Эстетика мета-нормативного поведения в русской культуре XI - начала XX веков тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.04, доктор философских наук Юрков, Сергей Евгеньевич

• Юрков, Сергей Евгеньевич
• доктор философских наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор философских наук Юрков, Сергей Евгеньевич

Введение.

Глава 1. Антиповедение в русской средневековой культуре

§ 1. Схема: антиповедение - гротеск. Концепция "антимира".

§ 2. "Смеховая" сторона антимира: скоморошество.

§ 3. Православное юродство как антиповедение.

§ 4. Приемы "переворачиваемости" в отражении феноменов а-нормальности".

§ 5. XVII век: тенденции в трансформации антимира.

Глава 2. XVIII век. Гротеск и мета-нормативное поведение в "цитатной" культуре.

§ 1. Петровская модернизация как "перевертывание" антимира

§ 2. Мета-нормативное поведение под знаком псевдофеноменальности.

§ 3. Мета-нормативное поведение под знаком скуки.

§ 4. Мета-нормативное поведение под знаком экстраординарности

§ 5. Мета-нормативное поведение в нигилизме f

Глава 3. Гротеск и мета-нормативное поведение в культуре России XVIII - начала XX вв

§ 1. Мета-нормативное поведение в городской культуре XVIII - XIX вв.

§ 2. Мета-нормативное поведение в крестьянской культуре XVIII - XIX вв.

§ 3. От лубка к "Бубновому валету": гротеск и мета-нормативность в культуре "примитива"

§ 4. "Эстетизм наизнанку": футуризм и театры-кабаре 1910-х гг.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Эстетика мета-нормативного поведения в русской культуре XI - начала XX веков»

Мета-нормативное поведение ("гротескное" поведение) предстаеляет собой особую форму поведения, для которого характерен выход за пределы норм, признаваемых общественным сознанием в качестве "стереотипа", а также норм, предписываемых и рекомендуемых системой официальной (продуцируемой религиозно-конфессиональными или правящими властными структурами) идеологии в виде поведенческого эталона в том случае, если данный эталон реально усвоен обществом в качестве ориентира программы культурного действия и поступка. Понятно, что подобное совпадение - что считать "должным" в практике повседневной жизни - достигается редко. В таком случае акты мета-нормативного поведения нацеливаются на нарушение именно нормы "стереотипизированной". Действия по модели "мета-нормативности" не предполагают императива массового подражания, но воспроизводят ее по типу "антитезы", утверждающей оппозиционность к норме общепринятой. Факт подобного противопоставления есть сущностный, характерологический признак указанного типа поведения.

Мета-нормативным поведением создается иной тип нормы, которая может быть как сниженной, так и завышенной в отношении общепризнанной, но в любом случае она обладает меньшим статусом субстанциальности в сравнении с нормой "обычной", присутствие которой непременно требуется создателю мета-нормативных поведенческих акций в качестве контраста, благодаря которому данный тип поведения делается осуществимым.

Для прояснения смысла понятия представляется целесообразным конкретизировать его содержание на примере соотнесенности с понятием "контркультура". В современной социологии и культурологии под "контркультурой" (термин введен американским социологом Т.Роззаком в 1960-х гг.) или "альтернативной" культурой понимается тип культуры, в котором образы жизни и ценности отличаются от принятых в составе основной (господствующей) культуре и который может отрицать ее главные убеждения, идеалы и институты1. Контркультурную тенденцию локальные комплексы ценностей получают при обретении ими статуса определенной целостности, универсальности, в результате чего они становятся способными к выходу за пределы собственной культурной среды и начинают влиять на ценностные и практические установки широких социальных общностей .

Основное, что требуется выделить из приведенных характеристик, -это субстанциональность ценностей ("норм") контркультуры, т.е. их относительная независимость от норм и культурных ценностей культуры доминирующей, в силу чего они и получают возможность конкуренции с ней. Целостность и универсальность подобных комплексов норм формирует обособленный базис, позволяющий выстраивать на его основе упорядоченную систему жизненного поведения (например, культура "хиппи" или нормы поведения уголовного мира), не требующую постоянной координации с нормами жизни прочей социальной массы. Что же касается "мета-нормативных" поведенческих форм, то они не только не претендуют на замещение норм господствующей культуры, но, будучи зависимыми от них, становятся осуществимыми лишь в их присутствии, без чего они просто утрачивают смысл (в частности, свойства "контрастности" или "контрарности").

Закономерен вопрос: почему "мета-нормативное поведение", а не просто "ненормативное" поведение или не "антиповедение" (термин, уже используемый в трудах Б.А.Успенского)? Главное в том, мета-нормативное поведение обладает собственной особенной спецификой. Оно предполагает не только нарушение общепринятых норм, но нарушение демонстративное, публично манифестируемое (тайный, никем не видимый акт нарушения нормы мета-нормативным поведением не является, как, очевидно, и не может относиться к поведению вообще: если, по самому общему определению, поведение есть "внешне заметный ответ организма животного либо человека на воздействие окружающей среды"3, то применительно к поведению в культуре аналогичная "заметность" выражается в его наглядности, открытости для общественного восприятия), что резко усиливает эмфазу перехода нормативных границ. Смысл всего действа концентрируется не вокруг нарушения конкретной нормы, а вокруг собственно самого факта нарушения (подобное нарушение способно иметь и пародийный, и игровой характер, как например, в скоморошестве или чудачестве).

Демонстративность, акцентированность определяет и другую специфическую черту подобного типа поведения, превращающую его в "мета", -экстремализм. Это означает, что из всего интервала действий, находящихся в полосе, разделяющей область нормы и того, что условно можно именовать его абсолютной противоположностью, творец мета-нормативности выбирает то, что по возможности максимально удалено от нормы, контрастно с ней. В противном случае простой выход за ее пределы ("не норма") оказывается не способен (или в недостаточной мере способен) выделить субъекта поведения и его действия из окружающей социальной среды. Учитывая сказанное, под "мета-нормой" в тексте исследования будет пониматься такой вариант выхода за "норму", масштаб которого определяется субъектом именно в его ориентации на демонстративность и "экстремализм". При этом, важно подчеркнуть, следование мета-норме поведения вовсе не означает отрыва от норм общепринятых, мета-норма не утверждается в качестве самостоятельной и от них обособленной. Лишь в дальнейшем, при условии ее устойчивой повторяемости, она способна внедриться в сферу норм "обычных", "стереотипных" но тогда и поведение, в структуру которого ранее вписывалась данная мета-норма, перестанет считаться "мета-нормативным".

Необходимо также отметить, что указать такой тип поведения, который в строгом смысле слова был бы точной диаметральной противоположностью норме и только поэтому получал бы право квалифицироваться в качестве "анти"- поведения, не всегда возможно (иногда просто невозможно). Если же данная возможность предоставляется, то лишь в приложении к тем фактам поведения в культуре, которые в своей структуре обладают достаточно отчетливо выявляемой двойственностью, схемой оппозиционности. В первую очередь это относиться к тому периоду русской истории, когда ее культура строилась на принципах "бинарности" или "дуальности" (Древняя Русь, Средневековье, XVII, отчасти XVIII вв). Таким образом, приставка "мета" приобретается не за счет приближения к некоей абстрактной точке подобной "противоположности", а за счет сознательной нацеленности инициатора подобного рода действий на максимум удаленности от общепринятой нормы поступка, что предполагает вариативность актов нарушения дан-щ ной нормы (поскольку в различных условиях, зависимости от обстоятельств ситуации степень приближения к данному максимуму также оказывается различной). В силу указанных причин появляется потребность в предложении расширенной трактовки содержания понятия "антиповедения", которое и должно отразить понятие поведения "мета-нормативного" (в отношении чего "антиповедение" выступает его частным случаем).

В самом широком аспекте мета-нормативное поведение может интерпретироваться через понятия "упорядоченности" (организации) и "хаотиза-ции" (дезупорядоченности), отражающие процессы, находящиеся в основа-W нии механизма культурной эволюции. Если культура представляет собой организованную упорядоченную целостность (в формулировке Ю.М.Лотмана, культура, в самом широком смысле, есть "ненаследственная память коллектива, выражающаяся в определенной системе запретов и предписаний"4), то хаос — это "другое" культуры, ее внешняя альтернативность. Хаос с необходимостью имманентен культуре, поскольку в ее структуре постоянно присутствуют элементы, нацеленные как на удержание ее наличного состояния, стабильности, так и на ее дестабилизацию. С этой точки зрения мета-нормативное поведение относится к разряду элементов "дестабилизирующих". Оппозиция полюсов "традиция" (консерватизм) — "новация" (прогрессивность) получает конкретизацию в противостоянии официальной идеологии, государственных предписаний (квалифицируемых в качестве программы "должного"), общественных стереотипов мышления, поведения и — поведения "мета".

Важнейшая отличительная особенность мета-нормативного поведения - его "публичность", т.е. в своем объеме жестов, речи, действий оно изначально рассчитано на зрителя, на сообщение. Иными словами, оно является театрализованным действом, развертывающимся внутри самой жизни, что допускает его эстетическую оценку.

Возможность эстетического подхода к рассмотрению данного феномена обусловлена его творческим, созидательным характером. Сущность мета-нормативного поведенческого творчества проявляется не только в плане выражения театрализованности, но и в более широком аспекте - как создание способа специфического, "нестандартного" образа социального действия, в своем комплексе составляющего устойчивый, антитетический к нормативной культуре, полюс ("антимир"). Мета-норма не есть просто "антинорма", зеркально перевернутая схема, это - "другая" норма (в данном смысле важна ее легитимность, допустимость обществом, без чего она была бы немедленно подавлена), публичная демонстрация которой раздвигает границы нормы стереотипизированной, придавая ей черты вариабельности, за счет чего расширяется диапазон общественной свободы. Именно поэтому можно сказать, что мета-нормативность поведения "создается", "творится", "разыгрывается", композиционно выстраивается, ориентируясь в своей роли на социальный резонанс.

Эстетико-культурным отражением хаотических феноменов выступает гротескная образность. Согласно концепции М.М. Бахтина, "Гротескный образ характеризует явление в состоянии его изменения, незавершённой ещё метаморфозы, в стадии смерти и рождения, роста и становления. <.> Другая <.> черта его - амбивалентность: в нём в той или иной форме даны (или намечены) оба полюса изменения - и старое, и новое, и умирающее, и рождающееся, и начало, и конец метаморфозы"5. В эстетической Интерпретации черты гротескной образности (амбивалентность, переходность, "причудливость", хаотизация нормы восприятия) оправданно могут быть спроецированы на стихию мета-нормативного поведения, которое при этом оказывается частным случаем гротеска, представленного сферой социального действия (следует отметить, что свою теорию гротеска Бахтин разрабатывает на материале народного карнавала, т.е. именно на почве праздничного поведения, а не собственно фактов художественной культуры). В данной связи тот или иной способ реализации мета-нормы поведения (его "архетип") представляется сопряженным с определенным гротескным типом (комический, трагический, абсурдистский), вбирающим в себя его характеристики. Гротеск и мета-нормативность - понятия эквивалентные. Гротеск может трактоваться как мета-нормативное поведение (нарушение принятой нормы художественного восприятия), выраженное художественным языком (т.е. применительно к области художественного творчества), а мета-нормативное поведение, в свою очередь, - как гротеск, проявленный в сфере социально-коммуникативного действия (общественного поведения), обладающего эсте-тизированным характером. По данной причине мета-нормативное поведение способно синонимически именоваться "гротескным" поведением.

Мета-нормативное поведение перманентно пребывает в системе культуры, "растворяясь" в ней в своих "микро" и "макропроявлениях". На "микроуровне" оно осуществляется в форме спорадического акта, совершаемого отдельным индивидом (или малой группой лиц), и не оказывает ощутимого влияния на фактор стабильности наличного порядка (в подобной ситуации мета-нормативность обычно выступает под маской комики или чудачества). "Макроуровень" представляет собой крупномасштабное действие, кардинально разрушающее сложившийся порядок, опрокидывающее традиционные мировоззренческие установки, меняющее, аналогично карнавалу, местами "низы" и "верхи" (например, культурная революция, инспирированная Петром I).

Область локализации мета-нормативного поведения чрезвычайно широка. Оно находит свое проявление в практике досуга и развлечений, светской и народной жизни, повседневной и праздничной культуре, в пределе -любой ее сфере, языковой и акциальной. Вместе с тем, будучи отражением определенного отношения к миру, его социально-культурному устройству, исследуемый поведенческий феномен способен получать и более "профессиональное", сугубо художественное воплощение, выступая иллюстративным дополнением к какой-либо эстетической или культурологической концепции.

В предлагаемом исследовании к рассмотрению привлечен исторический материал эпохи Древней Руси, русского Средневековья и Нового времени. Разумеется, это не означает, что указанный тип поведения оказывается присущим только данному хронологическому периоду. Ход развития культуры дает основания считать мета-нормативное поведение постоянным спутником всей ее истории (и не только отечественной), включая современность. Можно даже говорить о закономерности (по крайней мере, тенденции) сохранения некоей константы объема мета-нормативного поведения применительно к тому или иному культурному состоянию: чем более жестким является отношение власти к подвластному ей обществу, тем в большей степени право на подобный тип поведения узурпируется представителями властных структур (что условно можно обозначить как фактор "обращаемости" мета-нормативного поведения).

Избранный для исследования хронологический период (от крещения Руси до революции 1917г.) представляет собой крупнейший этап линии эволюционирования гротеска (и "гротескного" поведения), отражающий путь прохождения от неосознанного его использования (в плане невычлененности как особого, уникального из прочего арсенала художественных средств и специфической образности) до стадии его глубокого теоретического осмысления отечественными деятелями искусства (например, в статье В. Мейерхольда "Балаган" 1914г., в практическом же отношении привлечению внимания к гротеску и сопряженной с ним мета-нормы поведения в первых десятилетиях XX в. немало способствовали футуристы), в силу чего он уже в качестве самостоятельного приема и средства художественной выразительности переносится в его область.

В содержательном аспекте период XI -начала XX вв. можно подразделить на два этапа: этап развития русской культуры под эгидой религиозной идеологии и этап доминирования начал светскости (имеется в виду культура городская, поскольку в крестьянской жизни элементы православной религиозности оставались традиционно сильными вплоть до 1917 г.), что позволяет рассматривать особенности мета-нормативного поведения, изменения его функциональной значимости в различных культурных типах. Возможность завершить данное исследование 1917 годом предоставляет тот факт, что события Октябрьской революции во многом явились подобием ситуации "кар-навализации" культуры, меняющей местами "низы" и "верхи", имевшей место во времена культурной революции эпохи Петра I. Основными аналогиями здесь выступают: ориентация новой власти на расширение общественных свобод, с одной стороны, и претензии на допустимость проницаемости для ее же взгляда всех областей социального и культурного бытия (что в дальнейшем вело к усилению начал тоталитаризма), с другой. В прямом смысле "карнавализируется" повседневная жизнь как в петровскую, так и в послеоктябрьскую эпоху и в обоих случаях с одной и той же прагматической целью - способствования установлению и закреплению нового социокультурного порядка. Примерно одинаковым оказалось и отношение властей к феномену мета-нормативного поведения - его ассимиляция новой культурой в качестве одного из средств в деле реализации насущных идеологических задач, либо его элиминирование из общественной структуры.

Повторяемость культурных фактов обуславливает повторяемость ситуации положения и функций мета-нормативного поведения в сфере социума (речь, конечно, не может идти о полном совпадении, приемы актуализации данного типа поведения в каждом случае имели свою специфику).

Выбор для исследовательского анализа столь обширного временного отрезка порождает определенные трудности. Главным образом они связаны с тем, что рамки операционального использования понятия "мета-нормативности" в масштабе крупного хронологического периода способны в большей или меньшей степени корректироваться, так что фиксация этого понятия по предложенной в тексте диссертации формуле предполагает только выражение его сущностных характеристик (в первую очередь, демонстративности и экстремализма, остающихся инвариантами). Однако возникновение указанной проблемы оправдывается возможностью решения одной из ключевых задач исследования - выявить и показать постоянство (и необходимость) пребывания в культуре данного феномена.

Отмеченные выше обстоятельства: широкая распространенность мета-нормативного поведения в культуре, его способность оказывать существенное влияние на происходящие в ее структуре процессы, по-своему корректировать направление их развития, оптимизировать баланс упорядоченности и дезорганизации, порядка и хаоса, - при том, что данный феномен к настоящему времени фактически не изучен, - объясняют актуальность темы диссертации.

Несмотря на высокую степень значимости мета-нормативного поведения в культуре, работ, касающихся данной проблематики, почти не существует. Вероятной причиной объяснения этому является новизна понятия, его недостаточная теоретическая проработанность, что затрудняет возможности его операционального использования и обуславливает нечеткость границ сферы его применения. Проводятся изыскания по проблемам девиантности, формам отклоняющегося поведения в психологии и социологии, исследуется тематика маргинализации, взаимоотношений "Своего" и "Другого" в философии, но собственно проблема мета-нормативности поведения остается слабоизученной.

Из круга смежных мета-нормативному поведению понятий следует выделить понятие "аномия" (от греч. anomos - "беззаконие", "безнорм-ность"), введённое в конце XIX в. Э. Дюркгеймом (в работах "О разделении общественного труда", "Самоубийство"). Формальная причина аномических настроений заключается в расхождении имеющихся в обществе культурно-экономических интересов и возможностями их удовлетворения. В ходе социального развития обостряются процессы индивидуализации, ослабевает коллективный надзор за исполнением моральных заповедей, в результате возрастает степень свободы личности от традиций и стереотипов поведения, увеличивается диапазон выбора способов действия. Аномия создаёт предпосылки общественного беспорядка, поскольку провоцирует рост отклоняющегося и разрушительного поведения в общественной среде6 (продолжая логику подобного рассуждения следует признать, что по мере перехода от традиционных типов общественной организации к демократическим, расширения индивидуальной свободы основания для проявления аномии будут только укрепляться).

В теории последователя Дюркгейма Р.К. Мертона поводом возникновения аномии служит отсутствие для индивида возможности добиться навязываемых ему обществом целей легализованными тем же обществом средствами. В качестве выхода из ситуации избирается либо конформизм, либо действия, отвергающие "узаконенные" средства, или сами цели, что порождает "отклоняющееся" поведение (уход от мира, мятеж и проч.)7.

В современной социологии под "аномией" понимается такое "состояние общества или личного отношения к обществу, в котором имеется слабый консенсус, недостаток веры в ценности или цели, а также утрата эффективности нормативных или нравственных рамок, регулирующих коллективную (индивидуальную) жизнь"8.

Аномия" в своём абсолютном значении не тождественна понятию "мета-нормативности". Во-первых, потому что ее трактовка (в современной версии) допускает в свое определение равнодушие, негативную пассивность членов общества по поводу этических норм9, в то время как мета-нормативное поведение всегда предполагает активность. Во-вторых, аномия, по теории родоначальников термина, характерна для периодов этического "безвременья", т.е. когда общество ещё не в состоянии установить твёрдые нормативные границы. Актуализация же мета-нормативного поведения наблюдается именно в ситуации "избыточной" нормативности, представляя реакцию на давление жёсткого порядка.

Близким по содержанию, даже синонимичным "мета-нормативному поведению" может показаться понятие "девиации", используемое в психологии и социологии. Однако, это далеко не так. "Девиация" определяется как "социальное поведение, отклоняющееся от считающегося "нормальным" или социально приемлемого в обществе, либо в социальном контексте. Хотя девиация охватывает и преступное поведение, её сфера намного шире"10. Главным образом "девиация" не отражает сути понятия "мета-нормативности" в силу своей неконкретности (оно включает в себя и преступление, что не предполагается мета-нормой) и, кроме того, девиантные действия специально не ориентированы на нарушение общественной нормы (это происходит лишь в качестве спонтанного акта, сопровождающего имеющие иную цель поступки), не содержит сознательной "перевернутости". Главное же, что следует из приведенного определения, девиантное поведение относится к социальной (более широкой) сфере человеческих отношений. Из этого следует, что оно более "свободно" от подчинения нормам культуры, которые могут вовсе и не являться для него субстанциальной основой, заменяясь подчинением необходимости (аналогично тому, как, например, поведение в экономической области обуславливается прежде всего потребностями производства). Мотивацией девиантных действий могут выступать патологии личности, психические отклонения, пристрастие к наркотикам, бессознательное подражание референтной группе и т.д. Мета-нормативное поведение же, как отмечалось выше, в своей интенции к нарушению культурной нормы, оказывается всегда связанным именно с культурной нормой и без нее оно невозможно. По данной причине мета-нормативное поведение целесообразно относить к поведению культурному (пусть и весьма специфическому).

Следует также обратить внимание на разработанность таких существенных в плане конкретизации термина "мета-нормативное поведение" понятий как "хаос" и "антимир".

В области учёного знания на протяжении всего огромного периода его существования (включая классическую науку и вплоть до XX столетия) отношение к феноменам хаотического оставалось сугубо негативным. Хаос отождествлялся с источником дезорганизации, внесения беспорядка (флук-туационных изменений), нарушения принципов стабильности и нормы в существовании систем, "случайности" и потому игнорировался в качестве специального предмета исследования. Наличие хаоса, безусловно, признавалось, но — в статусе "неистинного" бытия, аналогично пониманию существования "сатанинского" мира в средневековой православной традиции. Научный интерес к проблемам хаотического в связи с изучением процессов самоорганизации упорядоченных систем возник лишь в XX в. ("Тектология" А. Богданова, техническая кибернетика, теория информационных систем, физическая школа Г. Хакена, математическая школа В.И. Арнольда и Р. Тома, эволюционная концепция развития Э. Янча и др.). Ведущей научной отраслью, центрирующей внимание на механизмах упорядочивания и дезупоря-дочивания систем, ключевыми понятиями которой явились "порядок" и "хаос", выступила синергетика, родившаяся на рубеже 1970-1980 гг. С этого момента постепенно стала изменяться оценочная и эпистемологическая трактовка хаотического, проясняется его созидательная, конструктивная роль в процессе мироорганизации, равно как и понимание неизбежности и необходимости присутствия его элементов в общей картине миропорядка. К его трактовке делается вполне применимой характеристика Ю.М. Лотмана в отношении "сферы непредсказуемости", являющейся "сложным динамическим резервуаром в любых процессах развития"11.

Поскольку в основании фундамента синергетики оказались, главным образом, естественные науки, в настоящее время особую важность приобрели разработки, использующие элементы синергетической методологии, культурологического (в целом - гуманитарного) направления, в которых понятие хаоса и порядка приемлемы не в меньшей, если не в большей мере. Исходя из концепции существования "диссипативных" (стремящихся к упорядоченности) и "нестационарных" (эволюционирующих) структур, определенные фазисы в развитии культуры могут быть истолкованы либо в качестве "становящегося" (инновационного, тяготеющего к упрочению внутренних структурных связей и стабильности), либо "ставшего" (консервативного, нуждающегося в радикальных трансформациях). Хаотическое присутствует в обоих случаях: в первом — преимущественно в форме наличия и воздействия фрагментов предшествующей культуры, во втором — в оболочке новаторских, антитрадиционалистских тенденций.

Степень разработанности проблемы.

В качестве базы для общего осмысления культурной ситуации рассматриваемого в диссертации хронологического периода, характеристики происходящих в нем процессов, послужили труды М.М.Бахтина, В.С.Жидкова, Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, Б.Н.Миронова, А.М.Панченко, К.Б.Соколова, Б.А.Успенского, Ф.И.Буслаева и др. Из числа зарубежных исследователей следует отметить работы Р.Барта, Ж.Бодрийяра, В.Кайзера, мемуарные материалы С.Гербертштейна, А.Олеария, М. дэ Кюстина и ряд других. В числе использованных работ культурологического направления также необходимо упомянуть исследования С.Н. Иконниковой, А.Л. Казина, М.С. Кагана, В.Д. Лелеко, Ю.М. Шора и др. Что же касается постановки и конкретизации более частных проблем, то их освещению и решению способствовали подходы нижеследующих авторов.

Термин "антимир" употребляется в работах Д.С. Лихачева, Ю.М. Лот-мана, Б.А. Успенского и др. К настоящему времени он превратился в устойчивое понятие, фигурирующее в содержании ряда научных изданий12.

В интерпретации Лихачёва антимир (в древнерусской культуре) связывается со смеховым миром и представляет собой мир нарушенных отношений, мир "нелепостей", "кромешный", "недействительный", "противоположный нормальному". В нём разрушена повседневная знаковая система,

13 господствует "свобода от условностей" . Оказываясь зависимым от мира "нормы", "смеховой мир" несамостоятелен, это "теневой" мир, в комическом, пародийном виде отражающий существующие в данное время воззрения на действительность.

В исследованиях Лотмана термин "антимир" расшифровывается через понятие семантической границы (порядка и хаоса), деление мира на "мы" и "они". Если "внутренний" (т.е. свой, освоенный) мир являет собой Космос, то по другую его сторону располагается антимир, хаос, "внеструктурное иконическое пространство, обитаемое чудовищами, инфернальными силами или людьми, которые с ним связаны"14. Антимир практически отождествляется с хаосом, причём его привязка к смеху вовсе не обязательна. Важным является замечание исследователя, касающееся признания неизбежности присутствия компонентов хаоса в культуре: ".всякая культура создаёт не только свой тип организации, но и свой тип внешней "дезорганизации"|:> (следует подчеркнуть, что необходимость сосуществования противоборствующих сил в структуре социума отмечали философы А. Тюрго, М.-Ж. Кондорсе, Т. де Шарден, а в числе современных, например, Ж. Бодрийяр и многие другие).

Значительная масса имеющихся на сегодняшний день работ, затрагивающих содержания понятия, именуемого в контексте данного исследования "мета-нормативным поведением", касается его языковой области. В сборнике "Антимир русской культуры. Язык. Фольклор. Литература" (М., 1996) рассматривается вербальная мета-нормативность, связанная с употреблением ненормативной (обеденной) лексики в литературе (прозе и поэзии), народном фольклоре, присутствие "кощунственности" в обиходе литературных кружков и обществ ("Арзамас", "Беседа любителей российской словесности" и др.). Условия возникновения кощунственности в бытовом и литературном языке анализируются в трудах Д.С. Лихачева, В.М. Живова, A.M. Панченко, Н.И. Толстого, Б.А. Успенского. Применительно к материалу современности ситуация выхода "за норму" исследуется в сборниках "Русская альтернативная поэзия XX века" (М., 1989), "Русская альтернативная поэтика" (М., 1990).

Акциальная сторона мета-нормативного поведения, представленная феноменом православного юродства, детально проработана в трудах С.А.Иванова (Византийское юродство. - М., 1994), A.M. Панченко (Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. - Л., 1984). Однако, данный феномен при этом не рассматривается с позиций противопоставления его содержания соответствующему культурному образцу, оце-ниваясь с точки зрения эстетико-культурологической (Панченко) или религиозно-культурологической (Иванов). В работах иеромонаха Иоанна (Колог-ривова), Ю. Ковалевского, Г.П. Федотова и др. юродство освещается агио-графически, как историческое и религиозное явление.

Мета-нормативное поведение часто находит свою реализацию под оболочкой поведения праздничного - карнавального, маскарадного, ярмарочного. В указанном аспекте многие его элементы могут быть воссозданы по материалам исследований Н. Зоркой, А.Ф. Некрыловой, посвященных ярмарочной культуре, сборников "Развлекательная культура России XVIII-XIX вв" (СПб., 2000), "Маска и маскарад в русской культуре XVIII-XX веков" (М., 2000), "Урбанизация и развлекательная культура" (М., 1991) и др. Особо следует выделить исследования К.Г. Богемской, Д.А. Ровинского, Б.М. Соколова, анализирующие культуру русского лубка, а также А.С. Фа-минцина, касающиеся темы скоморошества.

Генетическим прототипом понятия "мета-нормативное поведение" в рамках данного диссертационного исследования послужило понятие "антиповедение", введенное в оборот языка в трудах Ю.М. Лотмана и Б.А. Успенского. Акцентированное выражение оно получает в работе Успенского "Антиповедение в культуре древней Руси" (1985), где раскрывается его сущность и дается классификация антиповеденческих типов (сакрализованное, символическое, дидактическое). Данное понятие используется исследователем лишь в приложении к древней (а фактически - средневековой) русской культуре. Кроме того, схема антиповедения, по предложенному определению, выстраивается по принципу "наоборот", модели строгой "зеркальной" обращаемости в отношении норм общепринятых, что также допускает возможность корректировки.

В целостности объема своего понятия фактор мета-нормативного поведения не рассматривается в существующем корпусе научно-исследовательского материала. Имеющиеся работы исторического или культурологического направления обладают свойством описательности, освещаются различные стороны, компоненты мета-нормативности в сакральной, праздничной, бытовой отраслях культуры, однако, отсутствие в данном случае устойчивого понятия, способного центрировать вокруг себя его внешние, производные феномены, делает подобные описания фрагментарными. Та же описательность характерна и для определения, предложенного Успенским, поскольку в его трактовке указанный тип поведения представляется частным случаем в общей линии социальных действий, присущим лишь отдельному периоду русской культуры. По этой причине подлинная культурологическая значимость и универсализм понятия остаются совершенно не раскрытыми.

Ввиду сказанного, в качестве основной цели диссертационного исследования выдвигается выработка базовой теоретической концепции, углубляющей сущность понятия "мета-нормативное поведение" ("гротескное" поведение), позволяющей прояснить и конкретизировать его значение и место в механизме культурного развития, благодаря чему становится возможным определить действительные масштабы его использования.

Достижению поставленной цели служит решение следующих задач:

- формулирование определения "мета-нормативного поведения", дающего возможность его расширенного применения к фактам исторической и современной культуры;

- конкретизация коррелятивной связи понятий "хаос" и "организация" в их экстраполяции на сферу культуры;

- координация отношений между феноменом мета-нормативного поведения и гротеском как способом его художественного отражения;

- анализ культурно-исторических условий, стимулирующих акты мета-нормативного поведения на примере русской культуры;

- выявление инвариантных структур в линии трансформации мета-нормативного поведения, моделирующих основные формы его реализации ("архетипов11);

- рассмотрение эстетического и семиотического аспекта в мета-нормативном поведении;

- изучение специфики проявления мета-нормативности в среде художественной культуры;

- исследование функций мета-нормативного поведения в бытовой и событийной (праздничной), светской и народной областях культуры. Мета-нормативное поведение - сложный социальный феномен, он может включаться в поле научного интереса со стороны культурологии, этики, эстетики, психологии, истории. В контексте настоящего исследования он помещается в сферу взаимодействия такой оппозиционной пары понятий как "хаос" и "организация". Выше говорилось о театрализации как об одной из характерологических черт поведенческой мета-нормативности. Если же данное поведение театрализованно, то оно дает основания его рассмотрения и с семиотических позиций. По этой причине анализ данного явления предполагает несколько проекционных уровней: синергетический: соотнесение хаоса и организации (порядка); семиотический: смысл (понимание) - абсурдизация (непонимание); культурологический: "свое" - "чужое" ("иное"), норма - мета-нормативность; эстетический: комизм, трагизм и ряд других категорий. Таким образом, методологическим основанием исследования выступает комплексный эстетико-культурологический подход с элементами синергетического и семиотического анализа.

Объект исследования: русская культура периода XI - началаХХ вв. Предмет исследования: мета-нормативное поведение и формы его реализации в русской культуре.

Научная новизна результатов исследования: на базе комплексного подхода к изучению феномена мета-нормативного поведения вырабатывается его новое определение, допускающее универсальность в применении к фактам культуры; дается оценка мета-нормативному поведению как фактору, отражающему хаотическое начало в структуре социальной организации, хаотическое при этом трактуется как пространство реализации дополнительных возможностей свободы социального поведения; доказывается необходимость и неизбежность существования мета-нормативных поведенческих форм, их постоянного присутствия в системе культуры; обосновывается творческая, новаторская роль мета-нормативного поведения, выступающего средством, стимулирующим процессы культурного обновления; конкретизируется ситуация, в рамках которой социальная потребность в подобного рода поведении становится наиболее острой; выявляются устойчивые схемы, по аналогу которых производится моделирование основных форм мета-нормативного поведения ("архетипов"), прослеживается хронологическая линия их видоизменения в зависимости от изменения социо-культурных условий; устанавливается взаимосвязь между типами мета-нормативного поведение и гротескной образностью как способом его художественного выражения; с позиций концепции мета-нормативного поведения дается новая интерпретация ряду явлений русской культуры.

Научно-практическая значимость работы: материалы диссертационного исследования предоставляют возможность нового, углубленного понимания фактов (исторических и современных), связанных с явлением выхода за пределы общепринятой нормы поведения ("стереотипа"), и могут быть использованы в практике чтения учебных курсов по истории русской культуры, философской антропологии, этики, эстетики.

Положения, выносимые на защиту:

1. В практике культурной жизни существует специфический тип поведения, ориентированного на «мета-норму», т.е. максимально возможный в конкретной ситуации отход от общепринятых поведенческих норм («экс-тремализм»), осуществляемый публично, с расчетом на общественный эффект («демонстративность»). Данный тип поведения при этом не связан ни с психическими нарушениями личности субъекта, ни с выходом за пределы действий, которые могли бы быть квалифицированы как «преступление».

2. Мета-нормативное поведение в комплексе своих проявлений образует устойчивую оппозицию, альтернативу «нормативной» культуре и в этом качестве оно постоянно (в более или менее активной форме) присутствует в целостной системе культуры.

3. Будучи публичным и демонстративным, мета-нормативное поведение обладает отчетливо выраженным театрализованным характером. К нему вполне применим (наряду прочими - синергетическим, семиотическим) порядок эстетической интерпретации.

4. В плане эстетической оценки мета-нормативное поведение допускает использование ряда категорий - комического, трагического, безобразного, иронического и т.д. Однако категорией, наиболее адекватно отражающей его эстетическую сущность, является категория гротескного.

5. Общие признаки, роднящие гротескную образную выразительность и акты мета-нормативного поведения, заключаются в следующем. В самом широком толковании гротеск, как прием, соединяющий в едином образе противоречивые, гетерогенные качества (умирающее - рождающееся, старое - новое, свое - чужое, прекрасное — безобразное, в пределе - бытие и небытие, и что в комплексе составляет основу для его трактовки как «причудливого» или «странного») может быть представлен в качестве художественного средства отражения аспекта хаотического, присутствующего в культуре и в сфере человеческого бытия. Поскольку в системе культуры непременно сосуществуют и элементы организации, и элементы дезорганизации, мета-нормативное поведение может рассматриваться как элемент «дезорганизации», т.е. того, что ориентировано на подрыв культурной стабильности и нормативности, иначе говоря, оно также относится к сфере проявления хао-тизации. Оно также сочетает в себе противоречивые компоненты старого и нового, понятного и непонятного, дозволенного и недозволенного, «нормативного» и «ненормативного». То, что гротеском отображается в области художественного творчества, мета-нормативным поведением воспроизводится в реальной жизни.

6. Гротеск может быть подразделен по трем основным типам: комический, трагический и абсурдистский. Мета-нормативное («гротескное») поведение реализует данные гротескные типы посредством практических акций. Мета-нормативное поведение обладает устойчивой схематикой воспроизводства (разумеется, в определенных модификациях), также в своей типологизации имеющей троякое основание (скоморох, юродивый, нигилист - «архетипы» мета-нормативного поведения).

7. Главной мотивацией, побуждающей к реализации актов мета-нормативного поведения, является противодействие тотальной упорядоченности, чрезмерной «заорганизованности», регламентированности (что, естественно, способно оцениваться и субъективно) культуры. В подобном случае данный тип поведения порождается потребностью отношения к бытию как сфере осуществления свободы, а в практическом плане - как реализации права на пользование свободой.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на кафедре этики и эстетики философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета и была рекомендована к защите. Содержание диссертации отражено в монографии, текстах ряда статей и тезисов научных конференций.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

Примечания

1 Джерп Д. Джери Д. Большой толковый социологический словарь. В 2тт. - М., 1999. Т. I. - С. 327.

2 Культурология. XX век: Энциклопедия / Под ред. С.Я.Левита. В 2тг. - СПб., 1998. Т. I. - С. 323. 1 Джери Д. Джери Д. Указ. соч. Т.2. - С. 30

4 Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. - СПб., 2002. - С. 88.

5 Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. — М., 1990. - С. 61.

А Ковалев А.Д. Аномия //Современная западная социология: Словарь/ Сост. Ю.Н. Давыдов. - М., 1990. -С.17.

7 Там же.-С. 18.

8 Джери Д., Джери Д. Указ. соч. Т. 1. - С. 31.

9 См.: Ковалев А.Д. Указ. соч. - С. 17.

10 Джери Д., Джери Д. Указ. соч. Т.1.-С. 161.

1' Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб., 2000. - С. 75.

12 Например, см.: Антимир русской культуры. Язык. Фольклор. Литература/ Сост. М. Богомолов. - М., 1996.; Русская альтернативная поэзия/ под ред. Т.А. Михайлова. - М., 1989 и др.

13 Лихачев Д.С., Панченко A.M. "Смеховой мир" Древней Руси. - Л., 1976. - С. 16.

14 Лотман Ю.М. Семиосфера. - С. 266-267.

15 Там же. - С. 267. Ф

Заключение диссертации по теме «Эстетика», Юрков, Сергей Евгеньевич

Заключение

1. Позиция, выдвинутая в рамках данного исследования, заключается в рассмотрении фактора мета-нормативного поведения в качестве средства культурного выражения хаотического начала в системе социальной жизни. Культура, понимаемая как организованная целостность, и противостоящий ей хаос (дезорганизация) являются теми общими "полями", в зоне взаимопересечения которых оно создается. Мета-нормативное поведение есть "другое" в отношении комплекса поведенческих норм, вырабатываемых культурой "организации", выступающих принципом и гарантом ее устойчивости на протяжении определенного времени. Данный тип поведения проявляет себя в ориентации на подрыв стабильности и консерватизма, не позволяя до бесконечности вращаться на одном месте. Раскалывая единство культуры элементом "инаковости", мета-нормативное поведение выстраивает антитетическую сферу возможности "другого", в чем проявляется его творческое, созидательное начало. В стимулировании непрерывного культурного обновления, содействии ритмике культурно-социальных процессов заключается его важнейшая функция и ценность.

2. Вместе с тем мета-нормативное поведение, безусловно, является фактором, имманентным культуре. Будучи неизменным спутником власти, оно представляет "растворенную" форму социального протеста. Согласно М. Фуко, именно такая (т.е. "растворенная") форма существования стала характерной для власти современной. В отношении же мета-нормативного поведения можно сказать, что оно всегда существовало в русле "диспозитива", трудноуловимой множественности. В этом — причина его социальной силы и неуничтожимости. Если официальная власть производит реальность (упорядоченность), то мета-нормативное поведение демонстрирует "ирреальность реальности", т.е. разоблачает искусственность ее оснований, односторонне постулируемых властной идеологией. "Сомнительно, чтобы кто-нибудь когда-нибудь верил в то, что власть можно победить силой, - пишет Ж. Бодрийяр, - Скорее в глубине души все знают, что всякая власть - персональный вызов ему самому, смертельный вызов и на него можно ответить только встречным вызовом."1. Одной из традиционных вариаций такого вызова в истории культуры и выступает мета-нормативное поведение.

3. Линия мета-нормативного поведения представляет собой границу демаркации сферы поступка по критериям "своего" и "чужого", праведного и кощунственного, традиционного и новаторского. По этой причине данный феномен в аксиологическом аспекте способен оцениваться двойственно; его творец, производимые им действия и их результаты могут и поощряться и осуждаться. Разрушая монолитность предустановленного порядка, внедряя в повседневную действительность недостающую меру хаотического, мета-нормативное поведение дополняет атмосферу культурной "запрограммированности" компонентом неожиданности и творческой новизны. В своем комплексе мета-нормативное поведение продуцирует противостоящий нормативной культуре "перевернутый" мир (антимир), служащий ее оппонентом на протяжении всего периода существования определенного ее типа.

4. Наиболее адекватная ситуация, стимулирующая реализацию мета-нормативного поведения - тотальность порядка, избыточная "заоргани-зованность", регламентированность культуры. В подобном случае оно порождается потребностью осмысления бытия как сферы возможной свободы, а в практическом отношении - осуществлением права на ее использование. Его смысл реализуется в форме оппозиционности порядку культуры, как реакция на его избыточность и требование его смягчения.

Данный тип поведения включает в себя и элемент эпатажа, и элемент деструктивности, и антитезы норме и порядку (организации), однако видеть в нем только скандализм и экстравагантность - грубая ошибка.

Составляя оппозицию нормам, вкусам, канонам, разрушая давление необходимости (в лице культурных запретов, предписаний, традиций), фактор мета-нормативности высвобождает энергию творческой активности, служащую катализатором новаторской деятельности, инновационных процессов культуры. Если данный тип поведения и воплощает собой стихию хаоса, то в целом — хаоса "конструктивного".

5. Базисными для изучения феномена мета-нормативного поведения в контексте настоящего исследования выступили понятия "хаос" и "организация". В проекции на область культуры, межсубъектных коммуникационных отношений указанные понятия преобразуются в коррелятивные им термины "упорядоченность" и "свобода". Свобода при этом не трактуется тождественно произволу. В строгом смысле слова нельзя говорить о культурном поведении до тех пор, пока оно регулируется только страхом и исходящими извне запретами. Целесообразность использования понятия "поведения" возникает совместно с появлением свободы личного выбора. Тем самым свобода, осуществляемая актами мета-нормативного поведения, со своей стороны постоянно способствует воспроизводству свободы поведения вообще, напоминая о субстанциональной необходимости ее наличия для условий возможности последнего. В этом - важнейшая культурная значимость мета-нормативного поведения. В мета-нормативном поведении получает свое воплощение не только сам фактор свободы непосредственно, но и манифестируются интенциональ-ные стремления к ней, пробуждающиеся в среде социума. Объем поведенческих акций, ориентированных на мета-норму, накапливаемых в том или ином обществе, на том или ином культурном уровне симптоматически свидетельствует о мере его организации, и что соответственно ограничивается рамками определений "демократичности" и "тоталитарности". Чем более демократичной является социальная организация (речь идет не о собственно политической, а о внутрикультурной демократичности), тем отчетливее тенденция к сокращению масштабов "перевернутого" поведения. Это обуславливается, во-первых, естественным снижением необходимости в призыве к допущению расширенной возможности пользования свободой в сфере культурных отношений, а во-вторых, на фоне разнообразных форм поведенческой деятельности сами по себе акты мета-нормативного поведения становятся малозаметны.

6."Перевернутости", т.е. смеховому копированию или намеренному искажению, способна подвергаться жесткая социальная структура, организационно оформленная, "законсервированная" в своей устойчивости, со строгой нормативной системой и иерархией. В противном случае - в культурах, построенных на менее фиксированной норме, ее деструкция делается затруднительной.

Данное утверждение может показаться странным, поскольку естественно предположить, что с возрастанием степени свободы возникает благоприятная среда для воспроизводства выходящего за границы нормы социального действия. Однако нужно учитывать, что движущей силой мета-нормативного поведения является не наличие самой свободы, но напротив, фактор оппозиционности в отношении запретов, предписаний, элементов "упорядоченности". Таким образом, чем более относительна система поведенческого "программирования", тем неуязвимее становятся ее нормы. Мета-нормативное поведение вполне способно продуцироваться и в подобных условиях, но при этом оно во многом утрачивает характерное свойство "контрарности" (т.е. намеренной оппозиционности), отождествляясь с феноменом "странности". Кроме того, в культурных системах с широко допустимой свободой поведения для производства мета-нормативных актов требуется больший экстремализм, большая мера усилий, что, в свою очередь, также подавляет интенцию к их актуализации.

7. Сближение нормы и мета-нормативности в своем пределе делает мета-нормативное поведение невозможным. Но точно также невозможно представить себе общество, где подобный предел был бы достигнут, поскольку мы имели бы дело со структурой, внутри которой отменены любые нормы, а значит, была бы отменена и сама структура. В результате возникает проблема нахождения оптимального соотношения меры хаоса и порядка в обществе (можно сказать, что таковая проблема является "вечным" вопросом культуры). Данное соотношение способно вариативно скользить от одной крайности к другой - от режима максимальной свободы (характерного для демократических обществ, впрочем, здесь многое зависит от силы действующих традиций, образования и воспитания, религиозных и национальных особенностей) до статуса ее минимального уровня (присущего тоталитаризму). Выход за границы этого диапазона в принципе неосуществим, поскольку в одном случае, как было показано выше, ликвидация нормативности (организации) влечет за собой уничтожение самой сущности культуры, уход же в противоположную сторону — достижение абсолютного контроля над обществом, блокирующего вспышки мета-нормативного поведения, - привело бы к накапливанию социального напряжения, разрядка которого рано или поздно также привела бы к слому сложившейся общественной структуры. Из сказанного следует:

1) в силу постоянства условий, вызывающих к жизни мета-нормативное поведение, оно является фактором, неизменно сопровождающим развитие культуры;

2) существование феномена мета-нормативного поведения не только неизбежно, но и необходимо как средство обеспечения требуемого баланса между сферой запретов (норм, порядка) и сферой свободы, баланса, стабилизирующего процессы общественного функционирования. Присутствие данного типа поведения в системе культуры - признак жизнеспособности культуры, указывающий на ее мощный внутренний потенциал развития и обновления;

3) взаимное соперничество компонентов хаоса и порядка выступает важнейшим стимулом динамики развития такой "неравновесной" структуры, какой является культура.

8. Констатация связи мета-нормативного поведения и гротеска не случайна. Гротеск - универсальная эстетическая и культурологическая категория, образно воплощающая соотношение элементов хаоса и порядка. Фиксируя момент становления объекта, он отражает противоречивую связь бытия и небытия, представленную сочетанием гетерогенных фрагментов. Гротескный образ принуждает отказаться от стереотипов восприятия, открывает мир с новой, непривычной стороны, представляет его "остраненным". Гротеск контрастирует положение нормы и анормальности, чему в семиотическом плане соответствует оппозиционность понятий "смысла" и "абсурда". Осмысленность явления для субъекта восприятия превращает его в "свое", позволяет включить его в систему культурной организации, в "бытие", тогда как странность и необычность заставляют элиминировать его из системы культуры, - не случайно факты действительности, чужеродные культуре, целенаправленно наделяются гипертрофированными чертами уродства, "чудовищности". В то же время, важно подчеркнуть, "чуждый" объект необходим культуре, поскольку его сфера создает целостный комплекс "свое - чужое", тем самым предоставляя культурному сознанию важнейшую функцию — возможность определять и разграничивать.

9. Положение творца мета-нормативного поведения в культуре может оказываться различным, что, в частности, находит отражение в соотнесении данных поведенческих акций с обозначенными типами гротеска (комический, трагический, абсурдистский), и квалифицируется по своему - более или менее радикальному - отношению к норме. Так, скоморошеское (шутовство, чудачество, поведение кабаретьеров и пр.) поведение не претендует на кардинальное изменение сложившихся культурных норм, это - "разыгрывание" хаоса внутри прочной системы порядка, когда "актер", в принципе, с очевидностью понимает, что не мир, а он сам, в сопоставлении с миром, "ненормален". На подобном игровом основании и строится композиция указанного архетипа мета-нормативного поведения. Юродский архетип (юродство, масонство и др.), напротив, исходит из признания "ненормальности", неполноценности самого мира (или отдельного его фрагмента). Позиция создателя поведенческой мета-нормативности в данном случае отождествляется с неким трансцедент-ным сверх-смыслом, проецируемым на мир, который и оценивается через его призму в качестве несовершенного (ввиду морального упадка, отсутствия религиозного рвения или знания сокровенных тайн) и потому нуждающийся в изменении.

Если скоморошество основывается на идее сохранности существующих норм (смыслов культуры), занимаясь лишь их смеховым "переворачиванием", а юродство критикует мир "всерьез", ориентируясь на подстановку одной нормы (более совершенной) вместо другой (существующей), то мета-нормативное поведение в нигилизме строится на тотальной их деструкции. Признание несовершенства мира в данном случае влечет за собой его обращение в мир "лишенности", мир опустошенного смысла. Против ущербности социального бытия нигилизм борется путем экспликации его норм как не имеющих жизненной укорененности, неоправданных в собственном существовании и "пустых" (недействительных, "абсурдных") в своей сущности. Это и демонстрируется приемом преобразования культурных знаков и норм из формы их "скрытой пустотности" в пустоту в ее очевидности. Разумеется, в "чистом" виде нигилизм - достаточно редкое явление в культуре, как правило, он также связан с какой-либо высшей идеей (глобального переустройства общества или сферы культуры). Однако в процессе продвижения к намеченной цели непременно постулируется предварительный этап преимущественно деструктивной работы, и в его акцентировании заключается характерологическая особенность нигилизма.

Таким образом, классификация мета-нормативных поведенческих архетипов по основанию тройственности представляется оправданной. Аналогично типологии гротеска, отражающей позиции отношения к смыслу в формах комизма (ситуация субъективной уверенности в незыблемости, устойчивости существующих смыслов культуры), трагизма (ситуация намечающейся угрозы утраты традиционных смыслов и значений), абсурдизма (ситуация ощущения окруженности хаосом, претендующего на замещение осмысленности бытия), архетипы мета-нормативного поведения воплощают три возможных варианта отношения к существующей норме (системе норм) поведения: ориентацию на ее сохранение, интенцию замены ее другой, более адекватной реальности, и стремление к ее уничтожению (утверждение на ее месте нормы новой откладывается на какой-то срок, в том числе и достаточно неопределенный). Необходимо подчеркнуть, что элементы каждого из выделенных архетипов одновременно содержатся и в любом другом из них, так что предложенная типологиза-ция производится по признаку доминирующего.

10. Мета-нормативное поведение не есть случайное, "спонтанное" явление, в своей сущности оно сопряжено с фиксированной жизненной позицией, оценкой окружающей действительности, определенным мировоззрением. Оно может находить реализацию не только в области повседневной практики, но и в художественном выражении, в фактах художественного творчества. Ожидаемый эффект в подобном случае создается не столько самим произведением, сколько атмосферой скандальности вокруг него. В итоге из литературного, живописного, скульптурного и прочих жанров художественный феномен попадает и в жанр "театральный".

Театральность - неотъемлемая черта мета-нормативного поведения. Она является продолжением той естественной театрализованности жизни, которая осуществляется в потоках коммуникации, повседневных поступках и действиях, неизбежно сопряженных с исполнением определенных социальных и культурных ролей. В повседневной жизни человек выступает в личине "актора", на подмостках театральной сцены - "актера", "роль" же, связанная с мета-нормативным поведением рождается на векторе движения от первого ко второму. Момент театрализации, присущий "перевернутому" поведению, не только не равнозначен продуцируемому собственно театром, но много превосходит его. Классическое театральное действо, в силу замкнутости в "нужном" (ожидаемом) времени и пространстве, в своей интенциональной открытости культурным смыслам, является той же самой повседневностью. В сравнении с ней мета-нормативная поведенческая театрализация представляет собой подлинный перформанс: обращение в театр самой действительности, игра "в жизнь", когда в положении "бутафории" оказываются объекты реального быта, кровь не подменяется краской, а развитие сюжета может быть непредсказуемым, многократно повышает силу эмоционального воздействия. Мета-нормативным поведением открывается и усиливается "естественная" те-атрализованность жизни за счет упразднения условностей, характерных для театра в обычном его понимании. Вместе с тем, как показывает проведенный анализ, мета-нормативное поведение, выступающее эстетизиро-ванным феноменом, помимо театрализации, гротескного, комического и трагического, допускает возможность его интерпретации в спектре приложения понятий возвышенного, иронического, безобразного, игры, паро-дизации, карнавальности и других.

11. Как видно из материалов исследования, данный тип поведения имеет свою линию эволюционирования. С потерей сакральных функций, связанных с включенностью в процедуру обряда и ритуала, потребность в нем не исчезает. Из области сакральной оно переходит в область светскую. бытовую, праздничную, художественную, постепенно концентрируясь вокруг проблемы реализации общественной свободы - в противовес предусмотренной официальной нормативности, организации (при этом решаются и более частные задачи: самовыражения, поучения, осмеяния, наказания, релаксации и др.). Отдаляясь от сакральной сферы, мета-нормативное поведение множится в своих модифицированных формах, делается более доступным и массовым (возникают его "псевдоморфозы", например, светское и бытовое скоморошество, лже-юродство, но общая структура архетипа в целом остается инвариантной). Важно подчеркнуть, что в отличие от общественного протеста "классической" модели (бунт, восстание, революция), направленного против конкретных фактов социальной несправедливости, мета-нормативное поведение в своем исходном принципе нацеливается против любой попытки внедрения повышенной меры порядка, "программирования" социального действия и стереотипи-зации его оценок.

12.Учитывая, что в современном обществе в целом набирают силу процессы демократизации, можно констатировать, что намечающаяся в сфере мета-нормативного поведения трансформация сказывается в его смешении с поведением нормативным. Соответственно сдвигаются акценты в комплексе причин, вызывающих его к жизни - из способа реализации протеста против запретов и регламентаций оно все более превращается в способ выражения личной индивидуальности, "самовыражения". В такой форме оно не только практикуется рядовой социальной массой, но и принимается на вооружение теми, кто собственно должен инициировать процессы общественной и культурной организации - политиками, правящими кругами власти. Мета-нормативное поведение парадоксальным образом переворачивает механизм своего действия: будучи традиционным средством "остранения" субъекта, в данном случае оно, напротив, становится приемом его маркирования в качестве "своего", близкого прочей части народонаселения как имеющего коренное родство с ней.

13. Привлечение внимания к феномену мета-нормативного поведения открывает новое поле исследовательской деятельности, лишь незначительно освоенное к настоящему моменту. В плоскости его рассмотрения многие факты социальной действительности, различных отраслей культуры способны получить иную, более углубленную объяснительную интерпретацию. Поскольку, несмотря на модификационные изменения, существующие архетипы мета-нормативного поведения в целом продолжают сохранять свою устойчивость, так что не только исторические, но и относящиеся к эпохе современности мета-нормативные акции выстраиваются по их образцу, вопросы поставленные и решаемые в рамках данного исследования, могут способствовать процессу изучения комплекса явлений, квалифицируемых по разряду "мета-нормативного поведения".

Список литературы диссертационного исследования доктор философских наук Юрков, Сергей Евгеньевич, 2004 год

1. Авдеева К.А. Записки о старом и новом русском быте. СПб.: Тип. Штаба воен.- учебн. заведений, 1 842. - 153 с.

2. Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. Л.: Наука, J 974. - 171с.

3. Адрианова-Перетц В.П. Праздник кабацких ярыжек: Пародия-сатира второй половины XVII в. М.-Л.: Акад. наук СССР, 1936. - 84 с.

4. Адрианова-Перетц В.П. Русская демократическая сатира XVII века. -М.: Наука, 1977.-254 с.

5. Алексий (Кузнецов), иеромонах. Юродство и столпничество. М.: Тип. В.Д. Смирнова, 1913.-410 с.

6. Алленов М. Русское искусство XVIII начала XX в. - М.: Трилистник, 2000.-319 с.

7. Анти-мир русской культуры. Язык. Фольклор. Литература: Сб. ст./ Сост. Н. Богомолов. М.: Ладомир, 1996. - 407 с.

8. Арапов П.Н. Летопись русского театра. СПб.: Тип Н. Тиб лена и К°, 1861.-386 с.

9. Арцыбашев М.П. У последней черты. Санин: Романы. М.: Книга. Просвещение. Милосердие, 2000. — 718 с.

10. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избр. статьи. М.: Современник, 1983. -464 с.

11. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 тт. М.: Индрик. 1994,- Т. 1. - 800с.; Т. 2. - 784 е.; Т. 3. - 840 с.

12. Бабиков К.И. От колыбели до могилы: Картины и очерки публичной и семейной жизни современного русского общества. — М.: Тип. Ф. Иоган-сона, 1873.- 377 е.

13. Бабиков К.И. Продажные женщины: Картины публичного разврата. -М.: Тип. И. Смирнова и И.Е. Шюман, 1870. 445 с.

14. Барков Н. 26 московских лже-пророков, лже-юродивых, дур и дураков.1. М.: Семена, 1865. 161 с.

15. Барсков Я.Л. Памятники первых лет русского старообрядчества. СПб.: Тип. М.А. Александрова, 1912. - 426 с.

16. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Универс, 1994. -615 с.

17. Барт Р. Мифологии. М.: Изд. им. Сабашниковых, 1996. -315 с.

18. Батай Ж. Сад и обычный человек // Ad Marginem. Маркиз де Сад и XX век,- М.: РИК "Культура", 1992. С.89-116.

19. Батай Ж. Суверенный человек Сада // Ad Marginem. Маркиз де Сад и XX век. М.: РИК "Культура", 1992. - С.117-132.

20. Бахтиаров А.А. Отпетые люди: Очерки из жизни погибших людей. -СПб.: Тип. Ф.И. Митюрникова, 1903. 264 с.

21. Бахтиаров А.А. Пролетариат и уличные типы Петербурга: Бытовые очерки. СПб.: Тип. Контрагентства ж.д., 1895. - 231 с.

22. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худ. лит-ра, 1990. - 541 с.

23. Безансон А. Русское прошлое и советское настоящее. — London, 1984. — 420 с.

24. Белов В.И. Лад: Очерки о народной эстетике. М.: Мол. гвардия, 1989. -420 с.

25. Белова О.В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. — М.: Индрик, 2000. 318 с.

26. Бергсон А. Смех. М.: Искусство, 1992. - 127 с.

27. Бернштам Т.А. Молодёжь в обрядовой жизни русской общины XIX начала XX века. - Л.: Наука, 1988. - 276 с.

28. Бертрам Д.Г. История розги. В 2 тт. М.: Просвет, 1992. - Т. 1. - 287 е.; Т. 2.-335 с.

29. Бессонов П.А. Калики перехожие: Сборник стихов и исследование. М., 1861-1864. - Вып. I-VI. - 354 с.

30. Бицилли П.М. Трагедия русской культуры. М.: Рус. путь, 2000. - 606 с.

31. Богемская К.Г. Понять примитив: Самодеятельное, наивное и аутсайдер-ское искусство XX в. СПб.: Алетейя, 2001. - 185 с.

32. Богоявленский С.К. Московский театр при царях Алексее и Петре. М.: ОИДР, 1914. - 192 с.

33. Бодрийяр Ж. Забыть Фуко. СПб.: Владимир Даль, 2000. - 105 с.

34. Бодрийяр Ж. Прозрачность Зла. М.: Добросвет, 2000. - 258 с.

35. Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: РИК "Культура", 2000. - 320 с.

36. Болдырев А.И. Проблема человека в русской философии XVIII в. М.: МГУ, 1986,- 120 с.

37. Борев Ю.Б. Комическое или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М.: Искусство, 1970. - 269 с.

38. Братусь Б.С. Аномалии личности. М.: Мысль, 1988. - 303 с.

39. Будина О.Р., Шмелёва М.Н. Город и народные традиции русских. М.: Наука, 1989.-254 с.

40. Булацель П.Ф. Самоубийство с древнейших времен до наших дней. — СПб.: Тип. бар. Криденер, 1900.-206 с.

41. Булгарин Ф.В. Очерки русских нравов, или лицевая сторона и изнанка рода человеческого. СПб.: Тип. Э. Праца, 1843. - 98 с.

42. Бультман Р. Новый Завет и мифология: Проблема демифологизации новозаветного провозвестия // Вопросы философии.- 1992. № 11. С. 86114.

43. Бураковский А.З. Закулисная жизнь артистов. М.: Тип. И.И. Пашкова, 1906.-344 с.

44. Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. В 2 тт. СПб.: Тип. Д. Е. Кожевникова, 1861.- Т. 1. - 643 е.; Т. 2. -429 с.

45. Буссов К. Московская хроника: 1584-1613 гг. M.-JI.: Акад. наук СССР, 1961.-400 с.

46. Бычков В.В. Малая история византийской эстетики. Киев: Путь к истине, 1991.-407 с.

47. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика XI-XVII века. М.: Мысль, 1992.-637 с.

48. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: (Синергетика и теория социальной самоорганизации). СПб.: Лань, 1999. -480 с.

49. Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха. 4.VI-X. СПб.: Имп. акад. наук, 1883.-461 с.

50. Вехи: Из глубины: Сб. ст. / Сост. А.А. Яковлев. М.: Правда, 1991. -607 с.

51. Вехи: Интеллигенция в России: Сб. ст. / Сост. Н. Козаковой. М.: Мол. гвардия, 1991. - 463 с.

52. Викторский С.И. История смертной казни в России и современное её состояние. М.: Тип. Имп. Моск. ун-та, 1912. - 387 с.

53. Виноградов А. Опыт сравнительного описания и объяснения некоторых символических икон древнерусского искусства. СПб.: Изд. О.Н. Поповой, 1877.-278 с.

54. Винский Г.С. Моё время. СПб.: Огни, 1914. - 159 с.

55. Вистенгоф П.Ф. Очерки московской жизни. — М.: Тип. С. Селивановско-го, 1842.-211 с.

56. Власова З.И. Скоморохи и фольклор. СПб.: Алетейя, 2001. - 523 с.

57. Воронов Д. Краткое начертание о славянах и славянском языке // Чтение в Беседе любителей русского слова. СПб., 1816.- Вып. XV. -235 с.

58. Гайдебуров П.П. Народный театр. Пг.: Петрогр. союз рабочих потреб, об-в, 1918. - 103 с.

59. Гаспаров Б.Н. Язык, память, образ: Лингвистика языкового существования. М.: НЛО, 1996.-351 с.

60. Гачев Г. Национальные образы мира: Космо-Психологос. М.: Прогресс, 1995.-480 с.

61. Гачев Г. Образ в русской художественной культуре. М.: Искусство,1981.-246 с.

62. Георгиевский Г. Христианство в понимании русских людей в домонгольский период. М.: Тип. А.И. Снегиревой, 1893. - 170 с.

63. Герберштейн С. Записки о Московитских делах. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1908.-383 с.

64. Гиляровский В.А. Сочинения. В 2 тт. Калуга: Золотая аллея, 1994. -Т.1.-543 е.; Т. 2.- 588 с.

65. Голыдев В.А. Законодательство и нравы в России XVIII в. СПб.: Изд. О.Н. Поповой, 1896. - 164 с.

66. Громыко М.М. Мир русской деревни. М.: Мол. гвардия, 1991. - 445 с.

67. Громыко М.М. Русские: семейный и общественный быт. М.: Наука, 1989.-334 с.

68. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. — М.: Наука, 1986. 274 с.

69. Гуревич А .Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1972. -318с.

70. Гуревич А.Я. Народная магия и церковный ритуал / Механизмы культуры: Сб. тр./ Под ред. Б.А. Успенского М.: Наука, 1990. - С.3-27.

71. Гусев В.Е. Русский фольклорный театр XVIII — начала XX в. JL: ЛГИТМИК, 1980. - 94 с.

72. Гусев В.Е. Эстетика фольклора. Л.: Наука, 1967. - 319 с.

73. Гусейнов Г.Ч. Ложь как состояние сознания // Вопросы философии.-1989. № 12.-С.64-76.

74. Гюго В. Предисловие к "Кромвелю": Избр. произв. В 2 тт. М.-Л.: Гослитиздат, 1952. Т.2. - 876 с.

75. Д.И. Писарев об атеизме, религии и церкви / Сост. Э.И. Розенберг. М.: Мысль, 1984.-416 с.

76. Д'Оревильи Б. Дендизм и Джордж Брэммель. М.:Альциона, 1912. -114 с.77. де Кюстин А., маркиз. Николаевская Россия. М.: Изд. Всесоюзн. об-ваполиткаторжан и ссыльно-переселенцев, 1930. 320 с.

77. Девиантность и социальный контроль в России (XIX-XX вв.): Тенденции и социологическое осмысление: Сб. ст. / Отв. ред. Я.И. ГиЛинский. -СПб.: Алетейя, 2000. 384 с.

78. Дёготь Е. Русское искусство XX века. М.: Трилистник, 2000. - 223 с.

79. Делёз Ж. Общество контроля: (Постскриптум) // Элементы. Евразийское обозрение. 1998. № 9. - С. 5-12.

80. Дёмин А.С. Русская литература второй пол. XVII — нач. XVIII века: Новые художественные представления о мире, природе, человеке. М.: Наука, 1977.-296 с.

81. Джерри Д., Джерри Д. Девиация // Большой толковый социологический словарь. В 2 тт. М., 1999. Т. 1. - С. 31.

82. Дземидок Б. О комическом. М.: Прогресс, 1974. - 223 с.

83. Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. М.: Рус. архив, 1869. -299 с.

84. Дмитриев Ю.Н. Теория искусства и взгляды на искусство в письменности древней Руси // Труды Отдела Древнерусской литературы. M.-JL, 1953. -T.IX. С.97-116.

85. Дриль Д.А. Бродяжничество и нищенство и меры борьбы с ними. — СПб.: Гос. тип., 1898.-34 с.

86. Дриль Д.А. Малолетние преступники: Этюд по вопросу о человеческой преступности, её факторах и средствах борьбы с ней. — М.: Тип. А.И. Мамонтова и К°, 1884. 320 с.

87. Евреинов Н.Н. Pro scena sua. Режиссура. Лицедеи. Последние проблемы театра.-Пг.: Прометей, 1915.- 181 с.

88. Евреинов Н.Н. Театр для себя. Пг.: Тип. Н.И. Бутковской, 1916. - 208 с.

89. Елеонская Е.Н. К изучению заговора и колдовства в России. Шаморди-но: Этногр. отд. ИОЛЕАЭ, 1917. -64 с.

90. Жидков B.C., Соколов К.Б. Десять веков российской ментальности: Картина мира и власть. СПб.: Алетейя, 2001. - 640 с.

91. Жуков Д.А. Козьма Прутков и его друзья. М.: Худож. лит-ра, 1983. -384 с.

92. Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен. В 2 тт. М.: Изд. Моск. публ. и Румянцевск. музеев, 1876. - Т. 1.- 679 е.; Т.2.- 503 с.

93. Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1997. - 540 с.

94. Замалеев А.Ф., Овчинникова Е.А. Еретики и ортодоксы: Очерки древнерусской духовности. Л.: Лениздат, 1991. — 208 с.

95. Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. СПб.: Тип. В.Н. Майкова, 1865. - 386 с.

96. Записки Юста Юля, датского посланника при Петре Великом. — М.: Тип. ЧОИДР, 1899.-599 с.

97. Зарин А.Е. Царские развлечения и забавы за 300 лет. М.: Тип. И.Д. Сытина, 1913.-148 с.

98. Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890-1910 гг.: Записки очевидцев. СПб.: Лениздат, 1999. - 413 с.

99. Захарова О.Ю. Светские церемониалы в России XVIII начала XX в. -М.: Центрполиграф, 2001. — 349 с.

100. Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии: Умершие неестественной смертью и русалки. Пг., 1916. - Вып. 1. - 64 с.

101. Змеев Л.Ф. Русские врачебники: Исследование в области нашей древней врачебной письменности // Памятники древней письменности. СПб., 1895. - Вып. СХИ. -274 с.

102. Зорин А. Кормя двуглавого орла.: Литература и государственная идеология в России в поел, трети XVIII перв. трети XIX в. - М.: НЛО, 2001.-414 с.

103. Зоркая Н.М. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900-1910 годов.-М.: Наука, 1976.-303 с.

104. Зоркая Н.М. Фольклор. Лубок. Экран. М.: Искусство, 1994. - 238 с.

105. Зрелищно-игровые формы народной культуры: Сб. ст. / Сост. Л.М. Ивлева. Л.: ЛГИТМИК, 1990. - 237 с.

106. Зунделович Я.О. Поэтика гротеска / Проблемы поэтики: Сб. ст./ Под ред. В.Я. Брюсова. М.-Л.: 1925. - С.61-79.

107. Зыбайлов Л.К., Шаппнский В.А. Постмодернизм. М.: Прометей, 1993. — 103 с.

108. Иванов В.В. Малые формы фольклора. М.: Вост. лит-ра, 1995. -384 с.

109. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. -М.: Наука, 1974.-342 с.

110. Ш.Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период). М.: Наука, 1965. - 246 с.

111. Иванов Е.П. Карусели и прочие монстры. — М.: Красный пролетарий, 1928.-32 с.

112. Иванов Е.П. Меткое московское слово: (Быт и речь старой Москвы). — М.: Моск. рабочий, 1982. 321 с.

113. Иванов С.А. Византийское юродство. М.: Междунар. отн-я, 1994. -234с.

114. Иконникова С.Н. История культурологических теорий. СПб.: Гос. ун-т культуры и искусств, 2001. - Ч. 1-3.

115. Ильин В.Н. Эссе о русской культуре. СПб.: Акрополь, 1997. - 462 с.

116. Ильин И.А. О России. М.: ТРИТЭ, 1995. - 31с.

117. Иоанн (Кологривов), иеромонах. Очерки по истории русской святости. -Брюссель, 1961.-382 с.

118. Истрин В.М. Очерк истории древнерусской литературы домосковского периода. Пг.: Наука и школа, 1922. - 248 с.

119. Кавелин К.Д. Наш умственный строй: Статьи по философии русской истории и культуры. М.: Правда, 1989. - 653 с.

120. Казин А.Л. Философия искусства в русской и европейской духовной традиции. СПб.: Алетейя, 2000. - 429 с.

121. Каменский А.Б. От Петра I до Павла I: Реформы в России XVIII века.1. М.: РГГУ, 1999.-575 с.

122. Каменский А.Б. Сочинения по истории России: Избранное. М.: Наука, 1996.-447 с.

123. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. СПб.: Изд. гр. М.Н. Толстой, 1914.-133 с.

124. Карасёв J1.B. Мифология смеха // Вопросы философии.- 1991. № 11. -С.68-86.

125. Карасёв JI.B. Парадокс о смехе // Вопросы философии.- 1989. № 5. С.47-65.

126. Карасёв JI.B. Феноменология смеха// Человек.- 1990. № 12. С.175-183.

127. Карнович Е.П. Исторические рассказы и бытовые очерки. СПб.: Тип А.С. Суворина, 1884. - 517 с.

128. Кацурагава X. Краткие вести о скитаниях в северных водах. М.: Наука, 1978.-472 с.

129. Кирсанова P.M. Костюм в русской художественной культуре XVIII -первой половине XX вв. М.: БРЭ, 1995. - 381 с.

130. Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М.: Аспект-пресс, 1994. - 366 с.

131. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основания синергетики. — СПб.: Алетейя, 2002.-414 с.

132. Ковалёв А.Д. Аномия // Современная западная социология: Словарь / Сост. Ю.Н. Давыдов. -М., 1990. С. 17-18.

133. Ковалевский И.А. Юродство о Христе и Христа ради юродивые. М.: Печ. А.Д. Ступина, 1900. - 275 с.

134. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. JL: ЛГУ, 1986. -312с.

135. Коринфский А.А. Народная Русь: круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. М.: Моск. рабочий, 1995.- 560 с.

136. Корнилович А.О. Нравы русских при Петре Великом. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1901.-88 с.

137. Корсаков Д.А. Из жизни русских деятелей XVIII века. Казань: Тип. Им п. ун-та, 1891. -448 с.

138. Костомаров Н. Русские нравы. М.: Чарли, 1995,- 651 с.

139. Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа: Утварь, одежда, пища, питьё, здоровье и болезни, нравы, обряды, приём гостей. М.: Экономика, 1993. - 397 с.

140. Котович А. Духовная цензура в России (1799-1855 гг.). — СПб.: Родник, 1909.-608 с.

141. Котошихин Г.К. Бунташный век: О России в царствование Алексея Михайловича. М.: РОССПЭН, 2000. - 271 с.

142. Кошель П.А. История наказаний в России: История российского терроризма. М.: Голос, 1995. - 369 с.

143. Краинский Н.В. Порча, кликуши и бесноватые как явление русской народной жизни. Новгород: Тип. М. Акинфиева и П. Леонтьева, 1900. -46 с.

144. Краснобаев Б.И. Очерки истории русской культуры XVIII в. М.: Просвещение, 1987. - 319 с.

145. Кривополенова М.Д. Былины, скоморошины, сказки. — Архангельск: Тип. им. Склепина, 1950. 176 с.

146. Крусанов А.В. Русский авангард: 1907-1932. В 3 тт. СПб.: НЛО, 1996. -Т.1.-320 с.

147. Кузьмина В.Д. Русский демократический театр XVIII в. М.: Акад. наук СССР, 1958.-207 с.

148. Кукольник Н.В. Картины русской жизни. СПб.: Тип. 3-го отд. собств. Его Имп. Вел. канцелярии, 1846. - 343 с.

149. Культурология. XX век: Энциклопедия/Гл. ред. С.Я.Левит. СПб.: Университетская книга; Алетейя, 1998. Т.1. -447с.

150. Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора. М.: Высш. школа, 1981. -223 с.

151. Лебедева О.Б. Русская высокая комедия XV1I1 века: Генезис и поэтикажанра. Томск: ТГУ, 1996. - 356 с.

152. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии, 1920/1930 гг. СПб.: Летний сад, 1999. - 316 с.

153. Лейферт А.В. Балаганы. Пг.: Театральн. б-ка, 1922. - 74 с.

154. Лелеко В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. -СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств, 2002.- 303 с.

155. Лещенко В.Ю. Семья и русское православие (XI-XIX вв.). — СПб.: Изд. Т.В. Фроловой, 1999. 393 с.

156. Липков А.И. Проблемы художественного воздействия: Принцип аттракциона. М.: Наука, 1990. - 237 с.

157. Лифшиц Л. Русское искусство Х-XVII в. М.: Трилистник, 2000. - 183 с.

158. Лихачёв Д.С. Избр. работы. В 3 тт. Л.: Худ. лит-ра, 1987.- Т. 1.- 653 е.; Т. 2.- 493 е.; Т. 3.-519 с.

159. Лихачёв Д.С. Культура Руси времени Андрея Рублёва и Епифания Премудрого: (Конец XIV-начало XVb).- М.-Л.: Акад. наук СССР, 1962. -172с.

160. Лихачёв Д.С. Нельзя уйти от самих себя. // Новый мир.- 1994. № 6. -С.113-120.

161. Лихачёв Д.С. Русская культура в современном мире // Новый мир.- 1991. № 1.-С. 3-9.

162. Лихачёв Д.С., Панченко A.M. "Смеховой мир" Древней Руси.- Л.: Наука, 1976.-204 с.

163. Лихачёв Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984.-295 с.

164. Логический анализ языка: Языки этики: Сб.ст. / Под ред. Н.Д. Арутюнова и др. М.: Яз. рус. культуры. - 444 с.

165. Лонгинов М.Н. Новиков и московские мартинисты. М.: Тип. Грачёва и К°, 1867.-384 с.

166. Лопарев X. Сказание о молодце и девице. СПб.: Тип. Скороходова, 1894.-28 с.

167. Лосев А.Ф., Шесгаков В.П. История эстетических категории. М.: Искусство, 1965. - 374 с.

168. Лосский И.О. Условия абсолютного добра. М.: Политиздат, 1991. -367с.

169. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX вв.). - СПб.: Искусство, 1994. - 398 с.

170. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни / Литературное наследие декабристов: Сб. ст. / Под ред. В.Г. Базанова, В.Э. Вацуро. — Л.: Наука, 1975.-С. 25-74.

171. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство - СПб, 2002. - 768 с.

172. Лотман Ю.М. Об искусстве. — СПб.: Искусство, 1998. — 702 с.

173. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство, 2000. — 703 с.

174. Лоусон Т., Гэррод Д. Антикультура // Социология. А-Я: Словарь-справочник. М., 2000. - С. 20.

175. Лурье С.В. Метаморфозы традиционного сознания. СПб.: Тип. им. Котлякова, 1994. - 286 с.

176. Любимова Т.Б. Комическое, его виды и жанры. // Знание. Серия "Эстетика". 1990. № 9. - 62 с.

177. Максимов С.В. Бродячая Русь Христа-ради / Собр.соч. СПб.: Просвещение, 1909. - Т. 5. Ч. 1.-282 с.

178. Максимов С.В. Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила: Трилогия. Кемерово: Книжн. изд-во, 1991. - 349 с.

179. Манн Ю.В. О гротеске в литературе. М.: Сов. писатель, 1966. - 183 с.

180. Маньковская Н.Б. "Париж со змеями": (Введение в эстетику постмодернизма). М.: ИФРАМ, 1995. - 219 с.

181. Марков Б.В. Знаки бытия. СПб.: Наука, 2001. - 566 с.

182. Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб.: Алетейя, 1999. - 304 с.

183. Мартьянов П.К. Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки,статьи и заметки. В 3 тт. СПб.: Тип. P.P. Голике, 1893-1896. - Т. 1. — 304 е.; Т. 2. - 375 е.; Т. 3. - 304 с.

184. Маска и маскарад в русской культуре XVIII-XX веков: Сб.ст. / Отв. ред. Е.И. Струтинская. М.: ГИИЗ. - 338 с.

185. Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М.: Соцэкгиз, 1937.-206 с.

186. Меграбян А.А. Психодиагностика невербального поведения. СПб.: Речь, 2001.-253 с.

187. Мигунов А.С. Vulgar: Эстетика и искусство во второй половине XX века. // Знание. Серия "Эстетика".- 1991. № 2. 78 с.

188. Миних Э. Россия и русский двор в первой половине XVIII века: Записки и замечания гр. Эрнста Миниха. СПб.: Тип. B.C. Балашёва, 1891. — 328 с.

189. Миролюбов Ю.П. Русский языческий фольклор: Очерки быта и нравов. -Munchen, 1982.-311 с.

190. Миронов Б.Н. Социальная история России. В 2 тт. СПб.: Дмитрий Бу-ланин, 1999. - Т. 1.-548 е.; Т. 2. - 566 с.

191. Незеленов А.И. Николай Иванович Новиков, издатель журналов 17691785 гг. СПб.: Тип. B.C. Балашова, 1875. - 446 с.

192. Неклюдова М.Г. Традиции и новаторство в русском искусстве конца XIX начала XX века. - М.: Искусство, 1991. - 395 с.

193. Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII начало XX в. - JI.: Искусство, 1988. - 213 с.

194. Никишенков А.А. Традиционный этикет народов России XIX начала XX вв. -М.: Старый сад, 1999. - 137 с.

195. Новожилов И.А. Былины о Василии Игнатьевиче // Вопросы стиля художественной литературы. Уч. зап. МГПИ им. Ленина. 1964. - № 231. -С. 19-34.

196. Новополин Г.С. В сумерках литературы и жизни (1881-1895 гг.). Харьков: Изд. Э.Я. Головкиной, 1902. -235 с.

197. Новополин Г.С. Порнографический элемент в русской литературе. Ека-теринослав: Тип. Л.И. Сатановского, 1909. - 247 с.

198. Новые черты в русской литературе и искусстве (XVII нач. XVIII в.): Сб. ст. / Под ред. А.Н. Робинсона. - М.: Наука, 1976. - 286 с.

199. Овсянников Ю.М. Картины русского быта: Стили. Нравы. Этикет. М.: АСТ-пресс, 2000. - 351 с.201.0леарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1906. — 582 с.

200. Омельченко Е.Л. Молодёжные культуры и субкультуры. М.: Ин-т социологии РАН, 2000. - 261 с.

201. Орлов А.С. Древняя русская культура XI-XVI вв. М.-Л.: Акад. наук СССР, 1939.- 345 с.

202. Памятники литературы Древней Руси: XII век / Сост. Л.А. Дмитриев, Д.С. Лихачев. М.: Худож. лит-ра, 1980. - 704 с.

203. Памятники литературы Древней Руси: XVII век. В 2 кн. / Сост. Л.А. Дмитриев и Д.С. Лихачёв. М.: Худож. лит-ра. - Кн. 1. - 1988. - 704 е.; Кн. 2.- 1989.-704 с.

204. Памятники отречённой русской литературы: Собр. Н. Тихонравовым. В 2 тт. СПб.: Общественная польза, 1863.-Т. 1.-314 е.; Т. 2.-457 с.

205. Панченко A.M. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб.: Юна, 1999.-515 с.

206. Панченко A.M. Русская культура в конце петровских реформ. Л.: Наука, 1984. - 205 с.

207. Панченко A.M. Русская стихотворная культура XVII века. Л.: Наука, 1973.-280 с.

208. Парадоксы русской литературы: Сб. ст. / Отв. ред. В. Маркович и В. Шмидт. СПб.: ИнаПресс, 2001. - 350 с.

209. Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. В 2 тт. -СПб.: Общественная польза, 1862. Т. I. — 579 е.; Т. 2. 694 с.

210. Писарев Д.И. Избранные произведения. Л.: Худ. лит-ра, 1968. - 61 5 с.

211. Покровским 13.И. Щеголи в сатирической литературе XVIII в. М.: Тип. Моск. ун-та, 1903. - 140 с.

212. Покровский В.И. Щеголихи в сатирической литературе XVIII века. М.: ОИДР, 1903.- 139 с.

213. Покровский Н.В. Страшный суд в памятниках византийского и русского искусства. Одесса: Тип. А. Шульце, 1887. - 97 с.

214. Полвека русской жизни: Воспоминания А.И. Дельвига. 1820-1870. В 2 тт.-М.-Л.: Academia, 1930. Т. 1.-590 е.; Т. 2. 600 с.

215. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. -М.: Наука, 1975.- 191с.

216. Понятие судьбы в контексте разных культур: Сб. ст. / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Наука, 1994. - 317 с.

217. Попов М.И. Описание древнего славянского языческого баснословия. -СПб.: (без изд-ва), 1768. 48 с.

218. Попович М.В. Мировоззрение древних славян. Киев: Наук, думка, 1985.- 167 с.

219. Поспелов Г.Г. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. М.: Сов. художник, 1990. - 269 с.

220. Поспелов Г.Г. Искусство городских низов // Декоративное искусство СССР. 1990. № 11.-С. 30-31.

221. Поспелов Г.Г. Русское искусство XIX века: Вопросы понимания времени. М.: Искусство, 1997. - 287 с.

222. Постмодернизм и культура: Сб. ст. / Под ред. Е.Н. Шапинской. М.: МГУ,1991,- 121с.

223. Потебня А.А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий.-М.: Университ. тип.,1865. 310 с.

224. Потебня А.А. О некоторых символах в славянской народной поэзии. -Харьков: Изд. М.В. Потебня, 19)4,- 243 с.

225. Православная жизнь русских крестьян XIX-XX веков: Итоги этнографического исследования: Сб. ст. / Отв. ред.

226. Пригожим И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986. - 431 с.

227. Примитив в искусстве: Грани проблемы: Сб. ст. / Ред.- сост. К. Богемская. М.: РИИЗ, 1992. - 228 с.

228. Примитив и его место в художественной культуре Нового и Новейшего времени: Сб. ст. / Отв. ред. В.Н. Прокофьев. М.: Наука, 1983. - 206 с.

229. Прокофьев Н.И. Видение как жанр в древнерусской литературе II Вопросы стиля художественной литературы. Уч. зап. МГПИ им. Ленина. -1964,-№231,- С.35-56.

230. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: ЛГУ, 1986. -364 с.

231. Пропп В.Я. Фольклор и действительность: Избр. статьи. М.: Наука, 1976.-325 с.

232. Прыжов И.Г. История кабаков в России.- М.: Дружба народов, 1992. -380 с.

233. Прыжов И.Г. Нищие на Святой Руси. М.: Тип. М.И. Смирновой, 1862. -139 с.

234. Путешествие в Московию в XVII в.: (Русский народ по записям иностранцев). М.: Практич. знания, 1918. — 66с.

235. Пыляев М.И. Замечательные чудаки и оригиналы. М.: СП Интербук, 1990.-255 с.

236. Пыляев М.И. Старое житьё. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1897. - 319 с.

237. Пыпин А.Н. Русское масонство (XVIII и первая четверть XIX в.). Пг.: Огни, 1916.-571 с.

238. Развлекательная культура России XVIII-XIX вв.: Сб. ст. / Под ред. Е.В. Дукова. СПб.: Д. Буланин, 2001. - 520 с.

239. Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера: Сб. тр. / Сост. С.К. Иванов. В 2-х тт. М.: Прогресс. Культура, 1994.-461 с.

240. Райнов Т. Наука в России XI-XV11 веков. М.- Л.: Акад. наук СССР.1940. 508 с.

241. Рапов О.М. Русская церковь в IX первой трети XII в. - М.: Высш. школа, 1988.-414 с.

242. Реймер Н.К. Яды цивилизации. СПб.: Тип. С.И. Белявского, 1899. -21 с.

243. Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту: Очерки по истории чтения в России во второй пол. XIX в.-М.: МПИ, 1991.-221 с.

244. Робинсон А.Н. Жизнеописание Аввакума и Епифания. М.: Акад. наук СССР, 1963.-316 с.

245. Ровинский Д.А. Русские народные картинки. В 2 тт. СПб.: Тип. P.P. Голике, 1900. - Т. 1. - 288 стлб; Т. 2. - 520 стлб.

246. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.: Аграф, 1997. - 384 с.

247. Русская альтернативная поэзия XX века: Сб. ст. / Под ред. Т.А. Михайлова. М.: МГУ, 1989. - 84 с.

248. Русская альтернативная поэтика: Сб.ст. М.: МГУ, 1990.- 159 с.

249. Русская культура в переходный период от средневековья к Новому времени: Сб. ст. / Под ред. А.Н. Копылова. М.: Ин-т рос. истории, 1992. — 171 с.

250. Русская сатирическая проза XVIII века / Сост. В. Стенник. Л.: ЛГУ, 1986.-448 с.

251. Русская старина: Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого. СПб.: Общественная польза, 1876. - 206 с.

252. Русская старина: Путеводитель по XVIII веку. М.: РИК «Культура»; СПб.: Лик, 1996.-379 с.

253. Русская театральная пародия XIX начала XX века / Сост. М.Я. Полякова. - М.: Искусство, 1976. - 831 с.

254. Русская художественная культура второй половины XIX в.: Диалог с эпохой: Сб. ст. / Отв. ред. Г.Ю. Стернин. М.: Наука, 1996. - 334 с.

255. Русские народные традиции и современность: Сб. ст. / Отв. ред. Т.А. Л истова. М.: Наука, 1995.-302 с.

256. Русский быт по воспоминаниям современников. Ч. I. От Петра до Екатерины 11(1698-1761 гг.).-М.: Задруга, 1914.-434 с.

257. Русский эрос или Философия любви в России: Сб. / Сост. В.П. Шеста-ков. М.: Прогресс, 1991. - 443 с.

258. Русский эротический фольклор: Сб. ст. / Под ред. А. Топоркова. М.: Ладомир, 1995. - 646 с.

259. Русское общество 30-х годов XIX в.: Люди и идеи: Мемуары современников: Сб. / Под ред. И.А. Федосова. М.: МГУ, 1989. - 445 с.

260. Русское общество 40-х 50-х годов XIX в. Ч. 1. Записки А.И. Кошелева / Под ред. Н.И. Цимбаева. - М.: МГУ, 1991. - 235 с.

261. Русское общество 40-х 50-х годов XIX в. Ч. 2. Воспоминания Б.Н. Чичерина / Под ред. С.Л. Чернова. - М.: МГУ, 1991.-252 с.

262. Рыбаков Б.А. Из истории культуры Древней Руси. М.: МГУ, 1984. -240с.

263. Рыбаков Б.А. Культура средневековой Москвы XTV-XVII вв. М.: Наука, 1995. -268 с.

264. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Рус. слово, 1997. - 823с.

265. Рюмина М.Т. Тайна смеха, или Эстетика комического. М.: Знак, 1999. -251 с.

266. Савушкина Н.И. Русский народный театр. М.: Наука, 1976. - 151 с.

267. Сатира XI-XVII веков / Сост. В.К. Былинин, В.А. Грихин. М.: Сов. Россия, 1986.-5I1 с.

268. Сахаров В. Эсхатологические сочинения и сказания в древнерусской письменности и влияние их на народные духовные стихи. Тула: Тип. Н.И. Соколова, 1879. - 249 с.

269. Сахаров И. Путешествие русских людей в чужие земли. В 2 ч. СПб.: Тип. Н. Власова, 1837. - Ч. 1. - 123 е.; Ч. 2. - 139 с.

270. Секс и эротика в русской традиционной культуре: Сб. / Сост. Л. Топорков. -М.: Ладомир, 1996. 534 с.

271. Семека А. Русские розенкрейцеры и сочинения императрицы Екатерины1. против масонства. СПб.: Сенатск. тип., 1902. - 58 с.

272. Семён Г .Я. Парадокс как стилистический приём // Филологические науки. 1987. №5.-С. 80-83.

273. Семёнова Л.Н. Очерки истории быта и культурной жизни России: Первая пол. XVIII в. Л.: Наука, 1982. - 279 с.

274. Сентив П. Симуляция чудесного. СПб.: Тип. Н.И. Романова, 1914. -312 с.

275. Синдаловский Н.А. Мифология Петербурга: Очерки. СПб.: Норинт, 2000. - 445 с.

276. Синявский А. Иван-дурак: Очерк русской народной веры. Париж: Синтаксис, 1991.-423 с.

277. Сиповский В.В. Русские повести XVII-XVIII вв. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1905.-307 с.

278. Смирнов И.П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М.: НЛО, 1994. - 351 с.

279. Смирнов С.И. Древнерусский духовник: Исследование по истории церковного быта. М.: ОИДР, 1913. - 290 с.

280. Соболевский А.И. Образованность Московской Руси XV-XVII в. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1862. — 26 с.

281. Соколов Б.М. Художественный язык русского лубка. М.: РГТУ, 1999. -265 с.

282. Соколов М.В. Очерки истории психологических воззрений в России в XI-XVIII веках. М.: Акад. пед. наук РСФСР, 1963. - 419 с.

283. Сомов А.И. Гротеск. СПб.: Брокгауз Ф.А. и Ефрон И.А., 1893. - Т. 1Ха. - С. 772.

284. Спафарий Н. Эстетические трактаты. Л.: Наука, 1978. - 160 с.

285. Страхов Н. Переписка Моды. М.: Тип. В. Окорокова, 1791. - 238 с.

286. Тихвинская Л И. Кабаре и театры миниатюр в России 1908-1917 гг.-М.: РИК "Культура", 1995.-411 с.

287. Тихомиров М.Н. Русская культура Х-XVIII вв. М.: Наука, 1968. - 447 с.

288. Толс той Д.А. Городские училища в царствование императрицы Екатерины II.-СПб.: Тип. Акад. наук, 1886.-214 с.

289. Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. - 509 с.

290. Традиция: Сб. ст. / Под ред. И. Черкасова. М.: Ин-т общегум. исслед., 1999,- 192 с.

291. Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. - 277 с.

292. Уваров А.С. Христианская символика. СПб.: Алетейя, 2001. — 255 с.

293. Уоллес Д.М. Россия: (Очерки о современном положении ). В 2тт. — СПб.: Тип. О.И. Бакст, 1880-1881.- Т. 1.-367 е.; Т. 2.-467 с.

294. Урбанизация и развлекательная культура: Сб. ст. / Под ред. Е.В. Дукова. М.: Б.и., 1991.- 192 с.

295. Успенский Б.А. Избр. труды. В 2 тт. М.: Гнозис, 1994.- Т.1. - 429 е.; Т.2.-686 с.

296. Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей: (Реликты язычества в восточно-славянском культе Николая Мирликийского). М.: МГУ, 1982. - 245 с.

297. Ушедшая Москва: Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века: Сб. / Отв. ред. Н.С. Ашукин. М.: Моск. рабочий, 1964. -432 с.

298. Фаминцын А.С. Скоморохи на Руси. СПб.: Алетейя, 1995. - 535 с.

299. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М.: Моск. рабочий, 1990. -268 с.

300. Федотов Г.П. Стихи духовные: (Русская народная вера по духовным стихам). М.: Прогресс. Гнозис, 1991. - 185 с.

301. Феноменов М.Я. Причины самоубийств в русской школе. М.: Печатня А. Снегирёвой, 1914. - 130 с.

302. Фигуры Танатоса: Искусство умирания: Сб. ст. / Под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: СПбГУ, 1998. - 218 с.

303. Флетчер Д. О государстве Русском или Образ правления русского царя. СПб.: Тип. Б.М. Вольфа, 1906. - 160 с.

304. Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. - 738 с.

305. Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. М.: Республика, 1994.-478 с.

306. Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Буржуазный век. — М.: Республика, 1994.-440 с.

307. Хайченко Г.А. Русский народный театр конца XIX начала XX века. -М.: Наука, 1975.-367 с.

308. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде. В 2 тт. М.: RA, 1997. - Т. 1.-389 е.; Т. 2.-315 с.

309. Хейзинга И. Homo Ludens. М.: Прогресс-Академия, 1992. - 458 с.

310. Холодов Е.Г. Театр и зрители: Страницы истории русской театральной публики. М.: ГИИЗ, 2000. - 271 с.

311. Хренов Н.А., Соколов К.Б. Художественная жизнь императорской России: (Субкультуры, картины мира, ментальность). СПб.: Алетейя, 2001.-816 с.

312. Чечулин Н.Д. Русское провинциальное общество во второй половине

313. XVIII в. СПб.: Тип. B.C. Балашова, 1889. - 115 с.

314. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII

315. XIX вв. -М.: Наука, 1967.-341 с.

316. Шейн П.В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказах, легендах. СПб.: изд. Акад. наук, 1900. - 835 с.

317. Шейн П.В. Ещё о пародии в народных песнях // Этнографическое обозрение. 1895,- № 2.- Кн. XXV. - С. 140-146.

318. Шоломова Т.В. Эстетика русского нигилизма (1860-е 1880-е годы): Автореф. дис. канд. филос. наук. СПб., 1999. - 15 с.

319. Шкловский В.Б. О поэзии и заумном языке / Поэтика: Сб. по теории поэтического языка. Пг.: 18-я гос. тип., 1919. - 169 с.

320. Штаден Т. О Москве Иоанна Грозного. Записки немца-опричника. Л.: Изд. Сабашниковых, 1925. - 182 с.

321. Шубинский С.Н. Очерки из жизни и быта прошлого времени. СПб.:

322. Тип. А.С. Суворина, 1888. 164 с. 322. Щербатов М. О повреждении нравов в России. - London: Triibner & С°, 1858.-340 с.

323. Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX вв.- М.: Сов. писатель, 1988. 414 с.

324. Эпштейн М. Постмодерн в России: Литература и теория. М.: Изд. Р. Элинина, 2000. -278с.

325. Ю.М.Лотман и тартуско-московская семиотическая школа: Сб. тр./ Сост. А.Д. Кошелев. М.: Гнозис, 1994. - 547 с.

326. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира: Модели пространства, времени и восприятия. М.: Гнозис, 1994. - 343с.

327. Ямпольский М. Жест палача, оратора, актёра // Ad Marginem'93. М., 1994. -С.21-70.

328. Dukes P. The Making of Russian Absolutism: 1613-1801. London, 1988. -197 p.

329. Gleason A. Young Russia: The Genesis of Russian Radicalism in the 1860 s.- Chicago; London, 1983. 437 p.

330. Jones R.E. Emancipation of the Russian Nobility: 1762-1785. Princeton, 1973.-326 p.

331. Kayzer W. The Grotesque in Art and Literature. N. Y., 1981. - 224 p.

332. Laqueur W.Z. World of Secrets: The Uses and Limits of Intelligence. London, 1985.-404 p.

333. Richmond Y. From Nyet to Da: Understanding the Russians. Yarmouth, 1992.- 175 p.

334. Van O'Connor W. The Grotesque: an American Genre and other Essays. -Carbondale, 1962.-231 p.