Эмоциональные и двигательные нарушения поведения у крыс, вызванные введением ксенобиотиков в раннем онтогенезе тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 14.03.06, кандидат медицинских наук Корнилов, Владимир Александрович

• Корнилов, Владимир Александрович
• кандидат медицинских наук
• 2013

Оглавление диссертации кандидат медицинских наук Корнилов, Владимир Александрович

СОДЕРЖАНИЕ

стр.

ВВЕДЕНИЕ

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Глава 1. МЕДИАТОРНЫЕ И ГОРМОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛЯЦИИ ПРИСПОСОБИТЕЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ (обзор литературы)

1.1. Кортиколиберин в механизмах адаптации

1.1.1. Роль КРГ-содержащих структур мозга в регуляции стресса

1.1.2. Эндокринные функции кортиколиберина

1.1.3. Висцеральные функции кортиколиберина

1.1.4. Кортиколиберинергические механизмы регуляции стрессорного поведения

1.1.5. Кортиколиберин в патогенезе постстрессорной психопатологии

1.1.6. Гормональная функция ГАС в ходе развития постстрессорных депрессий

1.1.7. КРГ-содержащие структуры мозга в развитии постстрессорной психопатологии

1.2. Белки теплового шока: физиологическое значение

для адаптации

1.2.1. Особенности экспрессии БТШ-70

при различных видах стресса

1.2.2. Цитопротекторные свойства экзогенного БТШ-70

1.2.3. Влияние фармакологических веществ на экспрессию БТШ-70

Глава 2. МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

2.1. Выбор животных

2.2. Исследование поведения крыс в «открытом поле»

2.3. Исследование поведения крыс в приподнятом крестообразном лабиринте

2.4. Исследование агрессии в тесте «чужак-резидент»

2.5. Исследование антидепрессантной активности

в тесте Порсолта

2.6. Морфологические исследования

2.7. Фармакологические вещества, используемые для анализа двигательных и эмоциональных форм поведения

2.8. Статистическая обработка полученных материалов

Глава 3. РЕЗУЛЬТАТЫ СОБСТВЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

3.1. Оценка двигательной и исследовательской активности крыс

в «открытом поле»

3.2. Изучение агрессии в тесте «чужак-резидент»

3.3. Изучение тревожности в приподнятом крестообразном лабиринте

3.4. Изучение депрессивности в тесте Порсолта

3.5. Изучение ротационного поведения в ротометре

3.6. Морфологические исследования надпочечников и

мозга крыс

3.7. Особенности структуры нейроглиальных комплексов

в центрах эмоционально-ассоциированной мезокортикальной дофаминергической системы интактных половозрелых крыс

3.8. Особенности структуры нейроглиальных комплексов черной субстанции и вентральной области покрышки

при воздействии кортиколиберина

3.9. Особенности структуры нейроглиальных комплексов черной субстанции и вентральной области покрышки

при воздействии белков теплового шока 70 кДа

3.10. Особенности структуры нейроглиальных комплексов

поясных центров при воздействии кортиколиберина

Глава 4. ОБСУЖДЕНИЕ ПОЛУЧЕННЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ

ВЫВОДЫ

ПРАКТИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ

ЛИТЕРАТУРА

СПИСОК ОСНОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

ВОП - вентральная область покрышки ДА - дофамин

ДА-ергический - дофаминергический

КРГ - кортиколиберин (кортикотропин-рилизинг фактор)

КРГ-Ш - рецептор 1-го типа КРГ

КРГ-Ы2 - рецептор 2-го типа КРГ

БТШ - белок теплового шока

АКТГ - адренокортикотропный гормон

САС - симпатоадреналовая система

ГАС - гипофиз-адреналовая система

ПТСР - посттравматическое стрессовое расстройство

ПМП - передний мозговой пучок

МПК - медиальная префронтальная кора

НСК - нейросекреторные клетки

ЦНС - центральная нервная система

ЧС - черная субстанция

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Эмоциональные и двигательные нарушения поведения у крыс, вызванные введением ксенобиотиков в раннем онтогенезе»

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования Представления о «критических периодах» формирования эмоционально-мотивационного и двигательного поведения у грызунов вошли в нейробиологию в последние годы, главным образом благодаря исследованиям с использованием избирательных нейротоксинов (Шабанов П.Д. и др., 2006). Так, применение ней-ротоксинов 6-гидроксидофамина и 5,7-дигидрокситриптамина (вызывают избирательную дегенерацию дофаминергических и серотонинергических нейронов соответственно), вводимых в пренатальный и постнатальный периоды крысам, показало, что структурно-функциональные системы эмоционального реагирования и подкрепления формируются во второй половине беременности и начальном постнатальном периоде. Во времени они совпадают с созреванием моноами-нергических проводящих путей мозга (Шабанов П.Д., Бурмистров С.О., 2010) и процессами завершения синаптогенеза (Угрюмов М.В., 1998). У крыс «критические» периоды в созревании подкрепляющих систем мозга охватывают третий триместр беременности и период до 17-го дня постнатального развития (Меще-ров Ш.К., 2001). На формирование этих систем большое влияние оказывают факторы стресса (внешнего и внутреннего). С точки зрения формирования эмоцио-генных систем мозга наиболее уязвим период раннего постнатального развития (у крыс - до 17-го дня жизни). Воздействие разных повреждающих факторов в этот период существенно меняет поведение взрослых (половозрелых) животных. Отмечены выраженные тендерные различия в эффектах веществ, вводимых в ранний постнатальный период (Шабанов П.Д. и др., 2007). Эти данные послужили отправной точкой для изучения отсроченных поведенческих эффектов корти-колиберина (кортикотропин-рилизинг гормона - КРГ), активирующего систему стресса (Шаляпина В.Г., Шабанов П.Д., 2005), и антистрессорных белков теплового шока 70 кДа, или БТШ-70 (Андреева Л.И. и др., 2005), вводимых в ранний постнатальный период крысам.

Степень разработанности темы исследования

Нейробиология формирования центральных механизмов стресса с участием КРГ и БТШ изучена недостаточно. Известно, что КРГ выполняет роль корти-котропинрилизинг фактора (CRF), или гормона (CRH). Он был выделен в 1981 г. и представляет собой 41-членный одноцепочечный пептид с молекулярной массой 4670 Да. Имеет широкую видовую специфичность и входит в состав суперсемейства КРГ-пептидов (Шабанов П.Д., Сапронов Н.С., 2010). Экспрессия генов КРГ в мозгу регулируется медиаторами, среди которых активирующую роль выполняют серотонин, ацетилхолин, гистамин и катехоламины, а также пептидные регуляторы (аргинил-вазопрессин, ангиотензин-П, нейропептид Y, холецистоки-нин, активин, энкефалин, интерлейкины, фактор некроза опухолей-альфа). Сильнейшими ингибиторами экспрессии генов являются глюкокортикоиды, в меньшей степени угнетают экспрессию эстрогены, ГАМК, динорфин, субстанция Р, соматостатин и галанин. Согласно существующим представлениям (Пшеннико-ва М.Г., 2000), эти факторы входят в состав соответственно стресс-активирующей и стресс-лимитирующей систем, что подтверждает первостепенную роль кортиколиберина в развитии стрессорных реакций.

В мозге рецепторы к КРГ (Ri и R2) локализованы во всех областях, хотя и с разной плотностью (Rybnikova Е.А. et al., 2003). С использованием лиганд-связывающей техники, а также метода in situ гибридизации мРНК показано, что экспрессия КРГ-Ri активно осуществляется в неокортексе, особенно в префрон-тальной и энторинальной коре, а также в структурах обонятельного мозга, миндалевидном комплексе, гиппокампе, мозжечке и сенсорных релейных ядрах. В то же время КРГ—R2 практически отсутствуют в коре, а концентрируются преимущественно в субфорникальных структурах, а именно в вентромедиальном ядре гипоталамуса, латеральном септуме, ядрах конечной полоски и некоторых ядрах амигдалы. Дополнительную информацию о роли КРГ-рецепторов удалось получить с применением фармакологических лигандов, в основном, блокаторов рецепторного связывания КРГ (Holsboer F., 1999). В настоящее время их синте-

зировано довольно много, однако большинство из них плохо проницаемы для гемато-энцефалического барьера (эИСЮ7^, с1-рЬеСКБ 12-41, астрессин, СИЛ-100, СР-154, 526, N6-127914, антолармин). С использованием этих, а также хорошо проникающих через гемато-энцефалический барьер соединений (например, К278995/СЯА), были подтверждены основные заключения о том, что с участием КРГ-Я! осуществляются секреция АКТГ и контроль тревожности, в то время как КРГ-Я2 участвуют в регуляции пищевого и сексуального поведения, а также деятельности сердечно-сосудистой и репродуктивной систем. Однако данных, касающихся онтогенетических аспектов формирования мозговых систем стресса/антистресса, в литературе чрезвычайно мало. Это и определило цель исследования.

Цель и задачи исследования

Целью настоящего исследования явилось сравнительное изучение поведения и особенностей морфологии лимбических областей мозга половозрелых крыс, подвергнутых воздействию кортиколиберина или белков теплового шока 70 к Да в раннем постнатальном периоде.

В задачи исследования входило:

1. Оценить поведенческие эффекты кортиколиберина, вводимого в раннем постнатальном периоде (4-10-17-й дни постнатального развития) у половозрелых крыс обоего пола.

2. Оценить поведенческие эффекты белков теплового шока 70 кДа, вводимых в раннем постнатальном периоде (4-10-17-й дни постнатального развития) у половозрелых крыс обоего пола.

3. Оценить морфологические изменения в структуре лимбических областей мозга крыс, которым вводили кортиколиберин в раннем постнатальном периоде (4-10-17-й дни постнатального развития).

4. Оценить морфологические изменения в структуре лимбических областей мозга крыс, которым вводили белки теплового шока 70 кДа в раннем постнатальном периоде (4-10-17-й дни постнатального развития).

Научная новизна

В работе получены оригинальные данные, что модуляция систем стресса-антистресса в раннем онтогенезе (4-17 день постнатального развития) у крыс введением КРГ или БТШ-70 меняет двигательное, исследовательское и эмоциональное поведение половозрелых животных. Эти изменения зависят от времени введения стрессогенных агентов, его характеристик и пола животного. У самцов в большей степени страдают двигательные и исследовательские компоненты поведения, у самок - эмоциональные формы поведения. Получены разнонаправленные изменения в эмоциональном состоянии крыс. Так, КРГ снижает депрессивность у самцов, но повышает ее у самок, а БТШ-70 умеренно повышает депрессивность у самцов и снижает ее у самок. В тесте на тревожность КРГ оказывает как анксиолитическое, так и анксиогенное действие, а БТШ-70 независимо от сроков введения в ранний постнатальный период стабильно воспроизводит выраженный анксиолитический (противотревожный) эффект. Эти эффекты во многом зависят от морфологических перестроек в структурах лимбической системы мозга (черная субстанция, вентральная область покрышки, подлимбическое поле, поясные поля). В частности, КРГ, введенный в ранний постнатальный период, увеличивает рельефность (объем) нейронов, не меняя их плотности, а БТШ-70 вызывает умеренную дегенерацию нейронов, снижая их плотность. Полученные данные принципиально важны для оценки индивидуальной чувствительности в действия фармакологических агентов.

Научно-практическая значимость Теоретическое значение работы состоит в доказательстве научного положения, что даже однократное введение стрессогенных агентов (КРГ или

БТШ-70) в раннем онтогенезе (модуляция систем стресса-антистресса) у крыс меняет двигательное, исследовательское и эмоциональное поведение половозрелых животных. Это происходит вследствие морфологических перестроек в структурах лимбической системы мозга (черная субстанция, вентральная область покрышки, подлимбическое поле, поясные поля). Практическое значение работы заключается в обосновании необходимости учета полученных данных при назначении лекарственных веществ, особенно психотропных, для коррекции, прежде всего, эмоциональных расстройств, таких как посттравматические стрессовые расстройства и постстрессовые депрессии. По-видимому, для их развития важно знать индивидуальную чувствительность (предрасположенность организма) к стрессогенным факторам, начиная с периода раннего постнатального развития.

Методология и методы исследования Методология исследования включала оценку введения ксенобиотиков белкового (полипептидного) происхождения в ранний постнатальный период (410-17-й дни жизни) на поведение половозрелых самцов и самок крыс в батарее поведенческих тестов («открытое поле», метод ротации, приподнятый крестообразный лабиринт, «чужак-резидент», тест Порсолта) с последующим изучением морфологии эмоциогенных областей головного мозга. Исследование выполнено с соблюдением всех принципов доказательной медицины (отбор, рандомизация, формирование референтных групп, контроли, статистическая обработка результатов).

Основные положения, выносимые на защиту: 1. КРГ или БТШ-70, введенные в раннем постнатальном периоде крысам, вызывают изменения эмоционального и двигательного поведения половозрелых животных, при этом по направленности отсроченные эффекты КРГ и

БТШ-70 отличаются. Отмечены также и тендерные различия в действии КРГ и БТШ-70.

2. В тесте «открытого поля» КРГ и БТШ-70 действуют сходным образом, угнетая горизонтальную двигательную активность, снижая эмоциональность у самцов и увеличивая ее у самок.

3. В тесте «чужак-резидент» оба исследованных препарата (КРГ и БТШ-70) в целом снижают показатели индивидуального поведения и растормаживают общительность (коммуникативность), в большей степени у самок. У самцов, кроме этого, отмечаются умеренные колебания агрессивности (от понижения и блокады до проявления отдельных актов агрессии).

4. В тесте Порсолта на депрессивность регистрируются разнонаправленные изменения в эмоциональном состоянии под влиянием КРГ и БТШ-70 у самцов и самок: КРГ снижает депрессивность у самцов, но повышает ее у самок, БТШ-70 умеренно повышает депрессивность у самцов и снижает ее у самок.

5. В тесте на тревожность КРГ оказывает как анксиолитическое, так и ан-ксиогенное действие, БТШ-70 независимо от сроков введения в ранний по-стнатальный период стабильно воспроизводит выраженный анксиолитиче-ский (противотревожный) эффект.

6. В структурах лимбической системы мозга (черная субстанция, вентральная область покрышки, подлимбическое поле, поясные поля) КРГ, введенный в ранний постнатальный период, увеличивает рельефность (объем) нейронов, не меняя их плотности, а БТШ-70 вызывает умеренную дегенерацию нейронов, снижая их плотность. Полученные данные необходимо учитывать при планировании и проведении экспериментальных исследований с влиянием на поведение различных фармакологических агентов.

Степень достоверности и апробация материалов исследования Степень достоверности определяется большим количеством экспериментальных животных (346 крыс), рандомизацией и формированием групп сравнения и активного контроля, адекватными методами исследования, длительными сроками наблюдения и корректными методами статистической обработки.

Реализация результатов. Материалы исследования используются в лекционном курсе кафедры фармакологии и кафедры нормальной физиологии Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова, кафедры наркологии Санкт-Петербургской медицинской академии последипломного образования, кафедры нервных болезней и психиатрии и кафедры специализированной терапии Института медицинского образования Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого. Работа выполнена в соответствии с плановыми научно-исследовательскими разработками Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова. Материал диссертации вошел в грантовые разработки Российского фонда фундаментальных исследований при РАН (РФФИ №07-04-00549).

Апробация результатов. Материалы, вошедшие в диссертацию, доложены на XX съезде Всероссийского физиологического общества им. И.П.Павлова (Москва, 2007), международной конференции «Новые технологии в медицине и экспериментальной биологии» (Паттайя, Таиланд, 2007), X научной конференции «Нейроиммунология-2007» (Санкт-Петербург, 2007), Юбилейной Росссийской научной конференции, посвящененой 175-летию С.П.Боткина (Санкт-Петербург, 2007). По теме диссертации опубликованы 6 статей (4 в журналах, рекомендованных ВАК РФ) и 4 тезисов. Апробация диссертации прошла на совместном заседании кафедр фармакологии и нормальной физиологии Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова.

Личный вклад автора. Личный вклад автора осуществлялся на всех этапах работы и состоял в планировании экспериментов, их непосредственном выполнении, обработке полученных результатов, обсуждении результатов, написании статей и тезисов, написании диссертации и автореферета. Участие

автора в выполнении, сборе и анализе - 95%, статистической обработке - 100%, в написании статей и тезисов - 90%, написании диссертации и автореферата -95%.

Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из введения, главы обзора литературы, материалов и методов исследования, главы результатов собственных исследований (включающей 7 разделов), обсуждения результатов, выводов, практических рекомендаций, списка литературы. Работа изложена на 152 страницах машинописного текста, иллюстрирована 22 рисунками и 5 таблицами. Библиографический указатель содержит 200 наименований, в том числе 60 отечественных и 140 иностранных.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Глава 1. МЕДИАТОРНЫЕ И ГОРМОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛЯЦИИ ПРИСПОСОБИТЕЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ (обзор литературы)

Основным рычагом становления адаптивных функций были изменения внешней среды, вызывающие в живом организме соответствующие реакции, именуемые стрессом. Во время наиболее сильных климатических перестроек живые организмы расширяли ареал своего обитания и перемещались в новую среду. В этом случае удавалось сохраниться только тем особям, которые сумели приспособиться к изменившемуся биогеоцинозу и которые в силу естественной изменчивости обладали врожденными или генетически обусловленными благоприятными отличиями в строении или химизме той или иной функции (Крепе Е.М., 1979; Меерсон Ф.З., 1993; Шаляпина В.Г., 2005). В это время происходил отбор и нейрохимических регуляторов, которые приспосабливались к выполнению новых функций, либо меняли свою структуру путем мутаций или генных дупликаций. Все они, однако, в той или иной мере вовлекались в регуляцию адаптивных функций, приобретая свое место в едином регуляторном контуре. Одно из них эволюция отвела кортиколиберину, который в настоящее время признан «первым медиатором стресса» и интегратором всех звеньев сложного адаптационного процесса.

1.1. Кортиколиберин в механизмах адаптации

О существовании в гипоталамусе нейрохимического регулятора адрено-кортикотропной функции гипофиза стали говорить в 1950-е гг. В соответствии с его функциональной ролью он был назван кортикотропин-рилизинг фактором (CRF) или кортикотропин-рилизинг гормоном (CRH), а в 1960-е гг. по решению IUPAC-IUB Комиссии по биохимической номенклатуре был переименован в

кортиколиберин (КРГ). Выделить этот нейрогормон удалось, однако, лишь в 1981 г. (Vale et al., 1981) и он был охарактеризован как 41-членный одноцепо-чечный пептид с молекулярной массой 4670 кДа. Нейрогормон, как оказалось, имеет широкую видовую специфичность (Owens, Nemeroff, 1991) и входит в состав целого суперсемейства КРГ-пептидов (Lowjoy, В aiment, 1999). Их аналоги появились еще у простейших и далее многократно видоизменялись в ходе эволюционного развития животного мира. При этом они сохранили свою основную структуру, однако, их геномные дупликации породили большое разнообразие родственных пептидов и обеспечили широкую видовую специфичность. Один из важных представителей этого большого суперсемейства - уротензин - был впервые обнаружен в урофизе костистых рыб, но близкие ему пептиды есть у всех видов хрящевых рыб, у амфибий и других позвоночных, хотя его мРНК у низших животных и млекопитающих имеет разную структуру. То же характерно и для саувагина, который впервые был выделен из кожи лягушек, а затем был найден и у других представителей животного мира. Его структура на 50% сходна с уротензином, что служит подтверждением тому, что саувагин может быть модифицированным вариантом уротензина. Есть мнение, что появился он в тот период, когда на Земле происходили сильные климатические перестройки, и менялась среда обитания. При выходе из воды на сушу основное значение приобрела функция осморегуляциил контроль над которой взял на себя саувагин. Одновременно формировались аналоги КРГ-пептидов у птиц, однако в данном случае они приобрели свойства высоко специализированных диуретических гормонов. В то же время в мозгу позвоночных появился еще один представитель этой группы пептидов - урокортин, имеющий с уротензином 62% гомологии. И, наконец, самым поздним приобретением эволюции стал кортиколиберин (CRH, или КРГ), который также обладает видовой специфичностью и в то же время сохраняет структурную аналогию своих предшественников. В то время, когда шло быстрое формирование разных видов и подвидов позвоночных, он постепенно усложнял свои функции в соответствии с приобретением им новых приспособительных

свойств. Элементы, продуцирующие КРГ, сохраняли либо признаки типичных нейросекреторных клеток (НСК), либо становились нейросекреторными нейронами (НСН) и встраивались во все структуры, связанные с адаптацией организма к условиям внешней среды.

Гены КРГ также видоспецифичны. Первоначально в 1983 г. был клонирован ген, кодирующий прогормон-КРГ овцы, а затем крысы и человека (8тЬаЬага а1., 1983). У человека он локализован на большом плече 8-й хромосомы и содержит два экзона и расположенный между ними интрон. Первый эк-зон кодирует 5'-нетранслируемый регион мРНК, а второй содержит аминокислотные последовательности пропрегормона и 3'-нетранслируемый регион мРНК. У крысы и человека КРГ-транскрипт имеет длину 1,4 и 1,5 кБ соответственно, а его 3 -фланкирующий регион содержит 4 полиадениловых сигнальных участка, в то время как 5'-фланкирующий регион включает ДНК-последовательность, ответственную за тканевую специфичность. Здесь же располагаются аминокислотные последовательности, ответственные за взаимодействие с клеточными посредниками, особенно с цАМФ, а также с глюкокортико-идными гормонами. Трансляция экзона 2 генерирует 196 аминокислотных последовательностей препро-КРГ, из которых 26 являются сигнальным пептидом. Немодифицированный препро-КРГ имеет молекулярную массу 18 кДа, и она возрастает до 23 кДа после посттрансляционной модификации в эндоплазмати-ческом ретикулуме. Эндопротеолитическое преобразование про-КРГ происходит в аппарате Гольджи, где КРГ упаковывается в гранулы в виде 41-членного (4,7 кДа) пептида. В ходе протеолиза в месте с ним могут появляться и другие метаболиты типа 1чГН2-терминального про-КРГ, а также 125-149 (8 кДа) и 125-153 (7 кДа) аминокислотные последовательности, функциональная роль которых неизвестна.

Контролируется экспрессия генов цАМФ-зависимой и, в меньшей степени, Са+2/кальмодулин-зависимой и диацилглицерол-зависимой протеазами и их клеточными посредниками. Транскрипционные факторы тесно взаимодействуют

также с цитокинами, которые активируют промоторы генов КРГ и усиливают их экспрессию. В мозгу этот процесс регулируется медиаторами, среди которых се-ротонин, ацетилхолин, гистамин и катехоламины являются активаторами генной экспрессии. Усиливается она и пептидными регуляторами, такими как аргинил-8-вазопрессин, ангиотензин-П, нейропептид У, холицистокинин, активин и энке-фалин, а также интерлейкинами и фактором некроза опухолей. Сильнейшими ингибиторами экспрессии генов являются глюкокортикоиды и, в меньшей мере, эстрогены, а также ГАМК, динорфин, субстанция Р, соматостатин и галанин (Сог^аппо ег а1., 1999). Следует обратить внимание на то, что все эти факторы входят в состав соответственно стресс-активирующей и стресс-лимитирующей систем (Пшенникова М.Г., 2000), что еще раз подтверждает первостепенную роль КРГ в развитии стрессорных реакций. Необходимо, однако, отметить, что гены КРГ экспрессируются не только в мозгу, но и на периферии и особенно в кожных покровах, которые являются широким плацдармом действия КРГ и его аналогов. В ходе эволюции кожа не только сохранила свои осморегуляторные функции, но и стала участником адаптивных процессов, являясь в ряде случаев аналогом нейроэндокринной системы гипоталамуса. Здесь под влиянием КРГ осуществляется синтез РОМК и его производных, т.е. АКТГ и меланостатина, которые образуют местную иммунную и пигментную защитные системы, создавая стратегически важный барьер между внешней средой и внутренней. Кроме того, благодаря тесным связям с гормонами коры надпочечников кожа принимает участие в поддержании гомеостаза и нейтрализации вредных стимулов. Через сенсорные рецепторы кожа участвует и в оценке внешних стимулов, а, следовательно, и в организации стрессорного ответа. Этот путь восприятия сигналов высоко чувствителен и способен улавливать даже самые первоначальные изменения во внешней среде. Гены КРГ экспрессируются и в висцеральных органах, участвующих в защите от вредных воздействий. Эта экспрессия активно происходит в иммунокомпетентных клетках, желудке, кишечнике, печени, сердечнососудистой системе и в периферических эндокринных железах, особенно в ги-

пофизе, надпочечниках, щитовидной железе. Экспрессируются гены КРГ и в репродуктивных органах, в частности, в матке, плаценте, гонадах. Продуцируемые в них пептиды регулируют беременность и роды и играют особо важную роль в имплантации яйцеклетки и развитии зародыша. Вероятно, таким образом эволюция создала дополнительные механизмы регуляции воспроизводства путем местной защиты плода от неблагоприятных факторов среды.

Разнообразие КРГ-подобных пептидов и их полифункциональность реализуется целым комплексом специфических рецепторов, локализованных в разных тканях и проводящих в клетки-мишени разные сигналы. Структура этих рецепторов была определена в 1993-1995 гг. и к настоящему времени все они клонированы (Регпп е1 а1., 1993). Первоначально выделенный из аденомы аденогипо-физа рецептор 1-го типа (КРГ-Ю) оказался 415-членным пептидом, содержащим аминокислотные последовательности семи трансмембранных доменов, сопряженных с С-белком. Три его сайта во 2-м и 3-м доменах необходимы для связывания и последующей активации лигандов, однако связывание саувагина в отличите от уротензина и КРГ требует дополнительного сайта в 3-м, а урокор-тина еще и в 1-м трансмембранном доменах. Это, в сущности, определяет существующую дискриминацию в аффинности этого типа рецепторов ко всем КРГ-подобным пептидам, локализованным как в мозгу, так и на периферии.

При клонировании рецепторов 2-го типа (КРГ-К2) были вначале выделены 2 его проформы - (КРГ-К2а) и (КРГ-112(3), состоящие соответственно из 411 и 431 аминокислотных последовательностей, а затем еще и СРТ-Яу. Рецепторы 1-го и 2-го типов представляют собой две альтернативных сплайсинговых формы транскрипта одного и того же гена и различаются между собой по Ы-концевым фрагментам. Оба они идентичны более чем на 70% по структуре, однако различаются по аффинности к лигандам. Аффинность КРГ-Ю меньше к уротензину и саувагину, чем у КРГ-Я2 и они имеют в тканях разное число связующих мест. Отмечено при том, что КРГ-Ю локализованы в основном в мозгу, а КРГ-Я2 - в периферических органах, и это связано с их непосредственным участием в раз-

ных функциональных процессах. К примеру, угнетение эпидермального отека, которое медиируется КРГ-Я2 с большей потенцией осуществляется уротензи-ном и саувагином, чем КРГ. В периферических сосудах через KPF-R2 осуществляется вазодилятация, которая также больше присуща уротензину, чем КРГ и имеет место не только в сосудах кожи, но и висцеральных органов и мозга. В эпителии мезентериальных сосудов есть КРГ-Я2 с высокой и низкой связующей способностью, и они, вероятно, ответственны за двойственное влияние пептидов на их сократительную деятельность. При этом с прямым их влиянием, вероятно, связан лишь быстрый кратковременный эффект, в то время как более длительное вазодиляторное действие определяется продукцией NO. При этом экспрессия КРГ-Я2 сопровождается ингибиторным влиянием на IL-1 а и индуцирует через них синтез простагландинов и простациклинов путем угнетения фосфорилазы А2 и циклооксигеназы. С этим, вероятно, связано и быстрое повышение уровня внутриклеточного Са+2, которое вызывает не только саувагин и уротензин, но и КРГ.

В мозгу КРГ-рецепторы локализованы во всех областях, хотя и с разной плотностью (Rybnikova et al., 2003). С использованием лиганд-связывающей техники, а затем и метода in situ гибридизации мРНК показано, что экспрессия КРГ-Rl активно осуществляется в неокортексе, особенно в префронтальной и энторинальной коре, а также в структурах обонятельного мозга, миндалевидном комплексе, гиппокампе, мозжечке и сенсорных релейных ядрах. В то же время КРГ-Я2 практически отсутствуют в коре, а концентрируются преимущественно в субфорникальных структурах, а именно в вентромедиальном ядре гипоталамуса, латеральном септуме, ядрах конечной полоски и некоторых ядрах амигдалы. Однако в одних и тех же отделах мозга рецепторы порой имеют разную локализацию. В области конечного мозга, например, доминируют КРГ-Rl, а в септуме - KPF-R2, и локализованы они преимущественно в латеральном ядре, в то время как в медиальной области конечной полоски больше экспрессируется KPr-R2. Своеобразно распределены рецепторы в среднем и продолговатом мозгу. В

среднем мозгу KPr-R2 сконцентрированы, в основном, в дорсальных ядрах шва и центральном сером веществе, а также в интерпедункулярном ядре, в то время как КРГ-Rl имеют плотную локализацию в верхних ножках мозга и вентральной тегментальной области, где практически нет КРГ-Я2, однако последних много в нижних ножках мозжечка и особенно в клетках Пуркинье. Данная гетерогенность в распределении рецепторов свидетельствует об их различной функциональной роли и участии в разных функциональных процессах. Тот факт, что экспрессия КРГ-Rl осуществляется в гипофизе и, особенно, в промежуточной доле, подтверждает их роль в регуляции секреции АКТГ и проопиомеланокор-тина. В то же время экспрессия KPF-R2 в паравентрикулярном и супраоптиче-ском гипоталамических ядрах свидетельствует об их участии в регуляции активности нейросекреторных клеток, направленной, прежде всего, на секрецию КРГ. Небезосновательно, также, локализацию KPF-R2 в вентромедиальном ядре гипоталамуса соотносят к регуляции КРГ потребления пищи и аппетита. В то же время плотная локализация КРГ-Rl в структурах переднего мозга дает право связать ее с процессами приспособительного поведения и, в основном, с уровнем тревожности. Дополнительную информацию о роли КРГ-рецепторов удалось получить с применением фармакологических лигандов, и, в основном, бло-каторов рецепторного связывания КРГ (Holsboer, 1999). Синтезированные вначале блокаторы a-helicol CRY (ahCRH9.14) и d-pheCRH12.4i были при этом мало проходимыми через гематоэнцефалический барьер, что ограничивало их использование до внутрижелудочковых и внутримозговых инъекций. Более мощными, хотя также плохо проходящими через гематоэнцефалический барьер оказались астрессин, CRA-100, CP-154, 526, NB-127914 и антолармин. И лишь недавно удалось получить непептидные препараты типа 4(Butylc-thylamino)pyrrolo(2,3-d)pirimidine и R278995/CRA, которые высоко эффективны даже при пероральном введении. При их использовании были подтверждены основные заключения о том, что с участием КРГ-Rl осуществляются секреция АКТГ и контроль тревожности, в то время как KPr~R2 участвуют в регуляции

жизненно важных функций, т.е. пищевого и сексуального поведения, а также деятельности сердечно-сосудистой и репродуктивной систем. Все это имеет первостепенное значение при развитии стресса.

1.1.1. Роль КРГ-содержащих структур мозга в регуляции стресса

О том, что КРГ является основным регулятором стресса, было известно давно, однако истинное его предназначение стало очевидным лишь после открытия нейрогормона и детального изучения меры его участия в отдельных стрессорных перестройках. При этом, прежде всего, был решен самый загадочный вопрос, который касался роли КРГ во взаимодействии симпатоадреналовой (САС) и гипофиз-адреналовой (ГАС) систем при организации стрессорных реакций на разные воздействия. В этой связи следует напомнить, что еще в начале прошлого столетия У. Кеннон (Cannon, 1914) считал главным проявлением стресса активацию САС, ибо лишь она способна в короткий срок мобилизовать защитные силы организма для осуществления борьбы/бегства. Затем Г. Селье (Selye, 1936, 1972) основное внимание перенес на ГАС, полагая, что в адаптации организма к внешней среде основная роль принадлежит кортикостероидам в связи с тем, что в развитии стресса наиболее важной является не мобилизационная, а адаптационная фаза, приводящая к нормализации гомеостаза.

Анализируя эти вопросы, автор современной теории стресса Г. Крусос и Голд (Chrousos, Gold, 1992) сформулировали представление о том, что в условиях, несущих угрозу гомеостазу, происходит быстрая активация обеих эндокринных систем, возникающая вследствие одновременного запуска двух взаимодействующих друг с другом центров. Один из них расположен в продолговатом мозгу - в голубом пятне (locus coeruleus), которое, как известно, является самым крупным скоплением норадренергических нейронов и основным подкорковым центром регуляции САС. Второй центр локализован в ПВЯ гипоталамуса, где сконцентрировано основное скопление КРГ-нейронов, регулирующих гормо-

нальную функцию ГАС. При активации этих центров стрессорными воздействиями одновременно усиливается секреция катехоламинов и кортикостероидов мозговым и корковым слоями надпочечников, и с их участием регулируются все компоненты стрессорного ответа. Однако в любом случае в роли пускового фактора используется КРГ как «первый медиатор стресса» и в то же время как интегратор основных адаптационных систем (Owens, Nemeroff, 1991). Способствуют этому широкие связи КРГ-продуцирующих нейронов гипоталамуса с катехола-минергическими структурами, контролирующими висцеральные функции. Синтезируемые в них катехоламины колокализованы с КРГ, либо катехоламинерги-ческие нейроны оплетены плотной сетью КРГ-терминалей, что способствует организации единого регуляторного контура, объединяющего нервные и эндокринные звенья в единую нейроэндокринную систему, однако, ввиду того, что эндокринные, висцеральные и поведенческие компоненты стресса регулируются разными механизмами, роль КРГ в этой регуляции заслуживает отдельного рассмотрения.

1.1.2. Эндокринные функции кортиколиберина

Сразу же после того, как был открыт КРГ, он был признан нейрохимическим регулятором ГАС и основным активатором адренокортикотропной функции гипофиза при стрессе. Об этом наглядно свидетельствуют опыты с его внутривенным введением, которое быстро и эффективно повышает содержание в крови АКТГ и кортикостероидов, и это повышение легко устраняется путем им-мунонейтрализации эндогенного КРГ системным введением его антител, либо соответствующих антагонистов. Не менее выраженный эффект на ГАС вызывает и введение КРГ непосредственно в гипоталамус, а также в желудочки мозга и цереброспинальную жидкость.

Наряду с активацией ГАС при стрессе КРГ тормозит гормональную функцию репродуктивной системы на всех уровнях ее регуляции (Chrousos, Gold,

1992). При введении в гипоталамус или желудочки мозга он отчетливо снижает секрецию люлиберина, а также фолликулостимулирующего и лютеинизирующе-го гормонов, что приводит к заметному снижению содержания в крови половых гормонов. Тормозный эффект оказывает КРГ на секрецию пролактина и гормона роста, что удавалось предотвратить введением его антагонистов, а также на продукцию гормонов щитовидной железы, инсулина, мелатонина, вазопрессина, ин-терлейкинов и цитокинов иммунной системы. Таким образом, можно сказать, что CRH принимает участие в регуляции всех эндокринных функций, однако при стрессе его действие направлено на снижение или полное выключение секреции гормонов, не связанных с адаптацией организма к факторам внешней среды. При длительном стрессе, однако, наряду с КРГ в стрессорной перестройке эндокринных функций большое значение приобретают кортикостероиды, которые либо угнетают, либо усиливают продукцию гипоталамических нейрогормонов, а также их действие на гипофиз.

1.1.3. Висцеральные функции кортиколиберина

Отправной точкой в изучении роли КРГ в регуляции висцеральных функций у высших животных послужили многочисленные работы с его введением в гипоталамус или в желудочки мозга. При этом в крови быстро возрастает содержание не только АКТГ и кортикостероидов, но и катехоламинов и столь же быстро увеличивается содержание глюкозы и потребление кислорода тканями. Кроме того, у животных под влиянием КРГ всегда повышается кровяное давление и возрастает частота сердечных сокращений, а также изменяется интенсивность дыхания и деятельность пищеварительной системы. Хорошо известно, что весь этот спектр висцеральных перестроек характерен и для стресса, и это послужило основанием полагать, что основным их регулятором служит КРГ. Такие же эффекты были найдены при введении КРГ в область синего пятна, парабра-хиального ядра и ядра солитарного тракта, что свидетельствует о связи КРГ-

структур именно этих подкорковых образований с регуляцией висцеральных функций.

Важным этапом в изучении данного вопроса послужили опыты, в которых было установлено, что удаление гипофиза или надпочечников не изменяет висцеральные эффекты КРГ и что при введении нейрогормона в кровь этим животным он действует иначе, чем при введении в гипоталамус или желудочки мозга. Эти данные подтвердили мнение о том, что эффекты КРГ на висцеральные функции в основном связаны с вегетативными подкорковыми центрами и симпатической нервной системой и могут реализовываться без участия гипофиз-адреналовой системы. В этом случае, однако, эффекты нейрогормона могут дополняться другими нейрохимическими посредниками, способными вносить соответствующие изменения в регуляцию при стрессе висцеральных функций.

1.1.4. Кортиколиберинергические механизмы регуляции стрессорного поведения

В ряду пептидных регуляторов приспособительного поведения особое место занимает КРГ как «первый медиатор» стресса и интегратор всех его компонентов (Koob, Heinrichs, 1999; Smagin et al., 2001). Он, как уже говорилось, одновременно является и нейромедиатором, и нейрогормоном в системе передачи стрессорных сигналов и формирования стрессорного ответа и способен вызывать те же изменения, что и стрессорные воздействия разной силы и длительности. При его внутрижелудочковом или внутримозговом введении у крыс Вистар возникает дозозависимое усиление двигательной и исследовательской активности, а также усиление эмоциональности в «открытом поле». Интересно отметить при этом, что эффект нейрогормона наступает практически сразу и длится не более 30-40 мин, так же как и эффект кратковременного стресса. Активация поведения возникает, однако, лишь у наивных животных, которые не подвергались каким-либо воздействиям. Однако в том случае, если они были стрессированы или на-

ходились в «открытом поле», в ответ на введение КРГ происходило снижение ориентировочно-исследовательской активности и усиливалась иммобилизация. Направленность эффекта при этом практически не зависела от того, в какую структуру был введен нейрогормон или он был введен в желудочки мозга (Dunn, Berridge, 1990). Можно лишь со всей очевидностью говорить о том, что в начальную фазу стресса у наивных животных КРГ скорее всего служит активатором и медиатором реакции пробуждения, то есть arousal, что лежит в основе формирования поведенческой стратегии. Она приобретает активный характер, если системы обработки информации не зарегистрировали препятствий для борьбы/бегства, однако в том случае, если эти препятствия есть или реакция arousal была уже активированной, происходит переключение стратегии на пассивную. Таким образом, КРГ может служить как активатором, так и ингибитором поведенческой активности, что зависит, прежде всего, от исходного ее состояния.

Подтверждение этому были получены и на линейных крысах КНА (Koltushi High Avoidance) и KLA (Koltushi Low Avoidance), селектированных no скорости выработки условных рефлексов активного избегания. Как оказалось, эти животные в условиях новизны проявляют соответственно высокую или низкую исследовательскую и моторную активность, а также существенно различаются по уровню тревожности, что дает основание считать их крайними вариантами активной и пассивной стратегий приспособительного поведения (Шаляпина В.Г. и др., 1999). Вводя CRH крысам КНА и KLA в желудочки мозга, стриатум или интраназально, было выявлено противоположное его действие на поведение животных (Туркина Е.В. и др., 1997; Шаляпина В.Г. и др., 2000). При этом у крыс КНА, исходно демонстрирующих активное поведение в освещенном «открытом поле», происходило быстрое снижение ориентировочно-исследовательской активности и ухудшение избегательного поведения, в то время как крысы KLA, исходно более пассивные и плохо вырабатывающие рефлекс активного избегания, становились после микроинъекции КРГ более активными,

и у них существенно улучшалась выработка УРАИ. Иными словами, эффект КРГ на поведение крыс, имеющих исходно активную или пассивную стратегию приспособительного поведения, оказался аналогичным действию нейрогормона на крыс Вистар, испытавших или не испытавших предварительное стрессирование. По аналогии с ними можно полагать, что в процессе селекции удается закрепить поведенческие механизмы, связанные с уровнем исходной arousal, которая у крыс КНА гиперактивирована, а у крыс KLA выражена довольно слабо. В этом случае КРГ становится либо ингибитором стрессорного поведения и препятствует возможному перевозбуждению мозга, либо активирует его с целью усиления внимания и поиска выхода из создавшейся ситуации. В обоих случаях ней-рогормон оказывается эндогенным адаптогеном, однако действует он по-разному в зависимости от исходной подготовленности к ответу или его генетической предопределенности. Исходя из этого можно предполагать, что выработанная в ходе эволюции способность особи менять свою поведенческую стратегию при встрече с новыми условиями среды связана, скорее всего, с присущими КРГ свойствами включать в реакцию именно те регуляторные структуры, которые образуют соответствующий контур формирования либо «старт»-, либо «стоп-реакции». В этой связи чаще всего обсуждается причастность к организации приспособительного поведения структур мозга, составляющих так называемую систему «переработки информации», в которую наряду с гипоталамусом входит гиппокамп, амигдала, стриатум и фронтальная кора (Herman, Culliman, 1997). Вполне возможно, что при выборе поведенческой стратегии они могут создавать параллельные «круги», состав которых определяется после оценки ситуации и принятия решения о намерении вступить в борьбу или отказаться от нее (Bandler et al., 2000). Вероятно, экстрагипоталамическая КРГ-ергическая система объединяет их и способствует быстрому перераспределению активного возбуждения по стресс-активационным и стресс-лимитирующим «контурам» с одновременным вовлечением в реакцию всех компонентов стресса с их первоначальной активацией или торможением. Благодаря тому, что КРГ-ергическая система входит в

состав всех афферентных и эфферентных путей, ей должно принадлежать особое место в интеграции приспособительного поведения с висцеральными и эндокринными функциями, однако отдельные структуры мозга при этом могут нести разную функциональную нагрузку.

Гипоталамус является конечным звеном сложного контура центральной регуляции эндокринных функций, в котором сходятся афферентные проекции всех мозговых структур. Одновременно он служит и организатором мотивацион-ных механизмов, которые мобилизуются стрессорными воздействиями и приводят активность мозга и всего организма в соответствие с возникшими потребностями.

С учетом функциональной организации гипоталамус разделяют на три продольных зоны, каждая из которых заметно отличается друг от друга структурным и нейрохимическим своеобразием (Swanson, Sawchenko, 1983). Источником нейрогормонов в нем являются отдельные или сгруппированные в ядра ней-росекреторные клетки (ИСК), локализованные в этих зонах. Основной зоной, имеющей непосредственное отношение к регуляции тропных функций аденоги-пофиза, является перивентрикулярная, примыкающая к третьему желудочку. В ее состав входят основные нейросекреторные ядра, самым крупным из которых является паравентрикулярное ядро (ПВЯ), хорошо выраженное цитоархитекто-нически, и дающее начало гипоталамо-аденогипофизарному и гипоталамо-нейрогипофизарному трактам. В нем самое крупное скопление нейросекретор-ных элементов, продуцирующих КРГ, сосредоточено в мелкоклеточной части, занимающей в ядре медиодорсальную область. Это скопление состоит из мелких НСН диаметром 20-25 мкм с небольшими гранулами и умеренно развитым эндо-плазматическим ретикулумом. Они имеют многочисленные отростки и по своим характеристикам сходны с типичными нейронами, отличаясь от них более развитым секреторным аппаратом и отсутствием синапсов (Herman, Morrison, 1996). В ПВЯ наряду с КРГ в разных топографически изолированных НСК продуцируются и другие нейрогормоны, такие как тиролиберин, соматостатин, а также нейро-

тензин, ангиотензин и многие химические посредники, участвующие в организации стрессорных реакций. В ростральной области перивентрикулярной зоны локализуются НСН, продуцирующие гонадолиберин, а также нейроны, необходимые для генерации биологических ритмов. Они тесно связаны с супрахиазмати-ческим ядром, которое считается основным осциллятором циркадианных ритмов и является еще одним местом скопления КРГ-содержащих нейронов. В антеро-вентральной части перивентрикулярного ядра располагаются и центры генерации эстральных циклов, но в них КРГ-содержащие нейроны встречаются редко и распределяются диффузно. Многочисленные отростки НСН из перивентрикулярной зоны следуют в срединное возвышение, в наружной зоне которого нейро-гормоны всасываются в кровь портальной сосудистой системы. Далее они поступают в аденогипофиз и регулируют его тропные функции и периферические эндокринные железы, образуя мощную гипоталамо-адреногипофизарную нейро-эндокринную систему.

В срединное возвышение и в третий желудочек поступает и КРГ от крупноклеточных НСК ПВЯ, в которых синтезируются также нанопептидные нейро-гормоны окситоцин и вазопрессин. По волокнам гипоталамо-нейрогипофизарного тракта они следуют в нейрогипофиз, а оттуда поступают в кровь и в качестве висцеротропных гормонов регулируют функцию кровеносных сосудов и висцеральных органов (Поленов А.Л., Кулаковский Э.Е., 1993). Вместе с ними в кровь поступает и КРГ, который очень часто колокализован с вазопрес-сином и окситоцином в одних и тех же терминалях. В условиях адаптации это имеет огромное значение в организации каскадного способа тонкой и пластичной регуляции приспособительных функций с адресной передачей соответствующих команд к исполнительным органам (Бе Ооеу е1 а1., 1992).

Наряду с перивентрикулярной зоной КРГ-содержащие нейроны могут встречаться и в медиальной зоне гипоталамуса, которая состоит из ряда крупных, хорошо дифференцированных ядер, включенных в диффузный матрикс. В этой области в ростро-каудальном направлении располагаются медиальное пре-

оптическое, переднее гипоталамическое, дорсомедиальное и вентромедиальное ядра, а также маммилярный комплекс. В них среди средней величины нейронов могут встречаться и мелкие НСН, продуцирующие КРГ, в которых нейрогормон также может быть колокализован с другими нейрохимическими посредниками. Аналогичные КРГ-содержащие нейроны рассеяны и в латеральном гипоталамусе среди его крупных мультиполярных нейронов, аксоны которых проецируются на перивентрикулярную и медиальную зоны. При этом наряду с проекционными нейронами в передаче сигналов участвуют и интернейроны, среди которых могут быть и КРГ-продуцирующие. Им может принадлежать определенная роль в связях гипоталамуса с вегетативными ядрами продолговатого мозга, а также с парасимпатическими и симпатическими группами преганглионаров, локализованных в ядрах солитарного тракта, парабрахиальном ядре и дорсальном комплексе, также содержащих относительно высокие концентрации иммунопозитивного КРГ. Отсюда в гипоталамус следуют и восходящие КРГ-проекции, которые являются основным источником соматосенсорной и висцеральной информации.

КРГ-иммунопозитивные структуры обнаруживаются и в моноаминергиче-ских центрах, особенно в голубом пятне, вентральной части среднего мозга, ядрах шва и компактной зоне черной субстанции. Все они связаны друг с другом через систему медиального пучка переднего мозга и перивентрикулярную систему, которые тесно взаимодействуют с нейросекреторными центрами. Медиальная часть ПВЯ как основной источник туберинфундибулярных КРГ-проекций иннервируется норадренергическими нейронами групп А1 и АЗ, а также адре-нергическими волокнами, идущими от клеточных групп С1-СЗ. Эта область иннервируется и серотонинергическими терминалями, происходящими от ядер шва (группы В7 и В9). Прямая холинергическая иннервация ПВЯ по всей видимости отсутствует, т.к. холинергические терминали здесь обнаружить не удалось, однако они присутствуют в безымянной зоне, перифорникальном ядре и дорсальных гипоталамических ядрах, т.е. в областях, окружающих ПВЯ. На секрецию КРГ они оказывают активирующее влияние, так же как и все другие медиаторные

структуры, локализованные как в гипоталамусе, так и в подкорковых центрах. Не менее важное значение в стрессорной регуляции нейросекреторных гипоталами-ческих центров имеют и тормозные системы. В их числе, прежде всего, следует выделить ГАМК-ергическую систему, которая, как известно, является основной тормозной системой мозга. В ПВЯ половину всех синапсов образуют ГАМК-иммунореактивные терминали аксонов, идущих сюда из других структур мозга. Тормозной для ГАС является и опиоидная система, также тесно взаимодействующая с КРГ-структурами гипоталамуса и всеми моноаминергическими подкорковыми системами. В гипоталамусе она представлена в основном [3-эндорфином, который вместе с АКТГ образуется при стрессе из единого предшественника проопиомеланокортина. Кроме того, [3-эндорфин синтезируется в аркуатном ядре гипоталамуса, а также за его пределами. В гипоталамусе локализовано также большое количество терминалей, содержащих другие опиоидные пептиды, которые тормозят как секрецию КРГ, так и секрецию норадреналина в голубом пятне. Здесь, как и в гипоталамусе, КРГ может быть колокализован с энкефалином, а также с галанином, нейропептидом Y, холицистокинином, сома-тостатином и другими пептидами, участвующими в каскадной регуляции стресса (Sacanaka et al., 1989). Все они тесно взаимодействуют, в результате чего гипоталамус и его нейросекреторные ядра становятся интегративным центром поступающих в мозг сигналов и одновременно выполняют роль конечного звена регуляции эндокринных функций. Вероятно, поэтому стрессорные воздействия разного генеза воспринимаются гипоталамусом по-разному и при формировании гормонального ответа приобретают свою, индивидуальную «сигнатуру».

Гиппокамп тесно связан с регуляцией поведения. Эта структура является одной из важнейших в организации мыслительной деятельности и памяти, а также разных форм психопатологий (Fanselow, 2000; Rocher et al., 2004). О роли КРГ в этой структуре известно мало, т.к. нейронов, продуцирующих КРГ, в гип-покампе не выявлено, хотя есть указания на их локализацию в зубчатой извилине. Тем не менее, КРГ оказывает на гиппокамп мощное влияние, реализуя свои

эффекты через большое число рецепторов. Это свидетельствует о том, что гип-покамп служит широким рецептивным полем для КРГ и вовлекается в стрессор-ный ответ благодаря получению информации по многочисленным афферентным волокнам.

В гиппокампе КРГ является возбуждающим медиатором и индуцирует фосфорилирование белков, ответственных за обучение и память (Lee et al., 1996). Введение каиновой кислоты, которая вызывает эксайтотоксическую дегенерацию нейронов, приводит к появлению в CAI - и САЗ-полях гиппокампа большого числа пирамидных клеток, густо оплетенных КРГ-терминалями (Piekut, Phipps, 1999). Причиной тому является, вероятно, избыточная активация афферентных путей, в состав которых входят и КРГ-аксоны, следующие в гиппокамп из разных отделов мозга. Предполагается, что КРГ при этом служит первичным фактором нейродегенерации, однако это предположение требует еще определенных доказательств. На модели долговременной потенциации на переживающих срезах гиппокампа с использованием селективных блокаторов CRH-R1- и CRH-R-2-рецепторов выявлены как возбуждающие, так и тормозные эффекты нейрогор-мона в зависимости от его содержания в среде инкубации (Rebaudo et al., 2000). Большое значение играет гиппокамп в регуляции ГАС при стрессе. Его стимуляция усиливает гормональный стрессорный ответ и стресс-вызванную экспрессию мРНК КРГ в мелкоклеточных нейронах ПВЯ. В то же время введение КРГ в гиппокамп тормозит секрецию АКТГ и кортикостероидов, что свидетельствует о тормозной функции этой структуры на ГАС при стрессе (Triet, Menard, 1997). Осуществляется эта функция с участием кортикостероидных гормонов, которые по механизму «обратной связи» блокируют глюкокортикоидные рецепторы и тем самым снижают чувствительность ГАС к внешним стимулам. Гиппокамп имеет высокую чувствительность к кортикостероидным гормонам и считается одной из самых стероидсенситивных структур. Он содержит и самое большое число рецепторов как глюко-, так и минералокортикоидного типа. Под влиянием кортикостероидов, особенно в условиях стресса, в его нейронах, локализованных

в полях CAI и САЗ, а также в зубчатой извилине, быстро происходят нейродеге-неративные изменения, приводящие к развитию психопатологии (Sapolsky, 1996, 2000).

Амигдала играет ключевую роль в регуляции поведенческой стратегии (Davis, 1992). Разрушение центрального и латерального ядер амигдалы снижает развитие стрессорного ответа и увеличивает экспрессию мРНК КРГ как в самой амигдале, так и в ПВЯ (Makino et al., 1994). С другой стороны, стимуляция центрального и кортикального ядер амигдалы усиливает секрецию гормонов ГАС и изменяет вектор стрессорного поведенческого ответа. Это свидетельствует об активационном влиянии данной структуры на гипоталамус, которое осуществляется, прежде всего, ее прямыми влияниями на нейросекреторные центры. Известно также, что через амигдалу в гипоталамус следуют и сигналы от норадре-нергических ядер, особенно голубого пятна, вентральной медуллы, а также от парабрахиальных ядер, ядер шва, черной субстанции и других областей мозга. Для них амигдала служит терминальным полем и местом взаимодействия КРГ со многими медиаторами и нейрогормонами, благодаря чему происходит замыкание еще одного регуляторного контура, связанного с эмоциональной окраской стрессорного ответа.

Относительно участия амигдалы в развитии поведенческих реакций авторы единодушны в своих взглядах. Ей приписывается главная роль в формировании тех ответов, в основе которых лежат эмоциональные проявления страха и тревоги. В их развитии основную роль отводят сейчас КРГ-структурам, локализованным в медиальном, латеральном, кортикальном и, особенно, центральном ядрах, а также в амигдало-гиппокампальной области. А если учесть, что эти ядра участвуют в регуляции при стрессе висцеральных и эндокринных функций, то следует полагать, что интеграция эмоций с данными компонентами стресса формируется именно здесь. По мнению Дж. Грея (Gray, 1983), именно амигдала является тем первичным звеном, в котором происходит программирование стрессорного ответа и организация многих поведенческих его проявлений.

Стриатум считается сейчас основным регулятором приспособительного поведения. Вентральный стриатум и входящее в его состав прилежащее ядро являются составной частью лимбического круга и служат центральным звеном в генезе мотиваций и эмоций (Шуваев В.Т., Суворов Н.Ф., 1989). Дорсальная часть стриатума ответственна за организацию двигательного компонента поведенческого ответа и традиционно считается центром сенсомоторной интеграции (Шаповалова К.Б., 1989), а ввиду того, что изменение двигательной активности является обязательным компонентом любой стрессорной реакции, следует полагать, что стриатум играет ключевую роль в интеграции эмоциональных и моторных компонентов поведенческой программы. Располагаясь между корой и подкоркой, стриатум осуществляет их взаимодействие благодаря своим многочисленным афферентным и эфферентным связям, играя роль своеобразного коллектора, необходимого для отбора информации. Способствует этому сложная нейрохимическая гетерогенность данной структуры, дающая возможность улавливать и выделять наиболее важные «сообщения», в соответствии с которыми формируется далее адекватная поведенческая стратегия. Не случайно, поэтому, в последние годы стриатум включают в число структур, образующих «систему подкрепления» или систему «обратной связи» в поведенческом звене стрессорного ответа. В этой связи стриатум приобретает ключевую роль в дифференциации стрессорной реакции, происходящей как вследствие разного восприятия сигналов, так и за счет формирования индивидуального поведенческого ответа. А коль скоро это так, то в реализации этой программы КРГ как «первому медиатору стресса» должна принадлежать существенная роль.

Вопрос о происхождении в стриатуме КРГ остается не до конца решенным, т.к. КРГ-нейроны в этой структуре у крыс не выявлены, хотя найдены многочисленные КРГ-иммунопозитивные волокна. У высших животных и человека КРГ-нейроны найдены в прилежащем ядре и бледном шаре, однако, они единичны и выявить их довольно трудно. В основном же нейрогормон попадает в стриатум из других структур и, прежде всего из компактной зоны черной субстанции,

КРГ-содержащие волокна от которой следуют в стриатум по стриатонигрально-му пути. Еще одной КРГ-несущей структурой является амигдала, а также различные зоны коры головного мозга, с которыми стриатум имеет тесные связи. Таким образом, судя по современным данным, стриатум является своеобразным «рецептивным полем», где КРГ участвует в передаче сигналов и формировании тех программ, которые позволяют этой структуре играть важную роль в организации поведенческой стратегии (Шаляпина В.Г. и др., 2000).

При анализе вопроса о механизмах влияния КРГ на ДА-ергические структуры показано, что нейрогормон, скорее всего, усиливает синтез ДА в стриатуме (ОНапаБ, ОпаН, 2000). Определение его содержания методом высокоэффективной жидкостной хроматографии позволило выявить существенные линейные различия, свидетельствующие о разной скорости обмена ДА в стриатуме этих животных. Содержание ДА у пассивных крыс исходно оказалось выше, а уровень его метаболитов существенно ниже, чем у активных особей, однако введение КРГ снижало у них содержание ДА в большей мере, что наряду с возросшим уровнем метаболитов свидетельствовало о повышении скорости кругооборота данного медиатора (8Ьа1уарта е1 а1., 2003). Вполне правомерно полагать, что у пассивных особей происходит накопление ДА в стриатуме, однако несовершенство КРГ-ергических механизмов мешает его реализации при стрессе. Быть может, именно в этом следует искать причины формирования поведенческих программ по типу «старт»- или «стоп»-ответа, а также разной организации систем запуска стресса у животных с активной и пассивной поведенческой стратегией.

Коре головного мозга принадлежит первостепенная роль в формировании приспособительного поведения и эмоций. Ее префронтальная область в новой незнакомой среде усиливает и ускоряет решение задач путем сопоставления возникшей ситуации с альтернативной возможностью. Эта область коры, так же как и сингулярная, участвует в уравновешивании эмоций, образуя своеобразный мост между вниманием и эмоциональными реакциями. Сингулярная кора имеет широкие связи со стриатумом и особенно с прилежащим ядром, а также с ами-

гдалой и передней инсулярной корой, околожелудочковым серым веществом среднего мозга и вегетативными ядрами ствола, что делает ее причастной к регуляции висцеральных и автономных ответов при стрессе. Кроме того, эта область коры осуществляет, вероятно, мониторинг конфликтных взаимоотношений между разными областями мозга. В коре головного мозга выявлено довольно большое содержание КРГ-продуцирующих нейронов, особенно в префронталь-ной инсулярной и энторинальной областях (МегзЬепШа1ег, 1984). Вполне вероятно, что здесь они выполняют роль интернейронов, хотя не исключено их участие в качестве проекционных нейронов. Большое число иммунопозитивных КРГ-нейронов найдено также в структурах древней и старой коры, особенно в обонятельных луковицах, продольной перегородке, а также в диагональной полоске Брока. Все они соединены между собой сетью КРГ-афферентных и эфферентных волокон и образуют еще один регуляторный контур, объединяющий центры эндокринной и автономной регуляции с соматосенсорными и ассоциативными областями мозга. Их вовлечение в стрессорный ответ не только обеспечивает передачу в гипоталамус разномодальной информации, но и способствует организации всей программы приспособительной деятельности. Структуры мозга взаимодействуют при этом как единая регуляторная система, однако не утрачивают своей индивидуальности, поскольку любая функция отражается мозгом таким образом, что каждой из его структур принадлежит свое особое место.

1.1.5. Кортиколиберин в патогенезе постстрессорной психопатологии

Современный период открыл в физиологии новую страницу, которую можно было бы назвать «физиологией катастроф» или физиологией выживания. Он коренным образом изменил наши представления о стрессе и постепенно вытеснил жизнеутверждающий, конструктивный стресс, заменив на деструктивный, в основе развития которого лежит либо длительная неотвратимость ситуации, либо внезапная неизбегаемая угроза. Все это становится сейчас причиной

возникновения многочисленных «болезней цивилизации» и, прежде всего, психических расстройств, которые по своему паттерну следует считать функционально ориентированными, так как в основе их развития лежат нарушения ней-роэндокринных механизмов регуляции стресса.

В последние годы накоплено много данных о том, что стрессорные ситуации повышают риск возникновения психических расстройств и, особенно, тревожных и депрессивных состояний. Это связано с тем, что стрессорные воздействия изменяют чувствительность мозга к факторам среды, в результате чего реакция на них может стать либо ослабленной (hypoarousal), либо, наоборот, усиленной (hyperarousal), что и в том и в другом случае предрасполагает к развитию «болезней стресса» и психопатологии (Sapolsky, 1996). Следует полагать, что в структуру стрессорных реакций весомый вклад вносит и генетическая детерминированность, а также происходящие в течение жизни фенотипические перестройки адаптационных механизмов. Все это формирует индивидуальный стрес-сорный поведенческий ответ, особенно четко проявляющийся в условиях психоэмоциональных воздействий (Судаков К.В., 1997).

Остро переживаемые эмоциональные стрессорные ситуации особенно часто приводят к психическим нарушениям из-за невозможности реализовать свои целенаправленные действия. Основной причиной этого является несоответствие между возникающими потребностями и возможностью их удовлетворения, а также опасения, связанные с личностной недооценкой своих способностей. Тревога, которая является центральным элементом психоэмоционального стресса в ситуации опасности и неблагополучия, активирует механизмы так называемой психической адаптации. При этом, прежде всего, активируются структуры гипоталамуса и амигдалы, тесным образом связанные с механизмами подкрепления мезокортикальной и мезолимбической ДА-ергической систем. С их участием формируется поведенческая программа по типу либо пассивной, либо активной поведенческой стратегии, которая позволяет особи наиболее адекватно приспособиться к внешней среде. В этом случае удается решить задачу путем ограниче-

ния целенаправленных поведенческих актов, связанных с преодолением трудностей и избавлением от психогенного стресса. Однако сильные психоэмоциональные воздействия, особенно в случае затяжной или непреодолимой ситуации, формируют невротические состояния, характерными проявлениями которых являются нарушения ориентировки, дезорганизация поведения, либо выраженная заторможенность и отказ от активных действий. Эти проявления постстрессор-ной психопатологии объединены общим понятием депрессии.

Депрессии входят в число самых распространенных психических расстройств современного периода. По своему происхождению это заболевание по-лигенно и имеет разные формы и многочисленные клинические проявления (Нуллер Ю.Л., 1981; Ордян Н.Э., Пивина С.Г., 2002, Огеуегз, 2001). Основными симптомами психопатологии у человека являются снижение интереса к окружающему, постоянная тревога, нарушение сна, снижение сексуальной активности, агедония, а также обостренное восприятие боли и влечение к алкоголю и наркотикам. У животных эти проявления могут быть смоделированы с тем, чтобы в той или иной мере воспроизвести клиническую картину заболевания. Она включает при этом дефицит поведенческой активности, уменьшенную агрессивность и способность к избеганию, сниженную условно-рефлекторную деятельность, нарушение сна и резкое возрастание уровня тревожности. У крыс, которые чаще всего используются в изучении депрессий, ее удается очертить целым комплексом эмоционально-поведенческих нарушений и, прежде всего, выраженным снижением двигательной и исследовательской активности и увеличением тревожности, а также уменьшенным потреблением воды и пищи и симптомами агедонии. Все эти признаки поведенческого дефицита могут быть выявлены в «открытом поле» и приподнятом крестообразном лабиринте, а также другими приемами, характеризующими социальные контакты, агрессивность, предпочтение светлых и темных пространств, пассивное поведение. Специфическим маркером депрессии у крыс служит также тест принудительного плавания, иммобилизация в котором трактуется как «поведенческое отчаяние» и служит показате-

лем тяжести заболевания и эффективности его лечения (Porsolt, 1977; Роик P.O., 2005).

В изучении депрессий сейчас используется более двух десятков экспериментальных моделей, основанных, в основном, либо на удалении важнейших ре-гуляторных структур, либо на выключении основных медиаторных систем. Среди хирургических моделей до сих пор наиболее популярной считается ольфакто-бульбэктомия, для которой характерна поведенческая беспомощность, нарушение обучения, а также повышенная агрессивность, раздражительность, стереотипный груминг. Отличительной особенностью этого рода депрессий является гиперактивность в условиях новизны, которая возникает вследствие нарушенной способности адаптироваться к среде, плохо оценивать ее опасность и запоминать аверсивные стимулы (Макарчук Н.Е., Калуев A.B., 2000). В основе гиперактивности в данном случае лежит, вероятно, повышенная активация глютаматергиче-ских систем стриатума, приводящая к патологическому повышению arousal, в то время как другие проявления депрессии могут быть вызваны снижением в мозгу содержания норадреналина и серотонина. Это касается, в основном, орбито-фронтального комплекса, который интегрирует и модулирует ответ организма на внешние стимулы и устанавливает их гедоническую ценность как потенциального подкрепления. Реже используются модели с удалением других зон коры либо разрушением дорсального отдела амигдалы, а также голубого пятна. Более распространенным является фармакологические модели с выключением медиаторных механизмов соответствующими нейротоксинами или блокаторами рецепторов. При развитии концепции о причастности серотонина к регуляции тревожности, депрессия была смоделирована путем истощения его запасов в мозгу, а вслед за этим появилось и большое число антидепрессантов, реализующих свое действие через изменение метаболизма медиатора или взаимодействия с рецепторами. Гипотеза о снижении содержания ДА при депрессиях породила соответствующие подходы к моделированию депрессий путем снижения в мозгу этого медиатора. Они характеризуются психомоторной заторможенностью, снижением

интереса к окружающему, агедонией. Уменьшением ДА-ергической медиации в нигростриатной и, соответственно, в мезокортикальной и мезолимбической системах удается объяснить и нарушение целенаправленной деятельности, а также сниженную способность получать удовольствие и формировать положительные эмоции. Данные об истощении пула норадреналина в мозгу и особенно в голубом пятне послужили основой моделирования разных типов депрессий, связанных со снижением его содержания, а также создания соответствующих антидепрессантов. Вполне обоснованно созданы и препараты, влияющие на холинерги-ческие, бензодиазепиновые, глютаматные, холецистокининовые и другие механизмы, связанные с развитием депрессивно-тревожных состояний.

Наиболее распространенными, однако, являются экспериментальные модели, основанные на индукции депрессии хроническими стрессорными воздействиями. Они, как правило, воспроизводят признаки генерализованных тревожных состояний или меланхолических депрессий, наиболее часто встречающихся у людей (Harris, 1989; Redei et al., 2001;Uys et al., 2003). Моделью такой депрессии на крысах издавна считается «выученная беспомощность» (Henn et al., 1993; Willner, 1999), основными проявлениями которой является отказ животного от необходимости воспроизводить выработанный ранее условный рефлекс активного избегания. Наряду с этим у крыс быстро формируется поведенческий дефицит в «открытом поле», в результате чего данная модель именуется также «поведенческой депрессией» (King et al., 1993; Peterson et al., 1993; Seligman, 1978; Van Dijken et al., 1993; Vollmayr, Henn, 2001). В данной модели психопатология воспроизводится практически сразу по завершению электрокожной стимуляции, поэтому она, как правило, регистрируется исследователями через сутки или в лучшем случае в течение 3-4-х суток после стимуляции, и это практически не позволяет выявить более отдаленные последствия и индивидуальные различия в формировании психопатологии.

К решению данного вопроса удалось приблизиться в опытах на линейных крысах с активной (КНА) и пассивной (KLA) стратегией приспособительного

поведения (Жуков Д.А., 1997). Тот факт, что поведенческий дефицит спустя 3 дня после электрошока развивали при этом лишь активные особи привело автора к заключению о том, что крысы линии KLA с пассивной поведенческой стратегией практически не чувствительны к аверсивным стимулам, однако это заключение оказалось преждевременным. При более длительных наблюдениях в динамике развития психопатологии было продемонстрировано, что формирование постстрессорной депрессии действительно зависит от стратегии приспособительного поведения, однако у активных и пассивных особей она развивается по разным сценариям (Шаляпина В.Г. и др., 2005). После часовой электрокожной стимуляции крыс в клетках, из которых нет выхода (1мА, 50 Гц), у крыс линии КНА происходило постепенное снижение двигательной активности и соответственно возрастало время неподвижности. Эти изменения регистрировались уже спустя сутки после воздействия, через 5 сут они возрастали и к 10-суточному периоду приобретали характер выраженной поведенческой депрессии. В то же время у пассивных крыс линии KLA события развивались иначе. На фоне исходно сниженного уровня поведенческой активности неизбегаемый стресс вызывал вначале ее усиление, а к 5-суточному периоду она восстанавливалась до исходной и лишь к 10-м суткам у пассивных животных также формировалась депрессия. Это привело авторов методики (Шаляпина В.Г. и др., 2005) к заключению, что крысы с активной и пассивной стратегиями приспособительного поведения в условиях неконтролируемых стрессорных ситуаций формируют разные типы депрессий, которые в данном случае авторы рассматривали как проявление посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).

Как тревожный синдром ПТСР было зарегистрировано в 1994 г. (DSM -IV, American Psychiatric Association) и к настоящему времени довольно обстоятельно изучено. Оно отличается от депрессий, вызванных хроническим стрессом, прежде всего тем, что проявляется не сразу и длится затем неопределенно долгое время. Кроме того, оно может усиливаться при встрече с ситуацией, полностью или частично воспроизводящей первоначальную (Tomb, 1994; Petty, 1995; Petty et

al.,1997; Richter-Levin, 1998; Тарабрина Н.В., 2001) В этой связи модели, инициирующие данную психопатологию имеют свои особенности, хотя порой и во многом сходны с хроническим стрессом (Cohen et al., 2003; Petty et al., 1997; Pynoos et al., 1998; Willner et al., 1992). Моделью ПТСР считается сейчас и «выученная беспомощность», регистрируемая в более отдаленные сроки. Лучшей, однако, считается модель стресс-рестресс (Liberson et al., 1997), основанная на комбинированном предъявлении крысам 2-часовой иммобилизации, 20-минутного плавания и воздействия парами эфира с повторением воздействия в более укороченном варианте. Авторы полагают при этом, что повторная травма усиливает развитие психопатологии и что сам характер воздействия более натурален, чем электрошок. В еще одной модели ПТСР крыс заставляют плавать в воде, а затем принудительно на 30 сек погружают под воду и повторяют эту процедуру через 9 дней. При тестировании в приподнятом крестообразном лабиринте и в тесте Морриса у ряда крыс поведенческий дефицит регистрируется либо сразу после первого сеанса, либо спустя 3 недели после второго, однако остается не ясным, относится ли это к одним и тем же или разным животным. Ни в одной из работ не указывается, также, различались ли эти животные по исходным поведенческим характеристикам и какую они сформировали психопатологию, хотя очевидно, что внезапность ситуации и отсутствие своевременной оценки ее опасности должны оказывать разное влияние на весь ход дальнейшего «созревания» процесса у особей с различной приспособительной стратегией.

1.1.6. Гормональная функция ГАС в ходе развития постстрессорных депрессий

Активация ГАС на аверсивные стимулы является основным компонентом стрессорного ответа. Выделение гормонов и нейрогормонов ее периферических и центральных звеньев способствует формированию ответной реакции и ее своевременному завершению. КРГ как «первый медиатор стресса» служит пусковым

фактором развития всех проявлений стресса, в то время как кортикостероидные гормоны осуществляют роль «выключателя» и их действие направлено на прекращение стрессорного возбуждения и приведение гомеостаза в исходное функциональное состояние. Гормональные взаимодействия этих систем лежит в основе как стрессореактивности, так и стрессоустойчивости особей и генетически предопределены. При этом следует обратить внимание на единодушное утверждение исследователей о более высокой стрессореактивности животных с активным типом поведением (Шаляпина В.Г., Ракицкая , 2003). При сильных неизбе-гаемых воздействиях у крыс обеих линий (активных и пассивных) первоначальный стрессорный подъем уровня кортикостерона в крови был практически аналогичен, однако в период развития постстрессорной депрессии он менялся по-разному. У крыс КНА после стресс-вызванного подъема уровень кортикостерона постепенно снижался и далее сохранялся стабильным, в то время как у крыс KLA на 10-й день, т.е. в период формирования выраженной депрессии, гормональный уровень был существенно снижен. Все это свидетельствует о преобладании у активных особей возбудительных механизмов в системе регуляции ГАС и ее большей устойчивости к неизбегаемым аверсивным ситуациям. Не исключено, что именно это обстоятельство лежит в основе длительной гиперкортизолемии, которая зарегистрирована многими авторами у больных, у которых депрессия была вызвана хроническим стрессом (Belanoflt et al., 2001; Cheekley,1996; Körte, 2001; Rubin et al., 1987). Причиной тому, как полагают исследователи, является нарушение механизмов «обратной связи», т.е. снижение чувствительности ГАС к гормональным сигналам. Это подтверждается тем, что введение дексаметазона (дексаметазоновый тест) не вызывает дозозависимого торможения секреции АКТГ, а инъекция на этом фоне КРГ приводит порой к его избыточному выбросу (Young et al., 1990).

Существует единодушное убеждение в том, что ключевым звеном организации механизмов «обратной связи» является гиппокамп, который тесно взаимодействует с нейросекреторными КРГ-продуцирующими нейронами паравентри-

кулярного ядра (Sapolsky et al., 1984, 1986; Young, Vasquez, 1996). При стрессе эта петля дизрегулируется наиболее быстро и теряет чувствительность к корти-костероидным гормонам (Young et al., 2000), что и приводит к длительному повышению содержания гормонов в крови. При этом в гиппокампе снижается содержание кортикостероидных рецепторов, которые реализуют гормональные эффекты на клетки-мишени. Однако у крыс KLA после неконтролируемого стрессирования было найдено не снижение, а повышение рецепторного связывания дексаметазона в гиппокампе в период формирования «выученной беспомощности» (Жуков Д.А., 1997). Увеличение числа глюкокортикоидных рецепторов в гиппокампе было найдено и у крыс Вистар спустя 28 суток после неизбе-гаемого электрокожного раздражения. В данном случае авторы склонны расценивать это как проявление гиперчувствительности ГАС к сигналам «обратной связи», а не ее снижения, что характерно, однако, не для хронического стресса, а для посттравматического стрессового расстройства (Van Dijken et al., 1992; Yehuda et al., 1993). У больных с ПТСР было выявлено не только снижение уровня кортизола в крови, но и его уменьшенная экскреция с мочой, причем эти гормональные сдвиги были выражены тем больше, чем злее было течение депрессии (Yehuda et al., 1991, 1993). Больные с ПТСР проявляли также повышенную чувствительность к дексаметазону и имели меньший выброс АКТГ и кортикосте-роидов при инфузии КРГ.

1.1.7. КРГ-содержащие структуры мозга в развитии постстрессорной психопатологии

Сейчас накоплено большое количество данных, подтверждающих причастность КРГ-ергических механизмов к развитию постстрессорной психопатологии (Gold et al., 1984; Nemeroff, 1996). Учитывая тесную взаимосвязь амигдалы в генезе «обусловленного страха» первостепенное значение отводится этой струк-

туре. В ряде работ, в частности, показано, что при остром стрессе происходит высвобождение КРГ из ткани амигдалы, что приводит к некоторому снижению его уровня, однако после завершения воздействия содержание нейрогормона быстро нормализуется (Pich et al., 1995). При длительном стрессе с гиперпродукцией кортикостероидов заметного изменения уровня КРГ в амигдале не отмечено, и это некоторые авторы связывают с тем, что гормональный ингибиторный сигнал либо не оказывает негативного влияния на КРГ-содержащие структуры амигдалы, либо не является для них достаточно эффективными. Тем не менее, амигдала является кортикостероид-чувствительной структурой и имеет большое число глюкокортикоидных рецепторов. Они выявлены в большинстве КРГ-иммунореактивных нейронов, локализованных как в центральном ядре амигдалы, так и в амигдало-гиппокампальной области. Введение кортикостероидов увеличивает содержание КРГ в амигдале и усиливает экспрессию КРГ-Rl-рецепторов, через которые реализуются негативные поведенческие проявления стресса, такие как страх, тревога и депрессия. У депрессивных больных, погибших в результате хронического стресса, увеличено не только число КРГ-иммунореактивных клеток в центральном ядре амигдалы, но и увеличено содержание в нем мРНК (Hsu et al., 1988). Значительно увеличено содержание КРГ и в ПВЯ гипоталамуса, что подтверждается данными об увеличении числа КРГ-нейронов, экспрессирующих нейрогормон у людей, умерших от депрессий (Raadsheer et al., 1994). У больных с хронической депрессией также выявляется повышенная концентрация КРГ в цереброспинальной жидкости (Nemeroff et al., 1984) На основании всех этих данных была предложена концепция о том, что причиной поведенческих и гормональных нарушений при хроническом стрессе может стать гиперпродукция КРГ, возникающая вследствие дисбаланса «обратной связи». Подтверждения этой концепции были получены и экспериментально. Трансгенные мыши, у которых гиперпродукция КРГ наблюдается с момента рождения, воспроизводят все признаки хронического стресса. Они имеют постоянную депрессию и на протяжении всей своей жизни демонстрируют повышение

уровня кортикостероидов в крови вследствие дизрегуляции ГАС механизмами «обратной связи» (Dirks et al., 2003).

Заключая этот раздел, считаю необходимым еще раз подчеркнуть, что утверждение о ведущей роли гормонов и нейрогормонов ГАС в патогенетической гетерогенности постстрессорных депрессий не имеет отношения ко всему многообразию других их типов и форм. Постстрессорные депрессии являются «функционально ориентированными» и уже с этой точки зрения прямо связаны с механизмами стресса, однако какой из этих механизмов может стать определяющим, пока сказать трудно. Гормональная система стресса сложна и состоит из ряда соподчиненных друг другу уровней организации. Каждый из этих уровней к тому же функционирует по своим правилам и, наряду с общей системой управления имеет дополнительные регуляторные контуры с большим числом самостоятельных входящих и выходящих каналов связи. Мы упоминали, например, что одним из показателей нарушения функции ГАС может служить изменение экспрессии глюкокортикоидных рецепторов в гиппокампе, и именно оно может стать причиной снижения или повышения чувствительности ГАС к дек-саметазону. Однако известно, что дексаметазон плохо связывается в гиппокампе и действует в основном на уровне нейросекреторных нейронов гипоталамуса (De Kloet et al., 1975). Нельзя сбрасывать со счетов и другое важное обстоятельство, состоящее в том, что лишь половина больных депрессией чувствительна к дек-саметазону, в то время как вторая половина не проявляет к нему никакой реакции. Нельзя пока связать происходящие изменения и с организацией нейросекреторных КРГ-продуцирующих центров. К примеру, снижение выброса АКТГ на инфузию КРГ у больных ПТСР не сочетается с одновременным повышением у них секреции нейрогормона и склоняет к мысли о том, что основным звеном поломки является аденогипофиз. Таким образом, изучение даже этих основных звеньев ГАС еще не завершено и требует накопления новых фактов и одновременного полисистемного анализа. Еще более сложным представляется разработка вопроса об участии КРГ-ергических механизмов центральных структур, при-

частных к регуляции не только ГАС, но и приспособительного поведения. В центре внимания при этом остается амигдала, в центральном ядре которой выявлено повышение экспрессии КРГ. Это является весьма примечательным, так как амигдала служит основным звеном формирования тревоги и страха (Воеводин Е.Е., 2007). Генератором психопатологии может стать и стриатум, который может не только изменять способность мозга к закреплению новых форм отношений организма со средой, но и деятельность конечных звеньев адаптации и, в том числе, гормональных функций. Локальные изменения КРГ-ергических механизмов в ходе развития постстрессорных депрессий в этих структурах пока не изучены, так же как и их взаимосвязь с кортикостероидными гормонами. К тому же изменения КРГ-ергических механизмов при всей своей важности не могут быть единственной причиной формирования депрессий, так как они тесным образом связаны с множеством других процессов, в конечном итоге приводящих к системной или региональной нейродегенерации. В их ряду немаловажное значение имеют метаболические превращения, связанные с нарушением скорости и уровня обмена веществ и энергии в разных структурах мозга при стрессе и его последствиях.

1.2. Белки теплового шока: физиологическое значение для адаптации

Способность организма животных и человека приспосабливаться к меняющимся условиям среды, а также приобретать устойчивость к повторному действию повреждающих агрессивных факторов среды в значительной степени связана с реализацией физиологических механизмов адаптации, в которых задействованы нервная, эндокринная и иммунная системы. В последние годы доказано, что на клеточном уровне приобретение устойчивости к действию неблагоприятных факторов и выживаемость клетки обусловлены изменением липидного состава клеточных мембран, повышением активности и емкости различных анти-оксидантных систем, а также напрямую связаны с повышением содержания бел-

ков теплового шока (белков стресса) (Маргулис Б.А., Гужова И.В., 1974; Pelham, 1986; Меерсон Ф.З. и др., 1992, 1993; Welch, 1990; Craig, 1991).

Белки теплового шока (БТШ) были открыты во второй половине XX в. как отдельная группа белков (Ritossa, 1962; Tisieres et al., 1974), массивную экспрессию которых наблюдали при действии на организм повышенной температуры. В дальнейшем обнаружилось, что БТШ начинают усиленно экспрессироваться при действии на клетку (организм) широкого спектра стресс-факторов. Как выяснилось, БТШ обладают способностью связываться практически со всеми функциональными клеточными белками, помогают приобрести нужную конформацию вновь синтезированным белкам, охраняют их от действия протеаз, восстанавливают частично нарушенную структуру белков, либо сопровождают необратимо денатурированные белки в лизосомы, то есть выполняют функцию защиты и сопровождения (шаперонную функцию) для других белков. Отсюда следует, что действие факторов, изменяющих структуру или повреждающих клеточные белки, должно усиливать потребность в БТШ.

Еще в 1930-40 гг. Д.Н. Насоновым и В.Я. Александровым была обнаружена закономерность, что достаточно сильное раздражение или повреждение клеток любой природы приводит к состоянию паранекроза, сущность которого заключается в изменении состояния внутриклеточных белков (Насонов Д.А., Александров А.Я., 1940; Насонов Д.А., 1963; Продиус П.А. и др., 1997). Последнее проявляется в повышении вязкости протоплазмы, ее желатинизации, то есть возникают изменения денатурационной направленности, которые в начальной стадии обратимы. Наверное, легче было бы составить список агентов, не способных вызвать денатурацию белка, так как прижизненные денатурацион-ные изменения внутриклеточных белков были отмечены при действии тепла, холода, лучистой энергии, ультразвука, поверхностного натяжения, высокого гидростатического давления, изменения pH, изменения ионной силы раствора, ионов тяжелых металлов, спиртов, детергентов, мочевины, неполярных раство-

рителей, соединений, рвущих S-S связи, и многих других (Александров А.Я., 1985).

В дальнейшем в 1970-е гг. изучение общих закономерностей процесса адаптации организма к действию различных факторов внешней среды привело Ф.З. Меерсона к важному обобщению, что наиболее значимым общим проявлением адаптации является возникновение дефицита энергии, который каким-то образом активирует генетический аппарат клетки: «Активация генетического аппарата обеспечивает формирование структурной базы адаптации, устраняет дефицит энергии и таким образом данный механизм саморегуляции становится основой адаптации организма к новым условиям среды» (Меерсон Ф.З., 1974). Данное наблюдение отражало наличие на уровне клетки общего неспецифического звена адаптации организма к неблагоприятным факторам, сущность которого заключается в появлении повышенной устойчивости и жизнеспособности клеток, что позднее было названо Ф.З. Меерсоном и его учениками феноменом адаптационной стабилизации структур (ФАСС). После открытия БТШ и их роли в повышении устойчивости и выживаемости клеток в неблагоприятных условиях стало очевидно, что материальной основой такой устойчивости, прежде всего, являются БТШ, среди которых существенная роль принадлежит БТШ70 (Меерсон Ф.З. и др., 1991, 1993; Малышев И.Ю., Малышева Е.В., 1998). Справедливость обобщения, сделанного Ф.З. Меерсоном более 30 лет назад, о связи активации генетического аппарата клетки с дефицитом энергии, находит подтверждение в наше время. Например, показано, что индукция стресс-белков при истощении запасов АТФ, вызванного ренальной ишемией, приводит к увеличенной экспрессии гена индуцибельной формы БТШ70 (Kumar, Tatú, 2000).

БТШ представлены в клетках всех ныне живущих организмов, включая ар-хеобактерии (одноклеточные гетеротрофы горячих источников), абсолютно всех представителей царств растений и животных. Этот факт свидетельствует, что БТШ являются неотъемлемой частью эволюционного процесса и крайне необходимы для функционирования всего «белкового хозяйства» клетки, опреде-

ляющего в конечном итоге возможность ее существования. Некоторые представители КТТТТ постоянно присутствуют в клетке, обеспечивая структуру и функцию других белков, сопровождая вновь синтезируемые белки к местам их функционирования и участвуя в принятии ими нужной конформации. Стрес-сорные воздействия вызывают массивную экспрессию нескольких семейств БТШ (Burdon, 1988; Карпищенко А.И. и др., 1996; Маргулис Б.А., Гужова И.В., 2000): высокомолекулярных белков (90-110 кДа), БТШ70, БТШ60, БТШ40, БТШ27 и низкомолекулярных БТШ убиквитинов (8,5-12 кДа). Более мелкие белки не являются частью более крупных, они представляют собой продукты разных генов и отличаются по первичной структуре. Однако, как выяснилось, всех их объединяет свойство повышенного сродства к широкому спектру функциональных клеточных белков, взаимодействие с которыми является энергозависимым и происходит с участием АТФ.

Отдельные представители БТШ наряду с общими свойствами специализированы по отношению к определенным белкам и локализованы преимущественно в определенных частях клетки. Так, например, БТШ90 обеспечивают нормальное функционирование стероидных рецепторов, а убиквитины участвуют в специализированном энергозависимом протеолизе ряда белков клетки, обеспечивая процессы однонаправленной каскадной белковой/пептидной регуляции.

Наиболее широко представленным и изученным семейством БТШ являются БТШ70 (Маргулис Б.А., 2001). Найдено, что у человека содержится 11 изо-форм этого белка (Tavaria et al., 1996), которые являются продуктами разных генов, но имеют высокую степень гомологии первичной структуры. Гены БТШ70 человека находятся в 1, 5, 6 хромосомах, что интересно, в пределах локализации гена главного комплекса гистосовместимости, а также в 14 и 21 хромосомах (Feige, Polla, 1994). Отдельные представители БТШ70 синтезируются постоянно и участвуют в модуляции функции и шаперонировании вновь синтезированных белков. К таким белкам относят конститутивную форму, которая

обозначается БТШ70к (HSC70). Индуцибельная форма белка отвечает массивной экспрессией в ответ на тепловой шок, действие различных химических и физических факторов и обозначается БТШ70и (HSP70 или HSP72). Являясь продуктами разных генов, индуцибельная и конститутивная формы БТТТТ70 имеют 81% гомологии первичной структуры. Существенным различием между изоформами БТШ70 является отсутствие в гене HSP70 интронов - последовательностей оснований, впоследствии удаляемых из мРНК перед биосинтезом самого белка, при так называемом процессе сплайсинга. Этим объясняют быстроту и мобильность синтеза HSP70 по сравнению с HSC70. HSC70 обнаружен во всех основных субклеточных структурах, что указывает на важность этого белка для существования и функционирования клетки. Внутриклеточное содержание HSP70 в условиях стресса может увеличиваться в десятки раз и составлять до 5% от содержания всех клеточных белков (Feige, Polla, 1994; Андреева Л.И. и др., 2001, 2004). При этом цитоплазматический БТШ70и мигрирует в ядро и ядрышковые структуры, а в период восстановления после стресса вновь локализуются в цитоплазме. Полагают, что данная миграция обусловлена в первую очередь необходимостью защиты внутриядерных белков и сохранения целостности генетического аппарата клетки (Kampinga et al., 1992). Количество БТШ70и обычно дозозависимо увеличивается в зависимости от силы/длительности действия повреждающего фактора, что защищает клеточные белки от необратимой денатурации в случае значительных воздействий и в конечном итоге предохраняет клетку от гибели.

Одной из важных сфер практического использования знаний об особенностях экспрессии и содержания БТШ в клетках животных и человека помимо экологии, сельского хозяйства, ветеринарии являются профессиональные болезни. Присутствие БТШ в клетках в нужных количествах совершенно необходимо для выживаемости клеток и сохранения их функций при действии на организм экзогенных химических и физических агентов. Часто малые дозы вредных веществ и воздействий ведут к развитию состояния повышенной устойчивости

организма к действию больших доз этих агентов, что получило название «гор-мезиса» (Lutz et al., 1993). Данное обстоятельство необходимо учитывать при оценке состояния здоровья в условиях воздействия на организм человека неблагоприятных профессиональных факторов. Кроме того, этот феномен проявляет себя при намеренном создании повышенной устойчивости организма к действию последующих серьезных вмешательств и воздействий.

В середине 1980-х годов появились публикации о роли БТШ70 как важного цитопротекторного фактора при ишемических и реперфузионных повреждениях и о его двойственной не до конца выясненной роли при инфекционных заболеваниях, токсических отравлениях, лучевой болезни, ревматоидном артрите (Welch, 1990). Полученные факты свидетельствуют о том, что БТШ70, являясь внутриклеточным белком, способен индуцировать синтез аутоантител, а также быть адъювантом для различного рода полипептидов, то есть он принимает непосредственное участие в возникновении и поддержании в организме аутоиммунных реакций. БТШ70 образует комплексы со специфическими пептидами трансформированных клеток и принимает участие в их представлении на поверхности клеток, что делает опухолевые клетки мишенью для нормальных киллеров. С другой стороны, увеличение экспрессии БТШ70 в трансформированных клетках может повышать их устойчивость к действию цитотоксической терапии. Часто опухолевые клетки обладают повышенным уровнем БТШ70, что затрудняет их уничтожение.

Аккумуляция БТШ70 наряду с увеличением резистентности клетки по отношению к повреждающим факторам является результатом того, что клетка испытала на себе их действие. Часто считают, что повышенное содержание БТШ70 в клетке является маркером клеточных и тканевых повреждений. Помимо этого, остается не полностью раскрытой роль БТШ70 в регуляции функции клетки в нормальных условиях. Наряду с такими не до конца решенными фундаментальными аспектами данной проблемы в настоящее время ведутся исследования по возможности использования различных воздействий на организм, в

числе которых использование лекарственных препаратов, позволивших бы изменять экспрессию генов БТШ-70 и содержание самого белка в клетке.

Совершенно новой областью является возможность применения экзогенного белка БТШ70 или его фрагментов в качестве цитопротекторов. Впервые защитное действие внеклеточного БТШ70 было показано на культуре нервных клеток (Ту1е11 й а1., 1986) и впоследствии подтверждено на культуре промоноци-тов и~937 (ОигЬоуа е! а1., 1998). В настоящее время предпринимаются попытки перейти к использованию рекомбинантного белка БТШ70 на целом организме в различных моделях экспериментальной патологии.

Таким образом, исследование роли БТШ70 в норме и патологии; факторов, влияющих на скорость синтеза и содержание различных изоформ этого белка в клетке; выяснение, как при этом изменяется состояние клетки и ее функция, а также состояние отдельных органов и всего организма, несомненно, является актуальным для современной медицины и биологии.

1.2.1. Особенности экспрессии БТШ70 при различных видах стресса

На клеточных культурах удобно изучать воздействие отдельных повреждающих или адаптационных факторов. При этом можно следить за динамикой экспрессии генов БТШ70 по накоплению мРНК и самого белка, одновременно оценивая функциональное состояние и жизнеспособность клетки. На уровне организма экспрессия и содержание БТШ70 зависят от вида стресса, могут изменяться по-разному в отдельных органах во времени. Например, найдено, что уже через 30 минут после хирургического стресса у крыс, включающего эфирный наркоз, лапаротомию, кровопотерю происходило увеличение содержания мРНК БТШ70 в 20 раз в надпочечниках (Ше^тап е1 а1., 1991). Авторы связывают эндокринную реакцию на уровне организма, затрагивающую активацию оси гипоталамус-гипофиз-кора надпочечников, со стресс-ответом на уровне клеток в надпочечниках.

Через 30 минут после окончания интенсивной физической нагрузки у крыс, продолжавшейся в течение часа, находили увеличение HSP70 в локомоторных мышцах и сердце (Skidmore et al., 1995). При нагревании всего тела крыс нашли, что содержание HSP70 было максимальным в печени и толстом кишечнике, а в сердце и мозге крыс оно было незначительным (Beck et al., 1995). Индукция БТШ70 происходила при облучении электромагниным полем (Carmody et al., 2000), при ишемии (Kumar, Tatu, 2000), причем характер экспрессии БТШ отличался от такового при гипертермии.

При гамма-облучении локальной области мозга крыс ответ на облучение наблюдался во всем мозге: через 3-24 ч максимальное содержание HSP70 было в эндотелии сосудов; а через 3-7 дней - в нейронах и глие (Rao et al., 2000). Различия в характере экспрессии БТШ70 наблюдались при воздействии на глаз лягушки разных факторов: нагревания, арсенита, глутамата. При гипертермии HSP70 увеличивался преимущественно во внешнем слое сетчатки, при действии глутамата - во внутренних сегментах, внешнем слое и фоторецепторах (Beasley et al., 1997). На модели экспериментальной глаукомы у крыс с повышением внутриглазного давления, вызванной облучением глаза аргоновым лазером, через сутки и двое после облучения иммуногистохимически нашли увеличенное содержание HSP72 в ганглионарных клетках сетчатки. Однако через неделю после облучения HSP72 обнаруживался в следовых количествах. Если крыс подвергали однократному еженедельному нагреву или вводили внутрибрюшинно ионы цинка, то через месяц после облучения лазером наблюдали улучшение выживания ганглионарных клеток сетчатки и увеличение в них содержания HSP72 (Parket al., 2001).

Обнаружены тканеспецифические различия в уровнях HSC70 и HSP70 в нейронах и почке в период постнатального развития крыс (D'Souza, Brown, 1998). Наблюдаемое многообразие экспрессии и содержания белков семейства БТШ70 зависит от ткани/органа, от вида животного и неоднозначно изменяется

при разнообразных воздействиях, которые имеют специфические особенности, обусловленные свойствами действующего стресс-фактора.

Для человека показано, что предельная физическая нагрузка бицепса у волонтеров приводит к десятикратному увеличению БТШ70 (HSC70 и HSP70) в мышце (Thomson et al., 2001). Адаптация миокарда к условиям искусственного кровообращения приводит к увеличению в нем содержания обеих изоформ БТШ70, а изначально более высокое содержание в сердце индуцибельной формы белка коррелирует со снижением степени повреждения миокарда (Демидов О.Н., 1999; Шевченко Ю.Л. и др., 1999). При этом содержание обеих изоформ БТТТТ70 в лимфоцитах кардиохирургических больных не соотносилось с их содержанием в миокарде. Однако было показано, что мононуклеары (лимфоциты + моноциты) периферической крови могут служить объектом для оценки содержания в них БТШ70 при перегревании организма человека. Тепловой стресс вызывает увеличение содержания в этих клетках индуцибельной формы белка, а адаптация к теплу связана с увеличением внутриклеточного содержания конститутивной формы, HSC70 (Андреева Л.И. и др., 2001, 2004). Кроме того, в мононуклеарах крови возрастает содержание обеих изоформ БТШ70, особенно его индуцибельной формы, при отравлении человека солями тяжелого металла таллия (Андреева Л.И. и др., 2001).

В ряде случаев определение содержания БТШ70 в отдельных органах и тканях может иметь прогностическое значение, например, у кардихирургиче-ских больных (Шевченко Ю.Л. и др., 1999). Исследование содержания HSP70 в нефробластоме у 32 детей показало, что положительный прогноз после химиотерапии и операции был связан с высокой экспрессией этого белка в опухоли (Efferths et al., 2001). Опухоли от умерших либо вообще не содержали HSP70, либо содержали его в следовых количествах.

Различия в содержании изоформ БТШ70 в разных органах и их зависимость от вида повреждения, например, асфиксии, гипоксии (Kubo et al., 1998), гипотермии и ее сочетании с ишемией (Kita, 2000) предлагается использовать в

судебно-медицинской практике при оценке причин, приведших к гибели организма.

Таким образом, очевидно, что увеличение экспрессии и содержания в организме и отдельно взятых тканях и органах Н8Р70 свидетельствует об активации защитных механизмов клетки, предохраняющей ее от гибели. Более того, можно считать, что увеличение содержания Н5Р70 является неотъемлемым маркером наступающей опасности необратимого клеточного повреждения, вызванного начальными изменениями конформации клеточных белков денатура-ционной направленности. С другой стороны, временное увеличение содержания в клетках и тканях Н8Р70 служит необходимым условием выживания клетки в условиях стресса, поэтому определение Н8Р70 имеет универсальное прогностическое и диагностическое значение. Определение обеих изоформ БТШ70, то есть их общего содержания, либо только Н8С70 также может быть полезным, при этом необходимо иметь в виду, что конститутивная форма белка экспресси-руется в достаточном количестве в нормальных условиях, выполняет свои специализированные функции в клетке, востребована как молекулярный шаперон для вновь синтезированных белков. Увеличение содержания Н8С70, вполне вероятно, связано с адаптационными процессами (Андреева Л.И. и др., 2001, 2004). В создании повышенной устойчивости организма (прекондиционирова-ния) к предстоящему сильному воздействию: операции, действию экстремальных факторов на клеточном уровне принимают участие обе изоформы БТШ70.

1.2.2. Цитопротекторные свойства экзогенного БТШ-70

В 1986 г М. Туге11 и соавторы впервые обнаружили интересный факт, что в мозге может высвобождаться из клеток глии и переходить в аксоны нейронов белок теплового шока, который оказался БТШ-70 (Ту1е11 еХ а1., 1986). Это наблюдение послужило основанием для предположения, что экстраклеточный БТШ-70, который экскретируется глиальными клетками, может выполнять ци-

топротекторную функцию в соседних клетках, тем более, что в некоторых нейронах собственный БТШ-70 иммуногистохимически не обнаруживается. Данная гипотеза получает новые подтверждения. Так, было показано, что конститутивная изоформа БТШ70 (Н8С70), выделенная из мозга быка и введенная в зону проксимального конца нерва, защищала от гибели сенсорные нейроны мозга неонатальной мыши, подвергнутые аксонотомии (Ноиепои е! а1., 1996). При этом не удалось защитить от гибели мотонейроны. Недавно было получено еще одно доказательство защитной роли экзогенного БТШ70. Было показано, что препарат БТШ70, состоящий из смеси двух изоформ, НБС70 и Н8Р70, который вводили в глаз крысы, поглощался сетчаткой глаза и защищал фоторецепторы сетчатки при их повреждении светом (Уо е1 а1., 2001). Наконец, на срезах мозга мыши было показано, что рекомбинантный Н8Р72, добавленный в инкубационную среду, имитировал эффект теплового прекондиционирования, который заключался в нормализующем действии на миниатюрные синаптические токи, вызываемые гаммааминомасляной кислотой, глутаминовой кислотой и глицином, на фоне повреждающего теплового шока (Ке11у е1 а1., 2002).

Помимо нейронов другие клетки могут захватывать ШС70 и ШР70 из внешней среды, что делает их более устойчивыми к стрессу, как было показано на клетках миелоидной лейкемии И-937. Так, в присутствии препаратов БТШ70 изменялась реакция клеток И-937 на стимулы дифференцировки, обнаруживался защитный эффект БТШ70 от действия фактора некроза опухолей, вызывающего апоптотическую гибель этих клеток (ОигЬоуа е1 а1., 1998).

Другую сторону вопроса о влиянии внеклеточного БТШ70 на функцию клеток организма отражает ряд наблюдений, которые свидетельствуют об их процитокиновом эффекте. Так, Ь.Е. Hightower развивает идею о связи ответа на тепловой шок и воспаления. На примере раневого процесса автор предполагает, что вначале БТШ высвобождаются из поврежденных клеток и в этот момент их действие сходно с действием провоспалительных цитокинов. При этом внутриклеточные БТШ выполняют противоположную функцию, защищая клетки от

реакционного окружения (Ь^Моуег а1., 2000). Повышение экспрессии и внутриклеточного содержания БТШ70 вызывает торможение передачи пролифера-тивных, апоптотических, воспалительных сигналов (Т^Ыюуег й а1., 2000). Еще одной группой авторов было показано, что экстраклеточный Н8Р70 активирует продукцию провоспалительных цитокинов в моноцитах человека (Азеа е1 а1., 2000), возможно, связываясь с особыми рецепторными кластерами, усиливая сигнал активированного рецептора СБ14 (Тпап£аА1ои ег а1., 2001). Недавно появилось интересное сообщение, что клетки миокарда человека активно экспрес-сируют Н8Р70 в результате хирургического вмешательства (операция аорто-коронарного шунтирования), на основании чего авторы выстраивают концепцию о появлении во внеклеточной среде Н8Р70, его взаимодействии со специфическими рецепторами на моноцитах (ТЫ1-2 и ТЬЯ-4) и, как следствие, активации последними продукции провоспалительных цитокинов (БуЬёаЫ е1 а1., 2002). В подтверждение своей концепции авторы приводят данные о появлении Н8Р70 в плазме крови сразу после операции и вслед за этим интерлейкина-6, содержание которого достигало максимума через 5 ч. Проведенные на мышах эксперименты также показали, что перитонеальные макрофаги отвечают на присутствие Н8Р70 высвобождением фактора некроза опухолей.

Таким образом, в поисках подходов к применению экзогенного белка Н8Р70 в качестве цитопротектора необходимо учитывать две возможные ситуации. Для нервной ткани, по всей видимости, характерно связывание и эндоцитоз БТШ70 клетками, где поглощенный белок выполняет защитную функцию, таким образом поддерживая жизнеспособность нервных клеток в критической ситуации. Клетки иммунной системы (моноциты, макрофаги) связывают экстраклеточный БТШ70 специфическими рецепторами, в результате осуществляется активация сигнального пути, запускающего продукцию провоспалительных цитокинов.

1.2.3. Влияние фармакологических веществ на экспрессию БТШ-70

Уровень БТШ-70, соотношение отдельных его изоформ в тканях и клетках организма определяется многими факторами: 1) во-первых, видовыми и тканевыми особенностями экспрессии, 2) во-вторых, количество отдельных изоформ БТШ70 будет зависеть от того, действие какого (каких) стрессора (стрессоров) испытывает организм в рассматриваемой ситуации, 3) наконец, тем, как влияют факторы диеты и лекарственные препараты на уровень БТШ70.

Помимо прекондиционирования, использование различных веществ и препаратов является достаточно быстрым и эффективным способом изменить внутриклеточное содержание БТШ70. Известные и вновь создаваемые молекулы, способные активировать защитный механизм клетки посредством усиления экспрессии генов БТШ, являются кандидатами в новые цитопротекторные лекарства (Santoro, 2000). В таблице приведены известные сведения о влиянии разного рода биологически активных веществ и лекарственных препаратов на экспрессию БТШ70. Противовоспалительные свойства ацетилсалициловой кислоты были обнаружены в 1875 году. На противовоспалительные свойства внутриклеточного БТШ70 обратили внимание около 10 лет назад (Feige, Polla, 1994). Оказалось, что один из механизмов действия аспирина реализуется через активацию фактора теплового шока (HSF1) с последующей экспрессией гена hsp70, накоплением в клетке HSP70 и одновременным угнетением экспрессии генов воспалительных цитокинов. В целом для нестероидных противовоспалительных средств характерна активация HSF1, который функционирует и как ре-прессор генов воспалительных цитокинов. Активированный HSF1 одновременно с активацией гена БТШ70 ингибирует экспрессию фактора некроза опухолей альфа, интерлейкина1-бета, интерлейкинов 6, 8, 10, стимулированных липопо-лисахаридом (Housby et al., 1999). Этот механизм осуществляется в моноцитах и макрофагах. Для синовиальных фибробластоподобных клеток было показано, что нестероидные противоспалительные лекарства хотя и вызывали активацию

Н8Б1, но ситеза БТШ70 при этом не происходило (8сЬеИ е1 а1., 1998). Возможно, что полноценная экспрессия гена Ьзр70 и синтез БТШ70 могут быть достигнуты сочетанием противовоспалительного препарата с мягким тепловым шоком (ЯоиБои е1 а1., 2000). Отдельный практический интерес представляет использование в качестве препаратов-стимуляторов, усиливающих экспрессию БТШ70, активных компонентов растений-адаптогенов, которые могут быть применены в сочетании с действием тепла для повышения уровня БТШ70 в случае необходимости быстрой адаптации организма к действию неблагоприятных факторов.

С тех пор, как было обнаружено, что флавоноид кверцетин является выраженным ингибитором экспрессии БТШ70, это его свойство используется в экспериментах многими исследователями. Кверцетин может быть применен в комплексе с цитотоксическими факторами для уничтожения раковых клеток. Недавно было показано, что сочетаниие кверцетина с антиэстрогеном тамокси-феном и гипертермией успешно индуцировало апоптотическую гибель клеток меланомы человека (Р1ап1еШ е1 а1., 2000).

На экспрессию БТШ70 влияет состояние клеточной мембраны, которое изменяется под воздействием различных веществ, препаратов и факторов. Так, например, увеличивая подвижность липидного бислоя клеточной мембраны, можно снизить порог индукции экспрессии БТШ70 (Л^И е1 а1., 1998).

Факторы питания могут приводить к ускорению или замедлению экспрессии БТШ70. Недостаток или избыток антиоксидантов в пище модулирует активацию фактора теплового шока и последующий синтез БТШ70. Например, кормление мышей антиоксидантами увеличивало экспрессию БТШ70 в печени и мозге (ИзЬакоуа е1 а1., 1996).

Несмотря на громадное количество работ, посвященных изучению и практическому применению БТШ, их число не уменьшается, настолько эта проблема привлекательна и многообещающа. Многие конкретные задачи в значительной степени сложны и далеки от своего практического воплощения, другие - кажут-

ся достаточно доступными и осуществимыми. При этом остается много сомнений и вопросов, в частности, о принципиальной выгоде и последствиях для здоровья временной адаптации к действию стрессора или постоянного хронического присутствия фактора, активирующего экспрессию БТШ70. По крайней мере, есть опасение, что хроническая экспрессия повышенных количеств БТШ, которая, например, вызывается радиочастотным излучением, может индуцировать или усиливать онкогенез, метастазирование и повышать устойчивость к противоопухолевым лекарствам (French et al., 2000).

Проведенный анализ литературы свидетельствует о важной роли БТШ и БТШ70 в адаптации, цитопротекции, воспалении, формировании иммунного ответа при инфекциях, при опухолях. Поэтому становится очевидным необходимость знания механизмов экспрессии БТШ и возможность влиять на этот процесс.

Заключение диссертации по теме «Фармакология, клиническая фармакология», Корнилов, Владимир Александрович

ВЫВОДЫ

1. Активация систем стресса и антистресса в раннем онтогенезе введением КРГ или БТШ-70 существенно влияет на эмоциональное и двигательное поведение половозрелых крыс, а также состояние нейронов структур лимбической системы мозга. Эти эффекты различаются у самцов и самок, то есть зависят от пола животного.

2. По направленности отсроченные эффекты КРГ и БТШ-70 отличаются. После однократного введения КРГ или БТШ-70 в ранний постнатальный период крысам выросшие половозрелые самцы более чувствительны в тестах на депрессивность (тест Порсолта), тревожность (приподнятый крестообразный лабиринт) и ротационное поведение и менее чувствительны в тестах «открытое поле» и «чужак-резидент».

3. В тесте «открытого поля» КРГ и БТШ-70 действуют сходным образом на горизонтальную двигательную активность, угнетая ее, однако тормоз-ный эффект обоих агентов был выраженнее у самок. При этом показатели эмоциональности у самцов, как правило, снижаются, у самок - возрастают. После введения КРГ груминг снижается у самцов и не меняется у самок, после введения БТШ-70 - снижается у животных обоего пола. В тесте «чужак-резидент» оба исследованных препарата (КРГ и БТШ-70) в целом снижают показатели индивидуального поведения и растормаживают общительность (коммуникативность), в большей степени у самок. У самцов, кроме этого, отмечали умеренные колебания агрессивности (от понижения и блокады до проявления отдельных актов агрессии).

4. Разнонаправленные изменения в эмоциональном состоянии под влиянием КРГ и БТШ-70 у самцов и самок получены в тесте Порсолта: КРГ снижает депрессивность у самцов, но повышает ее у самок, БТШ-70 умеренно повышает депрессивность у самцов и снижает ее у самок. В тесте на тревожность КРГ оказывает как анксиолитическое, так и ксиогенное действие, в то время как БТШ-70 независимо от сроков введения в ранний постнатальный период стабильно воспроизводит выраженный анксиолитический (противотревожный) эффект. Сходные разнонаправленные результаты получены и при изучении ротационного поведения крыс, при этом КРГ несколько его усиливает, а БТШ-70 ослабляет, кроме того, в первом случае были более чувствительны самцы, во втором - самки. Оба препарата слабо влияют на показатели стереотипии, умеренно уменьшая ее преимущественно у самцов.

5. В структурах лимбической системы мозга (черная субстанция, вентральная область покрышки, подлимбическое поле, поясные поля) КРГ, введенный в ранний постнатальный период, увеличивает рельефность (объем) нейронов, не меняя их плотности, а БТШ-70 вызывает умеренную дегенерацию нейронов, снижая их плотность. Полученные данные необходимо учитывать при планировании и проведении экспериментальных исследований с влиянием на поведение различных фармакологических агентов.

ПРАКТИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ

Уязвимость центральных механизмов стресса в раннем постнатальном периоде можно рассматривать как модель для изучения многих психопатологических расстройств, в генезе которых ведущую роль отводят двигательным и эмоциональным нарушениям поведения. Характерные поведенческие и морфологические последствия перенесенного стресса в раннем онтогенезе создают предпосылки для изучения предрасположенности к формированию девиантных форм поведения, включая зависимость от психоактивных средств, игр, компьютера, экстремальных видов спорта.

В экспериментальной фармакологии в качестве объекта исследований используют, как правило, только самцов, перенося полученные на них данные на всю популяцию животных. Полученные в наших опытах данные свидетельствуют, что это недопустимо, поскольку многие компоненты поведения, главным образом эмоциональные, меняются по-разному у самцов и самок. Это необходимо учитывать при планировании и проведении экспериментальных исследований с влиянием на поведение различных фармакологических агентов.

Полученные результаты доказывают необходимость учета центральных кортиколибериновых механизмов стресса для развития связанной со стрессом патологии (посттравматическое стрессовое расстройство, постстрессовые депрессии и т.д.) и подбирать лечение, направленное на коррекцию именно этих механизмов (антагонисты рецепторов КРГ).

Список литературы диссертационного исследования кандидат медицинских наук Корнилов, Владимир Александрович, 2013 год

ЛИТЕРАТУРА

1. Александров А.Я. Реактивность клеток и белки. Л.: Наука, 1985. 318 с.

2. Андреева Л.И. Теоретическое и прикладное значение белков теплового шока 70 кДа, возможность практического применения и фармакологической коррекции / А.Я.Александров // Обз. по клин, фармакол. и лек. терапии. 2002. №2. С.2-19.

3. Андреева Л.И. Изменения в мононуклеарах крови человека при остром отравлении солями таллия / Л.И.Андреева, А.А.Бойкова, В.С.Петрова, С.Г.Щербак, Н.В.Воробьев, И.Ю.Белокопытов,

A.М.Сарана, В.Г.Кузьмич, И.А.Иванов, Б.А.Маргулис, П.Д.Шабанов // Мед. акад. журн. 2001. Т. 1. № 2. С. 61-66.

4. Андреева Л.И. Адаптация человека к гипертермии и изменения в лейкоцитах периферической крови / Л.И.Андреева, В.В.Горанчук, Е.Б.Шустов, А.А.Бойкова, В.С.Петрова, М.К.Ржепецкая,

B.Н.Кузнецов, И.А.Меныиаков, Б.А.Маргулис, П.Д.Шабанов // Рос. физиол. журн. им. И.М.Сеченова. 2001. Т. 87. № 9. С. 1208-1216.

5. Андреева Л.И. Центральные эффекты белка теплового шока с молекулярной массой 70 кДа / Л.И.Андреева, Б.А.Маргулис, И.В.Гужова, Д.В.Никифорова, П.Д.Шабанов // Психофармакол. и биол. наркол. 2005. Т.5, №1. С.794-803.

6. Андреева Л.И. Обнаружение антител к белкам теплового шока у людей в условиях перегревания организма, при пневмонии, отравлении тяжелыми металлами / Л.И.Андреева, Б.А.Маргулис, В.С.Петрова, А.А.Б ойкова, М.В.Соловьев, А.В.Смирнов // Иммунология. 2000. № 3. С. 58-60.

7. Буреш Я., Бурешова О., Хьюстон Д.Ж.. Методики и основные эксперименты по изучению мозга и поведения. М.: Высшая школа, 1991. 399 с.

8. Вальдман A.B., Бабаян Э.А., Звартау Э.Э. Психофармакологические и медико-правовые аспекты наркоманий. М.: Медицина, 1988. 288 с.

9. Воеводин Е.Е. Кортиколибериновые механизмы подкрепления и их модуляция нейропептидами и наркогенами: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. СПб., 2007. 24 с.

10. Демидов О.Н. Система белков теплового шока 70 кДа у кардиохирур-гических больных. Автореф. дис. ... канд. мед. наук. СПб., 1999. 21 с.

11. Дробленков A.B. Краткий микроскопический атлас ядерных и корковых центров мезокортиколимбической и некоторых других дофами-нергических систем головного мозга крысы / Под ред. Н.Р. Карелиной. СПб.: СПбГПМА, 2006. 33 с.

12. Дуус П. Топический диагноз в неврологии. Анатомия, физиология, клиника. М.: Вазар-Ферро, 1996. 381 с.

13. Елисеева А.П. Значение серотонинергической системы для формирования подкрепляющих механизмов мозга в онтогенезе у крыс: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. СПб.: ВМедА, 2005. 24 с.

14. Жуков Д.А. Психогенетика стресса. Поведенческие и эндокринные корреляты генетических детерминант стресс-реактивности при неконтролируемой ситуации. СПб., 1997. 175 с.

15. Зубарева O.E. Влияние цитокинов на формирование сложных программ поведения в раннем постнатальном онтогенезе / О.Е.Зубарева, А.П.Елисеева, A.A. Лебедев // Психофармакол. и биол. наркол. 2002. Т.2, №3-4. С.398-399.

16. Карпищенко А.И. Стресс, белки теплового шока и апоптоз / А.И.Карпищенко, В.Л.Пастушенков, Н.П.Михалева, И.С.Гавриленко, Л.И.Андреева // Программированная клеточная гибель/ Под ред. B.C. Новикова. - СПб.: Наука, 1996. С. 149-156.

17. Крепе Е.М. Об эволюционной физиологии / Е.М.Крепс // Эволюционная физиология. Л.: Наука, 1979. С.3-12.

18. Макарчук Н.Е., Калуев A.B. Обоняние и поведение. Киев, 2000. 148 с.

19. Малышев И.Ю. Белки теплового шока и защита сердца / И.Ю.Малышев, Е.В.Малышева // Бюл. эксп. биол. и мед. 1998. Т. 126. № 12. С. 604-611.

20. Маргулис Б.А. Защитная функция белков теплового шока семейства 70 КД. Автореф. дис ... д-ра биол. наук. СПб, 2001. 32 с.

21. Маргулис Б.А. Белки стресса в эукариотической клетке / Б.А.Маргулис, И.В.Гужова // Цитология. 2000. Т. 42. №4. 323-341.

22. Меерсон Ф.З. Механизмы адаптации к высотной гипоксии / Ф.З.Меерсон // Итоги науки и техники. Серия физиология человека и животных. Т. 14. М., 1974. С. 7-62.

23. Меерсон Ф.З. Генерализованное накопление стресс-белков при адаптации организма к стрессорным воздействиям / Ф.З.Меерсон, И.Ю.Малышев, А.В.Замотринский // Бюл. эксп. биол. и мед. - 1993. Т. 116. №9. С. 231-233.

24. Меерсон Ф.З. Различия в формировании феномена адаптационной стабилизации ДНК ядер сердечной мышцы при адаптации к стрессу и высотной гипоксии: роль белков теплового шока / Ф.З.Меерсон, И.Ю.Малышев, А.В.Замотринский // Докл. АН СССР. 1991. Т. 307, № 6. С. 1503-1506.

25. Мещеров Ш.К. Значение формирования дофаминергических подкрепляющих систем мозга в онтогенезе для реализации эффектов психостимуляторов: Автореф. дис. ...канд. мед. наук. СПб.: ВМедА, 2001. 24 с.

26. Михеев В.В., Шабанов П.Д. Фармакологическая асимметрия мозга. СПб.: Элби-СПб, 2007. 384 с.

27. Насонов Д.Н. Местная реакция протоплазмы и распространяющееся возбуждение. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962. 426 с.

28. Насонов Д.Н. Некоторые вопросы морфологии и физиологии клетки. Избранные труды. М.-Л.:Изд-во АН СССР,1963.363 с.

29. Насонов Д.Н., Александров А.Я. Реакция живого вещества на внешние воздействия. M.-JL, 1940. 252 с.

30. Нуллер Ю.Л. Депрессия и деперсонализация. Л.: Медицина, 1981.207 с.

31. Ордян Н.Э. Уровень тревожности и синтез нейростероидов в мозгу пренатально стрессированных самцов крыс / Н.Э.Ордян, С.Г.Пивина // Рос. физиол. журн. им. И.М.Сеченова. 2002. Т.88. №7. С.900-906.

32. Островская Р.У. Эволюция проблемы нейропротекции // Эксперим. и клин, фармакол. 2003. Т.66, №2. С.32-37.

33. Островская Р.У. Оригинальный ноотропный и нейропротекторный препарат ноопепт / Р.У.Островская, Т.А.Гудашева, Т.А.Воронина, С.Б.Середенин // Эксперим. и клин, фармакол. 2002. Т.65, №5. С.66-72.

34. Певзнер Л.З. Функциональная биохимия нейроглии. Л.: Наука, 1972. 198 с.

35. Поленов А.Л. Происхождение и эволюция нейроэндокринных клеток и нейроэндокринной регуляции у Metazoa / А.Л.Поленов, Э.Е.Кулаковский //Нейроэндокринология. Кн. 1. 4.1. СПб., 1993. С.13-31.

36. Продиус П.А. Адаптоген АДАПТ модулирует стрессиндуцированный синтез HSP70 и повышает устойчивость организма к тепловому шоку. / П.А.Продиус, Е.Б.Манухина, А.Е.Буланов, Г.Викман, И.Ю.Малышев //Бюл. эксп. биол. и мед. 1997. Т. 123. № 6. С. 629-631.

37. Пшенникова М.Г. Феномен стресса, эмоциональный стресс и его роль в патологии. Актуальные проблемы патофизиологии (избранные лекции). М.: Медицина, 2000. С. 220-241.

38. Роик P.O. Поведенческие эффекты антидепрессантов при социальной изоляции и хронической алкоголизации у крыс: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. СПб., 2005. 24 с.

39. Сапронов Н.С. Фармакология гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой системы. СПб: Элби-СПб, 2006. 524 с.

40. Селье Г. На уровне целого организма. М.: Наука, 1972. 122 с.

41. Судаков К.В. Церебральные механизмы эмоционального стресса. Эмоциональный стресс: теоретические и клинические аспекты. Волгоград, 1997. 199 с.

42. Тарабрина Н.В. Практикум по психологии посттравматического стресса. СПб., 2001.

43. Туркина Е.В. Изменение поведенческих компонентов стресса внут-ристриатным введением кортиколиберина / Е.В.Туркина, Е.А.Рыбникова, В.В.Ракицкая, В.Г.Шаляпина // Рос. физиол. журн. им. И.М.Сеченова. 1997. Т.83. №1-2. С.150-156.

44. Угрюмов М. В. Дифференцировка дофаминергических нейронов in situ, in vitro и в трансплантате / М. В.Угрюмов // Рос. физиол. журн. им. И. М. Сеченова. 1998. Т. 84. № 10. С. 1019-1028.

45. Шабанов П.Д., Лебедев A.A., Мещеров Ш.К. Дофамин и подкрепляющие системы мозга. СПб.: Лань, 2002. 208 с.

46. Шабанов П. Д. Последствия внутриамниотического введения 6-гидроксидофамина беременным крысам, оцененные по поведенческим показателям у взрослого потомства / П.Д.Шабанов, А.А.Лебедев, Ш.К.Мещеров, Т.М.Макарова, А.П.Елисеева, Д.А.Могилевский // Пси-хофармакол. и биол. наркол. 2002. Т.2, №1-2. С.265-271.

47. Шабанов П.Д. Влияние ноопепта и кортексина на поведение половозрелых крыс после введения кортиколиберина или белков теплового шока 70 кДа в раннем постнатальном периоде / П.Д.Шабанов,

A.А.Лебедев, В.П.Стеценко, Н.В.Лавров, Г.В.Саблина, Т.А.Гудашева, Р.У.Островская // Эксперим. и клин, фармакол. 2007. Т.70, №1. С.6-10.

48. Шабанов П.Д. Активируют ли антидепрессанты подкрепляющие системы мозга? / П.Д.Шабанов, Р.О.Роик, В.Ф.Стрельцов // Наркология. 2005. Т.4. №6. С.27-30.

49. Шабанов П.Д., Русановский В.В., Лебедев А.А. Зоосоциальное поведение млекопитающих. СПб.: Элби-СПб, 2006. 160 с.

50. Шаляпина В.Г. Кортиколиберин в регуляции приспособительного поведения и патогенезе постстрессорной психопатологии / Под ред.

B.Г.Шаляпиной и П.Д.Шабанова. // Нейроэндоркринология СПб.: Эл-би-СПб, 2005. С.

51. Шаляпина В.Г. Функциональные качели в нейроэндокринной регуляции стресса / В.Г.Шаляпина // Физиол. журн. им. И.М.Сеченова. 1996. Т.82. №4. С.9-14.

52. Шаляпина В.Г. Реактивность гипофизарно-адренокортикальной системы на стресс у крыс с активной и пассивной стратегиями поведения / В.Г.Шаляпина, В.В.Ракицкая // Рос. физиол. журн. им. И.М.Сеченова. 2003. Т.89. №5. С.585-590.

53. Шаляпина В.Г. Роль кортикотропин-рилизинг гормона в нарушениях поведения после неизбегаемого стресса у активных и пассивных крыс / В.Г.Шаляпина, В.В.Ракицкая, Е.И.Петрова // Журн. высш. нервн. деят. 2005. Т.55. №2.

54. Шаляпина В.Г. Поведение крыс линий КНА и КЬА в открытом поле и челночной камере / В.Г.Шаляпина, Е.А.Рыбникова, О.Н.Замуруев // Журн. высш. нервн. деят. 1999. Т.49. №1. С.77-82.

55. Шаляпина В.Г. Кортиколиберинергические механизмы неостриатума в нейроэндокринной регуляции стресса / В.Г.Шаляпина, Е.А.Рыбникова,

B.В.Ракицкая // Рос. физиол. журн. им. И.М.Сеченова. 2000. Т.86. №11.

C.1435-1440.

56. Шаляпина В.Г., Шабанов П.Д. Основы нейроэндокринологии. СПб.: Элби-СПб, 2005. 472 с.

57. Шаповалова К.Б. Неостриатум в регуляции произвольного движения в норме и патологии / К.Б.Шаповалова // Физиол. человека. 1989. Т.15. №3. С.78-92.

58. Шевченко Ю.Л. Роль белков теплового шока БТШ72 в кардиопротек-ции у больных, прооперированных по поводу ишемической болезни сердца / Ю.Л.Шевченко, О.Н.Демидов, В.В.Тыренко, А.С.Свистов, А.Б.Белевитин, А.И.Карпищенко, Е.Ю.Комарова, Т.В.Попова,

A.В.Кинев, Б.А.Маргулис // Вест, хирургии. 1999. № 3. С. 11-15.

59. Шуваев В.Т., Суворов Н.Ф. Базальные ганглии и поведение. СПб.: Наука, 2001. 277 с.

60. American psychiatric association diagnostic and statistical manual of mental disorders, DSM-IV, American psychiatric association. Washington, D.C., 1994.

61. Andreeva L.I. Exogenous heat shock protein with a molecular weight of 70 kDa changes behavior in white rats / L.I.Andreeva, P.D.Shabanov,

B.A.Margulis // Dokl. Biol. Sci. 2004. Vol.394. P.34-37.

62. Aquilar R.G., Flint I., Gray J.A. et al. Learned fear, emotional reactivity and fear of nights: a factor analytic map from a large F (2) intercross of Roman rats strain. Brain Res. Bull. 2002. V.57. P. 17-26.

63. Asea A. HSP70 peptidembearing and peptide-negative preparations act as chaperokines / A.Asea, E.Kabingu, M.A.Stevenson, S.K.Calderwood // Cell Stress Chaperones. 2000. Vol. 5. N 5. P. 425-431.

64. Bandler R. Central circuits mediating patterned automatic activity during active v.s. passive emotional coping / R.Bandler, K.A.Keay, N.Floyd, J.Price // Brain Res. Bull. 2000. V.53. №1. P.95-114.

65. Beasley T.C.. Heat shock protein 70 in the retina of Xenopus laevis, in vivo and in vitro: effect of metabolic stress / T.C.Beasley, M.Tytell, A.J.Sweatt //Cell Tissue Res. 1997. Vol. 290. N3. P.525-538.

66. Beck S.C. Depressed expression of the inducible form of HSP70 (HSP72) in brain and heart after in vivo heat shock / S.C.Beck, C.N.Paidas, H.Tan // Am. J. Physiol. 1995. Vol. 269. N 3, Pt. 2. P. R608-R613.

67. Beckstead R.M. Convergent thalamic and mesencephalic projections to anterior medial cortex in the rat / R.M.Beckstead // J. Comp. Neurol. 1976. Vol. 166. P. 403-416.

68. Belanoflt J.K. Cortisol activity and cognitive changes in psychotic major depression / J.K.Belanoft, M.Kalehzan, B.Sumd et al. // Amer. J. Psychiatry. 2001. V.158. P.1612-1616.

69. Bjorklund A. Dopamine-containing systems in the CNS / Ed. by

A. Bjorklund and T. Hokfelt, O.Lindvall // Classical neurotransmitters in the CNS. Part I. Handbook of chemical neuroanatomy. Vol. 2 Amsterdam-New York-Oxford: Elsevier, 1984. P. 55-122.

70. Burdon R.H. The heat shock proteins / R.H.Burdon // Endeavour. 1988. Vol. 12. N3. P. 133-138.

71. Cannon W.B. The emergency function of the adrenal medulla in pain and major emotion / W.B.Cannon // Amer. J. Psychiat. 1914. V.33. P. 356-372.

72. Carmody S. Cytoprotection by electromagnetic field-induced hsp 70: a model for clinical application / S.Carmody, X.L.Wu, H.Lin, M.Blank, H.Skopicki, R.Goodman // J. Cell Biochem. 2000. Vol. 79. N 3. P. 453459.

73. Cheekley S. The neuroendocrinology of depression and chronic stress / S.Cheekley //Brit. Med. Bull. 1996. V. 52. P.597-617.

74. Chrousos G.P. The concepts of stress system disorders: overview of behavioral and physical homeostasis / G.P.Chrousos, P.W.Gold // JAMA. 1992. V.267. P.1244-1252.

75. Cohen H. The relevance of differential response to trauma in an animal model of posttraumatic stress disorders / H.Cohen, M.Zohar, M.Matar // Biol. Psychiatry. 2003. V.53. P.463-473.

76. Contarino A. Understanding corticotropin-releasing factor neurobiology: contribution from mutant mice / A.Contarino, S.C.Heirichs, L.H.Gold // Neuropeptides. 1999. V.33. №4. P. 1-12.

77. Cools A.R. Wistar rats: splitting high and low responders to novelty is necessary in basal ganglia research/A.R.Cools, B.Ellenbrock //The basal ganglia / Ed. by C.Ohye, M.Kimura. New York: Plenum Press, 1998. P. 493-498.

78. Craig E.A. Is HSP70 the cellular thermometer? / E.A.Craig, C.A.Gross // Trends Biochem. Sci. 1991. Vol. 16, N4. P. 135-140.

79. D'Souza S.M. Constitutive expression of heat shock proteins Hsp90, Hsc70, Hsp70 and Hsp60 in neural and non-neural tissues of the rat during postnatal development / S.M.D'Souza, I.R.Brown // Cell Stress Chaper-ones. - 1998. - Vol. 3. N 3. P. 188-199.

80. Davis M. The role of the amygdala in conditioned fear / M.Davis // The amygdala / Ed. by J.P.Aggleton. New York: Wiley-Liss., 1992. P.255-306.

81. De Goeij D.C.E. Repeated stress enhances vasopressin synthesis in corticotropin-releasing factor neurons in the paraventricular nucleus / D.C.E.De Goeij, D.Jezova, F.J.H.Tilders // Brain Res. 1992. V.577. P.165-168.

82. De Kloet E.R. Differences in corticosterone and dexamethazone binding to rat brain and pituitary / E.R.De Kloet, G.Wallach, B.S.McEwen // Endocrinology. 1975. V.96. №3. P.598-609.

83. Delln P.N. Individual differences in behavioral responses to novelty in rats, possible relationship with the sensation-securing trait in man / P.N.Delln, P.V.Mayo, M.Piazza et al. // Person. Individ. Diff. 1993. V. 15. P.411-418.

84. Dirks A. Reversal of startle gating deficits in transgenic mice overexpress-ing corticotropin-releasing factor by antipsychotic drugs / A.Dirks, L.Grocnink, K.G.Westphal et al. // Neuropsychopharmacology. 2003. V.28. P. 1790-1798.

85. Drevets W.C. Neuroimaging and neuropathological studies of depression: implication for the cognitive-emotional features of mood disorders / W.C.Drevets // Curr. Opin. Neurobiol. 2001. V.l 1. P.240-249.

86. Driscoll P. Genetic selection and differential stress of responses the Roman lines/strains of rats / P.Driscoll, R.M.Escorihuela, A.Fernandes-Teruel et al. // Ann. N.Y. Acad. Sci. 1998. V.851. P.501-510.

87. Dunn A. Physiological and behavioral response to corticotropin-releasing factor administration: is CRF a mediators of anxiety or stress responses /

A.Dunn, C.N.Berridge // Brain Res. Rev. 1990. V.15. P.71-100.

88. Dybdahl B. Inflammatory response after open heart surgery: release of heat-shock protein 70 and signaling through toll-like receptor-4 /

B.Dybdahl, A.Wahba, E.Lien, T.H.Flo, A.Waage, N.Qureshi, O.F.Sellevold, T.Espevik, A.Sundan // Circulation. 2002. Vol. 105. N 6. P. 685-690.

89. Efferth T. Differential expression of the heat shock protein 70 in the histological compartments of nephroblastomas / T.Efferth, H.G.Schulten, P.Thelen, M.E.Bode, A.J.Beniers, B.Granzen, R.H.Ringert, R.Mertens, O.Gefeller, G.Jakse, L.Fuzesi // Anticancer Res. 2001. Vol. 21. N 4B. P. 2915-2920.

90. Fanselow M.S. Contextual fear, gestalt memories and the hippocampus / M.S.Fanselow // Behav. Brain Res. 2000. V.l 10. P.73-81.

91. Feige U. Heat shock proteins: the hsp 70 family / U.Feige, B.S.Polla // Ex-perientia. 1994. Vol. 50. N 11-12. P. 979-986.

92. French P.W. Mobile phones, heat shock proteins and cancer / P.W.French, R.Penny, J.A.Leurence, D.R. McKenzie // Differentiation. 2001. Vol. 67. N 4-5. P. 93-97.

93. Goeders N.E. Neuropharmacological assessment of cocaine self-administration into the medial prefrontal cortex / N.E.Goeders, S.F.Dworkin, J.E.Smith//Pharmacol, biochem. behav, 1986. Vol. 24. P. 1429-1440.

94. Gold P.W. Psychiatric implication of basic and clinical studies with cortico-tropin-releasing factor / P.W.Gold, G.P.Chrouses, C.Kellner et al. // Amer. J. Psychiatry. 1984. V.141. P.619-627.

95. Gray J.A. A theory of anxiety: the role of the limbic system / J.A.Gray // Encephale. 1983. Suppl. 2. P. 161-166.

96. Guzhova I.V. Effects of exogenous stress protein 70 on the functional properties of human promonocytes through binding to cell surface and internalization / I.V.Guzhova, A.C.V.Arnoldt, Z.A.Darieva, A.V.Kinev, E.B.Lasunskaia, K.Nilsson, V.M.Bozhkov, A.P.Voronin, B.A.Margulis // Cell Stress Chaperones. 1998. Vol. 3. N 1. P. 67-77.

97. Hanaway J., Woolsey T., Gado M., Roberts M. The brain atlas. (A visual guide to the human central nervous system). USA, Canada: Fitzerald Sci. Press, 1998. 250 p.

98. Harris J.C. Experimental animal models of depression and anxiety / J.C.Harris // Psychiatr. Clin. North Amer. 1989. V.12. №4. P.815-836.

99. Henn F. Animal models of depression / F.Henn, E.Edwards, S.Muneyyirci // Clin. Neurosci. 1993. V.l. P. 152-156.

100. Herman J.P. Neurocircuitry of stress: central control of the hypothalamo-pituitary-adrenocortical axis / J.P.Herman, W.E.Culliman // Trends Neurosci. 1997. V.20. P.78-84.

101. Herman J.P. Immunoautoradiographic and in situ hybridization analysis of corticotropin-releasing hormone biosynthesis in the hypothalamic paraventricular nucleus / J.P.Herman, D.G.Morrison // J. Chem. Neuroanat. 1996. V.l 1. №1. P.49-56.

102. Hightower L.E. The heat shock response, a brake on inflammation / L.E. Hightower // Molecular Chaperones and the heat shock response: Cold Spring Harbor, N. Y., 2000. P. 118.

103. Hightower L.E. Tissue-level cytoprotection / L.E.Hightower, Brown, J.L.Renfro, G.A.Perdrizet, M.Rewinski, P.T. Jr Guidon, T.Mistry, S.D.House // Cell Stress Chaperones. 2000. Vol. 5. N 5. P. 412-414.

104. Ho Y.J. Individual profiles of male Wistar rats in animal models for anxiety and depression / Y.J.Ho, S.Eichendorff, R.K.Schwarting // Behav. Brain Res. 2002. V.136. №1. P.1-12.

105. Holsboer F. The rationale for corticotropin-releasing hormone receptor (CRH-R) antagonist to treat depression and anxiety / F.Holsboer // J. Psychiatric Res. 1999. V.33. №3. P.181-214.

106. Houenou L.J. Exogenous heat shock cognate protein Hsc 70 prevents ax-otomy-induced death of spinal sensory neurons / L.J.Houenou, L.Li, M.Lei, C.R.Kent, M.Tytell // Cell Stress Chaperones. 1996. Vol. 1. N 3. P. 161166.

107. Housby J.N. Non-steroidal anti-inflammatory drugs inhibit the expression of cytokines and induce HSP70 in human monocytes / J.N.Housby, C.M.Cahill, B.Chu, R.Prevelige, K.Bickford, M.A.Stevenson, S.K.Calderwood // Cytokine. 1999. Vol. 11. N 5. P. 347-358.

108. Hsu D.T. Rapid stress induced elevation in corticotropin-releasing hormone mRNK in rat central amygdaloid nucleus and hypothalamic paraventricular nucleus : an in situ hybridization analysis / D.T.Hsu, F.L.Chen, L.K.Takahashi et al. // Brain Res. 1988. V.788. P.305-310.

109. Kampinga H.H. Acquisition of thermotolerance induced by heat and arse-nite in HeLa S3 cells: multiple pathways to induce tolerance? /

H.H.Kampinga, J.F.Brunstig, A.W.T.Konings // J. Cell. Physiol. 1992. Vol. 150. P. 406-415.

110. Kelty J.D. Thermal preconditioning and heat-shock protein 72 preserve synaptic transmission during thermal stress / J.D.Kelty, P.A.Noseworthy, M.E.Feder, R.M.Robertson, J.M. Ramirez // J. Neurosci. 2002. Vol. 22. N

I.RC193.

111. Kim H. Expression of neuropeptide Y and cholecystokinin in the rat brain by chronic mild stress / H.Kim, W-W.Whang, H-T.Kim, K-H. Pyun et 2X.II Brain Res. 2003. V.983. P.201-208.

112. King J.A. Differential development of the stress responses in congenital learned helplessness / J.A.King, D.Campbell, E.Edvards // Int. J. Develop. Neurosci. 1993. V.l 1. P.435-442.

113. Kita T. The role of heat shock proteins on the disordered tissues: implication for the pathogenesis and diagnostics in the forensic practice / T.Kita // Nippon Hoigaku Zasshi. 2000. 54. N 3. 367-371.

114. Koob G.F. A role for corticotropin-releasing factor and urocortin in behavioral responses to stressors / G.F.Koob, S.C.Heinrichs // Brain Res. 1999. V.848. P.141-152.

115. Korte S.M. Corticosteroids in relation to fear, anxiety and psychopathology / S.M.Korte//Neurosci. Behav. Res. 2001. V.25. P.l 17-142.

116. Kubo S. Immunohistochemical diagnosis and significance of forensic neu-ropathological changes / S.Kubo, O.Kitamura, Y.Orihara, M.Ogata, I.Tokunaga, I.Nakasono // J. Med. Invest. 1998. Vol. 44. N 3-4. P. 109-119.

117. Kumar Y. Induced hsp 70 is in small, cytoplasmic complexes in a cell culture model of renal ischemia: a comparative study with heat shock / Y.Kumar, U.Tatu // Cell Stress Chaperones. 2000. Vol. 5. N 4. P. 314-327.

118. Lee E.H. Enhanced hippocampal corticotropin-releasing factor gene expression associated with memory consolidation and memory storage in rats / E.H.Lee, A.M.Huang, K.S.Tsuci, W.Y.Lee // Chen. J. Physiol. 1996. V.39. №3. P. 197-205.

119. Liberson I. Stress-restress: effects on ACTH and fast feedback / I.Liberson, M.Krstov, E.A.Young // Psychoneuroendocrinol. 1997. V.22. №6. P.443-453.

120. Lowejoy D.A. Evolution and physiology of the corticotropin-releasing factor (CRF) family of neuropeptides in vertebrates / D.A.Lowejoy, R.S.Balment // Gen. Comp. Endocrinol. 1999. V.115. №1. P. 1-22.

121. Lutz W. Hormesis and stress responses of human cells to chemical and physical hazards present at work places / W.Lutz, B.Baranski, B.Krajewska // Med. Pr. 1993. Vol. 44. № 6. P. 529-537.

122. Makino S. Corticosterone effects on corticotropin-releasing hormone mRNA in the central nucleus of the amygdala and the parvocellular region of the paraventricular nucleus of hypothalamus / S.Makino, P.W.Gold, J.Schulkin // Brain Res. 1994. V.640. №1. P. 105-112.

123. Mershenthaler S. Corticotropin-releasing factor (CRF) like immunoreactivi-ty in the rat central nervous system. Extrahypothalamic distribution / S.Mershenthaler// Peptides. 1984. V.5. №1. P.53-63.

124. Mora F. Neurotransmitters, pathways and circuits as the neural substrates of self-stimulatijns of the prefrontal cortex: facts and speculations / F.Mora, J.M.Ferrer// Behav. Brain Res. 1986. Vol. 22, №2. P. 127 - 140.

125. Nassif S. Comparison of deficits in electrical self-stimulation after ibotenic acid lesion of the lateral hypothalamus and the medial prefrontal cortex / S.Nassif, B.Cardo, F.Libersat, L.Velley // Brain Res. 1985. Vol.332. №2. P. 247-257.

126. Nemeroff C.B. The corticotropin-releasing factor (CRF) hypothesis of depression : new findings and new directions / C.B.Nemeroff // Mol. Psychiatry. 1996. V.l. P.336-342.

127. Nemeroff C.B., Widerlov E., Bissette G. et al. Elevated concentration of CSF corticotropin-releasing factor-like immunoreactivity in depressed patients//Science. 1984. V.226. P.1342-1344.

128. Olianas M.S. Stimulation of synaptosomal dopamine synthesis by cortico-

2+

tropin-releasing factor in rat striatum: role of Ca dependent mechanisms /M.S.Olianas,P.Onali// Eur. J.Pharmacol.2000.V.166. №2. P. 165-174.

129. Overstreet D.H. The Flinders sensitive line rats. A genetic animal model of depression / D.H.Overstreet // Neurosci. Biobehav. Rev. 1993.V.17.P.51-68

130. Owens M. Physiology and pharmacology of corticotropin-releasing factor / M.Owens, C.B.Nemeroff// Pharmacol. Rev. 1991. V.43. P.425-473.

131. Park K.H. Induction of heat shock protein 72 protects retinal ganglion cells in a rat glaucoma model / K.H.Park, F.Cozier, O.C.Ong, J. Caprioli // Invest. Ophthalmol. 2001. Vol. 42. N 7. P. 1522-1530.

132. Paxinos G. The rat brain in stereotaxic coordinates. Sydney, Orlando, San Diego, New- York, Austin, London, Montreal, Toronto: Academic press. 1986. 284 p.

133. Pelham H.R.B. Speculations on the function of major heat shock and glucose-regulated proteins / H.R.B. Pelham // Cell. 1986. Vol. 46. P. 959-961.

134. Perrin M.H. Cloning and functional expression of a rat brain corticotropin-releasing factor (CRF) receptors / M.H.Perrin, C.J.Doneldson, R.Chen et al. //Endocrinology. 1993. V.l33. P.3058-3061.

135. Peterson C., Maier S.F., Seliqmen M.E. Learned helplessness: a theory for the age personal control. New York: Oxford Univ. Press, 1993. 395 p.

136. Petty F. GABA and disorders: a brief review and hypothesis / F.Petty // J. Affective Disorders. 1995. V.34. P.275-281.

137. Petty F. Posttraumatic stress and depression. A neurochemical anatomy of the learned helplessness animal model / F.Petty, G.L.Kramer, J.Wu, L.L.Davis // Ann. N.Y. Acad. Sci. 1997. V.821. P.529-532.

138. Piantelli M. Quercetin and tamoxifen sensitize human melanoma cells to hyperthermia / M.Piantelli, D.Tatone, G.Castrilli, F.Savini, N.Maggiano, L.M.Larocca, F.O.Ranelletti, P.G.Natali // Melanoma Res. 2001. Vol. 11. N 5. P. 469-476.

139. Pich E.M. Increases of extracellular corticotropin-releasing factor-like im-munoreactivity levels in the amygdala of awake rats during restraint stress and ethanol withdrawal as measured by microdialysis / E.M.Pich, M.Lorang, M.Yeganeh et al. // J. Neurosci. 1995. V.15. №8. P.5439-5447.

140. Piekut D.T. Corticotropin-releasing factor immunolabeled fibers in brain region with localized kainate neurotoxicity / D.T.Piekut , R.Phipps // Acta neuropathol. 1999. V.98. P.622-628.

141. Porsolt R.D. Behavioural despair in rats: a new model sensitive to antidepressant treatments / R.D.Porsolt, G.Anton, N. Blavet // Eur. J. Pharmacol. 1978. V.47. P. 379-391.

142. Pynoos R.S. A behavioral animal model of posttraumatic stress disorders feature repeated exposure to situational reminders / R.S.Pynoos, R.F.Ritzmann, A.M.Steinberg et al. // Biol. Psychiatry. 1998. V.39. P. 129134.

143. Raadsheer F.C. Increased number of corticotropin-releasing hormone expressing neurons in the hypothalamic paraventricular nucleus of depressed patients / F.C.Raadsheer, W.J.Hoogendijk, F.C.Stam et al. // Neuroendocri-nology. 1994. V.60. P.433-436.

144. Rao Z.R. Expression and changes of HSP70 in the rat forebrain subjected to gamma knife (lOOGy) irradiation targeted on the caudate putamen and survived for different times / Z.R.Rao, X.Ge, J.Y.Qiou, T.Yang, L.Duan, G.Ju // Neurosci. Res 2000. Vol. 38. N 2. P. 139-146.

145. Rebaudo R. Electrophysiological effects of sustained delivery of CRF and its receptor agonists in hippocampal slices / R.Rebaudo, R.Melani, M.Balestrino, N.Izvarina // Brain Res. 2000. V.922. № 1. P. 112-117.

146. Redei E.E. Novel animal models of affective disorders / E.E.Redei, N.Ahmadiych, A.E.Baum et al. // Semin. Clin. Neuropsychiatry. 2001. V.6. № 1. P.43-67.

147. Richter-Levin G. Acute and long-term behavioral correlates of underwater trauma-potential relevance to stress and post-stress syndromes / G.Richter-Levin // Psychiatry Res. 1998. V.79. P.73-83.

148. Ritossa F. A new puffing pattern induced by heat shock and DNP in Dro-sophila / F.Ritossa // Experientia. 1962. Vol. 18. P. 571-573.

149. Rocher C. Acute stress-induced changes in hippocampal/ prefrontal circuits in rats: effects of antidepressant / C.Rocher, M.Sjedding, C.Munoz, T.M.Jay // Cerebral cortex. 2004. V.14. №2. P.224-229.

150. Roussou I. Enhanced protein denaturation in indomethacin-treated cells / I.Roussou, V.T.Hguyen, P G.N.agoulatos, O.Bensaude // Cell Stress Chap-erones. 2000. Vol. 5. N 1. P. 8-13.

151. Rubin R.T. Neuroendocrine aspects of primary endogenous depression. 1. Cortisol secretory dynamics in patients and mattered control / R.T.Rubin, R.E.Poland, J.M.Lesser et al. // Arch. Gen. Psychiatry. 1987. V.44. P.328-336.

152. Rybnikova E.A. Localization of corticoliberin receptors in the rat brain / E.A.Rybnikova, M.Pelto-Huikko, V.V.Rakitstaya, V.G.Shalyapina // Neuro-sci. Behav. Physiol. 2003. V.33. №1. P.81-84.

153. Sacanaka M. Co-localization of corticotropin-releasing factor and enkepha-lin-like immunoreactivities in nerve cell of rat hypothalamus and adjacent areal / M.Sacanaka, S.Magari, T.Shibasaki, N.Inone // Brain Res. 1989. V.487. №2. P.357-312.

154. Saigusa T. High and low responders to novelty: effects of a catecholamine synthesis inhibitor and novelty-induced changes in behavior and release of accumbens dopamine / T.Saigusa, T.Tuinstra, N.Koshikava, A.R. Cools // Neurosci. 1999. V.88. №4. P.l 153-1163.

155. Santoro M.G. Heat shock factors and the control of the stress response / M.G. Santoro // Biochem. Pharmacol. 2000. Vol. 59. N 1. P. 55-63.

156. Sapolsky R.M. Stress, glucocorticoids and damage to the neurons system: the current state of confection / R.M. Sapolsky // Stress. 1996. V.l. №1. P.l-19.

157. Sapolsky R.M. The possibility in the hippocampus in major depression : a primer on neuron death / R.M. Sapolsky // Biol. Psychiatry. 2000. V.48. №8. P.755-765.

158. Sapolsky R.M. The neuroendocrinology of stress and aging: the glucocorticoid cascade hypothesis / R.M. Sapolsky, L.C.Krey, B.S.McEwen // Endocrine Rev. 1986. V.7. P.284-301.

159. Sapolsky R.M. Glucocorticoid-sensitive hippocampal neurons are involved in terminating the adrenocortical stress response / R.M. Sapolsky, L.C.Krey, B.S.McEwen // Proc. Nat. Acad. Sci. USA. 1984. V.81. P.61-74.

160. Sarnyai Z. The role of corticotrophin-releasing factor in drug addiction / Z.Sarnyai, Y.Shaham, S.C.Heinrichs // Pharmacol. Rev. 2001. Vol.53. P.209-243.

161. Schett G. Enhanced expression of heat shock protein 70 (hsp70) and heat shock factor 1 (HSF1) activation in reumatoid arthritis synovial tissue. Differential regulation of hsp 70 expression and hsfl activation in synovial fibroblasts by proinflammatory cytokines, shear stress, and antiinflammatory drugs / G.Schett, K.Redlich, Q.Xu, P.Bizan, M.Gruger, A.M Tohidast., H.Kiener, J.Smolen, G.Steiner // J. Clin. Invest. 1998. Vol. 102. N 2. P. 302-311.

162. Seligman M.E. Depression and learned helplessness / M.E. Seligman // Research in neuroscience / Ed. by H.Van Praag. New York, 1978. P.73-107.

163. Selye H. Syndrome produced by diverse noxious agents / H.Selye // Nature. 1936. V.138. P.32-33.

164. Shalyapina V.G. Adaptive behavior in active and passive rats after intranasal administration of corticotropin-releasing hormone / V.G.Shalyapina, V.V.Rakitstaya, E.I.Petrova, V.I.Mironova // Neurosci. Behav. Physiol. 2004. V.34. №2. P.193-197.

165. Shalyapina V.G. Involvement of dopaminergic processes in the striatum during the effects of corticotropin-releasing hormone on the behavior of active and passive rats / V.G.Shalyapina, V.V.Rakitstaya, G.G. Rodionov // Neurosci. Behav. Physiol. 2003. V.33. №6. P.629-633.

166. Sinbahara S. Isolation and sequence analysis of the human corticotropin-releasing factor precursor gene / S.Sinbahara, Y.Morimoto, Y.Furutani et al. // EMBO J. 1983. V.2. P.775-779.

167. Skidmore R. HSP70 induction during exercise and heat stress in rats: role of internal temperature / R.Skidmore, J.A.Gutierrez, V.Guerriero, K.C.Kregel // Am. J. Physiol. 1995. Vol. 268. N 1, Pt. 2. P. R92-R97.

168. Smagin G.N. The role of CRH in behavioral responses to stress / G.N.Smagin, S.C.Heinrichs, A. J.Dunn //Peptides. 2001. V.22. P.713-724.

169. Swanson L.W. The hypothalamus / L.W. Swanson // Handbook of Chemical Neuroanatomy. Vol. 5. Amsterdam - New York - Oxford: Elsevier Science Publ., 1987. P. 1-104.

170. Swanson L.W. Hypothalamic integration and organization of the paraventricular and supraoptical nuclei / L.W.Swanson, P.E.Sawchenko // Ann. Rev. Neurosci. 1983. V.6. P.275-325.

171. Takagishi M. Efferent projections of the infralimbic (area 25) region of the medial prefrontal cortex in the rat: an anterograde tracer PHA-study / M.Takagishi, T.Chiba // Brain Res. 1991. Vol. 566. - P.26 - 39.

172. Tavaria M. A hitchhiker's guide the human Hsp70 family / M.Tavaria, T.Gabriele, I. Kola, R.L.Anderson // Cell Stress Chaperones. 1996. Vol. 1. N l.P. 23-28.

173. Thompson H.S. A single bout of eccentric exercise increases HSP27 and HSC/HSP70 in human skeletal muscle / H.S.Thompson, S.P.Scordilis, P.M.Clarkson, W.A.Lohrer // Acta Physiol. Scand. 2001. Vol. 171. N 2. P. 187-193.

174. Tissieres A. Protein synthesis in salivary glands of Drosophila melano-gaster / A.Tissieres, H.K.Mitchell, U.M.Tracy // J. Mol. Biol. 1974. Vol. 84. P. 389-398.

175. Tomb D.A. The phenomenology of post-traumatic stress / D.A. Tomb // Psychiatr. Clin. North Amer. 1994. V.17. №2. P.237-250.

176. Triantafilou K. A CD 14-independent LPS receptor cluster / K.Triantafilou, M.Triantafilou, R.L.Dedrick//Nat. Immunol. 2001. Vol. 2. N4. P.338-345.

177. Triet D. Dissociation among the anxiolitic effects of septal, hippocampal and amygdaloid lesions / D.Triet, J.Menard // Behav. Neurosci. 1997. V.l 1. №3. P.653-658.

178. Tytell M. Heat shock-like protein is transferred from glia to axon/ M.Tytell, S.G.Greenberg,R.G.Lasek//Brain Res. 1986. Vol. 363. P. 161-164.

179. Udelsman R. Molecular response to surgical stress: specific and simultaneous heat shock protein induction in the adrenal cortex, aorta, and vena cava / R.Udelsman, M.J.Blake, N.J.Holbrook // Surgery. 1991. Vol. 110. N 6. P. 1125-1131.

180. Ushakova T. The effect of dietary supplements on gene expression in mice tissues / T.Ushakova, H.Melkonyan, L.Nikonova, N.Mudrik, V.Gogvadze,

A.Zhukova, A.I.Gazev, R.Bradbury // Free Radic. Biol. Med. 1996. Vol. 20. N3. P. 279-284.

181. Uys J.D. Animal models of anxiety disorders / J.D.Uys, D.Stein, W.Daniels,

B.H.Harvey // Current Psychiat. Report. 2003. V.5. P.274-281.

182. Vale W.W. Characterization of a 41 residue ovine hypothalamic peptide that stimulates secretion of corticotropin and (3-endorphine / W.W.Vale, J.H.Spiess, C.Rivier, J.Rivier // Science. 1981. V.213. P.1394-1397.

183. Van Dijken H.H. Short inescapable stress produced by long-lasting changes in the brain pituitary-adrenal axis of adult male rats / H.H.Van Dijken, D. De Gocij, W.Sutanto et al. // Neuroendocrinology. 1993. V.58. P.57-64.

184. Van Dijken H.H. Characterization of stress-induced long-term behavioral changes in rats: evidence in fear and anxiety / H.H.Van Dijken, S.Mos, J.A.Van der Hayden, F.S.Tilders//Physiol. Behav. 1992. V.52. P.945-951.

185. Ventura R. Genetic susceptibility of mesocortical dopamine to stress determines liability to inhibition of mesoaccumbens dopamine and to behavioral "despair" in a mouse model of depression / R.Ventura, S.Cabib, S.Peglisi-Allegra //Neurosci. 2002. V.115. №4. P.999-1007.

186. Vigh L. Does the membrane's physical state control the expression of heat shock and other genes? / L.Vigh, B.Maresca, J.L.Harwood // Trends Bio-chem. Sci. 1998. Vol. 23. N 10. P. 369-374.

187. Vollmayr B. Learned helplessness in the rat: improvements in validity and reliability / B.Vollmayr, F.A.Henn // Brain Res. Brain Res. Protoc. 2001. V.8. №1. P.1-7.

188. Weiss J.M. Selective breading of rats for high and low motor activity in a swim test : toward a new animal model of depression / J.M.Weiss, M.A.Ciepreil, C.K.West // Pharmacol. Biochem. Behav. 1998. V.61. P.49-66.

189. Welch W.J. The mammalian stress response: Cell physiology and biochemistry of stress proteins / W.J.Welch // Stress proteins in biology and medicine. New York: CSH Press. 1990. P. 223-278.

190. Willner P. Animal models of depression: validity and applications / P.Willner // INIST CNRS. 1999.

191. Willner P. Chronic mild stress-induced anhedonia: f realistic animal model of depression / P.Willner, R.Muscat, M.Papp // Neurosci. Biobehav. Res. 1992. V.16. P.525-534.

192. Wolkowitz O.M. Chronic corticosterone administration in rats: behavioral and biochemical evidence of increased central dopaminergic activity / O.M.Wolkowitz, M.Sutton, M.Koulu et al.// Eur. J. Pharmacol. 1986. Vol. 122. P. 329-338.

193. Yehuda R. Psychoneuroendocrine assessment of posttraumatic stress disorders: current progress and new directions / R.Yehuda, E.L.Giller, S.W. Mason // Progr. Neuropharmacol. Biol. Psychiatry. 1993. V.17. P.541-550.

194. Yehuda R. Hypothalamic-pituitary-adrenal dysfunction in posttraumatic stress disorders / R.Yehuda, E.L.Giller, S.M.Southwick et al. // Biol. Psychiatry. 1991. V.30. P.1031-1048.

195. Yehuda R. Enhanced suppression of Cortisol following dexamethasone administration in posttraumatic stress disorders / R.Yehuda, S.M.Southwick, J.H.Krystal et al.// Amer. J. Psychiatry. 1993. V.150. P.83-86.

196. Yo Q. Retinal uptake of intravitreally injected Hsc/Hsp70 and its effect on susceptibility to light damage / Q.Yo, C.R.Kent, M.Tytell // Mol. Vis. 2001. Vol. 7. N7. P. 48-56.

197. Young E.A. Similarity in saliva Cortisol measures in monozygotic twins and the influence of postmajor depression E.A.Young, S.H.Adgen, C.A.Prescott et al. // Biol. Psychiatry. 2000. V.48. P.70-74.

198. Young E.A. Decreased sensitivity to glucocorticoid fast feedback in chronic stressed rats / E.A.Young, S.Akana, M.F.Dallman // Neuroendocrinology. 1990. V.51. P.536-542.

199. Young E.A. Hormonal evidence for alteration responsiveness to social stress and major depression / E.A.Young, J.E.Lopes, J.Murphy-Wainberg et al. // Neuropsychopharmacology. 2000. V.23. P.411-418.

200. Young E.A. Hypercortizolemia, hippocampal glucocorticoid receptors and fast feedback / E.A.Young, D.Vasquez // Mol. Psychiatry. 1996. V.l. P. 149159.