Взаимодействие социокультурных и личностных факторов научной деятельности: Методологический анализ тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.08, кандидат философских наук Беляев, Вадим Алексеевич

• Беляев, Вадим Алексеевич
• кандидат философских наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат философских наук Беляев, Вадим Алексеевич

ВВЕДЕНИЕ.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. ОБЗОР СЮЖЕТОВ О СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ И ЛИЧНОСТНЫХ ФАКТОРАХ НАУЧНОЙ

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

ПСИХОТЕРАПИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ СРЕДА.

ПСИХОЛОГИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИХЕВИОРИСТ А».

УОТСОН КАК ИДЕАЛЬНЫЙ БИХЕВИОРИСТ.

ПЕДАГОГИКА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИХЕВИОРИСТА.

ПОПУЛЯРНОСТЬ И ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ БИХЕВИОРИЗМА.

МЕТАФОРЫ ИЗ ОБЛАСТИ МЕДИЦИНЫ И ТЕХНИКИ.(з5л

НОВОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ» ОГЮСТА КОНТА.

ПОЧЕМУ СИЛА ВСЕМИРНОГО ТЯГОТЕНИЯ УМЕНЬШАЕТСЯ ПРЯМО ПРОПОРЦИОНАЛЬНО

УВЕЛИЧЕНИЮ ЧИСЛА РАЗМЕРНОСТЕЙ ЕВКЛИДОВОГО ПРОСТРАНСТВА.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ. БОРЬБА ЗА САМООБОСНОБАНИЕ.

К РАБОТЕ К.ЛЕВИНА «КОНФЛИКТ МЕЖДУ ГАЛИЛЕЕВСКИМ И АРИСТОТЕЛЕВСКИМ СПОСОБАМИ

МЫШЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ».

ВЗРЫВЫ МОДЕРНА.

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ. БОРЬБА ЗА ИДЕНТИЧНОСТЬ.

ВРЕМЯ ОТКРЫТИЯ МИРА.

ВЫГОТСКИЙ КАК ПОЭТ.

ВЫГОТСКИЙ КАК УЧЕНЫЙ.

ВЫГОТСКИЙ: ОТ «ПОЭТА» К «УЧЕНОМУ» И ОБРАТНО.

РОЖДЕНИЕ ОБЪЕМНОСТИ.

РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ. БОРЬБА ЗА КОММУНИКАТИВНОЕ ПРОСТРАНСТВО.

ПРИМЕР РАССМОТРЕНИЯ МЕТАФОРЫ 'СПОР—ЭТО ВОЙНА'.

ФРЕЙД: ДВИЖЕНИЕ ПО ОТРИЦАНИЮ.

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА В ПСИХОЛОГИИ.

РАЗДЕШЩЪЖ БОРЬБА ЗА ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ.

РОЖДЕНИЕ НОВЫХ СИМВОЛИЧЕСКИХ МИРОВ.

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ.

ОДНОМЕРНОСТЬ МОДЕРНА.

МИР, В КОТОРОМ МЕНЯ НЕТ.

АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН КАК ГЕНИЙ СТИЛЯ МОДЕРН И ФУНКЦИОНАЛИСТСКИИ ПЕРЕВОРОТ В

1СУЛЬТУРЕ.

ЭЙНШТЕЙН, ПОЗИЦИЯ «ДВУМИРЬЯ» И ОБМЕННЫЕ ПРОЦЕССЫ В КУЛЬТУРЕ.

НИЛЬС БОР: КАСТАЛИЙСКАЯ УТОПИЯ И МИРОВЫЕ ВОЙНЫ.

РАЗДЕЛ ШЕСТОЙ. ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ «ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ».

ГУМАНИТАРНЫЙ И ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЙ ИДЕАЛЫ ЗНАНИЯ.

РЕАЛЬНОСТЬ «ОБЩЕГО ДЕЛА».

РЕАЛЬНОСТЬ И ЭКСПЕРИМЕНТ.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ «ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Взаимодействие социокультурных и личностных факторов научной деятельности: Методологический анализ»

Надо сразу предупредить, что все сказанное ниже о таких понятиях как: познание, субъект, парадоксальность, наука, ученые, модерн, проект модерна и т.п. - является моей интерпретацией этих понятий, я не воспринимаю это за «то, что есть». Чтобы предупредить подобные недоразумения со стороны читателя, я и делаю это замечание.

Постановка проблемы и ее актуальность. Проблема «социокультурных и личностных факторов» науки возникала вместе с идеей науки и разрабатывалась сообразно тому, как трансформировалась эта идея.

Новое время, эпоху создания современной науки, можно задать как поиск нового мирового фундамента для тех сил, которые вышли за пределы способа суш;ествования, называемого европейским средневековьем. В этом смысле идея науки - это идея возможности нового мира в соответствуюш:их отношениях противопоставленного уходящему миру. Поэтому проблема «социокультурных и личностных факторов» бьша здесь, с одной стороны, проблемой очищения истины (фундамента нового мира) от всего «человеческого», которым была заражена истина «донаучная», а, с другой стороны, она была проблемой построения нового мира, основанного на очищенной истине, и реализующего фундаментальные человеческие ожидания. Но до тех пор, пока не появилась техника как сила культуры, наука оставалась скорее возможностью, чем реальностью нового мира.

Звездный час науки настал в тот момент, когда техника стала силой культуры. Конец XIX - начало XX века было временем, когда стало возможным не только создавать проекты фундаментального преобразования мира, но и реализовывать их. Идея науки, идея истинного мира, стала возможна как идея реального проекта реального мира. Она получает технику как инструмент «научного преобразования действительности», а, следовательно, возможность стать реальным фундаментом человеческого существования. Строятся и реализуются проекты построения жизни на «научных основаниях». Функция назАного знания в этих проектах - быть универсальным фундаментом. При этом постановка и разработка проблема «социокультурных и личностных факторов» разделяется на две основные линии. Первая линия организуется теми силами в науке, которые хотят остаться служителями «чистой истины», истины не смешанной с человеческимрА/желаниями. Вторая линия организуется всеми теми силами, для которых наука имеет смысл, только если она дает человеку возможность реализовывать свои желания. При этом для обеих линий разработки идеи науки, наука продолжает оставаться вещью фундаментальной, тем, что открывают, а не создают. л

Следующий этап постановки и разработки проблемы «социокультурных и личностных факторов» науки возникает для тех, кто пожинает плоды «научного» построения жизни. Это люди постмодерна. Для них, наконец, с предельной очевидностью открывается то, что понятие науки, научной истины - это всего лишь символ веры в то, что можно найти нерушимый фундамент человеческого существования. Для них наука и техника, в своих реальных результатах, наполнены всеми человеческими желаниями и страстями. Для них «социокультурные и личностные факторы» становятся не тем, через что реализуется наука, а тем, что само реализуется через науку. Науку создают для того, чтобы реализовывать свои желания, осознавая или не осознавая это. Возникают вопросы.- что это означает? что с этим делать? О А4х>-ДЛЛЧ

Современное положение науки в культуре можно назвать функциональным кризисомл науки. Что это значит? Это значит, что наука как идея находится на той фазе своего существования в культуре, когда закончился период веры в нее. Если функция идеи - давать веру, то потеря веры в идею - это ее функциональный кризис. Потеря веры в науку привела к функциональному кризису науки.

А суть веры всегда одна - надежда на спасение от фундаментальных угроз человеческого существования, от потери смысла этого существования. Свою функцию веры новоевропейская наука выполняла с момента ее возникновения. Но апогея эта вера достигла в период конца XIX - первой половины XX века. Это время я буду называть модерном, а проект этой эпохи - возможность фундаментальной перестройки мира - проектом модерна. Наука, инструментализированная техникой, занимала в этом проекте центральную роль. Самым ценным в науке для этого проекта было то, что наука до этого еще не разу не использовалась в качестве инструмента глобального преобразования жизни, поэтому на нее можно было возложить самые отчаянные надежды. От нее можно было ожидать всего того, чего только мог пожелать в фундаментальном смысле человек.

По мере реализации этого проекта все более и более открывалось то, что наука используется в нем как понятие, в которое можно вкладывать все что угодно, а именно все, что относится к реализации желаний человека, фундаментальных или мимолетных. Наука в этом качестве стала социальной машиной реализации желаний. Но это не стало~ее апофеозом, это стало ее падением. Именно это и привело к функциональному кризису науки. Человек - существо парадоксальное. Машина реализации желаний развращает и уничтожает человека, превращает его жизнь в бессмысленность. Став машиной реализации желаний, наука потеряла способность давать фундаментальный смысл существования.

Наука изначально была способом реализации желаний. Другим был только характер желаний. Пока наука не имела техники (инструмента преобразования материального мира), она могла реализовывать желания только тех, кто стоял «по ту сторону» этого материального мира. Она могла быть способом реализации желаний только интеллектуальной аристократии. Когда появилась идея направленности науки на непосредственное изменение материального мира, когда техника стала силой культуры, наука стала способом реализации всех земных желаний. Наука все более и более становилась тем, что реализуется массами и для масс. Тем самым она и превратилась в социальную машину реализации желаний - только теперь уже по преимуществу массовых желаний. Этим она утратила возможность быть тем, что стоит выше обыкновенного человеческого. Хотя именно эта возможность и была тем, на что надеялись шедшие по пути науки к новому миру.

То, что понятие науки в человеческом существовании оказалось наполненным разнообразным «ненаучным» содержанием есть факт обнаруживающий внутреннюю парадоксальность науки. С одной стороны наука - это явление определенного жизненного контекста, который задал ее конкретность как способа движения. С другой стороны наука -это идея об истине и мире. В качестве такого рода идеи наука не могла не стать попыткой построения новой истины и нового мира. А это неизбежно делало ее вместилищем всех человеческих желаний, которые связаны с построением новых миров. Эта несоизмеримость между ожиданиями от науки и ее возможностями сделало ее парадоксальным и непредсказуемым явлением. А всякая парадоксальность какой-либо конкретной идеи, фокусирующей на себе фундаментальные ожидания человека, указывает на парадоксальность сущности самого человека. В состоянии разлома открывается нечто, чего не бьшо видно в устойчивом состоянии. Поэтому рефлексия над функциональным кризисом науки дает возможность узнать нечто о кризисе самого человека, о его парадоксальности.

Хронологические рамки исследования. Для поиска неавтономной сущности науки наиболее подходит время, которое называют модерном (конец XIX - первая половина XX века). В отношении гипотезы моего исследования это время представляет набольший интерес. В это время «социокультурные и личностные факторы» науки взаимодействовали так плотно и очевидно, как это только возможно. Была предпринята попытка сделать науку реальным фундаментом реального мира. Но оказалось, что идея науки есть идея истины вообще, а реальность науки есть сумма конкретных способов построения мира, не могущая строить мир вообще.

Состояние разработанности темы. В аналитической философии теме науки всегда уделялось больше внимания, чем в других философских парадигмах XX века. Фреге, Рассел и ранний Витгенштейн приложили много стараний к тому, чтобы установить связь между семантикой и синтактикой. Неопозитивизм в лице Шлика, Нейрата, Рейхенбаха и Карнапа остро поставили вопрос о выработке, открытии научного знания. Наука ими рассматривалась в контексте ее открытия. Неопозитивизм встретил резкое оппонирование со стороны еще одного позитивизма - постпозитивизма (прежде всего К.Поппера). Поппер -антииндуктивист, он считал, что индукция бессильна в достижении обобщенного теоретического знания. Еще одним существенным для оценки аналитической философии науки является противостояние партикуляризма Карнапа и холизма Куайна. Концепт языковой игры, более богатый, чем индукция и дедукция, занимает в аналитической философии науки центральное место. Как известно, концепт языковой игры ввел в философию поздний Витгенштейн. Фон Вригт, наследник кафедры Витгенштейна в Кембридже, детально проанализировал содержание так называемого практического силлогизма. Практический силлогизм - это необходимость, полученная после действия, он не позволяет предсказывать. Обостренный интерес аналитиков к научному знанию привел к так называемой исторической школе в философии науки. Поппер рассмотрел отношения между меняющимися теориями. Лакатос расширил поле анализа, его интересовала динамика научно-исследовательских программ. Кун, продолжая линию Поппера и Лакатоса, интересуется исторически-эпохальными образцами научного знания, сменяющими друг друга в процессе научных революций. Фейерабенд требует необузданной свободы при выборе критериев науки, в результате она ничем не отличается от обыденного знания. Итак, вот словарь аналитической философии науки: логика, язык, семантика, синтактика, прагматика, индукция, дедукция, верификация, фальсификация, контекст открытия и обоснования, аналитические и синтетические предложения, языковые игры и их логика, конкуренция теорий, научно-исследовательских программ и парадигм.

Феноменология, как и аналитическая философия, претендовала быть философией науки. Однако тематизация проблемы научности в феноменологии осуществляется иначе, чем в аналитической философии. Аналитики утверждают, что сначала надо выяснить статус науки, а потом определить научность философии. Для феноменологов же отказ от философии является забвением сущности, смысла самой науки. Философия, по Гуссерлю, дает метод обнаружения всех научных смыслов - от логики и естествознания до наук об обществе. Согласно феноменологам, единственный доступ к смыслам дает анализ сознания, которое интенционально и конституируется как синтетическое многообразие переживаний с присущими ему инвариантами, постигаемыми в акте интеллектуальной интуиции. Применимость феноменологии к философии, математике и ньютоновской физике дал сам Гуссерль, а к гуманитарным дисциплинам ярче всего это сделали М.Шеллер и А.Шюц. Для Шеллера, наряду с логическими были актуальны и ценностные сущности. Задача была в том, чтобы их узреть и за счет этого обогатить свою собственную жизнь. Шюц - основатель феноменологической социологии и так называемой феноменологии повседневности. Исходная позиция Хайдеггера как философа науки другая, нежели у Гуссерля. Последний считал науку превыше всего и старался находиться внутри нее. Хайдеггер оценивал науку с позиции философии. Он считал, что такой взгляд со стороны и позволяет выявить действительный статус науки. В чем для него была специфика науки Нового времени? Наука Нового времени вводит предметное противостояние между субъектом и объектом, навязывает его сущему.

Герменевтическая философия науки сохраняет достаточно тесную преемственность с воззрениями Хайдеггера. Основополагающая мысль Гадамера, лидера современной герменевтики, состоит в том, что несостоятельно изолирование науки от философии, высшей формой которой является герменевтика. Для примирения философии с наукой, по его мнению, нужно было перешагнуть ограниченный горизонт научно-технического мышления о методе. Честь герменевтики защищали такие философы как А.Н.Уайтхед, П,Рикёр, М.Полани. С герменевтических позиций наука - это существенная, но не единственная часть герменевтического опыта.

Главная мысль представителей франкфуртской философии Хоркхаймера и Адорно состояла в том, что традиционная теория как дедуктивная система высказываний представляет собой лишь первый уровень понимания, на котором лежит печать социальной обусловленности. Традиционная теория используется господствующими силами. Чтобы избежать этого, нужно усиленно рефлектировать над социальной обусловленностью теории. Вместо воли к истине доминирующее значение приобретает интерес освобождения от всех форм угнетения. Второе поколение франкфуртцев существенно откорректировала позицию основателей школы. Коммуникативная рациональность Хабермаса и Аппеля выступает как самокритика научного разума, способность преодолеть свои собственные недостатки и обеспечить социальный интерес. Научное знание обосновано, так как оно, как выясняется в языковых играх коммуникативного сообщества и прежде всего ученых, наиболее приемлемо в рациональном отношении. Наука понимается в свете освобождения от всего того, что угрожает человеку: техники, меркантильности, тоталитаризма. Прагматика возвышается над семантикой.

В постмодернистской литературе разброс мнений относительно статуса науки крайне велик. Для Фуко характером основного исторического события обладает дискурсивная практика. В этой связи жизненность науки определяется ее принадлежностью к дискурсивной формации. В отрыве от последней наука безжизненна. Конструктивно-постмодернистская философия науки (Лиотар) настаивает на приоритете нестабильностей, локальностей, случайностей, многообразии возможностей, виртуальности перед соответственно устойчивостями, тотальностями, необходимостями, достоверными событиями, действительностью. Для Дерриды, представителя деконструктивизма, после деконструкции не остается ничего, кроме фикции, едва различимого следа от слов и вещей.

Осмысление проблемы социокультурных и личностных факторов научной деятельности тесно связано с работами отечественной школы философии и методологии науки, которая представлена для диссертанта прежде всего в работах А.В.Ахутина, Н.С.Автономовой, И.А.Акчурина, А.И.Алешина, А.М.Анисова, В.С.Библера, Л.Б.Баженова, В.П.Визгина, П.П.Гайденко, В.А.Лекторского, Е.А.Мамчур, И.П.Меркулова, С.С.Неретиной, А.П.Огурцова, В.А.Подороги, Б.И.Пружинина, В.Н.Поруса, В.Л.Рабиновича, В.М.Розина, М.А.Розова, Ю.В.Сачкова, В.С.Степина, М.Б.Туровского, В.С.Швырева, Б.Г.Юдина.

Традиционное осмысление проблемы сконццентрировано на изучении структуры и динамики научного знания, а социокультурные и личностые факторы рассматриваются как то, что влияет на эту структуру и динамику. Это связано с представлением о фундаментальности научного знания, его независимости от социокультурных и личностных факторов. Но если встать «по ту сторону» науки, то можно перевернуть проблему и в науке и научном знании видеть факторы социокультурного и личностного. Это дает возможность рассматривать науку в ряду с другими формами культуры как способ построения человеком своего мира.

Что меня не устаивало во всех этих подходах? То, что все они - не мои пути. Они не являются теми путями, по которым я ходил. Разумеется, я знал об этих путях. Но знание о путях и опыт хождения этими путями - разные вещи. Если бы конечной целью моей работы было приготовление «конечного продукта, готового к употреблению», чего-то легко отделимого от меня самого, то тогда все перечисленные подходы должны были бы скорее устраивать меня, чем наоборот. Но это было не так. Конечной целью моей работы было стремление научиться ходить на собственных ногах, укорениться в знании, а не произвести знание. Поэтому, какие бы пути не существовали, они были бы одинаково неприемлемы для меня по этой самой причине. Для того чтобы укорениться в знании, нужно было идти на собственных ногах. По какгш путям? По любым, в том числе и по тем о которых я рассказывал. Потому что дело не в том, чтобы идти по тому или ином пути, а в том, чтобы идти самому, а не повторять словесно результаты хождения по этим путям других людей. Приобретение опыта хождения по путям и собственной траектории пути -вот настоящие конечные цели моей работы. Побочными результатами этого является и то, что можно, при желании, представить в виде «конечного продукта, готового к употреблению». Это я и делаю, подчиняясь законам жанра диссертации.

Место моего подхода среди других подходов к проблеме. Для определения моего места среди других подходов я использую следующие книги:

Социально-психологические проблемы науки. М., 1973.

Социально-психологические проблемы научно-технического прогресса. Л., 1982.

Социокультурный контекст науки. М., 1998.

Философия науки. Выпуск 3. М., 1997.

Философия науки. Выпуск 5. М., 1999.

Грани научного творчества. М., 1999.

Границы науки. М., 2000.

Кентавр. №19.

Из этих книг я выберу только те статьи, которые, на мой взгляд, являются достаточными для определения места моего подхода.

М.Розов в статье «Структура научного знания» , разбирая способы центрации внимания познающего, вводит понятия «рефлексивной симметрии» и «рефлексивного преобразования». Попросту говоря, он предполагает связность центрации внимания и возможность перехода от одной центрации к другой. Все это, в предположении того, что к структуре знания должен примыкать объект знания и субъект знания, дает возможность построить «Краткую методологическую историю центрации в процессе познания Нового и новейшего времени» для обоснования естественности моего собственного подхода. Собственно наука в этой истории будет выступать только в качестве отдельного персонажа.

Вершиной центрации внимания на объекте познания можно считать философию Гегеля. Если объект стоит в центре, значит он наиболее ценен. Поэтому естественно, что для Гегеля история превратилась в процесс «познания объектом познания самого себя» -процесс самопознания Духа.

Все философские системы антигегелевской направленности, в той или иной мере изменяли центрацию внимания, причем сразу во многих направлениях.

Но сначала доминировала центрация внимания на структуре знания. При этом, с одной стороны, знание воспринималось как инструмент, а с другой стороны, знание воспринималось как культурная формация, как глобальный институт культуры. Первое оформилось в виде техники, а второе - в виде науки в ее современном институциональном смысле.

Тенденция к преобразованию действительности, которая стала доминирующей со второй половины ХТК века, имеет в качестве одной из своих предпосылок расконцентрацию объекта. Теперь объект познания перестал быть самоценностью. Теперь он мог превратиться в материал, из которого нечто создают, используя знание о нем. Знание по своему ценностному статусу стало выше объекта познания. При этом оно вОЛпрышмалось как нечто самодвижущееся. Познающий в этом процессе выступал не от своего имени, а от имени знания. Именно это составило гносеологическую сторону проекта модерна. Несмотря на то, что знание использовалось как инструмент, оно воспринималось как высшая инстанция, которая не может действовать неправильно. История при этом полагалась как прогресс в преобразовании действительности. л

При этом объяснимы такие парадоксы этого «прогресса», как тоталитарные общества. Несмотря на то, что прогресс осуществлялся «на пользу человеку», в центре внимания стоял «прогресс», а не человек.

Именно эта «бесчеловечность» модерна, в сочетании с явной «неидеальностью» науки, перевела центр внимания со структуры знания на субъекта знания. Наука оказалась не самодействующей формацией, которой полагалась раньше. Человек явно увидел отражение своих интересов в результатах познания и преобразования действительности. Человек увидел, что, выступая от имени науки, он реализовывал свои желания. Все это объясняет постмодернистскую центрацию на субъекте познания.

В этом смысле тема моей диссертации есть закономерный результат описанной эволюции.

Говоря о центрациях внимания, я имел в виду способность, держа в поле зрен множество объектов, концентрировать свое внимание только на определенном их подмножестве или даже на одном из них. При этом все остальные объекты будут находиться на периферии внимания. Сознание может знать об их существовании, но н уделять им внимания. Примерно так можно говорить и в отношении процесса познания: рефлектирующий над процессом познания может концентрировать свое внимание например, на структуре знания, и весь процесс познания может изображать как смену структур знания, а все остальные компоненты, без которых этот процесс невозможен, будут выполнять роль того, что сопровождает или держит на себе эти структуры знания. А можно, наоборот, представить структуры знания как то, что сопровождает или держит на себе что-то другое, что можно поставить в центр внимания при рефлексии над процессом познания.

Далее, определяя место моего подхода среди других подходов, я опять воспользуюсь идеей М.Розова о «рефлексивных симметриях», которую он разрабатывает в вышеупомянутой статье. Суть его идеи о рефлексивных симметриях, по-моему, в следующем. Предмет познания и способы познания этого предмета имеют много ракурсов, которые определенным образом связаны друг с другом. Иногда эти ракурсы находятся в отношении дополнительности, что и позволяет говорить об их симметричности. Так вот и рассмотрим, в каком отношении мой подход находится с другими подходами, имея в виду эти «симметрии». Это удобно сделать, начиная с рассмотрения тех подходов, которые представлены в сборнике «Философия науки. Выпуск 3»А, посвященный памяти Т.Куна.

Прежде всего, интересна сама статья М.Розова «Строение научного знания». Уже сравнение названий этой статьи с названием моей диссертации («Взаимодействие социокультурных и личностных факторов научной деятельности: методологические анализ») говорит о разной центрации внимания на процесс научного познания. Слово «методология» здесь в счет не идет. Все статьи этого сборника методологические. Но методология методологии рознь. Можно делать методологический анализ научной деятельности, имея в виду и социокультурные и личностные факторы, но центрироваться при этом на структуре и динамике именно знания, а не на чем -либо другом, оставляя все остальное «за кадром», на периферии. Именно так и поступает М.Розов. Он специально рассматривает социальный субстрат процесса познания, вводя понятие социальных эстафет как способ движения знания в этом субстрате. Он подразумевает и творческую роль субъекта познания, когда говорит о «рефлексивных преобразованиях» как смене способа зрения на предмет познания. Но при всем при этом сама судьба и социального субстрата и субъекта познания у него не проблематизируется. Проблематизируется только судьба знания: его структура и динамика под действием различных факторов. Мой подход по отношению к подходу Розова является «рефлексивно симметричным». Вся сумма факторов, образующих процесс познания, остается той же самой, но только смещается центр внимания: с судьбы знания на судьбу культуры и человека в этом процессе. Судьба знания отходит на периферию. В этом смысле мою работу можно было бы назвать «По ту сторону строения научного знания».

В другой статье этого сборника, статье Л.Марковой «Конструирование научного знания как социальный процесс», уже гораздо больше внимания посвящено влиянию социальности и индивидуальности на формирование научного знания. Здесь упоминаются имена Куна, Гейзенберга, которые разрабатывали проблему присутствия социального и психологического в знании. Здесь появляется критика К.Кнорр, с ее ультрапсихологическими взглядами на процесс научного познания, которая вообще отрицает переносимость научного знания из одной лаборатории в другую. Но в центре внимания опять остается судьба знания, а не ученых (даже если это знание считается неотделимым от ученых, как у К.Кнорр). Пример и самой этой статьи и работы К.Кнорр показывает, что судьба знания может оставаться в центре внимания при какой угодно зависимости этого знания от ученых. Для отделения моего подхода от описанного, мою работу можно было бы назвать «О том, как можно не думать об ученых, конструируя знание как социальный процесс».

Особого рассмотрения требует статья А.С.Майданова «Возникновение парадоксов и способы их разрешения», которая хотя, так же как и другие статьи, центрирована на знании, касается важной для моей работы темы - парадоксальности. Автор статьи дает такое определение парадокса: «это такая ситуация в на5Д1ном познании, которая характеризуется наличием двух противоположных взаимоисключаюгцих утверждений по одному и тому же вопросу, причем каждое утверждение имеет свои аргументы».А С моей точки зрения этого недостаточно для определения парадокса. Для парадокса, кроме перечисленных свойств, нужно условие, чтобы эти взаимоисключающие утверждения имели один источник. Только в этом случае возникнет парадокс. До этого, ситуацию можно будет называть конфликтом, противоречием или чем-либо в этом роде, что указывает на различие в источнике взаимоисключающих утверждений. Например, «парадокс лжеца» является действительным парадоксом, т.к. в нем один и тот же источник взаимоисключающих утверждений. Критянин говорит: все критяне лжецы. Здесь есть два предположения:

• Я - критянин, говорю истинное.

• Никто из критян не говорит истинное.

Оба утверждения имеют один источник. Если бы они имели разные источники, то парадокса не было бы. Например, один утверждает, что все критяне лжецы, а другой утверждает, что он, критянин, говорит правду. Это будет просто конфликт. Конфликт перерастает в противоречие, если эти утверждения будут относиться к источникам лежащим в одной плоскости, в которой не предполагается наличие конфликтов, например, в теории. Но противоречие в теории, в общем случае, еще не есть парадокс, т.к. теория не есть нечто простое и единое. Теория, в общем смысле, гетерогенна, что и может служить источником противоречий внутри нее. Противоречие возрастает до парадокса, когда становится очевидным единый источник противоположных утверждений. В этом смысле парадокс есть явное силовое стремление соединить противоположные вещи. Когда мы говорим: ваша позиция противоречива, то этим мы только указываем на существование противоположных утверждений в позиции данного человека. Когда же мы говорим: ваша позиция парадоксальна, то мы указываем не только на существование противоречивых утверждений или устремлений, но на то, что человек не хочет или не может отказаться ни от одного из них. Особенно силен накал парадокса, когда человек именно не может отказаться ни от одного из противоречащих стремлений. Это значит, корни этих стремлений уходят в глубину его сознания или даже бессознательного, в глубину его способа существования.

Парадокс, заданный таким образом, не есть ситуация в «мире идей», а есть ситуация в экзистенциальном мире человека, имеющая своим коррелятом ситуацию в «мире идей». Отсюда видно, что значит «разрешить парадокс». Это не значит завести новый распорядок в «мире идей», а значит завести новый распорядок в экзистенциальном мире человека, удерживающего противоречащие стремления и тем самым удерживающего, воспроизводящего парадоксальность ситуации. Отсюда видно, что разрешить противоречие бывает легче, чем разрешить парадокс. Противоречие - более поверхностная ситуация, а изменить поверхность, как правило, легче, чем изменить глубину. К стати сказать, в своей статье Майданов не привел среди многочисленных примеров ни одно парадокса (парадокса в моем понимании). Все его примеры - это только противоречия и конфликты. Возможно, поэтому он так рецептурно относится к способам разрешения таких ситуаций. В его представлении нет того силового поля, которое удерживало бы эти ситуации, кроме сил рассудка. А рассудок можно победить рецептом. Если принять мой взгляд на парадокс, то в общем случае у него не будет рецептурного способа разрешения. В общем случае парадоксальность ситуации преодолевается ее изживанием. «Не мы меняем мысли как перчатки, а наши мысли изнашиваются как перчатки и мы просто перестаем их носить» -писал В.В.Розанов. Итак, в отношении подхода А.С.Майданова к понятию парадокса мой подход к этому понятию тоже находится в отношении определенной «рефлексивной симметрии». В этом смысле мою работу можно было бы назвать «Об изживании и воспроизведении парадокса».

Из всех статей этого сборника, посвященных философии науки, только статья П.П.Гайденко касается судьбы и самих ученых, хотя в достаточно специфическом смысле. Ее статья называется «Информация и знание» и посвящена анализу и противопоставлению этих понятий именно в отношении судьбы ученых. Для самих ученых информация оказывается небезопасной вещью, которая может принести не только пользу, но и вред. Компьютерные технологии усиливают и без них уже существующее противоречие между объемом научной информации и «профессиональной добросовестностью» ученых, обязанных поглощать и осмысливать всю эту информацию. Более того, автор переносит эту ситуацию на человека вообще (не только ученые вынуждены поглощать информацию) и ставит предельно острые вопросы о судьбе человечества в этой ситуации. Примерно такой же стратегии придерживаюсь и я в своей работе. Ее можно бьшо бы назвать «Судьба ученых в мире знания и не только в нем».

Продолжение сравнений моего подхода с другими подходами можно продолжить, рассматривая статьи сборника «Социокультурный контекст науки»"*. Он начинается статьей Е.А.Мамчур «Нуждается ли эпистемология в психологии?» В этой статье подробно рассмотрено множество примеров, утверждающего присутствие психологического содержания в научных теориях. Центрация внимания, как это видно уже из названия статьи, производится на структуре знания, его онтологическом и психологическом статусе. Судьба ученых и культуры, в которой они живут, тоже стоит на периферии и используется для исследования проблем статуса научного знания.

Но в этой статье затронута одна тема, которая имеет прямое отногпение и к теме моей работы и к выяснению места моего подхода. Одним из персонажей, с которых бьш начат разговор в статье, был И.Кант с его дихотомией теоретического и практического знания и с его перенесением доказательства существования Бога в область практического разума. В этой области утрачивалась симметрия между тезисом и антитезисом «антиномий чистого разума». За счет этого одна из сторон получала большую обоснованность, чем другая. Эта дихотомия и этот ход, в глубоком смысле, идентичны дихотомии центрации на судьбе знания и центрации на судьбе ученых в современной философии науки. Центрация на судьбе знания неизбежно приводит на определенном уровне к ситуации неразрешимости «антиномий чистого разума». И это происходит именно потому, что знание на этом уровне начинает рассматриваться как чисто объективное образование. Чем больше оно очищается от субъективного, от «сферы возможного опыта», тем более оно становится лишенным своей собственной динамики, тем более наступает ситуация «тепловой смерти» знания. Но знание легко освобождается от своей статичности, если переносится в область «практического разума», т.е. когда в центр внимания ставится судьба ученого как человека. Тогда вдруг начинаются флуктуации, несимметрии, которые сдвигают с мертвой точки «антиномии чистого разума».

Из всего этого надо сделать вывод, что центрация внимания на судьбе знания явно или не явно предполагает, что скорее человек служит знанию, чем наоборот. Но само возникновение ситуации неразрешимости «антиномий чистого разума» должно свидетельствовать об ущербности этой позиции. Как только служение знанию достигает определенной степени накала, вдруг оказывается, что обесценивается сам предмет служения. Обесценивается именно в смысле элиминации всех «ценностей», замутняющих чистоту объективности знания. Знание, т.е. человек, попавший в ситуацию такого знания, неизбежно становится в позицию «буриданова осла». Он в буквальном смысле не имеет сил для предпочтения одного другому в знании. (И это понятно, ведь подготавливая себя к этому состоянию, он намеренно освобождается от всех «ценностей» и тем самым лишает себя сил.) Поэтому на пьедестал объективности он восходит совершенно обессиленным, лишенным сил для какого бы то ни было предпочтения. А объективное знание, странным образом, именно в этот момент и требует от него предпочтения. Ведь знания по своей природе есть способ разграничения и даже на пьедестале объективности не может превратиться в «единое», которое избавляет мистиков от необходимости предпочитать.

Парадоксальность ситуации, в которую попадает ученый на пьедестале объективности, должна показывать ущербность такой стратегии существования человека. Как просто все становится, когда человек перестает служить объективности и переправляет «антиномии» в область «практического разума». Он перестает быть «буридановым ослом», он снова становится способным к выбору, к движению, к поступку. Я сказал «как просто все становится» не имея в виду, что противоположная стратегия есть райское место. Поступок сам по себе не есть нечто безусловно положительное. Он просто есть способ существования человеческой природы, причем не единственный.

Из всех этих рассуждений я делаю вывод о том, что и служение объективности, и служение поступку есть только доведенные до предела способы существования единой человеческой природы, отношения между которыми есть отношения динамических ракурсов одного и того же существа, которые не могут существовать в чистом виде, отдельно один от другого. Здесь-то как раз и возникает проблематизация соотношения судьбы ученого как ученого и как человека. Здесь проблематизируется и ситуация в культуре, которая дает возможность превратить служение объективности в единственный способ существования, или, во всяком случае, в доминирующий способ существования. В этой ситуации есть различные метаморфозы и парадоксы, которые собственно и являются темой моей работы. А главным подходом, который я применяю, - это идти от человека, от его судьбы к «ученому», «знанию» и всему тому, что сопутствует этому. В этом смысле мою работу можно было бы назвать «По ту сторону ученого».

Продолжить сравнение моего подхода с другими можно со статьи Г.Копылова «О мифе научной истины»А. В этой статье автор ставит своей задачей обоснование «полимирового» взгляда на действительность, в противоположность тому взгляду, который стремится найти единую истину и, следовательно, построить единый мир. Этот взгляд по мнению автора поддерживается современным инженерно-научным комплексом. Из чего следует необходимость борьбы со сциентизмом, как императивом этого комплекса. В качестве положительного примера автор пытается представить современное христианство как привыкающее к ситуации полимирия.

Этот проход по теме судьбы науки в культуре и судьбы культуры в условиях доминирования инженерно-научного комплекса близок к моему подходу. Одной из целей своего прохода по данной теме я ставил желание показать влияние науки на разные сферы культуры и, в свою очередь, влияние разных сфер культуры на науку. Для рассматриваемого мною периода - эпохи расцвета модерна - я стремился показать общекультурный пафос. который двигал наукой и другими сферами культуры, их взаимный резонанс. Наука скорее в наиболее чистом виде представляла этот общекультурный пафос, чем порождала его. Поэтому, в этом смысле, мою работу можно было бы назвать «О неизбежности научной истины».

Приведу еще раз варианты названия моей работы, т.к. они дают предварительное представление о ее смысловой направленности:

По ту сторону строения научного знания»

О том, как можно не думать об ученых, конструируя знание как социальный процесс»

Об изживании и воспроизведении парадокса»

Судьба ученых в мире знания и не только в нем»

По ту сторону ученого»

О неизбежности научной истины»

Теоретико-методологические основы исследования. Исследование представляет собой последовательность сценариев, которые дают возможность соизмерить события масштаба личности, науки и культуры. Эти сценарии сгруппированы по нескольким линиям, соответственно классам событий, которые в них соизмеряются. Я назвал их «борьбой за самообоснование», «борьбой за идентичность», «борьбой за коммуникативной пространство», «борьбой пространство культуры». Обобщение все эти линии получают в сценарии, который я назвал «парадоксальностью объективной реальности».

Моим намерением было показать не рельеф поверхности фактов, а возможность их глубины. Поэтому весь фактологический материал в сценариях играет символическую, а не натуралистическую функцию. Все конкретные исторические имена и события можно было бы заменить на идеализированные описания. Присутствуют они только для того, чтобы показать точки развертывания мысли и дать мысли символическое содержание, которое есть в каждом имени и событии.

В диссертационном исследовании были применены как традиционные методы философско-методологического анализа, так и приемы феноменологического, герменевтического и экзистенциального анализа.

Цель диссертационного исследования. Целью исследования было сделать очевидной мысль о том, что события в мире науки не представляют собой событий, смысл которых замкнут на самих себя. Человек обширнее и глубже науки и вообще, какой бы то ни бьшо идеи, через которую он себя проявляет. Идеи - это способ реализации человеком самого себя. Попытка сделать науку автономной реальностью развертывания знания приводит к парадоксальным и катастрофическим последствиям.

Новизна исследования. Новизна исследования состоит в том, что наука рассмотрена как способ решения человеком своих задач как человека. Наука создается как то, что может служить реализации этих задач, существует как то, что реализует эти задачи и прекращает свое существование тогда, когда человек считает, что наука уже не способна эти задачи реализовывать. Были выделены следующие фундаментальные задачи и виды борьбы, являющиеся результатом решения этих задач через науку, борьба за самообоснование, борьба за идентичность, борьба за коммуникативное пространство, борьба за пространство культуры.

Борьба за самообоснование - это борьба личностей, выходящих за пределы уже заданного способа мышления и существования и строящих свой мир. Они не могут не бороться друг с другом, потому, что они ощущают себя существующими в едином мире или хотят этого единства. Поэтому, даже ощущая себя рвущимися за пределы традиционной, сковывающей их культуры, они не чувствуют себя в силах существовать без почвы под ногами. Это, в соединении со стремлением к единому миру, единой истине, неизбежно приводит к борьбе за утверждение именно себя в центре нового мира, нового единства. Борьба за самообоснование может происходить на поле научной истины. В этом случае личность ищет ту научную истину, которая необходима ему для создания его собственного мира.

Борьба за идентичность - это борьба личности, за свою нетождественность с какими бы то ни было формами социального существования, за сохранение себя в качестве субстанциальной единицы бытия. Эта борьба внутри себя имеет парадоксальный характер -личность не может существовать без социального, но она не может существовать и полностью слившись с социальным. Это задает постоянные ее колебания от одного полюса к другому. В качестве одного из таких полюсов может выступать наука. Тогда движения личности по направлению к науке и по направлению от науки будут способами сохранить себя как личность.

Борьба за коммуникативное пространство - это следствие того, что развитие теоретической деятельности происходит в особом семиотическом пространстве, которое обладает своей конкретной топологией, своими ресурсами. Поэтому, в этом аспекте, борьба между теоретическими направлениями - это борьба за семиотические ресурсы коммуникативного пространства. Эта борьба бывает столь же жестокой и бескомпромиссной, как и экономическая или политическая борьба. В семиотическом коммуникативном пространстве бывают свои примирения и войны, причем войны соизмеримые с мировыми войнами и «мировыми революциями».

Борьба за пространство культуры - это следствие того, что наука как одна из областей культуры, обладающая своими специфическими способами познания и построения действительности, в период модерна оказалась в уникальной ситуации: она стала претендентом на универсальный способ организации человеческой жизни, те возможности, которые она продемонстрировала и которые в ней только подозревали, создали для нее перспективу быть фундаментом культуры. Но для того, чтобы проверить свои возможности и попыгаться реально стать той силой, которую ей приписывали, науке нужно было овладеть общетеоретическим пространством культуры, нужно было бороться за преобладание с другими формами культуры. Во многом эта борьба происходила неосознанно, во многом авторитет науки в культуре создавался без специальных усилий со стороны ученых (а иногда даже вопреки оградительным усилиям ученых). Но эта борьба, этот захват пространства культуры происходил. При этом сами ученые часто попадали в ситуации, не предусмотренные их жизненной позицией, но неизбежно вытекающие из доминирующего положения науки в культуре.

Все эти виды борьбы рассмотрены с точки зрения парадоксальности объективной реальности. Это означает, что объективная реальность есть сила, которая может быть «за тебя» или «против тебя». Все зависит от того, как сообразуется вектор силы объективной реальности с вектором силы конкретной личности. Создавая свой мир, обосновывая истину своего мира, личность ищет ту объективн)то реальность, которую могла бы взять в союзники, и борется с той объективной реальностью, которую считает своим противником. Парадоксальной, взятая в союзники объективная реальность, становится тогда, когда личность желает не просто союзника на время, а союзника навсегда, когда личность хочет свою объективную реальность иметь как абсолютную реальность, имеющую абсолютную силу. Сделав ее фундаментом своего мира, личность полагается на нее как, с одной стороны, на нечто безусловное, а, с другой стороны, как на то, что обязано гарантировать смысл существования личности, положившейся на нее. Личность хочет одновременно и полнейшей независимости и полнейшей зависимости объективной реальности от себя. Когда этим человеком оказывается ученый, он хочет научной истины, с одной стороны, полностью властвующей миром, а, с другой стороны, гарантирующей безопасность ему, праведнику от истины. Попадая же в ситуацию, когда окружающий мир начинает уничтожать его, ученый оказывается в положении библейского Иова, который не может постигнуть, почему Бог позволяет уничтожать своих праведников. Перед ученым встает проблема теодицеи.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы и результаты работы могут быть использованы для повышения уровня самосознания научного сообш;ества в целом и для создания отдельных спецкурсов для студентов философских и нефилософских факультетов вузов.

Апробация диссертационного исследования. Идеи диссертационного исследования бьши использованы в докладе, сделанном на VI Международной научной конференции по философии техники и технетике, а так же в тезисах для Международной конференции «Информационное общество и интеллектуальные информационные технологии XXI века». Идеи диссертации отражены в двух публикациях:

• Реплика на «Разговор технария и гуманитария в поезде Москва-Лена о философии техники и не только о ней» // Ценологические исследования. Выпуск 14. - М., 2000. -0,1 п.л.

• Техника внутри нас // Научно-образовательный журнал «Право, мировоззрение, фшософия», 2001, №1. Выпуск «Предпринимательство, этика, техника». -1 п.л.

Заключение диссертации по теме «Философия науки и техники», Беляев, Вадим Алексеевич

Вот основные результаты моего исследования.

В разделе «Борьба за самомобоснование» я показал, что стремление к реализации личностных императивов оказываются возможными в ситуации разрыва культурного пространства. Образуется пустое поле. Появляется возможность для самореализации в этом пространстве. Но эта самореализация внутри себя парадоксальна. Она есть и возможность быть (как возможность создавать свой мир), и неизбежность не быть (как неизбежная, особенно на первых порах, необоснованность создаваемого мира, его беспочвенность). Человек стремится за пределы суш;ествующего мира и одновременно стремится расширить мир до своих пределов.

В разделе «Борьба за идентичность» я показал парадоксальность стремления личности к изменению себя и мира. С одной стороны, личности хочется настоящего, объективного изменения действительности, в которую включен тот, кто ее изменяет. А с другой стороны, ей хочется оставаться тем существом, которое внутренний суверенитет и поэтому, в определенной мере, противостоит внешнему воздействию на себя. Проходя через диалектику, в которой преобладание одних факторов сменяется преобладанием других, человек получает представление о границах того пространства, в котором он движется. Его представление об этом пространстве становится многоракурсным, объемным.

В разделе «Борьба за коммуникативное пространство» я показал парадоксальность существования человека в условиях борьбы за пространство для своих объективации. С одной стороны, ему хочется, чтобы это пространство было объективным, независящим от него. А с другой стороны, ему хочется, чтобы в этом пространстве всегда находилось место для него, для его объективации, т.е. чтобы это пространство было неравнодушным к нему и его объективациям.

В разделе «Борьба за пространство культуры» я показал парадоксальность позиции ученых классического типа. Эту позицию я назвал позицией «двумирья». С одной стороны, ученые хотят объективного знания, независящего от них. А с другой стороны, они хотят, чтобы тот мир, который они создают, оставался только их миром, чтобы он не попадал в чужие руки, которые могли бы использовать объективное знание, полученное учеными, против кого угодно (в том числе и против самих ученых). в разделе «Парадоксальность объективной реальности» я выделил основу всех предыдущих тем, которую назвал «парадоксальностью объективной реальности». Суть ее заключается в том, что стремление человека к «объективной реальности» заключено в глубине его экзистенциальной природы. Она ему нужна вследствие его онтологической неавтономности, неполноценности. И одновременно, в той же глубине его экзистенциальной природы, заложено стремление выйти за рамки «объективной реальности», стать онтологически автономным существом, создать свой собственный мир. Диалектика этих стремления составляет суть «парадоксальности объективной реальности».

Рассмотрение «взаимодействия социокультурных и личностных факторов» научной деятельности с точки зрения парадоксальности объективной реальности даегг возможность увидеть в науке как «поиск истины», так и способ реализации человека. \ своих фундаментальных интересов. Все зависит от того, на каком этапе эволюции идеи в культуре происходит «поиск истины». (А эволюция науки как идеи ни чем не отличается от эволюции любой другой идеи в культуре.)

В моменты переломов, когда разрушается ткань силового поля прежнего способа существования, борьба за истину превращается в борьбу за себя. Те, кто вышли или выброшены за пределы прежнего способа существования, борются за ту истину, которая дала бы им возможность построить себе новый мир, соткать новое силовое поле, где они могли бы поселиться. Те, кто остался в пределах прежнего способа существования, те, кто оказался слитым с ним, борются за истину, которая дала бы им возможность не быть вытесненными на периферию новым миром, не быть им уничтоженными. Когда человек ищет фундамент «нового мира», идея науки может стать для него символом возможности этого нового мира, превратиться во вместилище всех его фундаментальных ожиданий. В этот момент «наука» становится полем реализации этих ожиданий и тогда скорее она является фактором «социкультурного и личностного», чем наоборот.

В периоды стабильности стремление к истине может перестать быть борьбой за себя. Это происходит потому, что в такие периоды способом существования человека становится процесс нормированного социального производства и воспроизводства истины (мира, который получил стабильные формы). В эти периоды исчезает осознание того, что истина - это мир, который ты поддерживаешь. Стремление к истине становится служением несущему тебя миру, стремлением к растворению и забвению себя в нем. В этом состоянии скорее истина заставляет человека служить себе, чем наоборот. И если символом этой истины служит понятие науки, то тогда «социкультурное и личностное» неизбежно становятся «факторами развития науки».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Беляев, Вадим Алексеевич, 2002 год

1. Агошкова В.Е., Ахлебинский Б.В. Эволюция понятия системы // Вопросы философии, 1998, №4

2. Андерсон М. Модель. М., 1999

3. Апель К.-О. Трансцендентально-герменевтическое понятие языка. // Вопросы философии, 1997, № 1

4. Арсеньев А.И. Десять лет спустя. О творческой судьбе A.C. Рубинштейна. // Вопросы философии, 1998, № 11

5. Бергер Л.Г. Эпистемология искусства. М.: Русский мир, 1997

6. Биммель В. Мартин Хайдеггер. Урал LTD, 1998

7. Борев Ю. Эстетика. В 2-х т. Смоленск: Русич, 1997

8. Бренной Ш. Словарь научной грамотности. М., 1999

9. Бычков В.В., Бычкова Л.С. XX век: предельные метаморфозы культуры // Полизнозис, 2000, № 2

10. Вер Г. Карл Густав Юнг. Урал LTD, 1998

11. Виккерт Й. Альберт Эйнштейн. Урал LTD, 1998

12. Вудфорд П. Моцарт. Урал LTD, 1998

13. Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса. // Психология развития как феномен культуры. М., 1999.

14. Выготский Л.С, Лурия А.Р. Предисловие к книге Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия». // Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1989

15. Горелов A.A. Концепции современного естествознания. М., 1997

16. Горохов В.Г., Розин В.М. Введение в философию техники. М.: ИНФРА-М, 1998.

17. Гренвил Дж. История XX века. Люди. События. Факты. М.: Аквариум, 1999

18. Губин В.Б. О связи стилей мышления (математического и физического) с природой задач математики и физики системы // Вопросы философии, 1998, № 11

19. Давыдов В.В. Понятие деятельности как основание исследований научной школы Выготского. // Вопросы психологии, 1995, № 5

20. Джуринский А.Н. История педагогики. М.: ВЛАДОС, 1999

21. Динглер Р. Эксперимент. Его сущность и история // Вопросы философии, 1997, № 12

22. Дмитриева М.А. Краткая история искусств. Т.2. М., 1989

23. Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков: (Книга диалог). М., 199:24