Метафора и метонимия как риторические модели русского авангардизма 1910-1930-х гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.19, кандидат филологических наук Цвигун, Татьяна Валентиновна

• Цвигун, Татьяна Валентиновна
• кандидат филологических наук
• 2008

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Цвигун, Татьяна Валентиновна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. РИТОРИКА И АВАНГАРДИЗМ:

В ПОИСКАХ НОВЫХ МЕТАЯЗЫКОВ.

1.1. Поэтическая риторика и ее концептуальное поле.

1.1.1. Риторика как теория отклонения.

1.1.2. «Сокращенная риторика»: риторический редукционизм и его перспективы.

1.2. Метафора и метонимия в концепции Р. Якобсона: троп — фигура — модель.

1.2.1. Метафора /метонимия и новые контексты риторического.

1.2.2. От риторики к метариторике.

Понятие риторической модели.

1.3. Риторическая позиция русского авангардизма.

1.3.1. Риторика первого уровня: символизм / акмеизм.

1. 3.2. Риторика второго уровня: авангардизм.

1.4. Выводы к Главе 1.

ГЛАВА 2. РИТОРИКА ЗНАКА.

2.1. Общие замечания.

2.2. Метонимия: умножение знаков.

2.2.1. «Слово шире смысла»: раннеавангардистская апология знака.

2.2.2. Риторические операции в области кода.

2.3. Метафора: инфляция знаков.

2.3.1. «Мне страшно что я неизвестность.»: кризис семиотического в позднем авангардизме.

2.3.2. Нарратив в ситуации «дефицита речи».

2.4. Выводы к Главе 2.

ГЛАВА 3. РИТОРИКА ДИСКУРСА.

3.1. Общие замечания.

3.2. Метонимия: синтагматический дискурс.

3.2.1. «Прочитав, разорви!.»: коммуникативные компетенции адресата.

3.2.2. Транс(де)формация: вторичная синтагматизация и «тело» текста.

3.2.3. Грамматический эксперимент и кризис линейного письма.

3.3. Метафора: парадигматический дискурс.

3.3.1. «.не будем больше говорить»: коммуникативные компетенции адресанта.

3.3.2. «Линия метафоры» и серийность дискурса.

3.3.3. Союз — «ген сюжета»?.

3.4. Выводы к Главе 3.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Метафора и метонимия как риторические модели русского авангардизма 1910-1930-х гг.»

Историческое развитие риторики, по мысли В.Н. Топорова, переживает два этапа — «классический» (от античности до начала XIX века), отмеченный становлением и последующим угасанием ее культурогенных функций, и «неориторический» (с 1960-х гг.), когда риторика «включается в круг семиотических дисциплин» и реак-туализирует «сферу культурологических проблем»1. Датирование начала новой риторической парадигмы 60-ми годами XX в. и связывание ее с неориторикой X. Перельмана, с одной стороны, и риторическими штудиями французских структуралистов и «Общей риторикой» льежской группы \i (Ж. Дюбуа, А. Тринон, Ж.-М. Клинкенберг и др.) — с другой2, безусловно справедливо в силу того, что именно в этот период появляются прецедентные исследования, возвращающие риторику в актуальный научный ко текст и демонстрирующие формирование у нее нового функционального поля — как «вторичной грамматики», «поэтической семантики» и «поэтики/лингвистики текста»3. По мнению Дж. Каллера, благодаря активному пересмотру роли риторики в системе гуманитарного знания «в конце XX века риторика возродилась как учение о структурных особенностях дискурсов»4.

Вместе с тем очевидно, что риторика стремится к собственному переосмыслению и расширению своих возможностей несколько ранее — в начале XX в., в концепциях русского формализма (а по мнению Р. Лахманн — еще раньше, начиная с лингво-поэтики А. Потебни)5. Если с середины XX в. новая парадигма риторики занята проблемой собственного артикулирования — поиском новых объектов, пересмотром риторических таксономий, установлением внутри- и междисциплинарных связей и т.п., — то в ближайшей ретроспективе, в период «латентной риторики» формализма, она существует как своего рода «импликатура»: риторический метаязык встраивается в иные научные системы, и в первую очередь в стилистику, историческую и теоретическую поэтику, эмбриональные нарратологию и лингвистику текста и проч. Уже в первой трети XX в. риторика активно десемантизирует свои классические парадигмы, обосновывая новые компетенции риторического инструментария.

1 Топоров В.Н. Риторика//Языкознание: Большой энцикл. словарь М., 1998. С. 417.

2 См., напр.: Авеличев А.К. Возвращение риторики // Общая риторика / Ж. Дюбуа, Ф. Пир, Д. Тринон и др. М., 1986.

3 См.: Лопшан Ю.М. Риторика // Лопьман Ю.М. Избр. статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры; Гипдгш С.И. Риторика и проблемы структуры текста // Общая риторика / Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др. М., 1986.

4 Калчер Дж. Теория литературы: Краткое введение. М., 2006. С. 79.

5 О риторическом проекте русского формализма в контексте «от Потебни до Бахтина» см.: Лахманн Р. Демонтаж красноречия. Риторическая традиция и понятие поэтического. СПб., 2001.

В вопросе освоения риторикой различных «языков-объектов» особую роль сыграл риторический проект Р. Якобсона. В своем исследовании истории символа sub specie rhetoricae Ц. Тодоров посвящает отдельную главу «поэтике Якобсона»6 — такое замещение риторики поэтикой в книге, главной темой которой является риторическое, не просто неслучайно, а продиктовано спецификой самого научного метода Якобсона. Примечателен тот факт, что Якобсон, в свое время получивший риторическое образование7, в строгом смысле теоретиком риторики не являлся. Однако само обращение лингвиста Якобсона к кругу проблем поэтики постоянно сопровождается «риторическим сюжетом» — почти не употребляя в работах понятие «риторика» (лишь в самых редких случаях — как «классическая риторика»), Якобсон риторичен едва ли не в каждом своем анализе художественного текста, неизбежно сводя последний к тропу или фигуре.

Теория Якобсона органично вписывается в ревизию Квинтилиановой риторики, которую осуществляет XX век. Не случайно создатели «Общей риторики», группа фактически находят в идеях Якобсона оправдание предлагаемого ими функционального сужения поля риторики до языка литературы. Намеченная в предварительных контурах еще в работах конца 1910-х — начала 1920-х гг. и получившая законченный характер в статьях т.н. «афатического цикла» (1950—1970-е гг.) якобсоновская теория метафоры / метонимии есть своеобразное отражение феномена «сокращенной риторики» (Ж. Женетт). При этом якобсоновское учение о метафоре / метонимии, активно — а по мнению Е.В. Падучсвой, даже недостао точно активно — воспринятое филологией, может быть рассмотрено как концептуальное основание для нового, расширительного взгляда на природу и границы риторического. Показательно, что поэтические риторики второй половины XX века по преимуществу строятся с оглядкой на якобсоновское понимание метафоры и метонимии, причем давая ему различные толкования, в том числе критические. Кроме того, как прослеживают исследователи, риторическая теория Якобсона оказала определенное влияние даже на такие далекие от риторики сферы гуманитар

6 См.: Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998. С. 347—360. Ср. также заглавие вступ. статьи Вяч.Вс. Иванова «Поэтика Романа Якобсона» к издЯкобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. у

На это указывал В.Н. Топоров — см. соответствующее замечание, приведенное Г.А. Левинтоном: Левиптон Г.А. К поэтике Якобсона (поэтика филологического текста) // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 752, прим. 2.

8 См.: Падучева Е.В. Лексика поэзии и поэзия лексики // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. ного знания, как антропология и психоанализ9, а в новейших работах она вполне успешно используется при анализе историко-культурных фактов10.

Включение якобсоновской теории метафоры и метонимии в общериторический контекст требует определенного уточнения. Строго говоря, Якобсон не ритор-теоретик, а метафора и метонимия имеют для него важность прежде всего как обозначение т.н. «двух полюсов языка» — однако таких полюсов, которые, по мысли Ж. Де-леза, для наследующей Якобсону научной парадигмы «нисколько не являются фигурами воображения, но прежде всего структурными факторами»11. И вместе с тем эта теория обращена к сфере риторического уже в том, что актуализирует регулярное для XX века внимание к дискурсивным отклонениям, в этом смысле оказываясь знаковой для концептуальных исканий новой риторики.

Однако для историко-типологических описаний литературы теория метафоры /лtemoHimau Якобсона до сих пор остается недооцененным потенциалом. Если исследования поэтики В. Хлебникова и сегодня не могут обойти стороной «Новейшую русскую поэзию», сопоставительное изучение идиостилей во многом опирается на эвристику «Заметок о прозе поэта Пастернака», а наблюдения о синтагматике и парадигматике, сделанные Якобсоном в работах «афатического цикла», в той или иной мере освоены теорией стиха, то попытки свести множество исследовательских тем Якобсона к единому риторическому проекту, увидеть в нем полноценный инструментарий для типологического анализа литературы пока отсутствуют. Между тем формирующаяся на протяжении всего творческого пути Якобсона риторическая теория видится более чем плодотворной для моделирующего описания историко-литературных систем,, в особенности таких, как русский авангардизм, — тем более если в этом контек

11 сте вспомнить авангардистско-формалистское прошлое исследователя и обратить

9 См. об этом, напр.: Boon J.A. From Symbolism to Structuralism: Levi-Strauss in a Literary Tradition. Oxford, 1972. P. 72—73; Jameson F. The Prison-Housc of Language: A Critical Account of Structuralism and Russian Formalism. Princeton, 1972. P. 122—123.

10 Ср., напр., наблюдения Б.А. Успенского о культурологических механизмах Петровской эпохи: Успенский Б.А. Европа как метафора и как метонимия (применительно к истории России) // Вопр. философии. 2004. № 6.

11 Делез Ж. По каким критериям узнают структурализм? // Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. Статьи. СПб., 1999. С. 159.

12 О разных аспектах интеллектуального «взаимообмена» Якобсона и авангардизма см., напр.: Хаизен-Леве Оге А. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М., 2001; Никольская T.JI. Р. Алягров и «41°» // Никольская T.JI. Авангард и окрестности. СПб., 2002; Pomorska К. Russian Formalist Theory and its Poetic Ambiance. The Hague; Paris, 1968; McLean H. Majakovskij's "How to Make Verses" and Jakobson's Theory of Verse // Language, poetry and Poetics: The Generation of the 1890s: Jakobson, Trubetzkoy, Majakovskij. Berlin; N.Y.; Amsterdam, 1987; Rudy S. Jakobson-AIjagrov and Futurism // Language, poetry and Poetics: The внимание на то, что становление теории метафоры /метонимии прошло путь от ранних наблюдений над поэтикой Хлебникова до результирующих исследований речевых расстройств. Как признавал Якобсон в 1980 г. в заметке «Мои любимые темы», первым толчком к занятиям поэтикой и лингвистикой стала моя близость к поэтам и художникам авангарда. Моя программная монография об искусстве слова у Хлебникова, написанная в 1919-м и опубликованная в 1921-м <.>, многим в своей аргументации обязана моим встречам с этим уникальным поэтом13.

Объектом настоящего исследования являются метафора и метонимия как модели риторического описания историко-литературной системы. В развитие идей Р. Якобсона метафора и метонимия рассматриваются в качестве «семиотических универсалий» — феноменов, транслирующих отношения «сходства» и «смежности» на разных иерархических уровнях художественной системы и выступающих как маркеры риторических отклонений. Согласно предлагаемой в работе концепции, модели метафора и метонимия есть не что иное, как своеобразное расширение компетенций фигуративного: выходя за пределы тропов, они становятся полярными «осями языка» (Якобсон), а в данном случае — полярными осями, в напряжении между которыми организуется художественная система. В своей моделирующей функции метафора и метонимия обнаруживают те черты, которые М.Ю. Лотман усматривает у т.н. «пилотирующих структур» (терминологического аналога «моделей»): «они, физически не присутствуя в тексте, проецируют в него свои свойства»14. Понимаемые с таких позиций метафора и метонимия позволяют обосновать новое измерение фигуративного — его превращение из описываемого в описываюгцее, из языка-объекта в метаязык, преобразование риторическое в метариторическое.

В основе анализа данного объекта лежит следующая гипотеза. Теория метафоры /метотшии Р. Якобсона в роли метаязыка риторического моделирования дает возможность описывать системные процессы не только в языке, но и в литературе. Предполагается, что именно метариторический взгляд «сверху», с позиции моделей, а не риторический подход «снизу», со стороны тропов и фигур — частных проявлений фигуративного в художественной речи, — помогает охарактеризовать сквозные преобразования внутри «риторической эпохи» (Ю.М. Лотман). Это особенно важно при изучении историко-литературных микроэволюций, применительно к которым дихо

Generation of the 1890s.; Vallier D. Intimations of a Linguist: Jakobson as Poet//Language, poetry and Poetics: The Generation of the 1890s.

13 Якобсон P. Мои любимые темы // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 80.

14 Лотман М. К основаниям моделирующей поэтики [Электронный ресурс]. — Электрон, дан. — Режим доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/15/lotmanl5.shtml, свободный. — Загл. с экрана. томия метафора/метонимия позволяет устанавливать целостность системы и законченность «семиотического цикла» (Е. Фарыно)15. Намеченная Якобсоном «риторика моделей» обнаруживает продуктивность при анализе историко-литературных формаций, концептуализирующих «отклонение» как основное поле риторического и демонстрирующих балансирование между двумя «полюсами» системы.

Предмет исследования — внутренние закономерности художественной системы русского авангардизма 1910—1930-х гг. Вряд ли стоит абсолютизировать мнение М.И. Шапира о том, что авангардизм «не создал новой поэтики и своей поэтики не имеет»16, однако тезис исследователя о том, что «он <авангардизм. — Т.Ц>

1 7 создал свою, новую риторику» , видится, пожалуй, бесспорным. Авангардизм в особенно напряженной форме демонстрирует подчиненность поэтического эксперимента риторическому заданию; более того, само риторическое, фигуративность как таковая, превращается в авангардизме в прием — прием письма, прием поведения, прием метарефлексии.

Созданная авангардизмом новая риторическая конвенция универсализирует «отклонение» (или, в регулярной авангардистской терминологии, «сдвиг»), обосновывая его сквозной характер. Риторическое «отклонение» обусловливает, условно говоря, «семиотический взрыв» внутри художественной системы авангардизма, смещает привычные законы семантики, синтактики и прагматики — говоря словами В. Маяковского, формирует «изменение отношения слова к предмету», «изменение взаимоотношения слова к слову», «изменение отношения к слову» («Два Чехова», 18

1914) . Авангардистское риторическое «отклонение» -— это именно та «ошибка», «неправильность», которая, по известному высказыванию Ю.Н. Тынянова, порождает «новый конструктивный принцип»19.

Материал и источники исследования. Настоящее исследование выполняется ш материале широкого корпуса текстов русского авангардизма 1910—1930-х гг. — футуризма (А. Крученых, В. Хлебников, Д. Бурлюк, В. Маяковский, Е. Гуро, В. Ка

15 О понятии «семиотический цикл» в аспекте историко-литературного описания авангардизма см.: Faiyno J. <По поводу доклада Рудольфа Нейхейзера> // Umjetnost Rijeci. Izvanredni svezak: Knjizevnost — Avangarda — Revolucija. Ruska Knjizevna Avangarda XX stoljeca. Zagreb, 1981. C. 470.

16 Шапир М.И. Эстетический опыт XX века: Авангард и постмодернизм // Philologica. 1995. Vol. 2. № 3/4. С. 138. Разрядка автора. — Т.Ц.

17 Там же. Разрядка автора. — Т.Ц.

18 Маяковский В. Полное собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 1. С. 297. Как тонко заметил М.И. Шапир, эти тезисы Маяковского спустя четверть века, «сам того не ведая, почти буквально повторил американский логик и философ Чарлз Уильям Моррис». — Шапир М.И. Эстетический опыт XX века: Авангард и постмодернизм. С. 135.

19 Тынянов Ю.Н. Литературный факт// Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993. С. 129. менский, В. Гнедов, И. Игнатьев, И. Северянин, С. Третьяков, Божидар и др.), постфутуризма (И. Терентьев, И. Зданевич, А. Туфанов и др.), конструктивизма (А. Чичерин), лл

ОБЭРИУ (А. Введенский, Д. Хармс, Н. Олейников, И. Бахтерев и др.) . В связи с тем, что предложенное в работе метариторическое описание направлено на выявление типологических закономерностей, присущих различным аспектам авангардистской эстетической деятельности, к рассмотрению в качестве источников привлекались не только художественные тексты (хотя они и составляют основное поле исследования), но и метатексты (статьи, теоретические трактаты, манифесты, переписка), а также эс-тстизированные факты бытового поведения.

Актуальность исследования. При том, что научное осмысление феномена русского авангардизма имеет богатейшую традицию, восходящую еще к классическим работам русских формалистов (В.Б. Шкловского, Г.О. Винокура, Ю.Н. Тынянова, P.O. Якобсона, Л.Я. Гинзбург и др.), а количество исследований, посвященных частным и общим аспектам авангардизма, трудно поддается исчислению, взгляд на авангардистскую систему с позиций риторического моделирования пока лишь формируется и на настоящий момент лишен необходимых теоретических обобщений. Вместе с тем уже сейчас можно говорить о том, что даже в тех немногочисленных работах, где предпринимается попытка риторического описания авангардизма, несмотря на разницу в подходах и в итоговых выводах, общим местом становится поиск генерального тропа (см., напр., в формулировке И.П. Смирнова: «. .авангардистское эстетическое сознание, в какой бы исторический период оно ни манифестировалось, пред

20 Заметим, что «авангардизм» (как и «авангард») не представляет собой «автоименования» соответствующей художественной формации — в отличие, скажем, от «романтизма», «символизма» и т.п.; не в последнюю очередь с этим связано отчетливо прослеживающееся в науке последних десятилетий стремление раскрыть пространство этого термина, либо расширяя его хронологические границы (ср., напр., понятие «эпоха авангардизма», предложенное Ю.Б. Боревым, представление об авангарде в исследованиях Ю.С. Степанова или развиваемую И.П. Смирновым концепцию «исторического авангарда»), либо, напротив, сужая их до явлений «радикального» авангардизма (напр., точка зрения Д.В. Сарабьянова); см.: Теория литературы. М., 2001. Т. IV: Литературный процесс (Гл. VI: «Эпоха авангардизма: Мир враждебен личности»); Степанов Ю. Семиотика, философия, авангард // Семиотика и Авангард: Антология. М., 2006; Смирнов И.П. Мегаи-стория. К исторической типологии культуры. М., 2000; Сарабьянов Д.В. К ограничению понятия авангард II Сарабьянов Д.В. Русская живопись. Пробуждение памяти. М., 1998.

В настоящей работе представление об «авангардизме» и обусловленный этим отбор анализируемого материала развивает вторую точку зрения, типологически ограничивающую исследуемое явление; при этом во внимание принимается различение понятий «авангард» и «авангардизм», обоснованное Р. Нойхойзером, согласно которому «авангардные течения. существовали во всех переходных периодах», а «термин "авангардистский" относится исключительно к литературным течениям авангардизма 20 века (1910—1930 гг.)». —Neuhcimer R «Авангард» и «авангардизм» (по материалам русской литературы) // Umjetnost Rijeci. Izvanredni svezak: Knjizevnost — Avangarda — Revolucija. Ruska Knjizevna Avangarda XX stoljeca. Zagreb, 1981. C. 23. ставляет собой особого вида троп (в самом широком значении слова), покоящийся на противоречии»21).

Так, риторичным оказывается уже Р. Якобсон, читающий Хлебникова, — а риторика выступает в этом случае как претекст формирующейся теории поэтического языка. В последующем, после Якобсона, в науке об авангардизме наблюдается накопление арсенала метариторических средств, причем с переходом на иной уровень категоризации. Существенно меняется функциональный ореол тропа (фигуры) — он выводится из разряда операторов «риторики высказывания» в область «риторики системы». Фактически исследователями расширяются полномочия риторического тропа (фигуры), который интересен уже не только и не столько как частный случай дискурсивного отклонения, но прежде всего как идиостилевая модель авангардизма вообще. Результатом такого взгляда становятся попытки возвести разноуровневые дискурсивные аномалии авангардизма к отдельным тропам или фигурам — в качестве таковых

22 называются, к примеру, катахреза (И.Р. Дерииг-Смирнова, И.П. Смирнов) , анаграмма / паронимия / палиндром (Е. Фарыно)23, тмесис (B.JL Рабинович)24 или сдвиг (М.В. Панов)25. Кроме того, как показывают новейшие исследования, использование риторических операторов возможно при анализе общей «физиологии» авангардистской парадигмы в культуре (от «классического» авангардизма до современных эстетических маргиналий типа биопоэтики)26.

Актуальность настоящего исследования определяется тем, что, в отличие от названных исследований, где авангардизм возводится к тому или иному сингулярному тропу (фигуре), нами предпринимается попытка описания русского авангардизма через бинарное риторическое противопоставление метафора / метонимия. Аналитическая перспективность сингулярного, «моноцентрического» подхода, несомненно, состоит в том, что он позволяет установить самотождественность авангардистской сис

21 Смирнов И.П. Мегаистория. С. 99. Курсив наш. — Т.Ц.

22 Деринг-Сиирнова И.Р., Смирнов И.П. «Исторический авангард» с точки зрения эволюции художественных систем // Russian Literature. Vol. VIII. 1980; Смирнов И.П. Мегаистория. (разд.: «"Исторический авангард" как подсистема постсимволистской культуры»).

23 Faryno J. Паронимия — анаграмма — палиндром в поэтике авангарда // Wiener Slawistischer Almanach. 1988. Bd. 21.

24 Рабинович B.JI. «Сдвигология» Алексея Крученых. Кубатура шара // Русский кубофуту-ризм. СПб., 2002; Его же. Авангард как нескончаемое начало (К со-че(чи)танию русской футуристической книги) // Вопр. литературы. 1996. Вып. 1.

25 Панов М.В. Сочетание несочетаемого // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911—1998). М., 2000.

26 Ср., напр., опыт эволюционного описания авангардизма через триаду «метафора — метаморфоза — метабола»: Булатов Д.Х. Логика футуристического чувствования // Альтернативный текст: версия и контрверсия. Калининград, 2006. Вып. 1. темы на фоне иных художественных феноменов — иначе говоря, описать «значимость», valeur (в соссюровской терминологии), осуществить «различение» (в понятиях деконструктивизма) авангардизма. Однако, на наш взгляд, такой подход оказывается недостаточным в том случае, когда встает вопрос о динамических процессах, обнаруживающихся внутри самой системы. Предлагаемый в настоящей работе бинарный подход позволяет переключить исследовательский фокус с л/алроэволюционного описания на описание лшкроэволюционное, а понимание метафоры и метонимии как «семиотических универсалий» — придать описанию типологизирующий характер.

Кроме того, метариторическое изучение авангардизма, лежащее в основе развиваемой в работе концепции, предоставляет возможность по-новому посмотреть на ставшее уже аксиоматическим со-противопоставление «раннего» и «позднего» авангардизма и отказаться от сопоставлений по типу «автор X — автор Y», «поэтика X — поэтика Y», «литературная группировка X — литературная группировка Y» и т.д. (хотя плодотворность такого подхода и не вызывает сомнений) в пользу сопоставления типологического, по типу «подсистема X— подсистема Y». В этом случае возможно, с одной стороны, установить диалектическое единство самой авангардистской системы, единство противоположностей, а с другой — вскрыть динамические процессы (полемики, преемственности, интерференции и т.п.) между «ранней» и «поздней» подсистемами русского авангардизма.

Научная новизна и теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем разработанная Якобсоном «риторика моделей» впервые экстраполируется на изучение авангардизма 1910—1930-х гг. как художественной системы. В исследовании под новым аналитическим углом развивается идея о смежности научного метода Якобсона и художественных практик русского авангардизма. Предложенный в работе взгляд на авангардизм sub specie якобсоновекой теории метафоры /метонимии позволяет вскрыть глубинное морфологическое родство авангардизма и афазий как патодискурсов. При том, что тезис о возможности приложения якоб-соновских наблюдений об афазиях к изучению авангардистских поэтик ремарочно заявлялся исследователями27, развернутой аргументации до настоящего времени он так

27 Так, еще в 1962 г. о сходстве авангардистских и афатических дискурсов вскользь упомянул Вяч.Вс. Иванов (см.: Иванов Вяч.Вс. Лингвистика и исследование афазии // Структурно-типологические исследования: Сб. статей. М., 1962. С. 92); позднее, со ссылкой на Вяч.Вс. Иванова, с этой позицией солидаризировался И.П. Смирнов: футуристы «считали правомерным не просто изображать безумие, но и приравнивать свои тексты к сочинениям душевнобольных и афатиков». — Смирнов И.П. Мегаистория. С. 136. Вообще заметим, что авангардизм «пато-логичен» (в этимологическом смысле) уже в момент своего зарождения; его дискурс — «чтоб писалось туго и читалось туго неудобнее смазанных сапог или грузовика в гостиной» (Л. Крученых, В. Хлебников) — сразу же стал и не получил; и в этом смысле новизна развиваемой концепции определяется как самим методом, так и, кроме прочего, теми перспективами, которые открываются при соположении авангардистского и афатического дискурсов, обнаруживающих при ближайшем рассмотрении со-противопоставленность (вспомним в связи с этим лаконичную и емкую формулу, вынесенную в заглавие одной из статей В. Вестстейна: «Poets arc not Aphasics»28).

Цель исследования — установить аналитический потенциал риторических моделей метафора (полюс «сходства») и метонимия (полюс «смежности») в описании системной микроэволюции русского авангардизма. Для достижения этой цели в работе формулируются и решаются следующие задачи: обосновать необходимость разработки метаязыка описания, смежного с анализируемым объектом; установить значимость концепта «отклонение» для риторических теорий XX в. и эстетического самосознания русского авангардизма; реконструировать теорию метафоры / метонимии Р. Якобсона как проект мегариторики, проанализировать ее связь с основными направлениями развития риторики в XX в.; ввести понятие «риторическая модель» на основе якобсоновской трактовки метафоры и метонимии', описать авангардизм через метафорические и метонимические отклонения в семиозисе (отношение «знак — референт»), коммуникации (отношение «адресант — адресат») и текстогенезе (отношение «синтагматика — парадигматика»); проследить, как связи «по сходству» и «по смежности» моделируются в авангардистских поэтиках, метатекстах, семиотике поведения; рассмотреть напряжение между метафорической и метонимической ритори-ками в системной микроэволюции русского авангардизма; обосновать растождествле-ние стадий авангардизма, ориентирующихся на связи «по сходству» и «по смежности».

Общее содержание настоящего диссертационного исследования формулируется в следующих положениях, выносимых на защиту:

1. Риторика и авангардизм — «пересекающиеся множества». В XX веке риторика, встраиваясь как «импликатура» в метаязыки филологического описания, (ре)актуализирует трактовку «поэтического» как «отклонения» при построении теорий литературы (прежде всего формалистской и структуралистской). Русский аванустойчиво восприниматься как культурная аномалия (ср., напр., выход в 1914 г. книг с вполне показательными заглавиями: «Рыцари безумия» А. Закржевского и «Футуризм и безумие» Е. Радина).

28 См.: Weststeijn W.G. Poets are not Aphasics. Some Notes on Roman Jakobson's Concept of the Metaphoric and Metonymic Poles of Language // Dutch Contributions to the Ninth International Congress of Slavists. Literature. [Studies in Slavic Literature and Poetics. Vol. II]. Amsterdam, 1983. гардизм 1910—1930-х гг., развивающийся в поле интеллектуального взаимообмена с формальной школой, мыслит себя в тех же парадигмах «отклонения»: деформативная риторика авангардизма канонизирует ошибку — «сдвиг» (А. Крученых), «правило отступления от правил» — как «поэтическое».

2. Теория метафоры / метонимии Р. Якобсона — основа языка риторического моделирования. Данная теория отражает процесс «сокращения риторики» (Ж. Женетт) и превращение ее таксономий в язык моделирования. Эволюционируя в своем научном методе от формализма к структурализму, Якобсон рассматривает метафору / метонимию как универсальную риторическую оппозицию, имеющую системный характер и вскрывающую отклонения «по сходству» и «по смежности» в разноприрод-ных явлениях (типах художественной речи, идиостилях, литературных нарративах, речевых расстройствах и т.п.).

3. Авангардистский семнозис — асимметрия знака и референта. Рассматриваемая sub specie rhetoricae, через отклонения между «знаковыми ансамблями» и их референтной средой, микроэволюция системы русского авангардизма обнаруживает переход от метонимической модели семиозиса (усиления полюса знака, умножения знаковых сущностей, «по смежности» отсылающих к одной области референтов), к модели метафорической (инфляции знаковости и умножению обозначаемых объектов «по сходству»). За тиражированием знаков стоит стремление раннего авангардизма изменить социофизический мир, создавая новый «мир знаков»; эффект тиражирования референтов в позднем авангардизме свидетельствует о «неверии» в адекватность языка, в способность познать мир и фиксировать его средствами языкового знака.

4. Авангардистский текстогенез — асимметрия синтагматики и парадигматики. Риторические отклонения транс(де)формируют дискурсивное пространство: художественный эксперимент авангардизма, осуществляя эстетическую игру на «оси комбинации» и «оси селекции», нарушает равновесие между текстовой синтагматикой и парадигматикой. Метонимической риторике раннего авангардизма как риторике новых комбинаторных отношений, новой звуко-буквенной материальности текста противопоставляется позднеавангардистская метафорическая риторика с ее «замороженной селекцией», превращением нарратива в цепь беспрерывно чередующихся повторений.

5. Авангардистская коммуникация — асимметрия адресанта и адресата. Авангардизм вырабатывает новые коммуникативные стратегии, выдвигая на первый план фигуру либо адресанта, либо адресата и изменяя конвенции «письма-чтения». Если ранний авангардизм коммуникативно «убивает» читателя, рождая его как соавтора, то метафорическая риторика позднего авангардизма, разрушая коммуникативность как таковую, декларирует дискурсивную «инфляцию автора», его неспособность порождать связные контексты.

6. Метафорическая и метонимическая риторики — подсистемы русского авангардизма. Риторические модели, структурирующие систему русского авангардизма, обладают разным функциональным ореолом: метонимическая риторика (как стадия эстетического становления авангардистской системы) экстенсивна, она осуществляет «захват» новых художественных территорий; метафорическая риторика (как стадия осознания системой собственной исчерпанности) имеет интенсивный характер и осуществляет эксперимент над самой системой.

Теоретические предпосылки и методология исследования. Методологическую и теоретическую основу представленной концепции составила теория метафоры /метонимии Р. Якобсона, а также формалистские и структуралистские риторические теории (В.Б. Шкловский, Ю.Н. Тынянов, В.М. Жирмунский, Б.М. Эйхенбаум, Ю.М. Лотман, Ц. Тодоров, Ж. Женетт, Группа jj. и др.). Вместе с тем специфика рассматриваемого материала диктует необходимость междисциплинарного подхода к его анализу. Поэтому в исследовании осваивается ряд ключевых положений, сформулированных в работах по теории и истории риторики (С.С. Аверинцев, M.JI. Гаспаров, Р. Лахманн, Ц. Тодоров, Ж. Женетт, Г.-Г. Гадамер и др.), истории и методологии научных школ (Ore А. Ханзен-Леве, К. Поморска, С.Т. Золян, Вяч.Вс. Иванов, М.И. Шапир, Дж. Коппер, В. Вестстейн, X. МакЛейн, Г. Гюнтер и др.), теории эстетической референции (Г. Фреге, Л. Линский, Дж.Р. Серль, Ю.С. Степанов, С.Т. Золян, Я. Мукаржовский, Ю.М. Лотман, В.П. Руднев, Е. Фарыно и др.), семиотике и поэтике художественного текста (Ю.М. Лотман, Ю.И. Левин, В.И. Тюпа, Г.А. Лесскис, И.В. Фоменко, Н.А. Фатеева, М.И. Шапир, И. Левый, Я. Славиньский и др.), лингвистике и грамматике текста (Е.В. Падучева, Б.М. Гаспаров, И.И. и О.Г. Ревзины, Е.В. Урысон, А.К. Жолковский и др.), истории и художественной практике русского литературного авангардизма (Г.О. Винокур,

B.Ф. Марков, Н.И. Харджиев, М.М. Мейлах, С. Сигей, В.П. Григорьев,

C.Е. Бирюков, И.П. Смирнов, Т.Л. Никольская, А.А. Кобринский, М.В. Панов, А.Н. Черняков, Дж. Янечек, Е. Фарыно, Д. Ораич Толич, А. Флакер, Н.А. Нильссон, Ж.-Ф. Жаккар, Р. Грюбель, В. Вестстейн и др.).

Методология исследования опирается на категориально-понятийный аппарат и инструментарий структурно-семиотического и сопоставительно-типологического изучения текста. Для решения поставленных задач в работе используются следующие методы исследования: гипотетико-индуктивный метод — при реконструкции метариторической теории Р. Якобсона и формулировании понятия «риторическая модель»; гипотетико-дедуктивный метод и метод экстраполяции — при описании риторических отклонений по «сходству» и «смежности» в системе русского авангардизма; структурно-, контекстуально-, прагматико- и грамматико-семантический методы — при анализе риторических преобразований в авангардистском семиозисе, коммуникации, текстогенезе.

Практическая значимость исследования. Предложенные в настоящей работе наблюдения и выводы могут быть использованы при разработке курсов по общему языкознанию, теоретической и исторической поэтике, истории русской литературы, истории лингвистических учений, истории и теории риторики, семиотике, нарратоло-гии, теории художественного дискурса, лингвопоэтике, а также могут быть учтены при комментированном издании произведений русских авангардистов.

Апробация результатов исследования. Основные положения работы прошли апробацию в докладах, прочитанных на следующих конференциях: Летняя школа молодого филолога «Проблема внутренних и внешних границ филологического знания» (Калининград, 2000), Международная конференция молодых ученых «Русская литература XX века: Итоги столетия» (Санкт-Петербург, 2001), XXX научная конференция аспирантов и преподавателей СПбГУ (Санкт-Петербург, 2001), Летняя молодежная конференция по филологии «Методологические основания современной филологии: материализм и идеализм в науке» (Калининград, 2001), Международная научная конференция «Языкознание XXI века: итоги и перспективы» (Калининград, 2001), Международная научная конференция «Художественный текст: Восприятие. Анализ. Интерпретация» (Вильнюс, 2002), Международная научная конференция «Идеологии и риторики русской литературы от классицизма до постмодернизма» (Санкт-Петербург, 2002), Международная научная конференция «Славянский мир и литература» (Калининград, 2002), Международная научная конференция «Семан-тико-дискурсивные исследования языка: эксплицитность / имплицитность выражения смыслов» (Калининград, 2005), Международная научная конференция «"Доски судьбы" и вокруг: Эвристика и эстетика» (Москва, 2006), Международная научная конференция «Поэтика и лингвистика (К 100-летию со дня рождения P.P. Гельгардта)» (Тверь, 2006), Международная научная конференция «Русская литература перелома XIX и XX веков: Поиски, эксперименты, ре-визии» (Гданьск,

2006), Международный научный семинар «Современная методология исследования художественного произведения: Итоги и перспективы» (Калининград, 2007), Международная научная конференция «Оценки и ценности в современном научном познании» (Калининград—Светлогорск, 2008), IX Международная конференция «Славянский стих: стиховедение и лингвистика» (Москва, 2008). По материалам диссертационного исследования опубликовано 16 статей.

Заключение диссертации по теме «Теория языка», Цвигун, Татьяна Валентиновна

3.4. Выводы к Главе 3

1. Р. Якобсон выступил основоположником «альтернативной традиции» в осмыслении категорий синтагматического и парадигматического в художественном дискурсе — рассмотрения синтагматики и парадигматики как отношений in praesentia, как двух взаимообусловленных механизмов построения дискурса. В «риторические эпохи» представления художественной системы о соотношении в дискурсе синтагматического и парадигматического может существенно меняться. Риторически маркированный дискурс способен вести эстетическую игру в аспекте либо синтагматики (явление «вторичной синтагматизации»), либо парадигматики (явление «вторичной па-радигматизации»), подчеркивая свое отклонение от «нулевой степени» и формируя новые коммуникативные конвенции.

2. Авангардистский дискурс характеризуется значимыми изменениями в коммуникативной структуре, асимметрично выдвигая на первый план фигуру либо адресанта, либо адресата.

2.1. В метонимической риторике раннего авангардизма под сомнение ставится возможность адресата декодировать сообщения. Художественные дискурсы, организованные «по смежности», изменяют «грамматику адресата», стремясь как к идеалу к максимально сложному, «затрудненному» чтению. «Античитательский» пафос футуризма и постфутуризма (В. Маяковский: «Ничего не понимают») имплицирует в саму грамматическую фактуру художественного дискурса апеллятивное послание «Пойми меня!» (В. Маяковский: «Послушайте!»): адресат принуждается к тому, чтобы совершить «чтение-действие», входящее в полный резонанс с новой поэтической конвенцией, которая декларируется автором. Авангардистское стремление видеть в читателе креативного коммуниканта, со-автора, со-деятеля ведет к тому, что закономерным ответом на послание «Пойми меня!» становится реплика реципиента: «Я mooice так могу!» — так ранний авангардизм коммуникативно «убивает» читателя, рождая его как со-автора.

2.2. Сильная апеллятивность, свойственная раннему авангардизму, в позднем авангардизме оборачивается прямо противоположной коммуникативной стратегией -— отказом от контакта с читателем, при котором невозможность диалога с реципиентом оставляет дискурсу лишь одно —трансформировать коммуникацию («Я — ОН») в автокоммуникацию («Я — Я»). В метафорической риторике формируется устойчивый семантический комплекс «коммуникация как смерть/насилие». У обэриутов смерть персонажа-коммуниканта становится иконическим выражением невозможности дальнейшего письма, знаком исчерпанности дискурса. Коммуникация в этом случае воспринимается как «репрессивный» акт: слово в его особой орудийной функции есть средство уничтожения коммуниканта (отождествление «verba» и «res» — реплик персонажей и наносимых ими друг другу ударов, причинения увечий и т.п. — в текстах Д. Хармса; мотив «безголовости» — обезглавливания персонажа как прекращения коммуникативного акта — у А. Введенского). Разрушая коммуникативность как таковую, риторический проект позднего авангардизма смещает акценты с адресата на адресанта и, по сути, декларирует дискурсивную «инфляцию автора», его неспособность к построению связных контекстов, а в предельном случае — демонстративный отказ от письма.

3. Риторические отклонения «по сходству» и «по смежности» деформируют дискурсивное пространство и создают асимметрию между «осью селекции» и «осью комбинации», нарушая конвенции текстогенеза.

3.1. Метонимическая риторика авангардизма реализует проект по вторичной синтагматизации дискурса: «слово как таковое» открывает в себе неограниченные возможности вступать в новые комбинаторные отношения, а дискурс получает способность формировать новые связи; звуко-буквенная рядность, создающая «тело» текста, его материальный облик, транс(де)формируется в дискурсе па основе принудительных связей «по смежности».

В перечне транс(де)формативных приемов раннеавангардистского поэтического языка особый статус приобретает такое средство визуализации стиха, как пробел. Пустое белое поле страницы вступает в активное взаимодействие со звуко-буквенной фактурой футуристского текста, и «незаполненпость», «вакуумность» участвует в создании его «тела». Когда пробел смещается из конца строки в ее середину, втягивается в звуко-буквенный ряд, видимая вертикаль графики стихотворной речи вступает в конфликт с силой горизонтальный связей: закон «единства и тесноты стихового ряда» (Ю. Тынянов) приостанавливает парадигматические связи в пользу синтагматических связей «по смежности». У С. Третьякова, А. Крученых, Д. Бурлюка, В. Гнедова пробел получает новое значение — он уже не знак разъединения строк, а напротив, знак соединения элементов в строку.

3.2. Риторическое отклонение «по сходству», характерное для экспериментов ОБЭРИУ, создает «замороженную селекцию» (М. Ямпольский) — выбор, обращенный на самого себя, препятствующий переходу на «ось комбинации» и образованию связных контекстов. Обэриуты, подменяя «последовательность» «эквивалентностью», превращают дискурс в цепь беспрерывно чередующихся повторений, где одним из важнейших объектов рефлексии становится «различение» (— соссю-ровское valeur).

В основе обэриутского нарративного эксперимента (Д. Хармс, А. Введенский) лежит новая конвенция: не смена событий, но их дублирование; не динамика наррати-ва, но его серийность. Обэриуты создают нарративы, в которых различение сюжетных знаков затруднено, а события оказываются вариантами одного инварианта. Инфляция события замыкает сюжетное пространство на ноль, ускользающий нар-ратив «топчется на месте» и существует лишь de visu. Движение сюжета происходит в границах одного «семантического поля», а стало быть, событие не может стать событием, поскольку оно включено в процесс бесконечных «возвращений».

3.3. Метонимическая и метафорическая риторики заставляют авангардизм по-разному решать проблему текстогенеза, принуждают к неодинаковой концептуализации начала и конца текста, разрушают равновесие между ними.

В метонимическом дискурсе раннего авангардизма сохранение сильных связей «по смежности» позволяет тексту двигаться к концу: конец — обязательное условие его существования, даже если он лишен привычной текстуальной материи (семиоти-зация вербальной пустоты в «Поэме Конца» В. Гнедова). На фоне этого начало утрачивает свою семиотическую значимость: использование авангардистами особой визуализации текстового пространства (в «железобетонных поэмах» В. Каменского, «конструэмах» А. Чичерина и др.) и экспериментальный синтаксис лишают реципиента возможности однозначного выбора «точки чтения», того, что следует рассматривать как начало текста.

Метафорическая риторика, препятствующая контекстуальное™, напротив, ставит дискурс перед необходимостью использовать начало как единственную моделирующую категорию. Автор у обэриутов способен начать текст, но лишен возможности его завершить; он вынужден создавать сюжет, нанизывая начала разных историй, ни одна из которых не развертывается в полноценный нарратив.

4. Грамматика определяет риторическую природу дискурса: любые операции на грамматических валентностях неизбежно влияют на тип письма, усиливая в нем связи «по сходству» либо «по смежности».

4.1. В метонимической риторике грамматическая ошибка становится своего рода маркером «новой линейности». Сила контекстного притяжения знаков ощущается авангардистами как грамматическая избыточность служебных слов, прежде всего предлогов. Использованием этой простейшей стратегии аграмматизма, состоящей в исключении из контекста отдельных предлогов, отмечены уже первые поэтические опыты авангардистов — таковы «беспредложные поэтики» Д. Бурлю-ка и В. Шершеневича.

Вопрос о грамматике дискурса приобретает особое звучание в связи с ранне-авангардистскими словотворческими опытами. С одной стороны, метонимическая установка принуждает неологизм вступать в грамматико-синтаксические отношения в пределах «единства и тесноты стихового ряда» (В. Гнедов); с другой — словотворческая игра способна разрушать контекстуальные связи «по смежности» и создавать дискурс «по сходству», превращая его в открытую морфемную серию (В. Хлебников, В. Каменский). Словотворчество показывает, что авангардизм уже на самых ранних стадиях испытывает кризис линейного письма.

4.2. В позднем авангардизме грамматика усиливает семиотический конфликт между связями in praesentia и in absentia — необходимостью линеаризовать дискурс и невозможностью это сделать. Распадение отношений «по смежности» в метафорическом дискурсе обостряет внимание к словам так называемого «коммуникативного пласта» языка, главное назначение которых — обеспечивать связность и последовательность дискурса. В идиолекте Д. Хармса слова «коммуникативного пласта» языка в роли нарративных операторов призваны разрушать нарратив ради нарра-ции, быть мнимыми знаками повествовательных связей. Союз «а» (в значениях «А инициальный», «А рекурренции» и «А квазифинала») в хармсовском письме приобретает сигнальную функцию: он становится знаком нарративного нарушения, легко опознается читателем как препятствие к развертыванию сюжета.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование позволило нам прийти к следующим выводам о специфике метафоры и метонимии как метаязыка риторического моделирования художественной системы русского авангардизма 1910—1930-х гг.

1. Риторика и авангардизм — «пересекающиеся множества». В XX веке риторика (ре)актуализирует трактовку «поэтического» как «отклонения». Новое представление о компетенциях риторического обнаруживает исключительную плодотворность для построения формалистских (а впоследствии и структуралистских) концепций литературы в свете «теории отклонений» («острансние» В.Б. Шкловского, «единство и теснота стихового ряда» Ю.Н. Тынянова, «сказ» Б.М. Эйхенбаума, искусство как «вторичная моделирующая система» — Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский и др., теоретико-литературные и неориторические идеи французских структуралистов и др.).

Русский авангардизм 1910—1930-х гг., развиваясь в поле интеллектуального взаимообмена с формальной школой, мыслит себя в тех же парадигмах «отклонения» и создает риторику особого типа — деформативную. Отрицание риторических «правил» как стремление к упрощению оборачивается в авангардизме не «прекрасной ясностью» и освобождением дискурса от тропеических сложностей, а, напротив, затрудненным «письмом-чтением». В авангардистской деформативной риторике перевод «упрощенного»/антириторического в «усложненное»/риторическое канонизирован в ошибке. При этом авангардизм, легализуя ошибку, вырабатывает своего рода свод «правил отступления от правил», создает «грамматику ошибки» («Новые пути слова» А. Крученых, «17 ерундовых орудий» И. Терентьева и др.). Представление о риторическом статусе ошибки находит теоретическое обоснование в теории сдвига А. Крученых. Сдвиг не только помещается поэтом-авангардистом в сетку риторических фигур, но и фактически рассматривается как сверх-троп, вбирающий в себя любые проявления фигуративного.

2. Теория метафоры /метонимии Р. Якобсона — основа языка риторического моделирования. Теория метафоры / метонимии Р. Якобсона отражает исторический процесс «сокращения риторики» (Ж. Женетт) и превращения ее в язык моделирования. Уже начиная с ранних наблюдений о языке В. Хлебникова метафора и метонимия утрачивают для Якобсона привычную терминологическую закрепленность, выходят за пределы тропеического, чтобы затем стать одной из универсалий риторического метаязыка исследователя. В своей ревизии риторического инструментария Якобсон проходит путь от формализма к структурализму. В ранних статьях («Новейшая русская поэзия», «О художественном реализме») в поле риторического «отклонения» асимметрично втянуты лишь отношения «сходства», а «смежность» — это та «нулевая степень», которая подлежит деформации в поэтическом языке; впоследствии «сходство» и «смежность» складываются для исследователя в базовую риторическую оппозицию и рассматриваются как полярные проявления «отклонения», позволяющие описывать такие далекие явления, как типы художественной речи («стих — проза»), идиостили («Маяковский — Пастернак»), литературные нарративы, киноязык, речевые расстройства и т.п.

В работах т.н. «афатического цикла» (1950—1970-е гг.) Якобсон подходит к пониманию метафоры и метонимии как риторических моделей. Взятые в своих концептных значениях, как проявления «сходства» (= селекции) и «смежности» (= комбинации), метафора и метонимия демонстрируют семиотическую сущность «отклонения» в аспектах семиозиса, текстогепеза и коммуникации. Такое расширительное видение метафоры и метонимии, при котором происходит надстраивание над тропами новых категориальных значений, свидетельствует о переходе позиции Якобсона от классической риторики к метариторике.

3. Авангардистский семиозис — асимметрия знака и референта. Для описания авангардистского семиозиса sub specie rhetoricae особую важность имеет изучение риторических отклонений, снимающих симметрию между «знаковыми ансамблями» и их референтной средой. Микроэволюция риторического проекта авангардизма может быть охарактеризована как переход от метонимической модели семиозиса, усиливающей полюс знака и ведущей к умножению знаковых сущностей, «по смежности» отсылающих к одной области референтов, к модели метафорической, связанной с инфляцией знаковости и умножением обозначаемых объектов «по сходству».

3.1. В раннеавангардистской риторике метонимический сдвиг порождает дискурс как многомерный семиотический континуум, где обозначаемый объект в каждом новом контексте стремится обновлять свои «знаковые ансамбли». Авангардистский проект (ре)номинации предметной среды нарушает конвенции кодирования — он осложняет семиозис привлечением смежных кодов. Метонимическая риторика создает подвижность «семиотического фокуса» как результат свободного переключения между субкодами (вербальным / визуальным / аудиальным, текстуальным / метатекстуальным и т.п.). На основе операторов ДОБАВЛЕНИЕ и ПЕРЕСТАНОВКА дискурс приобретает семиотическую «многослойность» — это объединяет визуально-поэтические техники И. Игнатьева, В. Каменского, А. Чичерина, заумно-поэтические опыты А. Крученых, Е. Гуро, И. Терентьева, В. Хлебникова, метатекстуально-поэтические эксперименты Д. Бурлюка, поэтики «текстословия» В. Гнедова, «двухэтажной строки» И. Зданевича и К. Чернявского и мн. др.

3.2. Метафорическому восприятию мира в позднем авангардизме свойственно стремление продемонстрировать «растяжимость» знака, снижение его способности к означиванию предметной среды; как следствие — дискурс испытывает инфляцию семиотического (ср. тематизированный поиск «знака-имени» у А. Введенского и Н. Олейникова). В ситуации «дефицита речи» нарратив лишается способности семиотически различать персонажей, что создает эффект тиражирования референтного пространства (ср. деистические сдвиги, семиотику зеркальности, игру с коммуникативным членением речи и др. регулярные приемы обэриутских поэтик).

4. Авангардистский текстогенез — асимметрия синтагматики и парадигматики. Риторические отклонения «по сходству» и «по смежности» деформируют дискурсивное пространство: поэтический эксперимент авангардизма, осуществляя эстетическую игру на «оси комбинации» и «оси селекции», нарушает условия текстогенеза и обнажает конфликт между синтагматикой и парадигматикой.

4.1. Метонимическая риторика раннего авангардизма реализует проект по вторичной синтагматизации дискурса. «Слово как таковое» открывает в себе неограниченные возможности вступать в новые комбинаторные отношения, а дискурс получает способность формировать новые связи; звуко-буквепная рядность, создающая «тело» текста, его материальный облик, транс(де)формируется на основе принудительных связей «по смежности». В системе таких преобразований новую функцию приобретает пробел в «поэтике удвоения стиха» (С. Третьяков, Д. Бурлюк, А. Крученых): его «вакуум» уже не знак разъединения строк, а напротив, знак соединения элементов в строку. Особым маркером «новой линейности» в метонимической риторике становится даже аграмматизм: сила контекстного притяжения знаков ощущается авангардистами (В. Шершеневич, Д. Бурлюк) как грамматическая избыточность служебных слов, прежде всего предлогов.

В метонимическом дискурсе действие связей «по смежности» разрушает равновесие «начал» и «концов» текста. Для метонимической риторики конец, даже вне привычной текстуальной материи («Поэма Конца» В. Гнедова), — обязательное условие существования дискурса, в то время как использование особой визуализации текстового пространства (в «железобетонных поэмах» В. Каменского, «конструэмах» А. Чичерина и др.) и экспериментального синтаксиса лишает реципиента возможности однозначного выбора «точки чтения», того, что следует рассматривать как начало текста.

4.2. Риторическое отклонение «по сходству», характерное для экспериментов ОБЭРИУ, создает «замороженную селекцию» (М. Ямпольский) — феномен вторичной парадигматизации. Обэриуты превращают дискурс в цепь беспрерывно чередующихся повторений; в основе их нарративного эксперимента лежит новая конвенция: не смена событий, но их дублирование; не динамика наррагива, но его серийность. У Д. Хармса и А. Введенского инфляция события замыкает сюжетное пространство на ноль, ускользающий нарратив «топчется на месте» и существует лишь de visu. Распадение отношений «по смежности» в метафорическом дискурсе обостряет внимание к словам так называемого «коммуникативного пласта» языка, главное назначение которых — обеспечивать связность и последовательность дискурса. В идиолекте Д. Хармса союзы в роли нарративных операторов призваны быть мнимыми знаками повествовательных связей, создавать препятствие к развертыванию сюжета.

Метафорическая риторика, препятствующая контекстуальное™, ставит дискурс перед необходимостью использовать начало как единственную моделирующую категорию. Автор у обэриутов способен начать текст, но лишен возможности его завершить; он вынужден создавать сюжет, нанизывая начала разных историй, ни одна из которых не развертывается в нарратив.

5. Авангардистская коммуникация — асимметрия адресанта и адресата. Авангардистский дискурс характеризуется значимыми изменениями в коммуникативной структуре, асимметрично выдвигая на первый план фигуру либо адресанта, либо адресата и изменяя стратегии «письма-чтения».

5.1. Художественные дискурсы, организованные «по смежности», трансформируют «грамматику адресата», стремясь как к идеалу к максимально сложному, «затрудненному» чтению. Футуризм и постфутуризм имплицируют в саму грамматическую фактуру художественного дискурса апеллятивное послание «Пойми меня!»: адресат принуждается к тому, чтобы совершить «чтение-действие», входящее в резонанс с новой поэтической конвенцией, которая декларируется автором. Авангардистское стремление видеть в читателе креативного коммуниканта, со-автора, со-деятеля ведет к тому, что закономерным ответом на послание «Пойми меня!» становится реплика реципиента: «Я тоже так могу!» — так ранний авангардизм коммуникативно «убивает» читателя, рождая его как со-автора.

5.2. Сильная апеллятивность, свойственная раннему авангардизму, в позднем авангардизме оборачивается прямо протавоположной коммуникативной стратегией — отказом от контакта с читателем, переводом коммуникации в автокоммуникацию. В метафорической риторике формируется устойчивый семантический комплекс коммуникация как смерть/насилие»: у обэриутов смерть персонажа-коммуниканта становится иконическим выражением невозможности дальнейшего письма, знаком исчерпанности дискурса. Разрушая коммуникативность как таковую, риторический проект позднего авангардизма смещает акценты с адресата на адресанта и декларирует дискурсивную «инфляцию автора», его неспособность к построению связных контекстов, а в предельном случае — отказ от письма.

6. Метафорическая и метонимическая риторики — подсистемы русского авангардизма. Метафорическая и метонимическая модели, рассматриваемые в эво-люционно-типологическом аспекте, позволяют риторически структурировать художественную систему русского авангардизма. Есть основания говорить о разном функциональном ореоле этих моделей и их универсальности как историко-литературного механизма: метонимическая риторика — стадия эстетического становления авангардистской системы — по сути экстенсивна, она осуществляет «захват» новых художественных территорий; метафорическая риторика — стадия осознания системой собственной исчерпанности — имеет интенсивный характер и осуществляет эксперимент над самой системой. Вместе с тем возникновение между метонимической и метафорической риториками «зон интерференции» — взаимодействия авангардистских подсистем на уровне частных приемов — свидетельствует о гибкой микроэволюции художественной системы «риторической эпохи».

Подводя итоги исследования, очертим некоторые перспективы дальнейшей разработки предложенной темы. Дихотомия метафора /метонимия как язык риторического моделирования, как представляется, может быть спроецирована на более широкое поле объектов и использована для анализа историко-литературных эволюций, особенно в смежные с авангардизмом «риторические эпохи». В дальнейшем это позволит выстроить макроэволюцию и описать «риторические скрепы» между разными историко-литературными формациями. Кроме того, предложенный метод исследования допускает не только эволюционно-типологическое, по и поэтологическое приложение — в сопоставительном анализе идиостилей, сюжетов, нарративов, стиховых структур и мн. др., т.е. тех областей поэтики, где проявляется глубинное противопоставление метафорического и метонимического «полюсов».

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Цвигун, Татьяна Валентиновна, 2008 год

1. Бахтерев И. Стихотворения // Новое лит. обозрение. 1997. № 26. С. 245— 272.

2. Белый А. Магия слов И Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 131—142.

3. Брюсов В. Карл V. Диалог о реализме в искусстве // Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 7 т. М., 1973—1975. Т. 6. С. 121—128.

4. Бурлюк Д., Бурлюк Н. Стихотворения. СПб., 2002. 584 с.

5. Введенский А.И. Полы. собр. произв.: В 2 т. М., 1993. Т. 1: Произведения 1926—1937: 285 с. Т. 2: Произведения 1938—1941. Приложения: 271 с.

6. А. Введенский и Д. Хармс в их переписке: Вступ. статья, публикация и комментарий Я Сажина. Библиограф. Вып. 18. Париж, 2004. 67 с.

7. Гнедое В. Собр. соч. / Под ред. Н. Харджиева и М. Марцадури. Trento, 1992.212 с.

8. Гуро Е. Небесные верблюжата: Избранное. СПб., 2002. 244 с.

9. Есенин С. Ключи Марии // Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. М., 1997. Т. 5: Проза. С. 186—213.

10. Заболоцкий Н.А. Мои возражения А.И. Введенскому, авто-ритету бессмыслицы //Логос. 1993. № 4. С. 125—127.

11. Зданевич И. лидантЮ фАрам. Париж, 1923. 57 с.

12. Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме // Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 143—169.

13. Игнатьев И. Эшафот. Эгофутуры. СПб., 1914. 15 с.

14. Каменский В. Солнце. Железобетонная поэма. Лубок (1917). Цит. по изд.: Бирюков С.Е. Року укор: Поэтические начала. М., 2003. С. 259.

15. Каменский В. Танго с коровами. Железобетонные поэмы: Репринтное изд. М., 1991. Без пагинации

16. Каменский В.В. Девушки босиком. Тифлис, 1917. 144 с.

17. Крученых А. 500 новых острот и каламбуров Пушкина. М., 1924. 72 с.

18. Крученых А. Апокалипсис в русской литературе: Книга 122-я. М., 1923. 47 с.

19. Крученых А. Заумный язык у: Сейфуллиной, Вс. Иванова, Леонова, Бабеля, И. Сельвинского, А. Веселого и др. М., 1925. 64 с.

20. Крученых А. Новые пути слова (язык будущего смерть символизму) // Крученых А., Хлебников В., Гуро Е. Трое. СПб., 1913. С. 22—37.

21. Крученых А. Сдвигология русского стиха: Трахтат обижальный (Трактат обижальный и поучальный): Кн. 121-ая. М., 1922. 48 с.

22. Крученых А. Стихотворения, поэмы, романы, опера. СПб., 2001.

23. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения, переводы, воспоминания. Л., 1989. 720 с.

24. Литературные манифесты: От символизма до «Октября». М., 2001. 384 с.

25. Мандельштам О. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2: Проза. 464 с.

26. Маринетти Ф.Т. Технический манифест футуристической литературы // Манифесты итальянского футуризма. М., 1914. С. 36—42.

27. Маяковский В. Полное собр. соч.: В 13 т. М., 1955-—1961.28. Мена всех. М., 1924.

28. Олейников Н.М. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. 272 с.

29. Поэзия русского футуризма. СПб., 1999.

30. Терентьев И. 17 ерундовых орудий. Тифлис, 1919. 33 с.34. <Терентьев И.> Программа исследовательских работ по «Фонологическому отделу» (фонетика) // Терентьевский сборник. М., 1996. С. 115—117.

31. Терентьев И. Херувимы свистят. Б.м., 1919. Без пагинации.

32. Ту фанов А. К зауми: Фоническая музыка и функции согласных фонем. Пб., 1924.48 с.

33. Хармс Д. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драма. Письма. Л., 1988. 560 с.

34. Хармс Д. Цирк Шардам: Собр. худож. произведений. СПб., 1999. 1120 с.

35. Хармс ДИ. Полное собр. соч.: В 4 т. СПб., 1997—2001.

36. Хлебников В. Собр. соч.: В 6 т. М., 2000—2005.

37. Цветаева М.И. Эпос и лирика современной России // Цветаева М.И. Собр. соч.: В 7 т. М., 1995. Т. 5. С. 375—396.

38. Чичерин А. <Стихотворения> // Мена всех. М., 1924. С. 43—62.

39. Чичерин А.Н. Кан-Фун. М., 1926. Цит. по: Кузьминский К., Янечек Дж., Очеретянский А. Забытый авангард. Россия. Первая треть XX столетия. Сб. справочных и теоретических материалов Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 21. Wien, 1988. С. 194—216.

40. Чичерин А.Н. Плафь. М., 1922. 12. с.

41. Шершеневич В. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы. Ярославль, 1996. С. 377—416.

42. Шершеневич В. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. 368 с.1.. Научная литература

43. Авеличев А.К. Возвращение риторики // Общая риторика / Ж.Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др. М., 1986. С. 5—25.

44. Аверинцев С.С. Античная риторика и судьбы античного рационализма // Аверинцев С.С. Образ античности. СПб., 2004. С. 7—39.

45. Аверинцев С.С. Христианский аристотелизм как внутренняя форма западной традиции и проблемы современной России // Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской культурной традиции. М., 1996. С. 319—329.

46. Аверинцев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания: Сб. статей. М., 1994. С. 3—38.

47. Адлер Дж. Непрерывность традиций визуальной поэзии: Типология и систематика фигурных стихов // Точка зрения: Визуальная поэзия: 90-е годы. Калининград, 1998. С. 16—23.

48. Античные риторики. М., 1978. 352 с.

49. Арватов Б. Речетворчество (По поводу «заумной» поэзии) // ЛЕФ. 1923. №2. С. 79—91.

50. Аристотель. Риторика. Поэтика. М., 2000. 224 с.

51. Арутюнова Н.Д Язык и мир человека. М., 1999. 896 с.

52. Ахутина Т.В. Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики // Роман Якобсон: тексты. Документы. Исследования. М., 1999. С. 382—401.

53. Базылев В.Н., Нерознак В.П. Традиция, мерцающая в толще истории // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. Антология. М., 2001. С. 3—20.12