Лексика, обозначающая категориальные признаки пищи, в русской языковой традиции: этнолингвистический аспект тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Пьянкова, Ксения Викторовна

• Пьянкова, Ксения Викторовна
• кандидат филологических наук
• 2008

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Пьянкова, Ксения Викторовна

Введение.

1. Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования.

2. Гнезда *kys-/l*kvas-, *sol-lI*sold-, *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)I-, *volg-: «пищевая» семантика

2.1. Гнезда *kys-//*kvas-, Особенности реализации семантики «кислая пища».

2.2. Гнезда * sol-I7* sold-. Особенности реализации семантики «соленая пища», «сладкая пища».

2.3. Гнезда *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)l-, *volg-. Особенности реализации семантики «жирная пища».

3. Семантико-мотивационные связи «пищевой» лексики с другими семантическими полями

3.1. Человек

§ Физическая характеристика.

Тело.

Больной - здоровый.

Молодой - старый.

Мужской - женский.

Физиологические процессы.

Зрение. Речь.

§ Внешний вид.

§ Эмоции.

§ Интеллект.

3.2. Социум. Культура

§ Родственные отношения.

§ Социальные отношения.

§ Этика.

§ Свадебный обряд.

§ Игры.

3.3. Природа

§ Растения.

§ Гео- и гидрообъекты.

§ Метеорология.

3.4. Бытие

§ Движение.

§ Время.

§ Количество.

§ Общая рациональная оценка.

Выводы.

4. Семантическое своеобразие лексики, называющей категориальные 204 свойства пищи: итоговая характеристика

Семантико-мотивационная группа «Кислая пища».

Семантико-мотивационная группа «Жирная пища».

Семантико-мотивационные группы «Соленая пища», «Сладкая пища».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лексика, обозначающая категориальные признаки пищи, в русской языковой традиции: этнолингвистический аспект»

Объект и предмет исследования. Объектом настоящего исследования являются общенародные и диалектные единицы русского языка, называющие кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, а также слова, объединенные с ними семантико-мотивационными связями. Вследствие жизненной и культурной значимости пищи соответствующая лексика широко представлена в русском общенародном языке и диалектах, ср. литер, квас, кисель, сладости, сладкое, масло, сало, диал. севернорус. кйслипа 'закваска', окйслина 'сусло', сладкий суп 'компот из ягод или сухофруктов', солонйк 'пирог с солью'1 и т. п.

Выбранный участок вербального пространства, безусловно, обладает богатым потенциалом как источник информации о традиционной культуре этноса. Недаром этнографическое описание какого-либо региона - как его древней, так и современной культуры, - включает характеристику гастрономических пристрастий его жителей к пище определенного состава (животной, растительной, постной, скоромной и т. п.), способа приготовления (вареной, жареной, печеной и т. п.) и вкуса (кислой, соленой, острой и т. п.). Если рацион определенных этнических и социальных групп всегда разнится и может меняться во времени, то свойства пищи являются универсальными и константными характеристиками, описывающими как традиционную, так и нетрадиционную кухню.

Из всей обширной и разнообразной группы свойств пищи (сырой - вареный, холодный -горячий, вкусный - невкусный и др.) нами были выбраны признаки «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный». Данные характеристики являются, базовыми для описания не только отдельных блюд, но и вкусовых предпочтений этноса в целом. Признаки «кислый», «сладкий», «соленый», «жирный», несомненно, можно назвать категориальными, поскольку именно они делят весь рацион на группы, каждую из которых могут составлять совершенно разные блюда (ср. съесть что-нибудь кисленькое, соленое, сладкое, что-нибудь пожирнее). Мы не включаем в данный ряд «горький» и «острый», потому что они являются «отрицательными» вкусами и не характерны для русской традиционной кухни.

Конечной целью исследования является этнолингвистическая интерпретация русской лексики, обозначающей кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, и ее семантико-мотивационных связей в лексической системе.

Этнолингвистический характер работы сосредотачивает исследовательский взгляд на элементах народной языковой и культурной традиции как формах сохранения и трансляции архаических представлений о мире. Данное направление современной славистики связано с именами Т. А. Агапкиной, Н. П. Антропова, Е. Бартминьского, О. В. Беловой, Е. Л. Березович, Т. И. Вендиной, А. В. Гуры, Л. П. Дроновой, А. Ф. Журавлева, Г. И. Кабаковой, В. И. Коваля, Д. Младеновой, А. А. Плотниковой, И. А. Седаковой, Н. И. Толстого, С. М. Толстой, А. В. Юдина и мн. др. Предлагаемое диссертационное сочинение вписывается в рамки «узкой» этнолингвистики: по определению Н. И. Толстого, это «раздел языкознания или - шире - направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995, 27]. «Узкое»

1 Полный корпус материала представлен в главе 2 «Гнезда *куз-И*к\а$-, *$о1-П*юМ-, *:!г-, *та(:)$1-, *шк-, *м(с/)1-, *\о!-£- "пшневая" семантика» и 3 «Ссчантико-мотнвашюнные связи "пищевой" лексики с другими лексико-семантическимн полями», в остальных разделах работы паспортизация дается только в том случае, если лексема не приводится упомянутых главах этнолингвистическое исследование выходит в смысловое пространство культуры через факты системы языка, руководствуясь тем, что «слова являются кристаллами, которые преломляют в себе образ мира и соединяют его отдельные аспекты; слова связываются сетью отношений с другими словами, с предметами, с человеком, с фактами его собственной истории и истории всех носителей языка» [Бартминьский 2005, 25], а «картина мира находит отражение уже в самом факте именования того или иного объекта действительности отдельным языковым знаком» [Толстая 20026, 118].

Одна из основных проблем, стоящих перед «узкой» этнолингвистикой, - построение процедур анализа языкового материала как источника информации о традиционной духовной культуре. В передаче знаний о мире через язык могут участвовать «внутренняя форма; деривационные связи; концептуальное ядро значения; коннотация, типовая (узуальная сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т. п.); "свободная" текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березович 2000, 34]. Настоящее диссертационное исследование опирается, прежде всего, на методологические принципы, сформулированные Московской этнолингвистической школой и дополненные «наработками» уральских этнолингвистов. Главным источником этнокультурной информации в исследованиях Е. JI. Березович, Ю. А. Кривощаповой, Т. В. Леонтьевой, И. В. Родионовой, М. Э. Рут, С. М. Толстой, Е. И. Якушкиной и др. признаются внутренняя форма слова и его мотивационные связи. Семантические связи, существующие в языке, сами по себе характеризуют «структуру ментального мира, то как человек (язык) категоризирует мир» [Толстая 20026, 119], а «заложенный в названии признак предмета отражает наиболее устоявшееся в сознании носителя языка представление об объекте. при этом факт наличия номинативной единицы в узусе ограждает от использования для получения этнокультурной информации разовых, индивидуально окрашенных словоупотреблений» [Березович, Рут 2000, 34]. Собственно поэтому предметом данного исследования стали семантические особенности и мотивационные связи лексики с «пищевой» семантикой как источник этнокультурной информации.

Приведем основные методологические установки этнолингвистики, которые определили характер настоящего исследования.

Этнолингвистика обращает пристальное внимание на «диалектный» характер функционирования культурного или языкового знака. Ареальное исследование, как подчеркивал Н. И. Толстой, может заключаться в «анализе характера территориальных вариантов, их состава и структуры, выявление стабильных показателей и признаков, показателей, варьирующихся или просто отсутствующих в некоторых зонах» [Толстой 1993, 49]. Подобный анализ позволяет раскрыть генезис объектов (реконструировать праформу) и представить ареальную характеристику самой территории во всей совокупности явлений и фактов народной культуры [Там же]. Данный принцип этнолингвистики определяет необходимость рассмотрения фактов русского языка на фоне других славянских языков, т. е. обнаружения смысловых сближений и расхождений славянских традиций, определения границ функционирования того или иного знака (например, в русском языке отсутствует устойчивое и широко распространенное обозначение растительного масла (ср. польск. olej), что, конечно же, сказывается на «проработанности» этого образа в языковой картине мира). Кроме того, учет славянского «фона» придает исследованию типологическую перспективу, позволяет совершенствовать процедуру внешней и внутренней реконструкции семантики и мотивации языковой единицы.

Актуальной для «узкой» этнолингвистики является и проблема соотношения языкового и культурного кода как «набора знаков, служащих для выражения некоторого содержания» (о термине «код» в применении к этнолингвистическому исследованию см. подробнее в [Толстая 2007]). С одной стороны, «если нас интересует то, что мы условно называем картиной мира, то очевидно, что языковые и неязыковые знаки в подобных случаях должны трактоваться одинаково, что они принадлежат одному семантическому языку (коду) и провести размежевание между ними на уровне смыслов очень трудно» [Толстая 2002, 125]. С другой стороны, широкое использование в антропологической лингвистике термина языковая картина мира - «мир, увиденный сквозь призму языка, область широко понимаемой языковой семантики» [Бартминьский 2005, 37-38] - ставит вопрос о различии между языковой и культурной картиной мира.

Этнолингвистика, ориентированная на реконструкцию форм традиционной народной культуры, выделяется из антропологической лингвистики (например, современной отечественной лингвокультурологии), прежде всего, обращением к народной традиции (диалекту) и диахронической проблематикой. Рассматривая лексику семантических полей по хронологическим уровням и выявляя характерные мотивационные модели, «можно определить степень устойчивости/изменчивости определенных мотиваций наименования, то есть представлений о мире, следовательно - выделить переменные и константы» [Варбот 2003, 344]. Недаром, по словам Н. И. Толстого, этнолингвистика «оперирует преимущественно исторически значимыми данными. стремясь в современном материале обнаруживать и исторически истолковывать факты и процессы, доступные историческому упорядочению» [Толстой 1995, 28], т. е. ставит целью воссоздание фрагмента древней картины мира.

Обращение к диахронической проблематике соответствует происходящей в настоящий момент смене научной парадигмы, характеризуемой установкой на объяснительность. Этимологические связи слова и происходившие трансформации значения представляют «не только исторический интерес, как нередко думают, но и ключ к пониманию современной семантики слова, в которой этимологическое значение может воспроизводиться» [Трубачев 2004 (2), 116] - «в синхроническом тождестве слова есть отголосок его прежних изменений и намеки на будущее развитие» [Виноградов 1999, 17]. Всякое диахроническое исследование в области лексической семантики предполагает поиск отправной точки семантических изменений (этимологического значения) и описание их динамики (взаимосвязей первичных и вторичных значений). Методика семантической реконструкции, подчиненная нуждам этимологии, разрабатывалась такими исследователями, как Ж. Ж. Варбот, В. А. Меркулова, В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев, Р. М. Цейтлин и др. Основным средством проверки восстанавливаемых семантических переходов признаются семантические параллели - внутри одного или нескольких родственных языков. Именно поэтому возникает потребность полевого изучения лексики в диахронии [см., например: Трубачев 2004 (1), 241-259] и обращения к полевым структурам, выделенным с «исторической» точки зрения - см. работы В. Г. Гака об этимолого-семантическом поле [1995] и Ж. Ж. Варбот [1998] о понятии морфосемантического поля, предложенном П. Гиро. «Продуктивным методом использования семантических параллелей является этимологический анализ лексики одного языка или группы родственных языков по семантическим полям: при этом предоставляются оптимальные возможности для вскрытия и использования семантических параллелей, причем наиболее доказательных, поскольку обеспечивается языковая и историко-культурная однородность материала» [Варбот 1986, 34].

Труды Е. Э. Бабаевой, С. М. Толстой переносят в диахроническую плоскость те проблемы, которые давно уже рассматриваются в синхронной семантике, — вопрос о многозначности, регулярных семантических отношениях, механизмах развития значения (в синхронной семантике см. [Апресян 1995; Падучева 2004; Кустова 2000; Анна А. Зализяк 2004; Рахилина 1999 и мн. др.]). «Задача семантической реконструкции состоит в том, чтобы объяснить сам факт сочетания этих значений в семантическое поле одной праславянской лексемы, найти мотивировки каждого из них, восстановив те контексты, в которых соответствующее развитие (перенос) значений было бы естественным» [Толстая 2003, 550]. Интерпретация связи значений данного слова возможна лишь на всем семантическом спектре соответствующего гнезда или даже за его пределами - в семантическом спектре других слов, связанных с данным словом парадигматическими отношениями, т. е. учитывая синонимы, антонимы, конверсивы и т. д. [Толстая 20066, 19; 2004в, 384].

Данные положения о диахроническом изучении лексики определили «масштаб пространства», на котором в предпринимаемом исследовании рассматриваются семантические переходы и которое становится фоном для изучения отдельного значения. В составе анализируемого нами корпуса лексики выделяются как лексико-семантические поля «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища», рассмотренные в перспективе семантической деривации, так и этимолого-словообразовательные гнезда *kys-H*kvas-, * sol-//* sold, *zir-, *ma(z)sl-, *tnk-, *sa(d)l-, *volg-. Таким образом, при отборе лексического материала учитывались два критерия: семантический - наличие в значении семы 'сладкий', 'соленый', 'кислый', 'жирный' - и этимолого-словообразовательный - общность корневой морфемы.

Задачи работы и используемые методы. Этнолингвистический характер исследования определил необходимость решения следующих задач:

• этимолого-семантическая характеристика гнезд *kys-//*kvcis-, * sol-//* sold-, *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)l-, *volg- в русском языке;

• описание семантического своеобразия полей «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища»;

• обнаружение и интерпретация регулярных семантических связей, существующих между лексикой пищи и другими понятийными сферами;

• определение круга семантических коррелятов для рассматриваемых лексических гнезд (*sold- и *las-, *zir- и *tlbst-, *sux- и т. д.);

• выделение семантических доминант, т. е. базовых семантических элементов, общих для нескольких значений (составляющих этимолого-словообразовательное гнездо или лексико-семантическое поле). Подробнее см. главу 1. «Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования»;

• выявление смысловых параллелей и расхождений между языковой семантикой и значениями, проявленными в других символических подъязыках народной культуры (фольклоре, ритуале, верованиях);

• обнаружение семантико-мотивационных параллелей для рассматриваемых русских лексем в других славянских языках;

• осуществление семантической реконструкции слов с затемненной внутренней формой.

Комплексное этнолингвистическое исследование осуществляется методами семантической реконструкции, полевого, ономасиологического, идеографического и системного семантического анализа, а кроме того, базируется на выявлении семантико-мотивационных параллелей между русскими языковыми фактами и данными других славянских языковых традиций и внеязыковых форм культуры.

Источники использованного в работе материала. Этнолингвистический аспект исследования, предполагающий реконструкцию традиционной картины мира, определил характер привлекаемого материала. В рамках работы рассматривается как диалектная, так и общенародная лексика русского языка, дополненная фактами иных славянских традиций. Принимая тезис об интегральности традиционной культуры, т. е. смысловом единстве всех форм ее выражения, мы привлекали также данные других символических подъязыков народной культуры (фольклор, ритуал, верования).

Для сбора лексического материала использовались словари русских говоров, картотеки диалектной лексики и словари русского литературного языка. Группа «пищевых» слов, которая зафиксирована словарями и могла бы стать объектом анализа, довольно массивна. Однако мы не претендуем на ее полный охват и представление всего корпуса русской лексики, относящейся к группам «кислая, соленая, сладкая и жирная пища». Основным источником диалектных данных явились «Словарь русских народных говоров» и «Толковый словарь.» В. И. Даля. Материалы этих макротерриториальных тезаурусов были дополнены данными, почерпнутыми из других диалектных словарей (архангельских, вологодских, новгородских, псковских говоров, говоров на территории Карелии, говоров Ср. Урала и др.). При сборе материала нами были просмотрены «Словарь говоров Русского Севера», «Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении» А. Подвысоцкого, «Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении» Г. И. Куликовского, «Архангельский областной словарь», «Словарь вологодских говоров», «Псковский областной словарь с историческими данными», «Новгородский областной словарь», «Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей», «Живая речь кольских поморов» И. С. Меркурьева, «Словарь говоров уральских (яицких) казаков» Н. М. Малечи, «Словарь русских говоров Низовой Печоры», «Словарь пермских говоров», «Словарь говоров Среднего Урала». Данные говоров на территории Русского Севера (преимущественно Архангельская и Вологодская области) представлены в нашем исследовании наиболее полно. Однако помимо севернорусских словарей привлекались и словари южнорусского наречия, например, «Словарь русских донских говоров», «Словарь говоров Казаков-Некрасовцев», «Словарь тамбовских говоров (лексика питания)» и др.

Диссертация содержит неопубликованные полевые материалы картотеки Словаря говоров Русского Севера, лексической и антропонимической картотек топонимической экспедиции кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ (в работе которой на протяжении 7 лет принимал участие автор), включающие диалектную лексику Среднего Урала, Архангельской, Вологодской, Ярославской и Костромской областей.

Для проведения семантической реконструкции привлекались данные этимологических и исторических словарей. В ходе исследования использовались «Этимологический словарь славянских языков» [ЭССЯ], «Этымалапчны слоушк беларускай мовы» [ЭСБМ], «Indogermanisches etymologisches Wörterbuch» [Pokorny], «Slownik etymologiczny j^zyka polskiego» [Slawski], «Slovenski etimoloski slovar» [Snoj], «Словарь русского языка XVIII в.», «Словарь русского языка XI-XVII вв.», «Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.)», «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» И. И. Срезневского и мн. др.

Фольклорный материал, представленный преимущественно малыми фольклорными жанрами (пословицы, поговорки, загадки, заклички и др.), и сведения отрадиционных верованиях и обрядовых практиках были почерпнуты не только из опубликованных источников (в том числе издания XIX в. - собрания материалов В. Н. Добровольского, Е. А. Покровского, Н. В. Калачева, П. В. Шейна, «Быт великорусских крестьян. В. Н. Тени-шева» и мн. др.), но из еще не изданных архивов и картотек - этнографической картотеки топонимической экспедиции кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ, Каргополь-ского архива этнолингвистической экспедиции РГГУ (РГГУ, лаборатория фольклора).

Источниками славянского материала, привлекаемого для сопоставления с русским, стали диалектные и литературные словари украинского, белорусского, польского, чешского, сербского и хорватского языков, а также Полесский архив этнолингвистической экспедиции Института славяноведения РАН (ИСл РАН, отдел этнолингвистики и фольклора), Картотека словаря польских говоров (Польша, Краков), Этнолингвистический архив Университета им. Марии Кюри-Склодовской (Польша, Люблин)1.

Полный перечень источников языкового и культурного материала см. в разделе «Литература».

Краткий обзор литературы вопроса. Актуальность исследования. «Пищевая» лексика не раз становилась объектом этимологических, структурно-семантических, семасиологических и этнолингвистических исследований.

Большая часть работ, затрагивающих «кулинарную» проблематику, посвящена символике хлеба (и др. выпечки). Здесь представлены этнографические и этнолингвистические исследования - «Хлеб в народной культуре: Этнографические очерки» [2004], А. Б. Страхов «Культ хлеба у восточных славян: опыт этнолингвистического исследования» [1991], Л. С. Лаврентьева «Хлеб в русском свадебном обряде» [19906], Н. Ф. Сумцов «Хлеб в обрядах и песнях» [1996], А. В. Гура «Из севернорусской свадебной терминологии. (Хлеб и пряники -словарь)» [1977], «Хлябът в славянската культура» [1997], I. Kubiak, К. Kubiak «Chleb w tradycji ludowej» [1981], Р. Kowalski «Chleb nasz powszedni» [2000], Станка Янева «Български обредни хлябове» [1989]. Наименования выпечки анализируются в ряде диссертационных исследований [Анохина 1998; Ильинская 1998; Синячкин 2002; Степанова 2004].

Во многих работах выявляются принципы системной организации лексики питания, проводится ее структурно-семантический или лингвокультурологический анализ. Например, В. В. Губарева в диссертации «Лексика питания в говорах Тамбовской облас

1 Сердечно благодарим московских и польских коллег за разрешение воспользоваться неопубликованными материалами, а также Кассу Мя-новского (Каза Мтпоизк^о, Польша, Варшава) за предоставленную материальную поддержку ти» [Губарева 2002] делает предположение о существовании трех функционально-семантических типов лексики питания: социальном (лексика питания в семейно-обрядовом цикле, календарных обрядах), трудовом (лексика производства продуктов питания, приготовления, употребления пищи), возрастном (отраженная в языке градация продуктов питания для детей и стариков). Однако существование последнего, по мнению исследовательницы, подтверждается лишь частично. Ареальному аспекту функционирования лексики семантической группы «Питание» в псковских говорах посвящена диссертация С. В. Дмитриевой [Дмитриева 1999]. Лексико-семантические и лингвокультурные особенности русской «кухонно-бытовой» лексики выделяет в своем диссертационном исследовании И. В. Киреева [2005], изучающая названия кулинарных блюд и напитков, способов их приготовления, обработки, предметов кухонной утвари, помещений и инструментов для приготовления пищи. В лингвокультуроло-гическом аспекте выполнены диссертации И. К. Мироновой «Концептосфера "Еда" в русском национальном сознании.» [2002], А. И.Леоновой «Лингвокультурологическая специфика ку-линаронимов» [2003], Д. Ю. Гулинова [2004], изучившего национальную специфику французской лингвокультурной сферы «гастрономия», И. В. Пахомовой [2003], рассмотревшей метафорическое представление концепта «еда/пища» в английской языковой картине мира новоанглийского периода.

Нестандартная» лексическая группа выбрана для диссертационного исследования И. В. Чирич. В работе «Лексика застолья в русской языковой картине мира» [2004] автор приходит к выводу, что «специфика лингвокультурного поля "Застолье" в русском языке определяется взаимодействием материального (совместное принятие пищи, выпивка) и нематериального (веселье, общение и произнесение тостов)». Русская лексика начала и конца трапезы становится объектом изучения в статье И. Б. Левонтиной и А. Д. Шмелева [2002]. Особенностям организации традиционной русской трапезы, выявляемым на основе системноязыковых материалов и текстов малых фольклорных жанров (пословиц и поговорок), посвящена серия статей Г. И. Кабаковой [см.: КаЬакоуа 2005; (в печати-а; б)]. Подобную проблематику поднимает и Е. А. Самоделова в статье «Традиционная трапеза (по полевым материалам)» [2005]. Застолье в обрядах и обрядовом фольклоре Русского Севера Х1Х-ХХ в. на материале похоро-но-поминальных обрядов и причитаний рассматривает в диссертационном исследовании М. Д. Алексеевский [2005].

К интересным выводам приходят М. В. Китайгородская и Н. Н. Розанова в статье «Продукты питания как социокультурные знаки» [2005]. Исследовательницы полагают, что «стереотипные представления носителей современного русского языка о еде, актуализируемые в разных типах "пищевого" дискурса, соотносятся с определенным набором антонимических противопоставлений, многие из которых сопровождаются оценочными и культурными коннотациями. К числу их относятся такие характеристики еды, как вкусная - невкусная, полезная -вредная, дорогая - дешевая, своя - чужая, простая - изысканная, сытная — несытная, домашняя- недомашняя, будничная - праздничная, постная - скоромная и др.» [Китайгородская, Розанова 2005, 582]. «Характеристики продуктов и блюд, актуализируемые в пищевом дискурсе, могут нести информацию прагматического характера, отражая стереотипные модели пищевого поведения членов данного социума, их привычки, пристрастия, оценки, предубеждения и т. п.» [Там же, 583].

Подробнее представим работы, в которых изучаются названия категориальных признаков пищи, а также исследования, близкие нам в методическом плане.

Лексика, обозначающая свойства пищи, пересекается с лексической группой, называющей перцептивные категории. Это определяет популярность семасиологических исследований, сопоставляющих признаки «кислый», «сладкий», «соленый», «горький» с другими перцептивными категориями. К таким работам относится книга А. X. Мерзляковой «Типы семантического варьирования прилагательных поля "Восприятие"», где в одном из разделов «Семантическое варьирование прилагательных вкусообозначения» автор анализирует значения прил. кислый, горький, сладкий, терпкий, вкусный, безвкусный, невкусный и делает вывод, что «французские <вкусовые> прилагательные чаще, чем английские или русские прилагательные, передают признаки, воспринимаемые другими органами чувств. Переносы осуществляются из сферы "Вкус" в сферы "Запах", "Осязание (Температура)", "Звук", "Цвет", "Форма"» [Мерзлякова 2003, 197]. Данные выводы подтверждаются и анализом нашего материала, который показывает, например, неразвитость «запаховой» составляющей кислого (лишь в редких случаях неприятный запах служит импульсом для номинации). Модусы перцепции (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус) и их выражение в языке рассматривает в одноименном диссертационном исследовании И. Г. Рузин [1995]. «Вкусовая» лексика является прекрасным «полем» для решения проблем многозначности. Данную проблему ставит в своем диссертационном исследовании «Семантическая структура русского многозначного слова (Опыт кон-трастивного анализа русских прилагательных вкуса)» Н. Д. Гронская [1995]. Одно из сделанных исследовательницей наблюдений состоит в том, что для прил. соленый, горький, сладкий, кислый существует общая «тенденция в развитии вторичных значений: возникновение эмоционально-оценочных значений на базе психологических ассоциаций» [Там же, 16]. Семантическое пространство концепта «соленый» анализируется в статье Л. В. Лаенко [2001].

Особо важными в методическом плане являются для нас работы по диахронической семантике. Семантическую организацию слав, гнезда *ргеБПЪ рассматривает С. М. Толстая в статье «О семантике каритивности (слав. *ргеяпъ и его парадигматические партнеры)» [2006а]. Согласно наблюдениям автора, импульсом к развитию всех или большинства других (в том числе не пищевых) значений слав, ргёзпъ является семантика каритивности, т. е. недостаточности/отсутствия/лишения (например, соли, закваски): «Каритивный компонент "хлебного" значения, т. е (в данном случае отсутствия закваски) становится источником, основой, в которых при обязательном сохранении самой семы недостаточности/отсутствия (выражаехмой в толковании слова через "не", "без", "лишенный" и т. п.) "замещается" предмет недостачи/отсутствия: вместо закваски, кислоты может появляться соль (ср. пресная вода), минеральные и другие питательные вещества {пресная земля), а затем и более абстрактные сущности, в частности и прежде всего время и его единицы {пресный 'новый, недавний'), возраст {пресный 'молодой') и др.» [Толстая 2006а, 364]. Р. Эккерт [1986] «проверяет» приемы исследования в области исторической семасиологии на примере вост.-слав. диал. волога, уделяя большое внимание анализу исторического, диалектного материала, фактов родственных языков. С точки зрения методики анализа материала интересна статья Е. И. Якушкиной «О некоторых особенностях глагола *реШ и его синонимов» [Якушкина 2006]. Целью автора является «как можно более полная реконструкция древней семантики данного глагола и его ближайших соседей по лексической системе на основании анализа поведения соответствующих слов в современных славянских языках, вскрытие лексико-семантических и ареалогических закономерностей, управляющих развитием праславянского поля температуры, и описание его как целостного механизма, в котором история отдельного элемента может быть рассмотрена только в контексте истории поля» [Якушкина 2006, 41].

Историко-лингвистический, ономасиологический, этимологический, словообразовательный и функциональный анализ лексики тематического поля «наименования алкогольных напитков» в русском языке Х1-ХХ в. в своем диссертационном исследовании осуществила Л. А. Константинова [1998]. Перед исследователем стояла цель «в лингвоисторическом аспекте раздельно рассмотреть общеславянские, собственно русские и неславянские наименования хмельных напитков, описать историю каждого наименования, выяснить причины изменения в семантике заимствованных наименований, проследить судьбу заимствованных обозначений» [Там же, 7]. Среди исследований, ориентированных на этимолого-семантнческую реконструкцию «пищевой» лексики, отметим работы Ю. В. Откупщикова «О древнем названии хлеба в балтийском, славянском и германском языках» [2001], О. Н. Трубачева «Из истории названий каш в славянских языках» [2004 (1)], статью Ж. Ж. Варбот «Ряженка» [1994], труды П. Вальчаковой о названиях каш, выпечки, мясных продуктов в славянских языках [Уа1сакоуа 1978; 1999; 2000].

Остановимся на интересующей нас литературе этнолингвистического характера. Из известных нам диссертационных исследований этнолингвистическому аспекту анализа «пищевой» лексики посвящена только работа Т. В. Карасевой [2004], опирающаяся на материалы воронежских говоров. Хорошим подспорьем для предпринимаемого исследования явились статьи этнолингвистического словаря «Славянские древности» («Закваска», «Кисель», «Кислый - Пресный», «Квас», «Каша», «Каравай», «Жур», «Масленица», «Молоко», «Мед», «Борщ», «Пища», «Кормление ритуальное» и др.), написанные Т. А. Агапкиной, М. М. Валенцовой, Л. Н. Виноградовой, А. В. Гурой, А. А. Плотниковой, С. М. Толстой и раскрывающие основные магические и ритуальные функции как отдельных блюд, так и пищи в целом [см. СД 1-3, а также 4 (в печати)]. Так, по мнению М. М. Валенцовой, автора статьи «Кислый-Пресный», данная оппозиция соотносится с противопоставлениями «женский -мужской», «больной - здоровый» и даже «ночь - день». Согласно наблюдениям Т. А. Агапкиной и С. М. Толстой (см. статью «Пища»), культурной семантикой наделяются основные категориальные свойства пищи. «К наиболее значимым, определяющим культурные функции и символику пищи, относятся оппозиции "сырая-вареная (жареная)", "жирная (ско-ромная)-постная", "кислая-пресная", "сладкая-соленая-горькая (острая)", "горячая-холодная", "жидкая-сухая"». Так, кислая пища соотносится со сферой жизни, а пресная - со сферой смерти (ср. пресный хлеб в поминальных трапезах); сладость и жир (масло) имеют сексуальные коннотации (ср. роль и символику сладкого в свадебном обряде); соль наделяется охранительной и отгонной силой и т. п.» [СД 4 (в печати)]. Данные выводы подтверждают актуальность предпринимаемого исследования, направленного, в том числе, на выявление культурных коннотаций «кислого», «сладкого», «соленого», «жирного».

О специфике этнокультурной и языковой семантики «сладкого» пишет И. А. Седакова в статье «О сладком в языке и культуре болгар», выстраивая ряд языковых и культурных оппозиций и корреляций «сладкому» в языке и культуре: «Если в языковом коде "сладкий" противостоит "горькому", "соленому", "безвкусному" (для болгарского), на уровне семиотических оппозиций в культуре это <.> "приятный" - "неприятный" и еще шире "добрый" - "недобрый", 'хороший" — "плохой"» [Седакова 2000, 164]. «Пищевая» проблематика затрагивается И. А. Седаковой и в докторской диссертации «Лингвокультурные основы родинного текста болгар» [2007]. В одном из разделов автор характеризует использование пищевого и вкусового кодов в родинном тексте болгар. С одной стороны, как отмечает И. А. Седакова, существуют пищевые запреты и рекомендации при беременности, соблюдение/несоблюдение которых может повлиять на внешний вид ребенка, его умственные и физические способности, а также пищевые пристрастия (например, сербы не рекомендуют женщине есть острую пищу с приправами, чтобы ребенок не вырос сердитым, а чехи — кислую, чтобы не был злым и плаксивым) [Там же, 351]. С другой стороны, например, «сладкое и соленое при всей своей специфике выступают в родинах и в послеродильных ритуалах . для формирования "младенческой" судьбы и предостережения от демонов» [Там же, 367]. Символике обозначений вкусовых свойств пищи в восточнославянских языках и культуре посвящена статья Г. И. Кабаковой «О сладких поцелуях и горьких слезах: заметки по гастрономии тела», выявляющая «основные способы "подачи" человека. через "вкусовой" регистр» [Кабакова 2005].

В диссертации Е. И. Якушкиной [2003] «Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическом освещении» одна из глав посвящена вопросу о взаимодействии семантических полей пищи и этики, изучаемом на примере корней *mbrs и *bolg, которые «обнаруживают ряд схождений в сфере вторичных значений, симптоматичных для исследования типологии взаимосвязей кулинарной и этической семантики» [Якушкина 2003, 76]. Автор выстраивает ряд актуальных «пищевых» соответствий и оппозиций, переходящих в этическую сферу, реализующихся в языке и культуре: постный - скоромный —> праведный - грешный, чистый -нечистый, свой - чужой и т. д. (о данных оппозициях см. также в [Якушкина 2003а]). С. М. Толстая в статье «Оппозиция "постный - скоромный" в свете диалектной семантики» также указывает на кардинальное значение противопоставления «постный - скоромный» в славянском поле пищи в силу культурной значимости [Толстая 2002г].

В части этнолингвистических исследований анализируются отдельные «пищевые» сюжеты - см. [Байбурин, 2004; Березович 2002; Горячева 1986; Страхов 2003; Толстая 2000; Толстой 1995; 2003; Топорков 1992]. Мы не будем останавливаться на данных работах подробнее, поскольку они рассматриваются в ходе исследования.

Среди зарубежных исследований, в которых делаются этнолингвистические выводы, можно упомянуть работы польской исследовательницы К. Леньской-Бонк. В одной из статей она характеризует обрядовую функцию меда, а ее книга «Соль земли» («Sol ziemi») раскрывает символику соли в польской культуре. По мнению автора, соль может символизировать совершенно противоположные категории: бессмертие, сопротивление порче, здоровье, плодородие, очищение, богатство, жизнь, но иногда и бесплодие, стагнацию, уничтожение и смерть [Lenska-B^k 2002, 60]. Кроме того, символика соли становится предметом анализа Й. Василевского [1898] в книге «Tabu а paradygmaty etnologii» (Раздел 3. «Tabu i progi kultury»). Автор пытается найти объяснение существующим во многих культурах запретам на употребление соли [Wasilewski 1989, 104]. Например, поляки считали, что не следует солить выпечку, приносимую «на гробы», и масло, освященное в Пасху, а гуцулки, когда ели пасху, не брали соль в руки, чтобы при шитье руки не потели [Там же, 105]. Польский материал демонстрирует, что соль имеет антидемонический характер, потому пища, приготовленная для демонов, должна быть несоленой [Там же].

Хочется отметить ряд работ, посвященных этнографическому изучению пищи и таким образом дающих прекрасную основу для выявления связей языковой и культурной символики пищи. Среди них укажем сборники «Традиционная пища как выражение этнического самосознания» [2001], «Питание в культуре этноса. Материалы шестых Санкт-Петербургских этнографических чтений» [2007], «Обредната трапеза. Сборник доклади от Х1-та Национална конференция на българските етнографи» [2005], статью Л. С. Лаврентьевой «Символические функции еды в обрядах» [1990а], а также книгу Н. В. Зорина «Русский свадебный ритуал» [2001], в одной из глав которой характеризуются особенности свадебной пищи.

Представленные работы демонстрируют привлекательность лексики пищи как объекта анализа - от системно-структурного до лингвокультурологического или этнолингвистического. Актуальность предпринятого нами исследования определяется тем, что изучение «пищевой» лексики позволяет реконструировать воплощенный в языке фрагмент традиционной картины мира. Между тем в славянской этнолингвистике (насколько нам известно) до сих пор не существовало работ, системно рассматривающих наименования категориальных признаков пищи.

Новизна и значимость исследования. Научная новизна диссертационного сочинения определяется тем, что русская лексика, обозначающая вкусовые свойства пищи, впервые стала объектом этнолингвистического исследования. В научный оборот введен новый лексический материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем предложен алгоритм комплексного анализа семантико-мотивационной группы, включающий характеристику входящих в нее этимолого-словообразовательных гнезд; интерпретацию регулярных семантических связей изучаемой лексической группы с иными лексико-семантическими полями; рассмотрение парадигматических отношений слова (как отдельных лексем, так и деривационных парадигм многозначных слов), а также междиалектных, межъязыковых и культурных параллелей.

Практическая.значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов в практике вузовского преподавания при подготовке курсов по этнолингвистике, семантике, этимологии, сравнительной славянской лексикологии, а также при составлении справочных изданий и энциклопедий по традиционной культуре

Апробация работы. Основные положения исследования были представлены автором в докладах на У-У1 Межвузовских конференциях молодых исследователей «Языки традиционной культуры» (Москва, 2003, 2004), международной научной конференции «Ономастика в кругу гуманитарных наук» (Екатеринбург, 2005), международной научной конференции «Сны и видения в славянской и еврейской традиции» (Москва, 2006), XII Международной научной конференции «Славянская традиционная культура и современный мир. Социальные и эстетические нормативы» (Москва, 2007), IV Международной конференции «Гуманист перед традицией и современностью. Стереотипы в языке и в культуре» <«Ниташз1а \vobec ^ас1ус]1 1 wspólczesnosci. Stereotypy w j?zyku i vv kulturze»> (Люблин, 2007), Шестых Санкт-Петербургских этнографических чтениях «Питание в культуре этноса» (Санкт-Петербург, 2007). По теме исследования опубликовано 13 работ.

Положения, выносимые на защиту.

1. Лексика, называющая категориальные свойства пищи, является богатым источником семантической деривации, результаты которой обнаруживаются в различных тематических сферах, и обладает яркой культурной символикой. Это позволяет изучать данный лексический фонд комплексно — в рамках семантического поля и этимолого-словообразовательного гнезда, а также с учетом параллелей во внеязыковых кодах культуры.

2. В составе полей «Соленая пища» и «Сладкая пища» гнезда * sol-I/* sold- являются основными носителями соответствующих «пищевых» значений. Поле «Жирная пища» характеризуется наличием нескольких этимолого-словообразовательных гнезд - *f/r-, *ma(z)sl-, *sa(d)l-, *volg *tuk-, тогда как для поля «Кислая пища», несомненно, доминантным является гнездо *kys-//*kvas-, которое «сосуществует» со множеством других (*mbzg-, *mbd-, *mold- и др.), представляющих «пищевую» семантику не столь регулярно. Характер «генетической базы» поля - ее большая или меньшая однородность - отражает саму структуру пищевой категории - ее монолитность (как в случае с «соленым» и «сладким») или «многогранность» («кислый» и «жирный»).

3. Лексика, называющая категориальные свойства пищи, организована как система оппозиций и корреляций (сладкий — соленый, горький, кислый; соленый, кислый - пресный; жирный, скоромный — постный; сладкий ~ жирный; горький ~ соленый и др.), которые актуальны не только на уровне «пищевых» значений, но и на уровне вторичной языковой семантики и культурной символики.

4. «Вкусовая» лексика связана отношениями семантической коррелятивности (по С. М. Толстой) с прилагательными, для которых «пищевая» семантика не является первичной: например, набор значений прил. жирный «повторяет» набор значений прил. толстый, тонкий, тощий, добрый и др., тогда как прил. кислый по ряду конкретных значений синонимично прил. мокрый.

5. Характер семантической деривации на базе пищевой лексики определяется несколькими факторами: • этимологическим значением корня; • объективными связями реалий (например, семантика «сладкого» соотносится с растительным миром, «соленого» - с характеристиками почвы и воды и др.); • общим семантическим элементом, присущим лексике соотносимых тематических сфер (например, семантический признак «возбуждения и беспокойства» связывае г значения 'встревожиться' и 'прокиснуть, забродить').

6. Для каждой семантико-мотивационной группы может быть выявлен набор базовых семантических элементов (семантических доминант), общих для нескольких значений и соотносимых с различными денотативными областями (например, для семантико-мотивационной группы «Кислая пища» - 'влажный', 'мягкий, вялый', 'малоподвижный, лишенный движения', 'болезненный, старый', 'пустой, бессодержательный', 'беспорядочный', 'неудачный', 'живой, растущий' и др.).

7. Признаки «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный» являются символически нагруженными в русском языке и во внеязыковых кодах культуры и интерпретируются в аспекте противопоставлений «бедный - богатый», «изобильный - скудный», «плодородный (плодовитый) - неплодородный», «мужской - женский», «больной - здоровый», «молодой - старый» («свежий - старый»), «чистый - грязный», «пустой - полный», «приятный - неприятный», «этичный - неэтичный», «праведный - грешный».

8. В результате анализа семантической деривации на базе «пищевой» лексики, учитывающего явление семантического параллелизма были, предложены мотивационные реконструкции для ряда лексем: диал. огнёватъся 'прокиснуть', масленка 'макушка, темя', волджитъ 'бить, колотить кого-либо', квасить 'пить', соломатнтъ 'говорить пространно, пусто', сало, масло, квас 'игровой локус', квас 'проигравший игрок', ласи 'игра типа пятнашек' и др. Обращение к другим славянским языкам, фольклору, верованиям и ритуальным практикам позволило проинтерпретировать диал. масла в голове нет 'о глупом, неразумном человеке', пустить в просол 'долго не отдавать замуж', разг. насолить 'навредить' и др.

Структура работы. Первая глава «Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования» определяет категориальный аппарат исследования, принципы анализа материала. Здесь устанавливаются границы рассматриваемых лексических групп, раскрывается терминологический аппарат (семантико-мотивационная группа, семантическое поле, этимолого-словообразовательное гнездо, понятия «донорско-реципиентные отношения», «семантическая доминанта», «коррелятивные отношения» («синонимия», «антонимия», «семантический параллелизм»), «каритивность», «морфосемантическое поле»), раскрывается алгоритм этнолингвистического анализа материала (представление семантического «рисунка» этимолого-словообразовательного гнезда и семантического поля, выявление логики внешних связей семантического поля, анализ многозначности «в контексте» лексического гнезда и семантического поля, сопоставление языковой семантики и культурной символики).

Вторая глава «Гнезда *$о1-Н*$оМ-, *Шк~, пищевая" семантика» содержит, во-первых, этимолого-семантический комментарий к перечисленным гнездам, а во-вторых, раскрывает семантическое своеобразие полей «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища».

Третья глава исследования «Семантико-мотивационные связи "пищевой" лексики с другими лексико-семантическими полями» посвящена интерпретации регулярных семантических отношений «пищевой» лексики с иными смысловыми областями, определению наиболее активных доноров/реципиентов поля пищи. Лексические единицы, связывающие поле пищи с другими полями, распределяются по нескольким смысловым областям, выделенным нами по тематическому принципу. Основанием для «распределения» служили, главным образом, значение номинативной единицы и ее внутренняя форма.

Человек»: «Физическая характеристика» («Тело», «Больной - здоровый», «Возраст», «Речь. Зрение», «Мужской - женский», «Физиологические -процессы»), «Внешний вид», «Эмоции», «Интеллект»;

Социум. Культура»: «Родственные отношения», «Социальные отношения», «Этика», «Свадебный обряд», «Игры»;

Природа»: «Растения», «Гео- и гидрообъекты», «Метеорология»;

Бытие»: «Движение», «Время», «Количество», «Общая рациональная оценка».

Внутри каждого тематического раздела проводится мотивационный анализ материала, который предполагает выделение семантико-мотивационных моделей, характеризующих поле пищи как реципиента или донора по отношению к другим семантическим полям.

В четвертой главе «Семантическое своеобразие лексики, обозначающей категориальные признаки нищи: итоговая характеристика» с учетом выделенных семантических доминант, комплекса коррелятивных отношений, интерпретации регулярных семантических связей, существующих между лексикой пищи и другими понятийными сферами, реконструируются характерные для русской языковой традиции представления о кислой, жирной, соленой и сладкой пище.

В «Заключении» обобщаются результаты исследования и намечаются перспективы разработки данной темы.

Кроме того, диссертация содержит список литературы (раздел «Литература») и «Приложение», демонстрирующее примеры «пищевых», предметных значений гнезд *ку5-Н*кма$-, *5о/

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Пьянкова, Ксения Викторовна

Выводы. Сопоставляя анализируемые семантико-мотивационные группы, отметим, что между признаками кислый, сладкий, соленый, жирный могут устанавливаться следующие отношения:

• общий родовой (категориальный) признак 'вкусный', 'имеющий вкус', противопоставляющий их пресному и постному. «Вкусной» является питательная и сытная жирная пища; приятной на вкус — соленая и сладкая; насыщенной-вкусом — кислая (ср. терск. вкусный 'кислый' (Не хочу твоих яблоков: дюже вкусные) [СРНГ 4, 314]* ряз., дон. и кислит, и сладит 'о чем-либо очень вкусном' [СРНГ 38, 221], безвкусица 'пища, лишенная ярких вкусовых свойств' [ПОС 1, 156]);

• наличие «перекрестных» корреляций (для соленого и кислого — антоним пресный, для кислого и жирного — антоним сухой, для кислого и соленого - антоним сладкий и т. п.);

• сходный набор семантических регистров - сфер отождествления (обозначение видов растений, почв; этических, оценочных категорий, социального поведения, игровых предметов, реалий свадебного обряда и т. п.);

• общие (сквозные) семантические доминанты: 'влажный, мокрый' - для жирного и кислого; 'доставляющий удовольствие', 'изобильный' - для жирного и сладкого;1 неприятный при контакте (перцептивном, социальном, эмоциональном.)', 'неудачный' - для соленого и кислого; 'концентрирующий в себе вкус, смысл, ум.; придающий полноценность' - для соленого, жирного, кислого и т. п.;

• отношения синонимии и антонимии как на уровне «пищевых» значений, так и на уровне частных вторичных значений и культурной семантики. Например:

- 'плодородный' / 'неплодородный (о почве)': жирная земля 'тучный» чернозем', тучный 'обильный почвенным туком, перегноем', подсолднок 'подзолистая почва', кислая земля 'почва с повышенной кислотностью', ср. постная земля 'неудобренная земля';

- 'теплый / холодный / приносящий осадки (о ветре)': слабимый ветер 'теплый, южный, особенно при вешнем посеве, от него ждут урожая', солить 'дуть в лицо (о ветре со снегом)', кисляк 'южный и западный ветер';'

- 'тяжелый' / 'благополучный (о жизни)': сладкий 'исполненный довольства, счастья, радости (о жизни, судьбе)', по маслу 'спокойно, благополучно', кисло ли прясло 'хорошо ли, плохо ли', солоно прийтись 'о выпавших на долю кого-л. тяжелых обстоятельствах, неприятностях, обидах и т. п.';

- 'приятный / неприятный; любимый / нелюбимый (о человеке)': кислёня (кислёня) 'бранное слово; кислятина', соленый 'вредный, дерзкий', сладкий 'милый, любимый', масленый 'ласковое обращение к близкому или приятному человеку';

- 'чувственный': всахаритъся в самые уши 'сильно влюбиться', литер, сладострастие, соль весить 'игра «с отвесом» поцелуев', сальник 'любитель ухаживать за женщинами', масленый 'как бы подернутый маслом, выражающий чувственность, вожделение (о глазах, взгляде)', ср. пресной 'сладострастный';

- 'сват, участник свадебного обряда': тамб. кислый сват, владим. кислая сваха, сладкая родня.

Заключение

Данное исследование представляет собой опыт этнолингвистического анализа диалектных и общенародных единиц русского языка, называющих кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, а также слов, объединенных с ними семантико-мотивационными связями. Корпус привлекаемой русской диалектной лексики дополнен фактами иных славянских традиций, а также фольклорными и этнографическими материалами. Как основной источник этнокультурной информации рассматривались внутренняя форма слова и мотивационные связи лексем, поэтому в работе совмещались элементы семантико-мотивационного, ономасиологического и идеографического анализа материала.

Выбранные категориальные признаки пищи являются маркированными на вкусовой шкале, и, в отличие от «постного» и «пресного», объединяются родовым понятием «вкусный», интерпретируемым как наличие вкуса - кислого, соленого (малосолый 'безвкусный, пресный' - «Вот чай с мятой, я привыкла, не положу мятой, чай кажется малосолый», вкусный 'кислый') или питательность и перцептивная приятность (воложный 'вкусный, лакомый', салиться 'есть вкусное, лакомиться', сладкий 'вкусный, приятный на вкус'). Обилие наименований кислых продуктов и напитков свидетельствует о том, что именно эти блюда составляли основу рациона русских (тогда как наличие жира и соли делало пищу в полной мере полноценным, ср. Солоно, воложно — зато жену не бить, а хлеба не станет ~ мужа не бранить, Нам хоть песок, только бы солить).

Исследуемая лексическая группа представлена семантическими полями «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища», рассмотренными в перспективе семантической деривации, и этимолого-словообразовательными гнездами *kys-ll*kvas- 'кислый', *sol-«соленыйv>ll*sold- 'сладкий', *zir- 'жир, жирный', *ma(z)sl- 'масло', *tuk- 'тук, тучный', *sa(d)l- 'сало', *volg- 'влага, жир'. Этнолингвистическая интерпретация материала велась согласно алгоритму, предложенному в главе «Семантико-мотнвационная группа как объект этнолингвистического исследования». Помимо характеристики внутренней организации семантического поля, выявления логики его внешних отношений, осуществлено рассмотрение лексики поля в «контексте» коррелятивных отношений. Сделанные выводы учитывали межъязыковые параллели, соотношение вербального и невербального кода традиционной духовной культуры. Важной составляющей исследования стало выделение «ключевых» семантических признаков (семантических доминант), позволяющих увидеть смысловые связи и трансформации значений слов, определить соотношение значений, принадлежащих различным тематическим сферам.

В гл. 2 «Гнезда *kys-//*kvas-, *sol-//*sold*zir-, *ma(z)sl-, *tuk~, *sa(d)l-, *volg-: "пищевая" семантика» был предложен этимолого-семантический комментарий к перечисленным гнездам, а также раскрыто семантическое своеобразие полей «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища». Анализ предметной семантики корней *kvas-, *kys~, *kys- в русском языке показал, что помимо значения 'кислый вкус; становиться кислым', актуальной является семантическая доминанта 'влажный, мокрый; намокать, мокнуть'. В поле «Кислая пища» соседствуют значения, называющие собственно вкусовую категорию и «скисание» как процесс, искусственно вызываемый (сродни солению) или естественный (сродни гниению). Семантический анализ продолжений корней *sol~, *sold- выявил, что для прил. соленый и сладкий (сущ. солод) в русском языке помимо семантики 'соленый', 'сладкий' ('солод') характерно значение 'вкусный; иметь определенный вкус, делать вкусным'. На примере продолжений корня *ьо1с1- мы наблюдаем «волнообразное» движение семантики: праслав. *'соленый' —> *'вкусный, приправленный' —> 'сладкий' и вновь —> 'вкусный, приправленный'. Предметные значения сущ. жир, сало, масло, тук, волога указывают на симметричность смыслового развития этих лексем. Для них выделяются общие семантические признаки 'влажный', 'питательный, плодородный', а «специализация» значений во многом определяется особенностями этимологических связей (сущ. жир и гл. жить, масло и гл. мазать, сало и гл. садить, этимологическое значение сущ. волога — 'влага'). Изученная группа лексики воплощает не только предметные (консистенция, запах, вкус и т.п.), но динамические (способность менять объем, перемещаться) и интерактивные признаки продуктов (включенность в различные «сценарии»: приготовление теста, кваса, соление капусты, сбивание масла и т.д.) и является богатой базой для семантической деривации.

На следующем этапе исследования, в гл. 3 «Семантические связи "пищевой" лексики с другими лексико-семантическими полями», «пищевая» лексика была рассмотрена в свете семантической деривации. В результате определился круг семантических полей-соседей, в разной степени удаленных от поля пищи и с разной долей активности формирующих с ним донор-ско-реципиентные связи. Активно в мотивационные отношения вступают поля, относящиеся к сфере «Человек»: «Физическая характеристика» («Тело», «Больной - здоровый», «Возраст», «Зрение. Речь», «Мужской - женский», «Физиологические процессы»), «Эмоции»; «Социум. Культура»: «Социальные отношения», «Этика», «Свадебный обряд», «Игры»; «Природа»: «Растения», «Гео- и гидрообъекты», «Метеорология». В меньшей степени «пищевая» лексика развивает отвлеченную семантику («Бытие»: «Движение», «Время», «Количество», «Общая рациональная оценка»). Для каждой из семантико-мотивационных групп выделяются;свои тематические «предпочтения». Например, группе «Кислая пища» оказываются близки явления природного мира: названия растений, метеорологических явлений, географических объектов указывают на объективное присутствие кислоты в природных объектах, однако некоторые из этих наименований являются метафорами. Так, в метеорологической сфере обнаруживаются примеры метафорической связи скисания пищи с ухудшением погоды - погода квасится, небо сметанится, на нем появляется простокиша, Ыате т1еко, Я1ас{1е т1еко ('облака') и т. п. Напротив, лексика, называющая жирную пищу, минимально связана с природными явлениями, но активно развивает абстрактную семантику, ср. сально, жирно, вологой 'много', в тук 'в пользу'. Для одних полей лексика пищи преимущественно выступает как донор («Физические характеристики человека», «Этика»), для других - как реципиент («Динамика», «Родственные отношения»).

Характер семантической деривации на базе пищевой лексики определяется: • объективными связями реалий (например, семантика 'жир', естественно, связана с областью физических характеристик человека, 'сладкий' — с растительным миром, 'соленый' - с характеристиками почвы и воды и др.); • праславянским значением корня (признак 'влажный, мокрый', присущий праслав. *ку8-Н*кха8-, реализуется в «метеорологическом» (квасить 'идти (о дожде)') и «антропологическом» значениях, ср. кислух 'плаксивый человек', прокваситься 'поныть, похныкать'); • общим семантическим элементом, присущим лексике соотносимых тематических сфер (например, семантический признак «возбуждения и беспокойства» связывает значения 'встревожиться' и 'прокиснуть, забродить', характерные для диал. взбудо-раэюиться, взбутузиться, потревожиться).

Семантико-мотивационный анализ материала выявил ряд регулярных и продуктивных семантических моделей: например, 'кислый, мутный' —> 'сварливый', 'жир' —*■ 'лед на реке', 'жирный' —* 'плодородный', 'жирный' —* 'непристойный', 'содержащий соль, кислоту, масло' —> 'умный', 'пресный, постный' —> глупый', 'соленый' —> 'находчивый, расторопный', 'кислый, некачественный, приготовленный путем смешения, брожения напиток' —> 'размолвка, ссора; суматоха', 'киснуть, бродить' —> 'суетиться, хлопотать', 'говорить, бормотать' 'бродить', 'вариться, кипеть' —> 'киснуть', 'резать' —» 'киснуть', 'проникать в пищу (о ком-л.)' —> 'скисать' и др.

В результате анализа семантической деривации на базе «пищевой», учитывающего явление семантического параллелизма, были предложены мотивационные реконструкции для ряда лексем: огневатъся 'прокиснуть', волоэюить 'бить, колотить кого-либо', квасить 'пить', со-ломатить 'говорить пространно, пусто', сало, масло, квас 'игровой локус', квас 'проигравший игрок' и др. Некоторые из них поддерживаются параллелями в инославянских языках, а также во внеязыковых культурных кодах. Например; семантическая модель 'насолить' —> 'навредить' (ср. литер, насыпать соли на (под) хвост, диал. солеть 'делать неприятности; сильно досаждать') связана с культурной практикой во избежание действия дурного глаза бросать вслед уходящему щепотку соли, тогда как диал. выражение пустить в просол 'долго не отдавать замуж' в полной мере раскрывается на фоне обрядового текста о солении не вышедших замуж девушек.

Анализ семантических связей поля пищи с другими тематическими областями показал, что оппозиции и корреляции, организующие систему наименований категориальных признаков пищи (ср. сладкий - соленый, горький, кислый; соленый, кислый - пресный; жирный, скоромный — постный; сладкий ~ жирный; горький ~ соленый и др.), актуальны и на уровне вторичной языковой семантики, и на уровне культурной символики. Такая организация, например, соответствует семиотическому принципу «оппозитивности», лежащему в основе свадебной обрядности: на свадьбе молодые целуются и тем самым подслащивают напитки, чтобы они не были горькими. Порой существующие оппозиции действуют как фактор номинативного «притяжения»: так, лексемы типа жирный, тучный 'плодородный (о земле)' могли спровоцировать появление выражения постная земля 'неудобренная земля'.

В заключительной главе «Семантическое своеобразие лексики, обозначающей категориальные признаки пнщи: итоговая характеристика» с учетом выделенных семантических доминант, комплекса коррелятивных отношений, интерпретации регулярных семантических связей, существующих между лексикой пищи и другими понятийными сферами, реконструируются характерные для-русской языковой традиции представления о кислой, жирной, соленой и сладкой пище. Отталкиваясь от синонимии или антонимии на уровне «пищевой» семантики, мы выделили ряд лексических гнезд, семантические спектры которых обнаруживают набор значений, коррелирующих с деривационной парадигмой прил. кислый, сладкий, соленый, жирный. Найденные корреляты противопоставляются / совпадают в достаточно конкретных значениях (сохраняется тождество денотативной отнесенности). Например, парадигма значений прил. жирный характеризует те же денотативные позиции, что и сочный / сухой, толстый / тонкий, густой / э/сидкий Iредкий, добрый /худой, полный / пустой, дюжий, тощий, а ряд значений прил. кислый находит аналогию в семантике прил. мокрый, гнилой

Спектр значений семантико-мотивационной группы «Кислая пища» можно описать через семантические доминанты 'жидкий, влажный, мокрый', 'мягкий, вялый', 'малоподвижный, неподвижный', 'долгий, медленный/медлительный', 'пустой, бессодержательный', 'неудачный', 'беспорядочный', 'старый, омертвевший', 'живой, растущий' и др.; «Жирная пища» - 'имеющийся в большом количестве, обильно проявленный', 'изобильный, богатый', 'большой, крупный', 'насыщенный, концентрированный', 'питательный, полезный', 'удачливый, выгодный', 'вкусный, притягательный', 'скоромный', 'влажный, насыщенный влагой, сочный' и др.; «Соленая пища» - 'неприятный при контакте (перцептивном, социальном и т.п.)', 'неудачный', 'соответствующий - несоответствующий норме (пищевой, социальной, эмоциональной, интеллектуальной и т. п.)', 'бессмысленный, напрасный' (<— 'заготовленный впрок'), 'концентрирующий в себе вкус, смысл, ум.'; «Сладкая пища» - 'приятный, нравящийся, доставляющий удовольствие', 'сытный, вкусный', 'мягкий' (<— 'приятный'), 'неприятный' ('чрезмерно сладкий').

Определяя семантический «акцент» для каждой лексической группы, отметим, что самым активным донором и реципиентом являются слова с семантикой «кислая пища». Эта группа лексики обладает сложно организованным денотативным пространством, разработанными «левыми» мотивационными связями, что, по закону «сообщающихся сосудов», обеспечивает ей широкие донорские возможности. Признак «кислый» - это единственная из рассматривав -- мых категорий, которая может интерпретироваться с точки зрения динамики и времени: оценивается каждая из стадий скисания - (свежий) —» заквашенный —> бродящий —> кислый —» испорченный —► гнилой. Кислое-бродящее символизирует рост, здоровье (в культуре чаще осмысляется именно эта «сторона» кислой пищи), тогда как негативные коннотации кислого-испорченного выражены, например, в номинациях эвфемистического характера (ср. диал. Афонъка был (приходил) 'о прокисшем супе').

У слов с семантикой «жирный» сильнее разработаны парадигматические связи (для кислого, в силу «неоднозначности» процесса скисания, сложно найти соответствующего «партнера»). Подобные парадигматические отношения выявляют ряд семантических признаков, характерных для лексем, называющих жирную пищу. Среди них - «сочный, влажный», «густой», «изобильный, избыточный», «насыщенный».

Лексемы с пищевой семантикой «сладкий» и «соленый» наиболее «автономны»: являясь антонимами, они меньше стремятся к «внешним» связям. Признаки сладкий и соленый в большей степени ориентированы на субъекта, оценивающего свои вкусовые ощущения, которые могут проецироваться на иные перцептивные категории: осязательные (соленый 'жгучий, острый'; сладкий 'мягкий, теплый о ветре'), обонятельные (сладкий 'о запахе'), аудиальные (сладкий 'о голосе, звуках'). Поэтому семантические доминанты соленого и сладкого зачастую носят субъективный характер - 'приятное'/'неприятное', а при их семантическом развитии важной оказывается категория меры, нормы (ср. пересолить 'превысить меру, «переборщить»).

Признаки «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный» в русском языке и во внеязыковых кодах культуры интерпретируются в аспекте противопоставлений «бедный - богатый», «изобильный - скудный», «плодородный (плодовитый) - неплодородный», «мужской - женский», «больной - здоровый», «молодой — старый» («свежий — старый»), «чистый - грязный», «пустой - полный», «приятный - неприятный», «этичный — неэтичный», «праведный - грешный». Культурная и социальная значимость пищи определила несомненную символическую нагру-женность рассматриваемых категорий. Аксиологическую оценку получает не только противопоставление жирный - постный, но и кислый, сладкий, соленый — пресный, поскольку всякая изобильная или насыщенная вкусом пища воспринимается как ублажающая плоть.

Итак, пищевая лексика с категориальной семантикой является областью с детально и разносторонне разработанным внутренним членением и богатыми семантическими связями, что позволяет охарактеризовать особенности языкового восприятия соответствующей сферы действительности, а также использовать данную группу лексики как материал для изучения явления г семантической деривации не только в синхронной, но и в диахронной плоскости. В качестве перспектив исследования можно видеть:

• углубленный анализ культурной семантики «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный» (в частности, значений, функционирующих в сфере семейной и календарной обрядности), ее сопоставление с семантикой языковой; • дальнейшую разработку методики описания семантической структуры словообразовательных гнезд и апробацию предложенного алгоритма анализа на других лексических группах; • выработку типологии коррелятивных отношений лексических гнезд; • расширение сравнительно-языкового аспекта исследования - сопоставление логики семантического развития и отдельных моделей семантической деривации на базе пищевой лексики в русском и других славянских языках.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Пьянкова, Ксения Викторовна, 2008 год

1. Каргопольский' архив этнолингвистической экспедиции РГГУ (лаборатория фольклора РГГУ, Москва).

2. Полесский архив этнолингвистической экспедиции Института славяноведения РАН (ИСл РАН, отдел этнолингвистики и фольклора, Москва). Т. А. Бернштам. Молодежь в обрядовой жизни русской общины Х1Х-начала XX в. Л., 1988.

3. Народные подвижные детские игры: к проблеме изучения народной терминологии // www http ivgi.rsuh.ru/folklore/ls04 bolshakoval.

4. Обзор русского народного быта Северного края. Том III. Собр. А. Е. Бурцев. СПб, 1902.

5. Быт белорусских крестьян // Этнографический сборник. Вып. 11. СПб., 1854. Белорусский эротический фольклор. М., 2006.

6. B. Щ. Пища и питье крестьян малорусов с некоторыми относящимися сюда обычаями, поверьями и приметами //Этнографическое обозрение. 1899. № 1—2. С. 266-322.

7. Жыцця-адвечны лад: Бсларусюя народныя прыметы i паверЧ. Кн. 2 /Уклад., прадм. i пер. У. Васшев1ча. Минск, 1998.

8. Н. М. Гальковский. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 1. Харьков, 1916; Т. 2. Древнерусские слова и поучения, направленные против остатков язычества в народе. М., 1913. Ст. Станкова. Български народни гатанки. София, 1984.

9. Дзвдчы фальклор / Склад. Барташэв!ч Г. А. Мн., 1972.

10. И А. Морозов, И. С. Слепцова, Е. Б. Островский и др. Духовная культура Северного Белозерья: Этнодиал. словарь. М., 1997.

11. В. Н. Добровольский. Смоленский этнографический сборник. Ч. II. СПб., 1894.

12. Дитячий г фольклор: Колисков1 nicHi та.забавлянки: Упор. Г. В. Довженок. КиТв, 1984.

13. A. С. Ермолов. Народное погодоведение. М., 1995.

14. Пять пятиканов да дваста бодаста: Сборник русских загадок Пермского Прикамья в записях последнего времени / Сост. И. А. Подюков, А. В. Черных, К. Э. Шумов. Пермь, 2004. С. 79.

15. B. Бован. Српске народне загонетке са Косова и MeToxHje. Единство Пришти-на, 1979.

16. А. Н. Звонков. Современные браки среди крестьян Тамбовской губернии Елатом1. Замовы 1вченко 19991. Иллюстров1915-71. ИНС1. Калачев 2/2

17. Карагайская сторона 2002 КДЭИС1. Куединская свадьба

18. Куединские былинки Кунг. семейная традиция Логинов 19931. Масленица в1. Прикамье1. МД1. Митрофанова1. Морозов, Слепцова

19. Морозов, Слепцова 2004 МПЭЛ1. Назви одягу 19981. Никифоровский 1897

20. Областные слова Рыбинскаго уезда1. Обрядовая поэзия

21. А. 0.1вченко. Украшська народна фразеолопя: ономасюлопя, ареали, етимо-лопя. Харьшв, 1999.

22. И. И. Иллюстров. Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках. Сб. русских пословиц и поговорок. СПб., 1915.

23. Игры народов СССР. Сб. материалов / Сост. В. Н. Всеволодский-Гернгросс, В. С. Ковалева, Е. И. Степанова. М.; Л., 1933.

24. Архив1 историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Н. Калачовым. М., 1850. Кн. 1. М., 1855. Кн. 2. М., 1854-1855. Кн. 3. М., 1861. Карагайская сторона /Сост. И. А. Подюков. Пермь, 2002.

25. Картотека этноидеографического словаря русских говоров Свердловской области

26. Куединская свадьба. Свадебные обряды русских Куединского района Пермской области в конце XIX первой половине XX в. Сборник фолыслорно-этнографических материалов. Пермь, 2001.

27. Куединские былички. Мифологические рассказы русских Куединского района Пермской области в конце Х1Х-ХХ в. Пермь, 2004. 114 с см. В каждой деревне. 2007.

28. К К Логинов Семейные обряды и верования русских Заонежья. Петрозаводск, 1993.229 с.

29. И. А. Подюков, А. В.Черных. Масленицам Прикамье (конец XIX — первая половина XX в.). Пермь, 2004. 60 с.

30. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре Вып. I. Младенчество; Детство / Сост. В П.Аникина М., 1991.

31. Пословицы Поговорки. Загадки. / Сост. А. Н. Мартынова, В. В. Митрофанова. М., 1986.

32. И. А. Морозов, И. С. Слепцова. Мужские забавы и развлечения на Русском Севере // Мужской сборник. М., 2001. Вып. 1: Мужчина в традиционной культуре. С. 209-219.

33. И. А. Морозов, И. С. Слепцова Круг игры. Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX XX вв.). М., 2004.

34. Обрядовая поэзия / Сост., предисл., примеч., подгот. текстов В. И. Жекулиной, А. Н. Розова. М., 1989*735 с.

35. Свадебные обряды в Ольгопольском уезде Подольской губернии // ЖС. 1896. Вып. 3-4.

36. Прислив'я та приказки: Людина. Родина. Житгя. Риси характеру. К., 1990. Пословицы русского народа: Сб. В. Даля. М., 1957.

37. К Н. Прокошева Коми заимствования в составе глагольных фразеологических1. РДИФ1. РНС 19851. PC РЭФ1. Садова Садовников1. Сахаров1. Сенгилеевскийуезд1. Танчук 1986 Тенишев 19931. Тенишев 2004 (2005, 2006)1. Терещенко Томская губ.1. ТФ

38. Раз, два, три, четыре, пять Мы идем играть: Русский детский игровой фольклор / Сост. М. Ю. Новицкая, Г. М. Науменко. М., 1995.

39. Русские народные сказки А. Н. Афанасьева / Сост., вступ. ст. и прим. В. П. Аникина. Москва, 1985.

40. Русский Север: этническая история и народная культура. XII-XX вв. М., 2001. Русский эротический фольклор / Сост. научн. редакция А. JI. Топоркова. М., 1995.

41. Т. С. Садова. Народная примета как текст: Лингвистический аспект. СПб., 2003. Загадки русского народа: Сборник загадок, вопросов, притч и задач. Сост. Д. Садовников. М., 1996.

42. Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым. М., 1990; Пр. В. Е-ий. Свадебные обряды и обычаи у великорусов. Описание сельской свадьбы в Сенгилеевском уезде Симбирской губернии // ЭО. М., 1899. №3. С. 108-144.

43. Сборник пословиц русского народа. Составитель В. Танчук. Нью-Йорк, 1986. 192 с.

44. Быт великорусских крестьян-землепашцев: описание материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева (на примере Владимирской губернии). Авторы-составители: Б. М. Фирсов, И. Г. Киселев. СПб., 1993.

45. Юго-западная часть Томской губернии в этнографическом отношении. Ст. чл. -сотр.- Гр. Н. Потанина // Этнографический'сборник, издаваемый Русским географическим обществом. Вып. VI. СПб, 1864. С. 11-54.

46. Тверской детский фольклор: Сост. Л. В. Брадис, В. Г. Шомина. Тверь, 2001. Сер.

47. Тверской фольклор», кн. 3.

48. Загадки (УкраТнська народна твочють). Кшв, 1962.

49. УкраУнськи присл1в'я i присказки. Харкав, 2006.

50. И. А. Подюков, А. М. Белавин, Н. Б. Крыласова, С. В. Хоробрых, Д. А. Антипов. Усольские древности. Сборник трудов и материалов по традиционной культуре русских Усольского района конца XIX-XX вв. Усолье, Соликамск, Березники, 2004.

51. Фольклор Судогского края (второе издание). М., 2001.

52. И. И. Шангина. Русские дети и их игры. СПб., 2000. 296 с. С. 182.

53. П. В. Шейн. Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках,легендах: Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном. М.,1989.

54. А. А. Бахматов, И. А. Подюков, С. В. Хоробрых, А В. Черных. Юрлинский край. Традиционная» культура русских Юрлинского района в XIX-XX в. Материалы и исследования. Пермь, 2003. (Рукопись.)

55. Этнолингвистический архив Университета им. Марии Кюри-Склодовской (Люблин).

56. М. Cisek. Materialy etnograficzne z miasteczka Zotyni w powiecie Przemyskim //ZWAK, 1889, t. (cz. III), S. 54-85.

57. St. Ciszewski. Lud rolniczo-görniczy z okolic Stawkowa о powiecie Olkuskim // ZWAK, t. XI (cz. III), 1887, S. 11-29. A. Chqtnik. Pozywienie kurpiöw. Krakow, 1936.

58. St. Dqbrowska. Wies Zabno i jej mieszkaricy (Powiat Krasnostawski, gub. Lubelska)1. Dworakowski1. Folfasinski1. Gloger1. Karwicka Kolberg1. Kopernicki 18781. Kosinski 18911. MAAE IV

59. Majewski, Jarecki 1903 MatLim Ondrusz

60. Pelka 1989 Pietkiewicz 1938 Poszukiwania XIII (3) PSL

61. Saloni 1898 Siarkowski 19851. Stelmachowska 19331. Toeppen 1892 Udziela 18861. Ulanowska 18921. Wasilewski 1989 1. Wesolowska — 19861. Wierzchowski 18901. Witkos 19781. Wysoczaiiski

62. Wisla, T. XVIII, 1904, z. IV, S. 331-346.

63. S. Dworakowski. Kultura spoleczna ludu wiejskiego na Mazowszu nad Narvvia. Bialystok, 1964.

64. Polskie zagadki ludowe // Wybral i opracowal S. Folfasinski. Warszawa: Ludovva Spoldzielnia Wydawnicza, 1975.

65. Wl. Kosinski. Niektore zabobony i przesqdy ludu polskiego z okolic Makowa i Andrychowa // ZWAK, t. XV, 1891. S. 47-52.

66. Materialy Antropologiczno-Archeologiczne i Etnograficzne wydawane staraniem Koraisji Antropologicznej Akademii Umiej^tnosci w Krakowie. Krakow. T. IV. 1900. E. Majewski, Wl. Jarecki Bydto//Wisla. 1903. cz. XVII, z. 1. S. 134-171.

67. Materialy etnograficzne z powiatu Limanowskiego. Wroclaw, 1971, z. 2.

68. J. Ondrusz. Przysiowia i przymowiska ludowe ze Slqska Cieszyriskiego. Wroclaw,1960.

69. Pelka. Rytualy, obrz^dy, swi?ta. Warszawa, 1989. 212 s.

70. Cz. Pietkiewicz. Kultura duchowa Polesia Rzeczyckiego. Warszawa, 1938.

71. Poszukiwania // Wisla, cz. XIII. 1899, z. 3. S. 436-447.

72. S. Niebrzegowska. Polski sennik ludowy. Lublin: Wyd. UMCS, 1996. 297 s.

73. A. Saloni. Lud rzeszowski // MAAE. 1908. T. 10. S. 50-344.

74. W. Siarkowski. Zagadki ludowe z roznych miejscowosci gubernii Kieleckiej // ZWAK. 1882. T. VIII (Cz. III). S. 3-39.

75. B. Stelmachowska. Rok obrz^dowy na Pomorzu. Toruri, 1933.

76. M. Toeppen. Wierzenia mazurskie // Wisla. 1892. T. VI (Z. 4). S. 758-797. S. Udziela. Materialy etnograficzne zebrane z miasta Ropczyc i okolicy // ZWAK. 1886. T. 10, S. 75-156.

77. S. Ulanowska. Lotysze Inflant Polskich a w szczedolnosci, z gminy Wieloriskiej powiatu Rzezyckiego. Obraz etnograficzny //ZWAK, t. XVI, (cz. II), 1892. S. 104219.

78. Z. Wasilewski. Jagodne (wies w powiecie hikowskim). Zarys etnograficzny // Biblioteka «Wisly». Warszawa, 1889. T. 4.

79. H. Wesolowska. Zwyczaje i obrz^dy rodzinne //Folklor Gornego Sl^ska. Katowice, 1986. S.95-170.

80. Z Wierzchowski. Materyjaly etnograficzne z powiatu Tarnobrzeskiego i Niskiego w Galicyi//ZWAK, cz. XIV. 1890. S. 145-251.

81. St. Witkos. Zwyczaje i wrozby zwiqzane z wigiliq. Bozego Narodzenia // Lud, cz. LXII. 1978. S. 199-203.

82. W. Wysoczanski. J?zykowy obraz swiata w porownaniach zleksykalizowanych (na materiale wybranych j^zykow). Wroclaw, 2005.3. Исследования

83. Агапкина Т. А. К 80-летию акад. Н. И. Толстого: Из словаря «Славянские древности» // Славяноведение. 2002. № 6. С. 40-43.

84. Агапкина Т. А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М., 2002а.

85. Алексеевский М. Д. Застолье в обрядах и обрядовом фольклоре Русского Севера Х1Х-ХХ в. (на материале похорон.-помин. обрядов и причитаний): Автореф. дис. . канд. филол. наук. / Рос. гос. гуманитар, ун-т. М„ 2005.

86. Аникин А. Е. Этимологические заметки // Общеславянский лингвистический атлас: материалы и исследования 1984. М., 1988. С. 280-289.

87. Аникин А. Е. К семантическому анализу некоторых славянских слов //Этимология. 1982. М., 1985. С. 65-82.

88. Анохина Л. И. Лексика питания: названия печеных кушаний из муки в орловских говорах: структур.-семант. аспект: Автореф. дисканд. филол. наук. Орел, 1998.

89. Антропов Н. П. Белорусские этнолингвистические этюды: 2. Вызывание дождя И Язык культуры: семантика и грамматика: К 80-летию со дня рождения Никиты Ильича Толстого (1923-1996). М., 2004.

90. Апресян Ю. Д. Избранные труды. Том 1: Лексическая семантика. М., 1995. 472 с. Том 2: Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995.

91. Ахметова М. В. Земля-кормилица и «последние» времена: комментарий к одному пророчеству // АБ 60. Сборник статей к 60-летию А. К. Байбурина. СПб., 2007. С. 118-132.

92. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. М., 1994 (репринт).

93. Бабаева В. Э. Формирование семантической структуры слова простой в русском языке //Языковая картина мира и системная лексикография. М., 2006. С. 761-844.

94. Бабаева В. Э. Кто живет в вертепе, или опыт построения семантической истории слова // Вопр. языкознания. № 3. 1998. С. 94-106.

95. Бабаева В. Э, Журавлев А. Ф., Макеева И. И. О проекте «Исторического словаря современного русского языка» // Вопр. языкознания. № 2. 1997. С. 34—46.

96. Байбурин А, К. Заметки о кулинарной символике: «пересол» // Studia Etnológica: Труды факультета этнологии. СПб., 2004. Вып. 2. С. 4-13.

97. Барпшиньский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике / Перевод с польского. М., 2005.

98. Баудер Г. А. Игровая лексика в говорах Тамбовской области: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Тамбов, 1997.

99. Березович Е. Л. Язык и традиционная культура: Этнолингвистические исследования. М., 2007а.

100. Березович Е. Л. К понятию «языкововго мифа» //АБ 60. Сборник статей к 60-летию А. К. Байбурина. СПб., 20076. С. 177-187.

101. Березович Е. Л. К этнолингвистической интерпретации семантических полей // Вопр. языкознания. № 6. 2004. С. 3-24.

102. Березович Е. Л. «Пищевая» модель в гидронимии Русского Севера: метафора и мир // История русского слова: ономастика и специальная лексика Северной Руси. Вологда, 2002. С. 156-163.

103. Березович Е. Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000.

104. Березович Е. Л., Рут М. Э. Ономасиологический портрет реалии как жанр лингвокультурологического описания // Известия Урал. гос. ун-та. Гуманитарные науки. Вып. 3. Екатеринбург, 2000. С. 33-39.

105. Березович Е.Л. Из севернорусских диалектных этимологий. II (названия «погани» ;и их дериваты) //Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего научного совещания. 21—23 октября 1999 г. Екатеринбург, 1999. С. 5-9.

106. Богданов К. А. Повседневность и мифология: Исследования по семиотике фольклорной действительности. СПб., 2001.

107. Богданович А. Е. Пережитки древняго м1росозерцашя у бЪлоруссовъ. Гродно, 1895.

108. Варбот Ж. Ж. Диахронический аспект языковой картины мира // Русистика на пороге XXI века: проблемы и перспективы: Материалы международной научной конференции. М., 2003. С. 343-347.

109. Варбот Ж. Ж. К этимологии праслав. *sadlo > рус. сало II Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста. М., 2002.

110. Варбот Ж. Ж. Перспективы изучения явлений народной этимологии в русской диалектной лексике // Этимологические исследования: Сб. науч. тр. Вып. 7. Екатеринбург, 2001.

111. Варбот Ж. Ж. Славянские представления о скорости в свете этимологии (к реконструкции славянской картины мира // Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов: Доклады российской делегации. М., 1998. С. 115-130.

112. Варбот Ж. Ж. Ряженка // Русская речь. 1994. № 4. С. 117-119.

113. Варбот Ж. Ж. О возможностях реконструкции этимологического гнезда на семантических основаниях //Этимология. 1984. М., 1986. С. 33-39.

114. Виноградов В. В. История слов. М., 1999.

115. Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002.

116. Володзша Т. Семантыка рэчау у духоунай спадчыне беларусау. Míhck, 1999.

117. Гак В. Г. Языковые преобразования. М., 1998. 768 с.

118. Глинских Г. В., Петрова О. В. Введение в языкознание. И. Новгород, 1998.

119. Голев Н. Д. Динамический аспект лексической мотивации. Томск, 1989.

120. Горячева Т. В. Этимологические наблюдения над некоторыми русскими диалектизмами // Материалы и исследования по русской диалектологии I (VII). М., 2002.

121. Горячева Т. В. «Замолаживает, заволаживает.» // Русская речь. 19866. № 6. С. 106-111.

122. Горячева Т. В. К изучению славянской метеорологической терминологии //Этимология 1984. М., 1986а. С. 43-49.

123. Горячева Т. В. К этимологии восточнославянских метеорологических терминов // Этимология 1983. М., 1985. С. 69-82.

124. Горячева Т. В. К этимологии русск. диал. стень 'ледяное сало' //Этимология 1973. М., 1975. С. 95-97.

125. Гронская Н. Э Семантическая структура русского многозначного слова (опыт контрастивного анализа прилагательных вкуса: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Нижний Новгород, 1995

126. Губарева В. В. Лексика питания в говорах Тамбовской области: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Тамб. гос. ун-т им. Г. Р. Державина. Тамбов, 2002.24 с.

127. Гулинов Д Ю. Национальная специфика французской лингвокультурной сферы «гастрономия» (переводческий аспект): Автореф. дис. канд. филол. наук. Волгогр. гос. пед. ун-т. Волгоград, 2004.20 с.

128. Гура А. В. Лунные пятна: способы конструирования мифологического текста // Славянский и балканский фольклор. Семантика и прагматика текста. Вып. 10. М., 2006. С. 460-484.

129. Гура А. В. Снотолковательная традиция полесского села Речица//Сны и видения в народной культуре. Мифологический, религиозно-мистический и культурно-психологический аспекты. М., 2002. С. 198-219.

130. Дмитриева С. В. Лексика тематической группы "Питание" в народной речи в ареальном аспекте На материале псковских говоров : Дис. . канд. филол. наук. Псков, 1999.

131. Дронова Л. П. Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка: этнолингвистический аспект. Томск, 2006.

132. Еремина М.А. Лексико-семантическое поле «отношение человека к труду» в русских народных говорах: этнолингвистический аспект: Дис. .канд. филол. наук/Урал. гос. ун-т. Екатеринбург, 2000.

133. Журавлев А. Ф. Язык и миф. Лингвистический комментарий к труду А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». М., 2005.

134. Журавлев А. Ф. Наивная этимология и «кабинетная мифология» //Этимология. 1997-1999. М., 2000. С. 45-59.

135. Журавлев А. Ф. Заметки на полях «Этимологического словаря славянских языков» // Этимология 1988-1990. М., 1992.

136. Зализняк Анна А. Феномен многозначного слова и способы его описания // ВЯ. 2004. № 2. С. 20-45.

137. Зализняк Анна А. Семантическая деривация в синхронии и диахронии: проект «Каталога семантических переходов» // ВЯ. № 2.2001. С. 13-25.

138. Застырец А. А. Семантические связи перцептивной лексики в русских народных говорах: Дипломная работа. Научный рук. проф. Е. Л. Березович // Урал. гос. ун-т. Екатеринбург, 2003.

139. Зорин. Н. В. Русский свадебный ритуал. М., 2001.

140. Иванов В. В. Типология лишительности (каритивности) // Этюды по типологии грамматических категорий в славянских и балканских языках. М., 1995. С. 5-59.

141. Иванова Т. В. Великий четверг в Лузском районе Кировской области //Живая старина. 2006. №4. С. 47-48.

142. Ивашко Л. А. Очерки русской диалектной фразеологии. Ленинград, 1981.

143. Ильинская Н. Г. К проблеме системных отношений в лексике. Лексико-семантическая группа «Выпеч-ные изделия» в архангельском диалекте (семантический и лингвогеографический аспекты). М., 1998. 320 с.

144. Кабакова Г. И. О сладких поцелуях и горьких слезах: заметки по гастрономии тела //Тело в русской культуре. Сб. статей. М., 2005. С. 66-77.

145. Кабакова Г. И. Антропология женского тела в славянской традиции. М., 2001.

146. Карасева Т. В. Названия пищи в воронежских говорах (этнолингвистический аспект): Автореф. канд. .филол. наук / Воронежский гос. ун-т. Воронеж, 2004. 23 с.

147. Карпова О. В. Украинские женские украшения в ритуальном контексте // Живая старина. 1999. № 3. С. 13-15.

148. Киреева И. В. Лексико-семантические и лингвокультурные особенности русской кухонно-бытовой лексики: Автореф. канд. дис / Кубан. гос. ун-т. Краснодар, 2005. 21 с.

149. Китайгородская М, В., Розанова Н. Н. Продукты питания как социокультурные знаки // Язык. Личность. Текст: Сб. ст. к 70-летию Т. М. Николаевой. М., 2005. С. 577-599.

150. Коваль В. И. Восточнославянская этнофразеология: деривация, семантика, происхождение. Гомель, 1998.

151. Константинова JI. А. Наименования алкогольных напитков в русском языке XI-XX веков (лингвистический аспект): Автореф. дис. . канд. филол. наук /Орлов, гос. пед.ун-т. Орел, 1998.

152. Кривощанова Ю. А. Русская энтомологическая лексика в этнолингвистическом аспекте: Дис. .канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т. Екатеринбург, 2007.

153. Кубасова А. А. Семантико-мотивационное поле «отношение к собственности» в русских народных говорах: этнолингвистический аспект: Дипломная работа. Научный рук. проф. Е. JI. Березович. Екатеринбург, 2004.

154. Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М., 2004.

155. КуркинаЛ. В. Славянские этимологии // Этимология 1981. М., 1983. С. 3-16.

156. КуркинаЛ. В. Славянские этимологии III // Этимология 1973. М., 1975. С. 34-43.

157. Кустова Г. И. Когнитивные модели в семантической деривации и система производных значений // Вопр. языкознания. 2000. № 4. С.96-109.

158. Лаврентьева Л. С. Символические функции еды в обрядах//Фольклор и этнография: проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Сб. науч. трудов. JL, 1990а. С. 37-47.

159. Лаврентьева Л. С. Хлеб в русском свадебном обряде // Этнокультурные традиции русского сельского населения XIX начала XX в. Вып. 2. М., 19906. С.5-66/

160. Лаенко Л. В. 11ациональная специфика репрезентации концепта соленый в русском и английском языках // Методологические проблемы когнитивной лингвистики: Научное издание. Воронежский государственный университет, 2001. С.139-141.

161. Левкиевская Е. Е. Славянский оберег: Семантика и структура. М., 2002.

162. Левонтина И. Б, Шмелев А. Д. Лексика начала и конца трапезы в русском языке // Логический анализ языка: Семантика начала и конца. М., 2002.

163. Леонова А. И. Лингвокультурологическая специфика кулинаронимов: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Твер. гос. ун-т. Тверь, 2003. 20 с.

164. Леонтьева Т. В. Интеллект человека в зеркале «растительных» метафор // Вопр. языкознания. 2006. №5. С. 57-77.

165. Леонтьева Т. В. Интеллект человека в зеркале русского языка: Дис. .канд. филол. наук/Урал. гос. унт. Екатеринбург, 2003.

166. Мерзлякова А. X. Типы семантического варьирования прилагательных поля «Восприятие» (на материале английского, русского и французского языков). М., 2003.

167. Меркулова В. А. К вопросу о диалектных различиях в лексике // Общеславянский лингвистический атлас: Материалы и исследования 1984. М., 1988. С. 119-123.

168. Меркулова В. А. Славянское *zab-\ праслав. *¿arovbjb 'высокий, прямой' //Этимология. М., 1963. С. 72-80.

169. Миронова И. К. Концептосфера «Еда» в русском национальном сознании: базовые когнитивно-пропозициональные структуры и их лексические репрезентации: Автореф. . канд. дис. / Уральский гос. ун-т. Екатеринбург, 2002.

170. Мищенко О. В. Глагол жить в языковой картине мира: Дипл. раб. Научный рук. проф. М. Э. Рут / Уральский гос. ун-т. Екатеринбург, 1997.

171. Могила О. А. Метеоролопчна лексика украТнських говор1в. КиТв, 2008.

172. Некрылова А. Ф. На Ерофея один ерофеич кровь греет// Studia Etnológica: Труды факультета этнологии. СПб., 2004. Вып. 2. С. 166-174.

173. Никитина С. Е., Кукушкина Е. Ю. Дом в свадебных причитаниях и духовных стихах (опыт тезаурусно-го описания). М., 2000.

174. Новиков А. И., Ярославцева Е. И. Семантические расстояния в языке и тексте. М., 1990.

175. Обредната трапеза. Сборник доклади от XI-та Национална конференция на българските етнографи. Пловдив, 2005.

176. Откупщиков Ю. В. О древнем названии хлеба в балтийском, славянском и германском языках // Очерки по этимологии. СПб., 2001. С. 177-184.

177. Падучева Е. В. Динамические модели в семантике лексики. М., 2004.

178. Пахомова И. В. Метафорическое представление концепта «еда/пища» в английской языковой картине мира новоанглийского периода: Автореф. дис. канд. филол. наук. С.-Петерб. гос. ун-т. СПб., 2003.

179. Пеньковский А. Б. Очерки по русской семантике. М., 2004.

180. Петлева И. П. Этимологические заметки по славянской лексике. XVII //Этимология 1988-1990. М., 1992. С. 52-57.

181. Петлева И. П. Этимологические заметки по славянской лексике. IV (и.-е. *(s)ker-m- в славянских языках: *skornib/a, *когта, *кьгть/а, *кьгта, *хготъ, русск. диал. кромы, коромышка) И Этимология 1974. М., 1976. С. 16-31.

182. Петлева И. П. Этимологические заметки по славянской лексике. I //Этимология 1972. М., 1974. С. 81-99. •

183. Питание в культуре этноса. Материалы шестых Санкт-Петербургских этнографических чтений. СПб., 2007.

184. Пушкарева H.JI «Мед и млеко под языком у нее» (Женские и мужские уста и церковном и светском дискурсах доиндустриальной России X начала XIX) // Тело в русской культуре. Сборник статей / Сост. Г. Кабакова, Ф. Конт. М., 2005. С. 78-101.

185. Пьянкова К. В. О киселе-выгоняле и каше-разгонщице // Живая старина. 2008. № 2.

186. Пьянкова К. В. «Разгонное» блюдо в языке и культуре (на материалах западно- и восточнославянской традиции) // Питание в культуре этноса: Материалы Шестых Санкт-Петербургских этнографических чтений. СПб., 2007. С. 127-130.

187. Пьянкова К. В. Пищевая лексика в прозвищных антропонимах // Ономастика в кругу гуманитарных наук: Мат-лы между нар. науч. конф., Екатеринбург, 20-23 сентября 2005 г. Екатеринбург: УрГУ, 2005. С. 101-104.

188. Пьянкова К. В. Метеорологический код в русской пищевой лексике // Ономастика и диалектная лексика. Екатеринбург, 2004. Вып. 5.

189. Пьянкова К. В. Антропологический код в русской лексике брожения и скисания //Лексический атлас русских народных говоров: Материалы и исследования. 2001-2004. СПб., 2004. С. 54-64.

190. Пьянкова К. В. Об одном случае "пищевой" мотивации в русской терминологии игр // Этимологические исследования: Сб. науч. тр. Вып. 8. Екатеринбург: УрГУ, 2003. С. 200-208.

191. Рахшина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: от сочетаемости к семантике: Автореф. . докт. филол. наук. М., 1999.

192. Рахманная М. А. О возможности включения диалектного свататься 'скисаться' в этимологическое гнездо глагола хватать И Материалы и исследования по русской диалектологии. III (IX) (в печати).

193. Рузин И. Г. Модусы перцепции (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус) и их выражение в языке. Автореф. . канд. филол. наук. М., 1995.

194. Рут М. Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург, 1992. 148 с.

195. Самоделова Е. А. Традиционная трапеза (по полевым материалам) // Paleoslavica. Vol:13, no. 1-2005. P. 310-327.

196. Седакова И. А. Лингвокультурные основы родинного текста болгар: Дисс. . докт. филол. наук. М., 2007.

197. Седакова И. А. Балканские мотивы в языке и культуре болгар. М., 2007а.

198. Седакова И. А. О сладком в языке и культуре болгар // Etnolingwistica XII. Lublin, 2000. С. 155-165.

199. Семантика и категоризация. М., 1991. 168 с.

200. Симашко Т. В. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира: монография. Архангельск, 1998.337 с.

201. Синячкнн В. П. Концепт хлеб в русском языке. Лингвокультурологические аспекты описания: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2002.

202. Степанова И. И. Номинация мучных изделий в современном французском языке: (лингвокультуро-логический аспект): Автореф. . канд. филол. наук. / Рос. гос. пед. ун-т. СПб, 2004.

203. Страхов А. Б. Ночь перед Рождеством: народное христианство и рождественская обрядность на Западе и у славян. Cambrige, 2003.

204. Страхов А. Б. Культ хлеба у восточных славян: опыт этнолингвистического исследования. Мюнхен, 1991.

205. Телня В. Н. Культурно-национальные коннотации фразеологизмов (от мировидения к миропониманию)//Славянское языкознание. XI международный съезд славистов. М., 1993. С. 302-315.

206. Толстая С. М. Почему слепой не видит? (к этимологии слав. *slép-) // Словенска етимолоп-ца данас. Београд, 2008. С. 409-419.

207. Толстая С. М. К понятию культурных кодов //АБ 60. Сборник статей к 60-летию А. К. Байбурина. СПб., 2007. С. 23-31.

208. Толстая СМ. Многозначность слова в свете ономасиологии // Язык как материя смысла: Сборник статей к 90-летию акад. Н. Ю. Шведовой. М., 2007а. С. 305-313

209. Толстая С. М. О семантике каритивности (слав, presnb и его парадигматические партнеры) // Ad fonts verborum. Исследования по этимологии и исторической семантике. К 70-летию Жанны Жановны Варбот. М., 2006а. С. 363-380.

210. Толстая С.М. Многозначность и синонимия в общеславянской перспективе //1ужнословенски филолог LXII. Београд, 20066. С. 17-29.

211. Толстая С.М. Полесский народный календарь. М., 2005.

212. Толстая С. М. Семантические корреляты слав *.sux- И Языки культуры: семантика и грамматика. К 80-летию со дня рождения академика Никиты Ильича Толстого (1923-1996). М., 2004в. С. 384-400.

213. Толстая С.М. «Человек живет как трава растет»: вегетативная метафора человеческой жизни // Сокровенные смыслы. Слово. Текст. Культура: Сб. ст. в честь Н. Д. Арутюновой. М., 2004г. С. 694-703.

214. Толстая С. М. Семантическая реконструкция и проблема синонимии в праславянской лексике //Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов. Доклады российской делегации. М., 2003. С. 549-563.

215. Толстая С. М. Категория признака в символическом языке культуры (вместо предисловия) // Признаковое пространство культуры. М., 2002а. С. 7-20.

216. Толстая С. М. Мотивационные семантические модели и картина мира // Русский язык в научном освещении. М., 20026. № 1(3). С. 112-127.

217. Толстая С.М. О семантическом параллелизме в славянской лексике //Проблемы семантического анализа лексики. Тезисы докладов междунар. конференции. Пятые Шмелевские чтения, 23-25 февраля 2002 г. М., 2002в. С. 97-100.

218. Толстая С. М. Оппозиция «постный — скоромный» в свете диалектной семантики // Русская диалектная этимология: Материалы IV Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 22-24 октября 2002 года. Екатеринбург, 2002г. С. 128-132.

219. Толстая С. М. Терпение и терпимость в зеркале языка // Лингвокультурологические проблемы толерантности: Тезисы докладов междунар. конф. Екатеринбург, 2001. С. 128-131.

220. Толстая С. М. «Лито-накапано» // Слово во времени и пространстве. СПб., 2000. С. 166-179.

221. Толстая С. М. Культурная семантика слав. *kriv- // Слово и культура. Памяти Никиты Ильича Толстого. М., 1998. Т. 2. С. 215-229.

222. Толстая С. М. Символика девственности в полесском свадебном обряде//Секс и эротика в русской традиционной культуре. М., 1996а. С. 192-206.

223. Толстик С. А. Семантическое поле «худой» в русском языке: эволюция концепции. Автореф. .канд. филол. наук. Томск, 2004. 24 с.

224. Толстой Н. И. Еще раз о теме «тучи говядо, дождь - молоко» // Н. И. Толстой. Очерки славянского язычества. М., 2003. С. 253-269.

225. Толстой Н. И., Толстая С. М. О словаре «Славянские древности» // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. / Под. ред. Н. И. Толстого. Т. 1: А Г. М., 1995, С. 5-12.

226. Толстой Н. К, Толстая С. М. Слово в обрядовом тексте (культурная семантика слав. *vesel-) // Славянское языкознание. XI Международный съезд славистов. М., 1993. С. 162-187.

227. Толстой Н. И. Язык и народная культура. М., 1995.

228. Толстой. Н. И. Дополнительные суждения о реконструкции праславянской фразеологии // Славянское и балканское языкознание: Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. С. 47-64.

229. Топорков A. JI. «Перепекание» детей в ритуалах и сказках восточных славян // Фольклор и этнографическая действительности. СПб., 1992. С. 114—118.

230. Топоров В. Н. К интерпретации некоторых мотивов русских детских игр в свете «основного» мифа (прятки, жмурки, горелки, салки пятнашки) // Studia mythological Slavica. Ljubljana, 2002. С. 71-112,

231. Топоров В. Н. О некоторых детских играх как трансформации мотивов «основного» мифа (прятки -салки пятнашки и др.) // Folia Slavistica, М., 2000.

232. Традиционная пища как выражение этнического самосознания. М., 2001.

233. Трубачев О. Н. Труды по этимологии: Слово. История. Культура: в 2 тт. М., 2004.

234. Трубачев О. Н. Реконструкция слов и их значений // Вопросы языкознания. 1980. №3. С. 3-14.

235. Урбановнч Г. И. Генетическая характеристика лексико-семантического поля «судьба, счастье, удача» в русском языке: Дисс. канд. филол. наук. М., 2007.

236. Феоктистова JI. А. Номинативное воплощение абстрактной идеи (на материале русской лексики со значением 'пропасть, исчезнуть'): Автореф. дис. .канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т. Екатеринбург, 2003.

237. ХелемендикА. В. Генетическая характеристика лексико-семантического поля 'ругать (-ся)' в русском языке: Дисс. канд. филол. наук. М., 2007.

238. Хлеб в народной культуре: Этнографические очерки. М., 2004.

239. Хлябът в славянската культура. София, 1997.

240. Цейтлин Р. М. Сравнительная лексикология славянских языков Х/Х1 — XIV/XV вв. Проблемы и методы. М., 1996.

241. Цейтлин Р. М. Заметки по старославянской лексикологии // Этимология 1971. М., 1973. С. 102-114.

242. Черных А В. Русский народный календарь в Прикамье. Праздники и обряды конца XIX середины XX века. Часть 1. Весна, лето, осень. Пермь, 2006.

243. Чеха О. Народные представления о лунном времени: этнолингвистический аспект: Дипл. раб. Науч. рук. проф. С. М. Толстая / МГУ. Москва, 2004.

244. Чирич И. В. Лексика застолья в русской языковой картине мире: Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб., 2004. 18 с.

245. Шмелев А. Д. Мясопуст и сыропуст //Русская языковая модель мира: Материалы к словарю. М., 2002. С. 44-55.

246. Эккерт Р. Разыскания в области исторической семасиологии русского языка (установление и обоснование семантического развития слова на примере вост.-слав. диал. волога) //Этимология 1984. М., 1986. С. 239-245.

247. Якушкина Е. И. О некоторых особенностях глагола *pekti и его синонимов //Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 2003-2005. Сб. научных трудов. М., 2006.

248. Якушкина Е. И. Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическом освещении: Автореф. дисканд. филол. наук / МГУ. М., 2003.

249. Якушкина Е. И. Аксиологическая трактовка 'скоромного' и 'постного' в свете диалектных данных // Этимологические исследования: Сб. науч. тр. Вып. 8. Екатеринбург, 2003а. С. 222-229.

250. Якушкина Е. И. Диалектные названия скоромной и постной пищи и их вторичные значения // Русская диалектная этимология: материалы IV Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 22-24 октября 2002 года. Екатеринбург, 2002. С. 132-135.

251. Янева С. Български обредни хлябове. София, 1989.

252. Bartminski J. Definicja kognitywnajako narzçdzie opisu konotacjhi // Konotacja. Lublin, 1988. S. 169-183.

253. Kabakova G. Etiquette au quotidian. (В печати-а.) ,

254. Kabakova G. Le temps de manger. (В печати-б.)

255. Kabakova G. L'alimentation dans les proverbes russes //Revue des études slaves. 2005.-T. 76. Fasc. 2-3. Pp. 219-237.

256. KubiakI., KubiakK. Chleb w tradycji ludowej. Warszawa, 1981.

257. Lenska-BqkК Obrzçdowa funkcja miódu //Literatura Ludowa № 4-5. 2006. S. 31-48.

258. Leñska-Bqk К. Sól ziemi. Wroclaw, 2002.

259. Kowalski P. Chleb nasz powszedni. Wroclaw, 2000.

260. Valcáková P. Sémantická motivace nëkteiych názvu peciva ve slovanskych jazycich (od sloves gybati, krotiti, viti, vbrtëti, kladati, gozva). In. Studia Etymologica Brunensia I, Praha, 2000. S. 261-265.

261. Valcáková P. Názvy masa a nëkterych masitych vyrobkû vjihoslovanskych jazycich //Les Etudes balkaniques tchèques X. Prague, 1999.'P. 25-42.

262. Valcáková P. Ceské názvy kasí // Etymologica Brunensia, Praha, 1978. S. 121-136.

263. WasilewskiJ. S. Tabu a paradygmaty etnologii. Warszawa, 1989.