Идеология Николы Пашича: Формирование и эволюция, 1863-1891 тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.03, доктор исторических наук Шемякин, Андрей Леонидович

• Шемякин, Андрей Леонидович
• доктор исторических наук
• 1998

Оглавление диссертации доктор исторических наук Шемякин, Андрей Леонидович

Введение.

Глава I. Сербия во второй половине XIX века.

Государство «догоняющего развития».

Общество. «Рай для маленького человека».

Государство. «Политика как развитие».

Идейные перепутья. Вызовы модернизации.

Глава II. Никола Пашич. Становление политика.

Ровесник «Начертания»

Цюрих. Идейное окружение.

Приключения типографии.

Формирование доктрины.

На государственной службе.

Вместе со Светозаром Марковичем.

Проба пера» и первая программа.

Глава III. Десять лет, которые потрясли Сербию.

Во главе непримиримой оппозиции.

Берлинский рубеж. Приобретения, потери, последствия.

На распутье. В поисках перспективы.

Новый курс» Милана Обреновича. Напредняки у власти. 167 Во главе радикальной партии. Оформление альтернативной позиции и решающее столкновение.

Бегство за границу. «Объявление открытой войны режиму» и поиски союзников.

За кулисами Балканского кризиса 1885 г.

Окончательное фиаско и размышления о будущем.

Глава IV. Идеология Николы Пашича.

Кристаллизация системы.

Мотивы.

Опыт Швейцарии.

Народное государство».

Православная церковь и принцип соборности.

Сельская община и ее традиции.

Радикализм и парламентаризм.

Народная партия. «Армия и церковь».

Россия, социализм и славянство.

Глава V. Наступление «новой эры».

В преддверии перемен.

Пашич, радикалы и конституция 1888 г.

Во главе радикальной партии и Народной скупщины.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Идеология Николы Пашича: Формирование и эволюция, 1863-1891»

Более шести десятилетий назад известный итальянский политический деятель и дипломат (а «по совместительству» еще и историк) граф Карло Сфорца в эссе, посвященном Николе Па-шичу, как бы походя сумел втиснуть всю идеологию своего героя в одну-единственную фразу: «Сын сербских крестьян, он решил искать силу национальной организации в системе крестьянской демократии, которая, в свою очередь, должна была обеспечить и благоприятные социальные условия для существования мелких собственников — основной категории населения Сербии» Несмотря на то, что фраза эта была брошена мимоходом, она смогла очень емко высветить главное — неразрывную связь и тесное переплетение социального, политического и национального компонентов идеологической конструкции лидера сербских радикалов.

Наличие этого органического единства всех трех элементов идеологии Н.Пашича многие писавшие о нем историки и публицисты долгое время оставляли практически без внимания, концентрируясь прежде всего на «известных событиях, в которых Пашич принимал непосредственное участие», и пытаясь «показать его подлинную роль в них»2. Богатейшая политическая практика Пашича, таким образом, полностью затмевала в качестве объекта исследовательского интереса его идеологические воззрения. Мало того, кое-кто из авторов всерьез полагал, что говорить о наличии у него хоть какого-нибудь идейного багажа вообще не приходится. Ярким образчиком подобного «нигилистического» подхода может, как представляется, служить известный пассаж Яши Продановича: «Никола Пашич не был ни интеллектуалом, ни мыслителем, ни оратором, ни писателем. Он не разбирался в финансовых и экономических проблемах, не понимал законов развития общества; плохо знал историю не только зарубежных стран, но и своей собственной; государственно-правовые вопросы никогда не входили в круг его забот и размышлений. У него полностью отсутствовало позитивное видение перспективы, никакие значительные политические теории не затронули его ума; его состоятельность как политика была сомнительной, не отличаясь глубиной и широтой. Во все времена, со дня основания радикальной партии и до его смерти, другие пропагандировали ее программу, разрабатывали и отстаивали ее принципы, защищали ее борьбу.»3.

Предметом настоящей работы является как раз то, что начисто отрицал Я.Проданович (и в существовании чего поныне сомневается целый ряд его коллег4), а именно — идеология Н.Пашича, ее формирование и эволюция. Обращение к мысли Пашича совсем не случайно. Оно напрямую связано с необходимостью изменения самого подхода к изучению его личности. Почему так?

Начнем с того, что расшифровать «иероглиф по имени Никола Пашич» 5 — сразу же и в полной мере — чрезвычайно сложно. Хотя бы по причине его удивительной политической долговечности. Предпринятые в последнее время попытки сделать это, при всей их несомненной научной значимости, не кажутся нам до конца удавшимися6. Ведь «с ходу» невозможно охватить, понять и рационально объяснить путь человека, который в течение полувека (срок для Балкан немыслимый) активно участвовал в сербской политике, причем не где-нибудь на задворках, а на самой что ни на есть авансцене: 48 лет был депутатом Народной скупщины (парламента); 45 (со дня основания в январе 1881 г. и до своей смерти в декабре 1926 г.) находился во главе народной радикальной партии — самой крупной и влиятельной национальной политической организации; 25 раз (в период с 1891 по 1926 г.) занимал пост председателя совета министров. Его деятельность покрывает целую эпоху в истории Сербии, в рамках которой произошли многие судьбоносные события, начиная с обретения ею независимости на Берлинском конгрессе 1878 г. и заканчивая образованием Югославии сорок лет спустя. На каждое из них личность Н. Пашича наложила свой отпечаток.

Как заметил Джордже Станкович, «по тому, что он внес в исторический процесс, какой след оставил после себя и сколь велик объем сохранившейся о нем информации, Никола Пашич больше походит на целую общественную институцию, чем на отдельно взятое историческое явление»7. А раз так, то синтетическому восприятию столь богатой и содержательной политической карьеры непременно должны предшествовать эмпирические исследования отдельных ее этапов и сегментов. И здесь трудно не согласиться с подходом, предложенным в свое время Слободаном Йовановичем. «О Николе Пашиче, — писал он на исходе жизни в эмиграции, — невозможно вынести некий универсальный вердикт, который охватил бы и охарактеризовал всю его политическую деятельность. На протяжении пятидесяти лет он оказывался в различных положениях и ситуациях, и не во всех имел одинаковый успех, равно как не во всех же проявил свои лучшие качества. Его деятельность поэтому следует изучать по периодам, обращая особое внимание на то, что именно в каждом из них было характерным для него как политика вообще»8.

Итак, для лучшего и более адекватного понимания Пашича необходимы: во-первых, четкая периодизация его беспрецедентно долгого политического бытия; а во-вторых, выделение из огромной массы фактов, событий, явлений в рамках каждого из периодов той субстанции, которая и связывала их воедино, определяя логику поведения Пашича во всяком конкретном случае. Такой субстанцией могли быть только идеи, придававшие всем его деяниям известную последовательность и закономерность. «Понять философию означает понять природу действия, лежащего в ее основе»9 — писал знаменитый немецкий социолог Карл Манхейм. То же и с Пашичем. Без проникновения в систему его мышления трудно познать внутренний смысл всего того, что он сделал. Или еще точнее — только вскрыв идейную подоплеку (мотивацию), можно объяснить, почему он сделал именно так. Ведь «люди действуют по мотивам, побуждениям своей эпохи. Если не знать этих мотивов, то действия людей часто будут казаться необъяснимыми или бессмысленными»10. Идеология Пашича, таким образом, становится своеобразным ключом для разгадки «иероглифа» его имени.

Выбор ее в качестве объекта исследования определил и хронологические рамки работы. Изучение мысли по определению должно начинаться с обращения к ее истокам и корням. И Пашич здесь не исключение. Как полагает Латинка Перович, «прежде всего следует вычленить ядро идеологии Пашича и зафиксировать время, когда оно окончательно кристаллизуется, а затем проследить развитие его мысли на протяжении полувековой истории сербского народа. Такой подход, — подчеркивает она, — предполагает и соответствующую проблематику, которая в центр исследования ставит самого Николу Пашича, как историческое явление, а не события, через которые он проходит»11. Признавая этот, предложенный Л. Перович, новый ракурс весьма плодотворным и перспективным, автор решил ограничить свое исследование первым периодом политической деятельности Пашича (1868-1891), в рамках которого он и сформировался как политик и идеолог.

Данный процесс, начавшись в бытность Пашича цюрихским студентом (1868-1872), завершился в годы вынужденной эмиграции (1883-1889), откуда он вернулся с убеждениями, определявшими всю его последующую деятельность вплоть до краха царской России во время Первой мировой войны. Поэтому именно приезд на родину, возвращение к руководству радикальной партии и скорое вхождение во власть (формирование им в феврале 1891 г. своего первого кабинета) можно рассматривать как логический финал начального периода политической карьеры Пашича. Периода, который содержал в себе несколько четко выраженных внутренних фаз: открытие политики (1868-1869), идейное созревание (1869-1873), приобретение опыта политической и парламентской борьбы (1873-1883), заговорщическая деятельность против династии и кристаллизация системы (1883-1889), взятие под жесткий контроль партии и выработка ее перспективной стратегии (1889-1891)12.

Важно подчеркнуть, что структурированный таким образом первый период деятельности Пашича менее всего исследован в литературе о нем. То место, которое он занимал в истории Сербии после прихода к власти и до Мировой войны, а также роль, сыгранная им в процессе образования Югославии и ее государственной консолидации, привели к тому, что «поздний» Пашич на-црочь вытеснил из историографии «раннего» Пашича. При столь очевидном перекосе само обращение к начальной поре его жизни представляется давно назревшим и необходимым13.

Разумеется, что ее изучение предполагает наличие достаточного количества источников, прежде всего личного происхождения. В литературе существует мнение, будто «приватная документация Пашича весьма незначительна по объему»14, поскольку, мол, он «писал мало. и не любил оставлять за собой письменных следов»15. Что Ж, ЗЕ подобными утверждениями легче скрыть недостаток архивных изысканий.

На самом деле Пашич писал много и с удовольствием16, отдавая себе отчет в том, что его письма «носили общий, а не частный характер»17, и это только повышает их значение в глазах исследователя. Мало того, такой недоверчивый и закрытый человек, как он, был, по словам Милана Протича-Старшего, «искренен единственно в своих письмах», которые, следовательно, «важны не только для него, но в какой-то степени и для истории — как радикальной партии, так и сербского народа вообще»18. Дополненные рукописями, статьями и речами (каковых до 1891 г. Пашич написал и произнес немало), они являются основой фонда источников, необходимого для реконструкции его идеологии19.

Должно заметить, что в последние годы исследователи развернули активную работу по публикации обширного наследия Пашича. Введены в научный оборот программные сочинения, важнейшие письма и обращения, тексты выступлений в Народной скупщине20. Важно, что все эти материалы, обнаруженные в архивах Югославии, России и Болгарии, относятся именно к первой фазе его политической деятельности. В совокупности с некоторыми ранее опубликованными источниками21 они составляют фундаментальный корпус, который содержит все (из известных нам ныне) идеологически значимые документы той поры. * Л

В отсталых крестьянских странах, — пишет Дж. Станкович, — каковыми являлись Сербия и Югославия, роль личностей, стоящих во главе политических движений и партий, и их влияние на общественное развитие куда более весомы, чем в развитых гражданских обществах»22. Это справедливое заключение самым непосредственным образом относится к Пашичу. Через созданную и руководимую им массовую радикальную партию он оказывал постоянное воздействие на развитие собственной страны, ведь, как однажды заметил академик Baca Чубрилович, «история радикальной партии — это история Николы Пашича» 23.

Поэтому его идеология интересует нас не просто как мировоззрение отдельно взятого политика, но как своеобразный индикатор целой общественной тенденции. И как таковую, ее нельзя рассматривать вне рамок более широкого сербского, балканского и европейского контекста; в отрыве от идей предшественников и оппонентов; т.е. без четкого понимания того, откуда она произрастала, чем подпитывалась и в борьбе против кого крепла. В конечном итоге, идеология Н. Пашича в ее социальном (партийном) измерении была реакцией сербского аграрного общества на вызов эпохи, переломный характер которой мы также обязаны показать. Все это расширяет круг задач настоящей работы.

С другой стороны, систематический анализ идейных воззрений вождя сербских радикалов нередко наталкивается на вполне объективные трудности — наличие существенных пробелов в его собственной биографии. Особенно это касается пребывания в Цюрихе и шести лет, проведенных в эмиграции. А между тем, для нас эти периоды жизни Пашича являются самыми важными — в Швейцарии закладывались основы его представлений, в изгнании они превратились в «чеканные формулы». Поэтому еще одной своей задачей автор считает заполнение таких биографических лакун: реконструкцию среды, в которой вращался Пашич за границей и которая в немалой степени (особенно в Цюрихе) влияла на него, идентификацию людей, его окружавших, и т.д. Погружение в биографию (там, где это необходимо) позволяет глубже проникнуть в строй мыслей Пашича, в логику его поступков. Ведь, говоря словами Ю.М.Лотмана, «без знания простой жизни, ее, казалось бы, „мелочей" нет понимания истории. Именно понимания, ибо в истории знать какие-либо факты и понимать их — вещи совершенно разные» 24. Все точно. Многие!йз уже известных фактов, вплетенные в ткань обогащенной биографии Пашича, приобретают иное звучание, поворачиваясь новыми — идейными — гранями. Ниже мы приведем немало примеров подобных «превращений».

Настоящее исследование идеологии Н. Пашича, таким образом, построено на сочетании двух принципов — хронологического (использование биографической канвы) и проблемного (типологический анализ его идей в контексте социокультурного развития Сербии). Эта «двойственность» определила и жанр работы — интеллектуальная биография.

И в заключение еще об одном. В рамках изучения идеологии Пашича особого внимания заслуживает его политическая мысль. Нельзя сказать, что о ней ничего не писалось. В трудах сербских историков Пашич предстает последовательным демократом и конституционалистом, ибо «на протяжении всей своей жизни был убежденным борцом за введение и укрепление демократии в Сербии»25 и «до самой смерти отстаивал конституционный порядок и парламентаризм» 26.

С подобной оценкой, данной в обобщенной форме, не согласиться трудно. Однако, как проницательно заметил еще более полувека назад младший современник Пашича и блестящий знаток «той» эпохи Милан Йованович-Стоимирович, «изменившееся время даст новое содержание понятиям, а, может быть, и целым идеологиям»27. И действительно, так ли уж тождественны классически понимаемые «демократия», «парламентаризм» и «конституционный порядок» — эти важнейшие атрибуты гражданского общества, ставшие в результате многовекового «органического развития» неотъемлемыми ценностями западноевропейской цивилизации, и те же по названию понятия, которыми оперировал Пашич применительно к современной ему Сербии — типичной стране «догоняющего развития», только вступавшей на путь модернизации (европеизации)? 28 Данный вопрос носит принципиальный характер и имеет особое значение для нашей темы. Без ответа на него невозможно определить тип политического режима, за установление которого в Сербии боролся Пашич, а значит — и правильно выстроить иерархию элементов в рамках системы его идеологии (социальное, политическое, национальное).

Примечания

1 Сфорца К. Паший — душа Cp6nje Ц Сфорца К. Неимари савремене Европе. Београд, 1932, с. 141-142.

2 ДрагниЛА. Србща, Никола Паший и JyroMaBHja. Београд, 1994, с. 13. (Первое издание книги на языке оригинала: Dragnich Alex. Serbia, Nikola Pasic and Yugoslavia. Rutgers University Press. New Branswick, New Jersey, 1974.)

3 ПродановиН J. Никола Паший / Српски кн>ижевни гласник, 1927, кн>. 20, с. 125. Милан Протич-Старший, имевший, казалось бы, все основания разделить столь неприкрыто личную неприязнь к Па-шичу (ведь именно его отца — некогда радикала номер два Стояна Протича — тот в свое время «исключил» из партии), этого, однако, не сделал, а наоборот — назвал опус Я. Продановича «даже не совсем пристойным» (Проти% М. Паший и Против пре 1914. Скице ликова Ц Исторщски Гласник, 1971, бр. 1, с. 103). Именно ему, автору блестящего эссе о Н.Пашиче и своем отце, могли бы подойти слова самого Я. Продановича, которым тот, к сожалению, не последовал: «Долг историка и бытописателя состоит в том, чтобы разрушать старые легенды, не допускать создания легенд новых, и вообще поставить каждого героя на свое место» (ПродановиН J. Никола ПашиЙ., с. 133).

4 См., например: ЧубриловиН В. Историка политичке мисли у Србщи XIX века. Београд, 1958, с. 448; ПротиП М. Радикали у Србщи. Идезе и покрет (1881-1903). Београд, 1990, с. 152, 156; Он же. Идеологща народне радикалне странке и Никола Паший / Никола Паший. Живот и дело (Зборник радова). Београд, 1997, с. 154; ТрифуновиП М. Исторща радикалне странке (од постанка до 1903). Београд, 1995, с. 30.

5 МилошевиН Р. Никола Паший/ Политика, 11 децембар 1926 г., бр. 6693.

6 КазимировиН В. Никола Паший и н,егово доба. 1845-1926. Београд, 1990, кн>. 1-2; РаденковиН Ъ. Паший и Србща. Београд, 1997.

7 СтанковиН Ъ. Искушеньа дугословенске историографще. Београд, 1988, с. 245. В своей последней работе профессор Станкович подчеркнул:

Как историческая личность, Никола Пашич представляет собой научный вызов, которому трудно найти аналог в историографиях развитых стран» (СтанковиН Ъ. Никола Паший и парламентаризам у Србщи и ^гославщи / Исторща 20 века, 1996, бр. 2, с. 11).

8 ^вановиН С. Никола Паший / Срби^а и коментари / Изд. Задуж-бине М. Цраанског. Београд, 1989, с. 237.

9 Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994, с. 582.

10 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994, с. 13.

11 ПеровиН Л. Приказ кн>иге Васе Казимировийа «Никола Паший и кьего-во доба. 1845-1926» (Београд, 1990) / Исторщски Часопис. Београд, 1993, кн. XXXIX (1992), с. 309.

12 Более подробную характеристику первого периода политической деятельности Н.Пашича см.: ПеровиН Л., Шем]'акин А Увод / Никола П. Паший. Писма, чланци и говори (1872-1891) / Приредили Л.ПеровиЙ и А. Шемзакин. Београд, 1995, с. 6-9.

13 Систематическое изучение «раннего» Пашича началось только в самое последнее время.

14 ДрагниНА. Србща, Никола Паший и ^гославща., с. 5.

15 ПротиН М. Радикали у Србщи. Иде^е и покрет (1881-1903)., с. 156.

16 Свое письмо Ранко Тайсичу от 26 октября 1881 г. Пашич начал словами: «Если бы у меня было достаточно времени, я бы постоянно переписывался с друзьями, так как это доставляет мне подлинное удовольствие. Но поскольку времени практически нет, я редко могу себе его позволить» (НиколаП. Паший. Писма, чланци и говори (18721891)., с. 127).

17 Н. Паший — неидентификовано] особи. Русе, 1 октобра 1885 г. Ц НиколаП. Паший. Писма, чланци и говори (1872-1891)., с. 193.

18 ПротиН М. Паший и ПротиЙ пре 1914., с. 100.

19 Автографы Н. Пашича, касающиеся первого периода его деятельности, отложились в различных архивохранилищах Югославии и других стран. Самые крупные их собрания хранятся в фондах собственно Пашича: Архив Сербской академии наук и искусств (заоставштина Н.ПашиЙа, rpalja Н.ПатттиЙа, Пашийеве хартще); Архив Сербии (заоставштина Н.ПашиЙа — несре^ена гра^а); Архив Югославии (фонд 143 — заоставштина Н. Пашийа). Отдельные письма и записки, которые в совокупности составляют весьма значительный корпус, находятся в Архиве библиотеки города Белграда; Рукописном отделении Народной библиотеки Сербии; Архиве Исторического института САНИ (все — Белград); Рукописном отделении Матицы Сербской (Нови Сад); Народной библиотеке «Кирилл и Мефодий» — Болгарском Историческом архиве (София); Архиве внешней политики Российской империи; Государственном архиве Российской Федерации (оба — Москва); Санкт-Петербургском филиале Архива Российской академии наук; Отделе рукописей Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома); Центральном Государственном историческом архиве Санкт-Петербурга; Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (все — Санкт-Петербург). В ходе работы над книгой данные материалы были использованы, внимательно проанализированы и частично опубликованы.

Вместе с тем, имеется целый ряд автографов Пашича, которые в настоящий момент недоступны исследователям. Одна часть из них хранится в приватных собраниях (семьи Протич в Белграде, Николы Р. Пашича — внука сербского премьера — в Торонто). Другая — в архивах различных государственных учреждений Югославии. Третья — в Архиве Стэнфордского университета в США. (О судьбе материалов Н. Пашича см. также: СтанковиКЪ. Изазов нове историке. Београд, 1994, кн,. 2, с. 191-193.)

20 «Обзор деятельности сербской оппозиции». Записка Н.Пашича директору Азиатского департамента МИД России И.А.Зиновьеву. 1887 г. / Публикация А.Л.Шемякина / Исторический архив, 1994, № 5, с. 108135; Пашип Я. Слога Србо-Хрвата/ Приредио 15. Станковий. Београд, 1995; Никола П. Паший. Писма, чланци и говори (1872-1891).; Шемякин AJI. Письмо Н. Пашича П.А.Кулаковскому (1884 г.)/ Исторщски Часопис. Београд, 1995, кн,. XL-XLI (1993-1994), с. 219-232; Шем]а-кин А. Нова писма Николе Пашийа митрополиту Михаилу (18841885)/ Токови ncTopnje, 1995, бр. 1-2, с. 233-259; Никола Паший у Народной скупштини, кн. 1-2 / Приредила Л. ПеровиЙ. Београд, 1997.

21 Радений А. Радикална странка и Тимочка буна. 3aje4ap, 1988, т. 2, с. 891-994 (Прилози); ПашиН Н. Moja политичка исповест / Србща и коментари., с. 113-235.

22 СтанковиН Ъ. Никола ПашиЙ и Эугословенско питагье. Београд, 1985, кн. 1, с. 25.

23 ЧубриловиИ В. Исторщ'а политичке мисли., с. 447.

24 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре., с. 13.

25 КазимировиЛ В. Никола Паший и гьегово доба., кн. 1, с. 10.

26 ЧубриловиН В. Исторща политичке мисли., с. 473-474.

27 е/овановиЛ-Сто}имировиН М. Предговор / Никола П. Паший (10 де-цембар 1926 — 10 децембар 1936). Београд, 1937, с. 19.

28 В контексте данного вопроса приведем и весьма симптоматичное высказывание Косты Стояновича, неоднократно занимавшего министерские посты в кабинетах Н. Пашича. «Демократия, парламентаризм, гражданские свободы, прогресс, культура и другие понятия, что составляют основу политического словаря нынешних балкан-цев, — писал он в своих записках, — суть слова и выражения, никак не укорененные в их мироощущении, но, будучи „общепринятыми", призванные прикрыть жесткие подсознательные стереотипы, которые на самом деле только и мотивируют все их действия и поступки» (Архив Српске Академике Наука и Уметности, бр. 10133. Сто]а-новиН К. Слом и васкрсен>е Србще (рукопись), л. 102).

Заключение диссертации по теме «Всеобщая история (соответствующего периода)», Шемякин, Андрей Леонидович

Заключение

1. Сербское общество второй половины XIX в. находилось в переходной фазе своего развития. Образцы европейской цивилизации (свобода личности, гражданское общество, буржуазная демократия, либеральная рыночная экономика) открывали перед ним перспективу модернизации (европеизации)1. Поэтому появление в Сербии в конце 50-х гг. либеральных идей представляется вполне закономерным. Вместе с тем важно подчеркнуть, что проникновение их на Балканы началось в тот момент, когда либерализм в Европе уже начал подвергаться резкой критике со стороны различных социалистических школ. Отвергая основные ценности буржуазного общества — частную собственность и индивидуализм, европейские социалисты проповедовали равенство и коллективизм в качестве базовых принципов альтернативного общественного устройства. Свободе личности (свободе неравенства) они противопоставляли свободу всего социума.

Подобная дихотомия не могла не проявиться и в Сербии, немногочисленная интеллигенция которой внимательно отслеживала все нюансы идейной борьбы в Европе. Причем делала она это не из чисто академического интереса, но с точки зрения выбора перспективной модели развития своей отсталой страны. А значит, сербский социализм оказался спутником сербского либерализма совсем не случайно. Принятие в 1869 г. новой конституции Сербии (первого национального Основного Закона), заложившей правовую основу для ее постепенной эволюции в сторону правового либерального государства и гражданского общества (конституционный режим, представительная система, главенство закона и т.д.), положило начало эмансипации нарождающейся социалистической идеологии от господствовавшей либеральной традиции. Произошла первичная кристаллизация двух ведущих общественных тенденций, борьба между которыми станет главным стержнем социальной истории Сербии в последней трети XIX в.

2. По сравнению со своим европейским «собратом» сербский социализм имел ряд особенностей, объективно вытекавших из специфических общественных реалий аграрной Сербии. Ведь если в Европе противникам либерального капитализма предстояло сломать существующий там «неправедный» режим эксплуатации с последующим выходом на «спасительную» орбиту коллективизма и равенства, то перед их сербскими единомышленниками стояла задача иного рода— не допустить развития страны по капиталистическому (европейскому) пути. Его повторение казалось им бессмысленным по двум причинам. Во-первых, торжество либеральных идей в Сербии грозило, как они полагали, скорым разложением гомогенного сербского общества; превращением сербского народа в «народ-пролетарий» по отношению к богатому и развитому Западу и потерей им, как таковым, своей национальной идентичности (и это в условиях незавершенности процесса освобождения и объединения всех сербов). А во-вторых, «обреченность» самого западного капитализма была уже «доказана» К.Марксом. Зачем же идти дорогой, ведущей в никуда?

В такой ситуации отсталость Сербии превращалась для сербских социалистов в существенное преимущество. Те универсальные ценности — равенство и коллективизм, реализации которых в странах Запада еще только предстояло добиваться, лежали в основе традиционных форм и навыков жизни сербского народа (прежде всего в рамках семейной задруги и сельской общины). А потому путь к социализму они видели не в ломке и «социальной ликвидации», но в сохранении и развитии древних традиций и институтов. Отсюда — теория скачка, т. е. неповторения западного варианта прогресса; отсюда — элемент консерватизма, присущий сербскому социализму; отсюда же — его народнический характер: защита интересов не одного класса (пролетариата), но всего народа, состоявшего на 90% из крестьян2.

3. Берлинский «рубеж» перевел принципиальный спор между сербскими либералами и социалистами в плоскость политической практики и конкретного государственного строительства. Резко усилившееся культурное проникновение в Сербию Австро-Венгрии и активная реформаторская деятельность членов напредняц-кого кабинета («либералов второго поколения») способствовали трансформации сербского социалистического движения в массовую радикальную партию. Ее идеологи поставили своей задачей защиту сербской самобытности, каковую они отождествляли с только что обретенной национальной независимостью.

В этом стремлении радикалы следовали особой формуле прогресса, которая, говоря словами Джеймса Биллингтона, «позволяла бы и заимствовать, но при этом оставаться отличными от Запада»3. В основе такой формулы лежали опора на собственные силы и традиции, а также использование результатов западноевропейской цивилизации «в славяно-сербском духе» при условии неповторения ее пути. (Никола Пашич и его соратники понимают необходимость железной дороги, но выступают против участия западного капитала в ее строительстве; они проповедуют идею индустриализации Сербии, но на некапиталистических началах («по возможности без пролетариата»); приемлют парламентский механизм, поскольку в сербских условиях он гарантирует им вечную власть.) Только в данном контексте можно понять и рационально объяснить все социально-экономические и политические проекты сербских радикалов.

4. Главной особенностью социально-политического подхода радикальной партии был его цивилизационный консерватизм4. Строя свою идеологию и организацию на базе прочно укорененной в народном сознании патриархальности и идентифицируясь, таким образом, с массой, радикалы (как политическая партия) выражали спонтанное и резко негативное отношение сербского крестьянства к структурным изменениям общества и государства (их модернизации), которые могли нарушить самодостаточное равновесие его традиционного бытия. Закрытое общество противилось всем попыткам хоть немного «приоткрыть» его.

Народ — консерватор по инстинкту, — писал А. И. Герцен. — .Чем дальше народ от движения истории, тем он упорнее держится за усвоенное, знакомое. Он даже новое принимает в старых одеждах»5. Последнее замечание классика особенно важно. Оно позволяет понять ту разницу между буквой и духом в радикальном восприятии «новых» европейских идей и понятий — государства, парламентаризма, прогресса и т. д., которая нередко ускользает от внимания исследователей. Выступая в 1888 г. в скупщине, один из депутатов от села заявил: «Только когда крестьянский очаг нельзя будет пустить с молотка за гроши, правительство будет считаться парламентским»6. Данное высказывание точно и емко передает суть коллективных представлений крестьян о содержании, смысле и целях борьбы за введение в Сербии парламентаризма. Любые государственно-политические реформы, по их разумению, оправданы лишь тогда, когда направлены на сохранение социального статус-кво, т. е. содержат в себе мощную экономическую доминанту. Парламентский режим, таким образом, ассоциировался в сознании массы с консервацией традиционных условий ее существования.

Радикальные идеологи, разрабатывая свои проекты, четко следовали в русле этих крестьянских представлений. Их «народное государство» и было призвано не допустить разорения «крестьянского очага», т.е. гарантировать изначальное единство сербского народа как «сообщества равных». Экономическая функция, следовательно (использование государственной власти в качестве централизованно-регулирующего рычага в целях защиты большинства населения от эксплуатации немногих как изнутри, так и извне), становилась определяющей в предполагаемой деятельности такого государства. Политический же механизм его функционирования (монопольное правление «народной партии», единство всех ветвей власти и т. д.), при всех заявленных радикалами квазипарламентских процедурах, был далек от подлинного парламентаризма ровно настолько, насколько «оригинальными» были рассуждения крестьянского депутата о «парламентском правительстве».

Концепцию «народного государства» разработал Никола Пашич. В ее основе, как мы старались показать, лежали коллективистские традиции общины и задруги.

5. «Народное государство» не было для Пашича самоцелью само по себе, поскольку в центре его идеологии стояла проблема сербского освобождения и объединения. В условиях незавершенности этого процесса оно становилось средством и формой национальной консолидации сербов Королевства. Нерасщепленность интересов внутри социума позволяла, как он полагал, сохранить единство народного духа и высокую степень его мобилизационной готовности, как важнейшую внутреннюю предпосылку будущего освобождения. Социальное равенство, таким образом, отождествлялось в представлениях Пашича с национальным единством. Отсюда и пя-тичленная интегральная формула его идеологии: гражданские свободы — политические реформы — народное государство — социальное равенство — национальное единство. Политическим инструментом ее реализации являлась «народная партия», олицетворяющая социальные и национальные интересы народа, тогда как стратегическим внешним союзником объявлялась Россия, выступавшая в двух ипостасях. С одной стороны, как ядро славянской православной цивилизации (с которой, по мнению Пашича, было связано прошлое и будущее сербов), а с другой — как ее защитница в противостоянии с Западом, в целом, и главный международный покровитель Сербии, в частности.

Народное государство», следовательно, становилось для Пашича своего рода «моделью выживания»7 в условиях культурно чуждого окружения и в ожидании «второго издания» Сербской революции.

Л * *

Вернемся к тому, с чего начинали. Приведенный в работе материал наглядно показывает, что Никола Пашич имел свою идеологию. Без ее изучения трудно до конца понять не только феномен его уникального политического долголетия, но в какой-то степени и всю историю независимой Сербии, где он оставил столь заметный след.