Литература авангарда и власть. Поэтика и политика группы ОБЭРИУ тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.11, кандидат философских наук Карелин, Владислав Михайлович

• Карелин, Владислав Михайлович
• кандидат философских наук
• 2011

Оглавление диссертации кандидат философских наук Карелин, Владислав Михайлович

Введение.

Глава 1. Социально-философский анализ контекста сталинской эпохи

1.1. Тоталитаризм: к вопросу о дефинициях.

1.1.1. Проблема определения тоталитаризма.

1.1.2. Сталинизм — репрессии — террор — надзор — диктатура.

1.1.3. Современные дискуссии о методологии изучения сталинского тоталитаризма.

1.2. Антропология тоталитарного насилия.

1.2.1. К вопросу об эффективности тоталитарной политики.

1.2.2. Антропология Вождя: стилистика власти.

1.2.3. Технология сохранения целостности власти.

1.2.4. Тоталитарная власть как текст гонений.

1.2.5. Лакуны диктатуры.

1.3. Пространство политической речи.

1.3.1. Проблемы изучения тоталитарного языка.

1.3.2. Социальный контекст перформативности.

1.3.3. Перформативность и субъективация.

1.3.4. Тоталитарное и возможность перформативных неудач.

1.3.5. Парадокс в тоталитарной речи.

1.4. Мифология тоталитарной власти.

1.4.1. Культ личности: формирование и поддержание.

1.4.2. Статус рациональности в тоталитарной власти.

1.4.3. На островках разума: снова о лакунах.

1.5. Практика выбора жертв.

Глава 2. Литература группы ОБЭРИУ в тоталитарном контексте

2.1. Проблемы изучения политики ОБЭРИУ.

2.2. Авангард в мартирологии и вне трагедий.

2.3. Виктимность авангардной литературы.

2.4. Авангард в тоталитарной среде: утопия и конкуренция.

2.4.1. Кризис политических претензий авангарда в тоталитарных условиях.

2.4.2. ОБЭРИУ: между авангардом и модерном.

2.4.3. Утопия детского мира.

2.4.4. Конкуренция утопий.

2.5. Стратегии приспособления, выживания, смерти.

2.5.1. Проблема выживания.

2.5.2. Творчество ради смерти.

2.5.3. Присвоение как приспособляемость.

2.5.4. Структура тоталитарного ограничения.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Литература авангарда и власть. Поэтика и политика группы ОБЭРИУ»

Диссертационная работа посвящена социально-философскому анализу взаимоотношений литературы авангарда и власти на примере творчества группы ОБЭРИУ и сталинского тоталитарного контекста.

Актуальность темы исследования. ОБЭРИУ («Объединение реального искусства») — одно из наиболее интересных творческих объединений литераторов, действовавших в советское время. В результате государственной политики эта группа перестала функционировать, многие ее участники стали жертвами репрессий. Ее наследие, датируемое преимущественно 1920-30-ми гг., долгое время оставалось в нашей стране недоступным для широкой публики. После нового открытия этих сочинений интерес к творчеству обэриутов стал снова актуальным, и его роль к настоящему моменту оказалась внушительной в ряде гуманитарных дисциплин; также оно сыграло определенную роль в искусстве последних десятилетий.

Число работ по обэриутскому творчеству постоянно велико, и основная часть этих публикаций относится к области таких дисциплин, как филология и лингвистика, и крайне редко оно становится объектом философского рассмотрения. И хотя обэриутоведение сложилось преимущественно как филологическая субдисциплина, в настоящее время можно проследить не уменьшающийся интерес к данной тематике со стороны специалистов различных областей научного знания (филология, философия, лингвистика, психология) из многих стран (помимо России и ближнего зарубежья, из США, Великобритании, Франции, Австрии, Финляндии, Сербии, Японии и т.д.).

Объект исследования. Объектом исследования данной работы является взаимодействие тоталитарной власти с искусством авангарда.

Предмет исследования. Предмет исследования — особенности функционирования авангардной литературы в условиях тоталитарного контекста (сталинской власти).

Степень разработанности проблемы. Исследование проблемы взаимодействия авангардной литературы с тоталитарным контекстом состоит из различных аспектов, которые в разное время изучались представителями различных научных дисциплин. Теории тоталитаризма рассматривались в работах К. Фридриха, 3. Бжезинского , X. Арендт , В. Брахет-Маркес , Э. Морена4, В. Шляпентоха\ Ч.Тилли6 и др. Среди современных исследователей, изучавших исторические и социокультурные аспекты сталинской эпохи можно назвать таких авторов, как Ш. Фицпатрик, Дж.А. Гетти, Р. Сервис, Н. Верт, Й. Хелльбек, М. Юнге, Р. Биннер, О. Наумов, О. Хлевнюк, Х.-Д. Лёве, Н. Козлова и др.

Проблемы функционирования литературы и искусства в условиях тоталитарной власти в своих работах касались многие теоретики, среди которых назовем И. Голомштока, Я. Плампера, М. Вайскопфа, Б. Гройса, М. Рыклина, Е. Бобринскую, Р. Краусс, Д. Хмельницкого, В. Паперного, И. Кондакова. Отдельно хотелось бы упомянуть об обширном комплексе текстов Б. Сарнова, как рассматривающих проблематику существования литературы и искусства в сталинское время, так и приводящих ряд важных документов, которые позволяют составить представление об эпохе.

Поэтика ОБЭРИУ на протяжении последних двух десятилетий интенсивно изучается филологами, среди наиболее известных из которых

1 Фридрж К., Бжезинскуй 3. Тоталитарная диктатура и автократия // Тоталитаризм: Что это такое? (Исслед. зарубеж. политиков). — М.: ИНИОН. 1993. — Ч. 2,—С. 79-91.

2 Арендт X. Истоки тоталитаризма. — М.: ЦентрКом, 1996. — 672 с.

J Брахет-Маркес В Недемократическая политика в XX веке и далее// Логос. — 2008.— №6.— С. 156-190. Морен Э. О природе СССР. Тоталитарный комплекс и новая империя. — М.: Наука для общества, РГГУ, 1995. — 220 с.

3 Shkipentokh V. A Normal Totalitarian Society: how the Soviet Union Functioned and how it

Collapsed. — Armonk (NY), L.: M.E. Sharpe, 2001. — 341 p.

6 Тилли Ч. Режимы >и их оспаривание // Логос. — 2008. — № 6. — С. 93-120. назовем таких, как Ж.-Ф. Жаккар7, М. Мейлах8, А. Кобринский9, Л. Кацис10, М. Янкелевич", А.Герасимова12, Т. Цивьян13, В. Фещенко14, В. Сажин15, Ю. Хейнонен16, Ю. Валиева17, Д. Токарев18. Отдельно хотелось бы упомянуть о ряде исследователей, который подвергают рассмотрению обэриутскую литературу с точки прения философской проблематики, это М. Ямпольский19, Л А >"» | лл А

Д. Токарев , В. Фещенко , К. Дроздов , И. Протопопова , В. Подорога .

I Жаккар Ж-Ф Даниил Хармс и конец русскою авашарда — СПб Академический проект,

1995 —471с Жаккар Ж-Ф «Cisfinitum» и Смерть «Каталепсия времени» как источник абсурда//Абсурд и вокруг —М Языки славянской культуры 2004 —С 75-91

8 Мейпах М Б «Дверь в поэзию открыта » // Введенский А И 11олное собрание произведений

В2т — I 1 Произведения 1926-1937 —М I илея 1993 —С 10-39 Мейпах М Oberiutiana Histórica, или

История обэриутовелешгя Краткий курс» или краткое «Введение в историческое обэриутоведение»//

Тыняновский сборник Выпуск 12 Х-Х1-ХП Тыняновские чтения Исследования Материалы — М

Водолей Publishers, 2006 — С 353-433

9 Кобринский 4 4 Даниил Хармс — М Молодая 1вардия, 2008 — 501 с, Кобринскии А А «Вольный каменщик бессмыслицы» или Был ли iраф Д И Хвостов предтечей обэриутов И Кобринский А А Статьи о русской лиюратуре — СПб СПГУТД, 2007 — С 3-16, Кобринский А А ОБЭРИУ история и поэтика//Русская литература XX века школы направления, методы 1Ворческой работы/Под ред С И Тиминой — СПб Logos, М Высшая школа, 2002 — С 185-220 Кобринский А А Повесть Даниила Хармса «Старуха» финальный центон // Русская литература XX века школы, направления, методы творческой работы / Под ред СИ Тиминой —СПб Logos, М Высшая школа, 2002 —С 486-511

10 Кацис Л Эротика 1910-х и эсхатология обэриутов // Кацис Л Русская эсхатология и русская литература — М ОГИ, 2000 —С 489-511. Кацис Л Пролегомены к теологии ОБЭРИУ (Даниил Хармс и Александр Введенский в контексте Завета Св Духа) // Кацис Л Русская эсхатология и русская литература — М ОГИ, 2000 — С 467^88

II Ycmkelevich М The Ideology of thc Absuid Some Pielinunary Investigations into thc Critical Reception of Dannl Khaims // Авашард и идеолошя русские примеры / Ред-сост КИчин —Белград Филоло! ичсский фак\лые1 2009 —С 467^484

Герасимова А Г Даниил Хармс как с0чини1сль (Проблема чуда)//Новое лшера1урное обозрение —1995 —№16 —С 120-136 Герасимова А Труды и дни Конаантина Вагинова — [Электронный документ] — http //www umka iu/liter/930307 html Герасимова А Об Александре Введенском//Введенский А И Все — М ОГИ 2010 — С 7-24 п Цивьян Т В Происхождение и устройство языка по Леониду Липавскому (Л Липавский «Теория слов») // Цивьян Г В Семиотические путешествия —СПб Издательство Ивана Лимбаха, 2001 —С 102— 118, Цивьян 7 В Леонид Липавский «Исследование ужаса» (опыт медленного чтения)// Цивьян Т В Семиотические путешесшия —СПб Издательство Ивана Лимбача, 2001 —С 102-118 Фещенко В В Лаборатория логоса Языковой эксперимент в авангардном творчесше —М Языки славянских культур, 2009 — 392 с

15 Этот автор известен целым рядом публикаций текстов обэриутов и аналитических статей, помимо прочего он известен как комментатор многих обэриутских текстов, в частности, подготовленною при его участии полного собрания сочинений Д Хармса (Хармс Д Полное собрание сочинений — СПб Академический проект 1997-2002)

16 Хейнонен Ю Это и то в повести Стар\ха Даниила Хармса (Slavica Helsigiensia 22) — Helsinki Helsinki Umversity Press 2003 —230 c

17 Baiueea Ю Игра в бессмыслицу Поэтический мир Александра Введенского — СПб Дмитрии Ьуланин — 280 с

18 Гокарев Д В Курс на худшее Абс)рт как категория текста у Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета —М Новое лшературное обозрение 2002 — 336 с , Токарев ДВ Рисунок как слово в творчестве Даниила Хармса//Русская лшература —2003 —№3 —С 68-93

19 Ямпочьский М Беспамятство как истк (Читая Хармса) — М Новое литературное обозрение, 1998 —384 с

20 Токарев Д В Даниил Хармс философия и творчество//Русская лшература — 1995 — №4 — С 68-93

Однако объем философских интерпретаций обэриутских текстов остается

25 сравнительно скромным В одном из номеров московского философско-литературного журнала «Логос» (№ 4, изданный в 1993 г.; этот выпуск стал одним из знаковых изданий в истории обэриутоведения) основная часть содержания была посвящена публикациям текстов обэриутов. Интересно, что первоначальный замысел редакторов представить в номере тему «Философские аспекты творчества обэриутов» оказался. неуспешным. Причина в том, что им не удалось подобрать соответствующих работ современных философов и филологов: «В процессе подготовки номера мы обнаружили, что филологи не имеют средств, чтобы идентифицировать

Л/Г философию у обэриутов, а философы не имеют желания этим заниматься» . Не исключено, что «"идентификация философии" у обэриутов затруднена определенного рода профессиональным снобизмом историков философии: далекие от академической традиции тексты могут показаться на первый взгляд дилетантской трансформацией "большой философии", доморощенными спекуляциями, интересными разве что исследователям разного рода маргиналий культуры. Возможно, именно поэтому <.> о "философии обэриутов" пишут в основном филологи — причем прежде всего

2 7 в плане обнаружения философских влияний» . Можно уверенно сказать, что со времени этой публикации ситуация существенно не изменилась.

21 Фещенко В. Логика смысла в произведениях Александра Введенского и Гертруды Стайн // Поэт Александр Введенский. Сборник материалов. Конференция «Александр Введенский в контексте мирового авангарда». — Белград — М.: Гилея, 2006. — С. 267-291.

22 Дроздов К.В. Липавский и Друскин: Чинари в поисках смысла//Вестник РГГУ. — 2007.— №4.— С. 141-153; Дроздов К.В. Поэтическая философия чинарей (А.Введенский, Д. Хармс, Я. Друскин, Л. Липавский, Н. Олейников). — Дисс. . канд. культурологии. — М.: РГГУ, РАШ, 2007. — 133 с.

Протопопова И.А. Чинари и философия (часть 1-я)//Труды «Русской антропологической школы». Вып. 4 (часть 2). — М.: РГГУ, 2007. — С. 46-99.

24 К вопросу о мериании мира. Беседа с В.А. Подорогой // Логос.— 1993, №4.— С. 281-291; Подорога В.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т. 2. Ч. I. Идея произведения. ЕхрептелШт сгиа'Б в литературе XX века. А. Белый, А. Платонов, группа ОБЭРИУ. — М.: Культурная революция. 2011 (книга 5 «Обморок мира». — С. 423-605).

25 Анализ некоторых публикаций, посвященных обэриутскому творчеству, приведен в нашей работе: Карелин В. Сто и один Хармс. Обзор некоторых книг, посвященных столетию со дня рождения Д.И. Хармса // Синий диван. Журнал / Под ред. Е. Пе тровской. Вып. 10-11. — С. 287-299.

26 Логос. — 1993,— №4. —С. 6.

27 Протопопова И.А. Чинари и философия. — С. 47.

Самим обэриутам философия была не чужда: их интересовала философская литература, философские теории, а двое из них — Л. Липавский и Я. Друскин имели философское образование. Идеи философии иногда находили отражение в их произведениях, а, например, Друскин много позже обращался к гуманитарным наукам как исследователь, когда стал анализировать обэриутскую литературу.

Рискнем предположить, что и социальная проблематика была значима для обэриутов. Будучи жителями одного из крупнейших городов страны, они, конечно же, имели возможность хорошо замечать и чувствовать происходившее в обществе и, вероятно, у каждого из них складывалось собственно мнение о социально-политических явлениях той поры. Однако позицию группы в целом можно характеризовать как аполитичную — не в последнюю очередь из-за того, что самые известные ее представители вели себя соответствующим образом.

Известный пример — письмо Хармса актрисе Клавдии Пугачевой от 16 марта 1933 г., в котором он пишет о своем неприятии газетного слова: «.слова могут быть беспомощны и жалки! Я никогда не читаю газет. Это вымышленный, а не созданный мир. Это только жалкий, сбитый типографский шрифт на плохой занозистой бумаге»" . По аналогии с еще более известной булгаковской насмешливой «критикой» советских газет29, эти слова можно интерпретировать по-разному: представлять их исключительно как иронию, понимать их как целенаправленную атаку на советскую пропаганду или видеть в них провозглашение аполитичной позиции. В силу того, что участие в какой-либо из сфер советской политической жизни не интересовало обэриутов, можно уверено предположить, что актуальной является именно последняя из названных

28 Хармс Д. Полное собрание сочинений. Неизданный Д. Хармс. — СПб: Академический проект, 2001, —С. 80.

29 «.И — боже вас сохрани — не читайте до обеда советских газет <.> Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать "Правду", — теряли в весе» (Булгаков М.А. Собачье сердце // Булгаков М.А. Собачье сердце. Ханский огонь. — М.: Современник, 1988, —С. 26). интерпретаций. Однако это не отменяет влияния и других факторов. Так, по мнению исследователей Михаила Одесского и Моники Спивак, «для советского гражданина эта декларация имеет скорее переносный смысл. В условиях тоталитарного социума газеты — манифестация официального послания всемогущей власти, которое транслируется в центральной "Правде", вслед за ней — в других СМИ, которое обязательно повторяется в приватных разговорах и т.п. Другими словами, в СССР не читать газет — невозможно. Нечтение газет — отнюдь не бытовой факт, но культурная позиция»30. В соответствие с этим формулировка «не читаю газет» означает «"читаю", однако "читаю критически", "читаю, но не принимаю ни в плане содержания, ни в плане выражения"»31.

Интересно, что анализ ряда поздних прозаических текстов Хармса отчасти демонстрирует следы включения его восприятия в политический контекст и, таким образом, позволяет «интерпретировать некоторые поздние рассказы Хармса как критическое чтение газетного текста, фиксировавшего

32 и диктовавшего) политико-юридическую картину мира 1930-х годов» . 8 июня 1937 г. в «Правде» анонимно опубликована статья под названием «Профессор — насильник, садист», действующим лицом которой стал некий ведущий терапевт Плетнев, уличенный в покушении на изнасилование. Любопытно, что описание персонажа из хармсовского рассказа «Грязная личность» — «сексуальная разнузданность Федьки и сама форма сексуального перечня ("Федька — грязная личность", "убийца Сеньки", "сладострастник", "обжора", "безсовестный человек") — неожиданно перекликается с газетным сюжетом того же 1937 года»3"'. Аналогичную близость можно обнаружить и в рассказе «Швельпин: Удивительная история!»: «миниатюра неопределенно датируется 1934-1937 годами, однако м Одесский М., Спивак М. Абсурдизм Даниила Хармса в политико-судебном контексте// Хармс-авангард. Материалы международной научной конференции «Даниил Хармс: авангард в действии и в отмирании. К 100-летию со дня рождения поэта» (Филологический факультет. Белград. 14-18 декабря 2005 г.). — Белград: Издательство филологического факультета Белградского университета, 2006. — С. 85.

Там же.

Там же. Там же. — С. 86. сходство с преступлением Плетнева — разительное» Другой не менее впечатляющий пример — также «доктор» из рассказа «Всестороннее исследование», датированного, что примечательно 21 июня того же 1937 г.

Исследователи не отрицают того, что этот сюжет поддерживался литературными источниками, в первую очередь все тем же «Собачьим сердцем» М.А. Булгакова. Более обстоятельные попытки провести прочие параллели и установить хронологически обоснованные связи будут представлять интерес, скорее, не столько для философского, сколько для филологического анализа, что не входит в наши задачи, однако справедливо будет отметить, что влияние такого рода вполне могло играть определенную роль: «Повесть "Собачье сердце" (1925 г.) не была напечатана при жизни автора, однако Булгаков устраивал ее публичные чтения и повесть (по свидетельству литератора Иванова-Разумника) имела хождение в рукописном виде»33. Однако, не останавливаясь лишь только на напрашивающихся текстуальных сравнениях, присмотримся к тому, как авторы взаимодействовали с реальностью через собственные тексты. «Булгаков в "Собачьем сердце" преобразил названные составляющие [сюжета] при помощи "уэллсовской", научно-фантастической мотивировки и парадоксально придал им статус "реалистичности", а Хармс — путем укрупняющего расчленения и почти протокольного репродуцирования — акцентировал их абсурдность уб сверхреальность»36.

Как вспоминает Яков Друскин, Введенский некогда сказал: «Я не понимаю, почему мои вещи называют заумными, по-моему, передовица в

31 газете заумна»' . О чем эти слова? «Это не значит, что абсурд, бессмыслица относительны. Бессмыслица — абсолютная реальность, это Логос, ставший плотью, Сам этот личный Логос алогичен так же, как и Его вочеловечение. Абсурд, бессмыслица — абсолютная реальность и так же как Благая весть —

34 Там же. — С. 88.

35 Там же. — С. 89.

36 Там же. — С. 89-90.

37 Друскин Я. Стадии понимания // «.Сборище друзей, оставленных судьбою». А.Введенский, Л. Липавский. Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2 т. Т. 1. [Л. Липавский, А. Введенский, Я. Друскин] — М.: Ладомир, 2000. — С. 420. не от мира сего» . Такое соображение говорит, что «.логичность, как показывает мне Введенский, — это что-то абсолютно чуждое мне, внешнее, сама логичность, сама логика Аристотеля начинает казаться мне величайшим

39 абсурдом»' . Но снова здесь появилась газета. Что это — навязчивая метафора, одно из расхожих словечек в дружеском кругу?. Надо полагать, ни то ни другое: газета выступает в роли лица другой, совершенно иной реальности, которая, наверное, враждебна и совершенно точно чужда реальности обэриутской. Газета — концентрированный «контрлогос» (в противовес истинному Логосу, аспектом которого Яков Друскин видел бессмыслицу, в т.ч. ту бессмыслицу, которую создавали обэриуты), это режим предельной выраженности и (в отличие от идеологической литературы, имеющей значительно меньшее хождение) максимальной экспансии идеологичного слова. Один из этих «логосов» — обэриутский или политический — предъявлял другому притязания на абсолютную монополию

40 в картине реальности .

По всей видимости, позицию обэриутов к политической реальности нельзя назвать пассивной, однако в силу вторичности этого интереса таковая активность не была значительной, и тем более не выражалась в прямых формах — в какой бы то ни было антисоветской пропаганде, манифестах, «подрывной работе» того или иного рода — словом, тех видах деятельности, в которых их пыталось обвинить правосудие.

В некоторых текстах политически сравнительно безопасного времени можно усмотреть иронию над властью, например, у Вагинова41. Однако даже

38 Там же.

9 Там же.

40 Однажды в 1950-х гг. поэт Николай Заболоцкий, некоторое время числившийся в группе обэриуто, расшифровал название группы как «объединение единственно реалистического искусства» {Семенов В Б Заболоцкий Николай Алексеевич // Русские писатели 20 века. Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П.Л.Николаев. — М.: Большая Российская энциклопедия. Рандеву-А. — М., 2000.— С.273)

41 См. в «Козлиной^ песни» (1927 г.) неожиданную вставку о «шпенглерианстве», «шпенглерианцах» и «гибели Запада» которую можно прочесть по-разному, в том числе подразумевая иронию и над формирующимися внешнеполитическими установками идеологии и над актуальным экономическим положением страны' если здесь можно увидеть намеки на политические или социальные темы, то выражены они весьма слабо.

Вместе с тем, роль «замаскированного» обращения обэриутов к социальной проблематике может быть несколько значительнее, чем это кажется на первый взгляд. По мнению филолога Феликса Кувшинова, «о том, что Хармс относился к новой — советской — действительности с издевкой, свидетельствуют как многочисленные дневниковые записи, так и фрагмент неоконченного рассказа о мальчике Платоне. Хармс описывает момент встречи Платона с цаплей:

Увидя Платона, она хлопнула крыльями, мотнула головой и щелкнула клювом.

Здравствуйте! — сказала цапля и протянула Платону ногу.

Платон хотел пожать ее ногу и протянул для этого руку.

Не смейте этого делать!—сказала кошка. — Рукопожатия отменены! Если хотите здороваться, здоровайтесь ногами!

С некоторых пор, с опозданием на два года, в городе — я говорю о Петербурге, а не о Ленинграде — все заражены были шпенглсрианством.

Тонконогие юноши, птицеголовые барышни, только что расставшиеся с водянкой отцы семейств ходили по улицам и переулкам и творили о гибели Запада.

Встречался какой-нибудь Иван Иванович с каким-нибудь Анатолием Леонидовичем, руки друг другу жали:

А знаете. Запад-то гибнет, разложение-с. Фьютс культура — цивилизация наступает. Вздыхали

Устраивали собрания. Страдали.

Поверил в гибель Запада и поэт Троицын.

Возвращаясь с неизвестным поэтом из гостей, икая от недавно появившейся сытной еды, жалостно шептал:

Мы, западные люди, погибнем, погибнем. {Вагинов К. Козлиная леснь// Вагинов К. Козлиная песнь. Труды и дни Свистонова — М.: XXI век — Согласие, 2000. — С. 60-61)

Другой фрагмент из того же произведения, вряд ли требующий многословного комментирования: Я теперь к одному издательству пристроился. Для детей программные сказки пишу. — ответил добродушный толстяк, поправляя пенсне. — Дураки за это деньги платят. Еще статейки в журналах под псевдонимом пописываю. — смакуя каждое слово, продолжал Асфоделиев. Хвалю пролетлитературу. пишу, что ее расцвет не только будет, но уже есть. За то тоже деньги платят. Я теперь со всей пролетарской литературой на «ты», присяжным критиком считаюсь. (Там же. — С. 112-113)

Если попробовать рассмотреть эти цитаты сквозь призму репрессивной судебной практики, то все это можно посчитать, скорее, поводом, нежели причиной для преследования — как из-за далеко не агрессивного содержания Ьриведенных фрагментов, так и в силу незначительной их роли в строе всего произведения.

Сразу же вспоминается агитационная кампания в молодой Советской Республике за отмену рукопожатий с целью предотвращения распространения заболеваний»42.

То же смутное пренебрежение можно заметить и в «производственных» произведениях Хармса для детей43. Однако если принять во внимание то, что «стихи для детей ему давались скорее трудно, чем легко»44, то подобное творчество в большей мере отражает в себе пренебрежительное отношение к акту самого письма, нежели к выражаемым идеям и сюжетам. Но здесь же следует разграничить две функции детского творчества: ту, что должна выполнять развлекательные или дидактические функции, и ту, что реализует некоторые механизмы концептуализации авангардного творчества. Иначе говоря, первая становится основой публикуемой «литературы для детей», вторая — для воплощения авторских стратегий письма, характеризующих отношение к реальности и процессы миметического взаимодействия с ней. Для обэриутского писательства (если говорить о тех, кто занимался детской литературой) характерно наличие обеих функций, однако это не говорит о том, что они существуют раздельно или накладываясь друг на друга — у них другая взаимосвязь: сама способность использовать детский текст для структурирования авангардной картины мира обеспечила возможность использовать его и в других областях (главной из которых явилась советская детская литература), однако игравших вторичную роль в областях и интересующих форм, и сюжетов, и способов письма. В соответствии с этим представляется понятной иногда очевидная «вымученность» некоторых произведений, приготовленных специально для детских изданий.

42 Кувшинов Ф. Детские «производственные» стихотворения Д. Хармса//Хармс-авангард. Материалы международной научной конференции «Даниил Хармс: авангард в действии и в отмирании. К 100-летию со дня рождения поэта» (Филологический факультет. Белград. 14-18 декабря 2005 г.). — Белград: Издательство филологического факультета Белградского университета, 2006. — С. 312-313.

43 Там же. — С. 307-314.

44 Глоцер В. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс. — М.: ИМА-Пресс, 2001. — С. 87.

Возможность коммуникации есть возможность творчества для обэриутов43, а значит, оно совершенно невозможно без Другого. Только возможность Другого обеспечивает возможность творчества и возможность сообщества. «Для коллективного или группового субъекта маркером "коллективности" является не интерес, а игра. Испытывать интерес к чему-либо можно только индивидуально, но вот играть можно лишь вместе или с кем-то, т.е. сообща или коллективно. Но здесь есть особенности игровые. Круг читателей Обэриу крайне узок, если не сказать большего. Читателя просто нет (в традиционном смысле). Игровое пространство замкнуто на своего Другого, который является имманентным тем отношениям, которые выстраиваются в самой игре. Можно сказать, что есть пространство игры, или "место", где она происходит, и это не только вполне конкретное физическое пространство обшей комнаты или квартиры, зала, тюремной камеры, снов и галлюцинаций. Есть и игроки, способные удивить друг друга — вот что является определяющих в этих бесконечных издевках, подставах, иронических снижениях, вызовах, симуляциях. Истинным Другим является тот, кто уже состоялся в качестве отраженного образа вопрошающего "я". Этот "свой", иногда неузнаваемый Другой — сцепка для всего сообщества»46.

Коммуникативность текстов Введенского, которую так тщательно исследовал один из участников обэриутского круга Яков Друскин47, хотя и имеет непосредственно отношение к плану взаимодействия персонажей внутри произведений, но при отстраненном взгляде оказывается индикатором значимости коммуникативности вообще, не только в рамках отдельных текстов, но и в рамках взаимодействия автора с окружающим миром. «Прагматическая составляющая "бессмыслицы", выраженная через доминанты поэтического языка — диалогичность, двойственность,

45 «Искусство оказывается первично по отношению к жизни, но само искусство чинарей-обэриутов определяется контекстом их взглядов, жизненных установок и практик. Это творчество коммунитарно, оно стоит в одном ряду с чудотворством, дарением, игрой» (Дроздов К.В. Поэтическая философия чинарей.— С.41)

46 Подорога В А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т. 2. Ч. 1.—

С. 552.

47 Друскин Я С. Коммуникативность в стихах и прозе Александра Введенского // Введенский А.И. Всё. — М : ОГИ, 2010. — С. 360-383. вопросительность, актуализацию системных отношений, — роднит тексты

18

Введенского с загадкой, рассматриваемой как особый речевой жанр» . Для кого предназначены эти загадки — не столь важно, главное, что загадка может быть всегда произнесена вне контекста, и назначение этого жанра — вовлекать в коммуникацию: загадка не может быть монологом, отгадывает (или затрудняется с ответом) всегда Другой — как раз здесь ему может достаточно быть «отраженным образом вопрошающего "я"»; иначе говоря, жанр загадки всегда требует открытости коммуникации, следовательно, и произведенческий план, выстроенный в соответствии с ним, всегда открыт, он втягивает в себя или стремится куда-то.

То, что происходит в обэриутской среде — это игра, это ни в коем случае не пасьянс, это коммунитарность, направленная вовне: только таков ее характер существования внутри внешней среды тоталитарного порядка. На первый взгляд, выхода за пределы группы не было, и это был строго герметичный коллектив — в том смысле, что его литература продуцировалась 'для него же самого. Специфический формат и коммуникации, и текстов столь радикально отличается от всего прочего, что автоматически создает резкую границу между собой и окружающим миром49. Следует подчеркнуть, что внутри этой границы совершаются различные виды деятельности, но формат у них общий, настолько схожий, что вся деятельность стремится к полной унификации: «собственная творческая экстенсивная направленность этих групп не просто шла параллельно или перемежалась с повседневным дружеским общением, но что обе эти линии составляли или стремились объединиться в одну, неразрывную линию "жизни-творчества" и "мышления-существования"»30. Однако именно эта граница и становится областью проникновения политики официальной

48 Валиева Ю. Игра в бессмыслицу. — С. 106-107.

49 Например, «"Разговоры" имеют рыхлую структуру, крайне подвижную, и по сути дела, они лишены каких-либо ограничений по составу и количеству участников, по длительности и тематике, по характеру задавания вопросов. В них доминирует практика свободного дрейфа для каждого члена сообщества» (Подорога В.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т. 2. Ч. 1. — С. 552).

30 Дроздов К.В. Поэтическая философия чинарей. — С. 5. власти в контекст сообщества: такие границы в тоталитарной среде работают как триггеры, запускающие механизмы самоуничтожения посредством тоталитарной власти — самоуничтожения и границы, и создавшей его сообщества.

Тунеядцы (этот брезгливо-невзрачный тоталитарный маркер для непроизводящих сообществ) — вписаны в тоталитарную политическую картину; и это так лишь потому, что они сами стремятся к исключению из нее. Но их будущее не гарантирует включения в эту картину в новом свойстве, гибель — вот что оно предлагает.

Только замкнутость обеспечивает функционирование сообщества, она делает участников группы ее участниками и выступает условием создания и существования текстов, которым не знакомы производственные отношения окружающего общества, которые могут оставаться написанными ради того, чтобы не быть прочитанными. Произведение, «дарованное в своей непроизводимости, <.> не является частью общей субстанции, не циркулирует в общем обмене. Оно не создается как произведение в сообществе и не участвует в коммерческом обмене общества. Как только произведение оставлено на границе, приобретенные им коммуникативные качества не заключаются в его внутреннем единстве или в обширном распространении»51. Деятельность литератора из такой группы, таким образом, это не только сочинительство (и не только сочинительство в общепринятом смысле как только написание текстов только распространенных жанров), но и обеспечение особой жизни текста, к которому привлекаются и другие участники; все эти усилия в общей сумме могут казаться эксцентричными, необъяснимыми, но они полностью подчиняются имманентной логике сообщества.

Вот один из таких странных поступков. 21 августа 1978 г. Я. Друскин «в ходе передачи на постоянное хранение в тогдашнюю Публичную библиотеку им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (ныне — Российская

51 Нанси Ж -Л. Непроизводимое сообщество. — М.: Водолей, 2009. — С. 134. национальная библиотека) своего архива и собрания рукописей упаковал в отдельный конверт 21 письмо Введенского к Хармсу и надписал: "Не распечатывать раньше 2000 года". Благодаря любезному разрешению Л.С. Друскиной, хранительницы наследия Я. Друскина, конверт с письмами оказалось возможным вскрыть и подготовить к <. .> публикации»32. Попытка отыскать какую-либо прагматику в таком действии обречена на провал. «Трудно объяснить решение о запечатании писем, которое в свое время принял Я. Друскин. Если предположить, что, по его мнению, эти письма так или иначе (в политическом или личном плане) могли в чьих бы то ни было глазах "компрометировать" корреспондента или адресата, то легко заметить, что в них не упоминаются такие события или обстоятельства, персонажи, персональные подробности или, наконец, словечки, которые бы не были известны или не встречались в других источниках, находившихся в руках Я. Друскина, — в произведениях Хармса, его записных книжках и переписке, — но относительно которых Я. Друскиным не делалось никаких ограничивающих распоряжений»3'3.

Этот причудливый поступок — запечатывание фрагмента сообщества — не только след стремления к сохранению хотя бы частичной герметичности сообщества, но и попытка продлить уже некогда случившуюся его смерть: не навечно, что невозможно, а на определенный не слишком долгий срок, что легко выполнимо. Этот жест в сторону смерти неслучаен: смерть — одно из условий существования сообщества.

Та смерть, к которой устремлялось ОБЭРИУ, была знаком не только гарантированной гибели, но и полной безвестности. Здесь неотвратимость смерти есть нечто большее, чем фатализм: это лишь отчасти результат, но в первую очередь — это условие творчества, без которого оно не будет

52 А. Введенский и Д. Хармс в их переписке. Вступительная статья, публикация и комментарий В.Н. Сажина//Введенский А.И. Всё. — М.: ОГИ, 2010. — С. 424; Сажин В. Двадцать одно неопубликованное письмо А. Введенского к Даниилу Хармсу // Александр Введенский и русский авангард. Материалы международной научной конференции. — СПб.: ИПЦ СПГУТД, 2004. — С. 13-16. 5'' А. Введенский и Д. Хармс в их переписке. — С. 424. возможным54. Смерть оказалась чем-то большим, чем прерывание, остановка; она стала еще и растворением, стиранием: на протяжении многих лет, даже после реабилитации обэриутов, даже в среде советских «неофициальных» литературных кругов (в т.ч. ленинградских) тексты ОБЭРИУ были не очень хорошо известны и не очень широко распространены33.

Смерть и угроза смерти тоталитарного времени есть два имени одного и того же явления: они столь легко превращаются друг в друга, что нет особой необходимость проводить между ними разграничение. Одним из главных катализаторов этой трансмутации служит не только социально-политическая атмосфера, но и перспектива отчуждения (исключения), по отношению к которой физическая гибель будет носить лишь характер частного случая. действительно, смерть была ключевым действующим лицом исторической драмы. Смертельная угроза — предварительное условие, предпосылка изменения людей и общества. История грустна. Дыхание смерти ощущали практически все люди <.> Пресловутый страх той эпохи (1920-50-е годы) не сводился к прямой угрозе жизни. Он многослоен. Уместно напомнить о проблеме, которая в социологии или антропологии принадлежит к числу вечных. Это проблема нормальности / отверженности. Человек, живущий в непривычном для себя обществе, как правило, испытывает страх остаться вне игры. Вспомним метафизический ужас отверженности, который испытывал М. Зощенко, попытки М. Булгакова лечиться гипнозом «от страха». Страх смерти парализует, страх отпадения от нормы располагает к тому, чтобы вступить в игру, пусть даже смертельно опасную.

Симптоматична запись того же К. Чуковского: «Я без гнезда, без друзей, без идей, без своих и чужих. Вначале эта позиция казалась победной и смелой, а сейчас означает только круглое сиротство и тоску». В испытаниях тяжелейших лет удалось сохранить свое «Я». Но цена этому — ненормальность во всем своем

54 См. размышления Якова Друскина о судьбе одного из его соратников: «Александр Иванович Введенский <.> усаживался в углу на стуле, подложив под колени книгу, на книгу бумагу — потому что своего письменного стола у него никогда не было, — и писал стихи, за которые ему не только не платили деньги, наоборот, за которые тупые и злые люди убили его» (Друскин Я. Стадии понимания. — С. 423-424).

55 Савицкий С. Андеграунд. История и мифы ленинградской неофициальной литературы. — М.: Новое литературное обозрение, 2002. — С. 99. ужасе. Победа пиррова: нет пальто, нечего есть, нечем кормить детей, не на что купить книги или билет на поезд"6.

Опыт конечности, смертности — это опыт, разделяемый сообществом. Смерть не как таковая, это смерть Другого, наличие которого делает возможным феномен сообщества. «Сообщество выверено смертью, которую невозможно "превратить в работу" <.> Сообщество видит в своих членах не метафизические субъекты, но конечные существа, от которых смерть, их собственная смерть неотчуждаема <.> Сообщество— всегда сообщество смертных других; расписываясь в невозможности своей же имманентности, то есть коммунального бытия в форме, как правило, надындивидуального субъекта, оно тем самым признает и собственную невозможность»57.

Стремление сталинской политики к дезинтеграции общества (что требовалось для реализации тоталитарной политики и одновременно являлось одним из ее средств), к его атомизации, обеспечивающей массовое состояние населения, оказывается тщетным при столкновении с творческим сообществом. Атом сообщества есть само сообщество, но и внутренняя структура группы не массовая: единство такого коллектива — в его множественности. «Что такое сообщество? Это не макроорганизм или огромная семья <.>. Общее, обладание-сообща исключают из него самого внутреннее единство, содержание и присутствие в себе и посредством себя. Быть с, быть вместе и даже быть "объединенными" — это как раз не быть "одним". Единое сообщество — это только смерть, но не та смерть, которую мы ассоциируем с кладбищем, местом опространствления, дистинкции: но смерть, каковой она видится в пепле крематорских печей или в

58 нагромождении трупов» .

В некотором смысле, сообщество асоциально, с одной стороны, из-за своей непосредственной связи с неподлежащей контролю аффективностью,

56 Козлова Н. Советские люди. Сцены из истории. — М.: Европа, 2005. — С. 380.

37 Петровская Е. Сообщество: идея без истории // Интеллектуальный язык эпохи: история идей, история слов. — М.: Новое литературное обозрение, 2011. — С. 90.

38 На ней Ж.-Л. Бытие единичное множественное. — Мн.: Логвинов, 2004. — С. 229. сферой чувствования и дистанцированием от рациональности и с праздностью, ставящей под сомнение любую делегированную власть. С другой, причиной пристального внимания к сообщественным проявлениям со стороны власти служит нелокализуемость, ненаходимость, неуловимость сообщества.

Эти свойства коммунитарности в конкретном их проявлении в сообществе чинарей не могли не привести к тем печальным последствиям, которые имели место в конце 1930 — начале 1940 гг.: "сборище друзей" погубила именно власть. В принципе, жизненный опыт чинарей можно назвать коммунистическим в изначальном смысле этого слова: так же как и многие их современники, чинари идеализировали советскую систему, поскольку их существование строилось на тех же принципах, на которых должно было быть построено советское общество. Это, очевидно, и стало действительной причиной гибели "сборища друзей, оставленных судьбою": они были более "советскими", чем на то рассчитывала их власть»39.

В той реальности, которая окружала обэриутов, их позиция была, повидимому, не пассивной: несмотря на закрытость группы, ее деятельность так или иначе претендовала на самоактуализацию вовне. В исследованиях по аналитической антропологии литературы Валерий Подорога приводит три

-60 следующих активно действующих варианта миметических отношении . Мимесис-1, внешний, содержащий знаки отношения к реальности и являющийся ее сложным преобразованием; его основная форма — театрализация жизни, воспроизводящая образцы жизненной реальности. Мимесис-2, внутрипроизведенческий, «указывающий на то, что литературное произведение не сводимо к достоверности внешнего, якобы реального мира <.> Разнообразие мимесисов (внутрипроизведенческих) соотносимо с разнообразием литературных миров, поэтому так очевидны отличия одной литературы от другой. Да, произведение активно отражает в себе действия

59 Дроздов К.В Поэтическая философия чинарей. — С. 44.

60 Подорога В.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Том 1. Н. Гоголь, Ф. Достоевский.4— М.: Культурная революция, Логос, Ь0§05-Акега, 2006. — С. 10-11. внешнего мира, но только в той степени, в какой способно их воссоздать, присвоить и развить до уровня коммуникативных стратегий»6'. Мимесис-3, меяспроизведенческий, — «это отношения, в которые вступают произведения между собой (плагиат и заимствования, взаимное цитирование, поглощения, эпиграфы и посвящения, атаки и вполне осознанные подражания)»62. Каждый из вариантов мимесиса имеет место для любой литературы, но их доминирующая роль и позиция для каждой из них (и для отдельно взятых произведений) различна. Если «для литературы образца [«классицистской»] на первом месте остается критерий реалистичности, т.е. поддержания у читателя "сильной" референциальной иллюзии»63, то для «литературы другой, экспериментирующей определяющую роль начинает играть внутрипроизведенческий мимесис: нет иной реальности, кроме той, доступ к

64 т которой предоставляет повседневный миметизм языка» . I ак как литература обэриутов относится ко второму типу, то для нее и характерно последнее замечание. Более того, она, по всей видимости, претендует еще и на некий иной вариант мимесиса, «заставляя» меняться окружающую внелитературную реальность. В этом случае «утопия произведения расширяется вплоть до поглощения любой конкурентной ей реальности»65. Обэриутский текст, таким образом, как будто бы вовлекает внелитературную реальность в миметические отношения, являясь детерминантом для нее; это как бы мимесис, направленный вовне, своего рода антипод мимесиса-1.

С одной стороны герметичность, с другой стороны потенциальная экспансия вовне, — все это препятствует проекту создания и собирания массы сталинского тоталитаризма. Это собирание, коллекционирование — скрытая фигура действия, которая представляет еще один режим вписывания обэриутов в пространство политического. «Коллекционирование — тоталитарная забава. В полувиртуальном мире своей коллекции

61 Там же.

62 Там же.

6'' Там же.

64 Там же.

63 Там же; курсив наш. коллекционер неизбежно становится диктатором. Осуществление на практике "воли к власти" даже и в столь специфическом пространстве ведет к привычному для тоталитаризма манипулированию судьбами и телами "подданных", а в пределе и к их уничтожению»66. Для коллекционирования, всегда грезящем о тотальности, любые действия есть промежуточные шаги к своей цели. «Стремление к фетишизации человека, неизбежное следствие диктаторских амбиций, раскрывающее истинную суть и подоплеку коллекционерской страсти, пронизывает собой также и весь советский тоталитарный космос, воплощаясь наиболее полно в центральной его персоне. Строго говоря, именно Сталин — Главный Коллекционер социалистической державы; на этом фоне коллекционирование не могло не стать приоритетным и массовым феноменом в 1930-х гг. Однако советский мир — мир собирателей особого рода: здесь коллекционируются предметы, не имеющие практической ценности, идеологически значимые фетиши: портреты вождей, ^вымпелы и знамена, значки, наконец, труды классиков марксизма-ленинизма, выступающие для советского обывателя в функции исключительно символической. Вместе с тем, пребывание в тоталитарной ситуации порождает и обратный комплекс, питающийся подлинным страхом человека, оказавшегося в роли объекта грандиозной коллекции. С этой точки зрения коллекционирование мыслится как минимум сомнительным занятием, как максимум — разворачивается в отталкивающий портрет идеологического "чужого", врага»67.

В таком масштабном «собирательском» состоянии обэриутская группа представляет собой активное исключение; эта антиколлекция, конечно же, крайне нежелательное явление для сталинского режима.

Язык для обэриутов — еще одна зона выхода в политическое. Язык в сообществе — это не средство. Это само сообщество, его правило существования и его результат (который никогда не завершен: финальный

66 Куляпин А.И., Скубач O.A. Собиратели хаоса: коллекционирование по-советски // Критика и семиотика. —2005. — Вып." 8. — С. 184.

67 Там же. — С. 185. продукт в непроизводящей среде не имеет места)68. Однако попытки реконструкции языкового пространства ставят под угрозу использование языка властью, которая обращается к его перформативным ресурсам. Известно, что перформативность могла обеспечить многое, вплоть до безусловного политического одобрения, порой, казалось бы, в невероятных ситуациях: это орудие власти, эффективно использовавшееся для влияния на население, не менее результативно могло применяться и для воздействия на власть. Этой возможностью интенсивно пользовался авангард, яркий пример — творчество Михаила Матюшина: «Один из способов получения политического одобрения в Советском Союзе в 1920-е годы заключался в том, чтобы "посвятить себя" науке. Этот род занятий обеспечивал и получение государственных субсидий. Все общество было пропитано "наукообразием", т.е. желанием представит что угодно в качестве науки. Используя принцип НОТ — научной организации труда в искусстве <.>, Матюшин тоже стремился придать своей теории научность, чтобы избежать обвинений в оккультизме. Несмотря на наличие ссылок на большое число вненаучных, а точнее сказать, оккультных источников, Матюшин открыто отвергал оккультизм, заявляя, что он занимался не более чем "объективными наблюдениями"»69. Слово выступает в качестве единственной силы, и силы результативной, тождественной действию. Наибольшая проблема здесь в том, что это о претензиях на это орудие заявляли сразу как власть, так и

68 «Язык является тем, что выставляет напоказ множественную единичность. В нем сущее целиком выставляется как свой смысл, то есть как изначальное разделение, в соответствии с которым сущее связано с сущим, круговорот смысла мира, не имеющий ни начала, ни конца, который есть смысл мира как со-бытия, одновременность всех присутствий, которые существуют одни в виду других и из которых ни одно не существует к себе без того, чтобы не существовать с другим. Вот почему мы говорим друг с другом благодаря тому же самому сущностному диалогу, или полилогу, языка, благодаря которому я говорю также, обращаясь к "себе ¿амому". будучи для одного себя целым "обществом", будучи, действительно, в языке и как язык всегда одновременно "мы" и "я", "я" как "мы" и "мы" как "я". Поскольку я не сказал бы себе ничего, если бы не был с собой так, как с многочисленными другими, если бы это "с-" не было бы "во" мне, в том же самом я, одновременно со «мной», точнее, как в-одно-и-то-же-время, единственно в соответствии с чем я есть.

Именно в этой точке особенно заметна сущность единичности: она не является индивидуальностью, она есть всякий раз точечность некоторого "с-", которая завязывает его с бесконечностью других возможных истоков. Таким образом, она одновременно над/внутри и транс-индивидуальна. Индивид есть пересечение единичносгей, дискретное выставление их прерывной и переходной одновременности» (Нанси Ж.-Л. Бытие единичное множественное. — С. 133-134).

69 Тальберг М. Цветная вселенная: Михаил Матюшин об искусстве и зрении. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — С. 349-350. авангард. Для обэриутов язык — это политическое явление, но, как мы уже сказали, это не средство вообще — и, в частности, не средство политики.

Конфликт политики (политики Власти) и политического (политического обэриутов) неотвратим: каждый стремится не только к освоению одной и той же реальности, но и к освоению одного и того же образа действий в ней. Каждый из соответствующих субъектов стремится превратить каждый объект в объект своей реальности, своей игры, если для Власти всякий объект должен быть подвержен ее действию, то и «для поэта-обэриута нет ничего в человеческой жизни, что бы не могло быть остранено и введено в игру»70.

Методологическая и теоретическая основа. Методология нашей работы определяется предметом, объектом, целями и задачами исследования.

С точки зрения исторической науки данная работа близка к методологии ревизионизма в исследованиях сталинской власти. Традиционные подходы к исследованию проблематики сталинского правления базируются преимущественно на представлении об особенностях личности Сталина, которые и определяли всю политику, тогда как в ревизионистской (т.е. ревизионистской по отношению к традиционной) к активным участникам политических процессов относятся не только властные элиты, но и население, обладающее способностью к осознанному выбору и самостоятельному осознанию политики (как в плане поддержки власти, так и в плане целенаправленного сопротивления ей). Вместе с тем настоящее исследование опирается и на возможности традиционного подхода, избегая крайностей обоих методологий.

Обращение к историческим исследованиям представляется оправданным по ряду причин. Во-первых, они являются источником определенных фактов, сведений, которые могут использоваться для социально-философской интерпретации. Во-вторых, использование

70 Подорога В А Мимесис. Материалы но аналитической антропологии литературы. Т. 2 4 1.—

С. 552. исторических исследований способствует реализации междисциплинарного подхода, актуального для нашей работы. В-третьих, во многих работах, преимущественно представленных ревизионистской школой, можно обнаружить ряд интересных мировоззренческих интерпретации феноменов сталинизма, которые можно использовать для конструирования философской аналитики.

При рассмотрении проблематики отношения тоталитарной власти и общества мы используем элементы теории фундаментальной антропологии Р. Жирара.

Исследуя основные возможности теории речевых актов для объяснения феноменов тоталитаризма, мы используем традиционную для данной области методологию, предложенную Дж. Остином, П. Стросоном и др. На основе этой теории разрабатывается особый статус феномена интерпассивности, введенного в изучение политических процессов С. Жижеком.

При изучении социально-философских аспектов взаимодействия тоталитаризма и авангарда использовались подходы, сформулированные в

71 72 V 74 работах Б. Гройса , Ф. Серса , И. Голомштока \ Е. Бобринской и др.

Для анализа взаимосвязей проектов авангарда и модерна используются

4 75 76 77 теоретические подходы Ж. Рансьера , Ю. Хабермаса , П. де Мана , В. Подороги78 и др.

Научная новизна диссертации. В диссертационном исследовании впервые предпринимается попытка выявить аспекты взаимодействия

71 Гройс Б. Коммунистический постскриптум. — M.: Ad Marginem, 2007.— 128 с.; Гройс Б. Стиль Сталин//Гройс Б. Утопия и обмен. — М.: Знак. 1993. — С. 11.-112: Гройс Б. Утопия и обмен. Вместо введения // Гройс Б. Утопия и обмен. — М.: Знак. 1993. — С. 5-10.

72 Сере Ф Тоталитаризм и авангард. В преддверии запредельного. — М.: Прогресс-Традиция. 2004, — 336 с.

7j Гол о м шток И Тоталитарное искусство. — М.: Галарт, 2004. — 296 с.

74 Бобринская Е. Русский авангард: границы искусства. — М.: Новое литературное обозрение. 2006. — 320 с.

5 Рансьер Ж. Разделение чувственного // Рансьер Ж. Разделяя чувственное. — Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2007. — С. 9^16.

76 Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. — М.: Весь Мир, 2003. — 416 с.

11 Man П., де. Слепота и прозрение. Статьи о риторике современной критики. — СПб.: Гуманитарная академия, 2002. — 256 с.

78 Подорога В.A. Homo ex machLna Авангард и его машины. Эстетика новой формы// Логос.— 2010, —№ 1. (74).— С 22-50. литературы авангарда и тоталитарной власти на примере творчества участников группы ОБЭРИУ и сталинского режима. Проведен социально-философский анализ контекста сталинской эпохи, в рамках которого сделан систематический анализ современных методологических подходов к интерпретации сталинского тоталитаризма, выявлены основные аспекты антропологии тоталитарного насилия, специфики функционирования в тоталитарном контексте, мифологических и виктимологических аспектов сталинской власти. Выявлены основные особенности интерпретации политического в литературе группы ОБЭРИУ, уязвимости авангардной литературы для репрессий, основополагающие аспекты конфликта авангарда и власти, а также стратегий письма, обусловленных тоталитарным контекстом.

Цель исследования. Выявить основные аспекты взаимодействия литературы авангарда и тоталитарной власти (на примере группы ОБЭРИУ).

Задачи исследования. В соответствии с поставленной целью исследование решает следующие задачи:

1) выявить основные аспекты представлений о тоталитаризме в современных социально-философских теориях;

2) раскрыть базовые аспекты антропологии тоталитарного насилия в сталинском контексте;

3) определить роль и статус речевого взаимодействия в реализации действий тоталитарной власти;

4) исследовать основные особенности мифологии власти сталинизма;

5) проанализировать особенности выбора жертв в ходе репрессий;

6) рассмотреть проблемы изучения политики ОБЭРИУ;

7) провести анализ конкретных примеров взаимодействия сталинской власти и авангарда;

8) оценить основные факторы, определяющие виктимность авангардной литературы;

9) исследовать возможности рассмотрения авангарда и власти с точки зрения конкуренции утопических проектов;

10) выявить основные особенности деятельности ОБЭРИУ, обусловленные необходимостью выживания группы в условиях тоталитаризма.

Научно-практическая значимость. Результаты исследования могут послужить основой для дальнейших исследований философской антропологии власти, антропологии авангардного искусства, для социально-философского осмысления феноменов сталинской эпохи. Кроме того, результаты работы могут послужить основой для составления учебных курсов, посвященных современным теориям тоталитаризма и междисциплинарным проблемам изучения авангардного искусства.

Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована для защиты на кафедре социальной философии РГГУ. Промежуточные результаты исследований представлены и обсуждены на семинаре аспирантов в Секторе аналитической антропологии Института философии РАН. Основные положения и результаты исследования нашли отражение в ряде публикаций (в периодических изданиях «Новое литературное обозрение», «Синий диван», «Вестник РГГУ», «Философский журнал» и в сборниках статей), а также были представлены на научных конференциях (Третья и Четвертая международные конференции «Иерархия и власть в истории цивилизаций», «Гротеск в литературе», «Философия — детям»).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии из 237 наименований. Общий объем работы составляет 12,5 п.л.

Заключение диссертации по теме «Социальная философия», Карелин, Владислав Михайлович

Заключение

В нашей работе рассмотрены основные аспекты взаимодействия литературы авангарда и власти на примере творчества группы ОБЭРИУ. Многоплановость данной темы потребовала комплексного социально-философского анализа ряда феноменов и проблем, традиционно рассматриваемых в ряде современных гуманитарных дисциплин.

Современная'историческая наука использует три различных подхода к изучению сталинизма. Первый, традиционный, считает необходимым учитывать в первую очередь влияние действий вождя и его личности на политические и социальные процессы. Соответственно, общество воспринимается как полностью моделируемое политической элитой. Второй, ревизионистский, исходит из предположения, что народ не был абсолютно пассивен и был способен на выражение собственного мнения, протест или же предельно осознанную поддержку режима; радикальный вариант ревизионизма представляет Сталина как слабого правителя, а режим в целом — крайне неэффективным и хаотичным. Третий, неоревизионистский, призывает обращать внимание на индивидуальные свидетельства о развитии и воздействии тоталитарного порядка на людей. Считая ревизионистскую и неоревизионистскую методологии наиболее продуктивными, мы, не впадая в крайности каждого из подходов, считаем возможным использовать все три подхода для конструирования социально-философского анализа, подразумевая, что применимость того или иного из них будет зависеть от уровня рассмотрения проблематики.

В качестве одной из важных черт тоталитарной политики при Сталине является значительная стохастичность многих процессов. На наш взгляд, она является обратной стороной разделения между тоталитаризмом и диктатурой. Сталинская диктатура исчезает (вместе с диктатором) там, где происходит передача полномочий — это точка, с которой начинается тоталитаризм. Тоталитаризм есть сеть отклонений от вертикали диктатуры. Обоснование такой схемы имеет важное следствие: тоталитаризм как несоответствие дикторской утопии, неизбежно содержит лакуны — зоны, в которые он не может вторгнуться, подчинить их себе, не являясь при этом тоталитаризмом строго этимологически.

Сеть отклонений имеет непосредственную связь на уровне практике с другой сетью — сетью конвенциональное™, обеспечивающей устойчивость тоталитарной речи. Статус такой речи перформативен, при этом под перформативом следует понимать в первую очередь высказывание, направленное на совершение действия. Укрепление конвенционального поля способствует реализации механизма интерпассивности, позволяющего на нижних уровнях тоталитарного порядка заставить субъекта совершать определенные действия, необходимые для власти (от различных форм согласия до доносительства и самооговоров в судебных процессах). Однако речь о перформативности идет не только в связи с необходимостью совершения какого-либо действия, но и с «потусторонностью» перформативного высказывания относительно истины, следовательно, допускающего парадоксальные конструкции.

Обращение к парадоксу как средству актуализации иррациональности является одним из средств конструирования властью собственной мифологической схемы. Осью тоталитарной мифологии в сталинский период является так называемый культ личности. Как мы показываем, он базируется на использовании архаических представлений. Однако сознание человека обеспечивает возможность осознанного принятия культа, т.е. такого, при котором степень чуждости его нормативности определяется индивидом. Это существенно ослабляет возможности «тотальности» тоталитаризма.

Однако случаи силового воплощения идеалов тоталитарной политики отменяют «лакунарность» режима, и практика выбора жертв может оказаться совершенно непредсказуемой в отношении принятия индивидом тоталитарных норм. Эта непредсказуемость определяется степенью отклонения от вертикали диктатуры, которая увеличивается при «отдалении» уровня реализации власти от Сталина. Методом «реставрации» собственной неполноты для тоталитаризма служит расширение его претензий на управление массой, доходящее до имплицитного применения презумпции виновности в отношении всех без исключения жителей страны.

Одним из примеров фатального взаимодействия с властью является история участников литературной группы ОБЭРИУ. Уязвимость для репрессий находится в тесной связи с изменением государственной политики в отношении авангарда в начале 1930-х гг. Следует учитывать то, что авангард первоначально представлял собой не только художественный, но и политический проект. Однако в результате интенсивного развития соцреализма как официального стиля и жестких ограничений деятельности авангардных объединений проект авангарда постепенно растворился, уступив место своим реалистическим последователям. В центре внимания реалистического искусства могут быть практически любые темы, и в любой момент в фокусе может оказаться вождь, чей образ не должен оказаться искаженным; отсюда и требование к чистоте метода.

Но авангардным обэриутское творчество можно назвать с некоторым преувеличением. Таковым оно являлось до начала 1930-х гг., а после этого времени намечается явный дрейф в сторону проекта модерна. Впрочем, это не значит, что негативный интерес со стороны власти стал уменьшаться: все время группа сохраняла «политический остаток», сохранившийся с авангардных времен; об этом остатке прекрасно знали и функционеры литературного официоза, многие из которых являлись бывшими авангардистами.

По всей видимости, наиболее опасным для обэриутов оказался элемент политического остатка, суть которого состоит в конкуренции с властью. Есть несколько тем, «общих» для ОБЭРПУ и для режима — вернее сказать, таких, которые представляли собой «одноместные» территории, где мог присутствовать только кто-то один: власть либо литература. Главной территорией такого рода является область претензий на утопическое, что оказалось не приемлемым для власти и подогревало репрессивные действия.

Несмотря на это, преследования обэриутов приходились не на пиковые периоды тотальных преследований. Здесь проявляет себя ранее упомянутая особенность практики тоталитаризма: случайность таких процессов, обусловленная размытостью зоны репрессивного ограничения, которое может допускать и ослабление, и усиление репрессивных тенденций.

Но все это не означает, что обэриуты никак не пытались реагировать на такие воздействия. Как мы показываем в работе, в их литературе выработалась система стратегий, делающих возможным бытие участников объединения как литераторов. Однако эти стратегии представляют собой не набор политических предписаний — от такого обэриуты отказались еще в период расставания с собственным авангардным состоянием в начале 1930-х. Их само-осознание в мире теперь стало ориентироваться не на политику в традиционном смысле или близком к нему, а на политическое как то, что позволяет характеризовать возможность существования сообщества, членов которого объединяют общие идеи, что при этом ни в малейшей мере не влияет на самостоятельность и осознание индивидуальности каждого из них.

Темой для дальнейших исследований может явиться исследование политики других авангардных групп, действовавших как в России, так и за рубежом. Компаративное исследование объединений, функционировавших в различных тоталитарных контекстах, может выявить основные константы политики таких объединений, инвариантных относительно властных режимов. Кроме того, продуктивным направлением для дальнейших исследований может стать изучение изменений политического сознания при переходе состояния между проектами авангарда и модерна.

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Карелин, Владислав Михайлович, 2011 год

1. Аймермахер К. От единства к многообразию. Разыскания в области «другого» искусства 1950-х - 1980-х годов. — М.: РГГУ, 2004. — 376 с.

2. Александров А., Мейлах М. Творчество Александра Введенского // Материалы ХХП научной студенческой конференции: Поэтика. История литературы. Лингвистика. — Тарту, 1967. — С. 105— 109.

3. Алтунян А.Г. От Булгарина до Жириновского. Идейно-стилистический анализ политических текстов. — М.: РГГУ, 1999. — 263 с.

4. Арендт X. Истоки тоталитаризма. — М.: ЦентрКом, 1996. — 672 с.

5. Арендт X. Эйхман в Иерусалиме. История обыденных злодеяний. — Иерусалим, М.: ДААТ/Знание, 2008. — 328 с.

6. Архипов A.C., Мельниченко М.А. Анекдоты о Сталине. Тексты, комментарии, исследования. — М.: ОГИ, РГГУ, 2010. — 400 с.

7. Баберовски Й. Красный террор. История сталинизма. — М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2007. — 278 с.

8. Баткын Л. Сон разума. О социо-культурных масштабах личности Сталина//Осмыслить культ Сталина / Ред.-сост. X. Кобо. — М.: Прогресс, 1989,—С. 9-53.

9. Бенвеныст Э. Общая лингвистика. — М.: Прогресс, 1974. — 448 с.

10. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. — М.: Медум, 1995. — 323 с.

11. Блатно М. Пространство литературы. — М.: Логос, 2002. — 288 с.

12. БлюмА., Меспуле М. Бюрократическая анархия. Статистика и власть при Сталине. — М.: РОСПЭН, 2006. — 328 с.

13. Бобринская Е. Русский авангард: границы искусства.—М.: Новое литературное обозрение, 2006. — 320 с.

14. Брахет-Маркес В. Недемократическая политика в XX веке и далее// Логос. — 2008. — №6. — С. 156-190.17.