Образы прошлого в структуре политической культуры России тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 23.00.02, доктор политических наук Глебова, Ирина Игоревна

• Глебова, Ирина Игоревна
• доктор политических наук
• 2007

Оглавление диссертации доктор политических наук Глебова, Ирина Игоревна

ВВЕДЕНИЕ. $

Глава I. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И ОБРАЗ ПРОШЛОГО:

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ТЕМЫ.

§ 1. Основные подходы к изучению политической культуры.

§ 2. Проблема преемственного движения политий в социальном времени.

§ 3. Концептуализация понятия «образ прошлого».

Глава II. ХАРАКТЕР ТЕМПОРАЛЬНОГО САМОПОЛАГАНИЯ РУССКОЙ

ПОЛИТИИВХХВ.

§ 1. Особенности политической преемственности и специфика работы памяти» в России.

§ 2. Политико-культурные предпосылки «сбросов» памяти в русской политической системе.

Глава III. РОЛЬ ОБРАЗОВ ПРОШЛОГО В ФОРМИРОВАНИИ ПАМЯТИ

ПОЛИТИКИ.

§ 1. Интеграция травматического политического опыта в память сообществ и актуальную политику. ч'ль

§ 2. Значение памяти для интегративных и идентификационных ▼ процессов в политике.

Глава IV. ПАМЯТЬ РУССКОЙ ВЛАСТИ: ПРОБЛЕМЫ ХРАНЕНИЯ,

ТРАНСЛЯЦИИ, АКТУАЛИЗАЦИИ.

§ 1. Роль политического опыта в процессах трансляции власти в России.

§ 2. Потенциал «памяти» и социально-политические практики власти.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Образы прошлого в структуре политической культуры России»

Актуальность темы. Едва ли не общим местом современных социальных исследований стала констатация факта усложнения общественных процессов, их стремительной нелинейной динамики, принимающей подчас хаотический, обвальный характер. Меняя собственную логику и направленность, они предоставляют меньше возможностей для научного предвидения. Соответственно трансформируется и политика, обновляется природа политического. С известной долей условности можно сказать о наступлении эры «постклассической» политики и, наверное, постклассической политической науки (подобно постклассической фазе развития естественных дисциплин). Политику уже невозможно объяснить с помощью господствовавших еще недавно в социальных науках подходов, методов, представлений. В то же время новизна, обновляющаяся сущность политического, предполагающие изучение и артикуляцию, превратились в важную теоретическую интенцию, направляющую научный поиск.

Одна из характеристик этой трансформации - изменение понимания времени, преобразование образов темпоральности. Это дает импульс к пересмотру («ревизии») основных подходов ко всему комплексу проблем, связанных с темпоральным бытованием политый, иначе говоря их историческим самополаганием в социальном времени.

Под влиянием катастроф XX в. и нарастающего ускорения темпорального ритма трансформировались традиционные представления о социальном времени, в котором были линеарные прошлое, настоящее и будущее. Линейка прогресса, когда настоящее лучше прошедшего, а будущее - настоящего и одно следует за другим, сломана. На смену ей пришло такое видение мира, где прошлое-настоящее-будущее составляют неразрывное единство. Они полноправно включены в каждый конкретный миг бытия. И не просто включены - они его образуют1. Разумеется, это не означает, что традиционные представления о социальном времени абсолютно нерелевантны. Современность включила их в себя как частный случай, как один из способов восприятия времени. Однако критика идеи прогресса в политической перспективе ломает (или, во всяком случае, ставит под сомнение) уверенность в достижимости «устойчивого» («равновесного», стабильного) общества, а также все больше «субъективизирует» общественные практики, усиливая в них иррациональные мотивы.

1 Не случайно, определяя темпоральный режим современности, М.Кастельс говорит о «вневременном времени», а Д.Харви - о «пространственно-временном сжатии».

Вследствие распада традиционного образа времени настоящее превратилось в категорию нашего понимания самих себя - и во многом подчинило себе время (отсюда метафора Т.Х.Эриксена - «тирания мгновения»). Но это особое настоящее: лишенное уверенности в необратимом характере времени и прогрессистской устремленности в будущее, оно ищет устойчивости в прошлом, видоизменяя, приспосабливая его к себе. Наше настоящее не обременено задачей познать «реальность» прошлого - оно стремится управлять им, его моделировать и использовать, ощутить как реальность образы прошлого. Растворяя ту «временную идентичность», что скрывала разрывы истории, настоящее делает чем-то само собой разумеющимся конструирование традиций, преемственности, любых символических объектов. Их социальное значение чрезвычайно возросло - они признаны, материализованы, как бы приравнены к объектам физическим.

Особые качество и смысл придает этой «ментально-темпоральной революции» (МТР) революция информационно-коммуникативная. Теперь в разных общественных подсистемах (в том числе политической) иначе, чем раньше, выстраиваются пространственно-временные связи. При селекции системно-специфического прошлого и формировании принципиально важных для системы «вариантов» будущего все больше ориентируются на медийные образы, составляющие единой «массмедийной конструкции реальности» (Н.Луман). Политическая преемственность обращается в медиатизированное, социально конструируемое явление, что придает ей отчасти имитационный характер. Она формируется и за счет управления массмедийными образами прошлого. Поэтому современное общество репрезентирует и интерпретирует себя политически во многом посредством и через эти образы, в публичном информационном пространстве приобретающих характер «политических текстов».

Для российской политии образы прошлого имеют особое значение. Это объясняется специфическим характером ее темпорального бытования. В западных политиях преемственное движение во времени обеспечивается как культурно-«генетическими», так и институциональными способами. В России при очевидной неустойчивости, слабости институциональной системы и неразвитости институциональных традиций трансформация происходит за счет специфического самовоспроизводства особого типа («моносубъектной») власти и не менее специфического преемства культурного кода («генотипа»)1. Специфика этих способов преемственности заключается в принципиальном разрыве каждой

1 Речь идет о глубинных, устойчивых структурах политической культуры, действие которых задает своеобразную «генетическую программу». Политико-культурная динамика во многом регулируется этой программой. В то же время развитие связано не только с реализацией «генетического» влияния, но и с постоянным выбором способов преемственности. В периоды трансформаций влияние культурного кода («генотипа») усиливается, что ощущается и в «изобретенных» социальных практиках. наступающей эпохи (исторической фазы социополитического развития) с наследием ей предшествующей. Трансформация осуществляется - как бы это ни было парадоксально -посредством видимой, кажущейся аннигиляции транслируемого и его сущностного воспроизводства в новых, соответствующих современности формах. Такой тип эволюции требует использования особых трансляционных механизмов, возмещающих недостаток институционального наследия и позволяющих скрыть перерывы в преемственности. Политическая стабилизация и системное воспроизводство реализуются с участием «изобретенных» в настоящем опыта, образцов, традиций, что предполагает активную информационно-символическую деятельность. Одну из ключевых скрепляюще-трансляционных ролей играют в русской политии образы прошлого.

В последние десятилетия вследствие «подключения» России к современной «мир-системе» с ее темпоральными сломами и коммуникативными сдвигами значение массмедийных образов прошлого постоянно возрастает. Преимущественно под их влиянием формируются представления людей о значимом прошлом, составляющие (среди прочего) «ткань» политических ориентаций и во многом определяющие темпоральный «ход» политии.

Степень научной разработанности темы. Темпоральное бытование политий - одна из важнейших тем, обозначенных Г.Алмондом и С.Вербой в концепции политической культуры1. Фактически они ввели тему времени в политические исследования. При этом апеллировали к тем темпоральным представлениям, которые сложились в современных им социальных науках: политическая темпоральность понималась несколько упрощенно; традиции рассматривались как нечто изначально данное и в основном неизменное. В том же ключе толковалась и сама политика (как порядок, связанный с действием целой системы обезличенных норм, процедур, нормативных смыслов и институционализированных практик), поэтому понятие «политическая культура» использовалось создателями концепции и первьм поколением ученых, ее развивавших, преимущественно в нормативистском значении.

Существенное воздействие на изучение тем политической преемственности, исторической обусловленности политической культуры оказали исследования социального измерения темпоральности, предпринятые в XX в. Они занимают значительное место в

1 См.: Almond G. Comparative political systems // J. of politics. Austin, 1956. Vol.18, N 3; Almond G., Verba S. The civic culture: Political attitudes and democracy in five countries. Princeton, 1963. См. также: Aron R. Democratic et totalitarisme. P., 1965; Pye L. Political culture // International encyclopedia of the social sciences. N.Y., 1965. Vol.12; Greene J. Changing interpretations of early american politics // Interpreting Early America: Historiographical essays. общественных науках. В психологии к этим проблемам обращались У.Джеймс, З.Фрейд, К.Юнг, П.Жане, Е.Минковский, К.Левин, Ж.Пиаже; в этнологии - Р.Кодрингтон, Т.Ходсон, М.Нильсон, Б.Малиновский, Э.Эванс-Притчард, К.Леви-Стросс, К.Гирц; в экономике -Е.Бем-Баверк, А.Маршал, К.Викселль, Л. фон Мизес, И.Фишер, Г.Мюрдаль, Ф.Найт, Дж.М.Кейнс, Дж.Хикс, Дж.Шэкл; в социологии - А.Юбер, Э.Дюркгейм, М.Вебер, М.Хальбвакс, П.Сорокин, Дж.Мид, А.Шюц, Т.Лукман, Н.Элиас, Ж.Гурвич, И.Гоффман, У.Мур, Э.Гидценс и др.

Особое внимание исследователей привлекла проблема темпоральной самоидентификации. Еще Э.Эриксон показал опасность для личности ее конфликта со временем1. На фоне макроизменений эта опасность представляется весьма существенной2. В нестабильные эпохи время служит, с одной стороны, внешней рамкой для измерения процессов и событий, а с другой - для упорядочивания их хаотического потока, высвечивая внутренние свойства, продолжительность или краткость, тот или иной темп, ритмичность или беспорядочность и т.п. Освоение социального времени, ощущение временной перспективы (как «личной хронологии», по выражению П.Жане) способствуют адаптации индивида ко времени своей эпохи, позволяют адекватно использовать роли, ею востребованные.

В социальных науках активно изучались механизмы формирования представлений о прошлом (памяти) и о будущем (ожиданий), связанных с самоидентификацией личности и социальных общностей в потоке времени. Предметом исследования стала, прежде всего, индивидуальная память (в психологии и психоанализе). Кроме того, в 1920-е гг. французский социолог М.Хальбвакс начал разработку концепции коллективной памяти3. Он показал, что память - не только психофизиологическая, но и социальная функция. По Хальбваксу, индивидуальная память сплавлена с памятью коллективной, воплощенной в традициях, социальных институтах и т.д., а социальное взаимодействие есть важный фактор запоминания и вспоминания.

Charlottensville, 1996; Формизано Р. Понятие политической культуры // Pro et contra. 2002.1.1, № 3. С. 183-194 и др.

1 См.: Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.

2 О значении времени для социальных изменений говорил П.А.Сорокин: «.любое Становление, Изменение, Процесс, Сдвиг, Движение, Динамическое состояние, в противоположность существованию, предполагает Время» (Цит. по: Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996. С.67).

3 Halbwachs М. Les cadres sociaux de la memoire. P., 1925. См. также: Halbwachs M. La memoire collective. P., 1950.

В социологических, экономических, исторических, этнографических работах анализируются разные типы темпоральных воззрений, характер их эволюции во времени1. Проблема формирования представлений о прошлом рассматривается с точки зрения получения и усвоения информации, технологий ее трансляции и актуализации, динамики социальной системы накопления и передачи значений. Представлениям о будущем, т.е. ожиданиям действующих субъектов, значительное внимание уделяется, например, в экономической теории. Здесь создан ряд моделей, определяющих видение будущего: в зависимости от характера информации и опыта, на основании которых они формируются, ожидания классифицируются на экстраполяционные, адаптивные и рациональные2. В этнологических и антропологических исследованиях подчеркивается, что темпоральные представления отличаются высокой степенью социальной и культурной дифференциации (за исключением лишь самых примитивных обществ).

Специфический срез проблемы восприятия социального времени представлен у К.Мангейма3. В связи с темами идеологии и утопии он указал на «политизированный» характер темпоральной самоидентификации. Его типология политического сознания (либеральное, консервативное, социалистическое) основана на разных представлениях о времени.

1 См, например: Sturt М. The psychology of time. N.Y., 1925; Meinecke F. Die Entstehung des Historismus. Munchen, 1946; Hoffer W. Geschichtsschreibung und Weltanschauung. Miinchen, 1950; Rothacker E. Mensch und Geschichte. Bonn, 1950; Litt Th. Die Wiedererweckung des geschichteichen BewuBtseins. Heidelberg, 1956; Aron R. Dimensions de la connaissance historique. P., 1961; Shell B. Entdeckung des Geistes: Studien zur Entstehung des europaischen Denkens. Hamburg, 1964; Mommsen W. Die Geschichtswissenschaft jenseit des Historismus. Dusseldorf, 1972; Arrow K. The future and the present in economic life // Economic inquiry. Apr. 1978. V.16, N 1. P.157-169; Sticher G. Gesellschaft und Geschichte. Koln; В., 1974; Whitrow G. The nature of time. N.Y., 1975; Blumenberg H. Lebenszeit und Weltzeit. Frank./Main, 1986; Kaselleck R. Futures past: On the semantics of historical time. Cambridge; L., 1985; Hareven T. Family time and industrial time. N.Y.; Cambridge, 1982; Stone L. The past and present revisited. L., 1987; The rythms of society. L.; N.Y., 1988; Blyton P. Time, work and organisation. L., 1989; The sociology of time. L., 1990; Chronotypes: The construction of time. Stanford, 1991; Гуревич А.Я. Время как проблема культуры // Вопросы философии. 1969. № 3. С.105-116; Левада Ю.А. Историческое сознание и научный метод // Философские проблемы исторической науки. М., 1969. С. 186-224; Барг М.А. Эпохи и идеи: Становление историзма. М., 1987; Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М., 1992; Ломан Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992; Фомичев П.Н. Современные социологические теории социального времени (Научно-аналитический обзор). М., 1993; Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек - текст - семиосфера - история. М., 1996; Зиммель Г. Проблема исторического времени // Зиммель Г. Избранное. T.l. М., 1996. С.517-529; Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время: в поисках утраченного. М, 1997; Штомпель Л.А. Смыслы времени. Ростов-на-Дону, 2001; Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб., 2002; Пространство и время социальных изменений / В.НЛрская и др. М.; Саратов, 2003; Соколова М.Е. Социальное время и новые электронные технологии: Аналитический обзор. М., 2006.

2 См., например: Lihndal Е. Studies in the theory of money and capital. L., 1939; Myrdal G. Monetary equilibrium. L., 1939; Katona G. The powerful consumer. N.Y., 1960; Katona G. Psychological economics. N.Y., 1975; Sargent Т., Wallace N. Rational expectations and the theory of economic policy // J. of monetary economics. 1976. V.2, N 1. P.169-183; Lucas R. Studies in business-cycle theory. Cambridge, 1981; Кейнс Дж. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1978; Проблемы экономических циклов и кризисов в буржуазной экономической науке: Сб. обзоров. М., 1988.

3 Мангейм К. Идеология и утопия. М., 1994.

Важное место анализ темпоральных представлений занимает в изучении мифического (мифологического) сознания. Начало этому направлению было положено трудами Э.Дюркгейма, А.Юбера, М.Мосса; классический статус ему придали работы М.Элиаде, Г.Беккера, С.Брэндона1 и др. Заметный вклад в его развитие внесли российские авторы -Е.А.Мелетинский, С.С.Аверинцев, В.Б.Иванов, С.А.Токарев, В.Н.Топоров и др.

Роль темпоральных воззрений в социальных взаимодействиях оказалась в центре, прежде всего, социологических исследований (хотя анализируется представителями самых разных социальных дисциплин и научных школ). В них подчеркивается, что представления о времени (его ценности, возможностях овладения им и использования в качестве социального ресурса, общественной роли) влияют на поведение социальных субъектов и во многом определяют характер социальных взаимодействий. Тема влияния времени на формирование поведения действующего субъекта, будучи лишь обозначена М.Вебером и Э.Дюркгеймом, получила подробное освещение в теории символического интеракционизма2. Время как фактор, обусловливающий целерациональное или целевое (purposive) поведение, анализировалось в работах сторонников феноменологического подхода3. Тема влияния темпоральных представлений на поведение рассматривалась и в рамках концепции рутинизации социальных действий и интеракций, подчеркивавшей внешнюю заданность и социальную обусловленность повторяющихся взаимодействий4. Здесь время трактуется как параметр, структурирующий социальную реальность: учитывается роль индивидуального темпорального сознания действующих, но указывается, что темпоральные категории

1 См.: Becker Н. Through values to social interpretation: Essays on social contexts, actions, types and prospects. N.Y., 1968; Brandon S. Time and mankind: A historical and philosophical study of mankind's attitude to the phenomena of change. L., 1951; Brandon S. History, time and deity: A historical and comparative study of the conception of time in religious thought and practice. Manchester; N.Y., 1965; Элиаде M. Миф о вечном возвращении (архетипы и повторение) // Элиаде М. Космос и история. М., 1987; Он же. Священное и мирское. М., 1994; Он же. Мифы, сновидения, мистерии. - М.-Киев, 1996.

2 См.: Mead G. Mind, Self and society. Chicago, 1934; Mead G. The philosophy of the act. Chicago, 1938; Tillman M. Temporality and role-taking in G.H.Mead // Social research. 1970. Vol. 37, N 1. P.57-72 и др. Особенно важна критика Дж.Мидом бихевиористского подхода к понятию времени (у Дж.Уотсона), в котором прошлое (как "стимул"-причина) детерминирует будущее ("ответ"-следствие). Мид считал, что это исключает из социальных взаимодействий возможность выбора. В социальной психологии Мида указано на существование такого момента в настоящем, в котором человек интерпретирует ситуацию и выбирает подходящий ответ. Эта избирательность в отношении к опыту является источником нового, неопределенного в социальном взаимодействии. Тема темпорального выбора присутствует у А.Шюца, Г.Гарфинкеля, Э.Гидденса. Такое понимание социальной темпоральности усвоено современной политической наукой.

3 Schiitz A. The phenomenology of the social world. Evanston, 1967; Schiitz A. Collected papers. V. 1: The problem of social reality. The Hague, 1962; Schiitz A., Luckmann T. Strukturen der lebenswelt I, II. Neuwied; Darmstadt, 1975; Luckmann T. The constution of human life in time // Chronotypes: The construction of time. Stanford, 1991. P.151-166 и др.

4 См., например: Goffman Е. Interaction ritual. L., 1972. формируются в процессе социальных взаимодействий и затем становятся их регуляторами, синхронизаторами, ограничителями1.

Тезис об использовании времени для контроля, регулирования и синхронизации социальной жизни выдвигался в работах П.Сорокина и У.Мура2. Важный аспект изучения времени как элемента социальной организации связан с категориями власти и контроля. М.Вебер показал, как контроль над информацией (в т.ч., над информацией о прошлом) превращается в инструмент бюрократической власти и контроля3. Заметное развитие тема использования времени во властных интересах получила у М.Фуко4, а затем активно разрабатывалась в социологии. Вообще, в современной научной литературе тема эксплуатации темпоральности (или использования времени) чаще всего рассматривается в рамках двух внешне взаимоисключающих концепций: дисциплины и аллокации, разработанных соответственно М.Фуко и экономистом Гэри Беккером. Последняя акцентирует внимание на проблеме выбора и принятия решений индивидом5. Фактически же эти концепции, скорее, дополняют, чем отрицают друг друга, рассматривая время в качестве категории социального смысла, элемента общественной организации (структуры).

Еще один важный аспект влияния темпоральных воззрений на социальное поведение - борьба со временем, обретающая особое значение в современном контексте6. Подчинение времени связано с покорением пространства - две эти социальные категории соединены в сознании людей. Поэтому революция в развитии транспортных средств и средств связи

1 В западной литературе 1980-1990-х годов преобладает точка зрения: социальное время может рассматриваться и в исторической перспективе, и сквозь призму индивидуальной жизненной хронологии; темпоральность как измерение количественных отношений (длительности, интенсивности, скорости) не может быть отделена от социального значения; время есть фактор социальных изменений.

2 Sorokin P. Sociocultural causality, space, time: A study of referential principles of sociology and social sciences. N.Y., 1964; Moore W. Man, time and society. N.Y.; L., 1963.

3 Weber M. Economy and society. Berkeley, 1978. См. также: Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М., 2003.

4 Foucault М. Discipline and punish: the birth of the prison. L., 1977.

5 Беккер Г. Теория распределения времени [1965] // США: экономика, политика, идеология. 1996. № 1. С.75-84; № 2. С.114-124. Экономический подход ориентирован, в том числе, на изучение эволюции представлений о ценности времени.

6 Schwartz В. Queuing and waiting. Chicago, 1975; Melbin M. The colonisation of time // Timing space and spacing time. L., 1978. Vol.2; Rifkin J. Time wars: The primary conflict in human history. N.Y., 1987; Бурстин Д. Американцы. Т.З. Демократический опыт. М., 1993 [1973]; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд. М., 1984 [1972]; Зомбарт В. Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М., 1994. [1913] и др. В современных организационных исследованиях темпоральности подчеркивается тезис о возможности управления временем (См., например: Brown R. Mapping the temporal landscape // Management learning. L., 2005. Vol. 36, N 4. P.451-469). Такое управление может рассматриваться как способ конструирования культуры. Значительное место в современной социологии занимают работы Э.Зерубавеля и др. по социальном конструированию и управлению временем. Большой интерес вызывает и тема использования времени (use time), активно разрабатывающаяся в рамках прикладных дисциплин, связанных с менеджментом (См. Time Management). имеет следствием трансформацию не только пространственных представлений, но и темпорального сознания человека.

Изучение механизмов образования темпоральных представлений и их воздействия на поведение взаимодействующих субъектов потребовало систематизации и структуризации этих представлений. В самом общем смысле можно выделить две категории темпоральности - «индивидуальное» и «институциональное» время. П.Сорокин и Р.Мертон фактически первыми указали на два типа времени - «астрономическое» (календарное) и «социокультурное», имеющее «социальный смысл»1. Французский социолог Ж.Гурвич сформулировал различия между временами, в которых одновременно существует индивид: «микросоциальным», характерным для социальных групп, и «макросоциальным», присущим социальным системам и институтам . Дж.Лейвис и Э.Вейгарт классифицировали социальное время на «организационное», «время взаимодействия» и «личное»3. Для политических исследований особый интерес представляет теория структурации Э.Гидденса, выделившего три пересекающихся временных среза: время непосредственного опыта, постоянный поток ежедневной жизни (по А.Шюцу); жизненный цикл организма; «длительная протяженность» институционального времени (по Ф.Броделю)4.

В рамках всех выделенных подходов сформировалось несколько базовых характеристик социального времени, имеющих принципиальное значение для нашей работы. Еще в начале XX в. французский социолог А.Юбер определил время как символическую структуру, выражающую организацию общества через временные ритмы5. Сейчас большинство исследователей признает, что понятие «время» не существует изначально, а зависит от придаваемого ему смысла (значения); при этом в разных культурах оно приобретает конкретную символическую форму. Темпоральные представления всегда конструируются коллективно, являясь социальной категорией, продуктом группового сознания6. Индивидуальные же восприятие и видение времени формируются под воздействием коллективных, зависят от средового влияния и подвержены постоянным

1 Sorokin P., Merton R. Social time: a methodological and functional analysis // American j. of sociology. 1937. V.42, N5. P.615-629.

2 Gurvitch G. The spectrum of social time. Dordrecht, 1964.

3 Lewis J. Weigart A. Structures and meaning of social time // Social Forces. 1981. V.60, N2. P.433-462.

4 Giddens A. A contemporary critique of historical materialism. Vol. 1. Berkeley; Los Angeles, 1981.

5 Hubert H. Etude sommaire de la representation du temps dans la religion et la magie // Annuaire de l'Ecole Pratique des Hautes studies. 1905. P.1-39; Hubert H., Mauss M. Melanges d'histoire des religions. P., 1909.

6 Законченную форму эта идея приобрела в работах Э.Дюркгейма (См.: Durkheim Е. The elementary forms of religious life. Glencoe (III), 1947). В современной социологии особое значение придается изучению характера и механизмов репрезентации времени в индивидуальных и групповых представлениях, что дает возможность воздействовать на образы темпоральности, их конструировать (См. об этом: Нестик Т.А. Социальное конструирование времени // СоцИС: Соц. исследования. М., 2003. № 8. С. 12-20). изменениям. И, наконец, темпоральные представления и образы времени обусловлены не только социально, но и культурно (впервые это положение сформулировал П.Сорокин). В разных культурах чрезвычайно разнообразны характер восприятия времени и знаковые системы его выражения1. В сложных обществах с развитой социальной дифференциацией сосуществует целый набор социальных времен (комплексов темпоральных представлений), в результате чего восприятие времени приобретает сложный, синтетический характер. Тип темпоральной самоидентификации во многом определяет характер социальной активности2. И, наконец, синхронизация представлений («времен») индивидов и множества социальных групп, действия по моделированию темпорального опыта снижают уровень конфликтности в обществе.

Многие мыслители XX в. - П.Валери, В.Беньямин, Л.Февр, Х.Арендт, П.Рикёр, Ф.Артог - уделяли особое внимание проблеме времени, причем не столько непрерывности истории, сколько разрывам, сломам, «лакунам». «Все они. пытались создать новый образ истории, отказываясь от идей непрерывности и поступательного развития в пользу представлений о ее прерывистом, изломанном ходе»3. На рубеже 60-70-х гг. XX в. активизируется и становится явным процесс распада фундаментальных очевидностей европейской культуры, радикальный переворот в ее представлениях о самой себе и о своих ценностях. Одним из результатов пересмотра традиционного образа времени стало падение «футуризма» - этого определяющего (и не только для Европы) социального проекта XX в. Прогнозы прогрессистского типа в современном мире заменяют такие «операции» как «выбор» и «сценарий»; образ будущего постоянно перепрограммируется в соответствии с потребностями «самоускоряющегося» времени, всегда изменяющейся реальности4. Происходит «переход» от «века прогресса» к «веку моделирования», воспроизведения (simulation)5.

1 В современных исследованиях обосновано: темпоральное сознание является ключевым для понимания различных культур и их когнитивной адаптации друг к другу (См., например: TenHouten W. Time and society. Albany; N.Y., 2005).

2 Многие исследователи темпоральной проблематики 1980-1990 годов (Р.Резсохази, Дж.Б.Шрайбер, М.Флэхерти, Б.А.Гутек, Дж.Хассард и др.), например, отмечали особую роль усвоения временных стереотипов в процессах социализации современного человека.

3 Артог Ф. Типы исторического мышления: презентизм и формы восприятия времени: Реферат // Отечественные записки. М., 2004. № 5(20). С.214.

4 «Все авангарды прошлого, - пишет Ч.Дженкс, - верили, что человечество куда-то идет. Они видели свой долг и удовольствие в том, чтобы открывать новые земли и следить, чтобы люди пришли туда вовремя. Поставангард верит, что человечество идет одновременно в разных направлениях» (Folks С. Post-Avant-garde // Art and Desigh. 1987. V.3. N 7/8. P.20).

5 Об изменении хроносферы человека в информационном обществе см.: Кастельс М. Галактика Интернет. Екатеринбург, 2004; Жуков Д.С., Лямин С.К. Постиндустриальный мир без парадоксов бесконечности. М., 2005; Колосов А.В. Визуальная культура: Опыт социологической реконструкции. М., 2005; Модусы времени: Социально-философский анализ. Сб. ст. СПб., 2005 и др. Наряду с темами ускорения и компрессии времени в

Это демонстрирует хронософия постмодернизма, предлагающая совершенно новый подход к прошлому как общечеловеческому «архиву». Между ним и актуальным временем нет резкой границы - все сосуществует в одном временном и пространственном измерении. В ходу потребительское отношение к прошлому-«архиву»: все его элементы могут извлекаться по воле «действующего субъекта» и произвольно комбинироваться. При этом исчезают стилистические различия «текстов» разных времен, единая темпоральность становится экспериментальным пространством для настоящего. Тем самым утрачивается ретроспективное понимание прошлого - оно превращается в резервуар потенциально актуальной информации («текстов»). «Презентистское использование прошлого» (Ф.Артог) требует и «архив» рассматривать в презентистской проекции: это уже не хранилище, а «блок» актуальной памяти единой системы - человеческого сообщества. Чем мощнее «блок памяти», тем эффективнее, креативнее сама система.

Мы имеем дело с принципиальным изменением природы темпоральности - и трансформацией толкования времени, его социальной и культурной нагрузки, что предполагает модификацию природы политического - и понимания политики. Все это формирует своеобразный интеллектуальный фон и дает важные методологические импульсы изучению политического аспекта темпоральности1. В политико-культурных исследованиях подходы к теме темпоральной самоидентификации и координации политий усложнились и обогатились, как, впрочем, и понимание самой политической культуры. Она трактуется как «особый пространственно-временной континуум», олицетворяющий «преемственность в У историко-политическом развитии какой-либо общности» . Акцентировка темпорально-коммуникативной природы политической культуры3 требует ее изучения в широкой и многомерной темпоральной перспективе, с точки зрения исторической преемственности, политического наследования. современных исследованиях рассматривается проблема замедления темпорального ритма, являющегося следствием столкновения социальных изменений с инерционностью сложившихся общественных форм. Инерция считается не препятствием движения, приводящим к стагнации, а его условием, обеспечивающим устойчивое воспроизводство социальной системы. В этом смысле «инерционность» близка «традиции» (См. об этом: Матвеева Н.А. Социальная инерция: К определению понятия // СоцИС: Соц. исследования. М., 2004. № 4. С. 15-23).

1 Показательно, что изучение темпоральности в политике оформляется в отдельную область современной политической науки (См.: Ильин М.В. Феномен политического времени // Полис. 2005. № 3. С.5-20; Чихарев И.А. Хронополитика: Развитие исследовательской программы // Полис. 2005. № 3. C.2I-33).

2 Важно, что такая трактовка закреплена в учебной литературе. См.: Политология: Учебник / Под ред. А.Ю.Мельвиля. М., 2004. С.426.

3 Завершинский К.Ф. Политическая культура как способ семантического конституирования политических коммуникаций // Политическая наука. 2006. № 3. С.36.

Изучение темпоральной проблематики связано с двумя актуальными направлениями. В центре первого - традиции, рассматриваемые не с точки зрения фиксации политического порядка (сквозь призму «неподвижного» или «медленного» времени), но в перспективе развития, самоускоряющегося движения, постоянного обновления. В исследовательском фокусе второго направления - социокультурная память, действующая в рамках политических систем, способная их программировать и перепрограммировать.

Вследствие изменения представлений в западной науке (прежде всего, этнологии и антропологии) о традиции и традиционном существенно модифицировался взгляд на проблемы политической преемственности. Политическая динамика связывается уже не только с влиянием неких устойчивых (неосознанных, репродуктивных, социобиологических) факторов, но и постоянным выбором способов преемственности, а также обретением ею преимущественно социального характера1. Поэтому в современных исследованиях указывается на сложную структуру политического опыта, подчеркивается наличие в нем как естественной (социогенетической, социобиологической), так и искусственной (культурной) составляющих.

Восприятие традиции как отчасти виртуального явления, характерное для нашего времени, вполне вписывается в параметры нового видения времени и пространства, составляющих единую виртуальную реальность. Не случайно особое внимание уделяется сейчас изучению того пласта традиций, который является «социальным изобретением», результатом «социальной инженерии». При этом политологи обращаются к трудам Б.Андерсона, П.Бурдье, Э.Хобсбаума, Т.Рэнджера2 и др., в которых в феномене традиции выделяются элементы «воображения», «изобретения», «конструирования», во многом являющиеся следствием деятельности элит.

Изменившийся подход к традиции, соответствующий новому видению социальной реальности, особенно актуален при обращении к проблеме темпоральной координации политий в сложные, переломные моменты существования («переходные эпохи»). Центральный вопрос в рамках этой проблематики: каков уровень изменчивости той или иной политической культуры, способности ее адаптации к изменениям и пределы такой адаптации? Иначе говоря, как переплетаются импульсы к обновлению, социальная

1 См.: Derrida J., Habermas J. Nach dem Krieg: Die Weidergeburt Europas // Frankfurter, allg. Ltg. 2003.31.05; Alexander J. Political culture in post-communist Rossia: Formlessness and receation in a traumatic transition. N.Y., 2000; Petro N. The rebirth of russian democracy: An interpretation pf political culture. Cambridge, 1995; Саква P. Политическая культура: возможности и сложности в применении понятия для анализа процессов ускоренных преобразований // Политая. № 4(35). Зима 2004-2005.

2 См.: The invention of tradition / Ed. by Hobsbowm E., Ranger T. Cambridge, 1983; Anderson B. Imagined communities: reflections on the origins and spread of nationalism. L., 1991; Бурдье П. Начала. M., 1994 и др. потребность в модернизации - и преемственность в исходных предпосылках национальной традиции и центральных символах (атрибутах) культурной идентичности? Заметное место в трудах представителей разных направлений и школ (Г.Экстайна, С.Хантингтона, Б.Мура, Л.Пая, С.Липсета, Ст.Роккана и др.) занимают проблемы революций и социальных изменений, исторических путей политической модернизации. Многие исследователи исходят из положения о несостоятельности дихотомного восприятия нашей социальности как противостояния традиции и современности. Адекватным с точки зрения политологии является учение Ш.Эйзенштадта о традиции как сложном феномене, в котором слиты креативные и стабилизирующие элементы, играющей неоднозначную роль в политике1.

Актуализация проблематики памяти в политической науке связана (в том числе) с возникновением «нового институционализма», рассматривающего политические институты с точки зрения взаимосвязи формальных норм и неформальных правил игры, образующих сложные организационные отношения, формы взаимодействий и самой кооперативной деятельности людей, поддерживающих стабильность и воспроизводящих порядок в обществе2. Тем самым институциональному параметру мира политики задается более широкая перспектива; учитывается влияние культурного фактора. В рамках этого подхода особое значение приобрели историческая, философская, социокультурная и политическая традиция, человеческий поступок, ценностное содержание политики и человеческое измерение политического анализа. Уделяется внимание социокультурным символам и ценностям, стереотипам и регламентам, влияющим на структурирование макрополитики. Роль исторического времени, характер институциональной эволюции стремятся выявить исторические институционалисты3, а также представители неоинституциональной версии теории организации4. «Историки» делают особый акцент на зависимости институтов, институциональных изменений от прошлой траектории развития5.

1 См.: Eisenstadt S. Modernization: Protest and change. Englewood Cliffs; N.Y., 1966; Eisenstadt S. Tradition, change and modernity. N.Y., 1973; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ: Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999.

2 См.: Патрушев С.В. Институционализм в политической науке: этапы, течения, идеи, проблемы // Зарубежная политология в XX столетии: Сб. науч. тр. / Политическая наука, 2001. № 2. С. 149-189.

3 См., напр.: Nelson, Winter S. An evolutionary theory of economic change. Cambridge; L., 1982; Skocpol T. States and social revolutions: A comparative analysis of France, Russia and China. Cambridge, 1979; Skowrenek S. Building a New American State: The expansion of national administrative capitalism. N.Y., 1982; North D. Institutions, institutional change and economic performance. Cambridge, 1990; Thelen K. Historical institutionalism in comparative politics // Annual rev. of political science. Norwood, 1999. N 2 ect.

4 A new institutionalism in organizational analysis / Ed. by DiMaggio P., Powell W. Chicago; L., 1991; Scott R. Institutions and organizations. Thousand Oaks; Sage, 1995 ect. В теории организации подчеркивается значение символических кодов и роль институтов в генерации значений, а также указывается на нормы и «соответствие» как категории действия.

5 При этом рассматриваются базовые элементы институтов - рутины, правила, нормы, ценности и идеи. К ключевым терминам эволюционного институционализма относятся «кумулятивная причинность»

В современных политологических исследованиях институты определяются (наряду со всем прочим) как длительные структуры во времени и пространстве (Э.Гидденс)1, правила и и 2 рутины (Дж.Марч, И.Олсен), т.е. помещаются в темпоральный контекст. Для указания на темпоральную протяженность политических систем и ее описания используется термин «системная память». Э.Гидденс понимал ее как «неотъемлемую характеристику рекурсивности процессов институционального воспроизводства»3. Б.Роккман ввел определение «организационная память» для характеристики памяти, поддерживающей функционирование системы государственной власти4. Во всех этих случаях память выступает элементом упорядочения политической организации, средством поддержания динамического равновесия системы.

Существенное место эта проблематика занимает в концепции политического Н.Лумана5. Он указывает на существование специфического среза памяти - «системной памяти» политики. По Луману, ключевую роль в процессах запоминания-забывания играют в социальных системах ценности и интересы. Ценности фиксируют для памяти «предпочтения» и «отстранения»: предпочтение, получившие статус ценности, продолжает существовать в актуальном поле политики, а отстраненное остается в памяти системы, благодаря чему негативный опыт не предается забвению, а служит дальнейшей рефлексии. Интерес позволяет реактуализировать ценность, извлечь ее из памяти и трансформировать в цель. Тем самым посредством различения ценностей и интересов система «запускает» свою память, обеспечивая системную интегрированность всех политических действий. Благодаря наличию памяти, отвергнутое системой не исчезает, а сохраняется как одна из существовавших альтернатив.

На этом фоне интерес к социально-исторической памяти в политико-культурных исследованиях выглядит совершенно естественным. Проблема темпорального бытования политии должно быть рассмотрение на двух взаимосвязанных уровнях - системном и ориентационном. Только это позволяет изучить ее во всей полноте, с учетом совокупности факторов институционального и политико-культурного характера. Интеграция проблематики исследованная еще Т.Вебленом), «гистерезис» (зависимость конечных результатов системы от предшествующих), «блокировка» (неоптимальное состояние системы как результирующая прошлых событий).

1 Giddens A. The constitution of society: Outline of the theory of structuration. Cambridge, 1984.

2 March J., Olsen J. Rediscovering institutions: The organisational basis of politics. N.Y., 1989.

3 Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М., 2003. С.360-361.

4 Rockman В. The new institutionalism and the old institutions // New perspectives of american politics / Ed. by Godd L., Jilson C. Washington, 1994.

5 Luhmann N. Temporalization of complexity // Sociocybernetics: An actor-orientated social systems approach. The Hague, 1978; Luhmann N. World-time and system history // Luhmann N. The differentiation of society. N.Y., 1982. P.289-324; Luhmann N. Die Politik der Gesellschaft. Frankfurt a.M., 2002. социальной памяти в политико-культурные исследования предполагает использование двух подходов.

Первый условно может быть назван информационно-коммуникативным. Исходным для него является положение К.Дойча о политической системе как сети коммуникаций и информационных потоков, в которой выделяется блок «памяти и ценностей»1. Фактически «блок памяти» у Дойча есть своего рода аналог алмондовской политической культуры. Чем мощнее и сложнее - в качественном отношении - «блок памяти» (или «архив») системы, тем выше ее способности к адаптации, креативность. Тем самым эффективность политической системы оказывается непосредственно связана с ее культурным «запасом», во многом определяющим «антропологический потенциал». Реализация посыла Дойча требует обращения к комплексу работ, в которых политика представлена как коммуникационный процесс.

В фокусе другого подхода - память как социокультурный и коммуникативный феномен. В последние тридцать лет в гуманитарном знании сформировалось целое направление, в рамках которого активно взаимодействуют историки, социологи, политологи, психологи. Оно нацелено на изучение конструирования прошлого в процессе коммуникации, роли репрезентаций прошлого в массовой культуре. Здесь память понимается как процесс управления прошлым в настоящем, имеющий в том числе политическое измерение. В рамках этой проблематики изучаются общественные исторические представления, а также масскоммуникативные образы прошлого, на основе которых эти представления во многом и формируются2. Кроме того, память трактуется как явление неоднородное, а потому нуждающееся в структурировании. В политической науке востребована концепция «мест

1 См.: Deutsch К. The nerves of government: Models of political communication and control. N.Y., 1963.

2 См.: Les lieux de memoire / Ed. by Nora P. P., 1984-1992. T.l-7; Mnemosyne: Formen und Funktionen der kulturellen Erinnerung / Hg. Assmann V., Harth D. Frankfurt a.M., 1991; Assmann J. Das kulturelle Gedachtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identitat in friihen Hochkulturen. Mtinchen, 1992; Assmann J. Agypten: Eine Sinngeschichte. Miinchen; Wien, 1996; Nora P. Realms of memory: Rethinking the French Past. N.Y., 1996; Jaspers K. The question of German quilt. N.Y., 2000; European history: Challenge for a common future. Hamburg, 2002; Buruma I. The wages of quilt: Memories of war in Germany and Japan. L., 2002; Mythen der Nationen. / Flacke M. (Hrsg.). 1945. Arena der Erinnerungen. В., 2004; Франция-память / Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. де , Винок М. СПб., 1999; Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000; Эксле О.Г. Культурная память под воздействием историзма // 0диссей-2001. М., 2001. С. 176-198; Артог Ф. Время и история // Анналы на рубеже веков: антология. М., 2002. С.147-168; Ассман Я. Культурная память: Письма, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004; Преодоление прошлого и новые ориентиры его переосмысления. М.; 2002; Россия и страны Балтии, Центральной и Восточной Европы, Южного Кавказа и Центральной Азии: Старые и новые образы в современных учебниках истории. М., 2003; Рикер П. Память, история, забвение. М., 2004; Отечественные записки 2003. № 5(20) / Присвоение прошлого; Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. 2005. № 2-3(40-41) / Память о войне 60 лет спустя - Россия, Германия, Европа; Миллер А.И. Дебаты об истории и немецкая идентичность // Политическая наука. 2005. № 3. С.66-75; Андреев Д. Бордюгов Г. Пространство памяти: Великая победа и власть. М., 2005; Линднер Р. Путинское обращение с историей // Возрождение России. 2006. Июль-август. С.48-56 и др. памяти» французского историка П.Нора, в фокусе которой находятся не столько исторические события, сколько их отражения в памяти какой-либо общности. Память у Нора выступает объектом пространственного (а не временного, как история) кодирования. В целом концепции «памяти» не только согласуются с политико-культурным подходом, но и позволяют его интенсифицировать.

Сквозь эту призму диссертант рассматривал работы, посвященные политической культуре, для которых характерно особое внимание к темпоральному измерению культурных процессов. В рамках заявленной проблематики диссертант обращался к исследованиям политической культуры России. Принципиально важные наблюдения относительно русской политической культуры сделаны в работах В.Айхведе, Дж.Биллингтона, Г.Зимона, Э.Кинана, М.Малиа, Р.Мак-Мастера, Э.Морена, Д.Орловски, Р.Пайпса, С.В.Патрушева, В.Пфайлера, М.Раева, В.М.Сергеева, А.Силади, Э.Тадена, Х.Тиммермана, Э.Фёгелина, Ш.Фицпатрик, К.Г.Холодковского, К.Шлёгеля и др. Существенное теоретическое значение для диссертанта имели книги и статьи российских ученых, в которых рассматриваются как общие, так и частные аспекты темы «политическая культура»: А.С.Ахиезера, Э.Я.Баталова, Н.И.Бирюкова, Ф.М.Бурлацкого, К.С.Гаджиева, А.А.Галкина, О.В.Гаман-Голутвиной, К.Ф.Завершинского, А.Б.Зубова, М.В.Ильина, А.А.Кара-Мурзы, А.Ю.Мельвиля, В.Б.Пастухова, А.С.Панарина, С.В.Патрушева, Ю.С.Пивоварова, В.О.Рукавишникова, А.М.Салмина, В.М.Сергеева, А.И.Соловьева, К.Г.Холодковского и др.

В фокусе внимания диссертанта находились как обобщающие исследования, посвященные политической культуре1, так и работы теоретического характера, выполненные

1 The civic culture revisited / Ed. by Almond G., Verba S. Boston, 1980; Almond G. Communism and political culture theory // Comparative politics. 1983. Vol.15; Brint M. Genealogy of political culture. Boulder, 1991; Welch S. The concept of political culture. L., 1993; Political culture and democracy in developing countries. Boulder (Col.); L., 1994; Culture matters: Essays in honor ef A.Wildavsky / Ed. by Ellis R., Thompson M. Boulder (Col.), 1997; Johnson J. Conceptual problems as obstacles to progress in political science: Four decades of political culture research // J. of theoretical politics. 2001. Vol. 15, N 1. P.87-115; Scott D. Culture in political theory // Polit. theory. L., 2003. Vol. 31, N 1. P.92-115; Щегорцов B.A. Политическая культура: Модели и реальность. М., 1990; Политическая культура: Теория и национальные модели / Под ред. Гаджиева К.С. М., 1994; Градинер И.Б. Политическая культура: Мировоззренческое измерение. СПб., 1996; Пивоваров Ю.С. Политическая культура: Методологический очерк. М., 1996; Ачария Б., Чаморро С.М. Особенности воздействия политической культуры на политическую систему общества. М., 1998; Арутюнян JI.H. Концепция политической культуры: Состояние и перспективы // Политическая наука современной России: Тенденции развития. М., 1999. С.33-46; Гельман В .Я. Политическая культура, массовое участие и электоральное поведение // Политическая социология и современная российская политика. СПб., 2000; Завершинский К.Ф. Когнитивные основания политической культуры: Опыт методологической рефлексии // Полис. М., 2002. № 3. С.19-30; Культура имеет значение. М., 2002; Завершинский К.Ф. Политическая культура как способ семантического конституирования политических коммуникаций // Политическая наука. 2006. № 3. С.31-46; Малинова О.Ю. «Политическая культура» в российском научном и публичном дискурсе // Полис. 2006. № 5. С. 106-128 и др. на российском материале1. Кроме того, диссертант обращался к исследованиям состояния политической культуры в период ускоренных преобразований2, а также особенностей политической преемственности в России , придающих особую сложность и неоднозначность процессам посткоммунистической трансформации.

В диссертации использованы труды, в которых обобщаются, анализируются и интерпретируются информационные данные о состоянии и динамике диспозиционных ориентаций россиян в 1990-2000-е годы4, т.е. основных компонентов российской

1 Political culture and change in communist systems / Ed. by Brown A., Gray I. L., 1979; White St. Political culture and soviet politics. L., 1979; Keenan E. On certain mythical beliefs and Russian behaviors // Russian littoral project. 1993. N 1. P.l-35; Simon G. Zukunft aus der Vergangenheit: Elemente der politischen Kultur in Russland // Osteuropa. Koln, 1995. Jg. 45, N 5. S.455-482; McDaniel T. The agony of the russian idea. Princeton, 1996; Каменец A.B., Онуфриенко Г.Ф., Шубаков А.Г. Политическая культура России. М., 1997; Назаров М.М. Политическая культура современного российского общества. М., 1997; Кара-Мурза А. Российская политическая культура и проблемы становления партийного плюрализма // Формирование партийно-политической системы в России / Московский центр Карнеги: Научный доклад. Вып.22. М., 1998. С.7-19; Верчёнов JI.H. Политическая культура: Российские пути и перепутья // Политическая наука современной России: Тенденции развития. М., 1999; Политическая культура России: История, современное состояние, тенденции, перспективы. СПб., 2001; Ахиезер А.С. Специфика российской политической культуры и предмета политологии (Историко-культурное исследование) // Pro et contra. М., 2002. Т.7, № 3. С.51-76; Соловьев А.И. Институциональные эксперименты в пространстве политической культуры: Реалии российского транзита // Политическая наука в современной России: Время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. М., 2004. С.313-337; Бирюков Н.И. Российская политическая культура: Когнитивный подход // Политическая наука. 2006. № 3. С.47-74 и др.

2 Eckstein Н. A culturalist theory of political change // Amer. polit. science rev. 1988. Vol. 82, N 3. P.789-804; Urban M. The politics of identity in Russian's postcommunist transition // Slavic Review. 1994. Vol. 53, N. 3. P. 733-756; Truscott P. Russia first: Breaking with the West. L., 1997; Alexander I. Political culture in post-Communist Russia: Formlessness and recreation in a traumatic transition. N.Y., 2000; Karaman T. Political efficacy and its antecedents in contemporary Russia // J. of Communist studies and transition politics. 2004. Vol. 29, N. 2. P. 30-48; Political culture and post-Communism / Ed. by Whitefield S. Oxford, 2005; Российская повседневность и политическая культура: Возможности, проблемы и пределы трансформации. М., 1996; Грунд З.А., Кертман Г.Л., Павлова Т.В., Патрушев С.В., Хлопин А.Д. Российская повседневность и политическая культура: Проблема обновления // Полис. 1996. № 4. С.56-72; Рукавишников В.О., Халман Л., Эстер П. Политическая культура и социальные изменения: международные сравнения. М., 1999; Соловьев А.И. Культура власти российской элиты: Искушение институционализмом? // Полис. 1999. № 2. С.65-80; Кертман Г.Л. Катастрофам в контексте российской политической культуры // Полис. 2000. № 4. С.6-18; Шевцова Л. Как Россия не справилась с демократией: Логика политического отката // Pro et contra. 2002. Т.8, № 3. С.36-55; Саква Р. Политическая культура: Возможности и сложности в применении понятия для анализа процессов ускоренных преобразований // Полития. № 4(35). Зима 2004-2005. С.41-68; Патрушев С.В. Власть и народ в России: Проблема легитимации институциональных изменений // Политическая наука в современной России: Ежегодник. 2004. М., 2004. С.287-312 и др.

3 Nahn J. Continuity and change in Russian political culture // British j. of political science. 1991. Vol. 21. P. 393-412; Petro N. The rebirth of Russian democracy: An interpretation of political culture. Cambridge, 1995; Daniels R. Revolution, modernization and the paradox of twentieth-century Russia // Canadian Slavonic papers. Vol. XIII, N. 3. Sept. 2000. P. 249-268; Рое M. The Russian moment in world history. Prenceton, 2003; Cohen S. Was the Soviet system reformable? // Slavic Review. Vol. 63, N 3. 2004. P. 459-488; Гудименко Д.В. Политическая культура России: Преемственность эпох // Полис. 1994. № 2. С.156-164; Ачкасов В.А. «Взрывающаяся архаичность»: Традиционализм в политической жизни России. СПб., 1997; Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская Система // Политическая наука: Теория и методология. М., 1997. Вып.2. С.82-194; Вып.З. С.64-190; Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М., 1998; Межуев В. Традиции самовластия в современной России // Свободная мысль. 2000. № 4. С.54-102; Крадин Н.Н. Элементы традиционной власти в постсоветской политической культуре // Образы власти в политической культуре современной России. М., 2000; Пивоваров Ю.С. Русская политика в ее историческом и культурном отношениях. М., 2006 и др.

4 См., например: Грушин Б.А. Массовое сознание: Опыт определения и проблемы исследования. М., 1987; Перспективы демократии в сознании россиян // Общественные науки и современность. 1996. № 2. С.45-61; политической культуры. Особое значение при этом имели систематические исследования ВЦИОМ и Левада-центра. Взгляды диссертанта на российские политические процессы во многом определены работами Г.Г.Дилигенского, Ю.А.Левады, Л.Д.Гудкова, Б.В.Дубина1, имеющие ярко выраженный политико-культурный оттенок.

Вместе с тем изучение темпоральной проблематики в политике потребовало привлечения исследований по следующим направлениям: политическая мифология2, политическая идентичность3, политическая социализация4, политическая коммуникация5. Они задавали диссертации соответствующий теоретический ракурс.

Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России). М., 1997; Современное российское общество: Переходный период. М., 1998; Лапкин В.В., Пантин В.И. Ценности постсоветского человека // Человек в переходном обществе: Социологические и социально-психологические исследования. М., 1998; Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России / Под ред. Ильина М.В., Бусыгиной И.М. М., 1999; Мелешкина Е.Ю. Политические установки // Политическая социология и современная российская политика. СПб., 2000; Грушин Б. Четыре жизни России: Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина. Т. 1-4. М., 2001; Докторов Б.З., Ослон А.А., Петренко Е.С. Эпоха Ельцина: Мнения россиян. Социологические очерки. М., 2002; Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации. Мифы и реальность (Социологический анализ). 1992-2002. М., 2003; Изменяющаяся Россия в зеркале социологии. М., 2004; Патрушев С.В. Российская политическая культура как система диспозиционных ориентации: Что нового? // Политическая наука. 2006. № 3. С.75-94 и др. Ретроспективное измерение придают изучению политических образов, предпочтений, ориентаций работы: Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. Л., 1986; Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991; Лурье С.В. Историческая этнология. М., 1997 и др.

1 Дилигенский Г.Г. Российский горожанин конца девяностых: Генезис постсоветского сознания (социально-психологическое исследование). М., 1998; Левада Ю.А. От мнений к пониманию: Социологические очерки 1993-2000. М., 2000; Дилигенский Г.Г. Люди среднего класса. М., 2002; Гудков Л. Негативная идентичность. М., 2004; Дубин Б. Интеллектуальные группы и символические формы: Очерки социологии современной культуры. М., 2004; Левада Ю.А. Ищем человека: Социологические очерки. 2000-2005. М., 2006 и др.

2 Reszler A. Les mythes politiques modernes. P.U.F., 1981; Durand G. Introduction a la mythologie: Mythes et societes. . P., 1996; Girardet R. Mythes et mythologies. P., 1996; Кассирер Э. Техника современных политических мифов. М., 1990; Современная политическая мифология: Содержание и механизмы функционирования. М., 1996; Мифология и политика. М., 1997; Формирование и функции политических мифов в постсоветских обществах. М., 1997; Кольев А. Политическая мифология. М., 2003; Мифы и мифология в современной России. М., 2003; Мосейко А.Н. Мифы России. М., 2003; Цуладзе А. Политическая мифология. М., 2003; Флад К. Политический миф: Теоретическое исследование. М., 2004 и др.

3 Social theory and the politics of identity / Ed. by Calhoun C. Oxford, 1994; The identity in question / Ed. by Rajchman J. N.Y.; L., 1995; Questions of cultural identity / Ed. by Hall S., Du Gay P. L., 1996; Castells M. The power of identity. Cambrigde; Mass., 1997; Delanty G. Social theory in a changing world: Conceptions of modernity. Cambridge, 1999; The disguise construction of national identity. Edinburgh, 1999; Bell D. Mythscapes: memory, mythology and national identity// Brit. j. of sociology. L., 2003. Vol. 54, N 1. P. 63-81; Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире / Под ред. Малиновой О.Ю., Сунгурова А.Ю. СПб., 2005; Политическая наука: Идентичность как фактор политики и предмет политической науки: Сб. науч. трудов. М., 2005; Соловьев А.И. Политические и культурные основания идентификационных моделей в российском обществе // Политическая наука. 2006. № 3. С.95-113 и др.

4 Mannheim К. A man in society in the period of reconstruction. N.Y., 1967; New direction in political socialization. N.Y., 1975; Handbook of political socialization: Theory and research / Ed. by D.Schwartz. N.Y., 1977; Merelman R. Revitalization political socialization // Political psychology / Ed. by Hermann M. San-Francisco, 1986. P. 279-319; Inglehart R. Culture shift in advanced society. Princeton, 1990; Wasburn Ph. A life course model of political socialization// Politics and induvidual. 1994. Vol. 4, N. 4. P. 1-26; Inglehart R. Modernization and postmodernization. Princeton, 1997; Шестопал Е.Б. Политическая социализация и ресоциализация в современной России // Полития. № 4(39). Зима. 2005-2006. С.48-60 и др.

5 Moles A. Information theory and esthetic perception. Urbana, 1968; Iyengar S., Kinder D. News that matters: Television and american opinion. Chicago; L., 1987; Habermas J. The theory of communicative action. Vol. 1. Boston, 1994; Agents of power: The media and public policy / Ed. by J.Actchull. N.Y., 1995; Communication theory today /

Диссертант обращался к работам по политической социологии1, политической психологии2, политической антропологии3, формировавшим интеллектуальный фон исследования.

Значительный интерес для диссертанта представляли исследования символического аспекта современной политики4. Диссертант обращался к работам, совмещающим в себе начала политической истории и политической антропологии, посвященным изучению русской власти - символики, характера репрезентации, ее места в политических

Ed. by Crowley D., Mitchell D. Cambridge, 1995; Mcnair B. An introduction to political communication. L.; N.Y., 1995; Stevenson N. Understanding media cultures. L., 1997; Уилхем Д. Коммуникация и власть. СПб., 1993; Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение: Открытие спирали молчания. М., 1996; Дубицкая В.П. Телевидение: Мифотехнологии в электронных СМИ. М., 1998; Дмитриев А.В., Латынов В.В. Массовая коммуникация: Пределы политического влияния. М., 1999; Задорин И., Бурова Ю., Сюткина А. СМИ и массовое политическое сознание: Взаимовлияние и взаимозависимость // Российское общество: Становление демократических ценностей. М., 1999; Кастельс М. Информационная эпоха. М., 1999; Вершинин М.С. Политическая коммуникация в информационном обществе. СПб., 2001; Аронсон Э., Праткинс А. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения. М., 2002; Назаров М.М. Массовая коммуникация в современном мире: Методология анализа и практика исследований. 2-е изд. М., 2002; Политические коммуникации / Под ред. А.И.Соловьева. М., 2004; Соловьев А.И. Политический дискурс медиакратий: проблемы информационной эпохи // Полис. 2004. № 2; Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М., 2004; Луман Н. Медиакоммуникации. М., 2005; Он же. Реальность массмедиа. М., 2005 и др.

1 Lasswel G. On political sociology. Chicago-L., 1977; Амелин B.H. Социология политики. М., 1992; Шварценберг Р.-Ж. Политическая социология. М., 1992; Бурдье П. Социология политики. М., 1993; Шампань П. Делать мнения: новая игра политических сил. М., 1997; Политическая социология и современная российская политика / Под ред. Г.В.Голосова, Е.Ю.Мелешкиной. СПб., 2000; Шереги Ф.Э. Социология политики. М., 2003 и др.

2 Steck P. Grundzuege der politischen Psychologie. В., 1980; Political psychology: contemporary problems and issues. San-Francisco; L., 1986; Stane W., Schoffner P. The psychology of politics. N.Y.; Berlin, 1988; Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. M., 1994; Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону, 1996; Психология и психоанализ власти. Самара, 1999; Шестопал Е.Б. Психологический профиль российской политики 1990-х. М., 2000; Политико-психологические проблемы исследования массового сознания / Под ред. Е.Б.Шестопал. М., 2002; Образы власти в постсоветской России: Политико-психологический анализ / Под ред. Е.Б.Шестопал. М., 2004 и др.

3 См., например: Political anthropology. Chicago, 1966; Balandier G. Anthropologic politique. P., 1967; Fried M. The evolution of political society: An essay in political anthropology. N.Y., 1967; Claessen H. Politieke anthropology. Assen, 1974; Adams R. Energy and structure: A theory of social power. Austin, 1975; Political anthropology. New Brunswick; L., 1980; Abeles M. Anthropologic de l'Etat. P., 1990; Anthropological approaches to political behaviour. Pittsburgh, 1991; Lewellen T. Political anthropology: An introduction. Westport, 1992; Этнические аспекты власти. СПб., 1995; Масс М. Общество. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М., 1996; Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб., 2000; Крадин Н.Н. Политическая антропология. М., 2004.

4 Baake D. Kommunikation und Compentent: Grundlegung einer Didaktik der Kommunikation und ihrer Medien. Miinchen, 1980; Rust H. Geteilte Offentlichkeit: Alltagskommunikation und Massenpublizustik. M., 1982; Sarcinelli U. Symbolische Politik: Zur Bedeutung symbolisches Handelns in der Wahlkampfkommunikation der Budesrepublik Deutschland. Opladen, 1987; Luhman N. Theorie der Gesellschaft. San Foca, 1989; Meyer T. Inszenierung des Scheins: Voraussetzungen und Folgen symbolischer Politik. Frankfurt a.M., 1992; Meyer T. Die Transformation der Politischen. Frankfurt a.M., 1994; Speth R. Symbol und Fiktion. Institution-Macht-Rapraesentation: Wo fuer politische Institutionen stehen und wo sie wirken. Baden-Baden, 1997; Meifert J. Bilderwelten: Symbolik und symbolische Politik im ProzeB der politischen Kommunikation. Duisburg, 1999; Edelman M. Politik als Ritual: die symbolische Funktion staatlicher Institutuinen und politischen Handelns. Franfiirt a.M., 2005; Кардамонов O.A. Семантика политического пространства: опыт кросскультурного транссимволического анализа // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т.1. Вып.4; Степанова Л.А. Социальная символика России // Социс. 1998, № 5; Мисюров Д.А. Политическая символика: между идеологией и рекламой // Полис. 1999. № 1. С.168-174; Грибакина Н.В., Степанова Л.А. Политический символ как средство политического воздействия // Политические технологии. 2002. № 5; Елизарова О. Образы государства и нации в политической культуре представлениях граждан1. Кроме того, привлекались труды, акцентирующие внимание на символических конфликтах по поводу власти, способов ее легитимации и общественной интерпретации . Общую методологическую рамку анализа составили исследования Дж.Томсона, Ш.Эйзенштадта с их вниманием к символическим принципам общественного «устроения», формирующим социальный порядок и вызывающим в нем изменения, взаимозависимости «установок на преемственность» и обеспечением устойчивости институтов3.

Большое значение для диссертанта имели классические труды по истории русской политической традиции и политической мысли последней трети XIX - первой четверти XX в., содержащие (помимо прочего) эмпирический материал, а также актуальные подходы к анализу исторического измерения и символического компонента политики.

Анализ литературы позволяет утверждать: при всем разнообразии и неоднозначности трактовок концепция политической культуры предполагает обращение к проблемам временного бытования и временной координации политии. При этом она дает методологический импульс - искать возможности стабилизации различных политий в рамках демократии. Теоретико-методологический потенциал концепции требует своей реализации с учетом и в контексте современных подходов к темпоральной проблематике, сложившихся в социальных науках вообще и политологии в частности. Одно из актуальных направлений такой реализации - изучение образов прошлого, с участием которых «изобретаются» традиции современной политики, происходит трансляция политического опыта. Для этого создана уникальная научная база, позволяющая выйти на принципиально новый уровень - теоретического синтеза и создания «рабочей» исследовательской модели.

Объект исследования - образы прошлого как коммуникационные феномены, обеспечивающие преемственное движение политий во времени и участвующие в процессах репрезентации и интерпретации политики. современной России // Pro et Contra. 2002. 1.1, № 3. С.92-110; Кара-Мурза А.А. Нужны ли демократии символы? 20.08.2002. http://www.liberal.ru/article.asp7NunF77 и др.

1 См.: Лобачева Г.В. Самодержец и Россия: Образ царя в массовом сознании россиян (конец XIX - начало XX в.). Саратов, 1999; Уортман Р. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. Т.1-2. М., 2002 и др. См. также: Захаров А. Народные образы власти // Полис. 1998. № 1.

2 См., например: Figes О., Kolonitskii В. Interpreting the russian revolution: The language and symbols of 1917. New Haven; L., 1999; Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры российской революции 1917 г. СПб., 2001.

Thompson J. Ideology and modem culture: Critical social theory in the era of mass communication. Oxford, 1990; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. М., 1999.

Предмет исследования - процессы темпоральной самоидентификации и координации, создание временных связей и эксплуатация темпоральности в российской политике.

Цель исследования - разработка теоретической модели, в рамках которой раскрываются особенности темпорального развития русской политии, место и роль образов прошлого в воспроизводстве политического опыта, характер взаимодействия масскоммуникативных конструкций прошлого и политической культуры.

Задачи исследования:

- обобщение и систематизация современных подходов к изучению политической культуры, оценка возможностей их теоретической конвергенции с исследованиями роли памяти в процессах трансляции и актуализации политического наследия;

- выявление характера связи трансляционных процессов в политической культуре с обеспечением стабильности политической системы и предсказуемости ее развития;

- уточнение представлений о феномене политической преемственности, определение роли массовых репрезентаций прошлого и сконструированных традиций в создании временных связей в политике;

- проведение сравнительного анализа темпорального развития русской и ряда западноевропейских политий, раскрытие специфики политической преемственности и политического использования образов прошлого в России в условиях социальных трансформаций;

- выявление и анализ роли образов прошлого в идентификационных и интеграционных процессах в политике, обеспечении базового консенсуса в отношении негативного, травматического политического опыта;

- уточнение содержания, динамики и степени эффективности «памяти власти» в России; характеристика влияния политического опыта и традиций на процессы властного воспроизводства;

- определение и обоснование роли образов прошлого как символических ресурсов в процессах эволюции политической культуры России.

Теоретико-методологические основания исследования. Теоретико-методологическую базу исследования составляет совокупность теоретических подходов, приемов и способов научного анализа, целесообразность применения которых определяется характером объекта и предмета исследования.

В современных полититологических исследованиях обычно выделяются три методологических подхода, господствующих в социальных науках: онтологическинормативный, эмпирико-аналитический, диалектико-исторический1. В той или иной степени все три этих подхода оказались важны для диссертанта. Кроме того, в методологическом отношении диссертант ориентировался на то направление в политико-культурных исследованиях, которое сфокусировано на изучении смысловой составляющей политики2. Это предполагало обращение к «культурному анализу», герменевтическим истолкованиям, а также методам «эмпатического понимания» и «вопрошания», об особой роли которого в социальном познании говорил М.Хайдеггер3.

Теоретико-методологическими ориентирами для диссертанта служили также следующие подходы: теоретико-коммуникационный, нацеленный на изучение процессов коммуникативной рационализации политического мира, социально-конструктивистский с характерными для него отрицанием «данности» и подтверждением «сконструированности» социальных объектов, а также дискурс-аналитические подходы. И, наконец, позиция диссертанта во многом определена исследованиями, адекватными задачам понимания и описания диссипативных структур (по И.Пригожину).

Среди методов научного анализа, позволивших решать конкретные исследовательские задачи, следует назвать компаративистский и типологический, актуализацию-интерпретацию взглядов мыслителей прошлого в современном контексте, формально-логические приемы, включенное наблюдение и др.

Научную новизну исследования определяют следующие результаты, полученные автором:

- систематизированы и обобщены современные варианты концептуализации политической культуры, акцентирующие ее темпорально-коммуникативную природу, выявлены возможности их интеграции с исследованиями роли «памяти» в политике;

- разработана авторская модель, в рамках которой уточняются и расширяются представления о природе и параметрах феномена политической преемственности с учетом взаимосвязи его культурных и институциональных аспектов. Выделен и описан фактор влияния преемственности на некоторые базовые характеристики российской политической системы;

1 См.: Berg-Schlosser D., Maier Н., Starmnen Th. Einfuhrung in die Politikwissenschaft. Munchen, 1974. S.40.

2 Диссертант учитывает наличие двух (очень широких и внутренне подвижных) подходов к определению категории смысла и путей ее исследования: один, идущий от К.Гирца, совмещает дефиницию смысла с опытом или «культурной практикой»; другой, ориентированный на построения М.Фуко, - с текстом или «дискурсивной практикой». Современные исследователи пытаются поместить свой предмет в фокус пересечения разнообразных компонентов бытия, конструируя его тем самым во множестве граней

См.: Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. М., 1989. № 9; Он же. Работы и размышления разных лет. М., 1993. Метод «вопрошания» связан со спецификой диалогичности постижения «истины» в гуманитарных науках.

- раскрыто политологическое содержание категорий «образ прошлого», определены возможности ее интеграции в изучение коммуникативного и символического аспектов современной политики, процессов трансляции и актуализации опыта, составляющего ткань политической культуры. Обоснована роль образов прошлого в освоении и публичной репрезентации актуального политического наследия, моделировании традиций, поддерживающих политическую социализацию;

- выявлены отличительные черты темпоральной динамики русской политики, особенности взаимодействия в трансляционных процессах «инстинктивных» (социобиологических) и сознательно сформированных традиций. Проанализирована связь темпоральной динамики с рецидивирующей «исторической амнезией» русского политического мировоззрения и активизацией компенсирующих ее механизмов, с функционированием адаптационных и креативных, традиционалистских и модернистских пластов политической культуры;

- на основе сравнительного анализа ряда политико-культурных параметров развития стран Западной Европы (прежде всего, Германии и Франции) и России определена специфика и описаны технологии освоения травматического политического опыта, практики использования образов прошлого в идентификационных процессах;

- раскрыто значение информационно-символической политики в обеспечении гражданской лояльности, активизации мобилизационной поддержки власти и легитимации современного политического порядка. Эксплуатация прошлого определена в качестве важнейшего символического ресурса господствующих групп, служащего навязыванию обществу кратократических и традиционалистских смыслов;

- теоретически описаны процессы воспроизводства русской власти, выявлена взаимообусловленность специфических «сбросов» памяти и кризисов властной преемственности с минимизацией значения институционализированного опыта и гипертрофией субъектного, персонифицированного начала;

- раскрыты механизмы влияния особого типа хранения и освоения политического опыта в России на динамику российской политической культуры, обоснованы ее неотрадиционалистские «дрейфы» в эпохи социальных трансформаций.

Теоретико-методологическое и научно-практическое значение исследования.

Теоретическое значение диссертации состоит в разработке и уточнении концептуальных и методологических оснований для углубленного анализа роли социоисторической памяти в политике. Выводы работы расширяют возможности изучения коммуникативного и символического аспектов современной политики, процессов накопления и эффективной адаптации политического наследия к актуальным вызовам.

Практическая значимость исследования определяется содержательностью полученных результатов для выявления возможностей массового осмысления и преодоления прошлого и либерализации российской политической культуры, выработки эффективных стратегий политического просвещения. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы в учебном процессе в высшей школе для разработки и обновления ряда дисциплин гуманитарного цикла (политология, политическая культура, политическая история России и др.).

Апробация работы. Результаты исследования отражены в публикациях автора. Положения диссертации докладывались и обсуждались на заседаниях Ученого совета ИНИОН РАН, круглых столах «Политического журнала», международных и российских научных конференциях и семинарах, проводившихся в РАН, РАПН и РГГУ, университетах г.Ганновера (Германия) и Г.Будапешта (Венгрия). Материалы работы используются при чтении специальных курсов в РГГУ.

Диссертация обсуждена на кафедре политического анализа факультета государственного управления Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова и рекомендована к защите.

Поставленные цели и задачи предопределили структуру исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии», Глебова, Ирина Игоревна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы:

1. Одна из важнейших символических проблем, связанных с формированием политического порядка, - проблема темпорального бытования политии. Она имеет сложный, многоаспектный характер, поэтому ее изучение предполагает разрешение целого комплекса взаимосвязанных вопросов: о характере политической преемственности, составе и «качестве» исторического наследия в политике; специфике трансляционных механизмов, обеспечивающих процессы «запоминания-забывания-вспоминания»; синхронизации темпоральных ритмов национальной политии с темпоритмикой мировой политики; особенностях системного воспроизводства; эксплуатации темпоральности в политике, конструировании политического опыта и основных характеристик темпоральности и др. Темпоральная проблематика есть пространство пересечения институционального и культурного измерений политики. Существует непосредственная связь между культурными установками на преемственность (или «сбросы» памяти) и возможностями поддержания устойчивости институтов, обеспечения предсказуемости системного воспроизводства. Характер исторического самополагания политии влияет на некоторые базовые характеристики политической системы: стабильность/неустойчивость, степень легитимности, способность к совершенствованию, адаптационность/креативность и др.

Политическая преемственность, определяющая характер движения политии в социальном времени, формируется на основе и с участием культурно-исторического субстрата. Вообще, мощь и сложность современных политических изменений, качественное преобразование пространства политики неизбежно обостряют внимание исследователей к культурно-историческому субстрату. Во-первых, в трансформационные («переходные») эпохи гибнут или резко ослабевают «промежуточные» структуры (в токвилевском понимании - опосредующие отношения между государством, властью и гражданским обществом), в результате чего этот субстрат обнажается. Во-вторых, маршруты политических «транзитов», как и их целеполагание во многом определены фундаментальными культурными детерминантами. И, наконец, в-третьих, классическим со времен М.Шелера является положение, согласно которому политические трансформации суть следствие кризиса идентичности (самоидентификации) как общества в целом, так и каждого индивида. Сценарии преодоления кризисов современного общества в значительной степени обусловлены влиянием культурно-исторического субстрата.

Проблемы временного сопряжения фактов политической действительности находятся в фокусе исследований политической культуры. Ее изучение невозможно без обращения к способам, механизмам реализации политико-исторической преемственности. В то же время, определяя тип преемственности, мы указываем на своеобразие данной политической культуры. Поэтому анализ временного бытования и временной координации политии следует считать важным направлением политико-культурных исследований. В рамках темы «преемственность политической культуры» нуждается в уточнении вопрос об «историческом содержании» культурного субстрата. Выделяются, по крайней мере, два его измерения. Первое требует изучения влияния прошлого на состояние ориентаций, их «исторической обусловленности». Речь здесь идет об актуальном и потенциальном политическом опыте, т.е. о собственно ретроспективном компоненте ориентаций. Помимо этого, сама культура порождает механизмы социального контроля, «изобретенные» в настоящем опыт, традиции, образы. Будучи плодом «социальной инженерии», они внедряются в ткань политической культуры, усложняя ее «естественно-историческое» содержание. Политический субъект одновременно существует в обоих этих измерениях.

Это усложняет представления о темпоральности в политике. Темпорализация политических процессов предполагает выбор и «изобретение» традиций. Допущение избирательного отношения к традициям связано с признанием того, что интерпретация и выбор обществом собственного прошлого являются источником новизны и неопределенностей в политических взаимодействиях. В то же время историческое наследие во многом определяет (точнее, регулирует) выбор, ограничивая количество вариантов, из которых приходится выбирать.

2. Темпоральное движение русской политии весьма специфично; особая темпоритмика политических процессов задает параметры «работы памяти». Это очевиднее всего доемонстрирует ее сравнение с характером темпорального самополагания западноевропейских политий. Европейская культура выработала такой алгоритм движения во времени, который предполагает, что одна общественно-политическая форма исторически вырастает из другой. Естественное и неизбежное отрицание «старого» во имя «нового» не означает полного уничтожения прежнего - разрыва всех нитей, промежуточных звеньев, связывающих сменяющие друг друга социокультурные формы. В то же время утверждение иного «строя» происходит за счет постоянного пересмотра и беспощадной рефлексии по поводу «первооснов», системообразующих ценностей строя прежнего. Так действует механизм саморегулирования и саморазвития, «настраивающий» социум на постоянный поиск новой формулы синтеза фундаментальных принципов и потребностей времени. В рамках же русской политической культуры все происходит ровно наоборот.

В России новая социокультурная форма исторически противостоит старой, появляясь как бы из ничего. В ходе радикального «демонтажа» дематериализуются, прежде всего, институционально-процессуальные формы, в которые был отлит «старый» политический порядок, а также ресурсная база, накопленное наследие. В результате таких преобразований нарушается естественная преемственность, разрушается живое (не отжившее, а потенциально жизнеспособное) прошлое, вызревшее в нем творческое начало. Преемственность по-русски, на первый взгляд, означает отсутствие преемственности. Поэтому крайним антагонизмом отличаются отношения нового и старого, прошлого и настоящего, традиции и современности.

Однако каждый новый строй ориентирован на сохранение «первооснов», обеспечивающих выживание. В ответ на вызовы времени русские стремятся обновиться таким образом, чтобы сохранить системообразующие ценности, свести до минимума ревизию «первооснов». Передаются главным образом «социобиологические рефлексы защиты от мира, словно бы культура не рефлектирует по поводу себя, остается на уровне природного механизма» (В.К.Кантор), а также бессознательные комплексы, требующие компенсации.

В результате новое русское общество не только кажется, но во многом является продолжением и даже повторением себя прежнего. Оно таково на уровне «первоначал» («проориентаций», идеальных образов), не подвергшихся всеобъемлющей ревизии, не «окультуренных», не цивилизовавшихся. На русской почве происходит разрушение форм, а не обновление сущностей - на массовом, общесоциальном уровне. Мы имеем дело с «бессознательной» преемственностью, предполагающей сохранение, а не пересмотр «первооснов». Ревизия означает их проверку живой жизнью, критическое осмысление и рационализацию, что связано с признанием естественности конфликтов и консенсусов, плюральное™ подходов и точек зрения. В основание же русской политической культуры заложены совсем иные принципы: ориентация на абсолютное и идеальное более, чем на возможное (здесь, скорее, действительность проверяется на соответствие «первоосновам»); мышление в категориях целостности, завершенности, бесконфликтности (иначе говоря, стремление к единству мнений, бесспорным истинам, незыблемым принципам, в результате - обращение любого конфликта в противостояние).

3. Существует соответствие между типом политической культуры и востребованным опытом, объемом и качеством традиций, находящихся в распоряжении политической системы. Специфику политической культуры во многом определяет ее предрасположенность к «бессознательной» преемственности или сознательному наследованию. Преемственность, ограниченная «привычками» и «психическими навыками, вынесенными из прошлого» (П.Н.Милюков), обеспечивает развитие по типу простого воспроизводства, пассивного приспособления к внешним условиям существования. Преемственность же осознанная, предполагающая постоянные рефлексию и самопознание, затрудняет такое (привычное, повторяющееся, «механическое») движение. Она не органична русской системе - точнее, показана ей в минимальных дозах. Вероятно, поэтому здесь так часто происходят нарушения и разрывы институционально-процессуальных, нормативных, юридических форм, связанных с усвоением и развитием цивилизационных ценностей, усложнением и «взрослением» социума.

Ориентация преимущественно на «бессознательное», подчинение диктату «этнографических», неотрефлексированных традиций составляют угрозу накоплению и поддержанию «системной памяти» политики. Ее сбросы компенсируются активизацией низового пласта массовой культуры, поставляющего простейшие («биологические»), импульсивные, защитные привычки и навыки (по типу «вызов-стимул» - «реакция»), а также коммуникативных механизмов, апеллирующих к этим «ископаемым», бытовым традициям. В результате «возобновляются» и начинают доминировать традиционные ориентации, подавляя модернизационный потенциал политической культуры и заставляя работать в основном пассивно-адаптационные (в ущерб креативным) ее пласты. Рецедивирущие сбросы памяти нейтрализуют потенциал тех элементов культурного наследия, которые способствуют рационализации и совершенствованию политического порядка, все больше сужают возможности «модернизационного» общественного выбора. Это не позволяет политической системе адекватно реагировать на современные вызовы.

Узость культурных слоев, «бедность» критически усвоенного опыта и высокая потребность в «социальной инженерии» в интересах господствующих групп ограничивают креативные возможности политической культуры и делают более вероятными расколы, перерывы в преемственности. Вследствие нарушений темпорального ритма и связанных с ним «сбросов памяти» растрачивается институализированное наследие и актуализируются его ранние, примитивные слои. Это ведет к дегуманизации культурного содержания политики, архаизации социально-политических практик, а политическому развитию придает скачкообразный (по типу «прорывов»-«откатов») характер. Сбросы памяти компенсируются действием особых трансляционных механизмов, искусственно восстанавливающих перерывы преемственности (в том числе «производством» образов прошлого).

4. Постоянно повторяющиеся в «русской системе» сбросы «системной памяти» ведут к нарушениям временной координации политического человека и всего политического организма, рецидивирующей «исторической амнезии» доминантного политического мировозрения. Это компенсируется действием рефлекторных традиций, чрезвычайными усилиями по «изобретению» опыта, конструированию образов темпоральности и самой памяти сообщества. Вследствие этого накопленное в рамках «русской системы» наследие во многом (если не по преимуществу) есть результат действия бессознательных, защитно-компенсаторных по своей природе факторов, а также «социальной инженерии», апеллирующей к бессознательному, а потому повторяющей ранее «изобретенное». И то и другое способствует воспроизводству привычных ориентационных моделей, «восстановлению» традиционной политической культуры.

В таких условиях обновление институтов не гарантирует того, что «производимые» ими модернизационные импульсы кардинально преобразуют общее культурное поле. Напротив, новые институты могут оказаться лишь декорацией ( современным «дизайном») традиционных политических процессов, будучи вынуждены адаптироваться к ним (и даже внешне демонстрировать свою «вписанность» в привычный порядок). «Неотрадиционалистская экспансия» аннигилирует, подавляет модернизационное содержание институтов и процедур. Ее последствия преодолеваются долгой культурной работой, формирующей инновационный потенциал политической культуры. Однако новые «сбросы» памяти (обычно происходящие на пике «модернизационных возможностей», в моменты системных преобразований) опять отбрасывают общество назад. Вместо поиска «иных начал» политической культуры оно обращается к защитно-компенсаторным стратегиям и схемам, обеспечивающим выживание. В фазе завершения очередного «перехода» не развитие, а безопасность направляет социально-политическую деятельность (в том числе «работу памяти»).

Это демонстрирует динамика российской политической культуры в эпохи социальных трансформаций: происходят стремительная хаотизация, спонтанное и неустойчивое сегментирование политико-культурного пространства, рост значения ранее периферийных ценностей, активизация поверхностных слоев ориентаций. В это время политическая культура особенно подвержена информационно-символическим воздействиям, во многом определяющим ее динамику. В подобных условиях возможно обновление доминантной политической культуры (в том числе в направлении ее либерализации). Однако идущие практически одновременно процессы «разгерметизации» и дегуманизации культурного поля, масштабные «сбросы» «отрефлексированной» и институционализированной памяти практически не оставляют шансов на развитие элементов гражданской культуры.

5. В России развитие происходит не через спор («полемику») с традицией, что предполагает ее знание, сохранение, осознание исторического наследия как ценности, а за счет «разборки» с традицией, ее дематериализации. Искусственным замещением (и возмещением) утраченного становятся образы прошлого, вызванные настоящим, служащие адаптации, пассивному приспособлению к нему.

Образ прошлого - не просто категория современного понимания прошлого. Это одна из важнейших тем политической культуры. Сейчас особое значение приобретает не столько традиция, сколько сконструированная традиция, не само прошлое, но образы прошлого. Они как бы конденсируют в себе «историческое содержание» политической культуры, перерабатывают идеи и ценности, установки и мнения, мифы и иллюзии, «переводя» их в информационно-символическую сферу. Образы прошлого превращаются в некие смысловые фреймы, в которые отливается «полезное», востребованное современностью прошлое. Значение этой категории лежит в плоскости не эмпирического, а символического.

Назначение образов прошлого в различных политических культурах схоже; они являются механизмами адаптации, интеграции и развития, обеспечивая целостность и сохранность соответствующей модели политики. В сфере образов прошлого в самом общем виде формируются и испытываются идеи, задачи, идеологические посылы, которые могут быть вброшены в общество; проигрываются варианты стабилизации и изменений (точнее, происходит настройка общества на эти процессы); фиксируются типы модальных личностей, в которых ощущается социальная потребность; находят свое обоснование институции; утверждаются (и опровергаются) принятые в обществе нормы и правила. В конечном счете, образ прошлого можно рассматривать в качестве «клеточки», единицы анализа политической культуры. То, что эта единица применима к исследованию русской политической культуры, помимо прочего, свидетельствует о ее принадлежности к культурам скорее не восточного, а европейского типа.

Однако в наших условиях «работа памяти» не связана с сохранением наследия, пониманием своей ответственности за собственную историю. А потому не предполагает рационализации опыта, не способствует самопониманию - и изменению характера существования во времени. Преобладающие в публичном информационном пространстве образы прошлого ориентируют на безответственные отношения с прошлым опытом, утверждают такие отношения в качестве господствующих. При слабости институционального начала, политико-правовой преемственности в России именно образы прошлого играют социально-творческую, креативную роль. Они избыточно образны; в функциональном отношении «внеисторичны», т.е. «ценностностно» или идеологически ориентированы. Их отличает повышенная инструментальность, политизированность.

Политическая культура, в рамках которой не происходит «историзации» прошлого (его критического осмысления и «преодоления»), не имеет того внутреннего напряжения, той определенности, которые необходимы для развития. «Работа памяти» по-русски предполагает не самопознание, а эксплуатацию любого наследия, позволяющую подтвердить устойчивый идеальный «образ себя». Это отвечает органике нашей доминантной политической культуры: ей необходим определенный объем памяти, традиций; дозировка происходит посредством образов прошлого.

6. Господствующий у нас тип «работы памяти» не вписывается в параметры современности. Поэтому его изменение, «критическая проработка» прошлого есть одно из условий обновления русской политической культуры. Импульсы к такому обновлению появляются в моменты «переходов», связанных с либерализацией политики, эмансипацией личности. Не случайно в период политической демократизации рубежа 1980-1990-х годов особое значение приобрела деятельность по «преодолению» прошлого. К подавлению эмансипационных тенденций оказались причастны господствующие группы. Препятствуя осмыслению прошлого, массовой трансляции «модернизационных» смыслов, они перехватили инициативу, присвоили важнейший символический ресурс и используют его для навязывания обществу своих, «кратократических» смыслов. «Приватизация», общезначимого, национального прошлого властью (и символическая интеграция на базе «общей истории» политического класса) стали фактором торможения, подавления демократических процессов.

Господствующие сегодня образы прошлого, являющиеся метафорой общества как такового, связаны с ориентациями на традиционные ценности, политическую пассивность, приспособленчество, подавление конкретного «я». Такое прошлое, распространение его в качестве «всеобщего» поддерживает «неотрадиционалистский дрейф», способствует воспроизводству подданнической политической культуры. Оно укрепляет привязанность к политической системе, дает общие символы, стимулирующие эмоциональную преданность ей. Следует учитывать, что гражданская лояльность к власти в современной России не есть следствие усвоенных обычаев и традиций, их осмысленного восприятия, рационализации как ценного опыта. Ключевыми инструментами приведения в соответствие предпочтений граждан и лидеров выступают не институции, политические партии, группы интересов, а информационно-символическая политика. Одним из главных символических ресурсов господствующих «классов» является прошлое. Они добиваются мобилизации поддержки за счет информационно-символической политики, апеллирующей к традиционным нормам, ценностям, мифам, представлениям - и моделирующей их. Тем самым дерационализируется политическое участие. В этом смысле эксплуатация (как и активизация) традиционалистского «среза» политической культуры выступает фактором сдерживания демократических процессов, демократизации политики.

7. Общему алгоритму политической преемственности соответствует наследование власти в России. В процессах воспроизводства русской власти малозначимы институциональные механизмы; властная трансляция происходит через внешнее отрицание традиции («сбросы» социокультурной памяти) и воспроизводство специфических трансляционных конструкций, отличающихся преемственностью на глубинном уровне. Результатом этого являются постоянные кризисы наследования, которые преодолеваются «включением» преимущественно рефлекторной (социобиологической) памяти, имеющей защитно-компенсаторную природу. Этим обусловлена чрезвычайная хрупкость всей системы, где власть имеет системообразующее значение; кризис преемственности может обернуться крахом политического порядка.

Некоторые современные политические проекты, инициированные властью (например, создание партии власти), имеют свою историю. Их реализация, однако, не была связана с обращением к актуальной политической традиции, использованием сохраненного и критически «проработанного» опыта. В то же время эти проекты воспроизводят в основных чертах «находки» предшественников. Так проявляется специфика отношения русской власти к своему наследию: политические идеи и практики, отработав свое, отбрасываются, забываются, а затем, по мере надобности, изобретаются вновь. Воспроизводя традиционную логику политической преемственности в России, ориентирующую не на развитие через критическую саморефлексию, а на выживание, самосохранение, власть обрекает себя на хаотические, судорожные действия (по типу «вызов»-«реакция»), во многом повторяющие прежние, уже предпринимавшиеся в сходных условиях. Это демонстрируют как практики властной трансляции и легитимации, рассмотренные в ретроспективной проекции, так и история партии власти. В конечном счете традиционный тип наследования (среди прочего) препятствует обновлению природы власти, преобразованию ее отношений с обществом.

Следствием этого является политическая «незрелость» элит, их иррационализм и утопизм в восприятии будущего, их «презентизм» - поглощенность днем сегодняшним, чрезмерная эксплуатация тех возможностей, которые он предоставляет. Это иногда ошибочно трактуется как жесткий прагматизм. В действительности мы имеем дело с хищническим субъективным материализмом, крайним случаем проявления «эгоизма правящего сословия». Свою «неукорененность», отсутствие живых традиций, преемственных связей наши элиты компенсируют конструированием общего прошлого, эксплуатацией любого (символического, культурного, политического) наследия. Они всегда - в поиске «корней», постоянно заняты «изобретением» и поддержанием традиций.

В этом их сила, но и слабость тоже, ибо они лишены (причем в гораздо большей степени, чем любая западноевропейская элита) «той самой английской надежности, которая обеспечивает обществу незыблемую стабильность» (Р.Дарендорф). «Неукорененность» правящего класса лишает национальную политическую культуру устойчивости и свидетельствует о дефиците в ней преемственности и диалогичности.

8. На рубеже XX-XXI веков в России сложился новый социальный порядок - назовем его условно (ранний) постсоветизм. Если характеризовать его в самом общем виде, необходимо выделить следующее. В «сословии угнетаемых» сохранились склонность к простым социальным решениям, магическая вера во власть (и ее конкретного персонификатора), которая каким-то образом - и без его участия - удовлетворит народные нужды и чаяния. «Низы» привычно рассматривают свои отношения с властью как «объект»-«субъектные»; демонстрируют неспособность к накоплению субъектной энергии, внутренней самоорганизации, гражданской активности. При этом новые условия существования и необходимость им соответствовать совершенно изменили «почву». В XX в. русский социум постоянно балансирует между двумя моделями социального порядка: массово-мобилизационной и массово-потребительской. В наше время восторжествовала последняя, а вместе с ней - «бытовщина», мещанство, частное (обывательское, приспособленческое) начало. Появилась своеобразная потребительская культура с соответствующей системой знаков социальных различий. Следствием массовой «демобилизации» стала диффузная рассредоточенность («атомизация») социальной материи, находящейся в постоянном хаотическом движении, лишь формально контролируемом и почти не ограниченном «сверху». Участие в «потребительской гонке», а также виртуализация потребления, увлеченность масскультурой имеют (в том числе) компенсаторный характер. «Замещенное», символическое потребление (и, кстати, виртуализация политического участия) становятся фактором сопротивления граждан признанию своей реальной бедности и удаленности от источников власти. Они создают эффект символического уравнения статусов - и позволяют примириться с действительностью. Умиротворению обывателя служат и образы прошлого, представленные в пространстве публичной информации.

В рамках массово-потребительской модели сохраняется подобие управляющих и управляемых - в том смысле, что и те и другие этой модели вполне соответствуют. Не только народ освободился от принуждения «сверху», но и власть избавилась от необходимости отвечать за граждан, мобилизовывать их на «героический труд», сплачивать, планировать, экономить, управлять и распределять ресурсы, «реорганизовывать» человека. Власть сосредоточилась на себе, замкнулась; под покровом публичной политики и формальных процедур здесь происходит то же «броуновское движение», что и в обществе. «Верхи», по существу, решают задачи, стоящие перед всей массой народонаселения -материалистические, «стяжательские». Правда, масштабы этих задач принципиально иные. Сейчас и господствующие группы, и «почва» пожинают плоды желанной свободы; пользуются возможностью жить «по понятиям», вне правил и норм. Конечно, эта ситуация чревата конфликтами по линии «власть»-«общество», «государство»-«личность», «человек»-«человек». Однако пока «верхи» и «низы» находят способы поддерживать социальный мир, сосуществовать без взаимных обязательств, ответственности и гарантий.

Сохранению социального порядка способствует и «работа памяти». С ее помощью утверждается во времени наше настоящее, конструируя преемственные связи с советским и дореволюционным прошлым. Современные информационные технологии создают новые возможности продвижения образов прошлого, их навязывания «массе», не просто не защищенной от такого воздействия, но тяготеющей к нему. В работе с образами прошлого проявляется дефицит реализма в русской политической культуре: с их помощью «снимаются» (т.е. «вытесняются» из сферы осознаваемого) реальные проблемы (и прошлого, и настоящего), как бы замещается (тем самым и изменяется) действительность. В конечном счете, назначение такой «работы памяти» - не объяснить прошлое, поняв и попытвавшись преобразовать себя, а примириться с настоящим.

Список литературы диссертационного исследования доктор политических наук Глебова, Ирина Игоревна, 2007 год

1. Аверинцев С. Преодоление тоталитаризма как проблема: Попытка ориентации // Преодоление прошлого и новые ориентиры его переосмысления: Опыт России и Германии на рубеже веков / Под ред. К.Аймермахера, Ф.Бомсдорфа, Г.Бордюгова. М., 2002.-С.31-41.

2. Авторханов А. Сила и бессилие Брежнева: Политические этюды. Frankfurt а.М„ 1980.

3. Адорно Т. Что значит «проработка прошлого» // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. М., 2005. - № 2-3(40-41). - С.36-45.

4. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998.

5. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис.-М., 1992.- №4.-С 122-134.

6. Амелин В.Н. Социология политики. М.: Изд-во Московского ун-та, 1992.184 с.

7. Андреев Д. Бордюгов Г. Пространство памяти: Великая победа и власть. М.: Аиро-ХХ, 2005. - 56 с.

8. Аронсон Э., Праткинс А. Эпоха пропаганды: механизмы убеждения: Повседневное использование и злоупотребление. М.: Прайм-Еврознак, 2003. - 384 с.

9. Артог Ф. Время и история // Анналы на рубеже веков: Антология. М., 2002. -С.147-168.

10. Артог Ф. Типы исторического мышления: презентизм и формы восприятия времени: Реферат // Отечественные записки. М., 2004. - № 5. - С. 214 - 225.

11. Арутюнян Л.Н. Политическая культура: Процессы формирования и изменения (о некоторых гипотетических основаниях одной теоретической модели) // Образы власти в политической культуре России. М., 2000. - С. 12-27.

12. Ассман Я. Культурная память: Письма, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. / Пер. с нем. М.: Яз. слав, культуры, 2004. -368 с.

13. Ахиезер А.С. Россия: Критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Т. 1. - 2-е изд. - Новосибирск, 1997. - 804 с.

14. Ахиезер А.С. Специфика российской политической культуры и предмета политологии (Историко-культурное исследование) // Pro et contra. М., 2002. - Т.7, № 3. -С.51-76.

15. Ачария Б., Чаморро С.М. Особенности воздействия политической культуры на политическую систему общества. -М.: Диалог-МГУ, 1998. 171 с.

16. Ачкасов В.А. «Взрывающаяся архаичность»: Традиционализм в политической жизни России / С.-Петерб. гос. ун-т. СПб., 1997. - 170 с.

17. Барг М.А. Эпохи и идеи: становление историзма. М., 1987. - 350 с.

18. Баталов Э.Я. Политическая культура современного американского общества -М„ 1990.-255 с.

19. Баталов Э.Я. Политическая культура как социальный феномен // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Соц.-полит. исслед. М., 1991. -№ 5. - С.68-73.

20. Баталов Э.Я. Советская политическая культура // Политическая наука в России: Интеллектуальный поиск и реальность: Хрестоматия. М., 2000. - С.285-319.

21. Баталов Э. Политическая культура России сквозь призму civic culture // Pro et contra. M., 2002. - T.7, № 3. - C. 7-22.

22. Безгрешнова A.M. Смена поколений как социокультурная проблема (К истории изучения) // Поколение в социокультурном контексте XX века. М., 2005. -С.204-238.

23. Беккер Г. Теория распределения времени 1965. // США: экономика, политика, идеология. М., 1996. - № 1. - С.75-84; № 2. - С.114-124.

24. Бенетон Ф. Введение в политическую науку. М., 2002. - 368 с.

25. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М., 1995. - 323 с.

26. Бирюков Н.И. Российская политическая культура: Когнитивный подход // Политическая наука. М., 2006. - № 3. С.47-74.

27. Бирюков Н.И., Сергеев В.М. Становление институтов представительной власти в современной России. / Сер. «Окна и зеркала» М.: Издат. сервис, 2004. - 543 с.

28. Бляхер JI. «Презумпция виновности»: Метаморфозы политических институтов в России // Pro et contra. М., 2002. - T.7, № 3. - С. 77-91.

29. Борозняк А.И. Искупление: Нужен ли России германский опыт преодоления тоталитарного прошлого? М.: Пик, 1999. - 285 с.

30. Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997. - 375 с.

31. Булдаков В.П. Российская история и российская прогностика: Заглянуть в будущее, не познав прошлое? // Россия и современный мир. М., 2005. - № 4(49). -С.89-105.

32. Булдаков В.П. Системные кризисы в России: сравнительное исследование массовой психологии 1904-1921 и 1985-2002 годов // Acta Slavica Japonica. 2005. - Т. 22.

33. Бурдье П. Начала: Choses dites.: Пер. с фр. М., 1994. - 285 с.

34. Бурдье П. Социология политики: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и предисл. Шматко Н.А М., 1993. - 334 с.

35. Бурстин Д. Американцы: Демократический опыт: Пер. с англ. под ред. Олейника В.Т. -М.: Прогресс, 1993 1973. 832 с.

36. Вельцер X. История, память и современность прошлого: Память как арена политической борьбы // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. М., 2002. - № 2/3 (40/41). - С. 16-23.

37. Верчёнов JI.H. Политическая культура: Российские пути и перепутья // Политическая наука современной России: Тенденции развития. М.: ИНИОН, 1999. -№ 3. - С.5-32.

38. Вершинин М.С. Политическая коммуникация в информационном обществе. -СПб.: Михайлов, 2001. 252 с.

39. Гаджиев К.С. Политическая наука. М.: Междунар. отношения, 1995. - 398 с.

40. Гаман-Голутвина О.В. Региональные элиты современной России: Портрет в изменившемся интерьере // Политическая наука в современной России: Время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. М., 2004. - С. 157-177.

41. Гаман-Голутвина О.В. Развитие категории «политическая культура» в общественно-политической мысли // П0ЛИТЕКС=Р01ЛТЕХ: Политическая экспертиза: Альманах. СПб., 2005. - Вып.2.

42. Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М., 2006. - 448 с.

43. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. М., 2000. - 856 с.

44. Гельман В.Я. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской политике // Полис. М., 2003. - № 4. - С. 6-25.

45. Гельман В.Я. Политическая культура, массовое участие и электоральное поведение // Политическая социология и современная российская политика. СПб., 2000. -С. 9-36.

46. Гершензон М.О. Творческое самосознание // Вехи: Интеллигенция в России. Сборники статей 1909-1910.-М., 1991.-С.85-108.

47. Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М.: Акад. проект, 2003. - 525 с.

48. Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону: «Феникс», 1996. - 448 с.

49. Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации. Мифы и реальность. (Социологический анализ): 1992-2002. М.: РОССПЭН, 2003. - 511 с.

50. Градинар И.Б. Политическая культура: Мировоззренческое измерение. 4.1,2. -СПб.: Наука, 1996. 4.1. - 256 е.; 4.2. - 182 с.

51. Грибакина Н.В., Степнова JI.A. Политический символ как средство политического воздействия // Политические технологии. 2002. - № 5. - С. 36-52.

52. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986. - 277 с.

53. Грунд З.А., Кертман Г.Л., Павлова Т.В., Патрушев С.В., Хлопин А.Д. Российская повседневность и политическая культура: Проблема обновления // Полис. -М.,1996. № 4. - С.56-72.

54. Грушин Б.А. Массовое сознание: Опыт определения и проблемы исследования. М.: Политиздат, 1987. - 368 с.

55. Грушин Б. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения: Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина. В 4 кн. / Ин-т философии РАН, Ин-т социологии РАН. М., 2001. - Кн. 1. - 612 е.; Кн. 2. -464 с.

56. Гудименко Д.В. Политическая культура России: Преемственность эпох // Полис. М., 1994. - № 2. - С.156-164.

57. Гудков Л. Негативная идентичность: Ст. 1997-2002 гг. М.: Новое лит. обозрение, 2004. - 809 с.

58. Гудков Л. «Память» о войне и массовая идентичность россиян // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. М., 2005. - № 2-3(40-41). -С.46-57.

59. Гудков Л., Дубин Б. Своеобразие русского национализма // Pro et Contra. М., 2005. -№ 2(29). -С.6-24.

60. Гуревич А .Я. Время как проблема культуры // Вопросы философии. М., 1969. - № 3. -С.105-111.

61. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры / 2-е изд. М.: Искусство, 1984.-350 с.

62. Дахин А.В. Система государственной власти в России: Феноменологический транзит // Полис. М., 2006. - № 3. - С.29-40.

63. Дилигенский Г.Г. Люди среднего класса. М.: Ин-т фонда «Общественное мнение», 2002. - 284 с.

64. Дилигенский Г.Г. Российский горожанин конца девяностых: генезис постсоветского сознания: (Социально-психологическое исследование) / РАН. Ин-т мировой экономики и междунар. отношений М., 1998. - 134 с.

65. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М.: Наука, 1994.304 с.

66. Дмитриев А.В., Латынов В.В. Массовая коммуникация: пределы политического влияния. М.: Межведом, научно-учебн. центр компл. проблем нац. политики, 1999. - 197 с.

67. Докторов Б.З., Ослон А.А., Петренко Е.С. Эпоха Ельцина: Мнения россиян. Социологические очерки. М.: Общественное мнение, 2002. - 382 с.

68. Дубин Б. Интеллектуальные группы и символические формы: Очерки социологии современной культуры. М.: Новое изд-во, 2004. - 351 с.

69. Дубин Б. «Кровавая» война и «великая» Победа: О конструировании и передаче коллективных представлений в России 1970-2000-х годов // Отечественные записки. М., 2004. - № 5. - С. 68-84.

70. Дубицкая В.П. Телевидение: Мифотехнологии в электронных средствах массовой информации. М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 1998. - 142 с.

71. Елизарова О. Образы государства и нации в политической культуре современной России // Pro et Contra. М., 2002. - Т.7, № 3. - С. 92-110.

72. Завершинский К.Ф. Когнитивные основания политической культуры: Опыт методологической рефлексии // Полис. М., 2002. - № 3. - С. 19-30.

73. Завершинский К.Ф. Политическая культура как способ семантического конституирования политических коммуникаций // Политическая наука. М., 2006. -№ 3. -С.31-46.

74. Завтра лучше, чем вчера? (За «круглым столом» журнала) // Мир перемен. -М., 2005. С.9-55.

75. Задорин И., Бурова Ю., Сюткина А. СМИ и массовое политическое сознание: взаимовлияние и взаимозависимость // Российское общество: становление демократических ценностей? М., 1999. - С. 175-197.

76. Замятин Д.Н. Геополитика: основные закономерности и итоги развития в XX в. // Политическая наука. М., 2001. - № 2. - С. 216-243.

77. Зиммель Г. Проблема исторического времени // Зиммель Г. Избранное. М., 1996. - Т.1. - С.517-529.

78. Зиммель Г. Проблема исторического времени // Зиммель Г. Избранное. М., 1996.- Т.1.-С.517-529.

79. Зомбарт В. Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека: Пер. с нем. / Ин-т социологии РАН. М.: Наука, 1994. 1913. -443 с.

80. Изменяющаяся Россия в зеркале социологии. М.; Летний сад, 2004. - 280 с.

81. Ильин М.В. Феномен политического времени // Полис. М., 2005. - № 3.1. С.5-20.

82. Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С.В.Патрушева. М.: ИСП РАН, 2006. -590 с.

83. Кавелин К.Д. Наш умственный строй: Статьи по философии истории и культуры.-М., 1989.

84. Каменец А.В., Онуфриенко Г.Ф., Шубаков А.Г. Политическая культура России. -М.: Брандес, 1997. 141 с.

85. Кантор В.К. Смена поколений в русской культуре: от дяди к племяннику // Поколение в социокультурном контексте XX века. М., 2005. - С.337-361.

86. Кара-Мурза А.А. Нужны ли демократии символы? 20.08.2002. http://www.liberal.ru/article.asp7NurrF77.

87. Кара-Мурза А. Российская политическая культура и проблемы становления партийного плюрализма // Формирование партийно-политической системы в России / Московский центр Карнеги: Научный доклад. М., июль 1998. - Вып.22. - С. 7-19.

88. Кармадонов О. А. Семантика политического пространства: опыт кросскультурного транссимволического анализа // Журнал социологии и социальной антропологии. М, 1998. - Т.1, вып.4. - С. 78-90.

89. Кармадонов О. Социология символа. М.: Academia, 2004. - 347 с.

90. Каспэ И. Представление истории и представления об истории в русском интернете // Исторические исследования в России-П: Семь лет спустя. М., 2003. -С.15-34.

91. Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестник МГУ. Сер.7. Философия. М., 1990. - № 2. - С.54-69.

92. Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура : Пер. с англ. под ред. О.И. Шкаратана. М.: ГУ ВШЭ, 2000. - 608 с.

93. Кертман Г.Л. Катастрофизм в контексте российской политической культуры // Полис.-М., 2000.- №4.-С. 6-18.

94. Кертман Г.Л. Статус партии в российской политической культуре // Полис. 2007. № 1.-С.120-131.

95. Кёниг X. Память о национал-социализме, Холокосте и Второй мировой войне в политическом сознании ФРГ // Неприкосновенный запас. М., 2005. - № 2-3(40-41). -С.96-105.

96. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России: XIX век. М., 1978.

97. Клямкин И., Шевцова JI. Внесистемный режим Бориса И: Некоторые особенности политического развития постсоветской России. М., 1999.

98. Козлов В.А. Российский посткоммунистический синдром: «Разрушенное прошлое» и кризис советской идентичности // Общественные науки и современность. -М., 2003. № 4. - С.81-97.

99. Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры российской революции 1917 г. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. -350 с.

100. Кольев А. Политическая мифология: Реализация социального опыта. М.: Логос, 2003. - 384 с.

101. Конец ельцинщины. Будапешт, 1999.

102. Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму: (Проблемы методологии). М.: Рудомино, 1998. - 190 с.

103. Коэн Ст. Провал крестового похода США и трагедия посткоммунистической России. М., 2001.

104. Крадин Н.Н. Политическая антропология: Учебник. 2-е изд. М.: Логос, 2004.-272 с.

105. Крадин Н.Н. Элементы традиционной власти в постсоветской политической культуре // Образы власти в политической культуре современной России. -М., 2000.-С.51-73.

106. Культура имеет значение: Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу. М.: Моск. шк. полит, исслед., 2002. - 315 с.

107. Культурология XX в.: Энциклопедия в 2-х томах / Ред. С.Я.Левит. СПб.: Университетская книга, 1998. - Т.2. - 446 с.

108. Лангеноль А. Официальные визиты: Интернационализация памяти о Второй мировой войне в России и Германии // Неприкосновенный запас. М., 2005. - № 2-3(40-41).-С.209-217.

109. Лапкин В.В., Пантин В.И. Ценности постсоветского человека // Человек в переходном обществе: Социологические и социально-психологические исследования. -М., 1998.-C.3-33.

110. Левада Ю.А. Историческое сознание и научный метод // Философские проблемы исторической науки. М., 1969. - С. 186-224.

111. Левада Ю.А. От мнений к пониманию: Социологические очерки 1993-2000. М.: Моск. шк. полит, исслед., 2000. - 576 с.

112. Левада Ю.А. Ищем человека: Социологические очерки. 2000-2005. М.: Новое изд-во, 2006. - 384 с.

113. Левандовский А. Миф как средство легитимации власти в России (XIX-XX вв.) // Мифы и мифология в современной России. М., 2003. - С. 115-148.

114. Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб.: Речь, 2000. - 364 с.

115. Линднер Р. Путинское обращение с историей // Возрождение России. М., 2006. - Июль-август. - С.48-56.

116. Лобачева Г.В. Самодержец и Россия: Образ царя в массовом сознании россиян (конец XIX начало XX в.). - Саратов: СГТУ, 1999. - 287 с.

117. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек текст - семиосфера -история. - М.: Яз. рус. культуры, 1996. - 447 с.

118. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992. - 271 с.

119. Луман Н. Реальность массмедиа. М.: Праксис, 2005. - 256 с.

120. Лурье С.В. Историческая этнология. М., 1997.

121. Маклюен М. Понимание медиа: Внешние расширения человека. М., 2003.

122. Макнайр Б. Власть, выгода, коррупция и ложь // Pro et contra. М., 2000. -Т.5, № 4. - С.144-163.

123. Мак-Нил У. Восхождение Запада: История человеческого сообщества. -Киев, 2004.

124. Малинова О.Ю. «Политическая культура» в российском научном и публичном дискурсе // Полис. М., 2006. - № 5. - С. 106-128.

125. Малинова О.Ю. «Политическая культура» в российском и англоамериканском научном дискурсе // Политическая наука. М., 2006. - № 3. - С. 7-30.

126. Малышева С.Ю. Историческая мифология советских «революционных празднеств» 1917-1920 годов // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. 10.-М., 2003.-С.231-254.

127. Маихейм К. Идеология и утопия // Манхейм К. Диагноз нашего времени / Ред.-сст. Я.М.Бергер. М.: Юрист, 1994. - 260 с.

128. Масс М. Общество. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. -М., 1996.

129. Матвеева Н.А. Социальная инерция: К определению понятия // СоцИС: Соц. исследования. М., 2004. - № 4. - С. 15-23.

130. Межуев В. Традиции самовластия в современной России // Свободная мысль. М., 2000. - № 4. - С.54-102.

131. Мелешкина Е.Ю. Политические установки // Политическая социология и современная российская политика. СПб., 2000. - С. 37-75.

132. Мелешкина Е.Ю. Доминирование по-русски или мировой феномен? // Политическая наука: Политические партии и партийные системы в современном мире: Сб. науч. трудов. -М., 2006. С. 136-162.

133. Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России). М.: Имидж-Контакт, 1997. - 478 с.

134. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. М., 2002. - № 1. - С.6-17.

135. Миллер А.И. Дебаты об истории и немецкая идентичность // Политическая наука: Идентичность как фактор политики и предмет политической науки. М., 2005. -№ 3. - С. 66-75.

136. Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России: Сборники статей 1909-1910. -М., 1991.-С. 294-381.

137. Мисюров Д.А. Политическая символика: между идеологией и рекламой // Полис. -М., 1999.- № 1.-С. 168-174.

138. Мифология и политика. М., 1997. - 217 с.

139. Мифы и мифология в современной России: Сб. ст. / Фонд Фр. Науманна / Под ред. К.Аймермахера. М.: Аиро-ХХ, 2000. - 214 с.

140. Морен Э. О природе СССР: Тоталитарный комплекс и новая империя. М., 1995.-218 с.

141. Мосейко А.Н. Мифы России: Мифологические доминанты в современной российской ментальности. М.: Ин-т Африки РАН, 2003. - 155 с.

142. Мосс М. Общество. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М.: Изд. фирма «Вост. литература» РАН, 1996.- 308 с.

143. Назаров М.М. Массовая коммуникация в современном мире: методология анализа и практика исследований / 2-е изд. М.: Эдиториал УРСС, 2002. - 240 с.

144. Назаров М.М. Политическая культура российского общества 1991-1995. -М.: Эдиториал УРСС, 1998. 175 с.

145. Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. -М.: Дело, 2000. 536 с.

146. Нестик Т.А. Социальное конструирование времени // СоцИС: Соц. исследования. М., 2003. -№ 8. - С.12-20.

147. Нойманн Э. Психоанализ и искусство. М., 1966.

148. Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение: Открытие спирали молчания. -М.: Прогресс-Академия, Весь мир, 1996. 352 с.

149. Образы власти в постсоветской России: Политико-психол. анализ / Под ред. Е.Б.Шестопал М.: Алетейя, 2004. - 536 с.

150. Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени: Под ред. Л.П.Репиной М.: Кругь, 2003. - 408 с.

151. Овчаренко В.И. Бессознательное // Новейший философский словарь. -Минск, 1998.

152. Осипова О.А. Американская социология о традициях в странах Востока / АН СССР. Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1985. - 129 с.

153. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. - 421 с.

154. Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002. - 832 с.

155. Паперно И. Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель // Новое литературное обозрение. 2004. - № 68. -С.102-126

156. Пастухов В.Б. Шаг назад, два шага вперед: Русское общество и государство в межкультурном пространстве // Полис. М., 2005. - № 6. - С. 66-91.

157. Патнэм Р. Чтобы демократия сработала: Гражданские традиции в современной Италии. -М.: Ad Marginem, 1996. 288 с.

158. Патрушев С.В. Институционализм в политической науке: Этапы, течения, идеи, проблемы // Политическая наука. М., 2001. - № 2: Зарубежная политология в XX столетии.-С. 149-189.

159. Патрушев С.В. Власть и народ в России: Проблема легитимации институциональных изменений // Политическая наука в современной России: Ежегодник. 2004.-М., 2004. -С.287-312.

160. Патрушев С.В. Российская политическая культура как система диспозиционных ориентаций: Что нового? // Политическая наука. М., 2006. - № 3. -С.75-94.

161. Пелипенко А.А. Динамика эстетической компоненты в поколениях рубежа XX-XXI вв. // Поколение в социокультурном контексте XX века. М., 2005. - С. 300-319.

162. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М.: Яз. рус. культуры, 1998. - 376 с.

163. Перспективы демократии в сознании россиян // Общественные науки и современность. М., 1996. - № 2. - С.45-61.

164. Пивоваров Ю.С. Политическая культура: Методологический очерк. М.: ИНИОН, 1996.-89 с.

165. Пивоваров Ю.С. Очерки истории русской общественно-политической мысли XIX первой трети XX столетия. - М., 1997. - 316 с.

166. Пивоваров Ю.С. Русская политическая традиция и современность. М., 2006.-256 с.

167. Пивоваров Ю.С. Русская политика в ее историческом и культурном отношениях. М.: РОССПЭН, 2006. - 166 с.

168. Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская Система // Политическая наука: Теория и методология. М., 1997. - Вып.2. - С.82-194; Вып.З. - С. 64-190.

169. Политическая культура и посткоммунизм (Сводный реферат) // Политическая наука. М., 2006. - № 3. - С. 174-198.

170. Политическая культура России: История, современное состояние, тенденции, перспективы. СПб.: КультИнформПресс, 2001. - 222 с.

171. Политическая культура: Теория и национальные модели / Под ред. Гаджиева К.С. М.: Интерпракс, 1994. - 351 с.

172. Политическая наука: Идентичность как фактор политики и предмет политической науки: Сб. ст. / Ред. Малинова О.Ю. М.: ИНИОН РАН, 2005. - 197 с.

173. Политическая наука современной России: Тенденции развития: Пробл.-темат. сб./РАН. ИНИОН.-М.: ИНИОН, 1999.-319 с.

174. Политическая социология и современная российская политика / Под ред. Г.В.Голосова, Е.Ю.Мелешкиной. СПб.: Борей принт, 2000. - 307 с.

175. Политические коммуникации / Под ред. А.И.Соловьева.- М.: Аспект-пресс, 2004. 332 с.

176. Политический процесс: Основные аспекты и способы анализа. Сборник учебных материалов / Под ред. Е.Ю.Мелешкиной. М.: Инфра-М; Весь мир, 2001. - 302 с.

177. Политология: Учебник для студентов вузов / Под ред. А.Ю.Мельвиля. -М.: Проспект, 2005. 618 с.

178. Последние дни императорской власти: По неизданным документам составил А.Блок. Минск, 1991. - 112 с.

179. Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире / Под ред. Малиновой О.Ю., Сунгурова А.Ю. СПб.: Норма, 2005. - 268 с.

180. Преодоление прошлого и новые ориентиры его переосмысления: Опыт Германии и России на рубеже веков / Ин-т рус. и сов. культуры им. Ю.М.Лотмана Рур. унта в Бохуме. М., 2002. - 159 с.

181. Про А. Двенадцать уроков по истории. М.: РГГУ, 2000. - 336 с.

182. Психология и психоанализ власти: Хрестоматия / Д.Я. Райгородский. -Самара: Бахрах, 1999. Т. 1. - 607 е.; Т.2. - 565 с.

183. Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России: Мат-лы семинара (Тверь, 5-7 марта 1999 г.) / Под ред. Ильина М.В., Бусыгиной И.М. М. Изд. центр науч. и учеб. программ, 1999. - 240 с.

184. Репина Л.П. Образы прошлого в памяти и в истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М., 2003. - С.9-18.

185. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М.: АО «Kami»; Academia, 1995.-160 с.

186. Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманит. лит-ры, 2004.726 с.

187. Российская повседневность и политическая культура: Проблема обновления / Грунт З.А., Кертман Г.Л., Павлова Т.В. и др. // Полис. М., 1996. - № 4. -С.56-72.

188. Россия и страны Балтии, Центральной и Восточной Европы, Южного Кавказа и Центральной Азии: Старые и новые образы в современных учебниках истории. -М., 2003.-352 с.

189. Рукавишников В.О., Халман Л., Эстер П. Политическая культура и социальные изменения: Международные сравнения. М.: СОВПАДЕНИЕ, 1999. - 368 с.

190. Русская идея.-М„ 1992.-496 с.

191. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время: В поисках утраченного. М.: Яз. рус. культуры, 1997. - 800 с.

192. Саква Р. Политическая культура: Возможности и сложности в применении понятия для анализа процессов ускоренных преобразований // Полития. М., 2004-2005. -№4(35).-С. 41-68.

193. Сахаров А.Н. Когда уходит Смутное время // Литературная газета. 2-8 ноября 2005 г. - № 45-46. - С.З.

194. Сергеев В.М. Демократия как переговорный процесс / Моск. обществ, науч. фонд. М.: Изд. центр науч. и учеб. программ, 1999. - 147 с.

195. Смит Э. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма. М.: Праксис, 2004. - 464 с.

196. Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М.: РГГУ, 1996. - 95 с.

197. Современное российское общество: Переходный период. М.: Ин-т социологии РАН; Центр социо-экспресс, 1998. - 356 с.

198. Соколова М.Е. Социальное время и новые электронные технологии: Аналитический обзор. М., 2006. -105 с.

199. Соловьев А.И. Культура власти российской элиты: Искушение институционализмом? // Полис. М., 1999. - № 2. - С.65-80.

200. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник. М.: Аспект-пресс, 2001. - 559 с.

201. Соловьев А.И. Институциональные эксперименты в пространстве политической культуры: Реалии российского транзита // Политическая наука в современной России: Время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. М., 2004. -С. 313-337.

202. Соловьев А.И. Политический дискурс медиакратий: Проблемы информационной эпохи // Полис. -М., 2004. -№ 2. С. 124-132.

203. Соловьев А.И. Политические и культурные основания идентификационных моделей в российском обществе // Политическая наука. М., 2006. - № 3. - С. 95-113.

204. Сравнительная политология сегодня: Мировой обзор / Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К., Далтон Р. М.: Аспект-пресс, 2002. - 537 с.

205. Степнова JI.A. Социальная символика России // СоцИс. М., 1998. № 7. -С.90-100.

206. Уваров П. История, историки и историческая память во Франции // Отечественные записки. М., 2004. -№ 5. - С. 192-213.

207. Уилхем Д. Коммуникация и власть. СПб.: ТОО «ПНД-систем», 1993.144 с.

208. Уортман Р. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. В 2 тт. М.: ОГИ, 2002. Т.1. От Петра Великого до Николая I. - 607 с.

209. Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб.: Азбука, 2002. - 474 с.

210. Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М.: Аспект-пресс, 2004.399 с.

211. Фалко М. Истина и смысл в политической науке (1973): Реф. // Зарубежная политическая наука. (Методология, обучение, анализ политических процессов). М., 1994.-С. 55-88.

212. Флад К. Политический миф: Теоретическое исследование. М., 2004.264 с.

213. Ферретти М. Обретенная идентичность. Новая «официальная история» путинской России // Неприкосновенный запас. М., 2004. - № 4 (36). - С. 78-85.

214. Ферретти М. Непримиримая память: Россия и война: Заметки на полях спора на жгучую тему // Неприкосновенный запас. М., 2005. - № 2-3(40-41). - С.76-82.

215. Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М.: Высшая школа, 1992. - 351 с.

216. Фомичев П.Н. Современные социологические теории социального времени (Научно-аналитический обзор) / РАН. ИНИОН. М.: ИНИОН, 1993. - 46 с.

217. Формизано Р. Понятие политической культуры // Pro et contra. М., 2002. -T.7,№3.-C.l 11-146.

218. Формирование и функции политических мифов в постсоветских обществах / РАН. Ин-т Африки. М., 1997. - 107 с.

219. Франк СЛ. Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // Вехи: Интеллигенция в России. Сборники статей 1909-1910.-М., 1991.-С.153-184.

220. Франция-память / Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. де , Винок М. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. - 327 с.

221. Хабермас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005. - 362 с.

222. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. М., 1989.-№9,- С. 116-163.

223. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993.

224. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. М., 2005. - № 2-3(40-41). - С.8-27.

225. Хёслер И. Что значит «проработка прошлого»? Об историографии Великой Отечественной войны в СССР и России // Неприкосновенный запас. М., 2005. - № 2-3(40-41).-С.88-95.

226. Ципко А. Не надо мифологизировать перестройку // Мир перемен. М., 2005.-№ 1. - С.14-17.

227. Цуладзе А. Политическая мифология. М.: ЭКСМО: Алгоритм, 2003.383 с.

228. Чистов К.В. Русская народная утопия. СПб., 2003.

229. Чихарев И.А. Хронополитика: Развитие исследовательской программы // Полис. М., 2005. -№ 3. - С.21-33

230. Шампань П. «Делать мнение»: новая политическая игра. М.: Socio-Logos, 1997.-335 с.

231. Шатилов А.Б. Постсоветские подходы к изучению политической культуры // Pro et contra. М., 2002. - Т. 7, № з. с. 183-194.

232. Шварценберг Р.-Ж. Политическая социология: В 3-х ч. Пер. с фр. М., 1992.-4.2.-282 с.; Ч.З. - 157 с.

233. Шевцова JI. Как Россия не справилась с демократией: Логика политического отката // Pro et contra. М., 2004. - Т 8, № 3. - С. 36-55.

234. Шевченко Ю.Д. Власть и политическая культура: воздействие политических институтов на советские и постсоветские культурные ценности // Образы власти в политической культуре России / Под ред. Е.Б.Шестопал. М., 2000. - С.28-50.

235. Шелер М. Положение человека в космосе // Шелер М. Избранные воспроизведения. М., 1994.-С. 129-194.

236. Шереги Ф.Э. Социология политики: Прикладные исследования. М.: Центр социал. прогнозирования, 2003. - 684 с.

237. Шестопал Е.Б. Политическая социализация и ресоциализация в современной России // Политая. М., 2005-2006. -№ 4(39). - С. 48-69.

238. Шестопал Е.Б. Психологический профиль российской политики 1990-х.: Теоретические и прикладные проблемы политической психологии М.: РОССПЭН, 2000. -431 с.

239. Штомпка П. Социология: Анализ современного общества. М.: Логос, 2005.-655 с.

240. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-пресс, 1996. -С.415 с.

241. Щегорцов В.А. Политическая культура: Модели и реальность: Полит.-социол. очерки. М: ИНИОН, 1990. -172 с.

242. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ: Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект-пресс, 1999. - 416 с.

243. Эксле О.Г. Культурная память под воздействием историзма // Одиссей-2001.-М.,2001.-С.176-198.

244. Элиаде М. Миф о вечном возвращении (архетипы и повторение) // Элиаде М. Космос и история. М., 1987. - С. 27-144.

245. Элиаде М. Священное и мирское. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994. - 142 с.

246. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 1996.-285 с.

247. Элиаде М. Аспекты мифа: Пер. с фр. М.: Акад. Проект, 2001. - 239 с.

248. Эриксон Э. Идентичность: Юность и кризис / Под ред. Толстых А.В. М.: Прогресс, 1996.-342 с.

249. Этнические аспекты власти: Сб. ст. / С.-Петерб. ун-т, Музей антропологии и этногр. Им. Петра Великого (Кунсткамера). СПб., 1995. - 241 с.

250. Юнг К. Тэвистокские лекции. М., 1998.

251. Яницкий О.Н. Россия как общество риска: Методология анализа и контуры концепции // Общественные науки и современность. М., 2004. - № 2. - С.5-15.

252. Ясперс К. Вопрос о виновности: О политической ответственности Германии. -М., 1999.

253. Abetes М. Anthropologic de l'Etat. P.: Armand Colin, 1990. - 282 p.

254. Adams R. Energy and structure: A theory of social power. -Austin L.: Univ. of Texas press, 1975. - 353 p.

255. Agents of power: The media and public policy / Ed. by J.Altschull. N.Y.: Longman Pub. USA, 1995.-461 p.

256. Alexander J. Political culture in post-communist Russia: Formlessness and recreation in a traumatic transition. N.Y.: St.Martin's press, 2000. - 267 p.

257. Almond G. Communism and political culture theory // Comparative politics.-1983.-Vol. 15.-P. 18-148.

258. Almond G. Comparative political systems // J. of politics. Austin, 1956. -Vol.18, №3. p. 391-409.

259. Almond G. Comparative political systems // Political behavior: A reader in theory research.-Glencoe, 1956. -P. 34-42.

260. Almond G. Discipline divided: Schools and sects in political science. L.,1990.

261. Almond G. Foreword: The return to political culture // Political culture and democracy in developing countries / Ed. by Diamond L. Boulder, 1994. - P. IX-XH.

262. Almond G. The intellectual history of the civic culture concept // The civic culture revised. -Boston, 1980. -P.l-36.

263. Almond G., Verba S. The civic culture: Political attitudes and democracy in five countries. -Princeton (N.Y.): Princeton univ. press, 1963. 562 p.

264. Altrichter H. GegenErinnerung: Geschichte als politisches Argument im TransformationsprozeB Ost.-, Ostmittel- und Siidosteuropas. Miinchen, 2006.

265. Anderson B. Imagined communities: Reflections on the origin and spread of nationalism. L.: Verso, 1991. - 160 p.

266. Anthropological approaches to political behavior / F.McGlynn, A.Tuder. -Pittsburgh (Pa): Univ. of Pittsburg press, 1991. 359 s.

267. Aron R. Democratic et totalitarisme. P.: Gallimard, 1965. - 378 p.

268. Aron R. Dimensions de la connaissance historique. P.: Plon, 1961. - 339 p.

269. Arrow К The future and the present in economic life // Economic inquiry. -1978.-V.16, № 1.-P.157-169.

270. Assmann J. Agypten. Eine Sinngeschichte. Munchen; Wien: Hanser, 1996.549 S.

271. Assmann J. Das kulturelle Gedachtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identitat in friihen Hochkulturen. Munchen: C.H.Beck, 1992. - 344 S.

272. Baacke D. Kommunikation und Kompentenz: Grundlegung einer Didaktik der Kommunikation275. und ihrer Medien. Munchen: Juventa-Verlag, 1973. - 408 S.

273. Balandier G. Anthropologic politique. Paris: Presses univ. de France, 1967.240 p.

274. Barghoorn F. Soviet Russia: Orthodoxy and adaptiveness // Political culture and political development / Pye L., Verba S. (eds.) Princeton, 1965. - P. 450-511.

275. Becker H. Through values to social interpretation: Essays on social contexts, actions, types and prospects. -N.Y.: Greenwood press, 1968. 341 p.

276. Bell D. Mythscapes: Memory, mythology and national identity // Brit. j. of sociology. L., 2003. - Vol. 54, № 1. - P.63-82.

277. Berg-Schlosser D., Maier H., Stammen Th. Einffihrung in die Politikwissenschaft. Munchen, 1974. - 331 S.

278. Blumenberg H. Lebenszeit und Weltzeit. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1986.378 S.

279. Blumer H. Symbolic interactionism: Perspective and method. Englewood Cliffs, N.Y., Prentice Hall, 1969.-208 p.

280. Blyton P. Time, work and organization. L.; N.Y.: Routledge, 1989. - 154 p.

281. Bourdieu P. Language and symbolic power. Cambridge (Mass): Harvard univ, press, 1991.-302 p.

282. Brandon S. History, time and deity: A historical and comparative study of the conception of time in religious thought and practice. N.Y.: Manchester univ press, 1965. -240 p.

283. Brandon S. Time and mankind: A historical and philosophical study of mankind's attitude to the phenomena of change. L. etc., Hutchinson, 1951. - 228 p.

284. Brint M. Genealogy of political culture. Boulder: Westview press, 1991.147 p.

285. Brown A. Conclusions // Political culture and post-Communism. Oxford, 2005. -P. 180-202.

286. Brown R, Mapping the temporal landscape // Management learning. L., 2005. -Vol. 36, N 4. - P.451-469.

287. Buruma I. The wages of quilt: Memories of war in Germany and Japan. N.Y.: Farrar Straus Giroux, 1994. - 330 p.

288. Castells M. The power of identity. Maiden (Mass): Blackwell Pub., 2004.537 p.

289. Chilton S. Defining political culture // World politics. Oxford, 1988. - Vol. 27, № 2. -P.419-445.

290. Chronotypes: The construction of time / Bender J., Castordiadis C. et.a. -Stanford (Cal): Stanford univ. press, 1991. 258 p.

291. The civic culture revisited: An analytic study / Gen ed. Almond G.A., Verba S. -L., 1989.-421 p.

292. Cimet A. Symbolic violence and language: Mexico and its uses of symbols // Social memory and history: anthropological perspectives / Ed. by Climo J., Cattel M. N.Y., 2002.

293. Claessen H. Political anthropology: The state of the art. Hague: Monton, 1979. -411 p.

294. Cohen A. The symbolic construction of community. L., N.Y.: Tavistock Publ., 1985.-128 p.

295. Cohen S. Was the soviet system reformable? // Slav. Rev. Wash., 2004. -Vol.63, N3.-P.459-488.

296. The collective memory. N.Y.: Harper & Row, 1980. - 186 p.

297. Communication theory today / Ed. By Crowley D., Mitchell D. / McGill Univ. and Univ. of Calgary. Cambridge, 1994. - 324 p.

298. Comparative politics today: A world view / Ed. by G.Almand. Boston; Toronto, 1974.

299. Converse F. The nature of belief systems in mass publics // Ideology and discontent / Ed. by Apter D. Glencoe, 1964. - P. 198-207.

300. Culture matters: Essays in honor of A.Wildavsky / Ed. by Ellis R., Thompson M. Boulder (Col.): Westview press, 1997. - 252 p.

301. Daniels R. Revolution, modernization and the paradox of twentieth-century Russia// Canadian Slavonic papers. 2000 - Vol. 13, №. 3. - P.l-14.

302. Delanty G. Social theory in a changing world: Conceptions of modernity. -Oxford; Maiden: Polity press, 1999. 211 p.

303. Derrida J., Habermas J. Nach dem Krieg: Die Weidergeburt Europas // Frankfurter Allg. Ztg. 2003.31.05.

304. Deutsch K. The nerves of government: Models of political communication and control. L.: Free press of Glencoe, 1963. - 316 p.

305. The disguise construction of national identity. Edinburgh, 1999.

306. Dittmer L. Political culture and political symbolism: Toward a theoretical synthesis // World politics. Baltimore, 1977. - Vol.29, № 4. - P. 552-583.

307. Dresher S., Sabean D., Shaslin A. Introduction: G. Mosse and political symbolism // Political symbolism in Modern Europe: Essays in honour of G.L.Mosse. New Brunswik; London, 1982.

308. Duncan H. Symbols in society. L., N.Y.: Oxford univ. press, 1972. - 262 p.

309. Durand G. Introduction a la mythologie: Mythes et societes. P., 1996. - 246 p.

310. Durkheim Ё. The elementary forms of religious life. N.Y.: Free press, 1995.464 p.

311. Eckstein H. A culturalist theory of political change // Amer. polit. science rev. -Wash., 1988. Vol. LXXXIV, N 3. - P.789-804.

312. Eckstein H. Culture as a foundation concept for the social science // J. of theoretical politics. L., 1996. - Vol.8, N 4. - P.471-497.

313. Edelman M. Constructing the political spectacle. Chicago: Univ. of Chicago press, 1988.- 137 p.

314. Edelman M. Politics as symbolic action. Chicago: Markham publ., 1971.188 p.

315. Edelman M. Politik als Ritual: Die symbolische Funktion staatlicher Institutionen und politischen Handelns. Frankfurt a.M.: Campus-Verlag, 2005. - 223 S.

316. Elias N. The symbol theory. L.; Newbury Park: Sage publ., 1991. - 147 p.

317. European history: Challenge for a common future / Ed. by Рок A., Rusen J., Scherrer J. Hamburg: Ed. Korber-Stiftung, 2002. - 244 p.

318. Eichwede W. Stalinismus und Moderniesierung // Osteurope. Koln, 1992. - Jg. 42, N 12. - S.1029-1036.

319. Eisenstadt S. Modernization: Protest and change. N.Y.: Prentice Hall, 1966.166 p.

320. Fenks C. Post-Avant-garde // Art and Design. 1987. - V.3, № 7/8. - P. 18-24.

321. Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian revolution: The language and symbols of 1917. New Haven; C.T.: Yale univ. press, 1999. - 198 p.

322. Foucault M. Discipline and punish: the birth of the prison. N.Y.: Vintage books, 1995.-333 p.

323. Fried M. The evolution of political society: An essay in political anthropology. -N.Y.: Random House, 1967. 270 p.

324. Geertz C. The interpretations of cultures: Selected essays. L.: Hutchinson, 1975.-470 p.

325. Geertz CI. World-View and the analysis of sacred symbols / Hamme E., Simmons W. Boston, 1970. - 384 p.

326. Gendzel G. Political culture: Genealogy of a concept // J. of interdisciplinary history. Cambridge (MA), 1997. - Vol. 28, № 2. - P. 225-250.

327. Girardet R. Mythes et mythologies politiques. P.: Seuil, 1986. - 210 p.

328. Gleick J. Chaos: Making a new science. N.Y.: Viking, 1987. - 352 p.

329. Goffman E. Interaction ritual: Essays in face-to-face behavior. Chicago: Aldine Pub. Co., 1967.-270 p.

330. Greene J. Interpreting early America: Historiographical essays. Charlottesville, 1996.-528 p.

331. Gurvitch G. The spectrum of social time. Dordrecht: D. Reidel Pub. Co., 1964. -152 p.

332. Habermas J. The theory of communicative action. Boston: Beacon Press, 1994. -Vol. 1.-351 p.

333. Halbwachs M. La memoire collective. P.: Press univ. de France, 1950. - 170 p.

334. Halbwachs M. Les cadres sociaux de la memoire. N.Y.: Arno press, 1975.298 p.

335. Hall P. A symbolic integrationists analysis of politics // Symbolic interactionism. / Ed. by Plummer K. Vol. II. Contemporary issues. An Elgar reference collection, 1991. P. 316-331.

336. Handbook of political socialization: Theory and research / Ed. by S.A. Renshon. -N.Y.: Free press, 1977. 547 p.

337. Hareven Т. Family time and industrial time. Lanham: Univ. press of America, 1993.-474 p.

338. Harold D. Lasswell on political sociology / Ed. By D.Marvick. Chicago: Chicago univ. press, 1977. - 456 p.

339. Hattich M. Grundbegriffe der Politikwissenschaft. Darm stadt, 1980. - 102 s.

340. Heunks F., Hikspoors F. Political Culture 1960-1990 // Values in Werstem Societies / Ed. by De Moor R. Tilburg, 1995.

341. Hinckley B. The symbolic presidency: New presidents portray themselves. -N.Y.: Routledge, 1990. 193 p.

342. Hobsbawm E., Ranger T. The Invention of tradition. Cambridge; N.Y.: Cambridge univ. press, 1983. - 320 p.

343. Hoffer W. Geschichtsschreibung und Weltanschanung. Munchen, 1950.236 s.

344. Hofstadter R. The paranoid style in American politics: And other essays. N.Y.: Knopf, 1965.-314 p.

345. Hubert H., Mauss M. Melanges d'histoire des religions. P.: F. Alcan, 1909.236 p.

346. Ignatow A. Die "russische Idee" in der gegenewartigen Diskussion: Die russische Identitat und die "Nue Ideologien". Koln, 1992.

347. The identity in question / Ed. by Rajchman J. N.Y.: Routledge., 1995. - 295 p.

348. Ingelhart R, The renaissance of political culture // Amer. polit. science rev. -LXXXII. 1988.-P.1203-1230.

349. Inglehart R. Culture shift in advanced industrial society. Princeton: Princeton univ. press, 1990. - 484 p.

350. Inglehart R. Political value orientations // Continues in political action: A longitudinal study of political orientations in three Western democracies. Berlin; N.Y., 1990. -P.5-51.

351. Inglehart R. Modernization and postmodernization. Princeton: Princeton univ. press, 1997.-453 p.

352. Iyengar S., Kinder D. News that matters: Television and American opinion. -Chicago: Univ. of Chicago press., 1987. 187 p.

353. Jaspers K. The question of German guilt. N.Y.: Fordham univ. press, 2000.117 p.

354. Johnson J. Conceptual problems as obstacles to progress in political science: Four decades of political culture research // J. of theoretical polit. L., 2001. - Vol.15, № 1. -P.87-115.

355. Karaman T. Political efficacy and its antecedents in contemporary Russia // J. of communist studies and transition politics. 2004. - Vol. 29, №. 2. - P.30-49.

356. Kaselleck R. Futures past: On the semantics of historical time. N.Y.: Columbia univ. press, 2004. - 317 p.

357. Katona G. The powerful consumer: Psychological studies of the American economy. N.Y.: McGraw-Hill, 1960. - 276 p.

358. Katona G. Psychological economics. N.Y.: Elsevier scientific pub. Co., 1975.438 p.

359. Keenan E. Muscovite political folkways // Russian Review. 1986. - Vol. 45, №2.-P. 115-181.

360. Keenan E.L. On certain mythical beliefs and Russian behaviors // Russian littoral project. Maryland, 1993. -N 1. -P.l-35.

361. King Ch. Culture, context, violence: Eurasia in comparative perspective // Political culture and post-Communism. Oxford, 2005. - P. 64-80.

362. Klapp O. Collective search for identity. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1969.-383 p.

363. Laitin D., Wildavsky A. Political culture and political preferences // Amer. polit. science rev. LXXXII. - 1988. - P.589-596.

364. Language symbolism and politics / Ed. by Merelman R. Boulder, 1992.

365. Laplanche J., Pontalis J. The language of psychoanalysis. N.Y.: Norton, 1974. — 510 p.

366. Lasswel G. On political sociology. Chicago-L., 1977.

367. Lewellen T. Political anthropology: An introduction. Westport (Conn): Bergin & Garvey, 1992. - 234 p.

368. Lewis J., Weigart A. Structures and meaning of social time // Social Forces. -1981. Vol. 60, № 2. - P. 433-462.

369. Les lieux de memoire / Ed. by Nora P. P.: Gallimard, 1984-1992. - Vol. 1-7.

370. Litt Th. Die Wiedererweckung des geschichteichen Bewusstseins. Heidelberg: Quelle und Meyer, 1956. - 243 S.

371. Luckmann T. The constution of human life in time // Chronotypes: The construction of time.- Stanford, 1991. -P.151-166.

372. Lucas R.-E. (jr) Studies in business-cycle theory. Cambridge (Mass): MIT Press, 1981.-300 p.

373. Luhmann N. Temporalization of complexity // Sociocybernetics: An actor-orientated social systems approach. The Hague, 1978. - P. 95-111.

374. Luhmann N. World-time and system history // Luhmann N. The differentiation of society. -N.Y., 1982. P. 289-324.

375. Luhmann N. Die Politik der Gesellschaft. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 2000.443 p.

376. Lukin A., Lukin P. Myths about Russian political culture and the study of Russian history // Political culture and post-Communism / Ed. by Whitefield S. Oxford, 2005. -P. 15-41.

377. Mach Z. Symbols, conflict, and identity: Essays in political anthropology. -Albany: State Univ. of N.Y. Press, 1993. 297 p.

378. Mannheim К Man and society in an age of reconstruction. N.Y.: Harcourt, Drace & World, 1967. - 469 p.

379. March J., Olsen J. Rediscovering institutions: The organizational basis of politics. N.Y.: Free press, 1989. - 389 p.

380. Mayer L., Burnett F., Ogden S. Comparative politics: Nations and theories in a changing world. N.Y.: Prentice Hall, 2000. - 423 p.

381. McAuley M. Bringing culture back into political analysis: The reform of the Russian judiciary // Political culture and post-Communism. Oxford, 2005. - P.81-104.

382. McDaniel T. The agony of the Russian idea. Princeton; N.Y.: Princeton univ. press, 1996.-201 p.

383. McLuhan M. Understanding media: The extensions of Man. L.; N.Y., 1987.

384. McNair B. An introduction to political communication. L.; N.Y.: Routledge, 2003.-250 p.

385. Mead G. Mind, self and society from the standpoint of a social behaviorist. -Chicago: Univ. of Chicago press, 1934. 400 p.

386. Mead G. The philosophy of the act. Chicago: Univ. of Chicago press, 1938.696 p.

387. Meifert J. Bilderwelten: Symbolik und symbolische Politik im Prozefi der politischen Kommunikation. Duisburg, 1999. - 324 s.

388. Meinecke F. Die Entstehung des Historismus. Miinchen: Leibniz, 1946.637 S.

389. Melbin M. The colonisation of time // Timing space and spacing time. L., 1978. -Vol. 2.-P. 25-30.

390. Merelman R. Revitalization of political socialization // Political psychology / Hermann M. (ed.). -San-Francisco, 1986. P. 279-319.

391. Merelman R. Partial visions: Culture and politics in Britain, Canada and the United States. Madison (Wis): Univ. of Wisconsin, 1991.-287 p.

392. Meyer T. Inzenierung des Scheins: Voraussetzungen und Folgen symbolischer Politik. -Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1992. 203 S.

393. Meyer T. Die Transformation des Politischen. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1994. -275 S.

394. Mnemosyne: Formen und Funktionen der kulturellen Erinnerung / Hg. Assmann A., Harth D. Frankfurt a.M.: Fischer-Taschenbuch-Verlag, 1991. - 399 S.

395. Moles A. Information theory and esthetic perception. Urbana: Univ. of Illinois Press, 1966.-217 p.

396. Mommsen W. Die Geschichtswissenschaft jenseits des Historismus. -Dusseldorf: Droste, 1972.-467 S.

397. Moore W. Man, time and society. N.Y.: Wiley, 1963. - 163 p.

398. Myrdal G. Monetary equilibrium. L.: W.Hodge & Co. Ltd, 1939. - 214 p.

399. Mythen der Nationen. / Flacke M. (Hrsg.). 1945. Arena der Erinnerungen. - В.: DHM, 2004.- 970 S.

400. Nahn J. Continuity and change in Russian political culture // British journal of political science. L., 1991. - Vol. 21, № 1. - P. 43 -51.

401. Nelson R., Winter S. An evolutionary theory of economic change. Cambridge (Mass): Belknap press of Harvard univ. press, 1982. - 437 p.

402. A new institutionalism in organizational analysis / Ed. by DiMaggio P., Powell W.-Chicago; L., 1991.

403. New directions in political socialization / Ed. By L.C.Schwartz and S.Kenyon. -N.Y.: Free press, 1975. 340 p.

404. Noble T. Social theory and social change. N.Y., 2000.

405. Nora P. Realms of memory: Rethinking the French past. Vol. 1,2. N.Y.: Columbia univ. press, 1996-1998.

406. North D. Institutions, institutional change and economic performance. -Cambridge; N.Y.: Cambridge univ. press, 1990. 152 p.

407. Parsons Т. The point of view of the author // The social theories of T.Parsons. / Ed. by Black M. Englewood Cliffs, 1961. - № 1. - P. 311-363.

408. Parsons T. The social system. Glencoe (111): Free press, 1951. - 525 p.

409. Parsons T. Values, motives and systems of action // Towards a general theory of action / Ed. by Parsons Т., Shils E. Cambridge, 1954. - P.47-275.

410. Pateman C. Political culture, political structure and political change // British j. of political science. -L., 1971.-№ 1.-P. 5-46.

411. Petro N. The rebirth of Russian democracy: An interpretation pf political culture.- Cambridge, (Mass): Harvard univ. press, 1995. 226 p.

412. Pfetsch B. From political culture to political communication culture: A theoretical approach to comparative analysis // Comparing political communications: Theories, cases and challenges / Ed. by Esser F., Pfetsch B. Cambridge, 2004.

413. Рое M. The Russian moment in world history. Princeton; N.Y.: Princeton univ. press, 2003.-116 p.

414. Political anthropology / Ed. by MJ.Schwarz, V.W.Tturner, A.Tuder. Chicago: Aldin Pub. Co., 1966.-309 p.

415. Political anthropology. Vol. 2-7. New Brunswick; N.Y.: Transaction books, 1983-1989.

416. Political culture and democracy in developing countries. Boulder (Col.): Lynne Rienner, 1994.-263 p.

417. Political culture and political change in Communist states / Ed. by Brown A., Gray I. N.Y.: Holmes & Meyer pub., 1979. - 286 p.

418. Political culture and post-Communism / Ed. by Whitefield S. N.Y.; Oxford: Palgrave Macmillan, 2005. - 234 p.

419. Political psychology: contemporary problems and issues / Ed. By M.G.Hermann.- San-Francisco: Jossey-Bass Publ., 1986. 524 p.

420. Political symbolism in Modern Europe: Essays in honour of G.L.Mosse. New Brunswik; London: Transaction books, 1982. - 310 p.

421. Questions of cultural identity / Ed. by Hall S., Du Gay P. L.: Thousand Oaks (Cal): Sage, 1996.-198 p.

422. Rasmussen D. Symbol and interpretation. Hague: Martinus Nijhoff, 1974.101 p.

423. Reszler A. Les Mythes politiques modernes. P.: Presses univ. de France, 1981. -230 p.

424. Rlfkin J. Time wars: The primary conflict in human history. N.Y.: Simon & Schuster, 1989.-302 p.

425. Rockman B. The new institutionalism and the old institutions // New perspectives on American politics. Washington, 1994. - P.46-81.

426. Rockman B. Studying elite political culture: Problems of design and interpretation. Pittsburgh: Univ. of Pittsburgh press, 1976. - 17 p.

427. Rosenbaum W. Political culture: Basic concept in political science. N.Y.: Praeger, 1975.-181 p.

428. Rothacker E. Mensch und Geschichte. Bonn: Atheneum-Verlag, 1950.239 S.

429. Rust H. Geteilte Offentlichkeit: Alltagskommunikation und Massenpublizustik. -Munchen, 1982.-412 S.

430. The rythms of society. L.; N.Y., 1988. - 344 p.

431. Sakwa R. Partial adaptation and political culture // Political culture and post-Communism. Oxford, 2005. - P. 42-63.

432. Sarcinelli U. Symbolische Politik: Zur Bedeutung symbolisches Handelns in der Wahlkampfkommunikation der Bundesrepublik Deutschland. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1987.-301 S.

433. Schlogel K. Das sowjetische Erbe lost sich in tausend Stuck auf // Politische Studien. Miinchen, 1992. - Jg. 43, N 321. - S.4-12.

434. Schutz A. The phenomenology of the social world. Evanston (111): Northwestern univ. press, 1967. - 255 p.

435. Schutz A., Luckmann T. Strukturen der Lebenswelt I, II. Neuwied; Darmstadt: H.Luchterhand, 1975.-331 S.

436. Schwartz B. Queuing and waiting: Studies in the social organization of access and delay. Chicago: Univ. of Chicago press, 1975. - 217 p.

437. Scott D. Culture in political theory // Polit. theory. L., 2003. - Vol. 31, № 1. -P. 18-36.

438. Scott R. Institutions and organizations. Thousand Oaks; Sage, 1995.

439. Simon G. Zukunft aus der Vergangenheit: Elemente der politischcn Kultur in Russland // Osteuropa. Koln, 1995. - Jg. 45, N 5. - S.455-482.

440. Skocpol Т. States and social revolutions: A comparative analysis of France, Russia and China. -Cambridge; N.Y.: Camdridge univ. press, 1979. 407 p.

441. Skowrenek S. Building a new American state: The expansion of national administrative capacities, 1877-1920. Cambridge; N.Y.: Camdridge univ. press, 1982. - 389 p.

442. Shils E. Tradition. Chicago: Univ. of Chicago press, 1981. - 334 p.

443. Social memory and history: Anthropological perspectives / Ed. By Climo J., Gattell M. N.Y., AltaMira press, 2002. - 237 p.

444. Social theory and the politics of identity / Ed. by Calhoun C. Oxford (UK); Cambridge (Ma): Blackwell, 1994. - 350 p.

445. The sociology of time / Ed. by Hassard J. N.Y.: St. Martin's press, 1990.255 p.

446. Sorokin P. Sociocultural causality, space, time: A study of referential principles of sociology and social science. N.Y.: Russell & Russell, 1964. - 246 p.

447. Sorokin P., Merton R. Social time: A methodological and functional analysis // American j. of sociology. 1937. - V.42, № 5. -P.615-629.

448. Speth R. Sympol und Fiktion // Institution-Macht-Rapraesentation: Wo fuer politische Institutionen stehen und wo sie wirken / Hrsg. Giihler u.a. Baden-Baden, 1997. -S.66-90.

449. Stane W., Schaffner P. The psychology of politics. N.Y.; Berlin: Springer-Verlag, 1988.-331 p.

450. Steck P. Grundzuege der politischen Psychologie. Bern: H.Huber, 1980.193 p.

451. Stone L. The past and the present revisited. L.; N.Y.: Routledge & Kegan Paul 1987.-440 p.

452. Sturt M. The psychology of time. L.; N.Y.: K.Paul, Trench, Trubner & Co, Ltd, 1925.-152 p.

453. Snell B. Entdeckung des Geistes: Studien zur Entstehung des europaischen Denkens bei der Griechen. Gottingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 1975. - 334 S.

454. Stevenson N. Understanding media cultures: Social theory and mass communication. London: Thousand Oaks (Cfl): Sage publ., 2002. - 255 p.

455. Stiehler G. Gesellschaft und Geschichte. Koln; В.: Akademie-Verlag, 1974.308 S.

456. Structuring politics: Historical institutionalism in comparative analysis. -Cambridge, 1992.

457. TenHouten W. Time and society. Albany; N.Y., 2005.

458. The sociology of time. L., 1990.

459. Thelen K. Historical institutionalism in comparative politics // Annual rev. of political science. Norwood, 1999. - N 2.

460. Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnologie. / Von Habermas J., Luhmann N. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1971.-401 S.

461. Thompson J. Ideology and modern culture: Critical social theory in the era of mass communication. Stanford (Cal): Stanford univ. press, 1990. - 362 p.

462. Thompson M., Ellis R., Wildavsky A. Cultural theory. Boulder, 1990.

463. Tillman M. Temporality and role-taking in G.H.Mead // Social research. 1970. - Vol. 37, № 1. - P.57-72.

464. Timmermann H. Was erwartet Europa von Russland // Russland und Deutschland: Nachbarn in Europa. Baden-Baden, 1992. - S.13-36.

465. Tradition, change and modernity / Ed. by Eisenstadt S.N. N.Y.: Wiley, 1973.367 p.

466. Truscott P. Russia first: Breaking with the West. L.; N.Y.: I.B.Tauris, 1997.

467. Tucker R. Political culture and leadership in Soviet Russia: From Lenin to Gorbachev. N.Y.: Norton, 1987. - 214 p.

468. Urban M. The politics of identity in Russian's postcommunist transition // Slavic Review. 1994. - Vol. 53, №. 3. - P.733-765.

469. Values in Western societies / Ed. by De Moor R. Tilburg: Tilburg univ. press, 1995.-322 p.

470. Verba S. Conclusions: Comparative political culture // Political culture and political development / Pye L., Verba S. (eds.). Princeton, 1965. - P.513-560.

471. Waldrop M. Complexity: The emerging science at the edge of order and chaos. -N.Y.: Simon & Schuster, 1992. 380 p.

472. Wasburn Ph. A life course model of political socialization // Politics and induvidual. 1994. -Vol. 4, №. 2. - P. 1-19.

473. Wedeen L. Conceptualizing culture: Possibilities for political science // American political science review. Wash., 2002. - Vol. 96, № 4. - P.713-728.

474. Welch S. The concept of political culture. N.Y.: St. Martin's press, 1993.208 p.

475. White St. Political culture and soviet politics. L., 1979.

476. Whitrow G. The nature of time. N.Y.: Penguin; New Ed edition, 1975. - 153 p.

477. Young T. Symbolic interactional theory and nonlinear dynamics: social magic in human activity. Michigan: The Red Feather institute, 1991. - 149 p.

478. Young Т., Arrigo B. The dictionary of critical social sciences. Boulder (Colo): Westview press, 1999. - 353 p.