Г.С. Батеньков: эволюция личности и мировоззрения в историческом контексте России первой половины XIX века тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Юшковский, Виктор Данилович

• Юшковский, Виктор Данилович
• кандидат исторических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Юшковский, Виктор Данилович

Введение.

Глава I. Становление взглядов Г.С. Батенькова

1.1. Формирование личности: условия и обстоятельства.

1.2. Нравственно-религиозная доминанта в мировоззрении.

1.3. Особенности масонского мировосприятия

14. Идеи шеллингианства в философской концепции.

1.5. Взгляд на проблемы эстетики

Глава II. Общественно-политическая позиция и деятельность Г.С. Батенькова

2.1. Период инженерно-строительных работ.

2.2. Г.С. Батеньков и М.М. Сперанский: анализ мировоззренческих установок.

2.3. Исследовательская и законотворческая работа.

2.4. «Аракчеевщина» глазами Г.С. Батенькова.

2.5. Участие в выступлении 1825 года

Глава III. Особенности мировоззрения Г.С. Батенькова последекабристского периода

3.1. Следственное дело Г.С. Батенькова.

3.2. Миросозерцание Г.С. Батеньков в период одиночного заключения.

3.3. Религиозно-философская концепция периода ссылки (1846-1856 гг.).

3.4. Взаимоотношения со ссыльными декабристами.

3.5. Мировоззрение Г.С. Батенькова и его участие в общественной жизни (1856-1863).

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Г.С. Батеньков: эволюция личности и мировоззрения в историческом контексте России первой половины XIX века»

Актуальность представленной темы определяется интересом к становлению российского либерализма в современных условиях. Желание вернуться в поисках «чистой традиции» к истокам подобных воззрений оказалось продуктивным: развитию общественной мысли конца XVIII - начала XIX столетия посвящены многие основательные работы. И всё же «дней Александровых прекрасное начало», как узловой момент давнего прошлого, остаётся в центре внимания исследований, не перестает привлекать тех, кому важно осмыслить его своеобразие, осознать сложные общественно-политические процессы тех лет. Глубокий интерес к эпохе, которая знаменовала начало либеральных реформ, ожидание деятельных перемен «сверху», желание встать в один ряд с развитыми, передовыми державами представляется вполне закономерным и актуальным.

Восшествие на престол «либерала на троне», ставшее следствием дворцового переворота, породило надежды на преобразования. Уже то, что смена правителя пришлась на начало нового столетия, настраивало определенным образом: рубеж веков, сам по себе, воспринимался, как начало обновления. Главная же причина ожиданий объяснялась характером новой политики, возвратом к основам екатерининского царствования. С первых дней новый правитель возвестил, что будет управлять «по законам и по сердцу своей великой бабки Екатерины II», обещая «вознести Россию на верх славы и доставить несокрушимое блаженство всем верным своим подданным».

Так начиналась эпоха, отмеченная небывалыми по остроте духовными поисками, полная противоречий и великих свершений; эпоха, которую одни назовут периодом «блестящего дилетантизма» (П.В. Анненков) и «разрыхления русской души», восприимчивой «ко всякого рода идеям и социальным движениям» (Н.А. Бердяев), другие временем «ограниченного и непоследовательного правительственного либерализма» (В.Я. Гросул). Эпоха, когда с необычайной силой проявилось национальное самосознание, формировалась отечественная культура, развивалась самобытная философская мысль, менялось представление о мире.

Пушкинская эпоха дала целое созвездие блестящих имен, в эту пору начала формироваться русская романтическая литература, большое развитие получило национальное самосознание, окрепло, ощутило самостоятельность самобытное русское, преимущественно московское любомудрие. Во всех этих сферах достаточно заметно проявило себя поколение, к которому принадлежал Гавриил Степанович Батеньков (1793-1863).

Сегодня, когда российское общество возвращается к осмыслению либеральных ценностей, разнообразия форм и методов социально-экономических преобразований, значимости идей, которые почти двести лет назад высказывали выдающиеся политические мыслители

М.М. Сперанский, Н.И. Тургенев, Н.С. Мордвинов, представляется важным осмыслить истоки российского либерализма, характер взаимоотношений власти и общества, особенности развития российской государственности.

Потребность вернуться к изучению идей и свершений эпохи продиктована особенностью проблематики и появлением новых документов, архивных источников, рукописных текстов, вводимых в научный оборот. Это касается и декабристского наследия, ценность которого не вызывает сомнений: важно разобраться в его сущности, найти ответы на ключевые вопросы, переосмыслить значение декабристских идей и сами фигуры участников восстания на Сенатской площади. Потребность в переосмыслении ощущается остро - так велико и многообразно духовное наследие представителей пушкинской эпохи, так очевидно его влияние на философские течения, эстетические концепции, социально-политические теории последователей декабристов, на становление отечественного либерализма, сущность и развитие которого требуют глубокой переоценки.

Вместе с тем, говоря об актуальности и научной значимости исследования, необходимо подчеркнуть и другое. Сегодня вновь возник интерес к личности декабристов, их поведению, образу мыслей, особенностям реализации богатого интеллектуального и духовного потенциала представителей эпохи. Такой интерес продиктован стремлением осознать истоки русской социально-политической мысли, разобраться в сложных проблемах формирования русского национального сознания путем рассмотрения отдельных крупных, нестандартных, колоритных фигур и их воззрений. Попытка увидеть внутренний мир, проследить «биографию духа», выстроить систему взглядов ярких выразителей общественных идей и настроений представляется в этой связи чрезвычайно важной.

Одной из таких фигур следует, безусловно, назвать Г.С. Батенькова. «Выдающиеся качества его интеллекта, широкий кругозор, мышление государственного человека, прежняя близость с таким видным деятелем, как Сперанский, вынужденная служба у Аракчеева, страшное единоборство со Следственным комитетом. всё это требовало особого внимания исследователей»1. Он стоял у истоков российского либерализма, внес выдающийся вклад в развитие сибирского законодательства, и это тоже определяет актуальность выбранной темы исследования.

Биография декабриста, которому посвящены сотни научных, документальных и художественно-документальных работ изучена недостаточно полно: в этих статьях, монографиях, книгах, он предстает, главным образом, как участник освободительного движения и сотрудник крупнейшего российского реформатора М.М. Сперанского. Еще меньше исследованы мировосприятие, образ мыслей, сознание и душевный настрой этого своеобразного,

1 Восстание декабристов. Документы. Под ред. М.В. Нечкиной. Т. XIV. М.: Наука. 1976. С. 8. неординарного участника исторических событий первой половины XIX столетия, что также определяет актуальность выбранной темы исследования.

Степень научной изученности темы. Необычная, насыщенная событиями судьба «знаменитого несчастливца» (выражение С.Н. Чернова) давно привлекала внимание исследователей. О нем писали в связи с сибирской реформаторской деятельностью М.М. Сперанского, показывали его в окружении видных членов Северного общества - К.Ф. Рылеева, С.П. Трубецкого и братьев Бестужевых; упоминали в связи с небывало жестоким наказанием, последовавшим после разгрома восстания (двадцать лет декабрист провел в одиночном заключении). Имя его находим в трудах по истории русского права и общественной мысли, этнографии, социологии, литературы, зодчества.

Первый историко-биографический очерк, опубликованный четверть века спустя после смерти Г.С. Батенькова, в 1889 году (статья И.И. Ореуса) примечателен, как попытка показать становление личности, выявить своеобразие этой фигуры, проследить личность в развитии. Однако работа содержала при этом и ряд существенных неточностей; так, утверждение о том, что на службу в Сибирь молодой инженер был отправлен из-за «ретивого и честного отношения к делу», как «беспокойный человек», лишено было оснований. На самом деле, успешно сдав экзамены в Институте корпуса инженеров путей сообщения, он уехал на родину, к матери, по собственному желанию. Неверным оказалось замечание относительно учреждения в Томске масонской ложи: мнение, что Г.С. Батеньков сделал это «за отсутствием служебных работ», не нашло подтверждения. Напротив, документы указывают, что инженерная его деятельность обрела в ту пору особую интенсивность.

Появление неточностей в очерке было вызвано недостаточно основательным документальным подтверждением, хотя в конце работы первый биограф Г.С. Батенькова, надо отдать должное, исправил досадный этот недостаток: повествуя о последних годах его жизни, опубликовал ряд новых, важных источников. Он поместил письма к Н.А. Бестужеву, В.И. Штейнгелю и неизвестному адресату, где Г.С. Батеньков размышлял о Крымской войне, говорил на темы современной ему политики и экономики, высказывал религиозные суждения. В целом же, оценивая первый основательный биографический опыт, нельзя не признать его значимость для понимания декабриста, «человека замечательного во многих отношениях», которого современники ценили за «выдающиеся способности, честное отношение к делу и необыкновенное трудолюбие»2.

Одним из первых И.И. Ореус отметил существенные аспекты мировоззрения Г.С. Батенькова, такие как «глубокая и разумная религиозность», обратил внимание на восприимчивость, пылкое воображение и деятельный ум декабриста. Те же качества отмечались в

2 Ореус И.И. Гавриил Степанович Батеньков. // Русская старина. Т. 63. СПб. 1889. С. 301. некрологах, появившихся в газете «День» и журнале «Библиотека для чтения» почти сразу после смерти декабриста. Журнал указывал: «Сила духа в этом человеке была необыкновенная; ее присутствие слышалось во всем его существе», и сожалел, что «эта сила, в соединении с обширным умом, высокой образованностью и деятельною любовью к добру, к людям» никак себя не проявила: «по неисповедимой воле провидения, ей суждено было оказать себя только в страданиях»3.

То обстоятельство, что Г.С. Батеньков занимался всё же духовной работой, много писал и оставил после себя статьи и наброски, а следовательно, не испытывал всю жизнь «страдания бездействия», не нашло в некрологе должной оценки. Не получив после смерти признания, как поэт и мыслитель, Г.С. Батеньков оставался в забвении долгие годы. На протяжении полувека ни одной значимой, серьезной работы о нем, кроме очерка И.И. Ореуса, в исторической и литературной среде не появилось.

Вместе с тем, направление исторической мысли, получившее выражение, прежде всего, в трудах А.Н. Пыпина4, стоит признать плодотворным. Изучение общественного движения конца XVIII - начала XIX веков, истории общественного сознания приближало к пониманию идеологии, всей сложной системы взглядов декабристов первого ряда, вроде П.И. Пестеля, и менее заметных участников выступления. Говорить, что «либерально-буржуазная историография. оставалась почти бесплодной» и «не очень далеко ушла от дворянской историографии»5 в лице М.А. Корфа, неправомерно. По сравнению с последующими историками, А.Н. Пыпин, правда, преуменьшал революционный характер движения декабристов. Но его заслуга в исследовании общественного сознания, литературы, в вовлечении ценных документальных источников неоспорима (он первый опубликовал «Масонские записи» Г.С. Батенькова). Его работа «Общественное движение в России при Александре I», появившаяся в 1871 году, выдержала девять изданий.

Столь же значимо в изучении декабристских идей, общественной мысли эпохи и творческое наследие таких крупных историков, как М.В. Довнар-Запольский и В.И. Семевский. В фундаментальной работе «Идеалы декабристов», которая вышла в 1907 году, вопросы идеологии той эпохи М.В. Довнар-Запольский рассматривал на фоне ключевых исторических событий, а литературные, религиозные, философские течения показывал в их отношении к передовому общественному сознанию. «Объясняя истоки декабризма, писал по этому поводу В.А. Федоров, автор отдаёт приоритет «внутренним условиям русской жизни»6. Для

3 Библиотека для чтения. Кн. X. 1863. С. 162—163.

4 Пыпин А.Н. Материалы для истории масонских лож. // Вестник Европы. Т.IV. Кн.VII. 1872. С. 242-279.; он же. Обществ, движение в России при Александре I. СПб.: Тип. Стасюлевича. 1908. 587 е.; он же. Русское масонство: XVIII век и первая пол. XIX в. Петроград.: Огни. 1916. 571 с.

5 Аксенов К. Северное общество декабристов. JL: Лениздат. 1951. С. 10.

6 Федоров В.А. Декабристы и их время. М.: МГУ. 1992. С. 15. понимания мировосприятия Г.С. Батенькова такой подход представляется важным, хотя сам декабрист возникает на страницах издания, главным образом, как сотрудник М.М. Сперанского и А.А. Аракчеева. «Это человек наблюдательный, вдумчивый, который оставил много полезных следов в своей административной деятельности в Сибири», - отмечал историограф. - Лучшей характеристикой для него служит тот факт, что он был близким сотрудником Сперанского»7. Q

В том же ключе, хотя несколько с иных позиций, вёл изыскания и В.И. Семевский ; он тоже обращал внимание на условия, формировавшие оппозиционные настроения, показывал становление самостоятельно мыслящего передового общественного слоя. Историческая концепция В.И. Семевского, которого принято относить к либерально-народническому направлению, не противоречила принципиальным установкам М.В. Довнар-Запольского. Анализируя состояние общественной мысли эпохи, они довольно удачно дополняли друга. Хотя достойной оценки не получили. В.И. Семевского стали упрекать в том, что он «не смог разобраться в классовом характере декабристского движения», не осознал якобы его национальный характер, а М.В. Довнар-Запольскому ставили в вину «искажение и принижение» роли вождей декабризма, «извращение их программно-политических взглядов»9.

Между тем именно в трудах В.И. Семевского отчетливо было показано возникновение и развитие свободолюбивых идей. Передовую политическую мысль он считал основной движущей силой исторического процесса. Состояние русского общества и общественного сознания увязывал с общей исторической обстановкой, а «преобразовательные планы декабристов рассматривал, как продолжение и дальнейшее развитие реформаторских замыслов правительства»10. С этих позиций политическая деятельность Г.С. Батенькова, отвергавшего насильственные методы обновлений, виделась вполне закономерной. Декабрист предстает у В.И. Семевского, как участник тайного общества, пусть не самый активный, зато глубоко мыслящий, имевший особое мнение по основным проблемам политической жизни. Высказывания Г.С. Батенькова по поводу министерств и государственного аппарата в целом, о военных поселениях, земских повинностях, роли купечества историк приводит подробно. И даёт эти взгляды, как показатель состояния умов, не менее важный, чем радикальные установки других декабристов.

Краткая биографическая справка, посвященная Г.С. Батенькову, лишена у В.И. Семевского оценок. Своё представление о судьбе и образе мыслей сибиряка-декабриста автор книги «Политические и общественные идеи декабристов» черпал, преимущественно, из

7 Довнар-Запольский М.В. Идеалы декабристов. М.: Тип. Сытина. 1907. С. 113.

8 Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб.: Тип. Первой Петерб. Труд, артели. 1909. 694 с.

9 Аксенов К. Указ. соч. С. 12.

10 Федоров В.А. Указ. соч. С. 17. следственного материала. Но при всем стремлении к взвешенным, лишенной эмоциональной окраски суждениям, он не становился холодным наблюдателем: заинтересованное отношение к трагической фигуре узника, который провел в заключении два десятилетия, нельзя не заметить. Хотя не все выводы исследователя выглядят убедительными: скажем, мнение о том, что Николай I отомстил Г.С. Батенькову за его «слова о великом значении дела декабристов, одни из лучших во всем следственном деле», и «мечты не только о роли члена временного правления, но даже члена регентства». Там же, где даны политические взгляды декабриста, программные установки Северного общества, где разворачивается картина политической жизни России, позиция историка основательна.

Исследования В.И. Семевского, в значительной мере, отвечали отчетливо выраженному социальному заказу: на волне политической активности начала XX века возродился интерес к декабризму вообще и наиболее значимым его фигурам, в частности. И хотя Г.С. Батеньков, в глазах большинства, продолжался оставаться деятелем «второго ряда», появились работы, посвященные его судьбе и политической роли. Стихи декабриста вошли в антологии11, пусть осторожно, с оговорками, о нем стали писать, как о характерном представителе передовой части общества. Большинство этих работ, правда, носили вторичный характер, не отличались глубиной и достоверностью: особенно показательна статья П.М. Головачева, где находим много неточностей. Причем таких, которые противоречили известным фактам биографии декабриста. После одиночного заключения, утверждал, скажем, автор статьи, «Батеньков утерял дар литературного изложения. умение практически прилагать свои знания и способности к делу. так что все его недюжинные знания и дарования пошли прахом»12. Убедиться, что это не так, легко было и тогда: опубликованных документов вполне хватало.

Самой крупной работой о Г.С. Батенькове той поры стало исследование К. Дубровского, которое появилось в канун новых революционных выступлений, в 1916 году. Это обстоятельство, насколько можно судить, наложило отпечаток на восприятие жизненного пути и политической активности сибиряка-декабриста. Признавая его «умеренный образ мыслей», благодаря чему он, было сказано, «играл роль сдерживающего начала» и не разделял «террористических стремлений Каховского», автор полагал это слабостью. Относил к издержкам «прирожденной мягкости характера» и «идеалистических взглядов на людей и на вещи»13. С другой стороны, биографический очерк К. Дубровского основан на воспоминаниях самого декабриста и других заслуживающих доверие материалах. Достаточно точно, в деталях показано было становление личности, отражены главные для Г.С. Батенькова ду

11 Собрание стихотворений декабристов. М.: Печатня Снегиревой. 1906. С. 273-287.

12 Головачев П.М. Декабристы. 86 портретов. М.: Изд. Зензинова. 1906. С. 26.

13 Дубровский К. Рожденные в стране изгнания. Петроград.: Тип. Виктория. 1916. С. 36. ховные ориентиры и свойства характера. Уже одно это позволяет оценивать работу весьма высоко, хотя она имеет другие достоинства - к их числу стоит отнести подчеркнутое внимание к последним годам жизни декабриста.

Сибирские корни Г.С. Батенькова предопределили, во многом, широкий к нему интерес со стороны томских, тобольских, иркутских исследователей. Серьезный тон провинциальным работам дали А.В. Адрианов и Г.Н. Потанин14, которых декабрист привлекал как оригинальный мыслитель и которые пользовались сходными источниками. Адриановский раздел сборника «Город Томск», куда вошел очерк о декабристе, заслужил признание читателей. И почти сразу же он вышел отдельным изданием под названием «Томская старина», став библиографической редкостью. Признание было оправдано: в соответствии с репутацией вдумчивого и ответственного за каждое слово историка, А.В. Адрианов подготовил добротную, во всех отношениях, работу. Многие данные, которые он почерпнул из мемуаров, писем, исследований А.Н. Пыпина и М.В. Довнар-Запольского, прозвучали для сибиряков впервые. Он же первый обосновал истинное место рождения декабриста, исправив ошибку, восходящую к И.И. Ореусу.

И всё же главная заслуга А.В. Адрианова состояла в другом: пользуясь, прежде всего, устными рассказами томичей, он восстановил десятилетний период жизни декабриста; показал архитектурные занятия, знакомства, круг чтения, привычки и склонности ссыльного «государственного преступника». Очевидно, по этой причине Г.Н. Потанин, который знаком был с работой А.В. Адрианова, посчитал лишним останавливаться на томском периоде жизни известного сибиряка. «Отца областничества», кроме того, привлекала не только исключительная судьба декабриста, но и образ его мыслей, душевный строй. Особенности мировосприятия, которые выделил, говоря о декабристе, Г.Н. Потанин, получили осмысление в трудах исследователей других поколений. На него с полным правом могли ссылаться те, кто писал о «великом подъеме духа» сибиряка-декабриста, кого интересовало батеньков-ское понимание философских категорий «пространство» и «время».

Тогда же, в двадцатых годах, появилась статья Н.Н. Бакая15, подготовленная для юбилейных мероприятий, связанных со столетней годовщиной декабристского выступления. Статья вышла в «Трудах Томского краеведческого музея» и перекликалась с более ранними сибирскими исследованиями, а местами, по всей вероятности, опиралась на них. В то же время работа Н.Н. Бакая освещала вопросы, которые не затрагивали авторитетные его предшественники. Там выделялся «законотворческий» период жизни декабриста, раскрывался его вклад в сибирские преобразования. Подчеркивая «тяжелое впечатление от Сиби

14 Адрианов А.В. Томская старина. Томск. 1912. 83 С.; Потанин Г.Н. Гавриил Степанович Батеньков // Сибирские огни. 1924. №2. С.66-74.

15 Бакай Н.Н. Сибирь и декабрист Батеньков. // Труды Томского краевед, музея. Т. I. Томск. 1927. С. 38-48. ри», бюрократического аппарата и военных поселений сибиряка-реформатора, автор статьи убеждал в правомерности его сближения с тайной оппозиционной организацией, а показывая жизнь Г.С. Батенькова времен томской ссылки, цитировал письма и воспоминания, мало знакомые сибирякам. На переписке же основывал и рассказ о последних годах жизни декабриста, его участии в «разрешении крестьянского вопроса».

Расширение круга источников способствовало детализации жизнеописания Г.С. Батенькова, уточнению взглядов, определению мировоззренческих установок, что делало объяснимым возраставший интерес к незаурядной фигуре сибиряка-декабриста. Появились работы, основанные на неизданных ранее архивных материалах, которые рассказывали о деятельности Г.С. Батенькова в качестве инженера16, раскрывали неясные моменты его биографии. Так, опираясь на данные архива Министерства путей сообщения, Г.М. Котляров подготовил важное сообщение об аресте декабриста и описи его имущества, которая дает представление о библиотеке Г.С. Батенькова. Чуть позже в первом томе «Сибирской советской энциклопедии» появилась биографическая справка, небольшая, но вполне достоверная: справку о декабристе подготовил Б.Г. Кубалов, а короткое к ней дополнение, где говори

1 7 лось об архитектурных работах сибиряка, написал И. Мягков .

Ценность этих работ, кроме документальной основы, заключалась в том, что сибирские исследователи рассматривали декабристов, опираясь, во многом, на прежние просветительские традиции; трактовали их взгляды, особенности биографии с гуманистических позиций, были чужды предвзятости, не навязывали свое мнение, не выдавали его за единственно правильное. И в этом смысле выгодно отличались от работ, где превалировала классовая точка зрения, нашедшая выражение в «школе Покровского». В.И. Семевский отмечал, что хотя книги М.Н. Покровского «отличаются по научной значимости от довольно тоскливых произведений» других марксистов, но желание объяснить всё экономическими причинами» наивно: марксисты «слишком спешат сдать в архив всю предшествующую русскую историографию» лишь потому, что она «не объясняла исторические явления одними условиями производства»18.

Невнимание к внутреннему миру общественных деятелей, предвзятость, упрощенное, основанное на классовых догмах представление о сложных исторических процессах характерно для многих работ советского периода, где возникала фигура Г.С. Батенькова. В русле «школы Покровского» рассматривала декабристов и М.В. Нечкина, автор фундаментально

16 Котляров Г. Батеньков в Сибири. // Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. Т. II М.: Общество политкаторжан. 1933. С. 145-161.

17 Сибирская советская энциклопедия. Т. I. Новосибирск.: Сибирское краевое изд-во. 1929. С. 256-257.

18 Семевский В.И. Рецензия на книгу М. Покровского «Русская история с древнейших времен». // Голос минувшего. 1913. №7 С. 250-251. го, опиравшегося на документы исследования19. Признанная классической, эта работа была, во многом, новаторской, определяла вектор новых исследований, бросала свет на неясные моменты декабристского движения. И в то же время страдала схематизмом, не давала ответа на важные мировоззренческие вопросы, показывала тайные общества вне исторической среды. На страницах двухтомника Г.С. Батеньков возникает, как второстепенная фигура, чьи «консервативные» убеждения выглядят шаткими по сравнению с республиканскими взглядами К.Ф. Рылеева, а его стремление к «законному» перевороту, желание избежать «ужасов народной революции», трактовались, как слабость.

Сказанное, впрочем, не перечеркивает значимость работ по воссозданию социально-экономических условий, в которых жили декабристы. Идеологию деятелей освободительного движения не бесполезно рассматривать на фоне экономической ситуации и социальных отношений, сложившихся к началу царствования Александра I. Сами по себе такие работы важны, но исходный посыл, жесткая схема, идеологическая заданность снижали ценность подобных усилий, приводили к тенденциозности, замалчиванию, неточностям. Так, внимательное прочтение программных записок и мемуаров вождей декабризма, которое находим в трудах Н.М. Дружинина, помогало уяснить их идеологию20, но и там категоричность суждений, догматизм, заставлявший не замечать «неудобные» подробности общественно-политической жизни, бросались в глаза; приводили к противопоставлению Г.С. Батенькова, с его якобы «монархическими идеалами», и Н.М. Муравьева, хотя оба выступали с «умеренных» позиций и сходились в понимании «идеального» государства.

Своеобразие взглядов Г.С. Батенькова при этом как бы не существовало, не брали в расчет его особую роль. Возникало впечатление, что и вводили его в исследовательский текст, преимущественно, для того, чтоб оттенить революционный настрой вождей Северного общества. Г.С. Батеньков, полагали, был им нужен для установления связей с «третьим сословием», через него К.Ф. Рылеев рассчитывал выйти на некоторых вельмож. Так писал ? 1

Н.М. Лебедев , того же мнения придерживались другие историки, и эта позиция, продуманная или не вполне осознанная, приводила к неверному толкованию идей декабриста и всей обстановки внутри тайного общества. Споры его с теми, кто отстаивал республиканские взгляды, имели место, но показывать его «принявшим» радикализм было ошибочно. Утверждать, как К. Аксенов, что «Батеньков пытался воздействовать на Трубецкого в духе своих взглядов»22, позволяли документы, они же толкали к анализу политической линии,

19 Нечкина М.В. Движение декабристов. М.: АН СССР. Т. I. 1955. 481 С.; Т. II. 1955. 505 с.

20 Дружинин Н. Революционное движение в России в XIX в. М.: Наука. 1985. 484 с.

21 Лебедев Н.М. «Отрасль» Рылеева в Северном обществе. // Очерки из истории движения декабристов. М.: АН СССР. 1954. С. 320-400.

22 Аксенов К. Указ. соч. С. 289. которую выработали в канун выступления С.П. Трубецкой и Г.С. Батеньков, но их роль искажалась, линию эту старались не замечать или касались ее мимоходом.

Использование дополнительных архивных материалов, касавшихся Г.С. Батенькова, изучение его заметок социологического и политического характера, обширной переписки могло бы позволить выйти за пределы схематичности, показать воззрения декабриста во всем многообразии и полноте. Но этого не произошло: первая книга о его судьбе и политических взглядах, «Декабрист Г.С. Батеньков», оставалась в границах, очерченных господствовавшими тогда представлениями. Авторам книги (А.П. Бородавкин и Г.П. Шатрова23) важно было представить его непримиримым борцом с самодержавием, революционером, который сознательно, с детских лет впитывал свободолюбивые идеи и готовил себя к выступлению. Только такие мысли признавались «верными», других у будущего декабриста, подразумевалось, не должно было быть; отсюда упрощенная трактовка масонства, искаженное и, во многом, неверное понимание М.М. Сперанского, стремление показать декабриста не сторонником умеренных преобразований, а представителем «рьшеевского» направления, хотя это противоречило достаточно проработанным к тому времени материалам.

Не делая принципиально важных открытий, книга эта, однако, представляет интерес, как первое серьезное исследование, где общественно-политические взгляды Г.С. Батенькова показаны в их развитии. Заслуживает внимания и та часть работы, которая посвящена периоду ссылки, последним годам жизни декабриста. Книга стала переходной ступенью на пути к более значимым, всесторонним, научно обоснованным исследованиям, первым из которых следует назвать монографию В.Г. Карцова. По глубине проникновения в эпоху, основательности и степени изученности материала, по ценности анализа судьбы и мировосприятия декабриста она не имела себе равных. Подробно, на достоверных источниках там было показано становление личности, освещены те стороны биографии Г.С. Батенькова, которых прежде касались частично или обходили вниманием вовсе. Книга содержала богатейший архивный материал, основывалась на документальных источниках, большая часть которых публиковалась впервые: столько новых архивных данных о декабристе никто до В.Г. Карцова в научный оборот не вводил.

Книгу цитировали, на нее ссылались как на авторитетный источник все, кого интересовала судьба декабриста, влекло его творческое наследие, занимали общественно-политические взгляды. Разносторонний, добротный материал, легший в основу работы, способствовал дальнейшим исследованиям, будил мысль, помогал вписывать декабриста, как деятеля эпохи, в широкое историческое пространство. Успех книги, действительно, обу

23 Бородавкин А.П., Шатрова Г.П. Декабрист Г.С. Батеньков. Томск.: ТГУ. 1960. 90 с. словлен был тем, что автору удалось выполнить задачу, которую он же сформулировал во вступлении, сказав, что собирается проследить «формирование общественно-политических интересов», показать «становление и развитие идеологии декабриста, его деятельность как дворянского революционера»24. Политические идеи Г.С. Батенькова он, правда, рассматривал с определенных позиций (ответственным редактором книги была академик М.В. Нечки-на), отчего ощущалась всё та же заданность: не все выводы прямо вытекали из материала, некоторые суждения носили спорный характер. Но и это окупалось богатством источников, основательностью изучения.

Если рассматривать монографию с точки зрения стоявших задач, станет понятно, почему истокам сибирской статистики автор уделил столько внимания, а масонства почти не коснулся, почему тема угнетаемых при самодержавии коренных народов Сибири прозвучала отчетливо, а личность сибирского реформатора, повлиявшего на мировоззрение молодого Г.С. Батенькова, осталась, по существу, нераскрытой. Такой подход был объясним, такая направленность укладывалось в концепцию автора, и всё же границы, обусловленные ею, по всей вероятности, тяготили В.Г. Карцова. Он проявляет интерес к тюремным записям, которые требовали глубокого понимания всего мировоззрения декабриста, хотя трактует их опять схематично, исходя из заданных установок. Он пытается представить «моральное состояние» Г.С. Батенькова периода ссылки, хотя объясняет его недовольство только безденежьем. Духовные поиски и переживания, философские раздумья декабриста оставались вне поля зрения, автор книги их почти не касался, да и не ставил перед собой такую задачу.

Но проблематику наметил, и уже этим, не говоря о ценности использованного материала, предопределил появление новых работ мировоззренческого плана. Влияние его книги на труды других авторов нетрудно заметить. Очевидно, и сами эти исследования появились, во многом, благодаря научно значимой монографии В.Г. Карцова, будившей интерес к декабристу, своеобразной его фигуре и взглядам. Оставаясь, по оценкам, умеренным политическим деятелем, Г.С. Батеньков вновь обращает на себя внимание. Одних привлекает, как автор статистических записок и законопроектов (тему эту разрабатывали, в частности, С.В. Кодан, Г.Ф. Быконя, А.В. Ремнев, Л.И. Шерстова, С.В. Осипенко ). Других интересует, как создатель ланкастерских школ (П. Войтик26), талантливый архитектор (статьи С.Н.

24 Карцов В.Г. Декабрист Г.С. Батеньков. Новосибирск.: Наука. 1965. С.10.

25 Кодан С.В. Устав об этапах 1822 года. // Государственно-правовые институты самодержавия в Сибири. Иркутск. : ИГУ. 1982. С. 24-40.; Быконя Г.Ф. Взгляды Батенькова на русское заселение Сибири. // Декабристы и Сибирь. Новосибирск.: Наука. 1977. С. 65-73.; Ремнев А.В. Самодержавие и Сибирь. Омск. : ОГУ. 1995 . 236 С.; Шерстова Л.И. Этнополитическая история тюрков Южной Сибири в XVII - XIX вв. Томск.: ТПУ. 1999. 432 е.; Осипенко С.В. Из проектов Батенькова по преобразованию государственного устройства. // Вестник МГУ. Сер. 8. 2003. №1. С. 40-53.

26 Войтик П. Новый материал о Г.С. Батенькове. // Сибирские огни. 1963. №8. С. 180.

Баландина и A.M. Прибытковой27). Биография декабриста тоже становится объектом внимания, о ней пишут сибирские исследователи (Б.Г. Кубалов, Ю. Надточий, В.П. Бойко28); выходят работы, посвященные участию декабриста в проведении крестьянской реформы (Н.А. Рабкина29).

Имя Г.С. Батенькова возникает в литературоведческих трудах, статьях по эстетике, философских работах, которые существенно обогащают представление о его взглядах. На

•7 А мечается попытка переосмыслить следственные материалы (В.А. Западный ), политические

31 идеи декабриста (Я.А. Гордин, А.В. Семенова, С.В. Осипенко ). И эта попытка согласуется с отчетливо выраженным устремлением к переоценке всего исторического материала по эпохе, к рассмотрению, казалось бы, известных событий и личностей под новым углом зрения. Тем более, творческое наследие Г.С. Батенькова, сложное и мало осмысленное, представляло для такого вдумчивого анализа благодатную почву. Однако новые исследования, касавшиеся взглядов декабриста, не возникли на пустом месте, им предшествовала многолетняя, целенаправленная работа, о которой стоит сказать особо. Первые же исследования, где в центре внимания оказались тексты Г.С. Батенькова, его взгляды и высказывания, выявили плодотворность подобных усилий. Показали масштаб личности, значимость творческого багажа декабриста.

Первые же шаги к пониманию внутреннего мира Г.С. Батенькова, что характерно, привели к научному спору. Небольшая, но глубокая статья М.О. Гершензона , предварявшая публикацию писем и записок декабриста, вызвала серьезные возражения. Позиция историка, который предположил, что духовный кризис Г.С. Батенькова повлиял на добровольное его пребывание в стенах равелина, показалась неубедительной и чуждой «материа

33 листическому» пониманию событий. Через два года появилась статья Б.Л. Модзалевского , которая давала новое объяснение «таинственному», волновавшему многих исследователей двадцатилетнему заточению декабриста. Автор приводил нигде ранее не публиковавшуюся служебную переписку, давал выдержки из тюремных записок узника и доказывал, что был

27 Баландин С.Н. Декабрист Батеньков - инженер-строитель. // Известия СО АН СССР. Вып. 3. 1975. №11. С. 92-97.; Прибыткова A.M. Архитектурные работы декабриста Батенькова. // История СССР. 1975. №6. С. 209216.

28 Кубалов Б. Г. Несколько страниц к биографии сибиряка-декабриста. // В сердцах отечества сынов. Иркутск.: Восточно-Сибир. кн. изд-во. 1975. С. 201-211.; Надточий Ю. Декабрист-сибиряк. // Югра. 1993. №3. С. 39-48.; Бойко В.П. Батеньков и Дунцов-Выгодовский - два типа поведения декабристов в повседневности. // Человек - текст - эпоха. Вып. 2. Томск.: ТГУ. С. 206-226.

29 Рабкина Н.А. Декабрист Батеньков в годы революционной ситуации. // Исторические записки. Т. 96. М. : Наука. 1975. С. 174-196.

30 Западный В.А. Следственное дело декабриста Батенькова. // Вестник МГУ. Сер. 8. 1984. №4. С. 54-66.

31 Гордин Я.А. Мятеж реформаторов. JL: Лениздат. 1989. 395 е.; Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М.: Мысль. 1982. 205 е.; Осипенко С.В. Из архива декабриста Батенькова. // Вестник МГУ. Сер. 8. 2003. № 4. С. 20-33.

32 Гершензон М.О. Батеньков. // Русские пропилеи. Т. И. М.: Изд-во Сабашниковых. 1916. С. 20-27. j3 Цит. по.: Модзалевский Б. Декабрист Батеньков. // Алексеевский равелин. Кн. I JL: Лениздат. 1990. С. 88. (Русский исторический журнал. 1918. №5.). он «если не вполне умалишенным, то, во всяком случае, умственно ненормальным, психически больным человеком». И эта позиция вызвала критические замечания, заставила искать новую аргументацию.

Но вопрос о психическом состоянии узника был важен не сам по себе, а в связи с новым прочтением его философских и политических записей периода заточения. И то, что тексты Г.С. Батенькова выступали на первое место, заставляли о себе спорить, привлекали глубиной и своеобразностью, было знаменательно. В дискуссию вступил С.Н. Чернов, который, подобно Б.Л. Модзалевскому, способствовал публикации документальных источников, и предложил собственное понимание личности Г.С. Батенькова. Его «Вступительные замечания» к мемуарам и письмам стали заметным шагом к осмыслению идеологии и всего мировоззрения декабриста. Хотя и отличались некоторой тенденциозностью: автор пытался показать политическую ограниченность декабриста, недопонимание им исторического прогресса, «социально-политический консерватизм», будто бы характерный для «неродовитого дворянина», что выглядело неубедительно и не соответствовало истинной позиции декабриста. Говорить о том, что Г.С. Батеньков не желал перемен и, как «ярко выраженный индивидуалист», опасался «социалистической нивелировки»34, не имелось оснований.

Разговор о миропонимании Г.С. Батенькова, философских и идеологических его установках, тем не менее, оказался полезным и требовал продолжения. Отдел рукописей Всесоюзной библиотеки им. Ленина публикует большую подборку писем декабриста: письма готовит к печати и комментирует, предваряя статьей, московский исследователь А.А. Сабуров35. Его статья ставит новые вопросы, концентрирует внимание на литературных связях Г.С. Батенькова, показывает отношения с семьей Елагиных, «одним из главных гнезд философствующего дворянства». В глазах А.А. Сабурова декабрист был «исключительно разносторонней и цельной, сдержанной, но притом насыщенно-яркой фигурой». Он, по мнению исследователя, «значительный и своеобразный мыслитель», хотя «его идеи не радикальны; он практик буржуазной реформы; но в пределах своей реформационной административно-экономической программы тверд, как Пестель, и глубок, как Николай Тургенев». Такая оценка ставила Г.С. Батенькова в один ряд с вождями декабризма, выявляла значимость его мировоззрения.

Автор статьи разглядел, что «масонские связи» декабриста «наложили заметный отпечаток на характер его мышления», показал круг чтения Г.С. Батенькова, отметил его тяготение к сочинениям немецких идеалистов, трудам Шеллинга. И хотя делал это, насколько

34 Чернов С.Г. Вступительные замечания. II Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. Т. II. М. : Всесоюзное общество политкаторжан. 1933. С. 77.

35 Сабуров А.А. Декабрист Батеньков. II Письма Г.С. Батенькова, И.И. Пущина и Э.Г. Толя. М.: ГБЛ. 1936. С. 11-47. можно судить, для того, чтоб подвести к характеристике общественно-политической позиции декабриста, показанной в традиционном ключе, мировоззренческие темы всё же обращали на себя внимание. Важной кажется, в частности, попытка обозначить исследовательскую линию «Батеньков - Елагины», которая получила развитие в других трудах. «Литературная шутка» молодого инженера, которую он отправил Елагиным в 1823 году, публиковалась впервые, и это тоже поднимало научную ценность статьи А.А. Сабурова. Можно было надеяться, что статья, подготовленная, как вступление к письмам, и сама переписка, значительная по объему, позволят выйти на новый уровень в осмыслении Г.С. Батенькова. Его письма, изданные большей частью впервые, давали богатую пищу для размышлений, настраивали на глубокую аналитическую работу.

Однако ожидания не оправдались: серьезные исследования были продолжены через двадцать лет (если не считать оставшейся незамеченной статьи JI.A. Куриловой об эпистолярном стиле декабриста), и оказались связаны с именем Т.Г. Снытко. Оригинальная его статья стала первой работой, где сделана попытка осуществить комплексный, системный подход к изучении взглядов сибиряка-декабриста, явилась новым этапом в постижении мировоззрения Г.С. Батенькова. Первая, биографическая часть статьи, впрочем, опиралась на прежние исследования, показывала устоявшийся взгляд на события, связанные с декабристом, и фигуры, его окружавшие. Новаторской можно считать ту часть исследования, которая отражала внутренний мир декабриста, существенно приближала понимание его взглядов, характера и поступков. Для автора статьи Г.С. Батеньков был крупным мыслителем, который «стоял на идеалистических позициях, но отрицал крайние его течения», и остался верен «философским положениям, усвоенным в молодости».

Понимание исторического процесса, суждения Г.С. Батенькова по вопросам экономики, права, общественной жизни, увлечение философией, математикой, другими науками -всё это оказывалось важно для характеристики эстетической концепции, которой, по преимуществу, и была посвящена статья. Такой подход, однако, обнаруживал свою состоятельность: подводя к мысли о самобытности поэтического творчества декабриста, своеобразии его литературно-критических работ, Т.Г. Снытко обращал внимание на важнейшие, с точки зрения мировоззрения, моменты. Он первым заметил, что математику Г.С. Батеньков «воспринимал как метод, который распространял на изучение философии, социологии, литературы», и напротив, философию «призывал на помощь для разрешения проблем математики»37. Одним из первых указал важность сибирских трудов декабриста, богатых статистиче

36 Курилова JI.A. Эпистолярный стиль декабриста Батенькова. // HayKOBi записки Харшвського Державного Педагопичного 1нституту. Т. VII. 1941. С. 57-77.

37 Снытко Т.Г. Батеньков-литератор. // Декабристы-литераторы. Т. 60. Ч. II. М.: АН СССР. 1966. С. 300. скими данными, подчеркнул правомерность его интереса к этнографии, особенность просветительской позиции Г.С. Батенькова.

В конечном итоге, он не только «открыл» литературные заслуги декабриста, которого поэтом прежде не считали, но и обогатил представление о нем, как интересном, глубоком мыслителе со своим взглядом на мир. Г.С. Батеньков предстал вдруг поэтом, своеобразие которого было выражено так отчетливо, что для понимания непростых его текстов следовало углубиться в психологию, мироощущение, религиозные представления. Именно так поо о ступил А.А. Илюшин который вслед за Т.Г. Снытко и, видимо, не без его влияния, задумался над стихотворным творчеством, эстетикой, манерой письма декабриста. И хотя поэтические тексты Г.С. Батенькова становилась предметом анализа прежде (В. Орлов и Б.С. Мейлах39) и обращали на себя внимание в последующие годы (А.С. Немзер40), приблизиться к пониманию литературного творчества декабриста удалось только А.А. Илюшину.

Он признавал, что не всё удавалось поэту, который «стремился соединить несоединимое», но его «экспериментаторство никогда не выливалось в бездушную и искусственную изощренность»; «в типично «декабристской» биографии Батенькова» он разглядел черты, придававшие судьбе «трагический колорит»41. Он увидел, что романтическая мечтательность декабриста, высокий духовный настрой, стремление к «свету» сочетались в нём с приземленностью и честолюбием, свойственным многим одаренным натурам. И эту двойственность, противоречивость следовало принимать во внимание так же, как религиозный «экзальтированный восторг». А.А. Илюшин вчитывался в поэтические строки узника, «погруженного во мрак», и находил в них библейские образы, парение духа и гибельную скорбь. Первым после В.Г. Карцова, который осознал важность «тюремной» поэтики декабриста, он попытался проникнуть в тайны духа одинокого стихотворца, понять природу его творчества, «трагически-исповедальной интонации», и многого достиг.

Его оценки явились определяющими, выводы признавались бесспорными, а стихи Г.С. Батенькова, ставшие достоянием литературы, получили известность, вошли в сборники и антологии. Вопрос подлинности части батеньковских стихотворных текстов, который поднял и аргументировал М.И. Шапир, правда, заставлял взглянуть на книгу несколько по-иному. История с пропавшим рукописным сборником наводила на некоторые размышления. Если рукопись поэта, хранившаяся в одном из архивов, исчезла, версия о фальсификации обретала основу. Однако не получила развития: филологический анализ не позволил прийти

38 Илюшин А.А. Поэзия декабриста Батенькова. М. : МГУ. 1978. 186 с.

39 Орлов В. Предисловие. // Декабристы. Поэзия. Драматургия. Проза. Публицистика. M.-JI.: Госиздат. 1951. С. V -XVI; Мейлах Б.С. «Тюремная песнь» Батенькова - поэма мужества и любви к родине. // Декабристы и русская культура. JI.: Наука. 1976. С. 295-308.

40 Немзер А. Голос услышан. // Вопросы литературы. 1980. №2. С. 263-267.

41 Русские писатели. М.: Просвещение. 1971. С. 174-175. к убедительным выводам. «Мы можем твердо сказать, чем отличаются. язык и поэтика разных текстов. Но. не в состоянии, исходя из языка и поэтики, сделать научно-приемлемого заключения об авторе»42, - признал М.И. Шапир. К тому же выводу он пришел в ходе лингвистического анализа в своей монографии. Но, убеждаясь в искусной литературной мистификации, сделанной из «чистой любви к искусству», утверждал значимость всего творчества Г.С. Батенькова, и тех текстов, которые бесспорно принадлежали его перу

Сложность лингвистического анализа заключалась, кроме прочего, в своеобразии литературного творчества декабриста. «И в стихах, и в письмах Батеньков очень разный, сам на себя не похожий»43, - писал М.И. Шапир. Сравнивая «философскую невнятицу», почерпнутую из писем, с «деловой прозой» других отрывков, он приходил относительно Г.С. Батенькова к тем же умозаключениям, что А.А. Илюшин. Отмечал глубокий ум, недюжинные дарования, сложность мировоззрения декабриста, что соответствовало восприятию других исследователей. И приходил к выводам, которые содержались в работах, появившихся почти одновременно с изысканиями А.А. Илюшина (это работы В.М. Зверева, Б.В. Емельянова и B.JI. Лившиц44). Мысль о том, что проблему духовных поисков декабриста нужно увязывать с особенностью его творческой манеры, была не нова (на это ещё в 1941 году указывала Л.А. Курилова), но догадка получила обоснование лишь в более поздний период, чему немало способствовала статья О.А. Ронинсона о «странном языке» узника равелина45.

По мере того, как раскрывался законотворческий дар, стихотворный талант, способности к государственному мышлению декабриста, возрастал интерес к его внутреннему миру. Теперь и работы биографические, жизнеописательные, где исследование было сосредоточено на важных событиях жизни Г.С. Батенькова, имели выход на мировоззренческие проблемы, обнаруживали тенденцию к внимательному, беспристрастному прочтению рукописей декабриста. Это было заметно в статье А. Беэра46, и особенно в обстоятельной, крупной работе А.А. Брегман, открывавшей значительную подборку писем декабриста. Бесспорно, судьбу каждого исторического деятеля нужно прослеживать, понимая наследие, сознавая его значимость как мыслителя. Но в отношении Г.С. Батенькова такой подход был единственно и приемлем: оценивать его поступки, сказавшиеся на судьбе, и саму судьбу, чрезвы

42 Шапир М.И. Стихотворное наследие Батенькова: проблемы текстологии и поэтики. Автореф. дис. канд. филолог, наук. М. 1999. С. 27.

43 Он же. Universum versus. Язык-стих-смысл в русской поэзии XVIII - XIX вв. Кн. I. М.: Языки русской культуры. 2000. С. 410.

44 Зверев В.М. Декабристы и философские искания в России первой четверти XIX в. // Декабристы и русская культура. JL: Наука. 1975. С. 27-57.; Емельянов Б.В., Лившиц В.Л. Проблемы человека в русской философии XVIII - первой половине XIX в. // Историко-философские исследования проблемы человека в домарксистской философии. Свердловск. : УГУ. 1978. С. 125-152.

45 Ронинсон О.А. Г.С. Батеньков: «Учение о слове». // Ученые записки Тартуского университета. Литературоведение. Тарту. Вып. 883. 1990. С. 65-76.

46 Беэр А. Судьба декабриста Батенькова. // Сибирь. 1975. №6. С. 93-108. чайно «странную», можно было, лишь углубившись в духовный мир. Потому для А.А. Брегман было так важно, говоря о судьбе декабриста, опираться на опубликованные, мало известные и вовсе не известные его работы, рассуждать о них, оценивать, строить выводы.

Автор статьи рисовала формирование личности, взглядов Г.С. Батенькова; характеризовала политические идеи, отмечая, что он рассчитывал добиваться свободы «путем постепенных государственных преобразований, производимых сверху», и опасался «народных выступлений»47. Его конституционный проект тоже оказался в центре внимания, хотя это мало отвечало задачам статьи, где требовалось проследить жизненные вехи. Но А.А. Брегман сознательно расширяла границы исследования, подтверждая плодотворность подобного метода. И получалось, что даже «бездеятельный» период ссылки, когда декабрист находился под надзором, заслуживал интереса, как период духовного роста, интеллектуальной работы. В том же ключе, пытаясь охватывать все стороны мировоззрения Г.С. Батенькова, отражать эволюцию взглядов, продолжали работать некоторые сибирские исследователи, в

ДО частности, Ф.З. Канунова . Это объясняло и влечение его «к духовному самоуглублению, самостроению», и стремление к «монументализму, универсализму мышления, к предельному обобщению и осмыслению пути человечества», помогало понять «историю души».

При этом отдельные суждения Г.С. Батенькова, литературные связи тоже оказывались в поле зрения исследователей. Появились работы, которые характеризовали масонские устремления (О.П. Ведьмин, В.И. Сахаров49) и философские взгляды декабриста (М.В. Строганов, В.Н. Топоров50), показывали его нравственные установки и отношение к жизни, основанное на религиозном мироощущении (Е.И. Анненкова, Ф.З. Канунова и И.А. Айзикова51). Вводя Г.С. Батенькова в круг литературных понятий, помещая его рядом с писателями, чье творчество ему было близко по духу, авторы этих работ приходили к свежим трактовкам, новому пониманию воззрений декабриста, что было оправдано, ведь «изучение литературно-общественного движения. философской, эстетической мысли без всестороннего исследования наследия декабристов»52 оказывалось невозможно.

47 Брегман А.А. Декабрист Батеньков. // Батеньков Г.С. Сочинения и письма. Т. I Иркутск.: Восточно-Сибир. книж. изд-во. 1989. С. 40.

48 См. напр.: Канунова Ф.З. Батеньков и проблемы сибирской культуры. // Вторые Макушинские чтения. Томск.: ТГУ. 1991 г. С. 6-8; она же. Батеньков и религия. // Культура отечества: прошлое, настоящее, будущее. Вып. II Томск. 1994. С. 62-64; она же. Томск в литературной судьбе Батенькова.// Русские писатели в Томске. Томск.: Водолей. 1996. С. 39-58.

49 Ведьмин О.П. Масон Северного общества. // Родина. 2002. №2. С. 63-65.; Сахаров В.И Иероглифы вольных каменщиков. М.: ЖИРАФ. 2000. 214 с.

50 Строганов М.В. Батеньков в борьбе с «дурной бесконечностью» круга. // Русская литература первой трети XIX в. Тверь. 1993. С.34-43.; Топоров В.Н. Об индивидуальных образах пространства. // Миф. Ритуал. Символ. Образ. М.: Прогресс,- Культура. 1995. С. 446-475.

51 Анненкова Е.И. Гоголь и декабристы. М.: Прометей. 1989. 173 е.; Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия. Новосибирск.: Сибирский хронограф. 2001. 304 с.

52 Анненкова Е.И. Указ. соч. С. 122.

Духовное родство декабриста с Жуковским и Гоголем при ближайшем рассмотрении становилось органичнее, глубже, чем виделось прежде (об этом свидетельствуют письма, «рассуждение» Г.С. Батенькова на смерть поэта-романтика, его заметка по поводу «Мертвых душ»); это родство носило концептуальный характер, что объясняло интерес данных писателей к декабристу.

Но если эстетические взгляды Г.С. Батенькова все же рассматривались, главным образом, в отношении к творчеству Жуковского и Гоголя, то этические, религиозные, философские воззрения предметом анализа становились куда реже; они нуждаются в обстоятельном изучении, причем в контексте тех важных исторических процессов, участником и свидетелем которых он был. Сложное его мировоззрение, несмотря на пристальный интерес исследователей, оставалось нераскрытым; «духовная биография» во всей ее полноте и своеобразии ждала изучения, эволюция взглядов не нашла, по существу, отражения. Получилось так, что «Батеньков - общественный деятель. изучен больше и полнее, чем Батеньков - философ. хотя материалы для такого изучения прекрасные.» .

Даже общественно-политическая позиция декабриста нуждается в более вдумчивой, трезвой оценке, хотя этой стороне мировоззрения посвящена была самая значительная часть работ. Собственно, Г.С. Батеньков и привлекал внимание, в первую очередь, как фигура историческая, как государственный деятель, вовлеченный в водоворот судьбоносных событий; его политические взгляды, оцененные к тому же недостаточно точно, служили призмой, через которую рассматривали всё его мировосприятие. А поскольку важность мировоззрения ставили в зависимость от степени радикализма, «умеренный» Г.С. Батеньков в общепринятой классификации неизменно отходил на второй-третий план; в других работах он упоминался как жертва самодержавного деспотизма, против которого выступали участники тайных политических обществ, и только.

В большинстве работ особенность его личности, взгляды показаны скупо, схематично, не всегда достоверно и почти всегда, за небольшим исключением, тенденциозно. Вопрос о миропонимании декабриста увязывали с развитием освободительного движения и рассматривали разные стороны его творческого, духовного наследия именно с этих позиций, вольно или невольно обедняя представление о незаурядном мыслителе, поэте и философе, каким был Г.С. Батеньков. Избежать этого не удалось, к сожалению, и В.Г. Карцову, автору самой крупной, фундаментальной работы о декабристе; в других трудах досадная схематичность, упрощение, сужение взгляда на эту фигуру еще очевиднее. Даже там, где показан вклад Г.С. Батенькова в сибирские преобразования, раскрыта его практическая деятельность как адми

53 Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Указ. соч. С. 117. нистратора и архитектора, где видна его роль в подготовке восстания, внутренний мир декабриста остаётся как бы за скобками разговора.

Едва ли не первым обратил на это внимание Т.Г. Снытко: по его словам, декабрист, которому посвящено «больше работ, чем о Пестеле»», вызывал закономерный интерес, но «обилие напечатанных материалов не проясняло истинного лица этого крупного деятеля декабристского движения»54. Суждения о нём носили поверхностный, пристрастный, противоречивый характер - обратных примеров находим мало. Глубокие работы, касавшиеся широкого круга мировоззренческих вопросов, характерных для Г.С. Батенькова, стали появляться, в основном, лишь в последние годы; наметилась тенденция к переосмыслению некоторых фигур декабризма (в том числе Г.С. Батенькова), особое значение стали обретать их философско-эстетические взгляды.

Мировоззрение Батенькова необходимо изучать на основе его документального наследия», указывал Т.Г. Снытко, и признавал, что сделать это не просто, поскольку «нормальный процесс развития взглядов Батенькова был нарушен его двадцатилетней изоляцией», и взглядам этим, кроме того, была свойственна некоторая «неясность». Проблема, однако же, в том, что углубиться в суждения декабриста мало кто и старался: исследователей интересовала, чаще всего, какая-то одна сторона мировосприятия, которая еще и бралась в отрыве от принципиальных для Г.С. Батенькова философских систем, идеологических установок, эстетических взглядов, определявших поступки, и вне связи с реальной ситуацией, историческими условиями, формирующими эти принципиальные воззрения.

Многие упоминали его «низкое», по сравнению с родовитыми декабристами, происхождение, но, приступая к анализу общественно-политических взглядов, оставляли это обстоятельство в стороне. Все отмечали, что Г.С. Батеньков был единственным среди декабристов уроженцем Сибири, но показать, как отразилось это на духовном облике, строе мыслей декабриста сочли нужным немногие. «Все исследования о Батенькове и Сибири. значительно политизированы и социологизированы, в результате чего проблема «Батеньков и сибирская культура». остаётся неизученной», - отмечала Ф.З. Канунова. - Не исследована эволюция мировоззрения Батенькова, а прямолинейное привязывание его к революционной идеологии в последекабристский период исключает возможность объективного и диалекти

55 ческого подхода к рассмотрению его. творчества» .

Своеобразие личности Г.С. Батенькова не стало предметом внимательного и всестороннего изучения. Исключительная его набожность, наложившая отпечаток на всё творческое, эпистолярное наследие, оставалась в глазах многих чертой личности, и не более; его

54 Снытко Т.Г. Указ. соч. С. 289.

55 Канунова Ф.З. Батеньков и проблемы сибирской культуры. С. 6. масонские записки» воспринимались в контексте сходной мемуарной литературы, а взгляды «вольного каменщика», столь же глубокие, как и религиозные, не проецировались на всё мировосприятие (хотя ещё С.Н. Чернов признавал, что «его масонство, в отличие от масонских увлечений многих, было глубоким и искренним состоянием души»). Да и вклад Г.С. Батенькова в развитие шеллингианских идей для большого круга исследователей стал очевиден только сейчас, хотя было известно, что именно он в числе первых «вздумал пересадить Шеллинга на русскую почву».

Для современников Г.С. Батенькова влияние натурфилософии, объективного идеализма на умы было определяющим, но немногие, как он, прониклись идеями немецких философов так основательно, и выработав собственное мировосприятие, повлияли на развитие самобытной российской философии. Духовные поиски Г.С. Батенькова оказались близки ранним славянофилам, его мысли о религии и науке, искусстве и свободе духа перекликались с идеями Жуковского и Гоголя, а позже нашли продолжение в творчестве Л. Толстого. «Батеньков принадлежал к числу тех редких людей, которым дана способность с чрезвычайной силой ощущать в себе и созерцать стихийные движения своего духа»56, - писал М.О. Гершензон, и утверждал, что декабрист предвосхитил учение Льва Шестова. С тем же правом его можно назвать и предтечей таких выдающихся христианских философов, как С. Булгаков, Н. Бердяев, В. Соловьев.

Одним из первых русских мыслителей Г.С. Батеньков обратил взгляд «внутрь себя», сделал предметом изучения внутренний мир и рассматривал его с позиций трансцендентального идеализма. Его напряженная рефлексия, опиравшаяся на учение Шеллинга, привела к открытиям и прозрениям, которые только сейчас, спустя полтора с лишним века, стали заметны и признаны заслуживающими внимания. Пришло осознание того, что Г.С. Батеньков, понятый плохо, «излишне противоречиво в одних случаях и поразительно упрощенно и прямолинейно в других», был «в чистом виде редчайший представитель особого типа русского сознания»57, для которого жизнь духа несоизмеримо важнее внешних меняющихся обстоятельств. Оказалось, что углубившись в себя, можно понимать современность и сохранять с нею связь, постигая важные для эпохи идеи, и даже идти впереди, указывая путь другим, менее углубленным и более деятельным.

Так началось «открытие» поэта и мыслителя Г.С. Батенькова, в котором прежде видели лишь участника мятежа и бывшего узника. Но если как поэт, «сложный, запутанный, иногда попросту непонятный», он всё же раскрылся благодаря А.А. Илюшину, то как мыслитель, духовный мир которого был «созвучен всему странному» и требовал «человеческой

56 Гершензон М.О. Указ. соч. С. 23.

57 Топоров В.Н. Указ. соч. С. 449. отзывчивости» (А. Немзер), он остаётся, во многом, непонятым. Собственно, и Г.С. Батеньков оценивал свои достоинства скромнее, нежели они заслуживали. Если и отзывался о себе, как философе и поэте, так в духе свойственной ему самоиронии. «Я философ, и философ такой страшной, что читателю неловко, нескладно, опасно и даже неприлично было б со мной спорить. - писал в набросках к «Нескладному роману». - Я поэт, и поэзия моя не со лучше, не легче моей философии .

Стоит ли удивляться, что записи Г.С. Батенькова, особенно философские, вызывали пёстрые, полярные мнения; в них видели «тайны прозревшего духа» или «болезненный бред». Но независимо от того, как оценивать наследие и духовный путь декабриста, нужно признать, что он был характерным представителем передового русского общества, воплотив заметнейшие, ярчайшие его черты; являл «яркий образ философствующего идеолога, масона. человека исключительной твёрдости, цельности и глубины. пытливого, энергичного, способного к глубокой критической мысли», оставаясь «почти собирательным общественным типом своего времени»59. И в этом тоже проявилось своеобразие его личности: выразив себя, свою индивидуальность очень отчетливо, Г.С. Батеньков вместе с тем показал типичный, обобщенный облик исторического деятеля эпохи; сочетал, казалось бы, несочетаемые свойства, совмещал «общее и частное» так легко и естественно, как мало кому удавалось.

При всей удивительной несхожести Г.С. Батеньков, как заметил Я. Гордин, «соединил в себе едва ли не все присущие декабристскому движению черты - вкус и талант к военному делу и религиозность, жадный интерес к европейской философии и глубокий патриотизм, любовь к ораторствованию и деловое практическое направление мысли, умение добросовестно служить государству и тягу к надгосударственности масонства, и наконец, неумение мириться с политическим несовершенством системы»60. Почему это удалось, в сущности, ясно: декабрист обладал богатой натурой, имел разнообразные дарования, и не останавливался в развитии, совершенствовал себя в духе масонства всю жизнь. Только задачи ставил перед собой разные: потрясение, пережитое в равелине, во время следствия и позже, наложило на его миропонимание сильнейший отпечаток; заставило по-новому взглянуть на себя, переосмыслить отношение к действительности.

Таким образом, несмотря на достаточно обширную историографию, проблема понимания эволюции личности, сущности мировоззрения Г.С. Батенькова остается не достаточно разработанной. Исследования, посвященные выявлению особенностей его внутреннего мира, затрагивают лишь отдельные периоды его жизни и не дают целостную картину мировоззрения Г.С. Батенькова в динамике; его душевные метаморфозы объясняются, прежде

58 Иркутский мемориальный музей декабристов. Фонд А.А. Брегман. (РГБ. Ф.20. K.l. Е. Хр.7. JL 1).

59 Курилова J1.А. Указ. соч. С. 51.

60 Гордин Я. Декабристы и Сибирь - тогда и сегодня. // Звезда 1977. №7. С. 213. всего, влиянием внешних обстоятельств, в то время, как они отражали духовную и интеллектуальную работу декабриста, связанную с его богатым внутренним миром.

Объектом исследования в настоящей работе явились духовные поиски, социально-политические взгляды, особенности миросозерцания представителя российской интеллектуальной элиты первой половины XIX столетия. Предметом исследования необходимо считать эволюцию личности и мировоззрения Г.С. Батенькова, жизнь души, глубокий и своеобразный внутренний мир, религиозные переживания, умонастроение.

В связи с этим необходимо указать цели и задачи диссертационной работы. Выявление миропонимания Г.С. Батенькова в разные периоды жизни, на разных этапах деятельности определяет основную цель настоящей работы. Впервые прослеживается миропонимание Г.С. Батенькова в динамике, показаны ценность и своеобразие его взглядов, сходство и отличие от системы воззрений других представителей эпохи, обрисована «биографию духа», что позволяет приблизиться к пониманию эпохи, как таковой, и природы человека, пониманию важных социальных и антропологических проблем.

Потребность продемонстрировать весь комплекс идей декабриста в их единстве и нерасторжимой связи с биографией, духом эпохи, общественно-политическими условиями определила задачи диссертации. На основе документных источников, писем и рукописей декабриста выполнена определенная работы, позволяющая показать в развитии «картину души», привести взгляды в систему и выявить наиболее существенные элементы миропонимания, показать напряженные духовные поиски одного из ярких представителей пушкинской эпохи, личность которого привлекает к себе внимание и сегодня, спустя почти полтора столетия после смерти декабриста-мыслителя.

Таким образом, основные задачи настоящей работы заключаются в следующем:

- показать в развитии личность декабриста в историческом контексте России первой половины XIX века;

- представить характеристику личности и событийную канву жизни Г.С. Батенькова как отражение развития его мировоззрения, которое являло сложное переплетение идей, меняющихся, эволюционизирующих на протяжении всей его жизни;

- систематизировать наиболее важные взгляды, идеи, представления декабриста;

- выявить существенные элементы системы воззрений и показать их в динамике;

- рассмотреть духовные поиски, религиозные переживания поэта-философа;

- определить место Г.С. Батенькова в кругу современников, общественных и литературных деятелей, в истории общественно-политической мысли первой половины XIX века.

В круг задач, поставленных перед данным исследованием, иными словами, входит рассмотрение всего сложного мира чувств, идей, представлений Г.С. Батенькова на протяжении всей его жизни, анализ богатого и разнообразного творческого наследия декабриста-мыслителя. Подобных задач не ставил перед собой ни один исследователь; они требуют осмысления на широком документальном материале, в «живом», насыщенном событиями и именами историческом контексте.

Жизненный путь сибиряка-декабриста распадается на пять характерных периодов. Первый даёт представление о формировании личности, воспитании незаурядного сибиряка. Он завершается тем, что фронтовой офицер, герой войны, мечтая проявить себя на инженерном поприще, решает оставить армейскую службу (1793 - 1816); второй позволяет увидеть раскрытие личности: это время инженерно-строительной, законотворческой, административной работы, сибирских преобразований и службы в государственных учреждениях, сближения с членами тайного общества (1816-1825); третий служит чертой, точкой отчета нового мироощущения Г.С. Батенькова, пережившего в равелине неслыханные испытания. И в то же время раскрывает свойства его натуры, внутренний потенциал, делает декабриста фигурой исключительно своеобразной (1826-1846); четвертый помогает понять человека, сумевшего преодолеть душевную смуту, сохранить себя в губительных для других условиях и вернуться к жизни. Это годы ссылки, во время которых он размышляет о мире и человеческой сущности, переписывается, пишет статьи, переводит (1846-1856); пятый показывает Г.С. Батенькова необыкновенно активного, деятельного: он много пишет, путешествует, участвует в общественной жизни, спорит, реализует свои представления о прогрессе. Пытаясь осмыслить пройденный путь, оставляет краткие, но глубокие воспоминания (1856-1863).

Таковы этапы нравственного, интеллектуального, духовного совершенствования Г.С. Батенькова. Оставаясь человеком практического склада ума, он был в то же время оригинальным поэтом и глубоким мыслителем, автором глубоких работ (в частности, первым в России занимался египетскими письменами61. Как общественный деятель, он существенно проявил себя и в эпоху Александра II, участвовал в полемике, развернувшейся по поводу освобождения помещичьих крестьян и работе калужского «либерального кружка».

В письмах и рукописных работах он отставал свою позицию по модернизации экономики, судебной реформе, улучшению университетского образования, и до конца дней не терял связь с современностью, оставаясь человеком с активной жизненной позицией, высоким чувством гражданского долга. Все это нашло отражение в представленной работе.

61 Батеньков Г.С. О египетских письменах. // Сын Отечества. 1825. Т. 28-30, 32-35 (оценку книге дал И.С. Кан-цельсон в статье «Неизвестная книга декабриста Батенькова». // Декабристы. Новые материалы. М.: ГБЛ. 1955. С. 323-336).

Хронологические рамки исследования охватывают, таким образом, весь период жизни и деятельности сибиряка-декабриста, с конца XVIII до середины XIX столетия.

Научная новизна данной работы, ее новаторство и своеобразие заключается в комплексном, системном подходе к изучению внутреннего мира декабриста, в сопоставлении его взглядов с мировоззренческими установками других исторических деятелей, «встраивании» мира идей Г.С. Батенькова в движение всей русской общественной мысли первой половины XIX столетия.

Мировоззрение декабриста-мыслителя впервые рассмотрено, как сложная, гармоничная, развивающаяся система философских, эстетических и общественно-политических воззрений, определена их значимость, предложено новое «прочтение» некоторых важных идей декабриста. Социологическая концепция Г.С. Батенькова, его государственно-правовые взгляды впервые показаны в сопоставлении со взглядами крупнейшего русского реформатора М.М. Сперанского; более глубоко, чем прежде, представлены социально-политические воззрения декабриста, показана его роль в подготовке «заговора реформаторов», выявлены обстоятельства духового кризиса, который последовал за разгромом восстания.

Впервые раскрываются религиозные и философские взгляды Г.С. Батенькова в период ссылки, анализируется его отношение к волновавшим общество социальным проблемам, основным течениям русской общественной мысли середины XIX века; обращено внимание на духовные и философские искания Г.С. Батенькова, его связь с современниками - ссыльными декабристами, петрашевцами, представителями сибирского общества; исследовано творчество этого периода, дана общественно-политическая позиция в годы царствования Александра I, раскрыто миропонимание калужской поры; рассмотрены некоторые ключевые работы позднего периода жизни Г.С. Батенькова.

Методологической основой исследования можно считать восходящий к трудам М.О. Гершензона, свойственный современным отечественным и зарубежным работам способ исследования, который назван психоисторией. В новых трудах, где заметно его применение, известные и, казалось бы, раскрытые фигуры предстают «без позолоты», как живые, противоречивые люди со своими сомнениями, заблуждениями, ошибками (что не умаляет их значения). «Каждый из декабристов был живым человеком. вёл себя неповторимым образом», указывал Ю.М. Лотман, обращая внимание на особенности реализации исторических закономерностей, которые связаны с историко-психологическим обликом деятелей эпохи62.

Общественно-политическая деятельность декабристов не исчерпывала всех личностных проявлений; они нуждается в новых исследованиях для выявления сложного комплекса идей, чувств, переживаний, выражающих внутренний мир. Человеческая сущность де

62 Лотман Ю.М. Избр. статьи в 3-м т. Т.1 Таллинн.: Александра. 1992. С. 298. кабристов, отмечал Ю.М. Лотман, столь же важна, интересна, как социально-политические взгляды, которым всегда уделяли внимание. Духовное развитие исторических личностей, кроме того, нужно рассматривать в контексте реальных исторических обстоятельств; «все усилия. выяснить основные черты духовного развития русского общества не только оставались в целом бесплодными, но и привели к ужасающим искажениям картины нашего прошлого», - писал М.О. Гершензон, полагая, что эта картина, «взятая вне глубокой связи с общей историей русского общественного сознания, оставалась как бы висящей в воздухе» .

Историю общественного сознания нужно рассматривать через миропонимание, эволюцию взглядов наиболее заметных деятелей эпохи, воплотивших характерные для своего времени черты. «Изучить смену общественных идей в их сущности. значит изучить эти идеи в их индивидуальной углубленности, в лице их типичнейших представителей», поскольку общество, как таковое, «не ищет, не мыслит, не страдает; страдают и мыслят только отдельные люди»64, - считал М.О. Гершензон. В продуктивности такого подхода легко убедиться, применив его к изучению социальной жизни и общественного сознания, миропонимания Г.С. Батенькова. Данный подход расширяет методологические возможности использования принципов историзма и научной объективности, базирующихся на признании важности анализа источников различного происхождения.

Выявление особенностей исторического процесса и общественной мысли того или иного периода тем результативнее, чем более крупная, нестандартная личность оказывается в центре внимания; именно человек «нестандартного поведения, выходящего за пределы традиционных норм и социально признанных альтернативных моделей»65, обращает на себя внимание исследователей. В этом проявляется устойчивый интерес к «интеллектуальной истории», той сфере исторического знания, где история культурного развития общества, философской мысли, религиозного сознания рассматривается в русле общей социальной истории, в конкретном общеисторическом контексте, помогая тем самым осмыслить и общественно-политические отношения в целом.

Это важный подход, который не просто допускает, но и обязывает расширять границы исторического познания, делает необходимым выход в смежные, пограничные области гуманитарной науки (социология и антропология, этика и эстетика, философия и история религиозной мысли), поскольку «в изучении прошлого нет резких водоразделов и, конечно, историк не может без ущерба для профессиональной деятельности замкнуться в своей специализации»66; тенденция к применению такого подхода становится всё очевиднее.

63 Гершензон М. История молодой России. М.: Т-во Сытина. 1908. С. III.

64 Там же. С. V.

65 Репина Л.П., Зверев В.В., Парамонов М.Ю. История исторического знания. М.: Дрофа. 2006. С. 267

66 Там же. С. 268.

Применять для решения подобных задач комплексный, системный подход, как представляется, уместно и плодотворно; это позволяет выйти за рамки традиционных представлений, увидеть, как та или иная идея находила последовательное выражение в поэтических строках, заметках философского и литературно-критического характера, социологических статьях и записках декабриста. Такой подход помогает охватить все стороны его разнообразной жизнедеятельности, осуществить значимые исследования на стыке гуманитарных дисциплин, подойти к существенным для понимания личности выводам.

Раскрытие сложной системы воззрений такой видной фигуры, как Г.С. Батеньков, его взглядов на мир внешний, «громаду вселенной», и мир человека, «космос души», заставляет комбинировать, искать адекватные способы погружения в тончайшую сферу переживаний и умонастроений; подвигает к тому, чтоб использовать традиционные, свойственные старой историографии, и современные методологические инструменты из стремления «очеловечить историю», показать участников событий и сами события со стороны и «изнутри», опираясь на персональные тексты, мемуарные свидетельства, эпистолярные источники.

Одним из основных приемов исследования при этом выступает сравнительный анализ, который применяется в двух плоскостях: по горизонтали (сопоставление суждений, идей разных деятелей эпохи) и вертикали (сравнение взглядов в разные исторические периоды Г.С. Батенькова и людей, его окружавших). Применительно к данной работе следует говорить, кроме того, о методах, используемых в современных гуманитарных науках: описательный, аналитический, системно-структурный, метод аналогии.

При этом стоит отметить, что анализ общественного сознания в целом и миропонимания конкретной личности подвигает к тому, чтоб рассматривать указанную проблематику в контексте реальных событий, в четко очерченном историческом пространстве.

Вопрос об источниковой базе в связи с этим обретает особое значение. Первую группу источников составляют опубликованные и неопубликованные тексты декабриста. Кроме двух сборников писем, московского и иркутского, а также подборки М.О. Гершензона, в разные годы выходили довольно примечательные письма декабриста. Наиболее значимой

67 оказалась публикация в «Летописях» литературного музея : там вышли 23 письма Г.С. Батенькова, адресованных, главным образом, А.П. Елагиной и И.И. Пущину. Но и другие публикации были полезны для понимания религиозных, философских, эстетических воззрений

ГО декабриста: письма его к Е.П. Оболенскому, А.И. Штейнгелю и И.И. Пущину , другим де

67 Декабристы. Летописи Госуд. литерат. музея. М.: ГЛМ. Кн. III. 1938. 562 с.

68 Русская старина. 1901. Т. X. С. 101-108; Русская старина. 1889. Т. VIII. С. 333-358; Сибирь и декабристы. Иркутск.: Восточно-сибир. книж. изд-во. 1981. Вып. II. С. 193-210. кабристам и их послания Г.С. Батенькову (М.И. Муравьев-Апостол, С.П. Трубецкой, П.И. Фаленберг, И.Д. Якушкин, Н. А. Бестужев69).

Значительная часть рукописного наследия Г.С. Батенькова находится в Российской государственной библиотеке: письма, наряду с хранящимися там статьями, записками представляют огромный интерес. По словам сотрудника Отдела рукописей РГБ Л.М. Ивановой, письма эти «изумляют исключительной силой воли и любви к людям и жизни», позволяют

10 приподнять завесу над личной жизнью Батенькова» , выявить позицию по злободневным проблемам общественной жизни и отношение к крупным фигурам, таким как Сперанский. При жизни Г.С. Батенькова ни одно из его писем опубликовано не было, а некоторые статьи выходили в петербургских журналах71; созданные при участии декабриста законодательные акты увидели свет в «Полном своде законов» Российской империи. Следственные материалы, где содержатся биографические сведения, показания, политические проекты декабриста72, вышли в 1976 году, и были тоже оценены по достоинству.

Отдельные страницы следственных материалов публиковались, впрочем, и прежде; воспоминания декабриста о сотрудничестве со М.М. Сперанским и А.А. Аракчеевым поместил журнал «Русская старина» (текст показаний от 31 марта 1826 года). Отрывки из «Донесения следственной комиссии» по делу Г.С. Батенькова издал журнал «Русский архив», затем полный текст появился в книге «Декабристы и тайные общества в России»74; Н.Ф. Дубровин, которого декабрист интересовал, как историческая личность, обнародовал письма к нему государственных деятелей, поместил характеристику Аракчеева и Сперанпе ского, взятую из следственных материалов . Позже воспоминания декабриста, уже не связанные со следственным делом, помещали другие издания: самые яркие тут публикации С. Шестериков, В.Е. Якушкина и Е.И. Якушкина76; выходили воспоминания тех, кто близко

77 знал декабриста (мемуары А.И. Лучшева, Э.И. Стогова, Н.И. Греча ).

69 Декабристы. Новые материалы. М.: ГБЛ. 1955. С. 245-250, 297-303; Декабристы. Неизданные материалы и статьи. М.: Всесоюзное общ-во политкаторжан. 1925. С. 255, 262; Декабристы. Летописи ГЛМ. С. 223, 226, 330-331.

70 Иванова Л.М. Фонд Батенькова. // Записки отдела рукописей. Вып. XIII. ГБЛ. 1952. С. 43.

71 Батеньков Г.С. Общий взгляд на Сибирь. // Сын Отечества. 1822-1823. Ч. 81. №41. С. 3-13; №44. С. 147-159; Ч. 83. №11. С. 53-63; Ч. 84. №10. С. 107-128; №11. С. 145-156; Ч. 85. № 15. С. 36-38.; Батеньков Г.С. Замечания на Генеральную карту Российской Империи. // Северный архив. 1823 . T.V. С. 197-204.

72 Восстание декабристов. Под ред. М.В. Нечкиной. Т. XIV. М.: Наука. 1976. 508 С. 29-145.

73 Граф М.М. Сперанский и граф А.А. Аракчеев. // Русская старина. Т. X. 1897. С. 75-97.

74 Декабристы и тайные общества в России. М.: Изд-во Саблина. 1906. С. 33-59.

75 Дубровин Н. Письма главнейших деятелей в царствование Александра I. СПб. 1883. С. 354-355.

76 Шестериков С. Батеньков о Сперанском. // Декабристы. Неизданные материалы и статьи. М.: Всесоюзное общ-во политкаторжан. 1925. С. 169-175; Якушкин В. Сперанский и Аракчеев. СПб.: Тип. Альтщулера. 1905. С. 50-52; Письма Якушкина к жене из Сибири. // Декабристы на поселении. М.: Изд-во Сабашниковых. 1926. С. 43-50.

77 Лучшев А. Декабрист Батенков. // Русский архив. 1886. К. II. С. 269-280; Стогов Э.И. Очерки, рассказы и воспоминания. // Русская старина. Т. XXII. 1878. С. 499-530; Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.: Книга. 1990. С. 197-199, 262-266.

В настоящей работе использованы опубликованные ранее статьи Г.С. Батенькова, а также упоминавшиеся и неизвестные его работы; среди них «Записка о заселении Сибири» «Начертание устава о земских повинностях», «Записка о поселениях в Сибири», «Записка о каторжных» черновик статьи «О промышленности в Сибири», наброски к «Нескладному роману», заметки философского содержания. Особое внимание было уделено концептуальным работам декабриста. Вопросы мировоззрения Г.С. Батенькова рассмотрены на таком важном архивном источнике, как «Тюремные тетради», которые хранятся в Пушкинском

78 доме прошения декабриста и официальная переписка.

Мемуарная литература, интерес к которой продолжает расти, составляет вторую важную группу источников; она оказывается важной для уяснения исторических обстоятельств и мира идей конкретных фигур. Вчитываясь в записки исторических деятелей, мы начинаем смотреть на давние события их глазами, лучше представляем условия, влиявшие на становление и развитие взглядов, характер общественного сознания. Так, воспоминания декабристов содержат сведения, помогающие осознать поведение Г.С. Батенькова на следствии и в равелине, сопоставить его взгляды с позицией других декабристов. Это важно еще потому, что мемуарный материал приводит порой к выводам, не соответствующим принятым ранее; из воспоминаний явствует, например, что Г.С. Батеньков, говоривший о необходимости постепенных преобразований, имел сторонников. Так полагал не только В.И. Штейнгель, но и Е.П. Оболенский, убежденный, что «форма государственного устройства зависит. от исторического развития народа», а не от воли отдельных людей.

В этой связи стоит упомянуть и двухтомник «Русских мемуаров»79, где о первой половине XIX века повествуют декабристы и хорошо осведомленные деятели, вроде Ф.Ф. Виге-ля, и литераторы. Весьма важными представляются сборники документов, вышедших блаол го даря сотрудникам Московского университета ; заслуживает интереса также работа, кото

81 рую много лет проводит редакционный коллектив серии «Полярная звезда» . Материалы, изданные в этой иркутской серии, невозможно обойти вниманием, изучая миропонимание Г.С. Батенькова и близких ему по духу декабристов, таких как М.А. Фонвизин, В.И. Штейнгель, отчасти С.Г. Оболенский. Достаточно сказать, что в работу над публикацией декабристских сочинений и писем, которые вышли под обложкой «Полярной звезды», вовлечены были Н.Я. Эйдельман, С.В. Мироненко, С.В. Житомирская, другие ученые, глубоко исследовавшие эпоху. Не менее важной для изучения мировоззрения Г.С. Батенькова, его фило

78 Институт русской литературы и искусства (ИРЛИ). Ф. 265. Оп.2. Д. 133. Л. 1-36 об.

79 Русские мемуары. М.: Правда. T.I. 1989. 624 С.; Русские мемуары. Т. II. 1990. 736 с.

80 Мемуары декабристов. Северное общество. М.: МГУ. 1981. 400 С.; Мемуары декабристов. Южное общество. М.: МГУ. 1982.352 с.

81 См. напр.: Штейнгель В.И. Сочинения и письма. Иркутск. Восточно-Сибир. книж. изд-во. 1985. T.I. 608 с. софских и эстетических взглядов, представляется серия «Библиотеки любителей российской словесности» (стоит упомянуть статьи и письма В.Ф. Одоевского и П.Я. Чаадаева82).

Весьма важной представляется и третья группа источников, куда входят подлинные документальные данные: материалы, хранящиеся в региональных архивах, в архивных хранилищах Москвы и Петербурга (ОР РГБ, ИР ЛИ, ГАРФ, архив РАН); многие из этих материалов были использованы при подготовке исследования. В научный оборот был веден ряд документов Томского, Омского и Иркутского государственных архивов, Томского областного краеведческого музея; предложен анализ статей, заметок, набросков декабриста (в том числе неопубликованных).

Благодаря работе над фондом А.А. Брегман - составителя 1-го тома писем Г.С. Батенькова (Иркутск, «Полярная звезда»), и участию в издании 2-го тома, в научный оборот вовлечен большой массив писем декабриста калужской поры, рассмотрены не публиковавшиеся полностью важные труды Г.С. Батенькова («Записка по вопросу об отмене крепостного состояния», «Нечто об истории»). Фонд А.А. Брегман в Иркутском мемориальном музее декабристов до настоящего времени не описан и не систематизирован (поэтому в представленной работе даются двойные сноски: как на индивидуальный фонд, так и на исходные места хранения документов). Сюда входят рукописи и письма Г.С. Батенькова, преимущественно, калужской поры (1856-1863 гг.), выявленные в Государственном архиве Российской федерации (ГАРФ), архиве Института русской литературы и культуры (ИРЛИ), рукописных отделах Российской государственной библиотеки (Москва), Российской национальной библиотеки (Петербург). Пожалуй, самый значительный интерес в этом комплексе документов представляют глубокие, философские письма декабриста.

Таким образом, выстраивается вполне основательный ряд источников, которые позволяют «вписывать» Г.С. Батенькова в широкое историческое полотно первой половины XIX века. В эту источниковую базу, основу которой составляют оригинальные тексты (опубликованные, мало известные и неизвестные рукописи), входят воспоминания, дневниковые записи современников Г.С. Батенькова, его разнообразная личная и служебная переписка, правительственные документы, формулярные списки, следственные показания декабристов. Эти источники позволяют выявить наиболее существенные идеи декабриста, проследить развитие взглядов в разные периоды жизни. Причем письма калужской поры, которые использованы впервые, столь же важны, как и ранние послания; там Г.С. Батеньков размышляет, в частности, о бессмертии духа, божественной воле, соотношении науки и веры, чувства и разума, думает о будущем страны и наметившихся реформах.

82 Одоевский В.Ф. О литературе и искусстве. М.: Современник. 1982. 223 С.; Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М.: Современник. 1987. 367 с.

Если собрать документальные материалы, станет понятно, что на этой основе можно успешно «реконструировать» внутренний мир декабриста, изучать его взгляды, идеи, представления в развитии; такую задачу никто из исследователей перед собою прежде не ставил. Устойчивый интерес историков, социологов, философов, литературоведов к трудам и суждениям Г.С. Батенькова не привел к появлению работ, которые бы выявили мировоззрение во всей полноте; эта незавершенность, «недосказанность» побуждала к новой работе, которая, учитывая предыдущий анализ, позволяла бы выйти на более высокий уровень осмысления, показать его отношение к миру, себе и проблемам, волновавшим русское общество.

Особую важность представляет также вопрос о практической значимости работы, который связан с тематикой и научной новизной исследования. Такая попытка возвращает нас к становлению русской идеи, существенно подвигает в понимании развития общественного сознания вообще и политического либерализма, в частности, позволяет рассматривать преемственность взглядов, проецировать не утратившие актуальности идеи, представления деятелей прошлого, на сегодняшнюю российскую ситуацию. Кроме того, выводы, сделанные в диссертации, могут использоваться в образовательном процессе, при подготовке трудов по истории России и истории общественно-политической мысли в первой половине XIX века. Анализ нравственных начал личности Г.С. Батенькова может послужить основой для написания работ по проблемам воспитания.

Результаты исследования прошли апробацию в ряде изданий, были опубликованы в 13-ти научных публикациях, в том числе в трех рецензируемых изданиях. Основные положения диссертации были изложены на конференциях различного уровня, проходивших в Томске, Барнауле, Новосибирске, Иркутске, Ялуторовске.

В соответствии с замыслом и задачами исследования строится структура работы. Текст диссертации распадается на три главы, каждая из которых основана на архивных материалах, мемуарных свидетельствах и содержит анализ воззрений Г.С. Батенькова в разные периоды жизни. Условия формирования взглядов, их особенности и обстоятельства, повлиявшие на становление личности, рассмотрены в первой главе. Вторая показывает практическую деятельность Г.С. Батенькова и его общественно-политическую позицию; здесь проанализированы роль декабриста в восстании и обстоятельства его духовного кризиса. Третья глава раскрывает особенности мировосприятия Г.С. Батенькова поздней поры - во время сибирской ссылки (1846-1956) и после нее.

В завершающей части представлены выводы, говорится о значении духовных открытий Г.С. Батенькова. Указан список источников - архивных, эпистолярных и мемуарных, дана библиография.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Юшковский, Виктор Данилович

Заключение

Не избалованный вниманием, мало понятый и мало оцененный при жизни, Г.С. Батеньков оставался таким после смерти; в глазах современников он представал человеком «неразгаданной» судьбы, которому суждено было понести исключительное наказание: интерес к нему связан был, прежде всего, с этим фактом биографии. В нем видели практика, а не теоретика, инженера и общественного деятеля, а не законотворца и политического мыслителя, человека дела, а не идеи, причем дела ушедшего в прошлое; полагали, он подавал надежды как толковый администратор и успел проявить себя на этом поприще, но после перенесенных страданий ничего важного уже не достиг и реализовать дарования не сумел.

Развивая тему бесплодной судьбы, одни обвиняли в этом российских государей, называя декабриста жертвой «гнусного самодержавия», правда о котором в России не могла пробиться из-за цензуры. Другие указывали, что «Батеньков был одним из наших русских гениальных неудачников», которого всюду преследовал фатальный неуспех; так что жизнь его, делался вывод, прошла совершенно без пользы. Получалось, Г.С. Батеньков и не мог достичь высот в инженерно-строительном деле или на государственной службе: он неизбежно должен был стать «лишним человеком», как философ и критик П.В. Киреевский, либо измениться, приспособиться, принять общие правила. К такой точке зрения склонялся М.О. Гершензон, для которого обе фигуры, Г.С. Батеньков и П.В. Киреевский, были в этом отношении схожи: слова, оправдывавшие знаменитого критика, который ничего как будто бы не добился и стал неудачником («он был лишний человек, как все передовые умы его времени») вполне применимы и к Г.С. Батенькову.

Подобные суждения можно признать справедливыми, если говорить об общественном положении, чинах или званиях; если же понимать под успехом новаторство мысли, творческие удачи, интеллектуальные и духовные достижения, мнение о «бесплодной судьбе» окажется глубоко ошибочным. В этом смысле Г.С. Батеньков сумел достичь многого: сказал свое слово в стихосложении, литературной критике, способствовал развитию общественного сознания, социальной морали, государственно-правовых взглядов эпохи, сыграл существенную роль в становлении русской философской мысли, направленной на человека, его внутренний мир, и развитии философской лирики (Ф.И. Тютчев), отечественной философской литературы в целом (Ф.М. Достоевский, JI.H. Андреев, В.М. Гаршин).

Но успехи эти мало кто пытался оценить; именно эта, нуждавшаяся в глубоком анализе сторона деятельности поэта-мыслителя оказалась непонятой, превратно истолкованной, искаженной, а поэтическое творчество Г.С. Батенькова оставалось долгие годы невостребованным. Его богатое, разнообразное наследие неизвестно в полном объеме по сегодняшний день, что тоже вело к поверхностным, несправедливым оценкам: он воспринимался не только как «странный», не похожий на других декабрист, но и как «странный» мыслитель. Даже такой тонкий, проницательный художник, как JI.H. Толстой, интересовавшийся декабристским движением, видел в нем пострадавшего от деспотии участника мятежа, а не оригинального поэта-философа.

Если рассмотреть его взгляды на материальный и духовный мир, как упорядоченную, завершенную систему воззрений, станут очевидными масштаб этой личности и своеобразие мировидения. Такой комплексный, системный подход позволяет проанализировать взгляды в единстве, взаимосвязи и развитии, помогает лучше понять внутренний мир и особенности поведения декабриста-мыслителя в разные периоды жизни. Вместе с тем, не подлежит сомнению, что при всей непохожести, оригинальности, «странности» этой фигуры, он абсолютно типичен и столь же естественно «встраивается» в историческую среду первой половины XIX века, как любой другой участник общественного или литературного движения. Подобно другим, он принимал участие в наполеоновских войнах; был не просто масоном и мистиком, но и создателем новой масонской ложи, одним из организаторов ланкастерской школы, просветителем и филантропом. Он не прошел мимо важнейших философских увлечений, которые впитывало или создавало русское общество, стал одним из первых отечественных шеллингианцев, отдавал должное идеям Вольтера, Руссо, Монтескье и Дидро.

Глубоко восприняв и оценив либеральные ценности, Г.С. Батеньков оказался среди первых реформаторов либерального толка, заложивших основы русского политического либерализма. Вовлеченный в заговор, проявил себя не просто, как типичный представитель тайного общества, противник всевластия и деспотизма, а вошел в число руководителей Северного общества, участвовал в подготовке плана государственного переворота. Но при всем том шел особым путем, сохранял подчеркнуто индивидуальное своеобразие, и в этом нет ничего противоречивого: совмещение индивидуальных и типичных, свойственных широкому кругу людей качеств, характерно для деятелей пушкинской эпохи; на эту особенность обращал внимание Ю.М. Лотман. Хотя Г.С. Батеньков выразил ее, как никто другой, и в этом тоже его своеобразие.

Попытки рассматривать значимость этой фигуры в зависимости от степени политического радикализма, наделяя сибиряка-декабриста теми чертами, которых он был лишен, и теми воззрениями, каких он не имел, представляются бесплодными. В результате проведенного исследования можно сделать вывод о том, что молодой Г.С. Батеньков мечтал о конституционной монархии, власти закона, представительных формах правления, как сторонник просвещенного абсолютизма, ограниченного сильным «вельможеством» самодержавия, и не был республиканцем; зрелый Г.С. Батеньков оставался верен умеренным убеждениями, либеральному консерватизму, и не был революционером-демократом. Но это не принижает его значение и роль в историческом процессе, не умаляет ценность творческого наследия. Пример Г.С. Батенькова свидетельствует о том, что умеренные декабристы, выразители либеральных идей, близкие к М.М. Сперанскому и Н.С. Мордвинову и склонные не мешать, а содействовать устремленной к преобразованиям государственной власти, проявили себя не менее ярко, чем радикальные общественные деятели.

Феномен Г.С. Батенькова не только в том, чего он достиг, как общественный деятель и мыслитель (в философской антропологии, понимании человека), что показано в настоящей работе, но и в особом промежуточном положении между оппозиционной дворянской элитой и носителями власти, вождями оппозиции и высшими должностными лицами, интеллектуалами и чиновниками. Такое положение определяло, в значительной мере, характер воззрений: на участников тайных обществ он смотрел, как администратор, осведомленный в делах управления, здравомыслящий государственный деятель, а представителей государственного аппарата, близких двору сановников видел глазами заговорщиков, патриотически-настроенных и желавших блага России просвещенных дворян.

В этом смысле Г.С. Батеньков, бесспорно, уникальная историческая личность. Он помогает понять особенности освободительного движения, убедиться, что тайные общества объединяли представителей разных кругов общества и разных идейных, эстетических, философских воззрений, порой не просто несхожих, а прямо полярных, которые сходились в одном: необходимости преобразований, полной или частичной модернизации самодержавия, введения гражданских и политических свобод, конституции, ослабления и дальнейшей отмены крепостничества, свободной печати, гласного и независимого суда. Это было пестрое, широкое, неоднородное политическое движение, где, вопреки утвердившимся мнениям, не существовало «идейной иерархии», а важны были все составляющие, и крыло умеренных декабристов, в которое вошел, повинуясь порыву, молодой Г.С. Батеньков, в этом «идейном потоке» не терялось, сохраняло значение.

Пример Г.С. Батенькова убеждает, что позиция умеренных, опытных, трезвомыслящих декабристов (В.И. Штейнгель, Н.И. Тургенев, С.Г. Краснокутский, К.П. Торсон), позиция, которой традиционно уделяли мало внимания, считая ее «политически незрелой», и которую ставили в «подчиненное» положение по отношению к радикальным декабристским программам, в действительности и сложнее и реалистичнее, чем принято думать. Она близка установкам, которые придерживались в вопросах политики и социального устройства представители пушкинского круга - прежде всего, «декабрист без декабря» П.А. Вяземский.

В то же время, через Г.С. Батенькова легко выявить неоднородность правящего слоя, определенная часть которого сочувствовала декабристам, осознать позицию «либерала на троне»; понять, почему Александр I приблизил «гениев зла и добра», возвеличил столь несхожих сановников, действуя то в русле правительственного либерализма, то в направлении консервативно-охранительном, и воплощая таким образом противоречивые устремления. Собственно, и сами фигуры М.М. Сперанского и А.А. Аракчеева предстают более выпукло, как колоритные, сложные личности и политические деятели, если взглянуть на них глазами сотрудника, которого оба ценили. Г.С. Батеньков превосходно знал того и другого и, содействуя в их начинаниях, как инженер, администратор, законотворец, помогал осуществлять самодержавную политику, замыслы непоследовательного государя, метавшегося между развитием и застоем, преобразованиями и реакцией, свободой и принуждением, европейскими и азиатскими, деспотичными формами правления.

При этом Г.С. Батеньков, избегавший крайностей, стремившийся прийти к «общему знаменателю», видел преимущества и недостатки ближайших помощников императора, сравнивал и подчеркивал в них сильные стороны, исходя из особенностей политики «венценосного реформатора». Это был новый подход в восприятии М.М. Сперанского и А.А. Аракчеева, позволявший взглянуть на них с новой, неожиданной стороны, преодолеть стереотипы, выйти за пределы привычного понимания.

Вместе с тем, нельзя не признать, что грандиозные фигуры этих исторических деятелей «подавили величием», заслонили одаренного, по государственному мыслившего сотрудника, что сказалось на оценке его личности. Г.С. Батеньков нередко воспринимается эпигоном М.М. Сперанского, фигурой вторичной, лишенной самостоятельности, что противоречит документальным источникам. Если обратиться к законопроектам, мемуарам, письмам, станет очевидно, что, оставаясь блистательным «помощником помощников» императора, он не был слепым подражателем, не был их тенью, а имел собственную позицию, смотрел на действительность самостоятельно, и даже оказывал некоторое влияние на воззрения М.М. Сперанского. Как политический мыслитель он уступал в глубине и оригинальности таким декабристам, как Н.И. Тургенев, П.И. Пестель и Н.М. Муравьев, но в то же время стремился выработать политическую теорию, которая бы учитывала реально сложившиеся обстоятельства, отвечала представлениям о будущем государственном строе России. Конституционный проект Г.С. Батенькова, в целом его политическая концепция заслуживают внимания: в развитие политической мысли он внес достойный вклад.

Декабристы заслужили упрек П.И. Чаадаева, который считал, что мысль у них отставала от дела, а программы мало учитывали степень политического, культурного, промышленного развития страны. По отношению к сибиряку-декабристу подобный укор выглядит несостоятельным: при всем «мечтательном» строе души, расположенности к отвлеченным идеям, в делах службы, политической деятельности он оставался прагматиком, подходил к осуществлению конкретных шагов взвешенно и осмысленно. Но особенность Г.С. Батенькова еще в том, что мысль в его понимании не просто мотивировала поведение, определяла поступок, влияла на дело: она была равнозначна делу по преобразовательной энергии, силе заключенного в ней положительного заряда.

Всякая светлая, продуктивная мысль, по его мнению, была деятельной равно, как всякое благое дело одухотворенно-осмысленным, и этот посыл находил воплощение в реальных условиях. Интерес к древней истории приводил к исследованию египетских знаков и написанию оригинального сочинения, масонские увлечения обусловили филантропическую деятельность, «туманные» идеалистические представления выразились в философской поэзии; с другой стороны, практическая работа, инженерно-строительная, вела к теоретическим изысканиям по поводу разлива сибирских рек и обстоятельным запискам в адрес столичного управления путей сообщения, что выходило за пределы обязанностей сотрудника Сибирского округа. Г.С. Батеньков находил это естественным: мысль и дело у него были самодостаточны и самоценны, пребывали в гармонии; таком же единстве, как мысль и слово, запечатленное на бумаге.

Дух времени» подвигал к предметному теоретизированию, выработке общественно-политических программ, отвечавших особенностям исторического развития государства и социальным условиям. Многие деятели эпохи размышляли, спорили, сочиняли трактаты, готовили конституционные проекты, и выступали при этом, как мыслители, теоретическим построениям которых в той или иной мере свойственно было чувство реальности. Особенность Г.С. Батенькова в том, что он, один из немногих декабристов, занимался административной работой, был вовлечен в процесс государственного управления, и к выработке социально-политической концепции подходил как участник процесса, знаток статистики и административной системы, оценивая ее изнутри, а не со стороны, как другие. Это накладывало отпечаток на его понимание российской действительности и теоретические изыскания в сфере общественно-политического устройства страны.

Он выступал как сторонник децентрализации управления, федерализма, сбалансированного развития центральных частей государства и окраин, при котором учитывались бы природно-климатические, географические, этнографические, культурно-исторические условия окраин; отстаивал такую национальную политику, которая в обширном многонациональном государстве опиралась бы на признание социального равенства, культурного взаимодействия, толерантность и веротерпимость. Прогресс в понимании Г.С. Батенькова заключался не в том, чтобы двигаться, опережая время, пропуская ступени развития, - его понимание прогресса вытекало из необходимости эволюционной, постепенной модернизации, движения в нужном, строго определенном направлении. Само по себе изменение материальной культуры, науки и техники мало что значит, считал декабрист, важнее прогресс духа, развитие сознания, совершенствование человеческой природы.

Одаренный «ученик» М.М. Сперанского, прочно связанный с просветительской философией, высоко ставил знания и интеллект, был убежден в могуществе человеческого разума. Но принцип «разумного» обретения совершенства, который отстаивал М.М. Сперанский, как показано в данной работе, для него был неприемлем, рассматривать разум в качестве единственного и существенного основания нравственности он не считал нужным, отдавая приоритет «сердцу», сознавая верховенство духа. Понимание этого позволяет представить специфику становления российского права, развития отечественного законотворчества, поскольку позиции, которые занимали М.М. Сперанский и Г.С. Батеньков, нашли отражение в комплексе сибирских законодательных актов 1822 года, знаменовавших серьезный этап в развитии внутренней политики самодержавного правительства.

Демократические убеждения Г.С. Батенькова сказались при выработке Устава об управлении инородцев и Устава о ссыльных - наиболее глубоких, своеобразных, концептуально значимых законоположений Сибирского «Учреждения». Здесь воплотились его представления о «добром законе», который написан с «позиции духа», основан на прочном знании общественных нравов, традиций и быта, значении человека, как такового. Чем сложнее, в социальном смысле, регион, на который направлены законотворческие усилия, тем основательней, считал Г.С. Батеньков, должен быть и закон: применительно к Сибири, которую он знал и понимал, как мало кто из его современников, это было особенно актуально.

Взгляд на Сибирь, как связующее звено между Востоком и Западом, место встречи двух цивилизаций, двух культур, не утратил значения и в сегодняшнее время. Злободневной, по своей сути, остается и батеньковская программа мер, направленных на естественную колонизацию отдаленных частей края, освоение пустующих или мало заселенных территорий, развитие путей сообщения, торговли, промышленности. Новаторство Г.С. Батенькова проявилось здесь не менее отчетливо, чем в «туманных» философских изысканиях, космогонических и антропологических представлениях, «феноменальных» идеях о пространстве и времени, жизни и смерти, вере и разуме. В этих двух сферах, предметной и умозрительной, практической и отвлеченной, он смог выразить свои богатые способности, разные стороны дарования вполне убедительно.

Особенность Г.С. Батенькова, как явствует из представленного исследования, в том, что он был связан равным образом с европейской и русской национальной культурой, действовал как сторонник и оппонент Просвещения, ощущал себя одновременно «внутри» и вне традиции, соглашался и спорил, принимал и опровергал значимые для своего времени идеи. Он впитывал все доступные ему знания о мире и человеке, и если примыкал к какомулибо течению (масонство, романтизм, шеллингианство), воспринимал его серьезней и глубже, чем другие, делал его частью собственного миропонимания и оставался верен ему долгие годы. Но такая твердость, основательность совмещалась у него с интеллектуальной гибкостью, критическим настроем, оригинальностью мышления, что заметно выделяло его из круга последователей, делало самостоятельной фигурой, а не послушным «учеником», эпигоном, выразителем чужих авторитетных мнений.

Пропустив через себя, свое миропонимание основные социальные, философские, эстетические учения эпохи, Г.С. Батеньков сохранил преемственность в осмыслении мира, остался верен традиции русского самобытного умствования. Интеллектуальный и духовный его опыт позволяет убедиться, что общественное сознание середины XIX века было прочно связано с достижениями русских просветителей, декабристов, философов и начала столетия, и всей блистательной пушкинской эпохи. Дело не в том, что корни славянофильства и западничества нужно искать в историческом прошлом России, это очевидно, а в том, что оба ведущих направления общественной мысли были закономерны, естественны, выступали в единстве, дополняя и развивая друг друга, и представляли разные стороны русской идеи. Г.С. Батеньков, с его твердой позицией, которая охватывает обе концепции, вмещая некоторые характерные идеи славянофильства и западничества, доказывает это убедительно.

Такую позицию, думается, можно отнести на счет особенностей воззрений декабриста, что будет справедливо, а можно посчитать следствием того, что русская мысль, ощутив самостоятельность, особость, отстраненность от западной мысли, развивалась в противоречивых, сложных условиях, и опыт Г.С. Батенькова ясно это показывает. Но социологические размышления декабриста, при всей обобщенности, включали мир отдельного человека, учитывали природу индивида, опирались на понимание сложной человеческой натуры, и в этом тоже проявилось новаторство: социальное и личное у него было переплетено, взаимосвязано, вытекало одно из другого.

Вместе с тем, говоря о специфике взглядов Г.С. Батенькова, стоит отметить существенную особенность его мировоззрения, которая связана с понятием круга или, по собственному его выражению, цикла. Всё в мире, включая идеи, совершает круговое движение, считал он, меняясь на каждом этапе, приобретая или что-то теряя: неподвижность противоречит законам бытия, а движение их подтверждает, поскольку источник движения, по шел-лингианской идее, - творец мира. Цикличное развитие, получалось, присуще сознанию отдельного человека и поколения в целом так же, как и природе, которая обновляется из сезона в сезон, проходит законченный цикл, и с каждым годом меняется. Таким, собственно, был путь философской мысли Г.С. Батенькова: он ушел от теистических взглядов, приблизился к учению деистов, но деистом не стал, а совершив круг, после страданий и духовного просветления вернулся к теизму, но уже обогащенный полученным опытом, умудренный, твердый в своих убеждениях.

Сходным образом менялось отношение к церкви: от безусловного принятия, почти фанатичного преклонения - к просвещенному скептицизму в духе Вольтера, осуждению официальной религии, поискам «внутренней церкви», и затем вновь к принятию православия, сближению с ним, признанию авторитета церкви. Только это было уже не пылкое, как в юности, признание, а такое, которое основано на снисхождении, спокойном, вдумчивом отношении к человеку и миру. Совершенствуясь, развивая воззрения, Г.С. Батеньков, таким образом, возвращался к себе, своей подлинной сущности, «младенчеству духа», и этом заключалось, можно сделать вывод, своеобразие его духовной эволюции. «Мена поколений», происходившая вместе с «меной идей», означала для него цикл, непрерывный процесс, при котором подлинное развитие происходило лишь при условии внутреннего совершенствования, развитие духа.

Понять природу человека, раскрыть тайну души, считал Г.С. Батеньков, невозможно, не погрузившись в себя, глубины своего сознания, и выразить то, что при этом открылось, обычными средствами вряд ли возможно. Только творчество, особенно словотворчество, верил он, способно передать, в меру «просветленности», донести до других результаты подобных открытий. Учение Г.С. Батенькова о слове, которое может выразить без ущерба для смысла тончайшие движения мысли, отразить состояние духа, раскрыть внутренний мир, представляет большой интерес для современной науки. Он разработал собственную лингвистическую теорию; его суждения о свойствах русского литературного языка не потеряли значения, как и теория просодии, способной передать оттенки значения, индивидуальную специфику словоупотребления.

К пониманию этого Г.С. Батеньков пришел в середине XIX века едва ли не первым, но и тут признания не заслужил, его теория канула в Лету, оставалась долгое время неизвестной, до сих пор не получив должной оценки. Та же судьба постигла философские труды Г.С. Батенькова, что не удивительно, поскольку законченных произведений, трактатов философского содержания он не создал, не считая «тюремных тетрадей», а оставил отрывки, наброски, небольшие разрозненные записки, позволявшие, впрочем, судить о направлении мысли, системе воззрений, глубине и оригинальности мировидения. Г.С. Батеньков воспринимал себя больше поэтом, чем философом, и не заботился о том, чтобы предстать в чьих-то глазах достойным интереса мыслителем; если и пытался привести мысли в целостную систему, выстроить суждения в виде законченного учения, чтобы оставить потомкам, то делал это без особого старания, словно бы нехотя.

Но философское понимание мира, хотел он того или нет, сквозило в литературно-критических заметках, прорывалось в трудах, посвященных истории, образованию, культуре. Особый интерес в этом отношении представляют письма: как ни у кого другого из декабристского поколения эпистолярное наследие Г.С. Батенькова философично, обширно, наполнено ощущением «света» и радости жизни. В его письмах заметно напряженное, продуктивное движение мысли, видны духовные поиски, в них представлено осмысление мира вообще и своего окружающего мира, человека как такового, и себя самого, своих переживаний, поступков. Письма Г.С. Батенькова настолько глубоки и разнообразны, что требуют предельно серьезного к ним отношения, нового прочтения, которое учитывало бы глубину и своеобразие его мировидения.

Особенно показательны письма поздней, калужской поры, которые, по большому счету, неизвестны поныне и ждут обстоятельного, сосредоточенного исследования. Но и поэзия декабриста нуждается в свежем прочтении, новом анализе, дополнительном осмыслении: творчество Г.С. Батенькова тоже столь глубоко и оригинально, что одна, пусть и блистательная работа (книга А.А. Илюшина) исчерпать его содержания не в состоянии. С необыкновенной силой ощущая в себе «богоданный» дар Слова, поэт-философ вслед за «любомудрами» и В.А. Жуковским пытался проникнуть в область запредельного, постичь тайны духа, бесконечно глубокий внутренний мир, увидеть духовным зрением то, что сокрыто от непосвященных, и приблизиться к разгадке человеческой сущности. В этом он близок, как показано в диссертации, В.Ф. Одоевскому, и некоторым поэтам-декабристам (В.К. Кюхельбекер, А.И. Одоевский), которые стремились возвыситься над обыденным, сознавали причастность к православной традиции, отчетливо тяготели к философской поэзии.

Еще больше сближает поэта-сибиряка с таким тонким, проницательным лириком, последователем Жуковского, как певец «живой души мира» Федор Тютчев. В поэзии Тютчева нашли выражение все те направления философской лирики, которые получат осмысление, будут продолжены в поэзии Серебряного века, но питательной почвой для творчества самого Ф.И. Тютчева стала романтическая школа искусств, основанная, во многом, на шеллин-гианской эстетике. Пожалуй, никто в русской поэзии XIX века не выразил лучше, чем он такое понимание мира, которое было присуще русскому сознанию, и такое понимание природы и человека, которое основано на глубоком проникновении в суть вещей, осознании противоречивости всего сущего.

Как все русские шеллингианцы, он воспринял это учение творчески, сообразно своим представлениям, и перенял, сделав частью своего мировоззрения, лишь некоторые элементы учения: идею тождества природы и разума, идею диалектичной борьбы и единства противоположностей, идею «самовоплощения духа» в искусстве; всё то, что «унаследовал» от увлечения шеллингианством Г.С. Батеньков. Не менее важно подчеркнуть другое: вырабатывая отношение к миру, Ф.И. Тютчев прошел, в целом, тот же путь, что поэт-декабрист, принял те же ценности и встал на ту же позицию, что Г.С. Батеньков.

Это позиция, которая допускает совмещение несхожих начал, позволяет примирять земное и высокое, идеальное и вечное, объективное и субъективное, являет особый сплав разумного и эмоционального, научного и художественного. Всматриваясь в человека, постигая его природу, Тютчев пытался проникнуть в глубины сознания, войти в область «туманного», запредельного, и многого тут достиг, пришел к важным выводам. Ему открылся бесконечный «космос души», открылась гармония мира, воплощенная в одухотворенной природе, постичь которую способно лишь высокое искусство. Как Г.С. Батеньков, поэт мыслил глобальными категориями, решал фундаментальные проблемы бытия, задумывался о жизни и смерти, парил духом, оторвавшись от «пошлой обыденности», но сохраняя с ней связь; как Г.С. Батеньков, приходил к «просветленному» состоянию духа, восторгался красотой и мощью божественных творений, славил жизнь и верил в человека, помогал открыть «человеческое в человеке», чем способствовал развитию той философской линии в литературе, того важного творческого посыла, который подхватил и обогатил Ф.М. Достоевский.

Человек у Достоевского предельно «земной», несовершенный, но сознающий свое несовершенство и стремящийся его преодолеть, найти точку опоры, приблизиться к богу; он видит эту раздвоенность, ощущает в себе светлое и темное начала, и постоянно оказывается перед выбором, от которого зависит, остаться «земным» и греховным или пройти путь очищения, страдания, чтобы вернуться к изначально «светлой» сущности. Такое понимание было близко бывшему узнику Алексеевского равелина, который сам прошел сходный путь.

Сущность человека сложна, считал Достоевский, и чтобы разобраться в его поведении, понять смысл поступков, надо заглянуть в душу, уловить тончайшие движения мысли, проникнуть во внутренний мир. Отсюда интерес к психике, духовной жизни, к сфере бессознательного, иррационального, темным и светлым сторонам человеческой натуры. Человек для Достоевского - «микрокосм, центр бытия, солнце, вокруг которого всё вращается» (Н.А. Бердяев), важнее и интереснее человека ничего в мире нет, но разгадать его не менее сложно, чем постичь тайны мировой жизни. Думается, это отчетливо понимал Г.С. Батеньков, который в философских трудах, письмах, поэмах пытался осмыслить проблему свободного, наделенного правом выбора человека, понять его сокровенную сущность, проникнуть в глубины духа. Решая эту проблему, поэт-философ пользовался другими средствами, творческие возможности у него были другие, и все же, предваряя мощное развитие философской литературы второй половины XIX века, он проделал в этом отношении большую работу, и тем, безусловно, заслужил интерес.

Он был религиозным писателем в той же мере, что и Ф.М. Достоевский, у которого «идея Бога стала краеугольным камнем всей положительной философии»; тоже сознавал нравственность, как непреложный закон, тоже считал, что, потеряв веру в творца, невозможно верить и в человека, - эта мысль, которая с ошеломительной силой прозвучит в легенде о Великом Инквизиторе, заметна во многих его философских творениях. Анализируя батеньковские философские поиски, можно лучше понять особенности таланта и миропонимания Достоевского, полнее представить истоки прозрений, находок и творческих открытий великого писателя.

Многое из того, что пытался осмыслить писатель, пристально всматриваясь в человека, послужило к развитию мощного интеллектуального течения середины XX века, философии экзистенциализма. Связь тут была очевидная: главная проблема, которую решали представители этого направления философской мысли, оставалась в центре внимания Достоевского на протяжении всего его творческого пути. Это проблема личного выбора и личной ответственности человека за то, что происходит в окружающем мире и с ним самим.

Человек наделен свободой воли, считали экзистенциалисты, может поступать, как ему вздумается, но такое бытие иллюзорно; подлинного существования можно достичь, обратившись к себе, распознав свою неповторимую суть. Сделав это, человек обретает способность реализовать судьбу максимально полно, поскольку источник подлинного существования - в нем самом, что налагает большую ответственность. Разлад с собой, нарушение душевной гармонии, искажение внутреннего потенциала ведет к пониманию бессмысленности своего бытия, что доставляет страдания, хотя именно в этом состоянии человек приближается к осознанию подлинного Я; духовный кризис имеет очищающие свойства.

Экзистенциалисты называли учителем и предтечей гениального русского писателя; однако рассмотреть преемственность шире, разобраться в корнях таких настроений и мыслей применительно к русской культуре XIX века мало кто пытался. Между тем Достоевский был здесь не одинок, задолго до него экзистенциальные темы поднимали и пытались раскрыть поэты-философы В.К. Кюхельбекер и Г.С. Батеньков; расширяя границы подлинного, зримого существования, последний обращал взор на себя, свое психическое состояние, изучал явления духа, и полагал это такой же реальностью, как явления материального мира. Зависимость человека от высших сил, по Г.С. Батенькову, не сковывала его свободное существование, а напротив, делала абсолютным. Только поверивший человек, считал он, обретал свободу, и эта зависимость от бога трактовалась, как благо, особая связь, а вера представлялась способом постижения мистических истин, позволяла обрести новое, гармоничное бытие. В таком же ключе почти сто лет спустя рассматривали существование человека представители религиозной ветви экзистенциализма.

Но Г.С. Батеньков не просто осмысливал проблемы существования, как кабинетный ученый, он переживал их лично, на собственном опыте, когда, оказавшись в экзистенциальной ситуации «заживо погребенного», был вынужден преодолеть тяжелейший кризис, сохранить свое Я от распада и преобразиться; это нашло отражение в письмах, записках декабриста, к которым следует возвращаться, учитывая актуальность его духовного опыта, и рассматривать с точки зрения философского содержания.

Стоит отметить, что сочинения и письма его многие годы были неизвестны мыслителям, которые двигались в постижении мира сходным путем, но тем удивительней пересечения, на одно из которых обратил внимание М.О. Гершензон, увязав с мировидением «знаменитого несчастливца» взгляды Льва Шестова. Многое в системе воззрений первого русского экзистенциалиста близко батеньковскому своеобразному миропониманию; он тоже испытал влияние трансцендентального идеализма в его шеллингианской классической форме, глубоко переживал религиозную идею, ставшую исходной точкой движения мысли; тоже подвергал сомнению возможности разума, критикуя «бездушный» рационализм и науку. Но Шестов исходил из того, что ученые увлеклись наукой и «проглядели трагедию нашего земного существования», он обособил науку, провозгласил принципиальную ее несовместимость с философией, тогда как Г.С. Батеньков отвергал лишь первенство научного познания и был менее категоричен. Зато в понимании того, что человек недоступен научному знанию, в осознании природы человека, его сущности они были едины.

Исходя из экзистенциальных представлений, Шестов приходил к мысли о безнадежности, трагедийности человеческого существования, называл свое учение «философией трагедии», в этом смысле его мироощущение отличалось от жизнеутверждающего ощущения бытия зрелого Г.С. Батенькова. В то же время оба признавали необходимость духовных порывов, постижения истин, которые открываются лишь устремившимся к Небу, воспарившим над обыденным миром, в особом состоянии отрешенности, погружения в себя.

Мысль Шестова о том, что «круг веры» замкнется, что человечество, устав мучиться, страдать, совершать ошибки, «вернется к забытому богу», отчетливо звучит в письмах Г.С. Батенькова поздней поры, а батеньковское понимание «мистической этики», основанной на вере и божественном откровении, нетрудно усмотреть в трудах русского экзистенциалиста. Лев Шестов «философствовал всем своим существом», для него «философия была не академической специальностью, а делом жизни и смерти» (Н.А. Бердяев). Но он придал мыслям законченное выражение, облек свои идеи в форму развернутых, целостных построений, а Г.С. Батеньков, которому философия тоже помогала найти ключ к просветлению, подлинному существованию, этого не сделал. Отчасти исходя из особого понимания мысли и слова, которые обретают существование, по его мнению, независимо от того, были опубликованы или нет; отчасти в силу того, что умалял свое значение, как философа, приглушал порывы к признанию, оставаясь удаленным от мирской суеты христианским мыслителем.

Но и то, что он написал из необходимости выплеснуть накопившиеся мысли на бумагу, поделиться с близкими по духу людьми, мало заботясь о сохранении и распространении своих идей, выдает в нем оригинального мыслителя, который, как Шестов, «очарованный странник русской философии», умел странствовать по душам.

Духовная катастрофа декабриста, стоит отметить, усилила эволюцию взглядов, хотя правильнее говорить не об одном, а о нескольких рубежах, пороговых ситуациях, знаменовавших отчётливый кризис. Внутреннее развитие Г.С. Батенькова было прерывистым, сложным, не всегда последовательным, но всегда подчинялось искреннему движению души, чистым порывам, стремлению к «свету», по масонской терминологии; и в этом развитии, изменяясь, он возвращался к себе, глубинным истокам, к тем нравственным основам, которые заложены были в детстве.

Сама эпоха выдвинула на поверхность общественной жизни людей разносторонне одаренных, европейски образованных, оригинально мыслящих и невероятно деятельных: в этом смысле Г.С. Батеньков, безусловно, остается заметной исторической фигурой. Он воплотил такой тип личности, как никто другой, и уже одно это заставляет пристальней всматриваться в эту незаурядную фигуру: проявляя разные стороны своего дарования, он смог достаточно полно, красноречиво и убедительно выразить дух времени.

Наследие Г.С. Батенькова, богатое и разнообразное, позволяет отвести ему особое место в истории России и русской культуры, литературного движения, общественной мысли первой половины XIX века. Это очевидно и не вызывает сомнений, и все же главное, представляется, в другом: наследие человека трагической судьбы и «странного» миропонимания, заставляет говорить о нем, как о глубоком мыслителе, опередившем свой век по многим параметрам.

Прорыв в будущее», однако, не мешал ему ощущать связь с современностью, разбираться в проблемах общественного бьггия, участвовать в их разрешении. Г.С. Батеньков был творением эпохи, ее продуктом, и в то же время человеком грядущего; типичное и необычное, сиюминутное и вневременное проявлялось в нем с удивительной силой, и это находило выражение в письмах. Он мыслил себя частицей божественного мироздания, звеном в непрерывной цепи судеб, наблюдал неизбывную «мену поколений» и способствовал тому, чтобы это движение происходило в направлении к свету, добру и истине.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Юшковский, Виктор Данилович, 2007 год

1. АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

2. Институт русской литературы и искусства (ИРЛИ) Ф. 265. Оп.2. Д. 133. Л. 1-36 об. («Тюремные тетради» 1845 г.)

3. Государственный архив Томской области (ГАТО)

4. Ф.2. (Канцелярия Томского губернатора). Оп.1. Д. 25.

5. Ф.З. (Томское губернское управление). Оп.2 Д. 513, 599; Оп. 36. Д. 196.

6. Ф. 127. (Томская городская дума). Оп.1. Д. 818, 885, 942, 943, 977, 997, 1044, 1062, 1351;1. Оп. 2. Д. 189, 245,316.

7. Ф. 417. (Документы о декабристах). Оп.1. Д. 2, 6, 9, 15, 16, 21. Государственный архив Омской области (ГАОО)

8. Ф.4. (Сибирский округ путей сообщения). Оп.1. Д. 49, 129, 144, 158, 162, 167, 174, 176, 184, 188, 190, 197, 232, 269, 286.

9. Государственный архив Иркутской области (ГАИО)

10. Ф. 24. (Канцелярия управления восточносибирского генерал-губернатора). Оп.З К. 1 Д. 17; Оп.З.К.З Д. 41; К.6.Д.108; К.7. Д. 131; К.7. Д. 137; К.7. Д. 142; К.13.Д. 305; К. 19. Д. 587.

11. Томский областной краеведческий музей (ТОКМ)

12. Фонд документов дореволюционной истории Томска (коллекция документов по декабристам). Оп.З. Д. 117; Оп. 4. Д. .319; Д. 387.

13. Иркутский мемориальный музей декабристов (ИММД), фонд А.А. Брегман

14. Письмо А.П. Елагиной. // Российская государственная библиотека (РГБ). Ф. 99. К. 2. Е.Хр. 62. Л. 26-27 об.

15. Письмо А.П. Елагиной. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 64. Л.20.

16. Письмо кн. В.А. Долгорукову. // РГБ. Ф. 20. К. 10. Е. Хр.5. Л. 1-2,

17. Письмо Лучшева к Елагиной от 12 апреля 1847 г. // РГБ. Ф. 99. К. 8. Е. Хр. 55. Л. 1-2 об.

18. Письмо В.А. Арцимовичу. // ГАРФ. Ф. 815. Оп.1. Д.365. Л. 3-4.

19. Письмо М.Д. Бутурлина к В.А. Семевскому. // ИРЛИ. Ф. 265. Оп.2. Д. 73. Л. 1-2.

20. Письмо М.В. Киреевской, конец 1846 г. // РГБ. Ф. 20. К. 9. Е. Хр.1-2 об. Л. 1-2 об.

21. Письмо А.П. Елагиной от 28 октября 1847 г. // РГБ .Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 61. Л. 9-13.

22. Письмо А.П. Елагиной от 14 мая 1851 г. // РГБ Ф. 99 К.2 Е.Хр. 63. Л.5-6

23. Письмо А.П. Елагиной от 10 октября 1851 г. // РГБ. Ф.99 К.2. Е. Хр. 63. Л.8-9 об.

24. Письмо А.П. Елагиной от 12 ноября 1852 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е.Хр. 63. Л.11-12 об.

25. Письмо А.П. Елагиной от 15 января 1853 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 63. Л.11-12.

26. Письмо А.П. Елагиной от 14 мая 1853 г. //РГБ. Ф. 99. К. 2. Е.Хр. 63. Л. 15-16.

27. Письмо И.Д. Асташеву от 3 марта 1854 г. // ИРЛИ. Ф.265 Оп.2 Д. 134. Л.2-4 об.

28. Письмо А.П. Елагиной от 17 марта 1854г. //РГБ. Ф. 99. К.2. Е. Хр. 64. Л.1-2 об.

29. Письмо А.П. Елагиной от 15 декабря 1854 г. // РГБ. Ф. 99. К.2, Е. Хр. 64. Л. 25-26 об.

30. Письмо А.П. Елагиной от 20 января 1855 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 64. Л. 20-30 об.

31. Письмо А.П. Елагиной от 8 апреля 1855 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 64. Л.35-36 об.

32. Письмо А.П. Елагиной от 4 июля 1855 г. // РГБ. Ф.99 К.2 Е.Хр. 64. Л.37-38

33. Письмо А.П. Елагиной от 24 сентября 1855 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 64. Л. 39-39 об.

34. Письмо императору Александру II (конец 1856 нач.1857 гг). // Российская национальная библиотека (РНБ.) Ф. 49. On. 1. Д. 49. Л. 1-1 об.

35. Письмо Я.Д. Казимирскому от Ы января 1857 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 66. Л. 25-26.

36. Письмо А.П. Елагиной от 20 апреля 1858 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 65. Л. 25-26 об.

37. Письмо Н.С. Кашкину от 29 апреля 1858 г. // ИРЛИ. Ф. 187. Оп. 9. Д. 112. Л. 281-282.

38. Письмо А.П. Елагиной от 29 марта 1858 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 65. Л. 19-20 об.

39. Письмо Н.А. Елагину от 25-26 июля 1858 г. // РГБ. Ф. 99. К.З. Е. Хр. 65. Л. 1-2 об.

40. Письмо В.А. и Е.И. Елагиным от 16 окт. 1858 г. // РГБ. Ф. 99. К. 3. Е. Хр. 10. Л. 7-8 об.

41. Письмо А.П. Елагиной от 10 января 1859 г. // РГБ. Ф. 99. К. 2. Е. Хр. 66. Л. 1-2 об.

42. Письмо Н.Ф. Павлову от 25 марта 1862 г. // РГБ. Ф. 20. К. 9. Е.Хр. 21. Л. 1-4 об.

43. Письмо Е.И. Елагиной от 22 ноября 1862 г. // РГБ. Ф. 99. К.З. Е. Xp.ll. Л.14-15 об.

44. Письмо И.П. Корнильеву от 6 января 1863 г. // РНБ. Ф. 377. On. 1. Д. 456. Л. 6.1.. ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ И МЕМУАРЫ Сочинения и письмаа) письма Г.С. Батенькова

45. Батеньков Г.С. Сочинения и письма. Т. I. Иркутск.: Восточно-Сибирское книжное изд-во. 1989. С. 89-416.

46. Письма Г.С. Батенькова, И.И. Пущина и Э.Г. Толя. М. : ГБЛ. 1936. С. 46-165.

47. Записки и письма Батенькова. // Русские пропилеи. Т. II. М.: Изд-во. Сабашниковых. 1916. С. 28-110.

48. Письмо А.И. Лучшеву от 2 апреля 1860 г. // Сибирь. 1883. №5. С. 9.

49. Письма Н.А. Бестужеву, В.И. Штейнгелю. // Русская старина Т. VIII. 1889. С. 333-358.

50. Письма Е.П. Оболенскому. // Русская старина. Т.Х . 1901. С. 101-108.

51. Письма А.П. Елагиной. // Декабристы. Летописи Государственного литературного музея. Кн. III. М.: ГЛМ. 1938. С. 27-29.

52. Письма И.И. Пущину. // Там же. С. 30-56.в) письма к Г.С. Батенькову

53. Письмо Бестужева Н.А. // Декабристы. Новые материалы. М.: ГБЛ. 1955. С. 245-250

54. Письма И.Д. Якушкина. // Там же. С. 297-303

55. Письмо М.И. Муравьева-Апостола. // Декабристы. Летописи ГЛМ. Кн. Ill М.: ГЛМ. 1938. С. 223.

56. Письмо Е.П. Оболенского. // Там же. С. 256.

57. Письмо С.П. Трубецкого. // Там же. С. 331.

58. Письмо П.И. Фаленберга. // Там же. С. 344-345.

59. Письмо В.И. Штейнгеля // Там же. С. 393.

60. Письмо И.Д. Якушкина. // Там же. С. 461.

61. Письмо Н.С. Кашкину. // Голос минувшего. 1914. №1. С. 281-282.

62. Письма И.И. Пущина. // Сибирь и декабристы. Вып. II. Иркутск.: Восточно-Сибирское кн. изд-во. 1981. С. 193-210.

63. Письмо В.Ф. Раевского. // Декабристы-литераторы. Т. 60. Кн.1. М.: АН СССР. 1966. С. 152-157.

64. Письмо С.Г. Волконского. // Записки ОР ГБЛ. Вып. 24. М.: ГБЛ. 1961. С. 398-399.

65. Письма И.И. Пущина. // Письма Г.С. Батенькова, И.И. Пущина и Э.Г. Толя. М.: ГБЛ. 1936. С.241-287.

66. Письма Ф-.Э. Г. Толля. // Там же. С. 327-333.

67. Сочинения и официальные показания Г.С. Батеньковаа) документы опубликованные

68. Батеньков Г.С. Данные. Повесть собственной жизни. // Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. Т.П. М.: Общество политкаторжан. 1933. С. 88 -111.

69. Батеньков Г.С. Масонские воспоминания. // Вестник Европы. Кн.VII. 1872. С. 268-277.

70. Батеньков Г.С. О выходе в свет второй части «Мертвых душ» Н.В. Гоголя. // Декабристы-литераторы. Т. 60. Кн. I. М. АН СССР. 1966. С. 316-318

71. Батеньков Г.С. Рассуждение по поводу смерти В.А. Жуковского. // Канунова Ф.З., Айзи-кова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820-1840-е гг.). Новосибирск. Сибирский хронограф. 2001. С. 205-208.

72. Батеньков Г.С. Обозрение государственного строя. // Восстание декабристов. Т. XIV. М.: Наука. 1976. С. 131-135.

73. Батеньков Г.С. Проект конституции.//Там же. С 135-138.

74. Батеньков Г.С. Развитие свободных идей. // Там же. С. 93-100.

75. Батеньков Г.С. Осенью 1825 года. // Там же. С. 101-105.

76. Батеньков Г.С. Сперанский и Аракчеев. // Там же. С. 139-145.

77. Батеньков Г.С. Замечания на Генеральную карту Российской Империи. // Северный архив. 1823 . T.V. С. 197-204.

78. Батеньков Г.С. Общий взгляд на Сибирь. // Сын Отечества. 1822-1823. Ч. 81. №41. С. 313; №44. С. 147-159; Ч. 83. №11. С. 53-63; Ч. 84. №10. С. 107-128; №11. С. 145-156; Ч. 85. №15. С. 36-38.б) неизданные труды Г.С. Батенькова (ИММД, фонд А.А. Брегман)

79. Объяснительная записка о службе со Сперанским. // ИР ЛИ. Ф. 604. Оп.1. Д. 14. Л.30-34.

80. Начертание устава о земских повинностях. // РГБ. Ф. 20. К. 20. Е. Хр.7. Л. 58-65.

81. Записка о местных удобствах Сибири относительно к населению. // РГБ. Ф. 20. K.l. Е. Хр.17. Л. 36.

82. Записка о заселении Сибири. // РГБ. Ф. 20. К. 1. Е. Хр.17. Л. 1-16 об.

83. Записка «О забайкальских поселениях». // РГБ. Ф. 20. K.l. Е. Хр.18. Л. 28-30.

84. Записка о поселениях в Сибири. // РГБ .Ф. 20. К. I.E. Хр.18. Л. 1-16 об.

85. Записка о военных поселениях. // РГБ. Ф. 20. К. I.E. Хр.18. Л. 13.

86. Записка о каторжных работах. // РГБ. Ф. 20. K.l. Е. Хр. 21. Л. 1-15.

87. Нескладный роман (отрывок). // РГБ. Ф.20. К. 1. Е. Хр.7. Л. 1-1 об.

88. О промышленности в Сибири. // РГБ. Ф. 20. К. 2. Е. Хр. 14 .Л. 1-3.

89. Записки философского содержания. // РГБ. Ф. 20. К. I.E. Хр. 3. Л. 1.1 об.

90. Нечто об истории. // РГБ .Ф. 20. К. 5. Е. Хр. 16. Л. 1-6 об.

91. Философские записки (фрагмент). // РНБ. Ф. 49. Оп. 4. Д. 5. Л. 1-2 об.

92. Заметки философского содержания (фрагмент). // РГБ. Ф. 20. K.l. Е. Хр. 3. Л.1.

93. Записка по вопросу об отмене в России крепостного состояния. // РГБ. Ф. 20. К. 5. Е. Хр. 8. Л. 1-6.

94. Отдельные документы и сборники документов

95. Алексеевский равелин. Кн. I. Л.: Лениздат. 1990.447 с. .

96. Аронсон М., Рейснер С. Литерат. кружки и салоны. СПб.: Акад. проект. 2001. 173 с.

97. Аракчеев: свидетельства современников. М.: Новое лит. обозрение. 2000. 485 с.

98. Бестужев Н.А. Сочинения и письма. Иркутск.: ИММД. 2003. 736 с.

99. Библиотека русской критики. Критика первой четверти XIX в. М. : Олимп. 2002. 506 с.

100. Бриген А.Ф. Письма. Сочинения. Иркутск. : Восточно-Сиб. кн. изд-во. 1986. 569 с.

101. Бунт декабристов. Юбилейный сборник. Л. : Былое. 1926. 399 с.

102. Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1810 гг. Т. 2. М.: Всес. Общ-тво политкаторжан. 1933. 352 с.

103. Восстание декабристов. Т. XII. М.: Наука. 1969. 467 с.

104. Восстание декабристов. Т. XIV. М.: Наука. 1976. 508 с.

105. Восстание декабристов. Т. XVI. М.: Наука. 1986. 398 с.

106. Восстание декабристов. Т. XVIII. М.: Наука. 1984. 353 с.

107. В память графа М.М. Сперанского. Т. II. СПб.: Импер. публ. библ-ка. 1872. 856 с.

108. В сердцах Отечества сынов. Иркутск.: Восточно-Сибирское кн. изд-во 1975. 297 с.

109. В потомках ваше племя оживет. Иркутск.: Восточно-Сиб. кн. изд-во. 1986. 348 с.

110. Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М.: Московский рабочий. 1985. 363 с.

111. Граф Сперанский и граф Аракчеев. // Русская старина. Т. X . 1897. С. 83-92.

112. Давыдов B.JI. Сочинения и письма. Иркутск.: ИММД. 2004. 507 с.

113. Декабристы. Антология в 2-х т.т Т. II. J1. : Художественная литература. 1975. 447 с.

114. Декабристы (сборник материалов). JI.: Прибой. ГБЛ. 1926. 250 с.

115. Декабристы. Кн. III. М.: Государственный литерат. музей. 1938. 562 с.

116. Декабристы. Избранные соч. в 2-х тт. Т. I. М.: Правда. 1987. 538 с.

117. Декабристы. Сборник отрывков из источников. М.-Л.: Центрархив. 1926. 423 с.

118. Декабристы. Эстетика и критика. М.: Искусство. 1991. 491 с.

119. Декабристы рассказывают. М.: Молодая гвардия. 1975. 335 с.

120. Декабристы. Неизданные материалы и статьи. М.: Всес. Общ. полит. 1925. 336 с.

121. Декабристы. Отрывки из источников. М-Л.: Госиздат. 1926. 208 сС. 28 Декабристы в Сибири. Новосибирск. : ОГИЗ. 1952. 231 с.

122. Декабристы и их время. Т.2. М.: Всесоюзное общество политкаторжан. 1927. 318 с.

123. Декабристы и тайные общества в России. М.:Изд-во. Саблина 1906. 356 с.

124. Декабристы и Сибирь. Новосибирск.: Наука. 1977. 261 с.

125. Дубровин Н. Письма главнейших деятелей в царствов. Александра I. СПб. 1883. 532 с.

126. Записка об истинном и достоверном. // Русская старина. Т. XXXVI. Кн. 10. 1882. С. 182185.

127. Еленев Ф. Первые шаги освобождения помещичьих крестьян. // Русский архив. Кн. II. 1886. С. 204-232.

128. Из писем и показаний декабристов. М.-Л.: Изд-во Пирожкова. 1906. 196 с.

129. Искандер. Письмо к императору Александру Второму. // Полярная звезда на 1855 г. Кн. I. М. : Наука. 1966. С. 11-14.

130. Кюхельбекер В. Сочинения. Л.: Художественная литература. 1989. 571 с.

131. Кюхельбекер В. Отрывок из «Путешествия по Германии». // Мнемозина. Ч. I. М. 1824. С. 60-89.

132. Мы дышали свободой. М.: Формика-С. 2001. 208 с.

133. Муравьев Н.М. Сочинения и письма.//Иркутск. ИММД. Т. I. 2001. 428 с.

134. Одоевский В.Ф. О литературе и искусстве. М.: Современник. 1982. 222 с.

135. Очерки русской литературы Сибири. Т. I. Новосибирск.: Наука. 1982. 603 с.

136. Памяти декабристов. Сборник материалов. Вып. III. Л.: АН СССР. 1926. 289 с.

137. Петербургское общество при восшествии на престол императора Николая. // Русская старина. Т. XXXII. Кн. IX. 1881. С. 163-194.

138. Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. Т. I. М.: Художественная литература. 1980. 474 с.

139. Письма Сперанского из Сибири и его дочери Елизаветы Михайловны. М.: Тип. Грачева. 1960. 253 с.

140. Положение о поселенных войсках, составленное гр. Аракчеевым. // Русский вестник. Т. CCVII. Кн. 4. 1890. С. 339-418.

141. Процесс декабристов. М.: Изд-во Малинина. 1905. 122 с.

142. Радищев и декабристы. М. : Мысль. 1986. 267 с.

143. Раевский В.Ф. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т. I Иркутск.: Восточно-Сибирское кн. изд-во. 1981. 415 с.

144. Русская поэзия XIX века. Л.: ACADEMIA. 1929. 382 с.

145. Русская философия второй половины XVIII в. Свердловск.: УГУ. 1990. 483 с.

146. Свистунов П.Н. Сочинения и письма. Т. I Иркутск.:. ИММД. 2002. 414 с.

147. Сковорода Г. Разговор пяти путников об истинном щастии в жизни. // Русская философия. Имена. Учения. Тексты. М.: Весь мир. 2001. С. 92-105.

148. Сперанский М.М. Дружеские письма П.Г. Масальскому с историческими пояснениями, составленными К. Масальским, и некоторые сочинения первой молодости. СПб. : Тип. Второго отд. Соб. Е.И.В. канцелярии. 1862 .141 с.

149. Сперанский М.М. О военных поселениях. // Русский вестник. Т. CCVII Кн. 4. 1890. С. 108-116.

150. Сперанский М.М. Проекты и записки. M.-JL: АН СССР 1961. 241 с.

151. Сперанский М.М. Руководство к познанию законов. СПб. Тип. Второго отд. Соб. Е.И.В. канцелярии. 1845. 171 с.

152. Ссыльные декабристы в Сибири. Новосибирск. : Наука. 1985. 229 с.

153. Фонвизин М.А. Сочинения и письма. Т. II. Иркутск.: Восточно-Сибир. Кн. изд-во. 1982. 430 с.

154. Чаадаев П.Я. Сочинения. М.: Правда. 1989. 649 с.

155. Шеллинг: pro et contra. СПб. : Рус. Христиан, гуманитарный институт 2001. 681 с.

156. Штейнгель В.И. Сочинения и письма. Т. I. Иркутск.: Восточно-Сибир. кн. изд-во. 1985. 607 с.1. Мемуары

157. Аракчеев: свидетельства современников. М.: Новое лит. обозрение. 2000. 488 с.

158. Басаргин Н.В. Журнал. // Воспоминания, рассказы, статьи. Иркутск. Восточно-Сиб. кн. изд-во. 1988. 542 с.

159. Басаргин Н.В. Воспоминания // Мемуары декабристов. Южное общество. М.: МГУ. 1982. С. 13-144.

160. Вагин В.И. Мои воспоминания. // Мемуары сибиряков XIX век. Вып. XI. Новосибирск. : Сибирский хронограф. 2006. С. 15-86.

161. Вигель Ф.Ф. Записки. Часть И. М.: Русский архив. 1892. 315 с.

162. Виктор Антонович Арцимович. СПб.: Тип. Стасюлевича. 1904. 823 с.

163. Воспоминания Б.Н. Чичерина. // Русский архив. Кн. III. 1890. С. 472-535.

164. Герцен А.И. Былое и думы. // Сочинения в 4-х тт. Т. 2. М.: Правда. 1988. 618 С.

165. Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.: Книга. 1990. 393 С.

166. Де-Кюстин А. Николаевская Россия. М. : TERRA. 1990. 283 С.

167. Жемчужников JI.M. Мои воспоминания. JL: Изд-во Сабашниковых. 1926. 168 с.

168. Записки В.И. Виноградского. // Русская старина. 1916 г. Кн. IX. С. 336-368.

169. Записки неизвестного о декабристах и о русских моряках прежнего времени. // Щукинский сборник. Вып. IV. М.: Изд-во Отделения Имп. Русского Исторического музея П. Щукина. 1905.С. 172-193.

170. Записки сенатора К.Н. Лебедева. // Русский архив. Кн. II. 1911. С. 411-442.

171. Лунин М.С. Записки.// Мемуары декабристов. Северное общество. М.: МГУ. 1981. С. 281-306.

172. Междуцарствие 1825 г. и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.-Л.: Центрархив. 1926. 248 с.

173. Миркович Ф.Я. Из записок. //Русский архив. Кн. III. 1890. С. 395-408.

174. Муравьев-Апостол М.И. Заметки в крепости. // Мемуары декабристов. Южное общество. М.: МГУ. 1982. С.196-200.

175. Оболенский Е. Воспоминания. //Мемуары декабристов. Северное общество. С. 79-120.

176. П.Б. Авдотья Петровна Елагина. // Русский архив. Кн. VIII. 1877. С. 483-495.

177. Первый кадет, корпус в 1813-1825 гг. // Русская старина. Т. XXIV. 1879. С. 304-312.

178. Поджио А.В. Записки. // Мемуары декабристов. Южное общество. С. 229-267.

179. Розен А.Е. Записки декабриста. // Иркутск.: Восточно-Сибир. кн. изд-во. 1984. С. 58-416

180. Пущин И.И. Записки о Пушкине. Письма. М.: Правда. 1989. 567 с.

181. Саблуков Н. Записки. // Русские мемуары. (1800-1825 гг.). М.: Правда. 1989. С. 37-57.

182. Стогов Э.И. Очерки, рассказы и воспоминания. // Русская старина. Т. XXII. 1878. С. 499530.

183. Трубецкой С.П. Записки. // Мемуары декабристов. Северное общество. С. 25-75.

184. Фон-Брадке Е.Ф. Автобиографические записки. // Русские мемуары. (1800-1825 гг). М.: Правда. 1989. С. 192-212.

185. Штейнгель В.И. Записки. // Мемуары декабристов. Северное общество. С. 149-239.

186. Якушкин И.Д. Записки. //Декабристы. Т. II. М.: Правда. 1987. С. 380-507.

187. Якушкин Е.И. Письма к жене из Сибири. // Декабристы на поселении. Записки прошлого в воспоминаниях и письмах. М.: Изд-во. Сабашниковых. 1926. 155 с.1.I. ЛИТЕРАТУРА

188. Адрианов А.В. Томская старина. Томск. 1912. 83 с.

189. Аксенов К. Северное общество декабристов. Л. : Лениздат. 1951. 318 с.

190. Андреева Е.А. О строительной деятельности Батенькова в Томске. // Труды Томского гос. историко-архитектурного музея. Томск. ТГУ. 1996. Вып. IX. С. 113-128.

191. Анненкова Е.И. Гоголь и декабристы. М.: Прометей. 1989. 173 с.

192. Артемьева Т.В. «Область дай уму.». // Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века. СПб. : Наука. 1996. С. 5-75.

193. Бакай Н.Н. Сибирь и декабрист Батеньков. // Труды Томского краевед, музея. Т. I. Томск. 1927. С. 38-48.

194. Бакунина Т.Г. Знаменитые русские масоны. М. : Интербук. 1991.139 с.

195. Баландин С.Н. Декабрист Батеньков инженер-строитель. // Известия Сибирского отд. АН СССР. Сер. общественных наук. Вып. 3. 1975. №11. С. 92-97.

196. Барер И. Сперанский и его реформы. // Исторический журнал. 1938. №8. С. 65-72.

197. Басков В.И. Суд коронованного палача. М.: Советская Россия. 1980. 198 с.

198. Беэр А. Судьба декабриста Батенькова. // Сибирь. 1975. №6. С. 93-108.

199. Богданов Л.П. Военные поселения в России. М. : Принт. 1992. 89 с.

200. Бойко В.П. Г.С. Батеньков и П.Ф. Дунцов-Выгодовский два типа поведения декабристов в повседневности (по эпистолярным источникам). // Человек - текст - эпоха. Вып. 2. Томск.: ТГУ. С. 206-226.

201. Бокова В.М. Эпоха тайных обществ. М.: Регалия-Пресс. 2003. 651 с.

202. Болоцких В.Н. Декабристы в Ялуторовске: мировоззрение и деятельность. Новосибирск.: НГУ. 1989. 133 с.

203. Бородавкин А.П., Шатрова Г.П. Декабрист Батеньков. Томск.: ТГУ. 1960. 90 с.

204. Бороздин А.К. Литературные характеристики. XIX века. Т. I. СПб.: Изд-во Пирожкова. 1903.324 с.

205. Брегман А.А. Декабрист Батеньков. // Г.С. Батеньков. Сочинения и письма. Т. I. Иркутск .: Восточно-Сиб. кн.изд-во. 1989. С. 3-88.

206. Бычков И.А. Несколько данных к истории барона М.А. Корфа «Жизнь графа Сперанского». // Русская старина. Кн. I. 1902. С. 141-150.

207. Вагин В.И. Исторические сведения о деятельности графа М.М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 гг. Т. I. СПб.: Тип. Второго отд. Соб. Е.И.В. канцелярии. 1872. 398 с.

208. Ведьмин О.П. Масон Северного общества. // Родина. 2002. №2. С. 63-65.

209. Вернадский Г.В. Русская история. М.: АГРАФ. 2001. 542 с.

210. Вороницын И.П. Декабристы и религия. Рязань. : Рязан. гос. типография. 1929. 72 с.

211. Вяземский П.А. Старая записная книжка. М. : Захаров. 2000. 364 с.

212. Габов Г.И. Общественно-политические и философские взгляды декабристов. М.: Госполитиздат. 1954 . 296 с.

213. Гершензон М.О. Г.С. Батеньков. // Русские пропилеи. Т. II. М.: Изд-во Сабашниковых. 1916. С. 20-27.

214. Гершензон М.О. История молодой России. М.: Тип. Т-ва Сытина. 1908. 315 с.

215. Гершензон М.О. Иван Киреевский. // Исторические записки о русском обществе. М. Тип. Т-ва Кушнерев. 1909. 187 с.

216. Гессен С. За кулисами суда над декабристами. // Каторга и ссылка. 1931. №1. С. 181-188.

217. Гинзбург Л .Я. Русская лирика 1820-1830-х гг. // Поэты 1820-1830-х гг. Л.: Советский писатель. 1961. С. 5-105.

218. Головачев П.М. Декабристы. 86 портретов. М.: Изд-во Зёнзинова. 1906. С. 20-26.

219. Гордин Я. А. Декабристы в Сибири тогда и сегодня. // Звезда. 1977. №7. С. 212-214.

220. Гордин Я.А. Мистики и охранители. СПб.: Пушкинский фонд. 1999. 289 с.

221. Гордин Я.А. Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 года. Л.: Лениздат. 1989. 395 с.

222. Гордин Я. А. Набросок портрета. // Знание сила. 1988. №9. С. 43-47; №10 С. 37-42.

223. Довнар-Запольский М.В. Идеалы декабристов. М. : Тип. Т-ва И. Сытина. 1907. 423 с.

224. Довнар-Запольский М.В. Политические идеалы Сперанского. М.: Тип. Т-ва Сытина. 1905.72 с.

225. Долгоруков П.В. Петербургские очерки. М.: Новость. 1992. 559 С.

226. Дмитриев Ф.М. Сочинения. Т. II. М.: Тип. Т-ва Мамонтова. 1900. 622 С.

227. Дмитриев-Мамонов А.И. Декабристы в Западной Сибири. СПб.: Тип. Монтвида 1905. 261 С.

228. Дубровский К. Рожденные в стране изгнания. Петроград.: Тип. Виктория. 1916. С. 9-53.

229. Евтропов К. История Троицкого кафедрального собора в Томске. Томск.: Тип. Епарх. братства. 1904. 423 с.

230. Елагин Н.А. Материалы для биографии Киреевского. // Киреевский И.В. ПСС в 2-х тт. Т. I М.: Тип. Московского университета. 1911. С. 3-82.

231. Емельянов Н.Ф. Город Томск в феодальную эпоху. Томск. : ТГУ. 1984. 224 с.

232. Емельянов Б.В., Лившиц В.Л. Проблемы человека в русской философии XVIII первой половине XIX века. // Историко-философские исследования проблемы человека в домарксистской философии. Свердловск. : УГУ. 1978. С. 125-152.

233. Жилякова Э.М. Сердце золотое, благородное, чистое. // Русские писатели в Томске. Томск. : Водолей. 1996. С. 59-74.

234. Жилякова Э.М. Семья в моральной системе Жуковского и Елагиной. // Вызовы времени и православные традиции. Материалы XV Духовно-исторических чтений. Томск.: ЦНТИ. 2005. С. 25-32.

235. Залесов В.Г. Архитекторы Томска (XIX начало XX в). Томск.: ТГАСУ. 2004. 169 с.

236. Замалеев А. Декабристы и христианство. // Наука и религия. 1975. №12. С. 52-56.

237. Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии. М. : Наука. 1995. 189 с.

238. Западный В.А. Следственное дело декабриста Батенькова. // Вестник МГУ. Сер. 8. 1984. №4. С. 54-66.

239. Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России (1856-1861). М.: МГПУ. 1984. 253 с.

240. Зверев В.М. Декабристы и философские искания в России первой четверти XIX века. // Декабристы и русская культура. Л. : Наука. 1975. С. 27-57.

241. Зенкин М.А. Батеньков и масонство. // Актуальные проблемы литературоведения: теоретические и прикладные аспекты. Вестник ТГУ. 2006. №110. С. 44-47.

242. Зеньковский Вас. История русской философии. М.: Академический Проект. 2001. 876 с.

243. Иванова Л.М. Фонд Батенькова. // Записки ОР ГБЛ. Вып. 13. М.: ГБЛ. 1952. С. 43-56.

244. История философии. Запад-Россия-Восток. Кн. II. М.: Греко-Латинский кабинет. 1996. 557 с.

245. Иезуитова Р.В. Жуковский и его время. Л. : Наука. 1989. 287 с.

246. ИзуитоваР.В. Жуковский в Петербурге. Л.: Лениздат. 1976. 295 с.

247. Илюшин А.А. Поэзия декабриста Батенькова. М. : МГУ. 1978. 186 с.

248. Калягин В.А. Политические взгляды Сперанского. Саратов.: СарГУ. 1973. 48 с.

249. Канцельсон И.С. Неизвестная книга декабриста Батенькова. // Декабристы. Новые материалы. М.: ГБЛ. 1955. С. 323-336.

250. Каменский З.А. Московский кружок любомудров. М. : Наука. 1980. 325 с.

251. Каменский З.А. Русская философия начала XIX в. и Шеллинг. М. : Наука. 1980. 328 с.

252. Каменский З.А. Философия русского Просвещения. М. : Мысль. 1971. 394 с.

253. Каменский З.А. Шеллинг в русской философии начала XIX века. // Вестник истории мировой культуры. 1960. №6 . С. 46-59.

254. Канунова Ф.З. Батеньков и религия. // Культура отчества: прошлое, настоящее, будущее. Вып. II Томск.: Московская патриархия и Благочинное правление храмов Томской обл. 1994. С. 62-64.

255. Канунова Ф.З. Батеньков и проблемы сибирской культуры. // Вторые Макушинские чтения. Томск. : ТГУ. 1991. С. 6-8.

256. Канунова Ф.З. Вопросы историко-культурной концепции Сибири у Батенькова. // Американский и сибирский фронтир. Материалы междунар. науч. конф. Вып. II. Томск.: ТГУ. 1997. С. 198-207.

257. Канунова Ф.З. Томск в литературной судьбе Батенькова. // Русские писатели в Томске. Томск. : Водолей. 1996. С. 39-58.

258. Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820-1840-е гг). Новосибирск. : Сибирский хронограф. 2001. 304 с.

259. Канунова Ф.З. Эстетика русской романтической повести (А.А. Бестужев-Марлинский и романтики-беллетристы 20-30-х годов XIX века). Томск. : ТГУ. 1973 . 307 с.

260. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М. : Правда. 1988. 541 с.

261. Карцов В.Г. Декабрист Батеньков. Новосибирск. : Наука. 1965. 239 с.

262. Карцов П.П. О военных поселениях при гр. Аракчееве. // Русский вестник. Т. CCVII. Кн. 4. 1890. С. 82-113.

263. Кизеветтер А.А. XIX-й век в истории России. Ростов.: Донская Речь. 1905. 309 с.

264. Кодан С.В. Сперанский и кодификация сибирского законодательства. // Политика самодержавия в Сибири XIX начала XX века. Иркутск. : ИГУ. 1988. с. 114-123.

265. Кодан С.В. Сибирская ссылка декабристов. Иркутск. : ИГУ. 1983. 280 с.

266. Кодан С.В. Устав об этапах 1822 года. // Государственно-правовые институты самодержавия в Сибири. Иркутск. : ИГУ. 1982. С. 24-40.

267. Коншина Е.Н. Архив Елагиных и Киреевских. // Записки ОР ГБЛ. Вып. 15. М.: ГБЛ. 1953.С. 18-27.

268. Корнилов В. Сперанский в Сибири. // Сибирские огни. 1974. №4. С. 147-153.

269. Котляров Г.М. Арест декабриста Батенькова. // Былое. 1925. №6. С. 13-19.

270. Корф М.А. Жизнь графа М.М. Сперанского. Т. I. СПб.: Изд-во. Имп. публ. библ-ки. 1861.424 с.

271. Курилова Л.А. Эпистолярный стиль декабриста Батенькова. // HayKOBi записки Хар-ювського Державного Педагогшчного 1нституту. Т. VII. 1941. С. 57-77.

272. Лобанов В.В. Библиотека Батенькова. Ч. I. Томск. : ТГУ. 1993. 127 с.

273. Лобанов В.В. Библиотека Батенькова. Ч. III. Томск. : ТГУ. 1993. 100 с.

274. Лосский Н.О. История русской философии. М. : Советский писатель. 1991. 478 с.

275. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII -начало XIX вв). СПб. : Искусство-СПб. 1994 . 339 с.

276. Лотман Ю.М. Идея исторического развития в русской культуре конца XVIII начала XIX столетия. // Русская литература и культура Просвещения. М.: ОГИ. 2000. С. 229-245.

277. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М. : Книга. 1987. 335 с.

278. Лурье Г. Из рукописей декабр. Выгодовского. // Каторга и ссылка. 1934. №3. С. 86-95.

279. Лучшев Ал. Декабрист Батенков. // Русский архив. Кн. II. 1886. С. 269-280.

280. Майков П. Барон Розенкампф. // Русская старина. Kh.XI. 1904. С. 396-423.

281. Мельгунов С.П. Правительство и общество после войны. // Отечественная война и рус. общество 1812-1912 гг. М.: Тип. Т-ва Сытина. 1912. С. 151-235.

282. Мейлах Б. Пушкин и его эпоха. М. : Изд-во худож. литература. 1958. 685 с.

283. Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов.: СарГУ. 1982. 280 с.

284. Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. М. : Мысль. 1990. 236 с.

285. Мироненко С.В. Был ли М. Фонвизин автором записки «О повиновении высшей власти» 1823 г. // Проблемы истории русского общественного движения и исторической науки. М. : Наука. 1981. С. 29-39.

286. Муравьев М. Идея временного правительства у декабристов и их кандидаты. // Тайные общества в России в начале XIX столетия. М.: Всесоюзное общ-во политкаторжан. 1926. С. 68-87.

287. Надточий Ю. Декабрист-сибиряк.//Югра. 1993. №3. С. 39-48.

288. Нечкина М.В. Движение декабристов. М. : АН СССР. Т. I. 1955. 481 с.

289. Нечкина М.В. Движение декабристов. М. : АН СССР. Т. II. 1955. 505 с.

290. Общественное движение в царствование Александра II. Исторические очерки Барриве. М. : Тип. Т-ва Образование. 1911.610 с.

291. Овчинникова Е.А. Морально-этическое обоснование права на революцию в идеологии декабризма. // Философия и освободительное движение в России. JI. : ЛГУ. 1989. С. 18-28.

292. Овчинникова Е.А. Этическая утопия декабристов // Империя и либералы. СПб. : Звезда. 2001. С. 171-181.

293. Осипенко С.В. Политико-правовые взгляды Сперанского. // Вестник МГУ. Сер. 8. С. 90-105.

294. Осипенко С.В. Их архива декабриста Батенькова. // Вестник МГУ. Сер. 8. 2003. № 4. С. 20-33.

295. Осипенко С.В. Из проектов Батенькова по преобразованию государственного устройства. // Вестник МГУ. Сер. 8. 2003. №1. С. 40-53.

296. Ореус И.И. Гавриил Степанович Батенков. // Русская старина. Т.63. 1889. С. 301-362.

297. Палюмбецкий А. Вопрос об устности и гласности суда. // Русский вестник. Т. XIX. Кн. I. 1859. С. 727-736.

298. Петров М. Западная Сибирь. М.: Изд. Т-ва Сытина. 1908. 295 с.

299. Парилова Г.Н., Соймонов А.Д. П.В. Киреевский и собранные им песни. // Литературное наследство. Песни, собранные писателям. Т. 79. 1968 . С. 9-76.

300. Парусов А.И. Ревизия и реформа аппарата управления Сибири в 1819-1822 гг. // Уч. зап. Горьковского университета. Вып.72. Т. I. Горький. 1964. С. 41-84.

301. Пасецкий В.М. Географические исследования декабристов. М. : Наука. 1977. 184 с.

302. Пасецкий В. Гавриил Батеньков. // Сибирские огни. 1963. № 8. С. 178-180.

303. Пасецкий В.М., Пасецкая-Креминская Е.К. Декабристы-естествоиспытатели. М.: Наука. 1989. 254 с.

304. Погодин М. Сперанский.//Русский архив. Кн. VII. 1871. С. 1211-1250.

305. Попов М.М. Конец и последствия бунта 14 декабря 1825 г. // О минувшем. Исторический сборник. СПб. : Тип. Вольфа. 1909. С. 184-201.

306. Потанин Г.Н. Гавриил Степанович Батеньков // Сибирские огни. 1924. №2. С. 66-74.

307. Прибыткова A.M. Архитектурные работы декабриста Батенькова. // История СССР. 1975. №6. С. 209-216.

308. Протоиерей проф. Зеньковский В. Апологетика. Париж. 1957. 486 с.

309. Протоиерей Г. Флоровский. Пути русского богословия. Париж. 1937. 382 с.

310. Процесс декабристов и их жизнь в Сибири. СПб.: Изд. Проппера. 1907. 320 с.

311. Пушкин А.С. ПСС в 6-ти т. T.V М. Изд-во худож. литературы. 1950. 345 с.

312. Пыпин А.Н. Материалы для истории масонских лож. // Вестник Европы. Т.IV. Кн.VII. 1872. С. 242-279.

313. Пыпин А.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб.: Тип. Стасюле-вича. 1908. 587 с.

314. Пыпин А.Н. Русское масонств: XVIII век и первая половина XIX века. Петроград.: Огни. 1916. 571 с.

315. Рабкина Н. Версия и документ. // Прометей. 1967. Кн. III. С. 122-133.

316. Рабкина Н.А. Декабристы и крестьянская реформа. Автореф. дис. докт. ист. наук. М. 1974. 24 с.

317. Рабкина Н.А. Декабрист Батеньков в годы революционной ситуации. // Исторические записки. Т. 96. М. : Наука. 1975. С. 174-196.

318. Рабкина Н.А. Батеньков. // Отчизны внемлем призванье. М.: Советская Россия. 1976. С. 15-119.

319. Рассказы о Г.С. Батенькове. // Русский архив. Кн. III. 1881. С. 436-441

320. Ремнев А.В. Самодержавие и Сибирь. Омск. : ОГУ. 1995 . 236 с.

321. Ронинсон О.А. Батеньков: «Учение о слове» (1846-1863 гг). // Ученые записки Тартуского университета. Сер. Литературоведение. Вып. 883. Тарту. 1990. С.65-76.

322. Рудницкая Е.Л. «Устойчивость первое условие общественного благополучия»: русская мысль пушкинского периода. // Отечественная история 1999. №3. С. 3-24.

323. Ружицкая И.В. Корф в государственной и культурной жизни России. // Отечественная история 1998. №2. С. 19-65.

324. Русин В.И. Декабристы критики буржуазных общественных порядков. // Вестник МГУ. Сер. 8. 1975. №6. С. 33-40.

325. Русская философия. Словарь. М.: ТЕРРА. Республика. 1999. 654 с.

326. Сабуров А.А. Декабрист Батеньков. // Письма Г.С. Батенькова, И.И. Пущина и Э.Г. Толя. М. :ГБЛ. 1936. С. 11-47.

327. Сакулин П.Н. Из истории русского идеализма. Князь В.Ф. Одоевский. Т. I. М.: Изд-во Сабашниковых 1913. 616 с.

328. Сахаров А.Н. Тяжкий путь российского реформаторства. // Российские реформаторы (XIX- нач. XX в). М.: Международные отношения. 1995. С. 7-33.

329. Сахаров В.И Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская культура XVIII -начала XIX вв. М.: ЖИРАФ. 2000. 214 с.

330. Сахаров В.И. Романтизм в России: эпоха, школы, стили. М.: ИМЛИ. РАН. 2004. 289 С.

331. Сахаров В.И. Путешествия к Шеллингу. // Страницы русского романтизма. М.: Советская Россия. 1988. С. 130-151.

332. Светличная Л.Н. К вопросу об экономическом развитии Сибири в первой четверти XIX в. // Ученые записки Тюменского педаг. института. Вып. II. Т. V. 1958. С. 137-156.

333. Семевский В.И. Первый политический трактат Сперанского. // Русское богатство. Т. I. 1907. С. 42-88.

334. Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб.: Тип. Первой Петерб. труд, артели. 1909. 694 с.

335. Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М.: Мысль. 1982 . 205 с.

336. Сергун Е.Л. Декабрист Батеньков о государстве. // Актуальные проблемы историко-правовой науки. Саратов. : СарГУ. 1982 . С. 136-145.

337. Серков А.И. Русское масонство. Энциклоп. словарь. М.: РОССПЭН. 2001. 1222 с.

338. Сивере А.А. К истории декабристов после амнистии 1856 г. // Дела и дни. 1920. №2. С. 44-57.

339. Смирнов А.Ф. Верные сыны России. М. : Современник. 1986. 287 с.

340. Снытко Т.Г. Батеньков-литератор. // Декабристы-литераторы. Т.60. Ч. II. М.: АН СССР. 1966. С. 289-320.

341. Соколов В.Н. Декабристы в Сибири. Новосибирск. : ОГИЗ. 1946. 227 с.

342. Соловьев О.Ф. Масонство. Словарь-справочник. М.: АГРАФ. 2001. 423 с.

343. Софронов В.Ю. Поэт, декабрист, сибиряк. // Тобольский хронограф. М.: Культура. 1994. С. 113-131.

344. Сперанский: сибирский вариант импер. регионализма. Иркутск.: ИГУ. 2003. 264 с.

345. Строганов М.В. Батеньков в борьбе с «дурной бесконечностью» круга.// Русская литература первой трети XIX века. Тверь. 1993. С. 34-43.

346. Сыроечковский Б. К характеристике религиозного вольнодумства декабристов. // Каторга и ссылка. 1929. №12. С. 82-81.

347. Толь С.Д. Масонское действо. СПб.: Тип. Мин-ва финансов. 1914. 224 с.

348. Томсинов В.А. Аракчеев. М. Молодая гвардия. 2003. 428 с.

349. Томсинов В.А. Светило русской бюрократии. М. : Молодая гвардия. 1991. 335 с.

350. Топоров В.Н. Об индивидуальных образах пространства («Феномен» Батенькова). // Миф. Ритуал. Символ. Образ. М. : Прогресс.- Культура. 1995. С. 446-475.

351. Федоров В.А. Своей судьбой гордимся мы. М.: Мысль. 1988. 299 с.

352. Федоров В.А. Декабристы и их время. М. : МГУ. 1992. 270 с.

353. Хоч А.А. Административная политика Сперанского в Сибири и «Устав об управлении инородцев» 1822 г. // Вестник МГУ. Сер. 8. 1990. .№5. С. 40-49.

354. Цимбаев Н.И. Славянофильство. М. : МГУ. 1982. 270 с.

355. Чернов С.Н. Батеньков и его автобиографические припоминания. // Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. Т. II. 1933. С. 55-87.

356. Чернов С.Н. Саратовская родня декабриста Батенькова. // Труды Нижнее-Волжского областного научного общества краеведения. Вып. 34. Часть IV. Саратов. 1924. С. 26-31.

357. Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. М. : Наука. 1989. 213 с.

358. Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. М. : ТЕРРА-Книжный клуб. Республика. 2002. 396 с.

359. Чулков Г. Батеньков. // Мятежники 1825 г. М. : Современ. проблемы. 1925. 295 с.

360. Шапир М.И. Стихотворное наследство Батенькова: проблемы текстологии и поэтики. Автореф. дис. канд. филолог, наук. М.: МГУ. 1999. 28 с.

361. Шапир М.И. Universum Versus. Язык-стих-смысл в рус. поэзии XVIII XIX веков. Кн. I. М.: Языки рус. культуры. 2000. 536 с.

362. Шатрова Г.П. Декабристы в Сибири. Томск.: ТГУ. 1962. 175 с.

363. Шатрова Г.П. Крестьянский вопрос в мировоззрении декабристов в сибирский период их жизни и деятельности. // Труды Томского госуниверситета. Сб. науч. работ кафедр всеобщей истории и истории СССР. Т. 1. Томск.: ТГУ. 1961. С. 84-94.

364. Шерстова Л.И. Этнополитическая история тюрков Южной Сибири в XVII XIX вв. Томск.: ТПУ. 1999. 432 с.

365. Щеголев П.Е. Декабристы. М.-Л.: Госизд. 1926. 362 с.

366. Шпет Г. Очерк развития русской философии. Ч. I. Петроград. : Колос. 1922. 347 с.

367. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. СПб.: Изд. Сибирякова. 1892. 488 с.

368. Якушкин В. Сперанский и Аракчеев. СПб.: Тип. Альтшулера. 1905. 145 с.

369. Ян А. К материалам для биографии Батенькова. // Русская старина. 1887. Т.VI. С. 642.

370. Яхин Р.Х. Политические и правовые взгляды декабристов Северного общества». Казань.: Казанский университет. 1964 ,317 с.