфологический (суффиксальный), морфолого-синтаксический (словосложение), редупликационный и лексико-морфологический (адъекти-визация) [Гаджиев 1982: 16-18]. Самостоятельный словообразовательный тип представляет собой редупликация («слова-повторы») и, по мнению А. А. Сулейманова [2003: 113], 3. Г. Абдуллаев [1993: 123-129], говоря о композитном словообразовании в даргинском языке, вообще не упоминает редуплицированные образования. М.-С. М. Мусаев приводит примеры редупликации лишь в связи с комбинированным словообразованием (редупликация + словосложение) [Мусаев 2002: 97-98].

Как самостоятельный способ словообразования рассматривает редупликацию в цахурском языке Г. X. Ибрагимов [1990: 87].

Как отмечает Н. Б. Эседуллаева [2001: 13], «удвоение слова в лексико-семантической системе лезгинского языка занимает особое место. Оно усиливает значение удваиваемого слова, иногда и всей фразы в целом. Однако удвоение используется не только для указанной цели. Во многих случаях удвоение создает новые словарные единицы, имеющие свою собственную семантику и грамматические функции». Как видим, здесь не идет речь об удвоении как разновидности словосложения.

Исследователи аварского языка придерживаются несколько иной позиции. По мнению Г. И. Мадиевой [1980: 68], «к сложным словам можно отнести слова-повторы и удвоенные слова. Такие слова стоят как бы на грани словосочетаний и сложных слов». В то же время к повторам в аварском языке она относит следующие случаи: а) слова-повторы, состоящие из существительных как бы противоположных по отношению друг к другу значений: сордо-къо 'день'-'ночь' - 'сутки', эбел-эмен 'мать'-'отец' - 'родители', оц-г1ака. 'бык'-'корова' - 'скот', г1анк1у-х1елеко 'курица'-'петух' - 'домашняя птица'; б) слова-повторы, состоящие из двух разнозвучащих слов с одинаковыми значениями: нич-ламус 'стыдливость', лага-черх 'тело', зулму-х1ал 'насилие', адаб-х1урмат 'почет, уважение'; в) слова-повторы, компоненты которых близки по значению: квана-гьекъей 'еда-питье', бугТа-ролъ 'ячмень-пшеница', т1егъ-хер 'цветок-трава', вац-вас 'брат-сын'» [там же].

На наш взгляд, такое расширительное понимание повторов противоречит принятому в современном языкознании употреблению терминов «повтор», «удвоение» и «редупликация» в качестве синонимов [см., например, Ахманова 1966: 327, 382, 483-484]. Заметим также, что понятие «удвоенные слова» в работе Г. И. Мадиевой осталось нераскрытым.

В специальной работе, посвященной сложным словам в аварском языке мы также не находим упоминания редуплицированных форм [Асельдерова 2000]. В то же время «слова-повторы» получают здесь более адекватную характеристику как «наименования собирательного характера» [там же: 14].

Как видно из представленного выше обзора, как интерпретация редупликации в качестве одного из способов словосложения, так и ее квалификация как самостоятельного способа словообразования не сопровождаются в литературе какими-либо аргументами в пользу той или иной точки зрения. За исключением, пожалуй, одного: к сложным словам повторы могут быть отнесены по формальному признаку: в их составе налицо две корневые морфемы.

На материале кавказских языков выяснение специфики редупликации как самостоятельного способа словообразования мы находим в работе В. А. Касландзия, посвященной сложным словам в абхазском языке. Как отмечает автор, «образование сложных слов посредством редупликации представляет в современном абхазском языке также продуктивный способ словообразования. Данный способ в абхазской лингвистической литературе не выделяется отдельно, вернее, не отграничивается от понятия «основосложение» хотя особенности этого вида словообразования подчеркиваются специалистами абхазского языка.

Между тем, сложные объединения, образованные путем редупликации, отличаются от сложных слов, возникших в результате словосложения или основосложения, рядом особенностей структурно-семантического характера. Между компонентами редуплицированных сложных слов нет ни подчинительной, ни сочинительной связи. Удвоенные сложные слова чаще всего пишутся через дефис. В абхазско-адыгских языках, в противоположность индоевропейским, сложные слова, возникшие в результате удвоения основ (корней), характерны не только для экспрессивной 1 эмоциональной речи, но и для языка художественной литературы, для нейтрального стиля» [Касландзия 1998: 53-54].

Хотя приведенная аргументация представляется нам недостаточной, она, тем не менее, показывает, что рассматривать редупликацию как частный случай словосложения нецелесообразно во многих отношениях.

Наибольшей объяснительной силой, на наш взгляд, обладают современные трактовки редупликации с позиций общей морфологии. В курсе «Общая морфология» мы находим упоминание о редупликации как о частном случае операции, входящей в один ряд с такими грамматическими явлениями, как чередования и др. Ср.: «Частным случаем операций являются также редупликации, так же, как и описание чередований, описание редупликаций апеллирует к фонологическим характеристикам морфем, предписывая полное или частичное повторение элементов исходной цепочки (или повторение части их различительных признаков.).

Более подробное описание дано у И. А. Мельчука, в котором редупликация определяется как вид повтора, который, в свою очередь, оказывается разновидностью модификации [Мельчук 2000: 48 и сл.]. Таким образом, ни для определения повтора, ни для определения редупликации понятие «сложное слово» не применяется. Соответственно, говорить о повторе и редупликации как о частном случае словосложения представляется в принципе неверным, хотя формальное сходство в определенных случаях очевидно.

С убедительной, на наш взгляд, аргументацией по данному вопросу выступил И. Ф. Вардуль: «Семантическое "главенство" редупликативного комплекса над составляющими его редупликативами лишает последние самостоятельной значимости, (причем даже в разновидности I). Синий-синий несет информацию не о двух признаках "синий", а об одном "очень синий". Здесь проявляется отличие редупликации от композиции. В композитах, содержащих повторные вхождения одной и той же корневой морфемы, морфы этой морфемы раздельнозначимы» [Вардуль 1991: 61].

В связи с вышесказанным линию демаркации между композитами и редуплицированными комплексами, видимо, можно проводить с точки зрения соответствия редупликации тем или иным моделям образования сложных слов.

Проблема адекватной квалификации редупликации затрагивает, на наш взгляд, еще один существенный аспект, а именно отношение повторов к фразеологизмам. В связи с этим обращает на себя внимание включение повторов в число фразеологических единиц в описаниях фразеологии конкретных языков. Ср.: «Среди устойчивых словосочетаний чеченского языка обращает на себя внимание отдельная группа ФЕ, состоящая из двойных слов, которых мы условно называем фразеологическими композитами» [Байсултанов 2006: 205]. Примеры единиц, объединяемых в данной группе, показывают, что автор не различает редуплицированные комплексы и собственно композиты, ср.: акь-сакъ - «быть в оцепенении»; аьлла-хезна - «обычно о слухах»; бес-бесара - «на все сорта, цвета и выбор»; вевза-везарг - «знакомые» и др. [там же].

Немаловажным мы считаем и другой аспект рассматриваемой проблемы: на наш взгляд, не всякое удвоение является действительной редупликацией. Укажем в связи с этим на формы, выражающие рефликсив, и т.п. В частности, Н. Б. Эседуллаева [2001: 14] отмечает следующие редуплицированные формы, которые не нашли своего отражения в словарях: «. распределительные числительные, удвоенные формы возвратных местоимений вич, чеб, жув и ряд других образований, которые в языке полностью отвечают статусу самостоятельных словарных единиц. Ср. жуваз «себе, для себя» - жува-жуваз «лично сам, без помощи других». К подобным формам, на наш взгляд, следует подходить дифференцированно.

В частности, следует более детально рассмотреть квалификацию способа образования взаимных местоимений, вопрос о самостоятельном статусе которых на материале лезгинского языка ставит Б. Р. Курбанов [1998: 36]. Он пишет, что в лезгинском языке «существуют специальные способы передачи реципрока - путем повтора числительного-местоимения сад, о чем свидетельствуют примеры следующего типа: Итимар яргъалди чпин къуеатар алцумзавай тегьерда сад-садаз килигна [Къ.А.] 'Мужчины долго смотрели друг на друга, измеряя собственные силы'.». При формальном повторе лексической единицы, как нам представляется, нельзя в данном случае говорить о редупликации, поскольку за каждой из составляющих «редуплицированный комплекс» единиц сохраняется свое собственное значение. Сказанное подтверждается и теми языками, в которых соответствующие единицы передаются сочетанием двух различных лексем, ср. англ. each other, франц. l'un l'autre и т. п.

В силу этого формулировку, согласно которой образование взаимных местоимений происходит посредством редупликации числительного «один» [Махмудова 2007: 18], мы считаем некорректной, не учитывающей особенности образования действительных редуплицированных комплексов. Более уместным в данном случае представляется термин «повтор». Ср. также: «. образование взаимных местоимений посредством редупликации числительного «один» можно рассматривать как одну из структурных черт, сближающих нахско-дагестанские языки с тюркскими, ср. аналогичную модель в кумыкском языке: Ёлдашларым бири-бирине къарады 'Друзья мои посмотрели друг на друга'» [Алексеев 2006: 11].

Еще в меньшей степени под понятие редупликации подпадают случаи лексических повторов, приводимые М.Е.Алексеевым [2006]: буд. джанаварджир джанаеарджухун йикъидж чорми сидеъира 'Волк к волку спиной не поворачивается' (= волки друг к другу.) Повторы этого типа объясняются М.Е.Алексеевым [там же] следующим образом: «. в подобных ситуациях ведущим является несколько иной смысл: направленность действия от представителя одного класса объектов к представителю того же класса, т.е. обоюдная направленность действия отсутствует. Такого рода примеры имеются и в русском языке: Рыбак рыбака видит издалека Ворон ворону глаз не выклюет Рука руку моет и т.п.»

Не может рассматриваться как редупликация и явление согласования, имеющее место в табасаранском и удинском языках. Как известно, в табасаранском языке в эргативной конструкции различаются два ряда личных показателей с различной огласовкой - «субъектный» и «объектный», например. узу у ву агура-за-ву 'я тебя ищу', узуучву азура-за-чву 'я вас ищу', учуучву азура-ча-чву 'мы вас ищем'. уву узу агура-еа-зу 'ты меня ищешь' уву учу агура-ва-чу 'ты нас ищешь'

Объектные показатели могут быть опущены: (узу уву агураза и т. д. В абсолютной конструкции используются показатели субъектного ряда: узу жаргъура-за 'я бегу', уву жаргъура-ва 'ты бежишь' и т. д., хотя глаголы непроизвольного действия или состояния используют в субъектной функции аффиксы объектного ряда: узу иццура-зу 'я болею', уву иццура-ву 'ты болеешь' и т. д.

Кроме того, имеется возможность отражения в глаголе любого местоимения 1-го или 2-го лица независимо от роли, которую оно играет в предложении: ич адаш учвугъна гъюрайич 'наш отец к вам идет — наш', ич адаш учвугъна гъюра-чвугьна 'наш отец к вам идет-к-вам'.

Рассматривая выше отмеченные факты в свете их отношения к редупликации, следует подчеркнуть, что помимо того, что в данном случае мы имеем дело с взаимоотношением самостоятельной лексемы (местоимения), с одной стороны, и словоизменительной морфемы (личного показателя), с другой, признанию данного явления в качестве редупликации препятствует также факультативность самого личного местоимения. Не способствует признанию этого также противопоставление субъектной (активной) и объектной (инактивной) форм личного показателя при единой форме личного местоимения, ср.: Узу ахураза «Я засыпаю», но Уву ишураву «Ты плачешь».

В удинском языке личные глагольные показатели как в случае абсолютной, так и в случае эргативной конструкции указывают на лицо субъекта, ср. ч1ап1-зу-бса 'я прячу', ч1ап1-ну-6са 'ты прячешь' и т. д., с одной стороны, и ч1ап1-зу-бакса 'я прячусь', ч1ап1-ну-бакса 'ты прячешься' и т. д., с другой. Вместе с тем, аргументы против трактовки личного согласования в качестве примеров редупликации налицо и здесь.

Аналогичной квалификации заслуживают факты личного согласования в крызском языке, ср.: зын карджат тез паъчаь тер-зын 'я на работу спешу', вун гъаълджаъ дарыхмыш шедирм-ун 'ты здесь не скучаешь?' (неперех. предложения), зын марка конвертджуь къуькоду-зун 'я марку на конверт наклеил', вун аыпаьдж-вун аьд 'ты побил его' (перех. предложения) [Климов, Алексеев 1980: 251-252].

Нецелесообразно рассматривать как редуплицированные и повторяющиеся союзы типа лезг. гагъ. гагъ 'то., то', я., я 'либо., либо', гъам., гъам 'как., так (и)' и т.п. Каждый компонент подобных сложных союзов имеет свою собственную функциональную нагрузку и не может считаться редупликантом другого компонента, ср.:

Гагь са, гагъ маса карди акъвазарзаеа 'То одно, то другое останавливает' [A.A.];

Гъам хъфинни ийида, гъам хкеенни 'И пойдет, и вернется'; Я за адаз къисас къада, я ада заз 'Или я ему отомщу, или он мне' и т.д. Эти же союзы встречаем в других лезгинских языках, например, в табасаранском: «Союз гагь (гагь. гагь) обычно употребляется как повторяющийся союз в значении русского разделительного союза «то» («то. то»). Сложносочиненные предложения с этим союзом состоят из двух или нескольких частей, обозначающих последовательную смену действий или их чередование. Например:

Гагь ерхъуйи хуйин аъмпар, гагь раккнаригъ рякъюй Уъмар «То слышался лай собак, то в дверях показывался Умар». Гагь ригъ anlyüu, гагь зав дифари ккебкуйи, гагь хъанара гъава ачухъ шуйи «То выглядывало солнце, то небо покрывалось тучами, то снова погода прояснялась». Супу гагь ликар явашди алдагъуйи, гагьсана, бацари ккирибгъури, думу фит'ин-вуш алжабгъуйн (А. Дж.) «Лиса то медленно передвигалась, то, лапами разбрасывая землю, она на кого-то набрасывалась». Люкъру гагь хлинццар гъат1арпдуйи, гагь диди чан к1ул гъарзлан исина эбхуйи. (А. Дж.) «Орел то расправлял свои крылья, то он опускал вниз свою голову со скалы» и др.» [Ханмагомедов 1970: 177].

Аналогичным образом мы квалифицируем повторяющиеся соединительные союзы, ср. агул, rus-ra geda-ra „девочка и мальчик" („и девочка и мальчик"). Повторяющийся союз в таких конструкциях не копирует первый, а маркирует соответствующий однородный член.

Из случаев редупликации необходимо исключить такие конструкции с повторяющимися словами, которые, как отмечает М. Ю. Магомедов, исследующий обособленные члены предложения в аварском языке, дают осложненное простое предложение. Это, во-первых, «повтор, который сам по себе не может сообщать что-либо новое, а служит лишь средством усиления, выполняет функцию настаивания (осложняющий элемент второй группы). Дидамун лъаларо, лъаларо «Я тебя не знаю, не знаю» [Магомедов 2009: 187].

Близким к этому случаем является повтор, который «может быть использован говорящим (или автором) не как одно место, а как перечисление мест. Семантическая близость компонентов конструкции с повторяющимися обстоятельствами здесь не превращается в полное тождество, что, по нашему мнению, можег соответствовать возникновению отношения однородности (функция осложняющего элемента первой группы)» [там же: 188].

Думается, не может быть признан действительной формой редупликации и так называемый «смешанный тип редупликации», т.е. такой тип словосложения, при котором при повторяющихся основах используются суффикс, префикс, инфикс, флексия, союзная частица -ни: к1вал-ба-к1вал 'поквартирно' (к1вал 'квартира', -ба- - суффикс); гзафни-гзаф 'больше всего, чаще всего' (гзаф 'много', -ни- - частица) и др. [Гайдаров 1991: 29-31]. В подобных образованиях повторяющиеся морфемы выступают со своим собственным значением, вступая друг с другом в определенные морфо-синтаксические отношения (ср.: рус. со дня на день, из года в год и т.п.). На наш взгляд, слова, образованные таким образом, могут быть квалифицированы как композиты.

Следует исключить из примеров редупликации и сугубо речевые повторы, обусловленные экстралингвистическими условиями. Ср. лезг.

Буюр, буюр!. Вун лап вахтунда агакъна [З.Э.]

Заходи, заходи! Ты очень вовремя пришел.

Здесь повтор вызван проявлением настойчивости, стремлением говорящего достичь убедительности, но никак не грамматическими закономерностями. Ср.: также таб. Гъей, инсан, инсан!. У вуз рябкъюрануз, зиян сагъ гъабхьну.

Л.Х.] Эх, человек, человек! Ты видишь, рана зажила.

Здесь повтор является стилистическим средством выражения сожаления и т.п.

Такого рода повторы нередки в традиционном фольклоре, ср.: цах.

Годий-годий гармадей, годий-годий гармадий. Начальные слова обрядовой (ритуальной) песни: наряжают куклы (лицо напоминает солнце) и с песнями ходят по дворам; весеннее народное празднество, связанное с зороастризмом; весенний праздник плодородия.

В аналогичном аспекте следует рассматривать термин «редупликация», используемый в «Грамматике азербайджанского языка» для указания на повторение членов предложения: «В азербайджанском языке любой член предложения выражается также редупликацией одного и того же слова. Больше всего это относится к сказуемому. В целом простое глагольное или же именное сказуемое может выражаться удвоением одних и тех же слов, а также путем сочетания повторяемого глагола с различными частицами. Парно-повторные сказуемые создают различные смысловые оттенки, увеличивают силу эмоционального воздействия в речи, выражении. Парно-повторное глагольное сказуемое в основном выражается изъявительным и повелительным наклонениями глагола. В редупликациях одно и то же слово в основном повторяется два (а иногда три или же четыре) раза. Формы редупликации сказуемых имеют различные функции» [ГАЯ 1971: 280]. Очевидно, что повтор в данном случае относится не к грамматическим, а к стилистическим явлениям.

Ко всем случаям подобного рода, на наш взгляд, приложимо замечание И. Ф. В ар дуля, согласно которому понятие редупликации «не распространяется ни на единицы более высокого ранга, чем глоссемы (ср. повторение синтаксем в конструкциях с однородными членами предложения: Он все бежит, бежит; Бежит он все, бежит; Он все бежит и бежит), ни на единицы более низкого ранга, чем морфема (ср. внутриморфемные удвоения, лишь этимологически возводимые к редупликации: куку—шк-а, хохот—а—тъ). Не являются редупликацией и чисто речевые повторы вроде: Почему, почему он не пришел; Очень, очень вам благодарен; Мне так одиноко, так одиноко; Подойди сюда, подойди сюда» [В ар дуль 1991: 57].

С функциональной точки зрения в дагестанских языках с одним типом редуплицированных комплексов сближаются сложные лексемы, которые Г. И. Мадиева обозначает термином «слова-повторы» (см. выше). В финно-угорском и тюркском языкознании подобные образования обозначаются термином «парные слова». Хотя они образуют, на наш взгляд, со словообразовательной точки зрения особую группу, в их структуре и семантике можно усмотреть близость к редуплицированным формам. На это указывают, в частности, исследователи тюркских и финно-угорских языков: «Близкие (к парным словам. - А. А.), но не аналогичные в грамматическом и семантическом отношениях сочетания двух лексем составляются в одно слово и в том случае, когда в качестве компонентов повторяется одна и та же лексема. Этот словообразовательный тип обычно именуется повтором, или удвоением (редупликацией, см. Виноградов В.А. 1990, 408). Различают повторы полные и трансформированные. Примеры: полные - улуг-улуг 'большие-пребольшие', барза-барза - 'в конце концов, в конечном счете'; трансформированные - кап-кара 'черный-пречерный', хер-херексел 'инструменты', кижи-кажы 'всякие люди'». [Ондар 2004: 3]

Термин «парные слова» использует и Н. Б. Эседуллаева, ср.: «Под парными словами понимается сочетание двух антонимичных по семантике или же относящихся к одному и тому же кругу понятий, близких по значению лексем, которые выражает отличное от семантики обоих компонентов новое понятие или значение. Именно данная особенность парных слов дает основание для выделения их в лексико-семантической системе языка в особую группу или разряд лексических единиц, восполняющих отсутствующие в языковой системе слова для выражения отдельных понятий и умозаключений» [Эседуллаева 2001: 9].

Из всех видов редупликации наиболее близки к парным словам, на наш взгляд, случаи эхо-редупликации, или неточной редупликации, которая используется в основном для выражения значения "X и подобное", ср. лезг. к1арас-марас «дерево и т.п.», къван-ман «камни и т.п.» и др. (подробно см. [Алисултанов 2007]). Функциональная близость рассматриваемых моделей все же не дает оснований для их полного отождествления.

Более строгие требования к редупликации предъявляет И.А.Мельчук.

По его мнению, «выражение вида /хх/, где /х/ — произвольная цепочка фонем, не является результатом применения редупликации], если неудвоенная форма либо вообще не существует в С (*/х/), либо существует, но не имеет регулярной семантической связи с /хх/. За пределами нашего рассмотрения остаются, например, французские корни типа cancan 'канкан', bébé 'младенец', caca 'кака', papa 'nana', bonbon 'конфета', gnan-gnan 'рохля', glouglou 'бульканье', ronron 'мурлыканье', flonflon 'припев' (и множество других звукоподражаний). Это так называемые «слова-повторы» (франц. mots en écho, букв, «слова-эхо».), которые с морфологической точки зрения интереса не представляют» [Мельчук 2000: 50]. Последнее замечание дает нам основание различать морфологическую редупликацию как средство противопоставления морфологических категорий или же способ словообразования и лексическую редупликацию как средство номинации. К последнему виду редупликации мы относим французские примеры, приводимые И.А.Мельчуком.

Подытоживая обзор раздела диссертации, следует отметить, что редупликация как языковой феномен характеризуется полифункциональностью и многообразием структурных форм своей практической реализации, при этом варьирует также и семантика редуплицируемой единицы. В следствии такого рода переплетения разнообразных лингвистических характеристик в одном явлении, в лингваистической литературе наблюдается заметный разброс мнений о структуре, семантике и функциях редупликации. И, как результат, дать однозначное и исчерпывающее определение редупликации представляется делом непростым.

Вместе с тем, в данном исследовании для удобства анализа принято следующее рабочее определение редупликации. Редупликация - это морфонологическое явление, состоящее, как правило, в правостороннем полном или частичном удвоении слога, корня или основы слова, приводящее к появлении в редуплицированном комплексе нового лексического или грамматического значения.

Нельзя не отметить также ту роль, которую играет проблематика способов проявления редупликации в таких областях лингвистики, как психолингвистика, особенно в связи с изучением особенностей детской речи, процессов овладения языком в детском возрасте. Во всяком случае, выводы о том, что детский язык содержит больше экстраграмматической редупликации по сравнению с языком взрослых (и в целом он более иконичен, нежели язык взрослых), требуют своего подтверждения на более широком эмпирическом материале. Как показали специальные исследования В. Дресслера и других исследователей, «многие слова детской речи по форме являются редупликативными: ням-ням, буль-булъ, кап-кап, и вследствие этого редупликация начинает осмысляться как нечто относящееся к детям, получает уменьшительное или гипокористическое значение. Кроме того, редупликация проявляется в детском языке, когда вместо взрослых слов с сильно различающимися фонемами ребенок произносит цепочки похожих друг на друга звуков, сохраняя при этом количество слогов и общую «мелодию» слова» [Бурлак и др. 2007: 144].

Такое свойство редупликации, как иконичность, делает ее весьма важным компонентом в исследовании знаковых систем Нельзя не согласиться в связи с этим со следующим рассуждением по поводу иконичности: «Иконичность, то есть корреляция между означаемым и означающим языкового знака, при редупликации определяется двумя паттернами. Первый из них связан с повтором и, следовательно, множественностью. В результате редупликация является носителем разнообразной количественной семантики: мультипликативности, итеративности, дистрибутивности, аугментативности, аттенуативности и пр. Вероятно, с этим же паттерном связана экспрессивная функция редупликации (повтор служит для усиления и акцентирования выражаемого смысла). Второй паттерн несколько менее очевиден. Он определяется тем, что редуплицированная форма похожа на свой нередуплицированный коррелят, но не является им. Тем самым редупликация может выражать значение «быть похожим на X (но не совпадать с ним)». Сюда же, судя по всему, следует отнести и семантику пейоративности (типичную для редуплицированных форм). Хотя на первый взгляд пейоративность не относится к очевидной иконической семантике, несложно вспомнить такой пример, как намеренное искажение имени человека с целью задеть или обидеть его (то есть отличное от правильного использования этого самого имени). Пейоративность также типична для некоторых разновидностей редуплицированных конструкций, например, для «шм-редупликации» [Рожанский 2007: 59].

Это свойство увязывается в литературе, прежде всего, с характерными для редупликации функциями выражения множественности: «Видимо, есть все основания для того, чтобы постулировать для способа удвоения связанность с выражением значений семантического поля квантитативности. Все случаи мотивированных повторов, имеющих в языке синхронные соответствия — неудвоенные морфемные или словесные единицы, могут быть содержательно интерпретированы как имеющие отношение к значениям количества. Это относится к словам, как с предметными, так и с предикатными значениями. Именно в этом можно увидеть основание для того, чтобы рассматривать способ удвоения как иконический прием» [Алиева 1991:220].

Актуальность названной проблемы в дагестанском языкознании подтверждается отсутствием публикаций по данной проблеме, с одной стороны, и нерешенностью целого ряда проблем грамматики и лексикографии, с другой. Можно, в частности, указать на неопределенный статус форм, образованных путем эхо-редупликации: с одной стороны, в грамматиках им практически не уделяется внимания, если не считать беглого обзора в разделе «Словообразование», с другой стороны, словари практически не фиксируют этих форм, даже если это касается их нестандартной семантики.

Отсутствие сколько-нибудь заметной дагестановедческой традиции в исследовании редупликации приводит порой и к терминологической путанице, что можно подтвердить следующим примером: «Встречаются случаи, когда редупликат изменяется не только в анлауте, но и в системе вокализма, ср.: къынгыр-чонгур теректер "кривые деревья", где редупликат къынгыр-чонгур "кривой" содержит во второй части компонент чонгур. являющийся фонетическим вариантом первого» [Абдуллаева 1997: 23]. В данном высказывании термин «редупликат» используется в двух различных значениях: в первый раз как обозначение исходной основы (= исходная основа изменяется) и второй раз как обозначение всего редуплицированного комплекса (=редуплицированный комплекс содержит.). Там же говорится о модели «с изменением гласных в редупликате» (= во второй части редуплицированного комплекса). Иными словами, один и тот же термин в пределах небольшой статьи используется в трех противопоставленных друг другу значениях!

Адекватная интерпретация редупликации представляется нам также существенным фактором верификации сравнительно-исторических построений, особенно в связи с теорией моноконсонантизма кавказского корня. «В связи с этим ср. редуплицированные основы, в которых сращиваются морфемы, абсолютно синонимичные между собой. Они и материально, и по значению ничем не отличаются: аг. т1-ал-т1-ам "родимое пятно"; з-уьле-з "селезенка", лезг. цц-или-з (<- *з-или-з) то же, рут. з-или-з, уд. з-и-з-ам, лезг. цц-а-з (<- *з-а-з) "шип, колючка", таб. дз-а-дз-а (дюб.), з-а-з (канд.) то же, аг. з-а-з; лезг. к1-у-к1 "вершина, макушка", кк-у-к (ахт.) (<— *к1-у-кГ), аг. к1-у-к1, таб. к1-а-к1, ср. ав. т1-о-гь "вершина, макушка", дарг. кь-а-р-бек1 макушка", лак. кьа-бак1 то же; лезг. ккур-ккур "колокольчик", аг. гур-гур "колокол"; лезг. т1 (в)-е-т1 "муха", аг. т1-у-т1 то же, ср. также цах. т1-о-т1, крыз. т1-ы-т1, буд. т1-у-т1; лезг. к-е-к "ноготь", аг. к-ир-к то же» [Сулейманов 2000: 93]. Как видим, правомерность некоторых из вышеперечисленных сближений во многом опирается на признание тех или иных цепочек морфем в качестве редуплицированных комплексов.

Особого внимания требует исследование редупликации при наличии семантических и порой значительных фонетических изменений, которые требуют идентификации привлекаемых к анализу лексем и их компонентов, что предполагает проведения комплекса операций, увязываемых со сравнительно-историческим исследованием материала, равно как и с семантическими и типологическими процедурами.

К сказанному следует добавить целый ряд положений, выдвинутых Ф. И. Рожанским [2007: 57-58] в качестве аргументов, подтверждающих необходимость исследования редупликации:

- редупликация является одним из важнейших языковых механизмов, используемых как для формообразования (категория числа у имени, видо-временные системы у глагола), так и для словообразования;

- обилие материала по редупликации требует типологических обобщений, обзоров и т.п.;

- в современных европейских языках редупликация, хотя и находится на языковой периферии, все же представляет достаточно интересный феномен;

- редупликация тесно связана со звукосимволизмом;

- редупликация как языковой феномен требует осмысления с точки зрения современных лингвистических теорий (особое внимание обратили на нее создатели теории оптимальности).

В сфере формообразования в первую очередь можно отметить, что редупликация во многих языках является средств выражения значений аспектуального характера.

Для лезгинских глагольных форм характерна редупликация в формах повелительного наклонения [см. Мейланова 1954: 269]. Она имеет место в случае односложности исходной формы, ср.: агъ-угъ 'верь', ак1-ук1 'вязни', ат1-ут1 'режь' и т.п.

В цахурском языке с помощью редупликации противопоставляются некоторые видовые основы, число которых весьма ограниченно, причем активные глаголы имеют редуплицированную основу дуратива, ср. хьикека 'приносить' при терминативе хьыкы, ухуха 'рожать' при терм, ухы и т.п.; стативные - основу терминатива, ср. ык1ейк1ыр 'болеть' при дур. ык1ар и т.п.

Наиболее разнородны примеры редупликации в арчинском языке [см. Хайдаков 1975: 75-76]. Здесь регулярно редуплицируются формы дуратива, императива и масдара.

В крызском языке редуплицируется основа дуратива нескольких глаголов: джир-идж 'жарить' — дур. джидж-ри, зым-ыдж 'мыть' — дур. зыз-ни, шил-идж 'прясть' — дур. шиш-ли и др.

В некоторых языках встречаются редуплицированные глаголы: например, в лезгинских диалектах: фийском — кьуркьу 'сохнуть', хурху 'ткать', чурчу 'жарить' [Абдулжамалов 1965], джабинском — хырхы" 'вязать', кьуркьу" 'сохнуть', гыргы" 'варить' [Ганиева 1980: 17], докузпаринском — хутху" 'отнести', хырхы" 'вязать, ткать', гыргы" 'варить', кьыркьы" 'вялить, сушить'.[Мейланова 1964: 216]

В рутульском языке редуплицированная основа налицо в глаголах кьалкьас 'дрожать', джирджес 'жарить', гыргас 'вести', гьургьвас 'гулять', хырхас 'вязать', хырхас 'ткать' (ср.: их диалектные варианты в нередуплицированной форме: йиргас 'вести', йиджес 'жарить', ругьвас быть круглым'). В цахурском языке к таким глаголам можно отнести, например, лексемы ухьйхьанес 'пасти' и выг1ыг1ас 'чесаться'.

Одно из первых детальных исследований словообразовательной редупликации на материале лезгинского языка было осуществлено Р. И. Гай-даровым. Автор исследует, по его словам, "словообразующие или лексические повторы", которые "возникают вследствии удвоения двоякого рода элементов; во-первых, в результате удвоения основ самостоятельных (преимущественно-знаменательных слов фуг-руг «вдребезги» (руг «пыль») и, во-вторых, посредством редупликации подражательного комплекса, не имеющего в языке самостоятельного употребления (мур-мур «бормотанье»)". [Гайдаров 1966: 125]

Функции редупликации в лезгинском языке довольно разнообразны. Так, в наречиях, образованных редупликацией форм существительного, и числительных редупликация используется для выражения дистрибутивного множественного: а) редупликация существительных: къат-къат «послойно; по слоям; слоями» (из къат «слой); твар-твар «по зернышку, помалу» (из твар «зернышко») и др. б) редупликация числительных: са(д)-сад (по одному; по одиночке; поочередно» (из сад «один»); кьве(д)-кьвед «по два; попарно» (из кьвед «два»); пуд-пуд «по три» (из пуд «три») и т.д.

Если редупликация существительных носит нерегулярный характер, что дает основание для квалификации форм типа вышеприведенных в качестве наречий, то редуплицированные числительные вполне можно выделять в особый класс дистрибутивных числительных.

Редупликация наречий, по-видимому, не дает значения дистрибутивности, ср.: фад-фад «быстро; бегло» (из фад «рано»); гагь-гагь «иногда, время от времени» (из гагь «иногда»); яваш-яваш «потихоньку, не спеша» (из яваш «тихо, медленно») и др.

Р. И. Гайдаров рассматривает в своей монографии повторы, в т. ч. и осложненные формообразовательными аффиксами. Между тем, на наш взгляд, в этой группе повторов следует различать а) редупликацию той или иной грамматической формы, ср. к1вач-и-к1вач-и 'пешком' (из к1вач-и — эргат. от к1вач 'нога'); йикъ-ан-йикъ-ан 'ежедневно; каждый день' (из йикъан — родит, от югъ 'день' и др., и б) повторы, в которых идентичные соединяются служебными элементами: союзной частицей -ни (эвелни-эвел 'в самом начале; первоначально' < эвел 'начало') и др., словообразующим аффиксом -ба: а также в) повторы, образованные сочетанием разных грамматических форм одной и той же лексемы, что не подпадает, на наш взгляд, под определение редупликации.

В то же время повторы, с изменением (заменой) согласных звуков (заменой начального согласного основы шипящим ш, сонорным м или его появлением перед начальным гласным второй основы), вполне вписываются в рамки редупликации: верч-мерч 'куры и другие домашние птицы' (из верч 'курица'); як-мак 'мясо и другие мясные продукты' (из як 'мясо'); мехъер-шехъер 'свадьба и тому подобное' (1иехъер 'свадьба'); ич-мич 'яблоки и тому подобные' (из ич 'яблоко'); уьфт-муьфт 'свист и тому подобное'; (из уьфт. 'свист') и др.

Редуплицированными можно назвать и повторы, формирование которых "из подражательных комплексов в основном происходит теми же путями, что и рассмотренные выше повторы, возникшие из лексически значимых основ" [Гайдаров 1966: 131], ср.: лухъ-лухъ 'подражание кипению густой массы'); шир-шир 'подражание шуму текучей воды, ручья'; лекь-лекь 'болтовня; пустые разговоры'; рапа-рап 'подражание коллективному хлопанию', гу-па-гуп 'подражание ударам'; дарам-дурум 'подражание беспорядочным шумам, крикам; скандал'; лахъ-рахъ 'подражание быстрому падению стоячего предмета'; ц1екь-рекь 'подражание треску горящих дров; хвороста'; ч1игъ-п1игъ 'подражание тонкому скрипу дверей'; куьт1куьруьт1 'подражание пению мелких птиц'; дагдабадаг-дагдабадаг/ тикила-тикан-тикила-тикан; рап1дап1дап1-рап1дап1дап1 - подражания музыкальным ритмам (игре на барабане) и др.

Отмеченные выше типы редупликации в той или иной степени характерны и для других лезгинских языков.

Так, табасаранские повторы подразделяются на следующие группы [Загиров 1981]: а) повторы — удвоения основ самостоятельных слов: тки-тки 'по кусочку, по малу' (из тки «кусочек»); лит1ан-лит1ан 'по капельке' (из литГан «капля»); гагь-гагь 'иногда, время от времени' (из гагь 'иногда'); яваш-яваш 'потихоньку; не спеша' (из яваш 'тихо, медленно'); к1улди-к1улди 'раздельно; каждый в отдельности' (из к1улди 'раздельно'); йишван-йишван 'еженощно, каждую ночь' (из йишв-ан род. п. от йишв 'ночь'); к1ули-к1улар 'квиты' (из к1ул 'голова'); кьял-къяляхъ 'назад; задом' (от кьяляхъ 'назад'); б) повторы с изменением начального корневого согласного: кас-мас 'кто-либо' (из кас 'лицо; личность; человек'); хал-мал 'дом, всякое жилище' (от хал 'дом') и другие; в) повторы — удвоения подражательных комплексов: чахъ-рахъ-пахърахъ 'подражание тарахтению, грохоту'; гупа-гуп подражание ударам'; пахъ-рахъ 'подражание шуму падающего предмета'; к1ант1-к1ант1 'подражание шуму капающих капель'; ц1акь-ракь 'подражание скрипу зубов'; кьярт1-пярт1 'домашняя утварь; различные предметы' и другие.

Один из видов редупликации в агульском языке квалифицируется как способ не словообразования, а словоизменения, выражающий так называемую репрезентативную множественность [Мерданова 2004: 188].

К примерам редупликации в рутульском языке в литературе относят лексемы, редуплицированный характер которых обусловлен исторической звукоподражательностью, ср.:

1) редупликация полная: тыр-тыр 'удод', вар-вар (название цветка);

2) редупликация с фонетическими изменениями: т1а-т1ал 'древко', 'палка', хьаъ-хьаъл 'овсюг';

3) редупликация может сопровождаться огласовкой: къ'а1р- а1-къ'а1л 'сорока';

4) лексемы, полученные путем редупликации, в исходе могут иметь словообразовательные суффиксы: хал-хал-аг 'серьга', даьб-даьб-ил 'бабочка'" [Ибрагимов 1978: 67].

Общность некоторых моделей позволяет исследователям реконструировать некоторые редуплицированные комплексы на пралезгинском уровне. Кроме того, звукоподражательное (звукосимволическое) происхождение предполагается и для некоторых лексем конкретной семантики [Алексеев 1965: 108]: таб. кьаркьар, агул, кьуркь, рут. ихр. кьакьарак, арч. кьакьара, уд. къокъ 'горло, гортань'; таб. канд. кьискьис, агул, кьискьис, рут. шин. кьискьис 'жадный'; таб. къа1ркъа1р, агул. къа1ракъа1л, рут. къа1ракъа1л 'сорока'; таб. фарфалаг 'волчок', крыз. фаьрфаьраьнг 'круглая доска веретена'; лезг. хл. фтфил, рут. хьуьтхьуьл ' ящурка'; лезг. нют. мизмиз, таб. мизмиз, агул, бурш, мизмиз, цах. бызбыза муха, комар';

Ср. также *ц1имц1- 'муравей'; бабочка; кузнечик', *ц1иц1- 'кузнечик', *ц1инц1- 'ящерица', *ц1ор(А)ц1ол 'куница', *тортор 'куропатка'.

Звукосимволическое и звукоподражательное происхождение подобных лексем устанавливается не только вследствие самого принципа называния предмета по характерному звучанию, но и в силу их характерной структуры (редупликации) (выделено нами. - А.А.), а также нередких перебоев в звуковых корреспонденциях" [там же].

Дело в том, что в современной литературе нет единообразия в способах написания редуплицированных комплексов: однотипные комплексы могут оформляться слитно или через дефис. Так, в рутульско-русском словаре

Джамалов, Семедов 2006: 236] встречаем, с одной стороны, словарную статью

Сырсыр гьаьп1ын дрожать от холода и, с другой стороны,

Сып1-сып1: Сып1-сып1 гьаьп!ын 1) злиться, трястись от злости 2) перен. жадничать.

С этой проблемой связан и вопрос лексикографического характера: что считать заглавным словом редуплицированный комплекс или его нереду-плицированную основу. О значимости этого вопроса свидетельствует лексикографический опыт исследователей дагестанских языков. Так, в упоминавшемся выше рутульско-русском словаре мы находим следующую словарную статью:

Выз звукоподр. жужжанию; вызвыз гьаьп1ын жужжать [Джамалов, Семедов 2006: 49].

В связи с этим закономерно возникает вопрос, каковы основания для включения в заглавия нередуплицированной основы?

Непоследовательность отмечается и в других ситуациях. Так, толкование редуплицированной формы может включаться в рамки словарной статьи с входным нередуплицированным словам:

Суру' IV (-йраь, -быр) отара, стадо овец; суру-сурунаь нареч. отарами, стадами.

Наряду с этим в рассматриваемом словаре гораздо чаще встречаются примеры самостоятельной подачи редуплицированных форм, ср.:

Дене-дене'наь нареч. поштучно и

Дене' IV (деныйраь, -быр) 1) штука 2) семя, ядро; ишбишк1ыйд дене одна штука.

Выведение различных типов редупликации определяются, с одной стороны, лексико-грамматическими характеристиками лексических единиц, обнаруживающих редупликацию, и, с другой стороны, семантикой редуплицированных комплексов. Такое деление несколько отличается от рубрикации, предлагавшейся в свое время в литературе. Ср., например, деление материала, предложенное Н. Ф. Алиевой [1991: 221]: а) слова с предметной семантикой, т.е. существительные нарицательные предметные; б) слова с семантикой действий, процессов, состояний, протяженных во времени, т.е. глаголы; в) слова с семантикой качества, т.е. качественные адъективные и адвербиальные слова; г) слова с семантикой числа, т.е. числительные». Как видим, эта рубрикация отражает по существу частеречную классификацию и не отражает собственную специфику редуплицированных комплексов, что, на наш взгляд, нельзя признать адекватным подходом».

В заключении даны основные выводы по итогам проведенного в данной работе исследования.

Список использованной литературы включает названия наиболее значимых работ отечественных и зарубежных лингвистов, имеющих непосредственное отношение к проблемам, которым посвящено данное исследование.

Заключение диссертации по теме «Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание», Алисултанов, Алисултан Султанмурадович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ходе проведенного исследования структурных и функциональных особенностей редупликации в лезгинских языках, в том числе лезгинском, табасаранском, агульском, рутульском, цахурском, крызском, будухском, арчинском, удинском и примыкающего к ним хиналугском, было продемонстрировано широкое распространение в этих языках различных видов редупликации, несмотря на то, что данное явление в многих своих аспекта не получило адекватного описания как с точки зрения синхронии, будь то грамматическое описание или словарные материалы, так и с точки зрения диахронии. Как показано в диссертации, причины этого кроются уже в неопределенности самого понятия редупликация и ее разновидностей, в частности, в ее отношении к некоторым смежным понятиям, некоторыми характеристиками, напоминающими редупликацию: словосложение, фразеологизм, сингармонизм и нек.др.

В работе получил обоснование подход, в ходе реализации которого, с одной стороны, в рамках единого понятия были объединены случаи грамматической и лексической редупликации и, с другой стороны, за пределы рассматриваемого явления были выведены примеры повторов, которые не могут быть квалифицированы как частные случаи редупликации.

Анализ конкретных способов редупликации в лезгинских языках, а также тех функций, которые она здесь выполняет, подтвердил высказанное в специальной литературе мнение о том, что «значения, выражаемые в повторах, весьма многообразны; подчас идея количества предстает неочевидной, в измененном виде. Более конкретно идеи количества реализуются при характеристике удвоения в применении к определенным разрядам понятий. При передаче субстантивных понятий — это значения множественности, собирательности, многообразия, но часто также ослабление идеи количества, проявляющееся как значение подобия, сходства. При передаче процессов — это значения интенсивности, длительности, повторности. многократности, а также взаимности и совместности; здесь также проявляются значения снижения количества: недостаточная интенсивность, однократность, попытка к совершению действия. При передаче качественных признаков — это выражение градаций интенсивности признака: как правило, интенсивность, усиление степени, разнообразие качественных признаков, но зачастую и ослабление степени качества, поверхностное сходство» [Алиева 1991: 221].

Редупликация в сфере имени существительного получила в диссертации однозначную квалификацию как средства выражения дистрибутивного множественного, несмотря на адвербиальный статус получаемых в результате редупликации единиц. Дело в том, что в исследуемом процессе имеет место взаимодействие нескольких факторов, как правило, не получивших адекватной дифференциации в специальной литературе: собственно словообразовательного (частеречного: существительное —> наречие образа действия) и семантического.

Сопоставительный анализ этого типа редупликации позволил выявить его изоморфность в различных лезгинских языках (ср. лезг. къат-къат 'послойно; по слоям; слоями' < къат 'слой'; таб. лит1ан-лит1ан 'по капельке' < лит!ан 'капля'; буд. даста-даста 'группами' < даста 'группа, отряд', уд. тикаъ-тикаь 'по кускам, по частям' < тикаъ 'кусок, доля, часть'; рут.парпа'ц-парпа'цнаъ ';болыпими кусками; хлопьями' < парпа'ц 'большой кусок (хлеба, сыра и т.д.)'.

Адвербиальный характер редуплицированных комплексов дает основу для их использования в составе сложных глаголов (рут. хы1л-хы1л гьыъын 'крошить'; хы1л-хы1л йишин 'крошиться', агул, парча-парча акъас 'разорвать на куски'; парча-парча хьас 'разорваться на куски' и т.д.)

Редуплицированные комплексы, не имеющие дистрибутивной семантики, встречаются редко и могут рассматриваться как результат семантического преобразования исходной семантики дистрибутивности.

Возникновение повторов дистрибутивного типа связывается нами с тюркским влиянием.

Следующий тип редупликации, называемый нами эхо-редупликацией, достаточно хорошо представлен не только в дагестанских, но и во многих других языках Востока. В лезгинских языках эхо-редупликация в зависимости от вида дивергенции оказывается представленной несколькими моделями. Среди них наиболее распространена модель с изменением начального согласного второго компонента на м. Материалы проведенного исследования показывают, что в определенных контекстных условиях данный тип редупликации передает целый набор значений, которые связаны между собой, типа:

- "X и подобное" (репрезентативная множественность): агул, рек 'тряпка' - рек-тек 'одежда, белье и под.';

- то же, но с приданием исходному значению оттенка пейоративности (презрение, пренебрежение и т.п.);

- включение в совокупность не только объектов, подобных выраженному исходной формой, но также и тех объектов, которые присущи описываемой ситуации, ср.: лезг. чай-май 'чай и т.п., т.е. то, что положено к чаю';

- множественного с оттенком разнообразия включенных в данное множество объектов: лезг. инсан-минсан '(разные) люди';

Вторая эхо-форма в последнем примере зат1-мат1 обычно не имеет негативной коннотации, однако в данном контексте это значение может усматриваться и здесь: «что-нибудь (плохое)».

При именах обобщенной семантики редуплицированные формы приобретают прономинальное значение. В положительных предложениях такие формы выполняют роль неопределенных местоимений: лезг. зат1-мат1 'что-нибудь'. В отрицательных предложениях эти формы, естественно, выступают в роли кванторных отрицательных местоимений: кас-масни авачир 'никого не было'. При именах более или менее конкретной семантики в отрицательных предложениях данная модель может иметь значение «какой-нибудь /никакой X». Все подобные формы, несмотря на регулярный характер, требуют своего особого лексикографического описания не только в силу имеющихся семантических нюансов, но и по причине исключений формального характера.

В работе проводится дифференциация между понятиями эхо-редупликации, объединяющей формальную и содержательную стороны, и неточной редупликации, отражающей лишь план выражения. Помимо эхо-редупликации, неточная редупликация широко используется в звукоподражаниях и идеофонах.

Редуплицированные прилагательные, в отличие от существительных, обычно в наших материалах выражают идею множественности, разнообразия, в зависимости от лексического значения основы реализуемую в нескольких вариантах. Так, ряд прилагательных, образованных от существительных (X), имеет значение «обладающий множеством X; покрытый множеством X»: буд. чилчил 'веснушчатый'< чип 'веснушка'; уд. зол-зол 'полосатый' < зол 'полоса, полоска'; цах. зол-золна 'полосками, полосатый'; рут. къут-къут ад 'в клетку' < къут 'клетка';

В лезгинских языках представлена также модель редуплицированных прилагательных со значением неполноты качества, приблизительности, которая, впрочем, не является продуктивной, ср. буд. чиг-чиг 'сырой, сыроватый' при чиг 'сырой, несваренный', уд. кедже-кедже 'кисло-сладкий, кисловатый' при кедже 'кислый'.

Редупликация прилагательных для выражения усиленного качества или для выражения разнообразия, отмеченная в ряде дагестанских языков, для лезгинских языков нехарактерна, хотя имеют место отдельные примеры и такого рода: уд. гъуй-гъуй 'толстые, потолще' при гъуй 'толстый'.

Нетривиальный тип редупликации, заключающийся в повторении начального согласного в исходе основы, мы отмечаем в рутульском языке: хъуълихъ-ды 'полный, толстый'; ху1ла1х-ды 'длинный'. Редупликация здесь мотивирована выражением обоими прилагательными большого размера.

В некоторых лезгинских языках регистрируется также проникновение специфической тюркской модели редупликации прилагательных, ср. уд. кепкедже 'очень кислый' при кедже 'кислый', буд. дум-дуз 'прямо, совершенно прямо; верно, точно' и т.п.

В целом влияние азербайджанского языка в этом аспекте на языки азербайджанского региона весьма ощутимо.

В области числительных в лезгинских языках редупликация имеет место при образовании распределительных числительных. Отдельные лезгинские языки при этом демонстрируют следующие особенности: (а) в лезгинском, агульском и удинском для числительных как для грамматического класса слов не характерна категория классно-именной дифференциации, (б) в арчинском, рутульском, табасаранском языках при употреблении количественных числительных, как правило, системно выдерживается классное согласование. Следует также отметить, что сам набор именных классов, арсенал классных формантов и порядок их размещения в структуре числительных специфичны для каждого языка.

Особо в работе рассмотрено образование дистрибутивных форм составных числительных.

Поскольку в редупликации существительных отмечаются очевидные параллели дагестанских и тюркских языков, целесообразно искать истоки появления дагестанских дистрибутивных числительных также в тюркских языках. С другой стороны, однотипное образование разделительных числительных посредством редупликации рассматривается как одна из структурных изоглосс кавказских языков.

Редуплицированные наречия, помимо дистрибутивных наречий, полученных в результате редупликации существительных, могут быть образованы редупликацией собственно наречий или же от соответствующих прилагательных, ср. наречия времени с кванторным значением всеобщности: таб. йишван-йишван 'еженощно, каждую ночь' (< йишван 'ночной'), агул, тпиг. ъ'ушан-ъ'ушан 'каждую ночь, еженощно'. По нашему предположению, значение всеобщности в этих лексемах является развитием значения дистрибутивности.

Пространственные редуплицированные наречия в наших материалах представлены единственным удинским примером: хъош-хъош 'назад, вспять'.

Достаточно широким является функционирование качественных наречий, образованных от адъективных основ: таб. шад-шадди 'весело-весело' -шад 'радостный, веселый, жизнерадостный' - шадди 'весело, радостно'

В собственно лезгинском языке широко распространена редупликация деепричастий. Характер ее проявления позволяет сопоставить ее с редупликацией наречий, не увязывая ее в то же время с фактами редупликации глагольных основ. Важным обстоятельством является то, что редупликация деепричастий играет далеко не последнюю роль в дифференциации собственно деепричастия и целевой формы в лезгинском языке. Истоки редуплицированных деепричастных форм в лезгинском языке достаточно очевидны: они обусловлены азербайджанским влиянием. В других лезгинских языках рассмотренное выше явление представлено не столь широко.

Редупликация глагольных основ в той или иной степени представлена практически во всех лезгинских языках, хотя условия ее функционирования, равно как и семантика редуплицированных форм проявляется в различных языках по-разному. В ходе нашего исследования предположение о связи редупликации со специфической корневой структурой было подтверждено рядом межъязыковых соответствий, в т.ч. лезг. импер. чуруж, фийск. чурчу; рут. джирджес; арч. импер. чуреча, крыз. дур. джидж-ри «жарить» и др. которым отвечают редуплицированные формы и за пределами лезгинской группы.

В отличие от исследователей, рассматривавших редупликацию как сугубо морфологическое явление, мы склонны считать необходимым сохранить понятие «редупликация» и за идеофонической лексикой. Но с различением грамматической (морфологической) и лексической редупликации, поскольку последняя мотивируется семантической природой слова, даже не будучи противопоставленной соответствующей нередуплицированной форме.

В связи с мотивированностью редупликации в процессе номинации, в первую очередь, в диссертации были рассмотрены звукоподражания.

В работе рассмотрено несколько вариантов структурной классификации звукоподражаний. Согласно одной из версий, редуплицированные звукоподражательные комплексы подразделяются на следующие группы: а) с полной редупликациейструктуры СУС (реже УС и СУЯС); б) с неполной редупликацией (с фонетическими изменениями во втором компоненте) структур (С)УС; СУЯУС.

Помимо структуры и значения, звукоподражания характеризуются и с точки зрения их функций в составе предложения-высказывания. Наиболее очевидно использование звукоподражаний в качестве междометий, выступающих вне состава предложения. Особая позиция звукоподражания в составе высказывания может подчеркиваться кавычками и другими способами выделения.

Обычным для звукоподражаний является также употребление со вспомогательными глаголами, в роли которых могут выступать и полнозначные глаголы (как правило, «делать»).

От редуплицированных комплексов следует отличать случаи повторов звукоподражаний, не являющихся, строго говоря, таковыми.

Некоторые звукоподражания могут выступать в качестве субстантива, приобретая падежно-числовое словоизменение.

Классификация звукоподражаний с точки зрения семантики фактически основывается на классификации объектов, производящих те или иные звуки: в настоящее время классифицировать собственно звучания не представляется возможным. При этом следует иметь в виду, что некоторые звуки могут ассоциироваться с достаточно разнородными объектами.

1. Наиболее отчетливо выделяется группа, объединяющая подражания звукам, издаваемым животными, полдразделяемая на (а) слова, воспроизводящие голос того или иного; (б) слова, передающие непроизвольные звуки, издаваемые животными; (в) слова, передающие звуки движения; (г) слова, которые являются воспроизведением звуков столкновения при соприкосновении, касании и т. д.: къар-къар «поскребыванье».

2. Весьма разнообразны звукодражания, передающие звуки, издаваемые человеком - с помощью голоса, ударом руки или движением ног;

3. Не менее многочисленна группа звукоподражаний, копирующих звуки движения неодушевленных предметов.

4. В отдельную группу могут выделяться звукоподражания, в которых звукоподражательная семантика осложняется наличием смысловых оттенков экспрессивного характера.

Звукоизобразительная лексика представляет собой, по сравнению с звукоподражаниями, более сложное явление. Звукоизобразительная лексика, или идеофоны, довольно разнообразна по своей семантике, дифференцируя, по крайней мере, несколько семантических групп:

1. Близко к собственно звукоподражаниям стоят звукоизобразительные комплексы, передающие световые эффекты, как правило, достаточно сильно воздействующие на воспринимающего.

2. Большое количество редуплицированных комплексов обнаруживается среди образных слов, выражающих «характер различного рода движений, перемещений, изменений, напоминающих движения.

3. Весьма распространены редуплицированные комплексы среди лексических единиц, выражающих различные эмоции и ощущения (в т.ч. болевые) человека, а также связанные с ними физиологические реакции.

4. Выделяется также семантическая группа идеофонов, передающая семантику разрушения.

5. К звукоизобразительной лексике отнесены также лексические единицы с очевидной экспрессивной пейоративной семантикой.

Редупликация выявляется также в междометиях, не являющихся звукоподражаниями, но по ряду признаков (главным образом, своей экспрессивностью) сближающимися с ними. В целом же лексико-семантическая квалификация междометий остается неопределенной. В работе отмечается ненормированный характер рассматриваемого слоя лексики. Соответственно, подобные междометия нередко фиксируются словарями как в редуплицированной, так и в не редуплицированной форме, что можно назвать одним из проявлений общего свойства вариативности (< ненормированности) данной группы лексики.

В работе предложена классификация редуплицированных имен с точки зрения их лексико-тематической принадлежности и, соответственно, мотивированности.

1. Прямые звукоподражания а) Названия лиц (обычно связаны с особенностями воспроизведения речи). Эти названия характеризуют прежде всего людей болтливых, многословных, ср.: буд. лагълагъ 'болтун, болтунья'; уд. лагълагъи 'балагур, пустомеля'. Другая разновидность слов этой группы маркирует особенности произношения, дефекты речи и т.п.: буд. ныгъныгъ 'говорящий в нос, гнусавый'; агул. тпиг. ъ'абаб, кош. ъ'абаб (г1абаб) 'немой; глухонемой'; б) Названия музыкальных инструментов, а также предметов, издающих характерный звук. Эта группа лексем имеет очевидный звукоподражательный характер, поскольку название предмета передает его звучание: агул. кош. гаргар 'колокольчик'; буд. балабан 'дудук; балабан (.музыкальный инструмент типа флейты)'; цах. к1арк1ар 'трещотка'; уд. симси 'свирель пастушья'; рут. туьтег 'дудка; рожок'; туътег йывхыЫ играть на дудке.

2. Названия птиц. Эта группа слов в силу своей существенной привязанности к звукоподражаниям, а также относительной многочисленности заслуживает выделения из общей массы названий животных: цах. еудвуд 'дрозд'; уд. гуъгеъл 'сова'; ч'ач'и 'дрозд'; агул. кош. бидбид 'индюк, индейка'.

3. Названия животных.

В данной группе имен имеется достаточно большое количество оснований, мотивирующих появление редупликации.

Заметную группу среди названий животных составляют названия насекомых, в которых редупликация мотивирована мелким размером, и несколько в меньшей степени звуоподражательной символикой: агул. тпиг. чигриг 'саранча'; буд. пырпыра 'майский жук'; уд. гъоъгъоъл 'бомбардир (жук)'.

3. Названия растений, редупликация которых мотивирована несколькими причинами, в основном (а) обилием мелких цветов, плодов или же косточек в плоде, (б) звукоподражанием шелесту листьев и т.д.: буд. джоъъджоъг1уъ 'душистый горошек'; уд. т!иът1иъп1 'дикий гранат'; рут. гыргыр 'колокольчик (цветок)'; агул. к1уч1к1уч1ай 'шиповник'; цах. г1арг1ар 'вид растения (сорняка) в посеве'; арч. къве1къэ1ла 'кустарник, растущий около рек'.

4. Названия частей тела и болезней. Многие лексемы этой группы могут быть отнесены, по крайней мере, по своему происхождению к детской лексике.

5. Названия мелких предметов. В именах этой группы нередко выражается также экспрессивная (пренебрежительная и т.п.) семантика.

В эту группу мы отнесли также названия артефактов, различных по размеру и, соответственно, имеющих иные основания для номинации звукоизобразительного характера.

6. Названия двигающихся предметов. В данной группе имен можно констатировать в отдельных случаях и номинацию по характерному звучанию.

7. Названия больших, длинных и т.п. предметов

8. Названия жидких и сыпучих субстанций

9. Названия природных объектов и явлений

10. Обозначения вкусовых ощущений

11. Названия предметов, выражающих семантику парности:

Помимо лексико-тематической группировки, в работе предложена классификация редуплицированных имен по отношению к исходной основе.

К сопутствующим признакам редупликации мы относим наличие у соответствующей основы нескольких значений с очевидным экспрессивным компонентом и параллельное функционирование редуплицированной и нередуплицированной форм.

Идеофонические редуплицированные комплексы могут служить основой для суффиксального образования имен существительных.

В лезгинских языках достаточно хорошо развита междометная лексика, характеризующая общение человека с животными. Лексемы такого рода, полученные путем редупликации, прежде всего, выполняют функцию подзываний.

Редупликация тесным образом связана также с детской лексикой, которая по своему происхождению неоднородна. Наиболее очевидные параллели здесь наблюдаются в различных слоях звукоподражательной и звукоизобразительной лексики. К детской по своему происхождению лексике следует отнести, прежде всего, некоторые термины родства. Вторую подгруппу детских слов образуют слова, обозначающие предметный мир ребенка: игрушки, еда, одежда и т.п. Третья группа обозначает действия ребенка или же действия взрослых по отношению к ребенку.

Остальная лексика не маркируется специфической семантикой, но характеризуется исключительным употреблением в детской речи.

Роль редупликации в историческом развитии лексики лезгинских языков до настоящего времени оставалась совершенно неисследованной, хотя дагестановеды (Н.С.Трубецкой, Е.А.Бокарев, С.М. Хайдаков, Б.К.Гигинейшвили, Б.Б.Талибов, В.М.Загиров и др.) в своих комментариях нередко прибегали к этому понятию. При этом в исследованиях по сравнительно-исторической лексикологии лезгинских языков редупликация отмечается только при сопоставлении редуплицированных и нередуплицированных форм. В предлагаемом в диссертации обзоре редуплицированной лексики лезгинских языков проводится дифференциация лексики, восходящей соответственно к общедагестанскому (восточно-кавказскому) и общелезгинскому лексическому уровню.

Анализ языкового материала в диссертации показал, что не всегда «поверхностная» редупликация является действительной редупликацией: в ряде случаев совпадение различных частей основы может вызываться фонетическими (обычно ассимилятивными) процессами или же морфологическими в случае фонетического совпадения суффикса с корневой фонемой.

Другой источник «поверхностной» редупликации, также не имеющей ничего общего с действительным удвоением, - заимствование. Исходная форма в языке-источнике при этом может являться редуплицированной, однако на соответствующую квалификацию основы в заимствующем языке данное обстоятельство не влияет, ср.: арч. ч1ач1а "чача", цах. ч1еч1ейбы "жмых" < груз. "виноградные выжимки". М.Ш. Халилов [2003: 299] указывает на грузинский источник для чеч. ч1ач1а "выжимки"; цах. гог IV, -ана, -ан; -ани; мн. -бы. 1. Зелень (растительность). Сувабы гоган аляат1у Горы покрыты зеленью. 2. Зелень нивы, зеленая нива, хлеба. Югун гогбы вод Хорошие хлеба. Заимствовано из азерб. goy. 1) небо; 2) синий; 3) зелень.

Таким образом, специфика функционирования редупликации в дагестанских языках, вообще, и в лезгинских языках, в частности, показывает, что данный лингвистический феномен представлен в них в трех различных функциональных ипостасях:

1) как средство исторически первичной номинации;

2) как средство вторичной номинации;

3) как средство словоизменения.

Материал исследованных языков также свидетельствует о том, что первые две, из приведенных выше функциональных возможностей редупликации, одинаково характерны практически всем упомянутым дагестанским языкам, а третья, являясь по природе своей атрибутом глаголов, в исследованных языках и функционально и семантически проявляется по-разному.

СОКРАЩЕНИЯ В НАЗВАНИЯХ ЯЗЫКОВ, ДИАЛЕКТОВ И

ГОВОРОВ абаз. - абазинский яз. абх. - абхазский яз. ав. (авар.) - аварский яз. агул. - агульский яз. адыг. - адыгейский яз. азерб. - азербайджанский яз. анд. - андийский яз. арм. - армянский яз. арч. - арчинский яз. ахв. (ахвах.) - ахвахский яз. багв. - багвалинский яз. бацб. - бацбийский яз. башк. - башкирский яз. беж. (бежт.) - бежтинский яз. борч.-хн. - борчинско-хновский д-т рутульского языка ботл. (ботлих.) - ботлихский яз. буд. (будух.) - будухский яз. варт. - варташенский д-т удинского языка гин. - гинухский яз. год. - годоберинский яз. груз. - грузинский яз. гунз. - гунзибский яз. дар. (дарг.) - даргинский яз.

ИНГ. - ингушский яз. ихр. - ихрекский д-т рутульского языка каб. - кабардинский яз. карат. -каратинский яз. крыз. - крызский яз. кош. - кошанский говор агульского языка кум. - кумыкский яз. лак. - лакский яз. лез. (лезг.) - лезгинский (собств. лезгинский) яз. мух. - мухадский диалект рутульского языка мюхр. - мюхрекский д-т рутульского языка нидж. - ниджский д-т удинского языка рут. (рутул.) таб. (табас.) тат. тин д. туртюрк. убых. уд. (удин.) хин. (хиналуг.) хнюх. цах. (цахур.) цез. чам. (чамал.) чеч.

- рутульскии яз.

- табасаранский яз.

- татарский яз.

- тиндинский яз.

- турецкий яз.

- тюркский яз.

- убыхский яз.

- удинский яз.

- хиналугский яз.

- хнюхский говор мухадского д-та рутульского языка

- цахурский яз.

- цезский яз.

- чамалинский яз.

- чеченский яз.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Алисултанов, Алисултан Султанмурадович, 2012 год

1. Абаев В. И. Мимео-изобразительные слова в осетинском языке // Труды Ин-та языкознания АН СССР. М., 1956. Т. V1.

2. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1958.

3. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1973.

4. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. III. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1979.

5. Абдоков А. И. О звуковых и словарных соответствиях северокавказских языков. Сравнительно-исторический анализ фонетики и лексики. Нальчик: Эльбрус, 1983.

6. Абдулжамалов Н. А. Фийский диалект лезгинского языка: (Особенности консонантизма. Система глагола). Махачкала, 1965.

7. Абдуллаев 3. Г. Даргинский язык. Т.П. Морфология. М.: Наука, 1993.

8. Абдуллаев И. X. Мимео-изобразительные слова в лакском языке // ЕИКЯ, 1979. Т. VI.

9. Абдуллаев И. X. Структурно-морфологические особенности количественных числительных в лакском языке // ЕИКЯ, 1990. Т. XVII.

10. Абдуллаев ИХ., Элъдарова Р.Г. Вопросы лексики и словообразования лакского языка. Махачкала, 2003.

11. Абдуллаева А. А. Структура прилагательных-повторов в кумыкском языке // Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. Материалы per. науч. конф., поев. 65-летию кафедры даг. языков Даггосуниверситета. Махачкала, 1997.

12. Алексеев М. Е. Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских языков. Морфология. Синтаксис. М.: Наука, 1985.

13. Алексеев М. Е. Проблема групповых заимствований в языках лезгинской группы // Проблемы общего и дагестанского языкознания. Махачкала,2005.

14. Алексеев М. Е. К вопросу о взаимных местоимениях в дагестанских языках // Вопросы типологии русского и дагестанских языков. Махачкала,2006.

15. Алексеев М. Е. Структурные общности тюркских и восточнокавказских языков // Вестник ВЭГУ. Спец. вып. «Мир Востока». Ч. 2. Уфа, 2006.

16. Алексеев М. Е., Атаев Б. М. Аварский язык. М., Academia, 1997.

17. Алексеев М. Е., Шихалиева С. X. Табасаранский язык. М.: Academia, 2003.

18. Алиева 3. М. Словообразование в чамалинском языке. Махачкала, 2003.

19. Алиева Н.Ф. Удвоение как грамматический способ (на материале языков Юго-Восточной Азии) // Морфема и проблемы типологии. М., 1991.

20. Алисултанов A.C. Структура и семантика звукоподражательных глаголов рутульского и цахурского языков // Актуальные проблемы лингвистики. Махачкала, ДГПУ, 2004, с. 12-16.

21. Алисултанов A.C. Редупликация глагольных основ в лезгинских языках // Лексико-семантические особенности тюркских и кавказских языков. Махачкала, ДГПУ, 2004, с. 16-22.

22. Алисултанов A.C. Историческая редупликация в системе глагола рутульского, лезгинского и агульского языков // Лексико-грамматическое развитие тюркских и нахско-дагестанских языков. Махачкала, ДГПУ, 2005, с. 23-27.

23. Алисултанов A.C. Об одном уникальном способе именного словообразования в рутульском языке // Вопросы филологии, № 6, М.,2006, с. 107-109.

24. Алисултанов A.C. Число в рутульском языке // Вопросы филологии, № 5, М.,2006, с.118-120

25. Алисултанов A.C. Особенности редупликации превербных глаголов в рутульском и цахурском языках// Сопоставительные исследования в разносистемных языках. Махачкала, ДГПУ, 2006, с. 32-36.

26. Алисултанов A.C. Словообразование в рутульском языке Махачкала,2007, 11 п.л., (257 е.). Монография (в соавторстве с Султанаевой К.А.).

27. Алисултанов A.C. Редупликация в лезгинских языках // Вопросы филологии, № 4, М., 2006, с. 53-55.

28. Алисултанов A.C. Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного в лезгинских языках // Кавказский лингвистический сборник. Вып. 18, М., Academia, 2007, с. 23-25.

29. Алисултанов A.C. Эхо-редупликация в лезгинских языках // Кавказский лингвистический сборник. Вып. 19. М., 2007, с. 3-20.

30. Алисултанов A.C. Редупликация глагольных форм в лезгинских языках// Фонетика и нефонетика. К 70-летию С.В.Кодзасова. М., Языки славянских культур, 2008(в соавторстве с М.Е.Алексеевым).

31. Алисултанов A.C. Сложное слово и редупликация // Искусство и образование, № 11, М., 2008, с. 146-150.

32. Ъ4. Алисултанов A.C. К определению редупликации // Искусство и образование, №7, М.,2009, с. 189-194.

33. Алисултанов A.C. Редупликация в мухадском и ихрекском диалектах рутульского языка // Сопоставительные исследования в разносистемных языках. Махачкала, ДГПУ, 2009, с. 17-21.

34. Алисултанов A.C. Структурно-семантические особенности редупликации в языках лезгинской группы // Актуальные вопросы общего и кавказскогоязыкознания. Материалы международной научной конференции. Махачкала, 2010, с. 33-35.

35. Алисултанов A.C. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках // Обучение иностранным языкам в многоязычной и поликультурной среде. Сборник научных трудов. Пятигорск, 2010, с. 2835.

36. Алисултанов A.C. Редупликация как средство образования форм дуратива, императива и масдара в арчинском и крызском языках // Кавказский лингвистический журнал. Вып. I-II, Махачкала, 2010, с. 14-18.

37. Алисултанов A.C. Структура и семантика редуплицированных звукоподражаний в будухском и удинском языках // Кавказский лингвистический журнал, Выпуск I-II, Махачкала, 2010, с. 18-24.

38. Алисултанов A.C. Особенности функционирования редуплицированных междометий в лезгинском и табасаранском языках // Кавказский лингвистический журнал. Выпуск III-IV, Махачкала, 2010, с. 19-24.

39. Алисултанов A.C. Особенности использования редуплицированных звукоподражаний в образовании сложных глаголов // Кавказский лингвистический журнал. Выпуск III-IV, Махачкала, 2010, с. 24-30.

40. Алисултанов A.C. Морфологический статус редупликации в дагестанских языках // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки, № 4, Махачкала, 2011, с. 89-91.

41. Алисултанов A.C. Звукоизобразительные комплексы в лезгинских языках // Кавказский лингвистический журнал. Вып. I-II, Махачкала, ДГПУ, 2011, с. 16-21.

42. Алисултанов A.C. Редупликация в лексической системе лезгинских языков. Махачкала, ДГПУ, 2012, 7 п.л. (140 е.).

43. Алисултанов A.C. Об одном способе выражения дистрибутивного множественного числа в лезгинском, табасаранском и будухском языках // Дагестанская литература: история и современность. Вып. 6, Махачкала, 2012, с. 30-32.

44. Алисултанов A.C. Форма и содержание языкового знака //Научный мир. Журнал научной общественности Республики Дагестан, № 5. Махачкала, 2012.

45. Алиханов С. 3. Словообразование в аварском языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Махачкала, 1998.

46. Асельдерова Р. О. Морфологическая структура и семантика словообразовательных моделей сложных существительных и прилагательных в аварском языке в сопоставлении с русским: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2000.

47. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов, М.: Советская энциклопедия, 1966.

48. Байсултанов Д. Экспрессивно-стилистическая характеристика фразеологизмов чеченского языка. Дис. д. ф.н. Лейден, 2006.

49. Блумфилд Л. Язык. М., 1968.

50. Бокарев A.A. Очерк грамматики чамалинского языка. M.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949.

51. Бокарев Е. А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков: Материал к курсу. Махачкала: ДГУ, 1961.

52. Бокарев Е. А. Сравнительная фонетика восточнокавказских языков. М.: Наука, 1981.

53. Булыгина Т. В. Проблемы теории морфологических моделей. М.: Наука, 1977.

54. Бурлак С. А., Иткин И. Б., Минлос Ф. Р. Рец. На кн. Studies on reduplication // Вопросы языкознания, 2007, № 6.

55. Бурчуладзе Г. Т. Редупликация и грамматические классы в лакском языке // Вопросы языкознания. 1982, № 5.

56. Вакилов X. С. Звукоподражательные слова-выкрики представителей животного мира в гинухском языке // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

57. Вардуль И. Ф. Морфема в типологическом исследовании // Морфема и проблемы типологии. М., 1991.

58. Василевич А. П. "Психолингвистическая значимость" слов-цветообозначений в разных языках. // Экспериментальные исследования в психолингвистике, М., 1982.

59. Вопросы словообразования дагестанских языков. Махачкала, 1986.

60. Вукович Й. К проблеме классификации частей речи // ВЯ, 1972, № 5.

61. Гаджиахмедов Н. Э. Словоизменительные категории имени и глагола в кумыкском языке (сравнительно с другими тюркскими языками). Махачкала: Юпитер, 2000.

62. Гаджиев М. М., Гайдаров Р.И., Мейланова У. А. Орфографический словарь лезгинского языка. Махачкала, Дагучпедгиз, 1989.

63. Гаджиева Н. 3. Азербайджанский язык // Языки народов СССР. Т. 2. Тюркские языки. М., 1966.

64. Газов-Гинзберг А. М. Был ли язык изобразителен в своих истоках? М., 1965.

65. Гайдаров Р. И. Лексика лезгинского языка. Махачкала, 1966.

66. Гайдаров Р. И. Лезгинская диалектология. Махачкала, 1966. На лезг. яз.

67. Гайдаров Р. И. Морфология лезгинского языка (Учебное пособие). Махачкала: РИО ДГУ, 1987.

68. Гайдаров Р. И. Основы словообразования в лезгинском языке. Махачкала, 1991.

69. Гайдаров Р. И., Мегьамедов Гь. И., Эседуллаева Н. Б. Лезги ч1ал. Махачкала, 1994.

70. Гайдаров Р. И., Эседуллаева Н. Б. Об удвоенных словах в лезгинском языке // Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. Вып. 2. / Мин.обр. РФ / Даг.гос.университет/ Отв. ред. М.-С. М. Мусаев. Махачкала, 2000.

71. Ганиева Ф. А. Джабинский диалект лезгинского языка: Автореф. дис. канд. филол. наук. Тбилиси, 1980.

72. Ганиева Ф. А. Словосложение как один из способов словообразования в хиналугском языке // Вопросы словообразования дагестанских языков. Махачкала, 1986.

73. Ъ.Ганиева Ф. А. Орнитологическая терминология в лезгинском языке // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

74. Ганиева Ф. А. Хиналугско-русский словарь. Махачкала, 2002.

75. Гасанова У. У. Междометно-наречные повторы даргинского языка // Семантика языковых единиц разных уровней. Выпуск 6. Махачкала, 2000.

76. ГАЯ Грамматика азербайджанского литературного языка (Фонетика, морфология и синтаксис). Баку: Элм, 1971.

77. Гшинейшвили Б. К. Сравнительная фонетика дагестанских языков. Тбилиси, 1977.

78. Гудава Т. Е. Сравнительный анализ глагольных основ в аварском и андийских языках. Махачкала, 1959.

79. Гудава Т.Е. Ботлихский язык. Тбилиси: Мецниереба, 1962. На груз. яз.

80. Гудава Т.Е. Годоберинский язык // Языки народов СССР. Т. 4. Иберийско-кавказские языки. М., 1967а.

81. Гудава Т.Е. Тиндинский язык// Там же. 1967д.

82. Гукасян Ворошил. Удинско-азербайджанско-русский словарь. Баку: Элм, 1974.

83. Гюльмагомедов А. Г. Фразеология лезгинского языка. Махачкала, 1990.

84. Гуълмегъамедов А. Г. Лезги ч1алан словарь. 1 ктаб. А-К1. Махачкала, 2003.

85. Гюльмагомедов А. Г. Лезги ч1алан словарь. II китаб. Л-Я. Махачкала, 2005.

86. Даниэль М. А. Типология ассоциативной множественности: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2000.

87. Дарбеева А. А. Повторы и удвоения в бурятском языке. В кн.: К изучению бурятского языка. Улан-Удэ, 1969.

88. Джавадова У. Г. Наречие в табасаранском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 1999.

89. Джамалов К.Э., Семедов С.А. Рутульско-русский словарь. М., 2006

90. Джейранишвили Е. Ф. Основные вопросы фонетики и морфологии цахурского и мухадского (рутульского) языков: Автореф. дис. докт. филол. наук. Тбилиси, 1966.

91. Джейранишвили Е. Ф. Цахский и мухадский языки. Тбилиси, 1984.

92. Джидалаев Н. С. Некоторые замечания о статусе иноязычных слов в лексике дагестанских языков // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

93. Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. М.; JT. Изд-во академиинаук СССР, 1940.

94. Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка. M.-JL, 1948.

95. Жирков Л. И. Грамматика лезгинского языка. Махачкала, 1941.

96. Загиров В. М. Лексика табасаранского языка. Махачкала, 1981.

97. Загиров В. М. Историческая лексикология языков лезгинской группы. Махачкала: Дагучпедгиз, 1987.

98. Ибрагимов Г. X. Рутульский язык. М.: Наука, 1978.

99. Ибрагимов Г.Х. Рутульский язык. Махачкала, 2004.

100. Ибрагимов Г. X. Цахурский язык. М.: Наука, 1990.

101. Ю.Ибрагимов Г. X., Алисултанов А. С., Султанаева К. А. Словообразование в рутульском языке. Махачкала, 2007.

102. Ибрагимов Г.Х., Нурмамедов Ш.М. Цахурско-русский словарь. Махачкала, 2011.

103. Касландзия В. А. Сложные слова в абхазском языке. Сухум, 1998.

104. Керимов К. Р. Деепричастие, инфинитив или целевая форма? (К трактовке так называемых основных форм лезгинского глагола) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. № 3. -Махачкала, 1999.

105. Кибрик А. Е., Кодзасов С. В., Оловянникова И. П., Самедов Д. С. Опыт структурного описания арчинского языка. Т. I. Лексика. Фонетика. М., 1977.

106. Кибрик А. Е., Кодзасов C.B., Оловянникова И. П., Самедов Д. С. Арчинский язык. Тексты и словари. М., 1977.

107. Кибрик А. Е., Кодзасов С. В. Сопоставительное изучение дагестаских языков. Глагол. М., Изд-во МГУ , 1988.

108. Кибрик А.Е. и др. Элементы цахурского языка в типологическом освещении. М.: Наследие, 1999.

109. Кибрик А.Е. и др. Багвалинский язык. Грамматика. Тексты. Словари. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.

110. Климов Г. А. Этимологический словарь картвельских языков, М.: Изд-во АН СССР, 1964.

111. Климов Г. А., Алексеев M. Е. Типология кавказских языков. М., 1980.

112. Крылов С. А. Типы морфем в современном халха-монгольском языке // Морфема и проблемы типологии. М., 1991.

113. Курбанов Б. Р. Местоимение в лезгинском языке (к проблеме частей речи). М., 1998.

114. Курбанов Б. Р. Проблема частей речи в лезгинском языке. М.: Центр языков и культур Северной Евразии, 1999.

115. Курбанов К. К. Морфология табасаранского языка. Махачкала: Дагучпедгиз, 1986.

116. Курбанов К. К. Грамматические классы слов табасаранского языка. Махачкала: Изд-во ДГУ, 1995.

117. Курбанов К. К. Система табасаранского глагола (К проблеме литературного нормирования). Махачкала, 2003.

118. Кухмазова Д. М. Категория отрицания в табасаранском языке в сопоставлении с русским: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2009.

119. Лексика: Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков. М.: Наука, 1971.

120. Ломтатидзе КВ. О функции редупликации в абхазском // Известия ИЯИМК, 1940, тт. V-VI.

121. ЛЭС: Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. М.: Советская энциклопедия, 1990.

122. Магомедбекова З.М. Ахвахский язык: Грамматический анализ, тексты, словарь. Тбилиси: Мецниереба, 1967.

123. Магомедбекова З.М. Каратинский язык// Языки народов СССР. Т. 4. Иберийско-кавказские языки. М., 1967.

124. Магомедов М.-Г. 3. Именное словообразование в даргинском языке. Махачкала: Дагучпедгиз, 1972.

125. Магомедов М. Ю. Обособленный член предложения в аварском языке // Теоретические и методические проблемы национально-русского двуязычия. Материалы международной научно-практической конференции. 27-28 мая 2009 г. Часть II. Махачкала, 2009.

126. Магометов А. А. Табасаранский язык. Тбилиси, 1965.

127. Мадиева Г. И. Морфология аварского литературного языка. -Махачкала, 1980.

128. Малъмберг Б. Проблема метода в синхронной фонетике // Новое в лингвистике. Вып. 2. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1962.

129. Махмудова С. М. Морфология рутульского языка. М., 2001.

130. Махмудова 3. Ш. Местоимения в дагестанских языках в сопоставлении с английским: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2007.

131. Мейланова У. А. Типы образования повелительного наклонения глагола в лезгинском языке // Языки Дагестана. Махачкала, 1954, вып. 2.

132. Мейланова У. А. Очерки лезгинской диалектологии. М., 1964.

133. Мейланова У. А. Лезгинский язык // Языки народов СССР. Т.IV. Иберийско-кавказские языки. М., 1967.

134. Мейланоеа У. А. Будухско-русский словарь. М.: Наука, 1984.

135. Мейланоеа У. А., Ганиева Ф. А. К характеристике некоторых терминов животноводства в лезгинском языке // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

136. Мельчук И. А. Курс общей морфологии. T. III. Москва; Вена, 2000.

137. Мельчук И. А. Курс общей морфологии. T. IV. Москва; Вена, 2001.

138. Мерданоеа С. Р. Морфология и грамматическая семантика агульского языка. М., 2004.

139. Минлос Ф. Р. Редупликация и парные слова в восточнославянских языках. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 2004.

140. Муркелинский Г. Б. Грамматика лакского языка. Махачкала, 1971.

141. Мусаев М.-С. М. Лексика даргинского языка: Сравнительно-исторический анализ. Махачкала: ДГУ, 1978.

142. Мусаев М.-С. М. Даргинский язык. М.: Academia, 2002.

143. Мусаев М.-С. М. Виды и способы функционирования русизмов в даргинском языке // Теоретические и методические проблемы национально-русского двуязычия. Материалы международной научно-практической конференции. 27-28 мая 2009 г. Часть II. Махачкала, 2009.

144. Общее языкознание. Внутренняя структура языка. М., Наука, 1972.

145. Ожегов С. И. Словарь русского языка. Под ред. Н.Ю.Шведовой. М.: Русский язык, 1991.

146. Омарова С. И. Материалы к словарю дагестанской лингвистической терминологии. М.: Academia, 1997.

147. Ондар H. М. Парные слова в тувинском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2004.

148. Плунгян В. А. Выражение множественности ситуаций в чамалинском языке // Типология итеративных конструкций. Л., 1989.

149. Плунгян В. А. Общая морфология. М.: УРСС, 2000.

150. Рагимова В.М. Фазовые глаголы в немецком и лезгинском языках. Дисс. . канд. филологических наук. Махачкала, 2004.

151. Рамазанов М. Р. Агульско-русский словарь. Махачкала: Лотос, 2010.

152. Рашидов А. А. Звукоподражательные глаголы рутульского языка, воспроизводящие «язык» и действия животных // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

153. Рожанский Ф. И. Редупликация в Западной Африке // Основы африканского языкознания. М., 2000.

154. Рожанский Ф. И. Редупликация и названия животных в африканских языках // Вопросы языкознания, 2007, № 2.

155. Рожанский Ф. И. Редупликация как словообразовательное средство в языках Западной Африки // Основы африканского языкознания. М.: Academia, 2008.

156. Рожанский Ф.И. Редупликация: Опыт типологического исследования. Знак, 2011.

157. Русская грамматика. М.: Изд-во АН СССР, 1980. Т. I.

158. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. Под ред. д. ф. н. Е. А. Земской. М.: Наука, 1983.

159. СаидовМ. Аварско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1967.

160. Самедов Д. С. Некоторые вопросы лексики арчинского языка: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1975.

161. Самедов Дж. Фонологические особенности образных слов в некоторых дагестанских языках // Вестник Московского университета. Филология, № 5, V. 1975.

162. Самедов Д. С., Гаджиахмедов Н. Э., Махмудова С.М. К вопросу об идеофонической лексике в дагестанских языках (на материале детских слов) // Сравнительно-сопоставительные исследования лексики. Межвузовский научно-тематический сборник. Махачкала, 1992.

163. Самедов Д. С., Магомедов Г. И. К вопросу о лексических и структурных общностях в дагестанских языках (на материале названий частей тела) // Отраслевая лексика дагестанских языков: Материалы и исследования. Махачкала: ИИЯЛ, 1984.

164. Саникидзе Л. К. Редупликация в сванском и занском языках // Ежегодник ИКЯ. 1977. T. IV.

165. Словарь русского языка в 4-х томах. Под ред. А. П. Евгеньевой. 2-е изд. М.: Русский язык, 1982. Т.2. К О.

166. Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков. М.: Наука, 1971.

167. Сулейманов А. А. Морфология даргинского языка. Махачкала, 2003.

168. Сулейманов Н. Д. Словообразование и структура слова в восточно-лезгинских языках. Махачкала, 2000.

169. Сулейманов Н. Д. Агульско-русский (диалектологический) словарь. Махачкала, 2003.

170. Султанаева К. А. Словообразование в рутульском языке. Автореферат дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2004.

171. Сусеева Д. А. Закономерности развития калмыцкого языка в советскую эпоху. Элиста, 1978.

172. Таджибова Р. Р. Контрастивный анализ моделей словосложения в английском и лезгинском языках: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2001.

173. Талибов Б. Б. Сравнительная фонетика лезгинских языков. М.: Наука, 1980.

174. Талибов Б. Б. Грамматический очерк лезгинского языка // Талибов Б. Б., Гаджиев M. М. Лезгинско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966.

175. Талибов Б. Б. Имя числительное в цахурском языке // ЕИКЯ, 1990. Т. XVII.

176. Талибов Б. Б. Будухский язык. М.: Academia, 2007.

177. Талибов Б. Б., Гаджиев M. М. Лезгинско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966.

178. Топуриа Г. В. Основные морфологические категории лезгинского глагола (по данным кюринского и ахтынского диалектов). -Тбилиси, 1959.

179. Услар 77. К. Этнография Кавказа: Языкознание. T. VI: Кюринский язык. Тифлис: Изд. Упр. Кавказского учебн. округа, 1896.

180. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Изд. 2-е. М.: Прогресс, 1986. Т. 1.

181. Хайдаков С. М. Очерки по лексике лакского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1961.

182. Хайдаков С. М. Сравнительно-сопоставительный словарь дагестанских языков. М.: Наука, 1973.

183. Хайдаков С. М. Система глагола в дагестанских языках. М.: Наука, 1975.

184. Халилов М. Ш. Грузинско-дагестанские языковые контакты (на материале аварско-цезских и некоторых лезгинских языков). М.: Наука. 2003.

185. Ханбалаева С. Н. Категория таксиса в русском и лезгинском языках в сопоставлении: Дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2005.

186. Ханмагомедов Б. Г.-К. Очерки по синтаксису табасаранского языка. Махачкала, 1970.

187. Ханмагомедов Б. Г.-К., Шалбузов К. Т. Табасаранско-русский словарь. М.: Наука, 2001.

188. Церцвадзе И.И. Андийский язык: Грамматический анализ с текстами. Тбилиси: Мецниереба, 1965. На груз. яз.

189. Чирикба В. А. Аспекты фонологической типологии. М.: Наука, 1991.

190. Шахбанова 77. Б. Семантические и структурные особенности междометий в аварском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2004.

191. Шахбанова П. Б. Редуплицированные междометия в аварском языке // Вопросы дагестанских языков и литератур. Махачкала, 2004.

192. Шейхов Э. M. Масдар и целевая форма глагола лезгинского языка в сопоставлении с инфинитивом // Отглагольные образования в иберийско-кавказских языках. Черкесск, 1989.

193. Шейхов Э. М. Сравнительная типология лезгинского и русского языков. Морфология. Махачкала, 1993.

194. Шейхов Э. М. Сопоставительная грамматика лезгинского и русского языков. Морфология. Синтаксис. M.: Academia, 2004.

195. Эседуллаева Н. Б. Сравнительные и образные обороты, парные и удвоенные слова в лезгинском языке: АКД. Махачкала, 2001.

196. Эфендиев И. И. Иранизмы в лезгинском языке. Махачкала, 2000.

197. Юзбеков А. Н. Служебные части речи в лезгинском языке. Махачкала: Дагучпедгиз, 1990.

198. Языковая номинация (Общие вопросы). М.: Наука, 1977.

199. Янко-Триницкая Н. А. Штучки-дрючки устной речи (Повторы-отзвучия) // Русская речь, 1968, № 4.

200. Янко-Триницкая Н. А. Продуктивные способы и образцы окказионального словообразования // Актуальные проблемы русского словообразования, I. Ташкент, 1975.

201. Authier G. Grammaire kryz (langue caucasique d'Azerbaïdjan, dialecte d'Alik). Leuven-Paris: Peteers, 2009.

202. Berlin В., Kay P. Basic colour terms: Their universality and evolution. Berkeley, 1969.

203. Fritzsche A. R. Questiones de reduplicatione graeca. Lipsiae, 1873.

204. Haspelmath M. A grammar of Lezgian. В.; N.Y.: Mouton-de Gruyter, 1993.

205. Hockett C. F. Peiping Morphonemics // Language. 1950, vol. 26, No 1.

206. Hopkins E. W. Vedic Reduplication of Nouns and Adjectives // Amer. Journal Phil. 1893. № 14.

207. Key H. Some Semantic Functions of Reduplication in Various Languages//Anthropological Linguistics. Vol. 7. 1965. № 3.

208. Moor M. Formenbildung des Lezgischen Verbs unter besonderer berücksichtigung der Negation. Lizentiatsarbeit in allgemeiner Sprachwissenschaft. Zürich, 1981.

209. Moor M. Studien zum lesgischen Verb. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1985.

210. Moravcsik E. A. Reduplicative Constructions // Universals of Human Language. Vol. 3: Word Structure / Ed. by J. H. Greenberg. Stanford, 1978.

211. Nikolayev S. L., Starostin S. A. A North Caucasian etymological dictionary. M.: Asterisk, 1994 NCED.

212. Pott A. Fr. Doppelung (Reduplikation, Gemination) als eines der wichtigsten Bildungsmittel der Sprache, beleuchtet aus Sprachen aller Welttheile. 1862.

213. Studies on reduplication / Ed. by V. Hurch with editorial assistance of V. Mattes (Empirical approaches to language typology; 28). Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 2005. 640 p.

214. Schulze W. Die Sprache der Uden in Nord-Azerbajdzan. Wiesbaden: Otto Harassowitz, 1982.

215. Schulze W. The Udi Gospels. Annotated Text, Etymological Index, Lemmatized Concordance. LINCOM EUROPA, 2001.

216. Turner V. Color Classification in Ndembu Ritual//1966.

217. Wood Fr. A. I. Verner's law in Gothic. II. The reduplicating verbs in Germanic. Chicago. University Dept. of Germanic Languages and Literatures. Germanic Studies. 2. 1895.