Немецкая послеромантическая лирика: Традиции и новаторство тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.03, доктор филологических наук Бакалов, Анатолий Сергеевич

• Бакалов, Анатолий Сергеевич
• доктор филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор филологических наук Бакалов, Анатолий Сергеевич

ВВЕДЕНИЕ.

Глава I. ЙОЗЕФ ФОН ЭЙХЕНДОРФ. ф 1.1. «Путевые песни».

1.2. «Жизнь певца».

1.3. «Современные песни».

1.4. «Весна и любовь».

1.5. «Жертвы мертвым».

1.6. «Духовные стихотворения».

Глава II. АДЕЛЬБЕРТ ФОН ШАМИССО.

2.1. Годы «учений» и «странствий».

2.2. Гражданская и политическая лирика Шамиссо.

2.3. Интимная лирика.

Глава Ш.ФРИДРИХ РЮККЕРТ.

3.1. «Немецкие стихотворения».

3.2. Интимная лирика.

3.3. Заимствованные формы и переводы.

Глава IV. АВГУСТ ФОН ПЛАТЕН.

Жанровый репертуар Платена.

4.1. Ода.

4.2. Газель.

4.3. Сонет.

4.4. Политическая лирика.

Глава V. АННЕТТА ФОН ДРОСТЕ-ХЮЛЬСХОФ.

5.1. «Духовный год».

5.2. «Степные картины».

5.3. Составляющие поэтического стиля Дросте.

5.4. Тема времени в лирике поэтессы.

5.5. Иррациональное и «неженское» у Дросте.

Глава VI. ЭДУАРД МЕРИКЕ.

6.1. Ранняя лирика: трансформации героя.

6.2. Импрессионистический ракурс в лирике Мерике.

6.3. «Предметная» лирика.

6.4. Любовная тема в лирике Мерике.

6.5. Перед загадкой смерти.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Немецкая послеромантическая лирика: Традиции и новаторство»

Никакой другой век не начинался в немецкой литературе столь многообещающе, как век XIX. Облагороженный высоким идеализмом и бессмертными произведениями классиков, согретый магией и невиданными перспективами романтики, он будоражил и манил современников пророчествами грандиозных перемен, однако великих своих обещаний в конечном итоге не исполнил. Наблюдаемый ныне уже из едва ли не двухсотлетней перспективы, он предстает нашему современнику как век всеобъемлющего духовного разочарования - несмотря на все его триумфы научного, материального, технического и литературного характера.

Культ земных благ, ведущий свое начало от мироощущения Ренессанса, достиг в эту эпоху своего апогея, разительная переоценка ценностей произошла в ней даже на чисто бытовом уровне. Германия вдруг перестала быть только лишь родиной мыслителей и поэтов, только «империей духа», над чем, сравнивая ее с соседними государствами, подтрунивал еще Г.Гейне. Еще при жизни этого позднего романтика его родина стала вдобавок к этому еще и страной ученых, торговцев, расчетливых предпринимателей, искусных техников и гениев военной стратегии.

Однако такое расширение диапазона национальной деятельности, наряду со многими приобретениями, с неизбежностью повлекло за собой и существенные утраты. Прогресс цивилизации, счастливо сочетавшийся на протяжении веков с неуклонным развитием культурных традиций, пришел в XIX столетии в противоречие с национальной культурой. Своего рода изнеможение культуры, ее ощущавшаяся еще при жизни Гете усталостная эрозия (явление, кстати сказать, не только немецкое) привели, в том числе и в литературе, к размыванию чувства стиля - чувства, которое, на взгляд Ф.Мартини, «для немцев, далее для самых простых, было чем-то само собой разумеющимся» (81; 358)1. Все века предыдущей немецкой истории, даже самые темные из них, имели свои неповторимый нормативный стиль, чего уже нельзя было утверждать об эпохе, пришедшей на смену романтизму.

Первая половина XIX века, вплоть до разгрома революции 1848-49 гг. была временем интенсивных моровоззренческих, политических и общественных сражений, происходивших на фоне и по причине политических разочарований в результатах освободительной войны 1813 года, европейских революционных движений и прежде всего - Июльской революции во Франции, воспринятой здесь как сигнал к пробуждению собственной политической активности. Однако к своей буржуазной революции Германия в 1830-х годах из-за неразвитости в ней буржуазных общественных отношений не пришла.

В первые годы после смерти Гете «необычайно продуктивным становится сознание переходности, - напишет об этом периоде Ф.Мартини. — Введенные (в литературу. - А.Б.) новые формы, действовавшие до самой границы столетий (пример Г.Гейне, Х.Д.Граббе, Г.Бюхнера, А.ф.Дросте), найдены были еще в первой половине века, тогда как в середине его появляется уравновешенность, смягчение (Ausgleich, Dampfung), каковые — с иным соотношением традиций - стали основой зрелого реалистического повествовательного искусства - в противополооюностъ открытости литературных стилей более ранних десятилетий, и демонстрируют большую закрытость и закругленность» (81; 358-359).

В середине века отсутствие единого стиля в немецкой культуре еще какое-то время компенсировалось сознательной ее ориентацией на наследие прошедших эпох, зачастую весьма отдаленных. Первая же половина века довольствовалась наследием барокко, классицизма и романтизма, причем эпигонам 1830-40-х гг. принадлежит даже известная заслуга бережного сохранения культурных традиций прошлого, тогда как - в противоположность этому - эпигонство эпохи грюндерства (1870-80-е гг.) выразится уже лишь в рабском и зачастую не очень умелом подражании различным исторически обусловленным стилям.

Гегелевская эстетика (в 1835 г. посмертно публикуются его «Эстетические лекции из наследия») понимала искусство в его исторической перспективе и выводила из него провоцирующий тезис о тщете нынешнего искусства «быть высшей потребностью духа». Гегель указывал на проблематичность идеи красоты перед лицом «правды жизни», выражал сомнение в творческих потенциях искусства в буржуазном индустриальном обществе, характерной чертой которого стала оппозиция субъективной отъединенности индивида от установившейся общественной практики. «Ситуация раздвоенности характеризует государство, общество, экономику, науку, она изолирует индивидуальное в приватном и частном и сводит на нет возможность искусства всеобщего, состояние поэтической всемирности, создававшееся в старых классических формах эпоса и драмы. Искусство не живет более в единстве с историческим миром, оно противопоставляет ему субъективность, рефлексию, свободу» (81; 354-355).

Едва ли не непременными ингредиентами искусства становятся в постромантическую эпоху рефлексия и критика. Бюргерский либерализм попытался соединить духовное наследие классической гетевской эпохи с новым социально-политическим мышлением, привести культуру в соответствие с интересами государственности. Однако идея национального государства, стремящегося воспитывать себе верноподданных, - и просветительская идея свободного «гражданина мира» основывались на противонаправленных принципах, и окончательное объединение Бисмарком Германии (1871) приведет в политическом плане к радикальной победе первой из них, а в плане эстетическом станет знаком прихода эры реализма - как в политике, так и в искусстве, что, в свою очередь, неизбежно станет причиной постепенной утраты в течение XIX века романтического наследия, которое все больше и больше будет становиться духовным убежищем для индивида перед лицом направленной против него и всесильной действительности. * *

XIX век предстает в нашем восприятии в виде нескольких сменяющих друг друга культурных эпох: классически-романтической, постромантической - обычно она ассоциируется в нашем сознании со временем утверждения реализма - и, наконец, предшествующей нашему времени эпохи рубежа веков. То, что главным направлением общеевропейской культуры прошлого века было движение к реализму, представляется уже фактом более или менее неоспоримым и в литературных дискуссиях устоявшимся, однако применительно к немецкой литературе общая схема смены методов и эпох литературного развития работает плохо.

В отличие от других европейских стран, в которых реализм формиро-^ вался в параллель с существовавшим уже романтизмом и приблизительно в

1830-е годы его вытеснил, придя ему на смену, в литературе Германии становление нового метода протекало замедленно, в "размытом" виде, и как особое направление немецкий реализм даже в тех ранних его формах, какие приняло в эти годы творчество Бальзака, Мериме и Диккенса, еще не сформировался. В литературоведении все более убедительно звучат аргументы i тех ученых, которые говорят лишь об отдельных "реалистических тенденциях" в творчестве К.Иммермана и Г.Гейне, Г.Бюхнера и Н.Ленау, А.Дросте-Хюльсхоф и Э.Мерике.

Особую проблему представляет при этом хронологизация литературного процесса. Существующие периодизации берут за точки отсчета разнородные события: как литературные, так и - чаще - общественно-политические. Ф Единственная рубежная дата, не вызывающая споров, - 1848 год, год неудавшейся буржуазной революции. Чаще всего литературный процесс в Германии XIX века делят на четыре этапа: 1. 1795-1815 - эпоха романтизма,

2. 1815-1848 - эпоха Реставрации,

3. 1848-1885 - "поэтический реализм",

4. 1885-1990 - литература «конца века» (см.: 44; 9-12).

Существуют, разумеется, и другие периодизации, а внутри каждого из выделенных периодов представлены и более дробные разбивки. В исследовании о немецкой лирике середины века нас, естественно, будет в первую очередь интересовать второй из названных этапов.

С трудом поддаются простому перечислению все существующие терминологические обозначения как для вышеназванных периодов, так и для характерных для них литературных течений и направлений. "Поздний романтизм", "преодоление романтизма", "постромантизм", "предреализм", "ранний реализм", "первая фаза реализма", "художественная эра", "постнаполеоновская (меттерниховская) эра", "время Священного союза", "эпоха идеализма", "постнаполеоновская (меттерниховская) Реставрация", "ампир", "эпоха Гете". - И это только самые ходовые из них. Для литературы середины века в ходу такие обозначения, как "политическая эра", "эпоха бидермайера", "предмар-товская" и "послемартовская" литературы, "время Бисмарка", "вильгельмин-ская эра", "бюргерский (поэтический, критический) реализм", "литература золотого обреза" (Goldschnittliteratur), "югендстиль" - и это тоже еще далеко не исчерпанный их перечень. По словам современного исследователя, "перекрывающие друг друга и стоящие на разных терминологических уровнях, а потому с трудом соотносимые друг с другом отрезки времени и стили по праву вызывают все большее неудовольствие исследователей истории литературы" (91; 112).

Самым идеологически нейтральным из бытующих обозначений представляется термин "эпоха Реставрации", предложенный в 1936 году Элизой Нойбур (60; 23). Удобен он еще и тем, что вбирает в себя литературу разной политической окраски и ориентации. По выражению И.Херманда, "ни Штифтера, ни Гейне не поймешь без Меттерниха" (61; 16). Тем не менее вряд ли правомерно распространять этот термин на литературу всей первой половины XIX века, поскольку финальную черту под эпохой политической Реставрации в Европе в гораздо большей степени подвела Июльская революция 1830, чем февральско-мартовская 1848 года.

Хронологически более емким и более перспективным представляется в этом отношении термин "эпоха бидермайера". Само это слово было порождено юмористическим народным сознанием: в сатирических песнях XIX века. «Бидермайер» был кличкой комически-сентиментального фольклорного персонажа - фигуры баварского сельского учителя. Вскоре, однако, ироническая метафора будет перенесена как на уютный стиль и уклад частной бюргерской жизни в целом, так чуть позже и на направление в прикладном искусстве.

Как литературоведческий термин это слово впервые было использовано в 1927 году Паулем Клукхоном для обозначения и характеристики творчества поздних немецких романтиков (42; 1). Э.Нойбур тоже считает «бидермайер» особой формой романтизма. Ни она, ни Клукхон свою мысль о "романтичности" "бидермайера"- не аргументируют, из их рассуждений вычитывается, однако, что если бидермайер и синонимичен романтизму, то речь при этом идет все же о романтизме особого рода. Общего между ними, в сущности, не так уж и много.

Типичный" герой "бидермайера" - человек, доживающий свой век в сельском уединении и предающийся воспоминаниям о молодости. Его отличают либерально-консервативные взгляды, сентиментальность, неизменное душевное равновесие, гуманность и бескомпромиссная нравственная чистота. Его милые чудачества, вроде научных штудий или коллекционирования минералов, общая атмосфера неприметного героизма его поступков - все это как частности могло встречаться и в произведениях романтиков. "Герои бидермайера, - по замечанию Г.Вайдта, - все потерпели неудачу или прозевали свое счастье в юности. В отраженном свете позднего примирения заключается счастье бидермайеровского человека" (42; 311).

Другие родовые черты бидермайера в смысле их причастности к романтизму более или менее нейтральны. Произведения этого направления в искусстве движимы пафосом поучительности, этическое начало в них прочно связано с идеей смирения и примирения, с проповедью чистоты и умеренности, с политической индифферентностью или по меньшей мере - с узостью политических интересов. В отличие от романтической литературы, в них немыслимы ни герои-бунтари, ни характеры злодеев. Бидермайер теснее, нежели романтизм, связан с действительностью и с прозой жизни, однако окружающий мир интересует его авторов не столько правдой «типичных образов в типических обстоятельствах», сколько - наоборот - своим особенным, своеобразным, своими «изюминками», своей неповторимостью.

Принципиально неромантичен в бидермайере и образ автора. Если писатель-романтик гордо декларировал свой «энтузиазм», свое авторское всесилие и радость творчества бурлила в нем и перехлестывала всякие границы, то эпигоны романтизма уже весьма подозрительно относятся к самому принципу свободы творчества. Они довольствуются лишь немногим из того, что им досталось от прежней эпохи.

У поэзии и прозы бидермайера особый стиль, лишенный эмфазы и напряжения, столь свойственных «художественному периоду» (Шиллер, Нова-лис, Клейст). Среди составляющих стиля бросаются в глаза точность и статичность изображаемого, уравновешенность и абсолютная правильность языка, отсутствие любого рода лексических вольностей, неологизмов, просторечий, эмфатических восклицаний, столь обожаемых «штюрмерами» или теми же романтиками. Искусство бидермайера выразило вкусы и настроения мещанских кругов, и в этом отношении оно, в социологическом смысле, более буржуазно, чем классицизм, ампир или романтизм.

Существенной стороной общественной и культурной жизни Германии первой половины века был интенсивный процесс урбанизаци населения, рост его грамотности и достаточно быстрые темпы роста книжной продукции. Так, «сравнение каталогов Лейпцигской книжной ярмарки, начиная с эпохи Реставрации, дает следующий результат: в 1816 году в немецких издательствах впервые было зафиксировано более 3000 книг, в 1822 - впервые свыше 4000, в 1827 впервые свыше 5000, а в 1832 - впервые свыше 6000: т.е. их число возрастало каждые пять лет на 1000. Со времени заключения мира 1814 года и до конца 1835 года в Германии было напечатано немногим менее 100000 произведений» (96; 159).

Немаловажным моментом культурной жизни населения европейских стран было в XIX веке чрезвычайно широкое распространение поэтических альманахов и т.н. «карманных книг» (Taschenbiicher), во-первых, расширявших возможности для публикации начинающими поэтами своих «проб пера», а также способствовавших, во-вторых, формированию общественного вкуса широких масс населения. Впервые появившийся как форма публикации в Париже еще в ХУ111 веке (1764), «альманах муз» вскоре станет заметной реалией культурной жизни едва ли не всех стран Европы. Отпочковавшись от своего исконного значения («al manakh» в переводе с арабского означает «календарь»), «альманах муз» сохранял традиционную форму календаря и фактически стал поэтическим ежегодником, представлявшим собой, по замыслу своего изобретателя Клода Сикста Сотеро де Марси (17401815), антологию важнейших поэтических новинок, написанных в истекшем году. Однако начиная уже со второго номера «Альманаха муз» де Марси, специфика этого поэтического журнала была расширена за счет неопубликованных произведений, взятых и из других предшествовавших лет, так что в окончательном и «классическом» виде альманахи муз стали периодическими изданиями для первичных публикаций произведений литературы - и главным образом - поэзии.

В Германии это литературное новшество появилось уже в 1769 году, хотя и не без казуса с криминальным душком. Дело в том, что благая идея геттингенского гофмейстера Г.Х.Бойе выпустить первый «Альманах немецких муз за 1770 год» была украдена вместе с уже отпечатанными гранками эрфуртским профессором Х.Г.Шмидом, который столь обманным способом сумел опередить своего конкурента и стать т.о. первооткрывателем жанра. Однако - нет худа без добра - досадный факт утраты приоритета побудил обворованного Г.Х.Бойе печатать впредь лишь неопубликованные произведения, а в 1771 году истинный основатель немецкого «Альманаха муз» рассылает своим читателям призывы присылать ему для публикации свои собственные произведения, и это не только открыло шлюзы для доступа к читателю дилетантской поэзии, но и возымело положительный эффект - дало возможность молодым писателям или поэтам представлять свои произведения на суд широкой общественности. Если раньше начинающий литератор вынужден был годами создавать по крупице свои будущие сборники, руководствуясь лишь собственным авторским вкусом, то теперь у него появилась возможность периодически представлять на суд читателей предварительные пробы своей поэзии, рассчитывая на их критическую реакцию как на ориентир для дальнейшей своей эволюции как автора.

Такой динамичный принцип дал в свое время возможность выйти к читателям на страницах упомянутого геттингенского «Альманаха муз» поэтам «Бури и натиска» Г.А.Бюргеру, И.Г.Фоссу, И.Г.Гердеру, молодому И.В.Гете (в 1773 году). Гете с Ф.Шиллером и в более зрелые годы не гнушались печататься на страницах популярных альманахов. Так, в 1795 году Шиллер сам стал издавать журнал «Оры» («Ногеп»), который уже начиная со следующего года будет функционировать как альманах муз (1796-1800). Именно в нем Гете и Шиллер напечатают впервые свои знаменитые баллады и 414 не менее знаменитых ксений (1797), заставивших современников с бесспорностью признать обоих авторов первыми поэтами Германии (158; ???). v/

В эпоху романтизма и в середине века альманахи муз продолжали оставаться существенной формой бытования литературы и воздействия на литературный процесс («Зеленый альманах муз» Фуке, «Альманах муз» А.Шамиссо и Г.Шваба и др.). Адресованные широкому кругу читателей, они во многом были носителями духа бидермайера. Литература бидермайера вбирала в себя и потому сближала две противоборствовавшие тенденции времени: идеализм классико-романтической эпохи - с материализмом последующих десятилетий.

Утверждение в 1815 году режима посленаполеоновской Реставрации привело европейскую литературу к расколу на два общественно-политических крыла: оппозиционное и охранительное. Это явление имело общеевропейский характер. Оно сказалось, в частности, в динамике смены ампира романтизмом во Франции, в факте прихода байронизма на смену романтизму Вордсворта и Колриджа в Англии, в иссякании и сходе со сцены немецкого романтизма. Собственно романтическая эпоха завершится в Германии между 1810 и 1820 годами, и последними памятниками ей станут романы Эйхендорфа и Арнима. «Поэты, родившиеся в первые годы XIX столетия, относятся уже к другому поколению - поколению бидермайера», - подводит итог этому процессу Э.Нойбур (42; 12).

Не следует забывать, что вместе с романтизмом со сцены сходила и вся гетевская эпоха, которую самому Гете довелось пережить на целое десятилетие. Легкий налет рококо в стилистике романов Эйхендорфа или, наоборот, дезиллюзорность в новеллах Гофмана уже не вписывались в рамки ни просветительской, ни романтической эстетик (46; 11).

Новый дух и новый стиль демонстрируют даже поздние произведения самого Гете - лирика «Дивана», новеллы из «Годов странствий Вильгельма Майстера». Смерть «великого олимпийца» в 1832 году подвела последнюю черту под т.н. «художественным» периодом немецкой литературы и открыла следующий ее этап - «политический». За пять месяцев до Гете умирает Гегель, и Г.Гейне вскоре прокомментирует обе эти смерти по-французски: "Les Dieux s'en vont" (132; 641).

Это всеобщее настроение «ухода богов», скорбь прощания с эпохой титанов, ощущение упадка, измельчания, «разорванности» нынешнего поколения и, как казалось, - самого времени было тоже явлением всеевропейским. Им пронизаны романы Стендаля и Мюссе, лирика Шамиссо и «Эпигоны» К.Иммермана, оно обнаруживается и в бальзаковской «утрате иллюзий», и в некоем почти всесветском трауре по Наполеону.

Однако если для соседних стран 1830-е годы были временем известных политических надежд, то в отсталой в политическом и в социальном отношении Германии пора упадка и застоя сопоставлялась к тому же с еще свежим в памяти временем культурного взлета начала века, и уже на этом фоне литературное «затишье» середины века не без мазохического чувства стало восприниматься как время «пигмеев» и «эпигонов» - идея, которой хватило, кажется, на весь оставшийся век. Ведь посетует же в самом его конце Штефан Георге: «Нашим великим предшественникам в искусстве довелось возвести целостное здание на девственных и неисчерпаемых мирах. Отсюда их такое ни с кем сегодня и близко не сопоставимое (unnahbare) часто ставящееся нам в укор величие» (цит. по: 42; 12).

Уход Гете из жизни не был событием однозначным. Для немецких литераторов это была, конечно, огорчительная утрата гения, но одновременно она несла им и освобождение от его духовного деспотизма. Тот же Гейне, печалившийся в «Романтической школе» об «уходе бога» и искавший в «великом эллине» союзника в своей политической борьбе, видел в Гете также и эстета, «сыгравшего весьма двойственную роль», и в подобных негативных оценках великого просветителя смыкался со своими противниками В.Менцелем и Л.Берне. Совершенно в том же духе, но уже с религиозных позиций, Н.Ленау увидит в 1837 году задачу новой поэзии в том, чтобы «смыть светскую грязь, которую ей в течение 50 лет классической рукой втирал Гете» (цит. по: 42; 12).

1830-е и 1840-е годы принято рассматривать как фазы единого литературного периода. Они получили наименования: «эпоха тенденции», «Молодая Германия», «предмартовская литература», однако приблизительно с 1957 года в западной германистике начинает отдаваться предпочтение терминам: «эпоха Реставрации», «эпоха бидермайера». Уже сами эти обозначения, тоже небезупречные в терминологическом отношении, указывают на существование по меньшей мере двух политических ориентаций в литературе: революционно-либеральной и консервативной. При этом следует настоятельно подчеркнуть, что в обоих случаях речь идет лишь о политической ориентации писателей-одиночек, не только не связанных принадлежностью к каким бы то ни было группам или организациям, но порой и вообще не знакомых друг с другом. Именно с такой коррекцией можно принять на веру слова Ф.Мартини: «Группе авторов, поставивших свои темы, содержание и форму на службу актуальным, прогрессивным тенденциям, противостояла другая группа, которая с более консервативных позиций, продолжавших и развивавших классически-романтическое наследие, обратилась к сфере поэтического, лежащего вне времен и эпох» (81; 353).

В реальности же картина литературных взаимодействий была, конечно, намного сложнее Она напоминала скорее борьбу всех против всех, и в процессе этой борьбы наблюдался даже такой парадокс, как определенное идейное противостояние «консерваторов» - наследников гетевской эпохи - ими же лелеемому классико-романтическому наследию.

Если верить достаточно устоявшимся в нашей науке представлениям, то магистральным направлением послеромантической немецкой литературы, ее основным содержанием, фасадом и визитной карточкой было творчество именно революционно-демократического ее крыла («предмартовская литература»). При этом как-то выпадало из памяти, что даже в чисто количественном отношении литература «тенденции» была делом сравнительно малого числа писателей, рядом с которыми в широких кругах бюргерства существовала гораздо более обширная изящная словесность «второго эшелона», «литература альманахов», и это была в массе своей литература бидермайера. Что же до качественного уровня, то не будь в революционном лагере Г.Гейне и Г.Бюхнера, этот лагерь даже в малой степени не мог бы соперничать с художественным уровнем «консерваторов» Э.Мерике и А.Дросте-Хюльсхоф, Ф.Грильпарцера и А.Штифтера (61; 4).

Несчастье же этих последних было в том, что в эпоху предреволюционной активности их негромко звучавший голос легко заглушался и не мог соперничать со стилистикой команд и боевых призывов со стороны выступавших от имени «народа» и дискутировавших проблему «партии» Гуцкова и Винбарга, Гервега и Пруца, Фрейлиграта и Дингельштедта. Германия шла к своей революции, а потому неброская медитативная лирика «консерваторов» с темами любви, смерти, быстротечности жизни и их вневременной гуманизм казались тогда по меньшей мере несвоевременными, как несвоевременной покажется столетие спустя - уже в советской России - лирика Гумилева, Ахматовой и Мандельштама на фоне более политически актуальных стихотворений и поэм В.Маяковского и М.Светлова. Однако же сторонившиеся «злобы дня» «консерваторы» говорили о непреходящем и вечном, и потому творцами истинно актуальной литературы были в ту пору именно они. Автор «Книги песен» и автор «Войцека», конечно, тоже.

Более чем полуторастолетняя временная дистанция позволяет в настоящее время уяснить истинную ценность каждого из поэтов позапрошлого века. Сейчас, к примеру, поблекла слава Г.Фрайтага и О.Людвига, еще перед войной считавшихся в Германии великими, переоценивается - с чисто эстетических позиций - предреволюционная поэзия 1840-х годов, в глазах потомков утратили от своего блеска даже Г.Гейне и К.Ф.Майер. Кто, кроме специалистов, вспомнит сейчас имя нобелевского лауреата П.Хайзе (Гейзе) или просто «лауреата» Э.Гейбеля? И наоборот - открываются и по-новому истолковываются в наши дни Штифтер и Бюхнер, Платен и Дросте-Хюльсхоф, Мерике и Ленау.

В современной западной германистике дискутируется вопрос о том, составляет ли середина XIX столетия самостоятельную литературную эпоху, либо же это некий переходный период между началом и концом века. Сознавая некоторую искусственность самой проблемы («непереходных» эпох попросту не бывает), обратим внимание на тот факт, что творческий вклад таких первоклассных поэтов XIX века, как Г.Гейне, Э.Мерике, А.Дросте-Хюльсхоф, Ф.Геббель, Т.Шторм, Г.Келлер, КФ.Майер, в силах опровергнуть бытующую до сих пор легенду о некоем постромантическом «зиянии» в литературной истории Германии. Литература послегетевской эпохи вовсе не подвергалась окостенению и не обязана стыдиться за свои 1840-е годы. «Измельчавшей» же она представляется оттого только, что в ней не было талантов, сопоставимых по универсальности с уровнем гетевского.

Поражение мартовской буржуазной революции 1848 года повлечет за собой длительный период политической реакции и изменит в последующие десятилетия характер самой литературы. Кончится ее «философская» эпоха, начнется эра «материализма». В обстановке политической реакции, под влиянием как «внешней», так и «внутренней» цензуры, литература в течение короткого промежутка времени отойдет от «злобы дня», удалится от общественных вопросов, психологизируется и провинциализируется. На смену «тенденции» и «бидермайеру» придет «бюргерский» («поэтический») реализм.

В нашем отечественном литературоведении, где для реализма XIX века существует, кажется, лишь один-единственный эпитет «критический», обозначающий самый широкий спектр авторских манер и направлений, термин «поэтический реализм» был в свое время подвергнут остракизму . В западных же литературах - датской, шведской, немецкой - этот уточняющий эпитет обозначил некую эстетически мотивированную оппозицию по отношению как к французскому реализму в духе Бальзака, так и к его натуралистической разновидности в творчестве Гонкуров или Золя. По сути своей это тоже был реализм «критический», но полагавший главной задачей искусства не столько обнажение общественных язв, сколько воспитание идеалов. Критика в нем есть, однако она смягчена юмором и элегической сентиментальностью, доставшимся второй половине века в наследство от бидермайера.

В противоположность «Буре и натиску», романтизму или «ортодоксальному» реализму, у реализма «поэтического» отсутствовали признаки литературного направления: внутри него не было ни группировок, ни клубов, ни печатных органов. Не нашлось и теоретика, оставившего бы манифест движению, и сходство его представителей ограничивалось, в сущности, общностью тем и объектов изображения, а также сходством стиля, обусловленным, на наш взгляд, их генетической причастностью к стихии бидермайера. Поэтому либо творчество каждого из его крупных авторов - А.Штифтера, Ф.Ройтера, В.Раабе, Т.Шторма, Т.Фонтане, Г.Келлера, К.Ф.Майера - исследуется индивидуально, либо к «поэтическому реализму» подходят все же как к движению и ищут ему место в рамках более широкого понятия «бюргерский реализм». Этот последний термин - не столько искусствоведческого, сколько социополитического порядка. Он недифференцирован и указывает на некую общую сословно-идеологическую ориентированность немецкой литературы второй половины века в целом.

На протяжении всего позапрошлого столетия в литературе Германии происходило то подспудное, то порой четко обозначавшееся перераспределение жанровых приоритетов. Ведущими художественными формами клас-сико-романтической эпохи были роман, драма, новелла, лирика, и именно в такой последовательности. В эпоху же Реставрации и в предмартовский период лирика выходит на передний план и удерживает вместе с романом ключевые позиции. В последовавшие вслед за этим десятилетия «поэтического реализма» (1848-1875) в литературе почти безраздельно начинает господствовать повествовательная проза; драма исчезает из литературы почти полностью, лирика же в эти десятилетия отходит на второй план. Среди идейно-стилистических особенностей, объединяющих произведения разных авторов «поэтического реализма», К.Бернд называет: повествовательность, характерную даже для лирических стихотворений, ясность и четкость языка, мировоззренческую определенность, нравственно-дидактическую ориентированность и вообще нацеленность произведений на определенный результат (42; 186-187).

Такие свойства сближали лирику «поэтического реализма» с современной ей повествовательной прозой, но и проза «послемартовских» писателей тоже шла, в свою очередь, на сближение с лирикой: зачастую она была именно прозой лирической. Общим идейно-тематическим началом как в прозе, так и в лирике Дросте и Мерике, Геббеля и Шторма, Келлера и Майера был выбор тем и образов. Главными среди них были, конечно, любовь и природа, счастье и печаль, тоска разлуки и воспоминания молодости. На место необычного и причудливого, потрясений и экзальтации романтической поры в поэзию второй половины века, как и раньше в искусство бидермайера, вошли покой и одиночество. Уединившийся от мира литературный герой замыкался в кругу своих чувств, уходил от шумной повседневности и обращался к языку исповеди или проповеди.

Свидетельством тесного взаимодействия лирики и прозы в рамках «поэтического реализма» стало и обилие вышедших в середине века поэтических антологий, и стремление к поддержанию чистоты и красоты языка (оно выразилось, в частности, в факте основания Э.Гейбелем в 1852 году «Мюнхенской школы поэтов»), и то обстоятельство, что все «поэтические реалисты» (исключение здесь составляет, пожалуй, лишь В.Раабе), наряду с повествовательной прозой, писали еще и стихи и что с лирики их поэтиче

-! А --. :

- екая карьера, как правило, и начиналась. Так, Г.Келлер свою первоначальную известность приобрел благодаря своим «Стихотворениям» (1846), Т.Фонтане - своими балладами (1861), К.Ф.Май ер - поэмой «Последние дни Гуттена» (1871), по преимуществу лирическое начало настоятельно подчеркивал в своем творчестве также и Т.Шторм.

Среди авторов середины века были действительно талантливые поэты, которым современная нам критика отводит весьма почетные места в списке, возглавляемом Гете, и все же анализ поэтических антологий XIX столетия указывает на неблагополучие с эстетическим уровнем немецкоязычной лирики II половины века в целом. Так, один из критиков нашего времени заканчивает свой обзор антологий позапрошлого столетия довольно неутешительным выводом: «Начиная с пятидесятых годов, уровень явно снижается. Наследие Гейне остается самым значительным из того, что еще появляется. Преобладают Гейбелъ и Боденштедт, Лингг и Иордан, Куглер и Рокетт. Явно репрезентативны дилетантские, средние, даже т.н. «плохие» стихотворения: по ним можно воссоздать не только среднестатистический уровень и общий вкус эпохи, но и то, что некоторые люди принимают за традицию: опору на форму и общую тональность при неосознанном отходе от содержания» (44; 184).

Литературное межвременье наложилось на межвременье политическое и скопировало его дух. Оба они закончатся вместе с объединением Германии и с началом франко-прусской войны. Конец века ознаменуется затем новым оживлением в политике и в литературе, утверждением в поэзии и прозе т.н. "молодежного стиля" (Jugendstil), ставшего немецким вариантом символизма, выходом на литературную арену натурализма и собственно критического реализма, который в немецкой литературе в более или менее "классическом" виде начнется только с Г.Гауптмана и братьев Маннов. * *

Представленное к защите диссертационное исследование посвящено теме переклички, взаимодействия и взаимоотталкивания традиций настоящего и прошлого в немецкой лирике 1820-40-х гг. в целом и в лирическом творчестве отдельных немецких поэтов поздне- и послегетевской эпохи.

Тоска по традиции возникает обычно в эпохи духовных смут, в обстановке осознания «.аллергии против ложного счастья успокоенности», - не без оснований полагал Т.Адорно. - Великие деятели культуры избавлены от необходимости утверждать себя путем опровержения своих предшественников, от традиций которых они отошли. Лишь уйдя от них и освободившись от своей зависимости, они получают возможность воспринимать их традицию как свою собственную - вместо того, чтобы настаивать на своих расхождениях с нею. Они могут ощущать себя исполнителями тайной воли той традиции, от влияния которой они сумели избавиться» (38; 70).

Весь человеческий опыт современности Т.Адорно представлял себе как «единство традиции и откровенной тоски по чуждому» (38; 69). Истинная традиция прошлого сохраняется, на его взгляд, в своей противоположности - в виде и образе прогрессирующего сознания, а прогрессирующее сознание только тогда может позволить себе любить прошлое, когда оно ощутило уже собственную мощь и непогрешимость и может уже не опасаться быть опровергнутым любой последующей новой информацией (38; 69-70).

Отвергаются же такие традиции, которые более не ощущаются как таковые, которые не вызывают у последующих поколений желания поспорить с ними, испробовать на них свои силы. То, что уже сумело доказать свою неповторимость, может не бояться сходства с тем, что им было отвергнуто. «Истинно современным является не вневременное сегодня, но то, что насыщено стой прошлого и потому не нуждается в обоэ/сествлении» (38; 70). У живущих нет преимуществ перед умершими (здесь скорее, наоборот), а потому им следует не приукрашивать своего разрыва с тем, что ушло, но как раз сохранять старые традиции, выводя свое настоящее из преходящего в прошлом (38; 70).

Поколение немецких поэтов «постромантических» десятилетий также создавало свою лирику на основе приятия-неприятия тех традиций, которые дошли к ним от «художественной» эпохи, эта же последняя опиралась на поистине незыблемый авторитет Гете, уже с конца ХУ111 века возведенного «общественным мнением» на поэтический трон, - явление для немецкой литературы в принципе трудновообразимое и ни до Гете, ни после него более не повторявшееся. Гете же воспринимал этот свой «трон» как нечто само собой разумеющееся и по мере сил своих оберегал его от посягательств литературной «оппозиции».

Может быть, именно поэтому саксен-веймарскому тайному советнику оказалось трудно примириться с появлением и стремительным ростом влияния романтической школы, хотя сами романтики факт своей оппозиционности по отношению к автору «Вильгельма Майстера» и «Фауста» осознали далеко не сразу. Более того, едва ли не большинство из них до конца дней своих оставались верными и ревностными поклонниками «веймарского патриарха».

За десятилетием, наступившим после смерти Гете, сначала в среде литературоведов-германистов, а затем и в культурном сознании современников достаточно прочно утвердился эпитет «эпоха эпигонов», однако при всей своей распространенности и общеупотребительности понятие эпигонства, эпигонов, эпигональной литературы не нашло в литературоведении сколько-нибудь однозначного толкования, о чем свидетельствует и отсутствие убедительных разъяснений в современных толковых словарях и энциклопедиях. «Эпигональное» выступает в литературоведческом обиходе просто как синоним неоригинального, подражательного, вторичного, неталантливого, эстетически неполновесного, некоего досадного литературного балласта. Хотя эпигоны существовали, вероятно, во все времена, отношение к этому явлению в искусстве никогда не было однозначно негативным, как не было однозначным и отношение к самому подражательству. Так, для литератур, изначально строившихся на принципе приближения к канону (литература Древнего Рима, лирика мусульманского Востока), подражательство было вовсе не грехом, но скорее доблестью: поэт избирал для себя освященный традицией сюжет, и его авторская новизна выражалась лишь в оригинальности трактовки исходного литературного материала. Использование чужих, античных или же т.н. «вечных» сюжетов с их последующей новой и оригинальной трактовкой не считается предосудительным делом и поныне.

Восходящее к античной мифологии слово «эпигоны» со значением «поздно родившиеся» («Семеро против Фив» Софокла) обрело свою едва ли не терминологическую причастность к литературе лишь в Германии 1830-х годов. Это десятилетие, как известно, вошло в историю немецкой культуры под разными обозначениями, у каждого из которых была своя направленность и своя логика, свои плюсы и минусы, и каждое из них выделяло в качестве доминантной одну какую-то черту литературы. Так, термин «бидермайер» игнорирует существование политической литературы, обозначения «Молодая Германия» и «предмартовский период» выделяют, наоборот, именно литературу «тенденции», зато оставляют в тени сюжеты «безыдейные», обходившие стороной проблемы современности. Точно так же обозначение «постклассическая» литература не учитывает того факта, что влияние сходившего со сцены романтизма было в это время, пожалуй, уже более значительным, чем воздействие на умы произведений Виланда или Шиллера. Односторонностью по вполне понятным причинам «грешат» и бытующие у немецких литературоведов термины «постромантическая» или, к примеру, «предреалистическая» или «раннереалистическая» литература. В этом отношении небезупречен, кстати сказать, и эпитет, вынесенный наш^в заглавие настоящей диссертации, однако, думается, что в дискутируемом контексте неменьшую долю нареканий вызвал бы любой другой синонимичный ему термин («позднеромантическая», «предмартовская», «послегетевская» «лирика 1820-40-х годов», «пред- или раннереалистическая», «лирика эпохи тенденции», «лирика первой половины (середины) XIX века» и т.п.).

Значительное число различных терминологических обозначений для одного и того же времени - показатель отсутствия одной главной, определяющей его черты, и тем не менее такую единую черту в литературе этих лет определить все же можно. Она, без претензий на терминологичность, была сформулирована и обозначена Карлом Иммерманом именно как эпоха «эпи-| гонов», и неважно, имелись ли в виду в каждом отдельном случае эпигоны «культурной» гетевской эпохи, эпохи ли романтической или же эпохи наполеоновской. Ведь и в плане политическом период меттерниховской Реставрации был в Европе тоже «эрой эпигонов», временем «карликов» ("Zeit der Kleinen").

В семейном романе с характерным названием «Эпигоны» К.Иммерман в качестве определяющей формулы для господствующего умонастроения первого послегетевского десятилетия, обозначил нецельность и духовную «разорванность» (Zerrissenheit) своих «поздно родившихся» современников, отсутствие у них самодостаточности, духовную зависимость всего этого поколения от их великих предшественников.

Такое возобладавшее в 1830-е годы умонастроение было для современников тем заметнее, что ранние романтики, находившиеся в начале XIX века в аналогичной же ситуации по отношению к Просвещению и «веймарскому классицизму», отнюдь себя никакими «эпигонами» не ощущали. Напротив, юный Фридрих Шлегель характеризовал свое время как принципиально новую эру человеческой культуры, сознательно противопоставляя ее эпохе, ориентированной на античность. Ранний романтизм с оптимистическим энтузиазмом утверждал новую систему координат, новые требования к искусству, нового героя, новую систему литературных жанров. Существенными же сторонами умонастроений 1820-30-х годов были, напротив, скепсис, осознание неискоренимости противоречий постклассической (она же «постромантическая») эпохи. В романе К.Иммермана это умонастроение представлено как противоречие между миром фантазии и реальностью, далекими горизонтами бытия и бескрылой мелкотравчатостью окружающих жизненных условий, как немощное бессилие литераторов нового поколения создать художественную систему, способную адекватно отразить новые реалии жизни.

Другим главным эпитетом для обозначения господствовавшего в 1830-х годах умонастроения стало и уже упомянутое слово «разорванность». В своем романе «Разорванные» («Die Zerrissenen») Александр фон Унгерн-Штернберг выразил ощущение чрезвычайного разнообразия форм, воцарившегося в литературе 1830-х годов. Оно проявилось, прежде всего, в прозе - в многообразии малых жанров - не совсем новых, но тем не менее в массе своей производивших эффект литературной революции, а точнее - ощущение полнейшего равноправия при использовании форм изобразительности. Как напишет Хельмут Коопман, «современный жанр стал отличаться тем, что он мог все» (154; 40). К.Гуцков писал в этой связи в одном из своих эссе о «неопределенности нашего сегодняшнего состояния», о том, что «современные жанры легки по форме, случайны по содержанию, субъективны по виду и манере, остроумны и меланхоличны в одно и то же время, в любом отношении капризны, одарены критическим талантом и.либо в отдельных случаях бессильны (impotent), либо чересчур нечестолюбивы» (59; 114).

Прежде всего, «постклассическая» литература, увиденная с позиций современности, представляется на удивление похожей на постмодернистскую словесность наших дней: она показала себя как литература неиерар-хичная, неразборчивая в средствах и по-своему демократичная: она оказалась способной вбирать в себя буквально все: классическое и романтическое, античность и современность, рассудочное и сентиментальное, рококо и бидермайер, однако все, ею перенятое, - и тут уже следует отличие от постмодернизма - не образовывало в этой литературе 1830-х годов никаких новых качеств, оставалось в пределах произведения само по себе, сохраняло нейтралитет по отношению к другим заимствованным компонентам.

Отсюда вытекает такое особое качество эпигональной литературы, как ее универсальность. Писатели-эпигоны умеют если не все, то очень многое, и вот мы находим у них гетевское «все во всем», имитацию шиллеровского пафоса, романтические песни, легковесные песенные поделки в духе рококо, античные реминисценции, воззвания в духе «бури и натиска», «мировую скорбь», социально-обличительные нотки как зачатки будущего критического реализма и др. Такое обилие разнородных качеств не только не считалось в ту пору литературным прегрешением, но даже формировало своего рода литературную моду на «разнообразие».

Правда, феномен эпигонства тревожил уже самих современников, осознавался ими как зло, но зло это не считалось очень уж предосудительным, поскольку эпигональность распространялась как бы на все поколение, была его стигмой, каиновой печатью и представлялась скорее бедой поколения, чем его виной. Все поколение «поздно родившихся» как бы коллективно расписывалось в своей несостоятельности, в неспособности составить адекватный культурный противовес недавно отбурлившей классико-романтической эпохе. «Jetzo ist die Zeit der Kleinen», - писал тот же Иммер-ман в поэме «Безделушки» («Tulifantchen»). И тем не менее доля упрека здесь, разумеется, присутствовала. Это был упрек в легковесности и несерьезности, причем ощущение измельчания и неустранимой противоречивости собственного времени возникало не только у писателей консервативного крыла - «бидермайера», - но в неменьшей степени и у политически «ангажированных», прогрессивных и либеральных «голов» «предмартовской» эпохи.

Так, Г.Гейне клеймил безразличие людей, у которых пнет собственного мнения и нет участия в интересах эпохи», Маргграф сетовал, что «беда нашего литературного периода в том, что никто не знает, ни откуда он произошел, ни чего он хочет» (96; 361).

Вопросы, которые при этом поднимались современниками, подчас не нашли ответа даже по прошествии последующего столетия. Почему, в самом деле, эпигон П.Хайзе (Гейзе) удостаивается за свое творчество нобелевской премии (1903), а популярность у читателей его друга П.Гейбеля - эпигона поистине «хрестоматийного» - соперничает со славой Г.Гейне и затмевает известность гораздо более талантливого и оригинального Э.Мерике? Или -если посмотреть с русской стороны - почему эпигон романтической чувствительности Бенедиктов пользовался в свое время едва ли не большей популярностью, чем Пушкин, так что - широко известный пример - даже чувствительный эстет И.С.Тургенев будет в обнимку с Грановским рыдать над его стихотворным сборником? И если эпигонство - состояние оценочное и в оценках чаще все-таки негативное, то всегда ли бывают правы суровые критики, замахивающиеся на эпигонов критическими скорпионами?

Рассматривая национальную литературу в системном единстве, В.Г.Белинский утверждал, что литературу какого-нибудь народа должно искать не в одних только произведениях «великих» авторов, но в «общей ежедневной производительности» всех талантов» (1; 248). При этом критик настоятельно подчеркивал жизненную необходимость для литературы именно «обыкновенных талантов»: «Иногда в целое столетие едва ли явится один гениальный писатель: но неужели же из этого должно следовать, что иногда целое столетие общество должно быть без литературы? Нет!. Бедна литература, не блистающая именами гениальными, но небогата и литература, в которой все — или произведения гениальные, или произведения бездарные и пошлые. Обыкновенные таланты необходимы для богатства литературы, и чем больше их, тем лучше для литературы» (1; 131). В статье «Вступление к «Физиологии Петербурга» он еще раз затронет эту мысль: «Обыкновенные таланты .служат посредниками между толпою и гениалъными писателями, приближая новые идеи, порождаемые великими писателями, к понятию масс» (2; 108). Или: «Под рукою таланта идеи гения.мельчают и опошливаются, но тем самым они и делаются популярными, становятся доступными и каждому известными» (1; 249). Такого же, в сущности, мнения придерживался и другой русский критик - А.В.Дружинин, хотя писал он немножко о другом: «Шиллер, Байрон, Дант и наш Пушкин написали множество страниц, годных для «легкого чтения», - пишет Дружинин в одной из своих статей. - потому что не каждая же строчка этих великих поэтов носит на себе печать гения. Не признавая стихотворений для «легкого чтения», мы не будем знать, к какому разряду деятелей отнести людей весьма замечательных, положим хоть Уланда, Риккерта (имелся в виду Ф.Рюккерт. - А.Ъ.), Китса, Шелли, де Мюссе, Баратынского. Что же, прикажете не читать этих даровитых поэтов за то, что они не создали ничего изумительно прекрасного?»3.

Сходное же осмысление проблемы «обыкновенных талантов» наблюдалось в XIX веке и в Германии. «Эпигонство как сохраненное наследие», -так звучит название главы в одной представительной поэтической антологии прошлого века (цит. по: 180; 38). Писатели послегетевской поры - Ленау и Бюхнер, Уланд и Гейне, Иммерман и Граббе, Циммерман и Т.Фишер (Vischer) - тоже идут по множеству путей одновременно, тоже порой «всеядны», и потомство по-разному восприняло их поэтические усилия. Однако что для ряда перечисленных выше авторов сошло как «сохранение наследия» (Эйхендорф, Гейне, Ленау), за то другие поплатились впоследствии своей авторской репутацией (Штрахвиц, Гейзе, Гейбель, Куглер, Вильденбрух), будучи обвинены в отсутствии серьезного содержания, в недостатке поэтического вкуса, глубины и оригинальности.

Удивительное дело, но позднейшая критика вменила им в вину даже такие «прегрешения», как поэтическое мастерство, способность выразить одну и ту же мысль в разных поэтических формах, изящество и отточенность языка, богатство и разнообразие поэтических форм, красоту и формальное совершенство произведений, ибо все эти качества стали проходить уже по статье эпигонства, были приняты за каинову печать формализма и бесплодного эстетства и в лучшем случае могли вызвать отдельные кислые комплименты того или иного благодушного критика. И если время в конечном итоге всегда - хотя нередко и с большим опозданием - расставляет верные акценты, отдавая должное и «овнам», и «козлищам», то назрела пора хотя бы не осуждать эпигонов за то, за что «великие таланты» принято все-таки хвалить: именно за формальное умение, за мастерство при использовании языковых средств, за филологический энциклопедизм, за умение создавать красивые, эстетически совершенные произведения.

Особенно изощренной - и нередко справедливой - критике подвергалась любовная лирика, изобиловавшая у многих стихотворцев соловьями и розами, эфиром и звездами, слезами любви и флейтами, отважными гиперболами в виде «тысячи вздохов» или «мильона терзаний» - всеми теми стершимися от долгого употребления и совершенно неправдоподобными метафорами, которым европейская поэзия была обязана еще Петрарке. Содержание лирики вообще переставало быть мало-мальски правдоподобным. Когда Гейне пишет:

Ich habe geseufzt, ich habe geflucht, Ich habe geblutet aus Tausend Wunden (132; ???), то это уже в его время воспринималось не более чем как форма поэтической условности, не убеждающая читателя ни единой своей деталью.

Эпигон никогда не переживает тех чувств, о которых он повествует, а так как собственный опыт ему не нужен, то такой автор может писать обо всем. Произвольность - его рабочий принцип, и эта произвольность приводит к тому, что детали его художественного мира, его кулисы, можно порой произвольно же заменять одну на другую. Можно изменить отдельные строчки, поменять местами строфы, ведь внутренняя логика и внутренняя последовательность во многих стихотворениях и без того отсутствуют. В подобных стихах нет исходного условия для лирики как рода изящной словесности - нет внутреннего переживания. Но как раз потому, что оно остутству-ет, с тем большим энтузиазмом эпигон вынужден заимствовать его из опыта предшественников, имитировать переживание за счет трескучей патетики и поэтического пустозвонства, выдавать многократно усиленную искусственную страсть за страсть подлинную.

Правда, в отдельных случаях произведения эпигонов тоже бывают основаны на переживании. Так, «Сонеты к Аде» Э.Гейбеля или 220 стихотворений Ф.Рюккерта, составивших его цикл «Песни мертвым детям», должны были выразить сердечную боль из-за утраты близкого человека. И некоторые из этих стихотворений, надо признать, отмечены волнением истинного чувства и, будучи положены на музыку, даже стали для немцев песенной классикой, однако в подавляющей своей массе содержание даже таких циклов оставалось лирической абстракцией, риторическим актом презентации романтического страдания.

Здесь следует подчеркнуть и еще одну сторону - именно то, что со времен Гете и эпохи романтизма стихотворения переживания также успели утратить от своей новизны, превратились в обычный атрибут лирики, стали попросту модой. И у поэтов-эпигонов тоже находились сотни «переживаний», но среди них не было переживаний истинных. Они и самое поэзию переживания создавали по неким уже устоявшимся шаблонам, да к тому же и сами эти переживания, в известном смысле, создавались ими искусственно.

Утвердившийся еще в 70-е годы ХУ111 столетия принцип непосредственности лирического переживания - как основной критерий истинности поэзии безотказно действует и по сей день. При филологическом анализе произведений непременно производится поиск взаимного соответствия формы и содержания, и поэзия чувства, исповедальная лирика и по сей день считается искусством «со знаком качества» - в отличие от стихотворной продукции, в которой эмоциональное переживание не обнаруживается и которая поэтому чаще всего фигурирует как третьесортная, незрелая, наспех сработанная. Однако принцип, родившийся более двух веков назад, не может быть истиной на все времена, тем более что он уже и сейчас нередко дает «осечку». За истекшие столетия утвердились ведь и такие стихотворные формы, как медитативная лирика, как словесная игра, в конце концов как упражнение в стихотворчестве, в освоении новых поэтических форм.

У любого известного поэта, включая Гете и Шиллера, найдутся в творческом наследии стихотворения, вышедшие из-под пера автора без участия его эмоционального потрясения: это всякого рода шарады, каламбуры, эпиграммы, анаграммы, пародии, загадки, стихотворные рецепты, буриме, разного рода посвящения, послания, стихи «на случай». Если их изымать из собраний сочинений, вряд ли это улучшит качественный состав оставшегося, зато уж точно обеднит представление о творчестве поэта. Так стоит ли и дальше делить поэзию на «хорошую» и «плохую», исходя из одного лишь данного принципа? Сама постановка вопроса еще и потому предполагает отрицательный ответ, что принцип «лирического переживания» и без того соблюдается не столь уж строго, иначе список поэтов-эпигонов пришлось бы расширять едва ли не до бесконечности.

Прежде всего, к армии эпигонов пришлось бы причислить - ужас подумать! - Г.Гейне, чье творчество, за редкими исключениями, рассудочно, ибо его цель - намеренно обнажить перед читателем да еще и иронически снизить в заключительной «пуанте» механику лирического переживания. Его «Книга песен», якобы родившаяся из «юношеских страданий» - из переживаний несчастной любви к кузине Амалии, а вслед за тем (sic!) к подросшей к тому времени кузине Терезе, а после ее замужества, наконец, - к совсем юной кузине Жозефе, представляет собой, на взгляд Х.Коопмана, не более, чем «опыт поэтической элоквенции, экспериментальное поле, на котором вызревало все невероятное богатство гейневских форм поэтической выразительности» (160; 50).

Сходная участь должна в таком случае постигнуть и Й.Эйхендорфа, чьи многочисленные лирические «переживания» - ничто иное как недоразумение, ибо его поэзия представляет собой виртуозное владение несколькими лирическими комбинациями и стереотипными оборотами, где фигурируют «серебряные лебеди, ключи, орел, заря вечерняя и заря утренняя, неизбежная липа и неизбежные звезды, астры, пастушеский ролсок, огромными толпами соловьи и, разумеется, лунная ночь, освещающая феодальные замки» (160; 51). Эйхендорф мог писать в духе церковных песнопений, использовал образы барочной лирики и лирики миннезанга, копировал дух анакреонтики и дух Петрарки. Для песенной лирики Эйхендорфа характерен ряд повторяющихся «строительных элементов», куда входят: залитое солнцем поле, ликующая песнь жаворонка, шумящий ручей, серебряная лента реки, лесная сень, цветущий сад, прохладная долина (kuhler Grund). И у него можно менять стихотворные строфы местами. Возникающие у него лирические образы напоминают, на взгляд критика, «фарфоровые фигурки, наделенные такими атрибутами, как белые руки, алые губки, голубые или сияющие глаза, другие цвета и краски у него почти немыслимы» (160; 52).

Многое из сказанного можно отнести также и на счет лирики Т.Шторма. Хотя сам Шторм настоятельно декларировал преимущества поэзии переживания, однако в своей поэтической практике он, ученик Гейне, Эйхендорфа и Мерике, тоже не всегда выступает как поэт чистого переживания. Несмотря на сравнительно малый объем написанного, его лирика отличается чрезвычайным многообразием лирических возможностей. Поэт использовал различные лирические традиции: романтическую народную песню, шпруховую и ролевую лирику, образность барокко и рококо, сонеты и газели, рубаят и стихотворные сказки, загадки и надгробные надписи, стихотворения анакреонтические и элегические, эпиграммы и ритурнели, политические стихотворения и лирику в духе «бидермайера». Роковым обстоятельством и для него, и для его друга Эйхендорфа стало стремление германистов мерить их лирику лишь по мерке поэзии переживания.

Эпигональная литература, как правило, недолговечна, и это отметил уже тот же К.Гуцков, который писал: «Современный жанр возникает быстро, быстро распространяется, быстро становится общепонятным и умирает - часто быстрее, чем бывает замечен критикой» (59; 114). Это означает, однако, что в сфере «изящной словесности» возможным становится буквально все. С одной стороны, литература отмечена богатством форм, с другой же - в ней отсутствует всякая жанровая стабильность. Современники воспринимали 1830-е гг. как «голую эпоху», как «неуютное время». Все было им доступно, ничто не было ново, признаком хорошего тона считалась универсальность, широта жанрового и стилистического диапазона.

Помимо всего перечисленного, мы сталкиваемся еще и с такой особенностью эпигональной литературы, как неспособность ее авторов писать просто. Отсутствие собственных переживаний непременно компенсируется сублимацией тех проявлений чувств или эмоций, которые упоминаются в стихотворениях, склонностью к напыщенности, к нарушению пропорций между образным материалом стихотворения и собственно поводом для лирического излияния. Отсутствие же переживаемой ситуации восполняется воображением автора.

Однако эпигональный автор не отважится на изображение неожиданного, экстремального, противоречащего обычной логике. Он представляет себе границы явления, приблизительный диапазон необходимых для него эмоций и стремится держаться «золотой» середины. Не умея чувствовать, эпигональный автор умеет в самых разнообразных формах изобразить, как и что следует чувствовать в тот или иной момент жизни, по тому или иному поводу. Он знает, что весной надо говорить о любви и соловьях, что в «осенних» стихотворениях следует, наоборот, грустить по поводу ушедшего лета и ушедшей любви, что в этой связи следует также медитировать по поводу быстропроходящего времени и молодости, скрывшейся за «голубыми горами». Все это он выражает в словах, но ничто не выражается у него достоверно, через какую-нибудь неповторимую поэтическую реальность. Дабы подкрепить сказанное, поэту-эпигону приходится недостаток качества восполнять количеством - как то делает, к примеру, Ф.Рюккерт в стихотворении 41 из «Весны любви», рассыпающий по тексту «тысячу соловьев», «тысячу весенних роз», «тысячу звезд любви» и «тысячу драгоценных камней».

Язык эпигонального произведения исполнен пафоса высочайшего накала, который, однако, воспринимается как что-то чужеродное. Он не имеет уже ничего общего с патетикой «бури и натиска», которой «бурные гении» выражали свою титаническую сущность, для эпигона пафос, жест, притязание на титанизм - не более как элемент стилистического декора.

Адресный характер лирики, ее апеллятивность - еще одна типическая черта эпигональной лирики. Поэт пытается оживить искусственно создаваемый пафос иллюзией живого общения с реалиями окружающего его мира или с порождениями его фантазии: обращается на «ты» ко всему на свете: к своей возлюбленной (чаще всего у немцев она именуется «Liebchen», «Lieb-ste», «holde Schone», «Kind» и т.п.), к природе, реке, ночи, небу, розе, соловью и проч.

Гиперболы, фикция живого общения и беспрерывные громовые эффекты по любому поводу не добавляют достоверности изображаемой картине, но они узаконены вековой традицией петраркизма. Петраркизм уже не был в XIX веке поводом для комплиментов, мы имеем здесь дело, наверное, с «важнейшим критерием эпигональной литературы - безграничной широтой в использовании едва ли не всех тем, форм и тональностей» (160; 43). * *

Послеромантическая поэзия долгое время не находила должного отражения в немецкой филологии и более или менее интенсивно стала изучаться лишь в 30-е годы недавно ушедшего века. Мера ее исследованности немецкой наукой и по сей день еще не может считаться удовлетворительной. В послевоенное время переоценке подверглось творчество Г.Гейне, А.Дросте-Хюльсхоф, Э.Мерике, появилось много работ частного характера, посвященных разным поэтам и разным аспектам их творчества, растет число интерпретаций их лирического наследия, однако на настоящий момент нам не известно ни одной более или менее итоговой монографической работы о немецкой лирике послег^тевскдйпорь1, подобной той, которая проделана Фрицем Мартини в деле исследования немецкой литературы 1848-1898 гг. (80).

У российской германистики успехи в научном осмыслении поэзии по-слегетевского периода еще того скромнее. За исключением творчества Г.Гейне, которому наша филологическая наука еще с XIX века уделяла и уделяет до сих пор предпочтительное внимание3, да еще, пожалуй, поэтов социально-политической темы (Шамиссо, Гервега, Фрейлиграта, Веерта)4, вхождение многих реалий немецкой поэзии данного периода в научный обиход в России, в сущности, только начинается.

Во многом это объясняется тем, что начиная с XIX века, немецко-русские литературные связи осуществлялись спорадически и достаточно бессистемно, - в основном, как результат культурно-просветительской деятельности журналов, литературных салонов и кружков, а также благодаря активности отдельных энтузиастов как с той, так и с другой стороны (Рахель и Фарнхаген фон Энзе, Каролина Ениш (Павлова), Фридрих Дингелыптедт, Карл фон Видерт, Ф.И.Тютчев, А.А.Фет, И.С.Тургенев). В отдельных же случаях контакты между литературами и взаимообмен литературными произведениями осуществлялись просто на уровне личного знакомства литераторов, что в принципе могло и с русской стороны порождать такие чудеса литературной рецепции, как, к примеру, тот факт, что А.С.Пушкин в 1836 году, за год до своей гибели, был известен большинству немцев лишь как автор стихотворения «Клеветникам России» (1832) и считался всего лишь многообещающим» стихотворцем, тогда как неоспоримыми авторитетами российской словесности в тот год слыли в глазах немецкого интеллектуала.Николай Греч и Фаддей Булгарин! (86).

В XX веке знакомство россиян с немецкой поэзией, - в основном, с ее формальной стороной - оживилось в 20-30-е годы в русле деятельности ОПОЯЗ'а (работы В.Жирмунского, В.Шкловского, Б.Томашевского, Б.Эйхенбаума), а также благодаря новым поэтическим переводам (МЛозинский) и деятельности издательств "Academia" и «Всемирная литература». Однако в довоенные десятилетия основной акцент в деле освоения немецкой лирики прошлого века традиционно ставился в нашей отечественной германистике на лирику классико-романтического периода. Так, в большой и фундаментальной книге В.Жирмунского «Теория стиха» среди многочисленных примеров жанрового многообразия поэзии разных стран и эпох упомянуто всего одно стихотворение из послегетевской немецкой лирики (пантумы "In malaiischer Form" Шамиссо) (14; 453).

В послевоенные годы изучение поэзии названного периода в большинстве конкретных случаев ограничивалось в СССР одной обязательной статьей - а то порой и всего несколькими абзацами - о каждом из поэтов в 5-томной академической «Истории немецкой литературы» (115) - лаконичными очерками, которые к настоящему времени уже не соответствуют уровню современного знания, отдельными статьями в вузовских сборниках научных трудов да еще, возможно, несколькими общими замечаниями в спорадически появлявшихся поэтических сборниках и антологических изданиях (11, 23, 112, 135 и др.). Под влиянием идеологических постулатов советского времени написаны и обзорные статьи в 6 томе академической «Истории всемирной литературы» (33; 58-78).

Объектом анализа в прошедшие десятилетия зачастую избиралась, в первую очередь, политическая и гражданская лирика, поэзия с «актуальным» содержанием, отличающаяся пафосом протеста и борьбы «за счастье народа». В силу заидеологизированности науки несущественными, третьестепенными или же «незрелыми» и ошибочными объявлялись «неудобные» произведения или даже целиком идейные позиции авторов, замалчивались или соответствующим образом препарировались и интерпретировались «неудобные» факты их биографии, случаи индивидуалистического мировосприятия, духовного аристократизма, элитарности того или иного поэта, а из контекста их лирики изымались, выбраковывались произведения с темой веры, совести, вечности, смерти, страха, печали, физической любви. Зато, наоборот, выпячивались - независимо от их чисто художественных достоинств - стихи политические, содержащие социально-классовую проблематику, критику существующего «эксплуататорского» строя и несущие в себе оптимистическую веру в возможность его изменить.

Так, из немецкой поэзии послегетевской эпохи выбирались и камуфлировались под «типичных представителей» порой не самые талантливые, зато политически «ангажированные» авторы - младогерманцы, левые гегельянцы, поэты «тенденции», представители т.н. «предмартовской литературы»5. Правда, среди них фигурировали также и Г.Гейне, и А.Шамиссо, но из творчества и этих, в самом деле, крупнейших поэтов Германии для анализа брались не всегда лучшие произведения, но в первую очередь неизменно та часть из них, которая свидетельствовала о демократизме и социальнокрити-ческом пафосе, о симпатиях авторов к «простому народу» и перспективах «светлого будущего».

За скобками исследования цензура (а нередко это была цензура «внутренняя») оставляла всякого рода идеологические «неудобицы»: религиозность и мистическую образность, неоднозначное отношение к народным массам, пессимизм, сомнения в целесообразности революционных обновлений общественного миропорядка. Если сказанное верно по отношению к наиболее прославленным немецким авторам, уже неоднократно бывшим в нашей стране объектом изучения, то ситуация с объективностью рецепции творчества других поэтов послегетевской поры еще более удручающая: к такому анализу наша филологическая наука, по сути дела, только приступает.

Будучи первым в нашей науке опытом комплексного исследования лирики названного периода, наша работа не может претендовать ни на полноту охвата фактического материала, ни на попытку его исчерпывающего анализа. Так, автору диссертации пришлось отказаться от включения в сферу исследования уже достаточно изученной и многократно интерпретированной в нашей стране лирики Г.Гейне, Ф.Фрейлиграта, Г.Гервега, Г.Веерта, хотя без творчества этих поэтов картина литературного процесса в Германии середины XIX века будет, конечно, неполной и искаженной. Объем работы не позволил также включить в диссертационное сочинение ни немецкоязычных поэтов Австрии и Швейцарии (Н.Ленау, А.Грюн, Г.Келлер, К.Ф.Майер), ни авторов «швабской школы» (Л.Уланд, Ю.Кернер, Г.Шваб, Г.Пфицер), ни очень интересных поэтов Т.Шторма, Ф.Геббеля, К.Грота, ни «Мюнхенской школы поэтов», ставшей для немецкой литературы аналогом французского «Парнаса» (Э.Гейбель, П.Хайзе, Рокетт, фон Шак и др.).

ОБЪЕКТОМ ИССЛЕДОВАНИЯ стала в защищаемой работе лирика шести в разной степени известных немецких поэтов XIX столетия: Эй-хендорфа, Шамиссо, Рюккерта, Платена, Дросте-Хюльсхоф и Мерике. Эти во многом разные поэты сходны, прежде всего, в том, что расцвет и пик их творчества пришелся на 20-40-е годы позапрошлого века, - на десятилетия смены двух культурноисторических эпох: классико-романтической («художественной», «идеалистической) и - материалистической («философской»).

ВЫБОР именно этих авторов в качестве темы диссертационного сочинения определялся рядом факторов, главными из которых были:

1) фактор недостаточной изученности в нашей стране лирики названных поэтов, достойных более пристального внимания филологов-стиховедов;

2) фактор слабой освещенности в науке, а также недостаточной корректности оценок литературы послегетевской эпохи; V

3) фактор актуальности проблемы традиций вообще и в особенности — значимости ее для эпох, на которые приходятся смены идеологических парадигм;

4) фактор многообразия художественных традиций, представленных в лирике названных поэтов.

Из их творчества к анализу привлекались произведения преимущественно лирических жанров и лишь в отдельных случаях привлекались к анализу либо упоминались стихотворения лиро-эпических форм (баллада, поэма).

Наличие перечисленных факторов предполагает НАУЧНУЮ НОВИЗНУ данного исследования - первого в нашей отечественной науке монографического труда, посвященного немецкой поэзии названного периода, и к тому же первой работы подобного уровня, представляющей научной и академической общественности поэтическое творчество Фридриха Рюккерта, Августа фон Платена и Аннетты фон Дросте-Хюльсхоф. В случае с Ф.Рюккертом это к тому же еще и акт первой в России «презентации» немецкого поэта как автора и как объект изучения, т.к. посвященные названным писателям статьи в академической «Истории немецкой литературы» (за исключением Ф.Рюккерта, который статьи не удостоился) по необходимости лаконичны, фрагментарны, написаны по большей части с узкопартийных методологических позиций и уровню современного знания уже не соответствуют. Что касается Йозефа фон Эйхендорфа, Адельберта фон Шамиссо и Эдуарда Мерике, то в этих трех случаях новизну защищаемой работы следует искать в новизне методологического подхода, т.к. в немногих исследованиях российских германистов, обращавшихся к творчеству этих авторов6, проблема традиций нигде как первоочередной объект анализа не рассматривалась.

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ОСНОВОЙ диссертационного исследования стали работы отечественных и зарубежных ученых, посвященные исследованию проблем теории лирического рода литературы и истории немецкой поэзии XIX столетия. Среди них труды В.М.Жирмунского, Л.Я.Гинзбург, ТЛ.Сильман, Д.С.Лихачева, Г.Д.Гачева, М.М.Гиршмана, Б.О.Кормана, Т.Адорно, Ф.Мартини, К.Давида, Б. ф. Визе, В.Кайзера, И.Кляйна.

ОСНОВНОЙ ЦЕЛЬЮ диссертационного исследования является восполнение пробела в деле освоения и осмысления российской наукой после-романтического и послегетевского периода истории немецкой литературы.

На пути достижения ее диссертант решает следующие ЗАДАЧИ:

- выявить и описать особенности развития и взаимодействия художественных традиций в немецкой лирике ее поздне- и послегетевского периода;

- ввести в научный обиход творчество ряда немецких поэтов, нуждающееся в нашей стране в более детальном изучении и научном осмыслении;

- предложить свое видение недостаточно изученного феномена бидермайера как важнейшей составной части литературного процесса в Германии 1830-40-х гг.;

- предложить для научной дискуссии свой взгляд на проблему эпиго-нальности в литературе и на роль эпигонов в литературном процессе и в бытовании художественных традиций;

- обратить внимание ученых-филологов на роль такого малоисследованного фактора и такой как немаловажной составляющей литературного процесса в Германии XIX века, как литературные альманахи.

В процессе работы над художественным материалом были использованы историко-литературный, сравнительно-типологический и аналитический МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ.

ЗАЩИЩАЕМЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ:

1. 1820-40-е годы представляют собой литературный период, в котором происходит перераспределение жанровых приоритетов. Это десятилетия расцвета лирической поэзии и лиро-эпики - поэтических форм, которые в названный период выходят на первый план в ряду других художественных форм и до середины века главенствуют в немецкой литературе наряду с публицистикой, отодвинув в тень эпические и драматургические жанры;

2. Эти десятилетия внутренней и всеевропейской политической реакции, инспирированной режимами постнаполеоновской Реставрации, активизировали в народе, и прежде всего в среде интеллигенции, веру в исторический прогресс и свою национальную самобытность, дух сопротивления тирании и породили в немецкой литературе феномен политической и гражданской лирики, получившей наименование «поэзии тенденции». Такая поэзия, выполнявшая функции публицистики, была совершенно необходима в политически отсталой и территориально раздробленной стране, готовившейся к буржуазной революции, однако же не она, но лирика интимной темы определяла в данный период эстетическую планку немецкой поэзии 1830-40-х гг.

3. И хотя среди авторов политической темы были и такие крупные поэты, как Гейне, Шамиссо и Платен, они уже в силу своей малочисленности не могли составить сколько-нибудь значительной конкуренции не только таким талантливым поэтам интимной темы, как Дросте-Хюльсхоф, Э.Мерике, Н.Ленау, А.Грюн, Ю.Кернер, А.Пфицер и др., но и многочисленным поэтам «второго эшелона», в большинстве своем примыкавшим к литературе «бидермайера». В силу сказанного представляется более ло

РОССИЙСКАЯ 41 ГОСУДАРСТВЕННАЯ

СГ.2Г."0ТЕКА гичным и оправданным обозначать дискутируемый период в литературе идеологически более нейтральным термином, нежели бытующий ныне («предмартовская литература») называя эти десятилетия, к примеру, «периодом Реставрации», «эпохой посленаполеоновской Реставрации», «постромантическим периодом» и т.п. Названия же «литература тенденции», «предмартовская литература», «литература бидермайера» (не «би-дермейера»!) целесообразно использовать для обозначения разных направлений немецкоязычной словесности 1830-40-х гг. 4. По своим основным параметрам - аполитичность и нравственная бескомпромиссность героя, резиньяция и ретроспективный подход ко времени как к уходящей жизни, сходство тематики и ее стилистической трактовки (лирическая чувствительность, абсолютная правильность и нормативность языка) - литература «бидермайера» подготовила приход в немецкую литературу «поэтического реализма» 1850-1870-х гг., отличающегося от бидермайера как своего предшественника лишь иными жанровыми приоритетами (тяготение к лирической прозе), большей психологичностью и возросшим уровнем типизации изображаемого. Оба этих термина нуждаются в уточняющих теоретических дефинициях и в своей легитимации в нашей филологической тнауке.

АПРОБАЦИЯ Основные положения диссертации изложены в виде 30 публикаций, а также в докладах на научных конференциях в Самаре, Тольятти, Саратове, Казани, Стерлитамаке, Хузуме, Швайнфурте (ФРГ).

НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ защищаемой диссертации видится в том, что:

1. Она вводит в научный оборот творчество ряда немецких поэтов, в силу разных причин остававшихся для нашей отечественной филологии малоизвестными и перспективных для дальнейшего более детального исследования;

2. Представленные в диссертации материалы могут быть использованы для обновления научного знания о взаимосвязи и взаимодействии традиций в немецкой и - шире - в европейских литературах эпохи постнаполеоновской Реставрации;

3. Результаты данного исследования могут быть учтены при составлении учебных пособий и программ обновления гуманитарного образования в России;

4. Они могут быть введены в практику вузовского преподавания общего курса зарубежной литературы, курса художественного перевода, использоваться при чтении спецкурсов, в работе спецсеминаров и на практических занятиях по истории немецкой литературы;

5. Они могут также стимулировать дальнейшую исследовательскую, переводческую и издательскую активность отечественных деятелей науки и культуры.

Заключение диссертации по теме «Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)», Бакалов, Анатолий Сергеевич

Заключение

В европейской литературе, - пишет исследователь этой проблемы М.Н.Дарвин, - лирические циклы получают широкое распространение в творчестве римских элегиков Катулла, Проперция, Тибулла, Овидия В итальянской поэзии - в творчестве Петрарки, в его знаменитой «Книге песен», посвященной Мадонне Лауре В эпоху Возрождения большую популярность приобретают циклы сонетов В Шекспира В поэзии новейшего времени лирические циклы можно встретить в творчестве Гете, Но-валиса, Шамиссо, Ленау, Гейне, Блейка, Гюго, Бодлера, Верлена, из поэтов XX века в творчестве Георге, Рильке и др » (9; 43).

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Бакалов, Анатолий Сергеевич, 2004 год

1. Белинский В.Г. Собр. соч. в 9 тт. Т. 7. М., 1981.

2. Белинский В.Г. Собр. соч. в 9 тт. Т. 8. М., 1981.

3. Власенко Т.Л. Эволюция лирической системы от классицизма до реализма (Формы выражения авторского сознания и жанры) // Развитие жанров русской лирики конца ХУ111-Х1Х веков. Межвузовский сб. научных трудов. Куйбышев, 1990. 12-25.

4. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М.: Просвещение, 1968. 303 с.

5. Гинзбург Л.Я О лирике. Л.: Советский писатель, 1974. 407 с.

6. Гиршман М.М. Литературоведческий анализ // Вопросы литературы, 1968. №10.

7. Гучинская Н.О, Ритм и стиль в стихах и прозе. Ч. I. Стихи // Стилистика художественной речи. Вып. 2. Сб. наз^ных работ. Л., 1975. 94-101.

8. Гучинская Н.О, Стихотворная речь в стилевой системе художественной речи (на материале немецкоязычной поэзии). Автореф...доктора филолог, наук. Л., 1984. 32 с.

9. Дымшиц А.Л. Некоторые проблемы немецкой поэзии и эстетической мысли середины XIX века. Реф. доклад на основе печатных работ, представленных к защите на соиск. учен, степени доктора филолог, наук. М., 1966. 46 с.

10. Ермилова Е.В. Диалог с традицией // Контекст -1981. Литературно- теоретические исследования. М.: Наука, 1982. 216-230.

11. Жирмунский В. Теория стиха. Л.: Советский писатель, 1975. 664 с.

12. КОЖИНОВ В. Содержание и форма поэзии // Кожинов В. Стихи и поэзия. М.: Сов. Россия, 1980. 24-38.

13. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М., 1972. 89 с.

14. Корман Б.О. Лирика Некрасова. Ижевск: Удмуртия, 1978. 299 с.

15. Литературные манифесты европейских романтиков. М.: Изд-во МГУ, 1980.

16. Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы, 1968. № 8.

17. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Л., 1972.

18. Маркс К., Энгельс Ф. Об искусстве. М.: Госполитиздат. Т. 2, 1967. 726 с.

19. Миримский И.В. Немецкая поэзия революции 1848 года // Миримский И.В. Статьи о классиках. М., 1966. 149-185.

20. Михайлов А.В. О немецкой романтической поэзии // Поэзия немецких романтиков. М.: Худ. литература, 1985. 3-24.

21. Пастушенко Л.И. Немецкая ролевая лирика: поэтическая концепция в движении литературных эпох // ХУ111 век: Судьбы поэзии в эпоху прозы. М., 2001. 12-24.

22. Перепелкин М.А. Анализ лирического произведения. Самара: Изд- во «Самарский университет», 2001. 107 с.

23. Пронин В.А. Поэзия Генриха Гейне. Генезис и рецепция. Авто- реф...доктора филолог, наук. М., 1994. 27 с.

24. Рейман П. Основные течения в немецкой литературе 1750-1848 гг. / Под ред. А.С.Дмитриева. М.: Иностранная литература, 1959. 524 с.

25. Руднев В. Верлибр // Руднев В. Энциклопедический словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты. М.: Аграф, 2001. 67-71.

26. Синило Г.В. Эволюция стиховых форм в лирике Ф.Гельдерлина // ХУ111 век: Судьбы поэзии в эпоху прозы. М., 2001. 25-40.

27. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир. Пространство и время. Рига: Зинатне, 1988. 456 с.

28. Чавчанидзе Д.Л. Немецкий романтизм // В.Г.Белинский и литературы Запада / Отв. ред. В.Тураев. М.: Наука, 1990. 99-120.

29. Adomo Т. W. Noten zur Literatur. Frankfurt a.M.: Suhrkamp Verlag, 1989. 708 S.

30. Alker E. Die deutsche Literatur. 3. veranderte und verbesserte Auflage. Stuttgart: Alfred JCroner Verlag, 1969. 943 S.

31. Anderle M. Deutsche Lyrik des 19. Jahrhunderts. Ihre Bildlichkeit: Methapher - Symbol - Evokation. Bonn: Bouvier, 1979. 81 S.

32. Arndt E. Ruckblick auf die geschichtliche Entwicklung der metrischen Formen // Deutsche Verslehre. Berlin: S. 128-139.

33. Begriffsbestimmungen des literarischen Biedermeyer / Hrsg. v. Elfriede Neubuhr. Darmstadt, 1974. 386 S.

34. Buchheim С A. Biographische Einleitung // Heinrich Heine's Gesammelte Werke. I. Band. Berlin: G.Grote'sche Verlagsbuchhandlung, 1893. S. IX-LX.

35. Cowen R.C..Der poetische Reahsmus. Kommentar zu einer Epoche. Munchen: Winkler Verlag, 1985. 429 S.

36. Cysarz H. Von Schiller zu Nietzsche. Hauptfragen der Dichtungs- und Bildungsgeschichte desjiingsten Jahrhunderts. Leipzig, 1928.

37. David C. Geschichte der deutschen Literatur. Zwischen Romantik und Symbolismus. 1820-1885. Gutersloh: Siegbert Mohn Verlag, 1966.222 S.

38. Deutsche Dichter der Romantik. Ihr Leben und Werk / Hrsg. v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Verlag, 1983. 659 S.

39. Deutsche Dichter des 19. Jahrhunderts. Ihr Leben und Werk. Hrsg. v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Verlag. 2. Aufl,1979. 687 S.

40. Deutsche Literatur zur Zeit der Klassik. Stuttgart: Philipp Reclam jun., o.J. 450 S.

41. Deutsche Literaturgeschichte in einem Band / Hrsg. v. Dr. Hans Jurgen Geerds. Berlin: Volk und Wissen Volkseigener Verlag, 1967. 768 S.

42. Die deutsche Lyrik. Form und Geschichte. Inteфretationen: Von der Spat- romantik bis zur Gegenwart / Hrsg. v. Benno von Wiese. Dusseldorf: August Bagel Verlag, 1957. 397 S.

43. Elster E. Heinrich Heines Leben und Werke // Heinrich Heines Samtliche Werke / Hrsg. v. Prof. Dr. Ernst Elster. Leipzig und Wien: Bibliographi-sches Institut, 1893. S. 3-122.

44. Geschichte der deutschen Literatur. Kontinuitat und Veranderung. Vom Mittelalter bis zur Gegenwart. Band 3: Vom Realismus bis zur Gegen-warts-literatur / Hrsg. von Erich Bahr, Tubingen: Francke Verlag, 1988.

45. Geschichte der deutschen Literatur von den altesten Zeiten bis zur Gegenwart. Bd. 2. Zurich, 1903. 314 S.

46. Geschichte der deutschen Literatur vor Goethes Tod. Bd. I. Stuttgart: Alfred Kroner Verlag. 934 S.

47. Geschichte der deutschen Literatur von 1830 bis zum Ausgang des 19. Jahrhunderts / Hrsg. von Kurt Bottcher. Berlin, 1975. Bd. 1. 708 S.

48. Grimm G., Max F.R. Deutsche Dichter. Leben und Werk. Bd 5. Roman- tik, Biedermeier und Vormarz. 1989. 624 S.

49. Grimm D., Max F.R. Deutsche Dichter. Leben und Werk, Bd. 6. Realismus, Naturalismus und Jugendstil. 1989.495 S.

50. Gutzkow K. Gesammelte Werke. 2. Ausgabe. Bd. 8. Beriin, 1888.

51. Hermand J. Allgemeine Epochenprobleme // Zur Literatur der Restaura- tionsepoche. 1815-1848. (Sengle-Festschrift). Stuttgart, 1970. S. 16-28.

52. Hermand J. Literarische Formenwelt des Biedermeyers. GieBen: Schmitz, 1958. 228 S.

53. Hettner H. Epoche der forcierten Talente // Hettner H. Schriften zur Literatur. Beriin: Aufbau-Verlag, 1959. S. 150-155.

54. HeuBler B, Deutsche Versgeschichte. Berlin u. Leipzig, 1929.

55. Hollerer W. Zwischen Klassik und Moderae. Lachen und Weinen in der Dichtung einer Ubergangszeit. Stuttgart, 1958. 414 S.

56. Huppert H. Sinnen und Trachten, Anmerkungen zur Poetologie. Halle (Saale): Mitteldeutscher Verlag, 1973. 182 S.

57. Ibel R. Weltschau deutscher Dichter. Novalis, Eichendorff, Morike, Dro- ste-Hulshoff. Hamburg, 1948. 228 S.

58. Karpeles G. Einleitung zum "Buch der Lieder" // Heinrich Heine's Ge- sammelte Werke / Hrsg. v. Gustav Кафе1ег. Kritische Gesamtausgabe. L Band. Berlin: G.Grote'sche Verlagsbuchhandlung, 1893. S. LXIII.

59. Kayser W. Kleine deutsche Versschule. Bern, 1951. 170 S.

60. Killy W. Wandlungen des lyrischen Bildes. Gottingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 1964. 141 S.

61. Klein J. Die deutsche Lyrik im 19. Jahrhundert (1832-1914). Wiesbaden: Franz Steiner Verlag GmbH, 1958.

62. Klein J. Geschichte der deutschen Ljrik von Luther bis zum Ausgang des zweiten Weltkrieges. Wiesbaden: Franz Steiner Verlag GmbH, 1957. XIV. 876 S.

63. Krausnick M. Paul Heyse und der Munchener Dichterkreis. Bonn: Bou- vier, 1974. 357 S.

64. Kurz H. Handbuch der poetischen National-Literatur von Haller bis auf die neueste Zeit. Zurich: Verlag von Meyer & Zeller, 1859.

65. Kuszynski J. Gestalten und Werke. Soziologische Studien zur deutschen 1.iteratur. Berlin u.Weimar: Aufbau-Verlag, 1969.

66. Lexikon deutschsprachiger Schriftsteller. Leipzig: VEB Bibliographisches Institut. Bd. 1, 1967. 820 S.

68. Lipking L. Abandoned Woman and Poetic Tradition. Chicago; London, 1983. XXVII. 300 p.

69. MannT. liber deutsche Literatur. Ausgewahlte Essays, Reden und Briefe. 1.eipzig: Verlag Philipp Reclam jun., 1968. 391 S.

70. Martini F. Deutsche Literatur im burgerUchen Realismus. 1848-1898. Stuttgart: J.B.Metzlersche Verlagsbuchhandlung, MCMLXXIV. 908 S. 8L Martini F. Deutsche Literaturgeschichte. Stuttgart: Alfred ICroner Verlag, 1968. 697 S.

71. Miiller G. Geschichte des deutschen Liedes. Munchen: Drei Masken Ver lag, 1925. 489 S.

72. Nadler J. Geschichte der deutschen Literatur. Erschienen im Johannes Gunther Verlag. Wien, o.J. 929 S.

73. Peterli G. Zerfall und Nachklang. Studien zur deutschen Spatromantik. Zurich: Atlantis Verlag, 1958. 127 S.

74. Prel C. du. Psychologie der Lyrik. Beitrage zur Analyse der dichterischen Phantasie. Leipzig: Ernst Gunthers Verlag, 1980. 165 S.

75. Raab H. Die Lyrik Puckins in Deutschland. Berlin: Akademie-Verlag, 1964. 99 S.

76. Reiningen A. Natur als Gehalt der Lyrik von Brockes bis Heine. Diss. Wien, 1966. 234 S.

77. Rosenberg R. Deutsche Vormarzliteratur in komparativistischer Sicht // Weimarer Beitrage, 1975. N 2. S. 74-98.

78. Ruf G. Wege der Spatromantik. Dichterische Verhaltensweisen in der Kjise des L5Tischen. Bonn: Bouvier, 1963. 246 S.

79. Ruprecht D. Untersuchungen zur Lyrikverstandnis in Kunsttheorie, Li- teraturhistorie und Literaturkritik zwischen 1830 und 1860. Gottingen: Vanderhoeku. Ruprecht, 1987. XII. 418 S.

80. Schlaffer Н. Lyrik im Realismus. Studien iiber Raum und Zeit in den Ge- dichten Morikes, der Droste und Liliencrons. Bonn: H.Bouvier und Co Verlag, 1966. 130 S.

81. Schweikert A. Heinrich Heines Einflusse auf die deutsche Lyrik. 1830- 1900. Bonn: Bouvier, 1969. 246 S.

82. Sorg B. Das lyrische Ich. Studien ziir deutschen Literatur. Bd. 80. Tubingen: Niemeyer Verlag, 1984.193 S.

83. Staiger E. Die Kunst der Inteфгetation. Studien zur deutschen Literatur- geschichte. Zurich: Atlantis Verlag, 1955. 273 S.

84. Vogt F., Koch M. Geschichte der deutschen Literatur von den altesten Zeiten bis zur Gegenwart. Leipzig u. Wien: Bibliographisches Institut, 1897. 701 S.

85. Vormarz 1830-1848. Erlauterungen zur deutschen Literatur / Red. v. Kurt Bottcher. Berlin, 1977. 482 S.

86. Werner H.G. Geschichte des politischen Gedichts in Deutschland von 1815 bis 1840. Berlin: Akademie Verlag. 1969. 461 S.

87. Winkler E.G. Dichtungen, Gestalten und Probleme. NachlaB. PfuUingen, 1956. 547 S.

88. Zur Literatur der Restaurationsepoche. 1815-1848. (Sengle-Festschrift). Stuttgart, 1970.

89. Zur Literatur des Vormarz. 1830-1848. Erlauterungen und Leseproben. 1.eipzig: Volk und Wissen,1960. 455 S.

90. Zygulski Z. Geschichte der deutschen Literatur. Wroclaw-Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe. Bd. 4, 1974. 320 S. 104. 19. Jahrhundert. Texte und Zeugnisse / Hrsg. v. Benno von Wiese. Munchen, 1965. 420 S. Глава 1. Йозеф фон Эйхендорф

91. Эйхендорф Й. Стихотворения. Л., 1969. 111с.

92. Вебер В. Тени на обоях. Стихотворения разных лет и переводы с немецкого. М.: Весть. ВИМО, 1995. 160 с.

93. Немецкая поэзия XIX века. М.: Радуга, 1984. 703 с.

94. Поэзия немецких романтиков. М.: Худ. литература, 1985. 527 с.

95. Тютчев Ф.И. Избранная лирика. Кемерово, 1979. 255 с.

96. Eichendorff J. Ein Lesebuch fiir unsere Zeit / Hrsg. v. Walther Victor. Weimar: Volksverlag, 1957. 453 S.

97. Eichendorff J. v. Werke in einem Band. Munchen - Wien: Carl Hanser Verlag. 5. Auflage. 1996. 1062 S.

98. Карп П. Лирика Эйхендорфа // Эйхендорф. Стихотворения. Л., 1969. 3-17.

99. Михайлов А.В. Эйхендорф // КЛЭ. М.: Советская Энциклопедия, 1975. Т. 8. Стлб. 848-849.

100. Назарова И.Г. Лирика Йозефа Эйхендорфа. Автореф...канд. филолог, наук. СПб.: РосГПУ им. А.И.Герцена, 2000. 21 с.

101. Самарин P.M. Эйхендорф // История немецкой литературы в пяти томах. Т. 3. 1790-1848. М.: Наука, 1966. 244-248.

102. Шнайдер Н. Поэтический мир Эйхендорфа-новеллиста // Научн. докл. высш. шк. Филологические науки, 1989. № 5. 75-79. * * *

103. Hackel М. Vorwort: Joseph von Eichendorff// Eichendorff J. v. Ein Lesebuch fur unsere Zeit. Weimar: Volksverlag, 1957. S. 3-85.

104. Eichendorff J. v. Geschichte der poetischen Literatur Deutschlands // Uber Literaturgeschichtsschreibung. Die historisierende Methode des 19. Jahrhunderts in Programm und Kxitik. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1986. S. 216-221.

105. Koopmann H. Joseph von Eichendorff// Deutsche Dichter der Roman- tik. Ihr Leben und Werk / Hrsg. v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Verlag, 1983. S. 258-267.

106. Langen A. Joseph von Eichendorff. Lockung // Die deutsche Lyrik. Form und Geschichte. Interpretationen. Von der Spatromantik bis zur Gegenwart / Hrsg. v. Benno von Wiese. Dusseldorf: August Bagel Verlag, o. J. S. 60-67.

107. Langen A. Joseph von Eichendorff Nachtzauber // Die deutsche Lyrik. Form und Geschichte. Inteфretationen. Von der Spatromantik bis zur gegenwart / Hrsg. v. Benno Von Wiese. Dusseldorf: August Bagel Verlag, o. J. S. 68-73.

108. Schultz H. Form als Inhalt: Vers- und Sinnstrukturen bei J.Eichendorff und A.Droste-Hulshoff. Bonn: Bouvier, 1981. IX. 438 S.

109. Wilke J. Das "Zeitgedicht". Seine Herkunft und friihe Ausbildung. Meis- enheim am Glan: Verlag Anton Hain, 1974. 384 S. Глава 2. Адельберт фон Шамиссо

110. Гейне Г. Собр. соч. в 12-ти томах. Т. 2. М.: Художественная литература, 1981. 521 с.

111. Родник жемчужин. Персидско-таджикстая классическая поэзия. Душанбе: Маориф, 1986.446 с.

112. Шамиссо А.ф. Избранное. М.: Худ. литература, 1973. 173 с.

113. Шамиссо А. Путешествие вокруг света. М.: Наука, 1972. 274 с.

114. Chamisso A.v. Ich bin nach Weisheit weit umhergefahren. Gedichte. Dramatisches. Prosa. Leipzig: Verlag Philipp Reclam jun., 1978. 284 S.

115. Chamisso A.v. Samtliche Werke in 4 Bdn. Leipzig: Philipp Reclam, 1922. Bd. 1.523 S.

116. Chamissos Werke in einem Band. Berlin und Weimar: Aufbau-Verlag, 1980. 305 S.

117. Chamisso A. v. Werke in 2 Bdn. Bd. 2. Gedichte. Ubersetzungen. In dramatischer Form / Neu bearbeitet von Ulrike Wehres u. Dr. Wolfgang Deninger. Zurich: Stauffacher-Verlag AG, 1971.468 S.

118. Heine H. Samtliche Werke. Stuttgart und Leipzig: Deutsche Verlags- Anstalt, O.J. 1036 S. * * *

119. Ботникова A.Б. Греческая тема в лирике Шамиссо // Труды Воронежского ун-та. Т. 63. Воронеж, 1961. 305-319.

120. Ботникова А.Б. Лирика Адельберта Шамиссо. АКД ???

121. Маркович Е. Адельберт Шамиссо // Шамиссо А. Избранное. Переводы с немецкого. М.: Худ. литература, 1984. 5-19.

122. Самарин P.M. Шамиссо // История немецкой литературы. Т. Ш. М.: Наука, 1966. 231-243.

123. Слободская Н.И. Литературные взгляды А.Шамиссо // Проблемы немецко!! литературы конца 18 - начала 19 вв. Куйбышев, 1974. 60-68.

124. Слободская Н.И. Поэзия Адельберта Шамиссо. Автореф...канд. филолог, наук. Волгоград, 1974. 23 с.

125. Слободская Н.И. Фольклорная основа баллады Шамиссо «Испытание любви» (Народная песня «Под липой») // Романтизм и реализм в немецкой литературе ХУ111-Х1Х вв. Межвузовский сб. научных трудов. Куйбышев, 1984. 97-104.

126. Feudel W. Nachwort // Chamisso А.v. Ich bin nach Weisheit weit um- hergefahren. Leipzig: Philipp Reclam jun., 1969. S. 261-276.

127. Rille R.-M. Adelbert von Chamisso // Grimm G., Max T.R. Deutsche Dichter. Leben und Werk. Bd. 6. S. 106-111.

128. Wehres U. Adelbert von Chamissos Lebensbild // Adelbert von Chamisso. Werke. Zurich: Stauffacher-Verlag AG, 1971. Bd. 1. S. 7-61.

129. Wersig R. Einleitung // Chamissos Werke in einem Band. Berlin und Weimar: Aufbau-Veriag, 1980. S. V-XXVIII. Глава 3. Фридрих Рюккерт

130. Ruckert F. Gedichte. Auswahl des Verfassers. Frankfurt am Main: Sauerlander's Verlag, 1884. 636 S.

131. Ruckert F. Politisches Notizbuch. 172 ungedruckte Gedichte / Hrsg. v. 1.eopold Hirschberg, 1911. 120 S.

132. Ruckert-Nachlese. Sammlung der zerstreuten Gedichte und Uber- setzungen Friedrich Ruckerts / Hrsg. v. Leopold Hirschberg. Bd I. Weimar: Gesellschaft der Bibliophilen, 1910.436 S.

133. Ruckerts Nachlesc.Bd. IL Weimar: Gesellschaft der Bibliophilen, 1911.610S. * * *

134. Беттхер К. Лирика для гостиных // История немецкой литературы в 3 тт. Т. П. 1789-1895. М.: Радуга, 1986.

135. Дехоти Р.А. Изучение Хафиза и интерпретация его творчества в Германии I половины XIX в. А1СД. Душанбе, 1984. 23 с.

136. Фридлендер Г.М. Святочный рассказ Достоевского и баллада Рюк- керта // Международные связи русской литературы. Сб. статей / Под ред. М.П.Алексеева. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1963. 370-390. * * *

137. Duttle M. Ruckerts Verskunst. Inaug. Diss. Wurzburg: 1936.

138. Golffing F. Fnedrich Ruckert als Lyriker. Ein Beitrag zu seiner Wiir- digung. Inaug. Diss. Wien: Selbstverlag, 1935. 55 S.

139. Grosser M. Fnedrich Ruckerts „Ostliche Rosen" // Riickert-Studien I / Hrsg. von Helmut Prang. Schweinfurt, 1964. S. 45-107.

140. Grube A.W. Der Kehrreim bei Gothe, Uhland und Riickert. Iserlohn: Verlag von J.Badecker, 1866. 306 S.

141. Hantzschel G. Die deutschsprachigen Lyrikanthologien des 19. Jahrhunderts. Chancen oder Barrieren ftir die Popularisierung Fnedrich Riickerts? // Jahrbuch der Rtickert-Gesellschaft. Bd. XIII. Wiirzburg: Ergon-Verlag, 2000-2001. S. 39-52.

142. Klein J. Friedrich Riickert // Klein J. Geschichte der deutschen Ьзшк von Luther bis zum Ausgang des zweiten Weltkrieges. Wiesbaden: Franz Steiner Veriag GmbH, 1957. S. 486-490.

143. Kreutner R. Goethe und Riickert // Veroffentlichungen des Stadtarchivs Schweinfurt / Hrsg, v. Uwe Miiller. № 13. Schweinfurt: Bibliothek Otto Schafer, 1999. S. 72-79.

144. Meyer R.M. Deutsche Literatur des 19. und des 20. Jahrhunderts. Berlin, 1923. S. 108-111.

145. Pfeiffer J. Friedrich Riickert. Um Mittemacht // Die deutsche Lyrik. Form und Geschichte. Inteфretationen. Von der Spatromantik bis zur Gegegwart / Hrsg. v. Benno von Wiese. Dtisseldorf: August Bagel Ver-lag,o.J. S. 115-117.

146. Schimmel A. Friedrich Ruckert // Deutsche Dichter der Romantik. Ihr 1.eben und Werk. Hrsg. v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Veriag, 1983. S. 486-490.

147. Schimmel A. Weltpoesie ist Weltversohnung. Veroffentlichungen des Fordererkreises der Riickert-Forschung e.V. Schweinflirt, 1967. 32 S.

148. Schmitz W. Friedrich Ruckert // Grimm G., Max R.F. Deutsche Dichter. Leben und Werk. Bd. 5. Romantik, Biedermeier und Vor-marz. Stuttgart, 1989. S. 306-312,

149. Trager K. Einleitung // Ruckert F. Ausgew^ahlte Werke. Leipzig: Philipp Reclam jun., 1958. S. 3-12.

150. Uhrig M.-R. Zwischen Poesie, Philologie und Klassenkampf. Friedrich Ruckert als Bildungserlebnis des jungen Friedrich Engels // Riickert-Studien: Jahrbuch der Riickert-Gesellschaft e. V. Schweinfurt-Wiesbaden: Harrassowitz, 1990. S. 54-63.

151. Wedemeyer I. Friedrich Ruckert - Weltburger, Dichter und Gelehrter. Mit einer Auswahl aus "Die Weisheit der Brahmanen", Heilbronn, 1989. 116 S. Глава 4. Август фон Платен.

152. Platen A.v. Gedichte. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 1984. 184 S.

153. Platen A., Graf von. Samtliche Werke. Historisch-kritische Ausgabe mit EinschluB des handschriftlichen Nachlasses / Hrsg. v. Max Koch und Erich Petzet. Zwolf Telle in sechs Banden. 1969. Georg Olms Ver-lag. Hildesheim, New York. Bd. III. 234 S.

154. Platen A., Graf von. Ebda. Bd. IV. 228 S.

155. Platen A., Graf von. Ebda. Bd. XI-XII. Politische Zeitgedichte. S. 160- 211.

156. Platen A.v. Tagebucher. Ziirich: Manesse Verlag, 1990.651 S. * * *

157. Беттхер К. Благородный анахронизм Шатена // История немецкой литературы в 3-х тт. Т. II. 1789-1895. М.: Радуга. 1986. 130-132.

158. Гиждеу СП. Шатен // История немецкой литературы. Т. III. М.: Изд-во АН СССР, 1966. 331-336. * * *

159. Bobzin Н. August Graf von Platen: Leben, Werk, Wirkung / Hrsg. v. Gunnar Och. Paderbom, Miinchen, Wien, Zurich, 1998. 189 S.

160. Effelberger H. Die westostliche Dichtung als literansche Bewegung // Platen A., Graf von. Gedachtnisschrift der Universitatsbibliothek Er-langen zum hundertsten Jahrestag des Todes August von Platens. Er-langen, 1936. S. 89-109.

161. Fischer H.W. Die Ode bei VoB und Platen. Inaug. Diss, zur Erlangung des Doktorgrades der Universitat Koln vorgestellt. Paderbom, 1960. 90 S.

162. Henel H. Nachwort // Platen A.v. Gedichte. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 1984. S. 154-174.

163. Gunther V.J. August Graf von Platen // Deutsche Dichter des 19. Jahr- hunderts. Ihr Leben und Werk. / Hrsg, v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Verlag. 2. Aufl., 1979. S. 77-93.

164. Lewald H.H. Platens geistliches Bild. Essen: Zeitungsverlag Ruhrge- biet, 1958. VIII. 109 S.

165. Platen A. v. Gedachtnisschrift der Universtatsbibliothek Erlangen zum hundertsten Jahrestag des Todes August von Platens. Erlangen, 1936.

166. Tschersy H. Studien zu Graf Platens Ghaselen. Inaug. Diss. Leipzig, 1907. 115 S.

167. Wolfel K. August von Platen // Grimm G., Max F.R. Deutsche Dichter. 1.eben und Werk. Bd. 5. Romantik, Biedermeier und Vormarz. Stuttgart, 1989. S. 365-377. Глава 5. Аннетта фон Дросте-Хюльсхоф.

168. Droste-Hiilshoff A.v. Samtliche Briefe. Historisch-kritische Ausgabe. Briefe 1843-1848. Text / Hrsg. und bearbeitet v. Winfried Woesler. Tubingen: Max Niemeyer Verlag, 1992. 469 S.

169. Droste-Hulshoff A.v. Werke und Briefe in zwei Banden. Leipzig. Ins Verlag, 1976. Bd. 1. 1094 S.

170. Droste-Hulshoff A. v. Ebda. Bd. 2. 1143 S.

171. Droste-Hulshoff A. v. Werke in einem Band. Munchen-Wien: Carl HanserVerlag, 1984. 865 S. * * *

172. Верховский Н.П. Дросте-Гюльсгоф // История немецкой литературы. М. Изд-во АН СССР, 1966. Т. IV, 49-54.

173. Boschenstein-Schafer R. Die Struktur des Idyllischen im Werk der Annette von Droste-Hulshoff// Kleine Beitrage zur Droste-Forschung. № 3, 1974-75.

174. Hantzschel G. Armette von Droste-Hulshoff// Zur Literatur der Restau- rationsepoche 1815-1848. Forschungsreferate und Aufsatze / Hrsg. v. J.Hermand und M.Windfuhr. Stuttgart, 1970. S. 151-201.

175. Heselhaus C. Annette von Droste-Hulshoff. Werk und Leben. Diissel- dorf, 1971. 180 S.

176. Heselhaus Annette von Droste-Hulshoff. Am letzten Tage des Jahres // Die deutsche Lyrik. Sinn und Geschichte. Inteфretationen. Von der Spatromantik bis zur Gegegnwart / Hrsg. v. Benno von Wiese, Dussel-dorf: August Bagel Verlag, 1957. S. 159-173.

177. Heselhaus С Annette von Droste-Hulshoff. Mondesaufgang // Die deutsche Lyrik. Sinn und Geschichte. Interpretationen. Von der Spatromantik bis zur Gegenwart / Hrsg. v. Benno von Wiese. Dussel-dorf: August Bagel Verlag, 1957. S. 174-181.

178. Heselhaus C. Annette vob Droste-Hulshoff. Das Spiegelbild // Die deutsche Lyrik. Sinn und Geschichte. Interpretationen. Von der Spatromantik bis zur gegegnwart / Hrsg. v. Benno von Wiese. Diissel-dorf: August Bagel Verlag, 1957. S. 168-173.

179. Kayser W. Sprachform und Redeform in den „Heidebildem" der Annette von Droste-Hulshoff// Inteфretationen. Deutsche Lyrik von Weckherlin bis Benn / Hrsg. von Jost Schillemeit. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1965. S. 212-244.

180. Klein J. Annette von Droste-Hiilshoff// Klein J. Geschichte der deutschen Ljn-ik im 19. Jahrhundert (1832-1914). Wiesbaden: Franz Ateiner Verlag GmbH, 1957. XIV. S. 572-585.

181. Kohler L. Annette von Droste-Hulshoff// Deutsche Dichter der Ro- mantik. Ihr Leben und Werk / Hrsg. v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Verlag. 2. Aufl., 1979. S. 279-302.

182. Kortlander B. Annette von Droste-Hiilshoff// Grimm G., Max F.R. Deutsche Dichter. Leben und Werk. Bd. 5. Romantik, Biedermeier und Vormarz, 1989. S. 380-389.

183. Kortlander B. Annette von Droste-Hulshoff und die deutsche Literatur. Munster, 1979. 312 S.

184. Potschmann H. Vorwort / Droste-Hulshoff A. v. Werke und Briefe. Bd.

185. Leipzig: Insel-Verlag. 1976, S. 5-40.

186. Schneider R. Annette von Droste-Hulshoff. Stuttgart, 1977. 153 S.

187. Sengle F. Annette von Droste-Hulshoff// Sengle F. Biedermeierzeit. Deutsche Literatur im Spannungsfeld zwischen Restauration und Revolution 1815-1848. Bd. 3: Die Dichter. Stuttgart, 1980. S. 592-639. Глава 6. Эдуард Мерике

188. Dank den Jahreszeiten. Die Jahreszeiten im deutschen Gedicht. 3. Auf- lage. Berlin: Verlag der Nation, 1962. 252 S.

189. Morike E. Halb ist es Lust, halb ist es Klage. Lyrik und Prosa. Leipzig: Philipp Reclam jun., 1983. 383 S.

190. Morike E. Gedichte. Stuttgart: Philipp Reclam jun. 1976. 176 S.

191. Morike E. Samtliche Werke in zwei Banden. Baden: Artemis und Winkler. Bd. 1, 1985. 1131 S.

192. Morike E. Ebda. Bd. 2, 1990. 1010 S.

193. Morike E. Werke und Briefe in zwei Banden. In der Dieterich'schen Verlagsbuchhandlung zu Leipzig, 1957. Bd. 1. 888 S.

194. Storm T. Samtliche Werke in vier Banden. Hrsg. von Peter Goldam- mer. Beriin und Weimar: Aufbau-Veriag, 1978. Bd. 1. 832 S. * * *

195. Боссе Г. Стихотворения Мерике // Немецкая литература между романтизмом и реализмом. 1830-1870. Тексты и интерпретации / Сост. проф. Й.Шмидт, проф. А.Г.Березина. СПб.: Изд-во «Бельведер», 2003. 473-489.

196. Малышева Л.Г. Проза Эдуарда Мерике. АКД. М., 1975. 23 с.

197. Теряева Г.Н. Романтическая традиция в лирике Эдуарда Мерике. АКД. М., 1990. 24 с.

198. Френкель Р.В. Мерике // История немецкой литературы. Т. III. 1790-1848. М.: Изд-во АН СССР, 1966. 273-275.

199. Bamouw D. Entzuckte Anschauung: Sprache und Realitat in der Lyrik Eduard Morikes. Miinchen: Wilhelm Fink Verlag, 1971. 353 S.

200. Goes A. Morike. Die Dichter der Deutschen. J.G.Cotta'sche Buchhand- lung. Stuttgart, 1942.

201. Graevenitz G. Eduard Morike. Die Kunst der Sunde. M.Niemeyer Ver lag. Tubingen, 1978. VI.310 S.

202. Guardini R. Eduard Morike. Die schone Buche //Deutsche Dichter der Romantik. Ihr Leben und Werk / Hrsg. v. Benno von Wiese. Berlin: Erich Schmidt Verlag, 1983. S. 71-78.

203. Guardini R. Gegenwart und Geheimnis. Eine Auslegung von funf Ge- dichten Eduard Morikes. Wurzburg, 1957. 116 S.

204. Holschuh A. Wem leuchtet Morikes Lampe? // Zeitschrift fur deutsche Philologie. 1991. Bd. 110. S. 574-593.

205. Holthusen H.E. Eduard Morike in Selbstbildnissen und Bilddokumen- ten. Reinbekbei Hamburg, 1976. 181 S.

206. Keller B. Morike // Grimm G., Max F.R. Deutsche Dichter. Leben und Werk. Bd. 5. Romantik, Biedermeier und Vormarz, 1989. S. 480-498.

207. Krummacher H.-H. Mitteilungen zur Chronologic und Textgeschichte von Morikes Gedichten // Jahrbuch der Deutschen Schillergesellschaft. 1962. Bd. 6. S. 253-310.

208. Maync H. Eduard Morike, Sein Leben und Dichten. Stuttgart: J.G.Cotta'sche Buchhandlung, 1927. XIII. 478 S.

209. Meyer H. Eduard Morike. Sttittgart, 1961. 63 S.

210. Oppert K. Das Dinggedicht: Eine Kunstform bei Morike, Meyer und Rilke // Deutsche Vierteljahrschrift fur Literaturwissenschaft und Gei-stesgeschichte. 1926. Bd. 4. S. 747-783.

211. Renter H.H. Einleitung // Morike E. Werke und Briefe in zwei Banden. In der Dieterich'schen Verlagsbuchhandlung zu Leipzig, 1957. Bd. 1. S. III-XXV.

212. Sautermeister G. Die Geburt des Gedichts aus dem Geist des Eros: Zur 1.iebeslyrik Morikes // "Nicht allein mit den Worten": Festschrift fur JoahimDyck/ Hrsg. v. Th. Mulleru.a. Stuttgart, 1995. S. 156-166.

213. Storm T. Meine Erinnerungen an Eduard Morike // Storm T. Samtliche Werke in 4 Banden / Hrsg.von Peter Goldammer. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1978. Bd. 4. S. 489-506.

214. Storz G. Eduard Morike. Stuttgart: Ernst Klett Veriag, 1967. 408 S.

215. Werner H.-G. Zu fruhen Gedichten Eduard Morikes // Weimarer Bei- trage. 1964. Hf. 10. S. 577-598.

216. Wiese B. v. Eduard Morike. Tubingen-Stuttgart, 1950. 92 S.

217. Zeller B. Nachwort // Morike E. Gedichte. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 1976. S. 154-166.