Иван Грозный и Андрей Курбский: Теорет. взгляды и лит. техника древнерус. писателя тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Калугин, Василий Васильевич

• Калугин, Василий Васильевич
• доктор филологических наук
• 1998

Оглавление диссертации доктор филологических наук Калугин, Василий Васильевич

ВВЕДЕНИЕ

Царю Ивану Грозному (25. VIII. 1530 - 18. III. 1584 г.) и его боярину князю Андрею Михайловичу Курбскому (1528 - между 6 и 24 мая 1583 г.)1 посвящена обширная научная литература. О них писали начиная с историков XVIII в. В.Н. Татищева и М.М. Щербатова. Послания и дипломатические документы Ивана IV издавались еще в «Древней российской вивлиофике» Н.И. Новикова и в «Продолжении древней российской вивлиофики».

Основной корпус оригинальных произведений Курбского и Грозного был опубликован Н.Г. Устряловым (Устрялов 1868), Г.З. Кунцевичем (РИБ 31), Д.С. Лихачевым и Я.С. Лурье (ПИГ), Я.С. Лурье и Ю.Д. Рыковым (ПГК). Свод сочинений Курбского и Ивана IV был издан коллективом исследователей (A.A. Алексеевым, Е.И. Ванеевой, Я.С. Лурье, Ю.Д. Рыковым, О.В. Твороговым, A.A. Цехановичем) в «Памятниках литературы Древней Руси» (ПЛДР 1986, 16-399, 567-617). В настоящее время книга подготовлена в дополненном виде к переизданию в одиннадцатом томе серии «Библиотека Древней Руси».

Наряду с обобщающими изданиями, велась работа по публикации отдельных памятников. А.Н. Попов (Попов 1878) и В. Туминс (Туминс 1971) выпустили в свет богословско-полемический «Ответ пастору Яну Роките» Ивана IV, Дж. Феннел - переписку Грозного с князем Андреем и «Историю о великом князе Московском» Курбского (Феннел 1955; он же 1965), архимандрит Леонид (Леонид 1886), Д.С. Лихачев (Лихачев 1986, 361-377), Н.С. Серегина (Серегина 1990, 69-80; она же 1994, 173, 196-198, 200, 232-238) - литургическую поэзию Ивана IV.

Изучение переводов Курбского и его сотрудников, начатое в работах A.C. Архангельского (Архангельский 1888; он же 1888а, 203-295), П.В. Владимирова (Владимиров 1897, 308-316), К. В. Харламповича (Харлампович 1900, 211-224), С.Д. Балухатого (Балухатый 1916, 109-122), Г.З. Кунцевича (Кунцевич 2. См.: Уваров 1972, 315-317), к сожалению, не стимулировало в отечественной науке интереса к изданию этих памятников. Это важное и перспективное направление было продолжено главным образом в трудах зарубежных славистов. В. Айсман опубликовал статью «О силлогизме» Иоганна Спангенберга (Айсман 1972), И. Ауэрбах -сборник «Новый Маргарит» (Курбский 1976-1990), Ю. Бестерс-Дилгер -«Богословие» Иоанна Дамаскина (Курбский 1995). В настоящее время в Институте русского языка имени В.В. Виноградова РАН ведется в рамках плановой темы «Фонд письменных памятников XI-XVII вв.» работа по подготовке к изданию агиографического свода Курбского по рукописи Син-219 (о ней см. ниже).

Литературное наследие князя Андрея и его противника существенно дополняют памятники деловой письменности. В книге Н.Д. Иванишева собраны важные источники о жизни Курбского в литовской эмиграции (Иванишев 1, 2). Многие официальные документы Ивана IV опубликованы в «Сборниках императорского русского исторического общества» и «Памятниках дипломатических сношений древней России с державами иностранными» (см., например: СИРИО 59, 71, 129; ПДС 10). Далеко не все рукописные источники выявлены и изданы. Полная научная библиография сочинений царя и боярина представляет собой задачу будущих исследований.

О Курбском и Грозном писали специалисты самого разного профиля. Их жизнь и деятельность традиционно находится в сфере внимания историков. Из наиболее значительных исследований необходимо назвать работы В.О. Ключевского (Ключевский 2, 154-161, 176-187), А.Н. Ясинского (Ясинский 1889), Я.С. Лурье (Лурье 1958, 505-508; он же 1958а, 451-466; он же 1976, 202-234; он же 1977, 56-69; он же 1979, 204-218), С.О. Шмидта (Шмидт 1958, 256-265; он же 1968, 366-374; он же 1969, 163-166; он же 1976, 147-151; он же 1976а, 304-328), A.A. Зимина (Зимин 1962, 305-312; он же 1976а, 176-201), Р.Г. Скрынникова (Скрынников 1962, 99-116; он же 1973; он же 1977, 65-76; он же 1979, 219-227; он же 1985, 273-289; он же 1992), Дж. Феннела (Феннел 1975, 188-198), И. Ауэрбах (Ауэрбах 1969, 170-186; она же 1979, 166-171; она же 1985; она же 1987, 13-51), Ю.Д. Рыкова (Рыков 1971, 129-137; он же 1972; он же 1974, 328-350; он же 1976, 235-246; он же 1982, 193-198; он же 1997, 263-281), Б.Н. Морозова (Морозов 1987, 277-289; он же 1992, 41-45; он же 1994, 143-151; он же 1997, 475-494).

Большой вклад в разработку темы внесли литературоведческие разыскания И.Н. Жданова (Жданов 1, 81-170), Д.С. Лихачева (Лихачев 1975, 265-288, 333-348; ПГК 183-213; он же 1986, 361-377; он же 1987, 174184), Я.С. Лурье (Лурье 1960, 123-126, 508-511; ИРБ 1970, 387-448), Д. Фрайданка (Фрайданк 1970, 57-77; он же 1976, 319-333; он же 1988, 806815), Дж. Феннела (Феннел 1974, 173-190), A.M. Панченко и Б.А. Успенского (Панченко 1976, 151-154; он же 1990, 413-421; Панченко, Успенский 1983, 54-78).

Творчество Курбского и Грозного послужило предметом лингвистических работ. В монографии Н. Дамерау рассмотрено польско-латинское и западнорусское влияние на язык Курбского (Дамерау 1963). Книга В.Н. Роговой посвящена словообразовательной системе старорусского языка на материале посланий Грозного (Рогова 1972). В исследовании Ю. Бестерс-Дилгер проанализирована переводческая техника князя Андрея (Бестерс-Дилгер 1992).

Сочинения Курбского и Грозного были рассмотрены с помощью математических методов ЭВМ (Саркисова 1994, 248-270; она же 1994а, 225247). Несмотря на критику традиционных историко-филологических приемов исследования, математический анализ не внес в данном случае ничего принципиально нового. Он только подтвердил в очередной раз подлинность их основных произведений.

В последние десятилетия по творчеству Курбского и Грозного были защищены диссертации. Из их числа следует отметить кандидатские исследования лингвиста M.B. Ляпон (Ляпон 1971), историков Ю.Д. Рыкова и С.А. Елисеева (Рыков 1972; Елисеев 1984), литературоведов К.А. Уварова и A.B. Каравашкина (Уваров 1973; Каравашкин 1991).

Еще в 1923 г. С.Ф. Платонов, предсказывая многолетнюю дискуссию, предупреждал: «Если бы нашелся ученый скептик, который начал бы утверждать, что все «сочинения» Грозного подложны, с ним было бы трудно спорить. Пришлось бы прибегать ко внутренним доказательствам авторства Грозного, ибо документальным способом удостоверить его нельзя» (Платонов 1991, 7).

В 1971 г. вышла в свет книга профессора Гарвардского университета Эдварда Кинана «Апокриф о Курбском и Грозном: История составления в XVII в. «корреспонденции», приписываемой князю A.M. Курбскому и царю Ивану IV». Затем последовали другие исследования на эту тему (Кинан 1975, 159-172; он же 1978, 131-161; он же 1993, 187-208). Э. Кинан пришел к заключению, что основные литературные произведения Грозного и Курбского являются мистификацией разных писателей, длившейся с 20-х гг. XVII в. и до конца столетия.

Гипотеза Э. Кинана вызвала острую полемику в научном мире и была аргументированно отвергнута подавляющим большинством исследователей (см.: Скрынников 1973; он же 1985, 273-289; он же 1992, 37-50, 65-67; Лихачев 1975, 333-348; Феннел 1975, 188-198). В настоящее время подлинность переписки Ивана IV и Курбского может считаться доказанной. Однако ряд поставленных в дискуссии вопросов до сих пор ждет своего решения.

Краткий историографический обзор не ставил своей целью дать библиографию всего написанного о Курбском и Грозном. Он включает в себя только наиболее значимые для нашей темы труды. Из библиографических работ о Курбском и Грозном наиболее полными являются статьи Н.П. Беляевой, Я.С. Лурье и О.Я. Роменской, А.И. Гладкого и A.A. Дехановича (Беляева 1984, 115-136; Лурье, Роменская 1988, 371-384, 519; Гладкий, Цеханович 1988, 494-503, 520).

Стать хрестоматийным еще не значит быть изученным. Знакомясь с библиографией, нетрудно заметить, что в ней преобладают исторические и источниковедческие труды. Общим местом многих работ стало обращение к идеологическим взглядам Курбского и Грозного, изучение их творчества как памятника общественно-политической мысли. Сочинения Курбского и Ивана IV нуждаются в сравнительно-филологической интерпретации на фоне современного им литературного процесса. Их наследие важно для исследования такой актуальной проблемы, как развитие в Древней Руси теоретических взглядов на мастерство писателя, образцовые произведения, прекрасное и безобразное в искусстве слова. Вопросы теории и стилистики древнерусского текста, поставленные в работах Д.С. Лихачева, С. Мат-хаузеровой, Б.А. Успенского, Л.И. Сазоновой и других исследователей, представляют собой малоизученную, но весьма перспективную область медиевистики (см.: Матхаузерова 1976; Лихачев 1979; он же 1986; Успенский 1987; Сазонова 1991).

Одна из главных особенностей древнерусской книжной культуры заключается в том, что почти шесть столетий она не имела литературной теории и критики в современном значении этих слов. Мы можем говорить лишь об элементах того и другого (Лихачев 1986, 63).

Освоение западноевропейской риторики (включающей в себя поэтику и эпистолографию) как теоретической науки началось в конце XVI в. в Юго-Западной Руси и продолжилось в следующем столетии в Московском царстве. Несмотря на такое позднее приобщение к риторике как учебной дисциплине, ее основные положения были известны восточнославянским книжникам уже с эпохи Киево-Новгородской Руси по переводным памятникам византийской литературы. Отрывочные теоретические знания, правила практической риторики и нормы речевого поведения были представлены также в популярных переводных сборниках «Пчела» и «Измарагд». Эти правила существовали и в качестве этикетных самоуничижительных формул о невежестве книжника в грамматике, риторике, диалектике, и в качестве агиографических «общих мест» об изучении святым гуманитарных и философских наук.

Древнерусские книжники не обобщили свой художественный опыт в специальных трактатах наподобие тех, которые существовали в Западной Европе. Их высказывания по разным вопросам творчества разбросаны в рукописях и часто являются этикетными формулами. Однако собранные вместе, они воссоздают вполне определенную систему литературных образцов, эстетических правил и запретов. Ее существование подтверждает эпистолярный поединок Курбского с Иваном IV. Я.С. Лурье назвал их переписку «едва ли не первой чисто литературной полемикой в Древней Руси» (ИРБ 1970, 447).

Это не значит, что ранее восточнославянские книжники не вступали в прения между собой и не интересовались вопросами эстетики слова. Они обсуждали произведения, выносили им приговор, обменивались колкими замечаниями." В Средневековье жанр послания был излюбленной формой выражения литературно-эстетических взглядов. Еще в середине XII в. возник эпистолярный спор между митрополитом Климентом Смолятичем и пресвитером Фомой, в котором столкнулись разные точки зрения на творчество, Священное Писание и античное наследие. Дело в том, что полемика Курбского и Грозного, как замечает Д. С. Лихачев, очень рельефно «представила в литературе особенности ее времени» (Лихачев 1987, 175). Многое в их стилях мышления и творчества традиционно, но тем отчетливее на общем фоне проступают новые черты.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Калугин, Василий Васильевич

Выводы.313

Трудолюбезный рачитель священных писаний». (Заключение).314

Заключение)

В XVI в. «свободные искусства» сыграли роль моста между церковнославянской традицией и западноевропейской культурой, усвоившей достижения античной филологической мысли. Они обогатили представления восточнославянских книжников «литературной теорией» и наметили точки соприкосновения между духовной жизнью Московского царства и западноевропейским гуманизмом. Символично, что носителями ренессансных идей были ученик итальянских гуманистов Максим Грек и его верный последователь Андрей Курбский, в эмиграции вплотную соприкоснувшийся с культурой Возрождения.

Новые веяния обнаружили себя прежде всего в культурных ориентациях и отношении к тексту. Идеал писателей-традиционалистов - благочестивый начетчик, обладающий бого дарованной мудростью, каким представлялся митрополиту Макарию молодой Иван IV: «.вся тебе божественая писаниа в конець ведущу и на языце носящу не человечьскым бо учением, но данною ти от Бога премудростию» (РФА 4, 740). Идеал ученых книжников - «муж словества и благодати», «ритор со философскою глубиною», не отгораживающий себя от чужих культурных ценностей (Син-219, 6, 10 об.). Традиционная начитанность в «священных писаниях» и искусство подражать древним литературным образцам постепенно уступают ведущую роль гуманитарной эрудиции и филологической герменевтике. Существование принципиально разных установок создавало почву для культурных конфликтов. Один из них вылился в полемику Курбского с Грозным.

Ее парадокс заключается в том, что бывшие сподвижники спорили на разных языках. Князь-философ смотрел на царские послания сквозь призму «свободных искусств». В теоретическом плане Курбский отстаивал восходящий в конечном счете к античной риторической традиции идеал прекрасного как гармонии, соразмерности и пропорциональности частей произведения. Иван Грозный, напротив, исходил из средневековой эстетики слова, в которой тяготение к монументализму и пышной риторике порой оказывалось сильнее критерия «меры». Подобная «неуравновешенность» нередка в памятниках иконографии, прикладного искусства и архитектуры Древней Руси. Следовательно, она не является частным случаем, а отражает «стиль эпохи».

Говоря о влияние на Курбского западноевропейской культуры, античной и гуманистической, необходимо иметь в виду, что оно было в значительной степени опосредованным и проходило через фильтр святоотеческой традиции. За рубежом князь Андрей познакомился со многими сочинениями классиков православной литературы и авторитетных церковных писателей в латинских переводах. Многие из них не были известны ему на Руси или вообще не существовали в книжно-славянской традиции, о чем он неоднократно сожалел. В творениях Евсевия Кесарийского, великих каппадокийцев, Епифания Кипрского, Иоанна Златоуста, блаженного Августина, Дионисия Ареопагита, Иоанна Дамаскина и др. велико влияние античной культуры, переработанной в духе христианства, и содержится целый ряд вполне гуманистических идей. Все эти произведения князь Андрей знал, читал, переводил и использовал в своих сочинениях. Курбского интересовала прежде всего общехристианской патристика, созданная до церковного раскола 1054 г. Поэтому если и называть Курбского гуманистом, то только с определением православный. Его историческое значение по достоинству оценили другие ревнители святоотеческих древностей - старообрядцы. Они назвали князя Андрея Курбского «трудо-любезным рачителем священных писаний» (Курбский 1995, ХЬУШ).

Обращение Курбского к латинской культуре ни в коей мере не означало отказа от традиционных церковнославянских ценностей. Вероисповедная чистота была фундаментом новой учености. Князь Андрей стремился поставить западноевропейские «свободные искусства» на службу православию, вернуть в его лоно греко-византийское духовное наследие. Его литературная деятельность за рубежом преследовала общеславянские цели. Призывая другого московского эмигранта Марка Сарыхозина заняться переводами, князь Андрей Курбский писал ему: «Не обленись до нас приехати.», «.яви любовь ко единоплеменной Рос[с]ии, ко всему словенскому языку!» (РИБ 31, 418).