Мировоззрение и социально-политическая организация кочевников Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья в отечественной историографии второй половины XIX - начала XXI в. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.09, доктор исторических наук Дашковский, Петр Константинович

• Дашковский, Петр Константинович
• доктор исторических наук
• 2010

Оглавление диссертации доктор исторических наук Дашковский, Петр Константинович

Введение.

Глава I. ИСТОРИОГРАФИЯ ИЗУЧЕНИЯ МИРОВОЗЗРЕНИЯ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ КОЧЕВНИКОВ САЯНО-АЛТАЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в. - НАЧАЛЕ 30-х гг. XX в.

1.1. Мировоззренческие представления номадов поздней древности.

1.2. Мировоззренческие представления раннесредневековых кочевников

1.3. Общественная организация номадов поздней древности.

1.4. Общественная организация раннесредневековых кочевников.

Глава П. МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА НОМАДОВ АЛТАЕ-САЯНСКОГО РЕГИОНА В ИСТОРИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ВТОРОЙ ТРЕТИ 1930-х - СЕРЕДИНЫ 1960-х гг.

2.1. Мировоззрение кочевников поздней древности.

2.2. Мировоззрение номадов раннего средневековья.

2.3. Социально-политическая структура кочевников поздней древности.

2.4. Социально-политическая структура номадов раннего средневековья.

Глава Ш. РЕКОНСТРУКЦИЯ МИРОВОЗЗРЕНИЯ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ КОЧЕВЫХ ОБЩЕСТВ САЯНО-АЛТАЯ В ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ 1960-х - НАЧАЛЕ 1990-х гг.

3.1. Мировоззренческие системы кочевников поздней древности.

3.2. Мировоззренческие системы номадов раннего средневековья.

3.3. Социо- и политогенез кочевников поздней древности.

3.4. Социо- и политогенез номадов раннего средневековья.

Глава IV. МИРОВОЗЗРЕНИЯ, СОЦИО- И ПОЛИТОГЕНЕЗ КОЧЕВНИКОВ САЯНО-АЛТАЙСКОГО РЕГИОНА

В СОВРЕМЕННОЙ НОМАДОЛОГИИ (1990-е - начало 2000-х гг.).

4.1. Мировоззрение номадов поздней древности.

4.2. Мировоззрение раннесредневековых кочевников.

4.3. Социально-политическая организация номадов поздней древности.

4.4. Социально-политическая организация раннесредневековых кочевников.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Мировоззрение и социально-политическая организация кочевников Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья в отечественной историографии второй половины XIX - начала XXI в.»

Актуальность. История евразийских кочевников проходила преимущественно на тех территориях, которые в разное время были включены в Российскую империю, а затем вошли в состав СССР или были тесно-связаны с историей нашей страны. Это обстоятельство обусловило формирование и развитие именно отечественной номадологии как научного направления. Перевод различных источников, раскопки тысяч погребально-поминальных памятников рядовых кочевников и десятков элитных комплексов, формирование научных центров, проведение конференций и публикации материалов заложили основы для глубокого изучения мировоззрения и общественных отношений. Несмотря на распад Советского Союза, последующие социально-политические и экономические потрясения, кризисные черты в развитии науки, российские ученые сохраняют за собой лидирующие позиции в области изучения истории кочевых народов.

Следует отметить, что в исторической науке историография все чаще становится предметом специального изучения, поскольку без оценки самой науки и творчества предшественников невозможны дальнейшие плодотворные исследования и- новые открытия. Не случайно история науки рассматривается как важнейший показатель уровня ее развития. В этой связи позиция, высказанная Г.В.Ф. Гегелем еще в начале XIX в., актуальна и сейчас: «.действительная объективная история народа начинается лишь там, где у него есть также историография»1. Следует учитывать и тот факт, что историческая наука, пережившая в последние годы методологический кризис, выходит на новый <этап своего развития, связанный с междисциплинарными исследованиями. Сложившаяся ситуация закономерно отражается и на историографии,. что проявляется в обновлении, теоретико-методологических основ, эволюции проблематики, расши

1 Гегель Г.В.Ф. Философия истории. СПб., 1993. рении источниковой базы, совершенствовании исследовательских методов2. В этой связи нужно особо подчеркнуть, что историографические исследования обеспечивают не только одно из необходимых и важнейших условий профессиональной самоидентификации историка, но и кардинально расширяют научные горизонты и возможности изучения избранной проблематики предмета.

Изучение кочевых народов Саяно-Алтая и сопредельных регионов эпохи поздней древности и раннего средневековья ведется более полутора столетий. При этом фактически уже со второй половины XIX в. сформировалось несколько направлений в номадологии, в том числе связанных с изучением мировоззрения и социально-политической организации кочевников. Развитие этих направлений было обусловлено целым рядом факторов. Прежде всего необходимо отметить корпус разнообразных письменных источников, включающих, с одной стороны, сведения о номадах китайских, византийских, персидских, арабских, греческих авторов. С другой стороны, в эпоху раннего средневековья тюркоязычные племена Центральной Азии вырабатывают свою систему письменности — руническую, дешифровать которую успешно удалось во второй половине XIX в. При этом важно подчеркнуть, что, несмотря на значительную степень изученности письменных источников, тем не менее эпиграфические исследования и открытие новых памятников рунической письменности продолжаются и в настоящее время.

Вторая группа факторов обусловлена постоянно возрастающим объемом археологических материалов, качеством раскопок, применением новых методик и повышением уровня сложности анализа источников, постепенным складыва

Логунов А.П. Отечественная историографическая культура: современное состояние и тенденции трансформации // Образы историографии. М., 2001. С. 7-58; Камынин В. Д. «Проблемная историография» в 1990-е-первые годы XXI века: исследовательский опыт и перспективы развития // Историк в меняющемся пространстве российской культуры. Челябинск, 2006. С. 270-271; Могильницкий Б.Г. Методология истории в перспективе историографической революции // Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век. М., 2008. С. 14-23; Муравьев В.А. История, исторический источник, историография, история исторического познания (размышления о смысле современных историографических исследований) // Рубеж веков: проблемы методологии и историографии исторических исследований. Тюмень, 1999; Шеуджен Э.А. Историография. Вопросы теории и методологии. Курс лекций. Майкоп, 2005 и др. нием синтетических технологий, объединяющих несколько наиболее апробированных и адекватных исторической действительности методов, использованием междисциплинарного синтеза. Существенным моментом в развитии указанных направлений стало то, что если до середины XX в. ученые первостепенное внимание уделяли мировоззренческим и социальным реконструкциям с опорой преимущественно на результаты раскопок элитных погребально-поминальных комплексов, то со второй половины XX — начала XXI в. источниковая база значительно расширилась за счет памятников «рядовых» кочевников.

Третью совокупность факторов составляли методологические установки и парадигмы, а также социально-политическая обстановка и идеология, оказывавшие влияние на научную деятельность ученых. Особенно большое влияние на изучение мировоззрения и общественной организации кочевников I тыс. до н.э. — первой половины I тыс. н.э. в СССР оказала формационная теория. Несмотря на то, что формационные модели задавали жесткие рамки для ученых, отечественные исследователи, сохраняя приверженность марксистской методологии, смогли создать целый ряд оригинальных концепций, прежде всего, социогенеза номадов. Не случайно, что в постсоветский период активное исполь зование достижений зарубежной науки легло на плодотворную почву отечественной мысли и научной практики.

Наконец, четвертая группа причин, обусловливавших развитие кочевнико-ведения в обозначенных направлениях, связана с персоналиями исследователей, их успехами, сложностью ставившихся и решаемых задач, а также их талантливостью и научной смелостью. Огромный вклад в разработку мировоззренческой и социально-политической истории кочевников внесли П.П. Азбе-лев, А.К. Акишев, К.А. Акишев, М.И. Артамонов, В.В. Бартольд, А.Н. Бернштам, Е.П. Бунятян, С.И. Вайнштейн, A.C. Васютин, С.А. Васютин, O.A. Вишневская., Б .Я. Владимирцев, В.Ф. Генинг, Б.Н. Граков, А.Д. Грач, М.П. Грязное, JI.H. Гумилев, C.B. Данилов, Г.В. Длужневская, В.Н. Добжан-ский, Ю.А. Заднепровский, В.А. Ильинская, М.К. Кадырбаев, O.K. Караев, C.B. Киселев, С.Г. Кляшторный, П.Б. Коновалов, H.H. Крадин, Г.Н. Курочкин,

B.Д. Кубарев, Е.И. Кычанов, Г.Е. Марков, Л.С. Марсадолов, А.И. Мартынов,

C.С. Матренин, Н.Э. Масанов, А.И. Мелюкова, С.С. Миняев, В.А. Могильников, В.И. Мол один, М.Г. Мошкова, А.И. Першиц, С. А. Плетнева, Н.В. Полосьмак, Л.П. Потапов, В.В. Радлов, Д.С. Раевский, С.И. Руденко, Д.Г. Савинов, H.H. Серегин, Т.Д. Скрынникова, А.П. Смирнов, К.Ф. Смирнов С.С. Сорокин,

A.C. Суразаков, А.И. Тереножкин, A.A. Тишкин, С.П. Толстов, С.Е. Толыбеков,

B.В. Трепавлов, С.С. Черников, A.M. Хазанов, Ю.С. Худяков, П.И. Шульга, JT.T. Яблонский, А.Ю. Якубовский и другие ученые.

Процесс изучения кочевых культур Саяно-Алтая неизменно приводит к тому, что постепенно все актуальнее становится необходимость глубокого анализа концепций, подходов, методов и результатов исследований отдельных ученых и научных школ, занимавшихся вопросами реконструкции мировоззрения и социально-политических структур номадов.

Степень разработанности проблемы. Первые попытки историографического анализа мировоззрения кочевников Саяно-Алтая были предприняты еще в начале XX в. Однако первоначально такие работы касались освещения работ по изучению религиозно-мифологических представлений раннесредневековых номадов. Так, уже в 1915 г. Н.И. Веселовский опубликовал специальную историографическую статью, в которой он попытался представить основные интерпретации изваяний и балбалов в отечественной и зарубежной науке . Ученый отметил, что формирование среди исследователей разных интерпретаций таких объектов обусловлено несколькими факторами. Во-первых, каменные бабы (изваяния. — П.Д.) встречаются в различных регионах Евразии. Во-вторых, к ним часто учеными причисляются разнотипные объекты в связи с чем указывается , на то, что каменные бабы принадлежат разным народам скифам, тюркам, уйгурам, монголам, финнам, славянам4. Еще более разнообразные трактовки даются относительно объяснения назначения памятников. Не случайно Н.И. Веселов

3 Веселовский Н.И. Современное состояние вопроса о «Каменных бабах» или «Балбалах» // ЗИООИД. Одесса. 1915. Т. XXXII.

4 Там же. С. 410-414. ский отметил, что исследователям в решении этого вопроса «не встречалось для полета фантазии никаких преград»5. Среди распространенных точек зрения ученый особо выделил интерпретации таких объектов как символов умерших людей (В.А. Каллаур), участников погребального обряда (В.А. Мустафин). Отдельно Н.И. Веселовский отметил появление псевдонаучных толкований, связанных, например, с рассмотрением каменных баб как символов русских жен, которые устанавливали на могилы их мужей (В. Ридель). В целом ученый пришел к выводу, что необходимо комплексное изучение данной проблемы с опорой на разнообразные иконографические, письменные и этнографические источники. При этом вслед за A.C. Уваровым и E.H. Баденбургом Н.И. Веселовский указывал и на важность археологических раскопок тех объектов, возле которых обнаружены каменные бабы6.

Рассмотренная статья Н.И. Веселовского показала не только сложность и дискуссионность затронутой проблематики, но и заложила определенные принципы историографического исследования в кочевниковедение. Во многом такие позиции базировались не просто на обозначении мнений ученых по вопросу, но и на анализе привлекаемой исследователями источниковой базы и методах интерпретации. В последующие годы развития исторической науки в советский и современный периоды к раскрытию назначения тюркских ритуальных памятников и соответствующих верований будут неоднократно обращаться C.B. Киселев, JI.A. Евтюхова, JI.H. Гумилев, С.И. Руденко, A.A. Гаврилова, A.C. Васютин, В.Д. Кубарев, Г.В. Кубарев, Ю.С. Худяков, JI.H. Ермоленко, A.C. Суразаков и другие исследователи. В своих работах авторы в определенной степени будут указывать на альтернативные мнения по дискуссионным вопросам, правда, часто не раскрывая факторов, повлиявших на их формирование. Определенным исключением станет работа В.Д. Кубарева, которая подведет определенные итоги полуторавековой истории изучения ритуальных па

5 Там же. С. 415.

6 Там же. С. 432. мятников раннесредневековых кочевников, хотя дискуссионность данной проблематики сохранится вплоть до настоящего времени .

Следует отметить, что в советский период краткие историографические экскурсы давались учеными в монографиях и статьях при рассмотрении других вопросов, связанных с изучением мировоззрения тюркоязычных народов Сая-но-Алтая и сопредельных регионов. В данном случае показательной является оценка учеными подходов к интерпретации религиозной системы тюрок раннего средневековья. Так, Л.П. Потапов одним из первых подверг критическому анализу разработки отечественных и зарубежных исследователей по данной проблеме в своих работах 1970-х гг.8. В своих публикациях ученый положительно оценил вклад В.В. Радлова, П.И. Мелиоранского, В.В. Бартольда в изучение религиозных верований тюрок, особенно пантеона, на основе анализа рунических текстов. Кроме того, этнограф указал на успешный опыт П.И. Мелиоранского сопоставления древнетюркского и алтайского пантеонов, прежде всего образов одноименной богини Умай.9 Принципы историко-этнографического подхода в мировоззренческих реконструкциях ученый будет считать основополагающими при изучении религии раннесредневековых номадов, которую он однозначно определял как шаманизм. В этой связи не случайно Л.П. Потапов весьма критично оценил альтернативные разработки ученых, прежде всего Ж.-П. Ру, который пытался обосновать отличие религии раннесредневековых тюрок от шаманизма традиционных сибирских народов и поэтому предлагал использовать термин «тенгризм»10. Еще более скептично оце

Кубарев В.Д. Изваяние, оградка, балбалы (о проблемах типологии, хронологии и семантики древнетюркских поминальных сооружений Алтая и сопредельных территорий) // Алтай и сопредельные территории в эпоху средневековья. Барнаул, 2001.

8 Потапов Л.П, Умай — божество древних тюрков в свете этнографических данных // ТС 1972. М., 1973; Потапов Л.П. К вопросу о древнетюркской основе и датировке алтайского шаманизма// Этнография народов Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978а; Потапов Л.П. Древнетюркские черты почитания Неба у санно-алтайских народов // Этнография народов Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 19786 и др.

9 Потапов Л.П, Умай — божество древних тюрков в свете этнографических данных // ТС 1972. М., 1973. С. 268-270.

10 Потапов Л.П. К вопросу о древнетюркской основе и датировке алтайского шаманизма // Этнография народов Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978а, С. 4; Потапов Л.П. Алтайский шаманизм. Л. 1991. С. 17-18. < нивал Л.П. Потапов исследование И.В. Стеблевой11, направленное на изучение религиозно-мифологических представлений номадов в рамках структуралистской парадигмы. Формализованный анализ, по мнению этнографа, направленный на выявление бинарных- оппозиций, так и не позволил раскрыть сущность i религии тюрок.

Практически одновременно с работами по древнетюркской мифологии Л.П.

12

Потапова выходят в свет концептуальная статья С.Г. Кляиггорного, в которой он аргументированно показал, Ж.-П. Ру, Л.П. Потапов, И.В. Стеблева, С.А. Абрамзон фактически исчерпали все основные возможности корреляции рунических текстов и этнографических материалов. Основным результатом исследований этих ученых, по мнению С.Г. Кляиггорного, стало общее описание религии номадов VIII в., а также установление ее ретроспективной связи с мировоззрением традицион

1 "X ных народов Саяно-Алтая .

Во второй половине 1980-х гг. вопросы историографии изучения мировозi зрения тюркоязычных кочевников, в частности кыргызов, были подняты Ю.С. Худяковым. Исследователь, отметил, что наиболее значительный вклад в разработку данной проблематики был сделан В.В1. Бартольдом, А.Н. Бершта-мом, C.B. Киселевым, С.Г. Кляшторным, Л.Г. Нечаевой и некоторыми другими учеными, которые, отмечая шаманскую основу религии кыргызов, тем не менее обращали внимание на проникновение мировых конфессий - буддизма, манихейства, несторианства и даже ислама14. При этом Ю.С. Худяков подчеркнул, что, кроме письменных источников, тюркологи активно привлекают для решения указанных вопросов данные археологии, прежде всего предметы торевтики, наиболее ярко отражающие синкретичные мировоззренческие черты.

В'отличие от историографии мировоззрения раннесредневековых номадов Саяно-Алтая специальные работы,, раскрывающие процесс изучения :религиоз

11 Стеблева И.В. К реконструкции древнетюркской религиозно мифологической системы // ТС 1971. M., 1972.

12 Кляшторный С.Г. Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках // ТС 1977. М., 1981.

13 Там же. С. 118.

14Худяков Ю.С. Шаманизм и мировые религии у кыргызов в эпоху средневековья // Традиционные верования и быт народов Сибири. Новосибирск, 1987. С. 65-66. но-мифологических представлений кочевников поздней древности появляются только в конце XX в. В этой связи следует отметить, что во второй половине XX в. реконструкция мировоззрения кочевых народов Евразии скифской эпохи, в том числе Саяно-Алтая, происходила преимущественно на основе анализа искусства. К концу столетия опыт исследований в этом направлении был накоплен весьма значительный, поэтому вполне закономерным явлением стало появление специального историографического исследования Д.М. Дудко. Развитие семантического направления в отечественной скифологии ученый тесно увязывал с разработками в этой же области зарубежных коллег. В результате Д.М. Дудко пришел к выводу, что в скифологии сформировалось несколько основных направлений в изучении скифского звериного стиля — тотемическое (Н.П. Кондаков, Л.А. Ельницкий и др.), магическое (Г.А. Федоров-Давыдов, и др.) и мифологическое (М.И. Артамонов, Д.С. Раевский, Е.Е. Кузьмина, А.И. Мартынов и др.). Несмотря на различия в этих подходах, они, по мнению Д.М. Дудко, полностью не исключают друг друга, а взаимодополняют скифскую идеологию15. Кроме того, тотемическое и магическое направления часто связываются исследователями с основными занятиями номадов — охота и военное искусство, что и обусловливало развитие искусства. В этой связи Д.М. Дудко считает возможным также использовать, с точки зрения историографии, такие термины, как «охотничье» и «военное» направления в интерпретации скифского искусства. Наконец, скифолог отмечает и аргументированные попытки некоторых ученых, в частности С.С. Сорокина, Г.М. Бонгард-Левина, Э.А. Грантовского, рассматривать звериный стиль номадов через призму шаманского мировоззрения16. I

Важно указать на то, что, по-мнению Д.М. Дудко, успех каждого из обозначенных направлений зависел как от объективного процесса изучения* источников, так и от субъективных процессов развития отечественной науки. Так, исследователь справедливо отмечает, что слабое развитие мифологической

15 Дудко Д.М. Религиозно-мифологическая семантика скифского звериного стиля: история исследования // НАА. 1985. №4. С. 151-160.

16 Там же. С. 154. и концепции скифского искусства во многом было связано с ситуацией, которая сложилась вокруг разработок Н.Я; Марра и его последователей - И.И. Мещанинова, К.В. Тревер, Л.А. Мацулевича, Б.Б. Пиотровского. Указанная группа авторов в 1930-1940-е гг. пыталась выявить в скифском искусстве воплощение мифологических универсалий (например, трехуровневого строения Вселенной и др.). Однако, несмотря на признание именно мифологической значимости звериного стиля, тем не менее критика марризма в 1950-е гг. в значительной степени дискредитировала «мифологическую концепцию». Только в 19601980-е гг. благодаря работам широкого круга исследователей, в том числе изучающих и искусство скифо-сакских племен Центральной Азии (Д.С. Раевский, Е.Е. Кузьмина, А.К. Акишев, Б.А. Литвинский, В.Д. Кубарев, Д.В. Черемисин и др.), удалось реабилитировать и развить дальше положения мифологической

17 составляющей образов скифского звериного стиля .

Одним из важнейших достижений скифологии в конце 1960-х — начале 1980-х гг. Д.М. Дудко считал выявление индо-иранской основы мировоззрения народов обширного пояса Евразии скифской эпохи. Именно этот вывод позволяет ученым успешно реконструировать верования номадов и привлекать аналогии скифо-сакского, индо-иранского и индо-европейского круга. Исследователь также отметил слабость отдельных мировоззренческих реконструкций, предлагаемых часто на незначительной источниковой и методической базе, что приводило ученых к субъективным выводам18.

В 1990-е - начале 2000-х гг. появляются уже публикации, касающиеся анализа концепций мировоззренческого развития непосредственно отдельных кочевых народов Саяно-Алтая и сопредельных территорий, в частности носителей» пазырыкской культуры Алтая. Так, В.Д. Кубарев, рассматривая, верования ? номадов, указал на значительные успехи Д.С. Раевского, Е.Е. Кузьминой, А.К.

Акишева в области применения структурно-семиотического подхода и индоиранских аналогий в анализе скифского звериного стиля. Положительно оценил

17 Там же. С. 157-158.

18 Там же. С. 158-159. исследователь и вывод Е.В. Переводчиковой о том, что произведения искусства, выполненные в зверином стиле, отражают представление об окружающем мире. По мнению ученого, предшествующие искусствоведческие исследования пазырыкского искусства М.П. Грязнова, С.И. Руденко практически не касались семантического аспекта, что делает перспективным это направление исследований19.

Более развернутую историографическую характеристику процесса реконструкции мировоззрения номадов Центральной Азии скифского времени на ос

20 нове анализа произведений искусства давали Е.С. Богданов и Д.В. Черемисин . Так, Е.С. Богданов остановился на подходах ученых, касающихся семантической интерпретации образов животных в искусстве номадов, поздней древности. Ученый отметил, что из-за сложности таких реконструкций, многие исследователи вообще стараются обходить данную тематику. В то же время в отечественной науке выработалось несколько направлений семантической интерпретации произведений древнего искусства, которые основаны на принципах архео-лого-этнографических сопоставлений, привлечения индо-иранских аналогий, раскрытия палеоастрономических знаний или выявления структурно

91 семиотического текста . Однако Е.С. Богданов подчеркнул, что не во всех случаях специалистами наблюдается обоснованное привлечение обозначенных исследовательских стратегий, что приводит иногда к субъективным и искусственно сконструированным особенностям миропонимания номадов. Наиболее критично ученый высказался в отношении предложенных семантических трактовок отдельных образов искусства А.И. Мартынова, В:Е. Ларичева, хотя и не

19 Кубарев В.Д. Курганы Юстыда. Новосибирск, 1991. С. 135-137.

20 Богданов Е.С. Образ хищника в пластическом искусстве кочевых народов Центральной Азии (скифо-сибирская художественная традиция). Новосибирск, 2006. С. 7-14; Черемисин Д.В. Искусство звериного стиля в погребальных комплексах рядового населения пазырык-ской культуры (семантика звериных образов в контексте погребального обряда). Автореф. дис. канд. ист. наук. Новосибирск, 2005а.; Черемисин Д.В. К дискуссии о семантике искусства звериного стиля и реконструкции мировоззрения носителей пазырыкской культуры // Археология, этнография и антропология Евразии. 2007. №3; Черемисин Д.В. Искусство звериного стиля в погребальных комплексах рядового населения пазырыкской культуры: семантика звериных образов в контексте погребального обряда. Новосибирск, 2008. С.8-10.

21 Богданов Е.С. Образ хищника в пластическом искусстве кочевых народов Центральной Азии (скифо-сибирская художественная традиция). Новосибирск, 2006. С. 7-14. исключил полностью научной значимости их работ. В то же время достаточно позитивно' Е.С. Богданов оценил особенности реализации структурно-семиотического подхода А.К. Акишевым, Д.В. Черемисиным, а также методические разработки А.П. Бородовского, основанные на адекватном описании сюжета древнего искусства, исходя из его художественных и структурно

99 пространственных особенностей . Ученый также обратил внимание на важность учета разработок в области аналитической психологии, позволяющие выявить в искусстве архетипическую основу. В целом Е.С. Богданов пришел к выводу, что накопленные как отечественными, так и зарубежными учеными принципы исследования могут вполне успешно реализовываться на современном этапе при изучении мировоззренческой основы искусства кочевых народов23.

Заслуживает также внимания историографический очерк семантической интерпретации пазырыкского искусства, представленный в монографии Д.В. Че-ремисина24. Исследователь попытался обосновать положение о том, что трактовки скифского звериного стиля во многом были обусловлены господствующими представления об уровне религиозных систем номадов в целом. Так, Д.В. Черемисин отметил, что в 1930-1970-е гг. многие ученые — В.В. Гольмстен, А.Н. Бернштам, С.С. Черников, Н.Л. Членова, А.Д. Грач — рассматривали образы искусства как символы тотемов кочевников. Однако уже в 1970-е гг. стали активно развиваться и другие подходы к интерпретации искусства - магическое и мифологическое. При этом Д.В. Черемисин особо подчеркнул, что успех мифологической интерпретации скифского звериного стиля во многом обусловлен распространением структурно-семиотического подхода в отечественной науке, в том числе и в мировоззренческих реконструкциях в кочевниковедении25. Анализируя опыт предшествующих ученых, занимавшихся изучением религиозно-мифологических представлений, Д.В. Черемисин особо отметил, что попытки

22 Там же. С. 12-13.

23 Там же. С. 15.

24 Черемисин Д.В. Искусство звериного стиля в погребальных комплексах рядового населения пазырыкской культуры: семантика звериных образов в контексте погребального обряда. Новосибирск, 2008.

25 Там же. С.8-10. рассматривать мировоззрение «пазырыкцев» сквозь призму шаманского миропонимания (Г.Н. Курочкин и др.), палеоастрономические знания (В.Е. Ларичев) или эзотерику (А.Д. Мачинский) недостаточно научно обоснованы. Кроме того, исследователь выступил с критическими замечаниями относительно подхода к реконструкции особенностей религиозной системы номадов Алтая скифского времени, разработанного П.К. Дашковским и A.A. Тишкиным на основе анали

26 за материалов погребального обряда, а не произведений искусства. Историографический анализ, проведенный Д.В. Черемисиным, дал новый импульс дискуссии о сущности религии «пазырыкцев», возникшую еще в середине XX в. и продолжающуюся до настоящего времени27.

Второе историографическое направление, связанное с изучением концепций социально-политического развития номадов Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья, стало формироваться преимущественно с середины XX в. Правда, нужно отметить работу К. Иностранцева «Хунну и гунны (разбор теорий о происхождении народа хунну из китайских летописей, о происхождении гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов»), опубликованную в 1926 г. В этой монографии представлен подробный анализ основных отечественных и зарубежных концепций этнополитического и военного развития номадов. В то же время К. Иностранцев в своем труде фактически указал на то, что большинство ученых к середине 20-х гг. XX в. рассматривали организа

28 цию указанных народов в качестве полиэтничного государства . Однако в цеI лом содержание работы демонстрирует еще отсутствие в номадологии интереса к социально-политической истории кочевых обществ поздней древности.

Одной из первых работ, в которых специально дается историографический анализ разработок ученых по социально-политической организации тюрок и

26 Там же. С. 14-21.

07 Дашковский П.К., Тишкин A.A. К дискуссионным аспектам изучения религиозно-мифологической системы кочевников Горного Алтая пазырыкского времени // Известия АлтГУ. Серия История. Барнаул, 2008. №4/2.

28 Иностранцев К. Хунну и гунны (разбор теорий о происхождении народа хунну из китайских летописей, о происхождении гуннов и о взаимоотношениях этих двух народов. 2-е изд. доп. Л., 1926. С. 118. кыргызов, являлась монография А.Н. Бернштама «Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI—VIII веков: Восточно-тюркский каганат и кыргызы». Подробно рассматривая историю открытия и изучения рунических текстов, ученый отметил, что уже в конце XIX - начале XX в. тюркологи стали обращать внимание на социально-политическую проблематику. В этой связи он коснулся взглядов В.В. Радлова и В.В. Бартольда на данную проблематику, от

29 метив, что ученые справедливо указывали на государственность у номадов . В то же время, находясь под влиянием идеологических установок, А.Н. Бернштам попытался выявить элементы теории классовой борьбы в концепциях В.В. Рад-лова и В.В. Бартольда, что привело к субъективным историографическим оценкам их научного наследия. ,

Осмыслению истории изучения разных сторон социально-политической организации номадов в советский период было посвящено достаточно много ол работ в последней четверти XX - начале XXI в. . Однако разработки по кочевым социумам Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья в указанных исследованиях привлекались крайне слабо, преимущественно для иллюстрации начального этапа социо- и политогенеза номадов. Нельзя не учитывать и то, что оценки достижений советских ученых в указанном направлении довольно существенно различались. В этой связи остановимся подробнее на некоторых выводах H.H. Крадина, которые являются показательными в анализе указанной проблематики. Так, в начале 1990-х гг. в монографии «Кочевые общества (проблемы формационной характеристики)» он представил обстоятель

90

Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI-VIII вв. М.; Л., 1946. С. 24-27.

30 Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М., 1976; Коган JI.C. Проблемы социально-экономического строя кочевых обществ в историко-экономической литературе (на примере дореволюционного Казахстана): Автореф. дис. . канд. экон. наук. М., 1981.; Халиль Исмаил. Исследование хозяйства и общественных отношений кочевников Азии (включая Южную Сибирь) в советской литературе 50-80 гг.: Автореф. дис. . канд. ист. наук. М., 1983.; Попов A.B. Теория «кочевого феодализма» академика Б .Я. Владимирцова и современная дискуссия об общественном строе кочевников // Mongolica. Памяти академика Б.Я. Владимирцова 1884-1931. М., 1986; Крадин H.H. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Владивосток, 1992. С. 12-43; Крадин H.H. Кочевники Евразии. Алматы, '2007. С. 11-58; Khazanov A.M. Nomads and Outside World. Cambridge, 1984. и др. ный аналитический очерк по истории дискуссий о формах социально-экономических отношений и политических структурах у кочевников31. По его мнению, в советской историографии постепенно оформилось множество школ и направлений, по-разному трактующих ключевые вопросы истории номадизма, и к началу 1990-х гг. отечественное кочевниковедение было далеко от выработки каких-либо концептуальных решений. Более того, тогда Н.Н.,Крадин считал в принципе невозможным появление доминирующей теории общественно-политического развития номадов . Позднее, в последующих своих работах исследователь предложил уже несколько иной взгляд. H.H. Крадин указывает на необходимость изучения конкретных кочевых обществ и кочевого мира в целом с позиций разных методологических подходов, ибо каждая научная стратегия «высвечивает» те или иные грани социальных систем номадов. Тем самым он признает многообразие существующих интерпретаций уровня сложности кочевых социумов, но своими исследованиями призывает к синтезу методологических подходов и достижений разных научных дисциплин и направлений33.

Необходимо отметить, что уже в работах 1990-х, а затем и начала 2000-х гг. H.H. Крадин попытался выделить периоды в изучении общественных отношений кочевников обширной степной полосы Евразии, в которую включался и Центральноазиатский регион34. Ученый подчеркнул, что интерес к социальной истории номадов стал складываться в отечественной науке еще в XIX — начале XX в., однако наиболее существенные результаты были получены именно в со

31 Крадин H.H. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Владивосток, 1992. С. 12-43;

32 Там же. С. 42.

33 Крадин H.H. Кочевники Евразии. Алматы, 2007а. С. 11-37, 61-108; Крадин H.H. Современные теории исторического процесса и номадизм // Медиевистика XXI века: проблемы методологии и преподавания. Кеерово, 2007б.<Вып. III. и др.

34 Крадин H.H. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Владивосток, 1992; Крадин H.H. Кочевые общества в контексте стадиальной эволюции // ЭО. 19946. №1; Крадин H.H. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Автореф. дис. докт. ист. наук. М., 1994в; Крадин H.H. Кочевники в мировом историческом процессе // Философия и общество. 2001г. №2. и др. ветской исторической наук . В результате он обосновывает выделение трех периодов изучения общественной организации номадов. Первый период охватывает 1920-е - начало 1930-х гг. Хронологические рамки второго периода ограничиваются 1934-м - серединой 1960-х гг. и включают два этапа, рубеж между которыми начало 1950-е гг. Наконец, третий период датируется серединой 1960-х — началом 1990-х гг. Каждый из периодов характеризовался формированием новых концепций, расширением источниковой базы и степенью вмешательства государственной идеологии в историческую науку. Номадолог обратил внимание на то, что сформировались два направления в трактовке кочевничества. Одна группа исследователей признавала самобытность номадизма и необходимость выработки новой терминологической базы. Другая же группа ученых на протяжении всего советского и даже постсоветского периодов стремится вписать историю кочевников, в том числе и социальную, в рамки дефиниций, применяемых при изучении оседло-земледельческих обществ. Существенно также замечание H.H. Крадина о том, что, несмотря на различные методологические парадигмы, большинство исследователей признают за кочевыми обществами менее специализированную и структурно дифференцированную социально-экономическую номадов36.

В целом следует отметить, что H.H. Крадин фактически первым предложил историографическую периодизацию изучения социально-политической организации кочевых социумов. Правда, в его поле зрения на данном этапе попали преимущественно работы историков и кочевниковедов, в то время как па-леосоциальные исследования археологов оказались задействованы крайне слабо. В то же время выводы, сделанные ученым, демонстрировали важность и перспективность изучения социальной истории номадизма как в историческом, так и в историографическом контексте. Не менее важным достоинством истоI

Крадин H.H. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Автореф. ис. докт. ист. наук. М., 1994в. с. 12-14; Крадин H.H. Кочевники в мировом историческом процессе // Философия и общество. 2001г. №2. С. 109-114.

36 Крадин H.H. Кочевые общества в контексте стадиальной эволюции // ЭО: 19946. №1; Крадин H.H. Кочевники в мировом историческом процессе // Философия и общество. 2001г. №2. С. 117. риографических разработок H.H. Крадина является обращение к зарубежному опыту изучения номадизма. Такой подход позволяет более полно представить основные направления развития номадологии, выявить сложные и дискуссионные проблемы, а также глубже оценить вклад отечественных ученых.

Полноценные историографические исследования социально-политического направления в кочевниковедении Саяно-Алтая начинаются в конце XX — начале XXI в. Этому процессу способствовало становление и развитие «социальной археологии» в СССР. Зарождение исследований социальной организации кочевников в отечественной археологии в середине 1920-х — первой половине 1930-х гг. детально рассмотрено в диссертации и публикациях Н.П. Писа-ревского37, В.Ф. Генинга38, которые продемонстрировали в рамках обозначенного направления переход от эволюционизма к марксизму.

Особого внимания в контексте рассматриваемой проблематики заслужи

OQ вают работы С.А. Васютина . В кандидатской диссертации «Социальная оргаI низация кочевников Евразии в археологии» С.А. Васютин попытался обобщить накопленный исследователями опыт в развитии социальной археологии в 1920-е — первой половине 1990-х гг. Важно отметить, что ученым проводилось историографическое изучение концепций социогенеза номадов, обитавших в обширном поясе степей Евразии от раннескифского до монгольского времени включительно. В то же время С.А. Васютин в контексте общих тенденций раз

37 Писаревский Н.П. Изучение истории ранних скотоводческих обществ степи и лесостепи Евразии в советской археологии середины 20-х - первой половины 30-х гг.: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Кемерово, 1989а; Писаревский Н.П. Социальная организация кочевников в степи и лесостепи Евразии эпохи раннего железного века в советской археологии середины 20-х - первой половины 30-х гг. // Проблемы археологии скифо-сибирского мира (социальная структура и общественные отношения). Кемерово, 19896. Ч. I; Пряхин А.Д., Писаревский Н.П. Проблема изучения древних кочевнических обществ степи и лесостепи Евразии в работах советских археологов первой половины 30-х годов // Скифо-сибирский мир (искусство и идеология). Кемерово, 1984;

38 Генинг В.Ф. Очерки по истории советской археологии (У истоков формирования марксистских теоретических основ советской археологии. 20-е — первая половина 30-х гг.). Киев, 1982. од

Васютин С.А. Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 1998а. С. 6-17; Васютин С.А. Проблемы изучения социальной организации кочевников скифского времени Горного Алтая по материалам погребений // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999. С. 31-35 вития отечественной социальной археологии рассматривал и разработки ученых, касающихся изучения непосредственно номадов Саяно-Алтая и прилегающих регионов. В конечном итоге ученый выделил пять периодов в развитии социального направления кочевниковедения: 1) 1920-е — начало 1930-х гг.; 2) вторая четверть 1930-х- середина 1940 —х гг.; 3) конец 1940-х — середина 1960-х гг.; 4) конец 1960-х - середина 1980-х гг.; 5) конец 1980-х - первая половина 1990-х гг.40. Выделение каждого нового периода обусловлено качественными изменениями в подходах исследователей к изучению общественных систем кочевников: расширение источниковой базы, смена методологических парадигм, развитие методики социальных реконструкций и др.

Предложенная периодизация С.А. Васютина явилась важным опытом ис1 ториографического обобщения социального направления в номадологии. Важным достоинством историографической концепции ученого служит, на наш взгляд, то, что он попытался,учесть работы по социальной истории номадизма не только историков, востоковедов, но и археологов. Такая ситуация видится не случайной, поскольку в последней четверти XX в. именно социальная археология начинает занимать ведущие позиции в изучении кочевых обществ. В то же время» в периодизации С.А. Васютина содержатся и определенные дискуссионные моменты. Прежде всего-практически из поля зрения выпадает дореволюционный период развития кочевниковедения, хотя и до установления советской власти учеными предлагались определенные оценки социального развития номадов. Во-вторых, выделение в качестве самостоятельных второго и третьего периодов, на наш взгляд, не совсем оправданно. Это связано с тем, что в конце 1940-х гг., рассматриваемых нома!дологом как рубеж между периодами, принципиальные изменения в методологии-(исторический материализм), методике реконструкций, источниковой базе, степени влияния идеологии на историческую науку ощущались незначительно. В этой связи, вероятно, можно более ар

40 Васютин С.А. Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 1998а. С. 6-17; гументированно говорить скорее об определенных тенденциях или этапах в рамках единого периода - вторая четверть 1930-х - середина 1960-х гг.

В контексте рассмотрения степени изученности обозначенной проблематики следует указать не только на появление обобщающих работ, но и публикаций по отдельным частным историографическим проблемам. Так, на современном этапе развития номадологии появились статьи, посвященные деятельности коллектива, объединившего М.И. Артамонова, М.П. Грязнова, В.В. Гольмстен и Г.П. Сосновского, под названием бригады по истории кочевого скотоводства («бригада ИКС»). По справедливому выводу ученых, несмотря на краткий период деятельности в 1930-1931 гг. «бригады ИКС», тем не менее полученные результаты имели важное значение для последующего развития отечественного кочевниковедения. Одним из важнейших научных выводов «бригады ИКС» по мнению большинства историографов, являлось признание факта о том, что до господства в степях Евразии кочевого скотоводства в нем процветало комплексное земледельческо-скотоводческое оседлое хозяйство41. Изучение особенностей хозяйственной деятельности во многом открывало ученым путь для реконструкции социальных отношений в кочевых социумах.

Важно особо отметить, что роль отечественных ученых в развитии социального направления в номадологии на основе изучения древностей Сибири, основной круг проблем использования палеосоциологических методик были частично рассмотрены В.В. Бобровым и Ю.И. Михайловым42. При этом В.В. Бобров указал на то, что показателем в развитии обозначенного направления являются не только отдельные исследования по социальной организации древ

41 Жук A.B. Дебют ИКСа // IV исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 1997; Свешникова О.С. Забытая работа группы ИКС // VI исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 2004. С. 20-22 и др.

42 Бобров В.В. Историография и современное состояние изучения социальной организации древних обществ в археологии // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация. Кемерово, 1997а; Бобров В.В. Современное состояние развития социального направления в археологии Сибири // Социально-демографические процессы на территории Западной Сибири (древность и средневековье). Кемерово, 2003; Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Проблемы использования методов реконструкции в системе палеосоциологических исследований древнего общества // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация. Кемерово, 1997. них обществ, но и тематические конференции, которые активно проводятся именно в сибирских научных центрах43. Стоит также указать на обстоятельный обзор методик изучения стратификации древних обществ по данным погребальных памятников A.A. Кильдюшевой и Ю.Ю. Тырышкиной44. Вопросам интерпретации археологических материалов отечественными учеными 19201950-х гг., в том числе в социальном аспекте, посвятили свои работы О.С. Свешникова и Л.Ю. Китова45.

Особо стоит указать работы, в которых непосредственно освещаются проблемы, концепции, мнения и идеи ученых относительно социально-политической организации номадов Саяно-Аптая. В частности, основные проблемы изучения археологических памятников кочевников Горного Алтая в VIII—IV вв. до н.э. 1 в том числе и вопросы реконструкции социальной структуры раннескифского и пазырыкского населения Горного Алтая) проанализировал Л.С. Марсадолов. Ученый выделил десять этапов в изучении скифских древностей Алтая, отметив не только характер накопления источников, но методологические и методические основы изучения древних культур. Несомненно, расширение источников по рядовым и элитным погребальным комплексам кочевников давало основания археологам для социальных интерпретаций46. В этой связи ученый особо акцентировал внимание на разработке концепции социальных рангов курганов пазырыкской культуры, отметив, что предшествующие поколения ис

43 Бобров В.В. Современное состояние развития социального направления в археологии Сибири // Социально-демографические процессы на территории Западной Сибири (древность и средневековье). Кемерово, 2003. С. 7.

44 Кильдюшева A.A. О методике изучения положения индивида в социальных структурах древних обществ по материалам погребальных памятников // VII исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Омск, 2008; Тырышкина Ю.Ю. К вопросу о развитии социального направления в археологической науке // VII исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Омск, 2008.

45 Свешникова О.С. Историческая интерпретация археологического источника в отечественной археологии (конец 1920-х — середина 1950-х гг.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. Омск, 2006; Китова Л.Ю. История сибирской археологии (1920-1930-е гг.): изучение памятников эпохи металла. Новосибирск, 2007.

46 Марсадолов Л.С. История и итоги изучения археологических памятников Алтая VIII— IV веков до н.э. (от истоков до начала 80-х годов XX века). СПб., 1996а; Марсадолов Л.С. Археологические памятники IX—III вв. до н.э. горных районов Алтая как культурно-исторический источник (феномен пазырыкской культуры): Автореф. дис. . докт. культурологии. СПб., 2000а. следователей неоднократно строили свои общественные реконструкции на основе анализа параметров погребальных сооружений47.

История социальных реконструкций на основе изучения археологических памятников кочевников Саяно-Алтая и сопредельных территорий поздней древности и раннего средневековья нашла отражение в целом ряде современных исследований48. В этих работах представлены основные методические приемы и результаты, полученные учеными при реконструкции социальной организации носителей бийкенской, майэмирской, пазырыкской, булан-кобинской, тюркской культур и хунну.

Значительное внимание истории изучения социально-политической структуры номадов Алтая скифской эпохи уделили П.К. Дашковский и A.A. Тиш-кин49. Исследователи отметили, что первые социальные интерпретации памятников кочевников скифской эпохи Алтая были предложены еще В.В. Радловым, после раскопок им знаменитых курганов Катанда и Берель. Однако концепту

47 Марсадолов JI.C. Социальные ранги курганов кочевников Алтая VI-IV вв. до н.э. // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Барнаул, 1997в. С. 96-99; Марсадолов JI.C. Археологические памятники IX—III вв. до н.э. горных районов Алтая как культурно-исторический источник (феномен пазырыкской культуры): Автореф. дис. . докт. культурологии. СПб., 2000а.

48 Крадин H.H., Данилов C.B., Коновалов П.Б. Социальная структура хунну Забайкалья. Владивосток, 2004. С. 4—10; Васютин С.А., Крадин H.H., Тишкин A.A. Реконструкции социальной структуры раннихкочевников в археологии // Социальная структура кочевников Евразии. Иркутск, 2005. С. 10-38; Тишкин A.A., Дашковский П.К. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи. Барнаул, 2003а. С. 57-82; Матре-нин С.С. Социальная структура населения Горного Алтая хунно-сяньбийского времени (по материалам погребальных памятников булан-кобинской культуры II в. до. н.э. — V в. н.э.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 2005а; Серегин H.H. Опыт и перспективы реконструкции социальной организации кочевников тюркской культуры Саяно-Алтая // Теория и практика археологических исследований. Барнаул, 20086. Вып. 4. и др.

49 Тишкин A.A., Дашковский П.К. Социально-политическая организация населения горного Алтая скифской эпохи (по материалам исследований 1960-1990-х гг.) // Историко-культурное наследие Северной Азии. Барнаул, 2001а. С. 134-149; Тишкин A.A., Дашковский П.К. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи. Барнаул, 2003а. С. 57-82; Тишкин A.A., Дашковский П.К. Основные аспекты изучения скифской эпохи Алтая. Барнаул, 2004; Дашковский П.К. Проблемы изучения социальной организации пазырык-цев Горного Алтая // Пятые исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 20006; Дашковский П.К. Проблема реконструкции социальной организации кочевников Горного Алтая скифской эпохи в творчестве С.И. Руденко // Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия. Барнаул, 2001а. С. 109-112; Дашковский П.К. Социальная структура и система мировоззрений населения Горного Алтая скифского времени: Автореф. дис. к.и.н. Барнаул, 2002а; альные выводы относительно социальной организации пазырыкских племен были сделаны М.П. Грязновым, C.B. Киселевым и С.И. Руденко уже в советский период. По мнению A.A. Тишкина и П.К. Дашковского, в разработках указанных авторов нашли отражение принципы философии позитивизма, исторического материализма и марксистской идеологии, а основным итогом явилась разработка трехуровневой социальной концепции50. В последующий период по мере расширения источниковой базы, преимущественно за счет исследования рядовых погребений, ученым удалось продолжить социальные реконструкции организации «пазырыкцев». В результате были сделаны выводы о достаточно сложной иерархичности социума номадов, его милитаризации, а также выделен целый спектр социодиагностирующих признаков погребального обряда и инвентаря. Кроме существенных достижений в изучении социальной истории носителей пазырыкской культуры, П.К. Дашковский и A.A. Тишкин указали и на ряд дискуссионных и перспективных для дальнейшего изучения направлений: выявление «жречества», палеодемографический анализ, социальная типология погребений, особенности политогенеза номадов и др.51.

Среди отмеченных историографических экскурсов особого внимания заслуживают публикации, посвященные освещению процесса изучения учеными социально-политической организации номадов хунно-сяньбийского и тюркского периода. Дело в том, что историографическое направление номадологии, связанное с рассмотрением указанных двух периодов, в отличие от скифской эпохи представлено крайне слабо. Так, один из первых очерков по истории изучения общественной организации хунну представлен во введениях в монографиях H.H. Крадина, одна из которых — «Социальная структура хунну Забайкалья» - подготовлена им в соавторстве с C.B. Даниловым и П.Б. Коноваловым. Уже в первой своей крупной работе «Империя хунну» H.H. Крадин отметил, что, несмотря на значительный интерес ученых к истории хунну, тем не менее в XVIII — первых десятилетиях XX в. социальная история этого народа практиче

50 Тишкин A.A., Дашковский П.К. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи. Барнаул, 2003а. С. 62-63.

51 Там же. С. 80-81. с-} ски никак не разрабатывалась . Изучение социогенеза номадов началось только в 1930-е гг., когда утверждалась марксистская формационная теория, которая в то же время оказалась мало пригодна для изучения номадизма. В результате кочевниковеды стали рассматривать хунну как рабовладельческое, военно-демократическое или феодальное общество53. В последующие периоды развития отечественного кочевниковедения ученые рассматривали хунну с позиций раннегосударственной или дофеодальной (предклассовой) теории. Примечательно также то, что авторы указанной выше коллективной монографии отметили значительное использование исследователями письменных источников. Что касается археологических материалов, то они стали привлекаться постепенно с середины 1970-х - начала 1980-х гг. при реконструкции отдельных особенностей социальной структуры кочевников. Между тем именно использование данных археологии, по мнению H.H. Крадина, C.B. Данилова, П.Б. Коновалова, позволит существенно продвинуться в изучении социогенеза номадов на современном этапе развития науки54. Кроме того, H.H. Крадин указал на то, что проблема общественной организации хунну активно разрабатывалась и зарубежными кочевниковедами, работы которых хоть и в ограниченном объеме, но постепенно проникали в СССР и соответственно оказывали определенное влияние на отечественную номадологию. В" целом ученый заключил, что, несмотря на активное изучение обозначенной проблематики в последней четверти XX — начале XXI в., тем не менее среди ученых сохранилась дискуссионность относительно характера развития хуннуского общества55.

Еще более короткий период изучения социальной организации номадов хунно-сяньбийского времени накоплен учеными на основе изучения памятников булан-кобинской культуры Алтая и кокэльской культуры Тувы. В этой свяs i

5° I

Крадин Н:Н. Империя хунну. Владивосток, 1996а; Крадин H.H. Империя хунну. Владивосток, 2001 д. С. 19.

53 Крадин H.H. Империя хунну. Владивосток, 2001д. С. 22-23; Крадин H.H., Данилов C.B., Коновалов П.Б. Социальная структура хунну Забайкалья. Владивосток, 2004. С. 4.

54 Крадин H.H., Данилов C.B., Коновалов П.Б. Социальная структура хунну Забайкалья. Владивосток, 2004. С. 8-10. !

55 Крадин H.H. Империя хунну. Владивосток, 2001д. С. 26-29. зи С.С. Матренин справедливо отмечает, что в социальном отношении история носителей булан-кобинской культуры начинает изучаться учеными только с конца 1980-х гг.56. Сложившаяся ситуация обусловлена прежде всего сравнительно поздним накоплением археологических источников при почти полном отсутствии прямых письменных свидетельств о народах Алтая поздней древности. В то же время С.С. Матренин подвел не только итоги реализации обозначенного направления, но и предложил комплексную методику по дальнейшему его развитию, которую он частично воплотил в своей кандидатской диссертации «Социальная структура населения Горного Алтая хунно-сяньбийского времени (по материалам погребальных памятников булан-кобинской культуры II в. до н.э. — V в. н.э.)», которую защитил в 2005 г.

В отношении историографии социальных разработок на основе памятников кокэльской культуры Тувы можно упомянуть работу Д.Г. Савинова, которая посвящена одноименному памятнику . Ученый отметил, что, несмотря на длительную историю изучения памятников номадов, тем не менее работы социального характера стали появляться только с 70-х гг. XX в. При этом особенностью публикаций Л.П. Потапова, В.П. Дьяконовой, С.И. Вайнштейна, Л.Р. Кызласова часто являлось то, что исследователи опирались не на конкретный материал, а исходили прежде всего из теории формационного развития общества. Такая ситуация соответственно сказывалась на социальных интерпретациях археологов. В этой связи Д.Г. Савинов не случайно подчеркнул, что I более аргументированными выглядели социальные реконструкции Р. Кенка, построенные на основе скрупулезного анализа археологических источников, а не на стремлении вписать их в готовую теоретическую модель58.

56 Матренин С.С. Опыт социальной интерпретации археологических материалов Горного Алтая хунно-сяньбийского времени (историографический аспект) // Историко-культурное наследие народов Южной Сибири. Горно-Алтайск, 2006. Вып. 3—4. С. 165-166.

57 Савинов Д.Г. Кокэльский могильник в Туве // Социальная структура кочевников Евразии: Монография. Иркутск, 2005а. С. 202-208;

58 Савинов Д.Г. Кокэльский могильник в Туве // Социальная структура кочевников Евразии: Монография. Иркутск, 2005а. С. 200-202;

Кроме историографии социогенеза номадов поздней древности, в последние годы появляются работы, затрагивающие аналогичную проблематику в отношении раннесредневековых кочевников Саяно-Алтая и сопредельных регионов. Наиболее показательным в этом отношении является статья H.H. Серегина «Опыт и перспективы реконструкции социальной организации кочевников тюркской культуры Саяно-Алтая» Он обратил внимание на то, что интерес к социальной истории тюрок раннего средневековья стал формироваться еще в XVIII-XIX вв. и ервоначально этот процесс был обусловлен переводом китайских хроник и дешифровкой рунических текстов59. При этом H.H. Серегин отметил, что изучение социогенеза номадов на основе анализа письменных источников предпринималось учеными фактически на всем протяжении развития отечественной тюркологии вплоть до современности. Использование письменных источников, по мнению кочевниковеда, позволило исследователям существенно продвинуться в изучении социально-политической организации номадов, хотя специфика последней в силу разных причин (например, влияние идеологии) иногда трактовалась весьма своеобразно. Кроме того, исследователь подметил, что иногда ученые приходили к прямо противоположным выводам, опираясь по сути дела на один и тот же корпус источников (например, оценка положения женщин в обществе номадов)60.

Не менее значим вывод H.H. Серегина о том, что по мере развития саяно-алтайской археологии ученые постепенно начинают привлекать данные этой науки для социальных реконструкций раннесредневековых номадов61. Первоначальный импульс развитию этого направления был задан C.B. Киселевым, а затем был продолжен в большей или меньшей степени последующими поколениями исследователей: Г.В. Длужневской, Б.Б. Овчинниковой, Ю:С. Худяковым, В:Д. Кубаревым, В.В. Горбуновым, Т.Г. Горбуновой, В.Н. Добжанским и др. В результате ученым удалось выделить социально-диагностирующие при

59 Серегин H.H. Опыт и перспективы реконструкции социальной организации кочевников тюркской культуры Саяно-Алтая // Теория и практика археологических исследований. Барнаул, 20086. Вып. 4. С. 146-148.

60 Там же С. 149-150.

61 Там же. С. 151-153. знаки погребального обряда и сопроводительного инвентаря, установить взаимосвязь социальной и этнической дифференциации. Однако несмотря на внимание ученых к социальной« истории тюрок, тем не менее, по справедливому заключению H.H. Серегина, многие вопросы остаются не решенными до настоящего времени. Более того, наличие значительного количества письменных источников во многом повлияло на то обстоятельство, что археологические материалы при социальных реконструкциях тюркского общества стали, применяться достаточно поздно и в ограниченном масштабе62.

Особо стоит указать на опыт осмысления развития социального направления в кочевниковедении Евразии, представленный авторами коллективной монографии «Социальная организация ранних кочевников» . В подготовке данной книги участвовали ведущие специалисты в области социальной археологии и социальной антропологии России и Украины: С.А. Васютин, A.C. Васютин, H.A. Гаврилюк, П.К. Дашковский, C.B. Данилов, П.Б. Коновалов, A.B. Коротаев, H.H. Крадин, Н.П. Матвеева, С.С. Матренин, Д.Г. Савинов, A.A. Тишкин, С.С. Тихонов. В этой работе фактически впервые предложена периодизация социальных интерпретаций по данным археологии отечественными учеными и основных дискуссий по вопросам оценки общественно-политической организации кочевников IX в. до н.э. — середины I тыс. н.э., проживавших в обширном степном поясе Евразии, включая Саяно-Алтай. Данная периодизация включает следующие периоды:

1) 1920-е - начало 1930-х гг. Характеризуются относительной свободой выбора различных подходов на раннем этапе становления советской науки. Спектр мнений был достаточно широк: от представлений о первобытности кочевников до точки зрения о создании номадами государственности;

2) 1934-й - середина 1950-х- гг. Этот период связан с утверждением форма-ционной методологии и доминированием в кочевниковедении теорий о распространении^ у номадов военной демократии, рабовладения и «кочевого- феодализма». Его завершение характеризуется бурной дискуссией о собственности у

62 Там же. С. 155.

Социальная организация ранних кочевников Евразии. Иркутск, 2005. кочевников. Официальная точка зрения признавала решающую роль собственности на землю. Настроенные ревизионистски участники обсуждения отстаивали мнение о ведущем значении собственности на скот;

3) 1956—1990 гг. Особенностью этого периода стало некоторое ослабление идеологического пресса над общественными науками и появление разных интерпретаций кочевой истории. В эти годы оформилось несколько концепций общественного развития кочевого общества (дофеодальная, раннеклассовая, номадный способ производства и др.);

4) 1991-й - начало 2000-х гг. Современный период, характеризующийся разнообразием методологических подходов, активной фазой развития «социальной археологии», значительным числом публикаций теоретического и конкретно-исторического плана64.

Однако несмотря на научную значимость разработанной периодизации, тем не менее в нее можно внести ряд уточнений. Во-первых, отдельные аспекты социально-политической структуры кочевников рассматривались и в дореволюционный период. Во-вторых, не так жестко определяются границы между периодами. На наш взгляд, вернее говорить о переходных периодах в несколько лет (середина 1930-х — последняя треть 1960-х гг. и т.д.). В-третьих, считаем более обоснованной границей между вторым и третьим периодом не 1956 г., а последнюю треть - конец 1960-х гг. Именно эти годы, по нашему мнению, являются водоразделом между временем господства установок сталинского марксизма в отношении номадов и периодом осторожной, но вполне определенной ревизии предшествующего научного наследия.

Кроме обобщающих работ по истории изучения социо- и политогенеза номадов нельзя не отметить и публикации, касающиеся биографии и творчества ведущих отечественных ученых, которые занимались изучением разных аспектов, в том числе мировоззренческого и социально-политического, истории кочевых народов Саяно-Алтая и сопредельных территорий: В.В. Радлова, Д.А. Кле-менца, В.В. Бартольда, C.B. Малова, С.И. Руденко, М.П. Грязнова, C.B. Киселе

64 Васютин С.А., Крадин H.H., Тишкин A.A. Реконструкции социальной структуры ранних кочевников в" археологии // Социальная структура кочевников Евразии: Монография. Иркутск, 2005. С. 11г18. ва, А.Д. Грача и др.65. Проведенные учеными исследования во многих случаях позволяют глубже понять причины обращения ученых к обозначенной проблематике, формирование их теоретических и методических взглядов, влияние различных научных концепций, а также коллектива, где они работали. Не последнюю роль на научное наследие кочевниковедов оказывали и политические события, связанные с историей нашей страны. Не случайно некоторые исследователи в силу разных причин (революционные события, репрессии, войны и др.) вынуждены были прерывать разработку тем, связанных с реконструкцией религиозно-мифологических представлений и общественных отношений у номадов.

65 Вайнштейн С.И., Кляшторный С.Г. В.В. Радлов и историко-этнографическое изучение тюркских народов // ТС 1971. М., 1972; Щербак A.M. Малов С.Е. - исследователь древне-тюркских и древнеуйгурских памятников // СТ. 1975. №5; Бобров В.В. Проблемы социальных реконструкций в научном наследии М.П. Грязнова // Четвертыеисторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 19976; Кляшторный С.Г. В.В. Бартольд и некоторые проблемы тюркологии // Бартольдовский чтения. М., 1974. Вып. I; Кляшторный С.Г. Памятники древ-нетюркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. СПб., 2006а; Савинов Д.Г., Длужневская Г.В. Этапы жизни ученого // Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. Материалы Всероссий конференции, посвященной 70-лнтию А.Д. Грача. СПб., 1998; Матющенко В.И. Сергей Иванович Руденко и его роль в сибирской археологии // Интеграция археологических и этнографических исследований: Материалы III всероссийского научного семинара, посвященного 110-летию со дня рождения С.И. Руденко. Омск, 19956; Убрятова Е.И. Малов C.B. и его труды // СТ. 1975. №5; Фазылов Э.И. С.Е. Малов - исследователь истории тюркских языков СССР // СТ. 1975. №5; Решетов A.M. С.И. Руденко — антрополог, этнограф, археолог// С.И. Руденко и башкиры. Уфа, 1998; Дашковский П.К. Проблема реконструкции социальной организации кочевников Горного Алтая скифской эпохи в творчестве С.И. Руденко // Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия. Барнаул, 2001а; Пшеницына М.Н., Боковенко H.A. Основные этапы жизни и творчества Михаила Петровича Грязнова (1902-1984) // Степи Евразии в древности и средневековье. СПб., 2002. Кн. 1; Бачканов H.A. С.Е. Малов — исследователь истории тюркских языков СССР // СТ. 1975. №5; ШерЯ.А. М.П. Грязнов и некоторые вопросы археологии ранних кочевников // Степи Евразии в древности и средневековье. СПб., 2002. Кн. I; Кызласов JI.P. Киселёв Сергей Владимирович (1905-1962 гг.) // Древности Алтая. Горно-Алтайск, 20036. №11; Кито-ваЛ.Ю. Значение Саяно-Алтайской экспедиции и исследований C.B. Киселева в изучении археологических памятников Сибири // Археолого-этнографический сборник. Кемерово, 2003а. С. 10-38; КитоваЛ.Ю. Иркутская школа археологов и изучение памятников эпохи бронзы и железа (1920-1930-е гг.) // Археология Южной Сибири. Новосибирск, 20036. С. 32— 37; Мерперт Н.Я. К столетию со дня рождения Сергея Владимировича Киселева // Археология Южной Сибири: Идеи, методы, открытия. Красноярск, 2005; Шмидт О.Г. Археологические исследования С.И. Руденко в Северной Азии: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 2006а; Артюх Е.А. Алтайкий период в научной деятельности В.В. Радлова. Автореф. дис. . к.и.н. Барнаул, 2006а; Кирюшин Ю.Ф., Тишкин A.A., Шмидт О.Г. Жизненный путь Сергея Ивановича Руденко (1885-1969) // Жизненный путь, творчество, научное наследие Сергея Ивановича Руденко и деятельность его коллег. Барнаул, 2004 и др.

Следует также отметить, что большинство из указанных работ касаются преимущественно этнокультурных или источниковедческих направлений научных изысканий ученых, хотя отмечаются и их взгляды, на религию, общественное устройство номадов. В то же время специально концепции мировоззренческого развития, социо- и политогенеза номадов номадологами, как правило, не анализировались. Исключением в этом отношении является научное наследие С.И. Руденко и М.П. Грязнова, которое изучено достаточно хорошо, в том числе и в области социокультурных реконструкций. В этой связи укажем на вывод историографов о том, что С.И. Руденко при реконструкции социальной организации и мировоззрения кочевников Алтая-скифской эпохи стремилися к комплексному анализу археологических, письменных и этнографических источников. Кроме того, привлечение естественно-научных методов в качестве дополнения к методике исторических исследований также давало дополнительные результаты по обозначенной проблематике66.

Не менее высоко оцениваются разработки и другого отечественного археолога - М.П. Грязнова. В.В. Бобров отметил, что социальная, проблематика хотя и не была центральной в творчестве ученого, тем не менее он оставил заметный вклад в разработку методики палеосоциальных реконструкций на основе анализа именно археологических источников (планиграфический метод, оценка масштабности и сложности погребального сооружения, метод определения трудозатрат и др.). Именно новаторские разработки и скрупулезный анализ археологических источников позволили М.П. Грязнову сделать, выводы об особенностях социально-политической организации, номадов* Алтая- !и Тувы скифского времени67.

Другой исследователь, Д.Г. Савинов, остановился! на анализе концепции «ранних кочевников», разработанной М.П: Грязновым в. конце 1930-х гг. в.рам

66 Дашковский П.К. Проблема реконструкции социальной организации кочевников Горного Алтая скифской эпохи в творчестве С.И. Руденко // Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия. Барнаул, 2001а; Шмидт О.Г. Археологические исследования С.И. Руденко в Северной Азии: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 2006а. С. 17-19; и др.

67 Бобров В.В. Проблемы социальных реконструкций в научном наследии«М.П. Грязнова // Четвертыеисторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 19976. С. 8-9. ках формационной парадигмы. По мнению номадолога, данная концепция выгодно отличается от теории «скифо-сибирского культурно-исторического единства», поскольку удачно сочетала в себе как фактический материал, так и определенный уровень теоретического обобщения исторических процессов. Между тем ученый указал и на необходимость определенных уточнений в разработках М.П. Грязнова, связанных с хронологическим, социальным и хозяйственным аспектами «эпохи ранних кочевников»68.

Существенным представляется также замечание С.А. Васютина, о том, что важную роль в формировании у М.П. Грязнова интереса к «ранним кочевникам» сыграла его работа в «бригаде ИКС», которая касалась и проблем социо-генеза69. Анализ результатов исследования памятников номадов скифской эпохи позволил ученому во многом впервые обоснованно говорить, о социальной дифференциации, появлению рабства, началу распада родовых связей. В то же время, несмотря на сложные социальные процессы, М.П. Грязнов являлся непримиримым сторонником догосударственного и доклассового уровня развития кочевников скифской эпохи. С.А. Васютин, также обратил внимание на дискуссию М.П. Грязнова и С.И. Руденко относительно интерпретации материалов пазырыкской культуры Алтая, в том числе и в социальном аспекте, которая иногда носила не строго научный, а субъективно-личностный характер70.

Несмотря на пристальное внимание ученых к тенденциям развития отечественного кочевниковедения, тем не менее многие вопросы, связанные с историей данного направления, остаются не решенными. Прежде всего отсутствуют работы, в которых в рамках целостной концепции были бы представлены особенности мировоззренческих и социально-политических разработок ученых, касающихсяг истории-номадов-Саяно-Алтая поздней древности и раннего сред

68

Савинов Д.Г. «Ранние кочевники» в исследованиях М.П. Грязнова и современное состояние проблемы // Третьи исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 1995в. Ч. I. С. 7374.

69 Васютин С.А. Проблемы социальной и потестарной организации ранних кочевников в трудах Михаила Петровича Грязнова // Степи Евразии в древности и средневековье. СПб., 2002а. Кн. I. С. 31.

70 Там же. С. 32. невековья. Фактически не выработана единая периодизация, отражающая особенности развития номадологии в указанных направлениях, не рассмотрено в полной мере влияние методологических подходов и идеологии на формирование научных идей, гипотез и концепций, а также на организационную структуру научных учреждений. Особенно слабо разработанной является проблематика, затрагивающая историографические проблемы мировоззренческих реконструкций. Это обусловлено как сложностью самой тематики, так и тем, что долгое время она считалась «не конъюнктурной» и поэтому мало пользовалась вниманием ученых. Кроме того, в обобщающих работах прослеживается недостаточное внимание к истории изучения отечественными учеными социальных и властных институтов у номадов разных эпох (скифской, хунно-сяньбийской, раннесредневековой). Востребован и анализ постсоветских исследований российских кочевниковедов. Почти 20-летний период изучения отечественными авторами социально-политической организации кочевников заслуживает осмысления и комплексного историографического анализа.

Учитывая вышеотмеченные особенности, в диссертации планируется представить процесс развития и перспективы мировоззренческого и социально-политического направления отечественной номадологии, основанные на изучении кочевых народов Саяно-Алтая и сопредельных территорий.

Объект исследования — историографическое направление отечественной исторической науки, занимающейся изучением мировоззрения и социально-политической организации кочевых народов в конкретных социально-экономических, политических и идеологических условиях.

Предмет исследования — совокупность историографических фактов и источников, отражающих различные аспекты развития исторического знания, динамику научной проблематики, источниковой базы, теоретических принципов и методов исследования мировоззрения, социо- и политогенеза кочевников Сая-но-Алтая эпохи поздней древности и раннего средневековья.

Цель и задачи работы - изучение концептуального развития отечественной историографии мировоззрения и социально-политической организации номадов Саяно-Алтайского региона, выявление его закономерностей и этапов. Для ее выполнения поставлены следующие задачи:

1. Рассмотреть особенности начального этапа исследования мировоззренческих представлений и общественной организации кочевников.

2. Дать оценку влияния марксистской методологии и идеологии на изучение мировоззрения и социально-политической структуры номадов в исторических концепциях ученых.

3. Дать характеристику процесса появления в отечественной исторической науке советского и постсоветского периодов новых методологических парадигм, расширения источниковой базы, разработки методики мировоззренческих и социально-политических реконструкций в номадологии.

4. Проанализировать основные современные тенденции в изучении религиозно-мифологических систем, социо- и политогенеза номадов Алтае-Саян-ского региона, а также изложить авторский'взгляд на дискуссионные проблемы в рамках обозначенной проблематики.

5. Разработать периодизацию, отражающую особенности мировоззренческого и социально-политического направлений в номадологии Саяно-Алтая с учетом процесса накопления источников, методологических и методических поисков, организации науки и политической ситуации в стране, продемонстрировать преемственность между этапами.

Территориальные рамки диссертации в историографическом отношении охватывают административные границы Российской империи, СССР, Российской Федерации, в которых на протяжении второй половины XIX - начале XXI в. издавалась анализируемая литература. В то же время следует особо отметить, что при подготовке диссертации учитывались территориальные рамки распространения «изучаемых учеными археологических культур и народов в пределах Саяно-Алтая. Данный регион представляет собой обширную историко-этногра

7 I фическую область на стыке Центральной и Северной Азии . В состав Саяно

71 Грач А.Д. Центральная Азия - общее и особенное в сочетании социальных и географических факторов // Роль географического фактора в>истории докапиталистических обществ (по

Алтая входят четыре ландшафтных зоны: Алтайская, Кузнецко-Салаирская, Саянская и Тувинская. В пределах указанных территорий исследованы многочисленные археологические памятники кочевников поздней древности и средневековья, которые привлекались отечественными учеными для мировоззренческих и палеосоциологических реконструкций. В отдельных случаях в диссертации затрагиваются разработки ученых по номадам из сопредельных регионов Центральной Азии и Средней Азии. Это обусловлено тем, что, во-первых, этносоциальные и политические образования в древности и средневековье часто охватывали более обширные области, чем отдельные районы Саяно-Алтая. Во-вторых, мировоззренческие и социально-политические разработки ученых, апробированные на материалах соседних регионов, часто имели важное методическое значение для соответствующих исследований саяно-алтайских материалов.

Хронологические рамки работы охватывают период становления и развития отечественного кочевниковедения как направления исторической науки со второй половины XIX в. до начала XXI в. Нижняя граница обусловлена началом целенаправленного изучения профессиональными учеными истории кочевых народов Саяно-Алтая эпохи поздней древности и раннего средневековья в процессе исследования археологических этнографических памятников, переводов на русский язык различных письменных источников. Значительный импульс в изучении и публикации полученных результатов по мировоззрению и социально-политической организации номадов был задан деятельностью выдающегося отечественного ученого В.В. Радлова во второй половине XIX в. Последующие исследователи во многом продолжили развитие обозначенных направлений» с учетом процесса накопления источников, влияния социально-политических, идеологических, организационных и методологических факторов. этнографическим данным). Л., 1984. С. 113—125. Савинов Д.Г. Археологическая периодиза- ' ция и культурно-экологические области Саяно-Алтая во Н-1 тыс. до н.э. // Культурно-экологические области: взаимодействие традиций и культурогенез. СПб., 2007. С. 211-212.

С точки зрения исторической проблематики диссертация охватывает эпохи поздней древности (ранний железный век, конец IX в. до н.э. - V в. н.э) и раннего средневековье (поздний железный век, VI-XI вв. н.э.), в пределах которых в Саяно-Алтае и сопредельных регионах проживали различные кочевые народы. Согласно наиболее разработанной периодизации эпоха поздней древности делится на раннескифский (конец IX в. до н.э. - 2-3 четверти VI в. до н.э.), скифо-сакский (вторая половина VI — III в. до н.э.), хунно-сяньбийский) (гунно-сарматский) (II в. до н.э. - V в. н.э.) периоды. Эпоха раннего средневековья ох

79 ватывает тюркское время (VI-XI вв. н.э.) .

Источниковая база сформирована исходя из особенностей предмета исследования, требующего междисциплинарного рассмотрения, и включает в себя историографические и исторические источники. При этом под историографическим источником понимаются те источники, которые определяются предметом историографии и несут информацию о процессах, протекающих в исторической науке, и условиях ее функционирования73. По содержанию и характеру историографические источники можно разделить на следующие группы.

Первая группа включает монографии и статьи ученых, раскрывающих особенности верований, обрядов, социально-политической организации кочевых обществ Саяно-Алтая эпохи поздней древности и раннего средневековья. Эта группа историографических источников является апробацией авторских концепций, гипотез, мнений и позволяет проследить эволюцию научных представлений ученых.

Вторая группа представлена тезисами и материалами тематических конференций, семинаров, симпозиумов, в рамках которых происходило обсуждение I заинтересованными специалистами методических, основ и конкретных резуль

79 Тишкин А.А. Создание периодизационных и культурно-хронологических схем: исторический опыт и современная концепция изучения древних и средневековых народов Алтая. Барнаул, 2007.

Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. С. 118; Шмидт С.О. Некоторые вопросы источниковедения историографии // Проблемы истории, общественной мысли и историографии (к 75-летию академика М.В. Нечкиной). М., 1976. С. 264-274; Шеуджен Э.А. Историография. Вопросы теории и методологии: курс лекций. Майкоп, 2005; и др. татов мировоззренческих и общественных реконструкций в номадологии. К числу значимых научных форумов, материалы которых полностью опубликованы, можно отнести «Скифо-сибирское культурно-историческое единство» (Кемерово, 1979 г.), «Скифо-сибирский мир (искусство и идеология» (Кемерово, 1984 г.), «Скифская эпоха Алтая» (Барнаул, 1986 г.), «Проблемы археологии скифо-сибирского мира (социальная структура и общественные отношения)» (Кемерово, 1989 г.), «Мировоззрение народов Западной Сибири по археологическим и этнографическим данным» (Томск, 1985 г.), «Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири» (Томск, 1990 г.), «Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири» (Барнаул, 1997 г.), «Социогенез в Северной Азии» (Иркутск, 2003 г., 2005' г., 2009 г.), «Жречество и шаманизм в скифскую эпоху» (Санкт-Петербург, 1996 г.), «Святилища: археология ритуала и вопросы семантики» (Санкт-Петербург, 2000 г.), «Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии» (Улан-Удэ, 2000 г.), «Древние кочевники Центральной Азии» (Улан-Удэ, 2005 г.), «Алтае-Саянская горная страна и история освоения ее кочевниками» (Барнаул, 2007 г.), «Древние и средневековые кочевники Центральной Азии» (Барнаул, 2008 г.) и др.

В третью группу источников включены диссертационные исследования и авторефераты, в которых различными учеными в определенной степени отражен процесс изучения отдельных особенностей мировоззрения и социально-политической организации номадов Саяно-Алтая поздней древности и средневековья, а также развития номадологии как научного направления74. I

74 Грязнов М.П. Пазырык. Погребение племенного вождя на Алтае: Дис. . докт. ист. наук. JL, 1941; Марков Г.Е. Кочевники Азии (хозяйственная и общественная структура скотоводческих народов Азии в эпохи возникновения, расцвета и заката кочевничества):' Автореф. дис. . док. ист. наук. М., 1967; Коновалов П.Б. Погребальные памятники хунну: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Новосибирск, 19756; Акишев А.К. Искусство и идеология саков Семиречья (по материалам кургана Иссык): Автореф. дис. . канд. ист. наук. М., 1980; Коган JI.C. Проблемы социально-экономического строя кочевых обществ в историко-экономической литературе (на примере дореволюционного Казахстана): Автореф. дис. . канд. экон. наук. М., 1981; Васютин A.C. Культовые памятники древних тюрок Горного Алтая (VII-X вв. н.э.). Автореферат дис. . к.и.н. Кемерово, 1983; Длужневская Г.В. Памятники енисейских кыргызов в Туве. Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.и.н.

Важность диссертационных работ увеличивается тем, что не все они опубликованы, но в то же время в значительной степени характеризуют уровень развития исторической науки на отдельных этапах ее развития. В тех случаях, когда диссертации были опубликованы спустя определенный период времени, как правило в монографическом виде, появляется возможность проследить эволюцию взглядов ученого с учетом устранения критических замечаний оппонентов и дальнейшими тенденциями развития науки.

В четвертую группу источников входят публикации, посвященные истории ус отечественной номадологии и археологии . Эти работы обладают высоким ин

Л., 1985; Писаревский Н.П. Изучение истории ранних скотоводческих обществ степи и лесостепи Евразии в советской археологии середины 20-х — первой половины 30-х гг.: Дис. . канд. ист. наук. Кемерово, 1989; Крадин H.H. Социально-экономические отношения у кочевников (современное состояние проблемы и ее роль в изучении средневекового Дальнего Востока): Автореф. дис. канд. ист. наук. Владивосток, 1990; Китова Л.Ю. Изучение археологии Сибири эпохи палеометалла в 1920-1930-е гг.: дис. .1 канд. ист. наук. Кемерово, 19936; Балонов Ф.Р. Культ коня и колесницы в скифо-сарматскую эпоху у народов евразийских степей и предгорий: Автореф. дис. . канд. ист. наук. СПб., 1996; Кубарев В.Д. Древние кочевники Восточного Алтая: Автореф. дис. . докт. ист. наук. Новосибирск, 1997; Полось-мак Н.В. Пазырыкская культура: реконструкция мировоззренческих и мифологических представлений: Автореф. дис. . докт. ист. наук. Новосибирск, 1997; Юматов К.В. Отражение мотивов героического эпоса в археологических памятниках степей Евразии (на примере каменных изваяний): Автореф. дис. . канд. ист. наук. Кемерово, 1997; Васютин С.А. Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии: Дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 19986; Матвеева Н.П. Социально-экономические структуры древнего населения Западной Сибири (ранний железный век лесостепной и подтаежной зон): Дис. к.и.н. Новосибирск, 19986; Марсадолов JI.C. Археологические памятники IX—III вв. до н.э. горных районов Алтая как культурно-исторический источник (феномен пазырыкской культуры): дис. . докт. культурологии. СПб., 2000в; Ким О.В. Проблема азиатского способа производства в советской историографии (20-е годы — начало 90-х гг.): Дис. . канд. ист. наук. Кемерово, 2001; Кондратов A.B. Изучение погребального обряда и социальной организации населения сросткинской культуры (по материалам археологических памятников юга Западной Сибири середины VIII—XII вв. н.э.): Дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 20046; Артюх Е.А. Алтайский период в научной деятельности В.В. Радлова: дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 20066; Артюх Е.А. Алтайский период в научной деятельности В.В. Радлова: дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 20066. 427 с. Тишкин A.A. Создание периодизационных и культурно-хронологических схем: исторический опыт и современная концепция изучения древних и средневековых народов Алтая. Барнаул, 2007; Шелепова Е.В. Ритуальные памятники кочевников Алтая поздней древности и раннего средневековья: Дис. . канд. ист. наук. Барнаул, 20096; и др. 75 Генинг В.Ф. Очерки по истории советской археологии: (У истоков формирования марксистских теоретических основ советской археологии. 20-е — первая половина 30-х гг.). Киев, 1982; Демин М.А. Первооткрыватели древностей. Барнаул, 1989; Пряхин А.Д. История советской археологии (1917 — середина 30-х гг.). Воронеж, 1986; Лебедев Г.С. История отечественной археологии. 1700-1971 гг. СПб., 1992; Клейн Л.С. Феномен советской археологии. СПб., 1993; Матющенко В.И. История археологических исследований Сибири (до конца 1930-х гг.). Омск, 1992; Матющенко В.И. Сибирская археология в 1940-1950-е годы. Омск, формационным потенциалом и позволяют выявить уровень разработанности мировоззренческой и социально-политической проблематики, оценить состояние теоретико-методологической, организационной и источниковой основы ко-чевниковедческих исследований.

Пятая группа источников охватывает работы отечественных ученых в области теории кочевниковедения76. Выделение данной группы историографических источников обусловлено, во-первых, тем, что в ней представлены методологические и методические принципы исследований, которыми руководствовалось несколько поколений кочевниковедов. Соответственно знакомство с такими работами позволит глубже понять конкретные разработки ученых в области реконструкции мировоззрения, социо- и политогенеза номадов Саяно-Алтая. Во-вторых, в таких публикациях, несмотря на их теоретический характер, исследователями даются конкретные исторические оценки как раз с опорой на

1994; Матющенко В.И. Археология Сибири 1960 - начала 1990-х годов: проблематика. Омск, 1995а; Матющенко В.И. 300 лет истории сибирской археологии. Омск, 2001а. Т. I; Матющенко В.И. 300 лет истории сибирской археологии. Омск, 20016. Т. II; Формозов A.A. Очерки по истории русской археологии. М., 1961; Формозов A.A. Русские археологи до и после революции. М., 1995; Формозов A.A. Русские археологи и политические репрессии 19201940-х гг. // РА. 1998. №3; Формозов A.A. Русские археологи в период тоталитаризма: историографические очерки. М., 2006; Китова Л.Ю. История сибирской археологии (1920-1930-е гг.): изучение памятников эпохи металла. Новосибирск, 2007; и др.

76 Толстов С.П. Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах // Основные проблемы генезиса и развития феодального общества. Пленум ГАИМК 20-22 июня 1933 (Известия ГАИМК. Вып. 103). М.; Л., 1934; Грязнов М.П. Некоторые вопросы истории сложения и развития ранних кочевых обществ Казахстана и Южной Сибири // КСИЭ. М., 1955. Вып. 24; Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М., 1976; Хазанов A.M. Кочевники и внешний мир. 3-е изд. Алматы, 2000; Толыбеков С.Е. Кочевое общество казахов в XVII — начале XX вв.: (политико-экономический анализ). Алма-Ата, 1971; Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов (основы жизнедеятельности номадного общества). Алматы; М., 1995; Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов (основы жизнедеятельности номадного общества). Алматы; М., 1995; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. СПб., 2005; Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988; Першиц А.И. Некоторые особенности калссообразова-ния и раннеклассовых отношений у кочевников-скотоводов // Становление классов и государств. М., 1976. С. 280-313; Мартынов А.И. Скифо-сибирское единство как историческое явление // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово, 1980; Мартынов А.И. Скифо-сибирский мир — степная скотоводческая цивилизация — V—II вв. до н.э. // ■ Проблемы археологии скифо-сибирского мира (социальная структура и общественные отношения). Кемерово, 1989а. Ч. I; Крадин H.H. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Владивосток, 1992; Крадин H.H. Кочевники Евразии. Алматы, 2007а; Ва-сютин С.А. Типология потестарных и политарных систем кочевников // Кочевая альтернатива социальной эволюции. М., 20026 и др. фактический материал по рассматриваемым в диссертации кочевым обществам. Тем самым в наиболее полном виде демонстрируется связать теоретические разработки с реальными историческими процессами. Или же есть возможность наблюдать обратную ситуацию, когда в готовую теоретическую модель автоматически включались, а порой подгонялись или искажались исторические факты.

В шестую группу включены труды обобщающего характера по истории народов центрально-азиатского региона77. Такие фундаментальные работы, как правило, готовились сотрудниками научно-исследовательских институтов и институтами АН СССР, бывших союзных республик. Несмотря на то, что в них рассматривалась история отдельной области с древнейших времен до современности, тем не менее уделялось внимание и анализу мировоззренческого и социально-политического развития1 конкретных кочевых обществ, поздней древности и средневековья. Важность указанных трудов заключается прежде всего в том, что они в емкой форме отражали господствующую в науке точку зрения на трактовку указанных проблем. В ряде случаев формирование тех или' иных концепций было обусловлено и государственным вмешательством в научные изыскания: В то же время нельзя не отметить, что в силу того, что такие фундаментальные работы готовились в течение длительного периода, не всегда к моменту их публикации представленные материалы отражали уровень накопления и осмысления источников. Особенно остро такая тенденция обнаружилась в 1980—1990-е гг., когда, с одной стороны, начался массовый ввод в научный оборот источников, прежде всего археологических. С другой стороны, обозначился методологический плюрализм и заметно-продвинулись методические принципы мировоззренческих и социальных реконструкций.

77

История Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ, 1951. Т. I; История Казахской СССР. Алма-Ата, 1957. Т. I; История Казахской СССР. Алма-Ата, 1977. Т. I; История Киргизии. Фрунзе, 1956. Т. I; История Монгольской Народной Республики. 3-е изд. М., 1983; История Республики Алтай. Горно-Алтайск, 2002. Т. I; История Сибири. Л., 1968. Т. I; История СССР с древнейших времён до образования древнерусского государства (макет издания АН СССР). М.-Л., 1939; История Тувы, 1961. Т. I; История Туркменской ССР: С древнейших времен до конца XVIII в. Ашхабад, 1957. Т. I, кн. I; История Узбекской ССР. Ташкент, 1955. Т. I, кн. I; История Хакассии с древнейших времен до 1917 года. М., 1993 и др.,

Седьмая группа источников демонстрируется рецензиями ученых на наиболее значимые публикации, касающиеся изучения религиозно-мифологических представлений и социально-политических отношений различных кочевых по народов Центральной Азии поздней древности и средневековья . Кроме того, учитывались также рецензии на работы историков, востоковедов и религиоведов, которые оказали существенное влияние на развитие мировоззренческих, социальных и этнокультурных реконструкций в номадологии79.

78 Киселев C.B. Рец на кн.: Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI—VIII вв.: Восточнотюркский каганат и кыргызы. М.; Л., 1946 // ВДИ. 1947. №1; Киселев C.B. Рец. на кн.: Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. Новосибирск, 1948 // ВДИ. 1950. №3; Рафиков А.Х. Рец. На: Бернштам А.Н. очерк истории гуннов. JL, 1951 // ВИ. 1952. №5; Бернштам А.Н. Рец. на кн.: Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. Новосибирск, 1948 // СЭ. 1949. №1; Евтюхова Л.А. Рец. на работу С.И. Руденко: Куьтура населения Горного Алтая в скифское время // ВИ. 1954. №6; Чернецов В.Н. Рец. на работу С.И. Руденко: Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.; Л., 1953 // СЭ. 1954. №2; Кузьмина Е.Е. Рец. на кн.: О.А. Вишневская. Культура сакских племен низовьев Сырдарьи в VII-V вв. до н.э. М., 1973. 160 с. // СА. 1975. №2. С. 287-292; Куббель Л.Е. Рец. на кн.: A.M. Хазанов. Социальная история скифов. М., 1975 // СЭ. 1978. №6; Вайнштейн С.И., Семенов Ю.И. Рец. на кн.: Г.Е. Марков. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М., 1976 // СЭ. 1977. № 5; Лелеков Л.А. Рец. на монографию: Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. Опыт реконструкции скифской мифологии. М., Глав. Ред. вост. лит-ры изд-ва «Наука», 1977. 216 с Л НАА. 1978. №1; Миняев С.С. Рец. на: Давыдова А.В. иволгинский комплекс (городище и могильник) — памятник хунну в Забайкалье // Известия СО АН СССР. Серия история, филология и философия. 19896. Вып. I; Лит-винский Б.А. Рец. Замечательная книга о «Всадниках, спящих во льдах». Н.В. Полосьмак. Всадники Укока. Новосибирск: Изд-во «Инфолио», 2001. 335 с. // ВДИ. 2003. №1, Дашков-ский П.К., Тишкин А.А. Рец. на кол. монографию «Кочевая альтернатива социальной эволюции». М., 2002. 260 с. // Восток. 2003. №5; Тишкин А.А., Дашковский П.К. Рец. на монографию Н.Н. Крадина «Империя Хунну» // Теория и практика археологических исследвоаний. Барнаул, 2005в. Вып I; Мартынов А.И. Итоги и перспективы развития социально-политических исследвоаний в кочевниковедение (рец. на кн.: Васютин С.А., Дашковский П.К. Социально-политическая организация кочевников Центральной Азии поздней древности и раннего средневековья (отечественная историография и современные исследования): монография. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2009. 400 с. // // Известия АлтГУ. Сер.: История и политология. Барнаул, 2010 и др.

79

Раевский Д.С, Рец. на монографию: Бонгард-Левин Г.М., Э.А. Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. Загадки истории древних Ариев. М., «Мысль», 1974. 124 с. // ВДИ. 1976. №4; Лелеков Л.А. Рец. на монографию: М. Воусе. Zoroastrians, Their Religiobs and Practices. London, Boston and Henley, Routltdge and Kegan Paul, 1979. 252 p. (M. Бойс. Зороастрийцы, их религиозные вервоания и обряды) // НАА. 1981а. №3; Лелеков Л.А. Рец. На монографию М.А. Дандамаева, В.Г. Луконина «Культура и экономика дренего Ирана». М., Глав. Ред. вост. литры изд-ва «Наука», 1980. 415 с. // НАА. 19816. №5; Лелеков Л.А. Рец. сборник статей: La mort, les morts dans les sociétés anciennes. Cambridge — Paris. Cambridge University Press. Elitions de la Maison des Sciences de l'Homme, 1982. 505 p. 49 ill. // ВДИ. 1984. №4; Лелеков Л.А. Рец. на монографии: G. Dumézil. Apollon sonore et autre essais. Vingt-cinq de mythologie. P., Gallimard, 1982. 256 p.; G. Dumézil. La'courtisane et les seigneurs colore's. Vingt-cinq esquisses

I1 I

Восьмую группу источников составляют учебники и учебные пособия. Несмотря на то, что специальных учебных изданий, посвященных непосредственно истории номадизма в обозначенных направлениях, практически нет, тем не менее имеется учебно-методическая литература, в которой представлены соответствующие тематические разделы80. Анализ таких публикаций позволяет дополнительно установить, какие концепции заняли наиболее прочные позиции в отечественной науке и образовании. Это связано с тем, что органы образования, особенно в советский период, следили за тем, чтобы не пропустить в учебники дискуссионные взгляды, разработки, которые бы выбивались из теорий официальной исторической науки. Со второй половины 1980-х — начала 1990-х гг. ситуация в номадологии и кочевниковедении меняется. Появляются учебные пособия, в которых, наряду с традиционными взглядами на историю номадизма, излагаются и новаторские идеи. Достаточно показательной в этом отношении является концепция кочевой цивилизации, которая хорошо представлена в учебниках и пособиях А.И. Мартынова, одобренных Министерством науки и образования РФ. В то же время указанная теория не является господствующей в отечественной номадологии и археологии. de mythologie (26-50). P., Gallimard, 1983. 246 p. // HAA. 1985. №3; Пьянков И.В. Рец. на монографию: R. N. Fray. The Héritage of Central. From Antiquity to the Turkish Expansion. Prince-Ion, 1996. 264 p. // ВДИ. 1999. №1; Дандамаев M.A. Рец. на монографию Э.А. Грантовского «Иран и иранцы до Ахеминидов». М., 1998 343 с. // ВДИ. 1999. №4 и др.

80 Мартынова А.И. Археология СССР: Учебное пособие для исторических факультетов педагогических институтов. М., 1982; Мартынов А.И. Историография археологии Сибири: Учеб. пособие. Кемерово, 1983; Мартынов А.И. Археология: Учебник. М., 19966; Мартынов А.И. Археология: Учебник для ВУЗов / 6-е изд. перераб. М., 2008; Мартынов А.И., Алексеев В.П. История и палеоантропология скифо-сибирского мира. Кемерово, 1986; Мартынов А.И., Елин В.И. Скифо-сибирский мир Евразии: Учебник для ВУЗов. М., 2009; Мартынов А.И., Шер Я.А. Методы археолгического исследования. М., 1989; История Алтая: учебное пособие. Барнаул, 1983. Ч. I; Кызласов JI.P. История Южной Сибири в средние века. Учебное пособие. М., 1984; Худяков Ю.С. Культура уйгуров Центральной Азии. Методическое указание к курсу «Археология Сибири». Новосибирск, 1992; Худяков Ю.С. Искусство средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1998; Худяков Ю.С., Комиссаров С.А. Кочевая цивилизация Восточного Туркестана: Учеб. пособие. Новосибирск, 2002; Демин М.А. Коренные народы Сибири в ранней русской историографии. СПб-Барнаул, 1995; История Востока. T. II: Восток в средние века. М., 1995; История Востока. Т. 1: Восток в древности. М., 1997; и др.

Многоплановость диссертационного исследования потребовала обращения не только к историографическим, но и историческим источникам. Основные исторические источники, используемые в диссертации, можно разделить на три группы: письменные, археологические и этнографические.

Следует отметить, что большинство представленных ниже источников, \ прежде всего письменных, хорошо известны исследователям. Однако важность их рассмотрения продиктована следующими обстоятельствами. Во-первых, обращение к ним позволяет проверить корректность и обоснованность отдельных выводов ученых относительно особенностей мировоззренческого и социально-политического развития кочевников. В этой связи нельзя не обратить внимания на то, что, например, появление различных переводов одних и тех же фрагмен тов текстов приводило исследователей порой к прямо противоположным выводам. Кроме того, по* мере развития номадологии постоянно наблюдается процесс корреляции сведений памятников письменности с археологическими и этнографическими источниками. В этой связи установить особенности формирования различных концепций представляется возможным только, если проследить весь процесс научного поиска, проделанного учеными. Во-вторых, следует указать на то, что развитие исторического знания происходит не только за счет введения в научный оборот новых источников, но и апробации более совершенных методик и принципов, позволяющих получить новую информацию. При этом не последнюю роль в этом процессе занимает постановка проблемы исследования, что позволяет акцентировать внимание на ранее слабо или вообще не разработанной тематике. В диссертационном исследовании важность обращения к письменным, археологическим и этнографическим источникам обусловлена еще и тем, что во многом на их основе выработана авторская позиция в отношении мировоззрения, социально-политической организации номадов Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья. Это обстоятельство в свою очередь дает возможность сопоставить полученные диссертантом выводы с разработками других исследователей и тем самым концептуально осветить историографическую ситуацию в отечественной номадологии.

Письменные источники эпохи поздней древности и средневековья, представленные переводами на русский язык, по содержанию можно разделить на две группы: повествовательные (нарративные) и религиозно-философские. Повествовательные источники в зависимости от происхождения и, следовательно, по специфике изложения материала делят на китайские81, арабские и персид

82 83 84 85 л т ские , византийские , тюркские рунические и греческие тексты . Указанные источники позволяют познакомиться с особенностями духовной культуры, социальных отношений, структуры власти у кочевников в контексте военно-политической истории народов Центральной Азии.

Религиозно-философские источники представлены переводами древних са

86 кральных индоевропейских и иранских текстов , которые часто в рамках срав

81 Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.; Л., 1950а. Т. I; Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.; Л., 1950.6 Т. II; Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961; Лю Маоцай. Сведения о древних тюрках в средневековых китайских источниках: Пер. с нем. В.Н. Добжанского и Л.Н. Ермоленко. М., 2002; Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху: Пер., коммент. B.C. Таскина. М., 1984; Материалы по истории кочевых народов в Китае. Выпуск I. Сюнну. М. 1989; Материалы по истории кочевых народов в Китае. Выпуск I. Сюнну. М. 1989; Материалы по истории кочевых народов в Китае. Выпуск L Цзе. М. 1991; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам): Пер. и прим. B.C. Таскина. М.} 1968. Вып. 1; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам): Пер., прим. B.C. Таскина. М., 1973. Вып. 2. и др. Караев O.K. Арабские и персидские источник IX—XII вв. о киргизах и Киргизии. Фрунзе, 1968. 103 с. Бируни А. Избранные произведения. Ташкент, 1957. Т. I; Материалы по истории Средней и Центральной Азии X-XIX вв. Ташкент, 1988; и др.

83 Симокатта Ф. Памятники средневековой истории народов Центральной и Восточной Европы. М., 1957.

Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.; Л., 1951; Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков. М.; Л., 1952; Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.; Л., 1959; Кормушин И.В. Тюркские енисейские эпитафии: тексты и исследования. М., 1997; Кормушин И.В. Тюркские енисейские эпитафии: грамматика, текстология. М., 2008; Айдаров Г. Язык орхонских памятников древнетюркской письменности VIII в. Алма-Ата, 1971; Васильев Д.Д. Графический фонд памятников тюркской рунической письменности азиатского ареала: (Опыт систематизации). М., 1983а; Аманжонов

A.С. История и теория древнетюркского письма. Алматы, 2003; и др.

85 Геродот. История в девяти книгах: пер. и прим. Г.И. Стратановского. Л., 1972; Латышев

B.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. СПб., 1993. Т. II; Страбон. География: в 17 кн. М., 1994; и др.

86 Ригведа. Мандалы I-IV. М., 1989; Ригведа. Мандалы V-VIII. М., 1999; Ригведа. (Мандалы ЕХ-Х. М., 1999;, Авеста в русских переводах (1861-1996) / сост., общ. ред., прим., справочный раздел И.В. Рака. 2-е изд., испр. СПб., 1998; и др. нительно-религиоведческих исследований привлекают учение при изучении религиозно-мифологических систем кочевников Центральной Азии.

Вторая группа исторических источников, включает археологические материалы, прежде всего полученные диссертантом в процессе самостоятельных раскопок в Саяно-Алтае более 70 погребально-поминальных объектов, пазы-рыкской, тюркской, сросткинской, кыргызской и других культур на могильниках Ханкаринский дол, Чинета-П, Коргон-I, Инской дол и др. Кроме того, в процессе изучения обозначенной проблематики учитывались результаты исследования памятников кочевников указанного региона скифо-сакского, хунно-сяньбийского и тюркского периодов, полученные в разное время М.П. Грязно-вым, C.B. Киселевым, С.И. Руденко, JI.A. Евтюховой, A.A. Гавриловой,

A.B. Давыдовой, С.С. Миняевым, В.Д. Кубаревым, Г.В. Кубаревым, Н.В. По-лосьмак, В.И. Молодиным, Д.Г. Савиновым, А.Д. Грачом, JT.P. Кызласовым, И.Л. Кызласовым, Ю.И. Трифановым, С.И. Вайнштейном, В.П. Дьяконовой, Г.В. Длужневской, В.А. Семеновым, H.H. Николаевым, A.C. Суразаковым, Ю.Ф. Кирюшиным, Ю.С. Худяковым, JI.C. Марсадоловым, A.A. Тишкиным1,

B.В. Горбуновым, П.И. Шульгой, В.А. Кочевым, В.И., Соеновым и др. Привлеченные диссертантом археологические материалы, отражают особенности поре-бально-поминальной обрядности, верований и социальной структуры кочевых об-, ществ саяно-алтайского региона в указанных хронологических граница.

Третья группа источников включает данные этнографии по скотоводческим народам Центральной Азии,, представленные в работах В.В. Радлова, Н.Э: Масанова, Г.Е. Грум-Гржимайло, Н.П. Дыренкова, С.И. Руденко,

C.И. Вайнштейна,.В:П. Дьяконова, Г.Е. Маркова, С.А. Токарева, С.М. Абрам-зон, Л.П. Потапова, В.П. Басилова, JLJI. Викторовой, H.A. Алексеева, A.M. Са-галаева, В Я. Бутанаева; Т.М. Михайлова, H.JI. Жуковской и др. Обращение к этнографическим источникам позволяет проследить- специфику и результаты использования учеными историко-этнографического подхода, к реконструкции мировоззрения и общественной организации номадов. Кроме того, диссертантом частично использован материал, полученный, в ходе самостоятельных этноконфессиональных исследований в Западной Монголии. Собранные данные в совокупности с другими этнографическими источниками способствовали формированию научных выводов об особенностях влияния мировых конфессий на традиционное мировоззрение кочевых обществ.

Методология и методы исследования. Современная методология исторического исследования базируется на междисциплинарном синтезе, что обусловливает многоаспектность и структурную сложность методологической базы. Необходимо учитывать и то, что историческая наука вписана не только в систему академических знаний, но и в специфику культуры и общественных отношений. Современный уровень исследований предполагает знание наиболее признанных историко-концептуальных моделей. В настоящее время- наибольшее распространение среди западных и отечественных ученых получили три

87 макротеории: формационная, цивилизационная и модернизационная . Каждая из обозначенных парадигм имеет определенные значимые принципы для исследования. В рамках данной работы особое внимание уделяется цивилизаци-онному подходу, признающему пространственное многообразие и акцентирующему внимание на динамических формах отдельных цивилизаций и культур88. Такая парадигма фокусирует внимание на целостности процессов в обществе, которая обусловлена действием различных интеграционных факторов. В свое время еще Н.Я. Данилевский отметил, что цивилизации представляют собой культурно-исторические типы, отличающиеся самостоятельными своеобразными планами религиозного, социального, политического, научного, бытооп ^ вого, промышленного, художественного развития . Несмотря на дальнейшую

87 Проскурякова Н.А. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // ВИ. 2005.№7. С. 154.

88 Ерасов Б.С. Проблемы теории цивилизаций // НИИ. 1995. №6; Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1998; Тойнби А.Дж. Исследование истории. Цивилизация во времени и пространстве. М., 2009; Уэскотт Р. Исчисление цивилизаций // Время мира: Альманах современных исследований по теоретической истории, макросоциологии, геополитике, анализу мировых систем и цивилизаций. Вып. 2: Структуры истории. Новосибирск, 2001; Мелко М. Природа цивилизаций // Время мира. Альманах современных исследований по теоретической истории, макросоциологии, геополитике, анализу мировых систем и цивилизаций. Вып. 2: Структуры истории. Новосибирск, 2001 и др.

89 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 85. дискуссию относительно самого понятия «цивилизация», закономерностей и механизмов развития, тем не менее ученые отмечают, что изучение такого феномена лежит в плоскости междисциплинарного синтеза. Именно такой подход предлагается учеными при изучении кочевой цивилизации90. В историографических исследованиях цивилизационный подход дает возможность изучать процесс исторического познания как обусловленный объективными (социокультурная среда) и субъективными (личность ученого) факторами, позволяющими анализировать исторические факты и явления в динамике, во взаимосвязи с другими фактами и явлениями, а также условиями, при которых они формировались.

Необходимым принципом исследовательской методологии является принцип историзма, рассматривающий каждое явление в развитии и конкретной исторической обусловленности. Реализация указанного подхода предполагает выявление историографических закономерностей различных этапов научного познания, которые проявляются специфически как формирование идей, взглядов, концепций под влиянием объективных условий развития науки и общества, а также отражают субъективные особенности авторов этих теорий91. Важнейшей историографической закономерностью является признание того,

90 Мартынов А.И. О степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н.э. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989; Мартынов А.И. Два этапа развития степной скотоводческой цивилизации // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т. I: Археология. Этнология. Улан-Удэ, 2000; Мартынов А.И. Модель цивилизационного развития в степной Евразии // Социально-демографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). Кемерово, 2003; Медведев А.П. Развитие иерархических структур в обществах эпохи бронзы и раннего железного века юга Восточной Европы (опыт диахронного историко-археологического анализа) // Кочевая альтернатива социальной эволюции. М., 2002; Пиков Г.Г. О «кочевой цивилизации» и «кочевой империи». Статья первая: «Кочевая цивилизация» // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер.: История, филология. Новосибирск, 2009. Т. 8, Вып. 1; Буровский A.M. Степная скотоводческая цивилизация: критерии описания, анализа и сопоставления // Цивилизация. М., 1995. Вып. 3; Крадин H.H. Кочевничество в цивилизационном и формационном развитии // Цивилизации. М., 1995. Вып. 3. и др.

1 Сахаров A.M. Методология истории и историография (статьи и выступления). М., 1981. С. 91-120; Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М., 1989; Барг М.А. Историческое сознание как проблема историографии // ВИ. 1982. №12. С. 49-66; Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. С. 83-94. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследвоания. М., 1987. С. 209-211. Трельч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994. С. 528. что периоды накопления фактического материала сменяются периодами его научного обобщения и разработкой теорий92. В этой связи особую значимость приобретает положение о преемственности в накоплении знаний, их качествен

93 ное преобразование на основе старых идей, выводов и обобщений . Кроме того, необходимо учитывать «внешние» факторы, оказывающие влияние на развитие исторических исследований. К их числу причисляются социально-экономические и политические процессы в стране, «социальный заказ», образовательная политика государства, идеология, состояние смежных дисциплин и т.д. .

Следует отметить, что с середины 1980-х гг. особую значимость в истоI риографических исследованиях отечественных историков стал приобретать культурно-антропологический подход, пытающийся скоррелировать принципы историзма и герменевтику95. Определенные основы такого направления были заложены еще Г.Г. Шпетом, который подчеркивал, что понимание есть не что иное, как историческое познание, «а историографическое познание — понимание»96. На современном этапе в рамках культурно-антропологического подхода; во-первых; акцентируется внимание не только на научном творчестве, но и на личности историка, формирование и деятельность которого протекала в опре деленных исторических условиях. Во-вторых, большое значение придается пониманию текста - историографического источника. Таким образом, указывается на то, что историографическое изучение всегда диалогично, поскольку этот

Барг М.А. Категории исторической науки. М., 1984. С. 70; Дмитриенко В.А. Введение в историографию и источниковедение исторической науки. Томск, 1988. С. 94-95 и др.

93 Сахаров A.M. Методология истории и историография (статьи и выступления). М., 1981. С. 114; Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. и Др:

9 Балашов В.А., Юрченко В.А. Историография отечественной истории (1917 — начало 90-х гг.). Саранск, 1994; Клейн JI.C. Феномен советской археологии. СПб., 1993; Формозов A.A. Русские археологи в период тоталитаризма: Историографические очерки. М., 2006.

95 Баткин JI.M. О некоторых условиях культурологического подхода // Античная культура и современная наука. М., 1985. С. 305; Филатов В.П. Образы науки в русской культуре // ВФ. 1990. №5; Кулешова Г.И. Образы науки и архитектуры научных комплексов // ВФ. 1992. №4; Колесник И.И. Философия и культурологи: пути обновления историографии // Россия в XX в.: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 592-601 и др.

96 Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст — 90. М., 1990. С. 233. процесс представляет собой диалог двух культур автора и исследователя текста. Исходя из вышеотмеченных позиций историки сформулировали историографический. алгоритм исследования; который включает «понимание смысла конкретного исторического текста, умение вписать его в «большой контекст», т.е. совокупность трудов, идей, мыслей того историка, которому принадлежит данный текст, и, наконец, осмыслить данный текст в контексте его эпохи, как часть культурной, духовной и научной жизни своего времени»97.

При подготовке диссертации использовались сравнительно-исторический, проблемно-хронологический, ретроспективный методы, принципы объективности и неделимости, терминологический анализ, метод актуализации, метод периодизации, прием перспективности. Отмеченные методы и принципы являются основными как в исторических, так и в историографических исследо

ПО ваниях , которые неоднократно* были апробированы многими поколениями ученых.

Проблемно-хронологический метод предполагает разделение темы на конкретные проблемы, каждая из которых рассматривается в хронологической последовательности. В процессе изучения были выделены.тематические блоки, (мировоззрение, социально-политическая ¡организация номадов соответственно поздней древности и раннего средневековья), которые последовательно анализируются на всех этапах развития историографии.

Использование метода периодизации исторического процесса дало возможность выделить в номадологии этапы и периоды изучения религиозно-мифологических систем, социо- и политогенеза номадов* Саяно-Алтая. Это позволило обнаружить определяющие направления развития- научной мысли на каждом, конкретном отрезке «историографического времени», выявить новые явления« внутри действующих и выступающих, им на смену историографиче

97 Колесник И.И. Философия и культурологи: пути обновления историографии // Россия в XX в.: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 600

98 Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. С. 34-48; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследвоания. М., 1987; Смоленский Н.И. Теория и методология истории. М., 2007; Шеуджен Э.А. Историография. Вопросы,теории и методологии. Курс лекций. Майкоп., 2005. и др. ских ситуаций. Важно подчеркнуть, что в рамках указанного метода выделение этапов и периодов базируется с учетом смены историографических ситуаций." При этом границы между периодами могут носить в* определенной степени условный характер, что обусловлено временным фактором в процессе изучения проблемы и публикацией соответствующих выводов100.

Сравнительно-исторический метод позволяет проводить необходимые сравнения концепций ученых с целью выявления их общих черт, особенностей, самобытности и степени заимствования. Применение этого метода дает возможность изучить историографические факты по истории мировоззренческого и социально-политического развития номадов в тесной связи с исторической обстановкой, в которой они создавались, а также их качественное изменение на различных этапах развития.

Определенные результаты получены при-использовании историко-типо-логического метода, требующего упорядочения объектов изучения по отдельным общим признакам. Это позволило обосновать факт существования научных течений в номадологии, определить принадлежность ученых к тому или иному направлению, классифицировать историографические источники.

Существенное значение в,историографических исследованиях имеет метод ретроспекции, заключающийся в движении мысли ученого от современности к прошлому. Этот метод предусматривает следующие этапы: 1) применение современных теоретических положений историографии для выявления динамики складывания научной мысли; 2) использование достижений источниковедения для анализа источниковой базы работ ученых. Кроме того, указанный меI тод предполагает оценку теоретико-методологической основы, источниковой

99 Балашов В.А., Юрченко В.А. Историография отечественной истории (1917 - начало 90-х гг.). Саранск, 1994. С. 6.

100 Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. С. 43-44; Сахаров A.M. Методология истории и историография (статьи и выступления). М., 1981. С. 136-149. базы, а также анализ причинно-следственных связей в историографии на разных этапах ее развития101.

Существенное значение в современных исследованиях имеет принцип взаимодействия объективного и субъективного элемента исторического познания, которое требует отражения реальных условий развития науки на всем протяжении изучения указанной проблематики вне позиций конъюнктурности,

102 идеологизированности, партийности, классовости и т.п. .

Большое внимание в последние годы в историографии приобретает принцип неделимости отечественной исторической науки103. В данном случае рассматривались научные разработки отечественных ученых, оказавшихся по объективным (распад Российской империи, СССР и др.) и субъективным (эмиграция, высылка) причинам за пределами нашей страны, в русле единого развития науки.

Метод актуализации и прием перспективности способствуют в установлении ведущих тенденций развития кочевниковедения в области социальных и мировоззренческих реконструкций, в обнаружении дискуссионных и перспективных для дальнейшей разработки тем. Терминологический анализ приобретает особую важность при характеристике особенности социально-политической организации ^«военная демократия», «раннеклассовое общество», «раннее государство», «кочевая империя» и др.), мировоззрения («религиозный синкретизм», «служители культов», «жречество» и др.) и некоторых других вопросах, связанных с изучением кочевых народов Саяно-Алтая.

При изучении письменных, археологических и этнографических источников во многих случаях использовались те же методы, что и при анализе историографических источников: проблемно-хронологический, сравнительно-исторический, историко-типологический, ретроспективный и др. Более того, при

101 Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. С.

44-45.

102

Ковальченков И.Д. Методы исторического исследвоания. М., 1987. С. 239-240; Шеуджен Э.А. Историография. Вопросы теории и методологии. Курс лекций. Майкоп., 2005. и др.

103 Балашов В.А., Юрченко В.А. Историография отечественной истории (1917 - начало 90-х гг.). Саранск, 1994. С. 5-6. разработке авторской концепции мировоззренческого и социально-политического развития кочевников Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья дополнительно привлекались и другие теоретические принципы и методические приемы. Особо необходимо отметить применение системно-структурного подхода, основанного на диалектических принципах взаимосвязи части и целого, а также взаимосвязи частей в целом, при анализе объектов как систем. Этот подход включает в круг своего рассмотрения все приемы и методы, теоретические модели, так или иначе касающиеся межэлементарных и внешних системных отношений и оценивающие их в количественных и качественных показателях104. В рамках такого подхода кочевое общество выступает как целостная структура, важнейшими составными частями которой являлись религиозно-мифологическая система, социальные отношения и политическая организация номадов.

Кроме того, учитывая междисциплинарность изучаемой проблематики, в диссертации также нашли применение следующие научные принципы и разработки: 1) концепция «опредмечивания» духовной культуры и социальных отношений в вещественных памятниках, что дает основание для привлечения этнографических и археологических источников (Г.Ф. Генинг); 2) положения социологии о многоуровневости социальной организации общества в разные исторические периоды и признании значительной роли элиты в его развитии (П. Сорокин, М. Вебер, Т. Парсон и др.); 3) структурно-семиотический подход к культуре любого общества как к системе взаимосвязанных и взаимодействующих элементов, обладающих предметным (функциональным) и смысловым (семантическим) значением (К. Леви-Стросс, В.Е. Мелетинский, Ю.М. Лотман, и др.); 4) принципы религиоведения о том, что сознание, мышление и ритуальные действия в древности не выходили из сферы повседневной целенаправленной деятельности (М. Вебер, С.А. Токарев и др.); историко-этнографический подход, предполагающий рассмотрение развития явления (мировоззрения, со

104 Кохановский В.П. Философия и методология науки. Ростов-на-Дону, 1999. С. 277-279; Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Системный подход // Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С.587-588; Синельников Б.М., Горшков В.А., Свечников В.П. Системный подход в научном познании. М., 1999. С.21-22 и др. циальных институтов и др.) в рамках этнокультурной преемственности (В.В. Радлов, Н.Ф. Катанов, Л.П. Потапов и др.).

Научная новизна работы определяется следующими позициями. Во-первых, в диссертации впервые с применением современных теоретико-методологических подходов и на основе широкого круга исторических источников представлена целостная историографическая концепция развития отечественного кочевниковедения в мировоззренческом и социально-политическом направлениях во второй половине XIX - начале XXI в.

Во-вторых, впервые анализируются отдельные выводы и концепции ученых в области изучения мировоззрения номадов Саяно-Алтая и сопредельных территорий, разрабатываемые по мере расширения источниковой базы, смене методологических парадигм и совершенствованием методических приемов. Приведенные материалы свидетельствуют о том, что, несмотря на непопулярность мировоззренческой проблематики в советский период, отсутствие долгое время религиоведения как самостоятельной научной дисциплины, тем не менее указанное направление достаточно успешно развивалось в кочевниковедении.

В-третьих, в диссертации представлены итоги изучения социо- и полито-генеза номадов Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья, рассмотрены основные дискуссии по проблеме, а также продемонстрирован процесс формирования и апробации методики палеосоциальных реконструкций на основе археологических источников.

В-четвертых, отдельное внимание уделено анализу степени распространения различных теоретико-методологических концепций, оказавших наибольшее влияние на реконструкцию мировоззрения и социально-политической организации номадов. В' результате показано значительное воздействие марксистской методологии и идеологического фактора на отечественные кочевни-коведческие исследования в советский период. Такая ситуация в ряде случаев приводила к субъективным оценкам исторических процессов и даже к трагическим событиям (репрессии). Не менее значимо рассмотрение особенностей проникновения в отечественную номадологию начиная с конца 1960-х гг. различных альтернативных методологических подходов, выработанных зарубежными исследователями.

В-пятых, для верификации мировоззренческих и социально-политических концепций ученых, а также выработки собственной позиции по обозначенной проблематике, диссертантом использовались письменные и археологические, этнографические источники. При этом следует подчеркнуть, что значительная часть археологических источников получена в процессе самостоятельных исследований погребально-поминальных комплексов кочевников скифо-сакского, хунно-сяньбийского и тюркского периодов на территории Саяно-Алтая. Это позволило не только внести уточнения и дополнения в разработки других ученых, но сделать авторские выводы относительно: 1) особенностей влияния иранского комплекса верований, китайских культурных традиций, прозелитарных религий (буддизм, манихейство, несторианство) на традиционное мировоззрение «пазырыкцев», хунну, тюрок, кыргызов; 2) иерархической социальной организации и милитаризации пазырыкского общества, а также тенденции на становление ранней государственности; 3) процесса формирования и развития элиты в кочевых социумах Саяно-Алтая и сопредельных территориях в эпоху поздней древности и раннего средневековья.

В-шестых, предлагается периодизация развития двух указанных научных направлений, выработанных с учетом процесса накопления источниковой базы, распространения методологических парадигм, разработок методик реконструкций, особенностей организации науки и политической ситуации в стране.

В-седьмых, определены наиболее дискуссионные и перспективные направления дальнейшего изучения, проблем мировоззренческого, социального и политического развития номадов Саяно-Алтая и сопредельных деттритой поздней древности и средневековья.

Апробация. Основные положения диссертации неоднократно докладывались и обсуждались на различных международных, всероссийских и региональных конференциях, конгрессах, съездах, семинарах, прошедших в России (Санкт-Петербург, 1996, 1998, 2002, 2005; Москва, 2004, 2006, 2009; Иркутск,

2003, 2005, 2007, 2009; Новосибирск, 1998, 2000, 2009; Липецк, 1999; Омск, 1997, 2000, 2003-2006, 2008; Кемерово, 2003; Улан-Удэ, 1998, 2005; Горно-Алтайск, 1998, 1999; Ханты-Мансийск, 2002; Минусинск, 2005; Барнаул, 1997, 2001, 2003-2005; 2007, 2008; Тюмень, 2000; Томск, 2001, 2003, 2005, 2008, 2010; Уфа, 2005; Казань, 2010); Монголии: (Ховд, 2009); Казахстане (Алматы, 2004; Караганда, 2008); на Украине (Одесса, 2007). Полученные результаты продемонстрированы в более 100 различных публикациях, в том числе в трех монографиях. Следует также отметить, что разработка темы диссертационного исследования была неоднократно поддержана Фондом Президента РФ (проект №МК-132.2008.6 «Формирование и эволюция мировоззренческих систем в контексте культурно-исторических и этнополитических аспектов развития кочевников Южной Сибири в эпоху поздней древности и раннего средневековья»), РГНФ (проекты: №01-01-00062а «Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая в скифскую эпоху»; №07-01-94678м/М «Мировоззрение кочевников Алтая в раннем железном веке и средневековье»; №08-01-92004аЛл «Этносоциальные процессы и формирование синкретичных мировоззренческих систем у кочевников Алтая и Северо-Западной Монголии»; №10-01-00-535 аДЗ «Влияние мировых религий и новых религиозных движений на традиционную культуру народов Российского и Монгольского Алтая»), МИОН (проект №КИI

119-2-02 «Менталитет и мировоззрение кочевников Алтая: трансляционные процессы в историко-культурной ретроспективе и в условиях модернизации»), ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (проект 2009-1.1-301-072-016 «Комплексные исторические исследования в области изучения Западной и Южной Сибири с древнейших времен до современности»), в которых диссертант являлся либо руководителем либо основным исполнителем.

Практическая значимость работы заключается во внедрении в учебный процесс многих положений диссертации, что уже частично реализуется при чтении на факультете политических наук спецкурсов «Мировоззрение населения Центральной Азии в древности», «Мировоззрение населения Центральной

Азии в эпоху средневековья», «Основы археологии и этнографии» и др. Для этого опубликованы учебно-методические комплексы, пособия и хрестоматии. Два издания под названием «Основные аспекты изучения скифской эпохи Алтая» (в соавторстве с A.A. Тишкиным) были рекомендованы учебно-методическим советом по истории и искусствоведению Учебно-методического объединения по классическому университетскому образованию при МГУ в качестве учебного пособия и хрестоматии для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальности 020700 - история.

Результаты данного диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке трудов по истории исторической науки, а также при разработке различных программ гуманитаризации среднего и высшего образования, для подготовки школьных и университетских учебных курсов по истории религии и социально-политической организации народов Саяно-Алтая, отечественной историографии.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав с выделенными параграфами, заключения, списка использованной литературы и источников, списка сокращений. В основу структурирования работы положен проблемно-хронологический принцип изложения материала.

Заключение диссертации по теме «Историография, источниковедение и методы исторического исследования», Дашковский, Петр Константинович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Во второй половине XIX — начале XXI в. отечественные ученые внесли значительный вклад в изучение мировоззрения и социально-политической организации номадов Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья, что позволяет выделить в развитии указанных направлений четыре периода. Каждый из периодов имеет яркие отличительные черты, связанные со сменой методологических подходов, появлением инновационных концепций и понятий, постановкой новых проблем в изучении мировоззрения, социо- и полито-генеза кочевников. Однако стоит оговорить ряд моментов, с учетом которых выделялись хронологические рамки периодов и давалась их содержательная характеристика. Во-первых, автор периодизации исходил из доминирующих на том или ином этапе развития историографии теоретических подходов. Не случайно ученые отмечают, что смена методологических парадигм является важнейшей чертой историографической революции . Кроме того, важная роль отводилась инновационным разработкам, которые определяли вектор развития отечественного кочевниковедения на целые десятилетия. При этом, конечно, i определяющим было стремление нарисовать совокупную картину исследований религиозно-мифологических систем и общественной организации номадов, а также показать противоречивость тенденций в данных изысканиях, проанализировать основной спектр применяемых методик, оценить конкретные разработки.

Во-вторых, необходимо указать на некоторую условность хронологических границ между периодами, и объясняется это не только понятной специалистам долей условности каждой историографической периодизации. Выше уже упоминалось о противоречивом характере развития отечественной номадо-логии. Но дело не только в этом. Каждый исследователь-новатор проходил сложный путь осмысления собственных идей, меняя и уточняя оценки и свя

1262 Барг М.А. Человек - общество - история // ННИ. 1989. С. 45; Могильницкий Б.Г. История исторической мысли XX века. Вып. III: Историографическая революция. Томск, 2008а. С.11-13. занные с ними понятия и дефиниции, поэтому исторические теории редко зарождались и развивались в тех рамках, которые «определил» им историограф. В этой связи не всегда верно датировать рождение исторических идей временем их публикации. Необходимо учитывать внутренний, подготовительный (в определенном смысле даже переходный) этап проработки концепции. Причем поI добные латентные формы концептуальной трансформации в историографии иногда находят отражение в отдельных публикациях, не вписывающихся в общую теоретическую канву синхронных исследований.

В-третьих, пожалуй, правильнее говорить не только о разных методологических подходах, определявших особенности трактовки мировоззренческих представлений и социально-политических структур номадов, а о том, что в каждый период шло постепенное формирование новых образов религиозных, социальных и властных систем номадов поздней древности и раннего средневековья, на основе которых осуществлялись конкретные исторические реконструкции. Стоит также отметить, что в отечественном кочевниковедении, как и в других научных направлениях, на всем протяжении его развития отчетливо проявлялись проблемы синтеза теоретических разработок с конкретно-историческими изысканиями, детальной проработки и верификации» выдвигаемых концепций. На этом основании можно наблюдать наряду с серьезными фундированными теоретическими исследованиями своеобразную «игру» в концептуальное осмысление мировоззренческой и общественно-политической истории номадов. Но, пожалуй, главнейшей проблемой исследований отечественных номадологов было и остается механистическое перенесение подходов и соответствующей научной лексики, разработанных на основе изучения оседло-земледельческих обществ, на историю кочевых социумов1. В области реконструкции мировоззрения кочевых народов наблюдается проецирование результатов религиоведческого изучения ранних форм религии у первобытных и традиционных обществ, которые часто имели разные хозяйственно-культурные типы.

С учетом отмеченных выше принципов, а также накопленного опыта предшествующими поколения ученых можно выделить четыре периода изучения мировоззрения и социально-политической организации номадов Саяно-Алтая в отечественной исторической науке.

Первый период охватывает вторую половину XIX в. — начало 1930-х гг.

На первом этапе (вторая половина XIX — третья четверть 20-х гг. XX в.) происходило интенсивное накопление источников, публиковались первые историко-культурные очерки и формировался научный интерес к духовной культуре, общественному устройству и потестарно-политическим институтам номадов Саяно-Алтая поздней древности и раннего средневековья. Во второй половине XIX — начале XX в. были исследованы погребально-поминальные комплексы, в том числе элитные, скифского, хунно-сяньбийского и тюркского времени. Источниковый фонд также существенно пополнился за счет обнаружения и прочтения китайских, арабских, персидских, византийских, греческих памятников письменности, а также дешифровки тюркских рунических надписей. I

Специальных научных исследований религиозных верований и социально-политической организации кочевников еще не проводилось, но в отдельных работах В.В. Радлова, В.В. Бартольда, П.М. Мелиоранского, Н.Ф. Катанова, Н.И. Веселовского и других звучали ценные замечания по рассматриваемой проблематике.

В методологическом отношении работы отечественных ученых во многом базировались на эволюционных позициях. Значительное влияние на изучение духовной культуры номадов оказывали труды Д. Мак-Ленана, Р. Смит, Э. Тай-лора, Л. Леви-Брюля, Дж. Фрэзера и других крупнейших европейских этнографов, антропологов и религиоведов, разрабатывающих концепции ранних форм религии и мифологического мышления. Однако было бы неверно отмечать влияние только зарубежной науки. Отечественные этнографы Д.Н. Анучин, Л.Я. Штернберг, В.Г. Богораз достаточно успешно обосновывали возможность экстраполяции этнографических материалов при изучении ранних форм религии, а также использование этноархеологического метода в семантических интерпретациях.

В мировоззренческом направлении номадологии наиболее заметные результаты были достигнуты в отношении раннесредневековых кочевников. Исследователи указали на шаманскую основу религии тюрок, хотя и признавали, что непосредственно в рунических текстах таких данных о шаманах нет (П.М. Мелиоранский, Д.М. Позднеев и др.). Однако уже на этом этапе обнаружились определенные параллели между религиозно-мифологическими представлениями тюркоязычных племен средневековья и традиционных народов Саяно-Алтая. Существенным представляется указание исследователей на знакомство средневековых номадов с мировыми религиями. Наиболее показательным в этом отношении считалось принятие манихейства в качестве государственной религии в Уйгурском каганате, на что особое внимание обратил

B.В. Бартольд. Не менее важной чертой обозначенного периода явилось проведение острых дискуссий на страницах научных изданий. Так, бурная полемика развернулась среди ученых относительно трактовки тюркских мемориальных комплексов, включающих изваяние, балбалы, оградки или «храмы». В резульI тате сформировалось два подхода к их интерпретации — в качестве погребальных или поминальных объектов.

Следует особо подчеркнуть, что даже после установления советской власти вплоть до конца 1920-х гг. ведущее место в исследовании проблем мировоззренческого характера и общественно-политического устройства номадов поздней древности и раннего средневековья принадлежало ученым дореволюционной школы. Одним из ярких представителей этой школы, несомненно, являлся В.В. Бартольд. Он, наряду с конкретно-историческими разработками, предложил типологию кочевых обществ, отметил элементы традиционных верований и распространение мировых религий у части тюркоязычных кочевников. Советские археологи (С.А. Теплоухов, С.И. Руденко, М.П. Грязнов,

C.B. Киселев и др.), развернувшие исследования в разных районах Саяно-Алтая, также придерживались в основном эволюционистских взглядов, в силу которых социальная организация кочевников характеризовалась ими как родовая, доклассовая. Развитие этнографии стимулировало становление историкоэтнографического подхода в изучении мировоззрения номадов, которое рассматривалось по аналогии с первобытными верованиями. Ощущалась и недостаточность фактического материала для более широких реконструкций. Этно-. графические данные широко привлекались и при интерпретации социальной организации номадов.

Рубеж 1920-1930-х и начало 1930-х гг. может интерпретироваться как второй (переходный) этап к следующему периоду. В эти годы в кочевниковедении произошли серьезные изменения. Сказались такие факторы, как общая политическая ситуация в стране с развернувшимися репрессиями и преследованиями, в том числе и против ученых, постепенное проникновение марксизма в научную среду, смена поколений, в результате которой в науку пришли люди, запрограммированные на отрицательное отношение к достижениям дореволюционной школы. Происходивший в советской науке на рубеже 1920—1930-х гг. идейно-методологический и кадровый слом обеспечил последующее господство марксизма.

Второй период — вторая треть 1930-х — середина 1960-х гг.

Этот период можно разделить на два этапа. На первом из них (со второй I трети 1930-х — начала 1950-х гг.) происходит окончательное утверждение сталинской версии марксистской теории исторического процесса («пятичленки»), которая стала активно внедряться в исследования общественных отношений и политической организации номадов Саяно-Алтая и сопредельных территорий (С.П. Толстов, C.B. Киселев, Б.Я. Владимирцов, А.Н. Бернштам, H.H. Козьмин, Л.П. Потапова и др.). Этими работами по существу обосновывалось существование у кочевников1 периодов военной демократии, рабовладения и феодализма, т.е. соответствие истории номадов-предполагаемым этапам формационного развития-мировой истории. Редким исключением являлись, публикации Г.П. Сос-новского и М;П. Грязнова, в которых наряду со стадиальным подходом, прослеживалось и влияние эволюционистских идей. В последующие полтора десятилетия шло изучение истории конкретных кочевых обществ и археологиче-' ских культур номадов на основе формационной методологии. Изучению религии, которая рассматривалась как «надстройка» над «базисом», отводилось второстепенное внимание. Сказывалось на общих выводах в это время и неконъ-юнктурность мировоззренческой проблематики.

В то же время в археологических изысканиях с расширением источниковой базы и более глубоким рассмотрением вопросов мировоззренческого и социально-политического развития древних и средневековых обществ был выдвинут ряд интересных гипотез, апробированы несколько методик религиоведческих (сопоставление письменных и археологических данных, ретроспективный подход, метод этнографических параллелей и др.) и палеосоциологических реконструкций (метод трудовых затрат, характеристика статуса погребенных на основе анализа внутримогильных конструкций и сопроводительного инвентаря, реконструкция родоплеменной структуры и др.). Работы М.П. Грязнова о пазырыкском населении и последующая его дискуссия с С.И. Руденко способствовали зарождению социально-археологических исследований в отечественной археологии.

Второй этап (середина 1950-х — середина 1960-х гг.) был связан с эпохой «оттепели». Для исторической науки наступило время, так называемой санкционированной свободы, для которого характерно совмещение процесса модернизации господствующей идеологии со стремлением сохранить идеологический контроль1263. Для советской науки в целом и для номадологии в частности этот этап был ознаменован бурными дискуссиями. В области изучения духовной культуры впервые были представлены целостные оценки системы верований кочевников скифского («пазырыкцы») и хунно-сяньбийского (хунну) периодов. В мировоззрении ранних кочевников отмечаются, следы тотемизма, анимизма, магии, культа предков. Зарождается в этот период дискуссия о скифском шаманизме и тотемической природе искусства номадов. Серьезные результаты были достигнуты в области изучения религиозных традиций-тюркоя-зычных кочевников. Исследователи выявили не только особенности шаманских воззрений раннесредневековых номадов, но и на более широкой источниковой

1263 Сидорова Л.А. «Санкционированная свобода» исторической науки: Опыт середины 5060-х годов // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 706 основе отметили знакомство с манихейством, буддизмом и несторианством. Новый виток получила дискуссия относительно семантики тюркских изваяний, балбалов и оградок.

Важное значение для исследований общественных систем номадов имели дискуссии о рабовладении и патриархально-феодальных отношениях у кочевников. Несмотря на то, что нередко учеными высказывались противоположные мнения, дискуссии между советскими кочевниковедами велись почти исключительно на основе марксистской методологии. Тем не менее как историками (Г.Е. Семенюк), так и археологами (М.П. Грязнов, С.И. Руденко) довольно аргументированно была оспорена точка зрения о существовании у древних кочевников развитых форм рабовладения и использовании рабов в процессе выпаса скота. Для оценки социально-политической организации и духовной культуры номадов скифского и хунно-сяньбийского времени в истории Центральной Азии решающее значение имела выдвинутая еще в 1939 г. концепция «ранних кочевников» М.П. Грязнова, детализация которой была осуществлена С.С. Черниковым.

С 1950-х гг. в номадологии начинается активное применение палеосоцио-логических методик к археологическим материалам Саяно-Алтая и сопредельных территорий поздней древности. Показательной в этом отношении является типология сакских захоронений К.А. Акишева, социальные оценки при публикации материалов пазырыкских, туэктинских, башадарских, ноин-улинских курганов С.И. Руденко. Не менее значимы наблюдения C.B. Киселева, JI.A. Ев-тюховой, С.И. Ванштейна, В.П. Дьяконовой, А.Д. Грача и других археологов по социальной дифференциации кочевых обществ при исследовании археологических памятников на Алтае, в Туве, Хакасии и Монголии. Для исследований социального устройства средневековых кочевых объединений определяющей стала концепция патриархально-феодальных отношений. Она носила компромиссный характер, примеряя феодальную модель со специфическими чертами общественных систем номадов. На советских исследователей стали оказывать влияние и зарубежные разработки в области мировоззренческой и социальной проблематики, а также результаты обсуждения ключевых вопросов истории номадов на международных конференциях и форумах. В этой связи начало -середину 1960-х гг. можно рассматривать как определенный рубеж между периодами, когда при господстве формационной традиции отдельными учеными велась внутренняя проработка ревизионистских идей.

Таким образом, отмеченные разработки и подходы показывают, что кочев-никоведам даже на этапе утверждения и развития формационной теории было «тесно» в тех социально-классовых параметрах, которыми характеризовались первобытнообщинный, рабовладельческий и феодальный строй «в марксистско-ленинской теории исторического процесса». История кочевников даже формально «не желала» вписываться в эти модели. Это вряд ли осознавалось адептами феодализма у кочевников и большинством участников дискуссий (реалии существования советской науки особенно до середины 1950-х гг. не допускали никаких альтернатив марксистской методологии), но вело к тому, что учеными не воспринимались на веру положения о «классовых противоречиях», «реально незначительной роли родоплеменных институтов», «пережитках», «феодальных формах эксплуатации» и пр., и требовало их изучить более детально, аргументировать свою позицию, искать новые доказательства. Тем-, самым кочевниковедческая наука не стояла на месте, хоть и развивалась в достаточно строго ограниченных рамках.

Третий период — последняя треть 1960-х - начало 1990-х гг.

В рамках третьего периода можно обозначить два этапа. На первом этапе (последняя треть 1960-х — первая половина 1980-х гг.) произошли существенные позитивные изменения в развитии мировоззренческого и социально-политического направлений в отечественной номадологии. Во многом успехи указанных изменений обусловлены изменениями в социально-политической ситуации в стране, общим подъемом исторических исследований и появлением новых методологических и методических подходов.

Следует отметить, что изучение мировоззрения кочевников поздней древности и раннего средневековья Саяно-Алтая и сопредельных территорий постепенно становилось равнозначным научным направлением, развитие которого во многом стимулировалось накоплением археологических и письменных (прежде всего рунических) источников. Все более очевидной становится сложность религиозно-мифологических систем кочевников как в эпоху поздней древности, так и средневековье. Не случайно в этот период поднимается, хотя и не так еще четко, проблема религиозного синкретизма у кочевых народов. Расширение ис-точниковой базы совпало с возможностью изучать религиозно-мифологические системы номадов в рамках новой парадигмы — структурно-семиотической. Особую популярность идеи структурализма получили в скифологии. Благодаря этому подходу мировоззрение номадов скифской эпохи стали рассматривать не просто как проявление ранних форм религий, а как сложные системы представлений и обрядов (Д.С. Раевский, Е.Е. Кузьмина, А.К. Акишев и др.). Структурно-семиотический подход успешно дополнялся привлечением индо-европей-ских и индо-иранских аналогий к религиозным представлениям и обрядам номадов. Этому способствовало обоснование единства в языковом (ираноязыч-ность) и культурном (скифская триада) отношении кочевых народов скифской' эпохи в обширном степном поясе Евразии, в который включалась и территория Саяно-Алтая. В этой связи ученые не случайно указывали на мощный индоиранский пласт в религиях саков (Б.А. Литвинский, Л.А. Лелеков, А.К. Акишев), «пазырыкцев» (В.Д. Кубарев, С.А. Суразаков), «саглынцев» (А.Д. Грач).

В то же время сохранялся и традиционный подход в изучении мировоззрения скифо-сакских племен Саяно-Алтая, базировавшийся на сопоставлении письменных, археологических и этнографических данных, методологической основой которой являлись эволюционистские разработки Э. Тайлора, Дж. Фрэзера, С.А. Токарева и других ученых. При этом привлечение этнографической группы источников не всегда было корректным, поскольку часто не учитывалась разница в хозяйственно-культурных типах, регионах проживания и др. Однако несмотря на методические просчеты, ученые отмечали у ранних кочевников элементы анимизма, тотемизма, фетишизма, культа предков магии, шаманизма (С.С. Сорокин, Т.М. Михайлов, А.Д. Грач и др.). Некоторые исследователи стали на концептуальном уровне развивать идеи о скифском шаманизме, опираясь преимущественно на результаты изучения материалов пазырыкской культуры (Л.П. Потапов, С.С. Сорокин, Г.Н. Курочкин).

Наименее изученным оставалось мировоззрение кочевников рассматриваемого региона хунно-сяньбийского периода, несмотря на раскопки сотен погребально-поминальных памятников и наличие письменных источников. Даже в отношении хунну, сяньби и жужаней ученые ограничивались кратким анализом китайских хроник и указанием на наличие ранних форм религии, в том числе шаманизма у кочевников (Т.М. Михайлов, Л.Л. Викторова, Э.А. Новго-родова). Отмечалось начиная с рубежа эр также знакомство номадов с буддизмом, однако для более серьезных выводов не хватало источниковой базы.

Существенные результаты были достигнуты в области изучения религиозно-мифологических систем тюркоязычных народов Саяно-Алтая и сопредельных территорий. Реализация мировоззренческого направления в отношении раннесредневековых кочевников протекала преимущественно в рамках истори-ко-этнографического подхода и источниковедческого анализа тюркских рунических текстов. Правда, нужно отметить, что в начале 1970-х гг. в тюркологии I

И.В. Стеблева попыталась даже раньше, чем в скифологии, применить структурно-семиотический подход. Несмотря на определенные, на наш взгляд, позитивные результаты, тем не менее данный подход вызвал критические замечания у сторонников традиционного историко-этнографического направления. Наличие значительного корпуса письменных и этнографических, фольклорных источников по современным тюркоязычным народам Саяно-Алтая позволило ученым убедительно показать шаманскую основу мировоззрения тюрок, кыр-гызов, уйгуров, кимаков, кыпчаков (С.Г. Кляшторный, Л.П. Потапов, Л.Р. Кыз-ласов, Б.Е. Кумеков, С.М. Ахинжанов, А.Х. Арсланова, Л.Н. Ермоленко и др.). В то же время исследователи обратили внимание на широкое распространение среди номадов мировых религий — буддизма, несторианства, манихейства. Подтверждение тенденции на формирование синкретичных черт мировоззрения номадов тюркологи видят как в элементах погребального обряда, так и в предметах материальной культуры, прежде всего торевтики. В этой связи нельзя не отметить зародившуюся дискуссию относительно символики кыргызской торевтики, которая перерастет в формирование различных концепций сущности религии номадов (JI.P. Кызласов, Г.Г. Король, Ю.С. Худяков, JI.M. Хаславская, Н.В. Леонтьев и др.).

Расширение корпуса археологических источников также способствовало реконструкции мировоззренческих представлений. Новый виток получила дискуссия относительно семантики тюркских мемориальных комплексов (извая-ние-балбалы-оградка). Несмотря на разность высказанных учеными (С.Г. Кляшторный, В.Д. Кубарев, А.Д. Грач, Ю.С. Худяков, Л.П. Потапов, A.C. Васютин, A.C. Суразаков и др.) позиций, тем не менее все очевиднее становился полисемантизм таких объектов.

Значительные успехи в номадологии были достигнуты на первом этапе и в изучении социально-политической организации кочевников поздней древности и раннего средневековья. Большое значение для изучения общественного развития кочевников имели концепция дофеодального общества, теории раннеклассовых социумов и раннего государства. Г.Е. Марков и A.M. Хазанов открыто выступили против существования у номадов феодальных отношений, высказали идею схожести общественно-политических систем кочевников древности, средневековья и Нового времени, предложили инновационные подходы к типологии номадных объединений. Близкие идеи ранее высказывали Л.Н. Гумилев и С.Е. Толыбеков. Среди исследователей особую популярность получило мнение о господстве у номадов раннеклассовых отношений- (A.M. Хазанов, А'.И. Тереножкин, А.Д. Грач, В.М. Массон, А.И. Мартынов и др.). Привлекательность теории раннеклассового общества состояла в том, что для того времени-- она наилучшим способом выражала представления значительной части исследователей об особенностях социогенеза у номадов и вписывалась в популярные в 1970-1980-х гг. концепции переходных (от доклассовых к классовым) обществ.

В то же время «раннеклассовая» характеристика обладала рядом важных недостатков. Во-первых, определение социальных систем номадов как раннеклассовых совершенно оставляло без внимания проблему особенностей социального развития кочевников на фоне других раннеклассовых обществ, прежде всего земледельческих. Показательно, что, несмотря на обращение к этой проблеме некоторых исследователей (Г.Е. Марков, A.M. Хазанов, А.И. Першиц), никто из них не выдвинул детально проработанную концепцию кочевого общества как особого типа раннеклассовых социумов или, например, теорию «кочевого раннеклассового общества». Кочевниковеды в основном оставались «в плену» универсальных критериев раннеклассовых структур, разработанных преимущественно на материалах истории земледельческих обществ.

Во-вторых, и это не менее важно, раннеклассовая концепция нивелировала между собой все кочевые общества. Все они вне зависимости от масштабности и численности населения, локальности или имперского характера объединений, наличия или отсутствия под контролем номадов земледельцев и прочего оценивались как раннеклассовые. Не предпринимались попытки выявить какие-либо-модели, в рамках которых социальные параметры разных кочевых обществ могли« различаться. Даже в предложении Г.Е. Маркова выделять такие агрегатные состояния, как «общинно-кочевое» и «военно-кочевое», не ставился вопрос о том, было ли кочевое общество в каком-то из этих «агрегатных состояний» социально сложнее, а в каком-то — менее дифференцированным. Нечего говорить и о том, что «империи» в концепции Г.Е. Маркова никак не типологизиро-вались.

Отчасти как попытку решения данных проблем можно рассматривать типологию кочевых обществ С.А. Плетневой. Но она, во-первых, оставалась в русле формационного подхода и выделенные исследовательницей стадии практически рассматривались как этапы генезиса феодализма у номадов. Во-вторых, ей не удалось избежать существенных противоречий в своей концепции. Прежде всего она не смогла адекватно дифференцировать кочевые общества по уровню их сложности (весьма нагляден в этом отношении пример причисления к одной модели половцев и Великого Тюркского каганата).

Параллельно с концепцией раннеклассового общества в рассматриваемый период среди исследователей укоренилось мнение о схожести социальной организации номадов древности и средневековья (Г.Е. Марков, С.Е. Толыбеков,

A.M. Хазанов, А.Д. Грач, H.H. Крадин и др.) и форм их эволюции (JI.H. Гуми лев, С.А. Плетнева, Н.Э. Масанов и др.). Особенно часто подчеркивались взаимосвязь и аналогии социальных систем хунну и средневековых кочевых государств Центральной Азии (Д.Г. Савинов, Ю.С. Худяков, А.И. Мартынов).

Следует указать,и на мнение ортодоксальных марксистов, которые по-прежнему полагали, что у средневековых кочевников возникали классовые отношения (Г.А. Федоров-Давыдов, С.А. Плетнева, И.Я. Златкин, С.М. Абрамзон и др.)

I 1 и соответственно этому оформлялось феодальное государство. Альтернативная точка зрения Г.Е. Маркова, Н.Э. Масанова, С.Е. Толыбекова и других предполагала, что номады могли достигнуть в своем социальном развитии только предклассового уровня, что блокировало возможность возникновения устойчивых государственных структур. Промежуточное положение занимали два других подхода. В рамках первого из них, широко распространенного среди кочев-никоведов, в раннеклассовых обществах кочевников^ процессы политической I интеграции опережали складывание сословно-классовой системы. В связи с этим считалось, что уже у скотоводов скифского времени оформляются государственные организации. Более критично к возможности возникновения госуI дарства- относился A.M. Хазанов, а позднее и H.H. Крадин. Ученые полагали, что предклассовые и раннеклассовые социумы номадов могли трансформироваться. в более сложные общества с переходом к государству только в. ходе взаимодействия^ с оседло-земледельческими народами или в. результате завоевания последних кочевниками.

Нельзя.не отметить, что в рассматриваемое время A.M. Хазановым была апробирована неоэволюционистская концепция вождества. В духе структуралистских идей H.3i Масанов разработал теорию о сочетании биосоциальных, социальных и политических структур у номадов. И все же возможность инновационных разработок была ограничена. Не случайно, что A.M. Хазанов вынужден был опубликовать свою ключевую работу «Кочевники и внешний мир» за рубежом.

Нужно подчеркнуть значительные успехи ученых в области разработки и совершенствования палеосоциальных методик и их апробацию на протяжении всего обозначенного периода. В первую очередь это касалось создания социально-типологических классификаций погребений, отражавших общественную иерархию в номадных объединениях Саяно-Алтая (А.Д. Грач, А.Д. Давыдова,

A.C. Суразаков, Ю.С. Худяков и др.). Теоретические вопросы социальных реконструкций в кочевнической археологии затрагивали В.М. Массой, А.Д. Грач,

B.Ф. Генинг. Как альтернативу раннеклассовой модели Э.А. Грантовский, Д.С. Раевский, И.В. Пьянков развивали идею сохранения у обществ скифского времени Евразии индо-иранских кастовых социальных традиций. Большой вклад в развитие интерпретированных возможностей археологии внесли раскопки и публикация материалов иссыкского погребения (К.А. Акишев), кургана Аржан (М.П. Грязнов и М.Х. Маннай-Оол) и т.д. Они послужили объектами, на которых проходили апробацию разные мировоззренческие и палеосоциологи-ческие методики.

Второй этап (вторая половина 1980-х гг. - начало 1990-х гг.) тесно связан с «эпохой перестройки» в СССР, критика марксистского подхода и ревизионистские разработки отечественных исследователей постепенно заняли ведущее положение в исторической и археологической науках. В области мировоззренческих реконструкций, в целом- продолжились тенденции, связанные с распространением «традиционного» (сопоставление разных групп источников), структурно-семиотического и историко-этнографического подходов-в изучении религиозных традиций кочевников. Данная тематика становится центральной на многих региональных и всесоюзных конференциях.

В годы «перестройки» среди ученых получила свое дальнейшее развитие теория раннеклассовых обществ. На ее основе А.И. Мартынов выдвинул концепцию о раннеклассовом характере кочевых обществ скифской эпохи. Эти идеи были в целом поддержаны A.C. Суразаковым, Г.Н. Курочкиным, А.К. Акишевым и другими исследователями. Одновременно с этим довольно часто подчеркивались взаимосвязь и близость социально-политических систем хунну и средневековых кочевых обществ Центральной Азии. Империя Хунну и последующие номадные политии однозначно оценивались как государственные (Д.Г. Савинов, JI.P. Кызласов, Ю.С. Худяков, А.И. Мартынов, С.Г. Кляшторный и др.). Противоположную точку зрения высказал С.С. Миняев, полагавший, что уровень политической интеграции хунну ограничивался союзом племен. Комплексный характер носил анализ С.Г. Кляшторным социально-политических структур раннесредневековых номадов Центральной Азии. Он удачно сочетал макро- и микроисторический уровни исследования. Ревизионистские идеи нашли также отражение во взглядах на кочевые общества Н.Э. Масанова, К.П. Кали-новской, Б.В. Андрианова и др. Венцом ревизии формационного подхода стала возрожденная Г.Е. Марковым идея особого номадного способа производства.

Все большую роль в исследовании общественной организации и политического ранжирования у кочевников-играла социальная археология. В целом ряде исследований было показано, что социально маркирующими были не только, высота курганных насыпей и состав сопроводительного инвентаря, но и глубина, длина, ширина могил, сложность внутримогильных сооружений, количество «тризновых комплексов», наличие «социально престижных» предметов (наборные пояса, импорт, оружие), позы погребенных, расположение костяков относительно друг друга, количество сопроводительных захоронений коней, зависимых людей низкого социального статуса. Так, изучение значительного числа захоронений рядового кочевого населения Саяно-Алтая и сопредельных территорий привело отечественных ученых к однозначному выводу о том, что в основе социальной дифференциации номадов лежали не кастовые, ранговые и классовые принципы, а половозрастное деление. Весьма наглядно на материалах рядовых пазырыкских погребений это показал В.Д. Кубарев. В то же время применение методов социальной планиграфии (С.С. Миняев, П.И. Шульга), трудовых затрат (А.И. Мартынов), этнографических параллелей (Д.Г. Савинов) и других приемов и принципов показывало, что наряду с половозрастной дифференциацией имели значение положение в клане, выполнение определенных профессиональных функций, политический статус погребенного. Не случайно внимание исследователей также стали привлекать темы служителей культа, дружинно-военной среды, семейных структур в номадных обществах (Г.Н. Ку-рочкин, Н.Ю. Кузьмин, В.А. Кочев, Э.А. Новгородова, Л.Т. Яблонский и др.).

Завершение этого периода ознаменовалось обращением ученых к немарксистским теориям исторического процесса. Особенно стоит отметить идею возникновения в скифское время степной цивилизации Евразии с несколькими раннегосударственными очагами, высказанную А.И. Мартыновым. Удачным, на наш взгляд, представляется и опыт H.H. Крадина, который, хотя и проводил свои исследования на основе творческой трактовки формационного подхода (интегрируя в него и ряд новых концепций), смог разработать оригинальную типологию кочевых империй, выдвинул теорию экзополитарного способа производства в рамках традиционной мегаформации, дал многоплановую характеристику взаимоотношений кочевников с земледельческими цивилизациями. Существенным представляется мнение исследователей о решающей роли в усложнении социально-политических систем номадов не столько внутренних процессов, сколько взаимоотношений кочевников с земледельцами (В.М: Массой, А.К. Акишев, H.H. Крадин) и т.д. Работы А.И. Мартынова, Г.Е. Маркова, , H.H. Крадина и других ученых обозначали круг перспективных проблем в области изучения'мировоззрения, социальных и управленческих институтов номадов, а также возможность их решения на основе разных методологических подходов. Это во многом подготавливало теоретико-методологическую революцию в отечественном кочевниковедении. Распад СССР фактически знамено-' вал окончательный крах формационного подхода как единственно верной основы изучения исторического прошлого и тем самым дал начало современным постсоветским исследованиям общественно-политической истории номадов.

Четвертый период — 1990-е — начало 2000-х гг.

Этот период охватывает постсоветское время и характеризуется несколькими тенденциями. Прежде всего в последние два десятилетия в отечественной номадологии широко распространились практически все наиболее важные методологические направления: цивилизационный, структурно-семиотический, мир-системный, социально-антропологический, герменевтический подходы, кросс-культурный анализ, концепция традиционных обществ, неоэволюционизм, неомарксизм, многолинейные теории аналитической психологии (теория архетипов). Методологический плюрализм, а также продолжающийся процесс расширения источниковой базы преимущественно за счет археологических исследований благоприятно отразились на мировоззренческих и социально-политических реконструкциях.

Возрождение религиоведения в России сказывается и на соответствующих разработках археологов, которые становятся терминологически и содержательно более выдержаны и концептуальны. Фактически полностью исчезает давление идеологического фактора, хотя определенный скепсис среди части ученых к мировоззренческим реконструкциям остается. Нужно отметить, что, как и в предшествующий период, наиболее впечатляющие результаты были достигнуты в области изучения духовной культуры кочевых народов Саяно-Алтая скифской эпохи. При этом среди исследователей продолжилась дискуссия относительно скифского шаманизма (Г.Н. Курочкин, С.А. Яценко и др.) и в целом особенностей религиозного синкретизма у номадов (H.A. Боковенко, П.К. Даш-ковский, A.A. Тишкин, Д.В. Культякова и др.). Применение структурно-семиотического подхода позволило выявить мифологические тексты в произведениях искусства, костюмном комплексе (Н.В. Полосьмак, Д.В. Черемисин, П.И. Шуль-га) и погребальном обряде носителей пазырыкской (П.К. Дашковский) и бий-кенской культурах (A.A. Тишкин). Дальнейшее обоснование получила концепция об индо-иранской основе мировоззрения кочевых племен Саяно-Алтая скифо-сакского периода, что нашло проявление в культах огня, солнца, сакрализации правителей — «вождей», бальзамировании, обычае окуривания, комплексе ритуального соумирания, политеистических воззрениях, представлениях и обрядах, близких идейному содержанию ашвамедхи, и др. (В.Д. Кубарев, П.К. Дашковский, Н.В. Полосьмак и др.).

Значительные новые результаты получены благодаря реализации междисциплинарного подхода, в том числе с привлечением методов естественных наук, при изучении памятников пазырыкской культуры (В.И. Молодин, Н.В. Полосьмак, C.B. Панкова и др.). Ученым удалось установить особенности приемов бальзамирования, татуирования умерших, использования растений в ритуалах, символику элементов костюмного комплекса. i

В 1990-2000-е гг. получает широкое распространение палеоастрономиче-ское направление, в том числе в отношении изучения святилищ и культовых мест номадов скифской эпохи (В.Е. Ларичев, Л.С. Марсадолов, А.А, Тишкин и др.). В отличие от предыдущих периодов, на современном этапе новый импульс приобретает тенденция изучения религиозно-мифологических систем номадов хунно-сяньбийского периода. Ученые (H.H. Крадин, В.Н. Кычанов, В.В. Воробьев, И.В. Филиппова и др.) установили значительное китайское влияние на мировоззрение хунну. Отдельное внимание уделяется знакомству кочевых империй, особенно сяньби и жужаней с буддизмом (НЛО. Дробышев, A.B. Тива-ненко). Однако несмотря на значительную и разнообразную источниковую базу, тем не менее до настоящего времени фактически отсутствуют концептуальные работы по мировоззрению хунну, сяньби и жужаней. Еще менее изученными остаются религиозно-мифологические представления номадов, находившихся на периферии указанных кочевых империй в Туве и Горном Алтае.

В изучении мировоззрения раннесредневековых кочевников Саяно-Алтая также отмечены существенные достижения. Дальнейшее изучение произведений искусства, письменных источников, погребальной обрядности постепенно позволяет ученым говорить не только о шаманизме номадов (Г.В. Длужневская, Г.В. Кубарев и др.), но и отмечать существенное влияние мировых конфессий (С.Г. Кляшторный, Л.Р. Кызласов^ И.Л. Кызласов, В.Ю. Зуев, Г.Г. Король, И.В. Стеблева П:К. Дашковский и др.). При этом большинство исследователей признают, что обращение кочевой элиты к прозелитарным религиям обусловлено преимущественно политическими мотивами и стремлением выработать единую идеологию в полиэтничных государствах. Особенно острая дискуссия развернулась относительно возможности рассматривать манихейство в качестве государственной религии не только уйгуров, но и кыргызов. Наиболее последовательно позиция государственной конфессии в Кыргызском каганате отстаивается JT.P. Кызласовым, И.Л. Кызласовым, В.Ю. Зуевым и Г.Г. Король. Более выдержанные и осторожные оценки по данной проблеме предлагаются С.Г. Кляшторным, Ю.С. Худяковым, С.Г. Скобелевым, П.К. Дашковским и другими исследователями. Большего единства мнений ученым удалось достигнуть относительно установления значительного влияния китайской культуры на тюркские элитные мемориальные комплексы.

Важной особенностью рассматриваемого периода являются разработки ученых, направленные на выявление устойчивых комплексов (концептов) в мировоззрении кочевников от эпохи поздней древности до этнографической современности (Д.Г. Савинов, П.К. Дашковский, Д.В. Дубровский и др.). Такие мировоззренческие константы (концепты ряда, лошади и др.), по мнению исследователей, обусловлены не столько генетической преемственностью кочевых народов, сколько физико-географической средой обитания, хозяйственно-культурным типом, образом жизни и менталитетом.

Следует подчеркнуть, что в методическом аспекте в отечественной тюркологии отмечено не только следование традиционным методам и принципам (историко-этнографический, ретроспективный, сравнительно-исторический и искусствоведческий подходы), но и возобновились исследования в рамках структурно-семиотического направления (В.В. Войтов).

Другая тенденция этого периода касается социально-политических разработок и демонстрирует постепенный отход ученых от критики и ревизии ортодоксальной марксистской концепции и переход к изучению номадов на основе других методологических стратегий, отмеченных выше. Нельзя не отметить, что среди разработок зарубежных кочевниковедов особое внимание отечественных специалистов привлекают характеристики Т. Барфилда циклов взаимодействия номадных политий с Китаем; концепция Н. Ди Космо о трех периодах, в рамках которых существовали даннические, торгово-даннические и дуально-административные кочевые империи. Неоэволюционистский термин «вождество» стал рассматриваться как основа для характеристики крупных кочевых политий (H.H. Крадин, В.В. Трепавлов, Т.Д. Скрынникова, С.А. Васю-тин, П.К. Дашковский, A.A. Тишкин и др.). На этой методологической основе H.H. Крадиным была разработана типология кочевых империй. Свой подход к пониманию империи у номадов высказали Г.Г. Пиков, С.Г. Кляшторный и Д.Г. Савинов. Цивилизационный взгляд на кочевников представлен в работах А.И. Мартынова, A.M. Буровского, Г.Г. Пикова, Ю.С. Худякова, С.А. Комиссарова и других ученых. Были также апробированы мир-системный, кросс-культурный и историко-антропологический подход к анализу социально-политических институтов кочевников (H.H. Крадин, С.А. Васютин). Сохранили свое значение и стадиальные теории, в частности, российские авторы продолжают пользоваться понятием «ранние кочевники», которое связывается с догосудар-ственными номадными сообществами скифской эпохи. Переход к государственности, согласно точке зрения целого ряда исследователей, произошел в период формирования империи Хунну (Д.Г. Савинов, Е.И. Кычанов, Ю.С. Худяков и др.). В обобщающих работах по истории древних и раннесредневековых кочевников Саяно-Алтая и сопредельных территорий отечественные ученые по-разному характеризовали социально-политические институты кочевников. Ключевой вопрос — преодолели ли номады порог государственности или их уровень развития ограничивался сложными и суперсложными вождествами? Несмотря на обилие высказанных точек зрения, дискуссия о государственности I у кочевников показывает необходимость дальнейшего изучения властных структур в номадных социумах.

В постсоветский период произошла окончательная институализация мировоззренческой и социальной археологии. Советский опыт исследований в этих I направлениях и дальнейшее совершенствование методик, позволили перейти к комплексным методикам изучения религиозно-мифологических систем и общественных структур номадов по данным археологии. Можно подчеркнуть, что в 1990-2000-е гг. именно археология играет решающую роль в решении вопросов мировоззренческой и социальной характеристики кочевников поздней древности и раннего средневековья. Основание для такого вывода дают результаты многочисленных исследований, осуществленных в последние годы на материалах Саяно-Алтая. В то же время темпы и результаты развития социальной археологии все же более существенны, чем динамика мировоззренческих реконструкций. Очевидно, на сложении этой ситуации сказалась как сложность изучения религиозно-мифологических представлений, результаты которого трудно верифицировать, так и длительная не онъюнктурность такой проблематики в кочевниковедении.

В связи с успехами именно археологии в области изучения. социальной структуры номадов особо следует отметить наиболее важные результаты в этой области, полученные прежде всего на основе изучения погребального обряда.

Нужно особо подчеркнуть, что процедуры изучения общественных струк-' тур по данным погребального обряда довольно существенно различались. Общими были только первые этапы - описание и систематизация признаков погребального обряда определенного массива памятников, а также соотнесение полученной номенклатуры признаков с биологическими характеристиками погребенных (пол, возраст) и выявление половозрастных групп. Дальнейшие действия ученых зависели от конкретных целей и используемых методик. Речь может идти об изучении социально-планиграфических особенностей могильников, выявлении положения в том или ином обществе отдельных тендерных, возрастных, социальных и узкопрофессиональных- групп, социальном ранжировании курганов, установлении примерной численности населения в определенной экологической нише и форм использования ресурсов и т.д.

В случае реконструкции социальной организации на основе исследования большой совокупности памятников, например целой археологической культуры, один из важных процедурных вопросов заключается в том, анализировать ли весь массив данных по той или иной культуре (П.К. Дашковский, A.A. Тишкин, С.С. Матренин, H.H. Серегин и др.) или идти по пути палеосоциологиче-ского исследования отдельных могильников с последующим сопоставлением полученных данных (H.H. Крадин, C.B. Данилов, П.Б. Коновалов и др.)? Как показали исследования, при корректных критериях выделения социальных групп положительный результат дают оба варианта исследования. Однако в рамках первого варианта довольно часто осуществляется «механическая» обработка данных, которая не учитывает продолжительность существования культуры, ее внутренних этапов, особенности погребальных традиций на разных территориях и других моментов. Поэтому в целом второй вариант кажется в определенной степени более корректным и приемлемым. Прежде всего он дает возможность увидеть социальную ситуацию в локальных сообществах, учесть планиграфические данные, зафиксировать разницу между некрополями по количеству и составу («рядовые», «царские», сочетание «элитных» и «рядовых», «царских» и дружинных и т.д.) захоронений, тем самым установить статус каждого из могильников (семейное/семейно-клановое кладбище, «дружинный» некрополь, «царские» курганы с прилегающими погребениями военно-аристократической знати и пр.). В конечном итоге в результате корреляции данных палеосоциологического анализа синхронных могильников и отдельных погребений между собой ученым удалось показать общую картину социально-политической дифференциации. В целом номадологи пришли к выводу, что процедура палеосоциологических интерпретаций артефактов должна быть достаточно гибкой и исходить из особенностей археологических памятников.

Проведенные палеосоциологические исследования на материалах памятников номадов Саяно-Алтая позволили кочевниковедам установить, что в основе социальных различий древних и средневековых обществ лежала половозрастная дифференциация, на которой «нарастали» семейно-клановые, имущественные, социально-профессиональные, политические, культовые и иные иерархии (H.H. Крадин, C.B. Данилов, П.Б. Коновалов, П.К. Дашковский, A.A. Тишкин, С.А. Васю-тин и др.). Таким образом, в основе анализа общественной структуры, по мнению исследователей, лежат две проекции - вертикальная (выявление страт, иерархии, сословных барьеров) и горизонтальная (гендерные и возрастные различия, положение в семейно-клановом коллективе). На уровне методических разработок и конкретных палеосоциологических исследований подход, включающий изучение древних и средневековых социумов по вертикали и по горизонтали, занимает в отечественной социально-археологической науке ведущее место.

Среди других социально-археологических методов выделяется планигра-фический анализ, при использовании которого исследователи исходят из того, что пространственная организация захоронений на площади могильника в определенной степени отражает различия положения между индивидуумами, се-мейно-родственными группами, состав сообщества, оставившего тот или иной некрополь (В.Д. Кубарев, JI.H. Марсадолов, П.И. Шульга и др.).

Следует отметить, что в постсоветский период в социальном направлении номадологии набирают силу исследования на основе междисциплинарного синтеза, особенно с привлечением возможностей генетики, биологии, физики и негуманитарных других наук (В.И. Молодин, Н.В. Полосьмак, З.С. Самашев). В частности, уже достаточно широко апробируется метод определения социального статуса погребенных путем установления зависимости между характе- < ром питания и его общественным положением. Не менее важен палеогенетиче-ский анализ, который, кроме решения этнокультурных вопросов, позволяет установить степень родства погребенных из одного некрополя или погребения.

Другой вид палеосоциологических методик, разрабатывавшихся еще в советское время Г.А. Федоровым-Давыдовым, А.О. Добролюбским, Е.П. Бунятян, В.Ф. Генингом, связан с использованием статистико-комбинаторных процедур и других современных компьютерных технологий. Основным результатом ста-тистико-комбинаторной обработки погребальных памятников- является разделение массива объектов на определенные группы (совокупности) с последующей интерпретацией статистических групп в социальном ракурсе. Ключевая роль отводится изучению информации по погребениям той или иной культуры на основе факторного и кластерного анализов. Факторный анализ позволяет выявить наиболее присущие той или иной группе погребений признаки, а кластерный — дифференцировать массив на группы очень похожих объектов и выяснить либо гипотетически реконструировать социальные связи между ними.

Отмеченные методологические принципы и методические приемьь позволили ученым успешно апробировать их на материалах пазырыкской, булан-ко-бинской, сросткинской и тюркской культур Алтая (П.К. Дашковский, A.A. Тиш-кин, A.B. Кондрашов, С.С. Матренин, H.H. Серегин и др.). Оригинальная концепция ранжирования пазырыкских курганов и существующих социально-родственных связей в пазырыкском обществе была обоснована JI.C. Марсадо-ловым. С использованием статистического и факторного анализа было проведено палеосоциологическое исследование хуннуских памятников Забайкалья (H.H. Крадин, C.B. Данилов, П.Б. Коновалов). Следует также указать на результаты социального анализа материалов древних и средневековых погребений номадов на плато Укок (В.И. Молодин, Н.В. Полосьмак, A.B. Новиков, Д.Г. Савинов и др.), памятников раннескифского времени и пазырыкской культуры в Горном Алтае и Туве (Ю.Ф. Кирюшин, A.A. Тишкин, Д.Г. Савинов, П.И. Шуль-га, В.А. Кочеев, П.К. Дашковский, B.C. Миронов и др.), погребальных комплексов хунно-сяньбийского и предтюркского периодов (Ю.Т. Мамадаков, Ю.С. Худяков, В.В. Бобров, A.C. Васютин, С.А. Васютин, В.И. Соенов, С.С. Матренин и др.), тюркских захоронений, изваяний и наскальных рисунков на Алтае и в Монголии (В.Д. Кубарев, Г.В. Кубарев, Д.В. Черемисин и др.) и т.д. Расширили наши представления о носителях власти в кочевых обществах исследования элитных курганов скифо-сакского и хунно-сяньбийского периодов в Центральной Азии. Среди наиболее значимых монументальных комплексов можно отметить Аржан-2 в Туве (К.В. Чугунов), могильники Бугры (A.A. Тишкин, К.В. Чугунов), Урочище Балчиково-5 (П.И. Шульга) на Алтае, памятники на плато Укок (В.И. Молодин, Н.В, Полосьмак), некрополи Ноин-Ула в Монголии (Н.В. Полосьмак), Царам, Ильмовая падь в Забайкалье (С.С. Миняев, Н.М. Са-харовская, П.Б. Коновалов).

Существенные социальные реконструкции, проведенные на основе изучения отдельных групп инвентаря, погребальных комплексов и некрополей, представлены в работах I LH. Николаева, Д.Г. Савинова, Н.В. Полосьмак, В:И. Мо-лодина, И.В. Филипповой, С.А. Яценко, П.К. Дашковского, T.F. Горбуновой, С.В.Трифоновой, Ю.В. Тетерина и других авторов. Важное значение для исследования общественной структуры и политической иерархии у центрально-азиатских кочевников имеет обсуждение в археологической и кочевниковедче-ской литературе проблем характеристики кочевых элит (A.A. Тишкин, Д.Г. Савинов, H.H. Крадин, С.А. Васютин, П.К. Дашковский и др.), функций и статуса служителей культа в скотоводческих обществах (Г.Н. Курочкин, НА. Боковенко,

A.B. Тиваненко, Н.П. Полосьмак, П.К. Дашковский, A.A. Кильдюшева, П.И. Шуль-га и др.), этнополитических процессов в кочевых империях (Д1Г. Савинов,

B.А. Могильников, С.Г\ Кляшторный), генезиса.кочевых империй и их дальнейшей эволюции (H.H. Крадин, Т.Д. Скрынникова, В.В. Трепавлов, С.Г. Кляшторный, Д.Г. Савинов, С.А. Васютин), роль городов в становлении имперских структур у номадов (С.В: Данилов, В.Н; Ткачев) и т.д.

В целом историографическое изучение разработок отечественных, ученых в области реконструкции мировоззрения и социально-политической1 организации номадов Саяно-Ал тая эпохи, поздней древности и раннего средневековья демонстрирует не только значительные результаты, но и свидетельствует о дальнейших перспективах обозначенных направлений.

Среди перспективных направлений в области реконструкции мировоззрения кочевников,необходимо прежде всего отметить разработки в области методологии и методики исследования. Современные исторические исследования на современном-этапе все более ориентированы^ на междисциплинарные исследо-1 вания, что обусловлено как спецификой источниковой базы, так и соответствующими теоретико-методологическими основами. Очевидно, именно такой методологический синтез представляется наиболее перспективным в номадоло гии, занимающейся изучением мировоззрения., социо- и политогенеза. Важной составляющей такого междисциплинарного направления может стать структурно-семиотеческий подход, позволяющий реконструировать определенные представления даже обществ, не имеющих своей собственной письменности. Такая специфика особенно- важна,, если учесть, что письменность у номадов Центральной Азии появляется только в эпоху раннего средневековья: При этом, на наш взгляд, целесообразно использовать данный подход не только для раскрытия семантики искусства, что хорошо апробировано в скифологии, но и при структурировании всей погребально-поминальной обрядности. Определенный опыт реализации такого направления уже накоплен при изучении погребально-поминальной обрядности пазырыкской культуры. Сохраняет свое значение и реконструкция мифологических представлений- на основе семантической интерпретации предметов материальной культуры и искусства (зеркала, поясные пряжки, головные уборы, гривны, пекторали), татуировок кочевников как ски-фо-сакского, так и хунно-сяньбийского периода.

Следует также подчеркнуть, что всей популярности и перспективности структурно-семиотического подхода у него есть ряд серьезных недостатков. В отношении изучения религиозно-мифологических систем существенным минусом- такого направления является то, что оно не рассматривает явление в динамике. В результате происходит реконструкция-определенных мировоззренческих констант, а не изучение религиозных традиций, развитие которых обусловлено было историческими процессами. В то же время если не стремиться абсолютизировать структурно-семиотический подход, как, впрочем, и любое другое научное направление, то его значимость в. мировоззренческих исследованиях будет сохраняться на высоких позициях.

На современном этапе изучения духовной культуры, все большую популярность начинает приобретать другое научное направление — аналитическая психология. В. отношении изучения мировоззрения» номадов это' выразилось прежде всего в попытках исследователей проследить проявление архетипов в искусстве. Несмотря на дискуссионность таких изысканий, тем не менее стремление выявить через язык символов определенные мифологические универсалии, на наш взгляд, вполне оправданно.

Перспективным представляется изучение проблемы влияние различных религиозных систем на традиционное мировоззрениекочевников. Большинство исследователей отмечают, что основу мировоззрения номадов эпохи поздней древностей и раннего средневековья составлял шаманизм. Однако среди исследователей развернулась дискуссия о природе такого шаманизма, особенно в отношении номадов скифо-сакского периода. Не случайно в научных кругах все чаще обозначается позиция о том, что шаманский пласт, например, у «пазы-рыкцев» во многом идентичен той форме, в которой он зафиксирован у индо-иранцев1264.

В отношении кочевников хунно-сяньбийского периода особую значимость сохраняет изучение влияния китайской культуры, а также степень знакомства номадов с буддизмом. Еще более актуальным это направление становится в отношении раннесредневековых номадов, которые с помощью- мировых конфессий часто стремились выработать новую государственную идеологию. В этой связи слабо разработанной в настоящее время является проблематика, связанная: с рассмотрением взаимосвязи религии и политики; В данном случае нельзя? не отметить, что религиозная политика кочевых правителей: обладала серьезными особенностями, которые были обусловлены как; позицией самой политической элиты, так и образом жизни, менталитетом номадов: Одной из отличительных ее черт является значительная степень толерантности. Даже возведение религии в ранг государственной почти никогда не: приводило к значительному стиранию или ущемлению позиций традиционной веры; или положения других конфессий. Открытость мировоззрения кочевников в значительной:степени создавала почву для формирования синкретичных представлений^ образов, сюжетов и т.п. В то же время- мобильный; образ жизни; частые: военные действия;, относительная* недолговременность этнополитических образований

1264 Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. 3-е изд. М., 2001; Дашков-ский П.К. Синкретизм религиозно-мифологической системы и служители культа у кочевников-Горного Алтая скифской эпохи //Древности Алтая. Горно-Алтайск, 2003а. №11; Запорожченко А.В;.Элементы шаманизма в индоиранской этнокультурной традиции: автореф. дис. канд. ист. наук. Омск, 2002; Яценко С.А. О предполагаемых шаманских атрибутах в Па-зырыке // Теория и практика археологических исследований. Барнаул, 2007. Вып. 3; и др. номадов не давали возможности закрепиться более прочно какой-либо религии или сложиться целостной синкретичной мировоззренческой системы. В данном случае нельзя не отметить, например, перспективность определения религии тюрок через термин «тенгрианство» (тенгризм), который наиболее полно мог передать сущность мировоззрения номадов. При этом это понятие предполагает синкретичность религии, в которой шаманизм — только один из компонентов. В то же время развитие тенгрианства у тюркоязычных номадов раннего средневековья в контексте формирования государственной идеологии, распространения мировых конфессий и существования традиционного шаманского пласта еще предстоит изучить.

В связи с вышеотмеченными позициями серьезного внимания требует и проблема изучения служителей культа в кочевых обществах. Изучение этой проблематики необходимо продолжить как в терминологическом, так и в историческом аспектах. В этой связи не случайно диссертантом уже обозначалась возможность выделения особой религиозной элиты, формирование которой началось еще в эпоху поздней древности. Однако наиболее ярко такая элита проявила себя в эпоху раннего средневековья, в период сложения полиэтничных государств и активной деятельности различных миссионеров. В контексте изучения данной проблематики особую сложность представляет выявление погребений служителей культа. При этом если в этом отношении скифо-сакского периода ученые указывают хотя бы на отдельные специфичные элементы погребального обряда и инвентаря священнослужителей, то в отношении последующих периодов такое направление изысканий крайне затруднено. Во многом это связано с полисемантизмом вещей, который наблюдался в кочевых обществах. Однако сложность погребально-поминальной обрядности, монументальность объектов, обычаи бальзамирования и татуирования, сложные концепции лиги-тимации власти правителей и другие особенности мировоззрения не оставляют сомнений в тенденции формирования профессиональных служителей культа. В этой связи, как и в отношении социально-политической организации номадов, встает вопрос о степени корректности использования в отношении мировоззрения номадов терминологии, апробированной прежде всего на оседло-земледельческих или первобытных обществах.

В контексте рассмотрения проблемы знакомства номадов, прежде всего раннего средневековья, существенные перспективы остаются за изучением торевтики. Именно в ней наиболее быстро проявлялось влияние мировых конфессий — буддизма и манихейства. В то же время ученые неоднократно отмечали склонность самих указанных религий к синкретизму, поэтому, например, в кыргызской торевтике отмечается влияние буддийской, манихейской или буд-дийско-манихейской идеологии.

В процессе взаимодействия археологии и естественных наук на современном этапе открываются новые возможности и в изучении религии номадов. В данном случае речь идет о возможности изучения древних приемов бальзамирования, нанесения татуировок, использования в ритуальных целях растений и др. Другое направление, связанное с «точными науками», получило наименование палеоастрономия. Несмотря на скепсис некоторых исследователей, тем не менее значительные научные результаты, достигнутые за последние двадцать лет в отечественной палеоастрономии, позволяют говорить о ее вполне реальных дальнейших научных перспективах. В этой связи существенным представляется разработка типологии сакральных объектов номадов (святилищ, «древних обсерваторий», культовых мест, жертвенников, алтарей, «храмов» и т.п.).

В изучении отечественными исследователями социально-политических систем кочевников Центрально-Азиатского региона также можно отметить ряд дискуссионных вопросов, перспективных для дальнейшей разработки. Так, например, можно считать доминирующей точку зрения о доклассовом характере большинства социальных систем номадов скифского, хунно-сян'ьбийского и раннесредневекового периодов. Одним из вариантов данного подхода можно считать мнение о том, что, несмотря на сложный характер общественных структур кочевников древности и раннего средневековья, сословно-классовые принципы социальной дифференциации у них не оформились или во всяком случае не были определяющими. В то же время наряду с этим кочевниковедами активно обсуждаются проблемы изучения кочевых элит.

В настоящее время возникает необходимость разработки как теоретических основ, так и конкретно исторических особенностей формирования и

1265 функционирования элиты кочевых обществ Центрально-Азиатского региона В этой связи можно заметить, что изучение данного явления в методическом аспекте должно включать определенную систему характеристик, которые возможно проследить как в археологических, так и в письменных источниках. При этом для эпохи поздней древности археологические материалы будут основным источником информации по данной проблеме, поскольку сведения письменных памятников либо отрывочны, либо совсем отсутствуют. Несколько иная ситуация будет складываться при изучении кочевых обществ раннего средневековья. Погребальный обряд вследствие усложнения религиозно-мифологической системы и трансформаций в социально-политической организации будет уже не информативен в социальном аспекте, как в отношении предшествующих периодов. -В этой ситуации на первый план выдвигается изучение письменных источников, которые позволят на основе анализа конкретных событий проследить механизмы функционирования элитных групп. В то же время последнее утверждение не снимает значения социальной информативности погребального обряда. Очевидно, что с эпохи средневековья статусность погребенного, как и при жизни, подчеркивалась отдельными предметами (оружие, печать и др.) и элементами костюма (пояс, головной убор и др.). Причем не исключено, что такие вещи изготавливались из органического материала, что и обусловило их плохую сохранность в самих захоронениях, а это в свою очередь затрудняет проведение исследований в обозначенном направлении. Кроме того, погребения представителей отдельных элитных групп вообще могут быть.не выявлены. Следует также отметить, что если погребения элиты скифо-сакского и хунно

1265 Дашковский П.К., Мейкшан И.А. Изучение элиты кочевых народов Центральной Азии поздней древности и раннего средневековья: теоретический и исторический аспекты // Культура как система в историческом контексте: опыт западносибирских археолого-этнографических совещаний: материалы XV Междунар. Западно-Сибирской арх.-этнограф. конф. Томск, 2010. С. 149-153. сяньбийского времени достаточно хорошо дифференцируются от основной массы захоронений, то ситуация в отношении погребений тюркской и монгольской элиты совершенно иная.

В то же время, несмотря на обозначенные трудности, реализация теории элит в кочевниковедческих исследованиях, несомненно, имеет перспективы. Такое направление позволит глубже понять механизмы образования и развития кочевых по литий в контексте истории народов Центральной Азии и сопредельных территорий. В этой связи важно также заметить, что в элитолии выделяют как минимум шесть типов формирования элит: европейский, мусульманский, дальневосточный, индийский (кастовый), примитивный и этнический1266. Учитывая, что особенности социо- и политогенеза номадов демонстрируют существенную специфику по сравнению с земледельческими обществами, можно полагать, что и процесс развития элиты имел своеобразие. Это дает основание для выделения еще одного типа организации элиты — кочевого.

Другой весьма дискуссионный вопрос - существование государства у кочевников - не имеет однозначного решения. С одной стороны, популярна оценка даже наиболее масштабных объединений кочевников в виде кочевых империй как суперсложных вождеств и ксенократических квазигосударств; с другой — широко распространена среди отечественных ученых позиция, согласно которой у центральноазиатских номадов, начиная с Хунну, существовала единая линия развития государственности. Ее венцом считается Монгольская имперская система. Наряду с этим выделяется много и догосударственных форм организации власти. В таком случае необходимо подчеркнуть, что исследователям не- стоит «загонять» себя в узкие рамки категоричных ответов «да» или «нет», а исходить из многообразия форм социально-политичёского развития кочевников.

Палеосоциальные реконструкции значительно расширили наши представления о конкретных номадных объединениях и локальных сообществах номадов. Наиболее изученными по письменным и археологическим источникам яв

1266 Волков C.B. Служилые люди на традиционном Востоке. М., 1999. С. 4 ляются вопросы половозрастной структуры, имущественной и социальной дифференциации, состава семьи (семейно-клановая принадлежность отдельных могильников), роли военной организации в социогенезе кочевых обществ; Дискуссионными остаются такие аспекты, как определение социально-типоло-, гических групп, выявляемых в ходе классификации погребений на основе «социально значимых» признаков, оценка конкретных погребений как «рабских», «жреческих», «дружинных» и т.д., значение данничества и этносоциальной иерархии у кочевников, характер власти людей, погребенных в «царских» и «аристократических» курганах, степень распространения в тех или иных номадных сообществах обряда «соумирания» как свидетельства существования различных категорий зависимого населения. В недостаточной мере уделялось внимание исследованию поселенческих памятников как источников информации социального плана и индикаторов уровня политического развития, выявлению территориального расположения родоплеменных групп и сравнению их социального статуса по размерам могильников, локальным особенностям' памятников. В последние десятилетия обозначилась также необходимость разработки и унификации социальной терминологии, адекватно отражавшей особенности общественно-политических систем номадов.

Исследователями неоднократно подчеркивалось, что раскопки «царских» и элитных курганов играют особую роль в изучении социальной структуры кочевников и властных полномочий их вождей. Почти каждый элитный курган дает археологам возможность зафиксировать новые социально значимые признаки, отработать новые технологии социальных, реконструкций, уточнить интерпретацию раскопанных ранее «царских» погребений. На сегодняшний день далеко не исчерпаны возможности планиграфического и сравнительного анализа могильников? В планиграфии- некрополей- ранних кочевников,, как правило, наблюдается- несколько типовых структур. Наиболее распространены небольшие по количеству курганов (до 25-30) могильники, носящие семейно-клано-вый характер. Вряд ли в их составе могли погребаться люди, принадлежавшие к. привилегированным слоям. Элиту (племенные и надплеменные вожди) хоронили в некрополях двух типов. Первый - отдельно расположенная цепочка курганов (чаще всего от 2 до 5 курганов). Второй - большие курганные поля, где «царские» курганы окружены курганами родственников, аристократии, дружинников, слуг, многочисленными и разнообразными поминальными сооружениями (сакский могильник в долине р. Или, могильники Берель, Башадар и др.). Сосредоточение отдельных групп больших курганов в одном районе (например, в Уюкской долине) говорит о стабильности социальной системы и преемственности власти. Однако до сих не произведено монографическое исследование таких курганных полей, что позволило бы существенно уточнить наши представления о социальной роли представителей окружения кочёвых: вождей, возможно, выявить подлинно «дружинные» погребения (дружинники чаще всего были мало связаны со своими семейно-клановыми коллективами и могли хоI рониться рядом с курганами вождей).

В инвентаре элитных погребений находит отражение сакральный облик власти, а обилие импортных вещей (военная добыча, дань, плата за службу и т.т) указывает на международный авторитет кочевых вождей, политические и династические связи, с крупными земледельческими политиями, на значимость войны и военной; субкультуры как. важнейшего инструмента структурирования социально-политических отношений внутри номадного социума. В отношении погребений привилегированных групп населения в ритуале и в составе инвентаря можно условно выделить «комплексы власти», соответствующие определенным общественным рангам. Свидетельством «царского» (надплеменной5 лидер) «комплекса власти» являлись нехарактерные для. данной культуры, специфические особенности внутримогильных сооружений- (длинные дромосы, двойные срубы, шатровые конструкции и« т.д.); наличие нескольких сопроводительных погребений: «ферапонтов»- и «слуг», многочисленные: конские захоронения, присутствие в могиле инвентарных атрибутов «власти» — жезлов; золотых и серебряных гривен,-«золотых» одежд и головных уборов, многочисленные «тризны», характер и число расположенных рядом-с: насыпью объектов— погребений, оградок, выкладок и т.д. «Царские» погребения^ как правило, не вписываются в выявляемую по целому ряду археологических признаков систему половозрастных и общественных страт.

Разработанные в рамках «социальной археологии» комплексные палеосо-циологические методики позволяют зафиксировать социальные «маркеры» сразу по нескольким параметрам (погребальные конструкции, состав инвентаря, I выявленные взаимосвязи между совокупностями инвентарных комплексов и определенными половозрастными группами и т.д.) и тем самым дают более объективную информацию для реконструкции социальной структуры изучаемых обществ. Выделим несколько наиболее перспективных стратегий палеосоI циологических исследований.

Таким образом, в заключение еще раз подчеркнем, что отечественными учеными изучены письменные источники о скотоводах номадах Саяно-Алтая и сопредельных территорий, исследованы многочисленные археологические памятники, апробированы различные методологические подходы, методики мировоззренческих и социальных реконструкций, накоплен большой опыт в решении вопросов религиозно-мифологического и общественно-политического развития номадов поздней древности и раннего средневековья. Проведенное историографическое исследование показывает дальнейшие перспективы в развитии мировоззренческого и социально-политического направления в номадо-логии.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Дашковский, Петр Константинович, 2010 год

1. Абаев В.И. Скифо-европейские изогласы на стыке Востока и Запада. М., 1965. 169 с.

2. Абрамзон С.М. Киргизы и их этнические и историко-культурные связи. М., 1971.404 с.

3. Авеста в русских переводах (1861—1996) / сост., общ. ред., прим., справочный раздел И.В. Рака. 2-е изд., испр. СПб., 1998. 480 с.

4. Агаджанов С.Г. Основные проблемы истории огузских племен Средней Азии // Филология и история тюркских народов. Л., 1967. С. 47-49.

5. Адрианов A.B. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное в 1881 г. // Записки ИРГО по общей этнографии. СПб. 1888. T. II. С. 147^-22.

6. Адрианов A.B. К археологии Западного Алтая (из поездки в Семипалатинскую область в 1911 г.) // ИИАК. Пг., 1916. Вып. 62. 94 с.

7. Адрианов A.B. Дневник археологических исследований 191'5—1916 гг. в Урянхайском крае (Тува). Томск, 2008. 146 с.

8. Азбелев П.П. Ингумации в минусинских чаатасах (к реконструкции социальных отношений по археологическим данным) // Актуальные проблемы методики западносибирской археологии. Новосибирск, 1989. С. 154-157.

9. Азбелев П.П. Опыт археологической реконструкции социальной структуры населения Кыргызского каганата (VII-X вв.) // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск, 1990. С. 74-76.

10. Азбелев П.П. Погребальные памятники типа минусинских чаатасов на Иртыше // Этнокультурные процессы в Южной Сибири и Центральной Азии в I-II тысячелетии н.э. Кемерово, 1994. С. 129-138.

11. Айдаров-Г. Язык орхонских памятников древнетюркской письменности VIII в. Алма-Ата, 1971. 280 с.

12. Акишев А.К. Семантика и функция искусства «звериного стиля» саков Семиречья // Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана. Л., 1975. С. 57-60.

13. Акишев A.K. Идеология саков Семиречья (по материалам кургана Иссык) //КСИА. 1978. Вып. 154. С. 39-48.

14. Акишев А.К. Искусство и идеология саков Семиречья (по материалам кургана Иссык): автореф. дис. . канд. ист. наук. М., 1980. 19 с.

15. Акишев А.К. Искусство и мифология саков. Алма-Ата, 1984. 176 с.

16. Акишев А.К. Система «степь-город» и закономерности сложения кочевых культур скифо-сакского времени // Маргулановские чтения. Алма-Ата, 1989. С. 119-123.

17. Акишев К.А. Саки Семиречья (По материалам Илийской экспедиции 1956 и 1957 гг.) // ТИИАЭ АН КазССР. Археология. Алма-Ата, 1959. Т. VII. С. 204-209.

18. Акишев К.А. Шестой Бесшатырский курган // КСИИМК. М., 1962. Вып. 91. С. 61-65.

19. Акишев К.А. Курган Иссык. Искусство саков Казахстана. М., 1978. 131 с.

20. Акишев К.А. Экономика и общественный строй Южного Казахстана и Северной Киргизии в эпоху саков и усуней (V в. до н.э. V в. н.э.): науч. докл., представленный в качестве дис. докт. ист. наук. М., 1986. 49 с.

21. Акишев К.А. Социальная структура сакского общества в VT—IV вв. // Археологические памятники на Великом шелковом пути. Алматы, 1993. С. 45-58.

22. Акишев К.А., Акишев А.К. Происхождение и семантика иссыкского головного убора // Археологические исследования древнего и средневекового Казахстана. Алма-Ата, 1980. С. 14-31.

23. Акишев К.А., Акишев А.К. Интерпретация иссыкского погребального обряда// Культура и искусство древнего Хорезма. М., 1981. С. 144-153.

24. Акишев К.А., Байпаков K.M. Вопросы археологии Казахстана. Алма-Ата, 1979. 160 с.

25. Акишев К.А., Кушаев Г.А. Древняя культура саков и усуней реки Или. Алма-Ата, 1963. 298 с.

26. Алексеев H.A. Шаманизм тюркоязычных народов Сибири: (Опыт ареаль-ного сравнительного исследования). Новосибирск, 1984. 233 с.

27. Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука (1919— 1923). М., 1968. 300 с.

28. Алексеева Г.Д. Историческая наука в России после победы Октябрьской революции // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 43-58.

29. Алекшин В.А. К изучению социальной структуры ранних кочевников Средней Азии: (по материалам могильников) // Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана. Л., 1975. С. 74-80.

30. Алекшин В.А. Погребальный обряд как археологический источник // КСИА. 1981. Вып. 167. С. 3-9.

31. Алекшин В.А. Погребальные обряды древних народов Евразии как источник по реконструкции представлений о смерти // Религиозные представления в первобытном обществе. М., 1987. С. 14—16.

32. Алехин Ю.П. К вопросу о религиозных представлениях Рудного Алтая в IX-X вв. // Сакральное в культуре. СПб., 1995. С. 11—12.

33. Алехин Ю.П. О религиозных представлениях народов Южной Сибири в VIII-X вв.: (по материалам из Рудного Алтая) // Россия и Восток: филология и философия: материалы IV междунар. конф. «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск, 1997. С. 212-216.

34. Алехин Ю.П. Мировые религии и мировоззрение народов Южной Сибири в VIII-X вв.: по материалам из Рудного Алтая // Сибирь в панораме тысячелетий. Новосибирск, 1998. Т. I. С. 12-20.

35. Алехин Ю.П., Илюшин A.M. Уйгурские курганы IX—X вв. на Рудном Алтае // Вопросы археологии Северной и Центральной Азии. Кемерово; Гурьевск, 1998. С. 207-219.

36. Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. М., 1991. 240 с.

37. Альбаум Л.И. Об этнической принадлежности некоторых «балбалов» // КСИА. М., 1960. Вып. 80: С. 95-100.

38. Алымов С.С. Дмитрий Николаевич Анучин: «естественная история человека в обширном смысле этого слова» // Выдающиеся отечественные этнологи и антропологи XX века. М., 2004. С. 7-48.

39. Аманжонов A.C. История и теория древнетюркского письма. Алматы, 2003. 368 с.

40. Аникович М.В. Археологические данные ипроблема реконструкции первобытного сознания // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск, 1990. С. 88-90.

41. Антонова Е.В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. Опыт реконструкции мировосприятия. М., 1984. 262 с.

42. Антонова Е.В. Погребения как источник реконструкции обрядово-мифологических комплексов дописьменных обществ // Структурно-семиотические исследования в археологии. Донецк, 2005. Т.П. С. 65-72.'

43. Антонова Е.В., Раевский Д.С. Богатство древних захоронений (к вопросу о роли идеологического фактора в формировании облика погребального комплекса) // Фридрих Энгельс и проблемы истории древних обществ. Киев, 1984. С. 153-169.

44. Антонова Е.В., Раевский Д.С. О знаковой- сущности вещественных памятников и о способе ее интерпретации // Проблемы интерпретации памятников культуры Востока. М., 1991. С. 207-232.

45. Антонова Е.В., Раевский Д.С. Археология и семиотика // Структурно-семиотические исследования в археологии. Донецк, 2001. Т. I. С. 11-26.

46. Ануфриев Д.Е. Социальное устройство пазырыкского общества Горного Алтая // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Барнаул, 1997. С. 108-111.

47. Аржан источник в долине царей: Археологические открытия в Туве. СПб., 2004. 64 с.49