Лексико-семантическое поле "Отношение человека к труду" в русских народных говорах: этнолингвистический аспект тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Еремина, Марина Артуровна

• Еремина, Марина Артуровна
• кандидат филологических наук
• 2003

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Еремина, Марина Артуровна

Введение.

Глава I. Семантическая организация концептуальных полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду».

§ 1. Семантическое поле «Положительное отношение к труду».

§ 2. Семантическое поле «Отрицательное отношение к труду».

§ 3. Принципы семантической организации полей: сопоставительный анализ.

Глава II. Базовые семантические модели поля «Отношение человека к труду».

§ 1. Семантико-мотивационное поле «Положительное отношение к труду».

ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лексико-семантическое поле "Отношение человека к труду" в русских народных говорах: этнолингвистический аспект»

ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ.84

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ.90

СОБСТВЕННОСТЬ.94

ЗВУК И РЕЧЬ.97

ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ.99

ЕДА.101

ЖИВОТНЫЕ.104

МИФОЛОГИЯ.106

СВОЙСТВА ВЕЩЕСТВ И МАТЕРИАЛОВ.107

§ 2. Семантико-мотивационное поле «Отрицательное отношение к труду».НО

ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.110

Ф ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.122

ОБРАЗ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯ.133

ДВИЖЕНИЕ.141

ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ.J52

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ.15 8

СОБСТВЕННОСТЬ.165

ЗВУК И РЕЧЬ.168

ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ.172

• ЕДА.177

ЖИВОТНЫЕ.182

МИФОЛОГИЯ.185

СВОЙСТВА ВЕЩЕСТВ И МАТЕРИАЛОВ.190

ПРЕДМЕТЫ НЕОДУШЕВЛЕННОГО МИРА.193

§ 3. Проблема корреляции концептов «лени/праздности» и трудолюбия». 196

Заключение.210

Сокращения.219

Литература.223

Указатель.238

Введение

Интерес исследователей-лингвистов к понятию и слову труд возобновляется вновь и вновь и вряд ли когда-нибудь будет исчерпан. Такое положение дел связано с вхождением отношения к труду в базовый человеческий «пакет ценностей» (наряду с отношением к окружающим людям, к истине, к собственности и др.), что обусловило его закрепление в картине мира и всестороннюю разработку представлений о данном фрагменте действительности в языке.

Изучение выраженных в языке представлений об обширной сфере трудовой деятельности предполагает, по крайней мере, два основных аспекта. Первый касается внешней, «этикетной» стороны трудовой деятельности, в рамках которой регулируются организация трудового процесса, распределение трудовых обязанностей в семье, взаимоотношения между работником и работодателем, трудовая взаимопомощь, традиционные нормы поведения при совместной работе и т.п. Второй acneicr затрагивает внутреннюю «психологическую» vs. «этическую» составляющую труда, собственно отношение к труду. В данной работе будет рассмотрен второй acneicr — категория «трудовой нравственности», которая определяется как «совокупность ценностно-нормативных представлений, в которых отражается отношение социальной группы или общества в целом к труду» [СЭ, 355].

Будучи одной из категорий этики, трудовая нравственность входит в такое смысловое образование, как духовная культура народа. Реконструкция основ духовной культуры через призму языковых данных в современной русистике осуществляется активно и разнообразно. Наиболее системно эти вопросы рассматриваются в серии сборников «Логический анализ языка» (под редакцией Н.Д. Арутюновой) [см. ЛАЯ 1991, 1997, 1999, 2000аб, 2002 и др.] и в 3-томном «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» (под редакцией Ю.Д. Апресяна) [обоснование принципов его составления см. в НОСС 1995]; ср. также исследования А. Вежбицкой, О.П. Ермаковой, М.Л. Ковшовой, В.В. Колесова, Н.А. Купиной, И.Б. Левонтиной, О.А. Михайловой, В.А. Плунгяна, Е.В. Рахилиной, И.А. Стернина, В.Н. Телия, Л.О. Чернейко, А.Д. Шмелева, Е.В. Урысон и др. Особой популярностью пользуется фразеологический материал [см.', к примеру, Фразеология в контексте культуры 1999], художественные и публицистические тексты [см. Сандомирская 2001]. Исследователи, изучающие материал системы современного русского литературного языка и текстов, добились существенных успехов и в сфере конкретного анализа, и в плане разработки методологии лингвокультурологического направления. Однако вне сферы их интересов (по естественным причинам) остаются следующие моменты: во-первых, они редко обращаются к истории языка, к диахронической проблематике; во-вторых, они нечасто работают с таким источником этнокультурной информации, как внутренняя форма слов, которая дает весьма устойчивую и «выкристаллизовавшуюся» картину действительности; в-третьих, они фактически не затрагивают материал традиционной народной культуры.

В центре нашего внимания оказывается именно традиционная духовная культура народа, область традиционных представлений как наиболее консервативная, устойчивая часть менталитета, являющаяся базой для развития современного мировоззрения.

Основой лингвистического изучения духовной культуры является принятое разными школами антропологической лингвистики положение о том, что «естественный язык является универсальным средством конструирования концептов «языка культуры»» [Вендина 2002, 10]. Задавая координату язык : традиционная духовная культура, мы относим данное исследование к активно расширяющемуся кругу работ, выполненных в русле этнолингвистического направления в языкознании.

В славянской научной традиции этнолингвистические исследования наиболее интенсивно развиваются в рамках московской этнолингвистической школы Н.И. и С.М. Толстых и люблинской школы Е. Бартминьского. По определению Н.И. Толстого, «этнолингвистика может пониматься как раздел лингвистики, объектом которого является язык в его отношении к культуре народа. Она изучает отражения в языке культурных, народно-психологических и мифологических представлений и «переживаний» [Толстой 1995, 39]. Актуальность и популярность направления в целом и этнолингвистических методов в частности связана с окончательным утверждением тезиса об этническом своеобразии языков (особенно на лексико-семантическом уровне) и перспективностью комплексного подхода к описанию традиционной духовной культуры, внедряемого этнолингвистами и основанного на положении об изоморфизме языка и культуры. Такой подход предполагает учет различных субстанциональных форм культуры - фольклора, обряда, языка, их сопоставление, ориентацию на изучение «диалектного» характера культурных явлений, которая предполагает появление ареального acneicra исследования, нацеленность анализа на реконструкцию народной картины мира.

При этом задачи этнолингвистического исследования понимаются двояко: «описание того или иного фрагмента традиционной картины мира по данным разных культурных кодов либо выявление специфики отражения духовной культуры в языке» [Березович 2000, 7-8]. Отсюда вытекает возможность выбора разных исследовательских установок, которые могут быть направлены на «поиск только тех смыслов, которые нашли свое отражение в языке (языковая картина мира) (выделено Е.И. Якушкиной. - М.Е.), или на описание основных смыслов культуры, независимо от способа их воплощения (единый план содержания культуры)» [Якушкина 2002, 4]. Первая установка реализуется в рамках так называемой «узкой» этнолингвистики, вторая - «широкой». На настоящем этапе развития славянской этнолингвистики в большей степени реализовал себя «широкий» подход, при котором этнолингвистика становится своего рода семиотикой культуры, применяющей лингвистические методы к анализу неязыковых форм культуры. Он масштабно воплощен в словарных формах [СД; SSiSL], а также в исследованиях Н.И. и С.М. Толстых, Т.А. Агапкиной, О.В. Беловой, JI.H. Виноградовой, А.В. Гуры, Е.Е. Левкиевской и др. В меньшей степени разработан «узкий» подход, предполагающий изучение информативности языковых данных для выявления основ народного менталитета [см.: Толстая 2000аб, 2002; Березович 2000, Вендина 2002, Журавлев 1999, Никитина 1999, Плотникова 2000, Рут 1992, Подюков 1991, Юдин 1997, Якушкина 2003, и др.].

В свете утверждаемого в этнолингвистике противопоставления языковой и культурной семантики встает проблема поиска языковых источников этнокультурной информации, определения того, над какими содержательными компонентами языковых единиц «надстраивается» культурная семантика, ср.: «Культурная семантика, хотя и носит преимущественно символический характер, как правило, не является абсолютно конвенциональной (подобно, скажем, запретительной семантике красного цвета светофора), а обнаруживает определенные, закономерные связи с прочими компонентами значения слова. Так, например, «отгонная» культурная семантика слова веник (или метла) строится на магическом и мифологическом осмыслении шких признаков ооозначаемого словом Ьытового предмета, как «контакт с мусором, нечистотой», «выметание, устранение, очищение» и т.п., которые входят либо в ядерное, лексическое значение (дефиницию), либо в лексическую коннотацию, либо в экстралингвистическую зону коннотации» [Толстые 1995, 291-292].

В этнолингвистических исследованиях большое значение придается мотивации слова, которая указывает на способ видения носителя языка, связывающего реалии окружающего мира или маркирующего ряд единиц одними и теми же языковыми средствами. «Обращение к изучению внутренней формы слова дает исследователю возможность проследить движение мысли в акте номинации, услышать голос человеческой личности, познающей и осваивающей мир» [Вендина 2002, 10]. Знание, которое дает внутренняя форма, можно считать наиболее объективированным, поскольку оно «срастается» с самой устойчивой, субстанциональной частью языка - языковой формой» [Березович 2000, 34].

Важным моментом для этнолингвистических выводов является включение в объем этнокультурной информации, извлекаемой из внутренней формы слова, не только содержания признака, положенного в основание номинации (мотивационного признака), но и его интерпретации, т.е. ответа на вопрос, почему был выбран данный признак. Соответствующий этап анализа можно определить как выстраивание «моста» между содержанием языковых единиц и ментальным миром идей, образов, представлений, ценностных установок и т.п. Поиск причин номинаций расширяет компетенцию лингвистики, поскольку предполагает обращение как к определенным языковым категориям (например, учет свойства экспрессивности некоторых единиц, выявление семантической модели), так и к экстралингвистическим сущностям - «ментальным образам, мифологическим представлениям, ритуальной сфере или практическому опыту» [Толстая 2002, 114].

Семантика лексических единиц в нашем случае также является важным источником этнокультурной информации. Семантический контур слова, логика организации семантики связаны с интерпретацией фрагмента действительности в сознании субъекта; звучание интерпретационного компонента усиливается в том случае, когда мы имеем дело с «аксиологической» лексикой, к сфере которой относится и лексика, выражающая отношение человека к труду. Культурную основу оценки человека по отношению к труду составляют: ценностная позиция носителя языка, определяющая в целом, что «хорошо» и что «плохо»; стереотипные представления о содержании настоящего дела (они определяют сему-идентификатор 'без дела'), образы типичного лентяя и типичного работящего человека; набор аксиологических шкал, по которым положительно или отрицательно оцениваются признаки выполняемого процесса ('медленно', 'ловко', 'старательно' и т.д.). Таким образом, уровень понятийной семантики единиц представляет совокупность описательных и оценочных смыслов, которая может быть структурирована на определенных основаниях.

Регулярность конкретных мотивировок на мотивационном уровне содержания и типизированность дифференциальных признаков (сем) на семантическом уровне объективируются при соотнесении отдельных единиц в рамках определенного лекси-ко-семантического множества. В этом отношении удобную структуру для этнолингвистического анализа представляет собой лексико-семантическое поле, лексическая группировка, чье семантическое пространство «определяется в конечном счете логическими отношениями между понятиями, с которыми соотносятся данные слова» [Гак 1998, 691]. Системная организация лексико-семантического поля также несет на себе печать идиоэтнического взгляда на мир, поскольку «с высоты птичьего полета» отражает процесс концептуализации объекта действительности, за которым стоит «интерпретация, обобщение и закрепление в отдельной языковой единице свойств объекта и отношения к нему субъекта» [Симашко 1998, 175]. Являясь сферой реализации концепта, лексико-семантическое поле может быть квалифицировано как концептуальное поле. Подобная полевая структура специфична тем, что подразумевает исследование на разных уровнях содержания: в рамках поля «Отношение к труду» мы работаем с мотивационным и семантическим уровнями. Общее направление в этнолингвистической интерпретации полевой структуры нацелено на «поиск способа организации, «внутренней формы» семантики», предполагающее «такое преломление семантических категорий, которое позволит продемонстрировать субъективность человеческих предпочтений, задающих неровность, прихотливость и алогичность языкового отражения действительности» [Березович 2003,39].

Таким образом, выделяются два аспекта исследования: описание смысла единиц поля, определенного рамками мотивации и понятийного содержания слов, и интерпретация выделенных смысловых категорий в свете мировоззренческих установок носителя языка. Принципы организации пространства смыслов, раскрывающие логику носителя языка, более наглядно проявляются при сравнении. Поэтому нами была предпринята попытка сопоставительного анализа лексики положительной и отрицательной оценки по отношению к труду. Основаниями для сопоставления послужили семантические категории, выделяемые на определенном этапе анализа. Перспективность данного подхода к «высеканию» этнокультурной информации видится в ряде моментов. Во-первых, более отчетливо обозначается мера специфичности того или иного смысла. Во-вторых, оценка получает дополнительную структуризацию рядом оппозиций (например, внешнее - внутреннее, рациональное - эмоциональное). В-третьих, выявление симметричных и асимметричных оппозиций дает представление о двух типах мышления - нормативном (оно оценивает мир с позиции социальных норм, что предполагает разведение на одном основании двух признаков по разным полюсам и симметричность оппозиции) и стереотипном (в нем перевешивает традиция восприятия и интерпретации какой-либо стороны объекта оценки).

Сказанное выше позволяет заключить, что этнолингвистический анализ русской лексики со значением 'отношение к труду' может быть результативным средством для характеристики значимого фрагмента традиционной языковой картины мира. К этому располагают свойства данной лексической области: 1) она содержит представительный и хорошо отработанный в системе языка (и особенно диалекта) материал, о чем говорит объем изучаемого лексико-семантического поля; 2) большинство единиц поля экспрессивны, что выдвигает на первый план коннотативный комплекс в семантической структуре слова, дающий возможность проследить отраженные в нем субъективные впечатления носителей языка; 3) лексика анализируемого поля отражает важнейший с точки зрения аксиологии мировоззренческий комплекс - комплекс ценностно-нормативных представлений о труде.

Определенную содержательную базу для изучения лексико-семантического поля «Отношение к труду» в этнолингвистическом аспекте составил целый ряд исследований, так или иначе затрагивающих тему человек : труд в языковой семантике (как литературного языка, так и диалекта), в паремиологическом фонде культуры и в художественном тексте.

По объекту анализа можно выделить два основных направления в изучении этой темы в лингвистике.

Первую группу составляют те исследования (выполненные как в диахроническом, так и в синхроническом аспектах), которые посвящены реконструкции наивных представлений носителя языка, непосредственно связанных с понятием и словом труд. Предметом изучения, в таком случае, становятся этимология и особенности семантического развития слов, входящих в гнездо корня труд- [Алексеев 1998; Толстая 1998; Топоров, 1995], выявление всех возможных коннотативных элементов, входящих в значение слова труд [Голованова 2002], смысловые и функциональные нюансы, проявляющиеся в деривационных связях лексем труд, трудиться, работа, работать [см. лексикографическую статью И.Б. Левонтиной в НОСС 1995], историческая мотивация семантических расхождений между словами, обозначающими производительный процесс, в сопоставлении с другим славянским языком [Петрухи-на 2003].

Зерном» концепта труда в русском языковом сознании является этимологическое значение славянского *trud- из и.-е. *ter- 'тереть' [Топоров 1995, 704]. Мотив физического действия получает развитие в семантике слова труд в ц.-слав. и ст.-слав. языках, где на первый план выходят значения физического усилия, страдания, препятствия (ср. 'страдание, мучение, болезнь; беспокойство, горе; трудность, тяжесть, тяжкое положение', 'усилие (также плоды труда, усилий, аскетическая жизнь, мученический подвиг)', 'затруднение, трудность'). Высокая моральная оценка этих состояний средневековым сознанием отражается в появлении значения 'подвиг' и поддерживается книжной традицией (а также в определенных фольклорных жанрах, например, в духовных стихах); в качестве «идеального образца труда-мучения для средневекового культурного сознания возвышается, конечно, подвиг Христа» [Толстая 1998, 24]. Параллельно в русских диалектах слово труд и его дериваты широко употребляются в семантической сфере боли, болезни, мучений, и особенно часто - по отношению к родовым и смертным мукам [Толстая 1998, 25]. Почвой для подобной семантизации явилось специфическое восприятие труда в «производственном» аспекте, ср. «Труд в русском языковом сознании не просто работа, некое занятие, выполнение определенной задачи, предполагающее субъект, цель, средства ее достижения. Труд прежде всего труден и мучителен (время его - страда - своим обозначением отсылает к теме страдания), он понимается как нечто вынужденное, принудительное (нужда, нудить), и в этом смысле он, конечно, не просто бремя, но и проклятие человеческой жизни» [Топоров 1995, 704].

Наполнение концепта труда «высвечивается» также в сопоставлении основных синонимичных лексем, обозначающих производительную деятельность. Е.В. Петру-хина, уделяющая внимание в своей статье различию между лексемами работа, работать и труд, трудиться, относит истоки такого разграничения к этимологическому прошлому, в котором основа раб- связывается с и.-е. *orbhos 'раб'. Семантика принудительного труда, работы «на кого-то» остается основной у глагола работати в старославянском языке (ср. 'находиться в рабстве', 'служить кому-то', 'тяжело работать на кого-то'). У глагола трудитися значение 'работать' в это время не фиксируется. Со временем оба глагола развивают обобщенное значение трудовой деятельности, но если лексемы труд, трудиться сохраняют коннотации «творчески и этически значимой, полезной, масштабной деятельности»1, то работа, работать становятся основным нейтральным средством для обозначения трудового процесса [Петрухина 2003, 488-489] . Различие в культурно-исторической мотивации лексем и в их функциональной значимости привело к тому, что в современном русском языке для труда на первом плане находятся усилия, сама деятельность, поэтому труд не анализируется, в отличие от работы, в терминах цели и результата [Там же].

Концепту «Труд» посвящена работа Г.В. Токарева Теоретические проблемы вербализации концепта «Труд» в русском языке [Токарев 2003]. На обширном языковом материале, включающем цельнооформленные лексемы, фразеологизмы, паремии, афоризмы, текстовые фрагменты и представляющем разные временные срезы и формы существования языка, предпринимается попытка предельно полного описания культурного компонента в концепте «Труд». Диалектная лексика в данном исследовании используется как репрезентант «территориальной субкультуры» и не составляет специального объекта рассмотрения (что приводит к выводу о близости когнитивных стратегий, которые определяют осмысление трудовой сферы, в общенародной культуре и субкультурах [Там же, с. 7]). В ходе анализа автор устанавливает много-аспектность содержания концепта и сложную структуру составляющего его культурного компонента, что обусловлено «с одной стороны, дифференциацией лингвокуль-турной общности на социумы, с другой - диктумным и модусным типами языковой семантики, объективирующими результаты концептуализации и категоризации знаний о труде» [Там же]. Но, на наш взгляд, широта и разнообразие источников, дающих богатую и довольно пеструю информацию, оказывается абсолютной ценностью, «затемняя» специфику «семантических сущностей», объективирующих процессы концептуализации и категоризации. Иллюстрацией к подобному суждению является

1 Выход на первое место этической оценочной составляющей заметен в использовании глагола трудиться «для выражения иронии, когда семантика глагола контрастирует с общественной оценкой деятельности, которую он обозначает, как незначительной, бесполезной или общественно вредной. Например: Один из мошенников, по совместительству трудившийся в местном отделении милиции, разработал новый план» [Петрухина 2003,493].

Подобное функциональное обособление слов труд, трудиться имеет характер национальной специфики при сравнении, например, с чешским языком [Петрухина 2003]. постановка исследователем задач работы, которая предполагает сначала разработку модели концепта и структурирования его культурного компонента, а потом — изучение механизмов объективации культурных смыслов, исследование стереотипных представлений и выявление особенностей семантики единиц (порядок следования задач сохранен - М.Е.) [Там же, с. 4]. Выводы Г.В. Токарева о наличии у автора художественного текста интенции «реализовать христианскую доктрину русской культуры» [Там же, с. 8] на основании одного (!) окказионального синонима также видятся нам слишком далеко идущими. В содержательном плане нам представляются интересными, в частности, выводы Г.В. Токарева о динамике концепта ТРУД, отражающей «постепенный переход от ценности социальных, психологических, физиологических факторов к утверждению утилитарных и техногенных.» [Там же, с. 30].

Другой подход к теме труда предполагает рассмотрение моральных качеств, характеризующих отношение к труду, т.е. обращение к понятиям лени и трудолюбия. В истории изучения данного круга лексики надо отметить, два момента: во-первых, лексика, характеризующая положительное отношение к труду, гораздо реже становилась объектом анализа [см. Кругликова 1992]; во-вторых, преобладала постановка структурно-семантических задач, т.е. выявление «некоторых системных закономерностей группировки J13 конкретных слов» [Лукьянова 1986, 108], что вело к ограничению конкретного лексического материала словами той или иной частеречной принадлежности [Анферова 2000; Бахвалова 1995; Богомолова 1997; Бурова 1994; Лукьянова 1986; Матвеева 1979; Тарасова 1979; Храмцова 1996].

Говоря о структурно-семантическом подходе, мы считаем, что он не является выигрышным в лингвокультурологическом плане для экспрессивной лексики, характеризующейся наличием субъективно-оценочного компонента.

Л.Е. Кругликова рассматривает семантические множества в рамках лексико-фразеологической парадигмы «Человек, положительно относящийся к труду» в словообразовательном аспекте и в плане географической дистрибуции существительных с указанным значением. Семантическое структурирование лексического материала исходит из первоначального разбиения на два множества: «человек, превосходящий в работе других» и «человек, выполняющий положенную работу». Но подобная дифференциация не учитывает того, что абстрактную идею (отношение к чему-либо), имеющую к тому же ценностное содержание (положительное отношение), языковое сознание раскрывает, как правило, через выделение определенного признака, являющегося показателем этого положительного отношения, т.е. через оценку; таким образом, языковое сознание становится еще и оценочным. А оценочное сознание, как известно, имеет особенность характеризовать социальный стандарт знаком «+» [Матвеева 1986, 30]. В связи с этим, не удивительно, что второе множество, как отмечает сама JI.E. Крутикова, не представлено не только в говорах, но и в литературном языке. Кроме того, автор делает вывод о самостоятельности развитии языковой системы в той или иной местности, но не оговаривает относительность этого заключения на основе представленного материала. Между тем, рассматриваемая в статье система - синонимический ряд существительных - является лишь частью лексико-семантической системы (поля), которая складывается в результате реализации конкретной идеи.

Ориентируясь на реконструкцию представлений, стоящих за языковыми фактами, и логику их появления, мы склонны расширять лексические границы материала, вводя в круг рассмотрения слова с разной грамматико-категориальной характеристикой на основании общности выражаемой ими идеи. Что касается целостности ментальных образований, то она, на наш взгляд, обусловлена не территориальным фактором, а этническим.

Вполне органичным подходом является рассмотрение особенностей семантики экспрессивных слов с учетом их прагматики, в частности, исследование того, как влияет коммуникативная структура высказывания на характер эмоциональной оценки. Так формулируется один из аспектов анализа экспрессивных глаголов с архисемой 'работать', 'не работать', осуществленного JI.H. Храмцовой [Храмцова 1996]. В результате анализа высказываний диалектоносителей в плане субъектно-объектных отношений выявились следующие особенности оценочного сознания народа: 1) в высказываниях «о себе» употребляются, как правило, глаголы двух ЛСГ - 'работать много, напряженно' и 'работая очень много, устать', что определяется желанием говорящего вызвать эффект сочувствия; при этом действует этическое ограничение на самовосхваление; 2) в высказываниях «ко 2 л.» говорящий стремится при помощи эмоциональной оценки (в основном, негативной) оказать непосредственное «исправительное» воздействие на адресата; 3) на эмотивно-оценочную тональность высказываний «ко 2 л.», «о 3 л.» существенное влияние оказывают социальные роли участников речевого акта; 4) если объект оценки в высказываниях «о 3 л.» представляет собой конкретное лицо, степень эмоции и оценки достаточно высока (по сравнению с обобщенным объектом оценки в спровоцированных контекстах) [Храмцова 1996, 1012].

Лексика со значением 'отношение к труду', становилась также объектом концептуальных штудий, но получила несколько одностороннюю разработку: с одной стороны, рассматривался преимущественно отрицательный полюс оппозиции (понятие лени и праздности); с другой стороны, лексический материал ограничивался лексикой и фразеологией литературного языка (первое и второе обстоятельство связаны, если учесть небольшое количество литературных единиц с семантическим признаком 'положительное отношение к труду'3).

Оригинальную модель описания концепта лень предлагает Е.О. Опарина [Опарина 1999]. Автор представляет «непредметное имя» лень в виде фрейма, чьи «категориальные смыслы» («внутрифреймовые модусы») реализуются через устойчивую сочетаемость базового слова (например, лень напала, сладкая лень) и указывают на определенные параметры обозначаемого. Последующее соотнесение реконструируемых модусов с установками и знаками культуры выявляет существование двух способов концептуализации: лень может восприниматься как агрессивная враждебная сила (ср. чудовищная, губительная лень; лень сковывает, заедает и т.п.) — и в этом случае она «соотносится с обиходной системой ценностей народа, в которой труд расценивается как добродетель, а праздность — как порок» [Опарина 1999, 142]; другой модус концептуализации, представляющий лень как сладкую, томную, беспечную и т.п., восходит к культурной концепции романтизма, по которой отказ от рутинного и суетного труда являлся данью вдохновенью и творчеству [Там же].

Между тем, данные способы концептуализации лени не исчерпывают представления носителей русского языка, поскольку едва ли не большая часть этих представлений лежит в области народного мировоззрения и реконструируется в диалекте. Но концептуальная интерпретация диалектной лексики, характеризующей человека по его отношению к труду, составляет пока лакуну в изучении темы и концепта труда и оставляет место для дальнейших исследований, к числу которых принадлежит и данная работа.

Актуальность предпринимаемого исследования обусловлена значимостью реконструкции традиционных представлений о мире по данным системы языка, а также

3 Закономерна поэтому группировка смыслов в идеографических классификациях и составление оппозиции, не на основе семы 'отношение к труду', а, например, 'наличие дела', 'отсутствие дела' [см. Бурова 1994]. отсутствием в современной русистике исследований, в которых производится комплексный этнолингвистический анализ одного из важнейших для народной аксиологии концептов - концепта труда.

Угол зрения на концепт труда, под которым рассматривается не вся сфера трудовой деятельности, а только позиция субъекта труда, его отношение к труду, выбран не случайно. При заявленном подходе отношение к труду самого носителя языка (психологическая составляющая его представлений о труде) проецируется на семантику языковых единиц и тем самым являет собой не совокупность коннотаций, а выделяется как объект языковой концептуализации. Как следствие, отношение к труду начинает реализовывать себя в виде пропозициональной структуры (признак -носитель признака — денотативные ситуации, в которых проявляется признак), формирует лексико-семантическое поле, а также предполагает существование определенной логики семантизации и номинации.

Итак, цель данного исследования - охарактеризовать фрагмент русской народной языковой картины мира, связанный с определением отношения человека к труду, на основании этнолингвистического анализа лексико-семантических полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» в русских народных говорах.

Данная цель предполагает решение следующих задач: выявить параметры словарной дефиниции, позволяющие осуществить выборку лексики изучаемых полей из лексикографических источников, и провести выборку;

- определить структуру семантических полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» на основе компонентного анализа единиц и охарактеризовать особенности наполнения секторов поля; произвести ономасиологическую классификацию лексических единиц;

- выявить и описать набор базовых семантических моделей на мотивационном уровне концептуальных полей;

- осуществить сопоставительную характеристику концептуальных полей на каждом уровне содержания; выявить и описать этнокультурную информацию, содержащуюся в исследуемых лексических полях, в свете категории трудовой нравственности.

Задаваемый в работе аспект интерпретации обусловливает наполнение и границы лексико-семантического поля, определяя их единицами, связанными логическими отношениями с понятием отношение к труду.

Закрепление в семантике единиц оценочной интерпретации абстрактного объекта действительности зачастую создает трудную для лексикографов ситуацию воссоздания по речевым контекстам мнения носителя языка относительно субъективной подоплеки в выполнении или невыполнении работы, т.е. положительного или отрицательного отношения к делу; объективность смыслов, изначально преломленная через призму оценочного взгляда, в определенной степени также теряется при лексикографическом описании.

Проблема более однозначно решается в отношении лени/праздности, что обусловлено большей степенью информативности негативно оцениваемых свойств и, следовательно, их большей отработанностью в сознании. Если говорящий просто констатирует ситуацию отсутствия дела (ср. контекст Целый месяц в больнице скан-дырила) и лексикограф определяет ее семой-идентификатором 'без дела' (ходить, бродить, сидеть и т.д.), то эта ситуация относится к фактам негативного отношения к труду. Утверждать это, нас заставляет убеждение в том, что противопоставление двух рядоположенных характеристик (например, в случае 'ходить без дела' - дея-тельностных) есть примета оценочного, интерпретационного мышления в противовес объективному, отражательному (ср. более явный случай противопоставления 'здоровый/рослый/крепкий, но ленивый').

Что касается представлений о положительном отношении к труду, то трудности с идентификацией значений как принадлежащих лексико-семантическому полю «Отношение к труду» связаны с фиксацией впечатлений о качестве выполняющейся работы, отраженных в оценке по быстроте, ловкости, объему, затрате времени и т.д. В отличие, например, от такого субъективного параметра работы, как затрата сил (семы 'усиленно', 'напряженно', 'изо всех сил', 'не покладая рук'), быстрота (ср. 'быстро', 'проворный') или объем работ ('много', 'за двоих') являются объективными показателями, только косвенно свидетельствующими о внутренних интенциях человека. Но положение дел таково, что носитель языка преимущественно оценивает ход работы комплексно, нейтрализуя частные признаки - как смежные ('быстро' и 'ловко', 'много' и 'напряженно'), так и нерядоположенные (ср. с огня рвать 'работать быстро, с охотой, с огоньком' [СРНГ 22. 341 ], расстарываться 'очень стараться, много и усиленно работать' [СРГСУ 5, 65]).

Материалом для исследования послужили лексические и фразеологические единицы русских народных говоров, имеющие в своей семантике признак 'отношение к труду, делу, работе'. Выборка материала осуществлялась, во-первых, при помощи слов-идентификаторов, т.е. лексем, однозначно и наиболее репрезентативно реализующих соответствующие идеи: отрицательное отношение к труду — 'лентяй', 'лентяйничать', 'лениво (работать)', 'лежебока'; 'праздно (жить, проводить время)', 'вести праздный образ жизни', 'праздный', 'тунеядец', 'тунеядствовать', 'дармоед'; 'бездельник', 'бездельничать', 'без дела' (ходить, сидеть), 'уклоняться от дела', 'отлынивать от дела'; положительное отношение к труду - 'трудолюбивый', 'работящий', 'работать усердно/ старательно/ прилежно/ не покладая рук'; во-вторых, при наличии комплексного определения, в котором признак 'отношение к делу' как бы «аккумулируется» из ряда частнооценочных смыслов (ср. охобачивать 'делать что-либо с усердием, ловко, быстро, хорошо' [СРНГ 25,42]).

Состав лексико-семантического поля «Отношение человека к труду» был определен в ходе фронтальной выборки из русских диалектных словарей: Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В.И. Даля, Словарь русских говоров Среднего Урала, Словарь русских говоров Среднего Урала: Дополнения, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Псковский областной словарь, Словарь вологодских говоров, Словарь русских говоров северных районов Красноярского края, Словарь русских говоров южных районов Красноярского края, Словарь русских донских говоров, Словарь смоленских говоров, Фразеологический словарь русских говоров Сибири.

Наиболее подробно и полно в нашем материале представлены данные говоров Русского Севера; полнота была достигнута тем, что, помимо диалектных словарей, в качестве источника материала нами была использована обширная Картотека Словаря говоров Русского Севера, составленная на основе полевых записей Топонимической экспедиции УрГУ по территории Архангельской, Вологодской, Костромской и частично Кировской и Ярославской областей (картотека хранится на кафедре русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета им. A.M. Горького). На протяжении 5 лет автор работы принимал участие в полевых сборах материала на Русском Севере.

В ходе анализа в качестве определенного лексического фона нами были привлечены факты лексики и фразеологии общенародного языка, а также жаргона и просторечия.

Анализ материала осуществлялся с помощью следующих методов: методы компонентного семантического анализа, семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа, концептуального анализа, методика лингвистического портретирования. Также были использованы статистический и сопоставительный методы.

Научная новизна данного диссертационного исследования определяется комплексным подходом в изучении языковых источников информации о значимом фрагменте народной аксиологии - характеристике отношения человека к труду. В научный оборот введен обширный диалектный материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней апробированы принципы комплексного этнолингвистического анализа лексико-семантического поля, сочетающего характеристику его семантической и мотивационной структуры (на материале поля «Отношение к труду» в русских народных говорах); на основании этого анализа произведено описание значимого фрагмента народной аксиологии. Идеи и выводы работы имеют ценность для изучения идиоэтнической семантики языка; предлагаются семантические реконструкции и этимологии для ряда лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.

Практическая значимость. Результаты и выводы работы могут быть использованы в вузовских курсах по диалектологии, спецкурсах по этнолингвистике, ономасиологии, этимологии. Кроме того, материалы исследования могут быть использованы при составлении словарей идеографического типа и уточнении лексикографического описания изучаемых лексем.

Апробация работы. Основные положения были изложены автором в докладах на ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики: Уральские лингвистические чтения» (Екатеринбург, 1999), Всероссийской конференции «Язык. Система. Личность» (Екатеринбург, 1999, 2001), Международной конференции «Лингвокультурологические проблемы толерантности» (Екатеринбург, 2001), Восьмой Российской научно-практической конференции «Сельская Россия: прошлое и настоящее» (Орел, 2001), IV Международной научной конференции «Русская диалектная этимология» (Екатеринбург 2002). По теме исследования опубликовано 8 работ.

Структура работы соответствует целям и задачам исследования.

В первой главе (Семантическая организация концептуальных полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду) описывается структура двух семантических полей, входящих в рамки поля «Отношение к труду» в диалекте: определяется ядро поля, которое задает смысловое наполнение секторов поля, границы поля репрезентируются через связь с соседними семантическими полями; устанавливаются принципы организации семантического пространства.

Во второй главе (Базовые модели поля «Отношение человека к труду») на первый план выходит мотивационный аспект единиц полей; основной единицей описания становится базовая семантическая модель, выделяемая на основе обобщения частных мотивационных моделей; последовательно описывается каждая базовая модель; выявляются причины обращения носителя языка к той или иной модели.

Каждую главу предваряет предисловие, в котором описываются основные единицы и приемы анализа.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Еремина, Марина Артуровна

Заключение

Данное исследование представляет собой опыт реконструкции области народных представлений, связанных с отношением человека к труду. Объектом анализа послужило лексико-семантическое поле в русских народных говорах, формируемое лексемами и фразеологизмами, в семантике которых актуален компонент 'отношение к труду'. Будучи продуктом интерпретации, обобщения и закрепления в языковых единицах свойств объекта действительности и отношения к нему субъекта, лексико-семантическое поле является сферой реализации концепта и может быть квалифицировано как концепуальное поле. Диалектный лексический материал, консервирующий особенности традиционной духовной культуры, определил этнолингвистический аспект исследования, успешно разрабатываемый в последнее время в отечественной лингвистике. Данный аспект позволил использовать комплексный подход к языку, предполагающий рассмотрение языковых фактов в широком контексте собственно языковых, а также мифологических, фольклорных, обрядовых данных. В качестве языковых источников этнокультурной информации мы выбрали семантику и мотивацию языковых единиц, полагая их наиболее надежными субстанциями смыслов, отражающих логику человеческого восприятия действительности. Принципы организации пространства смыслов в концептуальном поле, на наш взгляд, наглядно проявляются при сравнении; поэтому нами была предпринята попытка сопоставительного анализа лексики положительной и отрицательной оценки по отношению к труду на каждом уровне содержания.

Первый этап исследования связан с семантической организацией поля «Отношение к труду», базовый принцип которой определяется разделением на два лекси-ко-семантических поля — «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду». Несмотря на известную субъективность и прихотливость в семантизации оценочных представлений, внутри семантического пространства обоих полей существуют силовые линии, которые его структурируют. В основе организации полей лежит универсальная ментальная ситуация: признак - носитель признака - деятельность, в которой проявляется признак. Логические отношения между компонентами этой ситуации обусловили выделение ядра поля также на логических основаниях, в результате чего им стал корпус лексических единиц, обозначающих абстрактную сущность — признак положительного или отрицательного отношения к производительной деятельности в своем внутреннем качестве (ср. зависть 'трудолюбие, желание работать', живинка 'особый интерес, особая любовь к определенной работе, увлечение каким-либо делом'; прокладство, прохладство 'медлительность, неповоротливость, лень', отя 'лень') или внешнем проявлении (радивость 'усердие, старание, прилежание', прилога 'прилежание, умение, навык', проворъе 'быстрота, ловкость в движениях, в работе; проворство'; неохотъ 'леность, отсутствие усердия в деле', нерадейство 'отсутствие старательности, нерадивость', абыканье 'нерадивость'). Наряду с ядерным участком «топографию» семантического уровня полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» определяют процессуальный, субстанциональный, признаковый сектора, которые составляют, соответственно, глаголы, существительные, прилагательные/наречия. Внутренняя организация данных секторов, их относительный объем, модификация смыслов в рамках одного сектора, с одной стороны, и связи поля с «соседними» семантическими полями, с другой стороны, дали ценную информацию об установках носителя языка при концептуализации идей лени/праздности и трудолюбия.

Итогом семасиологического исследования полей «Отрицательное отношение к труду» и «Положительное отношение к труду» стало выявление некоторых принципиальных различий в способе организации семантики. Идея отрицательного отношения к труду получает большую дифференциацию в частных смыслах. Ядерная семантика отражает не только эмоциональную, но и физическую составляющую отрицательного отношения к деятельности (ср. лихость 'дремота, лень', прокладство, прохладство 'медлительность, неповоротливость, лень'). В плане акционального проявления признака (в рамках процессуального сектора поля) идеи лени и трудолюбия симметричны при характеристике способа выполнения работы (ср. оппозиции оценок производительного процесса 'быстро' - 'медленно', 'умело' — 'неумело', 'ответственно' - 'безответственно'), но если конкретизация идеи трудолюбия этим ограничивается, то идея лени/праздности воплощается также в ряде денотативных ситуаций: «ходить без дела», «сидеть без дела», «уклоняться от дела», противопоставление настоящей деятельности ведения бессодержательных разговоров, баловства, занятия пустяками, — и актуализирует представление о праздности как образе жизни (ср. руки к cepdify 'о праздной, вольготной жизни, когда мало приходится работать').

Различие между полями касается самой природы смысловой дифференциации. Семантика отрицательного отношения к труду в большей степени обусловлена функционированием стереотипного мышления, ориентирующегося на общепринятые представления о типичном содержании настоящего дела и о типичном лентяе. Это наглядно проявляется в идеограммах, отражающих субъективную констатацию отсутствия Дела (ср. бродяжить 'ходить, слоняться без дела', летовать 'бездельничать, сидеть без дела', растобариватъ 'разговаривать от безделья, болтать', жустериться 'лакомиться чем-либо от безделья, для забавы'), а также в закреплении за субъектом лени/праздности определенных «ярлыков» («лежебока», «тунеядец», «гуляка», «белоручка», «пустомеля»). Что касается идеи трудолюбия, то здесь доминирует нормативное мышление, воспринимающее мир с позиции «нормы-антинормы». Воспроизводимый во множестве актов деятельности способ выполнения работы (быстро, ловко, умело, с увлечением и т.п.), ведущий к положительному результату, становится трудовой нормой, на которую в дальнейшем ориентируется носитель языка при положительной оценке трудового процесса и деловых качеств человека. Именно подобная ценностная ориентация обусловила значимость сектора 'основания оценки' в структуре поля «трудолюбия» и существование оппозиции нормативному исполнению работы в противоположном поле (ср. дельница 'работящая, умеющая все делать' // гаметъ 'делать что-либо неумело, не так, как надо, спустя рукава'; проваривать 'быстро, проворно выполнять работу' // на опаре киснуть 'делать что-либо крайне медленно, лениво').

Следующим этапом в исследовании процесса концептуализации представлений о взаимоотношениях человека и труда явилось описание смыслового пространства, получаемого при расширении границ до уровня полей, с которыми поле «Отношение человека к труду» вступает в мотивационные отношения. Данная область смыслов (в работе она получила наименование семантико-мотивационного поля) эксплицирует предельно субъективные представления носителей языка, поскольку ее содержание определяется совокупностью признаков, «схваченных» носителем языка при номинации.

Регулярное обращение носителя языка к одной и той же денотативной сфере в поисках номинативного материала обусловливает формирование базовой семантической модели. Ономасиологический анализ единиц, обозначающих отрицательное и положительное отношение к труду, выявил общий «ассортимент» базовых моделей для двух составляющих концептуального поля «Отношение человека к труду»: ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО, ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, ДВИЖЕНИЕ, ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ, МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ, СОБСТВЕННОСТЬ, ЗВУК И РЕЧЬ, ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ, ЕДА, ЖИВОТНЫЕ, МИФОЛОГИЯ, СВОЙСТВА МАТЕРИАЛОВ И ВЕЩЕСТВ (всего 12 моделей). Исключение составили базовые модели ОБРАЗ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯ и ПРЕДМЕТЫ НЕОДУШЕВЛЕННОГО МИРА, реализуемые только словами с семантикой праздности.

На основании количества номинаций в семантико-мотивационном поле «Отрицательное отношение к труду» выделяются сразу две базовые модели - ДВИЖЕНИЕ и ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ; в поле с противоположной семантикой абсолютным лидером является ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Специфика мотвационных процессов в исследуемых полях проявилась при рассмотрении их в сопоставительном аспекте. Концепты «лени/праздности» и «трудолюбия» связывают устойчивые отношения, которые демонстрируют возможность взгляда на явление под одним углом зрения (ср., во-первых, симметричные мотива-ционные признаки: 'иметь дом, домашнее хозяйство, денежный запас' // 'быть бобылем, иметь алтын, нищенствовать, побираться'; во-вторых, случаи совпадения в номинативном признаке: ' сидеть' —» 'работать долго, усердно' (колом засётъ, сидмя сидеть) II 'бьггь ленивым, нерасторопным' (сидеть сиждью (сйдма, сйдъмя, сидня, сидкой, сидякдм), сидеть кдликом 'бездельничать')) или общность способов оязыковления (ср. обращение к одним и тем же денотативным сферам в поисках номинативного материала (см. выше) или тождество на уровне лексической формы: обиходница 'ленивая женщина, которая живет в лени и праздности' // 'рачительная и расторопная хозяйка'; ерыкала 'долговязый, пустой человек, ведущий праздный образ жизни' // 'работящий, трудолюбивый человек').

Вместе с тем, как показал сопоставительный анализ, факты асимметричных отношений между концептами преобладают над симметрией и отношениями тождества, что свидетельствует о самостоятельности в их формировании.

Совокупность представлений, эксплицируемых семантической организацией и мотивационными отношениями лексико-семантического поля «Отношение человека к труду», состоит из двух концептуальных блоков: 1 - хранит «портреты» типичного лентяя и работящего человека, включающего «кадры» из их жизнедеятельности; 2 - отражает комплекс ценностно-нормативных представлений носителя языка о самом труде. Однородность смыслов, реконструированных на разных уровнях, позволяет связать их в своего рода метатекст, систематизирующий информацию об отражаемом в языковом сознании объекте действительности, а также проливающий свет на фигуру носителя языка. Структурная сетка текста отражает параметры восприятия фрагмента действительности, выявленные при анализе материала56.

Портрет» субъекта отрицательного отношения к труду. Внешний вид. Представляется или толстым, тучным (гладкий, опухляк), или высоким, рослым (лосман, бардадым); эти качества не дают ему способность двигаться и действовать без затруднений или являются поводом для уличения в сознательном неиспользовании своих физических данных. Имеет большой живот, что связано с его склонностью к обжорству и малоподвижному образу жизни (пузатый налим, брюхо разглаживать, лагун). Часто пребывает с открытым ртом (рот пялить), с ускользающим или мигающим взглядом (шары загибать, моргу гонять), демонстрируя свою неготовность к работе, отсутствие сосредоточенности в трудовом процессе. Поза. В основном лежит или сидит (лежебока, сидеть сиднем). Руки находятся в пассивном положении: в кармане, на затылке, ощущаются как «неподъемные» или просто сложены (руки в брюки, нос в карман, руки на затылке, рука, нога по пуду — работать не буду, ручки скласть). Ноги могут бьггь задраны в потолок, скрещены, положены нога на ногу (ноги в потолок, ноги крестом, нога на ногу сидеть). Неспособен согнуть спину (недолукии). Общее физическое состояние. Характеризуется пониженной температурой (менек, постылый), отсутствием жизненных соков (дрябь, развара), вялым протеканием жизненных процессов (коковка, лубоня). Для лентяя свойственно дремотное, усталое или болезненное состояние (вусталь, квёлый). Динамика. Не соответствует норме обычного человека, что может привести к неспособности повернуться, сделать шаг, в целом двигаться (не-ступистый, недодвига). Координация движений нарушена. Движения замедленны. Предпочитает малоподвижный образ жизни (кабан, кобатина). Интеллектуальные способности. Невосприимчив, глуп, рассеян (обалдуе, нечукавый, ки-палух). В процессе работы иногда слишком мудрит (замудровый). Эмоциональ

56 О методике когнитивно-ориентированного описания фрагмента действительности см., в частности, [Апресян 19956; Березович, Рут 2000; Бартминьский, Небжеговская 1998]. но-волевая сфера. Находится в плохом настроении; уныл, капризен, равнодушен к окружающему миру. Не имеет желаний (кислух, постылый, нехотиха, гмыра, охмуряться, нехотъ). Нравственно-поведенческая сфера. Не имеет нравственных ориентиров и устойчивой позиции (висляй, оболтатъся), нравственная жизнь как бы застывает (остуженник). Ведет себя не так, как следует. Хитрит, обманывает, притворяется, наводит смуту (лукавить, лодыря корчить, плутяжной, пучкаться, баламутка). Избалован (баловной, бажаный). Времяпрепровождение. В целом бесполезное, беззаботное, безответственное, бесконтрольное, приятное. Свободное время получает даром (даровик). Предпочитает гуляние, веселье, пьянство, застолье, бессодержательные разговоры, смех, сплетни, хождение из двора во двор (гуляка, пустограйничать, гагай, межедвор). Проводит время в детских забавах, шалостях, озорстве (пахолок, галавесить). Посвящает себя бессмысленным занятиям: ловить вшей, пасти кур, бить мух (вошапрудиться, ку-ропас, мухобой). Взаимодействие с другими людьми. Не помогает в работе (неподспоровный). Не выполняет поручения (безнарядица), нуждается в понукании (коня понуздать). Склонен словесно выражать свое несогласие работать (неткарь). Является объектом физического воздействия (обойный, обоиш). Живет, питается за чужой счет (чужеяд, захребетник). Отвергается обществом (клятина, ганява) Социальный статус. Может принадлежать к привилегированному сословию (раниться, барина) или к разряду нищих, бродяг, бобылей (бобылиться, приколотная гривенка). Частная собственность. Не имеет земли, дома, одежды (бездомовный, нагая лапоть). В отношении к собственности проявляет два негативных свойства: расточительность (мотовец, нерачать) или скупость (алтын-ник, жмыль). Снимает с себя личную ответственность по отношению к собственности (кортомыга). Деятельность. Не занимается полезным производительным трудом (неработень, бездельник). Не имеет деловых способностей - не активный, не ловкий (неяглый, неудалый). Проявляет негативное отношение к работе отсутствием желания работать, заботы о труде, старательности (недбалый, незлой, независтный). Не готов к серьезной работе (распустить возгри). Выполняет работу медленно, без точного плана, с частыми остановками, поверхностно, неудачно, облегченным способом; совершает промахи в работе, не доводит ее до конца, заводит в тупик (понуга, абыкать, повершье, кулеванить, работать на клин, оглядки часто брать, ленивые щи). Предпочитает работу, не требующую усилий и ответственности (пряха, десятильщик, поповский работник, служавои).

Портрет» субъекта положительного отношения к труду. Внешний вид. Возможно небольшого роста (суякотка, крот, как белка в колесе). Имеет некоторые физические отклонения, вызванные трудовым напряжением: горб, мозоли (горба-чок, мозолиться). Поза. Часто представляется в согнутом положении (гнуть хрип). Общее физическое состояние. Имеет внутренний источник жизненной активности (живинка, рабочая жилка). Характеризуется повышенной температурой, что ведет к активности жизненных процессов (огняный). Имеет хороший аппетит (жорло, солощий). Физически крепкий, сильный, выносливый (плотный, мосол). Испытывает физические страдания, связанные с последствиями тяжелой работы (петаница, скорбеть). Динамические возможности. Активен в двигательном плане (двигаться, ходовый). Способен быстро двигаться и действовать (прит-но, побегушка). Легок на подъем (подъемистый). Трудолюбивому человеку не свойственно состояние покоя и отдыха (непокойный, незалежливый). Может быть суетлив в движениях (заполошный, мотусила). Иногда медлителен (шишлюн, кро-пач). Интеллектуальные способности. Сообразителен, обладает знаниями, в том числе специальными, и опытом (тюмиристый, коваль, дохтур). В особой умелости усматривается элемент хитрости (дошляга, намытарь). Эмоционально-волевая сфера. Страстный, горячий, смелый (задорный, заразный, отважный). Проявляет эмоциональное беспокойство (заполошный, марутиться). Эмоции могут выходить за рамки нормы (жестокущий, зло). Нравственно-поведенческая сфера. Имеет твердую внутреннюю опору (настоятель). Зачастую не контролирует свое поведение (бесстужий, охальный). Взаимодействие с другими людьми. С одной стороны, дружелюбен, умеет ладить с людьми, готов прийти на помощь, послушен, безотказен (безотказник, друзяка), с другой стороны, может быть груб (калаед), слишком замкнут (кикимора). Социальный статус. Отличается превосходством над другими работниками (передовой, выдвижонец). Частная собственность. Стремится к обладанию чем-либо; накапливает, собирает; проявляет жадность (завистный, гоношкой, омех). Видит материальное благополучие как цель деятельности (казнодей, капиталик). Заботится о доме, домашнем хозяйстве (доможирный, обиходец). Деятельность. Постоянно занят полезным производительным трудом (трудник, работень). Имеет внутреннюю потребность в работе и характеризуется постоянной готовностью к ней (вострой). Для трудолюбивого человека характерна ответственность за результат, что проявляется в старании, усердии, добросовестности (усердой). Уровень квалификации в деле варьируется от способности к делу до мастерства (приспособчивый, навычливый, мастерёнок). Отношение к работе характеризуется заботой, вниманием, старательностью (заботный). Стремится войти в контакт с делом, имеет свойство приспосабливаться к делу, сосредоточен на работе, глубоко проникает в дело (припадчивый, приструженный, зарывный). Выполняет работу интенсивно (ломом ломить, забойно). Не боится никакой работы (гусар, отважный). Имеет цель деятельности и настойчиво к ней стремится (неотстойчивый). Удивляет окружающих результатами своего труда (комедчик, кудесник).

Труд в традиционном сознании носителя языка. Общее представление о труде. Должен быть полезен, иметь общественную ценность. Предполагает личную ответственность (кортомыга, десятильщик). Является платой за еду и свободу времяпрепровождения (дармоед, даровик). Может приобретать предметные коннотации: а) предстает в виде материального предмета, по отношению к которому возможны собственнические притязания (захапистый, неупустителъный, ширить руки пошире); б) видится грязным (белоручка, беломойка); в) ощущается как некая тяжесть (налога)', г) представляется в виде предмета, с которым возможны определенные действия (забросать работой, ); д) это субстанция, в которую можно углубляться (зарывный, крот)', е) приобретает образ горящего вещества (в руках горит). Субъект труда. В основном это человек, иногда им становится лошадь (качалко, понурая лошадь). В отношении к труду оцениваются мужчина и женщина, взрослый и ребенок (полыгалка, углан, трудибильница). Положительное отношение к труду проявляет личностное начало человека. Цель труда. Может быть материальной - накопление богатства (казнодей), и нематериальной — наведение порядка, должного вида, осуществление контроля над чем-либо (наводить, строевой, по-водный). Результат труда. С одной точки зрения, им становится общее материальное благополучие, а именно, богатство, денежный запас (капиталик); с другой точки зрения, он должен вызывать эмоциональную реакцию, удивлять, казаться чудом (комедчик, кудесник). Способ выполнения работы. Он определяется в плане качества - тщательно (конопатиться), иногда беспорядочно (марутиться), и в описательном аспекте - чередуя, постоянно повторяя отдельные действия (битъся, как печенег обь земь). Темп работы. Выполнение работы должно проходить интенсивно, в быстром темпе (загнаться, ). Медленный темп также возможен при условии особой кропотливости работы (кропач). Объем работ. Работы обычно много (многодилистый, двойник). Условия труда. В качестве условий выделяется коллективный труд, для которого значимы отношения одновременно согласия и соревновательности. Разновидности трудовой деятельности. Положительно маркируются такие виды деятельности, как прядение, кузнечество, врачевание, батрачество, ведение домашнего хозяйства, рукоделье (коваль, дохтур, обихо-дец, батрак). Труд и другие виды деятельности. Труд противопоставляется разговорам, гулянию, застолью, пьянству, хождению, лежанию, сидению в бездействии.

Оценивая данные портреты в целом, стоит подчеркнуть, во-первых, что они являются фрагментами языковой vs. «наивной» картины мира, что освобождает их от сложных мировоззренческих построений. Во-вторых, избранная нами подача материала представляет целостное, но несколько «плоскостное» видение, не отражая глубину разработки тех или иных смыслов; к тому же реконструкция представлений делается без ссылок на экспрессивность образов. Тем не менее, на наш взгляд, представленное описание концептов наглядно и достоверно фиксирует основные когнитивные и аксиологические ориентиры в языкотворческой деятельности носителя традиционного сознания.

Рассматривая перспективы разработки заявленной проблематики, отметим, что данную тему можно продолжать в различных направлениях. Во-первых, перспективным представляется контрастивный аспект исследования, предполагающий сопоставление принципов концептуализации идей лени/праздности и трудолюбия в разных языках. Во-вторых, предметом исследования может стать анализ языковых репрезентаций семантики отношения к труду, воплощенных во внутренней форме слов, и представлений о труде, существующих в народной фольклорной традиции (по материалам русских пословиц, поговорок).

Сокращения а) в названиях источников:

Аникин - Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Новосибирск: наука, сиб. изд.-полигр. и книготорг, предприятие РАН, 1997. 774 с.

А С - Словарь говора деревни Акчим Краснокишерского района Пермской области. Пермь, 1984.

Даль — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М., 1955.

Даль1 — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М., 1998.

Даль 2 - Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 1999.

Д С Р Г С У - Словарь русских говоров Среднего Урала. Дополнение. Екатеринбург, 1996.

Ивашко - Ивашко JI.A. Очерки русской диалектной фразеологии. JI., 1981. 112 с.

КДЭИС — Картотека диалектного этноидеографического словаря (г. Екатеринбург, Свердловский Областной Дом Фольклора).

Кругликова -Кругликова JI.E. Лексико-фразеологическая парадигма «человек, положительно относящийся к труду» в русских народных говорах // Лексический атлас русских народных говоров (Мат-лы и исследования). СПб., 1992. С. 83-92.

Куликовский - Куликовский Г. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб, 1898.

КСГРС — Картотека словаря говоров Русского Севера (кафедра русского языка и общего языкознания Уральского государственного универститета им. A.M. Горького).

НОС - Новгородский областной словарь. В 12 вып. Новгород, 1992-1995.

Ожегов — Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997.

Подвысоцкий - Подвысоцкий А.И. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885.

ПОС - Псковский областной словарь с историческими данными. JT. , 1979 -(издание продолжается). Вып. 1-12.

СВГ - Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983 - (издание продолжается). Вып. 1-6.

С Г Р С - Словарь говоров Русского Севера. Т.1: А-Б. Екатеринбург, 2001.

С О В РЯ - Аристова Т.С., Ковшова M.J1., Рысева Е.А., Телия В.Н., Черкасова И.Н. Образные выражения русского языка. Словарь-справочник. М., 1995.

СРГК— Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. СПб., 1995 — (издание продолжается), Вып. 1—4.

С Р Г Н О — Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979.

СРГСУ — Словарь русских говоров Среднего Урала. Свердловск, 1964—1988. Т. 1-7.

СРДГ- Словарь русских донских говоров. В 3 т. Ростов-на-Дону, 1975-1976.

СРНГ - Словарь русских народных говоров. М., JT. - (издание продолжается). Вып. 1-32.

С С Г - Словарь смоленских говоров. Смоленск, 1974 - (издание продолжается). Вып. 1-5.

С С Р J1Я - Словарь современного русского литературного языка. М., 19481975. Т.1—17.

С Р Я - Словарь русского языка XVIII в. JI., 1984 — (издание продолжается). Вып. 1-10.

С Ю Р К К - Словарь русских говоров южных районов Красноярского края. Красноярск, 1993.

Ф С Р JIЯ — Фразеологический словарь русского языка. /Под ред. А.И. Молот-кова. М., 1967.

ФСРГС - Фразеологический словарь русских говоров Сибири. Новосибирск, 1983.

Шанский - Этимологический словарь русского языка / Под редакцией Н.М. Шанского. М., 1982.

Э И С - Востриков О.В. Традиционная культура Урала. Опыт этноидеографи-ческого словаря русских говоров Свердловской области. Вып.1. Народный календарь. Екатеринбург, 2000.

Элиасов - Элиасов J1.E. Словарь русских говоров Забайкалья. М., 1980. ЭССЯ - Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. /Под ред. О.Н. Трубачева. М., 1974 - (издание продолжается). Вып. 1-25.

Я О С - Ярославский областной словарь. Ярославль, 1981-1991. Вып. 1—10. б) в наименованиях языков и диалектов др.-рус. - древнерусский язык и.-е. - индоевропейские языки польск. — польский язык праслав.- праславянский язык рус. - русский язык ненецк. - ненецкий язык ст.-сл. - старославянский язык ц.-слав. - церковнославянский язык арх. - архангельские говоры брян. - брянские говоры влад. - владимирские говоры влг. - вологодские говоры ворон. - воронежские говоры вят. - вятские говоры горьк. - горьковские говоры дон. - донские говоры енис. - енисейские говоры забайк. - забайкальские говоры зап. — западные говоры зап.-брян. - западнобрянские говоры зап.-сиб. - западносибирские говоры иркут. - иркутские говоры казан. - казанские говоры калуж. - калужские говоры камч. - камчатские говоры костр. - костромские говоры Краснодар. — краснодарские говоры краснояр. - красноярские говоры курган. - курганские говоры курск. - курские говоры ленингр. - ленинградские говоры моек. - московские говоры нижегор. — нижегородские говоры новг. - новгородские говоры новосиб. - новосибирские говоры оренб. - оренбургские говоры орл. - орловские говоры пенз. - пензенские говоры перм. - пермские говоры петерб. — петербургский говор печор. - печорские говоры пек. - псковские говоры рост. — ростовские говоры ряз. - рязанские говоры сарат. - саратовские говоры свердл. - свердловские говоры сев. — северные говоры сев.-зап. — северо-западные говоры сев.-кр. — северокрасноярские говоры сиб. - сибирские говоры симб. - симбирские говоры смол. - смоленские говоры тамб. - тамбовские говоры твер. - тверские говоры терск. - говоры Терского берега тобол. - тобольские говоры том. — томские говоры тул. - тульские говоры ульян. - ульяновские говоры урал. - уральские говоры челяб. - челябинские говоры эст. рус. - русские говоры Эстонии южн. - южные говоры юж.-сиб. — южносибирские говоры яросл. - ярославские говоры в) прочие диал. - диалектное ед. ч. — единственное число лит. — литературное мн. ч. - множественное число разг. - разговорное

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Еремина, Марина Артуровна, 2003 год

1. Азарх Ю.С. Русское именное диалектное словообразование в лингвогеографи-ческом аспекте. М., 2000. 178 с.

2. Актуальные вопросы русского словообразования. Сборник науч. трудов. Тюмень, 1984. 80 с.

3. Алексеев А.В. Труд: деятельность или печаль? // Русская речь. 1998. № 4. С. 117-123.

4. Алексеевский М.Д. К семантике слова праздник в традиционной культуре Русского Севера // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции 22-24 октября 2002. г. Екатеринбург. Екатеринбург, 2002. С. 80-82.

5. Андреева Ф. Т. К вопросу о диалектной экспрессивной лексике // Материалы и исследования по сибирской диалектологии и русской лексикологии. Красноярск, 1968.289 с.

6. Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Новосибирск, 1997. 774 с.

7. Апресян Ю.Д. Новый объяснительный словарь синонимов: концепции и типы информации // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка: Проспект. М., 1995. Апресян 1995а.

8. Апресян Ю.Д. Избранные труды: В 2 т. Т. 1: Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995. Апресян 19956.

9. Арзуманова Н.Г. Экспрессивные глаголы в севернорусских говорах (на материале глаголов со значением 'бить, ударять') // Псковские говоры. — Ленинград, 1979. С.59-63.

10. Арутюнова НД. Язык и мир человека. М., 1999. 896 с.

11. Арутюнова НД. О новом, первом и последнем. Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997. С. 193-198.

12. Ахметгалиева Л. Явление контаминации в северно-русских говорах // Сборник студенческих научных работ. Свердловск, 1991. С. 3-14.

13. Бабаева Е.В. Лексическое значение слова как способ выражения культурно-языкового концепта // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград-Архангельск, 1996. С.25-33.

14. Бабушкин А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической системе языка. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 1996. 104 с.

15. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре, структурно-семантический анализ восточных обрядов. СПб., 1993. 237 с.

16. Баранов А.Н. Аксиологические стратегии в структуре языка (паремиология и лексика)//Вопросы языкознания, 1989, №3. С. 31-44.

17. Бартминъский Е., Небжеговская Ст. Языковая картина польского рая и ада // Славянские этюды. Сб. к юбилею С.М. Толстой. М., 1999. С. 58-69.

18. Бахвалова Т.В. Характеристика человека по его отношению к труду в орловских говорах // Проблемы региональной русской фразеологии: Тезисы докл. и со-общ. Вологда, 1995. С. 37-46.

19. Белоусова А.С., Сафонова Ю.А. К вопросу о соотношении лексических множеств // Словарь. Грамматика. Текст: Сб. статей. М., 1996. С. 71-84.

20. Белъчиков Ю.А. Кулыуроведческий аспект филологических дисциплин // Филологический науки. 1998. № 4. С. 3-7.

21. Беляевская Е.Г. Семантическая структура слова в номинативном и коммуникативном аспектах (Когнитивные основания формирования и функционирования семантической струюуры слова): Автореф. дис. . д-ра филол. наук /Ин-т языкознания РАН. М., 1992.39 с.

22. Беляевская Е.Г. Когнитивные основания изучения семантики слова // Струюуры представления знаний в языке: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1994. С. 87-110.

23. Березович E.J1. Интерпретационная семантика в парадигме лингвистического исследования // Язык. Система. Личность. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. С. 38-60.

24. Березович E.JI. Топонимия Русского Севера: Этнолингвистические исследования. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2000. 532 с.

25. Березович Е.Л. Русская национальная личность в зеркале языка: В поисках объективной методики анализа // Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 31-42.

26. Березович Е.Л., Рут М.Э. Ономасиологический портрет реалии: к вопросу о структуре // Язык и национальная картина мира. Омск, 2000. С. 41-48.

27. Блинова Л.А., Купина Н.А. Нравственные концепты в лексическом освещении // Функциональная семантика слова. Екатеринбург, 1993. С. 20-31.

28. Блинова О.И. Мотивационное значение слова // Актуальные вопросы русского словообразования. Сборник науч. трудов. Тюмень, 1984. С. 3-8.

29. Бродский М.Ю. Энантиосемия: культурно-исторический аспект // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества. Т. 1. Екатеринбург, 1995. С. 20-23.

30. Брысина Е.В. Трудовая деятельность человека и ее отражение в донской диалектной фразеологии // Сельская Россия: прошлое и настоящее: Доклады и сообщения 8-й рос. науч.-практ. конф. Вып. 2. М., 2001. С. 200-202.

31. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997. 576 с.

32. Варбот Ж.Ж. К этимологии славянских прилагательных со значением 'быстрый'. III // Этимология 1994-1996. М., 1997. С. 35-46.

33. Варбот Ж.Ж. Рассматривая згу II Известия Уральского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 4. 2001. № 20. Екатеринбург, 2001. С. 106109.

34. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.412 с.

35. Вежбицка А. Русские культурные скрипты и их отражение в языке // Русский язык в научном освещении. 2002. №2 (4). С. 6-34.

36. Вепрева И.Т. О прагматическом аспекте коннотативной семантики слова // Актуальные проблемы русистики: Тезисы докладов и сообщений межд. науч. конф. Екатеринбург, 1997. С. 115-116.

37. Вендина Т.И. Ценности и оценки в пространстве словообразования // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 1997. Спб, 2000. С. 24-34.

38. Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М.: Индрик, 2002. 334 с.

39. Вендина Т.И. Диалектное слово в парадигме этнолингвистических исследований // Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. 1999. Спб., 2002. С. 3-15.

40. Виноградова JI.H. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. М.: Индрик, 2000.431 с.

41. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки (на материале португальского языка). М.: Наука, 1978.

42. Горяев С.О. Номинативные интенции субъекта ономастической номинации (на материале русских прагмонимов) / Автореф. дис. канд. филолог, наук. Екатеринбург, 2000.20 с.

43. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997.910 с.

44. Востриков О. В. Традиционная культура Урала. Этнойдеографический словарь русских говоров Свердловской области. Вып. 3. Народная эстетика. Семья и родство. Обряды и обычаи. Екатеринбург, 2000. 199 с.

45. Гак В. Г. Пространство мысли (Опыт систематизации слов ментального поля) // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С.23-29.

46. Галинова Н.В. Дериваты со значениями 'гнуть', 'вертеть' в говорах Русского Севера // Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего научного совещания. 21-23 октября 1999 г. Екатерибург: УрГУ, 1999. С. 10-12.

47. Глущенко О.А. Наречия с семантикой состояния субъекта в архангельских народных говорах // Материалы и исследования по русской диалектологии. I (VII) М., 2002. С. 286-303.

48. Годинер Е.С. Роль системообразующих факторов языка в формировании языковой картины мира // Языковая картина мира: Мат-лы Всероссийск. конф. Кемерово, 1995. С.3-4.

49. Голованиевская М. Французский менталитет с точки зрения носителей русского языка. М., 1999.208 с.

50. Голованова А.В. Ценности и оценки в языковом отражении (на материале русского и польского языков) // Автореф. дисс. . канд. филолог, наук. Пермь, 2002. 16 с.

51. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург, 1996. 216с.

52. Гудкова С.Н. К вопросу о номинации действий (на материале глаголов Верне-кетского говора) //Русские говоры Сибири. Томск, 1981. С. 100-104.

53. Данилович Н.А. Именные фразеологические экспрессоиды // Переходные явления в области лексики и фразеологии русского и древних славянских языков (Вторые жуковские чтения): Материалы Межд. науч. симп-ма. Великий Новгород, 2001. С. 149-151.

54. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопр. языкознания. 1994. №4. С. 17-33.

55. Долинский В.А., Чернейко JI.O. Имя судьба как объект концептуального ассоциативного анализа // Вестник Москов. ун-та. 1986. №6. С.30-44.

56. Донских О.А. Методологический анализ понятия языковой картины мира // Методологические проблемы научных исследований. Новосибирск, 1988. С. 84-88.

57. Дубских А. Экспрессивная лексика тюркского происхождения, обозначающая человека (на материале областных словарей) // Актуальные проблемы филологии: Тез. студ. науч. конф. Свердловск, 1989. С. 36.

58. Ермакова О.П. Существует ли в русском языке энантиосемия как регулярное явление? Вспоминая общую этимологию начала и конца. // Логический анализ языка. Семантика начала и конца. М., 2002. С.61-68.

59. Журавлев А.Ф. Древнеславянская фундаментальная аксиология в зеркале пра-славянской лексики // Славянское и балканское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. С. 7-32.

60. Жураковская Н.В. Экспрессивная вербальная лексика в русских старожильческих говорах Среднего Приобья // Актуальные проблемы лексикологии: Доклады лингв, конф. 4.1. Томск, 1971. С. 127-133.

61. Золотухина Э.Г. Экспрессивные наименования в лексико-семантических группах глаголов речи (на материале говоров Прибайкалья) // Вопросы истории русского языка и сибирских говоров: Межвуз. сб. науч. тр. Иркутск, 1993. С. 87-93.

62. Иванова Е.И Пословичные картины мира (на материале английских и русских пословиц). Спб., 2002. 160 с.

63. Калиткина Г. В. Об одной помете в мотивационном диалектном словаре форм субъективной опенки имен существительных // Русские говоры Сибири: Лексикография. Томск, 1993. С. 109-114.

64. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград Архангельск, 1996. С. 3-16.

65. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.262 с.

66. Касевич В.Б. Язык и знание //Язык и структура знания. М., 1990. С.8-25.

67. Кашевская Ю.И. Морфемный повтор как способ усиления эмоционально-экспрессивного напряжения речи (на материале говоров Восточного Прибайкалья) //Русские говоры в Сибири: Межвузовский сборник. Томск, 1979.184 с.

68. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебник. М., 2000.352 с.

69. Ковшова M.JI. Культурно-национальная специфика фразеологических единиц (Когнитивные аспекты): Автореф. дис. . канд. филолог, наук. Ин-т языкознания РАН, 1996. 22 с.

70. Колесов В. В. Отражение русского менталитета в слове // Человек в зеркале наук. Л., 1991. С. 106-125.

71. Колосъко Е.В. Моделирующие прототипы переносных значений в русских народных говорах // Проблемы русской лексикологии и лексикографии: Тез. докл. межвуз. конф. Вологда, 1998. С. 32-34.

72. Колшанский Г. В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М., 1975.231 с.

73. Коновалова Н.И. Экспрессивность диалектного фитонима // Актуальные проблемы региональной лингвистики и истории Сибири: Материалы Всесоюз. науч. конф. Кемерово, 1992. С. 91-93.

74. Концепт движения в языке и культуре. М.: Индрик, 1996. 384 с.

75. Концептуализация и когнитивное моделирование мира: Сб. науч. тр. М., 1995. 175 с. М.: Моск. гос. лингв, ун-т. Сб. науч. тр. Вып. 430.

76. Концептуальный анализ', методы, результаты, перспективы. М., 1990.

77. Копылова Н.В. Структура данных для представления антонимического знания // Научно-техническая информация. Сер. 2. М., 1996. С. 29-33.

78. Королева Е.Е. К этимологии гнезда зимогор в старообрядческих говорах Прибалтики // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции 22-24 октября 2002. г. Екатеринбург. Екатеринбург, 2002. С. 140-142.

79. Кравченко А.В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск, 1996.

80. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). М.: Диалог-МГУ, 1998. 352 с.

81. Крейдлин Г.Е. К проблеме языкового анализа концептов «цель» VS. «предназначение»// Логический анализ языка. Модели действия. М., 1992. С.23-30.

82. Кругликова Л.Е Лексико-фразеологическая парадигма «человек, положительно относящийся к труду» в русских народных говорах // Лексический атлас русских народных говоров (Мат-лы и исследования). СПб., 1992. С. 83-92.

83. Кругликова JI.E. Семантическое множество «человек, уклоняющийся от труда» в литературном языке и диалектах // Русские говоры Коми АССР и сопредельных областей: Межвуз. сб. науч. тр. Сыктывкар, 1990. С. 69-79.

84. Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем // Язык и структура представления знаний: Сб. науч.-анапит. обзоров. М., 1992. С.4-38.

85. Кузнецов A.M. Национально-культурное своеобразие слова // Язык и культура: Сб. аналит. обзоров. М., 1987. С. 141-163.

86. Кузнецов A.M. Семантика лингвистическая и нелингвистическая, языковая и неязыковая (вместо введения) // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С. 5-27.

87. КуркинаЛ.В. Варакатъ II Этимология. 1965. М., 1967. С. 184-188.

88. Куркина Л.В. Этимологии русских диалектных слов // Этимологические исследования. Вып. 4. Свердловск, 1988. С. 66-68.

89. Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. 204 с.

90. Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке /Ин-т языкознания РАН. М.: Индрик, 1999.422 с.

91. Логический анализ языка. Семантика начала и конца /Ин-т языкознания РАН. М.: Индрик, 2002.646 с.

92. Логический анализ языка. Языки пространств /Ин-т языкознания РАН. М.: Языки русской культуры, 2000. 448 с. ЛАЯ 2000а.

93. Логический анализ языка. Языки этики /Ин-т языкознания РАН. М.: Языки русской культуры, 2000.444 с. ЛАЯ 20006.

94. Логический анализ языка. Язык и время. М.: Индрик, 1997. 352 с.

95. Лапшина М.Н. Семантическая деривация в когнитивном аспекте (на материале англ. яз.): Автореф. дис. докт. филолог, наук. СПб гос. ун-т. 1996.32 с.

96. Левкиевская Е.Е. Славянский вербальный оберег. Семантика и структура. М.: Индрик, 2002. 336 с.

97. Левонтина КБ. Homo piger // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 105-114.

98. Левонтина И.Б., Шмелев АД. На своих двоих: лексика пешего перемещения в русском языке // Логический анализ языка. Языки динамического мира. М. 2001. С. 269-281.

99. Лексикология. Лексикография. Диалектная лексикография: Сборник научных трудов. Екатеринбург, 2001. 109 с.

100. Леонтьева Т.В. Опыт установления границ концептуального поля «Интеллект» в лексике русских народных говоров // Материалы и исследования по русской диалектологии. I (VII) М.: Наука, 2002. С. 277-286.

101. Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М.: ИНИОН РАН, 1992. 95 с.

102. Лисицин А.Г. К проблеме концептуального анализа // Язык и культура: III межд. конф.: Докл. и тез. докл. Киев, 1994. С.98-100.

103. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Изв. РАН. Сер. лит-ры и яз. М., 1993. Т.52, № 1.С. 3-9.

104. Лукин В.А. Слово противоречие, одноименное семантическое поле и концепт противоречия в русском языке // Словарь. Грамматика. Текст. М., 1996. С. 140-154.

105. Лукьянова Н.А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Новосибирск, 1986.231 с.

106. Макеева И.И. Семантика глаголов беспорядочного движения // Логический анализ языка. Космос и хаос: Концепт поля порядка и беспорядка. М., 2003. 640 с.

107. Максимова Е.П. Акт оценки и его текстовая манифестация // Язык и дискурс. Тверь, 1997. С. 45-48.

108. Малеева М.С. Лексическая и синтаксическая объективация знания в словообразовательном контексте. Воронеж, 1983. 127 с.

109. Матвеев А.К. Новые данные о ненецких заимствованиях в севернорусских говорах // Этимологические исследования. Вып. 6. Материалы I-II науч. совещаний по русской диалектной этимологии. Екатеринбург, 10-12 октября 1991, 17-19 апреля 1996. С. 72-80.

110. Матвеева Т.В. Лексическая экспрессивность в языке. Свердловск, 1986. 92 с.

111. Матвеева Т.В. Семантические основания экспрессивности глагола (на материале говоров Среднего Урала): Автореф. дис. канд. филолог, наук. Томск, 1979. 24 с.

112. Матвеева ТВ. О семантической структуре многозначных экспрессем (на материале диалектных глаголов) // Русские говоры Сибири. Томск, 1981. С.30-36.

113. Мелерович A.M., Мокиенко В.М. Фразеологизмы в русской речи. Словарь. М., 1997. 864 с.

114. Меркулова В.А. Диалектная лексика и этимология // Этимологические исследования: Мат-лы I-II науч. совещ. по русской диалектной этимологии, Екатеринбург, 10-12 октября 1991 г.; 17-19 апреля 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 25-26.

115. Мечковская Н.Б. Концепты «начало» и «конец»: тождество, антонимия, асимметричность // Логический анализ языка. Семантика начала и конца /Ин-т языкознания РАН. М., 2002.

116. Мишланов В. А. К проблеме нравственной мотивации слова // Актуальные проблемы русистики: тезисы докладов и сообщений межд. науч. конф. Екатеринбург, 1997. С. 139-141.

117. Михайлова О.А. Мой мир мой дом. Система специализированных актантов в «Словаре русских говоров Среднего Урала» // Известия Уральского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 4. 2001. № 20. С. 178-183.

118. Мищенко О. В. К вопросу о методике анализа диалектных семитических систем // Известия уральского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 4. 2001. №20. С. 141-150.

119. Мызников С.А. Глаголы прибалтийско-финского происхождения в новгородских говорах // Русская диалектная этимология: Тезисы докладов Второго науч. совещания 17-19 апреля 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 36-38.

120. Мягкова Э.Ю. Эмоциональная нагрузка слова: опыт психологического исследования. Воронеж, 1990. 110 с.

121. Национально-культурные стереотипы сознания и их отражение в языке: Материалы докладов и сообщений всероссийской конференции «Язык. Система. Личность». Екатеринбург, 2002. 135 с.

122. Новиков Н.И., Ярославцева Е.И. Семантические расстояния в языке и тексте. М., 1990. 136 с.

123. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Проспект. /Авт. Ю.Д. Апресян, О.Ю. Богуславская, И.Б. Левонтина, Е.В. Урысон. Под общ. рук-вом акад. Ю.Д. Апресяна. М.: Русские словари, 1995. 560 с.

124. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второй выпуск. М.: Языки русской культуры, 2000.488 с.

125. Ономастика и диалектная лексика: Сб. науч. тр. Вып. 2 /Под. ред. М.Э. Рут. Екатеринбург, 1998.199 с.

126. Ономастика и диалектная лексика: Сб. науч. тр. Вып. 3 /Под. ред. М.Э. Рут. Екатеринбург, 1999.268 с.

127. Опарина Е.О. Лексические коллокации и их внутрифреймовые модусы // Фразеология в контексте культуры: Сб. ст. М.: Языки русской культуры, 1999. 336 с.

128. Петлева И.П. К вопросу о семантике приставки НЕ- в ряде диалектных слов // Русская диалектная этимология: Тезисы докладов Второго науч. совещания 17-19 апреля 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 39-40.

129. Петлева И.П. Архаические префиксы в русских говорах // Этимологические исследования. Вып. 6. Материалы I-II науч. совещаний по русской диалектной этимологии. Екатеринбург, 10-12 октября 1991, 17-19 апреля. Екатеринбург, 1996. С. 31-38.

130. Плотникова А.А. Словари и народная культура. Очерки славянской лексикографии. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2000.209 с.

131. Плюснина И. П. Лексика по теме «Трудовая деятельность» с пометой «костром.» в Материалах для словаря русского народного языка А.Н. Островского (квопросу об источниках материала ЛАРНГ) // Лексический атлас русских народных говоров. СПб., 2002.

132. Подюков И.А. Народная фразеология в зеркале народной культуры: Учеб. пособие. Пермь: Перм. гос. пед. ин-т, 1991. 125 с.

133. Попова З.Д., Стернин И.А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. Воронеж, 1999.30 с.

134. Псковские говоры: Сборник науч. трудов. Ленинград, 1979. 139 с.

135. Раков Г.А. Диалектная лексическая синонимия и проблемы идеографии. Томск, 1988. 272 с.

136. Резанова З.А. Человек в ценностной картине мира (на материале сибирских диалектных лексических систем) // Культура. Отечество: прошлое, настоящее, будущее. Сб. тез. докл. IV Духовно-исторических чтений. Томск, 1995. С. 69-74.

137. Родионова ИВ. Имена библейско-христианской традиции в русских народных говорах. Дис. канд. филолог. Наук. Екатеринбург, 2000. 251 с.

138. Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего научного совещания. 21-23 октября 1999 г. Екатерибург: УрГУ, 1999. 84 с.

139. Русская диалектная этимология: Материалы IV международ. Науч. конф. Ека-тенибург, 22-24 октября 2002 года. Екатеринбург, 2001. 163 с.

140. Русские говоры Сибири: Лексикография. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1993. 170 с.

141. Русский язык: Энциклоп. изд-е 2-е, перераб. и доп. М., 1997. 703 с.

142. Рут М.Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург, 1992. 148 с.

143. Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т. Т. 1: А-Г. М.: Международные отношения, 1995. 584 с. СД (А-Г).

144. Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т. Т. 2: Д-К. М.: Международные отношения, 1999. 704 с. СД (Д-К).

145. Словарь по этике. М., 1989. 447 с. СЭ.

146. Сивко О.А. «Словарь оценочных прилагательных говоров Новосибирской области» как разновидность диалектного словаря // Русские говоры Сибири: Лексикография. Томск, 1993. С. 39-45.

147. Симашко Т. В. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира. Архангельск, 1998. 337 с.

148. Симина Г.Я. Пинежский говор. Материалы по русской диалектологии. Калининград, 1976. 172 с.

149. Сметанина З.В. Фразеологические единицы, характеризующие человека по его способностям и отношению к труду // Проблемы региональной лингвистики: Тезисы докл. и сообщ. Ярославль, 1996. С. 71-80.

150. Сукаленко Н.И. Образно-стереотипная языковая картина мира как отражение эмпирического обыденного сознания: Автореф. дис. . д-ра филол. наук /Киев. гос. ун-т. Киев, 1991.40 с.

151. Тарасова М.А. Опыт системного анализа одного синонимического ряда со значением 'лентяй' (на материале псковских говоров. Статья вторая). Ленинград, 1979. С.63-68.

152. Тарасова М.Б. О некоторых факторах, регулирующих отфразеологическое словообразование (на материале русских говоров Сибири и литературного языка) // Русские старожильческие говоры Сибири. Томск, 1987. С. 20-26.

153. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М., 1986. 142 с.

154. Токарев Г.В. Концепт «труд» в русских пословицах // III Житниковские чтения: Динамический аспект лингвистических исследований. Мат-лы Всерос. науч. конф. Челябинск, 1999. Ч. I. С. 254-257.

155. Токарев Г.В. Теоретические проблемы вербализации концепта «Труд» в русском языке. Автореф. дис. . докт. филолог, наук. Волгоград, 2003. 47 с.

156. Толстая С.М. Труд и мука // Язык. Африка. Фульбе. Спб., 1998

157. Толстая С.М. Грех в свете славянской мифологии // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. С. 9-44. Толстая 2000а.

158. Толстая С.М. Слово в контексте народной культуры // Язык как средство трансляции культуры. М., 2000. С. 101-111. Толстая 20006.

159. Толстая С.М. Играть и гулять', семантический параллелизм // Этимология. 1997-1999. М., 2000. С. 164-172. Толстая 2000в.

160. Толстая С.М. Мотивационные семантические модели и картина мира // Русский язык в научном освещении. 2002. №1 (3). С. 112-127.

161. Толстой Н.И. Очерки славянского язычества. М.: Индрик, 2003. 624 с.

162. Трубачев О.Н. Об одной редкой словообразовательной модели // Русское и славянское языкознание. М., 1972. С. 257-260.

163. Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира. Аналогия в семантике. М.: Языки славянской культуры, 2003. 223 с.

164. Феоктистова А.Б. Когнитивные аспекты семантики идиом, обозначающих чувства/состояния: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1996. 17 с.

165. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1998. С. 52-93.

166. Фразеология в контексте культуры: Сб. ст. М.: Языки русской культуры, 1999.336 с.

167. Фрумкина P.M. Концепт, категория, прототип // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С.28-44.

168. Харитончик З.А. Способы концептуальной организации знаний в лексике языка // Язык и структуры представления знаний: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1992. С.98-123.

169. Худяков А.А. Концепт и значение // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград Архангельск, 1996. С.97-103.

170. Чайкина Ю.И. Семантика экспрессивов со значением личностной характеристики в лексико-семантической системе говора // Северно-русские говоры. Вып. 6. Вологда, 1995. С. 43-49.

171. Чернейко Л.О. «Языковое знание» и концептуальный анализ слова //Научные доклады филологического факультета МГУ. М., 1998. Вып. 2. С. 19-50.

172. Чумакова Ю.П. Рязанское голтать II Этимологические исследования. Вып. 4. Свердловск, 1988. С. 73-77.

173. Шапошникова И.В. Системные диахронические изменения лексико-семантического кода английском языке в лингво-этническом аспекте. Иркутск, 1999.243 с.

174. Шахнарович A.M. Языковая личность и языковая способность // Язык — система. Язык-текст. Язык способность. М., 1995. С.213-224.

175. Шаховский В.И, Панченко Н.Н. Национально-культурная специфика концепта «обман» во фразеологическом аспекте // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 285-299.

176. Шелепова Л.И. Диалектная лексика и некоторые спорные этимологии // Русские говоры Сибири: Сб. ст. Томск, 1981. С.63-69.

177. Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002.492 с.

178. Этимология: Принципы реконструкции и методика исследования. М., 1965. 108 с.

179. Этнокультурная специфика языкового сознания. Сб. ст. /Отв. ред. Н.В. Уфим-цева. М.: Ин-т языкознания РАН, 1996. 227 с.

180. Юдин А.В. Ономастикон русских заговоров: Имена собственные в русском магическом фолькдлоре. М.: МОНФ, 1997. 319 с.

181. Язык и структура представления знаний: Сб. науч. обзоров. М.: ИНИОН, 1992. 162 с.

182. Язык и этнический менталитет. Сб. науч. тр. Петрозаводск: Изд-во Петроза-вод. ун-та, 1995. 164 с.

183. Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. /ВГПУ, ГТМПУ. Волгоград-Архангельск: Перемена, 1996. 260 с.

184. Языковая личность: проблемы значения и смысла: Сб. науч. тр. /Под ред. И.В. Сентенберг, В.И. Карасика. Волгоград: Перемена, 1994. 204 с.

185. Языковое сознание: формирование и функционирование. Сб. ст. /Отв. ред. Н.В. Уфимцева. М.: Ин-т языкознания РАН, 1998. 256 с.

186. Язык о языке: Сб. ст. /Под общ. ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. 624 с.

187. Язык, сознание, культура, этнос: теория и прагматика: XI Всеросс. симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. М.: Ин-т яз-ния РАН, 1994. 214 с.

188. Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания, 1998, №3

189. Якушкина Е.И. Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическом освещении: Дис. . канд. филол. наук. М., 2003. 175 с.

190. Янценецкая М.Н. О терминах «словообразовательное значение» и «значение словообразовательного типа» // Актуальные вопросы русского словообразования. Сборник науч. трудов. Тюмень, 1984. С. 8-21.

191. Янценецкая М.Н. К проблеме сопоставительного словообразования (на материале русского литературного языка и среднеобских говоров) // Русские старожильческие говоры Сибири. Томск, 1987. С. 3-19.

192. Jakubowicz М. Motywacj^ semantyczna wybranych nazw wartosci poszukiwania etymologiczne // J?zyk w kr^gu wartosci. Studia aemantyczne. Pod redakcj^ J. Bartmin-skogo. Lublin, 2003. S. 171.

193. Mazurkiewicz-Brzozowska M. Dwa spojrzenia na prac?. Perspektywa interpretacyjna a znaczenie sfowa // J^zykowy оЬгая swiata. Lublin 1999. C. 121-137.