Феномен праведничества в художественной картине мира Л.Н. Толстого тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Тарасов, Андрей Борисович

• Тарасов, Андрей Борисович
• доктор филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации доктор филологических наук Тарасов, Андрей Борисович

Введение.

Глава 1. Художественное изображение мира праведничества: социокультурная функция литературы XIX века

§ 1. Праведничество как социокультурный феномен.

§ 2. Отражение феномена праведничества в художественной литературе XIX века.

Глава 2. Праведники и праведничество — ценностное «ядро» художественной картины мира JI. Н. Толстого

§ 1. Проблематика праведничества и типология праведников в художественном мире JI. Н. Толстого: от повести «Детство» до романа «Анна Каренина».

§ 2. «Духовный перелом» JI. Н. Толстого и трансформация его картины мира: новые формы изображения мира праведничества.

§ 3. Онтологические и гносеологические основы художественной картины мира JI. Н. Толстого.

Глава 3. Феномен праведничества в поздних произведениях Л. Н. Толстого

§1.0пыт художественного осмысления праведничества и лжеправедничества в позднем творчестве JI. Н. Толстого.

§ 2. Литературная «лаборатория» праведничества Л. Н. Толстого: художественный анализ процесса падения и воскресения человека.

§ 3. Оппозиция «божеское — человеческое» как итоговые координаты осмысления феномена праведничества Л. Н. Толстым.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Феномен праведничества в художественной картине мира Л.Н. Толстого»

1. Актуальность исследования. В современном научном сообществе ни у кого не вызывает сомнение тот факт, что JL Н. Толстой через художественное слово выражал социально значимые философские идеи о Боге, мире и человеке. На протяжении всей своей литературной деятельности Толстой с помощью разных художественных средств и образов стремился к наиболее точному, яркому и понятному читателю изображению своего главного героя — правды. Об этом герое писатель сказал еще в начале творческого пути — в «Севастопольских рассказах». Поэтому, думается, не без основания С. JI. Франк в речи, названной «Памяти Льва Толстого», высказал следующее суждение: «Толстой пророк, который не знает иных мерил, иных точек зрения и оценок, кроме правды и праведности»1.

Анализируя современное состояние и перспективы развития гуманитарных наук, можно с уверенностью утверждать, что наметилась устойчивая тенденция к смещению исследовательского интереса ученых в сторону осмысления духовной жизни человека. Красноречивым тому подтверждением является, к примеру, эволюция такой науки, как филология.

Филологическая наука 1990-2000-х годов пришла к пониманию необходимости создания новой концепции русской литературы, которая в полной мере учитывала бы религиозные (христианские) истоки творчества писателей. В декабре 2005 г. на «круглом столе» «Религиозное литературоведение: обретения и

1 Франк С. Речь «Памяти Льва Толстого» // Русская мысль. — 1910. — Кн. 12.

Отд 2. —С. 141. утраты» (филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова) уже подводились некоторые итоги работы в этом направлении.

Неслучайно возник и сам новый термин «религиозное литературоведение». В последние годы (1990-2006 гг.) в отечественной науке возник серьезный интерес к изучению религиозно-нравственных аспектов творчества русских писателей, к выявлению многообразных связей классической художественной литературы с духовными произведениями христианской письменности (как древней, так и новой). Достаточно упомянуть ставшие периодическими изданиями сборники научных трудов под названием «Христианство и русская литература» (Санкт-Петербург), «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков» (Петрозаводск) и «Русская литература XIX века и христианство» (Москва).

Абсолютно ясно, что JI. Н. Толстой как одна из самых авторитетных и знаковых фигур русской и мировой культуры требует специального внимания и тщательного изучения именно в указанном аспекте. Выработка полноценной научной концепции истории русской литературы возможна лишь с учетом духовного и собственно писательского опыта Толстого.

Научное осмысление творческого наследия Толстого в последние годы переживает так называемый кризис идентичности. С одной стороны, многие ученые-исследователи так же, как и политики, общественные деятели, рядовые читатели стали активно использовать слово писателя для подтверждения собственных взглядов, отклоняясь далеко в сторону от толстовских смыслов и идеалов. Этот факт объясняется тем, что долгие годы духовно-нравственная сторона произведений Толстого практически не изучалась, не учитывался опыт духовной, в том числе церковной, жизни писателя и его современников, отсутствовали знания о жизни Русской Православной Церкви у самих исследователей.

С другой стороны, все более явным становится «отрыв» целей и ценностей современного общества от толстовского понимания высшей жизненной правды. Даже простая постановка вопроса о качестве духовной жизни человека уже не для всех является очевидной. Отсюда возникает проблема трансляции социокультурного опыта, отраженного в произведениях Толстого, из художественного текста в реальность сегодняшнего дня, появляется потребность в «переводах» и «переводчиках».

Актуальность исследования феномена праведничества через анализ художественных творений Толстого определяется потребностью современного общества осмыслить онтологическую суть самого явления праведничества, с позиций гуманитарной науки изучить глубинные ресурсы человеческой природы, обозначить возможности полноценного диалога светского и духовного начал культуры, как отечественной, так и мировой. Таким образом, вектор исследования, выбранный в рамках диссертации, соответствует актуальной тенденции последних лет к своего рода «философизации» литературоведения. Неслучайно один из авторов энциклопедии «Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины» И.П.Ильин, утверждал следующее: «.Литературоведение перестает быть только наукой о литературе и превращается в своеобразный способ современного философского мышления»2. А С. А. Мартьянова в статье «Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в.» делает вывод, что

2 Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. - М., 1996. - С. 108. литературоведение XXI в. нуждается в философском углублении своих проблем, в разработке теоретического языка, адекватного изучаемому предмету»3.

2. Степень разработанности проблемы. При изучении феномена праведничества в восприятии Л. Н. Толстого неизбежно обращение к опыту религиозной, философской и филологической мысли по данному вопросу.

Деятели Русской Православной Церкви, особенно i современники Толстого, в большинстве случаев выступали с критикой религиозных воззрений писателя (особенно после появления «Крейцеровой сонаты»). Святители Феофан (Говоров), Никон (Рождественский), Антоний (Храповицкий), святой и праведный Иоанн Кронштадтский, священник Павел Городцев, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев и многие другие настойчиво подчеркивали антицерковный характер религиозно-литературной деятельности Толстого.

Однако все эти ученые, критики и богословы, высказывая J немало ценных и точных замечаний, не ставили перед собой цель серьезно и подробно анализировать художественные произведения Толстого. Они по вполне объяснимым причинам не имели возможности погрузиться в филологические или философские исследования целого ряда значимых произведений писателя, в которых выразилось, так сказать, положительное начало, быть может, целиком не укладывающееся в рамки «направления», но являющееся неотъемлемой и не случайной частью творческого

--I

3 Мартьянова С. А. Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в // Наука о литературе в XX веке (история, методология, литературный процесс). - М., 2001. - С. 59. наследия Толстого. Как правило, печатные и устные выступления религиозных деятелей XIX-XX веков имели полемический характер, определялись конкретной социокультурной ситуацией или выполняли вероисповедническую функцию. Красноречивым тому подтверждением является изданный в 1995 г. в Троице-Сергиевой Лавре сборник статей «Духовная трагедия Льва Толстого». Так, например, архиепископ Никон (Рождественский), споря с современниками писателя, считавшими Толстого религиозным философом и учителем, восклицал: «И ведь хотя бы была некая доля правды в том, что Толстой есть «великий» философ. Понадергал клочьев и из буддизма, и из западных философов, прибавил кое-что от себя и поднес миру все это если не как новое откровение, то как новое слово.,Конечно, в высказывании архиепископа Никона присутствует значительная доля истины. На самом деле, Толстой во многом опирался на уже существовавшие до него религиозные и философские учения, да он и сам неоднократно утверждал, что его целью было краткое и понятное для всех изложение старых учений, а не создание нового. Однако в словах архиепископа Никона ощущается чувство возмущения образом мыслей Толстого, но нет подробного анализа тех художественных произведений, где яснополянский мыслитель действительно «прибавил кое-что от себя».

На общем фоне русской религиозной мысли, если можно так выразиться, выделяется архиепископ Иоанна (Шаховской). Его отношение к Толстому определялось не просто личными чувствами к писателю и Церкви, а аргументированным изложением объективно

4 Архиепископ Никон (Рождественский). Смерть графа Л.П.Толстого // Духовная трагедия Льва Толстого. — М., 1995. — С. 154. данных фактов исторической действительности и творческой биографии Толстого.

Критически осмысляя «субъективную» правду Толстого, архиепископ Иоанн в то же время писал: «Толстой не мог правдиво написать неправду»5. Иными словами, Толстой, как и свойственно настоящему большому художнику, умел, несмотря на личные воззрения, симпатии и антипатии, найти выход к вечным законам «объективной», высшей жизненной правды, в чем, несомненно, всегда будет заключаться подлинно непреходящее значение его литературных произведений.

Современные церковные деятели активно включены в разговор о русской литературе и ее социокультурной роли. Многие священнослужители участвуют в научных конференциях, публикуют статьи и монографии. Однако феномен праведничества в восприятии светского сознания, в художественной интерпретации JI. Н. Толстого до сих пор не становился предметом специального научного обсуждения в церковной среде. Тем не менее, для изучения обозначенной нами темы актуальны научные публикации церковных авторов, касающиеся самого феномена праведничества. Среди таких изданий, помимо разного рода воспоминаний и мемуаров, особенно выделяются книга митрополита Вениамина (Федченкова) «Божьи люди» и многотомное историческое исследование игумена Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним», где даются целые галереи образов праведников XIX — начала XX века. Мы узнаем, что праведничество осмыслялось как подвиг православной веры и

5 Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. Избранное. -Петрозаводск, 1992. - С. 319. благочестия, совершенно не отделимый от служения Церкви (независимо от того, имеет ли человек священный сан или является простым мирянином), как высший образ подвижничества.

В круг научной литературы, относящейся к теории и истории вопроса по исследованию феномена праведничества, необходимо включать и такие работы, как, к примеру, статья священника о. Иосифа (Затеишвили) «Чехов и Русская Православная Церковь», опубликованная в 1997 г. в сборнике «Русская литература XIX века и христианство». Указанная работа важна для нас тем, что демонстрирует плодотворность изучения связей светской русской культуры и православия для более глубокого понимания первой. Ценным является, на наш взгляд, и освещение православия изнутри самого православия. Таким образом, достигается максимальная объективность. Однако в статье о. Иосифа, несмотря на справедливость многих наблюдений по поводу религиозной проблематики творчества Чехова, нет конкретного осмысления ни чеховской концепции праведничества, ни категории праведничества в русской литературе.

Для научного постижения феномена праведничества особую роль играют изданные в конце XX - начале XXI века святоотеческие творения и жития святых. Именно они во многом являются информационными источниками исследования. Среди основных публикаций назовем следующие: Антоний (Святогорец), иеромонах. Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века. — М., 1994; Дорофей, авва. Поучения. Послания. Вопросы. Ответы. — М., 1991; Иоанн Златоуст. Поучения. В 2 т. — М., 1993; Иоанн Лествичник. Лествица, возводящая на небо. — М., 1996; Исаак Сирин. Слова подвижнические. — М., 1993; Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым. — М., 1993; Платон

Левшин), митрополит. Азбука добродетели. — М., 2005; Подвиги веры: Примеры добродетелей, извлеченные из житий святых угодников Божиих. — М., 1997. Задачей современного ученого-исследователя является изучение духовного опыта, изложенного в названных изданиях, и корректное наложение его на опыт светской культуры. Для успешного решения подобного рода задачи необходимо обращение к тем философским трудам и произведениям литературной критики, которые дают общее представление о характере религиозного мировоззрения Толстого, приближают к ! пониманию основ концепции праведничества писателя, к постижению феномена праведничества как такового.

Среди них можно условно выделить два направления: «критическое» и «апологетическое». К первому следует прежде всего отнести таких деятелей науки, как П. Е. Астафьев, А. А. Козлов, А. Гусев, Е. Бобров, Л. 3. Слонимский, Д. Аннинский6. Большинство из них, размышляя о религиозно-философской деятельности Толстого, отмечали ее несоответствие I установившимся традиционным представлениям и понятиям о философии и религии. Поэтому, как считали, например, А. А. Козлов, А. Гусев, Е. Бобров, учение яснополянского мудреца нельзя признать в собственном смысле слова ни философией, ни

6 См.: Аннинский Д. Граф Лев Николаевич Толстой как моралист. — Рязань, 1914; Астафьев П. Е. Учение графа Л.Н.Толстого в его целом. — М., 1892; Бобров Е. Этические воззрения графа Л. Н. Толстого и философская их критика.

Юрьев (Дерпт), 1897; Гусев А. Любовь к людям в учении графа Л. Толстого и его руководителей. — Казань, 1892; Козлов А. А. Религия графа Л. Н. Толстого. j

СПб., 1888; Слонимский Л. 3. «Учение истины» и практическая мораль графа Л.Н.Толстого. Ч. 13. Произведения последних лет. Изд. 1-е. — М., 1891 //Вестник Европы. — 1891. — № 9. религией, ни имеющим прямое отношение к христианству. Они демонстрировали существенные изменения смысла при толковании Евангелия, при осмыслении народных идеалов и т. д.

В особом виде рисовалось христианство Толстого К. Н. Леонтьеву в книге «Наши новые христиане Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой (по поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести графа Толстого «Чем люди живы?»)». Леонтьев характеризует религиозное мировоззрение Толстого и Достоевского как сентиментальное, «розовое» христианство. Он утверждал, что оба писателя признают «святым и божественным только то, что наиболее приближается к чуждым православию понятиям европейского утилитарного прогресса»7. Подобный эмоциональный и категоричный вывод напоминает полемические высказывания священнослужителей Русской Православной Церкви. При всей оправданности такой полемики социокультурным контекстом второй половины XIX века, ценность книги Леонтьева для темы диссертации заключается в ином. Леонтьев сделал немало точных и ценных наблюдений над текстом рассказа Толстого «Чем люди живы?», соединил филологический и философский анализ.

Своеобразную позицию по вопросу толстовского правдоискательства занимали Д. С. Мережковский, М. Юшкевич, Д. Н. Овсянико-Куликовский и группа религиозных мыслителей, издавших в 1912 г. сборник «О религии Толстого».

Примечательным достоинством Мережковского как исследователя толстовского мировоззрения является активное привлечение им художественных произведений Толстого. Тексты

7 Леонтьев К. II. Наши новые христиаие Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой (по поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести графа Толстого «Чем люди живы?»). — М., 1882. — С. IV.

Мережковского на общем публицистическом фоне его времени отличал объективно-научный характер. Мережковский выявлял специфические черты толстовского «христианства» по сравнению с традиционным православием (например, душевный характер религиозных переживаний, кощунства над таинствами Церкви, «христианство без Христа» и т. д.).

Однако Мережковский не смог остаться до конца беспристрастным. Его книга «Л. Толстой и Достоевский» имела вполне определенную цель — продемонстрировать концепцию подлинного христианства самого ее автора, концепцию «третьего и последнего царства Духа», где сливаются «святость плоти» и «святость духа». Поэтому на смену научному изучению Толстого зачастую приходил откровенный подгон текстов писателя под теорию его исследователя. При этом искажалась идея некоторых положительных персонажей Толстого (например, мужика Акима из драмы «Власть тьмы»), смещались акценты в творчестве писателя (делалось, к примеру, особое ударение на образе дяди Ерошки из «Казаков»). В итоге Толстой превращался в одностороннего «тайновидца плоти», «урожденного язычника».

М. Юшкевич, рассматривая христианскую веру как «старинную анимистически-религиозную, деревенскую форму социального внушения», переводил религиозную проблематику художественного наследия Толстого в область «узкой» психологии. Для Юшкевича интерес представляла лишь рефлексия у интеллигенции и стихийное, коллективное подсознательное у простого народа, поэтому он завершил свое исследование творчества Толстого изложением собственного credo: интеллигентские «веры», не отказываясь от рефлексии, должны направляться в сторону «могучих и почти инстинктивных эмоций, о которые входят в коллективное сознание широких масс» . Так, согласно его убеждению, Толстой стремился от левинского начала к каратаевскому. Подобный возведенный в абсолют сугубо психологический подход к Толстому существенно искажает художественную картину мира писателя.

В романах «Война и мир» и «Анна Каренина», в более поздних произведениях писателя речь идет не только и не столько об «эмоциях», «инстинктах», «рефлексии», сколько о проблемах душевной и духовной жизни, о поисках высшей правды человеческого существования. Да и Толстой от Левина шел не к Каратаеву, а к праведникам народных рассказов, «Отца Сергия», «Фальшивого купона», «Власти тьмы». Об этом свидетельствует хотя бы внешняя канва творческого пути писателя. В диссертации будет показана и внутренняя логика обозначенного вектора развития представлений Толстого о праведничестве.

Д. Н. Овсянико-Куликовский одним из первых стал утверждать целостность жизненного пути писателя и условность, неточность слова «перелом» по отношению к его внутренним и внешним изменениям 1880-х годов. Важно мнение критика о религии Толстого, лишенной «чарующей наивности непосредственной веры, религиозных утешений и упований»,9 «лишенной поэзии Евангелия»10. Но Овсянико-Куликовский не давал подробного анализа конкретных текстов писателя, их

8 Юшкевич М. Религиозные искания Jl. Н. Толстого // Вестник Европы, — 1911. — №3. — С. 273.

9 Овсянико-Куликовский Д. II. Лев Николаевич Толстой. Очерк его художественной деятельности и оценка его религиозных и моральных идей. — СПб., 1911. —С. 69.

10 Там же. —С. 90. религиозного содержания, их поэзии в сравнении с поэзией Евангелия, осмысления самой поэзии Евангелия.

Именно поэтому творчество Толстого в сознании критика предстает как религия «силлогизмов», как однообразная серая масса тенденциозных произведений, иллюстрирующих новые идеи писателя. Вместо изложения толстовского понимания высшей правды и праведности Овсянико-Куликовский обвинял Толстого в том, что он не увидел высшей правды там, где она виделась самому Овсянико-Куликовскому, — в интеллигенции с ее гуманистическими моральными правилами и гражданскими идеалами.

Другая ситуация наблюдается в «апологетических» работах. Еще А. Гусев отмечал, что поклонники Толстого Н. Н. Страхов и В. П. Буренин, увлекаясь талантом писателя, смешивали понятия «христианство» и «толстовство», отождествляя их, что приводит к непониманию как природы христианства, так и творчества Толстого.

Дань подобному подходу отдали и Н. С. Лесков, и М. О. Меньшиков. Например, в статьях Лескова «Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский как ересиархи (религия страха и религия любви)» и «Лучший богомолец. (Краткая повесть по Прологу с предисловием и послесловием о «тенденциях» Л. Толстого)» представлен один из первых в истории русской культуры опытов защиты «ересиарха» Толстого. Выступая прежде всего против критических замечаний К. Н. Леонтьева, Лесков указывал на, как ему казалось, подлинно христианский дух творений яснополянского писателя, где побеждает любовь к ближним и уже нет страха перед Богом. Он опровергал мнение о нехристианских «тенденциях» Толстого на основе конкретного разбора произведений Толстого, в частности источника рассказа «Три старца» («Слова от Лимониса о мурине дровосечие» из Пролога) и самого рассказа Толстого и делал вывод об их полном сходстве по духу.

Своеобразную поддержку Толстому и его религиозным взглядам оказала зарубежная критика XIX века. На Западе чрезвычайно велика была популярность Толстого, вследствие чего в большинстве случаев осмысление его творческого наследия, мировоззрения, да и жизни России в целом производился с помощью его же критериев истины, без учета иных точек зрения, иных сторон действительности. Думается, именно поэтому в зарубежных изданиях практически невозможно найти собственно научного, объективного анализа жизни и творчества писателя. К тому же зачастую Толстой использовался лишь в качестве примера или иллюстрации взглядов самих исследователей.

Так, например, Э. Кросби (Е. Crosby), Т. Феррис (Т. Ferris), X. Мэссингэм (Н. Massingham) прямолинейно «христианизировали» Толстого в целях полемики с Церковью. Указанные исследователи пытались с помощью «свободного» пересказа жизни и творчества Толстого утвердить мысль о безжизненности и бессилии Церкви, о несовместимости Церкви и подлинного христианства11. При этом не учитывались и не анализировались ни история христианства, ни взгляды Толстого в их полноте и неоднозначности. Иногда рассуждения подобных исследователей доходили до анекдотических ситуаций. Так, X. Мэссингэм утверждал, что Толстой стал христианином не в догматическом смысле слова, из-за того, что он

11 См.: Crosby Е. Cast out. Tolstoy's offense against the church // The New Order — 1901. — № 38; Crosby E. H. Tolstoy and his message. — New York, 1911; Ferris T. Tolstoy and the Churches // The Open Road. — London. — 1908. — № 1; Massingham H. W. The last of christians // The New Order. — 1900. —№ 26. отвергал ортодоксальные протестантизм и католицизм с одинаковым презрением. Автор статьи даже не осознавал, что Толстой был крещен и жил в православной стране, а поэтому для него была актуальна полемика именно с Православной Церковью. Католическая и протестантская конфессии не имели существенного влияния в России, и Толстой не занимался их «разоблачением».

В начале XX в. «апологетическую» линию продолжили последователи Толстого: В. Г. и А. К. Чертковы, Н. Н. Гусев, В. Булгаков, молодой П. Сорокин. А. К. Черткова, к примеру, упрекала представителей «критического» направления за то, что те указывали на предвзятое отношение Толстого к православию, на его плохое знание писаний святых отцов и «извращение действительности». Доказывая противоположную точку зрения, она приводила ценный конкретный материал о широте знакомства яснополянского писателя с духовно-нравственной литературой («Добротолюбие», Прологи, творения Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Тихона Задонского), о его стремлении публиковать произведения православных авторов в издательстве «Посредник».

Однако как бы игнорируя (возможно, не совсем осознанно) подлинный смысл и направленность текстов Толстого, своеобразие использования им православных книг, А. Г. Черткова делала несправедливые выводы о православии писателя, а поэтому давала неточные ответы обвинителям его критикам. Широта знакомства Толстого с православной литературой еще не свидетельствует о согласии писателя с духом и смыслом прочитанного. Да и сама Черткова понимала, что «Посредник» выбирал материалы из произведений духовных писателей по своему разумению, за что цензура изымала тиражи издательства.

Особое место в истории русской культуры занимает сборник «О религии Толстого», куда вошли статьи таких известных религиозных мыслителей, как Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Зеньковский. Авторы статей сборника особо высоко, хотя и по-разному, оценили борьбу Толстого против духовного оцепенения, религиозной индифферентности русского общества на рубеже XIX-XX веков. Но философы не ставили перед собой цель изучать своеобразие положительной программы Толстого по преобразованию жизни и утверждению высшей правды, не предлагали анализ литературных произведений писателя. Исследования, помещенные в сборнике «О религии Толстого», носят обобщенно-теоретический и в то же время публицистический характер, являются чисто философским откликом на злобу дня.

Зарубежная критика XX в. во многом сохранила «апологетические» черты, характеризовавшие ее предыдущий этап, хотя появились и новые особенности, обусловленные веянием времени. Так, у Д. Адаме (J. Addams) религиозно-философский аспект позднего творчества Толстого рассматривается в рамках сугубо социологического подхода. В результате все внимание сконцентрировалось на выявлении и восхвалении мастерства Толстого-художника, изображающего непримиримые контрасты и конфликты между бедными и богатыми. Концепция личного нравственного самосовершенствования осталась совершенно в стороне. Адаме лишь отметила, что идея самосовершенствования вызывает у нее «отторжение». Поэтому окончательный вывод исследовательницы прямо противоположен духу и логике жизни и творчества яснополянского писателя и заключается в том, что Толстой изобразил невозможность праведничества без хороших социальных условий. Следовательно, Адаме не видела в самом человеке глубинных ресурсов, необходимых для преобразования окружающей действительности.

В 1934 г. французские ученые М. Хофман (М. Hofmann) и А. Пьер (A. Pierre) издали книгу «Жизнь Толстого» («La vie de Tolstoi»), в которой высказали ряд точных замечаний по поводу природы религиозности писателя. По убеждению исследователей, для такого типа личности, как Толстой было крайне сложно принять христианскую религию. Однако проецирование собственного отношения к Церкви и религии на реальную действительность в целом и творчество Толстого в частности привело французских ученых к резким выводам о противоположности Церкви и религии, Церкви и «чистого христианства», о верности самого Толстого чистому евангельскому духу.

По обилию и разнообразию материалов, связанных с религиозно-нравственной проблематикой жизни и творчества Толстого, одним из самых серьезных в зарубежной исследовательской литературе является фундаментальный труд Н. Вайсбайна (N. Weisbein) «Религиозная эволюция Толстого» («L'evolution religieuse de Tolstoy»). Важно отметить, что ученый обращается к основополагающим мотивам любви к Богу, любви к ближнему, милосердия, смирения, характерным для позднего Толстого. Но, например, размышления о таком значительном произведении, как повесть «Отец Сергий», поместились всего лишь на одной странице. О христианских добродетелях и их художественном изображении говорится в самых общих словах, без уточнения собственно толстовского их понимания.

В 1960—1990-е годы появляются работы, направленные на изучение конкретных художественных текстов Толстого. Среди авторов подобных работ отметим Н. Кристесен (N. Christesen),

Г. Джона (Gary R. Jahn), M. Жиолковски (М. Ziolkowsky), X. Маклина (Н. Mclean).

Тем не менее вопрос о праведничестве зарубежными исследователями не поднимался. Лишь в одной из работ Н. Кристесен есть намеки на постановку обозначенного вопроса12. Исследовательница вводит в оборот словосочетание-термин «светлые люди». Но из ее слов становится очевидным, что под категорию «светлых людей» подпадают самые различные персонажи, несущие порою в произведениях Толстого противоположную друг другу идейно-фунциональную нагрузку. «Светлых людей» Н. Кристесен следует попросту назвать положительными героями.

Более объективные размышления о творчестве писателя демонстрировали наиболее активные толстоведы — А. Моуд (A. Maude) и Д. Нойес (G. R. Noyes). Указанные ученые не только информировали зарубежных читателей Толстого о содержании произведений писателя, о его биографии, но и давали их анализ и оценку. А. Моуд, к примеру, изучая текст толстовского перевода Евангелия, указывал на существенные изменения по форме и содержанию, произошедшие в результате перевода. Ученый считал, что идеи непротивления, отрицания правительств, собственности не вытекают из Евангелия, и признает их «предрассудками» Толстого. И все же религиозно-этические проблемы рассматриваются Моудом с точки зрения антицерковных настроений самого Толстого, а поэтому христианская традиция, от которой писатель не только отталкивался, но на которую и опирался, представлялась исследователю «старым предрассудком» и ее роль в жизни и

12 См.: Christesen N. «Light» and «enlightment» in Tolstoy's works // Proceedings and papers of 10th congress (Actes du Xе congres de l'A.U.L.L.A.). - Auckland, 1966. творчестве Толстого серьезному научному исследованию не подвергалась13.

Д. Нойес выделял четыре основные элемента этической системы Толстого, отраженных в художественной картине мира писателя: индивидуализм, неприятие цивилизации, пессимизм, аскетизм. Через анализ этих элементов творчество Толстого подвергалось более критическому, нежели у Моуда разбору. По мнению исследователя, аскетизм и пессимизм сделали Толстого столь же ненадежным руководителем в личной этике, как и в деле социального преобразования14.

Проблема положительного героя, а тем более проблема праведничества, вообще не ставилась иностранными толстоведами. С большим трудом удалось обнаружить само слово «праведничество» в текстах иностранных ученых. Практически уникальный пример употребления слова «праведничество» обнаружен в статье Т. Ферриса «Толстой и Церковь» («Tolstoy and the Churches»): «.he (Толстой — A. Т.) has done more than any man of his time to direct human thought into the paths of righteousness» («Он сделал более чем кто-либо из его современников для того, чтобы направить мысль человечества на путь праведничества»)15. Но на этом смелом для европейского сознания тезисе и заканчивается мысль исследователя.

Научная разработка проблемы, обозначенной в теме диссертации, невозможна без привлечения широкого круга

13 См.: Maude Aylmer. The life of Tolstoy. Later years. — L., 1911.

14 См.: Noyes G. R. The essential elements in Tolstoy's ethical system // Anniversary Papers by Colleagues and Pupils of George Lyman Kittredeg. — Boston, 1913.

15 Ferris T. Tolstoy and the Churches //1 he Open Road. — London, 1908. — № 1. — P. 55. филологических исследований. Крупные работы, посвященные разным сторонам художественного наследия Толстого, появились лишь в 1940—1980-х годах. В них содержатся немалочисленные и интересные отдельные наблюдения и выводы в области поэтики и истории создания произведений писателя. Однако подобные работы неизменно сопровождала оценка Толстого как слабого мыслителя, выражавшего будто бы идеалы «отсталого» патриархального крестьянства, идеалы христианского смирения и терпения, и не понимавшего всей роли революционного движения. Следовательно, результаты таких изысканий должны быть проверены, уточнены, поставлены в иной контекст и, соответственно, получить

16 совершенно новую интерпретацию и оценку .

Дань подобному социологизированному подходу к прочтению Толстого отдали и ученые-филологи, специально посвятившие свои

16 См., например: Андреева Е. П. Проблема положительного героя в творчестве Льва Толстого последнего периода. - Воронеж, 1961; Афанасьев Э. С. О некоторых особенностях творческою метода Л. II. Толстого позднего периода// Русская литература. - 1976. - № 4; Егорова И. П. Проблемы веры и ее художественное выражение в творчестве Л. Н. Толстого 90-х годов // Литература Дальнего Востока и проблемы реализма. - Хабаровск, 1976; Жданов В. А. От «Анны Карениной» к «Воскресению». - М, 1968; Ищук Г. Н. Проблемы эстетики позднего Л. Н. Толстого. - Ростов, 1967; Матанник Е. П. Мировоззрение и мегод Л. Толстого в повестях последнего периода творчества // Труды Самарканд, гос. ун-та им. А. Навои. Новая серия. - Выи. 112. Проблемы худ. мастерства. - Самарканд, 1961; Маймин Е. А. Лев Толстой. Путь писателя. - М., 1978; Мегаева К. Фролова Т. Положительный герой в творчестве Л.Н.Толстого последнего периода // Уч. зап. Дагестанскою ун-та. - Т. 13. -Махачкала, 1963; Поляк Л. М. Принципы изображения человека в романах Льва Толстого // Мое. гос. ун-т. Уч. зап. - Выи. 110. - М., 1946; Симонова С. В. Критический анализ религиозно-нравственного идеала Л. Н. Толстого // Социально-философские аспекты критики религии. Л., 1981. диссертации изучению поздних, религиозных по своему

17 содержанию, произведении писателя .

Однако в диссертации JI. Д. Опульской «Особенности реализма Л.Толстого в поздний период творчества (1880—1900-е годы)», несмотря на свойственное рассматриваемому периоду отечественной науки критическое отношение к религиознонравственному учению Толстого, едва ли не впервые указывается и доказывается, что мировоззренческий «перелом» не обеднил художественное творчество писателя, а дал начало иному, качественно новому этапу его развития.

Особое место в советском толстоведении занимает фундаментальный труд Е. Н. Купреяновой «Эстетика

Л. Н. Толстого», где поднимается широкий круг проблем эстетических, религиозно-этических, источниковедческих и др.).

Купреянова детально проанализировала процесс становления мировоззрения Толстого. Ее вывод однозначен: толстовское восприятие мира складывалось «не на религиозно-мистической

18 почве, а в духе эмпирико-рационалистического мышления» . Поэтому, убеждена исследовательница, в религии Толстого нет собственно религиозного смысла, нет Бога, а есть лишь вера, имеющая социальный смысл, определяющая, как человек живет, трудится и т. д. Иными словами, религия Толстого — атеистическая.

До сих пор актуальна критика Купреяновой известных советских ученых Я. С. Билинкиса, К. Н. Ломунова и ряда других

17

См., например: Барышников Е. П. Проблематика и поэтика прозы Л.Н.Толстого начала XX века. АКД. - М., 1967; Николаев Г1. В. Авторская позиция и способы ее выражения в художественной прозе JI.H. Толстою 90900-х гг. АКД. - М., 1985.

11t

Купреянова Е. Н. Эстетика JI. Н. Толстого. — М., 1966. — С. 50. толстоведов за неправомерный подход к поздним произведениям писателя (например, за обвинение некоторых героев Толстого в том, что они дворяне или обличение самого Толстого за сплошную непоследовательность и противоречивость). Исследовательница указала на главное обстоятельство, которое мешает адекватному осмыслению Толстого: писатель современное ему общество осмыслял в «категориях его собственного, а отнюдь не нашего мышления»19.

Замечателен настойчивый призыв Купреяновой к отечественным литературоведам: следует не замалчивать, а тщательно изучать религиозную проблематику художественного наследия писателя, обращать особое внимание на источники его произведений, среди которых есть не только фольклорные, но и церковно-христианские, относящиеся к древнерусской литературе. В самой книге «Эстетика JI. Н. Толстого» указано большое количество таких источников.

Для темы диссертации книга «Эстетика JI. Н. Толстого» важна тем, что Купреянова специально останавливается и подробно рассматривает толстовскую концепцию жизненной и художественной правды, завершив свои наблюдения обширным обобщением. По мнению исследовательницы, жизненная и художественная правда Толстого — это «не найденная и утвердительная, а искомая и негативная правда ненависти ко лжи, в этом своем негативном содержании утверждающая себя в качестве самого высокого познавательного, этического и эстетического принципа. Правда непосредственного восприятия жизни и ее непредубежденного осмысления, свободного от общественных

19 Купреянова Е. Н. Указ. соч. — С. 100. предрассудков и ложных «генерализаций» — ив этом смысле принцип познавательный; правда всякого искреннего поступка, побуждения и мнения — ив этом смысле принцип этический; правда художественного изображения человека таким, каков он есть, а не таким, как кажется себе и другим, — ив этом смысле принцип эстетический»20.

Однако, полагая, что к «числу самых слабых сторон противоречий мысли Толстого относится идея нравственного самоусовершенствования», религиозная окраска которой «реакционна», Купреянова оказалась на стороне того подхода, за который она критиковала Я. С. Билинкиса и К. Н. Ломунова. В результате она представила религию Толстого как поэтическую условность реалистического искусства, выражающую протест против богатых, утверждение «правды должного» только лишь как идеальной правды народного предания и только в выработанных этим преданием формах иносказания (притчи, легенды, сказки) и в их религиозной символике. А древнерусские жития, ставшие источником вдохновения Толстого, воспринимались Купреяновой и ее современниками как сухие и бедные в художественном отношении произведения. Таким образом, становится практически неизбежным «обвиняющий» Толстого вывод, который и прозвучал у Купреяновой: «Немотивированность, или недостаточная мотивированность внезапного обращения разбойников в праведников, заставляет признать известное отступление Толстого от реалистических принципов его эстетики.»21.

Проблема, с которой столкнулась филологическая мысль во второй половине XX века, была осмыслена лишь в начале века XXI.

20 Купреянова Е. Н. Указ. соч. — С. 280.

21 Там же. — С. 286.

В 2001 г. вышел сборник «Наука о литературе в XX веке (история, методология, литературный процесс)». Среди ряда важных высказываний авторов этого сборника два следует отметить особым образом. Первое принадлежит С. А. Мартьяновой. В статье «Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в.» исследовательница утверждает следующее: «Литературоведение XXI в. нуждается в философском углублении своих проблем, в разработке теоретического языка, адекватного изучаемому предмету»22. Второе высказывание — из статьи В. Е. Хализева «О составе литературоведения и специфике его методологии». Ученый полагает, что «именно в области теории и практики интерпретаций таится. главная болевая точка литературоведческой методологии. »23.

Думается, в приведенных цитатах точно обозначены актуальные проблемы современного литературоведения в целом и толстоведения в частности. Приоритетом сейчас, несомненно, должно быть научное изучение религиозно-философской стороны творчества писателей, имеющее максимальные возможности для практического применения и максимальную значимость для жизни и развития нашего общества и государства. Причем необходимо именно научное исследование, обеспечивающее адекватные интерпретации литературных творений и духовной жизни их создателей. Подобное исследование, проведенное с учетом позиции

22 Мартьянова С. А. Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в. // Паука о литературе в XX веке (история, методология, литературный процесс). - М , 2001. - С. 59.

Хализев В. Е. О составе литературоведения и специфике ею методологии // 'Гам же. - С. 11. религиозной и философской, призвано ликвидировать «болевую точку литературоведческой методологии».

В последние годы ученые обращаются к серьезному научному изучению светской русской культуры, в том числе литературных и публицистических произведений Толстого с точки зрения их религиозно-нравственной проблематики. Особый интерес проявляется и к вопросам поэтики художественных творений писателя, их древнерусским христианским и народным (фольклорным) истокам. По-новому стали прочитываться его ранние повести, рассказы и даже малоизвестные наброски, а также всем известные романы «Война и мир» и «Анна Каренина».

Однако новый этап отечественного толстоведения наступил еще в 1980-х годах, когда стали происходить не только количественные, но и качественные изменения. В толстовском юбилейном альманахе «Прометей» (т. 12. - М., 1980) появились научные статьи, посвященные позднему творчеству яснополянского писателя, его мировоззрению. В работах Н. А. Павлович «Оптина пустынь. Почему туда ездили великие?» и В. А. Никитина «Богоискательство» и богоборчество Толстого» уже полностью отсутствует социологизированный подход к литературе. Объективные рассуждения авторов этих статей, сопровождаемые рядом интересных и многим неизвестных фактов и свидетельств, раскрывают суть именно толстовского подхода к решению религиозно-философских проблем.

Н. А. Павлович изучила биографический материал о посещениях Толстым Оптиной пустыни (в частности, архивы самого монастыря), а В. А. Никитин проанализировал круг чтения, знакомств писателя, его отношения с духовными лицами и их отзывы о его религиозной деятельности. Оба исследователя в результате констатировали факт отталкивания Толстого от христианской традиции.

Особое место среди литературоведческих работ 1980-х годов занимает книга Г. Я. Галаган «Л. Н. Толстой. Художественно-этические искания» (1981). Основное внимание Галаган уделяет рассмотрению толстовского понимания подлинных и мнимых добродетелей. Важен вывод исследовательницы о том, что у Толстого была «задача дискредитации узаконенных нравственных норм»,24 вместо которых им выдвигалась «концепция изменения ле представлений о добродетели» . К сожалению, этот вывод до сих пор многими толстоведами не учитывается в полной мере. Однако сама Галаган, рассуждая о художественной критике Толстым «общепринятых кардинальных добродетелей» дворян и чиновников, размышляя об утверждении им крестьянских (христианских) добродетелей, не стала обозначать всю специфику и неоднозначность толстовского восприятия «кардинальных», и «крестьянских» добродетелей. В результате понятия «крестьянский» и «христианский» смешиваются и употребляются неточно. Этим объясняется сосуществование двух противоречивых выводов исследовательницы. С одной стороны, Галаган пишет, что Толстой отрицает православие, исповедуемое народом, с другой, одновременно указывает на то, что писатель утверждается в «истинах народной веры».

В конце своей книги Г. Я. Галаган делает вывод: «Вторжение извращенных представлений о добродетели в народное сознание — предмет толстовского внимания уже с 50-х годов. Эта тема,

24 Галаган Г. Я. Л. Н. Толстой. Художественно-этические искания. - Л., 1981. -С. 167.

25Там же.-С. 134. требующая специального исследования, в настоящей работе почти

7 А не рассматривается» . Но изучение именно этой темы (хотя и при принципиально иной ее постановке) наиболее важно для понимания положительной программы писателя, его представлений о высшей жизненной правде, а, значит, необходимо для современного толстоведения, для современной науки в целом.

Ближе других к подлинному источнику творческого притяжения и отталкивания Толстого — к памятникам и традициям древнерусской письменности — подходит Е. В. Николаева. В своих научных работах исследовательница развивает положение о том, что «народные рассказы» — это закономерный результат развития мировоззрения и эстетических взглядов Толстого. Поэтому она не отбрасывает религиозную проблематику поздних произведений

27 писателя, а, наоборот, утверждает ее важность . Отсюда, по мнению Е. В. Николаевой, вытекает не только внешняя, но и внутренняя связь позднего творчества Толстого и древнерусской литературы. Этими связями обусловлено своеобразие изображения человека в «народных рассказах»: «.герои народных рассказов характеризуются через свои поступки и действия, а не через изображение душевных состояний и размышлений, что. близко к традициям средневековой литературы, наделяющей человека не внутренними переживаниями, а внешними проявлениями его изначальной заданности: праведник последовательно праведен, грешник — грешен»28.

26 Галаган Г. Я. Указ. соч. - С. 165.

27 Николаева Е. В. Жанр народного рассказа в творчестве Льва Толстого // Жанровое своеобразие произведений русских писателей XVIII—XIX веков. Сб. научн. трудов. - М., 1980. - С. 66.

28 Там же. - С. 68.

Однако, как видим, Е. В. Николаева подходит к древнерусской литературе с позиции гуманистической культуры XIX—XX вв. (имеется в виду представление Николаевой об абстрактности изображения праведников и грешников). Для современного научного сознания актуален новый подход к древнерусской литературе, принимающий во внимание особый характер ее художественной природы, ее целей. Научное изучение христианской культуры, питавшей древнерусскую литературу, позволяет осваивать этот новый подход. По-видимому, тогда станет возможным понимание как внутреннего типологического сходства толстовских произведений и их древнерусских источников, так и их внутреннего семантико-онтологического различия.

В тех же 1980-х годах зародилась у литературоведов и потребность в осмыслении праведничества как особого явления художественного творчества. Так, например, проблема праведничества — центральная в статье Г. А. Вялого «В овраге» и «Власть тьмы» из сборника «Чехов и Лев Толстой» (1980).

Однако в 1980-е годы проблема праведничества как самостоятельная проблема подробно и целенаправленно и в теоретическом, и в практическом отношении обсуждалась отечественными литературоведами лишь применительно к творчеству Н. С. Лескова. Несомненно, что на данном этапе специалистам по истории и теории литературы, исследователям творчества Толстого необходимо учитывать и использовать результаты этого обсуждения.

Однако лишь в последние годы (1990-2006 гг.) в отечественной науке возник устойчивый интерес к изучению религиозно-нравственных аспектов творчества русских писателей, к выявлению многообразных связей классической художественной литературы с духовными произведениями христианской письменности (как древнерусской, так и новой). Достаточно упомянуть ставшие периодическими изданиями сборники научных трудов под названием «Христианство и русская литература» (Санкт-Петербург), «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков» (Петрозаводск) и «Русская литература XIX века и христианство» (Москва). Активная научная деятельность в этом направлении ведется и толстоведами. Укажем основные направления современного толстоведения в области изучения поздних творений писателя.

1990-е годы выдвинули в качестве главного, так сказать, апологетическое направление, уходящее корнями в XIX век. Одним из наиболее ярких представителей этого направления является JI. Д. Опульская. Основная идея ее публикаций последних лет может быть кратко сформулирована словами самой исследовательницы из вступительной статьи к книге «Л. Н. Толстой и П. В. Веригин: Переписка»: «. Толстой — не ортодоксальный, но подлинный

29 христианин и подлинный народный писатель» . Таким образом, актуализируется характерное для дореволюционных последователей Толстого гуманистическое понимание слов «христианский» и «христианство».

Христианизация» позднего творчества Толстого заметна и в трудах других ученых. Например, И. Ю. Бурдина указывает на «воскрешение духа Евангелия» древнерусской литературы в народных рассказах яснополянского писателя30. Подобной точки

Опульская Л. Д. Диалог учителей жизни // Л.Н.Толстой и П. В. Веригин: Переписка. - СПб., 1995. - С. 10.

30 См.: Бурдина И. Ю. Народные рассказы в жанровой системе Л.Н.Толстого 80-х годов // Толстовский сборник. - Тула, 1992. зрения придерживается и Е. И. Анненкова31. «Евангельское христианство» Толстого подчеркивается в книге Я. С. Лурье «После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века» (1993). «По-новому понятое христианство», осуществившее «своеобразный духовный экуменизм», усматривают в поздних произведениях Толстого члены Московского толстовского общества, издавшие в 1996 г. сборник научных докладов под названием «Толстой и религия».

Крайним выражением «христианизации» Толстого стала статья В. Н. Назарова «Метафоры непонимания: Л. Н. Толстой и Русская Церковь в современном мире» . Автор этой публикации утверждает, что по сути никакого расхождения у Толстого с Церковью не было: «Вся полемика Толстого с церковно-христианской мыслью сводится не к отбрасыванию, извращению, отрицанию краеугольных положений веры, а к способу их интерпретации»33. А поэтому, не пора ли, считает Назаров, «понять и принять Толстого как великого русского христианина, выразившего в своем учении о законе любви, о непротивлении злому неисчерпаемые гуманистические возможности русского православия»34.

Серьезную критику «христианизации» Толстого высказали ученые, не принадлежащие к «апологетическому» направлению. К примеру, Е. В. Николаева отмечает неясность позиции многих

31 См.: Анненкова Е. И. Этика религии и этика жизни в творчестве Гоюля и позднею Толстого // Толстовский сборник. - Тула, 1992.

32 См.: Назаров В. II. Метафоры непонимания: JI. II. Толстой и Русская Церковь в современном мире// Вопросы философии. - 1991. -№ 8. - С. 156.

33 Там же.

34 Там же. толстоведов, «которые часто склонны рассматривать религию Толстого на уровне «общечеловеческих ценностей», объявляя ее формой свободомыслия писателя, средством гуманизации общества.»35. По словам Николаевой, исследователи, приписывающие Толстому религиозность патриархального крестьянства, «очень часто забывают, что подавляющая масса патриархального крестьянства являлась носительницей православных традиций, а Толстой выступил проповедником

36 модернизированного религиозного учения» .

О трудностях, неясностях и неточностях в «уразумении духовной драмы» Толстого читаем и в обзорной статье А. П. Дмитриева «Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет» . А. П. Дмитриев справедливо замечает, что очень мало появляется работ, непосредственно изучающих именно художественное наследие писателя в религиозно-нравственном аспекте. А работы, являющиеся «типичным примером простодушного применения толстовских критериев оценки Евангелия при анализе его поздней прозы», не способны удовлетворить требовательного исследователя.

Однако в современной науке существует, условно говоря, «аналитическое» направление, которое с 1990-х годов как раз пытается ликвидировать «неточности» в изучении русской литературы XIX века, в исследовании художественного мира Толстого. Большинство работ этого направления на основе разбора

35 Николаева Е. В. Художественное своеобразие творчества Л. Н. Толстого 1880—1890-х годов. АДД. - М., 1995. - С. 16.

36 Там же. - С. 6.

37 Дмитриев А. П. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет// Русская литература. - 1995. - № 1. - С. 264—265. конкретных текстов касаются отдельных вопросов поэтики, содержания и связей толстовских творений с христианской традицией, древнерусской литературой и фольклором. Среди авторов подобных работ можно указать В. Б. Ремизова, А. В. Гулина, И. Ф. Салманову, А. Г. Гродецкую, Н. А. Переверзеву, Ю. А. Юртаеву, а также коллектив ученых, работающий под руководством М. И. Щербаковой над изданием нового, 100-томного Полного собрания сочинений Толстого. Эти ученые достигли серьезных результатов в плане источниковедения, верно отметили принципиальное внутреннее отталкивание Толстого от житийных канонов. Однако вопросы жанровой природы жития и поздних толстовских произведений еще ждут своего исследователя. А значит, неоднозначность толстовских художественных решений религиозных проблем требует нового осмысления.

Необходимо отметить, что вопросы высшего смысла человеческой жизни, веры, следования идеалу, праведничества до сих пор не всеми воспринимаются как подлинно научные. Сами слова «праведник», «идеал», «идеальный», «догматизм» и многие другие зачастую употребляются произвольно. А науке необходимы термины, выверенные опытом реальной жизни и трезвой научной мысли. Понимание феномена праведничества в рамках художественной картины мира Толстого затрудняется неполными, неточными представлениями о художественной природе и мировоззренческой основе древнерусских и фольклорных источников, питавших литературные труды писателя. Далеко не все ученые осознают степень и направленность влияния этих источников на Толстого. Именно здесь и сосредоточены актуальные проблемы современного толстоведения, на решение которых направлена диссертационная работа.

Однако, как показывает наш анализ, по теме диссертации в отечественной и зарубежной науке имеются на данный момент лишь разрозненные статьи, частично касающиеся исследования феномена праведничества (см., к примеру, работы В. Е. Хализева, С. А. Мартьяновой, А. А. Горелова, JI. 3. Немировской, И. Ф. Салмановой, Н. Кристесен, X. Маклина, М. Жиолковски). В науке до сих пор не предпринималось систематическое изучение феномена праведничества как такового, не осмыслялась его социокультурная роль, не обсуждалась тема праведничества и применительно к творчеству JI. Н. Толстого.

Таким образом, теоретическая неразработанность и практическая значимость проблемы праведничества и ее отражения в русской культуре, особенно в творчестве JI. Н. Толстого, обусловили выбор темы исследования, определили его цели и задачи.

3. Цель и задачи исследования. Цель исследования — выявить социокультурную сущность и значимость феномена праведничества на основе анализа философских и религиозно-нравственных смыслов, заложенных в творческом наследии JI. Н. Толстого, представленных в его художественной картине мира.

Поставленная цель актуализирует и следующие задачи исследования:

- дать определение праведничеству как социокультурному явлению;

- дать краткий анализ художественной рецепции феномена праведничества в русской литературе XIX века;

- исследовать генезис проблематики праведничества, определить типологию праведников в творчестве JI. Н. Толстого и творческий метод писателя при художественном моделировании мира праведничества;

- рассмотреть результаты художественной интерпретации феномена праведничества в романах, повестях и рассказах JI. Н. Толстого;

- изучить характер «духовного перелома» JI. Н. Толстого и процесс трансформации его картины мира;

- определить новые формы интерпретации феномена праведничества, онтологические и гносеологические основы религиозного учения писателя, социокультурные последствия учения Толстого.

Указанные задачи исследования определили структуру и основное содержание диссертации. Работа состоит из трех глав: 1) «Художественное изображение мира праведничества: социокультурная функция литературы XIX века»; 2) «Праведники и праведничество — ценностное «ядро» художественной картины мира JI. Н. Толстого» и 3) «Феномен праведничества в поздних произведениях JI. Н. Толстого».

4. Методологическая основа исследования. Исследование феномена праведничества ориентировано на использование таких методов, как историко-типологический, структурно-функциональный, системный, феноменологический, герменевтический, аксиологический. Существенным в методологическом плане для диссертационного исследования стал тезаурусный подход, разрабатываемый Вал. А. и Вл. А. Луковыми.

Актуальное значение указанного подхода определяется возможностью быть объективным, выражая субъективное. Центральное понятие тезаурологии — тезаурус — представляет собой «структурированное представление и общий образ той части мировой культуры, которую может освоить субъект» . Вал. А. Луков и Вл. А. Луков обозначили ряд значимых признаков тезауруса, среди которых необходимо особо выделить следующие:

- восприятие мировой культуры сквозь призму ценностного подхода; выделенные приоритеты составляют определенную подсистему — ядро тезауруса;

-творческое пересоздание, переосмысление, вводящее герменевтический аспект в характеристику тезауруса;

- ориентирующий характер тезауруса;

-действенность тезауруса, который влияет на поведение, другие проявления субъекта; воспитывающий (социализирующий) характер.

Знание, понимание тезаурусного подхода и умение применить его на практике, особенно при исследовании взаимодействия светской и религиозной культуры, представляется одним из самых серьезных достижений современной гуманитарной науки.

5. Научная новизна исследования и основные положения, выносимые на защиту. В диссертационном исследовании впервые предпринимается попытка научного описания и определения феномена праведничества, представляется анализ результатов отражения феномена праведничества в художественной литературе XIX века через изучение творчества Л. Н. Толстого и сопоставление полученных данных с поисками высшей правды, осуществленными другими известными русскими писателями второй половины XIX века. Проблема праведничества ставится как проблема теории и истории литературы. Новизна работы заключается и в активном

1 а

Луков Вал. А., Луков Вл А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Знание. Понимание. Умение. — 2004. — № 1. — С. 94. привлечении к исследованию материалов о праведничестве и праведниках, размещенных в сети Интернет. В диссертации дается литературоведческий комментарий к художественному, эпистолярному и философско-публицистическому наследию JI. Н. Толстого. В целях объективного, научного освещения обозначенной в исследовании тематики и проблематики светский и духовный взгляд на феномен праведничества не противопоставляются, а сопоставляются и используются одновременно.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Праведничество - социокультурный феномен, соединяющий в себе опыт напряженной духовной жизни, онтологической причастности человека к миру идеального бытия, к высшей правде и гносеологическую практику воплощения идеала в условиях повседневной жизни.

2. Творчество русских писателей XIX века представляло собой опыт художественного моделирования мира праведничества.

3. Литературные модели праведничества оказывали существенное влияние на духовный климат русского общества XIX века, тем самым реализовывалась социокультурная функция художественного текста.

4. Художественное творчество раннего Толстого, романы «Война и мир» и «Анна Каренина» характеризует развернутая система персонажей-праведников, определяющая ценностное «ядро» картины мира писателя.

5. Высшая жизненная правда, правда-утверждение не только отражала содержательную сторону мировоззрения, но и являлась творческим принципом, методом Толстого.

6. «Духовный перелом» Толстого 1880-х годов представлял собой плавную эволюцию, а не кардинальное изменение концепции праведничества; в результате единство художественной картины мира писателя не было разрушено.

7. Философские трактаты Толстого явились религиозным «обоснованием» его художественной картины мира, заложили онтологические и гносеологические основы художественной картины мира писателя после « духовного перелома» 1880-х гг.

8. В гносеологическом плане праведничество является поиском человеком себя в истине, а не истины как таковой, в онтологическом - является непосредственным, нерефлекторным переживанием себя в истине при отсутствии отождествления себя с истиной.

9. В гносеологическом плане праведничество открывает человеку его ресурсы, необходимые для преодоления социального эгоизма и для обретения способности позитивно влиять на все стороны жизни как отдельных людей, так и социальных общностей, народов; в онтологическом - являет глубинную открытость человека другим людям и миру в целом, эффективное служение ему на духовном, душевном и материально-телесном уровнях.

10. Антихристианская и христианская тенденции осмысления феномена праведничества присутствовали у Толстого одновременно. Они не вступали в противоречие, а отражали реальность двух разных сторон духовной жизни человека, двух разных тезаурусов — праведничества и лжеправедничества.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Тарасов, Андрей Борисович

Заключение

Итак, в рамках диссертационной работы было проведено исследование феномена праведничества как социокультурного явления через анализ художественного творчества JI. Н. Толстого. Проблема праведничества поставлена в диссертации как проблема прежде всего истории русской литературы, хотя и затрагивает вопросы теории литературы и культуры в целом.

Исследование показало, что Толстой через свое художественное творчество дает анализ качества духовной жизни человека. Мерилом этого качества выступает праведничество, которое представляет собою напряженное переживание духовной жизни, онтологическую приобщенность человека к миру идеального бытия, к высшей правде и социальную практику воплощения идеала в условиях обычной повседневной жизни. В гносеологическом плане праведничество является поиском человеком себя в истине, стремление к истине, отрицание самодостаточности самого процесса поиска. В онтологическом плане праведничество является нерефлекторным переживанием себя в истине, а не представление себя, своих мыслей и чувств, своего опыта в качестве истины.

В гносеологическом плане праведничество открывает человеку его глубинные ресурсы, необходимые для преодоления социального эгоизма и для обретения способности позитивно влиять на все стороны жизни. В онтологическом аспекте праведничество свидетельствует о глубинной открытости праведника социальной жизни, об эффективном служении обществу в целом и конкретным окружающим людям в частности. Причем в этом служении задействованы все жизненные уровни человека: духовный, душевный и материально-телесный.

Как было обозначено в диссертации, выбор фигуры Толстого для изучения феномена праведничества оказался не случаен. На протяжении всей своей литературной деятельности Толстой с помощью разных художественных средств и образов стремился к наиболее адекватному и выразительному с художественной и содержательной стороны изображению своего главного героя — правды. В диссертации приводились конкретные подтверждения этого суждения.

Важно принимать во внимание и тот факт, что если творчеством А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя было положено начало художественному осмыслению феномена праведничества, то русская литература второй половины XIX в. профессионально занялась исследованием представлений о высшей правде. Применительно к этому периоду русской литературы и, шире, культуры можно говорить о наличии категории праведничества.

И очевидно, что JI. Н. Толстой как одна из самых авторитетных и знаковых фигур русской литературы второй половины XIX века требует особого внимания и тщательного изучения именно в указанном аспекте. Выработка полноценной научной концепции истории русской литературы становится возможной лишь на основании анализа духовного и собственно писательского опыта Толстого.

В диссертации дается литературоведческий комментарий к художественному, эпистолярному и философско-публицистическому наследию JI. Н. Толстого. В целях объективного, научного освещения обозначенной в исследовании тематики и проблематики светский и духовный взгляд на феномен праведничества, «божеское» и «человеческое» как художественно-смысловые координаты картины мира писателя не противопоставляются, а сопоставляются и используются одновременно, рассматриваются впервые в рамках тезаурусного подхода.

В диссертации отмечается, что «божеское» и «человеческое» — это своеобразная аксиологическая парадигма Толстого. Изучение контекста употребления элементов парадигмы позволяет адекватно осмыслять процесс изображения мира праведничества Толстым и его современниками. Об этом свидетельствует предпринятый в диссертации анализ одной из самых нестандартных толстовских попыток художественного воплощения мира праведничества — рассказа-легенды JI. Н. Толстого «Разрушение ада и восстановление его».

Как было отмечено в диссертации, это произведение содержит одну не всеми замечаемую деталь, через которую, на самом деле, раскручивается «ниточка» аксиологического подхода. Излагая события после крестных страданий и смерти Христа, автор-повествователь сообщает, что «Вельзевул видел, как Христос в светлом сиянии остановился во вратах ада, видел, как грешники от Адама и до Иуды вышли из ада. (курсив мой — А. Т.)» (34, 101). Мы наблюдаем, как Адам и Иуда объединяются (в легенде имеется в виду, разумеется, Иуда Искариотский) в одну группу грешников.

Согласно христианской истории, известно, что Адам после грехопадения всю оставшуюся жизнь проводил в подвиге покаяния и смирения перед Богом, а поэтому считается и первым ветхозаветным праведником. Этот момент совершенно отсутствует в толстовском произведении. Из Священного Писания мы также знаем и о том, что Иуда, предатель и фактически убийца Христа, закончил свою жизнь не покаянием, а новым, противоположным покаянию, тяжким грехом — самоубийством. Смешение праведника с грешником, покаяние с упорством в грехе свидетельствует, что для Толстого граница между праведностью и неправедностью проходила в другом месте, там, где покаяние и смирение не принципиальны и не важны.

Из приведенного отрывка вполне очевидно оправдание Иуды — он выходит из ада вместе с другими его обитателями. Как видим, Толстой демонстрирует специфическое, противоположное христианскому, понимание духовной жизни и представление о посмертной участи людей. Самые великие грешники оказываются вместе с праведниками в раю, «нет в мире виноватых». Налицо гуманистический, «человеческий, слишком человеческий» подход Толстого к описанию загробного мира, чрезмерно подчеркивающий безграничное милосердие Божие ко всем грешникам, даже тем, кто не нуждается в этом милосердии и не ищет прощения, как Иуда. Следовательно, мы наблюдаем некое абстрактное, с точки зрения христианства, милосердие. При этом не придается значения другой стороне христианского понимания Бога — Его правосудию. В реальности перед нами не абстракция, а гуманистическая «составляющая» иерархии ценностей Толстого.

Из приведенного в диссертации материала очевидно и то, что писатель вполне допускал существование и «божеского» плана. «Мне отмщение, и Аз воздам» — эпиграф романа «Анна Каренина» и черновой редакции «народного рассказа» «Свечка» — убедительное тому подтверждение. В диссертации приведены факты, которые никак нельзя объяснить, если придерживаться пристрастных характеристик Толстого как ересиарха и богоотступника. Имеются в виду воспоминания дочери писателя

Т.Л.Сухотиной о покупке Толстым в 1886 г. (т.е. в разгар своих антицерковных настроений) сувенира в виде небольшой церковки для подарка сыну. Толстой, по словам дочери, с одной стороны, краснел и стыдился своей покупки, как бы противоречащей его учению, а, с другой стороны, не выпускал церковку из рук и так и нес ее, держа за купол, до самого дома.

А перед последним уходом из Ясной Поляны в 1910 г. писатель читает роман «Братья Карамазовы» — одно из самых православных произведений современной ему литературы. Более i того, он едет в Оптину пустынь, хотя, как отмечают особо скрупулезные исследователи последних дней Толстого, для выбранного писателем маршрута на юг России Оптина была совсем не по пути.

Предпринятый в диссертации анализ текстов Толстого свидетельствует о том, что уже в первой повести писателя «Детство» воспевается красота православного идеала: доказательством чему служат описание жизни-жития и праведной кончины няни Натальи Савишны или молитвенное стояние юродивого Гришеньки. J

Поистине гимн простому православному праведнику звучит в рассказе «Рубка леса». А исследователи до сих пор воспринимают данный рассказ как описание солдатского быта XIX в. Упускается ценное содержание образа главного героя рассказа, солдата Жданова, смиренного, воцерковленного, благочестивого человека, сохраняющего свою верность Богу, несмотря на трудные для этого условия грубой армейской жизни.

Еще больший интерес в плане православных мотивов творчества Толстого представляет набросок писателя 1879 г. «Сто ! лет» (4-й вариант из серии набросков о князе Горчакове под названием «Труждающиеся и обремененные»), серьезно не анализировавшийся учеными. Фактически лишь в книге В. А. Жданова «От «Анны Карениной» до «Воскресения» (М., 1968) встречаем подробное рассмотрение наброска, однако сам анализ текста в рамках социологизированного подхода к литературе вряд ли может удовлетворить современного исследователя и читателя Толстого.

Приведенная в диссертации цитата из самого произведения писателя как бы подтверждает слова В. А. Жданова о том, что описание детства князя Горчакова «чуть ли не напоминает детство угодника Божьего»130. Примечательно, что в момент уже явно обозначившегося неприятия Толстым Православной Церкви, оказалось возможным создание такого православного по духу произведения. Причем и маленький князь Горчаков, и насельницы монастыря выведены не нейтрально, не с иронией, а с явной симпатией. Таким образом, набросок «Сто лет» обозначил сосуществование в пределах толстовской картины мира двух «правд». Первая из них — собственно авторская, «субъективная», и вторая - «объективная», данная зачастую, быть может, независимо от воли автора или даже вопреки ней, однако также принадлежащая Толстому.

Исследование показало, каким важным источником для изучения процесса художественного изображения мира праведничества JI. Н. Толстым являются «народные рассказы». К примеру, в июне 1885 г. Толстой написал рассказ «Свечка», целком выдержанный в православном духе. Главный герой произведения, крестьянин Петр Михеев, олицетворяя любимую толстовскую идею о непротивлении злу силою, демонстрирует и силу христианской праведности, истинного смирения, любви к ближним и к Церкви.

130 Жданов В. А. От «Анны Карениной» к «Воскресению». — М., 1968. — С. 34.

Как отмечалось в диссертации, особенно убедительно подтверждает сказанное заключительная сцена рассказа. В противоположность другим мужикам, взбунтовавшимся против приказчика, заставлявшего их работать в праздничную Пасхальную седмицу, Петр Михеев призывает всех к миру и согласию, несмотря на видимую несправедливость. И он сам первым показывает пример делом, а не словом, выйдя работать в поле. Сохранив душевный мир и остудив пыл мужиков, Петр Михеев явил и послушание Церкви: он не перестал праздновать Пасху, пел торжественные церковные песнопения, а на плуг поставил горящую свечу, которая не гасла на ветру.

Как видим, Толстой даже не стал отказываться от элемента чудесного, так целенаправленно изгонявшегося им из житий святых, которые он переделывал в 1870-е годы для своей «Азбуки». Негаснущая свеча — символ твердой веры Петра Михеева, его праведности, признанной не одними лишь людьми, но и Богом. И в этом сказалась не слабость Толстого-художника или Толстого-мыслителя, как считали, например, Е. П. Андреева, Е. И. Купреянова, Э. С. Афанасьев и ряд других ученых, а объективная причастность писателя укорененной в сознании русских людей православной традиции.

Смирение, любовь и послушание Церкви проявляют и три старца-отшельника из рассказа «Три старца». Достигнув святой жизни, они искренно стремились выучить молитву «Отче наш», когда от епископа узнали о ее существовании и значении для Церкви.

Глубокое смирение, отсечение своей воли и покорность воле Божией демонстрирует Алеша-Горшок. Образ Алеши, задуманный как художественное изображение определенных сторон религиозно-нравственного учения Толстого, оказался наделен чертами, прямо противоположными духу этого учения. Если так называемые «авторские праведники» (т. е. праведники, выражающие толстовское понимание праведничества) — это, прежде всего, атеисты, обвинители Церкви, то Алеша Горшок верен Богу и Церкви до конца своих дней. Для «авторских праведников» молитва представляется бессмысленным механическим действием. А Алеша, хотя и безграмотен, молится постоянно, причем молится сердцем, что Толстой дважды подчеркнул в рассказе. «Авторские праведники» являются гордецами и демонстрируют свою враждебность к «идейным» противникам, а Алеша имеет дар смирения, любвеобилен, мягок и приветлив со всеми, даже с теми, кто причиняет ему существенные душевные и физические страдания. В этом рассказе Толстого очевидна реальная соотнесенность добродетелей Алеши Горшка с православной традицией.

Исследование литературных произведений Толстого позволяет убедиться в том, что даже художественная критика православия, Церкви у Толстого превращается из субъективных намерений в объективное отражение духовной жизни и критику собственных представлений о церковной жизни. Подтверждением может служить описание монашеской жизни отца Сергия. Образ этого монаха у Толстого наделен атрибутикой православного подвижника (ученик знаменитых оптинских старцев, делатель молитвы, постник, затворник, чудотворец). Писатель собирался в повести «Отец Сергий» серьезно критиковать монашеский уклад жизни. В то же время его талант писателя-мыслителя, его реалистичность не позволяли ему хоть сколько-нибудь сфальшивить.

Толстой, быть может, не совсем осознанно, но все же ясно дает понять всем текстом своего произведения, что отец Сергий — атеист-карьерист. Из текста произведения следует, что отец Сергий — гордый человек. Он стремится во всем быть впереди всех, моментально отвергает Бога после совершения блуда с купеческой дочкой. Внимательный и подробный анализ повести позволяет понять, что настоятель монастыря — духовно неопытный человек: впашего в грех гордыни монаха посылает в затвор, вместо того чтобы отправить на общие послушания для смирения. J

Следовательно, мы имеем дело с критикой не монашества как такового, а некоего искаженного представления о нем.

В полном соответствии с опытом святых отцов Толстой изображает путь духовного падения человека: неверие — блуд — убийство — самоубийство. А, значит, повесть «Отец Сергий» — история падения грешника, а не критика реального монаха-подвижника, если смотреть с точки зрения православного человека и с точки зрения объективно данного текста произведения. i

Для диссертационной работы было важно с точки зрения аксиологического подхода оценить своеобразие концепта «божеское» в художественной картине мира Толстого. Анализ литературных произведений писателя показал, что в 1900-е годы Небесное Царство рассматривалось Толстым только с точки зрения «царства Божия на земле». «Божеское» не противопоставляется и не дополняется «человеческим», оно само целиком человеческое. Именно благодаря подобному «человеческому» подходу вина Иуды Искариотского, о которой говорилось выше, переводится из ( онтологической сферы в гносеологическую, приравнивается лишь к обусловленному определенными причинами заблуждению, неправильной точке зрения на мир, неверному методу познания его, которые со смертью автоматически исчезают. Поэтому все грешники (и самые страшные и нераскаянные) в новом, «объективном», гносеологически правильном духовном мире автоматически становятся праведниками и с праведниками торжествуют победу добра.

В диссертации была продемонстрирована существенная близость подобного своеобразного «моделирования» мира праведничества Толстым с концепцией праведничества Н. С. Лескова. Сравнивая почти буквальные совпадения смысла лесковской «рапсодии» «Юдоль» и толстовской легенды «Разрушение ада и восстановление его», можно объективно, на художественном уровне, обозначить логический итог гуманистического подхода писателей. Становится заметным и глубинное неразличение ими онтологического добра и зла, к четкому определению и разграничению которых они искренне стремились.

Таким образом, литературная деятельность Толстого, если подходить к ней с точки зрения комплексного (не узко литературоведческого) прочтения художественных произведений, основывается на глубокой заинтересованности писателя в постижении сути праведничества. Высшая жизненная правда, правда-утверждение не только отражала содержательную сторону мировоззрения, но и являлась творческим принципом, методом писателя.

В толстовских произведениях всегда четко и конкретно выражается авторское понимание правды, «тенденция». Поэтому неправомерно использование в качестве абстрактных понятий таких слов, имен и категорий, как «любовь», «вера», «смирение», кротость», «молитва», «Христос», «Бог». Тем не менее, большинство ученых и мыслителей, исследователей творчества Толстого, не обращали пристального внимания на реальное семантико-онтологическое наполнение перечисленных выше слов и категорий. Благодаря подобному неадекватному методологическому принципу вырабатывался абстрактно-умозрительный, чисто интеллектуальный, иногда и тенденциозный подход к творческому наследию писателя. В результате стало возможным появление «христианизированного» направления в толстоведении.

Суть обозначенного направления заключается в том, что христианский «декор», использование в качестве литературных источников текстов Священного Писания, Прологов, Миней и других произведений христианской письменности, постоянное звучание мотивов любви, самопожертвования воспринимались как несомненный признак подлинного христианства Толстого. Имея немалое число сторонников в науке и критике XIX века (достаточно вспомнить высказывания Н. С. Лескова, М. О. Меньшикова, Н. Н. Страхова, В. П. Буренина, А. К. Чертковой, Э. Кросби, Т. Ферриса, X. Мэссингэма и др.), в последнее время «христианизированный» подход получил более широкое и интенсивное развитие (о чем говорят работы Л. Д. Опульской, А. А. Горелова, Е. И. Рачина, А. Г. Гродецкой, И. Ю. Бурдиной, Я. С. Лурье, Э. Гринвуда, Э. Вилсона и др.).

Однако углубление в толстовское представление и изображение праведничества позволяет понять, что христианские мотивы и формы наполняются в творчестве писателя новым, его собственным религиозно-нравственным содержанием, которое на философско-публицистическом уровне выражено в трактатах «Так что же нам делать?», «О жизни» и др.

Сам Толстой никогда не скрывал своих антихристианских настроений и в качестве характерных черт своих праведников выдвигал и художественно воплощал неверие, гордыню, озлобление против Церкви, низведение Христа до человека, превращение христианской жизни и веры в морально-практическое учение. Достаточно вспомнить образы отца Сергия (повесть «Отец Сергий»), отца Илиодора (незаконченная повесть «Отец Илиодор»), Степана Пелагеюшкина и других новообращенных праведников, его последователей (повесть «Фальшивый купон»). Поэтому, быть может, недаром архимандрит Леонид (Кавелин) еще в 1874 г. уклонился от сотрудничества с яснополянским писателем в деле издания житий для народа, почувствовав эти антихристианские настроения. Вообще история Толстого и Русской Православной Церкви, требующая особого и объективного научного изучения, убеждает в невозможности причислять автора «Исповеди» и «Воскресения» к христианским писателям.

Однако пока это не для всех очевидно, что, как отмечалось в диссертации, приводит к таким невероятным выводам, какие делает, к примеру, В. Н. Назаров, утверждая отсутствие между Толстым и Церковью реальных противоречий. По его мнению, были лишь «метафоры непонимания».

А на самом деле уже в 1882 г. начались серьезные разговоры об отлучении Толстого от Церкви, несмотря на то, что сделать это было непросто из-за чрезвычайной популярности писателя и усиления давления на духовенство со стороны светских людей. В письме мужу от 29 апреля 1882 г. С.А.Толстая рассказывала о принесенном Н. Я. Гротом сообщении архимандрита (впоследствии митрополита) Антония (Храповицкого). О. Антоний говорил, что «митрополит здешний хочет тебя торжественно отлучить от

Церкви». В 1888 г. архиепископ Херсонский Никандр подчеркивал в частном письме тому же Н. Я. Гроту, что Святейший Синод «без шуток» хочет «провозгласить торжественную анафему» Толстому.

Наконец, само «Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года № 557, с посланием верным чадам Православной Греко-Российской Церкви о графе Льве Толстом» и реакция на него Толстого («Ответ на постановление Синода от 20-22 февраля и на получение мною по этому поводу письма») демонстрируют полную противоположность христианского и толстовского миропонимания и отсутствие каких-либо точек соприкосновения. Поэтому оказались безрезультатными все многочисленные попытки духовенства вернуть писателя в лоно Православной Церкви, предпринимавшиеся в 1892, 1897, 1901-1902, 1904, 1909-1910 гг.

Важно учитывать и некоторые факты из биографии Толстого. Так, духовенство села Кочаково жаловалось, что писатель старался все земледельческие и прочие хозяйственные работы проводить в дни официально принятых церковных христианских праздников. Даже в пасхальные дни он демонстративно работал, увлекая часть крестьян своими действиями. Из «Отчетов о состоянии Тульской епархии» за 1886—1899 гг. также известно, что однажды во время крестного хода около станции Ясенки, встречавшего другой крестный ход с иконой Владимирской Божией Матери, Толстой в шляпе и на коне разъезжал рядом с иконой, прорываясь через пеший народ и призывая всех прекратить чествование иконы (как видим, здесь заметна непосредственная связь с образом праведника и одновременно осквернителя икон Митечки из рассказа «Божеское и человеческое»). Само упоминание о художественном изображении Божией Матери на картине Рафаэля «Сикстинская Мадонна» вызывало у Толстого приступы «задыхающейся, богохульной злобы, граничащей с одержанием»131.

В диссертации подчеркивается, что особую актуальность указанные факты приобретают в последнее десятилетие, когда наши современники начинают разговор о Толстом как настоящем христианском праведнике. Возникает опасность смешения определенной моды на Толстого, во многом связанной с отсутствием реального анализа концепции праведничества писателя, с подлинными представлениями русского народа о правде и праведниках в дореволюционной России.

Вместе с тем в художественных произведениях Толстого присутствуют традиционные христианские представления о высшей правде. Образы таких праведников, как Васинька Горчаков, Петр Михеев, Алеша Горшок, с одной стороны, а Митечка, дьяволы из легенды «Разрушение ада и восстановление его», с другой, не только вольно или невольно утверждают и подчеркивают красоту и незыблемость христианского идеала, но и как бы изнутри толстовских текстов подвергают художественной критике концепцию праведничества их автора. Показательно, что ни один из ученых, «христианизирующих» Толстого, до сих пор не указал на факт существования традиционно христианских праведников в произведениях писателя.

Впрочем, христианское звучание ряда толстовских произведений было замечено и по-своему истолковано представителями «социологизированного» направления отечественного литературоведения, особенно послереволюционного его периода. Я. С. Билинкис, В. А. Жданов, С. А. Розанова,

131 См.: Булгаков С. Автобиографические заметки. Посмертное издание. — Париж, 1946. —С. 108 и др.

А. И. Шифман, К. Н. Ломунов и многие другие ученые ставили писателю в упрек наличие в его системе персонажей христианских праведников, увидев в их изображении уход от реальной действительности, от воспроизведения социальных противоречий. Поэтому, исключив этих (да и собственно толстовских, «авторских») праведников из сферы реалистического искусства, упомянутые исследователи провозглашали толстовскими праведниками революционеров, что не отвечало ни мировоззрению, ни творческим замыслам писателя. Укажем хотя бы на то, что в 1902 г., подводя определенные художественные итоги разработке темы праведничества, Толстой дискредитировал революционные идеи через «авторского праведника» — беса социализма.

Осмысление толстовских образов праведников позволяет скорректировать сложившиеся представления о нереалистичности, абстрактности, условности житийных героев и литературных персонажей, воплощающих идеал «должного». Причиной живучести указанного стереотипа является признание большинством литературоведов за сферой реализма права и возможности передачи только душевно-телесной жизни человека. Художественная реализация толстовской концепции праведничества раскрывает присутствующее в творчестве писателя смещение сферы интереса с душевно-телесной стороны бытия на чисто духовную, с жизненного процесса на некий результат его, с «анализа» на «синтез», без изменения, однако, самого творческого метода художественного познания и отображения действительности, остававшегося все время в широких рамках реализма. Следовательно, представления об «идеалистичности» поздних произведений Толстого требуют серьезных уточнений.

266 I

Размышляя над творчеством Толстого, необходимо учитывать, что православные идеалы оставались единственно приемлемыми для значительного большинства русских людей 1880-1900-х годов. Другое дело, что документальные свидетельства, подтверждающие этот факт, еще не стали достоянием массового читателя, а поэтому не могут существенно влиять на подлинно научное освещение истории русской литературы XIX века.

И все же некоторые издания последних лет позволяют надеяться на лучшее в этом отношении. Среди таких изданий в диссертации особо выделены книга митрополита Вениамина (Федченкова) «Божьи люди» и пять томов обширного труда игумена Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия», где даются целые галереи образов праведников XIX — начала XX века. Мы узнаем, что праведничество осмыслялось как подвиг православной веры и благочестия, совершенно не отделимый от служения Церкви (независимо от того, имеет ли человек священный j сан или является простым мирянином), как высший образ подвижничества.

Только тонкое разграничение «объективной» и «субъективной» правды дает возможность понять, что Толстой вовсе не признавал свое религиозно-нравственное учение неким незыблемым абсолютом, «догмой». Более того, чуждый фанатизма, он постоянно сомневался в правильности избранного пути, критически осмыслял его, что и отразилось в его художественном наследии. Недаром он сделал в 1900 г. следующую дневниковую i запись: «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает и учит или нарочно потешает, он не действует»

54, 74). О справедливости приведенных слов применительно к самому яснополянскому писателю говорит существование в его сочинениях «текстуальных праведников», отражающих поиски истины, «объективной» правды и неуспокоенность на достигнутом.

Свидетельства чисто литературного плана могут быть подкреплены и биографическими фактами. В 1889 г., в разгар борьбы с Церковью, Толстой в последний воскресный день перед Великим Постом посещает богослужение в Храме Христа-Спасителя. Постоянное внимание писателя привлекали не только раскольники, сектанты и еретики, но и православные подвижники благочестия. Так, в 1889 г. он интересуется рассказами богомольцев о Симеоне-праведном (Верхотурском), в 1891 г.— Феодосием Углицким, в 1892 г. — старцем Зосимой из романа Достоевского «Братья Карамазовы». И интересуется не только с целью обличения.

В этом убеждают, наконец, и факты, связанные с многочисленными путешествиями Толстого в Оптину пустынь, особенно с последним. По рассказам сопровождавшего писателя после бегства из Ясной Поляны доктора Д. Маковицкого, еще в поезде по дороге в Козельск, а потом и у ямщика Толстой спрашивал, есть ли какие-нибудь старцы, известные праведной жизнью, В Оптинском монастыре (тогда там старчествовали о. Иосиф (Литовкин) и о. Варсонофий (Плиханков)) и сообщал спутникам, что пойдет к ним. Как известно, Толстой прибыл в Козельск только вечером, к тому же в этот день стояла ненастная погода. Но несмотря на то, что проще и удобнее было прямо проехать в Шамордино, к сестре-монахине Марии, Толстой сделал крюк и заехал в Оптину. Разумеется, посещение Оптиной было вызвано не желанием отдыха после трудного пути, не стремлением обличать монахов, а необходимостью беседы со старцами, важностью самого явления старчества для жизни и творчества писателя, в очередной раз оказавшегося в нелегкой духовной ситуации, в поисках истины. Поэтому нельзя говорить о «догматичности» поздних художественных произведений Толстого и окончательности его религиозно-философских выводов.

Таким образом, представители обозначенных выше направлений толкования поздних толстовских творений не рассматривали литературное наследие писателя как единую систему, в которой «субъективная» и «объективная» правда не только одновременно присутствуют, но и естественно взаимодействуют, друг друга художественно подкрепляя и комментируя (а не вступая в противоречие и противодействие друг с другом, как это обычно было принято думать). Поэтому принципиально важно такое одновременное использование системно-обобщенного и конкретно-предметного методов исследования литературного произведения, при котором обе правды могли быть в полной мере учтены.

Знакомство с самыми разными произведениями Толстого (от ранних до последних) обнаруживает наличие у писателя разветвленной, но четкой системы персонажей-праведников, организующей всю систему его персонажей вообще, определяющей своеобразие тематики, проблематики и других сторон его художественного мира.

Важным результатом диссертационной работы является универсальность полученной разработки тезаурусного подхода применительно к литературе. Автор диссертации стал применять указанный подход не только к творчеству Толстого, не только к литературе XIX века. Ярким примером эффективности анализа моделей мира праведничества на основе тезаурусов стал, к примеру, сопоставительный анализ произведений таких разных и не похожих друг на друга и на Толстого писателей, как А. Платонов и М. Цветаева.

На основе изучения творчества Толстого в диссертации делается вывод о том, что художественное «моделирование» мира праведничества, постижение праведничества как социокультурного феномена, присущего жизни светских людей, а не только монахов, представляется весьма актуальным.

Итак, подводя итоги диссертационной работы, можно сделать заключение о том, что в рамках творчества русских писателей XIX века в целом и Толстого в частности накоплен значительный опыт художественного изображения мира праведничества. Литературные модели праведничества оказывали и могут оказывать существенное влияние на духовный климат русского общества, тем самым выполняя важную социокультурную функцию художественного текста. Как показало исследование, сам Толстой своим творчеством продемонстрировал глубину постижения законов духовной жизни человека, постоянное и последовательное личное стремление к праведничеству.

Результаты проведенного исследования творчества Толстого позволяют сделать следующие общие выводы:

- во-первых, современное литературоведение преодолевает разрушительную энергию постмодернизма с его основными понятиями «мир как хаос», «кризис авторитетов», «провал коммуникации». Вместо хаоса утверждается гармония, вместо отсутствия авторитетов признается наличие духовной опоры в лице подвижников и праведников, а вместо провала коммуникации актуализируется реальность глубокого общения и взаимопонимания;

- во-вторых, утрачивает свое значение распространенный миф о том, что художественное творчество вершится исключительно на почве «духовного голода». В диссертации подтверждается мнение ряда современных исследователей о том, что «полнота жизни» в качестве источника вдохновения, способствовала появлению на свет многих литературных шедевров, оказывала существенное воздействие на литературный процесс, на социокультурную ситуацию той или иной эпохи;

- в-третьих, современное литературоведение продвинулось вперед в области герменевтики. Изучение литературных текстов как фактов духовной жизни человека позволяет ученым избегать односторонностей в теории и практике интерпретаций. Становится ясным, что не правы те ученые, которые отрицают возможность единственно верной интерпретации художественного произведения и отстаивают тезис о неизбежной ошибочности любого прочтения текста (Ж. Деррида, П. де Ман, X. Бум, Дж. Хартман, Дж. X. Миллер). Нельзя согласиться и с мнением тех исследователей, которые утверждают, что истинная интерпретация может быть только одна (В. В. Бибихин). В диссертации демонстрируется возможность сосуществования в пределах одного текста или даже фрагмента текста двух истинно верных интерпретаций. Дело в том, что в литературном тексте заложена способность изображения двух различных сторон духовной жизни человека, каждой из которых будет соответствовать своя интерпретация. Задача ученого раскрыть отражаемую в художественном произведении внехудожественную реальность во всей полноте успешно реализуется в рамках «религиозного литературоведения»;

-в-четвертых, на данном этапе развития литературоведения необходимо обратить существенное внимание на такой тип авторской эмоциональности, как «благодарное приятие мира и сердечное сокрушение» (В. Е. Хализев). До этого учеными исследовались по преимуществу другие типы авторской эмоциональности: героическое, идиллическое, сентиментальность, романтика, трагическое, комическое, ирония.

Данная диссертационная работа вписывается в контекст «религиозного литературоведения». На основе полученных результатов, а также достижений ведущих ученых, представляющих указанное направление в филологии, вряд ли можно согласиться с критикой «религиозного литературоведения», которая раздается даже не со стороны священнослужителей, а со стороны коллег-ученых. Показательным примером подобной критики является упоминавшаяся в диссертации статья С. А. Мартьяновой «Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в.». Исследовательница подвергает сомнению формы мышления и подходы «религиозной филологии», утверждая, что раскрытие христианской проблематики требует богословской и философской просвещенности, с одной стороны, и подвергает ученых опасности изображения писателей в виде святых, с другой. В итоге, по мнению Мартьяновой, игнорируются и реальная сложность человеческой личности, и оттенки духовности, религиозности конкретного писателя. Безусловно, углубление в христианскую проблематику невозможно без соответствующих дополнительных знаний и опыта. Существует и риск идеализации исследуемого автора, его духовного пути. Однако трудности, возникающие при осмыслении духовного смысла литературных творений, не могут служить доказательством ошибочности самого направления исследования «религиозной филологии». Эти трудности успешно преодолеваются современной гуманитарной наукой.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Тарасов, Андрей Борисович, 2006 год

1. Аверинцев С. С., Андреев М. Л., Гаспаров МЛ., Гринцер П. А., Михайлов А. В., Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. — М., 1994.

2. Адушкин Г. Е. Этико-философская концепция человека в творчестве Ф. М. Достоевского. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. — М., 1974.

3. Акелькина Е. А. В поисках цельности духа, Бога и вечности: Пути развития русской философской прозы конца XIX века. — Омск, 1998.

4. Андреева Е. П. Проблема положительного героя в творчестве Льва Толстого последнего периода. — Воронеж, 1961.

5. Андреева Е. П. Толстой-художник в последний период деятельности. — Воронеж, 1980.

6. Андреев Н. П. «Три старца» Л. Толстого и родственные легенды // Новое дело. — Казань, 1922 — № 2.

7. Анненкова Е. И. Этика религии и этика жизни в творчестве Гоголя и позднего Толстого // Толстовский сб.: Этика и эстетика. Вопр. поэтики. Творческ. связи и традиции. Межвуз. сб. научн. трудов. — Тула, 1992.

8. Аннинский Д. Граф Лев Николаевич Толстой как моралист. — Рязань, 1914.

9. Антоний (Святогорец), иеромонах. Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века. — М., 1994.

10. Асмус В. Ф. Мировоззрение Толстого // Асмус В. Ф. Избр. философ, труды. — М., 1963. — Т. 1.

11. Астафьев П. Е. Учение графа JI. Н. Толстого в его целом. — М., 1892.

12. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975.

13. Берман Б. И. Сокровенный Толстой. — М., 1992.

14. Бибихин В. В. Новый ренессанс. — М., 1998.

15. Библиотека Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне. Библиографическое описание. I. Книги на русском языке. 4.1. А— Л. —М., 1972,4. 2. М—Я. —М., 1975.

16. Бобров Е. Этические воззрения графа Л.Н.Толстого и философская их критика. — Юрьев (Дерпт), 1897.

17. Братусь Б. С. Научная психология на фоне Льва Толстого // Психологический журнал. — 1999. — Том 20. — № 3. — С. 199— 130.

18. Буганов В. И., Богданов А. П. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. — М., 1991.

19. Буданова Н. Достоевский о Христе и истине // Достоевский: Материалы и исследования. — СПб.: Наука, Санкт-Петерб. отд-ние, 1992. —Т. 10. —С. 21-30.

20. Булгаков В. Ф. Христианская этика: Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого. — Екатеринбург, 1994.

21. Вениамин (Федченков), митрополит. Божьи люди. — М., 1997.

22. Взаимодействие форм культуры в духовной жизни общества. — Л., 1986.

23. Виноградов И. И. Критический анализ религиозно-философских взглядов Л. Н. Толстого.— «Знание», сер. «Научн. атеизм». — №4. — М., 1981.

24. Виноградов И. И. По живому следу: Духовные искания русской классики. Литературно-критические статьи. — М., 1987.

25. Воропаев В. А. Духом схимник сокрушенный. Жизнь и творчество Н. В. Гоголя в свете православия. — М., 1994.

26. Галаган Г. Я. JI. Н. Толстой. Художественно-этические искания. — Л., 1981.

27. Гарин И. И. Неизвестный Толстой. — Харьков, 1993.

28. Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. — М., 2002.

29. Горелов А. А. «Праведники» как категория народной этической оценки и «праведнический» цикл произведений // Горелов А. А. Н. С. Лесков и народная культура. — Л., 1988.

30. Григорьев А. А. Искусство и нравственность. — М., 1986.

31. Гродецкая А. Г. Древнерусские жития в творчестве Л. Н. Толстого 1870-1890-х годов. АКД. — СПб., 1993.

32. Громова-Опульская Л. Д. Гоголь и Лев Толстой — художники иучители жизни//Яснополянский сб. 1992. — Тула, 1992.

33. Гулин А. В. «Воскресение» и Воскресение. Последний роман Л. Н. Толстого // Л. Н. Толстой. Воскресение. — М., 1995.

34. Гусев А. Любовь к людям в учении графа Л. Толстого и его руководителей. — Казань, 1892.

35. Гусев А. Основные «религиозные» начала графа Л. Толстого.1. Казань, 1893.

36. Гусев Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. — М.— Л., «Academia», 1936.

37. Гусейнов А. А. Великие моралисты. — М.: Республика, 1995.351 с.

38. Гусейнов А. А. Вера, бог, и ненасилие в учении Льва Толстого // Свободная мысль. — 1997. — № 7. с. 46-55.

39. Гусейнов А. А. Золотое правило нравственности. — М., 1988.

40. Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Книги 1-5. Тверь, 1992—2002.

41. Джексон Р.-Л. Проблема веры и добродетели в «Братьях Карамазовых» // Достоевский: Материалы и исследования. — Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1991. — Т. 9. — С. 124-132.

42. Дивеевские предания. — М., 1996.

43. Дмитриев А. П. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет // Русская литература. — 1995. — № 1.

44. Дорофей, авва. Поучения. Послания. Вопросы. Ответы. — М., 1991.

45. Дунаев М. М. Православие и русская литература: В 5 т. — М., 1996-1999.

46. Духовная культура: идеи, история, реальность. — Казань, 1994.

47. Духовная трагедия Льва Толстого. Сб. статей. — М., 1995.

48. Духовное производство: Социально-философские проблемы духовной деятельности. М., 1981.

49. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. — Петрозаводск, 1995.

50. Жданов В. А. От «Анны Карениной» к «Воскресению». — М., 1968.

51. Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. — М., 1994.

52. Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. Избранное. — Петрозаводск, 1992.

53. Иоанн Златоуст. Поучения: В 2 т. — М., 1993.

54. Иоанн Лествичник. Лествица, возводящая на небо. — М., 1996.

55. Исаак Сирин. Слова подвижнические. — М., 1993.

56. Климова С. Феноменология святости и страстности в русской философии культуры. — М., 2004.

57. Ковалева А. И., Луков В. А. Социология молодежи. — М., 1999.

58. Козлов А. А. Религия графа Л. Н. Толстого. — СПб., 1888.

59. Козлов Н. С. Лев Толстой как мыслитель и гуманист. — М., 1985.

60. Кризис ценностей и современная культура. — М., 2001.

61. Крупчанов Л. М. Культурно-историческая школа в русском литературоведении. — М.: «Просвещение», 1983.

62. Кузминская Т. Л. Моя жизнь в Ясной Поляне / Вступ. ст. С. А. Розановой; Подг. текста и примеч. Т. Н. Волковой. — М.: Правда, 1986. —560 с.

63. Культурология. XX век. Энциклопедия. — Т. 1-2. — СПб., 1998.

64. Кунцевич Г. 3. «Три старца» Л. Н. Толстого и «Сказание о явлениях святому Августину» // Историко-литературный сборник. — Л., 1924.

65. Купреянова Е. Н. Эстетика Л. Н. Толстого. — М., 1966.

66. Курляндская Г. Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский. (Проблема метода и мировоззрения писателей). — Тула, 1986.

67. Лакшин В. Я. Толстой и Чехов. — М., 1975.

68. Леонтьев К. Н. Наши новые христиане Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой (по поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести графа Толстого «Чем люди живы?»). — М., 1882.

69. Лесков Н. С. Граф Л.Н.Толстой и Ф.М.Достоевский как ересиархи (религия страха и религия любви) // Н. С. Лесков. О литературе и искусстве. — Л., 1984.

70. Лесков Н. С. О героях и праведниках (заметка) // Церковно-общественный вестник.— 1881. — №129.

71. Линков В. Я. Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина. —М., 1989.

72. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. — М., 2001.

73. Лихачев Д. С. Лев Толстой и традиции древней русской литературы // Лихачев Д. С. Литература — реальность — литература. — Л., 1984.

74. Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. — М., 1978.

75. Ломунов К. Н. Философская концепция жизни и человека в творчестве Л. Н. Толстого // Советско-японский симпозиум по литературоведению. — М., 1983.

76. Лосская-Семон М. В. Несколько замечаний по поводу религиозного призвания русской литературы // Русская литература. — 1995. — № 1.

77. Лотман Ю. М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция // Лотман Ю. М. Избр. статьи: В 3 т. — Таллинн, 1993. —Т. 3. —С. 127-137.

78. Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Знание. Понимание. Умение. — 2004. — № 1. —С. 93-100.

79. Луков Вл. А. Основы теории литературы / 2-е изд. — М.: ГИТР, 2004.

80. Луков Вл. А. Основные особенности русской литературы // Anglistica: Сб. статей по литературе и культуре России и Великобритании. Вып. 10. Юбилейный / Гл. ред. И. О. Шайтанов; Отв. ред. выпуска Е. Н. Черноземова. — М.: МПГУ, 2005. — С. 2632.

81. Луков Вл. А. Русская литература в мировом литературном процессе (введение в проблему). — М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2006.

82. Лурье Я. С. После Льва Толстого. — СПб., 1993.

83. Лученецкая-Бурдина И. Ю. Проза Л. Н. Толстого в литературном контексте 1870—1890-х годов. АДД. — М., 2002.

84. Магазанник Е. П. Мировоззрение и метод JI. Толстого в повестях последнего периода творчества // Труды Самарканд, гос. ун-та им. А. Навои. Новая серия. — Вып. 112. Проблемы худ. мастерства. — Самарканд, 1961.

85. Маллак Ги, де. Мудрость Льва Толстого. // Пер. с англ. под ред. Ю. А. Шрейдера. — М., 1995.

86. Мегаева К. Фролова Т. Положительный герой в творчестве Л. Н. Толстого последнего периода // Уч. зап. Дагестанского ун-та. — Т. 13. — Махачкала, 1963.

87. Меджибовская И. Толстой, Евхаристия и «Тайная вечеря» // Лев Толстой и мировая литература. — Тула, 2003.

88. Межуев В. М. Духовное производство: социально-философский аспект проблемы духовной деятельности. — М., 1981.

89. Мень А. Библия и русская литература. // Наука и религия. — 1994. —№2.

90. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. — М., 1995.

91. Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки: Происхождение образа. —М., 1958.

92. Назаров В. Н. Метафоры непонимания: Л. Н. Толстой и Русская Церковь в современном мире // Вопросы философии. — 1991. — №8.

93. Наука о литературе в XX веке (историч, методология, литературный процесс). — М., 2001.

94. Невидимая брань: Блаженной памяти старца Никодима Святогорца. — М., 1991.

95. Неизвестный Толстой. В архивах России и США. — М., 1994.

96. Немировская Л. 3. Религия в духовном поиске Толстого. — М., «Знание», 1992. — Серия «Культура и религия». — № 4.

97. Никитин В. «Богоискательство» и богоборчество Толстого // Прометей. — М., 1980. — Т. 12.

98. Николаева Е. В. Агиографические источники в произведениях русской классики второй половины XIX века // Макариевские чтения. — Можайск, 1996. — Вып. IV. — Часть II.

99. Николаева Е. В. Духовный климат эпохи и художественный мир позднего Льва Толстого // Литература в школе.1997, —№5.

100. Николаева Е. В. Художественное своеобразие творчества Л. Н. Толстого 1880-1900-х годов: (Способы выражения авторского мировоззрения в позднем творчестве писателя). АДД. — М., 1995.

101. Нилус С. Великое в малом. — СПб., 1995.

102. Нилус С. На берегу Божьей реки. — Сергиев Посад, 1992.

103. Нилус С. Святыня под спудом. — СПб., 1996.

104. Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки. — Л., 1974.

105. Новикова Е. Софийность русской прозы второй половины XIX века: евангельский текст и художественный контекст.1. Томск, 1999.

106. Новикова Е. Г. Ситуация преображения в русской культуре и литературе конца XIX века: постановка проблемы // Православие и Россия: прошлое, настоящее, будущее: Материалы Духовно-исторических чтений. — Томск, 1998.

107. Носов С. Н. Проблемы нравственного идеала в русской литературе и живописи второй половины XIX века // Русская литература и изобразительное искусство. — Л., 1988.

108. Овсянико-Куликовский Д. Н. Лев Николаевич Толстой. Очерк его художественной деятельности и оценка его религиозных и моральных идей. — СПб,, 1911.

109. Одиноков Литературный процесс и духовная культура в России: Ф.Достоевский, Л.Толстой, И.Тургенев. — Новосибирск, 1995.

110. Одиноков В. Г. Мир и человек в художественной концепции Л. Н. Толстого: О понятии духовной культуры в системе взглядов Толстого; Толстой и Аввакум // Литература в контексте художественной культуры. — Новосибирск. 1991. — Вып. 1.

111. Опульская Л. Д. Л.Н.Толстой о нравственной основе бытия: (Послесловие) // Толстой Л. Н. Повести. Воспоминания современников. — М., 1990.

112. Опульская Л. Д. Художественное Евангелие от Льва Толстого: (Предисловие) // Толстой Л. Н. Божеское и человеческое: Произведения 1903-1910 гг. — М., 1994.

113. Опульский А. Л.Н.Толстой в работе над произведениями русской агиографии // Опульский А. Жития святых в творчестве русских писателей XIX века. — Michigan, 1986.

114. Ордина О. Н. Феномен старчества в русской духовной культуре XIX века. АКД. — Киров, 2003.

115. О религии Толстого. — М., 1912. — Сб. 2-й.

116. Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым. — М., 1993.

117. Очерки по истории мировой культуры / Под ред. Т. Ф. Кузнецовой. — М., 1997.

118. Павлович Н. А. Оптина пустынь. Почему туда ездили великие? // Прометей. — М., 1980. — Т. 12.

119. Переверзева Н. А. Символическая образность повести «Отец Сергий» в контексте древнерусской и народно-поэтической традиций // Толстовский сб. — Тула, 1992.

120. Переписка JI. Н. Толстого с П. В. Веригиным. — СПб., 1995.

121. Переписка JI. Н. Толстого с сестрой и братьями / Вступ. ст. JI. Опульской; Сост., подг. текста и коммент. Н. Калининой и др. — М.: Худож. лит., 1990. — (Переписка рус. писателей).

122. Платон (Левшин), митрополит. Азбука добродетели. — М., 2005.

123. Подвиги веры: Примеры добродетелей, извлеченные из житий святых угодников Божиих. — М., 1997.

124. Поляк Л. М. Принципы изображения человека в романах Льва Толстого // Мое. гос. ун-т. Уч. зап. — Вып. 110. — М., 1946.

125. Преподобные старцы Оптиной пустыни. Жития. Чудеса. Поучения. — М. — Рига, 1992.

126. Ранкур-Лаферьер Д. Был ли Толстой христианином? // Лев Толстой и мировая литература. — Тула, 2003.

127. Рачин Е. И. Философские искания Льва Толстого. — М., 1993.

128. Родионов Н. Л. Н. Толстой в Москве. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Моск. рабочий, 1958.

129. Розанов В. В. Религия и культура. — М., 1899.

130. Русская литература XIX века и христианство. — М., 1997.

131. Русское подвижничество. — М., 1996.

132. Салманова И. Ф. Система нравственно-философских и художественных исканий JI. Н. Толстого 80-900-х годов: (Путь к драме «Живой труп»). АКД. — Томск, 1990.

133. Самыгин С. И., Нечипуренко В. Н., Полонская И. Н. Религиоведение: социология и психология религии. — Ростов-на-Дону, 1996.

134. Симонова С. В. Критический анализ религиозно-нравственного идеала JI. Н. Толстого // Социально-философские аспекты критики религии. — Л., 1981.

135. Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. — М., 1972.

136. Слонимский JI. 3. «Учение истины» и практическая мораль графа JI. Н. Толстого. Ч. 13. Произведения последних годов. Изд. 1-е. М., 1891//ВестникЕвропы.—1891. —№9.

137. Совершенный человек. Теология и философия образа. — М., 1997.

138. Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. — М., 1996.

139. Соина О. С. Этика самосовершенствования: JI. Толстой, Ф. Достоевский, Вл. Соловьев: (Философское эссе). — М., 1990.

140. Сорокин П. JI. Н. Толстой как философ. — М., 1914.

141. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992.

142. Сохряков Ю. И. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза XX века (70-80-е годы) / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького РАН. — М.: ИМЛИ, 2002.

143. Степун Ф. Религиозная трагедия Льва Толстого // Степун Ф. Встречи и размышления. — Лондон, 1992.

144. Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания / Вступ. ст. и примеч. А. И. Шифмана. — М.: Худож. лит., 1976. — (Сер. лит. мемуаров).

145. Сушков Б. Когда мы реабилитируем Льва Толстого? // Евангелие Толстого. — М., 1992.

146. Тарасов Б. Новый Ренессанс или ускоренный Апокалипсис? // Тарасов Б. Куда движется история? Метаморфозы людей и идей. — СПб., 2002.

147. Тарасов Б. Н. Лев Толстой — читатель Блеза Паскаля // Вопросы литературы. — 1997. — №6.

148. Тарасов Б. Н. Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский. — М.: «Academia», 1999.

149. Тарасов Б. Н. Паскаль. — М., 1979. — (Сер. «Жизнь замечательных людей»).

150. Тезаурусный анализ мировой культуры. — Вып. 1, 2. — М., 2005.

151. Тендряков В. Ф. Божеское и человеческое Льва Толстого // Л. Н. Толстой и русская литературно-общественная мысль. — Л., 1979.

152. Толстая С. А. Дневники. — В 2 т. — М., 1978.

153. Толстой или Достоевский? Философско-эстетические искания в культурах Востока и Запада. — СПб., 2003.

154. Толстой и религия. Научн. доклады Московского толстовского общества. — М., 1996. — Вып. 5.

155. Толстой и США: Переписка. — М., 2004.

156. Толстой Л. Н. Педагогические сочинения / Сост. Н. В. Вейкшан (Кудрявая). — М., 1989. — (Пед. б-ка).

157. Трифон (Туркестанов), митрополит. Древнехристианские и оптинские старцы. — М., 1997.

158. Уледов А. К. Духовная жизнь общества: Проблемы i методологии исследования. М., 1980.

159. Федоров Г. П. Святые Древней Руси. (X-XVII ст.). — Paris, 1931.

160. Флоровский Г., протоиерей. Пути русского богословия. — Париж, 1937.

161. Франк С. JI. Нравственный идеал и действительность // Франк С. JI. Живое знание. — Берлин, 1923.

162. Хализев В. Е. Теория литературы. — М., 1999.

163. Хализев В., Майорова О. Лесковская концепция J праведничества // В мире Лескова. — М., 1983.

164. Холодова И. Л. Проблема идеала в мировоззрении и творчестве Л. Н. Толстого. АКД. — М., 1970.170. «Хорошее общество»: Социальное конструирование приемлемого для жизни общества // отв. редактор Федотова В.Г. — М., 2003.

165. Христианские истоки русской литературы: Сб науч. тр. М-во образования Рос. Федерации. Моск. пед. ун-т / Отв. редактор Аношкина В. Н. — М., 2001. !

166. Христианство и культура сегодня. — М., 1995.

167. Христианство и русская литература: Сб. статей. — СПб., 1994.

168. Христианство и русская литература: Сб. статей. — СПб., 1996.

169. Черткова А. К. Лев Толстой и его знакомство с духовно-православной литературой // Голос минувшего. — 1913. — №5.

170. Шапинская Е. Н. Дискурс любви: Любовь как социальное отношение и ее репрезентация в литературном процессе. — М.: Прометей, 1997. — 346 с.

171. Швейцер А. Культура и этика. — М., 1973.

172. Шендрик А. И. Об актуальности культурологии как науки и учебной дисциплины // Знание. Понимание. Умение. — 2005. —№4.

173. Шендрик А. И. Социология культуры. — М., 2005.

174. Шендрик А. И. Теория культуры. — М., 2002.

175. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 1: Гештальт и действительность / Пер. с нем., вступ. ст. и примеч. К. А. Свасьяна. — М., 1998.

176. Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой: Семидесятые годы. — Л.,1978. i

177. Юртаева И. А. К вопросу о традициях жития в повести Л. Толстого «Отец Сергий» // Литературное произведение и литературный процесс в аспекте исторической поэтики. — Кемерово, 1988.

178. Юшкевич П. Религиозные искания Л. Н. Толстого // Вестник Европы. — 1911. — №9.

179. Якубовский В. Положительные народные типы в ранних произведениях Л. Н. Толстого и образ Каратаева // Юбилейный сборник к пятидесятилетию Рижского Политехнического института i 1862—1912. —Рига, 1912.

180. Addams J. Tolstoy. Prophet of Righteousness // Unity. — Chicago, 1928. —Vol. 102. —№ 1.

181. Christesen N. Asceticism in Tolstoy's «Father Sergius» // The Dimensions of Emotion. The University of New South Wales, April, 1984.

182. Christesen N. «Light» and «enlightment» in Tolstoy's works // Proceedings and papers of 10th congress (Actes du Xе congres de l'A.U.L.L.A.). — Auckland, 1966.

183. Crosby E. Cast out. Tolstoy's offense against the church // The New Order.— 1901. — april.

184. Crosby E. H. Tolstoy and his message. — N. Y., 1911.

185. Edgerton W. B. The artist turned prophet. Leo Tolstoj after 1880 // American contributions to the sixth international congress of slavists. Prague, 7-13 August 1968. Volume II: Literary Contributions.1. The Hague, 1968.

186. Fausset H. L'Anson. Tolstoy. The inner drama. — N. Y., 1968.

187. Ferris T. Tolstoy and the Churches // The Open Road. — January. — 1908. — Vol. II. — № 1.

188. Greendwood E. B. Tolstoy and religion // New essays on Tolstoy. — Cambridge, 1978.

189. Hofmann M., Pierre A. La vie de Tolstoi. — P., 1934.

190. Jahn G. R. A note on miracle motifs in the later works of Lev Tolstoy // The supernatural in Slavic and Baltic literature: Essays in honour of Victor Terras. — Ohio, 1988.

191. Kues M. Tolstoi vivant. Poche. — Suisse, 1988.

192. Leon D. Tolstoy, his life and work. — L., 1944.

193. Massingham H. W. The last of christians // The New Order.1900. —№26.

194. Maude Aylmer. The life of Tolstoy. Later years. — L., 1911.

195. Mclean H. Tolstoy and Jesus // California slavic studies. 17. Christianity and the Eastern Slavs. Russian culture in Modern Times. — 1994. —Vol. 12.

196. Noyes G. R. The essential elements in Tolstoy's ethical system // Anniversary Papers by Colleagues and Pupils of George Lyman Kittredeg. — Boston, 1913.

197. Troyat H. Tolstoi. — P., 1979.

198. Weisbein N. L'Evolution religieuse de Tolstoi. — P., 1957.

199. Wilson A. N. Tolstoy. — L., 1988.

200. Ziolkowsky M. Anti-Hagiography: Tolstoy's Assault on Orthodoxy // Ziolkowsky M. Hagiography and Modern Russian Literature. — Princeton, New Jersey, 1988.

201. Ziolkowsky M. Hagiographical motifs in Tolstoy's «Father Sergius» // South Atlantic Review. — 1982. — Vol. 47.