Дипломатические отношения России и Бранденбургско-Прусского государства в середине XVII века тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Прудовский, Петр Игоревич

• Прудовский, Петр Игоревич
• кандидат исторических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Прудовский, Петр Игоревич

ВВЕДЕНИЕ.

Историография.

Источники.

ГЛАВА 1. УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО КОНТАКТА МЕЖДУ РОССИЙСКИМ И БРАНДЕНБУРГСКО-ПРУССКИМ ГОСУДАРСТВАМИ.

§ 1. предыстория.

§ 2. Знания и представления сторон друг о друге.

§ 3. Формирование дипломатического протокола.

§ 4. Титулатура.

§ 5. Проблема русско-прусского соседства.

ГЛАВА 2. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА ВО ВРЕМЯ РУССКО-ПОЛЬСКОЙ ВОЙНЫ (1654 -1655 ГГ.).

§ 1. Миссия Ф. Ф. Порошина.

§ 2. Посольство Л. Киттельмана.

ГЛАВА 3. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА В ПЕРИОД НАЗРЕВАНИЯ РУССКО-ШВЕДСКОЙ ВОЙНЫ (КОНЕЦ 1655 - ВЕСНА 1656 Г.).

§ 1. Международная ситуация.

§ 2. Известия о положении Бранденбурга в русских источниках и подготовка посольства Д. Е.

Мышецкого.

§ 3. Переговоры Д. Е. Мышецкого.

§ 4. Результаты и оценки миссии Мышецкого.

ГЛАВА 4. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА ВО ВРЕМЯ РУССКО-ШВЕДСКОЙ ВОЙНЫ (ДО НАЧАЛА 1657 Г.).

§ 1. Международная обстановка летом - осенью 1656 г.

§ 2. Миссия А. Шуберта.

§ 3. Посольство Г. К. Богданова.

§ 4. Посольство И. К. фон Эйленбурга и заключение русско-бранденбургского договора под ригой.

§ 5. посольство И. А. францбекова и М. львова.

ГЛАВА 5. ОТНОШЕНИЯ РОССИИ И БРАНДЕНБУРГА В ПЕРИОД РУССКО-ПОЛЬСКОГО СБЛИЖЕНИЯ (КОНЕЦ 1656 Г. - НАЧАЛО ЛЕТА 1657 Г.).

§ 1. международная ситуация. виленское соглашение россии и речи посполитой.

§ 2. Миссия Ф. П. Обернибесова в Пруссию в январе - мае 1657 года.

§ 3. Прусский вопрос на русско-польских переговорах.

§ 4. результаты посольства обернибесова. к вопросу о роли российской политики в польско-бранденбургском сближении летом-осенью 1657 года.

ГЛАВА 6. РОССИЯ И БРАНДЕНБУРГ ВО ВРЕМЯ УХУДШЕНИЯ РУССКО-ПОЛЬСКИХ ОТНОШЕНИЙ (СЕРЕДИНА 1657 - 1658 Г.).

§ 1. международная обстановка и переход бранденбурга со шведской на польскую сторону

§ 2. миссия Ф. И. фон борнтина. её задачи.

§ 3. переговоры борнтина.

§ 4. результаты посольства.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Дипломатические отношения России и Бранденбургско-Прусского государства в середине XVII века»

Со второй половины 1630-х до начала 1650-х гг. во внешней политике России продолжалось относительное затишье. После заключения в 1634 г. Поляновского мира с Речью Посполитой московское правительство ограничило контакты с европейскими странами и поддерживало отношения почти исключительно с ближайшими соседями. Но в 1650-е годы Россия активизирует свои дипломатические усилия и вновь становится на путь участия в европейской большой политике. После перехода в 1654 г. Украины в российское подданство началась война с Польшей. За 1654 и 1655 гг. была занята почти вся территория Великого княжества Литовского. Взяв Вильну, Ковно и Гродно, российские войска оказались у границ Восточной Пруссии. С осени 1655 г. в военных действиях наступила пауза, а весь 1656 г. был отмечен мирными переговорами, завершившимися в октябре подписанием перемирия в Вильне1. Летом 1655 г. войну с Польшей, продолжавшуюся до 1660 г., начала Швеция. В первые месяцы шведам удалось захватить почти всю территорию Польши и часть Литвы. В конце 1655 г., однако, началось народное восстание против интервентов, и шведы были отброшены к побережью Балтийского моря. Там они закрепились, и все оставшееся время война шла с переменным успехом . Московское правительство, обеспокоенное шведскими успехами в Польше, взяло в первые месяцы 1656 г. курс на войну со Швецией и начало ее в мае, а летом - осенью провело наступление в Ливонии, захватив ряд городов, но не сумев овладеть Ригой. В 1657 г. русским войскам еще удалось добиться небольших успехов, а в конце 1658 г., с заключением Валиесарского

1 О предпосылках, дипломатической предыстории и ходе русско-польской войны см. прежде всего: Сапунов А. П. Краткий очерк борьбы Московского государства с Литвою и Польшею в XIV - XVII в. // Витебская старина. Витебск, 1885. Т. 4. С. 58 - 71; Акты, издаваемые Виленскою комиссиею для разбора древних актов. Вильна, 1909. Т. 34. Акты, относящиеся ко времени войны за Малороссию (1654 - 1667); Kubala L. Wojna moskiewska г. 1654 - 1655. Warszawa, 1910; Мальцев А. Н. Россия и Белоруссия в середине XVII в. М., 1974; Заборовский JI. В. Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине 17 в. М., 1981; его же. Порта, Крымское ханство и государства Центральной и Восточной Европы в 1648 - 1654 гг. // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. М., 1998. Ч. 1.С. 190 - 224; Саганович Г. Невядомая вайна 1654 - 1667. Минск, 1995; Василевский Т. Вступление // Памятники истории Восточной Европы. Источники XV - XVIII вв. М.; Варшава, 1999. Т. IV; Флоря Б. Н. От потопа до Вильна. Русская политика по отношению к Речи Посполитой в 1655 - 1656 гг // Kwartalnik historyczny. Roc. 110. №. 2 (2003); Bobiatynski К. Od Smolenska do Wilna: Wojna Rzeczypospolitej z Moskw^ 1654 - 1655. Zabrze, 2004; Малов А. В. Русско-польская война 1654 - 1667 гг. M., 2006.

2 Литература о польско-шведской войне чрезвычайно обширна. Библиографию на середину 1950-х годов см.: Polska w okresie drugiej wojny p61nocnej 1655 - 1660. Warszawa 1957. T. 3. С тех пор вышел целый ряд серьезных исследований, среди которых следует назвать (там же см. и ссылки на более новую литературу): Opitz Е. Osterreich und Brandenburg im Schwedisch-Polnischen Krieg 1655 - 1660. Vorbereitung und Durchftihrung der FeldzUge nach Danemark und Pommern. Boppard am Rhein, 1969; Opgenoorth E. Friedrich Wilhelm, der Grofie Kurfiirst von Brandenburg. Gfittingen u. a., 1971. Bd. 1; Wojna polsko-szwedzka 1655 - 1660. Warszawa, 1973; Kunisch J. Der Nordische Krieg von 1655 - 1660 als Parabel firiihneuzeitlicher Staatenkonflikte. - In: Kunisch J. Fiirst - Gesellschaft - Krieg. Studien zur bellizistischen Disposition des absoluten Furstenstaates. Koln; Weimar; Wien, 1992. S. 43 - 82; Frost R. After the Deluge: Poland-Lithuania and the Second Northern War. Cambridge, 1993; Englund P. Den o6vervinnerlige. Om den svenska stormaktstiden och en man i dess mitt. Stockholm, 2000. перемирия, война была прекращена1. В 1657 г. в войну на стороне Польши вступила Австрия. В том же году войну Швеции объявила Дания. Несколько позже к антишведской коалиции присоединились Нидерланды и Бранденбург. В противовес этой коалиции шведов дипломатическими методами и финансово поддерживали Англия и Франция, давление которых на переговорах привело к заключению Оливского и Копенгагенского мирных трактатов (в 1660 г.), сравнительно благоприятных для у

Швеции, несмотря на ее военные неудачи .

Эти конфликты, обобщённо иногда называемые Первой северной войной3, были проявлением масштабного международного кризиса, охватившего в 1650-е гг. Восточную Европу и ставшего важным этапом вовлечения России в европейскую систему международных отношений. Война оказалось тяжелой для всех ее участников, состав которых постепенно расширялся (в 1656 г. против Швеции выступило Крымское ханство, в 1657 г. - Австрия, Дания и Нидерланды; против Польши в 1657 г. -Трансильвания). Наибольшие затраты пришлись на долю основных соперников -Польши, Швеции и России. В этот период государства, не обладавшие ни экономически, ни политически большой силой, что было следствием кризисных явлений, характеризовавших XVII в. (т. н. «всеобщий кризис XVII в.» 4), нуждались в тщательном дипломатическом обеспечении таких дорогостоящих предприятий, как войны, и не имели достаточных средств, чтобы вести их самостоятельно в течение долгого времени5. Борьба за союзников в ряде случаев оказывалась не менее упорной,

1 О русско-шведской войне см.: Форстен Г. В. Сношения Швеции с Россией во второй половине XVII века // Журнал Министерства Народного просвещения. 1898. № 2, № 4; Carlon М. Ryska kriget 1656 -1658. Stockholm, 1903; Вайнштейн О.JI. Русско-шведская война 1655 - 1660 годов. (Историографический обзор) // Вопросы истории. 1947. № 3; Fagerlund R. Kriget i ostersjoprovinserna 1655 - 1661. Operationer och krigsanstrangningar pa en bikrigssMdeplats under Carl X Gustafs krig. Abo, 1979; Lappalainen J. T. Finnland och Carl X Gustafs ryska krig. Forsvaret av den ostra rikshalvan 1656 - 1658. Abo, 1979; Кобзарева E. И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655 - 1661 гг. М., 1998.

2 См. литературу, указанную в сноске 2 на с. 3.

3 Название это укрепилось в исторической традиции о шведско-польской войне 1655 - 1660 гг., но часто под этим обозначением понимается вся совокупность конфликтов, происходивших в Восточной и Северной Европе во второй половине 1650-х годов. В польской традиции шведско-польская и сопутствовавшие ей столкновения получили наименование «второй северной войны», ибо отсчет ведется от семилетней датско-шведской войны 1563 - 1570 гг.

4 С середины 1950-х гг. продолжается полемика (в последние десятилетия, правда, утратившая былую остроту) о сущности и масштабах этого кризиса и о самой возможности характеризовать таким термином явления европейской истории XVII в. См. прежде всего: Steensgaard N. The Seventeenth-century Crisis. -In: The General Crisis of the Seventeenth Century / Ed. by G. Parker and L. M. Smith. - London, Henley, Boston, 1978; Koenigsberger H. G. Die Krise des 17. Jahrhunderts // Zeitschrift fur historische Forschung. Bd. 9. Ht. 2. (1982) и новейший историографический обзор: Dewald J. Chronology and meaning: Reflections on the general Crisis of the Seventeenth Century // http://www.acsu.buffalo.eduy~jdewald/Dewald%20Crisis.pdf

См., напр., исследования о финансировании военных предприятий Швеции: Landberg Н. Krig р& kredit: Svensk rustningsfmansiering vSren 1655. - In: Det kontinentala krigets ekonomi. Studier i krigsfmansiering under svensk stormaktstid. Kristianstad, 1971. Общий взгляд на инфраструктуру войны (на примере Тридцатилетней войны, не во всем, хотя и во многом соответствующем реалиям разбираемой нами эпохи) см.: Mortimer G. War by Contract, Credit and Contribution: The Thirty Year's War. - In: Early Modern Military History, 1450-1815. Basingstoke, New York, 2004. чем столкновения на театре военных действий. С одной стороны, это повышало ценность нейтральных и колеблющихся государств, а с другой - нередко ставило их в достаточно трудное положение, ибо приводило, часто против их желания, к их вовлечению в военные действия. Постепенно вокруг Швеции и Польши образовались довольно, впрочем, нестабильные подобия коалиций. Россия формально не входила в их состав, хотя фактически одно время содействовала антишведскому фронту.

Одним из нейтральных государств, которые все хотели видеть своим союзником1, было курфюршество Бранденбург; его государь был одновременно герцогом Восточной Пруссии, а значит вассалом польского короля, ибо герцогство Пруссия имело статус польского лена . Бранденбург оказался желанным союзником, поскольку при правившем тогда курфюрсте Фридрихе Вильгельме («великий курфюрст», 1640 - 1688 гг.) произошло усиление его княжества и его выход на европейскую политическую сцену. Фридрих Вильгельм создал боеспособную армию, расширил свои владения и заложил основу прусского могущества в последующие века3. Во время Первой северной войны Бранденбург оказался зажат между тремя государствами: Польшей, Швецией и Россией, - каждое из которых воевало с двумя другими и ожидало от него поддержки. Существовала опасность, что, присоединившись к кому-либо одному, курфюрст сделался бы врагом всех остальных. Поэтому он так долго, как только возможно, стремился сохранять политику вооружённого нейтралитета. Только в начале 1656 г., находясь на пике своих успехов, шведский король Карл X Густав (1654 - 1660 гг.) принудил Фридриха Вильгельма к союзу против Польши, на что курфюрст, впрочем, пошел довольно легко, так как сформулировал к этому времени две главные цели: добиться суверенитета Пруссии и добиться территориальных приращений за счет Польши. В 1656 и начале 1657 г. бранденбургские войска участвовали вместе со шведской армией в военных действиях на польском фронте. Но положение Швеции

1 Ср. замечание бранденбургского дипломата Ваймана осенью 1656 г. о подобной потенциально выгодной востребованности Бранденбурга: Urkunden und Actenstticke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg. Berlin, 1877. Bd. 7. S. 71.

2 О правовом статусе Восточной Пруссии см.: Gornig G. N. Das nQrdliche OstpreuBen: Gestern und heute: Eine historische und rechtliche Betrachtung. Bonn, 1995.

3 Количество написанного о Фридрихе Вильгельме исключительно велико; на русском языке см.: Форстен Г.В. К внешней политике великого курфюрста Фридриха Вильгельма Бранденбургского // Журнал Министерства Народного просвещения. 1900. № 6; Балакин В. Д. Курфюрст Фридрих Вильгельм: Судьба Гогенцоллерна в век абсолютизма // Европа: XVII век. М., 1997. Наиболее полной и детальной политической биографией курфюрста остается книга: Opgenoorth Е. Friedrich Wilhelm, der GroJ3e Kurfurst von Brandenburg. GOttingen u. a., 1971 - 1978. Bd. 1 - 2. См. также: Schevill F. The Great Elector. Chicago, 1947; «Ein sonderbares Licht in Teutschland.». Beitrage zur Geschichte des Grofien Kurfursten von Brandenburg (1640 - 1688). Berlin, 1990; Duchnardt H. Friedrich Wilhelm, der Grosse Kurfurst (1640 - 1688). - In: Preussens Herrscher: Von den ersten Hohenzollern bis Wilhelm II. 2. Aufl. Munchen, 2001. О Пруссии в этот период см.: Carsten F. L. The Origins of Prussia. Oxford, 1954; Handbuch der Geschichte Ost- und WestpreuBens. Von der Teilung bis zum Schwedisch-Polnischen Krieg: 1466 - 1655 / Hrsg. von E. Opgenoorth. - Luneburg, 1994. T. II/l; 1996. Т. Ш. постепенно ухудшалось, и когда польский король Ян Казимир (1648 - 1668 гг.) согласился предоставить Пруссии независимость, Фридрих Вильгельм перешел в стан противников Швеции (осень 1657 г.), где и оставался до конца войны.

В первые годы войны Россия и Бранденбург все время оказывались в разных лагерях. Когда Россия воевала с Речью Посполитой, Бранденбург оставался нейтральным. Когда русско-польские военные действия прекратились и начались мирные переговоры, курфюрст вступил в войну с Польшей. Когда Россия начала войну со Швецией, у курфюрста был заключен с той договор о союзе1. К середине 1657 г., когда курфюрст стал отдаляться от Швеции и сближаться с Польшей, напряжение несколько спало; но переход Фридриха Вильгельма на польскую сторону совпал с охлаждением русско-польских отношений. Вследствие такого несовпадения позиций в России и в Бранденбурге постоянно испытывали недоверие друг к другу; действия одного государства почти неизбежно вызывали опасения у партнера. На протяжении почти трех лет они пытались снять это недоверие и эти опасения путем переговоров, пока, наконец, осенью 1656 г. не был заключен между ними договор о нейтралитете, не устранивший всех вопросов, но ставший важной вехой в дальнейшем развитии отношений двух стран. Структура этих отношений определялась участием обеих стран в Первой северной войне и прежде всего — русско-польской и русско-шведской войнами. Контакты с Бранденбургом являлись одним из элементов участия России в международном кризисе в Восточной Европе.

Если в 1640-е - начало 1650-х гг. внешняя политика России была нацелена, в основном, на контакт с непосредственными соседями (например, переговоры с польским правительством об антикрымском союзе в середине 1640-х гг.), то с середины 1650-х годов приобретают больший размах и связи со странами, йоложение которых по отношению к России было дистантным, но которые не принадлежали к таким ее традиционным партнерам, как, например, Нидерланды. В 1654 г. возобновились, после перерыва в несколько десятилетий, сношения с Австрией2; в том же году была направлена миссия во Францию3 . Середина 50-х гг. отмечена и расширением отношений с такими некрупными центрально- и восточноевропейскими государствами как Трансильвания, Курляндия и Бранденбург (с Молдавией и Валахией активные контакты происходили и ранее в связи с отношениями с Османской империей).

1 Эти несовпадения были подмечены К. Форстройтером: Forstreuter К. PreuBen und RuBiand von den Anfangen des Deutschen Ordens bis zu Peter dem GroBen. Gottingen, 1955. S. 158 - 159.

2 См.: Leitsch W. Moskau und die Politik des Kaiserhofes im XVII. Jahrhundert. 1604 - 1654. Graz; Koln, 1960. 1. Teil.

3 См.: Заборовский Jl.B. Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине 17 в. М., 1981. С. 30 - 39.

К началу войны с Польшей во внешней политике России существовало два основных вопроса. Один был связан с возвращением утраченного в ходе Смутного времени на западном рубеже, а в перспективе - и с борьбой за древнерусское наследие; успешный ход военных действий против Речи Посполитой поставил в порядок дня присоединение всего Великого княжества Литовского к России. Другой проблемой было отсутствие выхода к Балтийскому морю, ставившее Россию в невыгодное положение и в экономическом, и в политическом отношении. Война с Польшей развязывалась для решения первого вопроса. Война со Швецией должна была помочь разрешению обоих вопросов, поскольку Швеция не только отрезала России выход к морю, но и выдвигала притязания на польские и литовские территории. Однако к 1656 г. цели России в отношении Польско-литовского государства подверглись серьезной модификации. Воспользовавшись потребностью Речи Посполитой в помощи против Швеции, московское правительство предложило проект избрания царя на польский престол, и тем самым был установлен курс на подчинение всей Речи Посполитой. В то же время польские представители на мирных переговорах добивались помощи против Швеции и ее союзников, используя стремление русских дипломатов обеспечить избрание царя и сохранение присоединённых территорий. В Виленском договоре 1656 г. царю было обещано избрание, и обе стороны условились не заключать сепаратного мира. В 1657 - 1658 гг., однако, в русско-польских отношениях стала вновь расти напряжённость, вылившаяся осенью 1658 г. в открытые военные действия. Эта вторая русско-польская война продолжалась до заключения в 1667 г. Андрусовского перемирия.

Швеция начинала борьбу, руководствуясь своим давним проектом господства на Балтийском море (dominium maris Baltici), т.е. над балтийской торговлей1. В результате Тридцатилетней войны она получила устье Одера и другие территории на германском побережье. Теперь её интересовало устье Вислы и другие прибрежные территории, такие, как Курляндия или Литва, но более всего - прусские порты с их таможенными пошлинами. Хотя в период своих успехов Карл Густав думал и о получении польской короны, основным императивом шведской политики оставалось все же приобретение балтийских портов. Война с Польшей должна была увенчаться захватом центров Западной Пруссии (той части бывшего Немецкого, или Тевтонского ордена, которая в 1466 г. была передана Польше) - Гданьска, Эльбинга (Эльблонга) и Мариенбурга

1 См. об этом: Zernack К. Schweden als europaische Grossmacht der friihen Neuzeit. - In: Zernack K. Nordosteuropa: Skizzen und Beitrage zu einer Geschichte der Ostseelander. Liineburg, 1993. S. 207-212.

Мальборка). Гавани Восточной (герцогской) Пруссии требовали, однако, особого подхода.

Герцогство Пруссия располагалось на территории восточной части Немецкого ордена, оставшейся у него после поражения от Польши в 1466 г. В 1525 г. верховный магистр Альбрехт провел секуляризацию, изгнал Орден из Пруссии, а саму ее превратил в светское герцогство и признал ленную зависимость от польского короля (Краковский договор). В 1618 году герцогство было унаследовано бранденбургским курфюршеским домом1. Поэтому курфюрст Фридрих Вильгельм являлся вассалом польского короля. Это определяло один и основных вопросов его внешней политики. Целью курфюрста было добиться независимых прав в Пруссии, и для ее достижения он предполагал воспользоваться польско-шведскими противоречиями, а затем и войной. Дело осложнялось, однако, глубоким недоверием к Швеции, питаемым территориальными противоречиями в Померании и претензиями северной державы на восточнопрусские порты Мемель и Пиллау. Итак, противоречия с Польшей заключались в вопросе о прусском суверенитете, а противоречия со Швецией - в вопросе о прусских гаванях. В силу этих обстоятельств Бранденбург, не имевший средств вести самостоятельную политику, был затруднен выбором: присоединяться ли к Польше или к Швеции в предстоящем конфликте или постараться сохранить нейтралитет. Перед началом войны Польша не соглашалась на ликвидацию вассальной зависимости, а Швеция продолжала выдвигать притязания на порты. Поэтому на начальном этапе войны Бранденбург пытался оставаться нейтральным. Затем, однако, Швеция принудила его к союзу, направленному против Польши (и оформленному как вассалитет - январь 1656 г.), на что курфюрст пошел довольно легко, так как сформулировал к этому времени две главные цели: добиться суверенитета Пруссии и добиться территориальных приращений за счет Польши. Швеция давала возможность получить второе. В течение 1656 г. курфюрст добился признания прусской независимости у шведского короля, воспользовавшись его трудным положением в борьбе с Польшей. После того как эта независимость была санкционирована польским королем, курфюрст разорвал союз со Швецией и вступил в антишведскую коалицию (правда, от земельных приобретений в Польше пришлось отказаться).

Экономические ресурсы России в XVII веке, а значит, и возможности царского правительства были довольно ограниченными; при подобном положении дел

1 См.: Opgenoorth Е. Friedrich Wilhelm, der GroBe Kurfurst von Brandenburg. Gottingen u. a., 1971. Bd. 1. S. 61. проведение активной внешней политики - а цели она ставила перед собой весьма амбициозные - требовало от страны исключительных усилий. Войны с Польшей и Швецией в середине века потребовали напряжения всех сил народа и государства. Так, нехватка средств на войну побудила правительство ввести в 1656 г. медные деньги вместо серебряных, что в конечном счете привело к Медному бунту 1662 г.1

Естественно было бы ожидать, что в таких условиях дипломатические пути во внешней политике государства должны были если не выйти на первый план, то по крайней мере играть существенную роль. В идеале задача дипломатии состоит в том, чтобы искать наиболее удобные пути приложения для ограниченных государственных сил, добиваться того, чтобы с растратой возможно меньшего количества ресурсов государство достигало поставленных целей; предотвращать такое развитие событий, которое потребовало бы распылять силы; и отыскивать в международных отношениях такие контакты, при помощи которых можно было бы переложить часть груза войны на плечи союзника.

Позволяла ли московская дипломатическая практика решать подобные задачи? Возможности российской дипломатии XVII в., в сравнении с современной ей западноевропейской, выглядят достаточно ограниченными. Россия в середине столетия не поддерживала постоянного дипломатического представительства ни в одной европейской державе и, следовательно, не могла вести при иностранных дворах планомерной, повседневной дипломатической работы. В контактах России с её у внешнеполитическими партнёрами преобладали чрезвычайные миссии , что не позволяло в полной мере воздействовать на курс их политики. Ограниченность связей с внешним миром, впрочем, понемногу преодолевавшаяся во второй половине 1650-х

1 Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в 3 кн. М., 1993. Кн. 2. Лекция LI.

2 На это обращали внимание еще современники; см.: Wicquefort A. de. L'ambassadeur et ses fonctions. Amsterdam, 1730. Т. 1. P. 17 (1-е изд. 1689 г.). «Царь не поддерживает правильной корреспонденции с другими Государями и не имеет при их дворах постоянных представителей, но время от времени направляет к ним чрезвычайных послов, снабженных столь строгими инструкциями, что им не позволено даже немного отступать от них, под угрозой смертной казни» («1е Czar n'entretient point de correspondence regtee avec les autres Princes, ni de ministres ordinaries en leurs Cours; mais il у en envoye quelque fois des Extraordinaires, avec des instructions si limitees, qu'il ne leur est pas permis de s'en eloigner tant soit peu, a peine de la vie»). О формировании новой дипломатической практики в Европе с конца XV в., когда начали возникать институты постоянного дипломатического представительства, см.: Krauske О. Die Entwicklung der standigen Diplomatie vom funfzehnten Jahrhundert bis zu den Beschlussen von 1815 und 1818. Leipzig, 1885; Mattingly G. Renaissance Diplomacy. Harmondsworth, 1955; Roosen W. J. The age of Louis XIV: The rise of modern diplomacy. Cambridge, Mass., 1976. О дипломатической практике Московского царства см.: «Око всей великой России»: Об истории русской дипломатической службы XVI - XVII веков. М., 1989; История внешней политики России. Конец XV - XVII век. М., 1999. Гл. VII; Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. М., 2003. О возникновении постоянного представительства Бранденбургско-Прусского государства при московском дворе см.: Krusche J. Die Entstehung und Entwicklung der standigen diplomatischen Vertretung Brandenburg-Preussens am Carenhofe bis zum Eintritt Russlands in die Reihe der europaischen Grossmachte // Jahrbiicher fur Kultur vnd Geschichte der Slaven. N. F. Bd. 8. Ht. 2. Breslau, 1932. Другой формой принятой в России практики дипломатического контакта были «посольские съезды», видимо, предназначавшиеся для решения самых важных и сложных вопросов. годов, приводила и к дефициту информации о положении за границей. Возможно, малая информированность приводила к формированию стереотипов в восприятии международных отношений, что, должно быть, порой мешало российскому правительству адекватно ситуации определять свою политическую позицию и несомненно затрудняло для него возможность прогнозирования; этот вопрос, однако, ещё стоит на очереди в исследовательской литературе.

Проблема эффективности российской государственной машины, а именно её дипломатического подразделения, в решении внешнеполитических вопросов, таким образом, должна стоять в центре исследований, имеющих дело с международными контактами России. Применительно к русско-бранденбургским отношениям эта проблема предполагает ответ на вопрос, какие возможности для улучшения своего внешнего положения предоставлял Московскому государству контакт с Бранденбургом и как эти возможности использовались российским правительством.

Для ответа на поставленный вопрос необходимо рассматривать связи двух стран в контексте той системы международных отношений, какая формировалась и развивалась в продолжение международного кризиса в Восточной Европе. Изучение этого вопроса может иметь много параметров.

Системность международных отношений в Европе XVII века проявлялась в растущей взаимозависимости внешних политик разных государств; складывавшаяся на этой основе расстановка сил оказывала решающее воздействие на взаимосвязи всех государств. Таким образом, перед исследованием русско-бранденбургских отношений стоит задача их анализа в свете влияния на них политической обстановки, поскольку зависимость от нее предполагается фазой развития международных отношений, характерной для данного периода.

С другой стороны, единая система складывалась из отношений отдельных стран. Каждый из их контактов вносил свой вклад в развитие общей ситуации. Следовательно, возможен подход к рассмотрению русско-бранденбургских отношений как к фактору международной политики.

Наконец, каждое государство, имея внешнеполитическую программу, представляет собой более или менее активно действующее лицо на международной сцене и стремится сформировать такую систему внешних связей, какая более всего отвечала бы поставленным им перед собою целям. Своеобразие этих индивидуальных систем в рассматриваемый период заключалось в том, что они пока еще не пришли в прочное соответствие друг с другом, не «притерлись» друг к другу. Выражением этого свойства являлись, например, факты того, что еще не пришло время коалиций как долговременных и прочных объединений с постоянным составом и преследующих цели в долгосрочной перспективе1: во время международного кризиса середины 17 в. преобладали недолговечные союзы, заключённые «по случаю» при определенной расстановке сил и распадающиеся при ее изменении. И в политической практике, и в политической мысли того времени был широко распространен скепсис по отношению к прочности союзов и возможности доверять союзникам . Только антишведский фронт обладал относительной устойчивостью, длительностью существования и обширным, хотя и непостоянным, составом; но это была лишь реакция на шведский активизм. Невозможно пока еще говорить о том, что государства руководствовались в своей внешней политике принципом «равновесия сил» . Правильнее будет определить политику того времени как в достаточной мере оппортунистическую. Отсюда следует, что в системе внешних связей каждого государства другие государства могли занимать в разные моменты разные места, а отношения с ними - служить разным целям. Поэтому важно выяснение вопроса о том, какую роль отводили Россия и Бранденбург друг другу в системах внешних связей, складывавшихся у этих государств на разных этапах их отношений и в зависимости от меняющейся политической обстановки.

Иначе говоря, необходимо реконструировать тот курс российской политики, который проявлялся в её отношениях с Бранденбургом, и ту политическую позицию, которая лежала в основе принятого курса. При этом под внешнеполитическим курсом государства мы понимаем систему иерархически соподчиненных общих и частных целей политического субъекта. Аналогичная реконструкция необходима и для российского направления политики курфюрста Фридриха Вильгельма, ибо без неё деятельность российской дипломатии в области контакта с ним не может быть вполне объяснена.

Основой для подобных реконструкций в предлагаемой работе стал анализ отдельных (хотя и рассматриваемых в тесной связи друг с другом) дипломатических акций России и Бранденбурга, имевших место в 1654 - 1658 годов. Выбор таких хронологических рамок был обусловлен как особенностями развития русско-бранденбургского контакта, так и изменениями международной ситуации в Восточной Европе, оказывавшими на него определяющее воздействие. В 1654 г., с началом русско-польской войны, впервые возникли условия для заинтересованности России и Бранденбурга друг в друге ввиду того, что польский вопрос занимал ведущее место во

1 См.: Заборовский JI.B. Некоторые вопросы формирования империй раннего нового времени // Славяне и их соседи. М., 1999. Вып. 9.

2 Kunisch J. Der Nordische Krieg von 1655 - 1660 als Parabel fruhneuzeitlicher Staatenkonflikte. S. 56 - 58.

3 Vietsch E. von. Das europaische Gleichgewicht. Politische Idee und staatsmannisches Handeln. Leipzig, 1942. внешней политике обоих государств. Вслед за первой российской миссией в Берлин, порученной подьячему Ф. Ф. Порошину, последовал всё увеличивающийся поток посольств в обе стороны, достигший пика интенсивности в 1656 г., когда к пересечению интересов контрагентов в польском вопросе добавился, в связи с началом русско-шведской войны, и вопрос шведский. Обсуждение этих вопросов продолжалось довольно активно до 1658 г., когда возобновление русско-польской войны привело к почти полному прекращению русско-бранденбургского сообщения.

В своей методологии исследование исходит из того положения, что политика, как правило, представляет собой рациональную целесообразную деятельность; следовательно, за политическими акциями стоят определенные замыслы, ведущие к определенной цели. Таким образом, на основании данных о предпринимаемых политиками действиях можно восстановить их планы и намерения; при этом необходимо учитывать как характерные для данного времени и данной культуры дипломатические практики, так и особенности политического сознания и правосознания деятелей данной эпохи, насколько они известны и поддаются реконструкции на основании данных об их деятельности. Возникающая в этом случае ситуация логического круга может быть вполне успешно разрешена герменевтическим анализом релевантных текстов.

Автор стремился по возможности избегать наивной персонификации при изложении событий; ведь случаи, когда мы говорим, без подтверждающих документов на руках, «царь решил», «король опасался» и тому подобное, требуют каждый раз, в интересах научной корректности, вполне определённых оговорок, фактически, перевода в понятия политической истории. Нередко подобные обороты оказываются пронесёнными контрабандой обобщениями, когда исследователь на основании, возможно, лишь отрывочных данных заключает о реакции того или иного исторического субъекта (группы; например, «правительственные круги, формирующие курс внешней политики»), метонимически обозначая его через одного, пусть и самого яркого представителя, например, монарха. Поскольку в истории российской правящей элиты XVII века, в особенности в распределении ответственности за принимаемые решения, еще очень много неясного, часто у исследователя не остается иного выхода, как говорить о «царе» или «Посольском приказе», чтобы избежать частого повторения многословных формул, объясняющих, скажем, что «убедительно идентифицировать стоящие за той или иной акцией лица в правительстве (или их группировку) не представилось возможным».

При передаче иноязычных личных имен автор старался следовать установившимся в историографии традициям, а в случае их отсутствия - транслитерировать имена с учетом современной фонетики соответствующего литературного языка. Даты приводятся так, как они даны в источнике; при этом даты старого стиля снабжены переводом на григорианский календарь, но не наоборот.

Историография

Тема русско-бранденбургских отношений середины XVII века не принадлежит к числу любимцев историографии; однако ей посвящен целый ряд работ, где она была поставлена; а в конце XIX - начале XX века появилось и несколько серьёзных трудов, излагавших подробности этого эпизода дипломатической истории. В дальнейшем, вплоть до последнего времени, русско-бранденбургский контакт вызывал лишь ограниченный интерес исследователей. Вслествие того, что до настоящего времени тема находилась на периферии научного интереса, в национальных историографических школах, кроме немецкой, не сложилось традиции ее изучения. Однако в последние годы ряд важных шагов в ее исследовании сделала отечественная историография.

Историю изучения русско-бранденбургских отношений можно разделить на 4 этапа.

1. Середина XIX в. - начало 1880-х годов. В проблеме развития представлений о русско-бранденбургских отношениях речь первоначально может идти лишь о постепенном - и на первых порах весьма фрагментарном - введении темы в научный оборот. Мало-помалу происходило расширение источниковой базы и фактического материала по теме, и вырабатывались и уточнялись оценки.

Первыми внимание на русское направление в политике курфюрста Фридриха Вильгельма обратили прусские историки в середине XIX века. Сначала эта тема лишь между делом затрагивалась в общих трудах по истории Пруссии.

Так, в изданной в 1839 г., к двухсотлетнему юбилею восшествия на престол Великого курфюрста, работе JL фон Орлиха «История Прусского государства в семнадцатом веке» речь шла только о заключении бароном Эйленбургом в 1656 г. договора под Ригой. При этом, хотя автор и отмечал, что необходимость для контакта возникла из-за усиления России и её притязаний на завоевание Польши, ни это обстоятельство, ни подробности миссии Эйленбурга не стали предметом его анализа1. В тот момент русско-бранденбургские отношения воспринимались ещё как

1 Orlich L. von. Geschichte des preufiischen Staates im siebzehnten Jahrhundert. Berlin, 1838. Bd. 1. S.186. малозначительный эпизод, заслуживающий лишь упоминания, но не подробного разбора.

Ему, впрочем, отказывали порой и в таком внимании. В многотомном исследовании прусской политической истории, вышедшем из-под пера классика немецкой историографии Леопольда фон Ранке ("Zwolf Biicher preuflischer Geschichte", 1847 -1848)1, места для русско-бранденбургского контакта не нашлось.

Тем не менее историки малогерманской школы (поддерживавшие объединение Германии по «малогерманскому» варианту - вокруг Пруссии, но без Австрии) привлекали новые источники и расширяли тематическое поле своих исследований, и в вышедшем в 1863 г. очередном томе «Истории прусской политики» И.Г. Дройзена2 русско-бранденбургские отношения рассмотрены более подробно, чем у его предшественников. Видя в Бранденбургско-Прусском государстве предшественника Германской империи, он показывал, какие трудности ему приходилось преодолевать, прежде чем оно могло приняться за свою историческую задачу - объединение Германии. В качестве одной из таких трудностей и выступает в его исследовании Московское государство, создавшее своим продвижением на запад дополнительную опасность для Бранденбургского государства, и без того находившегося в стеснённом из-за шведско-польской войны положении. Подкрепляя такое видение ситуации, Дройзен рассматривает посольство Богданова, требовавшего от курфюрста признать сюзеренитет царя. Курфюрст и его советники, говорит Дройзен, вполне осознавали нешуточную опасность, исходящую от притязаний варваров; «печальный факт, что немецкие города и земли вплоть до Дерпта и Ревеля находились в шаге от подчинения Москве», - прибавляет он, - «возник благодаря тому, что Империя германской нации не могла защитить свои восточные колонии», и ни Польша, ни Швеция не могли и не хотели оборонить Пруссию от наступающих русских. Только её собственный государь - бранденбургский курфюрст, - мобилизовав силы всех своих владений, мог спасти герцогство. И ответ Фридриха Вильгельма Богданову вполне оправдывал ожидания Дройзена: тот заявил, что имеет намерение держать Пруссию сам, суверенно, а не в качестве чьего-то лена . Впрочем, эта картина опасности и противостоящей ей идеи объединённой Германии в дальнейшем несколько смягчается Дройзеном. Он упоминает, в контексте стремления курфюрста к миру, о посольстве Эйленбурга и о миролюбивой, склонной к принятию бранденбургского посредничества для

1 Ranke L. von. Samtiiche Werke. Bd. 25 - 26. Leipzig, i 874.

2 О Дройзене см.: Историография истории Нового времени стран Европы и Америки / Под ред. И. П. Деменьтева. М„ 1990. С. 257 - 258.

3 Droysen J. G. Geschichte der preussischen Politik. Bd. 3. Der Staat des Groften Churfursten. Leipzig, 1863. Abth. 2. S. 290-292. переговоров со Швецией позиции царя 1 . Таким образом, развитие русско-брандеибургских отношений самих по себе мало интересовало Дройзена; для него важно было лишь подчеркнуть наличие русской опасности и противостоящей ей твердой позиции курфюрста. Эта концепция оказала сильное влияние на последующую историографию, которая предприняла в её духе более детальные исследования русско-бранденбургских отношений.

Иначе подходит к вопросу о контактах курфюрста с Россией Б. Эрдманнсдёрфер. В центре его внимания находится ближайший в середине 1650-х годов сподвижник курфюрста - граф Георг Фридрих фон Вальдек. Но, во многом из-за определяющей роли графа в политике Фридриха Вильгельма в эти годы, Эрдманнсдёрфер более подробно, чем его предшественники, останавливается на тех внешнеполитических акциях, которые проходили при участии Вальдека. А таковыми оказываются и несколько случаев русско-бранденбургских отношений. Автор сообщает сведения о посылке к царю Киттельмана в 1655 г. , упоминает и о Богданове (не называя его имени), чья миссия, по его мнению, только укрепляла намерение курфюрста не допустить вовлечения своей страны в войну с Россией (которую вела союзная ему Швеция) . Хотя русско-бранденбургские отношения предстают в книге Эрдманнсдёрфера как пара отрывочных эпизодов, его подход к их анализу более плодотворен, чем у Дройзена. Если тот использовал материалы контактов с Россией для подкрепления своих идеологических построений, то Эрдманнсдёрфер рассматривает их в контексте общего развития бранденбургской внешней политики как проявления того или иного её курса в данный момент4.

2. 1880-е - 1930-е годы. Интенсивная работа по изданию источников, относящихся к исследуемому периоду, привела к появлению работ, более подробно изучавших тему русско-бранденбургского контакта. В конечном счете, публикаторская деятельность способствовала осознанию самостоятельности этой темы. Важно отметить, что одним из тех, кто плодотворно работал над обнародованием архивных материалов, был именно Б. Эрдманнсдёрфер. Во введении к составленной им публикации - «Urkunden und Aktenstiicke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg» - он излагает своё видение русско-бранденбургских отношений как начала русско

1 Ibid. S. 317-318.

2 Erdmannsdorffer В. Graf Georg Friedrich von Waldeck. Ein preufiischer Staatsmann im siebzehnten Jahrhunaert. Beriin, 1869. S. 339.

3 Ibid. S. 388.

4 Те же сведения о русско-бравденбургском контакте Эрдманнсдёрфер приводит и в своем позднейшем труде: Erdmannsdorffer В. Deutsche Geschichte vom Westfalischen Frieden bis zum Regierungsantritt Friedrichs des Grossen. Berlin, 1892. Bd. 1. S. 236-237. германских политических связей. В его представлениях, активным фактором взаимоотношений являлась бранденбургская сторона, а сами они определялись условиями международного кризиса и его проявления - Первой Северной войны, оказывавшими решающее воздействие на политику курфюрста1.

В связи с публикацией русско-бранденбургских и русско-прусских договоров Ф.Ф. Мартене ознакомился с архивными материалами (МГАМИД), вследствие чего в его изложении событий, фактически - в развернутом историческом комментарии, связывающем тексты публикуемых соглашений, содержатся сведения о большей части отправлявшихся обеими сторонами миссий. В этой работе впервые последовательно изложено развитие русско-бранденбургских отношений второй половины XVII в. Историю политических связей России и Бранденбурга Мартене рассматривает, учитывая отношения этих стран с Польшей и Швецией. Царь Алексей Михайлович, говорит Мартене, «не мог равнодушно смотреть на захваты Шведов и еще меньше мог он согласиться на обращение Балтийского моря в шведское озеро». И курфюрст «точно так же не мог сочувствовать бесцеремонному поведению шведского короля, который предъявлял ему требования прямо противоположные жизненным интересам вверенной его управлению страны» . Таким образом, по Мартенсу, основанием для контактов России и Бранденбурга была общность их интересов в борьбе против Швеции. И суть этого контакта он видит в том, что царь постоянно побуждал курфюрста выступить вместе с ним против северной державы, тот же, не доверяя своим силам, долгое время старался остаться нейтральным и лишь «события ближайшего времени убедили наконец великого бранденбургского курфюрста открыто становиться на сторону России» (событиями этими стали затруднения Карла Густава в войне с Польшей и Данией). Нужно признать, что этот труд все же не лишен неточностей и произвольных оценок. Так, продолжением его плодотворного подхода, состоящего в восприятии обеих сторон как активно действующих партнеров, является преувеличение взаимозависимости политики этих государств (например, в утверждении о том, что независимости для герцогства Пруссии курфюрст не мог бы добиться без согласия Москвы4). Изложение Мартенса способно создать иллюзию, будто русское направление было основным и решающим направлением внешних сношений Бранденбурга, игнорируя его колебания между шведской и польской ориентацией, во многом

1 Urkunden und Actenstiicke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg. Berlin, 1884. Bd. 8. S. 3 - 7 (В дальнейшем - UA). Об этом издании подробнее см. в разделе «Источники».

2 Мартене Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных древнею Россиею с иностранными державами. СПб., 1880. Т. 5. С. 3.

3 Там же. С. 5.

4 Там же. определявшие развитие позиции курфюрста в проблеме связей с Россией. На отношения России и Бранденбурга Мартене смотрит как на путь к возникшему намного позже союзу.

С той же позиции подходит к русско-бранденбургским отношениям и Б. Кёне: он видит в них первый шаг в установлении дружественных отношений между прусской и русской монархиями1.

С точки зрения бранденбургской политики рассматривает отношения с Россией Ф. Хирш, автор первой специальной истории дипломатических связей России и Бранденбурга в 1650 - 1660 гг., в которой собраны сведения обо всех основных л эпизодах этого контакта . Основной объем книги составляет упорядоченный хронологическим принципом изложения пересказ источников. Хотя Хирш пользовался материалами Берлинского архива, часто его повествование не выходит за пределы данных документального издания «Urkunden und Aktenstucke». В то же время Хирш, являясь прекрасным знатоком международных отношений этого периода, очень основательно приступает к истолкованию русской политики Фридриха Вильгельма, объясняя её направление в каждый исторический момент и её повороты, исходя из того, как вокруг его государства складывались внешние обстоятельства, и отслеживая характер его отношений с Польшей и Швецией. В своей методологии Хирш следует, таким образом, Эрдманнсдёрферу. Оценки же его основаны во многом на представлениях Дройзена о русской опасности, которую курфюрсту удалось успешно нейтрализовать. Пожалуй, работа Хирша остается наиболее полным изложением политики Фридриха Вильгельма по отношению к России; что же касается бранденбургской политики России, то здесь его исследование дает гораздо меньше, вследствие того, что российские источники были автору недоступны.

Последний недостаток попытался восполнить в своей диссертации А. фон Хеденштрём, рижанин, выпускник Дерптского и Московского университетов, имевший поэтому возможность работать в московских архивах. Его исследование3 охватывает 1655 - 1659 гг. Оно несколько расширило знания о русско-бранденбургском контакте за счет прояснения российской позиции, остававшейся порой загадочной, когда её

1 Кёне Б. Посольство Ф. Порошина в Берлин в 1654 г. // Русская старина. Т. 32. 1881. Декабрь. То же (с дополнениями) по-немецки: Kohne В. von. Berlin, Moskau, St.-Petersburg 1649 bis 1763. Ein Beitrag zur Geschichte der freundschaftlischen Beziehungen zwischen Brandenburg-Preufien und Russland. Berlin, 1882. (Schriften des Vereins fur die Geschichte der Staat Berlin. Ht. 20.).

2 Hirsch F. Die ersten Anknupfungen zwischen Brandenenburg und Russland unter dem groCen Kurfursten. Berlin, 1885- 1886. Т. 1 -2.

3 Hedenstrom A. Die Beziehungen zwischen Rusfiland und Brandenburg wahrend des ersten nordischen Krieges. 1655 - 1660. Marburg, 1896. пытались изложить исключительно по бранденбургским актам1. Впервые, если не считать несколько утрировавшей позиции сторон интерпретации Мартенса, был дан анализ российской политики по отношению к Бранденбургу как обладающей собственными целями, т.е. как активного фактора, воздействовавшего на Бранденбург. Впрочем, нужно признать, что использование Хеденштрёмом российских источников было ещё довольно выборочным, так что есть немало возможностей уточнить его интерпретации; кроме того, целью его исследования было изучение всё-таки именно бранденбургской политики, а толкование российской позиции, хотя и более основательное, чем у его предшественников, служило лишь лучшему пониманию позиции Фридриха Вильгельма; в своих оценках он, в основном, следует малогерманской традиции.

Другая работа, посвящённая специально русско-бранденбургским отношениям второй половины XVII века, принадлежит Г.В. Форстену2. Значительная часть его монографии посвящена периоду Первой северной войны3. Констатируя, что при решении основного тогда для курфюрста вопроса - прусского (достижение суверенного владения над герцогством Пруссией) у него основными противниками были Швеция и Польша, и они же являлись противниками Русского государства, Форстен считает совершенно естественными попытки сближения Бранденбурга с Россией. Если в период своего союза со Швецией курфюрст хотел лишь нейтралитета в отношениях с Москвой, то, повернувшись против шведов, он не оставлял попыток привлечь Россию к антишведской коалиции. Таким образом, подобно Мартенсу и Кёне и в отличие от прусских историков, Форстен обращает внимание на наличие общих интересов у России и Бранденбурга и не рассматривает первую как опасного соседа для курфюрста. Отметим, что источниковой базой для Форстена стали акты Берлинского архива, использованные им иногда более полно, чем его предшественниками; российских источников исследователь в своей работе не привлекал.

При общем интересе историографии конца XIX - начала XX века к политической истории, в том числе к истории курфюрста Фридриха Вильгельма, подробно на тот момент разработанная проблема русско-бранденбургских отношений привлекала к себе внимание многих исследователей, занимавшихся более общими вопросами.

1 Пример и разоблачение подобной загадочности см.: Haumant Е. La guerre du Nord et la paix d'OIiva. Paris, i893. P. 73-74.

2 О Форстене см.: Кан А. С. Историк Г. В. Форстен и наука его времени. М., 1979.

3 Форстен Г. В. К внешней политике великого курфюрста Фридриха Вильгельма Бранденбургского // Журнал Министерства Народного просвещения. 1900. № 6, 7, 8, 9. События 1650 - 1660 гг. рассмотрены в № 6, с. 305 - 330 и № 7, с. 22-31.

На основании книги Хирша М. Филиппсон включил в свою информативную историю политики курфюрста Фридриха Вильгельма сведения о связях Бранденбурга с Россией (оставляя их на периферии изложения), и вслед за Дройзеном дал им оценку в свете представлений о русской опасности и о натиске с востока, которые удалось нейтрализовать дипломатическим путем1.

Сходная трактовка русско-бранденбургских отношений, хотя и в более мягких, взвешенных формулировках, содержится и в другом обобщающем труде, излагающем историю внешней политики курфюрста, который принадлежит А. Ваддингтону. Он, однако, делает акцент именно на стремлении курфюрста сохранять дружественные отношения с Москвой2.

Э. Оман в своей книге о дипломатической истории Первой северной войны, мимоходом рассматривая контакты царя и курфюрста, высказывает при этом целый ряд весьма проницательных суждений о российской политике. Так, он впервые в историографии объяснил царское предложение курфюрсту признать его сюзереном (август - сентябрь 1656 г.) как продолжение российских притязаний на господство над Речью Посполитой3.

Иногда сведения о русско-бранденбургских отношениях, основанные, впрочем, исключительно на немецкой историографии и «Urkunden und Aktenstiicke.», привлекались в шведской историографии при изучении шведско-бранденбургских4 или шведско-русских5 связей и в польской - в связи с изучением польско-русских6 и совсем мимоходом (к тому же не без неточностей) - польско-бранденбургких7 контактов.

Но в 20 в. появлялись и оригинальные работы. Так, Й. Круше рассмотрел на основе обширных немецких архивных материалов широкий круг вопросов организации дипломатических отношений между Россией и Бранденбургом, прежде всего, о бранденбургских посольствах в Россию, их пути, снабжении, размещении, затратах и

1 Philippson М. Der GroBe Kurfurst Friedrich Wilhelm von Brandenburg. 1640 bis 1660. Berlin, 1897. Bd. 1. S. 197,232, 241,247.

2 Waddington A. Le grand electeur Frederic Guillaume de Brandenbourg. Sa politique exterieure. 1640 - 1688. Т. 1. 1640 - 1660. Paris, 1905. P. 146-147,244-245,248-250, 340-341, 354-355, 366-368, 384, 397, 406-408, 445-446, 475^76; idem. Histoire de Prusse. Т. 1. Des origines a la mort du Grand Electeur (1688). Paris, 1911. P.293, 311,318.

3 Haumant E. La guerre du Nord et la paix d'Oliva. P. 146.

4 Wittrock G. Marienburg och Labiau // Karolinska Forbundets Arsbok. 1922. Lund, 1923. S. 75, 98-99.

5 Carlon M. Ryska kriget 1656 - 1658. Stockholm, 1903. S. 10, 18 - 19, 24; Fagerlund R. Kriget i ostersjoprovinserna 1655 - 1661. Operationer och krigsanstrangningar рй en bikrigsskadeplats under Carl X Gustafs krig. Abo, 1979. S. 132.

6 Wojcik Z. Traktat Andruszowski 1667 roku i jego geneza. Warszawa, 1959. S. 29 - 30.

7 Szymczak B. Stosunki Rzeczypospolitej z Brandenburgi^ i Prusami Ksi^cymi w latah 1648 - 1658 w opinii i dzialaniach szlachty koronnej. Warszawa, 2002. S. 144,205. т.д.; впрочем, при изложении истории событий Круше не вносит практически ничего нового: его обзор выдержан в духе историографии конца19 - начала 20 вв1.

3. 1930-е - 1980-е годы. С этого момента оригинальное исследование русско-бранденбургских отношений XVII в. в немецкой историографии практически сошло на нет. Можно упомянуть лишь о книге К. Форстройтера, подытожившего и обобщившего предыдущие результаты. Историк отмечает отсутствие когерентности (связности протекания), т.е. инкогерентность внешнеполитического развития событий для Бранденбурга и для России. Не имея друг с другом противоречий, они, однако, на протяжении Северной войны все время оказывались в разных станах. Когда Россия воевала со Швецией, Бранденбург был в союзе со шведами; когда же этот союз был разорван и произошло сближение с Польшей (конец 1657 г.), ухудшились русско-польские отношения, при одновременном утихании русско-шведской войны (Валиесарское перемирие 1658 г.)2.

Фактический материал, собранный в этих работах, лег в основу страниц об отношениях России и Бранденбурга в большей части последующих сочинений, посвященных истории курфюрста Фридриха Вильгельма3. Другим вариантом было рассмотрение этих отношений в контексте русско-германских связей. В таких работах теме русско-бранденбургских отношений в 17 в. и, в первую очередь, заключению договора под Ригой, уделяется некоторое внимание как своего рода предыстории для основных рассматриваемых вопросов4.

4. С 1980-х годов по настоящее время. Некоторый интерес вызывала данная тема и у российских исследователей 20 в. Изучая внешнюю политику России в 50-е годы 17 в., они не могли пройти мимо такого эпизода; основывались, однако, более на существующей русскоязычной историографии (труды Ф.Ф. Мартенса, Г.В. Форстена), а не на источниках5.

1 Krusche J. Die Entstehung und Entwicklung der standigen diplomatischen Vertretung Brandenburg-Preufiens am Carenhofe bis zum Eintritt Russlands in die Reihe der Europaischen GroBmachte // Jahrbuher fur Kultur und Geschichte der Slaven. N. F. Bd. 8. 1932.

2 Forstreuter K. Preufien und RuBland von den Anfengen des Deutschen Ordens bis zu Peter dem Grofien. G6ttingen, 1955. S. 158-164.

3 Opgenoorth E. Friedrich Wilhelm, der GroBe Kurfiirst von Brandenburg. GOttingen u. a., 1971. Bd. 1. S. 329330; Beuys B. Der GroBe Kurfiirst: Der Mann, der Preussen schuf. Reinbeck bei Hamburg, 1984. S. 167-170; Huttl L. Friedrich Wilhelm von Brandenburg, der GroBe Kurfiirst. MOnchen,1981. S. 214-215; Gloger B. Friedrich Wilhelm Kurfiirst von Brandenburg: Biographie. Berlin, 1989. S. 124.

4 Wessel M. S. RuBlands Blick auf Preufien. Die polnische Frage in der Diplomatic und der politischen Offentlichkeit des Zarenreiches und des Sowjetstaates 1697 - 1947. Stuttgart, 1995. S. 27.

5 См.: Очерки истории СССР. Период феодализма: XVII век. М., 1955. С. 497-499; Мальцев А. Н. Россия и Белоруссия в середине XVII в. М., 1974; История внешней политики России. Конец XV - XVII век. М., 1999. С. 305, 306; Кретинин Г. В. Восточная Пруссия в российско-прусских отношениях (конец XVII -середина XVIII в.). Научный доклад на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1999. С. 22 - 29.

И лишь в современной российской историографии наметился поворот в изучении русско-бранденбургских отношений данного периода. Хотя специальных исследований о русско-бранденбургских отношениях в России не предпринималось, в работах, посвященных вопросам российской внешней политики в середине 17 в. данная тема иногда заявляет о себе. Так, JT.B. Заборовский изучал миссию Ф.Ф. Порошина (1654 г.) в рамках исследования дипломатической подготовки и обеспечения русско-польской войны. Заборовский продемонстрировал, что это посольство находилось в ряду аналогичных миссий, направленных в большинство европейских стран, а особенно близко оно по своим задачам к посольствам в Курляндию и империю. Согласно мнению Заборовского, этот факт говорит о восприятии курфюрста как потенциального сторонника Польши, и о том, что в России мало рассчитывали на его благоприятный ответ1.

В связи с русско-шведской войной рассмотрен целый ряд эпизодов из области русско-бранденбургского контакта в работе Е.И. Кобзаревой, которая видит в нем стремление политики царского правительства сначала найти союзников против Швеции, а затем отыскать поддержку в сложной дипломатической игре, охватившей, прежде всего, Россию, Польшу и Швецию, и выйти из состояния международной изоляции, когда в Европе сформировались польский и шведский блоки, Россия же оказалась за их пределами. Анализируя международную обстановку, положение в ней России и Бранденбурга и установки их внешней политики, а также постулируя наличие цивилизационных отличий в приемах русской и европейской (в том числе и бранденбургской) дипломатии, затруднявших взаимопонимание, исследовательница показывает, как контрагентам не удалось добиться сколько-нибудь прочного партнерства. К сожалению, в эту работу вкрадываются иногда отдельные неточности в изложении конкретного хода переговоров, затрудняющие использование привлечённых ею данных2.

Заслугой Д.И. Иванова является то, что он, изучая русско-польские переговоры под Вильной (1656 г.), ввел в научный оборот новые сведения о русско-бранденбургских

1 Заборовский JI. В. Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине 17 в.: Из истории международных отношений в Восточной и Юго-Восточной Европе. М., 1981.С.35-39. См. также: Заборовский JI.B. Начало русско-польской войны и дипломатические контакты России с Австрией, Бранденбургом и другими европейскими державами (конец 1653 - январь 1655 г.) // Исследования по славяно-германским отношениям. М., 1971.

2Кобзарева Е. И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655 - 1661 гг. М., 1998. конфликтах на пограничье Пруссии и той части Литвы, которая была завоевана царскими войсками1.

Итак, долгое время в изучении русско-бранденбургских отношений господствовала германская традиция; до самого последнего времени едва ли можно говорить о существовании особой российской историографической традиции в разработке нашей темы. Так, хотя в «Истории России» С. М. Соловьева внешнеполитические сюжеты находятся в центре внимания, русско-бранденбургский контакт остается за его пределами; следующие же поколения исследователей уже меньше интересовались дипломатической историей. Комментарий Мартенса не является серьезным исследованием; Форстен же, хотя и декларировал интерес к российской политике и даже высказал о ней ряд общих соображений, не сделал, да и не мог, в силу специфики привлечённого материала, сделать её предметом рассмотрения в конкретном исследовании. В труде Хеденштрёма мы сталкиваемся с противоположной ситуацией: он работал с русскими источниками, но целью его оставалось изучение именно бранденбургской дипломатии; он сумел объемнее, чем его немецкие современники, взглянуть на ряд ситуаций и лучше их уяснить, но это не повлекло за собой модификации исследовательской задачи. В целом до появления работ Заборовского в литературе доминировал подход, видевший только в бранденбургской политике активный фактор, который тем или иным способом (обычно с целью нейтрализации русской опасности) воздействовал на российскую политику. При этом русско-бранденбургские отношения изучались под углом зрения текущего контекста международной политики как цепь целиком им определявшихся и мало между собой связанных эпизодов. Между тем есть возможность, которую не следует игнорировать, рассмотреть преемственность и континуитет в различных аспектах русско-бранденбургского контакта и увидеть определённое единство в его развитии на протяжении исследуемого периода.

Есть и другое соображение, обосновывающее пересмотр историографической традиции. Основная историческая проблема, обусловливавшая интерес исследователей к русско-бранденбургским отношениям, была сформулирована в XIX веке малогерманской историографией. Это проблема возвышения Прусского государства и в перспективе объединения под его властью всей Германии. Стремясь максимально полно охватить тематическое поле этой проблемы, каталогизировать и описать каждую подробность, каждый эпизод, историки этой школы дошли и до такой, с их точки

1 Иванов Д.И. Восточная Европа во внешней политике России середины XVII века. Русско-польские переговоры 1656 года. Дисс. канд. ист. наук. М., 2000. С. 128-134. Подробнее о результатах его исследования см. гл. 1, § 5. зрения, периферийной проблемы, как русско-бранденбургские отношения. Потенциально такая постановка задач выводила к изучению взаимосвязи, проблематизированной в трудах О. Хинтце, внешней и внутренней политики1 великого курфюрста.

Для Г. В. Форстена основной проблемой являлась история балтийского вопроса; но применительно к Бранденбургу это не далеко отходит от малогерманской постановки вопроса. Ведь именно сопротивление Швеции, в конечном счете, успешное, позволило Пруссии укрепиться и вывело её на авансцену европейской политики; в рассматриваемый период это выразилось в участии в польско-шведском конфликте, разгоревшемся из-за балтийского побережья Речи Посполитой; иначе говоря, Бранденбургско-Прусское государство возвысилось именно как участник борьбы за dominium maris Baltici. И в этом смысле определение своих задач, подчас, впрочем, только имплицитное, Форстеном и немецкими исследователями оказывалось почти идентичным. Их интересовало, что делал курфюрст, какие шаги он предпринимал в отношениях с соседями и как эта его деятельность отразилась на развитии и благополучии его государства.

Подход Л. В. Заборовского (как и во многом следующей за ним Е. И Кобзаревой) в этом отношении можно назвать противоположным. Для него важно было понять, какую роль играли отношения с Бранденбургом (как и с другими государствами, контакты с которыми России Заборовский вовлек в свои исследования) для российской внешней политики и какое место они занимали во внешнеполитических расчетах российского правительства. Иначе говоря, предметом исследования становилась именно российская внешняя политика как активный деятель в системе международных отношений; подобная постановка проблемы, помимо прочего, избавляла от опасности изолированного рассмотрения дипломатических акций московского правительства, ибо требовала неуклонного помещения их в общий контекст международных отношений региона. Думается, что при тех задачах, которые поставлены перед настоящей работой, такой подход является наиболее продуктивным. В одном только придется сделать уступку подходу, господствовавшему в старой историографии. И Заборовский, и Кобзарева исследовали динамику курса российской политики, анализируя синхронные пласты событий дипломатической истории и вовлекая в рассмотрение для каждого данного исторического момента материалы отношений России со многими странами, если только они были релевантны для характеристики того направления внешней

1 См.: Kunisch J. Kurfiirst Friedrich Wilhelm und die Grofien Machte. - In: Ein sonderbares Licht in Teutschland: Beitrage zur Geschichte des Grofien Kurfursten von Brandenburg (1640 - 1688). Berlin, 1990. политики, которое названные авторы сделали предметом своих исследований. Тема настоящей работы существенно ограничивает возможности так стереоскопически взглянуть на разбираемые явления, заставляя концентрировать внимание на подробностях двусторонних контактов России и Бранденбурга (как это делали и исследователи конца XIX - начала XX века). Естественно, сведения об их отношениях с другими странами будут привлекаться в ходе изложения, но с целью прояснить лишь курс российской политики, направленной на Бранденбург (и обратно, бранденбургской на Россию), а не курс российской (или бранденбургской) внешней политики вообще. Определённый интерес к русско-бранденбургской проблематике, прослеживаемый в современной российской историографии, но реализуемый пока только в исследовании отдельных эпизодов, надо полагать, оправдывает стремление изучить русско-бранденбургские отношения как элемент и самостоятельное направление внешней политики России на протяжении целостного периода.

Источники

Изучаемая тема достаточно обильно обеспечена источниками, происходящими из нескольких документальных комплексов. Основным комплексом источников являются материалы фонда-коллекции Российского государственного архива древних актов (РГАДА) «Сношения России с Пруссией», или «Прусские дела» (фонд 74), документы которого происходят в основном из архива Посольского приказа. В фонде 5 описей, в двух из которых сосредоточены материалы после 1700 г. (оп. 3 «Прусские грамоты 1700 - 1719»; оп. 5. «Документы из фонда Берлинской миссии»); три оставшиеся описи составили источниковую базу исследования1.

Наиболее существенный массив данных по русско-бранденбургским отношениям содержит on. 1 «Книги, дела»2 и в первую очередь столбцы - первичная форма приказного делопроизводства, сохранившие оригиналы многих документов, в том числе черновики, отразившие процесс работы над тем или иным решением. Как правило, столбец объединяет документацию, посвященную одной дипломатической миссии; делопроизводство Посольского приказа при этом отражает различные этапы и аспекты подготовки и проведения российского или встречи иностранного посольства, хотя композиция дел о российских посольствах, с одной стороны, и о прибывавших к царю бранденбургских - с другой, обладает рядом отличий.

1 Об особенностях российской посольской документации см.: Рогожин Н. М. Посольские книги России конца XV — нач. XVII вв. М, 1990; Его же. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. М., 2003. С. 260-279.

2 При ссылках на архивные материалы, относящиеся к описи № 1, как в ф. 74, так и в других фондах указания на номер описи в архивном шифре опускаются.

Подготовка посольства, в частности, определение его задач, становятся известными из наказа (инструкции) и царских грамот, в нашем случае - курфюрсту; его ход, с момента отъезда от царя до возвращения, освещен в статейном списке (дневнике-отчёте) и отписках (донесениях) дипломата, причем основной объем дневника занимает, как правило, рассказ о переговорах и других, порой неофициальных, контактах с представителями принимающего государства. Эти основные документы сопровождаются целым рядом менее значимых: царские указы о снабжении и эскортировании дипломата в пути, отписки воевод тех городов, где он проезжал, о выполнении этих указов, челобитные посланника и др. Приезд иностранного посольства документируется, что естественно, с момента появления дипломата на пограничной заставе; его продвижение к Москве сопровождается царскими указами воеводам стоящих на пути городов об обхождении с ним и соответствующими отписками. Немало места в деле занимают материалы о приветственной и прощальной аудиенциях у царя с тщательно расписанным церемониалом. Переговоры излагались в протоколах, не имевших специального названия; к ним могли прилагаться переводы меморандумов, ходатайств и иных документов, подаваемых дипломатами. Здесь же хранились и переводы грамот курфюрста к царю.

На основе столбцов в начале 1670-х гг. была составлена посольская книга, охватывающая период с 1650 по 1671 гг. Материалы первичного делопроизводства копировались в книгу очень выборочно. Целый ряд посольств рассматриваемого периода вовсе не нашел в ней своего отражения; из некоторых дел скопировали лишь несколько документов1; другие были списаны почти полностью2.

Оригиналы посланий бранденбургского курфюрста Алексею Михайловичу собраны в описи 2. В случае, когда перевод грамоты (как, впрочем, и всё дело, посвящённое приезду в 1655 г. посланника Киттельмана - отметим, единственная утрата в вообще очень полно сохранившемся фонде) не сохранился, подлинник оказывается г ~ 3 единственным источником об этом посольстве в российском архиве .

Опись 4 содержит соглашения, заключённые между Россией и Бранденбургом. К нашей теме относится из них один - договор о нейтралитете, подписанный под Ригой осенью 1656 г.4

1 РГАДА. Ф. 74. 1656. № 5. Л. 49 - 57. Ср.: РГАДА. Ф- 74. Кн. 2. Л. 147 об. - 151.

2 РГАДА. Ф. 74. 1656. № 4 Ср. РГАДА. Ф. 74. Кн. 2. Л. 37 об. - 49 об.; РГАДА. Ф. 74. № 6. - ср.: РГАДА. Ф. 74. Кн. 2. Л. 50 - 125; РГАДА. Ф. 74. ЛЬ 8 - ср.: РГАДА. Ф. 74. Кн. 2. Л. 126 - 219.

3 РГАДА. Ф. 74. Оп. 2. № 4. См.: Прудовский П. И. Почему в архиве не сохранилось дело о миссии бранденбургского посланника Л. Киттельмана к Алексею Михайловичу? // Архив русской истории. М., 2007. Вып. 8. С. 636-644.

4 РГАДА. Ф. 74. Оп. 4. № 4.

Документальный комплекс фонда «Прусских дел» сложился не в XVII веке. Представление о том, каким образом нынешние дела 74-го фонда РГАДА были распределены в архиве Посольского приказа, дает его опись, составленная в 1673 г.1 Посольская книга и большая часть дел хранились в специальном разделе «Бранденбургские [книги и столпы]»2. Грамоты курфюрста и текст единственного на тот момент Рижского договора были положены в один сундук с польскими грамотами и договорами4; судя по порядку следования в описи, этот сундук располагался в непосредственной близости от бранденбургских дел.

Но обильные материалы русско-бранденбургских контактов были отделены от этого тематического комплекса. Во время походов царя Алексея Михайловича 1654 - 1656 гг. на Смоленск, Вильну и Ригу при самодержце находилась часть канцелярии Посольского приказа во главе с думным дьяком Ларионом Лопухиным (в Москве оставался другой думный дьяк - руководитель Посольского приказа Алмаз Иванов), чтобы делопроизводство в царской ставке, превращавшейся в дипломатический центр Российского государства, велось обычным порядком. Соответственно, документальные продукты этой походной канцелярии оказались по окончании царских военных кампаний сосредоточены в архиве приказа под рубрикой «Столпов походных»5.

Трудно сказать, сколь долго сохранялась подобная раздробленность «прусских» материалов: неизвестно, каким трансформациям подвергалась категория «походных дел». В 1747 и 1767 - 1775 гг. архив перемещался в новые здания, и при этом многое было перепутано. Да и когда архив принадлежал еще Посольскому приказу (до 1720 г.), в его организации практиковалось разделение всех дел по повытьям (числом от четырех до шести), причем границы этого разделения часто менялись. Считается, что «частые переходы дел из одного повытья в другое должны были затруднять хранение документальных материалов»6.

О бытовании прусских дел как из «бранденбургского», так и из «походного» разделов есть только косвенные свидетельства. В Посольском приказе время от времени составлялись записки, охватывавшие ретроспективным взглядом целую череду дипломатических событий; основанные на документах текущего делопроизводства,

1 Об описях Посольского приказа см.: Рогожин Н. М. Посольский приказ. С. 21, 161 - 165. Реконструируя первоначальный состав «бранденбургского» фонда - «Прусских дел», Рогожин упускает из виду существование особого «походного» делопроизводства.

2 Опись архива Посольского приказа 1673 г. М., 1990. Ч. 1. С. 342 - 343.

3 Договор с магистром Тевтонского ордена 1517 г. хранился вместе с материалами сношений с Империей (Опись. С. 107— 108).

4 Опись. С. 344.

5 Там же. С. 495 - 504.

6 Дремина Г. А., Чернов А. В. Из истории Центрального государственного архива древних актов СССР. М., 1959. С. 32. они, таким образом, были вторичны по отношению к ним; работа подразумевала не только конденсацию первичных известий, но и выборку по релевантности привлекаемых дел.

В нашем фонде сохранилось несколько памятников подобного рода. И в некоторых из них - в «Выписке о титулах, употребляемых при переписке российских государей с курфюрстами бранденбургскими»1 и в уже упомянутой Посольской книге 1650 - 1671 гг. аккумулированы выдержки и из обычных, и их походных дел. Таким образом, можно предполагать, что если они и не содержались рядом, то, по крайней мере, архивные работники Посольского приказа не упускали из виду их связи.

Следующим источником, документирующим бытование интересующих нас комплексов, является опись «Прусским делам», составленная Н. Н. Бантышом-Каменским в 1784 - 1793 гг., и фиксирующая фонд уже в его современном состоянии2; можно допустить, что в ней отражена в целом та же ситуация, какая сложилась в результате преобразований Г. Ф. Миллера: фонд, ныне известный как «Сношения России с Пруссией» был создан и упорядочен Миллером, когда тот работал в Московском архиве Коллегии иностранных дел (1766 - 1770-е гг.); и само наименование фонда «сношениями России с Пруссией» есть, видимо, его нововведение, ибо на месте государства бранденбургских курфюрстов появилось королевство Пруссия. Возможно, именно тогда «походные дела» были распределены по тематическим коллекциям. В описи Бантыша-Каменского они значатся, за исключением одного утерянного (посольство Киттельмана), наравне со старожилами фонда (такова же ситуация и с «походными делами», посвященными сношениям с другими государствами: польские распределены по фонду «Сношений России с Польшей», шведские - «со Швецией» и т.д.).

Часть столбцов, ныне хранящихся в «Прусских делах», первоначально не принадлежала архиву Посольского приказа. Всякий, кто знакомится с описью фонда 74, немедленно обращает внимание на то обстоятельство, что некоторые единицы хранения по содержанию полностью дублируют друг друга (сказанное относится и к ряду других фондов). Так, статейный список миссии Ф. П. Обернибесова (январь - май 1657 г.) з находим в трех делах: один раз вместе с остальными материалами посольства и дважды в отдельных копиях 4 . Статейный список миссии А. И. Нестерова обнаруживается в двух делах: вместе с остальными материалами посольства и РГАДА. Ф. 74. 1650. № 1.

2РГАДА. Ф. 74. On. 1.

3 РГАДА. Ф. 74. 1656. №9.

4 РГАДА. Ф. 74. 1656. № 10, 11. Кроме того, из этого статейного списка состоит одна из «прусских» посольских книг (РГАДА. Ф. 74. Кн. 3). независимо1. Объяснение этим фактам заключается в том, что многие материалы, и не только дипломатические, копировались в Приказе тайных дел, состоявшем специально при особе царя Алексея Михайловича. После смерти самодержца приказ был упразднен, а его архив сообразно тематике документов распределен между другими ведомствами. Таким вот образом дипломатические материалы вернулись в Посольский приказ. Известны описи бумаг, переданных из Тайного приказа; судя по ним, дуплетов в архиве внешнеполитического управления должно было сохраниться больше, чем сохранилось теперь и во время Бантыша-Каменского2. Видимо в некоторых случаях избыточные материалы не сочли нужным оберегать со всем тщанием.

Преобразования Миллера не устранили всех непоследовательностей в составе и строении фонда. Так, неизбежным при его систематическом подходе оказалось разделение материалов о миссии князя Мышецкого, направленного в начале 1656 г. разом в Курляндию, Бранденбург и Данию между тремя фондами, посвященными сношениям России с этими странами. Верительная грамота посланника к Фридриху Вильгельму оказалась включена в «Датские дела»3, туда же попал наказ Мышецкому, содержащий общие рекомендации о маршруте и образе действий в ходе посольства4; часть тайного наказа, посвященная курляндскому отрезку миссии, отложилась, как, впрочем, и следовало ожидать, в «Курляндских делах»5, а бранденбургская часть инструкции не сохранилась вовсе. Статейный же список Мышецкого был разделен на две части: курляндский и бранденбургский отрезки пошли в «Прусские дела», а датский - в «Датские».

Подобные случаи уже заставляют усомниться в том, что для изучения русско-бранденбургских отношений достаточно только знакомства с материалами 74-го фонда РГАДА. Для этих сомнений есть и другие, не менее веские основания. Дипломатический контакт России и Бранденбургско-Прусского государства не был самодостаточным явлением; его содержание в значительной степени диктовалось отношениями двух этих государств с Польшей и со Швецией. Это обстоятельство побуждает в ряде случаев обращаться к материалам дипломатического взаимодействия России с двумя соперничавшими державами, сохранёнными в фондах 79 «Сношения России с Польшей» и 96 «Сношения России с Швецией» РГАДА. Особенно важны материалы русско-польских и русско-литовских переговоров второй половины 1656

1 РГАДА. Ф. 74. 1658. № 3, 4.

2 Дела тайного приказа. СПб., 1907.Кн. 1. (Русская историческая библиотека. Т. 21). Стб. 10-13; 354, 636-637.

3 РГАДА. Ф. 53. 1656. № 1. Л. 13 - 14.

4 РГАДА- Ф- 53. 1656. № 1. Л. 19-26.

5 РГАДА. Ф. 63. 1656. № 2. Л. 1 - 5.

1657 г., когда сближение России и Речи Посполитой создало эвентуальную угрозу враждебной в тот момент Польше Пруссии. Представляют интерес, в связи с назреванием, началом и ходом русско-шведской войны и материалы за 1655 - 1656 гг. о контактах со Швецией: курфюрст одно время ходил в ее союзниках и предлагал свое посредничество для прекращения войны.

Определённые сведения содержат и документы о контактах с Данией и Курляндией; особенно - с последней, ибо её положение между Польшей, Швецией и Россией имело определённое сходство с положением Пруссии, и в её отношениях с Россией можно увидеть ряд важных параллелей русско-бранденбургскому взаимодействию; Курляндия, что немаловажно, была ближайшим нейтральным соседом России, и через неё в Москву порой поступала информация о ситуации в мире, оказывавшее определённое воздействие на российскую политику. Параллели в исторической судьбе, а также родственные связи правящих домов Пруссии и Курляндии делали прусский вопрос обсуждаемым на переговорах российских представителей в прибалтийском герцогстве; и этот источник по русско-бранденбургским отношениям еще практически не привлекался исследователями. Некоторое значение для исследования имеют также материалы фонда 32 «Сношения России с Австрией»; они опубликованы в «Памятниках дипломатических сношений древней России с державами иностранными» (в дальнейшем при цитировании - ПДС). В них содержится ряд важных сведений об информированности российского правительства о международных отношениях того времени и о месте в них Бранденбурга1.

Бранденбургские источники также были использованы в настоящем исследовании; здесь, однако, пришлось встретиться с некоторыми трудностями, связанными с особенностями их публикации. В основной для нашей темы публикации - «Urkunden und Aktenstucke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg» («Документы и акты по истории бранденбургского курфюрста Фридриха Вильгельма», л при цитировании - UA) - отношениям Бранденбурга с Россией в изучаемый период посвящено два раздела 3 . Основные разновидности документов напоминают изложенную выше классификацию русских источников. Имеются инструкции, отчёты посольств в виде дневников, донесения, или реляции, протоколы. Кроме того, представлена частная переписка государственных деятелей, но по форме и по содержанию она весьма сходна с донесениями. Отличием бранденбургского

1 Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1854. Т. 3.

2 Urkunden und Actenstucke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg. Berlin, 1864 -1930. Bd. 1 -23.

3 UA. 6. S.700-707; UA. 8. S. 3-78. документального комплекса от русского является больший удельный вес личной дипломатической переписки относительно материалов чисто делопроизводственного происхождения; в ней больше места занимает обмен мнениями; вообще личная точка зрения того или иного чиновника, в отличие от российских источников, много чаще находит выражение в бранденбургских актах совершенно эксплицитно. Таковы многочисленные советы влиятельного тайного советника графа Вальдека, но таковы же и суждения куда менее высокопоставленного в государственном аппарате тайного секретаря Киттельмана, сложившиеся у него после посещения царской ставки. Обнародованы и международные договора Бранденбурга1.

Построение публикации "Urkunden und Aktenstiicke." не лишено недостатков. Некоторые документы приведены полностью, а если они были написаны курфюрстом собственноручно, то иногда и с сохранением орфографии оригинала. У некоторых документов сокращены отдельные части, а вместо опущенного текста дано его краткое изложение; объем пропущенного может оказаться почти равным объему напечатанной части документа2. Иногда таким образом элиминируется большая часть документа, и от подлинного текста остаются лишь краткие эксцерпты. Иногда и они не приводятся, а вся публикация сводится к более или менее объемной аннотации. В пространных источниках многие части вовсе выброшены, на том основании, что «они представляют мало интереса»3. О существовании некоторых актов можно только предполагать, поскольку между публикациями вставлены комментарии от редактора, где излагается ход событий, соединяющий те факты, которые нашли отражение в опубликованных документах. Это последнее обстоятельство показывает, что мы имеем дело не с публикацией в чистом виде, а с изданием, где весьма силен элемент нарративности. Нужно признать, что такой способ передачи источника был типичен для немецкой исторической науки XIX - начала XX в.4. «Русским» разделам, к сожалению, в этом отношении повезло меньше всех. В отличие от контактов Бранденбурга с западноевропейскими странами, где было непрерывное дипломатическое сообщение, в том числе с участием постоянных представителей, были связи между отдельными лицами, состоявшими при разных дворах и находившимися в переписке, основной формой контактов России с другими странами были (по терминологии западных теоретиков того времени) экстраординарные посольства. Не имея возможности

1 Моегпег Т. von. Kurbrandenburgs Staatsvertrage von 1601 bis 1700. Berlin, 1867.

2 Cp. UA. 8. S. 8 - 10 и Форстен Г. В. К внешней политике. С. 320. Прим. 1.

3 UA. 8. S.10.

4 Ср.: Бойцов М. А. Германская знать XIV - XV вв.: приватное и публичное, отцы и дети // Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени. М., 1996. С. 256. Прим. 12. посылать регулярные донесения, бранденбургские посольства - такие же экстраординарные, когда речь шла об отношениях с Москвой, - должны были вести подробные дневники. И потому публикаторы, для которых сношения курфюрста с Россией находились на периферии научного интереса, наиболее активно применяли свои методы конденсации материала именно к этим объемным источникам. Догадаться, где в их пересказ вплетены оригинальные цитаты и выдержки, можно только по архаическому языку и по параллелям с описывающими те же события русскими источниками. Отчасти пропуски компенсируются тем фактом, что некоторые исследователи работали с материалами Берлинского тайного архива; так, труд С. Пуфендорфа представляет собой пересказ источников, иногда превращающийся в почти дословный перевод актов Берлинского архива на латынь1; в работах Ф. Хирша и Г. В. Форстена тексты (полностью или фрагментарно) публикуются в подстрочных примечаниях, над строкой же, помимо обильных цитат, большую часть изложения занимает пересказ содержания источников, дающий при сопоставлении с пересказом в «Urkunden und Actenstucke» представление об оригинале. Кроме того, некоторые документы, бранденбургские по происхождению, сохранились только в рамках русского архивного комплекса и в русском переводе. Таков, например, меморандум с проектом договора, поданный на переговорах послом И. К. фон Эйленбургом3.

В фонде 27 РГАДА лежит переплетенная в книгу рукопись на немецком языке. Неизвестно, когда, кем, при каких обстоятельствах и с какой целью она была составлена; она не имеет даже заглавия; но в нее скопирован ряд документов из Кёнигсбергского архива. В их числе - занимающий примерно половину рукописи дневник посольства Эйленбурга. Мы имеем, таким образом, возможность сравнить полный текст диария с его сокращённой публикацией в UA4. Можно констатировать, что сжатие было произведено издателями в меру корректно. Главные события и основной течение переговоров остались почти в неприкосновенности; элиминированию же были преданы многие подробности и многочисленные повторы, отражавшие то, как тяжело шли переговоры, все время возвращавшиеся к одним и тем же темам в одних и

1 Pufendorf S. De rebus gestis Friderici Wilhelmi Magni, electoris Brandenburgici, commentariorum libri novendecim. Berolinum, 1695. P. 253, 290 - 291, 334 - 337, 396 - 397, 455,493. Ценные наблюдения о работе Пуфендорфа с источниками см.: Salzer Е. Der Ubertritt des Grossen Kurfursten von der schwedischen auf die polnische Seite wahrend des ersten nordischen Krieges in Pufendorfs «Carl Gustav» und «Friedrich Wilhelm». Heidelberg, 1904.

2 Hirsch F. Die ersten Ankntipfungen. Passim; Форстен Г. В. К внешней политике. Passim.

3 РГАДА. Ф. 74. Кн. 2. Л. 91-98 об.

4 РГАДА. Ф. 27. № 117. Публикация дневника в работе: Sommerfeldt G. Der Konflikt des Freiherrn Jonas Kasimir zu Eulenburg mit den preussischen Standen vom Mai 1656, und Eulenburgs Berichte ttber die Gesandtschaftsreise zum Zaren Alexei nach Riga // Mitteilungen der Literarischen Gesellschaft Masovia. № 14. (1909) осталась мне недоступной. тех же трактовках. И получается, что печатный текст, как готовый плод исследовательских по сути усилий публикатора, оставляет весьма ограниченное поле деятельности для самостоятельной работы с ним следующих поколений ученых: многие вопросы, которые можно было бы задать источнику, нельзя без большого риска получить некорректные результаты задать его даже самому добросовестному пересказу, сделанному исследователем.

Этот пример только ярче выясняет, насколько неполное представление об оригинальном бранденбургском документальном комплексе оставляет немецкая публикация. Его недоступность делает вдвойне ценными показания российских архивных материалов; их введение в научный оборот нельзя оценить иначе как насущную потребность современной исторической науки.

Русско-бранденбургские контакты нашли своё отражение и в источниках, порожденных вне дипломатической практики этих контактов. Так, некоторые сведения о восприятии России в правительстве великого курфюрста сообщают протоколы и реляции бранденбургского Тайного совета1. Немалое значение имеют и материалы отношений Бранденбурга с другими странами, а также во внутренней переписке курфюршеского правительства. Так, шведский резидент в Берлине Б. Вольфсберг и другие шведские дипломаты исправно доносили о всяком новом событии русско-бранденбургских отношений своему правительству2; шведов интересовала, в основном, позиция именно Бранденбурга по отношению к Москве, и связи России и Бранденбурга они рассматривали если не с точки зрения их бранденбургской составляющей, то, по крайней мере, из-за ее спины.

О том, как воспринимали русско-бранденбургские контакты представители соседних стран, дают некоторое представление такие источники, как донесения а

Венскому двору австрийского дипломата Франца Лизолы или письма секретаря польской королевы Марии Людовики Пьера Де Нуайе4.

У нас не так много данных о том, что за работу представляло собой составление документов, ставших нашими источниками. И если во многих случаях, как, например, с

1 Protokolle und Relationen des Brandenburgischen Geheimen Rathes aus der Zeit des Kurfursten Friedrich Wilhelm / Hrsg. von O. Meinardus. - Leipzig, 1907. Bd. 5.

2UA. Berlin, 1929. Bd. 23/1. Passim. См. также: Schlippenbach A. von. Zur Geschichte der Hohenzollerischen SouverSnitat in Preussen. Diplomatischer Briefwechsel des Konigs Karl Gustav von Schweden und des Gesandten. Chr. K. von Schlippenbach aus den Kriegsjahren 1654 - 1657. Berlin, 1906.

3 Die Berichte des kaiserlichen Gesandten Franz von Lisola aus den Jahren 1655 - 1660 / Hrsg. von. A. F. Pribram. Wien, 1887. (Archiv fur osterreichische Geschichte. Bd. 70).

4 Lettres de Pierre Des Noyers secretaire de la reine de Pologne Marie-Louise de Gonzague princesse de Mantoue et de Nevers, pour servir к l'histoire de Pologne et de Suede de 1655 a 1659. Berlin, 1859; Portofolio kr61owej Maryi Ludwiki. Czyli zbi6r list6w, akt6w urz^dowych i innych dokumenttiw, sci^gaj^cych si? do pobytu tej monarchini w Polsce. Poznan, 1844. T. 2. перепиской дипломатов и государственных деятелей, это вполне очевидно и не представляет собой неразрешимой источниковедческой проблемы1, то для жанров, призванных фиксировать живую речь на переговорах, где сам способ составления текста в значительной степени ответствен за точность и адекватность его содержания, т. е. для протоколов, как независимых, так и в составе дневников и статейных списков посольств, важно составить себе хотя бы общее представление о процессе перенесения разговора на бумагу. От приватных аудиенций с глазу на глаз, где курфюрст проводил секретные переговоры с российскими посланниками, остались протоколы, записанные по окончании бесед тем или иным приближённым Фридриха Вильгельма с его слов, чаще всего канцлером И. фон Ховербеком2. Что касается конференций посланников с бранденбургскими переговорщиками (иногда и с участием курфюрста), то здесь, несомненно, велись какие-то записи и в продолжение разговора3; но окончательную форму протоколы в любом случае приобретали по его завершении - об этом, помимо композиции, говорит то, что в ряде случаев они составлены рукой самого авторитетного и опытного из бранденбуржцев - того же Ховербека, который, несомненно, занимался не конспектированием4. О том же, как появлялись протоколы переговоров с приезжавшими к царю посланцами курфюрста, почти бытовую зарисовку сохранил дневник миссии Эйленбурга. В нем рассказывается, как во время конференции посла с царскими «депутатами» (боярин С. J1. Стрешнев и думный дьяк JI. Д. Лопухин) Эйленбург, изложив и обсудив с ними первый пункт своих предложений, собрался перейти ко второму, но был прерван думным дьяком («канцлером»), который вместе с дьяком или подьячим (Canzlist) повторил, записал и зачитал Стрешневу этот разговор; после чего Эйленбург продолжил свою речь. По исчерпании второй темы процедура протоколирования повторилась. О том, когда был записана последняя часть разговора, дневник умалчивает5.

Итак, наш корпус источников весьма обширен и содержит солидный объем информации, пригодной для анализа, причём порождаемые дипломатической практикой документы, будь они бранденбургскими или русскими, имеют сходный характер в рамках тех «жанров», к которым они принадлежат. Что могут разные виды источников сообщить исследователю?

1 Хорошо исследованный тип источников «личного происхождения».

2UA. 8. S. 10,37, 63.

3 В 1658 г. посланник Афанасий Нестеров в своем статейном списке сообщал, что «о которых царского величества делех» он говорил курфюрсту, «и те дела записывал при курфистре думной ево комнатной канцлер Отон фриэр фан Сверин» (Отто барон (Freiherr) фон Шверин). См.: РГАДА. Ф. 74. 1658 № 3. Л. 162-163.

4UA. 8. S. 13; ср.: РГАДА. Ф. 74. 1656. № 2. Л. 86-87.

5 РГАДА. Ф. 27. № 117. Л. 14, 15.

Сам факт наличия грамоты одного государя к своему коллеге означает, что существовало намерение начать дипломатический контакт и были вопросы, которые считалось необходимым разрешить (или хотя бы поставить) на планируемых переговорах. Иногда эти вопросы ставятся в тексте посланий; кроме того, в грамотах, нередко содержатся обширные экскурсы, напоминающие о предшествующих случаях, когда устанавливался дипломатический контакт между двумя государствами, или, если это была ответная грамота, данная отправляющемуся в обратный путь посольству, то суммирующие основные события данного посольства. Иногда же, если затрагивались деликатные и секретные материи или дипломат был облечен широкими полномочиями, верительная грамота содержит лишь просьбу верить словам посланника.

Инструкции и наказы предусматривают возможные сценарии переговоров; факт их составления свидетельствует, что был уже выбран дипломат, которому поручалась миссия (инструкция и наказ всегда адресны), и для нее уже были сформулированы задачи. По этим документам можно узнать о том, что их составитель считал возможным и желательным и, таким образом, приблизиться к определению его внешнеполитической программы. В наказах встречаются также ссылки на прежде бывшие случаи, ставшие прецедентами.

Содержание протоколов, донесений, дневников посольств и статейных списков определяется категорией осуществлённости и сообщает о том, что, по мнению их составителя, действительно произошло.

Для изучения нарративных источников и, прежде всего, протоколов, дневников посольств и статейных списков актуальным является вопрос о передаче «чужой речи». Для определения того, чья речь является в источнике «чужой», нужно выяснить, с какой «точки зрения» описываются в тексте события1. Бранденбургские дневники на протяжении всего повествования «следят» за главой миссии, независимо от того, писал ли он сам2 или кто-то из свиты3. В обоих случаях используется косвенная речь. Бранденбургские протоколы оформлены обычно как диалоги, где употребляются и прямая, и косвенная речь. Таким образом, происходит определённое остранение как позиции и высказываний русских дипломатов, так и своей собственной позиции и речей. При таком «взгляде со стороны», однако, высказывания русских и бранденбуржцев оказываются не в равном положении. Если лексика, стиль,

1 Сходный метод см.: Лурье Я. С., Мюллер Р. Б. Археографический обзор // Путешествия русских послов. Статейные списки. М; Л., 1954. С . 347 - 350. О проблеме «точки зрения» см.: Успенский Б. А. Поэтика композиции: Структура художественного текста и типология композиционной формы. М., 1970; Шмид В. Нарратология. М., 2003. С. 109 - 144.

2 UА. 8. S. 45 ff.

3 UA. 8. S.26 ff. терминология своих высказываний, должно быть, передавались достаточно адекватно, то русская речь переводилась и адаптировалась по всем этим параметрам, что особенно очевидно в сфере терминологии, когда русские термины, реконструировать которые обычно затруднительно, передаются с помощью таких интернационализмов, как, например, «контрибуция», «сатисфакция» и др. 1 ; подобное приспособление, несомненно, происходило и в других случаях. Вместе с тем, некоторые устойчивые формулы, вероятно, обращавшие на себя внимание своей необычностью, передавались дословно2; такие случаи, являются, впрочем, скорее исключением. Нужно признать, что для бранденбургских источников более характерно стремление передавать иностранную речь, адаптируя ее к своей языковой системе.

Статейные списки также «следят» за главой миссии. Когда тот отправляет кого-либо из спутников с поручением, повествователь не следует за получившим поручение, а дожидается вместе с послом его возвращения и отчёта3. В статейных списках представлены и прямая, и косвенная, и несобственно-прямая («он сказал, что я(-де).», где «я»=«он») речь 4 . Похоже, что передача чужой речи там подчиняется приблизительно тем же закономерностям, что и в бранденбургских источниках: есть стремление передать смысл слов собеседника, но при помощи своей терминологии. Любопытно, что некоторые реалии бранденбургской жизни, упоминаемые в речах дипломатов этой страны, передаются такими терминами, которые вызывают сильные подозрения в своей принадлежности к топике (системе «общих мест») русской культуры того времени. Так, когда Мышецкий предложил курфюрсту бранденбургскому военный союз против Швеции, одним из обоснований отказа стали слова о том, что представители всех «поветов», собравшиеся на «вальный сейм» (т.е. ландтаг), категорически высказываются против втягивания страны в какую бы то ни было войну, а без их согласия курфюрст не может принимать решений, потому что здесь «люди вольные, не в таком послушании, как у царского величества»5. Подобная фраза о «вольных людях» встречается еще, например, в статейном списке посольства

UA. 8. S.11,12

2 Мышецкий, согласно протоколу, отказывался приводить позорящие царя слова шведов, говоря, что «ему страшно их повторить» - "DaJ3 er Scheu trage, es zu wiederholen" (UA. 8. S. 11): такие слова вполне обычны для московских дипломатов.

3 См., напр.: РГАДА. Ф. 74. Кн.2. Л. 203 об. - 210.

4 О несобственно-прямой речи см.: Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке // Бахтин М. М. (под маской). Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М., 2000. С. 468 — 486.

5 РГАДА. Ф. 74. 1656. № 2. JI. 87; см. тж. л. 96. Интересно, что в немецком протоколе переговоров с Мышецким зафиксированы его слова, где он противопоставляет свободу действий подданных курфюрста непреложному следованию русских полученным предписаниям (UA. 8. S. 13).

П.И. Потемкина во Францию (1667 - 1668 гг.) в речах французских уполномоченных1. Что бы ни стояло за этой фразой в немецком и французском текстах, она все же отражает именно российские представления. Если это так, то можно сказать, что восприятие «чужой речи» составителями статейных списков задавалось не только языковым обиходом, но и системой устойчивых представлений, в частности, образом западноевропейских стран, противопоставленным образу Московского государства в их сознании. Или другой пример. В 1657 г., когда в Москву прибыл от курфюрста гонец И. Гютцлафф, его стали, как было принято, расспрашивать, что делается в окрестных государствах; свою неинформированность о некоторых событиях, согласно протоколу, он объяснял тем, «что он часто был на службах»2. Подобная фраза, однако, была стандартной отговоркой, какую наказы предписывали российским дипломатам, чтобы те не рассказывали лишнего о внутренних делах Московского государства. Гютцлаффу было бы естественнее сослаться на то, что он долго был в пути и не имеет последних известий3. Правда, приведённая фраза была затем из протокола вычеркнута; может быть, это свидетельствует о том, что в ней почувствовали излишнюю инерцию своих устойчивых представлений.

Из сказанного следует, что нужно очень строго различать те случаи, когда источник передает фразу, сказанную на его языке, и когда - фразу в переводе. В первом случае эта фраза скажет исследователю, что именно предлагал, или спрашивал, или сообщал дипломат; во втором - то, как было понято и воспринято его высказывание.

Вопрос о достоверности показаний источников наиболее остро стоит применительно к отчётам дипломатов - статейным спискам и дневникам. Он актуален также для протоколов переговоров, особенно когда они сохранились только с одной стороны и нет возможности сопоставить зафиксированную в них интерпретацию обмена мнений с интерпретацией противоположной стороны. Иными словами, дилемма: доверять или нет сообщениям источников - появляется только в тех случаях, когда мы хотим узнать, фиксировали ли их авторы происходившее и сообщаемое так, как они это видели и слышали, или внося какие-то произвольные или стихийные искажения.

Стало почти хрестоматийным высказывание Г. К. Котошихина о российских дипломатах, будто «кто что в посольстве своем говорил какие речи сверх наказу или которые речи не исполнят против наказу: и те все речи, которые говорены и которые не говорены, пишут они в статейных своих списках не против того, как говорено, [но]

1 Записки русских путешественников XVI - XVII вв. М., 1988. С. 292, 297.

2 РГАДА. Ф. 74.1657. № 1. Л. 31 об.

3 Ср. РГАДА. Ф. 27. № 117. JI. 4 об., где таким образом оправдывает свою неосведомленность Эйленбург. прекрасно и разумно, выставляючи свой разум на обманство, чрез что б доставить у царя себе честь и жалованье большое; и не срамляются того творити, понеже царю о том кто на них может о таком деле объявить?»1 Естественно, стремление показать себя в выгодном свете можно подозревать в любом дипломате, какому бы государству он ни служил; вопрос в том, какую степень искажений могло допускать правительство. Российское дипломатическое ведомство, надо сказать, было отчасти солидарно с Котошихиным. Так, в наказах порой содержится требование «лишних слов собою (т.е. по собственному почину. - П.П.) не прибавливать»2, свидетельствующее о том, что подобная практика была известна или хотя бы подозревалась за дипломатами.

И в некоторых случаях у нас есть основания уличать дипломатов в том, что они подгоняли изложение своих переговоров под инструкцию. Например, в статейном списке посланников в Империю И.И. Баклановского и И. Михайлова говорится, что им удалось отговориться от того, чтобы ещё до аудиенции у императора изложить л содержание своей миссии «думным людям» . Но когда следующий московский представитель, гонец Г.К. Богданов, добивался того же, «думные люди» апеллировали к прецеденту: якобы его предшественники были сговорчивее и до аудиенции посетили их4. Здесь, впрочем, можно отметить фактор, способствовавший появлению искажений: это твердая и непреклонная позиция Венского двора, вообще отличавшегося порой мелочным формализмом в этикетных вопросах. Но в случае других - и подавляющего большинства - посольств мы не можем с уверенностью утверждать, что подобные факторы имели место. И если выявить факторы, потенциально вызывающие искажения, не удается, то следует принимать презумпцию, что изложение переговоров в источниках верно. В самом деле, дипломатия и внешняя политика как таковая были бы немыслимы, если бы ход переговоров фиксировался превратно. В таком случае на документы нельзя было бы опираться, ибо опора на них вела бы ко многим ошибкам, к неверному пониманию позиции контрагентов и в итоге к попаданию впросак. Обращения к внешнеполитическим партнерам оказывались бы сделанными невпопад, и сама практика показала бы, как мы видели и в казусе Баклановского - Богданова, где в изложении переговоров были сделаны подтасовки или ошибки5.

1 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. IV, 24. (М., 2000. С. 74).

2 См., напр.: РГАДА. Ф. 74. 1654. № 1. Л. 60.

3 ПДС. Т. 3. Стлб. 196 слл.

4 Там же. Стлб. 592.

3 Схожая ситуация могла возникнуть и при фиксации переговоров в Москве. Так, согласно русским протоколам переговоров с Ф. И. фон Борнтином (1658 г.), посланник утверждал, будто в незадолго перед тем заключенный польско-бранденбургский договор (в Велау) курфюрст включил статью, позволяющую ему отказаться от его ратификации, если Речь Посполитая нарушит свои виленские обязательства перед Россией (РГАДА. Ф. 74. 1658. № 1. Л. 113; ср. там же. Л. 93, 97, 110, 149, где слова Борнтина даны в

В любом случае, если и принять тезис Котошихина, что дипломаты сочиняли свои выступления, то ведь нельзя не признать, что и в этих - якобы - сочинениях проведены определённые политические идеи или применены определённые целесообразные приёмы дипломатической игры; но такое положение свидетельствует, что дипломат владел этими идеями и приёмами; так почему же ему было и не использовать их напрямую на переговорах, а не только на бумаге?

Таким образом, мы считаем необходимым принять презумпцию доверия к показаниям нарративных источников в случае, когда нет обоснованных оснований для недоверия.

Подводя итог, отметим, что обеспеченность рассматриваемой темы источниками довольно высока; при этом наличие источников, происходящих и с российской, и с бранденбургской стороны, а также целого ряда известий от сторонних наблюдателей позволяет взглянуть на процесс русско-бранденбургских отношений с разных точек зрения, подвергая их заодно взаимной проверке и корректировке. И эта возможность приобретает тем большее значение, что до сей поры исследователи использовали её далеко не в полной мере. Основное внимание уделялось, как правило, показаниям западных источников; российских же документальный комплекс оказывался в неоправданном небрежении. Лишь в последнее время этот недостаток начал в какой-то степени преодолеваться благодаря публикации Е. И. Кобзаревой1. Между тем жанровое разнообразие содержащихся в нем документов позволяет, при сопоставлении с иностранными источниками, реконструировать и задачи, и ход, и результаты контактов России с Бранденбургом. иной редакции: тут речь не идет об отказе от ратификации, но утверждается только, что в Велавском договоре якобы имеется статья, обязывающая польского короля выполнить условия Виленского соглашения; но и втом и в другом случае высказывания Борнтина совершенно не соответствуют действительному тексту Велавского трактата). И когда через несколько месяцев российский посол стал упрекать курфюрста за ратификацию договора с Польшей, так и не выполнившей свои виленские обещания, к нему был вызван Борнтин - и он показал, что подобных слов в Москве не говорил и его, вероятно, неправильно поняли (UA. 8. S. 66). Была ли тут и вправду ошибка московских протоколистов или Борнтин сам допустил какие-то неудачные выражения, для нас важна сама принципиальная обнаружимость подобных неаккуратностей, появлявшихся в ходе переговоров, независимо от их интерпретации.

1Е. И Кобзарева. Отношения России и Бранденбурга в 50-е годы XVII в. // Русская и украинская дипломатия в международных отношениях в Европе середины XVII в. М., 2007. С. 311—340.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Прудовский, Петр Игоревич

Заключение

Бранденбург оказался довольно неудобным партнером для России. Вынужденный всё время лавировать между более могущественными державами, и крайне непостоянный в своей политической позиции, он был почти непредсказуем для партнеров - и не только для российской дипломатии. Для того чтобы поставить бранденбургскую политику на службу своим интересам, требовался дипломат, по одарённости равный Ф. Лизоле, комбинации которого при курфюршеском дворе порой приносили выгоду Вене. Развитие российской дипломатии, еще не достигшей такого уровня, не позволяло активно манипулировать позицией курфюрста для достижения своих целей. С технической точки зрения, московская дипломатия решала следующие задачи: сообщала о своей позиции, приглашала к союзу, просила о посредничестве, требовала нейтралитета. В тех случаях, когда содержание этих пропозиций отвечало замыслам курфюрста, у русско-бранденбургских отношений появлялась какая-то перспектива.

1UA. 8. S. 67 - 68.

2 РГАДА. Ф. 74. 1659. № 2. Л. 29 - 36; UA. 8. S. 70 - 74.

3 РГАДА. Ф. 74. 1659. № 1. Л. 4 - 11; UA. 8. S. 75.

РГАДА. Ф. 74. 1658. № 1.Л.92, 96, 159-160; 1658. № 3. Л. 45, 98; 1659.№ 1.Л. 6; 1659. №2. Л. 32; 1660. № 2. Л. 17 - 18, 60 - 62; UA. 8. S. 42,43, 72.

В целом, однако, контакт с Бранденбургом предоставлял Московскому государству мало возможностей для улучшения своего внешнего положения. Ему нельзя поставить в упрек отсутствие старания: оно делало попытки привлечь Бранденбург для решения своих проблем; но этим попыткам недоставало гибкости и понимания положения, в котором в каждый данный момент находился курфюрст, во многом, из-за недостатка осведомлённости, как мы видели на примере миссии Мышецкого; кроме того, в тех случаях, когда курфюрст сам вызывался и предлагал какие-либо проекты, его инициативы нередко игнорировались, как было в случае с посольством Киттельмана. В период русско-польской войны в России ещё не сложилось осознание того, что Бранденбург может стать её внешнеполитическим партнером. В 1654 - 1655 гг. российская позиция, проявившаяся в ходе посольств Порошина и Киттельмана, состоит в устранении курфюрста из русско-польского конфликта требованием о соблюдении нейтралитета и служит выражением курса на сохранение по возможности двустороннего характера войны.

Обеспокоенное успехами Швеции в войне с Речью Посполитой, российское правительство приняло в начале 1656 г. решение обратить против неё своё оружие. При этом (посольство Мышецкого весной 1656 г.) Бранденбург предполагалось, на основании недостоверных сведений о его конфликте со Швецией, привлечь к союзу против неё. Но Москва была готова и к возможному отказу о курфюрста от этого приглашения, не считая союз с ним для себя необходимым: на этот случай Мышецкий имел задание потребовать соблюдение Фридрихом Вильгельмом нейтралитета в грядущей войне. Переговоры Мышецкого выявили, что положение намного хуже, чем ожидалось: оказалось, как ни пытались бранденбуржцы это скрыть от царского посланника, что курфюрст является союзником Швеции. Поэтому от идеи союза с Бранденбургом Россия вынуждена была отказаться; а Мышецкий отказался в этих условиях дать гарантии того, что царь признает государство курфюрста нейтральным.

Но неудача миссии Мышецкого в ещё большей степени подействовала на бранденбургскую политику. Антишведская позиция Москвы обеспокоила правительство курфюрста и вызвала его стремление обеспечить безопасность своей страны. В заключенном в июне 1656 г. Мариенбургском договоре со Швецией курфюрст оговаривал, что его поддержка северной державы не будет направлена против России. Направленное в июле к царю посольство Й. К. фон Эйленбурга было призвано заверить российское правительство в неучастии Бранденбурга в войне против России и заключить с ней пакт о ненападении.

В это время, летом 1656 г., возобновился дипломатический контакт России с Польшей, и в правительстве царя сильны были надежды на то, что удастся привести под его власть всю Речь Посполитую. Следствием таких настроений стала миссия Г. К. Богданова в августе - сентябре 1656 г. с предложением курфюрсту перейти «в подданство» к царю, т.е. признать вместо польского царский сюзеренитет над Пруссией. Аналогичное предложение было сделано и Курляндии. Таким образом, притязания на господство над Речью Посполитой распространялись и на вассальные от неё княжества. Впрочем, предусматривался и отказ курфюрста; в таком случае посланец должен был настаивать на соблюдении им дружественного нейтралитета. Это показывает, что, при всей настойчивости российского требования, царь стремился не приневолить курфюрста, но получить в нем добровольного подданного.

Тем не менее, предложение Богданова обеспокоило бранденбуржцев ещё сильнее, чем предложение Мышецкого, и, возможно, оно послужило одной из причин, повлекших за собой укрепление союза Бранденбурга со Швецией (как с противовесом не только Польше, но и России) и заключение в ноябре 1656 г. договора между ними в Лабиау.

Параллельно с переговорами Богданова в Кёнигсберге в сентябре 1656 г. шли переговоры Эйленбурга в царском лагере под осаждённой Ригой. По-видимому, поняв, что Ригу взять не удастся и что при таком положении слишком многого от Бранденбурга требовать нельзя, царское правительство окончательно остановилось на варианте нейтралитета, согласилось на предложения посла (построенные с максимальным учетом российской позиции, объявленной ещё Мышецким) и заключило с ним договор о взаимном нейтралитете (22 и 24 сентября ст. стиля).

Немаловажен факт того, что на переговорах с Эйленбургом российская сторона приняла предложение курфюрста о его посреднических услугах для урегулирования русско-шведского конфликта (впервые появившееся ещё в беседах с Мышецким). Этот проект не раз потом возникал при русско-бранденбургском контакте вплоть до 1658 г.; и хотя он не осуществился, интерес к нему российского правительства показывает, что оно искало путей для того, чтобы выяснить, существует ли возможность мирных переговоров со Швецией.

В течение 1656 г. российское правительство пыталось в той или иной форме привлечь Бранденбург к союзу и установить с ним более тесные отношения; но всем, чего удалось добиться, - был Рижский договор о нейтралитете; и именно взаимный нейтралитет составлял суть русско-прусских отношений в этот период. В России готовы были терпеть шведско-браидеибургское сотрудничество, лишь бы оно не было направлено против царя.

Между тем в Вильне с августа длились переговоры российских великих послов с представителями Речи Посполитой. И в конце октября они завершились подписанием перемирия, по которому Россия и Польша обязывались вместе воевать против Швеции; царю было обещано избрание на польский престол, гарантировано же, правда, только обсуждение этого вопроса на сейме. Надеясь на скорое избрание царя (хотя и осознавая, что в Речи Посполитой есть оппозиция этому проекту), Россия взялась за дипломатическую поддержку своего нового союзника. Теоретически Виленский договор предусматривал военные действия против Пруссии, ограниченные лишь очень шатким условием: «если Прусский князь не будет припущен до милости Речи Посполитой»; но в России не стремились к войне с курфюрстом. Однако союз Бранденбурга со Швецией оказался несовместим с новым пропольским курсом российской политики; проявлением этого курса стало требование курфюрсту порвать со Швецией и помириться с Польшей, переданное в начале 1657 г. посланником Ф. П. Обернибесовым. Позиция Бранденбурга на переговорах с ним свелась к отстаиванию своего права, коль скоро курфюрст нейтрален по отношению к России, вести войну с Польшей. При этом, если сам дипломат держался на переговорах достаточно жесткой позиции, то правительство, подводя после его возвращения итоги миссии, de facto согласилось с тем, что у Бранденбурга есть основания для борьбы с Речью Посполитой. И хотя посланнику удалось добиться уступок курфюрста по всем пункта (правда, только на словах), правительство впоследствии, в начале лета, фактически отказалось от этого успеха, что было связано с охлаждением в течение 1657 г. русско-польских отношений из-за невыполнения польской стороной своих виленских обязательств.

В то время как в российском правительстве росло недовольство Речью Посполитой, в польско-шведской войне наметился важный поворот: началось формирование антишведской коалиции, куда вошли Австрия и Дания. Осенью 1657 г. на сторону Польши перешел и Фридрих Вильгельм, причем позиция России, прозвучавшая в требованиях Обернибесова, по-видимому, стала одним из факторов, побудивших курфюрста к этому решению.

Присоединение Бранденбурга к польской коалиции делало для него крайне нежелательным становившийся всё более вероятным русско-польский разрыв; попыткой предотвратить его стала миссия Ф. И. фон Борнтина, направленная к царю в октябре 1657 г., но прибывшая в Москву, из-за карантинов против «морового поветрия» на дороге, только в феврале 1658 г. К этому времени российское правительство, наскучив ждать созыва сейма, потребовало от Польши возобновления переговоров и назначило новый посольский съезд в Вильне. В Москве не считали невероятным и неудачу этих переговоров и перспективу новой польской войны.

Через Борнтина курфюрст предлагал свои услуги для устранения разногласий России и Речи Посполитой и выказывал готовность поддерживать кандидатуру царя на польский престол, используя свои связи в сенате республики; эти пропозиции были подчинены задаче поддержать процесс русско-польского мирного урегулирования и способствовать продолжению русско-польских переговоров. Одновременно курфюрст побуждал царя активизировать борьбу со шведами.

Но в Москве в это время были настроены мириться со Швецией; прогнозы же об отношениях с Польшей, наоборот, были более пессимистичными. Поэтому российское правительство приняло решение использовать услуги курфюрста, и не только для побуждения Речи Посполитой к миру, но и для отделения от неё Великого княжества Литовского и закрепления его за Россией. Однако в России неверно оценили позицию курфюрста. Ориентация на Польшу была в тот момент непререкаемой доминантой его политики, и поэтому его сотрудничество с Россией в деле расчленения Речи Посполитой полностью исключалось; и очередной проект сотрудничества между Россией и Бранденбургом оказался неисполнимым. А заключение в конце 1658 г. перемирия со Швецией и начало новой войны с Польшей на долгое время лишили Россию и Бранденбург точек соприкосновения. Интересы курфюрста заключались теперь в войне со Швецией и попытках вытеснить её из Померании; для России же на первое место вышел украинский вопрос, и борьба с Речью Посполитой за Украину поглотила все силы Московского государства. В этих предприятиях Россия и Бранденбург ничем не могли помочь друг другу, и потому не имели оснований для контакта и взаимодействия.

Так реконструируется динамика русско-бранденбургских отношений, обусловленные ходом восточноевропейского международного кризиса и порождёнными им изменениями российской и бранденбургской внешнеполитических программ.

Вместе с тем, в этой динамике прослеживается и появление определённых констант во взаимодействии двух государств. Преемственность в постановке и обсуждении ряда вопросов позволяет говорить о наборе основных тем, более или менее устойчиво присутствующих в русско-бранденбургских отношениях. Формирование такого набора показывает, что контакт двух государств объективно не ограничивался сиюминутными политическими расчетами, но конституировался как элемент системы их внешних связей и, таким образом, включался в общую систему международных отношений, ещё очень рыхлую, складывавшуюся в Европе.

Нетрудно заметить, что переговоры царских и курфюршеских представителей вращались вокруг отношений их государей с Польшей и Швецией; и отношения с другими странами выносились на обсуждение тоже в связи со шведским и польским вопросом, как, например, разговоры об участии Австрии в войне двух этих держав.

Однако тот факт, что контакты России и Бранденбурга не мешали им вести часто противоположную польскую и шведскую политику, делал фундаментальной в их отношениях проблему нейтралитета, которую они не выпускали из вида при обсуждении любых проектов, сколь бы далекоидущими они ни были. При этом в постановке этой проблемы прослеживается весьма симптоматичное различие между позициями двух государств.

Именно Россия в большей степени, чем Бранденбург, добивалась нейтралитета от своего контрагента. Бранденбург же добивался согласия на сохранение за ним статуса нейтрального государства. Требование России было для нее необходимо как элемент дипломатического обеспечения войн, которые она тогда вела, и других своих дипломатических акций (например, проекта об избрании царя на польский престол). Правительство курфюрста избрало другую модель. Оно не имело достаточного политического веса, чтобы настаивать на невмешательстве России в те конфликты, в которых оно участвовало, и поэтому его стремления заключались в том, чтобы Россия, воевавшая с государствами (Польша и Швеция), с которыми курфюрст был так или иначе связан (вплоть до союза), не распространяла свою вражду к этим государствам на Бранденбург. Иными словами, целью России в ее отношениях с Бранденбургом была его нейтрализация, а целью Бранденбурга - сохранение своего нейтралитета.

Такая позиция друг по отношению к другу свидетельствует, прежде всего, о значительном недоверии контрагентов друг к другу; для Бранденбурга, кроме того, характерно стремление не дать связать себя требующими сколько-нибудь серьезных ограничений обязательствами и всегда оставлять себе путь для отступления и иного выбора.

Место, занимаемое этой проблемой - проблемой нейтралитета - на переговорах, выявляет различие в характере русско-бранденбургских отношений до и после того исторического момента, когда почти одновременно, с интервалом всего в месяц, осенью 1656 г. Москвой были подписаны договоры с Бранденбургом и с Польшей.

Если в 1654 - 1656 гг. нейтралитет был основной моделью во взаимоотношениях России и Бранденбурга, то его закрепление в Рижском договоре делало развернутое обсуждение этой проблемы на дальнейших переговорах излишней. Виленское соглашение, оформлявшее вмешательство России в польско-шведскую войну на стороне Польши, знаменовало более глубокое вовлечение России в дипломатическую борьбу, сопровождавшую этот конфликт. Соответственно, для российской дипломатии открывались более широкие возможности для воздействия на политику участников конфликта. Впрочем, и они получали больше возможностей для впутывания России в свои замыслы; Австрия, Дания и Бранденбург были среди тех, кто попытался воспользоваться этим шансом. Таким образом, теперь российское правительство и само стремилось использовать свой контакт с Бранденбургом для воздействия на ход конфликта (миссии Обернибесова и Нестерова), и было готово выслушивать аналогичные проекты курфюрста (миссия Борнтина). Но с изживанием русско-польского сближения и урегулированием отношений со Швецией произошел фактический отказ России от участия в политических комбинаций на северо-западном направлении её внешней политики и перенесение внимания в большей степени на украинские дела.

Ограниченные, в конечном счете, цели контрагентов на первом этапе их отношений предопределяли и меру значимости их контактов для других стран и для развития международной ситуации. Поскольку повлиять на политику партнера и России, и Бранденбургу удавалось только в направлении нейтралитета, а предложения о посредничестве (Бранденбург) или о союзе и «подданстве» (Россия), которые при успехе могли бы изменить ход конфликтов между Россией, Польшей и Швецией, не имели сколько-нибудь заметного и продолжительного успеха, то воздействие русско-бранденбургских отношений на отношения России и Бранденбурга с другими странами не оказывалось активным. В 1657 и 1658 гг. возможностей влиять на развитие международной ситуации у контрагентов стало больше, но в силу того, что польский и шведский вопросы понимались ими во многом по-разному, претворить эти возможности в жизнь России и Бранденбургу, несмотря на приложенные усилия, удалось лишь в незначительной степени.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Прудовский, Петр Игоревич, 2007 год

1. А) Источники неопубликованные Российский государственный архив древних актов (РГАДА)1

2. Фонд 27. Приказ тайных дел.

3. Ед. хр. 117. Дневник бранденбургского посольства И. К. фон Эйленбурга к царю Алексею Михайловичу под осаждённую Ригу в 1656 г. и другие бранденбургские документы по сношениям с Россией.

4. Фонд 53. Сношения России с Данией.

5. Фонд 74. Сношения России с Пруссией.1. Опись 1. Книги, дела.

6. Ед. хр. 4. Грамота к царю Алексею Михайловичу от курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма верющая посланнику его Лазарю Киттельману.

7. Ед. хр. 5. Грамота к царю Алексею Михайловичу от курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма с посланником князем Мышецким, коего приездом быв удовольствован, обещает прислать и своего посланника в Россию для подтверждения дружбы.

8. Ед. хр. 6. Грамота к царю Алексею Михайловичу от курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма просительная об отпуске подданного его Бургана фон Эльзница, взятого в польской службе военнопленным.

9. Ед. хр. 7. Грамота к царю Алексею Михайловичу от курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма с гонцом военным комиссаром Адамом Шубертом, уведомляющая о будущем вскоре в Россию приезде посланника его барона Ионаса Казимира Эйленбурга.

10. Ед. хр. 8. Грамота к царю Алексею Михайловичу от курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма верющая посланнику его барону Ионасу Эйленбургу, в Россию отправленному.

11. Ед. хр. 11. Лист к ближнему боярину Борису Морозову от курфюрста бранденбургского Фридриха Вильгельма, просительная (sic) приложить старание дабы государь его дружеское свое намерение к нему, курфюрсту, продолжать не оставлял.

12. Ед. хр. 15. Грамота к царю Алексею Михайловичу от курфюрста бранденбургского Фридриха Вильгельма с посланником Обернибесовым, что он делает дабы его посредством заключен был мир между короною Шведскою и Российским государством.1. Опись 4. Трактаты.

13. Ед. хр. 4. Постановление бранденбургского посла барона фон Эйленбурга, учинённое в лагере под Ригою с ближним боярином Семеном Лукьяновичем Стрешневым и Ларионом Лопухиным.

14. Фонд 210. Разрядный приказ.

15. Опись 6. Книги Московского стола.

16. Опись 9. Столбцы Московского стола.

17. Ед. хр. 270. Переписка Разряда, касающаяся польской и шведской войны, с воеводами.

18. Фонд 396. Оружейная палата.

19. Ед. хр. 5683. Дело о покупке у бранденбургского гонца Адама Шуберта и у греческого купца Дмитрия Константинова разных товаров.

20. Б) Источники опубликованные

21. Акты, издаваемые Виленскою комиссиею для разбора древних актов. Вильна, 1909. Т. 34. Акты, относящиеся ко времени войны за Малороссию (1654 1667).

22. Вести-куранты. 1600-1639 гг. М. 1972.

23. Вести-куранты. 1645 1646 гг. М., 1980.

24. Вести-куранты. 1651 -1652 гг. 1654- 1656 гг. 1658-1660 гг. М., 1996.

25. Витсен Н. Путешествие в Московию. 1664 1665. Дневник. СПб., 1996.

26. Гордон П. Дневник 1635 1659. М., 2000.

27. Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1857. Т. 6.

28. Записки русских путешественников XVI XVII вв. М., 1988.

29. История о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергеевича Матвеева. Изд. 2-е. М., 1785.

30. Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000.

31. Мартене Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных древнею Россиею с иностранными державами. СПб., 1880. Т. 5.

32. Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906.

33. Опись архива Посольского приказа 1673 г. М., 1990. Ч. 1 2.

34. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1854.1. Т.З.

35. Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Спб., 1830. Т. 1.

36. Путешествия русских послов. Статейные списки. М.; JL, 1954.

37. Русская и украинская дипломатия в международных отношениях в Европе середины XVII в. М., 2007.

38. Сборник Муханова. СПб., 1866.

39. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной Коллегии иностранных дел. М., 1828. Ч. 4.

40. Die Berichte des kaiserlichen Gesandten Franz von Lisola aus den Jahren 1655 1660 / Hrsg. von. A. F. Pribram. Wien, 1887. (Archiv fur osterreichische Geschichte. Bd. 70).

41. Lettres de Pierre Des Noyers secretaire de la reine de Pologne Marie-Louise de Gonzague princesse de Mantoue et de Nevers, pour servir a l'histoire de Pologne et de Suede de 1655 a 1659, Berlin, 1859.

42. Medeksza S. Ksi?ga Pami^tnicza wydarzen zaszlych na Litwie 1654 1668. Krak6w, 1875. (Scriptores rerum polonicarum. T. 3).

43. Moerner T. von. Kurbrandenburgs Staatsvertrage von 1601 bis 1700. Berlin, 1867.

44. Portofolio krolowej Maryi Ludwiki. Czyli zbior listow, akt6w urz?dowych i innych dokument6w, Sci^gaj^cych si? do pobytu tej monarchini w Polsce. Poznan, 1844.T. 1 2.

45. Protokolle und Relationen des Brandenburgischen Geheimen Rathes aus der Zeit des Kurfiirsten Friedrich Wilhelm / Hrsg. von O. Meinardus. Bd. 1 7. Leipzig, 1889 -1919.

46. Pufendorf S. De rebus gestis Friderici Wilhelmi Magni, electoris Brandenburgici, commentariorum libri novendecim. Berolinum, 1695.

47. Pufendorf S. Sieben Bucher von denen Thaten Carl Gustavs Konigs in Schweden. Nttrnberg, 1697.

48. Schlippenbach A. von. Zur Geschichte der Hohenzollerischen Souveranitat in Preussen. Diplomatischer Briefwechsel des Konigs Karl Gustav von Schweden und des Gesandten. Chr. K. Von Schlippenbach aus den Kriegsjahren 1654-1657. Berlin, 1906.

49. Sommerfeldt G. Aus Kurbrandenburgs Beziehungen zu RuBland im Jahre 1656: Der Rigaer Staatsvertrag vom 4. Oktober 1656 // Forschungen zur brandenburgischen und preussischen Geschichte. Bd. 22. Ht. 2. (1909).

50. Die Staatsvertrage des Herzogtums Preussen / Hg. von Stephan und Heidrun Dolezel. Koln, 1971. T.l. Polen und Litauen. Vertrage und Belehnungsurkunden 1525 - 1657/58.

51. Urkunden und Actensfficke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg. Berlin, 1872. Bd. 6; Berlin, 1877. Bd. 7; Berlin, 1884. Bd. 8; Berlin, 1929. Bd. 23. Teil 1.

52. Zwantzigk Z. Ceremoniale brandenburgicum. Tremonia (Dortmund), 1699.1. ЛИТЕРАТУРА

53. Алеф Г. Заимствование Москвой двуглавого орла: точка зрения несогласного // Из истории русской культуры. М., 2002. Т. II. Кн. 1. Киевская и Московская Русь.

54. Балакин В. Д. Курфюрст Фридрих Вильгельм: Судьба Гогенцоллерна в век абсолютизма // Европа: XVII век. М., 1997.

55. Белокуров С. А. О Посольском приказе. М., 1906.

56. Вайнштейн О. JI. Русско-шведская война 1655 1660 годов. (Историографический обзор) // Вопросы истории. 1947. № 3.

57. Василевский Т. Вступление // Памятники истории Восточной Европы. Источники XV — XVIII вв. М.; Варшава, 1999. Т. IV.

58. Галактионов И.В, Из истории русско-польского сближения в 50 60-х годах XVII века: (Андрусовское перемирие 1667 года). Саратов, 1960.

59. Галактионов И. В., Чистякова Е. В. A.JI. Ордин-Нащокин: Русский дипломат XVII в. М., 1961.

60. Демьянов В.Г. Из наблюдений над передачей немецких топонимов в вестях курантах 1600 -1639 гг. // История русского языка. Памятники XI - XVIII вв. М., 1982.

61. Достовалов Ю. Н. Российский посольский этикет XVI XVII веков // Вопросы истории. 1994. №4.

62. Заборовский Л. В. Великое княжество Литовское и Россия во время польского Потопа. М., 1994.

63. Заборовский Л.В. Начало русско-польской войны и дипломатические контакты России с Австрией, Бранденбургом и другими европейскими державами (конец 1653 январь 1655 г.) // Исследования по славяно-германским отношениям. М., 1971.

64. Заборовский Л.В. Некоторые вопросы формирования империй раннего нового времени // Славяне и их соседи. Вып. 9. М., 1999.

65. Заборовский Л. В. Порта, Крымское ханство и государства Центральной и Восточной Европы в 1648 1654 гг. // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в.М., 1998.4. 1.

66. Заборовский Л.В. Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине 17 в. М., 1981.

67. Иванов Д. И. Восточная Европа во внешней политике России середины XVII века. Русско-польские переговоры 1656 года. Дисс. канд. ист. наук. М., 2000.

68. История внешней политики России. Конец XV XVII век. М., 1999.

69. Кёне Б. Посольство Ф. Порошина в Берлин в 1654 г. // Русская старина. Т. 32. 1881. Декабрь.

70. Кобзарева Е. И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655 1661 гг. М., 1998.

71. Коваленко Г. М. Русско-шведские отношения в XVII веке: Учебное пособие по спецкурсу для студентов историко-филологического факультета. Петрозаводск, 1982.

72. Кретинин Г. В. Восточная Пруссия в российско-прусских отношениях (конец XVII середина XVIII в.). Научный доклад на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1999.

73. Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII начала XIX века // Из истории русской культуры: (XVIII - начала XIX века). М., 1996. Т. 4.

74. Малов А. В. Русско-польская война 1654 1667 гг. М., 2006.

75. Мальцев А. Н. Россия и Белоруссия в середине XVII в. М., 1974.24. «Око всей великой России»: Об истории русской дипломатической службы XVI XVII веков. М., 1989.

76. Очерки истории СССР. Период феодализма: XVII век. М., 1955.

77. Рогожин Н. М. Посольские книги России конца XV — начала XVII вв. М, 1990.

78. Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. М., 2003.

79. Рухманова Э. Д. К истории переговоров о принятии Курляндии в подданство России в 1658 г.// История СССР. 1975. № 1.

80. Саганович Г. Невядомая вайна 1654 1667. Минск, 1995.

81. Сапунов А. П. Краткий очерк борьбы Московского государства с Литвою и Польшею в XIV -XVII в. // Витебская старина. Витебск, 1885. Т. 4.

82. Сапунов Б. В. Из истории международных культурных связей Руси в XVII в. («Вести Куранты») // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976.

83. Семенова Л. Е.Молдавия и Валахия в международных отношениях в Восточной и Юго-Восточной Европе (50 70-е гг.) // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. М., 2001. 4.2.

84. Сергеев Ф. П. Русская терминология международного права XI XVII вв. Кишинев, 1972.

85. Соловьев С. М. Сочинения. М., 1990. Кн. 5.

86. Флоря Б. Н. Миссия В. Н. Лихарева в Польше и Литве (к истории русской внешней политики времени «Потопа») // Славянские народы: общность истории и культуры. М., 2000.

87. Флоря Б. Н. От потопа до Вильна. Русская политика по отношению к Речи Посполитой в 1655 -1656 гг // Kwartalnik historyczny. Roc. 110. №. 2 (2003).

88. Форстен Г.В. К внешней политике великого курфюрста Фридриха Вильгельма Бранденбургского // Журнал Министерства народного просвещения. 1900. № 6, 7, 8,9.

89. Форстен Г. В. Сношения Швеции с Россией во второй половине XVII века // Журнал Министерства народного просвещения. Ч. 315. 1898. № 2; Ч. 316. 1898. № 4; Ч. 317. 1898. № 5, 6; Ч. 323. 1899. №6; Ч. 325. 1899. №9.

90. Хаванова О. В. Трансильвания в период русско-польско-украинского конфликта в 50-е годы XVII в. // Русская и украинская дипломатия в Евразии: 50-е годы XVII века. М., 2000.

91. Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется.»: Русский посольский обычай конца XV -начала XVII в. М., 1988.

92. Вё1у L. Les relations internationales en Europe: XVIIе XVIIIе siecles. Paris, 1992.

93. Beuys B. Der GroBe Kurfurst: Der Mann, der PreuBen schuf. Reinbeck bei Hamburg, 1984.

94. Bobiatynski K. Od Smolenska do Wilna: Wojna Rzeczypospolitej z Moskw^ 1654 1655. Zabrze, 2004.

95. Braungart G. Hofberedsamkeit: Studien zur Praxis hofisch-politischer Rede im deutschen Territorialabsolutismus. Tubingen, 1988.

96. Carlon M. Ryska kriget 1656 1658. Stockholm, 1903.

97. Carlson F. F. Sveriges historia under konungarne af Pfalziska huset. F6rsta delen. Carl X Gustaf. Stockholm, 1855.

98. Carsten F. L. The Origins of Prussia. Oxford, 1954.

99. Clark G. The Seventeenth Century. 2nd ed. New York, 1961.

100. Clark G. War and Society in the Seventeenth Century. Cambridge, 1958.

101. Droysen J. G. Geschichte der preussischen Politik. Bd. 3. Der Staat des GroBen Churfursten. Leipzig, 1863. Abth2.

102. Duchhardt H. Friedrich Wilhelm, der Grosse Kurfurst (1640 1688). - In: Preussens Herrscher: Von den ersten Hohenzollern bis Wilhelm II. 2. Aufl. Munchen, 2001.

103. Duchhardt H. Gleichgewicht ger Krafte, Convenance, Europaisches Konzert: Friedenskongresse und Friedensschltisse vom Zeitalter Ludwigs XIV. bis zum Wiener KongreB. Darmstadt, 1976.

104. Duchhardt H. Studien zur Friedensvermittlung in der friihen Neuzeit. Mainz; Wiesbaden, 1979.55.«Ein sonderbares Licht in Teutschland.». Beitrage zur Geschichte des GroBen Kurfursten von Brandenburg (1640 1688). Berlin, 1990.

105. Englund P. Den oOvervinnerlige. Om den svenska stormaktstiden och en man i dess mitt. Stockholm, 2000.

106. Erdmannsd6rffer B. Deutsche Geschichte vom Westfalischen Frieden bis zum Regierungsantritt Friedrichs des Grossen. Berlin, 1892. Bd. 1.

107. Erdmannsdorffer B. Graf Georg Friedrich von Waldeck. Ein preuBischer Staatsmann im siebzehnten Jahrhundert. Berlin, 1869.

108. Fagerlund R. Kriget i 6stersj6provinserna 1655 1661. Operationer och krigsanstrangningar p& en bikrigssk&deplats under Carl X Gustafs krig. Abo, 1979.

109. Forstreuter K. PreuBen und RuBland von den Anfangen des Deutschen Ordens bis zu Peter dem GroBen. GSttingen, 1955.

110. Friedrich C. J. The Age of the Baroque 1610- 1660. New York; Evanston, 1952.

111. Frost R. After the Deluge: Poland-Lithuania and the Second Northern War. Cambridge, 1993.

112. Gawlik M. Projekt unii rosyjsko-polskiej w drugiej potowie XVII wieku. Lw6w, 1909.

113. Gloger B. Friedrich Wilhelm Kurfurst von Brandenburg: Biographie. Berlin, 1989.

114. Handbuch der Geschichte Ost- und WestpreuBens / Hg. von E. Opgenoorth. Teil II/l. Von der Teilung bis zum Schwedisch-Polnischen Krieg: 1466 1655. Lttneburg, 1994.

115. Haumant E. La guerre du Nord et la paix d'Oliva. Paris, 1893.

116. Hedenstrom A. Die Beziehungen zwischen RusBland und Brandenburg wahrend des ersten nordischen Krieges. 1655 1660. Marburg, 1896.

117. Hirsch F. Die ersten Anknupfungen zwischen Brandenenburg und Russland unter dem groBen Kurfilrsten. Berlin, 1885 1886. Т. 1 -2.

118. Hubatsch W. Deutschland zwischen dem DreiBigjahrigen Krieg und der Franzosischen Revolution. Frankfurt/М; Berlin; Wien, 1974.

119. Hubatsch W. Wege und Wirkungen ostpreuBischer Geschichte. Leer, 1956.

120. HQttl L. Friedrich Wilhelm von Brandenburg, der GroBe Kurfurst. MUnchen,1981.72.1mmich M. Geschichte des europaischen Staatensystems von 1660 bis 1789. Munchen, Berlin, 1905.

121. Kamienski A. Polska a Brandenburgia-Prusy w drugiej potowie XVII wieku: dzieje polityczne. Poznan, 2002.

122. Kaminska A. Brandenburg-Prussia and Poland: A study in diplomatic history (1669 1672). Marburg, 1983.

123. Kirby D. Northern Europe in the Early Modem Period. The Baltic World 1492 1772. London; New York, 1990.

124. K6hne B. von. Berlin, Moskau, St.-Petersburg 1649 bis 1763. Ein Beitrag zur Geschichte der freundschaftlischen Beziehungen zwischen Brandenburg-PreuBen und Russland. Berlin, 1882. (Schriften des Vereins fur die Geschichte der Stadt Berlin. Ht. 20.)

125. Kosztyta Z. Hetman Wincenty Gosiewski (ok. 1620 1662). Warszawa, 1974.

126. Kotljarchuk A. In the Shadows of Poland and Russia: The Grand Duchy of Lithuania and Sweden in the European Crisis of the mid-17th Century. Sodertorn, 2006.

127. Krauske O. Die Entwicklung der standigen Diplomatie vom fUnfzehnten Jahrhundert bis zu den Beschlflssen von 1815 und 1818. Leipzig, 1885.

128. Kunisch J. Absolutismus: Europaische Geschichte vom Wesfflischen Frieden bis zur Krise des Ancien Rёgime. G6ttingen, 1986.

129. Kunisch J. Der Nordische Krieg von 1655 1660 als Parabel friihneuzeitlicher Staatenkonflikte. - In: Kunisch J. Furst - Gesellschaft - Krieg. Studien zur bellizistischen Disposition des absoluten Ftirstenstaates. Koln; Weimar; Wien, 1992.

130. Landberg G. Den svenska utrikespolitikens historia. Bd. I: 3. 1648 1697. Stockholm, 1952.

131. Landberg H. Krig p& kredit: Svensk rustningsfinansiering varen 1655. In: Det kontinentala krigets ekonomi. Studier i krigsflnansiering under svensk stormaktstid. Kristianstad, 1971.

132. Lisk J. The struggle for supremacy in the Baltic 1600 1725. New York, 1967.

133. Makffla D. Mi^dzy Welaw^ a Krolewcem 1657 1701. Geneza krolewstwa w Prusach (Konigtum in PreuBen): Studium historyczno-prawne. Torun, 1998

134. Oestreich G. Verfassungsgeschichte vom Ende des Mittelalters bis zum Ende des alten Reiches. Miinchen, 1974. (Gebhardt Handbuch des deutschten Geschichte. Bd. 11).

135. Opgenoorth E. Friedrich Wilhelm, der GroBe Kurfurst von Brandenburg. Gottingen u. a., 1971. Bd. 1. 89.0pitz E. Osterreich und Brandenburg im Schwedisch-Polnischen Krieg 1655 1660. Vorbereitung und

136. Durchfuhmng der Feldziige nach Danemark und Pommem. Boppard am Rhein, 1969.90.0rlich L. von. Geschichte des preuBischen Staates im siebzehnten Jahrhundert. Berlin, 1838 1839. 31. Bde.

137. Philippson M. Der GroBe Kurfurst Friedrich Wilhelm von Brandenburg. 1640 bis 1660. Berlin, 1897. Bd.1.

138. Picavet C. G. La diplomatie franfaise au temps de Louis XIV (1661 1715): Institutions, moeurs et coutumes. Paris, 1930.

139. Polska w okresie drugiej wojny polnocnej 1655 1660. Warszawa 1957. Т. 1 - 3.

140. The Princely Courts of Europe. Ritual, Politics, and Culture under the Ancien Regime 1500-1750. London, 2000.

141. Prutz H. PreuBische Geschichte. Die GrUndung des preuBischen Staates (1655 1740). Stuttgart, 1900. Bd. 2.

142. Przybos A. Gosiewski Wincenty // Polski Slownik Biograficzny. Wroclaw; Krakow; Warszawa, 1960. T. VIII/3.

143. Rachel H. Der Grosse Kurfurst und die ostpreuBischen Stande 1640 1688. Leipzig, 1905.

144. Rachuba A. Wincenty Korwin Gosiewski. In: Hetmani Rzeczypospolitej Obojga Narodow. Warszawa, 1995.

145. Repgen K. Kriegslegitimation in Alteuropa. Entwurf einer historischen Typologie // Historische Zeitschrift. Bd. 241 (1985) Nr. 1.224

146. Saring T. Louise Henriette: Prinses van Oranje. Amsterdam, s. a.103 .Schilling H. Hofe und Allianzen. Deutschland 1648 1763. Berlin, 1989.

147. Sembritzki J. Geschichte des Kreises Memel. Memel, 1918.

148. Seraphim A. Die herzoglose Zeit und ihre Vorboten. In: Seraphim E., Seraphim A. Aus der kurlandischen Vergangenheit. Stuttgart, 1893.

149. Seraphim A. Kurland unter den Herzogen. In: Geschichte Liv-, Est- und Kurlands von der «Aufsegelung» des Landes bis zur Unterwerfung unter RuBland. Reval, 1896. Bd. 2. Abt. 2.

150. Seraphim A. Eine Schwester des Grossen Kurfiirsten Luise Charlotte Markgrafin von Brandenburg, Herzogin von Kurland (1617 1676). Ein Lebensbild. Berlin, 1901.

151. Sobieski W. Der Kampf um die Ostsee von den Sltesten Zeiten bis zur Gegenwart. Leipzig, 1933.

152. Sommerfeldt G. Eulenburgs Verwaltung der preuBischen Munze zu Konigsberg in den Jahren 1656 bis 1660//Forschungen zur brandenburgischen und preuBischen Geschichte (FBPG). Bd. 28. 1915.

153. O.Steinberg S. H. The Thirty Years War and the Conflict for European Hegemony 1600 1660. New York, 1966.11 l.Stoye J. Europe Unfolding: 1648 1688. New York; Evanston, 1969.

154. Sturdy D. J. Fractured Europe: 1600 1721. Oxford, 2002.

155. Szymczak B. Stosunki Rzeczypospolitej z Brandenburgi^ i Prusami Ksi^cymi w latah 1648 1658 w opinii i dzialaniach szlachty koronnej. Warszawa, 2002.

156. Vietsch E. von. Das europaische Gleichgewicht. Politische Idee und staatsmSnnisches Handeln. Leipzig, 1942.

157. Waddington A. Le grand electeur Frederic Guillaume de Brandenbourg. Sa politique exterieure. 1640 -1688. Paris, 1905. Т. 1.

158. Waddington A. Histoire de Prusse. Des origines a la mort du Grand Electeur (1688). Paris, 1911. Т. 1.

159. Wessel M. S. RuBlands Blick auf PreuBen. Die polnische Frage in der Diplomatie und der politischen Offentlichkeit des Zarenreiches und des Sowjetstaates 1697- 1947. Stuttgart, 1995.

160. Wisner H. Krol i car: Rzeczpospolita i Moskwa w XVI i XVII wieku. Warszawa, 1995.

161. Wittrock G. Marienburg och Labiau // Karolinska Forbundets Arsbok. 1922. Lund, 1923.

162. W6jcik Z. Traktat Andruszowski 1667 roku i jego geneza. Warszawa, 1959.

163. Wojna polsko-szwedzka 1655 1660. Warszawa, 1973.

164. Zernack K. Nordosteuropa: Skizzen und Beitrage zu einer Geschichte der Ostseelander. Lttneburg, 1993.

165. ZernackK. Der Zeitalter der Nordischen Kriege von 1558 bis 1809 als friihneuzeitliche Geschichtsepoche // Zeitschrifit fur historische Forschung. Bd. 1. Ht. 1. (1974).