Социально-философский анализ концепции "Россия и Европа": Н. Я. Данилевский тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.11, кандидат философских наук Рахманина, Нелли Владимировна

• Рахманина, Нелли Владимировна
• кандидат философских наук
• 1995

Оглавление диссертации кандидат философских наук Рахманина, Нелли Владимировна

ВВЕДЕНИЕ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КАРТИНА МИРА ДАНИЛЕВСКОГО: ЕДИНСТВО И ПРОТИВОРЕЧИЯ.

Глава 1. Онтологические и гносеологические основания истории.

Глава 2. Целостная картина мира в свете марксизма и позитивизма.

Глава 3. Взгляд на Восточный вопрос: Данилевский и Соловьев.

Выводы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЕОРИЯ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПОВ.

Глава 1. Культу pi ю-исторггческий тип и нация: теоретическое обоснование и историческая роль.

Глава 2. Романо-германский культурно-исторический тип: истоки и противоречия.

Глава 3. Россия и славянство как особый вектор исторического движения.

Выводы.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС, ИЛИ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ КОНЦЕПЦИИ ДАНИЛЕВСКОГО "РОССИЯ И ЕВРОПА".

Глава 1. Проект балканского союза: утопия или спасение.

Глава 2. От географического детерминизма к геополитике и кулытрно-исгорическому фактору.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Социально-философский анализ концепции "Россия и Европа": Н. Я. Данилевский»

Ныне переживаемый Россией момент можно характеризовать как глубочайший кризис Российской государственности, как состояние, при котором невозможно исключить и необратимость катастрофических, разрушительных процессов. Уничтожение целостности некогда могущественного государства, удерживавшего мировое равновесие, баланс сил на планете, грозит безопасности не только самого этого государства. Как бы ни старались нас уверить, что происходит возрождение православия, храмов, культуры, самой истории России, тот факт, что Россия после семидесятилетнего перерыва вернулась к капиталистическому пути развития, на который она вступила в конце XIX века, не означает еще, что она обратилась к своей исконной традиции. Напротив, произошедшая в результате "перестройки" социальная революция еще более углубила эту пропасть и перечеркнула успевшую сложиться за прошедший период новую историческую традицию, полную и величия и трагизма и породившую особую социально-историческую общность - советский народ. Пожалуй, никогда в истории нашего отечества - ни во время татаро-монгольского нашествия, ни в Смутное время, ни в 1812, ни в 1917, ни в 1941 году - не вставал так зловеще вопрос: выживет ли Россия? Есть ли у России будущее? Не исполнила ли уже Россия свое историческое предназначение, погрузившись в летаргический сон, смертельную агонию, которая может длиться века? Совершенно справедливым в этой связи представляется суждение И.Р.Шафаревича: "Историческое предназначение народа может быть исполнено, творящая душа может его уже покинуть, а тело его - государство - будет десятилетиями активно: казнить еретиков или покорять соседей. Для великой страны ЖИТЬ - не означает лишь не распадаться на части и сводить концы с концами в своем хозяйстве. Она должна еще осознавать ту цель, ради которой существует, свою миссию в мире".1 Едва ли есть у России сейчас такая цель и миссия. Однако, как у неизлечимо больного остается надежда, что он исцелится чудесным образом, так и у нас остается вера, что все не так уж непоправимо, что подлинное возрождение России все-таки возможно. Но каким могло бы быть это возрождение? Какие пути открыты перед Россией?

Выбор пути не сводится к двойственной альтернативе: либо "коммунистическая казарма", либо "цивилизованное" общество западного образца. Более того, обе эти возможности для современной России - заведомо неосуществимые утопии. Коммунистическая теория и практика продемонстрировала свою ограниченность и нежизнеспособность. И едва ли вновь когда-нибудь сможет стать общенародной идеологией, идеей, на которой созиждется обновленное Российское государство. Хотя, в то же время, нельзя вычеркнуть из истории и не учитывать в будущем ее положительный опыт. Либерально-демократическое устройство, которое выражало бы интересы и творческую волю всех слоев коренного населения, также маловероятно в России. Строго говоря, указанные пути не являются действительно альтернативными друг другу, так как представляют собой две проекции одного тупика, два полюса одной теории, доведенной до своего логического завершения, - теории общества потребления, то есть общества, движущей целью и конечным идеалом которого является материальное благополучие. Самодовлеющим целеполагающим фактором развития такого общества оказываются принципиально неудовлетворимые материальные "потребности" индивидуума. Эти неограниченные потребности формируют утилитарные, сугубо прагматические приоритеты и идеалы общества, ввергая человека в нетрансцендентное, редуцированное существование и лишая его действительно свободного личностного самостояния. При видимом антагонизме обеих систем, идеальные цели их совпадают.

Таким образом, первый вопрос, который должен быть поставлен и разрешен при определении пути России, - это вопрос о целях.

Очевидно, что прежние формы Российской государственности невосстановимы. Речь может идти о творческом созидании новой исторической формы Российского государства. Но созидание нового невозможно на пустом месте. В этом творческом процессе необходимо отправляться от многообразного прошлого опыта, от имеющегося социокультурного базиса, хотя и претерпевшего фундаментальную тр ансф ор м ацию.

В этой связи полезным и актуальным представляется изучение самобытных концепций "третьего" пути, разработанных в русской философской традиции в XIX веке. Такой концепцией, опирающейся на культурно-историческое своеобразие России, является, в частности, труд НЛ.Данилевского "Россия и Европа".

Концепция "Россия и Европа", ставшая предметом анализа диссертации, - плод XIX столетия. Именно в прошлом веке отношения России и Европы вступили в кульминационную стадию развития, кристаллизовались в отчетливые исторические формы, высветив и обозначив контуры грядущего. Карамзин, Пушкин, Одоевский, Чаадаев, Грибоедов, Тютчев, Хомяков, братья Киреевские и Аксаковы, Герцен и многие другие выдающиеся русские умы размышляли над этим вопросом, справедливо подозревая здесь ключ к разгадке исторической судьбы России. Постепенно проблема "Россия и Европа" вышла за рамки собственно российско-европейских взаимоотношений, определяя характер развития мира в целом.

Впервые наиболее концептуально и систематически эта проблема, на наш взгляд, была сформулирована во второй половине XIX века выдающимся ученым-естественником Н.Я.Данилевским в одноименной книге "Россия и Европа", выходившей в журнале "Заря" в течение 1869г.

Опершись на богатый предшествующий опыт, Данилевский творчески переработал его и поднял проблему "Россия и Европа" на новый уровень осознания. Обстоятельства жизни ученого проливают свет на значение и смысл его книги. Николай Яковлевич Данилевский родился в 1822 г. в Орловской губернии в семье кавалерийского генерала и участника войны 1812 года. После учебы в частном пансионе в Москве он был принят в Царскосельский лицей, по окончании которого вольнослушателем поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. В 1849 году Данилевский защитил магистерскую диссертацию, представив описание флоры родной Орловщины. В том же году, находясь на научной практике в Тульской губернии и занимаясь исследованиями границ черноземной полосы России и ее флоры, был внезапно арестован и привлечен к следствию по делу Буташевича-Петрашевского. Ему инкриминировалось участие в "Заговоре" Петрашевского и пропаганда фурьеристских идей. Будущий автор "России и Европы" не был заговорщиком, но симпатизировал социалистическому учению Фурье, находя в нем оптимальное, по его мнению, соединение выгод частного и общего хозяйства. После стодневного заключения арестант был выслан из столицы в Вологодскую губернию. Женился, но через год стал вдовцом, и это обстоятельство стало, по свидетельству Н.Н.Страхова, самым жестоким ударом в его жизни. В 1853 году Данилевский принимает участие в экспедиции "для исследования состояния рыболовства" в бассейне Волги и Каспийском море, которой руководил академик Карл Бэр, высоко оценивший молодого ученого. Спустя пять лет его назначают начальником экспедиции для исследования рыбных и звериных промыслов на Белом море и на Ледовитом океане. На протяжении всей жизни Н.Я.Данилевским было совершено 9 экспедиций, в результате которых было проведено исследование всех вод Европейской России. В

1864 году Н.Я.Данилевский покупает на Южном берегу Крыма, в Мшатке дешево продававшееся большое и запущенное имение, где со своей второй женой и пятью детьми от этого брака проводит последние двадцать лет жизни. Здесь им написана книга "Россия и Европа", неоконченный "Дарвинизм", в котором Данилевский подвергает острейшей критике учение Ч.Дарвина, а также многочисленные статьи, многие из которых были опубликованы уже после смерти Николая Яковлевича его близким другом и единомышленником Н.Н.Страховым.2 Болезнь сердца, которой он страдал в последние годы жизни, настигла его во время очередной научной поездки. 7 ноября 1885 года в Тифлисе Н.Я.Данилевский скоропостижно умер. Трагически сложилась судьба учения выдающегося мыслителя и подвижника науки Н.Я.Данилевского. Книга "Россия и Европа" впервые была опубликована в 1869 г. в журнале "Заря". В 1871 г. Страхов снова издает книгу тиражом 1200 экземпляров, так и не раскупленную до смерти автора. В 1888, 1889, 1895 годах Страхов предпринимает новые издания. И только спустя почти 100 лет в 1991 году в издательстве "Книга" выходит сокращенный вариант работы Данилевского "Россия и Европа".

Россия и Европа" - это целостное законченное произведение из 17 глав, цель которого - обосновать возможность и насущную потребность для России следования по самобытному пути, повлиять на развитие российского общества, на решение насущных внешних и внутренних проблем, уяснить метаисторический смысл противоположения России и Европы и решительно поставить проблему своеобразия России в антитезе к Европе.

Откуда происходит двойственность европейского общественного мнения в оценке равнозначных событий - в отношении к России, с одной стороны, и европейских стран, с другой, задается вопросом Данилевский. И сам же отвечает на этот вопрос: за этой фальшивостью весов, мерянием разными мерами" и "вешанием разными весами, когда дело идет о России и о других европейских государствах", стоит неистребимая враждебность Европы к России. Перебирая вероятные мотивы этой враждебности Европы к России, Данилевский последовательно изобличает расхожие заблуждения и стремится показать, что в действительности скрывается за внешней формой ее проявления. "Ландкартное давление", то есть протяженность России на гигантских пространствах суши, нависающей своей пространственной массой над Европой? Но почему не вызывает подобной реакции Британская империя, распростершаяся на еще более обширной территории? При том что протяженность России, в отличие от Британской империи, никак не связана с мифической "завоевательностью" России: Финляндия, Прибалтика, Западная Украина, Польша, Бессарабия, Кавказ, Сибирь -не являются землями, насильственно приращенными Россией в результате политического завоевания, то есть "национального, народного убийства". Исключая из этого перечня Польшу, которая заслуживает отдельного рассмотрения, - во всем остальном нельзя не согласиться с Данилевским, ".всякая народность имеет право на самостоятельное существование в той именно мере, в какой сама его сознает и имеет на него притязания", - справедливо замечает Данилевский.3 Племена и народности, вошедшие в Российскую империю, имеют ту же степень личной и общественной свободы, что и исконные народы, и при этом не чувствуют потребности в политической независимости, самостоятельности. Во внешней политике, - замечает Данилевский, - Россия также не проявила себя как завоевательница и гасительница свободы. Напротив, не раз вносила она мир и равновесие в Европу и бывала весьма великодушна к своим противникам и обидчикам, за что ей неизменно платилось неблагодарностью и коварством.

Враждебность Европы к России происходит оттого, что Россия есть нечто чужеродное, непонятное для Европы. Россия не Европа. Она не принадлежит Европе ни географически, ни культурно-исторически, -заявляет Данилевский. Но что же такое Россия, если не часть Европы, этой колыбели культуры и цивилизации, олицетворения прогресса? Россия - сама по себе. Она имеет свою историю, свои предания, свою религию, у нее отличные от Европы культурные истоки, наконец, у нее свое культурно-историческое, национальное предназначение. Говорят, что Европа усыновила Россию. Но ее не просили об этой чести. Россию ущемляет роль носительницы и распространительницы европейской культуры в другие страны, отведенные ей Европою для этой миссии. На чем основана эта заносчивая убежденность, что мы дикари и готовы без разбору заимствовать все европейское? - вопрошает Данилевский. Увы, к тому есть основания в самой русской общественной жизни - это болезнь "европейничанья", подтачивающая в течение вот уже скоро двух веков могучий российский организм. С другой стороны, европейцы пытаются представить себя единственными носителями прогресса, а свой путь - не просто европейским, а общечеловеческим. С этим прочно установившимся представлением связано и тенденциозное деление на Запад и Восток, олицетворяющие, якобы, прогресс и застой, свет и тьму. Ни указанное выше представление, ни это деление неверны. Европа не всегда была колыбелью прогресса, образцом цивилизованности и культурности. А в древних восточных цивилизациях, каковы, например, Индия, Китай и др., переживающие ныне видимый упадок, тоже некогда был прогресс и бурный расцвет самобытного культурного и государственного творчества. Описанные воззрения, укоренившиеся в общественном мнении, проистекают в свою очередь из принятой в исторической науке нового времени искусственной системы истории, утверждает Данилевский, в основу которой положен неверный принцип деления на древнюю историю, средние века и новую историю. Критерии этого деления значимы только для Европы. Не соответствует действительности также разделение народов на прогрессивные или регрессивные. Чтобы объяснить смысл и назначение России, Данилевский предлагает кардинально новое понимание мирового исторического процесса. Нужно выделить в истории социально-исторические организмы - культурно-исторические типы. Каждый культурно-исторический тип проходит свой путь развития. И общее между всеми этими типами только в прохождении возрастных стадий. Прогресс не является движением по одной линии, а выражается в движении истории по различным руслам, направлениям, соответствующим определенным культурно-историческим типам. В выделении и существовании таких типов есть определенные закономерности: это общность языка, необходимость государственной независимости, закономерное прохождение отдельными культурно-историческими типами определенных этапов развития и др. Нет общечеловеческого в истории. Каждый народ идет своим путем. И в результате этого движения складывается не общечеловеческая, то есть универсальная схема, модель развития, а всечеловеческое, то есть совокупность всех возможных путей, богатство и многообразие которых и составляет историю, полагает Данилевский. В соответствии с этим воззрением, русскому народу должно следовать по своему пути развития, в рамках самостоятельного культурно-исторического типа.

Россия вкупе со славянством, с одной стороны, а Европа, с другой стороны, являются антиподами, исторически и политически противостоящими друг другу культурно-историческими типами, венчающими собою два важнейших потока всемирной истории: "Один, небесный, божественный, через Иерусалим, Царьград, достигает в невозмущенной чистоте до Киева и Москвы; другой - земной, человеческий, в свою очередь дробящийся на два главные русла: культуры и политики, течет мимо Афин, Александрии, Рима в страны Европы, временно иссякая, но опять обогащаясь новыми, все более и более обильными водами" .4 Философско-религиозный план в концепции Данилевского логически связан с земным: Россия и Европа, утверждает мыслитель, выросли на различном этно-языковом и культурном поприще, имели совершенно особое историческое воспитание и вероисповедание, своеобразный психический характер, формы государственности и экономики.

Европа, продолжает Данилевский, вступила в стадию своего заката. Ее расцвет подобен осеннему плодородию или послеполуденному зною. Это лишь отблеск вчерашнего дня. Но рядом с Европой расцветает новый культурно-исторический тип - славянский, имеющий, как стремится показать ученый, необходимые предпосылки для развития всех сторон духа и деятельности человека, для выработки совершенных исторических форм и образцов во всех областях жизни, в то время как "романо-германский" тип, по мнению Данилевского, выразил собою лишь две из возможных основ - культурную и политическую.

Подчеркивая разноосновность России и Европы, Данилевский выстраивает свою политическую доктрину. Славянство должно избавиться от турецкого ига и от гнета Австро-Венгерской империи и, освободившись, соединиться в общеславянскую федерацию с Россией во главе и с культурно-историческим центром в Царьграде (Константинополем). Осуществление культурно-исторического предназначения славянства и России упирается в разрешение Восточного вопроса, то есть в необходимость объединения славян. Порешить же этот вопрос может только борьба с Европою, неотвратимость которой диктуется всем предшествующим ходом истории. Так философско-историческая концепция перетекает в политическую доктрину.

Труд Данилевского представляет собой попытку создания целостного учения, если угодно, философской системы. И как таковая, она безусловно, может и должна быть подвергнута разностороннему, многоаспектному анализу. Очевидно, что концепция Данилевского, как любая научная гипотеза, претендующая на всеохватность, не лишена многих противоречий. Своеобразный характер мышления Данилевского, не склонного к мистическим построениям, обусловил как достоинства, так и недостатки, недопродуманность целостной картины. Однако не только сама задача, поставленная Данилевским, заслуживает пристального внимания и восхищения, но и ее исполнение. Здесь Данилевский продемонстрировал огромную эрудицию, энциклопедические познания в разных областях, недюжинную способность к обобщению богатого эмпирического материала и оригинальным философским построениям. По выходу в свет книга Данилевского не нашла широкого сочувствия и была поддержана малым числом единомышленников, среди которых нельзя не упомянуть Н.Н.Страхова, издателя, друга и главного пропагандиста учения Данилевского, единственного среди российских историков попавшего в это число К.Н.Бестужева-Рюмина и самобытнейшего русского религиозного философа, последователя Данилевского К.Н.Леонтьева. Сразу же встреченная в штыки, "Россия и Европа" вскоре, усилиями Н.К.Михайловского, Н.Н.Кареева, Вл.С.Соловьева и других, получила прочную репутацию чудовищной книги, соединяющей в себе реакционизм, шовинизм, проповедь войны и наконец изобличающую невежество и неспособность автора к мыслительной работе. Поэтому неудивительно, что книга Н.Я.Данилевского была благополучно забыта и не переиздавалась в России около ста лет. Однако жизнь его учения все же не прерывалась. В 20-х годах "Россия и Европа" переводится на европейские языки и становится достоянием западной историографии.5 Несмотря на обструкцию и забвение на родине, в толковании теории Данилевского сложились даже некоторые устойчивые традиции. Знаменательно, что в последние годы к наследию Данилевского обращается и отечественная наука. Одним из установившихся в недавнее время подходов, в частности, стало выделение в книге Данилевского трех смысловых слоев, трех планов рассмотрения. "Первый поверхностный слой книги, - пишет К.В.Султанов, - политико-публицистический. Здесь автор выступает как сознательный выразитель интересов "своего культурного типа", непримиримый враг Европы и неутомимый полемист, красноречивый обличитель всевозможных происков и интриг, направленных против русской империи. Он обличает пороки и коварство "гниющего Запада", безоговорочно оправдывает всю внутреннюю и внешнюю политику русского правительства, обосновывает идею Всеславянского союза, направленного против Европы.

Более глубоким слоем, смысловым ядром книги служит теория "культурно-исторических типов". Она призвана выражать взгляд естествоиспытателя, объективного исследователя, желающего освободить историю от догм. Здесь автор воздает должное каждому "культурно-историческому типу" и настаивает на том, что все исторические культуры равноправны. Приоритет славянского культурного типа доказывается. по видимости, строго объективными соображениями. Неадекватность натуралистической методологии приводит Данилевского к отрицанию преемственности в истории, к отрицанию единства человечества и каких бы то ни было объективных человеческих ценностей.

На заднем плане расположен философско-исторический слой, в котором с провнденциалистских позиций восстанавливаются единство человечества, логическая нить истории и единая общечеловеческая религия. Оказывается, что народы каждого "культурно-исторического типа" работают не напрасно, что результаты их трудов включаются в мировую культурную сокровищницу, из которой будут черпать последующие поколения. Выясняется, что смысл и исход мировых событий зависят от плана "миродержавного промысла", "по которому развивается историческая жизнь человечества". Помимо отдельных культурно-исторических типов истории выявляются культурные потоки, один из которых идет через Рим в Европу, другой - через Византию в славянский мир. Борьба России и Европы оказывается продолжением борьбы Греции и Рима, в которой Россия должна победить как носительница истинной религии - православия" .6 В соответствии с этими тремя планами рассмотрения Данилевский, по выражению И.А.Голосенко, "выступает как бы в трех лицах: рассерженный патриот-журналист, натуралист-обществовед и религиозный мыслитель, то есть занимает три различных позиции".7 Это удвоение, точнее утроение личности Данилевского и порождает, по мнению исследователя, многочисленные "разночтения", внутренние противоречия". Другой исследователь творчества Данилевского Ю.С.Пивоваров задается нецелесообразным, на наш взгляд, вопросом, который, как он полагает, должен раскрыть тайну творчества Данилевского: ".в чем причина различных позиций и "лиц" Н.Я.Данилевского, в чем кроется секрет "разноплановости" его книги, зачем и почему потребовалось этому цельному в личной, семейной, служебной жизни человеку весьма неодинаково, а зачастую и противоречиво, противоположно решать одну и ту же проблему?".8 Непродуктивность этого вопроса самоочевидна, ибо вся история философской и человеческой мысли вообще, хоть сколько-нибудь подымающейся над обыденностью, не знала иного способа познания, как выведения частного из общего или, напротив, общего из частного. И именно индуктивный метод, примененный Данилевским в его работе, дает собственно новое приращение знания. Как некогда Платон в своем знаменитом диалоге, дабы сформулировать принципы идеального государства, изложил по существу всю свою философскую систему, так и выработка Данилевским целостной картины стала возможна благодаря предварительному аналитическому рассмотрению разных планов проблемы. Проблема "Россия и Европа" относится к разряду тех, которые не могут быть осмыслены в сугубо утилитарном аспекте. Поэтому призыв к упрощению концепции для снятия возможных противоречий мы считаем неуместным. Тот факт, что концепция Данилевского раскрывает свое сложное содержание на трех уровнях является, полагаем, как раз свидетельством цельности мироощущения Данилевского.

Однако, первый слой мы бы определили не как "поверхностный", то есть неглубокий по содержанию, а как внешний, то есть явленный с очевидностью в повседневной действительности. Согласившись с атрибутированием Султанова стиля этого смыслового плана как "политико-публицистического", мы в то же время не можем принять эту дефиницию как вполне исчерпывающую содержание этого слоя. Несмотря на пристрастность тона, Данилевский излагает объективно сложившуюся политическую ситуацию противостояния России и Европы, формулируя вытекающую из этой ситуации политическую доктрину. Но, разумеется, в этой части, как ни в какой другой, нашла отражение гражданская позиция Данилевского, выраженная, однако, весьма корректно и аргументированно. Также и следующий уровень является "более глубоким" не в смысле интеллектуальной глубины, а в отношении охвата действительности. Не останавливаясь здесь на несомненно присутствующих противоречиях в этом слое, хотелось бы сделать несколько замечаний: во-первых, независимо от того, адекватна ли натуралистическая методология Данилевского в применении к явлениям социальным, следует признать, что Данилевский в своей концепции не отрицает историческую преемственность как таковую, он лишь исключает возможность бесконечной эволюции в природе и в человеческой истории; что же касается опровергаемых Данилевским "объективных человеческих ценностей", то последние, при мнимой своей общепонятности, суть весьма туманное словосочетание, не имеющее денотата в реальности, ибо природа человеческих ценностей именно в их субъективном характере. Относительно "философско-исторического слоя", хотелось бы возразить автору приведенной выше цитаты, что упрек в провиденциализме и наличии "миродержавного промысла" может быть в равной степени отнесен как к религиозному философу, каким бесспорно является Данилевский, так и к марксистскому учению, с позиций которого исследователь рассматривает концепцию Данилевского. Только последнее дает еще меньше возможности творчества и свободы человеку в истории, жестко регламентируя конкретные исторические условия данной эпохи и высшую цель исторического процесса. При всем том, выделение трех уровней рассмотрения философской концепции Данилевского мы полагаем верным. Однако эти три уровня мы бы определили несколько иначе: 1) уровень онтологический, или метаисторический (для Данилевского это православный аспект проблемы); 2) уровень философии истории (культурно-историческая или морфологическая теория Данилевского) и 3) уровень социально-политический (политическая доктрина Данилевского, подразумевающая выход России к Босфору и создание славянской федерации):

0// О

7ГФ "О "Q tzj О? о О о ' * f i-MSU^ рис.].

Таким образом, цель диссертации - рассмотреть произведение Данилевского как целостную, законченную социально-философскую концепцию, проследить, как соотносятся друг с другом обозначенные планы, указать на неизбежные противоречия, возникающие при проецировании из одной плоскости в другую. Этой задаче соответствует и структура диссертации, состоящая из введения и трех глав, последовательно останавливающихся на каждом из указанных трех аспектов исследования - от более общего к частному.

В диссертации не предполагалось осветить и проанализировать все мыслимые аспекты концепции "Россия и Европа". Так, за рамками работы остались весьма важные вопросы, далеко еще не получившие настоящего исследования, как: сущность государства, проблема соотношения политики и нравственности, государства и церкви, государства и личности и многие другие. Объектом настоящего исследования являются Россия и Европа как два особых социально-исторических феномена, рассматриваемые с точки зрения теории культурно-исторических типов, то есть в пересечении и соотнесении трех аспектов: онтологического, морфологического и социально-политического. Культурно-историческая теория Данилевского положила начало новому видению истории. Наиболее серьезные, на наш взгляд, представители в области философии истории и исторической науке в XX веке следуют открытому Данилевским дифференциальному подходу. О.Шпенглер, А.Тойнби, школа анналов - вторичны по отношению к Данилевскому. Поэтому слава и честь первооткрывателя, по праву принадлежащая Данилевскому и узурпированная у него, должна быть возвращена ему. В то же время, как указанный подход, так и конкретное применение его в учении Данилевского, а также само понятие культурно-исторического типа нуждается еще в уточнении и обосновании.

Для реализации указанной выше цели предполагается решить следующие задачи:

1. выявить гносеологические и онтологические основания картины мира, нарисованной в концепции Данилевского;

2. установить содержание понятия культурно-исторический тип как единицы исторического движения;

3. определить, как конкретно выражает себя культурно-исторический тип в политической реальности.

К сказанному следует добавить, что методологической основой настоящей диссертации является признание примата духовного над материальным. Формула "бытие определяет сознание" или "материя первична", как нам представляется, подразумевает, что материя есть некая вещь в себе, что она является самопричиной, самодвигателем, то есть заключает в самой себе идеальное начало. Отрицая идеальное начало вообще, эта формула предполагает некую имманентную, то есть присущую ее внутренней природе, идеальность материи. С другой стороны, социальное бытие человека есть не что иное, как воплощенная в духовные и материальные формы Идея. Материалистическая философия нового времени, в том числе создатели руководящей научной теории пролетариата, были очень близки к практике, к реальной

-■г политике и отлично осознавали силу идей, которые, будучи посеяны в умах людей, способны перевернуть мир. Именно марксизму, на наш взгляд, принадлежит заслуга преодоления кантовской пропасти между теоретическим и практическим разумом, между теорией и действием. Как блестяще показали в своих исследованиях такие философы-экономисты, как М.Вебер и В.Зомбарт, ренессансные, реформационные и другие великие исторические духовные движения зарождались в массовом сознании раньше и протекали параллельно развитию экономических материальных отношений. И действительно, идейные основания феодального средневековья в виде стоицизма, христианского учения появились и получили затем широкое распространение в массовом сознании задолго до становления его материальной базы; Ренессанс и Просвещение были идейными предшественниками буржуазных отношений; социализм вырос по существу из достаточно умозрительной идеи, не имея каких-либо значительных элементов в реальной жизни. Итак, методологической основой настоящей диссертации является признание примата духовного над материальным. История в каждый отдельно взятый момент представляет собой актуализацию некоторой социо-культурной парадигмы, или идеи, организующей материальное бытие в пространстве и времени (не обязательно охватывающей все человечество в данное время). Смена эпох есть не что иное как движение этих идей. Идея, в свою очередь, есть образ платоновского эйдоса, образ, посредством которого осуществляется движение материи. Социальный порядок обнаруживает себя в системе организующих идей. Познавая мировые законы, наука как бы нащупывает их эйдосы, прообразы и наблюдает, как данный эйдос управляет явлением.

Ученый-энциклопедист, успешно занимавшийся естествознанием и историей, медициной и философией, лингвистикой и экономикой, Н.Я.Данилевский исходил из признания разумности мира, постигаемой человеком. Философская концепция и социально-политическая доктрина Данилевского суть, на наш взгляд, именно такая попытка нащупывания, обнаружения эйдоса будущей России. Насколько успешной оказалась эта попытка мы рассмотрим в трех последующих главах диссертации.

Часть первая. КАРТИНА МИРА ДАНИЛЕВСКОГО: ЕДИНСТВО И ПРОТИВОРЕЧИЯ

Онтологический аспект концепции Н.Я.Данилевского "Россия и Европа" и его проекция в плоскость историософии)

Заключение диссертации по теме «Социальная философия», Рахманина, Нелли Владимировна

Выводы.

Подытоживая главу, следует сказать, что при всей расплывчатости введенного Данилевским нового понятия - "культурно-исторический тип", необходимость его очевидна, т.к. имевшиеся в научно-аналитическом арсенале термины - народ, государство, этнос, нация - не объясняли многих социально-исторических явлений. Широкое распространение и использование в современной науке таких понятий как менталитет, цивилизация (в качестве синонима культурно-исторического типа), фиксирующих устойчивую настроенность внутреннего мира человека, сплачивающую его в социальные группы, исторические общности, означает косвенное признание заслуги Данилевского в открытии и описании не обнаруженных ранее исторических закономерностей. Типологический метод Данилевского знаменует собой также отказ от европоцентристского и прогрессистского видения истории. Он позволяет взглянуть на процесс истории в совершенно новом ракурсе.

В то же время, предложив рассматривать исторический процесс типологически, т.е. как движение и развитие культурно-исторических типов и уподобив последние живым организмам, включенным в общий строй Божественного мироздания, Данилевский не ставит своей задачей обнаружить "объективные" движущие пружины исторического процесса, установить некие общие факторы социальной эволюции. В то время как они, безусловно, существуют, но имеют различную специфику в рамках разных культурно-исторических парадигм. Отрицая существование общей теории общества, а значит игнорируя некоторые более широкие закономерности, нежели в рамках одного культурно-исторического типа, охватывающие большие регионы, континенты и мир в целом, Данилевский неоправданно абсолютизирует типологический метод, что приводит к искажению целостной исторической картины. С другой стороны, указанный типологический метод не проводится Данилевским последовательно, что приводит к единообразному толкованию процессов, происходящих в разных культурно-исторических типах, в частности, к ожиданию положительных плодов расцвета и воссоединения славянства в общей самобытной православной культуре в результате либерально-освободительного движения в Османской и Австро-Венгерской империях, наконец, к неправильной идентификации культурно-исторической сущности России.

Национальным интересом" Российской империи искони было собирание государства, организация и обеспечение ее надежной безопасности. В отличие от других мировых империй - Османской, Британской, Французской, не имевших "естественного" происхождения, территориально разорванных, державшихся главным образом силой и распадавшимся как только эта сила ослабевала, Российскую империю можно определить как органическую. Россия в своем движении на Восток не устраняла многообразные расы и языки, а вбирала их в себя. На протяжении всего периода "колонизации" происходил отлив духовных и материальных сил из центра в окраины. Великороссия, "метрополия", хирела, окраины богатели. Итак, нельзя не признать, что Россия дала миру совершенно уникальную культурно-историческую форму. Российская империя - это способ совместного проживания, совместного культурного, экономического и политического развития различных этнических и религиозных групп, объединенных одной сильной наднациональной и надэтнической идеей (Советский Союз -Красная Империя - был не совсем легитимным, но в общем-то вполне достойным ее преемником). Такой идеей в Российской Империи было православие. В СССР - идея социальной справедливости. В России 1996 года такой идеи, по-видимому, нет.

Часть третья. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС, ИЛИ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ КОНЦЕПЦИИ ДАНИЛЕВСКОГО "РОССИЯ И ЕВРОПА".

Глава 1. Проект балканского союза: утопия или спасение.

Итак, в понятии Данилевского "культурно-исторический тип" пересекаются три плана - план метаистории, план собственно истории как закономерного процесса человеческого развития и социально-политический план. В предыдущей главе мы показали, что понятие "культурно-исторический тип" принципиально ново и качественно отлично от ряда других понятий, обозначающих различные социальные явления, выявили сущность культурно-исторического типа как единицы исторического движения. Но все-таки остается еще недостаточно разъясненным: что дает оно в объяснение социально-политических закономерностей, как конкретно выражает себя в политической реальности. Для того, чтобы вполне прояснить суть понятия культурно-исторический тип, необходимо ответить еще на один вопрос, а именно: можно ли поставить знак равенства между культурно-историческим типом и субъектом международной политики? Можно ли однозначно отождествлять культурно-исторический тип с политическим "интересом"? Анализ социально-политической доктрины Данилевского позволит ответить на эти вопросы.

Решение балканской проблемы в последней трети XIX века становится насущным. Основы Оттоманской империи все более и более расшатываются. Если прежде поддержание неприкосновенности Оттоманской империи было условием европейского равновесия и гарантией общего мира, то ко временам Данилевского, особенно после Восточного кризиса 1875-1877 годов и последующей русско-турецкой войны 1877-1878 у Европы появились справедливые опасения в том, что ящик Пандоры может раскрыться от внутренних причин и освободить спящие до времени силы. Полиэтничность и поликонфессиональность этого региона содержали в себе предпосылки будущих конфликтов как между балканскими странами, так и общеевропейского масштаба. В 1969 году уже весьма ясно обозначилась готовившаяся борьба между Германией и Францией. Появление нового лидера не сулило спокойной жизни. Балканский вопрос постепенно приобретал характер более глобальный. Этот регион имел стратегически важное положение для ряда европейских стран как с военной, так и с политической и экономической точек зрения (например, России, Австро-Венгрии, Англии, Италии). Относительно данных вопросов у каждой из этих стран были свои интересы и устремления. Непосредственная заинтересованность близ лежащих государств в усилении своих позиций на Балканах приводила к заинтересованности в этом вопросе других европейских стран (например, Германии и Франции). Возникла реальная угроза, что одна из европейских держав получит преобладание на Балканском полуострове и захватит в свои руки вход в Черное море. Сложившаяся обстановка диктовала необходимость предпринять срочные меры.

Идея конфедерации для славянских государств на Балканах была весьма глубокой и богатой и с теоретической точки зрения могла бы помочь окончательному решению Восточного вопроса и стабилизации положения. Соединение народов в рамках конфедерации могло способствовать их политическому усилению, сообща они стали бы менее доступны для иностранного влияния. Наконец, это объединение отрегулировало бы отношения между самими балканскими странами и предотвратило бы многие конфликты в будущем. Была бы создана основа и для экономической интеграции, поскольку определенные хозяйственные связи между ними уже существовали. Вероятно, менее острыми были бы и этнические противоречия, обычно являющиеся следствием политических, территориальных и других трений, которые согласно условиям конфедерации были бы максимально сглажены.

Однако практически идея конфедерации имела мало шансов на успех. Неминуемо было противодействие европейских держав, для которых "Восточный вопрос представляется со стороны отрицательной. В Европе в это время много говорили об идеях панславизма, как идеях враждебных европейской политике и стабильности. В глазах Европы эта конфедерация была бы прямым проявлением этой идеи, несмотря даже на то, что не все государства предполагаемой конфедерации были славянскими. Такое крупное объединение в столь важном стратегическом регионе привело бы к нарушению баланса в Европе в пользу того государства, чье влияние на эту федерацию было бы наибольшим. В частности все опасались усиления влияния России, а она, в свою очередь, - усиления влияния Австрии. Такого политического образования не хотела и Турция.

Однако немаловажны были и трудности внутреннего характера, в частности необходимость территориальных и этнических разграничений разных народностей с целью создания независимых государств, которые должны были бы слиться в единую конфедерацию. Слишком разрозненные и враждебные друг другу, эти народы могли не пожелать объединения.

В 1880 году военный министр Д.А.Милютин входит в правительство с проектом конфедерации самостоятельных балканских государств под общим покровительством Европы, по которому Турция ограничивалась азиатскими территориями, а также Константинополем и прилегающими к нему землями. Этот проект, однако, оказался приемлемым лишь для нескольких самостоятельных государств: Румынии, Сербии, Черногории, Болгарии, Албании, Греции. Предусматривалась также возможность создания и вхождения в конфедерацию промежуточного государства Македонии. Могли войти в нее также, оставаясь формально под властью Австрии, Босния и Герцеговина. Самостоятельность этих государств базировалась на собственной у каждой из них Конституции и сохранении полной автономии в делах внутреннего устройства. Конфедерация определяла политические и военные меры охраны целостности и безопасности государств в нее входящих, финансовые, экономические и юридические вопросы, по которым необходимо единство действий; взаимоотношения двух руководящих органов - Постоянного Совета и Союзного Сейма. Интерес представляет тот факт, что Союзный Сейм должен был избираться Народным собранием в определенном числе, соразмерным с народонаселением каждого государства.106 Записка была одобрена Александром II и направлена П.А.Сабурову и Н.К.Гирсу, участникам русско-германских переговоров, как один из наиболее благоприятных для России вариантов решения балканской проблемы. Данный факт может быть расценен как признание плана Д.А.Милютина правительственной программой по Восточному вопросу на ближайшее время.

Однако за десять лет до Д.А.Милютина Н.Я.Данилевский в книге "Россия и Европа" писал: "Всеславянская федерация - вот единственно разумное, потому и единственно возможное решение Восточного вопроса".107 По проекту Данилевского славянская федерация должна была состоять из всех славянских областей, включая австрийские славянские земли; во главе с Российской империей, а также некоторых неславянских территорий - Румынии, Греции, Венгрии. Столицей подобного конгломерата должен был стать Константинополь. Привлечение неславянских территорий объяснялось Н.Я.Данилевским "родственностью духа и крови". Главной целью этой федерации должна была бы стать борьба с Европой и рост национально-религиозного самосознания у славян. При этом главенство в федерации в целях ликвидации влияния Европы отводилось России. Важным аргументом проекта Данилевского было указание на исконную вражду славян и западных народов, а также на культурно-историческую принадлежность Константинополя к православному миру. Таким образом, объединительная концепция Н.Я.Данилевского значительно отличалась от того, что предлагал Д.А.Милютин. Основой у Данилевского являлось цивилизационное противопоставление славянства и близких с ним "по духу" народов Европе, их полное отмежевание от западных народов. Покровительство над этим союзом, по Данилевскому, должно было быть только у России. Духовное главенство отдавалось православию. Очевидно, что проект Д.А.Милютина отличался большей политичностью, учитывал сложившиеся обстоятельства и стремился к умиротворению интересов славянства, России, Турции и Европы. "Записка" Д.А.Милютина писалась позже труда Данилевского, при другой международной обстановке и с других основополагающих позиций. Но тем не менее, нельзя не признать, что рукой Данилевского гораздо более руководило увлечение, идеалистический взгляд на вещи, в то время, как Милютин демонстрирует большую гибкость и знание реалий внешней политики России, международной обстановки в Европе, положения на Балканах, сложных отношений между народами, которые должны были объединиться.

Значительно более умеренной, нежели проект Данилевского, была точка зрения русского историка и общественного деятеля С.Жигарева, изложенная в книге "Русская политика в восточном вопросе", написанной в 1896 году. Он так же, как и Милютин, поддерживал идею объединения балканских народов и считал "желательным образование в будущем балканского союза независимых государств с общим войском и внешним представительством, с предоставлением членам союза внутренней самостоятельности".108 Идею такого союза С.Жигарев обосновывал тем, что такая форма политического устройства "будучи присуща народностям Балканского полуострова, для них весьма желательна".109 Константинополь же должен был стать либо центром балканской федерации, либо столицей болгарского государства, либо вольным городом.

Диаметрально противоположный взгляд на проблему высказывал Ф.М.Достоевский. По его мнению, "не только правильная федерация между славянами, но даже просто согласие - есть без сомнения лишь мечта будущего".110 Главным аргументом против федерации являлось у него различие в религиозных вероисповеданиях славянских народов, из которых славяне-неправославные считались им зараженными влиянием Запада, от коего необходимо очиститься. Константинополь же, как исторический центр православия, он считал необходимым присоединить к России. Таким образом, главным постулатом рассуждения выступал у него религиозный фактор.

Необходимо отметить, что предлагаемые Данилевским и Жигаревым проекты объединения балканских народов, основывались на идее федерации, а не конфедерации, как у Милютина. По-видимому, действительно, конфедерация как форма государственного устройства, предоставляющая больше свободы входящим в союз членам, являлась в сложившейся обстановке более подходящей для Балкан формой государства. Как показывает история, именно конфедерация является наиболее приемлемой и устойчивой формой государства в условиях значительной полиэтничности и поликонфессиональности, которые характерны для Балкан.

Однако было бы ошибкой характеризовать план Данилевского как дань идеализму и не более того. Глубоко верным в его максималистской позиции было понимание того, что положительные исторические русские интересы такого свойства, что для их осуществления никто охотно не протянет России руку, ибо они вступают в противоречие со всеми другими интересами. Но еще более глубоким и даже провидческим был культурно-исторический метод, лежащий в основе его радикального проекта. При всей многосложности политической жизни человечества в к. XIX-XX веке, именно противостояние культурно-исторических типов как непосредственных субъектов политики стало главной пружиной всех крупнейших событий столетия, идеологическим стержнем его динамики, определило те общие черты синхронистического развития человечества, которые категорически отрицал сам Данилевский. В то же время, сводя суть Восточного вопроса к противостоянию славянской и романо-германской цивилизаций, Данилевский неоправданно упрощает историософскую картину этой проблемы. Отсюда следует разделение Данилевским народов на исторические и внеисторические, что, в свою очередь, влечет за собой искаженную картину при проецировании плана исторического в политическую плоскость. Давно уже отмечено, что все крупнейшие цивилизации зародились в весьма узком коридоре земных параллелей: все древние культуры - между 20° и 45° градусом с.ш.; культуры и политические центры Европы, России, США, Китая и Японии -между 45° и 60° градусом с.ш. Но можно ли это сложное наложение и взаимопересечение цивилизационных парадигм подвести под две, а по сути одну, внутренне противоречивую христианскую парадигму? Оценивая культурно-исторический тип по выработанным им четырем возможным основам деятельности - религиозной, художественно-научной, политико-государственной, экономической, что само по себе очень субъективно, - он умаляет то значение народов, которое выражается в их особом характере, в исторических поступках, не нашедших, как кажется, эксплицитного выражения в зримых формах искусства, религиозной обрядности, государственности. Ошибка Данилевского проистекает, в частности, из его убеждения в прямой связи государственной силы и степени развития культурного типа. Это приводит Данилевского к недооценке ислама как культурно-исторического явления, а также как реального политического фактора.

В то же время, культурно-исторический тип как особый политический фактор смешивается Данилевским с таким политическим фактором как национальное государство. В процессе образования или "пробуждения" наций Данилевский хотел бы видеть одновременно условие, цель и вершину развития европейского культурно-исторического типа. Осознание народом своей этно-языковой общности, самобытной, отличной от другой национальности, своего "племенного эгоизма" (словоупотребление Данилевского) автор книги "Россия и Европа" связывает с особой духовной способностью, высоко развитым чувством свободы. Одновременно Данилевский фиксирует распространение в Европе так называемой космополитической свободы как особого мировоззренческого принципа. Однако он не связывает это веяние с образованием наций: ". с течением времени и власть иерархии, и понятие об империи как о продолжении римского всемирного государства, и всеевропейское рыцарство исчезают или теряют свое значение; сознание же национальности как государственного принципа еще не выясняется. Даже в последнее время идея политической свободы получает космополитическую окраску".111 Однако образование наций и феномен космополитической свободы соответствовали двум сторонам одной медали, были проявлениями одного процесса, который К.Леонтьев назвал "эгалитарно-либеральной революцией". Придавая национальности значение "коренного начала, на котором должно основываться государство",112 Данилевский отрицает, как исторический атавизм, династические права, рассматривая их как "искусственное, случайное" "скопление территорий с их населением в руках одного монарха".113 При этом очевидно, что эта теоретическая посылка касается только Австрийской империи, но никак не Российской, представляющей собой еще более сложное соединение разнородных этнических элементов. В совпадении идеи "отвлеченного государства", основанного не на

Божественной воле, а на космополитической свободе, с национальной идеей Данилевский не обнаруживает общей закономерности европейского развития, приписывая это совпадение случайности: ".как в области наук искусственных система иногда совпадает с естественным порядком, изображением которого должна служить система, так и в искусственной политической системе основанное на отвлеченном принципе значение государств может иногда совпасть (под влиянием преобладающей силы естественных условий) с естественным значением их, основанным на начале национальности. Таким образом, Франция была и при Людовике Х1У (как прежде, так и теперь) государством вполне естественным, национальным".114 Факты, не укладывающиеся в общую логику национального государства, Данилевский толкует в выгодном для себя смысле, настойчиво разделяя психологию и политику, национальное и политическое: "оба ксендзо-шляхетские польские мятежи приняли национальную окраску" лишь под влиянием национальной "эпидемии", а на деле носили не национальный, а "противународный характер".115 Национальное, народное, этническое неизменно смешивается Данилевским, или в лучшем случае рассматривается в иерархической смысловой последовательности, где нация - квинтэссенция, апогей расцвета культурно-исторического типа.

Прослеживая ход исторического воспитания европейских народов, Данилевский делает вывод, что "хотя эти народы и не утратили тех нравственных свойств, которые делают их способными заменить первобытную племенную волю гражданскою свободою (курсив мой - Н.Р.), но все же имели несчастие, пройдя через феодализм, по большей части утратить необходимую для этой свободы почву - право на землю, на которой живут".116 Они отвоевали личные права у своих завоевателей, утверждает Данилевский, но земля осталась во власти этих последних. Таким образом они лишились материальной и нравственной основы гражданской свободы" и не могут вполне разрешить поставленные перед ними "национальные задачи". Отсюда следует у Данилевского, что последние могут быть решены только в соединении с либеральной политикой. Именно в этом аспекте национальных задач Данилевский увидел узел, связывающий мир европейский с миром славянским, - "узел, чреватый событиями, которым на долгое время суждено запечатлеть и определить собою характер истории обоих сталкивающихся культурно-исторических типов: романо-германского и славянского".117

Предсказывая грядущее образование нового культурно-исторического типа - славянского, Данилевский прибегает к методу аналогии (которая, признает он, не является, конечно, еще доказательством). Критерием качественного различия культурно-исторических типов как высшего принципа деления истории Данилевский называет "крупные этнографические различия",118 на основании которых человечество разделяется на несколько больших групп. Одну из таких групп, наряду с санскритской, иранской, эллинской, латинской, германской, должны составить и славянские народы, представляющие, по мнению Данилевского, ту же меру этнографического различия, что и перечисленные семейства. Полагая, что пришло время для самобытной славянской культуры, Данилевский желает только одного - скорейшего освобождения славянских народов из-под гнета Османской и Австро-Венгерской империй, ибо если Россия сформировала и сумела сохранить свою государственность, то другие славянские народы ее не сохранили, а иные и не имели никогда в прошлом. В то же время, согласно сформулированному Данилевским второму закону, непременным условием зарождения и развития цивилизации, свойственной тому или иному культурно-историческому типу, является политическая независимость. Поэтому Данилевский горячо сочувствует тем либерально-освободительным движениям, которые происходят на православном

Востоке, видя в этом начало грядущего расцвета религиозных, культурных, экономических и государственных сил славянства.

Если Данилевский возлагал большие надежды на всеславянский союз, то его младший современник К.Леонтьев, с восхищением принявший учение о культурно-исторических типах, скептически оценивал перспективы славянской федерации. В процессе возрождения славянских национальностей в XIX веке К.Леонтьев усматривал некую общую закономерность: освобождающиеся нации вместо расцвета новых самобытных форм, вместо оригинального самовыражения, исторического творчества давали совершенно иные плоды - однообразного серого европеизма, нивелирования какого бы то ни было своеобразия. Все они, несмотря на национально-религиозные знамена, под которыми проходили, оказались по сути в одном русле "всемирной эгалитарной революции".119 Стремление к самостоятельной государственности приводило внешне к тем же результатам, что и движение государственного национализма в Европе в последние столетия, к конституционно-демократическим формам правления. И Европа, и православно-мусульманский Восток, и Россия вслед за ними устремились единым потоком в костер всемирной либерально-эгалитарной революции, к всеобщему "однообразию и смешению". "Каковы бы ни были второстепенные оттенки, отличающие новейшую историю православной России и мусульманской Турции от современной истории католической и православной Европы, - главный несомненный результат один: большее против прежнего равенство личных прав и общественных положений, ослабление религиозных чувств и влияния духовенства, усиление индустриального движения и конституционных вкусов; торжество общеевропейских демократических мод и обычаев над местными привычками, предубеждениями и пристрастиями; большее против прежнего всеобщее сходство воспитания в классах правящих, при неотстранимом все-таки ничем (и всего менее равенством и равносилием) антагонизме интересов", - писал Леонтьев.120

Поддерживая славянское освободительное движение и провозглашая при этом принцип сочетания либеральной и национальной политики, Данилевский таким образом невольно впадает в общее либерально-европейское умонастроение, ошибочно отождествляя сущность культурно-исторического типа с европейским политическим принципом национализма и перенося его на славянство. Но, увы, для славянства, как и для России позднее, этот путь оказался пагубным. Вместо ожидаемого Данилевским центростремительного движения освобожденных народов в общеславянский союз, возобладали центробежные силы, вместо славянского братства - славянский раздор и крайний и недальновидный эгоцентризм, который руководствуется сиюминутными прагматическими соображениями и, обуянный позаимствованной идеей, не принимает в расчет ни необходимости быть благодарным вчерашнему спасителю своему, ни возможных печальных перспектив в ближайшем будущем. Так, освобожденная в 1878 году Болгария уже в 1885 году разрывает с Россией-освободительницей дипломатические отношения, а во время 1-ой мировой войны выступает в военных действиях против России; братские Болгария и Сербия с момента получения независимости в 1878 году до конца второй мировой войны четырежды вступают в военный конфликт.

Временной срез истории, начертанный воображением Данилевского, являл собою дробную картину самодостаточных компонентов. Констатируя внешне общие тенденции развития, Данилевский не сумел распознать их суть, правильно интерпретировать. Разводя Европу и Россию со славянством в разные культурно-исторические типы и отрицая возможность общих закономерностей, Данилевский не обнаружил в национальных движениях в Италии, Германии, на Балканах единой интенции, нацеленности на европейского образца универсализм и хотел основать на нем самобытный славянский культурно-исторический тип. Суть этой тенденции, не идентефицированной Данилевским, было распространение и утверждение европейской модели национального государства, которая в конце концов и победила.

Гпава 2. От географического детерминизма к геополитике и культурно-историческому фактору.

Если Данилевский связывал развитие исторического типа и его культуры с политической силой государства, то немецкий ученый Фридрих Ратцель несколько позднее абсолютизировал в этой логической связке пространственный фактор. Фридрих Ратцель еще не произносит слово "геополитика", но именно он делает шаг от географического детерминизма к геополитике. Пространство - наиболее важный политико-географический фактор, не просто территория, а само по себе политическая сила. Каждое государство и народ имеет свою "пространственную концепцию", то есть идею о возможных пределах своих территориальных владений". Упадок государства есть результат слабеющей пространственной концепции и слабого пространственного чувства. Пространство обусловливает не только физическую эволюцию народа, но также и его ментальное отношение к окружающему миру. В учении Ф.Ратцеля, как и в концепции Данилевского, сказалось характерное для XIX века увлечение естественными науками. Как и Данилевский, Ратцель уподоблял государство живому организму. Отсюда и название важнейшей его книги -"Политическая география", в которой он сформулировал свои "законы" пространственного роста государств, прямо связывая последний с ростом культуры:

1) Пространство государств растет вместе с ростом культуры.

2) Рост государств сопровождается другими симптомами развития: идеями, торговлей, миссионерством, повышенной активностью.

3) Рост государств осуществляется путем соединения и поглощения малых государств.

4) Граница есть периферийный орган государства, служащий свидетельством его роста, силы или слабости и изменений в этом организме."121

Человеческая мысль уже в древности обратила внимание на связь государства и пространства. Ратцель же на рубеже XIX-XX веков сделал шаг от теории к практике, от географии - к геополитике. Однако вряд ли можно безоговорочно согласиться с первым законом Ратцеля, с которым совпадает и точка зрения Данилевского: культура вовсе не обязательно выражается в территориальном расширении и экспансии. Выше говорилось уже о разобщенном полисном устройстве Греции, культура которой, тем не менее, была много выше культуры Македонской империи. Можно вспомнить примеры из истории Русского государства: был ли Новгород, завоевавший Киев, более "культурным"? Очевидно, что нет. Как не была "культурнее" Волынь, подчинившая себе высоко развитый Галич. Как, наконец, дикие германские племена завоевали великую римскую культуру. Речь тут идет совсем о другом - о праве сильного пред слабым. В самом деле, нельзя серьезно отнестись к теоретическому обоснованию большей культурности Великобритании пред Индией или Китаем и оправдать тем самым "право" диктовать свою волю, "распространять культуру", истреблять непокорное население. Данная точка зрения, однако, отнюдь не является оригинальной в истории человечества. В то же время, специфическая ее трактовка отражает определенный этап исторического развития, а именно тот ее этап, когда европейские народы вступили в эпоху нового времени; тот этап и соответствующую ему гуманистическую идеологию, когда происходило освоение и заселение неоткрытых еще земель и борьба великих держав за раздел новых земель; этап экстенсивного развития европейского капитализма за счет колоний. Просвещенное моральное оправдание интервенционистской политики, на наш взгляд, гораздо более кощунственно, нежели практические аксиомы "макиавеллизма" или эпатирующие своей откровенностью высказывания современника Н.Я.Данилевского О.фон Бисмарка: "Великие государственные вопросы решаются не правом, а силою - сила всегда предшествует праву". В этих словах, не приглаженных лукавой дипломатичностью, отражена вся суть политической истории народов, сокровенное государственной мудрости. Торжество силы - вот настоящий смысл исторических побед, господства одних государств над другими. Все же, что на цивилизованном языке называется правом, есть только освящение факта, созданного силою. Историософия и политика - вещи песопрягаемые: если первая стоит на ценностных, нравственных опорах, то последняя есть область внеморальная, руководящим критерием в которой является единственная безусловная ценность - благо государства.

При бросающемся в глаза экспансионистском характере "законов" Ратцеля, связь государства и пространства, составляющая их суть, бесспорна, при этом государство выступает как самостоятельный политический фактор, не тождественный культурно-историческому типу. История показывает, что даже народы и государства, исповедовавшие одну религию, одну и ту же политическую и социальную философию, имеющие в основе одну и ту же культуру, тем не менее вступали в непримиримые конфликты друг с другом из-за контроля за куском земли, полосой моря или даже "точечным" пунктом, имеющим стратегическое значение. Это означает, что геополитические и культурно-исторические интересы могут не совпадать, что это в принципе разные вещи. Географическое пространство, территория является самостоятельным политическим фактором, объектом политических интересов. Издавна причиною войн были территориальные притязания, а главной целью войн - занятие территории. Издревле же существовала и другая причина войн -межцившшзационный антагонизм, целью таких войн было подчинение одной культуры другой. Но чаще всего имели место смешанные причины войн, как это было в Европе в период Реформации и Контрреформации. Начавшись как династическая, война могла приобрести характер территориальный, а затем цивилизационный. Или в другой последовательности.

XX век принес человечеству грандиозный рывок в направлении технического прогресса. Это вызвало процессы, которые в совокупности описываются как "уплотнение" земного пространства, с чем связано также появление новых отраслей знания - генетики, кибернетики, информатики, невозможных в веке XVIII или XIX. В этих условиях качественно новое значение приобретает географический, или точнее геополитический фактор. В отличие от политической географии, которая исследует государство как явление природы, то есть его положение, размеры, форму и границы как таковые, в отличие от политики, которая имеет дело с государством как с системой экономики, торговли, культуры, область геополитики - это динамика общественной жизни, геополитика обращена не в прошлое и настоящее, а в будущее. Если политическая география рассматривает государство с точки зрения пространства, то геополитика, напротив, пространство рассматривает с точки зрения государства. Субъектом геополитики может выступать как отдельное государство, так и целая цивилизация (культурно-исторический тип), которая, в свою очередь, может отождествляться, а может и не отождествляться с государством.

Иными словами, объяснить логику исторического процесса только из культурно-исторических закономерностей не представляется возможным. Более точным было бы описать этот процесс с помощью ниже следующей схемы: рис.2

Как видно из схемы, всю сложность и многообразие факторов можно свести к трем направлениям, которые находятся во взаимопересечении и влиянии: это, прежде всего, собственно фактор государства, который в последнее столетие стал выступать как национальное государство, а также геополитический и цивилизационный, или культурно-исторический факторы. Все они существовали и в первоначальные исторические времена и во времена Данилевского. Но в нашем столетии они претерпели качественные изменения и приобрели небывалую остроту.

Геополитика как стратегия государств существовала с древнейших времен, но лишь в нынешнем веке она приобрела действительно планетарный характер и даже стала претендовать на статус научной дисциплины. Один и тот же культурно-исторический тип в процессе своего развития порождает разные социально-этнические общности. Все изменчиво, даже язык в известной мере подвержен изменениям. Но неизменным остается одно - месторазвитие, географическое пространство с его несущественными для человеческой истории трансформациями. Географический фактор является, пожалуй, единственной константой в этом изменчивом мире. Однако отсюда не следует, что геополитика есть некоторая догматическая концепция, подобно открытому однажды закону Ньютона. В силу своего доктринального характера, она призвана не просто идти в ногу со временем, но опережать его и даже в какой-то мере предопределять. История геополитики XX века красноречиво свидетельствует об этом динамическом ее характере.

Первой в собственном смысле геополитической стала концепция английского географа Хальфорда Маккиндера, постулировавшего глобальную геополитическую модель. В 1904 г. в Британском королевском географическом обществе Маккиндером была прочитана лекция "Географическая ось истории", в которой роль осевого региона он отводил Евразии: "Окидивая беглым взглядом широкие потоки истории, нельзя избавиться от мысли об определенном давлении на нее географических реальностей. Обширные пространства Евро-Азии, недоступные морским судам, но в древности открытые для полчищ кочевников, покрываемые сегодня сетью железных дорог - не являются ли именно они осевым регионом мировой политики? Здесь существовали и продолжают существовать условия для создания мобильной военной и экономической мощи".122 Наиважнейшее геополитическое значение Маккиндер приписывал России, отмечая особо обстоятельство, выпавшее из поля зрения Данилевского, - пространственную преемственность империи Чингисхана и Российской империи: "Россия заменила монгольскую империю. Место былых центробежных рейдов заняло ее давление на Финляндию, Скандинавию, Польшу, Турцию, Персию и Китай. В мире в целом она занимает центральное стратегическое положение, сравнимое с позицией, занимаемой Германией в Европе. Она может наносить удары по всем направлениям<.> Маловероятно, - полагал мыслитель, - чтобы какая-либо из мыслимых социальных революций разрушила ее фундаментальное отношение к бескрайним географическим пределам ее существования<.> За осевым регионом, в большом внутреннем полумесяце, расположены Германия, Австрия, Турция, Индия и Китай: во внешнем же полумесяце - Англия, Южная Африка, Австралия, США,

Канада и Япония.".123 Маккиндер считал, что любая континентальная держава, захватив господство в осевом регионе, может обойти с флангов морской мир, к которому принадлежит прежде всего Великобритания. Исходя из английских геостратегических интересов, Маккиндер опасался более всего русско-германского сближения. Господства над мировым островом, полагал мыслитель, может добиться только великая континентальная держава типа России или Германии, и это давало бы ей возможность стать великой морской державой. В его концепции Мировой остров - это сплошной континентальный пояс, состоящий из Европы, Азии и Африки. Окруженный Мировым океаном, этот остров благодаря своему географическому и стратегическому положению неизбежно должен стать главным местом расположения человечества на нашей планете. Отсюда -вывод, что государство, занимающее господствующее положение на Мировом острове, будет также господствовать и в мире. Дорога же к господству над Мировым островом лежит через хартленд, имеющий достаточно прочную основу для концентрации силы с целью угрожать свободе мира изнутри цитадели евразийского континента: "Кто правит Восточной Европой, господствует над Хартлендом. Кто правит Хартленд ом, господствует над Мировым островом. Кто правит Мировым островом, господствует над миром".124 Представляя британские интересы, Маккиндер страшился одновременно и России и Германии. Опасаясь движения Германии на восток, к центру хартленда, он предлагал создание "срединного яруса" независимых государств между Россией и Германией. Таковой и был создан мировыми договорами в 1919 году (хотя это и нельзя отнести на счет концепции Маккиндера): его звеньями стали Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехословакия и Румыния, хотя политически ему предназначалась роль защитника не России от Германии, а Запада от "большевистской опасности". Интересная деталь: Маккиндер нигде и никогда не давал определенного описания западных границ хартленда, будто бы оставляя этот вопрос на разумение своих читателей. Хотя он и ссылался в общих чертах на то обстоятельство, что стратегически хартленд включает Балтийское море, Дунай, Черное море, Малую Азию и Армению, дальше этого он, однако, не шел и, думается, не без оснований. Кто вообще может взять на себя смелость провести определенную, фиксированную линию на этой вечно бурлящей и конфликтующей части Европейского континента? Зыбкая граница, установленная после Первой мировой войны, была полностью разрушена уже в 1939 году. Вторая мировая война завершилась, казалось бы, установлением более прочной и "справедливой" разделительной линии между западной и восточной частями Европы, и ее можно было бы условно принять за западную границу хартленда. На рубеже 1989-90-х гг. она также рухнула, и это новое ее разрушение сопровождалось образованием в центре Европы новой "буферной зоны", только еще более зыбкой, еще более чреватой конфликтами, еще более ненадежной и опасной, нежели то было после Первой мировой войны. Особенность ее образования на сей раз в том, что оно было стихийным, не имеющим какой-либо определенной политической цели, а потому и будущая роль ее скрыта в полном тумане. Преждевременность концепции Маккиндера состояла в ее глобальном измерении, тогда как мир в момент ее появления носил по преимуществу европоцентристский характер. "Глобальность" же нашла свое выражение после Второй мировой войны, в частности, в американской доктрине сдерживания: какие бы идеологические мотивы ни лежали в ее основе, по своей сути она была нацелена на нейтрализацию контролируемого СССР хартленда и недопущение его доминирования над Мировым островом.

Новое звучание получают постулаты Маккиндера в теории Карла Хаусхофера, с чьим именем связана вся немецкая геополитика начала века, включая и ее негативный аспект как теоретического оправдания нацистской идеи мирового господства. В его построениях геополитика делается гибкой и свободной от всяких жестких дефиниций. В то же время она строится им на совершенно определенных приоритетах. Опираясь на "законы" Ратцеля и прежде всего на его идею о преимуществах больших государств перед малыми, а также на идею Маккиндера о Мировом острове, Хаусхофер рассматривал господство Германии над малыми государствами к западу и к востоку от нее как "неизбежное", а борьбу, необходимую для его реализации, как полностью оправданную. В идее мирового острова он видел пространственную модель для немецкой гегемонии в будущем новом мировом порядке. С концепцией Мирового острова немецкие геополитики связывали два момента: 1) доминирование России в евразийском пространстве и 2) подрыв английской военной мощи для приобретения полного господства в омывающем Мировой остров Мировом океане. Хаусхофер вслед за Ратцелем и Маккиндером считал, что континентальная держава обладает фундаментальным преимуществом над морской державой. Он рассматривал союз Германии и России как ядро евразийского союза с более широким трансконтинентальным блоком, должным включать и Японию. На протяжении 20-30-х годов Хаусхофер не уставал призывать Японию к сближению с Китаем и СССР, выступая одновременно за укрепление советско-германской дружбы. В целом Хаусхофер оценивал Советский Союз как азиатскую державу. Европа, включая славянские земли Восточной Европы, должна была, по его мнению, объединиться под главенством Германии и в этом виде служить своего рода "геополитическим аргументом" в переговорах с Россией о судьбе Евразии. Русско-германский союз рассматривался им, таким образом, как необходимый шаг на пути к последующим завоеваниям Германии на суше и на воде. Хотя Хаусхофер и его последователи в своих построениях исходят из концепции Маккиндера, выводы их носят прямо противоположный характер: для последнего русско-германский союз - это то, чему нужно всячески противиться; для первых он был главным ключом к реализации идеи Lebensraum.

Если Ратцель, Маккиндер и Хаусхофер делали упор на преимущество континентальных держав, то американский геополитик поколения 40-х годов Альфред Мэхэн - на преимуществе морских держав. Он также акцентировал внимание на роли северной континентальной полусферы. Россия внутри Евразии рассматривалась им как доминантная азиатская континентальная держава, а зона между 30-й и 40-й параллелями в Азии -как зона конфликта между сухопутной мощью России и морской мощью Англии. США Мэхэн оценивал как продвинутый далеко на запад аванпост европейской цивилизации и силы, как мировую державу будущего.

Другой американский геополитик Николас Спайкмен, отразивший в своей концепции изменения геополитических реалий в результате второй мировой войны, в отличие от Маккиндера, в качестве ключа к контролю над миром рассматривал не хартленд, а евразийский пояс прибрежных территорий или "маргинальный полумесяц", включающий морские страны Европы, Ближний Восток, Индию, Юго-Восточную Азию и Китай.125 В его видении евразийская земная масса и северные побережья Африки и Австралии образуют три концентрические зоны, функционирующие в мировой политике в понятиях следующих геополитических реалий: 1) хартленд северного евразийского континента, 2) окружающая его буферная зона и маргинальные моря и 3) удаленные от центра африканский и австралийский континенты. Внутренняя зона, вокруг которой группируется все остальное - это центральное ядро евразийского хартленда. Вокруг этой сухопутной массы, начиная от Англии и кончая Японией, между северным континентом и двумя южными континентами, проходит великий морской путь мира. Он начинается во внутренних и окраинных морях Западной Европы, в Балтийском и Северном морях, проходит через европейское Средиземноморье и Красное море, пересекает Индийский океан, проходит через азиатское Средиземноморье к прибрежным морям и заканчивается в Охотском море. Между центром евразийской континентальной массы и этим морским путем лежит большая концентрическая буферная зона. Она включает Западную и Центральную Европу, плоскогорные страны Ближнего Востока, Турцию, Иран и Афганистан; затем Тибет, Китай, Восточную Сибирь и три полуострова: Аравийский, Индийский и Бирмано-Сиамский. Эту полосу он назвал Евразийским римлендом (от англ. rim - ободок, край). Таким образом он геополитически разделил мир на две части: хартленд и римленд. Отсюда трансформация маюсиндеровской формулы: "Кто контролирует Римленд, господствует над Евразией; кто господствует над Евразией, контролирует судьбы мира".126 США занимают выгодное центральное положение по отношению к хартленду и к римленду: антлантическим и тихоокеанским побережьями они обращены к обеим сторонам Евразийского римленда, а через Северный полюс - к хартленду. Поскольку книга была написана в годы войны, Спайкмен считал, что его рекомендации должны быть осуществлены в партнерстве с Советским Союзом и Англией - союзниками США. С тех пор однако глобальная геополитическая ситуация существенно изменилась.

У Мэхэна, Спайкмена за словами о самодостаточности, о концепции региональной силовой зоны скрывалось первое энергичное изложение геополитической теории интервенционизма. "В интересах не только Соединенных Штатов, но и в интересах человечества (курсив мой - Р.Н.), чтобы существовал один центр, из которого осуществлялся бы балансирующий и стабилизирующий контроль, сила арбитра, и чтобы этот балансирующий и стабилизирующий контроль находился в руках Соединенных Штатов" - таково убеждение Страуса-Хюпе.127 Это декларативное положение находит широкое практическое применение в наши дни.

Такова закономерность и преемственность в развитии основных геополитических идей и их связь с развитием мира, с превращением его из пространства, состоящего из разрозненных географических регионов, в единое глобальное геополитическое пространство. К двадцатому столетию в основном закончился территориальный раздел мира. Послевоенное развитие с его крушением колониальных империй, образованием многих десятков новых независимых государств в Азии, Африке и Латинской Америке, а теперь и в старой Европе, вместе с научно-техническим прогрессом и созданием средств массового уничтожения спрессовали мир до предела. С тех пор, как были опубликованы первые доклады Римского клуба,128 исследования, посвященные демографическим проблемам и постоянному промышленному росту, стали носить закрытый характер. Экспансия в наши цивилизованные времена не обязательно носит военный характер, она может осуществляться и через эмиграцию. Экономическое проникновение действует не менее надежно, чем политическое. Изобретение атомной, а затем и водородной бомбы, постоянное ускорение гонки вооружений и военных технологий изменило представление о пространстве, а значит и о политических реалиях. До XX столетия сферой человеческой истории и политики были земная суша и водные бассейны, с нынешнего века в геополитическое пространство стал включаться воздушный океан, а со второй половины столетия - космос

Зеркальным эффектом новой геополитической реальности стала актуализация цивилизационного, или культурно-исторического фактора, которую в конце XIX века предсказывал К.Н.Леонтьев. Цивилизационный фактор, наряду с геополитическим, стал важнейшей пружиной, непосредственной и самостоятельной силой в политическом процессе. Попытки исключить этот фактор из общей политической картины приводят к нарушению ее целостности иидентичности. Так, современное либеральное течение пытается представить смысл всей истории человечества, включая переживаемый момент, как противостояние и борьбу двух идеологических тенденций, двух направлений: либерального и тоталитарного, символизирующих соответственно свободу, "открытое общество", и тьму, несвободу, олицетворяющиеся в XX веке в фашизме и коммунизме.129 В 1989 г. в журнале "National Interest" (США) американский политолог Фр.Фукуяма, исходя из указанного дуализма, утверждал, что мы переживаем не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но "конец истории" как таковой, "завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления".130 Международная жизнь, в той часта мира, которая уже достигла конца истории, состоит из экономики, а не из политики и военной стратегии: "«Новое политическое мышление» рисует мир, в котором доминируют экономические интересы, отсутствуют идеологические основания для серьезного конфликта между нациями и в котором, следовательно, применение военной силы становится все более незаконным".131 Как же согласовать с этими заявлениями недавнюю войну в Персидском заливе и нынешнюю войну в бывшей Югославии? Для нас в этой концепции очевидно сознательное и недобросовестное упрощение смысла социально-политической жизни человечества. Даже если абстрагироваться от цивилизационного фактора и геополитической реальности, нельзя описать современную международную национально-государственную политическую систему как противостояние двух полюсов: либерализма и коммунизма (или фашизма, что для Фукуямы большого различия не составляет). Спектр буржуазно-демократических позиций, откуда позаимствованы термины "либерализм" и "коммунизм", следует представить как объемную, а не плоскостную картину, как систему, по крайней мере, из трех главных координат, обозначающих социал-демократическое, либеральное и консервативное направления. Ниже следующий рисунок схематически описывает поле буржуазно-демократических ориентаций современного общества. социализм анархизм нигилизм свд.-дем. либерализм:'" поле бурж.-/ \ дем.ориец-' Чтаций / консерватизм правый радикализм рис.3

Еще раз подчеркнем, что эта схема буржуазно-демократических решений ни в коей мере не отражает сущности истории вообще. В 1995 г. Фукуяма предлагает новую социально-политическую теорию, которая опровергает прежнюю: после "конца истории" наступает эпоха. "будущих войн".132 Словно не замечая вопиющего противоречия, Фукуяма выдвигает с очередным прогнозом о том, как будет выглядеть война будущего. Прогноз Фукуямы отталкивается от двух противоположных точек зрения. Первая высказана политологом из Гарварда Самуэлем Хантингтоном о том, что конфликты между национальными государствами в дальнейшем примут характер макровойн между цивилизациями. При этом будет происходить столкновение наиболее крупных культур, таких, как, например, западная (атлантическая) цивилизация, ислам, конфуцианство и православие. Вторая позиция выражена писателем Гансом Магнусом

Энценсбергером: он предсказывает процесс "миниатюризации войн"; "молекулярные гражданские войны", по его мнению, будут носить неорганизованный характер и по большей части будут войнами на самоуничтожение. Фукуяма утверждает, что ни одна из указанных точек зрения не верна и что конфликты будут "подняты на другой уровень -уровень экономической жизни". Будущие войны, по его мнению, будут происходить между индустриальными демократиями и недемократическим миром. Первые подразумевают Европу, США, Канаду; второй, прежде всего, таких монстров, не укладывающихся в рамки истории, как Россия и Китай.133

Полагаем, что можно согласиться с Фукуямой, констатирующим интеграционные тенденции в современном мире. Однако их смысл нам представляется совсем в другом свете. Разрушение мировой системы примерного паритета сил, разумеется, нельзя толковать как достижение человечеством вершины своего развития. В результате распада Советского Союза не исчезло противостояние как таковое, но оказались временно устранены достаточно мощные субъекты этого глобального процесса. Более того, межцивилизационные и межнациональные конфликты на планете не только не исчерпались, но резко обнажились и усилились, сдерживаемые и нивелируемые прежде паритетом сил. Сейчас уже очевидно: прогноз о том, что XXI век будет бесконфликтым и даже безнациональным несостоятелен.

Смысл современного исторического момента, как представляется, есть борьба двух тенденций: превращение человечества в глобальное общество и обострение межцивилизационных (культурно-исторических) и национальных конфликтов. И эти две тенденции не только не противоречат друг другу, как может показаться с первого взгляда, но, напротив, являются двумя сторонами одного процесса. Глобальное общество - это не просто объединение различных стран мира в неком новом качестве (в таком понимании никакого глобального общества не было и не будет). Глобальное общество, по выражению А.Зиновьева, - это образование нового социального феномена в качестве общества второго, более высокого уровня по отношению к существующим странам мира.134 Это общество включает в себя огромное количество социальных образований экономического, политического, идеологического, культурного и под. порядков. Это своего рода надстройка над человечеством. По-видимому, это сверхобщество сложилось не в результате злого умысла неких "темных сил", а в результате социально-технической эволюции человечества. Последнюю, наряду с культурно-историческими типами, следует признать реально существующей, хотя она и не имеет того тотального характера, который ей зачастую приписывается. В ходе "холодной войны", ставшей первой в истории грандиозной операцией Запада глобального масштаба, были до совершенства отработаны методы манипулирования сознанием масс. Холодная война в огромной степени способствовала формированию глобального общества, но в то же время она сама явилась проявлением процесса его формирования. Это общество содержит в себе в снятом виде элементы как западной, так и восточной цивилизаций. В нем нет никакой демократии. В нем царствует политическая диктатура, но гораздо более мощная, чем диктатура коммунистическая. В нем нет никакой свободы рыночной экономики, как ее представляют в России. В нем царствует сверхэкономика - плановая, диктаторская, централизованная, наднациональная, трансконтинентальная. Это именно глобальная экономика, опутавшая своими щупальцами всю планету.

Расслоение внутри глобального общества есть не что иное как цивилизационное противостояние. Метрополией в нем является западная цивилизация - качественно новое явление XX века, включающее в себя США, Канаду, Европу. Внутри этой своеобразной суперцивилизации, конечно, тоже имеют место противоречия. Остальной мир, естественным образом сопротивляющийся насильственной универсализации, представляет собой множество различных цивилизаций, которые могут образовывать коалиции в борьбе за власть. Так, например, можно констатировать возникновение "исламо-конфуцианского" альянса между Китаем и Северной Кореей, с одной стороны, и Ираном, Ираком и др. исламскими государствами, с другой. И у этого альянса есть один общий враг: Запад. Конечно, большинство европейцев рассматривает себя не как христиан, а как немцев, итальянцев, ирландцев или уж, на крайний случай, как европейцев. Тем не менее, религиозный аспект, признаваемый неактуальным в современном атеистическом обществе, составляет фундаментальное основание западного менталитета. Это же относится и ко всем остальным частям света: Китай, Корея, Вьетнам и Сингапур, безусловно, имеют различные интересы, но в то же время они остаются "конфуцианскими" культурами. Цивилизационное разделение не исключает конфликтов между национальными государствами, что очень ярко видно на том же примере Ближнего Востока.

В сопоставлении с временами Данилевского современный Восточный вопрос, составляющий сложное взаимодействие политических, геополитических и культурно-исторических факторов, представляется в виде трех концентрических кругов. Прежде всего, внутренние противоречия балканских народов, вполне обнаружившиеся уже после выхода в свет книги Данилевского, и особенно в XX веке. Балканский регион представляет собой этническое смешение славянского и тюркского элементов и конфессиональное смешение православия, католицизма и ислама, причем этнические и конфессиональные границы не совпадают. Достаточно перечислить "спорные" территории, чтобы увидеть, что на деле представляет собой славянское братство: спорная между Хорватией и Сербией Боснийская Краина, спорная между Грецией, Болгарией и Сербией Македония, желающая сама независимости от кого бы то ни было, спорное между Албанией и Сербией Косово поле, спорное между Сербией и Венгрией Воеводино, или Боннат, спорная между Венгрией и Румынией Трансильвания. На этом "внутриславянском" уровне пересекаются интересы политического и конфессионального, то есть цивилизационного характера. Следующий уровень рассмотрения Восточного вопроса - европейский. Он существовал конечно и при Данилевском, но о современной его остроте можно было только догадываться. Если во времена Данилевского европейский "север" удовлетворялся контролем над славянским "югом" в составе Османской империи, то в нынешнем столетии вполне проявилось стремление севера подчинить себе юг, в самом веском значении данного глагола. С выходом на авансцену единой Германии в геополитическом раскладе Европы XX века с небывалой силой обнаружился так называемый срединный фактор, выражающийся в энергическом стремлении к Персидскому заливу и Индийскому океану, к контролю за нефтяным потоком. Об актуальности старого проекта "Берлин-Багдад-Басра" вновь напомнил открытый в 1994 году канал Рейн-Дунай. В усилении континентальной Германии как и раньше не заинтересована прежде всего Англия, не желающая терять традиционно контролируемый выход в Индийский океан.

Непосредственная связь срединного фактора Европы с "Восточным" существовала и в XIX веке. В современном контексте однако туранский фактор приобретает совершенно иное звучание. Усиление на Балканах Турции, стремительный рост ее экономического потенциала сделал актуальной геополитическую идею восстановления Османской империи. Россия уже почувствовала это экономически, с закрытием для нее Турцией в 1993 году прохода через Босфор и одновременно с широким проникновением ее на российский рынок. Первым сигналом новой геополитической реалии стал для России Нагорный Карабах. В современных чеченских событиях читается разыгрывание все той же исламской карты. Возможные пределы Османской империи однако могли бы намного превзойти прежние: с отпадением Азербайджана от России будет пробит гигантский коридор в Туркестан, откуда можно угрожать и Китаю. Если же к этому коридору присоединить восстановленные Крымское, Астраханское и Казанское ханства, то будет нанесен удар по самому становому хребту России - Уралу, разделяющему Центральную Россию и Сибирь. Опасность усиления османского Турана прекрасно осознают Персия и Китай. В то же время не исключена возможность геополитического союза германского и туранского культурно-исторических типов, что уже имело место в начале XX века.

Большая в сравнении с XIX веком актуальность Восточного вопроса объясняется также тем, что он стал объектом приложения глобальных мировых сил. Это выражается, в частности, в желании морской державы XX века Соединенных Штатов Америки контролировать арабскую нефть, а значит нефтяные узлы и пути. Поэтому не будет преувеличением характеризовать место современного Восточного вопроса в международной политике как центральное. Таким образом, система геополитических, цивилизационных и национально-государственных I факторов современного социально-политического состояния Восточного вопроса может быть представлена во взаимопересечении трех уровней: рис.4

Россия в этой системе отношений, утратив былые позиции мировой сверхдержавы, все более начинает играть роль разыгрываемой карты. С другой стороны, едва ли можно признать Европу как самостоятельный культурно-исторический фактор. Не опровергает этого утверждения и предпринимаемый ныне проект создания единой экономической зоны Европы, являющийся по существу детищем проамериканской политики и наталкивающийся на сильнейшее сопротивление, которое свидетельствует о необходимости для достижения поставленной цели сгладить объективно существующие внутриевропейские противоречия. В частности, некоторые ч /1 й политоги квалифицируют смысл Маастрихтских соглашений как нейтрализацию германского и британского факторов. Так или иначе, создание ОБСЕ говорит не о силе ее, а о слабости, о перевиваемом упадке некогда могущественных европейских государств, диктовавших свою волю не только Европе, но и миру. В то же время сохраняет актуальность этого утверждения так называемый срединный, или германский фактор Европы.

В современной периодике, а также в научных трудах нередко встретишь утверждение, что идея Данилевского (т.е. славянской федерации или конфедерации на Балканах) оказалась несостоятельной. Его однако никак нельзя признать обоснованным. Оно уже вполне опровергнуто и историей: как бы сейчас не критиковали полувековое существование славянского сообщества в рамках СЭВ, этот период для данного региона должен быть признан наиболее благополучным. Не является ли, однако, доказательством утопичности этой идеи недолговечность славянского сообщества? Действительно, на протяжении последних двух столетий балканский регион развивается по модели национального государства. Но 200 лет - это лишь небольшой временной отрезок в долгой истории существования этого культурного региона, для которого с давних пор была характерна совершенно иная форма государственности - по образцу византийской империи. По существу, древняя Болгария и Сербия также были имперскими государствами. Распространение в прошлом веке национальных настроений, попытка создания на этой почве государственной идеологии оказалась пагубной не только для балкано-дунайских народов, но, как показали события последнего десятилетия, и для России. В той мере, в какой в основу СЭВа был заложен принцип наднациональный, если угодно, за неимением другой общей идеи, -принцип социалистической солидарности, эта в о енно-политическая организация могла быть осуществлена и быть при этом довольно устойчивой и мощной для обеспечения политического равновесия в сложившейся в мире системе дуализма. С другой стороны, настолько, насколько в ней был заложен принцип европейского национального государства, был во многом предрешен ее развал. Так или иначе, положительное решение Восточного вопроса нам видится только на пути, указанном Данилевским.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

XX век, по-видимому, оказался переломной эпохой в истории человечества. На протяжении всего этого столетия происходила драматическая борьба тенденций его развития. В результате страшных социальных коллапсов к середине века установился примерный паритет глобальных мировых сил, означавший наличие у человечества исторического выбора. Итогом этого периода стало разрушение сложившейся системы дуализма и установление моносистемы глобального общества. Насколько значимой оказалась концепция Данилевского "Россия и Европа" для этой фазы развития человечества и для всей истории в целом?

Концепция Данилевского "Россия и Европа" не является узко политической доктриной "панславизма" или "национализма". В ней Данилевский пытается истолковать важнейшие смысловые тенденции человеческой истории. Мы полагаем, что есть веские основания для обнаружения наиболее существенных тенденций исторического развития, возможно даже осевой линии истории в столкновении именно этих двух исторических субъектов - России и Европы. Для уяснения смысла этой антитезы Данилевский выдвигает свою теорию культурно-исторических типов.

Целью диссертации являлось рассмотрение произведения Данилевского как целостной, законченной социально-философской концепции, выяснение того, как соотносятся друг с другом три ее плана: онтологический, морфологический и социально-политический. Этой цели соответствовала и структура диссертации, состоящая из введения и трех глав, последовательно останавливающихся на каждом из указанных трех аспектов исследования - от более общего к частному. Для реализации указанной цели в диссертации решены следующие задачи:

1. выявлены гносеологические и онтологические основания картины мира, нарисованной в концепции Данилевского;

2. установлено содержание понятия культурно-исторический тип как единицы исторического процесса;

3. определено, как конкретно выражает себя культурно-исторический тип в политической реальности.

В результате анализа онтологических оснований концепции Данилевского в диссертационном исследовании установлено, что картина мира Данилевского является вполне целостной и непротиворечивой. Концепция Данилевского базируется на принципе экстраполяции законов естественных в область социальную. Поэтому теорию культурно-исторических типов Данилевского, излагаемую в книге "Россия и Европа", невозможно осмыслить, не обращаясь к другой его работе - "Дарвинизм". Данное критическое исследование является научным обоснованием нового взгляда на проблемы эволюции и антропогенеза. Из двух факторов - наследственность и случайность, -обеспечивающих, по Дарвину, естественный отбор, Данилевский признает первый и отрицает последний. Данилевский не исключает эволюцию вообще, но доказывает наличие пределов этой эволюции. Опровергая фактор случайности "как верховного объяснительного начала", Данилевский утверждает, что изменение видов происходит в результате направленных мутаций, а не случайных отклонений от нормы.

В диссертации обосновано, что описанная выше экстраполяция законов естественных в область социальную создает предпосылки для преодоления общего кризиса человеческой мысли, кантовской пропасти между природой и моралью. Научная новизна полученного результата состоит в принципиально новом выводе о том, отрицая бесконечную эволюцию природы и общества и опровергая такое целостное мировоззрение, в основу которого положено понятие прогресса как бесконечного непрерывного поступательного однонаправленного развития, концепция Данилевского являет собой весьма целостную картину мира, базирующуюся на общем "морфологическом принципе", на сущностном внутреннем законе, пронизывающем все уровни мироздания.

В результате анализа критериев Данилевского при выделении им культурно-исторических типов, установлена их принципиальная аксиологическая природа. Доказано, что применение Данилевским аксиологических критериев к области историософии совершенно обоснованно. При этом показано, что невозможность абсолютно "объективного" анализа феномена культурной жизни не опровергает единственности и абсолютности объективной истины как таковой и принципиальной ее познаваемости. Однако область культуры и социальных отношений, в отличие от косиной материи и природы, обладает специфическими свойствами. Бытие человека в силу своей социальности осуществляется в релевантной знаковой системе. Таким образом история человечества, основу которого составляет это бытие, есть область ценностного целеполагания. В диссертации показано, что такое понимание истории является не просто общезначимым и необходимым в кантовском смысле, а таковым по сущности своей. Значение культурного феномена и причина этого значения не могут быть обоснованы математически строгими законами, ибо это значение предполагает соотнесение явлений культуры с ценностями. Таким образом, сфера социальных отношений включает в себя лишь те элементы эмпирической реальности, которые в силу отнесения к идеям ценности становятся значимыми для нас.

Установлено также, что вводимое Данилевским понятие культурно-исторического типа в значительной степени разрешает весьма важное противоречие, преодолевая раскол между "науками о природе" и науками о культуре, порожденный эпохой кантианства и окончательно установленный Риккертом как водораздел между областью знания номотетической, устанавливающей закономерности, и идиографической, фиксирующей момент индивидуально неповторимый, идейный и ценностный. Указывая, с одной стороны, на наличие общего внутреннего морфологического принципа, неких общих "законов" движения и развития культурно-исторических типов, а с другой стороны, на закон непередаваемости начал одной культуры другой, и отсутствие общей теории, а значит некой универсальной модели развития, Данилевский отнюдь не впадает в логическое противоречие, как это представила позитивистская критика, в частности Н.Н.Кареев. Напротив, Данилевский тем самым раскрывает сложную антиномическую природу исторического процесса, каким он предстает его воображению. Культурно-исторический тип, таким образом, обнаруживает себя одновременно как явление типическое, то есть вписанное в общую периодическую систему, и как момент неповторимой, уникальной действительности. Научная новизна данного результата заключается в принципиально новой гносеологической интерпретации оснований нарисованной Данилевским целостной картины мира.

В диссертации выявлена сущность культурно-исторического типа как единицы исторического движения. В связи с этим проведено разграничение этого понятия с такими социально-историческими явлениями, как народ, государство, этнос и др. Установлено, что понятие "культурно-исторический тип" не является чисто умозрительным, теоретическим; оно имеет денотат, определяемое, без представления о котором невозможно объяснить многие явления исторического процесса. Будучи самым широким из перечисленных выше понятий, культурно-исторический тип включает их в себя как производные, как частные эпизоды в процессе своего становления. Объяснение Данилевским сущности культурно-исторического типа через принцип национализма является глубоко ошибочным. Последний отражает конкретно-исторические принципы формирования централизованных национальных государств в Европе в XVI-XIII веках, а не сущность культурно-исторического типа как такового. Из этого отождествления проистекала такая значительная ошибка Данилевского, как обнаружение будущего вектора развития России и славянского культурно-исторического типа в осуществлении принципа национализма. Этот принцип, однако, вопреки чаяниям Данилевского, вовлек Россию и другие славянские народы в общее русло "эгалитарно-либеральной революции", сделал невозможным их самобытное творческое развитие и произвел эффект "бомбы замедленного действия".

В то же время доказано, что каждый культурно-исторический тип характеризуется наличием национализма в широком смысле. В отличие от национализма в узком смысле, который обозначает политический принцип формирования нации, национализм в широком смысле подразумевает осознание некоторой группой людей своей общности, независимо от национальной, языковой, этнической принадлежности. Итак, понятие культурно-исторический тип обозначает именно культурно-историческую, а не национальную или лингвистическую, общность, характеризующуюся устойчивой, самовоспроизводящейся структурой психологической, поведенческой, семейной, управленческой, правовой, экономической, политической, культурной организации и детерминированную своеобразным, употребляя современный термин, "менталитетом".

Научная новизна выводов, полученных в результате анализа морфологического аспекта концепции Данилевского, состоит, таким образом, в определении содержания понятия культурно-исторический тип как единицы исторического движения. При этом установлено, что декларируемый Данилевским типологический принцип не проводится им последовательно. Отсюда происходит ошибка при проецировании плана исторического в плоскость социальную. С другой стороны, пренебрежение Данилевского к системному подходу в масштабе мирового исторического процесса, то есть к целостному его видению, привело Данилевского к искаженному представлению о сути этого процесса.

Наконец, установлено, как конкретно выражает себя культурно-исторический тип в политической реальности. Научная новизна данного результата заключается в утверждении, что культурно-исторический тип является непосредственным субъектом международной политики. Но особую актуальность культурно-исторический тип приобретает в XX веке. Несмотря на феномен "уплотнения" пространства и беспрецедентные процессы универсализации культур, нивелирования культурных различий, именно противостояние культурно-исторических типов как непосредственных субъектов политики стало главной пружиной динамики XX века, определило те общие черты синхронистического развития человечества, которые категорически отрицал сам Данилевский. При этом, однако, показано, что культурно-исторический тип является не единственным политическим фактором. Наряду с культурно-историческим, или цивилизационным, следует выделить также фактор собственно политический, то есть относящийся к интересам государств как таковых, и фактор геополитический, отражающий пространственные закономерности, которые тоже имеют свою динамику. На основании этих выводов предложена интерпретация современного состояния Восточного вопроса.

Теория культурно-исторических типов Данилевского оказалась весьма продуктивной и жизнеспособной. Она явилась ценным вкладом не только в отечественную, но и в мировую науку. В то же время следует признать заблуждением отрицание Данилевским общих закономерностей развития как таковых. Если человечество принадлежит к одному виду, как утверждает Данилевский, то в силу этой принадлежности, находясь в тесном взаимовлиянии и взаимопроникновении, оно не может не претерпевать общих закономерностей развития. Другой вопрос -насколько глубоко могут простираться эти общие тенденции. Впрочем, необходимо заметить, что Данилевский, при всей последовательности своих построений, не был настолько прямолинейным, чтобы сделать последние выводы из своих посылок. Отвергая общечеловеческое, он не отрицает "всечеловеческого" как совокупности всех закономерностей, процессов и событий человеческой истории. Однако, это, по-видимому, недостаточно для описания весьма и весьма закономерного процесса истории.

В сравнении с XIX веком современное состояние проблемы "Россия и Европа" представляется в новом свете. Сегодня она окончательно вышла за рамки отношений России и Европы, хотя это отнюдь не свидетельствует об усилении их позиций. Очевидно, что Россия ныне, на исходе XX столетия, уже не та могущественная держава, которую боялись и уважали и которая могла составить достойный противовес общечеловеческому европейскому направлению развития. "Холодная война" была первой в истории грандиозной операцией Запада глобального масштаба. Система дуализма, которая сложилась в 70-80е-годы, не могла просуществовать долго. СССР не имел шансов стать мировым гегемоном наравне с западом. Слишком неравны были силы. Ныне Россия переживает не только экономический и государственный, но и глубокий моральный кризис. Однако в самой катастрофичности происходящего ощущается знамение назревающего перелома, перерождения культуры. Увы, направление этого процесса на сегодняшний день не может не внушать самых серьезных опасений за будущее нашей родины.

Под Европою же в рассматриваемой проблеме "Россия и Европа" в современном глобальном контексте следует подразумевать не только и не столько собственно Европу, сколько западную цивилизацию в целом. Однако видимый успех западной цивилизации не должно трактовать как нечто окончательное и непреходящее. Мы глубоко убеждены, что нет народов, которые предназначены навеки быть "избранными", не может быть никаких "последних слов" и окончательных синтезов. История не есть уверенное восхождение к некой доисторически предначертанной абсолютной цели, но свободная и творческая импровизация, каждый момент которой исполнен не какого-либо задуманного в общем плане, но своего значения.

Однако мы не можем согласиться с воззрением современной либеральной мысли, что с победой Запада в холодной войне человечество достигло вершины своего развития. Не разделяем мы и ту точку зрения, в соответствии с которой с разгромом Советской империи задавлена в корне возможность свободного творческого развития всего человечества. Народы и культуры мира находятся в постоянном движении и обновлении. И уже подымают голову те новые лидеры, которых Данилевский уже "похоронил" или не счел возможным отнести к культурно-историческим типам, а современные западные концептуалисты просто "проморгали".

В то же время, безусловным достоинством работы Данилевского "Россия и Европа" является его активно-волевое отношение к историческому процессу. Если в историософской части концепции Данилевский объясняет закономерности развития культурно-исторических типов исходя из их объективных свойств, из "внутреннего морфологического принципа" культурно-исторического типа, то, переходя к практической части, он уже апеллирует к исторической воле народов. Историческая спазма, отделяющая одну эпоху мировой истории от следующей, уже началась. Не сомневаемся, что XXI принесет смену западной цивилизационной модели. Но предназначено ли России сказать свое новое слово? Этот вопрос пока остается без ответа.

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Рахманина, Нелли Владимировна, 1995 год

1. Авдеева J1.P. Проблема "Россия и Европа" в воззрениях Н.Я.Данилевского и К.Н.Леонтьева // Вестник МГУ им.Ломоносова. 1982. №3.

2. Авдеева Л.Р. Русские мыслители: Ап.А.Григорьев, Н.Я.Данилевский, Н.Н.Страхов: Философская культурология второй половины XIX века. М., МГУ, 1992.

3. Аверинцев С.С. "Морфология культуры" О.Шпенглера. // Вопросы литературы. 1068. № 1.

4. Араб-оглы Э.А. Концепция исторического круговорота. И Исторический материализм и социальная философия современной буржуазии. М., 1960.

5. Аристотель. Политика. Соч. в 4-х ТТ. Т.4. М., 1984.

6. Бажов С.И. Культура и цивилизация в философско-исторической концепции Н.Я.Данилевского /критический анализ/. Автореферат дйсс. на соиск.уч.степени кандидата филос. наук. М., 1989.

7. Берг Л.С. Теории эволюции. Петербург, Academia, 1922.

8. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма.ж М., 1990

9. Бердяев Н. Русская идея. Paris. 1946. Ю.Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990.

10. Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. Спб., 1782.

11. Бестужев-Рюмин К.Н. Теория культурно-исторических типов. // Данилевский Н.Я. Россия и Европа. 4-е изд. Спб., 1889.

12. Бородай Ю.М. Почему православным не годится протестантский капитализм? // Наш современник. 1990. №10.

13. Бродель Ф. Время мира. М., 1992.

14. Ваганян В. Наши российские шпенглеристы. // Под знаменем марксизма. 1992. №1.

15. Вайнпггейн О.Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии в XIX-XX веке. Л., 1979.

16. Васильев Л.С. Исторические типы цивилизации (традиции-цивилизации). // Цивилизация и исторический процесс. М., 1983.

17. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Избр. произв. М., 1990.

18. Вергилий. Энеида. Собр.соч. СПб., 1994.

19. Вернадский Г.В.Начертание русской истории. Евразийское книгоиздательство. 1927.

20. Гайденко П.П. Наперекор историческому прогрессу. // Вопросы литературы. 1974. №5.

21. Галактионов А.А., Никандров П.Ф. Русская философия IX-XIX вв. Д., 1989. С.425-433.

22. Гвардини Р. Конец нового времени. // "Вопросы философии". М., 1990. № 4.

23. Гегель Г.В.Ф. Философия истории. Сочинения. Т. VIII. M.-JL, 1935.

24. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990.

25. Гердер И.Г. Избранные сочинения. M.-J1., 1959.

26. Гоббс Т. Левиафан. М., 1936.

27. Голосенко И.А. Социальная философия неославянофильства. // Социологическая мысль в России: Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX начала XX века. Д., 1978.

28. Гришин Д.В. Достоевский-человек, писатель и мифы. Мельбурн, 1972.

29. Грубин В. А. Проблема общего и особенного в теории культурно-исторических типов Н.Я.Данилевского. // Вестник ЛГУ. Вып.2. №11. 1973.

30. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1992.

31. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990.

32. Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа "Анналов". М., 1933.

33. Данилевский Н.Я. Дарвинизм. Критическое исследование. С.-П., 1885. Т.1, 4.1.

34. Данилевский Н.Я. Опыт физического мироописания Александра фон Гумбольдта. Часть1 (стать первая). // Отечественные записки. Спб., 1848. Т.58.

35. Данилевский Н.Я. Опыт физического мироописания Александра фон Гумбольдта. ЧастьП (статьи вторая и третья). // Отечественные записки. Спб., 1849. Т.59.

36. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.

37. Данилевский Н.Я. Сборник политических и экономических статей Н.Я.Данилевского. Спб., 1890.

38. Дворкин А. Идея вселенской теократии в поздней Византии. // Альфа и Омега. Уч. зал Общества для распространения Св.Писания в России. №1, 1994.

39. Деборин А.М. Философия и политика. М., 1961. С.122.

40. Дельбрюк Г. История военного искусства. М., 1994.

41. Достоевский Ф.М. Бесы. Спб., 1993.

42. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб., 1877.

43. Дюркгейм Э. Метод социологии. М., 1991.

44. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1991.

45. Евразийство. Опыт систематического изложения. Париж-Берлин. 1926.

46. Жигарев С. Русская политика в Восточном вопросе. Т.2, С.441. СПб., 1896.

47. Захаров А.А. Россия в философско-исторической концепции Н.Я.Данилевского. Томск, 1986.

48. Зиновьев А. Что ждет Россию в новом глобальном обществе. Беседа с

49. Александром Зиновьевым. Правда, 12 апреля, 1995 г. 50.3омбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современногоэкономического человека. М., 1924. 51.3омбарт В. Современный капитализм. Т. 1-2. М., 1903-5.

50. И.Л.Фадеева. О некоторых категориях цивилизационных различий обществ Запада и Востока. // сб.Экономика и политика. Взаимосвязь и взаимодействие. М., 1990.

51. Ильин И.А. О сущности правосознания. М., 1993.

52. Ильин И.А. Чем грозит миру распад России? В Кн. О России. М., 1991.

53. Исторические взгляды Генриха Рюккерта и Н.Я.Данилевского. // Русский вестник. Спб., 1894. Октябрь.

54. История дипломатии. М., 1941. Т.1.

55. История Европы в восьми томах. М., "Наука". Т.1. 1988. Т.2. 1992. Т.З. 1993. Т.4. 1994.

56. Карамзин Н.М. История государства Российского. ТТ. 1-12. Спб., 1888-1889.

57. Кареев Н.И. Теория культурно-исторических типов. // Русская мысль. 1889, сентябрь.

58. Кареев Н.И. Формула прогресса в изучении истории. Варшава, 1879.

59. Карлейль Т. Француз екая, революция. История. М., 1991.

60. Киреевский И. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России.

61. Киселева М.С. Культурно-историческая типология как проблема исторического материализма. // Вестник МГУ. Серия философии. 1981. №4.

62. Клаузевиц. О войне. ТТ.1-3. Изд.4. М., 1937.

63. Ключевский В.О. Курс русской истории.

64. Козинг Альфред. Нация в истории и современности. М., 1978.

65. Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского. Событийное. Социальное. Философское. М., 1979.

66. Ламанский В.И. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе. Спб., 1871

67. ЛаманскийВ.И. Три мира азийско-европейского материка.Петроград, 1916.

68. Лаптева Л.П. Данилевский. Славяноведение в дореволюционной России. Библиографический словарь. М., 1979.

69. Ленин В.И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в данной революции. М., 1980.

70. Леонтъев К. Византизм и славянство. В кн. К.Леонтьев. Избранное. М., 1992.

71. Леонтьев К. Избранное. М., 1992.

72. Т^Шеонтьев К. Плоды национальных движений на православном Востоке, в кн. К.Леонтьев. Цветущая сложность. Избранные статьи. М., 1992.

73. Леонтьев К. Плоды национальных движений на Православном Востоке. В кн. К.Леонтьев. Цветущая сложность. Избранные статьи. М., 1992.

74. Леонтьев К.Н. Вл.Соловьев против Данилевского. Собр.соч. СПб., 1913. Т.7.

75. Литаврин Г.Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. М., 1977.

76. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.

77. Лосский Н.О. Характер русского народа. В 2-х кн. М., 1957.

78. Mac-Master R. Danilevsky and Spengler: A new interpretation. // J. of mod. history. Chicago, 1954. Vol.26. №2.

79. Mac-Master R. Danilevsky, a Russian totalitarian philosopher. Cambridge (Mass.), 1967.

80. Макиавелли H. История Флоренции. M., 1987.

81. Маккиндер.Стратегия Америки в мировой политике" (1942) и посмертную работу "География Мира" (The Geography of the Peace" 1944).

82. Малая советская энциклопедия. 2-е изд. Т.З. М., ОГИЗ РСФСР, 1935. С.616.

83. Малинин В.А. О социальных и теоретических истоках славянофильства. // Философские науки. 1967. №1.

84. Мангейм К. Идеология и утопия. М., 19 76.

85. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М., 1983.

86. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т.23.

87. Маслин М.А. Современные буржуазные концепции истории русской философии. М„ 1988.

88. Медоуз. Пределы роста. М., 1972.

89. Менделеев Д.И. Заветные мысли. Спб., 1903-05.

90. Менделеев Д.И. К познанию России.Спб., 1906.

91. Мечников Л.И. Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современного общества. Спб., 1898.

92. Миллер О.Ф.Славянство и Европа. Спб., 1877.

93. Милюков П.Н. Разложение славянофильства. Н Милюков П.Н. Из истории русской интеллигенции. Спб, 1902.

94. Михайловский Н.К. Россия и Европа. Полн.собр.соч. в 10 т. 4-е изд. Спб, 1909. Т.З.

95. Михеев В.М. "Парабола" культуры у Н.Я.Данилевского и Х.Ортеги-и-Гассета. // Социальная теория и современность: Хосе Ортега-и-Гассет. Философия. Эстетика. Культура. Вып. 10. М., 1993.

96. Михеев В.М. А.И.Герцен и Н.Я.Данилевский: поиск истины. // Отечественная философия? опыт, проблемы, ориентиры исследования. Александр Герцен. Вып.Х1. М., 1993.

97. Михеев В.М. А.Шопенгауэр и Н.Данилевский: пессимизм и оптимизм. // Социальная теория и современность: АШопенгауэр. М., 1994.

98. Михеев В.М. Метаморфозы прогресса в историософии Н.Я.Данилевского и Н.К.Михайловского. // Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования: Н.К. Михайловский. Вып.ХП. М., 1994.

99. Михеев В.М. Н.Я.Данилевский о национальной проблематике. // Социальная теория и современность: нация, государство, национализм: теория, история, практика. Вып. 12. М., 1993.

100. Михеев В.М. Проблема прогресса человекопонимания в философии Н.Я.Данилевского и П.А.Сорокина, и ее современный аспект. // Социальная теория и современность: П.Сорокин. "Человек. Цивилизация. Общество". Вып.8. М., 1993.

101. Михеев В.М. Самобытность развития и вестернизация России в философии Н.Я.Данилевского и А.Дж.Тойнби. // Социальная теория и современность: А.Тойнби. Постижение истории. Вып.7. М., 1993.

102. Михеев В.М. Своеобразие философский воззрений Н.Я.Данилевского. // Философия и кризис современной цивилизации. М., 1993.

103. Михеев В.М. Философско-историческая концепция Н.Я.Данилевского. Брест, 1994.

104. Юб.Моммзен Т. История Рима. М., 1994.

105. Монтескье. О духе законов. Избранные произведения. М., 1955.

106. Мордовской Н.В. К критике "философии истории" Н.Я.Данилевского. // Философские проблемы общественного развития. М., 1971.

107. Пантин И.К. Критика позитивизма в русской материалистической философии40.80-е годы XIX в). // Вопросы философии. 1961. №2. ПЗ.Пеунова М.Н. Неославянофильство. И История философии в СССР. Т.З. М., 1968. С.334.

108. Пивоваров Ю.С. Николай Данилевский: в русской культуре и в мировой науке. // "Мир России", 1992 г., №1.

109. Проблемы культуры и цивилизации в философско-исторической концепции Н.Я.Данилевского. // Социальная философия в России в XIX веке. М., 1985.

110. Пустарнаков В.Ф. Концепция культурно-исторических типов ("локальных цивилизаций" Н.Я.Данилевского) И

111. Ратцель Фр. Земля. М., 1882.

112. Ратцель Фр. Нар о доведение. ТТ.1-2. Спб., 1900-1901.

113. Рашковский Е.Б. Данилевский Н.Я. // Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С.291.

114. Ренан Э. Что такое нация? СПб., 1886.

115. Россия и латинство. Сборник статей. София. 1923.

116. Руссо Ж-Ж. Об общественном договоре. Трактаты. М., 1969.

117. Савицкий П., Сувчинский П., Трубецкой Н., Флоровский Г. Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София. Кн. первая. 1921. Кн. 2. 1922.

118. Свод древнейших письменных известий о славянах. T.l (I-VIbb.). М., 1991.

119. Семенов П.Н. Николай Яковлевич Данилевский. Некролог (7ноября 1885 г.). Спб., 1885.

120. Семенов Тянь-Шанский П.П. Мемуары. Вып.1. Петроград, 1917.

121. Соколов Э.В. Проблема взаимодействия культур в теории культурно-исторических типов Н.Я.Данилевского. // Сборник научных трудов. Ленинградский интитут культуры. 1986. Т. 103.

122. Соловьев B.C. "Россия и Европа". // Соловьев B.C. Собрание сочинений. Спб, Т.5.

123. Соловьев B.C. Немецкий подлинник и русский список. // Соловьев B.C. Собрание сочинений. Спб, Т.5.

124. Соловьев В.С.Русская идея. М., 1911.

125. Соловьев Вл. Национальный вопрос в России. Сочинения в двух томах. М., 1989. Т.1.

126. Соловьев Вл. Три разговора. Сочинения в двух томах. М., 1990.

127. Соловьев С.М. История России с древнейших времен.

128. Спинза Бенедикт. Политический трактат. Избр. пр. в 2-х тт. Т.2. М., 1957.

129. Страхов Н.Н. Борьба с Западом в нашей литературе. Исторические и критические очерки. Кн.1. Спб., 1882.

130. Страхов Н.Н. Из истории литературного нигилизма 1861-1865. Спб., 1890.

131. Страхов Н.Н. О книге Н.Я.Данилевского "Россиян Европа". Спб., 1887.

132. Страхов Н.Н. О методах естественных наук и значении их в общем образовании. Спб., 1865.

133. Страхов Н.Н. Предисловие. // Данилевский Н.Я. Россия и Европа. 3-е изд., Спб., 1888.

134. Султанов К.В. Философско-социологическая система Н.Я.Данилевского и ее толкование в современной буржуазной философии: Критический анализ: Автореферат диссертации на соискание ученой степени канд.фил.наук. Ленинград, 1975.

135. Султанов К.В. Философско-социологическая система Н.Я.Данилевского и ее толкование в современной буржуазной философии (критический анализ). Автореф.дисс. на соиск.уч.степени канд.филос.наук. Л., 1975.

136. Султанов К.В. Философско-социологнческая система Н.Я.Данилевского. // Ленинградский государственный педагогический институт им.А.И.Герцена. Л., 1989. (Рукопись деп. в ИНИОН АН СССР №38760 от 12.07.89).

137. Тимирязев К.А. Опровергнут ли дарвинизм? Тимирязев К.А. Чарльз Дарвин и его учение. 4.2. М., 192

138. Тихо миров Л. А. Монархическая государсвтенность. Спб., 1992.

139. Тойнби А. Постижение истории. Сборник. М., 1991.

140. Тойнби А. Промышленный переворот в Англии.

141. Токвиль А. де. Демократия в Америке. М., 1992.

142. Травина Е.М. Взаимодействие култур: социально-философский анализ. Автореф.дис.канд.философ.наук.

143. Трубецкой Н.С. К проблеме русского самопознания. София. 1927.

144. Тютчев Ф.И. Политические статьи. Париж 1976.

145. Успенский Ф.И. История Византийской Империи. Т.1. СПб., 1912.

146. Фадеев Р.А. Мнение о Восточном вопросе. Собр.соч. Т.2. Спб., 1889.

147. Фаминцин А.С. Данилевский идарвинизм. // "Евстник Европы". 1889. № 2.

148. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. В 2-х тт. Т.2. М., 1922.

149. Фейербах Л. Избр. фил. произв. в 2-х тт. Т.2. М., 1995.

150. Филатов А.Н. К характеристике методологии исторического исследования Н.Я.Данилевского. // Ученые записки Казанского гос.пед.ин-та. 1977. Вып. 178. С. 105-121.

151. Франк С. Из размышлений о русской революции. // "новый мир". 1990. № 4.

152. Фукуяма Фр. Конец истории. // "Вопросы философии". 1990. №3.

153. Фукуяма Фр.Независимое военное обозрение. (Приложение к Независимой газете). №1, февраль, 1995.

154. Хомяков А.С. ПСС. М., 1900. Т.1.

155. Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. М., 1994.16 2.Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. М., 1994.

156. Чаадаев П.Я. Философические письма.

157. Чаадаев П.Я. Философические письма. Апология сумасшедшего. М., 1989.

158. Чесноков Г. Д. От концепций исторического круговорота к теориям "постиндустриального общества". М., 1978.

159. Чесноков Г.Д. Современная буржуазная философия истории. Критический очерк. Горький, 1972.

160. Шафаревич И.Р. Два пути к одному обрыву.

161. Шафаревич И.Р. Есть ли у России будущее? М., 1991.

162. Шишкин Д.П. К вопросу о философии истории Н.Я.Данилевского. // Некоторые вопросы историко-философской науки. М., 1984.

163. Шкуринов П.С. Данилевский Николай Яковлевич. // Философская энциклопедия. М., 1960. С.428.

164. Шкуринов П.С. Позитивизм в России XIX века. МГУ. 1980.

165. Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992.

166. Шпенглер О. Закат Европы. В 2-х тт. М., 1993.

167. Ясперс К. Истоки истории и ее цель. М., 1991.

168. Сагг Е. Russia and Europe as a theme of Russian history. // Essay presented to Sir Levis Namier. Ed. by Bares R.L., 1956.

169. Dorpalen A. The World of General Haushofer. Geopolitics in Action. N. Y., 1942.

170. Fadner F. Seventy years of panslavism in Russia: Karamzin to Danilevsky, 1800-1870. Georgetown, 1962.

171. Fischer A. Der Panslavismus bis zum Weltkrieg. Stuttgart, 1919.

172. Hare R. Pioneers of Russian Social thought. N.Y., 1964.

173. Kohn H. Die Slaven und der Westen: Die Geschichte des Panslavismus. Wien; Munchen, 1956.

174. Kohn H. Dostoevsky and Danilevsky Nationalist messianism. // Continuty and change in Russian and Soviet thought. Cambridge, 1955.

175. Mackinder Halford J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Polihics of Reconstruction^1. Y., 1919.

176. Meinicke Friedrich. Machiavellism. Lnd., 1984.

177. Muller G. Panslavismus und Kulturmorphologie: Zum Werke N.I.Danilevskijs. // Sacculum. Munchen, 1963. Bd 14 H.3/4. S.340.

178. Schelting A. von. Russland und Europa im Russischen Gecshichtsdenken. Bern, 1948.

179. Skupiewski I.I. La doctrine panslaviste d'apres N.I.Danilevski. Bucarest, 1890/

180. Sorokin P. Social poilosopyies of fn age crisis. Boston, 1951. P.329.

181. Spykman N.J. The Geography of the Peace, N.Y., 1944.

182. Strausz-Hupe R. Geopolitics. The Struggle for Space andPower, N.Y., 1942.

183. Strausz-hupe R. Geopolitics. N.Y., 1942.

184. Thaden E. Conservative nationalism in 19 century Russia. Seatle, 1964.

185. The mind of modern Russia: Historical and political thought of Russia's great age. Ed. by Kohn H., 1955.

186. Utechin S. Russian political thought: A consice history. N.Y.; L,, 1964.

187. Venturi F. Roots of Revolution: A history of the populist and socialist movements in nineteenth century Russia. N.Y., 1960.

188. Vucinich A. Social thought in tsarist Russia: The quest for a general science of society, 1861-1917. Chicago; L., 1976.1. СНОСКИ

189. Шафаревич И.Р. Есть ли у России будущее? М., 1991. С.503.

190. Сборник политических и экономических статей Н.Л.Данилевского. СПб., 1890.

191. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.25.

192. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.509.

193. См. об этом подробнее: Ю.С.Пивоваров. Николай Данилевский: в русской культуре и в мировой науке// "Мир России". М., 1992 . № 1. С.163-212.

194. Султанов К.В. Философско-социологическая система Н.Л.Данилевского и ее толкование в современной буржуазной философии: Критический анализ: Автореферат диссертации на соискание ученой степени канд.фил.наук. Ленинград, 1975. С.6-7.

195. Голосенко И.А. Социальная философия неославянофильства Н Социологическая мысль в России: Очерки немарксистской социологии последней трети XIX-начала XX в. JL, 1978. С.228.

196. Пивоваров Ю.С. Николай Данилевский: в русской культуре и в мировой науке // "Мир России", 1992 г., №1. С.180-181.

197. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.87.ю Данилевский Н.Я. Дарвинизм. С.-П., 1885. Т.1, Ч.1.С.6.

198. Данилевский Н.Я. Дарвинизм. С.-П., 1885. Т.1, Ч.1.С.6.

199. Михеев В.М. Философско-историческая концепция Н.Я.Данилевского. Брест, 1994.

200. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.302.

201. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.135-136.

202. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.88.

203. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.88.

204. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.234.

205. Леонтьев К. Византизм и славянство. В кн. К.Леонтьев. Избранное. С.71.

206. Кареев Н.И. Теория культурно-исторических типов. // Русская мысль. 1889, сентябрь. С.1-33.

207. Кареев Н.И. Формула прогресса в изучении истории. Варшава. 1879. С.6.21 Там же. С.7.22 Там же. С. 10.23 Там же. С.13.24 Там же. С.10.

208. Берг Л.С. Теории эволюции. Петербург. Academia, 1922.

209. Бородай Ю.М. Почему православным русским не годится протестантский капитализм? // Наш современник. 1990, № 10.

210. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т.23. С.143.2« Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.302-306.29 Там же. С.312.

211. См., в частности: Ламанский В.И. Три мира азийско-европейского материка. Петроград, 1916; Он же. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе. Спб., 1871; Миллер О.Ф. Славянство и Европа. Спб., 1877.

212. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.314.

213. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М,, 1991. С.316.

214. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.316.

215. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.317.

216. Соловьев Вл. Сочинения в двух томах. T.2. 1990. С.513. Соловьев Вл. Сочинения в двух томах. T.2. 1990. С.533.

217. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.91.52 Там же.53 Там же. С.102-103.54 Там же. С.366.55 Там же. С.103.56 Там же. С.366.57 Там же. С.246.

218. Хомяков А.С. О старом и новом. Собр.соч. в 2-х TT. T.I, С.468.

219. Данилевский Н.Я. Россиян Европа. М., 1991. С.222.60 Там же. С.120.

220. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. С.142.

221. Там же. С.366. « Там же. С.222.

222. Ренан Э. Что такое нация? СПб., 1886. С.39.

223. История дипломатии. М., 1941. T.l. С.212-214.

224. Ортега-и-Гассет. Восстание масс. Н Вопросы философии. №4. 1989. С.143-145,

225. Фадеева И.Л. О некоторых категориях цивилизанионных различий обществ Запада и Востока. //сб.Экономика и политика. Взаимосвязь и взаимодействие. М., 1990. С.39-53.

226. Моммзен Т. История Рима. М., 1994. С.36-37.

227. Дельбрюк Г. История военного искусства. М., 1994. С.23.

228. Моммзен Т. История Рима. В 2-х ТТ. М. 1994 T.l. С.ЗЗ.

229. Дельбрюк Г. История военного искусства. В 2-х ТТ. М., 1994. T.2. С.17.73 Там же. С.17.74 Там же. С.13.

230. Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. М., 1994. С.20.76 Там же. С.24.

231. Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. М., 1994. С.111.

232. Вергилий. Собр.соч. СПб., 1994. С.239.

233. История Европы. В восьми томах. T.2. М., Наука, 1992. С.11.

234. История Европы. В восьми томах. T.2. М., Наука, 1992. С.16-33.

235. История Европы. В восьми томах. М., Наука. T.2. 1992. T.3. 1993. T.4.1994.

236. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.110-111.83 Там же. С.105.84 Там же. С.239,85 Там же. С.240.

237. Цит. по: Дворкин А. Идея вселенской теократии в поздней Византии. Н Альфа и Омега. Уч. зал Общества для распространения Св.Писания в России. №1, 1994. С.67.

238. Свод древнейших письменных известий о славянах. T.l (I-VI вв.). М., 1991. С.262.

239. Литаврин Г.Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. М., 1977. С.180.89 Там же.

240. Успенский Ф.И. История Византийской Империи. T.l. СПб., 1912. С.459.

241. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.246.92 Там же. С.309.93 Там же.

242. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.230.

243. Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Евразийское книгоиздательство. 1927.

244. Трубецкой Н.С. О туранском элементе в русской культуре. Евразийский временник.

245. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.249.98 Там же. С.255.99 Там же. С.491.юо Фадеев Р.А. Мнение о Восточном вопросе. Собр.соч. Т.2. СПб., 1889. С.245.

246. Данилевский Н.Я, Россия и Европа. М,, 1991. С.435.

247. Бердяев Н. Русская идея. Paris. 1946. С.28.

248. Леонтьев К. Избранное. М., 1992. С.168.

249. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб., 1877. С.286.

250. Данилевский Н.Я. Указ. соч. С.246.112 Там же.

251. Там же. С.246-247. 1» Там же. С.247.115 Там же. С.250.116 Там же. С.253.117 Там же. С.254.

252. Данилевский Н.Я. Указ.соч. С. 162.

253. Леонтьев К. Плоды национальных движений на Православном Востоке. В кн. К.Леонтьев, Цветущая сложность. Избранные статьи. М., 1992. С.232.12® Там же. С. 222.

254. Strausz-Hupe R. Geopolitics. N.Y., 1942. РР.30-31.

255. Dorpalen A. The World of General Haushofer. Geopolitics in Action. N.Y., 1942. PP.199-200. '23 Dorpalen A. PP.199-200.

256. Spykman N.J. The Geography of the Peace, N.Y., 1944, p.43.

257. Strausz-Hupe R. Geopolitics. The Struggle for Space andPower, N.Y., 1942, p.8.

258. Медоуз. Пределы роста. M., 1972.